Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
конфузов. И это совершенно не нужно героическому доктору, даже если нравится.
— Так вот, о госпитале, — невозмутимо продолжил Кари. — Там сейчас полно раненых, и обстановка похуже, чем была у нас во время эпидемии. Я поделился своими сомнениями с мисс Д'Аквино, и она предложила другой вариант.
Мартин из-за собственного плеча наблюдал за доктором. Тот ожесточенно теребил воротник нового халата. Очки сползли на переносицу, откуда и вовсе собирались упасть. Но какой с этого прок, если не видно глаз.
— Уехать с Бригантины тебе просто необходимо, — продолжил Сорьонен. Очки подпрыгнули. — Об этом мы с тобой когда еще говорили.
Мартин мысленно согласился. До наводнения, до эпидемии, и разве что чуть-чуть после начала Янова сумасшествия. Любопытная у него теперь система летоисчисления. Только все-таки придется внести в нее еще одну веху — его заточение в башне и превращение в медика поневоле.
— Но не на Север. Для твоего здоровья гораздо лучше будет Юг.
— Юг? Там что, еще госпитали есть? — Мартин среагировал мгновенно. На Юг он не поедет даже под страхом смерти.
— Это я ей так сказал, — поправился Сорьонен. — А она предложила Америку. В некоторых штатах климат как раз такой, как нужно.
Америка. Мартин склонил голову. На ум приходили только лубочного вида картинки с лихими трапперами и преследующими их индейцами на неоседланных мустангах. И негры на хлопковых плантациях. Хотя, были же там и крупные города, и настоящие госпитали… Не могло не быть.
— Пусть Америка, — сказал он без особых эмоций. Их и не было, кроме одной — добираться ближе все-таки до столицы.
— Значит, не возражаешь? — оживился доктор. — Вот я так мисс Д'Аквино и сказал.
— Что?
Мартин все-таки подскочил.
— Это же тебе не в башню запирать!
Кровь прилила к лицу, закололо в груди. Как он там думал? День, когда все заканчивается? Устроить дебош? Интересно, а нельзя ли в такой день прямо сказать человеку, что распоряжаться своей судьбой Франс Мартин не позволяет никому? Или демонстративно отказаться, что уже точно будет в лучших традициях Дворжака? Нет. Успокоиться и не забывать об осторожности. А еще желательно отцепиться от халата, за который, видимо, он собирался сдергивать спокойно дожидавшегося своей участи Сорьонена с подоконника. Куда сдергивать-то? В кучу бумаг или на скособоченный стол?
Мартин опустил руки, глубоко вдохнул, раскашлялся, а потом сказал:
— Америка — это неплохо, но я в таком виде до нее если и доберусь, то уже в ящике.
Он поймал себя на том, что внимательно следит за реакцией на фразу, которая даже не достойна вызывать реакцию.
Во взгляде из-под окончательно съехавших очков Мартину почудилось что-то, до радостной дрожи коленях похожее на отчаяние. Неужели сквозь белую броню пробился человек? Или чудится? Или поздновато?
— Не пропадешь, — тихо сказал Сорьонен. — У тебя же на лбу написано 'S.O.S!', забыл?
Это не ответ. Неправильный, и уж точно не тот, на который стоило бы надеяться, успокоившись, но забыв об осторожности.
Мартин раздумывал, что бы такое сотворить в отместку и на прощанье. Какой оставить доктору сувенир от самого невыносимого пациента. И подходящего подобрать не мог — Кари Сорьонену не нужно было ничего из того, что есть у Мартина. Разве что…
А тот рисовал на запотевшем от его дыхания разбитом стекле руны. Рука дрожала так, что письмена превращались в арабские.
— Извини, Кари. Я тебе и так хлопот доставил немало, а еще вредничаю.
Он перехватил неровно порхавшую над кривыми рунами кисть и крепко пожал.
— Спасибо тебе, друг, — добавил Мартин, чувствуя, что говорит совершенно правильные вещи. Доктор же всегда расстраивался по поводу этой несостоявшейся дружбы. И близко к себе не подпускал. Вот ведь парадокс.
— Тебе спасибо, — Сорьонен быстро ответил на рукопожатие, чему-то очень довольно улыбнулся, и Мартин тут же почувствовал себя лучше. Правильнее. — Береги себя, Франс.
— И ты до смерти не зарабатывайся, — в тон ему ответил Мартин.
Доктор съехал с подоконника, обошел его, легко преодолел развалины кровати, увернулся от опрокинутого ведра и выбрался из круга света в темный мансардный коридор. Там все-таки на что-то наскочил, но устоял на ногах, еще раз попрощался и пожелал всяческой удачи.
Мартин некоторое время постоял, разглядывая каракули на стекле, а потом вернулся к сборам.
Последние комментарии
3 часов 35 минут назад
3 часов 38 минут назад
3 часов 50 минут назад
3 часов 52 минут назад
4 часов 6 минут назад
4 часов 23 минут назад