Дорога по облакам [Лариса Петровичева] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Петровичева Лариса Дорога по облакам
Глава 1. Ученица чародея
— Когда я ехал сюда, то был уверен, что найду чудеса. Приключения, опасность, дикари… Драконы! А оказалось, что тут смертная скука. Принц Альден презрительно фыркнул и добавил: — Скука и песок, дьявол бы его побрал. Компания в шатре понимающе кивнула головами. Скука и песок, все верно. Даже громадный дракон, который, не обинуясь, бухнул шипастую башку возле открытого полога, что-то проворчал. Похоже, соглашался с принцем. Харвис отпил холодного щербета из расторопно наполненного слугой бокала и сказал: — Невыносимая скука, ваше высочество. Не расписать ли нам пулю? Принц недовольно посмотрел в сторону Харвиса. В первый же вечер после приезда в эти ленивые песчаные места его высочество умудрился продуть Харвису в карты свое месячное содержание. — Ну уж нет, дражайший колдун, — промолвил Альден. — В вашей колоде семнадцать тузов, и все крапленые. Харвис слишком уважал высокое искусство карточной игры, чтоб добавлять к нему волшебства, но принца уже было не переубедить. Альден был уверен, что проклятый колдун мухлюет, и не так, как подобает джентльменам, а используя магию. Это уж не в какие ворота не лезет. — Просто знание математики, ваше высочество, — вздохнул Харвис. Принц посмотрел на него с суеверным ужасом. Похоже, математика была для него страшнее всей магии и всех драконов вместе взятых. — Ваше высочество, а не послать ли в кхард за женским полом? — подал голос полковник Матиаш. Бравый офицер, гроза севера и запада, был сослан в эти жаркие края за компанию с принцем, когда выяснилось, что Альден готовит заговор против короля-отца. Харвис мысленно усмехнулся: обитательницы кхарда, поселка скотоводов, были низкорослые, чернокожие и с ритуальными шрамами на щеках: принц боялся их больше колдовства, математики и государева гнева. — Помилуй бог! — воскликнул Альден. Слуга за его спиной встрепенулся и принялся обмахивать принца опахалом с утроенной силой. — Я не настолько оголодал! И хрен не на свалке нашел, чтоб пихать его в этих страшилиц! Благородные господа с жаром согласились: да, да, не оголодали! Почти год сидим без женщин, и еще столько же просидим! Кто их знает, этих дикарок, вдруг потом все почернеет и отвалится? Никакая магия обратно не пришьет! Будем по-простому: наши руки не для скуки. Полковник недоуменно пожал плечами. — Не такие уж и страшилицы, — сказал он. Матиаш давно прославился своей полной неразборчивостью в вопросе интимных связей. — Можно подумать, что у нас тут огроменный выбор! Кстати, господа, со мной однажды случился презабавнейший случай, и вот там дама была такая страшилица, что я едва не опозорил честь мундира… Матиаш пустился в красочные воспоминание, и господа в шатре несколько оживились: полковник был прекрасным рассказчиком и умел увлечь слушателей. Харвис откинулся на пышную шелковую подушку и отстраненно подумал: вот ведь судьба! И принц Альден, и его лучший друг Матиаш имели все, что хотели. Были звездами имперского небосклона. Герои, смельчаки, красавцы — жизнь им улыбалась и баловала. Чего, спрашивается, не сиделось спокойно? Захотели устроить переворот, только государь-отец оказался не настолько глуп, как полагали бунтари… Хорошо еще, легко отделались: ссылкой в пустынное и жаркое Пограничье, где сроду не происходило ничего интересного. Сидят вот теперь, байки травят. — Харвис, а когда приедет ваш студент? — поинтересовался Михаль, бывший придворный живописец, которому пришла в голову блажь писать пустыню и драконов. Правда, принц внезапно обнаружил, что Михаль великий умелец изображать обнаженную натуру, и с тех пор художнику стало не до рыжих скал и драконьих кладок: теперь он рисовал только дам. Вот и сейчас, чуть ли не высунув язык от усердия, Михаль старательно выписывал смуглую шалунью-одалиску, запустившую игривые пальчики в нежное лоно. Конечно, ни на какие выставки такой разврат не попадет, но принц щедро платил золотом. Государь-отец не лишил его содержания. — Да бог его знает, — пожал плечами Харвис. Новичок, конечно, на какое-то время развеет скуку здешних краев, а потом ничего, привыкнет и вольется в общее безделье. И ведь не догадается книг с собой привезти! — Я его ждал две недели назад, но пока сами видите. Тишина. — Зачем тебе вообще студент? — поинтересовался Матиаш. — Решил снова попробовать себя на педагогическом поприще? В вопросе прозвучала издевка. Харвис вспомнил, как пять лет назад покинул родные стены Эльсингфосской академии чародейства и волшебства — и это было самым несправедливым в его жизни. Он не заслужил ни изгнания, ни позора, пал жертвой интриг и чужой непроглядной глупости, и студент, о котором месяц назад написал старый товарищ, мог стать началом возрождения. Выучить мага, представить его совету академии и вновь занять свое место на кафедре… Дракон чихнул так, что шатер едва не снесло. Принц швырнул в него опустевшим бокалом: — У, скотина! Драконы до сих пор вызывали у него суеверный ужас, хотя в этих созданиях не было ничего по-настоящему страшного: уродливые и жуткие, при правильном обращении они становились мирными и ласковыми. Этот дракон по прозвищу Пушок был свято уверен, что люди вообще и принц Альден в частности созданы для того, чтоб играть с ним, чесать его чувствительные надбровья и забрасывать сладости в широко распахнутую пасть. Принц упрямо не оценивал подобный подход, сладостей не давал и не разрешал дракону совать башку в свой шатер. Самой большой обидой было, конечно, то, что принц не желал кататься на драконе. В очередной раз получая по рогам — а рогов у дракона было шесть — Пушок вздыхал и устраивал голову возле входа. Сейчас он воспринял брошенный бокал как приглашение к игре, сунул голову в шатер и мягко толкнул принца в ногу: мол, давай, погладь! — Прочь! — воскликнул Альден. — Кто-нибудь, да уберите же его! Харвис поднялся и, взяв дракона за кольцо в ноздре, потянул здоровущую голову в сторону выхода. Пушок недовольно фыркнул — облака пара заполнили шатер — и подался за колдуном. Снаружи царил жаркий, испепеляющий полдень. Харвис задумчиво почесал ноздри и надбровья дракона: тот довольно заворчал и закивал, намекая на угощение. Харвис пошарил по карманам, но ничего не нашел и ответил: — Пойдем в столовую. Дам тебе халвы. Дракон неуклюже потащился за колдуном. Если в воздухе эта громадина была невероятно легкой и грациозной, то на земле превращалась в неповоротливую и нескладную махину. Харвис погладил Пушка по голове и вдруг заметил на горизонте черную соринку, которую трепало на ветру. — Взгляни-ка, Пушок, — промолвил он. — Что это? — Хрыы? — спросил дракон. Дескать, сам не знаешь, что ли? Летун с Большой Заставы, только его так болтает туда-сюда. Везет твоего студента, что еще ему тут делать? Письма идут по телеграфической машине, а посылки были два дня назад. — Верно, дружище, — негромко проговорил Харвис. Предчувствие чего-то хорошего поднималось в груди теплой соленой волной. Он сделает из этого паренька великого колдуна, он вернется в академию не жалким изгнанником, а торжествующим героем! Харвис смотрел на песчаные холмы и геральдическую фигурку летуна с Большой Заставы и словно наяву видел просторные светлые классы академии, длинные коридоры, лаборатории, до потолка набитые диковинными артефактами, и библиотеки, запах которых остается с тобой даже тогда, когда ты уходишь. Летун приближался. Похоже, офицеры на Большой Заставе для смеху накормили его хмельным зерном: летуна болтало во все стороны, и крошечная человеческая фигурка едва не падала с его спины — ее клонило то вправо, то влево, и студент наверняка визжал от страха. — Я бы визжал… — сказал Харвис вслух. Пушок гукнул, по-видимому, соглашаясь. Он всем своим видом так и кричал, что он домашний, порядочный дракон и никогда не вел бы себя так, как этот летун. Человек, ну дай уже халву, имей совесть! — Сейчас дам, маленький, — сказал Харвис. — Встретим студента, будет тебе халва. Летун сделал несколько кругов над шатрами и почти рухнул на посадочную площадку буквально в двух шагах от Харвиса и дракона. Человек, сидевший среди кривых зубьев гребня на летуновой спине, со стоном потянулся к закрепляющим ремням. Пальцы не слушались его. Большой рюкзак свалился на землю. Харвис вздохнул и пошел помогать. — Добро пожаловать в Приграничье, — произнес он, почти разламывая заевшую застежку. Студент — а это мог быть только он — с тоскливым возгласом соскользнул с летуновой спины прямо в руки Харвиса. Да, полет удался, видно по всему. Глаза у студента были удивительного темно-голубого цвета. Прядь волос, что выбилась из-под шарфа, закрывавшего голову и лицо во время полета, оказалась огненно-рыжей. Харвис смотрел в эти удивительные глаза и думал, какую шутку сыграла с ним судьба на этот раз: хорошую или злую — а еще думал, что девчонку пора уже поставить на землю. Джентльмену не следует так долго держать леди на руках, даже если леди свалилась с дракона в его объятия. — Мне нужен Харвис ванн Рейн, — промолвила студентка без предисловий. — Он здесь? — Я к вашим услугам, — ответил Харвис и все-таки поставил ее на землю. Похоже, шутка судьбы была злой.* * *
Студент действительно был студенткой — Харвис окончательно убедился в этом, когда привел девушку в свой шатер, и она наконец-то сняла шарф. Где-нибудь в столице, пару-тройку лет назад, Харвис счел бы девушку миловидной и хорошенькой, а сейчас, среди пустыни, она казалась настоящей красавицей. Огненные волосы, удивительные глаза, фарфоровая светлая кожа и легкая россыпь веснушек на высоких скулах — сочетание, от которого невозможно не потерять голову. Харвис налил крепкого черного чаю в пиалы и, протянув одну из них гостье, сказал: — Мне написали о вас. Эвглин Шу, подающий надежды студент, который выразил желание выбрать меня наставником. Девушка кивнула, сделала глоток из пиалы и блаженно прикрыла глаза. Харвис подумал, что она устала с дороги и сейчас хочет не разговаривать, а нырнуть в горячую ванну. Он лишний раз проклял верхнелиннское наречие, на котором писал ректор: этот язык не знает мужского и женского рода. Возможно, это и к лучшему. В ожидании дамы джентльмены уже успели бы передраться. А дама, как оказалось, была дьявольски хороша. Харвис некстати вспомнил озорную одалиску Михаля и приложил колоссальнейшие усилия, чтоб прогнать соблазнительное видение. — Я и есть Эвглин Шу, — призналась девушка, не сводя с Харвиса своих невероятных глаз. — Вы действительно Харвис ванн Рейн? Великий колдун, автор идеи множественных миров? Харвис горько усмехнулся. Именно за эту идею его и выгнали из академии — и вот синеглазая Эвглин говорит об этом, воскрешая поистине ужасающие дни его поражения. Судьба иногда шутит очень злобно. — Да, это моя теория, — кивнул Харвис, — но не советую вам вспоминать о ней, тем более, в приличном обществе. Академия наук сочла ее бредовой… Эвглин посмотрела на него так, что он осекся. В глазах девушки сейчас горел тот огонь, который изредка озаряет сумасшедших и пророков — и Харвис молчал. — Это не бред, — с горячей убежденностью промолвила Эвглин. — Обитаемых миров на самом деле много… знаете, почему? — Почему? — спросил Харвис. Он вдруг понял, что в шатре царит тревожная тишина, которая бывает перед грозой, а от девушки пронзительно пахнет потом, страхом и весенними ландышами. — Потому что я сама — из другого мира, — сказала Эвглин настолько просто и спокойно, что стало ясно: она не врет. Харвис кивнул так, будто речь шла о каких-то пустяках. Вот дама, которая пришла из другой реальности, освоилась на новом месте и недурно себя чувствует. Хочет, по всей видимости, учиться магии. Ну и что? — То есть… вы верите мне? — удивленно спросила Эвглин. — Не сомневаетесь? Не считаете меня сумасшедшей? — Ни в коем случае, — твердо сказал Харвис. Одалиска снова некстати проплыла перед мысленным взглядом, и Харвис добавил: — В любом случае, я к вашим услугам как наставник и помощник, и думаю, мы еще успеем обсудить то, как вы сюда попали. А пока лучше заняться обустройством на новом месте. Эвглин кивнула и как-то по-детски шмыгнула носом. — Мне бы как-то помыться с дороги, — сказала она почти жалобно, бросив брезгливый взгляд на рубашку, которая когда-то была белой, и засаленные штаны. Харвис понимающе кивнул. — Здесь не самые лучшие условия, признаюсь честно, — сказал он, — так что жить вам придется со мной. Прямо за шатром есть бассейн… — Харвис вдруг обнаружил, что отчаянно стесняется, словно школьник. Сколько лет назад он был с женщиной? Альден с товарищами решит, что колдун хитрая сволочь. Не успела дама прилететь, а он уже наложил на нее лапу, даже не подумав дать ей возможность выбора. Тут, между прочим, не самое дурное общество. Принц крови, бравые офицеры, одаренные живописцы — даме есть, кого оделить своей благосклонностью. «А вот хрен вам да на все рыло», — злорадно подумал колдун. Утрутся и перетерпят. На правах учителя он обязан защищать свою ученицу, в том числе и от посягательств. — Бассейн? — обрадовалась Эвглин. — Здорово! Бассейн был небольшим, выложенным узорной плиткой — по бортику были вживлены заклинания, сохранявшие воду всегда теплой и чистой. Харвис любил плавать на рассвете, никого не смущая видом шрамов и ожогов на своем теле. Эвглин задумчиво посмотрела на воду и спросила: — Холодная? Харвис только плечами пожал. Протянул девушке сетку с мочалкой и ароматными мыльными шариками. — Могу сделать горячую, если хотите. Эвглин смущенно кивнула, словно просила о чем-то невероятном. Харвис присел на корточки и постучал по бортику — заклинание отозвалось, вода на мгновение помутнела, но привычная прозрачность вернулась к ней, и Харвис сказал: — Извольте. — Спасибо, — смущенно сказала Эвглин. Должно быть, думала, как намекнуть хозяину бассейна о том, что она должна раздеться, а ему не следует в это время торчать здесь и таращиться на нее, словно он никогда не видел женщин. — Рассказывайте, — предложил Харвис, отступив в шатер. Там, возле полога, стоял низкий пуфик; Харвис сел так, чтоб Эвглин его не видела, и добавил: — Как вы к нам попали? Зашуршала одежда. Должно быть, после путешествия Эвглин думает только о том, как спалить эти гадкие тряпки. Легкий силуэт мелькнул за тканью полога, и Харвис услышал плеск: наяда погрузилась в воду. В паху заломило. Пожалуй, принц даст ему в морду, когда увидит, что у колдуна не студент, а студентка. — Внезапно, — призналась Эвглин. Харвис аккуратно выглянул из шатра: девушка плыла, и рыжие волосы тянулись за ней по воде, словно мокрые змеи. — Это оказалось внезапно. Я просто шла утром на работу, был туман… а потом я поняла, что иду уже в другом месте. Не мой город, а какое-то поле. Она умолкла, и Харвис отпрянул за ткань полога. Смотреть было невыносимо. Интересно, услышит ли она, если он щелкнет пряжкой ремня и расстегнет застежку штанов? Наверняка услышит… Ладно, придется брать себя в руки не в прямом, а в переносном смысле. — Полагаю, вам многое пришлось пережить, — с искренним сочувствием произнес Харвис. Вообще вся эта ситуация была настолько нелепой, что ему казалось, будто он находится на сцене и играет в дурацком водевиле. Девушка, которая называет себя гостьей из другого мира, сейчас плавает в его бассейне. Разве это не вздор? Разве это не подтверждает его теорию? Харвис даже думать об этом боялся. — Наши языки похожи, — сказала Эвглин. — Я быстро выучила верхнелиннское наречие, стало проще. А потом… — снова плеск: Харвис выглянул из-за полога и увидел, что девушка села на бортик бассейна и энергично орудует густо намыленной мочалкой. Пушистые клочья пены медленно сползали по бледной коже, Эвглин была похожа на античную статую, изящную и невесомую, и Харвис предпочел снова скрыться за пологом, чтоб не распалять нервы понапрасну. — Потом я поступила в академию. — Вот как! И каковы ваши способности? — поинтересовался Харвис. Он очень давно не чувствовал себя настолько растерянным. — Травница, — призналась Эвглин и нырнула в воду, смывая мыло. — Дома я училась на биофаке… то есть, как раз растения и изучала. Ваши, конечно, не очень похожи на наши, но мне просто нравится с ними работать. Цветы везде цветы, вы же понимаете. Она вышла из бассейна и принялась энергично растираться полотенцем. Харвис подумал, что морду ему набьет не только принц, но и полковник. — Я, конечно, готов вас обучать, Эвглин, — сказал Харвис. — Но думаю, что не это главная цель вашего путешествия. В стране уйма талантливых магов. Он вышел из шатра и увидел, что Эвглин уже успела вытереться, надеть тонкую нижнюю рубашку и теперь пыталась застегнуть юбку, отчаянно дергая застежку за спиной. Харвис подошел и твердо и очень аккуратно справился с этой новомодной штукой с дурацким названием «молния» — вроде бы и удобная вещь, но постоянно заедает. От Эвглин веяло теплым запахом молодого девичьего тела, мыла и ландыша — у Харвиса закружилась голова, и он сделал шаг назад. Даже изгнанный и ссыльный джентльмен остается джентльменом. — Помогите мне вернуться домой, — прошептала Эвглин, и Харвис услышал дрожь в ее голосе: девушка готова была расплакаться. — Я готова сделать для вас все, что вы захотите — только помогите мне вернуться. Вы ведь знаете… Харвис не знал. Эвглин была уверена, что он обладает каким-то способом перемещения между миров — да только его не было, этого способа. Вернее, он существовал только в черновиках и набросках, да и те Харвис не сжег только потому, что поленился. Так они и лежали в одном из сундуков, который уже три года не открывали. Кажется, Эвглин все поняла, потому что обернулась к нему и посмотрела с такой жгучей мольбой, что Харвису захотелось поднять руку и закрыться от этого взгляда. Но он продолжал смотреть: влажные рыжие пряди были наскоро подхвачены какой-то заколкой, по высокой шее медленно стекала капля воды, и сквозь тонкую ткань нижней рубашки просвечивала маленькая грудь с остро торчащими розовыми бусинками сосков. Харвис представил, как она мягко ложится в ладони, и честно сказал: — Я не знаю, Эвглин. У меня нет отработанного механизма перемещений. Только бумаги. Девушка побледнела, словно Харвис ударил ее. Похоже, она подсознательно ожидала услышать именно это. Харвис ободряюще погладил ее по плечу и добавил: — Но я попробую. Даю вам слово.* * *
Вещей было немного. В рюкзаке, который Эвглин едва не потеряла во время полета на пьяном драконе, была смена белья на два дня, юбка с белой рубашкой по моде столичных студенток и цветастое легкое платье. Эвглин решила выглядеть скромно: после того, как на Большой Заставе два офицера устроили из-за нее дуэль, она меньше всего хотела привлекать к себе внимание. Так что светлая юбка в пол и рубашка. Скромно, со вкусом и ясно говорит о том, что Эвглин прилетела учиться волшебству, а не искать кавалеров. Когда она окончательно оделась и вышла из-за тканевой стены шалаша, то Харвис внимательно посмотрел на нее и одобрительно кивнул. Колдун пугал Эвглин — это мягко говоря. Он был высоким, тощим, и свободная светлая туника, завязанная возле горла красным шнурком, болталась на нем, как на вешалке или манекене. Темные глаза, смотревшие пристально и цепко, иногда вспыхивали, словно угольки. Во всем облике колдуна было что-то таинственное и жуткое, и Эвглин, вспоминая, как свалилась с драконьей спины ему в руки, невольно чувствовала, как по спине бегут мурашки. Сейчас Эвглин сама не знала, откуда взялась та храбрость, с которой она вообще начала с ним разговор, рассказала о себе и напросилась на бассейн. Укачало на драконе, не иначе. — Вы понравитесь его высочеству Альдену, — произнес колдун. Просто поставил в известность — и Эвглин вдруг почувствовала, как в ней нарастает злость и гнев. Она провела месяц в дороге не ради того, чтоб обольщать ссыльного принца с его свитой. Она тряслась в поезде и ехала в верблюжьем караване не для того, чтоб папкин бунтарь положил на нее глаз. Эвглин просто хотела вернуться домой. Когда колдун признался, что у него нет способа путешествовать между мирами, Эвглин едва не потеряла сознание: нахлынувшее на нее чувство опустошенности было глубоким и острым. Она так и останется в этом мире, никогда не вернется, все напрасно, никогда не вернется… Эвглин наверняка упала бы на каменистую землю перед колдуновым бассейном, если б не давнее упрямство и вечное желание показывать себя сильной, а не слабой. — Я не собираюсь никому нравиться, — твердо сказала Эвглин и добавила: — Я приехала сюда не за этим. Глаза колдуна снова вспыхнули жаркими угольками, словно он одобрял сказанное. Нет, все-таки он жуткий тип. Вроде бы Харвиса ванн Рейна нельзя было назвать некрасивым: если вдуматься, вполне привлекательный, даже интересный мужчина. Но у Эвглин от него бежали мурашки по спине и ноги делались слабыми. А ведь придется жить с ним в этом шатре! Эвглин вдруг снова захотелось заплакать. Она прошла такой длинный путь, а этот человек перед ней ничем не может помочь и наверняка не понимает ее обиды и боли. — Разумный подход, во многом, — заметил Харвис. — Но вы очаровательная юная леди, и здешнее общество не оставит вас без внимания. Да уж, Эвглин понимала, о чем он говорит. Чем дальше от цивилизации, тем активнее становились мужчины. Караван-баши, здоровенный черноволосый толстяк с кудрявой бородищей, перевитой жемчужными нитями, сказал прямо: озолочу, осыплю каменьями, только приди. На привалах и ночевках Эвглин не расставалась с ножом — спасло только то, что в верблюжьем караване ехало несколько офицеров на Большую Заставу. — И все же, — сказала она, — вы знаете, зачем я здесь. Харвис одобрительно улыбнулся. Улыбка придала его бледному лицу какое-то загадочное очарование, и Эвглин впервые подумала, что великий и ужасный колдун не настолько ужасен, как о нем говорили в Эльсингфосской академии. — Скажите мне вот, что, — произнес Харвис. — Вы на самом-то деле будете учиться магии? Просто я должен знать, что с вами делать и как себя вести. — Собираюсь, конечно, — ответила Эвглин, и улыбка колдуна стала еще мягче. «Он что… стесняется?» — удивилась она и добавила: — Мало ли, вдруг я все-таки не смогу вернуться домой? Надо же будет как-то жить. Харвис ободряюще дотронулся до ее запястья, но тотчас же убрал руку. «На самом деле смущен!» — Эвглин тоже растерялась, не совсем понимая, что делать. — Разумный подход, — кивнул колдун. — Как вас зовут на самом деле? Эвглин тоже улыбнулась. С колдуном лучше подружиться. Она уже поняла, что в здешних краях одинокой девушке придется худо без покровителя. — Дома меня звали Ангелина Шувалова, — ответила она. — Но Эвглин мне больше нравится. — Ангелина Шувалова, — задумчиво повторил Харвис, будто пробовал чужое имя на вкус. — Нет, Эвглин все-таки звучит лучше. Эвглин неопределенно пожала плечами. Колдун вдруг устало усмехнулся и спросил: — Я вас пугаю, да? Эвглин отвела взгляд и кивнула. Когда в одном из учебников она увидела упоминание о множественности обитаемых миров и принялась расспрашивать куратора, то тот побледнел и несколько раз махнул рукой над лысой макушкой, отпугивая нечистого. Эвглин, конечно, не сдалась и продолжала наседать. Тогда куратор рассказал, что на южной границе в добровольной ссылке живет великий колдун, чье величие можно сравнить лишь со страхом, который он наводит на всех, кто слышит его имя, и лучше бы Эвглин не задавать о нем вопросов. Зато обитатели общежития оказались более разговорчивыми. Студенты рассказали Эвглин столько историй об изгнанном чародее, что несколько ночей она спала, не гася лампу. И вот сейчас Харвис ванн Рейн стоял почти вплотную… — Да, пугаете, — призналась Эвглин. От колдуна пронзительно и остро пахло сухими травами, и Эвглин вдруг рассмеялась. — Но я уже мылась в вашем бассейне, а вы застегнули мне юбку, так что бояться, наверно, уже поздно. Жуткий флер вокруг колдуна, созданный страшными сказками и надеждами Эвглин, развеялся. — А главное, совершенно не нужно, — сказал Харвис. — Что, в академии обо мне много болтают? В вопросе прозвучала далекая, почти неразличимая надежда. — Очень много, — призналась Эвглин. — Например, что однажды вы вызвали джинна и запечатали его в винной бутылке. — А, это была простая шалость, — рассмеялся Харвис. — Бутылка в итоге попала на стол ректору, и он открыл ее во время значительного застолья. Джинн, понятное дело, все там разнес. — Еще мне рассказывали, что вы ходили на кладбище, срезали жир с заложных покойников, — продолжала Эвглин. — И воровали хорошие детские сны, насылая кошмары. А еще, что вы управляете птицами и болотной навью… в общем, много чего. Некоторое время они молчали, просто глядя друг на друга, а затем Эвглин призналась: — Это ведь не имеет значения. Харвис посмотрел так, что Эвглин не сразу поняла, что в его взгляде была благодарность. Она поняла, что у него на душе, и разделила эти чувства. Он был не чудовищем, а изгнанником, который тоже потерял свой дом и тоже надеялся вернуться. Снаружи послышались шаги, и наваждение исчезло. Харвис сделал шаг вперед, словно хотел закрыть девушку от неожиданного гостя. Пестрый полог шатра скользнул в сторону, и Эвглин увидела высокого красавца: светлые волосы вьются мелким бесом, белая рубашка с кружевами по вороту и манжетам расстегнута, открывая сильное гибкое тело воина, в руке — пустая бутылка. Принц Альден, кто ж еще. Перед тем, как отправиться в путешествие, Эвглин навела справки о тех, с кем ей придется столкнуться, и вид его высочества, бунтаря и победителя женских сердец, ее не удивил. Что-то в этом роде она и предполагала. И все-таки невольно залюбовалась. Принц действительно был красив: умное лицо с тонкими породистыми чертами, пристальный взгляд карих глаз, не говоря уж о крепком торсе, к которому так и хотелось прикоснуться. Эвглин вовремя осадила себя: она не затем забралась в такую даль. А вот принц вошел и словно наткнулся на невидимую преграду, увидев в шатре незнакомку. Его лицо мгновенно приобрело какое-то растерянное и глупое выражение, почти такое же, как у караван-баши. Эвглин вдруг захотелось отступить и спрятаться за спиной колдуна — настолько алчно смотрел на нее принц. — Греза? — спросил он, то ли Харвиса, то ли себя. — Друг мой, это ваше колдовство? Харвис ответил не сразу. Принц не сводил с Эвглин очарованного взгляда. Если учесть, что он в ссылке больше года, а с женщинами тут дело обстоит неважно, то следует быть готовой ко всему. Например, к тому, что его высочество забудет о воспитании и манерах, прикажет Харвису выйти и сделает то, по чему так соскучился за время ссылки. Впервые с того момента, как столица осталась за спиной, Эвглин стало страшно. — Позвольте представить, ваше высочество, — с отменным равнодушием произнес Харвис. — Эвглин Шу, моя студентка.* * *
