Дорога по облакам [Лариса Петровичева] (fb2) читать онлайн

Петровичева Лариса Дорога по облакам

Глава 1. Ученица чародея

— Когда я ехал сюда, то был уверен, что найду чудеса. Приключения, опасность, дикари… Драконы! А оказалось, что тут смертная скука.

Принц Альден презрительно фыркнул и добавил:

— Скука и песок, дьявол бы его побрал.

Компания в шатре понимающе кивнула головами. Скука и песок, все верно. Даже громадный дракон, который, не обинуясь, бухнул шипастую башку возле открытого полога, что-то проворчал. Похоже, соглашался с принцем. Харвис отпил холодного щербета из расторопно наполненного слугой бокала и сказал:

— Невыносимая скука, ваше высочество. Не расписать ли нам пулю?

Принц недовольно посмотрел в сторону Харвиса. В первый же вечер после приезда в эти ленивые песчаные места его высочество умудрился продуть Харвису в карты свое месячное содержание.

— Ну уж нет, дражайший колдун, — промолвил Альден. — В вашей колоде семнадцать тузов, и все крапленые.

Харвис слишком уважал высокое искусство карточной игры, чтоб добавлять к нему волшебства, но принца уже было не переубедить. Альден был уверен, что проклятый колдун мухлюет, и не так, как подобает джентльменам, а используя магию. Это уж не в какие ворота не лезет.

— Просто знание математики, ваше высочество, — вздохнул Харвис. Принц посмотрел на него с суеверным ужасом. Похоже, математика была для него страшнее всей магии и всех драконов вместе взятых.

— Ваше высочество, а не послать ли в кхард за женским полом? — подал голос полковник Матиаш. Бравый офицер, гроза севера и запада, был сослан в эти жаркие края за компанию с принцем, когда выяснилось, что Альден готовит заговор против короля-отца. Харвис мысленно усмехнулся: обитательницы кхарда, поселка скотоводов, были низкорослые, чернокожие и с ритуальными шрамами на щеках: принц боялся их больше колдовства, математики и государева гнева.

— Помилуй бог! — воскликнул Альден. Слуга за его спиной встрепенулся и принялся обмахивать принца опахалом с утроенной силой. — Я не настолько оголодал! И хрен не на свалке нашел, чтоб пихать его в этих страшилиц!

Благородные господа с жаром согласились: да, да, не оголодали! Почти год сидим без женщин, и еще столько же просидим! Кто их знает, этих дикарок, вдруг потом все почернеет и отвалится? Никакая магия обратно не пришьет! Будем по-простому: наши руки не для скуки.

Полковник недоуменно пожал плечами.

— Не такие уж и страшилицы, — сказал он. Матиаш давно прославился своей полной неразборчивостью в вопросе интимных связей. — Можно подумать, что у нас тут огроменный выбор! Кстати, господа, со мной однажды случился презабавнейший случай, и вот там дама была такая страшилица, что я едва не опозорил честь мундира…

Матиаш пустился в красочные воспоминание, и господа в шатре несколько оживились: полковник был прекрасным рассказчиком и умел увлечь слушателей. Харвис откинулся на пышную шелковую подушку и отстраненно подумал: вот ведь судьба! И принц Альден, и его лучший друг Матиаш имели все, что хотели. Были звездами имперского небосклона. Герои, смельчаки, красавцы — жизнь им улыбалась и баловала. Чего, спрашивается, не сиделось спокойно? Захотели устроить переворот, только государь-отец оказался не настолько глуп, как полагали бунтари… Хорошо еще, легко отделались: ссылкой в пустынное и жаркое Пограничье, где сроду не происходило ничего интересного.

Сидят вот теперь, байки травят.

— Харвис, а когда приедет ваш студент? — поинтересовался Михаль, бывший придворный живописец, которому пришла в голову блажь писать пустыню и драконов. Правда, принц внезапно обнаружил, что Михаль великий умелец изображать обнаженную натуру, и с тех пор художнику стало не до рыжих скал и драконьих кладок: теперь он рисовал только дам. Вот и сейчас, чуть ли не высунув язык от усердия, Михаль старательно выписывал смуглую шалунью-одалиску, запустившую игривые пальчики в нежное лоно. Конечно, ни на какие выставки такой разврат не попадет, но принц щедро платил золотом. Государь-отец не лишил его содержания.

— Да бог его знает, — пожал плечами Харвис. Новичок, конечно, на какое-то время развеет скуку здешних краев, а потом ничего, привыкнет и вольется в общее безделье. И ведь не догадается книг с собой привезти! — Я его ждал две недели назад, но пока сами видите. Тишина.

— Зачем тебе вообще студент? — поинтересовался Матиаш. — Решил снова попробовать себя на педагогическом поприще?

В вопросе прозвучала издевка. Харвис вспомнил, как пять лет назад покинул родные стены Эльсингфосской академии чародейства и волшебства — и это было самым несправедливым в его жизни. Он не заслужил ни изгнания, ни позора, пал жертвой интриг и чужой непроглядной глупости, и студент, о котором месяц назад написал старый товарищ, мог стать началом возрождения. Выучить мага, представить его совету академии и вновь занять свое место на кафедре…

Дракон чихнул так, что шатер едва не снесло. Принц швырнул в него опустевшим бокалом:

— У, скотина!

Драконы до сих пор вызывали у него суеверный ужас, хотя в этих созданиях не было ничего по-настоящему страшного: уродливые и жуткие, при правильном обращении они становились мирными и ласковыми. Этот дракон по прозвищу Пушок был свято уверен, что люди вообще и принц Альден в частности созданы для того, чтоб играть с ним, чесать его чувствительные надбровья и забрасывать сладости в широко распахнутую пасть. Принц упрямо не оценивал подобный подход, сладостей не давал и не разрешал дракону совать башку в свой шатер. Самой большой обидой было, конечно, то, что принц не желал кататься на драконе. В очередной раз получая по рогам — а рогов у дракона было шесть — Пушок вздыхал и устраивал голову возле входа. Сейчас он воспринял брошенный бокал как приглашение к игре, сунул голову в шатер и мягко толкнул принца в ногу: мол, давай, погладь!

— Прочь! — воскликнул Альден. — Кто-нибудь, да уберите же его!

Харвис поднялся и, взяв дракона за кольцо в ноздре, потянул здоровущую голову в сторону выхода. Пушок недовольно фыркнул — облака пара заполнили шатер — и подался за колдуном.

Снаружи царил жаркий, испепеляющий полдень. Харвис задумчиво почесал ноздри и надбровья дракона: тот довольно заворчал и закивал, намекая на угощение. Харвис пошарил по карманам, но ничего не нашел и ответил:

— Пойдем в столовую. Дам тебе халвы.

Дракон неуклюже потащился за колдуном. Если в воздухе эта громадина была невероятно легкой и грациозной, то на земле превращалась в неповоротливую и нескладную махину. Харвис погладил Пушка по голове и вдруг заметил на горизонте черную соринку, которую трепало на ветру.

— Взгляни-ка, Пушок, — промолвил он. — Что это?

— Хрыы? — спросил дракон. Дескать, сам не знаешь, что ли? Летун с Большой Заставы, только его так болтает туда-сюда. Везет твоего студента, что еще ему тут делать? Письма идут по телеграфической машине, а посылки были два дня назад.

— Верно, дружище, — негромко проговорил Харвис. Предчувствие чего-то хорошего поднималось в груди теплой соленой волной. Он сделает из этого паренька великого колдуна, он вернется в академию не жалким изгнанником, а торжествующим героем! Харвис смотрел на песчаные холмы и геральдическую фигурку летуна с Большой Заставы и словно наяву видел просторные светлые классы академии, длинные коридоры, лаборатории, до потолка набитые диковинными артефактами, и библиотеки, запах которых остается с тобой даже тогда, когда ты уходишь.

Летун приближался. Похоже, офицеры на Большой Заставе для смеху накормили его хмельным зерном: летуна болтало во все стороны, и крошечная человеческая фигурка едва не падала с его спины — ее клонило то вправо, то влево, и студент наверняка визжал от страха.

— Я бы визжал… — сказал Харвис вслух. Пушок гукнул, по-видимому, соглашаясь. Он всем своим видом так и кричал, что он домашний, порядочный дракон и никогда не вел бы себя так, как этот летун. Человек, ну дай уже халву, имей совесть!

— Сейчас дам, маленький, — сказал Харвис. — Встретим студента, будет тебе халва.

Летун сделал несколько кругов над шатрами и почти рухнул на посадочную площадку буквально в двух шагах от Харвиса и дракона. Человек, сидевший среди кривых зубьев гребня на летуновой спине, со стоном потянулся к закрепляющим ремням. Пальцы не слушались его. Большой рюкзак свалился на землю.

Харвис вздохнул и пошел помогать.

— Добро пожаловать в Приграничье, — произнес он, почти разламывая заевшую застежку. Студент — а это мог быть только он — с тоскливым возгласом соскользнул с летуновой спины прямо в руки Харвиса. Да, полет удался, видно по всему.

Глаза у студента были удивительного темно-голубого цвета. Прядь волос, что выбилась из-под шарфа, закрывавшего голову и лицо во время полета, оказалась огненно-рыжей. Харвис смотрел в эти удивительные глаза и думал, какую шутку сыграла с ним судьба на этот раз: хорошую или злую — а еще думал, что девчонку пора уже поставить на землю. Джентльмену не следует так долго держать леди на руках, даже если леди свалилась с дракона в его объятия.

— Мне нужен Харвис ванн Рейн, — промолвила студентка без предисловий. — Он здесь?

— Я к вашим услугам, — ответил Харвис и все-таки поставил ее на землю.

Похоже, шутка судьбы была злой.

* * *

Студент действительно был студенткой — Харвис окончательно убедился в этом, когда привел девушку в свой шатер, и она наконец-то сняла шарф. Где-нибудь в столице, пару-тройку лет назад, Харвис счел бы девушку миловидной и хорошенькой, а сейчас, среди пустыни, она казалась настоящей красавицей. Огненные волосы, удивительные глаза, фарфоровая светлая кожа и легкая россыпь веснушек на высоких скулах — сочетание, от которого невозможно не потерять голову. Харвис налил крепкого черного чаю в пиалы и, протянув одну из них гостье, сказал:

— Мне написали о вас. Эвглин Шу, подающий надежды студент, который выразил желание выбрать меня наставником.

Девушка кивнула, сделала глоток из пиалы и блаженно прикрыла глаза. Харвис подумал, что она устала с дороги и сейчас хочет не разговаривать, а нырнуть в горячую ванну. Он лишний раз проклял верхнелиннское наречие, на котором писал ректор: этот язык не знает мужского и женского рода.

Возможно, это и к лучшему. В ожидании дамы джентльмены уже успели бы передраться. А дама, как оказалось, была дьявольски хороша. Харвис некстати вспомнил озорную одалиску Михаля и приложил колоссальнейшие усилия, чтоб прогнать соблазнительное видение.

— Я и есть Эвглин Шу, — призналась девушка, не сводя с Харвиса своих невероятных глаз. — Вы действительно Харвис ванн Рейн? Великий колдун, автор идеи множественных миров?

Харвис горько усмехнулся. Именно за эту идею его и выгнали из академии — и вот синеглазая Эвглин говорит об этом, воскрешая поистине ужасающие дни его поражения. Судьба иногда шутит очень злобно.

— Да, это моя теория, — кивнул Харвис, — но не советую вам вспоминать о ней, тем более, в приличном обществе. Академия наук сочла ее бредовой…

Эвглин посмотрела на него так, что он осекся. В глазах девушки сейчас горел тот огонь, который изредка озаряет сумасшедших и пророков — и Харвис молчал.

— Это не бред, — с горячей убежденностью промолвила Эвглин. — Обитаемых миров на самом деле много… знаете, почему?

— Почему? — спросил Харвис. Он вдруг понял, что в шатре царит тревожная тишина, которая бывает перед грозой, а от девушки пронзительно пахнет потом, страхом и весенними ландышами.

— Потому что я сама — из другого мира, — сказала Эвглин настолько просто и спокойно, что стало ясно: она не врет. Харвис кивнул так, будто речь шла о каких-то пустяках. Вот дама, которая пришла из другой реальности, освоилась на новом месте и недурно себя чувствует. Хочет, по всей видимости, учиться магии. Ну и что?

— То есть… вы верите мне? — удивленно спросила Эвглин. — Не сомневаетесь? Не считаете меня сумасшедшей?

— Ни в коем случае, — твердо сказал Харвис. Одалиска снова некстати проплыла перед мысленным взглядом, и Харвис добавил: — В любом случае, я к вашим услугам как наставник и помощник, и думаю, мы еще успеем обсудить то, как вы сюда попали. А пока лучше заняться обустройством на новом месте.

Эвглин кивнула и как-то по-детски шмыгнула носом.

— Мне бы как-то помыться с дороги, — сказала она почти жалобно, бросив брезгливый взгляд на рубашку, которая когда-то была белой, и засаленные штаны. Харвис понимающе кивнул.

— Здесь не самые лучшие условия, признаюсь честно, — сказал он, — так что жить вам придется со мной. Прямо за шатром есть бассейн… — Харвис вдруг обнаружил, что отчаянно стесняется, словно школьник. Сколько лет назад он был с женщиной?

Альден с товарищами решит, что колдун хитрая сволочь. Не успела дама прилететь, а он уже наложил на нее лапу, даже не подумав дать ей возможность выбора. Тут, между прочим, не самое дурное общество. Принц крови, бравые офицеры, одаренные живописцы — даме есть, кого оделить своей благосклонностью.

«А вот хрен вам да на все рыло», — злорадно подумал колдун. Утрутся и перетерпят. На правах учителя он обязан защищать свою ученицу, в том числе и от посягательств.

— Бассейн? — обрадовалась Эвглин. — Здорово!

Бассейн был небольшим, выложенным узорной плиткой — по бортику были вживлены заклинания, сохранявшие воду всегда теплой и чистой. Харвис любил плавать на рассвете, никого не смущая видом шрамов и ожогов на своем теле. Эвглин задумчиво посмотрела на воду и спросила:

— Холодная?

Харвис только плечами пожал. Протянул девушке сетку с мочалкой и ароматными мыльными шариками.

— Могу сделать горячую, если хотите.

Эвглин смущенно кивнула, словно просила о чем-то невероятном. Харвис присел на корточки и постучал по бортику — заклинание отозвалось, вода на мгновение помутнела, но привычная прозрачность вернулась к ней, и Харвис сказал:

— Извольте.

— Спасибо, — смущенно сказала Эвглин. Должно быть, думала, как намекнуть хозяину бассейна о том, что она должна раздеться, а ему не следует в это время торчать здесь и таращиться на нее, словно он никогда не видел женщин.

— Рассказывайте, — предложил Харвис, отступив в шатер. Там, возле полога, стоял низкий пуфик; Харвис сел так, чтоб Эвглин его не видела, и добавил: — Как вы к нам попали?

Зашуршала одежда. Должно быть, после путешествия Эвглин думает только о том, как спалить эти гадкие тряпки. Легкий силуэт мелькнул за тканью полога, и Харвис услышал плеск: наяда погрузилась в воду.

В паху заломило. Пожалуй, принц даст ему в морду, когда увидит, что у колдуна не студент, а студентка.

— Внезапно, — призналась Эвглин. Харвис аккуратно выглянул из шатра: девушка плыла, и рыжие волосы тянулись за ней по воде, словно мокрые змеи. — Это оказалось внезапно. Я просто шла утром на работу, был туман… а потом я поняла, что иду уже в другом месте. Не мой город, а какое-то поле.

Она умолкла, и Харвис отпрянул за ткань полога. Смотреть было невыносимо. Интересно, услышит ли она, если он щелкнет пряжкой ремня и расстегнет застежку штанов? Наверняка услышит… Ладно, придется брать себя в руки не в прямом, а в переносном смысле.

— Полагаю, вам многое пришлось пережить, — с искренним сочувствием произнес Харвис. Вообще вся эта ситуация была настолько нелепой, что ему казалось, будто он находится на сцене и играет в дурацком водевиле. Девушка, которая называет себя гостьей из другого мира, сейчас плавает в его бассейне. Разве это не вздор?

Разве это не подтверждает его теорию?

Харвис даже думать об этом боялся.

— Наши языки похожи, — сказала Эвглин. — Я быстро выучила верхнелиннское наречие, стало проще. А потом… — снова плеск: Харвис выглянул из-за полога и увидел, что девушка села на бортик бассейна и энергично орудует густо намыленной мочалкой. Пушистые клочья пены медленно сползали по бледной коже, Эвглин была похожа на античную статую, изящную и невесомую, и Харвис предпочел снова скрыться за пологом, чтоб не распалять нервы понапрасну. — Потом я поступила в академию.

— Вот как! И каковы ваши способности? — поинтересовался Харвис. Он очень давно не чувствовал себя настолько растерянным.

— Травница, — призналась Эвглин и нырнула в воду, смывая мыло. — Дома я училась на биофаке… то есть, как раз растения и изучала. Ваши, конечно, не очень похожи на наши, но мне просто нравится с ними работать. Цветы везде цветы, вы же понимаете.

Она вышла из бассейна и принялась энергично растираться полотенцем. Харвис подумал, что морду ему набьет не только принц, но и полковник.

— Я, конечно, готов вас обучать, Эвглин, — сказал Харвис. — Но думаю, что не это главная цель вашего путешествия. В стране уйма талантливых магов.

Он вышел из шатра и увидел, что Эвглин уже успела вытереться, надеть тонкую нижнюю рубашку и теперь пыталась застегнуть юбку, отчаянно дергая застежку за спиной. Харвис подошел и твердо и очень аккуратно справился с этой новомодной штукой с дурацким названием «молния» — вроде бы и удобная вещь, но постоянно заедает. От Эвглин веяло теплым запахом молодого девичьего тела, мыла и ландыша — у Харвиса закружилась голова, и он сделал шаг назад.

Даже изгнанный и ссыльный джентльмен остается джентльменом.

— Помогите мне вернуться домой, — прошептала Эвглин, и Харвис услышал дрожь в ее голосе: девушка готова была расплакаться. — Я готова сделать для вас все, что вы захотите — только помогите мне вернуться. Вы ведь знаете…

Харвис не знал. Эвглин была уверена, что он обладает каким-то способом перемещения между миров — да только его не было, этого способа. Вернее, он существовал только в черновиках и набросках, да и те Харвис не сжег только потому, что поленился. Так они и лежали в одном из сундуков, который уже три года не открывали. Кажется, Эвглин все поняла, потому что обернулась к нему и посмотрела с такой жгучей мольбой, что Харвису захотелось поднять руку и закрыться от этого взгляда.

Но он продолжал смотреть: влажные рыжие пряди были наскоро подхвачены какой-то заколкой, по высокой шее медленно стекала капля воды, и сквозь тонкую ткань нижней рубашки просвечивала маленькая грудь с остро торчащими розовыми бусинками сосков. Харвис представил, как она мягко ложится в ладони, и честно сказал:

— Я не знаю, Эвглин. У меня нет отработанного механизма перемещений. Только бумаги.

Девушка побледнела, словно Харвис ударил ее. Похоже, она подсознательно ожидала услышать именно это. Харвис ободряюще погладил ее по плечу и добавил:

— Но я попробую. Даю вам слово.

* * *

Вещей было немного.

В рюкзаке, который Эвглин едва не потеряла во время полета на пьяном драконе, была смена белья на два дня, юбка с белой рубашкой по моде столичных студенток и цветастое легкое платье. Эвглин решила выглядеть скромно: после того, как на Большой Заставе два офицера устроили из-за нее дуэль, она меньше всего хотела привлекать к себе внимание.

Так что светлая юбка в пол и рубашка. Скромно, со вкусом и ясно говорит о том, что Эвглин прилетела учиться волшебству, а не искать кавалеров.

Когда она окончательно оделась и вышла из-за тканевой стены шалаша, то Харвис внимательно посмотрел на нее и одобрительно кивнул. Колдун пугал Эвглин — это мягко говоря. Он был высоким, тощим, и свободная светлая туника, завязанная возле горла красным шнурком, болталась на нем, как на вешалке или манекене. Темные глаза, смотревшие пристально и цепко, иногда вспыхивали, словно угольки. Во всем облике колдуна было что-то таинственное и жуткое, и Эвглин, вспоминая, как свалилась с драконьей спины ему в руки, невольно чувствовала, как по спине бегут мурашки.

Сейчас Эвглин сама не знала, откуда взялась та храбрость, с которой она вообще начала с ним разговор, рассказала о себе и напросилась на бассейн. Укачало на драконе, не иначе.

— Вы понравитесь его высочеству Альдену, — произнес колдун. Просто поставил в известность — и Эвглин вдруг почувствовала, как в ней нарастает злость и гнев.

Она провела месяц в дороге не ради того, чтоб обольщать ссыльного принца с его свитой. Она тряслась в поезде и ехала в верблюжьем караване не для того, чтоб папкин бунтарь положил на нее глаз.

Эвглин просто хотела вернуться домой.

Когда колдун признался, что у него нет способа путешествовать между мирами, Эвглин едва не потеряла сознание: нахлынувшее на нее чувство опустошенности было глубоким и острым. Она так и останется в этом мире, никогда не вернется, все напрасно, никогда не вернется… Эвглин наверняка упала бы на каменистую землю перед колдуновым бассейном, если б не давнее упрямство и вечное желание показывать себя сильной, а не слабой.

— Я не собираюсь никому нравиться, — твердо сказала Эвглин и добавила: — Я приехала сюда не за этим.

Глаза колдуна снова вспыхнули жаркими угольками, словно он одобрял сказанное. Нет, все-таки он жуткий тип. Вроде бы Харвиса ванн Рейна нельзя было назвать некрасивым: если вдуматься, вполне привлекательный, даже интересный мужчина. Но у Эвглин от него бежали мурашки по спине и ноги делались слабыми. А ведь придется жить с ним в этом шатре!

Эвглин вдруг снова захотелось заплакать. Она прошла такой длинный путь, а этот человек перед ней ничем не может помочь и наверняка не понимает ее обиды и боли.

— Разумный подход, во многом, — заметил Харвис. — Но вы очаровательная юная леди, и здешнее общество не оставит вас без внимания.

Да уж, Эвглин понимала, о чем он говорит. Чем дальше от цивилизации, тем активнее становились мужчины. Караван-баши, здоровенный черноволосый толстяк с кудрявой бородищей, перевитой жемчужными нитями, сказал прямо: озолочу, осыплю каменьями, только приди. На привалах и ночевках Эвглин не расставалась с ножом — спасло только то, что в верблюжьем караване ехало несколько офицеров на Большую Заставу.

— И все же, — сказала она, — вы знаете, зачем я здесь.

Харвис одобрительно улыбнулся. Улыбка придала его бледному лицу какое-то загадочное очарование, и Эвглин впервые подумала, что великий и ужасный колдун не настолько ужасен, как о нем говорили в Эльсингфосской академии.

— Скажите мне вот, что, — произнес Харвис. — Вы на самом-то деле будете учиться магии? Просто я должен знать, что с вами делать и как себя вести.

— Собираюсь, конечно, — ответила Эвглин, и улыбка колдуна стала еще мягче. «Он что… стесняется?» — удивилась она и добавила: — Мало ли, вдруг я все-таки не смогу вернуться домой? Надо же будет как-то жить.

Харвис ободряюще дотронулся до ее запястья, но тотчас же убрал руку. «На самом деле смущен!» — Эвглин тоже растерялась, не совсем понимая, что делать.

— Разумный подход, — кивнул колдун. — Как вас зовут на самом деле?

Эвглин тоже улыбнулась. С колдуном лучше подружиться. Она уже поняла, что в здешних краях одинокой девушке придется худо без покровителя.

— Дома меня звали Ангелина Шувалова, — ответила она. — Но Эвглин мне больше нравится.

— Ангелина Шувалова, — задумчиво повторил Харвис, будто пробовал чужое имя на вкус. — Нет, Эвглин все-таки звучит лучше.

Эвглин неопределенно пожала плечами. Колдун вдруг устало усмехнулся и спросил:

— Я вас пугаю, да?

Эвглин отвела взгляд и кивнула. Когда в одном из учебников она увидела упоминание о множественности обитаемых миров и принялась расспрашивать куратора, то тот побледнел и несколько раз махнул рукой над лысой макушкой, отпугивая нечистого. Эвглин, конечно, не сдалась и продолжала наседать. Тогда куратор рассказал, что на южной границе в добровольной ссылке живет великий колдун, чье величие можно сравнить лишь со страхом, который он наводит на всех, кто слышит его имя, и лучше бы Эвглин не задавать о нем вопросов.

Зато обитатели общежития оказались более разговорчивыми. Студенты рассказали Эвглин столько историй об изгнанном чародее, что несколько ночей она спала, не гася лампу. И вот сейчас Харвис ванн Рейн стоял почти вплотную…

— Да, пугаете, — призналась Эвглин. От колдуна пронзительно и остро пахло сухими травами, и Эвглин вдруг рассмеялась. — Но я уже мылась в вашем бассейне, а вы застегнули мне юбку, так что бояться, наверно, уже поздно.

Жуткий флер вокруг колдуна, созданный страшными сказками и надеждами Эвглин, развеялся.

— А главное, совершенно не нужно, — сказал Харвис. — Что, в академии обо мне много болтают?

В вопросе прозвучала далекая, почти неразличимая надежда.

— Очень много, — призналась Эвглин. — Например, что однажды вы вызвали джинна и запечатали его в винной бутылке.

— А, это была простая шалость, — рассмеялся Харвис. — Бутылка в итоге попала на стол ректору, и он открыл ее во время значительного застолья. Джинн, понятное дело, все там разнес.

— Еще мне рассказывали, что вы ходили на кладбище, срезали жир с заложных покойников, — продолжала Эвглин. — И воровали хорошие детские сны, насылая кошмары. А еще, что вы управляете птицами и болотной навью… в общем, много чего.

Некоторое время они молчали, просто глядя друг на друга, а затем Эвглин призналась:

— Это ведь не имеет значения.

Харвис посмотрел так, что Эвглин не сразу поняла, что в его взгляде была благодарность. Она поняла, что у него на душе, и разделила эти чувства. Он был не чудовищем, а изгнанником, который тоже потерял свой дом и тоже надеялся вернуться.

Снаружи послышались шаги, и наваждение исчезло. Харвис сделал шаг вперед, словно хотел закрыть девушку от неожиданного гостя. Пестрый полог шатра скользнул в сторону, и Эвглин увидела высокого красавца: светлые волосы вьются мелким бесом, белая рубашка с кружевами по вороту и манжетам расстегнута, открывая сильное гибкое тело воина, в руке — пустая бутылка. Принц Альден, кто ж еще. Перед тем, как отправиться в путешествие, Эвглин навела справки о тех, с кем ей придется столкнуться, и вид его высочества, бунтаря и победителя женских сердец, ее не удивил. Что-то в этом роде она и предполагала.

И все-таки невольно залюбовалась. Принц действительно был красив: умное лицо с тонкими породистыми чертами, пристальный взгляд карих глаз, не говоря уж о крепком торсе, к которому так и хотелось прикоснуться. Эвглин вовремя осадила себя: она не затем забралась в такую даль.

А вот принц вошел и словно наткнулся на невидимую преграду, увидев в шатре незнакомку. Его лицо мгновенно приобрело какое-то растерянное и глупое выражение, почти такое же, как у караван-баши. Эвглин вдруг захотелось отступить и спрятаться за спиной колдуна — настолько алчно смотрел на нее принц.

— Греза? — спросил он, то ли Харвиса, то ли себя. — Друг мой, это ваше колдовство?

Харвис ответил не сразу. Принц не сводил с Эвглин очарованного взгляда. Если учесть, что он в ссылке больше года, а с женщинами тут дело обстоит неважно, то следует быть готовой ко всему. Например, к тому, что его высочество забудет о воспитании и манерах, прикажет Харвису выйти и сделает то, по чему так соскучился за время ссылки.

Впервые с того момента, как столица осталась за спиной, Эвглин стало страшно.

— Позвольте представить, ваше высочество, — с отменным равнодушием произнес Харвис. — Эвглин Шу, моя студентка.

* * *

Появление Эвглин в Приграничье произвело настоящую бурю. Если бы из-за гор показались ревущие дикари верхом на драконах, их никто бы не заметил.

Спустя полчаса его высочество, который сменил рубашку на парадный белый мундир и расчесал волосы, ввел Эвглин в столовую — просторный шатер с длинным столом, уставленным такими яствами, что Эвлин невольно сглотнула слюну. Общество, насколько она могла судить, было весьма выдающимся. Вот молодой военный, ровесник принца, в мундире с широченной орденской планкой, вот седеющий господин с осанкой важного чиновника, вот джентльмен, одетый с небрежностью художника — и все смотрят на Эвглин одинаково: растерянно и глупо, словно не верят, что здесь, перед ними, в этом шатре стоит девушка в скромном студенческом наряде.

— Господа, мы были во мраке, но теперь у нас есть солнце, — с торжественной чопорностью произнес принц, подводя Эвглин к свободному месту за столом. — Госпожа Эвглин Шу, одаренная студентка нашего дорогого чародея. Прилетела в эти дикие края учиться магии.

Харвис расположился рядом, запросто шуганув какого-то паренька, должно быть, пажа, смотревшего на Эвглин с открытым ртом. Эвглин подумала, что благодарна ему: когда Харвис был рядом, она чувствовала себя увереннее. Принц занял место во главе стола, и расторопный слуга тотчас же наполнил его бокал вином.

— Первый тост, разумеется, за нашу очаровательную гостью, — произнес Альден, глядя на Эвглин так, что она смущенно опустила взгляд. Казалось, тонкая ткань ее одежды расползается на лоскутки, оставляя свою хозяйку полностью обнаженной. — Пусть наше солнце светит как можно ярче!

— Ура! Слава нашему солнцу! — от согласного грохота голосов шатер содрогнулся. Эвглин впервые подумала, что, может, и не стоит возвращаться домой. Кто она там была? Студентка, которая перебивается с хлеба на воду и моет полы в учебном корпусе, чтоб было, чем заплатить за жилье. Мать умерла, отец не появлялся в ее жизни уже десять лет. Парня нет. А тут с нее принц глаз не сводит.

Эвглин не обольщалась. Таких, как она, у принцев и генералов, пруд пруди, но здесь и сейчас все они готовы разбиться в лепешку ради ее благосклонности.

Вино оказалось сладким и крепким — настолько крепким, что Эвглин вдруг с удивлением обнаружила, что слуги уже меняют опустевшие тарелки, а принц увлеченно рассказывает какую-то историю, глядя на Эвглин так томно, что невольно сводило живот.

— …все мы здесь — благородные изгнанники, дорогая Эвглин. Люди, которые хотели дать народу свободу от неограниченной власти монарха, — принц вздохнул и сделал глоток из бокала. — А в итоге оказалось, что ни истина, ни свобода народу не нужны. Вот мы и сидим здесь, среди этих песков, в полнейшей скуке. Верите ли, всего несколько часов назад я говорил Харвису, что спасти всех нас от мучительной тоски сможет только чудо Господне! И вот — здесь вы, — слуга снова наполнил бокал принца, и Альден провозгласил очередной тост: — За Эвглин! За наше чудо!

Эвглин хотела было выпить, но чужая рука аккуратно, но твердо опустилась на ее запястье. Она покосилась влево: Харвис вроде бы выглядел спокойным, даже ленивым, но его взгляд был темным, колючим и трезвым.

— Завтра мы начинаем занятия, — проговорил он так, что с Эвглин моментально слетел весь хмель. Теперь она не удивлялась тому, что об этом человеке рассказывали страшные сказки. — Моей студентке лучше сохранять здравый и спокойный разум, а не сражаться с похмельем.

В столовой воцарилась гробовая тишина. Принц и полковник Матиаш посмотрели друг на друга так, словно решали, что делать с надоедливым колдуном. Казалось, над столом витают огненные брызги: Эвглин захотелось стать как можно меньше и спрятаться где-нибудь, чтоб не нашли.

— Господь Великий, Харвис, какой ты зануда, — устало сказал полковник и принялся нарезать на ломтики здоровенный кусок мяса с кровью. — Прекрасная госпожа Эвглин уже совершеннолетняя девица и сама решает, что ей пить, когда и с кем. Кстати, как дворянин и офицер, дорогая Эвглин, — полковник отдал ей поклон и продолжал: — я дал клятву защищать и поддерживать тех, кто нуждается в помощи. Поэтому приглашаю вас под гостеприимный кров моего шатра — разумеется, ровно до тех пор, пока для вас не построят ваш собственный.

Как истинный военный полковник решил не разводить церемоний, а устраивать штурм. Принц Альден даже головой покачал: дескать, ловко придумано! Ловко и быстро.

— Благодарю вас, господин полковник, — Эвглин улыбнулась самой очаровательной улыбкой, — но я отлично разместилась у своего наставника.

Все благородное общество в столовой посмотрело на Харвиса так, словно выяснилось, что он отбирает хлеб у больных детей и вдов.

— Ты, Харвис, не просто зануда, — сказал Матиаш. — Ты, Харвис, еще и сволочь.

— Не стоит ссориться, господа! — промолвила Эвглин, стараясь выглядеть как можно более милой и беззащитной. — Я приехала учиться, и мне действительно стоит больше времени проводить с моим наставником.

Теперь все смотрели на нее, и Эвглин понимала, что скрывается за этими взглядами. Дескать, подождем, посмотрим — выбор тут большой, с колдуном гостья долго не пробудет. Конечно, это была страшная наглость и невероятное нарушение всех правил, принц выглядел особенно обиженным. Но идти на открытый конфликт с Харвисом тут никому не хотелось.

— Но я буду очень вам признательна, господин полковник, — Эвглин посмотрела на Матиаша и снова улыбнулась, — если завтра вы расскажете мне, как воевали на драконах.

Лицо полковника сразу же приобрело какое-то масляное выражение. Он с торжеством посмотрел на Харвиса, который откинулся на спинку стула и рассматривал вино в своем бокале: дескать, что, видал? Выкуси!

— Если вы пообещаете, дорогая Эвглин, что будете называть меня просто Матиашем, — почти проворковал полковник. Он смотрел на Эвглин, подперев ладонью щеку, и, казалось, вот-вот начнет ронять слюну, настолько красноречивым было выражение его лица. Эвглин кивнула и обернулась к принцу, улыбнувшись ему еще слаще, чем полковнику. Альден выглядел расстроенным: двое типов более низкого происхождения практически обошли его на повороте.

— Ваше высочество, я много слышала о вас еще в столице, — промолвила Эвглин, стараясь говорить уверенно и искренне. — И для меня большая честь сегодня познакомиться с вами. Я бы очень хотела узнать еще больше о том трагическом событии, которое привело вас в эти края… конечно, если у вас найдется время и желание рассказать мне о них.

Теперь его высочество смотрел с нескрываемым удовольствием и торжеством. Эвглин вдруг вспомнила, как еще дома попробовала пригласить на свидание старосту курса. Тот презрительно спросил: «А ты кто, та уборщица?» — и сделал вид, что не знает ее, хотя они учились в одной группе. А теперь за внимание Эвглин бьются такие люди, которые не пустили бы того старосту чистить себе сапоги.

«Вот и посмотрим, — подумала Эвглин с неожиданной злобой. — Может, и не придется никуда возвращаться».

— Разумеется, расскажу, — кивнул принц, и было видно, что он очень доволен. — Впрочем, это очень долгая и очень печальная история.

— Вроде бы я никуда не тороплюсь, — ободряюще улыбнулась Эвглин. — И, надеюсь, у меня получится разделить вашу печаль.

От таких слов его высочество, что называется, поплыл и незамедлительно предложил выпить еще. Эвглин покосилась в сторону Харвиса, и колдун помедлил и кивнул.

— Да вы настоящая светская кокетка, — холодно заметил он после того, как слуги принесли серебряные вазочки с дынным мороженым и высокие кувшины с шербетом. Эвглин сразу заметила, что Харвис недоволен, и это было плохо, очень плохо. Она ведь нуждалась именно в помощи и поддержке Харвиса. Никто, кроме него, не сможет вернуть ее домой.

— Не сердитесь, пожалуйста, — негромко попросила Эвглин и дотронулась до руки Харвиса. По счастью, на это не обратили внимания: полковник начал рассказывать какую-то военную историю. — Я просто пытаюсь быть вежливой, мне ведь не нужны проблемы.

Харвис устало прикрыл глаза.

— Хорошо, что вы это понимаете, — произнес он и добавил уже громче: — Господа, мы вынуждены вас покинуть. Завтра на рассвете я начну занятия, так что госпоже Эвглин надо отдохнуть с дороги.

По столовой пролетел стон глубокого разочарования, но Эвглин заметила, что теперь никто не решается спорить с колдуном или же уговаривать ее остаться. Что ж, это к лучшему.

Снаружи царила тяжелая, давящая жара. Воздух казался густым и неподвижным, и Эвглин подумала, что надвигается гроза. Солнце медленно клонилось к закату, забрасывая скучный песчаный пейзаж пригоршнями алой, розовой и золотой краски. Все, выпитое в шатре, моментально ударило в голову: ноги предательски подкосились, и Эвглин подумала, что никогда раньше не была настолько пьяна. Под сандалию подвернулся предательский камешек, и, если бы не Харвис, вовремя подхвативший ее под локоть, Эвглин наверняка упала бы или подвернула ногу.

На какой-то миг Эвглин почудилось, что время остановилось. Чужая рука, державшая ее, была жесткой и сильной — при желании Харвис смог бы сломать Эвглин кость, как сухую веточку.

— Не бойтесь, — негромко произнес колдун. — Меня не надо бояться. Пойдемте в шатер… вы ляжете отдохнуть, а я расставлю вешки по периметру.

— Вешки? — переспросила Эвглин. По губам Харвиса скользнула лукавая улыбка.

— Защитные вешки, — повторил он. — У нас наверняка будут незваные гости.

* * *

Ночь, как и все ночи в этих краях, выдалась прохладной. Но Харвису это не принесло облегчения.

Сначала он долго ворочался в кровати, пытаясь заснуть, но, разумеется, ничего не получалось. Эвглин пожелала ему доброй ночи, устроилась в гостевой половине шатра, и Харвис слышал, как за пологами, отделявшими одну часть помещения от другой, легонько зашуршала одежда. Девушка готовилась ко сну, и думать о ней было невыносимо.

И Харвис, конечно же, думал. Он почти видел, как соскользнула на пол юбка, как сверху легла белая студенческая рубашка — вроде бы такая скромная, но в то же время будившая лишь одно желание: снять ее, да поскорее, и увидеть, что же таится за нарочитой скромностью. Эвглин остается в одной нижней рубашке и ныряет под одеяло…

Мысленно Харвис дал себе пощечину.

Все обитатели поселка ссыльных были уверены, что колдун времени даром не теряет, и в его шатре сейчас творится самый разнузданный любовный акт. Харвис прекрасно знал те заклинания, которые заставили бы Эвглин прийти в его половину, лечь на ложе рядом и получать удовольствие — и наверняка и принц, и полковник Матиаш, и Михаль думали, что Харвис так и поступил: провел ладонью по воздуху, словно гладил невидимое животное, и сказал нужные слова.

Соблазн был невероятный. Харвис лежал на кровати, таращился в потолок, усиленно гоня мысли о том, что Эвглин сейчас могла бы сейчас впиваться тонкими белыми пальцами в его плечи, он вбивал бы ее в кровать то быстрыми и нервными, то размеренными и плавными движениями, и финал бы наступил одновременно для них обоих. Девушка понравилась ему — не только потому, что Харвис видел женщину несколько лет назад, что уж говорить о любви и страсти. Эвглин была решительной и отважной, она не побоялась в одиночку отправиться в полное опасностей путешествие и умела добиваться своего. Она сумела устроиться в чужом мире — и неплохо, надо сказать, устроиться… Харвис снова подумал, что верит ей. Ну не было в их мире таких девушек, к большому сожалению для мира.

А на плечах у нее тоже веснушки — такие же рыжие и нежные, как и на скулах. Харвис исступленно целовал эти плечи, пахнущие ландышами, пальцы девушки зарывались в его волосы, и Эвглин закусывала губу, чтоб удержать стон, но потом все-таки шептала: Харвис… — и шепот обжигал, как плеть.

— Харвис…

Он открыл глаза и увидел Эвглин возле кровати. Девушка присела на самый краешек и выглядела испуганной. В голове Харвиса сразу же мелькнул добрый десяток таких же нервных предположений: в шатер заполз скорпион, Эвглин приснился страшный сон, может, она заболела какой-то из своих иномирных болезней?

— Что? — хрипло спросил Харвис. Девушка убрала за ухо кудрявую рыжую прядь и ответила:

— Там, снаружи, что-то грохочет. Мне страшно.

Грохочет? Дракон отвязался и пошел перекусить среди ночи? Харвис представил, как Пушок сунул голову в шатер принца и выискивает халву, и едва не рассмеялся.

— Сейчас разберемся, — уверенно сказал он, поднимаясь с кровати. Пижамные штаны предательски топорщились в паху, и Харвис вспомнил студенческую шутку: нет ничего легче срамного уда — только помыслишь о девице, он и взлетает.

Теперь вот попробуй, опусти.

Харвис вышел из спальной части шатра в большую гостиную и услышал, что снаружи действительно раздается грохот, словно какое-то большое животное бродило по поселению и что-то искало, да не могло найти. Вот оно о что-то споткнулось, и Эвглин, которая шла за Харвисом, вскрикнула и вцепилась в его плечи.

— Что это? — услышал он дрожащий девичий шепот и ответил:

— Вешки. Я же говорил, что у нас будут гости.

Испуганное дыхание Эвглин опаляло спину. Харвис подумал, что сегодня будет купаться в бассейне с ледяной водой, вытряхивать неуместные мысли.

— Какие гости?

Харвис осторожно отстранил полог выхода и выглянул из шатра. Снаружи царила глухая ночь, расставленные вешки наливались тревожным голубым светом: сработала защита. Возле шатра бродил полковник Матиаш собственной персоной, и Харвис понимающе кивнул. Именно Матиаша он ждал первым: полковник не имел глупой привычки откладывать важные дела в долгий ящик и отправился на штурм.

— Это полковник, не бойтесь, — сказал Харвис, опуская полог. Приобняв Эвглин за плечи, он мягко подтолкнул ее в сторону спальни. Девушка послушно сделала несколько шагов, а затем спросила:

— И что, он всегда так ломится?

— Ко мне — в первый раз, — усмехнулся Харвис. Снаружи послышался грохот и забористая нецензурная брань: лихой вояка снова наткнулся на вешку, и магическое поле спружинило, оттолкнув незваного гостя в сторону.

— Почему он не может пройти? — поинтересовалась Эвглин. Ее лицо обрело тяжелое, усталое выражение. Харвис поднял с ковра одну из вешек и продемонстрировал гостье: деревяшка, похожая на детскую кеглю. Эвглин задумчиво дотронулась на нее и отвела руку.

— Их используют для защиты от животных и насекомых, — объяснил Харвис. — Я немного подкорректировал магическое поле, и теперь наш друг Матиаш бродит по периметру, ищет шатер и не видит его.

Эвглин вдруг рассмеялась. Смех у нее был чудесный — словно колокольчик звенел.

— Невероятно, — проговорила она. — То есть, он планировал забраться сюда, ко мне — и теперь просто не видит шатра?

Харвис кивнул.

— Не видит. Как и пустынные кабнюхи, скорпионы и прочие неприятные гости.

Эвглин нахмурилась.

— Кабнюхи? — спросила она. — Кто это?

Харвису подумалось, что сон продолжается. Он только во сне мог говорить с очаровательной девушкой о кабнюхах среди ночи, когда снаружи полковник Матиаш пытался бы взять штурмом шатер с феей своих грез.

— Это такие дикие свиньи. Иногда забредают из-за гор… — сказал Харвис, и снаружи раздался полковничий рев:

— Да мать твою! Где он?

Если бравый Матиаш ходил в атаку с такими воплями, то неудивительно, что он стал героем и покорителем: враги разбегались так, что с фонарями не найти. Но в этот миг на сценепоявился еще один персонаж, который закричал еще громче:

— Матиаш? А ты какого дьявола тут делаешь?!

Глаза Эвглин удивленно округлились.

— Это принц? — прошептала она. — Принц Альден?

Харвис кивнул, с трудом сдерживая улыбку. Снаружи снова грохнуло, и его высочество изволил разразиться бранью хлеще полковничьей. Вешки работали просто замечательно.

— Осторожно, дружище, осторожно, — произнес полковник, помогая принцу подняться. — Мне, видишь ли, не спится, тревожит абервильская рана. Пошел прогуляться, хотел зайти к колдуну, мазь попросить…

— К колдуну, — скептически повторил Альден. — С цветами.

Эвглин смущенно отвела глаза. Сейчас, в полумраке, она казалась таинственным видением, феей — Харвис не удивился бы, если б девушка растаяла на рассвете.

— Вы покорили всех, — сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее. Эвглин вдруг посмотрела на Харвиса с настоящей обидой.

— Перестаньте, пожалуйста, — попросила она с искренней горечью. — Никого я не хочу покорять.

— Цветы потому, что там дама, — твердо сказал полковник. Харвис представил, как он стоит рядом с принцем: высокий, крепкий, похожий на сильного быка-производителя. — Утром сразу же увидит и обрадуется. А тебе-то что не спится?

Принц шумно вздохнул, и полковник тотчас же воскликнул:

— А, ясно! Решил пойти в любовную атаку!

Эвглин завела глаза. Харвис прекрасно знал и Альдена, и Матиаша — они никогда не стали бы брать женщину против ее воли, но такой напор не может не напугать.

— Не бойтесь, — ободряюще произнес Харвис. — Ничего не бойтесь и спокойно идите спать. Вешки их задержат.

Эвглин вдруг посмотрела на него так, что Харвис замер, не понимая этого обжигающего взгляда. Мелькнула мысль: да гори оно все синим пламенем, надо просто провести рукой по воздуху и сказать три нужных слова. А потом присвоить эту девушку и любить ее прямо здесь, на ковре, пока принц и полковник ищут шатер, а вешки раз за разом отбрасывают их в сторону.

Впрочем, у Харвиса была та же проблема, что и у Альдена с Матиашем: он не брал женщин силой.

— Отдыхайте, — улыбнулся Харвис. Никогда он не думал, что улыбка может причинить столько боли. — Завтра начнем занятия.

Когда Эвглин скрылась за пологом, Харвис подошел к выходу, энергично растер ладони и отправил в вешки новый импульс. Снаружи тотчас же раздался грохот и вопли: принц и полковник в очередной раз попробовали пробиться сквозь невидимую завесу и предсказуемо отлетели в сторону.

«Ни себе, ни людям, — подумал Харвис. — Я действительно скотина».

* * *

Утро выдалось тихим и сонным. Солнце лениво выглядывало из-за розовой вуали облаков, и Эвглин подумала, что сегодня обязательно пойдет дождь. Не смоет ли шатры? Или это просто временные строения, а обитатели поселения при непогоде уходят куда-нибудь в более надежное место?

Некоторое время Эвглин сидела в кровати, в очередной раз привыкая к тому, что она не дома, и жизнь изменилась, возможно, что навсегда. Так было каждое утро. В первую волшебную минуту после пробуждения Эвглин думала, что проснулась дома, в собственной постели — а потом реальность наваливалась на нее темным грозовым брюхом. Помнится, в тот день она опаздывала на работу и выбежала из дома, даже не заправив кровать…

Эвглин вспомнила, как ночью вешки раз за разом отбрасывали принца с полковником, и не сдержала улыбки. Это льстило. Это ей нравилось. И то, как смотрел Харвис, нравилось тоже — хоть и пугало.

Эвглин поднялась с кровати, и покрывало тотчас же поползло на постель, простыня расправилась, а подушка станцевала на уголках и легла сверху. Шатер волшебника был полон полезной магии — и слуг не надо. Эвглин сунулась в рюкзак, вынула расческу и привела в порядок волосы, заплетя простую косу. Чем проще и скромнее она будет выглядеть, тем лучше.

На низком столике в гостиной стоял букет полевых цветов — должно быть, тот самый, который ночью принес полковник Матиаш. Интересно, он сам их собирал или отправил ординарца, того худенького паренька с растрепанными волосами? Алые дерзкие маки в компании с нежными светло-зелеными колосьями выглядели настолько хрупкими и в то же время решительными, что Эвглин не смогла сдержать улыбки. Цветы пахли тихо, едва заметно: Эвглин поправила растрепанные лепестки и вышла из шатра в стороне бассейна.

Первым, что она увидела, была спина Харвиса: бледная, уродливая, так покрытая ожогами и шрамами, что кожа выглядела крокодильей, а не человеческой. Потом раздался всплеск воды, Харвис нырнул глубже и сказал:

— Доброе утро, Эвглин.

Конечно, надо было уйти обратно в шатер и не таращиться на колдуна, но Эвглин словно окаменела — она при всем желании не смогла бы сейчас сдвинуться с места, да и не было у нее такого желания.

— Что с вами? — спросила она. Конечно, это было невероятно невежливо, но вопрос сам спрыгнул с языка. Харвис отплыл к дальнему углу бассейна и завис в потемневшей воде лицом к Эвглин.

— Что именно? — ответил он вопросом на вопрос.

— Ваша спина, — сказала Эвглин, чувствуя, как немеют губы. — Это ожог?

Чувство, овладевшее ею, не было страхом. Оно было похоже на то брезгливое любопытство, с которым смотрят на человека, сбитого машиной на перекрестке: вроде бы и жутко, но в то же время глаз не оторвать.

— В том числе и ожог, — ответил Харвис, старательно глядя куда-то в сторону. Конечно, ему было неприятно говорить о своем увечье, Эвглин прекрасно это понимала.

— Сочувствую, — ответила она. — Наверняка это было больно.

Харвис вздохнул. Провел ладонью по воде, словно погладил невидимое животное, и предложил:

— Спускайтесь. Вода хорошая, чистая.

Эвглин захотелось зажмуриться. Кровь прилила к щекам так, что казалось, будто лицо горит. Несколько мгновений она молчала, выбирая, что ответить. Джентльмены так себя не ведут? Чем вы лучше его высочества и полковника Матиаша? Я не собираюсь этого делать?

— Вот так сразу? — насмешливо ответила Эвглин, склонив голову к плечу и пристально глядя на колдуна. Тот пожал плечами.

— А что не так?

Интересно, чего он ждет? Что Эвглин рассердится и уйдет? И зачем это все… Неужели вымещает досаду за то, что ночью в шатер ломились гости — так Эвглин их и не приглашала. И вообще…

Эвглин вспомнила, как учительница истории рассказывала, что в средние века люди купались в рубашках. И помылся, и постирался. Мысленно усмехнувшись, она подхватила рубашку за подол и решительно сняла.

Лицо Харвиса дрогнуло. Похоже, этого он не ожидал. На щеках колдуна тоже появился румянец, и Эвглин ощутила спокойное удовлетворение: так тебе и надо. Она осторожно спустилась в воду по каменным ступенькам и спросила:

— Ну и к чему это все? Вы казались мне порядочным человеком.

Харвис склонил голову в легком поклоне.

— Будь я непорядочным, дорогая Эвглин, вам бы не пришлось спать этой ночью. Конечно, без любви на четверых, но…

Эвглин с трудом подавила желание подплыть к нему и отвесить пощечину. По воде прошла волна.

— Впрочем, это все не важно, — продолжал Харвис, — и наше первое занятие уже началось. Вспоминайте. Что я сделал, когда вы предположили, что мне было больно?

Эвглин недоумевающе посмотрела на него. Харвис выглядел серьезным, и Эвглин вдруг ощутила какую-то детскую обиду — настолько внезапную и сильную, что чуть не расплакалась. Она, совершенно обнаженная, сидела в бассейне с человеком, который при желании мог сделать с ней все, что угодно — и Эвглин позволила бы, потому что никто, кроме Харвиса, не вернет ее домой. Он это прекрасно понимает и вот, начинает отпускать дурацкие шуточки. Проводит, так сказать, разведку боем.

— Вы провели ладонью по воде, — сказала Эвглин. — Вот так.

Харвис оценил ее жест и довольно кивнул.

— Манипуляционную магию уже изучали?

— Нет. Это третий курс, а я только на второй перешла.

Харвис прикрыл глаза.

— Сейчас я пошлю вам дополнительный импульс, — произнес он. — Вы ведь не маг в прямом смысле. Когда дам сигнал, вы повторите свой жест и что-нибудь мне прикажете.

— Что? — растерянно спросила Эвглин. Харвис пожал плечами.

— Что вам больше хочется. Готовы?

Прикосновение чужого волшебства было похоже на порыв теплого ветра, который мгновенно высушил капли воды на плечах и вздыбил волосы. Не отводя взгляда от колдуна, Эвглин протянула руку и подумала: если уж это все неминуемо, то пусть оно будет быстрым. И безболезненным. И не страшным.

Харвис усмехнулся одной стороной рта.

— Вам нужно много заниматься, Эвглин, — произнес он. — И в первую очередь вы должны научиться противостоять чужой воле. У вас хорошо получается, очень хорошо.

Эвглин не сводила взгляда с колдуна, пытаясь понять, что он, черт его побери, имеет в виду. Харвис снова провел ладонью по воде, но Эвглин сказала себе, что с места не сдвинется и ничего не сделает, пока не услышит объяснений.

— Отлично, — довольно произнес Харвис и неторопливо поплыл в сторону ступенек. Эвглин зажмурилась, боясь даже представлять, что сейчас снова увидит эту жуткую крокодилью кожу на человеческой спине и что вообще увидит этого человека обнаженным. Харвис негромко усмехнулся, проплыл мимо, и Эвглин услышала, как он поднимается по ступеням.

— Прошу прощения, — сказал Харвис. — Мне не следовало так поступать, но я не мог не оценить вас. Это была именно оценка на подверженность манипуляциям. Я заставил вас выйти к бассейну, раздеться и спуститься в воду. Надо отдать вам должное — вы сопротивлялись.

Эвглин открыла глаза — Харвис уже успел натянуть длинный пестрый халат и демонстративно отвернулся. Она быстро выбралась из бассейна, и, повинуясь короткому жесту колдуна, из шатра выскочило огромное белое полотенце. Эвглин подхватила его и принялась вытираться.

— Еще раз прошу меня простить, — повторил Харвис. — Джентльмены так себя не ведут. Ничего подобного больше не повторится.

Эвглин нырнула в рубашку и подумала, что они оба хороши. Что она поступила правильно, сняв одежду и нырнув в воду. Что Харвис великий колдун — но он мужчина.

Она вздохнула и подошла к колдуну. Помедлила и опустила руку на его плечо.

