Мертвец (СИ) [Дмитрий Расторгуев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Боги великой пустоты. Книга 1. Мертвец

Пролог

Океан бушевал холодной синевой, и волны разбивали свои пенные лбы о скалистые кулаки утёсов. А серые каменные великаны выстроились грозной толпой, надменно и горделиво глядя на неистовство водной стихии.

И на одной из этих громад воздвиглись руины древнего замка. Стены и башни давно обвалились под гнётом времени и ударами жестоких сил природы, и теперь щербатые обломки обречённо смотрели в небо, ожидая своего дня и часа, чтобы низвергнуться в преисподнюю океанских глубин. А пока замок стоял на краю обветренного утёса, и небо плыло над останками былого величия рваным пологом свинцовых туч, нёсших холод печальных снегов и безысходность лютой, северной зимы.

Серпантин петлял прерывистой лентой, поднимаясь к обломкам барбакана – уродливой груде камней, ставшей сегодня целью группы путников из девяти человек, что брели по недружелюбной дороге, исковерканной и разодранной тут и там то жирными оползнями, то голодными провалами. Сквозь холод ненастного дня и крошку печального снега, сыплющуюся с набрякших небес, волочились усталые фигуры – обветренные и тощие, будто тени, из праха восставшие, устремлённые к заветной вершине, что манила скупым огрызком вселенской надежды. Кровавым кашлем выплёвывали по кусочкам простуженные лёгкие, кутались в дырявые тряпки, некогда называемые одеждой, изнемогали от ветра, дерущего исхудалые лица, но шли – шли в обречённой решимости, в болезненном рвении, не ведая пути обратно. Мужчины несли на поясах оружие, а одна из двух женщин, что постарше, дрожащими руками к груди прижимала запеленованное дитя. Вторая – совсем ещё юная девушка – ковыляла следом, напрягая в героизме отчаянного восхождения остатки сил своего хрупкого, измученного тельца. Люди молчали: не до разговоров было.

– Замок пуст! – не выдержала женщина с младенцем. – Неужели никто не видит? Здесь нет людей, нет пищи, даже от проклятого ветра не спрятаться. А вокруг мёртвые земли на много миль! Зачем мы сюда пришли?

– Молчи, женщина! – приказал ей хриплым голосом высокий, тощий, как жердь, мужчина в истёртой меховой шапке, – колдун говорил именно об этой крепости. Она одна сохранилась в скалах у Холодного океана. Надо потерпеть ещё немного, цель уже близко.

– Но здесь никого нет! – не унималась женщина.

– Это просто испытание, – устало проговорил широкоплечий, низкорослый бородач, идущий впереди отряда, – надо верить. Только здесь мы можем спастись от грядущей Тьмы. Маг не мог соврать – этому человеку доверяет сам король.

– Колдун может сделать всё, что ему захочется, – вступил в разговор идущий следом за бородачом пожилой мужчина весьма крепкий для своего возраста, его серые глаза под нависшими седыми бровями недобро щурились.

Высокий бросил на него грозный взгляд, но промолчал. И они продолжили путь в тишине, устало перебирая ногами по колючему гравию.

Вдруг предводитель удивлённо воскликнул, указывая куда-то перед собой. Люди стали всматриваться: из трещины в скале, возвышающейся над головами путников, проросло тоненькое, извилистое деревце. На нём из последних сил держалась пара пожухлых листьев, так и не сорванных осенним ветром.

– Что случилось, Модулф? – спросила бородача женщина с младенцем.

– Дерево среди мёртвых земель! – воскликнул тот. – Такого никто прежде не видел. Это знак! Мы на верном пути!

***

Почти год они находились в дороге. Именно столько времени потребовалось, чтобы дойти от побережья Зелёного моря до самой северной точки земли – края мира, за которым простирались лишь бесконечные океанские воды. С тех пор, как группа отправилась в путь, её численность сократилась почти в десять раз: кто-то повернул обратно, кто-то был убит в стычках с дикими племенами, кто-то умер от болезней.

Последняя драка произошла три недели назад. Кочевники долго следили за путниками, скача за ними по пятам на диковинных северных животных с ветвистыми рогами. Племена, встречавшиеся южнее, предупреждали об угрозе нападения на границе мёртвых земель, и теперь остатки отряда готовились к неминуемому столкновению. Тем не менее, дикари долго не решались напасть: они ехали за чужаками на почтительном расстоянии, будто выжидая удобный момент, и только когда путники достигли мёртвой земли, воины племени бросились в атаку. В короткой схватке удалось отбить первую волну кочевников, и отряд поспешил вперёд, не досчитавшись пятерых мужчин – они остались на поле боя, утыканные стрелами. Было ясно, что дикари просто так не отпустят добычу, и выжившие ожидали следующего удара, который положит конец странствию. Но стоило путникам вступить на серые, безжизненные пески мёртвой земли, преследователи отстали.

Ни одно живое существо не обитало на этих мрачных, обезличенных просторах, тут не росли травы и деревья, и даже птицы не летали в небе. Только серый, будто пепел, песок заполнял всё пространство вокруг: он стелился под ногами и тучами бесновался в воздухе, подгоняемый порывами ветра. Целыми днями люди шли среди гнетущей мёртвой пустоты, где ничто не радовало глаз.

Вскоре захолодало, пошёл снег. Далеко на юге осень вовсю расцветала яркими красками, а здесь уже зима звенела своим морозным дыханием. Жестокий, пронизывающий ветер гулял среди равнин, он становился стеной и не разрешал идти дальше, вынуждая усталых, замёрзших путешественников продираться сквозь себя из последних сил. Запасы дров иссякли быстро, и на костры пошли телеги, щиты и прочие вещи, которые теперь не на чем стало везти. Когда закончилась пища, забили последнюю лошадь. За несколько дней сожгли всё, что могли, а конца пути так и не было видно. Холодными ночами кутались в рваные плащи, жались друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. От сырого мяса мучили боли в животе и понос.

На горных перевалах было ещё тяжелее. Подъёмы выматывали так, что люди падали в изнеможении. Ещё четверо не выдержали – тела их упокоились в горах. А в сердца выживших пробиралось отчаяние, и страх перед неминуемой гибелью сдавливал глотки. Но люди продолжали верить – ничего другого им не оставалось.

Пища закончилась за день до того, как впереди показался замок. Когда с последнего перевала путники увидели серую океанскую гладь и очертания крепости, покоящейся на вершине скалы, ликованию не было предела. Казалось, вот она награда за страдания, цель, к которой так долго стремились, но, как только подошли ближе и увидели, что собой представляет замок, надежды развеялись, как песок по ветру. Здесь не было тех, кого путники хотели найти: разрушенные стены и башни всем своим видом говорили, что тут давно нет места живым. И чем ближе люди подходили к руинам, тем сильнее в головах укоренялась мысль: это монументальное сооружение станет для них надгробьем.

***

Пространство внутри замка оказалось завалено обломками рухнувших стен.

– Надо осмотреть подвалы, – решил Модулф, – те, кого мы ищем, наверняка там. От Тьмы можно спастись только глубоко под землёй.

– Как это странно, – проговорила другой мужчина, – спасаться от Тьмы во тьме…

Собрав в кулак волю, силы и остатки надежды, люди принялись за дело, никто не желал признавать тщетность потраченных усилий. Путники тщательно осмотрели уцелевшие комнаты. Внутреннее убранство давно обратилось в прах: не осталось ни деревянных перекрытий, ни предметов обихода, ни мебели. Искателей окружали только голые, холодные стены, сложенные древними строителями из массивных блоков.

В подвалах было темно и пусто. Местами свет падал из проломов в потоке и узких окон в цокольной части, но большинство помещений тонули в кромешном мраке. Подземелья поражали своими размерами. Легенды утверждали, что замок построили великаны в прошлой эре, и в это охотно верилось, стоило только увидеть огромные пустые залы. Крепость имела разветвлённую сеть подвальных комнат, часть их давно покоились под завалами, но даже те, которые время пощадило, пришлось обходить довольно долго, порой пробираясь в темноте на ощупь. Но близился вечер, а прибывшие не нашли даже намёка на чьё-либо присутствие ни в самой крепости, ни под ней.

В конце концов, пришлось выйти обратно на поверхность. Путники собрались на небольшом, свободном от завалов пятачке, они растерянно и обречённо переглядывались, даже не представляя, что делать дальше. У подножья скалы рокотали волны, а над головой тоскливо клубилась пелена облаков. Снег кружился среди величественных глыб, холод пробирал до костей. На замок опускались сумерки.

– И что теперь? – наконец раздался вопрос, который вертелся у всех на устах.

– Вероятно, мы что-то упускаем, – нахмурил лоб Модулф. – Мы не осмотрели всех помещений: их слишком много, и там довольно темно. Завтра продолжим и тщательнее обыщем подвалы.

– Лучше давайте выбираться отсюда, – заявил крепкий пожилой мужчина. Его лицо, заросшее густой, белой бородой, хранило решимость, а во взгляде читалась угроза.

– У нас нет еды и воды на две недели обратного пути, – возразил предводитель. – Но даже если каким-то чудом и доберёмся до живой земли, там нас поджидают дикари. А у нас закончились стрелы, значит, не сможем ни обороняться, ни охотиться. Думать об обратном пути бессмысленно!

– В чём-то ты прав, – рассудительно произнёс старик. – Но с чего ты взял, что еды нет? Еда найдётся, ведь тот, кто завёл нас сюда, должен и вывести, отдав собственное тело ради выживания остальных.

– Что ты такое говоришь, Лантольд! – ужаснулась женщина с младенцем.

– Побойся Всевидящего! – прохрипел высокий. – Твои слова безумны!

– Твой младенец мёртв уже неделю, Фаста, – обернулся к женщине Лантольд, – но почему ты его до сих пор держишь при себе? Он мог бы насытить нас. Да и женщины… Зачем теперь нам женщины? Они не осилят обратный путь.

– Не смей! – воскликнула Фаста. – Только попробуй прикоснуться к моему малышу, свинья!

– Он прав, – вмешался один из путников, – благодаря кому мы оказались в этом месте? Кто уверял, что тут ждёт спасение? Колдун обманул тебя, Модулф, а ты заставил поверить в эту ложь всех остальных! Ты должен ответить за свою ошибку и спасти тех, кого ещё можно спасти.

Двое мужчин поддержали Лантольда, остальные – заняли сторону Модулфа. Оружие засверкало в руках – на мирный исход никто не надеялся. Женщины спрятались за спины тех, кто мог защитить от безумного старика и его приспешников, и отошли к обломку стены. А снег беспечной белой крупой падал на сталь мечей и топоров и на суровые обветренные лица, застывшие в напряжённом ожидании.

– Глупец! – процедил Модулф сквозь стиснутые зубы. – Ты потерял человеческий облик. Это лишь испытание, которое надо пройти с честью. А ты…

– Нет никаких испытаний! – глаза Лантольда блестели, рот лыбился щербатым оскалом, а бледная, узловатая рука со вздувшимися венами сжимала массивный шестопёр. – Ты следовал за миражом – признай это и покорись судьбе. Колдун просто рассказал одну из небылиц, но ради неё погибло столько славных воинов! Хватит обманывать себя, посмотри правде в глаза, покайся в собственной глупости! Даже если перевернём каждый камень на этом треклятом утёсе, мы не найдём ничего. Но у кого-то ещё есть шанс выжить – так дай его нам!

– Хватит! – Модулф тряс указательным пальцем, тыча им в старика. – Надоела твоя бессмысленная болтовня! Пусть всё решит поединок.

Люди ринулись друг на друга, обратив в ярость последние силы. Клинки скрестились – лязгнула сталь, острия вонзились в плоть – крики разорвали морозный воздух.

Лантольд увернулся от несущегося на него человека с топором, и его шестопёр размозжил бедняге голову. Горячие брызги окропили железо и озверевшую, оскаленную физиономию старика, оросили холодный пол, окрасив красным тонкое покрывало свежевыпавшего снега. Рядом кто-то упал со вспоротым брюхом, другой свалился, разбрызгав по камням мозги из раскроенного черепа. Лантольд встретился глазами с Модулфом – тот уже занёс над ним меч. Очередной уворот – клинок предводителя лязгнул о булыжник. Рядом возникла тощая, высокая фигура. Лантольд едва успел парировать удар секиры и оттолкнул противника ногой, отчего тот упал. Сзади снова налетел Модулф, и снова клинок его прошёл мимо. Шестопёр угодил предводителю в челюсть. Окровавленные осколки кости и зубов посыпались на равнодушные камни, нечеловеческий вопль заметался эхом среди безучастных стен. В это время высокий поднялся и опять ринулся на Лантольда, но удар шестопёра в запястье раздробил кость и выбил секиру из рук. В следующий миг металлический набалдашник раскурочил высокому голову, и тот, упав, откатился по инерции в сторону и замер, раскинув руки.

Несколько мгновений понадобилось, чтобы схватка завершилась. Четверо были мертвы. Привалившись к груде булыжников, сидел раненый с окровавленным животом, одной рукой он зажимал порез, другой – тянулся к топору, который торчал меж рёбер лежащего рядом противника. Модулф с разломанной челюстью полз прочь, заливая каменную крошку пола вязкой тёмно-красной жидкостью, стекающей из обезображенного рта. А над убитыми и ранеными стоял старик, сжимая шестопёр бледной, узловатой, испачканной кровью, рукой. Женщины, окаменев от ужаса, молча наблюдали за происходящим, ожидая неминуемую гибель.

Лантольд неспешно подошёл к Модулфу и несколькими ударами превратил его затылок в кашу из мозгов, осколков черепа и спутанных волос, а затем направился к дрожащей Фасте.

– Не надо, прошу! – закричала она, прижимая к груди мёртвое дитя с посиневшим личиком.

Шестопёр размозжил лицо женщины, она сползла по стене, дитя выпало из рук. Довершая дело, Лантольд вбил ей в голову смертоносный железный набалдашник.

Девушка же, что стояла рядом, наблюдавшая за смертью старшей товарки, визжала, плакала и умоляла прекратить, а затем, наконец, взяв себя в руки, бросилась к проёму в стене, ведущему в подвал.

– Стой! – крикнул вдогонку Лантольд. – Далеко не уйдёшь. Здесь некуда бежать!

Он обернулся к мужчине, держащемуся за окровавленный живот.

– Чего смотришь, сто проклятий тебе на голову? – выдавил тот сквозь сжатые зубы, – Помоги же!

– Ты не сможешь идти обратно, – промолвил старик, он подошёл к раненому и занёс оружие над его головой.

***

Девушка бежала без оглядки. Ослабевшие ноги спотыкались, она падала, разбивая колени и ладони о шероховатый пол, почти ничего не видела в полутьме, но продолжала мчаться по лабиринту каменных подвалов. Девушка знала, что сможет спрятаться на какое-то время: помещений много, старик не сразу найдёт её. Но потом... Она не думала, что будет потом, только одна мысль вертелась в голове: уйти от безумца.

Беглянка забралась туда, куда не проникал свет, где не было окон и проломов, и теперь, оказавшись в абсолютном мраке, она могла передвигаться только вдоль стены на ощупь. Но ведь и преследователь здесь ничего не разглядит! Успокаиваемая этой мыслью, она шла вперёд, даже не думая о том, найдёт ли дорогу обратно. Образ страшного, забрызганного кровью старика со всклокоченной бородой стоял перед глазами, внушая гораздо больший ужас, чем все подземелья в мире. Казалось, Лантольд вот-вот настигнет её, хоть позади не слышалось шагов. Этот человек и прежде вызывал опасения: что-то недоброе таилось в его взгляде. Но тогда был жив Модулф и другие мужчины, которые не дали бы слабую девушку в обиду, теперь же она осталась один на один с безумцем, жаждущим отведать человеческой плоти.

Руки нащупали дверной проём, и девушка, не раздумывая, шагнула в него. Под ногами оказалась лестница, уходящая вниз. Найдёт ли там её старик? Медленно и осторожно переставляя ноги по скользким ступеням и цепляясь руками за стену, она спускалась всё ниже и ниже, а лестница не заканчивалась. И тут в сердце беглянки мёртвой хваткой вцепился страх неизвестности. Чем-то зловещим и ужасным дохнуло из шахты. Девушка уже хотела остановиться, как вдруг нога соскользнула, потеряв опору. Пальцы попытались зацепиться за гладкую поверхность камня, но тщетно – стена под ними пропала. Падая вниз и крича от ужаса, несчастная лишь на короткий миг заметила свет, теплящийся среди глубин подземелья. Тело ударилось о твёрдую поверхность – крик смолк.

Глава 1 Берт I

Едва снег в полях начал таять, как снова ударили холода. Здесь, в северной части королевства, зима всегда уходит медленно и неохотно, создавая дополнительные трудности в и без того не простой жизни земледельцев. Вот и в этом году начало второго месяца весны выдалось морозным, что не могло не вызывать беспокойства у местного населения.

Из покрытого инеем леса вышли два человека – две серые, сутулые фигуры в плащах с капюшонами. Один – низкорослый молодой человек с тощим, глуповатым лицом – нёс наплечную сумку, раздувшуюся от поклажи, два простеньких охотничьих лука и колчан со стрелами, другой – мужчина средних лет с вытянутой физиономией землистого цвета – пыхтя и обливаясь потом, тащил на спине тушу детёныша оленя. Они направлялись к прячущейся вдали за лесополосой деревушке, о присутствии которой намекал шпиль святилища, торчащий над серой щетиной ветвей. Мужчина постарше постоянно останавливался, пытаясь поправить башмак с отстающей подошвой и поудобнее уложить добычу на затёкших плечах, попутно кляня жизнь, нищету и всё, что приходило в голову. Но всё же ругань звучала в его устах лишь неотъемлемым ритуалом повседневной жизни, лицо же охотника выражало спокойствие, близкое к апатичности. Но вот его молодой товарищ был чем-то не на шутку взволнован: он то и дело напряжённо озирался по сторонам, словно ожидая неприятностей.

– Не уверен, что стоило ходить, – произнёс молодой человек. – А если узнает кто?

– Всё ещё трусишь? – старший скорчил презрительную гримасу – Мы же почти дома. Сколько раз говорил, что лесничие в нашу глухомань не захаживают. Зато сегодня вам с семьёй будет, чем набить брюхо.

– А вдруг кто-то увидит и доложит? Мельник, например – он мне никогда не нравился. А если люди сеньора через деревню будут проезжать?

– Какой же ты трус, Берт.

– Но это лес графа, нам нельзя в нём охотиться без разрешения.

– Этот лес – лес людей, которые жили здесь испокон веков. Мой дед тут охотился, и дед его деда охотился, и никто ни у кого не спрашивал разрешения. Плевать на графа! Он не обнищает от одного убитого оленя и пары кроликов. А нам надо семьи кормить. Или ты хочешь, чтобы твой малец от голода помер, как и предыдущий? Знаешь, сколько денег надо отдать за проклятый клочок бумаги? У тебя есть такие деньги? Вот и у меня сейчас нет, а кушать надо. Граф жрёт от пуза, сидя в замке на заднице, в то время, как народ второй год голодает из-за неурожаев. И ещё неизвестно, что будет в этом году: видишь, какие морозы ударили под самый сезон? Думаешь, граф хоть пальцем пошевелил ради нас с тобой? Вот!

– Но за это же могут повесить! – не унимался Берт.

– Хватит уже ныть, надоел! Все охотятся и ничего, а нас почему-то должны повесить. В этом мире надо быть храбрым и проворным, чтобы урвать своё. Будь мужиком, в конце концов! К тому же сейчас за браконьерство больше не вешают. Неужели ты не слышал указ прошлым летом?

Укоры в трусости приходилось слышать не в первой, Берт и сам стыдился этой ужасной черты своего характера. Вот и сейчас он почувствовал себя виноватым перед старшим товарищем за проявленное малодушие, хотя при этом не перестал боязливо озираться.

– Это же просто предосторожность, – буркнул он, на что приятель только усмехнулся.

Шли дальше. Под ногами бугрилась мёрзлая грязь, по краям тропы лежали сугробы оледенелого снега.

– Послушай, Ман, – вновь заговорил Берт через какое-то время, – помнишь двух монахов на дороге в лесу?

– И что?

– Странные они: ты видел, какой взгляд. И лица, как будто… – он замялся, пытаясь подобрать слова, – как будто не от мира сего.

Ман хмыкнул:

– Они и есть не от мира сего – это же монахи, дурень!

– Я видел монахов – обычные люди, эль постоянно хлещут. Эти совсем другие. А высокий на меня посмотрел ещё так… странно. Вдруг это знак был? Случается же такое, что святые являются людям. А те очень похожи на святых.

– Откуда тебе знать, на кого похожи святые? Как дитё малое! Думаешь, святым есть дело до нас с тобой? Нет уж, ради нас с тобой никто не станет спускаться из Небесных Чертогов.

Монахи, которых охотники встретили сегодня на лесной дороге, произвели сильное впечатление на деревенского парня: бледные, как у мертвецов, лица, пустой взгляд не моргающих глаз, устремлённый сквозь все предметы этого мира, голос с отсутствующей интонацией. Словно духи загробного мира предстали наяву в телесном обличии. Берт сразу определил, что это не простые смертные, но вот кем именно являлись странные незнакомцы, он понятия не имел. Начал вспоминать слышанные когда-то истории и легенды, пытаясь найти в них соответствия увиденному. В голове всплыли рассказы деревенского мобада(1) о святых и посланцах Всевидящего, через которых Он доносит до людей Свою волю. «Наверное, именно так выглядят посланцы или святые», – решил для себя Берт. Оставалось только понять, что именно хотел сказать Всевидящий двум самым обыкновенным сервам(2). Берт никогда не отличался особой религиозностью. Здесь, в северных областях, многие ещё помнили старых богов и в большинстве своём равнодушно относились к религии, принесённой катувелланскими лордами и мобадами менее сотни лет назад. Однако, в отличие от более старшего поколения, молодой человек уже был воспитан в духе почитания Всевидящего и Его воплощения на земле – пророка Хошедара, и очень серьёзно воспринимал рассказы и проповеди священнослужителя.

В той стороне, где по утрам восходит солнце, далёкой синей полоской тянулась гряда Восточных гор – именно там, у их подножья, заканчивалась власть короля Катувеллании Годрика Второго Железноликого, и начиналась нейтральная территория, испокон веков служившая границей между людьми и тёмными – загадочным народом, жившим за скалистым хребтом. Берту нравились горы: они манили неизвестностью и суровой красотой, до которой было не дотянуться. Парень с детства лелеял мечту о странствиях и приключениях, как и любой мальчишка, выросший на сказках о далёких краях, великих героях и славных подвигах. Вот только дальше соседней деревни, что находилась в десяти милях от дома, ему так и не удалось побывать за свою недолгую жизнь.

Берт и Ман спустились с возвышенности и подошли к лесополосе, за которой расположилась деревня Обернвиль, проглядывая деревянными постройками сквозь паутину голых ветвей. «И чего я переживал? – дивился про себя Берт. – Так всегда и бывает: боишься-боишься, а ничего не происходит. И правда, глупо это». Он повеселел, предвкушая сочный кусок оленины, который сегодня дополнит надоевшую пустую похлёбку.

Однако радость сменилась новым приступом испуга, когда из-за деревьев показались четыре всадника. Они скакали рысью по направлению к охотникам. Берт сразу понял –солдаты: под их плащами виднелись коричневые стёганки(3), на поясах позвякивали фальшионы(4), а из-за спин торчали луки. Среди них выделялся скачущий впереди полный мужчина, одетый в фиолетовую котту(5) с вышитым на ней гербом замка Блэкхилл.

Берт и Ман встали, как вкопанные, глядя на приближающихся всадников. Берт почувствовал, как дрожат колени, он судорожно огляделся вокруг, выискивая, куда удрать от несущейся навстречу погибели, но лес был далеко, а вокруг простирались голые поля, укрытые подмёрзшей коркой снега – бежать от конного отряда представлялось бессмысленным.

– Ты говорил, нас никто не поймает! – срывающимся голосом пробормотал Берт. – Бросай тушу, Ман, надо что-то делать.

– Заткнись! – огрызнулся приятель. – Ты, главное, рот не разевай и не лезь на рожон, я всё улажу.

Всадники подскакали к двум охотникам и стали кружить вокруг них, едва не задевая корпусами лошадей.

– Лесничие графства, – представился человек с гербом, являющийся, по всей видимость, командиром отряда. – Регалия на охоту имеется?

– Попались! – злорадно оскалился другой. – Правильно засаду возле деревни устроили – так и знал ведь!

Берт весь сжался. Четыре вооружённых человека глядели на него сверху вниз с наглыми усмешками на бородатых лицах. Ман, так храбрившийся несколькими минутами ранее, сейчас тоже выглядел напуганным кроликом.

– Думали, сможете безнаказанно воровать в графском лесу? – продолжал зубоскалить всадник. – А мы вас прижали. Допрыгались!

– Послушай, господин, – Ман силился предать себе уверенный вид, – мы не сделали ничего противозаконного, у меня есть разрешение на охоту.

– Показывай! – скомандовал человек с гербом.

Охотник осторожно уложил тушу оленёнка на землю, полез за пазуху и к великому удивлению Берта вынул свёрнутый лист бумаги и протянул лесничему.

Тот внимательно изучил документ, а потом, прищурившись, посмотрел на Мана:

– Ты, должно быть, за дурака меня держишь? Или думаешь, я читать не умею? Это прошлогодняя регалия!

– Не может быть! – Ман попытался сделать удивлённое выражение лица. – Только на прошлой неделе же покупал. Там наверняка ошибка! Или я не ту бумагу взял. Точно! У меня дома лежит разрешение, я просто перепутал! Я никогда…

– Хватит дурака валять, – прервал его всадник с гербом, – в замке разберёмся. Посмотрим, вспомнит ли главный лесничий твою рожу.

Он приказал своим людям связать браконьеров.

– Стойте, но ведь можем же договориться! – Ман попытался прибегнуть к последнему доводу. – У меня дома лежит бочонок отличного вина! Клянусь, вы не пожалеете!

Удар в лицо от одного из спешившихся всадников заставил замолчать. На губах Мана выступила кровь. Берт даже не думал сопротивляться, не желая получить по зубам, он стоял с обречённой покорностью, пока лесничие связывали его руки.

Оружие и добычу, отобранные у незадачливых браконьеров, погрузили на лошадей. Берта и Мана, обмотав длинной верёвкой, привязали к седлу одной из лошадей так, чтобы они могли идти следом. И процессия двинулась в направлении леса, из которого приятели только что пришли. Берт печально посмотрел на шпиль колокольни, торчащий над деревьями, где остались родной дом и семья – даже попрощаться с ними не успел. А в душе зрела обида и злость на Мана, на его разглагольствования о храбрости, укоры и обвинения, из-за которых Берт и потащился за ним в лес.

– Всё из-за тебя! – обиженно прошептал он приятелю, идущему впереди, – Тоже мне, храбрец! Что теперь делать?

Но Ман даже не обернулся. Следовало полагать, ему и самому было паршиво на душе. Всадник, скачущий позади, приказал заткнуться, и Берт больше не делал попыток заговорить.

Несколько часов Берт и Ман семенили за лошадью лесничего. Широкая спина командира отряда по-прежнему маячила впереди, а замыкающий то и дело подгонял пленников бранными окриками, стоило кому-то из них попытаться размять гудящие ноги. Берт, проведший в пути большую часть дня, чувствовал, что скоро свалится от усталости, а Ману приходилось тяжко из-за рваного башмака, сильно мешавшего ходьбе. Но всадники даже не думали делать привал. «Им-то не надо отдыхать, сидят себе и сидят», – с обидой думал молодой охотник и продолжал покорно идти.

Блэкхилл являлся ближайшим замком к деревне Обернвиль, в которой вырос и прожил свои неполные двадцать лет Берт, но даже эту крепость молодой человек не видел ни разу. Он знал о замках только по рассказам ныне покойного отца и деревенских стариков. Образы крепостей и катафрактов(6) в блестящих доспехах, что в легендах всегда представлялись чем-то величественным и героически прекрасным, с детства будоражили воображение. Но не так он хотел побывать в замке – не в качестве заключённого, которого связанным тащат за лошадью, не в отчаянном и жалком положении человека, обречённого на смерть. А во всём виноват проклятый Ман! Ман и другие сельские парни, вечно подтрунивавшие над Бертом за нерешительность и трусость! В думах молодого охотника именно они сделались причиной свершившейся беды. Так, размышляя обо всём на свете, Берт старался отвлечь себя от накопившейся в ногах усталости, но мысли погружались с безнадёжный провал будущего, и на душе становилось только гаже.

Смеркалось. Лес вокруг дороги растворялся в сумерках. Всадники зажгли ручные масляные фонари, и свет заиграл на хмурых, усталых лицах и серо-коричневых одеждах путников. Длинные тени от движущихся фигур заканчивались во тьме, куда не доставал свет тусклых горелок. Ноги Берта заплетались, но по словам лесничих он знал, что Блэкхилл был уже близко и надо потерпеть ещё немного. Если бы Берт сейчас мог радоваться, то радовался бы этому факту, но удручающее положение, в котором он находился, и безрадостные перспективы перевешивали предвкушение отдыха.

Выйти из глубоких раздумий заставил тревожный возглас замыкающего.

– Эй, за нами кто-то скачет! – крикнул всадник и натянул поводья.

Отряд остановился, Ман и Берт обернулись: и правда, позади в полумраке проглядывали нечёткие очертания фигур, едущих верхом по лесной дороге. Было в них что-то необычное, зловещее, но что именно, Берт и сам понять не мог.

– Давайте, пошевеливаемся! – приказал командир отряда, – не нравится мне это.

– Может путники? – предположил один из всадников.

– Странные они какие-то, – заметил замыкающий.

– Нечего глазеть, – повторил командир, – нас не так много, чтобы разбираться. Доберёмся до замка, а там пусть сэр Фридульф высылает сторожевой отряд.

Сердце громко заколотилось. Забыв об усталости, Берт прибавил шаг вслед за ускорившимися лесничими. Теперь его беспокоило только одно: миновать пугающий лес и оказаться в безопасности за стенами крепости. Загадочные преследователи заставляли нервничать всех.

– Странные они, – твердил замыкающий, – и лошади у них какие-то странные.

– Может, оставим этих здесь и поскачем быстрее в Блэкхилл? – кивнул на пленников другой лесничий, и на лбу Берта выступает холодный пот.

– Нет уж, – возразил третий, – я получу свою двадцатку за арестантов, пусть хоть сами бесы из преисподней меня преследуют.

– Если б они хотели, давно напали бы, – рассудил командир, – поэтому никого отпускать не будем. А может, они на то и рассчитывают, пытаясь нас запугать? Может, эти двое – их дружки?

Почти всю оставшуюся дорогу до Блэкхила неизвестные не отставали. Когда совсем стемнело, фигуры исчезли в ночи, но люди понимали, что преследователи ещё там, в темноте, таятся жуткими тенями, почти бесшумно парят среди ночного леса. Лес, однако, скоро закончился, и Берт увидел впереди огни. Там была деревня, а за ней, на холме, смутно вырисовывался приземистый силуэт замка. На открытой местности преследователи отстали, но Берт вздохнул с облегчением, лишь оказавшись за крепостными стенами.

Когда Берт представлял замки, воображение рисовало огромные белоснежные сооружения, упирающиеся в небесный свод. Сейчас же он видел перед собой невысокую стену грубой кладки и три толстые приземистые башни с деревянными крышами. Одна из них – прямоугольная, похожая на большой дом, – являлась по совместительству жилищем сеньора, остальные две выполняли в основном оборонительные функции. Внутри замок был очень тесен: основную часть пространства занимал донжон(7), а двор вокруг заполняли амбары, конюшни и прочие хозяйственные постройки. Впрочем, времени осмотреться у Берта не оказалось, поскольку их с Маном сразу же повели в подвал одной из угловых башен и затолкали в маленькую вонючую камеру, куда почти не проникал свет единственного фонаря, висящего снаружи рядом с дверью. Здесь уже находились двое заключённых: они храпели, свернувшись на соломе возле полукруглой стены. Берт разглядел крошечное окошко под потолком, выходящее во двор.

– Ты во всём виноват, – набросился он на приятеля, как только дверь камеры захлопнулась; обида, глодавшая Берта всю дорогу, выплеснулась наружу, – из-за тебя я попёрся в проклятый лес! Вечно за нос меня водишь! И что теперь с нами будет? А с ребёнком моим?! Тебя только должны были схватить – это твоя идея, я вообще не при делах.

– И так тошно, может, заткнёшься? – огрызнулся Ман, – Я тебя силой тащил? Вот! Что ты меня обвиняешь? У меня тоже семья.

– Да что ж это такое! Опять спать не дают, – рядом раздалось хриплое ворчание, и оба приятеля вздрогнули.

Что будет? – продолжал разбуженный. – Я скажу, что будет. На рудники вас отправят – вот, что будет. А теперь хорош гундеть – спать надо.

– Что происходит? – раздался молодой заспанный голос второго заключённого. – Ещё кого-то привели?

– Да, принесло на ночь глядя, – ответил ему первый.

Глаза Берта попривыкли к темноте, и теперь он мог разглядеть сокамерников. Рядом на соломе лежал мужчина средних лет, приземистый и массивный, как башня, в которой они сейчас находились. Другой – упитанный молодой человек – был ровесником Берта. Сразу бросались в глаза его щеголеватые сапоги с узким носом, а под плащом тот носил короткую котту, какие в деревне не встречались, с завязками и с орнаментом, да и из сукна, видимо, не дешёвого.

– Что ж, так и быть, давайте знакомиться, раз уж разбудили. Поспать на том свете успеем, – голос старшего сокамерника звучал размеренно и теперь уже добродушно. – Как звать и откуда?

Ман и Берт назвали своим имена и уселись на солому.

– Я – Даг, – представился мужчина, – а это – Эмет. Похоже, ближайшие дни нам придётся вместе торчать в этом вонючем подземелье.

– А вас за что тут держат? – спросил Ман.

– Да так, за ерунду: я с сеньором поссорился, а паренёк монашку охмурил.

– Брехня! – проворчал Эмет, неохотно принимая сидячую позу – Она по собственному желанию, сучка, пошла, а потом всё на меня свалила. Ну ничего, меня выкупят.

– У него папаша – богатый виллан(8), – объяснил Даг. – Подфартило парню. Не всем из нас такие везунчики, но у каждого своя судьба – ничего не поделаешь.

– А тебя, – осторожно спросил Берт, – тоже на рудники?

Даг покачал головой и усмехнулся:

– Не, что ты, меня на главную площадь в Нортбридже, на виселицу.

– На виселицу?! – Берт даже подумать не мог, что можно так беззаботно говорить о собственной казни.

– За то, что поссорился с сеньором? – удивился Ман

– Так я его слуге физиономию подправил. Вот и обвинили в бунте и подстрекательстве.

Берт и Ман сочувственно посмотрели на Дага.

– За что же ты его так? – Ман нащупал сноп соломы и устроился на нём, испугав при этом крысу, которая с писком бросилась наутёк.

– Да надоело всё, – махнул рукой Даг. – Понимаешь, тут жрать нечего, а они на свои поля гонят работать сверх всякой меры. Да это баран первый полез с плёткой. И поделом ему! Об одном жалею, что к «свободным» не удрал, когда была возможность.

Берт мысленно восхитился поступком Дага и мрачной решимостью, с которой тот смотрел в будущее.

– К Трёхпалому, что ли? – переспросил Ман. – Это же бандиты! Они деревни разоряют, скот угоняют к себе в леса. Мы и так голодаем.

– Эх ты! – Даг укоризненно покачал головой. – Веришь всему, что сочиняют сеньоры? Да они это специально напридумывали. «Свободные» никогда не поднимают руку на простых людей, вроде нас.

Ман хотел возразить, но тут во дворе послышались топот копыт и встревоженные голоса. Четверо собеседников насторожились.

– На дороге видели тёмных, – кричал человек, только что прискакавший в замок. – Они подошли совсем близко к деревне! Передайте сэру Фридульфу: надо выслать отряд.

Двор замка ожил: лошади заржали, а люди, бряцая оружием, забегали туда-сюда, засуетились.

– Тёмные перешли горы, – задумчиво проговорил Даг, – на моём веку такого ещё не было. Жопой чую, что-то грядёт.


Примечания:

1.Мобад – здесь священник в хошедарианской религии

2.Серв – крепостной крестьянин

3.Стёганка – стёганый доспех, представляет собой кафтан, набитый паклей, ватой или конским волосом. Использовался либо, как самостоятельный доспех (небогатыми воинами), либо в качестве поддоспешной одежды.

4.Фальшион – однолезвийный меч с клинком, расширяющимся к концу. Был проще в изготовлении и дешевле, чем обоюдоострый меч. В то же время, благодаря конструкции клинка обладал хорошей пробивной способностью при рубящих ударах.

5.Котта – верхняя туникообразная одежда с рукавами.

6.Катафракты – здесь тяжеловооружённые конные воины, обычно знатного происхождения – основа феодальной армии.

7.Донжон – главная башня замка, могла служилить так же жилищем для хозяина замка, слуг и гарнизона.

8.Вилланы – в разных странах средневековой Европы так назывались как феодально-зависимые, так и лично свободные крестьяне. Здесь обозначение свободных крестьянин, имеющих собственные земельные наделы.

Глава 2 Ардван I

В камине, украшенном скульптурой с двумя оскаленными волчьими пастями, потрескивали остатки дров, почти не дававшие тепла для обогрева огромных графских покоев. Отблески огня плясали на развешанных по стенам коврах, оружии и головах убитых зверей. Возле камина расположились резное дубовое кресло с высокой спинкой, письменный стол и кровать, рядом с которой на полу лежала медвежья шкура. Дополняли интерьер скамьи, расставленные по периметру, пара шкафов и комодов. Дневной свет проникал в помещение сквозь высокое стрельчатое окно, устремлённое к каменному своду потолка, покоящемуся в полумраке.

У окна, скрестив руки на груди, стоял высокий, стройный мужчина с лысеющей седой головой. Его длинная, чёрная котта, покрытая растительным орнаментом, имела золотые завязки на груди и была подпоясана кожаным ремнём. Безупречная осанка и широкий торс выдавали в нём воина, а жёсткие черты лица, плотно сжатые тонкие губы и гордо приподнятый орлиный нос говорили о несгибаемом характере и привычке повелевать. Под изящными бровями расположились близко посаженные карие глаза, в которых в настоящий момент читалась усталость. Именно усталость в последние годы стала неизменным спутником графа Ардвана Нортбриджского, временами загоняемая глубоко внутрь, она не отступала ни на шаг и вновь давала о себе знать в минуты одиночества. А всё потому, что теперь воину приходилось день за днём вести неравный бой с новым грозным врагом – старостью, которая довлела мрачной тенью, забирая себе с каждым годом всё больше прав.

Ардван смотрел на город, раскинувшийся внизу. Замок стоял на вершине холма, и из графских покоев, находящихся на верхнем этаже донжона, просматривались, как на ладони, все прилегающие окрестности. Каменистый склон опоясывали три ряда крепостных стен, между которыми притаились казармы, кузницы, амбары и небольшое святилище с кладбищем в роще по соседству. Город же имел собственные стены и отделялся от замка рвом с водой. Попасть в цитадель графов Нортбриджских можно было, только пройдя через город и воротную башню с подъёмным мостом, а затем поднявшись по дороге, выдолбленной в склоне холма, ко вторым воротам. Третьи ворота, расположенные ещё выше, вели непосредственно во внутренний двор. Ров опоясывал холм с двух сторон, а с остальных подступы защищала полноводная река, прозванная Мутной за характерный зеленоватый цвет воды. Из графских покоев просматривался и длинный каменный мост, построенный так, что его башни примыкали непосредственно к городским стенам, а сам он являлся продолжением системы фортификаций Нортбриджа. Эта переправа и дала в своё время название замку, а потом и поселению, возникшему рядом.

Сегодня город, как обычно, кишел человеческой массой, домики бюргеров жались друг к другу, будто пытаясь согреться в этот холодный, пасмурный день и серели сплошной чередой крыш, заполонивших всё пространство внутри стен. Узкие улочки стекались к главной площади, рядом с которой высилось тяжеловесное строение главного храма, даже издалека поражая строгостью и величием, устремляясь вверх стрелами арок и витражей. Но сейчас взгляд графа был прикован к самой площади, там вершилась казнь: нескольких преступников, приговорённых к повешению, возводили на эшафот.

Стук в дверь прервал раздумья. Граф обернулся, и в его глазах вспыхнул огонёк, столь привычный для всех, кто знал этого человека.

В покои, припадая на одну ногу, проковылял кастелян замка – коренастый мужчина с крупной головой и прямодушным выражением на грубом лице.

– Разреши, милорд, – небрежно произнёс он.

Ардван снова повернулся к окну, огонь в глазах погас.

– Как думаешь, сэр Тедгар, – обратился он к вошедшему, – сколько потребуется времени, чтобы перевешать всех разбойников в моём графстве? Уже который день на главной площади я наблюдаю одну и ту же картину. А мятежникам и бандитам нет конца-края!

Кастелян встал рядом и тоже уставился в окно. Травма, некогда полученная им в бою, уже давно сделала невозможной участие в сражениях, и теперь этот коленопреклонённый(1), который приходился графу двоюродным племянником, служил сюзерену на мирном поприще, обнаружив в себе талан к управлению хозяйством, а заодно став доверенным лицом своего дальнего родственника.

– Да, милорд, верно, разбойников и повстанцев становится всё больше. Люди бегут к «свободным» целыми деревнями. В голодные годы всегда так. Ты же знаешь этих сервов – у них нет ни чести, ни человеческого достоинства.

– Ты совершенно прав, – в голосе Ардвана слышалась грусть. – Но близятся полевые работы, а людей становится всё меньше. Это удручает меня. Поля опустеют этой весной: едва ли половина сервов встанет за соху. А если я увеличу количество отработочных дней, и те, кто есть, разбегутся. Или помрут. А посему, сэр Тедгар, положение наше скверное.

Сейчас, более чем когда-либо, граф напоминал усталого старика – потухший взор, осунувшееся лицо, даже спина, казалось, ссутулилась. Бремя насущных забот давило его.

– Так что ты хотел?

– Гонец требует ответа.

– К чему такая спешка? – Ардван раздражённо поморщился. – Будь он не ладен! Не могу сейчас ехать, и катафрактов своих не могу отправить: они мне нужны здесь, в Вестмаунте. Грядёт война с тёмными, и это не единственная угроза, перед которой мы стоим, сэр Тедгар. Понимаешь? На кого же мне оставить земли, шахты, хозяйство? Кто границу защитит: наёмники, которым каждый шаг надо оплачивать, да сервы с вилами?

– Шахты на нейтральных территориях, – пожал плечами кастелян. – Думаешь, тёмные решатся развязать войну с королевством из-за того, чтоим не принадлежит?

– Это были нейтральные территории до тех пор, пока там не нашли золото. А сейчас у тёмных столько же претензий на Восточные горы, как и у нас. Не знаю, что они сделают, если до них дойдёт весть – а она до них дойдёт – про нелепую войну, которая взбрела в железную голову нашему светлейшему монарху. Но чует моё сердце, нападут. Как пить дать, нападут!

– Но это не просто война, милорд. Это война против еретиков, на которую призывает сам Отец-покровитель(2). Как Его Святейшество воспримет отказ?

– Раздери его нечистая! – процедил Ардван. – Любому дураку понятно, ради чего Годрик и Отец-покровитель затеяли эту возню. Ладно, пустое это всё. Передай гонцу, что я дам ответ сегодня после дневной трапезы.

Вскоре граф уже сидел в «келье» дастура(3) Фравака. Именно с этим человеком Ардван мог обсудить очередной щепетильный вопрос, в котором была замешана религия. Фравак, как духовное лицо, не являлся вассалом графа Нортбридского, но именно ему тот мог доверить такие вещи, которые приходилось скрывать от многих своих подчинённых. Дастур немедля принял старого друга в своих покоях.

Хоть дом Фравака и назывался кельей, как и подобает жилищу священнослужителя, в роскоши его убранство могло переплюнуть даже замок. Дом располагался рядом с центральным храмом, и представлял собой двухэтажный особняк с большой прилегающей территорией. Приёмная дастура уступала в размерах графским покоям, но здесь обосновалось гораздо больше ценных вещей, нежели в жилище лорда: золотые канделябры, махровый ковёр под ногами, посуда из чистого золота, несколько резных стульев и стол работы лучших мастеров графства. А чего стоила библиотека на нескольких дубовых стеллажах! Целое состояние, которое мог себе позволить разве что герцог. То, что это комната священнослужителя, а не просто местного богача, можно было понять по большому вышитому на гобелене золотому глазу – символу хошедарианской церкви – который украшал северную стену кельи. Глаз этот, будто недремлющее око Всевидящего, зорко следил за всем происходящим в стенах дома.

Пухлый дастур развалился в кресле у камина и своим добродушным взглядом лениво наблюдал за сидящим напротив высокопоставленным гостем. На его оплывшем лице с тройным подбородком застыла лёгкая улыбка. Поверх белой мантии висел золотой медальон в виде такого же, как и на стене, знака.

– И что ты думаешь, друг мой, по поводу всего этого? – спросил Ардван, когда изложил свои мысли.

Лицо Фравака скривилось в понимающей усмешке:

– Я думаю, Отец-покровитель не будет против того, чтобы завладеть прибыльными рудниками на востоке. Лучше не давать ему повод.

– Но зачем Железноликому и Отцу этот поход, тем более в такое тяжёлое время? Он только ослабит королевство.

– Дела Божьи всегда на первом месте, – провозгласил Фравак, подняв палец вверх и сделав притворно благочестивую гримасу, – заразу ереси нужно остановить, и Отец-покровитель полагает, что это следует сделать именно сейчас. Весь юг поглощён напастью. Если своевременно не приять меры, Катувеллания лишится благодати Всевидящего, а заодно и торговых портов на Зелёном море, что, сам понимаешь, недопустимо.

– Хочешь сказать, южные герцогства могут отойти от короны? – уточнил граф.

– Более того, они уже это делают. Герцог Редмундский мнит себя практически королём и по последним слухам собирает в своём замке коленопреклонённых и наёмников. Интересно, зачем? Так что отказ от участия может быть приравнен к пособничеству врагам короны… и еретикам.

– Годрик должен понимать, как тяжко вести войны без золота.

– Южные территории дают больше, чем это захолустный северный домен: там выход к морю и торговым путям, а тут? Будь у тебя хоть сотня рудников, вряд ли ситуация изменится в нашу пользу. Кроме того, пара прибрежных графств является личными вассалам Отца-покровителя.

– Годрик и Отец сидят слишком далеко, они не ведают того, что здесь происходит, и в каком мы отчаянном положении, – грустно покачал головой Ардван.

– И объяснять им сейчас бесполезно. Будь сейчас здесь кто-то другой, я бы сказал, что Всевидящий усмотрит, как распорядиться Своим воинством и отведёт руку врагов. Но тебе не стану заливать в уши этот благостный бред. Да, король не всезнающий, и Отец-покровитель не всезнающий, но отказ от участия в кампании может оказаться чреват. Особенно, если учесть, что у тебя в замке под боком сидит этот мерзкий тип Лаутрат, который только и ждёт любого промаха с нашей стороны. Сдаётся мне, Его Святейшество не просто так отправил апологетов(4) присматривать за нравами королевских вассалов. Апологета не пошлёшь на все четыре стороны, особенно, если с ним полсотни боевых монахов. Хочешь пополнить число еретиков и изменников? Не пожелал бы тебе такого, да и сам не хочу. Мало приятного, уж поверь.

Ардван сидел, откинувшись в кресле, и устало глядел в огонь, который уютно потрескивал в камине и отблесками падал на суровое, немолодое лицо лорда, скрывавшее непроницаемой маской бурю душевных терзаний.

– Я, кстати, вот о чём хотел с тобой поговорить, – прервал размышления дастур, – извини, что вмешиваюсь в личную жизнь, но всё же, это моя… скажем так, прямая обязанность, как твоего духовного наставника.

– Ну? – недовольно произнёс Ардван, возвращаясь мыслями в «келью».

– Ты сильно дорожишь своей возлюбленной, этой, как её…

– Эстрид, – напомнил граф. – А в чём дело?

– Если поедешь на войну, в Нортбридже ей оставаться нельзя. Вся хошедарианская церковь в моём лице не сможет её спасти от козней графини. Что станет с бедной девочкой? У Берхильды наверняка найдётся для неё пара убийц.

Ардван почесал бритый подбородок:

– Что предлагаешь?

– Увезти из графства и подальше.

– Я думал об этом. Знаешь, мой друг, твоя правда. Берхильда – жестокая женщина. Боюсь представить, какие мерзости она может натворить в моё отсутствие. Но куда спрятать Эстрид?

– Кажется, есть у меня одна мысль… – медленно произнёс Фравак.

***

Когда Ардван вернулся домой, общий зал был уже наполнен людьми: придворные сидели за столом, а слуги суетились, разнося блюда. Последний год рацион обитателей замка всё больше походила на пищу простых землепашцев. Даже мясо подавали не каждый день, а белый пшеничный хлеб обычно заменяли ржаным, сыры и колбасы тоже пропали со стола. Многие роптали, говорили, что едят, как безродные сервы, но граф оставался непреклонен: кто знает, как долго продлится голод?

Из всего убранства зала сразу бросалось в глаза огромное пурпурное знамя, висящее над внушительных размеров камином. На полотне красовался герб графов Нортбриджских – мифическая хищная птица с загнутым клювом, держащая в четырёх когтистых лапах змею. На возвышенности рядом с камином располагался отдельный стол, за которым уже восседали Берхильда и Нитхард – двенадцатилетний сын Ардвана. Графиня застыла в важной горделивой позе, пристально следя за слугами холодными, бесцветными глазами, и когда Ардван вошёл в зал, лишь на миг повернула к нему своё бледное лицо. Не обращая внимания на привычное равнодушие супруги, граф занял место рядом с ней.

Берхильда была значительно моложе мужа. Сейчас её высокую, стройную фигуру облегало платье из бардового бархата, а длинные светлые волосы покоились под сетчатой накидкой. Грубоватое, нордическое лицо женщины могло считаться привлекательным, если бы не одна особенность: резкость, холодность и надменность, непрестанно сквозившие в мимике, из-за чего графиня чаще всего производила на людей отталкивающее впечатление. Берхильда принадлежала древнему роду Рёнгвальд – выходцам из северных земель. Ныне лорды из этого семейства правили несколькими доменами в центральном королевстве и даже служили при дворе Железноликого. Женившись на ней, Ардван получил могущественных родственников, но счастья в семейной жизни так и не обрёл. Он никогда её не любил, и неприязнь к супруге росла с каждым годом.

Но ещё большим несчастьем для графа стали его сыновья. Нитхард, названный в честь великого мученика, будто сам унаследовал мученическую судьбу. Врождённый порок обезобразил тело ребёнка: руки и ноги были искривлены и плохо откликались на команды головы. Мальчик даже передвигался самостоятельно с большим трудом, пользуясь костылями, а ел и пил он с помощью приставленного к нему слуги. Сын от предыдущей жены, скончавшейся при родах, покрыл себя позором во время Западной войны восемь лет назад и был казнён. Первый сын от нынешнего брака, не достигнув совершеннолетия, погиб на охоте, когда упал с лошади, а следующие двое умерли ещё в младенчестве. И вот жизнь неумолимо двигалась к финалу, а единственный наследник был немощным инвалидом, который даже в седло сесть не сможет никогда в жизни.

За длинным столом, протянувшимся через весь зал, расположились гости и придворные. Ближе к камину, рядом с возвышенностью, где трапезничал граф со своей семьёй, на самых почётных местах сидел королевский гонец, кастелян сэр Тедгар, маршал барон Адро и барон-казначей Балдред. Дальше сидели капитан дружины сэр Ньял, начальник городской стражи сэр Сигебальд, капитан наёмников сэр Лефмер, мажордом сэр Хальдер, старший конюх сэр Рохо и мобад-канцлер Гуштесп. За ними расположились дружинники и остальные коленопреклонённые, а в конце – придворные низкого происхождения. Младшая прислуга, включая кнехтов(5), ела за отдельным столом в самой дальней и холодной части зала.

В кругу высокопоставленных придворных, на одном из почётных мест восседал и Лаутрат – апологет-наместник, присланный Отцом-покровителем следить за чистотой веры и нравов. Благообразное, постное выражение лица этого человека и его неизменная коричневая ряса, носимая в знак смирения перед Всевидящим, внушали обитателям замка лишь страх и неприязнь. Даже Ардвана коробило его присутствие – граф проклинал день, когда в Нортбридж явился этот святоша со своей свитой и обосновался в маленькой комнатушке одной из башен. Но ничего поделать с ним было невозможно: Лаутрат представлял верховную власть.

Устроившись на стуле, Ардван принялся непринуждённо болтать с гонцом – молодым коленопреклонённым, состоящим на королевской службе.

– Когда я покидал замок, Железноликий велел казнить сенешаля и лорда-маршала, обвинив их в измене, – сообщил юноша последнюю новость, – никто не знает подробностей, но говорят, имел место заговор.

Ардван бросил взгляд на графиню и увидел, как та изменилась в лице – в её глазах вспыхнула ярость. Лорд-маршал приходился Берхильде дядей.

– Неужели при дворе Годрика завелись предатели? – граф изобразил возмущение. – Надеюсь, смуте положен конец.

– Говорят, к этому причастны города-государства западного побережья: якобы, они подкупили приближённых короля, – юноше-гонцу явно доставляло удовольствие делиться придворными сплетнями.

– Что ж, подлецы всегда действуют хитростью, – заключил Ардван. – В тех городах управляют торгаши, у таких людей нет ни чести, ни благородства. К несчастью, даже лорды оказываются не в силах устоять перед золотом.

– Жаль, мы так и не смогли восемь лет назад подчинить себе всё побережье, – вставил Тедгар.

– Ваша правда, милорды, – согласился гонец. – Однако города-государства намерены действовать и на поле боя: они собирают наёмников, дабы отправить на помощь еретикам.

– Наёмники – пустое место, – пробасил маршал Адро, – что хорошего ждать от человека, дерущегося за деньги?

Этот грозный воин, обладающий массивной, мускулистой фигурой, имел суровый нрав, который в полной мере отражался на скуластом, изъеденном оспой, лице с густыми, сведёнными бровями. Глубокая борозда морщины пролегла на лбу, придавая маршалу постоянно сердитый вид. Барон Адро не любил разбрасываться словами, речи его отличались взвешенностью и медлительностью, как и его движения, впрочем, последние – лишь до тех пор, пока дело не доходило до битвы. Ардван был солидарен с маршалом в данном вопросе: он тоже не сильно доверял тем, кто служит за звонкую монету.

– Но если наёмников много, они могут стать проблемой, – возразил сэр Тедгар.

– А что слышно про Лопокарию, королевство Свейн и остальных? – спросил граф. – Они на чьей стороне?

– Боюсь ни на чьей, – развёл руками гонец, – не смотря на увещевания Отца-покровителя, большинство соседних королевств стараются сохранять нейтралитет.

– И эти люди считают себя верными хошедарианцами? – вкрадчиво произнёс доселе молчавший Лаутрат. – Они не желают следовать воле Всевидящего. Боюсь, Господь вскоре обрушит Свой гнев и на их головы.

– Они просто боятся вторжения с запада, – предположил сэр Тедгар, – не стоит недооценивать Нэос и прочие города побережья. Нам-то их армии не страшны, но мелким государствам воевать с полисами не с руки.

Наконец главные блюда были съедены, и Ардван предложил гонцу проследовать в покои. Вместе с ними из-за стола вышли мобад-канцлер, маршал Адро, Тедгар, графиня и Лаутрат.

В своей комнате граф водрузился на стул, на котором обычно принимал посетителей, остальные расселись по скамьям. Слуга налил всем вина.

– Итак, – начал Ардван, – Годрик Железноликий требует от графства Вестмаунт три сотни копий катафрактов(6) для похода на юг и моё личное участия в данном мероприятии.

– Совершенно верно, – слегка склонил голову гонец.

– Что ж, не могу отказать Его Величеству. Разумеется, я с дружиной отправлюсь в поход. К сожалению, из-за проблем с мятежниками многие воины не смогут покинуть домены: полторы сотни копий я смогу предоставить в распоряжение Его Величества, но не больше. Понимаю, этого мало, а потому обязуюсь дополнительно снарядить триста конных наёмников и заплатить в казну пять тысяч золотых.

– Хорошо, милорд, так и передам Его Величеству.

– Моя армия прибудет в Марибург ко второму месяцу лета.

– Милорд, – возразил молодой человек, – король желает выступить, как можно скорее.

– Король должен понимать, что у катафрактов нет крыльев, – произнесла Берхильда резким отрывистым тоном, – отсюда до резиденции в Марибурге больше месяца пути при хорошей погоде.

– А ты, Адро, как думаешь, – Ардван посмотрел на сурового маршала, – сможем ли мы собрать войско быстрее?

Тот выждал минуту – барон никогда не торопился с ответами – а затем проговорил медленно, с расстановкой:

– Полагаю, коленопреклонённые из ближайших доменов смогут собраться менее чем за месяц, если их поторопить. Людей из приграничных районов мы призывать не станем. Вместе с твоей дружиной у нас спокойно наберётся сто пятьдесят копий. А наёмников можно взять из тех, кто сейчас находится в наших казармах.

– И оставить Нортбридж беззащитным? – Берхильда пронзила его холодом бесцветных глаз.

