Золотая тигрица [Лариса Петровичева] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Лариса Петровичева Золотая тигрица

Глава 1. Дорогая пропажа

«Губы Рикарда скользнули от ключиц вниз к обнаженной груди. Анна ахнула, судорожно сжала покрывало. Не кричать, только не кричать! Но стон, вызванный умелыми ласками, уже сорвался с губ, опухших от жадных поцелуев, и пальцы любовника двинулись дальше, заставляя Анну выгибаться на ложе от невыразимого наслаждения. Губы продолжали играть с грудью…»

Моими соседями в вагонном отсеке были двое восточных купцов с дамой, закутанной в непроницаемый балахон. Сеточка для глаз, вот и все излишества. А нечего показывать неверным то, что должен видеть только муж! Купцы были ненавязчивы: поздоровались при посадке и больше ни слова мне не сказали.

Я не могла не радоваться. Не люблю дорожные разговоры с их прилипчивым панибратством и желанием непременно залезть в душу, они раздражают. А вот почитать любовный романчик в желтой обложке, пока за окнами вагона проносятся холмы да перелески родной Хаомы — это по мне. За последние три месяца я устала от деловой прессы и многотомных справочников по экономике и юриспруденции и заслужила право отдохнуть с таким вот прелестным описанием радостей плоти.

Раньше я частенько задавалась вопросом, кто вообще читает такие книги. Гордыня очень веселый грех — теперь я прекрасно знаю ответ.

— А она ничего так, — заметил один купец другому — по-амрарски, разумеется. Мужчины востока, конечно, дики и необузданны, но до того, чтоб обсуждать хаомийскую даму на хаомийском даже они не додумаются. Второй купец скептически посмотрел на меня и ответил:

— Тощенькая.

— Ерунда, — отмахнулся первый. — Ты только посмотри, что она читает. Развратную книжонку, прости меня Господь! А если женщина читает такие книги, то мужчины у нее нет, но она его хочет.

Купец выразительно завел глаза к потолку. Я с непроницаемым лицом продолжала читать. Рикард уже успел взять свою женщину, и через полстраницы они сменили позу.

Из-под сеточки в балахоне на меня смотрели испуганные карие глаза восточной дамы. Должно быть, она боялась конкуренции — мало ли, до чего можно договориться таким манером.

Все-таки, это сомнительное удовольствие — стать не первой, а второй или третьей женой. А восточная дама была именно первой, если судить по количеству золотых цепочек.

— Если бы она перекрасила волосы, то я бы женился на ней прямо сейчас, — продолжал пылкий купец. Я взглянула ему в глаза и ответила на чистейшем амрарском:

— Слава Господу, мне это не грозит.

Дождавшись, когда лица купцов приобретут одинаково ошарашенное выражение, я одарила их самой очаровательной улыбкой и перевернула страничку.

До столицы мы доехали в гробовом молчании. Когда поезд остановился на перроне, и проводник с грохотом открыл двери и выдвинул лесенку, незадачливые купцы подхватили багаж и даму и бегом покинули пассажирский отсек. Я спокойно дочитала любовную сцену, убедилась, что герой и героиня, как и полагается, испытали самый невероятное одновременное удовольствие, и, выглянув в окно, увидела, что толчея снаружи спала. Приехавшие и встречающие медленно, но верно покидали перрон, уступая место железнодорожным рабочим.

Ну и хорошо. Не люблю толкотню.

Я покинула вагон последней. Как и следовало ожидать, все экипажи успели покинуть стоянку, а трястись в омнибусе я не захотела. В принципе, я была не слишком привередлива, но сегодня, после завершения трудного дела, мне хотелось комфорта. Вещей у меня было немного, всего лишь один маленький саквояж, и я решила прогуляться пешком. Все лучше, чем ловить удачу в виде экипажа…

Выбравшись с вокзальной площади, я неторопливо дошла до улицы с респектабельными магазинчиками, которые предлагали своим покупателям все, что только могут создать умы и руки лучших людей мира. Скользя взглядом по вывескам, я вдруг увидела, что на углу Бакалейной открылась новая лавочка с чаем и кофе — и это натолкнуло меня на идею.

Кофе в наших краях дорог, пьют его только в высших слоях общества. Швейцар оценил мою осанку, покрой и отделку платья и бросился открывать дверь, склонившись чуть ли не до мраморных ступеней. Я со знанием дела выбрала четыре фунта сладкого кеврийского кофе, заказала мелкий помол и купила новую турку, расплатившись квадратными веленийскими ньянмами. Что греха таить, захотелось немного покуражиться, сверкнув иноземным золотом, а не скучными отечественными ассигнациями.

Удалось.

Честно говоря, я не особо жалую кофе. Но его очень любит Дамьен, мой лучший друг, и если он сейчас в столице, то обрадуется и мне, и подарку.

Дамьен жил неподалеку от парка в небольшом двухэтажном доме, утопающем в зелени. Большую часть дома занимала библиотека и мастерская: Дамьен был мастером-переплетчиком. Иногда он уезжал из города к каким-то клиентам в провинции, и я надеялась, что сегодня мой друг дома.

Так и вышло. Изящная калитка была приоткрыта, а из почтового ящика торчала растрепанная кипа газет: Дамьен как обычно заказал их, а вытащить забыл. Я прошла по дорожке к дому и увидела Дамьена: тот сидел за столиком в саду и возился с очередной книгой. Дамьен был полностью погружен в работу. Он обожал свое дело и не замечал ничего вокруг. Некоторое время я стояла молча, просто глядя на него. Высокий, тощий, всегда одетый в бесформенный темный халат, Дамьен был похож на застенчивого сверчка. Он действительно был очень робок, всегда смотрел так, словно извинялся за неведомую провинность и искренне старался занимать как можно меньше места. Сейчас его обычно простецкое лицо, одухотворенное любимым делом, казалось удивительно благородным и красивым — даже с учетом россыпи веснушек, которые называют плевками дьявола.

— Привет, — улыбнулась я. Дамьен встрепенулся, словно его застали за чем-то предосудительным, но увидел меня и тотчас же расплылся в широкой улыбке.

— Вера, — промолвил он, выбрался из-за стола и, помедлив, будто собираясь с духом, заключил меня в объятия. И только теперь, уткнувшись носом в его грудь, я окончательно поняла, что вернулась, что месяцы изнуряющего труда, смертельных опасностей и поисков правды остались позади.

Наконец-то я была дома.

— Как хорошо, что ты не уехал, — промолвила я. Дамьен сразу же стушевался, выпустил меня и смущенно улыбнулся.

— Да, — кивнул он и спросил: — Это что, кофе?

— Кофе, — я протянула ему бумажный пакет с покупками, и Дамьен просиял: в отличие от меня, он обожал кофе, но не мог похвастаться достаточными для покупки деньгами.

— По чашке? — спросил Дамьен с такой затаенной надеждой, что отказать было невозможно. Я кивнула и поинтересовалась:

— Тебе помочь?

— Нет-нет, — Дамьен помотал головой и чуть ли не бегом направился в дом. Вскоре из открытого окна кухни долетел запах свежесваренного кофе, а через несколько минут Дамьен вышел в сад с подносом. Осторожно взяв крохотную чашку, я сделала маленький глоток: самое то, не слишком сладкий и не слишком горький.

— Ты надолго в столицу? — осведомился Дамьен. Я неопределенно пожала плечами. Письмо, лежавшее в саквояже, делало мое будущее крайне неопределенным.

— Честно говоря, не знаю, — ответила я. — Меня сегодня приглашают во дворец. Официально на большой бал-маскарад. Неофициально на встречу с его величеством.

По лицу Дамьена скользнула тень. Он чего-то испугался и очень старательно попробовал скрыть свой испуг. Я была признанным специалистом по особо деликатным вопросам, но королевская семья ни разу не прибегала к моим услугам, так что страх был оправдан. Я и сама боялась.

— Как твоя поездка? — Дамьен решил перевести тему, и я мысленно поблагодарила его за это. Он обладал какой-то невероятной деликатностью — редкое дело в наши дни.

— Удачно. Выяснила, что председатель сберегательного банка Леузы растратил средства вкладчиков на своего любовника. Тот принимал знаки внимания исключительно в виде бриллиантов.

На щеках Дамьена появился смущенный румянец. Специфика моей работы частенько заставляла его краснеть.

— Бриллианты я нашла и вернула совету директоров, они в итоге даже оказались в выигрыше, — продолжала я и добавила: — Честно говоря, устала, как зараза. А тут еще и это письмо…

— Не ходи, — с какой-то горячечной твердостью промолвил Дамьен. — Ты же можешь отказаться, сделай вид, что ничего не получала. Хочешь, пойдем вечером на набережную или просто…

Он окончательно стушевался и отвел взгляд, решив, что и так сказал слишком много. Я поставила чашку на стол и погладила его по руке: Дамьен как-то жалобно улыбнулся, но ничего не сказал. Просто накрыл мою руку своей, и некоторое время мы сидели, не говоря ни слова.

Он был уверен, что мы друг другу не пара. Простой переплетчик, мягко говоря, небогатый и низкого происхождения, никогда не сможет завести действительно близкие отношения с благородной дамой, которая, к тому же, обладает значительным состоянием. Я прекрасно знала, что дело тут совсем в другом, и дьявол побери, если бы мне надо было выбирать, то из всех своих многочисленных воздыхателей я бы выбрала именно Дамьена.

Но я не могла.

— Таким людям не отказывают, — с искренним сожалением призналась я. Дамьен понимающе кивнул, и я продолжала: — Но если ты завтра свободен, то можем поехать в сады на пикник.

Сады Вестерлинга начинались прямо за городом, и сейчас там должны были зацветать яблони. Жители столицы обожали выезжать туда на пикники — место располагало и к спокойным прогулкам, и к любовным историям. Услышав мое предложение, Дамьен радостно улыбнулся и спросил:

— Во сколько за тобой заехать?

— У меня в особняке еще ремонт не закончили, — с ходу соврала я. — У тебя гостевая спальня не занята? Приютишь до завтра?

Дамьен просиял. На миг меня обожгло стыдом — с точки зрения любого здравомыслящего человека я отселила мастера-переплетчика в зону дружбы и бессовестно пользуюсь им, когда сочту нужным.

— Конечно, — улыбнулся Дамьен и добавил: — Я буду рад.

Бал-маскарад был назначен на девять вечера — я пришла во дворец в шесть, как и требовалось в письме. Молодой человек в темном сюртуке, встретивший меня возле входа, поклонился и произнес:

— Госпожа Анхельм, рад вас приветствовать. Меня зовут Борис, я личный помощник его величества Пауля. Скажите, каков по счету день вашего женского цикла?

Я одарила его самым гневным взглядом, на который только была способна. За время работы мне удалось повидать всякое, но еще никто из чиновников не спрашивал меня о месячных. Борис правильно оценил выражение моего лица, потому что поспешил пояснить:

— Дело в том, что вам должны будут поставить особую печать о неразглашении. А она напрямую связана с вашими особыми днями.

— Не волнуйтесь, — я презрительно посмотрела на наглеца. Действительно, наглец: не потому, что спрашивает — это его работа. Потому что даже бровью не ведет. — До особых дней еще долго.

— Вот и хорошо, — Борис улыбнулся и, взяв меня под локоть, направился в сторону неприметной двери, которая вела на боковую лестницу. Это уже было по правилам: я привыкла, что мои клиенты приводят меня через черный ход. Забавно: даже шлюхи приезжают к парадному подъезду, а я, которая спасает состояния и честные имена, трусь возле задней двери.

Впрочем, это издержки производства. Главное то, что за несколько лет работы я сколотила такой капитал, что почти опережаю дворян первого ранга. Но об этом никто не знает: деньги любят тишину.

Борис привел меня в богато обставленную гостиную, где уже ждал придворный маг, сухонький старичок, одетый по моде пятидесятилетней давности. Он откашлялся, вынул из кармана коробочку с печатью и церемонно произнес:

— Девица Вера Анхельм, сия печать налагается на вас с тем, чтобы вы сохраняли молчание о том, что услышите от его величества Пауля. Если вы раскроете тайну вашей беседы, то печать испепелит вам руку до плеча.

Я понимающе кивнула.

— Поднимите рукав до локтя, — чуть ли не нараспев произнес маг и, когда я выполнила требование, открыл коробочку и осторожно поставил печать мне на руку. Мелькнули и погасли голубые очертания королевского герба. Я вернула рукав на место, и маг сказал:

— Теперь пройдите к его величеству.

Пауль Третий, правивший страной уже тридцать лет, встретил меня в соседней комнате, служившей, по всей видимости, приватной гостиной. Впрочем, я решила не тратить время на оценку меблировки, поклонилась королю в ноги и с искренним уважением проговорила:

— Ваше величество, я счастлива быть здесь.

Король кивнул. Сейчас, в частной обстановке, он сильно отличался от того владыки, чье изображение было на портретах. Немолодой семьянин, чьи дела вдруг оказались настолько плохи, что он решил обратиться ко мне.

— Вставайте, Вера, я не охотник до церемоний, — сказал Пауль и указал на кресло. — Присаживайтесь, дитя мое, нам предстоит большой разговор.

Я послушно опустилась в кресло. Некоторое время король молчал, словно собирался с духом и перебарывал собственную гордость, а затем произнес:

— Мне рекомендовали вас как лучшего специалиста в своей области. Говорят, вы можете найти даже то, что спрячет дьявол.

— Я могу многое, в том числе и это, — с достоинством откликнулась я. — Что мне нужно отыскать для вас?

Король вновь умолк. Задумчиво крутил в пальцах какую-то безделушку на цепочке. Я терпеливо ждала.

— Не «что», а «кого», — наконец, сказал Пауль. — Эвгар, мой сын.

А вот тут я действительно лишилась дара речи. Потому что у короля был только один сын, наследный принц Эван, красавец и сокрушитель женских сердец — и ни о каком Эвгаре никто и никогда не слышал. А Пауль словно понял, что мне в самом деле можно рассказать любую правду, потому что заговорил быстро, будто боялся, что не сможет сказать все.

— Они близнецы, Эвгар и Эван. Эван родился первым, самый обычный, крепкий такой мальчишка… А вот Эвгар появился на свет через пять минут, и на его плече была метка. Придворные маги осмотрели его и подтвердили: Эвгар урожденный колдун. Сами понимаете, какой это позор, колдун в королевском роду — но он мой сын, я люблю его. И Августа любит.

— Владыческий статут повелевает уничтожать магов королевской крови, — негромко сказала я. — Но я думаю, вы поступили правильно, сохранив ему жизнь.

Пауль посмотрел на меня с грустью и надеждой — так, как смотрят на того, кто способен разделить чужую боль.

— Эвгар жил в отдельных покоях. Не в заточении, нет… у него было все, что и у брата. И его силы росли с каждым днем. Если сперва мы с Августой надеялись, что метка всего лишь родимое пятно, то потом надежды иссякли, — король вздохнул. — Наш мальчик действительно вырос колдуном. Я решил не держать его взаперти. Он отлучался из дворца на неделю, на месяц, вел свою жизнь, но теперь его нет уже больше года, — Пауль протянул мне свою безделушку, это оказался медальон с портретом. — Вот он, Эвгар. Я прошу вас найти его и вернуть. Если он откажется приходить, то хотя бы скажите, что он жив и здоров.

Я почтительно приняла медальон и принялась рассматривать портрет. Нарисованный Эвгар улыбался мне, он, как и его брат, был весьма и весьма привлекательным. Каштановые волосы с легкой волной, правильные черты бледного лица, проницательный взгляд зеленых глаз — на мой вкус, дело портил только крупный рот, фамильная черта хаомийских государей. Как говорил один мой знакомый, такой пастью да медку бы хапнуть.

Где же ты сейчас, Эвгар, какой медок ешь?

— Чем он занимался? — спросила я. — Его высочество Эван получил медицинское образование, не так ли?

Пауль кивнул.

— Эвгар занимался философией и богословием.

— Он веровал в Господа нашего? — спросила я. Король вновь качнул головой.

— Да. Но, предупреждая ваш следующий вопрос, скажу, что в монастырь он уйти не мог. Его бы уничтожил конфликт сил, и Эвгар это знал.

— А где он жил во время своих прежних отлучек?

— Дом на Приморской, — ответил Пауль. — Но в нем уже год никто не появлялся, мы, конечно, проверяли. Эвгар жил там под именем господина Миерхольта.

Миерхольт. Герой старинной сказки об охотнике и принцессе, как мило.

— Женщины?

— Он влюбился несколько лет назад, но роман не получил развития. Та девушка ему отказала, — быстро ответил король. — С тех пор никого.

Я помедлила прежде, чем задать следующий вопрос.

— Мужчины?

Король одарил меня таким взглядом, что впору было залезть под кресло, закрывая голову. Я выдержала этот взгляд, не моргнув глазом.

— Нет, — твердо сказал Пауль. Я понимающе кивнула и сказала:

— Ваше величество, мне нужно осмотреть покои Эвгара. И тот дом на Приморской тоже.

Пауль обвел комнату широким движением руки.

— Вы уже в его покоях.

Теперь я по-настоящему удивилась. У меня уже успел сложиться определенный психологический портрет принца Эвгара, и мне было сложно представить одинокого немногословного мага в этом выхолощенном интерьере. Шелковые обои с золотыми цветами, тюль, подхваченный голубыми лентами, изящный каминный экран — это комната какой-нибудь придворной кокетки, а не молодого богослова и философа. Впрочем, я снова кивнула и промолвила:

— Надеюсь, ваша служба безопасности поделится со мной документами по делу его высочества.

— Разумеется, — ответил король. — Найдите мне хоть что-нибудь, Вера. Если он жив — я хочу знать, что он жив. А если умер… — Пауль замолчал, и я вдруг с искренним горьким сочувствием подумала, что он очень любит сына. Совладав с собой, король закончил фразу: — то я хочу его оплакать.

— Я не даю обещаний, ваше величество, — промолвила я таким тоном, чтобы король понял: я полностью разделяю его беду. — Но я сделаю все, чтобы выполнить свою работу.

И Пауль мне поверил.

Разумеется, я пошла на бал, но не потому, что любила с задранной юбкой отплясывать дрызгу в компании золотой молодежи. В неофициальной обстановке люди проще идут на контакт, а мне позарез нужно было узнать несколько фактов о пропавшем принце.

Взяв у распределителя простенькую золотую маску с перьями, открывающую нижнюю часть лица, я подхватила бокал южного игристого и смешалась с гостями. Довольно скоро меня узнали: господин в черном домино и клювастой маске Доктора Смерти взял меня под локоть. Я демонстративно закатила глаза и манерно пролепетала:

— Ах, Смерть, не похищай меня! Я так молода…

Анри Фюке, купец высшего ранга, недавно приобрел баронский титул и теперь важничал так отчаянно, что становилось смешно. Он уже несколько лет не давал мне покоя, надоедая любовными притязаниями, и ему давным-давно следовало дать от ворот поворот, но Фюке меня откровенно забавлял, и я держала его при себе.

К тому же, сегодня у меня было острое ощущение того, что при всей откровенности Пауль все-таки не открыл мне всей правды, и секретная служба поделится только теми документами, которые он разрешит мне показать. А Фюке обладал поистине удивительным уровнем осведомленности о том, какие дела творятся в столице, и мог быть мне полезен.

— Давно ли вы вернулись, о прекраснейшая? — Фюке обхватил меня за талию и повел в сторону закрытого балкончика: отгороженный от бального зала легким шелком шторы, он был идеальным местом для беседы.

— Сегодня днем, — сказала я. Фюке опустил штору, я села на скамеечку и поинтересовалась: — Что нового в столице?

— Сплошная скука, — Фюке плюхнулся рядом и, подняв маску, обнажил покрасневшее лицо. Господину барону было душно. — Я сегодня видел вашу собачку, этого переписчика. Шел по улице и прыгал от счастья, сразу видно, встретил вас раньше, чем я.

— Во-первых, не переписчика, а переплетчика, — сказала я. Фюке был ревнив, но добрый Дамьен казался ему слишком жалким соперником, так что купец ограничивался лишь злыми шутками. — А во-вторых, вы несносны, и вас надо наказать. Два танца вместо трех.

Фюке прижал руку к сердцу и склонил голову, принимая кару. Я мельком подумала о том, сколько еще времени смогу водить его за нос.

— Но я вас прощу, — продолжала я, — если вы мне кое-что расскажете.

— Все, что угодно, — с готовностью заявил Фюке. В бальном зале заиграли торжественный и чопорный вехотт, официальный танец, открывавший праздник. Первой парой по традиции шли король и королева.

— Господин Эвгар Миерхольт. Несколько лет назад снимал халупу на Приморской, задолжал очень крупную сумму моему клиенту.

Наносная игривость покинула узкое холеное лицо Фюке, он моментально стал серьезным и собранным. Дело есть дело. Некоторое время он размышлял, а потом отрицательно помотал головой.

— Вот так сразу не припомню. Что, его надо достать из пасти дьявола?

— Надо, — кивнула я. — Вы соберитесь с мыслями, друг мой, а позже побеседуем.

— Танцы будут только после беседы? — уточнил Фюке. Я обольстительно улыбнулась и быстро поцеловала его в губы.

Поцелуй — это единственное, что я могла позволить.

— Разумеется. Иначе как я узнаю, что вы меня не обманете?

После вехотта, когда старики разбрелись к карточным столам, а в зал внесли новые подносы с южным шипучим, пришло время легкого и непринужденного эххе. Стоило мне выйти с балкона, как на мою голову сразу же отыскался кавалер в золотом сюртуке — подхватил и закружил по залу. Ничего не оставалось делать, кроме как расслабиться и получать удовольствие. Я любила этот танец: никаких замысловатых фигур, просто элементарное чувство ритма.

— Почему вы не появлялись при дворе раньше? — спросил мой партнер, не утруждая себя приветствиями. Я оценила доброжелательную улыбку крупного рта и с достоинством откликнулась:

— Сиротам некогда танцевать, ваше высочество. Сироты должны зарабатывать на жизнь.

Принц Эван вздохнул и спросил:

— Меня так легко узнать?

— Такого прекрасного кавалера ни с кем не перепутаешь, — ответила я. — Но если жизнь и рассудок еще дороги вам, то уберите руку с моей талии.

В моем голосе было нечто, заставившее принца подчиниться. Его правая рука вернулась с талии на лопатку, и принц спросил:

— Почему вы такая недотрога, Вера?

Я решила сказать правду — тем более, он все равно не поверит.

— Потому что я смерть. Хотите мучительной гибели — проведите со мной ночь, и сначала вам будет очень хорошо, а потом очень плохо.

Эххе закончился, но принц и не подумал со мной расстаться. Сжав мое запястье — вроде бы несильно, но при всем желании не вырваться — он повлек меня к небольшой двери, украшенной золотым гербом: маленькой гостиной для отдыха монарших особ. Сейчас она пустовала. Принц закрыл дверь, снял маску и спросил:

— Когда вы начнете поиск Эвгара?

Его лицо было практически точной копией лица в медальоне. Вот только взгляд пропавшего сына короля был усталым и грустным. Застарелая такая усталость, которая не снимается никаким отдыхом.

— Я уже начала его, ваше высочество, — сказала я, устроилась в небольшом кресле и очаровательно улыбнулась. — Так кто же та женщина, к которой ушел ваш брат?

Принц оценивающе посмотрел на меня. Сел на банкетку напротив.

— Нет никакой женщины, — со вздохом ответил он. — Эвгар говорил, что влюбился, но это было пять лет назад.

— И чем же все кончилось?

— Ничем. Насколько я понял, та дама ответила ему отказом.

— Чем он занимался, когда жил на Приморской?

Некоторое время Эван молчал, задумчиво глядя на меня, точно прикидывал, какую долю информации следует выдать. Мне все сильнее начинало казаться, что за пропавшим Эвгаром стоит какая-то мрачная тайна, и колдовские способности — всего лишь мелкая деталь.

— Алхимия и артефакторика, — наконец, сказал Эван. — Он хотел работать во дворце, но матушка запретила. На Приморской была его лаборатория.

Значит, артефакторика. Я мысленно выругалась — грязно, со всеми возможными загибами. Нет ничего хуже самодеятельного артефактора, обычно с их делами вплотную связан криминал. А если тут еще и алхимия, то пиши пропало.

Я понимала, куда еще мне придется отправиться. И это вызывало дрожь.

— Он добился успехов? — спросила я. Эван кивнул.

— Небольших. Взрывчатая смесь для фейерверков нового типа. Теперь они не разрываются в руках, даже дети могут запускать салюты.

— Как это трогательно, — улыбнулась я. — Скажите, а почему ваш отец решил искать Эвгара именно сейчас?

— А что вас удивляет? — ответил Эван вопросом на вопрос. Ух, как я этого не люблю!

— Ваш брат взрослый, дееспособный мужчина. По всем законам он имеет полное право жить там, где считает нужным, и не давать никому отчета, — я сделала паузу и добавила: — Вашему отцу понадобился личный маг — почему?

Эван неопределенно пожал плечами.

— Спросите у него, — посоветовал он. — Мой брат несчастный человек, на самом деле. Отец нас любит, неудивительно, что он беспокоится.

Я отметила, что мой вопрос в принципе остался без ответа. Интересная семейка, и каждый что-то не договаривает.

— Когда Эвгар занялся артефактами?

— Около четырех лет назад, — неуверенно сказал принц. — Может, три с половиной…

Ага. Значит, после неудачного романа Эвгар взялся за работу с артефактами. Артефакторика очень сложная область, смесь науки и магии, и если большую часть заклинаний можно творить просто так, без вспомогательных принадлежностей, то есть и такие случаи, для которых нужны артефакты. Например, привороты.

— Благодарю вас, ваше высочество, — я почтительно склонила голову и добавила: — Я сделаю все, чтобы найти вашего брата.

Эван кивнул, и в его глазах мелькнула странная тень, которой я не поняла. Словно где-то в разуме принца поднялось тяжелым китом некое воспоминание.

— Еще один танец? — спросил он.

Король позволил мне провести ночь в покоях Эвгара. После бала я пришла сюда и с удовольствием убедилась, что для меня подготовили чайник чаю и печенье.

Люблю, знаете ли, выпить чашечку черного свазиленского перед сном.

Заперев двери, я прошла через уже знакомую мне комнату в спальню. То ли Эвгар не мог приложить руку к обстановке, то ли ему было все равно, но спальня была такой же скучной, с ноткой легкого кокетства. Широкая кровать под балдахином, прикроватный столик с уже зажженной лампой, светло-голубой восточный ковер с затейливым рисунком — не представляю, как в такой обстановке может жить маг. Вот просто не представляю.

Я навестила уборную, затем разделась, с удовольствием расшнуровала надоевший корсет и, оставшись в белье, вытянулась на кровати. Прекрасно. В меру мягко, в меру жестко, одеяло легкое и в то же время теплое. Разумеется, белье давным-давно поменяли, но в комнате все равно осталось нечто, принадлежавшее владельцу. Какие-то тени мыслей, чувств, желаний… Я не знала, как это назвать, но мне нужно было это почувствовать. Без этого поиск был бы бессмысленным.

Спустя четверть часа я все-таки смогла уловить легкий запах. Он был похож на тонкую светлую прядь тумана и был мне знаком. Неудивительно, думала я, прогоняя его перед собой, он похож на запах короля Пауля и принца Эвана… Запах был грустным, жизнь Эвгара была не слишком-то счастливой. Одинокий, никому не нужный, даже любимая женщина отказала.

А что, кстати, делают мужчины из высшего общества, когда им отказывают женщины?

Я ухмыльнулась и выдвинула ящик прикроватного столика. Тонкая сигара сорта каиба в упаковке, изящная зажигалка, потертая серебряная монетка, пожелтевший билет в оперу с оторванным краем и классический журнал «Путеводитель джентльмена».

— Ну что ж, пируем, — сказала я.

Сняв упаковку с сигары и закурив, я в очередной раз пообещала себе, что когда-нибудь брошу это вредное занятие. Но сорт каиба это форменное искушение, а как победить искушение? Правильно, поддаться ему. К тому же, не так часто я и дымлю… Уложив подушки поудобнее, я села в кровати и раскрыла журнал. Вот что значит качественная бумага и печать, страницы даже не пожелтели.

Первые разделы были довольно скучными. Большой рассказ о новых яхтах, реклама первого самоходного экипажа, дорогие ателье, новые театральные постановки… Реклама публичных домов и девушек располагалась в конце, на желтых страницах, и сопровождалась изображениями, описаниями и подробными расценками. Девушки были всех размеров и цветов, нашелся даже юноша с длинными косами, который возлежал среди пышных подушек, кокетливо прикрыв член букетиком фиалок. Впрочем, чтоб закрыть его, понадобился бы целый ящик этих цветочков.

— Да вы знаете толк в извращениях, Эвгар… — проговорила я, переворачивая страницу. Меня интересовали те едва заметные следы, которые мог оставить читавший, и вот, пожалуйста, краешек одной из желтых страниц слегка загнут. Крошечная закладка на память.

Девушка на странице была удивительно хороша. Темные волнистые волосы, карие глаза с томной поволокой, слегка приоткрытые пухлые губы и просто идеальная фигура, без малейшего изъяна. Девушку звали Сладкой Осокой, восемнадцати лет от роду.

«Несмотря на молодость, наша Сладкая Осока обладает значительным опытом в ублажении как мужчин, так и женщин. Ее таланты всесторонне оценили лучшие люди Хаомы обоего пола. Оказывает услуги семейным парам, компаниям от трех человек. Стоимость от трех тысяч золотых карун за час».

Когда дело дошло до подробнейшего описания самых разнообразных и затейливых услуг, которые Сладкая Осока предоставляла всем желающим, я смущенно отложила журнал. Конечно, ханжой я не была, но такие вещи все-таки вызывали во мне странное давящее чувство неловкости.

Какие же услуги эта Сладкая Осока оказывала Эвгару? Была ли верной рабыней или меняла роль?

Впрочем, самым интересным были не те способы, которыми девушка зарабатывала на жизнь. Рассматривая изображение, я заметила, что на ее левом предплечье красовался затейливый шрам, слегка прикрытый шелковым шарфом. Сомнений не было: такой знак могли оставить только клещи допросной.

Наша Сладкая Осока в свое время очень тесно пообщалась с инквизицией.

Братьев инквизиторов я откровенно недолюбливала. Эти мордастые типы в форменных темно-серых сюртуках всегда вызывали у меня неконтролируемый страх, хотя я ни разу не попадала в зону их влияния и интересов. Я понимала, что везде, где есть магия, нужен будет и контроль за ней, но это понимание не могло удержать меня от перехода на другую сторону улицы, когда в толпе я замечала очередного видного мужчину в форме. Даже давний приятель Виташ, трудившийся старшим следователем в столичном подразделении инквизиции, заставлял меня ежиться.

Что ж, пожалуй, пришло время познакомиться с этим милым ведомством поближе. Но — уже завтра. Я отложила журнал, загасила сигару и потушила лампу.

Мне почти никогда не снились сны — и это было хорошо. Потому что во сне я всегда видела одно и то же: каменистый берег реки, хмурый осенний день, алые лапы кленовых листьев и алые пятна крови на камнях. Это была моя кровь. Вдоволь натешившись, река все-таки выбросила меня на берег, и я лежала на камнях, не понимая, жива ли еще, или уже умерла. Избитое изувеченное тело было куском боли, и я, глядя в низкое небо, сочащееся дождем, просила смерти.

Теперь ты и есть смерть, ответил тот, кто вытолкнул меня из окна замка. И, падая в ледяную осеннюю воду, я отчетливо понимала, что все кончено. Что уже ничего не изменишь.

Потом кто-то присел на корточки рядом, и горячая живая рука похлопала меня по щекам.

— Эй! Эй, ты жива?

Голос был мужским, и я шарахнулась было в сторону, но новая огненная волна боли прокатилась по телу, и я обмякла на камнях.

— Жива! — радостно воскликнул обладатель горячей руки и мужского голоса. Не надо, пожалуйста, мысленно взмолилась я, понимая, что меня снова начнут терзать и мучить. Но человек со всей возможной осторожностью завернул меня в свое темное пальто из колючей ткани, поднял на руки, и я увидела зеленые глаза, щеки, усеянные веснушками и растерянную улыбку.

А потом стало темно, и я, наверно, все-таки умерла.

Свет, пробившийся сквозь густой мрак, был светом лампы. Я обнаружила, что лежу на жесткой койке, заботливо укутанная лоскутным одеялом. Мой спаситель расположился на скамье поодаль: он читал какую-то книгу, прихлебывая из кружки. Некоторое время я рассматривала его лицо, пытаясь понять, стоит ли мне бояться, а затем окликнула:

— Эй…

Он оторвался от книги и улыбнулся — и эта улыбка была такой, что сразу стало ясно: я в безопасности, и этот человек никогда не сделает мне ничего плохого. В отличие от всех остальных людей, побывавших в моей жизни.

А потом сон милостиво закончился, и до самого рассвета со мной была лишь тьма.

Глава 2. Сладкая Осока

Виташ встретил меня весьма дружелюбно и, узнав суть вопроса, согласился помочь. Лишний раз прижучить ведьму было для него особенным удовольствием.

Для меня же было удовольствием покинуть его контору. Прямо несказанным.

Несмотря на раннее утро — было всего девять, когда мы приехали по нужному адресу — Сладкая Осока работала вовсю, даже дверь запереть забыла, и мы без малейших затруднений прошли в богато меблированную квартиру. Из столовой высунулась девчонка в белом фартучке служанки, Виташ сунул ей под нос свою серебряную бляху, и та, сдавленно пискнув, убралась обратно, и дверь за собой закрыла.

За что ценю Виташа, так это за решительную готовность сделать свое дело до конца. Мы познакомились с ним восемь лет назад, и с тех пор Виташ разочаровал меня только после начала службы в инквизиции. Высокий, горбоносый, с выбритой до блеска головой, он мог изображать доктора Смерть без маски и внушал ведьмам суеверный ужас.

А мне того и надо было. Разумеется, я рассказала ему не все, но он и не задавал лишних вопросов. Надо, значит надо. Пойдем да сделаем.

Сладкая Осока обнаружилась в спальне, розовая отделка которой натурально резала глаза. На ковре лежал обнаженный господин с необъятным пузом, девица стояла над ним, широко расставив ноги, и, судя по всему, только что закончила справлять малую нужду. Слава богу, я этого не видела, иначе непременно рассталась бы с завтраком, поданным мне во дворце.

Виташ был небрезглив и, как я уже заметила, решителен. Практически выбив дверь с ноги, он в два шага пересек комнату и для начала швырнул Сладкую Осоку на кровать, а пузатому господину дал пинка. Проститутка заверещала, а пузатый отполз в сторону и заголосил:

— Да что вы позволяете? Я заплатил!

— Работает инквизиция! — рявкнул Виташ. — Взял портки и скрылся!

Пузатый мгновенно подхватил одежду и, тряся причиндалами, скрылся в коридоре. За что я все-таки люблю инквизицию, так это за то, что их слушаются сразу и безоговорочно. Будь со мной обычный полицейский, клиент Сладкой Осоки сразу же стал бы качать права.

Но обычный полицейский не мог мне помочь. И необычный тоже.

Сладкая Осока прикрылась пушистой думкой и жалобно защебетала:

— Добрый господин, я работаю с лицензией… Никакой ворожбы… Уже три года никакой, Господом клянусь. Мне проблемы не нужны…

Ага, значит, магичка третьего уровня. Предсказание судьбы, ерунда, по большому счету.

— Проблемы будут, Мира, — пообещал Виташ. За что еще я его ценю, так это за уникальную память. Стоило мне назвать прозвище девицы, как он сразу же ответил: да, знаю. Было дело. Виташ мотнул головой в мою сторону и продолжал: — У госпожи Анхельм есть к тебе пара вопросов. Ответишь честно — останешься здесь. Иначе поедешь по знакомому адресу, и не мечтай, что отработаешь там по профессии.

Мира закивала головой так быстро, что я испугалась, как бы та не отвалилась. Я подошла к кровати и, вынув из сумочки медальон, показала портрет Эвгара и спросила:

— Эвгар Миерхольт. Когда он у тебя был?

Мира всмотрелась в изображение и неопределенно пожала плечами.

— Не припомню, госпожа.

Виташ тотчас же закатил ей затрещину, и Мира залепетала:

— То есть, точное время не припомню, а так был такой… Один раз был, год назад, что ли…

Я посмотрела на Виташа, тот кивнул и вынул из кармана плоскую серебряную пластинку, исчерченную рунами — артефакт, который мог показать нам все, что происходило в комнате во время визита Эвгара. Мира умоляюще посмотрела на инквизитора и промолвила:

— Нельзя ли без этого, добрый господин? Тошнит потом неделю.

— Не умничай, — хмуро посоветовал Виташ и прижал артефакт ко лбу девушки. Мира содрогнулась всем телом и без чувств обмякла на кровати.

— Эвгар Миерхольт, — повторила я, вспомнив пройденный по дороге инструктаж. — Покажи все, что есть о нем.

Над распростертым телом проститутки поднялось белое туманное облако: артефакт вступил в контакт с воспоминаниями Миры. Облако отплыло в сторону, и на нем появилась живая картинка, четкая и ясная. Казалось, мы с Виташем смотрим на сцену театра.

Комната была той же самой. Мира открыла дверь, впуская клиента, и Виташ, всмотревшись в лицо Эвгара, задумчиво сказал:

— Это маг, причем сильный. Смотри, картинка сбоит.

С бледным лицом Эвгара действительно происходило что-то странное. Картинка на его месте прыгала и размазывалась.

— Что это значит? — спросила я.

— Не хочет, чтоб его запомнили и опознали через артефакт, — со знанием дела пояснил Виташ. — Умный, прячет рожу.

— Добрый вечер, господин Миерхольт, — Мира тем временем обольстительно улыбнулась, подошла к Эвгару и взяла его за руку. — Я Сладкая Осока и буду рада сделать все, чтобы вы остались довольны. Почему вы выбрали именно меня?

— Ты похожа на мою знакомую, — негромко сказал Эвгар и велел: — Не болтай. Раздевайся.

Я пристально смотрела на картинку и думала, что это форменный подарок судьбы. Когда видишь человека максимально открытым, когда смотришь, как он движется и слышишь, как он говорит, то найти к нему дорогу будет проще.

Эвгар становился живым, а не просто лицом в медальоне.

И он, дьявол его побери, был очень хорош собой. Красивое сильное тело, хорошая кожа, проработанный рельеф мускулов — на него хотелось смотреть и хотелось касаться. Пробежаться пальцами по этим крепким плечам, скользнуть ладонью по животу и сомкнуть пальцы…

Я мысленно осадила себя. А Эвгар тем временем поставил Миру на кровати по-собачьи, в ту позу, которая в Хаоме считается невероятно, просто до крайности порочной, и вошел в нее быстрым и резким толчком. Девушка сдавленно ахнула, выгнулась, повела бедрами, насаживаясь еще глубже. Эвгар намотал ее распущенные волосы на руку и начал двигаться — сперва медленно, потом усиливая ритм.

На Виташа было жалко смотреть. Его форменные штаны вспучились в паху совершенно недвусмысленным образом. Я отстраненно подумала, что Сладкой Осоке, похоже, придется сегодня поработать бесплатно.

— Стоп, — сказала я. — Есть зацепка.

— Ты про бумажник? — спросил Виташ. Профи есть профи, смотрел не только на грудь Миры, но и по делу.

— Он, родимый, — кивнула я. Когда Эвгар раздевался, он вынул из кармана бумажник — дорогой, кожаный, под завязку набитый визитками. Одну из них, беспечно высунувшую уголок, я узнала: она принадлежала крошечному магазинчику Эбруко.

Когда ты сын папы-короля, пусть и спрятанный от света, то сигары тебе привозят прямо в прикроватный столик. А когда ты живешь по-своему, то тебе приходится ходить по магазинам самому. Магазинчик Эбруко торговал всеми известными сортами сигар, находился на дальней окраине города и давал возможность не отсвечивать лишний раз.

Туда-то я и поеду. Совмещу приятное с полезным — сады Вестерлинга там неподалеку.

Эвгар на живой картинке тем временем отстранился от проститутки и, судя по ее короткому «Ах!» вошел уже со сменой, так сказать, направления. Мира сморщилась от боли, но по-прежнему продолжала двигать бедрами. Работа есть работа.

— Я поеду, — сказала я. Смотреть на радости чужой плоти все-таки обидно, когда понимаешь, что у тебя ничего подобного больше никогда не случится. Виташ как-то отстраненно кивнул и, убрав артефакт в карман, принялся расстегивать жилет.

Всего доброго и спасибо.

Дамьен, трудившийся над переплетом очередной книги с непривычной для него резкостью движений, выглядел расстроенным и разочарованным. Он, похоже, не выспался, ждал моего возвращения.

Стало стыдно. Я присела на корточки рядом с рабочим столом Дамьена, робко погладила его по запястью и проговорила:

— Не сердись, пожалуйста. Рухнула в новое дело, всю ночь глаз не сомкнула.

— Я так и подумал, — без выражения откликнулся он, отложил книгу и инструменты и поднялся из-за стола. — Кофе будешь?

Я поднялась тоже, и некоторое время мы стояли вплотную, глядя друг другу в глаза. Ноги вдруг стали ватными, я испугалась, что сейчас упаду, и вдруг подумала: да гори оно огнем. Жили они счастливо, пусть и очень недолго.

И король так и не найдет пропавшего сына. Ну и дьявол с ними.

Дамьен мягко провел пальцами по моей щеке, и вязкая патока мгновения слабости пропала. Я будто бы опомнилась.

— Кофе будешь? — повторил Дамьен и тотчас же смущенно отвел взгляд.

Все вернулось на круги своя.

Сады Вестерлинга были моим любимым местом в столице. Здесь всегда было спокойно: шум огромного города оставался за какой-то незримой чертой. Если в своем начале сады были очень изящным парком с клумбами, фигурно выстриженными кустами и аккуратными дорожками, то постепенно, удаляясь от входа, они превращались в настоящий лес. Полиция откровенно не рекомендовала забираться в глубину садов, и мы с Дамьеном решили последовать совету.

По пути к переплетчику я заглянула в один из приличных ресторанов, и теперь в моей корзинке для пикника была еда на любой вкус: и куропатки, завернутые в промасленную бумагу, и ветчина, нарезанная почти прозрачными ломтиками, и сыр, изъеденный дырами, и пышные булки, и икра в прозрачной вазочке. Когда мы чинно устроились среди деревьев и разложили завтрак на траве, то в глазах Дамьена появилась грустная тень. Очередное напоминание о том, что он беден и никогда не сможет позволить себе хорошую еду.

Я ощутила горькую неловкость. Когда-то давным-давно я предложила Дамьену очень серьезную сумму за свое спасение. Он отказался с таким видом, словно я закатила ему пощечину при всем честном народе.

Насколько проще быть честным альфонсом — сидел бы сейчас да наворачивал икорку за обе щеки. И денежки на булавки в кармане нащупывал.

— Ты, конечно, не расскажешь мне о новом деле, — произнес Дамьен. Я соорудила ему такой бутерброд, на который не всякий рот разинется, и ответила:

— Поставили печать о неразглашении. Не хочется остаться без руки, — вздохнула я и вдруг подумала, что с Дамьеном снова придется расстаться на неопределенный срок. Господь знает, когда мы увидимся снова, может, к тому времени у него будет жена и стайка ребятишек.

Честное слово, я быочень этого хотела. Тогда бы мне осталось беспокоиться только за себя.

— Но скажи хотя бы, как все идет.

Я пожала плечами. Хорошо, да не очень, плохо, да не совсем.

— Мой осведомитель ничего толкового не сказал, — Фюке, действительно, ничего не припомнил и пообещал найти что-нибудь завтра. Пришлось все-таки танцевать с ним и поцеловать еще раз. — Зато сегодня я нашла небольшую зацепку. Надеюсь, выйдет толк.

Дамьен вновь улыбнулся, и я подумала, что его робость просто очаровательна.

— Я чем-то могу тебе помочь? — поинтересовался он. Бутерброд, кстати говоря, уже был съеден. Я даже не заметила, как он исчез.

— Можешь, — сказала я. — Давай после пикника зайдем в магазинчик Эбруко, надо задать хозяину пару вопросов.

Да, такое вот дурацкое правило: женщины не имеют права входить в табачные и винные магазины и лавки без мужчины-сопровождающего. Конечно, девицы, сражающиеся за равноправие, плевали на него с высокого дерева, но мне не хотелось привлекать к себе внимание, устраивая скандал.

— А что это за магазинчик? — поинтересовался Дамьен, осторожно придвигая к себе куропатку.

— Табачные изделия, — ответила я. Двое франтов, проходивших по дорожке, одарили нас весьма выразительными взглядами. Что такая женщина делает рядом с таким убогим спутником?

По лбу бы им стукнуть.

— Ох, прости, — Дамьен посмотрел на меня с искренним сожалением. — У меня аллергия на табак, не переношу малейшего запаха. Прости, Вера…

— Да ничего, — улыбнулась я. Придется тащиться туда с Фюке.

Некоторое время мы молчали: когда я ем, я глух и нем. Потом Дамьен поинтересовался с плохо сдерживаемым любопытством:

— А твой объект… Скажи, какой он? Если, конечно, это можно.

Я помолчала, вспоминая, с какой резкой яростью Эвгар вбивался в тело Сладкой Осоки. Он ведь в тот момент ненавидел ее всем сердцем — и обожал с такой же силой.

Как ненавидел и обожал свою недостижимую женщину.

— Он жестокий, — ответила я и посмотрела на руку. На месте печати по-прежнему была чистая кожа, которая и не думала воспламеняться, и я добавила: — Жестокий и очень несчастный.

* * *
Фюке не оказалось ни дома, ни в конторе — я плюнула и приказала кучеру ехать к магазинчику Эбруко просто так. Ладно, притворюсь юной суфражисткой, пойду одна.

Дождавшись, когда из магазинчика выйдут покупатели, я решительно вошла внутрь. Продавец посмотрел на меня с интересом, но без возмущения: должно быть, уже успел привыкнуть к девицам, которые курят тонкие вишневые сигарки. Для начала я положила на прилавок золотую каруну и сказала:

— Есть разговор.

Продавец молниеносным жестом прибрал монету, и в его взгляде появилось искреннее желание мне услужить. Я открыла медальон, показала портрет и осведомилась:

— Когда он приходил в последний раз?

— О, господин Миерхольт! — воскликнул продавец. — Как же, как же, постоянный покупатель. Полтора месяца назад купил большую коробку сигар сорта каиба. Да вот, не угодно ли…

Продавец нырнул под стойку и извлек коллекционную коробку черного дерева, инкрустированную перламутром. Щелкнул серебряный замок, и я увидела ровные ряды сигар. Запах от них был такой, что становилось ясно: товар действительно уникальный и стоит своих денег.

— Господин Миерхольт всегда берет такие, — с достоинством произнес продавец и, вынув одну из сигар, снял с нее упаковку. — Вот, взгляните. Ручная работа, но не то, что крутят для всех. И очень деликатная кофейная нотка.

Я невольно сглотнула слюну.

— И когда вы ждете его в следующий раз?

— Думаю, через пару недель он зайдет, — сказал продавец и взял с полки картонную коробку с эмблемой магазина. — Сколько сигар вам завернуть?

Одним словом, из магазинчика я вышла с дюжиной сигар и информацией. Можно обрадовать его величество тем, что Эвгар был жив и здоров полтора месяца назад, и позволить службе безопасности короны обложить магазинчик со всех сторон и просто дождаться прихода принца.

Но я не успела этого сделать.

Паренек, внимательно изучавший объявления на пузатой тумбе, вдруг оторвался от своего занятия, цепко подхватил меня под локоть и прошипел:

— Не вздумай рыпаться, цыпа. Пойдем, до тебя дело есть у важных людей.

В мире есть несколько вещей, которые я ненавижу. Одна из них — когда ко мне прикасаются незнакомцы. А вторая — когда эти незнакомцы дышат на меня чесноком из нечищеной пасти.

Паренек, конечно, держал меня крепко. Но он не учел того, что пышное платье не мешает сделать мне удар ногой назад.

— Уййй, сука… — прошипел нахал, упав на колени. Сразу же нашлись сочувствующие, которые запричитали, заголосили и стали звать полицию.

— Дрянь какая!

— Курево покупала без мужчины!

— Он ейную честь блюдет, а она его еще и лупит!

— Где полиция?

Общение с охраной порядка в мои планы не входило, и меня от него избавил вполне приличный экипаж, остановившийся рядом. Открылась дверца, и мужской голос произнес с такими интонациями, что спорить не захотелось:

— Внутрь, оба.

Я подчинилась. Скулящий паренек забрался за мной следом, дверь захлопнулась, и экипаж быстро двинулся в сторону Речного вокзала.

— Хозяин, эта сучка мне яйца отбила, — всхлипывая, пожаловался паренек. Я устроилась поудобнее, расправила складки на платье и ответила:

— Не люблю, когда меня дергают за руки.

Человек, которого паренек назвал хозяином, выглядел истинным джентльменом, близким к верхушке общества. Очень хорошая стрижка, костюм с иголочки, булавка с бриллиантом такого размера, какой говорит о вкусе владельца, а не о его капиталах. Лицо вот подкачало: бледное, невыразительное, изъеденное оспинами, оно казалось маской. Живыми на нем были только глаза: пристальные, цепкие и внимательные.