— Я ведь именно за этим сюда и приехала, — сказала она. — Вернуться домой… либо обучиться магии.

Некоторое время они с Харвисом смотрели друг на друга, и впервые в этом мире Эвглин охватило странное, томительное ощущение, звенящее в груди. Колдун улыбнулся и, протянув к ней руку, осторожно смахнул со скулы каплю воды.

— И преподаватели в академии еще и не такое откалывали, — призналась Эвглин. Харвис понимающе кивнул.

— Я никогда вас не обижу, Эвглин, — сказал он. — Что бы ни случилось, помните об этом. Хорошо?

Некоторое время они молчали, просто глядя друг на друга. Затем Эвглин посмотрела колдуну в лицо и попросила:

— Не обманывайте меня, ладно? Я всегда пойму, я всегда готова пойти… — Эвглин осеклась, решив не уточнять, на что конкретно она готова пойти. — Но только не обманывайте.

— Никогда, — твердо ответил Харвис. — Никогда, можете мне поверить.

И Эвглин поверила.

* * *

Завтрак в Приграничье традиционно был настолько сытным, чтоб оставалось место для раннего ланча. Харвис смотрел, как повара жарят яичницу с полосками ветчины на огромных квадратных подносах, слушал, как Матиаш рассказывает Эвглин о своих боевых похождениях, и понимал, что настроение медленно, но верно портится. А когда принц начал описывать несомненную красоту здешней песчаной природы и рассказывать об одном изумительном уголке, где как раз сейчас цветут маки, то Харвис с трудом подавил желание нарастить у болтуна прыщ невиданных размеров на лбу.

— Да, там очень красиво, — подтвердил Михаль. Он закончил картину с одалиской ночью, уже успел показать ее принцу, и Харвис, приключившийся рядом, заметил, что волосы у чаровницы обрели отчетливый рыжий цвет, а в чертах лица наметилось определенное сходство с Эвглин. Принц был в восторге и обещал рассчитаться сразу же, как только переведут содержание.

Интересно все-таки, почему государь-отец не казнил бунтаря. Добрым стал, смягчился нравом со временем. Дедушка Альдена, например, отрубил бы всем революционерам головы, причем собственноручно. А тут принца просто сослали с глаз — сидит вот, бездельничает, картинки рассматривает. Харвис, помнится, запросил с оказией все тома «Библиотеки мировой литературы», четыре сотни книг — даже не верил, что их пришлют. Прислали. Принц оценил позолоту корешков, но за полгода ни разу не открыл ни одной книги.

— Я как раз хотел начать новый пейзаж, — продолжал художник. — Если прекрасная Эвглин пожелает, то рад буду пригласить ее на пленэр.

Принц беспомощно посмотрел в сторону полковника, но тот только развел руками: откуда ему было знать, что такое пленэр? Но по лицам Альдена и Матиаша было понятно, что теперь они держат живописца за невероятного извращенца. Причем очень ловкого: тоже времени даром не теряет, так и скачет вперед ветра.

— Ой, я с удовольствием, — сказала Эвглин с какой-то детской улыбкой. — Вы пейзажист?

Теперь уже у Михаля на лице появилось выражение полной беспомощности. За время, проведенное в Приграничье, он написал двенадцать полотен, не имевших никакого отношения к пейзажам. Только обнаженные женщины всех форм и цветов кожи, в самых порочных видах. Давешняя одалиска была еще невинной, если сравнивать с тем, что было до этого.

— Муза некоторое время назад его покинула, — пришел на выручку Альден. Художника нельзя было оставлять в беде: кто еще будет рисовать обнаженную натуру? Не полковник же. — Но я рад видеть, что она возвращается. Кстати, Михаль! Помнится, ты собирался писать бой гладиаторов?

По лицу Михаля было сразу понятно, что он сроду не думал ни о каких гладиаторах. Харвис усмехнулся: события принимали забавный оборот.

— Да, ваше высочество, — негромко сказал художник. — Была у меня такая мысль некоторое время назад.

Альден посмотрел на Матиаша, подмигнул полковнику и продолжал:

— Тогда мы к вашим услугам. После завтрака мы планировали устроить небольшую тренировку, — продолжал принц. Глаза полковника округлились от удивления. — Когда-то мы оба занимались керинейской борьбой, и Матиаш предложил возобновить наши тренировки. Скучно же, господа!

Живописец сник, прекрасно понимая, что прогулка с дамой в укромный уголок отменяется. Зато Матиаш сразу же оживился, и Харвис его прекрасно понимал. Керинейские борцы традиционно сражаются обнаженными, так что принц просто замечательно придумал покрасоваться и показать себя и товарища с лучших сторон.

— Да, прекрасная мысль, — выдавил Михаль. — Я только принесу бумагу для набросков.

Что еще ему оставалось делать? Впечатлить девушку талантом живописца он сможет и здесь.

— Сегодня мы планировали заниматься, — сухо сказал Харвис, промокнув губы салфеткой. Слуга тотчас же бесшумно убрал опустевшую тарелку и поставил перед ним блюдо с десертом: ломтики золотистой хунгарской дыни в меду. Сама мысль о том, что Эвглин будет смотреть на этих прыгающих глухарей на току, причиняла ему неудобство. — Так что, ваше высочество, мы вынуждены откланяться.

Эвглин разочарованно вздохнула, но все-таки кивнула, соглашаясь. Решила не спорить с наставником, и это правильно. Харвис вспомнил о том, как соскользнула нижняя рубашка, как обнаженная Эвглин спустилась в бассейн: не было тут никакой магии, только девичья дерзость и желание показаться более сильной и независимой, чем есть на самом деле.

Хотя, конечно, и магия тоже была, что спорить? Харвис хотел проверить, как далеко сможет зайти. Как далеко зайдут они оба.

— Харвис, дружище, не будьте таким занудой, — посоветовал принц. Отодвинув тарелку, он поднялся, и полковник последовал его примеру. — Я как раз хотел, чтоб вы оценили возможность макеронского броска при моем росте без магического усиления.

Вот, значит, как. Макеронский бросок, конечно же. При нем обычно ассистируют маги, как он мог забыть.

— Разумеется, ваше высочество, — Харвис дал ответ, который Альден ожидал услышать. Плетью обуха не перешибешь. Принц довольно улыбнулся.

— Вот и славно, — сказал он. — Тогда мы можем идти.

Для поединка выбрали площадку за шатрами — там обычно отдыхали драконы в жару. Сейчас, конечно, слуги отогнали их, убрали сор и принесли скамеечки для зрителей. Пушок умудрился-таки устроиться рядом с Харвисом и Эвглин: он толкал их головой и требовал халву.

— Какой прожора! — смеялась девушка. Дракон ее не пугал, даже забавлял. Харвис почесал Пушку надбровья, и тот разинул пасть, требуя лакомство. Эвглин дала дракону здоровенный ломоть халвы, и тот довольно заурчал, прикрыв глаза от наслаждения.

— Так и липнет, — недовольно заметил принц и посоветовал: — Вы с ним осторожнее, дорогая Эвглин. Он бодается.

Дракон что-то пробурчал. Наверняка уверял в том, что он приличный, воспитанный и домашний, и не имеет таких дурных привычек. Чай, не летун с Большой Заставы.

Борцы тем временем готовились к поединку, и Харвис с неудовольствием ответил, что Эвглин не сводит взгляда с принца. Конечно, там было, на что посмотреть. Если прочие благородные господа проводили время в основном на подушках и коврах в компании шербета и медовой выпечки и потихоньку начали расплываться, то принц не отлынивал от привычных ежедневных упражнений. Сейчас, когда слуга шустро натирал его маслом, Альден действительно был похож на гладиатора, готового вступить в бой. Высокий, сильный, крепкий, хорошо стоящий на ногах. Мускулы плавно двигались под загорелой кожей, стоило принцу повернуться.

Эвглин смотрела, не отрываясь.

В отличие от стройного, похожего на эльфа, Харвиса, полковник был крепче и грубее. В нем была тяжелая основательность, которая выражалась во всем: в сильной фигуре без капли жира, в резких очертаниях мышц, в неторопливой плавности движений. Харвис представил полковника в бою и почти увидел, как тот легкими движениями больших рук с мосластыми пальцами разламывает противникам головы.

— Пожалуй, принцу не устоять, — негромко сказал Харвис. Эвглин вздрогнула и испуганно посмотрела на него.

— Сколько за проигрыш? — осведомился Матиаш, наклоняя голову то к левому, то к правому плечу и разминая мышцы шеи. Принц неопределенно пожал плечами.

— Пару червонцев, например? — предположил он.

В следующий миг Матиаш уже свалился на спину, в песок: бросок принца был быстрым и неуловимым. Так леопард кидается на жертву с дерева — мелькнула золотистая молния, и чужое горло уже разорвано.

Эвглин вскрикнула от неожиданности. Соперники покатились по площадке, и ни один из них пока не мог вырваться из захвата другого. Харвис против воли ощутил азарт. Было в этом что-то первобытное: два могущественных самца сражались за самку, и победитель уведет желанный трофей к себе, чтоб овладеть тем, что теперь принадлежит ему по праву. Впрочем, Харвис прекрасно понимал, что никто никого никуда не уведет. По крайней мере, сегодня.

Пусть красуются перед дамой в свое удовольствие.

Наконец, полковник смог освободить руку — в следующий миг уже Альден летел в сторону, и было ясно: Матиаш дерется без шуток, всерьез. Он уже успел рассадить левое предплечье, по руке струилась кровь, и Михаль, вдохновенно черкавший карандашом по бумаге, негромко сказал:

— Червонец на полковника.

Соперники сцепились снова. Если раньше они просто красовались перед зрителями, то теперь бой пошел не на шутку. Лицо принца было окровавлено: Матиаш неудачно зацепил его. «Ничего, — подумал Харвис, — шрамы украшают мужчин». Он хотел было сказать, что перебивает ставку живописца тремя червонцами, но в это время испуганная Эвглин вскочила со скамьи и воскликнула:

— Да прекратите же! Немедленно!

Соперники замерли в пыли — должно быть, не поняли, о чем она говорит. Харвис заметил, что напряженно стиснутые кулаки Эвглин расслабились.

— Перестаньте, — чуть ли не со слезами потребовала она. — Вы же поубиваете друг друга!

Соперники разжали руки и помогли друг другу подняться. Харвис решил, что, пожалуй, это очень трогательная минута: юная девушка примиряет непримиримых врагов. Принц, похоже, пришел к тем же выводам, потому что воскликнул:

— Как вы добры, Эвглин! Это ведь что-то невероятное, господа!

Он выглядел довольным, как и Матиаш. Полковник провел ладонями по лицу, стирая пот, и добавил:

— Невероятная доброта! Эвглин, но кто же победитель? Кого тогда назначите?

Некоторое время все молчали. «Попала девочка, — мысленно усмехнулся Харвис. — Тут как ни выбери, все неправильно».

Эвглин подошла к соперникам и с какой-то трогательной торжественностью взяла обоих за руки.

— Пусть победит ваша дружба, — сказала она и осторожно прикоснулась губами сперва к принцевой щеке, а потом к полковничьей. — И пусть она побеждает всегда.

Какое-то время на площадке царила удивленная тишина, а потом все зрители разразились громкими и искренними аплодисментами. «Умница девочка», — подумал Харвис и обернулся к Михаю:

— Ну как ваши гладиаторы? Готов набросок?

Михаль одарил его тяжелым сердитым взглядом и ничего не ответил.

* * *

Господи Боже, они чуть не поубивали друг друга!

Когда-то Эвглин видела, как во дворе ее дома сцепились двое парней из-за парковки. Сперва они орали друг на друга, потом стали драться — один толкнул другого, тот упал и, ударившись виском о какой-то камень, умер мгновенно. Когда на лице принца появилось такое же лютое выражение, какое Эвглин видела тогда у нечаянного убийцы, она не смогла сидеть спокойно.

Когда все начали расходиться, и Харвис снова напомнил про занятие, Эвглин аккуратно придержали за руку. Она обернулась: позади стоял господин из свиты Альдена и смотрел на нее с внимательным одобрением.

— Меня зовут Борх, госпожа Эвглин, — представился он. — Разрешите на пару слов.

К удивлению Эвглин, Харвис тотчас же кивнул и, хмуро посмотрев на Борха, добавил:

— Эвглин, я жду вас в шатре.

Борх дождался, когда все разойдутся, и указал на скамью: Эвглин послушно села. С виду этому Борху было слегка за тридцать, и он выглядел совершенно неприметно. Средний рост, пушистые светлые волосы и какие-то смазанные черты доброжелательного лица делали его абсолютно незаметным. Вроде бы он здесь, а вроде его и нет. Человек-призрак.

Но в нем было нечто, заставлявшее подчиняться. Сразу и безоговорочно.

— Вы очень ловко завершили эту драку, — одобрил Борх, опустившись на скамью рядом с Эвглин.

— Я испугалась, что они поубивают друг друга, — призналась она. — Это было ужасно.

Борх понимающе кивнул. Эвглин отметила, что у него прозрачно-голубые глаза: вроде бы сонные, но в то же время какие-то цепкие, изучающие.

— Вы интересная девушка, — заметил Борх, и в его словах была только констатация факта, а не комплимент. — Интересная и очень необычная. Все уже в вас влюблены, заметили?

Эвглин невольно выпрямила спину и с достоинством ответила:

— Я приехала сюда учиться, а не крутить романы.

Борх одобрительно кивнул.

— Правильно, — сказал он. — Господин Харвис лучший маг своего времени, и не его вина, что в академии чародейства и волшебства не протолкнуться от пустоголовых интриганов. Ну, а что же вы?

— А что — я? — вопросом на вопрос ответила Эвглин. Ей почему-то хотелось обхватить руками плечи и создать хоть какую-то преграду между собой и Борхом.

— Я, видите ли, руководитель здешней службы безопасности, — признался Борх. — Правда, служба из одного меня и состоит, но работает, как надо. Государь очень пристально следит за жизнью сына, и я, конечно же, сразу навел о вас справки, как только Харвису пришло письмо о студенте.

Значит, секретная служба. Было бы странно думать, что государь отправил сына с глаз долой и не стал за ним наблюдать. Эвглин положила ладони на колени, как приличная студентка, и сказала:

— То есть, вы знали, что я девушка, а не парень.

По тонким губам Борха скользнула едва заметная усмешка. Эвглин подумала, что наконец-то встретила самого страшного человека на своем пути.

— Узнал, когда навел о вас справки, — ответил он. — Как вы думаете, что именно меня в вас заинтересовало?

Эвглин только руками развела. Липкое чувство беспомощности мешало дышать. Борх подавлял.

— Понятия не имею, — Эвглин нашла в себе силы улыбнуться. — Но обещаю, что честно отвечу на все ваши вопросы.

Борх прикрыл глаза с сытой змеиной удовлетворенностью.

— Это правильно, — произнес он. — Так вот, что меня озадачило. Я запросил все документы из академии. Вы хорошая студентка, вас хвалят, хотя с практическими заданиями по чистой магии полный провал, к сожалению. Но вот чем на самом деле занималась Эвглин Шу до поступления в академию — для меня загадка. Ни в одной приходской книге всего Эльсингфосса нет записей о вашем рождении. Вы никто из ниоткуда. Знаете, что это значит?

Эвглин молчала. Интересно, если она сейчас скажет, что попала в Эльсингфосс из другого мира, то что сделает Борх? Поведет ее в пыточные или отправит в какой-нибудь здешний сумасшедший дом?

— Что же? — спросила Эвглин. Голос дрогнул.

— Что вы, допустим, леокийская шпионка, — предположил Борх. — Роковая красавица, которая подобралась к его высочеству, бог весть с какими целями. Но они явно далеки от хороших. Тогда моя прямая обязанность немедленно арестовать вас — и провести допрос с применением третьей степени устрашения.

Он замолчал, и несколько долгих минут кругом царила тишина. Откуда-то из-за шатров доносилось легкое дуновение мелодии — кто-то играл на гитаре.

— Я не шпионка, — сказала Эвглин, прекрасно понимая, что это самая дурацкая вещь, которую только можно сказать. Борх понимающе кивнул.

— Пожалуй, что так. А кто вы? Только не врать. Я пойму.

— Допустим, я травница из поселка Бри, — сказала Эвглин. Борх брезгливо скривился, тряхнул левым запястьем.

— Ложь, — улыбнулся он. — А где правда?

Эвглин закрыла глаза.

— Я попала в этот мир из другого, — медленно проговорила она. — И ищу дорогу домой. Господин Харвис создал теорию множественных миров, он способен мне помочь.

Она открыла глаза и увидела, что Борх аккуратно заворачивает рукав своей туники. На запястье главы службы безопасности красовалась татуировка: солнце с изогнутыми лучами. Сейчас лучи источали прохладный голубой свет.

— Надо же, вы не врете, — глухо произнес Борх. — Если бы врали, лучи стали бы красными… и мне было бы намного больнее.

Он расправил рукав и некоторое время смотрел на Эвглин, словно пробовал прочитать ее мысли.

— Просто вернуться домой? — наконец, спросил Борх. — Принц вам не нужен?

Напряжение последних минут моментально исчезло, словно его и не было. Рядом с Эвглин сидел человек, который просто выполнял свою работу. Он не ненавидел странную девушку — наоборот, мог бы стать ее другом.

— Нет, не нужен, — призналась Эвглин. — Он мне, конечно, нравится. Как он может не нравиться? Но…

Борх кивнул.

— Пусть покуражится, правда? Тут на самом деле очень скучно, а вы — удивительное развлечение. Кстати, будьте осторожны с полковником. Он делает вид, что у него вместо мозгов солома, но это далеко не так. Хитрый и цепкий.

Эвглин понимающе улыбнулась. Пожалуй, с Борхом следует завести дружбу: помощь такого человека всегда пригодится.

— А мой наставник? — спросила она. — Как он вам?

На лице Борха появилось искреннее уважение и такая же искренняя печаль.

— Это самый великий волшебник нашего времени, — уверенно сказал он. — Я всегда сочувствовал ему и надеялся, что он сможет вернуться в академию. И он вновь займет свое место, если сумеет вам помочь, в этом нет сомнений, — Борх покосился на Эвглин, и в его глазах проплыли лукавые огненные искры. — Я ответил на ваш вопрос?

— Вполне, — кивнула Эвглин. Борх поднялся и протянул ей руку.

— Тогда приступайте к занятиям, — велел он и улыбнулся: насколько могла судить Эвглин, вполне искренне. — Не смею вас отрывать.

* * *

Харвис назначил занятие за скалами — там, куда Михаль приглашал Эвглин любоваться чудесной южной природой. Ничего чудесного там, разумеется, не было. Разве что маки…

В ожидании студентки Харвис устроился на камне и произнес заклинание, подвешивая над головой широкий кусок ткани, чтоб не так пекло. Впрочем, жара сегодня была особенная. Тяжелая и какая-то вязкая, она придавливала к земле. Солнце смотрело на мир сквозь легкую пелену серых облаков, и на всем лежал какой-то тревожный отблеск.

На Приграничье шла гроза. Интересно, есть ли грозы в том мире, откуда пришла Эвглин? Должно быть, есть, и девушка не испугается грома и молний. Хотя можно ли вообще чего-то бояться, если ты миновал границу между мирами, уцелел и устроился на новом месте…

Эвглин и не боялась. Харвис уже заметил в ней какое-то глубокое спокойствие. Конечно, девушка и волновалась, и переживала — а страха не было. И Борха, о котором Харвис знал такие вещи, от которых не будешь спать, она тоже не боялась.

— Добрый день!

Харвис вздрогнул и обернулся. Эвглин поднялась по тропинке и теперь стояла рядом с ним, доброжелательно улыбаясь.

— Смотрю, Борх не стал вами завтракать, — сказал Харвис и указал на соседний валун, приглашая Эвглин садиться. Она послушно опустилась на камень и ответила:

— Ну, он попробовал. Но я оказалась невкусной, так что мы с ним расстались друзьями.

Друзьями? С Борхом? Харвис демонстративно сунул палец в ухо: не послышалось ли?

— Вы меня поражаете, — произнес он. — В очередной раз поражаете. Вчера вы очень ловко обошлись с его высочеством и Матиашем. Назревала ссора, но вы ее очень мило завернули, польстив каждому.

Эвглин кивнула.

— Я не хочу, чтоб из-за меня ссорились, — сказала она с уже знакомой Харвису твердостью в голосе. Так, должно быть, и Борху отвечала.

— А сегодня? «Пусть победит ваша дружба»… Клянусь ранами Господними, это было великолепно. Борх еще не предложил вам работу в дипломатическом корпусе?

Эвглин недоверчиво посмотрела на него.

— А разве он может? — спросила она. Харвис утвердительно качнул головой.

— Разумеется. Ладно, все наше общество — но вы приручили Борха. Я удивлен.

Эвглин одарила его очень сердитым взглядом.

— Перестаньте уже, — промолвила она. — Я добралась в такую даль не затем, чтоб слушать ваши остроты за мой счет.

Харвис кивнул.

— Разумеется, — рядом с Харвисом стоял сундук, доверху набитый бумагами и книгами; он указал на него и произнес: — Там все, что я написал о множественности обитаемых миров. Правда, несколько лет не открывал.

Эвглин смотрела на него с искренним сочувствием, словно разделяла все, что было у Харвиса на душе. Сейчас она будто заглядывала в туманные дни и бессонные ночи, наполненные горечью, разочарованием и обидой. И Харвису на какой-то миг стало не по себе. Он всегда мечтал, что найдется человек, который примет и поймет его, и вот теперь такой человек был рядом.

Оставалось в это поверить.

— Давайте откроем? — чуть ли не шепотом предложила Эвглин. Из-за скалы донесся обиженный драконий рев, и кто-то из слуг заорал: «Вай, шейтан! Не мешай, да!» Должно быть, там готовились к грозе, укрепляя шатры и расставляя капсулы с артефактами, которые Харвис подготовил неделю назад. Просто пнуть по ним ногой, и артефакты сработают, открыв над шатрами золотистый зонтик, который просто возьмет и испарит всю воду.

— Давайте откроем, — тоже шепотом откликнулся Харвис. На какое-то мгновение он оглох — или это в мире воцарилась тишина? Снова вернуться в прошлое, найти там того успешного, уверенного, дерзкого ученого, который держал в руках Истину, как новорожденного ребенка, и ничего в мире не было слаще этого трепетного чувства.

Харвис не верил, что это возможно. Но все-таки протянул руку и, повернув ключ в замочной скважине, поднял крышку.

— Вот, — глухо сказал он. — Все, что я написал о множественности обитаемых миров перед тем, как меня погнали из академии. Забрал тогда с собой только этот сундук.

Эвглин смотрела на бумаги, словно зачарованная. Чертежи возможных схем перехода, лежавшие сверху, напомнили Харвису о том, как он, пошатываясь, вошел в свой кабинет после ректорского совета и стал собираться, сгребая в сундук для артефактов все, что лежало на столе.

— Вот это — базовая схема, — объяснил Харвис, взяв самый верхний чертеж. — Я предположил, что иногда создаются такие ситуации, когда грань между мирами истончается, и миры временно проникают один в другой. Вы как раз и попали в такую точку проникновения, и взаимодействующие силы просто вынесли вас к нам.

— И как создать такую ситуацию? — глухо спросила Эвглин. Харвис устало пожал плечами.

— Пока не знаю, — признался он. — Вы говорите, тогда был туман? Возможно, влажность воздуха имеет значение…

— Да… — прошептала Эвглин, и ее губы задрожали. — Тогда был туман…

В следующую минуту она уже рыдала, уткнувшись лицом в ладони. И вовсе она не была бесстрашной, эта хрупкая рыжая девчонка. Харвис бросил лист с чертежом обратно в сундук и, помедлив, обнял Эвглин и заговорил с ней. Он, конечно, потом не мог вспомнить ни слова из сказанного — должно быть, это было то, что все мужчины говорят всем женщинам, но лишь немногие могут выполнить.

Он вернет ее домой.

Никто ее не обидит, пока он рядом.

Все будет хорошо, он обещает и клянется.

В конце концов, Эвглин успокоилась, всхлипнула в последний раз и хмуро сказала:

— Простите. Мне не следовало так себя вести.

Она, должно быть, по-настоящему дала себе волю впервые после того, как попала в новый мир. Плакать было некогда. Надо было спасаться, учить язык, устраиваться в новой жизни — и Эвглин сжала зубы, опустила голову и двинулась вперед.

— Вам не за что просить прощения, — уверенно ответил Харвис и смог лишь повторить: — Все будет хорошо, Эвглин. Вы обязательно вернетесь домой.

Некоторое время Эвглин сидела молча, рассматривала свои руки, а затем спросила:

— Как я могу помочь вам в работе?

Харвис только плечами пожал. Он ведь и не думал о том, чтоб вернуться к своему старому открытию.

— Думаю, я найду вам занятие, — пообещал он. — Потому что…

Зашуршали камни и сухая трава — кто-то поднимался по тропинке. Вскоре из-за скал показалась растрепанная светловолосая голова Борха.

— Вот вы где, — с неудовольствием сказал он, выбравшись на площадку. — Вас там все обыскались, дружище Харвис. Два артефакта не работают, а барометр с ума сходит. Надвигается буря.

— Как не работают? — Харвис вскочил с камня и принялся спускаться по тропинке, не глядя, идут ли за ним. — Я все проверил! — прокричал он, обернувшись и увидев, что Борх замешкался, подхватив его оставленный сундук. — Там все работало!

Небо на горизонте стало похоже на высокую волну грязной пены — оно бурлило, сворачивалось, как свиток. Шла буря. Харвис прекрасно знал, что успеет все поправить, но избегал смотреть вперед, в растущую тьму, по брюху которой пробегали вспышки молний.

Следовало торопиться.

И он, конечно, не увидел, что Борх остановился на минутку. Взяв сундук поудобнее, глава службы безопасности пристально взглянул на Эвглин и спросил:

— Плакали?

Если бы кто-то это услышал, то застыл бы на месте от удивления: Борх никогда и ни с кем не говорил с такой теплотой и заботой. Эвглин провела ладонью по влажному покрасневшему лицу и ответила:

— Да, это сразу заметно.

Борх понимающе кивнул.

— Что, Харвис взялся за старое? — спросил он, снова зашагав по тропинке. Эвглин кивнула. Она двигалась неторопливо, поддерживая юбку и внимательно глядя на то, куда наступает.

— Да, — кивнула она. — Но пока мы только открыли сундук и посмотрели на его документы.

Борх понимающе улыбнулся.

— Прямо скажем, ничего интересного, — признался он. Эвглин удивленно посмотрела на него.

— А вы что, заглядывали в сундук? — спросила она. Борх кивнул с холодной усмешкой. Эвглин вдруг вспомнила, как он вчера сказал о том, что все здесь в нее влюблены, и ей неожиданно стало очень не по себе.

— Разумеется, заглядывал, — признался Борх. — Сразу же, как только приехал. Разве вас это удивляет?

Эвглин не сразу нашлась, что на это ответить.

— И да, и нет, — сказала она, когда они с Борхом вышли к шатрам. Из столовой доносилась музыка: там, похоже, устроили небольшой перекус перед обедом. В стороне мелькнул Харвис, который гонял кого-то из слуг чуть ли не пинками. Должно быть, проблема с артефактами решилась, и пришло время для наказания виновных.

Борх понимающе качнул головой и посмотрел на небо. Отсюда не было видно наползающей тучи, но среди шатров уже пробегал тревожный ветерок.

— У меня дурное предчувствие, — вдруг признался Борх. — А у вас?

Глава 2. Мыс Фиолент

Ливень обрушился на Приграничье тяжелой водяной стеной. Вроде бы только что над миром царила густая тишина — и уже отовсюду грохот и рев падающей воды, словно кто-то огромный радостно колотил по барабанам. Артефакты Харвиса сработали сразу же, как пошел дождь. Ни одна капля воды не попала на шатры: выглянув из-за полога, Эвглин увидела, что над поселением золотится полупрозрачный купол, и капли просто исчезают, едва прикоснувшись к нему.

— Удивительно! — с искренним восхищением промолвила Эвглин. Харвис, который по южной привычке полулежал на диванчике с бокалом шербета в руке, улыбнулся и отдал девушке поклон.

— Это несложно, — ответил он. — Если артефакты работают правильно, то с таким зонтиком и первокурсник справится.

Эвглин вернулась в шатер и села на небольшой пуф, обтянутый золотистой тканью. Это юг — тут всему полагается сверкать золотом и каменьями.

— Кстати, что там случилось с артефактами? — спросила она. Харвис нахмурился.

— Честно говоря, я до сих пор не понимаю, — признался он. — Кто-то вывел их из строя, но дело в том, что…

— Это мог сделать только маг, — закончила фразу Эвглин. Артефакты действительно защищены от постороннего воздействия, их нельзя нечаянно повредить или сломать, и вывести их из строя способен только сильный волшебник. Так говорили в академии на первой же лекции по артефакторике.

— Совершенно верно, — кивнул Харвис. — Это не чьи-то кривые руки, это работа мага. Вот только магов тут, кроме нас с вами, нет.

— Раз уж на то пошло, то у меня есть алиби, — промолвила Эвглин. — Я все время была с вами.

Харвис усмехнулся и посмотрел на нее так, как умудренный опытом отец смотрит на ребенка — снисходительно, мягко и дружелюбно.

— Вы ведь не маг, Эвглин, — напомнил он. — Вы травница из другого мира, вот и все.

— Борх об этом знает, — вдруг сказала Эвглин. Над головами загрохотало так, что она невольно вздрогнула, согнулась и вскинула руки, пытаясь закрыться от стихии. Харвис сделал вид, что не заметил этого порыва.

— Честно говоря, я не удивлен, — произнес он, когда Эвглин убедилась в том, что опасность им не угрожает, опустила руки и села прямо. — Борх выбьет правду из кого угодно. Он в молодости был наемным убийцей у харвадза. Знаете, что это?

Эвглин кивнула. Она, конечно, не сильно интересовалась криминальными делами нового мира, но о харвадза, организованной тайной группе крупных уголовников, имевшей связи с представителями правящей королевской семьи, не знал только глухой и слепой. Вот почему ей было настолько тревожно в его обществе! Если человек раньше был наемным убийцей, это невольно накладывает на него особый отпечаток.

— Как же он попал сюда? — поинтересовалась Эвглин. Харвис хмыкнул и налил себе еще шербета.

— Сумел выслужиться перед государем, — ответил он. — И это совпало с тем, что перешел дорожку кому-то в харвадза. Я не знаю всех деталей, но король доверяет Борху, как самому себе. Недаром отрядил приглядывать за сыном.

Эвглин подумала, что надо быть полным идиотом, чтоб приставить к принцу бывшего наемного убийцу. Впрочем, Борх наверняка имеет особое задание. Например, пристрелить Альдена во время охоты, если тот начнет снова думать о восстаниях и революциях.

Интересно, в этих местах есть, на кого охотиться?

— В общем, он все про меня знает, — вздохнула Эвглин. — И, похоже, у него уже есть какие-то планы на мой счет.

Харвис фыркнул.

— Знаем мы эти планы, — презрительно сказал он, и Эвглин с удивлением отметила, что Харвис действительно задет ее словами о Борхе. — Вы тоже его привлекаете, вот и все.

«Да он ревнует!» — догадалась Эвглин и вдруг спросила прямо:

— Неужели вы ревнуете?

Харвис хмуро посмотрел на нее, и в его глазах снова появились жгучие огоньки. Теперь он словно бы прикидывал, стоит ли Эвглин того, чтоб ревновать.

— А я должен? — ответил он вопросом на вопрос. — С учетом того, что вы здесь не затем, чтоб крутить романы. Разве что с его высочеством Альденом.

Теперь уже Эвглин нахмурилась.

— Ну и при чем тут его высочество? — спросила она. Харвис только плечами пожал.

— Принц есть принц. Даже в ссылке. Это сегодня папа на него гневается, а завтра простит и вернет пред светлы очи.

Эвглин рассмеялась, настолько несерьезным и трогательным было это предположение.

— И принц возьмет меня в жены, ну конечно! — ей действительно стало смешно. — Харвис, неужели вы держите меня за дурочку?

Теперь Харвис смотрел совершенно серьезно.

— Нет, — ответил он. — Вы очень умны, Эвглин, и я в очередной раз в этом убеждаюсь.

— Зачем же вы тогда переводите разговоры на такие щекотливые вещи? — спросила Эвглин. Она и сама знала ответ.

— Да я и сам не знаю, — ответил Харвис. — Возможно, потому что вы мне нравитесь. Я ведь тоже…

Он не договорил. Снаружи загрохотало так, что заложило уши. Откуда-то со стороны скал несся низкий утробный рев — ни одно живое существо не могло издавать таких жутких звуков. Эвглин вдруг обнаружила, что они с Харвисом стоят возле выхода, держа друг друга за руки, словно пытаясь усмирить общую дрожь.

— Я должен посмотреть, — глухо проговорил Харвис. — Готов поклясться, оно имеет отношение к магии. Останьтесь в шатре, Эвглин, здесь вы будете в безопасности.

— Нет, — так же глухо откликнулась Эвглин. — Нет, Харвис, я пойду с вами.

Он наверняка хотел сказать, что любопытная девчонка будет только мешать, отвлекая на себя внимание. Эвглин ждала этих слов, даже ответ приготовила. Но Харвис вдруг произнес:

— Хорошо. Идемте.

Снаружи никого не было. Эвглин думала, что обитатели поселения хотя бы носы высунут из шатров — полюбопытствовать, что происходит — но сумрак раннего вечера был пустым. Должно быть, все забились под одеяла и дрожали с перепугу. Грохот ливня постепенно стихал, и золотоесияние купола было не таким ярким, как раньше. Когда они вплотную подошли к его краю, то Эвглин подумала, что это странное зрелище: земля, размытая потоками воды, была будто бы обрезана ножом — там, где стояли Эвглин и Харвис, она по-прежнему была пыльной и сухой.

— Скоро все зазеленеет, — сказал Харвис. — Будет много цветов и трав… Эвглин, вам лучше остаться здесь.

Эвглин снова взяла его за руку.

— Я пойду с вами, Харвис, — твердо сказала она. — Не упрямьтесь. Мы здесь пройдем?

Харвис кивнул и сунул руку в карман штанов. Эвглин увидела маленький рыжий камень, похожий на сердолик. Харвис подбросил его на ладони, и их тотчас же окутало золотистое сияние.

— Зонтик, — объяснил Харвис. — Конечно, намокнем, но не слишком.

Они вышли из-под купола, и Эвглин тотчас же поскользнулась на раскисшей земле — поход был явно не для ее легких сандалей. Подол длинной юбки тотчас же промок и отяжелел. Подхватив его и шагая вслед за Харвисом к скалам, Эвглин думала, что юбку придется выбросить.

Хорошо хоть голова и плечи оставались сухими.

Утробный рев повторился, и от неожиданности Эвглин едва не свалилась с тропинки. Харвис вовремя подхватил ее под локоть и улыбнулся.

— Это какое-то природное явление! — почти прокричал он. — Не живое существо!

Вот и замечательно. Эвглин наконец-то стала чувствовать наплыв страха.

Они прошли по тропе еще немного и вдруг замерли, не в силах сдвинуться с места.

Больше не было ни тропы, ни пустыни, ни грязно-рыжих скал. Прямо перед Эвглин и Харвисом бушевало море. Грозное, иссиня-черное, оно вздыбливало волны и обрушивало на невидимый берег. Низкое небо, покрытое растрепанным одеялом гневных облаков, почти касалось воды, и крики чаек были звонкими и испуганными.

Море было помещено в гигантскую раму из дымящегося тумана. Харвис смотрел и не мог оторвать взгляда. Его губы дрожали — то ли он читал молитву, то ли бранился так грязно, как только мог.

Эвглин шагнула вперед. Возле самого края рамы были темные скалы, и, увидев их, она рванулась вперед, к бурлящей соленой воде.

Кажется, она кричала. Сердце гулко бухало, пытаясь вырваться из груди, Эвглин видела только скалы среди морской пены и знала, что если не доберется до них, то умрет. Вот просто возьмет и умрет, не сумеет жить дальше.

Потом туманная рама вдруг странно накренилась, а в лицо ударила мокрая земля. Кто-то прыгнул сзади и свалил Эвглин в грязь, не позволяя ей двигаться. Она дернулась, пытаясь вырваться, но безуспешно.

— Пусти-и! — прохрипела Эвглин, уже догадавшись, что это Харвис рухнул на нее и не дает освободиться. — Пусти! Это мое! Это мой мир!

Туманная рама накренилась, и их обдало соленой морской водой, окончательно смывая слабенькую защиту артефакта. Эвглин рванулась снова и разревелась. Море уходило в туман, теряло краски и звуки, становилось акварельным рисунком на листке бумаги, сквозь который просвечивали уже знакомые скалы Приграничья.

— Пусти… — повторила Эвглин, захлебываясь слезами, и Харвис скатился с нее в грязь. Уже не надо было держать, Эвглин осталась в его мире и не вернулась домой. Можно было подняться и протянуть ей руку.

Дождь закончился. Последние капли падали на землю.

* * *

Сволочь, гадина и не прощу.

Именно такие слова Харвис слушал, когда тащил Эвглин обратно в палатку. И это были самые культурные и приличные слова.

Сперва девушка ходила по грязи там, где открылось море ее мира, и Харвис, почти окаменевший от того торжественного и пугающего вида, никак ей не мешал. Потом он решил, что все-таки надо идти обратно, но Эвглин придерживалась другого мнения — ждала, что врата между мирами снова откроются.

В конце концов, Харвис не выдержал, подхватил девушку и, водрузив ее на плечо, пошел назад к шатрам, как дикий кочевник, волокущий заслуженную добычу.

Наверняка, кочевники от своих пленниц выслушивают такие же слова.

— Сволочь! Гадина! Никогда тебя не прощу! — орала Эвглин, колотя Харвиса по спине. Кулачки были маленькие, но твердые. — Сволочь! Это был Фиолент! Мыс Фиолент! Я узнала!

Конечно, в шатер Харвис не пошел. Они оба были грязны до невозможности, слуги замучаются убирать. Обойдя шатер, он вышел к бассейну, пнул один из камней бортика, и вода стала теплой.

— Сволочь! Пусти!

На сей раз Харвис подчинился, и девушка с визгом полетела в бассейн. Вскоре визги поменяли тональность: тяжелая от грязи и глины одежда стала тянуть Эвглин на дно, а Харвис уже успел заметить, что плавала она не очень-то и хорошо. По счастью, в его бассейне при всем желании нельзя было утонуть. В отличие от моря возле мыса Фиолент, или как там его.

Наконец, Эвглин умолкла и сердито сверкнула глазами на Харвиса. Он протянул ей сетку с мыльными принадлежностями, и Эвглин начала умываться.

— Там была буря, в вашем мире, — произнес Харвис. — Я не хотел, чтоб вы утонули. Вы хорошо плаваете только в моем бассейне, Эвглин.

Он сделал паузу и добавил:

— Вы бы просто не добрались до мыса. Эвглин…

По воде поплыли хлопья мыльной пены. Эвглин сбросила грязную одежду и ответила:

— Ничего не говорите, Харвис. Пожалуйста.

И Харвис увидел, что она снова плачет. Это уже не была истерика, которая разразилась возле скал, а тихие слезы — и вот это было намного горше и печальнее. Харвису казалось, что Эвглин плачет сердцем.

А как ей было не плакать? Она увидела дом и не смогла вернуться туда.

Вздохнув, Харвис соскользнул с бортика бассейна и, подплыв к Эвглин, поймал ее руку. Девушка вздрогнула, но больше не пробовала освободиться.

— Эвглин, — произнес он. — Эвглин, пожалуйста. Если бы с вами что-то случилось, я бы не смог жить дальше.

Девушка вхлипнула, и Харвис уловил едва слышное:

— Это был мой мир. Это был мой дом.

— Вы вернетесь, — запах ландыша, легко поднимавшийся от бледной кожи Эвглин, заставлял что-то звенеть в груди Харвиса. — Вы обязательно вернетесь, Эвглин, обещаю. Я сделаю все…

Он умолк. Конечно, она и не представляет, насколько ему больно говорить об этом. Харвис не хотел, чтоб она исчезла.

За шатрами послышался топот и крики, и Харвис узнал зычный голос полковника. Конечно, Эвглин вопила так, словно ее убивают, и все обитатели поселения наверняка решили, что прекрасную даму надо спасать. Харвис бросил заклинание, и кусок мыла взорвался в бассейне настоящей пенной бомбой.

Не хватало еще, чтоб полковник с принцем рассматривали обнаженную девичью натуру. «Убью, — подумал Харвис, ощущая прикосновение давно забытого чувства. — Возьму и убью».

Конечно, слишком многих придется убивать — но его это не остановило. Потом можно будет податься в харвадза.

Первым к бассейну вылетел принц Альден с саблей наголо. Вид у его высочества был лихой и придурковатый, и было ясно: Альден готов немедленно пустить в ход свое оружие, защищая честь дамы. Полковник мчался следом, компанию им вполне предсказуемо составляли адьютанты, Михаль и Борх.

— Что..! — выдохнул принц. — Эвглин, что с вами?

— Это вы кричали? — спросил Матиаш, и они с Альденом вдруг умолкли, как-то сообразив, что ворвались в самый разгар интимной сцены, и прекрасная дама, судя по всему, обнажена.

Матиаш и Альден посмотрели на Харвиса, и на их лицах появилось одинаковое выражение: все-таки заломал барышню, скотина ты этакая. Впрочем, его высочество почти сразу же справился с разочарованием — все-таки дворцовое воспитание обязывает держать лицо в любой, даже самой неприятной ситуации — и с самой искренней тревогой произнес:

— Эвглин, дорогая, с вами все в порядке?

«Неудивительно, что он испуган, — подумал Харвис. — Прекрасная дама так кричала, что птицы с неба падали».

— Ничего особенного, ваше высочество, — ответила Эвглин, на всякий случай отплыв к дальней стенке бассейна. Харвис со злостью отметил, что все вновь прибывшие смотрят на девушку и едва слюну не роняют. — Мы наблюдали редчайший магический феномен во время бури, и он меня напугал.

Принц неприятно прищурился и посмотрел на Харвиса. Пожалуй, те, кто считает Альдена разленившимся простаком, совершают самую серьезную ошибку в своей жизни. Сейчас на колдуна смотрел самый настоящий хищник.

— Дорогая моя, если этот магический феномен вас пугает, — произнес Альден, — или приносит вам даже малейшие неудобства, то я предлагаю вам свою защиту.

Он бесшумно задвинул саблю в ножны и протянул Эвглин руку. Харвис смотрел на пальцы принца, в огромном количестве украшенные золотыми перстнями, и думал: «Вот возьму и вырву».

Эвглин поплыла к лесенке, ведущей из бассейна, и с достоинством вышла из воды, не оперевшись на руку его высочества. Густые хлопья белой пены, пронзительно пахнущие клубникой, скрывали ее фигуру именно так, чтоб оставлять простор для фантазии и окончательно срывать головы поклонникам. «Дурочка, — с грустью подумал Харвис. — Их нельзя так дразнить».

Но Эвглин об этом не думала. Она сейчас хотела побольнее задеть человека, который не позволил ей отправиться домой. Правда, Харвис спасал ее жизнь, не позволяя прыгнуть в бушующее море, но Эвглин, видимо, считала это незначительными пустяками.

Протянутая рука принца дрогнула.

Полковник открыл рот.

Невозмутимый Борх поперхнулся воздухом.

Тишина стояла такая, что было слышно легчайшее шипение пены на девичьем теле. «Неужели она и в самом деле считает, что ей позволят просто так взять и уйти? — растерянно подумал Харвис. — Неужели…»

— Все в порядке, ваше высочество, — ответила Эвглин, глядя поверх головы принца. — Здесь мне нечего бояться.

И Эвглин ушла в шатер, слегка покачивая бедрами. Ей смотрели вслед так, как если бы эта девушка была богиней. Харвис подумал, что именно в этом и секрет. Она уверенно ведет себя так, словно ей решать и выбирать, кто с ней будет, словно это ее право — и никто не посмеет сопротивляться. Будь на ее месте другая девушка, не настолько дерзкая и самоуверенная, ее давно пользовали бы в шатре принца, а Матиаш ждал бы своей очереди.

Но все они сейчас смотрели вслед Эвглин и не могли произнести ни слова от восторга.

Первым опомнился принц. Он все-таки опустил руку и произнес:

— Клянусь святыми ранами Господними, она нас просто дразнит, господа, — он резко выдохнул и добавил: — И не будь мы благородными людьми, все это плохо кончилось бы!

— Вы-то тут при чем? — усмехнулся Харвис. Он выбрался из бассейна и теперь насмешливо смотрел на всю честную компанию. — Это пьеса по мою честь. Мы повздорили, и теперь моя студентка делает все, чтобы мне досадить.

Принц обернулся и посмотрел на Харвиса так, словно пытался понять: колдун лишился последнего ума или попросту издевается над товарищами? Остальные глядели на Харвиса с общим выражением лиц, так и кричавшим, что колдун — сволочь. Огулял барышню, теперь еще и издевается.

— Ну, знаете ли..! — воскликнул принц. — Имейте совесть, друг мой, или наши добрые отношения закончатся серьезной ссорой!

Харвис прикрыл глаза. Ссора неминуема, если среди изголодавшихся мужиков появляется девушка, которая ведет себя настолько решительно и дерзко. Ссора тут — только вопрос времени, и хорошо, если все закончится без кровопролития.

— Именно об этом я и хотел бы поговорить, — серьезно произнес Харвис. Еще один бросок заклинания — и одежда на нем сухая, а тело чистое. Можно снова заниматься серьезными вопросами. — Если ваше высочество не против, то предлагаю пройти в ваш шатер. Всем нам.

Теперь все снова смотрели с растерянным удивлением — но уже на Харвиса.

— Я серьезно, господа! — сказал он уже громче. — Забудьте о своих притязаниях на даму. Мы все в опасности!

Борх понимающе прикрыл глаза.

— Господин колдун прав, — произнес он. — Пожалуй, мне тоже есть, что всем вам сообщить.

* * *

— Это все-таки невыносимо, господа, — признался Альден и практически рухнул в креслице. Один слуга тотчас же принялся обмахивать принца пушистым белоснежным опахалом, а второй поднес бокал с ледяным соком.

Все, собравшиеся в шатре, дружно разделяли его мнение.

— Хорошо, что я полковник, боевой офицер и имею представления о чести, — Матиаш приложил руку к груди и обвел собравшихся усталым взглядом. — Дама решительная и дерзкая, и ей очень повезло, что попала она в компанию людей благородных, для которых порядочность — не пустой звук, а норма жизни.

Харвис понимающе кивнул. Эвглин действительно повезло: дворяне Эльсингфосса разделяли старинный постулат о том, что на людях с голубой кровью лежит высочайшая ответственность не только за себя, но и за всех остальных. Поэтому ни принц, ни полковник не могли позволить себе какой-то разнузданности вне приватного круга. Мало ли, насмотрятся простолюдины да мещане, что его высочество девиц насильничает — и решат, что им тоже позволено.

— Были бы на нашем месте какие-нибудь скобари — уже драли бы дерзкую в пять смычков, — вздохнул Альден. — Нет, господа, это действительно невыносимо. Харвис! — принц обернулся к колдуну. — Раз ваша студентка под вашим началом, сделайте ей строжайшее внушение! Пусть будет наука на тот случай, если она окажется в обществе, что будет грубее нашего!

Харвис вновь понимающе кивнул. Михаль мечтательно улыбнулся и вдруг заявил:

— Господа, я нашел сюжет для полотна! Богиня Аурвита, выходящая из пены морской! Сюжет античный, благородный, ни капли пошлости.

Полковник Матиаш тотчас же заулыбался и крутанул ус. Похоже, он стал поклонником классической живописи.

— Не в это дело, господа, — подал голос Борх. Он по привычке расположился в отдалении и сейчас просматривал бумаги в небольшой темно-красной папке. — Я хотел бы поговорить с вами о чрезвычайно важном событии, которое, возможно, определит судьбу государства.

Харвис напрягся. Он всегда воспринимал Борха максимально серьезно, и если тот говорил о важном событии, то можно было не сомневаться — дело действительно обстоит крайне серьезно. Впрочем, остальные господа разделили его мнение, и на Борха устремились крайне внимательные взгляды.

— Начну с того, что сегодня после бури произошло еще одно событие, — начал Борх. Он говорил не слишком уверенно, словно опасался, что его слова могут неправильно истолковать. — Я лично видел, как воздух возле скал вскипел и треснул, и в прорыве было бушующее море и скалы. Вы можете не поверить мне, господа, но наш многоуважаемый колдун и его ученица тоже видели это тревожное явление. Более того, прекрасная госпожа Эвглин, столь смутившая наше общество, всеми силами стремилась броситься в этот прорыв.

Он сделал паузу, и Харвис вдруг обнаружил, что все, собравшиеся в шатре, теперь смотрят на него с одинаково оторопелыми лицами. Слуга даже перестал размахивать опахалом над принцевой головой.

— Да, господин Борх говорит правду, — неохотно произнес Харвис. — Это действительно был прорыв между мирами, который, кстати, полностью подтверждает мою теорию.

Некоторое время в шатре царила напряженная тишина, а затем принц негромко поинтересовался:

— Но почему же она хотела туда броситься?

И полковник сразу же произнес:

— Потому так и кричала, что ты не пускал?

Борх предупреждающим жестом вскинул руку.

— Позвольте ответить мне, господин Харвис, — взгляд блеклых глаз скользнул по нему, и Харвис почувствовал острое облегчение, когда Борх стал смотреть в другую сторону. — Все дело в том, что госпожа Эвглин… прошу отнестись к моим словам как можно серьезнее, я сейчас говорю правду. Так вот, госпожа Эвглин — иномирянка. Море, открывшееся в провале, было из ее мира, и она хотела вернуться домой.

Внезапный грохот был таким, что принц даже подпрыгнул от неожиданности. Борх бросил тяжелый взгляд в сторону слуги, выронившего поднос с шербетом, и сухо сказал:

— Сболтнешь хоть слово — вырежу язык.

Слуга мелко закивал смуглой обритой головой и принялся собирать осколки, не поднимая глаз на господ. Но если бы он посмотрел, то увидел бы, что господа шокированы. Впрочем, Харвис подумал, что шок — это слишком мягкое выражение. Собравшиеся в шатре выглядели так, словно кто-то невидимый изо всех сил треснул их по головам чем-то тяжелым. Наконец, полковник перевел взгляд на Харвиса и сказал:

— А ты ведь знал.

Харвис устало кивнул и прикрыл глаза.

— Да. Знал, — ответил он.

Принц вскочил с кресла и принялся порывисто ходить по шатру. Иногда он останавливался и вопросительно смотрел на Борха.

— Я понимаю, господа, вы все удивлены, — произнес глава службы безопасности и, завернув рукав, продемонстрировал свою татуировку на запястье. — Но этот знак нельзя обмануть. Госпожа Эвглин пришла к нам из другого мира, и я немедленно известил об этом его величество.

Борх сунулся в папку и извлек желтый бланк, на котором приходили телеграммы от высочайшего имени, и Харвис, пожалуй, затруднялся сказать, что удивило больше: девушка из другого мира или эта телеграмма.

— Итак, господа. Его величество Клаус своей высочайшей волей прощает его высочество Альдена и всех, кто осужден вместе с ним, — прочел он. — Всем, кто был отправлен в Приграничье, надлежит вернуться в столицу. Харвис ванн Рейн восстановлен в Эльсингфосской академии чародейства и волшебства в должности проректора по научной работе. Студентку помянутой академии Эвглин Шу требуется срочно направить под надзор.

Борх свернул листок и произнес:

— Мы возвращаемся домой, господа.

Несколько долгих минут в шатре было тихо, а потом тишина взорвалась такими торжествующими воплями, что закладывало уши. Полковник сгреб Харвиса в объятия, хлопнул по спине и расхохотался, принц затопал ногами и проорал:

— Вина! Вина всем!

Слуги расторопно принесли несколько бутылок, и южное шипучее ударило в хрусталь. Харвис пил и не чувствовал вкуса. Его величество Клаус практически официально подтвердил, что теория Харвиса — не ленивые измышления кабинетного ученого, а научный факт. Стать проректором по научной работе — да он и мечтать об этом не мог. И ссылка принца закончена: услышав о иномирянке, государь-отец наверняка решил, что тут целое нашествие, а значит, сына нужно спасать, хватать за шкирку и возвращать пред светлые отцовы очи.

Кстати, об иномирянке. Харвис отодвинул торжествующее ликование и подумал: а что собираются сделать с Эвглин? Стоит только взглянуть на Борха, и станет ясно: ничего хорошего. Если бы ее не сочли врагом, непредсказуемым, пугающим и жестоким, то не стали бы возвращать принца из ссылки.

— Еще один вопрос, господа, — громко сказал Харвис. Когда все обернулись к нему, он продолжил: — Что планируется сделать с Эвглин?

Борх неопределенно пожал плечами.

— Его величество ничего не написал об этом, — произнес Борх. — Но, полагаю, будет жесточайший надзор. Как минимум, тюрьма.

«И вы это допустите?» — хотел спросить Харвис, но одного взгляда на его ссыльных товарищей хватало, чтоб понять: допустят. Это здесь, среди пустыни, она была мечтой — в столице ни принц, ни полковник не будут иметь недостатка в пылких поклонницах и обожательницах.

— И вы это допустите? — все-таки спросил он, глядя на Альдена. Принц, который уже предвкушал возвращение на родину, нахмурился. Он обладал добрым сердцем, а неожиданное счастье требовало поделиться им с кем-то еще.

— Конечно же, нет, — твердо заявил Альден. — Отправить юную девушку в темницу? Ни в коем случае, и не надо на меня так зыркать! — почти рыкнул он в сторону Борха. — Вот только мой государь-отец очень упрям, и нам надо придумать, как его переупрямить.

Борх даже глазом не повел. Сложив руки на груди, он встал возле одного из столбов и мягким жестом указал на принца: дескать, вам слово, ваше высочество.

— Я не знаю, как обстоят дела в мире, откуда пришла наша очаровательная Эвглин, — начал принц. Похоже, ему пришла в голову какая-то идея, и теперь он говорил медленно, боясь ее спугнуть. — Но в нашем за женщину отвечает ее супруг. Помнится, в Правовом кодексе была статья о гражданстве для иноземцев, и жена эльсингфоссца автоматически становится гражданкой Эльсингфосса. Понимаете, о чем я?

Харвис кивнул. Было ясно, куда клонит принц, и идея была неплохой.

— Выдать госпожу Эвглин замуж? — предположил полковник и воскликнул: — А что, недурная мысль!