– Замок не останется беззащитным, миледи, – так же невозмутимо ответил Адро, – эти стены выдержат любую осаду даже с минимальным гарнизоном.

– Получатся, мы погоним на войну гарнизон, в то время, как в замке сидит полсотни доблестных монахов-воинов? – графиня покосилась на Лаутрата. – Неужели они останутся в стороне, когда Всевидящий ведёт священную войну?

– Если на то будет воля Господа, – парировал Лаутрат нарочито смиренным тоном.

– Вы правы, миледи, – согласился Адро, – странно, если монахи останутся в стороне, но, кто мы, чтобы говорить за Всевидящего?

– Ладно, хватит, – прервал спор Ардван и обратился к гонцу:

– Что ж, сделаю всё возможное, дабы прибыть в распоряжение Железноликого через два месяца.

Гонец снова вежливо склонил голову:

– Хорошо, милорд. Его Величество будет доволен.

Канцлер записал ответ в письме, которое граф скрепил личной печатью и передал гонцу. Тот раскланялся:

– Милорд, я вынужден отправиться в путь немедленно. Премного благодарен за гостеприимство, оказанное в этом доме.

Ардван отдал людям распоряжения, все разошлись, и он, наконец, остался один. Впереди предстояло много дел. От разговоров заболела голова, Ардван надеялся, что свежий воздух принесёт облегчение. Накинул тёплый плащ и спустился во внутренний двор замка. Шёл мелкий снег, а мороз слегка пощипывал щёки. Недалеко от главной башни разросся розовый сад, заросший голыми шипастыми кустами. Тут же раскинулись несколько столетних дубов, посаженных прадедом Ардвана, их безлистые ветви и кривые, раздавшиеся вширь стволы, производили зловещее впечатление в сгущающихся сумерках.

Граф поднялся на южную стену. Здесь склон холма был весьма крутым и каменистым, а потому с этой стороны замок защищали только два ряда фортификаций. Воды Мутной реки чернели далеко внизу, они текли среди поросших хвойными лесами холмов, и, петляя, уходили на юг, к Зелёному морю.

Ардван стоял и смотрел вдаль, пока не ощутил спиной чей-то пристальный взгляд, от которого по телу побежали мурашки. Он обернулся: в саду, прямо среди розовых кустов неподвижно стояла лошадь, на которой восседал тяжеловооружённый всадник в полном боевом облачении. Первой реакцией был гнев: «Что за олух? Кто его сюда пустил верхом?» Но когда пожилой лорд пригляделся, страх, так не свойственный этому видавшему виды воину, пробрал его от макушки до кончиков пальцев.

Ржавчина разъедала кольчугу и пластины доспеха, и железо буквально сыпалось при каждом движении катафракта. Шлем, закрывавший лицо, прогнил почти насквозь. А сюрко(7), надетое поверх брони, давно превратилось в лохмотья, свисающие кусками ветхой ткани. Из-под обрывков попоны виднелись втянутый живот и тощие ноги лошади. Кольчуга на всаднике висела так, будто под ней был не могучий воин, а жалкий доходяга или…

«Мертвец!» – сверкнула мысль. Ардван смотрел на катафракта, а тот неподвижно сидел на коне и таращился в ответ прорезями шлема. Ардван на какой-то момент потерял самообладание, единственное, что хотелось – это бежать. Бежать как можно дальше. Потребовались усилия, чтобы взять себя в руки.

– Зачем же ты здесь? – тихо произнёс граф. Неподвижная фигура всадника хранила молчание, а потом лошадь развернулась и медленно побрела прочь, растаптывая кусты роз на пути. Ардван смотрел вслед незваному гостю, пока тот не скрылась из виду.


Примечания:

1.Коленопреклонённый – здесь низший дворянский титул.

2.Отец-покровитель – глава хошедарианской церкви.

3.Дастур – здесь высокий духовный сан в хошедарианской церкви, как правило, глава церковного округа.

4.Апологет (от греч. апология – защитная речь). Здесь суд апологетов – карательный орган для защиты чистоты хошедарианской веры, соответственно, апологет – официально назначенный борец с ересью.

5.Кнехт – боевой слуга, солдат.

6.Копьё катафракта – здесь аналог рыцарского копья в средневековой Европе, т.е. подразумевается отряд, который катафракт приводит с собой на битву. Может быть от одного (самого себя) до скольких угодно человек, в зависимости от возможностей знатного воина.

7.Сюркó – здесь длинный и просторный плащ-нарамник, часто украшавшийся гербом владельца, воины надевали поверх кольчуги для защиты от дождя, грязи или нагрева солнцем. Обычно сюрко было длиной чуть ниже колена, имело разрезы в передней и задней части, без рукавов.

Глава 3 Монтан I

Три дня он брёл через мёртвые земли, пока, наконец, не вышел на побережье Беспокойного океана. Здесь снова появилась растительность, которой не было места в серой пустоши. Снег недавно освободил землю от своего плена, и зелёные побеги новой жизни продирались сквозь сухостой прошлогодней травы. Мир оживал и наполнялся красками. Среди прибрежных холмов раскинулись на много миль руины древнего города, выглядывая кусками стен из-под земляных наносов. Время старательно уничтожало следы человеческой цивилизации, но не смотря на это, останки причудливых сооружений – то ли храмов, то ли дворцов богачей и правителей прошлого – местами всё ещё поднимались к небу. Молодой странник шёл среди развалин, на его спокойном, как воды лесного озера, лице, хранящем выражение полной безучастности, порой проскакивала тень любопытства. Юноше приходилось читать про город, построенный здесь в конце прошлой эры. Каким же огромным он когда-то был! И как мало осталось теперь от прежнего величия.

Со стороны океана дул пронизывающий ветер, погода стояла, хоть и солнечная, но довольно прохладная, однако молодой человек даже не пытался запахнуть изодранный плащ. Сильно поношенная рубаха и штаны из грубого полотна почти не защищали от ветра, но юноша, будто не чувствовал холод. Ветхий наплечный мешок пустовал после долгой дороги. На бледном, как у покойника, лице только начали пробиваться золотистые волосы, ещё не ставшие полноценной бородой. Из-под капюшона торчали светлые, завивающиеся пряди.

Возле руин, на прибрежном склоне, путник обнаружил несколько маленьких, неказистых домиков. Хижины теснились вокруг здания побольше, из окна которого шёл дым, разнося по округе запах готовящейся на очаге пищи. Рядом в поле работали люди: несколько человек пахали землю, собственноручно волоча соху. А вдали на волнах покачивались две рыбацкие лодки.

Молодой человек подошёл к работникам, и те, завидев приближение незнакомца, оторвались от своего занятия и уставились в его сторону. Это были смуглые мужчины с длинными волосами и бородами, одетые в грубую полотняную одежду, испачканную землёй. Один из пахарей – высокий пожилой мужчина, на голове которого уже поблёскивала седина, – в знак приветствия поднял руку с отсутствующим указательным пальцем.

– Здравствуй путник, – произнёс он.

– Здравствуй, – ответил юноша голосом бесцветным и пустым, в котором не улавливалось никакой интонации.

– Рады приветствовать тебя в нашей скромной обители, не часто сюда забредают люди. Но, если ты голоден или устал, каждый из нас будет счастлив поделиться с тобой дарами Всевидящего. Как звать тебя?

– Монтан, – произнёс путник.

– Я Асдин, – представился человек, а затем представил остальных работников, называя каждого братом. – Добро пожаловать в обитель Хошедара!

Монтан понял, что это монахи, которые нашли здесь пристанище подальше от людей и цивилизации. Асдин, судя по всему, являлся главой общины, настоятелем.

Он повёл юношу прямиком к домикам. При ближайшем рассмотрении хибары выглядели весьма неказисто: слепленные из грубых кирпичей на скорую руку, жилища монахов лишь каким-то чудом умудрялись не развалиться. А размеры их были столь малы, что в каждом доме едва ли помещалось больше одного человека, да и тот не мог встать в полный рост под низкой крышей.

В большом здании в центре поселения, куда Асдин привёл Монтана, действительно имелся очаг. На нём два монаха готовили похлёбку, и из котла на всю округу распространялся запах варёной рыбы.

– Скоро трапеза. Можешь разделить с нами эту скромную пищу, – предложил Асдин.

Он усадил гостя за стол, а сам устроился на скамье напротив и стал расспрашивать, откуда и куда тот держит путь.

– Я иду от Сверкающих Гор, – сказал Монтан, – мне нужно в ближайший город.

– Значит тебе в Мегерию, вдоль берега до неё четыре дня пути, – объяснил Асдин. – Но, должно быть, в северных землях, среди дикарей-язычников, ты встречал много опасностей?

– Обычно люди принимают меня хорошо, – возразил Монтан. – Многие племена гостеприимны и никогда не отказывают странникам.

– Но что ты ищешь? Что побудило тебя отправиться в путь в столь юном возрасте?

– Мне интересно увидеть мир.

– Эх, юноша, – вздохнул Асдин, – мир жесток и полон греха. Боюсь, ты скоро познаешь это. Мне когда-то тоже был интересен мир, но потом я понял, сколь он грязен и мерзок, и тогда Всевидящий пришёл в моё сердце, и вот – теперь мне интересна лишь Его воля. Только в ней удалось обрести единственно верный путь из всех земных.

Один из поваров начал бить в колокол во дворе, созывая братию к трапезе. Другой же поставил тяжёлый котелок на стол и разложил деревянные тарелки. Вскоре под крышей дома собрались все обитатели монастыря – чуть больше двадцати человек. Они с любопытством смотрели на юношу и перешёптывались. Монтан заметил странную деталь: почти у всех монахов на руках не хватало одного или двух пальцев, а некоторые прихрамывали.

Когда люди расселись за столом, глава общины вознёс молитву, и братия принялась за еду.

– А вот скажи, – продолжил расспросы Асдин, – к северу отсюда люди почти не знают Господа Хошедара; наверное, и ты никогда не слышал о Нём?

– Слышал, – безучастно произнёс Монтан.

– Это хорошо, – улыбнулся настоятель. – А сам ты каких богов почитаешь?

Монтана спрашивали об этом не раз.

– Я почитаю всех богов, в землю которых прихожу, – ответил он словами, обычно не вызывающими лишних вопросов.

– Всех… – вздохнул Асдин. – Но знаешь ли ты, что не все боги даруют спасение?

Монтан промолчал.

– Да, язычники привыкли поклоняться истуканам, но что станет с их душами, когда Всевидящий пошлёт на землю Тьму и устроит последний суд над живыми и мёртвыми?

Монтан снова не ответил: в его понимании вопрос являлся не корректным. Впрочем, настоятель задал его не для того, чтобы услышать мнение гостя.

– Они останутся во Тьме! – воскликнул кто-то из монахов.

– Именно, во Тьме! – подтвердил настоятель. – Но Хошедар не хочет, чтобы души людей остались во Тьме, Он каждому желает даровать спасение. Думаю, Всевидящий ведёт тебя, юноша, и ты не случайно здесь оказался. Господь стремится заронить в сердце твоё Его слово и вывести из тьмы невежества на свет истины. Сердце твоё чисто, его ещё не опутали лукавые мобады. Они служат не Хошедару, а Отцу-покровителю – бесу воплоти. Они погрязли в стяжательстве, похоти, гордыне. Они затмевают умы паствы лживыми речами и преграждают ей путь ко Всевидящему. Не дай себя обмануть этим лукавым язычникам, который требуют поклоняться бесам! Знай, Хошедар лишь с теми, кто живёт в простоте, труде и любви.

Монтан ещё не слышал, чтобы кто-то так настойчиво убеждал в истинности своих верований, обычно люди с уважением относились к богам соседних племён. Монахи же мыслили совсем по-другому.

Асдин вдруг улыбнулся:

– Впрочем, я, наверное, утомили тебя разговорами, а ты ещё не притронулся к еде. Любовь Хошедара не только в Его слове, но и в тех дарах, которые Он даёт нам каждый день.

Монтан принялся за рыбную похлёбку, а когда закончил, на него обрушился град вопросов от сидящих вокруг братьев-монахов:

– Как ты дошёл так далеко? А что за Сверкающими Горами? А как ты смог пересечь Бесконечный лес? Ты встречал лесных троллей? А великанов?

Настоятель, видя, что монахи даже слова не дают сказать юноше, утихомирил подопечных жестом руки.

– Братья хотят услышать о краях, где ты побывал, – подытожил он, – Наверное, ты видел в пути много удивительных вещей?

Монтан начал по порядку:

– За Сверкающими Горами живут такие же люди, как и здесь, просто там гораздо холоднее. Великанов я не видел – их не существует. А троллей действительно приходилось встречать, когда я шёл через Бесконечный лес.

– Но как тебе удалось остаться в живых? – удивился какой-то монах. – Разве тролли не убивают одиноких путников? Говорят, они набрасываются стаей и разрывают человека на части.

– Эти рассказы выдуманы, – объяснил Монтан. – Лесные тролли – боязливые, добродушные существа, похожие на людей. Они живут поодиночке в подземных норах, никогда не собираются стаей и ни на кого не нападают. Обычно они вообще не показываются на глаза посторонним.

– Постой, – перебил Асдин, – ты говорил, что великанов нет. Но ведь в Книге Истины Хошедара сказано, что когда во втором тысячелетии нашей эры Великий Шахиншах по наущению Всевидящего сверг власть великанов, те ушли за Сверкающие Горы.

Монтан задумался. Он слышал легенду, но, похоже, эти люди верили в её абсолютную правдивость.

– Вероятно, это было давно, – юноша попытался уклониться от полемики. – За горами о них никто не знает.

– Но ведь и сам Хошедар рассказывал о великанах, которые живут на севере. Неужели за тысячу лет они исчезли, не оставив после себя даже воспоминаний?

– Это просто легенда, – объяснил Монтан, – Хошедар жил далеко на востоке, он, вероятно, не знал, что происходит за Сверкающими Горами.

Монахи неодобрительно зашептались.

– Это слова Господа, – строго возразил настоятель, – в них нет лжи. Как Бог может что-то не знать?

Диалог начинал напрягать. Асдину явно не нравилось то, что говорил юный гость – это шло в разрез с некоторыми его верованиями. Монтан понимал, к чему клонит настоятель, да и монахам намёк оказался очевиден: если в словах Господа нет лжи, значит она – в словах путника, чьи свидетельства расходятся с Книгой Истины. Казалось странным, что эти люди так уповают на древние легенды, выдуманные и записанные неизвестно кем, но говорить об этом монахам не имело смысла. Повисло напряжённое молчание, которое вскоре прервал настоятель. Он снова добродушно улыбался, как и прежде:

– Всегда хорошо послушать рассказы, но братьям предстоит ещё много работы. Если путник желает, он может отдохнуть и переночевать в нашей скромной обители. Хошедар рад каждому гостю.

– Я хочу вас отблагодарить за еду и кров, – Монтан поднялся с места, – есть ли среди вас больные?

Монахи переглянулись, не понимая, к чему клонит гость.

– Брат Геласио болен глазами, – сказал кто-то.

– Пусть он подойдёт ко мне, – попросил юноша.

Из группы вышел пожилой монах, его покрасневшие глаза жутко гноились. Монтан положил руку на лоб старика и сосредоточился. Остальные замерли, наблюдая за происходящим. Через некоторое время гной перестал идти, и монах почувствовал облегчение. Он умылся в бадье и тут все ахнули – глаза мужчины оказались абсолютно чисты и здоровы.

– Это чудо! – раздались голоса. Монахи подходили к брату Геласио и осматривали его, ещё раз убеждаясь в реальности внезапного исцеления. Асдин же молчал. Даже если настоятель и был удивлён, демонстрировать это он не собирался.

– Спасибо тебе, юноша! – воскликнул брат Геласио. – Тебя никак послал сам Всевидящий!

– Я хочу отдохнуть, – сказал Монтан, – а завтра рано утром продолжу путешествие.

Но в обители он не остался, он ушёл на берег, предоставив монахам самостоятельно осмысливать случившееся.

Сел на песок, закрыл глаза. Шум прибоя уносил сознание в безграничный покой, растворял мысли в полноте величественной силы. А волны набегали на песок, изо всех сил пытаясь добраться до одинокого человека на берегу, и не достигнув цели, уходили прочь, оставляя после себя мокрые следы. Погрузившись во внутреннюю тишину, Монтан быстро забыл и о долгой дороге, и о странных монахах – ему больше не было до них дела.

Когда он вернулся в монастырь, уже стемнело, а братия расположилась вокруг стола за вечерней трапезой. Монтан подошёл к ним и остановился, наткнувшись на шипы злобных взглядов. Прежнее любопытство, будто ветром сдуло, и теперь люди источали страх, смешанный с ненавистью. Только один человек не смотрел на него – брат Геласео. Он сидел с повязкой на глазах, на которой проступали два кровавых пятна. Настоятель поднялся из-за стола. Добродушие и гостеприимство его сменились праведным гневом, а руки тряслись от напряжения.

– Братья, – воскликнул Асдин, яростно жестикулируя и время от времени тыча пальцем в Монтана – видите этого человека? Он пришёл к нам под личной смиренного путника, и мы дали ему кров и пищу. Он хитростью втёрся в наше доверие, чтобы смущать нас богомерзким колдовством и опутывать бесовскими сетями. Гореть нам в преисподней за то, что мы оказались столь слепы и не распознали посланника Врага! Страдать нам тысячу лет за то, что позволили ему вторгнуться в святую обитель Хошедара! Ибо сказано в Книге Истины: «И явится перед приходом Тьмы пророк Врага и будет смущать праведных колдовством и ложью, источаемой устами его. И наступит Тьма, и судимы будут все, кто попал во вражьи путы!» Так вот, братья, не это ли лжепророк, обещанный нам? Не поддались ли мы мерзким козням Врага? Враг не дремлет, он ищет пути, чтобы совратить верных слуг Хошедара. Ну так раскаемся же в содеянном, и изгоним прочь бесовское отродье! Брат Геласио уже отверг то, к чему прикоснулся Враг. Но я больше виноват перед вами, что привёл его сюда, и должен понести наказание!

С этими словами настоятель схватил топорик для рубки дров, положил свою руку на стол и со всего размаха рубанул по кисти. Брызнула кровь, один палец откатился в сторону, а два других повисли на коже и не разрубленных сухожилиях. Но Асдин не закричал от боли, он лишь поднял изувеченную руку и продемонстрировал всем.

– Вот как надо бороться с грехом, братья! – кричал он. – Ибо сказано: «тело наше да пострадает за пороки наши».

После этих слов монахи повскакивали со скамей. Монтан не понимал, что происходит, и как за столь короткое время успела произойти столь значительная метаморфоза. Прежде ни с чем подобным сталкиваться не приходилось.

Монахи двинулись на него стеной, но Монтан стоял неподвижно и просто смотрел на них, а те, наткнувшись на страшный, пустой взгляд, тоже остановились, не решаясь приблизиться.

– Не бойтесь, братья, – воскликнул Асдин, – если Всевидящий с нами, Враг и слуги его не страшны!

С этими словами он подошёл к Монтану, не выпуская из руки топор, и хотел было замахнуться, но сделать это не смог: движения будто сковали невидимые путы.

Монтан почувствовал, как внутри рождается странное, незнакомое доселе чувство. «Как смеют эти людишки в чём-то обвинять меня после того, как я оказал помощь одному из них?» – подумал он. На миг юноша ощутил то, что люди называют яростью. На один лишь миг внутренний раздрай овладел им. Но вскоре равнодушие и покой вернулись, и монахи теперь казались не важнее, чем свора собак, лающих за каменной стеной. И тогда Монтан понял, что на то мгновение, пока злоба кипела внутри, он приобщился к человеческому миру, ощутил эмоции и чувства, которыми живут люди. Мог ли он это повторить снова? Хотел ли? Монтан не знал.

Развернувшись, путник медленно пошёл прочь, даже не оборачиваясь на разъярённую и вместе с тем напуганную толпу. А монахи что-то кричали вслед, и какой-то наглец запустил камнем в спину. Но для Монтана эти странные люди уже не существовали, его путь лежал дальше.

Глава 4 Берт II

Луч света из крошечного окошка под потолком пробивался сквозь пыльное помещение камеры и падал на грязный, загаженный пол. Уже третий день Берт сидел на пучке соломы и смотрел на этот луч, с тоской думая о доме, от которого он оказался так грубо и бескомпромиссно оторван. Ждал. Должны были приехать родные, но время тянулось, и молодому охотнику начинало казаться, будто про него все забыли, оставили на произвол судьбы. А в душе теплилась надежда, что произошедшее с ним – лишь недоразумение, которое можно уладить, и наваждение исчезнет, как страшный сон. Берт полагал, что он ни в чём не виноват, что это Ман сподвиг его идти в лес, а значит, только Ман должен нести ответственность, и если сеньор хорошо разберётся, то всё встанет на свои места, и Берта отпустят. Или заменят наказание денежным штрафом, как Эмету, который со скучающим видом лежал рядом на соломе, посматривая на соседей с чувством собственного превосходства.

Вот только вчерашний суд приглушил надежду. Судил лично сэр Фридульф. Он расположился в трапезной за столом, а рядом восседали писарь и лесничий имения Блэкхилл. Сэр Фридульф – обрюзгшего вида человек с пропитым лицом, облачённый в дорогую котту из толстой, тиснёной ткани, устало смотрел на представшего перед ним молодого браконьера, и Берт, когда начали задавать вопросы, так разволновался в присутствии этих облечённых властью людей, что не смог слова выдавить в своё оправдание. Впрочем, надежда на лучший исход полностью не пропала, тем более что увозить из Блэкхилла заключённых не торопились.

Сегодня утром в темницу привели ещё одного человека. Угрюмый одноглазый мужчина почти всё время молчал, а если и приходилось открывать рот, то говорил отрывисто, недовольным и брюзжащим тоном. На расспросы Дага, он поведал, что зовут его Тило и что попался он за ересь.

– И в чём же ересь? – поинтересовался Даг.

– А в том, что мобады всё врут!

– Тебе-то откуда знать? – усмехнулся Ман.

– Дык сам читал! В Книге не написано того, что они говорят.

– Грамотный, поди? – Ман кинул на еретика скептический взгляд.

– А то, – буркнул Тило и ушёл в свои мысли.

А Берт сидел и думал. Прокручивал в голове раз за разом одни и те же мысли и картинки, в сотый раз досадуя и на себя и на приятеля. С Маном он не разговаривал с того вечера, как оказался за решёткой, только злобно посматривал в его сторону и непрестанно дулся.

– Да хватит убиваться, парень, – Даг попытался утешить Берта, видя, как тот себе места не находит, – такова судьбы. От неё не уйдёшь. Что на роду написано – то и сбудется.

Берт закивал головой и тяжело вздохнул.

– Может, оно и так, да только паршиво вышло. Ну откуда эти изверги выскочили? – оживился Ман. – Донёс что ли, кто? Али как? Не понимаю: никогда к нам их не заносило, и вот те на!

– Судьба, – повторил Даг, – судьба… Но ежели разобраться, гнобят нашего брата по чёрному. Вот скажи: у кого убудет, если ты оленя подстрелил в лесу? Они наперечёт что ли? Леса – огромные, живности – пруд пруди. Несправедливо. Сеньоры за каждый шаг с нас шкуру дерут. Туда пойдёшь – заплати серебряник, туда – золотой. Разве ж это правильно? Мы и так на них ишачим: в полях их работаем, скотину их пасём, отдаём урожай. Надо же аппетиты поумерить? Я вот что думаю, – Даг заговорил тише, – однажды сервы и вилланы прогонят сеньоров прочь, сами станут своей землёй владеть и никаких податей никому платить не будут. Или, полагаешь, не так?

Ман испуганно оглянулся на дверь – нет ли кого. Но стражник, что сидел в подвале, был занят своими делами и на болтовню заключённых внимания не обращал.

– Ты это… потише, – цыкнул Ман, – а если услышит кто? Мобады говорят, якобы так Всевидящим устроено: есть те, кто работает на земле, есть те, кто сражаете, а есть те, кто молятся за всех. И это таков порядок устроен. Допустим, я тоже не согласен, что охотиться нельзя, потому что мой дед охотился, и никто ему не запрещал, а теперь почему-то нельзя! Но сеньор-то нас защищает, если война какая, либо если случится что.

– Защищает? – расхохотался Даг. – И чем он тебя защитил? Я и сам себя защитить могу. А бароны эти, граф и прочие супостаты только пьют, жрут, да охотой развлекаются. Что нам, простым людям, толку с них?

– Ты чего раскричался? – совсем разволновался Ман. – Попадёт же!

– Да плевать! Я и так смертник.

– Ага! А если подумаю, что мы в сговоре?

– Дык что же? И вы смертники!

– Как бы ни так! – Ман завертел головой. – Вчера на суде сеньор нас на рудники определил.

– Вот только с рудников ещё никто не возвращался! – выпалил Даг. – Если попал туда – всё, баста, там же и сгинешь. Думаешь, зачем повешение на рудники поменяли? Да чтоб ты вначале поработал до потери сил, а потом сдох бы. От виселицы-то выгоды нет.

Берт не очень понимал, о чём сокамерники вели разговор, ибо никогда прежде не задумывался об устройстве общества, в котором жил, но вот последние слова ошпарили, будто кипятком. Даг рассуждал со знанием дела.

– Значит, я не увижу больше дом? – вымолвил Берт.

– Нет, не увидишь, парень, даже не надейся, – Даг окончательно выбил почву из-под ног молодого охотника.

– Ерунду они говорят, – вдруг подал голос Тило, – врут.

– Кто? – не понял Даг.

– Да кто… Мобады ваши, что якобы одним – трудиться, другим – воевать. Не написано такого в Книге.

– Как так не написано? А откуда же они это взяли? – удивился Ман.

– А им демоны нашептали, чтобы врали побольше, – лицо Тило приобрело ещё более недовольный вид, – Хошедар говорил, что все равны, и что нет разницы между богатым и нищим, между купцом и земледельцем. Всех Господь одним судом судит. А мобады придумали, что сеньоры после смерти попадают в Небесные Чертоги, а простолюдины – на Небесные Поля, чтобы продолжать работать на сеньоров, которые там будут пьянствовать, развлекаться и предаваться разврату. Но то есть гнусная ложь!

– Да иди ты к Вражьей матери! – отмахнулся Ман. – Нас ещё и в еретики запишут, если тебя слушать будем.

Разговоры Тило Берт тоже понимал с трудом: в богословии молодой серв разбирался плохо, а многое из того, что говорил деревенский мобад, просто забывал. В голове оставались разве что интересные истории о святых, праведниках, Господних посланцах и прочие необычнее вещи – истории Берт любил и всегда слушал взахлёб, а потому слова Тило о том, что мобады врут, казались весьма странными. Впрочем, Тило был грамотный и сам читал книгу, которую мог читать только мобад – это что-то да значило. А вот Ман вызывал раздражение своей чрезмерной осторожностью: вся удаль, которую тот выпячивал прежде, растворилась без следа, как только он попал в темницу.

– Ты трус, – тихо сказал Берт, – на меня обзываешься, а сам такой же трус.

– Чего ты тут мелешь, сопляк? – возмутился Ман. – Ещё раз такое ляпнешь, отделаю так, что мать родная не узнает.

Берт отвернулся к стенке и погрузился в тяжёлую обиду.

– Да, чтобы против извергов выступать, смелость нужна, – как бы сам с собой рассуждал Даг, – а какая смелость у нашего брата, если господа только и делают, что приучают дрожать при виде их? Нет, парни, нам надо храбрости набираться, да гордость иметь собственную.

– Чтоб на виселицу всем? – скептически скривился Ман.

– Пока за свои шкуры не перестанем дрожать, ничего не поменяется, – Даг махнул рукой.

Берт за три дня привык к подобным разговорам, хоть и мало вникал в их суть. Даг ему казался человеком воистину смелым и достойным подражания: и против властей он не побоялся выступить, чего Берт даже помыслить не смел, да и на виселицу шёл без страха. И начало вериться, что и говорит он правильно, ведь Берт со своей семьёй тоже страдал от голода, но всё равно был вынужден работать на поле сэра Фридульфа и отдавать часть урожая. Но ещё больше парня заинтересовал угрюмый Тило. Возникла идея, что он наверняка знает одну вещь, которая не давала Берту покоя все эти дни.

– А можно тебя спросить? – обратился он к еретику.

– Валяй, – тот даже не поднял взгляд.

– Ты ведь грамотный, читал Книгу Истины. А там сказано что-нибудь про монахов?

– Началось, – проскрипелМан, – дались болвану его монахи…

– Про каких монахов? – Тило оторвался от созерцания пола камеры.

Берт рассказал о загадочной встрече на дороге. Тило, видимо, польщённый тем, что его грамотность оказалась востребована, с важным видом почесал затылок, поморщил лоб и только потом ответил:

– В Книге не написано. Но монахи твои похожи на призраков. Люди рассказывают, будто их встречают в древних руинах, коих полно тут, в лесах. А на дороге… нет, такого не бывало.

На лестнице зазвучали шаги многих ног. Берт оглянулся на решётчатую дверь, да так и замер: в подвальном полумраке, еле освещаемом тусклым фонарём, он увидел целую группу людей – это были односельчане. Навестить Берта явились старший брат с отцом и жена Хейма с грудным младенцем на руках. К Ману тоже приехала супруга с детьми и ещё несколько родственников.

Завидев Хейму, Берт тут же подскочил к решётке, а та в свою очередь кинулась навстречу и разрыдалась. Заплакал и младенец.

– Почто же тебя забрали? – причитала она. – Как же я жить-то без тебя буду? Сказали, на рудники вас отправят. На погибель.

Просунув руки сквозь решётку, Берт как мог обнял супругу, а у самого тоже слёзы на глаза навернулись, и чтобы не заплакать, пришлось изо всех сил стиснуть зубы.

А жена Мана налетела на мужа чуть ли не с кулаками, подняла такую ругань, что наверняка слышал весь замом, а потом тоже расплакалась, и Ман бросился её утешать.

Мужчины стояли чуть позади, угрюмо созерцая трагичность встречи, никто из них не проронил ни слова.

– Послушай, сын, – сказал Берту отец, когда слёзы, вой и причитания поумолкли, – надо кумекать, что дальше делать. Семья твоя без кормильца осталась. Мы-то подсобим, как сможем, но сам видишь, какие сейчас времена голодные. Мы посоветовались и решили, что Хейма должна выйти за мельника Бруно. Он холост, достатка хорошего, да и сам не против.

Берту стало совсем плохо от подобной вести.

– Тут ничего не поделаешь, – пожал плечами отец, – жить как-то надо...

Берт молча кивнул, но душу раздирало так, что ещё чуть-чуть, и он бы расплакался у всех на виду, начла бы решётки грызть и стены царапать.

– Я тоже не хочу выходить за мельника, – всхлипывала Хейма, – но малыш… его кормить надо.

Давя подступивший к горлу ком, Берт ещё сильнее прижимал к себе через прутья решётки жену с ребёнком. Казалось, лучше вообще не жить, чем жить, зная, что твоя любимая ляжет под толстого уродливого мельника, которого молодой человек терпеть не мог, будет всячески прислуживать и угождать ему, обхаживать. Разум говорил, что иного выхода нет, а сердце этого не понимало и терзалось от бессилия и отчаяния.

А когда пришёл стражник и грубо велел расходиться, когда заплаканная Хейма с орущим младенцем скрылась из виду, Берт без сил упал на солому, и не думая о том, что скажут другие заключённые, закрыл лицо руками и беззвучно зарыдал, вздрагивая всем телом.

– Чо ноешь, как баба? Утри сопли, – Ман, что сидел напротив, с отвращением покосился на односельчанина. – Вот бы мне тоже поныть. И так тошно, а тут ты ещё…

Он не договорил, потому что Берт в этот момент перестал плакать и вперил в бывшего приятеля яростный взгляд. Медленно поднялся с соломы, а потом молнией метнулся к Ману. Остервенело вцепившись тому в плащ, Берт повалил Мана на пол и в исступлении начал бить кулаками, куда придётся, а тот только беспомощно закрывался руками, неуклюже пытаясь оттолкнуть обезумевшего парня. Берт и сам не понимал, что творит: накипело, не было больше сил терпеть, сорвался. Продолжалось, однако, это недолго, поскольку Даг подскочил к дерущимся, отволок Берта в сторону и держал до тех пор, пока тот не перестал вырываться. А Ман, испуганно таращась на приятеля и потирая ушибленную скулу, отполз к стене.

– Озверел что ли совсем? – пробурчал он обиженно, но на ответные действия не решился.

– Всё! Успокоились! – рявкнул Даг. – Делать вам нечего – драться удумали! Хотите плетей получить вдобавок?

Остаток дня Берт и Ман сидели молча и зыркали исподлобья друг на друга. Берт больше не рыдал. Он выплеснул злобу, что накопилась внутри, и теперь снова ушёл в мрачные, беспросветные думы.

А вечером приехали родственники Эмета.

– Ну всё, парни, – едва сдерживая радость, произнёс на прощание сын виллана, – не поминайте лихом.

Его вывели из подвала. А когда через некоторое время дверь камеры открылась вновь, на пороге опять стоял Эмет. Но как же он отличался от того задорного щёголя, что ждал освобождения все эти дни! На нём лица не было. Эмет сгорбился и осунулся, в глазах стояли слёзы, а руки дрожали. Он тихо сел на прежнее место и уставился на решётку.

– Что стряслось? – спросил Даг, но Эмет не ответил.

А потом он вскочил и начал в ярости бить кулаками и ногами стену.

– Дерьмо! Дерьмо! – повторял он. – Будь ты проклят! Чтоб тебе в преисподней гореть! Я до тебя доберусь! Я тебе шею сверну!

Когда Эмет немного успокоился, он всё же рассказал о том, что отец, который и раньше считал его бездельником и вообще человеком никчёмным, отказался платить штраф, и теперь Эмет вместе с остальными должен отправиться на рудники.

Больше сегодня не разговаривали: всем было плохо, всем сегодняшний день причинил страдания. И только Даг время от времени старался подбодрить товарищей по несчастью добрым словом.

А на следующее утро заключённых заковали в кандалы и вывели на свет. Во дворе замка стояли две обречённые телеги. Пятерых сокамерников затолкали в первую, а во вторую посадили двух человек, которых привели из подвала соседней башни. Шли те двое медленно, будто из последних сил, да и выглядели ужасно: нижние рубахи, в которых они были одеты, покрывала запёкшаяся кровь, а забинтованные тряпками руки и ноги окрасились красным.

– Пытали, – процедил Даг. – Сволочи!

– Кто они? – поинтересовался Берт.

– «Свободные». Не позавидуешь «свободному», попавшему в руки сеньоров.

– Заткнулись все! – крикнул конвоир, и телеги в сопровождении отряда вооружённых всадников выехали из ворот замка Блэкилл и потащились по талой грязи, да по размокшей колее, тонущей в лужах. Было тепло, и солнце разъедало постылый снег. Весна, наконец, прогнала надоевшую зиму и прочно обосновалась в графстве Вестмаунт. Ветер трепал волосы, и весенняя свежесть бередила воспоминания о тех счастливых мгновениях прошлой вольной жизни, которые молодой человек не ценил и о скоротечности которых не задумывался. Хотелось уйти в поля, вновь оказаться свободным от цепей, решёток и конвоя, но теперь Берт мог лишь с тоской смотреть на вожделенные просторы, раскинувшиеся вокруг.

Каменная громада замка и деревенские домики уходили вдаль, пока, наконец, не скрылись за деревьями. Заключённые ехали навстречу своей судьбе.

Глава 5 Ардван II

Граф гулял в саду, наслаждаясь прохладным солнечным утром. Природа недавно начала пробуждаться от зимнего сна, появилась первая зелень – настоящая отрада для глаз после белёсой хмари зимних дней.

В эти ранние часы сад, да и весь двор находились в тени массивных крепостных сооружений, связанных друг с другом галереями и арочными конструкциями. Каменные громады свысока смотрели на копошащихся внизу человечков, давя их монументальным и неприветливым величием. Только зелёные насаждения – цветочный сад, осиновая и дубовая рощи – разбавляли неуютную холодность мрачного жилища, радуя в это время года местных обитателей распускающейся листвой.

Замок являлся плодом трудов нескольких поколений графов Нортбриджских, живших здесь уже сотни лет, и был крупнее других крепостей, разбросанных среди лесистых равнин и сопок Вестмаунта. Центром замкового ансамбля являлась Холодная башня, получившая своё название за просторные помещения, которые редко удавалось протопить морозными зимними днями. В ней располагались и графские покои, и главная оружейная и трапезный зал с кухней, и даже комнаты некоторых придворных. Это угрюмое строение с большими стрельчатыми окнами на верхних этажах и острым, пронзающим небо шпилем возвышалось над всеми остальными зданиями, как бы подчёркивая авторитет живущего здесь лорда.

Рядом стояла башня графини, соединённая с главной арочным мостиком. Она была значительно ниже Холодной башни, имела маленькие окошки-бойницы, а грубая, позеленевшая от времени кладка говорила о древности её стен. Эта башня появилась вместе с первыми укреплениями на холме пять столетий назад, в те времена, когда катувелланцы только обосновались здесь, ведя постоянные кровопролитные войны с местными племенами, не желавшими добровольно платить дань чужакам. Ныне же от первоначального укрепления сохранился только малая часть южных фортификаций и донжон, в котором теперь находились покои графини и её слуг.

Третья, гостевая башня, пристроилась вплотную к западной стене. Высокий каменный дом вытянутой формы некогда являлся казармой, но сейчас помещения для солдат располагались на северной стороне, между вторым и третьим рядом стен, а дом перестроили и приспособили для проживания знатных гостей. Сделал это прадед нынешнего графа Нортбридского около ста лет назад.

Замок имел воистину богатую историю длиной в несколько веков, но за всё это время он ни разу не был взят штурмом, и нога захватчика не ступала на вершину холма.

Ардван бродил по саду и думал о том, сколько всего повидали эти стены: жизней, смертей, трагедий и радостей человеческих. И его смерть они увидят и продолжат стоять дальше величественно и безучастно, как прежде. Сколько ещё поколений замок переживёт? На душе стало тяжело от осознания мимолётности времени: оно проносится, будто миг, и растворяется в пустоте, а дела рук людских остаются на столетия, забывая своих творцов и хозяев. Но и они рано или поздно обратятся в прах. Ардван задумался о вечном. «Как же мы ничтожны даже по сравнению с этой башней, – рассуждал он, глядя на грозный силуэт донжона, вычерченный в лучах утреннего солнца. – Всем мы ничтожны! Все мы исчезнем, и что потом?» После кончины мобады обещали доблестным воинам пиршества в Небесных Чертогах, но почему-то с годами всё меньше веры было их словам.

К Ардвану направлялись три человека: мобад-канцлер Гуштесп в скромной белой рясе, мальчик, опирающийся на костыли, еле передвигающий по земле искривлённые ноги, и слуга, приставленный к ребёнку. Обучением детей графа занимались несколько придворных, но главная часть воспитания Нитхарда лежала именно на плечах мобада-канцлера. Если ребёнок не способен овладеть военным мастерством, пусть он, хотя бы, станет грамотным и образованным, о чём лучше всех мог позаботиться именно старый придворный священнослужитель.

– Доброе утро, отец! – вследствие недуга мальчик картавил и растягивал слова.

– Доброе утро, Ваше Сиятельство! – поклонились мобад-канцлер и слуга.

Ардван поздоровался с ними.

– Как у тебя дела, Нитхард? – спросил он сына.

– Хорошо, – ответил тот. – Отец, ты скоро едешь на войну?

– Да, сын, придётся отлучиться на несколько месяцев.

– Жаль, мне не доведётся пойти с тобой, – прокартавил Нитхард, – говорят, я никогда не смогу сражаться, не стану катафрактом, не буду таким, как ты, сильным и смелым.

Ардван похлопал сына по плечу:

– Всевидящий каждому предопределил своё: одним суждено воевать, другим даны иные способности. Учись хорошо, слушайся наставников, и когда-нибудь ты поймёшь своё предназначение.

Нитхард понурился, а на Ардвана вдруг накатило чувство отцовской любви к бедному ребёнку, на котором отыгралась жестокая судьба. Он строго посмотрел мальчику в глаза:

– Знаешь, сила и смелость не в руках и ногах, они вот здесь и здесь, – Ардван дотронулся указательным пальцем до головы и груди Нитхарда. – Сила – это не умение махать мечом, это, прежде всего, воля и твёрдость духа. Не все свершения творятся на поле боя. Когда я был молод, я тоже полагал, что главное в жизни – повергнуть как можно больше врагов, но с годами оказывается, что это не так. И ты, когда подрастёшь, поймёшь это. А сейчас запомни мои слова: пусть Всевидящий забрал у тебя способность драться, но зато дал многое другое. В тебе течёт благородная кровь, а значит, ты станешь великим человеком!

Это были лишь слова: глубоко внутри граф понимал, что человек, не умеющий держать в руках оружие, мало, на что годен, но причинять сыну лишнюю боль, лишая того надежды, он не желал.

– Разрешите пообщаться с вами с глазу на глаз, милорд, – проговорил мобад-канцлер.

Они и Гуштэспом присели на скамью под развесистым дубом, а Нитхарда в сопровождении слуги отправили погулять в другой конец сада.

– Думаю, вы знаете, о каком деле пойдёт речь, милорд, – начал канцлер. – Мальчику уже двенадцать лет, и нужно определить его дальнейший путь. Скоро вы отправитесь в резиденцию Железноликого и сможете взять Нитхарда с собой ко двору короля, если желаете, чтобы он обучился придворному ремеслу. Заодно вашему сыну будет полезно оказаться в окружении воинов и испытать тяготы военного похода.

Гуштэсп сложил смиренно руки на коленях и многозначительно замолчал.

– Но ты полагаешь, Нитхарду предпочтительнее иная судьба? – прищурившись, взглянул на канцлера граф.

– Разумеется, милорд! Вы знаете, что я думаю по этому поводу. Всевидящий лучше позаботится о здоровье и образовании мальчика, нежели королевский двор. В миру многие люди не ведают любви Хошедара, а потому ребёнку-инвалиду предстоит много тягот. Путь монаха тоже имеет свои преимущества: Нитхард получит полное образование, сможет прочесть труды великих мудрецов и философов – с такими знаниями перед ним откроется путь учёного, врача или богослова. В его положении становиться придворным – не самый лучший вариант.

– Вот только я останусь без наследника, – Ардван развёл руками. – Кому достанется земля и замок? Моему непутёвому братцу?

– Верно, милорд, Нитхард не получит титул. Но графиня в таком возрасте, в котором женщина ещё может рожать. Отдав ребёнка Всевидящему, вы обретёте Его благосклонность.

– Да, да, и тогда свершится чудо, и Бог пошлёт мне здорового наследника. Слышал уже много раз. Вот пусть вначале пошлёт, а там посмотрим.

– Доверьтесь Всевидящему, милорд.

Ардван задумался. Принятие этого решения давалось с большим трудом. Дилемма давно нависала тяжким бременем, и тянуть до бесконечности было нельзя. Гуштесп прав: военный поход – удобная возможность отправить Нитхарда ко двору короля. Но что его там ждёт? Ребёнок должен пройти через испытания, которые сделают из мальчика мужчину, но чутьё подсказывало, что оказавшись непосильной ношей, испытания могут сломить калеку. А что, если Нитхарду и правда уготован иной путь? Что, если он добьётся успехов на поприще науки или станет велики лекарем? Тем не менее, Ардван желал видеть в сыне наследника и вариант отправить его ко двору представлялся наиболее предпочтительным.

Раздумья прервал один из слуг, бежавший со стороны ворот.

– Ваше Сиятельство, – сообщил он, – только что в замок прибыли гости. Это ваш брат, и с ним несколько всадников.

– Придётся отложить вопрос, – сказал Ардван.

– Милорд… – хотел было возразить канцлер, но граф жестом остановил его:

– Я приму решение до отъезда.

Ардван лично встретил компанию приезжих, которые направлялись в Холодную башню, дабы предстать перед хозяином замка. Впереди шли четыре катафракта, за ними десяток оруженосцев и кнехтов. Троих знатных воинов с головы до ног покрывала кольчуга с нашитыми на ней пластинами. Четвёртый же на их фоне выделялся не только внушительным ростом и крупными габаритами, но и тяжёлым чешуйчатым доспехом, закрывавшим, как тело, так и конечности бойца. Одетая поверх толстого гамбезона(1) броня делала полноватую фигуре её обладателя ещё более массивной. Лицо катафракта было изуродованное шрамами и имело грозный вид, а густая чёрная борода, свисающие с головы жирные патлы и крючковатый нос придавали чертам толику свирепости. От покрытой дорожной грязью одежды за милю разило потом и лошадьми.

Воины склонились перед графом в знак приветствия, после чего здоровый катафракт оскалил щербатый рот и, раскинув руки, набросился с объятиями на Ардвана.

– Брат! – громко воскликнул он, – Давно не виделись!

– Приветствую тебя, Хадугаст! – сдержанно ответил граф, – Рад тебя видеть в Нортбридже. Мой дом – твой дом. Я прикажу натопить баню для тебя и твоих людей и накормить.

Хадугаст был выше Ардвана, и, в отличие от него, обладал солидным пивным животом. Ардвану шёл шестой десяток, и старость уже пометила лорда своими знаками, в то время как его брат находился в самом расцвете сил.

– Несколько твоих рабынь нам пришлось бы как нельзя кстати! – заметили Хадугаст, не снимая с лица плотоядной улыбки.

Ардван возмутился такой наглости, но ответил сдержанно:

– Неужели мой брат за годы отсутствия забыл, что в стенах замка нет публичного дома?

Но воин лишь рассмеялся:

– Да, да, прости. Когда слишком долго терпишь тяготы пути, порой забываешь о приличиях.

Ардван не чувствовал радости от приезда родственника. Хоть при людях они и держались на короткой ноге, порой доходя до откровенной фамильярности, в отношениях братьев всегда присутствовала напряжённость. Когда умер их отец, Ардван по праву старшего сына получил всё, а Хадугаст выпросил денег на лошадь и кое-какое вооружение и отправился искать удачи. И пусть Хадугаст всегда утверждал, что больше всего на свете ему по душе скитания и приключения, Ардван видел зависть и даже уязвлённое самолюбие, временами проглядывающую в словах и поступках брата.

Усугубляла ситуацию и разница в характерах и темпераменте. Ардван слыл расчетливым хозяйственником – сказывалось многолетнее управление графством, ответственность за землю и людей. Он предпочитал целесообразность и умеренность в одежде, еде, выпивке и развлечениях, ценил в подданных верность и дисциплину. Распутство и расточительность, присущие Хадугасту, а так же отсутствие у того чувства долга вызывали у графа отвращение. Женщин, с которыми Ардван имел отношения, можно было пересчитать по пальцам, в том время, как за Хадугастом прочно закрепилась слава бабника и пьяницы. В свои сорок с лишним лет он не задумывался ни о женитьбе, ни о наследниках. Казалось, судьба правильно распорядилась, отдав замок и землю именно такому человеку, как Ардван, а не его брату.

Хадугаст и месяца не мог прожить спокойно, не подравшись с кем-либо. Жизнь в боях, турнирах и всевозможных стычках закалили его, сделав мастером, с которым мало кто из катафрактов был способен тягаться в искусстве владения мечом или копьём, да и в кулачном бою массивный Хадугаст мог проучить любого, и каждый раз, как этот человек появлялся в замке, случались неприятности. В позапрошлый свой приезд он по пьяни до смерти избил пару человек в городской таверне, а в прошлый – это произошло три года назад – зарезал слугу. Проблема оказалась в том, что слуга был родом из одного, пусть не богатого, но знатного семейства, и Ардвану пришлось потрудиться, дабы уладить конфликт: он принёс извинения и вместо Хадугаста, у которого деньги никогда не водились, заплатил крупный штраф семье покойного. Брат обещал вернуть должок, но Ардван знал, что слова этого человека ничего не стоят. Да и денег тому неоткуда было взять. Зарабатывал он, либо временно нанимаясь к какому-нибудь лорду, либо банально обирая деревни и мелкие поместья вместе со своими дружками – такими же безземельными катафрактами. Само собой, деньги тут же улетали на выпивку и женщин, и приходилось вновь сидеть на дармовых харчах, пользуясь законами гостеприимства, у какого-нибудь богатого владельца замка в ожидании нового случая разжиться монетой.

Ардван не понимал Хадугаста. Он полагал, что самый верный путь при таком раскладе – пойти в дружину к одному из герцогов, а может и к самому королю, и верной службой заработать землю и титул. Но, будучи свободолюбивым и необузданным, как дикий жеребец, брат не мог долго служить кому-то одному. Своим образом жизни и нравом Хадугаст заслужил весьма подходящее прозвище – Лихой.

Поговорить с братом получилось только после того, как тот привёл себя в порядок и поел. Когда Хадугаст вошёл, его пивной живот обтягивала котта из синего сукна, имеющая тесьму по краям и длинные широкие рукава с прорезями. Лицо его при ближайшем рассмотрении уже не казалось столь свирепым, оно имело нездоровый оттенок от чрезмерного употребления горячительных напитков, а раздробленная вражеской булавой скула делала одну половину физиономии бесформенной, придавая ей страдальческое выражение.

Братья уселись за столиком. Хадугаст вальяжно, будто у себя дома, развалился на стуле. Ардван приказал слуге наполнить чаши.

– Хорошее у тебя вино, – бодро начал Хадугаст, прикладываясь к напитку. – А приехал я, значит, к самому веселью?

– Что ты имеешь ввиду? – Ардван нахмурился, ему не нравилось разнузданное поведение брата, но приходилось терпеть – не хотелось с порога затевать ссору.

– Я всего пару часов в замке, а тут только и разговоров, что о мертвеце, который сюда приходил.

– Кто говорит?

– Да все говорят.

– Кто конкретно распространяет слухи?

– Да брось, брат, люди болтают всякое, я даже внимания не обратил. Вечно ты подозрительный какой-то. Так значит, это не правда?

Ардван тяжело вздохнул:

– Правда.

– Ну да, и такое бывает, – Хадугаст ничуть не смутился, – иногда мертвецы заходят в замки и города.

– Дурной это знак, беду предвещает, – лицо графа помрачнело, – они тянутся туда, где должно произойти несчастье.

– Сказки это, – пренебрежительно махнул рукой Хадугаст, – Просто их все боятся, вот люди и сочиняют. А мне плевать на них, пусть хоть дюжина мертвецов за мной увяжется. Они же безобидные, как дети. Просто сидят неподвижно и смотрят на тебя. И чего бояться: что до дыр проглядят?

Хадугаст рассмеялся. Ардвану не понравилась эта невинная насмешка в его адрес, но виду не показал и перевёл разговор на другую тему:

– Ну а ты-то как? Где был, что видел? Что в королевстве происходит?

Лицо Хадугаста стало серьёзным:

– Что сказать, обстановка непростая. Повсюду с продовольствием проблемы, бандиты кругом – ничего хорошего. Ты бы знал, что наёмники порой вытворяют, которых ты и твои коленопреклонённые нанимают за порядком следить! Мы по пути один отрядик встретили: средь бела дня разоряли деревню, представляешь! В общем, скажи спасибо, что теперь у тебя в графстве бандитов поубавилось.

Ардван промолчал – и минуты не прошло, чтобы брат снова не попытался задеть за живое.

– А что в королевстве… – продолжал Хадугаст. – Так король всех лордов хочет к ногтю прижать. Но ты, наверняка это и сам знаешь. Железноликий разослал апологетов-наместников по графствам и герцогствам, следит за всеми. И если кто-то чем-то не угодит… – Хадугаст провёл пальцем по шее, намекая на перерезанную глотку. – Наверное, слышал о лорде-маршале? А о графе Лэнгтоне слышал?

– Что с ним?

– Ну что? Голова с плеч, что же ещё? Якобы тоже предатель. Само собой, лордам это не нравится. Я думаю, Железноликий своими выходками ведёт королевство к краху. Сложно представить, что будет дальше. Всех не казнишь и войной на всех не пойдёшь. А вообще, говорят, в ставке сейчас заправляют герцоги Сноутон и Фритландский. Но что один – маразматик старый, что другой – дурак дураком. Они и внушают Железноликом, якобы тот новый великий автократор. А смысл? Никому не нравится идея усиления центральной власти. Пока Отец-покровитель грозит Судом Божьим, а Сноутоны и Фритландские держат по две тысячи катафрактов, у них может и будет получаться держать подданных в страхе. Но грядёт война, скоро армии их обмельчают, и вот увидишь, королевство развалится! Мечта о новой Автократории просто смешна!

– И что ты предлагаешь? – Ардван пристально посмотрел на брата: не хватало в стенах замка крамольных речей и призывов к бунту.

– А что я могу предлагать? Я бродяга и воин – человек свободный. Какое мне дело до бредовых идей Железноликого и придворных игр? Да срал я с высокой башни на них всех.

– Так ты не желаешь послужить королю и Всевидящему в предстоящей войне?

– Отчего же? Этого я не говорил! Когда мы восстановим истинную веру по всему югу и истребим еретиков, опустевшие земли должны кому-то достаться, верно? А земли там не плохие. Думаю, цель весьма достойная.

– Значит, ты всё же решил взяться за голову?

– Можешь и так считать.

Обрюзгшее лицо Хадугаста выражало решимость. Он сидел в кресле и сверлил взором теперь уже пустую чашу. Ардван редко видел его таким. Вероятно, годы всё же брали своё, и ветер в голове уступал место трезвости и рассудительности.

После того, как Хадугаст покинул покои, Ардван позвал виночерпия. Явился молчаливый мужчина, который прежде приходил наполнять чаши. Он нёс кувшин с вином, но сейчас не вина требовалось графу. И не за ношение вина этот человек имел прибавку в двадцать золотых к жалованию.

– Послушай, Йорун, – сказал Ардван, – мне нужно, чтобы ты следил за Хадугастом и его людьми. Обо всём подозрительном докладывай немедленно.

– Милорд, вы полагаете, ваш брат что-то замыслил? – нахмурился слуга.

– Вот ты мне и расскажешь. От этого человека можно ожидать всё, что угодно.

– А за графиней продолжать наблюдение?

– За ней следи особенно усердно. Есть, кстати, новости?

– Я всё больше сомневаюсь в верности сэра Сигебальда, милорд. Позавчера начальник городской стражи встречался с графиней наедине в гостевой башне. Полагаю, между ними что-то есть.

Ардван только хмыкнул: Берхильда не впервой пыталась переманить его людей на свою сторону таким своеобразным, доступным только женщинам, методом. Он отлично понимал, что графиня желает создать противовес верным людям своего мужа, этой же цели служили и несколько десятков наёмников в её личном подчинении, о которых Ардван тоже не должен был знать. Вот только зачем ей это надо, и какой коварный план замыслила супруга, до сих пор оставалось загадкой. Пока граф находился в своём замке, опасаться было нечего. Вот только скоро ему предстояло уехать.

– Ещё Лаутрат вызывает беспокойство, – продолжал Йорун, – он допрашивает слуг Фравака. Думается, копает под нашего дастура.

«Чёртов апологет, – выругался про себя Ардван, – заноза в заднице, каких свет видывал».

– Лаутрат… – вслух произнёс он, – А напомни-ка, кого он перекупил из моей прислуги?

– Одного из рабов-водоносов, милорд, и помощника постельничего.

– Сделай так, чтобы они исчезли. Не хочу, чтобы этот Лаутрат совал нос в мои дела. И да, разузнай, кто в замке больше всех трезвонит о мертвеце. Лишнюю болтовню надо пресекать.


Примечания:

1.Гамбезон – то же самое, что и поддоспешник, стёганка.

Глава 6 Монтан II

Всё чаще и чаще попадались отдельно стоящие рыбацкие лачуги и небольшие деревеньки, и вот, наконец, утром четвёртого дня пути, Монтан увидел город. Старая крепостная стена, построенная эллоями на заре Великой Автократории, протянулась по прибрежным холмам, её приземистые, незамысловатые башни квадратной формы выглядели угрюмо и грозно. Крепость за пару тысяч лет многократно ремонтировалась, перестраивалась и расширялась, но кое-где ещё виднелись позеленевшие ото мха, изъеденные океанской солью камни самой старой кладки. С тех пор, как древние строители возвели её на берегах Беспокойного океана, крепость видела много войн и много раз переходила из рук в руки, пока, наконец, после Западной войны не оказалась захвачена армией катувелланского короля, и теперь городом управлял один из коленопреклонённых, назначенный сюда указом Его Величества. Но подавляющее большинство жителей составляло местное смуглое население, которое теперь находилось в зависимости от нового чужеземного правителя.

Множество рыбацких лодок наблюдалось на спокойном полотне океана. Именно рыбный промысел являлся на побережье основой хозяйства. Климат, хоть и был здесь мягкий из-за тёплого течения, но почва не отличалась плодородием: сухой каменистый грунт, перемежающийся песчаником, не давал тучных урожаев.

Юноша брёл по дороге, чувствуя кожей мягкий океанский бриз. Погода стояла тёплая: холода закончились, а гнетущая жара ещё не обосновалась в этом регионе. Природа расцветала. Монтан не обращал внимания на проходящих и проезжающих мимо людей. Один раз он еле успел отскочить в сторону, когда совсем рядом, в паре шагов, проскакали несколько хорошо одетых всадников подпоясанных мечами. Они выругались на молодого путника, чуть не попавшего под копыта, один даже остановился и пообещал разбить физиономию, но другой одёрнул товарища – они явно торопились. Эти всадники чуть было снова не заставили Монтана погрузиться в мир человеческих эмоций, но они быстро уехали, и парень так и остался безучастным к сему происшествию.

