Летний дворец [К. С. Пакат] (fb2) читать онлайн

К. С. Пакат Летний дворец

Дэймен спрыгнул с коня с необычайной легкостью. С новообретённой легкостью. Едва его сандалии коснулись земли, прошлое всколыхнулось в нём. В последний раз, когда он был здесь — девятнадцатилетним подростком — это было время славной охоты, когда днём он со страстью предавался спортивным потехам, а ночью, с не меньшей страстью — плотским усладам, кувыркаясь — в постели или на арене, с рабом или с молодым борцом — бросаясь во всё с жадностью юности.

Спешившись на окаймлённой цветами площадке, он отметил, что всё здесь осталось точно таким, как он помнил. Аромат цветов, чистейшего воздуха с тонким сладковатым оттенком душистой смолы смешивался с едва уловимым запахом самой земли; здесь начинался пологий подъём, ведущий к первому из входов — арке из переплетённых ветвей, за которой открывался сад.

Дэймен снова ощутил, как его накрывает волной острых пьянящих желаний, тех же, что за несколько миль до места заставили его оторваться от королевской свиты и, пустив коня в галоп, скакать в полном одиночестве вперёд так быстро, как ему хотелось — отчаянно хотелось.

Он бросил поводья слуге, коротко приказав: «К восточному источнику», и продолжил свой путь, раздвигая свисающие почти до мраморных плит ветви мирта, к садовой террасе, где, устремив взор вдаль, стояла одинокая фигура. Вплоть до самого горизонта открывался вид на море, бескрайнее и синее.

Дэймен тоже смотрел — но лишь одно притягивало его взгляд: он любовался, как морской бриз играет прядью светлых волос, как белый хлопок касается бледной, прохладной от свежего ветра кожи. Ощущение безмерного счастья затопило его, ускоряя пульс. Какая-то часть сознания бестолково мучилась вопросом, что за встреча ждёт его: столь ново было это приятное волнение влюблённого. Было восхитительно просто смотреть на него, когда он думал, что за ним не наблюдают; слышать, как родной голос произносит с такими знакомыми волевыми нотками:

— Доложите мне, как только король прибудет, я хочу узнать об этом немедленно! — Сердце Дэймена восторженно встрепенулось.

— Это не слуга.

Лорен обернулся.

Он стоял прямо перед ним. Ветерок играл его волосами и развевал полы хитона. Тот, что был надет на Лорене, был средней длины, как носят юноши. На Иосе он носил только виирийские одежды, возможно, из-за слишком чувствительной кожи, которая не загорала на солнце, а лишь краснела и затем обгорала. Эта ветреная версия его была новой и восхитительной. Он не надевал акиелосских одежд с… с переговоров в Твердыне Королей и последовавшего за ним процесса — два дня и две ночи в тех же лохмотьях, он спал в них, стоял на коленях рядом с ним, пока его одежда не пропиталась кровью Дэймена.

— Я смотрел на дорогу.

— Здравствуй, — сказал Дэймен.

Позади Лорена открывался вид на береговую линию, где с лёгкостью можно было заметить прибытие многочисленной свиты Дэймена, но не его приближение — одинокий всадник, всего лишь крошечное пятнышко, быстро движущееся в облаке пыли. Щёки Лорена чуть зарделись, от летней ли жары или от нечаянного признания, неизвестно.

Находиться здесь было крайне неосмотрительно. Лорен ещё не взошёл на трон, и правительство Акиелоса было нестабильно, с его новыми наместниками и придворными, набранными после зачистки тех, кто оказался причастен к предательству Кастора. Во дворце на Иосе им удавалось улучать моменты, когда они оставались наедине, как тайные любовники: на закате ли, или в сумерки, в саду, или в спальне, когда по утрам Дэймен просыпался с уютно пристроившимся к нему Лореном. Временами в этом ощущалось нечто сюрреалистичное: было настоящим чудом то, что вновь зародилось между ними, несмотря на суровые реалии тех дней и тяжело дававшиеся решения.

Сейчас это ощущение чуда снова охватило его.

— Привет, — сказал Лорен, и Дэймен внезапно ужаснулся от мысли, как близки они были к тому, чтобы лишиться всего этого. — Прошло столько времени, я забыл, каково это. Напомни.

— Мы оба здесь. У нас есть время, — сказал Дэймен.

— Правда? — спросил Лорен.

— Тебе идёт, — Дэймен не смог удержаться, чтобы не провести пальцем вдоль края хитона Лорена, от застёжки на плече и вниз поверх ключицы, наискось прикрывавшего грудь.

— И устроено всё просто.

Дэймен думал об этом — о том, чтобы отцепить золотую застёжку на плече Лорена. Белая ткань не соскользнула бы полностью, а собралась бы складками на талии, где Дэймену осталось бы лишь распустить тонкий пояс.

Конечно, они были не одни. Целая команда домашней прислуги была послана вперёд, чтобы открыть дворец к их приезду: проветрить помещения, застелить постельное белье, залить масло в лампады, принести вина из погреба, срезать свежих цветов, почистить и отнести на кухню только что пойманную рыбу… и, кроме того, естественно, у Лорена была и собственная свита. Но здесь, посреди сада, казалось, будто лишь пение птиц и стрёкот цикад — их единственная компания.

— Мне знаком механизм, — тихо произнёс Дэймен на ухо Лорена. — Я хочу делать всё не спеша. О, ты ведь помнишь.

— Меня провели в мои комнаты, оттуда тоже вид на море, как здесь. Они оставили там для меня эту одежду, и я подумал о твоём скором прибытии. Я думал о том, каково это, быть здесь, с тобой.

— Вот так, — сказал Дэймен. Он поцеловал открытое плечо Лорена, а затем поднялся выше, оставляя ленивые поцелуи вдоль его челюсти.

— Нет, я… думать о тебе и быть с тобой — разные вещи; ты становишься всё сильнее, всё более…

— Продолжай, — Дэймен испытал прилив чистого наслаждения и рассмеялся, уткнувшись ему в шею.

— Заставь меня замолчать, — простонал Лорен. — Я сам не знаю, что говорю.

Дэймен приподнял его голову и нежно поцеловал Лорена, отмечая, как мило его щёки вспыхнули румянцем, а кожа казалась словно бы пропитанной летним теплом. Он почувствовал, как руки Лорена скользнули вверх по его спине — это инстинктивное прикосновение было чем-то новым, вернее, совсем недавним; как и новое выражение в глазах Лорена.

Недели, что он провёл прикованным к постели, были отвратительными: о первых днях у Дэймена остались лишь нечёткие воспоминания, а за ними последовала выматывающая терапия под присмотром врачей. Было невыносимо не иметь сил подняться. Было ужасно хромать. Было омерзительно питаться одним бульоном.