— Меня зовут Итан Бувье, — представился джентльмен, и я понимающе кивнула. Бувье был новым королем хаомийского рынка наркотиков, я слышала о нем, но встречаться не доводилось. — Вижу, вам знакомо мое имя.

— Знакомо, — сказала я. — Добрый день, господин Бувье. Не думала, что вам понадобятся мои услуги.

Бувье одарил меня тонкой понимающей улыбкой. Он словно позволял мне дерзость до определенных границ, в то же время намекая, что границы все-таки есть, и переступать их не следует.

— Вы ищете Миерхольта, — утвердительно произнес Бувье. Я кивнула, и он сказал: — Мне нужен Миерхольт. Разумеется, живым. Я заплачу вам в два раза больше того, кто вас нанял.

Я устало прикрыла глаза. Экипаж свернул с вокзальной площади — мы направлялись на Приморскую.

— Хорошо, — сказала я. — Миерхольт придет за сигарами в магазинчик Эбруко через три недели. Пока это все, что я знаю.

Губы Бувье снова дрогнули в улыбке, но глаза по-прежнему были холодными.

— Это слишком долго, — произнес он. — Неделя.

— Обычно мои клиенты максимально откровенны со мной, — промолвила я. — Почему такая спешка?

Некоторое время Бувье молчал, глядя в окно на хмурые здания на Приморской, а затем ответил:

— Через неделю должна начаться главная отгрузка товара из Хаомы в Зинвер и Лекию. На двенадцать с половиной миллионов золотых карун. Но артефакты, которые изготовил Миерхольт, уже не действуют. Их надо обновлять, а эта сволочь бесследно исчезла. Я заехал сегодня к одной клиентке — и вот совпадение, к ней приходили гости, которые тоже ищут Миерхольта.

То, что Сладкая Осока была наркоманкой, меня не удивило. Наркотики употребляют все проститутки, дело только в количестве и качестве. Но то, что Эвгар создавал артефакты для наркоторговцев, меня действительно поразило.

Похоже, сын короля Пауля любил грязь. Причем всех сортов.

— Чем вы ему платили на самом деле? — спросила я. Головоломка все равно не желала складываться. Я почему-то не хотела верить в то, что Эвгар был сволочью.

Во взгляде Бувье появилось уважение. Впервые за все время он оценил меня по достоинству.

— Вывез для него сборник заклинаний из Авенхе. Уникальная вещь, ее стерегли сильнее золотого запаса страны. Потом были редкие зинверийские смеси для выплавки артефактов. Насколько я понял, для личных нужд Миерхольта.

— Все это нельзя просто купить за деньги, — задумчиво проговорила я. Бувье утвердительно качнул головой.

— Да. Трое моих ребят погибли в Авенхе, добывая ту книгу. Разумеется, золотыми карунами я тоже платил. И карун было много. Впрочем, мы приехали.

Экипаж остановился напротив угрюмого особняка. Когда-то темный с белыми прожилками мрамор стен придавал зданию солидную загадочность, но теперь особняк навевал тоску и страх. Вся Приморская была весьма специфическим местом, но этот дом был самым мрачным. Вот теперь головоломка сложилась. Одинокий, отверженный, угрюмый молодой маг просто обязан был обитать в таком доме.

Бувье спустился на тротуар первым, подал мне руку. Пострадавший от моего удара паренек остался в экипаже.

— Это его дом, — сказал Бувье. — Он пустует почти год, но вам наверняка надо будет его изучить. Насчет света и воды можете не беспокоиться, и мои люди привезут вам обед. Побудьте там, осмотритесь.

Я мысленно усмехнулась. Люблю такую разумную быстроту в принятии решений.

— Пожалуй, я тут переночую, — сказала я. Бувье понимающе кивнул, и в его взгляде мелькнули лукавые искры, а уголки тонкогубого рта дрогнули в улыбке.

— Не боитесь привидений? — спросил он.

Я пожала плечами.

— Это им впору меня бояться.

Под вечер пошел дождь, и тоскливая обстановка в доме стала бессовестно удручающей. Я обладаю достаточно крепкими нервами, но тут мне стало не по себе. Со всех сторон доносились шорохи и скрипы, дом словно присматривался ко мне, и явно с дурными намерениями.

Радовало то, что в гостиной на первом этаже расположились двое ребят Бувье, играли в карты и бренчали на гитаре. Бувье прислал их в мое полное распоряжение и, увидев эту парочку на пороге дома, я невольно обрадовалась. Они ко мне не лезли, и у меня была надежда, что злые духи дома начнут ужин с них, а не с моей скромной персоны.

Разумеется, дом обыскали не раз и не два, и секретная служба, и люди Бувье, но обстановка выглядела так, словно хозяин только что вышел, и никто не прикасался к его вещам. Впрочем, вещей было немного. Обойдя оба этажа в поисках тайников и схронок — и вполне предсказуемо ничего не обнаружив — я взялась за спальню.

Широкая кровать, пустой шкаф, кресло и письменный стол, тоже пустой — вот и все. На кресле лежал длинный халат из темного шелка. Год назад Эвгар проснулся, заглянул в ванную, потом переоделся и ушел. Я взяла халат и поднесла к лицу. Запахи, разумеется, выветрились, но я все-таки смогла поймать знакомую нотку. Прохладный шелк ласкал пальцы.

— Где же твои книги, Эвгар? — спросила я вслух, будто мне могли ответить. — Где записи, чеки, пузырьки с зинверийскими смесями? Где лаборатория?

Ничего этого не было. Покидая дом, Эвгар забрал все. Надо сказать, он неплохо заметал следы.

Я положила халат в кресло и прошла в ванную, примыкавшую к спальне. Повернула тусклый кран и с удовольствием убедилась, что Бувье не обманул, вода была, и даже горячая. Что ж, почему бы не принять ванну на сон грядущий?

Ванна набралась довольно быстро — я как раз успела раздеться и выбрать мыло: нераспакованный банный набор, покрытый пылью, лежал в корзиночке на подзеркальнике.

Как бы то ни было, по крайней мере, Эвгар может быть еще жив, подумала я, погрузившись в воду. Интересно, что его заставило вот так исчезнуть? Ладно, родной папа — Бувье шутить не станет. Три с половиной миллиона золотых карун на кону.

Я затрудняюсь сказать, как и почему со мной такое случается: вроде бы сижу спокойно, лениво размышляю о том, о сем — и вдруг картинка резко меняется, и я начинаю видеть мир со стороны, глазами другого человека. Это не магия, это не какая-то болезнь — один знакомый, подвизавшийся на ниве мозгоправства, сказал, что я, должно быть, ловлю куски ауры других людей. Сверхчувствительность, полезное свойство в моей работе, если вдуматься.

И сейчас я видела ванную глазами Эвгара.

Он так же, как и я, лежал в горячей воде — у Эвгара выдался тяжелый день, и сейчас он хотел смыть все неприятности, расслабиться и ни о чем не думать. Я, кажется, стала дышать через раз, боясь спугнуть видение и пытаясь увидеть чужими глазами хоть какую-то зацепку. Это было жуткое, мучительное ощущение: быть собой и одновременно кем-то другим. И, когда правая рука Эвгара скользнула вниз по животу к паху и сжалась в плотное кольцо, я наконец-то дала название своему чувству.

Стыд. Стыд и желание.

Рука Эвгара ритмично двигалась вверх-вниз, в паху нарастало томительное тепло, и я, напряженная, как струна, не могла понять, где Эвгар, а где я в эту минуту. Это было невыносимо, я хотела, чтобы невероятное слияние прошло, как можно скорее, и в то же время всем сердцем желала, чтоб эта тягучая сладость не уходила.

А потом все кончилось — оборвалось с резким звоном, так лопается натянутая струна, и на какое-то время остается лишь полное бессилие и какая-то глухая пустота.

— Ну конечно, — прошептала я. — Лиственница не усиливает серебро, а ослабляет. Надо сказать Рашату, чтоб переделал сундук!

Наваждение миновало, исчезло, словно его и не было. Некоторое время я сидела в остывающей воде, пытаясь понять, кто я и где я нахожусь, пытаясь опомниться и окончательно прогнать воспоминание о сладких судорогах, пробегавших по телу.

Какой Рашат? Какой сундук?

Я выбралась из ванны, вытерлась и вернулась в комнату. Меня, что называется, стало отпускать, вернулась ясность мысли, и я поняла, что имелся в виду сундук для хранения артефактов, а Рашат был мастером, изготовлявшим ларцы, коробки и сундуки. Традиционно такие мастера живут в закрытом квартале святого Стефания и практически не контактируют с внешним миром, решая вопросы через посредников.

Я невольно поежилась. Квартал святого Стефания был неприятным местом. Кроме мастеров по дереву, там обитал, в основном, криминальный элемент. Кстати, в досье, которое я получила от спецслужб его величества, об артефакторике не было ни слова.

Что скрывает король, хотелось бы мне знать? Почему ему именно теперь так захотелось найти сына? Не месяц, не два назад — теперь?

Но естественно, настоящие мотивы его величества оставались тайной. Бог с ним, будем пока думать, что он просто заботливый отец.

Я надеялась, что этой ночью мне ничего не приснится. Сна как такового и не было: когда я провалилась в дрему, ко мне пришло воспоминание.

Голове было легко. Легко и холодно. Незнакомая рука, которая размазывала по моему виску какую-то крупитчатую кашицу, была очень осторожной, словно ее обладатель боялся причинить мне вред.

— Кто вы? — спросила я и не услышала своего голоса. Должно быть, это был не вопрос вслух, а мысль.

— Я Дамьен, — негромко ответили мне. Значит, я все-таки задала вопрос. — Не бойтесь. Кто бы ни сделал это с вами, тут он вас не достанет. Вы в безопасности.

Я открыла глаза и какое-то время не видела ничего, кроме плавающего огненного пятна. Светильник, стоявший на столе, озарял бедно, почти убого обставленную комнату, снаружи была непроглядная тьма, и по-прежнему шел дождь, стучал в узкое окно, похожее на бойницу. Человек, сидевший на краю кровати, ободряюще мне улыбнулся и произнес:

— Ну, вот. Медикус велел смазывать рубцы утром и вечером.

— Рубцы? — прошептала я и дотронулась до виска. — Какие… ах, да.

Я вспомнила все, что случилось в замке, и блаженное беспамятство отступило и исчезло. Голова была выбрита, и толстый рубец, покрытый мазью, ныл и чесался. Дамьен смотрел на меня с искренним сочувствием.

— Медикус велел сбрить волосы, — объяснил он и спросил: — Сможете сесть? Я должен смазать спину.

Спина, конечно… Я вспомнила, с каким лютым наслаждением Альфред вычерчивал на ней магические знаки — вот только обычно для этого используют кисть и тушь. А мой супруг выбрал тонкое лезвие, и вид крови, бегущей по моему телу, доставлял ему острое наслаждение.

— Попробую, — откликнулась я и, к собственному удивлению, сумела усесться на кровати. Дамьен переместился назад, осторожно развязал шнурки — на мне был белый балахон с завязками на спине, какие используют в лечебных домах.

— Тут почти зажило, — довольно сказал он, и я снова ощутила деликатное прикосновение его пальцев. — Как вас зовут?

— Вера, — промолвила я и назвалась девичьей фамилией матери: — Вера Анхельм.

— Вера, кто это сделал? — в голосе Дамьена отчетливо прозвенело возмущение и гнев. В носу защипало, и я едва слышно проговорила:

— Поверьте, вам лучше не знать.

В тот миг я дала себе слово, что никто и никогда не узнает о том, что произошло в замке до того, как Альфред вычертил на моем теле магические знаки проклятия, а затем вышвырнул из окна в реку. Он был в своем праве, он все сделал так, как и предписывалось древним обычаем. Мужчина обязан поступить таким образом, когда женщина нарушала брачные обеты.

А я ведь нарушила их.

Что было со мной до этого, никого не интересовало.

Глава 3. Квартал святого Стефания

Несмотря на всю свою мрачность, Приморская была самой обычной столичной улицей, и на ней, конечно же, располагался вполне пристойный ресторанчик сети «Луна и Кастрюля». В принципе, мне нравится эта идея. В любом городе королевства заходишь в такое заведение с кастрюлькой и улыбающейся луной на вывеске и можешь быть уверенным, что блюда окажутся одинаковы и по вкусу, и по качеству.

Девушкам из благородных семей положено завтракать овсяной кашей, джемом и подсушенным хлебом, но я заказала хороший ломоть мяса, обжаренную в масле картошку и целую гору овощей. День обещал много трудов и беготни, и я понятия не имела, когда удастся поесть в следующий раз. Официант едва заметно приподнял левую бровь, удивляясь моему выбору, с легким северным акцентом произнес:

— Сию секунду, миледи, — и быстрым шагом удалился в сторону кухни.

За что еще люблю «Луну и Кастрюлю» — тут не надо долго ждать.

Но приняться за завтрак я так и не успела. Едва официант поставил передо мной огромную тарелку, как кто-то вкрадчиво промолвил мне на ухо:

— Много кушаете. Фигура вам этого не простит.

Я обернулась, увидела Дерека Тобби, и аппетит исчез в неизвестном направлении.

Господин Тобби был министром департамента инквизиции, и некоторое время назад я готова была поставить голову против ночного горшка, что он содомит, причем пассивный. Невысокий, едва достающий мне до переносицы, стройный, с тонкими чертами лица, завсегдатай дорогих ателье и обладатель невообразимого количества дорогих шейных платков и бриллиантов, он был похож скорее на девушку, чем на мужчину, и производил обманчиво мягкое впечатление.

— И вам приятного аппетита, господин министр, — вздохнула я. Тобби сел напротив, задумчиво подпер щеку холеной ладонью и спросил так, словно я была его самой лучшей и драгоценной подругой:

— Как поживаете, Вера?

У него и одеколон был почти женский: мягкий пудровый запах пиона и шиповника, за которым едва пробивались нотки южного кедра, кожи и апельсина. Именно это и было самым жутким. Я прекрасно понимала, что легкомысленный щеголь, который занят полировкой ногтей, ни минуты не просидит в кресле министра.

Тобби сидел там уже три года и слезать не собирался.

— Вашими молитвами, Дерек, — ответила я. Он усмехнулся и спросил:

— Миерхольта нашли?

Я откинулась на спинку стула, стараясь сдержать усмешку. Похоже, вся столица знает, что я ищу Миерхольта.

— А что? — ответила я вопросом на вопрос. — Имеете что-то предложить?

— Он мне нужен, — Тобби пристально посмотрел мне в глаза и добавил: — Чем скорей, тем лучше.

В другое время я не стала бы с ним спорить — такие споры почти всегда выходят боком — но сейчас во мне так и забурлил дух сопротивления.

— Наймите кого-то другого, Дерек, я не единственный специалист в столице, — посоветовала я. — И я принципально не работаю с двумя клиентами по одному вопросу.

Движение левой руки Тобби было молниеносным: он подхватил нож и резким уларом вогнал его в столешницу между моими пальцами.

На мгновение в ресторане стало тихо, но почти сразу же и официанты, и немногочисленные посетители решили сделать вид, что ничего не заметили. Я осторожно раздвинула сомкнутые пальцы — ни царапинки, хотя на миг показалось, что удар Тобби оттяпал мне средний палец. Не оттяпал. Стараясь выглядеть невозмутимо, я с заметным усилием вытянула нож и принялась нарезать мясо — все-таки я пришла сюда завтракать.

Да. Пожалуй, я больше не буду удивляться тому, что этот франт сидит в министерском кресле. Под мягкой овечьей шкуркой скрывался матерый волчара.

— В следующий раз, — почти ласково произнес Тобби, — я этим ножом вырежу глаз вашему приятелю, милому переплетчику. И заставлю вас этот глаз скушать. Ну а что сделать лично с вами… — он задумчиво возвел глаза к потолку и заверил меня: — Я придумаю. Фантазия у меня хорошая, инструментов много, обращаться с ними умею.

— Не сомневаюсь, — промолвила я. Мне уже много лет не было страшно за себя, но вот Дамьен был одним из немногих людей, за которых я боялась. — А вознаграждение? Отсутствие ножа в глазу?

Тобби мягко улыбнулся. Похоже, его очень обрадовал такой поворот разговора.

— Двести тысяч золотых карун вас устроит?

Я мысленно присвистнула. Деньги были очень серьезные.

— Устроит, — ответила я после недолгого молчания. — Раз уж мы договорились, то мне нужен максимально честный рассказ, Дерек. Без утайки.

Тобби сделал знак человеку, который сидел за соседним столиком и уныло мочил губы в чашке с кофе, и тот с поклоном передал ему толстую папку с бумагами. Тобби придвинул ее ко мне и произнес:

— Это подробнейшее досье на незарегистрированного артефактора Эвгара Миерхольта. Связи, исследования, работа на Бувье. Он… — Тобби замялся, подбирая слова. — Он чрезвычайно, я бы даже сказал, запредельно талантлив. Его артефакты по чистоте и качеству превосходят все, которые я встречал до этого.

Он снова покосился в сторону своего помощника, и, повинуясь невидимому сигналу, люди, сидевшие за столиками, поднялись и бесшумно покинули заведение. Официанты скрылись на кухне и закрыли за собой двери. Мы остались одни, и Тобби развязал шейный платок и принялся неторопливо расстегивать жилет и рубашку.

— Вот так сразу? — поинтересовалась я, стараясь, чтоб мой голос звучал спокойно и ровно.

— Разумеется, — улыбнулся Тобби. — Вы же хотели максимально честный рассказ, не так ли?

Он распахнул рубашку и продемонстрировал мне уродливые толстые швы шрамов, покрывавшие его грудь. По своей работе я успела насмотреться всякого, но увечья все равно внушали мне определенный трепет.

— Пересадка сердца? — спросила я. Несколько лет назад королевская медицинская академия совместно с магикусами и артефакторами сообщила о перевороте в науке: возможности пересадки органов от одного человека другому.

Тобби кивнул.

— И легких.

— Похоже, это был взрыв, — предположила я, беззастенчиво разглядывая министра инквизиции. Чудеса науки всегда вызывали во мне живейший интерес, я очень любознательна от природы. Тобби улыбнулся, решил, что демонстрация подошла к концу, и начал застегивать пуговицы.

— Совершенно верно. Теракт в королевском порту, три года назад.

— Не слышала о таком, — призналась я и отправила в рот сочный ломтик помидора. Раз все более-менее успокоилось, то зачем еде пропадать?

— А вам и не положено. Магикусы, техники и врачи сделали все, что от них зависело. А артефакты Миерхольта позволили мне жить дальше. Причем полноценно жить.

— Получается, что чисто технически вы мертвы, — проговорила я. Если жизнь человека зависит от артефактов, то он именно что ходячий покойник. Тобби неопределенно пожал плечами.

— Если мы с вами поладим, то вы убедитесь, что я жив, — пообещал он, и в его глазах появился оценивающий липкий блеск. — И увидите, насколько, — сделав паузу, он продолжал уже серьезнее: — Проблема в том, что артефакты нужно обновлять, а у меня остался всего один. Этого хватит дней на пять, при очень экономном расходе.

Значит, у меня пять дней. Еще меньше. Ох, ваше высочество, как же вы умудрились угодить в один клубок с наркоторговцами и инквизицией…

Тобби надо было выводить из игры. И чем скорей, тем лучше.

— Понимаю, — кивнула я. — А может ли кто-то еще подзарядить ваши артефакты? Хотя бы временно? Есть ведь специалисты…

Тобби снова одарил меня улыбкой, но на сей раз она была действительно ледяной.

— Конфликт создающих сил уничтожит артефакт, — сказал он. — И меня заодно.

— Понимаю, — повторила я и утвердительно качнула головой. — Хорошо. Через пять дней Миерхольт будет у вас.

— Три, — уточнил Тобби. — Три дня, дорогая.

Я вздохнула и откинулась на спинку стула.

Тобби не оставлял мне другого выхода.

— Хорошо. Приходите ко мне в гости сегодня вечером. Частичные результаты уже будут.

Тобби поднялся, подошел ко мне и осторожно заправил выпавший из прически локон за ухо. Прикосновение его пальцев было быстрым и ледяным.

— И вот еще что, дорогая, — негромко произнес он. — Не вздумай хитрить. Я об этом узнаю, и поверь, ты очень сильно пожалеешь.

— Вы угрожаете мне, Дерек? — я натянуто улыбнулась, понимая, что этот человек не будет бросать слова на ветер. Если что, я действительно пожалею. Как бы не похлеще, чем с Альфредом.

— Нет, — улыбнулся он. — Но если все пойдет не так, как надо, я просто зарежу твоего переплетчика. Вот и все.

Я не уловила того момента, когда Тобби вышел из ресторана. Вроде бы только что стоял рядом — и уже нет.

Дьявол побери, он действительно не оставлял мне другого выхода.

Квартал святого Стефания встретил меня сонной напряженной тишиной: такая бывает там, где затаился большой хищный зверь, который пока не решил, что с тобой сделать: то ли одним ударом лапы вырвать сердце, то ли милостиво позволить идти, куда идешь. Чувствуя на себе оценивающие взгляды множества глаз, я неторопливо побрела по мостовой в сторону небольшого особняка с окошками-бойницами и магической оплеткой на гостеприимно распахнувшихся передо мной воротах. Похоже, мастер Рашат был готов к отражению нападений в любое время дня и ночи.

Стучать пришлось довольно долго. То ли вся прислуга мастера куда-то подевалась, то ли он размышлял, стоит ли мне открывать. Наконец, дверь скрипнула, и из дома выглянул немолодой, растрепанный и осунувшийся от трудов праведных тип.

Поди знай, кто это. Слуга, собутыльник, родственник?

— Доброе утро, — я обворожительно улыбнулась. — У меня есть дело к мастеру Рашату относительно его постоянного клиента.

Осунувшийся тип смерил меня изучающим взглядом и полюбопытствовал:

— Какого клиента?

— Эвгар Миерхольт, — я продолжала улыбаться, чувствуя, как сводит лицо. Не привыкла я к таким гримасам. — Он заказывал у мастера сундуки для артефактов.

— Не сундуки, юная леди, — мрачно поправил меня тип, — а шкатулки. Музыкальные и обычные, всех видов и размеров. Проходите.

День выдался светлым и солнечным, и, войдя в дом, я на какое-то время ослепла, настолько разительным был контраст. Дом был погружен в сонный прохладный сумрак.

— Идите прямо, — окликнул меня мой спутник. — Тут ровно, не споткнетесь.

Я послушно двинулась туда, куда было велено. Постепенно глаза стали привыкать к сумраку, и я различила очертания мебели и какие-то непонятные темные силуэты. Похоже, мастер Рашат хранил свои заготовки по всему дому. Наконец меня привели в комнатушку, заваленную всеми сортами древесины, мой спутник что-то пробормотал и запер дверь, стервец этакий. Должно быть, испугался, что я сворую что-нибудь.

Я огляделась и осторожно опустилась на табурет. Судя по всему, это место было складом самых разных досок и досочек. Одни были обструганы и отполированы до блеска, другие решительно щетинились занозами. Интересно, как часто Эвгар приходил сюда? Сидел на этом табурете, смотрел по сторонам…

Ждать пришлось недолго. Вскоре дверь открылась, и в комнатку вошел немолодой джентльмен в неновом, но очень изящном сюртуке, компанию которому составляли щегольские брюки с иголочки и домашние туфли без задника.

— Здравствуйте, миледи, — отдав мне легкий поклон, он выдернул откуда-то из-за досочного завала еще один табурет и сел напротив. — Простите, что заставил вас ждать. Надеюсь, Игорь не был с вами груб? Он хороший человек, но иногда на него находит…

Значит, помощник. Игорь, значит. Книга о похождениях великого мага Геккерна-и-Коха вышла двадцать лет назад, а мастера и ученые до сих пор продолжают именовать своих ассистентов и подручных Игорями — в честь горбатого слуги из книги.

Миленько.

— Здравствуйте, господин Рашат, — улыбнулась я. — Мне оказали прекрасный прием.

— Не желаете ли кофе?

— Благодарю, но нет. Лучше перейдем к делу.

Рашат понимающе кивнул.

— Если ко мне пришла Вера Анхельм, значит, дело действительно серьезное, — промолвил он. — Итак, чем могу вам помочь?

Значит, обо мне здесь наслышаны. Очень хорошо.

— Эвгар Миерхольт. Когда он появлялся у вас в последний раз?

Рашат задумался, затем ответил:

— Месяц назад. Забирал шкатулку для артефакта. Дуб, серебро, яблоневая вставка.

— Какие артефакты хранят в таких шкатулках? — спросила я.

— Как правило, не хранят, — ответил Рашат. — Такие шкатулки используют для вызревания артефактов из серебра и бронзы. В основном, это артефакты приворотного типа.

«Лиственница ослабляет серебро», — вспомнила я. Представила, как серебряная пластинка лежит на дне шкатулки, и флюиды, которые источает дерево, наполняют ее силой и теплом.

— Где Миерхольт хранит артефакты? — спросила я. Рашат обаятельно улыбнулся. Интересно, почему на него не вышли люди Бувье и Тобби? В досье инквизитора и бумагах, присланных королем рынка наркотиков, о мастере не было ни слова.

— Насколько я знаю, у него есть дом на Приморской, — сказал Рашат, правильно оценил выражение моего лица и поспешил добавить: — Но именно для вызревания артефактов он не подходит, там слишком сухо. Вызревающим артефактам нужна влажность и тепло. Я бы вам советовал поискать к югу от столицы, на краю Зимурских болот.

Я невольно поморщилась. Зимурские болота были весьма неприятным местом. На самом их краю стоял небольшой поселок сборщиков лекарственных растений, и я меньше всего хотела иметь с ними дело. Народ это был угрюмый, к сантиментам не склонный, и меня в случае чего могли с необыкновенной легкостью отправить в болото.

Но когда меня останавливали неприятности?

— Когда вы ждете его в следующий раз?

Рашат пожал плечами.

— Даже и не знаю. Он закрыл и оплатил все заказы, так что вряд ли появится в ближайшее время… — мастер выглянул в коридор и громогласно произнес: — Игорь! Сделай полную выписку по Миерхольту!

— Слушаюсь, милорд, — донеслось издалека. Я подумала и задала давно интересующий меня вопрос:

— Ваш ассистент не обижается, что вы зовете его Игорем?

Рашат рассмеялся.

— Вы решили, что это кличка! Нет-нет, я бы не стал так поступать. Его действительно зовут Игорь.

Что ж, есть на свете и порядочные люди.

Вскоре Игорь принес лист бумаги, исписанный некрасивым почерком с длинными хвостиками букв, и я покинула дом мастера Рашата.

Итак, что мы имеем? Эвгар занимался созданием артефактов высочайшего качества, причем для самых могущественных людей Хаомы. Он набрал ряд заказов и исчез из столицы. Возможно, его артефакты вызревают на болотах — тогда, когда процесс будет завершен, Эвгар вернется в столицу. По идее, он должен сделать это в ближайшие два дня, потому что министр Тобби и Бувье ждут его артефакты, и еще неизвестно, с кем из них опаснее связываться.

Но Тобби и Бувье имеют все основания полагать, что Эвгар не вернется. Потому что иначе они не нанимали бы меня.

Из-за угла вывернул смутно знакомый джентльмен, и, всмотревшись в его лицо, я изумленно воскликнула:

— Дамьен!

Это действительно был Дамьен — увидев меня, он смущенно улыбнулся, приблизился быстрым шагом и произнес:

— Вера. А ты как здесь? Это то дело, которое тебе заказали?

Я вздохнула и ответила:

— Оно самое. А ты-то какими судьбами здесь?

Когда такие люди, как Дамьен, попадают в квартал святого Стефания, то можно поклясться, чем угодно, что дело кончится тесным общением с лихими ребятами, которые сперва попросят сигару, потом мелочь, а потом повозят физиономией по мостовой — от скуки и классовой ненависти.

Дамьен на миг замялся, а затем полез в карман и, вытащив крошечную коробочку, помедлил и протянул ее мне.

— Вот, — ответил он. — Это тебе. На память. Потому что мало ли что… Ну вдруг? Ты сможешь вспоминать обо мне…

Он стушевался окончательно и умолк. Я открыла коробочку и увидела изящную подвеску на цепочке: небольшой розовый бриллиант, который охватывала золотая лента.

— Господи, Дамьен! — воскликнула я. — Это же безумно дорогая вещь!

Похоже, Дамьену пришлось расстаться со своими сбережениями: розовый бриллиант ни при каком раскладе не был по карману скромному переплетчику. Он осторожно вынул подвеску из коробки и застегнул цепочку на моей шее. Я дотронулась до камня и почувствовала, что готова расплакаться.

— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо.

— Миледи Вера! — окликнули меня в ту же минуту, и трогательное очарование момента миновало. Я обернулась и увидела, что к нам спешит Игорь, размахивая каким-то листком бумаги.

— Вот, — сказал он, подойдя. — Мастер Рашат кое-что вспомнил.

Я кивнула и, одарив Игоря серебряной монеткой, развернула послание.

«Миледи! — почерк у мастера Рашата был беглый и ломкий, но разборчивый. — Я припомнил, что в самом начале нашего общения Миерхольт заказывал у меня большой ларец на пять смертоносных артефактов. Такие вещи следует хранить как можно выше от земли, и я полагаю, что ларец (и, возможно, его владелец) могут быть обнаружены на башне Кастерли. Надеюсь, что сумел быть вам полезным».

— Смертоносные артефакты? — испуганно проговорил Дамьен и тотчас же смущенно опустил глаза, понимая, что ему не следовало заглядывать в мое письмо. — Башня Кастерли? Вера, я тебя одну туда не отпущу.

— Ох, Дамьен… — я убрала письмо в сумочку. — Это моя работа, ты же знаешь.

Он кивнул. Я вдруг подумала, что никогда прежде не видела Дамьена настолько решительным.

— Знаю, да. Но ты не пойдешь туда одна, Вера. Есть что-то, что я не вижу, не знаю, но это я увидел. И я пойду с тобой.

Он выпалил все это почти на одном дыхании, замолчал и хмуро посмотрел на меня.

Дьявол побери, Дамьен, тут идут разборки наркомафии, инквизиции и королевского дома, ты-то куда лезешь, мой родной, мой хороший?

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, и в конце концов я сказала:

— Хорошо. Но обещай, что будешь держаться за мной.

Башня Кастерли возвышалась над окраинами столицы, словно черный палец мертвеца, грозящий живым. Градоправитель метафорически называл его костью в горле прекраснейшего града, но его величество наотрез отказывался визировать снос: башня Кастерли должна была служить уроком и памятью. Когда-то она и раскинувшиеся перед ней сады принадлежали принцу Самиту, мятежнику, посягнувшему на престол. Переворот не удался, принца сожгли вместе с башней, но сносить ее остатки не стали.

Башня пользовалась мрачной репутацией здания, где водятся привидения. Это отпугивало от нее любопытных. Сейчас, стоя возле небрежно заколоченной двери, я прикидывала, как забраться в окно с черной рамой, которая скалилась осколками стекла. Интересно, Эвгар тоже залезал здесь?

Дамьен решил проблему просто и незатейливо: резко ударил в дверь плечом, и та просто-напросто рухнула внутрь, подняв тучи темной, отвратительно пахнущей пыли. Дождавшись, когда она уляжется, я мягко, но решительно отстранила Дамьена и шагнула внутрь.

— Ты не должен был это прочитать, — сказала я в ожидании, пока глаза привыкнут к темноте после яркого солнечного дня.

— Я нечаянно, — с какой-то детской интонацией произнес Дамьен.

Ну как на него сердиться?

— Я очень за тебя боюсь, — призналась я. Сейчас мы стояли, буквально упираясь носом в стену: входная дверь вела на винтовую лестницу, которая, опоясывая башню, поднималась на самый верх, к смотровым окнам, где, по легенде и сгорел мятежный Самит.

— Боишься? — переспросил Дамьен так, словно не мог в это поверить. Я вздохнула и, подхватив подол платья, стала подниматься по грязным ступеням. Следов на них не было. То ли Эвгар взлетал в башню аки пташка божия — прямо со ступеней — то ли не появлялся здесь уже много лет.

— Еще бы, — я попробовала улыбнуться, но улыбки не получилось. — Ты мой единственный близкий человек, Дамьен. У меня никого нет, кроме тебя. Слушай… пообещай, что уедешь из города сегодня же. Ты видел информацию, которая может тебя погубить.

— Хорошо, — неожиданно согласился Дамьен. — Я и так и так собирался, мне пришел заказ от старого знакомого…

Слава Господу! Хоть тут можно вздохнуть с облегчением. Если все пойдет так, как я запланировала, то в инквизиции закрутится такая каша, что никто даже не вспомнит о Дамьене.

Лестница вывела нас на крошечную площадку, к темной двери без замка. Следов здесь тоже не было, пыль лежала нетронутым ковром, и я подумала, что мастер Рашат ошибся. Но на всякий случай надо было заглянуть внутрь, и, дотронувшись до ручки, я с удивлением обнаружила, что дверь не заперта.

Мы вошли в небольшую круглую комнату, и я поняла, что в свое время лаборатория Эвгара была именно здесь.

Свет, проникавший сквозь грязные узкие окна, превращал помещение в некое подобие капища. Во всяком случае, солнечные лучи, падавшие на пол, вычерчивали в пыли отчетливо заметные символы изначальной магии. Вот «Алеф», первое имя Господа, вот «Бет» — слово, оживлявшее мертвую материю…

— А ведь это все перестроено, — вдруг сказал Дамьен. — Я пару лет назад работал с книгой… ну неважно. Там были подробные чертежи этой башни. Я точно помню: этой комнаты не было.

— Чего-то в этом роде я и ожидала, — произнесла я. Разумеется, Эвгар все переделал под собственные нужды, а зловещий ореол, окружавший это место, позволял ему не таиться и не беспокоиться о неожиданных свидетелях.

Словно зачарованная, я пошла по комнате вдоль огромного письменного стола, заваленного запыленными бумагами. И чего тут только не было! Пустые ларцы от артефактов с резко перечеркнутой литерой «Р» в круге — личным клеймом мастера Рошана, банки, наполненные разноцветными жидкостями, в которых неподвижно висели змеи и лягушки, кюветы и ванночки с высохшими остатками зелий, крошечные скелетики жаб, распятые на пластинах для вскрытия, пучки сухих трав на стенах… Ощущение было не из приятных. Мне казалось, что меня бросили в гнилое болото, и я медленно погружаюсь в отвратительную теплую воду, и что-то липкое обнимает меня и тянет вниз.

Похоже, мы пришли сюда напрасно. Ларцы от артефактов пустовали, судя по запыленности вещей и пола, здесь давным-давно никто не появлялся.

Я обернулась к Дамьену, чтобы сказать, что нам пора уходить, но в это время пол под нами предательски заскрипел, и в следующий миг я уже летела вниз, окруженная зловонным облаком пыли.

Башня была пустой, выпотрошенной, и на какой-то миг, падая и почти теряя сознание от ужаса, я увидела почерневшие от огня внутренности и бездонный колодец, наполненный чем-то намного хуже тьмы. Эвгар давно ушел отсюда, но оставленная им система безопасности сработала, сбросив незваных гостей вниз.

— Вера! — крикнул Дамьен откуда-то издалека. Тьма взметнулась ко мне из подвалов башни, и на мгновение я все-таки лишилась чувств. Разум не выдержал приближения смерти и отключился. Как и тогда, когда Альфред выбросил меня из окна…

— Вера… — негромко шепнули мне в ухо. Голос был знаком, он принадлежал Эвану, но откуда тут взяться принцу?

— Эвгар? — то ли подумала, то ли прошептала я. Сознание вернулось, меня словно бы вбросили обратно в мир, и я обнаружила, что повисла над распахнутой пастью подвала. Кругом клубилась дымная тьма, но она была живой. Мимо меня медленно-медленно проплывали лохматые звезды пылинок. Я чувствовала чью-то сильную руку, которая держала меня, обхватывая за талию и не позволяя упасть, чувствовала запах хороших духов и сигар сорта каиба, а самым неожиданным и пугающим было прикосновение чужой прохладной щеки к моей щеке.

— Да, — голос негромко рассмеялся. Тьма поползла в сторону, обнимая меня косматыми струями черного тумана. — Рад познакомиться, Вера. Почему ты Анхельм, а не Шнайдер? И не Ланге?

Шнайдер — фамилия моего отца, а Ланге — мужа. Сейчас я с трудом вспомнила об этом. Сейчас это не имело значения.

— Эвгар, ваш отец ищет вас, — прошептала я. — Бувье требует артефакты. Тобби угрожает убить моего лучшего друга. А вы спрашиваете про фамилии…

Эвган снова рассмеялся. Получается, он выследил меня. Возможно, подговорил мастера Рашата, чтобы тот направил меня в башню. Я с ужасом подумала, что Дамьен, скорее всего, мертв — провалился вместе со мной и упал на дно подвала. Если я по каким-то причинам была нужна Эвгару, то в Дамьене он не нуждался…

— Я любопытен от природы, — признался Эвгар. Его голос был таким же обволакивающим, как и ленты мрака. Незримая сила заставила меня повернуть голову и посмотреть вниз — легкая вспышка света на мгновение озарила подземелье, и я взвизгнула от ужаса и вцепилась в Эвгара.

Кажется, на нем была легкая рубашка из макадамского хлопка — понимание позволило мне опомниться и взять себя в руки. С меня словно пелена спала: если бы Эвгар хотел меня убить, то уже убил бы. Значит, ему что-то нужно.

— Меня нанял ваш отец, — повторила я, изо всех сил стараясь не смотреть вниз. — Он очень хочет, чтоб вы вернулись домой. Он очень беспокоится за вас. Ваша мать и брат — тоже.

Эвгар усмехнулся, и меня будто обдало ледяной водой.

— Я знаю, милая Вера, — ответил он. — Мой отец держал меня взаперти. Я выкупил свою свободу в обмен на артефакт, убивший его дядюшку. Ловкий был старикан, всем мешал. Как думаешь, хочу ли я вернуться?

— Вас ищет Бувье. Вас ищет Тобби…

— Мне это неинтересно, — тьма вновь рассыпалась легким смехом. — Почему ты Анхельм, Вера?

Рука, державшая меня, ослабила хватку, и я почувствовала, что медленно соскальзываю вниз.

— Альфред Ланге истязал меня, — лицо вдруг стало влажным, и я поняла, что плачу. — Виктор Шнайдер продал меня моему мужу, а потом, когда я вернулась, прогнал из дома. А Виктория Шнайдер, урожденная Анхельм, нарушила волю супруга и отдаламне деньги и поместье деда…

Прикосновение к лицу было осторожным и мягким — я уже после поняла, что это был легкий поцелуй в щеку. Тьма раскрыла огромные дымные крылья, и я ощутила, что мы летим вниз.

— Не бойся, Вера, — усмешка Эвгара прозвенела надо мной и растаяла. — Все будет хорошо.

А потом полет прекратился, и стало совсем темно.

Глава 4. История министра

Солнечный свет проникал сквозь лиственную вязь и ласково скользил по лицу. В густых зарослях весело пели птицы. Это чувство покоя и растворения в тепле и тишине было настолько глубоким и правильным, настолько проникающим до самого дна души, что я не сразу поняла, где нахожусь.

— Тихо, тихо, — проговорил Дамьен надо мной. — Все уже позади.

Я открыла глаза и увидела яблоневые ветки и мелкие зеленые плоды с алыми царапинами на боках. Ветер лениво колыхал листву, откуда-то издалека доносился грохот экипажа по мостовой.

— Мы умерли? — едва слышно спросила я.

— Нет-нет, что ты, — откликнулся Дамьен. — Мы живы, все в порядке.

Он смог уцелеть. Я наконец-то сумела вздохнуть с облегчением.

Дамьен помог мне подняться, и несколько минут я сидела на траве, привалившись к его плечу. Оно, тощее, костистое, ничем не напоминало ухоженное тело принца.

— Ты же упал… — прошептала я.

Прекрасное место выбрал Эвгар для опытов: никаких зевак, никаких любопытных, сиди себе…

— Нет, — улыбнулся Дамьен. — Смог в последний момент схватиться за ножку стола, он там к стене прикручен, что ли… Ох, Вера, как же я за тебя испугался!

— Что ты видел? — спросила я. Вспоминать об Эвгаре не хотелось, но память сама подсунула мне картинку: черное дымное облако и я в его центре.

Мы с ним обязательно встретимся снова. Эвгар затеял какую-то игру со мной, и ему нравится играть. Что ж, посмотрим, кто выйдет победителем.

— Ты зацепилась за какую-то доску, — сказал Дамьен. — Я видел, как ты висела. Побежал вниз. Вера, там же подвал за стеной. Кто его знает, куда он ведет…

— А потом?

Дамьен помедлил, словно боялся, что я ему не поверю.

— Потом я сбежал по лестнице вниз и увидел, что ты лежишь возле входа, — промолвил он. — Я подумал, что ты умерла. Это ведь была магия, и очень плохая магия. Скверная. Но ты жива… — Дамьен погладил меня по руке, и вдруг горячо и упрямо проговорил: — Вера, откажись от этого дела. Если моя просьба хоть что-то для тебя значит, откажись.

Он и предположить не мог, насколько для меня ценна его просьба. Насколько ценен он сам. Будь иначе, будь скромный переплетчик всего лишь очередным кавалером из зоны дружбы для капризной светской барышни, я бы не готовилась к встрече с Тобби. Перешагивая через себя, прямо скажем.

— Тогда меня убьют, — сказала я. — Это дело мне поручили такие люди, которые достанут меня из пасти дьявола, если я буду брыкаться.

Похоже, Дамьен понял всю серьезность ситуации, потому что осторожно обнял меня и произнес:

— Ох, Вера… Мне так за тебя страшно. Ты даже не представляешь, насколько…

Я представляла. Я ведь боялась за Дамьена не меньше.

Мы расстались на бульваре Семи звезд: Дамьен помог мне устроиться в экипаже, повторил свое обещание сегодня же уехать из столицы и неспешным шагом побрел в сторону набережной. Экипаж поехал вперед, я откинулась на неудобную жесткую скамью и всю дорогу думала о том, насколько быстро Эвгар получил всю необходимую информацию обо мне.

О том, что я была замужем за Альфредом, никто и понятия не имел. Этого даже Дамьен не знал. То, что случилось в замке, до того, как он нашел меня на берегу реки, было для него тайной. Вера Анхельм тщательно скрывала свое прошлое даже от единственного дорогого человека. Происходившая из обедневших западных дворян, она перебралась в столицу, учиться в академии ее величества для благородных девиц, и это было все, что обо мне знали.

Драма, которая разыгралась в диких западных землях, была тайной.

Эвгар откуда-то узнал о ней и, небрежно ковырнув пальцем мое прошлое, заставил меня вновь испытать целый шквал мучительных чувств. Я до сих пор помнила его прикосновение, в ушах звучал мягкий вкрадчивый голос, и больше всего мне сейчас хотелось помыться.

Я чувствовала себя грязной. Как в те далекие времена, когда Альфред был моим законным супругом.

Горничная Лиззи, которая встретила меня в гостиной, сделала быстрый книксен и протянула мне письмо. Дорогая белая бумага и огромная алая печать с ощеренной львиной пастью: инквизиция. Ощутив невольный холод, я отдала Лиззи сумочку и распечатала письмо.

«Дорогая Вера! К сожалению, дела мои ухудшились настолько, что я вынужден остаться дома и не смогу навестить вас этим вечером. Однако, поскольку наше общее дело не терпит отлагательств, я приглашаю вас ко мне, Бузинная улица, дом три, в любое удобное для вас время. Искренне ваш, Д.Т».

Лиззи смотрела с уважительным страхом.

Я медленно разорвала письмо на кусочки и швырнула их в камин. Да, жизнь внесла в мои планы внезапные коррективы. Интересно, Тобби действительно настолько плох, что не в силах выйти из дому? Возможно, через несколько часов природа завершит то, что не закончил теракт в порту?

Впрочем, надеяться на это было, как минимум, наивно. А наивностью я не страдала уже много лет.

— Подготовьте ванну, Лиззи. Я сегодня вечером еду в гости к министру Тобби.

Горничная ахнула так, словно ехать мне предстояло прямиком на дыбу. В каком-то смысле так оно и было.

— А платье нужно темно-зеленое, — сказала я. В нем, пошитом из плотного южного шелка, не было какой-то особенной отделки: главным украшением был глубокий, почти непристойный вырез, который прикрывало полупрозрачное милерийское кружево, похожее на серебряную дымку. Лиззи понимающе кивнула и ответила:

— Разумеется, миледи. Сию секунду.

На Бузинную улицу я приехала ровно в девять вечера, когда светские визиты уже закончены, а приватные только начинаются. Лиззи, которая за полчаса до этого затягивала на мне корсет, качала головой и приговаривала:

— Какая красота… какая красота, миледи!

Молодая женщина, отражавшаяся в зеркале, действительно производила впечатление. Она была одновременно скромной и порочной, бриллиант, подаренный Дамьеном, притягивал внимание к груди, приподнятой корсетом, а взгляд…

Сладкая Осока могла бы ему позавидовать.

Дело портила только едва заметная ссадина на щеке. Пришлось запудривать. Наряд завершили изящные туфельки на плоской подошве: так Тобби окажется со мной вровень. Польстим ему немного, не развалимся.

Последним штрихом стали особенные духи. Никакой магии, просто вербена и рута под легким флером жасмина. Сочетание, которое заставляет терять голову.

Дверь мне открыл невысокий парень в форменном темно-сером сюртуке без шнуров. Ага, младший инквизитор, не то ассистент, не то охранник. Он равнодушно посмотрел на меня, и я подумала, что, должно быть, прекрасные дамы приезжают к министру каждый вечер. И я — одна из многих.

Вот и хорошо.

Парень проводил меня на второй этаж и остановился у дверей, возле которых дежурили двое его коллег в такой же форме. Это уже удивляло. То ли Тобби действительно при смерти, то ли он боится.

— Добрый вечер, — без выражения произнес один из них, не глядя на меня, и открыл дверь. — Проходите, вас ждут.

Я вошла и оказалась в просторной и какой-то нелепой комнате. Это место одновременно служило и спальней, судя по огромной кровати, аккуратно застеленной шелковым покрывалом, и библиотекой — количеству томов в шкафах вдоль стен могла бы позавидовать любая книжная лавка, и кабинетом — на письменном столе возле окна громоздились растрепанные стопки бумаг. Странно, в таком большом доме, как этот, можно было бы все это устроить в отдельных помещениях.

Впрочем, хозяин барин. Это не мое дело.

— Добрый вечер, Вера.

Я вздрогнула и обернулась. Комната была угловой, и Тобби стоял возле окна, не видимого со стороны двери. Должно быть, видел, как подъехал мой экипаж, и я иду по дорожке к дому.

— Здравствуйте, Дерек, — улыбнулась я и с искренней заботой произнесла: — Как вы себя чувствуете?

Тобби улыбнулся в ответ и указал мне на кресло. Когда я села, он прошел по комнате и опустился на край кровати.

Неужели и правда боится?

— Вам не все равно?

Опять ответ вопросом на вопрос! Я посмотрела на Тобби с самым невинным видом и ответила:

— Не хочется потерять двести тысяч золотых карун.

Тобби понимающе кивнул.

— Так что вы узнали?

Я без утайки и во всех подробностях рассказала ему о своем визите к мастеру Рашату, о походе в башню Кастерли и о разговоре с Эвгаром. Тобби внимательно слушал, и иногда его взгляд становился тусклым, направленным в себя, словно он что-то просчитывал. Когда я умолкла, Тобби задумчиво произнес:

— Башня Кастерли, разумеется… Я давно твержу, что надо сносить это осиное гнездо. И вы думаете, что Миерхольт отправился на болота? Контролировать созревание артефактов?

В его голосе прозвучала голодная нетерпеливая нотка: должно быть, Тобби думал о том, что именно там и хранится тот артефакт, что спасет ему жизнь. Я кивнула и ответила:

— Завтра утром я поеду туда.

— Хорошо, — Тобби устало прикрыл глаза. — Я телеграфирую тамошнему отделению инквизиции, вас встретят. Помощники вам не помешают, особенно в таком деле.

— Благодарю вас, — улыбнулась я и поднялась с кресла. Тобби тоже встал, приблизился ко мне. На короткий миг мне стало очень жутко и очень весело: такой коктейль чувств заставил голову закружиться, а в ногах появилась вязкая болезненная слабость. Должно быть, Тобби уловил это, потому что его ноздри нервно дрогнули, и он взял меня под локоть, аккуратно, но крепко.

— Вы сильно ушиблись при падении? — поинтересовался он, и я мысленно поблагодарила небеса — дело наконец-то повернуло в нужное русло.

— Немного, — я попробовала улыбнуться, но улыбка вышла скомканной. Как раз такой, как надо. — Вот, следы остались.

Я провела пальцем по скуле, смахивая пудру. Тобби протянул руку и осторожно прикоснулся к ссадине. «Господи, помоги мне, — подумала я. — Вдруг он и правда пассивный содомит?»