В предместьях царила суета: многие куда-то спешили, тут и там слышалась ругань. Монтану всё меньше нравились здешние люди, он ощущал злобу и страх, витавшие в воздухе.

На входе в город вновь постигла неприятность: стражники, охраняющие ворота, не захотели пускать юного путника внутрь.

– Я лечу болезни, – сказа Монтан, когда его остановили и потребовали назвать цель визита.

Один из стражников рассмеялся:

– Ты похож на бродягу, проваливай, если не хочешь, чтобы вздёрнули. Сюда бродяг не пускают, проси милостыню за стенами.

Монтан равнодушно посмотрел на стражника, минуту подумал и повернул назад. У него и самого не было желания идти внутрь. Раньше Монтан не раз видел развалины древних полисов, они таили в себе тайны, овеянные веками, и вызывали неподдельный интерес, теперь же, когда перед ним предстал настоящий город, наполненный жизнью, молодой человек почувствовал отторжение: слишком неприятным было это место, чуждым и агрессивным. Когда Монтан странствовал среди северных племён, он тоже ощущал нечто подобное, но быстро привыкнув к их обычаям и нравам, сумел завоевать доверие и уважение варваров, как называли их тут, южнее. Здешнее же население по мере знакомства с ним казалось всё более непонятным и странным. Монтан решил найти уединённое местечко неподалёку, расслабиться, погрузившись в состояние небытия, а потом снова двинуться дальше.

Пройдя от ворот в сторону океана, обнаружил спуск к воде. Отвесная скала, на которой воздвиглись стена и башни крепости, уходила вниз, а под ней тянулась широкая полоса гальки. Построек тут не наблюдалось, место выглядело довольно спокойным. Монтан сел и стал смотреть на волны, ревущие у прибрежных камней. Здесь заканчивалась земля. Что находится за океаном, никто не знал: в этой эре ещё не появилось мореплавателя, который бы обнаружил там хоть что-то, кроме бесконечных вод, а потому западный берег считался краем мира. И сейчас Монтан сидел на этом краю, обретая покой и безмятежность.

Шум за спиной отвлёк его. Только теперь юноша обратил внимание, что он не один на берегу: рядом со скалой под навесом, смастерённом из жердей и грязного тряпья, расположилась группа тощих, чумазых людей. Коричневые лица с щербатыми ртами, шрамы, увечья, гниющие язвы – на них было не возможно смотреть без содрогания. Монтан, сам того не ведая, обосновался рядом с притоном городских бродяг и попрошаек. Это сборище ему показалось странным: в диких племенах, в которых он жил последний год, ничего подобного наблюдать не приходилось. Больные и калеки, а так же люди, лишённые средств к существованию, там либо не выживали, либо находились на попечении родственников, если могли делать что-то полезное. Здесь же, рядом с городом, нищих было великое множество, они приходили в людные места и клянчили у прохожих монету, провоцируя жалость своими отвратительными ранами и увечьями.

Монтан приметил старика, сидящего в стороне от остальных. На ноге его зияла гноящаяся рана, но пожилой мужчина, видимо, не слишком переживая по этому поводу, беззаботно наслаждался видом волн. У Монтана возникла идея, и он подошёл к нищему:

– Я могу помочь.

– Интересно, как? Подаришь кошель с золотом? – прошамкал дед беззубым ртом. – А было бы неплохо. Только у тебя, как я погляжу, тоже за душой пусто.

Монтан присел на корточки и положил руку на рану.

– Ты чего делаешь? – запротестовал было старик, но тут же успокоился, изумлённо глядя на ногу. Рана начала затягиваться сама собой, и через несколько минут от неё остался лишь рубец. Старик сидел, недоумевающее глядя то на ногу, то на Монтана:

– Чтоб меня бесы в жопу драли! – воскликнул он. – Не может быть! Да ты, никак, колдун! Это же чудо!

Мужчина встал и побежал к остальным. Демонстрируя вылеченную конечность, он что-то говорил, указывая пальцем на молодого человека, остальные же нищие внимательно рассматривали место раны, изумлённо восклицали и косились на Монтана, а затем медленно и боязливо стали подходить нему.

– Друг, а меня можешь вылечить? – немного помявшись, спросил наконец самый смелый, – понимаешь, такое дело… живот болит. Только мне нечем заплатить!

– Пойдёшь, расскажешь людям, – сказал Монтан и, приложив руку к тощему животу нищего, сосредоточился. Вскоре мужчина почувствовал облегчение.

***

К концу дня на берегу собрался народ: теперь уже не только бездомные желали выздоровления. Слухи разошлись быстро, и люди, страдающие от всевозможных болячек, поспешили к тому, кто может избавить их от страданий – в основном это были простые рыбаки и сервы из предместий. Неожиданно у Монтана оказалось довольно много работы, он даже не предполагал, что здесь так много больных. А люди, выстроившись цепочкой, благоговейно взирали на молодого целителя и нетерпеливо ждали своей очереди. Время от времени, после исчезновения очередной гниющей раны или сыпи на коже, над собравшимися проносились изумлённые возгласы.

Больных радовало и то, что юноша не требовал платы за творимые чудеса, а предлагал просто дать ему взамен, кто что сможет. И люди несли. Несли в основном еду, реже – одежду или безделушки, и лишь совсем немногие благодарили деньгами.

Впрочем, Монтану, чтобы отправиться в дальнейшее путешествие, именно это и было нужно: пища, одежда, да пара монет на всякий случай. К людям он испытывал по большей части безразличие, а в глубине души даже немного презирал этих мелочных, суетливых и слабых существ. Но их оказалось столь много, что к вечеру Монтан устал, да так, как не уставал, бродя целыми днями по мёртвым землям. Физические ограничения обычно легко преодолевались благодаря самоконтролю, но возникшее сейчас внутреннее изнеможение подавить никак не получалось. Было тесно и душно от человеческого присутствия. Да и лечить стало труднее: всё больше тратилось времени на то, чтобы сосредоточиться и направить мысленную энергию в нужное русло. А люди не ведали, что творится в душе целителя, да и плевать им было: их беспокоило только собственное выздоровление. Они возносили хвалу Хошедару и Всевидящему, рассыпались в благодарностях и довольные отправлялись по своим делам.

Стемнело, но народу меньше не становилось. Монтану изрядно надоела толпа, и когда стало совсем невмоготу, он объявил:

– Остальные завтра. Я устал, уйдите.

Среди пациентов пронёсся ропот, больные начали неуверенно расходиться по домам. Однако были и те, кого не оставляла надежд получить сегодня исцеление – эти стали упрашивать юношу вылечить хотя ещё бы одного. Такая назойливость была неприятна. Среди северных племён люди относились к нему более уважительно, и Монтан не понимал, почему здесь всё иначе.

Тут к толпе подошли два человека, оба невысокие с наглыми физиономиями. Один – осанистый и худощавый – обладал тонкими чертами лица, которые, впрочем, вряд ли можно было назвать приятными, и козлиной бородкой. Его левая бровь застыла в приподнятом положении, а во рту не хватало нескольких зубов. Под плащём мужчина носил грубую рубаху в комплекте с плотной, расшитой орнаментом туникой, что выделяла его на фоне бедняков в простецкой домотканой одежде. Булава с небольшим набалдашником на грубо-вытесанной деревянной рукояти торчала из-за пояса, а на пальцах красовались железные перстни: человек будто хотел придать себе солидности, не имея денег на золото и серебро. Второй обладал коренастой фигурой и широким, приплюснутым лицом, пересечённым розовой полосой шрама, его одежда тоже была не самой бедной. Этот прятал под плащом длинный тесак.

А ну разойдись! – гаркнул худощавый. – Слышали, что господин сказал? Свалили отсюда подобру-поздорову!

– Ага, пошли прочь, – вторил ему широколицый хриплым тенором.

Для пущей убедительности подошедшие вытащил оружие. Назойливые пациенты, опасливо косясь на агрессивно настроенных незнакомцев, с беспомощным ворчанием побрели прочь, и целитель остался один на один с двумя подозрительными личностями.

– Достопочтенный Монтан, – нарочито учтиво произнёс худощавый, – позволь представиться: зовут меня Феокрит, а это мой коллега – Неокл.

– Что тебе нужно и откуда ты знаешь моё имя? – спросил Монтан обычным отстранённым тоном.

– Господин, слава о тебе разнеслась по всему побережью. Эти оборванцы из предместий слишком тупы и невежественны, но в городе люди слышали о великом лекаре северных племён. Вижу, всякий сброд порядком тебе докучает, да и недоброжелатели могут встретиться на пути. За скромное вознаграждение я бы мог предложить наши услуги.

– Мне не нужно, – сказал Монтан.

– Но господин, ты не знаешь, какие опасности поджидают одинокого путника в этом порочном месте, особенно если он имеет при себе много ценных вещей, – Феокрит покосился на дары, сваленные в кучу. – Наши услуги обойдутся недорого, но, поверь, без них тебе придётся несладко.

Монтан уловил угрожающие нотки.

– Вам нужны вещи и деньги? Берите, что хотите, – он лёгким жестом указал на дары.

Мужчины переглянулись:

– Он что, серьёзно? – буркнул Неокл.

– Мы премного благодарны за такую щедрость, но значит ли это согласие?

– Подай мне еды, – внезапно приказал Монтан, обращаясь к Феокриту, – а потом сядьте там, – он ткнул пальцем на скалы неподалёку.

Оба человека снова переглянулись. Неокл хотел возмутиться, но спутник жестом запретил ему.

– Как пожелает господин, – Феокрит растянул рот в подобии улыбки, демонстрируя недостаток зубов, и вскоре перед юным целителем появились несколько жареных рыб, кусок хлеба и бутыль вина.

Монтан понял, что за люди перед ним, но это его нисколько не смутило. Он решил: если новые знакомые не будут чрезмерно назойливыми, то могут пригодиться, чтобы отгонять надоевшую толпу, носить поклажу и заниматься другими незначительными делами.

А два бандита, забрав оставшиеся еду, вещи и деньги, отошли в указанном направлении, уселись на песке и начали делить добычу, о чём-то бурно споря.

Монтан пытался забыть о событиях сегодняшнего дня и погрузить сознание в состояние покоя. Долго не получалось: мешала червоточина тревоги, зародившаяся глубоко внутри. Было ли дело в двух непрошеных помощниках или в большом скоплении людей, требующих исцеления, а может, в том, что стало сложнее заниматься привычным ремеслом – этого Монтан не знал.

Глава 7 Берт III

Вдали на вершине холма показались башни замка Нортбридж. Солнечные лучи временами пробивались сквозь рванину туч и падали на высокие стены крепости, заставляя сверкать белизной серую каменную кладку. Берт заворожено смотрел на сооружение, что подавляло своей монументальностью и заставляло чувствовать благоговение перед властью, которая воздвигла его, утвердившись здесь раз и навсегда. Крепость эта не сулила заключённым ничего хорошего: там ждали новая темница и скорая отправка на рудники, где Берту предстояло провести остаток дней.

Дорога петляла по неровной, лесистой местности, и замок то пропадал за холмами и деревьями, то вновь маячил перед взором неизбежностью грядущего.

Наконец, впереди стали видны стены города, расположенного у подножья замкового холма, и отдельно стоящие домики предместий. И тут Берта объял страх: на подступах к Нортбриджу вдоль дороги всё было сплошь утыкано виселицами и кольями, и мёртвые тела чернели на ветру мешками смердящего мяса – они безучастно поскрипывали в петлях или сиротливо торчали над землёй, насаженные на толстые заострённые брёвна. Собаки бегали вокруг и обгладывали ноги покойников, и небо пестрело воронами, разжиревшими от человеческой плоти. Берт понял, что многие тела изуродованы ещё до казни: у кого-то отсутствовали конечности, у многих женщин были отрезаны груди, а у мужчин – отсечены половые органы.

Один из посаженных на кол пошевелился: бедняга находился ещё в сознании. Берт подскочил от неожиданность и отвернулся. Взгляд его упал на лицо повешенной девушки, искажённое предсмертной агонией. Глаза выели птицы, и теперь вместо них на мир таращились пустые гниющие дыры. Молодой заключённый ужаснулся, подумав о том, сколько страданий, унижений и нечеловеческой боли она вынесла. А сколько пришлось пережить этим людям, прошедшим через пыточные камеры, просто не умещалось в голове: в черепной коробке было слишком тесно от переизбытка эмоций и мыслей. «И за что? – думал Берт. – За что можно обречь людей на такие муки?» Его чуть не стошнило, и он уткнул глаза в пол. Тело била дрожь.

Зрелище потрясло не только заключённых, стражники тоже нервно озирались по сторонам.

– «Свободные», – прокомментировал Даг, – незавидную участь им приготовил наш достопочтенный граф.

– В преисподней с проклятыми палачами сделаю то же самое, – злобно пробурчал Тило, – в Книге это ясно сказано.

– Смотрите, что бывает с теми, кто противится власти лордов! – обернулся к заключённым командир конвоя. – Это в назидание недоумкам, вроде вас, чтобы руку было неповадно на господ поднимать.

– Запугать нас хотят, – прошептал Даг, и Берт понял, что запуган до предела. Он вздохнул с облегчением, когда висельники остались позади, а вдоль дороги потянулись пригородные дома.

Как только колонна миновали крепостные ворота, Берт очутился в грязной, многолюдной тесноте городских улиц. Прохожие злобно смотрели на арестантов в клетках, плевались в них и осыпали проклятиями. Продравшись сквозь сутолоку, процессия выехала на главную площадь. Здесь находился городской храм. Берт был угнетён этим тяжеловесным сооружением, ононависало над городом гигантскими арками, колоннами и витражами, постоянно напоминая жителям о столь же могучем и грозном божестве, обитающем в его стенах.

И снова пред взором предстали виселицы: незамысловатые деревянные конструкции сгрудились в центре площади. Теперь Берт отважился подробнее рассмотреть покойников, но кроме омерзения и страха не почувствовал ничего: разум не мог свыкнуться с мыслью, что посиневшие туши с искорёженными лицами и следами предсмертной дефекации прежде являлись людьми. Недавно они ходили, разговаривали, смеялись и грустили, а теперь их нет. То, что придавало бренным кускам плоти человеческую сущность, исчезло. Оставалось только гадать, куда. Берт верил, что эта человеческая сущность, называемая душой, попадает на Небесные Поля – именно так говорил деревенский мобад на проповеди. Вот только разбойникам, мятежникам, развратникам и прочим, кто нарушал установленный Всевидящим порядок, священнослужитель грозил муками преисподней, и сейчас Берт крепко задумался, куда же именно отправились души этих людей и зачем им дальше страдать, если они уже и без того наказаны. «Что значит быть мёртвым? – размышлял он, – Что чувствуешь, умирая? Боль? Страх? Каково это – перестать жить?» Но об этом никто поведать не мог: висельники не расскажут, что испытали, когда верёвка сдавливала шею. Берт содрогнулся при мысли о том, что скоро и ему предстоит познать естество смерти.

Город соединялся с замком посредством перекинутого через ров моста, часть которого была подъёмной. Проехав по нему и миновав первые ворота, повозки поползли по узкой каменной дороге ко вторым, что располагались выше по склону. По одну сторону воздвигалась отвесная скала, плавно переходящая в крепостную стену, по другую – крутой косогор спускался к нижним укреплениям, а затем к реке.

Двухэтажная тюрьма находилась с внутренней стороны второго кольца стен, опоясывающих замковый холм, в самой дальней от ворот части двора, который Берту показался целым городом: тут было не менее людно и шумно.

– Приехали, – печально произнёс Даг, когда телеги остановились. – Что ж, закончился наш путь.

Первыми высадили Дага и Тило – Берт не знал, куда их повели. Его же самого вместе с Маном и Эметом проводили в просторное подземное помещение, и поджилки Берта затряслись сильнее, чем когда-либо: тут находилась камера пыток. Вид окровавленных кресел, лож, дыб и инструментов, развешанных по стенам, мог заставить содрогнуться даже мужественного человека. «Зачем мы здесь?» – в панике подумал Берт, и ответа долго ждать не пришлось. Всех троих подвели к печи, из жерла которой торчали железные прутья. Пузатый палач в кожаных перчатках вытащил один из них; на раскалённом конце виднелся небольшой знак. Два стражники крепко схватили Мана.

– Э, вы что собираетесь делать? – дрожащим голосом пролепетал он.

– То же, что и с остальными каторжниками, – спокойно произнёс палач. – Не дёргайся: некрасиво получится.

Толстяк быстрым, отточенным движением приложил раскалённый конец прута ко лбу Мана, и у заключённого вырвался крик.

Схватили Эмета. Тот начал упираться:

– Вы не можете! Я свободный человек! Отпустите!

– Не дёргайся, я сказал, – палач был неумолим, – или, небось, вот на то кресло хочешь?

Он приложил клеймо ко лбу сына виллана, и очередной вопль огласил стены.

У Берта перед глазами всё плыло, когда его подтащили следом. Раскалённый кусок железа пребольно ужалил лоб, и мир пред глазами померк.

Очнулся Берт на пути к камере, его волокли под руки два солдата. В голове мутило, клеймённый лоб пылал.

– Куда их девать-то? – слышал он голос тюремщика. – Мест нет!

– Придумаешь что-нибудь, – ответил другой голос. – Этап скоро отправится, потерпят.

Берт и Эмет оказались в одной камере, а Мана увели в другую. Войдя в длинное, узкое помещение, Берт тут же окунулся в смрад немытых тел, смешанный с вонью из бадьи с фекалиями, стоящей в углу. Свет сюда поступал, как от коридорных фонарей, так и сквозь обрешечённое окошко в стене, с трудом рассеивая густой полумрак. В камере имелась пара рядов деревянных нар, расположенных вдоль стен в два яруса, на них сидели и лежали люди, по несколько человек на каждой. Но всем места не хватало, и остальные заключённые расположились прямо на полу в проходе. У всех присутствующих на лбу красовались такие же клейма, как и у Берта с Эметом. Масса людей, заполнившая всё пространство вокруг, непрерывно гудела: то тут, то там раздавался смех, кто-то громко спорил, кто-то ругался. Были и те, кто просто спал. Три десятка пар глаз сразу же устремилась на вошедших.

Берт и Эмет стояли, не понимая, куда идти.

– Нет тут мест, садитесь у входа, – недружелюбно проворчал кто-то.

Они уже хотели устроиться там же, где и стояли, втиснувшись между заключёнными, как из противоположного угла камеры раздался гнусавый голос:

– Эй, парень! Да, да, вот ты, в сапогах, давай сюда – место есть.

Человек обращался к Эмету, и Берту стало обидно, что позвали не его. Он посмотрел в ту сторону, куда направился сын виллана: в углу на нарах расположилась группа из шести человек, таких же грязных и оборванные, как все вокруг. Среди компании выделялся крупный малый с лицом, не сильно обременённой умом. Но говорил не он. Говоривший был лет сорока, нескладный, с выступающим подбородком, кривым носом и глазами навыкате. Большие жёлтые зубы ухмыляющегося рта делали физиономию ещё более отталкивающей. Судя по всему, именно он являлся лидером этой, совсем не вызывающей доверия группировки. Но Эмет без задней мысли, радуясь, что нашлось, куда приткнуться, устроился на предложенном месте. На него тут же набросились с расспросами.

– В плохую компанию попал твой приятель, – сказал человек, сидящий на ближайших нарах.

Он был старше Берта, обладал крепким телосложение и спокойным, мужественным лицом. Сразу бросалась в глаза его высокие сапоги из толстой кожи и короткая, до колен, котта с разрезами по бокам, предназначенная для верховой езды. Прежде, чем обратить внимание на Берта, мужчина о чём-то разговаривал с сидящим рядом бородачом в широкополом стёганом ватнике и светловолосым человеком нордической внешности с длинными свисающими усами.

– Почему? – не понял Берт

– Это Ломоть и его дружки – бандиты и налётчики. Они быстро его разуют.

– Думаешь?

– Как пить дать. Меня Снелл звать, кстати, – представился человек. – А тебя?

Берт назвал своё имя.

– Что ж, будем знакомы, – сказал Снелл.

Берт прислонился к стене. Он радовался тому, что нашлось с кем поболтать, поскольку разговор немного отвлекал от жжения во лбу.

– И давно ты здесь? – поинтересовался Берт у нового знакомого.

– Пара недель. Никак отправить не могут, ждут, пока в камере дышать нечем станет.

– А за что тебя сюда?

Снелл усмехнулся:

– Ерунда. Случайно попал.

– Как? – не понял Берт.

– А вот так, всякое в жизни случается. А ты, наверное, что-нибудь стащил. Я угадал?

– Не совсем. Охотился в лесу без разрешения, вот и поймали.

– Бывает. Тут не ты один такой, вон те двое, – Снелл кивнул куда-то в проход, – за то же самое попались. В деревнях с едой совсем плохо?

– Да, скоро жрать совсем нечего будет! В этом году мы уже кору начали в муку толочь. Если озимые не уродятся, страшно представить, что нас ждёт. А у меня жена и ребёнок. Первый помер, думал, хоть второй выживет. Им теперь вообще край, не знаю, что и делать.

Снелл посмотрел на Берта сочувствующе:

– Да, приятель, сейчас всем тяжело – время такое. Ты знаешь, что мир скоро накроет Тьма? А перед ней придут многие беды, – голос Снелла звучал довольно беззаботно, контрастируя с содержанием речи, – Вот, что написано в Книге Истины: «И раздерётся королевство, и придёт народ неведомый и будет глад и мор по всей земле». И посмотри, что происходит сейчас: в королевстве начинается война, голод наступил, а мор обычно следует за голодом. Вот только не понятно, что за народ явиться должен.

– Может, тёмные? – предположил Берт. – Они несколько дней назад горы перешли.

– Вот видишь, – развёл руками Снелл, – всё, как предсказано.

– И когда наступит эта Тьма? – молодой серв нахмурился.

– Да кто ж её знает? Спросил тоже. Когда наступит, тогда наступит. Что-то мне подсказывает, мы её уже не застанем.

– Да не слушай его, парень, – осклабился бородач, лицо которого заросло чёрными волосами по самые скулы, из-за чего выглядело весьма зловеще, – он у нас любит всякую чушь втирать людям.

– Ну а чем ещё заняться? – пожал плечами Снелл. – А вот ты, Тэлор, как думаешь, придёт Тьма?

– Я думаю, это басни, – грубо обрубил тот, – говорил уже.

– Тоже может быть, – согласился Снелл, а потом обратился к Берту:

– Да ты не стой, присаживайся, я подвинусь.

Собеседники умолкли, и молодой заключённый, втиснувшись на край полки рядом со Снеллом, предался боли, которая поглотила все мысли.

«Проклятое клеймо!» – ругался про себя Берт. Он внезапно осознал, что клеймо на его лице – есть печать смерти. Теперь ему, как и всем этим людям, не было пути обратно в человеческое общество, а значит, он фактически мёртв, хотя ещё ходит и дышит до поры до времени. Если прежде, до приезда сюда, остаток надежды ещё теплился в душе, то теперь любые чаяния казалась напрасными. Чувство безысходности захлестнуло с головой, захотелось плакать.

Он мрачных мыслей отвлекла возня в углу, где сидели Ломоть с товарищами и Эмет. Берт прислушался.

– Давай, давай, снимай свои сапоги. Раз уж проиграл спор, будь добр, плати, – раздавался гнусавый голос Ломтя. Другие поддакивали ему.

– Я ничего не проигрывал! – возмутился Эмет. – Это моя одежда.

– Значит, не хочешь по счетам платить? – в голосе Ломтя зазвучали угрожающие нотки.

– Ничего я тебе не должен! – не сдавался сын виллана.

Берт увидел, как здоровый малый из банды, которого кличали Бездельником, схватил парня и заломил тому руку за спину так, что тот вскрикнул.

– Сейчас посмотрим, – насмешливо проговорил Ломоть. Он резким, коротким хуком ударил Эмета в откормленный живот, и тот застонал от боли.

– А так?

Никто из заключённых не вмешивался. Никому не было дела до избиваемого, да и связываться с бандой вряд ли кто-то хотел. Берту стало жалко парня. Поначалу Эмет вызывал лишь раздражение: этот щёголь в добротной одежде имел всё, что нужно, и даже попав в темницу, мог отделаться штрафом, заплаченным богатыми родителями. Но, когда стало ясно, что богатые родители отказались его выкупать, жизнь Эмета перевернулась с ног на голову, как и жизнь Берта, когда его с Маном поймали лесничие, и молодой серв невольно проникся сочувствием к сыну богатого виллана. А теперь Эмета избивали, желая отнять последнее, что у того оставалось.

– Всё отдам, – запричитал он, – не надо, не бей больше!

– Всё, твой друг влип, – беззаботно сообщил Снелл.

– Ну нельзя же так! – возмутился Берт. – Что делать-то?

– Ладно, не переживай, сейчас разберёмся, – успокоил его Снелл, а затем крикнул бандиту:

– Слышь, Ломоть. Хватит человека мучить!

– Кто там вякнул? – обернулся Ломоть.

– Я, и что? Говорю, человека мучить переставай. Опять людей разводишь?

– Он спор проиграл, а ты сиди молчи. А то может, мне и твои сапоги в пору будут, а?

– Ну подойди, примерь, – встал в полный рост Снелл. Ещё несколько заключённых, включая светловолосого и бородача, тоже поднялись с мест, угрожающе смотря в сторону группы разбойников.

– Я-то подойду, договоришься у меня.

– Я жду. Только человека отпусти вначале.

– Ладно, вали нахрен, – Ломоть грубо вытолкнул Эмета, – иди к своим дружкам.

Вскоре сын виллана сидел рядом с Бертом и Снеллом, скорчившись от боли в животе. Берт уступил побитому сокамернику место на нарах, и сам устроился на полу.

– Таких давить надо, – злобно зыркнул в сторону разбойников чернобородый, – дашь слабину, эти псы тебя сожрут и не поперхнутся.

– В общем, будьте рядом, и никто вас не тронет, – наказал обоим новоприбывшим арестантам Снелл, – всем вместе надо держаться, понятно? А там чего-нибудь придумаем.

Берт кивнул. Решимость и оптимизм Снелла вернули надежду. Этот человек не унывал даже с клеймом на лбу, будучи приговорённым к медленной смерти в шахте, он будто имел в голове некий хитрый план или знал что-то, чего не знают другие.

Глава 8 Ардван III

Держа лошадь под узды, Ардван шёл по тропе вдоль берега Мутной реки, пока не оказался в небольшой рощице. Ветви осин с набухающими почками склонялись к самой воде, а по земле стелился ковёр из свежей зелени, пробивающейся сквозь прошлогодний сухостой. Отсюда вверх по течению виднелись широкие арки и высокие башни моста – единственной сухопутной переправы на ближайшие десятки миль.

Рядом с поваленным деревом стояла миниатюрная женская фигурка в плаще с капюшоном. Девушка издалека услышала приближение человека, и теперь настороженно вглядывалась сквозь зеленеющие ветви. Миловидное пухловатое личико выглядело напряжённым, а на лоб выбивались светлые, вьющиеся пряди, которые она то и дело поправляла. Увидев графа, девушка поспешно подбежала к нему и поклонилась.

– Зачем ты хотела встретиться, Эбба? – Ардван казался раздражённым. – Надеюсь, ты мне хочешь сообщить что-то важное?

Обычно он сам назначал встречу, если требовалась информация, но в этот раз о встрече попросила служанка.

– Простите, что побеспокоила вас, милорд, но вы сами велели сообщить сразу же, как я узнаю…

– О чём узнаешь?

– Дело касается Эстрид, милорд.

– Не надо ходить вокруг да около, говори прямо, что случилось, – нахмурился Ардван.

– Эстрид беременна, – выпалила девушка.

Брови графа на миг приподнялись, но он тут же взял эмоции под контроль.

– Ты уверена?

– Да, милорд, абсолютно. Я хорошо разбираюсь в таких вещах. Её временами начинает тошнить, предпочтения в еде постоянно меняются. А ещё… – Эбба помялась, – задержки по женской части.

– Сама-то она знает?

– Ещё нет, милорд. Как только я удостоверилась, сразу поспешила сообщить вам. Но госпожа скоро всё поймёт. Сегодня она даже хотела вызвать лекаря. Еле отговорила.

– Если потребуется лекарь, я пришлю своего. Остальных чтоб духу не было в её доме. Другие слуги о чём-то догадываются?

– Они в любом случае будут молчать, милорд.

– Хорошо. И ты держи рот на замке, поняла?

Ардван вынул из поясного кошеля золотую монету с изображением короны и протянул девушке. Та ловко схватила её и поклонилась в знак благодарности.

– Ступай, – строго произнёс граф, – возвращайся к своей госпоже, у неё не должно возникнуть вопросов по поводу твоего отсутствия.

Эбба ещё раз поклонилась и поспешно растворилась среди деревьев. Ардван быстрым шагом направился обратно, а, когда тропинка вывела на дорогу, и впереди показались дома, он накинул капюшон, вскочил на лошадь и рысью поскакал в сторону замка.

Мысли графа вертелись вокруг ребёнка, которого ждала возлюбленная. Этот ребёнок не был первым внебрачным отпрыском: у Ардвана уже имелось пара взрослых бастардов. Он, как мог, позаботился о каждом, сохранив при этом их рождение в тайне в целях их же безопасности. Теперь предстояло позаботиться и о третьем. Оставалось ещё много вопросов: родится ли ребёнок живым и здоровым, будет ли это мальчик или девочка, удастся ли защитить мать и младенца от козней недоброжелателей? И ответов ждать придётся долго. Граф получит их только после возвращения с войны, а может быть, не получит уже никогда. Ему хотелось, чтобы Эстрид была законной супругой, и их дети имели право наследования, но Ардван понимал, что это несбыточные мечты: даже, если удастся подстроить исчезновение Берхильды, простолюдинка, дочь мелкого купца, никогда не сможет стать женой лорда. Сейчас приходилось думать о другом: как защитить возлюбленную и её будущее дитя, да ещё и обеспечить им будущее в том случае, если с войны графу вернуться не суждено.

Едва оказавшись в своих покоях, Ардван тут же послал за сэром Баразом – одним из коленопреклонённых дружинников. Вскоре воин с густыми усами, придававшими лицу его особую важность, стоял посреди комнаты и внимательно смотрели на сеньора своими широко посаженными глазами, ожидая распоряжений. Сэр Бараз являлся одним из самых старых и преданных дружинников графа. С этим человеком Ардван был знаком с молодости, когда ещё совсем юный коленопреклонённый только пришёл наниматься в дружину лорда. С тех пор Сэр Бараз прошёл с графом несколько войн и участвовал во многих битвах. Сейчас он занимался тренировкой молодых бойцов и заведовал оружейными замка, а его сын являлся одним из оруженосцев графа. Даже после того, как Ардван жаловал старому дружиннику земельный надел, тот не пожелал покинуть Нортбридж и остался служить при дворе.

– У меня к тебе поручение, сэр Бараз: мне нужно, чтобы ты доставил послание, – с этими словами Ардван вытащил из шкафа запечатанный свиток и передал дружиннику.

– Хорошо, милорд, – кивнул коленопреклонённый, – послание, так послание.

– Это очень важно, я не могу его доверить слуге. Кроме того, твоё путешествие должно остаться в тайне, справишься?

– Не беспокойся, милорд, сделаем всё, как надо.

– Ты знаешь, где находится владение Кобертонов?

Дружинник утвердительно кивнул.

– Скачи туда и вручи бумагу лично барону Уриэну и только ему. Будем надеяться, ты его ещё застанешь дома. И предай вот этот кошель, – Ардван поставил на стол увесистую мошну, набитую золотом. – Только прошу, постарайся сделать так, чтобы барон согласился выполнить просьбу. И немедленно возвращайся – ты ещё понадобишься здесь.

Когда сэр Бараз вышел, граф устало опустился на стул. «Только бы успел, только бы барон не отказал», – думал он. Ардван жалел о том, что слишком долго тянул и не отправил посланца раньше, а так же о том, что нет возможности поехать самому и лично обо всём договориться.

Ардван хотел предаться раздумьям, как вдруг в покои, прихрамывая, вбежал запыхавшийся Тедгар:

– Милорд, там твой брат… Он собирается драться с сэром Орсольфом. Они готовятся к поединку, ты должен присутствовать.

– Что этот дурак опять затеял? – Ардван вскочил с места. – Ладно, иду.

Между вторым и третьим рядами стен замка, недалеко от казарм, находилась длинная, расчищенная площадка – ристалище. Тут время от времени устраивались турниры на потеху горожан и обитателей крепости. Сейчас вокруг неё собрались придворные, все они с интересом наблюдали за двумя всадниками в полном боевом облачении, гарцующими перед публикой.

Ещё издали бросалась в глаза крупная фигура Хадугаста, сверкающая на солнце чешуёй панциря. На голове этого могучего катафракта красовался конический шлем с маской в виде грозного, длиннобородого лица. Массивный конь его так же имел защиту в виде скрепленных пластин на груди и морде. В руках воин держал треугольный щит и тяжёлое копьё. Противник Хадугаста, сэр Орсольф, был полностью облачён в кольчугу, а лицо его закрывал широкий наносник конического шлема. В одной руке он тоже сжимал пику, а в другой – большой каплевидный щит. Лошадь сэра Орсольфа щеголяла в длинной зелёной в клетку попоне. На фоне верзилы Хадугаста этот коленопреклонённый казался подростком, и такая разница в массе не добавляла сэру Орсольфу шансов на победу. Оба всадника под задорные возгласы и смех собравшихся, осыпали друг друга едкими, весьма изобретательными ругательствами.

Когда Ардван и Тедгар подошли к месту схватки, люди почтительно расступились. Граф кипел от негодования, мысленно проклиная своего брата. Сэра Орсольфа он считал одним из лучших дружинников наряду с сэром Баразом. Не хотелось потерять такого бойца перед самым походом.

– Что за представление ты устроил в моём замке, сэр Хадугаст? – грозно спросил Ардван.

– Мы тебя заждались, брат. Нехорошо было бы начинать поединок без хозяина дома! – голос Хадугаста звучал, как обычно, задорно.

– Объясни, что тут происходит? Что не поделили? Если один причинил другому ущерб, я бы предпочёл, чтобы казус был разрешён в рамках суда, – Ардван стоял, уперев одну руку в бок, а другую по привычке положив на навершие меча, который сейчас хотелось самому пустить в ход против брата-скандалиста.

– Милорд, – произнёс сэр Орсольф, его глаза горели яростью, – дело касается чести. Этот подонок вознамерился обесчестить мою супругу. Позволь проучить его в поединке!

– Я так и думал. Опять ты за своё, Хадугаст? – Ардвана распирали досада и злость. – Ты, вероятно, не слышал, когда я сказал, что в этих стенах нет публичного дома?

– Слушай, Ардван, я всё понимаю, – голос из-под шлема звучал вызывающе, – но мне кажется ты стал слишком щепетильным. Это дело между двумя мужчинами, и суд тут неуместен. В суд ходят только женщины и беспомощные старики. Мужчины решают дела на поле боя!

Вмешался сэр Тедгар:

– Милорд, скорее всего, суд принудит к испытанию поединком. В таких делах бывает сложно найти однозначное решение, особенно, если нет свидетелей. Пусть лучше бьются здесь и сейчас: меньше волокиты.

– Ладно, – уступил Ардван, – пёс с вами, деритесь.

– Не волнуйся, милорд, я выбью эту жирную тушу из седла, – крикнул напоследок Орсольф.

Оба всадника разъехались, а затем, пришпорив лошадей, рванули галопом навстречу друг другу. Катафракты сгруппировались, уперлись в стремена ногами и закрылись щитами, выставив вперёд копья. Когда бойцы поравнялись друг с другом, наконечники пик сухо ударились в щиты, оба катафракта покачнулись, но смогли удержать равновесие и разъехались для повторной сшибки.

– Сэр Орсольф не упал, – прокомментировал Тедгар, – удар такого громилы, как твой брат, выдержать непросто.

– Если этот идиот, Хадугаст, покалечит одного из моих лучших дружинников, – процедил Ардван, – он у меня по гроб жизни не расплатится. Три шкуры с него спущу!

Катафракты разогнали лошадей и вновь схлестнулись. Раздался лязг железа: копьё Орсольфа скользнуло по шлему Хадугаста, а тот в свою очередь промахнулся. Огромный воин чуть не вывалился из седла, из-под маски донеслась брань. Не медля ни секунды, он снова развернул коня и нетерпеливо вонзил в бока шпоры. В это время сэр Орсольф уже мчался во весь опор на своего противника, сверкая наконечником пики. Ещё один удар. Послышался треск ломающегося дерева. Никто не заметил, что произошло. Когда катафракты разъехались, Орсольф держал сломанное древко, а щит его треснул по всей длине. Хадугаст же остался без копья, он откинулся на круп лошади и, как только животное остановилось, свалился на землю.

Два кнехта подбежали к нему. Громила пытался встать и вытащить из ножен меч, но тело не слушалось. Обломок копья сэра Орсольфа торчал из-под правой ключицы Хадугаста, в щите зияла брешь. Удар оказался столь сильным, что наконечник пробил щит, железную чешую на кожаной основе и толстый гамбезон. Ардван вздохнул с облегчением. «Поделом этому идиоту, – подумал он, – мой доблестный воин не опорочил свою честь и проучил выскочку. Надо бы его наградить». Сэр Орсольф издал победный клич, который подхватили дружинники и остальные коленопреклонённые графа, собравшиеся смотреть поединок. Но Хадугаст, видимо, не считал себя поверженным. Ему всё-таки удалось достать меч, на торчащий из тела обломок копья он не обращал внимания. Пошатываясь, катафракт направился в сторону сэр Орсольфа, но тут граф собственнолично вышел на середину ристалища и, встав на пути брата, поднял ладонь вверх и объявил:

– Один из противников упал с лошади. На этом поединок может считаться завершённым. Достаточно!

– Это не турнир, братец, – хрипел Хадугаст, – я ещё не закончил!

– Хватит, я сказал, – повторил Ардван холодным, властным тоном и уставился на катафракта таким взглядом, что тот больше не посмел сделать и шага. Хадугаст со злости бросил меч о землю и, пошатываясь, побрёл прочь. Один из кнехтов стал поддерживать его за руку, но раненый в сердцах отпихнул слугу.

Граф и сэр Тедгар направились обратно в башню.

– Интересно, сможет ли Хадугаст принять участие в походе? – спросил кастелян.

– Царапина. Оклемается, – сухо бросил Ардван

– Кажется, копьё вошло глубоко. Дай Бог, выжил бы.

Ардван остановился и посмотрел на Тедгара:

– Как думаешь, зачем мой брат это затеял? Да и как так получилось, что он потерпел поражение от сэра Орсольфа? Не видишь ничего подозрительного?

– Нет, милорд, твой брат, хоть и хороший воин, но необуздан и строптив. Рано или поздно он найдёт свой конец в одной из таких безумных драк.

– Ладно, плевать. Пришли ко мне лекаря, когда тот осмотрит Хадугаста.

Ардвану не было жаль брата. Постоянные выходки и наглое, непотребное поведением раздражали, казалось правильным, что его, наконец, проучили. Если бы только это пошло ему впрок!

Лекарь Гира – тощий, пожилой мобад – явился сразу после того, как закончил работу. С его слов Ардван понял, что Хадугаст ранен не опасно. Наконечник вошёл неглубоко, и рана не представляла угрозы жизни. Тем не менее, правой рукой катафракт двигал через боль и постоянно кашлял с кровью

– Такое бывает, если человек ранен в грудь, – объяснил врач, – будем надеяться на милость Всевидящего. А пока вашему брату нужны покой, сон, ежедневные растирания мазями и молитвы.

Ардван про себя даже восхитился живучести Хадугаста. Этот человек бывал ранен несчётное количество раз, но его ничто не брало, и после очередной травмы, воин снова садился на коня и продолжал драться, как ни в чём не бывало.

– Сможет ли он через две недели отправиться в поход? – спросил Ардван.

– На всё воля Всевидящего, но я бы не советовал: ему нельзя активно двигаться в течение пары месяцев.

«Прекрасно! – подумал граф. – Теперь братец останется здесь нахлебником, а я даже не знаю, что от него ожидать. А если он специально всё подстроил? Он же всегда завидовал мне!». Ардван подошёл к окну, из которого, как на ладони, виднелся город. Кто из верных людей сможет позаботиться о делах во время его отсутствия? Кто сможет обуздать Хадугаста, если тот надолго засядет в замке? И кому достанется всё это, если Ардвану не суждено вернуться с войны? Внезапно граф почувствовал опустошённость и отчаяние. Смерть шла неумолимо, и день за днём силы покидали его. Воин становился стариком.

– На всё воля Всевидящего, – повторил он, – все мы Его дети…

Глава 9 Монтан III

Пожилая хозяйка суетилась возле очага, готовя еду в почерневшем глиняном горшке. Просторную комнату наполняли дым и запах куриной похлёбки. В другом конце на соломенной кровати сидел Монтан, а рядом за столом расположился Феокрит, подсчитывающий блестящие серебряные монеты. Дверь открылась, и в дом вошли два человека с носилками, на которых лежал старик. Они сняли шляпы и поклоном поприветствовали молодого целителя.

– Помоги, добрый господин, мой отец совсем плох, – сказал один из мужчин.

За последние несколько дней Монтан слышал подобных фразы больше, чем за предыдущий год странствий. Люди всё шли и шли к нему с самыми разными проблемами, они просили, умоляли, настаивали, и конца края им не было видно. Большинству из них Монтан помогал: он мог облегчить боль и страдания, даже если не чувствовал сил излечить болезнь. Но порой люди являлись с весьма необычными нуждами: так одна женщина просила приворожить жениха, а какой-то рыбак хотел, чтобы ему заговорили сеть, дабы в неё шло больше рыбы. Таких клиентов приходилось разочаровывать. Порой они вели себя слишком настойчиво, и тогда нежелательных посетителей выпроваживали два новых приятеля Монтана, которые находились при нём неотступно. Именно они устроили всё для того, чтоб наладить денежный поток.

Феокрит стал уговаривать своего подопечного брать с людей плату на следующий же день после знакомства.

– Они сами принесут то, что мне нужно, – равнодушно ответил юноша.

– Господин, ты неразумно используешь свой дар, – убеждал разбойник, – нельзя бесплатно раздавать то, что имеешь. Рыбак плавает в океане, добывает рыбу и продаёт её по определённой цене, а ты трудишься, полагаясь лишь на человеческую благодарность? Много ли дают люди от доброты душевной? Да некоторые просто пользуются тобой! Но разве излечение недуга может стоить дешевле рыбы на рынке? Ты великий целитель, но не умеешь ценить деньги. Я научу тебя этому.

– Мне не нужны деньги, – обрубил рассуждения Монтан.

– О, ты просто не понимаешь, что они могут дать человеку! Вот за той стеной есть особняки. Живущие там люди едят из золота и серебра, одеваются в мягкие одежды, а слуги делают за них всю грязную работу. В больших же городах богачи просто купаются в роскоши! Те, кого ты видишь тут, – Феокрит махнул рукой в сторону рыбацких лачуг – это нищие, у которых пусто за душой. Разве позавидуешь их жалкому существованию, лишённому всех благ?

– Я всегда обходился без этого.

– Когда почувствуешь вкус богатства, заговоришь совсем по-другому! Только представь, – Феокрит сделал мечтательное выражение лица, – ты сидишь в роскошном доме в шелках и парче, перед тобой любые яства, какие только можно пожелать: мясо экзотических зверей, заморские фрукты, сладости, лучшие вина вековой выдержки, а вокруг снуют рабы, подают еду, готовят, убирают – тебе вообще не надо ни о чём заботиться! И женщины – любую можешь заполучить, какая придётся по нраву и менять их хоть каждый день! Неужели не впечатляет такая картина? Неужели лучше околачиваться среди нищих, питаться гнильём и терпеть холод, голод, жару, дождь и ещё сотни неудобств? Есть в жизни вещи, скажу я тебе, которые определённо стоит испытать.

Монтан крепко задумался. Юному целителю не приходило в голову, что ему могут оказаться полезны те излишества, которыми люди стремятся себя окружить, и тем более он не понимал, к чему накапливать и хранить эти железные кругляшки, называемые деньгами. С другой стороны, Монтану ещё ни разу не приходилось ощущать, каково это – жить в богатстве и роскоши. Читать об этом – читал, но в те времена интереса подобные вещи не вызывали. Здесь же, среди людей, предметы роскоши и большое количество золота, как оказалось, являлись чем-то крайне важным. На пути юноша встречал богатых купцов и воинов, облачённых в дорогие доспехи, они выглядели гордо и свысока смотрели на простых путников в ветхих одеяниях, а вели себя так, будто обладали неким неоспоримым превосходством.

– Хорошо, – наконец согласился Монтан, – научи меня, как получить богатство и роскошь. Я послушаюсь твоих советов.

Феокрит и Неокл сразу же взялись за дело. Они нашли место недалеко от ворот, но такое, чтобы не бросаться в глаза страже, и посадили туда Монтана, после чего начали зазывать прохожих. Феокрит назначил цены на лечение всех болезни, которые только смог вспомнить, и каждому подошедшему объявлял, сколько будет стоить предоставляемая услугу. Так, например, боль в животе излечивалась за две серебряные короны, головная боль – за три, если же у человека не работала рука или нога, цена возрастала до десяти. С тех, кто не мог заплатить деньгами, Феокрит брал едой, но чаще их просто прогонял. Спроваживали они с Неоклом и тех, кто начинал возмущаться расценками.

Уже к вечеру первого дня серебра набралось столько, что все трое сняли угол в одной из придорожных хибар. Желающих поселить загадочного чудотворца, у которого к тому же водились деньги, оказалось немало, и Феокрит, изучив все варианты, нашёл самую просторную хижину. Дом принадлежал пожилой семейной паре – они с радостью предоставили жильё постояльцам за умеренную плату. Так Монтан обзавёлся собственной приёмной, если можно было назвать этим словом простецкую хибару с соломенными кроватями.

А сейчас он сидел и смотрел на умирающего человека. Тому было лет семьдесят, а может, меньше, и его внутренние органы начинали постепенно отказывать, предвещая скорую кончину. Родственники старика выжидающе смотрели на молодого целителя. Монтан знал, что люди не могут контролировать собственный организм, не могут сосредотачиваться на работе внутренних органов. Они слишком часто хотят есть, пить, спать, и их тела быстро изнашиваются, приходя в негодность за какие-то пол века. Он мог продлить жизнь умирающего, но какой в этом смысл? Пройдёт год, максимум два, и финал будет тем же. Монтан сосредоточился, пытаясь восстановить распадающиеся ткани, но, даже отдав все силы, он не смог сделать многого. Впрочем, мужчина начал шевелиться, а потухший взор его снова заблестел.

– Он поживёт ещё немого, – объявил Монтан, – но ничто не вечно.

В глазах сына старика читалась радость, и он начал рассыпаться в похвалах, но тут вступился Феокрит и потребовал плату. Таких денег, которые запросил разбойник, родственники с собой не имели, и второй, что-то недовольно проворчав, пошёл домой за продуктами. Монтан расслышал его слова:

– Твой папаша доведёт нас до нищеты!

Молодой целитель ощутил тяжесть. Сосредоточение давалось всё большим трудом, а люди своими мыслями и эмоциями давили на сознание, от чего становилось только хуже. Они постоянно что-то ожидали и требовали, порой были нетерпеливы, порой недовольны. Монтану не нравилось, что их слишком много, и что сам он весь день сидит в душной задымлённой избе и не может отвлечься. Мир затягивал, разрушая гармонию внутри.

– Я чувствую усталость, – сказал он Феокриту, когда посетители расплатились и ушли. – Это слишком утомительно. Нужно всех прогнать, и я уйду отсюда.

– Ладно, – ответил бандит, – заработанных денег вполне хватит, чтобы несколько дней сводить концы с концами. Но, приятель, если ты желаешь разбогатеть, надо вкалывать! Мало кто добился чего-то стоящего, не прибегая к усилиям. На самом деле, я тебя понимаю: столько трудишься, отдаёшь всего себя, а взамен – лишь несколько жалких серебряников. Куда это годится? Твой дар стоит гораздо больше! Но эти назойливые бедняки – с них и взять-то нечего. Потерпи: скоро мы отправимся в большой город, где много богатых людей. Там тебя точно оценят по достоинству. Но прежде надо немного подзаработать, купить лошадей и подготовиться к дальней дороге. Тебя ждёт великое будущее – разве не стоит ради этого немного поднапрячься?

Монтан не стал возражать. «Может быть, Феокрит прав? – размышлял он. – Может быть, для того, чтобы стать богатым и жить в роскоши, действительно нужно прикладывать много усилий, работая наизнос?» Монтан видел, как трудились люди: кто-то пахал в поле, кто-то рыбачил, кто-то занимался ремёслами или торговлей – каждому приходилось что-то делать, стараясь обеспечить собственное существование. Люди были вынуждены работать от рассвета до заката, не покладая рук, а к вечеру возвращались домой полностью вымотанные. Но получали они очень мало. За сегодняшний день Монтан заработал больше, чем рыбак или мелкий торговец за недели, а то и месяцы тяжкого труда. «Видимо, человеческая жизнь такова», – решил юноша. Ему это не нравилось, казалось бессмысленным, но Феокрит говорил, что так и должно быть. «Если я хочу познать мир людей, – рассудил Монтан, – надо испытать то же, что и другие».

Грубые голоса за окном возвестили о прибытии новых посетителей, в дом вломились пятеро вооружённых человек, облачённых в широкополые шлемы и стёганки, поверх которых красовались туники с гербами. Эти солдаты были явно не из городской стражи, которая не имела гербов, а порой и вообще не носила доспехов.

– Кто тут целитель? – спросил один из них. – Сер Эдмер его требует к себе немедленно.

Монтан в недоумении окинул взглядом наглецов: ещё один человек что-то хочет, да ещё так настойчиво. Но кто они такие, и кто им дал право распоряжаться его жизнью? Идти за ними не хотелось.

– Я буду позже, – равнодушно ответил юноша.

На лицах солдат отразилось удивление.

– Тебе приказывает коленопреклонённый! Как ты смеешь возражать? – возмутился один из них.

– Господа, – влез в разговор Феокрит, елейно улыбаясь щербатым ртом, – не гневайтесь, молодой человек просто не понял, кто вы. Мы незамедлительно явимся к сэру Эдмеру.

Затем он наклонился к Монтану и зашептал:

– Ты что творишь? Знаешь, кто за тобой прислал? Сам лорд-мэр города! Ты не можешь отказывать этому человеку.

– Почему? – спросил Монтан.

– Он ещё спрашивает?! Нельзя противиться воле благородного.

– Почему?

Феокрит взялся за голову.

– Потом расскажу, сейчас не время спорить! Просто сходи к нему – это важно! Ты всю жизнь бродил по лесам и не разбираешься в местных порядках, но послушай человека знающего: тут так принято.

Монтан был в курсе иерархии в обществе, но не мог понять, какое это имело отношение к нему.

– Помнишь, о чём я говорил? Вот он твой шанс! – Феокрит решил прибегнуть к иному способу убеждения, – Сэр Эдмер хорошо заплатит, а в противном случае – жди неприятностей. Тебе что нужно: богатство или проблемы на задницу. Давай же, соглашайся быстрее!

Разбойник становился слишком надоедливым.

– Ладно, – уступил, наконец, Монтан, – пошли.

– Вы остаётесь, – велел солдат Феокриту и Неоклу, – нам приказано доставить его одного.

Монтана повели в город. Прежде он не видел, что находится за стенами, и представшая перед глазами картина его неприятно изумила. Сразу стало не по себе от этого грязного, мрачного места, наполненного такими же мрачными, серыми людьми. Низенькие домики, обмазанные глиной, плотно жались друг к другу, из окон и дыр в крышах валил дым от очагов. На тесных улочках, по которым порой не мог протиснуться даже всадник на лошади, постоянно сновали люди, а в нос бил запах пищевых остатков, домашнего варева и фекалий. Только главная улица была достаточно широка, чтобы на ней разъехались две телеги. Она вела прямиком к площади, вокруг которой высилось несколько больших каменных домов. Путь Монтана лежал в один из них – сооружение квадратной формы без какого-либо внешнего декора и прочих излишеств, имеющее две оборонительные башни по краям. Здесь жил лорд-мэр, заодно являющийся владельцем небольшого прибрежного домена.

Молодого целителя проводили в небольшую комнату. В стене напротив входа горел камин, по одну сторону от него стояла кровать под балдахином, а по другую на возвышении располагалось кресло, в котором устроился сэр Эдмер – маленький, полный человек с надменным взором. Рядом, за столом, склонился писарь, что-то аккуратно выводящий пером на бумаге. Ещё в комнате находилось несколько слуг и чиновников лорда-мэра, и потому было довольно тесно. Среди присутствующих выделялся человек в тяжёлой белой мантии с вышитым на ней золотым символом в виде глаза – он сидел в углу на отдельном стуле и пристально наблюдал за всем происходящим. Монтан сразу узнал в знаке на одежде символ всевидящего бога, которому поклонялись катувелланцы.

– Я слышал рассказы о целителе из диких земель, – начал сэр Эдмер, когда Монтана подвели к нему, – а теперь оказывается, что толпа простолюдинов врачует болезни у некого Монтана, пришедшего в город несколько дней назад. Так ты, парень, и есть тот самый целитель?

– Я умею лечить болезни, – уклончиво ответил юноша.

– Мне бы хотелось узнать, насколько правдива людская молва, и действительно ли ты обладаешь заявленными способностями. У одного из моих оруженосцев уже давно болят зубы, а мой лекарь толком ничего не может сделать. Если вылечишь, за награду не беспокойся – я не жадный.

Сквозь показное добродушие сэра Эдмера сквозили высокомерие и повелительный тон – это не понравилось Монтану, как не понравилось и то, что его столь бесцеремонно приволокли сюда ради ещё одной мелкой проблемки какого-то человека. Монтан ощущал любопытные взгляды, сверлившие его со всех сторон, но особенно неприятным казался мужчина в белом: от него веяло агрессией. Хотелось поскорее уйти отсюда, но, не выполнив требований маленького толстяка в кресле, покинуть дом казалось невозможным.

– Я попробую, – согласился Монтан.

Тут, враждебно косясь на юношу, подошёл человек со знаком бога.

– Сэр Эдмер, – обратился он строго к лорду-мэру, – прежде, чем юноша предпримет хоть что-нибудь, мы должны узнать, какой силой он действует. Исходит ли она от Всевидящего или является кознями Врага? Я не могу позволить, чтобы нечистое колдовство навлекло беды на этот дом и весь город. Необходимо допросить его прежде, чем он притронется к вашим слугам.

Эдмер поморщился:

– Ладно, как угодно Всевидящему, – затем он обратился к Монтану:

– Как видишь, достопочтенный мобад хочет побеседовать с тобой. Уверен, он тебя долго не задержит.

Вскоре Монтан стоял в маленьком подвальном помещении, в которое стража провела его по узкому подземному коридору. За длинным столом, занимавшим добрую треть коморки, сидел тот самый мобад, который потребовал допросить молодого целителя, а по обе стороны от него – два человека в коричневых рясах. Один из них теребил в руке перо, готовый записывать каждое сказанное слово.

Монтан ощущал нарастающую угрозу, и это его раздражало. Люди вели себя так, будто являются над ним хозяевами, но юноша терпел, полагая, что скоро они оставят его в покое – надо лишь ответить на пару вопросов. Человек в белом произнёс короткую молитву, а затем строго взглянул на Монтана.

– Откуда ты родом, сын мой? – начал он допрос.

– Я прибыл с севера, из-за Сверкающих Гор, – сказал Монтан то же, что говорил всем остальным.

– Но это очень далеко, как ты здесь оказался?

– Дошёл.

Мобад недобро посмотрел на юношу, явно не ожидая такой краткости.

– Как давно ты открыл в себе способность, которой похваляешься?

– В детстве.

– Хорошо, – произнёс человек в белом, барабаня пальцами по столу. – А скажи, сын мой, признаёшь ли ты власть Всевидящего? Признаёшь ли явление Всевидящего в теле Господа Хошедара и спасение, дарованное Им?

Монтан задумался:

– Я читал про них.

– Хм, только читал? Тебя родители не привели под око Всевидящего?

– Нет, я только читал.

– И что же ты читал?

– Книгу Истины Хошедара. Я читал рукописи, которые распространены на севере и те, что в ходу у хошедарианцев южных царств, читал версию, которую знают на востоке, на родине Хошедара, и некоторые легенды о его детстве, не вошедшие в Книгу Истины. Так же читал Книгу Слов Хошедара – раньше её почитали в качестве священной, но ныне она забыта. Читал…

– Книга Истины одна! – прервал его мобад грозным тоном, не терпящим возражений. – Остальные – книги лжи,искажённые Врагом. Их читают только еретики, язычники и неверные!

Монтан промолчал. Он не нашёл, что ответить на это утверждение, показавшееся крайне абсурдным.

– Ладно, – продолжал человек в белом с недоброй усмешкой. – И что же ты думаешь по поводу прочитанного?

– Полагаю, о жизни Хошедара сохранилось мало достоверных сведений, если до нас дошло так много легенд, расходящихся друг с другом.

– Иными словами, ты утверждаешь, что Всевидящий не смог сохранить истину для тех, кому Он принёс её, а все книги, которые чтит святая хошедарианская церковь, искажены Врагом? – на лице допрашивающего отразилось предвкушение разоблачения очередного еретика, смешанное с удовлетворением от проделанной работы.

– Книги созданы людьми – объяснил Монтан, – люди придумывают и пишут то, что хотят.