О том, что произошло в купальнях, он помнил лишь обрывками: вот появляется Никандрос, один, с совершенно бледным лицом. Лорен — по локоть в крови Дэймена. Кастор мёртв. Сам Дэймен распростёрт на земле. Голос Лорена приобретает напрочь лишённые эмоций, властные интонации, которые он сохранял потом в течение тех первых дней:

— Добудь носилки, чтобы перетащить его. И врача. Немедленно.

И голос Никандроса, с надрывом:

— Я не оставлю тебя с ним наедине.

— Тогда он истечёт кровью до смерти.

Должно быть, потеря крови на тот момент была весьма существенной, поскольку Дэймен мало что помнил с того момента, когда прибыли носилки, и до того, когда он со смутным удивлением обнаружил, что находится в комнатах отца. В королевских покоях, с выходом на просторную террасу с колоннами и видом на море. Здесь умер мой отец, промелькнуло в мыслях. Но он не произнёс этого вслух.

Он помнил Лорена, всё тем же лишённым всяких эмоций голосом отдающего приказы — обеспечить оборону города, подготовить сопротивление на местах, отправить последние вести на север, их силам, расположенным в Катрасе. Тем же голосом Лорен распоряжался медиками. Тем же голосом Лорен призвал Никандроса преклонить колени, чтобы возвести его затем наместником на Иосе. И тем же голосом Лорен приказал выставить тело Кастора под стражей на всеобщее обозрение. Разум Лорена видел проблемы, подступался к ним, оценивал, а затем — постепенно, с учётом степени важности — решал: сохранить жизнь Дамианоса; укрепить правление Дамианоса; действовать так, чтобы не было заметно, что это он управляет пока вместо него.

Когда затем Дэймен впервые по-настоящему пришёл в себя, стояла глубокая ночь, и его комната была пуста. Он повернул голову и увидел Лорена, лежащего рядом с ним поверх покрывала, всё ещё одетого в тот же изодранный окровавленный хитон, провалившегося в сон от полного изнеможения.

Сейчас Дэймен обнимал Лорена за талию, отмечая с удовольствием, сколь немногое отделяло его от кожи, чьё тепло он ощущал под ладонями: лишь тонкий слой лёгкого хлопка, который смещался, послушный движениям его рук. Было сложно сохранять ясность мысли, когда за изгибом плеча Лорена виднелась едва прикрытая тканью плавная линия его бедра.

— Ты выглядишь как акиелосец, — сказал Дэймен, довольным тоном, окрашенным тёплыми нотками.

— Сними доспехи, — сказал Лорен.

За его спиной раскидывался океан. Он отступил назад, слегка облокачиваясь на мраморное ограждение позади него, за которым скалы обрывались вниз. Нависающие над ними ветви мирта укрывали их от солнца, создавая затейливые узоры света и тени на фигуре Лорена.

Рассеянное возбуждение всколыхнулось в Дэймене при мысли, что эта открытая терраса могла бы стать их свидетелем. Он ощутил мимолётную связь с вирийской традицией публичного соития, собственническое желание видеть и быть на обозрении. Впрочем, это было неприемлемо и совершенно не в его натуре, даже если сады казались достаточно уединёнными.

Он расстегнул нагрудник. Затем снял портупею, медленным отработанным движением.

— Остальное может подождать, — сказал он. Его голос прозвучал тихо.

Лорен обнял его, прижимаясь к груди Дэймена, который теперь, освободившись от доспехов, полнее чувствовал тепло его тела. Поцелуи ощущались как нечто более интимное, когда меч и нагрудник остались лежать брошенными на земле, и не осталось преград между ними. Губы Лорена были приоткрыты для него, и он проник языком внутрь, как ему нравилось. Лорен одобрительно сжал пальцы на его затылке.

В такой одежде он казался почти голым; так много открытой кожи, и ничего, что нужно было бы расшнуровывать. Дэймен прижал Лорена спиной к мраморному ограждению. Обнаженное бедро скользнуло вверх по внутренней стороне его собственного, и это движение слегка задрало край его кожаной юбки.

Это могло бы случиться прямо тогда — стоило лишь дёрнуть вверх юбку Лорена, развернуть его и проникнуть в его тело. Вместо этого, Дэймен думал с нарочитой неторопливостью о том, что теперь у него есть время… и о том, что ассиметричный край хитона Лорена оставлял открытым розовый сосок. Только выдержка помогала сохранять равновесие в борьбе между желанием получить всё и сразу и желанием насладиться каждым моментом.

Когда он отстранился, его кожа пылала, а всё тело было охвачено жаром куда сильнее, чем ему казалось. Он подался ещё немного назад, чтобы увидеть лицо Лорена: его рот был приоткрыт, щёки раскраснелись, и волосы слегка растрепались, приведённые в беспорядок пальцами Дэймена.

— Ты прибыл рано, — произнёс Лорен, будто только сейчас заметил это.

— Да, — рассмеялся Дэймен.

— Я планировал приветствовать тебя у ворот. По вирийскому протоколу.

— Выйдешь и поцелуешь меня прилюдно позже.

— Насколько далеко ты оторвался от них?

— Не знаю, — ответил Дэймен, улыбаясь всё шире. — Идём. Давай покажу тебе дворец.

Лентос был покрыт дикими горами, и с востока меж выступами отвесных скал открывался вид на океан. Волны разбивались об утёсы и упавшие с обрывов камни, и побережье выглядело пустынно и недружелюбно.

Но сам дворец был прекрасен, расположенный в окружении садов с цветочными клумбами, фонтанами и извилистыми тропинками, которые вели к террасам, где открывался поразительный вид на море. Мраморные колоннады простого силуэта вели вглубь, к атриумам, внутренним садам и прохладным уголкам, куда было не добраться ни летней жаре, ни назойливому стрёкоту цикад.

Позже он покажет Лорену конюшни и библиотеку и проведёт по тропинке, которая вьётся через сад, сквозь заросли апельсина и миндаля. Ему было любопытно, сумеет ли он уговорить Лорена окунуться в море или даже поплавать? Делал ли он это когда-нибудь раньше? Было одно место, где мраморные ступени спускались к самому морю, с живописным уступом, с которого можно было нырять, поскольку вода здесь всегда была спокойной. Они могли бы натянуть шёлковый тент в виирийском стиле, под которым сохранялась бы прохладная тень даже в полуденный зной.

Сейчас же он наслаждался просто тем, что вот он, Лорен, рядом с ним, их руки крепко сцеплены, и только свет солнца да прохладный ветерок сопровождают их. То тут, то там они останавливались, и всё им было в радость: и ленивые поцелуи, и привал под апельсиновым деревом — кусочки коры пристали к хитону Лорена после того, как он прижал его к нему. Сады были полны маленьких открытий: начиная с тенистых колоннад и ледяной воды источника, до череды садовых террас с прекрасным видом на море, что раскидывалось внизу, широкое и синее.