Слуга наполнил вином бокал принца, и Альден продолжал:

— Мужа ей подобрать исключительной преданности его величеству и Эльсингфоссу… И он же будет осуществлять надзор! И прекрасная дама на свободе, а не в казематах, и все по закону!

Харвис неожиданно обнаружил, что все снова смотрят на него, и во взглядах собравшихся сочувствие соседствует с искренней завистью.

* * *

Харвис вернулся в шатер поздним вечером, когда Эвглин почти заснула. После того, как все ушли от бассейна, она прошла в свой закуток, опустилась на кровать и разревелась. Истерический кураж исчез. Эвглин наконец-то поняла, чем именно могло закончиться ее дефилирование в пене, и ее в буквальном смысле слова стало трясти. Озноб был таким, что она легла под одеяло, обхватила руками плечи и мысленно взмолилась: Господи, если слышишь, помоги мне.

Мыс Фиолент до сих пор плыл у нее перед глазами. Достаточно было сделать шаг, чтоб оказаться дома — но ей не дали. Эвглин прекрасно понимала правоту Харвиса, если бы не он, то она наверняка утонула бы, но жгучая, почти детская обида не отпускала ее.

Сейчас она лежит на кровати и плачет. А могла бы уже быть дома, в родном мире, в родной стране.

Дом снова недосягаем. Надежды нет.

Потом обида ушла, и осталась лишь глухая пустота. Эвглин дремала, вечерний сумрак становился гуще, из шатра принца неслись восторженные вопли и топот: там, похоже, плясали. Но постепенно шум затих, и вскоре Эвглин разбудили шаги Харвиса.

Хозяин шатра некоторое время топтался в гостиной, словно был пьян и не мог разобраться, что же делать дальше. Потом Эвглин услышала фырканье и урчание, и Харвис с трогательной любовью проговорил:

— Кушай, маленький, кушай. Заберу тебя в столицу, не бойся. Не оставлю.

— Уррргх! — звонко ответили ему. Значит, Пушок бродил среди шатров, искал, у кого можно выклянчить лакомства.

Но почему Харвис вдруг отправляется в столицу?

Эвглин не успела ничего предположить: полог скользнул в сторону, и в спальню вплыл огненный шар лампы. Прикрывая его ладонью, Харвис сделал несколько шагов и негромко спросил:

— Эвглин, вы спите?

— Нет, — ответила Эвглин и села. Чутье, которое никогда ее не подводило в этом мире, говорило, что Харвис что-то хочет ей сказать. — Нет, я не сплю.

Харвис опустился на прикроватный пуфик, поставил лампу на маленький стол и спросил:

— Как вы себя чувствуете? Вам лучше?

Значит, он понял, что все, случившееся у бассейна, было истерикой и нервным срывом. Эвглин неопределенно пожала плечами.

— Мне все еще очень горько, — призналась она, — и это не скоро пройдет. Но я уже держу себя в руках, если вы об этом.

Харвис понимающе кивнул.

— Мне очень жаль, что так вышло, — произнес он. — Мне на самом деле очень жаль, Эвглин.

Некоторое время они молчали, а затем Эвглин спросила:

— Почему у принца так орали?

Харвис усмехнулся, и привычные золотистые огоньки в его глазах стали мягкими и мечтательными.

— Мы все возвращаемся домой, Эвглин, — сообщил он. — Ссылка его высочества окончена.

Эвглин ахнула и тотчас же закрыла рот ладонями. Харвис понимающе улыбнулся и сказал:

— Есть, что отпраздновать, сами видите.

Значит, принца простили, и бывший бунтарь и революционер едет домой. Должно быть, места себе не находит от счастья, предвкушает встречу со столицей и старыми друзьями и мечтает о том, что сделает сразу же, как только сойдет с поезда. Эвглин улыбнулась.

— Да, это радостные вести, — согласилась она и тотчас же спросила: — А вы?

Харвис усмехнулся. Эвглин вдруг сказала себе: да он же пьян! Так пьян, что с трудом держится на ногах!

— А меня назначили проректором по научной работе, — с гордостью проговорил он. — В Эльсингфосскую академию чародейства и волшебства. Знаете, почему?

Эвглин только плечами пожала. Откуда бы ей знать? Впрочем, тогда состояние Харвиса вполне объяснимо: он возвращался домой в чести и славе, а не в качестве прихлебателя принца Альдена.

— Борх телеграфировал его величеству о том, что вы иномирянка, — сообщил Харвис. — Государь-отец тотчас же приказал сворачивать почетную ссылку. Конечно, вряд ли Альдена выпустят дальше дворцовых ворот, но все же это родина, а не эти отвратительные пески.

Слова прозвучали словно пощечина: удар, за которым следует тишина, и мир становится неустойчивым и слабым.

— А как же я? — прошептала Эвглин. — Что же со мной будет?

Харвис посмотрел на нее так, что сразу стало ясно: ничего хорошего.

Эвглин давно не чувствовала себя настолько одинокой. Она вновь попала в беду — но на сей раз ее никто не защитит, не спасет, не закроет собой.

— Его величество Клаус человек строгий, особенно в таких вопросах, как иномирянка рядом с принцем, — вздохнул Харвис. — Вас планировали немедленно заключить под стражу, как только вы окажетесь в столице.

— Чего-то в этом роде я и ожидала, — призналась Эвглин. Ей казалось, что истерика вернется — но в душе царила тяжелая тревожная тишина, а глаза оставались спокойными и сухими.

Харвис понимающе качнул головой.

— Но его высочество проявил невиданную доброту, — продолжал он. — Его до глубины души возмутила сама мысль о том, что хрупкую девушку могут швырнуть в каземат. И Альден предложил вот что. Вы выходите замуж за достойного человека, который обеспечит вам гражданство — а я уверен, что все ваши бумаги аннулируют. И сей достойный муж станет надзирать за вами до тех пор, пока его величество не убедится в том, что вы не опасны.

Сперва Эвглин ничего не почувствовала — а потом сердце заколотилось так, что она слепо опустила руку на грудь, пытаясь усмирить это трепещущее биение. В ушах шумело. «Вот будет глупо, если я сейчас упаду в обморок», — отстраненно подумала Эвглин и спросила:

— И кого же мне назначают в мужья?

Харвис взглянул ей в лицо и без улыбки ответил:

— Меня. Кого же еще?

Эвглин оторопело посмотрела на колдуна и, не отдавая себе отчета, медленно натянула одеяло на грудь. Выйти замуж за Харвиса, спастись от тюрьмы… Она представила, что этот человек дотронется до нее не как наставник до студентки, а как муж, имеющий все права на свою жену, и ее обдало холодом. Конечно, Эвглин понимала, что рано или поздно ей придется расплачиваться с Харвисом именно собой, своим телом, но не думала, что этот момент наступит так скоро.

— Это очень неожиданно, — призналась она. Харвис понимающе кивнул.

— Разумеется, вы не представляете меня в качестве супруга, — понимающе произнес он. — Да и я, признаться, не собирался жениться. Но мне тоже претит мысль видеть вас за решеткой, Эвглин. Не знаю, какой из меня получится супруг… — он развел руками. — Но я сделаю все, чтоб он был хорошим.

— Мне страшно, — призналась Эвглин. Лучше не уточнять, что именно ее пугает. — А если король не согласится?

Харвис улыбнулся.

— Согласится, его высочество в этом уверен. А я вполне благонадежен, чтоб надзирать за вами.

— Вы почему-то не спрашиваете, согласна ли я, — глухо промолвила Эвглин. Харвис удивленно посмотрел на нее и вдруг сказал:

— Все должно быть по-другому. Но сейчас у нас обоих нет другого выхода.

— Почему вы на это пошли? — спросила Эвглин и сама удивилась тому, насколько жалобно прозвучал ее голос.

— Вы мне нравитесь, — признался Харвис и ободряюще улыбнулся. — Я вас жалею. Принц прав, тюрьма действительно не место для юной девушки. К тому же я обещал, что верну вас домой. Согласитесь, это проще сделать, когда вы со мной под одним кровом.

Эвглин представила, как наступает вечер, за окнами становится темно, и они с Харвисом ложатся в одну постель — колдун задувает лампу и прикасается к Эвглин. Должно быть, она изменилась в лице, потому что Харвис понимающе сказал:

— Я действительно не тот муж, о котором может мечтать такая девушка, как вы. Но я готов вас спасти.

— Нет, — прошептала Эвглин. Слеза снова пробежала по щеке, но она этого не заметила. — Нет, дело не в этом. Вы хороший, вы храбрый, вы… — она осеклась, не зная, как высказать то, что сейчас кипело в ее душе. Харвис пересел на кровать и осторожно, словно Эвглин была невероятно хрупкой, привлек ее к себе.

— Конечно, я не принц Альден, — чужое дыхание прошлось по голове. — Но я сдержу свое слово. Вы не пожалеете, что стали моей женой, Эвглин.

Эвглин прекрасно понимала, что принц, который не сводил с нее глаз, хотел лишь одной, самой что ни на есть приземленной вещи. Он вернется в столицу и сразу же забудет о том, что когда-то знал Эвглин.

Она понимала.

И все равно было тоскливо и больно.

— Все будет хорошо, правда? — спросила Эвглин. Харвис осторожно поддел пальцами ее подбородок, и Эвглин была вынуждена смотреть ему в лицо.

— Я обещаю, — уверенно произнес он и добавил: — Не стоит так дрожать, брак со мной — не самое худшее, что может случиться.

Эвглин усмехнулась.

— Самое худшее со мной уже произошло, — ответила она. — Ничего не поделать. Я согласна, Харвис, я буду вашей женой.

Когда-то давно Эвглин представляла, как единственный и любимый предложит ей руку и сердце, а она ответил «да». Давешние мечты не имели ничего общего с тем, что случилось: был полумрак шатра, туманное будущее и вынужденный брак в качестве спасения от тюрьмы.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Харвис и поднялся с кровати. — А теперь давай спать. Завтра трудный день.

Эвглин не могла с этим не согласиться.

* * *

Сборы начали ранним утром. Эвглин смотрела, как суетятся слуги, пакуя вещи в большие тюки для перевозок, и ей было грустно. Поселение сейчас напоминало покинутое гнездо, забытый дом, в котором обитает только ветер, гоняющий по полу забытый листок бумаги. И пусть повара готовили привычный завтрак, а полковник с адъютантом как всегда утром делали зарядку, этого было недостаточно, чтоб мир вновь вернулся в сдвинутые рамки. Вот Михаль, подгоняя помощников, вынес тщательно запакованные картины и стал аккуратно укладывать их в огромный ящик, вот слуги складывают одежду господ… мир пришел в движение, и теперь его было не остановить. Принц Альден назначил отъезд на полдень, а это значит, что в одиннадцать утра сюда прилетят драконы, к их спинам приторочат груз, и в четверть первого от поселения останутся только воспоминания. Его обитатели отправятся сперва на Большую Заставу, а затем в столицу.

Уже завтра вечером путь закончится.

И Эвглин начнет новую жизнь в качестве жены самого страшного колдуна этого мира.

После того, как они объяснились, Харвис ушел на свою половину шатра, и Эвглин слышала, как он пакует вещи. До нее доносился шорох, периодически шатер озаряли вспышки света, и утром, выйдя в гостиную, Эвглин увидела несколько тюков — все имущество колдуна.

— Где мы будем жить? — поинтересовалась она, изо всех сил надеясь, что Харвис не сочтет ее меркантильной. Невольно вспомнилось, как однажды на первом курсе за ней принялся ухаживать паренек из параллельной группы. У них было свидание — в парке, после пятой пары. Моросил противный мелкий дождик, паренек вел Эвглин — тогда еще Гелю Шувалову — по дорожке среди кустов и рассказывал, как хочет найти ту, которую будет любить всем сердцем. После второго часа прогулки по дорожке, когда ноги и руки заледенели окончательно, а горло зацарапала наступающая простуда, Эвглин сказала прямо, что замерзла и с большим удовольствием выпила бы чаю, а не слушала интересные разговоры.

«Вот ты какая! — почти прокричал паренек. — Всем вам, бабам, только бабла подавай! Твари меркантильные, так и смотрите, с кого что можно поиметь!»

Потом он долго еще рассказывал всем, кто хотел слушать, о том, как мечтал предложить Эвглин искренние и настоящие чувства, а этой дряни от него были нужны только деньги.

— У меня есть дом, — спокойно сказал Харвис, — правда вряд ли мы заселимся именно туда. Как проректор я буду жить на территории академии. Думаю, там нам будет вполне уютно. И до учебного корпуса близко.

Эвглин вспомнила белокаменные изящные особняки, выделенные для преподавательского состава, и невольно представила, что сказали бы ее знакомые, узнай они, в каком месте будет жить Эвглин. Как минимум умерли бы от зависти, и так им и надо.

После завтрака Харвис запасся большим куском халвы и отправился искать Пушка: дракон испугался всеобщей суеты и спрятался в скалах. Эвглин смотрела ему вслед, представляла, как Пушок будет вперевалку передвигаться по газонам рядом с преподавательскими особняками, и с трудом сдерживала смех.

Потом до ее локтя аккуратно дотронулись, и, обернувшись, Эвглин увидела принца Альдена. Его высочество выглядел крайне серьезным и решительным, и одежда, которую он уже надел для путешествия, была строго застегнута на все пуговицы.

Сразу было понятно: принц готов к очень важному разговору.

— Дорогая Эвглин, если вы не заняты, то я хотел бы побеседовать с вами, — произнес он и махнул рукой: — Да даже если и заняты, то это все равно. У меня к вам разговор.

— Разумеется, ваше высочество, — улыбнулась Эвглин. — Что-то случилось?

Принц покосился в сторону своего шатра, из которого слуги деловито выносили тюки и мебель, и снова махнул рукой:

— Кругом суета, — произнес Альден. — Пойдемте лучше к скалам, там есть одно место, где нас никто не услышит.

Эвглин кивнула и снова повторила:

— Разумеется, ваше высочество. Как вам будет угодно.

По дороге к скалам принц молчал, и его лицо отражало невиданную душевную и умственную работу, словно Альден готовился сказать что-то невероятно значительное, способное перевернуть его судьбу. Он даже разрумянился на ходу. Когда они поднялись к уже знакомой площадке в скалах, и Эвглин села на камень, сложив руки на коленях, то принц произнес:

— Вы, конечно же, знаете о том, что мой государь-отец хотел заключить вас под стражу, как только мы окажемся в столице. Харвис наверняка вам рассказал об этом.

Эвглин кивнула.

— Да, ваше высочество. И я хотела бы от всего сердца поблагодарить вас за то, как вы придумали меня спасти.

Принц рассеянно почесал кончик носа.

— Вы иномирянка, Эвглин, поэтому отец ни в коем случае не допустит нашего брака, — сказал он, и Эвглин едва сдержала возглас изумления. Брак? Принц готов взять ее замуж?

Этого она точно не ожидала.

— Но, ваше высочество, — едва слышно промолвила Эвглин. — Я прекрасно понимаю и свое положение, и ваше. Я никогда бы не удостоилась чести стать вашей супругой.

— Я хотел бы сказать вам… — принц замялся и вдруг решил рубануть сплеча: — К дьяволу все эти светские условности, Эвглин. Я хочу предложить вам вот что.

Эвглин ахнула. Принц опустился на колени, взял ее за руки и проникновенно заговорил:

— Вы вынуждены выйти замуж за колдуна. Это действительно вынужденная мера, но дальнейшее можно решать по нашему общему разумению. Я предлагаю, чтоб брак с господином Харвисом так и остался фиктивным… — он сделал паузу и решительно добавил: — А союз со мной стал бы фактическим. Обещаю, что стану исполнять все обязанности супруга так хорошо, как только смогу. Буду верен вам до конца. Сделаю все, чтоб вы никогда не пожалели о принятом решении.

На какое-то мгновение Эвглин лишилась дара речи, а потом внутренний голос расхохотался: «Вот она, всеобщая мечта! Принц замуж зовет!» Похоже, она недооценила Альдена — загадочная госпожа Эвглин была иномирянкой, и это подняло интерес принца к ней до невиданных высот. Положить в свою постель женщину из другого мира, присвоить ее — это действительно будет победа из побед.

— Ваше высочество, я не знаю, что сказать, — призналась Эвглин. Одна из ее приятельниц всегда утверждала: «Если не уверена, что говорить, то честно говори, что чувствуешь», и в этом, пожалуй, был определенный толк.

— Я вам не нравлюсь? — встревоженно сказал принц. То, что кто-то решил дать ему от ворот поворот, повергло его в шок.

— Вы мне нравитесь, ваше высочество, — призналась Эвглин. — Как может не нравиться тот, кто спасает тебе жизнь…

— Тогда в чем же дело? — спросил Альден.

— В том, что я простая девушка, ваше высочество, — вздохнула Эвглин. — И у меня нет каких-то особенных качеств. Принцу не за что меня любить и быть мне верным. Вот и все.

Альден рассмеялся. Напряжение последних минут потихоньку стало утекать прочь. Эвглин поняла, что сможет выбраться из этой истории с минимальными потерями.

В конце концов, принца лучше иметь в союзниках, чем во врагах. Эвглин оставят в покое, только если он продолжит за нее заступаться.

— Право же, дорогая, вы говорите милые глупости, — произнес принц. — Вы отважны, решительны, вы знаете себе цену и имеете представления о чести, которые готовы отстаивать. Поверьте, это дорогого стоит. Ни одна курица с голубой столичной кровью и рядом с вами не станет. К тому же со временем, я уверен, мой государь-отец смягчится, поймет, что никакой опасности вы не представляете, и наш с вами союз станет документально подтвержденным.

Вот даже как… Его высочество в самом деле был настроен крайне решительно. Эвглин представила, как говорит ему «нет», и сразу же после прибытия в столицу ее берут под руки добры молодцы в голубой полицейской форме и волокут в тюрьму. Конечно, зачем Альдену за нее заступаться? Да и Харвису… Кресло проректора намного приятнее свободы какой-то иномирянки.

— Это честь для меня, ваше высочество, — с искренней дрожью в голосе промолвила Эвглин. — Я согласна, конечно. Только у меня есть одна небольшая просьба.

— Разумеется, — сказал принц. Положительный ответ окрылил его, теперь он улыбался и выглядел совершенно довольным жизнью человеком, который завершил трудную работу и получил достойную награду.

— Пусть никто не узнает о нашем разговоре, — попросила Эвглин. — Пожалуйста, пусть наша беседа и наши будущие отношения до поры останутся в полной и совершенной тайне. Счастье любит тишину, особенно, такое, как наше с вами.

Принц понимающе кивнул. Поднявшись с колен, он протянул Эвглин руку и произнес:

— Очень благоразумно. Конечно, я никому не скажу ни единого слова.

Когда он поцеловал ее, то в голове Эвглин промелькнули две мысли: «Надо же, меня целует принц» — а следом за ней «Честно сказать, ничего особенного». Вроде бы Альден был достаточно искренним и страстным, да и что лукавить, техника тоже оказалась на высоте — но все же это было немного не то, чего бы действительно хотела Эвглин.

Беда была в том, что она и сама не знала, хочет ли чего-то, кроме возвращения домой.

* * *

Когда они спустились к поселению, слуги уже начали разбирать первые шатры. За завтраком Борх сказал, что драконы перевезут их на Большую Заставу, а там шатры продадут местным за любую цену, которую назовут. Эвглин смотрела, как полотна крыш и стен сворачивают в длинные светлые рулоны, и ей снова стало грустно, пусть она и провела в поселении совсем немного времени.

Шатер Харвиса уже собрали. Колдун сидел на одном из своих тюков и, вольготно вытянув ноги, читал книгу. Рюкзак Эвглин рядом с его вещами казался крошечным.

— Который час? — осведомилась Эвглин, глядя, как повара пакуют сковороды и заворачивают чисто вымытые тарелки в бумагу. Должно быть, всю утварь тоже продадут на Большой Заставе.

— Четверть одиннадцатого, — ответил Харвис, не взглянув ни на небо, ни на часы. — Скоро прилетят драконы, и мы отправимся в дорогу.

— Принц предложил мне стать его любовницей, — негромко сказала Эвглин. Один из поварят выронил сверток, и на землю с мелодичным звоном посыпались ложки. Повар в сердцах наградил его оплеухой. — Он хочет, чтоб наш с вами брак остался фиктивным, а отношения с ним были бы семейными.

В Эльсингфоссе не было понятия «гражданского брака», так что Эвглин сомневалась, что Харвис поймет тот принцип, на котором иногда строятся отношения в ее мире.

— Обещает любовь, верность и преданность, — закончила Эвглин и устало вздохнула. Она не могла не рассказать об этом Харвису: колдун должен знать о том, что планирует принц. Что-то подсказывало Эвглин, что планы его высочества намного шире любовных отношений с иномирянкой.

Харвис не изменился в лице, но голос его выдал.

— Я могу строить отношения со своей женой без помощников, — сварливо сказал он. — И, Эвглин, я хочу, чтоб наш брак был не фиктивным, а настоящим. Вы и я, никаких третьих и четвертых. Это лишнее.

— Я согласилась, — призналась Эвглин, глядя на носки своих туфель и надеясь, что успеет увернуться, если Харвис вдруг решит ее ударить. — Что мне оставалось делать? Это ведь его высочество придумал план с нашей с вами свадьбой, но он ведь может передумать в любой момент.

Она с опаской подняла глаза на Харвиса и увидела, что тот с трудом сдерживает гнев.

— Что мне оставалось делать? — почти жалобно повторила Эвглин. Харвис только рукой махнул.

— Вы все правильно сделали, Эвглин, — сказал он. — Правильно и благоразумно. Просто поставьте себя на мое место и подумайте, что я сейчас могу чувствовать. У меня впервые за очень долгое время появилась надежда на нормальную спокойную жизнь с женщиной, которая, возможно, меня полюбит. И не успел я обрадоваться, как к этой женщине потянул руки человек, с которым я при всем желании не смогу конкурировать. Он принц. Пусть бунтарь, пусть почти гарантированно никогда не увидит корону, но он сын папы-короля и мамы-королевы. А я никто.

Харвис осекся, должно быть, решив, что говорил слишком громко и эмоционально. Эвглин осторожно дотронулась до его запястья, и он не отдернул руку.

— Хорошо, что вы рассказали, — произнес он. — Не хотел бы я однажды вечером увидеть на пороге его высочество в полной готовности к любовной схватке.

— Не собираюсь я с ним вступать ни в какие схватки, — нахмурилась Эвглин. — Я просто пытаюсь выжить, как умею.

— Да, — кивнул Харвис, — я вполне вас понимаю.

Пару минут они сидели молча, а затем Харвис поднял руку и указал на скалы. Там ветер болтал по небу какие-то черные соринки.

— Драконы, — сказал он. — Скоро отправимся в путь.

— Вам, должно быть, грустно, — предположила Эвглин. В воздухе повеяло сухим драконьим запахом, и Пушок, подобравшийся сзади, легонько боднул ее, выпрашивая лакомства. У Эвглин ничего не было, зато Харвис вынул из кармана кусок халвы, завернутый в бумагу, и бросил в шустро раскрывшуюся драконью пасть.

— Что, приятель, — сказал он, гладя Пушка по голове. — Готов к столичной жизни?

Дракон снова раскрыл пасть и заявил:

— Ы-ыхх! — что, должно быть, означало, чтоон воспитанный и домашний дракон, хозяев не опозорит и ни перед чем не сробеет. Эвглин невольно подумала, что завидует такой отчаянной решительности. Впрочем, будь она драконом, ее вряд ли что-то могло бы напугать.

— Я не собираюсь изменять вам, — призналась Эвглин, глядя в лицо Харвиса. — Знаете, я всегда думала, что верность — это самое важное, что может быть между людьми. И если ты вдруг решаешь, что…

Харвис оценивающе взглянул на нее. Пожал плечами.

— Но ведь вы не выбирали. Вас заставили сделать выбор.

— Знаете, что! — Эвглин так резко поднялась с тюков, что Пушок от неожиданности отпрыгнул в сторону. — Я бы придумала, как отказаться от этого брака! Если бы вы были мне противны, я ни за что не стала бы соглашаться. Уж поверьте, не стала бы…

Она осеклась и провела ладонью по щеке, смахивая внезапно появившуюся слезу. Вздохнув, Харвис тоже встал и поймал руку Эвглин. Полковник, наравне с адъютантом и слугами собиравший шатер, удивленно посмотрел в их сторону, возможно, прикидывая глубину романтики в этом вынужденном браке. Харвис покосился на бравого Матиаша так, словно хотел сказать: тебе тут ничего не светит, даже не мечтай.

— Для начала давайте вернемся в столицу, — успокаивающим тоном произнес Харвис. — По большому счету, нам с вами теперь очень далеко до спокойной жизни. Вдруг его величеству не понравится план принца выдать вас за меня замуж?

Эвглин испуганно посмотрела на него. А ведь Харвис прав — король вполне может решить, что Альден лезет не в свое дело и занимается вещами не по разуму.

— Да, — негромко откликнулась она. — Такое тоже может быть. Давайте не торопить события.

Соринки постепенно превратились в крупных драконов, величаво опустившихся на площадку. Это были громадные звери, раза в четыре больше Пушка, и тот прижал крылья к спине и испуганно загукал. Погонщик, который руководил драконами, приветственно махнул рукой и проорал:

— Мы готовы! Можете собираться!

Слуги забегали с утроенной скоростью, принимаясь подтаскивать тюки к драконам и приторачивать их к крупным чешуйчатым бокам и спинам. Вот подхватили и вещи колдуна и рюкзак Эвглин. Харвис наблюдал за сборами с какой-то далекой печалью.

— Знаете, — сказал он, — я всегда хотел уехать отсюда. Хотел вернуться домой. Но теперь вот стою, смотрю, и понимаю, что возвращаться-то и не хочется.

Эвглин кивнула — это чувство было ей знакомо. Она вспомнила, как однажды на каникулах ездила в Петербург и, стоя на перроне в ожидании поезда, понимала, что домой не хочется. Вернуться домой — значит, оставить сказочный город позади. Скалистое и пустынное Приграничье было, конечно, весьма угрюмым и скучным местом, но даже самые скучные места иногда имеют особое значение.

— Вы ведь победили, — с чувством сказала Эвглин. — Ваша теория получила признание. А вы — высокую должность.

Харвис вновь оценивающе посмотрел на нее, и Эвглин вдруг поняла, что ей больше не хочется ежиться под этим пристальным взглядом.

— Хотите сказать, что впереди только хорошее? — улыбнулся Харвис. На спине одного из драконов был пристроен большой алый шатер, и к нему уже неторопливо брели принц Альден и Михаль, который очень эмоционально что-то втолковывал принцу. Эвглин бросила прощальный взгляд на то, что еще утром было обустроенным поселением, и они с Харвисом пошли к драконам. Пушок пугливо заковылял следом за ними — он, должно быть, опасался, что громадины с Большой Заставы запретят ему лететь рядом с ними. Впрочем, драконы не придали ему значения, даже не посмотрев в его сторону, и Пушок приободрился.

— Господа, поднимайтесь! — послышался голос принца из шатра, и Эвглин увидела веревочную лестницу, спущенную по драконьему боку. — С Заставы нам прислали холодного вина, будет, чем скоротать время!

Харвис понимающе усмехнулся и пропустил Эвглин вперед. Когда его руки как-то по-свойски, с полным на то правом, легли на ее бедра — Харвис хотел подсадить свою видимую невесту на дракона — то Эвглин обернулась и с холодным достоинством ответила:

— Благодарю вас. Я справлюсь.

Харвис рассмеялся, и Эвглин недоуменно посмотрела на него.

— Что-то не так? — спросила она.

— Все так, — серьезно ответил колдун. — Просто в очередной раз убедился, что у меня будет в высшей степени достойная супруга.

— То-то же, — сказала Эвглин. — Мы еще пока не женаты.

И она принялась карабкаться по лестнице к шатру, откуда уже выглядывал полковник, предупредительно протягивая ей руку.

— Вперед! — радостно воскликнул он. — Вперед, к новой жизни! Наконец-то мы свободны!

Глава 3. Столица

Столица встретила проливным дождем: лето в этой части страны редко баловало хорошей погодой. Когда поезд, который вез ссыльную компанию, наконец-то остановился у перрона Центрального вокзала, Харвис произнес:

— Дома…

Эвглин ничего не ответила. До дома ей было еще очень далеко.

Несмотря на то, что король Клаус дал свободу сыну и его сподвижникам, это не значило, что он простил бунтарей. Вся компания ехала в пломбированном вагоне, под неусыпным наблюдением коллег Борха, которые ждали принца на Большой Заставе. Относительная свобода была только у Харвиса: проректор Эльсингфосской академии чародейства и волшебства не был преступником — зато с Эвглин глаз не сводили. Однажды за ужином принц Альден сказал:

— Мы все обязаны свободой именно вам, дорогая Эвглин. Если бы не вы, мы бы так и сидели в Приграничье, — он поднял свой бокал, в котором теперь было не вино, а минеральная вода, и произнес: — За Эвглин Шу! За нашу свободу!

Тост поддержали, хотя Борх посмотрел на принца очень выразительно, всем своим видом давая понять, что следует внимательнее относиться к своим словам: коллеги Борха одарили Эвглин такими взглядами, что впору было прятаться, да подальше.

Компания принца по-прежнему была для них бандой ссыльных бунтарей. А Эвглин — адским отродьем или чем похуже…

— Что с нами будет? — спросила Эвглин. На перроне выстроилась цепочка вооруженных солдат в насквозь промокших плащах, офицеры, окутанные золотым сиянием артефактов, важно гарцевали на тонконогих лошадях, и поодаль, возле здания вокзала, уже стояло несколько закрытых экипажей. Дождь хлестал все сильнее, и мир тонул в водяной мгле.

— Принца и компанию, скорее всего, разместят под замком во дворце, — ответил Харвис. — Я слышал, как об этом упоминал Борх… Свободы у них, к сожалению, не будет.

— Лучше бы тогда остаться в Приграничье, — промолвила Эвглин. — Пусть там ужасная скука, зато хоть можно погулять. И быть себе хозяином.

Харвис одобрительно посмотрел на нее.

— Думаю, их все-таки будут отпускать на прогулки, — сказал он. — Оставить людей без свежего воздуха — это уже совсем жестоко.

Эвглин понимающе кивнула и вдруг призналась:

— Мне страшно, Харвис. Мне очень-очень страшно.

Харвис улыбнулся и приобнял девушку за плечи.

— Все будет хорошо, поверьте. Я-то не ссыльный. Король меня выслушает.

«Еще бы он не выслушал, — подумала Эвглин, — когда ты всем внушаешь ужас». Никто из сопровождающих не заговорил с Харвисом за время пути, а когда обращался он сам, то на лицах коллег Борха сперва появлялась паника и стремление сбежать, и уже потом — понимание, как надо ответить на вопрос.

Впрочем, преобладали ответы «Никак нет» и «Не могу знать». Этому Эвглин тоже не удивлялась.

Их вывели из вагона и чуть ли не бегом погнали к экипажам. О зонтах, конечно, никто не подумал, так что когда Эвглин села на неудобную деревянную скамью, то ее знобило. Дождь грохотал по крыше экипажа так, что она с трудом расслышала слова Харвиса:

— Ничего, сейчас я всех высушу.

Полковника Матиаша втолкнули в экипаж последним — бравый военный, утративший определенную часть своего лоска, сел на скамью рядом с принцем и недовольно произнес:

— Никакого уважения ни к чину, ни к орденам.

— Помилуй Бог, дружище, — махнул рукой принц, — это новонабранные холуи. Откуда им знать про твои чины и медали.

Харвис потер ладони, и экипаж наполнило светом. Одежда и волосы тотчас же высохли: Эвглин удивленно смотрела, как с кожи рук исчезают последние капли. Дверь экипажа рванули на себя, впуская сырость и стылый, совсем не летний воздух, и красная от ярости морда офицера проорала, брызжа слюной:

— А ну, сука, не чаровать!

Харвис невозмутимо откинулся на спинку сиденья, скрестил руки на груди и спокойно заметил:

— Оказывается, я ошибался. Я тут тоже в качестве бывшего ссыльного.

— Эх! — махнул рукой Альден. — Мы все так радовались, покидая Приграничье, а сейчас я думаю, что лучше бы нам было остаться там. Во всяком случае, там меня никто не таскал за воротник.

— Дружище, это временное явление, — поспешил его заверить Харвис. — Думаю, встреча с вашим государем-отцом все решит.

— Наверняка он соскучился по вам, — предположила Эвглин. — Вы ведь все равно останетесь его сыном, что бы ни случилось.

Если бы король Клаус относился к принцу жестче, он наверняка не получал бы значительное денежное содержание. Впрочем, подобная простая мысль вряд ли приходила Альдену в голову. Он скептически посмотрел на Эвглин и ответил:

— Ваша доброта, дорогая Эвглин, не имеет границ, и вы не знаете, что мой государь-отец на самом деле человек очень суровый и прагматичный. Если бы он хотел меня вернуть, то давно бы сделал это. Но он не хотел.

То есть, дело было не в родительской любви, а в суровом просчете. Живой и здоровый принц сидит на окраине, получает деньги и в определенном смысле пользуется свободой — значит, его не подкупят те враги государства, о которых рассказывал Борх в первом разговоре с Эвглин. Борх и сейчас сидел в экипаже: он был настолько незаметным, что Эвглин обратила на него внимание только в эту минуту — когда он негромко откашлялся и произнес:

— Думаю, господа, все будет в порядке. Вас, конечно, не освобождают. Поселят в Везерли…

— Везерли! — хором воскликнули принц и полковник. — Рай на земле!

В сравнении с Приграничьем загородная резиденция государя Клауса действительно могла считаться раем на земле. Большой дворец, достаточно помпезный для того, чтоб производить колоссальное впечатление на зрителя, и достаточно уютный, чтоб спокойно в нем жить, располагался в самом центре большого парка, за которым начинались бескрайние зеленые луга. Там можно было охотиться, кататься на лошадях, плавать в искусственном озере — одним словом, развлечений хватило бы. Эвглин видела Везерли мельком, когда однажды поехала с однокурсницами за город на пикник, и удивительный белостенный дворец, словно бы сотканный из каменного кружева, ей очень понравился.

— Нас туда, конечно, не повезут, — сказал Харвис и накрыл ладонью руку Эвглин. Прикосновение отдалось легким разрядом тока. — Но если все пойдет так, как мы предполагаем…

— …то я, конечно же, жду вас в гости! — закончил принц его фразу и обернулся к Борху: — А что же о судьбе нашей очаровательной Эвглин?

Борх неопределенно пожал плечами и улыбнулся краем рта.

— Его величество пока размышляет. Разумеется, ему передали ваше предложение, Альден.

Эвглин невольно поежилась. Что если король решит просто бросить ее в тюрьму — так, на всякий случай? А принца и слушать не станет: вдруг иномирянка просто взяла и зачаровала его высочество так, что теперь он во всем ей подчиняется…

Экипажи ехали без остановки примерно полчаса, затем куда-то свернули и замерли. Окон в них не было, так что Эвглин даже приблизительно не представляла, куда их могли привезти. Потом экипажи двинулись снова, и стало понятно, что они спускаются куда-то вниз — должно быть, дорога шла с вершины холма. Звук дождя оборвался, и всех накрыло неприятной вязкой тишиной, которую нарушал лишь стук копыт и колес. Потом экипажи застыли, одна из дверей отворилась, и Эвглин увидела кирпичную стену. В экипаж заглянул один из офицеров и приказал:

— На выход!

Оказалось, что экипажи проехали на подземную стоянку: должно быть, чтоб не привлекать лишнего внимания. Харвис спустился первым, подал руку Эвглин и произнес:

— Вот и приехали. Скоро все решится.

Эвглин схватила его за руку так, словно была ребенком, который боялся темноты и вдруг обнаружил себя запертым в подвале без лучика света. Харвис ободряюще улыбнулся и негромко произнес:

— Не бойтесь, Эвглин. Если что, превращу вас в муху, и мы оттуда улетим.

— Только не забудьте расколдовать меня, — ответила Эвглин и удивленно поняла, что у нее еще остались силы для юмора. Харвис негромко рассмеялся и подмигнул ей.

— Ни в коем случае, — ответил он и повел Эвглин за принцем. Тот угрюмо следовал за Борхом и, насколько понимала Эвглин, с трудом держал себя в руках.

Принцу было не по себе. Очень сильно не по себе.

Их подвели к аккуратной деревянной двери, возле которой едва заметным зеленым светом дымились трубки артефактов. Эвглин уже видела такие: если мимо проходил колдун либо человек, который подвергся магическому воздействию, то зеленый свет в трубках становился тревожно-красным, и артефакт принимался гудеть. Офицер, который вел их компанию, открыл дверь, и принц Альден прошел первым. Артефакт никак на него не отреагировал, и Эвглин заметила, что офицер вздохнул с явным облегчением.

«Значит, они все-таки подозревали, что принц зачарован», — подумала она. В дверь вошел полковник, за ним Михаль и Борх — артефакт молчал. Офицер обернулся к Харвису и Эвглин и вполне доброжелательно произнес:

— Прошу вас, господа.

Харвис пропустил Эвглин вперед — когда она вошла в дверь, свет в трубках порозовел. Совсем чуть-чуть, ровно на столько, сколько нужно студентке Эльсингфосской академии. Зато когда Харвис приблизился к артефакту, свет не то что покраснел — налился пугающей багровой чернотой с проблесками алого, и коридор наполнился низким гудением.

— Проходите, проходите! — замахал руками офицер, и Харвис презрительно покосился в его сторону:

— Не бойся, — процедил он. — Не рванет.

Офицер снова махнул рукой.

— Поднимайтесь!

Харвис взял Эвглин за руку и потянул к ступенькам. Лестница была самой обычной: бледно-серый камень ступеней с голубыми прожилками, такие же бледно-серые стены, аккуратные перила. Принц сотоварищи ждал Эвглин и Харвиса возле высоких дверей, от которых так и веяло грозной неприступностью.

— Личный кабинет моего государя-отца, — произнес Альден и дотронулся до середины лба жестом взывания к Господу. — Сейчас все решится.

* * *

Личный кабинет государя Клауса оказался довольно уютным местом. Для посетителей уже приготовили стулья, а в стороне от дверей неприметный слуга неторопливо разливал по чашкам ароматный кофе. Когда за Харвисом и Эвглин бесшумно закрылась дверь, откуда-то из-за книжных шкафов появился король Клаус.

Эвглин видела его только на официальных портретах — невысокий мужчина перед ними был одет по-домашнему, но выражение лица было в точности таким же, как и на полотнах, висевших почти в каждом столичном здании: уверенным, спокойным, готовым при надобности щедро награждать и жестоко карать. Лицо казалось маской, и эта маска вдруг дрогнула, выпуская на свободу давно затаенную горькую радость.

— Здравствуй, сын, — король подошел к Альдену, порывистым движением обнял его и тотчас же отошел к столу. — Добрались нормально?

Альден кивнул и вдруг рухнул на колени перед отцом и закрыл лицо ладонями. Плечи принца мелко задрожали. Он плакал, и его слезы, насколько могла судить Эвглин, были вполне искренними.

— Батюшка, простите меня, — услышала Эвглин. — Если можете, простите…

Король дотронулся до плеча Альдена, словно хотел его утешить, но не знал, как это сделать. В кабинете царила мертвая тишина.

— Бог с тобой, голубчик, не плачь, — произнес король. — Дело житейское. Я тоже против твоего деда бунтовал. Вставай, незачем ноги бить.

Принц подхватил руку своего государя-отца и порывистым движением прижал к губам. Клаус прикрыл глаза и потрепал сына по светлым волосам.

— Будет, будет. Поднимайся.

Когда все сели, и слуга прошел по кабинету с подносом с кофейными чашками, король откинулся на спинку своего кресла и, глядя в окно, на пышный сад с потемневшей от дождя зеленью, произнес:

— Поедешь в Везерли. Нечего отираться в столице, это все лишние мысли в голову.

— Слушаюсь, государь! — воскликнул Альден, возможно, слишком торопливо. Во взгляде короля мелькнуло отдаленное недовольство. Он любил сына, это было ясно сразу, но он прекрасно понимал сына и знал ему цену.

— Вот и слушайся, друг мой. Оставь выпивку, и никаких красоток! Библиотека там большая, будешь набираться ума. Тебе пригодится.

Отсутствие вина и выписанных из столицы красавиц заметно огорчило Альдена, но тот почти мгновенно взял себя в руки и ответил:

— Разумеется, государь. Сделаю все, что вы прикажете.

— И приятели твои пусть прекращают маяться дурью, — слуга поднес королю высокий бокал с темно-рыжей густой жидкостью, и Клаус с удовольствием отпил глоток. — Им тоже будет, чем заняться в Везерли. Если этот, с позволения сказать, живописец умеет рисовать не только голых баб, — король покосился на густо покрасневшего Михаля, — то для него есть работа по росписи нескольких залов.

— Благодарю, ваше величество, — негромко проговорил Михаль. В его взгляде появился энергичный блеск. Работа на короля открывала ему впечатляющие перспективы в профессии. Это в самом деле не рисование обнаженной натуры.

— Ну а вы… — король перевел тяжелый пронизывающий взгляд на Эвглин и некоторое время молча рассматривал ее, словно прикидывал степень опасности. — Это удивительно, конечно. Я потрясен.

— Я понимаю, ваше величество, — кивнула Эвглин, глядя прямо в лицо королю. Пусть убедится, что она честна и ничего не скрывает. — Поверьте, больше всего я хочу вернуться домой и желаю моему новому дому только добра.

— Ну что ж, ну что ж, — Клаус поерзал в кресле, усаживаясь поудобнее. — И как ты сюда попала?

На Эвглин вдруг накатила такая тоска, что она стала сомневаться, что сможет рассказать о доме без слез и истерики. Харвис мягко дотронулся до ее руки, и эта неожиданная поддержка взбодрила Эвглин и привела ее в чувство.

— Я просто шла учиться, — сказала она. — Было раннее туманное утро, и в какой-то момент я поняла, что знакомой улицы больше нет. Что я иду по дороге среди полей…

Горло стиснуло спазмом. Попав в Эльсингфосс, Эвглин запретила себе вспоминать о том, как это произошло: слишком уж мучительными были эти воспоминания. Но ей пришлось рассказывать об этом Харвису, а теперь королю, и Эвглин не знала, как ей сражаться с болью в груди.

— Потом? — спросил король.

— Потом я добралась до поселка Бриннт, — ответила Эвглин. — Там меня приняли за больную, потерявшую разум и речь. Священник местной церкви, отец Истван, принял меня в свой дом, у него я училась языку. Он заметил, что я часто вожусь с цветами и травами и предложил отправиться в столицу, в Эльсингфосскую академию чародейства и волшебства. Так я стала студенткой-травницей.

Король понимающе кивнул, задумчиво играя остро очиненным карандашом.

— Кем была дома? — осведомился он.

— Студенткой-травницей, — ответила Эвглин. — В моем мире тоже ведь есть растения…

Она растерялась окончательно и низко опустила голову, надеясь, что никто не заметит ее румянца.

— Мой сын предлагает тебя легализовать, выдав замуж за господина ванн Рейна, — произнес король, переведя пристальный взгляд на Харвиса. Тот выпрямился и ласково посмотрел на Эвглин. — Согласишься?

Эвглин кивнула и ответила:

— Соглашусь.

Клаус задумчиво провел ладонью по лицу.

— Конечно, надо бы тебя просто пристрелить, и дело с концом, — произнес он. Король, по всей видимости, предпочитал простые решения сложных проблем. В принципе, Эвглин не ждала ничего другого, но по спине все равно мазнуло холодком, а чашка кофе задрожала в пальцах. — Но мне претит убивать просто так. Тем более, юную девушку, которая производит приличное впечатление.

— Рада это слышать, ваше величество, — негромко прошелестела Эвглин. Клаус улыбнулся.

— Я доверяю господину ванн Рейну. Мой сын прав, он сможет за тобой проследить и укротить, если потребуется. Хотя… возможно, это и не потребуется. Ты производишь мирное впечатление, а я умею разглядеть змею за цветами.

Кажется, пришла пора вздохнуть с облегчением. Эвглин подняла голову и пристально посмотрела на короля.

— Единственное, чего я хочу, ваше величество, это вернуться домой, — повторила она. — Спасибо, что поверили мне.

Возможно, у короля была такая же татуировка, как и у Борха: слишком уж спокойным он выглядел.

— И что у тебя за дом? — поинтересовался король.

— Огромный мир, — промолвила Эвглин. Она сидела в кабинете Клауса и видела свой город: шумный, полный машин и деревьев, полный детских голосов и птичьих криков. — У нас вместо лошадей и экипажей машины. А вместо драконов — самолеты. Из одного конца земли в другой можно попасть меньше, чем за день…

— Дикари, — презрительно сказал Клаус. — Охота же людям так спешить… Но, впрочем, везде свой уклад, и не мне в него лезть. Господин ванн Рейн, — он снова посмотрел на Харвиса, — ваш брак во многом будет делом национальной безопасности. Понимаете?

— Да, ваше величество, — кивнул Харвис. — Понимаю.

— Ну и замечательно. Вы сильнейший маг нашего времени, думаю, вам можно полностью довериться. Уж с девчонкой-то вы совладаете с легкостью.

Харвис улыбнулся настолько тонкой улыбкой, словно речь шла о каком-то крайне деликатном вопросе.

— Сделаю все возможное, ваше величество. Госпожа Шу продолжит обучение в академии, и я не сомневаюсь, что вы услышите о ней только хорошее.

Альден негромко кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание, и поинтересовался:

— Так когда вы назначите свадьбу, ваше величество? Если позволите, то мы, — он обвел взглядом друзей, — хотели бы присутствовать.

Клаус нахмурился, прикидывая.

— Да хоть завтра, — сказал он и вновь посмотрел на Харвиса. — Думаю, вас это устроит.

Колдун серьезно кивнул, а Эвглин вдруг охватило таким страхом, что ноги онемели.

— Устроит, ваше величество.

— А раз так, — король покосился на безмолвного слугу возле выхода, и тот сразу же бесшумно распахнул двери, — тогда аудиенция окончена. Альден, загляни к матушке, она от радости плачет вторые сутки.

— Слушаюсь, батюшка! — весело воскликнул Альден, и в кабинет тотчас же заглянул один из офицеров сопровождения. Принца простили — но только до определенных границ, и он прекрасно это понимал.

— Слушайся, — кивнул его величество. — Так будет лучше для всех.

* * *

После аудиенции Харвиса и Эвглин довольно бесцеремонно отвели обратно и запихнули в экипаж. Когда двери с грохотом захлопнулись, и кучер хлестнул по лошадям, Эвглин негромко промолвила:

— Неужели все закончилось? Мы свободны?

Харвис кивнул. Девчонка оказалась молодцом — держалась с достоинством, не показывая страха. Хотя ей было страшно, а как иначе? Харвис имел все основания считать себя отважным человеком, но его величество Клаус одним своим видом мог нагнать дрожь на кого угодно. Он был властью, и эта власть подавляла.

— Интересно, куда нас теперь везут, — добавил Харвис. — Не хотелось бы появиться в новом доме под конвоем.

Эвглин испуганно посмотрела на него. Интересно, насколько сильно ее пугает вынужденный брак, когда он не просто тема для беседы, а то, что случится завтра? Она согласилась выйти замуж за Харвиса с присущим ей здравым смыслом, но любой здравый смысл пасует, когда наступает ночь, и бежать уже некуда. Харвис представил, как они гасят свет и ложатся в постель, и ощутил пробирающую дрожь.

Иномирянка рядом с ним. Его жена.

— Да, не хотелось бы… — кивнула Эвглин. — Но до начала занятий об этом забудут.

Лекции в академии начинались через месяц. Харвис сомневался, что ему дадут почасовку: должность проректора по научной работе подразумевала сидение в лаборатории и проверку чужих исследований. Такой вот сухарь в темно-синей мантии когда-то вернул Харвису папку с его теорией множества обитаемых миров и почти брезгливо сказал: сударь, магия — не место для профанации. Это наука, а не бред безумца.

Ну и кто в итоге оказался прав?

— Вы волнуетесь, — заметил Харвис. — Хотите показаться спокойной и уверенной в себе, но при этом дрожите.

Эвглин снова подняла на него глаза, и теперь они были полны слез.

— Мне вдруг стало страшно, — призналась она. — Что, если теперь все изменится? Если вы станете относиться ко мне по-другому?

Экипаж встряхнуло, и Харвис с удивлением понял, где они находятся: пересекли рельсы запущенного шесть лет назад городского поезда и движутся в сторону старого дома Харвиса. Король все предусмотрел и оказался прав: на новом месте жительства рядом с коллегами лучше появиться щеголем и франтом с высоко задранным носом, а не выходить из конвойного экипажа, как побитая собака. Харвис пересел на скамью Эвглин и обнял девушку — вопреки его опасениям, та не шарахнулась в сторону. Только всхлипнула.

— Вам не о чем волноваться, Эвглин, — произнес Харвис с такой непоколебимой твердостью, которая сделала бы честь королю Клаусу. — Я не бегу от своего слова и своего сердца. Можете не сомневаться: все, о чем мы говорили в Приграничье…

— Я не об этом, — перебила Эвглин и вдруг махнула рукой: — Впрочем, и об этом… Не знаю. Простите, Харвис, я…

Она заплакала. Напряжение последних дней, страх собственного будущего, горечь ненужных и невысказанных слов — все сейчас вытекало прочь со слезами. Харвис крепче прижал Эвглин к себе и негромко заговорил:

— Ну что вы, незачем так отчаиваться. Я с вами, я никогда вас не обижу. Все будет хорошо, вот и дождь уже кончается, слышите? Если хотите, сегодня пойдем гулять…

— Хочу, — всхлипнула Эвглин. Она была всего лишь молоденькой девушкой, на долю которой выпало много испытаний — пусть сильной, умной и здравомыслящей, но все же хрупкой и нуждавшейся в заботе. Харвис растерянно погладил ее по голове. Он умел срезать жир с закладных покойников, с легкостью мог заточить болотного демона в свой перстень и заставить русалок ходить по земле, оставляя на траве кровавые отпечатки босых ног — но вот утешать плачущих девушек ему прежде не доводилось. Это, похоже, была наука похлеще магической, и он не мог назвать себя ее знатоком.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Харвис. — Тогда приедем, пообедаем и на прогулку.

Спустя четверть часа экипаж остановился, и, когда один из сопровождающих открыл дверь, Харвис увидел знакомую стену из темного веренейского кирпича. Он спрыгнул на землю, помог Эвглин спуститься и несколько минут смотрел на дом, с трудом сдерживая желание закричать от странной смеси невыносимого счастья и такой же невыносимой боли.

Дом был точно таким же, как в его воспоминаниях. Ничего не изменилось. На крыше крутился тщательно начищенный золотой дракончик флюгера, в палисаде цвели первые космеи, гордые и трепетные, а со стороны кухни летел умопомрачительный запах мясного пирога. Такой могла готовить только Мама Мгбеи.

— Идемте, — не обращая внимания на вещи, которые сопровождающие сваливали прямо в лужу у ворот, Харвис взял Эвглин за руку и потянул к знакомым дверям. Он не успел дотронуться до сияющей ручки — дверь отворилась, и Харвиса сгребли в крепкие объятия, пахнущие молоком и корицей.

— Малыш Харвис! Вернулся! Слава тысячехвостому Джембе!

Мама Мгбеи, темнокожая, толстая, в привычном черном платье с белоснежным фартуком, отстранила Харвиса и несколько мгновений с улыбкой рассматривала его, а затем промолвила:

— Похудел и поумнел. Сыночек, как же я рада тебя видеть!

Теперь Харвис, конечно, заметил, что его старая нянюшка изменилась: под добрыми глазами пролегли новые морщинки, в тщательно уложенных волосах появилась седина, а пальцы на левой руке едва заметно подрагивали — раньше этого не было. Харвис обнял Маму Мгбеи, которую еще девчонкой вывез его дед с дикого Юга, и почувствовал, как на глаза набегают слезы.

Дома его ждали. Его не забыли.

— А девочка? — Мама Мгбеи повернулась к Эвглин и обняла ее так же крепко и с такой же любовью, как обнимала Харвиса. — Жена?

— Это Эвглин, моя невеста, — улыбнулся Харвис, и няня всплеснула руками.

— Слава тысячехвостому Джембе! — воскликнула она. — Мой малыш женится! Недаром я каждый день лила на алтарь молоко!

Они прошли в дом, и Харвис вспомнил, как уезжал отсюда. День стоял такой же дождливый, Мама Мгбеи старалась не плакать, но то и дело подносила к глазам платок, слуги маячили у дальней стены, пытаясь лишний раз не попадаться на глаза. Сейчас Харвису казалось, что ткань времени истончилась настолько, что он почти видит прошлого себя, идущего с сумкой к двери — того Харвиса, чья жизнь была разрушена, а будущее терялось в дождевой мгле.

— Вот, Эвглин. Тут я и жил, — произнес он. Мама Мгбеи, которая обладала поистине уникальным умением исчезать как раз тогда, когда это было нужно, бесшумно двинулась в сторону столовой. Вскоре оттуда донесся легкий звон посуды: слуги накрывали обед. Эвглин сделала несколько шагов по гостиной, рассматривая портреты предков Харвиса и изящную мебель в стиле Большой династии, и ответила:

— Здесь красиво. Очень-очень красиво.

— Когда-то я хотел продать этот дом, — Харвис задумчиво потер кончик носа, вспоминая те печальные времена, когда он не знал, за что хвататься и был готов на любые глупости, лишь бы вернуть спокойствие в душу. — Остановило то, что тогда Маме Мгбеи было бы негде жить. А она действительно заменила мне мать…

— Вы не могли ее бросить, — серьезно сказала Эвглин. Харвис кивнул.

— Так что теперь этот дом больше ее, чем мой, — заметил он. — Сегодня останемся здесь, гостевая комната полностью в вашем распоряжении. А завтра, после свадьбы…

Харвис вдруг осекся. Чувство, охватившее их с Эвглин, было неожиданным и странным: полное понимание того, что их жизнь окончательно меняется, и от этого становилось грустно.

— Все будет хорошо? — с надеждой спросила Эвглин. Харвис кивнул и ответил:

— Да. Все будет хорошо.

* * *

После обеда выглянуло солнце. Город встрепенулся, сбрасывая с себя остатки туманного марева, и Харвис подумал, что столица во многом изменилась — и все равно осталась прежней: легкой, веселой, полной уверенности в собственном очаровании.