– И, по-твоему, Всевидящий это спокойно допускает? – теперь взор мобада буквально испепелял стоящего напротив юношу.

Монтан говорил явно не то, что следует, но как вести себя в подобной ситуации, он просто не знал. Никто прежде не приставал с подобными расспросами, и какие ответы успокоят собеседника, молодой целитель даже не мог предположить, а потому решил просто сказать то, что думает. Человек в белой мантии пересёк черту, за которой был невозможне мирный исход беседы. Да и слишком надоедливым он становился.

– Всевидящий не способен что-то допускать или не допускать, – спокойно произнёс юноша, – его не существует.

Глава 10 Феокрит I

– Дался тебе этот юнец, – ворчал Неокл, – обычный шарлатан, ничего особенного. Много на нём не заработаешь. Скажи спасибо, что нас не сцапали, пока мы паслись рядом с домом лорда-мэра.

Они с Феокритом сидели в грязной городской забегаловке за кружкой эля и разговаривали.

– Ты бестолковый бандюга, способный только ножом махать, – Феокрит постучал пальцем по лбу. – Но головой-то тоже надо работать! Этот юнец – золотая жила! Задницей чую, тут нечто особенное. Он не такой, как эти вшивые лекари и бродячие травники с их вонючим пойлом, припарками и заклинаниями. Ты же сам видел, что он творит. Как может простой человек делать подобные вещи? На нём можно неплохо заработать, и я уже придумал как. А теперь мой план пошёл коню под хвост. Будь не ладен этот сэр Эдмер, скотина жадная! Куда он подевал парня? Наверняка к себе переманил.

– Так или иначе, золотая жила канула в небытие, – развёл руками Некол. – И не дай боги, парень попал к апологетам. Если это так, надо валить отсюда: он им всё расскажет, и мы вляпаемся по самые уши. Он же по-ихнему колдун, пособник Врага и всё такое, а мы, вроде как, с ним.

– Ты прав, надо сматываться из этой дыры. Как только катувелланцы сюда пришли, Мегерия превратилась в помойную яму. Я уже давно собирался в Нэос.

– Зачем так далеко? Пошли в Скархолд: до хребта Ярости меньше недели пути. Там и ночлег есть и какая-никакая работёнка найдётся. Барон Ворона любит грабить торгашей, когда с деньгами проблемы, а то и на соседние поместья, бывает, налёты устраивает. Одним словом, заняться есть чем. Скользкий тип, конечно, но платит исправно.

Феокрит только покачал головой:

– Неокл, друг мой, понимаешь ли, мне противно иметь дело с такими людьми: они слишком корыстны и своевольны. Им нужны верные шавки, подобострастно смотрящие в рот хозяина. Может быть, тебя и устраивает подобная жизнь, но я не такой! Не хочу быть мальчиком на побегушках и не желаю подчиняться какому-то чужеземному баронишке – это унизительно для свободного эллоя.

– Ах да, совсем забыл! – воскликнул Неокл. – В тебе же кипит кровь знатных предков, которых покорили мерзкие варвары-катувелланцы. Гордость, значит, в одном месте зудит. Ну а я – да, простолюдин, мне лишь бы пожрать что было и голову на плечах сохранить подольше.

– Неужели тебе совсем наплевать на гордость? С кем я связался!

– Иди в преисподнюю! А твой паренёк, если его не забрали апологеты, завтра объявится. Куда ему идти?

– Как знать, как знать... Будем надеяться на лучшее.

За соседний столик присели два человека, одетые в яркие гамбезоны, их ноги обтягивали узкие шоссы из атласной ткани разных цветов, какие обычно носят щёголи в больших городах. На поясах висели обоюдоострые мечи. Голову одного из мужчин украшал берет с перьями.

– Это что за птицы? – покосился на соседей Неокл.

– Наёмники, – ответил Феокрит. – Не слишком ли их много стало в городе в последнее время? Надо разузнать, что происходит.

– Достопочтенные господа, – обратился он к только что прибывшим, – я вижу, вы явились издалека в наш небольшой городок. Позвольте в знак гостеприимства угостить вас отменнейшим элем. Хозяйка! Две кружки этим доблестным воинам за мой счёт!

Наёмники оказались не прочь выпить задарма, и вскоре все четверо уже сидели за одним столом и дружно болтали обо всём подряд. Феокрит выдал себя за торговца, благо добротная одежда позволяла не выглядеть бедняком в глазах окружающих.

– Я родился в семье кожевника, – рассказывал наёмник в берете, – отец хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Сейчас был бы таким же, как и он, ремесленником, и сидел бы целыми днями, согнувшись над верстаком. Вот только умение владеть мечом, как оказалось, ценится в наши неспокойные времена гораздо дороже. Где я только ни побывал за эти годы! Даже за Зелёным морем однажды оказался – нанялся, значит, к одному архонту…

Наёмник пустился в рассказ о заморских странствиях.

– В общем, жизнь солдата не сладка, – подытожил он, – но зато полна приключений и золота. Не понимаю, как люди прозябают здесь – в этом смраде, тесноте и нищете.

– Что правда, то правда, – вздохнул Феокрит, – житьё тут так себе. Я, бывает, думаю временами: а может, тоже податься в солдаты? Мечом владеть научен, лошадь и доспехи только купить осталось.

– Так в чём дело? Записывайся к сэру Эдмеру – он как раз людей набирает в поход. Ещё успеваешь.

– А зачем ему солдаты? Война намечается?

– Не слышал, что ли? – удивился наёмник. – Думал вы, торговцы, всё наперёд знаете. В общем, король собирает огромную армию, чтобы разгромить еретиков на юге. Очень хорошая возможность подзаработать: если война продлится, хотя бы месяца три-четыре, денег хватит на год вперёд.

Когда Монтан и Феокрит вышли из таверны, на Мегерию уже опустилась ночь, и город тонул во тьме, которую местами прорезали фонари, развешанные на крепостных стенах и вдоль главной улицы. Распрощавшись с наёмниками, два приятеля побрели прочь. Неокл, будучи совсем пьян, шёл, покачиваясь и виляя из стороны в сторону. Феокрит, который предпочитал не напиваться до такого состояния, шагал твёрдо, с лёгким презрением посматривая на друга. Он ощупал потайной нож, спрятанный в рукаве, а так же проверил остальное оружие. Ночью на улице случается всякое: могут и стражники пристать и коллеги по опасной профессии попытаться обобрать запоздалых путников, тем более, в кошеле Феокрита звенела солидная горсть серебра, заработанная юношей-целителем, который так некстати исчез.

– А куда мы, собственно, идём? – заплетающимся языком пробормотал Неокл – За стены нам не выйти ночью. Надо где-то перекантоваться.

– Есть у меня мысль, – сказал Феокрит, – живёт тут одна подруга, прямо рядом со стеной. Вдова. Я тебе рассказывал. Кажется, пришло время наведаться. Если она меня не пришибёт после прошлого раза, переночевать будет где.

Мимо шёл отряд городской стражи с фонарями. Они внимательно осматривали закоулки и горожан, встречающихся на пути.

– Что тут вообще происходит? – удивился Неокл, когда один из солдат посветил на приятелей.

– Иди куда шёл, – буркнул тот и двинулся дальше.

– Ищут кого-то. Но, похоже, не нас, – развёл руками Феокрит.

Друзья двинулись к окраине города. Время от времени кто-то из них наступал в грязь или помои – в темноте невозможно было разглядеть, что делается под ногами. В этот поздний час горожане уже храпели в своих кроватях, и улицы пустовали. Наконец, после долгих блужданий по залитым нечистотами тропам – назвать иначе узкие, кривые проходы между домами язык не поворачивался – приятели добрались до небольшого двухэтажного здания с пристроившимся рядом цветником.

– Вроде тот, – сказал Феокрит. – Как всё изменилось за эти годы!

Он постучался в дверь, потом ещё раз. Вскоре в доме послышались возня и недовольный женский голос. Дверь приоткрылась, и из неё высунулось заспанное, одутловатое лицо хозяйки. Когда-то она была довольно симпатичной девушкой, но годы брали своё. Держа перед собой крохотную лампадку, женщина внимательно и грозно осматривала гостей, пытаясь сообразить, кто такие.

– Чего надо? – наконец выпалила она.

– Орифия! – воскликнул Феокрит. – Неужели не признал? Возможно, наша последняя встреча закончилась и не очень удачно, но, надеюсь, не откажешь старому другу в ночлеге?

Лицо вдовы поначалу выражало недоумение, но сообразив, кто стоит под дверью, женщина нахмурилась.

– Ах, это ты! – угрожающе произнесла она. – И после всего, что было, ты имеешь наглость приходить сюда и о чём-то просить? Ну ты и подонок! Мало того, что исчез, не сказав ни слова, так ещё и мои сбережения куда-то пропали! Не знаешь случаем, куда?

С каждым словом она распалялась всё сильнее.

– Орифия, родная, неужели ты подумала, что я мог у тебя украсть деньги? Да ни в коем случае! Позволь, я тебе всё объясню: понимаешь, тяжёлые времена тогда были. Да, пришлось немного позаимствовать, но я же вернулся! И деньги у меня есть – всё отдам. Может, простишь старого приятеля? – Феокрит улыбнулся.

– Негодяй! Ещё лыбится тут стоит своим беззубым ртом! – не унималась женщина. – Чего припёрся? Кровать и баба понадобились? Гулял два года неизвестно где, а тут заявился, и думает, я его в дом пущу? Ага, размечтался! Поздно, дружок.

Тут на пороге показалась крупная мужская фигура в нижней одежде. Человек отодвинул Орифию от двери и вышел вперёд. В руках он держал массивный полуторный меч, по которому разбойник распознал в здоровяке весьма не бедного наёмника. Орифия нашла себе нового сожителя, пока Феокрит отсутствовал. Такой вариант развития событий он не просчитал. «Ну и на что ты, дурак, надеялся? – досадовал на самого себя бандит, – Неужели думал, она тебя ждать станет? Точно, эль башку затуманил».

– Ладно, ладно, извини, что потревожил, – стал отступать Феокрит, – Мы уже уходим.

– Э нет! – окончательно разъярилась Орифия, – вначале ты отдашь украденное!

– Валх, это он меня два года назад ограбил, – обратилась она к сожителю.

Тот приставил меч к горлу Феокрита:

– Куда собрался?

– Э, приятель, давай решим, как цивилизованные люди, – попытался утихомирить наёмника бандит. – Я же ничего не крал – всего лишь одолжил. Мы можем всё обсудить и придти к разумному решению. Уверяю, незачем тыкать в меня этой железякой.

– А ну в дом оба! – приказал Валх.

Феокрит понимал, что вряд ли получится уладить дела полюбовно, но и драться с горой мускул, владеющей таким длинным ножичком, казалось не с руки. Валх ввёл обоих разбойников внутрь, и, разоружив их, приказал сесть на скамью. В тесной комнатушке чадил догорающий очаг.

– И как мы с вами поступим? – спросил наёмник. – Будешь должок возвращать, ворюга? Или, может, в темницу желаешь?

– Господин, у меня есть деньги, – Феокрит снял с пояса кошель и протянул Валу.

Тот высыпал содержимое на стол.

– Считай! – скомандовал он Орифии, – Тут достаточно?

Вдова быстро перебрала монеты

– Погодите, – запротестовал Неокл, до которого начала доходить суть происходящего, – часть этих денег моя! А я ничего у ней не крал. Вообще, эту женщину первый раз вижу!

– Заткнись, пьянь, – оборвал его Валх, – Ненавижу ворьё! Сам бы прирезал, только руки марать неохота.

– Тут нет и половины! – возмутилась Орифия

– Слышал? – наклонился к Феокриту воин. – Где остальное?

– Разумеется, это не все деньги, – попытался выкрутиться бандит, – я же не стану таскать с собой целое состояние? Другая часть в гостинице.

– Ну, что с ними будем делать? – спросил Валх у своей пассии, – к шерифу отправим? Или, может, в рабство продать? Хотя вряд ли за таких доходяг дадут больше одной золотой короны.

Произнося эти слова, наёмник обернулся к Орифии. Валх, как и любой другой человек, не знакомый с привычками воров и разбойников, отобрав у пленников булаву и тесак, даже не подумал о возможном скрытом оружии. Но Феокрит с тех пор, как оказался в доме, только и ждал удобный момент, дабы избавиться от внезапно нависшей угрозы. И вот теперь, когда наёмник на мгновение выпустил из внимания бандита, тот выхватил из рукава потайной нож с широким лезвием, и, оказавшись вплотную к Валху, быстрыми, резкими движениями начал тыкать здоровяка в туловище и шею. Тот из последних сил с криком оттолкнул нападавшего прочь, но на камизе(1) наёмника уже расплылось большое кровавое пятно, а из сонной артерии бил красный фонтанчик. Валх захрипел и свалился на пол. Поняв, что происходит, Орифия завизжала, но Неокл приставил к глотке женщины свой потайной нож, мгновенно оказавшийся в его руке, и велел молчать.

Феокрит поднялся, потирая ушибленное плечо. Его руки, одежду и лицо забрызгала кровь наёмника.

– Проклятье! – выругался он. – Ну зачем же надо было до этого доводить? Неужели тебе, дуре, не ясно сказано, что всё отдам? К чему ты своего бугая на меня натравила? Как быть теперь?

– Так убей и меня, раз начал! – закричала вдова, еле сдерживая рыдания, – Ты больше ничего не умеешь, тварь ничтожная!

– Заткнись, сучка, не шуми, – прошипел Неокл, вдавливая нож в шею женщины. Он полностью протрезвел за те секунды, пока происходило действо.

Наверху заорал младенец.

– Этого не хватало! – схватился за голову Феокрит.

Он подскочил к столу и сгрёб монеты в кошель.

– Что с ней делать? – спросил Неокл.

– Оставь, у неё ребёнок.

– Ты что? Она сейчас же вой поднимет. А так до утра нас не хватятся, успеем ноги унести. Резать надо.

Феокрит понимал: они не уйдут, если Орифия начнёт шуметь, а так же знал, что Неокл, не раздумывая, сделает всё, как надо. Но на душе скреблись кошки: Феокрит когда-то любил эту женщину, а теперь принёс несчастье в её дом. Всю жизнь он хотел считать себя благородным человек, и всю жизнь приходилось совершать совсем не благородные поступки. «Какого беса мы сюда припёрлись? – думал с досадой Феокрит, – Почему я такой дурак?»

– Хорошо. Кончай её, – мрачно произнёс он и отвернулся.


Примечания:

1.Камиза – нижняя рубаха.

Глава 11 Эстрид I

В камине плясало пламя и тускло освещало стены маленькой спальни, увешанные махровыми расписными коврами. Цветы на окне и ночной столик с курящимися благовониями дополняли обстановку комнаты. Эстрид лежала в кровати, прильнув к Ардвану молодым обнажённым телом, и поглаживала маленькой ручкой рубец шрама на плече графа. Её длинные каштановые волосы разметались по подушке, а большие голубые глаза на круглом личике с интересом смотрели на возлюбленного. Граф рассказывал об одном из подвигов своей молодости, когда в сражении выбил из седла и взял в плен вражеского катафракта:

– И тогда я потребовал у его семьи десять тысяч золотых, потому что никто прежде не мог одолеть Хродгерда Волка в честном поединке. Его сыновья до сих пор недолюбливают меня, хотя во время Западной войны мы уже бились на одной стороне. Эх, жаль старика Хродгерда уже давно нет в живых – славный был воин. Но время неумолимо, оно забирает нас одного за другим.

– Вы так интересно рассказываете, милорд, – проговорила Эстрид. – Столько подвигов вы совершили!

– Да, – протянул Ардван, – многое пришлось повидать…

Граф – этот властный и суровый лорд, до сих пор, не смотря на седину в волосах, обладающий отменной физической формой, – вызывал у Эстрид неподдельное восхищение. В свою очередь он проявлял к ней доброту и нежность, что не могло не трогать сердце юной дочери купца. В обществе графа девушка чувствовала себя спокойно и защищено. Возможно, Эстрид даже любила его – по крайней мере, она убеждала себя в этом.

– Были времена, – вздохнул Ардван, и лицо его переменилось, задорный огонёк в глазах погас. Он поднялся и сел на кровать, ссутулившись и понурив голову. Кожа поверх крепких мускул давно начала дряхлеть, и сейчас граф производил впечатление скорее усталого старика, чем могучего воина. Огонь в камине давал мало тепла, и Ардван поёжился от холодка, пробежавшего по телу. Эстрид не могла понять, что творится сейчас на душе у возлюбленного, но чувствовала, что должна утешить его.

– С вами всё в порядке, милорд? – она нерешительно придвинулась к нему и обняла.

– Знаешь, что такое старость? – холодно произнёс Ардван. – Нет, не знаешь. Тебе ещё не время это знать. А я уже вижу её перед собой. Жизнь проходит, исчезая в никуда. День за днём…

Граф говорил, будто сам с собой.

– Я сон недавно видел, – помолчав, продолжил он. – Стою, значит, на дороге, а впереди войско. С обозами, лошадьми – всё, как положено. А я верхом на коне, сижу и смотрю. И от войска отделяется всадник. Он подскакал ко мне и спрашивает. А что спрашивает, не могу вспомнить. Как будто важное что-то… И лицо его знакомое. К чему это?

Эстрид удивлённо и испуганно смотрела на возлюбленного: никогда прежде она не видела его таким подавленным, никогда он не говорил столь странные вещи.

Сегодня граф пришёл к ней впервые после того, как королевский гонец принёс в Нортбридж вести о войне. Всё это время Ардван был погружён в дела, и Эстрид начало казаться, что он совсем про неё забыл. А вот сегодня вечером приехал. Но приехал будто другим человеком.

– Я… не знаю, милорд, – пролепетала она еле слышно.

– Только с тобой я вновь ощущаю себе молодым, – произнёс граф, – пусть это всего лишь глупая иллюзия.

Внезапно он выпрямился, сбросив хандру, и вновь стал прежним – властным и суровым. Повернувшись к Эстрид, Ардван внимательно и строго посмотрел в её большие глаза:

– Я должен с тобой серьёзно поговорить.

– Да, милорд, – ответила Эстрид, ещё больше испуганная столь быстрой переменой.

– Знаешь, что я скоро уеду?

– Нет, вы не говорили. Вы отправитесь в поход вместе со своими людьми?

– Да, и уеду надолго. Неизвестно, когда закончится война. Но и тебе тоже придётся покинуть графство.

– Покинуть графство, милорд?! – переспросила с изумлением Эстрид, широко распахнув глаза. – Но зачем? И куда мне пойти? Как я брошу родной дом?

Ардван тяжело вздохнул:

– Видишь ли, у Берхильды в моё отсутствие окажутся развязаны руки, а она не будет к тебе столь же благосклонной, как я. Пока я в замке, моя достопочтенная супруга – гори она в преисподней – многого себе не позволяет, но, когда уеду, боюсь, тебе может грозить опасность. Место, куда ты отправишься, пока останется в тайне – узнаешь, когда придёт время.

Эстрид, будучи уверенной в покровительстве Ардвана, никогда всерьёз не беспокоилась об отношении к ней графини или других придворных, хотя прекрасно понимала, кем является в их глазах. Но сейчас её бросило в дрожь при мыслях о будущем.

– Если вы желаете, я поеду, – испуганно пробормотала она.

– Очень хорошо. Не думай пока об этом слишком много и никому не говори о нашей беседе. Понятно?

Ардван начал одеваться.

– Вы разве не останетесь, милорд? – спросила Эстрид. – Уже ночь.

– Мне пора, – сухо ответил граф, натягивая чёрные бархатные шоссы. – Завтра надо отъехать по делам на несколько дней, но перед походом мы ещё увидимся.

Когда Эстрид осталась одна, она укуталась в большое, тёплое одеяло из овечьей шерсти. Огонь в камине догорал, уступая ночному холоду, за окном таилась тьма. Эстрид чувствовала себе одинокой и беззащитной в этом большом и опасном мире. Слишком много несчастливых вестей обрушилось в один миг на её прелестную головку: Ардван скоро надолго покинет город, от графини исходит угроза, а сама она должна бросить дом и уехать в неизвестном направлении. Добавляло беспокойство и странное поведение Ардвана, не поддававшееся осмыслению.

«А как же мои отец и брат? – думала Эстрид. – Неужели и им не говорить?» Впрочем, она всё равно не смогла бы ничего сообщить родным: отец уже давно странствовал по королевству вместе с торговым караваном, а собственного брата она заботила гораздо меньше, нежели шлюхи в публичном доме. Сейчас самыми близкими ей людьми являлась немногочисленная прислуга: горничная Халла, камеристка Эбба, конюх Нанд, повар Карл и кнехт графа Хенгист, недавно приставленный в качестве телохранителя.

– Господи, что мне делать? – прошептала Эстрид, ей чудилось, будто весь мир за пределами маленького уютного домика чужой и враждебный, а вокруг бродят убийцы, жаждая её смерти. – Почему это происходит со мной? Чем я согрешила?

Она молилась – это занятие обычно приносило успокоение, но сейчас Всевидящий не пожелал утешить. Эстрид долго ворочалась и не могла уснуть. Сон, тяжёлый и беспокойный, пришёл только под утро.

***

– Госпожа, пора вставать, – будила Эбба – лично зависимая девушка(1), данная графом вместе с остальными слугами. – Опоздаешь на утреннее служение!

Эстрид открыла глаза. Пришлось приложить усилия, чтобы подняться с постели. Сон, так долго не шедший, теперь не желал отпускать из своего плена. К сонливости подмешивалась тошнота… Тошнота преследовала уже несколько дней, носегодня Эстрид чувствовала себя совсем плохо, и её вырвало сразу, как только она поднялась с кровати.

– Дурно мне, Эбба. Надо вызвать лекаря, – сказала она.

– Может быть, не пойдём сегодня на служение? А я сбегаю в город.

– Что ты! Как можно? К тому же, мне, кажется, уже лучше. Но за доктором, пожалуй, сходи.

Помогая госпоже одеться и приводя в порядок её волосы, Эбба болтала без умолку. Болтовня служанки обычно забавляла, не позволяя заскучать. Постоянно находясь при госпоже, Эбба стала для неё, как сестра. Со своей камеристкой Эстрид не чувствовала себя одиноко, а порой даже могла поделиться с ней некоторыми сокровенными переживаниями. Но сейчас словоохотливость служанки тяготила. Передать вчерашний разговор с графом и рассказать о том, что гнетёт, тоже было нельзя: Ардван требовал, чтобы это оставалось в тайне.

– Госпожа, меня ужасно беспокоит Халла, – тараторила Эбба, – вчера она так странно себя вела! Я в подвал пошла – Карл просил яблоки принести. Этот Карл постоянно меня гоняет, будто я его служанка! Надоел уже! Так вот… спустилась я, значит, в подвал, а там Халла. И она что-то прячет в солому. Я спросила: «что там», а она так взглянула на меня, будто испугавшись, и сказала, что крыс травит. Я ушла, а потом хотела спуститься опять и посмотреть, но побоялась – я так крыс боюсь! Она как-то странно себя ведёт в последнее время. Даже не знаю, что думать.

Эстрид улыбнулась: Эбба всё время на кого-то жаловалась, в том числе на старого повара, которому было тяжело ходить по лестницам, и он по этой причине часто просил о помощи молодую камеристку.

– Не беспокойся. Халла – хороший человек, – успокоила Эстрид. – Не пойму, чем она тебя так пугает постоянно?

– Она же из северных племён! Я столько про них слышала. Говорят, эти дикари едят младенцев и закапывают живых вместе с мёртвыми. А ещё…

– Хватит, Эбба! – строго прервала её Эстрид. – Разве ты видела, чтобы Халла ела младенцев? Халла давно прислуживает в доме, трудолюбива и ко всем добра. Ты просто к ней предвзята.

– Прости, госпожа! Но мне порой, правда, не по себе от неё становится.

Халлу прислал граф, дабы та следила за порядком, занималась уборкой и стиркой. Очень хозяйственная женщина редко сидела на месте, постоянно что-то делала, даже когда другие слуги отдыхали. Хорошо ко всем относилась и редко с кем ссорилась. Но было в ней нечто настораживающее. Рабыня имела крупное лицо с грубыми чертами, копну светлых волос и массивное телосложение, а в глазах её таился дерзкий огонёк – огонёк забытой свободы. Уже пятнадцать лет прошло с тех пор, как Халла попала в рабство в одной из войн с северными племенами, последние десять из них она провела в доме графа Нортбриджского. Трудилась усердно, без нареканий, и по негласному правилу, которого придерживались многие катувелланские лорды, справно отработав двадцать лет, могла получить свободу. Но некая гордость, не убитая за годы в неволе, ощущалась в поведении Халлы, она никогда не унижалась и всегда хранила чувство собственного достоинства. Эстрид не придавала этому большой важности, но другие слуги и рабы часто воспринимали такое поведение, как знак некого злого умысла, а потому жалобы на Халлу приходилось слышать постоянно. Вот только придраться к ней было не за что.

Эстрид успокоила камеристку и постаралась побыстрее закончить разговор. Слова Эббы её тоже взволновали в свете сказанного вчера Ардваном. Эстрид грозит опасность. Графиня очень могущественна и ревнива, вдруг она захочет убить молодую любовницу своего мужа, не дожидаясь отъезда графа? Что, если она подкупила слуг?

Дом, где жила Эстрид находился за пределами городской стены на окраине предместий. Его подарил Ардван полтора года назад, и с тех пор дочь купца проводила дни напролёт здесь, вдали от родни, оставшейся в самом городе. На небольшом садовом участке рос цветник, который Эстрид взращивала собственноручно. Она любила цветы: возиться с растениями, ухаживать и заботиться о них доставляло много радости, и дочь купца с удовольствием ковырялась в земле, будто простая служанка.

А каждое утро Эстрид по своему обыкновению ездила в главный городской храм. Ардван, посчитав такие прогулки утомительными, однажды предложил присылать домой мобада, но религиозные чувства требовали личного посвящения, и она отказалась, продолжив каждый день смиренно совершать своё небольшое паломничество.

Эстрид вышла из дома. Кнехт Хенгист, как обычно встречал у входа с двумя осёдланными лошадьми. Молодой человек не обладал титулами и являлся простолюдином, он никогда не рассказывал, как умудрился попасть на службу к графу, да и вообще не отличался разговорчивостью. Его горбоносое лицо,как правило, имело серьёзный, сосредоточенный вид, а аккуратно подстриженная бородка, модный берет с перьями и разноцветные шоссы делали кнехта похожим на местных щёголей. Парень ни на минуту не расставался со своим мечом. Оружие было не из дешёвых: оно имело узорчатую гарду и навершие в виде головы хищной птицы. Молодой человек утверждал, что этот меч – трофей из какого-то сражения, но подробности не уточнял.

– С добрым утром, мисс Эстрид, – поприветствовал кнехт, – готова ехать на служение?

– Разумеется. Но надо торопиться. Мы, кажется, опаздываем.

Хенгист помог ей взобраться на лошадь, затем сам запрыгнул в седло, и они двинулись в путь.

– Эбба сегодня тебя не сопровождает, – заметил он.

– Я её отослала по делам.

– Кажется, я тоже скоро тебя покину, – сообщил Хенгист, – близится поход.

– И ты хочешь поехать на войну?

– Разумеется. Это мой долг – служить графу и королю.

– Неужели никто теперь не будет меня охранять на этом полном опасностей пути? – кокетливо улыбнулась Эстрид.

– У графа много людей, наверняка он найдёт замену. А моё место на поле боя рядом с сеньором.

Хенгист произнёс это деловито, всем своим видом показывая, что он воин, а не обычный слуга. Эстрид совсем не обрадовалась новости. Она привыкла к Хенгисту, к его важным повадкам и манерам, в которых кнехт старался подражать благородным. В конце концов, он был просто милым и симпатичным парнем. Неужели граф не только зашлёт её, Бог знает куда, но и отберёт людей, к которым она так привязалась? А что, если и Эбба не поедет? С кем тогда поболтать по душам?

– Даже не представляю, каково там, на войне, – задумчиво произнесла Эстрид, – наверное, страшно. Я слышала много рассказов о том, как гибли храбрые катафракты.

– Что поделать, мисс Эстрид, долг любого воина – сражаться. А, если он честный хошедарианец, то просто обязан биться с пособниками Врага. Смерть не войне – это почёт и слава. Только трусливые сервы надеются дожить до старости, ковыряясь в земле. Воину чужды такие мысли.

– Но воинов ждут дома, – серьёзно посмотрела на него Эстрид.

– Что ж, так устроено Всевидящим: каждому своё, – ответил кнех, и в этот момент лицо молодого человека показалось ей особенно мужественным.

– Послушай, Хенгист, а не мог бы ты проследить за Халлой? – вдруг вспомнила Эстрид. – Эбба беспокоится, говорит, сегодня горничная что-то спрятала в подвале.

– Эбба – трусиха, – рассмеялся Хенгист, – Халла просто травит крыс. Но, если хочешь, посмотрю, что там. Не переживай, пока я рядом, тебе никто вреда не причинит.

«А, когда тебя не будет рядом?» – мысленно спросила Эстрид, но вслух решила этого не говорить.

По пути пришлось продираться сквозь ряды повозок, едущих в замок. С тех пор, как весть о военном походе облетела графство, в Нортбридж потянулись на только катафракты и наёмники, но и обозы с продовольствием. Сейчас все они толпились на главной дороге, производя ужасные заторы. Пробравшись, наконец, через весь этот хаос, Хенгист и Эстрид достигли главной площади. В самом её центре находилось лобное место, где покачивались на верёвках висельники, выставленные на всеобщее обозрение. Эстрид становилось не по себе каждый раз, как она оказывалась здесь. Особенно душераздирающее зрелище представляли колесованные преступники, подолгу висящие на отвратительных механизмах, предназначенных для страшной и болезненной смерти. «Они это заслужили», –успокаивала себя девушка, стараясь не смотреть в их сторону.

Год от года казнённых становилось всё больше. Всё больше людей наказывали за бунты и неповиновение. В городе вешали каждый день, а помимо этого, выставляли тела вдоль дороги за стеной. В какой-то момент такое большое число казней стало досаждать горожанам, и они подали жалобу лично графу, но результата это не дало. А когда Эстрид однажды сама заговорила о проблеме города, Ардван сразу же изменился в лице и строго произнёс:

– Люди должны видеть, к чему ведёт их нелепое противление сеньорам. Запомни это, и чтоб больше я не слышал подобных разговоров.

И она смирилась: если так желает граф, наверное, это правильно.

Эстрид вошла в храм. Людей сегодня было не много, и найти свободную скамью не составило труда. Внутри здание представляло собой модель мира, какой её видели приверженцы хошедарианской веры. Величественные колонны переходили в высокие нервюрные(2) своды, расписанные сценами из жизни Хошедара, картинами сотворения мира и видами Небесных Чертогов и Небесных Полей. Стены украшали изображения подвигов святых, символизирующие земную жизнь полную посвящения и жертв. А на полу развернулось во всей красе жуткое полотно с изображением преисподней с отвратительными, многорукими существами, пытающими грешников самыми изощрёнными способами. Пред рядами скамей на возвышенности водрузился мраморный алтарь, по обе стороны которого стояли золотые фигуры прекрасных юношей и девушек с крыльями – жителей Небесных Чертогов, а с алтаря пристально смотрел на прихожан высеченный в камне глаз Всевидящего.

Эстрид любила сюда приходить, ей нравилось приобщаться к таинству, погружаясь в царящую тут атмосферу святости и благодати Хошедара. Она созерцала картины из жизни святых, благоговея перед их подвигами. Образы райских обителей на недосягаемых высотах потолка побуждали осознать собственную греховность, а пламя преисподней под ногами – усерднее каяться и молиться. Именно больше всего чувствовалось присутствие Всевидящего, хотя мобады и учили, что Он повсюду и постоянно наблюдает за людьми. Отсюда не хотелось уходить.

Единственное, что заставляло Эстрид чувствовать себя неуютно – это взгляды, которые порой бросали в её сторону знатные дамы, захаживающие в храм. Все знали, кто она и презирали, даже не скрывая этого. Но тяжелее всего приходилось в праздники, когда зал заполнялся людьми до отказа. В такие дни семья графа, как правило, посещала службу не в святилище замка, а здесь – в главном городском храме Хошедара. Больше всего пугала графиня – холодная статная женщина с бледным лицом, один взгляд которой заставлял содрогаться. Та тоже всё знала, но терпела… Терпела до поры до времени.

Усевшись на скамью, дочь купца сразу обратила взор на любимый сюжет: житие святой мученицы Эстрид из Норта – небесной покровительницы, имя которой дочь купца получила в младенчестве, когда родители привели её под око Всевидящего. По преданию за нежелание отречься от веры святую Эстрид закопали живьём, но она пролежала в земле несколько дней и выбралась невредимой. Тогда её попытались скормить голодным собакам, но те не стали нападать, и улеглись у ног. В конце концов, святой отрубили руки и ноги, но, даже терпя ужасные муки, она продолжала улыбаться и возносить хвалы Хошедару и Всевидящему. Именно эти сцены и запечатлел художник в нескольких миниатюрах на стене. Эстрид часто молилась небесной заступнице, находя у той утешение.

Служба прошла, как обычно: когда хор исполнил несколько гимнов, дастур в белых позолоченных одеждах и два мобада в простых священнических мантиях возложили на алтарь приношение в виде чаши с водой и вознесли молитвы. После этой несложной процедуры, дастур, похожий на пивную бочку, подошёл к кафедре, открыл кодекс(3) в гравированном кожаном переплёте, и зачитал отрывок:

­­­– «Так сказал Хошедар ученикам своим: Всевидящий знает каждый ваш шаг, и я знаю, ибо возлюбил вас, и приведу к Небесам племя ваше, ибо вы есть народ Всевидящего, который пощадит Он во дни прихода Тьмы. Но остерегайтесь лжи, коварства, блудодейства, обжорства, и ненависти».

Дастур пустился в пространные рассуждения вокруг прочитанного текста, но Эстрид, как ни старалась, не могла сосредоточиться на словах проповедника: кружилась голова, а ком тошноты снова подступил к горлу. Далее следовал обряд окропления: прихожане по очереди подходили к алтарю, а ведущий церемонии брызгал на них водой из золотой чаши. Но Эстрид больше не могла находиться здесь: перед глазами всё плыло, и она поспешила выбраться на свежий воздух. Хенгист вышел следом.

– Всё хорошо, мисс Эстрид? – спросил он.

– Поехали домой, дурно мне совсем, – пролепетала девушка и упала в обморок. Последнее, что она ощутила – руки молодого кнехта, подхватившие её.

Когда Эстрид пришла в сознание, она уже лежала дома в кровати, а Эбба сидела рядом. Увидев, что госпожа открыла глаза, камеристка радостно всплеснула руками и снова затараторила о чём-то своём.

– Что со мной происходит? – недоумевала Эстрид.

– Не знаю госпожа, – мотнула головой служанка, – лекарь скоро будет здесь, граф обещал прислать своего личного врача.

– Подожди, Эбба, – Эстрид привстала с кровати, в голове мелькнула одна не самая радостная в данных обстоятельствах мысль, – А когда у меня последний раз было кровотечение? Где-то месяц назад или больше? Не помнишь?

– Кажется да, госпожа, больше месяца прошло.

– Погоди! Я же не…

Но, похоже, так оно и было: Эстрид носила ребёнка. Она ужаснулась: «Только не сейчас! Что, если все узнают?»

– Не надо никакого лекаря! – приказала Эстрид. – И никому ни слова! Вообще никому, слышишь, Эбба? Если проболтаешься…

Она погрозила служанке маленьким кулачком и отослала прочь. Когда дверь за Эббой закрылась, Эстрид бросилась на кровать и зарыдала.


Примечания:

1.Лично зависимые крестьяне – крестьяне, полностью принадлежащие своему сеньору.

2.Нервюра в архитектуре — выступающее ребро каркасного крестового свода

3.Кодекс – одна из исторических форм книги. Форму кодекса имеют современные книги. Технически кодекс — это тетрадь из согнутых пополам и прошитых по сгибу листов писчего материала, сфальцованных в мягком или твёрдом (из досок) переплёте.

Глава 12 Хадугаст I

Старенький мобад-лекарь Гира растёр повреждённое место и наложил новые повязки. Прошло несколько дней, а Хадугаст не чувствовал улучшений. Неглубокая рана затягивалась, но правая сторона груди, покрытая синими пятнами кровоподтёков, и плечевой сустав ещё болели. Через боль давались и глубокие вдохи, как правило, оборачивавшиеся кашлем с кровью, а рука двигалась с трудом. Мази не помогали.

– Проклятье! – взвыл Хадугаст, когда врач стянул повязку сильнее, чем нужно. – Поосторожнее, старый осёл! Ты что, не видишь, как болит…

Приступ кашля оборвал фразу. Хадугаст сидел на кровати, пытаясь натянуть камизу на своё мощное, но уже обрюзгшее тело.

– Вам требуется покой, – настаивал лекарь, – вы не должны много двигаться.

– Меня уже достало лежать в проклятой кровати, – гремел Хадугаст. – Твои мази не помогают. Может, найдётся что-нибудь более действенное? В городе есть травник?

– Сэр Хадугаст, лечение требует времени. А использование зелий церковь не одобряет.

– Да плевать я хотел на вашу церковь. Дай мне хоть что-нибудь, что поможет!

– Если вам угодно, я пошлю слугу к травнику. Но за результаты такого лечения, ни я, ни Всевидящий отвечать не можем. Когда привлекаются бесовские силы…

Он не договорил – в комнату вошли два человека. Хадугаст сразу же узнал хромоногого кастеляна Тедгара и широкоплечего маршала Адро. При виде их мобад-лекарь поспешно удалился.

– Как ваши дела? – начал разговор сэр Тедгар. – Слышал, идёте на поправку?

– Чем обязан? – вызывающе глянул на него раненый, понимая, что визит приближённых Ардвана ничего хорошего не сулит. Он знал этих двоих – верные и преданные, но, по мнению Хадугаста, весьма недалёкие люди. Впрочем, таковыми коленопреклонённый считал любого, кто ставит верность и служение приоритетом над личными интересами и амбициями.

– Ну зачем сразу такой тон? – улыбнулся сэр Тедгар. – Мы всего лишь пришли навестить гостя и справиться о здоровье. Пред отъездом граф Ардван передал пожелание скорейшего выздоровления.

– А чего сам не зашёл?

– Торопился. Увы, время не ждёт. Скоро поход, а дел много.

– Да уж, не завидую братцу: мало того, что у него в графстве бардак, так теперь и эти тёмные… Всевидящий ему в помощь!

– Помощь Всевидящего не помешает всем нам, – многозначительно произнёс сэр Тедгар.

– Когда поправишься? – спросил напрямик Адро. – В походе сможешь участвовать?

«А он не любит заходить издалека», – подумал Хадугаст. Маршала он уважал за физическую силу, но всё равно считал тупым, как пробка.

– Слушай, – Хадугаст пристально посмотрел на него, – единственное, для чего я здесь – это пойти на юг, надрать задницы еретикам и получить в своё распоряжение кусок плодородных земель где-нибудь на тёплом побережье подальше отсюда. Но что я могу поделать, если эта скотина Орсольф сломал мне рёбра? Я рукой не могу пошевелить! Понимаешь? А от проклятых мазей, которыми пичкает меня тот старый хрыч, пользы с муравьиный член! Уж поверь, не чувствую ни малейшей радости валяться на кровати, будто немощный старик.

– О, я-то понимаю, каково оказаться в таком положении, – сочувственно закивал головой сэр Тедгар, покосившись на свою повреждённую ногу. – Но вы знаете графа: он человек подозрительный. А в последнее время все эти заговоры, интриги, угрозы со стороны мятежников только усугубили положение. Ардвану придётся уехать, и он хочет быть уверен, что в его отсутствие в замке не произойдёт ничего дурного.

– А что может произойти? И при чём тут я? – удивился Хадугаст

– Может быть, и ни при чём. Вот только не оказалась бы ваша жизнь в опасности...

– Хочешь сказать, мой собственный брат желает меня прикончить? – Хадугаст даже рассмеялся, настолько нелепой показалась эта мысль.

– Я не в курсе намерений Ардвана, – сдержанно ответил сэр Тедгар, – но если у него возникнут подозрения...

Хадугасту начинала надоедать бессмысленная болтовня и постоянные недомолвки:

– Что если? Хватит ходить вокруг да около! Хочешь что-то сказать – говори по существу, а нет – оставь в покое больного человека!

– Мы хотим сказать, – угрожающе приблизился к нему Адро, – что в замке и так слишком много проблем, и новые нам не нужны. А тебе самое время подумать, как бы убраться отсюда, пока слишком поздно не стало.

– Вот оно как, оказывается… – Хадугаст насупился. – Что ж, я подумаю.

С этими словами он лёг на кровать и демонстративно отвернулся, всем своим видом показывая, что дальнейший диалог ему не интересен. Маршал явно нарушал правила гостеприимства, и это казалось оскорбительным.

Тедгар пожелал скорейшего выздоровления, и они с Адро удалились, оставив Хадугаста кипеть от негодования.

Помещение с голыми стенами и маленьким окном, через которое почти не проникал свет, совсем не радовала глаз. Оно походила на монашескую келью. Камина тут не было и, чтобы согреться, приходилось забираться под несколько одеял. Располагалась комнатушка на последнем этаже гостевой башни в самом конце коридора и, похоже, предназначалась для слуг.

Хадугасту и прежде случалось неделями валяться в постели, залечивая раны. В такие времена, лишённый возможности наслаждаться дарами жизни, он становился мрачным и замкнутым. Но сейчас ситуация казалась хуже, чем когда-либо. Не только боль и потеря боеспособности тревожили могучего воина – сильнее всего расстраивал приём, оказанный в замке. «В плену и то лучше было», – думал с досадой Хадугаст. Холодная комнатушка, плохое питание из-за чрезмерной экономии, а теперь ещё нелепые угрозы и скотское отношение придворных, которые вопреки всем законам гостеприимства гонят взашей, – всё здесь вызывало неприязнь. Обида колола сердце: не так должно обращаться с гостями, а тем более с родным братом, бесчестно выставлять на улицу раненого человека, который даже постоять за себя не может. К обиде подмешивалось ощущение беспомощности. Хадугаст вскочил, схватил меч, стоявший спинке кровати, сделал пару махов, но боль пронзила правую часть груди, и он выронил оружие, выругался и тяжело опустился на грязный матрас.

В коридоре послышались шаги, очень лёгкие, будто кто-то крался на цыпочках. Хадугаст прислушался. Человек остановился.

– Кто там? – грозно спросил раненый, но вместо ответа под дверь проскользнул клочок бумаги.

Шаги стали быстро удаляться. Хадугаст подошёл к двери и выглянул из комнаты – никого. Поднял с пола бумагу. Вспоминая изученную когда-то грамоту, он по слогам прочитал надпись, выведенную аккуратнымпочерком: «городской бордель, десять часов вечера, большая комната на верхнем этаже справа».

«Удивительно, – подумал коленопреклонённый, – и кто же меня так хочет?» Впрочем, он сразу смекнул, что тут замешаны дела иного характера. Его пытаются во что-то втянуть… Но во что? И не связано ли это с появлением маршала и кастеляна? Разные мысли бродили в голове Хадугаста, пока он вновь и вновь пробегал глазами две нехитрые строки. Подумалось даже, что недруги желают выманивать его отсюда и убить. Поднёс бумагу к пламени свечи, и вскоре она обратилась в чёрный огрызок. Всё-таки Хадугаст решил пойти: любопытство пересилило страх. Он накинул плащ, вышел из гостевой башни и, убедившись, что никто из слуг-шпионов не следует по пятам, покинул замок.

Бордель представлял собой длинный двухэтажный дом, запрятанный в узком переулке недалеко от городской стены. Рядом находился трактир, постоянно привлекавший местных алкашей и гуляк, отчего район имел дурную репутацию. В обоих заведениях Хадугаст являлся частым гостем. Даже в этот приезд он уже успел пару раз посетить бордель. На входе несколько распутных женщин начали зазывать знатного воина, но сейчас он лишь отмахнулся от них. На первом этаже в общей зале происходила оргия. Хозяйка, встретившая гостя на пороге, сразу узнала его, она указала нужную комнату и сообщила, что там уже ждёт некая госпожа.

Красные занавески на окне, пара ковров и массивная кровать под балдахином составляли незамысловатое убранство люксового номера. На кровати сидела женщина. Широкий плащ с капюшоном полностью скрывал её, даже лицо было невозможно разглядеть – дама явно желала остаться неузнанной по пути сюда.

– Кто ты? – спросил Хадугаст. – И что хочешь от меня?

– А кого ты здесь ожидал увидеть? – голос звучал холодно и властно, и воин сразу понял, кто скрывается под плащом.

– Ты?! – изумился он. – Мы так давно…

– Хватит разговоров, – женщина поманила к себе, и Хадугаст послушно подошёл и присел рядом. Она сняла капюшон. Бледное лицо с тонкими чертами, бесцветный взгляд, длинные светлые волосы, спадающие на плечи – пред ним сидела Берхильда. Она сбросила плащ и расстегнула платье, оголяя полные, округлые груди.

– Хильди, дорогая, как же я скучал, не представляешь! – страстно прошептал Хадугас и, забыв о боли, сковывающей движения, схватил женщину за талию и припал к её губам. Они слились в объятиях, и воин больше не думал ни о чём.

А потом, насытившись друг другом, они лежали, укрывшись от холода толстым одеялом, и смотрели в потолок.

– Извини, если что не так, – начал разговор Хадугаст, – я сегодня немного не в форме: проклятое плечо никак не заживает! А я уж решил, что ты ещё сердишься с прошлой нашей встречи.

– Просто думала, тебе больше нравится обхаживать шлюх, да уводить женщин у дружинников моего мужа, – язвительно заметила Берхильда.

– И за это я сполна наказан! Да я мечтал о минутах нашей любви с тех пор, как прибыл сюда. Но у нас даже не было шанса поговорить наедине!

– Брось оправдываться, ты просто боишься Ардвана, особенно после того, как я пригрозила рассказать мужу о твоём поведении.

– Я? Боюсь? – возмутился Хадугаст. – Да я бы его… Но ты же тогда ясно дала понять, что между нами всё кончено!

– А может, у нас всё только начаться? – Берхильда посмотрела на любовника одним из тех взглядов, в котором сложно уловить какие-либо эмоции. – Правда, есть одна проблема.

– Не хочешь ли сказать…

– Ты человек независимый и гордый, так? – она провела пальцем по мускулистой груди воина, – Никогда не думал, зачем подчиняться королю, имея такие земли, как эти, да ещё и золотые рудники в придачу? Тебе не кажется, что Железноликий в последнее время ни во что не ставит людей, которые служат опорой трона?

– В чём-то ты права. Но при чём тут я?

– При том, что граф скоро уедет, а ты останешься.

– Да сколько же можно об этом говорить? Прекрасно ведь знаешь: я против Ардвана не пойду. Да, я в своё время оказался не у дел, но он же не виноват, что родился первым?

– Какой же ты всё-таки мягкотелый, – графиня откинула одеяло и села на край кровати. – Тебе в руки даётся всё: и женщина, и земли, и замок, а ты даже пальцем не хочешь пошевелить. Так и помрёшь ни с чем!

– Хильди, подожди! – Хадугаст схватил её за руку. – Не знаю, почему ты так ненавидишь моего брата, но подобные помыслы безумны. Даже, если я тебе помогу, мы обречены. Полагаешь, забрать замок так просто? А как же люди Ардвана? Нас же на кол посадят! А ещё хочешь воевать с королём! Да, я – человек гордый и независимый, но не самоубийца же! Сложную игру ты затеяла. Сложную и опасную.

– На самом деле, всё проще, чем кажется. Кто станет наследником, если Ардван

– Ну как, кто? Твой сын, Нитхард, разумеется.

– Который отправится в монастырь. Калека не способен ни к военной службе, ни к управлению доменом – мало кто станет это оспаривать

До Хадугаста начал доходить смысл её слов.

– Тогда земля достанется мне, я знаю. Наверное, поэтому Ардван и хочет выгнать меня из замка до того, как сам свалит. Сегодня приходили два его прихвостня, Тедгар и Адро, пытались выставить вон.

– Ах, эти… – в голосе Берхильды послышалось презрение. – Не обращай на них внимания.

– И всё же это слишком рискованно.

– Неужели воин боится риска? – съязвила графиня. – Подумай, наконец, головой, Хадугаст! Удобнее момента даже и представиться не может. Когда королевство развалится на части, Железноликому не будет до нас никакого дела. Но даже, если король лет через пять всё-таки соберёт армию и пойдёт на Вестмаунт, какие у него шансы? Вспомни, сколько столетий понадобилось, чтобы катувелланские лорды смогли покорить эти земли, населённые дикими племенами? Местный климат не благоволит захватчикам. А сейчас у нас есть замки, катафракты и золото, на которое можно нанимать войска.

Хадугаст заворожено смотрел на графиню: Берхильда обнажённая сидела на кровати, а в её глазах горел воинственный огонёк. В этот миг она казалась ему особенно красивой, хотя уже давно не была юной девой, а возраст и несколько перенесённых родов наложили отпечаток на фигуру и лицо. Он почувствовал, что хочет её прямо сейчас. Но не только своим телом она соблазняла Хадугаста, Берхильда заронила в душу искру надежды, которая тут же разгорелась ярким пламенем. Земля и титул буквально сами шли в руки! А заодно можно проучить этих выскочек: высокомерие Ардван и его людей должно быть когда-то наказано.

– Господи! Да такая женщина даст фору любому стратегу! – восхитился Хадугаст. – Но Ардван может и не погибнуть на войне. Получается, его надо убить? Но как? Как сделать, чтобы граф исчез и не навлечь на себя подозрений?

– Не заставляй думать о себе плохо, Хадугаст. Есть масса способов устранить человека, если знаешь, кого следует, а я знаю. Сейчас граф отправился к горам на переговоры с тёмными, с ним десяток дружинников. На обратном пути он попадёт в засаду. Что в этом подозрительного? Грабители не редкость в наших краях. С меня оплата, а тебе всего-навсего надо послать слугу договориться с нужными людьми.

– Поражаюсь твоей находчивости, любовь моя! – воскликнул Хадугаст и потянулся, чтобы обнять графиню. – Иди сюда!

– Побереги плечо, тебе не стоит слишком много двигаться, – Берхильда отстранилась и начала одеваться. – Поговорим, когда дела будут улажены. А я займусь девкой графа: после того, как Ардван умрёт, она тоже должна сдохнуть – нечего ублюдков плодить!

Глава 13 Феокрит II

В горах стояла непроглядная темень. Группа людей с факелами поднималась по крутой тропе туда, где горели тусклые огоньки.

– Там уже Скархолд? – спросил Феокрит, указывая в их направлении.

Кольчуга и стёганный поддоспешник смотрелись на нём неказисто и мешковато. Они принадлежали Валху, убитому Феокритом несколько дней назад, и были разбойнику явно велики. На поясе висел полутораручный меч, он почти волочился концом ножен по земле. Неокл шёл рядом. От наёмника ему достались треугольный щит и шлем с широкими полями, в настоящий момент обе эти вещи висели за спиной.

– Да, – ответил идущий впереди человек, лицо которого скрывал шаперон(1), – мы почти на месте.

– Хорошо спрятался, – заметил Феокрит, – так просто не доберёшься.

Скархолд пристроился на одном из горных склонов в стороне от деревень и больших дорог. Чтобы до него добраться, требовалось свернуть на узкую, едва заметную тропу и пару миль петлять по лесам среди камней.

– Хребет Ярости. Интересно, почему его так назвали? – поинтересовался Неокл

– По легенде здесь эллои разбили последнего Шахиншаха, – объяснил Феокрит. – Он засел в горной цитадели, и так яростно отбивался, что басилевс(2) потерял огромное количество людей прежде, чем взять укрепление. Шахиншаха предали страшной казни, а горы эти с тех пор зовут Хребтом Ярости.

– А где та крепость? Она сохранилась?

– Кто знает. Скорее всего, нет. А может это просто легенда, и не было никакой битвы, – задумчиво произнёс Феокрит. – Когда-то мне пришлось прочесть историю Великой Автократории: те события произошли так давно, что теперь вряд ли кто-то может достоверно рассказать о случившемся.

Идущие за Феокритом и Неоклом люди доселе молчали, но тут один из них – молодой человек с длинными волосами, собранными в косичку, – влез в разговор:

– Разумеется, эллои разбили шахиншаха. Кто может сомневаться в этом? Вот только катувелланские мобады всё переврали: они утверждают, что эллоев Всевидящий призвал покарать шахиншаха за вероотступничество. Но ведь никакой Всевидящий их не призывал! Они поклонялись собственным богам, которые и даровали победу в той битве.

– Верно! – согласился Феокрит. – Эллои не могли верить во Всевидящего – сохранилась масса легенд, свидетельствующих об этом. С тех пор, как катувелланцы пришли в эти земли, они только и делают, что врут нам.

– А хороший у тебя, брат, ножичек, – перевёл разговор молодой собеседник, – неужели лорда ограбил?

– Самого обычного наёмника, – сухо ответил Феокрит.

– Кто идёт? – прозвучал грубый голос с ворот, когда группа достигла обшарпанных стен замка.

– Свои: Носатый и Лин Перст! – ответил впередиидущий. – Мы к Вороне, с нами несколько парней.

Хребет Ярости лежал к востоку от побережья. До Западной войны именно здесь заканчивались земли Катувелланского королевства. В горах находилось несколько пограничных крепостей, одной из которых и являлся Скархолд. Он принадлежал барону Мальфриду по кличке Ворона. Несколько деревень в долине, пара крепостей и замков – вот и всё, что находилось во владениях этого небогатого сеньора.

Феокрит и Неокл дошли до Хребта Ярости за несколько дней. Приятелям удалось выбраться из города прежде, чем обнаружилось убийство, но оставаться в окрестностях Мегерии стало теперь небезопасно. Неокл всё же убедил приятеля отправиться на время в Скархолд. Феокрит долго не упирался: нужны были деньги, а потому гордость и амбиции вновь пришлось задвинуть подальше, как и мечты поехать в Нэос и разбогатеть.

Перейдя по каменному мосту ущелье, группа разбойников оказалась в замке. Небольшой двор с трёх сторон двор был окружён стеной с двумя башнями по углам, а с четвёртой высился отвесный уступ и пристроенный к нему донжоном. Крепость освещали всего несколько фонарей, но даже в темноте Феокрит понял, в каком плачевном состоянии она находилась: в кладке стен местами проросла трава, а часть хозяйственных построек стояла разрушенной. Возле донжона обосновалось маленькое каменное святилище, но и оно пустовало.

Общий зал квадратной формы располагался на втором этаже донжона. Когда путники вошли туда, вокруг очага, устроенного посреди комнаты, уже спали люди. За долгое время своего существования замок ни разу не перестраивался. Некий лорд соорудил его тут несколько веков назад, и с тех пор примитивная планировка пограничного укрепления оставалась неизменной, не появились даже камины. На закопчённой стене пристроился очень старый, дырявый гобелен, имеющий такой вид, будто его повесили ещё в те времена, когда возводился замок. Больше никаких украшений зал не имел. Часть его отгораживали плотные занавески.

– Там для благородных, а тут для нас, – объяснил Носатый. На его некрасивом бычьем лице отсутствовал нос, потерянный в какой-то схватке, за что бандит, видимо, и получил своё издевательское прозвище.

Феокрит уже собирался найти место для ночлега, когда перед разбойниками, будто из-под земли возник пожилой человек.

– Что, Носатый, новых привёл? – спросил он тихим, скрипучим фальцетом. Недобрые, с прищуром, глаза тощего старика, одетого в чёрное, внимательно изучали гостей.

– Да, господин, – ответил Носатый.

Феокрит сразу понял, кто перед ним, и почему этого человека прозвали Вороной. Было в нём некое сходство с мрачной птицей: сгорбленный, с заложенными за спиной руками, он ходил, выставив вперёд голову, и обводил окружающих бусинами подслеповатых глаз. Одежду барон предпочитал носить чёрных и серых цветов, что только добавляло сходства.

Феокрит, Неокл и другие пришедшие поклонились и представились.

– Хорошо, – сказал барон. – У меня как раз одно дельце намечается, люди нужны. Если приехали заработать пару золотых, то как раз вовремя.

– Что за дело? – спросил Феокрит.

– Да так, караванчик один… Впрочем, вам завтра объяснят. А пока устраивайтесь, чувствуйте себя, как дома, отдыхайте. Только деньги вперёд – надеюсь, вам Носатый объяснил, какие тут правила? За ночь пять медяков.

Когда Ворона ушёл, Неокл и Феокрит расположились на соломе в углу, поскольку все места у очага оказались занятны.

– Не нравится мне этот тип, – пробормотал Феокрит, – ты видел, какой у него взгляд? Обманет, как в носу поковыряется.

Лин Перст – длинноволосый парень, с которым они беседовали по пути в замок, – устроился неподалёку.

– Ворона многим не нравится, – сказал он, – скупердяй тот ещё – за грош удавится. Или удавит. Видишь, какая тут разруха? Да в замке всего пять слуг! И ещё с десяток коленопреклонённых дружинников. Больше барон задарма никого кормить не желает. Еда и ночлег здесь за наши деньги. И тем не менее, место тут надёжное, да и платит Ворона исправно – обмана за ним не водилось никогда.

– Ещё бы, – усмехнулся Неокл, – иначе эту хибару давно под корень спалили бы – народ тут суровый собирается.