Появление Эвглин в Приграничье произвело настоящую бурю. Если бы из-за гор показались ревущие дикари верхом на драконах, их никто бы не заметил. Спустя полчаса его высочество, который сменил рубашку на парадный белый мундир и расчесал волосы, ввел Эвглин в столовую — просторный шатер с длинным столом, уставленным такими яствами, что Эвлин невольно сглотнула слюну. Общество, насколько она могла судить, было весьма выдающимся. Вот молодой военный, ровесник принца, в мундире с широченной орденской планкой, вот седеющий господин с осанкой важного чиновника, вот джентльмен, одетый с небрежностью художника — и все смотрят на Эвглин одинаково: растерянно и глупо, словно не верят, что здесь, перед ними, в этом шатре стоит девушка в скромном студенческом наряде. — Господа, мы были во мраке, но теперь у нас есть солнце, — с торжественной чопорностью произнес принц, подводя Эвглин к свободному месту за столом. — Госпожа Эвглин Шу, одаренная студентка нашего дорогого чародея. Прилетела в эти дикие края учиться магии. Харвис расположился рядом, запросто шуганув какого-то паренька, должно быть, пажа, смотревшего на Эвглин с открытым ртом. Эвглин подумала, что благодарна ему: когда Харвис был рядом, она чувствовала себя увереннее. Принц занял место во главе стола, и расторопный слуга тотчас же наполнил его бокал вином. — Первый тост, разумеется, за нашу очаровательную гостью, — произнес Альден, глядя на Эвглин так, что она смущенно опустила взгляд. Казалось, тонкая ткань ее одежды расползается на лоскутки, оставляя свою хозяйку полностью обнаженной. — Пусть наше солнце светит как можно ярче! — Ура! Слава нашему солнцу! — от согласного грохота голосов шатер содрогнулся. Эвглин впервые подумала, что, может, и не стоит возвращаться домой. Кто она там была? Студентка, которая перебивается с хлеба на воду и моет полы в учебном корпусе, чтоб было, чем заплатить за жилье. Мать умерла, отец не появлялся в ее жизни уже десять лет. Парня нет. А тут с нее принц глаз не сводит. Эвглин не обольщалась. Таких, как она, у принцев и генералов, пруд пруди, но здесь и сейчас все они готовы разбиться в лепешку ради ее благосклонности. Вино оказалось сладким и крепким — настолько крепким, что Эвглин вдруг с удивлением обнаружила, что слуги уже меняют опустевшие тарелки, а принц увлеченно рассказывает какую-то историю, глядя на Эвглин так томно, что невольно сводило живот. — …все мы здесь — благородные изгнанники, дорогая Эвглин. Люди, которые хотели дать народу свободу от неограниченной власти монарха, — принц вздохнул и сделал глоток из бокала. — А в итоге оказалось, что ни истина, ни свобода народу не нужны. Вот мы и сидим здесь, среди этих песков, в полнейшей скуке. Верите ли, всего несколько часов назад я говорил Харвису, что спасти всех нас от мучительной тоски сможет только чудо Господне! И вот — здесь вы, — слуга снова наполнил бокал принца, и Альден провозгласил очередной тост: — За Эвглин! За наше чудо! Эвглин хотела было выпить, но чужая рука аккуратно, но твердо опустилась на ее запястье. Она покосилась влево: Харвис вроде бы выглядел спокойным, даже ленивым, но его взгляд был темным, колючим и трезвым. — Завтра мы начинаем занятия, — проговорил он так, что с Эвглин моментально слетел весь хмель. Теперь она не удивлялась тому, что об этом человеке рассказывали страшные сказки. — Моей студентке лучше сохранять здравый и спокойный разум, а не сражаться с похмельем. В столовой воцарилась гробовая тишина. Принц и полковник Матиаш посмотрели друг на друга так, словно решали, что делать с надоедливым колдуном. Казалось, над столом витают огненные брызги: Эвглин захотелось стать как можно меньше и спрятаться где-нибудь, чтоб не нашли. — Господь Великий, Харвис, какой ты зануда, — устало сказал полковник и принялся нарезать на ломтики здоровенный кусок мяса с кровью. — Прекрасная госпожа Эвглин уже совершеннолетняя девица и сама решает, что ей пить, когда и с кем. Кстати, как дворянин и офицер, дорогая Эвглин, — полковник отдал ей поклон и продолжал: — я дал клятву защищать и поддерживать тех, кто нуждается в помощи. Поэтому приглашаю вас под гостеприимный кров моего шатра — разумеется, ровно до тех пор, пока для вас не построят ваш собственный. Как истинный военный полковник решил не разводить церемоний, а устраивать штурм. Принц Альден даже головой покачал: дескать, ловко придумано! Ловко и быстро. — Благодарю вас, господин полковник, — Эвглин улыбнулась самой очаровательной улыбкой, — но я отлично разместилась у своего наставника. Все благородное общество в столовой посмотрело на Харвиса так, словно выяснилось, что он отбирает хлеб у больных детей и вдов. — Ты, Харвис, не просто зануда, — сказал Матиаш. — Ты, Харвис, еще и сволочь. — Не стоит ссориться, господа! — промолвила Эвглин, стараясь выглядеть как можно более милой и беззащитной. — Я приехала учиться, и мне действительно стоит больше времени проводить с моим наставником. Теперь все смотрели на нее, и Эвглин понимала, что скрывается за этими взглядами. Дескать, подождем, посмотрим — выбор тут большой, с колдуном гостья долго не пробудет. Конечно, это была страшная наглость и невероятное нарушение всех правил, принц выглядел особенно обиженным. Но идти на открытый конфликт с Харвисом тут никому не хотелось. — Но я буду очень вам признательна, господин полковник, — Эвглин посмотрела на Матиаша и снова улыбнулась, — если завтра вы расскажете мне, как воевали на драконах. Лицо полковника сразу же приобрело какое-то масляное выражение. Он с торжеством посмотрел на Харвиса, который откинулся на спинку стула и рассматривал вино в своем бокале: дескать, что, видал? Выкуси! — Если вы пообещаете, дорогая Эвглин, что будете называть меня просто Матиашем, — почти проворковал полковник. Он смотрел на Эвглин, подперев ладонью щеку, и, казалось, вот-вот начнет ронять слюну, настолько красноречивым было выражение его лица. Эвглин кивнула и обернулась к принцу, улыбнувшись ему еще слаще, чем полковнику. Альден выглядел расстроенным: двое типов более низкого происхождения практически обошли его на повороте. — Ваше высочество, я много слышала о вас еще в столице, — промолвила Эвглин, стараясь говорить уверенно и искренне. — И для меня большая честь сегодня познакомиться с вами. Я бы очень хотела узнать еще больше о том трагическом событии, которое привело вас в эти края… конечно, если у вас найдется время и желание рассказать мне о них. Теперь его высочество смотрел с нескрываемым удовольствием и торжеством. Эвглин вдруг вспомнила, как еще дома попробовала пригласить на свидание старосту курса. Тот презрительно спросил: «А ты кто, та уборщица?» — и сделал вид, что не знает ее, хотя они учились в одной группе. А теперь за внимание Эвглин бьются такие люди, которые не пустили бы того старосту чистить себе сапоги. «Вот и посмотрим, — подумала Эвглин с неожиданной злобой. — Может, и не придется никуда возвращаться». — Разумеется, расскажу, — кивнул принц, и было видно, что он очень доволен. — Впрочем, это очень долгая и очень печальная история. — Вроде бы я никуда не тороплюсь, — ободряюще улыбнулась Эвглин. — И, надеюсь, у меня получится разделить вашу печаль. От таких слов его высочество, что называется, поплыл и незамедлительно предложил выпить еще. Эвглин покосилась в сторону Харвиса, и колдун помедлил и кивнул. — Да вы настоящая светская кокетка, — холодно заметил он после того, как слуги принесли серебряные вазочки с дынным мороженым и высокие кувшины с шербетом. Эвглин сразу заметила, что Харвис недоволен, и это было плохо, очень плохо. Она ведь нуждалась именно в помощи и поддержке Харвиса. Никто, кроме него, не сможет вернуть ее домой. — Не сердитесь, пожалуйста, — негромко попросила Эвглин и дотронулась до руки Харвиса. По счастью, на это не обратили внимания: полковник начал рассказывать какую-то военную историю. — Я просто пытаюсь быть вежливой, мне ведь не нужны проблемы. Харвис устало прикрыл глаза. — Хорошо, что вы это понимаете, — произнес он и добавил уже громче: — Господа, мы вынуждены вас покинуть. Завтра на рассвете я начну занятия, так что госпоже Эвглин надо отдохнуть с дороги. По столовой пролетел стон глубокого разочарования, но Эвглин заметила, что теперь никто не решается спорить с колдуном или же уговаривать ее остаться. Что ж, это к лучшему. Снаружи царила тяжелая, давящая жара. Воздух казался густым и неподвижным, и Эвглин подумала, что надвигается гроза. Солнце медленно клонилось к закату, забрасывая скучный песчаный пейзаж пригоршнями алой, розовой и золотой краски. Все, выпитое в шатре, моментально ударило в голову: ноги предательски подкосились, и Эвглин подумала, что никогда раньше не была настолько пьяна. Под сандалию подвернулся предательский камешек, и, если бы не Харвис, вовремя подхвативший ее под локоть, Эвглин наверняка упала бы или подвернула ногу. На какой-то миг Эвглин почудилось, что время остановилось. Чужая рука, державшая ее, была жесткой и сильной — при желании Харвис смог бы сломать Эвглин кость, как сухую веточку. — Не бойтесь, — негромко произнес колдун. — Меня не надо бояться. Пойдемте в шатер… вы ляжете отдохнуть, а я расставлю вешки по периметру. — Вешки? — переспросила Эвглин. По губам Харвиса скользнула лукавая улыбка. — Защитные вешки, — повторил он. — У нас наверняка будут незваные гости.* * *
Ночь, как и все ночи в этих краях, выдалась прохладной. Но Харвису это не принесло облегчения. Сначала он долго ворочался в кровати, пытаясь заснуть, но, разумеется, ничего не получалось. Эвглин пожелала ему доброй ночи, устроилась в гостевой половине шатра, и Харвис слышал, как за пологами, отделявшими одну часть помещения от другой, легонько зашуршала одежда. Девушка готовилась ко сну, и думать о ней было невыносимо. И Харвис, конечно же, думал. Он почти видел, как соскользнула на пол юбка, как сверху легла белая студенческая рубашка — вроде бы такая скромная, но в то же время будившая лишь одно желание: снять ее, да поскорее, и увидеть, что же таится за нарочитой скромностью. Эвглин остается в одной нижней рубашке и ныряет под одеяло… Мысленно Харвис дал себе пощечину. Все обитатели поселка ссыльных были уверены, что колдун времени даром не теряет, и в его шатре сейчас творится самый разнузданный любовный акт. Харвис прекрасно знал те заклинания, которые заставили бы Эвглин прийти в его половину, лечь на ложе рядом и получать удовольствие — и наверняка и принц, и полковник Матиаш, и Михаль думали, что Харвис так и поступил: провел ладонью по воздуху, словно гладил невидимое животное, и сказал нужные слова. Соблазн был невероятный. Харвис лежал на кровати, таращился в потолок, усиленно гоня мысли о том, что Эвглин сейчас могла бы сейчас впиваться тонкими белыми пальцами в его плечи, он вбивал бы ее в кровать то быстрыми и нервными, то размеренными и плавными движениями, и финал бы наступил одновременно для них обоих. Девушка понравилась ему — не только потому, что Харвис видел женщину несколько лет назад, что уж говорить о любви и страсти. Эвглин была решительной и отважной, она не побоялась в одиночку отправиться в полное опасностей путешествие и умела добиваться своего. Она сумела устроиться в чужом мире — и неплохо, надо сказать, устроиться… Харвис снова подумал, что верит ей. Ну не было в их мире таких девушек, к большому сожалению для мира. А на плечах у нее тоже веснушки — такие же рыжие и нежные, как и на скулах. Харвис исступленно целовал эти плечи, пахнущие ландышами, пальцы девушки зарывались в его волосы, и Эвглин закусывала губу, чтоб удержать стон, но потом все-таки шептала: Харвис… — и шепот обжигал, как плеть. — Харвис… Он открыл глаза и увидел Эвглин возле кровати. Девушка присела на самый краешек и выглядела испуганной. В голове Харвиса сразу же мелькнул добрый десяток таких же нервных предположений: в шатер заполз скорпион, Эвглин приснился страшный сон, может, она заболела какой-то из своих иномирных болезней? — Что? — хрипло спросил Харвис. Девушка убрала за ухо кудрявую рыжую прядь и ответила: — Там, снаружи, что-то грохочет. Мне страшно. Грохочет? Дракон отвязался и пошел перекусить среди ночи? Харвис представил, как Пушок сунул голову в шатер принца и выискивает халву, и едва не рассмеялся. — Сейчас разберемся, — уверенно сказал он, поднимаясь с кровати. Пижамные штаны предательски топорщились в паху, и Харвис вспомнил студенческую шутку: нет ничего легче срамного уда — только помыслишь о девице, он и взлетает. Теперь вот попробуй, опусти. Харвис вышел из спальной части шатра в большую гостиную и услышал, что снаружи действительно раздается грохот, словно какое-то большое животное бродило по поселению и что-то искало, да не могло найти. Вот оно о что-то споткнулось, и Эвглин, которая шла за Харвисом, вскрикнула и вцепилась в его плечи. — Что это? — услышал он дрожащий девичий шепот и ответил: — Вешки. Я же говорил, что у нас будут гости. Испуганное дыхание Эвглин опаляло спину. Харвис подумал, что сегодня будет купаться в бассейне с ледяной водой, вытряхивать неуместные мысли. — Какие гости? Харвис осторожно отстранил полог выхода и выглянул из шатра. Снаружи царила глухая ночь, расставленные вешки наливались тревожным голубым светом: сработала защита. Возле шатра бродил полковник Матиаш собственной персоной, и Харвис понимающе кивнул. Именно Матиаша он ждал первым: полковник не имел глупой привычки откладывать важные дела в долгий ящик и отправился на штурм. — Это полковник, не бойтесь, — сказал Харвис, опуская полог. Приобняв Эвглин за плечи, он мягко подтолкнул ее в сторону спальни. Девушка послушно сделала несколько шагов, а затем спросила: — И что, он всегда так ломится? — Ко мне — в первый раз, — усмехнулся Харвис. Снаружи послышался грохот и забористая нецензурная брань: лихой вояка снова наткнулся на вешку, и магическое поле спружинило, оттолкнув незваного гостя в сторону. — Почему он не может пройти? — поинтересовалась Эвглин. Ее лицо обрело тяжелое, усталое выражение. Харвис поднял с ковра одну из вешек и продемонстрировал гостье: деревяшка, похожая на детскую кеглю. Эвглин задумчиво дотронулась на нее и отвела руку. — Их используют для защиты от животных и насекомых, — объяснил Харвис. — Я немного подкорректировал магическое поле, и теперь наш друг Матиаш бродит по периметру, ищет шатер и не видит его. Эвглин вдруг рассмеялась. Смех у нее был чудесный — словно колокольчик звенел. — Невероятно, — проговорила она. — То есть, он планировал забраться сюда, ко мне — и теперь просто не видит шатра? Харвис кивнул. — Не видит. Как и пустынные кабнюхи, скорпионы и прочие неприятные гости. Эвглин нахмурилась. — Кабнюхи? — спросила она. — Кто это? Харвису подумалось, что сон продолжается. Он только во сне мог говорить с очаровательной девушкой о кабнюхах среди ночи, когда снаружи полковник Матиаш пытался бы взять штурмом шатер с феей своих грез. — Это такие дикие свиньи. Иногда забредают из-за гор… — сказал Харвис, и снаружи раздался полковничий рев: — Да мать твою! Где он? Если бравый Матиаш ходил в атаку с такими воплями, то неудивительно, что он стал героем и покорителем: враги разбегались так, что с фонарями не найти. Но в этот миг на сценепоявился еще один персонаж, который закричал еще громче: — Матиаш? А ты какого дьявола тут делаешь?! Глаза Эвглин удивленно округлились. — Это принц? — прошептала она. — Принц Альден? Харвис кивнул, с трудом сдерживая улыбку. Снаружи снова грохнуло, и его высочество изволил разразиться бранью хлеще полковничьей. Вешки работали просто замечательно. — Осторожно, дружище, осторожно, — произнес полковник, помогая принцу подняться. — Мне, видишь ли, не спится, тревожит абервильская рана. Пошел прогуляться, хотел зайти к колдуну, мазь попросить… — К колдуну, — скептически повторил Альден. — С цветами. Эвглин смущенно отвела глаза. Сейчас, в полумраке, она казалась таинственным видением, феей — Харвис не удивился бы, если б девушка растаяла на рассвете. — Вы покорили всех, — сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее. Эвглин вдруг посмотрела на Харвиса с настоящей обидой. — Перестаньте, пожалуйста, — попросила она с искренней горечью. — Никого я не хочу покорять. — Цветы потому, что там дама, — твердо сказал полковник. Харвис представил, как он стоит рядом с принцем: высокий, крепкий, похожий на сильного быка-производителя. — Утром сразу же увидит и обрадуется. А тебе-то что не спится? Принц шумно вздохнул, и полковник тотчас же воскликнул: — А, ясно! Решил пойти в любовную атаку! Эвглин завела глаза. Харвис прекрасно знал и Альдена, и Матиаша — они никогда не стали бы брать женщину против ее воли, но такой напор не может не напугать. — Не бойтесь, — ободряюще произнес Харвис. — Ничего не бойтесь и спокойно идите спать. Вешки их задержат. Эвглин вдруг посмотрела на него так, что Харвис замер, не понимая этого обжигающего взгляда. Мелькнула мысль: да гори оно все синим пламенем, надо просто провести рукой по воздуху и сказать три нужных слова. А потом присвоить эту девушку и любить ее прямо здесь, на ковре, пока принц и полковник ищут шатер, а вешки раз за разом отбрасывают их в сторону. Впрочем, у Харвиса была та же проблема, что и у Альдена с Матиашем: он не брал женщин силой. — Отдыхайте, — улыбнулся Харвис. Никогда он не думал, что улыбка может причинить столько боли. — Завтра начнем занятия. Когда Эвглин скрылась за пологом, Харвис подошел к выходу, энергично растер ладони и отправил в вешки новый импульс. Снаружи тотчас же раздался грохот и вопли: принц и полковник в очередной раз попробовали пробиться сквозь невидимую завесу и предсказуемо отлетели в сторону. «Ни себе, ни людям, — подумал Харвис. — Я действительно скотина».* * *
Утро выдалось тихим и сонным. Солнце лениво выглядывало из-за розовой вуали облаков, и Эвглин подумала, что сегодня обязательно пойдет дождь. Не смоет ли шатры? Или это просто временные строения, а обитатели поселения при непогоде уходят куда-нибудь в более надежное место? Некоторое время Эвглин сидела в кровати, в очередной раз привыкая к тому, что она не дома, и жизнь изменилась, возможно, что навсегда. Так было каждое утро. В первую волшебную минуту после пробуждения Эвглин думала, что проснулась дома, в собственной постели — а потом реальность наваливалась на нее темным грозовым брюхом. Помнится, в тот день она опаздывала на работу и выбежала из дома, даже не заправив кровать… Эвглин вспомнила, как ночью вешки раз за разом отбрасывали принца с полковником, и не сдержала улыбки. Это льстило. Это ей нравилось. И то, как смотрел Харвис, нравилось тоже — хоть и пугало. Эвглин поднялась с кровати, и покрывало тотчас же поползло на постель, простыня расправилась, а подушка станцевала на уголках и легла сверху. Шатер волшебника был полон полезной магии — и слуг не надо. Эвглин сунулась в рюкзак, вынула расческу и привела в порядок волосы, заплетя простую косу. Чем проще и скромнее она будет выглядеть, тем лучше. На низком столике в гостиной стоял букет полевых цветов — должно быть, тот самый, который ночью принес полковник Матиаш. Интересно, он сам их собирал или отправил ординарца, того худенького паренька с растрепанными волосами? Алые дерзкие маки в компании с нежными светло-зелеными колосьями выглядели настолько хрупкими и в то же время решительными, что Эвглин не смогла сдержать улыбки. Цветы пахли тихо, едва заметно: Эвглин поправила растрепанные лепестки и вышла из шатра в стороне бассейна. Первым, что она увидела, была спина Харвиса: бледная, уродливая, так покрытая ожогами и шрамами, что кожа выглядела крокодильей, а не человеческой. Потом раздался всплеск воды, Харвис нырнул глубже и сказал: — Доброе утро, Эвглин. Конечно, надо было уйти обратно в шатер и не таращиться на колдуна, но Эвглин словно окаменела — она при всем желании не смогла бы сейчас сдвинуться с места, да и не было у нее такого желания. — Что с вами? — спросила она. Конечно, это было невероятно невежливо, но вопрос сам спрыгнул с языка. Харвис отплыл к дальнему углу бассейна и завис в потемневшей воде лицом к Эвглин. — Что именно? — ответил он вопросом на вопрос. — Ваша спина, — сказала Эвглин, чувствуя, как немеют губы. — Это ожог? Чувство, овладевшее ею, не было страхом. Оно было похоже на то брезгливое любопытство, с которым смотрят на человека, сбитого машиной на перекрестке: вроде бы и жутко, но в то же время глаз не оторвать. — В том числе и ожог, — ответил Харвис, старательно глядя куда-то в сторону. Конечно, ему было неприятно говорить о своем увечье, Эвглин прекрасно это понимала. — Сочувствую, — ответила она. — Наверняка это было больно. Харвис вздохнул. Провел ладонью по воде, словно погладил невидимое животное, и предложил: — Спускайтесь. Вода хорошая, чистая. Эвглин захотелось зажмуриться. Кровь прилила к щекам так, что казалось, будто лицо горит. Несколько мгновений она молчала, выбирая, что ответить. Джентльмены так себя не ведут? Чем вы лучше его высочества и полковника Матиаша? Я не собираюсь этого делать? — Вот так сразу? — насмешливо ответила Эвглин, склонив голову к плечу и пристально глядя на колдуна. Тот пожал плечами. — А что не так? Интересно, чего он ждет? Что Эвглин рассердится и уйдет? И зачем это все… Неужели вымещает досаду за то, что ночью в шатер ломились гости — так Эвглин их и не приглашала. И вообще… Эвглин вспомнила, как учительница истории рассказывала, что в средние века люди купались в рубашках. И помылся, и постирался. Мысленно усмехнувшись, она подхватила рубашку за подол и решительно сняла. Лицо Харвиса дрогнуло. Похоже, этого он не ожидал. На щеках колдуна тоже появился румянец, и Эвглин ощутила спокойное удовлетворение: так тебе и надо. Она осторожно спустилась в воду по каменным ступенькам и спросила: — Ну и к чему это все? Вы казались мне порядочным человеком. Харвис склонил голову в легком поклоне. — Будь я непорядочным, дорогая Эвглин, вам бы не пришлось спать этой ночью. Конечно, без любви на четверых, но… Эвглин с трудом подавила желание подплыть к нему и отвесить пощечину. По воде прошла волна. — Впрочем, это все не важно, — продолжал Харвис, — и наше первое занятие уже началось. Вспоминайте. Что я сделал, когда вы предположили, что мне было больно? Эвглин недоумевающе посмотрела на него. Харвис выглядел серьезным, и Эвглин вдруг ощутила какую-то детскую обиду — настолько внезапную и сильную, что чуть не расплакалась. Она, совершенно обнаженная, сидела в бассейне с человеком, который при желании мог сделать с ней все, что угодно — и Эвглин позволила бы, потому что никто, кроме Харвиса, не вернет ее домой. Он это прекрасно понимает и вот, начинает отпускать дурацкие шуточки. Проводит, так сказать, разведку боем. — Вы провели ладонью по воде, — сказала Эвглин. — Вот так. Харвис оценил ее жест и довольно кивнул. — Манипуляционную магию уже изучали? — Нет. Это третий курс, а я только на второй перешла. Харвис прикрыл глаза. — Сейчас я пошлю вам дополнительный импульс, — произнес он. — Вы ведь не маг в прямом смысле. Когда дам сигнал, вы повторите свой жест и что-нибудь мне прикажете. — Что? — растерянно спросила Эвглин. Харвис пожал плечами. — Что вам больше хочется. Готовы? Прикосновение чужого волшебства было похоже на порыв теплого ветра, который мгновенно высушил капли воды на плечах и вздыбил волосы. Не отводя взгляда от колдуна, Эвглин протянула руку и подумала: если уж это все неминуемо, то пусть оно будет быстрым. И безболезненным. И не страшным. Харвис усмехнулся одной стороной рта. — Вам нужно много заниматься, Эвглин, — произнес он. — И в первую очередь вы должны научиться противостоять чужой воле. У вас хорошо получается, очень хорошо. Эвглин не сводила взгляда с колдуна, пытаясь понять, что он, черт его побери, имеет в виду. Харвис снова провел ладонью по воде, но Эвглин сказала себе, что с места не сдвинется и ничего не сделает, пока не услышит объяснений. — Отлично, — довольно произнес Харвис и неторопливо поплыл в сторону ступенек. Эвглин зажмурилась, боясь даже представлять, что сейчас снова увидит эту жуткую крокодилью кожу на человеческой спине и что вообще увидит этого человека обнаженным. Харвис негромко усмехнулся, проплыл мимо, и Эвглин услышала, как он поднимается по ступеням. — Прошу прощения, — сказал Харвис. — Мне не следовало так поступать, но я не мог не оценить вас. Это была именно оценка на подверженность манипуляциям. Я заставил вас выйти к бассейну, раздеться и спуститься в воду. Надо отдать вам должное — вы сопротивлялись. Эвглин открыла глаза — Харвис уже успел натянуть длинный пестрый халат и демонстративно отвернулся. Она быстро выбралась из бассейна, и, повинуясь короткому жесту колдуна, из шатра выскочило огромное белое полотенце. Эвглин подхватила его и принялась вытираться. — Еще раз прошу меня простить, — повторил Харвис. — Джентльмены так себя не ведут. Ничего подобного больше не повторится. Эвглин нырнула в рубашку и подумала, что они оба хороши. Что она поступила правильно, сняв одежду и нырнув в воду. Что Харвис великий колдун — но он мужчина. Она вздохнула и подошла к колдуну. Помедлила и опустила руку на его плечо. — Я ведь именно за этим сюда и приехала, — сказала она. — Вернуться домой… либо обучиться магии. Некоторое время они с Харвисом смотрели друг на друга, и впервые в этом мире Эвглин охватило странное, томительное ощущение, звенящее в груди. Колдун улыбнулся и, протянув к ней руку, осторожно смахнул со скулы каплю воды. — И преподаватели в академии еще и не такое откалывали, — призналась Эвглин. Харвис понимающе кивнул. — Я никогда вас не обижу, Эвглин, — сказал он. — Что бы ни случилось, помните об этом. Хорошо? Некоторое время они молчали, просто глядя друг на друга. Затем Эвглин посмотрела колдуну в лицо и попросила: — Не обманывайте меня, ладно? Я всегда пойму, я всегда готова пойти… — Эвглин осеклась, решив не уточнять, на что конкретно она готова пойти. — Но только не обманывайте. — Никогда, — твердо ответил Харвис. — Никогда, можете мне поверить. И Эвглин поверила.* * *