Они остановились на одной из них. Лорен сорвал белый цветок с низко свисающих ветвей и поднял руку, чтобы воткнуть его Дэймену в волосы, как если бы тот был простым деревенским юношей.

— Ты ухаживаешь за мной? — спросил Дэймен.

Он чувствовал себя совершенно одуревшим от счастья. Он знал, что все эти ритуалы ухаживания были в новинку для Лорена, но не понимал, почему сам воспринимал всё это как нечто столь же новое.

— Я никогда не делал этого раньше, — признался Лорен.

Дэймен тоже сорвал цветок. Его пульс участился, а его пальцы двигались неловко, пока он заправлял стебелёк за ухо Лорена.

— У тебя были поклонники в Арле.

— Тогда меня это не трогало.

Природа здесь была дикой, не то что в столице, где в ясный день можно было разглядеть Истиму. Здесь же, насколько хватало глаз, вокруг расстилался лишь бескрайний океан.

— Моя мать заложила эти сады, — сказал Дэймен. Его сердце колотилось. — Тебе нравится? Теперь они наши, — Слово «наши» по-прежнему казалось слишком смелым. Он видел зеркальное отражение собственных ощущений в Лорене — застенчиво неловкого перед столь горячо желаемым.

— Мне нравится, — сказал Лорен. — По-моему, они прекрасны.

Пальцы Лорена снова сплелись с его — маленький интимный жест, переполнивший его сердце тихой радостью.

— Я нечасто думаю о ней. Только когда прихожу сюда.

— Ты не похож на неё.

— Да?

— Её статуя на Иосе… в ней всего три фута.

Уголки губ Дэймена дрогнули. Он знал эту статую, возвышающуюся на постаменте в Северном зале.

— Здесь тоже есть её статуя. Пойдём, познакомишься с ней.

Могло показаться глупым это его иррациональное желание показать её Лорену. Он вздрогнул — они пришли к арке, за которой открывался сад.

— Беру свои слова назад, ты весь в неё, — сказал Лорен, глядя снизу вверх. Здесь статуя была определённо больше.

Дэймен улыбался; было радостно наблюдать, как Лорен открывает новые стороны самого себя — юношу, в котором оказалось столько нежности, веселья и порой неожиданной искренности. Приняв решение впустить Дэймена, Лорен больше не отступался от него. Когда его воображаемые стены вновь поднялись, Дэймен остался внутри них.

Но когда Лорен остановился перед статуей его матери, в воздухе повеяло чем-то более серьёзным, словно принц и статуя молчаливо беседовали друг с другом.

В отличие от Патраса, в Акиелосе было не принято раскрашивать статуи. Его мать, Эгерия, смотрела на море мраморными глазами, хотя у неё были тёмные волосы и глаза, как и у него самого и у его отца. Он увидел её глазами Лорена: старомодное платье из мрамора, вьющиеся волосы, её стать, классические черты и величаво протянутую вперёд руку.

Дэймен вдруг осознал, что не знает, какого роста была его мать в действительности. Он никогда не спрашивал об этом, и никто никогда ему не говорил.

Лорен сделал формальный акиелосский жест, который вполне соответствовал его хитону и обстановке вокруг, но резко отличался от его привычной вирийской манеры. У Дэймена мурашки пробежали по коже от ощущения странности происходящего. На Акиелосе было принято испрашивать разрешения родителей возлюбленного. Если бы всё сложилось иначе, Дэймен, возможно, преклонил бы колена в большом зале перед царем Алероном, прося права ухаживать за его младшим сыном.

Но не так всё было у них. Все их родные были мертвы.

— Я позабочусь о Вашем сыне, — сказал Лорен. — Я буду защищать его королевство, как если бы оно было моим собственным. Я отдам свою жизнь за его народ.

Солнце над ними стояло высоко, и тень манила укрыться от его лучей. Ветви деревьев вокруг них были насыщены терпким ароматом.

— Я никогда не подведу его. Обещаю Вам, — сказал Лорен.

— Лорен, — выдохнул Дэймен, когда тот снова повернулся лицом к нему.

— В Арле есть место… статуя не слишком похожа на него, но мой брат похоронен там. Я ходил туда иногда и разговаривал с ним… разговаривал сам с собой. Если у меня были проблемы на тренировках. Или чтобы рассказать ему, как тяжело мне было завоевать уважение гвардии принца. То, о чём ему нравилось слушать. Если хочешь, я возьму тебя туда с собой, когда мы отправимся с визитом.

— Я бы с радостью. — Потеря близких всегда стояла между ними, и Дэймен буквально вытолкнул из себя слова: — Ты никогда не спрашивал об этом.

Ответ последовал после долгого молчания:

— Ты говорил, это было быстро.

Он говорил… Лорен спросил тогда — «Как заколоть свинью?» Слова Лорена звучали иначе теперь, словно он лелеял этот крошечный обрывок знания всё это время.

— Так и было.

Лорен отошёл туда, где за тенистыми ветвями открывался вид на море. Мгновение спустя Дэймен подошёл и стал рядом с ним. На лице Лорена свет и тени играли в прятки, создавая затейливые узоры.

— Он не позволил никому вмешаться. Он считал это справедливым — поединок двух принцев. Один на один.

— Да.

— К тому времени он был утомлён. Он сражался уже в течение нескольких часов. Но тот, с кем он бился — нет. Бой при Марласе возглавлял Кастор. Дамианос оставался в арьергарде, чтобы защищать короля. Он прискакал из-за линии фронта.

— Да.

— Он был благороден, и когда он пролил первую кровь, он дал Дамианосу время, чтобы подняться. Он не позволил никому вмешаться. Он считал… он считал, что это правильно. Он отступил назад и позволил мне подобрать мой меч. Я не знал, что делать. Прошло два года с тех пор, как кто-либо выбивал у меня оружие из рук. Когда мы возобновили сражение, он заставил меня отступить. Я не знаю, почему он срезал так сильно влево. Это была его единственная ошибка. Я понадеялся, что это не уловка, и в момент, когда он не мог успеть вернуться в позицию, я убил его. Я убил его.

— Зачем? — спросил Лорен тихо. Это прозвучало как вздох, по-детски наивный вопрос, на который не могло быть ответа. Солнце над ними палило нещадно. Дэймен вдруг осознал, что не может оторвать взгляда от Лорена. Он думал об отце и матери, об Огюсте, Касторе. Затем Лорен снова заговорил:

— В ночь, когда ты рассказал мне об этом месте, я впервые задумался о будущем. Я думал о том, чтобы приехать сюда. Я думал о том… чтобы быть с тобой. То, что ты это предложил, многое значило для меня. То, что было между нами на пути в Иос, уже было больше, чем я… на суде я думал, что это всё, конец. Я думал, что готов. А потом явился ты.