В следующий миг он уже целовал меня, настолько яростно и алчно, словно его накрыло безумием, и какая-то незримая могущественная сила бросила нас в объятия друг другу. Мои молитвы были услышаны, оставалось только довести дело до конца.

На мгновение у меня помутилось перед глазами. Я слишком хорошо помнила, когда была с мужчиной в последний раз и чем тогда все закончилось. Не думать, ни о чем не думать — выбросить из головы, что я спасаю Дамьена и себя, и отдаться тяжелому властному зову собственного тела, которое рвалось из оков разума.

Я не поняла, как картинка вдруг поменялась — просто неожиданно обнаружила, что лежу на прохладном белоснежном шелке простыней, что мое платье сброшено на пол, что в огромной нелепой комнате жарко. Или это только казалось? Горячая влажная тяжесть между ног нарастала, и я наконец-то смогла расслабиться и, подавшись навстречу Тобби, ответить на его поцелуи с такой же ненасытностью. От его изувеченного тела сейчас шел такой же жар, как и от меня, а таинственный полумрак комнаты почти скрывал уродливые шрамы.

— Что ты затеяла? — негромко произнес Тобби, оторвавшись от меня. Сейчас, когда всесильный министр инквизиции нависал надо мной и смотрел прямо в глаза, я ощутила укол старого, почти забытого чувства жертвы в лапах охотника.

— Ничего, — выдохнула я, стараясь, чтобы взгляд сильнее затянуло поволокой страсти. — Двести тысяч карун… но это потом. А сейчас ты.

Тобби улыбнулся и вошел в меня — без прелюдий, властно и безжалостно, резко заполняя одним толчком. Я вскрикнула от неожиданности, на мгновение у меня перехватило дыхание от боли, пронзившей все тело: если с ростом у Тобби были некоторые проблемы, то размерами мужского достоинства природа его наделила с избытком.

— Тихо, тихо, — шепнул он мне на ухо и, помедлив несколько мгновений, начал двигаться — неторопливо, размеренно, плавно. Боль ушла, осталась только сладкая обжигающая истома и желание двигаться в едином ритме, подаваясь навстречу и принимая его в себя еще глубже.

Быстрая судорога удовольствия нахлынула на меня почти сразу — сказались долгие годы вынужденного воздержания. Я почти вонзила пальцы в плечи Тобби, то ли желая оттолкнуть его, то ли стремясь прижать к себе еще сильнее. Он мягко усмехнулся, прикоснулся к моим губам легким, невесомым поцелуем и произнес:

— Ты… необычная, Вера.

— Молчи, — прошептала я, нетерпеливо двинув бедрами.

Молчи и получай удовольствие.

Господину министру оставалось жить чуть больше часа. Впрочем, он не знал об этом. Теперь Тобби двигался с жесткой размеренностью механизма, задевая внутри меня ту самую точку, от которой по всему телу пробегали волны удовольствия. Его движения становились все быстрее и резче, пульсирующие спазмы в низу живота буквально выбивали из меня стоны удовольствия, и всего этого было мало, и хотелось еще, и еще… Мне казалось, что я балансирую на острой грани между этим миром и каким-то другим, неизведанным — тем, в котором тело уже не принадлежит мне, не подчиняется.

Когда-то Альфред сказал, что секс в миссионерской позиции — самое скучное занятие на земле после богословия. Я нынешняя — не та запуганная девочка, которая пошла с ним к алтарю — сказала бы, что все зависит от партнера.

А затем все мысли и воспоминания попросту снесло тяжелой огненной волной наслаждения. Я расслабленно обмякла на сбитом шелке простыней, Тобби отстранился, и я почувствовала, как по животу плеснуло горячим.

Напрасные предосторожности. Впрочем, Тобби об этом не знал.

Где-то далеко-далеко зазвенели часы: десять вечера. Тобби мягко привлек меня к себе, легонько поцеловал в висок и спросил:

— Ты ведь западянка, да?

— Да, — откликнулась я. — Почему ты спрашиваешь?

— Мой заместитель уверяет, что западянки — нечто среднее между снулой рыбиной и поленом, — негромко ответил Тобби. — То ли я такой счастливый, то ли ему не повезло.

— Ты счастливый, — улыбнулась я. Господин министр делал своеобразные комплименты — впрочем, это уже было неважно. — Знаешь, почему?

Должно быть, что-то в моем голосе насторожило Тобби: он резко сел на кровати и пристально посмотрел мне в глаза.

— И почему же? — он старался говорить спокойно, однако я услышала знакомые нотки страха — того самого, который наполняет человека перед неминуемой гибелью, и который никак нельзя контролировать.

— Потому что твоя смерть будет относительно легкой, — промолвила я и тоже села. Тобби растерянно дотронулся до шеи, и я понимающе кивнула: — Да, все правильно. Сначала паралич гортани — на помощь ты уже не позовешь.

Тобби оторопело посмотрел в сторону двери. Скрюченные пальцы сползли с шеи, рука безвольно обмякла на коленях, и Тобби безвольно распластался на кровати. Вторая стадия — полный паралич. Я улыбнулась: самое время переменить позу — сядем так, чтобы голова умирающего министра покоилась у меня на коленях.

— Детектор артефактов и оружия? Я заметила. Понимаешь, Дерек, дело в том, что у меня нет оружия. И артефактов нет. Я сама — оружие.

С побелевших губ министра сорвался хриплый стон. Его взгляд по-прежнему был направлен на меня, и в нем отражалась невыносимая мука.

— Третья стадия — полная остановка сердца, — с искренней горечью промолвила я. — Прости, Дерек. Но я должна защитить Дамьена.

Я запустила пальцы в волосы, взлохматила их как следует и закричала.

Охрана среагировала на мой вопль просто молниеносно. Похоже, министр, понимая свою роковую зависимость от артефакта, отработал с ними всю процедуру спасения: спустя десять минут после того, как люди в серой форме ворвались в спальню, Тобби уже доставили в королевский госпиталь, но я прекрасно знала, что ему не помогут.

Допрашивать меня никто не стал: то ли пощадили честь дамы, то ли клиническая картина и без того была ясна. Надорвался господин Тобби, умер на дорогой куртизанке. Подошел к вопросу с излишним фанатизмом.

Я вернулась домой и, рухнув в постель, сразу же уснула. И наутро, когда, по старой привычке, я поднялась ровно в шесть, все, что произошло вчера, казалось мне дурным сном.

Впрочем, Фюке, который уже сидел в гостиной, доказал всю реальность минувшего вечера.

— Друг мой, что-то вы рано, — сказала я, сонно потирая глаза и усаживаясь в кресло. Порядочные дамы, конечно, не будут встречать мужчин спозаранку и в таком виде — на мне была ночная сорочка и халат, вот и все — но одним из плюсов моего образа независимой леди была возможность игнорировать мелочи.

— Душа моя, даже не знаю, что сказать, — Фюке развел руками. — С одной стороны мне, конечно, завидно. Испытать такое невыразимое удовольствие с настолько страстной женщиной… Но с другой стороны я бы еще пожил.

— Несчастный Дерек… — проговорила я. Слухи разлетаются быстро, особенно в столице. Оставалось надеяться, что в газетах не будут рассказывать детали кончины министра. А болтовня — да пусть болтают. На чужой роток не накинешь платок. — Его смерть потрясла меня. Не могу поверить.

— Он не умер, — сообщил Фюке.

На мгновение мне показалось, что я падаю в черную бездну. Сказанное практически парализовало меня, впечатало в кресло. Не умер, Тобби не умер — но как? Как это возможно? Мысли метались, как встревоженные птицы, и я не могла ухватиться ни за одну из них.

— Он жив? — едва смогла выговорить я. Фюке кивнул и, правильно оценив выражение моего лица, поспешил объяснить:

— Поверьте, эта жизнь хуже смерти. Медикусы подобрали ему новое сердце, техники и маги сейчас работают над артефактами, но министр погружен в искусственный сон и вряд ли восстанет от него прежним. Как минимум утратит память.

То, что мертво, не может умереть. Я сумела взять себя в руки и подумала, что если Дерек Тобби действительно мертвец, оживленный магией и наукой, то связь со мной не могла уничтожить его окончательно. Мне, дьявол побери, следовало догадаться об этом.

В любом случае, я выиграла время. Отсрочка в моей ситуации дорогого стоила.

— А что же будет с министерством? — спросила я. — Кресло министра можно покинуть только вперед ногами.

Фюке неопределенно пожал плечами.

— Его заместитель станет временным исполняющим обязанности, — сообщил он. Я вспомнила о невезучих отношениях этого заместителя с западянками и мысленно усмехнулась.

— Собственно, я пришел в такую рань ради вашего интереса, — перешел к делу Фюке. — Вы спрашивали меня про Миерхольта, итак. Артефактор, продувная бестия, работал с Бувье и Фуатом. Причем Фуата своими выходками довел чуть ли не до апоплексического удара. Фуата! Он клялся, что лично этому Миерхольту задницу наизнанку вывернет — глядь, на следующее утро уже лучшие друзья. А почему? А потому, что Миерхольт принес артефакты, и Фуат запрыгал до небес.

Я невольно поежилась. Фуат был прежним королем преступного мира, славился своей жестокостью и каким-то запредельным изуверством в сочетании с неспособностью видеть берега и границы. Это и привело его к печальному финалу: госпожа Маранзарис, нынешний директор полицейского управления, сумела-таки арестовать Фуата за какую-то мелочь вроде неуплаты налогов, а потом собственноручно расправилась с ним, вогнав в глаз рояльную струну. Вся родня Маранзарис погибла от рук приспешников Фуата, так что я прекрасно понимала ее мотивы. Потом корону Фуата поднял Бувье, и все вздохнули с облегчением.

— Да уж, примечательный тип, — промолвила я. — Скоро на бульваре Кивотт поставят оперетту про его жизнь.

— Ни малейшего сомнения, — со знанием дела кивнул Фюке. — Так вот, я выкопал еще одну любопытную вещь. Башню Кастерли вы, конечно, знаете?

Я утвердительно качнула головой. Да, успела познакомиться буквально вчера. Тесное вышло знакомство.

— Так вот, уже пять лет она в собственности Миерхольта! — важно произнес Фюке и откинулся на спинку кресла, оценивая произведенное впечатление. — Но и это еще не все. До этого ею владел… догадайтесь, кто?

— Право, Фюке! — нетерпеливо сказала я. — Я не люблю загадки.

— Дерек Тобби! — воскликнул Фюке и некоторое время наслаждался моими ошарашенным видом. — Клянусь, я был поражен не меньше вашего! Но знаете, что самое интересное? То, что он, похоже, простой посредник. Я вчера провел весь вечер в регистрационной палате и узнал, что земля, на которой стоит башня, была переведена из государственной в собственность Тобби буквально за месяц до того, как он переписал ее на Миерхольта.

Я задумчиво прикрыла глаза, пытаясь выстроить полученную информацию поровнее. Принцу Эвгару понадобилась башня для экспериментов, и король ее подарил. Естественно, секретным образом: есть вещи, которые не стоит светить. А Тобби, как видно, был вхож в самый близкий круг государя. Возможно, знал что-то важное и за молчание получил министерское кресло и воскрешение из мертвых.

Возможно, поэтому над ним и сейчас колдуют медикусы и артефакторы.

— Благодарю вас, друг мой, — с искренней признательностью промолвила я. Фюке одарил меня тонкой понимающей улыбкой.

— Жаль, конечно, что благодарность будет только на словах, — промолвил он. — Но я всегда знал свое место — министру я не ровня.

— Я бы с радостью отблагодарила вас иначе, — ответила я, и в это время в дверь зазвонили. — Но вы сами сказали, что хотите еще пожить.

В гостиную вошла Лиззи, протянула мне поднос с простым белым конвертом. На нем не было написано ни слова, но я узнала бумагу.

Его величество Пауль встретил меня в покоях Эвгара. Мы обменялись приветствиями, и я быстро и без утайки рассказала ему все, что произошло за вчерашний день. Я не имела привычки скрывать от клиентов информацию.

— Значит, Эвгар жив, — произнес Пауль, и в его голосе прозвучали отдаленные нотки, которые мне не понравились. — Но как вы это докажете?

Я понимающе кивнула. На его месте я бы тоже сомневалась.

— Он сказал, что вы держали его взаперти, — сказала я. — И Эвгар выменял свою свободу на артефакт, который убил вашего дядюшку.

Услышав это, король изменился в лице, но почти сразу смог взять себя в руки. На какой-то миг я пожалела о сказанном: очень уж хищным стал взгляд его величества.

— Что ж, вы не солгали, Эвгар действительно жив, — Пауль вынул из кармана сюртука крошечную темно-синюю книжку Первого сберегательного банка и протянул мне. Я приняла ее, открыла — на мое имя был заведен вклад в размере пятисот тысяч золотых карун.

Конечно, я предполагала, что король окажется щедр — но что настолько…

— Спасибо за работу, — Пауль сделал небольшую паузу, а затем продолжал: — Теперь я хотел бы поручить вам другое задание.

Я понимающе кивнула.

— Вы сказали, что Эвгар устроил хранилище артефактов на Зимурских болотах. Они нужны мне, эти артефакты. Все до единого.

Похоже, вся эта свистопляска с розысками Эвгара затевалась именно ради артефактов. Я указала в сторону своего дорожного саквояжа, что притулился возле ножки стула, и ответила:

— Мой поезд отходит через полчаса.

Пауль прикрыл глаза и кивнул.

— Замечательно. Тогда еще раз благодарю вас и желаю счастливого пути.

На том и расстались.

Еще один привет от его величества поджидал меня на вокзале: молодой человек в синей форме курьера протянул мне небольшой сверток, в котором угадывались очертания ларца. Расписавшись в ведомости, я задумчиво взвесила посылку на ладони — легкая. Ковырнула личную печать короля — алый сургуч был, как и полагается, блестящим и твердым.

— Пассажирский поезд номер сто два в Лаффельд задерживается по техническим причинам на два часа! — проорали из углов круглые усилители звука, еще одно сочетание магии и науки. — Повторяем: пассажирский поезд…

Я негромко выругалась, подхватила саквояж и пошла в сторону небольшого, но уютного вокзального ресторанчика. В отличие от остальных едален в здании, это место вызывало уважение, и я могла быть уверена, что не проведу всю дорогу в туалете. Да и лишняя чашечка кофе не помешает.

Ресторанчик был почти пуст: судя по ценам в меню, люди предпочитали другую столовую. Я заказала стейк и легкую нарезку овощей и, когда официант ушел, принялась возиться со шпагатом, который обматывал посылку. Что же мне отправил Пауль?

— Я бы не стал ее открывать, — произнес знакомый голос. Я обернулась, и человек, сидевший за соседним столиком спиной ко мне, тотчас же осадил меня: — Не оборачивайся.

Я села ровно и, едва повернув голову вправо, спросила:

— Почему?

Эвгар тихо рассмеялся. Официант поставил на его столик заказанное блюдо и произнес:

— Приятного аппетита, милорд.

— Благодарю вас, — ответил Эвгар. Звякнули столовые приборы.

Периферийное зрение у меня развито отлично: я заметила, что Эвгар одет в щегольский темно-серый сюртук с искрой и что на полу рядом с его стулом стоит саквояж — почти такой же, как у меня.

— Собираешься в путешествие? — спросила я. Пожалуй, пора перейти с ним на «ты».

— Не открывай посылку, Вера. Мой отец никогда не потратит пятьсот тысяч золотых карун просто так. Он очень прижимист.

Официант принес мой заказ, но умопомрачительный аромат стейка теперь оставил меня равнодушной. Аппетит улетучился в неизвестном направлении. Посылка, стоявшая на столе, словно скалила зубы.

— Откуда ты знаешь про деньги?

Эвгар снова рассмеялся и ногой подтолкнул ко мне свой саквояж. Я машинально отметила, что у него были очень хорошие ботинки.

— Знаю. Положи туда посылку, закрой защелку и поставь на пол.

Я подчинилась. Саквояж был пуст, с него даже не сняли внутреннюю бирку дорогого магазина, и посылка короля рухнула в него, словно в подвал башни Кастерли. Я торопливо закрыла защелку и опустила саквояж на пол.

— Умница, — одобрил Эвгар. Вязкое, томительное ощущение беспомощности, охватившее меня в тот миг, когда я услышала его голос, все никак не проходило.

Из саквояжа донесся хлопок — легкий, едва различимый. Я испуганно посмотрела вниз, и Эвгар сказал:

— Ты кушай, кушай. Мясо стынет. Ешь, а я буду говорить.

Я подчинилась. Отрезала кусочек стейка, отправила в рот. Нежнейшее мясо казалось мне абсолютно лишенным вкуса. Овощи, политые ароматным соусом, были водянистыми и пресными.

— Ты рассказала ему, что я жив. Привела неоспоримые доказательства — причем такие, которые сделали тебя ненужным свидетелем. Плюс добавила полную информацию об артефактах. И зачем ты ему теперь нужна?

Он был прав. Незачем. Мои клиенты всегда играли в открытую — на этом я и попалась.

— Но печать на посылке… — промолвила я. Голос прозвучал жалко, чуть ли не обиженно. — Ее могли бы найти.

— Печать магическая, — усмехнулся Эвгар. — Испаряется после того, как сломана. Мало ли кто может быть твоим врагом? Друзья Тобби, например. Лихо ты с ним обошлась, я впечатлен.

Откуда, дьявол побери, он все знает? Смотрит на меня в волшебное зеркало?

Боковым зрением я заметила, как Эвгар вскинул руку, подзывая официанта. Мелькнуло тонкое запястье, украшенное алой ниткой с узелками — новомодное поветрие, якобы эта безделушка, привезенная из Святой Земли, приносит удачу в делах. Все мужчины в столице сейчас такие носят. И Дамьен, и Фюке, и принц Эван — только король не поддался общему безумию.

— Счет, пожалуйста.

— Сию секунду, милорд.

— Одним словом, переходи на нелегальное положение, — посоветовал Эвгар. — Из клиентов у тебя остался только Бувье. Меньшее из зол, на мой взгляд.

Зашуршали ассигнации, ложась в книжку меню.

— Отдай ему эти артефакты, — проговорила я. — Почему бы нет?

— А потому что сволочь, — произнесли от двери. Судя по тому, как изменилось лицо бармена, который медленно опустился под стойку, как немногочисленные посетители с жалобными стонами нырнули под столы, дела были плохи. Катастрофически плохи.

Эвгар поднялся из-за стола и, крепко взяв меня за локоть, поставил на ноги и резко развернул так, что я стала его живым щитом. Он действительно нуждался в щите: в дверях стоял Бувье собственной персоной. Его ребята, вооруженные до зубов, уже рассредоточились по ресторану. Зашуршали жалюзи на витринах, отделяя нас от остального мира.

— Сволочь, ага, — дружелюбно сказал Эвгар. Я вцепилась в его руку и судорожно прикидывала, насколько Бувье нуждается в живом артефакторе, и как быстро нас нашпигуют свинцом, если дела пойдут еще хуже. — Кто мне обещал личный канал поставки с юга?

Бувье и ухом не повел. Судя по выражению его лица, ему было наплевать на все, что скажет Эвгар — он хотел получить свое.

— Где мои артефакты? — сухо спросил он. Эвгар негромко рассмеялся и поставил ногу на свой саквояж. Рука, державшая меня, едва заметно стиснула мою грудь.

— Да вот они. Узнал, что ты зашевелился и привез лично. Дай нам уйти и забирай.

Бувье посмотрел сперва на саквояж, потом перевел взгляд на меня.

— Благодарю вас, миледи, — произнес он. — Вы отлично справились. Сколько вам обещал ваш предыдущий заказчик?

— Пятьсот тысяч золотых карун, — прошептала я. Вялая покорность, наполнявшая меня, никуда не делась: я почти безжизненно болталась в руках Эвгара и чувствовала себя марионеткой на веревочках. Хозяин обрежет их одним движением ножниц, и я упаду.

Бувье уважительно кивнул.

— Щедро, щедро… Удваивать их я, конечно, не буду. Вы ведь работали не одна, мои ребята тоже постарались.

— Просто отпустите меня, — свистящий шепот, сорвавшийся с моих губ, был таким, что я сама испугалась. Бувье прикрыл глаза.

— Разумеется. Эвгар, я надеюсь, что больше тебя не увижу. Проваливайте.

Эвгар толкнул саквояж в сторону Бувье и, не выпуская меня, двинулся к дверям.

— Удачи, Итан! — произнес он. Один из подручных Бувье открыл дверь, и мы с Эвгаром буквально вывалились в шум вокзала. Издали свистели поезда, шли люди, гремели багажные тележки, надрывались усилители, и эта какофония казалась мне райской музыкой.

А потом мир погрузился в тишину, и тяжелый горячий кулак ударил меня промеж лопаток.

Я успела удивиться, почему это вдруг лечу куда-то в сторону лавочек для пассажиров, почему воздух наполнен отвратительным запахом гари, дымом и пеплом, почему…

Потом пришел грохот взрыва и крики. И стало понятно, почему.

Придя в себя, я обнаружила, что лежу на койке, затянутой белым холстом, в большом зале лечебницы святого Варфоломея, и этот зал полон раненых и умирающих. Со всех сторон летели жалобные стоны и хрипы, зал наполняли отрывистые голоса медикусов, быстрые шаги сестер милосердия, похожих на больших серых птиц, а воздух был пропитан запахами гари, крови и нечистот.

Я поймала себя на мысли, что очнулась потому, что застонала. Спина и голова болели так, что все кругом качалось и плыло.

— Тихо, тихо, — пожилая сестра милосердия неслышно появилась откуда-то сзади, положила мне на лоб кусок ткани, смоченный каким-то остро пахнущим средством, и была такова. Я закрыла глаза и обмякла на койке. Неужели взрыв был такой силы, что все люди в зале пострадали именно от него?

Бувье наверняка погиб. И Эвгар, возможно, тоже. Хотя он, разумеется, был готов к такому повороту и наверняка сейчас сидит где-нибудь, смотрит в свое волшебное зеркало, как я тут корчусь, да горя не знает. Но мало ли?

— Госпожа Анхельм, да, — услышала я знакомый голос. Неужели Фюке? Да, это он: открыв глаза, я увидела, как Фюке в наброшенном на плечи халате решительно идет среди коек в сопровождении сестры милосердия. Стоило ему приблизиться, как я схватила его за руку и твердо сказала:

— Увезите меня отсюда. Как можно скорее.

— Я здесь именно для этого, дорогая, — с искренним сочувствием произнес Фюке и, с легкостью подхватив меня на руки, направился к выходу. Сестра милосердия спешила за ним, всплескивая пухлыми ладошками и повторяя, что больных нельзя забирать вот так, в исподнем.

— Можно, можно, — небрежно бросил Фюке через плечо, и его голос прозвучал так, что сестра милосердия решила больше не спорить, сразу же отстала и пошелестела по залу к другим раненым.

Миновав длинный больничный коридор и выйдя на улицу, Фюке усадил меня в экипаж и сделал знак кучеру: вперед да побыстрее. Недавно прошел дождь, воздух был свежим и прохладным, и Фюке набросил свой сюртук поверх моей больничной рубахи.

— Я отвезу вас к вам домой, — сказал он. — И вызову нормального медикуса, а не этих святош-коновалов. Они бы вас залечили до смерти своими молитвами и псалмами.

— Ни в коем случае! — после взрыва я не сомневалась в том, что по месту регистрации меня ждут новые подарки его величества. — Анри, мне нужно срочно уехать из города. Немедленно.

Фюке посмотрел на меня с непривычным удивлением. Казалось бы, ему уже давно не была в диковинку специфика моей профессии — а вот поди ж ты, он снова вопросительно поднял бровь и спросил:

— Прямо так, в рубище?

— Это рубище может стать саваном, — промолвила я. — На вокзале был взрыв, так? Эта бомба была прислана мне, Анри. И этот человек продолжит начатое, я не сомневаюсь.

Фюке вздохнул и понимающе покачал головой. Экипаж свернул на Малую Канавную, тихую улочку, известную самыми модными магазинами ателье и готового платья.

— Бувье погиб, — коротко сообщил Фюке. — Вся столица гудит. Говорят, что это новый передел рынка наркотиков. Вон, — он кивнул в сторону свежей газеты, лежавшей на сиденье. — Уже строчат, что Бувье ликвидировал кто-то из семьи Каматти. Прямо страшно жить становится.

Я и не сомневалась. Министр инквизиции при смерти, король преступного мира размазан взрывом по всему вокзалу — в столице наступали опасные времена.

И начала их я.

Фюке постучал в стенку, отделявшую нас от кучера, и экипаж послушно остановился.

— Подождите минутку, — сказал Фюке, открывая дверь. — Я скоро.

Его не было около четверти часа — за это время я успела провалиться в тяжелую болезненную дрему, сквозь марево которой едва услышала, как Фюке вернулся, и экипаж двинулся дальше.

— Держите, — на мои колени лег большой мягкий сверток. Я встрепенулась и увидела пакет из магазина готового платья.

— Ох, благодарю вас! — воскликнула я. — Анри, вы просто чудо.

Фюке довольно улыбнулся. Пусть одежда была мужской, с размером он угадал. Фюке старательно смотрел в окно, пока я переодевалась, а затем произнес:

— Итак, куда вы направляетесь?

— На Зимурские болота, — ответила я. Пусть Бувье мертв, а король, отправляя мне бомбу, дал понять, что больше не нуждается в моих услугах — я понимала, что это дело стало моим личным. Эвгар знал обо мне слишком много, чтобы я могла просто забыть об этом.

— Болота? — удивился Фюке. — На кой они вам?

— Анри, если вы хотите умереть, то я расскажу, на кой, — хмуро откликнулась я. Фюке усмехнулся.

— Если я захочу умереть, то предпочту провести ночь в ваших объятиях, дорогая Вера, — ответил он. Похоже, опыт Тобби сильно на него повлиял: Фюке не понял сути явления, но воспринял его всерьез. — Ладно, не хотите отвечать — не надо. Мой дедушка Адриан дожил до ста восьми лет. Знаете, почему?

— Почему же?

— Он никогда не лез не в свое дело, — тонко улыбнулся Фюке. — Но на болота вы поедете только после того, как придете в себя. А пока предлагаю вам мой загородный дом, о котором никто не знает, и хорошего медикуса. Согласны?

Я устало откинулась на сиденье и кивнула. Не в моих привычках спорить с тем, кто прав.

Загородный дом Фюке располагался на окраине маленького поселка под романтическим названием Бобровый остров. Поселок отстроили двенадцать лет назад специально для сильных мира сего, которые хотели бы отдохнуть от столичной суеты. Помнится, Альфред незадолго до развязки нашей общей истории говорил, что мечтает переехать именно в это прекрасное место на берегу тихого озера.

Не вышло.

В поселке, разумеется, был медикус: осмотрев меня, он сказал, что моя контузия невелика, собственноручно смешал какое-то пахнущее лимоном и ромашкой зелье и усилил его артефактом. Я осушила протянутый мне стаканчик и сразу же почувствовала, как головная боль и тошнота поползли прочь.

— Значит, все-таки болота? — поинтересовался Фюке после того, как медикус ушел, и я собралась с силами настолько, чтобы пойти прогуляться вдоль озера. Вечер был тихим и спокойным, от воды тянуло прохладой. Жители поселка отдыхали в небольшом открытом кафе на берегу, и я подумала, что цены в этом заведении запредельные.

Мне хотелось есть. Хороший признак.

— Болота, — кивнула я. — Вас ведь наверняка будут расспрашивать обо мне, Анри.

— О, в этом нет сомнений, — Фюке раскланялся с пожилым и важным господином, которого сопровождала юная прелестница. Девушка удивленно посмотрела на мое мужское платье, но не сказала ни слова: в этих краях люди могли себе позволить роскошь плевать на светские привычки. — Это связано с делом Миерхольта?

Я вновь кивнула. Юная прелестница зацепилась каблучком за одну из дорожных плиток и, опираясь на руку спутника, принялась изучать туфельку. Фюке покосился в их сторону и произнес:

— Это Антонио Каматти. Вполне возможно, он поднимет корону Бувье. Уезжайте, Вера, тут скоро все изменится к худшему. И, похоже, ваш Миерхольт сыграет в этом значительную роль.

— Почему вы так решили? — я подумала, что сейчас самое время прикинуться дурочкой. Дорожка привела нас к воде, и некоторое время мы стояли, любуясь розовыми закатными лучами, рассыпанными по озеру. Корабельные сосны на другом берегу в свете уходящего солнца казались облитыми жидким золотом.

— Миерхольт связан с инквизицией и преступным миром. А при любой заварухе такие люди поднимаются со дна, не надо делать вид, что вы этого не понимаете. Он напоминает мне огромную рыбу, которая находится на глубине озера и высматривает, что творится на поверхности.

Я невольно скользнула взглядом по сонной водной глади. Ведь и не скажешь, что там есть чудовища.

Фюке хотел было сказать еще что-то, но в это время над моим правым плечом раздалось тонкое чириканье. Я обернулась и увидела предмет, известный мне только по статьям в журналах — письмовник, очередное совместное творение науки и магии, который находит адресата по тем невидимым следам, что каждый человек оставляет в эфирном поле.

— Похоже, это вам, — Фюке смотрел с любопытством, видимо, он тоже встретился с письмовником в первый раз. Я протянула ладонь, и письмовник, круглый, чирикающий, похожий на бронзового воробья, плавно опустился на нее и раскрылся, превратившись в обычный листок бумаги.

Почерк был знаком, и этот человек никак не мог мне писать. «То, что мертво, не может умереть», — напомнила я самой себе и прочла:

«Дорогая Вера, буду говорить прямо: королю ты нужна мертвой, мне ты нужна живой. Не стану скрывать, я впечатлен нашей приватной встречей (несмотря на ее горестный финал), но твоя способность притягивает меня еще больше. Кто ты? Что ты?

Четверть часа назад его величество просил меня устроить твою смерть как можно скорее. Это значит, что все силы инквизиции по всей Хаоме будут брошены на твои поиски. Будь добра, избавь меня от этой суеты. Завтра к полудню я приезжаю в свое загородное поместье, Медвежьегорск, Пятая улица, и жду тебя в гости.

Паулю скажем, что ты умерла. А я сделаю все, чтобы ты осталась живой и здоровой. Приезжай. Если мне все-таки придется тебя искать, то королю я уже врать не буду. Ты очень мне интересна. Я много лет сражаюсь с порождениями мрака, но таких, как ты, не встречал.

Пятая улица прекрасное место. Мы отлично проведем время».

Я дочитала письмо и несколько мгновений всматривалась в ломкие острые буквы, словно написанные пьяной рукой, пытаясь понять, что происходит и как мне со всем этим быт. Фюке терпеливо ждал — я протянула ему письмовник, и тот немедленно разразился гневным чириканьем и вновь свернулся клубком. Получается, послание может прочесть только тот, кому оно предназначено. Очень предусмотрительно.

Он не говорил, что расправится с Дамьеном. Но я чувствовала эту угрозу в резком наклоне букв.

— Тобби жив, — выдавила я. Все мое существо бунтовало и заходилось в беззвучном вопле — он не мог выжить, не мог, не мог! Альфред угробил двоих, чтобы я окончательно убедилась в том, кем стала. — Жив, собирается на загородный отдых. Предлагает мне присоединиться.

— Ого! — изумленно воскликнул Фюке — он был действительно поражен этой новостью. — Больше ему ничего не надо?

— Быстро же он восстал со смертного одра… — пробормотала я. А вдруг все изменилось, и мрак, наполнивший меня по приказу Альфреда, уже развеялся? Все-таки прошло много лет, я вполне могла исцелиться.

Фюке покачал головой.

— Чудны дела науки, — произнес он. — Кто бы мог подумать, все были уверены, что Тобби стал овощем.

— Овощи писем не пишут, — вздохнула я. — Предлагает мне защиту от могущественных недругов. Если не соглашусь — он меня убьет.

Фюке неожиданно расхохотался, да так, что парочка, которая прогуливалась чуть дальше, вздрогнула от неожиданности.

— А от него кто защитит? — поинтересовался Фюке. Я пожала плечами. Куда ни кинь, всюду клин. Меньше всего я сейчас хотела, чтобы за мной гналась инквизиция. А Тобби, насколько я знала, не бросает слов на ветер. И, что самое интересное, он знает о делах Эвгара намного больше, чем показывает. Пожалуй, есть смысл пообщаться с ним поближе.

Но ведь он должен был умереть, дьявол его побери. Должен.

А вдруг я действительно исцелилась? И весь ужас моей жизни миновал, словно дурной сон?

— Медвежьегорск, — спросила я, — это где?

Глава 5. Дом в яблоневом саду

В Медвежьегорске, вопреки его названию, не было ни медведей, ни гор. Городок стоял на краю леса и выглядел очень цивилизованно: маленькие чистые улочки, выложенные светлым булыжником, уютные домики с красными крышами, аккуратные сады и кружевные наличники — здесь в самом деле хотелось поселиться.

— А вот и Пятая улица, — добродушный усатый извозчик, который вез меня от вокзала, указал в сторону буйных яблоневых садов за аккуратной деревянной оградой. — Приехали.

Я задумчиво смотрела на яблони, прикидывая, может ли улица состоять из одних садов. Рассчитавшись с извозчиком, я спрыгнула на мостовую и неторопливо пошла вдоль ограды, стараясь держаться в тени. Улица была пуста, никто не прятался за деревьями, и к дому господина министра я добралась незамеченной. Деревянную ограду сменила тонкая изгородь, похожая на металлическое кружево. Я дотронулась до нее и отдернула руку — по пальцам слегка ударила магическая защита по периметру.

Дом, надо сказать, был роскошный. В меру пафосный, в меру наполненный изяществом и стилем — его не портили даже колонны возлевхода. Некоторое время я стояла возле изгороди, пытаясь определить, есть ли кто-то в здании, и чирикнувший над плечом письмовник заставил меня подпрыгнуть от неожиданности.

Моя профессия предполагает крепкие нервы, но в последнее время они что-то пошаливают.

«Не стесняйся, — прочла я. — Проходи».

Убрав письмовник в карман — тот сразу же начал толкотню и возню со своим предшественником, так что казалось, будто я действительно несу двух сердитых воробышков — я собралась с духом и решительно толкнула изящную калитку.

Дверь открылась бесшумно, стоило мне поставить ногу на первую ступеньку — меня действительно ждали с нетерпением. Я нырнула в прохладный полумрак просторной гостиной с занавешенными окнами и услышала:

— Вот и замечательно. Очень благоразумный поступок.

Входная дверь так же бесшумно захлопнулась, отрубив дневной свет и окончательно погрузив меня в сумрак. Я невольно вспомнила об обычае пиратов закрывать один глаз повязкой, чтобы в такой ситуации быть зрячей — полезная штука, если вдуматься.

Мысли метались от одного к другому, не позволяя ни на чем сосредоточиться, и я с трудом смогла признаться себе, что просто-напросто боюсь этого живого мертвеца.

— Здравствуй, Дерек! — сказала я, надеясь, что мой голос разгонит темные чары этого места. — Сказала бы, что рада тебя видеть, но не хочу врать.

— Соври, — ответил Тобби. — Мне будет приятно.

Я обернулась и увидела Тобби: он сидел в глубоком кресле, но отчего-то не казался маленьким. Об очередной перенесенной смерти напоминала только восковая бледность его лица и гроздь тоненьких трубок, которые выбегали из прорези в рубашке и уходили куда-то за спину. По трубкам с едва слышным шипением бежала пузырящаяся зеленоватая жидкость.

— Присаживайся, — Тобби доброжелательно улыбнулся и указал мне на диван. Я послушно села — честно говоря, ноги подгибались.

— Я смотрю, медикусы потрудились, — сказала я. — И техники тоже.

— Да, потом останется вынуть трубки, и все, — кивнул Тобби. — Король сказал, что оставляет способ убийства на мой выбор. Собственно, я тебя сюда пригласил по его настоятельной просьбе. Вот только он не знает про мой крупный личный интерес.

— Понимаю, — негромко откликнулась я. — Сразу об этом подумала, знаешь ли.

В гостиную бесшумно вошел слуга с хрустальной рюмкой на подносе, и в воздухе пронзительно запахло лекарствами. Тобби осушил рюмку и поморщился.

— Ну что, дорогая? Как мы тебя убьем?

Я пожала плечами. Мне еще не приходилось обсуждать способ собственной смерти. Хотя откровенность Тобби мне понравилась.

— На твой выбор.

Тобби улыбнулся. Задумчиво дотронулся до трости, которая стояла возле кресла, будто верная собака.

— Тогда я тебя застрелил. Обойдемся без излишеств, Пауль и так мне поверит. Всегда верил.

Раньше я думала, что убийцы именем короля — это двухметровые мордовороты. Оказалось, что среди них бывают и такие, как Тобби, похожие на эльфов.

Впрочем, от этого не легче.

— Твое имущество Пауль уже перевел на меня, — сообщил Тобби. — В награду за доблестный труд. Сейчас утрясем все бюрократические нюансы, и я верну его тебе. Мне чужого не надо.

— Как с башней Кастерли, — промолвила я. Прищур Тобби мне не понравился.

— Примерно, — сказал он и со вздохом поднялся с кресла. Самочувствие Тобби было хуже, чем он хотел показать. Я тоже встала, и министр указал мне на светлую дверь в конце гостиной.

— Пойдем, я хочу тебя проверить.

Я направилась за ним, теряясь в догадках по поводу того, как именно будет происходить проверка. Впрочем, если бы Тобби действительно хотел моей смерти, я была бы уже мертва.

За дверью была самая настоящая лаборатория, как в университете. Большой сверкающий стол для препарирования, ровные ряды шкафов, занятые книгами, стопками бумаги, пузырьками и колбами с разноцветным содержимым. Стеклянные трубки, висевшие над столом, заливали его мертвенно-белым светом и едва слышно гудели.

— Это колбы Араяна? — поинтересовалась я. Мне доводилось читать о таких лампах, наполненных газом, но я никогда не видела их. Тобби одобрительно посмотрел на меня и ответил:

— Да, именно они. Приятно встретить столь умную женщину. Что ж, — он подошел к одному из шкафов, вынул металлический ящик и принялся выкладывать из него серебряные пластинки с артефактами, — раздевайся до пояса, ложись на стол. На живот.

Надеясь, что до вскрытия дело все-таки не дойдет, я расстелила на столе белое полотно, лежавшее поодаль, и принялась раздеваться. Все-таки в мужской одежде есть свои преимущества — например, не надо разоблачаться полностью, и у тебя остается хоть какая-то иллюзия защиты.

— Итак? — Тобби выбрал нужный артефакт и теперь с искренним любопытством смотрел, как я устраиваюсь на столе. — Кто ты на самом деле?

— Я обычный человек, — ответила я. Тобби подошел к столу и некоторое время молча рассматривал мою спину.

— Интересные значки, — сказал он, и я ощутила ледяное прикосновение артефакта к шее. — Чем ты их выводила?

— Труп-травой, — еле слышно промолвила я. Шрамы, оставленные ножом моего мужа, даже она не смогла вывести до конца. — Я проклята.

— Вот как, — Тобби усмехнулся, артефакт двинулся по позвоночнику вниз. — И кто же так тебя изувечил?

— Мой муж.

— Вера, ты меня удивляешь, — признался Тобби после небольшой паузы. — Ты была замужем за монстром некромантии?

Я промолчала.

В день нашей свадьбы мне исполнилось шестнадцать. Альфреду Ланге было пятьдесят четыре. Наш брак выглядел идеальным союзом для всех, кроме меня.

— Какая интересная вещь, это проклятие, — задумчиво произнес Тобби. Он убрал артефакт, и теперь мягко скользил кончиками пальцев по моему позвоночнику — будто играл на музыкальном инструменте. — Оно похоже на черное дерево. Полностью внедрено в твою нервную систему. И самое крупное скопление… — Тобби осторожно приспустил мои брюки и белье и дотронулся до ложбинки между ягодиц, — вот тут. Тебя ведь пробовали вылечить?

О да. Как только я накопила достаточную сумму, то сразу же обратилась к хорошему медикусу. Для этого пришлось уехать в Зинвер, но тамошние светила медицины мне не помогли. Сдались, развели руками и даже не взяли денег.

— Пробовали, — ответила я.

— Как это любопытно, — практически мурлыкнул Тобби и отошел от стола. — Я никогда не встречал ничего подобного.

Да, Альфред Ланге был в своем роде уникум. Я это знала лучше всех. Спрыгнув со стола, я стала одеваться и вдруг обнаружила, что меня знобит, да так, что пуговицы в непослушных пальцах отказываются прыгать в прорези рубашки.

Я словно вновь стала той юной, насмерть перепуганной девушкой, которую Ланге толкнул на кровать, а затем рванул тонкую сорочку.

Тобби понял, что мне надо помочь, приблизился и аккуратно застегнул мою рубашку. Жилет я не стала надевать — бог с ним. Впервые за долгое время мне захотелось расплакаться. Мягким, почти любовным жестом Тобби поддел меня за подбородок и заставил поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— Ты у друга, — промолвил он, — как бы странно это ни звучало. И сейчас тебе надо отдохнуть с дороги. Постарайся заснуть, хорошо? А вечером поговорим.

«Таких друзей — за хрен да в музей», — вспомнила я старинную западянскую поговорку.

Но мне не из чего было выбирать.

В день нашей свадьбы мне исполнилось шестнадцать. Альфреду Ланге было пятьдесят четыре. Наш брак выглядел идеальным союзом для всех, кроме меня.

Все девушки боятся замужества. Хотя бы потому, что о супружеском долге говорить не принято. Я не знала, что именно ждет меня в первую брачную ночь, не понимала, что со мной делает Альфред — и почему он так делает! — и чувствовала только боль и стыд, который был намного хуже боли.

Вы когда-нибудь видели, как режут свинью?

Вся простыня была в крови, я дважды теряла сознание от боли, ужаса и стыда, но Альфред, разумеется, и не подумал остановиться.

На рассвете он все-таки оставил меня в покое и вышел из спальни. Тотчас же ко мне пришли служанки, одна из которых переменила белье на постели и унесла мою разорванную сорочку, а вторая отвела меня в ванную и помогла смыть с тела засохшую кровь.

Я до сих пор помню, как ее звали — Грета. Грета Толстая, которая была со мной очень ласкова. Я ревела от осознания своего бесчестия и позора, захлебывалась в слезах и чувствовала себя грязной. Я была леди из благородной семьи, а стала…

— Не плачьте, госпожа моя, не плачьте, — приговаривала Грета, поливая меня теплой водой из ковша. — Такова наша женская доля, такими нас создал Господь. Лежим да терпим, а там и привыкнем, когда, глядишь, и понравится. А там и детки пойдут…

— Когда это было? — спросил Тобби. — Лет десять назад?

Мы сидели в гостиной, за окнами давно сгустился теплый тихий вечер, и в столовой убирали после ужина. Маленькая смуглая служанка принесла нам кофе и шоколад, но мы к нему не притронулись.

— Девять, — поправила я. — С тех пор ничего не изменилось. Главным остаются приличия.

— Из которых растет невежество, — добавил Тобби. — Девочкам внушают, что подмываться каждый день — безнравственно. Прямой путь в шлюхи. Поэтому я и не женился.

Я невольно хихикнула и тотчас же зажала рот ладонью. Кажется, моя истерика перешла из громкой фазы в тихую. Никогда бы не подумала, что буду обсуждать подобные вещи с министром инквизиции.

…По всем канонам и предписаниям порядочная женщина допускает до себя мужа раз в месяц, а порядочный муж не докучает своей супруге — но Альфред придерживался иной точки зрения, и иногда мне начинало казаться, что наша супружеская жизнь была какой-то дикой, непрекращающейся оргией. Каждую ночь, во всех возможных позициях, без малейшей заботы о том, что я чувствую.

Это было ужасно — вот все, что я могу сказать о начале своей семейной жизни. Альфред смог утолить даже самые затейливые желания. Вряд ли Сладкая Осока знала то, чего не узнала я по воле супруга.

— Именно это меня и удивило, — Тобби все-таки отпил глоток кофе, поморщился, и жидкость, омывающая его новое сердце, забурлила по трубкам еще быстрее. — Ты настоящая леди, утонченная и благородная. И в то же время ты проявила инициативу, не лежала, вытянув руки, и вполне открыто наслаждалась процессом. Дьявол побери, моя смерть того стоила.

Я хмуро посмотрела на него и сказала:

— Ты не мастер комплиментов, Дерек.

Тобби только рукой махнул.

— Я существую не в том обществе, где их делают. Не буду же я говорить черной магичке: мадам, вы выглядите прекрасно. Дыбу? Плети?

Я откинулась на спинку дивана и подумала, что вечер перестает меня пугать. Меня пугало прошлое, которое я вроде бы забыла, вычеркнула, вырвала — и вот оно снова вернулось. Вернулись заботливые руки Толстой Греты, запах вечернего чая, прикосновения Альфреда. Душа хотела забыть — а тело помнило.

— Мне плохо, — сказала я. К горлу действительно подкрался ком тошноты. — Меня вчера контузило во время взрыва на вокзале. Мне плохо…

Тобби понимающе кивнул и, пересев на диван, потянул меня за руку.

— Ложись, — произнес он. Я послушно вытянулась на диване, Тобби погладил меня по голове каким-то естественным и в то же время жутким жестом: словно смерть прикоснулась.

После того, как Альфред выкинул меня из окна, я перестала бояться смерти. И вот теперь в груди царапалось давнее темное чувство страха.

— Твой муж был чернокнижником, так? — произнес Тобби. — Чернокнижник, извращенец и манипулятор. Ты была ему не нужна. Он хотел безграничной власти над живым человеком. А для этого надо раздавить и сломать, что он и сделал. Почему ты потом ему надоела?

— Я стала неинтересна. Он добился всего, чего хотел, и утратил ко мне интерес, — ответила я. — Почти год мы жили спокойно, я видела Альфреда считанные разы. А потом он подыскал другую игрушку и сделал со мной то, что сделал.

Мне не хотелось вдаваться в детали, и Тобби, на мое счастье, не стал настаивать. Мы провели в молчании почти четверть часа, а затем министр задумчиво сказал:

— Энтомологи коллекционируют бабочек, нумизматы изучают монеты, а я исследую колдовство. И знаешь, в моей коллекции еще не было такой, как ты.

Я вздохнула. Проблема была в том, что и Альфред, и моя семья, и Тобби видели во мне предмет — хорошую, редкую, очень ценную вещь. Никто не хотел видеть человека.

Это было больно.

— Пусть так, — откликнулась я. — Что ты собираешься делать дальше?

Тобби пожал плечами.

— Для начала я собираюсь выздороветь. Потом вернусь на работу. Что же касается тебя… — он сделал паузу, за которую я успела покрыться ледяным потом. — На твой выбор.

Некоторое время я молчала, пытаясь понять, в чем тут подвох. А потом решила играть в открытую — как всегда. Возможно, это не самая лучшая тактика, зато потом не чувствуешь себя сволочью.

— Я хочу найти Миерхольта. Поеду на Зимурские болота.

Тобби усмехнулся, погладил меня по щеке согнутым указательным пальцем, и я поняла, что смерть разрешила мне пожить еще немного.

— Туда уже выехал особый отряд. Если, конечно, ты хочешь посмотреть на пепелище и развалины…

Ну конечно. Я должна была догадаться.

На миг мне захотелось перенестись в прошлое и сделать вид, что я не получала королевского послания. Потому что оно отправило меня в жернова грязных и непонятных интриг, убило ни в чем не повинных людей, и благодаря ему я оказалась во власти министра инквизиции и королевского убийцы — и еще неизвестно, к чему это приведет.

— Мне нужен Миерхольт, — сказала я. — Он знает обо мне то, чего не должен знать. А с меня хватит и того, что я в твоей власти.

Тобби негромко рассмеялся, на какое-то мгновение став спокойным и каким-то домашним — мелким клерком, например, который думает не о карьере, а о книгах, живописи и девушках.

— Очень хорошо, что ты это понимаешь, — произнес он. — Что ж, если считаешь нужным, то ищи. Денег я тебе выделю.

Я приложила все усилия, чтоб не измениться в лице. Слишком уж легко все идет. Не к добру.

Что на самом деле затеял Тобби? Сорваться, считай, со смертного одра, добиться моего приезда, выслушать мою историю — и просто отпустить? Он не был дураком, а я не была дурой, чтоб поверить в такое.

— Хорошо, — я прикрыла глаза, стараясь сохранять невозмутимый вид. — Спасибо.

— Вот и замечательно, — Тобби улыбнулся и вновь погладил меня по лицу. Одна из трубок на его груди опустела, а в других пульсация жидкости замедлилась. — Ищи. Я тоже займусь поисками.

— Кого?

— Доноров, — Тобби продолжал улыбаться, но его глаза оставались темными и серьезными, а бледное лицо — непроницаемо спокойным, так что я не могла понять, что у него на уме. — Будут раз в неделю переставлять мне новое сердце.

Я села и устроилась на диване так, чтоб быть подальше от Тобби. Его улыбка стала тонкой, словно лезвие, а в глазах появился энергичный блеск — похоже, ему понравилась моя реакция.

— Какая глупая шутка, — сухо заметила я.