– А не знаешь, о каком караване он говорил? – поинтересовался Феокрит.

– Ясное дело, торговый караван. Эта хитрая Ворона берёт пошлины с купцов за провоз товара, а когда те едут обратно с прибылью – грабит. Ловко придумал, да? – Лин оскалился. – Только вот денег у него всё равно не водится. Либо он хранит их в потайных подвалах – этого никто не знает.

– И давно ты тут?

– Да я вырос в замке. Попал ещё ребёнком, поначалу конюху помогал, а потом меня парни обучили махать тесаком. Ну мне и понравилось. А вы двое с побережья?

Феокрит кивнул.

Тут в зал вошла девушка – низенькая, полноватая с приятным, миловидным личиком. Она была одета в сиреневое парчовое платье без изысков. И наряд и манеры говорили о её знатном происхождении.

– Добро пожаловать в Скархолд, – улыбнулась она, – я – Шана. Говорят, вы пришли издалека. Наверное, много повидали?

«Симпатичная девка, – подумал Феокрит, – наверное, из семьи баронишки. Только вот что она делает среди этого отребья?»

– Верно, – ответил Феокрит, – а что именно тебе рассказать, красавица?

Шана подсела к мужчинам.

– Вот и луч света в унылом царстве серости! – пошутил Лин, обняв её за плечи

Но Шана убрала руку:

– Отстань, Лин, не видишь, у нас гости! – она чуть нахмурилась, отчего личико стало ещё милее.

– Наверное, вы устали с дороги, – продолжала она, придвинувшись к Феокриту вплотную, и тот сквозь одежду почувствовал упругие формы девушки. – На третьем этаже есть и более уютное помещение. Если хочешь, можем пойти туда.

– Давай, ты ей приглянулся, – как-то не слишком весело усмехнулся Лин Перст.

– Ладно, – заулыбался Феокрит, – если так настаиваешь…

Они поднялись на верхний этаж, где находилось несколько комнат, и зашли в одну из дверей. Убранство помещения нельзя было назвать роскошным, но Фекориту всё равно здесь понравилось. Измученному долгими скитаниями разбойнику захотелось остаться. Аккуратный гобелен со сценами из древней мифологии, мягкая кровать, расставленные у стен шкафчики и столики создавали домашний уют, а девушка разжигала желание. Он уже предвкушал ночь на мягкой пастели в обществе этой хорошенькой особой.

– Только давай прежде все вопросы проясним, – сказала девушка серьёзно. – За двадцать медяков мы только один раз займёмся любовью, а за две серебряные короны ты можешь остаться здесь со мной до утра.

«Вот оно что, – подумал Феокрит, – у Вороны тут и бордель заодно. Расчётливый тип, ничего не скажешь». Деньги у Феокрита ещё оставались, да и соблазн провести остаток ночи в женском обществе оказался слишком велик.

– Я почему-то подумал, что ты знатная дама, – рассмеялся Феокрит, – твоя одежда даже лучше, чем у Вороны, хотя он барон, а ты – шлюха. Но мне тут нравится, я, пожалуй, заплачу два серебряника, хотя это и дороговато по меркам побережья.

Он достал кошель.

– А разве нет? – вспыхнула Шана, – Барон Мальфрид мой отец, значит, я и есть знатная дама!

Феокрит, так и замер, раскрыв рот.

– Как?! – только и смог произнести разбойник.

– Да ты не волнуйся, отец всё знает, он сам мне приказал этим заниматься. Когда приходят новые люди, я предлагаю себя.

Феокрит ещё больше изумился. Этот старый маразматик настолько жаден, что сделал из дочери публичную девку?! Феокрит повидал многое, но даже простолюдины, доведённые нуждой до отчаяния, обычно не желали своим детям такой участи. А для благородных и вообще являлось низостью продавать дочерей на ночь простолюдину за два серебряника – они стремились заключать более выгодные сделки с себе подобными. На душе стало так тошно, что Феокриту даже находиться здесь расхотелось.

– Но почему? Почему твой отец так поступает с тобой? – вымолвил он, придя в себя.

– А что такого? Ему нужны деньги. Так ты собираешься платить или нет?

– Прости, Шана, я не могу, – потупился Феокрит.

– Ты же простой разбойник! Такие, как ты, насилуют девок и не смотрят, чьи они дочери. Так в чём проблема сейчас? – голос девушки звучал обиженно, она явно была недовольна тем, что клиент шёл в отказ.

Внезапно Фекрит ощутил, как внутри закипает гнев:

– Простой разбойник, говоришь? Пусть так! Вот только не по своей воле, а потому что проклятые лорды, такие, как твой папаша, некогда привели мою страну в упадок. А, между прочим, я из знатного рода Данаидов, который когда-то правил восьмой частью Автократории! Да, я много дерьма в жизни наделал, и знаешь, самому порой мерзко, но до того, о чём ты говоришь, никогда не опускался. Держи два серебряника, – Феокрит бросил на кровать монеты, – пусть эта свинья, которого ты называешь отцом, подавится ими! Но тебя я не возьму.

Он встал и решительным шагом направился к двери. На душе было противно от этого места и от старика-барона. Разбойник твёрдо решил: завтра же уйдёт из замка. Его остановили всхлипы за спиной: девушка лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и плакала. Феокриту стало жалко Шану, он вернулся и присел рядом.

– Ну, что ты? Успокойся, – он старался говорить, как можно мягче. – Я же не со зла.

Девушка не унималась:

– Ты прав! За что мне такая жизнь? Меня же тут просто используют. Мой отец… Он очень жадный человек, бесчестный. Я для него просто вещь!

Она вновь зарыдала. Слёзы, копившиеся месяцы или даже годы, вырывались наружу.

– А ты знаешь, что я два раза была беременна? И каждый раз отец приказывал повитухе избавиться от ребёнка в утробе.

Феокрит почувствовал себя виноватым за то, что не в состоянии ни помочь, ни утешить. Он никогда не лез за словом в карман, но сейчас фразы застряли в горле.

– У меня никогда не будет детей, не будет мужа, не будет семьи, – сквозь всхлипы причитала девушка. – Зачем ты напомнил об этом?

– Но почему бы тебе не уехать отсюда? – запинаясь, произнёс Феокрит. – Возможно, кто-то захочет помочь?

Девушка немного успокоилась и теперь говорила более твёрдым голосом:

– Да, я уеду: Лин Перст увезёт меня. Мы любим друг друга и хотим бежать от отца. Просто Лину сейчас надо немного подзаработать. Вот только куда нам податься? Я ни разу не выходила за пределы замка, да и он тоже почти нигде не был. Даже не знаю, что нас ждёт дальше. Вдруг нищета или смерть? Мне страшно.

Феокрит обнял девушку, Шана не сопротивлялась, она прислонилась к его плечу, продолжая тихо всхлипывать. Так они и сидели до самого утра. Девушка рассказывала о жизни в замке, о том, через что ей пришлось пройти, а Феокрит немного поведал о своих приключениях на побережье. Два человека, измученные перипетиями судьбы, наконец, смогли излить всё, что накопилось на душе за долгие годы.

***

Утром Лин Перст был, как обычно, весел и беззаботен. Феокрит подловил момент, когда парень сидел один во дворе и точил тесак.

– Послушай, Лин, – заговорил разбойник, – ты не думай, я не трогал Шану.

Тот взглянул на него и непривычно сухо произнёс:

– Мне-то что?

– Да брось, я всё знаю. Вы хотите уехать, так?

Молодой разбойник застыл в удивлении:

– Это она тебе сказала?

Феокрит кивнул, а Лин замялся:

– Понимаешь, у Шаны тяжёлая жизнь, и ей много чего приходится переносить. Девушке не помешает надежда. Но как я её отсюда увезу? Я не могу просто так бросить замок, да и Ворона не позволит дочери покинуть дом.

– Значит, ты надавал пустых обещаний, а теперь идёшь на попятную?

Парень почувствовал себя пристыжённым.

– Слушай, зачем суёшь нос не в свои дела? – огрызнулся он. – Ты как приехал, так и уедешь, а нам тут жить. Не понимаю, почему она всё разболтала первому встречному. Если это дойдёт до Вороны…

– Я умею держать язык за зубами, не переживай. Так ты любишь её? Ты хотел бы уехать с ней?

– Да не знаю я! Что пристал? Может и хотел бы, только куда и как?

Феокрит задумался:

– Я скоро отправлюсь в Нэос, если хочешь, пойдём со мной. Как вывезти Шану, чтоб барон не узнал, придумаем. Вы оба молоды, у вас вся жизнь впереди. Зачем гнить в этой дыре?

Лин Перст очень долго тёр лоб, соображая, что ответить.

– Я подумаю, – в конце концов, выдавил он. – Сейчас не до этого: послезавтра на дело идти. А там видно будет.


1.Шаперон – средневековый капюшон, объединённый с наплечной накидкой (пелериной), иногда имел длинный «хвост».

2.Басилевс – царь.

Глава 14 Берт IV

Колонна шла на восток. Заключённые, позвякивая цепями, медленно и монотонно шагали по направлению к своему последнему пристанищу – рудникам, запрятанным среди горных склонов Восточного хребта. Первые несколько дней дорога петляла по лесам среди холмов и болот. Стража гнала людей почти без остановок, позволяя отдохнуть только днём во время кормёжки. Водянистая похлёбка, которую приходилось есть будущим каторжникам, едва могла утолить голод, и почти не давала сил, и к ночи люди полностью выматывались. А рано утром их вновь поднимали по команде и вели дальше. Шагая в череде сгорбленных спин, Берт больше всего на свете хотел сбросить железо оков, висящее бессмысленным грузом на руках и ногах. Оно натирало запястья и щиколотки, добавляя лишних тягот на и без того нелёгком пути.

Люди из деревень, через которые пролегала дорога, с опаской косились на измученных арестантов. В такие минуты тоска по прошлой жизни, по родному дому и односельчанам особенно сильно теребила душу. Берт понимал, что больше никогда не ощутит уют домашнего очага, не встанет за плуг, бороздящий влажную, весеннюю землю, не возьмёт в руки колосья собранного хлеба. Несмотря на всю тяжесть полевых работ, сейчас даже они представлялись чуть ли не самым счастливым временем в жизни молодого серва.

Колонна сделала продолжительный привал рядом с пограничным деревянным укреплением. За фортом начинались ничейные земли и горы – горы, к которым Берт впервые подошёл так близко. Эти чудовищные громады, пронзающие облака, вызывали у обитателя равнин восхищение, смешанное с подобием суеверного страха.

Здесь арестантов нагнала большая группа всадников. Одетые в блестящую броню, они проскакали в ворота крепости, даже не обратив внимания на расположившихся у дороги каторжников. Возглавлял отряд статный пожилой воин с орлиным носом и грозным взглядом. Пурпурная попона покрывала его лошадь. Берт содрогнулся, встретившись на миг глазами с этим человеком. Конвоиры заставили отдыхавших заключённых встать и склониться перед проезжающими катафрактами.

«Это сам граф Нортбриджский», – пронёсся шёпот среди заключённых.

А потом дорога повела через горы, и только тут Берт понял, как легко было прежде. Первый подъём занял несколько часов. Временами серпантин терялся в хвойных лесах, растущих на склонах, а порой пролегал над обрывистыми уступами, и тогда от высоты захватывало дух. Берт ощущал себя букашкой среди каменистых массивов, окружавших его со всех сторон. Слышанные прежде рассказы о горах и собственные фантазии блекли на фоне представших сейчас перед глазами видов.

Взобравшись на перевал, колонна вошла в гряду облаков, и Берт очутился в плотной белой пелене, застилавшей всё перед глазами. Тут заключённым дали немного отдохнуть, а затем погнали дальше. Первые впечатления померкли очень быстро под тяжестью монотонного восхождения. Восхищение прошло, и Берт теперь видел лишь крутую каменистую дорогу, гравий под ногами, который разбивал и без того хлипкую обувь, да понурые спины впередиидущих. В ушах стоял звон цепей, не позволяя ни на секунду забыть об удручающем положении, в котором находились все эти люди.

С самого первого дня Берт и Эмет держались рядом со Снеллом и его компанией, и так получилось, что в колонне они тоже оказались вместе – Берта не могло это не радовать. В дороге почти не разговаривали: конвоиры не одобряли болтовню среди каторжников. Лишь во время отдыха удавалось перекинуться парой слов.

А вот с Маном Берт не пересекался с тех пор, как их разделили по камерам, да и сейчас бывший приятель плёлся в хвосте колонны и не мозолил глаза. Для Берта этот человек практически перестал существовать, лишь временами, когда накатывала обида, парень снова и снова в мыслях клял его за доставленные проблемы.

***

Самым тяжёлым выдался третий день пути через горы. Колонна свернула с главной дороги и теперь люди ковыляли по узкой, извилистой тропе, где едва могли разъехаться две телеги. Останавливались чаще, чем на равнинах, но даже это не делало переход легче. После обеда заключённые продолжили взбираться на очередной перевал, которым, казалось, не было конца края. Рядом с Бертом шёл Тэлор, а Снелл, Эмет и Ульв шагали следом. Снелл прихрамывал – вчера на спуске он потянул лодыжку. Но хуже всех приходилось Эмету – сын виллана не привык к серьёзным физическим нагрузкам и теперь постоянно спотыкался и тормозил остальных. Впрочем, не он один – люди сдавали, многие волочили ноги из последних сил.

Вот и теперь, не успев тронуться с места, Эмет стал выбиваться из ритма.

– Камень в сапог попал! – выругался он.

– Давай, давай, не задерживаемся! – крикнул конвоир, проскакавший рядом. Хлыст просвистел над головами и задел Эмета, от чего тот ойкнул и заторопился вперёд. Берт обернулся, встретив насупленное лицо сына виллана.

– Нечего тормозить! – крикнул кто-то из заключённых сзади. – Это пухлый что ли опять еле ногами шевелит?

Голос принадлежал Ломтю, он и его дружки шли несколькими рядами далее. В дороге проблем с ними не возникало, лишь пару раз Ломоть и Снелл огрызались друг на друга. Эмета бандит прозвал пухлым за полную отъевшуюся физиономию, которая, впрочем, изрядно похудела в последние дни.

– Держитесь, – подбодрил Снелл, – слышал, осталось недолго, скоро придём.

– Было бы куда, – вздохнул Берт, – всё равно ж смерть впереди.

– Жизнь всегда движется к смерти, – рассудил Тэлор. – Стоит ли об этом думать?

– Верно, – подтвердил Снелл, – главное – не сдаваться, а там что-нибудь сообразим.

Берт, как и все здесь, изрядно вымотался, но держался, как мог и продолжал идти – продолжал неосознанно, инстинктивно цепляться за хрупкую соломинку. Ужасно болели кровавые мозоли, а ноги порой сводила судорога. Но слабаком тут быть нельзя – Берт это хорошо понимал. Жажда жизни побуждала людей бороться, даже если эта борьба всего лишь оттягивала неизбежный конец. Но у некоторых, вроде Снелла, всё же имелись какие-то надежды.

Снеллу и самому приходилось не сладко – Берт видел это. Но как бы тяжело ему ни было, этот заключённый старался внушать оптимизм окружающим, подбадривая и помогая, чем мог. А вот Берта надежда временами оставляла, ему начинало казаться, что Снелл говорит глупости – всё равно никто не выживет, как не выжили сотни и тысячи тех, кто попадал на рудники прежде.

Начался спуск, но и теперь проще не стало. Болели колени, а гравий порой осыпался и выскальзывал из-под ног. Один из всадников на повороте еле удержал лошадь от падения и круто выругался.

– Ты там цел? – спросил солдат, едущий за ним.

– Проклятые горы! – негодовал тот. – Тут только и думаешь, как не сорваться! А ещё за этими наблюдай постоянно!

И действительно, всадникам приходилось едва ли ни труднее, чем заключённым: надо было постоянно сдерживать лошадей на крутых спусках и внимательно следить, чтобы они не подвернули ногу, наступив на разбросанные повсюду камни. А ещё труднее приходилось возницам из обоза, волочащегося позади колонны: гружёные телеги требовали особого искусства управления упряжью на крутых серпантинах.

И вот снова начался подъём. Тропа поползла сквозь сосновые леса, извиваясь змеёй по косогору. Колонна останавливалась всё чаще: то тут, то там постоянно возникали проблемы и заминки. Несколько обессилевших заключённых пришлось вытащить из сцепки и посадить на повозки. Берт видел, как мимо проносили одного с окровавленной ногой – бедняга умудрился порезать ступню острым камнем. Стражники спорили, что с ним делать.

– Эх, только лишний груз для обозников, – вздохнул одни из них.

– Наше дело довезти, – твердил другой, – а как дальше быть, на руднике разберутся.

– Это ещё ерунда, – заметил третий, – позапрошлый раз десять человек не дошло.

– А тут постоянно кто-то не доходит, – ворчал первый, – горы, будто плату берут, чтобы нас пропустить. Удивительно, что в этот раз ещё не сдох ни один.

Следующая остановка произошла уже высоко в горах, и снова заключённые начали перешёптываться, гадая, что произошло.

– Какой-то старик дух испустил, – передали с задних рядов.

Этот перевал оказался самым высоким из всех пройденных, и когда на него взобрались, перед Бертом предстала удивительная картина: в обе стороны тянулась гряда с покрытыми снежными шапками вершинами, а в долинах между гор, зеленели леса.

– Красиво тут, – вырвалось у Берт, на что Ульв скептически усмехнулся:

– Хорошо, что нравится: как-никак, остаток жизни провести здесь придётся. А лично мне больше по душе внизу.

На перевале было холодно. На равнины уже пришло весеннее тепло, а здесь, среди гор, гуляли пронизывающие ветра, и местами, особенно там, куда редко заглядывали солнечные лучи, лежали снежные сугробы. Если внизу в тёплом плаще и котте, которые Берт не снимал с момента поимки лесничими, становилось уже жарко, тот тут даже они не помогали от яростных порывов холодного ветра, задувающих под одежду.

Объявили привал, и, наконец, Берт мог дать отдых измученным ногам и насладиться минутами покоя. Он снял башмаки: носки давно порвались, и ступни покрывали отвратительного вида мозоли, парень вытянул ноги, подставляя их холоду и чувствуя временное облегчение.

Крики горных орлов наполняли тишину. Большая хищная птица кружила совсем недалеко от места стоянки. Берт с завистью смотрел на парящих в небе пернатых. Они были свободны и с вершин своего полёта с презрением смотрели на человеческие тяготы. «Если б только отрастить крылья и улететь отсюда!» – с горечью подумал Берт.

– После смерти будем так же парить над миром, как эти орлы, – задумчиво произнёс Снелл, провожая взглядом гордую птицу

– Мобады обещают адские муки за наши преступления, – сказал чернобородый Тэлор, – но кто знает…

– Нас всех ждёт обитель бога смерти, – возразил светловолосый каторжник Ульв. Он говорил спокойно и размеренно, по привычке поглаживая длинные усы, – там темнота и больше ничего нет. Только погибшие на поле боя попадут в Пиршественный Зал бога Гамалдальва. Но мы-то умрём не на поле боя.

– Мрачные у вас верования, – заметил Снелл.

– Какие есть, – развёл руками Ульв.

– Не волнуйтесь, когда вас сбросят со скалы, станете свободными, как птицы. Даже полетать получится! – вставил сидящий неподалёку весёлый бугай и басовито хохотнул. – Правда, недолго.

Звали его Эд – Берт ещё не видел более беззаботного и оптимистично настроенного заключённого. Здоровяку, казалось, были совершенно ни по чём тяготы пути и ожидавшая впереди каторга, шагал он бодро, а на привалах постоянно шутил и подтрунивал над собратьями по несчастью. Эд обладал массивным торсом, короткими конечностями и широкими лапищами, величиной с две ладони Берта. Оба уха у него отсутствовали: громила не первый раз попадался за мелкое воровство, а когда больше не осталось ушей, его сослали на рудник. Берту шутки здоровяка не казались смешными, скорее наоборот, они навевали грустные мысли, но вот со Снеллом Эд сдружился быстро, они сразу пришлись друг другу по душе: оба не унывали и смотрели с надеждой в будущее. А потому здоровяк Эд с первого дня пути прочно обосновался в компании Снелла и на каждом привале развлекал парней своими, как казалось Берту, неуместными остротами и глупой болтовнёй.

И снова конвоиры подняли заключённых и погнали дальше. Впереди ждал очередной выматывающий спуск. Солнце клонилось к закату, но прежде чем наступит ночь, заключённым ещё предстоит пройти несколько миль, которые покажутся бесконечными.

– Пошевеливаемся, осталось немного! Завтра будем на месте, – подбадривали конвоиры, и людей это воодушевило. Арестанты оживились, будто их не ждали впереди пожизненные изнурительные работы и смерть в шахтах. Они надеялись на отдых после долгого пути, да на крышу над головой – так мало оказалось нужно, чтобы заставить несчастных воспрянуть духом.

Колонна двигалась по одному из самых сложных участков: справа гора, поросшая редким кустарником, уходила в небо, а слева тянулась пропасть, в которую даже смотреть было страшно. Люди инстинктивно держались подальше от края обрыва.

– И кто додумался проложить здесь дорогу? – воскликнул Тэлор, косясь на пропасть, разверзшуюся в нескольких шагах от него, – тут и убиться недолго.

Берт тоже не чувствовал себя в безопасности и желал сейчас только одного: поскорее пройти это неприятное место.

– Ты это слышишь? – вдруг спросил его Тэлор.

– Что?

– Шум какой-то.

До Берта действительно донёсся глухой, отдалённый рёв, будто исходящий из самых недр земли, а дорога начала слегка подрагивать. Заметили это и остальные.

– Землетрясение, – пояснил Снелл, – в горах такое бывает. Ерунда.

Берт много раз слышал о землетрясениях, разрушающих города и замки, но сам пока что являлся свидетелем только одного, во время которого у соседа, Гаста Толстого, завалился сарай из подопревших досок.

Поначалу чувствовалась лишь мелкая дрожь под ногами, но постепенно толчки стали усиливаться, и вскоре со склона горы посыпались камни. Довольно крупный булыжник ударил по голове одного из идущих впереди арестантов, и тот свалился на дорогу, на его белом чепце выступило кровавое пятно. Люди начали ругаться, лошади беспокойно заржали, а камни продолжали падать, травмируя заключённых. Берта охватил ужас, он весь сжался и закрыл голову руками, стараясь защититься от сыплющегося сверху смертоносного града. То там, то здесь раздавались болезненные возгласы.

Конвоиры приказали остановиться, арестанты припали к земле. Гора тряслась всё сильнее, а сверху доносился быстро нарастающий гул.

– Что это? – вырвалось у Берта, и он взглянул вверх. Со склона спускалась лавина: туча пыли с огромной скоростью неслась на людей. Впереди на дороге заметалась лошадь. Всадник изо всех сил старался удержать животное, но летящий на бешеной скорости обломок скалы ударил ей в бок, и животное полетело в обрыв, увлекая за собой человека. Позади раздались панические вопли, а хруст ломающихся досок возвестил о том, что вниз посыпались телеги из обоза. В следующий миг дорогу накрыли клубы пыли, и уже ничего нельзя было разглядеть. Крики людей и лошадиное ржание потонули в диком грохоте.

Пролетающий камень больно ударил Берта по тыльной стороне ладони, которой он закрыл голову. Совсем рядом падали валуны, грозящие в любой миг раздавить молодого заключённого, и он беспомощно прижался к склону горы. Взглянув вперёд, Берт обнаружил, что там, где минуту назад пролегала дорога и толпились арестанты, ничего не стало. Парень ощутил резкий рывок, и что-то со страшной силой поволокло его вперёд. Он не успел опомниться, как уже лежал на самом краю пропасти. Часть дороги обвалилась, и теперь вместо неё зияла бездна, а над ней болтался обрывок цепи, соединявшей между собой заключённые. Берт ошарашено уставился вниз, пытаясь сообразить, что произошло.

– Чего рот разину? – послышался за спиной басовитый окрик, и в следующий момент парня оттащили от края – это был здоровяк Эд.

Грохот стих, но пыль стояла столбом, и видеть, что творится вокруг, не представлялось возможным. Воздух наполняли голоса людей: кто-то кого-то звал, кто-то стонал и выл от боли.

– Да ты в рубашке родился! – воскликнул Эд. – Ещё миг, и оказался бы там внизу. Цепь оборвалась прямо перед носом! Впрочем, если б не оборвалась – все нам хана.

Только теперь Берт в полной мере осознал случившееся.

Камни перестали падать, пыль постепенно рассеялась, и перед оставшимися в живых предстало ужасающее зрелище. Дорога впереди исчезла, часть её обвалилась в пропасть, а часть засыпало валунами вперемешку с деревьями, кустарником и кусками почвы, сошедшими вместе с оползнем, который унёс жизни более трети всех арестантов и нескольких конвоиров.

Берт обернулся назад: среди куч щебня и осколков породы лежали несколько мёртвых заключённых. Живым тоже пришлось не сладко. Одному куском глыбы придавило ноги, и он, не прекращая, кричал, ещё несколько человек стонали, держась за сломанные рёбра, руки и ноги. Уцелевшие пытались им помочь. Всё и вся покрывал толстый слой пыли. Из всех лошадей остались только две: одна с раздробленным коленом, другая с торчащим из спины позвоночником. Остальные попадали в обрыв. Несколько телег ещё стояли на дороге: возницы вовремя успели разрезать упряжь, и испуганные животные не утащили их за собой.

Берт попробовал пошевелить ушибленной кистью: она распухла и кровоточила, из-за повреждённых связок было больно двигать пальцами. На плечах и предплечьях образовались несколько синяков, но он их даже не заметил. Да и остальным досталось: Снеллу мелкий камень разбил скулу, Эмет потирал ушибленную голову, Тэлор и Эд осматривали ссадины на руках. Только Ульву повезло – его не задело. Берт заметил Ломтя. Сам бандит выглядел вполне сносно, но вот одному из его товарищей не поздоровилось: тот лежал неподвижно на боку с вытаращенными глазами и окровавленной головой. Некогда живой человек теперь стал кучей грязного тряпья и дохлой плоти. Берту показалось, что глаза покойника следят за ним, и он отвернулся.

– Сегодня Всевидящий на нашей стороне, – проговорил Снелл, оправившись от шока.

– Нас всех чуть не убило! – Эмет никак не мог придти в себя, он сидел на дороге и отупевшим взглядом смотрел по сторонам.

– Да, парни, нам повезло, – Тэлор поднялся с земли, – А может, повезло тем, кого Всевидящий соблаговолил сегодня забрать отсюда – это, как посмотреть. Но пожить нам ещё придётся.

– Их забрал бог смерти в вечную тьму, – возразил Ульв. – Им не повезло!

Когда люди пришли в себя и перевязали раны кусками одежды и другим подручным тряпьём, а мёртвые и покалеченные были раскованы и сложены рядом с телегами, конвоиры приказали всем, кто способен стоять на ногах, взять из повозок инструменты и начать разгребать груды камней впереди. Пешком обойти обрушенный участок дороги не составляло большого труда, но вот для обоза путь оказался закрыт. Пара конвоиров отправилась на рудник за подмогой, а заключённые принялись махать кирками и лопатами, расчищая завалы. Берт через боль взял в руки кайло и пошёл работать вместе со всеми – ничего другого не оставалось. Краем глаза он заметил Мана, который трудился рядом.

– Ну и срань, – бормотал тот, – подумать только, чуть не засыпало проклятым оползнем!

– И не говори, – поддакнул Берт: он оказался настолько погружён в произошедшее, что полностью забыл об обиде.

– Представляешь, сижу я такой, и тут рядом глыба пролетела, а телега с лошадью – прямо в обрыв! Никогда так не боялся! Как нас не засыпало, просто ума не приложу. Тебя не задело?

– По руке камень попал, – Берт продемонстрировал травму.

– А мне по спине прилетело. Ну да ладно, кому-то хуже пришлось.

Берт, наконец, вспомнил, что затаил на Мана смертельную обиду, но оказалось слишком поздно.

– Слушай, – Ман перестал махать киркой и посмотрел на приятеля. – Я думал обо всём. Знаешь, я виноват. Серьёзно. Зря подначивал тебя тогда. Если б не пошли, всё было бы хорошо. Извини, а? И то, что тебя тогда в Блэкхилле подкалывал… Не хотел я, но, понимаешь, сам тогда от досады на стену лез. Вот и ляпнул, не подумав.

Берт, насупившись, промолчал.

– Да, я сволочь, признаю, но и ты мне тоже по морде съездил, верно? И что теперь, вечно дуться друг на друга? Может, всё же мир?

– Пусть будет мир, – вздохнул Берт.

– А я тут башмаки новые урвал, – похвастался Ман, – неплохие. С покойник, правда…

На горы опускалась ночь. Заключённые прекратили работу и собрались рядом с повозками. Чистый, безоблачный купол неба над головами заблестел россыпью звёзд. Люди устроились прямо на дороге – на узкой кромке над бездной.Берт содрогался от одной мысли о близости ущелья, в котором теперь покоятся десятки людей. Ветер задувал нещадно, и молодой арестант поплотнее запахнул плащ. В темноте совсем рядом раздавались стоны и всхлипы нескольких покалеченных арестантов.

Уже начала наваливаться дрёма, когда вдали послышались голоса. По ту сторону провала заплясал свет переносных фонарей.

– Есть кто живой? – крикнул оттуда человек. – Помощь пришла!

Глава 15 Ардван IV

– Полдень, а их всё нет, – заметил Ардван. – Невежливо так поступать.

– Зря вы согласились на встречу, милорд, – произнёс комендант крепости – полный человек с пропитым лицом. – А если тёмные решили заманить вас в ловушку? Если они нападут, тут слишком мало людей, чтобы вас защитить.

– Золото им нужно больше, чем война, – успокоил коменданта граф. – Не нападут. Не сейчас, по крайней мере.

Ардван и ещё несколько человек сидели в главной комнате пограничного острога у подножья гор. Именно здесь, рядом с нейтральными территориями, лорду предстояло встретиться с одним из правителей тёмных и обсудить важные вопросы, которые уже давно являлись предметом разногласий между двумя народами.

Маленькая деревянная крепость, расположенная на берегу мелководной речушки, не предназначалась для длительного сидения в осаде и служила главным образом для защиты от бандитских отрядов. В случае же вторжения армии противника гарнизон должен был ненадолго задержать её и разослать гонцов с предупреждением об опасности.

Здесь пролегал один из немногих трактов, соединяющих мир людей и мир тёмных. Тем не менее, область эта до недавнего времени считалась самой спокойной в королевстве: деревни в округе являлись редкостью, как и бандиты, которым здесь нечем было поживиться, а тёмные никогда не пересекали Восточный хребет. Купцы не часто водили здесь караваны: основной торговый маршрут в земли тёмных пролегал южнее. Только в последние пару лет через пограничный форт стали регулярно ходить по этапу каторжники, и на дороге начали попадаться беглые. Да и то не часто – большинство их отлавливали разъезды в горах. Крепость находилась не в лучшем состоянии: брёвна в ограде покосились, а большинство хозяйственных построек стояли заброшенными. Форт был рассчитан на сорок человек гарнизона, но до недавнего времени здесь проживали пять-десять солдат, которые, как полагал граф, занимались лишь беспробудным пьянством.

Но последние события потребовали усиления гарнизона, и Ардван, приехав сюда два дня назад, привёл пару десятков наёмников, а так же распорядился согнать из ближайших деревень сервов для ремонта и расширения укреплений. Сейчас во дворе вовсю кипела работа.

Вместе с графом прибыли мобад-канцлер Гуштесп – один из немногих в Нортбридже, кто хорошо понимал язык тёмных, – и десяток дружинников-катафрактов в сопровождении оруженосцев и кнехтов. Общий зал бревенчатого донжона являлся и трапезной, и оружейной, и местом ночлега солдат. Вдоль стен располагались копья, алебарды, луки и прочее снаряжение, а в центре, между столами дымил очаг, из которого доносился аппетитный запах готовящейся дичи. Но сейчас людям было не до еды: предстояла важная дипломатическая встреча, которая должна решить судьбу графства. Вот только другая сторона не торопилась, заставляя собравшихся нервничать.

Особенно переживал комендант. Он служил в крепости почти десять лет, но лишь сейчас на горизонте забрезжила реальная опасность. Солдат пытался не выдать беспокойства перед знатными воинами, дабы те не сочли его трусом, но от Ардвана не укрылось ничего. Граф подумывал отправить старого служаку на покой, а взамен назначить кого-то из коленопреклонённых.

– Эти тёмные – дикари, – рассуждал молодой дружинник сэр Эдмунд, – только и могут деревни разорять. Думаю, они не решаться воевать с нами. А если осмелятся, что они сделают против пары сотен катафрактов?

– Ты слишком самоуверен, – укоризненно покачал головой граф. – Я видел тёмных, у них хорошая конница: каждый их мужчина и многие женщины с детства обучены ездить верхом и владеть луком. А ещё, говорят, они переняли от людей с востока трубы, стреляющие огнём. Да и вообще, мы о тёмных не знаем почти ничего. Если нападут, придётся повозиться.

– Неужели торговцы не приносят сведений? – удивился сэр Эдмунд.

– Торговцев не пускают вглубь земель, а особо настырных казнят за шпионаж.

Наконец, спустя час от условленного времени, дозорные сообщили о приближении конного отряда. Выйдя во двор, граф, канцлер и комендант с парой солдат поднялись на башню. По дороге в направлении острога действительно скакала группа воинов. Они только что выехали из леса на противоположном берегу и остановились на недосягаемом для стрел расстоянии. Один из тёмных подскакал ближе к берегу и что-то крикнул на своём языке.

– Приглашает на переговоры, милорд, – перевёл мобад-канцлер.

Не медля ни минуты, Ардван и Гуштэсп в сопровождении катафрактов, оруженосцев и кнехтов выехали за ворота и направились к тёмным. Отряд выглядел весьма грозно, дабы произвести устрашающее впечатление на противника: все воины с ног до головы были облачены в броню, а лица прятались под масками шлемов. Тело Ардвана покрывала длинная кольчужная рубаха, поверх которой блестели пластины ламеллярной кирасы, а на плечах красовался тяжёлый пурпурный плащ с гербом – он ниспадал складками на круп лошади, одетой в попону такого же цвета. В руке пожилой лорд держал массивный горшкообразный шлем с навершием в виде головы хищной птицы.

Подъехав к тёмным, Ардван поприветствовал их вожака.

Учёные давно вели споры, являются ли эти существа потомками первых людей или имеют совершенно иное происхождение и не относятся к роду человеческому. Тем не менее, внешне это были почти такие же люди. Основными отличительными чертами тёмных являлись кожа пепельного цвета, высокий рост, сочетающийся с сухопарым телосложением и раскосые, ярко-жёлтые глаза. Их верховые животные походили на лошадей, отличаясь от них раздвоенными копытами, гибким, поджарым телом и острыми, вытянутыми мордами. В катувелланском наречии не существовало слова для обозначения этих зверей, на языке же тёмных их называли йрнайн. Йрнайны происходили из скалистой местности за Восточным хребтом и одинаково хорошо чувствовали себя, как в горах, так и на равнине.

Тёмные были одеты в грубые матерчатые штаны, кожаные жилеты поверх рубах с широкими рукавами и короткие кольчужные туники, самые же богатые воины отряда имели зерцальный доспех. На головах возвышались остроконечные шишаки, добавлявшие роста и без того высоким всадникам. Вооружение составляли короткие луки для верховой стрельбы, топорики и изогнутые мечи с односторонней заточкой. Небольшие круглые щиты висели у сёдел. Длинные чёрные волосы и бороды воинов заплетались в косы. Среди отряда виднелась пара женщин, которые легко можно было принять за молодых парней: многие женщины тёмных занимались военным делом наравне с мужчинами.

Одежда главы отряда отличалась пестротой разноцветных орнаментов, а в его смоляной бороде, доходящей до середины живота, и волосах блестели красные нити. Зерцальный доспех и шишак вожака украшала тонкая, искусная гравировка с позолотой. Два топора, заткнутые за пояс, лук и колчан тоже покрывали узоры.

Для человека, встретившего тёмных впервые, их вид мог показаться пугающим. Многие даже полагали, что это демоны, вышедшие из преисподней – именно таковыми они представлялись по народным сказаниям. Даже Ардван обратил внимание, сколь зловеще выглядят их жёлтые раскосые глаза на серых лицах. Но он тут же напомнил себе, что тёмные, как и люди, легко умирают от стрелы, копья или меча.

Ардван и вожак тёмных спешились и отошли на некоторое расстояние от своей охраны. За графом следовали Гуштэсп и сэр Эдмунд, с тёмным – один из его бойцов. Добравшись до одиноко стоящей разлапистой сосны, все пятеро присели на землю в тени её ветвей. Вожак начал долгую речь.

– Его зовут Айерн из древнего рода Аарт, – перевёл Гуштесп, а затем слово в слово повторил все титулы вожака, из которых становилось ясно, что этот тёмный – важный князь, и ему принадлежит множество земель по ту сторону гор.

Граф тоже представился.

– Зачем ты хотел меня видеть? – спросил Ардван.

– Айерн возмущён вторжением людей на нейтральную территорию и строительством шахт в горах, – перевёл канцлер ответ тёмного, – он требует пять рудников, которые находятся ближе всего к землям его народа.

– Но почему я должен отдавать рудники? – возразил Ардван. – Это мы нашли золото, и мы посылали людей строить дороги и рыть шахты. А вы живёте столетиями на этой земле и не приложили ни капли усилий, чтобы разведать полезную руду у себя под боком.

Когда Гуштесп перевёл слова графа, тёмный метнул на того полный гнева взгляд и пренебрежительно фыркнул.

– Айерн утверждает, – перевёл мобад последующую тираду, – что это нейтральные горы, и никто не имеет право посягать на них – так гласит обычай.Князь весьма зол, милорд, в его глазах люди поступили бесчестно.

– Бесчестно – требовать то, что вам не принадлежит, – спокойно ответил Ардван. – Бесчестно тайно посылать головорезов грабить и убивать беззащитных земледельцев. Древний обычай – это хорошо, но мир не стоит на месте. А вы вместо того, чтобы сразу решить вопрос, два года ждали, пока отстроятся рудники, и только теперь заявляете претензии и выставляете требования. Но почему? Хотите придти на всё готовое?

Князь вёл себя слишком импульсивно и надменно. Ардван видел, что Айерн несдержан, да ещё, судя по всему, жаден: о священности нейтральных гор тот завёл речь лишь в качестве предлога забрать золотые прииски. Но уступить не мог – слишком важны были рудники для графства, да и не позволяли честь и достоинство лорда добровольно отдать врагу собственное имущество.

Ответ князя звучал грозно.

– Айерн полагает, шахты должны стать платой за нарушение нами границ нейтральных земель, – перевёл Гуштэсп. – Князь предрекает гнев богов в случае, если вы продолжите упорствовать.

Бровь Ардвана приподнялась, демонстрируя лёгкое удивление. Похоже, тёмный перешёл к угрозам.

– Не стану возражать, если решите построить собственные шахты в Восточных горах, – голос графа звучал по-прежнему властно и спокойно. – Места хватит на всех. Это не помешает обычаю: хребет продолжит оставаться нейтральной территорией, не принадлежащей никому, просто каждая сторона будет держать там свои прииски. Но мои рудники останутся при мне – посягать на них ты не имеешь никакого права.

Ардван понимал, решение это временное: рано или поздно жадность заставит схлестнуться катувелланских лордов и тёмных за единоличное обладание золотоносными горами, но в данный момент только оно могло обезопасить восточную границу графства. Однако Айерн оставался непреклонен: князь во что бы то ни стало желал прибрать к рукам пять шахт. «До чего ж упёртый ублюдок, – злился Ардван, – неужели у него нет ни капли благоразумия?»

– Это моё последнее слово, – заявил граф, – советую хорошо его обдумать, прежде чем решишься пойти на дальнейшие шаги. Неизвестно, окажутся ли ваши боги сильнее нашего. Я предлагаю справедливое решение для нас обоих.

Айерн снова фыркнул, его физиономия выражала надменность и презрение.

– По ту сторону гор стоит стотысячная армия, – перевёл Гуштесп слова Айерна, – и не нам рассуждать о справедливости.

Ардван кивнул:

– Да будет так.

Айерн бросил последний гневный взгляд на людей, а затем встал и быстро зашагал к своим, после чего отряд тёмных ускакал прочь.

Ардван тяжело вздохнул: над графством Вестмаунт нависла ещё одна угроза – сомнений быть не могло. Голод, преступники, шайка Бадагара, а теперь и тёмные! Похоже, всё добытое золото придётся тратить на защиту самих же шахт. В стотысячную армию у князька полудикого народа Ардван не верил, скорее опасность представляли небольшие отряды, которые вскоре начнут рыскать повсюду, сжигать деревни и убивать сервов, тем самым больно ударяя по поставкам продовольствия. Где найти столько людей, чтобы отлавливать мелкие манёвренные группы всадников? И, главное, как проконтролировать постоянно растущий контингент наёмников, которые порой и сами ведут себя не лучше иноземных захватчиков? Будущее представлялось в чёрном свете.

***

В тот же день Ардван со своими людьми, не теряя времени даром, отправились обратно в Нортбридж. Они ехали по лесной дороге, царило молчание. Серая рвань туч ползла по небу, накрапывал мелкий дождь. Лошади медленно ступали по прибитой дождём пыли. В лесу лежал изъеденный, почерневший снег в память об ушедшей зиме. Сумерки опускались на землю.

Ардван уже несколько часов предавался мрачным раздумьям.

– Послушай, Гуштесп, – наконец, обратился он мобаду, – ещё одна беда скоро обрушится на нас. Почему Господь позволяет происходить такому? Мы Его верные слуги, храним чистоту веры, а разбойники и варвары-язычники угрожают нам со всех сторон.

– Его мудрость и воля неподвластны человеческом разуму, – ответил канцлер. – Кто знает, быть может, мы прогневали чем-то Всевидящего? В любом случае, на земле нам уготованы тяготы и страдания, дабы мы заслужили вечное блаженство в Небесных Чертогах.

– Да, да, я всё это слышал. Ладно, забудь. Скоро сам предстану перед Ним, вот тогда и спрошу.

– Все мы предстанем когда-нибудь, – пожал плечами Гуштэсп.

– Я подумал насчёт нашего прошлого разговора, – сказал Ардван. – Нитхард побудет в замке до моего возвращения.

– Милорд?

– Да, он никуда не поедет. Наследник останется в графстве, а вы должны его защищать. Я не могу положиться на Берхильду: неизвестно, что у неё на уме. Не могу положиться и на некоторых своих людей, а теперь ещё и братец вертится под боком. И если что… В общем, таково моё решение. А когда война закончится, посмотрим, как быть. Если же мне не суждено вернуться из похода, Нитхард должен стать графом Вестмаунта. Пусть лучше ребёнок-калека наследует титул, чем бестолочь Хадугаст.

– Но сможет ли он, милорд?

– А вы зачем? Ты, Тедгар, Адро? Уверен, парень не глуп, и быстро поймёт, что к чему, особенно, если его учить как следует. А мечом любой дурак может махать. Наследник своим присутствием объединит людей в этот трудный час.

– Ваша воля, милорд. Я тоже не в восторге от происходящего. Но Всевидящий сможет больше благословить вас, если…

– Достаточно, – Ардвану было не до споров. – Я решил. Не подведи меня.

Он снова погрузился в раздумья, и ещё какое-то время отряд ехал в тишине, которую нарушали только мерные шаги лошадей и позвякивание брони.

Подозрительный шорох заставил насторожиться. Дорога, как и прежде, шла по лесу, петляя между холмов. На улице почти стемнело, и впереди ничего не было видно. Ардван огляделся по сторонам и жестом приказал воинам усилить бдительность: в воздухе витала опасность, пожилой лорд это чувствовал, хоть и не мог себе объяснить, как именно. Опасность пахла, её приближение нельзя было не заметить. Едва различимый щелчок донёсся справа. Ардвана инстинктивно натянул поводья. Что-то мелькнуло перед глазами, и в придорожное дерево вонзился арбалетный болт.

– На нас напали! – только и успел прокричать граф, как с обеих сторон полетели стрелы.

Ардван не успел опомниться, как в ламеллярную кирасу ударилось два болта, ещё несколько попали в лошадь. Он соскочил на землю, прежде чем раненное животное свалилось с ног. Отцепил большой каплевидный щит от седла, выхватил меч, окинул взглядом дорогу: несколько кнехтов и один катафракт уже лежали на земле, утыканные стрелами, а под некоторыми воинами были убиты лошади. Из-за деревьев в полной тишине выбежали люди, казавшиеся тенями вечернего леса. Оружие, которое они держали в руках, предназначалось для пробития тяжёлой брони: алебарды с крючьями, топоры, клевцы и булавы. Всадники достали мечи, завязалась драка.

К Ардвану спешили четверо. Они хотели его окружить, но не могли: мешала раненая лошадь, которая брыкалась и оглашала лес жалобным ржанием. Первые двое подбежали одновременно, Ардван закрылся щитом, на который тут же обрушились топорик и булава. Одного из них граф сбил с ног ударом щита, а другого несколько раз рубанул клинком по рукам и лицу, и тот упал на землю, вопя и беспомощно хватаясь за порезы. В это время третий, выбрав подходящий момент, замахнулся алебардой, но Ардван вовремя это заметил, ушёл с линии атаки и мощным движением корпуса вогнал клинок в живот врага. Тот, который был сбит с ног, в это время хотел подняться, но не успел: на голову ему обрушилось остриё графского меча. Четвёртый же, видимо, смекнул, что в поединке со столь опытным бойцом шансы его равны нулю, и пустился наутёк, но подоспевший на помощь катафракт сбил беглеца лошадью. Несчастный отлетел вперёд, и животное по инерции прошлось по нему всеми четырьмя копытами.

Сэр Эдмунд – а это оказался именно он – разразился гневной тирадой в адрес нападавших. Из его плеча и пластинчатого нагрудника торчали стрелы, на которые катафракт не обращал никакого внимания. Ардван кивком поблагодарил коленопреклонённого, а затем снова осмотрелся: сражение подходило к концу, и на тропе валялась пара десятков окровавленных тел. Воины добивали оставшихся налётчиков, которые, не достигнув желаемого результата и потеряв в первые секунды схватки значительное число своих товарищей, пытались удрать обратно в лес. Лишь нескольким разбойникам удалось покинуть боле боя.

В стычке Ардван потерял двух дружинников – двух верных коленопреклонённых. Он знал по имени каждого, знал, из каких родов они происходят и чьими сыновьями являются, знал и скорбел, видя, как тела убитых катафрактов складывали в повозки. Одного поразила стрела, попавшая в голову, другого измолотили алебардами и булавами, превратив в кровавую кашу тело под кольчугой и лицо. Кроме того, были убиты пять кнехтов. Ещё четыре катафракта оказались ранены, в том числе сэр Эдмунд: стрела, вонзившаяся в плечо, пробила броню. Остальные трое получили переломы от дробящего оружия. Попал под удар и Гуштэсп, находившийся во время схватки недалеко от Ардвана: под мобадом убили лошадь, которая придавила его к земле, а в бедре старого канцлера глубоко засел арбалетный болт. Не пострадали только оруженосцы, охранявшие телеги, что тащились позади отряда – нападавшие не обратили на обоз никакого внимания.

Но у противника ситуация была куда хуже: почти все разбойники остались на лесной дороге. Многие погибли под копытами лошадей – их растоптанные тела представляли малоприятное зрелище. Несколько человек находились при смерти. Налётчик, которого ранил Ардван, из последних сил пытался уползти. Граф подошёл к нему и перевернул ногой на спину: в предплечье бандита зияла глубокая рана, лицевая кость была разрублена, пальцы правой руки – перебиты, а один глаз вытек.

– Пощади! – хрипел бандит.

– Этого оставьте в живых, – приказал Ардван. – Надо доставить в замок и допросить.

– Но зачем с ним возиться, милорд? – возразил сэр Эдмунд. –У нас и так много раненых. Добить тварь, и дело с концом!

Глаза дружинника сверкали жаждой крови.

– Видел, какое у них оружие? – Ардван кивнул на лежащую у дороги алебарду. – Это не простые разбойник. Разбойники не нападают на отряды катафрактов. Клянусь Хошедаром, подонки поджидали именно меня. Кто-то специально подослал их.

– Но кому такое могло понадобиться? – удивился сэр Эдмунд.

– Вот это мы и должны выяснить.

Глава 16 Феокрит III

Дорога серпантином спускалась вниз по склону, поросшему редким лесом и густым кустарником. По обе её стороны в зарослях притаились вооружённые люди. Только что разведчик сообщил о приближении торгового каравана, и грабители нервничали, ожидая схватки: никто не мог гарантировать положительный исход предприятия, когда добычу охраняют почти полсотни наёмников. Бандитов оказалось меньше, но идти на попятную было поздно, а потому решили атаковать, возложив все надежды на большое количество лучников, внезапность и, конечно же, удачу.

Феокрит, Неокл и Носатый устроились отдельной группой на косогоре за валуном. Отсюда хорошо просматривалась дорога и пологий спуск к основанию сопки, где по каменистому руслу текла мелководная речушка. Носатый приготовил лук, в землю перед собой он воткнул несколько стрел, а Феокрит держал свой полуторный меч, размышляя о том, сможет ли управиться с этим громоздким, непривычным для руки оружием.

– Купцы знают, что тут грабят постоянно, поэтому и наняли кучу народа, – объяснил Носатый. – Готовьтесь, парни, легко не будет.

– Но почему тогда такая маленькая плата? – возмутился Феокрит.

– А тебе надо гору золота? Нас и так прикрывают: не приходится по лесам шариться и бегать от шерифов. Не нравится, иди к побережью, или в долину на востоке. Только там, я тебе скажу, быстро на виселицу угодишь. Это до Западной войны тут раздолье было, а сейчас лорды всё прибрали к рукам.

Наконец показался караван. Телеги растянулись на целую милю, они только что прошли перевал и теперь неторопливо ползли вниз. Промеж повозок скакали всадники в лёгких доспехах, возницы тоже имели при себе оружие. Феокрит, глядя на эту армию в миниатюре, снова засомневался в успехе предприятия.

Засаду устроили вдоль прямого участка спуска. Бандиты сидели тихо, глядя из зарослей на ничего не подозревающих караванщиков, поглощённых дорогой. Притаившись за валуном, Феокрит слышал разговоры людей, и даже как один из возниц насвистывал знакомую мелодию.

Когда все телеги оказался в зоне поражения, лучники, поднявшись во весь рост, начали осыпать ошеломлённых путников стрелами. Всадники оказались заперты на узкой полосе дороги, они не могли подскакать к противнику, засевшему в зарослях на крутом склоне, и лишь отвечали редкими выстрелами из луков и арбалетов. Проредив численность стражи, грабители с воинственными криками бросились врукопашную. Оставшиеся в живых караванщики приготовились защищаться. Завязался бой.

Феокрит выскочил на дорогу, держа меч обеими руками, а на него уже бежал возница с тесаком и небольшим круглым щитом. Разбойник с размаху обрушил на противника клинок, доски выставленного вперёд щита затрещали под ударом, возница отшатнулся, но устоял, и в ответ попытался достать тесаком. Оружие оказалось слишком коротким, лезвие лишь прорезало воздух перед носом бандита. При этом караванщик на миг раскрылся, и Феокрит, улучив момент, с силой ткнул того в незащищённую часть корпуса. Меч легко вошёл в живот жертвы.

В это время Неокл и ещё один грабитель набросились на всадника, стащили с седла и дружно начали бить тесаками. Носатый взял на себя другого конного стража. Он вонзил топор по самую рукоять тому в бедро, но наёмник, будто не почувствовав боли, обернулся и несколько раз ударил неприятеля фальшионом. Схватившись за лицо, разбойник упал, оставив топор в ноге противника. Феокрит поспешил на помощь: подбежав сзади, он воткнул меч в спину всадника. Носатый лежал с рассечённым пополам лицом и глубоким порезом на окровавленном затылке и стонал. Тут в бой вступили те, кто прятался снизу от дороги. Оттуда караванщики не ожидали удара – он-то и предрешил исход сражения.

Защитники тут же побросали оружие и сдались на милость победителям. Живых среди них осталось мало, но и отряд налётчиков существенно поредел. Вся горная тропа была усеяна трупами: они лежали на повозках, на земле, среди кустов. Где-то впереди ещё продолжался бой, но и он скоро закончился.

Защитники тут же побросали оружие и сдались на милость победителям. Живых среди них осталось мало, но и отряд налётчиков существенно поредел. Вся горная тропа была усеяна трупами: они лежали на повозках, на земле, среди кустов. Где-то впереди ещё продолжался бой, но и он скоро закончился.

Караван держал путь то ли из Нэоса, то ли из какого-то другого прибрежного города, и хотя почти весь товар оказался распродан, поживиться нашлось чем: денег у торговцев имелось в достатке. Жертв было много. По словам завсегдатаев Скархолда, подобная резня случалась редко: как правило, купцы сдавались быстро, стоило только припугнуть, и тогда людей оставляли в живых и отпускали на все четыре стороны. Но сегодня всё произошло иначе. Караванщиков поставили на колени и один из налётчиков начал по очереди резать глотки пленникам. Многие просили пощады, некоторые даже плакали, не желая умирать, но грабители, разозлённые упорным сопротивлением и смертью своих товарищей, не испытывали к побеждённым ни капли жалости. Феокрит молча стоял и смотрел на свершающуюся месть: ему было плевать, как на караванщиков, так и на своих коллег, оставшихся на дороге, но размах бойни произвёл на бандита сильное впечатление. Раньше он не участвовал в столь крупных драках, и от увиденного сейчас стало немного не по себе. Феокрит обратил внимание на пожилого купца: раненый стрелой в ногу старик обречённо наблюдал, как один за другим гибнут его люди, а когда очередь дошла и до него, мужчина произнёс громко и отчётливо:

– Передайте проклятому Вороне, что ему место в преисподней уготовано! И вам всем гореть там же…

Нож, вскрывший ему глотку, оборвал фразу.

Тела караванщиков погрузили в пустые телеги и столкнули под откос. Оружие и доспехи убитых бандиты расхватали, а, что осталось, сложили на повозку и повезли в замок, лошадей тоже увели с собой. Феокрит нашёл неплохой шлем себе по размеру, небольшой круглый щит и добротный боевой топорик, чему весьма порадовался.

В Скархолд прибыли к ночи. Тяжелораненых отнесли в подвал. Носатый был среди них: его лицо и голова распухли и стали бесформенными, он пришёл в сознание, но всю дорогу стонал и бредил.

Оставшиеся в живых собрались в главном зале у очага. Люди выглядели измождёнными, они тут же начали пить, поминая погибших собратьев, а то и просто ради успокоения нервов. Только теперь Феокрит осознал, как много народу сгинуло в минувшей стычке: последние два дня замок буквально кишел народом, а теперь осталась лишь жалкая горстка пьяных бандитов у очага. Впрочем, самому Феокриту в этот раз посчастливилось выйти из заварухи живым и здоровым, друг и коллега Неокл тоже не пострадал, а значит, можно было вздохнуть с облегчением.

Снизу доносились вопли раненых.

– Половина из них и до утра не тянет, – махнул рукой, сидевший рядом бандит. – Ворона не любит лишние траты. Да и платить меньше…

Чем больше Феокрит здесь находился, тем противнее ему становились и старик-барон, и сам замок, а услышав эти слова, он почувствовал ещё большее омерзение. И тут разбойник вспомнил про Лина Перста, о котором совсем забыл за событиями сегодняшнего дня. Только теперь он понял, что среди собравшихся парня нет. Неужели помер? Феокрит подумал о Шане, и о том, как Лин обещал увезти её из этого мерзкого логова. Немного взгрустнулось. «Жалко её, конечно, но всем не поможешь», – рассудил разбойник. Обычно он старался не допускать лишних эмоций, которые могут помешать работе, но эта девчонка по-настоящему запала в душу – к ней Феокрит проникся самым искренним сочувствием, на которой только был способен.

В зал вошёл барон.

– Хорошо потрудились, парни, – он окинул людей прищуренным взглядом. – Мой кастелян завтра утром выдаст вознаграждение.

Раздались одобрительные, но не слишком бодрые возгласы.

– Есть ещё одно дельце, – продолжал Ворона. – Намечается крупная война на юге Катувеллании. У кого есть желание подзаработать, милости прошу в мою армию. Плачу три золотых авансом, и по шесть каждый месяц службы. Если у кого нет лошади, или ещё что требуется, могу предоставить – стоимость вычту из жалования. Выход через неделю, поэтому думайте быстрее.

Он пропал так же незаметно, как и появился, а бандиты тут же оживились, обсуждая предложение.

– На войне можно неплохо пограбит, – сказал один из них.

– А тут нельзя? – возразил другой. – Не, лично мне за короля подыхать неохота. Вертел я этого короля...

– Если ты удачлив, там можешь разбогатеть гораздо быстрее, чем грабя караваны, – возразил третий

– Или сгинуть ни за что.

– Я воевал с катувелланцами восемь лет назад, – начал рассказывать бандит с недостатком пальцев на руке и уродливым шрамом во всё лицо, – служил солдатом в Мегерии, когда на город напали. Несколько месяцев мы провели в осаде, пока люди не начали помирать от холеры, и тогда нас всех послали на вылазку. Вот итог, – он продемонстрировал шрам и увечную руку. – А ещё катувелланский лорд – раскалённый шип ему в задницу – чуть меня не повесил, когда в плен попали. Вот это и называется война! Свою награду я уже получил, и хрена лысого теперь туда пойду. Хоть за короля, хоть за самого Хошедара. Срать я на них хотел!