— На случай, если ты нуждался во мне, — сказал Дэймен.

— Я думал, что потерял всё, и обрёл тебя, и я всё равно мог ещё заключить сделку, если бы не знал, что и для тебя всё это так же.

Это было так схоже с его собственными мыслями — всё, что он знал, к чему привык, ушло, но вот это, нечто прекрасное и светлое, было прямо здесь, на своём законном месте.

Он не понял, каково было Лорену, пока сам не ощутил того же. Ему хотелось поговорить о своем брате, хоть немного, потому что они приходили сюда вместе детьми — вернее, Дэймен был ребёнком, а Кастор уже юношей. Кастор таскал его на закорках, плавал с ним, учил борцовским приёмам. Кастор добыл ему однажды раковину со дна морского. Дэймен сказал:

— Он убил бы нас обоих.

— Он был твоим братом, — возразил Лорен.

Он почувствовал, как эти слова тронули те самые струны в нём. Он не говорил о Касторе, за исключением той ночи, когда достаточно оправился, чтобы покинуть постель. Он долго сидел, обхватив голову руками, не в силах распутать клубок противоречивых мыслей. Лорен сказал ему тогда спокойно: «Похорони его в семейном склепе. Отдай ему почести, как, я знаю, ты хочешь».

Лорен знал, когда он и сам ещё не догадывался. Сейчас Дэймен снова с изумлением осознавал это, в очередной раз спрашивая себя, какие ещё завесы Лорен мог приподнять, каких струн его души коснуться и какие давно запертые двери лишь ждали своего часа? Его мать, его брат…

— Позволь мне прислуживать тебе, — проговорил Лорен.

Ярко освещённые и открытые купальни Лентоса были расположены в череде солнечных атриумов, и вода в них была различной температуры: тёплая в одних, прохладная — в других. Каждая ванна представляла собой углубление прямоугольной формы со ступенями, вырубленными в мраморе, что вели под воду. Некоторые, более уединённые, находились под покровом тенистой колоннады, другие оставались под открытым небом, в окружении цветущих садов.

Это был летний вариант, сильно отличающийся от похожих на лабиринты спусков в мраморные залы рабских бань на Иосе или от запотевших мозаик королевских купален в Вире. Служители уже приготовили всё на случай, если их величества пожелают воспользоваться купальнями: элегантные кувшины, мягкие покрывала и полотенца, мыло и масла, и ванны, заполненные чистейшей родниковой водой.

Он радовался, что эти купальни не были подземными.

Он помнил тот единственный раз, когда его привели прислуживать Лорену в банях в Вире — прикосновения к влажной коже и холодный голос Лорена, дразнивший его. Лорен ненавидел его тогда. Лорен жил в собственной реальности, где он был вынужден позволять убийце своего брата касаться его обнажённого тела.

Сознание этого не помогало притушить воспоминания о том времени: давящие стены дворца-темницы, жуткие оргии и его собственная ненависть к принцу, его тюремщику, всё это по-прежнему жило в его памяти. Дэймен помнил те купальни и то, что случилось после, и понял, что была ещё одна закрытая дверь, которую ему не хотелось открывать.

— Ты прислуживал мне, — сказал Лорен. — Позволь мне сделать для тебя то же.

В Акиелосе, как и в Вире было принято омовение банщиками перед входом в купель. Он подумал — они же не собирались делать это вместе? Если и так, это прошло бы в традиционной манере: как король и принц, они должны были быть раздеты и омыты специально обученными служителями при банях, затем спустились бы в купель, чтобы расслабиться и отдохнуть за беседой. Это было достаточно распространено среди дворян в Акиелосе, где нагота не являлась табу, и было вполне приемлемо принимать ванны в компании.

Но их не ожидал никто из прислуги. Они были одни.

Лорен стоял перед ним в сандалиях и простом хитоне из хлопка, с белым цветком в волосах. Если не принимать в расчёт его осанку, он выглядел как раб в старом стиле — с лицом слишком красивым от природы, чтобы накладывать грим, в белом хитоне, выбранном для него любителем классики, предпочитающим, чтобы прислуга являла воплощение простоты и природной красоты.

Если же не игнорировать ничего, он выглядел именно тем, кем был: вирийским аристократом. Царственность просвечивала в каждом его движении — в наклоне подбородка, во взмахе ресниц. Его легко было представить протягивающим перстень для поцелуя или нетерпеливо постукивающим хлыстом по отвороту сапога. Его синие глаза смотрели чуть в сторону, его полные губы, которые Дэймен целовал совсем недавно, чаще можно было видеть сосредоточенно сжатыми или искривленными в жестокой гримасе. Он вошёл в купальни, будто они принадлежали ему. Так и было.

— Как обычно рабы при банях прислуживают тебе? — спросил Лорен.

— Они раздеваются, — сказал Дэймен.

Лорен поднял руку к плечу и отстегнул пряжку. Белая ткань упала до пояса. Тогда Лорен повернулся чуть в сторону и развязал пояс.

Было потрясением видеть его обнажённым, с хитоном, лёгкими складками собравшимся у его ног. На нём всё ещё были сандалии со шнуровкой до колен. И он не вынул цветка из волос.

— А потом?

— А потом они пробуют, насколько тёплая вода.

Лорен взял кувшин и подставил под струю воды, заполняя его, а затем поднял и вылил на себя, так что вода стекла по всему его телу и его всё ещё обутым в сандалии ногам.

— Лорен, — проговорил Дэймен.

— А потом? — спросил Лорен.

Он был весь мокрый, от груди и до пальцев ног, а из-за пара, поднимающегося от ближайших купален, даже его ресницы и лепестки цветка за ухом выглядели влажными. Воздух был насыщен влажным жаром.

— Они раздевают меня.

Лорен шагнул вперёд.

— Так?

Они стояли под одной из колоннад, отбрасывающей лёгкую тень, рядом с открытым, залитым солнцем пространством, где спускавшиеся вниз ступени вели к самой большой из внешних купален.

Дэймен кивнул. Лорен стоял очень близко. Его пальцы коснулись плеча Дэймена отстёгивая золотого Льва, открывая замок и протягивая ткань через пряжку. Он был совершенно наг, если не считать сандалий. Дэймен же был полностью одет. Гораздо чаще у них всё бывало наоборот.

Он вспомнил — пар, поднимавшийся от других купален, момент, когда он схватил запястье Лорена. Так близко, что ему были видны капельки влаги на плечах Лорена. И чуть выше, кончики его волос, тоже мокрые, от пара или от брызг воды.