— Я не шучу, — ответил Тобби, взял свою трость и поднялся. — Ты меня очень сильно зацепила, Вера. Впрочем… — он задумчиво дотронулся до виска и опустил руку. — Впрочем, сейчас нам пора отправиться спать — пока поодиночке.

— Доброй ночи… — только и смогла вымолвить я.

— Доброй ночи, — откликнулся Тобби и направился к лестнице.

Я все-таки отправилась в поселок на Зимурских болотах — просто ради того, чтоб убедиться в словах Тобби и со спокойной душой продолжить поиски в других местах.

Господин министр лично проводил меня на вокзал. Перед этим мы завернули в банк, где Тобби выдал мне увесистую стопку наличных — я прикинула, что этой суммы хватит, чтобы уехать из Хаомы куда-нибудь на другой конец света и жить там припеваючи. Соблазн был велик, но разум, конечно, предостерег меня от поспешных решений. Сейчас Тобби был весьма мил и любезен, но вряд ли он останется джентльменом, если я позволю себе какой-нибудь выверт.

На перроне собирался народ — поезд, который должен был увезти меня на юг, запаздывал, и некоторые ожидающие принялись ворчать, поминая дедов, которых лошади возили без задержек и куда надо. Я слушала краем уха, Тобби улыбался.

— Береги себя, — сказал он, когда вдали показалась красно-зеленая морда поезда. — У меня грандиозные планы на твой счет.

Я нервно улыбнулась. Неопределенность выводила меня из себя.

— Собираешься искать доноров? — спросила я с определенной язвительностью, припомнив вчерашний вечер.

— Не совсем, — Тобби лениво прикрыл глаза, став похожим на дремлющего хищника. — Я задумался, возможно ли как-то скорректировать твое проклятие, если уж от него никак нельзя избавиться. Например, замкнуть течение энергетических полей на одного партнера.

Я почувствовала, как перрон стал убегать из-под ног, и наверняка упала бы, если б Тобби не подхватил меня под локоть. Гувернантка юной девицы, стоявшая чуть поодаль, сунула руку в сумочку за нюхательной солью, но Тобби отрицательно покачал головой, и добрая женщина отвернулась.

— Ну, ну, — мягко сказал он. — Ничего нельзя обещать, пока все в теории. Я буквально два дня назад читал статью об энергиях в черной магии. Автор доказывает, что ими можно управлять даже постороннему человеку, правда его схема еще не отработана на практике. Денег нет, но он держится.

— Может, тогда надо вообще снять проклятие? — промолвила я и не узнала своего голоса.

Я могла бы стать нормальной. Обычной женщиной, такой же, как все. Жить, любить, не отказываться от удивительного мира… Неужели это все-таки возможно?

— Тогда ты от меня убежишь, а я этого не хочу, — усмехнулся Тобби и почти ласково приобнял меня за плечи. Жених и невеста, ни дать, ни взять. — Должен же я иметь какое-то преимущество за свою доброту?

— Не сомневалась, что ты думаешь о профите, — натянуто пошутила я. Поезд с гудением и фырканьем остановился у перрона: настоящий дракон приполз. Проводники открыли двери в вагоны, выставили лесенки и стали запускать пассажиров. Тобби смахнул с моей щеки невидимую соринку, поцеловал меня чуть ли не смущенно и продемонстрировал проводнику свое удостоверение. Тот вчитался и сразу же взял под козырек.

— Дама едет по спецзаданию, — сухо сказал Тобби. Образ влюбленного молодого человека бесследно исчез, теперь это было исключительно официальное лицо. — Что ж, дорогая Вера, счастливого пути! Отправляй мне письмовники по вечерам.

В моем новом саквояже лежала целая стопка письмовников. Я кивнула и медленно поднялась в вагон — я была последней, и проводник убрал лесенку, закрыл дверь и произнес:

— Пройдемте в первый класс, миледи.

Я послушно подалась за ним и, устроившись в широком мягком кресле, взглянула в окно, надеясь, что Тобби уже ушел. Никак нет — стоял на перроне, рядом с ним топтались два мордоворота в инквизиторской форме, готовые в любую минуту подхватить господина министра под белы рученьки и отнести в экипаж. Тобби действительно был бледен.

Мы помахали друг другу, и министр с сопровождающими неторопливо пошел к зданию вокзала. Какая хитрая сволочь, думала я, глядя ему вслед. Теперь я точно не пропаду на краю света — потому что больше всего мечтаю избавиться от проклятия умершего некроманта. Теперь я прибегу по первому щелчку и выполню любую просьбу — даже приказывать не придется.

Несмотря на жаркий день, мне стало холодно. Настолько, что, когда поезд тронулся и принялся с довольным гудением набирать скорость, я попросила у проводника плед и, накрывшись им, какое-то время сидела неподвижно, пытаясь хоть как-то понять, что делать дальше.

— На чем мы остановились, Вера?

Я вздрогнула и открыла глаза. За окном пролетали удивительные по красоте лесные пейзажи, а в кресле напротив сидел щегольски одетый мужчина, сцепив руки в замок на остром колене. Я смотрела ему прямо в лицо и не могла его разглядеть. Черты менялись и сбоили, по ним текла пестрая рябь, и я отвела взгляд.

— Если ты хочешь разговаривать со мной, то убери эту личину, — сухо сказала я. — Раздражает.

Эвгар усмехнулся.

— Мои артефакты могут заставить тебя говорить, — произнес он.

О да, я не сомневалась.

— Но тогда ты не получишь удовольствия, — я наградила его тонкой улыбкой, позаимствованной из арсенала Тобби, и Эвгар понимающе кивнул.

— Что ж, — промолвил он, и рябь на месте лица сперва расплылась цветным пятном, а потом сложилась в черты из медальона. Некоторое время мы молчали, глядя друг на друга, а затем Эвгар повторил вопрос:

— Так на чем мы остановились?

— На взрыве на вокзале, — сказала я.

— Таких, как Бувье, и надо взрывать. Это моя обязанность как порядочного гражданина, — жестко произнес он.

Надо же, какой моралист, кто б мог подумать.

— Ты ведь работал на него, — промолвила я, стараясь влить в свои слова максимум яда.

— Работал, — согласился Эвгар. — Потому что он был полезен для моего дела.

— Что за дело?

По вагону прошел проводник, напоминая, что вагон-ресторан открыт для посещения. Эвгар дождался, когда тот уйдет, и ответил:

— Артефакт, конечно. Уникальная вещь, раньше таких никто не делал.

— Едешь на Зимурские болота?

Эвгар негромко рассмеялся.

— Мне там делать нечего. И тебе тоже. Что там с министром, влюблен, как мальчишка?

Я пропустила вопрос мимо ушей. Значит, на Зимурских болотах ничего нет — ну а если Эвгар просто отводит мне глаза?

— Откуда ты знаешь о моем прошлом? — глухо спросила я. Эвгар поднялся, вышел в проход и, склонившись ко мне, ответил:

— Скажем так, навел справки. Меня еще никогда не ловила такая милая девушка.

В следующий миг его уже не было. Я тряхнула головой, прогоняя наваждение, осмотрелась: в вагоне не было никаких следов Эвгара, он словно растаял в воздухе.

Только запах сигар остался.

Тобби оказался прав.

На станции Зимур поезд остановился буквально на две минуты, и я, спрыгнув на перрон, тотчас же оказалась в толпе, состоявшей в основном из полицейских и бодрых ребят в форме охраны короны. Вот уж кто никогда не теряет присутствия духа — в отличие от гражданских, которые, судя по одежде, собранной с бору по сосенке, и панике на лицах, были погорельцами.

В воздухе витал запах огня и гари — тяжелый, душный. Не стоит надеяться, что это торфяной пожар.

— Мадам, станция закрыта, — молодой белобрысый полицейский уверенно и твердо взял меня под локоть. — Идет спецоперация.

Поезд за моей спиной уже набирал ход. Я скользнула взглядом по форме паренька: ага, а полиция-то столичная.

— Я в курсе. Меня сюда направил министр инквизиции, — сухо ответила я с интонациями Тобби. — Госпожа Маранзарис здесь?

Это, по большому счету, был выстрел в молоко: вряд ли сама директор полицейского управления приедет в эту глушь. Однако белобрысый с готовностью кивнул — похоже, проникся, уже готов был брать под козырек.

— Так точно, здесь! Прикажете проводить?

Белобрысый был младшим инспектором Хорцем. Мы прошли через здание вокзала, ставшее местом размещения жителей Зимура, и Хорц кратко и четко описал ситуацию: на окраинах поселка, там, где арендовали дома артефакторы со всей Хаомы, наркоторговцы устроили крупнейший перевалочный пункт. Когда сюда нагрянули первые отряды полиции и охраны короны, то со стороны схрона пошел огонь.

— Артефакты? — предположила я. Хорц толкнул дверь, выпуская меня из здания вокзала, и я едва не споткнулась, увидев, во что превратился Зимур.

Черные скелеты домов, печные трубы, похожие на грозящие небу пальцы, струйки дыма, которые до сих пор поднимались от развалин — память вновь вернула меня в прошлое, к останкам замка Альфреда. Я словно воочию увидела себя, молодую девушку в простом, чуть ли не служаночьем платье, с коротким ершиком каштановых волос — девушка стояла на мосту, смотрела на разрушенный замок и, захлебываясь от слез, беззвучно повторяла: сдох, ты сдох, сволочь…

— Так точно, конфликт артефактов и наркотических веществ, — Хорц отрапортовал четко, почти цитируя, потом смущенно добавил: — Я это все не очень понимаю, я не химик. Но там, в общем, какие-то элементы наркотиков словно взбесились от соседства с артефактами. Пошла реакция, ну и взрыв.

Я понимающе кивнула. Большое здание с когда-то белыми колоннами раньше служило поселковой управой и пострадало меньше остальных домов. Вон, даже стекла в некоторых окнах уцелели. По обугленным остовам изгороди кралась тощая кошка, очумело оглядывалась по сторонам.

По ступенькам спустилась Маранзарис — вид у госпожи директора был, мягко говоря, усталый: волнистые каштановые волосы собраны в небрежный пучок, на непривычно бледном лице мазок сажи. Я махнула ей рукой и подумала: интересно, как эту операцию представили полицейскому управлению? Как зачистку бандитского логова?

— Ох, Вера, рада видеть, — радости было бы намного больше, если бы я принесла бутылку ледяной воды. — Какими судьбами?

Хорц понял, что я не самозванка и пошел в сторону своих коллег, которые исследовали пепелище соседнего дома.

— Тобби направил со спецзаданием, — ответила я. Левая бровь Маранзарис едва заметно дрогнула.

— И давно ты на него работаешь? — спросила она, прикидывая, какую правду мне стоит рассказывать.

— Уже неделю, — ответила я и сказала без обиняков, благо наша давняя дружба позволяла говорить прямо: — Эжени, это ведь не взрыв. Это вы зачищали поселок, так?

Мы отошли чуть дальше по улице, и Маранзарис, помедлив, произнесла:

— Ладно, не будем тянуть быка за яйца. Да, приехали-то мы как раз зачищать. Вот только работать уже было не с чем. Местные рассказывают, что за час до этого полыхнуло на болотах, в схронах артефакторов. Слава Господу, всего два человека погибло, остальные успели сориентироваться.

— Сколько здесь жителей… было?

— Три сотни. Месяц назад было больше, приезжали на сбор ягод. Сейчас сезон закрыт.

— А охотничий еще не начался… — задумчиво промолвила я. Ловко, ловко. Оставалось только понять, какую игру здесь ведут. Холодок на шее не позволял расслабиться — я чувствовала, что меня загоняют в ловушку.

— Местные видели что-то необычное? — поинтересовалась я. Маранзарис неприятно усмехнулась.

— Не только местные. Двое моих инспекторов видели белые туманные столбы на болоте. А одна из женщин, слепая… кстати, она во-он в том доме жила, — Маранзарис махнула рукой, указывая на печную трубу в конце улицы, — говорит, что это духи болотной Маарь, которые ждут того, кто призван.

Некоторое время мы молчали, понимая, что надо раскрывать все карты, и не решаясь это сделать. Наконец, я сказала:

— Эжени, ты же меня знаешь. Десять лет уже. Мне можно сказать все, как есть. Что вы тут ищете?

Маранзарис вздохнула и ответила:

— Ладно, по-честному, так по-честному. Но учти: такая информация убивает.

— Не впервой, — беспечно отмахнулась я. К Маранзарис подбежал какой-то мелкий полицейский чин, подал бумаги на подпись. Госпожа директор чиркнула карандашом по листу и, когда полицейский убежал, ответила:

— Никакого тайника с наркотой тут и близко не было. Это все рассказы для прессы. Нас послали сюда по прямому приказу его величества для полного изъятия всех артефактов. Даже неработающих, даже сломанных. После этого приказано сжечь поселок дотла. Но, как ты видишь, кто-то нас опередил.

Я поежилась. День был солнечный и теплый, но откуда-то вдруг повеяло ледяным зимним ветром.

— Так что там со столбами на болоте?

Маранзарис посмотрела на меня с решительностью, из-под которой проглядывал страх — не за себя, за мою скромную персону. Так она смотрела на меня в тот вечер, когда Фуат свел близкое знакомство с рояльной струной.

Я всегда помогаю своим друзьям. И тогда тоже помогла.

— Только не говори, что хочешь туда пойти, — сказала Маранзарис. Я улыбнулась.

— Именно это и собираюсь сделать.

Глава 6. Духи болот

Михаль Шмидт, знаменитый хаомийский писатель, всем сердцем был влюблен в природу родного края и описывал ее так, что леса, заливные луга и болота вставали перед читателем словно наяву. Сейчас, шагая по узенькой, едва заметной тропочке, я думала о том, что господин Шмидт, пожалуй, был бы вдохновлен и этими местами.

Сезон сбора лекарственных трав был закончен, охотничий — еще не начался, и природа наслаждалась жизнью без людей. Щебетали беспечные пташки, перепархивая с куста на куст, под ногами тощих березок гордо красовались грибы, лихо сдвинув красные и рыжие шапки, воздух, очистившийся от гари, был свежим и прозрачным.

Конечно, барышня из благородного семейства не должна шастать по болоту, но западянские девушки обучаются этому искусству с ранних лет. Наши края — озерные, болотные, водяные — волей-неволей привыкаешь бродить по краю бучила, когда бучило окружает твое родовое поместье. И сейчас я шла вполне спокойно, давним чутьем ощущая, куда правильнее наступить.

Болота очень обманчивое место. Как, собственно, и вся жизнь.

Я не верила в духов болотной Маарь, о которых рассказывала слепая провидица. Но белые туманные столбы могли иметь прямое отношение к какому-нибудь уцелевшему схрону артефактов, и я не могла покинуть Зимур, не проверив этого.

Постепенно тропинка исчезла среди небольших зеленых холмов, и я остановилась — надо было перевести дух и сориентироваться. Я вышла к началу Зимурских болот, и эти холмы были здесь самыми коварными. Вроде бы вполне устойчивая земля, поросшая травой и мелкими желтыми цветами, в любой момент могла уйти из-под ног, обернувшись бучилом.

Интересно, как Эвгар шел по болоту?

Несколько минут я стояла в траве, а затем села на землю, привалившись спиной к стволу березы. Сейчас, вот именно сейчас, торопиться было нельзя. Для того, чтобы идти по болоту, надо успокоиться и ни в коем случае не спешить.

Я ненавидела березы. Хорошее, в общем-то, дерево, нежное и легкое — если не знать, что березы любят расти на мертвецах.

Значит, Эвгар создает уникальный артефакт. С какой целью и для кого? Птичка, сидевшая прямо надо мной, наклонила круглую рыжую головку, поморгала бусинками глаз и защебетала, словно говорила: для короля, для кого ж еще.

Раз его величество принимает такие безоглядные и жестокие меры…

Мне ужасно не хотелось идти по болоту. Мелькнула мысль вернуться на станцию и отправиться к Тобби, вытряхивать из него способ избавления от проклятия. В конце концов, если переключение энергетических полей сработает, то со временем можно будет справиться с моей бедой окончательно.

Такого, как Тобби, можно потерпеть. И похлеще видали.

Я вдруг подумала, что моему браку завидовала вся округа. Девушка из благородной, но небогатой семьи вышла замуж за князя-миллионера — да любая из сплетниц охотно поменялась бы со мной местами. Люди не понимают, что видят только часть настоящей картины, маленький кусочек, который им пожелали показать.

Эвгар тоже показывал мне кусочки. Играл.

Почему-то мне стало жаль его. Отец использовал, инквизиция использовала, о криминальном мире и говорить нечего. Любимая девушка отвергла. Тут поневоле станешь мизантропом.

— Чего же ты хочешь, Эвгар? — задумчиво спросила я вслух.

— Цвирк! — бодро ответила птичка с дерева. Я поднялась и несколько минут стояла, глядя на болото. Милое, зеленое место, холмы, цветы да красные брызги ягод. И не догадаешься, что под ними бучило.

Белый столб маячил справа — он словно выплыл из-за тощих деревьев и повис над одним из холмов. Сначала я даже не испугалась. Болото издает разные звуки, показывает разные картины, и такие вещи, как белые столбы, на нем тоже не диковинка. Так выходит газ из-под холмов. Между деревьев прошел ветерок, и столб медленно качнулся. Теперь, когда я смотрела на него все дольше, в нем постепенно стали проявляться очертания человеческого тела — руки, сложенные на груди, раззявленный в крике рот…

Ну, артефактор! Похоже, поставил неупокойника сторожить.

— Вера, ты только стой спокойно, — услышала я голос Маранзарис из-за спины. Она подошла бесшумно, а вот двое ее спутников испуганно пыхтели и бормотали что-то похожее на молитву.

— Стою, Эжени, — сказала я ровным голосом и махнула в сторону столба. — Вон, голубчик. Неупокойник на страже.

— И что он делает? — негромко спросила Маранзарис. Ее голос даже не дрогнул, недаром она занимает такую должность — тут без выдающихся личностных качеств не обойдешься.

— Отпугивает, — ответила я. — Мы-то с вами, господа, люди образованные, да и то с лица сбледнули. А здешней деревенщине что надо?

— Артефакт там? — уточнила Маранзарис. Я кивнула.

— Да, там. Вызревает.

Несколько минут мы молчали, потом Маранзарис промолвила:

— Надо брать.

Я усмехнулась уголком рта.

— У твоих людей есть опыт хождения по болоту?

Ответа я не дождалась — и так было понятно, что ребята Маранзарис дальше столичного округа не выезжали. Несколько минут сидения под березой придали мне сил, и я неторопливо двинулась к белому столбу.

В детстве я чуть ли не каждый день играла на болоте с детьми нашей прислуги и теперь, перемещаясь с кочки на кочку, думала, что правила наших игр не изменились. Двигаться надо быстро, не топтаться на месте, дожидаясь, когда кочка начнет предательски выворачиваться из-под ноги. Со стороны это выглядело так, словно я скользила по болоту на коньках.

Мне пришлось пройти около двухсот метров, прежде чем я практически уткнулась в участок плотной земли, на котором и отплясывал белый столб. Сейчас, когда я оказалась к нему вплотную, очертания человеческого тела стали еще отчетливее. Я видела осунувшееся мужское лицо, черты которого были искажены невыразимым страданием, напряженные мышцы на руках и ногах… Интересно, Эвгар сам убил этого человека, чтобы поставить неупокойника над хранилищем артефактов?

— А-а-ху-у! — выдохнул неупокойник, и я вдруг обнаружила, что от страха плюхнулась на землю. Маранзарис и ее люди тоже испугались: отсюда я видела, что лица господ полицейских по бледности очень схожи с белым столбом.

— Все нормально! — прокричала я. Маранзарис прижала руку к груди: дескать, слава Господу, отпустило. Неупокойник снова издал долгий надрывный стон — сейчас, при дневном свете, он заставлял волосы подниматься дыбом, и я даже представлять не хотела, как эти стоны и качающийся белый столб воспринимаются, например, в сумерках. Я переползла чуть левее и принялась шарить по траве, пытаясь найти тайник. Артефакт должен вызревать в сырости и тепле — на болотах в это время года было в избытке и того, и другого.

Неупокойник вновь завыл, и в этот же миг моя рука ушла под землю. Нашла! Я вытащила маленькую шкатулку со знакомым клеймом матера Рашата и, подняв руку, показала находку Маранзарис:

— Нашла! — прокричала я.

— Вера, иди сюда! — проорала Маранзарис в ответ. — Скорее!

Обратный путь занял больше времени: кочки стали ненадежными, вихляли под ногами, за спиной не унимался стон неупокойника, и, когда я наконец-то добралась до доблестных полицейских сил, то едва держалась на ногах. Один из полицейских тотчас же подхватил меня под локоть и потянул на тропинку. Маранзарис шла последней, поторапливая нас:

— Скорее, уходим! Не оборачивайтесь!

Но я все-таки обернулась.

Дела полицейского управления в Зимуре были закончены, и спустя полтора часа после болотных похождений мы выехали в сторону ближайшего поселка — Маранзарис сказала, как он называется, но я не запомнила.

Неупокойников было десять. Они стояли на ограбленном островке и смотрели нам вслед. Грегор, тот самый полицейский, который тащил меня, не давая упасть, перестал дрожать от страха только тогда, когда большая полицейская карета остановилась в поселке возле здания с вывеской «Гостиница «Белый лев». Трактир. Навынос и распивочно».

Я не дрожала. Мне хотелось умыться и привести себя в порядок. От болотной грязи тело чесалось.

Пустую шкатулку я сдала Маранзарис. Та придирчиво осмотрела находку, пощелкала замочком на крышке и выругалась так замысловато, с такими оборотами и коленцами, что я невольно зааплодировала — мысленно, конечно. Содержимое коробочки — маленькая серебряная пластина — еще на болоте перекочевало в мой карман. Распрощавшись с Маранзарис, которая отправилась в свой номер работать с отчетом, я взяла у хозяина гостиницы ключ и пошла к лестнице на второй этаж.

Несмотря на громкое название, в «Белом льве» все было очень и очень скромно, практически убого, даже необходимые удобства размещались не в номерах, а на этаже. Умудрившись первой занять ванную и наскоро вымывшись, я вернулась в номер и провела четверть часа за изучением добычи.

Артефакт казался обычным украшением. Серебряшка, исписанная рунами, никак не реагировала на мои прикосновения. Не скажу, что я великий знаток артефакторики, однако раньше мне удавалось запускать артефакты одним движением пальца. Этот же не подавал никаких признаков жизни, не бил меня током, не рассыпал искры.

Тишина да покой. Красивая цацка, можно пропустить шнурок в небольшое отверстие, просверленное в одном из уголков, и повесить на шею.

Я убрала артефакт в карман, быстро написала сообщение Тобби — письмовник пищал, чирикал и так и норовил удрать из моей руки — и со стоном вытянулась на жесткой кровати. После путешествия по болоту все тело ломило, и если сперва я хотела все-таки спуститься в общий зал трактира на первом этаже и поужинать, то теперь и пошевелиться не могла.

Иногда полежать и подумать полезнее, чем набивать брюхо.

Теперь я была уверена, что Эвгар играет со мной. Он позволил мне пройти по болоту и взять артефакт — почему? Не от доброты же душевной… Я была частью его планов, причем достаточно значительной — но как я умудрилась настолько плотно в них вписаться? Ведь всего неделя прошла с начала моей работы над этим делом.

Неужели он знает меня? Неужели с тех давних пор, когда я была замужем за Альфредом? Старательно перебирая в памяти обрывки воспоминаний, я пыталась найти в них хоть что-то похожее на Эвгара — у Альфреда часто бывали гости, да и мы почти каждую неделю выезжали из замка.

Нет, ничего. Пустота. Я впервые увидела Эвгара на портрете в медальоне.

В грязное оконное стекло постучали, и, оторвав голову от подушки, я увидела комочек письмовника. Быстро же Тобби мне ответил, словно сидел и ждал, когда я напишу. Со стоном поднявшись с кровати, я открыла окно, и письмовник с чириканьем и треском влетел в комнату и раскрылся у меня на ладони.

«Возвращайся в Медвежьегорск, — писал Тобби. — Я поговорил с тем умником по твоему поводу, он уже разработал механизм переключения проклятия. Как только приедешь, начнем работу. К слову: принц Эван тяжело болен. Говорят, легочная лихорадка. Еще к слову: я уже начал скучать».

Я задумчиво отложила письмовник на кровать, и тот с легким треском свернулся в комочек. Руки почему-то дрожали, а по спине пробегал холодок. Значит, от проклятия Альфреда все-таки можно избавиться, и у меня есть шанс на нормальную человеческую жизнь. Пусть этот шанс пока еще призрачный, пусть Тобби с его букетом добродетелей меня пугает — я знала, что это только начало. Если энергетические поля проклятия можно переключить, то помянутый умник со временем наверняка найдет способ полностью избавиться от него.

Я сделала несколько глубоких вдохов и размеренных выдохов, чтобы успокоиться. Не было нужды обольщаться — я становилась очередным предметом в коллекции господина министра. Впрочем, мне было не привыкать. Когда Альфред поделился мной с одним из приятелей, я окончательно убедилась в том, что меня не держат за человека. Вещь, которую можно одолжить доброму другу. Вещь, которая не обидится и не испытает боли — а даже если и испытает, то кому какое дело до ее чувств?

Мне вдруг подумалось, что Эвгар был таким же. Вещью в руках собственной семьи. Его держали взаперти, заставляя делать смертоносные артефакты и не задумываясь над тем, чего он хочет. Неудивительно, что он взбунтовался.

Должно быть, король стал искать Эвгара настолько рьяно после того, как заболел Эван. Легочная лихорадка была простым прикрытием недуга, который развивался постепенно и лишь сейчас свалил принца с ног. Значит, надо было незамедлительно раздобыть артефакты, способные исцелить наследника престола — вот почему Маранзарис отправилась в эту глушь.

Либо, если артефакты не сработают, одного брата следовало заменить другим.

Прошло полчаса, но охвативший меня озноб по-прежнему не желал уходить, и я подумала, что тоже могла подцепить что-то вроде легочной лихорадки. Полазай-ка полдня по бучилу, еще и не таким заболеешь! Я поднялась с кровати и направилась к шкафу, в котором лежал запасной плед, и в это время ручка двери медленно двинулась вниз.

Эвгар вошел в комнату совершенно бесшумно — вплыл лепестком темного дыма. Некоторое время мы рассматривали друг друга, не произнося ни слова, а затем я все-таки вынула плед и сказала:

— Твой брат болен. Говорят, его дела плохи.

Эвгар улыбнулся одной стороной крупного рта, закрыл дверь и, помедлив, опустился на стул. Я вздохнула с облегчением: хоть как-то делить с ним кровать не входило в мои планы.

— Я знаю, — промолвил он. — Ничего, не умрет. Мой брат крепкий тип. Знаешь, когда мы были детьми, Эван решил, что будет очень весело запереть меня в чулане и уехать с родителями на пикник.

Да, подумала я, Эвану наверняка было весело. И наверняка он не со зла запер брата в чулане — просто скопировал поведение отца, не видя в этом ничего дурного. И вряд ли кто-то из взрослых пожурил шалуна и успокоил Эвгара…

— Но теперь-то ты не в чулане, — сказала я. — Он был ребенком, а ты сейчас взрослый.

Эвгар снова улыбнулся, но глаза остались прежними — печальными и холодными.

— Смотрю, мои неупокойники тебя не испугали, — произнес он, меняя тему. Я неопределенно пожала плечами. Они меня, конечно, испугали, особенно когда поплыли в нашу сторону по болоту, но я не собиралась говорить об этом Эвгару.

— Бояться надо живых людей, — равнодушно заметила я. — Что за пластинка в шкатулке?

Эвгар пожал плечами. Почему-то я вдруг испугалась, что сейчас он поднимется со стула и приблизится ко мне. Сядет рядом. Прикоснется.

— Где она? — ответил он вопросом на вопрос. Я вынула артефакт и швырнула Эвгару: тот поймал его и зажал в ладонях.

— Умница, — одобрительно произнес он. — А ты на самом деле не видишь, что это на самом деле?

Я только руками развела.

— Серебро? Руны?

Эвгар прикрыл глаза, и на мгновение мне показалось, что по его рукам бегут яркие голубые искры. Губы Эвгара изогнулись в довольной улыбке.

— Правильно, — сказал он. — Ты и не должна видеть. Это одна из составных частей моего артефакта.

Мысленно явыругала себя так забористо, что Маранзарис могла бы у меня поучиться, но почти сразу же подумала, что все сделала правильно. Если бы Эвгар захотел — он бы забрал у меня эту пластинку, и не факт, что после этого у меня был бы полный комплект костей.

— Успела созреть? — поинтересовалась я. Эвгар довольно кивнул и осторожно убрал пластинку в карман.

— Да, просто идеально. Спасибо, что помогла достать.

— Тебе нужно было, чтоб ее принесла именно я. Зачем?

Во мне стала пробуждаться злость. Я привыкла быть марионеткой в чужих руках, но мне почти всегда были ясны желания кукловодов. Для Альфреда я была игрушкой для утех, Тобби видел во мне жемчужину своей коллекции колдовских диковин. Чего хотел Эвгар, оставалось загадкой, и это раздражало меня все больше и больше.

Эвгар все-таки поднялся и сделал шаг ко мне. Я тоже встала — не по своей воле, далеко нет. Какая-то властная сила заставила меня встать и шагнуть навстречу Эвгару.

Он протянул руку и погладил меня по щеке — мягким, почти любящим жестом. Вопреки моим опасениям, рука была теплой. Я стояла неподвижно, растерянно глядя на Эвгара и снова чувствуя себя беззащитной и юной. Но страха не было.

— Мы знакомы, да? — прошептала я. Рука Эвгара соскользнула по щеке к шее и легла на плечо. Я боялась пошевелиться — да что там, я и дышать боялась.

— Нет, — так же тихо откликнулся Эвгар, медленно ладонью по руке и осторожно сжал мои пальцы. — Я никогда раньше не встречал Веру Анхельм.

Ну вот, точно. Мы были с ним знакомы. Наверняка Эвгар встречал меня где-нибудь в компании Альфреда, иначе и быть не может.

Мысли метались, я не могла сосредоточиться ни на одной. Время замедлило бег, и я не могла сказать, сколько мы так стоим, минуту или час. От Эвгара веяло сухим запахом трав, и от этого аромата у меня поднимались дыбом волосы. Хотелось протянуть руку и дотронуться до одной из пуговиц на рубашке Эвгара — дотронуться, расстегнуть, запустить руку под темную ткань и ощутить живое тепло.

— Но ты встречал Веру Ланге, — собравшись с силами, я стряхнула вязкое наваждение и посмотрела Эвгару в глаза. — Где-нибудь на приеме… Все-таки много лет прошло, неудивительно, что я тебя не помню.

Эвгар негромко рассмеялся.

— Возможно, — ответил он. — Завтра утром я вернусь во дворец, так и быть. Хочешь, подставим господина министра? Ты придешь со мной, скажем, что Тобби нагло обманул своего работодателя и не убил тебя.

Это было невероятно соблазнительное предложение, но я знала, что не приму его, и отрицательно покачала головой.

— Почему? — похоже, Эвгар удивился.

— У меня свои соображения, — я натянуто улыбнулась, вытянула руку из руки Эвгара, и туман в голове рассеялся окончательно. Эвгар понимающе улыбнулся и сказал:

— Ну что ж… Получается, тогда мне надо уйти.

— Получается, что так, — тихо, но уверенно ответила я. — Надеюсь, мы больше не встретимся.

— Все в воле Господа, — усмешка Эвгара была мягкой и хитрой. Так сытая лиса будет смотреть на кролика: мол, погуляй пока. Подкопи жирок.

Он покинул комнату бесшумно — словно не человек заходил, а призрак. Дьявол побери, я никак не могла его вспомнить. Да мало ли кто смотрел на молоденькую супругу господина Ланге, которая от страха не могла поднять голову…

А вот Эвгар меня запомнил. Вот и делай теперь с этим, что хочешь.

Я вынула очередной письмовник и написала: «Эвгар Миерхольт вернется завтра. Он хочет тебя подставить…» — но потом резко махнула пером, уничтожая написанное.

Незачем.

Глава 7. Проклятие некроманта

В Медвежьегорск я приехала ровно в полдень и, сойдя с поезда, подумала, что страшно вымотана — не физически, а душевно. Раньше моя профессия не затрагивала меня напрямую, но дело Эвгара прошлось по моему прошлому и настоящему боевой машиной. Именно поэтому у меня сейчас дрожали руки, а вязкая слабость в ногах заставляла идти медленно, неторопливым прогулочным шагом.

Слава Господу, дело закрыто. Блудный сын вернулся к королю, я узнала, что Эвгар встречался со мной раньше — ну и все. Пусть венценосная семья живет, как жила до этого, пусть Эвгар создает новые артефакты для инквизиторов и наркоторговцев — мне это безразлично.

Зачем надо было, чтоб часть артефакта достала именно я? Мне не хотелось думать об этом.

Дворецкий, с поклоном впустивший меня в дом господина министра, сообщил, что Тобби занят государственными делами чрезвычайной важности, и предложил мне подождать в библиотеке. Я послушно отправилась за ним — здешняя библиотека была обширной, подобранной с умом, и я подумала, что смогу скоротать время за какой-нибудь любопытной новинкой.

Но сосредоточиться на чтении мне не удалось. Стоило мне подойти к одному из шкафов и протянуть руку к книге — Ленарт, «О природе вещей» — как откуда-то издалека послышались голоса. Я приложила ухо к книгам: ага, так намного лучше. Подслушивать, конечно, нехорошо, но я давно приучилась игнорировать такие мелочи.

— …я вернул вам сына, ваше величество, — Тобби говорил невозмутимо, даже лениво. Но Пауль! Неужели он здесь? Или это очередная научно-магическая новинка?

Последовала небольшая пауза, а затем голос короля произнес:

— Ты обманул мое доверие, Дерек, — слова прозвучали настолько отчетливо, словно Пауль стоял рядом со мной. На всякий случай я даже обернулась — нет, никого. Библиотека была пуста. — И что мне теперь с этим делать?

Тобби еле слышно усмехнулся.

— Для начала — признать, что я всегда действовал в интересах государства. И в ваших лично. Сами видите, насколько быстро все закончилось. Его высочество Эван идет на поправку. Его высочество Эвгар — во дворце под строжайшим надзором.

Вот, значит, как… Эвгара снова засадили под замок. Ну да я и не сомневалась, что так и будет. Пусть будет под присмотром — не придется потом носиться за ним по всей стране.

— Разве это плохо?

Король негромко рассмеялся. Я вдруг подумала, что обычно за таким смехом следует выстрел.

— Нет. Это неплохо. Что ж, будем считать, что с этим мы разобрались. А что касается девчонки…

— Вы обещали, ваше величество, — с нажимом произнес Тобби. Я почувствовала, что по виску сползает капля пота. Пауль вновь хохотнул — да уж, веселый человек наш государь, посмеяться любит. Только остальным приходится плакать.

— Что, с нее тоже хочешь шкурку снять? Я забыл нумерацию — двадцатая, кажется?

Это было сказано одновременно легко и злобно — пол качнулся под ногами, и я ухватилась за шкаф, чтоб не упасть. Бежать! Бежать! — внутренний голос захлебывался в истерике, но я понимала, что побег будет просто способом отложить неминуемое. Если меня захотят убить — найдут.

— Нет, — мягко сказал Тобби и повторил: — Вы обещали, ваше величество.

— Ладно, играйся, — я не видела короля, но была уверена, что в этот миг он махнул рукой: дескать, дозволяю.

В библиотеке воцарилась тишина. Я отступила от шкафа и, вытянув с полки первую попавшуюся книгу, почти без чувств опустилась в кресло. Дамьен был прав: тогда мне надо было сделать вид, что я не получала никакого письма.

Дверь едва слышно скрипнула, открываясь. Я обернулась на звук, надеясь, что выражение моего лица не выдаст всех чувств, которые сейчас бушевали во мне. Тобби вошел в библиотеку, сел на диванчик и заметил:

— Ты держишь книгу вверх ногами.

Я машинально перевернула ее и ответила:

— Что это за новинка… которая позволяет вести беседу на расстоянии?

Конечно, следовало притвориться, что я не слышала беседу короля и министра, но я понимала, что не смогу притворяться долго. Тобби смотрел на меня вполне дружелюбно, и от этого было еще страшнее.

— А, это. Магофонический аппарат, секретная разработка. Потом покажу.

— И часто ты снимаешь с женщин шкурки? — спросила я и удивилась, насколько безжизненным был мой голос. Тобби задумчиво постучал указательным пальцем по ямке над верхней губой и ответил:

— Такая у меня работа, Вера. Грязная, тяжелая, но я хорошо ее делаю. Спасибо, что хотела предупредить меня об Эвгаре.

— Откуда ты знаешь? — промолвила я. Из текста на раскрытой странице вдруг выпрыгнули строчки: «…стал первым человеком, которому была пересажена часть чужой души в результате некромантического ритуала…»

У меня никогда не получалось гадать по книгам. Гадания не сулили мне ничего хорошего.

— Письмовник настроен на копирование, если его не отправляют, — произнес Тобби. Несколько минут он смотрел куда-то в сторону, а затем произнес: — Ты уникальна, Вера. Настоящее сокровище.

Помолчав, я ответила:

— Однажды мой муж смог выследить и застрелить золотую тигрицу. Последнюю на западе. Он с таким восторгом повесил ее голову в гостиной… а я смотрела и думала: «Какая ты сволочь, что тебе сделала эта бедняга».

Я очень давно не вспоминала об этом — а теперь вернулось и алчное счастливое лицо Альфреда, и золотые проблески в рыжих прядях тигриной шкуры, и мертвые стекляшки-глаза, вставленные таксидермистом. Тобби понимающе кивнул.

— Да. Прекрасный образ. Ты золотая тигрица, это правда. Но я не хочу вешать твою голову в гостиной.

— А чего ты хочешь? — спросила я, в общем-то, не надеясь, что услышу правду.

— Чтобы тигрица спокойно гуляла в саду и жила без бед, — ответил Тобби. — Но это будет моя тигрица в моем саду.

— С которой ты в любой момент снимешь шкуру, — негромко откликнулась я. Тобби презрительно фыркнул.

— Да что ты прицепилась к этой шкуре! Я имею право на развлечение? Имею. Я сказал, что ты будешь жива и здорова? Сказал. Я не забираю свое слово обратно, не имею такой привычки.

Похоже, невозмутимость стала покидать господина министра: на его бледном лице появился нервный румянец, а серые глаза потемнели. Я закрыла книгу и, глядя на носки своих ботинок, ответила:

— Мне страшно. И я не собираюсь делать вид, что все нормально.

Тобби улыбнулся и, поднявшись с дивана, присел на широкий подлокотник кресла и дружеским жестом обнял меня за плечи.

— Ну, ну, — промолвил он. — Не надо меня бояться, дорогая моя. Я не желаю тебе зла. Какую клятву мне принести, чтобы ты поверила?

Я прекрасно понимала, что все его клятвы не стоят и плевка. Но что было делать, если король хочет моей смерти, а с Тобби есть возможность избавиться от проклятия — пусть частично, однако это будет только начало.

— Не надо клятв, — глухо сказала я. — Я тебе верю.

— Вот и хорошо, — голос Тобби потеплел, пальцы слегка сжались на моих плечах. Романтика, ни дать, ни взять. — А шкурки… знаешь, что страшнее, чем шкурки?

— Нет, — ответила я. — Нет, и знать не хочу.

Тобби слегка наклонился надо мной, заглянув в книгу, и сказал:

— Страшнее всего — жить так, как живешь ты. Отказываясь от любви и счастья, которые приносят только смерть. Впрочем… — он мягко толкнул меня, принуждая встать с кресла, — сегодня нас ждут другие ритуалы. Пойдем готовиться.

Умник, который собирался произвести прорыв в магии и науке, ждал нас в лаборатории, и его круглолицее веснушчатое лицо показалось мне смутно знакомым. Покопавшись в памяти, я вспомнила, что видела этого паренька пару лет назад в полицейском управлении — он трудился на должности специалиста оперативного отдела и всюду таскал с собой сумку с бумагой и карандашами и короб дагерротипического аппарата.

Занятия наукой шли как хобби.

— Вот! — сказал он и пожал мне руку. — Здравствуйте. Это вы — та леди с интимным проклятием. Бертольд Бахман, готов к услугам.

— Здравствуйте, — я кивнула, несколько озадаченная таким напором и не смогла не уточнить: — Вы точно знаете, что надо делать?

— Не стоит недооценивать силу технического прогресса! — горячо заверил Бахман. — Вот. Наука может исправить то, что натворила черная магия. Вот моя машина.

Я обернулась и увидела диковинный прибор, состоявший из невообразимого количества трубок, шестеренок, лопастей и коленец. Прибор шевелился, вздрагивал, и в его недрах что-то гудело и булькало. Пока я смотрела, откуда-то сзади вырвалась струйка пара, и машина заурчала на низких довольных тонах, словно сытая кошка.

— Работает на базе артефактов, — продолжал Бахман. — Встраивается в нервную систему и переключает некротические течения проклятия в информационном поле.

— А вы уже испытывали эту машину? — поинтересовалась я. Бахман смущенно опустил глаза — стало ясно, что положительного ответа не будет.

Тобби ободряюще сжал мою руку и сказал:

— В любом случае мы ничего не теряем.

Приятно это слышать, дьявол побери.

— Мне голову не отстрелит? — хмуро осведомилась я. Бахман одарил меня широкой белозубой улыбкой и ответил:

— Ни в коем случае! Вот. Хуже, чем есть, уже не будет.

— Умеете вы подбодрить, — мрачно сказала я. Бахман указал на уже знакомый стол и велел:

— Вот. Раздевайтесь полностью, ложитесь на живот. Вы, господин министр — до пояса.

Укладываясь на стол, я подумала, что, должно быть, именно здесь Тобби свежевал тех, к кому утратил интерес. Мысль была ледяной — я поежилась и решила пока не думать о маниакальных пристрастиях господина министра. Сейчас главное — избавиться от проклятия. Хотя бы чуть-чуть.

Это ведь только начало.

Тобби снял жилет и рубашку, осторожно вынув из прорези в ткани свои трубки, и я невольно зажмурилась: вид его изувеченной груди, из которой торчали какие-то железки, был невыносим. Бахман сунулся к своей машине и загрохотал инструментами.

— Вы о пластике не думали? — кряхтя от натуги, спросил он. Тобби холодно усмехнулся.

— Хотите поработать в пластической хирургии? — ответил он вопросом на вопрос. Бахман фыркнул, и я почувствовала, как на спину, между лопаток, капнуло что-то теплое и густое.

— Пластическая хирургия? Нет! — в теплую лужу легло что-то металлическое, тяжелое. Должно быть, артефакт. — Увеличивать груди шлюхам это денежно, конечно. Но меня интересует наука. Вот.

Еще один плевок теплой жижи — уже на поясницу. Еще один артефакт в лужицу.

— Ой-ой-ой, как все плохо, — протянул Бахман. — Я такого никогда не видел. Это кто ж так постарался?

Я решила, что не снизойду до ответа. Тобби усмехнулся.

— Ты не видел, — промолвил он. — Такого даже я не видел.

Бахман бросился к своей машине, и я ощутила, как к артефакту на спине присосалась широкая пасть трубы. Вторая через несколько мгновений впилась в поясницу.

Мир накрыло глухой тишиной, сквозь которую едва-едва пробивались слова:

— Дьявольщина, это больно.

— Ничего, господин министр, сейчас пройдет. Вот.

Кажется, машина уже заработала — меня охватило вязкой полуобморочной слабостью, и я невольно обрадовалась, что лежу и не упаду. Низ живота наполняло тяжелой горячей пульсацией, будто что-то стучало, пытаясь вырваться. Я представила черное блестящее щупальце и невольно вздрогнула.

— Вера! Вера, ты слышишь?

Я слышала Тобби, но при всем желании не могла ему ответить. Язык не ворочался, и тихие теплые волны повлекли меня куда-то прочь. Проклятие Альфреда, огромный осьминог, вживленный в нервную систему, сердито ворочалось, пытаясь дотянуться до тех, кто нарушил его покой.

— Ага, есть! Вижу отросток! — в далеком голосе Бахмана звучало неподдельное торжество. Он был искренне счастлив — как ребенок, наконец-то получивший желанную игрушку. — Вижу отросток и… режу!

Властный спазм стиснул горло, не позволяя ни сделать вдох, ни позвать на помощь. Спина мгновенно наполнилась болью, будто меня пронзили копьем и пригвоздили к стене, но щупальце, которое извивалось под сердцем, внезапно задергалось и с отвратительным чваканьем отделилось от тела осьминога.

— Да не резать, сучий потрох! — прорычал Тобби. — Не резать! У нее сердце встанет!

У кого — «у нее»? Неужели у меня? Меня несло куда-то вперед, мир вокруг был темно-красным и пах гарью и кровью — как тогда, когда Альфред…

— Я тебе сейчас твой отросток отрежу!

— Нет-нет, все по протоколу. Смотрите, спазм внедренной системы дает возможность отсоединить элемент…

В следующий миг тьма выплюнула меня в лабораторию, и я задергалась на столе, захлебываясь прохладным и таким сладким воздухом. Машина пыхтела, старательно перегоняя зеленую густую жидкость по своим трубкам, а Тобби матерился настолько замысловато, что я не выдержала и рассмеялась.

Смеяться было больно. Ощущения были такими, словно меня изо всех сил ударили в живот. Да и вообще, попробуйте посмеяться, лежа на столе для вскрытия, посмотрим, что у вас получится.

— Все! — ликующий возглас Бахмана, должно быть, услышал весь Медвежьегорск. — Есть! Как я и говорил!

— Получилось? — едва слышно спросила я. — У вас получилось?

— Идеально! — Бахман помог мне сесть на столе, голова закружилась, и я едва не свалилась на пол. — Просто идеально! Это прорыв! Экспериментально подтвержденный!

Мне на плечи накинули халат — Тобби придержал меня, не давая упасть, и Бахман тотчас же убрал руки. Лицо министра было окровавлено.

— Эти ретрограды из академии наук у меня еще попляшут! — добродушная физиономия Бахмана была искажена свирепой радостью. — Я им припомню все их статеечки! Увидят, кто прах, а кто звезда!

— От проклятия можно избавиться? — спросила я. Мой хриплый шепот прозвучал пугающе.

Бахман сразу сник.

— Ну можно, конечно, отделять его элементы, — неуверенно произнес он, косясь на Тобби. — Но ни сердце, ни мозг не выдержат полного разделения. Умрете в страшных муках… Мне жаль.

Я понимающе кивнула. Умник Бахман не мог сказать ничего другого в присутствии Тобби.

Значит, работа продолжается.

Меня отвели в ту же комнату на втором этаже, в которой я позавчера провела ночь, и худенькая темноволосая служанка сразу же принялась за работу: помогла надеть сорочку и белье из тонкого белого хлопка, удобно устроила в постели и принесла чашку горячего чая. Чай меня успокоил — теперь, когда боль, наполнявшая тело, потихоньку начала отступать, на душе тоже стало легче.

Разумеется, никакая академия наук Бахману не светит: инквизиция приберет его для собственных исследований, с полным запретом на разглашение информации. Какие уж тут статьи, утирающие носы научному сообществу! Бахман будет трудиться в строжайшей тайне от всех, а я, когда все уляжется, возьму его за бока. Причем так крепко, что не выкрутится.

С этим решением я и заснула — а проснулась от легкого прикосновения к щеке. Разумеется, это был Тобби, кто ж еще. Я решила казаться паинькой, не язвить и быть максимально милой и приветливой. В конце концов, еще неизвестно, чем все закончится.

Как говорят коллеги Сладкой Осоки, чем выделываться, расслабься и получай удовольствие.

— Как спалось? — спросил Тобби с искренней заботой. Если бы я не знала, кто он на самом деле, то была бы сражена: какая деликатность, какая обходительность и доброта!

— Вроде бы неплохо, — ответила я, стараясь придать взгляду сонную расслабленную мягкость. — И голова уже не болит.

Министр понимающе улыбнулся. Я с невольным облегчением отметила, что трубки с пузырящейся жижей удалены, и на нем была рубашка без прорезей. Тобби заметил, куда я смотрю, и сказал:

— Разрешили снять эту дрянь, — в голосе Тобби прозвучало нескрываемое удовольствие, и я спросила:

— Тебе ведь тоже несладко приходится, да?

Некоторое время он пристально смотрел мне в глаза, словно пытался определить уровень моей искренности, а затем ответил:

— Да. В определенной степени — да. Но жалеть меня не надо.

Чего-то в этом роде я и ожидала. Легкая пикировка — прекрасный способ оттянуть неминуемое. Я сейчас с ужасом думала о том, что через несколько минут мы избавимся от одежды.

— А понимать? — поинтересовалась я. — Сочувствовать? Любить?

Во взгляде Тобби появилась туманная задумчивость. Мне показалось, что я дотронулась до того, к чему не имела права прикасаться.

— Для такого, как я, это все вряд ли возможно, — признался Тобби. — Впрочем, не буду отрицать, мне бы этого хотелось.

Я села, подтянув ноги к груди и обхватив колени, словно пыталась закрыться. За окном был вечер, последние лучи солнца придавали яблоневому саду таинственное очарование, и казалось, что его размытые акварельные очертания скрывают что-то сказочное. Впрочем, я уже успела убедиться в том, что на мою долю выпадают исключительно страшные сказки.