Во время обеда Мама Мгбеи с удивлением поинтересовалась, когда Эвглин думает заняться своим свадебным платьем. Не выходить же замуж в том рубище, в котором она приехала в столицу! Эвглин растерянно посмотрела на нянюшку и призналась:

— Я забыла о нем. Честное слово, забыла.

Харвис отодвинул опустевшую тарелку. Он не имел ничего против той одежды, в которой была Эвглин — ну платье и платье, какая разница? — но какое-то внутреннее чутье подсказывало: девушкам нужен особенный день, когда они могут почувствовать себя принцессами. Да и ему пора отвыкать от своих привычек отшельника: проректор с супругой должны выглядеть по чину.

— Пустяки, — махнул рукой Харвис. — Это пустяки.

И теперь, после того, как двери одного из лучших столичных магазинов остались позади, касса магазина отяжелела на несколько тысяч, а курьеры отправились по нужному адресу, таща груды покупок, Харвис почувствовал, что окончательно вернулся домой. Жизнь отшельника и изгнанника завершилась — начиналась новая, и только бог знал, что она готовилась принести Харвису и его невесте.

— Оно красивое? — спросил Харвис, когда они вошли в ворота большого парка. Он помнил это место и теперь поразился тому, насколько все изменилось. Возле входа теперь стоял памятник основателю парка, прежде дикие и разросшиеся кусты были аккуратно подстрижены, а вдоль аккуратных дорожек стояли скамеечки, занятые отдыхающими.

— Кто? — ответила Эвглин вопросом на вопрос.

— Ваше платье, — Харвис видел только груду белого шелка, которую продавщицы несли в примерочную. — Мне его не показали.

Эвглин задумчиво посмотрела куда-то в сторону. Наверняка она, как и все девушки, мечтала о свадьбе — и хотела выйти замуж за любимого человека. Но судьба взяла и подбросила ей выбор: либо тюрьма, либо брак с самым страшным колдуном в истории Эльсингфосса. Вот и думай, как тут быть.

— Да, оно красивое, — наконец, откликнулась Эвглин. — Знаете, это даже странно. Но у нас свадебные платья тоже белые. Казалось бы, разные миры, а традиции одинаковые.

— Почему бы и нет? — улыбнулся Харвис. — Люди ходят на ногах, а не на руках. Свадебное платье белое. Это правильно.

Эвглин рассмеялась, и Харвис надеялся, что ей действительно стало хоть немного спокойнее и легче.

— Вы хорошая девушка, Эвглин, — произнес он. — Вы мне нравитесь.

Эвглин посмотрела на него, и Харвис тотчас же добавил:

— Не надо говорить из вежливости, что я тоже хороший и тоже вам нравлюсь, — он улыбнулся и произнес: — Мы оба чувствуем неловкость, вот что важно. Там, на юге, все действительно казалось другим.

Эвглин опустила голову и негромко усмехнулась.

— Вам тоже не по себе, правда? — спросила она.

— Не по себе — это мягко сказано! — воскликнул Харвис. Они вышли к прудам и неторопливо поднялись на один из мостиков. Отцветающий темновишник сыпал розовыми лепестками цветов, внизу, в воде, толпились красные и золотые карпы, выпрашивали угощение. — Я, признаться, почти забыл, каково это — ухаживать за девушкой. А потом вы свалились с дракона мне в руки.

Чтоб как-то отвлечься, он взял с перилец оставленный кем-то ломтик хлеба и принялся крошить его в воду. Эвглин задумчиво смотрела, как карпы бодают лбами друг друга, пытаясь отбить лакомство у соперников.

— Я буду вам хорошей женой, — сказала она. — Я буду стараться.

Эвглин была права. Там, в Приграничье, все было намного проще. А сейчас розовые лепестки путались в ее волосах и сыпались на веснушки, покрывавшие плечи — и Эвглин этого не замечала, полностью погруженная в свои мысли.

— Я не сомневаюсь, — мягко сказал Харвис. Протянув руку, он сорвал с ветки один из цветков, который еще не растерял лепестки, и свернул его, отправив в тоненький стебелек одно из личных заклинаний. Спустя несколько мгновений в руке Харвиса уже лежало изящное золотое колечко с розовыми бриллиантами.

Он вздохнул, решаясь, и, опустившись на одно колено, взял Эвглин за руку. Девицы, стоявшие на соседнем мостике, дружно ахнули и о чем-то защебетали. Ну и дьявол с ними. Пусть жизнь гонит Эвглин палкой в ненужный и нежеланный брак — он, Харвис, должен сделать все так, как надо.

— Эвглин, — произнес Харвис, глядя в ее растерянное лицо. — Вы выйдете за меня замуж?

Девушка оторопело смотрела на него, и Харвис понял, что она готова расплакаться.

— Я люблю вас, — промолвил он и не соврал. — Я обещаю, что вы никогда не пожалеете о своем согласии. Нас обоих сейчас пугает наше будущее, но я готов развеять ваши страхи.

Харвис умолк, понимая, что говорит не то и не так. Он умел выступать с кафедры в лекториях Эльсингфосской академии, он умел доказывать свою точку зрения непробиваемым идиотам Ученого совета, но вот с объяснениями в любви у него всегда было туго. Сколько лет прошло с его последнего признания? Не то пять, не то восемь.

На его руку упала капля — Эвглин все-таки заплакала.

— Да, — едва слышно промолвила она. — Да, Харвис, я согласна.

Кольцо скользнуло на ее палец и село на нем, как влитое. Эвглин удивленно вскинула брови и смущенно улыбнулась: этого она точно не ожидала и зачарованно залюбовалась игрой света в прозрачной глубине камней.

— Такова наша традиция, — объяснил Харвис, поднявшись. — Жених надевает кольцо своей невесте за день до свадьбы.

— У нас не так, — Эвглин смахнула слезинку, и Харвис всем сердцем почувствовал, насколько она растрогана. — У нас… в общем, по-другому.

Она не договорила. Харвису, конечно, было интересно, каковы традиции в иных мирах, но он прекрасно знал, что еще успеет об этом послушать. Губы Эвглин оказались очень теплыми и мягкими, слегка солеными от недавних слез, а она сама, прижатая к Харвису порывистым резким движением, застыла от неожиданности, и Харвис испугался, что все испортил.

Но Эвглин все-таки справилась с волнением и ответила на его поцелуй. Теперь в ней снова ожила та решительная дерзость, которая так влекла Харвиса: девушка прильнула к нему всем телом, и движения ее губ и языка были настолько невинными и одновременно порочными, что у Харвиса кровь застучала в ушах. Неудивительно, что принц предложил Эвглин стать его любовницей. До ссылки он имел славу знатока женщин и сразу почуял в ней этот страстный внутренний огонь.

«Не отдам, — подумал Харвис. — Никому и никогда не отдам».

И он не знал, что Эвглин с трудом сдерживает дрожь.

Когда Харвис опустился на колено, Эвглин поняла, что обратной дороги нет. Конечно, она не тешила себя напрасными надеждами, прекрасно понимая: вынужденного брака не избежать. Харвис был к ней добр, он мог вернуть ее домой — и в то же время Эвглин боялась его. Когда они проходили через артефакт в королевских дверях, то страх, притихший было в Приграничье, ожил снова.

Они вернулись туда, где Харвис был самым страшным колдуном своего времени — и это признавал сам король. Все, что рассказывалось о нем на посиделках в общежитии, не было байками. Он летал на метле, он умел поднимать мертвых богов из самых глухих и темных чащ, он знал, как зачаровать неупокоенных духов — и он сейчас целовал Эвглин с такой трепетной нежностью, что она чувствовала себя невесомой, пушинкой, готовой взлететь.

Это был какой-то жуткий восторг. Эвглин казалось, что она стоит на краю обрыва и готова раскинуть руки и сорваться вниз. И пусть там ее ждут только скалы — какое-то время она будет летать.

— Я согласна, — завороженно повторила он. Харвис мягко погладил ее по щеке тем ласковым жестом, который вряд ли можно ожидать от такого, как он. Эвглин прикрыла глаза, пытаясь унять внутренний трепет.

— Вот и хорошо, — негромко откликнулся Харвис. — Эвглин, у нас будет замечательная жизнь, вот увидите.

Потом они так же неторопливо пошли к выходу из парка, и Эвглин вдруг поймала себя на том, что смотрит на Харвиса и чувствует не только страх, но и жалость. Одинокий, отделенный своим ужасающим даром от остальных, он был лишен самого обычного человеческого тепла и участия, и Эвглин вдруг стало холодно, когда она представила, каково это — жить, когда ты внушаешь только ужас.

— Вряд ли вы будете мне помогать, — сказала Эвглин, когда парк остался позади, и они вышли на беззаботную улочку, ведущую к дому Харвиса. Горожане обрадовались солнечному дню и предпочли проводить время на улицах, а не дома. Все ресторанчики выставили на улицу раскладные столы и стулья и раскрыли полосатые зонтики, и официанты сбивались с ног, разнося заказы, на углу уже устроился маленький оркестрик, бодро наигрывая что-то, отдаленно похожее на вальс, и мороженщик, толкавший свою тележку, бойко нахваливал лакомый товар. Даже дождливое лето все равно оставалось летом.

— Это еще почему? — удивился Харвис. Эвглин сразу же поняла, что не должна была заводить об этом речь, но и молчать было слишком тяжело.

— Потому что я хочу вернуться в свой мир, — ответила она. — А вам, я чувствую, не захочется меня отпустить.

Харвис устало усмехнулся. Она была права.

— Я буду тосковать, — признался он. — Мне будет без вас очень грустно, это правда, — он посмотрел на Эвглин и предположил: — Но, возможно, вы не захотите возвращаться, — он осекся, словно понял, что выдал себя, и тотчас же добавил: — Я в любом случае найду способ открыть проход между мирами в безопасном месте. У меня уже есть пара идей.

— Какие? — нетерпеливо спросила Эвглин.

— Когда появляется проход, то он повреждает артефакты, — сказал Харвис. — Помните, в Приграничье он выбил несколько перед дождем?

Эвглин кивнула. Вот, значит, в чем была проблема — а она заподозрила происки неизвестного злоумышленника.

— А второе — высокая влажность воздуха, — продолжал Харвис. — Так что остаемся в столице, я настрою несколько артефактов, и мы будем ждать, когда врата откроются.

Он сделал небольшую паузу и добавил:

— Хотя я надеюсь, что вы останетесь, Эвглин. Я очень на это надеюсь.

* * *

День свадьбы остался в памяти каким-то размытым пятном.

Эвглин боялась, что Харвис решит лечь с ней в постель, не дожидаясь первой брачной ночи — очень уж решительным был его поцелуй на мостике у пруда. Но этого не случилось. Они вернулись в дом, поужинали запеченной уткой, приготовленной Мамой Мгбеи, и Харвис отвел Эвглин в гостевую комнату на втором этаже.

— Доброй ночи, — произнес он и знакомым жестом погладил Эвглин по щеке. Ему не хотелось расставаться, но он не собирался быть излишне напористым. Это могло все испортить. — Завтра у нас большой и сложный день. Попробуйте заснуть.

— Постараюсь, — ответила Эвглин, хотя искренне сомневалась в том, что у нее это получится. — Доброй ночи, Харвис, и спасибо вам.

Харвис улыбнулся и пошел в свою спальню. Золотистый огонек светильника, весело паривший над ним, на мгновение угас и снова вспыхнул, словно хотел сказать: не дрейфь, все будет хорошо! Где наша не пропадала!

Закрыв дверь, Эвглин села на кровать и несколько долгих минут рассматривала свое свадебное платье, вывешенное на ширму. Завтра она нырнет в это облако белого шелка, расшитое по подолу золотыми цветами и украшенное бриллиантовыми звездами на лифе — нырнет и станет женой Харвиса. И обратного пути уже не будет.

Когда Эвглин попала сюда, то решила: чего бы ей это ни стоило, она будет действовать исключительно по велению разума. Это единственный способ уцелеть в новом незнакомом мире. Если здравый смысл подсказывает, что надо выходить замуж за колдуна — она выйдет. Прежде всего ей нужно вернуться домой. Но сейчас здравый смысл отступил под натиском страха, и Эвглин подумала, что совершает очень серьезную ошибку. Невероятную ошибку.

Харвис никуда ее не вернет. Эвглин представляет для него научный интерес, она — живое подтверждение его теории множества обитаемых миров, но она еще и женщина, которую Харвис полюбил. Сегодня он был искренен и открыт, когда надевал на палец кольцо — и настолько же искренне опечален, когда заговорил о возможности открыть дверь между мирами.

Харвис не собирался отпускать Эвглин. Она попала в западню. Принц Альден тут тоже не помощник: Харвис прямо сказал, что сделает свой брак фактическим, а Эвглин прекрасно понимала, что его высочество оченьпожалеет, если действительно полезет наставлять рога господину ванн Рейну.

Спасти ее было некому.

На улице снова пошел дождь. Как сказала за ужином Мама Мгбеи, дождь перед свадьбой — отличная примета, благословение тысячехвостого Джембе. Значит, семья будет богатая, с детьми и уважением. Харвис покосился в сторону Эвглин, словно прикидывал, сколько детей она ему родит, но, по счастью, ничего не сказал.

Дети! Колдун не собирался оставлять свой брак фиктивным, значит, Эвглин рано или поздно забеременеет и родит ребенка. Она ничего не имела против детей, но сейчас сама мысль об этом внушала ей ужас. Дождь шел все сильнее, Эвглин плакала во тьме и сама не заметила, как уснула.

По счастью ей ничего не снилось.

Утром полило так, что из окна не видно было соседних домов. Эвглин наивно понадеялась, что свадьбу, возможно, отменят — тут из дверей не выйдешь! — но заглянула одна из служанок и весело сообщила:

— Миледи, к вам куафер. Для церемонии уже все готово.

Эвглин вздохнула и прикрыла глаза. Ничего не поделаешь — остается только расслабиться и стать красивой.

Платье с едва слышным шелестом скользнуло на нее с вешалки и окутало, словно вторая кожа. Легкое, чуть прохладное, оно нисколько не стесняло движений: Эвглин посмотрела в зеркало и не узнала себя. В отражении она увидела хрупкую большеглазую девушку, больше похожую на фею или эльфа, чем на человека из плоти и крови. Куафер, долговязый и чернокожий, старательно собрал ее волосы в тугие косы, уложил вокруг головы и быстрыми отточенными движениями окутал жемчужными нитями так, что стало казаться, будто над головой Эвглин парит корона. Поправив последнюю шпильку, куафер с удовольствием осмотрел свою работу и сказал:

— Идеально! Лучше и быть не может!

Эвглин не могла с ним не согласиться. То, что она была красивой, невольно утешало. Студентка, которая едва сводила концы с концами и мыла полы в учебном корпусе, никогда не стала бы настолько очаровательной. Потом, когда на нее ляжет тень Харвиса, Эвглин станут считать опасной и будут относиться с вежливой настороженностью. Так что пока можно наслаждаться тем, что она просто красива.

Это уже хорошо.

На первом этаже Эвглин ждали гости. Спустившись по лестнице, Эвглин увидела принца Альдена в компании с верным Матиашем и изумленно воскликнула:

— Ваше высочество! Как неожиданно!

Принц, тщательно причесанный и наряженный в светло-серый фрак с цветком космеи в петлице, держался настолько осанисто и важно, словно это была его свадьба, а не Харвиса. Что ж, во многом так и было: в памяти всплыло предложение его высочества, и Эвглин с неудовольствием подумала, что так и не решила, как будет от него отбояриваться. Пусть они с Харвисом будут жить в столице, а принца ссылают в Везерли — Эвглин была уверена, что он не отступится.

— Вам ведь нужны преданные друзья, которые поведут вас к алтарю. Вот и мы, — улыбнулся Альден, и его лицо приобрело умильное и немного глупое выражение. — Эвглин, вы божественно прекрасны!

— Слов нет, — подтвердил полковник с уверенностью настоящего боевого офицера. Эвглин улыбнулась, вдруг обнаружив, что рада видеть их обоих. Принц и полковник напоминали ей про те недолгие и добрые времена, когда она еще не была привязана к колдуну. О том, что принц видит ее своей любовницей, Эвглин старалась не думать. Еще успеется.

— Я очень рада, что вы пришли, — искренне сказала Эвглин. — Куда мы поедем?

— Во дворцовую церковь, — ответил принц и тотчас же с сожалением добавил: — Будет конвой, дорогая Эвглин. Но поверьте, это из-за нас с Матиашем. Вы тут не при чем, его величество полностью доверяет Харвису. Он уверен, что вы никому не желаете зла.

— Ничего страшного! — поспешила его заверить Эвглин. — Это совершенные пустяки, ваше высочество.

Один из слуг открыл двери, и за пеленой дождя Эвглин увидела уже знакомый экипаж без окон. От крыльца до экипажа выстроился угрюмый строй промокших под ливнем солдат, и офицер, чью физиономию Эвглин уже видела, подбросил в воздух светящийся шарик. Над домом и садом тотчас же раскрылся прозрачный купол, не позволявший каплям попасть вниз, на людей, а принц решительно подхватил Эвглин на руки и понес к экипажу.

— Тут все сырое, — объяснил он, когда Эвглин удивленно ахнула и обхватила его за шею. — Не дай бог, промочите ноги, простудитесь…

— Спасибо, ваше высочество, — растерянно промолвила Эвглин. Принц усадил ее на скамью, сел рядом и добавил:

— Вы действительно очаровательны, дорогая моя. Я не думал, что часы в разлуке с вами будут настолько горькими.

Матиаш забрался в экипаж, и принц был вынужден прервать любовные излияния. Эвглин невольно вздохнула с облегчением.

Дворцовую церковь окружало тревожное багровое сияние. Когда Эвглин вошла в гостеприимно распахнутые двери, то поняла, в чем дело: возле всех окон храма были уже знакомые трубки с артефактами. Услышав шаги, человек, стоявший у алтаря, обернулся, и Эвглин с удивлением узнала Харвиса.

Сейчас колдун внушал ужас и благоговейный трепет. Длинная черная мантия, традиционное одеяние эльсингфосских волшебников, превращала Харвиса в полосу изначального мрака, кусок вечной тьмы, который волей судьба занесло во дворцовую церковь. Красные камни ордена на шее перемигивались тревожными огоньками, а золотая цепь, что по рангу положена ученым и преподавателям, казалась змеей, опутавшей Харвиса. Казалось, святые хмурились с икон и фресок, недовольные тем, что колдун имеет дерзость находиться в этом месте. Но, увидев Эвглин на пороге храма, Харвис улыбнулся, протянул к ей руку, и наваждение исчезло.

— Здравствуй, — негромко сказал Харвис, и Эвглин почувствовала, что он невероятно, глубоко счастлив. Он брал в жены ту, которую полюбил, и это счастье дотронулось и до Эвглин.

— Здравствуй, — сказала она и спросила: — Все будет хорошо?

Альден и Матиаш отошли в сторону, туда, где неприметный человечек в сером готовил бумаги о свадьбе. Харвис проводил их задумчивым взглядом и ответил:

— Я сделаю все для этого. Даже не сомневайся.

Из-за узорных дверей алтаря вышел священник, и, взглянув на него, Эвглин почувствовала себя спокойнее. Харвис обещал не делать ей ничего плохого, он не причинит ей вреда, и она обязательно придумает, как отделаться от принца и убедить мужа все-таки открыть дверь между мирами. Она справится и вернется. Все будет хорошо. Кровь стучала в ушах настолько гулко, что Эвглин не сразу поняла, что священник обращается к ней.

— Милое дитя мое, — ласково повторил он. — Согласна ли ты взять в мужья этого мужчину?

Священник указал на Харвиса, и он едва заметно стиснул пальцы. Харвис не был дураком, он прекрасно понимал, что Эвглин не испытывает к нему ничего, кроме дружеского тепла и благодарности — и при этом всем сердцем хотел ее любви.

— Да, я согласна, — ответила Эвглин. Ей казалось, что она не сумеет посмотреть на Харвиса и улыбнуться.

Но она смогла.

— Ты делаешь это по доброй воле, не принуждаемая ни людьми, ни обстоятельствами? — продолжал священник. Если бы он знал, что за обстоятельства у Эвглин, то вряд ли стал бы задавать ненужные вопросы.

— Да, — ответила она. — Я это делаю по доброй воле. Никто и ничто меня не принуждает.

Возможно, ей показалось, но зловещее сияние артефактов слегка угасло, словно по церкви прошелся свежий ветер и вымел прочь все ненужное и дурное. Харвис благодарно улыбнулся.

— Тогда, дитя мое, объявляю тебя женой этого человека, — произнес священник. — Живи с ним долго и будь счастлива.

* * *

Принц Альден планировал устроить пирушку в честь свадьбы, но король Клаус распорядился отправить сына с товарищами в Везерли сразу же после церемонии. Когда принц с полковником распрощались с молодоженами и угрюмо сели в экипаж, то Эвглин вдруг обнаружила, что чувствует себя намного спокойнее. Это было похоже на поход к зубному врачу. Ты дрожишь в ожидании, а потом все вдруг заканчивается, и бояться уже не надо.

Ей стало легче.

— Его высочество подарил нам золото, — сообщил Харвис, когда они с Эвглин разместились в самом обычном экипаже и двинулись в сторону студенческого городка: там для четы ванн Рейн уже приготовили новый дом. — Вполне разумно, я считаю.

— У нас тоже дарят деньги, — проговорила Эвглин. Харвис некоторое время пристально рассматривал ее, а затем с глубоким искренним чувством промолвил:

— Ты обворожительна, Эвглин. Я не знал, что так бывает.

Эвглин смущенно отвела взгляд. Ей очень редко делали комплименты, и она никогда не могла сообразить, как правильно на них реагировать. Среди ее знакомых девушек были те, кто умел и сострить в ответ, и поблагодарить поклонника, показав себя в выгодном свете, но Эвглин не принадлежала к их числу.

— Спасибо, — негромко откликнулась она и робко призналась: — Мне не по себе во всем этом. Правда не по себе.

Харвис провел по воздуху плавным движением, и шпильки с мелодичным серебряным звоном высыпались на пол экипажа. Косы упали на плечи Эвглин и растеклись рыжими прядями. Жемчужная нить скользнула по шее и свернулась на сиденье тонкой белой змейкой.

— Спасибо, — выдохнула Эвглин и механически дотронулась до распущенных волос. — Так легче.

— Да и мне так больше нравится, — улыбнулся Харвис и, выглянув в окно, произнес: — А вот и наш дом.

Экипаж неторопливо двигался по дорожке среди одинаковых белых особняков, окруженных пышными фруктовыми садами. Эвглин не увидела никого из здешних обитателей, но чувствовала, что за возвращением ванн Рейна в академию следят десятки любопытных глаз. Это было удивительное и страшное событие, о котором будут рассказывать несколько недель, всячески его приукрашивая и запугивая слушателей.

— Потом люди будут рассказывать друг другу о том, как я вернулся из изгнания сразу на высокую должность, — произнес Харвис так, словно отвечал на незаданный вопрос.

— Читаешь мои мысли? — спросила Эвглин. Колдун только плечами пожал.

— Тут нечего читать, я подумал о том же, что и ты, — ответил он.

Экипаж остановился у дверей последнего дома, и, спрыгнув в высокую мокрую траву, которую почему-то никто не додумался скосить, Эвглин глубоко вдохнула прохладный воздух, напитанный запахами цветов и дождя. Прямо за их домом начинался лес — он возвышался тяжелой темной стеной, но Эвглин не испугалась, а обрадовалась. Наверняка там множество цветов, грибов и ягод — когда погода наладится, она первым делом отправится на прогулку.

— Я отпустил слуг, — сказал Харвис, когда они вошли в дом, и Эвглин услышала в его голосе далекую дрожь волнения. — До завтрашнего утра мы тут одни.

Его прикосновение было похоже на легкий разряд тока, и Эвглин вздрогнула всем телом. Харвис улыбнулся и вновь погладил Эвглин по лицу — осторожно, самыми кончиками пальцев, словно боялся спугнуть или сделать больно.

— Мы одни… — повторила она. Ладони Харвиса опустились на обнаженные плечи Эвглин, и он слегка коснулся губами ее губ. Не поцелуй — намек, от которого у Эвглин мягко поплыла голова. Захотелось стать открытой и покорной, раствориться в искушении и уже никогда и ничего не бояться.

Она понимала, что это неправильно. Понимала и не могла сопротивляться. Тело требовало своего, тело стремилось к теплу, ласке и неге.

— Наша спальня наверху, — шепнул Харвис ей на ухо.

Эвглин не помнила, как поднялась по лестнице, как вошла в нужные двери и избавилась от платья. Мир окутало туманное марево, которое развеялось тогда, когда Харвис снова поцеловал — но уже властно и уверенно, с напором человека, который берет себе свое. Эвглин окончательно опомнилась тогда, когда Харвис потянул вниз ее сорочку и уже знакомым осторожным движением пальцев прошелся по груди. Прикосновение губ к отвердевшим соскам было настолько томительным и сладким, что Эвглин не сдержала стона и покорной куклой обмякла в чужих руках. Комната медленно поплыла куда-то в сторону: Харвис опустил Эвглин на кровать и порывистым резким движением избавил ее от белья. Белоснежные панталоны из дорогого шелка, которые вчера так нахваливали продавщицы, улетели куда-то под кровать; Харвис погладил Эвглин по коленям, и она вздрогнула, пытаясь сжать ноги и понимая, что на самом деле хочет совсем другого.

— Что-то не так? — нахмурился Харвис. Эвглин дотронулась до его руки и едва слышно ответила:

— Я… у меня еще никого не было.

По губам Харвиса скользнула улыбка: он действительно был удивлен.

— Не бойся, — шепнул Харвис, и Эвглин послушно подалась ему навстречу. — Ничего не бойся.

Это была самая настоящая пытка. Эвглин не знала, что может почувствовать такое — нарастающую теплую тяжесть внизу живота, неукротимое стремление принять в себя другого человека, ощутить его в себе, двигаться с ним в едином ритме. Припухшие губы уже горели от поцелуев, воздуха не хватало, тело отзывалось на чужие прикосновения, и Эвглин казалось, что она сейчас умрет. Харвис легко надавил на ее колени, и она послушно раздвинула ноги, полностью раскрывшись перед колдуном.

— Умница… — негромко произнес Харвис, с мучительной неторопливостью скользя губами по внутренней стороне бедра. И, когда его язык прошелся по налившейся тяжестью бусинке клитора, а губы жадно смяли нежные складки плоти, Эвглин смогла только выгнуться и прошептать:

— Харвис…

Это было похоже на сон, долгий и сладкий, в котором была лишь нега, опаляющие бесстыдные прикосновения и желание, чтоб они не заканчивались. А потом тело содрогнулось под ударом сладкой судороги наслаждения, почти выбивающего дух — Эвглин бессильно обмякла на кровати и тотчас же почувствовала, как что-то толкнулось между ног. На мгновение стало больно и горячо, Эвглин дернулась в сторону, пытаясь освободиться, но Харвис крепко впился пальцами в ее бедра, не позволяя двигаться.

— Не бойся, — повторил он и улыбнулся. — Не бойся, уже все.

И Эвглин почувствовала, что незримая преграда между ними исчезла. Харвис вошел в нее и, помедлив некоторое время, начал двигаться. Эвглин впилась в его плечи и подалась навстречу, порывисто пытаясь принять в себя чужую плоть как можно глубже. Это был туман, помрачающий разум. Если сперва Харвис двигался медленно, почти нерешительно, то постепенно его движения стали резче и глубже — он почти вбивал Эвглин в скомканные мокрые простыни, задевая внутри нее особенную пылающую точку, от которой по всему телу разбегались волны тепла. Эвглин уже не сдерживала криков. Ей хотелось одного: чтоб это не прекращалось. Лишь бы это только не прекращалось.

Сейчас она любила Харвиса всем сердцем.

Волна удовольствия, почти сбросившая Эвглин в беспамятство, была тяжелой и сильной. Почти теряя сознание от наслаждения, Эвглин чувствовала, как Харвис сжимает ее бедра, и член внутри начинает пульсировать, выбрасывая обжигающее семя. Когда все закончилось, Харвис уткнулся горячим лбом в плечо Эвглин и произнес:

— Не верится. На самом деле не верится.

Эвглин прильнула к нему, и некоторое время они лежали в обнимку, не говоря ни слова. Дождь за высокими окнами шел все сильнее, и Эвглин видела соседний дом, в окне которого вспыхнул огонек.

— У нас весь вечер впереди, — промолвила Эвглин. — И вся ночь…

Харвис поцеловал ее в плечо и ответил:

— У меня уже есть кое-какие планы. С твоим участием, конечно.

И Эвглин прикрыла глаза и сонно ответила:

— Я согласна.

* * *

Харвиса разбудило солнце.

Несколько минут он лежал с закрытыми глазами и не мог понять, где находится, и почему его привычное аскетическое ложе в шатре вдруг превратилось в мягкую кровать. Потом он вспомнил, что вернулся из ссылки, вчера женился и провел часть дня, вечер и ночь, занимаясь любовью с Эвглин.

Эвглин.

Харвис открыл глаза. В спальне никого не было, кроме него. Свадебное платье валялось в углу пышным белым облаком, возле дверей лежала туфелька, вот и все. Свадьба ему не приснилась, как и не приснилось то, что было потом.

Харвис сел в постели и провел ладонями по лицу, стирая оцепенение. Он как-то вдруг понял, что Эвглин оставила его — и это было вполне предсказуемо и логично. Вынужденный брак с уродом. Харвис не обольщался, он не считал себя красавцем из-за изувеченной спины и вечно угрюмого выражения лица. Эвглин, за которой принялся ухаживать принц, просто сделала правильный выбор со своим привычным спокойствием и здравомыслием. Навязанный муж получил свой кусочек плотских радостей, ну и хватит с него.

— Уу-ррых! — донеслось из сада. — У-рры-ы-ых!

Харвис встал с кровати и выглянул в окно. Утро было удивительным, солнечным, наполненным теплом и негой. На лужайке среди пышно разросшихся сиреневых кустов сидел Пушок — дракона выпустили из карантина, убедившись, что он не заразен, и он немедленно помчался на поиски старых друзей. Эвглин в своем старом платье, знакомом Харвису по Приграничью, обнимала Пушка за шею, а тот довольно урчал и вздыбливал сложенные крылья.

Дракон вернулся, Эвглин никуда не ушла, и все было хорошо. Харвис не помнил, когда ему было настолько легко и спокойно.

Он потянул за щеколду. Окно бесшумно открылось, впустив в спальню свежий воздух — Харвис высунулся наружу и окликнул:

— Доброе утро, Эвглин! Давно тут этот паразит?

Пушок недовольно зафыркал и загукал, давая понять, что он не паразит, а порядочный дракон, который наконец-то нашел пропавших друзей и так и быть, прощает Харвиса за то, что он оставил его в карантине. Эвглин улыбнулась и махнула рукой.

— Доброе утро! — воскликнула она. — Отличная погода, правда?

Харвис прищурился на солнце, что лениво поднималось над кронами деревьев. На небе было ни облачка, птицы заливисто радовались погожему дню, и впереди еще был целый месяц лета. Конечно, надо будет ехать в академию и ставить ректора перед неприятным фактом — хотя он, конечно, уже знает о том, какую должность король Клаус подарил Харвису. Знает и брызжет во все стороны ядом и желчью.

Ну да и бог с ним. У Харвиса найдутся занятия намного приятнее. Он невольно вспомнил о том, как Эвглин медленно опустилась на него сверху, и ее рыжие волосы, пахнущие медом и мятой, мазнули его по лицу, и подумал, что счастье оказалось совсем рядом.

И он его не отпустит.

— Да, дождя больше не будет, — улыбнулся Харвис. — Чем планируешь заняться?

— Поеду в общежитие, — ответила Эвглин, и Пушок тотчас же изогнул спину, словно приглашал сесть. Зачем ехать, когда можно лететь? — Надо забрать вещи.

— Отлично, поедем вместе, — Харвис представил, с каким боем станет занимать кабинет проректора по науке, выкидывая оттуда барахло своего предшественника, и невольно улыбнулся. — У меня есть небольшое дело в академии.

Эвглин улыбнулась, и Харвис вдруг подумал, что нечаянно получил самое простое и бескрайнее человеческое счастье: любить и быть любимым. Он провел рукой по воздуху, и из солнечных лучей и дождевых капель соткалась маленькая золотая диадема, которая бесшумно опустилась на голову Эвглин. Девушка испуганно дотронулась до нее, не ожидая подарка, и улыбнулась.

— Ох, — вздохнула она и снова прикоснулась к диадеме. — Харвис, спасибо… Так неожиданно…

— Пустяки, — махнул рукой Харвис. Это и правда были пустяки — лишь бы Эвглин улыбнулась еще раз, и в ее глазах возник бы тот туманный огонь, который Харвис видел ночью. Тогда она смотрела на него так, словно любила по-настоящему. — Идем завтракать?

— Конечно, — улыбнулась Эвглин и направилась к дому. Пушок свернулся в траве и накрыл голову крылом. Харвис закрыл окно и направился в ванную.

И он не увидел, как Эвглин прислонилась к стене и медленным движением сняла подаренную диадему. Зато это заметил дворецкий, который возвращался в дом, дав указания садовнику. Над кустами бойко защелкали ножницы, выравнивая зеленую шевелюру так, как принято в порядочных домах, а дворецкий с искренним сочувствием посмотрел на Эвглин и произнес:

— Понимаю вас, миледи. Прекрасно понимаю.

Эвглин удивленно посмотрела на него и вдруг поняла, что готова расплакаться. Дворецкий был немногим старше Харвиса. Темноглазый и светловолосый, с тонким длинным носом, выдающим в нем уроженца гористого востока, он был похож на внимательную птицу, и было ясно, что и внимание, и сочувствие в нем вполне искренни.

— Понимаете? — удивленно спросила Эвглин. Тонкий обруч диадемы жег ладонь. — Понимаете меня?

— Разумеется, госпожа ванн Рейн, — кивнул дворецкий и дотронулся указательным пальцем до правого виска: — Андреа ванн Хорн, к вашим услугам.

— Здравствуйте, господин ванн Хорн, — устало вздохнула Эвглин. Диадема была тоненькой и легкой, но в то же время казалась неподъемной. Харвис, похоже, решил засыпать супругу подарками — и Эвглин понимала, что не могла их брать. Это было похоже на подкуп или плату за любовь.

— Мне действительно искренне жаль, что так получилось, — серьезно проговорил Андреа. — Юные девушки не должны выходить замуж за чудовищ. Все понимают, что он просто вынудил вас, — Андреа сделал паузу и весомо добавил: — И все готовы оказать вам любую помощь, какая только потребуется.

— Что вы, — махнула рукой Эвглин. — Разве жена должна бояться любящего мужа?

Андреа вопросительно поднял левую бровь: он действительно был удивлен.

— Его высочество Альден сообщает, что вам не о чем беспокоиться, — еще тише произнес дворецкий. — Как только он устроится в Везерли, то найдет способ забрать вас отсюда. Можете не сомневаться: его чувства по-прежнему сильны и с каждым днем становятся лишь сильнее.

Вот, значит, что… Принц каким-то образом умудрился запустить в дом Харвиса своего подручного. Эвглин понимающе кивнула — чего-то в этом роде она и ожидала. Альден не забудет о ней и не откажется от своего предложения.

Неужели он не понимает, что Харвис не отпустит свою жену? Неужели принц в самом деле держит самого могущественного волшебника Эльсингфосса за идиота?

— И часто вы общаетесь с его высочеством? — прошептала Эвглин, старательно глядя куда-то в сторону. По тонким губам дворецкого скользнула улыбка.

— Могу передать ему весточку, — произнес он. — Сегодня же. У меня отличная память, я изложу все дословно.

— Тогда скажите принцу… — Эвглин замялась, подбирая слова. — Скажите, что я волнуюсь за него. Что Харвис сделал наш брак фактическим и ни за что не откажется от меня. Скажите, что я умоляю его высочество не торопиться и не принимать поспешных решений. И что я помню данное ему согласие, но мой долг жены…

— Я понимаю, — кивнул Андреа и, открыв входную дверь, пропустил Эвглин в дом. — Долг и честь. Уверяю вас, его высочество тоже это понимает. И очень боится за вас.

«Ловко придумано, — подумала Эвглин, входя в гостиную. — Альден пытается наставить колдуну рога, прекрасно понимая всю опасность ситуации. Возможно, это просто игра. Принцу скучно, и он пытается развлечься».

Ей стало грустно.

В столовой уже накрывали завтрак, сытный и обильный. Вернув диадему на голову — Эвглин меньше всего хотела обидеть Харвиса, он не сделал ей ничего дурного — она села за стол, и слуга тотчас же поставил перед ней тарелку с яичницей, ветчиной и жареными грибами. Вскоре в столовую вошел Харвис, и Эвглин негромко сказала:

— Мне надо с тобой поговорить. Наедине.

Харвис махнул рукой, и слуга послушно покинул столовую. Возле двери тотчас же проплыло едва заметное облачко, и Харвис сказал:

— Теперь нас не подслушают. Что случилось?

— Твой дворецкий работает на принца Альдена, — ответила Эвглин. — И принц по-прежнему хочет сделать меня своей любовницей. Я подумала, ты должен об этом знать.

Харвис кивнул так, словно речь шла о чем-то незначительном, но движения ножа, которым он нарезал ветчину, обрели нервную резкость. Эвглин вдруг стало бесконечно жаль его. Он был велик и страшен, он хотел простого человеческого счастья — любить и быть любимым — но получил только вынужденный брак и компромисс.

— Я не могла не сказать, — повторила она. — Это было бы нечестно.

Харвис снова качнул головой.

— Да, ты все сделала правильно, — произнес он и добавил: — Все в порядке, Эвглин, тебе не о чем волноваться.

— Ты не сердишься? — испуганно спросила Эвглин. Харвис пожал плечами.

— Нет. Не сержусь, — он отодвинул тарелку и сказал: — Я в ярости, если честно.

В следующий миг нож, которым только что пластали на ломтики ветчину, пронесся над столовой и вонзился в дверь. Эвглин сжалась, пытаясь уйти от удара и чувствуя, как вязкая слабость охватывает все тело, а сердце стучит так, будто вот-вот разорвется.

Чего она ожидала? Что Харвис улыбнется и махнет рукой?

Он устало откинулся на спинку стула и произнес:

— Прости. Я тебя напугал.

Эвглин вышла из-за стола и, подойдя к Харвису, обняла его. Это был не здравый смысл, который приказывал ластиться к обиженному супругу — это был искренний порыв души и желание облегчить чужую боль. Харвис прижал ее к себе и негромко произнес:

— Пожалуй, я устрою его высочеству сюрприз, который надолго отучит его подбивать клинья к чужим женам. Поможешь?

* * *

Они расстались неподалеку от здания академии: Эвглин пошла в общежитие, а Харвис двинулся к входу в Большой учебный корпус. Когда Эвглин исчезла из виду, он резко дернул правой рукой. С пальцев сорвался огненный шар, прокатился по газону, оставляя за собой черный след мертвой травы и вывороченной почвы, и взорвался, осыпав газон огненными плевками.

Харвису стало немного легче. Он представил, как по газону катится светловолосая голова принца Альдена, и презрительно ухмыльнулся. Впрочем, облегчение было недолгим: вскоре сердце снова заболело, и Харвис, потирая левую сторону груди, подумал, что, должно быть, не имеет права на счастье и любовь. Это не для таких, как он. Можно относиться к Эвглин с теплом и искренней, выжигающей сердце любовью — но бояться она не перестанет. Харвис чувствовал ее страх, запах страха поднимался от рыжих волос в тот день, когда Эвглин свалилась ему в руки с драконьей спины, и он никуда не делся до сих пор.

Бедная девочка. Судьба привязала ее к чудовищу, которое может вернуть ее домой, но никогда не станет этого делать. Потому что чудовище увидело Эвглин и пропало.

Харвис пнул подвернувшийся под ногу камешек. Дьявол побери все это! Он может осыпать Эвглин золотом, выполнить все ее заветные желания, стать для нее идеальным мужем — но толку от этого не будет. Эвглин останется нежной, заботливой и ласковой, Эвглин будет совершенно искренне стонать под ним, задыхаясь от непритворной страсти, но душа ее будет далеко — в другом, недоступном мире.

Ей ничего больше не нужно.

Летом почти все преподаватели и сотрудники академии разъезжались по домам, так что коридоры и кабинеты были пусты. Харвис поднялся по знакомой лестнице и вышел на большую площадку перед ректоратом. Вопреки его ожиданиям здесь тоже никого не было. Великие маги прошлых времен важно хмурились с портретов на стенах, и Харвис вспомнил, как много лет назад, еще будучи абитуриентом из глухого села, пришел сюда и долго смотрел на этих мудрецов, молодых и старых, и нарисованные волшебники, казалось, отвечали ему только презрением. А теперь он превзошел их во всем, но презрение в их взглядах никуда не делось.

Такова, должно быть, их природа.

Харвис без стука толкнул дверь и вошел в ректорат. Много лет назад он покинул этот кабинет, с трудом сдерживая слезы обиды и гнева, а в спину ему неслось: «Не умеете быть ученым — не беритесь! Уступите дорогу способным!» Он и уступил: бросил родину и дом, уехал в пустыню и теперь вернулся, чтоб встать на пороге и смотреть, как под потолком кружатся золотые шары артефактов — словно звезды, которые незримый Творец запустил бродить своими путями. Зрелище завораживало. Артефакты отбрасывали медовые отблески света на стены, книжные полки и диковинные вещицы в хрустальных шкафах, и Харвис невольно вспомнил, как рыжие волосы Эвглин рассыпались по подушке, когда она расслабленно обмякла на постели после очередного акта любви…

— Мой дорогой господин ванн Рейн! — прогрохотал голос ректора, и все очарование, наполнявшее кабинет, исчезло. Харвис обернулся и тотчас же угодил в объятия господина Лейбниха. Полувеликан, он отличался завидной силой и сейчас стиснул Харвиса так, что тот едва не задохнулся.

— Как же я рад вас видеть! — Лейбних выпустил Харвиса и, пройдя к столу, вытащил из шуфлядки небольшой ящик из черного дерева. — Академия давно нуждается в значительных людях, мастерах вашего уровня и таланта.

В ящичке лежал ключ с янтарным брелоком. Лейбних со всем возможным почтением протянул его Харвису и сказал:

— От вашего кабинета. Как только его величество Клаус сообщил нам такую прекрасную новость, мы сразу же все подготовили.

Харвис представил, с какой скоростью из кабинета вылетал его прежний хозяин, и не сдержал неприятной улыбки. Артефакты под потолком принялись двигаться быстрее. Ректор правильно оценил их волнение и тотчас же добавил:

— Если пожелаете, мы можем обсудить возможность лекций у второго и третьего курсов. Основы артефакторики как науки, — Лейбних скривился: дескать, ты же понимаешь, о чем я: — Темы там сложные, сами понимаете. Мало кто из преподавателей справляется.

Харвис кивнул. Он вел основы артефакторики еще до своего изгнания и имел все основания полагать, что во многом его уволили из академии как раз потому, что Лейбних хотел устроить на место Харвиса одного из своих родственников. Родственник, конечно, разбирался в артефакторике, но до талантов настоящего артефактора ему было далеко.

Да и дьявол с ним.

— Я согласен, — коротко проронил Харвис и подбросил ключ на ладони. — Второй этаж, не так ли?

Лейбних кивнул.

— Второй, рядом с библиотекой.

Окна кабинета проректора выходили во двор. Осенью студенты будут сидеть там на лавочках, болтать, обсуждать преподавателей — пока же двор был пуст, только унылый сутулый человечек махал метлой по плитам дорожки. Харвис опустился в кресло и заглянул в один из ящиков стола.

К его приезду действительно подготовились. Расширенный набор для создания артефактов, помещенный в большой ларец из красного дерева, был просто роскошным. Харвис вытащил его, поставил на стол и некоторое время любовался хрустальными пузырьками. Чего тут только не было! И толченый рог малабарского единорога, и изумруды из копей царя Эвглета, и роса, собранная в Матвеевскую ночь. Вытянув один из пузырьков из бархатного гнезда ячейки, Харвис долго крутил его в руках, задумчиво прикидывая, как будет работать артефакт.

В пузырьке была гром-вода, главная составляющая приворотного зелья.

Харвис представил, как помещает артефакт в изящную серебряную оправу и дарит Эвглин очередное украшение, которое она, разумеется, наденет — а снять уже не сможет. Артефакт проникнет в ее нервную систему, врастет в нее и станет исподволь, незаметно и аккуратно, подавать команды.

Эвглин полюбит своего мужа, и эта любовь будет вполне искренней. Настолько искренней, что Эвглин не захочет возвращаться, когда Харвис сумеет открыть ворота между мирами.

Неужели он настолько плох, что не заслуживает любви? Неужели он настолько ужасен?

Харвис выбрал один из изумрудов — зеленая капля сама прыгнула ему в руки и удобно легла на ладони, словно давным-давно хотела стать артефактом, и сейчас не собиралась упускать свой случай. Теперь требовалось собраться с мыслями и послать в нее энергетический заряд, который окончательно сработает, когда изумруд погрузится в гром-воду и пробудет в ней два с половиной часа, не больше и не меньше. Когда с пальцев Харвиса сорвались белые острые молнии, камень засветился таинственным глубоким светом и стал настолько горячим, что Харвис испугался, что выронит его, и тогда все придется начинать сначала.

Но он сумел его удержать.

Конечно, Харвис понимал, что это будет не настоящая любовь, а милостыня. Но он также понимал, что может разбиться для Эвглин в лепешку — и все это будет напрасным и ненужным, если она не испытает взаимного движения души. «Это правильно, — подумал Харвис. — Чудовища не заслуживают искренних чувств».

Он не сделал Эвглин ничего дурного — и никогда бы не сделал. Но он оставался собой.

Да и навязчивость принца Альдена раздражала. Харвис уже успел услышать о том, что принц добрался в Везерли — там его ждали очаровательные барышни из благородных дворянских семей, наслышанные о возвращении бунтаря и героя. Настрой девиц был самым решительным и романтическим, но Альден удивил всех: он крайне чопорно побеседовал с гостьями, напоил их чаем и велел ехать домой, а то время позднее, и родители будут переживать.

— К дьяволу тебя, — буркнул Харвис и вынул из ларца пузырек. Крышка была притерта плотно-плотно, но он смог с ней справиться, и изумруд бесшумно упал в таинственную водную глубину.

Сын папы-короля и мамы-королевы уже не мог ни на что рассчитывать. Харвис ухмыльнулся, поймал солнечный луч и принялся выплетать оправу для подвески.

* * *

Артефакт вызрел минута в минуту. Харвис вытряхнул его на ладонь, и изумруд послушно прыгнул в приготовленную оправу. Несколько минут Харвис любовался им: вещица получилась на редкость красивой, наверняка придется Эвглин по душе. Затем, отложив артефакт в сторону и прикрыв листом чистой бумаги от любопытных глаз, Харвис снова принялся за работу.

К кабинету проректора по науке примыкала просторная, богато оснащенная лаборатория. Пройдя туда, Харвис на какое-то время восторженно замер, рассматривая бесчисленные сокровища на высоких полках. Чего тут только не было! И тщательно отсортированные косточки допотопных драконов, которые шли на лекарства от мозговой горячки, и веники трав, которыми заманивают в дом удачу, и сложенные в пирамидки рыжие сердолики — первое средство для заклинания мертвых духов с другого края мира, а еще бесчисленные растения, камни, бутылочки с порошками, коробки и ящики из ледяного хрусталя, наполненные кровью и внутренностями русалок и лесных тварей. Как зачарованный, Харвис двинулся по широкому проходу между стеллажами. Нужный ему порошок стоял на третьей полке снизу — заточенный в прозрачную банку темно-коричневого стекла, он словно говорил: не трогай меня. Я очень опасен, и тебе лучше убрать руки куда-нибудь подальше.

Харвис взял банку и направился к лабораторному столу. В отличие от остальных артефактов и магических процессов, порчевой знак требовал крайне четкого соблюдения пропорций. Харвис не собирался придумывать что-то особенно злокозненное, в конце концов, принц еще не успел ему серьезно нагадить. Безвредные чирьи по всему телу, не исключая самых интимных мест, заставят принца забыть об охоте на чужих жен.

Инструменты были новенькие, даже бирки еще не сняли. Ректор расстарался — должно быть, испугался, что великий колдун и его высокий покровитель вдруг окажутся чем-то недовольны. Харвис хмыкнул и, вынув из ячейки мерные ложки, стал насыпать порошок в стеклянную чашу. Затем его следовало обрызгать пятью каплями своей крови, прокалить на медленном огне ровно семь минут и, добавив сок можжевельника, оживить личным заклинанием.

После этого содержимое чаши следовало высыпать из окна на ветер и идти отдыхать. Порчевой знак сработает ровно через сутки. Прокаливая смесь, Харвис ехидно представлял, как принц Альден будет чесаться и звать медикуса, и не сдерживал ехидной улыбки.

Так тебе и надо, твое высочество. Нравится девушка — женился бы на ней сам. Или сказал бы папе-королю, что вы уже женаты. Так ведь нет, сам выдал ее замуж за Харвиса, но не оставил в покое. Когда грязно-рыжее облачко порошка высыпалось из окна, Харвис ощутил невольное злорадство.

Никто не имел права покушаться на то, что принадлежит ему.

Закрыв окно, Харвис посмотрел на часы и подумал, что Эвглин, должно быть, уже собрала вещи и отправилась домой. Наверняка о ней уже ходят самые невероятные слухи. Конечно, о том, что Эвглин Шу иномирянка, никто и не узнает, это было государственной тайной. Сплетники и сплетницы станут говорить, что она очаровала самого страшного колдуна в стране и наверняка выделывала в постели такое, что он потерял голову настолько, что сразу женился.

Это было правдой. Харвис действительно ловил себя на том, что привычная спокойная рассудочность начинает ему изменять, когда он вспоминает об Эвглин. Отмывая чашу и мерные ложки от остатков порошка, Харвис думал, что это действительно может быть любовь — чувство, от которого он отвык, и теперь удивленно вслушивался в каждое движение души.

Приворот сработает так, как нужно. Эвглин не захочет уезжать.

Он вернулся в свой кабинет и решил, что пора собираться. Для первого знакомства с новым рабочим местом он потратил достаточно времени. Харвис прошел к столу, поднял лист, прикрывавший приворотный артефакт, и увидел чистую столешницу.

Подвеска исчезла.

Несколько минут Харвис растерянно смотрел на пустое место, не понимая, что произошло. Потом оцепенение спало, и в течение четверти часа Харвис скрупулезно перебирал вещи на столе и в открытом ларце — возможно, он задумался и убрал артефакт в какое-то другое место. Он обшарил все карманы, даже снял сюртук и несколько раз встряхнул — ничего.

Артефакт исчез.

Харвис рухнул в кресло и схватился за голову. У него даже в животе засосало. Артефакт был похищен — а если такая вещь попадала в чужие руки, не к тому, для кого ее создали, то действовала противоположно своей природе. И когда неизвестная женщина наденет цепочку с изумрудной подвеской, то остается только гадать, чем это кончится. Она возненавидит дарителя и, возможно, убьет его — а затем и себя.

Приятного мало.

Харвис выдернул из ячеек ларца крошечный пузырек и высыпал его содержимое возле стола. Ничего. Никаких следов. Значит, в кабинет никто не заходил — артефакт выдернули со стола, открыв червоточину в пространстве.

Без Лейбниха тут не обошлось. Душка ректор, по всей видимости, решил присвоить любой предмет, который создаст Харвис — вот только зачем ему это понадобилось? Решил проверить, насколько силен вернувшийся изгнанник? Сейчас узнает.

Харвис не любил пользоваться Долгими ветрами для перемещения — после того, как заклинание выплевывало его в нужном месте, он всегда чувствовал тошноту. Но Долгие ветра всегда производили значительное и пугающее впечатление на зрителей, так что Харвис решил появиться в кабинете ректора именно так: в алом дыму, пахнущем так, что глаза режет.

Лейбних оценил. Ректор побледнел и едва не рухнул с кресла — он, конечно, не раз и не два видел Долгие ветра, сам ими пользовался, но в исполнении Харвиса это по-настоящему пугало. Харвис шагнул к столу и прорычал тем самым тоном, который вводил в оцепенение драконов в Приграничье:

— Где амулет?

— Харвис, умоляю! — воскликнул ректор. — Личный приказ его величества! Я не виноват!

Значит, тут замешан еще и Клаус… Дело принимало отвратительный оборот.

— Где. Амулет, — вразбивку повторил Харвис. Ректор сцепил ладони в умоляющем жесте.

— Мне приказали забрать из вашей лаборатории все, что вы сегодня сделаете, — ответил он.

Стулья в кабинете Лейбниха были особые, с артефактами в ножках, и один из них очень удачно нырнул Харвису под зад, не давая рухнуть на ковер. Харвис провел ладонями по лицу и устало сказал:

— Верните его немедленно. Это убьет его величество Клауса, вы этого добиваетесь?

Лейбних побагровел так, что Харвис подумал, что ректора сейчас хватит удар.

— Убьет? — переспросил он.

— Вы плохо слышите, что ли? — скривился Харвис. — Конечно, убьет. Приворотные артефакты действуют именно так, когда попадают в чужие руки.

Лейбних тотчас же ожил и засуетился. Из ящика стола он выгреб целую россыпь серебряных талисманов, печально зазвеневших на цепочках, и забормотал:

— Поймите меня правильно, Харвис… я тут между двух огней. Надеюсь, успею, очень надеюсь. Бога ради, простите.

Он рванулся к одному из зеркал и нырнул в прозрачную поверхность, забурлившую светло-зеленым. Когда портал перехода закрылся, и зеленое свечение унялось, Харвис обмяк на стуле и устало вздохнул. Оставалось надеяться, что Лейбних успеет к королю со своими амулетами. Оставалось надеяться, что его величество Клаус не такой дурак, чтоб хватать артефакт голыми руками.

Значит, несмотря на высокую должность и фавор, Харвису не доверяют. Наверняка король-отец подозревает, что принц Альден спелся с колдуном и вовсе не забыл о том, как бунтовал. Харвису захотелось схватиться за голову. Лучше бы им всем было оставаться в Приграничье. Сейчас сидели бы в шатрах и думали, как вскружить голову очаровательной Эвглин…

— Харвис…

Он обернулся и увидел Эвглин. Все это время она стояла в дверях, и сейчас выражение ее лица было таким, что Харвису хотелось зажмуриться и не видеть этого обжигающего взгляда. Эвглин шагнула вперед и спросила:

— Харвис, зачем тебе приворотный артефакт?