Разгорелся спор: часть людей считала, что податься в наёмники – хорошая идея, часть относилась к этому отрицательно.

– Да никто же насильно не тащит! – воскликнул кто-то. – Хотите – идите, хотите – нет. Ваши проблемы, коли свой шанс профукаете.

Феокрит задумался. Пойти в наёмники действительно не такая уж и плохая идея. Он вспомнил двух парней, с которыми пил в Мегерии: эти люди многое повидали, были одеты по последней моде, да и жили на широкую ногу. А если рискнуть? Рискнуть, чтобы выбраться, наконец, из жалкой шкуры мелкого бандита, разбогатеть, выйти в люди… Неужели славный род Данаидов закончится на таком неудачнике, как он, в одной из нелепых стычек с охраной караванов? Может быть, судьба действительно даёт шанс?

– Не желаешь податься в наёмники? – спросил он Неокла.

– Ну его в пекло, мне и тут хорошо. А ты решил ехать?

– Не знаю. Понимаешь, надоела такая жизнь. Сколько можно в параше ковыряться?

– Что ж, хозяин-барин. У меня желания нет, да и тебе не советую. Я ведь тоже побывал на войне, хоть и не довелось сражаться – хреновое это дело: живёшь, как собака, и как с собакой, с тобой обращаются. Нахлебался, спасибо!

Фекорит в Западной войне не участвовал. Тогда совсем ещё молодому разбойнику хотелось лишь свободы и лёгких денег, а на остальное было откровенно плевать. Вот и прятался он с дружками в лесах к северу от Мегерии, где время от времени грабил плохо охраняемые обозы, надеясь однажды разбогатеть.

– Знаешь что, – сказал Феокрит, – катувелланцы забрали у меня Родину много лет назад. Именно из-за них мой род утратил величие. Я бы пошёл воевать, но только против короля.

– Тога тебе надо в Нэос, – влез в разговор человек с изувеченной рукой. – Слышал, архонты и знать прибрежных городов собирают наёмников, хотят поддержать южные герцогства и не дать королю объединить земли. Свободные полисы только и думают, как бы раком поставить Железноликого со всей его армией.

Напившись браги, бандиты завалились у очага и захрапели. Но Феокриту не спалось: будоражило предвкушение того, как в бою он заслужит славу, и может быть, даже титул. «Я должен пойти туда, – думал разбойник, – наконец появилась хоть какая-то цель в моей поганой жизни, кроме как заниматься воровством и мелким мошенничеством». И эта цель заставила заиграть окружающий мир новыми красками. Под утро Феокрит уже имел твёрдую решимость осуществить задуманное.

– Так и не надумал со мной ехать? – поинтересовался он утром у Неокла. – Катувелланцы уничтожили и твою Родину тоже.

– Прости, брат, – скептически покачал головой приятель, – но мне нет дел до разборок лордов и подыхать в них я не намерен. Может, и ты выкинешь эту дурь из головы?

– Знаешь, вчера я ещё сомневался, но сегодня ночью ясно почувствовал, что меня ведут боги. Уверен, высший смысл моей жизни именно в этом: вернуть утраченное величие моему роду.

– Не знай я тебя так хорошо, решил бы, что ты умом тронулся, – вздохнул Неокл, – впрочем, может, и правда судьба твоя не здесь.

Попрощавшись со старым другом и остальной компанией, Феокрит отправился на третий этаж, где полный, лысый кастелян с постоянно недовольным лицом выдавал деньги. За нападение на караван причиталось всего пара золотых. Плата за такой риск показался смешной, но права качать разбойник не стал.

– Мне нужна лошадь, – сказал он.

– Без проблем, – ответил кастелян, – два золотых за коня, один – за сбрую.

«Проклятый скупердяй, – мысленно ругался Феокрит, – оберёт же до нитки!»

– В Мегерии сбруя стоит в два раза дешевле! – возмутился он.

– Вот и покупай в Мегерии, если так, – грубо осадил его управляющий, – А тут стоит один золотой.

Феокрит отдал все заработанные деньги за коня, но на седло уже не хватало.

– У тебя неплохой меч, – заметил кастелян, – могу обменять.

Разбойник заколебался. Меч являлся трофеем, да и стоил дороже простенькой сбруи, но, с другой стороны, обращаться с подобным оружием бандит всё равно не умел, а это рано или поздно сослужит дурную службу.

– Пёс с ним, забирай, – махнул он рукой.

Пошли во двор, куда вчера пригнали лошадей из ограбленного каравана. Конюшни замка не могли вместить такое количество животных, и тесный двор оказался забит под завязку. При дневном свете Скархолд выглядел из рук вон плохо: стены потрескались, покрылись мхом и растительностью, а верхняя галерея с бойницами местами обвалилась, подточенная сыростью и холодами. Крепость походила на своего владельца – такая же серая, сгорбленная, неприветливая. Внимание Феокрита привлекла пара слуг – они выносили трупы из подвала донжона и складывала недалеко от ворот, где уже скопилось с десяток тел, сваленных в кучу. Синюшные лица с раскрытыми глазами и ртами выглядели жутко, и у каждого мертвеца от уха до уха тянулась длинная рана – ночью им всем перерезали глотки.

– Старая тварь! – тихо обругал Феокрит барона.

Мальфрида Ворону они с кастеляном встретили возле лошадей – тот осматривал захваченных животных.

Увидев Фекорита, барон удивился:

– Уже уходишь? Хм. И куда подашься? Впрочем, не торопись, дело есть. Не пыльное. Вот этих надо вывезти подальше, – он кивнул в сторону покойников, – чтобы деревенские не видели. Заплачу, разумеется, серебром.

Фекорит внезапно подумал: а что, если просто прирезать старого проходимца здесь на месте? Что, если освободить мир от подонка? Кто его хватится?

Барон ждал ответа:

– Чего задумался? Нужны деньги?

– Ехать надо, – буркнул разбойник, еле сдерживая накатившую злобу.

– Ну как хочешь, дело твоё, – развёл руками Мальфрид и вернулся к прежнему занятию.

Кастелян предложил Феокриту пегого, низкорослого жеребца. В лошадях бандит кое-что понимал: для легковооружённого воина эта животина подходила в самый раз. Надев на коня сбрую, он направился с ним к воротам. Проходя мимо трупов, Феокрит увидел женскую фигуру, склонившуюся над одним из тел. Закрытая плащом с капюшоном, она сотрясалась от рыданий. Разбойник подошёл ближе, и тут всё стало ясно: на земле лежал Лин Перст с перерезанной глоткой, остекленевшие глаза парня смотрели в небо, молодое лицо с мужественными чертами, которое наверняка нравилось многим женщинам, теперь выглядело осунувшимся и страшным.

Какое-то время Феокрит стоял рядом, не зная, что сказать. Наконец, он пересилил себя и осторожно обратился к плачущей Шане:

– Послушай, жаль, что так получилось, сочувствую, правда. Но ты всё равно можешь уехать: я держу путь в Нэос, если хочешь, отвезу тебя туда.

Девушка продолжала всхлипывать и даже не обернулась.

– Куда я поеду? – наконец произнесла она. – Что я там буду делать? Стану шлюхой, как и здесь? Но здесь я хотя бы дома!

Феокрит молча уставился на труп. Девушка действительно любила этого парня, а теперь у неё отняли последнюю надежду. Но не был ли прав Лин, когда обвинял Феокрита в том, что тот суёт нос, куда не следует? Его ли это дело? «Всем не поможешь», – ещё раз напомнил себе бандит.

– Прощай, Шана, – произнёс он, вскочил в седло и поскакал прочь. Впереди ждали приключения, деньги и слава. По крайней мене, Феокрит верил в это. Отъехав от Скархолда, он последний раз оглянулся на обшарпанные стены крепости. На одной из них заметил маленькую фигурку в развевающихся одеждах. Она некоторое время неподвижно стояла над пропастью, а потом полетела вниз.

Феокрит отвернулся и сжал зубы – раскалённая стрела вонзилась в сердце, разорвав его на ошмётки. Горе бедной девушки стало частью Феокрита, въелось бессмысленным и безжалостным состраданием, мучительной болезнью, от которой нет избавления. Пришпорив коня, он поскакал прочь, желая поскорее забыть это место.

Глава 17 Монтан IV

Чем ближе он подходил к Нэосу, тем больше деревень встречалось на пути. Поля, фруктовые плантации и скотоводческие фермы тут были в изобилии и занимали всё видимое пространство вдоль мощёного тракта, тянущегося по побережью. От Мегерии Монтан шёл полторы недели, пару раз останавливаясь в придорожных поселениях, чтобы заработать несколько монет. Расстояние оказалось больше, чем он предполагал, но в отличие от других людей, юноша почти не ощущал усталость и мог отшагать без перерыва десятки миль.

И вот впереди показался огромный город с многочисленными, густонаселёнными предместьями. Нэос имел трое ворот, через которые днём и ночью тёк непрекращающийся людской поток; несколько крупных дорог вело сюда. В самом городе, если верить словам Феокрита, проживало никак не меньше ста тысяч человек, и других таких городов не было не только на Западном побережье, но и во всём известном мире. Нэос являлся центром торговли, куда стекались товары со всех окрестных полисов, с царств и архонтств на юге, в том числе из-за Зелёного моря, с островных государств на западе и даже из северных земель, где обитали племена, считающиеся тут диким.

В отличие от каменистых районов Мегерии, земля тут жирела плодородием, и поля обильно колосились злачными культурами, награждая изобилием и счастьем трудолюбивых местных жителей, да и климат был теплее. Разумеется, Нэос представлял собой лакомым кусок для катувелланского короля. Захват его являлся целью Железноликого в Западной войне. Вот только не смог правитель могучей державы собрать достаточно большую армию, чтобы подступиться к городу, и оказался вынужден довольствоваться лишь несколькими мелкими крепостями к северу отсюда.

Общение с двумя разбойниками, с которыми Монтану довелось повстречаться в Мегерии, многому его научило: он понял, что у всего есть цена, и не стоит задарма раздавать свой талан, надеясь на благодарность и доброту. Понял и то, что самое важное в человеческом обществе – иметь много денег и дорогих, красивых вещей. Монтан не раз замечал: те, кто изо дня в день трудятся руками, живут в бедности и унижении, а уважаемые господа большую часть времени ничего не делают, а лишь повелевают другими. Именно последнее, как решил юноша, и считалось высшим успехом, к которому следует стремиться, живя среди людей. Это казалось странным, но, по крайней мере, молодой целитель получил хотя бы приблизительное представление о человеческой сущности. Люди постоянно к чему-то стремились: кто-то – выживать и кормить семью, кто-то – богатеть и покупать дорогие вещи, были и те, кто желал прославиться, совершив нечто неординарное. Все, кого встречал Монтан, жаждали обрести что либо. Он теперь тоже жаждал, стараясь подражать остальным. И Нэос, куда направился юноша, являлся как раз тем местом, где по мнению Феокрита, можно было получить всё, что захочешь.

А ещё Монтан узнал об одной очень серьёзной проблеме в Катувеллании: с церковью Хошедара у него с самого начала не заладились отношения. Юноша ещё не настолько глубоко постиг человеческие нравы, чтобы понять, почему так тщательно нужно оберегать некие идеи, затыкая и истребляя несогласных, а остальных вводя в заблуждение. И это был второй повод идти в Нэос: в стенах торговой столицы мира катувелланские мобады не имели власти. В город стекались люди разных верований со всей западной части континента и ближайших островов, и Монтан полагал, что тут не станут допытываться, во что он верит, и не попытаются убить на почве религиозных разногласий. И действительно, ещё в пригородах он увидел несколько святилищ и храмов, принадлежащих людям разных верований, мирно сосуществующим друг с другом: в Нэосе религиозные конфликты преследовались по закону.

Вместе с человеческим потоком Монатн влился в ворота города. Тут, на входе, царило столпотворение: люди, лошади и повозки ломились в обе стороны, создавая заторы. Оказавшись в толпе, юноша совершенно потерялся и ощутил такой внутренний разлад, такую дисгармонию, что первой мыслью было бежать отсюда без оглядки, но совладав с собой, решил вначале исследовать это место и попробовать устроиться тут на несколько дней, и уже потом решать, что делать дальше.

Монтан пошёл по главной улице в сторону центра. Вдоль выложенной булыжником мостовой, тянулись опрятные дома, украшенными лепными фронтонах, колоннами и скульптурами. На первых этажах можно было увидеть торговые лавки, мастерские, закусочные. В городе действовали акведуки, канализация, общественные туалеты и бани – всё это было создано в качестве подражания ушедшей в небытие культуре Великой Автократории, тщательно сохранялось и поддерживалось в рабочем состоянии не одно столетие. Местная власть могла себе позволить подобную роскошь, а вот в городах поменьше и победнее, наподобие Мегерии, коммуникации давно пришли в негодность, а отголоски древней цивилизации ощущались разве что в архитектурном облике.

Монтан рассматривал людей, что пёстрой, голосистой толпой сновали вокруг. В основном это было местное, смуглое население – потомки некогда колонизовавших побережье эллоев, но жили тут и рослые люди с берегов Зелёного моря, и выходцы с севера, и катувелланцы и даже чернокожие обитатели южных пустынь. В Нэосе звучали все языки и наречия континента, но официальным считался общий язык, введённый в качестве единого во времена Великой Автократории, и принятый ныне во всех полисах и архонтствах, считающих себя наследниками древнего государства. Впрочем, для Монтана не составляло труда говорить, как на катувелланском, так и на общем языках.

Центр города блистал монументальной роскошью. Дворцы местных богачей, театры, гимнасии, храмы, здание Совета архонтов, даже библиотека, где хранились труды учёных и философов прошлого – вся эта пышная, белоснежная архитектура была будто срисована с древних гравюр времён расцвета государства эллоев, когда Нэос являлся одной изнебольших отдалённых колоний. Тут было ужасно шумно и людно. Монтан не мог придти в себя от гама, царившего вокруг.

Выйдя к городскому рынку, он попал в бурный водоворот толпы, кричащей, голосящей, бурлящей в безобразном хаосе. Тут были и нищие, что теснились по углам, и богачи, передвигающиеся на носильщиках в роскошных паланкинах, запахи со всех сторон били в нос россыпью ароматов, временами приятных, временами отвратительных. Дымила готовящаяся еда, продавцы горланили про свой товар, а в пучине этого бедлама сновали попрошайки, аферисты и воры, приглядываясь к чужим кошелькам.

Монтан покружил некоторое время в сутолоке базарной площади, а потом решил удалиться в более тихое место. Но едва он выбрался на улицу поспокойнее, как к нему подошёл мужчина, по виду местный житель, одетый довольно опрятно, но бедно – в тунику из грубого полотна.

– Друг, можно на пару слов? – умоляюще, но настойчиво обратился. – Никогда бы я не просил у прохожих, но беда случилась. Мать больная. Который месяц лежит. Денег надо много: очень сильно болеет. Помоги, добрый господин, чем не жалко.

Монтан тут же смекнул, что предоставляется хорошая возможность взяться за врачевание.

– Я помогу, – сказал он, – я лечу болезни. Отведи меня.

– Добрый господин, уверен, ты много возьмёшь за свои услуги, а у меня совсем нет денег, и тех жалких статеров(1), которые удалось собрать, вряд ли хватит.

– Я вылечу бесплатно, – настаивал Монтан, – ты просто расскажешь обо мне другим. Веди.

– А ты хороший лекарь? – с подозрением спросил незнакомец. – А то сейчас многие промышляют врачеванием, но не все хорошо это делают, обмануть даже могут. Нарвался я на одного как-то… – он досадливо махнул рукой. – А тебя первый раз вижу, ты же не из гильдии врачей, верно?

– Нет, – сказал Монтан, – я пришёл издалека. Но лечить умею. Если надо – веди, если нет – иди своей дорогой.

– Что ж, – почесал в голове незнакомец, раздумывая над предложением, – коли не обманываешь, пошли. Но учти, друг, идти далеко: я живу у восточной стены.

– Хорошо, – согласился Монтан, и они отправились.

Путь действительно оказался неблизким, и чем дальше шли, тем беднее вокруг становились районы. Исчезла каменная мостовая, а опрятные домики сменились грязными, утлыми хибарами местной бедноты, сложенные на скорую руку и неряшливо напиханные вдоль узких, вонючих улочек. Даже в Мегерии Монтан не видел настолько убогих жилищ.

– И что же тебя привело сюда, друг? – спросил незнакомец, когда они шествовали по трущобам.

– Хочу заработать денег, – поведал о своих планах молодой целитель, – тут много богатых людей.

– Это да, – согласился мужчина, – много, и все они живут там, в центре. Но бедноты ещё больше. Люди сюда рвутся за богатством, но находят его далеко не все. Кто-то и сносом остаётся. Но ты-то разбогатеешь, вижу по тебе – хороший ты человек. Обязательно разбогатеешь. Врачи тут нужны. А то шарлатаны одни, или гильдия. А те и не лучше: и шарлатаны, и денег много берут. Этой гильдией один тип заправляет – мерзкий человечишка. Лучше с ним дел не иметь. Так вот, расценки у него выше небес – только богачам лечиться.

Незнакомец и дальше чесал бы языком без умолку, но Монтану это надоело.

– Чем больна твоя мать? – прервал он болтовню.

– Дык чем… Это… лихорадка, не двигается, лежит, сыпь. Сам увидишь, я-то не врач – не разбираюсь.

Наконец они забрели в мрачный, пустой закоулок между двумя глухими стенами, такой узкий, что два человека с трудом могли бы тут разойтись.

– Вот мы и на месте, – усмехнулся незнакомец.

– Где мать?

– Померла давно, друг. Никто ей не помог. А ты гони кошель, – мужчина достал из-под полы туники нож.

Монтан услышал за спиной шаги. Оглянулся: позади четверо, на вид весьма агрессивные. В руках – короткие, обоюдоострые мечи с широкими лезвиями.

– Посмотрим, что там у тебя, – угрожающе произнёс один из прибывших – громила с приплюснутым носом.

–Ты меня обманул, – безучастно произнёс Монтан, будто и не удивившись ни капли. – Кошелёк не отдам, проваливай.

Разозлённый наглостью и спокойствием жертвы, разбойник подскочил вплотную и приставил нож к шее юноши:

– Значит, твоё путешествие здесь и закончится.

Взгляды их встретились. Монтан почувствовал злость на этого человека. Уже который раз его пытались убить, в который раз угрожали расправой. «Глупцы, – подумал он, – как вы мне надоели». Монтан сосредоточился, и тут глаза бандита остекленели, из них потекли две тонкие красные струйки, из ушей тоже пошла кровь. Монтан мог легко превратить в жижу мозг противника, хотя он и нечасто прибегал к такому приёму. Но этот человек вёл себя слишком агрессивно – ему полагалось умереть. Разрушать было проще, чем создавать или лечить, а потому понадобилось лишь мгновение, чтобы устранить наглеца.

Но позади стояли другие. Когда первый грабитель упал, юноша обернулся. В глазах потемнело, а тело разодрала боль. Остриё клинка резало внутренние органы, превращая живот в кровавое месиво. Перед взором стояло озлобленное лицо громилы с приплюснутым носом, он что-то прорычал и нанёс ещё один удар, на этот раз выше, под рёбра. Лёгкие заполнила кровь, Монтан захрипел, пытаясь вдохнуть, и захлебнулся.

«Он меня убивает», – констатировал мозг. И тут пришло странное, неведомое прежде ощущение. Монтан осознавал, что мир ускользает от него, что скоро он и сам исчезнет без следа, но юноша не хотел этого: нежелание погибать овладело всем его естеством. «Страх, – мелькнуло в голове, – страх смерти». Прежде Монтан никогда не задумывался о том, что такое жизнь и зачем она нужна, никогда не держался за неё. Всего лишь год назад он относился к смерти, как к наступлению ночи после долгого дня – явлению естественному и неизбежному. Что изменится, если ещё одно сознание исчезнет в пустоте? Что страшного случится, если «я» перестанет существовать, а тело – дышать и выполнять бесполезные действия? А теперь юноша ощутил то, что обычно чувствуют все люди в такие моменты: лютую боязнь умереть, доходящую до панического безумия. Теперь человечность довлела слишком сильно над Монтаном, и внезапно оказалось, что жизнь значит слишком много, чтобы с ней расстаться.

Даже сосредоточиться получилось не сразу: мешали эмоции. Но всё-таки удалось силой мысли замедлить процессы в организме, прежде чем сознание отключилось.

И он полетел в пустоту. Глубже и глубже, в безличное, безупречное и неведомое ничто, которое обволакивало и затягивало, даруя успокоение. Тут не было ни страха, ни гнева, ни боли – только мрак. Мысли уходили прочь, сознание растворялось. Казалось, это конец: скоро мозг, к которому перестала поступать в достаточном количестве кровь, прекратит работу. Однако время шло, а сознание не гасло, оно плавало в безвестности, то стремясь кануть в небытие, то пытаясь выкарабкаться обратно. В конце концов, Монтан понял, что еще сохраняет над собой контроль. Он осознавал себя, пусть и не ведал, что происходит вовне. Но жить он всё ещё хотел, не мог отпустить этот мир и балансировал на тонкой грани, отделяющей сферу бытия от полной и бескомпромиссной аннигиляции. И он вернулся.

Первое, что юноша ощутил, когда восстановил связь с собственным телом, была боль. Она терзала и уничтожала плоть, вбивала гвозди в мозг, пытающийся обуздать этого жестокого мучителя. Её всё же удалось заблокировать волевым усилием, после чего Монтан, наконец, включил внешние органы чувств. Глаза застилал пелена, а на животе комьями бугрилось нечто склизское. Из глотки вырвался кашель, изо рта брызнула кровь вперемешку с кусками лёгких.

Монтан лежал в повозке среди мёртвых тел. Приподнялся и сел, придерживая рукой выпадающие кишки. Слабость разливалась по телу, а перед глазами расплывались тёмные круги, дышалось с надрывом. Была ночь. Рядом с телегой стоял бородатый человек с коротким мечом на поясе, как у тех бандитов, и щитом за спиной. Стоял, вылупившись так, будто увидел демона из преисподней. Монтан тоже смотрел на него, не понимая, в чём дело.

– Ты! – пробасил испуганно мужчина. – Ты жив!

– Да, – сказал Монтан.

– Но ты был мёртв!

– Нет.

– Я видел! Сердце не билось!

– Нет, – повторил Монтан, – я жив.

– Тебя надо срочно к врачу.

– Лучше дай отдохнуть. Мне бы кровать…

Слова давались тяжело. Обессилив, Монтан снова завалился на спину, но на этот раз сознание не потерял. Надо было сосредоточиться на том, чтобы закрыть раны и восстановить целостность внутренних органов, но сделать это он почему-то не мог. Снова объял страх. Неспособность сконцентрироваться была как-то связана с теми человеческими эмоциями, что просыпались внутри, они распыляли мысль, ослабляли её, вносили разлад в сознание.

Всё же, приложив некоторые усилия, юноша смог немного затянуть раны, предварительно запихав дрожащими руками кишки обратно в живот. Но делалось это так медленно! Решил снова отключиться, чтобы дать разуму отдохнуть.

Когда же Монтан пришёл в себя во второй раз, он уже лежал не на куче трупов, а на кровати рядом с камином в небольшой ухоженной комнате. Тут было тепло и хорошо, да и сознание пришло в норму, и теперь залечивать разорванные ткани стало легче.

– Удивительно! – послышался рядом скрипучий голос: около кровати стоял пожилой мужчина с большим прямым носом и жидкой седой бородёнкой, – Уму непостижимо, как ты уцелел! Я и сам не мог поверить, что очнёшься: с такими ранами долго не живут.

– Где я? – спросил Монтан.

– У меня дома, – сказал старик. – Мой племянник, Фок, служит в городской страже – это он тебя нашёл. Его послали трупы убирать с улиц, а ты валялся в каком-то вонючем закоулке с порезанным брюхом. Понятное дело, он-то думал, ты мёртв. И когда ты с телеги поднялся, Фок чуть в штаны не наложил, – мужчина тихонько засмеялся. – Бывают чудеса... Боги тебя спасли, юноша, или под счастливой звездой родился. Звать меня Никанор, и ты, похоже, теперь мой гость. А ты-то кто таков? Не местный, поди?

– Монтан, – представился юноша, – я издалека, с севера.

– Ух ты ж занесло! И что тебе в это Нэос приспичило? Вертеп тут разбойничий. А в трущобы и вообще нос свой впредь не суй: нечего там делать. Если поприличнее одет, так быстро оберут до нитки. Или порежут. Но ладно, это всё потом. Ты, главное, отдыхай. Тебе б, конечно, врача надо: выглядишь совсем плохенько.

– Не надо, – сказал Монтан, – я сам лекарь. Мне уже лучше.

Он решил снова отключиться, подумал, что завтра стоит пойти на природу и уединиться, дабы привести мысли в порядок, восстановить концентрацию и поскорее заживить раны. А дальше можно и за дело браться.


1.Статер – древнегреческая монета, здесь основная валюта Нэоса и других свободных городов. Золотой статер – монета более крупного достоинства.

Глава 18 Берт V

И снова утро, и снова крики надзирателей возвещают начало трудового дня. Вши, не дававшие покоя ночью, опять засуетились под одеждой, вызывая новый приступ зуда. Ещё до того, как открыть глаза, Берт услышал звон десятков кандалов – люди поднимались со своих мест. Всё тело болит, но надо вставать и вылезать на холодный воздух. В эти минуты Берт особенно завидовал стражникам в тёплых коттах и гамбезонах. Стражники могли греться и издевательски взирать на заключённых, что беспомощно ежились и тряслись, стуча зубами.

Сколько он уже здесь? Казалось, не меньше месяца, но на самом деле сегодня был лишь третий день его новой жизни – жизни на руднике. Всего третий день, а Берт уже чувствовал, что организм измождён, а силы на пределе. Поднимаясь, он случайно опёрся на повреждённую руку и вскрикнул. Оглядел кисть: гноящаяся ссадина на тыльной стороне ладони бурела кровяной коркой. Движение пальцами давалось через боль.

– Замотай тряпкой, говорю, – посоветовал сосед, – а когда дадут воды, промывай, иначе мясо загниёт – помрёшь.

Это был старожил Фрид, с которым Берт познакомился в самый первый день. Он работал на рудниках, казалось, уже целую вечность – почти год. Как удалось так долго продержаться этому сгорбленному, плюгавому человечку, Берт понятия не имел. Собирался расспросить, да то возможность никак не представлялась, то голову занимали совсем другие вещи. Совету Фрида определённо стоило последовать – он знал, что говорил. Когда заключённых только привели на шахту, раненых осмотрел местный лекарь, промыл раны водой и наложил повязки. Вот только тряпка эта на следующий день порвалась, и Берт снял её.

В памяти молодого каторжника всплыла картина, которая предстала перед ним, когда он с остатками колонны добрался до рудников: грязные, лохматые существа, закованные в цепи, бродили туда-сюда, волоча тачки с камнями. Они даже на людей мало походили, да к ним и относились, будто к животным: подгоняли, кричали, били плетьми, стоило кому-то замешкаться. «Неужели и я стану таким же?» – ужаснулся тогда Берт, а теперь, спустя всего лишь два дня, он уже ощущал, как теряет человеческий облик, превращаясь в затравленного зверя, как и все вокруг.

Шахты расположились на склоне пологой горы в нижней её части, поросшей хвойным лесом. Дорога, по которой водили этапы, заканчивалась у деревянного острога, вокруг которого за частоколом находилось поселение. Здесь проживала вся администрация рудника, стража и полусвободные строители, а в крепости несли службу солдаты гарнизона. Здания выглядели новыми: руднику не было и двух лет. Над бревенчатыми стенами острога возвышался недостроенный каменный донжон. Тут же, на склоне расположились печи и дробильни для выработки золота, к которым по акведукам подавалась вода из ближайшей горной речушки, а чуть в стороне, у крутой скалы пристроился лагерь, отгороженный высоким частоколом с несколькими дозорными вышками – там и жили каторжники. Ниша, выдолбленная в скалистом уступе и прикрытая дощатой стенкой, служила местом ночлега, а рядом с ней, в длинном бревенчатом доме, готовили пищу и кормили заключённых. Остальное пространство двора занимали амбары для хранения дров и инструментов.

Две штольни прятались среди камней и деревьев выше по склону. По месту расположению, их называли, соответственно «верхняя» и «нижняя». До нижней идти было не очень далеко, а вот к верхней приходилось довольно долго пробираться по извилистой тропе, охраняемой дозорными вышками.

Когда привели новую партию, в которой находился Берт, людей на руднике оставалось немного: оказалось, при землетрясении часть рабочих завалило. Пополнение пришло тоже весьма скудное: после происшествия на дороге из всего этапа едва ли набиралось три десятка здоровых мужчин, способных держать кирку и лопату.

– И часто тут такое случается? – спросил Берт у Фрида, когда узнал о гибели рудокопов.

– Бывает, – с досадой махнул тот рукой.

Только что вставших, заспанных заключённых повели в столовую. Кормили здесь три раза в день, а не два, как в тюрьме, и Берт поначалу обрадовался этому. Местная похлёбка – отвратительная на вид, запах и вкус жижа, сваренная из загадочных ингредиентов, которые никому не получалось распознать, – едва утоляла голод, а сил почти не давала, кроме того, временами от неё начинало тошнить или поносить. Но даже эту баланду каторжники уминали за обе щёки, и Берт исключением не стал – есть хотелось постоянно. Даже Эмет, воротивший нос от тюремной пищи, начал демонстрировать зверский аппетит. Отдельных тарелок тут не водилось, ели каторжники из общих деревянных лоханей.

Берт, как и прежде, не отходил ни на шаг от новых друзей. Ман, Эмет, Ульв, здоровяк Эд иТэлор – все они, как неоднократно призывал Снелл, держались вместе, и вместе их отправили в одну штольню – верхнюю, где уже работал Фрид и ещё несколько старожилов. Берт, лазая по горной тропе несколько раз в день, мог лишь порадоваться дополнительным минутам, проведённым на свежем воздухе.

И вот, пройдя знакомый маршрут, молодой каторжник очередной раз очутился перед чёрной дырой, ведущей в утробу скалы, где предстояло провести ещё один день.

У входа заключённым сняли наручные кандалы, и вереница рудокопов поползла во тьму. Когда Берт первый раз оказался в штольне, его объял страх. Узкий коридор круто уходил вниз по наклонной, местами он становился столь тесен, что идущие задевали плечами стены. Спереди и сзади брели люди, а далеко впереди плясал огонёк свечи. Закрытое, тесное пространство давило со всех сторон, и Берт содрогнулся, подумав о том, что вход может обвалиться, похоронив заживо очередь идущих. На лбу выступил холодный пот. И вот уже который раз за эти три дня он спускался в штольню, но тревожные мысли так и не покидали голову.

– Не хочу туда! – чуть не плакал Эмет, – не могу я там находиться.

Берт очень хорошо понимал парня: страх оказаться заваленным выматывал сильнее, чем ноющие мышцы после длинного трудового дня. Ему самому лишь невероятными усилиями удавалось подавить панику. Работать приходилось при тусклом свете свечи среди каменных стен, готовых вот-вот обрушиться на голову, и ощущение нависшей опасности целыми днями не покидало Берт. В штольне имелся простейший механизм для подъёма руды на поверхность, и через узкий колодец в потолке падал живительный луч дневного света, впрочем, он совсем не освещал дальние углы подземелья, в которых копошились рудокопы. Берт завидовал тем, кто работает наверху: физически им приходилось не легче, но зато на них не давили стены и потолок, которые в любой миг могли стать общей могилой.

И вновь началось многочасовое, непрерывное махание кайлом в попытках отбить кусок горной породы, который затем подхватывали другие каторжники и несли к корзине для подъёма наверх. Надорванные мышцы и истёртые в кровь руки саднили, но приходилось терпеть, сделав боль частью себя, будто что-то обыденное, само собой разумеющееся. Взявшись за кирку, Берт снова погрузился в мысли, в очередной раз прокручивая пред глазами воспоминания о прошлом. Именно там он мог спрятаться от окружающей действительности, он цеплялся за светлые картинки в памяти, но и они со временем тускнели, и Берт всё яснее понимал, что вряд ли он долго здесь протянет: силы уходили с каждым днём, и рукам труднее становилось поднимать ненавистное орудие. Но ещё труднее было понять, зачем нужно такое существование и ради чего за него цепляться.

Свечи почти не освещали тесное, изрытое ходами, помещение, и Берт слышал лишь тяжёлое дыхание каторжников, прерываемое сухим кашлем, удары кирками, да шуршание осыпающейся породы.

Он спросил Фрида, коловшего руду рядом:

– Не понимаю, как ты выдержал здесь так долго? Кажется, сдохну тут скоро.

– Не знаю, – ответил тот, – а что ещё делать? Всевидящий пока не даёт отправиться на тот свет. Многих забрал, а меня бережёт.

Берт перешёл на шёпот:

– А бежать кому-нибудь удавалось?

– Удавалось, только все они на дне ущелья. Нет отсюда пути. Даже, если убежишь, через горы сложно перебраться: солдаты на дорогах.

– Но кто-то же пытался?

– Бывало…

Снова удары киркой.

– А ты прошлое вспоминаешь? – Берт не оставлял попыток разговорить Фрида.

– Редко. Бесполезное это занятие. Того, что было, уже нет. Да и некого мне вспоминать – все мертвы.

– Я как-то подумал, что мы тоже мертвецы, – признался Берт, – мы умерли, когда попали сюда.

– Это верно, – Фрид остановился, будто раздумывая о чём-то, а потом опять замахал кайлом. – Ты отдыхай иногда, когда надзирателей рядом нет, – посоветовал он, – так проще.

За спиной заплясал огонёк фонаря, Берт уже знал, что стражники время от времени ходят и наблюдают за работой и, если остановишься не вовремя, можно получить дюжину плетей. Над головой послышался треск, от которого волосы встали дыбом.

– Слышал? – испуганно проговорил Берт.

– А то, – Фрид даже ухом не повёл.

Но вот Эмет, таскавший камни к подъёмнику, замер, уставившись вверх.

– Что это за звук? – воскликнул он. – Потолок обваливается! Мы умрём!

– Да заткнись ты, – попытался угомонить парня какой-то старожил. – Здесь всегда так!

– Не хочу умирать! – закричал Эмет и бросился к выходу. – Выпустите меня! Шахта рушится!

Охранник грубо его оттолкнул, но Эмет не сдавался, он отчаянно пытался выбраться. Казалось, парень потерял рассудок. Послышались брань надзирателя и удары – Эмет застонал от боли. Его всё же выволокли наружу.

– Головой тронулся, – вздохнул Фрид и добавил своё обычное. – И такое бывает…

Когда надзиратель увёл Эмета, Берт отложил кирку и сел в проходе, прислонившись к стене. Мышцы ныли во всём теле. Вокруг царил мрак, едва рассеиваемый свечами стенных ниш.

Берт равнодушно уставился в черноту смертельной шахты – братской могилы, которая лишь до поры до времени щадила своих невольных жильцов. Под монотонный стук инструментов взор проваливался в толщу мрака, и постепенно перед глазами начали проступать смутные очертания человеческой фигуры. Вначале Берт решил, будто это какой-то заключённые, и не придал увиденному значения, но вскоре понял, что ошибся: перед ним стоял высокий мужчина в длинных одеждах, совершенно непохожий на каторжника. А похож он был, как с удивлением отметил Берт, на одного из двух загадочных монахов с отсутствующими взглядами, которых молодой охотник встретил в лесу в тот злополучный день.

Берт очнулся от того, что его тряс за плечо Фрид:

– А ну вставай, оглох что ли? Надзиратели! – шептал тот испуганно.

Берт еле успел вовремя подняться и схватить кирку – повезло, стражник не заметил, как он отлынивал от работы.

До самого обеда голову Берта наполняли думы о внезапном видении. Он не верил, что монах мог просто померещиться: фигура выглядела слишком реальной. В сознании начала укореняться мысль, что это очередной знак: наверняка Всевидящий что-то хотел сказать через Своего посланца, вот только, что именно? К чему Берта побуждал загадочный монах? Вопросы бередили разум.

Когда заключённых повели есть, Берт увидел несколько женщин, в основном молодых, идущих по дороге навстречу. Их ноги сковывали кандалы, а на лбах вырисовывались клейма, как и у других каторжан. Парень первый раз видел их здесь.

– На шахте работают женщины? – удивился он.

– Да, их иногда присылают, – объяснил Фрид. – Они крошку каменную моют или ещё чем не шибко тяжёлым занимаются.

– А где живут?

– Да в крепости. Их солдаты пользуют. Для того, в основном, баб и отправляют сюда.

Время трапезы стало для каторжника теми счастливыми минутами, ради которых стоило жить. День Берта проходил в ожидании часа, когда его выведут из тесной штольни на свежий воздух. Он даже начал наслаждаться отвратительной баландой, которую подавали арестантам – она, по крайней мере, ненадолго избавляла от мучительного чувства голода и слабости в руках и ногах.

Но сегодня обеденный перерыв разнообразило новое событие. После того, как заключённые по привычке спешно напихали в рот пищу, их выстроили во дворе перед двумя столбами с перекладинами. Берт со слов товарищей знал, для чего они: тут наказывали провинившихся. Сейчас к одной из таких перекладин подвели Эмета. Лицо его заплыло от синяков, нос опух и кровоточил.

– Сильно отметелили бедолагу, – заметил Снелл.

С Эмета сняли котту и нижнюю рубаху, после чего парня привязали к перекладине так, что тот повис на вытянутых руках. Стражник взял плеть. Раздался щелчок, и на спине Эмета проступила красная полоса, ещё один щелчок – ещё один след на исхудалом теле проштрафившегося арестанта. Лагерь огласили вопли – Эмет только и мог, что кричать и извиваться. Тридцать ударов, к которым приговорили нарушителя порядка, тянулись бесконечно долго, заставляя стоящих вокруг заключённых содрогаться при каждом взмахе плети. Берт и сам морщился, будто ему передавалась часть боли от ударов.

После того, как наказание закончилось, Эмета отвязали, и парень повалился на гравий, но его тут же заставили встать.

– В штольню! – скомандовал старший надзиратель.

– Да он даже на ногах с трудом держится, – хотел возразить один из стражников, но командир оказался непреклонен.

Заключённых снова повели наверх, к штольне. Эмет ковылял последним, подгоняемый надзирателем. Он, не прекращая, всхлипывал и смотрел перед собой пустым взглядом. Всем было жалко парня, но теперь даже Снелл ничего не мог сделать, чтобы его защитить.

– Быстро отправится к богу смерти, – покачал головой Ульв.

– Не место ему тут, – вздохнул здоровяк Эд, – парень слишком слаб.

– Никому тут не место, – негромко произнёс Снелл.

Казалось, Эмет лишился воли к сопротивлению, но когда его подвели к штольне, снова начал повторять, как безумный:

– Нет, я туда не пойду. Ни за что!

Стражник грубо толкнул Эмета в спину:

Пшёл! Мало тебе плетей, собака?

Но тот стал упираться и кричать. Тогда подбежал второй надзиратель, повалил Эмета на землю и они оба стали бить ногами несчастного, приговаривая:

– Пойдёшь! Ещё как пойдёшь. Как миленький, потопаешь!

Тут Снелл не выдержал.

– Что вы творите?! Видите, человек не в себе?

Он, а за ним Ульв, здоровяк Эд, Тэлор и все остальные заключённые угрожающе надвинулись на стражников, один из которых тут же выхватил меч и приставил к горлу Снелла:

– Ты что тут раскомандовался? Тоже плетей захотел? Это бунт?

Заключённых отвлёк глухой звук, донёсшийся из-под земли. Послышался треск и грохот – из тоннеля вырвался клуб пыли. Все – и каторжники, и надзиратели – с удивлением и ужасом смотрели в чёрную дыру штольни, потолок которой только что обрушился.

Глава 19 Эстрид II

Эстрид готовилась ко сну. Камеристка Эбба расчесывала её длинные шелковистые волосы и, как обычно, без умолку болтала обо всём подряд. Сквозь окошко спальни виднелось зарево костров к востоку от города – там располагался военный лагерь.

За последние дни в замок прибыло множество катафрактов в сопровождении кнехтов и оруженосцев. Воины победнее имели при себе одного или двух слуг и пожитки, которые умещались в тюке, притороченном к седлу, более же состоятельные приводили с собой чуть ли ни целую армию в сопровождении обозов с продовольствием и амуницией. Самые знатные коленопреклонённые селились в замке, в комнатах гостевой башни, но большинство катафрактов вместе со своими слугами располагались в лагере под стенами города. От нечего делать они пили, играли, развлекались с дамами лёгкого поведения, и жителям пригорода пришлось надолго забыть о покое. Эстрид регулярно ходила на утренние служения в городской храм и с дороги могла хорошо рассмотреть лагерь, который день ото дня увеличивался в размерах, вбирая в себя шатры и палатки постоянно прибывающих воинов. Среди предместий всё чаще попадались праздно шатающиеся солдаты, даже поползли слухи о случаях грабежей и насилия в окрестных деревнях: бойцы не знали, куда деть удаль, и она начинала выливаться во всевозможные бесчинства. И если бароны и старые, уважаемые катафракты старались сохранить лицо пред сюзереном и держали слуг в узде, то молодые, а особенно небогатые, безземельные коленопреклонённые об этом заботились гораздо меньше: людей своих почти не контролировали, да и сами гуляли на всю катушку, не имея других занятий.

Эстрид, проезжая через предместья, постоянно ощущала сальные взгляды бродивших в округе кнехтов и оруженосцев, но опасаться ей было нечего: Хенгист постоянно был рядом, и пыл вояк быстро усмирялся при виде герба на его одежде – хищная птица на пурпурном фоне ясно показывала, кому служит этот человек.

– Как тут шумно в последние дни, – пожаловалась Эбба, – а на улицу и вообще порой страшно выйти. Поскорее бы они свалили.

Эстрид кивнула, она и сама желал избавиться от беспокойного соседства, но проблема заключалась в том, что вместе с армией уедет и её возлюбленный.

За окном послышался топот лошадей, подъезжающих к дому. Девушки вздрогнули: они никого не ждали в столь поздний час.

– Кто это может быть? – испугалась Эбба. – А если люди из лагеря? Я боюсь.

– Хватит, – остановила её Эстрид, – никто нам зла не причинит, Хенгист разберётся.

Эстрид подбежали к окну: у ворот остановились три породистых скакуна, на которых восседали люди в плащах. Широкие капюшоны закрывали их лица.

Навстречу всадникам вышли Хенгист и конюх, они встретили прибывших поклоном и, когда те спешились, увели лошадей. Вскоре деревянные ступени лестницы заскрипели, и в комнату ввалился грузный повар Карл, запыхавшийся от подъёма.

– Мисс Эстрид, – взволнованно проговорил он, – только что приехал граф Ардван! Его Сиятельство требует, чтобы вы немедленно спустились в трапезную.

– Что случилось? – пробормотала Эстрид, но слуга только пожал плечами.

Обе девушки сошли на первый этаж в просторную комнату, где стоял большой дубовый стол. К убранству трапезной Эстрид подошла тщательно, украсив её цветами и безделушками, купленными скуки ради у торговцев на рынке. Ардван расхаживал по комнате, заложив руки за спину, а двое гостей сидели за столом. Тучный мужчина в белой мантии оказался дастуром, которого Эстрид ежедневно наблюдала на утреннем служении, второго же она видела лишь мельком, но всё равно узнала: этот человек с пышными усами являлся одним из дружинников графа. Так же в комнате присутствовал Хенгист, сейчас на лице молодого кнехта читалось беспокойство.

Слуги раздули в камине гаснущий огонь, а затем удалились, и в трапезной остались Ардван, Эстрид, Хенгист, дастур Фравак и неизвестный дружинник.

– Что ж, Эстрид, ты знаешь, о чём пойдёт речь, – начал граф, присаживаясь за стол. – Время пришло: этой ночью ты со своими слугами выдвинешься в путь.

Новость прозвучала громом среди ясного неба.

– Но милорд, – возразила Эстрид, – невозможно так быстро собраться! Я не готова. И куда мы поедем?

– Возьмёшь самое необходимое, я лично отдам нужные распоряжения. Ты поселишься в небольшом поместье за пределами Вестмаунта, до него вас сопроводит сэр Бараз, – Ардван кивнул на дружинника, – он знает дорогу.

– Хорошо, милорд, – послушно склонила голову Эстрид, но в душе её царил хаос. Только что она собиралась ложиться в тёплую, уютную постель, а сейчас нужно всё бросать и ехать в неизвестность.

– А я зачем здесь, милорд? – спросил Хенгист. – Мне тоже сопровождать мисс Эстрид? Когда я смогу присоединиться к войску?

– Это ещё не всё, – продолжал Ардван, будто не обращая внимания на кнехта. – Пока слуги собираются в дорогу, нужно сделать несколько важных дел.

Граф посмотрел на Эстрид, затем на Хенгиста.

– Вы двое должны вступить в брак.

– Милорд?! – воскликнули оба

– Не удивляйтесь, я объясню, зачем. Прежде всего, одинокая девушка, живущая в поместье, привлечёт нежелательное внимание и вызовет много пересудов – нам оно не нужно. Но главное не это. Я уже стар, а впереди ждёт поход, никто не знает, когда закончится война, никто не знает, сбережёт ли Всевидящий мою жизнь в этот раз.

Эстрид раскрыла рот, желая возразить, но граф нахмурился и жестом остановил её.

– Давайте смотреть правде в глаза: я могу не вернуться, как и любой воин, отправляющийся на войну. – Мне был знак – знак нехороший. Я приказал слугам молчать, но люди наверняка разболтали о том, кто приезжал в замок. Что ждёт всех нас известно одному Всевидящему. Так вот, я должен позаботиться о тебе, Эстрид, твоём будущем, и будущем твоего ребёнка.

– Но откуда… – она хотела спросить, откуда Ардван знает о беременности, но тот не дал договорить:

– Не перебивай. Так вот, вы с Хегистом поселитесь в собственном поместье. Формально, а с момента моей смерти полноправно, вы станете мужем и женой и будете вместе владеть землёй и растить ребёнка. Такова моя воля.

Эстрид сидела, потупив взор, весь мир в один миг перевернулся с ног на голову. Как бы она ни готовилась последнее время к грядущим переменам, те оказались столь внезапны и непредсказуемы, что бедная девушка оказалась совершенно подавлена.

– Но милорд! – возмутился Хенгист. – Моё место рядом с вами на поле боя! А вы меня отправляете в какую-то глушь ковыряться в земле. Я обязан драться – это мой долг!

– Твой долг, – возвысил голос граф, привставая со стула, – подчиняться приказам! – а затем, перейдя на прежний спокойный тон, продолжил. – Но и это ещё не всё: ты, Хенгист, перед тем, как жениться на Эстрид, преклонишь колено. С таким количеством земли, которое ты получишь во владение, военная служба не потребуется. Даже доспехи и хорошего коня вряд ли купишь. К сожалению, это так. Но, если у Эстрид родится мальчик, он получит право стать оруженосцем или дружинником у барона или графа, да и сам ты, будучи коленопреклонённым, всегда сможешь поступить на службу, хоть военную, хоть чиновничью. Более того, наш достопочтенный дастур уговорил человека, на земле которого вы поселитесь, предоставить поместье в наследственное владение.

В комнате воцарилась тишина. Хенгист и Эстрид стояли, потупив взор, а граф строго смотрел на молодых, ожидая новых возражений. Молчание прервал Фравак:

– Что ж, время позднее, а у нас ещё много дел. Пожалуй, стоит поторопиться.

– Да, – подтвердил Ардван, – собирайтесь. До святилища ехать пару миль, не станем задерживаться.

После того, как граф отдал необходимые распоряжения слугам, компания из пяти человек двинулась в путь. Святилище, о котором шла речь, находилось в небольшой окрестной деревеньке, притаившейся возле ручья у подножья холма. Дорога была пуста, на пути попалось лишь пара пьяниц, которые при виде таинственных всадников в чёрных плащах поспешили отскочить в сторону.

Всё время, пока ехали, Эстрид пыталась собраться с мыслями. Она обратилась с молитвой к своей святой покровительнице, но слова не шли, в голове царил хаос, а в душе – разлад. Будущее пугало девушку, привыкшую к размеренной, уютной жизни в собственном комфортном мирке. Навалилась тоска. Эстрид даже не сможет попрощаться с семьёй. Они не узнают, что с ней стало: вернувшись, отец не найдёт свою дочь, и никто не скажет, куда та уехала и жива ли она вообще. «Почему так происходит? – думала Эстрид, – За что Всевидящий посылает мне испытания?» Примешивался и страх того, что граф не вернётся с войны. Она привыкла к нему. Родного отца купеческая дочь не видела месяцами, Ардван же постоянно находился рядом, став почти самым близким человеком. С тех пор, как они познакомились, граф никогда надолго не покидал возлюбленную, часто навещал её, дарил заботу, любовь и чувство защищённости. А теперь он уходил, лишая Эстрид всего этого, уходил, быть может, навсегда.

Последним приказом графа и жестом заботы являлось требование выйти замуж за Хенгиста, который теперь становился коленопреклонённым. Разумеется, этот шаг Ардван сделал ради будущего Эстрид и её ребёнка. Когда прошёл первый шок, она взглянула по-другому на сложившуюся ситуацию и поняла, что не всё так ужасно. Эстрид знала: однажды в жизни любой молодой девушки наступает момент, когда её выдают замуж за подходящего человека, играют свадьбу, и она уезжает из отчего дома. Эстрид уже была обручена с сыном кожевника – родители решили, что такой брак принесёт их семьям выгоду. Но она с отвращением вспоминала этого неказистого, грубого парня с полным отсутствием благородных манер – любителя выпить и погулять. Хенгист ей нравился гораздо больше: девушка привыкла к своему телохранителю и порой ловила себя на желании почаще находиться в его обществе. Лишь верность графу не позволяла много думать о молодом кнехте. Так что такая партия вполне её устраивала. Вот только Хенгист, который всегда относился к ней с равнодушной любезностью, оказался совсем не рад переменам в жизни, и Эстрид не знала, останется ли он учтив и галантен теперь, когда мечты парня о сражениях и подвигах перечеркнула воля сеньора.

В деревне было тихо. Святилище располагалось на некотором удалении от остальных домов, чуть выше по склону холма. Здание с двускатной крышей и небольшой колокольней выглядело весьма скромно: необлицованные кирпичные стены, глаз, выложенный на фасаде грубой мозаикой, и почти полное отсутствие золота внутри говорили о бедности и простоте. Сюда едва ли могло втиснуться полсотни прихожан – настолько маленьким было святилище. Келья служащего здесь мобада находилась в самой деревне, но его беспокоить не стали. Двери оказались не заперты, и ночные гости беспрепятственно попали внутрь. В отличие от городского храма, стены не содержали картин и росписей – их покрывала белая штукатурка, придававшая сооружению ещё более аскетичный облик. Единственным золотым предметом внутри являлась чаша на каменном алтаре, с которого на прихожан смотрел глаз Всевидящего.

Церемонии провели на скорую руку. Обычно преклонение колена и бракосочетание являлись весьма пышными мероприятиями: к ним готовились несколько дней, продолжались они часами и заканчивались общими застольями, пиршествами и гуляниями. Но не сейчас.

– Ты должен присягнуть Фраваку, – объявил граф Хенгисту перед началом церемонии.

– Но почему не вам, милорд? – удивился и кнехт. – И разве можно присягать тому, кто не является коленопреклонённым?

– О, сын мой, ты ошибаешься, – улыбнулся Фравак, – прежде, чем стать дастуром, мне всё же выпала честь преклонить колено. Но ты присягнёшь не мне лично, а перед домом Кобертонов, которому я принадлежу. Барон Уриэн Кобертон – мой брат, и ты будешь владеть поместьем в его земле на правах вассала.

– Милорд, я служил вам всю жизнь, – нахмурился Хенгист, – а теперь должен присягнуть неизвестному дому? Разве это правильно?

Вопреки ожиданию, граф не разгневался на пререкания подданного, а наоборот ответил с несвойственным ему добродушием:

– Парень, не сомневайся, барон – хороший человек, служи ему так же, как мне. Я ценю твою верность, но... – он осёкся. – Поверь, иначе нельзя. В конце концов, ты давно мечтал получить титул. Считай, это цена, которую платишь за исполнение мечты.

Хенгист больше ничего не сказал. Безоружный, он встал на колени пред дастуром, тот положил руку на голову молодого кнехта и прочитал короткую молитву, в которой посвящал нового коленопреклонённого Хошедару, Всевидящему и сеньору, после чего Хенгист принял из рук Фравака собственный меч и произнёс клятву верности.

Всегда, когда заходила речь о свадьбе, Эстрид представляла пышную церемонию, какую видела не раз у знатных горожан, с большим количеством гостей, красивыми нарядами и щедрым застольем. Каждой девочке с малых лет внушалось, что бракосочетание – самое великое событие в её жизни. И сейчас это самое великое событие для Эстрид проходило ночью втайне от всех в крошечном пустом святилище. Потребовались считанные минуты, чтобы заключить вечный союз перед Небесами.

Они с Хенгистом стояли перед Фраваком на коленях, дастур положил руки на головы молодожёнов, и те повторили требуемые клятвы. Затем он окропил жениха и невесту водой из золотой чаши, после чего дал испить из неё. По обычаю требовалось двое свидетелей, подтверждающих свершение брака – ими выступили Ардван и сэр Бараз. Ни во время церемонии, ни после неё Эстрид не покидало ощущение некой фальши: слишком поспешно, сумбурно и безэмоционально прошло это сокральное действо.

В завершении Ардван передал Хенгисту бумаги, скреплённые печатями, свидетельствующие о титуле, о владении землёй и о заключении брака.

Когда они покинули святилище, Ардван и Хенгист погнали лошадей вперёд, дабы помочь слугам с приготовлениями, а Фравак, сэр Бараз и Эстрид не торопясь поскакали следом. Едва деревня скрылась из глаз, Дастур что-то шепнул коленопреклонённому, и тот отстал.

– Ну и ночка выдалась, – посетовал Фравак, чьему тучному телу явно не доставляли удовольствия подобные конные прогулки, – а вам ещё и путь дальний предстоит. Ну ничего, всё ради благого дела, ради спасения души и жизни, которые даровал Всевидящий. Не унывай, дочь моя, порой случаются вещи и похуже. На новом месте ты со временем привыкнешь и заживёшь, как прежде – так всегда бывает. Но наверняка, тебя мучают вопросы и сомнения?

– Да, Ваше Преосвященство, – неуверенно сказала Эстрид, – но я возношу молитвы Всевидящему! На всё Его воля.

– Воля Всевидящего направляет нас, верно, но часто Господь молчит, не раскрывая Свои цели и планы до поры до времени, а нам приходится гадать и мучиться вопросами. Не стоит стыдиться сомнений: можешь ли поверить, но даже я в трудные времена испытываю их!

Эстрид чувствовала доверие к этому человеку: Фравак был добр и говорил по-простому, без обычной надменности и пафоса, присущих большинству мобадов, с которыми ей приходилось общаться, а его толстое, улыбчивое лицо светилось отеческой заботой.

– Ваше Преосвященство, я и правда не знаю ответа на многие вопросы, – решила открыться Эстрид. – Столько тягот навалилось в последнее время. Порой кажется, что это испытание Всевидящего, а порой – что я чем-то провинилась, и Он наказывает меня. Может, я согрешила перед Небесами?

Фравак добродушно рассмеялся:

– Дочь моя, все мы грешны: и ты, и я, и граф, и каждый человек вокруг. Но, не смотря на это, Всевидящий любит нас. Он заботится, оберегает и ведёт по жизненному пути, как отец неразумных детей. Думаешь, это наказание или испытание? Нет, Всевидящий просто защищает тебя, желая лучшей доли. Порой мы не знаем, что есть благо – вот в чём беда. Но Господь-то знает! Просто доверься Ему, Эстрид! Только Враг строит козни, Всевидящий никогда не причинит вреда Своим детям. Знаю, ты богобоязненная девушка, не пропускаешь ни одного утреннего служения, соблюдаешь посты и чтишь святых. Храни и дальше чистоту сердца, молись, верь в Хошедара и Слово Его, и получишь награду свою: сам Враг с полчищами демонов не сможет встать на твоём пути.

– Правда? – улыбнулась Эстрид. Слова дастура сулили надежду, рассеивали тьму сомнений и страхов, наполняли душу светом и теплом. – Мобады говорят, Всевидящий следит за нашими прегрешениями, судит и карает. Но я не думала, что Он любит нас, как родной отец.

– Знаешь, а я ведь раньше тоже представлял Всевидящего грозным и карающим, полагал, Он только и делает, что обрушивает гнев Свой на грешников, – на этих словах голос Фравака стал притворно зловещим, – а потом постиг любящую сущность Господа! Да, порой Он строг, порой любовь Его тяжела, но ведь мы, неразумные, сами не всегда внимаем словам и предостережениям.

– Значит всё, что я делаю, правильно? По Его воле?

– Что ты имеешь ввиду?

Эстрид потупилась:

– Многие осуждающе на меня смотрят из-за… ну,сами понимаете.

Фравак лишь усмехнулся:

– Многие, дочь моя? Многие не имеют любви в сердце. А ты имеешь, и Всевидящий это знает. Не позволяй людям лишить тебя света, которым Он наполнил твою душу!