Он ощутил облегчение, когда Лорен снял с него плотную ткань, что была надета под доспехами.

— Их больше нет, — словно со стороны, услышал Дэймен собственный голос.

— Разве?

— Твоего брата и моего брата.

— И меня… прежнего, — произнёс Лорен.

Он встретил взгляд Дэймена. Они находились не в заполненных горячим паром банях Иоса, или закрытых купальнях Вира, но атмосфера казалась удушающей.

Его одолевали воспоминания, и он видел, что Лорена тоже; прошлое плотной завесой стояло между ними.

— Я преклонил перед тобой колени, — сказал Дэймен.

Целуй! В памяти всплыли слова Лорена, когда он заставил Дэймена опуститься на колени и, вытянув ногу, подставил ему носок сапога. На колени. Целуй мой ботинок. Он думал, Лорен никогда не пойдёт на это, он слишком горд.

Вопреки его ожиданиям, Лорен по собственной воле опустился на колени.

Из Дэймена будто весь дух вышибло. Внутреннее сопротивление Лорена было неброским, но почти осязаемым. Грудь его вздымалась и опускалась не сильнее обычного. Губы были приоткрыты, хотя он ничего не говорил. Но каждый мускул его тела был напряжён. Ему претило стоять на коленях.

Лорен опускался на колени перед Дэйменом лишь однажды, на дощатом полу гостиницы в Меллосе. Лорен думал, что это их последняя ночь вместе. Отчасти, это было даром; отчасти — желанием Лорена доказать что-то самому себе.

Был ещё один-единственный раз, когда Дэймен видел Лорена на коленях — перед регентом.

Это приоткрыло завесу над той частью их прошлого, которое делало Дэймена столь уязвимым. Он не желал до сих пор встречаться с этой частью их истории. Он едва сознавал, что Лорен сделал тогда ради него, даже если это происходило на его глазах.

Дэймен вытянул ногу.

Его сердце бешено колотилось. Лорен размотал ремешки сандалий Дэймена и стянул их с него — сперва один, а затем другой. Возле него стояли кувшин, бутылочки с различными маслами, и лежала губка, за которой ныряльщикам пришлось опускаться на дно моря.

Медленными движениями, он начал омывать ступни Дэймена. Это было действо, приставшее личному рабу, нечто, чего один принц никогда не стал бы делать для другого.

Дэймен видел слабый румянец от жары и пара на щеках Лорена. Он видел изгиб его ресниц. Он мог различить каждый нежный лепесток белого цветка в его волосах.

Вода была горячей. Она струилась из губки, когда Лорен окунал её, а затем поднимал и проводил сверху вниз по ногам Дэймена, оставляя их чистыми и влажными. Сперва были намылены подошвы и лодыжки. Затем он поднялся вверх по голени. Лорен нагнулся, чтобы намылить под коленями, а после внутреннюю сторону левого бедра. Он натирал каждый участок обнаженной кожи до тех пор, пока ее не покрывал густой слой пены, а потом ополоснул всё.

Ещё один опорожнённый кувшин: вода брызнула на мрамор, и обдала слегка разведённые врозь ноги Лорена, по-прежнему стоящего на коленях. Но это было ещё не всё. Лорен встал.

Для мытья рук Дэймена Лорен сперва пользовался только руками, без губок; массируя каждую фалангу, разминая костяшки, его пальцы скользили в мыльной пене между пальцами Дэймена. Следуя очертаниям каждого мускула и задерживаясь на сгибе локтя, он поочередно поднял и намылил руки Дэймена.

Лорен не смотрел Дэймену в глаза, когда принялся намыливать его бока, а затем между ног, где его полувозбуждённый член ощущался таким толстым и тяжёлым, когда он прошёлся по нему губкой. После этого Лорен поднял кувшин и вылил воду, ополаскивая всё тело Дэймена.

Его бросило в жар. Он знал, что теперь предстоит. Он всем существом ощутил перемену, даже до того, как Лорен обошёл его сзади.

Молчание; он был слишком сосредоточен на том, чтобы просто дышать. Лорен был у него за спиной. Дэймен не мог его видеть, но знал, что он был там. Он чувствовал себя таким открытым и уязвимым, будто был с завязанными глазами: на виду, но не имеющий возможности видеть сам. Ему стоило усилий не обернуться. Ни один из них не произнёс ни звука.

Он невольно задался вопросом, что видит Лорен? Что ему вспомнилось, творилось ли в голове Лорена то же, что в его. Раздался всплеск разлетевшейся по мрамору воды, когда Лорен сжал в ладони губку. Он ощутил физически этот резкий звук, словно сама тишина внезапно дала трещину.

Он вздрогнул от прикосновения, потому что оно оказалось таким тёплым и нежным, против рубцов вдоль и поперек покрывавших его спину. Он ощутил тепло воды и мягкие касания губки — мягче, чем он мог себе представить, и дрожь вновь пробежала по его телу.

Ничто не могло бы смыть прошлое, но эти прикосновения позволили им обоим притронуться к горькой истине и признать её.

Его плеч Лорен касался деликатнее, чем груди. Сейчас его плоть и сущность были, как никогда, едины. Очищение было медленным и тщательным: лёгкие брызги воды, затем намыливание кожи. Это было исцелением чего-то, что он не ведал, нуждалось в исцелении. Теперь это казалось необходимым, словно дыхание, даже если нежности было болезненно много — такой кротости он никогда не ожидал от Лорена.

Так долго он был распят под плетьми. Где тогда плоть была содрана, теперь он был открыт.

— Лорен, я…

— Наклони голову.

Он закрыл глаза. Вода окатила его всего: волосы и лицо намокли. Обычно это делалось сидя, на длинной скамейке возле жёлоба для стока воды, а раб должен был стоять за спиной — он не стал говорить об этом, когда Лорен потянулся вверх, чтобы вспенить мыло в его волосах, стоя перед ним. Длинные пальцы взбивали пену, продвигаясь от висков к затылку, и массирующие движения на коже головы ощущались словно ласка.

Лорен был похож на лезвие клинка, но иногда он бывал вот таким. Он плеснул на него ещё воды из кувшина: омытый тёплой водой, окатившей его с головы до ног, он взглянул на Лорена сквозь мокрые ресницы, зная, что всё можно было прочесть в его глазах.

Как и в глазах Лорена. Лорена, который выглядел как никогда прежде, его кожа блестела влагой от попавших на неё брызг, а со светлых завитков волос капало. Теперь он знал, отчего Лорен не пытался при помощи слов избавиться от прошлого. Слова были более простым путём, чем это.

— Что дальше? — спросил Лорен.

— Исандр прислуживал тебе в банях Марласа, разве нет? Ты знаешь, что дальше. — Это было не тем, о чём спрашивал Лорен.