Завтрак в Приграничье традиционно был настолько сытным, чтоб оставалось место для раннего ланча. Харвис смотрел, как повара жарят яичницу с полосками ветчины на огромных квадратных подносах, слушал, как Матиаш рассказывает Эвглин о своих боевых похождениях, и понимал, что настроение медленно, но верно портится. А когда принц начал описывать несомненную красоту здешней песчаной природы и рассказывать об одном изумительном уголке, где как раз сейчас цветут маки, то Харвис с трудом подавил желание нарастить у болтуна прыщ невиданных размеров на лбу. — Да, там очень красиво, — подтвердил Михаль. Он закончил картину с одалиской ночью, уже успел показать ее принцу, и Харвис, приключившийся рядом, заметил, что волосы у чаровницы обрели отчетливый рыжий цвет, а в чертах лица наметилось определенное сходство с Эвглин. Принц был в восторге и обещал рассчитаться сразу же, как только переведут содержание. Интересно все-таки, почему государь-отец не казнил бунтаря. Добрым стал, смягчился нравом со временем. Дедушка Альдена, например, отрубил бы всем революционерам головы, причем собственноручно. А тут принца просто сослали с глаз — сидит вот, бездельничает, картинки рассматривает. Харвис, помнится, запросил с оказией все тома «Библиотеки мировой литературы», четыре сотни книг — даже не верил, что их пришлют. Прислали. Принц оценил позолоту корешков, но за полгода ни разу не открыл ни одной книги. — Я как раз хотел начать новый пейзаж, — продолжал художник. — Если прекрасная Эвглин пожелает, то рад буду пригласить ее на пленэр. Принц беспомощно посмотрел в сторону полковника, но тот только развел руками: откуда ему было знать, что такое пленэр? Но по лицам Альдена и Матиаша было понятно, что теперь они держат живописца за невероятного извращенца. Причем очень ловкого: тоже времени даром не теряет, так и скачет вперед ветра. — Ой, я с удовольствием, — сказала Эвглин с какой-то детской улыбкой. — Вы пейзажист? Теперь уже у Михаля на лице появилось выражение полной беспомощности. За время, проведенное в Приграничье, он написал двенадцать полотен, не имевших никакого отношения к пейзажам. Только обнаженные женщины всех форм и цветов кожи, в самых порочных видах. Давешняя одалиска была еще невинной, если сравнивать с тем, что было до этого. — Муза некоторое время назад его покинула, — пришел на выручку Альден. Художника нельзя было оставлять в беде: кто еще будет рисовать обнаженную натуру? Не полковник же. — Но я рад видеть, что она возвращается. Кстати, Михаль! Помнится, ты собирался писать бой гладиаторов? По лицу Михаля было сразу понятно, что он сроду не думал ни о каких гладиаторах. Харвис усмехнулся: события принимали забавный оборот. — Да, ваше высочество, — негромко сказал художник. — Была у меня такая мысль некоторое время назад. Альден посмотрел на Матиаша, подмигнул полковнику и продолжал: — Тогда мы к вашим услугам. После завтрака мы планировали устроить небольшую тренировку, — продолжал принц. Глаза полковника округлились от удивления. — Когда-то мы оба занимались керинейской борьбой, и Матиаш предложил возобновить наши тренировки. Скучно же, господа! Живописец сник, прекрасно понимая, что прогулка с дамой в укромный уголок отменяется. Зато Матиаш сразу же оживился, и Харвис его прекрасно понимал. Керинейские борцы традиционно сражаются обнаженными, так что принц просто замечательно придумал покрасоваться и показать себя и товарища с лучших сторон. — Да, прекрасная мысль, — выдавил Михаль. — Я только принесу бумагу для набросков. Что еще ему оставалось делать? Впечатлить девушку талантом живописца он сможет и здесь. — Сегодня мы планировали заниматься, — сухо сказал Харвис, промокнув губы салфеткой. Слуга тотчас же бесшумно убрал опустевшую тарелку и поставил перед ним блюдо с десертом: ломтики золотистой хунгарской дыни в меду. Сама мысль о том, что Эвглин будет смотреть на этих прыгающих глухарей на току, причиняла ему неудобство. — Так что, ваше высочество, мы вынуждены откланяться. Эвглин разочарованно вздохнула, но все-таки кивнула, соглашаясь. Решила не спорить с наставником, и это правильно. Харвис вспомнил о том, как соскользнула нижняя рубашка, как обнаженная Эвглин спустилась в бассейн: не было тут никакой магии, только девичья дерзость и желание показаться более сильной и независимой, чем есть на самом деле. Хотя, конечно, и магия тоже была, что спорить? Харвис хотел проверить, как далеко сможет зайти. Как далеко зайдут они оба. — Харвис, дружище, не будьте таким занудой, — посоветовал принц. Отодвинув тарелку, он поднялся, и полковник последовал его примеру. — Я как раз хотел, чтоб вы оценили возможность макеронского броска при моем росте без магического усиления. Вот, значит, как. Макеронский бросок, конечно же. При нем обычно ассистируют маги, как он мог забыть. — Разумеется, ваше высочество, — Харвис дал ответ, который Альден ожидал услышать. Плетью обуха не перешибешь. Принц довольно улыбнулся. — Вот и славно, — сказал он. — Тогда мы можем идти. Для поединка выбрали площадку за шатрами — там обычно отдыхали драконы в жару. Сейчас, конечно, слуги отогнали их, убрали сор и принесли скамеечки для зрителей. Пушок умудрился-таки устроиться рядом с Харвисом и Эвглин: он толкал их головой и требовал халву. — Какой прожора! — смеялась девушка. Дракон ее не пугал, даже забавлял. Харвис почесал Пушку надбровья, и тот разинул пасть, требуя лакомство. Эвглин дала дракону здоровенный ломоть халвы, и тот довольно заурчал, прикрыв глаза от наслаждения. — Так и липнет, — недовольно заметил принц и посоветовал: — Вы с ним осторожнее, дорогая Эвглин. Он бодается. Дракон что-то пробурчал. Наверняка уверял в том, что он приличный, воспитанный и домашний, и не имеет таких дурных привычек. Чай, не летун с Большой Заставы. Борцы тем временем готовились к поединку, и Харвис с неудовольствием ответил, что Эвглин не сводит взгляда с принца. Конечно, там было, на что посмотреть. Если прочие благородные господа проводили время в основном на подушках и коврах в компании шербета и медовой выпечки и потихоньку начали расплываться, то принц не отлынивал от привычных ежедневных упражнений. Сейчас, когда слуга шустро натирал его маслом, Альден действительно был похож на гладиатора, готового вступить в бой. Высокий, сильный, крепкий, хорошо стоящий на ногах. Мускулы плавно двигались под загорелой кожей, стоило принцу повернуться. Эвглин смотрела, не отрываясь. В отличие от стройного, похожего на эльфа, Харвиса, полковник был крепче и грубее. В нем была тяжелая основательность, которая выражалась во всем: в сильной фигуре без капли жира, в резких очертаниях мышц, в неторопливой плавности движений. Харвис представил полковника в бою и почти увидел, как тот легкими движениями больших рук с мосластыми пальцами разламывает противникам головы. — Пожалуй, принцу не устоять, — негромко сказал Харвис. Эвглин вздрогнула и испуганно посмотрела на него. — Сколько за проигрыш? — осведомился Матиаш, наклоняя голову то к левому, то к правому плечу и разминая мышцы шеи. Принц неопределенно пожал плечами. — Пару червонцев, например? — предположил он. В следующий миг Матиаш уже свалился на спину, в песок: бросок принца был быстрым и неуловимым. Так леопард кидается на жертву с дерева — мелькнула золотистая молния, и чужое горло уже разорвано. Эвглин вскрикнула от неожиданности. Соперники покатились по площадке, и ни один из них пока не мог вырваться из захвата другого. Харвис против воли ощутил азарт. Было в этом что-то первобытное: два могущественных самца сражались за самку, и победитель уведет желанный трофей к себе, чтоб овладеть тем, что теперь принадлежит ему по праву. Впрочем, Харвис прекрасно понимал, что никто никого никуда не уведет. По крайней мере, сегодня. Пусть красуются перед дамой в свое удовольствие. Наконец, полковник смог освободить руку — в следующий миг уже Альден летел в сторону, и было ясно: Матиаш дерется без шуток, всерьез. Он уже успел рассадить левое предплечье, по руке струилась кровь, и Михаль, вдохновенно черкавший карандашом по бумаге, негромко сказал: — Червонец на полковника. Соперники сцепились снова. Если раньше они просто красовались перед зрителями, то теперь бой пошел не на шутку. Лицо принца было окровавлено: Матиаш неудачно зацепил его. «Ничего, — подумал Харвис, — шрамы украшают мужчин». Он хотел было сказать, что перебивает ставку живописца тремя червонцами, но в это время испуганная Эвглин вскочила со скамьи и воскликнула: — Да прекратите же! Немедленно! Соперники замерли в пыли — должно быть, не поняли, о чем она говорит. Харвис заметил, что напряженно стиснутые кулаки Эвглин расслабились. — Перестаньте, — чуть ли не со слезами потребовала она. — Вы же поубиваете друг друга! Соперники разжали руки и помогли друг другу подняться. Харвис решил, что, пожалуй, это очень трогательная минута: юная девушка примиряет непримиримых врагов. Принц, похоже, пришел к тем же выводам, потому что воскликнул: — Как вы добры, Эвглин! Это ведь что-то невероятное, господа! Он выглядел довольным, как и Матиаш. Полковник провел ладонями по лицу, стирая пот, и добавил: — Невероятная доброта! Эвглин, но кто же победитель? Кого тогда назначите? Некоторое время все молчали. «Попала девочка, — мысленно усмехнулся Харвис. — Тут как ни выбери, все неправильно». Эвглин подошла к соперникам и с какой-то трогательной торжественностью взяла обоих за руки. — Пусть победит ваша дружба, — сказала она и осторожно прикоснулась губами сперва к принцевой щеке, а потом к полковничьей. — И пусть она побеждает всегда. Какое-то время на площадке царила удивленная тишина, а потом все зрители разразились громкими и искренними аплодисментами. «Умница девочка», — подумал Харвис и обернулся к Михаю: — Ну как ваши гладиаторы? Готов набросок? Михаль одарил его тяжелым сердитым взглядом и ничего не ответил.* * *
Господи Боже, они чуть не поубивали друг друга! Когда-то Эвглин видела, как во дворе ее дома сцепились двое парней из-за парковки. Сперва они орали друг на друга, потом стали драться — один толкнул другого, тот упал и, ударившись виском о какой-то камень, умер мгновенно. Когда на лице принца появилось такое же лютое выражение, какое Эвглин видела тогда у нечаянного убийцы, она не смогла сидеть спокойно. Когда все начали расходиться, и Харвис снова напомнил про занятие, Эвглин аккуратно придержали за руку. Она обернулась: позади стоял господин из свиты Альдена и смотрел на нее с внимательным одобрением. — Меня зовут Борх, госпожа Эвглин, — представился он. — Разрешите на пару слов. К удивлению Эвглин, Харвис тотчас же кивнул и, хмуро посмотрев на Борха, добавил: — Эвглин, я жду вас в шатре. Борх дождался, когда все разойдутся, и указал на скамью: Эвглин послушно села. С виду этому Борху было слегка за тридцать, и он выглядел совершенно неприметно. Средний рост, пушистые светлые волосы и какие-то смазанные черты доброжелательного лица делали его абсолютно незаметным. Вроде бы он здесь, а вроде его и нет. Человек-призрак. Но в нем было нечто, заставлявшее подчиняться. Сразу и безоговорочно. — Вы очень ловко завершили эту драку, — одобрил Борх, опустившись на скамью рядом с Эвглин. — Я испугалась, что они поубивают друг друга, — призналась она. — Это было ужасно. Борх понимающе кивнул. Эвглин отметила, что у него прозрачно-голубые глаза: вроде бы сонные, но в то же время какие-то цепкие, изучающие. — Вы интересная девушка, — заметил Борх, и в его словах была только констатация факта, а не комплимент. — Интересная и очень необычная. Все уже в вас влюблены, заметили? Эвглин невольно выпрямила спину и с достоинством ответила: — Я приехала сюда учиться, а не крутить романы. Борх одобрительно кивнул. — Правильно, — сказал он. — Господин Харвис лучший маг своего времени, и не его вина, что в академии чародейства и волшебства не протолкнуться от пустоголовых интриганов. Ну, а что же вы? — А что — я? — вопросом на вопрос ответила Эвглин. Ей почему-то хотелось обхватить руками плечи и создать хоть какую-то преграду между собой и Борхом. — Я, видите ли, руководитель здешней службы безопасности, — признался Борх. — Правда, служба из одного меня и состоит, но работает, как надо. Государь очень пристально следит за жизнью сына, и я, конечно же, сразу навел о вас справки, как только Харвису пришло письмо о студенте. Значит, секретная служба. Было бы странно думать, что государь отправил сына с глаз долой и не стал за ним наблюдать. Эвглин положила ладони на колени, как приличная студентка, и сказала: — То есть, вы знали, что я девушка, а не парень. По тонким губам Борха скользнула едва заметная усмешка. Эвглин подумала, что наконец-то встретила самого страшного человека на своем пути. — Узнал, когда навел о вас справки, — ответил он. — Как вы думаете, что именно меня в вас заинтересовало? Эвглин только руками развела. Липкое чувство беспомощности мешало дышать. Борх подавлял. — Понятия не имею, — Эвглин нашла в себе силы улыбнуться. — Но обещаю, что честно отвечу на все ваши вопросы. Борх прикрыл глаза с сытой змеиной удовлетворенностью. — Это правильно, — произнес он. — Так вот, что меня озадачило. Я запросил все документы из академии. Вы хорошая студентка, вас хвалят, хотя с практическими заданиями по чистой магии полный провал, к сожалению. Но вот чем на самом деле занималась Эвглин Шу до поступления в академию — для меня загадка. Ни в одной приходской книге всего Эльсингфосса нет записей о вашем рождении. Вы никто из ниоткуда. Знаете, что это значит? Эвглин молчала. Интересно, если она сейчас скажет, что попала в Эльсингфосс из другого мира, то что сделает Борх? Поведет ее в пыточные или отправит в какой-нибудь здешний сумасшедший дом? — Что же? — спросила Эвглин. Голос дрогнул. — Что вы, допустим, леокийская шпионка, — предположил Борх. — Роковая красавица, которая подобралась к его высочеству, бог весть с какими целями. Но они явно далеки от хороших. Тогда моя прямая обязанность немедленно арестовать вас — и провести допрос с применением третьей степени устрашения. Он замолчал, и несколько долгих минут кругом царила тишина. Откуда-то из-за шатров доносилось легкое дуновение мелодии — кто-то играл на гитаре. — Я не шпионка, — сказала Эвглин, прекрасно понимая, что это самая дурацкая вещь, которую только можно сказать. Борх понимающе кивнул. — Пожалуй, что так. А кто вы? Только не врать. Я пойму. — Допустим, я травница из поселка Бри, — сказала Эвглин. Борх брезгливо скривился, тряхнул левым запястьем. — Ложь, — улыбнулся он. — А где правда? Эвглин закрыла глаза. — Я попала в этот мир из другого, — медленно проговорила она. — И ищу дорогу домой. Господин Харвис создал теорию множественных миров, он способен мне помочь. Она открыла глаза и увидела, что Борх аккуратно заворачивает рукав своей туники. На запястье главы службы безопасности красовалась татуировка: солнце с изогнутыми лучами. Сейчас лучи источали прохладный голубой свет. — Надо же, вы не врете, — глухо произнес Борх. — Если бы врали, лучи стали бы красными… и мне было бы намного больнее. Он расправил рукав и некоторое время смотрел на Эвглин, словно пробовал прочитать ее мысли. — Просто вернуться домой? — наконец, спросил Борх. — Принц вам не нужен? Напряжение последних минут моментально исчезло, словно его и не было. Рядом с Эвглин сидел человек, который просто выполнял свою работу. Он не ненавидел странную девушку — наоборот, мог бы стать ее другом. — Нет, не нужен, — призналась Эвглин. — Он мне, конечно, нравится. Как он может не нравиться? Но… Борх кивнул. — Пусть покуражится, правда? Тут на самом деле очень скучно, а вы — удивительное развлечение. Кстати, будьте осторожны с полковником. Он делает вид, что у него вместо мозгов солома, но это далеко не так. Хитрый и цепкий. Эвглин понимающе улыбнулась. Пожалуй, с Борхом следует завести дружбу: помощь такого человека всегда пригодится. — А мой наставник? — спросила она. — Как он вам? На лице Борха появилось искреннее уважение и такая же искренняя печаль. — Это самый великий волшебник нашего времени, — уверенно сказал он. — Я всегда сочувствовал ему и надеялся, что он сможет вернуться в академию. И он вновь займет свое место, если сумеет вам помочь, в этом нет сомнений, — Борх покосился на Эвглин, и в его глазах проплыли лукавые огненные искры. — Я ответил на ваш вопрос? — Вполне, — кивнула Эвглин. Борх поднялся и протянул ей руку. — Тогда приступайте к занятиям, — велел он и улыбнулся: насколько могла судить Эвглин, вполне искренне. — Не смею вас отрывать.* * *
Харвис назначил занятие за скалами — там, куда Михаль приглашал Эвглин любоваться чудесной южной природой. Ничего чудесного там, разумеется, не было. Разве что маки… В ожидании студентки Харвис устроился на камне и произнес заклинание, подвешивая над головой широкий кусок ткани, чтоб не так пекло. Впрочем, жара сегодня была особенная. Тяжелая и какая-то вязкая, она придавливала к земле. Солнце смотрело на мир сквозь легкую пелену серых облаков, и на всем лежал какой-то тревожный отблеск. На Приграничье шла гроза. Интересно, есть ли грозы в том мире, откуда пришла Эвглин? Должно быть, есть, и девушка не испугается грома и молний. Хотя можно ли вообще чего-то бояться, если ты миновал границу между мирами, уцелел и устроился на новом месте… Эвглин и не боялась. Харвис уже заметил в ней какое-то глубокое спокойствие. Конечно, девушка и волновалась, и переживала — а страха не было. И Борха, о котором Харвис знал такие вещи, от которых не будешь спать, она тоже не боялась. — Добрый день! Харвис вздрогнул и обернулся. Эвглин поднялась по тропинке и теперь стояла рядом с ним, доброжелательно улыбаясь. — Смотрю, Борх не стал вами завтракать, — сказал Харвис и указал на соседний валун, приглашая Эвглин садиться. Она послушно опустилась на камень и ответила: — Ну, он попробовал. Но я оказалась невкусной, так что мы с ним расстались друзьями. Друзьями? С Борхом? Харвис демонстративно сунул палец в ухо: не послышалось ли? — Вы меня поражаете, — произнес он. — В очередной раз поражаете. Вчера вы очень ловко обошлись с его высочеством и Матиашем. Назревала ссора, но вы ее очень мило завернули, польстив каждому. Эвглин кивнула. — Я не хочу, чтоб из-за меня ссорились, — сказала она с уже знакомой Харвису твердостью в голосе. Так, должно быть, и Борху отвечала. — А сегодня? «Пусть победит ваша дружба»… Клянусь ранами Господними, это было великолепно. Борх еще не предложил вам работу в дипломатическом корпусе? Эвглин недоверчиво посмотрела на него. — А разве он может? — спросила она. Харвис утвердительно качнул головой. — Разумеется. Ладно, все наше общество — но вы приручили Борха. Я удивлен. Эвглин одарила его очень сердитым взглядом. — Перестаньте уже, — промолвила она. — Я добралась в такую даль не затем, чтоб слушать ваши остроты за мой счет. Харвис кивнул. — Разумеется, — рядом с Харвисом стоял сундук, доверху набитый бумагами и книгами; он указал на него и произнес: — Там все, что я написал о множественности обитаемых миров. Правда, несколько лет не открывал. Эвглин смотрела на него с искренним сочувствием, словно разделяла все, что было у Харвиса на душе. Сейчас она будто заглядывала в туманные дни и бессонные ночи, наполненные горечью, разочарованием и обидой. И Харвису на какой-то миг стало не по себе. Он всегда мечтал, что найдется человек, который примет и поймет его, и вот теперь такой человек был рядом. Оставалось в это поверить. — Давайте откроем? — чуть ли не шепотом предложила Эвглин. Из-за скалы донесся обиженный драконий рев, и кто-то из слуг заорал: «Вай, шейтан! Не мешай, да!» Должно быть, там готовились к грозе, укрепляя шатры и расставляя капсулы с артефактами, которые Харвис подготовил неделю назад. Просто пнуть по ним ногой, и артефакты сработают, открыв над шатрами золотистый зонтик, который просто возьмет и испарит всю воду. — Давайте откроем, — тоже шепотом откликнулся Харвис. На какое-то мгновение он оглох — или это в мире воцарилась тишина? Снова вернуться в прошлое, найти там того успешного, уверенного, дерзкого ученого, который держал в руках Истину, как новорожденного ребенка, и ничего в мире не было слаще этого трепетного чувства. Харвис не верил, что это возможно. Но все-таки протянул руку и, повернув ключ в замочной скважине, поднял крышку. — Вот, — глухо сказал он. — Все, что я написал о множественности обитаемых миров перед тем, как меня погнали из академии. Забрал тогда с собой только этот сундук. Эвглин смотрела на бумаги, словно зачарованная. Чертежи возможных схем перехода, лежавшие сверху, напомнили Харвису о том, как он, пошатываясь, вошел в свой кабинет после ректорского совета и стал собираться, сгребая в сундук для артефактов все, что лежало на столе. — Вот это — базовая схема, — объяснил Харвис, взяв самый верхний чертеж. — Я предположил, что иногда создаются такие ситуации, когда грань между мирами истончается, и миры временно проникают один в другой. Вы как раз и попали в такую точку проникновения, и взаимодействующие силы просто вынесли вас к нам. — И как создать такую ситуацию? — глухо спросила Эвглин. Харвис устало пожал плечами. — Пока не знаю, — признался он. — Вы говорите, тогда был туман? Возможно, влажность воздуха имеет значение… — Да… — прошептала Эвглин, и ее губы задрожали. — Тогда был туман… В следующую минуту она уже рыдала, уткнувшись лицом в ладони. И вовсе она не была бесстрашной, эта хрупкая рыжая девчонка. Харвис бросил лист с чертежом обратно в сундук и, помедлив, обнял Эвглин и заговорил с ней. Он, конечно, потом не мог вспомнить ни слова из сказанного — должно быть, это было то, что все мужчины говорят всем женщинам, но лишь немногие могут выполнить. Он вернет ее домой. Никто ее не обидит, пока он рядом. Все будет хорошо, он обещает и клянется. В конце концов, Эвглин успокоилась, всхлипнула в последний раз и хмуро сказала: — Простите. Мне не следовало так себя вести. Она, должно быть, по-настоящему дала себе волю впервые после того, как попала в новый мир. Плакать было некогда. Надо было спасаться, учить язык, устраиваться в новой жизни — и Эвглин сжала зубы, опустила голову и двинулась вперед. — Вам не за что просить прощения, — уверенно ответил Харвис и смог лишь повторить: — Все будет хорошо, Эвглин. Вы обязательно вернетесь домой. Некоторое время Эвглин сидела молча, рассматривала свои руки, а затем спросила: — Как я могу помочь вам в работе? Харвис только плечами пожал. Он ведь и не думал о том, чтоб вернуться к своему старому открытию. — Думаю, я найду вам занятие, — пообещал он. — Потому что… Зашуршали камни и сухая трава — кто-то поднимался по тропинке. Вскоре из-за скал показалась растрепанная светловолосая голова Борха. — Вот вы где, — с неудовольствием сказал он, выбравшись на площадку. — Вас там все обыскались, дружище Харвис. Два артефакта не работают, а барометр с ума сходит. Надвигается буря. — Как не работают? — Харвис вскочил с камня и принялся спускаться по тропинке, не глядя, идут ли за ним. — Я все проверил! — прокричал он, обернувшись и увидев, что Борх замешкался, подхватив его оставленный сундук. — Там все работало! Небо на горизонте стало похоже на высокую волну грязной пены — оно бурлило, сворачивалось, как свиток. Шла буря. Харвис прекрасно знал, что успеет все поправить, но избегал смотреть вперед, в растущую тьму, по брюху которой пробегали вспышки молний. Следовало торопиться. И он, конечно, не увидел, что Борх остановился на минутку. Взяв сундук поудобнее, глава службы безопасности пристально взглянул на Эвглин и спросил: — Плакали? Если бы кто-то это услышал, то застыл бы на месте от удивления: Борх никогда и ни с кем не говорил с такой теплотой и заботой. Эвглин провела ладонью по влажному покрасневшему лицу и ответила: — Да, это сразу заметно. Борх понимающе кивнул. — Что, Харвис взялся за старое? — спросил он, снова зашагав по тропинке. Эвглин кивнула. Она двигалась неторопливо, поддерживая юбку и внимательно глядя на то, куда наступает. — Да, — кивнула она. — Но пока мы только открыли сундук и посмотрели на его документы. Борх понимающе улыбнулся. — Прямо скажем, ничего интересного, — признался он. Эвглин удивленно посмотрела на него. — А вы что, заглядывали в сундук? — спросила она. Борх кивнул с холодной усмешкой. Эвглин вдруг вспомнила, как он вчера сказал о том, что все здесь в нее влюблены, и ей неожиданно стало очень не по себе. — Разумеется, заглядывал, — признался Борх. — Сразу же, как только приехал. Разве вас это удивляет? Эвглин не сразу нашлась, что на это ответить. — И да, и нет, — сказала она, когда они с Борхом вышли к шатрам. Из столовой доносилась музыка: там, похоже, устроили небольшой перекус перед обедом. В стороне мелькнул Харвис, который гонял кого-то из слуг чуть ли не пинками. Должно быть, проблема с артефактами решилась, и пришло время для наказания виновных. Борх понимающе качнул головой и посмотрел на небо. Отсюда не было видно наползающей тучи, но среди шатров уже пробегал тревожный ветерок. — У меня дурное предчувствие, — вдруг признался Борх. — А у вас?Глава 2. Мыс Фиолент