* * *

В студенческие годы у Харвиса был однокурсник, который имел привычку приговаривать при каждом своем провале: «Это фиаско, братан, это фиаско». Провалов у паренька было много, фразочка про фиаско звучала в коридорах общежития чуть ли не каждый день, и сейчас Харвис вспомнил ее и понял, что действительно потерпел сокрушительное поражение.

— Я готовился к занятиям, — медленно произнес Харвис. — Мне дали почасовку на втором и третьем курсе.

Эвглин шмыгнула носом и посмотрела на Харвиса так, что он понял: она не верит ни единому его слову. И это было не просто фиаско — это был сокрушительный провал и крах всех его надежд.

— А на самом деле? — спросила она. — Зачем тебе кого-то привораживать?

— Мне его заказали, — попытался отбояриться Харвис, уже понимая, что это напрасная попытка. — Иногда я беру заказы на артефакты.

Лицо Эвглин дрогнуло, словно он ее ударил. Резко так, со всей силы. Харвис поднялся, подошел к Эвглин и взял ее за руку — она не выдернула из его ладони свои тонкие, слегка влажные пальцы, но снова всхлипнула и отвернулась.

— Я понимаю, когда ты врешь, — едва слышно сказала Эвглин. — У тебя левый глаз слегка косит.

— Да, — кивнул Харвис. — Самую малость. На самом деле тот артефакт был для тебя.

Лицо Эвглин исказила болезненная гримаса.

— Что не так? — спросила она, и теперь в ее голосе звучал гнев. — Харвис, что не так? Я… — она на мгновение осеклась, а затем продолжала: — Я искренне тебя уважаю. Я с тобой откровенна. Я ни в чем тебе не отказываю и пытаюсь быть…

По щеке Эвглин пробежала слеза, потом вторая. Она освободила руку из руки Харвиса и провела по лицу.

— Я пытаюсь быть хорошей женой, — сказалаЭвглин. — Пусть навязанной, но хорошей… — она снова осеклась, и Харвис увидел, как над ее волосами клубится золотистый туман. Кабинет ректора был начинен датчиками, которые показывали состояние посетителей, и сейчас Эвглин было больно. Очень больно.

— Я хочу, чтоб ты меня полюбила, — хрипло признался Харвис, и это прозвучало настолько беспомощно, что он закрыл глаза от накатившей волны пронзительного стыда.

— Это делается не так! — вскрикнула Эвглин. Харвису захотелось, чтоб она ударила его. Чтоб выплеснула всю свою горечь и боль — он заслужил это. — Харвис, нельзя привязывать к себе человека! Это не любовь, это рабство какое-то..!

— Я хочу, чтоб ты осталась, — хмуро пробормотал Харвис. В кабинете Лейбниха наверняка есть прослушка: первый семейный скандал ванн Рейнов обязательно станет достоянием общественности — но сейчас Харвису было наплевать на это.

Эвглин посмотрела на него так, словно обнаружила, что все это время он ее не понимал. Или ему было безразлично ее стремление вернуться домой. Или он был настолько жесток, что думал только о своих желаниях.

— Я не верила, что ты такой, — едва слышно промолвила она. — Никогда не верила. Я думала, что ты все-таки хороший человек. Порядочный…

— Эвглин, я просто хочу, чтоб ты меня любила, — глухо повторил Харвис. — Чтоб ты осталась со мной.

Эвглин посмотрела на него с такой болью, что Харвис испугался, как бы с ней не случилось беды. Бывает же, что люди умирают от горя… Впрочем, главная беда Эвглин уже произошла с ней: она потеряла дом и нашла только страдания и зло.

— И для этого ты решил посадить меня на цепь? Только не говори, что не знаешь, как действует приворот! — рука Эвглин дрогнула, словно она хотела толкнуть Харвиса или ударить, но удержалась. — Он парализует волю! Он превратил бы меня в куклу! Тебе это нужно?

Теперь от нее во все стороны разлетались огненные брызги — девушка была в ярости.

— Эвглин, прости меня, — произнес Харвис. Он попробовал было обнять ее, но Эвглин дернула плечом, и Харвис опустил руки. — Пожалуйста, прости. Да, я дурак, я не имел права так поступать. Но я боюсь, что открою дверь между мирами, а ты уйдешь.

В кабинете воцарилась тишина. Эвглин смотрела на Харвиса, не отводя прямого, испытующего взгляда.

— Это ведь не мой мир, — наконец, сказала она. — Да даже если… — Эвглин махнула рукой. — Ну ладно, а если я умру? Это ведь почти то же самое. Что бы ты сделал?

Харвис никогда прежде не чувствовал себя настолько беспомощным. Ему казалось, что сердце не выдержит и остановится.

Он мог быть счастлив — и все разрушил своими руками.

— Я пошел бы за тобой за край смерти, — сказал Харвис. — И либо вернул бы тебя, либо остался там с тобой. Видишь ли, смерть это поправимо.

Эвглин махнула рукой: неважно.

— Знаешь, когда любишь кого-то, — промолвила она, — то желаешь ему счастья. А ты думаешь только о себе.

Эвглин развернулась и вышла. Харвис настолько опешил, что позволил ей уйти — опомнившись, он догнал ее уже возле выхода из академии и схватил за локоть. Эвглин вздрогнула, но не отняла руки. Похоже, она понимала, что прилюдный скандал не пойдет на пользу ни ей, ни ее мужу.

Они вышли из академии и медленно направились в сторону экипажа, терпеливо поджидавшего у ворот. Харвис понимал, что ему следовало бы дождаться возвращения Лейбниха и узнать, что с артефактом — но ему было все равно. Король умрет — ну и дьявол с ним. Сейчас Харвиса волновало совсем другое.

— Прости меня, — повторил Харвис. Лицо Эвглин презрительно дрогнуло. Уборщик, который с прежней старательностью махал метлой по дорожке, проводил их любопытным взглядом. Должно быть, размышлял, что именно бросило юную девушку в объятия монстра.

— Перестань, — промолвила Эвглин. — Перестань, Харвис, я очень сейчас злюсь.

Она прищурилась, глядя на черепичную крышу общежития, что выглядывала из-за крон старых яблонь, и добавила:

— Так злюсь, что хочу пока пожить там.

— А вот этого уже не будет точно! — вспыхнул Харвис. Раз уж о нем сложилось мнение, как о тиране и уроде, то он и будет тираном и уродом. — Ты моя жена и будешь жить в моем доме.

Эвглин гневно посмотрела на него.

— Иначе что? — спросила она. — Посадишь меня на цепь?

— Превращу в муху, — устало сказал Харвис. Он только сейчас понял, насколько его вымотал этот день со своими артефактами, интригами и ссорой. — Поняла? Превращу в муху и посажу в колбу.

Эвглин только руками развела: мол, вот она я. Бери и превращай.

— Как вам будет угодно, господин ванн Рейн, — сказала она. — В муху так в муху. Извольте, проявляйте ваше мастерство.

Харвис мысленно выругался с такими загибами, от каких бы покраснели все биндюжники в Королевском порту. Он и забыл, насколько Эвглин упряма — особенно теперь, когда чувствует себя оскорбленной до глубины души. Вспомнилось, как она лупила его в Приграничье, когда Харвис тащил ее в шатер — мокрую, грязную, рыдающую от горя. Кажется, тогда Эвглин была к нему ближе, чем сейчас.

— Пожалуйста, будь благоразумна, — устало сказал он. Эвглин фыркнула.

— Иначе что? Сделаешь меня мухой?

— Иначе о тебе начнут сплетничать, и ты потеряешь уважение и честное имя, — ответил Харвис. — Не думаю, что ты хочешь именно этого. Ты благоразумная девушка, Эвглин… Ты можешь ненавидеть меня, но не теряй благоразумия. Пожалуйста.

Несколько минут они стояли неподвижно. Солнце припекало. Над двором академии висела сонная послеполуденная тишь. Дворник подхватил метлу и пошел в сторону хозяйственных пристроек.

— Ты все испортил, — всхлипнула Эвглин. Харвис кивнул.

— Да, — ответил он. — Да, я действительно все испортил.

Глава 4. Приворот

До дома они добрались в тягостном молчании. Эвглин разглядывала дома, улицы и парки столицы с таким пристальным вниманием, словно приехала из глубочайшего захолустья и никогда не видела ничего подобного. Харвис понимал, что ей просто не хочется смотреть в его сторону — сейчас она не испытывала к нему ничего, кроме отвращения.

Да и что еще она могла чувствовать? Привороты — грубейшее подавление чужой воли.

— Это был мягкий артефакт, — произнес Харвис, понимая, что снова все портит. — Он не должен был тебя мучить. Просто чуть-чуть развернуть в мою сторону.

Эвглин наконец-то обернулась к нему, и Харвис увидел, что она беззвучно плачет.

— Я знаю, как действуют привороты, господин ванн Рейн, — промолвила Эвглин. — И я надеялась, что вы относитесь ко мне лучше. Что вы…

Она махнула рукой и снова отвернулась. Экипаж миновал квартал Алхимиков, который, казалось, насквозь пропах кисло-сладкой вонью химических соединений, и впереди Харвис увидел крышу своего нового дома.

— Я тебя люблю, — повторил он. — Люблю и не хочу потерять. Я слишком многого хочу, да? Семья с любимой женщиной не по мою честь?

Харвис снова начал злиться. Да, Эвглин имела полное право обижаться — но он-то ведь тоже живой человек. Она думала о его чувствах, хоть самую малость, когда мечтала вернуться домой? Что-то не очень похоже.

— И для этого любимой женщине надо отпилить ноги? — поинтересовалась Эвглин, по-прежнему не глядя на Харвиса. — Чтоб уж точно не ушла?

— Да ты, пожалуй, уползла бы! — вспыхнул Харвис. — Ты кого-нибудь, кроме себя, видишь?

Эвглин вновь обернулась к нему, и теперь в ее взгляде была такая злость, что Харвис вздрогнул, будто девушка залепила ему пощечину.

— Вот оно что, — процедила Эвглин. — Ты хотел меня изувечить своими приворотами, а я еще и виновата.

— Я не собирался тебя увечить! — Харвис рявкнул так, что Эвглин сжалась на сиденье, лошадь шарахнулась, а возница вздрогнул и схватился за кепку. Харвис швырнул в него заклинание Глухого забывания и сказал: — Я просто хотел, чтоб ты меня полюбила и осталась со мной. Вот и все. Теперь я вижу, что хотел слишком многого.

Эвглин ничего не ответила. Заплакала еще сильнее.

Когда они вошли в дом, то Харвис первым делом рыкнул на дворецкого:

— Вон. Все — вон.

Белесый ванн Хорн, видимо, еще не успел сориентироваться до конца, на кого работает, потому что вместо того, чтоб собрать слуг и покинуть дом, радуясь неожиданному выходному, решил задавать вопросы:

— Вы нас увольняете, милорд?

— Всех! — до этого Харвис, конечно, не думал об увольнении только что нанятых слуг, но сейчас эта мысль показалась ему замечательной. Вымести из дома всех этих гадов, которых принц Альден скупил с потрохами. Всех до единого! — Валите к дьяволу! Принцу привет!

Он почти вбежал в спальню, пнул ни в чем не повинный пуф, который даже под ноги не подворачивался и рухнул на кровать лицом вниз. Послышались всхлипывания: в комнату вошла Эвглин и направилась к шкафу: там лежал рюкзак с ее вещами, привезенный с юга.

— Никуда ты не пойдешь, — сказал Харвис негромко, но отчетливо и с той твердостью, которая давала понять, что он не намерен шутить. Эвглин вздохнула, опустилась в креслице, и Харвис снова услышал, как она плачет.

Харвис сел на кровати. Открытая дверца шкафа казалась огромной черной пастью, распахнутой над жертвой. С первого этажа доносились далекие разговоры и причитания прислуги, покидающей дом: Харвис выглядел настолько свирепо, что с ним никто не отважился спорить. С этих колдунов станется — превратит в жабу, и квакай.

Квакать никому не хотелось.

Харвис поднялся с кровати и подошел к Эвглин. Думал ли он, когда сегодня утром выходил из этой комнаты, что день закончится вот так… Харвис опустился на пол рядом с креслом и взял Эвглин за руку. Она вздрогнула, словно хотела освободиться, но руки все-таки не отняла, и Харвис мысленно поблагодарил ее за это. Возможно, для них не все потеряно.

— Я понимаю, что ты злишься, — сказал он. Эвглин шмыгнула носом.

— Злюсь? Я не злюсь, Харвис, я просто в ярости.

— У меня не было никаких шансов, правда? — устало произнес Харвис. — Ты просто была ко мне добра потому, что я могу вернуть тебя домой.

Эвглин ничего не ответила, и Харвис почему-то был ей благодарен за это. Он не выдержал бы, если б она сказала: да, ты прав. Я просто хотела быть вежливой с тем, от кого могу получить выгоду.

— Я хочу домой, — вздохнула она, но, к облегчению Харвиса, не расплакалась. — Понимаешь, я просто хочу домой. В свой мир.

— У тебя там семья? — спросил Харвис. Эвглин неопределенно пожала плечами.

— Мама умерла, — ответила она. — А отцу до меня нет дела… как и мне до него.

— Жених? — продолжал Харвис. — Муж?

Эвглин устало посмотрела на него.

— Я вышла за тебя замуж невинной девушкой, — ответила она. — Какой уж тут муж…

Харвис и сам успел понять, что дал маху.

— У тебя там жених, которого ты любишь? — продолжал он. Эвглин усмехнулась.

— Харвис, я понимаю, куда ты клонишь, но…

— Есть?

— Нет.

Харвис усмехнулся.

— Ни любимого, ни семьи, — сказал он с плохо скрываемым злорадством. — Ну и зачем ты туда так рвешься, Эвглин? Что такого там, чего я не смогу дать тебе здесь?

Глаза Эвглин задернуло мечтательным туманом. В этот миг она была невообразимо далеко от Харвиса — в удивительном и прекрасном мире, полном чудес. Должно быть, там трава зеленее, цветы пахнут слаще, а в небе поразительной глубины парят птицы, которых тут никто и представить не может. Должно быть, люди там хорошие и добрые, лишенные всех грехов и пороков, и Дьявол не имеет там никакой власти над душами. Должно быть, в этом мире есть все, что ты только можешь пожелать — иначе зачем туда так стремиться?

— Там мой дом, Харвис, — ответила она. — Ты ведь хотел вернуться в столицу? Увидеть знакомые места, обнять Маму Мгбеи?

Харвис понимал, о чем она говорит — понимал, но не мог принять.

— Что, если я отправлюсь с тобой? — предложил он. — Не хочешь жить в моем мире — будем в твоем.

Эвглин горько рассмеялась.

— Что ты там будешь делать? У нас ведь нет магии.

— Да, я помню, — сказал Харвис. Внизу захлопнули дверь — крепко, с душой, по всему этажу отдалось. — Зато у вас есть самолеты. Не пропадем, я умею работать руками.

Эвглин ничего не ответила. Она поднялась с кресла и подошла к окну — просто чтоб не сидеть рядом с Харвисом. Он чувствовал, насколько неприятен ей в эту минуту — чувствовал и задыхался от горечи и обиды.

— Понятно, — произнес Харвис и тоже поднялся. Незачем было обтирать полы. — Рылом не вышел. Ни здесь, ни там.

— Не делай за меня выводы! — вспыхнула Эвглин.

— Не молчи! — взорвался Харвис. Ему хотелось взять несносную девчонку за плечи и встряхнуть как следует. — Эвглин, я виноват перед тобой, да. Но я не могу вечно быть виноватым и просить прощения. Мне тоже больно.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, а потом Харвис сказал:

— Я не могу жить, постоянно теряя тебя.

Эвглин горько рассмеялась. Посмотрела на Харвиса, как на несмышленыша.

— Харвис, невозможно потерять то, чего у тебя нет.

Харвис подумал, что сам во всем виноват. Напрасно он вообще завел разговор о своих чувствах. Надо было оставаться благоразумным, брать пример со своей жены. Сейчас она с тобой: живет, разговаривает, ложится в одну постель и ни в чем не отказывает — ну так и радуйся.

Ан нет. Чувств ему захотелось. Дурак.

— Тогда, госпожа ванн Рейн, не смею больше надоедать вам, — сухо сказал Харвис и отдал короткий поклон. — Я все испортил, так что прошу меня простить. Приятного вечера.

И он вышел из комнаты, не дожидаясь ответа Эвглин. Она осталась где-то за спиной — цветное размазанное пятно у окна.

Если человек идиот, то это всерьез и надолго. Харвис вздохнул и медленно направился к лестнице.

Насколько он знал, внизу располагался винный погреб. И по традиции он был полон бочек вина.

Красное крепкое сейчас было в самый раз.

* * *

Эвглин вышла из комнаты вечером, когда снова пошел дождь, и стало по-осеннему сумрачно и темно. Света в коридоре не было — Харвис разогнал слуг, и зажигать лампы было некому — и Эвглин оставила дверь в комнату открытой, чтоб свет хоть немного рассеял тьму.

Огромный дом казался пустым, давно заброшенным. Эвглин прошла мимо закрытых дверей в библиотеку и кабинет хозяина дома и добралась до лестницы. В гостиной, по крайней мере, было светлее: Харвис развел огонь в камине.

Он во многом был прав, и Эвглин понимала его правоту. Зачем возвращаться туда, где тебя никто не ждет? В этом мире ты замужем за могущественным волшебником, который влюблен в тебя без памяти. Ты живешь в прекрасном доме и можешь получить все, что захочешь, еще до того, как попросишь. А дома вернешься в свою крошечную комнату в старом доме, снова начнешь учебу, если, конечно, восстановишься — наверняка тебя уже отчислили за прогулы — и будешь проводить свободное время за мытьем полов или на кассе супермаркета, чтоб заработать копейки и не знать, куда их потратить.

И что, это на самом деле то, что тебе нужно? Правда? А что будет делать Харвис — грузить ящики в том же супермаркете?

Харвис был в отчаянии, когда мастерил приворотный артефакт, думала Эвглин, спускаясь в гостиную. Она была пуста. Огонь неторопливо доедал последние дрова в камине, на мебели лежали теплые медовые отблески света — Эвглин смотрела, и ей казалось, что тут что-то не так. Мир выглядел ненастоящим, словно она вышла на сцену и сейчас находится среди декораций: пусть превосходно сделанных, но не настоящих.

Возможно, Харвис прав. Ей стоит забыть о потерянном доме — все равно у нее не было дома как такового. Когда он вернется, Эвглин попробует поговорить с ним спокойно и прийти к какому-то решению.

Ноздри дернулись: Эвглин уловила незнакомый запах. Он вползал в гостиную тонкой, пока еще робкой лентой, и у Эвглин начали шевелиться волосы. В запахе таилась гнилая тьма болот, смерти и разложения, он навевал воспоминания о страшных сказках про непроглядные глубины, таящие в себе человеческие скелеты.

Эвглин осмотрелась — никого. Дом был пуст. Харвис куда-то ушел, и защитить ее будет некому. Шагнув к камину, Эвглин бесшумно вытянула из держателя кочергу и встала спиной к стене и лицом к выходу. Кто бы ни собирался напасть — а теперь Эвглин не сомневалась в том, что на дом решили напасть незваные гости — она ему просто так не дастся.

Дождь припустил еще сильнее. Эвглин с грустью вспомнила южную жару и сделала шаг в сторону большой настенной лампы. Сперва маленькая ручка зажигания упрямилась, но потом все-таки повернулась вправо, и в гостиной стало светлее.

И вот тогда Эвглин и увидела существо.

Все это время оно стояло рядом с ней. Плоское, темное, похожее на человеческий силуэт, вырезанный из бумаги, оно смотрело с такой непередаваемой злобой, что у Эвглин живот свело от страха. Впрочем, Эвглин почти сразу же поняла, что у существа нет глаз, и смотреть ему нечем — но впечатление было таким, словно это темное нечто действительно таращится на Эвглин, прикидывая, как удобнее кинуться на нее.

Ладони моментально вспотели, а кочерга показалась слишком тяжелой — когда Эвглин испуганно подумала, что выронит свое оружие, двухмерное существо бросилось на нее. Эвглин с визгом отпрыгнула в сторону и махнула кочергой.

Существо издало низкий, пробирающий до костей вой — похоже, Эвглин успела его зацепить — и исчезло. Эвглин поняла, что оно повернулось боком, став тоньше волоска — но поняла это только тогда, когда существо ударило.

В глазах потемнело, и гостиная стала заваливаться куда-то набок. Под ребра ткнулся угол изящного антикварного комода, уставленного безделушками. Эвглин казалось, что она горит. По гостиной разнесся тонкий скрипучий звук, и Эвглин поняла, что нападавший довольно смеется.

— Ах ты, сука… — только и смогла прошептать Эвглин. — Что я тебе сделала…

Существо вскинуло тонкую руку, и Эвглин не могла сосчитать, сколько на ней локтей, суставов и пальцев. Руку охватило бледно-голубым свечением, и в сторону Эвглин рванулся дымящийся шар.

Она успела подумать: «Вот и все» и пожалела, что так и не успела помириться с Харвисом. А потом резкий рывок развернул Эвглин в сторону от двухмерного, и она почувствовала, что в комнате пахнет горелым.

Харвис, который выбежал из подвала, успел схватить Эвглин и закрыть собой от удара. Существо разочарованно заскулило, и скулеж почти мгновенно сменился воем. Гостиная снова скользнула в сторону, и Эвглин, падая на ковер, успела увидеть, как двухмерный распадается черными клочками горящей бумаги.

Харвис успел нанести ответный удар.

Эвглин не сразу поняла, что в гостиной стало тихо. Потом сквозь ватную тишину пробился шум дождя, тяжелое дыхание Харвиса и легкое потрескивание дров в камине — только тогда Эвглин поняла, что все закончено, и теперь ей ничего не угрожает. Это чувство избавления от смерти было настолько глубоким, что Эвглин, тонувшая в нем, могла только лежать и радоваться тому, что жива.

— Эвглин… — Харвис подполз к ней и осторожно притянул к себе. Прикосновение вызвало такую боль в спине и боку, что Эвглин заскулила, всеми силами стараясь не упасть в обморок. — Эвглин, ты слышишь?

По лицу Харвиса струилась кровь, вытекая откуда-то из-под потемневших мокрых волос. Рубашка превратилась в лохмотья. Если бы он не закрыл Эвглин собой, она сейчас…

— Харвис… — прошептала Эвглин. — Что это было..?

— Прыгун преисподней, — Харвис скривился так, словно хотел плюнуть. Он подхватил Эвглин на руки, перенес на диван и принялся расстегивать ее платье, чтоб осмотреть и очистить рану. — Он собирался нас сожрать.

Прикосновение чужих пальцев к обожженной спине было очень аккуратным и бережным, но Эвглин не сдержала крика. Харвис заботливо погладил ее по щеке — похоже, он не замечал того, что сам ранен. Если он уже вступал в бой с чудовищами, то понятно, почему у него такая уродливая спина. И сегодня на ней прибавились новые шрамы.

— Потерпи, — ласково попросил Харвис, и по обнаженной спине мазнуло прохладным ветром. — Еще немного, и все пройдет.

— Харвис, прости меня, — прошептала Эвглин. Пальцы на ее спине вздрогнули — Харвис замер, наверняка он не ожидал услышать этого. — Прости меня, если сможешь.

— Это ты меня прости, — произнес Харвис. Его голос дрогнул. — Я никогда и никому не дам тебя в обиду, пока ты здесь. И больше не стану удерживать.

Ему стоило невероятного труда произнести эти слова — Эвглин понимала.

— Ты уйдешь, когда сочтешь нужным, — произнес Харвис почти шепотом. Снаружи послышался раскат грома и ливень хлынул сплошной стеной. Сад за окнами превратился в далекое туманное пятно размазанной зелени.

— Я останусь, — выдохнула Эвглин. Видит Бог, в эту минуту она переступала через себя, отрекаясь от всего, что было ей дорого — и она знает, что это единственно верное решение. Раз уж ты здравомыслящий человек, то будь им до конца. — Я останусь, Харвис.

Некоторое время Харвис сидел молча, каким-то механическим движением гладя Эвглин по волосам. Он словно не верил в то, что услышал — всем сердцем хотел поверить, но не мог. Наконец, он провел ладонью по спине Эвглин и, когда боль ушла, спросил с такой глубокой надеждой, что Эвглин на миг перестала дышать:

— Правда?

И Эвглин ответила:

— Правда.

Потом, когда Харвис окончательно разобрался с их ранами, они прошли в столовую: печь уже успела остыть, но Харвис снова развел огонь и поставил воду для кофе, а Эвглин нашла в холодильном шкафу большой ломоть запеченного с грибами и овощами мяса, завернутый в серебряную фольгу. Ужин вышел на диво. Когда они расправились с мясом, и Эвглин разлила свежезаваренный кофе по маленьким фарфоровым чашкам, то Харвис поинтересовался:

— Почему ты все-таки решила остаться?

Эвглин придвинула к себе чашку и некоторое время смотрела в коричневую кофейную гладь.

— Потому что там никто бы не стал меня спасать, — наконец, сказала она. — А ты спас.

— Надеюсь, ты убедилась в серьезности моих намерений, — твердо сказал Харвис.

— Я в них и не сомневалась, — с такой же твердостью ответила Эвглин. Некоторое время они молчали, наслаждаясь кофе: Харвис действительно умел его варить. Затем Эвглин спросила:

— Откуда взялась та дрянь?

— Прыгуны преисподней — это магические убийцы, — сказал Харвис. Эвглин представила, как он стоит возле кафедры и рассказывает замирающим от страха студентам о таких чудовищах, которых и представить-то жутко, не то что противостоять. — Кто-то не очень рад, что мы вернулись.

Эвглин усмехнулась. Конечно, вряд ли кто-то испытал радость, узнав, что колдун ванн Рейн возвращается из изгнания, да еще и в чинах и славе.

— Это как-то может быть связано с твоим пропавшим артефактом? — спросила она. Харвис только плечами пожал.

— Не знаю. Ректор прислал мне сообщение, что артефакт никому не успел навредить.

— Но почему король так следит? — удивилась Эвглин. — Вроде бы он ни в чем нас не подозревал.

— Возможно, думает, что у сына есть какой-то план, — произнес Харвис и вдруг улыбнулся: — Впрочем, принцу Альдену будет чем заняться в ближайшее время.

Эвглин удивленно посмотрела на него. Должно быть, работая над приворотным артефактом, Харвис успел придумать какую-нибудь дрянь и для Альдена.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась она с самым невинным видом. Харвис допил кофе и признался:

— Волдыри по всему телу. Совершенно безболезненно, но крайне противно выглядит. Это его отучит тянуть лапы к чужим женам.

Эвглин вздохнула с облегчением. Похоже, принц еще легко отделался.

* * *

Душка Лейбних был первым, кого встретил Харвис, войдя утром в здание академии — ректор выглядел понурым и виноватым. Харвис прекрасно понимал, что это игра на публику, но унылый вид Лейбниха ему нравился. Было в этом нечто очень приятное.

— Его величество не дотронулся до артефакта, — с заметным облегчением сообщил ректор. — Я вовремя успел и так уж вышло, уничтожил его.

— Кого? — ухмыльнулся Харвис. Захотелось поддеть Лейбниха, чтоб наука была. — Короля Клауса?

Ректор изменился в лице. Похоже, юмор Харвиса был довольно специфическим.

— Нет, конечно. Артефакт, — уточнил Лейбних.

Харвис понимающе кивнул. Снаружи воцарилась тяжелая влажная жара, а в пустых коридорах академии было прохладно и легко, и он с удовольствием провел бы тут весь день. Эвглин собиралась разобрать свои вещи и посидеть в библиотеке: ей надо было подготовить отчет для курирующего преподавателя о поездке на юг.

— Вы ведь умный человек, господин Лейбних, — сказал он таким тоном, что ректор невольно подобрался, понимая, что сейчас надо молчать и слушать. Речь пойдет о важных вещах. — И вы понимаете, что короли приходят и уходят. А вот магия остается, и с ней-то уж точно никогда ничего не случится. И магическое сообщество превыше любых королей. Верно?

Лейбних кивнул. Он слушал очень внимательно.

— Разумеется, друг мой, разумеется… — начал было он, но Харвис вскинул руку, давая понять, что перебивать его не следует. Он еще не закончил.

— И я бы очень не хотел, чтоб, делая выбор, вы выбрали какие-то выгоды от властей, а не от сотрудничества со мной. Понимаете, о чем я?

Лейбних нахмурился. Его лицо сразу же стало несчастным. К сожалению, он прекрасно понимал, куда именно клонит Харвис, и это ему не нравилось. Лейбних был из того сорта людей, который всю жизнь пытается служить нескольким господам, даже если из этого почти нет проку.

— А что я мог поделать? Король одним указом может закрыть нашу академию…

Харвис только рукой махнул. Это звучало попросту нелепо, и Лейбних об этом знал.

— Конечно. И мы всем составом отправимся в Леонийский магический университет, усилив Леонию так, что Эльсингфосс никогда не поднимется. Король Клаус не дурак, он никогда так не сделает, — сказал Харвис и задал вопрос в лоб: — Кто забрал вашего Прыгуна преисподней?

Лейбних побледнел так, что на какое-то мгновение Харвис испугался, что того хватил головной удар. Это было бы очень неприятно — в первую очередь потому, что с ректором пришлось бы возиться, а потом по городу поползли бы слухи, что колдун Харвис расквитался со своим научным противником. Едва успел вернуться — и полетели головы.

Сейчас Харвису меньше всего нужны были сплетни.

— Мой Прыгун на месте… — сказал он так, что сразу было ясно: господин ректор изволит врать. Харвис очень выразительно посмотрел на него, показывая, что делать этого не следует.

— У вашего Прыгуна есть особенность: сломанная правая верхняя конечность, — произнес он. — Я вчера заметил его в колбе, в вашем кабинете. А вечером такой же Прыгун напал на меня и мою жену. Какова вероятность совпадения, как вы считаете?

Похоже, крыть было нечем. Лейбних провел ладонью по лицу и признался:

— Я не мог отказать. Вот что угодно говорите, друг мой, но таким людям не отказывают.

Харвис нахмурился. Ему не нравилась манера ректора темнить и ходить вокруг да около.

— Видит бог, Лейбних, я не хочу выдирать из вас правду клещами, — сказал Харвис и сунул руки в глубокие карманы мантии: вид у него сразу же сделался хмурым и угрожающим, словно он готовился вынуть помянутые клещи. — Но вы, похоже, не оставляете мне выбора.

— Служба безопасности короны, — тотчас же ответил Лейбних.

Харвис едва не расхохотался. Конечно же! Ему следовало об этом догадаться. Неудивительно, что ректор занервничал: в службе безопасности короны работали такие люди, которые могли доставить множество неприятностей даже магам уровня Харвиса и Лейбниха, что уж говорить об остальных волшебниках… Вспомнился старина Борх: спокойный, неприметный и опасный, как древесная змея, чей яд убивает человека быстрее, чем можно сделать вдох.

— И что им надо? — усмехнулся Харвис с тем энергичным презрением к врагу, которое может подбодрить любого павшего духом. — И что у них за компромат на вас?

В конце коридора показался кто-то из приемной комиссии, тащивший целую кипу студенческих анкет, и Харвис с ректором вдруг опомнились, поняв, что о таких серьезных делах не стоит говорить там, где могут оказаться лишние уши. Когда они поднялись в кабинет Лейбниха, то ректор навесил на помещение Вуаль Оглушения, которая не позволяла посторонним совать нос не в свое дело, и произнес:

— Вы и ваша супруга под колпаком службы безопасности короны по поручению его величества Клауса. Они проверяют, насколько вы сильны как волшебник, и контролируют все, что вы делаете в магии, — Лейбних все это произнес на одном дыхании, и Харвис отметил, что вроде бы ректор стал чувствовать себя свободнее. Правду говорить легко и приятно.

В принципе, это было предсказуемо. Разумеется, за иномирянкой и ее мужем будут наблюдать, не доверяя выводам Харвиса о своей жене. Вот только Харвис не ожидал, что секретная служба дойдет до того, что подошлет в его дом Прыгуна преисподней. Интересные у них проверки, ничего не скажешь. Кого они нашлют в следующий раз? Болотных Богов? Или шестируких повелителей Времени? Конечно, эти вряд ли откликнутся на зов, но Харвис понял, что нужно быть готовым ко всему.

— Ну что ж, — вздохнул Харвис и ободряюще улыбнулся, — они убедились в моих силах. Так за какой крючок дергают вас?

Лейбних посмотрел на Харвиса тем взглядом, который можно было толковать однозначно: «Так я вам и сказал». Харвис одарил его ослепительной улыбкой и произнес:

— Дело ваше. Если что — обращайтесь смело, как к старому другу. Я вам помогу всем, чем смогу.

Не сказать, чтоб Лейбних расцвел от этого обещания. Он, похоже, лишний раз убедился в том, что попал из огня да в полымя.

Вернувшись домой, Харвис услышал голоса в саду. Устроившись на скамеечке под яблонями, Эвглин читала Пушку сказку о Златоволоске. Одной рукой она держала маленькую книжку в желтой бумажной обложке, другой гладила дракона, который пытался умостить свою здоровенную башку на коленях у Эвглин и почти курлыкал от удовольствия.

— И вот наступила ночь. Златоволоска села в угол под иконами и стала ждать, когда придет вурдалак. Пробили часы полночь. Чу! Отворилась дверь, и мертвец шасть в избу! Вытянул вперед лапы, а на лапах когти, крючьями загнутые. Не растерялась Златоволоска да как плеснет в мертвеца живой водой! Дым пошел, пар повалил, и рассыпался окаянный вурдалак!

Пушок выпустил из ноздрей струйки пара и ощетинился. Уж он-то был смелый дракон и ни за что не испугался бы какого-то вурдалака! Ух, он бы его гонял! Эвглин заметила, что Харвис вернулся, и закрыла книгу.

— Добрый день, — улыбнулась она. — Как дела в академии?

Харвис опустился на скамью, привычным жестом почесал надбровья дракона и ответил:

— Вчерашнего гостя к нам отправили коллеги Борха. Хотели, видишь ли, проверить, настолько ли я силен, как обо мне говорят.

Эвглин сжала губы и хлопнула книгой по ладони.

— Вот, значит, как, — промолвила она, с трудом сдерживая раздражение и обиду. — Похоже, не доверяют нам обоим, а не только мне.

— А как мне доверять? — усмехнулся Харвис. — Я влюблен в свою жену, а значит, она крутит мной, как захочет. Вот чего вы хотите, госпожа ванн Рейн? Смерти его величества, например?

Эвглин грустно усмехнулась. Меньше всего она хотела чьей-то смерти.

— Интересно, сколько раз нас еще попытаются убить? — задумчиво поинтересовалась она. — И когда поймут, что я безвредна? Я ведь правда никому не хочу ничего плохого…

Харвис вдруг подумал, что она сама не знает, насколько невероятно, непостижимо хороша — сейчас, в эту минуту. Он обнял Эвглин за плечи и сказал:

— А если серьезно, то чего ты хочешь? Сейчас, сегодня.

Эвглин улыбнулась — на этот раз уже теплее. Она была всего лишь девушкой, а девушки, наверно, одинаковы во всех мирах.

— Даже не знаю, — смущенно призналась она. — Не просить же дождь лягушками!

Харвис рассмеялся: настолько Эвглин была непосредственна и мила.

— Дождь лягушками? — улыбнулся он и пощелкал пальцами, собирая энергию. — Извольте.

Крошечная прядка облака, которая неторопливо плыла по небу по своим делам, начала спускаться к саду. Медленно, но верно она обретала плотность и темно-серый цвет. Эвглин удивленно смотрела на растущую тучу, Пушок изумленно фыркал и вздыбливал крылья, и откуда-то из-за соседского забора послышался изумленный возглас.

В траву шлепнулось что-то тяжелое, завозилось и гортанно квакнуло. Еще одна бурая болотная лягушка упала в кусты сирени, а третья свалилась на колени Эвглин и тотчас же обернулась большой растрепанной розой. Эвлин ахнула и осторожно взяла ее в руки.

А лягушки продолжали падать. Касаясь травы, они квакали, отпрыгивали в сторону и превращались в розы. Пушок со своей привычной неуклюжестью скакал по лужайке, едва не снося кусты, и хватал пастью лягушек, чтоб в следующий миг недовольно выплюнуть изжеванные розовые бутоны. Дракон выглядел обиженным — кому нужны эти глупые цветы, когда есть прекрасные, жирные, вкусные лягушки? Харвис пожалел его: несколько цветков заквакало, становясь жабами, и Пушок с удовольствием проглотил их.

Вскоре лужайку покрывали пушистые облака роз. Опустевшее облачко взмыло в небо, и Харвис провел рукой над цветами. Они вздрогнули, и Эвглин увидела, что цветы принимаются утапливать в земле свои стебельки.

— Розовый сад, — завороженно произнесла она. — Настоящий!

— Зимой они будут хрустальными, — сказал Харвис, прокладывая нитку нужного заклинания. — Нравится!

Вместо ответа Эвглин обняла его — так они и сидели, еще не зная, что это их последний спокойный день.

Только Пушок был недоволен. Кому нужны цветы, когда есть лягушки?

* * *

В дом ворвались в три часа утра — в самое глухое предрассветное время, когда весь тихий респектабельный район спал глубоким сном и не думал просыпаться. По стенам заметались пятна света, спальню наполнили тяжелые шаги и голоса, и чья-то грубая рука бесцеремонно сдернула Эвглин с кровати.

— Вы арестованы, — коротко сказал долговязый мужчина в маске, рывком поставил Эвглин на ноги и поволок в коридор.

— Харвис! — вскрикнула Эвглин, обернувшись — троица в масках, облаченная в темно-серую форму без знаков отличия, вдавливала Харвиса лицом в ковер, одновременно разворачивая над ним золотую сеть. Человек, который тащил Эвглин, тотчас же хлестнул ее по голове, и предрассветный мир подернуло пеленой обморока.

Это не могло быть правдой. Эвглин решила думать, что все, что с ней происходит, просто дурной сон. Люди в масках, которые тащат ее по лестнице, конвойный экипаж, брызги света от фонарей на траве и стенах дома — все это было ненастоящим.

Харвис, подумала Эвглин. Что они сделали с Харвисом…

Где-то в стороне заскулил Пушок, и Эвглин рванулась в чужих руках. Ее ударили снова и втолкнули в разверстую пасть конвойного экипажа. Хлопнула дверь, и Эвглин оказалась в кромешной тьме.

— Харвис… — простонала она, пытаясь подняться. — Харвис!

Экипаж дрогнул и резко двинулся вперед — Эвглин снова свалилась на пол, приложившись лбом о деревянный край сиденья. Боль встряхнула и оживила, окончательно прогнав обморочное оцепенение. Эвглин поднялась с пола и, устроившись на сиденье, первым делом сказала себе, что все будет хорошо. Речь не шла о какой-то ошибке: наблюдатели почему-то решили, что Эвглин опасна, и арестовали и ее, и Харвиса. Во всяком случае, Эвглин хотелось надеяться, что колдун жив, и золотая сеть не убила его, а просто обездвижила.

А раз так, то Харвис обязательно придумает, как прийти на помощь.

Это успокаивало.

Дорога была долгой. В конвойном экипаже не было окон, но внутреннее чутье Эвглин подсказывало, что едут они уже больше часа, и сейчас за глухими стенами пробуждается утро, спокойное, тихое, с моросью дождя по траве.

Лишь бы Харвис был жив. Лишь бы он только был жив.

Постепенно город остался позади — булыжники столичных мостовых сменились на самую обычную проселочную дорогу. Эвглин угрюмо думала о том, что же делать дальше. Куда ее везут? В чем она виновата?

Ответов не было.

Дорога завершилась во внутреннем дворе изящного белостенного здания: когда Эвглин выволокли из экипажа, она несколько мгновений щурилась от контраста тьмы и света. Ее тотчас же толкнули в плечо и прорычали:

— Давай, шагай уже!

Эвглин послушно двинулась к открытым дверям, окруженная уже знакомыми фигурами в форме и масках. Интересно, почему они прячут лица?

Ее дорога закончилась в небольшом кабинете, обставленном так, что сразу становилось ясно: хозяин этого места очень значительная персона, с которой лучше не спорить. Особенно выразительными были шаманские маски на стене: они скалились на Эвглин острозубыми ртами настолько свирепо, что хотелось припустить прочь без оглядки.

— Нравится? — спросил глухой голос без выражения. Эвглин обернулась: в кабинет вошел человек, которого до этого она видела только в газетах и, признаться, всегда боялась, что их пути пересекутся.

Иахим ванн Бильт был дальним родственником королевской семьи и главой службы безопасности короны. Эвглин сама не знала, что именно так ее пугает: господин ванн Бильт выглядел уравновешенным джентльменом средних лет, которому впору было работать счетоводом в какой-нибудь из столичных контор. Сейчас, когда он подошел почти вплотную, Эвглин всей шкурой ощутила, что производит самое пугающее впечатление: левый глаз ванн Бильта был бледно-зеленым, а правый — черным, а взгляд был таким, словно глава службы безопасности короны мысленно снимал с собеседника кожу.

Эвглин не сомневалась, что он знает, как это делается.

— Не нравится, — призналась она. — Они очень страшные, эти штуки.

По тонким губам ванн Бильта скользнула улыбка.

— Это не штуки, Эвглин, — ответил он, сел за стол и, придвинув к себе какую-то папку, махнул в сторону одного из кресел, приказывая Эвглин садиться. — Это ках-ваан-до, вырванные души шаманов.

— Меня сюда притащили, чтоб показать маски? — спросила Эвглин, стараясь говорить как можно ровнее и спокойнее. Ванн Бильт вынул из папки несколько листков и с прежней отстраненностью произнес:

— Нет, разумеется. Просто вчера в вашем деле появились новые обстоятельства, которые требуют вашей изоляции.

Должно быть, ванн Бильт ждал, что Эвглин будет молчать и слушать, как и полагается заключенной — но она спросила:

— И какие же это обстоятельства?

— Сотрудники моей службы имеют все основания считать, что вы опасны, — охотно откликнулся ванн Бильт. Провел ладонью по голове, привычным жестом приглаживая торчащие рыжеватые кудри. — Что вас могут использовать в дурных целях. Например, принц Альден.

— Что? — удивилась Эвглин. — При чем тут принц Альден?

Ванн Бильт оторвался от бумаг и посмотрел на Эвглин с такой обжигающей яростью, что ей захотелось закрыться от его взгляда.

— Неужели вы думаете, что принц отрекся от своих замыслов? Один раз они привели его в изгнание. Но во второй раз… возможно, они приведут его на трон, — прежним ровным тоном произнес ванн Бильт. — А для этого ему следует вернуться домой и заручиться поддержкой могущественных людей. Как думаете, Харвис ванн Бильт и его супруга подходят для этой цели?

— Я ничего об этом не знаю, — сказала Эвглин, собравшись с духом и твердо взглянув в лицо ванн Бильта. — И я, конечно, не собираюсь принимать участия ни в каких заговорах.

— А люди из вашего мира? — поинтересовался ванн Бильт, и его взгляд обрел хищную цепкость. — Каким было ваше задание, когда вас отправили сюда?

Значит, и об этом он знает, подумала Эвглин. Неудивительно, Борх наверняка оставил подробнейшие отчеты. Но вместо ответа она спросила:

— Где мой муж?

— В тюрьме, разумеется. Позавчера он пробовал покушаться на жизнь его величества Клауса.

— Неправда! — воскликнула Эвглин, вскочив с кресла. Ванн Бильт взглянул ей в лицо, и она тотчас же осела обратно. — Это неправда, это был приворотный артефакт…

— Как мило, — ухмыльнулся ванн Бильт, и впервые на его каменном лице мелькнуло нечто, похожее на эмоции. — А мои информаторы говорят, что принц Альден попросил вашего мужа создать артефакт-молнию для его величества. Вы понимаете, о чем я?

Эвглин пожала плечами.

— Я еще не изучала артефакторику, — сказала она. Постепенно картина начинала проясняться. Принц Альден решил не сидеть просто так и вернулся к прежним замыслам свергнуть отца и занять престол Эльсингфосса. И Харвиса, который был с ним в изгнании, просто притянули к этому делу. И Эвглин заодно. Просто потому, что в это же самое время Харвис создал подозрительный артефакт. Этого хватило, чтоб счесть его участником заговора.

— Я клянусь вам, что ничего не знаю о замыслах принца, — проговорила Эвглин, понимая, что ванн Бильт вряд ли поверит ей. — И у меня нет никакого задания, никто не знает, что я попала сюда, и я не знаю, как это случилось…

— Ну, ну, — сказал ванн Бильт, махнув рукой. Было сразу видно, что его раздражают женские нервы и слезы. — Хватит, перестаньте. Никто пока не собирается вас мучить. Побудете пока здесь, чтоб люди его высочества Альдена вас не выцепили.

— А Харвис? — тотчас же спросила Эвглин. Ванн Бильт поморщился, как от зубной боли.

— Будете вести себя хорошо, — сказал он, — останется в живых. Мое дело — безопасность государства. А сейчас я вижу, что она под угрозой.

* * *

Харвис пришел в себя после того, как на него вылили ведро ледяной воды, пронзительно пахнущей болотной тиной.

— Очнулся! — сказал чей-то ехидный голос. — Вон, зенки таращит. Ишь ты…

Наверняка это было сказано о нем, но Харвис пока ничего не видел. Сетку, которой его пленили и оглушили, ковали лучшие маги страны. Отметился весь преподавательский состав академии чародейства и волшебства. Запуганный службой безопасности Лейбних тоже приложил к ней руку: падая во тьму беспамятства, Харвис заметил в золотых нитях знакомые вплетения личных печатей ректора.

Эвглин! Где Эвглин, что с ней сделали?

— А, задергался, — довольно протянул второй. — Не рыпайся, а то на кубики нарежет!

Значит, он до сих пор в сетке… Харвис крепко зажмурился, собираясь с силами, и резко открыл глаза. Мир расплылся пестрыми влажными пятнами и постепенно обрел четкость. Харвиса растянули на стене, закрепив руки и ноги в серебряных кандалах и на всякий случай набросив на него уже знакомую сеть. Золотые нити слегка щекотали кожу, но пока не обжигали. Впрочем, если Харвис решит сопротивляться, сеть действительно нарежет его на порционные кубики.

Допросная была просторной и мрачной. Тусклые лампы на стенах едва разгоняли тьму. Харвис представил, сколько человек побывало на его месте, и ощутил мгновенное прикосновение того чувства, который превращает в кисель самых сильных и стойких.

Дело было скверно, однако Харвис не собирался сдаваться.

— Ниче,колдун, эт ниче, — в поле зрения появился низкорослый человечек в потертой форме без знаков отличия. — Щас повисишь, ум прояснится, и все господину дознавателю расскажешь. Еще и жалеть будешь, что больше нечего рассказать.

Харвис посмотрел на него так, что коротышка тотчас же захлопнул нечищеную пасть и слепо дотронулся до головы. Его висок пронзило болью, и Харвису надо было просто легонько дернуть за невидимую нить, чтоб этот человечек рухнул на пол, умирая от кровоизлияния в мозг.

— Помалкивай, — посоветовал Харвис, глядя сквозь человечка. — Ты меня очень сильно раздражаешь.

— Да, Ким, — неожиданно согласился второй, с исключительно серьезным видом разбиравший инструменты в ящике. Инструментов было много, и Харвис не стал представлять, для чего именно нужно все это пыточное разнообразие. — Закрой хлеборезку, не нарывайся. Наше дело маленькое, эт вон пусть начальство думает, у него голова большая.

Харвис не мог с этим не согласиться. Не хватало ему еще таких борзых и ехидных для полного счастья.

Вскоре в темный зал для допросов вошел немолодой, но очень энергичный офицер с папкой для бумаг в руках. На его плечи была наброшена светло-синяя защитная мантия, и Харвис с удовольствием отметил, что его боятся, понимая, на что он способен.

— Где моя жена? — задал он вопрос. Офицер положил папку на стол, проворно вытертый приятелем Кима, опустился на табурет и ответил:

— Она в разработке Иахима ванн Бильта. Насколько я знаю, с ней все в порядке. И это все, что я знаю.

Харвис вздохнул с облегчением. Раз с Эвглин пока все хорошо, то можно бороться.

— Меня можете называть «Господин ванн Рольф», — представился допросчик, — ваше имя я знаю. В данный момент меня интересует все, что вы можете рассказать о планах его высочества Альдена на престол. Советую вам быть максимально откровенным, это поможет облегчить вашу судьбу.

Вот оно что… Похоже, принц успел где-то очень крупно проколоться. Наверняка он сейчас тоже на допросе, только в отличие от Харвиса, его высочество вряд ли прикован к стене. Впрочем, разница между ними пока только в отсутствии оков… Харвис поймал себя на мысли о том, что думает о каких-то нелепых вещах — обстановка допросного зала стала на него давить.

— Я видел принца в день своей свадьбы, и мы даже толком поговорить не успели, — спокойно сказал Харвис. Альден был дураком набитым! Сидел бы в Везерли да не лез на рожон! Вряд ли папа простит его во второй раз. — Что же касается нашего сидения в Приграничье, то его высочество Альден никогда не говорил о том, что снова хочет посягнуть на престол. Можете посмотреть рапорты вашего коллеги, господина Борха. Там наверняка все отражено в мельчайших подробностях.

Допросчик посмотрел на него так, словно хотел порекомендовать воздержаться от советов, что и как он должен делать.

— Хорошо, — кивнул ванн Рольф, задумчиво пожевав губами. — Кто вас учил убивать Прыгунов преисподней?

— А вас кто учил натравлять их на людей? — хмуро ответил Харвис вопросом на вопрос. От всей этой ситуации тянуло такой нелепой постановкой, что становилось тяжело дышать.

— Нам следовало определить ваш боевой уровень после изгнания, — равнодушно ответил допросчик. — А когда это проще всего сделать? В бою, конечно. Ректор Лейбних с удовольствием пошел нам навстречу.

Ну естественно. Мало ли, что говорят старые байки? Нужно самим убедиться в том, насколько силен колдун ванн Рейн. Убедились: он по-прежнему способен убить Прыгуна одним ударом, а это значит много, очень много. И уже потом ректор Лейбних с коллегами приложили все усилия, чтоб сплести сеть, способную удержать монстра.

— Я ничего не знаю о планах его высочества Альдена, — с прежней твердостью произнес Харвис. Мысленное заклинание пробежалось по нитям сетки, и в кончиках пальцев стал расти жар. — Моя жена тоже.

Ванн Рольф посмотрел на него с таким глумливым презрением, что Харвиса замутило.

— Принц сообщил, что ваша жена уже стала его любовницей, — сказал он. Харвис прекрасно понимал, что это ложь, и ничего, кроме лжи, вся задача которой — выбить его из колеи хотя бы на время и лишить присутствия духа. Он понимал и все равно не мог удержать внутреннюю дрожь.

— Врете, — произнес Харвис, стараясь, чтоб его голос звучал максимально спокойно. — Врете и пытаетесь подставить принца. Кому-то мы все очень сильно помешали, когда вернулись в столицу. И этот кто-то собирается расправиться и с Альденом, и со мной.

Лицо ванн Рольфа вдруг исказилось так, словно он готов был броситься на Харвиса и рвать его голыми руками, и Харвис понял, что все сказал правильно. Король Клаус не хотел им зла. Он любил сына и понимал, что он искренне сожалеет о сделанном ранее, а Эвглин вряд ли представляет опасность для Эльсингфосса. Но был еще кто-то, чьи планы изменились с возвращением ссыльных — и надо было понять, кто это. Понять, пока они все живы.

— Домыслы! — практически прошипел ванн Рольф. Его бледное лицо исказила нервная судорога. — Вы немедленно рассказываете мне все, что вам известно о планах принца. На кого он опирается? Кто спонсирует его грядущий переворот?

Харвису вдруг подумалось, что его допросчик не слишком опытен в этой работе. Просто выслуживается перед начальством, пытается получить очередной крест на погоны.

— Ничего я вам не скажу, — ответил Харвис, с трудом сдерживая злость. — Потому что понятия не имею, о чем вы говорите. Принц Альден не собирался вновь покушаться на престол. Это единственная правда. И вы не смеете говорить подобные мерзости о моей жене.

Ванн Рольф ухмыльнулся и вынул из кармана большой серебряный кругляш управляющего артефакта. Если создавать артефакты могли только маги, то пользоваться артефактами умели и люди: сейчас допросчик планировал активировать сеть.

Наверно, это должно было напугать Харвиса. Он представил, насколько неприятной и жгучей будет боль, когда нити засветятся и примутся, как и обещалось, кромсать его на ломти. Конечно, этого можно было избежать: ванн Рольфу нужны были только показания. Но Харвис не собирался идти на поводу у неизвестного интригана и оговаривать себя и принца. Незачем.

— Итак, — медленно сказал ванн Рольф, подбрасывая кругляш на ладони. — На кого теперь опирается принц? Кто дает деньги на переворот?

«Простите, господин ванн Рольф, — подумал Харвис, — но я вам не отвечу».

На мгновение сеть обожгла его, а затем затрещала и рассыпалась лохмотьями золотого тумана. Кажется, допросчик закричал, зовя подмогу, и рванулся куда-то в сторону, пытаясь спрятаться от колдуна. Как всегда при работе с Вольными заклинаниями Харвису хотелось смеяться. Сейчас, когда серебряные кандалы, державшие его, осыпались на пол темной пылью, ему было очень легко и очень весело.

Харвис спрыгнул на пол в тот момент, когда на крик допросчика сбежались остальные агенты — увидев, что Харвис освободился, они замерли в дверях с таким глупым видом, что Харвис снова расхохотался — и его смех заставил одного из агентов нервно икнуть, а второго — схватиться за сердце.

— Так-то, ребята, — улыбнулся Харвис. — Второй сети у вас, я так понимаю, нет?

Ответа не потребовалось. Агенты службы безопасности короны недаром ели свой хлеб: быстро совладав со страхом, они стали рассыпаться по допросной так, чтоб отрезать Харвису любую возможность к отступлению, взяв его в кольцо. Харвис устало вздохнул: напрасно они так. Напрасно.

В следующий миг он уже с невероятной скоростью летел куда-то вниз, распахнув туннель в пространстве. Харвис успел увидеть, как дымящиеся края туннеля разбрасывают агентов по всему залу для допроса, а потом тьма поглотила его и сомкнула крылья над головой. Он едва успел назвать имя принца, чтоб туннель выбросил его там, где нужно.