— Я отмокал в купальне. А он ожидал на коленях на полу.

— Я хочу заняться с тобой любовью.

— Ты можешь расслабиться в воде, — сказал Лорен, — пока я вымоюсь.

Вода в купели была горячей, специально для расслабления напряжённых мышц и релаксации. Ощущение было неожиданным, учитывая жаркий день и то, что эта купель находилась на открытом воздухе, где солнечные лучи отражались от её поверхности. Дэймен спустился на шесть ступенек и, погружённый в воду по пояс, медленно направился к противоположному краю, где развернулся и сел на выступ у борта — его плечи выступали из воды, а край купели служил ему сзади опорой.

Ему хотелось увенчать эту близость единением их тел, сейчас, когда они оба были словно распахнуты навстречу друг другу. Но в воде было слишком хорошо, а Лорен был мастером в тонком удовольствии задержек, остановок и возобновления игры. И Дэймен просто наблюдал за ним.

Через мгновение Лорен поднял кувшин и использовал оставшуюся воду, чтобы вымыться. Он мылся не робко и смущённо, как раб, или обольстительно, как пет. Он просто очищал собственное тело, каждое движение было подчинено практической цели; затем он ополоснулся, быстро вылив на себя воду. Как мало он был похож на раба, и сколь сильно он походил на самого себя, выполняя обычные рутинные действия. Для Дэймена представляло особое наслаждение оказаться допущенным в будничную святая святых частной жизни Лорена.

Затем Лорен выступил вперёд. Цветок всё ещё был в его волосах. Он всё ещё был обут в сандалии. Дэймен на мгновение представил, как Лорен спускается в купель прямо в них, но Лорен остановился в тени у борта.

Он не стал входить в воду. Вместо этого Лорен уселся на самом краю в непринуждённой изящной позе, к которой Дэймен за последние месяцы успел привыкнуть: одно колено приподнято, а вес тела покоится на одной руке. Он окунул пальцы другой руки в воду.

— Горячо, — сказал он.

Он не уточнил, что именно имеет в виду — воду, солнце, или мрамор. Он слегка порозовел от одного только пара. Если бы Лорен спустился в купель, он бы просто сварился. Во всех прочих отношениях, он выглядел вполне свежо: его длинные бледные ноги, непринуждённо откинутая голова, мужественный торс с не слишком броскими розовыми сосками, его член, лишь отчасти видимый в этой позе.

Дэймену хотелось оттолкнуться от края купели… если бы это было лесным озером, подумалось ему, он в три мощных гребка доплыл бы до противоположной стороны и вынырнул из воды рядом с Лореном. Он бы по-хозяйски провёл руками по телу Лорена — лаская его бёдра, бока и грудь. Ему представилось, как он выбирается из купели, чтобы взять Лорена прямо там, на мраморном полу.

— Я думал, речь шла о том, чтобы встать на колени.

— Звучит заманчиво.

Лорен обронил слова лениво, словно нехотя. Он не пошевелил ни единым мускулом, чтобы подняться. Тон его речи шёл вразрез с высокомерностью аристократической позы.

Дэймен задался вопросом, было ли это типичным поведением петов, или просто Лорен вёл себя так с ним, рассеянно водя пальцами по поверхности воды. Он закрыл глаза и опустился чуть глубже.

И, было ли это из-за того, где они находились, или из-за того, что только что произошло между ними, он словно исподволь произнёс:

— Они отвели меня в бани, после того, как я попал в плен. Это было первое место, куда меня отвели.

— Рабские бани, — уточнил Лорен.

— Кастор подослал ко мне много людей, достаточно, чтобы я точно не смог отбиться. Они связали мне руки и ноги и бросили в одну из камер дворцового подземелья… ничего такого, не подумай.

— И в мыслях не было.

— Я думал, это какая-то ошибка. Поначалу. Я надеялся, что это ошибка, довольно долго потом. Ночи, когда они держали меня за пределами дворца, были самыми трудными. Я знал, что происходит, и не мог защитить моих людей.

— Ты всегда верил, что вернёшься к ним.

— А разве ты нет?

Он вспомнил долгие вечера, что они провели вместе в палатке, слушая звуки виирийского лагеря снаружи. Лорен никогда не демонстрировал неуверенности в себе, как и никогда не сетовал на обстоятельства.

— Думал ли я, что ты вернёшься в Акиелос? Да. Я был уверен в этом. Ты был воплощением сил природы. Я бесился, когда приходилось сражаться с тобой. И меня пугало, когда ты был на моей стороне.

— Пугало?

— Ты не знал, как я боялся тебя?

— Меня? Или себя самого?

— Того, что происходило между нами.

Солнечный свет оказался ярче, чем он ожидал, когда он открыл глаза, глядя на сверкающие на поверхности воды блики. Лорен по-прежнему сидел в тени.

— Иногда это всё ещё страшит меня. — Голос Лорена звучал искренне. — Это заставляет меня чувствовать себя…

— Я знаю, — сказал Дэймен. — Я тоже чувствую это.

— Выходи, — сказал Лорен.

Когда он выбрался наружу, его тело палило жарче пара, а его оливковая кожа стала почти пунцовой от пребывания в горячей воде. Лорен наполнил кувшин из второго источника и приблизился, готовясь опрокинуть на него воду. Дэймен бессознательно вскинул руки.

— Нет, Лорен, это холодная… это… — он задохнулся, не успев сказать ничего больше.

От контакта с ледяной водой наступил моментальный шок. Он словно окунулся в горную речку — слишком внезапный скачок от ленивой полудремоты к бодрствованию. Инстинкт подтолкнул его схватить Лорена в отместку, прижимая к себе.

Холодное тело против горячего. Лорен неожиданно рассмеялся, его кожа была теплой, как солнечный свет. Борьба увлекла обоих на скользкий мрамор.

Не задумываясь, он занял верхнюю позицию, удерживая Лорена спонтанным для него борцовским движением. Дэймен провёл три простых приёма просто ради спортивного удовольствия, прежде чем понял, что Лорен отвечает на его захваты довольно умело.

— Это что такое? — с удовлетворением в голосе спросил он. Лорен вывернулся из его хватки.

— Как я тебе?

— Борьба — это как шахматы, — сказал Дэймен. Лорен совершил попытку захвата — он увернулся. Лорен приподнялся на локтях — он пригвоздил его к месту. Было ясно, что Лорен попробует все варианты приёмов, какие только знает: минимальный набор новичка, но в хорошем исполнении. Часть разума Дэймена, ставившего борьбу превыше всех видов спорта, отметила с одобрением, что Лорен в отличной форме. Но он был новичком: Дэймен противостоял ему с легкостью; ему хватало осмотрительности не ослаблять хватку и оставаться постоянно на стрёме, даже когда Лорен был полностью обездвижен.