Ливень обрушился на Приграничье тяжелой водяной стеной. Вроде бы только что над миром царила густая тишина — и уже отовсюду грохот и рев падающей воды, словно кто-то огромный радостно колотил по барабанам. Артефакты Харвиса сработали сразу же, как пошел дождь. Ни одна капля воды не попала на шатры: выглянув из-за полога, Эвглин увидела, что над поселением золотится полупрозрачный купол, и капли просто исчезают, едва прикоснувшись к нему. — Удивительно! — с искренним восхищением промолвила Эвглин. Харвис, который по южной привычке полулежал на диванчике с бокалом шербета в руке, улыбнулся и отдал девушке поклон. — Это несложно, — ответил он. — Если артефакты работают правильно, то с таким зонтиком и первокурсник справится. Эвглин вернулась в шатер и села на небольшой пуф, обтянутый золотистой тканью. Это юг — тут всему полагается сверкать золотом и каменьями. — Кстати, что там случилось с артефактами? — спросила она. Харвис нахмурился. — Честно говоря, я до сих пор не понимаю, — признался он. — Кто-то вывел их из строя, но дело в том, что… — Это мог сделать только маг, — закончила фразу Эвглин. Артефакты действительно защищены от постороннего воздействия, их нельзя нечаянно повредить или сломать, и вывести их из строя способен только сильный волшебник. Так говорили в академии на первой же лекции по артефакторике. — Совершенно верно, — кивнул Харвис. — Это не чьи-то кривые руки, это работа мага. Вот только магов тут, кроме нас с вами, нет. — Раз уж на то пошло, то у меня есть алиби, — промолвила Эвглин. — Я все время была с вами. Харвис усмехнулся и посмотрел на нее так, как умудренный опытом отец смотрит на ребенка — снисходительно, мягко и дружелюбно. — Вы ведь не маг, Эвглин, — напомнил он. — Вы травница из другого мира, вот и все. — Борх об этом знает, — вдруг сказала Эвглин. Над головами загрохотало так, что она невольно вздрогнула, согнулась и вскинула руки, пытаясь закрыться от стихии. Харвис сделал вид, что не заметил этого порыва. — Честно говоря, я не удивлен, — произнес он, когда Эвглин убедилась в том, что опасность им не угрожает, опустила руки и села прямо. — Борх выбьет правду из кого угодно. Он в молодости был наемным убийцей у харвадза. Знаете, что это? Эвглин кивнула. Она, конечно, не сильно интересовалась криминальными делами нового мира, но о харвадза, организованной тайной группе крупных уголовников, имевшей связи с представителями правящей королевской семьи, не знал только глухой и слепой. Вот почему ей было настолько тревожно в его обществе! Если человек раньше был наемным убийцей, это невольно накладывает на него особый отпечаток. — Как же он попал сюда? — поинтересовалась Эвглин. Харвис хмыкнул и налил себе еще шербета. — Сумел выслужиться перед государем, — ответил он. — И это совпало с тем, что перешел дорожку кому-то в харвадза. Я не знаю всех деталей, но король доверяет Борху, как самому себе. Недаром отрядил приглядывать за сыном. Эвглин подумала, что надо быть полным идиотом, чтоб приставить к принцу бывшего наемного убийцу. Впрочем, Борх наверняка имеет особое задание. Например, пристрелить Альдена во время охоты, если тот начнет снова думать о восстаниях и революциях. Интересно, в этих местах есть, на кого охотиться? — В общем, он все про меня знает, — вздохнула Эвглин. — И, похоже, у него уже есть какие-то планы на мой счет. Харвис фыркнул. — Знаем мы эти планы, — презрительно сказал он, и Эвглин с удивлением отметила, что Харвис действительно задет ее словами о Борхе. — Вы тоже его привлекаете, вот и все. «Да он ревнует!» — догадалась Эвглин и вдруг спросила прямо: — Неужели вы ревнуете? Харвис хмуро посмотрел на нее, и в его глазах снова появились жгучие огоньки. Теперь он словно бы прикидывал, стоит ли Эвглин того, чтоб ревновать. — А я должен? — ответил он вопросом на вопрос. — С учетом того, что вы здесь не затем, чтоб крутить романы. Разве что с его высочеством Альденом. Теперь уже Эвглин нахмурилась. — Ну и при чем тут его высочество? — спросила она. Харвис только плечами пожал. — Принц есть принц. Даже в ссылке. Это сегодня папа на него гневается, а завтра простит и вернет пред светлы очи. Эвглин рассмеялась, настолько несерьезным и трогательным было это предположение. — И принц возьмет меня в жены, ну конечно! — ей действительно стало смешно. — Харвис, неужели вы держите меня за дурочку? Теперь Харвис смотрел совершенно серьезно. — Нет, — ответил он. — Вы очень умны, Эвглин, и я в очередной раз в этом убеждаюсь. — Зачем же вы тогда переводите разговоры на такие щекотливые вещи? — спросила Эвглин. Она и сама знала ответ. — Да я и сам не знаю, — ответил Харвис. — Возможно, потому что вы мне нравитесь. Я ведь тоже… Он не договорил. Снаружи загрохотало так, что заложило уши. Откуда-то со стороны скал несся низкий утробный рев — ни одно живое существо не могло издавать таких жутких звуков. Эвглин вдруг обнаружила, что они с Харвисом стоят возле выхода, держа друг друга за руки, словно пытаясь усмирить общую дрожь. — Я должен посмотреть, — глухо проговорил Харвис. — Готов поклясться, оно имеет отношение к магии. Останьтесь в шатре, Эвглин, здесь вы будете в безопасности. — Нет, — так же глухо откликнулась Эвглин. — Нет, Харвис, я пойду с вами. Он наверняка хотел сказать, что любопытная девчонка будет только мешать, отвлекая на себя внимание. Эвглин ждала этих слов, даже ответ приготовила. Но Харвис вдруг произнес: — Хорошо. Идемте. Снаружи никого не было. Эвглин думала, что обитатели поселения хотя бы носы высунут из шатров — полюбопытствовать, что происходит — но сумрак раннего вечера был пустым. Должно быть, все забились под одеяла и дрожали с перепугу. Грохот ливня постепенно стихал, и золотоесияние купола было не таким ярким, как раньше. Когда они вплотную подошли к его краю, то Эвглин подумала, что это странное зрелище: земля, размытая потоками воды, была будто бы обрезана ножом — там, где стояли Эвглин и Харвис, она по-прежнему была пыльной и сухой. — Скоро все зазеленеет, — сказал Харвис. — Будет много цветов и трав… Эвглин, вам лучше остаться здесь. Эвглин снова взяла его за руку. — Я пойду с вами, Харвис, — твердо сказала она. — Не упрямьтесь. Мы здесь пройдем? Харвис кивнул и сунул руку в карман штанов. Эвглин увидела маленький рыжий камень, похожий на сердолик. Харвис подбросил его на ладони, и их тотчас же окутало золотистое сияние. — Зонтик, — объяснил Харвис. — Конечно, намокнем, но не слишком. Они вышли из-под купола, и Эвглин тотчас же поскользнулась на раскисшей земле — поход был явно не для ее легких сандалей. Подол длинной юбки тотчас же промок и отяжелел. Подхватив его и шагая вслед за Харвисом к скалам, Эвглин думала, что юбку придется выбросить. Хорошо хоть голова и плечи оставались сухими. Утробный рев повторился, и от неожиданности Эвглин едва не свалилась с тропинки. Харвис вовремя подхватил ее под локоть и улыбнулся. — Это какое-то природное явление! — почти прокричал он. — Не живое существо! Вот и замечательно. Эвглин наконец-то стала чувствовать наплыв страха. Они прошли по тропе еще немного и вдруг замерли, не в силах сдвинуться с места. Больше не было ни тропы, ни пустыни, ни грязно-рыжих скал. Прямо перед Эвглин и Харвисом бушевало море. Грозное, иссиня-черное, оно вздыбливало волны и обрушивало на невидимый берег. Низкое небо, покрытое растрепанным одеялом гневных облаков, почти касалось воды, и крики чаек были звонкими и испуганными. Море было помещено в гигантскую раму из дымящегося тумана. Харвис смотрел и не мог оторвать взгляда. Его губы дрожали — то ли он читал молитву, то ли бранился так грязно, как только мог. Эвглин шагнула вперед. Возле самого края рамы были темные скалы, и, увидев их, она рванулась вперед, к бурлящей соленой воде. Кажется, она кричала. Сердце гулко бухало, пытаясь вырваться из груди, Эвглин видела только скалы среди морской пены и знала, что если не доберется до них, то умрет. Вот просто возьмет и умрет, не сумеет жить дальше. Потом туманная рама вдруг странно накренилась, а в лицо ударила мокрая земля. Кто-то прыгнул сзади и свалил Эвглин в грязь, не позволяя ей двигаться. Она дернулась, пытаясь вырваться, но безуспешно. — Пусти-и! — прохрипела Эвглин, уже догадавшись, что это Харвис рухнул на нее и не дает освободиться. — Пусти! Это мое! Это мой мир! Туманная рама накренилась, и их обдало соленой морской водой, окончательно смывая слабенькую защиту артефакта. Эвглин рванулась снова и разревелась. Море уходило в туман, теряло краски и звуки, становилось акварельным рисунком на листке бумаги, сквозь который просвечивали уже знакомые скалы Приграничья. — Пусти… — повторила Эвглин, захлебываясь слезами, и Харвис скатился с нее в грязь. Уже не надо было держать, Эвглин осталась в его мире и не вернулась домой. Можно было подняться и протянуть ей руку. Дождь закончился. Последние капли падали на землю.* * *
Сволочь, гадина и не прощу. Именно такие слова Харвис слушал, когда тащил Эвглин обратно в палатку. И это были самые культурные и приличные слова. Сперва девушка ходила по грязи там, где открылось море ее мира, и Харвис, почти окаменевший от того торжественного и пугающего вида, никак ей не мешал. Потом он решил, что все-таки надо идти обратно, но Эвглин придерживалась другого мнения — ждала, что врата между мирами снова откроются. В конце концов, Харвис не выдержал, подхватил девушку и, водрузив ее на плечо, пошел назад к шатрам, как дикий кочевник, волокущий заслуженную добычу. Наверняка, кочевники от своих пленниц выслушивают такие же слова. — Сволочь! Гадина! Никогда тебя не прощу! — орала Эвглин, колотя Харвиса по спине. Кулачки были маленькие, но твердые. — Сволочь! Это был Фиолент! Мыс Фиолент! Я узнала! Конечно, в шатер Харвис не пошел. Они оба были грязны до невозможности, слуги замучаются убирать. Обойдя шатер, он вышел к бассейну, пнул один из камней бортика, и вода стала теплой. — Сволочь! Пусти! На сей раз Харвис подчинился, и девушка с визгом полетела в бассейн. Вскоре визги поменяли тональность: тяжелая от грязи и глины одежда стала тянуть Эвглин на дно, а Харвис уже успел заметить, что плавала она не очень-то и хорошо. По счастью, в его бассейне при всем желании нельзя было утонуть. В отличие от моря возле мыса Фиолент, или как там его. Наконец, Эвглин умолкла и сердито сверкнула глазами на Харвиса. Он протянул ей сетку с мыльными принадлежностями, и Эвглин начала умываться. — Там была буря, в вашем мире, — произнес Харвис. — Я не хотел, чтоб вы утонули. Вы хорошо плаваете только в моем бассейне, Эвглин. Он сделал паузу и добавил: — Вы бы просто не добрались до мыса. Эвглин… По воде поплыли хлопья мыльной пены. Эвглин сбросила грязную одежду и ответила: — Ничего не говорите, Харвис. Пожалуйста. И Харвис увидел, что она снова плачет. Это уже не была истерика, которая разразилась возле скал, а тихие слезы — и вот это было намного горше и печальнее. Харвису казалось, что Эвглин плачет сердцем. А как ей было не плакать? Она увидела дом и не смогла вернуться туда. Вздохнув, Харвис соскользнул с бортика бассейна и, подплыв к Эвглин, поймал ее руку. Девушка вздрогнула, но больше не пробовала освободиться. — Эвглин, — произнес он. — Эвглин, пожалуйста. Если бы с вами что-то случилось, я бы не смог жить дальше. Девушка вхлипнула, и Харвис уловил едва слышное: — Это был мой мир. Это был мой дом. — Вы вернетесь, — запах ландыша, легко поднимавшийся от бледной кожи Эвглин, заставлял что-то звенеть в груди Харвиса. — Вы обязательно вернетесь, Эвглин, обещаю. Я сделаю все… Он умолк. Конечно, она и не представляет, насколько ему больно говорить об этом. Харвис не хотел, чтоб она исчезла. За шатрами послышался топот и крики, и Харвис узнал зычный голос полковника. Конечно, Эвглин вопила так, словно ее убивают, и все обитатели поселения наверняка решили, что прекрасную даму надо спасать. Харвис бросил заклинание, и кусок мыла взорвался в бассейне настоящей пенной бомбой. Не хватало еще, чтоб полковник с принцем рассматривали обнаженную девичью натуру. «Убью, — подумал Харвис, ощущая прикосновение давно забытого чувства. — Возьму и убью». Конечно, слишком многих придется убивать — но его это не остановило. Потом можно будет податься в харвадза. Первым к бассейну вылетел принц Альден с саблей наголо. Вид у его высочества был лихой и придурковатый, и было ясно: Альден готов немедленно пустить в ход свое оружие, защищая честь дамы. Полковник мчался следом, компанию им вполне предсказуемо составляли адьютанты, Михаль и Борх. — Что..! — выдохнул принц. — Эвглин, что с вами? — Это вы кричали? — спросил Матиаш, и они с Альденом вдруг умолкли, как-то сообразив, что ворвались в самый разгар интимной сцены, и прекрасная дама, судя по всему, обнажена. Матиаш и Альден посмотрели на Харвиса, и на их лицах появилось одинаковое выражение: все-таки заломал барышню, скотина ты этакая. Впрочем, его высочество почти сразу же справился с разочарованием — все-таки дворцовое воспитание обязывает держать лицо в любой, даже самой неприятной ситуации — и с самой искренней тревогой произнес: — Эвглин, дорогая, с вами все в порядке? «Неудивительно, что он испуган, — подумал Харвис. — Прекрасная дама так кричала, что птицы с неба падали». — Ничего особенного, ваше высочество, — ответила Эвглин, на всякий случай отплыв к дальней стенке бассейна. Харвис со злостью отметил, что все вновь прибывшие смотрят на девушку и едва слюну не роняют. — Мы наблюдали редчайший магический феномен во время бури, и он меня напугал. Принц неприятно прищурился и посмотрел на Харвиса. Пожалуй, те, кто считает Альдена разленившимся простаком, совершают самую серьезную ошибку в своей жизни. Сейчас на колдуна смотрел самый настоящий хищник. — Дорогая моя, если этот магический феномен вас пугает, — произнес Альден, — или приносит вам даже малейшие неудобства, то я предлагаю вам свою защиту. Он бесшумно задвинул саблю в ножны и протянул Эвглин руку. Харвис смотрел на пальцы принца, в огромном количестве украшенные золотыми перстнями, и думал: «Вот возьму и вырву». Эвглин поплыла к лесенке, ведущей из бассейна, и с достоинством вышла из воды, не оперевшись на руку его высочества. Густые хлопья белой пены, пронзительно пахнущие клубникой, скрывали ее фигуру именно так, чтоб оставлять простор для фантазии и окончательно срывать головы поклонникам. «Дурочка, — с грустью подумал Харвис. — Их нельзя так дразнить». Но Эвглин об этом не думала. Она сейчас хотела побольнее задеть человека, который не позволил ей отправиться домой. Правда, Харвис спасал ее жизнь, не позволяя прыгнуть в бушующее море, но Эвглин, видимо, считала это незначительными пустяками. Протянутая рука принца дрогнула. Полковник открыл рот. Невозмутимый Борх поперхнулся воздухом. Тишина стояла такая, что было слышно легчайшее шипение пены на девичьем теле. «Неужели она и в самом деле считает, что ей позволят просто так взять и уйти? — растерянно подумал Харвис. — Неужели…» — Все в порядке, ваше высочество, — ответила Эвглин, глядя поверх головы принца. — Здесь мне нечего бояться. И Эвглин ушла в шатер, слегка покачивая бедрами. Ей смотрели вслед так, как если бы эта девушка была богиней. Харвис подумал, что именно в этом и секрет. Она уверенно ведет себя так, словно ей решать и выбирать, кто с ней будет, словно это ее право — и никто не посмеет сопротивляться. Будь на ее месте другая девушка, не настолько дерзкая и самоуверенная, ее давно пользовали бы в шатре принца, а Матиаш ждал бы своей очереди. Но все они сейчас смотрели вслед Эвглин и не могли произнести ни слова от восторга. Первым опомнился принц. Он все-таки опустил руку и произнес: — Клянусь святыми ранами Господними, она нас просто дразнит, господа, — он резко выдохнул и добавил: — И не будь мы благородными людьми, все это плохо кончилось бы! — Вы-то тут при чем? — усмехнулся Харвис. Он выбрался из бассейна и теперь насмешливо смотрел на всю честную компанию. — Это пьеса по мою честь. Мы повздорили, и теперь моя студентка делает все, чтобы мне досадить. Принц обернулся и посмотрел на Харвиса так, словно пытался понять: колдун лишился последнего ума или попросту издевается над товарищами? Остальные глядели на Харвиса с общим выражением лиц, так и кричавшим, что колдун — сволочь. Огулял барышню, теперь еще и издевается. — Ну, знаете ли..! — воскликнул принц. — Имейте совесть, друг мой, или наши добрые отношения закончатся серьезной ссорой! Харвис прикрыл глаза. Ссора неминуема, если среди изголодавшихся мужиков появляется девушка, которая ведет себя настолько решительно и дерзко. Ссора тут — только вопрос времени, и хорошо, если все закончится без кровопролития. — Именно об этом я и хотел бы поговорить, — серьезно произнес Харвис. Еще один бросок заклинания — и одежда на нем сухая, а тело чистое. Можно снова заниматься серьезными вопросами. — Если ваше высочество не против, то предлагаю пройти в ваш шатер. Всем нам. Теперь все снова смотрели с растерянным удивлением — но уже на Харвиса. — Я серьезно, господа! — сказал он уже громче. — Забудьте о своих притязаниях на даму. Мы все в опасности! Борх понимающе прикрыл глаза. — Господин колдун прав, — произнес он. — Пожалуй, мне тоже есть, что всем вам сообщить.* * *
— Это все-таки невыносимо, господа, — признался Альден и практически рухнул в креслице. Один слуга тотчас же принялся обмахивать принца пушистым белоснежным опахалом, а второй поднес бокал с ледяным соком. Все, собравшиеся в шатре, дружно разделяли его мнение. — Хорошо, что я полковник, боевой офицер и имею представления о чести, — Матиаш приложил руку к груди и обвел собравшихся усталым взглядом. — Дама решительная и дерзкая, и ей очень повезло, что попала она в компанию людей благородных, для которых порядочность — не пустой звук, а норма жизни. Харвис понимающе кивнул. Эвглин действительно повезло: дворяне Эльсингфосса разделяли старинный постулат о том, что на людях с голубой кровью лежит высочайшая ответственность не только за себя, но и за всех остальных. Поэтому ни принц, ни полковник не могли позволить себе какой-то разнузданности вне приватного круга. Мало ли, насмотрятся простолюдины да мещане, что его высочество девиц насильничает — и решат, что им тоже позволено. — Были бы на нашем месте какие-нибудь скобари — уже драли бы дерзкую в пять смычков, — вздохнул Альден. — Нет, господа, это действительно невыносимо. Харвис! — принц обернулся к колдуну. — Раз ваша студентка под вашим началом, сделайте ей строжайшее внушение! Пусть будет наука на тот случай, если она окажется в обществе, что будет грубее нашего! Харвис вновь понимающе кивнул. Михаль мечтательно улыбнулся и вдруг заявил: — Господа, я нашел сюжет для полотна! Богиня Аурвита, выходящая из пены морской! Сюжет античный, благородный, ни капли пошлости. Полковник Матиаш тотчас же заулыбался и крутанул ус. Похоже, он стал поклонником классической живописи. — Не в это дело, господа, — подал голос Борх. Он по привычке расположился в отдалении и сейчас просматривал бумаги в небольшой темно-красной папке. — Я хотел бы поговорить с вами о чрезвычайно важном событии, которое, возможно, определит судьбу государства. Харвис напрягся. Он всегда воспринимал Борха максимально серьезно, и если тот говорил о важном событии, то можно было не сомневаться — дело действительно обстоит крайне серьезно. Впрочем, остальные господа разделили его мнение, и на Борха устремились крайне внимательные взгляды. — Начну с того, что сегодня после бури произошло еще одно событие, — начал Борх. Он говорил не слишком уверенно, словно опасался, что его слова могут неправильно истолковать. — Я лично видел, как воздух возле скал вскипел и треснул, и в прорыве было бушующее море и скалы. Вы можете не поверить мне, господа, но наш многоуважаемый колдун и его ученица тоже видели это тревожное явление. Более того, прекрасная госпожа Эвглин, столь смутившая наше общество, всеми силами стремилась броситься в этот прорыв. Он сделал паузу, и Харвис вдруг обнаружил, что все, собравшиеся в шатре, теперь смотрят на него с одинаково оторопелыми лицами. Слуга даже перестал размахивать опахалом над принцевой головой. — Да, господин Борх говорит правду, — неохотно произнес Харвис. — Это действительно был прорыв между мирами, который, кстати, полностью подтверждает мою теорию. Некоторое время в шатре царила напряженная тишина, а затем принц негромко поинтересовался:— Но почему же она хотела туда броситься? И полковник сразу же произнес: — Потому так и кричала, что ты не пускал? Борх предупреждающим жестом вскинул руку. — Позвольте ответить мне, господин Харвис, — взгляд блеклых глаз скользнул по нему, и Харвис почувствовал острое облегчение, когда Борх стал смотреть в другую сторону. — Все дело в том, что госпожа Эвглин… прошу отнестись к моим словам как можно серьезнее, я сейчас говорю правду. Так вот, госпожа Эвглин — иномирянка. Море, открывшееся в провале, было из ее мира, и она хотела вернуться домой. Внезапный грохот был таким, что принц даже подпрыгнул от неожиданности. Борх бросил тяжелый взгляд в сторону слуги, выронившего поднос с шербетом, и сухо сказал: — Сболтнешь хоть слово — вырежу язык. Слуга мелко закивал смуглой обритой головой и принялся собирать осколки, не поднимая глаз на господ. Но если бы он посмотрел, то увидел бы, что господа шокированы. Впрочем, Харвис подумал, что шок — это слишком мягкое выражение. Собравшиеся в шатре выглядели так, словно кто-то невидимый изо всех сил треснул их по головам чем-то тяжелым. Наконец, полковник перевел взгляд на Харвиса и сказал: — А ты ведь знал. Харвис устало кивнул и прикрыл глаза. — Да. Знал, — ответил он. Принц вскочил с кресла и принялся порывисто ходить по шатру. Иногда он останавливался и вопросительно смотрел на Борха. — Я понимаю, господа, вы все удивлены, — произнес глава службы безопасности и, завернув рукав, продемонстрировал свою татуировку на запястье. — Но этот знак нельзя обмануть. Госпожа Эвглин пришла к нам из другого мира, и я немедленно известил об этом его величество. Борх сунулся в папку и извлек желтый бланк, на котором приходили телеграммы от высочайшего имени, и Харвис, пожалуй, затруднялся сказать, что удивило больше: девушка из другого мира или эта телеграмма. — Итак, господа. Его величество Клаус своей высочайшей волей прощает его высочество Альдена и всех, кто осужден вместе с ним, — прочел он. — Всем, кто был отправлен в Приграничье, надлежит вернуться в столицу. Харвис ванн Рейн восстановлен в Эльсингфосской академии чародейства и волшебства в должности проректора по научной работе. Студентку помянутой академии Эвглин Шу требуется срочно направить под надзор. Борх свернул листок и произнес: — Мы возвращаемся домой, господа. Несколько долгих минут в шатре было тихо, а потом тишина взорвалась такими торжествующими воплями, что закладывало уши. Полковник сгреб Харвиса в объятия, хлопнул по спине и расхохотался, принц затопал ногами и проорал: — Вина! Вина всем! Слуги расторопно принесли несколько бутылок, и южное шипучее ударило в хрусталь. Харвис пил и не чувствовал вкуса. Его величество Клаус практически официально подтвердил, что теория Харвиса — не ленивые измышления кабинетного ученого, а научный факт. Стать проректором по научной работе — да он и мечтать об этом не мог. И ссылка принца закончена: услышав о иномирянке, государь-отец наверняка решил, что тут целое нашествие, а значит, сына нужно спасать, хватать за шкирку и возвращать пред светлые отцовы очи. Кстати, об иномирянке. Харвис отодвинул торжествующее ликование и подумал: а что собираются сделать с Эвглин? Стоит только взглянуть на Борха, и станет ясно: ничего хорошего. Если бы ее не сочли врагом, непредсказуемым, пугающим и жестоким, то не стали бы возвращать принца из ссылки. — Еще один вопрос, господа, — громко сказал Харвис. Когда все обернулись к нему, он продолжил: — Что планируется сделать с Эвглин? Борх неопределенно пожал плечами. — Его величество ничего не написал об этом, — произнес Борх. — Но, полагаю, будет жесточайший надзор. Как минимум, тюрьма. «И вы это допустите?» — хотел спросить Харвис, но одного взгляда на его ссыльных товарищей хватало, чтоб понять: допустят. Это здесь, среди пустыни, она была мечтой — в столице ни принц, ни полковник не будут иметь недостатка в пылких поклонницах и обожательницах. — И вы это допустите? — все-таки спросил он, глядя на Альдена. Принц, который уже предвкушал возвращение на родину, нахмурился. Он обладал добрым сердцем, а неожиданное счастье требовало поделиться им с кем-то еще. — Конечно же, нет, — твердо заявил Альден. — Отправить юную девушку в темницу? Ни в коем случае, и не надо на меня так зыркать! — почти рыкнул он в сторону Борха. — Вот только мой государь-отец очень упрям, и нам надо придумать, как его переупрямить. Борх даже глазом не повел. Сложив руки на груди, он встал возле одного из столбов и мягким жестом указал на принца: дескать, вам слово, ваше высочество. — Я не знаю, как обстоят дела в мире, откуда пришла наша очаровательная Эвглин, — начал принц. Похоже, ему пришла в голову какая-то идея, и теперь он говорил медленно, боясь ее спугнуть. — Но в нашем за женщину отвечает ее супруг. Помнится, в Правовом кодексе была статья о гражданстве для иноземцев, и жена эльсингфоссца автоматически становится гражданкой Эльсингфосса. Понимаете, о чем я? Харвис кивнул. Было ясно, куда клонит принц, и идея была неплохой. — Выдать госпожу Эвглин замуж? — предположил полковник и воскликнул: — А что, недурная мысль! Слуга наполнил вином бокал принца, и Альден продолжал: — Мужа ей подобрать исключительной преданности его величеству и Эльсингфоссу… И он же будет осуществлять надзор! И прекрасная дама на свободе, а не в казематах, и все по закону! Харвис неожиданно обнаружил, что все снова смотрят на него, и во взглядах собравшихся сочувствие соседствует с искренней завистью.