Эстрид и не заметила, как за разговором они добрались до дома. Тут копошились слуги, укладывая вещи на телегу. Граф и Хенгист сидели верхом, следя за приготовлениями.

– Вот мы и приехали, – сказал Фравак, – кажется, пора прощаться. Надеюсь, смог ответить на твои вопросы?

– Благодарю вас, Ваше Преосвященство, мне стало гораздо легче на душе. Но их ещё так много! Почему Всевидящий не привёл меня к вам раньше?

– Всему своё время, дочь моя. Да и разве это последняя наша встреча? Закончится война, Ардван вернётся, мы все снова соберёмся здесь, и я отвечу на остальное. Только не забудь, о чём спросить хотела, – дастур снова растянул рот в улыбке.

Эстрид сильно полегчало после разговора с Фраваком. «Воистину, добрый человек, человек Всевидящего», – думала она. Печаль всё ещё терзала душу, но теперь будущее представало уже не в столь мрачных тонах.

– Ну же, иди, попрощайся с Ардавном, – сказал дастур.

Эстрид подъехала к графу:

– Я буду вас ждать, милорд, – произнесла она. – Всевидящий сделает так, чтоб вы вернулись – я верю в это.

– Вот и славно, – граф взял её за руку, – вера даёт нам силы. Надеюсь, ты поговорила с достопочтенным Фраваком?

– О да, его слова очень помогли!

– Это хорошо, – кивнул он, – это хорошо…

Их лошади стояли вплотную друг к другу, граф обнял и поцеловал Эстрид:

– Береги себя!

Начал накрапывать мелкий дождик, Ардван и Фравак попрощались с остальными и ускакали прочь, туда, где чернела громада замка.

– Госпожа, всё готово, – крикнул конюх Нанд, – можем отправляться.

Эстрид вместе с новоиспечённым мужем и прислугой двинулись в путь. Обе служанки забрались на воз, которым управлял конюх, а сэр Бараз, сэр Хенгистэ и толстый пожилой повар, вооружённый луком и кинжалом, ехали верхом. Лошадь Эстрид лениво ступала по дороге, понурив голову: животному будто предалось настроение хозяйки. Люди уходили прочь от городских огней в темноту и неизвестность.

Глава 20 Ардван V

Когда граф вернулся в замок, стояла глубокая ночь, но сон не шёл, а потому пожилой лорд принялся задумчиво вышагивать из угла в угол. Огоньки свечей играли на стенах, их отблески падали на железо мечей и глянец щитов, украшавших покои, сама же комната тонула во тьме. Ардвану показались тесными просторные залы собственной башни, и он вышел в ночную прохладу.

Близилось утро, на востоке горизонт едва подёрнулся предвестием рассвета, но сад ещё окутывала глубокая чернота теней. Стражи с факелами бродили по стенам и время от времени устраивали перекличку. Но и здесь было не по себе: перед глазами всплыл образ мёртвого катафракта, две недели назад приходившего сюда. Теперь это место ассоциировалось со смертью. Побродив в тяжёлых думах среди деревьев, Ардван всё же решил отправиться обратно в башню и ненадолго прилечь. Близился рассвет, и тьма сменилась утренним полумраком. Но когда граф направлялся к лестнице, чья-то тень под развесистым дубом привлекла его внимание.

– Кто тут? – грозно спросил граф, подходя ближе.

– Милорд, это я, – тихим голосом ответила тень.

– Хорошо, Йорун, что ты здесь. Как раз хотел переговорить.

Деревья и сумрак скрывали обоих человек от посторонних глаз – место и время оказались весьма удачными для тайной встречи.

– Есть новости? Как поживает мой брат? – поинтересовался граф.

– Хадугаст хандрит из-за раны, покои покидает редко, но тем не менее, находит силы посещать городской бордель. Он ходил туда в день, когда вы отправились на границу, а потом ещё пару раз.

– И что думаешь по этому поводу?

– Подобное в его духе, милорд: этот человек даже при смерти будет искать общества распутных женщин.

– Но почему он не вызовет шлюх в покои?

– Есть и ещё одно странной обстоятельство: леди Берхильда в тот вечер тоже отсутствовала.

– Они встречались… – холодная мысль иглой кольнула пожилого лорда

– Нельзя утверждать однозначно, – уклончиво ответил Йорун, – но не исключено. К сожалению, мой человек ничего не смог выведать у хозяйки борделя. Если бы только её допросить – под пытками она скажет правду. Видимо, ей хорошо платят, чтобы держала язык за зубами.

– Или она кого-то боится... Но ведь у Хадугаста что-то есть с моей женой?

– Прошлый раз, три года назад, они расстались в ссоре и с тех пор ни разу не встречались наедине, даже не разговаривали. Либо они до сих пор не помирились, либо просто делают вид.

– Ладно. А как насчёт пленника? Ты не узнал, почему он умер? Никто не приходил в камеру?

– Милорд, человек, которого вы привезли, оказался слишком слаб, его раны в дороге воспалились. Но палача могли подкупить.

– Почему так считаешь?

– Это просто ощущения, милорд. Я пока не нахожу им подтверждений.

– Итак, стило мне отъехать, как Хадугаст отправился на тайную встречу, во время которой моя жена отсутствовала в замке, после чего меня пытались убить. Слишком явное совпадение, не находишь?

– Милорд, ничего нельзя исключать, особенно, если тут замешана Берхильда – её коварству нет предела. Но у нас нет ни малейших доказательств!

– А может, это дело рук Бадагара, и мой брат с ним сговорился? Что-то затевается за моей спиной. Я уверен! Вот только что именно? Почему ты никак не можешь узнать это? Разве я мало плачу? – Ардван чувствовал горечь из-за собственного бессилия. Как бы ни осыпал он деньгами Йоруна и других людей, враги занимаются тем же самым, подкупая слуг и придворных. Контроль над замком уходил из рук.

– Прошу прощения, милорд. Если дадите время…

– Нет у нас времени! Сегодня я уезжаю, а мой дом раздирает вражда и смута!

Слуга, потупившись, промолчал.

– Сделай ещё кое-что, – попросил Ардван. – Продолжай следить за Хадугастом, и, как только поймёшь, что он затевает нечто недоброе, убей его. Только по-тихому и подальше отсюда. А если его кнехты начнут задавать вопросы, пусть и они исчезнут.

– Я всё исполню, милорд, – произнёс Йорун.

Ардван отпустил виночерпия и остался дожидаться рассвета в одиночестве. Вскоре проснулись слуги, они засуетиться по хозяйству, наполняя двор жизнью.

Отъезд был назначен после полудня. В лагере за стенами города люди с самого утра начали сворачивать палатки, готовясь к выступлению. Сам же замок стал похож на муравейник или базарную площадь: слуги знатных катафрактов, проживавших здесь, бегали взад-вперёд, ругались, грузили телеги, которые выстроились вереницей в направлении ворот. Ардван знал, что бедлам этот придётся наблюдать в течение всего похода.

После бессонной ночи навалилась усталость, тем не менее, Ардван предпочёл остаться в гуще событий – одной из главных своих задач он видел в поддержании добрых отношений с вассалами. Ардван обменялся любезностями с несколькими знатными коленопреклонёнными, расспросил барона Тунберта, владевшего территориями на юге графства, о том, как прошла охота на прошлой неделе, а с бароном Геребальдом – высоким, сухопарым воином, приведшим сорок катафрактов, – перекинулся парой слов по поводу необходимого снаряжения в пути. Геребальд, не смотря на статус и богатство, предпочитал аскетизм и неодобрительно относился к предметам роскоши во время военных походов. С этими людьми Ардвану предстояло провести ближайшие месяцы, драться бок о бок, доверяя им собственную жизнь.

На собрание в общем зале явились все капитаны и главные придворные. Мобад-канцлер Гуштесп выглядел очень плохо, его принесли на носилках. Стрелу, попавшую в ногу во время стычки в лесу, смогли извлечь только в замке, но когда её вытащили, канцлеру легче не стало: рана загнила. Теперь оставалось уповать на молитвы и волю Всевидящего. Лаутрат, без которого не проходила ни одна важная встреча, тоже пришёл, его сопровождал капитан отряда монахов-воинов – грозный с виду, пузатый, пожилой солдат по имени Адар. Из графской дружины на собрании присутствовал сэр Эдмунд – он сидел чуть в стороне от остальных, а по правую руку Ардвана расположился Нитхард, с интересом наблюдавший за всем происходящим. Явилась и Берхильда, её серые глаза, как обычно сверлили присутствующих надменным холодом.

Ардван говорил недолго: он отдал последние распоряжения, касающиеся гарнизона, провианта и управления замком, а затем объявил о том, что Нитхард остаётся в качестве наследника и, что все важные вопросы во время своего отсутствия, а в случае смерти Ардвана до наступления совершеннолетия нового графа Нортбриджского, должны решаться на совете троих. Этими тремя оказались сэр Тедгара, барон Адро и Берхильда. На бледном лице графини отразилась неприязнь, когда женщина поняла, что придётся делить власть с двумя придворными более низкого происхождения.

Напоследок Ардван назначил начальником городской стражи сэра Эдмунда, а сэра Сигебальда призвал в поход. Это вызвало удивление у всех присутствующих, но особенно недовольной выглядела Берхильда, которая на сей раз уже не смогла промолчать:

– Как ты можешь менять капитанов за несколько часов до отъезда? – возмутилась она. – Солдаты к этому не готовы, они не знают нового командира.

– Им надо лишь знать, что такова моя воля, – полный негодования взгляд Ардвана встретился с серыми глазами супруги, задавая немой вопрос: как смеет она ставить под сомнение его решения перед подданными? Берхильда какое-то время вызывающе смотрела на мужа, но, в конце концов, отвела взор.

Сигебальд тоже выглядел недовольным, но возражать не решился. Не сильно рад назначению был и сэр Эдмунд – дружинник рвался на поле боя и не желал сидеть в замке.

Ардван уже хотел завершить собрание, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату ворвался Хадугаст.

– Что ты делаешь здесь? – сухо спросил Ардван, смотря в разъярённое лицо брата. – Тебе нужен покой.

– Разве я так сильно болен, что не в состоянии присутствовать на собрании?

– Отчего же? Ты, кажется, достаточно здоров даже для посещения борделей, – ехидно ответил граф, наблюдая, как тень испуга пробежала по лицу брата – мимикой тот владел не столь хорошо, как мечом, и Ардван лишь укрепился в подозрениях относительно него, – но здесь тебе не место.

Хадугаст быстро овладел собой:

– Я член семьи, а ты ведёшь со мной, как со слугой. Неужели я столь низок в твоих глазах?

– Слуги тоже члены семьи, Хадугаст. Ты здесь гость и пользуешься моим гостеприимством. Разве я в чём-то отказал тебе?

– Видимо, гостеприимство – это когда тебя пытаются выгнать вон больным и немощным! – процедил сквозь зубы Хадугаст.

«Неужели кто-то из моих людей перестарался и полез на рожон? – подумал Ардван, который не знал о разговоре, произошедшем между Хадугастом и двумя придворными. – За подобное самоуправство надо наказывать».

– Судя по тому, что ты ещё здесь, – сказал он, – накормлен и напоен, а врачи усердно лечат твои раны, обвинения беспочвенны, но ты всё равно приходишь и устраиваешь у всех на виду истерику, будто сварливая баба! Что тебе нужно от меня?

– Уважения! – коленопреклонённый ещё больше разозлился столь уничижительным сравнением.

– Но тогда и ты будь добр проявить уважение к этому дому! – голос лорда сталью зазвенел на весь зал, – Кто дал тебе права вваливаться ко мне без разрешения и что-то требовать? Или тебя не учили, как подобает вести в обществе?

Хадугаста почувствовал себя пристыжённым и присмирел, не желая оказаться в ещё более неловком положении.

– Думаю, тебе стоит отдохнуть, – произнёс Ардван после короткой паузы уже спокойным тоном, – выпей вина, успокойся.

– Ладно, брат, не стану задерживать, – небрежно кинул Хадугаст, глядя исподлобья, – но, как только рана заживёт, и я смогу вновь орудовать мечом, тут же покину твой дом, – слово «твой» коленопреклонённый особенно подчеркнул.

– Как будет угодно, Хадугаст. Более того, ты можешь успеть присоединиться к армии, если война не закончится в скорые сроки.

Когда собрание завершилось, Ардван отправился в святилище. Высокое здание с узкими стрельчатыми окнами находилось за вторым кольцом стен. Оно приютилось на скалистом выступе рядом с осиновой рощей, посаженной ещё прадедом. Святилище не могло вместить в себя большое количество людей, но его убранство отличалось особым блеском: роспись и золотые канделябры украшал стены, а перед цветным витражом в северной части величественно возвышался алтарь из белого мрамора. Святилище носило имя святого Ардвана-плотника – одного из первых последователей Хошедара, в честь которого называли старших сыновей в доме лордов Нортбриджских. Квадриптих, повествующий о жизни и мученической смерти Ардвана-плотника был нарисован слева от картин казни и вознесения Хошедара. По легенде святого забили до смерти язычники за его проповедь, после чего явился Хошедар, оживил мученика и вознёс на небо на глазах у внезапно уверовавшей толпы.

Ардван давно не молился. Чаще всего пожилые люди, чувствуя приближение смерти, стремились усерднее выполнять свой религиозный долг, но Ардван наоборот, чем старше становился, тем с большим скептицизмом слушал слова мобадов, хотя и не показывал этого окружающим: многое в проповедях, казалось, сочиняется ради красивого словца для острастки паствы. «Неужели Всевидящему за тысячелетия существования мира ещё не надоели человеческие дрязги, и Ему до сих пор интересно лезть в ниши дела?» – бывало рассуждал он сам с собой.

Сейчас Ардван всё же попытался обратиться к Господу Хошедару, но стоило сказать в молитве пару фраз, как пришла мысль – мысль, от которой пожилой лорд содрогнулся. Никогда ни о чём подобном ему ещё не приходилось задумываться. «А верно ли ты поступаешь? – спросил внутренний голос. – Настолько ли праведна эта война, что надо бежать на неё, забыв обо всём остальном? Действительно ли Господь так хочет пролить кровь?» «Наверное, это происки Врага, – решил Ардван. – Но почему здесь, в святилище? Глупые мысли». Слова молитвы на ум больше не шли. Казалось, нужно попросить об удачном походе и победах на поле боя, но такие просьбы почему-то казались странным. Неужели Всевидящий и сам не понимает, что надо победить в Своей собственной войне? Ардван сидел на скамье, и думы снова вернулись к тёмным, «свободным», голоду, Эстрид, Хадугасту, и куче других вещей.

«Господи, помоги же мне! – вдруг возопил он в душе. – Я всю жизнь служил Тебе и королю, а теперь должен в одиночку расхлёбывать навалившиеся проблемы? Неужели Тебе действительно плевать?»

Вместо ответа скрипнула дверь, и в святилище вошли люди. Они присели на заднюю скамью. Ардван не оборачивался какое-то время, а затем встал и направился к выходу. Вошедшими оказались Лаутрат и Нитхард, они поднялись с места.

– Ты просил привести мальчика, – сказал апологет-наместник.

– Почем его сопровождаешь ты? – Ардван был недоволен. – Неужели в моём доме нет слуг?

– Милорд, слуги заняты сборами, а я человек не гордый, – с напускной скромностью произнёс наместник.

После ранения канцлера Гуштэспа, Лаутрат начал собственнолично опекать ребёнка. Ардван хотел, чтобы с мальчиком занимались Тедгар, Адро и Фравак, однако апологет настоял на своём: Нитхард должен обучаться грамоте, в чём ни кастелян, ни маршал не сильны, а Фравак, будучи занят обязанностями дастура, не имел для воспитания будущего лорда достаточного количества времени. Но Ардван прекрасно понимал, что это лишь отговорки: на самом деле, наместник желает взять под контроль ум и душу наследника.

– Отец, ты уже уезжаешь? Когда вернёшься обратно? – спросил Нитхард.

Ардван потрепал сына по чёрным, кучерявым волосам:

– Это знает только Всевидящий.

Затем он попросил Лаутрата оставить их наедине, и апологет вышел за дверь.

– Выслушай меня Нитхард очень внимательно, – Ардван строго посмотрел в глаза мальчику. – Настали трудные времена, и только всевидящий знает, что ждёт нас в будущем. Но что бы ни случилось, помни одно: ты – мой наследник и будущий граф Нортбриджский. Не забывай эту простую истину никогда! Если умру, титул и земли достанутся тебе вместе с грузом забот и тяготами правления. Жизнь трудна даже для здорового человека, Нитхард, но в тебя я верю! В твоей груди бьётся благородное сердце лорда, и ты сильнее, чем думают некоторые.

– Отец, сделаю всё, как скажешь, – послушно кивнул Нитхард.

– Теперь о главном, – продолжал Ардван. – В этом замке есть верные мне люди. Тедгару и Адро можешь доверять, как самому себе. Но есть и те, кто строит заговоры и несёт раздор. Берегись Хадугаста – он себе на уме. Будь осторожен и со своей матерью. Да, ты не ослышался. Ты уже достаточно взрослый и умный парень, чтобы я мог говорить с тобой прямо о таких вещах. Для Берхильды власть и собственные интересы превыше всего: превыше меня и тебя, превыше земли, долга и чести – таким людям нельзя доверять. Всегда держи ухо востро и никогда не болтай лишнего, особенно при тех, в ком сомневаешься. Лаутрата слушайся, но не позволяй ему лезть в душу и давить на тебя, а вот дастур Фравак – добрейший человек – если станет тяжело, всегда можешь найти у него утешение. Со своими сверстниками веди себя, как лорд: ты выше их по крови, и они должны видеть это. Но главное, всегда будь начеку! Ты больше не ребёнок, Нитхард.

– Я будущий лорд, отец, – мальчик гордо поднял голову, – можешь положиться на меня, я не подведу.

– Хорошо. А теперь мне пора: скоро армия выдвигается в путь.

Ардван поцеловал сына в лоб и быстрым шагом направился к выходу.

– Мальчик силён духом, он справится, – сказал Лаутрат, поджидавший Ардван за дверью, – но вот остальные…

– Что ты имеешь в виду?

– Милорд, я представляю интересы короля и церкви, моя обязанность вовремя распознать недуг и устранить его. Ростки предательства я вижу, предательства и ереси. Они прорастают медленно и порой незаметно.

Ардван молчал: с таким человеком, как Лаутрат, лучше не распускать лишний раз язык. Смутили слова о ереси, ведь в Нортбридже, насколько было известно, не исповедовалось еретических учений.

– Но не переживай, – продолжал апологет, – пока ты верен королю и Господу, я, мои люди и Всевидящий на твоей стороне.

Голос наместника звучал размеренно, почти безэмоционально, а показное благочестие так и сквозило в каждом жесте – от всего этого становилось не по себе.

– Благодарю тебя за поддержку, – ответил Ардван, не выказывая особого восторга. – Ни я, ни мои предки никогда не поступались честью.

– Чего не скажешь об одном из твоих сыновей…

– И он понёс заслуженное наказание! – граф нахмурился.

– Верно, но дела давно минувших дней не всегда остаются в прошлом. Что ж, пусть Хошедар пребудет в сердце твоём и направит в верную сторону меч твой.

Лаутрат поклонился и ушёл, оставив на душе собеседника неприятный осадок.

Солнце давно перевалило зенит. Завершив последние приготовления, Ардван в сопровождении слуг вышел во двор. Поверх лёгкой походной кольчуги на нём красовалось пурпурное сюрко с гербом лордов Нортбриджских, а на поясе висел старый фамильный меч с большой прямоугольной гардой и тяжёлым навершием. Знатные катафракты стояли во дворе в ожидании сюзерена, а все слуги, придворные и домочадцы собрались у ворот, провожая воинов. Ардван вскочил на подведённого ему коня, и вереница всадников и обозных телег медленно поползла через ворота замка по дороге вдоль стены, через навесной мост, через город и пригороды. Армия в лагере уже была готова к выступлению: люди стали вливаться в колонну, и вскоре вся дорога, ведущая к Марибургу, оказалась заполнена лошадьми и повозками. Начался долгий путь на юг.

Глава 21 Хадугаст II

– Ну и что это было? – злилась Берхильда. – Что за истерику ты устроил сегодня на совете? И зачем потом попёрся к моим покоям? С ума сошёл? Нам нельзя открыто видеться. Хочешь, чтобы весь замок знал? Можешь уже начать думать головой?

Они стояли на южном склоне холма, поросшем кустарником и низкорослыми деревьями. Здесь, между валунами, притаился вход в тайные подземные тоннели, ведущие в замок. Выше по склону среди зарослей виднелась кладка внешней стены замка, а внизу блестела отражением предзакатного неба Мутная река. Наступил вечер, и мир тонул в сгущающихся сумерках.

– Хватит! – пытался остановить Хадугаст разъярённую женщину. – Можешь хоть минуту помолчать?

– Ладно, – успокоилась графиня, – говори, что хотел, только быстрее: моё отсутствие заметят.

– Граф всё знает! – выпалил воин. – Слышала его слова про бордель? Клянусь Хошедаром, он пронюхал о сговоре! И одному Всевидящему известно, как. Я должен убраться из замка, как можно быстрее ради нашей же безопасности.

– А теперь прекращай истерику, – Берхильда говорила спокойно, холод и нотки презрения сквозили в её голосе. – Если бы Ардван что-то узнал, он действовал бы совсем по-другому, а не занимался болтовнёй. Пленник не проговорился: я приказала палачу убить его прежде, чем тот раскроет рот, а хозяйка борделя боится потерять заведение – тоже веский повод держать язык за зубами. Откуда графу знать? Мой муж – человек подозрительный, этого не отнимешь, вот только подозрения его не значат ровным счётом ничего.

– Наверняка за мной следят, – не унимался Хадугаст.

– Разумеется, следят! А потому крайне глупо было с твоей стороны искать встречи в замке. Только мы не знаем, кто следит. Подозреваю, Тедгар, но это может быть и любой другой слуга, хотя бы даже тот деревенщина-виночерпий. Скоро я это обязательно выясню.

– В любом случае, в Нортбридже оставаться опасно.

– И ты собрался удрать, поджав хвост?

– Хватит разговаривать со мной таким тоном! – Хадугаст ощутил прилив гнева: сегодня уже второй человек отчитывал его, будто неразумного ребёнка. – Я коленопреклонённый, а не твой раб.

– Ой, ой, ой, ну конечно, ты же храбрый и могучий воин… который хочет смириться с поражением и бежать с поля боя, стоило запахнуть гарью.

– Нет, это совсем другое! Пойми, мы замыслили предательство! Хотим ударить в спину своим – в чём тут храбрость или благородство? Да и возможностей у нас всё меньше. Твои люди облажались, когда был шанс сделать всё по-тихому. А сейчас, даже если Ардван погибнет на войне, ты не сможешь отправить Нитхарда в монастырь без согласия двух прихвостней графа. А значит, у меня нет никаких шансов наследовать титул! Они ни за что не дадут это сделать, понимаешь? Когда я поправлюсь, уеду на войну, как того и хотел с самого начала.

– Ты всерьёз полагаешь, что Тедгар и Адро будут здесь что-то решать? Тогда ответь мне на вопрос: из кого состоит гарнизон замка?

– Из, наёмников, людей графа.

– Верно, из наёмников! А наёмнику плевать, кому служить, лишь бы платили. А кто платит? Маршал с кастеляном? Вот и получается, что когда граф уедет, у него останется не более десятка коленопреклонённых, да несколько монахов Лаутрата.

– Но они будут стоять насмерть!

– До сражения дело не дойдёт. А если Тедгар и Адро всё же заартачатся, сто человек в любом случае больше десяти. Да и потом, неужели ты так жаждешь ехать на край света за некой призрачной надеждой? – тон Берхильды стал мягче. – Твой дом здесь, Хадугаст! Хочешь остаток жизни быть марионеткой своего брата или короля? Или чтобы тебя постоянно гнали ото всюду и смотрели сверху вниз, как на попрошайку? Не хочешь – знаю. Ты всегда был горд и жаждал независимости. Ну так вот твой шанс! Ты нужен этому месту, нужен мне! Неужели до сих пор не понял? Неужели не видишь, как тяжело мне жить с этим старым бараном? Я ещё молода, и ты тоже. Я бы хотела родить от тебя наследника – наследника, который не окажется очередной пешкой Железноликого, а станет великим и славным правителем собственных земель! А ты собираешь бросить меня в такой час! Как же наши чувства, Хадугаст?

Речь Берхильды попала точно в цель: коленопреклонённый видел, как эта женщина твёрдой рукой берёт его под узды, но ничего не мог с этим поделать. Слова растапливали сердце могучего катафракта. Всю жизнь он скитался по чужим землям и замкам, где его терпели только из вежливости, и не знал, каково это: чувствовать себя кому-то нужным. Хадугаст, будто зачарованный, смотрел на графиню: воинственная страсть придавала Берхильды особое очарование.

– А если Ардван не погибнет? Если всё же вернётся, как быть? – спросил Хадугаст. – Снова пытаться убить его?

– Думаешь, я не предвижу такую возможность? Думаешь, у меня нет верных людей и родственников в армии короля? Эта война станет для графа последней.

Тут Хадугасту пришла идея:

– А если попросить помощи у этих… «свободных»? Чего хочет Бадагар? Власти? Денег? Всё равно придётся с ним разбираться. Если Трёхпалый встанет на нашу сторону, он поможет расправиться с несогласными.

– Исключено! – графиня резко изменилась в лице.

– Но почему?

– Об этом не может быть и речи! Не собираюсь якшаться с разбойниками.

– Наверное, я чего-то не понимаю, но…

– Да ты глаза разуй! У этих бунтарей только одна цель: грабить и убивать. Они же ненавидят всех нас! Хочешь на поклон к низкородным пойти, с грязью смешаться? А как же честь? Да нас люди засмеют! Бадагар должен быть пойман и четвертован – и это единственное условие, которое мы ему предложим.

– Так ведь можно встретиться тайно, – озадаченно произнёс Хадугаст, – если это поможет...

– Не поможет, – отрезала Берхильда, ставя точку в разговоре.

Графиня зажгла фонарь и скользнула в тёмный тоннель, одно из ответвлений которого вело прямиком в подвал её башни, Хадугаст же побрёл по еле заметной среди растительности тропе, тянущейся вокруг холма. На улице стемнело, и коленопреклонённый еле-еле мог различить маршрут впереди. Он постоянно сбивался с дороги, путаясь в зарослях кустарника и царапаясь о только начавшие распускаться ветви, а один раз даже чуть не подвернул ногу. Поговаривали, что под Нортбриджем есть целая сеть лабиринтов, построенных в стародавние времена, и некоторые из тоннелей выходили в леса за городом. Но все они давно были завалены, и остался только один лаз, что вёл на южный склон. Тропа от него тянулась под стенами крепости и выныривала из зарослей у подъёмного моста.

Оставшись наедине с самим собой, Хадугаст постепенно отходил от чар возлюбленной, и теперь его начали одолевать сомнения. Прежде жизнь казалась до предела простой: воюй, грабь, ешь и пей. Коленопреклонённый не имел ни земли, ни имущества, а значит, ничего не доставляло хлопот, не приходилось ни за что отвечать и ни о чём беспокоиться, кроме сохранности собственной шкуры. А теперь мир вокруг становился слишком сложным, и это пугало храброго воина.

Берхильда говорила, он ей нужен, слова грели душу одинокого мужчины, вот только рассудок подсказывал, что не стоит полностью доверять женщине, столь одержимой личными амбициями. Графиня вряд ли пошла бы на мировую после их ссоры, если бы её не питали ненависть к королю и жажда власти. Она и прежде стремилась подбить Хадугаста на предательство, настраивала против Ардвана, а теперь, когда король казнил её родственника, для женщины стало делом принципа добиться независимости от убийцы и тирана, как она называла Железноликого. Не давало покоя и мысли и её семействе. Хадугаст знал Рёгнгвальдов и сомневался, что они останутся в стороне, когда графство отложится от короны. Если Берхильда добьётся власти, будет ли всё именно так, как представляется в её сладких речах? И кто на самом деле станет хозяином Вестмаунта? Не окажется ли тогда Хадугаст снова не у дел? От раздумий заболела голова: слишком много вариантов нужно просчитать и предугадать слишком много событий, а бывалый воин не привык заниматься подобными вещами. Он знал, что Берхильда пользуется его чувствами, и, казалось, что может быть проще: послать женщину на все четыре стороны и уехать навсегда, вот только в её присутствии могучий катафракт терял волю и самообладание, становясь мягкотелым и податливым. Да и возможность завладеть замком выглядела соблазнительно, а со слов Берхильды осуществить задуманное было просто, как в затылке почесать.

Останавливала Хадугаста и травма: ныли рёбра под правой ключицей, рукой он до сих пор владел с трудом – от резких движений боль пронзала раскалённой кочергой, – а озноб и недомогание стали постоянными спутниками. В таком состоянии он не мог никуда податься.

«Ладно, – успокаивал себя коленопреклонённый, пробираясь сквозь заросли, – ты стал слишком нервным последнее время. Берхильда права – истеришь, как баба. Всё от проклятой раны! Но пока бояться нечего: я тут гость, никто ни в чём меня обвинить не сможет, концы обрублены. А мы пока подождём, посмотрим, подумаем…» Когда Хадугаст выбрался на дорогу, он почти успокоился, оставалось лишь чувство досады на самого себя за необдуманные действия днём.

После суеты, царившей в крепости последние несколько недель, внезапно стало непривычно пусто и тихо. Замок будто вымер. В конюшне и в саду вяло возились несколько человек, а в гостевой башне на первом этаже, где находились залы, предназначенные для размещения слуг и не очень знатных катафрактов, кнехты Хадугаста Фолькис и Мабон выпивали с людьми местных коленопреклонённых и о чём-то болтали, громко смеясь. Воин не стал их беспокоить, а поднялся в «келью», как он называл свою комнату, и налил вина – напиток помогал забыть о телесной боли и освободить голову от копошащихся там беспокойных мыслей. Обычно в часы досуга Хадугаст, либо проводил время с женщинами, либо упражнялся с оружием, но сейчас денег на женщин он не имел, а махать мечом был не в состоянии. Оставалось только пить.

Внезапно мужчина почувствовал чьё-то присутствие, он оглянулся: на пороге комнаты стоял человек. Воин даже вздрогнул от неожиданности – слишком тихо и незаметно подкрался гость, будто призрак, возник из ниоткуда. Потупленный взор, худощавое лицо с аскетичной миной, сцепленные на животе руки – Хадугаста передёрнуло, когда он узнал в позднем посетителе апологета-наместника Лаутрата. Прежде коленопреклонённый не пересекался с этим неприятным типом, но хорошо знал, зачем тот ошивается в замке и какую власть здесь имеет. Хадугаст тут же прокрутил в голове случаи, когда мог взболтнуть лишнего – такого, за что могут обвинить в ереси. Богохульства являлись обычным делом в устах грубого воина, но ему слабо верилось, что именно это стало причиной визита наместника.

Лаутрат без спроса вошёл в комнату и сел за стол напротив Хадугаста, но вина наливать не стал.

– Хорошие покои, – наместник окинул взглядом голые стены, – здесь душа не отвлекается на мирскую суету.

– Покои, как покои, – буркнул Хадугаст.

– Но такому человеку, как ты, наверное, не хватает более роскошного убранства. Тело всегда требует комфорта, особенно, когда страдаешь от недуга, и неизвестно, сколько времени придётя провести в четырёх стенах.

– Именно, – согласился воин. – Совсем не рад тут торчать. Моё место в походе и на поле боя.

– Да, да, превратности судьбы. Волку, привыкшему к свободе, тяжело жить в клетке.

Хадугаст сделал глоток вина и исподлобья уставился на апологета, тем самым демонстрируя, что его обществу тут не рады.

– Не сомневаюсь в твоих искренних намерениях послужить королю и Господу, – продолжал Лаутрат, не обращая ни капли внимания на грозную физиономию собеседника, – но Враг хитёр и коварен. Он находит разные подступы к человеческим сердцам, дабы сбить с пути истинного.

«К чему ты клонишь? – мысленно вопрошал Хадугаст. С приходом апологета вернулись и недавние беспокойства.

– Разумеется, «и мы должны биться с ним до последней капли крови», – коленопреклонённый процитировал отрывок из писания.

– И, тем не менее, многие сильные воины сбились с пути, соблазнившись богатством и славой. А сколько чистых сердец сгубили сладкие женские чары! Но суд грядёт, а Всевидящий наблюдает за делами и помыслами человеческими. Как оправдаться, когда предстанем пред Ним?

Хадугаст не выдержал:

– Зачем ты мне всё это говоришь?

Губы апологета подёрнулись лёгкой улыбкой:

– Мой долг наставлять людей в праведности. Каждый должен выполнять свой долг. Впрочем, не стану тебя более отвлекать от важного занятия, – Лаутрат встал и направился к выходу. – Желаю скорейшего выздоровления, сэр Хадугаст. И да, лучше направь сердце к Господу, нежели к кубку с вином.

Апологет удалился, оставив раненого катафракта в смешанных чувствах. «Он всё знает!» – Хадугаста будто молнией ударило. От наместника не укрылось ничего из происходящего в замке. Коленопреклонённый представил, как попадет в подвалы местной тюрьмы, где Лаутрат уже приготовил дыбу и клещи для допроса, и поёжился. Захотелось оказаться подальше отсюда.

Хадугаст запер дверь на засов и лёг в кровать. В груди саднило, дышалось с трудом. Речи Берхильды и перспектива завладеть замком и титулом после посещения Лаутрата выглядели уже не столь соблазнительно. Всё больше воин утверждался в необходимости бежать из Нортбриджа, и чем скорее, тем лучше.

Глава 22 Берт VI

Вершины гор спрятались в постылой серости туч, что посыпали землю мелкой, колючей моросью. Как обычно, день начался с грубых окриков надзирателей и выхода на пронизывающий ветер и промозглую сырость. Было холодно и мерзко. Очередь согбенных, полуживых заключённых потянулась к длинному дому, из окон которого несло запахом местного варева. Берт плёлся за Снеллом и Ульвом, позади шёл Ман и остальные. В их компании теперь не наблюдалось Эмета: сын виллана не пережил побоев и скончался на второй день после происшествия в верхней штольне. Фрид считал, что умереть ему помогли. По словам бывалого каторжника, тяжело занемогших и травмированных заключённых добивали: неспособные работать нужны н был.

А болели и калечились тут часто. Из разговоров Берт знал, что недавно в нижней штольне погиб человек, прибитый упавшем камнем, а пару дней назад другой заключённый сорвался с откоса, везя полную тачку. Прикованный к ней, он не смог отцепиться и полетел следом, переломав все кости. Но сам Берт ничего этого не видел: день за днём его взгляд блуждал во тьме шахты, в которой молодой каторжник проводил долгие часы с кайлом в руках за нескончаемой, надрывной работой, что тупой монотонностью вытягивала все жилы. Лишь иногда, утром или вечером, он замечал за воротами лагеря тела, сложенные для отправки к ближайшему обрыву, куда обычно скидывали трупы.

Сегодня Берту стало дурно: холод, сквозняки, плохое питание и изнурительный труд делали своё дело: организм был истощён, а силы – на пределе. Навалились озноб и слабость, да к тому же никак не заживала повреждённая рука, и это ещё больше осложняло работу. Но не он один ощущал недомогание.

– Второй день нездоровится, неужели заболел? – пожаловался утром Ман, выглядел он весьма паршиво: глаза покраснели, а на коже начала проступать странная сыпь.

– Мне тоже хреново, – вздохнул Берт, – как пережить сегодняшний день?

– Ничего, держись. Где наша не пропадала?

Среди заключённых болели многие, но всё равно люди шли в забой, пока оставалась хоть кроха сил. Тем, кто из-за болезни пропускал работу, полагался урезанный паёк, да и тот раз в день.

Сегодня утром Берта увидел, как к крепости подъезжает вооружённый конный отряд. Это случилось, когда колонну рудокопов вели к штольне. С горной тропы хорошо просматривались всадники и их лошади, плетущиеся к воротам форта.

– Зачем так много солдат? – удивился Берт.

Снелл оказался осведомлён в этом вопросе:

– С тех пор, как построили шахту, граф ожидает нападение тёмных, поэтому тут крепость и возвели. Видимо, сейчас дела совсем плохи.

– Думаешь, тёмные придут?

– А бес их знает. Если ты говорил, что они уже грабят деревни, не ровен час, заявятся и сюда.

– Нападут, – мрачно проговорил Тэлор, – рано или поздно.

Вошли в чёрный тоннель, и Берт снова оказался во тьме, запертый среди давящих со всех сторон камней. После обвала, свидетелем которого он стал, преодолевать себя стало ещё тяжелее: каждый раз, как парень ступал во мрак подземелья, на лбу выступал холодный пот, а сердце сжимал панический страх. Но, помня об Эмете и о плетях конвоиров, Берт стискивал зубы и шёл. Нельзя проявлять слабость, нельзя поддаваться страху, иначе погибнешь – эта мысль прочно засела в голове молодого каторжника. И пускай смерть рано или поздно настигнет его, главное – не сейчас, не сегодня. «А ведь Эмет спас нас тогда, – порой размышлял Берт, – сам того не ведая, отдал жизнь за друзей своих. Но кто спасёт в следующий раз?» Берт решил молиться. Он не знал правильных слов, но, как умел, обращался к Хошедару и Всевидящему, прося не дать погибнуть под обвалом. Из головы никак не выходил привидевшийся монах – что это, если не участие высших сил? «Он наверняка предупреждал об опасности, – думал Берт, – и тогда, перед тем, как нас схватили, и в это раз – перед обрушением». Эта мысль всё больше утверждалась в голове.

Сегодня работа казалась тяжелее, чем обычно: озноб и болезненная слабость превращали и без того изматывающий труд в сплошную пытку.

– Как же хреново, – убедившись в отсутствии рядом надзирателя, Берт прислонился к стене.

Фрид все эти дни работал с ним плечо к плечу. Они ломали породу в узком тупике, где едва помещались вдвоём.

– Не тебе одному плохо, – отозвался старожил, – многие болеют. Если началась лихорадка или какая другая хворь, никому несдобровать.

– Пусть лучше лихорадка, чем завал, – решил Берт, – хотя бы на свежем воздухе помру.

– Это как посмотреть… Исход один.

Время приёма пищи стало настоящим спасением: к полудню сил работать почти не осталось. А после трапезы заключённых снова собрали рядом с лобным местом. Редко выдавался день, когда не пороли очередного провинившегося бедолагу, и Берт уже привык к этому зрелищу. Но теперь предстояло нечто иное: две виселицы с самого утра зловеще воздвиглись рядом кухней. Заключённые понимали: они тут неспроста, сегодня предстоит казнь. Теперь арестанты стояли и наблюдали за этим страшным действом. К петлям подвели двоих заключённых, понурых с разбитыми в кровь лицами. Один крупный, лохматый, с широкой, всклокоченной бородой, выглядел спокойно. Другой, совсем молодой парень с едва пробившейся растительностью на лице, всхлипывал и дрожал всем телом.

– Эти двое, – палач назвал их имена, – обвиняются в попытке побега и вооружённом сопротивлении страже и приговариваются к смерти через повешенье без исповеди.

Смертников поставили на скамью и накинули петли. Молодой беглец судорожно шептал молитву, а бородатый обводил собравшихся тяжёлым, усталым взглядом и злобно зыркал на надзирателей, будто обещая расплату. Его гордо поднятый подбородок говорил о нежелании даже на пороге смерти мириться с участью раба.

Палач выбил скамью из-под ног арестантов, и те повисли, извиваясь, брыкаясь и хрипя сдавленными глотками. Остальные стояли и смотрели, пока тела не перестали биться в конвульсиях, и жизнь не покинула их. Берт, будто загипнотизированный, уставился в глаза висельников. Он и прежде видел смерть, но никогда не наблюдал воочию, как живой человек превращается в холодный труп. Это было страшно. Неизвестность за гранью этого мира пугала, и Берт снова задумался о том, что есть жизнь и смерть.

– Всех не перевешаете, – стиснув зубы, прошептал Снелл, стоящий рядом, – однажды и вы получите своё.

Как позже узнал Берт, повешенные работали в нижней штольне. Пять человек бежали вечером, под покровом темноты, и поначалу их отсутствие надзиратели даже не заметили. Когда же спохватились, выслали конный отряд, который быстро настиг беглецов на первом же перевале: путь через горы оказался только один. Троих зарубили на месте, двоих же взяли живыми ради показательной казни.

Берт и сам часто думал о побеге. Леса на склонах гор манили свободой. Казалось, это так просто: по пути в шахту свернуть с дороги, добежать до деревьев и там затеряться среди сосен и елей. Но кандалы, конвоиры и надзиратели на башнях, выставленных вдоль тропы к штольням, делали невозможным остаться в живых заключённому, решившемуся на такой шаг, а потому Берт никогда всерьёз не планировал бежать и лишь с тоской вздыхал, глядя на горные пики и бескрайние леса вокруг.

Когда арестантов вновь собрались вести в забой, один из надзирателей подошёл к Берту:

– Так, ты, ты и ты, – он ткнул пальцев в него, Мана и ещё одного каторжника из их группы, – В нижнюю штольню!

Берт не верил ушам – в один момент он оказался разделён с компанией, к которой так сильно привык за время пути и совместной работы. Тут он чувствовал защиту и поддержку товарищей: оптимизм Снелла и шутки здоровяка Эда давали хоть какую-то отдушину среди безнадёги и мрака, окружавших парня изо дня в день. Теперь же даже это оказалось утрачено.

Как только троих арестантов подвели к группе, готовящейся к отправке в нижнюю штольню, Берт сразу встретился глазами с Ломтём. Бандит работал тут с первого дня, и, пользуясь поддержкой своих головорезов, стал негласным лидером таким же, как Снелл в верхней штольне. Но, если Снелл старался поддерживать товарищей и всегда становился на защиту слабых, Ломоть и его приятели наоборот держали людей в страхе. С тех пор, как Берт оказался на руднике, он не пересекался с разбойником: тот предпочитал не лезть к компании Снелла, а потому и Берту проблем не доставлял.

– О, новенькие пожаловали, – ехидно оскалился Ломоть. – А я тебя помню, – он ткнул пальцем в Берта, – ты же из компании того ублюдка, как его… Снелла?

Берт промолчал, понимая, что один этот факт сделает его объектом издевательств со стороны банды. И не ошибся.

– Ты чо смотришь, сопля? – толкнул парня широкоплечий увалень по кличке Муха, – а ну давай двигай, работа не ждёт.

– Да у него рожа на кусок говна похожа, – добавил другой бандит.

Все расхохотались.

Берт почувствовал негодование и обиду, но ещё сильнее он разозлился, когда здоровый парень Карл по кличке Бездельник, подставил ногу, и молодой арестант, запнувшись, упал. Снова раздался смех.

– Ну? Что будешь делать? – начал задирать Карл, но Берт мог лишь исподлобья смотреть на обидчика.

– Не встревай, ну его к бесам, – одёрнул друга Ман.

Берт, и так не отличавшийся физической мощью, совсем ослаб от болезни, и громила Карл сейчас мог сделать с нимвсё, что угодно, но изнеможение, как физическое, так и эмоциональное, и постоянная близость смерти притупляли страх. Ещё месяц назад вчерашний серв испытал бы робость перед бандитом и опустил бы взор, но сейчас даже мысли не возникло испугаться – не чувствуй Берт себя столь дурно, он бы точно полез в драку, наплевав на последствия, но ноги подкашивались, а впереди предстояли долгие часы работы.

Конец конфликту положил надсмотрщик, пригрозив арестантам плёткой.

Нижняя штольня оказалась просторнее, но из-за большого количества людей, работающих здесь, ощущалась сильная теснота. Берта отправили в нишу, где даже стоять во весь рост было невозможно. Изогнувшись в неудобном положении, он с трудом откалывал куски породы. Тело, ослабленное болезнью, ныло сильнее прежнего, ломота усилилась настолько, что хотелось выть. Берт сейчас молился только об одном: поскорее бы закончился день. Время будто застыло на месте. Когда же после работы он, пошатываясь, направился к лохани, чтобы умыться, Муха его грубо отпихнул:

– А ты подождёшь.

Берт упал и долго лежал на камнях не в силах подняться. Перед глазами всё плыло. Заставил себя встать лишь неимоверными усилиями. В конце концов, оставалось просто дойти до лагеря, а во сне обязательно полегчает.

К месту ночлега Берт возвратился измученный, как физически, так и морально. Он ненавидел Ломтя и его дружков, но сделать ничто не мог: Снелла, Тэлора, Ульва и других, кто бы мог заступиться, весь день не было рядом. Лишь вечером Берт снова оказался в кругу товарищей. Деревянные настилы, расположенные в два этажа, в мгновение ока заполнились лохматыми, грязными фигурами толкающихся и гремящих цепями арестантов. Берт устроился на своё обычное место на нижней полке между храпящими телами и уже был готов забыться сном, когда к нему подполз на корточках Снелл:

– Ну что, как там? – спросил он.

– Тоже самое, только этот подонок Ломть достал уже – он там главный. Рожу бы набить!

– Вот скотина. Проучим, может?

Берт устало покачал головой:

– Только хуже станет. Забудь.

Голос Снелла перешёл на шёпот:

– Мы с парнями скоро бежим. Есть план. Ты с нами?

– Но как?! Повесят же!

– Говорю, есть план. Бунт устроим. Поодиночке перебьют, а всех вместе не смогут. Ну так как?

– Я пойду! – решительно ответил Берт, а потом мрачно добавил. – Если доживу, конечно…

– Отлично! – хлопнул его по плечу Снелл.

Берт не верил ушам: готовится побег! Предвкушение свободы необычайно воодушевило, и не смотря на дикую усталость, он долго не мог заснуть. Берта совершенно не беспокоила крайняя рискованность предприятия: стража наверняка подавит бунт, а все участники окажутся на виселице, как двое сегодняшних беглецов. Зато появилась надежда. Лишённый всего, Берт был готов ухватиться даже за такой призрачный шанс. «В конце концов, лучше помереть, пытаясь сбежать, – решил он, – чем сдохнуть в неволе, даже не попытавшись что-либо сделать». Теперь бы выжить: не попасть под завал, не помереть от болезни, не обессилеть до невозможности пошевелить ногой или рукой. Чувствовал Берт себя неважно, и боязнь не встать однажды утром, не дожив до заветного момента, сейчас оказалась сильнее, чем страх перед вооружённой охраной и виселицей. «Надо держаться, – думал он, – надо приложить все силы!» Под эти мысли сознание погрузилось в сон.

Раздались крики надзирателей – наступило ещё одно утро. Берт открыл глаза, слушая звон десятков цепей. Снова надо поднимать разбитое тело и толкать его сквозь боль и слабость туда, где не ждёт ничего, кроме смерти.

Глава 23 Эстрид III

Барону Кобертону принадлежали обширные, но малонаселённые земли в северной части герцогства Бьёрнвуд на лесистых равнинах к западу от сопок Вестмаунта. Среди этих-то лесов и притаилось крошечное поместье Мьёлль, куда держала путь молодая семья в сопровождении слуг и дружинника графа.

Деревня, в которой путники решили остановиться этой ночью, находилась недалеко от границы графства Вестмаунта. По заверениям сэра Бараза, до пункта назначения оставалось не более трёх дней пути. Хенгиста и Эстрид принял в своём доме мелкий землевладелец, коленопреклонённый сэр Фаррох – он держал пару-тройку близлежащих деревень. Просторный двухэтажный особняк, где предстояло заночевать путникам, походил на крепость: он имел узкие окна-бойницы и полноценную башню для наблюдения за местностью, с которой в случае нападения, можно обстрелять нежелательных гостей, а по периметру был обнесён частоколом. Здание рассчитывалось на сидение в осаде – это являлось одной из неотъемлемых функций жилищ феодалов, особенно здесь, на севере, где и набеги бандитов и нашествия варваров не являлись редкостью.

Путешествие порядком вымотало Эстрид: четыре дня подряд ей приходилось глотать дорожную пыль и трястись в седле, или – если совсем уставала – в повозке. Остановки делали крайне редко, а ночевали в домах вилланов или таких вот мелких коленопреклонённых, избегая замков и городов. Этим вечером Эстрид тоже чувствовала себя уставшей, но беседа за столом с хозяином дома и его супругой увлекла её. Рядом сидели Хенгист и сэр Бараз, которые оказались любителями поболтать за кружкой пива. Тут же присутствовали старший сын сэра Фарроха – юноша лет пятнадцати-шестнадцати и две дочери более младшего возраста.

Эстрид с первого взгляда почувствовала расположение к хозяину дома и его жене. Эта пара была уже не молода, но не утратили живости и тёплых чувств друг к другу, они оказались рады путникам и буквально светились радушием и теплотой. Глава семейства велел забить барана в честь приезда гостей, а его жена Бруна – бойкая, маленькая женщина – наравне с немногочисленными слугами суетилась по хозяйству. За столом общение завязалось естественным образом, и вскоре трапезная наполнилась непринуждённой болтовнё и смехом.

Однако постепенно от лёгкой светской беседы разговор перешёл к проблемам насущным. Было уже поздно, и дочерей отправили спать.

– На самом деле, неспокойно тут, – сетовал хозяин дома, – ой, как неспокойно. По всему северу народ голодает. А где голод, там болезни и бунты. А ещё здесь в окрестностях «свободные» орудуют вовсю.

– Деревни грабят? – поинтересовался сэр Бараз.

– Хуже: на дома землевладельцев нападают. В двадцати милях к западу отсюда месяц назад сожгли два поместья, а на прошлой неделе осадили дом сэра Роберта тут по соседству. Слава Хошедару, в этот раз всё обошлось. Того и гляди сюда заявятся. Я уж и слуг вооружил и пару человек нанял, чтоб круглосуточное дежурство вели на башне, и сами мы с Леофом, – Фаррох кивнул на сына, – делаем, что можем.

– Пусть только сунуться, – подтвердил юноша, напустив на себя важный вид, – я из лука в яблоко с пятидесяти шагов попадаю!

– А ещё люди из деревень уходят, – добавила Бруна, сделав страдальческую мину, – бросают хозяйство и прячутся в леса. У нас двое пропали в этом месяце.

– Будем молиться Хошедару, чтоб Он отвёл от вас эту напасть, – попыталась поддержать хозяев Эстрид.

– Найти бы и перерезать всех к вражьей матери, – ударил кулаком по столу Хенгист, – сколько можно терпеть бесчинства простолюдинов?

– Не так-то это просто, – нахмурился сэр Фаррох, – Они в лесах живут, а леса тут обширные: целая армия спрячется – не найдёшь. А ещё топи кругом – если не знать мест, сгинуть можно. Ходят слухи, сам Бадагар устроил резиденцию где-то поблизости. Но катафракты в лесах бесполезны, а наёмники, которых граф посылает охотиться за «свободными», порой не лучше бандитов – от них самих приходится защищаться. Некоторым так понравилось грабить, что они плюнули на службу и теперь промышляют разбоем.

– Безобразие! – возмутился сэр Бараз, – Неужели так повсюду?

Хозяин пожал плечами.

– Благо, в наших деревнях люди честные, – похвасталась Бруна, – трудятся смиренно, о бунтах не помышляют. А те двое, что исчезли – пьяницы непутёвые. Только такие и идут к Бадагару: лентяи, кто работать не хочет, а только дармовой хлеб трескать и дурака валять горазды.

От порыва ветра за окном скрипнула ветка дерева, и Эстрид вздрогнула.

– А правда, что в Нортбридж приезжал мертвец? – спросил сэр Фаррох, понизив голос. – По всему графству об этом толкуют. Давно такого не приключалось, чтобы мертвецы в замки заходили.

– Приезжал, – небрежно кинул сэр Бараз, – но я не видел. А хотелось бы посмотреть на это… существо.

– Может, встретите ещё, – сказал хозяин, – поговаривают, один бродит в окрестностях. К счастью, здесь пока не появлялся.

– Упаси Хошедар от таких встреч, – возвела глаза к потолку Бруна.

Эстрид, невольно поёжилась и придвинулась ближе к Хенгисту. Она тоже боялась мертвецов, хоть ни разу их не видела.

– По сравнению с бандами, «свободными» и бывшими наёмники, безобидные мертвецы – не велика опасность, – заметил Хенгист.

– Безобидные? – невесело усмехнулся сэр Фаррох. – Слышали легенду о семье Донуэлл?

Никто из гостей не знал эту историю, и тогда хозяин принялся рассказывать:

– Однажды в поместье к одной знатной семье приехал катафракт-мертвец. Он целыми днями бродил по окрестностям, пугая женщин и детей, даже мужчины испытывали страх при виде облачённого в броню покойника, восседающего на таком же мёртвом скакуне. Семь дней катафракт вселял в сердца жителей тревогу, и люди начали поговаривать, что он принёс беду. Находились даже такие, кто побросал жилища и бежал прочь из имения. В конце концов, сэру Донуэллу надоели разговоры и страхи, царившие в его землях, он собрал кнехтов и напал на мертвеца. Воины сбили покойника с лошади, разрубили на части и закопали в лесу. Все думали, проблема решена, но не тут-то было: на следующий день никто из Донуэллов и их слуг не вышел из дома. Не вышли они и через день и через два. И тогда люди из соседней деревни, желая узнать, что произошло, отправились в особняк коленопреклонённого. Представшая перед глазами картина повергла пришедших в ужас: сэр Донуэлл, его жена, дети и слуги – все они, порубленные на части, были разбросаны по дому, а мёртвый катафракт сидел за столом в главном зале, целёхонький, будто с ним ничего и не случилось прежде, а по мечу его стекала кровь. Люди в панике бросились прочь, а вскоре в поместье разразился мор. Многие тогда умерли, а те, кто выжил, рассказывали, будто видели своими глазами, как мертвец скакал по деревням, и там, где он проезжал, вспыхивала эпидемия.

На Эстрид рассказ произвел сильное впечатление, она вся сжалась и даже легонько вскрикнула, когда Фаррох описал месть катафракта.

– Ну и зачем ты такие страсти рассказываешь? – набросилась на мужа Бруна. – Ты же напугал бедную девочку. И не стыдно?

– О нет, что вы, что вы! – замахала руками Эстрид. – Не волнуйтесь за меня. Но что ему понадобилось? Зачем катафракт приходил в поместье?

– Некоторые утверждают, это был покойный брат сэра Донуэлла, который остался на поле боя без погребения.

– Но разве покойники приходят не из мёртвых земель? – удивился Хенгист.

– Этого никто не знает, – развёл руками сэр Фаррох, – кто-то полагает, что это воины, которые перед смертью не успели исповедаться и остались не захороненными, другие утверждают, это тела еретиков, проклятые самим Всевидящим: рассказывают, будто брат сэра Донуэла незадолго до гибели, то ли поссорился с церковью, то ли осквернил некую святыню. Но есть и те, кто думает, как вы.

Ветка хлестнула по стеклу, и Эстрид резко обернулась, но тут же смутилась собственной пугливости.

– Неужели нет никакого способа узнать, что нужно этим несчастным, неспособным упокоиться после смерти? – проговорила она.

Хозяин пожал плечами:

– Ах, если б они умели говорить! Но мертвецы молчат.

За окном послышался топот копыт: рядом с домом проскакали несколько лошадей. Сидящие в трапезной замолчали и принялись внимательно вслушиваться в ночную тишину. С башни прибежал слуга, он выглядел встревоженным:

– Господин, там всадники! Человек десять. Все вооружены. Проехали в сторону деревни.

Фаррох с сыном, Хенгист и Бараз вскочили с мест и побежали наверх. Напуганная Эстрид осталась в комнате вместе с хозяйкой. Слуги заперли двери и окна, дом наполнился тягостным ожиданием. После рассказов о бандитах и «свободных», разгуливающих по окрестностям, в голове молодой леди вертелись нехорошие мысли, а тьма за окном таила массу опасностей.

– Не волнуйся, дорогая, – Бруна заботливо взяла Эстрид за руку, – этот дом крепок, и десять всадников не смогут взять его штурмом.

Вскоре мужчины спустились вниз.

– Если это грабители, тут им ничего не светит – на рожон они лезть не станут, – размышлял вслух сэр Фаррох, – Но я не хочу, чтобы сожгли мою деревню!

– Похожи на наёмников, – заметил Хенгист.

– Наёмники, бандиты – махнул рукой хозяин, – все на одно лицо.

– Надо разведать обстановку, – предложил сэр Бараз, – не годится сидеть без дела. Если это бандиты, они увидят, что здесь есть воины и отступят.

– Полностью согласен! – поддержал идею Хенгист, – Возьмём слуг, обстреляем гадов. Потеряв двоих-троих эти трусы разбегутся, поджав хвосты.

– А если мы их только разозлим? – с сомнением посмотрел на гостей сэр Фаррох.

– Это не катафракты, а жалкие наёмники, – презрительно поморщился сэр Бараз, – а может, и вообще беглые сервы. Эти люди не имеют чести и бегут, едва почуяв опасность. Ты, похоже, никогда не видел, как наёмники ведут себя в бою, а я видел. Эта жалкая кучка пустится наутёк, стоит только настоящим воинам показаться перед ними.

– Наёмник наёмнику рознь, – покачал головой хозяин, но продолжать спор не стал.

Сэр Бараз и Хенгист облачились в кольчуги и шлемы, а конюх вывел лошадей из стойла. Фаррох надел гамбезон, взял лук и топорик. Воинов сопровождали трое слуг.

– Пожалуйста, будьте осторожны, – умоляла Эстрид, – не стоит подвергать себя бессмысленной опасности. Если что, возвращайтесь немедленно!