И тогда вопрос возник сам собой.

— Кто учит тебя?

— Никандрос, — ответил Лорен.

— Никандрос, — произнёс Дэймен.

— Мы практикуем виирийский вариант. Я не снимаю одежды.

Тогда ты никогда толком не научишься. Вместо этого, он невольно нахмурился, говоря:

— Я лучше Никандроса.

Дэймен не очень понимал, почему это развеселило Лорена, но тот ласково ответил сквозь смех:

— Знаю. Это же ты покорил меня. Помоги подняться.

Дэймен встал и протянул ему руку. Лорен взял одно из мягких полотенец и замотал в него голову Дэймена. Дэймен покорно позволил промокнуть ему волосы, а затем Лорен вытер его всего — мягкость ткани на коже отдавала неожиданной нежностью, как каждое прикосновение, что Лорен дарил ему. В этом не было чувственности, скорее, какая-то чистая заботливая ласка, и от этого он почувствовал себя странно, ощущая единение с ароматами лета, солнечным светом и волшебством этого места.

— На самом деле, ты очень ласковый, да? — сказал Дэймен, поймав пальцы Лорена в клубке полотенца. Он обернул его вокруг головы Лорена, прежде чем тот смог ответить, с удовольствием наблюдая, как из кокона появляется смущённый Лорен со спутанными волосами.

Лорен сделал шаг назад. Вытираясь, он двигался с той же нейтральной практичностью, с которой и мылся: он провёл полотенцем по груди, под мышками, между ног. Прежде чем начать, он вынул цветок из своих волос и наклонился, чтобы распустить шнуровку сандалий. Оставь их, захотелось сказать Дэймену. Ему нравилось, как они пикантно подчёркивают наготу Лорена.

Лорен начал озираться в поисках чего-нибудь, чем прикрыться, но Дэймен схватил его за руку.

— Нам это ни к чему, брось.

— Но, что если…

— Это Акиелос. Одежды нам не нужны. Пойдём.

Прогулка голышом по дорожкам парка была столь же за гранью всяких приличий для Лорена, как в своё время для Дэймена было созерцание прилюдных соитий в садах. Они вышли на залитое солнцем открытое пространство, и Лорен рассмеялся в голос, будто сам не мог поверить в то, что творит.

Дэймен потянул его за руку в сторону восточного входа. Очаровательная чисто виирийская стеснительность Лорена, казалось, лишь обострилась, когда, по-прежнему обнажённые, они оказались внутри дворца — он замешкался на пороге, а затем последовал за Дэйменом вдоль коридоров в изумлении.

Здесь они были не одни: слуги, которые отсутствовали в банях, теперь ожидали любого их знака, охранники стояли на постах, как предписывал церемониал, и домашняя прислуга, что открыла дворец к их приезду, была в готовности, каждый на своём месте.

Будь Дэймен один, он прошёл бы, не обращая на них внимания, но он отчётливо ощущал, сколь осознанно Лорен замечает каждого человека, мимо которого они проходили. И, если честно, Дэймен и сам, даже слишком ясно, сознавал наготу Лорена — вся эта кожа, что обычно не была на виду, всё ещё слегка порозовевшая от пара.

Королевские покои встретили их развевающимися полупрозрачными белыми занавесями, великолепием мрамора и неба за ними — просторная изысканно обставленная комната выходила на балкон. Лорен прошёл прямо туда, опираясь на мраморную балюстраду, и прикрыл глаза, подставляя лицо солнечным лучам. Он выдохнул вперемешку со смехом, и сам не совсем веря в то, что только что сделал.

Дэймен вышел вслед за ним и лениво прислонился к прохладному мрамору рядом с Лореном, тоже наслаждаясь солнечными лучами и ветерком с моря. Лорен открыл глаза.

— Мне здесь нравится. Очень нравится.

Затаив дыхание, Дэймен скользнул ладонью по предплечью Лорена. Лорен повернулся навстречу прикосновению, и они поцеловались, наконец, так, как давно рисовалось его воображению. Руки Лорена обвили его шею. Простая близость, что ощущалась между ними в купальнях, преобразилась в нечто иное теперь, когда обнажённое тело Лорена прильнуло к его — кожа к коже.

Поцелуй углубился, Лорен зарылся пальцами во влажные волосы Дэймена. Ещё с бань он был наполовину возбуждён, поэтому не понадобилось много времени, чтобы возбуждение достигло пика, но что заставило его кровь быстрее бежать по венам, так это ощущение эрекции Лорена в ответ, когда его руки медленно заскользили по его телу.

Трение его собственного члена, твёрдого и тяжёлого, между их телами было столь же приятно, как ощущение солнечного света на коже. Он хотел, чтобы это продолжалось — эти медленные движения, доставляющие удовольствие ему и Лорену, который любил, когда всёпроисходило неспешно и почти лениво, как сейчас.

Один толчок, несколько целенаправленных шагов — и они снова оказались в тени. Он почувствовал почти невесомое прикосновение занавесей, а затем холодный камень стены за спиной. Его руки пробежались по пояснице Лорена вниз, исследуя ладонями соблазнительные изгибы. Детали обстановки комнаты стали небольшими остановками по пути к месту назначения — путешествия, в котором не было ни спешки, ни торопливости. Момент разлуки, когда Лорен налил себе стакан воды и выпил из него, а Дэймен наблюдал за ним, прислонившись плечами к противоположной стене. Длинная пауза, когда Дэймен, опершись о мрамор колонны, выцеловывал чувствительную шею Лорена. Затем он развернул Лорена лицом к стене и снова поцеловал в шею, сзади.

Он намеренно не стремился приблизить развязку, вместо этого он просто позволил себе неспешно исследовать тело Лорена — лаская губами его шею, скользя ладонями по груди Лорена, медленно обводя пальцами чувствительные соски, которые позже, он точно знал, не обойдут вниманием его губы. Ему нравилось чувствовать спину Лорена против своей груди, склонённый затылок. Лорен подался навстречу его нежным прикосновениям, как жаждущий тянется к воде. Дэймен оглаживал бока Лорена — медленно, ещё медленнее. И снова.

— Дэймен, я…

— Правда? — довольно спросил Дэймен.

Увлечённо следя за реакциями Лорена на его ласки, он упустил из вида участившийся пульс, признак близящейся развязки. С другим любовником это был бы подходящий момент ускорить движения, дабы достичь пика. Сейчас же Дэймен лишь ещё больше замедлился.

Лорен издал невнятный звук, и Дэймен скользнул рукой вверх по внутренней части его бедра, останавливая ладонь прямо в паху и снова целуя Лорена в шею… медленно. На сей раз Лорен глухо застонал, упираясь лбом в камень стены.