* * *
Харвис вернулся в шатер поздним вечером, когда Эвглин почти заснула. После того, как все ушли от бассейна, она прошла в свой закуток, опустилась на кровать и разревелась. Истерический кураж исчез. Эвглин наконец-то поняла, чем именно могло закончиться ее дефилирование в пене, и ее в буквальном смысле слова стало трясти. Озноб был таким, что она легла под одеяло, обхватила руками плечи и мысленно взмолилась: Господи, если слышишь, помоги мне. Мыс Фиолент до сих пор плыл у нее перед глазами. Достаточно было сделать шаг, чтоб оказаться дома — но ей не дали. Эвглин прекрасно понимала правоту Харвиса, если бы не он, то она наверняка утонула бы, но жгучая, почти детская обида не отпускала ее. Сейчас она лежит на кровати и плачет. А могла бы уже быть дома, в родном мире, в родной стране. Дом снова недосягаем. Надежды нет. Потом обида ушла, и осталась лишь глухая пустота. Эвглин дремала, вечерний сумрак становился гуще, из шатра принца неслись восторженные вопли и топот: там, похоже, плясали. Но постепенно шум затих, и вскоре Эвглин разбудили шаги Харвиса. Хозяин шатра некоторое время топтался в гостиной, словно был пьян и не мог разобраться, что же делать дальше. Потом Эвглин услышала фырканье и урчание, и Харвис с трогательной любовью проговорил: — Кушай, маленький, кушай. Заберу тебя в столицу, не бойся. Не оставлю. — Уррргх! — звонко ответили ему. Значит, Пушок бродил среди шатров, искал, у кого можно выклянчить лакомства. Но почему Харвис вдруг отправляется в столицу? Эвглин не успела ничего предположить: полог скользнул в сторону, и в спальню вплыл огненный шар лампы. Прикрывая его ладонью, Харвис сделал несколько шагов и негромко спросил: — Эвглин, вы спите? — Нет, — ответила Эвглин и села. Чутье, которое никогда ее не подводило в этом мире, говорило, что Харвис что-то хочет ей сказать. — Нет, я не сплю. Харвис опустился на прикроватный пуфик, поставил лампу на маленький стол и спросил: — Как вы себя чувствуете? Вам лучше? Значит, он понял, что все, случившееся у бассейна, было истерикой и нервным срывом. Эвглин неопределенно пожала плечами. — Мне все еще очень горько, — призналась она, — и это не скоро пройдет. Но я уже держу себя в руках, если вы об этом. Харвис понимающе кивнул. — Мне очень жаль, что так вышло, — произнес он. — Мне на самом деле очень жаль, Эвглин. Некоторое время они молчали, а затем Эвглин спросила: — Почему у принца так орали? Харвис усмехнулся, и привычные золотистые огоньки в его глазах стали мягкими и мечтательными. — Мы все возвращаемся домой, Эвглин, — сообщил он. — Ссылка его высочества окончена. Эвглин ахнула и тотчас же закрыла рот ладонями. Харвис понимающе улыбнулся и сказал: — Есть, что отпраздновать, сами видите. Значит, принца простили, и бывший бунтарь и революционер едет домой. Должно быть, места себе не находит от счастья, предвкушает встречу со столицей и старыми друзьями и мечтает о том, что сделает сразу же, как только сойдет с поезда. Эвглин улыбнулась. — Да, это радостные вести, — согласилась она и тотчас же спросила: — А вы? Харвис усмехнулся. Эвглин вдруг сказала себе: да он же пьян! Так пьян, что с трудом держится на ногах! — А меня назначили проректором по научной работе, — с гордостью проговорил он. — В Эльсингфосскую академию чародейства и волшебства. Знаете, почему? Эвглин только плечами пожала. Откуда бы ей знать? Впрочем, тогда состояние Харвиса вполне объяснимо: он возвращался домой в чести и славе, а не в качестве прихлебателя принца Альдена. — Борх телеграфировал его величеству о том, что вы иномирянка, — сообщил Харвис. — Государь-отец тотчас же приказал сворачивать почетную ссылку. Конечно, вряд ли Альдена выпустят дальше дворцовых ворот, но все же это родина, а не эти отвратительные пески. Слова прозвучали словно пощечина: удар, за которым следует тишина, и мир становится неустойчивым и слабым. — А как же я? — прошептала Эвглин. — Что же со мной будет? Харвис посмотрел на нее так, что сразу стало ясно: ничего хорошего. Эвглин давно не чувствовала себя настолько одинокой. Она вновь попала в беду — но на сей раз ее никто не защитит, не спасет, не закроет собой. — Его величество Клаус человек строгий, особенно в таких вопросах, как иномирянка рядом с принцем, — вздохнул Харвис. — Вас планировали немедленно заключить под стражу, как только вы окажетесь в столице. — Чего-то в этом роде я и ожидала, — призналась Эвглин. Ей казалось, что истерика вернется — но в душе царила тяжелая тревожная тишина, а глаза оставались спокойными и сухими. Харвис понимающе качнул головой. — Но его высочество проявил невиданную доброту, — продолжал он. — Его до глубины души возмутила сама мысль о том, что хрупкую девушку могут швырнуть в каземат. И Альден предложил вот что. Вы выходите замуж за достойного человека, который обеспечит вам гражданство — а я уверен, что все ваши бумаги аннулируют. И сей достойный муж станет надзирать за вами до тех пор, пока его величество не убедится в том, что вы не опасны. Сперва Эвглин ничего не почувствовала — а потом сердце заколотилось так, что она слепо опустила руку на грудь, пытаясь усмирить это трепещущее биение. В ушах шумело. «Вот будет глупо, если я сейчас упаду в обморок», — отстраненно подумала Эвглин и спросила: — И кого же мне назначают в мужья? Харвис взглянул ей в лицо и без улыбки ответил: — Меня. Кого же еще? Эвглин оторопело посмотрела на колдуна и, не отдавая себе отчета, медленно натянула одеяло на грудь. Выйти замуж за Харвиса, спастись от тюрьмы… Она представила, что этот человек дотронется до нее не как наставник до студентки, а как муж, имеющий все права на свою жену, и ее обдало холодом. Конечно, Эвглин понимала, что рано или поздно ей придется расплачиваться с Харвисом именно собой, своим телом, но не думала, что этот момент наступит так скоро. — Это очень неожиданно, — призналась она. Харвис понимающе кивнул. — Разумеется, вы не представляете меня в качестве супруга, — понимающе произнес он. — Да и я, признаться, не собирался жениться. Но мне тоже претит мысль видеть вас за решеткой, Эвглин. Не знаю, какой из меня получится супруг… — он развел руками. — Но я сделаю все, чтоб он был хорошим. — Мне страшно, — призналась Эвглин. Лучше не уточнять, что именно ее пугает. — А если король не согласится? Харвис улыбнулся. — Согласится, его высочество в этом уверен. А я вполне благонадежен, чтоб надзирать за вами. — Вы почему-то не спрашиваете, согласна ли я, — глухо промолвила Эвглин. Харвис удивленно посмотрел на нее и вдруг сказал: — Все должно быть по-другому. Но сейчас у нас обоих нет другого выхода. — Почему вы на это пошли? — спросила Эвглин и сама удивилась тому, насколько жалобно прозвучал ее голос. — Вы мне нравитесь, — признался Харвис и ободряюще улыбнулся. — Я вас жалею. Принц прав, тюрьма действительно не место для юной девушки. К тому же я обещал, что верну вас домой. Согласитесь, это проще сделать, когда вы со мной под одним кровом. Эвглин представила, как наступает вечер, за окнами становится темно, и они с Харвисом ложатся в одну постель — колдун задувает лампу и прикасается к Эвглин. Должно быть, она изменилась в лице, потому что Харвис понимающе сказал: — Я действительно не тот муж, о котором может мечтать такая девушка, как вы. Но я готов вас спасти. — Нет, — прошептала Эвглин. Слеза снова пробежала по щеке, но она этого не заметила. — Нет, дело не в этом. Вы хороший, вы храбрый, вы… — она осеклась, не зная, как высказать то, что сейчас кипело в ее душе. Харвис пересел на кровать и осторожно, словно Эвглин была невероятно хрупкой, привлек ее к себе. — Конечно, я не принц Альден, — чужое дыхание прошлось по голове. — Но я сдержу свое слово. Вы не пожалеете, что стали моей женой, Эвглин. Эвглин прекрасно понимала, что принц, который не сводил с нее глаз, хотел лишь одной, самой что ни на есть приземленной вещи. Он вернется в столицу и сразу же забудет о том, что когда-то знал Эвглин. Она понимала. И все равно было тоскливо и больно. — Все будет хорошо, правда? — спросила Эвглин. Харвис осторожно поддел пальцами ее подбородок, и Эвглин была вынуждена смотреть ему в лицо. — Я обещаю, — уверенно произнес он и добавил: — Не стоит так дрожать, брак со мной — не самое худшее, что может случиться. Эвглин усмехнулась. — Самое худшее со мной уже произошло, — ответила она. — Ничего не поделать. Я согласна, Харвис, я буду вашей женой. Когда-то давно Эвглин представляла, как единственный и любимый предложит ей руку и сердце, а она ответил «да». Давешние мечты не имели ничего общего с тем, что случилось: был полумрак шатра, туманное будущее и вынужденный брак в качестве спасения от тюрьмы. — Вот и хорошо, — улыбнулся Харвис и поднялся с кровати. — А теперь давай спать. Завтра трудный день. Эвглин не могла с этим не согласиться.* * *
Сборы начали ранним утром. Эвглин смотрела, как суетятся слуги, пакуя вещи в большие тюки для перевозок, и ей было грустно. Поселение сейчас напоминало покинутое гнездо, забытый дом, в котором обитает только ветер, гоняющий по полу забытый листок бумаги. И пусть повара готовили привычный завтрак, а полковник с адъютантом как всегда утром делали зарядку, этого было недостаточно, чтоб мир вновь вернулся в сдвинутые рамки. Вот Михаль, подгоняя помощников, вынес тщательно запакованные картины и стал аккуратно укладывать их в огромный ящик, вот слуги складывают одежду господ… мир пришел в движение, и теперь его было не остановить. Принц Альден назначил отъезд на полдень, а это значит, что в одиннадцать утра сюда прилетят драконы, к их спинам приторочат груз, и в четверть первого от поселения останутся только воспоминания. Его обитатели отправятся сперва на Большую Заставу, а затем в столицу. Уже завтра вечером путь закончится. И Эвглин начнет новую жизнь в качестве жены самого страшного колдуна этого мира. После того, как они объяснились, Харвис ушел на свою половину шатра, и Эвглин слышала, как он пакует вещи. До нее доносился шорох, периодически шатер озаряли вспышки света, и утром, выйдя в гостиную, Эвглин увидела несколько тюков — все имущество колдуна. — Где мы будем жить? — поинтересовалась она, изо всех сил надеясь, что Харвис не сочтет ее меркантильной. Невольно вспомнилось, как однажды на первом курсе за ней принялся ухаживать паренек из параллельной группы. У них было свидание — в парке, после пятой пары. Моросил противный мелкий дождик, паренек вел Эвглин — тогда еще Гелю Шувалову — по дорожке среди кустов и рассказывал, как хочет найти ту, которую будет любить всем сердцем. После второго часа прогулки по дорожке, когда ноги и руки заледенели окончательно, а горло зацарапала наступающая простуда, Эвглин сказала прямо, что замерзла и с большим удовольствием выпила бы чаю, а не слушала интересные разговоры. «Вот ты какая! — почти прокричал паренек. — Всем вам, бабам, только бабла подавай! Твари меркантильные, так и смотрите, с кого что можно поиметь!» Потом он долго еще рассказывал всем, кто хотел слушать, о том, как мечтал предложить Эвглин искренние и настоящие чувства, а этой дряни от него были нужны только деньги. — У меня есть дом, — спокойно сказал Харвис, — правда вряд ли мы заселимся именно туда. Как проректор я буду жить на территории академии. Думаю, там нам будет вполне уютно. И до учебного корпуса близко. Эвглин вспомнила белокаменные изящные особняки, выделенные для преподавательского состава, и невольно представила, что сказали бы ее знакомые, узнай они, в каком месте будет жить Эвглин. Как минимум умерли бы от зависти, и так им и надо. После завтрака Харвис запасся большим куском халвы и отправился искать Пушка: дракон испугался всеобщей суеты и спрятался в скалах. Эвглин смотрела ему вслед, представляла, как Пушок будет вперевалку передвигаться по газонам рядом с преподавательскими особняками, и с трудом сдерживала смех. Потом до ее локтя аккуратно дотронулись, и, обернувшись, Эвглин увидела принца Альдена. Его высочество выглядел крайне серьезным и решительным, и одежда, которую он уже надел для путешествия, была строго застегнута на все пуговицы. Сразу было понятно: принц готов к очень важному разговору. — Дорогая Эвглин, если вы не заняты, то я хотел бы побеседовать с вами, — произнес он и махнул рукой: — Да даже если и заняты, то это все равно. У меня к вам разговор. — Разумеется, ваше высочество, — улыбнулась Эвглин. — Что-то случилось? Принц покосился в сторону своего шатра, из которого слуги деловито выносили тюки и мебель, и снова махнул рукой: — Кругом суета, — произнес Альден. — Пойдемте лучше к скалам, там есть одно место, где нас никто не услышит. Эвглин кивнула и снова повторила: — Разумеется, ваше высочество. Как вам будет угодно. По дороге к скалам принц молчал, и его лицо отражало невиданную душевную и умственную работу, словно Альден готовился сказать что-то невероятно значительное, способное перевернуть его судьбу. Он даже разрумянился на ходу. Когда они поднялись к уже знакомой площадке в скалах, и Эвглин села на камень, сложив руки на коленях, то принц произнес: — Вы, конечно же, знаете о том, что мой государь-отец хотел заключить вас под стражу, как только мы окажемся в столице. Харвис наверняка вам рассказал об этом. Эвглин кивнула. — Да, ваше высочество. И я хотела бы от всего сердца поблагодарить вас за то, как вы придумали меня спасти. Принц рассеянно почесал кончик носа. — Вы иномирянка, Эвглин, поэтому отец ни в коем случае не допустит нашего брака, — сказал он, и Эвглин едва сдержала возглас изумления. Брак? Принц готов взять ее замуж? Этого она точно не ожидала. — Но, ваше высочество, — едва слышно промолвила Эвглин. — Я прекрасно понимаю и свое положение, и ваше. Я никогда бы не удостоилась чести стать вашей супругой. — Я хотел бы сказать вам… — принц замялся и вдруг решил рубануть сплеча: — К дьяволу все эти светские условности, Эвглин. Я хочу предложить вам вот что. Эвглин ахнула. Принц опустился на колени, взял ее за руки и проникновенно заговорил: — Вы вынуждены выйти замуж за колдуна. Это действительно вынужденная мера, но дальнейшее можно решать по нашему общему разумению. Я предлагаю, чтоб брак с господином Харвисом так и остался фиктивным… — он сделал паузу и решительно добавил: — А союз со мной стал бы фактическим. Обещаю, что стану исполнять все обязанности супруга так хорошо, как только смогу. Буду верен вам до конца. Сделаю все, чтоб вы никогда не пожалели о принятом решении. На какое-то мгновение Эвглин лишилась дара речи, а потом внутренний голос расхохотался: «Вот она, всеобщая мечта! Принц замуж зовет!» Похоже, она недооценила Альдена — загадочная госпожа Эвглин была иномирянкой, и это подняло интерес принца к ней до невиданных высот. Положить в свою постель женщину из другого мира, присвоить ее — это действительно будет победа из побед. — Ваше высочество, я не знаю, что сказать, — призналась Эвглин. Одна из ее приятельниц всегда утверждала: «Если не уверена, что говорить, то честно говори, что чувствуешь», и в этом, пожалуй, был определенный толк. — Я вам не нравлюсь? — встревоженно сказал принц. То, что кто-то решил дать ему от ворот поворот, повергло его в шок. — Вы мне нравитесь, ваше высочество, — призналась Эвглин. — Как может не нравиться тот, кто спасает тебе жизнь… — Тогда в чем же дело? — спросил Альден. — В том, что я простая девушка, ваше высочество, — вздохнула Эвглин. — И у меня нет каких-то особенных качеств. Принцу не за что меня любить и быть мне верным. Вот и все. Альден рассмеялся. Напряжение последних минут потихоньку стало утекать прочь. Эвглин поняла, что сможет выбраться из этой истории с минимальными потерями. В конце концов, принца лучше иметь в союзниках, чем во врагах. Эвглин оставят в покое, только если он продолжит за нее заступаться. — Право же, дорогая, вы говорите милые глупости, — произнес принц. — Вы отважны, решительны, вы знаете себе цену и имеете представления о чести, которые готовы отстаивать. Поверьте, это дорогого стоит. Ни одна курица с голубой столичной кровью и рядом с вами не станет. К тому же со временем, я уверен, мой государь-отец смягчится, поймет, что никакой опасности вы не представляете, и наш с вами союз станет документально подтвержденным. Вот даже как… Его высочество в самом деле был настроен крайне решительно. Эвглин представила, как говорит ему «нет», и сразу же после прибытия в столицу ее берут под руки добры молодцы в голубой полицейской форме и волокут в тюрьму. Конечно, зачем Альдену за нее заступаться? Да и Харвису… Кресло проректора намного приятнее свободы какой-то иномирянки. — Это честь для меня, ваше высочество, — с искренней дрожью в голосе промолвила Эвглин. — Я согласна, конечно. Только у меня есть одна небольшая просьба. — Разумеется, — сказал принц. Положительный ответ окрылил его, теперь он улыбался и выглядел совершенно довольным жизнью человеком, который завершил трудную работу и получил достойную награду. — Пусть никто не узнает о нашем разговоре, — попросила Эвглин. — Пожалуйста, пусть наша беседа и наши будущие отношения до поры останутся в полной и совершенной тайне. Счастье любит тишину, особенно, такое, как наше с вами. Принц понимающе кивнул. Поднявшись с колен, он протянул Эвглин руку и произнес: — Очень благоразумно. Конечно, я никому не скажу ни единого слова. Когда он поцеловал ее, то в голове Эвглин промелькнули две мысли: «Надо же, меня целует принц» — а следом за ней «Честно сказать, ничего особенного». Вроде бы Альден был достаточно искренним и страстным, да и что лукавить, техника тоже оказалась на высоте — но все же это было немного не то, чего бы действительно хотела Эвглин. Беда была в том, что она и сама не знала, хочет ли чего-то, кроме возвращения домой.* * *
Когда они спустились к поселению, слуги уже начали разбирать первые шатры. За завтраком Борх сказал, что драконы перевезут их на Большую Заставу, а там шатры продадут местным за любую цену, которую назовут. Эвглин смотрела, как полотна крыш и стен сворачивают в длинные светлые рулоны, и ей снова стало грустно, пусть она и провела в поселении совсем немного времени. Шатер Харвиса уже собрали. Колдун сидел на одном из своих тюков и, вольготно вытянув ноги, читал книгу. Рюкзак Эвглин рядом с его вещами казался крошечным. — Который час? — осведомилась Эвглин, глядя, как повара пакуют сковороды и заворачивают чисто вымытые тарелки в бумагу. Должно быть, всю утварь тоже продадут на Большой Заставе. — Четверть одиннадцатого, — ответил Харвис, не взглянув ни на небо, ни на часы. — Скоро прилетят драконы, и мы отправимся в дорогу. — Принц предложил мне стать его любовницей, — негромко сказала Эвглин. Один из поварят выронил сверток, и на землю с мелодичным звоном посыпались ложки. Повар в сердцах наградил его оплеухой. — Он хочет, чтоб наш с вами брак остался фиктивным, а отношения с ним были бы семейными. В Эльсингфоссе не было понятия «гражданского брака», так что Эвглин сомневалась, что Харвис поймет тот принцип, на котором иногда строятся отношения в ее мире. — Обещает любовь, верность и преданность, — закончила Эвглин и устало вздохнула. Она не могла не рассказать об этом Харвису: колдун должен знать о том, что планирует принц. Что-то подсказывало Эвглин, что планы его высочества намного шире любовных отношений с иномирянкой. Харвис не изменился в лице, но голос его выдал. — Я могу строить отношения со своей женой без помощников, — сварливо сказал он. — И, Эвглин, я хочу, чтоб наш брак был не фиктивным, а настоящим. Вы и я, никаких третьих и четвертых. Это лишнее. — Я согласилась, — призналась Эвглин, глядя на носки своих туфель и надеясь, что успеет увернуться, если Харвис вдруг решит ее ударить. — Что мне оставалось делать? Это ведь его высочество придумал план с нашей с вами свадьбой, но он ведь может передумать в любой момент. Она с опаской подняла глаза на Харвиса и увидела, что тот с трудом сдерживает гнев. — Что мне оставалось делать? — почти жалобно повторила Эвглин. Харвис только рукой махнул. — Вы все правильно сделали, Эвглин, — сказал он. — Правильно и благоразумно. Просто поставьте себя на мое место и подумайте, что я сейчас могу чувствовать. У меня впервые за очень долгое время появилась надежда на нормальную спокойную жизнь с женщиной, которая, возможно, меня полюбит. И не успел я обрадоваться, как к этой женщине потянул руки человек, с которым я при всем желании не смогу конкурировать. Он принц. Пусть бунтарь, пусть почти гарантированно никогда не увидит корону, но он сын папы-короля и мамы-королевы. А я никто. Харвис осекся, должно быть, решив, что говорил слишком громко и эмоционально. Эвглин осторожно дотронулась до его запястья, и он не отдернул руку. — Хорошо, что вы рассказали, — произнес он. — Не хотел бы я однажды вечером увидеть на пороге его высочество в полной готовности к любовной схватке. — Не собираюсь я с ним вступать ни в какие схватки, — нахмурилась Эвглин. — Я просто пытаюсь выжить, как умею. — Да, — кивнул Харвис, — я вполне вас понимаю. Пару минут они сидели молча, а затем Харвис поднял руку и указал на скалы. Там ветер болтал по небу какие-то черные соринки. — Драконы, — сказал он. — Скоро отправимся в путь. — Вам, должно быть, грустно, — предположила Эвглин. В воздухе повеяло сухим драконьим запахом, и Пушок, подобравшийся сзади, легонько боднул ее, выпрашивая лакомства. У Эвглин ничего не было, зато Харвис вынул из кармана кусок халвы, завернутый в бумагу, и бросил в шустро раскрывшуюся драконью пасть. — Что, приятель, — сказал он, гладя Пушка по голове. — Готов к столичной жизни? Дракон снова раскрыл пасть и заявил: — Ы-ыхх! — что, должно быть, означало, чтоон воспитанный и домашний дракон, хозяев не опозорит и ни перед чем не сробеет. Эвглин невольно подумала, что завидует такой отчаянной решительности. Впрочем, будь она драконом, ее вряд ли что-то могло бы напугать. — Я не собираюсь изменять вам, — призналась Эвглин, глядя в лицо Харвиса. — Знаете, я всегда думала, что верность — это самое важное, что может быть между людьми. И если ты вдруг решаешь, что… Харвис оценивающе взглянул на нее. Пожал плечами. — Но ведь вы не выбирали. Вас заставили сделать выбор. — Знаете, что! — Эвглин так резко поднялась с тюков, что Пушок от неожиданности отпрыгнул в сторону. — Я бы придумала, как отказаться от этого брака! Если бы вы были мне противны, я ни за что не стала бы соглашаться. Уж поверьте, не стала бы… Она осеклась и провела ладонью по щеке, смахивая внезапно появившуюся слезу. Вздохнув, Харвис тоже встал и поймал руку Эвглин. Полковник, наравне с адъютантом и слугами собиравший шатер, удивленно посмотрел в их сторону, возможно, прикидывая глубину романтики в этом вынужденном браке. Харвис покосился на бравого Матиаша так, словно хотел сказать: тебе тут ничего не светит, даже не мечтай. — Для начала давайте вернемся в столицу, — успокаивающим тоном произнес Харвис. — По большому счету, нам с вами теперь очень далеко до спокойной жизни. Вдруг его величеству не понравится план принца выдать вас за меня замуж? Эвглин испуганно посмотрела на него. А ведь Харвис прав — король вполне может решить, что Альден лезет не в свое дело и занимается вещами не по разуму. — Да, — негромко откликнулась она. — Такое тоже может быть. Давайте не торопить события. Соринки постепенно превратились в крупных драконов, величаво опустившихся на площадку. Это были громадные звери, раза в четыре больше Пушка, и тот прижал крылья к спине и испуганно загукал. Погонщик, который руководил драконами, приветственно махнул рукой и проорал: — Мы готовы! Можете собираться! Слуги забегали с утроенной скоростью, принимаясь подтаскивать тюки к драконам и приторачивать их к крупным чешуйчатым бокам и спинам. Вот подхватили и вещи колдуна и рюкзак Эвглин. Харвис наблюдал за сборами с какой-то далекой печалью. — Знаете, — сказал он, — я всегда хотел уехать отсюда. Хотел вернуться домой. Но теперь вот стою, смотрю, и понимаю, что возвращаться-то и не хочется. Эвглин кивнула — это чувство было ей знакомо. Она вспомнила, как однажды на каникулах ездила в Петербург и, стоя на перроне в ожидании поезда, понимала, что домой не хочется. Вернуться домой — значит, оставить сказочный город позади. Скалистое и пустынное Приграничье было, конечно, весьма угрюмым и скучным местом, но даже самые скучные места иногда имеют особое значение. — Вы ведь победили, — с чувством сказала Эвглин. — Ваша теория получила признание. А вы — высокую должность. Харвис вновь оценивающе посмотрел на нее, и Эвглин вдруг поняла, что ей больше не хочется ежиться под этим пристальным взглядом. — Хотите сказать, что впереди только хорошее? — улыбнулся Харвис. На спине одного из драконов был пристроен большой алый шатер, и к нему уже неторопливо брели принц Альден и Михаль, который очень эмоционально что-то втолковывал принцу. Эвглин бросила прощальный взгляд на то, что еще утром было обустроенным поселением, и они с Харвисом пошли к драконам. Пушок пугливо заковылял следом за ними — он, должно быть, опасался, что громадины с Большой Заставы запретят ему лететь рядом с ними. Впрочем, драконы не придали ему значения, даже не посмотрев в его сторону, и Пушок приободрился. — Господа, поднимайтесь! — послышался голос принца из шатра, и Эвглин увидела веревочную лестницу, спущенную по драконьему боку. — С Заставы нам прислали холодного вина, будет, чем скоротать время! Харвис понимающе усмехнулся и пропустил Эвглин вперед. Когда его руки как-то по-свойски, с полным на то правом, легли на ее бедра — Харвис хотел подсадить свою видимую невесту на дракона — то Эвглин обернулась и с холодным достоинством ответила: — Благодарю вас. Я справлюсь. Харвис рассмеялся, и Эвглин недоуменно посмотрела на него. — Что-то не так? — спросила она. — Все так, — серьезно ответил колдун. — Просто в очередной раз убедился, что у меня будет в высшей степени достойная супруга. — То-то же, — сказала Эвглин. — Мы еще пока не женаты. И она принялась карабкаться по лестнице к шатру, откуда уже выглядывал полковник, предупредительно протягивая ей руку. — Вперед! — радостно воскликнул он. — Вперед, к новой жизни! Наконец-то мы свободны!Глава 3. Столица