Тобби со вздохом забрался на кровать, сел рядом со мной и принялся неторопливо расстегивать рубашку. Я вдруг поймала себя на мысли, что ему тоже не по себе. Но, как показывал мой жизненный опыт, ты совершаешь крупную ошибку, когда пытаешься увидеть человека в своем мучителе.

— Страшно? — поинтересовался Тобби, легонько потянув меня за запястье. В следующую минуту я обнаружила, что он каким-то неуловимым движением уложил меня на кровать и теперь нависает сверху, упираясь руками в скомканные простыни.

— Страшно, — призналась я. — Невыразимо.

— Мне тоже, — ответил Тобби, и было понятно, что он честен.

В конце концов, кому охота умирать? Мало ли, в какую сторону повернет эксперимент Бахмана…

Поцелуй был легким, почти невесомым. Я зажмурилась, не зная, куда деваться, и осознавая, что веду себя до крайности нелепо — какой смысл строить из себя святую невинность после всего, что было. Но я и не притворялась — тело действительно наполнила парализующая тяжесть, делающая меня неуверенной и неловкой.

Это все портило. Мне ведь следовало с веселым смехом запрыгнуть на Тобби и отдаться ему с таким пылом, мастерством и восторгом, что Сладкая Осока побежала бы проситься в ученицы.

Я не могла.

— Пообещай мне одну вещь, — прошептала я, сумев-таки отстраниться от Тобби. Тот серьезно посмотрел на меня и кивнул.

— Обещаю. Какую?

— Не делай мне больно, — проговорила я, чувствуя, как на глаза наползают слезы. Когда-то я об этом просила совсем другого человека — и это кончилось плохо. Так, что хуже не бывает.

— Не сделаю, — с прежней серьезностью ответил Тобби. — Никогда, обещаю.

Должно быть, в его голосе прозвучало нечто, заставившее ослабить хватку ту силу, которая стиснула мое горло и не давала дышать. Я вдруг почувствовала, что в комнате прохладно, что у Тобби очень сильные и горячие ладони, и что моя сорочка и белье давно отправились куда-то на пол.

Мне стало легче — настолько, что я наконец-то смогла податься навстречу Тобби и ответить на его поцелуй. По телу словно волна прошла — сейчас я чувствовала себя живой. Осьминог проклятия, созданный Альфредом, сейчас не имел надо мной власти, и это было настолько упоительное чувство освобождения, что мне захотелось кричать.

Я успела забыть, как это бывает — как накатывает сладкая истома, не омраченная страхом, как тело откликается на чужие прикосновения дрожью нарастающего наслаждения, как охватывает страстное безумие и с губ срывается стон… В прошлый раз я знала, чем все закончится, а сейчас — нет, и это чувство неопределенности будоражило сильнее поцелуев и ласк.

— Страшно? — негромко спросил Тобби, на мгновение оторвавшись от меня.

— Нет, — прошептала я, и в тот же миг он вошел в меня — медленно, осторожно, словно вступая на неизведанную территорию.

Все было так же, как в прошлый раз — и совсем по-другому. Казалось, мы читали мысли друг друга, ловя малейшие оттенки чувств и желаний и тут же исполняя их. Казалось, мир уплывает куда-то, растворяясь в ритмичных пульсирующих движениях — и, когда реальность рассыпалась на части, оглушив меня чистым, беспримесным наслаждением, я обмякла на постели с одной-единственной мыслью: это настолько хорошо, что не может быть правдой.

Но это было.

Спустя несколько мгновений Тобби с хриплым стоном уткнулся мокрым от пота лбом в мое плечо, и я почувствовала, как во мне, пульсируя, разливается семя. На миг мелькнуло сожаление — но только на миг.

Мы опомнились почти сразу и сели в постели в одинаковой позе — рядом, спины прямые, руки на коленях. Ни дать ни взять, примерные ученики, и это было бы смешно, если бы не было так жутко. У меня от страха свело живот, а в комнате стало ощутимо холоднее, чем до этого.

Или это мне так показалось?

— От трех до семи минут, — промолвила я. — Проверено опытным путем.

— Ну… посмотрим, — ответил Тобби, и было видно, что он не на шутку взволнован и с трудом держит себя в руках. Его можно было понять — сложно не волноваться, когда рядом бродит костлявая.

— Должно сработать, — неуверенно сказала я. Тобби взял меня за руку и сказал:

— Будем надеяться. В любом случае донор есть.

— Не удивляюсь, что ты подстраховался…

Три минуты прошли. Потом пять. Потом еще пять. Минутная стрелка на часах двигалась лениво и неохотно.

Потом часы пробили девять вечера.

Раз красотка молодая,
Вечерком одна гуляя,
К быстрой речке подошла,
И на травку прилегла.
Ветерочек чуть-чуть дышет,
Ветерочек не колышет
В чистом поле ни цветка,
В темном лесе ни листка.
У Тобби, к моему удивлению, обнаружился удивительный лирический тенор. Я в свое время так и не научилась петь, но этим вечером мы с господином министром составили прекрасный дуэт.

Умник Бахман не подвел, энергетические токи проклятия распределились так, как и было задумано, и в радость такого случая мы напились до совершенно свинского состояния. В подвале хранилось коллекционное вино, и мы решительно пустили его в расход.

Наша девица сначала
С ветерком одна вздыхала,
А потом она, потом
Очутилася вдвоем.
Слышен шепот, слышен говор,
Поцелуя нежных губок,
Знать теперь уж не одна
Поцелуя ждет она!
В народной песне были еще два куплета — такого содержания, что в трезвом виде и в порядочном обществе исполнять невозможно. Мы исполнили их трижды, сопровождая каждый куплет большим глотком вина и лобызаниями во сахарны уста.

Я никогда не пила в таком количестве, хотя бывала на самых разных собраниях почти во всех слоях общества — предпочитала потягивать красное ибернийское и смотреть по сторонам. Но сегодня был особенный день, и я с чистой совестью ударилась в веселье.

В конце концов, у меня начиналась новая жизнь, и я могла с легким сердцем вышвырнуть все любовные романы. Зачем читать о том, чем можно заниматься?

Конечно, все было вполне пристойно. Я насмотрелась на кутежи, которые устраивал Альфред сотоварищи, было, с чем сравнить. Ну подумаешь, мы с Тобби вышли на балкон и палили по фонарям из наградного оружия — даже попали один раз. Фонарь расплескал на траву шипящие огненные плевки, к которым сразу же бросился кто-то из слуг — прибирать. Альфред, помнится, ездил верхом на коне по замку и рубил портреты предков, пока его приятели развлекались с приглашенными дамами. Впрочем, вполне вероятно, проблема была лишь в том, что у Тобби не было коня.

Вечер перестал быть томным, когда мы оказались в кабинете господина министра, и я поняла, что пришла именно в то место, где Тобби был настоящим. Здесь хранилось просто бесчисленное количество диковин — та самая коллекция, частью которой теперь стала и я. Тут были глыбы необработанных драгоценных и полудрагоценных камней, заключенные в прозрачные ящики, скелеты птиц и животных, человеческие черепа размером с кулак, исписанные рунами. Я задумчиво пошла вдоль шкафов, выхватывая взглядом то белого морского ежа, то запыленную связку перьев, то книгу с обгоревшей обложкой, а потом сказала:

— Впечатляет. Весьма.

Тобби улыбнулся краем рта.

— Только ничего не трогай. Моя коллекция опасна.

Я в этом не сомневалась. Все эти вещи убивают, причем мучительным и изощренным способом. Например, это маленькое зеркальце, в котором отражаются не полки с диковинами, а летнее голубое небо с легкомысленными кучеряшками облаков — что оно может со мной сделать? Выпить душу?

— Шкурки ты тоже тут хранишь? — вопрос сорвался с языка прежде, чем я передумала его задавать.

— Значит, шкурки… — усмехнулся Тобби и вдруг махнул рукой: — Ладно. Сама напросилась.

В тот момент мне еще не было страшно. Хмель по-прежнему дурманил голову и внушал обманчивую легкость. Пройдя к шкафу возле окна, Тобби открыл створку и извлек большой металлический контейнер. Я смотрела на этот ящик, хищно блестевший несколькими замками, и опьянение понемногу отступало. Тобби водрузил ящик на стол и некоторое время пристально смотрел на меня.

— Уверена? — уточнил он. — Может, лучше не надо?

— Показывай, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал максимально твердо и спокойно. Тобби покачал головой и принялся открывать замки.

Контейнер был наполнен плоскими стеклянными квадратами, и сперва я не поняла, что это. Потом Тобби извлек один из них, и я поняла, что это два куска стекла, между которыми лежит прядь волос и прямоугольник чего-то, подозрительно похожего на человеческую кожу.

Мне по-прежнему не было страшно. Должно быть, разум видел правду, но не принимал ее до конца. Я смотрела — волосы были светлыми, почти белыми, а кожа, наоборот, смуглой.

Потом меня замутило, и я моментально протрезвела. Хмель стек с меня ледяной волной пота, и я схватилась за край стола, чтоб не упасть. Оценив мое состояние, Тобби убрал отвратительный предмет в контейнер, захлопнул крышку и скучным голосом проговорил:

— Это все, что осталось от Мама Клер, болотной ведьмы. Варила снадобья из жира младенцев, наводила смертную порчу, изготовляла яды. Для забавы напустила чуму на весь северный регион. Мое первое серьезное дело. Дальше рассказывать?

Я все-таки не удержалась на ногах и осела на пол почти без чувств. Тобби бросился ко мне — флакончик нюхательной соли появился в его руке словно по волшебству, и выворачивающий наизнанку запах помог мне опомниться.

— Я говорил, что не стоит на это смотреть, — устало произнес министр. — Это тяжелое зрелище.

Я провела ладонями по щекам и спросила:

— Контейнер для меня уже готов?

— Его не будет, — серьезно ответил Тобби. — Я дал слово.

Почему-то лицо стало влажным — я не сразу поняла, что по щекам потекли слезы.

— Пожалуйста, Дерек, — промолвила я. — Пожалуйста, поговори с Бахманом. Сними с меня это проклятие. Это же невыносимо, жить вот так. Я сделаю все, что ты попросишь, только помоги мне.

Я сразу же осознала, что проиграла. В этой жалкой мольбе не было никакого смысла. Нельзя ползать на коленях перед тем, кто владеет твоей жизнью, нельзя. Я прекрасно понимала, что имею ценность только пока проклята — понимала и не могла молчать.

А вот Тобби, похоже, не ожидал, что я ударюсь в истерику. Он подхватил меня под руки, помог подняться и, крепко обняв, растерянно проговорил:

— Вера, но ты же погибнешь… Это невозможно. Мы оба живы — это уже чудо.

Да, он прав, это действительно было чудо. Момент слабости прошел, я смогла взять себя в руки и негромко ответила:

— Жаль, — возникшая пауза сделала бы честь любому спектаклю, а потом я добавила: — Я все равно бы выбрала тебя. Не потому, что выбора нет. Потому что он есть.

Тут уж Тобби стушевался окончательно. Его побледневшее лицо было наполнено одновременно радостью и сомнением — и я понимала, что постепенно все это превратится в злость. Вздохнув, я повела плечами, освобождаясь из его рук, и сказала:

— Что ж, тогда прости. Глупо просить о невозможном.

Некоторое время мы молча стояли друг напротив друга, а потом Тобби подошел к шкафу, и я подумала, что сейчас для меня все закончится — очень уж выразительным было лицо господина министра. Однако он извлек бутылку вина и, щелкнув по крошке артефакта на горлышке, вышиб пробку.

— Давай-ка лучше выпьем, — предложил он, и видит Господь, у меня камень с души свалился.

— Давай, — согласилась я.

И мы выпили.

Глава 8. "Тебе не жаль меня, Вера?"

Дальше все было цивильно и очень скучно.

На следующее утро мы с Тобби вернулись в столицу. Министр отвез меня к моему дому, сказал, что уладит все имущественные формальности, и, церемонно поцеловав мне руку, уехал. Я вздохнула с облегчением.

Прислуга отреагировала на мое появление так, словно я воскресла из мертвых. После того, как счастливые охи, ахи и слезы иссякли, а я приняла ванну и наконец-то переоделась в домашнее платье, выяснилось, что два дня назад здесь были люди из секретной службы, которые перевернули вверх дном мой кабинет и вывезли все бумаги. Бедная Лиззи перепугалась настолько, что осмелилась задать вопрос:

— Но что же скажет госпожа Вера?

Вопрос, разумеется, был бредовым — а ответ впечатляющим.

— Твою госпожу министр Тобби пристрелил. Как собаку.

Лиззи испугалась так, что незамедлительно грохнулась в обморок. И повторила этот трюк, увидев меня в гостиной.

Итак, дело Эвгара Миерхольта было закрыто, и жизнь потихоньку вернулась в спокойное русло. Несколько дней я бездельничала: спала до обеда, потом отправлялась на прогулку в парк или на выставку модного живописца, где люди с умным видом хвалили то, чего не понимают. Вечером был театр.

Потом в мой дом постучал молодой человек в инквизиторской форме — привез пять коробок с изъятыми у меня документами. Вишенкой на торте было официальное письмо из министерства, украшенное невообразимым количеством печатей. Увидев инквизицию на пороге, Лиззи попробовала снова упасть в обморок, но по пути передумала и просто скрылась на кухне. Раскланявшись с посланником, я распечатала письмо и прочла:

«Девица Вера Хасинда Анхельм, официально уведомляем вас о том, что приказом номер 223-000-143Б особой канцелярии его величества вы и ваше состояние подлежите передаче в опеку до вашего вступления в законный брак. Основание: Гражданский кодекс, статья номер 233».

Я выругалась. Все правильно, по законам Хаомы незамужняя девушка должна быть под надзором родителей либо опекуна. Вера Ланге могла поплевывать на Гражданский кодекс, а вот Вера Анхельм не могла позволить себе подобную роскошь.

Уведомление было написано ровным каллиграфическим почерком секретаря и подписано министром благочиния. Чуть ниже его подписи шли несколько карандашных строчек — буквы были острые, с резким подчеркиванием согласных:

«Дорогая Вера! Король настаивает на постоянном надзоре за тобой — что может быть лучше, чем заботливое внимание доброго друга, то есть меня. Я опередил пару старых болванов из сената, покушавшихся на твое состояние и внимание, так что теперь ты под моей опекой. Не волнуйся, докучать тебе я не собираюсь. Если возникнут какие-то проблемы, просто отправь мне письмовник.

Всегда твой, Д.Т».

Я скомкала письмо и запустила его в камин. Что ж, этого следовало ожидать: я слишком многое успела узнать, и король не мог отпустить меня просто так, не поставив надзирателя. Мало ли, вдруг я захочу рискнуть рукой… Машинально почесав то место, где стояла невидимая печать о неразглашении государственной тайны, я хотела было отправиться в кабинет — принять несколько капель настойки для успокоения нервов, но в это время в дверь снова постучали.

Это было приглашение на королевский бал-маскарад в честь начала Угасающей недели. Со всеми своими приключениями я и забыла о том, что наступает пора моих любимых праздников: Угасающая неделя отмечала окончание сбора урожая и начало осени, убывание дня и наступление первых заморозков. Ведь и верно, дома уже начали украшать гирляндами из красных и рыжих листьев, во всех кухнях пеклись яблочные пироги, а возле порогов ставили тыквы и корзины с яблоками.

Незамужних девушек благородного происхождения всегда приглашали во дворец — это были практически смотрины, и я не хотела думать, для кого меня выбрали. Не просто так ведь это приглашение.

Маскарад был назначен на сегодняшний вечер. Я устало вздохнула и позвала Лиззи: надо было начинать приготовления.

Короля и королевы на маскараде не было — вчера утром они покинули столицу, отправившись в традиционное осеннее паломничество в горный монастырь Аруван. Я невольно вздохнула с облегчением и, поправив маску, направилась к столу с винами и закусками, лавируя между гостями. Кого тут только не было: духи небесные, птицы, бабочки, цветы — от ярких красок рябило в глазах. Я была одета скромно, в легкое светло-зеленое платье с простенькой маской, украшенной серебряными листьями. Замуж мне не надо, для танцев пока нет особенного настроения, а вот хорошая еда и напитки — это всегда приятно и полезно.

Но предаться чревоугодию мне не дали. Знакомая рука опустилась на мою талию, и через несколько мгновений высокий мужчина в черном уже кружил меня в быстром танце. Должно быть, принц Эвгар очень любил такие маскарады: когда еще сможешь побыть на празднике в своем собственном доме… Почему-то мне казалось, что в детстве и юности он был лишен этого, и смотрел на то, как радуются другие, не имея возможности присоединиться к ним.

— Ты отлично танцуешь, — негромко заметил Эвгар. Уголки рта дрогнули в улыбке. Я только и нашлась, что ответить:

— Спасибо.

На мое счастье музыка стихла — танец закончился, а в зал внесли новые подносы, заставленные бокалами с золотым шипучим вином. Эвгар проводил меня к одной из скамеечек для отдыха и, когда я села и демонстративно занялась разглаживанием кружев на платье, произнес:

— Отец снова меня запер.

— Сочувствую, — откликнулась я. — Говорят, ты смог вылечить брата.

Эвгар кивнул. Сел рядом, взял меня за руку и указал в противоположный конец зала — там красавец в золотистом одеянии мило беседовал со стайкой девушек, ловивших каждое его слово. Судя по всему, принц Эван забыл и думать о каких-то хворях и предвкушал приятный вечер в женском обществе.

— Жив-здоров. С наследником престола все в порядке.

— Ты сбежал, чтоб не лечить его?

Эвгар улыбнулся и не ответил. Я вдруг подумала, что при всем желании не смогу выдернуть руку из его ладоней. Сильные, сухие, чуть шершавые — я представила, как они ложатся на обнаженную спину и скользят вниз…

К щекам прилила кровь.

— Да, — со спокойной легкостью признался Эвгар. — Но мой друг Дерек убедил меня вернуться.

Ну конечно. Без Тобби здесь не обошлось. Эвгар придвинулся поближе и шепнул:

— Прости. Я не должен был гонять тебя по болоту.

Музыка вдруг стала тихой, почти неразличимой. Краски померкли. На мир словно набросили вуаль, скрывающую цвета, запахи и звуки, и я каким-то шестым чувством ощутила, что сейчас нас с Эвгаром никто не видит — мы словно вывалились из мира. Эвгар осторожно снял мою маску и погладил меня по щеке.

— Что за великий артефакт ты делаешь? — спросила я, пытаясь сбросить наваждение. Лицо горело, ноги сделались ватными, я понимала, что не могу противостоять колдовству Эвгара, и все-таки продолжала барахтаться, как муха в паутине.

— Не для того, чтоб лечить брата, — улыбнулся Эвгар и, избавившись от маски, приник к моим губам в поцелуе. Я безвольно обмякла в его объятиях, решив, что проще капитулировать перед решительным и властным напором и дождаться, когда он сойдет на нет.

Он целовался хорошо. В меру напористо, в меру нежно — мне пришлось приложить значительные усилия, чтоб не откликнуться на поцелуй, и Эвгар, должно быть, это понял. Оторвавшись от меня, он довольно улыбнулся и сказал:

— Если тебе интереснее артефакты, то я многое могу о них рассказать.

Звуки и цвета нахлынули на меня пестрым водопадом, и некоторое время я сидела молча — смотрела, как пары кружатся в танце, и в голове не было ни единой мысли, только радость от того, что наваждение исчезло.

— Не надо меня привораживать, — наконец, сказала я. Эвгар только руками развел.

— Ничего не могу с собой поделать, — ответил он и признался: — Меня к тебе влечет, и я иногда сам этому удивляюсь. Так вот, артефакты… Ты принесла мне элемент самого сильного артефакта Смерти за всю историю.

В бальном зале было тепло, но я вдруг почувствовала, как по спине мазнуло ледяным ветром. Вспомнилось лицо Альфреда, слова «Ты и есть смерть», сказанные злобным свистящим шепотом.

— И для кого артефакт? — поинтересовалась я, стараясь говорить с максимально возможным равнодушием.

— Для брата и папы? — задумчиво предположил Эвгар, и не успела я вздрогнуть от ужаса, как он добавил: — Нет. Я их все-таки люблю, несмотря на серьезные противоречия.

Я готова была в этом усомниться. Хотя, учитывая душевное состояние Эвгара, кто поймет, как выглядит его любовь.

— Тогда для кого?

— А вот для этого я тебя и найму, — весело произнес Эвгар. — Насколько мне известно, ты сейчас не занята.

Возглас возмущения, слетевший с моих губ, заставил шарахнуться от нас какую-то парочку, явно искавшую, где бы уединиться. Ну, хоть у кого-то с личной жизнью все в порядке.

— Работать на тебя? Вот уж не собираюсь!

Эвгар довольно усмехнулся.

— Миллион золотых карун, — произнес он и тотчас же поправился: — Хотя нет… Исполнение одного желания. Любого желания.

А вот это уже был интересный поворот. Когда артефактор уровня Эвгара говорит об исполнении любого желания, то ему стоит верить — или как минимум прислушаться.

— У меня нет желаний, — откликнулась я, лениво скользя взглядом по танцующим парам. Вон и мой новоиспеченный опекун — маска полностью скрывала лицо Тобби, но его с легкостью можно было узнать по белоснежному камзолу, богато украшенному вышивкой и каменьями. Компанию господину министру составляла барышня в наряде лисы, настолько ярком, что резало глаза.

— Не может быть, — похоже, Эвгар удивился по-настоящему. — Нет желаний? Совсем?

— Ну разве чтобы вы оставили меня в покое, — ответила я достаточно резко, чтоб Эвгар отодвинулся на скамье. Он заложил ногу на ногу и оценивающе посмотрел на меня.

— Примерно этого я и ожидал, — ответил он. — Тебе не жаль меня, Вера?

— Признаться, нет, — сказала я. Танец закончился, Тобби передал свою барышню ее разочарованной матушке и, подняв маску на макушку, устроился со стариками за карточным столом. Похоже, с этой стороны я помощи не дождусь.

— А избавиться от проклятия? — вдруг сказал Эвгар, и я застыла, словно он ударил меня. Эвгар смерил меня пристальным оценивающим взглядом и промолвил: — Я не вижу его деталей, но оно есть. Окутывает тебя черным облаком. Могу его убрать.

Некоторое время я сидела, не произнося ни слова — кажется, я дышать разучилась. Музыка, голоса людей, огромный бальный зал — все это отдалилось, будто меня отделили стеклом. Наконец яоткликнулась:

— Полностью и без последствий?

Эвгар довольно улыбнулся.

— Разумеется. Зачем нам полумеры?

Я едва удержалась от согласия — «Да! Да! Да!» так и рвалось с губ. Но Эвгар наверняка врал. Будь все настолько просто, Тобби не потратил бы на меня столько сил и времени. Подумаешь, проклятие. Что он, проклятий не видал?

— Ну допустим, — вздохнула я, понимая, что если начинаешь торг, то уже проиграл. Надо бы просто встать и уйти домой, но я не могла собраться с силами и подняться со скамьи. — Так что именно тебе нужно?

Эвгар медленно поднял руку и каким-то неуверенным жестом дотронулся до виска. Случившаяся перемена была резкой — вроде бы только что он был спокоен и уверен в том, что все идет, как должно, и внезапно стал каким-то растерянным и несчастным.

— Все в порядке? — на всякий случай уточнила я. Эвгар с совершенно жалким видом посмотрел на меня и глухо произнес:

— Нет. Проводи меня.

Покои Эвгара неуловимо изменились. Вроде бы ничего особенного: открытая коробка сигар на каминной полке, сюртук, небрежно сброшенный в кресло, какая-то скомканная обертка на полу, чашка с недопитым чаем и блюдце с остатками печенья — и вот уже совсем другое впечатление. Не комнаты кокетки, а убежище несчастного и гонимого.

Я закрыла дверь, довела Эвгара до кровати и помогла ему лечь. Никто из гостей и слуг не обратил на нас никакого внимания. Нас будто бы не существовало в их мире.

— Что с тобой? — спросила я, глядя, как Эвгар слепо возится с шейным платком и не может его развязать.

— Бывает, — едва слышно прошелестел Эвгар. — Отец попросил лучших магов наложить на меня чары… Если выхожу из комнаты надолго, то они начинают убивать.

Я неопределенно пожала плечами. Допрыгался, что тут скажешь. Мне, конечно, было жаль Эвгара, посаженного на магическую цепь собственным отцом — и в то же время какая-то часть души говорила: ну и поделом тебе! Эвгар наконец сумел справиться с платком и безвольно опустил руку на кровать.

— Избавься от чар, — предложила я. — Ты настолько самоуверенно говоришь о своих талантах — так сбрось эти оковы. Для тебя это должно быть пустяком.

Губы Эвгара дрогнули в улыбке.

— Пока не могу, — ответил он. Я опустилась в кресло напротив кровати и подумала, что прошло меньше месяца с тех пор, как я вошла в эту комнату — а за это время моя жизнь успела измениться.

— Ты не избавишь меня от проклятия, — печально сказала я. — Его, видишь ли, создал некромант посильнее тех, кто ковал твои цепи. Так что давай обойдемся без ненужного пафоса.

Эвгар прикрыл глаза, и я заметила, что на его посеревшем лице пробивается румянец. Беглец вернулся в камеру, и заклинания ослабили хватку. Сейчас Эвгар окончательно придет в себя, и я с чистой совестью покину это гостеприимное место.

— Ты спала в моей кровати, — негромко произнес Эвгар и мечтательно улыбнулся. — Я чувствую запах твоей души.

— У душ есть запах? — спросила я, сделав нарочито удивленный вид. Должно быть, Эвгар имел в виду те клочки ауры, которые я могла уловить.

— Есть, — Эвгар осторожно дотронулся до лица, словно проверял, осталось ли оно прежним или изменилось. — У душ вообще есть много интересных вещей. Запах. Цвет. Душу еще можно разрезать на части и переселить в другое место.

Я невольно поежилась. Голос Эвгара звучал так, что становилось ясно: он знает, о чем говорит. Проверил опытным путем.

— Иди сюда, — негромко позвал он. По спине пробежали мурашки, а ноги сделались ватными — я подумала, что свалюсь на ковер, если сделаю хоть шаг.

— Зачем? — спросила я и не узнала своего голоса. Улыбка, скользнувшая по губам Эвгара, придала его лицу выражение настоящего страдания и тоски.

— Не подумай дурного, — серьезно ответил он. — Мне просто нужно, чтоб рядом побыл кто-то живой. Кто-то, кого я смогу взять за руку.

Я вздохнула, поднялась с кресла и пересела на кровать. Эвгар накрыл мою руку своей и произнес:

— Я пока не в силах снять оковы, которые держат меня здесь. Но я могу избавить тебя от проклятия. Давай поможем друг другу, Вера. Ты начнешь новую жизнь… как, впрочем, и я, — Эвгар сделал паузу и добавил: — Мы можем начать ее вместе.

Чего-чего, а такого предложения я не ожидала. Мне подумалось, что это прямой путь к трону — а почему бы и нет? Если принц Эван так болен, что ему нужны поддерживающие артефакты, то Эвгар, учитывая его отношение к отцу и брату, вполне способен отправить наследника престола на тот свет. И что самое интересное, он останется безнаказанным. У короля Пауля тот еще выбор: либо отсутствие преемника и кризис власти, либо ведьмак на троне. У Эвгара хватит ума не показывать свои способности, и какое-то время он вполне успешно сможет играть роль брата.

Вот только мне не нужна была новая жизнь с Эвгаром. Если бы я могла выбирать, то выбрала бы Дамьена.

— Задумалась? — мягко поинтересовался Эвгар, не выпуская моей руки. Я кивнула и ответила:

— Кого ты хочешь убить этим артефактом?

Эвгар улыбнулся и осторожно, но уверенно притянул меня к себе. Непринужденное движение руки — и вот я уже лежу в его объятиях, а купидончики с фрески на потолке корчат мне издевательские рожи. Дескать, не дрейфь, Вера. Раздвигай ноги и спасай Отечество, государь тебе только спасибо скажет.

Эвгар негромко рассмеялся. Его дыхание ласково щекотало мне ухо, и я чувствовала, что в груди поднимается теплая волна. Слегка отстранившись, Эвгар принялся неторопливо расстегивать пуговки на моем платье — несколько часов назад Лиззи старательно застегивала их, деловито сопя за моей спиной.

— Не надо, — сдавленным голосом прошептала я, понимая, что сейчас, в эту минуту, хочу этого сильнее всего на свете. Хочу и отлично осознаю невозможность. Эвгар аккуратно стянул платье, освобождая мое левое плечо и руку — пальцы, скользившие по коже, казалось, прожигали плоть до кости.

— Уже поздно, — сказал он, и я поняла все смыслы этой фразы: время двигалось к полуночи, а Эвгар не мог остановиться. — Останься здесь, со мной. До утра.

— У меня есть выбор? — спросила я, прекрасно понимая, какой ответ услышу. Но Эвгар произнес:

— Конечно, есть.

Я сразу же села, и он не стал меня удерживать. Некоторое время мы молчали. За окнами стемнело — светлячок лампы на прикроватном столике едва теплился, делая комнату уютнее и меньше, чем она была на самом деле.

— Ты знаешь, от чего министр Тобби умер во второй раз? — спросила я. Эвгар усмехнулся.

— Вся столица знает.

— Ты хочешь умереть так же? — поинтересовалась я, прикидывая, что буду делать, если Эвгар даст положительный ответ. Кровать едва слышно скрипнула, Эвгар сел и с прежней деликатностью высвободил мое правое плечо и руку из рукава.

— Я хочу жить долго и счастливо, — ответил он, и я почувствовала, как корсет стал ослаблять хватку. Через несколько мгновений его скорлупа уже была сброшена на пол возле кровати, и Эвгар негромко произнес: — Но я не Альфред Ланге, чтобы втаптывать тебя в грязь. Просто побудь со мной. Мне нужно живое.

Не помню, как я избавилась от платья и, зажмурившись, нырнула под одеяло. Услышала, как щелкнула застежка ремня, холодно зашелестела одежда — потом Эвгар лег рядом и обнял меня. Он был горячим и очень сильным: на миг мне показалось, что он способен сломать меня, как сухую ветку. И он был в полной боевой готовности — я слегка изменила позу, чтоб его член не так крепко упирался в мое бедро, и сказала:

— И что дальше?

Эвгар легко поцеловал меня в щеку и ответил:

— Дальше — доброй ночи. Ты спи, а я буду думать.

Да, он действительно человек со странностями. К щекам прилила кровь, и я подумала, что заснуть у меня точно не получится.

— Ты так и не ответил на мой вопрос. Для кого этот артефакт?

Пальцы Эвгара прочертили линию по моему бедру, и на мгновение мне почудилось, что я горю. Потом они поднялись выше, нырнули под сорочку и слегка, играя, сжали напряженный сосок. Я закусила губу, чтоб не застонать, и Эвгар разжал пальцы и накрыл грудь ладонью. Совсем как в том ресторанчике на вокзале, когда он закрывался мной от людей Бувье.

Воспоминание окончательно отрезвило меня.

— Хочешь умереть, как Дерек Тобби? — равнодушно уточнила я. Эвгар поцеловал меня в шею и шепнул на ухо:

— Я пока не решил, — рука выскользнула из-под сорочки, и я вздохнула с облегчением. — Его зовут Борис Виттакер, этого человека. Я хочу найти его и убить.

Это было сказано таким безжалостным, ледяным тоном, что все мое возбуждение как рукой сняло. Я хотела было сказать, что ненавижу насилие, но в это время в окно постучали. Да что там! Грохот был такой, что я удивилась, как стекло не разлетелось на кусочки.

— Кого там дьявол несет… — пробормотал Эвгар, поднялся с кровати и, открыв фрамугу, впустил в комнату гневно чирикающий письмовник. Тот с визгом и шумом описал круг над кроватью и, ударив Эвгара в грудь, шлепнулся на одеяло и раскрылся. Эвгар прочел послание и неприятно ухмыльнулся.

— Твой опекун блюдет твою честь, — холодно сказал он. — Ждет тебя в экипаже внизу и убедительно просит не задерживаться.

Господи, дай здоровья Дереку Тобби! Я вскочила с постели и начала одеваться — Эвгар вздохнул и отправился помогать.

— Помоги мне найти его, — сказал он, со знанием дела затягивая мой корсет. — Полагаю, без проклятия жить намного лучше. Давай встретимся завтра утром, поделюсь с тобой документами по делу.

Я нырнула в платье и презрительно фыркнула:

— Я еще не сказала «да», ваше высочество.

Эвгар улыбнулся и принялся застегивать пуговки.

— Ты не сказала «нет», — ответил он. — Это самое главное.

Экипаж министра стоял неподалеку от ворот, и кучер одной рукой держал вечерний выпуск «Ежедневного зеркала», а второй со знанием дела ковырял в носу. Я открыла дверцу и сказала:

— Борис Виттакер. Тебе что-нибудь говорит это имя?

Тобби, который тоже коротал время за чтением — на сей раз «Вечерней Хаомы» — некоторое время задумчиво смотрел на меня, словно не мог понять, к чему этот вопрос.

— Я ждал что-то вроде «Спасибо, дорогой Дерек», — сварливо сказал он. Я уселась на скамье, закрыла дверцу, и экипаж неторопливо покатил в сторону Центрального проспекта.

— Спасибо, — искренне промолвила я. — Твой письмовник пришелся очень кстати.

Тобби глумливо ухмыльнулся.

— Я вас видел в бальном зале, а потом вы пропали, — он отложил газету и продолжал: — Ну, думаю, спасать надо обоих. Король, конечно, не в восторге от сына, но вряд ли обрадуется, если тот умрет… такой приятной смертью.

Неужели ревнует? Хотя нет, не похоже.

— Принц Эвгар хочет, чтоб я работала на него, — сказала я, решив перевести беседу в деловое русло. — Он создает смертоносный артефакт невероятной мощи для убийства человека по имени Борис Виттакер. Этого Бориса мне и предложили отыскать. А в награду меня избавят от моего проклятия. Полностью и без последствий.

Тобби презрительно фыркнул. Протянув руку, он поправил кружево, которым было отделано декольте — тонкая серебряная паутинка забилась под край выреза.

— Невозможно, — произнес Тобби с крайне оскорбленным видом. — Полностью и без последствий твое проклятие снять невозможно. Блефует и водит тебя за нос.

— Я тоже так подумала, — миролюбиво ответила я. — И пока не дала согласия.

— Не нравится мне это «пока», — глаза Тобби гневно сверкнули в полумраке. Возможно, мне показалось, но министр выглядел рассерженным не на шутку.

Ах, да. Конечно. Я же его вещь, а Эвгар беззастенчиво потянул ко мне свои загребущие лапы. Совсем берегов не видит, и страха божия лишился.

— А мне не нравится эта возня с артефактом, — откликнулась я. — Кто такой этот Виттакер, чтоб ради него затевать подобное? Великий колдун? Великий артефактор?

Тобби неопределенно пожал плечами.

— Посмотрю нашу картотеку, — экипаж остановился возле моего дома, и Тобби сказал: — Не лезь пока в это дело. Я должен его обдумать, — он сделал небольшую паузу и спросил тем тоном, который заставляет ведьм-нарушительниц покрываться ледяным потом и признаваться во всех грехах: — Есть еще что-то, что я должен знать?

— Нет, — улыбнулась я и добавила: — Спасибо еще раз… ты меня действительно выручил.

Тобби хмуро кивнул и, открыв дверь экипажа, холодно произнес:

— Доброй ночи.

Стоит ли говорить, что я покинула его экипаж так быстро, как только могла. Наверно, мне следовало прикинуться паинькой, пригласить министра в гости и устроить ночь любви.

Дома, переодевшись и приказав сонной Лиззи приготовить мне чаю, я села за стол в кабинете и быстро написала записку Маранзарис:

«Эжени, дорогая, не в службу, а в дружбу. В ваших картотеках есть что-нибудь на Бориса Виттакера? Срочнейшее дело государственной важности».

Лиззи принесла поднос с чаем и печеньем, взяла записку и отправилась будить мальчика-письмоносца. Отпив ароматной темной жидкости и удовлетворенно кивнув, я представила, с каким лицом разбуженная Маранзарис станет читать мое послание — зрелище обещало быть забавным.

Признаться, я была уверена, что Эвгар работает над приворотным артефактом — оказалось, что он собирается убивать. Откинувшись на спинку кресла, я закрыла глаза и мысленно вернулась в комнату на вершине башни Кастерли. Вспомнила солнечный луч, рисовавший на полу символы изначальной магии. «Алеф», первое имя Господа, «Бет» — слово, оживлявшее мертвую материю, «Гутта» — слово, дающее разум и речь бессловесному…

И «Тет», крест с петлей, отторжение души. Знак, за который инквизиция жгла на кострах — потому что это была черная волшба, не смываемая никаким покаянием.

Недаром Эвгар говорил сегодня о том, что душу можно разделить на части. Он занимался этим раньше.

Возможно, Борис Виттакер — его успешный эксперимент. Настолько успешный, что от него следует избавиться как можно скорее. Как вот только Эвгар умудрился его проворонить…

Я открыла ящик стола и вынула листок письмовника. Тот сердито чирикнул, попробовал свернуться клубочком, но я хлопнула по нему ладонью и быстро написала:

«Что ты знаешь о пересадке душ? Есть ли примеры успешной пересадки расчлененной души? Подозреваю, что Эвгар под прикрытием артефакторики занимался именно этим».

Выдохнув, я отложила ручку, и письмовник с гневным ворчанием вылетел в окно.

Артефакторика — уважаемая наука и солидное занятие, которое существует без привязки к добру и злу. Артефактор создает предмет, наделенный особыми свойствами, и не отвечает за то, как его будут использовать. Есть, например, оригиналы, которые забивают гвозди микроскопами, но мастеров, создающих микроскопы, в этом не винят.

Проблема в том, что, используя артефакторику как прикрытие, можно заниматься черной магией.

В коридоре послышались быстрые шаги, и дверь в кабинет открылась — испуганная Лиззи с подсвечником впустила Тобби и, едва слышно молясь святой Марфе, убежала к себе.

— До дома я сегодня явно не доеду, — хмуро сказал министр и принялся расстегивать свой пышный бальный камзол. — Придется ночевать у тебя.

— У меня широкая кровать, места хватит, — парировала я. Жену Альфреда Ланге нельзя было смутить такими мелочами. Тобби небрежно бросил камзол на спинку кресла, сел и поинтересовался:

— При чем тут пересадка душ?

— Знак Тет, — ответила я, и Тобби сразу же вздрогнул всем телом, как собака, берущая след. Я вышла из-за стола и, встав за спиной Тобби, опустила руки ему на плечи — он снова вздрогнул. — Я видела его в башне Кастерли. Крест с петлей.

Конечно, делать массаж шеи и плеч, когда на человеке надеты бальный галстук, жилет и рубашка — не самая правильная затея. Но у меня были сильные пальцы.

— Это черная магия, — негромко сказал Тобби. — Максимальная ступень. Инквизиция сожгла всех приверженцев этого направления, и поверь, это нам дорогого стоило.

Он полез под рукав и вытянул браслет — хаотическое переплетение кожаных шнурков, украшенных серебряными и золотыми подвесками, и продемонстрировал мне сверкающий крест с петлей.

— Такое?

— Да, — кивнула я и осторожно запустила пальцы в его волосы. Тобби вернул браслет на прежнее место и расслабленно откинулся на спинку кресла. — Зачем ты его носишь?

— Чтобы не забывать, с кем сражаюсь. Этот знак используют при работе с душами. Расчленение, пересадка. Воскрешение мертвых. Примеров, к сожалению, было много. Но технология такой пересадки была уничтожена еще в прошлом веке.

— Я думаю, Эвгар занимался именно работой с душами, — сказала я. — Сумел восстановить метод пересадки. А Виттакер — его удачный эксперимент. Настолько удачный, что его уже нельзя контролировать. Остается только уничтожить.

— Ты делаешь такие выводы из знака в башне Кастерли? — спросил Тобби. Я разместила руки на его голове и шее так, как когда-то учила Маранзарис, и, легонько поигрывая пальцами, ответила:

— Пока я не делаю выводов. Пока мне интересна одна вещь. Сейчас я держу тебя так, что могу повернуть руки и снять твою голову с позвоночного столба.

Правое плечо Тобби едва заметно дернулось — это было единственным, что выдало его страх.

— Оставь, пригодится еще, — сказал он, и по голосу я поняла, что министр воспринял мои слова всерьез. — Что за вещь тебе интересна?

— Мое проклятие, — ответила я. — От него можно избавиться?

— Нет, — сразу же ответил Тобби. — Нет, это невозможно. Эвгар блефует.

Он говорил правду — как ни горько мне было осознать это. Что ж, тигры в саду моем не редкость, Эвгар просто стал еще одним, и теперь я в этом убедилась.

Интересно, будет ли кто-то любить меня просто потому, что я есть? Любить, а не использовать в своих целях?

— Понятно, — сказала я и опустила руки на плечи Тобби — тот вздохнул с облегчением. — Я, пожалуй, откажусь. Ловить черных магов — занятие для инквизиции.

Тобби усмехнулся и предложил:

— А если не отказываться? Сможешь вывести его на чистую воду? — он сделал паузу и добавил: — Или тебе по силам только спасение чести богатых извращенцев?

Я вспомнила недавнее дело председателя сберегательного банка Леузы, который растратил средства вкладчиков на своего любовника, и сказала:

— Похоже, ты хочешь взять меня на «слабо». И загрести жар моими руками.

Тобби пожал плечами.

— Я предлагаю тебе свою помощь в этом деле. Ты ведь хочешь им заняться. Не хотела — давно спала бы.

Он был прав, и я со вздохом признала его правоту. Эвгар сумел как-то поддеть меня на крючок интриги — но это было не самым главным. Сейчас мной двигало предвосхищение важных и ужасающих событий, в которых мне была отведена очень значительная роль.

— Поищи этого Бориса Виттакера в картотеке, — попросила я. Тобби кивнул и ответил:

— После знака Тет я официально тебе помогу. Это пощечина всей инквизиции.

— Ну еще бы, — ответила я и легонько толкнула его в плечо. — А пока пойдем отдыхать.

Разумеется, никакого Бориса Виттакера в картотеке инквизиции не было. Не нашлось его и в документах Маранзарис. Даже Фюке ничего не обнаружил.

Мы встретились с ним на бульваре Роз, и Фюке с искренним сожалением сообщил, что его изыскания ни к чему не привели, а затем добавил:

— А я через месяц женюсь

«Как скоропалительно!» — подумала я, ощутив легкий укол чего-то, похожего на ревность. Впрочем, на моем лице отразилась лишь вполне искренняя радость за хорошего человека.

— О, Анри, — наградив Фюке очаровательной улыбкой, я прижала руку к груди и сказала: — Вы не представляете, как же я за вас рада!

Фюке недоверчиво посмотрел на меня, но глубокая морщина на его переносице смягчилась и разгладилась.

Похоже, он ожидал иной реакции. Возможно, думал, что я закачу ему целую сцену с истерикой и слезами.

— Кто же ваша невеста?

— Визарин Шмитт, — смущенно признался Фюке, и на его щеках проступил очаровательный румянец, словно господин барон до сих пор не имел права называть первую красавицу столицы своей будущей женой. Повезло так повезло — Визарин не имела недостатка в поклонниках, но все-таки выбрала именно Фюке.

Хотя как сказать… платья, украшения и выходы в свет могут изрядно истощить его состояние. Визарин из тех, кто предпочитает самое дорогое.

Я мысленно одернула себя: негоже язвить, когда хороший человек создает крепкую семью. В конце концов, Фюке как никто другой заслуживал счастья.

— Искренне вас поздравляю, дорогой мой, — я улыбнулась так, как могла бы улыбнуться старая тетушка, которая действительно испытывает чистосердечную радость за племянника. — Надеюсь, семейная жизнь принесет вам только радость.

На том и расстались — навсегда. Я прекрасно понимала, что в новой жизни моего бывшего поклонника не должно быть такого раздражающего фактора, как моя скромная персона.

Потом я зашла в небольшую, но очень модную и изящную кофейню и, заказав латте и мороженое, подумала, что у меня ничего нет. Ни какой-либо информации о Борисе Виттакере, ни понимания, что вообще происходит. А грядущая женитьба Фюке расстроила меня сильнее, чем я ожидала.

В конце концов, чему удивляться? Я же не рассчитывала на то, что Фюке будет волочиться за мной вечно. А свои мечты о любви и семейном счастье я давно засунула куда подальше.

— Латте, мороженое, — официант улыбался так сладко, что невольно начинало мутить. — Приятного аппетита, миледи.

— Благодарю, — холодно кивнула я и отломила ароматный золотистый кусочек мороженого. Что еще остается? Думать, вспоминать и есть…

Когда-то я верила, что счастье возможно даже там, где для него нет места. Наивная дурочка.

Все началось в тот день, когда я сообщила Альфреду, что беременна. Мне было страшно, как никогда, и я ожидала всего, но не того, что муж схватит меня за шиворот, выбросит из кресла на пол и начнет бить ногами. Я орала во всю глотку, корчилась на полу, закрывая живот — о это слепое стремление защитить свое дитя, даже нелюбимое и ненужное! — и понимала, что никто не придет ко мне на помощь.

— Сука западянская! Щенков мне своих волочешь? Думаешь со свету сжить и все тут унаследовать? Н-на!

К счастью, я ошиблась, и Альфреду не позволили забить меня до смерти. На мои крики прибежала Толстая Грета и Нико, дворецкий — вдвоем они оттащили Альфреда и какое-то время удерживали его, не то давая мне возможность сбежать, не то ожидая, когда с него спадет пелена ярости. Конечно, сбежать я не могла. К тому моменту, когда Альфред оттолкнул дворецкого, я уже давно потеряла сознание — чтобы прийти в себя через двое суток, каким-то звериным чутьем понять, что потеряла ребенка, и увидеть возле своей кровати незнакомого молодого человека в простеньком сюртуке деревенского врача.

Его звали Иган. Перепугавшись, что я умру от побоев, и за мою смерть придется отвечать, Альфред вызвал помощь — младшего сына одного из своих знакомых, недавно получившего диплом врача общей практики. Лежа под тонким одеялом и слушая полные искреннего сочувствия слова о том, что у меня произошел выкидыш, и я больше никогда не смогу забеременеть, я смотрела на Игана — высокого, крепкого, с мужественным спокойным лицом — и чувствовала, что за смрадным туманом, который окутал мою жизнь после свадьбы, поднимается горячее золотое солнце. В тот миг я поняла: есть кто-то, кто смотрит на меня как на живого человека — измученного, изломанного, но человека, а не вещь.

Тогда я не знала, что все это было игрой, затеянной Альфредом. Что Иган получил кругленькую сумму, чтобы соблазнить меня и дать Альфреду возможность совершенно законным образом избавиться от супруги-блудодейки. Конечно, Иган не успел воспользоваться деньгами — Альфред и не собирался давать ему такую возможность. Опасные свидетели долго не живут: молодой врач понял эту простую истину слишком поздно.

Мороженое растаяло, и я отодвинула серебряную вазочку. Что теперь вспоминать? Иган давно в могиле — стал первым, на ком Альфред проверил результаты своего проклятия и остался вполне ими доволен. А я вот жива. Привязана к министру инквизиции, который в определенном смысле страшнее моего мужа — и не понимаю, что делать со своей жизнью дальше.

Вздохнув, я сделала глоток кофе, удовлетворенно улыбнулась и машинально придвинула к себе глянцевые листки реклам, лежащие на краю стола. Некоторое время я вглядывалась в одну из них — «Такервитт: короли кондитерского рынка с 1345 года!» — а затем хлопнула себя по лбу.

Ну конечно же! Анаграмма! Должно быть, Борис был сыном или внуком Юргена Такервитта, Жирного Юргена, который действительно был королем сладостей. Каким манером Борис стакнулся с Эвгаром — еще предстоит выяснить. Я допила кофе и отправилась на Холм Вышеграда: старую часть города, в которой испокон веков селилась аристократия.

Я надеялась, что найду там хоть какой-то ответ.

Глава 9. Дурачок

Жирный Юрген оказался дома — более того, сразу же согласился со мной встретиться. После недолгого ожидания, которое я провела в гостиной особняка, дворецкий проводил меня в сад, где на круглом плетеном столике уже все было готово для чаепития. Я села на чопорно предложенный стул и принялась рассматривать содержимое тарелок, блюдец и вазочек. Чего тут только не было! И круглые эклеры с ароматным розовым кремом, и корзиночки пирожных, истекающие фруктовым джемом и желе, и шоколадные кубики вафель, и рахат-лукум всех сортов… Засмотревшись на сладкое изобилие, я не сразу увидела хозяина — Жирный Юрген вошел в сад, смерил меня изучающим взглядом и, со вздохом опустившись в широкое кресло напротив, сказал:

— Я много о тебе слышал. Но не ожидал, что ты такая костлявая.