Принц Альден и полковник Матиаш, почти утративший боевой дух, были прикованы к стене такими же кандалами, как и Харвис, да и зал для допросов был очень похож на тот, из которого он сбежал несколько мгновений назад. Если допросчик еще не успел взяться за Харвиса всерьез, то тут дело давно приняло нешуточный оборот. И принц, и полковник были полностью обнажены, и заплечных дел мастер со знанием дела выворачивал им суставы. В воздухе пахло потом и кровью.

— А что… — только и смог пробормотать допросчик — толстый до безобразия, он невероятно проворно спрятался под стол, благоразумно решив не искать приключений. Заплечных дел мастер медленно осел на пол, жадно глотая воздух широко распахнутым ртом.

— Харвис, дружище! — воскликнул Альден. — О, хвала Господу!

Харвис с удовольствием убедился, что его порча подействовала: все тело принца покрывали темные волдыри. Впрочем, теперь Харвис почти не сердился на него.

— Надо уходить отсюда, — сказал он, быстро прищелкивая пальцами. Серебро оков пришло в движение, стало мягким и текучим, оплыло на грязный холодный пол. Полковник спрыгнул на пол и едва успел подхватить принца: допросчик взялся за Альдена первым, и его высочество едва мог держаться на ногах.

— Поверить не могу, — проговорил он. Вывернутая рука Альдена казалась ненастоящей. — Это вы! Харвис, вы не представляете…

— К сожалению, представляю, — сказал Харвис, забрасывая больную руку принца себе на шею. Взяв полковника за правое запястье, он сосредоточился, мысленно произнес заклинание, и спертый воздух допросной забурлил, открывая туннель. — Поговорим об этом чуть позже.

* * *

Туннель выплюнул их в глухом лесу.

Харвис назвал имя Эвглин, но, когда вся их компания падала во тьму, туннель вдруг содрогнулся, мрак пронзили серебряные быстрые молнии, и Харвис понял, что Эвглин находится в месте, полностью закрытом от чужой магии. Такие щиты создавали над эльсингфосскими крепостями с давних времен — Харвис когда-то пробовал пробить такой забавы ради. Пробил, расшиб лоб и принял решение никогда больше этим не заниматься.

Он мог бы попробовать проломить защитный магический щит прямо сейчас — но с двумя спутниками на руках это было попросту опасно. И Харвис просто закрыл глаза и попросил: вынеси нас в безопасное место.

Судя по всему, заброшенная избушка лесника и была тем самым безопасным местом, где можно было укрыться и решить, как спасать Эвглин и что делать дальше.

— Слава Господу, земля под ногами! — принц поежился и хлопнул по плечу здоровой рукой: местное комарье увидело добычу и кинулось в атаку. Харвис толкнул покосившуюся дверь, та со скрипом отворилась, и из избушки повеяло сырым запахом давно заброшенного места. Хозяева ушли отсюда довольно давно.

— Идемте, — позвал Харвис и сделал шаг в сырой полумрак. — Пока это лучше, чем ничего.

Когда обитатели покидали дом, то по традиции оставили здесь небольшие припасы для путников, которые могут блуждать в лесу и выйти к избушке. Дрова давно отсырели, но Харвис запустил в очаг огненный шарик, и вскоре по избушке поплыли волны тепла. В сундуке возле стены обнаружился мешочек с крупой, сухари и соль — полковник разложил припасы на покосившемся столе и произнес:

— Жаль, что одеться тут не во что. Ну так хоть сытыми будем.

Харвис подошел к столу и, взяв из крошечной деревянной коробочки крупицу соли, бросил ее в сторону принца.

— Держитесь, ваше высочество, — ободряюще произнес он. — Сейчас будет больно. Надо потерпеть.

Альден растерянно посмотрел на него, заботливо придерживая больную руку. Крупицы соли повисли в воздухе, наливаясь золотым свечением, и неторопливо поплыли в сторону его высочества. Харвис не стал дожидаться, когда туманное облако окружит и исцелит Альдена — он вышел из избушки и направился к зарослям крапивы. Сейчас, в тусклом вечернем сумраке, крапива казалась войском, готовым к наступлению и поднявшим щиты и копья иззубренных листьев. Да и лес в принципе выглядел не слишком дружелюбным. Срубая крапивные стебли заклинанием Беглого удара, Харвис смотрел по сторонам: лес притих, оценивая незваных гостей, но опасности не чувствовалось. Самым крупным животным здесь был заяц, сидевший в десяти шагах от избушки.

— Не бойся, маленький, — произнес Харвис, подхватывая крапивные стебли. — Мы тебя не обидим.

Длинное мягкое ухо дрогнуло, и заяц припустил бежать.

Вернувшись в избушку, Харвис обнаружил, что полковник уже успел наладить кашу, а принц избавился от своих волдырей и с удивленным лицом крутил исцеленной рукой.

— Помнится, на Веренгольском перевале мы варили кашу прямо в снегу, — поделился воспоминаниями полковник. — Бросали под котелок артефакт, и дело шло. Харвис, дружище, а зачем тебе столько крапивы?

Харвис бросил свою добычу на пол и сказал:

— Буду, как в сказке, готовить крапивную ткань. Одеться-то нам надо.

— Слава колдуну! — хором воскликнули принц и полковник. Харвис растер ладони и принялся ткать магическую сеть, которая должна была упасть на крапиву и превратить ее в три полных набора одежды. Ткань, конечно, получится грубой и царапающей кожу, зато в ней будет тепло или прохладно тогда, когда потребуется.

Сетка соткалась не сразу. Харвис подумал, что он очень устал. Несколько прыжков в туннели, постоянная, гложущая тревога о судьбе Эвглин — все это выматывало и ослабляло душу, и, после того, как одежда была готова, Харвис вытянулся на скамье с твердым намерением никогда с нее не подниматься.

— Харвис, дружище, вы настоящий добрый гений! — после того, как принц исцелился и оделся, к нему вернулось его привычное дружелюбное расположение духа. — Если бы не вы… Господи, страшно представить!

— Вы понимаете, что происходит? — спросил Харвис. Полковник поставил котелок с кашей на стол, но есть не хотелось. Принц взял ложку и ответил:

— Интрига, друг мой! Самая невероятная интрига! Кому-то наше возвращение встало костью поперек горла.

— Это я уже понял, — ответил Харвис. Принц проглотил ложку каши и восторженно прикрыл глаза. — Кто стоит за всем этим?

— Понятия не имею, — с грустью признался Альден. — Представьте себе, дружище, нас вытащили из Везерли, перевезли в тюрьму, и уже на дыбе мы узнаем о том, что, оказывается, замышляем заговор против моего государя-отца!

— А вы замышляете? — поинтересовался Харвис. Принц посмотрел на него так, словно с трудом сдерживал желание ударить колдуна, да посильнее, чтоб навсегда отбить желание задавать настолько возмутительные вопросы.

— По-вашему, я похож на сумасшедшего? — спросил принц, и полковник тотчас же поддакнул:

— Да, дружище, ты что-то дурацкое городишь.

В приятелях сейчас было что-то настолько искреннее, что Харвис поверил в невиновность его высочества. Да и в самом деле, зачем принцу снова бунтовать? Он едва успел выбраться из ссылки, и даже если допустить возможность нового посягательства на престол, принц чисто физически не успел бы ничего реализовать.

— А ваша супруга? — поинтересовался Альден. Харвис нахмурился: похоже, рано он убрал с принца все эти волдыри и язвы.

— Арестована, как и мы, — признался Харвис. — Мне сказали, что ее делом занимается Иахим ванн Бильт.

Он был наслышан о ванн Бильте и его методах. Лютый истязатель и параноик с постоянно равнодушным лицом по каким-то личным причинам никогда не пытал женщин — значит, Эвглин будет жива и здорова.

— Но мы ведь вытащим ее! — воскликнул полковник. Несмотря на определенную грубость натуры, Матиаш оставался джентльменом, когда речь шла о безопасности дамы.

— Не мы, а я, — поправил Харвис. — О нашем побеге уже знают и прекрасно понимают, что я приду за женой.

— Она служит приманкой, — догадался полковник. Он, похоже, потерял аппетит. — И вас там будут ждать все столичные маги.

Харвис кивнул. Ему и самому было интересно, сможет ли он одолеть всех преподавателей академии чародейства и волшебства, когда они осыплют его боевыми заклинаниями. Впрочем, Харвис понимал, что вряд ли выстоит — одиночка не в силах одолеть толпу. Значит, действовать надо было иначе.

— Мы должны спасти ее, — сказал принц, — а уже потом решать, кто именно стоит за всем этим.

— У тебя есть предположения? — поинтересовался полковник. Принц торжествующе посмотрел на него и сказал:

— Лучше, друг мой, намного лучше. У меня есть план.

* * *

Время тянулось медленно-медленно.

Эвглин заперли в небольшой, но вполне уютной комнате — первым делом она бросилась к открытому окну и разочарованно убедилась, что сбежать не получится. Окно выходило на глухую стену замка, которая затем утыкалась в ров, заполненный прозрачной водой насыщенного голубого цвета. Над водой парили сверкающие зеленоватые стрекозы, которые вспыхивали, едва только их стеклянные крылышки касались воды, и Эвглин поняла, что тут не обошлось без магии.

Она устало села на кровать, небрежно застланную тонким одеялом. Где сейчас Харвис, что с ним? Эвглин с ужасом подумала, что колдуна наверняка пытают. Да и с ней тоже вряд ли будут церемониться, если дело примет более серьезный оборот. Если ванн Бильт был с ней вежлив, то это еще не означает, что так будет всегда.

С врагами государства не церемонятся.

Эвглин стояла возле окна, смотрела на бескрайние луга, утопающие в тумане, и ее захлестывала обида и гнев. Ни она, ни Харвис никому не причинили зла и не хотели ничего дурного — их просто подставили, и никто из допросчиков не собирался слушать правду. Оказаться в заключении по обвинению, притянутому за уши! Эвглин поверить не могла, что это случилось.

Потом ей принесли обед — миску каши с мясом, ломоть каравая и яблоко. Проглотив все это, Эвглин поняла, насколько проголодалась — еда никак не утолила ее голод. А каково сейчас Харвису? Где он и что с ним?

Когда вечером откуда-то сверху раздался тоскливый протяжный звук трубы, Эвглин уже успела отчаяться. Она выглянула в окно и увидела, что к замку приближается разноцветная процессия, похожая на огромную гусеницу. Гусеница шевелилась всем телом, вздрагивала и через равные промежутки времени издавала дружный стон.

Перехожие калеки, поняла Эвглин. До этого она никогда не видела их, только читала в книгах, и теперь с любопытством смотрела, как бродяги, изувеченные красной проказой, движутся к опущенному через ров мосту. В отличие от белой проказы, смертельного вирусного заболевания, проказа красная была врожденным пороком и следовательно не заразной. В Эльсингфоссе такие прокаженные считались блаженными и особо угодными Господу — приютить их под своим кровом считалось делом достойным и благородным. Эвглин вздохнула и отошла от окна. Даже этим несчастным изувеченным болезнью людям жилось лучше, чем ей. Они могли пойти, куда захотят, и никто бы не запретил им этого… Никто и никогда не обвинил их в том, чего они не совершали.

В дверь постучали, и в замке заворочался ключ. На пороге обнаружился Иахим ванн Бильт, и Эвглин с ужасом заметила на его левой щеке брызги крови. Контраст с равнодушным, очень спокойным лицом был настолько пугающим, что Эвглин с трудом подавила желание зажмуриться.

— Как сидится? — практически дружелюбно поинтересовался ванн Бильт. Эвглин хмуро посмотрела на него и ответила:

— Благодарю вас. Вполне комфортно.

— Не надумали рассказать мне о планах принца? — поинтересовался ванн Бильт.

Эвглин вдруг подумала, что ванн Бильт — само очарование. Этакий добродушный джентльмен, который всегда ведет себя так, как и подобает джентльмену. От этого было еще страшнее. Она прекрасно знала, чем занимаются такие, как ванн Бильт.

— Понятия не имею, о чем вы, — холодно сказала Эвглин. Ванн Бильт пожал плечами: ну не хотите, как хотите.

— Ладно, — ответил он. — Не буду настаивать — пока. Тогда сидите дальше. Кстати, ваш муж сбежал из камеры для допросов, и прихватил с собой его высочество Альдена и полковника Матиаша. Как по-вашему, что это значит?

Эвглин не сдержала радостного возгласа. Харвис был жив, он смог спастись и теперь обязательно придет на помощь! Лицо ванн Бильта слегка дрогнуло, и Эвглин поняла, что он так улыбнулся.

— И что же это значит? — ответила Эвглин вопросом на вопрос, постаравшись придать своему лицу максимально равнодушный вид. Враг не должен был видеть ее чувств.

— А то, что ваш муж действительно замешан в интригах его высочества. Они сообщники, и они обязательно придут за вами, — сообщил ванн Бильт. — Но, конечно, у меня есть, чем их встретить. Сидит птичка в башне, завлекает добычу…

Пол качнулся под ногами, и Эвглин оперлась на спинку стула, чтоб не упасть. Ванн Бильт оценивающе посмотрел на нее и удовлетворенно кивнул.

— Не волнуйтесь, сразу их никто не убьет, — поспешил заверить ванн Бильт. — Заговорщиков отвезут в столицу, а там уже состоится прилюдная казнь. Его величество Клаус добр, но его доброта не бесконечна. Во второй раз он сына не простит.

— Вы прекрасно знаете, что мой муж и его высочество ни в чем не виноваты, — проговорила Эвглин, стараясь смотреть ванн Бильту в лицо. — Не было никакого заговора. Не было. Все это ложь. Их просто пытаются использовать.

Лицо ванн Бильта снова дрогнуло, и он ответил:

— Разумеется, я это понимаю. Но, дорогая госпожа ванн Рейн, это не имеет никакого значения. Никакого.

Эти слова прозвучали как пощечина — резкий, обжигающий удар.

— То есть, вы признаете, что готовы пытать и мучить невинных людей?! — воскликнула Эвглин. Кулаки сжались сами — она с трудом сдерживалась, чтоб не броситься на ванн Бильта. Прекрасно понимала, что ничем хорошим для нее это не закончится.

— Мое дело — безопасность государства, — терпеливо повторил ванн Бильт, словно в очередной раз обращался к несмышленому ребенку. — Было намного спокойнее, когда ваша веселая компания сидела где-то в песках и не высовывала носа. Но теперь времена поменялись — значит, следует принять меры.

— Вы чудовище, — выдохнула Эвглин. — Вы чудовище…

Ванн Бильт рассмеялся, словно его пленнице удалось очень удачно пошутить или сделать ему весьма приятный комплимент.

— Чудовища только что прибыли в замок, — сообщил он. — Красные прокаженные. Я осмотрел их лично, подозревал, что ваш муж с приятелями окажется в такой прелестной компании.

— Не затесались? — поинтересовалась Эвглин. Ванн Бильт с сожалением вздохнул.

— Вообще идеальный способ проникнуть в замок, правда? Отличная маскировка — редко кто заглядывает под это тряпье. Там отвратное зрелище, честно говоря. Но нет, их там нет.

Эвглин хотела добавить что-то поязвительнее, но потом решила промолчать. Раз уж ты здравомыслящий человек, то будь им до конца.

— Отдыхайте, — посоветовал ванн Бильт. Капли крови на его лице уже засохли, и он их, похоже, так и не заметил. — Отдыхайте, пока есть возможность.

«Какая подкупающая забота!» — гневно подумала Эвглин, когда ванн Бильт закрыл за собой дверь. Он прекрасно знает, кто на самом деле решил погубить Харвиса и принца, он понимает, что никакого заговора нет — интересно, насколько значительна выгода, которую он получит? Или тут все дело не в выгоде, а в возможности пытать и мучить, показывать свою неограниченную власть над людьми, попавшими в его лапы…

Эвглин вдруг поняла, что ей становится тяжело дышать. Воздух в комнате стал плотным и каким-то вязким, и каждый вдох требовал усилий. Эвглин почти без сил опустилась на кровать. Что делать? Звать на помощь?

Возле окна стало темнеть. Воздух там обретал плотность, кипел серыми волнами, вращался, формируя воронку. Эвглин зачарованно смотрела в нарастающую тьму, и вдруг все закончилось. В комнату ворвался свежий воздух из окна, и Эвглин увидела, что на ковре, там, где минуту назад был кипящий мрак, стоит целая компания.

— Харвис! — воскликнула она и бросилась к мужу.

— Эвглин! — он обнял ее настолько крепко, что Эвглин на мгновение почудилось, что ребра затрещали. Они оба были живы, и, насколько Эвглин сейчас могла судить, и Харвис, и принц с полковником были вполне здоровы. Вопросы вызывало только пестрое одеяние прокаженных.

— Ванн Бильт сказал, что лично осмотрел всех прокаженных, — шепотом сообщила Эвглин. Не хватало еще, чтоб голоса привлекли ненужное внимание. — Как вы от него спрятались?

Харвис только рукой махнул.

— Самым главным было проникнуть в замок, — ответил он. — Его высочество предложил присоединиться к паломникам, а уж придать нам облик прокаженных было моей задачей.

— Незачем тут задерживаться, — сказал полковник так, что стало ясно: с ним лучше не спорить. — Поговорим в безопасном месте.

Харвис взял Эвглин за руку, и воздух возле окна снова забурлил, складываясь в непроглядно черную воронку. Другая ладонь Эвглин оказалась в руке Альдена, и тот негромко произнес:

— Вы не представляете, как я счастлив видеть вас живой и здоровой.

Харвис с неудовольствием посмотрел на принца, и в следующий миг вся компания уже летела во тьму. Последним, что подумала Эвглин, покидая замок, было: «Ванн Бильт очень удивится, когда увидит, что я исчезла из запертой комнаты».

А потом ее окончательно затянуло во тьму.

* * *

Безопасным местом, о котором говорил полковник Матиаш, оказалась избушка в глухом лесу, утопавшая в зарослях крапивы. Глядя на крышу, которая сползала на избушку, словно шапка, Эвглин подумала: «Да, нас тут действительно никто не станет искать».

— Где мы? — уточнила она. Принц пожал плечами, зато полковник ответил:

— По моим догадкам это Веренвейская пуща. Дикие места. Тут в пяти сотнях лиг ни одной живой души.

— И правда безопасно, — согласилась Эвглин, невольно поежившись: лесной ветер к вечеру стал прохладным, а на ней по-прежнему была лишь ночная рубашка, в которой ее забрали люди ванн Бильта.

— Проходите, дорогая Эвглин, проходите поскорее, — принц широко распахнул дверь в избушку, и оттуда повеяло теплом и сытным запахом каши: Харвис, который вошел в избушку первым, уже успел развести огонь.

Каши было много, и Эвглин, проглотив первую ложку разваренной крупы, подумала, что никогда не ела ничего вкуснее. Когда деревянные миски опустели, то Харвис произнес:

— Ну что, господа, теперь давайте думать, что нам делать.

Он сидел рядом с Эвглин и казался таким надежным и сильным, что она перестала бояться. Они сумели спастись, в ближайшее время никто их не достанет, и они обязательно смогут доказать, что не устраивали никакого заговора! Эвглин взбодрилась — теперь, в тепле и уюте крошечной избушки, все проблемы казались решаемыми.

— Переходим на нелегальное положение, — сказал Альден. Теперь, когда опасности, пусть на время, но остались позади, он снова выглядел энергичным и решительным и иногда смотрел в сторону Эвглин так, словно пытался дать понять, что никакие злоключения не заставили его забыть о своем предложении. — И будем скрываться, пока не узнаем точно, кто за всем этим стоит.

— То, что мы скрываемся, уже свидетельствует против нас, — подал голос полковник. — Я предлагаю, чтоб Харвис открыл этот туннель прямо в кабинет государя Клауса. Выберемся и сразу же падем ему в ноги: так, мол, и так, надежа-владыка, стали жертвами интриг, а перед тобой нет нашей вины.

Эвглин сомневалась, что такой план выполним. Даже если они появятся перед королем и все ему расскажут, вряд ли он поверит, пока ему не представят настоящего злоумышленника.

— Он нам не поверит, — вздохнула Эвглин. — Нам нечем подтвердить наши слова.

— И еще неизвестно, какие улики против нас сфабрикованы, — поддакнул Харвис. — Нет, тут придется действовать по-другому.

В котелке забурлил чай на травах. Полковник, взявший на себя обязанности кулинара, снял котелок специальным крючком и сказал:

— Жалко только, что чашек нету. А так ничего чаек вышел, ароматный.

Харвис вздохнул и, поднявшись со скамьи, энергично растер ладони.

— Раз уж мы тут проведем какое-то время, — сказал он, — то следует обустроиться.

Принц Альден среагировал молниеносно, быстро переместившись подальше от колдуна. Харвис сжал и разжал кулаки — вокруг его пальцев заискрились мелкие золотые молнии, и в избушке пронзительно запахло чем-то горьким. Скамья под Эвглин дрогнула, и девушка с визгом бросилась в сторону принца и полковника — в тот же миг половицы заплясали, и Эвглин с ужасом и восторгом увидела, что они увеличиваются в размерах и расслаиваются на полосы.

Паркет! Харвис делал паркетный пол!

С пальцев колдуна срывались все новые и новые молнии. Снаружи зашумело, послышался грохот и треск ломаемых деревьев. Дверь сорвалась с петель, дверной проем заскрежетал, раздвигая плечи, и в избушку медленно и важно стала заходить мебель. Кресла, обеденный стол, кровати, изящные стулья с витыми ножками прыгали по паркету, занимая места. Эвглин растерянно смотрела на мебель, которая толкалась перед обитателями избушки, и никак не могла поверить, что все это происходит с ней на самом деле.

Завыли и затрещали, ломаясь, стены. В прорехи ворвался прохладный вечерний ветер и тотчас же захлебнулся: стены стали выше, покрывались светлыми плотными полосами обоев. Мебель довольно забила ножками, разбегаясь по своим местам. Эвглин не могла и слова вымолвить от восторга: на ее глазах избушка-развалюшка превратилась в просторный светлый дом, в котором вся их компания прекрасно могла разместиться, и никто бы никому не помешал. Захлопали двери — новенькие, пахнущие сосной — и Эвглин услышала мелодичный звон: это в высоких окнах появлялись стекла, а возле очага запрыгала посуда, забираясь на стол. Котелок с полковничьим чаем казался незваным гостем среди этих маленьких белоснежных чашек.

Последними появились занавески: белые с красной вышивкой в крестьянском стиле, они украсили оконные рамы. Харвис довольно оглядел новый дом — просторный, светлый и чистый — и произнес:

— Ну вот, теперь можно и чаю выпить.

— Какой чай, дружище! — воскликнул полковник. — Нет таких чаев на свете, чтоб за тебя пить!

— Слава колдуну ванн Рейну! — воскликнул принц Альден, который с восторгом смотрел, как изменилось их новое жилище, и полковник поддержал его:

— Ура Харвису!

Чай в новых чашках казался изумительно вкусным. Эвглин выглянула в окно и увидела, что дом стоит на просторной поляне, больше не теснясь среди высоких стволов и зарослей крапивы.

— А куда делись деревья? — удивленно спросила она.

— Они здесь, — ответил Харвис, обведя рукой пространство дома. — Магия, видишь ли, может сделать почти все, что угодно. Но надо иметь материал, из которого будешь делать.

— Прекрасно, просто прекрасно! — принц Альден выглядел довольным. — Теперь можем устраиваться, как люди, и размышлять, не отвлекаясь на гнус и сквозняки.

Полковник кивнул, плеснув товарищу еще чая.

— Ванн Бильт точно знает, кто стоит за всем этим, — сообщила Эвглин. — Он дал мне понять, что в курсе. Хотя еще бы он не был в курсе, правда?

— Как он выглядел? — поинтересовался принц Альден.

— Непробиваемая физиономия, — ответила Эвглин. — Вообще без эмоций.

Принц рассмеялся.

— Представления не имею, что в нем нашла Мари. Мари, моя средняя сестра, — объяснил он, когда Эвглин вопросительно подняла левую бровь. — Они уже много лет любовники. Представьте себе, когда они начали отношения, Мари вытребовала, чтоб ванн Бильт никогда не пытал женщин.

Эвглин понимающе улыбнулась. Вот почему ее пальцем не тронули, все дело в любви! Полковник хлопнул ладонью по колену и воскликнул:

— Ну точно, дьявол меня раздери! Точно, Альден! Надо сестрицу твою брать и трясти за вымя!

Но принц только рукой махнул.

— Да при чем тут Мари… — ответил он. — Ей смысла нет куда-то меня сковыривать. Я на престол все равно никогда не сяду, тут брат Генрих впереди нас обоих.

Но Матиаш не собирался сдаваться.

— Ну мало ли, что с братом случится? — продолжал он и вдруг пылко добавил: — И вообще, она мне никогда не нравилась. Вечно сидит с кислой мордой и гадости про нас думает.

— Это с чего же ты взял, что гадости? — нахмурился принц. Было видно, что он не очень-то любит свою сестру, но ему не нравится, когда начинают поливать грязью его родню. — Ну она своеобразная девушка, конечно. Мать от радости чуть ума не лишилась, когда ванн Бильт с ней сошелся.

— А что не так с принцессой? — напомнил о себе Харвис. Принц сочувственно вздохнул и ответил:

— Хромоножка. Ее пробовали сосватать за одного… да куда там!

Харвис нахмурился.

— Не будем сбрасывать принцессу со счетов, — произнес он. — Дело в том, что вчера я видел краем глаза «Столичный вестник»… пишут, что принц Генрих собирается на большую охоту в Леотт. Как думаете, с ним что-нибудь может случиться?

Компания умолкла. Все переглянулись: дело принимало очень скверный оборот.

— Смотрите, что получается, — начал Харвис — медленно, словно пытался все сформулировать для себя самого. — Принца Альдена все-таки казнят за государственную измену. Принца Генриха привезут с охоты тяжело раненым. Ну мало ли, какой кабан выскочит? Или медведь… И тогда мы имеем на престоле именно хромоножку Мари с ее сердечным другом.

— Мой отец еще не умер, — глухо напомнил Альден. Похоже, он принял всерьез все, что сказал Харвис. — И я не знаю, как…

— Дружище, мы должны отправиться к твоему брату, — произнес полковник. — Если там и в самом деле планируется покушение, мы должны его предотвратить, — он сделал паузу и добавил: — Мне чутье показывает, что наш великий и ужасный волшебник прав. А я очень не люблю, когда меня пытаются забить — какой уж из меня жертвенный агнец….

Некоторое время все молчали. В доме воцарилась глухая тишина, нарушаемая лишь шагами ветра за окнами. В лесу почти стемнело, и мир внезапно стал пугающе маленьким.

— Я перенесу нас к принцу, — сказал Харвис. — Он отправляется на охоту послезавтра, так что думаю, все в наших руках.

— Это еще половина дела, — вздохнул принц. — Не забудьте перенести нас сюда, если что-то пойдет не так.

Харвис ободряюще улыбнулся и прикрыл глаза.

— Не забуду, — ответил он. — Можете не переживать.

* * *

Время тянулось медленно-медленно.

Эвглин заперли в небольшой, но вполне уютной комнате — первым делом она бросилась к открытому окну и разочарованно убедилась, что сбежать не получится. Окно выходило на глухую стену замка, которая затем утыкалась в ров, заполненный прозрачной водой насыщенного голубого цвета. Над водой парили сверкающие зеленоватые стрекозы, которые вспыхивали, едва только их стеклянные крылышки касались воды, и Эвглин поняла, что тут не обошлось без магии.

Она устало села на кровать, небрежно застланную тонким одеялом. Где сейчас Харвис, что с ним? Эвглин с ужасом подумала, что колдуна наверняка пытают. Да и с ней тоже вряд ли будут церемониться, если дело примет более серьезный оборот. Если ванн Бильт был с ней вежлив, то это еще не означает, что так будет всегда.

С врагами государства не церемонятся.

Эвглин стояла возле окна, смотрела на бескрайние луга, утопающие в тумане, и ее захлестывала обида и гнев. Ни она, ни Харвис никому не причинили зла и не хотели ничего дурного — их просто подставили, и никто из допросчиков не собирался слушать правду. Оказаться в заключении по обвинению, притянутому за уши! Эвглин поверить не могла, что это случилось.

Потом ей принесли обед — миску каши с мясом, ломоть каравая и яблоко. Проглотив все это, Эвглин поняла, насколько проголодалась — еда никак не утолила ее голод. А каково сейчас Харвису? Где он и что с ним?

Когда вечером откуда-то сверху раздался тоскливый протяжный звук трубы, Эвглин уже успела отчаяться. Она выглянула в окно и увидела, что к замку приближается разноцветная процессия, похожая на огромную гусеницу. Гусеница шевелилась всем телом, вздрагивала и через равные промежутки времени издавала дружный стон.

Перехожие калеки, поняла Эвглин. До этого она никогда не видела их, только читала в книгах, и теперь с любопытством смотрела, как бродяги, изувеченные красной проказой, движутся к опущенному через ров мосту. В отличие от белой проказы, смертельного вирусного заболевания, проказа красная была врожденным пороком и следовательно не заразной. В Эльсингфоссе такие прокаженные считались блаженными и особо угодными Господу — приютить их под своим кровом считалось делом достойным и благородным. Эвглин вздохнула и отошла от окна. Даже этим несчастным изувеченным болезнью людям жилось лучше, чем ей. Они могли пойти, куда захотят, и никто бы не запретил им этого… Никто и никогда не обвинил их в том, чего они не совершали.

В дверь постучали, и в замке заворочался ключ. На пороге обнаружился Иахим ванн Бильт, и Эвглин с ужасом заметила на его левой щеке брызги крови. Контраст с равнодушным, очень спокойным лицом был настолько пугающим, что Эвглин с трудом подавила желание зажмуриться.

— Как сидится? — практически дружелюбно поинтересовался ванн Бильт. Эвглин хмуро посмотрела на него и ответила:

— Благодарю вас. Вполне комфортно.

— Не надумали рассказать мне о планах принца? — поинтересовался ванн Бильт.

Эвглин вдруг подумала, что ванн Бильт — само очарование. Этакий добродушный джентльмен, который всегда ведет себя так, как и подобает джентльмену. От этого было еще страшнее. Она прекрасно знала, чем занимаются такие, как ванн Бильт.

— Понятия не имею, о чем вы, — холодно сказала Эвглин. Ванн Бильт пожал плечами: ну не хотите, как хотите.

— Ладно, — ответил он. — Не буду настаивать — пока. Тогда сидите дальше. Кстати, ваш муж сбежал из камеры для допросов, и прихватил с собой его высочество Альдена и полковника Матиаша. Как по-вашему, что это значит?

Эвглин не сдержала радостного возгласа. Харвис был жив, он смог спастись и теперь обязательно придет на помощь! Лицо ванн Бильта слегка дрогнуло, и Эвглин поняла, что он так улыбнулся.

— И что же это значит? — ответила Эвглин вопросом на вопрос, постаравшись придать своему лицу максимально равнодушный вид. Враг не должен был видеть ее чувств.

— А то, что ваш муж действительно замешан в интригах его высочества. Они сообщники, и они обязательно придут за вами, — сообщил ванн Бильт. — Но, конечно, у меня есть, чем их встретить. Сидит птичка в башне, завлекает добычу…

Пол качнулся под ногами, и Эвглин оперлась на спинку стула, чтоб не упасть. Ванн Бильт оценивающе посмотрел на нее и удовлетворенно кивнул.

— Не волнуйтесь, сразу их никто не убьет, — поспешил заверить ванн Бильт. — Заговорщиков отвезут в столицу, а там уже состоится прилюдная казнь. Его величество Клаус добр, но его доброта не бесконечна. Во второй раз он сына не простит.

— Вы прекрасно знаете, что мой муж и его высочество ни в чем не виноваты, — проговорила Эвглин, стараясь смотреть ванн Бильту в лицо. — Не было никакого заговора. Не было. Все это ложь. Их просто пытаются использовать.

Лицо ванн Бильта снова дрогнуло, и он ответил:

— Разумеется, я это понимаю. Но, дорогая госпожа ванн Рейн, это не имеет никакого значения. Никакого.

Эти слова прозвучали как пощечина — резкий, обжигающий удар.

— То есть, вы признаете, что готовы пытать и мучить невинных людей?! — воскликнула Эвглин. Кулаки сжались сами — она с трудом сдерживалась, чтоб не броситься на ванн Бильта. Прекрасно понимала, что ничем хорошим для нее это не закончится.

— Мое дело — безопасность государства, — терпеливо повторил ванн Бильт, словно в очередной раз обращался к несмышленому ребенку. — Было намного спокойнее, когда ваша веселая компания сидела где-то в песках и не высовывала носа. Но теперь времена поменялись — значит, следует принять меры.

— Вы чудовище, — выдохнула Эвглин. — Вы чудовище…

Ванн Бильт рассмеялся, словно его пленнице удалось очень удачно пошутить или сделать ему весьма приятный комплимент.

— Чудовища только что прибыли в замок, — сообщил он. — Красные прокаженные. Я осмотрел их лично, подозревал, что ваш муж с приятелями окажется в такой прелестной компании.

— Не затесались? — поинтересовалась Эвглин. Ванн Бильт с сожалением вздохнул.

— Вообще идеальный способ проникнуть в замок, правда? Отличная маскировка — редко кто заглядывает под это тряпье. Там отвратное зрелище, честно говоря. Но нет, их там нет.

Эвглин хотела добавить что-то поязвительнее, но потом решила промолчать. Раз уж ты здравомыслящий человек, то будь им до конца.

— Отдыхайте, — посоветовал ванн Бильт. Капли крови на его лице уже засохли, и он их, похоже, так и не заметил. — Отдыхайте, пока есть возможность.

«Какая подкупающая забота!» — гневно подумала Эвглин, когда ванн Бильт закрыл за собой дверь. Он прекрасно знает, кто на самом деле решил погубить Харвиса и принца, он понимает, что никакого заговора нет — интересно, насколько значительна выгода, которую он получит? Или тут все дело не в выгоде, а в возможности пытать и мучить, показывать свою неограниченную власть над людьми, попавшими в его лапы…

Эвглин вдруг поняла, что ей становится тяжело дышать. Воздух в комнате стал плотным и каким-то вязким, и каждый вдох требовал усилий. Эвглин почти без сил опустилась на кровать. Что делать? Звать на помощь?

Возле окна стало темнеть. Воздух там обретал плотность, кипел серыми волнами, вращался, формируя воронку. Эвглин зачарованно смотрела в нарастающую тьму, и вдруг все закончилось. В комнату ворвался свежий воздух из окна, и Эвглин увидела, что на ковре, там, где минуту назад был кипящий мрак, стоит целая компания.

— Харвис! — воскликнула она и бросилась к мужу.

— Эвглин! — он обнял ее настолько крепко, что Эвглин на мгновение почудилось, что ребра затрещали. Они оба были живы, и, насколько Эвглин сейчас могла судить, и Харвис, и принц с полковником были вполне здоровы. Вопросы вызывало только пестрое одеяние прокаженных.

— Ванн Бильт сказал, что лично осмотрел всех прокаженных, — шепотом сообщила Эвглин. Не хватало еще, чтоб голоса привлекли ненужное внимание. — Как вы от него спрятались?

Харвис только рукой махнул.

— Самым главным было проникнуть в замок, — ответил он. — Его высочество предложил присоединиться к паломникам, а уж придать нам облик прокаженных было моей задачей.

— Незачем тут задерживаться, — сказал полковник так, что стало ясно: с ним лучше не спорить. — Поговорим в безопасном месте.

Харвис взял Эвглин за руку, и воздух возле окна снова забурлил, складываясь в непроглядно черную воронку. Другая ладонь Эвглин оказалась в руке Альдена, и тот негромко произнес:

— Вы не представляете, как я счастлив видеть вас живой и здоровой.

Харвис с неудовольствием посмотрел на принца, и в следующий миг вся компания уже летела во тьму. Последним, что подумала Эвглин, покидая замок, было: «Ванн Бильт очень удивится, когда увидит, что я исчезла из запертой комнаты».

А потом ее окончательно затянуло во тьму.

class="book">* * * Безопасным местом, о котором говорил полковник Матиаш, оказалась избушка в глухом лесу, утопавшая в зарослях крапивы. Глядя на крышу, которая сползала на избушку, словно шапка, Эвглин подумала: «Да, нас тут действительно никто не станет искать».

— Где мы? — уточнила она. Принц пожал плечами, зато полковник ответил:

— По моим догадкам это Веренвейская пуща. Дикие места. Тут в пяти сотнях лиг ни одной живой души.

— И правда безопасно, — согласилась Эвглин, невольно поежившись: лесной ветер к вечеру стал прохладным, а на ней по-прежнему была лишь ночная рубашка, в которой ее забрали люди ванн Бильта.

— Проходите, дорогая Эвглин, проходите поскорее, — принц широко распахнул дверь в избушку, и оттуда повеяло теплом и сытным запахом каши: Харвис, который вошел в избушку первым, уже успел развести огонь.

Каши было много, и Эвглин, проглотив первую ложку разваренной крупы, подумала, что никогда не ела ничего вкуснее. Когда деревянные миски опустели, то Харвис произнес:

— Ну что, господа, теперь давайте думать, что нам делать.

Он сидел рядом с Эвглин и казался таким надежным и сильным, что она перестала бояться. Они сумели спастись, в ближайшее время никто их не достанет, и они обязательно смогут доказать, что не устраивали никакого заговора! Эвглин взбодрилась — теперь, в тепле и уюте крошечной избушки, все проблемы казались решаемыми.

— Переходим на нелегальное положение, — сказал Альден. Теперь, когда опасности, пусть на время, но остались позади, он снова выглядел энергичным и решительным и иногда смотрел в сторону Эвглин так, словно пытался дать понять, что никакие злоключения не заставили его забыть о своем предложении. — И будем скрываться, пока не узнаем точно, кто за всем этим стоит.

— То, что мы скрываемся, уже свидетельствует против нас, — подал голос полковник. — Я предлагаю, чтоб Харвис открыл этот туннель прямо в кабинет государя Клауса. Выберемся и сразу же падем ему в ноги: так, мол, и так, надежа-владыка, стали жертвами интриг, а перед тобой нет нашей вины.

Эвглин сомневалась, что такой план выполним. Даже если они появятся перед королем и все ему расскажут, вряд ли он поверит, пока ему не представят настоящего злоумышленника.

— Он нам не поверит, — вздохнула Эвглин. — Нам нечем подтвердить наши слова.

— И еще неизвестно, какие улики против нас сфабрикованы, — поддакнул Харвис. — Нет, тут придется действовать по-другому.

В котелке забурлил чай на травах. Полковник, взявший на себя обязанности кулинара, снял котелок специальным крючком и сказал:

— Жалко только, что чашек нету. А так ничего чаек вышел, ароматный.

Харвис вздохнул и, поднявшись со скамьи, энергично растер ладони.

— Раз уж мы тут проведем какое-то время, — сказал он, — то следует обустроиться.

Принц Альден среагировал молниеносно, быстро переместившись подальше от колдуна. Харвис сжал и разжал кулаки — вокруг его пальцев заискрились мелкие золотые молнии, и в избушке пронзительно запахло чем-то горьким. Скамья под Эвглин дрогнула, и девушка с визгом бросилась в сторону принца и полковника — в тот же миг половицы заплясали, и Эвглин с ужасом и восторгом увидела, что они увеличиваются в размерах и расслаиваются на полосы.

Паркет! Харвис делал паркетный пол!

С пальцев колдуна срывались все новые и новые молнии. Снаружи зашумело, послышался грохот и треск ломаемых деревьев. Дверь сорвалась с петель, дверной проем заскрежетал, раздвигая плечи, и в избушку медленно и важно стала заходить мебель. Кресла, обеденный стол, кровати, изящные стулья с витыми ножками прыгали по паркету, занимая места. Эвглин растерянно смотрела на мебель, которая толкалась перед обитателями избушки, и никак не могла поверить, что все это происходит с ней на самом деле.

Завыли и затрещали, ломаясь, стены. В прорехи ворвался прохладный вечерний ветер и тотчас же захлебнулся: стены стали выше, покрывались светлыми плотными полосами обоев. Мебель довольно забила ножками, разбегаясь по своим местам. Эвглин не могла и слова вымолвить от восторга: на ее глазах избушка-развалюшка превратилась в просторный светлый дом, в котором вся их компания прекрасно могла разместиться, и никто бы никому не помешал. Захлопали двери — новенькие, пахнущие сосной — и Эвглин услышала мелодичный звон: это в высоких окнах появлялись стекла, а возле очага запрыгала посуда, забираясь на стол. Котелок с полковничьим чаем казался незваным гостем среди этих маленьких белоснежных чашек.

Последними появились занавески: белые с красной вышивкой в крестьянском стиле, они украсили оконные рамы. Харвис довольно оглядел новый дом — просторный, светлый и чистый — и произнес:

— Ну вот, теперь можно и чаю выпить.

— Какой чай, дружище! — воскликнул полковник. — Нет таких чаев на свете, чтоб за тебя пить!

— Слава колдуну ванн Рейну! — воскликнул принц Альден, который с восторгом смотрел, как изменилось их новое жилище, и полковник поддержал его:

— Ура Харвису!

Чай в новых чашках казался изумительно вкусным. Эвглин выглянула в окно и увидела, что дом стоит на просторной поляне, больше не теснясь среди высоких стволов и зарослей крапивы.

— А куда делись деревья? — удивленно спросила она.

— Они здесь, — ответил Харвис, обведя рукой пространство дома. — Магия, видишь ли, может сделать почти все, что угодно. Но надо иметь материал, из которого будешь делать.

— Прекрасно, просто прекрасно! — принц Альден выглядел довольным. — Теперь можем устраиваться, как люди, и размышлять, не отвлекаясь на гнус и сквозняки.

Полковник кивнул, плеснув товарищу еще чая.

— Ванн Бильт точно знает, кто стоит за всем этим, — сообщила Эвглин. — Он дал мне понять, что в курсе. Хотя еще бы он не был в курсе, правда?

— Как он выглядел? — поинтересовался принц Альден.

— Непробиваемая физиономия, — ответила Эвглин. — Вообще без эмоций.

Принц рассмеялся.

— Представления не имею, что в нем нашла Мари. Мари, моя средняя сестра, — объяснил он, когда Эвглин вопросительно подняла левую бровь. — Они уже много лет любовники. Представьте себе, когда они начали отношения, Мари вытребовала, чтоб ванн Бильт никогда не пытал женщин.

Эвглин понимающе улыбнулась. Вот почему ее пальцем не тронули, все дело в любви! Полковник хлопнул ладонью по колену и воскликнул:

— Ну точно, дьявол меня раздери! Точно, Альден! Надо сестрицу твою брать и трясти за вымя!

Но принц только рукой махнул.

— Да при чем тут Мари… — ответил он. — Ей смысла нет куда-то меня сковыривать. Я на престол все равно никогда не сяду, тут брат Генрих впереди нас обоих.

Но Матиаш не собирался сдаваться.

— Ну мало ли, что с братом случится? — продолжал он и вдруг пылко добавил: — И вообще, она мне никогда не нравилась. Вечно сидит с кислой мордой и гадости про нас думает.

— Это с чего же ты взял, что гадости? — нахмурился принц. Было видно, что он не очень-то любит свою сестру, но ему не нравится, когда начинают поливать грязью его родню. — Ну она своеобразная девушка, конечно. Мать от радости чуть ума не лишилась, когда ванн Бильт с ней сошелся.

— А что не так с принцессой? — напомнил о себе Харвис. Принц сочувственно вздохнул и ответил:

— Хромоножка. Ее пробовали сосватать за одного… да куда там!

Харвис нахмурился.

— Не будем сбрасывать принцессу со счетов, — произнес он. — Дело в том, что вчера я видел краем глаза «Столичный вестник»… пишут, что принц Генрих собирается на большую охоту в Леотт. Как думаете, с ним что-нибудь может случиться?

Компания умолкла. Все переглянулись: дело принимало очень скверный оборот.

— Смотрите, что получается, — начал Харвис — медленно, словно пытался все сформулировать для себя самого. — Принца Альдена все-таки казнят за государственную измену. Принца Генриха привезут с охоты тяжело раненым. Ну мало ли, какой кабан выскочит? Или медведь… И тогда мы имеем на престоле именно хромоножку Мари с ее сердечным другом.

— Мой отец еще не умер, — глухо напомнил Альден. Похоже, он принял всерьез все, что сказал Харвис. — И я не знаю, как…

— Дружище, мы должны отправиться к твоему брату, — произнес полковник. — Если там и в самом деле планируется покушение, мы должны его предотвратить, — он сделал паузу и добавил: — Мне чутье показывает, что наш великий и ужасный волшебник прав. А я очень не люблю, когда меня пытаются забить — какой уж из меня жертвенный агнец….

Некоторое время все молчали. В доме воцарилась глухая тишина, нарушаемая лишь шагами ветра за окнами. В лесу почти стемнело, и мир внезапно стал пугающе маленьким.

— Я перенесу нас к принцу, — сказал Харвис. — Он отправляется на охоту послезавтра, так что думаю, все в наших руках.

— Это еще половина дела, — вздохнул принц. — Не забудьте перенести нас сюда, если что-то пойдет не так.

Харвис ободряюще улыбнулся и прикрыл глаза.

— Не забуду, — ответил он. — Можете не переживать.

* * *

Королевская охота — очень захватывающее действие. В ней, как правило, принимает участие почти сотня человек, не включая приглашенных журналистов, писателей и художников, которые всегда готовы полюбоваться на ловчую потеху. Естественно, если убийца действительно существует, то ему не составит труда затеряться в такой толпе.

— Я уверен, тут не обойдется без магии, — сказал Харвис за завтраком. В тарелках была уже знакомая каша, и полковник с принцем собирались после еды отправиться на собственную охоту. Запасы крупы иссякли: видимо, бывшие хозяева избушки не рассчитывали на такое количество едоков. — Раз уж нас с вами выставляют виноватыми, то пойдут до конца. Например, изготовят артефакт, который уничтожит принца — и следствие выяснит, что это моя работа.

— Верно подмечено, — мрачно произнес Альден и признался: — Что-то я все больше уверяюсь, что дело нечисто, и моя сестрица приложила к нему руку.

Принц почти не спал этой ночью: просыпаясь, Эвглин слышала, как он бродил по дому, то выходя из комнаты и спускаясь по лестнице в гостиную, то возвращаясь обратно в комнату — закрыв дверь, Альден начинал бродить там, словно дикий зверь в клетке. Он никак не мог найти себе места.

— Не суть важно, — произнес Матиаш. Сегодня он снова взял на себя обязанности повара и сейчас с видимым удовольствием бросал в кипяток разные травки и корешки. Должно быть, вспоминал, как стряпал в походах, будучи еще не полковником, а новобранцем. — Надо разработать операцию и все предусмотреть. Артефакты — это понятно, однако там наверняка будут и люди с ружьями.

— На охоте-то, — усмехнулся Харвис, отставив чашку. — Конечно, будут. И задача в том, чтоб их вычислить и обезвредить.

Они провели ночь, просто обняв друг друга — и это было сильнее и глубже занятия любовью. Эвглин смотрела на Харвиса и вспоминала, как он привлек ее к себе и негромко сказал: «Спи. Тебе надо отдохнуть». В его голосе было такое душевное тепло и такая забота, что Эвглин почувствовала, как горло стискивает спазмом.

У них все будет хорошо. Когда закончится это опасное приключение, они вернутся домой, и жизнь потечет спокойно и тихо. Эвглин будет ходить на занятия, а Харвис — читать студентам лекции, и не надо будет никаких приворотов, чтобы их жизнь была счастливой.

Они сами сделают свое счастье.

— Вижу, дружище, у вас есть план, — произнес принц. Харвис кивнул и снова придвинул к себе чашку с травяным чаем. Похоже, горький напиток позволял ему успокоиться.

— Есть, — кивнул он. — Я сделаю для его высочества Генриха особый щит, который не пробьют ни пули, ни артефакты. В ближайший месяц он будет вне опасности, а мы выиграем время и попробуем вывести заговорщиков на чистую воду.

Эвглин вздохнула с облегчением. Она знала, что Харвис обязательно что-то придумает.

— О, хвала Господу! — воскликнул принц и тотчас же спросил: — Но что, если его решат отравить? Станут, так сказать, действовать изнутри… Спасет ли его ваш щит?

Харвис пожал плечами.

— В принципе, можно попробовать поработать в этом направлении, — ответил он. — Полная неуязвимость, конечно, очень сложная вещь… Но я попробую.

— Что для этого нужно? — решительно осведомился Матиаш. Вид у него был невероятно смелый: полковник был готов сделать все, что от него зависело. Эвглин подумала, что бравый бояка глубоко задет всем происходящим и рвется в бой — защитить свое честное имя и достоинство его высочества Альдена.

— Две вещи, — ответил Харвис, отпив из чашки. — Желчные камни болотной русалки для каркаса щита и несколько лепестков вашей ауры, Альден. Вы кровный родственник его высочества Генриха, без вас тут не обойтись.

Принц понимающе кивнул, но его лицо стало таким бледным, что Эвглин испугалась, как бы Альден не грохнулся в обморок.

— Будет больно? — спросил он, и Харвис ответил вопросом на вопрос:

— Разве королевская кровь не презирает боль?

Альден не ответил.

После завтрака вся компания вышла на поляну перед домом, и Харвис сказал:

— Сейчас я отправлюсь на болота — это примерно две лиги к северу. Вы, господа, тоже пойдете со мной — охота на русалку дело долгое и муторное, мне понадобится ваша помощь.

Полковник сдвинул кепи на затылок и разочарованно произнес:

— А говорили, вы всемогущий…

Эвглин вся эта ситуация уже не нравилась. Они были в одной лодке, на них велась охота, но все постоянно поддевали друг друга, и Эвглин понимала, что это вряд ли приведет к чему-то хорошему. Впрочем, Харвис ответил вполне добродушно:

— Я же не предлагаю вам ее потрошить, Матиаш. Просто будете держать ее за хвост. А вам, Альден, достанется самое простое — котелок с потрохами.

— А я? — спросила Эвглин. Харвис посмотрел на нее таким теплым взглядом, что ей захотелось улыбнуться.

— А ты будешь ждать нас здесь, — ответил Харвис. — Я не потащу свою жену на болота.

— Совершенно верно, — поддакнул Альден. — Вам нечего там делать, дорогая Эвглин. Это очень опасно, а мы не хотим подвергать вас опасности.

Харвис недовольно посмотрел на него, но ничего не сказал. Он поцеловал Эвглин на прощание, и скоре мужчины уже шагали в сторону деревьев. Впереди, прокладывая тропинку, скакал толстый огненный колобок, который Харвис быстро слепил из сорванных травинок. Когда они почти приблизились к краю леса, Харвис обернулся и, взглянув на Эвглин, помахал ей рукой. Эвглин подняла руку в ответ, и на какой-то миг ей стало тревожно.

Ей показалось, что она видит Харвиса в последний раз.

Лес — не такое спокойное место, как хочется думать. Он хранит свои тайны и не очень-то радуется посторонним. Сейчас, стоя на крыльце, Эвглин вспоминала, как вчера здесь падали деревья и рассыпались серебряной пылью, чтоб обратиться в мебель и стены их временного пристанища. Вряд ли все это понравилось лесу…

Вскоре пошел дождь.

Эвглин вернулась в дом, села на диван в гостиной и стала смотреть в окно. День становился все темнее и темнее — теперь, когда дождь покрыл лес влажной пеленой, мир забыл о лете и стал совсем осенним. Где-то тоскливо прокричала птица, ей угрюмо ответила вторая. Харвис наверняка развернул над идущими зонтик артефакта, и они движутся к болоту, не испытывая ни малейшего дискомфорта…

«Уходи».

Голос, прозвучавший в ее голове, был незнаком. Не мужской и не женский, он звучал с противной вкрадчивостью, которая заставляла выпрямляться волосы на руках. Эвглин огляделась — никого. Она была в доме одна. За окном по-прежнему шел дождь, и, отодвинув штору, Эвглин не увидела никого, кто мог бы с ней заговорить.

«Уходи. Ты чужая».

По позвоночнику словно провели ледяным мокрым пальцем. Уходя в лес, Харвис знал, что тут нет ни диких животных, ни пугающих лесных существ — но он ошибся. Здесь было что-то дурное и темное, пробужденное их появлением.

Наверно, от него и сбежали прежние обитатели избушки. Отправились в поход через лес, потому что оставаться было невозможно.

«Уходи».

Голос навевал воспоминания о неровной бурой глади болот, в которой изредка появляются окошки темной воды — и тот, кто смотрит из этих окошек, способен одним взглядом остановить чужое сердце и пожрать душу.

— Кто ты? — спросила Эвглин и вздрогнула: настолько громко прозвучал ее голос. Он раскатился по дому, и дождливая тьма проглотила звуки.

«Я тот, кто тебя отсюда выдавит, — ответил голос, и по гостиной прошелся ветер: душный, затхлый, пахнущий гнилью и разложением. — Выйди из дома. Прочь из моего мира».

Эвглин не запомнила, как вышла из дома. Дождь тотчас же обрушился на нее, вымочив до нитки, но впереди, на поляне, дождя не было — там светило яркое летнее солнце, и большая арабская семья гуляла возле Эйфелевой башни. Эвглин смотрела на влажную дымящуюся раму, обрамлявшую вид на родной мир, и не знала, что с ней происходит: жива ли она еще, дышит ли, может видеть и понимать?

Над домом нависла тень — лохматая, темная, сложенная из еловых ветвей и костей птиц и животных, переплетенных стеблями трав. На поляну легла пелена тяжелого запаха гнилых ягол. Эвглин не оборачивалась — просто знала, что за спиной стоит нечто, которое было сильнее всех магов этого мира и всех возможных миров.

И это нечто настолько ненавидело ее, что открыло ей ворота домой. Оно не хотело существовать в одном мире с Эвглин — и убивать ее не хотело, чтоб не мараться.

«Это? — спросил голос. — Или это?»

Париж в рамке растаял. Эвглин увидела знакомую аллею парка, драконий скелет американских горок за оградой и рыжего беспородного пса, который бежал за брошенной ему палкой. Подхватив ее, он вернулся к хозяевам, в которых Эвглин с восторженным ужасом узнала Таню и Кира, ее однокурсников — узнала и не сдержала крика.

Земля качнулась, мягко уплывая из-под ног. Эвглин закричала. Все, что было с нею в Эльсингфоссе, утратило смысл — она снова могла стать Гелей Шуваловой, стать собой, вернуться к себе. Что-то мягко толкнуло ее в спину, и Эвглин сделала шаг к солнечному летнему дню и друзьям.

«Иди, — сказала тьма за спиной. — Уходи уже. Ты мешаешь мне».