Столица встретила проливным дождем: лето в этой части страны редко баловало хорошей погодой. Когда поезд, который вез ссыльную компанию, наконец-то остановился у перрона Центрального вокзала, Харвис произнес: — Дома… Эвглин ничего не ответила. До дома ей было еще очень далеко. Несмотря на то, что король Клаус дал свободу сыну и его сподвижникам, это не значило, что он простил бунтарей. Вся компания ехала в пломбированном вагоне, под неусыпным наблюдением коллег Борха, которые ждали принца на Большой Заставе. Относительная свобода была только у Харвиса: проректор Эльсингфосской академии чародейства и волшебства не был преступником — зато с Эвглин глаз не сводили. Однажды за ужином принц Альден сказал: — Мы все обязаны свободой именно вам, дорогая Эвглин. Если бы не вы, мы бы так и сидели в Приграничье, — он поднял свой бокал, в котором теперь было не вино, а минеральная вода, и произнес: — За Эвглин Шу! За нашу свободу! Тост поддержали, хотя Борх посмотрел на принца очень выразительно, всем своим видом давая понять, что следует внимательнее относиться к своим словам: коллеги Борха одарили Эвглин такими взглядами, что впору было прятаться, да подальше. Компания принца по-прежнему была для них бандой ссыльных бунтарей. А Эвглин — адским отродьем или чем похуже… — Что с нами будет? — спросила Эвглин. На перроне выстроилась цепочка вооруженных солдат в насквозь промокших плащах, офицеры, окутанные золотым сиянием артефактов, важно гарцевали на тонконогих лошадях, и поодаль, возле здания вокзала, уже стояло несколько закрытых экипажей. Дождь хлестал все сильнее, и мир тонул в водяной мгле. — Принца и компанию, скорее всего, разместят под замком во дворце, — ответил Харвис. — Я слышал, как об этом упоминал Борх… Свободы у них, к сожалению, не будет. — Лучше бы тогда остаться в Приграничье, — промолвила Эвглин. — Пусть там ужасная скука, зато хоть можно погулять. И быть себе хозяином. Харвис одобрительно посмотрел на нее. — Думаю, их все-таки будут отпускать на прогулки, — сказал он. — Оставить людей без свежего воздуха — это уже совсем жестоко. Эвглин понимающе кивнула и вдруг призналась: — Мне страшно, Харвис. Мне очень-очень страшно. Харвис улыбнулся и приобнял девушку за плечи. — Все будет хорошо, поверьте. Я-то не ссыльный. Король меня выслушает. «Еще бы он не выслушал, — подумала Эвглин, — когда ты всем внушаешь ужас». Никто из сопровождающих не заговорил с Харвисом за время пути, а когда обращался он сам, то на лицах коллег Борха сперва появлялась паника и стремление сбежать, и уже потом — понимание, как надо ответить на вопрос. Впрочем, преобладали ответы «Никак нет» и «Не могу знать». Этому Эвглин тоже не удивлялась. Их вывели из вагона и чуть ли не бегом погнали к экипажам. О зонтах, конечно, никто не подумал, так что когда Эвглин села на неудобную деревянную скамью, то ее знобило. Дождь грохотал по крыше экипажа так, что она с трудом расслышала слова Харвиса: — Ничего, сейчас я всех высушу. Полковника Матиаша втолкнули в экипаж последним — бравый военный, утративший определенную часть своего лоска, сел на скамью рядом с принцем и недовольно произнес: — Никакого уважения ни к чину, ни к орденам. — Помилуй Бог, дружище, — махнул рукой принц, — это новонабранные холуи. Откуда им знать про твои чины и медали. Харвис потер ладони, и экипаж наполнило светом. Одежда и волосы тотчас же высохли: Эвглин удивленно смотрела, как с кожи рук исчезают последние капли. Дверь экипажа рванули на себя, впуская сырость и стылый, совсем не летний воздух, и красная от ярости морда офицера проорала, брызжа слюной: — А ну, сука, не чаровать! Харвис невозмутимо откинулся на спинку сиденья, скрестил руки на груди и спокойно заметил: — Оказывается, я ошибался. Я тут тоже в качестве бывшего ссыльного. — Эх! — махнул рукой Альден. — Мы все так радовались, покидая Приграничье, а сейчас я думаю, что лучше бы нам было остаться там. Во всяком случае, там меня никто не таскал за воротник. — Дружище, это временное явление, — поспешил его заверить Харвис. — Думаю, встреча с вашим государем-отцом все решит. — Наверняка он соскучился по вам, — предположила Эвглин. — Вы ведь все равно останетесь его сыном, что бы ни случилось. Если бы король Клаус относился к принцу жестче, он наверняка не получал бы значительное денежное содержание. Впрочем, подобная простая мысль вряд ли приходила Альдену в голову. Он скептически посмотрел на Эвглин и ответил: — Ваша доброта, дорогая Эвглин, не имеет границ, и вы не знаете, что мой государь-отец на самом деле человек очень суровый и прагматичный. Если бы он хотел меня вернуть, то давно бы сделал это. Но он не хотел. То есть, дело было не в родительской любви, а в суровом просчете. Живой и здоровый принц сидит на окраине, получает деньги и в определенном смысле пользуется свободой — значит, его не подкупят те враги государства, о которых рассказывал Борх в первом разговоре с Эвглин. Борх и сейчас сидел в экипаже: он был настолько незаметным, что Эвглин обратила на него внимание только в эту минуту — когда он негромко откашлялся и произнес: — Думаю, господа, все будет в порядке. Вас, конечно, не освобождают. Поселят в Везерли… — Везерли! — хором воскликнули принц и полковник. — Рай на земле! В сравнении с Приграничьем загородная резиденция государя Клауса действительно могла считаться раем на земле. Большой дворец, достаточно помпезный для того, чтоб производить колоссальное впечатление на зрителя, и достаточно уютный, чтоб спокойно в нем жить, располагался в самом центре большого парка, за которым начинались бескрайние зеленые луга. Там можно было охотиться, кататься на лошадях, плавать в искусственном озере — одним словом, развлечений хватило бы. Эвглин видела Везерли мельком, когда однажды поехала с однокурсницами за город на пикник, и удивительный белостенный дворец, словно бы сотканный из каменного кружева, ей очень понравился. — Нас туда, конечно, не повезут, — сказал Харвис и накрыл ладонью руку Эвглин. Прикосновение отдалось легким разрядом тока. — Но если все пойдет так, как мы предполагаем… — …то я, конечно же, жду вас в гости! — закончил принц его фразу и обернулся к Борху: — А что же о судьбе нашей очаровательной Эвглин? Борх неопределенно пожал плечами и улыбнулся краем рта. — Его величество пока размышляет. Разумеется, ему передали ваше предложение, Альден. Эвглин невольно поежилась. Что если король решит просто бросить ее в тюрьму — так, на всякий случай? А принца и слушать не станет: вдруг иномирянка просто взяла и зачаровала его высочество так, что теперь он во всем ей подчиняется… Экипажи ехали без остановки примерно полчаса, затем куда-то свернули и замерли. Окон в них не было, так что Эвглин даже приблизительно не представляла, куда их могли привезти. Потом экипажи двинулись снова, и стало понятно, что они спускаются куда-то вниз — должно быть, дорога шла с вершины холма. Звук дождя оборвался, и всех накрыло неприятной вязкой тишиной, которую нарушал лишь стук копыт и колес. Потом экипажи застыли, одна из дверей отворилась, и Эвглин увидела кирпичную стену. В экипаж заглянул один из офицеров и приказал: — На выход! Оказалось, что экипажи проехали на подземную стоянку: должно быть, чтоб не привлекать лишнего внимания. Харвис спустился первым, подал руку Эвглин и произнес: — Вот и приехали. Скоро все решится. Эвглин схватила его за руку так, словно была ребенком, который боялся темноты и вдруг обнаружил себя запертым в подвале без лучика света. Харвис ободряюще улыбнулся и негромко произнес: — Не бойтесь, Эвглин. Если что, превращу вас в муху, и мы оттуда улетим. — Только не забудьте расколдовать меня, — ответила Эвглин и удивленно поняла, что у нее еще остались силы для юмора. Харвис негромко рассмеялся и подмигнул ей. — Ни в коем случае, — ответил он и повел Эвглин за принцем. Тот угрюмо следовал за Борхом и, насколько понимала Эвглин, с трудом держал себя в руках. Принцу было не по себе. Очень сильно не по себе. Их подвели к аккуратной деревянной двери, возле которой едва заметным зеленым светом дымились трубки артефактов. Эвглин уже видела такие: если мимо проходил колдун либо человек, который подвергся магическому воздействию, то зеленый свет в трубках становился тревожно-красным, и артефакт принимался гудеть. Офицер, который вел их компанию, открыл дверь, и принц Альден прошел первым. Артефакт никак на него не отреагировал, и Эвглин заметила, что офицер вздохнул с явным облегчением. «Значит, они все-таки подозревали, что принц зачарован», — подумала она. В дверь вошел полковник, за ним Михаль и Борх — артефакт молчал. Офицер обернулся к Харвису и Эвглин и вполне доброжелательно произнес: — Прошу вас, господа. Харвис пропустил Эвглин вперед — когда она вошла в дверь, свет в трубках порозовел. Совсем чуть-чуть, ровно на столько, сколько нужно студентке Эльсингфосской академии. Зато когда Харвис приблизился к артефакту, свет не то что покраснел — налился пугающей багровой чернотой с проблесками алого, и коридор наполнился низким гудением. — Проходите, проходите! — замахал руками офицер, и Харвис презрительно покосился в его сторону: — Не бойся, — процедил он. — Не рванет. Офицер снова махнул рукой. — Поднимайтесь! Харвис взял Эвглин за руку и потянул к ступенькам. Лестница была самой обычной: бледно-серый камень ступеней с голубыми прожилками, такие же бледно-серые стены, аккуратные перила. Принц сотоварищи ждал Эвглин и Харвиса возле высоких дверей, от которых так и веяло грозной неприступностью. — Личный кабинет моего государя-отца, — произнес Альден и дотронулся до середины лба жестом взывания к Господу. — Сейчас все решится.* * *
Личный кабинет государя Клауса оказался довольно уютным местом. Для посетителей уже приготовили стулья, а в стороне от дверей неприметный слуга неторопливо разливал по чашкам ароматный кофе. Когда за Харвисом и Эвглин бесшумно закрылась дверь, откуда-то из-за книжных шкафов появился король Клаус. Эвглин видела его только на официальных портретах — невысокий мужчина перед ними был одет по-домашнему, но выражение лица было в точности таким же, как и на полотнах, висевших почти в каждом столичном здании: уверенным, спокойным, готовым при надобности щедро награждать и жестоко карать. Лицо казалось маской, и эта маска вдруг дрогнула, выпуская на свободу давно затаенную горькую радость. — Здравствуй, сын, — король подошел к Альдену, порывистым движением обнял его и тотчас же отошел к столу. — Добрались нормально? Альден кивнул и вдруг рухнул на колени перед отцом и закрыл лицо ладонями. Плечи принца мелко задрожали. Он плакал, и его слезы, насколько могла судить Эвглин, были вполне искренними. — Батюшка, простите меня, — услышала Эвглин. — Если можете, простите… Король дотронулся до плеча Альдена, словно хотел его утешить, но не знал, как это сделать. В кабинете царила мертвая тишина. — Бог с тобой, голубчик, не плачь, — произнес король. — Дело житейское. Я тоже против твоего деда бунтовал. Вставай, незачем ноги бить. Принц подхватил руку своего государя-отца и порывистым движением прижал к губам. Клаус прикрыл глаза и потрепал сына по светлым волосам. — Будет, будет. Поднимайся. Когда все сели, и слуга прошел по кабинету с подносом с кофейными чашками, король откинулся на спинку своего кресла и, глядя в окно, на пышный сад с потемневшей от дождя зеленью, произнес: — Поедешь в Везерли. Нечего отираться в столице, это все лишние мысли в голову. — Слушаюсь, государь! — воскликнул Альден, возможно, слишком торопливо. Во взгляде короля мелькнуло отдаленное недовольство. Он любил сына, это было ясно сразу, но он прекрасно понимал сына и знал ему цену. — Вот и слушайся, друг мой. Оставь выпивку, и никаких красоток! Библиотека там большая, будешь набираться ума. Тебе пригодится. Отсутствие вина и выписанных из столицы красавиц заметно огорчило Альдена, но тот почти мгновенно взял себя в руки и ответил: — Разумеется, государь. Сделаю все, что вы прикажете. — И приятели твои пусть прекращают маяться дурью, — слуга поднес королю высокий бокал с темно-рыжей густой жидкостью, и Клаус с удовольствием отпил глоток. — Им тоже будет, чем заняться в Везерли. Если этот, с позволения сказать, живописец умеет рисовать не только голых баб, — король покосился на густо покрасневшего Михаля, — то для него есть работа по росписи нескольких залов. — Благодарю, ваше величество, — негромко проговорил Михаль. В его взгляде появился энергичный блеск. Работа на короля открывала ему впечатляющие перспективы в профессии. Это в самом деле не рисование обнаженной натуры. — Ну а вы… — король перевел тяжелый пронизывающий взгляд на Эвглин и некоторое время молча рассматривал ее, словно прикидывал степень опасности. — Это удивительно, конечно. Я потрясен. — Я понимаю, ваше величество, — кивнула Эвглин, глядя прямо в лицо королю. Пусть убедится, что она честна и ничего не скрывает. — Поверьте, больше всего я хочу вернуться домой и желаю моему новому дому только добра. — Ну что ж, ну что ж, — Клаус поерзал в кресле, усаживаясь поудобнее. — И как ты сюда попала? На Эвглин вдруг накатила такая тоска, что она стала сомневаться, что сможет рассказать о доме без слез и истерики. Харвис мягко дотронулся до ее руки, и эта неожиданная поддержка взбодрила Эвглин и привела ее в чувство. — Я просто шла учиться, — сказала она. — Было раннее туманное утро, и в какой-то момент я поняла, что знакомой улицы больше нет. Что я иду по дороге среди полей… Горло стиснуло спазмом. Попав в Эльсингфосс, Эвглин запретила себе вспоминать о том, как это произошло: слишком уж мучительными были эти воспоминания. Но ей пришлось рассказывать об этом Харвису, а теперь королю, и Эвглин не знала, как ей сражаться с болью в груди. — Потом? — спросил король. — Потом я добралась до поселка Бриннт, — ответила Эвглин. — Там меня приняли за больную, потерявшую разум и речь. Священник местной церкви, отец Истван, принял меня в свой дом, у него я училась языку. Он заметил, что я часто вожусь с цветами и травами и предложил отправиться в столицу, в Эльсингфосскую академию чародейства и волшебства. Так я стала студенткой-травницей. Король понимающе кивнул, задумчиво играя остро очиненным карандашом. — Кем была дома? — осведомился он. — Студенткой-травницей, — ответила Эвглин. — В моем мире тоже ведь есть растения… Она растерялась окончательно и низко опустила голову, надеясь, что никто не заметит ее румянца. — Мой сын предлагает тебя легализовать, выдав замуж за господина ванн Рейна, — произнес король, переведя пристальный взгляд на Харвиса. Тот выпрямился и ласково посмотрел на Эвглин. — Согласишься? Эвглин кивнула и ответила: — Соглашусь. Клаус задумчиво провел ладонью по лицу. — Конечно, надо бы тебя просто пристрелить, и дело с концом, — произнес он. Король, по всей видимости, предпочитал простые решения сложных проблем. В принципе, Эвглин не ждала ничего другого, но по спине все равно мазнуло холодком, а чашка кофе задрожала в пальцах. — Но мне претит убивать просто так. Тем более, юную девушку, которая производит приличное впечатление. — Рада это слышать, ваше величество, — негромко прошелестела Эвглин. Клаус улыбнулся. — Я доверяю господину ванн Рейну. Мой сын прав, он сможет за тобой проследить и укротить, если потребуется. Хотя… возможно, это и не потребуется. Ты производишь мирное впечатление, а я умею разглядеть змею за цветами. Кажется, пришла пора вздохнуть с облегчением. Эвглин подняла голову и пристально посмотрела на короля. — Единственное, чего я хочу, ваше величество, это вернуться домой, — повторила она. — Спасибо, что поверили мне. Возможно, у короля была такая же татуировка, как и у Борха: слишком уж спокойным он выглядел. — И что у тебя за дом? — поинтересовался король. — Огромный мир, — промолвила Эвглин. Она сидела в кабинете Клауса и видела свой город: шумный, полный машин и деревьев, полный детских голосов и птичьих криков. — У нас вместо лошадей и экипажей машины. А вместо драконов — самолеты. Из одного конца земли в другой можно попасть меньше, чем за день… — Дикари, — презрительно сказал Клаус. — Охота же людям так спешить… Но, впрочем, везде свой уклад, и не мне в него лезть. Господин ванн Рейн, — он снова посмотрел на Харвиса, — ваш брак во многом будет делом национальной безопасности. Понимаете? — Да, ваше величество, — кивнул Харвис. — Понимаю. — Ну и замечательно. Вы сильнейший маг нашего времени, думаю, вам можно полностью довериться. Уж с девчонкой-то вы совладаете с легкостью. Харвис улыбнулся настолько тонкой улыбкой, словно речь шла о каком-то крайне деликатном вопросе. — Сделаю все возможное, ваше величество. Госпожа Шу продолжит обучение в академии, и я не сомневаюсь, что вы услышите о ней только хорошее. Альден негромко кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание, и поинтересовался: — Так когда вы назначите свадьбу, ваше величество? Если позволите, то мы, — он обвел взглядом друзей, — хотели бы присутствовать. Клаус нахмурился, прикидывая. — Да хоть завтра, — сказал он и вновь посмотрел на Харвиса. — Думаю, вас это устроит. Колдун серьезно кивнул, а Эвглин вдруг охватило таким страхом, что ноги онемели. — Устроит, ваше величество. — А раз так, — король покосился на безмолвного слугу возле выхода, и тот сразу же бесшумно распахнул двери, — тогда аудиенция окончена. Альден, загляни к матушке, она от радости плачет вторые сутки. — Слушаюсь, батюшка! — весело воскликнул Альден, и в кабинет тотчас же заглянул один из офицеров сопровождения. Принца простили — но только до определенных границ, и он прекрасно это понимал. — Слушайся, — кивнул его величество. — Так будет лучше для всех.* * *
После аудиенции Харвиса и Эвглин довольно бесцеремонно отвели обратно и запихнули в экипаж. Когда двери с грохотом захлопнулись, и кучер хлестнул по лошадям, Эвглин негромко промолвила: — Неужели все закончилось? Мы свободны? Харвис кивнул. Девчонка оказалась молодцом — держалась с достоинством, не показывая страха. Хотя ей было страшно, а как иначе? Харвис имел все основания считать себя отважным человеком, но его величество Клаус одним своим видом мог нагнать дрожь на кого угодно. Он был властью, и эта власть подавляла. — Интересно, куда нас теперь везут, — добавил Харвис. — Не хотелось бы появиться в новом доме под конвоем. Эвглин испуганно посмотрела на него. Интересно, насколько сильно ее пугает вынужденный брак, когда он не просто тема для беседы, а то, что случится завтра? Она согласилась выйти замуж за Харвиса с присущим ей здравым смыслом, но любой здравый смысл пасует, когда наступает ночь, и бежать уже некуда. Харвис представил, как они гасят свет и ложатся в постель, и ощутил пробирающую дрожь. Иномирянка рядом с ним. Его жена. — Да, не хотелось бы… — кивнула Эвглин. — Но до начала занятий об этом забудут. Лекции в академии начинались через месяц. Харвис сомневался, что ему дадут почасовку: должность проректора по научной работе подразумевала сидение в лаборатории и проверку чужих исследований. Такой вот сухарь в темно-синей мантии когда-то вернул Харвису папку с его теорией множества обитаемых миров и почти брезгливо сказал: сударь, магия — не место для профанации. Это наука, а не бред безумца. Ну и кто в итоге оказался прав? — Вы волнуетесь, — заметил Харвис. — Хотите показаться спокойной и уверенной в себе, но при этом дрожите. Эвглин снова подняла на него глаза, и теперь они были полны слез. — Мне вдруг стало страшно, — призналась она. — Что, если теперь все изменится? Если вы станете относиться ко мне по-другому? Экипаж встряхнуло, и Харвис с удивлением понял, где они находятся: пересекли рельсы запущенного шесть лет назад городского поезда и движутся в сторону старого дома Харвиса. Король все предусмотрел и оказался прав: на новом месте жительства рядом с коллегами лучше появиться щеголем и франтом с высоко задранным носом, а не выходить из конвойного экипажа, как побитая собака. Харвис пересел на скамью Эвглин и обнял девушку — вопреки его опасениям, та не шарахнулась в сторону. Только всхлипнула. — Вам не о чем волноваться, Эвглин, — произнес Харвис с такой непоколебимой твердостью, которая сделала бы честь королю Клаусу. — Я не бегу от своего слова и своего сердца. Можете не сомневаться: все, о чем мы говорили в Приграничье… — Я не об этом, — перебила Эвглин и вдруг махнула рукой: — Впрочем, и об этом… Не знаю. Простите, Харвис, я… Она заплакала. Напряжение последних дней, страх собственного будущего, горечь ненужных и невысказанных слов — все сейчас вытекало прочь со слезами. Харвис крепче прижал Эвглин к себе и негромко заговорил: — Ну что вы, незачем так отчаиваться. Я с вами, я никогда вас не обижу. Все будет хорошо, вот и дождь уже кончается, слышите? Если хотите, сегодня пойдем гулять… — Хочу, — всхлипнула Эвглин. Она была всего лишь молоденькой девушкой, на долю которой выпало много испытаний — пусть сильной, умной и здравомыслящей, но все же хрупкой и нуждавшейся в заботе. Харвис растерянно погладил ее по голове. Он умел срезать жир с закладных покойников, с легкостью мог заточить болотного демона в свой перстень и заставить русалок ходить по земле, оставляя на траве кровавые отпечатки босых ног — но вот утешать плачущих девушек ему прежде не доводилось. Это, похоже, была наука похлеще магической, и он не мог назвать себя ее знатоком. — Вот и хорошо, — улыбнулся Харвис. — Тогда приедем, пообедаем и на прогулку. Спустя четверть часа экипаж остановился, и, когда один из сопровождающих открыл дверь, Харвис увидел знакомую стену из темного веренейского кирпича. Он спрыгнул на землю, помог Эвглин спуститься и несколько минут смотрел на дом, с трудом сдерживая желание закричать от странной смеси невыносимого счастья и такой же невыносимой боли. Дом был точно таким же, как в его воспоминаниях. Ничего не изменилось. На крыше крутился тщательно начищенный золотой дракончик флюгера, в палисаде цвели первые космеи, гордые и трепетные, а со стороны кухни летел умопомрачительный запах мясного пирога. Такой могла готовить только Мама Мгбеи. — Идемте, — не обращая внимания на вещи, которые сопровождающие сваливали прямо в лужу у ворот, Харвис взял Эвглин за руку и потянул к знакомым дверям. Он не успел дотронуться до сияющей ручки — дверь отворилась, и Харвиса сгребли в крепкие объятия, пахнущие молоком и корицей. — Малыш Харвис! Вернулся! Слава тысячехвостому Джембе! Мама Мгбеи, темнокожая, толстая, в привычном черном платье с белоснежным фартуком, отстранила Харвиса и несколько мгновений с улыбкой рассматривала его, а затем промолвила: — Похудел и поумнел. Сыночек, как же я рада тебя видеть! Теперь Харвис, конечно, заметил, что его старая нянюшка изменилась: под добрыми глазами пролегли новые морщинки, в тщательно уложенных волосах появилась седина, а пальцы на левой руке едва заметно подрагивали — раньше этого не было. Харвис обнял Маму Мгбеи, которую еще девчонкой вывез его дед с дикого Юга, и почувствовал, как на глаза набегают слезы. Дома его ждали. Его не забыли. — А девочка? — Мама Мгбеи повернулась к Эвглин и обняла ее так же крепко и с такой же любовью, как обнимала Харвиса. — Жена? — Это Эвглин, моя невеста, — улыбнулся Харвис, и няня всплеснула руками. — Слава тысячехвостому Джембе! — воскликнула она. — Мой малыш женится! Недаром я каждый день лила на алтарь молоко! Они прошли в дом, и Харвис вспомнил, как уезжал отсюда. День стоял такой же дождливый, Мама Мгбеи старалась не плакать, но то и дело подносила к глазам платок, слуги маячили у дальней стены, пытаясь лишний раз не попадаться на глаза. Сейчас Харвису казалось, что ткань времени истончилась настолько, что он почти видит прошлого себя, идущего с сумкой к двери — того Харвиса, чья жизнь была разрушена, а будущее терялось в дождевой мгле. — Вот, Эвглин. Тут я и жил, — произнес он. Мама Мгбеи, которая обладала поистине уникальным умением исчезать как раз тогда, когда это было нужно, бесшумно двинулась в сторону столовой. Вскоре оттуда донесся легкий звон посуды: слуги накрывали обед. Эвглин сделала несколько шагов по гостиной, рассматривая портреты предков Харвиса и изящную мебель в стиле Большой династии, и ответила: — Здесь красиво. Очень-очень красиво. — Когда-то я хотел продать этот дом, — Харвис задумчиво потер кончик носа, вспоминая те печальные времена, когда он не знал, за что хвататься и был готов на любые глупости, лишь бы вернуть спокойствие в душу. — Остановило то, что тогда Маме Мгбеи было бы негде жить. А она действительно заменила мне мать… — Вы не могли ее бросить, — серьезно сказала Эвглин. Харвис кивнул. — Так что теперь этот дом больше ее, чем мой, — заметил он. — Сегодня останемся здесь, гостевая комната полностью в вашем распоряжении. А завтра, после свадьбы… Харвис вдруг осекся. Чувство, охватившее их с Эвглин, было неожиданным и странным: полное понимание того, что их жизнь окончательно меняется, и от этого становилось грустно. — Все будет хорошо? — с надеждой спросила Эвглин. Харвис кивнул и ответил: — Да. Все будет хорошо.* * *
После обеда выглянуло солнце. Город встрепенулся, сбрасывая с себя остатки туманного марева, и Харвис подумал, что столица во многом изменилась — и все равно осталась прежней: легкой, веселой, полной уверенности в собственном очаровании. Во время обеда Мама Мгбеи с удивлением поинтересовалась, когда Эвглин думает заняться своим свадебным платьем. Не выходить же замуж в том рубище, в котором она приехала в столицу! Эвглин растерянно посмотрела на нянюшку и призналась: — Я забыла о нем. Честное слово, забыла. Харвис отодвинул опустевшую тарелку. Он не имел ничего против той одежды, в которой была Эвглин — ну платье и платье, какая разница? — но какое-то внутреннее чутье подсказывало: девушкам нужен особенный день, когда они могут почувствовать себя принцессами. Да и ему пора отвыкать от своих привычек отшельника: проректор с супругой должны выглядеть по чину. — Пустяки, — махнул рукой Харвис. — Это пустяки. И теперь, после того, как двери одного из лучших столичных магазинов остались позади, касса магазина отяжелела на несколько тысяч, а курьеры отправились по нужному адресу, таща груды покупок, Харвис почувствовал, что окончательно вернулся домой. Жизнь отшельника и изгнанника завершилась — начиналась новая, и только бог знал, что она готовилась принести Харвису и его невесте. — Оно красивое? — спросил Харвис, когда они вошли в ворота большого парка. Он помнил это место и теперь поразился тому, насколько все изменилось. Возле входа теперь стоял памятник основателю парка, прежде дикие и разросшиеся кусты были аккуратно подстрижены, а вдоль аккуратных дорожек стояли скамеечки, занятые отдыхающими. — Кто? — ответила Эвглин вопросом на вопрос. — Ваше платье, — Харвис видел только груду белого шелка, которую продавщицы несли в примерочную. — Мне его не показали. Эвглин задумчиво посмотрела куда-то в сторону. Наверняка она, как и все девушки, мечтала о свадьбе — и хотела выйти замуж за любимого человека. Но судьба взяла и подбросила ей выбор: либо тюрьма, либо брак с самым страшным колдуном в истории Эльсингфосса. Вот и думай, как тут быть. — Да, оно красивое, — наконец, откликнулась Эвглин. — Знаете, это даже странно. Но у нас свадебные платья тоже белые. Казалось бы, разные миры, а традиции одинаковые. — Почему бы и нет? — улыбнулся Харвис. — Люди ходят на ногах, а не на руках. Свадебное платье белое. Это правильно. Эвглин рассмеялась, и Харвис надеялся, что ей действительно стало хоть немного спокойнее и легче. — Вы хорошая девушка, Эвглин, — произнес он. — Вы мне нравитесь. Эвглин посмотрела на него, и Харвис тотчас же добавил: — Не надо говорить из вежливости, что я тоже хороший и тоже вам нравлюсь, — он улыбнулся и произнес: — Мы оба чувствуем неловкость, вот что важно. Там, на юге, все действительно казалось другим. Эвглин опустила голову и негромко усмехнулась. — Вам тоже не по себе, правда? — спросила она. — Не по себе — это мягко сказано! — воскликнул Харвис. Они вышли к прудам и неторопливо поднялись на один из мостиков. Отцветающий темновишник сыпал розовыми лепестками цветов, внизу, в воде, толпились красные и золотые карпы, выпрашивали угощение. — Я, признаться, почти забыл, каково это — ухаживать за девушкой. А потом вы свалились с дракона мне в руки. Чтоб как-то отвлечься, он взял с перилец оставленный кем-то ломтик хлеба и принялся крошить его в воду. Эвглин задумчиво смотрела, как карпы бодают лбами друг друга, пытаясь отбить лакомство у соперников. — Я буду вам хорошей женой, — сказала она. — Я буду стараться. Эвглин была права. Там, в Приграничье, все было намного проще. А сейчас розовые лепестки путались в ее волосах и сыпались на веснушки, покрывавшие плечи — и Эвглин этого не замечала, полностью погруженная в свои мысли. — Я не сомневаюсь, — мягко сказал Харвис. Протянув руку, он сорвал с ветки один из цветков, который еще не растерял лепестки, и свернул его, отправив в тоненький стебелек одно из личных заклинаний. Спустя несколько мгновений в руке Харвиса уже лежало изящное золотое колечко с розовыми бриллиантами. Он вздохнул, решаясь, и, опустившись на одно колено, взял Эвглин за руку. Девицы, стоявшие на соседнем мостике, дружно ахнули и о чем-то защебетали. Ну и дьявол с ними. Пусть жизнь гонит Эвглин палкой в ненужный и нежеланный брак — он, Харвис, должен сделать все так, как надо. — Эвглин, — произнес Харвис, глядя в ее растерянное лицо. — Вы выйдете за меня замуж? Девушка оторопело смотрела на него, и Харвис понял, что она готова расплакаться. — Я люблю вас, — промолвил он и не соврал. — Я обещаю, что вы никогда не пожалеете о своем согласии. Нас обоих сейчас пугает наше будущее, но я готов развеять ваши страхи. Харвис умолк, понимая, что говорит не то и не так. Он умел выступать с кафедры в лекториях Эльсингфосской академии, он умел доказывать свою точку зрения непробиваемым идиотам Ученого совета, но вот с объяснениями в любви у него всегда было туго. Сколько лет прошло с его последнего признания? Не то пять, не то восемь. На его руку упала капля — Эвглин все-таки заплакала. — Да, — едва слышно промолвила она. — Да, Харвис, я согласна. Кольцо скользнуло на ее палец и село на нем, как влитое. Эвглин удивленно вскинула брови и смущенно улыбнулась: этого она точно не ожидала и зачарованно залюбовалась игрой света в прозрачной глубине камней. — Такова наша традиция, — объяснил Харвис, поднявшись. — Жених надевает кольцо своей невесте за день до свадьбы. — У нас не так, — Эвглин смахнула слезинку, и Харвис всем сердцем почувствовал, насколько она растрогана. — У нас… в общем, по-другому. Она не договорила. Харвису, конечно, было интересно, каковы традиции в иных мирах, но он прекрасно знал, что еще успеет об этом послушать. Губы Эвглин оказались очень теплыми и мягкими, слегка солеными от недавних слез, а она сама, прижатая к Харвису порывистым резким движением, застыла от неожиданности, и Харвис испугался, что все испортил. Но Эвглин все-таки справилась с волнением и ответила на его поцелуй. Теперь в ней снова ожила та решительная дерзость, которая так влекла Харвиса: девушка прильнула к нему всем телом, и движения ее губ и языка были настолько невинными и одновременно порочными, что у Харвиса кровь застучала в ушах. Неудивительно, что принц предложил Эвглин стать его любовницей. До ссылки он имел славу знатока женщин и сразу почуял в ней этот страстный внутренний огонь. «Не отдам, — подумал Харвис. — Никому и никогда не отдам». И он не знал, что Эвглин с трудом сдерживает дрожь. Когда Харвис опустился на колено, Эвглин поняла, что обратной дороги нет. Конечно, она не тешила себя напрасными надеждами, прекрасно понимая: вынужденного брака не избежать. Харвис был к ней добр, он мог вернуть ее домой — и в то же время Эвглин боялась его. Когда они проходили через артефакт в королевских дверях, то страх, притихший было в Приграничье, ожил снова. Они вернулись туда, где Харвис был самым страшным колдуном своего времени — и это признавал сам король. Все, что рассказывалось о нем на посиделках в общежитии, не было байками. Он летал на метле, он умел поднимать мертвых богов из самых глухих и темных чащ, он знал, как зачаровать неупокоенных духов — и он сейчас целовал Эвглин с такой трепетной нежностью, что она чувствовала себя невесомой, пушинкой, готовой взлететь. Это был какой-то жуткий восторг. Эвглин казалось, что она стоит на краю обрыва и готова раскинуть руки и сорваться вниз. И пусть там ее ждут только скалы — какое-то время она будет летать. — Я согласна, — завороженно повторила он. Харвис мягко погладил ее по щеке тем ласковым жестом, который вряд ли можно ожидать от такого, как он. Эвглин прикрыла глаза, пытаясь унять внутренний трепет. — Вот и хорошо, — негромко откликнулся Харвис. — Эвглин, у нас будет замечательная жизнь, вот увидите. Потом они так же неторопливо пошли к выходу из парка, и Эвглин вдруг поймала себя на том, что смотрит на Харвиса и чувствует не только страх, но и жалость. Одинокий, отделенный своим ужасающим даром от остальных, он был лишен самого обычного человеческого тепла и участия, и Эвглин вдруг стало холодно, когда она представила, каково это — жить, когда ты внушаешь только ужас. — Вряд ли вы будете мне помогать, — сказала Эвглин, когда парк остался позади, и они вышли на беззаботную улочку, ведущую к дому Харвиса. Горожане обрадовались солнечному дню и предпочли проводить время на улицах, а не дома. Все ресторанчики выставили на улицу раскладные столы и стулья и раскрыли полосатые зонтики, и официанты сбивались с ног, разнося заказы, на углу уже устроился маленький оркестрик, бодро наигрывая что-то, отдаленно похожее на вальс, и мороженщик, толкавший свою тележку, бойко нахваливал лакомый товар. Даже дождливое лето все равно оставалось летом. — Это еще почему? — удивился Харвис. Эвглин сразу же поняла, что не должна была заводить об этом речь, но и молчать было слишком тяжело. — Потому что я хочу вернуться в свой мир, — ответила она. — А вам, я чувствую, не захочется меня отпустить. Харвис устало усмехнулся. Она была права. — Я буду тосковать, — признался он. — Мне будет без вас очень грустно, это правда, — он посмотрел на Эвглин и предположил: — Но, возможно, вы не захотите возвращаться, — он осекся, словно понял, что выдал себя, и тотчас же добавил: — Я в любом случае найду способ открыть проход между мирами в безопасном месте. У меня уже есть пара идей. — Какие? — нетерпеливо спросила Эвглин. — Когда появляется проход, то он повреждает артефакты, — сказал Харвис. — Помните, в Приграничье он выбил несколько перед дождем? Эвглин кивнула. Вот, значит, в чем была проблема — а она заподозрила происки неизвестного злоумышленника. — А второе — высокая влажность воздуха, — продолжал Харвис. — Так что остаемся в столице, я настрою несколько артефактов, и мы будем ждать, когда врата откроются. Он сделал небольшую паузу и добавил: — Хотя я надеюсь, что вы останетесь, Эвглин. Я очень на это надеюсь.* * *