Он действительно был жирным до безобразия, этот кондитерский король. Я испытывала невольную оторопь, глядя, как колышутся его семь подбородков. Он был похож на какое-то морское чудовище, которое вытащили на землю и обрядили трясущуюся громадную тушу в серый деловой костюм. Юрген придвинул к себе чашку чая и положил на тарелку многослойную пластину мармелада.

— Девушкам надо беречь фигуру, — улыбнулась я. — Даже не знаю, как это можно сделать с таким богатством на столе.

— Кушай, порадуй старика, — велел Юрген, и я послушно положила на тарелку эклер. — Ловкая ты девчонка. Как там Август Цеттерлин? Оклемался?

Дело Августа Цеттерлина я вела в начале года. Оно началось с розыска пропавших сережек его жены, якобы украденных свояченицей, а закончилось разоблачением государственной измены и черным колдовством. Кстати говоря, именно тогда я впервые увидела Дерека Тобби и никак не рассчитывала на продолжение нашего знакомства.

— Куда ж он денется, — я отломила кусок эклера, отправила его в рот и блаженно прикрыла глаза: вкус был невероятным. Жирный Юрген недаром был королем.

— Нравится? — полюбопытствовал Юрген, и его глаза нервно сверкнули, словно он боялся отрицательного ответа.

— Еще бы! — совершенно искренне воскликнула я. — Никогда не ела такую вкуснятину!

Кондитерский король довольно откинулся на спинку жалобно заскрипевшего кресла.

— То-то! Сам сегодня пек, случилось вот настроение. Так чего сама Вера Анхельм пожаловала по мою душу?

Я отложила ложку и сказала:

— Я бы хотела поговорить о Борисе.

Юрген неопределенно пожал плечами.

— А что о нем говорить? Он дурачок. Блаженный.

Вот как! Откровенно говоря, я и не ожидала, что попаду в цель.

— Неужели… — растерянно выдохнула я. Юрген горько усмехнулся.

— Ангелина умерла при родах, да и его еле спасли. Я отправил его в деревню, — Юрген помешал ложечкой в чашке и вдруг с искренней горечью и злостью признался: — Вот веришь, видеть его не мог. Просто всю душу переворачивало, веришь? Ангелине бы жить еще и жить, Сандрин и Алекс матери не знали…

Некоторое время мы молчали, затем я спросила:

— Где он сейчас? По-прежнему в деревне?

— Сосновая Хмарь, — процедил Юрген. — Я ездил к нему… — он завел глаза к небу, вспоминая, — да, пять лет назад. Вроде бы ему стало получше. Во всяком случае, говорил вполне разумно.

Сосновая Хмарь… Знакомое название. Именно там я провела два месяца после того, как Альфред избавился от меня. Видит Господь, меньше всего я хотела туда возвращаться.

— С тех пор не интересовались? — спросила я. Юрген одарил меня мрачным взглядом и ответил вопросом на вопрос:

— Ты осудить меня, что ли, решила?

— Нет, — ответила я. — Вы любили Ангелину.

Юрген криво усмехнулся.

— Любил… — негромко повторил он. — Я и сейчас ее люблю. Только вот Господь все никак к ней не отпускает.

— У вас дети, — напомнила я. — Вы нужны им.

Кондитерский король качнул головой, и некоторое время мы молчали. Затем Жирный Юрген взял еще один пласт мармелада и осведомился:

— Тебе-то зачем этот убогий?

— Веду новое дело по особому поручению инквизиции, — сказала я, и Юрген понимающе кивнул. — Ваш сын стал свидетелем преступления, и мне поручено допросить его.

Юрген вновь кивнул и постучал ложечкой по краю тарелки. Тотчас же из-за кустов появился слуга с большим бумажным пакетом. На пакете красовалась коронованная тарталетка с завитком крема — знак кондитерского короля.

— Сосновая Хмарь, — повторил Юрген. Я поняла, что это прощание, поднялась со стула, и слуга с поклоном протянул мне пакет. — Приедешь к старостихе, она все покажет.

— Благодарю вас, — улыбнулась я и быстро отправилась к выходу. Почти бежала, хотя леди и не бегают.

Уже потом, устроившись в экипаже, я заглянула в пакет. Сладости всех сортов и размеров, маленький знак уважения от кондитерского короля.

Почему-то мне не хотелось их есть. Зато Лиззи, которой я вручила пакет, захлопала в ладоши и запрыгала по гостиной. Неудивительно — такие вкусные штучки не по карману простой горничной. Напрыгавшись досыта, Лиззи отправилась паковать мои вещи — нужный поезд отправлялся через два часа.

Вечерний вокзал, озаренный множеством огней, был спокойным и уютным, несмотря на снующих пассажиров и полицейских, проверяющих багаж. Когда досмотр закончился — после недавнего теракта полиция тщательно просматривала все вещи пассажиров — я села на ближайшую свободную скамью и подумала, что уезжала отсюда бесчисленное количество раз и знаю здесь каждый уголок. Думала ли я в юности, что по-настоящему родным местом для меня станет не дом родителей или мужа, а вокзал?

Разумеется, меня никто не провожал, но я не испытывала ни досады, ни горечи от одиночества. Дождалась объявления, вышла на перрон, где уже фыркал поезд, готовый отправляться в путь, предъявила проводнику билет и спокойно заняла свое место. Все, как всегда, я делала это множество раз, но почему-то именно сегодня мне было грустно.

Розовый бриллиант, подаренный Дамьеном, тоже не помог успокоиться. Я уже с привычной задумчивостью крутила его в руке, и у меня отчего-то было очень четкое понимание, что я никогда не встречу моего лучшего друга. Это ведь было к лучшему. Я никогда не была склонна к самообольщению и понимала, что Дамьену надо строить жизнь без меня, а не проводить лучшие, самые плодотворные годы, вздыхая над тем, чего у него никогда не будет.

Мне оставалось только смириться с этим, а я никак не могла.

За несколько минут до отправления появилась моя соседка — изящная светловолосая дама, компанию которой составляла небольшая кошка в ручной переноске. Я не очень люблю животных, но эта голубоглазая красавица, лениво смотревшая по сторонам, мне понравилась. Было в ней что-то искреннее и притягательное.

— Нравится? — улыбнулась соседка и представилась: — Я Сорен, а это Тао Минь.

Я назвала свое имя и сказала:

— Странное имя для кошки.

— О, она сама его выбрала, — Сорен поставила переноску на сиденье, и кошка сразу же выбралась из нее и со спокойной вальяжностью разместилась на коленях хозяйки. — Тао и Минь — это гадальные карты Поднебесной империи. Однажды я делала расклад, а кошка вытащила их из колоды. Легла на них и заснула.

— Надо же, — улыбнулась я. — И что же означают эти карты?

— Тао — это жизнь без иллюзий, во всей страшной чистоте и искренности, — ответила Сорен. — А Минь — мир чудес, мара. Когда обе карты идут вместе, это означает глубинное понимание.

Поезд вздрогнул, и вокзал за окном медленно-медленно покатился куда-то назад, за мое плечо. Исчез мальчишка-разносчик газет и пряников, пропала парочка, провожавшая приятелей, махнул кому-то отставной офицер с наградной тростью и тоже пропал. Мне стало грустно. Никто меня не провожал, никто не махал вслед.

— Вы умеете гадать? — спросила я. Сорен погладила Тао Минь по голове — кошка зажмурилась и низко заурчала от удовольствия.

— Да, умею. Могу погадать и вам, впрочем… Впрочем, вы явно хотите узнать не о себе, а… — Сорен зажмурилась и сжала переносицу унизанными кольцами пальцами, — …о мужчине.

Я улыбнулась. Не надо быть гением предсказаний, чтоб предположить именно это: молодая женщина без обручального кольца наверняка захочет погадать на жениха.

— Да, — кивнула я. — Есть такой мужчина.

— И не один, — со знанием дела заметила Сорен. Тоже ничего сверхъестественного. Я хорошо выгляжу, одета в дорогое платье, ношу украшения из драгоценных металлов, а не бижутерию — значит, не гувернантка и не судомойка, значит, есть состояние, значит, рядом трутся люди. В частности, кавалеры.

— Точно, — улыбнулась я, сделав улыбку заинтригованной. — А как вы узнали?

Сорен открыла сумочку и извлекла потертую и замасленную колоду карт. От колоды, несмотря на всю ее непритязательность, ощутимо тянуло магией: это был артефакт, причем довольно сильный.

— Для этого не надо магии, — серьезно сказала Сорен. Тао Минь муркнула и свернулась клубочком, томно прикрыв глаза. — Вы едете одна, вас никто не провожает, но у вас однозначно много поклонников. Этот чудесный бриллиант — подарок одного из них.

— Неужели! — рассмеялась я. — А почему не родителей, например?

Сорен наградила меня тонкой улыбкой и ответила:

— Потому что розовый бриллиант — символ тайной страсти и вечной верности. Родители такого не дарят, и вы это прекрасно понимаете.

Я смущенно опустила глаза. Проводник прошел по вагону, предлагая желающим легкий ужин в вагоне-ресторане. Сорен принялась тасовать карты.

— Вы действительно очень проницательны, — уважительно заметила я. Сорен улыбнулась. Было видно, что похвала ей приятна.

— Кстати, вы скоро встретите того, кто подарил вам камень, — сказала она и продемонстрировала мне карту: Лунный Рыцарь в сверкающих доспехах.

Дамьен действительно был рыцарем — пусть на нем не было лат и шлема, но он жил со спокойным достоинством, и я всегда знала, что могу на него положиться. За окном пролетали темные растрепанные гребни лесов, а я вспоминала своего единственного родного и любимого человека и думала, что Сорен ошибается. Мы с ним больше не встретимся.

— Хорошо, если так, — натянуто улыбнулась я. Сорен перетасовала карты и принялась выбрасывать их по три. Подобный метод гадания был мне незнаком, и я заинтересованно смотрела, как мелькают сердца, мечи и кубки в углах карт.

— Рядом с вами могущественный враг, который прикидывается вашим другом, — голос Сорен был глухим и расслабляющим, невольно погружающим в сон. — Он хочет использовать вас в своих целях. Но рядом есть и друг. Скоро вы будете носить его клеймо и отдадите ему часть себя. Есть и третий человек — если сумеете избежать смертельной опасности, то проживете с ним долгую и счастливую жизнь.

Поезд замедлил ход, и за окнами замелькали огни станции — маленькой, но уютной и чистой. По позднему времени пассажиров почти не было: двое военных да долговязый парень с рюкзаком. Оцепенение покинуло меня, и я с улыбкой заметила:

— Удивительно! Ведь действительно, все так и есть. А карты скажут, как мне избежать опасности?

Сорен неопределенно пожала плечами.

— Вряд ли. В таких вещах, как спасение собственной жизни, лучше полагаться на себя и Господа.

Разумный ответ. В принципе за такие гадания можно было и в инквизицию загреметь. Как когда-то давно говорил Тобби, все начинается с мелочей. Раскинут картишки, напугают порчей и выманят все деньги.

Поезд мягко качнулся, и уютная станция медленно поплыла назад. По вагону к самым дальним местам прошел тот парень с рюкзаком, которого я заметила на перроне, и сейчас он показался мне смутно знакомым.

— Простите, Сорен, я отойду, — сказала я. — И спасибо вам за гадание.

— Берегите спину, — посоветовала Сорен и вновь принялась тасовать карты. Тао Минь приоткрыла глаза, посмотрела на меня и вновь погрузилась в дрему.

Я прошла в конец вагона, заглянула в отсек, в который нырнул незнакомец, и удивленно воскликнула:

— Дамьен? Это ты?

Дамьен обернулся — он в этот момент клал рюкзак на полку для багажа — и его усталое лицо озарило такой чистой беспримесной радостью, что я ощутила укол боли.

— Вера, — промолвил он, сгреб меня в объятия, и какое-то время мы стояли, не в силах разжать руки. От Дамьена пахло краской и клеем, дымом и болотной водой, и, прижавшись к нему, я слышала, как тревожно бьется его сердце.

— Откуда ты тут? — негромко выдохнул он.

— Еду на задание, — откликнулась я. — Одного человека хотят убить, я должна помешать.

— Ох, Вера… — промолвил Дамьен и, осторожно отстранившись, погладил меня по щеке с такой заботой и искренней нежностью, что я едва не расплакалась.

Потом мы опустились на сиденья и несколько долгих минут провели в молчании. Прошел проводник, сказав, что вагон-ресторан закрывается, прошла какая-то подвыпившая парочка, и постепенно свет стал гаснуть. В отсеке Сорен вспыхнула лампочка — должно быть, гадалка решила почитать на сон грядущий — но больше никто не зажег огня.

— Ночь… — негромко сказал Дамьен. За окнами уже царила непроглядная тьма, которую изредка подсвечивали мелкие звезды — огоньки на хуторах. — Не езди туда. У меня плохое предчувствие.

— Не могу, — вздохнула я. — Понимаешь, это несчастный больной человек. Скорбный духом. А ему готовят ужасную жестокую смерть. Я не могу, Дамьен…

Дамьен помолчал, а потом произнес:

— Ты, конечно, запретишь мне ехать с тобой.

— Откуда ты вообще тут взялся? — удивленно спросила я. — Не подумай, я безумно рада тебя видеть.

Дамьен улыбнулся, и улыбка вышла светлой и обезоруживающей. Предсказание Сорен началось сбываться.

— Обновлял фолианты Кахвинорской библиотеки, — ответил он. — А теперь еду на родину… Знакомый пригласил поработать.

— А я — в Сосновую Хмарь, — хмуро сказала я, и Дамьен нахмурился. — В Сосновую Хмарь, к воспоминаниям.

Мы почти не говорили о Сосновой Хмари. Понимая, что в очередной раз делиться общими воспоминаниями — это лишь умножать боль, Дамьен благоразумно предложил перенести все разговоры на утро, а сейчас поспать. В очередной раз жалея, что в поездах Хаомы не предусмотрено спальных вагонов, и ночь придется проводить сидя, я разулась и, попросив Дамьена отвернуться, расстегнула платье и избавилась от корсета.

Сразу стало легче дышать. В путешествия я всегда брала одежду с минимумом застежек и крючков и искренне хотела бы отказаться от корсета вообще. Но, как говорила матушка на мою очередную каверзу, «Вера, ты же леди». А леди должны терпеть.

Я так устала за день, что почти сразу же провалилась в сон. К счастью, обошлось без кошмаров — мне снилось, что мы с Дамьеном едем в Сосновую Хмарь, и он меня целует. Очень нежно, очень ласково, едва прикасаясь губами к губам. Теплые, слегка шершавые пальцы скользили по моему лицу, то дотрагиваясь до закрытых век, то ныряя в волосы и выбирая шпильки, и я боялась дышать, понимая, что сон вот-вот закончится.

Я не сразу поняла, что это был не сон. А когда понимание пришло, то я резко дернулась в сторону, пытаясь высвободиться из объятий Дамьена. Дьявольщина, да что же это такое..! Я дернула шнурок лампы, и наш отсек заполнил тусклый холодный свет — некоторое время мы с Дамьеном смотрели друг на друга, и я понимала, что все просто ужасно. Что надо остановиться.

— Вера, — начал было Дамьен и умолк. Должно быть, подумал, что я отвечу: ты для меня просто друг — а что может быть унизительнее дружбы для любящего мужчины? Я взяла его за руку и сказала:

— Ты помнишь тот день, когда нашел меня?

Растерянный взгляд Дамьена стал холодным и жестким. Он кивнул и ответил:

— Да, помню. У реки. Ты лежала на берегу, вся в крови. Я подумал, что ты умерла.

— Помнишь знаки на моем теле? — горло охватило петлей спазма, и шепот сорвался в хриплое сипение.

— Помню, — Дамьен вновь качнул головой и собрался было добавить что-то еще, но я торопливо прижала пальцы к его губам, не позволяя словам вырваться наружу.

— Это проклятие. Я проклята моим собственным мужем. Он проклял меня, изувечил и выбросил умирать, — я говорила быстро, словно боялась, что не успею сказать все. — А суть проклятия в том, что любой человек, который проведет со мной ночь, умрет мучительной смертью.

Глаза Дамьена потемнели. Теперь в них не было ничего, кроме искреннего сочувствия и понимания. Я моргнула несколько раз, заставляя слезы убраться куда подальше, и сказала:

— Я очень тебя люблю, Дамьен. Ты не представляешь, насколько сильно. Но я хочу, чтобы ты жил.

Губы Дамьена под моими пальцами дрогнули в понимающей улыбке, и я на мгновение испугалась, что он мне не поверил. Страх был настолько острым и парализующим, что, когда Дамьен осторожно притянул меня к себе, я не смогла сопротивляться.

— Вера, — промолвил он и негромко рассмеялся. — Ох, Вера, как же я тебя люблю… Неужели ты думаешь, что меня прогонит какое-то проклятие?

«Не поверил», — с ужасом подумала я. Решил, что я пытаюсь отбояриться от него, кивая на выдуманное проклятие.

— Ты мне не веришь, — выдохнула я. Дамьен прикоснулся губами к моему виску и ответил:

— Верю. Но я не боюсь. И ты не бойся.

Потом он сгреб меня в охапку и поцеловал снова — на этот раз настолько крепко и жадно, что у меня дыхание перехватило. Я и подумать не могла, что Дамьен может быть таким: решительным, властным, берущим свое. Поезд мягко покачивал нас в ладонях, вокруг не было ничего, кроме ночи, и мне казалось, что время остановилось.

— Хочешь умереть? — выдохнула я, когда Дамьен на миг оторвался от моих губ и легонько провел кончиками пальцев по цепочке с бриллиантом. По спине побежали мурашки, а ноги сделались ватными, и в голове мелькнуло: ну и ладно, и пусть. Тогда я тоже умру, но умру счастливой.

— Нет, — прошептал Дамьен и проложил быструю дорожку из поцелуев по шее к ключицам. Потом его ладони двинулись вверх по ногам, поднимая юбки, и я безвольно обмякла на сиденье, не в силах сопротивляться.

— Как он сказал о проклятии? — негромко спросил Дамьен, и я сдавленно ахнула, когда он неторопливопотянул за шнурок панталон. — Вспомни дословно.

Эти слова врезались в мою память навсегда — Альфред торжествующе проорал их мне в лицо через несколько минут после того, как умер Иган.

— «Видишь, сука западянская? — процитировала я, стараясь не смотреть на Дамьена. Мне всегда хотелось сохранить это в тайне, и теперь, когда он узнал правду обо мне, я не чувствовала ничего, кроме боли. — Любой, кто тебя поимеет, сдохнет в муках».

Дамьен погладил меня по щеке, и его лицо, искаженное гневом и болью, в полумраке казалось маской. Протянув руку, он дернул за шнур, и зашуршала шторка, которая отгородила наш отсек от остального вагона.

— Я не собираюсь тебя иметь, — проговорил он, глядя мне в глаза, и его ладонь вновь опустилась на мое колено. Дьявол побери, от страха у меня даже живот заболел.

— А что ты собираешься делать? — испуганно спросила я. Дамьен ободряюще улыбнулся и, аккуратно поддев пальцами краешек моих панталон, медленно стянул их вниз. Струйка прохладного ночного воздуха из приоткрытого окна скользнула по обнаженной коже, и я вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной — такой, какой даже перед Альфредом не была.

Дамьен хотел умереть. И я не могла остановить его.

— Проклятие это такая штука, которая нуждается в четких рамках, — произнес Дамьен и добавил: — Я не собираюсь тебя иметь, Вера. Я хочу тебя любить.

— Нет, — прошептала я. Дамьен приложил указательный палец к моим губам и негромко выдохнул: «Ш-ш», а затем с прежней трепетной осторожностью опустил ладони на мои колени и развел их в стороны.

— Нет, — повторила я и, ахнув, закусила губу, когда Дамьен провел ладонью по внутренней поверхности бедра от колена вверх, и его пальцы скользнули по складкам плоти. Я сделала последнюю, отчаянную попытку освободиться — не вышло. Откинувшись на мягкую спинку сиденья, я поняла, что сейчас расплачусь — и в этот момент Дамьен опустил голову, и я ощутила легкое, дразнящее прикосновение его языка.

И вот тогда я действительно смогла махнуть на все рукой. Будь что будет — мне хотелось вновь понять, что это: любовь любимого человека. Мне хотелось почувствовать живое.

Кажется, я прокусила губу до крови, стараясь не кричать. Кажется, я запустила руку в волосы Дамьена, задавая ритм и бесстыдно подаваясь бедрами навстречу. Кругом была непроглядная тьма, в которой не осталось никого, кроме нас, и все уже не имело смысла. Меня трясло от нарастающего удовольствия, и когда откуда-то со стороны донесся вскрик удовлетворения, то я не сразу поняла, что это я и кричу, и что мне настолько хорошо, что я почти выпадаю из реальности в сладкий обморок.

Несколько долгих минут я провела в томной неге, не в силах пошевелиться и привести себя в порядок: казалось, что я буду лежать так вечно, с бесстыдно раздвинутыми ногами и задранной юбкой. Дамьен опустился рядом, и я заметила, что его штаны расстегнуты.

— Вот и все, — тихо улыбнулся он. — И совсем не страшно. И никто не умер.

Я закрыла глаза и опустила голову на плечо Дамьена. Все оказалось настолько просто и легко, что это было почти смешно. Альфред наверняка и не подозревал, что его проклятие можно спокойно обойти таким приятным способом.

— Дьявол побери… — негромко выдохнула я. — Неужели я могу быть счастлива?

— Можешь, — промолвил Дамьен. — И я все для этого сделаю.

Когда через несколько минут поезд с визгом и скрежетом затормозил так, что с полок посыпались вещи, а спящие люди повалились с сидений, я поняла, что радоваться рано.

На какое-то время стало тихо. Потом по проходу пробежал проводник в криво надетой фуражке и мундире поверх пижамы. Я схватила Дамьена за руку и прошептала:

— Что случилось? Авария?

Где-то в соседнем вагоне громко и отчаянно разревелся ребенок. Откуда-то сзади предположили, что, должно быть, кто-то бросился под поезд.

— Все будет хорошо, — уверенно произнес Дамьен, обнимая меня, и часть этой уверенности передалась мне — я даже не испугалась, когда в вагон ввалился отряд инквизиции в полном вооружении. Мордовороты в сером пошли в нашу сторону, заглядывая в пассажирские отсеки и сверяя сонных и растерянных пассажиров с дагерротипическим снимком на розыскном листе. Наконец, они добрались и до нас, и командир отряда удовлетворенно кивнул и сделал знак одному из подчиненных. Тот вытащил меня с сиденья в проход, и командир, с трудом скрывая злобу, произнес:

— Вера Анхельм, вы арестованы за занятия черной магией. Именной приказ министра департамента инквизиции.

Я была потрясена настолько, что даже сопротивляться не могла. Я никогда не занималась черной магией и понятия не имела, что значит этот странный приказ Тобби. Зато Дамьен не растерялся, поднялся с сиденья и уверенно сказал:

— Уберите руки, это какая-то ошибка. Она не ведьма.

В следующую минуту один из инквизиторов попросту взял и ударил Дамьена прикладом ружья — тот рухнул на пол, и тогда оцепенение меня покинуло: я заорала на весь поезд и бросилась к Дамьену, но меня сразу же сгребли в охапку и поволокли к выходу из вагона

— Дамьен! — прокричала я, чувствуя, что он меня не слышит — удар был слишком сильным, и мой любимый человек сейчас… — Вы его убили! Сволочи!

Меня выволокли наружу, в прохладную осеннюю ночь и потащили к закрытому экипажу. Краем глаза я заметила, что на мою поимку был отправлен чуть ли не целый полк, пешие и верховые, даже маленький самоходный экипаж был. Высокий инквизитор, стоявший на рельсах с вытянутым сверкающим знаком остановки в руке, махнул машинисту и спрыгнул на насыпь, освобождая дорогу.

Поезд выпустил клубы дыма и медленно покатил вперед, увозя с собой умирающего Дамьена, забирая мои надежды на счастье. А меня запихали в экипаж, кучер свистнул, и лошади тронулись.

И я смогла, наконец, дать волю слезам.

К полудню меня привезли в крошечный городок, судя по архитектуре домов, на границе с Лекией. Осень здесь еще и не думала вступать в свои права, белые стены и рыжие черепичные крыши заливало горячее солнце, и можно было поверить, что лето способно длиться вечно.

Я вышла из экипажа, и на несколько минут обо мне вроде бы забыли: инквизиторы не упускали меня из поля зрения, но и не трогали. Я стояла, разминая затекшие ноги, щурилась на солнце, и яркий южный мир был для меня черным.

Экипаж остановился на небольшой площади возле храма. На колокольне негромко брякнул колокол — я подняла глаза к небу и подумала, что, возможно, Дамьен жив. Ему могли оказать первую помощь и высадить на ближайшей станции с нормальным медикусом. А могли и не связываться с пособником черной магички и оставили его умирать на полу…

Я шмыгнула носом, пытаясь успокоиться. Пусть не увидит слез твоих палач, говорило Святое Писание, и я сейчас поняла, что это очень верные слова. Дверь храма отворилась, но вместо прихожан, которые идут со службы, на ступени вышел Тобби собственной персоной и поманил меня к себе. Я снова шмыгнула носом, провела ладонями по лицу и медленно пошла к министру.

— Дамьен, — сказала я, поднявшись по ступеням, и сама удивилась тому, насколько мертвым был мой голос. — Твои люди его убили.

Тобби равнодушно кивнул, взял меня за руки и цепко ощупал пальцы.

— Ладно, сойдет, — он стянул с безымянного пальца золотое колечко с темным рубиновым глазком и вложил его в мою мгновенно вспотевшую ладонь. С усилием свинтив с моего пальца туго сидевшее серебряное кольцо еще из девических времен, Тобби надел его на мизинец и произнес: — Пойдем. Времени нет.

— Что происходит, — глухо сказала я, не двигаясь с места. Тобби устало посмотрел на меня, вздохнул и ответил:

— Мы должны пожениться. Сейчас.

Пожениться? Это было как пощечина — звонкая, крепкая, от души. Я вдруг поймала себя на мысли, что смотрю на Тобби и не вижу его: взгляд не мог сфокусироваться, и мне показалось, что сейчас я упаду.

— Что происходит, — повторила я. Тобби подошел вплотную, сжал мое лицо в ладонях и негромко произнес:

— Король Пауль вчера умер от апоплексического удара. Принц Эван займет престол после похорон. Но настоящий принц Эван тоже мертв. Его место уже занял Эвгар.

В ушах зазвенело, и я вцепилась в руку министра, чтобы не упасть. Мир обрел четкость и ясность, и я увидела, что на щеках и подбородке Тобби пробивается рыжеватая щетина — и это было знаком того, что дела действительно плохи.

Что все ужасно.

— Я так и думала, — промолвила я. Золотой ободок кольца впился во влажную кожу стиснутой ладони. — Эвгар создал артефакт смерти и испытал его.

— Все правильно, — кивнул Тобби и потянул меня к дверям. Я медленно двинулась за ним — это было как страшный сон, в котором мне сперва дали надежду и любимого человека, а затем вырвали их и уничтожили.

В храме царила прохладная звонкая тишина. Помощники священника возились около алтаря, разматывая венчальную хуппу, которой накрывают жениха и невесту. Вид белоснежного кружевного полотнища оживил меня, встряхнул и вывел из покорного оцепенения, и я выдернула руку из руки Тобби и отчетливо сказала:

— Нет.

Тобби тяжело вздохнул и выразительно завел глаза вверх: дескать, только этого мне и не хватает. Было видно, что моя строптивость его очень сильно раздражает, но пока он еще держит себя в руках.

— Я и шага не сделаю, пока ты не объяснишься.

— Все очень плохо, Вера, — негромко произнес Тобби. — На престол восходит артефактор и темный колдун, убивший отца и брата, и я думаю, что Эвгар на троне ни к чему хорошему не приведет. А для тебя хуже всего то, что он по какой-то причине одержим тобой, и тебя уже ищут. Мы сейчас заключаем брак и отправляемся в Лекию — мне вчера ясно дали понять, что у инквизиции будет новый глава, — Тобби с силой сжал пальцами переносицу, болезненно сморщился и сказал: — И почему ты не можешь просто сделать то, что я прошу?

Не поделили мальчики игрушку в песочнице. Конечно, Тобби встал на дыбы, когда Эвгар потянул загребущие лапы к вершине его коллекции. Дьявол побери, я впервые в жизни была настолько растеряна.

— У Лекии ведь нет договора об экстрадиции с Хаомой, да? — спросила я. Тобби кивнул и произнес:

— Там меня очень хорошо знают. Жена Вангейнского палача будет в безопасности. А Эвгар… Он безумен, пойми. И убьет тебя, Дамьена твоего, меня… ну на меня-то тебе плевать, о себе подумай.

— Нет, мне не плевать, — искренне сказала я, и в это время из алтаря вышел священник и густым сочным басом, мгновенно заполнившим храм, проговорил:

— Можем начинать.

Тобби обернулся к нему и с какой-то нервной улыбкой откликнулся:

— Да, мы готовы.

Когда мы опустились на колени возле алтаря, и помощники священника накрыли нас хуппой, я зажмурилась, не желая смотреть на церемонию. Все это не имело значения. Всю жизнь я была куклой, ею и осталась.

Король Пауль был мертв. Весельчак Эван был мертв. Эвгар собрал свой артефакт — наверняка его основная часть хранилась где-то во дворце, иначе зачем бы Эвгару добровольно сдаваться преследователям? — и испытал изобретение на людях, которые его мучили. Отец осознанно, брат бессознательно — и оба мертвы.

Перед внутренним взглядом мелькнул Дамьен, пообещавший, что все сделает для того, чтоб я была счастлива. Мелькнул и растаял. Прости, мой родной, мой хороший, я тебя люблю и никогда не забуду — но я не смогла тебя спасти.

Тобби с силой сжал мое запястье.

— Да, я согласен, — четко, словно рапортуя начальству, произнес он, и я откликнулась глухо, едва слышно:

— Согласна.

Тобби разжал мою туго стиснутую ладонь, забрал кольцо и осторожно надел его мне на палец, а затем подхватил под руку и помог подняться. Зашелестела, сворачиваясь, хуппа, и священник с искренней радостью промолвил:

— И стали не двое, а единая плоть перед лицом Господа. Счастья вам, дети мои.

Я едва сдержала усмешку. Какое уж тут счастье…

Священник хотел сказать что-то еще, наверняка очень хорошее и правильное, но в этот момент хлопнули двери, и в храм ворвался перепуганный служка с криками:

— Отец Герберт, там… там…

Там пришли по нашу душу.

Когда мы вышли на ступени храма — Тобби сухо приказал священнику сходить в алтарь и подготовиться к отпеванию — то я увидела на площади небольшой вооруженный отряд, одетый в простую темно-зеленую форму без знаков отличия. Охрана короны, личные помощники его величества, которые теперь служили новому государю. Инквизиции и след простыл. Тобби лениво обвел взглядом тех, кто сейчас держал нас на прицеле, одарил их ослепительной улыбкой и спросил:

— Что, сучьи дети, берега совсем не видим?

Сказано это было таким тоном, что кое-кто из сучьих детей, званием пониже и внутренним сознанием послабее, заметно растерялся. Тобби умел производить впечатление — сейчас от его точеной кукольной фигурки веяло таким ужасом и такой властью, что я невольно отступила к дверям.

Значит, Вангейнский палач. Просто так палачом не прозовут.

Но командир отряда тоже был не промах и явно повидал разные виды, потому что небрежно сплюнул в пыль и с завидным равнодушием сообщил:

— Его величество Эван тебя лишил и чинов и званий. Так что рот закрой, жопошник. А вы, миледи, спускайтесь сюда. Мы за вами.

— Стой на месте, — негромко произнес Тобби, едва заметно покосившись в мою сторону, и я увидела, что на его щеках появились некрасивые пятна румянца.

Все, что произошло на площади потом, заняло от силы минуты две. Я никогда не видела смертоносного танца ассасинов, только читала о нем, и не сразу поняла, что именно происходит.

Тобби двигался одновременно плавно и дергано, словно сухой листок, который спокойно парит в воздухе, но потом, подхваченный потоком ветра, резко меняет направление, и вот уже его несет совсем в другую сторону. Пластике Тобби и его умению владеть телом позавидовали бы лучшие танцоры — его бросало от одного противника к другому какой-то неведомой силой, и люди в темно-зеленых мундирах оседали на землю, превращаясь в сломанных кукол со вспоротыми животами. Кто-то все-таки успел нажать на курок, и это был единственный выстрел, так и не поразивший цели. Вскоре все было кончено. Командир отряда умер последним. Молниеносное движение рук — и его голова покатилась к ступеням храма, а тело рухнуло на колени. Тобби осклабился, еще раз махнул рукой, и из вспоротого живота показались отвратительные желтоватые потроха. Тобби пнул труп в спину, и тот свалился на землю.

Я почувствовала, что сейчас тоже упаду. В воздухе висел густой запах бойни, поднятая пыль, искрясь на солнце, оседала на мертвецов. Тобби неторопливо прошел мимо убитых, заглядывая в их лица, с лезвий небольших кинжалов в его руках капали алые капли, и рукава белого щегольского сюртука почти до локтя были в крови. За моей спиной заскрипела дверь, священник выглянул на площадь и, отшатнувшись, забормотал молитву.

Человека ведь не назовут палачом просто так.

Я все-таки потеряла сознание. Это был лучший выход из ситуации.

Мы пересекли границу нелегально и под вечер приехали в Эбердин — крупный лекийский город, где у Тобби был собственный дом в престижном квартале. Моему новоиспеченному мужу было не занимать предусмотрительности: понимая каким-то звериным чутьем убийцы, что скоро запахнет жареным, он вывел все деньги и продал недвижимость за сутки до того, как на имущество наложили арест.

— Ну что, Вера, как тебе нравится? — поинтересовался Тобби, когда мы поднялись на крыльцо. — Войдешь сама или я тебя внесу, как подобает любящему супругу?

— Я сама, — промолвила я и переступила порог. Тобби пожал плечами, но ничего не сказал.

Конечно, мне было выгодно быть его женой. Девицу Веру Анхельм могли выслать на родину — законы Лекии были очень строгими и патриархальными, и иностранка без мужа становилась первым претендентом на место в поезде до границы по обвинению в блудодействе. А вот госпожа Вера Тобби автоматически становилась уважаемой и порядочной особой, и на все запросы из Хаомы по ее поводу местные власти скручивали бы жирный кукиш и с удовольствием адресовали его северным соседям.

Итак, на какое-то время моя жизнь должна была стать спокойной и размеренной. Поздним вечером, когда мы немного отдохнули с дороги и сели ужинать, я поинтересовалась, что будет дальше. Тобби, который без аппетита ковырял ломтики жареного картофеля, задумчиво ответил:

— Эвгар станет королем под именем своего брата. Постепенно начнется хаос. Он гениальный артефактор, но его никто и никогда не готовил к власти. Так что в Хаоме будет весело, и лучше нам смотреть на это со стороны.

Я смотрела на Тобби и понимала, что слишком крепко привязана к этому холеному красавчику и безжалостному убийце, чтобы иметь возможность хоть как-то сопротивляться. Должно быть, Тобби понял, о чем я думаю, и некоторое время мы смотрели друг другу в глаза так, как смотрят хищник и жертва. Рука невольно заныла в том месте, куда Тобби едва не вогнал нож в «Луне и кастрюле».

— Так что там с твоим переплетчиком? — равнодушно поинтересовался Тобби и вновь ковырнул картофельный ломтик.

— Кажется, твои люди убили его, — глухо проронила я и только теперь поняла всю глубину боли, истерзавшей меня за этот бесконечный день.

— Если кажется, надо молиться святой Марфе, чтоб не казалось, — сварливо сказал Тобби и тотчас же добавил, чуть ли не извиняясь: — Прости. После работы с кинжалами я бываю невыносим.

Вот как это теперь называется, работа с кинжалами. Я отодвинула тарелку — и без того слабый аппетит улетучился в неизвестном направлении — и спросила:

— А если бы я отказалась? Что бы ты сделал?

Тобби швырнул салфетку на тарелку, и этот нервный жест убедил меня в том, что я играю с огнем. Поднявшись из-за стола, Тобби приблизился ко мне и опустил руку на мое левое плечо.

— Я бы сделал вот так и вот так, — сказал он и легонько надавил. — Это вынуло бы плечевой сустав из сумки. Боль такая, что ты потеряла бы сознание минут на пятнадцать, а за это время отец Герберт сделал бы свою работу.

Я вспомнила, как Тобби работал кинжалами, и каким бледным, словно высеченным из мрамора, было его лицо в те минуты. Мне не было страшно. Чувство, охватившее меня, было намного сильнее и ужаснее любого страха.

— Строптивая девчонка, — усмехнулся Тобби и, отойдя от меня, снова сел за стол и постучал вилкой по бокалу. Тотчас же появилась смуглая чернокосая служанка и принялась убирать посуду.

— Из огня да в полымя, — парировала я. — С одной стороны Эвгар. Я не понимаю, чего он хочет, что им движет. С другой ты. Для тебя я предмет в витрине. А единственный человек, который видит во мне живое существо, по всей видимости, умер. И что мне прикажешь делать?

Служанка метнулась в столовую с грязными тарелками и через несколько мгновений уже несла поднос с чайником, чашками и сладостями. Дождавшись, когда она уйдет, Тобби сказал:

— Ты моя, я тебя защищаю. Что в этом странного?

Его бледные щеки вновь стало заливать розовым — как в тот миг, когда командир отряда охраны короны нанес бывшему министру смертельное оскорбление.

— А потом найдется новый экземпляр в твою коллекцию. И что тогда будет со мной?

Некоторое время Тобби молчал и задумчиво смотрел в свою чашку. Левую часть его лица скривило презрительной гримасой, и я испугалась, что сейчас он выхватит очередной нож, припрятанный где-нибудь в потайном кармане, и пустит его в дело. Наконец, Тобби поднял голову, устало взглянул на меня и сказал:

— Я могу быть тебе хорошим мужем. Заботливым, любящим и верным.

— Проблема только в том, что я люблю другого человека, — прошептала я и сразу же поняла, что все погубила. Мне следовало держать язык за зубами, особенно с учетом того, что в глубине души Тобби очень ревнив и обидчив.

Ну вот, теперь про какую-то помощь с уничтожением проклятия можно окончательно забыть. Ты дура, Вера.

— Я понимаю, — кивнул Тобби и резко крутанул в пальцах чайную ложку. — Я видел, что ты лукавила тогда, в Медвежьегорске, — отложив ложку, он дотронулся до внешнего уголка левого глаза и сказал: — Когда ты врешь, то смотришь вправо и вниз.

Я сидела ни жива, ни мертва. Проклинала свой длинный язык.

— Ладно, — устало вздохнул Тобби. — Давай поговорим. Чего ты хочешь?

— Узнать, жив ли Дамьен, — выдохнула я. Тобби понимающе кивнул.

— Хорошо, отправлю письмовник товарищу. Вообще меня радует, что не перевелись благодарные женщины. Это дает надежду, что и мне ты будешь благодарна. Дальше?

— Держаться подальше от Эвгара.

Тобби вновь качнул головой.

— Очень благоразумно. Я знаю его с юности, но сейчас просто руками развожу, не понимаю, почему он настолько зациклился на тебе. Дальше.

Я помолчала пару минут, прежде чем сказать:

— Найти Бориса Виттакера раньше, чем это сделает Эвгар. Возможно, тогда мне станет ясно, почему Эвгар так себя ведет.

— Да, это было бы интересно, — согласился Тобби, но я сразу же поправила его:

— Не интересно, а порядочно. Борис — душевнобольной. И убивать его — это… — я замялась, подбирая слова. — Это грех.

Тобби ободряюще улыбнулся, и сейчас его улыбка была легкой и спокойной, словно он смог-таки подавить свое душевное напряжение.

— Как это мило, — произнес он и, отодвинув нетронутую чашку, поднялся и сказал: — Что ж, думаю, я смогу тебе помочь. Но завтра, все завтра, сейчас уже поздно.

Я тоже встала, чувствуя, куда он клонит, и не представляя, что буду делать. Плакать? Отбиваться? Поздно строить из себя невинность…

— Что ты имеешь в виду? — сухо сказала я, притворяясь, что не понимаю, и стараясь не смотреть вправо и вниз. Тобби улыбнулся, подошел ко мне и взял за руку с такой нежностью, что я ощутила мгновенный укол вины.

— Мы поженились сегодня утром, — мягко напомнил он. — И я не хочу, чтобы наш брак был фиктивным.

Глава 10. Девушка из Южного округа

Возле дома был сад, по-южному пестрый и пышный. Ранним утром я вышла из дому, села на скамье под цветущим кустом плетистых роз и стала смотреть, как довольная красно-желтая птичка чистит клюв, устроившись на ветке апельсинового дерева.

У птички все было хорошо. Я собралась с силами и сказала себе: Вера, у тебя тоже все хорошо. Эвгар убил отца и брата, чтоб забраться на трон, он по какой-то причине одержим тобой, но в ближайшее время он тебя не достанет. У новоиспеченного монарха хватает дел и без поисков сбежавшей дамы сердца. Пока проклятие сохраняется, Тобби твой лучший друг, защита и опора — значит, надо быть милой и ласковой, больше улыбаться и не раздражать того, кто за две минуты убил дюжину профессиональных головорезов. Я вспомнила минувшую ночь и снова почувствовала укол вины.

— Вера, у тебя все хорошо, — сказала я вслух. — Все хорошо.

— Я рад, что ты это понимаешь, — произнес Тобби откуда-то сзади. Обернувшись, я увидела, что он стоит возле крыльца, подкидывает на ладони шарики письмовников и смотрит на меня так, словно я умудрилась подложить ему какую-то свинью.

— Что случилось? — спросила я. Тобби криво ухмыльнулся и прицельно швырнул мне на колени первый письмовник. Тот чирикнул и послушно развернулся, но читать я не осмелилась.

— Что случилось? — повторила я, и Тобби молча указал на послание: дескать, не задавай глупых вопросов и читай. Я опустила глаза к письмовнику и прочла:

«Дерек, старина!

Я безумно рад, что ты жив-здоров. Разговоры ходят самые невероятные. То ли ты покрошил в одиночку отряд охраны короны, то ли они тебя покрошили, то ли ты где-то на болотах, то ли уехал к черным дикарям. Твой письмовник — просто бальзам на мою старую душу. Ты мог бы не предупреждать: я никому не расскажу о том, что ты вышел на связь. Я слишком дорожу нашей дружбой, чтоб спускать ее в клозет.

Итак, по порядку. Принц Эван будет коронован через три дня, когда закончится малый траур. Он заявил, что будет скорбеть по отцу до конца жизни, но страну нельзя оставлять без владыки. Народ его уже обожает, дамы и девицы — натурально лишены последнего ума. Ну да это и неудивительно, Эван всегда был народным любимчиком. Хватило бы у него ума обойтись без резких скачков и перегибов!

Ходит осторожный слух, что ты увел у него любовницу. Если это так, то не могу за тебя не радоваться, Эван всегда выбирал хорошеньких и умелых. Да и вообще, дружище, тебе пора остепениться и жить не бобылем, а семейным человеком. Посмотри на меня, сколь счастлив я со своей законной мегерой!

Впрочем, я снова отвлекся, прости старика. О Дамьене Эшвуде я, разумеется, никогда не слышал, навел справки. Оказывается, он известный и уважаемый мастер своего ремесла, но, стоит тебя, жил одиночкой. Мои люди нашли его в городишке Плесы, прислали мне отчеты и дагерротипический снимок. Эшвуд выглядит вполне здоровым, только на лице синяк. С ним какая-то молодка — то ли служанка, то ли любовница. Господь свидетель мой, ты знаешь, я много погулял, но таких здоровенных титек, как у нее, сроду не видел. С чего ты вдруг заинтересовался переплетчиком? Расскажешь?

Ну что ж, старина, засим прощаюсь, желаю тебе теплого солнышка на юге и податливых южанок. Твой друг Михаэль Броннт».

Я накрыла ладонью письмовник, и тот послушно свернулся в клубочек. Михаэль Броннт был первым министром при покойном государе и, судя по бодрому тону письма, не собирался уступать место…

К щекам прилила кровь. Я не понимала, что чувствую. Дамьен был жив и здоров — и я радовалась, ощущая бесконечное облегчение. Но что за женщина с ним была?

Я почти сразу же осадила себя. Теперь не имеет значения, кто эта «молодка». Дамьену лучше быть с ней, чем со мной. Я не принесу ему счастья, ночь в поезде осталась далеко позади, и лучше думать, что нам она просто приснилась.

— Спасибо, — негромко ответила я, стараясь сдержать подступающие слезы. Тобби приблизился, сел на скамью и так же негромко произнес:

— Твой переплетчик даром времени не теряет.

— Я вижу, — сказала я, и горло перехватило спазмом. Тобби довольно улыбнулся, забрал письмовник и протянул мне второй шарик: толстый, с золотистыми искрами.

— А это уже лично тебе.

Я пожала плечами, взяла письмовник, и он беззвучно раскрылся у меня в руках, показав ровные убористые строчки, написанные тем почерком, который я видела в бумагах на башне Кастерли.

«Дорогая Вера!

Я понимаю, что любые мои слова и просьбы будут напрасными, если я не сумею достучаться до твоего сердца. Тогда, после бала, мне показалось, что мы действительно стали близки. Не телесно — желания плоти ерунда, по большому счету. Я имел дерзость поверить, что наши души потянулись друг к другу.

Что сказать? Многое и ничего. Ты имеешь право быть там и с теми, с кем считаешь нужным. Но не запрещай мне звать тебя.

Вера, вернись. Ты нужна мне. Клянусь Господом и всеми святыми, я не знаю, почему меня так к тебе влечет. Но я готов стоять на коленях и умолять тебя о единственной встрече. Вернись. Я приму любое твое решение, но скажи мне в лицо о том, что ты решаешь.

Я сниму твое проклятие, обещаю. Я сделаю тебя королевой Хаомы. Вера, я выполню любую твою просьбу, если ты вернешься, но умоляю, скажи мне в лицо о том, что ты решаешь.

Мой артефакт работает. Я закончил его и успел испытать. Ты, должно быть, пришла в ужас, когда узнала о смерти моего отца, но правда гораздо страшнее. Эван тоже мертв. И знаешь, я испытываю невольное облегчение и жгучий стыд, когда думаю о том, что они погибли. Эван и отец сделали столько, что заслужили свою смерть. Но мне все равно очень горько и очень больно. Надеюсь, ты веришь мне.

Если ты боишься, то я даю слово, что ты будешь в безопасности. Я не допущу, чтоб даже волос упал с твоей головы, и слово мое крепко. Вера, где бы ты ни была, возвращайся.

Ты нужна мне.

Я тебя жду».

— Что за бред… — растерянно проговорила я. Тобби пожал плечами.

— Отчего же «бред»? Любовь. Видишь, как человек убивается. Себя не помнит перед безжалостной дамой.

Он говорил с плохо скрываемой злостью, и я вполне его понимала.

— Что мне в этом? — спросила я с нарочитым безразличием. — Моего проклятия он не снимет, а дьявол знакомый, — я выразительно покосилась на Тобби, — лучше дьявола незнакомого.

По губам Тобби скользнула улыбка, которую я, признаться, не поняла.

— Никогда не видел, чтобы Эвгар так валялся в ногах, — сказал он. — И это странно. Ты, конечно, исключительная женщина, но вот чтобы так…

— Что мне в этом? — повторила я, гневно скомкав письмовник и бросив его на колени Тобби. Меня действительно наполнило злостью и гневом. Все напряжение последних недель сконцентрировалось в одной точке, и стало ясно, что взрыв неминуем.

— Ну будет, будет, — Тобби с какой-то внезапной раболепной предусмотрительностью дотронулся до моего запястья. — Часть твоей просьбы я выполнил. Твой переплетчик жив, здоров и прекрасно себя чувствует. Эвгар тебя не достанет. Остался Борис Виттакер.

— Он сын Жирного Юргена, — я откинулась на спинку скамейки и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Злость следовало подавить, и работа всегда была самым подходящим делом для этого. — Я была у него позавчера в Вышеграде, он рассказал, что Борис дурачок и живет в деревне.

Тобби понимающе ухмыльнулся.

— Сослал, значит… Ну, чего-то в этом роде я и ожидал. Скорбный разумом наследник не должен маячить у всех на виду.

— Жирный Юрген его ненавидит, — сказала я. — А Эвгар по какой-то причине хочет убить, причем настолько сильно хочет, что создал самый могущественный артефакт Смерти за всю историю. И каким-то боком здесь замешана я, потому что Эвгар ничего не делает просто так.

Тобби задумчиво потер кончик носа. Я отметила, что к бывшему министру инквизиции уже вернулась его кукольная элегантность: идеально выбритое лицо, тщательно уложенные волосы, небольшая булавка с изумрудом в галстуке. Кто б подумал, что этот щеголь насколько жестоко и умело орудует кинжалами?

— Что за поселок?

— Сосновая Хмарь. Я ехала туда, когда твои люди сняли меня с поезда.

Некоторое время Тобби с прежней задумчивостью изучал собственные ногти, а затем промолвил:

— Кто еще знает про Сосновую Хмарь?

— Дамьен, — прошептала я, и Тобби одарил меня таким взглядом, что впору было спрятаться под скамью.