На мгновение Эвглин ослепла — когда зрение вернулось, то она уже медленно шла по асфальтированной дорожке парка, оставив за спиной дождь и лес чужого мира. Воздух был упоительно сладким, и Эвглин — нет, уже Геля! — глотала его и не могла надышаться. Первой ее заметила собака и с радостным лаем бросилась к старой знакомой, а потом уже Таня заорала:

— Геля, ты?! Гелька! — и тотчас же зажала рот. Казалось, ее глаза сейчас вывалятся из орбит от ужаса и счастья.

— Это я, — прошептала Геля на русском. — Я вернулась.

И упала на асфальт.

* * *

Русалку они поймали почти сразу — им повезло наткнуться на добычу, едва выйдя к болоту. Молодая, жирная, похожая на большую жабу, она сидела на кочке и меланхолично жевала комаров — гнуса тут было предостаточно, русалка не голодала. Увидев ее, полковник скривился и дотронулся до лица жестом, отгоняющим нечистого.

— Ну и дрянь! — охотно поддержал его принц, который никогда прежде не видел русалок. — Я-то, дурак, думал, что они похожи на прекрасных дев…

— На прекрасных дев похожи ундины, а не русалки, — поучительно заявил Харвис и сделал такой жест, словно что-то солил. Русалка сразу же сомлела и сонно распласталась на кочке. — Но до ундин нам далеко, они живут в Среднеземельном море. Давайте перетащим ее, где потверже.

Принц и полковник шагнули к русалке с такими лицами, словно Харвис предложил им залезть в навозную кучу голыми руками. В каком-то смысле так и было: в отличие от остальных лесных и болотных духов, русалки не считали нужным умываться и чистить шкурку цвета охры. Пахло от них соответствующе — птицы падали на лету.

— Мощная вонища… — сообщил полковник, перетаскивая русалку на траву. — Помнится, во время Салаинского перехода у меня тоже ноги воняли. Но не до такой степени, помилуй Господи…

Принц молчал. Он шумно дышал через рот, и Харвис предметно опасался, что его высочество сомлеет без чувств рядышком с русалкой. Мысленно подтрунивая над своими помощниками, Харвис понимал, что медлить незачем. Дождь погружал лес во влажную тоскливую мглу, вечерело, и в душе у Харвиса поселилось стойкое дурное предчувствие. Ему казалось, что кто-то ходит в лесу, замирает, когда они оборачиваются, и продолжает движение, когда на него перестают смотреть.

А Эвглин была в доме одна. Харвис не сомневался в крепости стен и задвижек, но глухое чувство тоскливого раздражения становилось все сильнее.

Шкурка сходила легко. Харвис швырнул ее в котелок, подставленный принцем, и принялся извлекать из-под желтоватых мышц русалки теплые прозрачные камешки — из них и будет скован щит для его высочества Генриха. Альден старался не рассматривать содержимое котелка, но то и дело косился туда, и его лицо вздрагивало и приобретало мертвенно-серый оттенок.

— И что, колдун, и что, мой свет? — процитировал полковник известного поэта. Харвис удивился: он и не подозревал, что Матиаш хоть когда-нибудь открывал книги. — Что дальше?

Харвис вынул последний камешек, бросил его в котелок и столкнул тушку русалки в болотную воду — голодные обитатели бучила быстро разберутся со свежим мясом. Еще и спасибо скажут, что не придется свежевать.

— А дальше мы пойдем обратно, — сказал он. Тревога, что поселилась в его сердце, становилась все гуще и гуще. — У нас сегодня еще много дел.

Когда болото осталось позади, все дружно вздохнули с облегчением. Дождь припустил еще сильнее — хорошо, что артефакт, созданный Харвисом перед походом, не пропускал воду, и они шлепали по сырой тропинке, не боясь промокнуть. Харвис невольно вспоминал бурю в Приграничье, распахнутые врата в другой мир и бушующее море, готовое выплеснуться из границ. Если его догадка верна, то еще одни врата могут открыться сегодня в лесу.

Он отогнал эту мысль. Не хотел об этом думать. Харвис прекрасно понимал, что, создав приворотный артефакт, разрушил доверие Эвглин — пусть она простила его, но теперь их общая жизнь стала склеенной чашкой. Вроде бы все в порядке, а воду наливать боишься. И Эвглин уйдет, если врата откроются — уйдет, хоть и обещала этого не делать, и будет права.

Они вышли к дому уже в сумерках, когда дождь перестал, и где-то далеко за деревьями выглянул краешек закатного солнца, залив лес теплым золотисто-рыжим светом. Харвис застыл на месте — краем глаза он заметил, что его спутники сделали то же самое, а принц едва не выронил котелок.

Дом был пуст. Ветер медленно играл с открытой дверью, то почти захлопывая ее, то распахивая снова. Скрип двери звучал словно стон потерянной души.

Эвглин здесь не было. От дома веяло пустотой и тьмой покинутого места.

Харвис плохо запомнил, что было дальше. Сознание заволокло туманом, и он пришел в себя только спустя довольно долгое время. Он обнаружил, что стоит на коленях на мокрой траве возле дома, принц Альден нервно расхаживает по поляне, то и дело проводя ладонями по лицу, а полковник сидит на корточках рядом, держа Харвиса за плечо, и говорит:

— Вот видишь — тут следы есть, а тут — уже нет. Обрываются.

— Она ушла, — глухо проговорил принц. Снова провел ладонями по щекам и повторил: — Ушла в свой мир. Это как в Приграничье, помните?

— Обожди, — сказал полковник так, словно не хотел поверить в то, что Эвглин исчезла. — Может, это какой-то леший ее схватил с веток. Тогда надо искать.

— Нет, — произнес Харвис. Ему было странно и дико: Эвглин вернулась домой, ее больше нет с ним, а он может жить и говорить. Дышать может. — Нет, общий магический фон неизменный. Все как тогда в Приграничье.

Некоторое время они смотрели друг на друга и ничего не говорили. Харвис выпрямился и уставился на запад — заходящее солнце заливало стволы сосен розовым и золотым, воздух был чистым и свежим, наполненным запахами трав и сосен, и Эвглин ушла, а жизнь почему-то продолжалась. Она почему-то не кончилась.

— Эвглин… — прошептал Харвис. Грудь стиснул невидимый кулак, и Харвис с облегчением подумал, что сейчас умрет, и все закончится. Если любить — это желать счастья тому, кого любишь, то почему ему настолько больно?

Неужели он не любит?

Харвис не запомнил, как поднялся и ушел в дом. Он окончательно пришел в себя после того, как полковник вложил ему в руку чашку чая.

— Где Альден? — спросил Харвис, сделав глоток. Варево оказалось горьким, но оно проясняло разум. Дышать стало легче — немного, но все-таки легче.

— На крыльце сидит, — ответил полковник. — Плачет.

Плачет, мысленно повторил Харвис и, дотронувшись до лица, понял, что он тоже плакал.

Если бы они не ушли в лес, Эвглин осталась бы в этом мире? Вот в туманном мареве открывается проход, вот перед ней возникает ее родина, знакомые места — что бы она сделала, если бы Харвис был рядом?

Он откинулся на спинку стула и сказал:

— Она сейчас счастлива. Очень счастлива.

Матиаш посмотрел на Харвиса так, словно никак не мог взять в толк, о чем он говорит.

— Счастлива? — перепросил он. — А мы? А как же мы?

Харвис усмехнулся. В его душе прорастала та горечь, которую надо заглушать крепким спиртным и чужими объятиями — долго, всю жизнь.

— А что — мы? Она никому из нас не принадлежит, — сказал он. — Даже мне, своему мужу. Ей просто навязали и этот мир, и нас. И поверьте мне, Матиаш, она сейчас счастлива — вот все, что мы можем об этом думать. Сейчас у нас есть масса насущных проблем, так что позовите принца, и начнем работу.

Харвис хотел было добавить, что Альдену незачем строить из себя неутешного вдовца, но не стал. Он прекрасно понимал горе его высочества и не решился глумиться над ним. Полковник горестно вздохнул и ушел из кухни, и на несколько минут Харвис остался в одиночестве. Ему было легче одному.

За окнами сгустилась тьма — непроглядная, какая бывает только в лесу. Интересно, что сейчас в мире Эвглин — день или ночь? Что она делает? Есть ли там кто-то, кто протянет руку помощи и не оставит Гелю Шувалову в одиночестве? Она так давно ушла из дома, наверняка там все изменилось, и Харвису оставалось лишь надеяться, что Геле помогут. Что она не будет там одна.

На мгновение Харвису стало больно. Очень больно. Все, что он делал, оказалось напрасным. Может быть, Эвглин и осталась бы — но приворот все разрушил.

Впрочем, что теперь убиваться? Когда они докажут свою невиновность, Харвис уедет из Эльсингфосса — волшебник его уровня найдет работу в любой стране мира. Будет жить угрюмым бирюком — это тоже можно делать вдали от этих мест.

Без Эвглин все теряло смысл. Ничего не имело значения.

И самым страшным было то, что Харвис понимал: он сумеет жить дальше. Он сможет.

Глава 5. Домой

— Нет, ну ты же это видела? Она из воздуха появилась! Из воздуха! — Кир снова запустил руку в волосы и в очередной раз повторил: — Твою же мать…

Таня, которая славилась тем, что прочитала более тысячи книг о попаданцах, выглядела не менее взволнованной. Одно дело читать о том, как кто-то шел по улице и провалился в другой мир, и совсем другое — понимать, что этим кем-то была ее подруга. Впрочем, Таня сразу же безоговорочно поверила в быстрый сбивчивый рассказ об Эльсингфоссе, и Геля за это была ей невероятно, до дрожи в пальцах, благодарна. Таня поставила перед Гелей чашку кипятка, бросила туда чайный пакетик и сказала:

— Капец, Гелька. Просто слов нет.

Кухня двухкомнатной квартиры, которую снимали Кир и Таня, была крошечной и убогой. Старая плита-козлик, колонка, которую надо было зажигать спичкой, открытая форточка в давно некрашеной раме… Геля смотрела на все это и мысленно повторяла: я дома. Я дома. За окнами шумела привычная улица, на дороге толпились в пробках машины, и это был дом.

Она поверить не могла, что вернулась. Что все, случившееся с ней в Эльсингфоссе, было правдой, а не сном. Кольцо, подаренное Харвисом, поймало лучик света и подмигнуло с безымянного пальца: это не сон. Ты вернулась домой.

Собака, имени которой Геля так и не вспомнила, попробовала устроиться на кухне, со всеми, но Таня вытолкала ее в коридор. Невольно вспомнился Пушок, который тоже всегда искал общества людей, вспомнилось, как он уплетал лягушек, сердясь, что они превращаются в розы, и слушал сказку, которую Геля — тогда еще Эвглин — читала ему среди розовых кустов… Где-то он сейчас, бедолага, что с ним?

— Короче, сперва думали, что ты где-то загуляла, — сказал Кир. Он то и дело поднимался с табурета и садился опять, не мог найти себе место. — Потом Димон вспомнил, что вроде видел тебя в «Пикассо» с каким-то хачиком.

— Меня? В «Пикассо»? — искренне удивилась Геля. Это был самый пафосный и дорогой клуб города, и она никогда в жизни не заработала бы денег, чтоб туда зайти и остаться.

Вкус чая оседал во рту, и Геле хотелось зажмуриться и остановить мгновение. Это было возвращение домой, к себе. Это было одновременно правильным и неправильным.

— Тебя в «Пикассо», — Кир снова запустил руку в волосы, хватаясь за голову. — Тань, у нас валидола нету? Я прям чую, что дурканусь.

Таня сунулась в видавший виды шкафчик, доверху набитый теми вещами, что есть в каждой кухне и которые вроде бы не нужны, но выбросить жалко, и вынула жестяную коробку из-под конфет, которую теперь занимали лекарства. Получив белый кругляш таблетки, Кир сунул его в рот и продолжал:

— В общем, решили, что ты теперь кавказская пленница. Увезли тебя в горы.

Таня подлила Геле чаю и наконец-то подала голос:

— Украшения точно не наши. Вот точно. Дизайн странный, мягко говоря.

В этом вопросе Тане можно было поверить — она искренне любила бижутерию и драгоценности, хорошо в них разбиралась и когда-то давно мечтала стать ювелиром. Геля снова посмотрела на обручальное кольцо, а потом перевела взгляд на кулончик. Сейчас она ясно видела, что Таня права. Завитки золота, которые раньше, в Эльсингфоссе, казались ей привычными, теперь, когда она оказалась дома, выглядели странно и чужеродно. Они пугали. Они казались неправильными и ненастоящими.

— Но это золото, однозначно, — сказал Кир. — У моей бабки были кольца такого же цвета. Смуглые.

— Ты это лучше сними и не свети, — посоветовала Таня. — Сплав хороший, дорогой…

Она села на табурет и вдруг расплакалась, прижав пальцы к губам. Геля обняла подругу, прижала ее к себе, с трудом сдерживая собственные слезы — вспомнилось, как давным-давно, в другой жизни, они вместе ходили на лекции и в клуб, вместе влипали в обычные студенческие неприятности и вместе из них выбирались.

Они были друзьями. Геля вдруг с каким-то удивлением поняла, что их дружба сохранилась и никуда не делась.

— Танюш, ну не плачь, — проговорила она, чувствуя, что в носу наконец-то начинает щипать, а глаза немилосердно жжет. — Не плачь, я тут, я дома уже…

Таня провела ладонью по лицу и махнула рукой.

— Да это я так, Гель, — сказала она. — Ничего, нормально уже все.

— Надо думать, что дальше делать, — Кир отпил чаю и придвинул к Геле тарелку с наскоро нарезанными бутербродами. Геля смотрела на ломти батона и колбасу и не верила, что видит именно то, что видит. В Эльсингфоссе хлеб был другой. Все казалось сном.

— Да, давайте соображать, — Таня шмыгнула носом и взяла бутерброд. Вид у подруги был строгий и решительный. Помимо любви к книгам про попаданцев Таня славилась тем, что у нее всегда был свой план к любой ситуации, и она умела быстро взять себя в руки. — Из института тебя, конечно, отчислили.

— Я не сомневалась, — вздохнула Геля. — Было б странно, если бы они оставили… Вещей тоже нет.

Она едва не рассмеялась от горького понимания, что в очередной раз входит в мир с пустыми руками. Эвглин Шу попала в Эльсингфосс без истории и вещей — и Геля Шувалова вернулась домой в точности так же.

Интересно, пришел ли Харвис обратно к домику? Ей ведь не дали даже проститься с ним, даже записку оставить — неизвестная, но могущественная сила сочла ее настолько чужеродной и лишней, что не стала медлить. А Харвис — что он подумает, когда увидит, что дом пуст? Что Эвглин утащил леший? Или съели волки?

Харвис любил ее по-настоящему. Боль обхватила грудь тугой петлей, и Геля едва не перестала дышать.

Харвис ее любил. Возможно, это было единственным, что имело смысл во всех мирах.

— Не, вещи-то как раз есть! — улыбнулся Кир. — Мы их к моим в гараж отвезли. Я подумал, что пусть лежат, есть не просят, правда?

Это была действительно хорошая новость.

— И документы тоже? — оживилась Геля. Таня отрицательно мотнула головой.

— Нет, доки у нас. Я тогда еще подумала, что тебя точно похитили. Ты паспорт на столе забыла.

А ведь и верно, вспомнила Геля, в тот день она перекладывала вещи в новую сумочку — светлую, летнюю, с синими бабочками на боку. А под обложкой паспорта был и полис, и зеленая карточка социального страхования — Геля всегда хранила их там.

— Слава богу! — воскликнула она. — Жить можно. Спасибо, ребята. Вы меня правда спасли.

Таня только рукой махнула. Она не считала, что сделала что-то крайне важное и нужное — просто то, что должна была. Геля знала, что и сама поступила бы точно так же: не думала, что подруга умерла или исчезла с концами, а просто сохранила бы ее вещи.

— Надо подумать, как дальше быть, — произнес Кир. — Тебя почти два года не было, надо сообразить, что делать.

— Может, скажем, что ты правда с парнем жила? — предположила Таня. — Нет, ну а что? Взяла и уехала, любовь в голову ударила.

Кир скептически посмотрел на свою гражданскую супругу.

— Да ладно, уехала… — сказал он. — А документы? А полис? Ну как так, Тань? Бросила, уехала, никому не сообщила… Так не бывает.

Таня подперла рукой щеку и задумчиво сказала:

— Гель, а если сказать, что тебя похитили и в рабство продали? Поэтому и доки тут остались…

— Нет, ты что! — воскликнула Геля. — Ты еще скажи, что в бордель привезли. Это мне тогда вообще не отмыться от такого. Никогда.

Кир вдруг толкнул Таню под локоть и указал на чашку Гели. Таня посмотрела и вдруг поперхнулась воздухом и зажала рот ладонью, чтоб не заорать от ужаса. Геля вдруг поняла, что чашка с недопитым чаем находится как-то слишком близко к ее лицу — а потом ей тоже стало страшно, так, что она ощутила мгновенный озноб, пробирающий до костей.

Чашка висела в воздухе над столом. Сама по себе.

* * *

— Все-таки хорошо, дружище, что ее нет с нами.

Харвис угрюмо подумал, что если бы принц Альден мог, то непременно облачился бы в траурные одежды. Он не спал этой ночью и слышал, как его высочество угрюмо бродит по гостиной, порой всхлипывает и выходит из дому, чтоб вернуться через четверть часа и снова бродить. Когда сырая, почти осенняя ночь стала потихоньку приобретать серые рассветные оттенки, Харвис начал винить в своей бессоннице именно Альдена. Таскается туда-сюда, скотина венценосная, всем спать мешает.

Ему хотелось быть циничным и вычеркнуть из сердца то, что уже никогда не вернуть. Ему хотелось позаимствовать у Эвглин ее здравого смысла и не тосковать.

Он не мог. Сейчас, когда они втроем шли по тропинке, Харвису хотелось упасть на колени, закрыть голову ладонями и завыть — страшно, по-звериному, чтоб в этом крике выплакать свое горе и не умереть.

— Она дома, — подал голос полковник Матиаш. — Ей там всяко лучше, чем здесь.

Вот полковнику Харвис вообще хотел разбить хрюкалку, чтоб не лез, куда не спрашивают.

Вчера он провел вечер, обходя поляну перед домом и снова и снова замеряя магический фон. Все было правильно — и все равно Харвис чувствовал какую-то знобящую ошибку. Он нашел следы возле леса и, присмотревшись, решил не ходить. Кхаавинд, ледяное божество деревьев и болот, вышел на поляну и ушел обратно — а Харвис сейчас был слишком взволнован, чтоб сражаться с такой силой. Для того, чтоб одолеть Кхаавинда, требовался спокойный разум, а этого у него не было.

Кхаавинд был рассержен, Харвис понял это по смятым верхушкам деревьев, где божество отталкивало их со своего пути тысячепалыми руками. Его разозлило именно присутствие Эвглин — существа из другого мира. Настолько разозлило, что Кхаавинд собрался с силами и вышвырнул ее обратно.

Эвглин была болезнью, попавшей в организм — и организм сделал все, чтоб от нее избавиться…

Они спустились с холма, миновав владения лесного божества, и Харвис остановился и принялся растирать ладони, аккумулируя необходимую силу для открытия туннеля. Принц опустил котелок с приготовленными русалочьими потрохами и спросил:

— Что теперь делать?

— Пока ничего, — ответил Харвис. — Я должен сосредоточиться.

Щит для принца Генриха, над которым он работал всю ночь — когда горе становилось слишком тяжелым, Харвис проводил ладонью по лицу, стирая слезы, и пытался очистить разум, погрузившись в работу — был почти закончен. Сотканный из лунного и звездного света и напитанный молчанием пустынь, мудростью вод и силой лесов, он был одновременно невесомым и тяжелым — полковник, тащивший крошечный сверток, не больше носового платка, давно пыхтел от усталости и вытирал пот.

— Надеюсь, нам повезет, — произнес Харвис и медленно поднял руку, чтоб сотворить финальное заклинание. Когда щит опустится на принца Генриха, то его невидимую ткань не пробьет ни железо, ни огонь, ни магия.

«Как мило, — услышал вдруг Харвис чужой голос. Странный, не мужской и не женский, пробирающий до костей, он шел откуда-то сверху. — Не думал, что ты будешь настолько сильно горевать».

Харвис покосился на Альдена и полковника. Те спокойно стояли чуть поодаль и никак не реагировали на прозвучавшие слова. Рот Матиаша был приоткрыт, словно тот хотел о чем-то спросить приятеля и не успел этого сделать. Харвис перевел взгляд на деревья. Вот капля упала с ветки и замерла в воздухе, переливаясь голубым и белым. Вот вспорхнула птичка и висит, не улетая и не падая. Вот паучок застыл на паутине, выплетая очередную нить…

Харвис обернулся. За ними, над лесом стояла тень. Густая, тяжелая, похожая на клубящуюся грозовую тучу, она занимала собой половину мира.

— Кхаавинд, — произнес Харвис. — Ну что, доброе утро.

Лесное божество повело плечами, его голова дрогнула.

«Здравствуй, колдун. Помнишь моего младшего брата?»

— Помню, — ответил Харвис. С божествами этой породы он столкнулся всего один раз и победил. Тогда темный еловый лес, под корнями которого обитали шестиглавые жабы, а говорящие насекомые заманивали детей в чащу на прокорм безногим ящерицам, превратился в светлую березовую рощу, полностью очищенную от зла. — Ну и что?

Кхаавинд негромко рассмеялся. По тени прошла волна и улеглась.

«Я вытолкнул чужую девочку в ее мир, — сообщило божество, и Харвис вздохнул с облегчением. Эвглин была жива. — Вернул ее к друзьям».

— Спасибо, — искренне сказал Харвис и спросил: — Почему ты не убил ее? Она моя жена, а ваша порода очень мстительна.

«Потому что я не такой, как ты, — ответил Кхаавинд. — Чужая девочка не сделала мне ничего плохого. Я даже сделал ей небольшой подарок на прощание. Ну а ты…»

Харвис успел отразить удар — туманная рука, пронзившая воздух рядом с его головой, содрогнулась, отсеченная заклинанием, и упала в траву. Харвис думал, что лесное божество закричит от боли, но Кхаавинд снова рассмеялся. Отрубленная рука вздрогнула в последний раз и растеклась туманом. Там, где она лежала, трава пожухла и рассыпалась, а на земле остался красно-бурый отпечаток, словно ожог.

«Ты еще увидишь», — произнес Кхаавинд, и мир снова пришел в движение.

Харвис качнулся и едва не упал — принц вовремя среагировал, успев его подхватить. Лесное божество ушло своими путями, и Харвис, глядя в серое утреннее небо, понял, что Кхаавинд имел в виду — понял и почувствовал, как внутренности скрутило от страха.

— Нет-нет, — выдохнул он, тряхнув головой. — Нет, я успею. Руки!

Альдена и полковника не надо было приглашать дважды: Харвис уже успел убедиться, что в критических ситуациях они реагируют очень быстро и очень верно. Вот и сейчас вцепились в его запястья и готовы разжать пальцы только тогда, когда колдун прикажет.

— Вперед, — прошептал Харвис, и туннель открылся.

Он видел его высочество Генриха очень давно, однако туннелю не нужно было четкое портретное сходство, чтоб выплюнуть их далеко от леса Кхаавинда. Когда тьма рассеялась, Харвис увидел, что их троица стоит на опушке леса, пронизанного солнечными лучами. Вдали звонко заливался охотничий рожок, лаяли псы, которые так и рвались броситься за добычей, и ржали лошади. Впереди стояли шатры, возле которых копошились слуги. Самый большой шатер, красный с золотым, расположился в центре лагеря — отсюда, из-за деревьев, Харвис видел, что полог приоткрыт. Из шатра неслась развеселая песня с теми куплетами, которые не поют в приличном обществе.

Принц Генрих с компанией вырвался из пут столичных условностей и предложил друзьям развлекаться — кто-то охотился, а кто-то просто и без затей напивался под хорошую закуску.

— Щит, — приказал Харвис, и полковник послушно передал ему платочек. Харвис взял его — рука дрогнула от тяжести — и дунул, отправив сетку заклинания в полупрозрачные нити. Альден дотронулся до лица жестом мольбы к Всевышнему.

— Господи, помоги нам… — прошептал он.

Харвис прикрыл глаза и мысленно приказал: лети. Платок сорвался с его ладони и медленно поплыл в сторону алого шатра, постепенно становясь невидимкой. Харвис смотрел ему вслед, понимая, что они успели.

Спустя несколько минут из шатра выбежал растрепанный молодой красавец в расстегнутой рубашке и без штанов и с шумом исторг из себя все съеденное и выпитое. Харвис довольно кивнул: щит достиг своей цели, внедрился в того, кого должен был защищать, и теперь все будет хорошо.

— Это Генрих, — негромко сказал Альден. — Так и должно быть?

Харвис кивнул.

— Мы успели, — сказал он. — Идемте отсюда, и поживее. Нас никто не должен видеть.

Он развернулся и быстрым шагом двинулся прочь, не разбирая дороги. К принцу Генриху уже бежали слуги, но он отмахнулся от них и вернулся в шатер — там, похоже, было еще много и еды, и спиртного. Альден и полковник быстрым шагом кинулись за Харвисом, и принц спросил:

— Мы разве не пойдем через туннель?

Харвис не ответил. Спустя четверть часа пути, когда шум лагеря и собачий лай почти стихли, он остановился и привалился спиной к сосне.

Ему казалось, что за ним тянется кровавый след. Харвис даже обернулся, чтоб убедиться, что это не так — и снова прислонился к дереву. Мир качался и уплывал из-под ног. Полковник похлопал его по щекам и негромко произнес:

— Дружище, да ты совсем плох. Что такое?

— Мне нужно отдохнуть, — едва слышно проговорил Харвис. — Тогда я смогу открыть туннель и перебросить нас прямо к его величеству Клаусу. Но несейчас.

Во рту появилась горечь.

— Что случилось? — испуганно повторил принц. Харвис вдруг подумал, что Альден действительно переживает — и на мгновение ему стало стыдно за то, что он покрыл принца чирьями и язвами.

— Это последнее, что я смогу сделать, — выдохнул он. — Меня пробили.

* * *

— Значит, волшебная академия… — задумчиво выдохнула Таня и с веселым испугом посмотрела на Кира. Увидев летающую чашку, тот был настолько поражен, что взял собаку и отправился во двор — побыть наедине со своими мыслями и смириться с увиденным. Должно быть, надеялся вернуться домой и понять, что он снова попал в привычный мир, где магия существовала только в книгах.

Этого не случилось. Кир вздохнул и пошел заваривать кофе. Геля с невольной грустью подумала, что парню тяжело. В отличие от Тани, которая приняла факт волшебства и параллельных миров с радостью, Кир был мрачным и задумчивым. Но, зная его, Геля понимала, что уже завтра он ко всему этому привыкнет.

— Тань, ты мне этими академиями весь мозг вынесла, — хмуро сказал он. — А оно вон как получилось…

— Эльсингфосская академия чародейства и волшебства, — промолвила Геля. После того, как чашку поставили на стол, она решила, что надо сделать перерыв, и Таня ее живо поддержала. Геля зашла в душ, потом переоделась в вещи, выделенные подругой, и, выйдя в комнату, обнаружила, что Таня жадно курит — на блюдце красовалось уже три окурка.

— С ума сойти, — задавив окурок, Таня провела по лицу ладонями и спросила: — Гелька, слушай, а как вас там учили-то? Магии учили?

— Да, было введение в общую магию, — Геля вспомнила большой светлый лекторий, преподавателя, похожего на тощего кузнечика, и тонкий гнусавый голос, выводивший: наш мир изначально магичен по своей природе и форме, все в нем одарены магией, но лишь немногие способны ее пробудить… — Практика тоже была, но меня признали неспособной к волшебству. Так что я просто с травами…

— Так, — твердо сказала Таня и, поднявшись с кресла, оттащила его в сторону, освобождая место. — Так, Гелька, ну-ка встань сюда. Вспомни, что вам рассказывали. Попробуй показать.

Кир удивленно посмотрел на нее, словно не верил, что Таня потребовала показать ей чудо. Геля пожала плечами.

— Тань, меня ведь и не обучали, — ответила она. — Почти сразу сказали, что мои способности — это цветы и трава. Только это. Даже не учили толком.

Но Таня только рукой махнула.

— Вспомни и попробуй, — велела она. — Должно получиться.

Геле вспомнилось, как в Приграничье она сидела с Харвисом в бассейне, и он, проведя ладонью по воде, говорил, что ей нужно много заниматься. Противостоять чужой воле. Неужели она, побывав в мире магии, сумела захватить домой частицу волшебства? Оно осело на ее плечах, словно золотая пыль, и теперь, дома, Геля стала чародейкой?

Вспомнилось, как на одном из первых практикумов, когда Гелю еще не признали безнадежной, преподаватель говорил: встаньте ровно, расправьте спину и плечи. Сделайте несколько глубоких вдохов и выдохов, успокойте душу и смирите волнение.

Геля встала в центре комнаты. Кир и Таня смотрели на нее с суеверным ужасом, словно всем сердцем хотели увидеть еще одно чудо — и так же горячо желали, чтоб этого чуда не случилось.

Вспомнилось: просторный зал для практических занятий, стены, расписанные золотыми символами изначальной магии, солнечный свет, плывущий по полу. Мир магичен по своей природе и форме, и не только он один, а все возможные миры, нанизанные на тонкую нить и соединенные между собой. Волшебство было везде — его надо только пробудить. Протянуть руку и сказать: я здесь, пойдем.

Кажется, Геля рассмеялась. Кажется, старую квартиру залило светом.

— Держи! — крикнул кто-то. — Держи, навернется же!

Опомнившись, Геля поняла, что смотрит в потолок. Буквально упирается носом в узор плитки, которая когда-то была белой.

— Гелька! Гелька, блин… Ну ты даешь!

Чьи-то руки тянули ее за ноги. Геля мотнула головой и поняла, что парит в воздухе, а Кир и Таня пытаются опустить ее на пол. Ей стало невероятно смешно: а что, если она сейчас повернется и двинется к открытому балкону? И полетит?

В следующий миг Геля рухнула на пол, заодно уронив и друзей. Некоторое время все шипели от боли, потирая ушибленные места и пытаясь подняться, а потом Таня проговорила:

— Реальная магия. Слов нет.

— Взяла и взлетела, — выдохнул Кир. Встав на ноги, он помог девушкам и схватился за голову и закрыл глаза. Так и стоял, словно ему было больно смотреть.

— Понятно, летать ты умеешь, — задумчиво сказала Таня, снова занимая кресло. — Гель, а чему еще учили?

Геля только руками развела.

— Меня — ничему.

Кир заходил взад-вперед по комнате и, когда Таня хотела было что-то сказать, ткнул в нее пальцем и почти закричал:

— Вот только не говори, что и в магазине можно стеночку приподнять!

Таня удивленно посмотрела на него и, несколько раз выразительно моргнув, ответила:

— Я, между прочим, думаю, что мы клад нашли. И надо понять, что нам всем сейчас делать. Гелька! — обернулась она к подруге. — Так ты теперь наверняка можешь и прочую магию-шмагию… Привороты-отвороты, все такое.

Кир и Геля посмотрели на Таню с одинаковым выражением: словно хотели сказать, что она дура, невесть чем набитая, но успели передумать.

— Что! — воскликнула Таня. — Любой сайт открыть. Приворот — минимум пять тысяч. И сразу ясно, что фуфло и не сработает. А у Гельки — сработает. Она сразу может полтинник брать, и плевать на все институты!

Теперь уже Геле захотелось схватиться за голову — но рука сама дернулась вниз и легла на живот, словно хотела что-то прикрыть. Что-то или кого-то. Внизу живота дрогнуло, будто невидимые пальцы легли на туго натянутую струну.

Мир вздрогнул тоже — вздрогнул всем телом и куда-то поплыл. Геля держалась за живот, и ей хотелось одновременно смеяться во весь голос и так же громко рыдать от ужаса.

— Тань, — сказала она, не узнав своего голоса, тонкого и перепуганного. — Тань, у тебя тесты есть?

Таня смотрела на нее так, что Геле захотелось подойти и постучать ей по лбу, чтоб опомнилась.

— Какие тесты? — наконец, ожила подруга. — На беременность? Ты что…

Она осеклась и кинулась к шкафу. Кир снова схватился за голову, и Геля прекрасно его понимала. Подруга, которую считали пропавшей без вести, на самом деле стала попаданкой в волшебный мир — и вернулась из него, принеся с собой магию. Вдобавок, она вернулась беременной — и теперь поди знай, что тут хлеще.

— Вот, — глаза Тани были круглыми, как у испуганной совы. — Только он совсем простенький… ну впрочем, покажет. Туалет, ты знаешь, где.

Потом Геля сжимала в пальцах дрожащий тест и смотрела, как на нем проступают фиолетовые полосы. Сперва возникла одна, густая и яркая, а потом — медленно, но неотвратимо, появилась вторая. Поначалу она была светлой, почти незаметной, но потом набрала цвет.

Две полоски. Ответ «Да».

— Я беременна, — прошептала Геля и снова схватилась за живот. — Господи, я беременна…

* * *

Они провели день, спрятавшись под огромным выворотнем. Рухнувшее дерево было поистине циклопическим, а у Харвиса еще было достаточно сил, чтоб соорудить над их пристанищем полог невидимости. Спустя несколько минут после того, как он закончил работу и устало опустился на моховую подстилку, появились рыжие собаки — серемберские гончие, изящные и тонконогие. Полковник торопливо поджал ноги: одна из собак нервно втянула воздух рядом с ним. Она не видела человека, но чуяла, что тут творится что-то неладное.

— Пшла, — негромко сказал принц и дернул ногой. — Фу!

— Она не слышит, — устало заметил Харвис. — Не слышит. Просто чувствует что-то подозрительное, и это ее сбивает с толку.

Небо казалось высоким-высоким. Ветер бродил по легким кронам деревьев, в которых уже красовались золотые и рыжие пряди. Облака неторопливо плыли на юг. А скоро уже осень, и Харвис планировал провести ее совсем-совсем иначе.

Когда все кончится, он уедет. Не сможет оставаться там, где жива память об Эвглин.

Из-за деревьев показались всадники. Молодая женщина с некрасивым, но очень властным и решительным лицом, одетая в темно-вишневую амазонку, нервно смотрела по сторонам. Ее спутник выглядел более спокойным, хотя одного взгляда на него хватало, чтоб понять, что он тоже взволнован.

— Это какая-то дьявольщина, — процедила женщина так, словно с великим трудом сдерживала слезы, истерику и нецензурщину. — Он должен был сдохнуть!

Принц Альден усмехнулся и выразительно посмотрел на Харвиса и полковника.

— Сестрица Мари, — прошептал он, предпочитая на всякий случай говорить тихо. — Мы успели вовремя, друг мой.

Харвис понимающе прикрыл глаза. Щит работал, и это было замечательно. Маленький Слухачик — шарик, который Харвис быстро слепил из пригоршни мха — тоже работал: он послушно запоминал все, что скажут люди. Потом, когда они доберутся до его величества Клауса, Харвис активирует Слухачика, и король услышит все, что выложила тут его дочь. Улики будут неоспоримы.

Наедине заговорщики не держат язык за зубами. Они могут позволить себе открытость и искренность.

— Почему его вырвало? — спросила принцесса. Ее лицо исказило нервной судорогой, и Мари смахнула слезу. — Он ведь все выпил! Не распознал вкуса!

— Да, ваше высочество, — кивнул ее спутник. — Возможно, это простое везение. Пьяных часто рвет, вы же понимаете.

— Он должен был сдохнуть! — повторила принцесса и машинально дотронулась до мягкого мешочка, притороченного к пояску. Там, должно быть, была какая-то вещица принца, захваченная из Везерли, или нечто, принадлежавшее Харвису. Мари подбросила бы улику на место преступления, и вина беглецов стала бы неоспорима.

Все было просто и заурядно, словно в каком-нибудь дешевом романчике в желтой обложке. Но Харвис прекрасно понимал, что иногда важные планы не требуют особых напряжений ума. Иногда прекрасно срабатывает самое примитивное.

Собаки закрутились перед лошадьми, и всадники остановились прямо возле выворотня. Харвис отчетливо чувствовал запах тонких дорогих духов принцессы и ее возмущение и обиду. Лошадь ее спутника нервно вздрогнула, и тот ободряюще погладил животное по шее.

— Ничего, Белла, ничего страшного, — сказал он и заметил: — Что-то собаки нервничают. Не нравится мне это.

Мари, прищурившись, посмотрела на него.

— Чувствуешь магию, Эжен?

— Старший офицер королевской охраны, — прокомментировал Альден по-прежнему шепотом. Харвис поднял левую бровь: это был высокий чин. Заговор проник очень далеко.

— Вы же знаете, ваше высочество, что не чувствую, — тонко улыбнулся офицер. Мари нахмурилась. Сейчас ее все выводило из себя: и то, что брат имел наглость остаться в живых, и нервные собаки, которые крутились возле страшного выворотня, похожего на оскаленную пасть, и лес, и все на свете.

— Тогда почему собаки так себя ведут? — принцесса всхлипнула и, вынув из-под манжета кружевной носовой платок, провела им по лицу. Харвис задумчиво подумал, что ее высочество на грани нервного срыва и провала при первой же неудаче.

Таким нельзя идти в авантюристы. Тут нужны не нервы, а колючая проволока, которой оплетают ворота и заборы государственных тюрем.

— Должно быть, чуют змею, — пожал плечами Эжен. — Она где-нибудь под этими корнями.

— А она не вылезет? — испугалась принцесса. Харвис усмехнулся. Единственными змеями, которые хотели бы с ней расправиться, была их троица. Но сейчас им следовало не лезть на рожон, а сидеть спокойно и тихо.

— Нет, ваше высочество, — улыбнулся Эжен. — Змея не дура. Охота ей лезть под копыта?

Принцесса совершенно по-простонародному шмыгнула носом.

— И что теперь? — спросила она. Офицер ободряюще улыбнулся и произнес:

— Все, как мы и договаривались. Сейчас Генрих, — Харвис тотчас же отметил для себя это «Генрих», без всяких чинов и званий. Судьба наследника престола была решена, — проспится и решит погонять зайцев.

— И нарвется на пулю, — выдохнула Мари, словно зачарованная. На бледных щеках девушки появился румянец. — И все будет кончено.

— Да, ваше высочество, — кивнул Эжен и посмотрел на небо. — Пожалуй, нам следует вернуться в лагерь.

Всадники развернулись и, свистнув собакам, скрылись за деревьями. Когда лай гончих и стук копыт стихли, то Альден яростно прошептал:

— Я ее убью, гадину. Я ее уничтожу.

— Не спешите, друг мой, — устало произнес Харвис. Его тянуло в сон. Конечно, он залатал пробоину, оставленную Кхаавиндом, но силы все равно покидали его. Медленно, по капельке. Завтра к вечеру Харвис уже станет самым обычным человеком, без следа волшебства.

Наверняка на него станут показывать пальцем. Великий колдун оказался не настолько велик, как думали все те, кто рассказывал страшные сказки о его похождениях. Но есть такие вещи, которые уничтожают даже великих колдунов.

Кхаавинд не смог убить его. А вот обессилить — смог. И Харвис, потрясенный горем своей потери, не сумел противостоять.

Но зато он успел спасти наследника престола и записать признание заговорщицы. И успеет доставить их компанию к королю — а это уже многое значило. И Эвглин была спасена. Что бы ни случилось с ними дальше, Харвис знал, что с ней все хорошо. Кхаавинд не соврал — боги не лгут.

Теперь надо только отдохнуть. Чуть-чуть, самую малость.

* * *

День прошел словно в тумане.

Сквозь дрему Харвис слышал, как в стороне от них прошла охота: фыркали приземистые хорнийские псы, которые вынюхивали добычу в норах. Потом послышались выстрелы. Принц Альден встрепенулся, толкнув уснувшего полковника в бок, и Харвис услышал торжествующие возгласы.

Убили какого-то зверя, а не принца. Вот и хорошо.

Когда солнце скрылось за стволами деревьев, а оттуда, где расположился лагерь, повеяло сытным запахом жаркого и полетели песни, Харвис проснулся и, к удивлению своему, почувствовал себя свежим и бодрым. Он проверил заплатку в том месте, где была утечка силы, укрепил ее и с наивной верой подумал, что, может быть, все и обойдется. Они вернутся в столицу, король Клаус узнает о заговоре, и Харвис обратится к артефакторам и магам.

Да, тем самым, которые плели сеть, чтоб его пленить.

— Пойдемте, — сказал он, поднимаясь и выходя на поляну. Обернувшись, Харвис увидел довольно-таки забавное зрелище. Вот выворотень, который угрожающе растопырил уродливые корни — и вдруг откуда ни возьмись, прямо из воздуха, возникает его высочество Альден, зевая и покачиваясь: ноги затекли. А вот и бравый полковник Матиаш — тоже из ниоткуда.

Забавно. Хорошо, что больше никто не видит такого милого зрелища.

— Что ж, друзья, — устало сказал Харвис. — Идемте к его величеству. Ваше высочество, как считаете, где сейчас может быть король?

Альден развел руками и посмотрел на небо.

— Вечереет… — задумчиво промолвил он. — Государь, скорее всего, уже поужинал и читает. Он всегда приходит в спальню, ложится на кровать и читает, — принц улыбнулся и вдруг замялся и добавил: — То есть, так было раньше. До того, как я устроил переворот. Но мой государь-отец редко изменял своим привычкам.

— Понятно, — кивнул Харвис и протянул руку. Альден и полковник тотчас же вцепились в него, словно дети, боявшиеся темноты, и Харвис мысленно взмолился: Господи, если Ты сейчас слышишь, и у Тебя нет других планов, то помоги нам. Пожалуйста, помоги.

Он успел забыть, когда молился в последний раз.

— Ну что… — неуверенно сказал Харвис. — Будем надеяться, что получится.

В следующую минуту они уже летели сквозь мрак, и если в прошлый раз это была просто непроницаемая тьма, которая не знала о том, что существует свет, то теперь эта тьма была живой. Падая, Харвис чувствовал прикосновения влажных ладоней к лицу, слышал тихий вкрадчивый шепоток, что повторял и повторял всего одно слово, а затем заливался смехом и, успокоившись, начинал повторять снова.

Ушла, ушла, ушла.

«Я знаю», — подумал Харвис, и полет оборвался.

В ладони ударил жесткий ворс ковра. Харвис поднял голову и убедился, что принц Альден оказался прав. Его величество Клаус не изменял своим привычкам — сейчас он лежал на кровати и увлеченно читал какую-то книгу. Отпечаток этой заинтересованности еще не покинул его лица, хотя теперь, увидев незваных гостей, король стал пугающим и мрачным.

Венценосец оставался собой, даже если на нем был домашний халат.

— Вот как, Альден, — устало произнес король, словно был готов к их появлению из ниоткуда и все-таки не ожидал его. — Вот, значит, как. Мне вызывать охрану?

Принц, который успел подняться с ковра, снова рухнул на колени и с искренней взволнованностью проговорил:

— Ваше величество… Отец… Выслушай меня. Выслушай меня, прошу!

Харвис встал, машинально проверил и укрепил заплатку на месте утечки, и бросил взгляд в окно. По вечернему саду неторопливо брел невысокий человек с корзиной, то ли слуга, то ли садовник. Ровным шагом двигалась охрана на ночное дежурство. «Как странно, — подумал Харвис, — когда мы жили в Приграничье, то жаловались на ссылку и хотели вернуться, и проклинали то место и время. А оказалось, что там мы все были счастливы, только не понимали этого».

— Хорошо, — король вздохнул, отложил книгу и поднялся с кровати. Матиаш осторожно потянул Харвиса за рукав, и они отступили к стене. Харвис невольно отметил, что его величество любит сына — другой на его месте уже звал бы охрану.

— Государь, я не замышлял ничего дурного ни против тебя, ни против своей семьи, — горячо произнес Альден. — Я ценю все, что ты сделал для меня, и никогда бы не стал…

Король кивнул, и Альден осекся.

— А тот артефакт, который ты заказал? — тяжелый взгляд упал на Харвиса, и ему показалось, что на его плечи опустили камень. — Взрыв-кристалл. Он убил бы меня, если бы я взял его в руки.

— Это был приворотный артефакт, ваше величество, — подал голос Харвис. Сейчас, стоя в уютной королевской спальне, он впервые почувствовал, насколько на самом деле вымотан. — Я создал его… — на мгновение Харвис замялся, но потом продолжал: — Я создал его для своей супруги. Но ректор Лейбних как участник заговора представил все в ином свете, пытаясь сделать нас преступниками.

Левая бровь короля дрогнула и поползла вверх. Харвис отметил, что цвет лица его величества говорит о том, что Клаусу пора бы завязывать с успокоительными настойками. Обычно они приводят к зависимости и припадкам.

— То есть, заговор все-таки существует? — спросил король, глядя Харвису в лицо. Он кивнул.

— Да, ваше величество. Но немного с другой стороны, чем вам хотят показать.

— Всех нас подставили! — с прежней горячностью произнес принц и сделал шаг вперед, но отец хмуро посмотрел на него, и Альден отступил. — Нас хотят выставить заговорщиками, которые платят злом за добро. Якобы я снова хочу покуситься на престол. Но, ваше величество, отец, я клянусь, что не имею к этому отношения.

Альден сделал паузу. Харвис подумал, что сейчас принц действительно выглядит героем — и пожалел, что не видел его во время переворота.

— Те, кто все это задумали, хотели довести дело до нашей казни, — продолжал Альден. — А еще они собирались убить не только меня, но и его высочество Генриха. Сегодня на охоте на него дважды покушались. Сперва пробовали отравить, потом стреляли и промахнулись.

Лицо короля дрогнуло. Альден испуганно замолчал — настолько жутким теперь был Клаус.

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Мне не докладывали.

— Мы там были, — произнес принц. — Мы сделали все, чтоб предотвратить покушения.

Харвис негромко кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Это так, ваше величество, — сказал он, когда Клаус обернулся к нему. — Я сковал для принца Генриха щит из заклинаний. Поэтому после яда его вырвало, а пуля срикошетила.

Король облегченно вздохнул. На какое-то время он стал просто отцом, испугавшимся за судьбу своего ребенка — и теперь искренне радовался, что все закончилось хорошо. Но потом лицо его величества вновь обрело монументальную тяжесть профиля на золотой монете.

— Все это ясно только с ваших слов, господа, — устало сказал он. — А вы вполне можете играть на опережение и выгораживать себя.

— Да, ваше величество, — Харвис запустил пальцы в карман и осторожно вынул Слухачика. Меховой комочек встрепенулся, разворачивая зеленую шерстку, и Харвис произнес: — Это артефакт, который записал беседу заговорщиков. А вы прекрасно знаете, что артефакты не врут и не искажают. Они всегда показывают истину, такова их природа.

Король понимающе кивнул, и Харвис заметил, что тяжелая морщина на переносице государя разгладилась. Харвис дотронулся до шарика кончиком пальца, и Слухачик зазвенел нервным голосом принцессы Мари:

— Он должен был сдохнуть!

* * *

Открыв глаза, Харвис несколько блаженных секунд пребывал в приятном спокойствии. Ему ничего не снилось, в окно заглядывало веселое солнце, и день обещал быть прекрасным. Потом Харвис вспомнил все, что случилось с ним за минувшую неделю, и к нему вернулось привычное хмурое расположение духа.

В конце концов, подумал он, покосившись на часы, колдуну и полагается быть хмурым и мрачным. Особенно если он теперь не колдун, а так, огрызок.

Он сделал все, что мог, но последние капли силы покинули его спустя двое суток после того, как их компания разоблачила заговор принцессы Мари. Как и предсказывал Харвис, в шатре принца Генриха нашли артефакт-убийцу, который по вполне понятным причинам не успел навредить его высочеству. У Харвиса еще хватило сил, чтобы определить, что к серебряному шарику, который должен был взорваться и испепелить жертву, приложил руку душка Лейбних — и это было последним, что Харвис смог сделать в качестве волшебника.

В газетах, конечно, ничего не рассказывали. Семейные секреты королевской фамилии пополнились еще одним — заточением принцессы Мари в дворцовой башне. Должно быть, принц Альден вспоминал свою ссылку в Приграничье и думал, что легко отделался.

Харвису было все равно. После того, как король разрешил ему отправиться домой, он приехал в свой старый особняк, к Маме Мгбеи, и рухнул на диван в гостиной — для того, чтоб добраться до спальни, у него уже не осталось сил. Сквозь нервный сон Харвис слышал, как Мама Мгбеи ходит по дому, держа в руке трещотку, что отпугивала злых духов, а на блюдцах, расставленных по подоконникам, курились травы. Так она лечила Харвиса, когда тот был маленьким, и все болезни пугались и убегали без оглядки.

Но вернуть ему волшебство она не могла. Никто не мог бы.

Солнечное утро было бодрым и ярким. Неважно, что в прическах деревьев уже красуются золотые и рыжие ленты, неважно, что множество магазинчиков выложили на прилавки стопки бумаги, блокнотов, тетрадей и всего, что только может понадобиться студенту, неважно, что впереди осень. Сейчас еще лето, и им нужно наслаждаться. Харвису вспомнилось, как он сделал предложение Эвглин, подарив ей кольцо из цветка. Какое время года сейчас в ее мире? Вспоминает ли она про Эльсингфосс и Харвиса — или настолько счастлива, что просто выбросила все из головы?

Харвис не знал.

Спустившись в гостиную, он повел носом: Мама Мгбеи расстаралась, приготовила ароматную куриную запеканку. Помнится, в детстве Харвис всегда прибегал на кухню и смотрел, как добрые черные руки его няни укладывают в горшок начинку. «Слой за слоем, — повторяла Мама Мгбеи. — Слой из непослушных мальчиков, слой из бедовых девочек, слой из проказ, слой из кошачьих глаз. А ты куда смотришь! Вот я тебя сейчас!» И они заливисто смеялись, и горшок отправлялся в печь…

— Харвис, сыночек! — Мама Мгбеи выпрямилась от печи и, подойдя к Харвису, крепко обняла его. — Чего ты в такую рань?

— Не спится, — угрюмо признался Харвис. Мама Мгбеи вздохнула и, сняв с плиты кофейник, указала Харвису на стул.

— Садись, кофейку попьем, — сказала она и, когда Харвис послушно устроился за столом, поинтересовалась: — Чем будешь заниматься?

Харвис пожал плечами. Принц Альден приглашал его погостить в Везерли — король Клаус все-таки предпочел оставить сына в почетной ссылке — но Харвис предполагал, что там будет слишком много воспоминаний и вина.

— Я не знаю, Мама Мгбеи, — ответил он. — Я хочу уехать отсюда.

Нянюшка понимающе качнула головой. Придвинула к Харвису тарелку со свежевыпеченными булочками.

— Сыночек, ты ведь и сам знаешь, — она смотрела с таким теплом и любовью, что Харвис почувствовал, как защипало в носу. — Куда бы ты ни поехал, ты всегда возьмешь с собой себя. Перемена места не принесет тебе счастья.

С этим трудно было поспорить. Харвис отправился в изгнание, но все изменилось только тогда, когда он нашел Эвглин.

— Мама Мгбеи, а сколько тебе лет? — вдруг спросил он. Нянюшка рассмеялась и ответила:

— Когда у тысячехвостого Джембе было еще только восемьсот хвостов, я вышла замуж в первый раз. А когда у него будет две тысячи хвостов и один рог, то Владыка Мгунгва приберет меня в синюю саванну.

— Значит, я могу полагаться на твой опыт… — задумчиво сказал Харвис. Мама Мгбеи только рукой махнула.

— У тебя и своего опыта хватает. Мой маленький Харвис давно вырос.

На кухню заглянула служанка и, правильно поняв взгляд Мамы Мгбеи, ушла. Нянюшка вздохнула.

— Ты тоскуешь, сыночек, — промолвила она. — Ты не можешь вернуть ни девочку, ни силу, и эта тоска тебя прикончит. Поверь мне, мой хороший, так и будет.

Харвис и не сомневался. Он думал о своем будущем примерно такими же словами. Он все прекрасно понимал.

— Что же мне делать, Мама Мгбеи? — спросил он. Нянюшка улыбнулась и похлопала его по руке. Прикосновение было живым и ободряющим, как в детстве.

— Займись делом, Харвис, — посоветовала она. — Видишь ли, милый мой, я просто старая женщина и не знаю, как творить магию и как ее возвращать. Но зато я знаю, что разбитую душу можно склеить работой. Не всегда, конечно. Но очень часто это помогает.

Мама Мгбеи улыбнулась и откусила от булочки. Зубы у нее были крепкие, белые, как у совсем молодой женщины. Харвис подумал, что когда-то Мама Мгбеи была веселой и красивой девчонкой и бегала по саванне так, что могла обогнать льва.

— Я утратил магию, — сказал Харвис. — Я вытек. Я ничего не могу сделать.

Мама Мгбеи только рукой махнула.

— Харвис, говорю ж тебе: я не смыслю в магии. Но ты можешь делать свою работу и без волшебства. Тебя изгнали за умные мысли. Давно ты садился за книги, сыночек? Давно думал о других мирах?

Харвис хотел было ответить, что Мама Мгбеи не понимает всей тонкости его работы, но вдруг осекся и понял, что она была права.

Он точно знает, что существует множество обитаемых миров.

Он наметил условия, при которых открываются врата между мирами.

И рассчитать механизм открытия врат он сможет и без магии. Это чистая механика и расчет.

— Знаешь, а ведь ты права, — произнес Харвис. — Я ведь могу просто сесть за стол и начать работу. Здесь-то как раз магия и не нужна.

Мама Мгбеи торжествующе улыбнулась и снова похлопала Харвиса по руке.

— Вот видишь! Думаю, это хороший выход.

«А когда откроются врата, — вдруг подумал Харвис, — то я найду Эвглин».

Мысль была легкой и ослепляющей. Впервые за все эти тяжелые дни ему стало спокойно.

Глава 6. Дорога по облакам

Да, ребенок.

Семь недель.

У него уже было крошечное сердечко, и оно стучало так быстро и громко, оно так спешило жить, что Геля на мгновение перестала дышать. Врач вернулся за стол и, начав заполнять бумаги, спросил:

— Оставляем?

Геля не сразу поняла, что он имеет в виду. Одевшись, она вышла из-за ширмы и села на стул. Врач оторвался от карты и вопросительно посмотрел на нее. Он выглядел ненамного старше Гели, но в его лице уже поселилась какая-то профессиональная усталость. Геля подумала, что именно заставило этого молодого парня, отдаленно похожего на Борха, пойти в гинекологи.

— Оставляем? — повторил он.