День свадьбы остался в памяти каким-то размытым пятном. Эвглин боялась, что Харвис решит лечь с ней в постель, не дожидаясь первой брачной ночи — очень уж решительным был его поцелуй на мостике у пруда. Но этого не случилось. Они вернулись в дом, поужинали запеченной уткой, приготовленной Мамой Мгбеи, и Харвис отвел Эвглин в гостевую комнату на втором этаже. — Доброй ночи, — произнес он и знакомым жестом погладил Эвглин по щеке. Ему не хотелось расставаться, но он не собирался быть излишне напористым. Это могло все испортить. — Завтра у нас большой и сложный день. Попробуйте заснуть. — Постараюсь, — ответила Эвглин, хотя искренне сомневалась в том, что у нее это получится. — Доброй ночи, Харвис, и спасибо вам. Харвис улыбнулся и пошел в свою спальню. Золотистый огонек светильника, весело паривший над ним, на мгновение угас и снова вспыхнул, словно хотел сказать: не дрейфь, все будет хорошо! Где наша не пропадала! Закрыв дверь, Эвглин села на кровать и несколько долгих минут рассматривала свое свадебное платье, вывешенное на ширму. Завтра она нырнет в это облако белого шелка, расшитое по подолу золотыми цветами и украшенное бриллиантовыми звездами на лифе — нырнет и станет женой Харвиса. И обратного пути уже не будет. Когда Эвглин попала сюда, то решила: чего бы ей это ни стоило, она будет действовать исключительно по велению разума. Это единственный способ уцелеть в новом незнакомом мире. Если здравый смысл подсказывает, что надо выходить замуж за колдуна — она выйдет. Прежде всего ей нужно вернуться домой. Но сейчас здравый смысл отступил под натиском страха, и Эвглин подумала, что совершает очень серьезную ошибку. Невероятную ошибку. Харвис никуда ее не вернет. Эвглин представляет для него научный интерес, она — живое подтверждение его теории множества обитаемых миров, но она еще и женщина, которую Харвис полюбил. Сегодня он был искренен и открыт, когда надевал на палец кольцо — и настолько же искренне опечален, когда заговорил о возможности открыть дверь между мирами. Харвис не собирался отпускать Эвглин. Она попала в западню. Принц Альден тут тоже не помощник: Харвис прямо сказал, что сделает свой брак фактическим, а Эвглин прекрасно понимала, что его высочество оченьпожалеет, если действительно полезет наставлять рога господину ванн Рейну. Спасти ее было некому. На улице снова пошел дождь. Как сказала за ужином Мама Мгбеи, дождь перед свадьбой — отличная примета, благословение тысячехвостого Джембе. Значит, семья будет богатая, с детьми и уважением. Харвис покосился в сторону Эвглин, словно прикидывал, сколько детей она ему родит, но, по счастью, ничего не сказал. Дети! Колдун не собирался оставлять свой брак фиктивным, значит, Эвглин рано или поздно забеременеет и родит ребенка. Она ничего не имела против детей, но сейчас сама мысль об этом внушала ей ужас. Дождь шел все сильнее, Эвглин плакала во тьме и сама не заметила, как уснула. По счастью ей ничего не снилось. Утром полило так, что из окна не видно было соседних домов. Эвглин наивно понадеялась, что свадьбу, возможно, отменят — тут из дверей не выйдешь! — но заглянула одна из служанок и весело сообщила: — Миледи, к вам куафер. Для церемонии уже все готово. Эвглин вздохнула и прикрыла глаза. Ничего не поделаешь — остается только расслабиться и стать красивой. Платье с едва слышным шелестом скользнуло на нее с вешалки и окутало, словно вторая кожа. Легкое, чуть прохладное, оно нисколько не стесняло движений: Эвглин посмотрела в зеркало и не узнала себя. В отражении она увидела хрупкую большеглазую девушку, больше похожую на фею или эльфа, чем на человека из плоти и крови. Куафер, долговязый и чернокожий, старательно собрал ее волосы в тугие косы, уложил вокруг головы и быстрыми отточенными движениями окутал жемчужными нитями так, что стало казаться, будто над головой Эвглин парит корона. Поправив последнюю шпильку, куафер с удовольствием осмотрел свою работу и сказал: — Идеально! Лучше и быть не может! Эвглин не могла с ним не согласиться. То, что она была красивой, невольно утешало. Студентка, которая едва сводила концы с концами и мыла полы в учебном корпусе, никогда не стала бы настолько очаровательной. Потом, когда на нее ляжет тень Харвиса, Эвглин станут считать опасной и будут относиться с вежливой настороженностью. Так что пока можно наслаждаться тем, что она просто красива. Это уже хорошо. На первом этаже Эвглин ждали гости. Спустившись по лестнице, Эвглин увидела принца Альдена в компании с верным Матиашем и изумленно воскликнула: — Ваше высочество! Как неожиданно! Принц, тщательно причесанный и наряженный в светло-серый фрак с цветком космеи в петлице, держался настолько осанисто и важно, словно это была его свадьба, а не Харвиса. Что ж, во многом так и было: в памяти всплыло предложение его высочества, и Эвглин с неудовольствием подумала, что так и не решила, как будет от него отбояриваться. Пусть они с Харвисом будут жить в столице, а принца ссылают в Везерли — Эвглин была уверена, что он не отступится. — Вам ведь нужны преданные друзья, которые поведут вас к алтарю. Вот и мы, — улыбнулся Альден, и его лицо приобрело умильное и немного глупое выражение. — Эвглин, вы божественно прекрасны! — Слов нет, — подтвердил полковник с уверенностью настоящего боевого офицера. Эвглин улыбнулась, вдруг обнаружив, что рада видеть их обоих. Принц и полковник напоминали ей про те недолгие и добрые времена, когда она еще не была привязана к колдуну. О том, что принц видит ее своей любовницей, Эвглин старалась не думать. Еще успеется. — Я очень рада, что вы пришли, — искренне сказала Эвглин. — Куда мы поедем? — Во дворцовую церковь, — ответил принц и тотчас же с сожалением добавил: — Будет конвой, дорогая Эвглин. Но поверьте, это из-за нас с Матиашем. Вы тут не при чем, его величество полностью доверяет Харвису. Он уверен, что вы никому не желаете зла. — Ничего страшного! — поспешила его заверить Эвглин. — Это совершенные пустяки, ваше высочество. Один из слуг открыл двери, и за пеленой дождя Эвглин увидела уже знакомый экипаж без окон. От крыльца до экипажа выстроился угрюмый строй промокших под ливнем солдат, и офицер, чью физиономию Эвглин уже видела, подбросил в воздух светящийся шарик. Над домом и садом тотчас же раскрылся прозрачный купол, не позволявший каплям попасть вниз, на людей, а принц решительно подхватил Эвглин на руки и понес к экипажу. — Тут все сырое, — объяснил он, когда Эвглин удивленно ахнула и обхватила его за шею. — Не дай бог, промочите ноги, простудитесь… — Спасибо, ваше высочество, — растерянно промолвила Эвглин. Принц усадил ее на скамью, сел рядом и добавил: — Вы действительно очаровательны, дорогая моя. Я не думал, что часы в разлуке с вами будут настолько горькими. Матиаш забрался в экипаж, и принц был вынужден прервать любовные излияния. Эвглин невольно вздохнула с облегчением. Дворцовую церковь окружало тревожное багровое сияние. Когда Эвглин вошла в гостеприимно распахнутые двери, то поняла, в чем дело: возле всех окон храма были уже знакомые трубки с артефактами. Услышав шаги, человек, стоявший у алтаря, обернулся, и Эвглин с удивлением узнала Харвиса. Сейчас колдун внушал ужас и благоговейный трепет. Длинная черная мантия, традиционное одеяние эльсингфосских волшебников, превращала Харвиса в полосу изначального мрака, кусок вечной тьмы, который волей судьба занесло во дворцовую церковь. Красные камни ордена на шее перемигивались тревожными огоньками, а золотая цепь, что по рангу положена ученым и преподавателям, казалась змеей, опутавшей Харвиса. Казалось, святые хмурились с икон и фресок, недовольные тем, что колдун имеет дерзость находиться в этом месте. Но, увидев Эвглин на пороге храма, Харвис улыбнулся, протянул к ей руку, и наваждение исчезло. — Здравствуй, — негромко сказал Харвис, и Эвглин почувствовала, что он невероятно, глубоко счастлив. Он брал в жены ту, которую полюбил, и это счастье дотронулось и до Эвглин. — Здравствуй, — сказала она и спросила: — Все будет хорошо? Альден и Матиаш отошли в сторону, туда, где неприметный человечек в сером готовил бумаги о свадьбе. Харвис проводил их задумчивым взглядом и ответил: — Я сделаю все для этого. Даже не сомневайся. Из-за узорных дверей алтаря вышел священник, и, взглянув на него, Эвглин почувствовала себя спокойнее. Харвис обещал не делать ей ничего плохого, он не причинит ей вреда, и она обязательно придумает, как отделаться от принца и убедить мужа все-таки открыть дверь между мирами. Она справится и вернется. Все будет хорошо. Кровь стучала в ушах настолько гулко, что Эвглин не сразу поняла, что священник обращается к ней. — Милое дитя мое, — ласково повторил он. — Согласна ли ты взять в мужья этого мужчину? Священник указал на Харвиса, и он едва заметно стиснул пальцы. Харвис не был дураком, он прекрасно понимал, что Эвглин не испытывает к нему ничего, кроме дружеского тепла и благодарности — и при этом всем сердцем хотел ее любви. — Да, я согласна, — ответила Эвглин. Ей казалось, что она не сумеет посмотреть на Харвиса и улыбнуться. Но она смогла. — Ты делаешь это по доброй воле, не принуждаемая ни людьми, ни обстоятельствами? — продолжал священник. Если бы он знал, что за обстоятельства у Эвглин, то вряд ли стал бы задавать ненужные вопросы. — Да, — ответила она. — Я это делаю по доброй воле. Никто и ничто меня не принуждает. Возможно, ей показалось, но зловещее сияние артефактов слегка угасло, словно по церкви прошелся свежий ветер и вымел прочь все ненужное и дурное. Харвис благодарно улыбнулся. — Тогда, дитя мое, объявляю тебя женой этого человека, — произнес священник. — Живи с ним долго и будь счастлива.* * *
Принц Альден планировал устроить пирушку в честь свадьбы, но король Клаус распорядился отправить сына с товарищами в Везерли сразу же после церемонии. Когда принц с полковником распрощались с молодоженами и угрюмо сели в экипаж, то Эвглин вдруг обнаружила, что чувствует себя намного спокойнее. Это было похоже на поход к зубному врачу. Ты дрожишь в ожидании, а потом все вдруг заканчивается, и бояться уже не надо. Ей стало легче. — Его высочество подарил нам золото, — сообщил Харвис, когда они с Эвглин разместились в самом обычном экипаже и двинулись в сторону студенческого городка: там для четы ванн Рейн уже приготовили новый дом. — Вполне разумно, я считаю. — У нас тоже дарят деньги, — проговорила Эвглин. Харвис некоторое время пристально рассматривал ее, а затем с глубоким искренним чувством промолвил: — Ты обворожительна, Эвглин. Я не знал, что так бывает. Эвглин смущенно отвела взгляд. Ей очень редко делали комплименты, и она никогда не могла сообразить, как правильно на них реагировать. Среди ее знакомых девушек были те, кто умел и сострить в ответ, и поблагодарить поклонника, показав себя в выгодном свете, но Эвглин не принадлежала к их числу. — Спасибо, — негромко откликнулась она и робко призналась: — Мне не по себе во всем этом. Правда не по себе. Харвис провел по воздуху плавным движением, и шпильки с мелодичным серебряным звоном высыпались на пол экипажа. Косы упали на плечи Эвглин и растеклись рыжими прядями. Жемчужная нить скользнула по шее и свернулась на сиденье тонкой белой змейкой. — Спасибо, — выдохнула Эвглин и механически дотронулась до распущенных волос. — Так легче. — Да и мне так больше нравится, — улыбнулся Харвис и, выглянув в окно, произнес: — А вот и наш дом. Экипаж неторопливо двигался по дорожке среди одинаковых белых особняков, окруженных пышными фруктовыми садами. Эвглин не увидела никого из здешних обитателей, но чувствовала, что за возвращением ванн Рейна в академию следят десятки любопытных глаз. Это было удивительное и страшное событие, о котором будут рассказывать несколько недель, всячески его приукрашивая и запугивая слушателей. — Потом люди будут рассказывать друг другу о том, как я вернулся из изгнания сразу на высокую должность, — произнес Харвис так, словно отвечал на незаданный вопрос. — Читаешь мои мысли? — спросила Эвглин. Колдун только плечами пожал. — Тут нечего читать, я подумал о том же, что и ты, — ответил он. Экипаж остановился у дверей последнего дома, и, спрыгнув в высокую мокрую траву, которую почему-то никто не додумался скосить, Эвглин глубоко вдохнула прохладный воздух, напитанный запахами цветов и дождя. Прямо за их домом начинался лес — он возвышался тяжелой темной стеной, но Эвглин не испугалась, а обрадовалась. Наверняка там множество цветов, грибов и ягод — когда погода наладится, она первым делом отправится на прогулку. — Я отпустил слуг, — сказал Харвис, когда они вошли в дом, и Эвглин услышала в его голосе далекую дрожь волнения. — До завтрашнего утра мы тут одни. Его прикосновение было похоже на легкий разряд тока, и Эвглин вздрогнула всем телом. Харвис улыбнулся и вновь погладил Эвглин по лицу — осторожно, самыми кончиками пальцев, словно боялся спугнуть или сделать больно. — Мы одни… — повторила она. Ладони Харвиса опустились на обнаженные плечи Эвглин, и он слегка коснулся губами ее губ. Не поцелуй — намек, от которого у Эвглин мягко поплыла голова. Захотелось стать открытой и покорной, раствориться в искушении и уже никогда и ничего не бояться. Она понимала, что это неправильно. Понимала и не могла сопротивляться. Тело требовало своего, тело стремилось к теплу, ласке и неге. — Наша спальня наверху, — шепнул Харвис ей на ухо. Эвглин не помнила, как поднялась по лестнице, как вошла в нужные двери и избавилась от платья. Мир окутало туманное марево, которое развеялось тогда, когда Харвис снова поцеловал — но уже властно и уверенно, с напором человека, который берет себе свое. Эвглин окончательно опомнилась тогда, когда Харвис потянул вниз ее сорочку и уже знакомым осторожным движением пальцев прошелся по груди. Прикосновение губ к отвердевшим соскам было настолько томительным и сладким, что Эвглин не сдержала стона и покорной куклой обмякла в чужих руках. Комната медленно поплыла куда-то в сторону: Харвис опустил Эвглин на кровать и порывистым резким движением избавил ее от белья. Белоснежные панталоны из дорогого шелка, которые вчера так нахваливали продавщицы, улетели куда-то под кровать; Харвис погладил Эвглин по коленям, и она вздрогнула, пытаясь сжать ноги и понимая, что на самом деле хочет совсем другого. — Что-то не так? — нахмурился Харвис. Эвглин дотронулась до его руки и едва слышно ответила: — Я… у меня еще никого не было. По губам Харвиса скользнула улыбка: он действительно был удивлен. — Не бойся, — шепнул Харвис, и Эвглин послушно подалась ему навстречу. — Ничего не бойся. Это была самая настоящая пытка. Эвглин не знала, что может почувствовать такое — нарастающую теплую тяжесть внизу живота, неукротимое стремление принять в себя другого человека, ощутить его в себе, двигаться с ним в едином ритме. Припухшие губы уже горели от поцелуев, воздуха не хватало, тело отзывалось на чужие прикосновения, и Эвглин казалось, что она сейчас умрет. Харвис легко надавил на ее колени, и она послушно раздвинула ноги, полностью раскрывшись перед колдуном. — Умница… — негромко произнес Харвис, с мучительной неторопливостью скользя губами по внутренней стороне бедра. И, когда его язык прошелся по налившейся тяжестью бусинке клитора, а губы жадно смяли нежные складки плоти, Эвглин смогла только выгнуться и прошептать: — Харвис… Это было похоже на сон, долгий и сладкий, в котором была лишь нега, опаляющие бесстыдные прикосновения и желание, чтоб они не заканчивались. А потом тело содрогнулось под ударом сладкой судороги наслаждения, почти выбивающего дух — Эвглин бессильно обмякла на кровати и тотчас же почувствовала, как что-то толкнулось между ног. На мгновение стало больно и горячо, Эвглин дернулась в сторону, пытаясь освободиться, но Харвис крепко впился пальцами в ее бедра, не позволяя двигаться. — Не бойся, — повторил он и улыбнулся. — Не бойся, уже все. И Эвглин почувствовала, что незримая преграда между ними исчезла. Харвис вошел в нее и, помедлив некоторое время, начал двигаться. Эвглин впилась в его плечи и подалась навстречу, порывисто пытаясь принять в себя чужую плоть как можно глубже. Это был туман, помрачающий разум. Если сперва Харвис двигался медленно, почти нерешительно, то постепенно его движения стали резче и глубже — он почти вбивал Эвглин в скомканные мокрые простыни, задевая внутри нее особенную пылающую точку, от которой по всему телу разбегались волны тепла. Эвглин уже не сдерживала криков. Ей хотелось одного: чтоб это не прекращалось. Лишь бы это только не прекращалось. Сейчас она любила Харвиса всем сердцем. Волна удовольствия, почти сбросившая Эвглин в беспамятство, была тяжелой и сильной. Почти теряя сознание от наслаждения, Эвглин чувствовала, как Харвис сжимает ее бедра, и член внутри начинает пульсировать, выбрасывая обжигающее семя. Когда все закончилось, Харвис уткнулся горячим лбом в плечо Эвглин и произнес: — Не верится. На самом деле не верится. Эвглин прильнула к нему, и некоторое время они лежали в обнимку, не говоря ни слова. Дождь за высокими окнами шел все сильнее, и Эвглин видела соседний дом, в окне которого вспыхнул огонек. — У нас весь вечер впереди, — промолвила Эвглин. — И вся ночь… Харвис поцеловал ее в плечо и ответил: — У меня уже есть кое-какие планы. С твоим участием, конечно. И Эвглин прикрыла глаза и сонно ответила: — Я согласна.* * *
Харвиса разбудило солнце. Несколько минут он лежал с закрытыми глазами и не мог понять, где находится, и почему его привычное аскетическое ложе в шатре вдруг превратилось в мягкую кровать. Потом он вспомнил, что вернулся из ссылки, вчера женился и провел часть дня, вечер и ночь, занимаясь любовью с Эвглин. Эвглин. Харвис открыл глаза. В спальне никого не было, кроме него. Свадебное платье валялось в углу пышным белым облаком, возле дверей лежала туфелька, вот и все. Свадьба ему не приснилась, как и не приснилось то, что было потом. Харвис сел в постели и провел ладонями по лицу, стирая оцепенение. Он как-то вдруг понял, что Эвглин оставила его — и это было вполне предсказуемо и логично. Вынужденный брак с уродом. Харвис не обольщался, он не считал себя красавцем из-за изувеченной спины и вечно угрюмого выражения лица. Эвглин, за которой принялся ухаживать принц, просто сделала правильный выбор со своим привычным спокойствием и здравомыслием. Навязанный муж получил свой кусочек плотских радостей, ну и хватит с него. — Уу-ррых! — донеслось из сада. — У-рры-ы-ых! Харвис встал с кровати и выглянул в окно. Утро было удивительным, солнечным, наполненным теплом и негой. На лужайке среди пышно разросшихся сиреневых кустов сидел Пушок — дракона выпустили из карантина, убедившись, что он не заразен, и он немедленно помчался на поиски старых друзей. Эвглин в своем старом платье, знакомом Харвису по Приграничью, обнимала Пушка за шею, а тот довольно урчал и вздыбливал сложенные крылья. Дракон вернулся, Эвглин никуда не ушла, и все было хорошо. Харвис не помнил, когда ему было настолько легко и спокойно. Он потянул за щеколду. Окно бесшумно открылось, впустив в спальню свежий воздух — Харвис высунулся наружу и окликнул: — Доброе утро, Эвглин! Давно тут этот паразит? Пушок недовольно зафыркал и загукал, давая понять, что он не паразит, а порядочный дракон, который наконец-то нашел пропавших друзей и так и быть, прощает Харвиса за то, что он оставил его в карантине. Эвглин улыбнулась и махнула рукой. — Доброе утро! — воскликнула она. — Отличная погода, правда? Харвис прищурился на солнце, что лениво поднималось над кронами деревьев. На небе было ни облачка, птицы заливисто радовались погожему дню, и впереди еще был целый месяц лета. Конечно, надо будет ехать в академию и ставить ректора перед неприятным фактом — хотя он, конечно, уже знает о том, какую должность король Клаус подарил Харвису. Знает и брызжет во все стороны ядом и желчью. Ну да и бог с ним. У Харвиса найдутся занятия намного приятнее. Он невольно вспомнил о том, как Эвглин медленно опустилась на него сверху, и ее рыжие волосы, пахнущие медом и мятой, мазнули его по лицу, и подумал, что счастье оказалось совсем рядом. И он его не отпустит. — Да, дождя больше не будет, — улыбнулся Харвис. — Чем планируешь заняться? — Поеду в общежитие, — ответила Эвглин, и Пушок тотчас же изогнул спину, словно приглашал сесть. Зачем ехать, когда можно лететь? — Надо забрать вещи. — Отлично, поедем вместе, — Харвис представил, с каким боем станет занимать кабинет проректора по науке, выкидывая оттуда барахло своего предшественника, и невольно улыбнулся. — У меня есть небольшое дело в академии. Эвглин улыбнулась, и Харвис вдруг подумал, что нечаянно получил самое простое и бескрайнее человеческое счастье: любить и быть любимым. Он провел рукой по воздуху, и из солнечных лучей и дождевых капель соткалась маленькая золотая диадема, которая бесшумно опустилась на голову Эвглин. Девушка испуганно дотронулась до нее, не ожидая подарка, и улыбнулась. — Ох, — вздохнула она и снова прикоснулась к диадеме. — Харвис, спасибо… Так неожиданно… — Пустяки, — махнул рукой Харвис. Это и правда были пустяки — лишь бы Эвглин улыбнулась еще раз, и в ее глазах возник бы тот туманный огонь, который Харвис видел ночью. Тогда она смотрела на него так, словно любила по-настоящему. — Идем завтракать? — Конечно, — улыбнулась Эвглин и направилась к дому. Пушок свернулся в траве и накрыл голову крылом. Харвис закрыл окно и направился в ванную. И он не увидел, как Эвглин прислонилась к стене и медленным движением сняла подаренную диадему. Зато это заметил дворецкий, который возвращался в дом, дав указания садовнику. Над кустами бойко защелкали ножницы, выравнивая зеленую шевелюру так, как принято в порядочных домах, а дворецкий с искренним сочувствием посмотрел на Эвглин и произнес: — Понимаю вас, миледи. Прекрасно понимаю. Эвглин удивленно посмотрела на него и вдруг поняла, что готова расплакаться. Дворецкий был немногим старше Харвиса. Темноглазый и светловолосый, с тонким длинным носом, выдающим в нем уроженца гористого востока, он был похож на внимательную птицу, и было ясно, что и внимание, и сочувствие в нем вполне искренни. — Понимаете? — удивленно спросила Эвглин. Тонкий обруч диадемы жег ладонь. — Понимаете меня? — Разумеется, госпожа ванн Рейн, — кивнул дворецкий и дотронулся указательным пальцем до правого виска: — Андреа ванн Хорн, к вашим услугам. — Здравствуйте, господин ванн Хорн, — устало вздохнула Эвглин. Диадема была тоненькой и легкой, но в то же время казалась неподъемной. Харвис, похоже, решил засыпать супругу подарками — и Эвглин понимала, что не могла их брать. Это было похоже на подкуп или плату за любовь. — Мне действительно искренне жаль, что так получилось, — серьезно проговорил Андреа. — Юные девушки не должны выходить замуж за чудовищ. Все понимают, что он просто вынудил вас, — Андреа сделал паузу и весомо добавил: — И все готовы оказать вам любую помощь, какая только потребуется. — Что вы, — махнула рукой Эвглин. — Разве жена должна бояться любящего мужа? Андреа вопросительно поднял левую бровь: он действительно был удивлен. — Его высочество Альден сообщает, что вам не о чем беспокоиться, — еще тише произнес дворецкий. — Как только он устроится в Везерли, то найдет способ забрать вас отсюда. Можете не сомневаться: его чувства по-прежнему сильны и с каждым днем становятся лишь сильнее. Вот, значит, что… Принц каким-то образом умудрился запустить в дом Харвиса своего подручного. Эвглин понимающе кивнула — чего-то в этом роде она и ожидала. Альден не забудет о ней и не откажется от своего предложения. Неужели он не понимает, что Харвис не отпустит свою жену? Неужели принц в самом деле держит самого могущественного волшебника Эльсингфосса за идиота? — И часто вы общаетесь с его высочеством? — прошептала Эвглин, старательно глядя куда-то в сторону. По тонким губам дворецкого скользнула улыбка. — Могу передать ему весточку, — произнес он. — Сегодня же. У меня отличная память, я изложу все дословно. — Тогда скажите принцу… — Эвглин замялась, подбирая слова. — Скажите, что я волнуюсь за него. Что Харвис сделал наш брак фактическим и ни за что не откажется от меня. Скажите, что я умоляю его высочество не торопиться и не принимать поспешных решений. И что я помню данное ему согласие, но мой долг жены… — Я понимаю, — кивнул Андреа и, открыв входную дверь, пропустил Эвглин в дом. — Долг и честь. Уверяю вас, его высочество тоже это понимает. И очень боится за вас. «Ловко придумано, — подумала Эвглин, входя в гостиную. — Альден пытается наставить колдуну рога, прекрасно понимая всю опасность ситуации. Возможно, это просто игра. Принцу скучно, и он пытается развлечься». Ей стало грустно. В столовой уже накрывали завтрак, сытный и обильный. Вернув диадему на голову — Эвглин меньше всего хотела обидеть Харвиса, он не сделал ей ничего дурного — она села за стол, и слуга тотчас же поставил перед ней тарелку с яичницей, ветчиной и жареными грибами. Вскоре в столовую вошел Харвис, и Эвглин негромко сказала: — Мне надо с тобой поговорить. Наедине. Харвис махнул рукой, и слуга послушно покинул столовую. Возле двери тотчас же проплыло едва заметное облачко, и Харвис сказал: — Теперь нас не подслушают. Что случилось? — Твой дворецкий работает на принца Альдена, — ответила Эвглин. — И принц по-прежнему хочет сделать меня своей любовницей. Я подумала, ты должен об этом знать. Харвис кивнул так, словно речь шла о чем-то незначительном, но движения ножа, которым он нарезал ветчину, обрели нервную резкость. Эвглин вдруг стало бесконечно жаль его. Он был велик и страшен, он хотел простого человеческого счастья — любить и быть любимым — но получил только вынужденный брак и компромисс. — Я не могла не сказать, — повторила она. — Это было бы нечестно. Харвис снова качнул головой. — Да, ты все сделала правильно, — произнес он и добавил: — Все в порядке, Эвглин, тебе не о чем волноваться. — Ты не сердишься? — испуганно спросила Эвглин. Харвис пожал плечами. — Нет. Не сержусь, — он отодвинул тарелку и сказал: — Я в ярости, если честно. В следующий миг нож, которым только что пластали на ломтики ветчину, пронесся над столовой и вонзился в дверь. Эвглин сжалась, пытаясь уйти от удара и чувствуя, как вязкая слабость охватывает все тело, а сердце стучит так, будто вот-вот разорвется. Чего она ожидала? Что Харвис улыбнется и махнет рукой? Он устало откинулся на спинку стула и произнес: — Прости. Я тебя напугал. Эвглин вышла из-за стола и, подойдя к Харвису, обняла его. Это был не здравый смысл, который приказывал ластиться к обиженному супругу — это был искренний порыв души и желание облегчить чужую боль. Харвис прижал ее к себе и негромко произнес: — Пожалуй, я устрою его высочеству сюрприз, который надолго отучит его подбивать клинья к чужим женам. Поможешь?* * *