— Хреново. Впрочем, ладно. Если этот Борис действительно так важен для нашего нового государя, то нужно рискнуть и вывезти его в Лекию. Такие козыри надо держать при себе.

Я невольно вздохнула с облегчением. Конечно, это проще сказать, чем сделать, но я прекрасно понимала, что у Тобби остались рычаги влияния, а с учетом его обид и честолюбия можно было быть уверенной в том, что Борис очень скоро покинет Хаому.

— Спасибо, — негромко сказала я. Тобби равнодушно улыбнулся и ответил:

— Через час к тебе модистка придет. Нас сегодня вечером ждут на приватном ужине.

Приватный ужин по-лекийски — это стол, накрытый так, что можно накормить роту солдат, и пятнадцать-двадцать человек из близкого круга хозяев. Госпожа Элените, насколько я поняла, была давней знакомой Тобби и, узнав, что он приехал в Эбердин, сразу же пригласила его на чашечку чая.

Приглашенная модистка из самого популярного магазина принесла мне светло-голубое платье по последней лекийской моде: никакого корсета, никаких тяжелых юбок — рукава фонариком, поднятая под грудь линия талии и эффектный объемный лиф. Я рассматривала подол, расшитый пайетками и легкими блестками и чувствовала себя раздетой. В Хаоме сорочки были почти такие же.

Потом пришел куафер и собрал мои волосы в такую сложную и высокую прическу, что какое-то время я боялась, что у меня переломится шея. Молодая женщина в зеркале почти ничем не напоминала Веру Анхельм — она была тоненькой, стройной, словно колонна античного храма, и какой-то нездешней.

Впрочем, фасон платья пришелся мне по душе. Можно дышать полной грудью и не бояться запутаться в юбках.

Госпожа Элените, изящная дама средних лет, приветствовала нас, как старых друзей, и ее искреннее обаяние было таким, что мне действительно начало казаться, будто мы знакомы уже много лет. Ее друзья и родственники, такие же непосредственные и доброжелательные, как хозяйка, единогласно решили, что мы с Тобби прекрасная пара, но я слишком худенькая, поэтому меня надо потчевать, как следует.

Я не была против, тем более, что еда оказалась невероятно вкусной. Расправляясь с большущим куском запеченной лососины, я краем уха слушала рассказ господина Вайзниса, хозяина дома:

— …и вот я захожу в гостиную и вижу, что среди гостей присутствует семейная пара, которую я знал четверть века назад. Конечно, они бы узнали меня, подошли бы обниматься — сами понимаете, это был бы полный провал. Тогда я схватился за бок и сказал Гейнмриху, что у меня, кажется, приступ печеночной колики. Гейнмрих, разумеется, отвел меня в гостевую комнату, я полежал там четверть часа, но, конечно же, не испытал облегчения, а потом покинул дом, не вызвав ни у кого подозрений.

— Ловко! Ай да ловко! — одобрительно зашумели гости, а я наклонилась к Тобби и спросила:

— Он разведчик?

— Бывший резидент в Зинвере, — прошептал Тобби. Я с любопытством посмотрела на господина Вайзниса: а ведь нас пригласили сюда не случайно. Похоже, Тобби уже начал разрабатывать операцию по перевозу Бориса в Лекию.

— После ваших приключений, дорогой Вайзнис, вы еще будете удивляться, что ваша дочь подалась в суфражистки, — подала голос одна из дам, и девушка, сидевшая рядом с госпожой Элените, решительно и гордо подняла голову.

— Не стоит недооценивать силу технического прогресса! — уверенно заявила она, и госпожа Элените доброжелательно похлопала дочь по руке:

— Ну будет, будет, Эми! Мы не умаляем твоих достижений, — и, обратившись к нам с Тобби, с гордостью пояснила: — Наша Эми — первая женщина Лекии, которая обучилась мастерству пилотирования летуна!

— Удивительно! — воскликнула я с искренним восторгом. Летуны появились совсем недавно и были, конечно, невероятно популярны. Но я так и не набралась смелости, чтоб забраться в деревянную стрекозу с огромными крыльями и сделать круг над полем. — Но это ведь очень сложно… и страшно.

— Терпение и труд, — со знанием дела заявила Эми. — И не будет ни страшно, ни сложно. Если бы не сопротивление нашего закостенелого общества, то…

Господин Вайзнис замахал руками и сморщился, будто отведал кислого.

— Ну, пошла писать губерния! Эми, мы все тебя любим и уважаем твои изыскания. Но девушке все-таки нужно думать о создании семьи, а не летунах и прочем.

Эми одарила его сердитым взглядом из-под пушистых темных ресниц, но промолчала, должно быть, решила, что не стоит портить вечер старой ссорой. Слуги принесли халву и шербет, и я, воспользовавшись легким шумом общего разговора, спросила Эми:

— А у тебя собственный летун, да?

Девушка посмотрела на меня с искренней радостью, словно наконец-то нашла друга.

— Да, батюшка купил, — ответила Эми. — Уже год летаю. Но он говорит, что это все капризы, и мне пора браться за ум.

— Я поражена, — призналась я. Общество разделилось на компании — мужчины пошли к карточному столу, а дамы переместились к роялю, и худенькая девушка, почти ребенок, начала играть Первую сонату великого Сеггундо.

— А как долго летун держится в воздухе? — я решила не отставать от Эми: молодая летчица натолкнула меня на дерзкую мысль.

— Полчаса, потом нужна дозаправка. Но это если использовать газолин. С артефактами проще: меняй один на другой и лети, пока не устанешь, — со знанием дела сказала Эми. Должно быть, до меня никто не расспрашивал ее о любимом занятии с таким уважительным вниманием и интересом: девушка приосанилась, а на ее щеках появился румянец. — А что? Желаешь прокатиться?

— Честно говоря, мне ужасно страшно, — призналась я. — Но твоя храбрость делает меня тоже храброй.

Мы сели на диванчик возле окна, и Эми указала на какую-то неуклюжую громаду на садовой лужайке.

— Вон он, мой летун, — с восторгом сказала она. — Я два раза летала ночью, но только батюшке об этом не говори, он меня убьет за это.

Я покосилась в сторону и увидела, что Тобби и господин Вайзнис отделились от остальных и что-то негромко обсуждают возле пустого камина.

— У меня к тебе предложение, — негромко сказала я. — От которого ты не сможешь отказаться.

* * *
Среди полетных нарядов Эми нашлась одежда и для меня: плотная кожаная куртка, белая рубашка, штаны и сапоги. Вдобавок, летчикам полагались очки и специальный мягкий шлем.

Я решила обойтись без очков. Не выстегает ветер мне глаза, ничего страшного. Зато буду хоть что-то видеть.

— Будет холодно, — уверенно заявила Эми. — Так что кутайся. А этот человек, которого надо спасти… он кто?

Я застегнула куртку и ответила честно:

— Он бомба под трон нашего нового государя.

Дочь разведчика решила не задавать лишних вопросов. Когда мы вышли в темный вечерний сад, лишь кое-где подсвеченный мазками фонарей, Эми серьезно сказала:

— Заберем его и поедем на нашу лесную дачу. Про это место почти никто не знает, а летуна посажу на просеке.

Дьявол побери, мне нравилась эта решительная девушка. Хорошо, что жизнь Эми сложилась именно так: с любящими родителями, с отвагой и тягой к приключениям, с возможностью осуществить желаемое. Ее не продавали в жены состоятельному извращенцу, ей не приходилось сражаться за жизнь…

Вот и хорошо.

Эми расчехлила летуна одним отработанным движением и открыла дверцу пассажирской кабины. Я забралась туда по хрупкой качающейся лесенке, скрипевшей на все голоса, устроилась в широком кресле, и Эми захлопнула дверцу и воскликнула:

— Настоящее приключение!

Конечно, это было не приключение, а форменное безумие — ночью на летуне пересечь границу соседней державы, похитить гражданина этой державы и вернуться обратно, чтоб получить нагоняй от господина Вайзниса. Когда я изложила Эми свой план, та радостно захлопала в ладоши: идея показалась ей просто гениальной.

— Я знаю тот район, — сказала она. — Летала там на совместных полетах с хаомийцами. Сядем в лучшем виде!

Эми забралась в кабину пилота, захлопнула дверцу, и вскоре я услышала, как негромко заворчал, просыпаясь мотор. Летун мягко вздрогнул, на приборной панели вспыхнуло алое окошко с артефактом, и крылатая машина медленно покатила по лужайке. Любящий батюшка все предусмотрел: летуну было достаточно места и для взлета, и для посадки.

Я не успела додумать мысль о семейных отношениях Вайзнисов — летун оторвался от земли и принялся набирать высоту. Вцепившись в подлокотники кресла, я молилась всем богам, от Господа нашего до солнцеликого Змея черных южан, чтоб мы с Эми не вывалились отсюда, чтоб ремни безопасности не разорвались, чтоб…

— Мамочка… — прошептала я, и в эту же минуту Эми издала торжествующий вопль. Земля уходила вниз и заваливалась куда-то набок, улицы Эбердина становились огненными ручейками, а потом золотое пятно вечернего города скрылось за хвостом летуна, и стало темно.

Постепенно глаза привыкли к темноте, и я увидела, что мы летим над осенними полями в рваных рамках лохматых лесополос. Кое-где мелькали дрожащие огоньки деревень и поселков, а потом ночную тьму прорезала широкая светлая полоса — Эйриссава, самая большая лекийская река. По воде с деловитостью большого жука плыл пароход, и я подумала, что, наверно, никто не заметит, если я ему помашу…

— Река наш главный ориентир! — прокричала Эми. — Река и Медвежья звезда! Через четверть часа будем на месте!

Я кивнула и еще сильнее впилась в подлокотники кресла.

Должно быть, Тобби и семейство Вайзнисов сходят с ума из-за нашего исчезновения. Ну что ж, есть дела, на которые нужна отвага и дерзость. Через несколько часов мы вернемся в Лекию с Борисом, а там посмотрим, что на самом деле планирует Эвгар.

При мысли о том, что мы с ним лежали в одной постели, меня охватывала нервная дрожь. А стоило вспомнить заискивающий тон полученного утром письма, как мне еще сильнее становилось не по себе. Я не могла понять, что кроется за этой ситуацией, и это непонимание раздражало.

Эйриссава скользнула влево, и от нее отделилась серебристая нить — Айшехова, чьи волны когда-то давно выбросили меня на берег. Вскоре я увидела россыпь огоньков и поняла, что это и есть Сосновая Хмарь. А дальше по течению были развалины замка Альфреда, и я невольно обрадовалась, что нам туда не надо.

Летун пошел на снижение и, сделав несколько кругов над поселком, с изяществом и плавностью опустился на главной площади. Вечер был еще не поздним, на площади гулял народ, под полосатыми зонтиками уличного кафе отдыхали и ужинали жители поселка, и наше появление произвело подлинный фурор. К летуну сбежались зеваки, которые с трепетным страхом дотрагивались до гладких боков, и Эми, которая выпрыгнула на землю и сняла шлем, наслаждалась своим звездным часом и ответом на бесчисленное количество вопросов.

Оставив свою спутницу получать удовольствие от результатов технического прогресса, я быстрым шагом направилась к церкви. Храмы Господа нашего открыты весь день и всю ночь, там хранятся книги регистраций, и я рассчитывала найти ответы на вопросы у священника.

Святой отец вместе с прислужником стояли на ступенях и с нескрываемым восторгом рассматривали летуна. Когда я поднялась к ним, то священник радостно воскликнул:

— Сколь изумительно видеть плоды трудов человеческих! Как радуется Господь наш, когда наблюдает за полетом человека! Откуда вы, дитя мое?

— Она — из Лекии, — я мотнула головой в сторону летуна и Эми, вокруг которой уже отчаянно увивался какой-то местный красавец. — А я хаомийка. Святой отец, у меня к вам несколько вопросов от имени инквизиции.

Лицо священника сразу стало серьезным. Он толкнул прислужника под руку и с прежней доброжелательностью произнес:

— Андреа, ты помнишь, как Господь наш велит встречать гостей?

— Сию секунду, отец Август, столы сейчас накроем! — ответил прислужник и побежал на площадь. Священник обернулся ко мне и широким жестом указал на двери храма.

— Гость в дом — счастье в дом, — сказал он. — Проходите, дитя мое. Я готов вам помочь.

— Борис Виттакер, — промолвила я, не двигаясь с места. — Мне нужен его адрес, только и всего.

Лицо священника потемнело — казалось, он с трудом скрывает горечь и скорбь.

— Борис болен, дитя мое, — произнес он. — Болен душевно. Инквизиция давно не забирала таких, как он.

— Я приехала спасти его, — призналась я, прямо и открыто посмотрев в глаза отца Августа. — Борису грозит страшная опасность, и, если мы не заберем его сейчас, он будет убит. Жестоко и страшно. Вы этого хотите?

Доброе лицо отца Августа дрогнуло, и он указал в сторону одной из улочек.

— Борис теперь живет на Сосновой, пять. Его прежний дом сгорел. Иногдаон уезжает лечиться, но сегодня он в поселке. Но дайте мне честное слово, поклянитесь душами ваших родителей, что говорите правду, и он не пострадает.

— Клянусь, — твердо сказала я. Отец Август кивнул и негромко промолвил:

— Тогда идите.

Домик Бориса оказался небольшим и ухоженным: в палисаднике доцветали аккуратно высаженные мальвы и космеи, окна были вымыты и украшены белоснежными занавесками, а дорожка к дому была посыпана крупным белым песком. Глядя, как за золотым окном гостиной движется темная тень, я думала о том, что когда-то провела самые лучшие дни своей жизни совсем недалеко отсюда.

Собаки не было. Я поднялась на крыльцо и постучала в дверь металлическим молоточком. Некоторое время никто не отзывался, но потом я услышала шаги за дверью и громко сказала:

— Вечер в дом! Мне нужен Борис Виттакер!

Несколько мгновений было тихо, а затем тихий сдавленный голос ответил:

— Пожалуйста, уходи.

— Борис, это вы? — я вдруг ощутила странную растерянность и ватную слабость. Как в детстве, когда залезала в шкаф и рылась в пустячных сокровищах, а холодный ужас, что придут родители и поймают, щекотал затылок. — Борис, откройте. Я пришла помочь вам.

— Уходи, прошу! — нервно вскрикнул Борис, словно само мое присутствие причиняло ему невыносимую боль.

— Борис, я ваш друг, — промолвила я, стараясь говорить максимально искренне. — Меня Вера зовут. Вера Анхельм. Я пришла спасти вас от плохих людей.

— Уходи же! — произнес Борис, но уже без прежней уверенности. Должно быть, понял, что я не уйду.

— Борис, пожалуйста, — сказала я. — Я ведь действительно пришла помочь.

Снова воцарилась тишина, и дверь негромко скрипнула, открываясь. Высокий мужчина сразу же отступил во тьму прихожей, давая мне возможность войти в дом.

— Прямо, — прошептал он. — Там гостиная.

Я послушно пошла вперед. Борис шел за мной, не говоря ни слова.

Гостиная оказалась просторной, светлой, и я готова была поклясться, что она не принадлежит несчастному безумцу. Здесь горел огонь в камине, на столе лежали раскрытые книги и листы бумаги, а в раскрытом ящике на полу громоздились инструменты. Я смотрела на них и не могла поверить, что вижу их — здесь. В этом месте. В этом доме.

— Как ты узнала? — услышала я хриплый шепот и обернулась.

Дамьен осторожно обошел меня, приблизился к ящику с инструментами и, закрыв его резким ударом ноги, принялся собирать в стопку листы на столе. Я смотрела на него и не могла собрать головоломку. Не хватало душевных сил.

— Значит, ты сын Жирного Юргена… — промолвила я. Дамьен покосился на меня и кивнул.

— Да, — прошелестел ответ. — Я живу… жил в Сосновой Хмари с рождения.

— А твой сгоревший дом… это тот, где ты меня лечил?

— Весь поселок выгорел, — хмуро откликнулся Дамьен. — Торфяные пожары. Я тогда в первый раз к Юргену пришел, он мне не обрадовался, но все здесь заново отстроил.

Не чувствуя ног, я прошла к креслу, села и почувствовала, что меня знобит.

— Дамьен, но как же так? — жалобно спросила я. — Почему они… Юрген, священник, люди в поселке… Почему они считают тебя безумным?

— Ты знаешь меня, Вера. Похож я на безумного?

— Нет… — прошептала я. Дамьен обошел кресло и вдруг опустился на ковер и уткнулся лбом в мои колени. Я протянула было руку, чтоб дотронуться до его растрепанных волос, но она нерешительно замерла на полпути.

— Как же так? — растерянно выдохнула я и все-таки опустила руку на затылок Дамьена. Человек на ковре был моим единственным другом, моим любимым — и в то же время душевнобольным сыном Жирного Юргена и тем, для кого Эвгар изготовил самый сильный артефакт Смерти за всю историю.

Дамьен молчал. Его плечи мелко вздрагивали, словно он беззвучно плакал. Казалось, у меня сейчас сердце остановится от жалости.

— Расскажи мне, как все было, — промолвила я и, поднявшись с кресла, взяла Дамьена за плечо, вынуждая тоже встать на ноги. — Дамьен, Господа ради, расскажи, как все было.

Несколько минут он молчал, собираясь с силами и не глядя в мою сторону. С улицы доносилось пение и веселая гитарная мелодия — обитатели Сосновой Хмари радовались появлению гостей на летуне. Медленно гас огонь в камине.

— Я раньше действительно был очень плох, — наконец, сказал Дамьен. Осторожно отстранив меня, он прошел к шкафу, вынул бутылку вина и два бокала. — Мама умерла, Жирный Юрген отправил меня сюда… У меня почти всегда болела голова, вот здесь и здесь. Так болела, что я даже думать не мог.

Дамьен дотронулся до левого виска и затылка, а затем стукнул по комочку артефакта на горлышке бутылки, и пробка с тихим свистом выскользнула наружу. Наполнив бокалы, Дамьен передал один мне — красное сухое, сорт «Бернаделла», судя по насыщенному аромату. Вряд ли по карману простому переплетчику. А вот сыну Жирного Юргена — вполне.

Кондитерский король вышвырнул сына из жизни, но не лишил содержания.

— А потом?

— Потом… — Дамьен задумчиво пригубил вина и ответил: — Я однажды гулял в лесу и встретил людей. Я их раньше не видел, но было понятно, что они богатые и знатные. Один был молод, второй уже старик, и старик посмотрел на меня и сказал: «Вот, друг мой, вполне подходящий экземпляр для нашей общей цели».

Вино вдруг утратило вкус и аромат. Словно воочию я увидела старика в длинном черном пальто, с тростью в руке — Дамьен не описывал, но я была уверена, что тогда, в лесу, он встретил Альфреда.

— Что же было дальше?

— Дальше они забрали меня в замок, — просто ответил Дамьен. — И что-то со мной сделали. Я помню только, что страшно болела голова, а потом перестала. И я вернулся домой… — он сделал паузу и добавил: — Потом все изменилось. С меня словно сняли какую-то паутину. Я очень быстро стал таким, как сейчас. В Сосновой Хмари был хороший переплетчик, господин Атуш, я пошел к нему в ученики. Вера! — вдруг воскликнул Дамьен, и его лицо исказила болезненная гримаса. — Ты же видишь, что я нормальный человек, как все. А раньше ложку не мог донести до рта. И говорил два слова.

Я вдруг поняла, что по моему лицу катятся слезы. Неужели магия Альфреда смогла сделать что-то хорошее? Мог ли он подумать, что готовит мне спасение, когда привел Дамьена, несчастного, никому не нужного дурачка, в свою лабораторию в башне замка?

И тогда меня осенило. Я запустила руку в карман и вынула маленький кожаный кисет, в котором хранила несколько монет, жевательный корень от головной боли и — медальон с портретом Эвгара.

— Этот старик был моим мужем, Альфредом Ланге, — сказала я. — Это был он. Посмотри, Дамьен. Спутник Ланге — этот человек?

Дамьен взял медальон из моей руки, раскрыл его и долго смотрел на портрет. Я молилась одновременно о разных вещах: чтоб он узнал Эвгара и чтоб не узнал его.

— Да, — произнес Дамьен и вернул медальон. Я резким движением закрыла его и сунула обратно в кисет с такой поспешностью, словно держала в руке скорпиона. — Да, это он. А кто это?

К моему удивлению я ничего не почувствовала. Ни страха, ни растерянности, ни каких-то других чувств. Ничего. Я ведь подозревала, что Эвгар поставил какой-то эксперимент над несчастным Борисом — и оказалась права.

— Этот человек хочет тебя убить, — ответила я. — Если ты пойдешь со мной, то этого не случится.

В Эбердин мы прилетели на рассвете. Я решила, что лучше не прятаться на конспиративных дачах, а все рассказать Тобби — и чем скорее, тем лучше.

Летун сделал несколько кругов над домом господина Вайзниса, и я увидела, как на лужайку высыпали человеческие фигурки. Вот сам господин Вайзнис, вот Элените, в простом домашнем платье, а вот и Тобби — без сюртука, с завернутыми рукавами рубашки.

— Ну, влетит нам! — весело рассмеялась Эми. Кажется, предстоящее разбирательство с родителями не пугало ее, а забавляло. — Ой, влетит!

Влетело так, что мало не показалось. Стоило отважной летчице спрыгнуть из кабины летуна на землю, как матушка и батюшка налетели на нее с кулаками. Я могла их понять: если бы моя дочь вот так улетела бы куда-то на ночь глядя, ни слова не сказав, то ее ждало бы серьезное наказание.

— Дурища! Чокнутая! Под замком будешь сидеть, никаких летунов! Ни-ка-ких! И книжонки твои вольнодумные — в печь!

— Эми, как ты могла! Подумала бы о моих бедных нервах! Воспитали доченьку на свою голову!

— В деревню! Сегодня же!

Когда орущее и причитающее семейство Вайзнисов направилось к дверям дома, Тобби постучал по двери пассажирского отсека и позвал:

— Выходи, не трону.

Дамьен расстегнул ремень безопасности и вопросительно посмотрел на меня.

— Мы спускаемся, — сказала я и толкнула дверь. Разумеется, лестницы не было, и я спрыгнула прямо в объятия Тобби. Тот хмуро посмотрел на меня — должно быть, пытался удостовериться, что все нормально.

— Я привезла Бориса, — негромко промолвила я. Дамьен неуклюже спрыгнул в траву, едва не подвернув ногу, и испуганно уставился на Тобби. Тот, в свою очередь, посмотрел на него так, словно не мог понять, что происходит. То ли какая-то дурацкая шутка, то ли неизвестный поворот моего плана, созданного за его спиной.

— А этот здесь откуда? — каким-то неприятным, скрипучим тоном осведомился Тобби. — Это же переписчик твой карманный.

Дамьен одарил его тяжелым взглядом исподлобья и поправил:

— Переплечик.

— Да один хрен, — процедил Тобби. — Тебе мало мужа, что ты любовника притащила?

Дамьен посмотрел на меня так, словно я ударила его: жалобно, испуганно, изо всех сил пытаясь удержать в себе свою боль. Стараясь не смотреть в его сторону, я спокойно и размеренно проговорила:

— Его настоящее имя — Борис Такервитт, сын Юргена Такервитта. Жертва эксперимента Эвгара и Альфреда Ланге. Я хочу, чтоб ты обследовал его и выяснил, что именно с ним сделали.

На лужайке воцарилась мертвая тишина. По лицу Тобби было неясно, о чем он сейчас думает: то ли хочет убить меня на месте, то ли едва сдерживается, чтоб не сорваться с места и не броситься бегом в лабораторию. Дамьен молчал. Сейчас он был похож на собаку, жестоко избитую хозяином.

— Невероятно, — наконец произнес Тобби. — Просто невероятно. Эвгар ищет его по всей Хаоме, а он сидит себе, книжки переплетает и в ус не дует… Бесноватый сын Жирного Юргена…

Тут Дамьен сделал то, чего никогда бы не сделал, если б знал, кто именно так небрежно прохаживается по его поводу — он, видимо, решил, что терять ему уже нечего, крепко взял Тобби за грудки, легонько тряхнул и сказал:

— За языком следи. Я тебе не бесноватый.

В следующий миг он уже катился по лужайке, скуля от боли. Тобби нервно дернул плечом и шагнул за Дамьеном — в его правой руке сверкнул металл, и я взвизгнула и вцепилась в его запястье.

— Дерек, нет! Умоляю, нет!

Тобби развернулся ко мне, и его побледневшее лицо сейчас было по-настоящему безумным.

— Нет, — прошептала я и, покосившись на Дамьена, добавила: — Уймитесь оба. Пожалуйста.

Тобби понимающе кивнул, и я почувствовала, как лезвие убралось в держатель на руке.

— Скажи спасибо моей супруге, — сухо сказал он, глядя в глаза Дамьена. — Уж так я устроен, ни в чем не могу ей отказать. А сейчас пойдемте отсюда, нет нужды надоедать Вайзнисам нашим присутствием.

С этими словами Тобби каким-то босяцким жестом сунул руки в карманы и пошел к калитке. Мы с Дамьеном переглянулись и поплелись за ним.

— Конечно, Хаома впереди всей планеты в артефакторике. Но и мы не разомлели на южном солнышке, тоже кое-что понимаем. Снимайте рубашку, молодой человек, осмотрим вас. Госпожа Тобби, прошу, вон там кресло.

Мой муж мог похвастаться огромными связями во всех слоях лекийского общества. Беренгар Брауле, профессор Королевского университета Эбердина принял Тобби, как родного — не всякая бабушка так обрадуется внуку. Нас тотчас же привели в лабораторию, и профессор принялся хлопотать, вынимая из шкафов артефакты и гоняя ассистентов.

— Ах, нет, не это, оно шатается, — Брауле был маленьким, огненно-рыжим и, несмотря на возраст, очень шустрым. Казалось, по лаборатории передвигается саламандра, полыхающая пламенем. — Дерек, дитя мое, что с вашими артефактами? Подобрали новые?

Тобби, без церемоний присевший на край профессорского стола, улыбнулся и ответил:

— Подобрал. Конечно, прежние были намного лучше, но в моем положении выбирать не приходится.

Вскоре все было готово: ассистенты прикатили новый стол и накрыли его белой тканью, нужные артефакты были извлечены из своих гнезд в металлических ларцах, и Дамьен улегся на стол, испуганно косясь в сторону профессора.

— Так что вы полагаете, дорогой мой? — спросил Брауле. — Некромантический ритуал?

— Именно, — кивнул Тобби. — Пациент был душевнобольным, полагаю, по причине родовой травмы. Ритуал сделал его нормальным.

Дамьен свирепо покосился в сторону Тобби, но не сказал ни слова. Утренний бросок Тобби едва не закончился для Дамьена переломом ребра, и теперь он предпочитал молчать. Профессор рассмеялся.

— Что вы, родовая травма тут не при чем. Так считалось раньше, но это мнение устарело. Сейчас точно известно, что такое бывает, если плод пытаются вытравить при помощи артефактов. Конечно, если не знают, как с ними обращаться.

Вот оно что. Значит, не все было гладко в семействе кондитерского короля. То ли Жирный Юрген утаил от меня правду, то ли жена не так сильно любила его, как он хотел. Тобби нахмурился: видимо, ему пришлось не по душе то, как профессор отозвался о его точке зрения.

— А где сейчас этот замечательный некромант? — поинтересовался профессор, выдавив на спину Дамьена прозрачный бесцветный гель из большой серебряной тубы.

— Умер, — ответила я. — На его замок напал отряд летучих бандитов, а некромант был в низшей точке силы. В общем, его сожгли.

В глазах Тобби появился маслянистый блеск. Должно быть, он в красках представил, как Альфред Ланге, объятый пламенем, корчился на полу. Я тоже не раз и не два представляла эту картину, испытывая истинное наслаждение.

— Что ж, давайте посмотрим, — сказал профессор и опустил первый из выбранных артефактов на спину Дамьена.

Некоторое время ничего не происходило. Профессор осторожно придерживал пластинку артефакта кончиком пальца, и в лаборатории царила напряженная тишина. Затем артефакт вздрогнул и рванулся в сторону, пытаясь убежать, но профессор не позволил.

— Нет уж, голубчик! — проговорил он. — Лежи-лежи. Нам нужно помочь замечательному молодому человеку. Лежи!

Артефакт повозился еще несколько секунд, а затем вдруг вспыхнул бледно-голубым пламенем и, разбрызгав во все стороны пригоршни ослепительно сияющих брызг, успокоился и замер.

Тобби и профессор обменялись одинаково встревоженными взглядами, и Брауле промолвил:

— Дерек, я такого никогда не видел.

Тобби поднялся и подошел к Дамьену. Сняв артефакт с его спины, он взвесил кусок серебра на ладони, подбросил и произнес:

— Все, теперь можно выкинуть.

— Королевская кровь, — вздохнул профессор и обратился уже к Дамьену. — В вас течет кровь коронованных владык, дитя мое. Она обладает определенными магическими свойствами и обнуляет некоторые артефакты.

Дамьен вздрогнул всем телом и медленно сел, свесил ноги со стола. В лаборатории воцарилась глухая тревожная тишина. Все мы смотрели на Дамьена, а он не сводил с меня испуганного взгляда, словно, как и раньше, извинялся за то, что причиняет какие-то неудобства.

Первым тишину нарушил Тобби.

— Бастард? — предположил он. — Жена Жирного Юргена изменяла ему с королем?

— Это уже не важно, кто кому изменял, — ответил профессор, протягивая Дамьену полотенце. — Факт налицо, в молодом человеке королевская кровь.

Тобби прищурился и неожиданно посмотрел на Дамьена так, как голодный кот не посмотрит на миску со сметаной. Он подошел к столу и задумчиво провел кончиками пальцев по ключице и плечу Дамьена — это был настолько жуткий жест, что я едва сдержала вскрик.

— Ну почему же, — в голосе Тобби прозвучали отчетливые алчные нотки. — Это очень важно. Беренгар, вы знаете, кто сейчас у нас на троне?

Профессор удивленно посмотрел на Тобби, не понимая, к чему этот вопрос.

— Эван, я полагаю? Кто же еще?

— Нет, — мурлыкнул Тобби. — На троне у нас некромант, колдун и выродок. Убийца короля и брата. А это… — он вновь погладил Дамьена по плечу. — Это бомба, друзья мои. Нам только надо придумать, как именно ее взорвать.

Глава 11. Ключ от королевства

— Больше не прикасайтесь ко мне, — произнес Дамьен с непривычной уверенностью в голосе. То ли принадлежность к королевскому роду придала ему сил, то ли он слишком сильно испугался.

Мы сидели в отдельном кабинете лучшего ресторана в Эбердине, и официант только что принес наш заказ. Я смотрела на изящную куропатку в окружении разноцветных осенних овощей и понимала, что мне кусок в горло не лезет.

Дамьен не просто скромный переплетчик. При грамотном стечении обстоятельств он займет трон.

В голове не укладывалось.

— А что не так? — поинтересовался Тобби, разрезая ломоть мяса на одинаковые кусочки.

— Жутко, — признался Дамьен. — Словно мертвец дотронулся.

Тобби ослепительно улыбнулся и выразительно посмотрел на меня. Дамьен поймал этот взгляд и понуро опустил голову.

— Никто не жаловался, — произнес Тобби и вдруг цинично усмехнулся и покачал головой. — Королевская кровь, надо же. Теперь понятно, почему Эвгар хочет тебя убить. Ему не нужны конкуренты.

— Я ему не конкурент, — откликнулся Дамьен. — Корона мне не нужна.

— А это, радость моя, уже не тебе решать, — осадил его Тобби. Я отложила вилку — чудесная куропатка так и не вызвала аппетита — и сказала:

— Почему Эвгару понадобился именно артефакт Смерти? Причем самый сильный за всю историю? Если надо убить конкурента, то пуля справится с этим лучше артефакта.

— Значит, дело не просто в конкуренции, — произнес Тобби. — Беренгар уверил, что закажет артефакты в Поднебесной империи, они знают способ обходить влияние королевской крови. Тогда можно будет выяснить, что именно сделали с этим милым юношей. А пока… Вера, почему ты не ешь?

Я задумчиво покосилась на Тобби, слегка недоумевая, откуда бы взяться такой заботе.

— Мне кажется, Дамьену сделали пересадку души, — негромко промолвила я. Слова рождались тяжело, с болью. Потому что если мое предположение окажется правдой — я потеряю единственного дорогого человека. — Первое имя Господа оживляет мертвую материю, дает разум и речь бессловесному, отторгая его душу. Знаки, которые были в башне Кастерли.

Дамьен и Тобби посмотрели на меня с одинаковым видом — испуг, сквозь который пробивается понимание.

— Альфред был великим некромантом, — продолжала я. — Он вполне мог предвидеть свою скорую смерть. И деревенскому дурачку пересадили часть его души… вполне себе попытка обрести бессмертие.

Тобби откинулся на спинку стула и нервно забарабанил пальцами по столешнице. Губы Дамьена задрожали. Зная, какой сволочью был мой муж, он во всей полноте ощутил ужас существования в одном теле — с таким человеком.

— Не может быть, — твердо произнес Дамьен. — Нет, это невозможно.

Тобби покосился в его сторону и, судя по выражению лица, прикидывал, как бы снять с Дамьена шкуру. Жертва некромантического ритуала наверняка должна умереть.

— Надо дождаться артефактов, — спокойно сказал Тобби. — Тогда и выясним, права ли Вера или нет.

— Невозможно… — повторил Дамьен, но решимость в голосе уже не была такой твердой, как раньше.

— Возможно, — выдавила я. — Если в тебе часть Альфреда, то это объясняет, почему ты не умер после той ночи…

Дамьен опустил голову — по его щекам разливался стыдливый румянец. Тобби вопросительно посмотрел сперва на него, потом на меня.

— Что за ночь? — спросил он тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Чего еще я не знаю?

Дамьен покраснел еще сильнее. Я вдруг поняла, что стол, тарелки, мои спутники, какие-то картины на стенах — все расплывается некрасивыми влажными пятнами. На мгновение стало трудно дышать, и я испугалась, что потеряю сознание и упаду со стула.

Я ведь была уверена, что с Альфредом покончено. Что его останки похоронены рядом с развалинами замка, и он никогда не поднимется.

А он всегда был рядом. Я так и не смогла сбежать от него.

— Неважно, — пробормотала я. — Дамьен, в тебе действительно частица моего мужа…

Нашарив замок цепочки, я расстегнула ее и, сняв розовый бриллиант, положила его на стол возле тарелки Дамьена. Тот поднял голову и посмотрел на меня так, словно не мог в это поверить.

— Розовый бриллиант обычно дарится на помолвку, — сказала я. — Но Альфред принес изумруды, а когда моя мать намекнула на несоответствие, он сказал, что однажды обязательно принесет мне чудесный розовый камень. Вот ты и принес его, Дамьен.

— Я… — Дамьен слепо дотронулся до лица, словно проверял, ему ли оно принадлежит или же успело принять чужие черты. — Вера, но я же никогда не делал тебе ничего плохого… Ты для меня все.

Он был невероятно открытым и искренним в эту минуту. Вот только я была слишком потрясена, чтоб принять это.

— Теперь она не может тебе верить, — объяснил Тобби таким тоном, словно говорил с ребенком. — Потому что ты мог все это время притворяться, пестуя какие-то планы. Хотя притворяться столько лет… лично я бы не выдержал, — он обернулся ко мне и сказал уже серьезнее: — Дорогая, не принимай все настолько серьезно. Пересаженная душа — это не в полном смысле личность. Этот милый юноша — все-таки не твой покойный муж.

Почему-то ровный, почти умиротворенный голос Тобби немного успокоил меня.

— Надо дождаться артефактов из Поднебесной империи, — промолвила я. — Тогда все станет ясно. Но до тех пор… — я посмотрела на Дамьена и поняла, что готова разреветься. — До тех пор нам лучше не видеться.

— Прекрасная безжалостная дама, — произнес Тобби. — Почему не кушаешь?

Долгий день склонился к вечеру. Дамьен сидел дома практически под замком — Тобби сказал домоправителю, что молодой человек душевно болен, склонен к припадкам и бросанию на людей, так что за ним надо следить и ни в коем случае не выпускать из комнаты. Домоправитель выслушал все это, даже не изменившись в лице — видимо, от такого человека, как его хозяин, он не ожидал ничего другого.

Мы с Тобби отправились гулять на набережную. Мне было слишком тяжело находиться в одном доме с Дамьеном, поэтому я с трудом скрыла радость, когда Тобби предложил выйти на променад.

— Ты потчуешь меня, как моя бабушка, — сказала я, задумчиво глядя в серебряную вазочку с тающим мороженым. Кусочки фруктов в сливочной жижице казались рыжими айсбергами. — Она всегда переживала, что я худая.

— Но ты же для меня не посторонний человек, — Тобби неопределенно пожал плечами. — Я должен о тебе заботиться.

Я усмехнулась. Выловила из мороженого дольку апельсина и отправила обратно. Здесь, под полосатым зонтиком открытого кафе, все казалось простым и легким.

— Альфред говорил моим родителям то же самое. А мне — что ненавидит меня и обязательно найдет способ избавиться.

— Даже представлять не хочу, что ты сейчас чувствуешь, — с искренним пониманием произнес Тобби. Я горько усмехнулась.

— Я видела от Дамьена только добро, — призналась я. — И сейчас мне жутко. Вдруг это была просто ловушка? Вдруг он просто дожидался удобного момента, чтобы…

Я наконец-то смогла назвать то чувство, что терзало меня весь день — тоска. Тоска по тем спокойным, тихим дням, когда я ничего не знала о пересадках душ, и Дамьен был моим лучшим другом, моим любимым, а не вместилищем самого страшного человека, которого я знала.

— Ты сейчас слишком растеряна. Забудь на время обо всех тонкостях пересадки душ, подумай лучше о другом, — предложил Тобби. Официант принес счет, Тобби всунул в книжку с чеком несколько монет и продолжал: — Почему Эвгар настолько сильно хочет его убить? Они ведь были приятелями, не так ли? А наш дорогой узурпатор расстарался на самый сильный артефакт Смерти — почему?

— Не знаю, — устало призналась я. Тобби усмехнулся.

— Почему не простой наемный убийца? Пуля в лоб срабатывает лучше любых артефактов.

— Не знаю, — повторила я. Тобби задумчиво поправил изумрудные запонки в манжетах и произнес:

— И все это — в одержимости тобой. Как же нам соединить такие несоединимые вещи?

— Не знаю, — сказала я в третий раз, и в этот момент произошло что-то странное.

Время замедлило ход. Казалось, я поворачивала голову в сторону Тобби несколько столетий. Руки отяжелели, воздух стал густым и горьким, вязнущим в легких. Уши заложило вязкой тишиной.

Я попробовала позвать на помощь, но язык и губы налились свинцовой тяжестью, а слова застряли в горле. Последним, что я увидела перед тем, как рухнуть во мрак, был столик кафе — огромный, с ножищами-колоннами, нависающий надо мной, грозя раздавить.

А потом стало темно.

— Пульс в норме. Давление в норме. Приходит в себя.

Первой появилась жажда. Я чувствовала себя деревом в пустыне, которое сделает все, что угодно, за каплю воды. Говорят, в пустынях бывают дожди… Вот бы один из них сейчас мне на голову.

Потом очнулось осязание, и я поняла, что полностью обнажена и лежу в кровати, заботливо прикрытая легким одеялом. Кровать не в моем доме и не в лекийском особняке Тобби — значит, меня похитили, и, судя по запаху сигар сорта каиба, я даже знаю, кто мой похититель.

На мгновение стало страшно, а потом страх прошел. По крайней мере, меня здесь не убьют. По крайней мере, убьют не сразу.

— Можете идти. Я позову вас, если потребуется.

— Слушаюсь, ваше величество.

Этот дребезжащий голос, похожий на треснувший колокольчик, я узнала: он принадлежал придворному магу, который поставил на мою руку печать о неразглашении. Должно быть, старичку было все равно, какому именно государю служить, лишь бы платили в срок… Значит, ваше величество. Интересно, каким же образом Эвгар добрался до меня.

Письмовник, сразу же поняла я. Наверняка в нем было что-то, позволяющее отследить местонахождение адресата. Остальное уже дело техники.

Послышались шаги, затем звук закрываемой двери. Снова шаги — кровать дрогнула, проминаясь под весом человека, севшего на край, и я услышала:

— Можешь не притворяться, я вижу, что ты не спишь, — дружелюбно произнес Эвгар. — Ресницы дрожат.

Он ласково прикоснулся к моему лицу — пробежался кончиками пальцев по щеке. Я открыла глаза, и Эвгар тотчас же убрал руку.

— Ну вот, — улыбнулся он. — Добро пожаловать обратно в Хаому.

Я проморгалась, и очертания незнакомой, богато обставленной комнаты обрели четкость. Эвгар вновь улыбнулся, и я поймала себя на мысли о том, что он очень хорошо копирует брата. Такая же белозубая очаровательная улыбка, такая же идеальная прическа волосок к волоску, взгляд доброжелателен и в меру строг — прекрасный монарх, чего вам еще.

— Как ты это сделал? — глухо сказала я. В горле запершило, и Эвгар сразу же протянул мне высокий стакан с водой. О блаженство! Залпом осушив его, я поняла, что готова бороться.

— Когда-то очень давно великий некромант Альфред Ланге научил меня ритуалу подхвата, — с готовностью объяснил Эвгар. — Суть в том, что если знаешь, где находится нужное, то можешь его уменьшить и подхватить. Проблема в том, что не всегда получается правильно увеличить, и я несколько раз потерпел поражение. Но в твоем случае все получилось.

Я прикрыла глаза. Нет, все-таки разница была коренной. Принц Эван не был безумен, и рано или поздно все поймут, что совершилась подмена. А без Альфреда и тут не обошлось — учитель и ученик нашли друг друга.

— Я замужняя женщина, гражданка Лекии, — промолвила я, по-прежнему не глядя на Эвгара. Безделушки из слоновой кости на каминной полке были намного интереснее. — Ты уверен, что мое похищение сойдет тебе с рук?

Эвгар вновь дотронулся до моего лица, и я, к своему невероятному удивлению, не отстранилась. В его прикосновении было что-то правильное. Словно где-то в глубине души я хотела, чтоб он так поступил.

— Сойдет, — негромко ответил он. — Потому что ты и твой муж — государственные преступники, непосредственно замешанные в смерти моего отца. Но впрочем, не стоит об этом, — Эвгар осторожно взял мою руку в ладони, сжал. — Ох, Вера, безжалостная дама… Ты ведь нашла Бориса?

Видимо, я недостаточно хорошо владела лицом, потому что губы Эвгара дрогнули в довольной улыбке.

— Нашла… — проговорил он. — Вот и хорошо. Дерек обязательно притащит его на обмен.

— Я так и думала, — надо же, у меня нашлись силы на усмешку. Вот и все. Тобби, конечно же, схватит Дамьена и помчится в Хаому — а в итоге Эвгар уничтожит их обоих.

— Умница, — Эвгар вновь погладил меня по щеке. — Тебе сейчас надо отдыхать, так что я озвучу свое предложение и дам тебе покой. Ты моя — я не знаю, почему меня настолько сильно к тебе влечет, примем это просто как факт. Выбирай, как именно ты хочешь жить дальше. Можешь стать моей королевой, я говорю это совершенно серьезно.

В этом я и не сомневалась. Выражение побледневшего лица Эвгара не располагало к шуткам.

— А второй вариант? — поинтересовалась я, стараясь, чтоб слова прозвучали как можно небрежнее.

— Остаток жизни ты проведешь в подземной тюрьме при дворце, — сухо сказал Эвгар. — Я был там пару раз, уверяю, это не сад Господень. Конечно, для тебя создадут приемлемые условия, я буду заходить в гости по вечерам, но ты оттуда выйдешь только в гробу.

На какой-то миг мне стало очень холодно. Я натянула одеяло повыше и ответила:

— Я замужем, ваше высочество. То есть, ваше величество.

Эвгар только рукой махнул.

— Пустяки. Короли имеют право брать в жены вдов.

Вот, значит, как. Что-то внутри меня орало от страха, а внутренний голос с усталым равнодушием говорил: ну ты же прекрасно понимала, чем все кончится. Ты знала, что друг и ученик Альфреда не может быть нормальным человеком.

— Я проклята, ваше величество, — усмехнулась я, стараясь вложить в усмешку как можно больше яда. — Проведите со мной брачную ночь — и она станет последней. Я не шучу. Тобби умер во второй раз именно по этой причине. Не потому, что перетрудился на любовнице — из-за проклятия Альфреда Ланге.

— Это можно решить. Подумай, я не тороплю, — Эвгар беззаботно улыбнулся, поднялся, очень трогательно прикоснулся губами к моему лбу и пошел к дверям. Уже у выхода он обернулся и добавил: — Отдыхай. Тебе нужен отдых.

Дьявол побери, какая трогательная забота!

Вязкое покорное оцепенение исчезло, как только за Эвгаром закрылась дверь. Подождав несколько минут и убедившись, что шаги в коридоре стихли, я выскользнула из-под одеяла. На мгновение пол под ногами качнулся, но слабость после ритуала больше никак не проявляла себя. В кресле у камина лежало белье, ночная рубашка и тонкий халат, расписанный алыми розами по черному шелку. Быстро одевшись, я бесшумно приблизилась к двери и осторожно нажала на ручку.

Ничего. Ручка не двигалась ни вверх, ни вниз — значит, комната была заперта на заклинание.

Маленькая дверка в противоположной стене моей импровизированной темницы вела в небольшую уборную, и, разумеется, оттуда сбежать было нельзя. Разочарованно вздохнув, я закрыла дверку и подошла к огромному окну.

Все-таки хаомийская осень — это не солнечное и жизнерадостное бабье лето в Лекии. За окном был темный вечер, моросил дождь, и клены дворцового сада лениво роняли алые ладони листвы в траву. Изящные фонари казались золотыми жуками, которые запутались в ветвях. На мгновение мне стало грустно — впереди было самое мрачное, самое тяжелое время года.

Окно тоже было заперто. Я подергала щеколду, едва не сломала ноготь и оставила напрасную затею.

Итак, я пленница. По всей вероятности, до тех пор, пока в столице не появится Тобби с Дамьеном — тогда Эвгар уничтожит их, а я буду вынуждена принять его предложение. Что же делать, когда ничего не можешь сделать? Я ненавидела чувство беспомощности, но теперь оно обхватило меня, сжало в объятиях и шепнуло: не уйдешь. Никуда ты не уйдешь.

Ночь прошла спокойно. Изредка из коридора доносились чьи-то осторожные шаги, и кто-то останавливался у двери и прислушивался. Должно быть, пытались понять, что я делаю и как собираюсь сбежать.

Я не собиралась. Лежала под одеялом, иногда проваливаясь в дрему, и старалась максимально очистить разум — лишние эмоции были сейчас ни к чему.

Ранним утром, едва за окном развиднелось, в двери щелкнул замок, и в комнату вошла маленькая горничная с целой тележкой. На верхней полке стояла тарелка с кашей, блюдца с сыром и подсушенным хлебом и креманки с джемом и творогом. На нижней красовался запакованный тюк.

— Доброе утро, миледи, — девушка сделала книксен и, переставив поднос с едой на столик, добавила: — Я Эмили, ваша горничная. Это завтрак, а вот тут, — Эмили вытащила тюк из тележки и, уложив в кресло, разорвала упаковку: показалась ткань, расшитая золотыми листьями, — вот тут платье, белье, все, что нужно. Все начнется через три часа, так что лучше поторопиться.

— Что именно? — хмуро спросила я. Любезничать с горничной не входило в мои планы: по ее слишком сладкой улыбке и слишком цепкому взгляду было понятно, что ко мне приставили ту еще подлую лису.

— Коронация его величества Эвана! — воскликнула девушка.

Вот оно что… Конечно, такой человек, как Эвгар, не может упустить случай продемонстрировать мне свой триумф. Глядя, как Эмили расправляет нежно-голубое бальное платье с открытыми плечами, я подумала о том, что Эвгар обязательно заглянет сюда перед торжеством — и я вновь испытаю вязкую покорность и желание стелиться перед ним. И, что хуже всего, никак не смогу и не захочу этому противостоять.

— Благодарю вас, — сухо сказала я. — А теперь оставьте меня. Я привыкла одеваться самостоятельно.

Горничная всплеснула руками: должно быть, она не ожидала такого поворота событий.

— Но как же, миледи… — начала было Эмили, но я оборвала ее слова резким взмахом руки.

— Довольно. Вы свободны.

Эмили не стала упрямиться. Должно быть, выражение моего лица было весьма красноречивым, и горничная подумала, что я вытолкну ее из комнаты пинками.

Оставшись в одиночестве, я решила, что не притронусь ни к еде, ни к чаю. В уборной было достаточно воды в кранах, чтобы не испытывать жажды. Мало ли, какие зелья подмешаны в эту прекрасную кашу и в этот ароматный джем…

Конечно, есть хотелось — в последний раз я ела вчера утром. Вздохнув, я решительно отошла от подноса с завтраком и принялась одеваться.

Как только я застегнула последнюю пуговицу и завязала последнюю ленту, в дверь постучали. Подумать только, какая деликатность!

— Войдите! — громко сказала я, и в комнату вошел Эвгар.