— Кого? — испуганно спросила Геля. Врач завел глаза, всем своим видом показывая, как его вымотали тупые пациенты. Медсестра, которая быстрым неразборчивым почерком оформляла направления на анализы, рыкнула:

— Ребенка! Ты только что залетела, а уже тупишь!

Геля посмотрела на нее так, что медсестра осеклась и опустила взгляд к бумагам. «Никто и никогда не будет так со мной говорить, — подумала Геля. — Я уже не та девчонка, которая всего боялась».

Она летала на драконах и видела лесных богов. Она никому не даст себя в обиду.

— Оставляем, — сухо сказала она и перевела тяжелый внимательный взгляд на врача. — Что-то еще?

Вопросов больше не было.

Спустя четверть часа Геля вышла из женской консультации с огромной стопкой направлений на анализы. Утро было солнечным и ясным, и, глядя, как из-за деревьев неторопливо выползает осеннее солнце, Геля неожиданно подумала, что все еще наладится.

Минувшие недели прошли в беготне и хлопотах. Таня и Кир все-таки решили отвести Гелю в институт, пред светлы очи декана. Геля прекрасно понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет, но, когда они подошли к дверям деканата, крошечная желтая точка в ее животе вдруг дрогнула, разливаясь теплом, и Геля услышала голос Харвиса:

«Просто плавно проведи рукой по воздуху. И скажи нужные слова. Sim aakh lessalom beth».

— Sim aakh lessalom beth, — послушно повторила Геля и мягко погладила невидимую кошку. В следующую минуту вся их компания уже ввалилась в деканат, и Геля услышала, как Таня говорит:

— ТамарМихална, здравствуйте. У нас тут, в общем, вот кто вернулся.

Декан оторвалась от ноутбука, и Кир мягко вытолкнул Гелю вперед.

— Здравствуйте, — негромко сказала Геля. Декан их факультета имела славу строгой, почти безжалостной дамы — и теперь эта безжалостная дама смотрела настолько растерянно и удивленно, что ее сухое лицо казалось несчастным и детским.

— Шувалова! — выдохнула декан, нервным движением подхватила ручку со стола и принялась ее развинчивать, не сводя взгляда с Гели. — Живая!

На ее возглас из примыкающей преподавательской выглянула зам по воспитательной и, всплеснув пухлыми руками, привалилась к стене, чтоб не упасть.

— Геля! — воскликнула она, и троица дружно протянула:

— Здравствуйте, Ольга Ивановна…

В отличие от декана, зам была женщиной мягкой, жалостливой и понимающей. Геля имела все основания полагать, что в этом конкретном случае сможет справиться и без заклинания. Огненная точка дрогнула в животе, и голос Харвиса прошептал:

— Satthmaa singth alomath.

— Satthmaa singth alomath, — повторила Геля и сказала уже тверже, глядя куда-то вперед: там над головами декана и зама разливалось жемчужное зарево, и его надо было просто покорить своей воле. — Я хотела бы восстановиться на втором курсе. Мне рожать весной, сессию сдам досрочно.

Таня и Кир, которых заклинание не затронуло, посмотрели на Гелю с одинаковым оторопелым выражением. Конечно, они не допускали даже возможности того, что декан пойдет навстречу — отправились в институт просто так, чтоб окончательно отмести эту вероятность. Но декан вдруг в очередной раз развинтила ручку и сказала:

— Раз ты беременна, то нужно свободное посещение.

Геля кивнула, с трудом сдерживая улыбку. Заклинание работало — оно покорило даже непробиваемую бюрократическую глыбу их декана.

— И комнату в семейном общежитии, — подала голос Таня, пихнув Гелю в бок. Дескать, раз уж ты начала шаманить, то не прекращай. — А то ребенок родится, а идти некуда. У Гельки мама умерла, а папаша алкаш!

Зам нахмурилась, и Геля успела испугаться, что все рухнуло, и у них ничего не выйдет — но Ольга Ивановна потерла кончик носа и ответила:

— Устроим. Смирновы как раз уехали, есть комната.

Когда они вышли из учебного корпуса, то Геля почти без сил рухнула на скамейку под деревом. Таня и Кир опустились рядом, и Геля услышала растерянный голос подруги:

— Блин, я не верю. Мы у Тамарки что-то выбили!

Кир достал смартфон и, уточнив время, добавил:

— За пятнадцать минут.

Это действительно было чудо. Геля прекрасно понимала, что декан и слушать бы ее не стала. Указала бы, где дверь, и на этом беседа подошла бы к концу. Но сейчас они сидели на скамейке под деревом, у Гели снова была учеба и комната в общежитии, и родной мир постепенно привыкал к ней и не собирался выбрасывать прочь.

Если бы еще тут был Харвис — тогда Геля ни о чем бы больше не просила. Но Харвиса не было.

…Стоя на ступеньках женской консультации, Геля смотрела, как из-за деревьев поднимается солнце, и чувствовала только глухую тяжелую тоску. Наступала осень, ее ребенку было семь недель, и крошечная фасолинка на снимке УЗИ казалась чем-то прекрасным и непостижимым. И Геле было горько от того, что она хранит в себе маленькое чудо — и не может разделить его с Харвисом.

Как он там, думала Геля, неторопливо шагая к автобусной остановке, как он там, вспоминает ли обо мне? Ей хотелось надеяться, что Харвис вернулся к своей работе над вратами в обитаемые миры, ей хотелось верить, что он ищет способ найти дорогу к Эвглин — но Геля старательно запрещала себе и верить, и надеяться.

Надежда может иссякнуть. Тогда будет еще больнее.

— Ухы-ы? — спросили откуда-то снизу, и что-то сухое и жесткое толкнуло Гелю в ногу.

Прямо перед ней сидел варан — самый настоящий варан, который словно только что спрыгнул с экрана телевизора. Геля едва не споткнулась, замерла, не в силах оторвать от него глаз. Варан широко разинул рот, словно одновременно улыбался и просил что-нибудь вкусненькое.

— Хры-ы! — воскликнул он и еще раз ласково боднул Гелю. Молодая женщина, которая вошла в ворота женской консультации, увидела варана, испуганно охнула и обхватила руками живот.

— Ох, ты ж Господи… Это ваш? — воскликнула она. — Кусается?

— Мой, — прошептала Геля, внезапно обнаружив, что в прямом смысле слова заливается слезами. Она опустилась на корточки и, осторожно погладив варана по голове, спросила:

— Пушок? Это ты?

— Хры! — довольно ответил варан и снова раскрыл пасть, выпрашивая угощение.

Конечно, я, словно бы отвечал Пушок. Кто же еще!

* * *

Путь к другому человеку — это дорога по облакам.

Харвис лежал в траве, закинув руки за голову, и смотрел в небо. В Эльсингфосс пришло бабье лето, сухое и солнечное: теперь до глубокой осени не будет дождей, и мир расцветет всеми красками, чтоб постепенно погрузиться в спокойный сон до самой весны. Здесь, на холмах Везерли, земля даже не думала об осени, она наслаждалась теплом и солнцем, и впервые за долгие дни без Эвглин Харвис снова обрел надежду, то тихое глубокое чувство, которое позволило ему жить и не бояться жизни.

Он приехал к в гости к принцу Альдену после того, как провел две недели за бумагами и чертежами. Мама Мгбеи была права: работа помогает лечить больную душу — Харвису действительно стало легче. Когда их компания устроилась за обеденным столом, то принц поинтересовался:

— Ну что, друг мой? Есть результаты?

Харвису подумалось, что Альден действительно любил Эвглин, и это чувство изменило бунтаря и гуляку, сделав его серьезнее и сильнее. Он почему-то знал, что если Эвглин вернется, то принц не будет претендовать на ее сердце — от этого Харвису становилось спокойнее.

— Я все рассчитал, — сказал Харвис, прожевав кусок восхитительной перепелки в меду. — Нужна повышенная влажность воздуха и определенное соотношение магических сил. Механизм должен сработать.

Некоторое время все молчали, а затем полковник Матиаш поинтересовался:

— Другой вопрос, где нам взять магические силы…

Он был прав, Харвис по-прежнему оставался самым обычным человеком без следа магии.

— И повышенную влажность воздуха, — сказал Харвис. — Сейчас бабье лето, дождей еще два месяца не будет.

Слуги принялись убирать со стола опустевшие тарелки. За раскрытыми настежь окнами, в саду, птичка залилась такими мелодичными трелями, словно сейчас была весна, а не осень. Поют ли птицы в мире Эвглин? Как она там, дома? Харвис иногда спрашивал себя: вспоминает ли Эвглин о своем вынужденном браке? Каково ей в родном краю? А иногда Харвису снилось, что Эвглин полюбила другого — и он ее обидел. Тогда Харвис садился в постели и, смахивая остатки сна, нервно сжимал кулаки: пусть в нем не осталось магии, но он проучит негодяя простым способом! А потом Харвис понимал, что это был сон, растерянно смотрел в темноту и горестно чувствовал, что никому уже не нужна ни его помощь, ни защита…

— Артефакты, конечно, — сказал принц, задумчиво опустив ложку в креманку с фруктами и взбитыми сливками. — Нагонят нам туман.

Харвис кивнул, признавая его правоту. В закромах министра обороны был артефакт с романтичным именем «Поцелуй феи», который использовался для маскировки — туман, который создавал артефакт, был настолько густым и плотным, что был похож на огромное творожное облако.

— Вот только где взять такие артефакты, — угрюмо сказал Харвис. Если бы он сохранил хоть немного былого могущества, то создал бы дюжину таких «Поцелуев фей», не отрываясь от бокала пенного. Но теперь ему оставалось только вспоминать о прошлом и стараться не упасть духом окончательно.

Компания заметно приуныла. Простенькие бытовые артефакты свободно продавались в магазинах — но для дела Харвиса требовалось нечто намного серьезнее, и такие артефакты делались исключительно под заказ и с монаршего разрешения. Несколько долгих минут все угрюмо смотрели в десерт, а затем принц и полковник оторвались от фруктов и, посмотрев друг на друга, сказали хором:

— Борх!

Харвис уже успел забыть о белобрысом сотруднике службы безопасности короны и теперь, вспомнив, едва сдержал крик радости.

— Стойте, — опомнился Харвис. — С чего ему нам помогать? Он может отказаться… то есть, он, разумеется, откажется!

Принц Альден махнул рукой и с заговорщицким видом сообщил:

— Не откажется. Видите ли, друг мой, не только Борх умеет собирать компроматы.

И теперь Харвис лежал на холме, ждал приезда Борха, которому принц Альден вчера вечером отправил письмо, и смотрел в облака. Больше пока делать было нечего.

Справа нетерпеливо заныли и захрюкали. Харвис и не заметил, как к нему подобрался Пушок и разинул пасть, требуя халву. Вспомнилось, как он нашел Пушка в Приграничье, совсем маленького, тощего и нескладного дракончика какой-то непонятной породы. Вроде и летать умеет, но далеко не полетит, слишком несуразное туловище. С драконами с Большой заставы Пушок тоже не очень-то ладил: они постоянно фыркали на него и выдували из ноздрей столбы пара, не желая признавать в Пушке родственника.

— Прости, маленький, — улыбнулся Харвис и принялся чесать Пушку надбровья. — Нет у меня халвы, прости. Скоро приедет Борх, тогда пойдем в замок, тебя угостят.

Пушок зафыркал, удивляясь, как это у Харвиса нет халвы для такого приличного, порядочного и воспитанного дракона.

А Харвиса словно ударило по голове. Понимание, озарившее его душу, было лучом осеннего солнца, широким и ясным, который осветил все закоулки и подсказал, что нужно делать.

— Драконы! — воскликнул Харвис и поцеловал Пушка в сморщенную сухую морду. — Драконы! В них же изначальная магия!

Борх приехал к вечеру, и Харвис, который почти бегом бросился к его экипажу, прокричал:

— Борх, дружище! Нам нужен «Поцелуй феи». Два… а лучше три, на всякий случай. А магический импульс нам дадут драконы!

Борх выпрыгнул из экипажа и, удивленно посмотрев на Харвиса, произнес:

— Подождите, друг мой, я пока ничего не понимаю. И письмо принца было слишком сбивчивым.

Харвис взял Борха за плечи и, легонько тряхнув, спросил со всей искренностью и мольбой, на которые только был способен:

— Борх, вы поможете мне? Не как сотрудник секретной службы, а как мой товарищ?

На блеклой физиономии Борха появился румянец.

— Вы хотите открыть врата в другой мир? — ответил он вопросом на вопрос. — Я вас правильно понимаю?

Харвис кивнул. Сейчас, когда возможность открыть врата и найти Эвглин была так близка, он вдруг растерялся.

— И вам нужен «Поцелуй феи», — уточнил Борх. Дворецкий открыл двери, выпуская на ступени принца Альдена и полковника. Харвис подумал, что вся их компания снова в сборе. Все, как в Приграничье.

— Два, — сказал Харвис. — А лучше три.

Борх покачал головой, и улыбка, озарившая его некрасивое лицо, вдруг оказалась невероятно теплой и искренней.

— Меня уволили со службы, — вдруг сообщил он, и только тогда Харвис заметил, что Борх действительно держится по-другому, свободнее, что ли. — Но связи у меня по-прежнему есть.

* * *

После того, как интрига принцессы Мари и ванн Бильта была раскрыта, его величество приказал провести серьезную чистку секретной службы. Правильно, в общем-то, стране нужна защита, а не те, кто пытается посягнуть на власть в компании очередных заговорщиков. Борх, разумеется, не имел никакого отношения к заговору, но его заставили собрать вещи — разумеется, по собственному желанию, а не под нажимом. Все должно было выглядеть пристойно.

— Так что я теперь без работы и особых занятий, — закончил Борх свой рассказ, сидя в малой гостиной принца Альдена. Бокал вина в его руке пополнялся уже в пятый раз, и Харвис заметил, что теперь, когда Борх не был агентом секретной службы, он держался гораздо вольнее и спокойней. — И, разумеется, готов вам помочь всем, чем смогу.

— «Поцелуй феи», — сказал Харвис. Началась работа, и его внутренний нетерпеливый трепет унялся. Теперь Харвис был непробиваемо спокоен — он мог потерять магию, но всегда бы остался исследователем и ученым. — Три штуки.

Борх задумчиво потер подбородок и, протянув руку к бутылке, обновил бокал в шестой раз. Харвис заметил, что при этом бывший агент службы безопасности короны оставался трезвым, как стеклышко.

— Это, конечно, трудно, — припечатал Борх и, отпив вина, поинтересовался: — Вам насовсем нужно?

— Хотелось бы насовсем, — сказал Харвис и уточнил: — А что, есть возможность аренды?

Борх неопределенно пожал плечами.

— Можно было бы позаимствовать их в одном месте, — уклончиво произнес он и добавил: — Потом вернули бы.

Полковник заерзал в своем кресле, привлекая к себе внимание. За все время их посиделок он ни разу не прикоснулся к вину и теперь поглядывал на Борха с плохо скрываемым неудовольствием.

— Дружище, ты, случайно, не про склады Авенха говоришь? — поинтересовался он. Борх уважительно посмотрел на Матиаша и кивнул.

— Именно про них.

Полковник вздохнул и устало махнул рукой.

— Гиблое дело, Борх, — угрюмо сообщил он. — С тех пор, как там комендантствует этот южанин, Абрахим Сулла, по складам и мышка непробежит незамеченной.

Принц Альден издал горестный стон — похоже, все надежды его высочества на помощь Борха пошли прахом. Альден пока не спешил отчаиваться: что-то ему подсказывало, что бывший агент секретной службы просто набивает себе цену. Борх завел глаза к потолку, что-то прикидывая.

— Абрахим через три дня уезжает в паломничество к Святым камням, — сообщил он. — Оставляет на складах своего заместителя, ну а тот мой старый знакомый, а заодно еще и должник. Мы бы похозяйничали там, как в своей кладовой, а к возвращению Абрахима вернули бы все на место. Только, — Борх одарил принца и Харвиса совершенно удивительным взглядом, одновременно полным скромного достоинства и спокойной мольбы: — я хотел бы получить и свою маленькую выгоду.

Харвис не сомневался, что Борх ведом личными интересами — это было нормальным. Охота ему, в конце концов, рисковать головой за чужие интересы?

— Разумеется, друг мой, — нарочито спокойно ответил Альден. Вот он, похоже, ждал, что Борх окажется бескорыстным. — Что именно вам нужно?

— Возможность заглянуть в другой мир, — чуть ли не смущенно произнес Борх. — Я хочу увидеть и попробовать его понять. Только увидеть, ничего больше.

— Разумеется, — кивнул Харвис. — Мне ведь понадобится ассистент.

Вот так и получилось, что тихим осенним вечером, когда солнце садилось в туманную дымку облаков, а жители столицы гуляли, наслаждаясь бабьим летом, Харвис висел на веревочной лестнице на складской стене и пытался не сорваться на землю. Ученый из него, конечно, был хоть куда, но акробат и взломщик — никудышный. Борх оказался гораздо ловчее: он уже успел забраться в предусмотрительно открытое чердачное окошко и, высунув голову к Харвису, спросил громким шепотом:

— Друг мой, вы скоро?

Обливаясь потом, Харвис забрался на следующую перекладинку, вертевшуюся под ногами, а затем еще на одну. Приятель Борха и заместитель истинно верующего Абрахима, который так и не назвал Харвису своего имени, выслушал их просьбу, изрядно подкрепленную ассигнациями принца Альдена, и сказал, дотронувшись до артефакта, что болтался на грязном шнурке на его шее:

— Ладно, собак я спускать не буду и окно вам открою. Но лезть вы будете сами, и дальше тоже все сами. Не хочу об этом знать.

Харвис прекрасно его понимал: если их авантюра все-таки раскроется, то приятеля Борха будут допрашивать, и он не хотел сболтнуть лишнего.

— Наконец-то! — негромко воскликнул Борх, когда Харвис все-таки влез в окошко. Чердак был как раз таким, как и положено быть чердакам: пыльным, заваленным хламом, который и использовать ни к чему, и выбросить жалко. Вот сложены ровной стопкой поддерживающие каркасы для артефактов погоды, вот свалены холсты, скрученные в рулоны, должно быть, картины, а вот… Харвис нагнулся и вытянул из-под ветоши потемневшее золотое блюдо.

— Что это? — спросил Борх. Его лицо дрогнуло, словно он был крайне недоволен задержкой и в то же время не решался спорить.

— Это видящее блюдце, — ответил Харвис. — Есть монетка?

Борх запустил пальцы в карман и извлек ржавый грошик.

— Пойдет?

— Вполне, — кивнул Харвис и, закрутив монетку в пальцах, пустил ее бежать по краю блюда. — Смотрите, сейчас покажет что-нибудь.

Он и сам не знал, почему вдруг остановился и занялся этим блюдом, тратя время на пустяки. Это ведь была простая игрушка, которую покупали детям, чтоб те находили то, что потеряли…

Дно блюда потемнело — а Харвис, честно сказать, сомневался, что артефакт работает, настолько блюдо было грязным — и вдруг вспыхнуло ярким светом. Харвис увидел цветную картинку: какая-то дорожка, лавка… собака пробежала, промчался человек на каком-то невиданном агрегате с большими колесами…

Он едва не выронил блюдо. В ушах зашумела кровь, и на мгновение Харвис испугался, что лишится чувств — и что картинка исчезнет.

— Дьявольщина… — промолвил Борх. — Это что, мир Эвглин?!

Харвис не ответил — он смотрел в чужой солнечный день, как завороженный. Вот прошли мать и маленькая дочка, их легкая цветная одежда напоминала нижние сорочки. Вот появилась рыжеволосая девушка с подругой — они неторопливо брели по дорожке, и Харвис чувствовал, как в ушах нарастает гул.

Девушка обернулась, и Борх стиснул его руку так сильно, что едва не сломал кость. Рыжие волосы Эвглин трепало ветром, удивительные глаза были одновременно полны и печали, и счастья.

Харвис смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда. Эвглин была жива и счастлива — и он отдал бы все, себя бы отдал, лишь бы снова взять ее за руку. А потом картинка помутнела, утратила краски, и Харвис с удивлением увидел, что по-прежнему держит в руках лишь грязное блюдо.

Несколько долгих минут они молчали. Откуда-то снаружи донеслась музыка, кто-то прошел по одному из нижних этажей. Харвис не мог произнести ни слова, он онемел, лишился разума, превратился лишь в тень себя самого.

Эвглин была жива и счастлива.

— Идемте, — сказал Харвис и не узнал собственного голоса. — Мы вернем ее.

* * *

Драконов красть не пришлось. Принц Альден написал письмо какому-то давнему приятелю, и спустя два дня на лужайке Везерли уже переминались трое громадных транспортных драконов. Места для троицы было маловато, драконы жались друг к другу, выпускали в небо облака пара из ноздрей и угрожающе ворчали на любопытствующих слуг. Слуги, разумеется, шарахались в стороны, а погонщики драконов смеялись и приговаривали:

— Не бойсь! Не бойсь! Не цапнет, эт они мирные!

Проверять миролюбие и качество дрессировки никто не отважился. Пушок, который был четвертым драконом в рассчитанной Харвисом схеме, сперва попытался спрятаться в саду, а когда его все-таки вытащили из зарослей дикой малины, недовольно задрал нос. Как можно поставить хорошего, воспитанного, домашнего дракона в одну упряжку с этими чудищами?

— Ничего, маленький, — глухо произнес Харвис, отправляя в рот Пушка здоровенный ломоть халвы. — Ты же хочешь вернуть Эвглин?

Пушок закивал, всем своим видом показывая, что очень соскучился и по Эвглин, и по ее сказкам.

— И я хочу, — вздохнул Харвис, погладил морду дракона и обернулся к дворцу. Принц, полковник и Борх спускались по ступеням, слуги волокли за ними ларец с артефактами, и, глядя на них, Харвис чувствовал то привычное волнение, которое всегда охватывало его в начале важной работы.

Он мог лишиться магии, но он не переставал быть ученым. Мама Мбеи была права: что бы ни случилось, ты всегда сохранишь в себе себя и выстоишь.

— Все готовы? — спросил Харвис, быстрым шагом подходя к драконам. Погонщики дружно кивнули и стали взбираться на спины животных. Драконы были отлично выдрессированы и держались спокойно, но откуда-то из глубин их шей доносилось ворчливое гудение: они тоже с трудом сдерживали нетерпение.

Площадку для эксперимента подготовили неподалеку от дворца, на поле для игры в мяч. Харвис провел там всю ночь, высчитывая места для драконов и участников, и теперь аккуратно подстриженная зеленая трава была покрыта плевками сверкающей краски. В самом центре поля принц и полковник уже разместили артефакт — когда Харвис даст команду, его приведут в движение, и Везерли накроет туманом.

Если он все правильно рассчитал, то в тумане откроются врата в новый мир.

Харвис приблизился к артефакту, еще раз посмотрел: все было в порядке, «Поцелуй феи» доброжелательно подмигивал золотистой искоркой на боку, докладывая, что он полностью готов к работе. Драконы сделали круг над полем и медленно принялись снижаться. Места для каждого были обозначены вешками с номерами. Харвису вдруг подумалось, что все это похоже на игру, и вскоре на поле появятся команды, и судья вынесет мяч…

Только это не было игрой. Это была возможность жить дальше.

Неужели сегодня он сможет увидеть Эвглин? Мысли Харвиса были настолько тяжелы, что у него уже начинала болеть голова. Ведь другой мир огромен — что, если он откроет врата, но не найдет Эвглин? Что, если она откажется вернуться с ним? В памяти снова всплыло ее лицо, которое Харвис увидел в волшебном блюдце — Эвглин выглядела вполне счастливой…

Он, в конце концов, имеет право проститься с ней по-человечески, если уж она сделает окончательный выбор не в пользу Эльсингфосса.

— Готовы! — прокричал Борх и поднял к утреннему сонному небу руку с зажатыми в ладони часами. Вот и все, подумал Харвис и быстрым шагом двинулся к Пушку, сидевшему в четвертом углу вычерченной на траве фигуры. Дракон выглядел невероятно серьезным, словно действительно понимал, насколько важным будет это дело.

— По моей команде! — прокричал Харвис, и один из помощников опустил руку на артефакт, готовясь привести его в действие. — Три! Два! Раз!

И махнул рукой.

«Поцелуй феи» ожил. Из-за далеких деревьев и холмов к площадке неторопливо потекли серые лепестки тумана. Воздух постепенно становился густым и влажным, он пах болотом и сыростью. Харвис посмотрел вниз и не увидел своих башмаков: ноги по щиколотку утопали в тумане.

Он посмотрел на друзей. Все стояли на местах, все были готовы увидеть, как мироздание треснет и откроет новую землю. Туман вскипал седыми волнами, сгущался, обретал уверенность и силу. Становилось трудно дышать. Харвис опустил ладонь на прогладную голову дракона, с горьким теплом вспомнив, как Эвглин читала ему сказку среди цветов и кустарников, и прокричал:

— Драконы! По моей команде — три! Два! Раз! Огонь!

Над головами прокатился раскат грома. Четыре огненных струи ударили в небо, и Харвис с трудом устоял на ногах, когда Пушок выдохнул пламя — земля вздрогнула под ногами и поплыла в сторону. А потом кто-то закричал — нервным дрожащим голосом, почти по-бабьи — и Харвис увидел, что туман над полем складывается в уже знакомую ему раму, окаймляющую вход в другой мир.

— Получилось, — прошептал Харвис. — Господи Боже, получилось…

Драконы ревели, исторгая столбы огня — именно в них и крылась та изначальная магия, которую утратил Харвис. Над головами грохотал гром, и первые капли ливня уже падали в туман. На мгновение туман расступился, и Харвис увидел Альдена — принц смотрел на растущий проход с благоговением и ужасом.

Туман в раме рванулся в стороны, и Харвис увидел город.

Он был огромен, он подавлял гигантскими зданиями и сокрушал и разум, и волю. Харвис начал было считать, сколько этажей в одном из домов — и сбился. Он смотрел, не в силах ни моргнуть, ни отвести взгляда, ни дышать: по просторным светлым улицам шли люди, по дорогам двигалось бесчисленное множество странных и пугающих механизмов, а на стенах домов ярко вспыхивали какие-то непонятные картины.

Чужой мир был непостижимым и жутким. Харвис услышал, как кто-то молится. Ему тоже хотелось молиться, но он, онемевший и безгласный, продолжал смотреть, пытаясь увидеть среди прохожих любимое лицо. Если Эвглин там, то мир не может быть плохим.

Справа сверкнула молния, и над Везерли раскатился такой грохот, что Харвис с трудом удержался на ногах. Туманная рама содрогнулась и стала заваливаться влево, город в ней дрогнул и начал медленно расплываться, словно картина, которую облили водой. Харвис протянул к нему руку в бессловесной мольбе о помощи, в просьбе не забирать у него Эвглин — и город растаял.

Пушок негромко вскрикнул в тумане, и Харвис почувствовал запах горелого мяса.

Дождь хлынул сплошной стеной. Харвис стоял неподвижно, смотрел, как всхрапывают драконы, как в сыром мареве расплываются очертания дворца, как растворяются остатки тумана. Артефакт мигнул красным и погас. Кажется, к Харвису подбежали принц и полковник, кажется, его били по плечам и поздравляли с успешным экспериментом, кажется…

Пушка не было. Там, где он стоял, на траве осталось выгоревшее пятно. И увидев его, Харвис рухнул на колени и заплакал.

* * *

В общежитии Пушок наелся до отвала — возможно, в первый раз в жизни он завалился на спину, раскинув лапы и сыто урча. Когда студенты предлагали ему очередную вкуснятинку, он только сонно прикрывал глаза и издавал довольный стон. За полчаса Пушок слопал столько вафель, пряников и конфет, что хватило бы на небольшой кондитерский магазин.

— Главное, чтоб коменда не увидела, — сказала соседка Гели, третьекурсница с физмата. Недавно у них с однокурсником родилась двойня, и каждый день Геля слушала, как за стеной плачут дети, а взрослые то ругаются, то готовятся к семинарам: на учебу молодые родители ходили по очереди.

— Это да, — согласилась Геля, поглаживая круглое пузо варана. — Выставит сразу.

Это в самом деле был Пушок: на одной из пластинок драконьего панциря Геля еще в Эльсингфоссе заметила уродливый шрам — и сейчас он тоже красовался на животе варана. Когда соседка ушла, Геля села на пол рядом с сонным Пушком и задумчиво спросила:

— Маленький, как же ты сюда попал?

Варан раззявил пасть и вздохнул: дескать, не задавай вопросов, женщина, я объелся и устал. Геля погладила туго набитое пузо, и варан пошевелился: из распахнутой пасти выскользнул язык и легонько погладил Гелю по животу.

— Да, — вздохнула она. — Я беременна. У меня будет ребенок.

— Хры-ы, — негромко сказал варан. Геля подумала, что кто-нибудь обязательно проболтается комендантше про нового обитателя общежития, и тогда придется как-то прятать Пушка — его непременно захотят выставить.

— Как там Харвис? — поинтересовалась Геля. Пушок перевернулся на живот и заскреб лапами по полу, всем своим видом показывая печаль и страдание. Гелю обдало ледяной волной, и некоторое время она сидела молча, не в силах вымолвить ни слова.

Харвис…

— Он заболел? — спросила она. Варан фыркнул и утвердительно качнул головой. Геля ахнула, зажав рот ладонями. Харвис болен, все очень-очень плохо, а она тут и ничем не сможет ему помочь.

— Серьезно заболел?

Пушок снова фыркнул и постучал хвостом по полу. Похоже, дело было хуже некуда. Что с ним могло случиться? На него напало то лесное божество, которое выкинуло Гелю из мира? Или все дело в человеческих интригах, и Харвиса убрала претендентка на трон?

Размышления Гели прервал стук — дверь открылась, и в комнату заглянула Таня.

— Привет! — улыбнулась она. — А ты чего на полу… — в этот миг Таня заметила варана и взвизгнула, испуганно прижав руки к груди: — Ах ты ж мать твою, Господи Боже..!

Пушок обернулся к двери и раскрыл рот, словно говорил: конечно, я сыт, но для маленького пряника всегда найду место.

— Привет, Тань, — Геля помахала подруге и сказала: — Заходи, он не кусается.

Таня с невероятной осторожностью вошла в комнату, закрыла за собой дверь и, косясь на Пушка так, словно он был бомбой, готовой взорваться в любую минуту, села на стул.

— Откуда он у тебя?

— Ты только не пугайся, — предупредила Геля. Положение казалось ей до ужаса дурацким, смешным и страшным одновременно. — Но это тот дракон, который был у меня в Эльсингфоссе.

Глаза Тани снова округлились, сделав девушку похожей на смертельно напуганную сову. Геле вдруг захотелось истерически засмеяться. Что такого-то? Просто дракон из другого мира, который как-то умудрился преодолеть границу между мирами. Испуг Тани быстро сменился деловитой задумчивостью, словно она прикидывала, как именно можно использовать неожиданного пришельца.

— Он сам сюда попал, или его прислали? — спросила Таня. Пушок снова стукнул хвостом по полу и поскреб линолеум пухлой лапой.

— Харвис заболел, — ответила Геля, чувствуя, что вот-вот расплачется. Ощущение бессилия и слабости было настолько глубоким и болезненным, что Геля на мгновение забыла, как дышать. — Тань, Харвис заболел…

Лицо Тани сразу же приобрело выражение искреннего сочувствия и желания помочь не словом, а делом. Она всегда была очень энергичной и частенько приговаривала: нечего нюниться, ввяжемся в драку, а там видно будет.

— Так, слушай, пузан, — сказала Таня, пересев к Пушку. — Как, говоришь, тебя зовут?

— Пушок, — едва слышно ответила Геля. — Он дракон.

— Да хоть бегемот, — отмахнулась Таня. — Это неважно. Сейчас я буду тебя, Пушок, пытать вопросами. Если ответ «да», то стучишь хвостом. Если ответ «нет», то лапой скребешь. Понял?

Варан, похоже, оторопел от подобного напора и некоторое время удивленно таращился по сторонам, делая вид, что все это к нему не относится. Таня без обиняков шлепнула его ладонью по спине и повторила:

— Понял?

Пушок решил не сопротивляться и застучал хвостом. Таня расплылась в довольной улыбке и погладила варана по голове — тот довольно заурчал и снова раскрыл рот.

— Гелькин муж заболел? — спросила Таня, кивнув на Гелю. Морда Пушка мигом приобрела скорбное выражение, и он легонько стукнул по полу хвостом. Таня понимающе кивнула и спросила:

— Серьезно?

Еще один удар. Геля шмыгнула носом, пытаясь удержать слезы.

— Он тебя послал за Гелькой?

Варан поскреб лапой по полу. На линолеуме появились едва заметные царапины.

— Ты сам за ней пошел?

Снова скребок лапой. Таня удивленно подняла бровь, а потом ее лицо прояснилось.

— Случайно попал?

Пушок стукнул хвостом. Геля зачарованно смотрела то на варана, то на подругу, невольно удивляясь тому, насколько лихо выстраивается у них беседа.

— Умница ты моя, — Таня снова погладила Пушка по голове и спросила: — Слушай еще, Пушнина. Харвис хочет вернуть Гельку обратно?

Пушок застучал хвостом настолько энергично, что чей-то женский голос из-за стены мигом посоветовал уняться. Таня только рукой махнула.

— Ша, без вас тошно. Так, Пушнина, едем дальше. У него есть способ ее вернуть?

Пушок задумался, словно не был уверен. Геля вспомнила сундук с бумагами Харвиса, теорию множества обитаемых миров и наскоро наброшенные чертежи на салфетках. Харвис наверняка пытался открыть врата — возможно, именно поэтому и заболел.

Варан снова стукнул хвостом, и Таня довольно усмехнулась.

— Способ есть, только работает через раз, — предположила она. — Поэтому тебя, пузатик, и выкинуло сюда. Так?

Очередной удар хвостом. На мгновение Геле стало очень-очень радостно: Харвис ее не забыл, Харвис хотел ее вернуть… Что он скажет, когда узнает, что у них будет ребенок? Крошечная золотая фасолинка, что плавала у Гели в животе…

— Так, ну тогда надо думать, как помочь этому способу сработать, — судя по всему, Таня была невероятно рада. Она читала книги о волшебстве и попаданцах, и любимые романы вдруг стали реальностью. Пушок вдруг зафыркал и принялся рыть линолеум передними лапами настолько энергично, что Геля невольно схватила его, пробуя сдержать. Комендант увидит, во что превратился пол — убьет всех.

— Понятно, — кивнула Таня. — Понятно, Пушнина, ты умница, — она с торжеством посмотрела на Гелю и сказала: — Похоже, надо вам работать одновременно. Открывать дверь с двух сторон.

* * *

У ребенка должен быть отец. Не воспоминания матери, не ее рассказы и описание — живой, настоящий человек, который будет рядом, который сможет и научить, и поддержать, и поверить.

Впрочем, это была не единственная причина, по которой Геле хотелось вернуться. Сейчас она с полным на то основанием чувствовала себя дурой — не простой дурой, а набитой идиоткой. Когда Геля находиласьв Эльсингфоссе, ей хотелось вернуться назад, и она мучилась и страдала, потому что родина была далека и недосягаема. А сейчас, наконец-то находясь в своем родном мире и сумев в нем обустроиться, она мечтала о том, чтоб снова оказаться рядом с Харвисом.

Дурочка. Дурочка, которая окончательно поняла, что Харвис был для нее единственным близким человеком. И теперь он нуждался в ее помощи.

Лежа на кровати под тонким казенным одеялом, Геля задумчиво смотрела во тьму. Совсем уже осенний вечер перетек в хмурую долгую ночь. Иногда под окнами общежития проезжали машины, свет их фар проплывал во мраке, и комната оживала. По стенам скользили причудливые тени, и Пушок, давно заснувший возле кровати, вздрагивал и негромко фыркал во сне, словно чувствовал рядом с собой кого-то невидимого.

После диалога со стучанием хвостом Таня сбегала в магазинчик на первом этаже общаги и купила три пакета пряников, моментально став Пушку лучшим другом. Геля заварила чай, и беседа на полу продолжилась вновь. Выяснилось, что Харвис не болен — он просто утратил все способности к магии, и, узнав об этом, Геля вздохнула с облегчением. Конечно, она понимала, что для волшебника лишиться волшебства — все равно, что умереть. Но все же Харвис был здоров и, насколько она поняла из дальнейших объяснений Пушка, сумел справиться со своей потерей. Он рассчитал механизм открытия врат, и во время эксперимента Пушок провалился из Эльсингфосса на Землю.

Он нашел Гелю по запаху — это было нетрудно. Геля представила, как варан бежит по городу, принюхиваясь и ловя направление ветра, и невольно поежилась. Пушок невероятно рисковал.

Вздохнув, Геля опустила руку с кровати и погладила спящего варана по голове. Должно быть, Таня была права, и врата следовало открывать одновременно с разных сторон — тогда проход окажется достаточно устойчив, чтоб в него мог пройти человек, не наделенный изначальной драконьей магией. Вот только как подать Харвису знак, что ему пора собирать драконов и включать артефакт? И как Геля сможет сделать то же самое, если у нее нет ни артефактов, ни драконов?

По дороге проехала еще одна машина, по стенам скользнули пятна света. Постепенно Геля стала погружаться в дрему — и в тот самый миг, когда она почти заснула, золотая фасолинка дрогнула у нее в животе.

«Все дело в снах, — услышала Геля голос Харвиса. — Сны могут пересекать границы между мирами без всякой магии. Хочешь присниться?»

«Хочу, — не раздумывая, ответила Геля. — Очень хочу».

Фасолинка дрогнула, и по телу Гели поплыла золотая волна тепла — на мгновение Геле почудилось, что она куда-то падает с кровати. Она даже испугаться успела. Но падение закончилось, едва начавшись, и Геля увидела, что комната в общежитии исчезла.

Перед ней лежали холмы — сквозь зелень пробивались робкие мелкие цветочки медунка, который собирают в самом начале бабьего лета. Вдалеке, у горизонта, в увядающую зелень врезалась кромка рыжего осеннего леса. Геля оглянулась и увидела смутно знакомые очертания изящного дворца с огромными окнами и большого парка, утопающего в утреннем тумане. Да это же Везерли! — догадалась она. Харвис ведь гостит у принца Альдена.

Вдалеке поднималось солнце. Это был сон, но Геля все равно чувствовала прохладу бабьего лета и колючее прикосновение ветра к ногам. Поежившись, она пошла в сторону дворца и, сделав несколько шагов, увидела, как по холму ей навстречу поднимается человек.

Геля закричала. Заорала во все горло, испугавшись до смерти, что он может пройти мимо и не заметить ее. Трава ударила по ногам — Геля бросилась бежать, и ей казалось, что она бежит на месте, и Харвис, который спокойно шел вперед, ее не видит. Это было страшное, призрачное ощущение.

— Харвис! — прокричала Геля, и звук ее голоса растаял в тумане. Белесые туманные лохмотья торопливо ползли из-за холмов, чтоб проглотить и ее, и Харвиса, чтоб не позволить им встретиться.

В последний момент, когда туман сгустился, и Геля окончательно утратила направление, она все-таки смогла схватиться за протянутые руки.

— Эвглин, — едва слышно выдохнул Харвис, изо всех сил прижимая ее к себе. — Эвглин, это правда ты?

Сейчас Геля слышала, как гулко бьется его сердце. Харвис был настоящим, живым, его теплое дыхание мягко щекотало Гелину макушку, и в этот миг она все отдала бы, только бы сон не прервался. Лишь бы только он не закончился. Она ведь спит на кровати в общежитии, а там в любой момент кто-нибудь может заорать за стеной или начать ломиться в дверь, перепутав комнаты.

— Это ты, — произнес Харвис, словно не верил ни глазам, ни рукам. — Эвглин, это ты.

— Я, — откликнулась Геля и тотчас же поправилась: — Это мы.

На мгновение отстранившись от Харвиса, она положила руку на живот и сказала:

— У нас будет ребенок, Харвис… — и тотчас же испугалась. Вдруг Харвис подумает, что она изменила ему дома? Вдруг он не поверит?

Он поверил. Снова обнял Гелю, прерывисто вздохнул и промолвил:

— Спасибо…

Туман растекался прочь, и кругом снова были зеленые холмы Везерли. Вставало солнце, и в дворцовом саду птицы пели так заливисто и звонко, словно сейчас была весна, а не осень.

— Я хочу вернуться, — промолвила Геля. — Врата нужно открыть одновременно из двух миров. Но я не знаю, как это сделать… — она словно бы опомнилась и воскликнула: — Харвис, теперь во мне есть магия!

Харвис вновь отстранил Гелю и несколько минут внимательно и тепло всматривался в ее лицо, а затем с трепетной осторожностью дотронулся до ее живота и сказал:

— Это не твоя магия, а ее. У нас будет девочка, — он улыбнулся и добавил: — Рыжая непоседа, вся в тебя.

— Мальчик! — рассмеялась Геля. Ей сейчас было настолько легко и светло, что она готова была взлететь. — Обязательно мальчик!

Харвис рассмеялся настолько счастливо, что Геля снова испугалась, что проснется, словно его смех мог разорвать ткань сна.

— Слушай, — сказал Харвис, — мы начнем завтра в полдень. Ничего не бойся, мы справимся. Будем ужинать уже в Везерли.

Он снова положил руку на живот Гели и произнес, обращаясь уже к ребенку:

— Сделай все так, как нужно. Сделаешь?

И золотая фасолинка безмолвно дрогнула в ответ.

* * *

Харвис проснулся среди ночи и не сразу понял, почему подушка под его щекой такая мокрая. Он сел, некоторое время бездумно смотрел в окно, туда, где над холмами Везерли неторопливо ползла вуаль тумана, и только потом, машинально дотронувшись до лица, Харвис понял, что плакал во сне.

Ему казалось, что он до сих пор держит Эвглин в объятиях. Руки все еще чувствовали тепло ее тела, а щека хранила легкий след ее дыхания. Почему сон закончился? Почему он не мог длиться вечно?

«Потому что завтра вы встретитесь наяву, балда ты этакий», — сварливо напомнил внутренний голос. Харвис опустился на кровать, закинул руки за голову и, уставившись в потолок, подумал о том, что Эвглин беременна. Непостижимо. У него может быть настоящая семья, жена и сын. У него может быть настоящая жизнь, и плевать, что без волшебства — Харвис может читать лекции по истории магии, не показывая, как работают заклинания.

Все это было рядом, только руку протяни. И теперь вся надежда была на крошечное существо, растущее в теле Эвглин — именно в нем сейчас и была вся магия, отнятая у Харвиса.

Боги иногда шутят очень плоско. Примитивно даже.

Вчера вечером приятель принца Альдена спешно прислал четвертого дракона на место исчезнувшего Пушка. То ли бедолага провалился между мирами, то ли его испепелил импульс, который Харвис не смог просчитать — теперь поди знай… Пушка было жалко до слез. Никто теперь не будет надоедать, выпрашивая угощение, никто не станет фыркать, появляясь из засады в самый неожиданный момент… Харвис решил ни в коем случае не рассказывать Эвглин о судьбе нелепого и смешного дракона. Пропал и пропал. Улетел обратно в Приграничье.

Ей нельзя волноваться. Это может повредить ребенку.

Четверка драконов спала на одной из лужаек: в Везерли не было такого загона, в котором поместились бы эти громадины. Если бы Харвис сейчас открыл окно и выглянул наружу, то увидел бы, как драконы едва заметно вздрагивают во сне, выпуская струйки пара. Погонщики весь вечер усиленно кормили их разрыв-камнем — травой, которая помогала усиливать огонь. Завтра в полдень они снова пойдут на расчерченное поле для игры в мяч, и Харвис вновь даст сигнал, по которому откроются врата между мирами.

И снова сможет обнять Эвглин. У Харвиса начинало тянуть в животе от страха, когда он понимал, что эксперимент может завершиться неудачно.

Вечером, за ужином, принц Альден сообщил, что отправил спешное послание своему отцу, в котором описывался эксперимент и его результаты. Задумчиво поддев на вилку тонкий ломтик лососины, Харвис спросил:

— Может, не стоило так торопиться? Все-таки мы пока только начали. И врата очень неустойчивы.

Полковник Матиаш поглядел по сторонам и негромко заметил:

— Тут, дружище, надо было играть на опережение. Ставлю голову против ночного горшка, Борх воспользуется ситуацией и поди знай, в каком свете он ее выставит перед государем.

— В его конторе не бывает бывших сотрудников, — поддакнул принц. — А я не хочу, чтоб он возвращался на службу за наш счет.

Харвис подумал и признал правоту товарищей. Он ученый, его дело думать об эксперименте — а принц и полковник пускай позаботятся о безопасности, у них это получится намного лучше.

Ранним утром, когда все собрались в столовой, Харвис вкратце пересказал свой сон: видел Эвглин, она хочет вернуться, и сегодня в полдень мы ей поможем. Рассказ привел в восторг всех, кто сидел за столом — полковник несколько раз хлопнул ладонью по скатерти, выказывая свое одобрение, а Альден воскликнул горячо и искренне:

— Прекрасные новости! Наконец-то мы снова увидим наше солнце!

— Она ждет ребенка, — хмуро сообщил Харвис, и его высочество сразу же лишился большей части своего восторга и присмирел. Впрочем, принц почти сразу же оживился и попросил:

— Если вы не против, Харвис, то я хотел бы стать восприемником вашего первенца, — Альден вдруг смутился, став каким-то непохожим на себя, и повторил: — Если вы, конечно, не возражаете.

— Замечательная мысль, ваше высочество. Я согласен, — Харвис даже обрадовался. По традициям Эльсингфосса восприемника считают братом родителей ребенка — значит, принц в самом деле отказывался от каких-либо претензий на Эвглин. Полковник махнул рукой и произнес:

— Эх, дружище, обошел ты меня на повороте. Тогда занимаю место со вторым ребенком!

Харвис и тут согласился. Хорошие друзья — великое дело, а за этот год они действительно стали настоящими друзьями. Он решил, что и Эвглин не будет спорить.

Без четверти двенадцать вся их компания собралась на поле для игры в мяч. Драконы заняли свои места, и Харвис, проверив готовность «Поцелуя феи», заметил, что они нервничают, то и дело выплевывая в небо струйки пара. Он в очередной раз подумал о Пушке, который больше никогда не увидит Эвглин, и пронзительная жалость скребнула по сердцу.

— Готовы? — крикнул Харвис, и кто-то из погонщиков драконов проорал в ответ:

— Смотрите! Там, на холмах!

Драконы взревели и дружно присели, едва не стряхнув погонщиков.

Харвис обернулся и увидел, что над холмами клубится грозовое дымное марево. Изредка по клубку растущей тьмы пробегали суставчатые пальцы молний, и внутри, там, где зарождалась гроза, что-то постоянно двигалось. Внезапный порыв ветра сорвал с принца шляпу, прокатил ее по траве, словно отрубленную голову казненного, но Альден не заметил этого. Он стоял у края поля, словно завороженный, и тьма медленно катилась прямо на него.

— Огонь! — заорал Харвис. — Жгите ее! Жгите, мать вашу!

Драконы взревели и выпустили широкие струи гудящего пламени.

* * *

Они выехали за город ранним утром.

Геля подумала и решила взять с собой только большую аптечку. Таня одобрила выбор: неважно, что в Эльсингфоссе магия может вылечить почти все болезни — лекарства с родины никогда не помешают. Собирая Гелю в дорогу, Таня то шмыгала носом, понимая, что если все пройдет удачно, она больше никогда не увидит подругу, то вдруг начинала зачарованно улыбаться, когда представляла, как в распахнутых вратах откроется другой мир, и это будет по-настоящему, а не просто описанием в книге. Пушок ни о чем не думал: он сидел в рюкзаке, который водрузили на спину Кира, и хрустел печеньем. Глядя на Кира, Геля думала, что он ждет ее возвращения в Эльсингфосс примерно так же, как люди ждут визита к зубному врачу. Пусть все уже начнется, пройдет и закончится, и можно будет жить дальше.

— Ну что? — спросила Таня. — Готова?

Геля бросила в сумку коробку с зубными щетками — модель, которой пользовались на родине Харвиса, так и не пришлась ей по душе — и ответила:

— Да, можем отправляться.

Вскоре они уже заняли места в небольшом пригородном автобусе. Глядя в окно на пролетающие мимо дома, уличную рекламу и прохожих, Геля думала, что смотрит на все это в последний раз — и ей почему-то не было грустно. Она спокойно прощалась со своим миром, покидая его по собственной воле, и понимала: что бы ни случилось, она все равно будет вспоминать и этот город, и шумные автомобили, и компьютеры с интернетом, и своих друзей, которые просто взяли и пришли на помощь, когда это было нужно.

Но сейчас она сделала свой выбор.

— О чем задумалась? — спросила Таня. Геля обернулась к ней и увидела, что подруга смотрит на нее с любовью и теплом.

— Да так, ни о чем, — ответила она. — И обо всем сразу. Прощаюсь со всем, в прошлый раз не успела.

Таня махнула ладонью по щеке и сказала:

— Ты поплачь, если захочется. Это будет правильно.

Геля уронила слезу уже потом, когда они вышли из автобуса — остановка по требованию была в полях, где до ближайшего населенного пункта было, как выражался Кир, два горизонта. Стоя в траве, Геля думала, что место выбрано идеально. Никаких лишних свидетелей. Никто не увидит, что гроза разыгралась среди тумана по воле тоненькой рыжеволосой девушки.

— Без четверти двенадцать, — сказал Кир и спустил с плеч лямки рюкзака. Пушок выбрался на свободу и, лизнув сперва Киру, а потом Таню, прижался к Гелиным ногам, словно боялся потеряться. — Пора начинать… наверно.

Они обнялись и некоторое время так и стояли втроем, понимая, что прощаются навсегда, что именно здесь и сейчас наступает конец их дружбе. Таня опомнилась первой и, вытирая заплаканное лицо, сказала:

— Давай, Гелька. Пора.

Геля шагнула по траве, не понимая, что надо делать. Пушок потянулся за ней, сумка оттягивала руку. Над миром был тихий, уже совсем осенний день, солнце лениво выглядывало сквозь тонкую вуаль облаков, затянувшую небо.

«Я не знаю, — подумала Геля и попросила: — Я не знаю, что мне сейчас делать, но очень хочу вернуться. Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне».

Она не знала, кого именно просит — Бога, своего нерожденного ребенка, все волшебство всех миров. Но ее услышали. Геля не могла сказать точно, что именно случилось — просто ей показалось, что мир дрогнул. Встряхнулся, желая сбросить с тела налипшую соринку.

На мгновение ей стало страшно. Солнце, которое еще недавно лениво смотрело из-за тонкой пелены облаков, исчезло. На мир легла тень. Геля не сразу поняла, что по траве прошел ветер — и вдруг рванул, невольно заставляя прижиматься к земле.

Пушок заскулил, тоненько и испуганно. Кир закрыл собой Таню. Геля стояла в траве, чувствуя, как невидимая сила давит на пленку между мирами, которая стала сейчас совсем тонкой. «Помоги мне», — снова взмолилась Геля так горячо и страстно, как никого и никогда не просила.

Тогда золотая точка в ее животе содрогнулась, и хлынул дождь.

Геля моментально промокла до нитки. Дождь ревел, обрушиваясь с неба тяжелыми потоками воды, дождь грохотал, безжалостно стегая водяными плетями по телу. «Повышенная влажность, — вспомнила Геля, — все так, как надо. Как было в Приграничье и в лесу». Кажется, Таня испуганно вскрикнула; Геля посмотрела вперед и вздрогнула.

Впереди клубилась тьма — густая, исчерченная молниями. От нее тянуло мертвящим холодом, и, если бы не Пушок, который вдруг заорал и ринулся вперед, Геля бы точно не отважилась сделать хоть шаг. Но варан бежал прямо в грозовой мрак, и его негромкий писк постепенно становился громче, обретал новые тона и краски, превращался в рев.

Варан рос. Вот по траве хлестнул хвост с проступившими знакомыми шипами, вот вытянулась шея, вот морда обрела знакомые драконьи черты, а на спине прорезались крылья, крепнувшие с каждой секундой.

— Пушок! — закричала Геля и бросилась за ним. Дракон, маленький и нелепый в сравнении со своими собратьями, сейчас был удивительно прекрасен, словно геральдический зверь на рыцарском щите. Поскользнувшись на сырой траве, Геля свалилась на землю, и в ту же минуту Пушок обернулся, подхватил ее зубами за ткань рубашки и забросил себе на спину.

Гроза бушевала так, что Геля больше ничего не видела, весь мир исчез в дожде. Кажется, Таня продолжала кричать, но уже не от страха, а с восторгом. Пушок хлопал крыльями и летел — низко, почти цепляя пузом траву, но летел. И, когда над их головами вновь прокатился гром, Геля увидела, что впереди уже нет тьмы.

Четверка драконов ревела, выплевывая столбы пламени — в этом огне была изначальная магия, которая помогала открыть врата и сделать проход безопасным. Пушок кубарем вывалился из дымящейся грозовой тьмы, пропахал пузом широченную борозду по холму и едва сумел не уронить Гелю. «Нет, — подумала она с испуганным счастьем, — нет, я уже Эвглин…»

Она была Эвглин, и она была дома. Обернувшись на свой мир в последний раз, Эвглин увидела Таню и Кира — они стояли, обнявшись, и махали ей. Гроза медленно уходила в сторону. Эвглин махнула друзьям рукой, и провал между мирами стал терять яркость, превращаясь в картину в раме.

Она вернулась.

— Эвглин! — подбежавший Харвис снял ее со спины Пушка, и Эвглин, уткнувшись заплаканным лицом в грудь мужа, подумала, что именно так и началась их история: она свалилась с драконьей спины в руки волшебника.

— Харвис… — прошептала она. — Харвис, я вернулась…

Он не ответил. Эвглин увидела, что вокруг них сгустилось золотое облако — рой крошечных искр тек от Эвглин к Харвису, возвращая ему утраченное волшебство. Все постепенно становилось на свои места.

Эвглин казалось, что она слышит музыку.

— Вот ты и дома, — негромко сказал Харвис. — Эвглин, наконец-то ты дома…

Со стороны дворца Везерли к ним бежали люди. Драконы довольно фыркали, а Пушок впервые за долгое время чувствовал себя нужным и важным. Харвис держал Эвглин в объятиях и знал, что в положенный срок у них родится мальчик. Все будет хорошо.

Но это уже будет совсем другая история.

Оглавление

Глава 1. Ученица чародея

Глава 2. Мыс Фиолент

Глава 3. Столица

Глава 4. Приворот

Глава 5. Домой

Глава 6. Дорога по облакам