Они расстались неподалеку от здания академии: Эвглин пошла в общежитие, а Харвис двинулся к входу в Большой учебный корпус. Когда Эвглин исчезла из виду, он резко дернул правой рукой. С пальцев сорвался огненный шар, прокатился по газону, оставляя за собой черный след мертвой травы и вывороченной почвы, и взорвался, осыпав газон огненными плевками. Харвису стало немного легче. Он представил, как по газону катится светловолосая голова принца Альдена, и презрительно ухмыльнулся. Впрочем, облегчение было недолгим: вскоре сердце снова заболело, и Харвис, потирая левую сторону груди, подумал, что, должно быть, не имеет права на счастье и любовь. Это не для таких, как он. Можно относиться к Эвглин с теплом и искренней, выжигающей сердце любовью — но бояться она не перестанет. Харвис чувствовал ее страх, запах страха поднимался от рыжих волос в тот день, когда Эвглин свалилась ему в руки с драконьей спины, и он никуда не делся до сих пор. Бедная девочка. Судьба привязала ее к чудовищу, которое может вернуть ее домой, но никогда не станет этого делать. Потому что чудовище увидело Эвглин и пропало. Харвис пнул подвернувшийся под ногу камешек. Дьявол побери все это! Он может осыпать Эвглин золотом, выполнить все ее заветные желания, стать для нее идеальным мужем — но толку от этого не будет. Эвглин останется нежной, заботливой и ласковой, Эвглин будет совершенно искренне стонать под ним, задыхаясь от непритворной страсти, но душа ее будет далеко — в другом, недоступном мире. Ей ничего больше не нужно. Летом почти все преподаватели и сотрудники академии разъезжались по домам, так что коридоры и кабинеты были пусты. Харвис поднялся по знакомой лестнице и вышел на большую площадку перед ректоратом. Вопреки его ожиданиям здесь тоже никого не было. Великие маги прошлых времен важно хмурились с портретов на стенах, и Харвис вспомнил, как много лет назад, еще будучи абитуриентом из глухого села, пришел сюда и долго смотрел на этих мудрецов, молодых и старых, и нарисованные волшебники, казалось, отвечали ему только презрением. А теперь он превзошел их во всем, но презрение в их взглядах никуда не делось. Такова, должно быть, их природа. Харвис без стука толкнул дверь и вошел в ректорат. Много лет назад он покинул этот кабинет, с трудом сдерживая слезы обиды и гнева, а в спину ему неслось: «Не умеете быть ученым — не беритесь! Уступите дорогу способным!» Он и уступил: бросил родину и дом, уехал в пустыню и теперь вернулся, чтоб встать на пороге и смотреть, как под потолком кружатся золотые шары артефактов — словно звезды, которые незримый Творец запустил бродить своими путями. Зрелище завораживало. Артефакты отбрасывали медовые отблески света на стены, книжные полки и диковинные вещицы в хрустальных шкафах, и Харвис невольно вспомнил, как рыжие волосы Эвглин рассыпались по подушке, когда она расслабленно обмякла на постели после очередного акта любви… — Мой дорогой господин ванн Рейн! — прогрохотал голос ректора, и все очарование, наполнявшее кабинет, исчезло. Харвис обернулся и тотчас же угодил в объятия господина Лейбниха. Полувеликан, он отличался завидной силой и сейчас стиснул Харвиса так, что тот едва не задохнулся. — Как же я рад вас видеть! — Лейбних выпустил Харвиса и, пройдя к столу, вытащил из шуфлядки небольшой ящик из черного дерева. — Академия давно нуждается в значительных людях, мастерах вашего уровня и таланта. В ящичке лежал ключ с янтарным брелоком. Лейбних со всем возможным почтением протянул его Харвису и сказал: — От вашего кабинета. Как только его величество Клаус сообщил нам такую прекрасную новость, мы сразу же все подготовили. Харвис представил, с какой скоростью из кабинета вылетал его прежний хозяин, и не сдержал неприятной улыбки. Артефакты под потолком принялись двигаться быстрее. Ректор правильно оценил их волнение и тотчас же добавил: — Если пожелаете, мы можем обсудить возможность лекций у второго и третьего курсов. Основы артефакторики как науки, — Лейбних скривился: дескать, ты же понимаешь, о чем я: — Темы там сложные, сами понимаете. Мало кто из преподавателей справляется. Харвис кивнул. Он вел основы артефакторики еще до своего изгнания и имел все основания полагать, что во многом его уволили из академии как раз потому, что Лейбних хотел устроить на место Харвиса одного из своих родственников. Родственник, конечно, разбирался в артефакторике, но до талантов настоящего артефактора ему было далеко. Да и дьявол с ним. — Я согласен, — коротко проронил Харвис и подбросил ключ на ладони. — Второй этаж, не так ли? Лейбних кивнул. — Второй, рядом с библиотекой. Окна кабинета проректора выходили во двор. Осенью студенты будут сидеть там на лавочках, болтать, обсуждать преподавателей — пока же двор был пуст, только унылый сутулый человечек махал метлой по плитам дорожки. Харвис опустился в кресло и заглянул в один из ящиков стола. К его приезду действительно подготовились. Расширенный набор для создания артефактов, помещенный в большой ларец из красного дерева, был просто роскошным. Харвис вытащил его, поставил на стол и некоторое время любовался хрустальными пузырьками. Чего тут только не было! И толченый рог малабарского единорога, и изумруды из копей царя Эвглета, и роса, собранная в Матвеевскую ночь. Вытянув один из пузырьков из бархатного гнезда ячейки, Харвис долго крутил его в руках, задумчиво прикидывая, как будет работать артефакт. В пузырьке была гром-вода, главная составляющая приворотного зелья. Харвис представил, как помещает артефакт в изящную серебряную оправу и дарит Эвглин очередное украшение, которое она, разумеется, наденет — а снять уже не сможет. Артефакт проникнет в ее нервную систему, врастет в нее и станет исподволь, незаметно и аккуратно, подавать команды. Эвглин полюбит своего мужа, и эта любовь будет вполне искренней. Настолько искренней, что Эвглин не захочет возвращаться, когда Харвис сумеет открыть ворота между мирами. Неужели он настолько плох, что не заслуживает любви? Неужели он настолько ужасен? Харвис выбрал один из изумрудов — зеленая капля сама прыгнула ему в руки и удобно легла на ладони, словно давным-давно хотела стать артефактом, и сейчас не собиралась упускать свой случай. Теперь требовалось собраться с мыслями и послать в нее энергетический заряд, который окончательно сработает, когда изумруд погрузится в гром-воду и пробудет в ней два с половиной часа, не больше и не меньше. Когда с пальцев Харвиса сорвались белые острые молнии, камень засветился таинственным глубоким светом и стал настолько горячим, что Харвис испугался, что выронит его, и тогда все придется начинать сначала. Но он сумел его удержать. Конечно, Харвис понимал, что это будет не настоящая любовь, а милостыня. Но он также понимал, что может разбиться для Эвглин в лепешку — и все это будет напрасным и ненужным, если она не испытает взаимного движения души. «Это правильно, — подумал Харвис. — Чудовища не заслуживают искренних чувств». Он не сделал Эвглин ничего дурного — и никогда бы не сделал. Но он оставался собой. Да и навязчивость принца Альдена раздражала. Харвис уже успел услышать о том, что принц добрался в Везерли — там его ждали очаровательные барышни из благородных дворянских семей, наслышанные о возвращении бунтаря и героя. Настрой девиц был самым решительным и романтическим, но Альден удивил всех: он крайне чопорно побеседовал с гостьями, напоил их чаем и велел ехать домой, а то время позднее, и родители будут переживать. — К дьяволу тебя, — буркнул Харвис и вынул из ларца пузырек. Крышка была притерта плотно-плотно, но он смог с ней справиться, и изумруд бесшумно упал в таинственную водную глубину. Сын папы-короля и мамы-королевы уже не мог ни на что рассчитывать. Харвис ухмыльнулся, поймал солнечный луч и принялся выплетать оправу для подвески.* * *
Артефакт вызрел минута в минуту. Харвис вытряхнул его на ладонь, и изумруд послушно прыгнул в приготовленную оправу. Несколько минут Харвис любовался им: вещица получилась на редкость красивой, наверняка придется Эвглин по душе. Затем, отложив артефакт в сторону и прикрыв листом чистой бумаги от любопытных глаз, Харвис снова принялся за работу. К кабинету проректора по науке примыкала просторная, богато оснащенная лаборатория. Пройдя туда, Харвис на какое-то время восторженно замер, рассматривая бесчисленные сокровища на высоких полках. Чего тут только не было! И тщательно отсортированные косточки допотопных драконов, которые шли на лекарства от мозговой горячки, и веники трав, которыми заманивают в дом удачу, и сложенные в пирамидки рыжие сердолики — первое средство для заклинания мертвых духов с другого края мира, а еще бесчисленные растения, камни, бутылочки с порошками, коробки и ящики из ледяного хрусталя, наполненные кровью и внутренностями русалок и лесных тварей. Как зачарованный, Харвис двинулся по широкому проходу между стеллажами. Нужный ему порошок стоял на третьей полке снизу — заточенный в прозрачную банку темно-коричневого стекла, он словно говорил: не трогай меня. Я очень опасен, и тебе лучше убрать руки куда-нибудь подальше. Харвис взял банку и направился к лабораторному столу. В отличие от остальных артефактов и магических процессов, порчевой знак требовал крайне четкого соблюдения пропорций. Харвис не собирался придумывать что-то особенно злокозненное, в конце концов, принц еще не успел ему серьезно нагадить. Безвредные чирьи по всему телу, не исключая самых интимных мест, заставят принца забыть об охоте на чужих жен. Инструменты были новенькие, даже бирки еще не сняли. Ректор расстарался — должно быть, испугался, что великий колдун и его высокий покровитель вдруг окажутся чем-то недовольны. Харвис хмыкнул и, вынув из ячейки мерные ложки, стал насыпать порошок в стеклянную чашу. Затем его следовало обрызгать пятью каплями своей крови, прокалить на медленном огне ровно семь минут и, добавив сок можжевельника, оживить личным заклинанием. После этого содержимое чаши следовало высыпать из окна на ветер и идти отдыхать. Порчевой знак сработает ровно через сутки. Прокаливая смесь, Харвис ехидно представлял, как принц Альден будет чесаться и звать медикуса, и не сдерживал ехидной улыбки. Так тебе и надо, твое высочество. Нравится девушка — женился бы на ней сам. Или сказал бы папе-королю, что вы уже женаты. Так ведь нет, сам выдал ее замуж за Харвиса, но не оставил в покое. Когда грязно-рыжее облачко порошка высыпалось из окна, Харвис ощутил невольное злорадство. Никто не имел права покушаться на то, что принадлежит ему. Закрыв окно, Харвис посмотрел на часы и подумал, что Эвглин, должно быть, уже собрала вещи и отправилась домой. Наверняка о ней уже ходят самые невероятные слухи. Конечно, о том, что Эвглин Шу иномирянка, никто и не узнает, это было государственной тайной. Сплетники и сплетницы станут говорить, что она очаровала самого страшного колдуна в стране и наверняка выделывала в постели такое, что он потерял голову настолько, что сразу женился. Это было правдой. Харвис действительно ловил себя на том, что привычная спокойная рассудочность начинает ему изменять, когда он вспоминает об Эвглин. Отмывая чашу и мерные ложки от остатков порошка, Харвис думал, что это действительно может быть любовь — чувство, от которого он отвык, и теперь удивленно вслушивался в каждое движение души. Приворот сработает так, как нужно. Эвглин не захочет уезжать. Он вернулся в свой кабинет и решил, что пора собираться. Для первого знакомства с новым рабочим местом он потратил достаточно времени. Харвис прошел к столу, поднял лист, прикрывавший приворотный артефакт, и увидел чистую столешницу. Подвеска исчезла. Несколько минут Харвис растерянно смотрел на пустое место, не понимая, что произошло. Потом оцепенение спало, и в течение четверти часа Харвис скрупулезно перебирал вещи на столе и в открытом ларце — возможно, он задумался и убрал артефакт в какое-то другое место. Он обшарил все карманы, даже снял сюртук и несколько раз встряхнул — ничего. Артефакт исчез. Харвис рухнул в кресло и схватился за голову. У него даже в животе засосало. Артефакт был похищен — а если такая вещь попадала в чужие руки, не к тому, для кого ее создали, то действовала противоположно своей природе. И когда неизвестная женщина наденет цепочку с изумрудной подвеской, то остается только гадать, чем это кончится. Она возненавидит дарителя и, возможно, убьет его — а затем и себя. Приятного мало. Харвис выдернул из ячеек ларца крошечный пузырек и высыпал его содержимое возле стола. Ничего. Никаких следов. Значит, в кабинет никто не заходил — артефакт выдернули со стола, открыв червоточину в пространстве. Без Лейбниха тут не обошлось. Душка ректор, по всей видимости, решил присвоить любой предмет, который создаст Харвис — вот только зачем ему это понадобилось? Решил проверить, насколько силен вернувшийся изгнанник? Сейчас узнает. Харвис не любил пользоваться Долгими ветрами для перемещения — после того, как заклинание выплевывало его в нужном месте, он всегда чувствовал тошноту. Но Долгие ветра всегда производили значительное и пугающее впечатление на зрителей, так что Харвис решил появиться в кабинете ректора именно так: в алом дыму, пахнущем так, что глаза режет. Лейбних оценил. Ректор побледнел и едва не рухнул с кресла — он, конечно, не раз и не два видел Долгие ветра, сам ими пользовался, но в исполнении Харвиса это по-настоящему пугало. Харвис шагнул к столу и прорычал тем самым тоном, который вводил в оцепенение драконов в Приграничье: — Где амулет? — Харвис, умоляю! — воскликнул ректор. — Личный приказ его величества! Я не виноват! Значит, тут замешан еще и Клаус… Дело принимало отвратительный оборот. — Где. Амулет, — вразбивку повторил Харвис. Ректор сцепил ладони в умоляющем жесте. — Мне приказали забрать из вашей лаборатории все, что вы сегодня сделаете, — ответил он. Стулья в кабинете Лейбниха были особые, с артефактами в ножках, и один из них очень удачно нырнул Харвису под зад, не давая рухнуть на ковер. Харвис провел ладонями по лицу и устало сказал: — Верните его немедленно. Это убьет его величество Клауса, вы этого добиваетесь? Лейбних побагровел так, что Харвис подумал, что ректора сейчас хватит удар. — Убьет? — переспросил он. — Вы плохо слышите, что ли? — скривился Харвис. — Конечно, убьет. Приворотные артефакты действуют именно так, когда попадают в чужие руки. Лейбних тотчас же ожил и засуетился. Из ящика стола он выгреб целую россыпь серебряных талисманов, печально зазвеневших на цепочках, и забормотал: — Поймите меня правильно, Харвис… я тут между двух огней. Надеюсь, успею, очень надеюсь. Бога ради, простите. Он рванулся к одному из зеркал и нырнул в прозрачную поверхность, забурлившую светло-зеленым. Когда портал перехода закрылся, и зеленое свечение унялось, Харвис обмяк на стуле и устало вздохнул. Оставалось надеяться, что Лейбних успеет к королю со своими амулетами. Оставалось надеяться, что его величество Клаус не такой дурак, чтоб хватать артефакт голыми руками. Значит, несмотря на высокую должность и фавор, Харвису не доверяют. Наверняка король-отец подозревает, что принц Альден спелся с колдуном и вовсе не забыл о том, как бунтовал. Харвису захотелось схватиться за голову. Лучше бы им всем было оставаться в Приграничье. Сейчас сидели бы в шатрах и думали, как вскружить голову очаровательной Эвглин… — Харвис… Он обернулся и увидел Эвглин. Все это время она стояла в дверях, и сейчас выражение ее лица было таким, что Харвису хотелось зажмуриться и не видеть этого обжигающего взгляда. Эвглин шагнула вперед и спросила: — Харвис, зачем тебе приворотный артефакт?* * *
В студенческие годы у Харвиса был однокурсник, который имел привычку приговаривать при каждом своем провале: «Это фиаско, братан, это фиаско». Провалов у паренька было много, фразочка про фиаско звучала в коридорах общежития чуть ли не каждый день, и сейчас Харвис вспомнил ее и понял, что действительно потерпел сокрушительное поражение. — Я готовился к занятиям, — медленно произнес Харвис. — Мне дали почасовку на втором и третьем курсе. Эвглин шмыгнула носом и посмотрела на Харвиса так, что он понял: она не верит ни единому его слову. И это было не просто фиаско — это был сокрушительный провал и крах всех его надежд. — А на самом деле? — спросила она. — Зачем тебе кого-то привораживать? — Мне его заказали, — попытался отбояриться Харвис, уже понимая, что это напрасная попытка. — Иногда я беру заказы на артефакты. Лицо Эвглин дрогнуло, словно он ее ударил. Резко так, со всей силы. Харвис поднялся, подошел к Эвглин и взял ее за руку — она не выдернула из его ладони свои тонкие, слегка влажные пальцы, но снова всхлипнула и отвернулась. — Я понимаю, когда ты врешь, — едва слышно сказала Эвглин. — У тебя левый глаз слегка косит. — Да, — кивнул Харвис. — Самую малость. На самом деле тот артефакт был для тебя. Лицо Эвглин исказила болезненная гримаса. — Что не так? — спросила она, и теперь в ее голосе звучал гнев. — Харвис, что не так? Я… — она на мгновение осеклась, а затем продолжала: — Я искренне тебя уважаю. Я с тобой откровенна. Я ни в чем тебе не отказываю и пытаюсь быть… По щеке Эвглин пробежала слеза, потом вторая. Она освободила руку из руки Харвиса и провела по лицу. — Я пытаюсь быть хорошей женой, — сказалаЭвглин. — Пусть навязанной, но хорошей… — она снова осеклась, и Харвис увидел, как над ее волосами клубится золотистый туман. Кабинет ректора был начинен датчиками, которые показывали состояние посетителей, и сейчас Эвглин было больно. Очень больно. — Я хочу, чтоб ты меня полюбила, — хрипло признался Харвис, и это прозвучало настолько беспомощно, что он закрыл глаза от накатившей волны пронзительного стыда. — Это делается не так! — вскрикнула Эвглин. Харвису захотелось, чтоб она ударила его. Чтоб выплеснула всю свою горечь и боль — он заслужил это. — Харвис, нельзя привязывать к себе человека! Это не любовь, это рабство какое-то..! — Я хочу, чтоб ты осталась, — хмуро пробормотал Харвис. В кабинете Лейбниха наверняка есть прослушка: первый семейный скандал ванн Рейнов обязательно станет достоянием общественности — но сейчас Харвису было наплевать на это. Эвглин посмотрела на него так, словно обнаружила, что все это время он ее не понимал. Или ему было безразлично ее стремление вернуться домой. Или он был настолько жесток, что думал только о своих желаниях. — Я не верила, что ты такой, — едва слышно промолвила она. — Никогда не верила. Я думала, что ты все-таки хороший человек. Порядочный… — Эвглин, я просто хочу, чтоб ты меня любила, — глухо повторил Харвис. — Чтоб ты осталась со мной. Эвглин посмотрела на него с такой болью, что Харвис испугался, как бы с ней не случилось беды. Бывает же, что люди умирают от горя… Впрочем, главная беда Эвглин уже произошла с ней: она потеряла дом и нашла только страдания и зло. — И для этого ты решил посадить меня на цепь? Только не говори, что не знаешь, как действует приворот! — рука Эвглин дрогнула, словно она хотела толкнуть Харвиса или ударить, но удержалась. — Он парализует волю! Он превратил бы меня в куклу! Тебе это нужно? Теперь от нее во все стороны разлетались огненные брызги — девушка была в ярости. — Эвглин, прости меня, — произнес Харвис. Он попробовал было обнять ее, но Эвглин дернула плечом, и Харвис опустил руки. — Пожалуйста, прости. Да, я дурак, я не имел права так поступать. Но я боюсь, что открою дверь между мирами, а ты уйдешь. В кабинете воцарилась тишина. Эвглин смотрела на Харвиса, не отводя прямого, испытующего взгляда. — Это ведь не мой мир, — наконец, сказала она. — Да даже если… — Эвглин махнула рукой. — Ну ладно, а если я умру? Это ведь почти то же самое. Что бы ты сделал? Харвис никогда прежде не чувствовал себя настолько беспомощным. Ему казалось, что сердце не выдержит и остановится. Он мог быть счастлив — и все разрушил своими руками. — Я пошел бы за тобой за край смерти, — сказал Харвис. — И либо вернул бы тебя, либо остался там с тобой. Видишь ли, смерть это поправимо. Эвглин махнула рукой: неважно. — Знаешь, когда любишь кого-то, — промолвила она, — то желаешь ему счастья. А ты думаешь только о себе. Эвглин развернулась и вышла. Харвис настолько опешил, что позволил ей уйти — опомнившись, он догнал ее уже возле выхода из академии и схватил за локоть. Эвглин вздрогнула, но не отняла руки. Похоже, она понимала, что прилюдный скандал не пойдет на пользу ни ей, ни ее мужу. Они вышли из академии и медленно направились в сторону экипажа, терпеливо поджидавшего у ворот. Харвис понимал, что ему следовало бы дождаться возвращения Лейбниха и узнать, что с артефактом — но ему было все равно. Король умрет — ну и дьявол с ним. Сейчас Харвиса волновало совсем другое. — Прости меня, — повторил Харвис. Лицо Эвглин презрительно дрогнуло. Уборщик, который с прежней старательностью махал метлой по дорожке, проводил их любопытным взглядом. Должно быть, размышлял, что именно бросило юную девушку в объятия монстра. — Перестань, — промолвила Эвглин. — Перестань, Харвис, я очень сейчас злюсь. Она прищурилась, глядя на черепичную крышу общежития, что выглядывала из-за крон старых яблонь, и добавила: — Так злюсь, что хочу пока пожить там. — А вот этого уже не будет точно! — вспыхнул Харвис. Раз уж о нем сложилось мнение, как о тиране и уроде, то он и будет тираном и уродом. — Ты моя жена и будешь жить в моем доме. Эвглин гневно посмотрела на него. — Иначе что? — спросила она. — Посадишь меня на цепь? — Превращу в муху, — устало сказал Харвис. Он только сейчас понял, насколько его вымотал этот день со своими артефактами, интригами и ссорой. — Поняла? Превращу в муху и посажу в колбу. Эвглин только руками развела: мол, вот она я. Бери и превращай. — Как вам будет угодно, господин ванн Рейн, — сказала она. — В муху так в муху. Извольте, проявляйте ваше мастерство. Харвис мысленно выругался с такими загибами, от каких бы покраснели все биндюжники в Королевском порту. Он и забыл, насколько Эвглин упряма — особенно теперь, когда чувствует себя оскорбленной до глубины души. Вспомнилось, как она лупила его в Приграничье, когда Харвис тащил ее в шатер — мокрую, грязную, рыдающую от горя. Кажется, тогда Эвглин была к нему ближе, чем сейчас. — Пожалуйста, будь благоразумна, — устало сказал он. Эвглин фыркнула. — Иначе что? Сделаешь меня мухой? — Иначе о тебе начнут сплетничать, и ты потеряешь уважение и честное имя, — ответил Харвис. — Не думаю, что ты хочешь именно этого. Ты благоразумная девушка, Эвглин… Ты можешь ненавидеть меня, но не теряй благоразумия. Пожалуйста. Несколько минут они стояли неподвижно. Солнце припекало. Над двором академии висела сонная послеполуденная тишь. Дворник подхватил метлу и пошел в сторону хозяйственных пристроек. — Ты все испортил, — всхлипнула Эвглин. Харвис кивнул. — Да, — ответил он. — Да, я действительно все испортил.Глава 4. Приворот
До дома они добрались в тягостном молчании. Эвглин разглядывала дома, улицы и парки столицы с таким пристальным вниманием, словно приехала из глубочайшего захолустья и никогда не видела ничего подобного. Харвис понимал, что ей просто не хочется смотреть в его сторону — сейчас она не испытывала к нему ничего, кроме отвращения. Да и что еще она могла чувствовать? Привороты — грубейшее подавление чужой воли. — Это был мягкий артефакт, — произнес Харвис, понимая, что снова все портит. — Он не должен был тебя мучить. Просто чуть-чуть развернуть в мою сторону. Эвглин наконец-то обернулась к нему, и Харвис увидел, что она беззвучно плачет. — Я знаю, как действуют привороты, господин ванн Рейн, — промолвила Эвглин. — И я надеялась, что вы относитесь ко мне лучше. Что вы… Она махнула рукой и снова отвернулась. Экипаж миновал квартал Алхимиков, который, казалось, насквозь пропах кисло-сладкой вонью химических соединений, и впереди Харвис увидел крышу своего нового дома. — Я тебя люблю, — повторил он. — Люблю и не хочу потерять. Я слишком многого хочу, да? Семья с любимой женщиной не по мою честь? Харвис снова начал злиться. Да, Эвглин имела полное право обижаться — но он-то ведь тоже живой человек. Она думала о его чувствах, хоть самую малость, когда мечтала вернуться домой? Что-то не очень похоже. — И для этого любимой женщине надо отпилить ноги? — поинтересовалась Эвглин, по-прежнему не глядя на Харвиса. — Чтоб уж точно не ушла? — Да ты, пожалуй, уползла бы! — вспыхнул Харвис. — Ты кого-нибудь, кроме себя, видишь? Эвглин вновь обернулась к нему, и теперь в ее взгляде была такая злость, что Харвис вздрогнул, будто девушка залепила ему пощечину. — Вот оно что, — процедила Эвглин. — Ты хотел меня изувечить своими приворотами, а я еще и виновата. — Я не собирался тебя увечить! — Харвис рявкнул так, что Эвглин сжалась на сиденье, лошадь шарахнулась, а возница вздрогнул и схватился за кепку. Харвис швырнул в него заклинание Глухого забывания и сказал: — Я просто хотел, чтоб ты меня полюбила и осталась со мной. Вот и все. Теперь я вижу, что хотел слишком многого. Эвглин ничего не ответила. Заплакала еще сильнее. Когда они вошли в дом, то Харвис первым делом рыкнул на дворецкого: — Вон. Все — вон. Белесый ванн Хорн, видимо, еще не успел сориентироваться до конца, на кого работает, потому что вместо того, чтоб собрать слуг и покинуть дом, радуясь неожиданному выходному, решил задавать вопросы: — Вы нас увольняете, милорд? — Всех! — до этого Харвис, конечно, не думал об увольнении только что нанятых слуг, но сейчас эта мысль показалась ему замечательной. Вымести из дома всех этих гадов, которых принц Альден скупил с потрохами. Всех до единого! — Валите к дьяволу! Принцу привет! Он почти вбежал в спальню, пнул ни в чем не повинный пуф, который даже под ноги не подворачивался и рухнул на кровать лицом вниз. Послышались всхлипывания: в комнату вошла Эвглин и направилась к шкафу: там лежал рюкзак с ее вещами, привезенный с юга.— Никуда ты не пойдешь, — сказал Харвис негромко, но отчетливо и с той твердостью, которая давала понять, что он не намерен шутить. Эвглин вздохнула, опустилась в креслице, и Харвис снова услышал, как она плачет. Харвис сел на кровати. Открытая дверца шкафа казалась огромной черной пастью, распахнутой над жертвой. С первого этажа доносились далекие разговоры и причитания прислуги, покидающей дом: Харвис выглядел настолько свирепо, что с ним никто не отважился спорить. С этих колдунов станется — превратит в жабу, и квакай. Квакать никому не хотелось. Харвис поднялся с кровати и подошел к Эвглин. Думал ли он, когда сегодня утром выходил из этой комнаты, что день закончится вот так… Харвис опустился на пол рядом с креслом и взял Эвглин за руку. Она вздрогнула, словно хотела освободиться, но руки все-таки не отняла, и Харвис мысленно поблагодарил ее за это. Возможно, для них не все потеряно. — Я понимаю, что ты злишься, — сказал он. Эвглин шмыгнула носом. — Злюсь? Я не злюсь, Харвис, я просто в ярости. — У меня не было никаких шансов, правда? — устало произнес Харвис. — Ты просто была ко мне добра потому, что я могу вернуть тебя домой. Эвглин ничего не ответила, и Харвис почему-то был ей благодарен за это. Он не выдержал бы, если б она сказала: да, ты прав. Я просто хотела быть вежливой с тем, от кого могу получить выгоду. — Я хочу домой, — вздохнула она, но, к облегчению Харвиса, не расплакалась. — Понимаешь, я просто хочу домой. В свой мир. — У тебя там семья? — спросил Харвис. Эвглин неопределенно пожала плечами. — Мама умерла, — ответила она. — А отцу до меня нет дела… как и мне до него. — Жених? — продолжал Харвис. — Муж? Эвглин устало посмотрела на него. — Я вышла за тебя замуж невинной девушкой, — ответила она. — Какой уж тут муж… Харвис и сам успел понять, что дал маху. — У тебя там жених, которого ты любишь? — продолжал он. Эвглин усмехнулась. — Харвис, я понимаю, куда ты клонишь, но… — Есть? — Нет. Харвис усмехнулся. — Ни любимого, ни семьи, — сказал он с плохо скрываемым злорадством. — Ну и зачем ты туда так рвешься, Эвглин? Что такого там, чего я не смогу дать тебе здесь? Глаза Эвглин задернуло мечтательным туманом. В этот миг она была невообразимо далеко от Харвиса — в удивительном и прекрасном мире, полном чудес. Должно быть, там трава зеленее, цветы пахнут слаще, а в небе поразительной глубины парят птицы, которых тут никто и представить не может. Должно быть, люди там хорошие и добрые, лишенные всех грехов и пороков, и Дьявол не имеет там никакой власти над душами. Должно быть, в этом мире есть все, что ты только можешь пожелать — иначе зачем туда так стремиться? — Там мой дом, Харвис, — ответила она. — Ты ведь хотел вернуться в столицу? Увидеть знакомые места, обнять Маму Мгбеи? Харвис понимал, о чем она говорит — понимал, но не мог принять. — Что, если я отправлюсь с тобой? — предложил он. — Не хочешь жить в моем мире — будем в твоем. Эвглин горько рассмеялась. — Что ты там будешь делать? У нас ведь нет магии. — Да, я помню, — сказал Харвис. Внизу захлопнули дверь — крепко, с душой, по всему этажу отдалось. — Зато у вас есть самолеты. Не пропадем, я умею работать руками. Эвглин ничего не ответила. Она поднялась с кресла и подошла к окну — просто чтоб не сидеть рядом с Харвисом. Он чувствовал, насколько неприятен ей в эту минуту — чувствовал и задыхался от горечи и обиды. — Понятно, — произнес Харвис и тоже поднялся. Незачем было обтирать полы. — Рылом не вышел. Ни здесь, ни там. — Не делай за меня выводы! — вспыхнула Эвглин. — Не молчи! — взорвался Харвис. Ему хотелось взять несносную девчонку за плечи и встряхнуть как следует. — Эвглин, я виноват перед тобой, да. Но я не могу вечно быть виноватым и просить прощения. Мне тоже больно. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, а потом Харвис сказал: — Я не могу жить, постоянно теряя тебя. Эвглин горько рассмеялась. Посмотрела на Харвиса, как на несмышленыша. — Харвис, невозможно потерять то, чего у тебя нет. Харвис подумал, что сам во всем виноват. Напрасно он вообще завел разговор о своих чувствах. Надо было оставаться благоразумным, брать пример со своей жены. Сейчас она с тобой: живет, разговаривает, ложится в одну постель и ни в чем не отказывает — ну так и радуйся. Ан нет. Чувств ему захотелось. Дурак. — Тогда, госпожа ванн Рейн, не смею больше надоедать вам, — сухо сказал Харвис и отдал короткий поклон. — Я все испортил, так что прошу меня простить. Приятного вечера. И он вышел из комнаты, не дожидаясь ответа Эвглин. Она осталась где-то за спиной — цветное размазанное пятно у окна. Если человек идиот, то это всерьез и надолго. Харвис вздохнул и медленно направился к лестнице. Насколько он знал, внизу располагался винный погреб. И по традиции он был полон бочек вина. Красное крепкое сейчас было в самый раз.
Последние комментарии
1 день 12 часов назад
1 день 17 часов назад
1 день 18 часов назад
1 день 20 часов назад
1 день 21 часов назад
1 день 22 часов назад