Сейчас он действительно выглядел так, как и подобает владыке. Осанка, твердый взгляд, уверенные движения — все говорило о том, что этот молодой человек имеет все права на престол. А впрочем, чему тут удивляться? Он все-таки был сыном короля, а не мельника.

— Тебе очень к лицу такой цвет, — закрыв за собой дверь, Эвгар щелкнул пальцами, и вокруг ручки появилось зеленоватое облачко. Магия, куда ж без нее. — Как ты себя чувствуешь?

— Как может себя чувствовать пленница? — я очень выразительно посмотрела на Эвгара и отошла к окну. Пожалуй, надо было избрать другой вариант поведения, не такой решительный и упрямый, как всегда.

Эвгар ободряюще улыбнулся и, подойдя ближе, взял меня за руки. Совершенно невинный жест почему-то вселил в меня ужас, и я с трудом могла скрыть внутреннюю дрожь.

— Ты подумала насчет моего предложения? — спросил Эвгар. В его голосе звучала искренняя забота, словно Эвгару в самом деле была небезразлична моя судьба.

— Подумала, — кивнула я. — Но я не знаю, что выбрать.

— Неужели? — усмехнулся Эвгар. — Тронный зал кажется тебе хуже каземата?

— Нет, — я закусила губу, думая только о том, чтобы не переиграть. — Но видишь ли, в чем проблема, Эвгар… Я всегда хотела действовать честно. А здесь у меня нет такой возможности.

Эвгар задумчиво погладил меня по щеке, и я вновь ощутила прикосновение того щупальца, которое отнимало волю и заставляло тянуться к Эвгару.

— Почему? — негромко спросил он. Я собрала все силы в кулак и ответила максимально искренне:

— Потому что ты хочешь, чтобы тебя любили. А я не могу тебя любить — потому что уже люблю другого человека. Поэтому неважно, что я выберу. Ни в тронном зале, ни в каземате я не буду тебе принадлежать.

Эвгар покачал головой. Провел рукой по моим волосам. Я представила, как он запускает пальцы в прическу, а потом разбивает окно моей головой и вышвыривает меня вниз.

— Как странно, ты действительно говоришь правду, — произнес он. — И кто же этот счастливец?

«Не смотри вправо и вниз», — напомнил внутренний голос с интонациями Тобби — да я и не собиралась врать.

— Борис Виттакер, — ответила я. — Как оказалось, мы с ним знакомы очень давно. Он спас мне жизнь… в свое время.

Неожиданно Эвгар рассмеялся и вдруг обнял меня, прижал к себе так крепко, что я едва могла дышать.

— Ну конечно! — воскликнул он. — Это все объясняет… Скажи, — теплое дыхание ласково щекотало ухо, и я каким-то древним чутьем понимала, что меня готовы убить на месте, если я сделаю что-то не так. — Что еще ты знаешь о Борисе? Только правду, иначе я очень расстроюсь.

По спине проползла капля пота.

— Борис рассказал, что ты и Альфред совершили какой-то ритуал с его участием. Он не знает, какой именно — зато я знаю, — сказала я. Что ж, если Эвгар хочет правду, то скажем все, как есть. — Вы пересадили ему душу Альфреда. Обеспечили бессмертие великому некроманту.

Эвгар вновь рассмеялся и, осторожно отстранив меня, погладил по щеке. Ему нравилось ко мне прикасаться — я была живой, как он говорил вечером после бала. Ему хотелось дотронуться до живого. Так, чтобы не оттолкнули.

— Какая ты умница, Вера, — совершенно искренне ответил Эвгар. — Умница. Только идешь по неправильной дороге. Я сниму твое проклятие, милая. Все будет хорошо. Ты только не бойся.

— Да как ты его снимешь! — закричала я. Напряжение было слишком велико, и я все-таки утратила самообладание. — Ни дьявола ты не снимешь! Никто этого не сможет!

Кажется, у меня даже слезы брызнули. Эвгар понимающе покачал головой, взял меня за плечи и сжал руки.

— Проклятие снимает только тот, кто его наложил, — спокойно, словно разговаривая с ребенком, произнес он. — Альфред сделал одну вещь для меня, а я — для него. Он вырезал знаки на твоей спине, но ядро проклятия сковал я. Прими мое предложение — и я тебя избавлю от этой тяжести.

Откуда-то со стороны я услышала хруст и поняла: у меня подкосились ноги, и на правой туфле сломался каблучок. Если бы Эвгар не держал меня, то я бы упала.

— Боже мой… — выдохнула я. — Значит, это сделал ты…

— Я, — негромко откликнулся Эвгар.

Ощущение было таким, словно он со всей силы залепил мне пощечину: громкий звук, боль, вязкая тишина. Сердце гулко ударило, а затем пропустило удар.

— Зачем тебе убивать Бориса? — прошептала я. Почему-то именно это казалось важным, словно в скромном переплетчике таился ответ на все вопросы — ответ, которого я до сих пор не видела. — Зачем?

Эвгар улыбнулся и осторожно поцеловал меня в губы. Я не ответила на поцелуй — обмякла в его руках, будто кукла. Делай, что хочешь.

— Все детали плана нельзя раскрывать даже накануне победы, — ласково ответил он и снова провел кончиками пальцев по моему лицу. — Даже тебе. После коронации будет пир, а потом я хочу с тобой поговорить. Где мы это сделаем? В каземате или здесь?

— Какую вещь для тебя сделал Альфред? — ответила я вопросом на вопрос.

— В каземате или здесь? — с легким нажимом повторил Эвгар.

— Здесь, — прошептала я. Эвгар довольно улыбнулся и ответил:

— Я же говорю, ты умница. До вечера.

Коронация хаомийских государей проводилась в главном соборе столицы — громадный и подавляющий снаружи десятками своих башен и башенок, внутри он выглядел каменным садом с бесчисленными колоннами, балкончиками и цветными витражами. Меня доставили сюда в обществе молчаливых угрюмых офицеров в форме без знаков отличия, разместили в одном из балконов и, как я хотела надеяться, забыли. Я сидела на гладкой деревянной скамье, отполированной до зеркального блеска сотнями задов, и думала о том, что мой мир рухнул.

Дамьен служил вместилищем для души моего мужа.

Эвгар был создателем моего проклятия.

Я не знала, что со всем этим делать.

Постепенно собор заполнялся народом. Внизу были места для дворян и духовенства, балкончики занимали люди попроще: ученые, артефакторы, я даже узнала Жевьера Адо, модного писателя. На самом верху, там, где своды колонн рассыпались пригоршнями каменных листьев, уже сидели служки с белыми мешками. От мешков веяло отчетливым розовым ароматом — после коронации на нового государя высыпались алые лепестки.

Я надеялась, что все закончится быстро.

Наконец зазвучала торжественная музыка — Благодатный канон, и все собравшиеся встали со скамеек. Один из моих спутников взял меня под локоть и поставил на ноги: негоже отсиживать задницу, когда в здание входит новый государь. Я посмотрела вниз и увидела белую фигурку патриарха — тот двигался мелким шагом, неся в руках алую подушечку с зубастым обручем короны.

Меня в этот момент словно ударило молнией: я вспомнила об особенности этой короны. Водруженная на голову колдуна, она убивала его. Неужели Эвгар забыл об этом? Или подготовился? А как тут подготовишься, корону создали сильнейшие, непревзойденные артефакторы, и Эвгару при всей его дерзости не переплюнуть их.

Я растерялась окончательно. Патриарх поднялся по ступеням к мраморной статуе Господа нашего и, воздев подушечку с короной, провозгласил:

— Да возьмет ее достойнейший сын королевства, владыка и наследник владык! Да правит он долго!

Как и предписывалось традицией, Эвгар вошел в собор один, в полной тишине. Я смотрела, как он идет по проходу — спокойно, с гордо поднятой головой — и не могла понять, что чувствую. Мне одновременно было жаль этого несчастного мальчишку, который до сих пор был заперт в чулане — и в то же время я всем сердцем хотела, чтоб он надел корону и умер.

Мое проклятие навсегда останется со мной — ну и пусть.

Эвгар поднялся по ступеням к патриарху, и тот произнес:

— Кто ты?

— Эван, сын Пауля, внук Абрелия, владыка Хаомы, защитник людей, первый рыцарь, — отчетливо произнес Эвгар. Должно быть, он никогда не думал, что сможет стоять там в ожидании короны — и вот теперь стоял, и корона была рядом, и власть так и прыгала в руки.

Где был тот ключ от королевства,которым маленький Эван запер брата в чулане?

— Преклони колени перед Господом и детьми его, — патриарх сделал шаг в сторону, и Эвгар опустился на колени перед статуей и склонил голову. Несколько минут он молился, а затем, когда молитва закончилась, Эвгар поднял голову, и патриарх медленно и осторожно возложил на него корону.

Кажется, я перестала дышать.

Ничего не случилось. Абсолютно ничего. Эвгара не испепелила молния, он не свалился на пол в корчах, из-под золотого обруча не полилась кровь. Выждав несколько мгновений, Эвгар выпрямился и повернулся к народу, торжествующе улыбаясь. Он почти светился от счастья — ключ повернулся в замке, и дверь чулана распахнулась, выпуская зареванного мальчишку на свободу.

— Вот владыка твой, Хаома! — радостно пророкотал голос патриарха. — Да правит он долго!

Я растерянно смотрела, как из-под сводов собора слетают алые брызги розовых лепестков, как Эвгар идет к выходу, чтобы предстать перед своим народом, что толпится сейчас на площади, и понимала, что это конец.

Мои сопровождающие поднялись со скамеек — нам следовало покинуть собор.

После коронации меня привезли обратно во дворец, в ту комнату, которую я мысленно стала называть своей, и оставили в одиночестве. Кровать уже застелили, а вместо нетронутого завтрака на столике красовалась ваза с фруктами, высокий графин с минеральной водой и запечатанная коробка шоколада.

Дьявол с ними со всеми, подумала я и принялась за еду.

После того, как коробка шоколада опустела, а никаких признаков отравления не проявилось, я вздохнула с облегчением. Теперь оставалось ждать, когда король Эвгар завершит торжественный проезд по столице, а затем придет на званый ужин.

Потом он, понятное дело, появится здесь.

Некоторое время я пыталась просчитать дальнейшую стратегию и ничего не придумала. И Эвгар, и я ждали, когда в столице появится Тобби и предложит королевскую кровь в обмен на меня. Я представила, как сейчас разъярен бывший министр, которого ограбили средь бела дня, и невольно улыбнулась.

Хуже всего было то, что я была пленницей в башне и не могла ничего поделать…

Эвгар появился в комнате поздним вечером, после того, как фонарщики приглушили свет садовых фонарей, а горничная сунула нос в комнату с предложением услуг и обнаружила, что я сплю. Опустившись на край кровати, он легонько погладил меня по щеке и произнес:

— Ты притворяешься, я знаю.

Я открыла глаза и хмуро посмотрела на Эвгара. Сейчас он выглядел спокойным и расслабленным, привычное темное одеяние сменил домашний халат поверх пижамы, и я подумала, что новоиспеченный государь наконец-то счастлив.

— Что ты сделал с короной? — спросила я. — Как-то подменил ее?

— Нет, — улыбнулся Эвгар. — Это как раз то, что твой муж сделал для меня в обмен на проклятие.

— Ты обещал снять его, — напомнила я. Эвгар понимающе кивнул.

— То есть, ты принимаешь мое предложение?

— У меня нет выбора, — ответила я. Эвгар вздохнул.

— Все будет хорошо, Вера. Просто поверь мне.

— Ты обещал снять проклятие, — упрямо повторила я. Эвгар вновь улыбнулся и ответил:

— Снимай эти тряпки и ложись на живот. Я все сделаю.

Мне казалось, что в комнате страшно холодно, хотя Эвгар швырнул пылающий шарик в камин и разжег огонь после того, как я избавилась от сорочки. Ощущения были такими, будто меня положили на льдину.

— Не надо так бояться, — ободряюще проговорил Эвгар. — Пока тебя знобит, я ничего не смогу сделать.

Он провел ладонью по моей обнаженной спине и пробежался пальцами по очертаниям магических символов, оставленных лезвием Альфреда. Я вдруг поймала себя на мысли о том, что теряюсь во времени — меня нынешней больше не было, я вновь стала той перепуганной молодой женщиной, которая осознала, что с ней готовятся сделать что-то, намного хуже смерти.

— Лучше бы вы тогда меня убили, — прошептала я. Эвгар осторожно отодвинул мои волосы в сторону и дотронулся до шеи. Прикосновение оказалось неожиданно приятным — Эвгар словно задел какую-то особенную струну.

Господи Боже, о чем я только думаю!

— Нет, — ответил Эвгар. — Не лучше.

Пальцы слегка сжались, и я почувствовала, как разум затягивает вязкая обморочная пелена. На мгновение стало жутко, а потом пришел покой и равнодушие.

Эвгар не может сделать хуже, чем уже есть. Тобби был прав: нет ничего хуже, чем та жизнь, которой я живу.

Осознав это, я, наконец, смогла успокоиться.

— Вот, хорошо, — одобрительно произнес Эвгар. Теперь его пальцы нервно танцевали на моей пояснице, и быстрые прикосновения отзывались легкими уколами. Осьминог проклятия узнал своего хозяина и недовольно зашевелился. Ему не хотелось сниматься с насиженного места, но он понимал, что у него нет выбора — понимал и начинал злиться.

Спину начало жечь. Символы, которые я так и не смогла вывести до конца даже с отваром труп-травы, наливались оранжевыми каплями огня.

— Сейчас будет больно, — промолвил Эвгар и сделал резкое движение рукой на себя. Я его не видела — осознала каким-то глубинным чутьем, что Эвгар нашарил центр проклятия и теперь пытается его вырвать.

Ощущение было таким, словно он запустил руку мне в спину и сейчас выдирал внутренности вместе с позвоночником. Кажется, я орала от боли так, как никогда в жизни. Кажется, я колотила рукой по кровати, судорожно комкала простыни и отчаянно пыталась вырваться, но пальцы Эвгара впились в мои бедра, и, навалившись сверху и вдавив меня в кровать, он отчетливо проговорил мне в ухо:

— Надо потерпеть. Еще немного. Будь умницей, ладно?

— Не могу, — прошептала я, захлебываясь от рыданий. Боль была невыносимой. В мире не было ничего, кроме боли. Эвгар поцеловал меня в затылок и повторил:

— Еще немного.

Он выпрямился и в следующий миг вновь рванул невидимое нечто, выдирая его из моего тела. На какое-то мгновение мне показалось, что я умираю от нестерпимой боли, но потом я отчетливо расслышала звук лопнувшей струны и ощутила звонкое опустошение и приятную легкость. Казалось, еще немного — и я взлечу.

Эвгар вырвал из меня проклятие и вышвырнул прочь.

Все было кончено.

Я обмякла на мокрых простынях и несколько минут пролежала в каком-то блаженном оцепенении. Эвгар набросил на меня одеяло и с блаженным вздохом вытянулся рядом на кровати. Похоже, удаление проклятия ему дорого стоило: он побледнел, тяжело дышал, и я заметила крупные бисерины пота на его лбу.

— Ну вот и все, — устало промолвил Эвгар. — Я выполнил свою часть нашей маленькой сделки.

Он притянул меня к себе, обнял и вновь поцеловал в затылок. Я едва заметно улыбнулась и подумала: неужели Эвгар не просчитал возможность того, что Тобби откажется от обмена? Я ведь интересна ему только пока на мне проклятие. А если проклятия больше нет, то Тобби и близко не подойдет ко дворцу. Зачем ему я, когда есть новая игрушка — намного опаснее, намного интереснее.

— Я согласна, — едва слышно сказала я. — Если ты не против того, что я люблю другого, то я согласна.

Эвгар усмехнулся. Ласково погладил меня по плечу.

— Вот и хорошо, — ответил он так, словно не заметил моих слов о любви к другому. — Спи. Завтра убедишься, что проклятие снято.

Я невольно поежилась. Эвгар негромко рассмеялся и произнес:

— Не бойся. Я не кусаюсь.

Я не боялась.

Я думала только о том, что надо любой ценой известить Тобби о том, что проклятия больше нет.

Только это может спасти всех нас.

Эвгар ушел из моей комнаты ранним утром — поднялся с кровати, накинул халат и вышел в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь, чтоб не хлопнула. Напрасно он боялся меня разбудить: за ночь я так и не сомкнула глаз.

Спустя несколько минут после того, как я услышала далекий перезвон колоколов, собирающий верующих на первую молитву, в дверь осторожно заглянула Эмили.

— Доброе утро, ваша светлость, — пропела она и, задом открыв дверь пошире, вкатила в комнату свою тележку. Завтрак и очередной тюк с одеждой. — Как изволили почивать?

До чего же я ненавидела таких вот медовеньких, без капли искренности! Никогда не знаешь, чего от них ожидать — ясно только то, что гадость будет очень забористой.

— Откройте окна, — приказала я. — Очень душно. И принесите мою прежнюю одежду. Ту, в которой меня сюда доставили.

У меня появилась крохотная надежда на то, что мое старое платье не выбросили. Эмили удивленно всплеснула руками.

— Но, ваша светлость, то платье… Я даже не знаю, где его найти.

— Так узнай, — рыкнула я. — У тебя четверть часа.

Обычно с такими интонациями говорил Альфред — и те, к кому обращались в подобном тоне, начинали действовать максимально быстро. С Эмили мне тем более не хотелось церемониться.

— Сию секунду, ваша светлость, — замешательство на кукольном личике горничной мне очень понравилось. Когда за девушкой захлопнулась дверь, я подошла к подносу с завтраком: да, та самая еда, которая и подобает леди. Кофе со сливками, немного овсяных хлопьев, подсушенный хлеб и несколько ломтиков сыра.

Ну ничего. Заодно и фигуру поправим.

Эмили справилась с поисками всего за десять минут — вот что делает страх и трепет. Когда она опустила свернутое платье в кресло и открыла окно, впустив в комнату прохладный осенний ветер, то я одобрительно кивнула и сказала:

— Пошла вон. Понадобишься — позову.

Я, честно говоря, никогда не видела, чтоб «вон» шли так быстро.

Дождавшись, когда в коридоре стихнет звук шагов, я бросилась к платью. Конечно, его наверняка обыскали, вытряхнув из потайных карманов все содержимое, но все же…

Когда я нащупала шарик письмовника, то едва не рассмеялась от счастья. Облегчение было пронзительным и ярким, словно луч осеннего солнца. Развернув гневно пискнувший шарик, я прочла: «Дерек, старина! Я безумно рад, что ты жив-здоров…» — помнится, в то первое утро своей новой супружеской жизни я скомкала послание первого министра и машинально убрала его в карман.

Теперь оно могло спасти меня.

Огрызок карандаша обнаружился в другом кармане, и, разгладив письмовник, я написала:

«Эвгар снял с меня проклятие…»

Грифель хрупнул, рассыпая по листу черные крошки.

«Прошу тебя, не возвращайся в Хаому, — продолжала я. — Я тебе больше не нужна. Вам с Дамьеном лучше затаиться в Лекии и пока не лезть на рожон».

Конечно, Тобби послушается. Я ему больше не нужна, так что ярость ограбленного коллекционера скоро угаснет. Возвращать-то нечего — а вот терять единственный козырь он точно не захочет. Я задумчиво закусила кончик карандаша, а затем написала:

«У меня все хорошо. Не волнуйся за меня».

Что тут еще можно было добавить? Хотя бы ради вежливости выразить надежду, что мой муж жив и здоров — так Тобби не дурак, он поймет, что это просто ненужные слова, за которыми нет ни интереса, ни заботы. Вздохнув, я убрала карандаш в карман, свернула письмовник и подошла к окну.

Я понятия не имела, как именно он был настроен и полетит ли сейчас к адресату. Несколько минут я стояла возле распахнутого окна, вдыхая влажный воздух, пропитанный запахом цветов и яблок, грела письмовник в ладонях и молилась, чтоб он взлетел и добрался до Тобби.

Он взлетел. Вырвался из моих рук и с гневным чириканьем понесся над садом к югу. Когда письмовник исчез, я со вздохом отошла от окна — мне оставалось только надеяться, что он долетит.

То ли горничная от случившегося потрясения забыла запереть дверь, то ли запирать меня больше не требовалось — но я обнаружила, что комната открыта. Этому нельзя было не обрадоваться: я вышла в пустой коридор и почти бегом направилась к лестнице. Если я все правильно рассчитала, то Эвгар держал меня в правом крыле.

Не то что бы я собиралась сбежать — но невозможно же сидеть взаперти! Это скучно, в конце концов, и я пошла в библиотеку… Примерно так я говорила себе, репетируя свою речь, когда меня таки поймают и приведут пред светлые государевы очи. Пусть я фактическая пленница, но запрещать мне читать?

Лестница в итоге вывела меня в какой-то невзрачный коридорчик, едва освещенный маленькими лампами. Ну и отлично: теперь я с чистой совестью могу сказать, что заблудилась. Странным мне показалось только то, что я никого не встретила: ни охраны, ни вездесущих слуг, ни каких-нибудь придворных дамочек с кавалерами. Во дворце, которому полагается быть заполненным народом, это действительно настораживало.

Я подошла к двери в конце коридора и надавила на ручку, полагая, что это один из черных ходов, который выведет меня в парк. А уж сбежать из парка — не проблема: там всегда можно найти какую-нибудь потайную лазейку.

Когда дверь открылась, я поняла свою ошибку.

Это было нечто среднее между заброшенным книгохранилищем и лабораторией. В картонных коробках, опутанных паутиной, громоздились толстые, раздувшиеся от сырости, книги, в покосившихся шкафах стояли грязные банки и колбы с бесформенным содержимым, и откуда-то ощутимо тянуло сквозняком.

И здесь горел свет. Такой же, как в коридоре, тусклый и ленивый, но он был.

И это мне не понравилось еще сильнее, чем отсутствие народа в правом крыле дворца. Если это помещение такое грязное и заброшенное, то зачем его освещать?

Прекрасно понимая, что я сама себя загоняю в ловушку, я пошла вдоль шкафов и коробок с книгами, ориентируясь по сквозняку. Тишину нарушало лишь потрескивание ламп, да звук от падающих капель воды. Впрочем… впрочем, было и еще что-то настораживающее.

Я почти сразу поняла, что это. Запах книжной пыли забивал все, но не аромат сигар сорта каиба.

— Эвгар, ты здесь? — отчетливо сказала я. Полумрак хранилища откликнулся тонким смешком.

— Здесь, — отозвался он. — Иди прямо, все увидишь.

Эвгар обнаружился через несколько минут пути, когда я вышла к тому, что можно было бы назвать центром этого места: небольшому круглому столу, на котором покоилась странная конструкция. Множество блестящих серебряных лап, потрескивающая бледно-голубая паутина, оплетающая металлическое тулово и крошечный пульсирующий огонек в центре.

Сквозь грязное окно пробивались бледные лучи осеннего солнца. Я зачарованно смотрела на них и не понимала, откуда бы в подвале взялось это окно: высокое, узкое, похожее на бойницу.

— Башня Кастерли, — сказал Эвгар. Я моргнула, и все, что я видела, поменялось. Исчез подвал, пропали грязные коробки с книгами, а сумрак развеялся. Я стояла в центре лаборатории в башне, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь грязные окна, чертили по пыльному полу знаки: первое имя Господа оживляет мертвую материю, дает разум и речь бессловесному, отторгая его душу.

— Это заклинание называется Мостик, — довольно произнес Эвгар. Он сидел на стуле возле одного из окон и лениво перебирал в руках четки. — Этакий туннель от дверей комнаты через подвал в башню.

Видимо, он ждал, чтобы я его похвалила.

— Вот почему я никого не встретила, — устало промолвила я. Огромная лягушка в банке, казалось, корчила мне рожи. Эвгар кивнул.

— Именно. А это мой артефакт, — он с нескрываемой гордостью указал на серебряное чудовище на столике. — Нравится?

пожала плечами.

— С его помощью ты хочешь убить невинного человека.

Эвгар вопросительно поднял бровь.

— Тебе его жаль? — осведомился он. Я вдруг поймала себя на мысли, что хочу залепить ему пощечину. Стереть самодовольную улыбку.

— Я его люблю, — ответила я. — Пусть в Дамьене душа Альфреда… я все равно его люблю.

Эвгар вдруг рассмеялся — настолько звонко и искренне, что я оторопела.

— Душа Альфреда? — переспросил он. — Господи, какие глупости! Нет там души Альфреда, Вера. Твой муж давным-давно мертв. Безвозвратно, к нашему счастью.

На мгновение мне показалось, что я могу упасть — настолько тяжелым был водоворот чувств, затянувший меня внутрь.

— А что там? — спросила я и, не услышав своего голоса, повторила громче: — Что там?

Эвгар оценивающе смотрел на меня, словно прикидывал, можно ли открыть мне правду. Потом он произнес:

— Там нет души Альфреда, Вера. Там моя душа.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Весенний полдень был солнечным, ясным, наполненным запахами нарциссов и мускари. Я лежала в траве, не чувствуя ничего, кроме боли, и молилась о том, чтобы умереть.

Час назад Альфред избил меня — что-то не заладилось в его магических опытах, и он отвел душу на мне. После того, как он вышел из спальни, я выждала четверть часа и поплелась прочь из замка, держась за стены. Без денег, без вещей, почти теряя сознание от боли, я выползла в свежее сияние весеннего сада, решив, что уйду к родителям. Буду опозоренной женой, сбежавшей от мужа, никогда не покину своей комнаты, но зато меня никто и никогда не изобьет.

Потом я рухнула в траву — без сил, захлебываясь от боли, моля небо о смерти.

Потом появился он.

Молодой приятель Альфреда сел в траву рядом со мной и принялся медленно и осторожно водить рукой по моему телу. Там, где он прикасался ко мне, боль утихала. Вот уже не болит ребро, вот уже можно дышать…

— Ты красивая, — произнес мой спаситель и радостно улыбнулся крупным ртом. — Тебя зовут Вера, я знаю. А я Эвгар.

Я не ответила. Говорить еще было больно. Эвгар понимающе вздохнул и, словно возясь с куклой в человеческий рост, помог мне сесть и обнял, поддерживая и не позволяя упасть. Он почему-то казался мне надежным, этот приятель Альфреда. Настолько надежным, что я смогла расслабиться.

— Альфред предложил тебя мне в неограниченное пользование, — сообщил Эвгар. Я не удивилась: знакомая история. — Но я отказался.

А вот это уже было удивительно.

— Что так? — с горечью спросила я. — Не нравлюсь?

Эвгар усмехнулся.

— Нравишься. Даже очень. Но я не беру женщин против их воли, это некрасиво. Недостойно джентльмена.

Протянув руку, он сорвал самый маленький сиреневый мускари, еще не показавший во всей красе свои колокольчики, и аккуратно вложил в мою безвольно раскрытую ладонь. Я подумала, что могла бы сидеть вот так очень долго. Всегда.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку? — предложил Эвгар. Не дожидаясь ответа, он легонько поцеловал меня в висок и продолжал: — Жила-была девушка по имени Вера. Родители выдали ее замуж за богатого и властного господина, и был этот господин магом, чернокнижником, некромантом, известным на всю Хаому. И вот однажды к господину некроманту приехал гость…

Эвгар задумчиво погладил меня по щеке. Я вспомнила те пощечины, которые сегодня получила от Альфреда, и невольно вздрогнула.

— Дело в том, что любая магия имеет свои границы. Господин некромант умел то, чего не мог сделать его гость, — продолжал Эвгар. — И наоборот, гость умел то, чего никогда не сделал бы некромант. Как ты думаешь, чего они хотели друг от друга?

Я попробовала неопределенно пожать плечами, и по телу сразу же прокатилась волна боли.

— Не знаю, — прошептала я, негромко всхлипнув. Эвгар осторожно уложил меня на траву и принялся развязывать ленты на платье. Значит, все-таки передумал…

— Надо ослабить эти тиски, — чуть ли не извиняясь, произнес он. — Так будет легче дышать.

Хватка платья исчезла, и я действительно вздохнула с облегчением. Эвгар довольно улыбнулся и продолжал:

— Гость этот был сыном короля. Сыном, который никогда не взошел бы на трон из-за колдовства. Поэтому молодой человек решил разделить свою душу на части и пересадить одну из частей в тело донора. Того, что осталось, вполне хватило бы для того, чтоб однажды, через много лет, обмануть корону хаомийских государей. Если корону наденет маг, то она испепелит его. Но разделенная душа сбила бы ее с толку — и сын короля остался бы в живых. В Темные века уже был такой случай…

Мне стало страшно. Не от рассказа об этих богопротивных деяниях — от того спокойного тона, которым говорил Эвгар.

— Некромант сказал, что сделает это. Разделит душу сына короля, чтоб тот впоследствии взошел на престол, — проговорил Эвгар. — Но он, разумеется, попросил кое-что взамен. Некроманту давно наскучила его молодая и прекрасная супруга, а развестись с ней он не мог. У нас не Поднебесная империя, где надоевший брак можно взять и расторгнуть. Убить? Так это не запороть крепостную девку на конюшне, некроманту пришлось бы держать ответ. И он вспомнил о старинном обычае под названием Уйди с проклятием. Неверную жену проклинали и бросали в реку или озеро, и некромант решил подстроить измену и наказание. И, если несчастная Вера умрет, то ее мужа никто не осудит. Обычай старинный, но никем не отмененный.

Вот, значит, что…

— Почему же ты меня не убиваешь? — промолвила я. В этот миг меня охватило полное безразличие к собственной судьбе. Эвгар улыбнулся, и улыбка сделала его лицо мальчишески беззаботным.

— Это еще не вся сказка, — он погладил меня по голове, и этот жест был полон искреннего тепла и участия. — Некромант попросил сына короля выковать ядро проклятия. Любой, кто проведет ночь с несчастной Верой, умрет страшной смертью.

Я ему не верила. Это не могло быть правдой. Я не обольщалась насчет Альфреда — но до такого не мог дойти даже он.

— И что же сын короля? — спросила я. Эвгар вновь погладил меня по щеке. Он казался таким добрым и понимающим, что я не верила в его способность убивать и проклинать.

— Надо потерпеть, моя хорошая, — ответил он. — Проклятие — это больно. Но знай, однажды мы встретимся, и я все исправлю. Просто надо потерпеть. Сегодня твой любовник вернется в замок, и тогда все случится.

Должно быть, он безумен, этот молодой приятель Альфреда. За время своего супружества я повидала достаточно магов, чтоб понять: у них не все в порядке с головой. Они все сумасшедшие.

— Обряд требует того, чтобы я обо всем тебе рассказал, — улыбнулся Эвгар. То ли хотел подбодрить меня, то ли его все это ужасно забавляло. — Но ты все это забудешь… прямо сейчас.

Он наклонился надо мной и, помедлив, осторожно поцеловал, едва прикоснувшись губами к губам…

Я зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, наваждение уже исчезло. Пропало солнечное весеннее утро, сад, цветы — я снова была в башне Кастерли и крепко сжимала одну из лап артефакта: вцепилась в нее, чтоб не упасть. Эвгар стоял рядом, испытующе смотрел на меня.

— Ну вот, — ободряюще проговорил он. — Теперь ты все знаешь. И я схожу по тебе с ума не только потому, что ты нравишься мне много лет. Еще и от того, что безумный сын Жирного Юргена влюблен в тебя до беспамятства. Все объясняется очень просто.

«Он не безумный», — хотела сказать я и не смогла. Наверно, это был тот самый момент, когда упрямство, не дающее сдаваться, окончательно меня покинуло. Мне стало все равно, что со мной будет.

— Тобби не приведет его для обмена, — сказала я. В голосе, к моей радости, не было нервных ноток. — Я была интересна ему только с проклятием. Теперь проклятия нет, и я не нужна. А вот королевскую кровь он побережет.

Эвгар посмотрел на меня так, что внутренний голос зашелся в вопле: «Беги! Беги же! Спасайся!» Похоже, такого поворота событий он не ожидал, считая меня любимой женщиной бывшего министра, а не предметом в его коллекции.

— Ну что ж… — Эвгар нервно улыбнулся, но его лицо почти сразу же стало спокойным. — Тогда иди, я тебя не задерживаю. Там, на лестнице, третья сверху ступенька подломилась. Лучше перешагни ее.

Идти было тяжело. Повернувшись к Эвгару спиной, я ждала удара, которого так и не последовало — он позволил мне выйти из лаборатории, он дал мне уйти.

Выбежав во двор, под мелкий осенний дождь, я поняла, к чему была такая щедрость.

Первым я увидела Тобби. Растрепанный, мокрый, полностью лишенный своего постоянного лоска, он был подвешен за руки на одном из деревьев и, похоже, находился в глубоком обмороке. Рядом с ним в воздухе висела серебряная пластинка артефакта, вибрировала и, стоило подвешенному шевельнуться, оставляла на его груди довольно глубокий порез.

Разорванная рубашка, пропитанная кровью, когда-то была белой. Тело бывшего министра качнулось, и артефакт вновь прочертил царапину на груди Тобби. У артефактов нет чувств и эмоций, но мне показалось, что этот испытывал удовольствие от того, что делал.

— Ах, скотина! — крикнула я и бросилась вперед. У меня был очень маленький опыт работы с артефактами, но я прекрасно знала, что ни один из них не выдержит направленный удар. А уж тяжелых обломанных веток в заброшенном саду перед башней Кастерли было в избытке.

Когда-то в детстве я отлично играла в лапту, и тело до сих пор помнило, как надо двигаться. Удар — и артефакт с испуганным визгливым жужжанием вылетел куда-то за пределы сада. Отшвырнув ветку, я бросилась к Тобби, похлопала его по щекам:

— Дерек! Дерек, очнись!

Со стороны башни Кастерли послышался тревожный скрип и вздох, словно огромное строение предчувствовало что-то другое. Я обернулась, ожидая увидеть Эвгара в черноте дверного проема — нет, провал входа был пуст.

— Там… сзади, — просипел Тобби. — Ребантская петля.

Я невольно вздохнула с облегчением и, заглянув за спину Тобби, увидела растрепанный язык веревки и с силой дернула за него. В следующий миг Тобби уже свалился на землю, прокатился по траве и, пошатываясь, поднялся на ноги и махнул рукой куда-то в сторону.

— Дамьен там, — объяснил он и неверным шагом двинулся к зарослям бересклета. Подобрав юбки, я бросилась за Тобби.

— Мой письмовник! Ты получил его?

Тобби устало кивнул. Сквозь прорези в рубашке я видела, как дождевая вода размывает его кровь.

— Поздно, мы уже приехали в столицу.

— Надо было не соваться за мной к Эвгару, — с искренней горечью промолвила я. Тобби неожиданно посмотрел на меня, как на сумасшедшую.

— Вера, ну что ты говоришь… — выдохнул он, нырнул под очередную склонившуюся к земле ветку и позвал: — Сюда, быстрее!

Дамьена подвесили без затей, просто за ногу вниз головой. Это случилось совсем недавно: его лицо еще не обрело пугающего багрового цвета, а из носа только начала сочиться кровь. Мы быстро сняли его, и стоило Дамьену коснуться земли, как он воскликнул:

— Вера, беги! Он идет!

Не требовалось уточнять, какой именно он движется сюда: я всей шкурой почувствовала, что в эту минуту Эвгар вышел из башни Кастерли, неся с собой артефакт Смерти. Самый сильный за всю эпоху.

— Беги… — растерянно повторил Дамьен, глядя на меня. Тобби ухмыльнулся, сплюнул кровавую слюну себе под ноги и сказал:

— Это тебе надо бежать, дурик. За тобой идут.

— Мы ошибались, — проговорила я, оглядываясь по сторонам и понимая, что наша компания загнана в угол. Бежать было некуда: заросли здесь были непроходимыми. — В Дамьене часть души Эвгара. Он сделал пересадку, чтоб обмануть корону во время коронации.

Тобби даже присвистнул.

— Так вот откуда королевская кровь! И вот почему Эвгар так по тебе с ума сходил…

Кусты захрустели, и прямо под ноги нам вывалился серебряный паук артефакта. Огонь в его сверкающем тулове почти погас, и алая точка казалась кровавым глазом, высматривающим жертву. Паук подкатился под ноги Дамьена и угрожающе засучил лапами.

— Ах, ты, сука! — воскликнул Дамьен и решительно пнул по артефакту носком ботинка, пытаясь отшвырнуть его в сторону. Не вышло: паук отпрянул, но не покинул того клочка земли, в который вцепились его лапы. Из недр артефакта послышалось разгневанное шипение.

— Отойди, — шепнул Тобби и осторожно, но уверенно оттеснил меня, заставив сделать шаг назад. Я хотела было протестовать, но он произнес: — Я вот-вот упаду. Подхватишь.

Должно быть, порезов, оставленных серебряной пластинкой, было достаточно, чтоб медленно истечь кровью.

Паук с нервным шипением засучил ногами, и в этот момент заросли пришли в движение. Какая-то невидимая сила тянула в сторону ветви и срезала листья, создавая высокую арку — проход для хозяина этого места.

Эвгар вошел неторопливым, размеренным шагом. Он даже озаботился зонтом — впрочем, черный блестящий купол почти сразу же раскрылся над моей головой.

— Промокнешь, — с непритворной заботой сказал Эвгар и обернулся к Дамьену: артефакт, сучивший ногами, заставил того прижаться к мокрому стволу клена.

— Вот и ты, мальчик-дурачок, — ласково произнес Эвгар. — Не бойся. Больно будет совсем чуть-чуть. Я не люблю, когда люди мучатся.

— Врет, — уверенно проронил Тобби. Я услышала, как негромко щелкнул кинжал на его запястье, соскальзывая в подставленную руку. Эвгар покосился в сторону бывшего министра и вполне дружелюбно откликнулся:

— Ну зачем ты так, Дерек? Это ведь неправда…

Движение его руки было красивым и почти неуловимым — невидимый кулак ударил Тобби по ногам, и он свалился на землю. Кинжал вырвался из его руки и, на мгновение зависнув в воздухе, упал. Тобби успел дернуть головой, и лезвие прочертило полосу по его щеке и откромсало мочку уха.

Я думала, он вскрикнет от боли. Тобби даже не поморщился. Кровь струилась по его лицу, и на миг мне показалось, что Тобби испытывает от этого странное удовольствие.

— Лежи, — угрожающе проговорил Эвгар. — Лежи и не шевелись.

Кинжал вновь взмыл в воздух и загарцевал возле глаза Тобби, почти дотрагиваясь до века. Я вспомнила его давнюю угрозу в «Луне и кастрюле» и подумала, что в этом мире все повторяется.

— Не надо, Эвгар, — устало сказала я. Вновь подобрала насквозь промокшие тяжелые юбки и, перешагнув через распростертого на земле Тобби, подошла к королю. Так странно было называть его королем, этого несчастного паренька с портрета в медальоне.

Он ведь был по-своему несчастным и очень одиноким. Я прекрасно это понимала.

— Не надо, — повторила я и, приблизившись к Эвгару вплотную, погладила его по щеке. Он сжал мое запястье, прикоснулся губами к ладони, и я поняла, что хочу лишь одного: чтобы все это кончилось как можно скорее.

— Можно жить с половиной души? — спросила я. — Если носитель второй половины мертв?

— Можно, — кивнул Эвгар.

— Почему ты хочешь убить его? — продолжала я, глядя Эвгару в глаза и стараясь максимально очистить разум, чтобы он не понял, о чем я думаю.

Эвгар усмехнулся.

— Дело в том, что я чувствую часть его жизни. Это тяжело, Вера, физически тяжело… Но королевскую кровь не уничтожить просто так, — он опустил руки мне на плечи и продолжал: — Больно не будет. Просто маленький луч, который сожжет его сердце. Давай закончим с этим и вернемся во дворец.

— Зачем тебе нужна была моя помощь? Все это время?

Усмешка Эвгара была какой-то жалкой.

— Ты жена Альфреда. Ты до сих пор хранишь в себе отпечаток его силы, — ответил он и провел ладонью по лицу, стирая капли дождя. — Но вообще… мне нравилось, когда ты была рядом. Это было правильным.

— Хорошо, — согласилась я и опустила руку в один из карманов юбки.

Кажется, Дамьен издал мучительный сдавленный возглас умирающего существа — не просто умирающего, а униженного и обманутого на пороге смерти.

Цепочка от медальона с портретом послушно легла мне в руку. Первое имя Господа оживляет мертвую материю, дает разум и речь бессловесному, отторгая его душу. Осталось добавить еще один знак — Легате, любовь, придающую смысл.

Серебристый паук нервно задергал ногами, и огонь в его брюхе стал усиливаться. Вот красная точка увеличилась, превратившись в оранжевую, а после — в белую. Дамьен смотрел на меня неотрывно. По его левой щеке пробежала слеза — хотя, возможно, мне показалось, и это была всего лишь капля дождя.

— Вера… — прошептал он, и артефакт выплюнул пылающую нить луча.

В тот же миг я швырнула в сторону Дамьена медальон с портретом.

Потом серый осенний день озарило резким светом, проникающим через любую преграду. И не стало ни дождя, ни запущенного старого сада, ни нас.

Эпилог. Любовь, придающая смысл

— Что с результатами анализов?

Голос Тобби был уверенным и жестким. Прямо-таки чиновник с ревизией.

— Она поправляется, ваша светлость, — проблеял кто-то справа. — На удивление быстро… Мы сами такого не ожидали. Все дело в артефактах.

— Без вас знаю, что в артефактах, — презрительно фыркнул Тобби. — Ладно, идите. Позову.

Послышались шаги. Затем я услышала негромкий скрип и шелест, словно кто-то неподалеку опустился в кресло и взял газету.

Я почти не чувствовала своего тела, лишь примерно представляя, где у меня руки, а где ноги. Страшно болела спина под правой лопаткой, и я вспомнила, что в саду Кастерли случился взрыв и, должно быть, пожар.

Должно быть, я сильно обгорела.

Луч артефакта отразился от брошенного медальона и поразил Эвгара. Меня отшвырнуло в сторону, и я увидела, как он рассыпается огненными брызгами. Мертвое лицо, сохранившее изумленное выражение, растаяло последним.

Это было ужасно. Невыносимо.

— Дерек, — позвала я и сперва не знала, назвала ли имя вслух или просто подумала о Тобби. — Дерек, ты здесь?

— Здесь, — откликнулся он, и я почувствовала прикосновение к запястью. — Не бойся, Вера. Открой глаза.

Я подчинилась. Получилось не сразу, сперва перед глазами плавали какие-то мутные пятна, но потом я увидела Тобби, сидящего на краю кровати. Он, как обычно, был причесан волосок к волоску, одет с иголочки и пах привычными, почти женскими духами с пионом. О минувших приключениях напоминала лишь полоска свежего шрама на лице и правое ухо, лишенное мочки.

Судя по белым стенам и расписному потолку с лепниной, я была в королевском госпитале.

— Ну, вот, — довольно произнес Тобби. — Тебя контузило во время взрыва артефакта, но ты уже идешь на поправку.

— А Дамьен? — прошептала я, внутренне замирая при мысли о том, что Дамьена может не быть в живых. Однако Тобби беспечно махнул рукой.

— В соседней палате. Вроде бы завтра медикус его выпишет.

— Он… — начала было я и осеклась. Тобби понял, что я хочу спросить, и ответил:

— Он в здравом уме и нормальной памяти. Часть души Эвгара никуда из него не делась. Тебе не о чем беспокоиться.

В горле стало сухо.

— А ты? — спросила я. Тобби усмехнулся и прикрыл глаза. По его бледному лицу нельзя было понять, порадовал ли его мой вопрос или оставил равнодушным.

— Подлечил царапинки и готов к работе, — ответил он. — Тетушка Аврения готовится к коронации, сказала, что ей понадобятся такие ловкие парни, как я. Конечно, правда о том, что случилось в саду Кастерли, повергла ее в ужас.

Аврения Аузен, сестра покойного Пауля, вряд ли рассчитывала, что займет трон. Но судьба иногда поворачивается к нам самой неожиданной стороной. Я подумала, что из Аврении получится хорошая королева.

— И что теперь будет? — спросила я. Тобби доброжелательно улыбнулся, но его взгляд был печальным. Он словно прощался с очень важной частью своей жизни.

— С тобой — ничего. Уже составлены документы о том, что ты убила артефактора, принимавшего облик покойного принца Эвана. Эвгара никогда не существовало для мира — ну так тому и быть. Что же до семейных дел… Я как опекун не имел права брать тебя в жены, — мягко ответил Тобби. — Так что наш брак недействителен. Твое имущество остается твоим, а новые приключения ты сама найдешь.

Некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза, а затем я спросила:

— То есть, ты меня отпускаешь?

Тобби кивнул. Его лицо едва заметно дрогнуло, словно он всеми силами пытался сохранять спокойствие, хотя это было и не так.

— Ты не хочешь быть счастливым? — спросила я, вспоминая наш разговор в Медвежьегорске и понимая, что сейчас безжалостно бью в самое незащищенное место.

— Хочу, — искренне ответил Тобби. — Но я не хочу красть чужое счастье… Так вот получается, — сделав небольшую паузу, он произнес: — Я ведь так и не спросил, как ты себя чувствуешь.

Эвгар умер. Проклятия больше не было. Вся моя жизнь полностью изменилась. Но я ответила просто:

— Очень сильно болит спина.

Тобби усмехнулся краем рта. Запустив руку во внутренний карман, он вынул знакомый стеклянный квадрат, в котором я увидела локон каштановых волос и кусочек светлой кожи. Всмотревшись, я заметила на этом кусочке магический символ, практически вытравленный труп-травой.

— Ох… — негромко выдохнула я. Мне должно было быть страшно. Я смотрела на экземпляр в растущей коллекции Тобби и не чувствовала ничего. Ни боли, ни ужаса, ни отвращения — ничего. Тобби понимающе улыбнулся и убрал стекляшку в карман.

— Все они мертвы? — спросила я. — Девушки из твоей коллекции?

— Нет, — Тобби смущенно отвел взгляд. — Не все. Ты, например, жива.

— Однажды мне нагадали, что у меня будет друг, которому я отдам часть себя… — сказала я. — И что буду носить его клеймо.

Тобби неопределенно пожал плечами и с нарочитой бодростью произнес:

— Все будет хорошо, Вера. Просто поверь мне.

Что еще мне оставалось делать?

Потом я провалилась в долгий глухой сон, а когда проснулась, то увидела, что на столике возле кровати лежит бледно-зеленый официальный бланк. Его придавливало мое серебряное кольцо, которое Тобби забрал у меня на свадьбе.

«Свободна, — подумала я и протянула руку к бумаге. — Наконец-то я свободна. От проклятия, от брака, от всего и всех».

Обгорелый медальон лежал почти на краю столика и с легкостью скользнул в мою ладонь, стоило лишь потянуть за потемневшую цепочку. Я открыла его и увидела, что портрет Эвгара не поврежден. Темноволосый и зеленоглазый молодой человек смотрел на меня, улыбаясь широким ртом, и на мгновение я почувствовала укол такой сердечной боли, которой не испытывала никогда.

— Прости меня, — прошептала я и, закрыв медальон, прижала его к губам. — Ох, Эвгар, прости меня…

Но боль вскоре исчезла и, положив медальон на столик, я взяла зеленый листок и прочла:

«Госпожа Вера Хасинда Анхельм, официально уведомляем вас о том, что приказом номер 783-2-0-1МГ особой канцелярии ее величества ваш брак с господином Дереком Тобби признан недействительным и расторгнут. Основание: Семейный кодекс, статья номер 145, основание для расторжения: Семейный кодекс, статья номер 145-д».

Все действительно было кончено. История моего проклятия завершилась, оставив мне на память обгоревший медальон и большой шрам на спине.

Я не могла понять, что чувствую.

На следующий день молодой и энергичный доктор разрешил мне подняться с постели, и я обнаружила, что вполне могу держаться на ногах и даже ходить. Голова еще кружилась, но я понимала, что это временно. Доктор оценил мои успехи и с лукавой улыбкой предложил:

— Хотите посмотреть на первый снег? Балкон для прогулок совсем рядом.

Я поняла, почему он так улыбался, когда надела теплый халат и добралась до закрытого балкончика. Снег спускался на город тихими растрепанными хлопьями, укутывая дома, улицы и крыши, и снежинки казались большими ленивыми птицами, которые прилетели к нам зимовать.

Дамьен ждал меня там.

Я подошла к нему и взяла его за руку. Он осунулся, под его глазами залегли темные тени, но я знала, что Тобби был прав — все будет хорошо. Теперь все будет хорошо.

И мы стояли, глядя на первый снег и не говоря ни слова друг другу. Снежинки слетали на город, но в воздухе плавал тонкий аромат мускари — знак новой весны.


Оглавление

  • Глава 1. Дорогая пропажа
  • Глава 2. Сладкая Осока
  • Глава 3. Квартал святого Стефания
  • Глава 4. История министра
  • Глава 5. Дом в яблоневом саду
  • Глава 6. Духи болот
  • Глава 7. Проклятие некроманта
  • Глава 8. "Тебе не жаль меня, Вера?"
  • Глава 9. Дурачок
  • Глава 10. Девушка из Южного округа
  • Глава 11. Ключ от королевства
  • Эпилог. Любовь, придающая смысл