Его желание исследовать тело Лорена и наслаждаться этим удовольствием превратилось в желание войти в него и трахать вот так же медленно, пока их дыхания будут сливаться между поцелуями. Теперь Лорен ритмично толкался ему навстречу. Член Дэймена снова и снова скользил над тем местом, где он хотел оказаться.

Дэймен развернул Лорена, прижимая спиной к стене, и впился в его губы поцелуем почти равносильным соитию — жёстким и глубоким. Лорен снова издал тот самый слабый звук, прямо в рот Дэймена.

Когда они, наконец, оторвались друг от друга и, неровно дыша, встретились шальными взглядами, ему показалось, будто он уже внутри Лорена.

— Хочу тебя, — сказал Дэймен.

Под его взглядом кожа Лорена вспыхнула румянцем.

— Так значит, на балконе, но не в саду, — сказал Лорен.

Он прислонился к стене. Дэймен сделал шаг назад.

— На балконе тоже не совсем спокойно.

— Не улавливаю сути. Ты протащил меня по всему дворцу голым.

— Это Акиелос. Мы сможем делать всё по-твоему в Вире. — Он подумал об этом. — Там холодно.

— А в нашем новом дворце, — сказал Лорен, — на границе?

Дэймен ощутил, как тепло разливается у него внутри от этих слов.

— В нашем новом дворце, — тихо прошептал он на ухо Лорену, не в силах сдержаться, вновь вторгаясь в его личное пространство.

— Я просто…

— Болтаешь, — сказал за него Дэймен.

— Да.

— Я хочу делать это медленно, как ты любишь, — сказал Дэймен, и Лорен закрыл глаза.

— Да.

Число раз, когда они занимались любовью, было ещё достаточно ограничено, чтобы Дэймен мог вспомнить каждый из них: в Рейвенеле, полный недосказанности и мучительных тайн между ними; в Картасе, где они теряли и находили себя в объятиях друг друга; болезненно сладостная близость у зажжённого камина в придорожном трактире в Меллосе; отчаяние их первого раза, после того как Дэймен, наконец, поправился.

Ни один из тех раз не был похож на то, что теперь происходило между ними. Полулёжа на кровати, он глядел снизу вверх на Лорена. Руки Лорена неспешно скользили по его груди, вверх к шее, а затем вниз, повторяя контуры тела. Они целовались, освещённые лучами солнца, что пробивалось из-за занавесей. Дэймен любил то, как Лорен целует: будто Дэймен единственный человек, которого он когда-либо целовал, или когда-либо захочет.

Перед этим, в купальнях, они как никогда прежде открылись друг перед другом, и это никуда не пропало. Лорен, чья собранность и ясность мысли обычно исчезали лишь в момент кульминации, сейчас был обнажён не только телом. Дэймен слышал его поверхностное неровное дыхание; один или два раза стон сорвался с его губ, а он, казалось, и не заметил. Постепенно последние следы напряжённости испарились, открывая путь к чистейшему наслаждению.

Их тела сплелись воедино, а ласки стали беспорядочны. Дэймен весь отдался ощущению Лорена в своих объятиях. Казалось, столетие прошло, прежде чем он опустил руку между ног Лорена, и тот развёл их с готовностью.

Когда же спустя целую вечность глубоких поцелуев и подготовки Лорена скользкими от масла пальцами, он, наконец, проник внутрь, само время словно остановилось в крошечном интимном пространстве между ними. Он неподвижно застыл в тишине, не нарушаемой даже дыханием. Всё ощущалось связанным, открытым. Их движения были больше похожи на ритмичные синхронные покачивания, чем на толчки; их тела не разъединялись ни на секунду.

Он чувствовал, что Лорен всё ближе и ближе к разрядке, но не так, как бывало иногда, будто он с усилием опускал собственные барьеры, — сейчас наслаждение настигало его жарко, неумолимо. Тело Дэймена тоже стремилось к удовлетворению, его движения делались всё настойчивее, всё мощнее.

Он услышал, как Лорен резко вдохнул и словно бы растворился в его объятиях; Дэймен ошалел от ощущения на коже горячей влаги соития, от чувства этой близости на грани полной остановки сердцебиения. Его собственное тело пульсировало, изливаясь, когда и его накрыло удовольствие, и это не казалось завершением, а лишь переходом в сладкое, тяжёлое ощущение их с Лореном перепутанных конечностей, следов наслаждения между ними и томной неги.

На этот раз Лорен не подскочил сразу же, по своему обыкновению, чтобы вымыться, а остался; они лениво развалились, затерявшись в сплетеньи рук и ног друг друга, рассеянно слушая звуки летнего дня и океана, долетавшие снаружи.

Он протянул руку и убрал завиток волос с лица Лорена.

— Завтра прокатимся верхом, — сказал Дэймен, думая о подарке, который уже ждал в конюшне — благородных кровей кобылица пятилетка с горделивой статью и водопадом ниспадающей гривой. Он выведет её и передаст Лорену, и они поскачут через луга, покрытые полевыми цветами, вдыхая сладкий летний воздух. Добравшись до поляны, они спешатся, и Дэймен поведёт лошадей под узцы, затем наклонится и поцелует его.

Прежде чем Лорен успел ответить, раздался отчётливый стук в дверь.

Звук заставил Дэймена застонать, ведь он знал, что Лорен собирается сделать.

— Что? — откликнулся Лорен, приподнимаясь на локте.

Вошедший виирийский солдат, незнакомый Дэймену, продемонстрировал впечатляющее безразличие при виде Лорена, всё ещё со следами соития на теле.

— Ваше Высочество велели оповестить, когда свита короля достигнет дворца. Я явился, чтобы сообщить Вам, что король Акиелоса прибыл.

— Благодарю, думаю, можно сказать, что я уже слегка осведомлён об этом.

Дэймен не выдержал и рассмеялся. Он поднял голову и произнёс:

— Принеси напитки, чего-нибудь прохладного. И, если свита короля действительно прибыла, скажи его оруженосцам, что доспехи короля остались в восточном саду.

— Да, Повелитель.

Виирийский солдат использовал акиелосское «Повелитель», как было решено неделей ранее. Мало-помалу, две культуры проникали одна в другую.

— Мы можем покататься верхом, если я вообще смогу двигаться завтра, — лениво проронил Лорен, долгие минуты спустя.

— Хорошо, — сказал Дэймен, улыбаясь при мысли о своих оруженосцах, рыскающих по всему восточном саду в поисках его доспехов. А потом ему припомнилось и ещё кое-что, и его улыбка сделалась шире.

— Что? — спросил Лорен.

— Ты смотрел на дорогу, — сказал Дэймен.

Перевод: Alina Petrova