– Тут опасностью даже не пахнет, – небрежно бросил Хенгист.

Сын хозяина, оставшийся на башне, прибежал вниз:

– Отец, всадники скачут обратно: они уводят из деревни людей!

– Оставайся наверху и гляди в оба! – приказал ему Фаррох, – Если мы вступим в бой, ты и Нанд прикроете нас сверху.

Мужчины удалились, а Эстрид осталась наедине с Бруной.

– Представляешь, – затараторила хозяйка, когда мужчины ушли, – однажды наш дом осадило целое племя! Лет пятнадцать назад, ещё до Западной войны, сюда забрели варвары – их было очень много, настоящая армия! У нас тогда вся деревня укрылась, и мы целыми днями тут сидели, боясь нос высунуть. Дикари несколько раз пытались штурмовать эти стены, а наши мужчины отбивались изо всех сил. Останься они здесь дольше, мы бы умерли с голоду, но они пограбили окрестности и убрались восвояси. Сколько же страха мы тогда натерпелись! Так что, если племя варваров не смогло взять наш дом, этим-то и подавно не сдюжить.

Но Эстрид всё равно беспокоилась. Беспокоилась не за себя – она боялась за Хенгиста. Девушка вдруг представила, как потеряет своего телохранителя и мужа, и сердце сжалось. Она подошла к узкому окошку: в темноте, из-за деревьев почти ничего нельзя было разглядеть, только точки факелов прыгали неподалёку. Раздавались голоса: люди о чём-то спорили.

– Здесь за стенами спокойно, – сказала Эстрид, – но там мой муж.

– Да, мужчины всегда рискуют, – вздохнула Бруна. – Мой когда-то тоже воевал, а я сидела тут и ждала его. Он отправился на Западную войну в копье сэра Вертехарда, своего сюзерена, хоть и не обязан был это делать. Фаррох мог просто отдать в казну горсть золотых или послать пару слуг, но решил пойти сам вместе с нашим старшим сыном. Мужчины, что сказать, – война в их крови. Надеялся заслужить больше земли, но жертва эта оказалась бесполезной… как и смерть нашего мальчика.

Женщина погрустнела, вспоминая о былой потере.

– Мне очень жаль, леди Бруна, – Эстрид присела рядом и взяла её за руку.

– О, не стоит, дорогая, – хозяйка попыталась улыбнуться, – это дела давно минувших дней.

За стенами послышался цокот копыт и мужские голоса.

– Вернулись! – воскликнула Эстрид.

В дом вошли Фаррох, Хенгист, Бараз и ещё один человек. Тощее лицо незнакомца покрывала густая борода, а на его стёганом доспехе, заляпанном дорожной грязью, поблёскивал мятый круглый нагрудник. Из под ватного койфа(1) выбивались спутанные патлы, а в руках, облачённых в кожаные перчатки, мужчина держал видавший виды шлем. На поясе болтался обоюдоострый меч с грубым эфесом без каких-либо украшений. Сомнений быть не могло: чужак являлся наёмником.

Бруна и Эстрид насторожились, глядя на незнакомца, а тот слегка тушуясь в окружении благородных, сел на предложенное ему место за столом.

Сэр Бараз попросил женщин подняться на второй этаж, и те поспешно удалились, но Эстрид, влекомая любопытством, вместо того, чтобы пойти в отведённую ей комнату, осталась у винтовой лестницы и стала слушать разговор мужчин.

– Эти люди вступили в сговор с мятежниками Бадагара, – изрёк бородатый наёмник, – они должны ответить за свои преступления.

– Но этого не может быть! – воскликнул сэр Фаррох. – Многие из тех, кого вы пытаетесь увести, верные и честные люди. Я владелец деревни и хорошо их знаю: ничего подобного за ними никогда не наблюдалось.

– Это обязательно выяснится, когда арестованные предстанут перед графским судом в Нортбридже, – не уступал солдат.

– Но кто сказал, что они в сговоре со «свободными»? И зачем вы хотите увести женщин и детей? Да и сами-то кто такие? Почему я должен отдавать людей непонятно кому? С вами нет ни шерифа, ни его наместников. Может, вы сами бандиты?

Воцарилось молчание, человек зашуршал одеждой.

– Вот бумага с печатью графа, – объявил он, – Я уполномочен искать «свободных» и либо предавать их казни на месте, либо вести на суд.

Снова все замолчали, бумага пошла по рукам.

– Да, это печать графа Нортбридского, – подтвердил сэр Фаррох, изучив документ, – но послушайте, в разгаре сельскохозяйственный сезон, а вы уводите целую деревню! Да за многих сервов я головой готов поручиться!

– Господин, – в голосе наёмника послышались нотки раздражение, – эти вопросы не ко мне. Я имею приказ, и выполняю то, за что мне платит графство. Вы можете выступить на суде в защиту своих подопечных, но сейчас я не вправе никого отпускать.

В разговор вступил дружинник:

– Я сэр Бараз Лэнгди, вассал графа Ардвана Нортбриджского. От имени своего сюзерена я приказываю отпустить этих людей обратно домой. Вы должны бить «свободных», а не красть сервов под покровом ночи, будто воры. Если они не были пойманы с поличным, только бумага с печатью шерифа или одного из его заместителей даст вам право забрать тех, чьи имена там указаны. Сейчас же вы творите произвол, нарушаете законы графства Вестмаунт, и я, как коленопреклонённый графа, не этого допущу!

– Сэр Бараз, – наёмник постарался скрыть раздражение под почтительным тоном, – я не подчиняюсь вассалам графа Нортбриджского, отвечать за свои действия я будут только перед шерифом или судом. Эта бумага даёт мне право действовать по собственному усмотрению. Если вы не верите, можете отправиться со мной сами или послать слуг для сопровождения этих сервов. Но препятствовать мне вы не имеете права. Тот, кто вздумает помешать обладателю сего документа, нарушит закон и подлежит аресту.

– Никто из сервов не покинет деревню, пока сюда лично ни явится шериф! – сэр Бараз угрожающе поднялся со стула.

– Не надо, – остановил его Фаррох, – не беспокойтесь, сэр Бараз, пусть идут, мне не нужны проблемы с законом. Я сам поеду в Нортбридж, чтобы защищать моих людей в суде – уверен, это просто ошибка.

Дружинник сел на место:

– Благодари Всевидящего, наёмник, что это не мой дом. Я бы не позволил свершиться подобному произволу.

– Я благодарю и Всевидящего и хозяина этого места, – встал из-за стола бородач, – за мудрое решение не препятствовать правосудию. А теперь я должен откланяться: вы и так сильно меня задержали.

С этими словами наёмник вышел.

***

На ночь гости расположились в трапезной, которая превратилась теперь в общую спальню, только молодожёнам сэр Фаррох предоставил отдельную комнату на втором этаже. Эстрид устроилась на кровати, а Хенгист, будучи верен слову, данному перед отъездом графу, улёгся на скамье.

Эстрид не спалось. То чудилось, будто среди шума ветвей слышатся шаги лошади мёртвого катафракта, то представлялось, как к дому крадутся полчища бандитов или дикарей, порой она с горечью вспоминала о людях, выдернутых среди ночи из уюта собственных жилищ и уведённых в неизвестном направлении. Эстрид тоже несколько дней назад покинула дом и понимала, каково это; разница заключалась лишь в том, что схваченных сервов ждали тюрьма и суд.

– Хенгист, мне страшно, – пожаловалась девушка.

– Я здесь, не бойся, – молодой человек тоже не спал.

Эстрид хотелось понять, о чём думает супруг. Холодные нотки раздражения слышались в его голосе. Но почему, она не понимала. Быть может, он зол из-за того, что граф не позволил пойти на войну? Но Хенгист же получил титул, о чём так долго мечтал! Эстрид могла только гадать: бывший телохранитель, а ныне номинальный муж никогда не открывал душу, всегда был сдержан и не словоохотлив, а после отъезда стал ещё более замкнутым и почти не разговаривал с ней.

– Почему они увели этих людей? Что с ними станет? – спросила Эстрид. – Мне их жалко, я не верю, что все они на стороне Бадагара. Будь это так, они давно ушли бы отсюда сами.

Хенгист поднялся и сел на скамье:

– Примерно месяц назад в Нортбридж привели сервов: мужчин, женщин, детей – это были жители одной северной деревушки, всех их обвиняли в пособничестве Бадагару. Якобы люди продавали мятежникам зерно и мясо, а потом врали сеньору, что нечем платить повинности. Знаешь, что с ними стало? Видела виселицы и колья на дороге к Нортбриджу? Вначале каждого подозреваемого долго пытали, чтобы выбить хоть какую-то информацию о мятежниках. Когда тебе вырывают мясо и отрезают части тела, сложно не сознаться в чём-либо. А затем их показательно казнили для устрашения остальных. Вот и с этими будет то же самое.

– Но почему?! Они же не сделали ничего плохого! Чем они заслужили такую страшную участь? Наверное, Ардван просто не знает, что казнят невиновных! Надо ему рассказать!

– У Ардвана слишком много забот, – сухо проговорил Хенгист, но лицо его выражало бурю эмоций, таящихся внутри, – он при всём желании не сможет позаботиться о каждом подданном.

– Но это же ужасно!

Парень тяжело вздохнул:

– Спи. Завтра рано вставать.

– Я не могу уснуть, побудь со мной.

Хенгист подошёл и сел рядом на кровать. Эстрид прислонилась к нему.

– Ладно, не грусти, – сказал он, немного смягчившись, – всё будет хорошо. Сервы наверняка предстанут перед судом, где выяснится их невиновность, и их отпустят. Так что не переживай, спи спокойно. В графстве царит произвол и бандитизм, и лорды делают всё, чтобы искоренить сию мерзость и пресечь мятежников, которые ставят под угрозу жизнь обычных людей и их сеньоров. Без конных разъездов, поверь, было бы хуже.

Но Эстрид этот аргумент показался слабым. «Наёмники должны бороться с теми, кто прячется в лесах, а не с честно трудящимися мирными жителями, – рассуждала она про себя, – у простых людей и так тягот хватает». Затем мысли вернулись к покинутому дому, и Эстрид стало очень грустно, горькие капли слёз потекли по щекам.

– Ну что ты, не плачь, всё образуется, – Хенгист заботливо обнял девушку за плечи.

– Мне порой кажется, что ты меня ненавидишь, – призналась Эстрид.

Парень усмехнулся:

– Ты тут совершенно ни при чём. Просто кое-что пошло не так, как должно было. Прости, если чем-то обидел.

– Нет, что ты! Ты меня ничем не обидел, наоборот, ты всегда обо мне заботился, спасибо за всё, Хенгист! Не уходи, пожалуйста, спи здесь, мне так легче. Я себя чувствую ужасно одиноко.

Хенгист лёг рядом и уставился в потолок, а Эстрид прижалась к нему. Ощущение покоя и внезапно нахлынувшей нежности разлились по всему телу. Ей хотелось лежать так вечно. «Может быть, это и есть любовь?» – подумала Эстрид. Но что тогда она испытывала к графу? Девушка не знала. Так они и уснули вдвоём на одной кровати, почти как муж и жена.


Примечания:

1.Койф – полотняный головной убор в виде плотного капюшона или чепчика.

Глава 24 Монтан V

Монтан трапезничал за столом вместе с Никанором. В камине готовилась каша из проса, а на столе лежали сыр и ветчина. Сейчас юноша был одет в новую тунику, вымыт, расчёсан и надушен. За последние дни он залечил раны и привёл себя в порядок, став похожим на приличного горожанина среднего достатка.

– И всё-таки я не понимаю, – говорил Никанор, – как ты это сделал. Тебе же тогда кишки выпустили, а теперь сидишь, как ни в чём не бывало. Иначе, как чудом, не назовёшь. Ты – любимчик богов.

– Боги тут ни при чём, – Монтан откусил кусок ветчины, наслаждаясь вкусом и, прожевав, добавил, – есть вещи, которые человек может сделать сам.

– Эх, молодость такая самоуверенная, – качал головой Никанор, – таким же был в юности, богов не чтил, думал, сам могу всё. А впрочем, ладно, твоё это дело. У каждого свои боги, и каждый сам выбирает, кого и как почитать. В любом случае, весть о тебе разлетелась, дела пошли в гору. Выходит, всё к лучшему. Теперь у меня целый двор посетителей, – старик тихо засмеялся. – Ждут вон. Так дальше-то планы какие?

– Останусь, – сказал Монтан, – мне больше идти некуда.

– Да почему ж некуда? Побережье большое, городов много. Тут, я тебе скажу, не лучшее место, да ты уже и сам понял. Едет сюда народ со всего мира: якобы, богатство тут, деньги. Да какие тут деньги? Где они? Видел, что на окраинах делается? Так вот, все эти люди, их отцы, деды, прадеды однажды приехали сюда, в Нэос за лёгкой наживой. Да так и остались ни с чем. Но город не отпускает. Проклятое это место, юноша, – Наканор поджал губы, – а счастье не в деньгах. Хотя и в них тоже, да только они больше бед приносят.

– Люди все стремятся к деньгам, – подумав, возразил Монтан.

– Это кто ж тебе такую глупость внушил? До поры до времени, может и да, а потом понимают, что и более важные вещи есть в жизни.

– Какие? Все вещи можно купить.

Никанор тихо засмеялся, качая головой:

– Ну, может, поймёшь, когда постарше станешь, я тебя учить уму-разуму не буду – бесполезно, пока на своей шкуре не прочувствовал. Ты лучше вот, что скажи. Если ты с севера, в Мегерии-то точно бывал.

Монтан кивнул.

– Слух один прошёл, так у нас в городе все фанатики оживились. А говорят вот что: якобы недавно в Мегерю пришёл некий юноша, светловолосый, вроде тебя. И что, якобы, его схватили апологеты и хотели казнить. А как собрались, так и попадали все замертво. Тоже, говорят, людей лечил, даже мёртвых оживлял! Фанатики-то наши сразу и решили, что это посланник ихнего бога пришёл и, значит, всем неверным теперь несдобровать. Ты-то не слышал ничего такого? – Никанор прищурился.

– Не слышал, – слукавил Монтан, решив не привлекать к себе ненужное внимание.

– Жаль. Ну да ладно, – вздохнул хозяин. – Там на севере всякое, конечно, происходит. Жуть. Ну, как известно, конец времён скоро. А может и просто басни. Не забивай голову.

После трапезы Монтан поднялся на второй этаж. Никанор был небогатым горожанином и держал аккуратный двухэтажный дом в районе, далёком от суеты центральных улиц. Второй этаж он сдавал жильцам. Монтан, как выздоровел, решил остаться тут, а когда появились пациенты, то и плата за жильё перестала представлять проблему.

Ему здесь нравилось. Комната имела простое, но опрятное убранство, а во дворике под окном пристроился садик с беседкой. Никанор был прав: дела действительно пошли в гору. Третий день подряд Монтан непрестанно принимал посетителей, и поток их рос, как росла и горсть статеров(1) в кошельке.

Вначале приходили небогатые жители Нэоса, но вскоре на пороге дома стали появляться и представители имущих сословий. Платили они соответствующе. Была лишь одна проблема: стало тяжело концентрироваться после того досадного инцидента в трущобах, и сосредоточение теперь занимало гораздо больше времени и сил, чем прежде. Монтан слишком глубоко погрузился в окружающий мир, стал частью его и частью общества, человеческие привычки начали одолевать, а потому очень много энергии распылялось на эмоции и переживания.

Прежде Монтан не испытывал ничего подобного: ему были чужды страх и радость, любовь, симпатия и ненависть, он не ведал жалость к тем, кого приходилось исцелять, а если случалось умертвить человека, сожаления не преследовали. Желаний Монтан тоже почти не имел, даже элементарные физиологические потребности не довлели над ним: голод, холод, жажду и прочие неудобства раньше он просто не замечал, контролируя процессы, протекающие в организме. Сейчас же мир перевернулось с ног на голову: всё больше и больше тянуло к комфорту, а голод и жажда теперь терзали постоянно. Пациенты тоже начинали вызывать эмоции: Монтан уже давно ощущал лёгкое презрение к людям, но сейчас оно перерастало в стойкое отвращение. А когда приходили красивые девушки, молодой целитель испытывал влечение к ним: какое-то странное, сладковатое чувство, трепет, и возбуждение, которые прежде ему были незнакомы.

Теперь он в полной мере понимал, как ощущают себя люди. С одной стороны, это даже нравилось: было приятно наслаждаться вкусом пищи, теплом и комфортом, созерцать прекрасных женщин, радоваться звону монет. И в то же время юноша понимал, что мир затягивает его и лишает сил, делает слабым. Именно в этом заключался главный страх, отныне поселившийся в сердце Монтана – стать простым, ничтожным человеком, не способным ни на что. Всё чаще представлялось, как однажды он утратит силы и останется один на один с собой, раздираемый чувствами, желаниями и потребностями, и без какой либо возможности удовлетворить их.

Монтан стоял у окна, готовясь к приёму пациентов, когда в комнату вошла женщина. Её стройное тело облегало шёлковое платье золотистого цвета с узорчатой оторочкой, а волнистые, чёрные локоны ниспадали на плечи. Лицо посетительницы скрывала золотая маска, тонкие кисти рук прятались в изящных, бархатных перчатках, а шею обвивал плотный, кружевной шарф.

Она вошла гордо и властно, будто к себе домой, и села на скамью. Сопровождавшим её слугам женщина приказала остаться за порогом.

– Ты можешь мне помочь? – в её хрипловатом голосе чувствовалась повелительные нотки. – Ни один лекарь не в состоянии справиться с недугом, из-за которого я умираю. Но люди говорят, ты творишь чудеса.

Монтан уселся на кушетку напротив.

– Что у тебя за болезнь? – спросил он, смотря в глаза женщины сквозь прорези маски. Зелёные, чуть раскосые с длинными ресницами, они показались юноше удивительно красивыми, они затягивали, не давая оторвать взгляд.

Женщина сняла маску, и Монтан вздрогнул: вместо носа зияла дыра, часть верхней губы отсутствовала, и рот застыл в страшном оскале, на нижней челюсти кожа была проедена так, что местами виднелась кость, а шею покрывали язвы. Но не это заставила Монтана содрогнуться. Прежде он не раз видел подобное, он часто встречал людей с изуродованными лицами и болячками по всему телу – чего только не насмотрелся за год странствий. Но Монтан всегда был отстранён от происходящего, его совершенно не пугал и не трогал вид людей, приходящих за помощью – ни жалости, ни сочувствия парень не ведал. Но сейчас сочетание красоты и уродства поразили юношу до глубины души. Женщина – она была старше Монтана, но всё же довольно молода – оказалась прекраснее большинства представительниц противоположного пола, когда-либо виденных им, сильнее всего цепляли выразительные зелёные глаза, будто созданные искусным мастером, вложившим в них весь свой талант. Однако сейчас красота была разрушена и исковеркана страшным недугом, изуродовавшим произведение высокого искусства. Монтан погрузился в переживание этого явления.

– Я могу излечить болезнь, – наконец произнёс он, – но мои возможности слишком малы, чтобы восстановить твой прежний облик.

– Только боги способны вернуть мне лицо, но им нет дела до простых смертных, – женщина скептически покачала головой. – Но если ты в самом деле устранишь с недуг – даже это станет настоящим чудом. Я заплачу сотню золотых статеров, если твои слова не окажутся очередной ложью.

– Как звать тебя?

– Я Лаодика из рода Мермеридов, – представилась женщина.

– Хорошо, Лаодика, – сказал Монтан, – дай мне руку.

Она стянула перчатку: кисть тоже была покрыта язвами, местами проевшими кожу до костей. Монтан сжал ладонь Лаодики и ощутил её изящные пальцы в своих ладонях. Сердце забилось сильнее обычного. Сосредоточиться получилось не сразу: вначале пришлось подавить суетные мысли и раздирающие душу эмоции, на что потребовались огромные усилия. Ценой великих усилий всё же удалось справиться с собой и отстраниться от мира, подчинив материю мыслям, и только тогда язвы начали заживать – очень медленно, еле заметно. Монтан почувствовал, что болезни не стало: ничтожно мелкие существа, недоступные человеческому зрению, разъедавшие плоть прекрасной девушки, исчезли, и ей больше не грозила смерть. Вот только лицо навсегда останется изуродованным – тут Монтан оказался бессилен: он был слишком слаб, чтобы силой мысли сгенерировать такие большие участки живой ткани.

Язвы затягивались, и молодая посетительница с благоговейным изумлением смотрела на творящееся перед ней чудо. Спустя короткое время рука стала выглядеть значительно лучше. Большие зелёные глаза Лаодики уставились на целителя.

– Этого не может быть! – проговорила она. – Как? Как такое возможно? Ты не просто врач – только у богов есть такая сила!

– Не говори так – я мало, на что способен, – понурился Мотнат. После проделанной работы навалилась тяжёлая усталость, будто он отдал часть себя.

– Нет же! Ты великий врач! Никто во всём мире не способен на такое!

Монтан снова взял её за руку и печально произнёс:

– Прости меня Лаодика. Ты очень красивая, но я слишком слаб, и не могу вернуть тебе то, что отняла болезнь.

– И он ещё извиняется! Да ты достоин самой высокой награды!

– Если придёшь завтра, я постараюсь ещё немного подлечить язвы. И мне не нужно столько золота: я обхожусь значительно меньшими суммами.

– Сотня золотых монет ничего не стоит для меня, но, даже если б и стоила, я не пожалела бы их отдать за такое! Я заплачу больше! Это же настоящий дар богов! Знаешь, о нём должен узнать весь город.

Посетительница готова была одарить его деньгами и прославить, но Монтан не радовался этому, наоборот, ему хотелось плакать.

– Я слишком устал, Лаодика, приходи завтра. Мне нужен отдых.

Когда она ушла, молодой целитель попросил Никанора сегодня больше никого не пускать: хотелось побыть одному.

– Ты знаешь, кто это был? – хозяин выглядел потрясённым. – Мермеиды – одно из самых богатых семейств Нэоса! Они владеют несколькими портами на побережье, серебряными рудниками и кучей земель вокруг. Эта дама лично входит в городской Совет архонтов! Тебе снова повезло.

Но Монтана сейчас волновало совсем другое. Он заперся в комнате, зашторил окно и лёг на кровать. Ничтожность. Молодой целитель ощутил собственную ничтожность и немощь, ведь он был не способен создать что-либо – на это требовалось слишком много сил, которых он не имел. Да и то, что имел, терял: мысль распылялась среди сотен вещей, и день от дня Монтан становился слабее – понимание этого угнетало.

Разрушать было легче, убить он мог быстрее, чем вылечить, и Монтан подумал, что этим тоже можно зарабатывать. Наверняка найдутся те, кто заплатит за смерть другого человека – в этом мире люди только и делают, что убивают друг друга.

Мысль блуждала по лабиринтам сознания, забредая во всё более тёмные коридоры и углы. Постепенно она снова начала возвращаться к безрадостным картинам будущего, и страх накрыл Монтана с головой. Молодой целитель ясно видел, как однажды, утратив всё, что имеет, станет никому не нужным, ему больше не будут платить, и он окажется в глазах окружающих не более чем грязь под ногами, как нищие в трущобах или у ворот города, на которых прохожие плюют, глядя с высока. Он презирал людей, но ещё больше презирал себя за то, что становится, как они.

Наступил вечер, а Монтан так и лежал на кровати, погружённый в раздумья. Громкие голоса внизу оторвали от невесёлых мыслей. Никанор с кем-то спорил, а затем на лестнице послышались шаги, и в комнату вошли трое. Возглавлял компанию высокий седобородый старец в длинной сиреневой мантии с золотой каймой. Двое сопровождавших его крепких мужчин были одеты проще, как обычные горожане, но на поясах их висели кинжалы, а смуглые лица выражали угрозу.

Старец, не спрашивая разрешения, прошёл в комнату и уселся на кушетку.

– Я никого не принимаю, – Монтан поднялся с кровати, холодно уставившись на незваного гостя.

– Думаю, в твоих интересах выслушать меня, – проговорил пожилой господин.

– Что тебе надо?

– Прежде всего, мне интересно, кто ты и откуда к нам явился. Ты ведь недавно в городе, верно?

– Меня зовут Монтан, а откуда я – не важно. Если тебе нужно лечение, приходи завтра, сегодня я занят.

– Мне? Лечение? – усмехнулся старец. – Как думаешь, паренёк, кто сидит перед тобой?

– Мне всё равно.

– А вот это напрасно! – угроза слышалась в интонации гостя. – Я Халкей Миланийский – самый уважаемый лекарь этого города, а так же глава гильдии врачей. Ко мне обращаются представители всех знатных домов Нэоса!

– Мне нет дела до того, кто к тебе обращается, – отрезал Монтан.– Для чего ты меня побеспокоил? Чтобы похвастаться?

– А ты остр на язык, юноша. И никакого почтения к старшим. Ох, что за нравы пошли! Такие наглецы обычно плохо заканчивают.

– Так что ты хотел?

– Ладно, заболтался я с тобой. Дело моё в следующем. Я тебя не знаю и, чем лечишь, не ведаю – думаю, ты очередной шарлатан, коих в Нэосе сотни. Этот город просто притягивает всякую шваль. Впрочем, мне плевать: можешь дурить бедняков, как вздумается. Но, я смотрю, тебе этого мало, ты решил забраться выше, пытаешься втереться в доверие к знатным семьям – я в курсе, кто сюда приходил днём. Так вот, не вздумай вступать на мою территорию. Благородные люди, когда им нужно лекарство, обращаются ко мне, и я не потерплю, если в этом городе кто-то решит подрывать мой авторитет. Тебе всё ясно, юноша?

Монтан задумался, пытаясь понять, чем недоволен гость, а потом проговорил:

– Знатные люди сами решат, к кому обращаться. Я помогу любому, кто сюда придёт.

– Значит, желаешь встать у меня на дороге? – Халкей смерил юношу взглядом. – Что ж, ты пожалеешь об этом. У меня есть связи и в суде, и в правительстве, и среди военного командования. Думаешь, мне сложно устранить заносчивого, безродного юнца, вроде тебя?

– Думаю, тебе пора уходить, – Монтан указал на дверь.

Глаза Халкея налились кровью: юноша обращался с уважаемым лекарем, будто с обычным слугой.

– Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном, сопляк?! Считай, ты доигрался: скоро будешь гнить или в тюрьме или под забором. Попомни мои слова! В следующую нашу встречу я не буду таким добрым.

Халкей встал с кушетки и быстрым шагом вышел вон, его люди, бросив в сторону Монтана угрожающие взгляды, последовали за врачом, а молодой целитель снова остался наедине с собой и своими мыслями. Злость просыпалась, раздирая его изнутри. Сколько людей за последнее время пытались его убить, хотя он не делал им ничего плохого.

Монтан долго расхаживал из угла в угол, пытаясь придти в себя, а затем спустился вниз. Не смотря на позднее время, Никанор не спал – хлопотал по хозяйству, выглядел он очень взволнованным.

– Кажется, ты нажил могущественного врага, – стал сокрушаться хозяин дома, – я же говорю: вертеп тут разбойничий. Халкей этот – такой же бандит, только дорвавшийся до власти. Поосторожнее тебе надо быть.

– Мне всё равно, – сказал Монтан, – но объясни: почему он пришёл ко мне? Я не понимаю. Этот город огромен, здесь куча людей, неужели врачу нечем заняться?

– Да ты будто из лесу вышел! – упрекнул Никанор юношу. – Это же конкуренция! Ты вторгся на его территорию, отнимаешь клиентов и заработок. У Халкея достаточно влияния, чтоб убрать неугодных, и он не станет мириться с неприятностями, которые ты ему доставил.

– Жадность человеческая…

– Именно. Люди убивают друг друга за такие вещи! Поэтому я и говорю: деньги больше бед приносят, чем счастья. Я не знаю, что тут поделать. Может, к Мермеидам обратиться? Если ты у госпожи Лаодики теперь на хорошем счету, глядишь, поможет. Тут у нас связи всё решают, как ты сам понял. А ещё лучше уйти: не найти тут ни счастья, ни денег. Поверь, не ты первый.

– Подумаю над этим, – сухо произнёс Монтан.

Затем он достал несколько золотых статеров и кинул на стол. Никанор приподнял брови от удивления.

– Это за беспокойство, – сказал юноша. – Я хочу уйти на несколько дней, поразмыслить в тишине. Пусть мои вещи побудут здесь.

– Спасибо, конечно, – пожал плечами хозяин. – Но я своё слово сказал. Не хочешь старика слушать – не надо. Пусть тебе придут мудрые мысли.

Несмотря на ночные часы, ворота Нэоса были открыты, и Монтан беспрепятственно вышел из города. Он брёл, куда глаза глядят, подальше от суеты, подальше от людей, туда, где снова сможет найти мир в душе и вновь обрести утраченный самоконтроль.

Глава 25 Феокрит IV

Пришлось обойти нескольких публичных домов. Феокрит искал ту, которая походила бы на неё – на девушку из замка. Хотелось ещё раз её увидеть, не останавливало даже понимание того, что это не возможно. Столько дней прошло, а чувство вины и тоска до сих пор ели изнутри.

Тут, в Нэосе, женщины были совсем другие: смуглые, с более резкими чертами лица, бойкие и грубоватые. Пришлось остановиться на черноволосой, полненькой красотке, что пристала к нему у одного борделя в восточной части города. В ней не обнаруживалось даже следа тех искренности и непосредственности, которые были присущи Шане, но Феокрит устал от бесплодных поисков.

Отдал почти все оставшиеся деньги за ночь в отдельной комнате на втором этаже. Больше всего на свете он желал сейчас почувствовать уют и тепло домашнего очага,близость родной души. Но маленькое пустое помещение дешёвого борделя не соответствовало представлениям Феокрита о доме, а публичная женщина была рядом лишь до утра, когда закончится оплаченное время. Он постарался забыться, постарался представить желаемое, но чужие стены так и остались чужими. И сам он оставался здесь чужим, как и везде, куда случалось приткнуться за многие годы. Перелопачивал в памяти лица женщин, с которыми делил постель, но разве его волновало тогда что-то кроме денег и плотских удовольствий? А жизнь проходила, она металась по ветру сорванным с дерева листом, кружась над неминуемой бездной. Год от года Феокрит становился ближе к этой бездне, где однажды прекратится его путь, где он сгинет, так и не найдя пристанище.

Куда он шёл? Что хотел обрести: богатство или смысл бесчисленным скитаниям? Феокрит давно стремился попасть в Нэос, с тех пор, как в молодости первый раз посетил этот город. Он верил, что здесь ждёт богатство, но, как оказалось, ждала его тут лишь пустота.

Феокрит лежал в кровати, а в памяти всплывали лица. Укоризненно смотрела Орифия, зияя перерезанной глоткой. Умоляюще глядела Шана, тая в своих выразительных глазах, наполненных ещё не убитым девичьим задором, немой крик о помощи. Феокрит должен был её спасти, но просто ушёл. Он много чего должен был сделать в своё время, но раз за разом пускал всё на самотёк. Попытался вспомнить, скольким людям причинил боль, но сбился со счёта.

Женщину, что проводила с ним эту ночь, звали Ника, она была уже не первой молодости, но дело своё знала хорошо.

– Просто полежи со мной. Я бы хотел почувствовать себя как дома, – попросил Феокрит, когда они закончили резвиться. Навалились усталость и изнеможение – первые признаки старения. Он лежал на мятых перинах, уперев взгляд в потолок, а ночной воздух, что проникал в комнату через открытое окно, нёс прохладу после дневной жары, которая крепла и зверела в преддверии лета.

– И каково же у тебя дома? – Ника скривила в полуулыбке пухлые губки. – Где твой дом?

– Не знаю. У меня нет дома, – ответил Феокрит.

– А где же ты родился и вырос?

– Тот дом я не помню, да и покинул его очень давно, в детстве. Мать умерла рано, отец спился. Да тебе, наверное, тысячи таких историй рассказывали.

– У каждого своё, – Ника снова улыбнулась, а Феокрит, взглянув на неё, понял, что в улыбке этой нет ни сочувствия, ни доброты, ни нежности. Разговор с очередным клиентом не доставлял женщине радости.

– У каждого своё… – повторил Феокрит. – А у тебя есть история?

– Была, но она в прошлом, – проговорила Ника, не снимая лицемерной улыбки. – Да и зачем тебе слушать истории жрицы любви?

– Сам не знаю. Я уже ничего не знаю.

– Ты одинок, – сказала Ника, – найди себе хорошую девушку, здесь в городе их много.

– Я тут не задержусь. Скоро поеду воевать в далёкие края. Возможно, там и сгину, – Феокрит всё сильнее поддавался меланхолии. – У меня пустота внутри. Ты, конечно, права, но надо было думать раньше. А я упустил свой шанс, и не один.

– Ещё будет много шансов, – Ника пододвинулась ближе и обняла Феокрита, изобразив нежность, за которой не было ничего, кроме равнодушного холода – Феокрит слишком хорошо понимал людей и ту игру, которую они ведут, чувствовал, что скрывается за масками. Опасный промысел требовал знать и видеть то, что не замечают многие вокруг.

– Я должен был её спасти… – пробормотал Феокрит. – Понимаешь, всё, к чему бы я ни стремился, оказывалось пустым. Мир этот пустой. Сами мы пустышки, из нас выжимают соки, заставляют делать пёс знает что! И зачем? Ради чего мы кладём жизни? – разбойник говорил медленно, делая длинные паузы. – Молчишь? Думаю, ты тоже это чувствуешь. Или почувствуешь когда-нибудь, лет через десять. А я ведь, как ты: меня тоже нагибали за деньги. За сущие гроши. Но знаешь что? Чаще всего нагибает сама жизнь. Всю свою треклятую жизнь я только и хотел уйти от этого: стать свободным, стать самим собой, чтобы душу не неволить, чтобы не творить то, что самому противно. Но чем сильнее к этому рвусь, тем больше меня жизнь нагибает. Таков, верно, мировой закон, чтоб его…

– Не переживай, однажды всё получится, – сказала Ника, – а сейчас лучше расслабься и выпей вина, – она приподнялась и потянулась за кувшином на прикроватном столике.

– Не надо вина, – остановил её Феокрит, – я и так пьян. А до беспамятства никогда не надираюсь – не в моих правилах.

– Как хочешь, – она снова легла рядом.

– Конечно, я вернусь с войны знатным человеком, – сказал разбойник, – и богатым. Или какого рожна туда еду? Но мне нужно, чтобы меня кто-то ждал. Будешь меня ждать?

– Разумеется, – женщина усмехнулась, – приезжай, я всегда тут.

– А хочешь, я тебя заберу отсюда? И увезу.

– А почему бы и нет? – Ника зевнула. – Там видно будет.

Ночь давно овладела миром и теперь неприветливо смотрела в окно, нарывая язвами звёзд. А улицы продолжали бурлить чем-то, похожим на жизнь. Город веселился и страдал вместе со своими обитателями и умирал в подворотнях, где резали запоздалых прохожих, и где бездомные тени, которые раньше были людьми, пухли от голода.

Женщина уснула, а Феокрит смотрел на неё и всё больше понимал, что за этой миловидной внешностью не осталось души, которая была продана за бесценок в ночах обезличенной, исковерканной любви. Да и сам он давно души не имел – и в этом они были похожи. Феокрит сел на кровать и задумался. «Нет, надо гнать из головы эту блажь, – решил он, – иначе свихнусь». Он всё же хлебнул вина, а потом завалился рядом с Никой и уснул.

– А хочешь, свалим куда подальше? – спросил Фекорит утром. – Вот прямо сейчас. Собирай вещи, уедем отсюда. Не пойду ни на какую войну – повоюют без меня.

Та улыбнулась:

– Прости дорого, работать надо. Да и у тебя, похоже, кошель уже пуст.

Фекорит понурился. В ком он надеялся пробудить чувства? Нет, тут была просто торговля. Сюда нельзя являться с личным. Феокрит так и остался наедине со своей внутренней червоточиной, и женщина, купленная на ночь, в этом помочь не могла.

Он вышел из дома и направился к стойлу. Коня надо было покормить, да и самому хотелось есть, а в кошеле оставался один статер. Только вступление в ряды наёмников могло спасти положение, иначе лошадь пришлось бы продать. А к своему коню, которого он назвал Гром, Феокрит привык за ту неделю с небольшим, что ехал до Нэоса. Хороший оказался жеребец: хоть и не крупный, но выносливый, без проблем выдержал дальний, изнурительный путь. Да и как без коня воевать? Ни в какие наёмники без коня и мало-мальски годного снаряжения никто не возьмёт.

Возле борделя обосновалась целая свора бездомных.

– Подай на кусок хлеба, хороший господин, – залебезил один из них.

Фекорит даже внимания не обратил на попрошайку, а тот всё увивался рядом, нагло твердя одно и то же и лыбясь щербатым ртом. А когда Феокрит стал отвязывать коня, нищий попытался сорвать кошелёк с пояса разбойника.

Движение было молниеносным, отточенным, но Феокрит уловил его. Тут же рука попрошайки оказалась крепко зажата в цепких пальцах бандита, а плечо нищего резанул короткий острый клинок потайного ножа, который в мгновение ока оказался в руке Феокрита. Воришка взвыл и, вырвавшись из захвата, пустился наутёк.

Фекорит сплюнул, вытер нож о землю и запихнул его обратно в рукав стёганки. Зеваки, наблюдавшие инцидент, переглядывались и дивились такой прыти; некоторые даже не поняли, что произошло, и расспрашивали тех, кто успел заметить.

Но на них Феокрит даже не обернулся, он вскочил на коня и направился в сторону крепости, в которой вербовали наёмников – она находилась у восточной стены, в нескольких кварталах от борделя. При свете дня район выглядело ужасно. Там, в центре, где жили богачи, Нэос был аккуратным и ухоженным, а тут царили грязь и нищета.

Восточная крепость была не единственной: по всему периметру внешней городской стены стояли форты. В них содержались стража и армия, оплачиваемые из городской казны. Помимо этого, у наиболее богатых и влиятельных семей Нэоса тоже имелись собственные оборонительные сооружения с небольшим личным войском в гарнизоне. И над городом высились башни бастионов, напоминая простым жителям о могуществе местных аристократов, а самим аристократам – о том, что со своими коллегами тоже следует считаться.

На улице становилось жарко. Феокрит медленно ехал, отпустив поводья. Прел под толстой стёганкой. Его кольчуга лежала в седельном мешке. «Тяжко придётся», – думал он, утирая пот со лба. Порой идея оправиться на войну ему самому казалась глупой: ехать на другой конец земли, в неизвестность, чтоб поучаствовать в разборках чужих лордов – мало в этом было хорошего. Но прежним, бандитским ремеслом он заниматься больше не желал. Да и Нэос, куда Феокрит так долго стремился, предстал теперь совсем в ином свете. Конкуренция тут была жёсткая, а люди, которые всем заправляли – могущественны и безжалостны.

Феокрит вспомнил о странном юноше, который встретился в Мегерии и на котором он хотел сделать состояние. «Интересно, где он сейчас? – гадал разбойник. – Жив ли? Не, этот не пропадёт: юнец не так прост, как хочет казаться. Может и к лучшему, что так вышло – глядишь, сами бы пострадали от него».

Тут Феокрита нагнал рослый молодой человек на крупном, породистом скакуне, белом в яблоках. Парень был одет по последнему слову моды и весьма не бедно: он носил расшитую тунику из синего сукна поверх зелёной шёлковой рубахи, ноги обтягивали красные шоссы, а голову украшала шапочка с загнутыми полями. Позади седла был приторочен мешок с поклажей, копьё, овальный щит и полусферический шлем с большими нащёчниками, а на поясе висел длинный обоюдоострый меч.

– Ловко ты уделал того попрошайку, – сказал парень, – никогда не видел такой реакции.

Феокрит изучающее осмотрел его: выглядел молодой богач дружелюбно, угрозы от него не исходило.

– Ерунда, – махнул рукой разбойник, – жизнь заставит – и не тому научишься.

– Это точно, – согласился парень, – но надо быть осторожным: этот оказался безобидным, а другой и порезать может. Постоянно такое происходит, особенно тут в восточной части.

«Пусть попробуют – сам кого угодно порежу», – подумал Феокрит.

– Ты, верно, издалека, – продолжал парень. – Готов битья об заклад, едешь записываться в наёмники.

– Именно туда. Полагаю, цель у нас одна?

– Верно. Тоже собираюсь надрать задницу королю-жестянке. Как по мне, давно пора.

Пока ехали, познакомились. Щёголя звали Бассо, и был он сыном богатого чиновника. Отец его служил Мермеидам – одному из шести влиятельнейших семейств Нэоса, которые имели право выдвигать своих представителей в Совет архонтов.

– Так чего на войну-то понесло? – удивился Феокрит.

– Надоело тут. Славы хочу и подвигов. Да и мир повидать надо.

– Не понимаю. У тебя же всё есть. Зачем?

– Отец тоже не понимает. Он-то мечом опоясывается только по праздникам, даже не сражался никогда по-настоящему. Хотел, чтобы я по его стопам пошёл. Ну я с ним и поссорился: послал на все четыре стороны. Больше мне мозги полоскать не будет. Наследство, конечно, брату с сестрой достанется, так что я теперь тут никто – и не смотри, что хорошо одет.

– Глупо, – пожал плечами Феокрит, – пожалеешь. Мне в твоём возрасте тоже на месте не сиделось. А с возрастом начинаешь понимать, что паршиво всю жизнь скитаться. Особенно если в кошельке последний статер.

– Это мы посмотрим. На войне, говорят, хорошо заработать можно.

– Говорят... А вот ты ответь мне: хоть раз человека доводилось убивать? Знаешь, что это такое? – спросил Феокрит, вспомнив с неприязнью недавнюю стычку на серпантине.

Молодой человек насупился:

– Убивать – пусть не убивал, но морды крошил многим. В этом городе мало найдётся парней, кто бы со мной сладил. Али не веришь? Попробовать хочешь?

– Да верю я, – засмеялся разбойник, – пусть так. Я о другом говорю. Война – это грязь, боль и смерть. Я тоже там не был, но в стычках участвовать приходилось не раз. Видал я, как людям глотки режут, да и самому случалось творить всякое. Мало в этом весёлого.

– Так и что с того?

– А ничего. Впрочем, как знаешь. Но сколько живу, столько удивляюсь, как людям на месте не сидится. Что гонит? Не могу понять. Ладно, нужда заставляет, ладно, жизнь совсем прижала или ничего другого не умеешь. Но вот так, добровольно… Странное существо – человек. Всё ему неймётся. Я вот тоже порой думаю, что глупость большую совершаю, идя сюда. Но мне деньги нужны – понять можно. А тебе? Мне на твоё место, так горя бы не знал.

– Ладно, тебе тоже не понять, – Бассо разочарованно вздохнул. – Ну так давай закончим об этом. Приехали уже.

В крепости их направили в угловую башню. Там, в тесной комнатушке, за столом сидел крупный, изрядно растолстевший лысый офицер с бычьей шеей и неприветливой оплывшей физиономией. Как позже узнал Феокрит, это был друнгарий (1) Ясон, что командовал одним из подразделений полутротысячного войска конных наёмников, которых город посылал на подмогу герцогу-еретику.

Офицер исподлобья осмотрел новоприбывших и стал задавать вопросы:

– Как звать? Родовое имя или прозвище? Где служили прежде? Боевой опыт? Вооружение? Лошадь имеется?

– Феокрит из рода Данаидов. Участвовал в обороне Мегерии во время Западной войны, – Феокрит приврал для пущего веса, – конь есть, снаряжение: то, что на мне, и кольчуга.

Друнгарий скорчил скептическую физиономию и долго осматривал худую фигуру новобранца, казавшуюся неказистой в толстом, коричневом, не по размеру большом поддоспешнике.

– Будем надеяться, из тебя выйдет толк, Феокрит Данаид. Обратись в оружейную: пусть выдадут копьё. Ну а ты, щёголь, чей будешь? – Ясон перенёс свой тяжёлый взгляд на Бассо.

После процедуры записи, Фекорит и Бассо отправились в казарму, где младший офицер – десятник Антип – определил их на места.

Длинный зал с лежанками вдоль стены гудел, как пчелиный рой, то и дело взрываясь грубым залихватским хохотом и грязной бранью. В нос ударил едкий запах нестиранных стёганок, рубах и носков. В центре за большим столом пестрела разноцветной одеждой большая группа наёмников: одни сидели, другие толпились вокруг, оживлённо наблюдая за карточной игрой. Среди них оказалось и несколько женщин – то ли местные прачки, то ли шлюхи, то ли те и другие в одном лице.

Играли двое: молодой кучерявый островитянин с большим носом и живыми, бегающими из стороны в сторону глазами и сурового вида рыжебородый воин с рубцом от брови до скулы. Рыжебородому явно не везло, и после каждого проигрыша он стучал кулаком по столу и ругался на незнакомом языке. А молодой человек, поддерживаемый одобрительными возгласами товарищей, скалился и пуще дразнил соперника.

За тем же столом расположилась и другая компания – эти собрались возле приземистого широкоплечего солдата с крупной квадратной головой и жирным шрамом на полшеи: солдат что-то увлечённо рассказывал. Рядом со столом, прямо на полу, уселись ещё несколько человек – они играли в кости, а в дальнем конце комнаты на лежанках особняком устроилась группа рослых парней с севера. Некоторые наёмники, однако, не участвовали в общем оживлении: в углу храпел какой-то толстяк, не обращая внимания на гвалт, другие занимались оружием и снаряжением.

Феокрит разместился на выделенной ему лежанке, снял надоевшую стёганку, и прихватив с собой Бассо, присоединился к компании за столом. Втиснувшись между зеваками, новоиспечённый наёмник тут же почувствовал себя в знакомой среде – как рукой сняло гнетущие думы и меланхолию.

Большеголовый рассказчик, которого звали Мегасфен Морда, оказался бывалым солдатом, прошедшим многие передряги. Демонстрируя собравшимся свой отвратительный шрам, Мегасфен под удивлённые возгласы слушателей повествовал о том, как пережил удар алебардой по шее. Феокрит слушал его в пол-уха. Закончив говорить о жизни, ветеран принялся объяснять, как устроена система набора в нэосской армии.

– Мы все тут временщики, – говорил он, – таких, как мы, не уважают. Мы – мясо, мать их за ногу! Дешёвое и бесполезное. Вот коли ты прослужишь три года безвылазно, то будешь уже числиться гейтаром (2) – а там совсем другая жизнь. Гейтары – профессионалы, денег у них завались, есть хорошие броня, оружие и минимум по паре лошадей у каждого. Их-то куда попало не посылают, как нас. А протянешь десять лет в гейтарах – попадёшь в гвардию. А все, кто в гвардии, делаются тут же почётными гражданами, а ещё у них у всех имения свои на побережье. А если до большого офицера дослужишься, – Мегасфен важно поднял палец вверх, – так и вообще станешь аристократом.

– Так ты уже сколько лет воюешь? – кинул ему кто-то. – А чего не стал?

– Да куда мне! Я – то там, то здесь. Мотает меня, как говно в океане.

Феокрит переключился на игроков и стал наблюдать за большеносым кудрявым парнем, которому несказанно везло.

– Давай, Кассий, обери рыжебородого! – подначивала парня толпа.

После очередного проигрыша северянин не выдержал: он вскочил с места и сильнее прежнего треснул кулаком по столу:

– Ты! Обманывать! Не честно играть так! Человек с юга – жулик. Все! – говорил он с сильным акцентом.

Товарищи рыжебородого тоже начали возмущаться.

– Что? – поднялся из-за стола Кассий. – Это я-то? Ты просто неудачник Трюгге, вот и всё.

Хохот загремел на всю казарму.

– Я тебе глотку перегрызу, – заревел рыжебородый.

Островитянин выхватил из-за пояса длинный нож:

– Попробуй!

Наёмники приготовились наблюдать схватку, но не тут-то было: вмешался десятник Антип с парой младших офицеров, что сидел за этим же столом. Криками и угрозами они осадили недовольных и заставили убрать оружие. Трюгге злобно сплюнул и вместе с товарищами удалился в угол, где расположилась диаспора северян.

– Кассий сегодня уже троих разул, – кричали наёмники, – ещё рискнёт кто-нибудь?

– Троих, говорите? – расталкивая зевак, продрался к столу Фекорит, – ну давай посмотрим, как со мной сладишь. Пару оболов(3) кто одолжит?

О стол брякнулись две монеты. Наёмники посмеивались в предвкушении того, как новенький с треском проиграется ловкому островитянину. Но к удивлению собравшихся, в первой же партии Феокрит обставил Кассия.

– Да как так-то?! – возмутился тот. – Не мухлюешь?

– Давай, давай! – подзадоривал Фекорит. – Я просто очень везучий.

– Это хорошо, – сказал Мегасфен, который тоже присоединился к наблюдателям. – Наёмнику надо быть везучим. Иначе никак.

Игра продолжалась до поздней ночи. Феокрит уже не думал о проблемах. Через неделю войско обещали отправить к месту назначения – через неделю должно всё измениться.


Примечания:

1. Друнгарий – офицер в адрмии Нэоса, командующий подразделением (друнгой) из 600 человек (в данном случае всадников). Друнга нэосской конницы состоит из трёх бригад, бригада из четырёх тетрамер, тетрамера из пяти дек. Командуют соответственно бригадой – бригадир, тетрамерой – капитан, декой – десятник. Друнгарий подчиняется гиппарху (командующему конницы). Гиппарх – стратегу (высшее воинское звание)

2.Гейтары – на общем языке (который здесь является приблизительным аналогом греческого койне) значит товарищи, дружина. В Нэосе этим словом называют опытных наёмников, прослуживших несколько лет в нэосской армии.

3.Обол – мелкая монета.

Глава 26 Эстрид IV

Эстрид со служанками работала в саду. За ним давно никто не ухаживал, и теперь здесь господствовали сорные травы, дикорастущие кусты орешника и жимолости, заполонившие всё пространство вокруг дома. Халла вырубала ветви и выдирала корни, а Эбба помогала госпоже рыхлить землю и сажать цветы.

Хенгист утром отъехал в деревню по делам: предстояло решить много вопросов, касающихся полевых работ, в чём коленопреклонённый совершенно не разбирался. Но к вечерней трапезе он обещал вернуться, ведь сегодня молодая семья ожидали гостя: мобад Бенруз из соседнего села, где находилось ближайшее святилище Хошедара, решил нанести визит вежливости новым владельцам поместья.

Эбба, как обычно, без умолку болтала. Служанка выглядела обеспокоенно, разговор шёл о вчерашнем знакомстве с жителями деревни, отныне принадлежавшей Хенгисту и Эстрид на правах наследственного владения.

– Госпожа, ты видела, как они смотрели на нас? – камеристка оторвалась от грядки и покосилась в сторону деревни. – Такие злые взгляды, особенно у того здорового с бородой! Мне показалось, они нам совсем не рады.

Эстрид вспомнила вчерашний день. Перед ней и Хенгистом стояли две дюжины низкорослых, измождённых людей в серых холщовых одеждах. Тёмные от пыли и загара лица не выражали ни малейшего почтения к новым господам, а взгляды, бросаемые исподлобья, выражали недовольство и даже угрозу. Сервы напоминали дикарей. Женщины с тощими физиономиями и кривыми зубами или наоборот, широколицые, будто жабы, и заросшие бородой мужчины столпились вокруг, не говоря ни слова, а дети, одетые в нелепые лохмотья, таращились на Эстрид голодными выпученными глазами, от чего девушке стало не по себе. И находились эти люди совсем близко: деревню от садов поместья отделяла лишь узкая полоска леса. Эстрид всю жизнь провела в городе и редко видела сервов вблизи. Те же земледельцы, которые обитали в предместьях или приезжали торговать на рынке, выглядели гораздо опрятнее и не нагоняли такой жути, как население этого захолустья. Только староста общины произвёл на Эстрид благоприятное впечатление: виллан средних лет, приодевшийся по случаю приезда хозяев в, пусть не богатую, но чистую, аккуратную котту, оказался, плюс ко всему, ещё и обучен грамоте.

– Мне тоже это не понравилось, – согласилась Эстрид, – они будто чем-то обижены и желают нам зла

– Но мы только приехали, ничего дурного им не сделали, – огорчилась Эбба, – за что нас ненавидеть? Это не правильно. Вы с сэром Хенгистом добрые господа, несправедливо так к вам относиться!

– Может быть, они смотрят настороженно, потому что видят нас впервые? Но, когда познакомятся с нами поближе, и поймут, что бояться нечего, сразу станут относиться лучше.

В разговор вмешалась Халла:

– Госпожа, это люди, которые трудятся не покладая рук с раннего детства, и единственное, что они видели в жизни – земля под ногами. А сейчас их давят непосильными повинностями. Сложно ожидать любви от людей, загнанных в угол. К тому же по всему северу голод. Если не взойдут озимые посевы, есть будет совсем нечего! Можете себе представить, каково это?

– Ты права, Халла, – согласилась Эстрид, – но ведь мы не виноваты, что Всевидящий послал неурожай и что для войны нужны деньги?

– Небеса далеко, госпожа. Земледельцы видят причину бед в тех, кто находится рядом и кому они вынуждены отдавать урожай, которого и так нет.

– Ты на их стороне, Халла? – Эстрид бросила строгий взгляд на горничную. – Мне не нравятся твои слова.

– Госпожа, я лишь объясняю, что на душе у тех бедных людей, – нахмурилась женщина и снова принялась рубить кустарник своими мощными руками, силой которых рабыня могла потягаться с некоторыми мужчинами.

За переездом Эстрид забыла о жалобах Эббы на странности в поведении Халлы, но последние слова рабыни воскресили прежнюю тревогу. Теперь новоиспечённая леди жила не в защищённом городе, полном стражи и верных людей графа, а в глуши, окружённой лесами. И рядом находилась деревня с полудикими сервами, затаившими обиду на господ.

«А что, если дать ей свободу?» – размышляла Эстрид. Ей не очень хотелось иметь при себе рабыню, которая сможет придушить голыми руками, а затем безнаказанно убежать в леса. «Надо поговорить об этом с Хенгистом», – отметила для себя девушка.

Впрочем, опасаться нападения сервов, которых едва ли наберётся десяток боеспособных мужчин, вряд ли стоило. Как и многие особняки, принадлежавшие мелким землевладельцам, двухэтажный дом, где поселились молодожёны, походил на крепость в минитюре. На первом этаже располагались коморки для слуг и трапезная совмещённая с кухней, а на втором находились две относительно просторные комнаты, которые заняли Эстрид и Хенгист – спали они отдельно, каждый в своих покоях. Внутри здания было тесно, темно и сыро, а стены не имели даже грубой штукатурки, но зато архитектор предусмотрел всё для обороны дома: толстая кладка, крошечные окошки-бойницы, винтовая лестница и узкие коридоры, даже имелись фланкирующие башенки по обоим концам здания, из которых удобно вести обстрел осаждающих.

***

Мобад вместе со слугой-храмовником(1) приехали в условленное время. Упитанный, с чёрными жёсткими волосами и хитрыми, бегающими по сторонам, глазками, Бенруз произвёл на Эстрид не столь благоприятное впечатление, как дастур Фравак во время беседы перед отъездом, не понравилась и его манера общения: мобад разговаривал слишком заискивающим тоном, в котором не чувствовалось ни капли искренности. Храмовник же – молодой, щуплый монах, казавшийся щепкой на фоне полной, коренастой фигуры Бенруза – всё время молчал и держался скромно, как и полагается слуге.

Пища, поданная гостям, была не столь изысканна, как хотелось бы, и юную хозяйку это слегка огорчило. Ржаной хлеб вместо пшеничного, курица, овощная похлёбка и немного фруктов – вот и все скромные кушанья, которыми в настоящий момент мог похвастаться дом сэра Хенгиста. К счастью, в погребе нашёлся бочонок неплохого вина, что скрасило застолье.

Хенгисту и Эстрид не пришлось сильно напрягаться, чтобы отыграть перед гостями роль счастливого семейства, разговор представлял собой обычную светскую болтовню, и Эстрид, выпив вина, расслабилась и повеселела.

– Как вам наши края? – спросил Бенруз, уплетая курицу за обе щёки.

– Тут очень красиво, – ответила Эстрид, – и дом весьма неплох. Правда, его надо привести в порядок.

– Да, поместье давно стоит в запустении, предыдущий владелец преставился лет пять назад, не оставив наследника. Хорошо, что теперь тут живёт такая чудесная молодая пара. А вы знаете, что в этих лесах много кабанов и оленей? Между прочим, это излюбленное место охоты барона Кобертона. Но будьте осторожны, леди Эстрид, тут водятся и хищники! А природа у нас суровая, северная, зимы долгие, да и сейчас вон какая погода: пасмурно, постоянно дожди идут. Кстати, а я ведь до сих пор не знаю, откуда вы прибыли к нам?

– Из Вестмаунта, святой отец, – ответил Хенгист, – прежде я служил у Фравака Кобертона.

– Ну, тогда вам не привыкать, – махнул рукой Бенруз, – вот были бы южанами, пришлось бы туго!

Эстрид не нравился взгляд тучного мобада: казалось, он смотрит на юную девушку с таким же аппетитом, как и на поедаемую курицу. Эстрид было неприятно встречаться с ним глазами, и она уставилась в тарелку. Общаясь с дастуром Фраваком, дочь купца чувствовала присутствие Всевидящего, от гостя же исходили лицемерие и еле сдерживаемая похоть. Но всё это не мешало Эстрид вежливо улыбаться и поддерживать беседу, как и полагается хозяйке дома.

Бенруз между делом поведал о местах, в которых очутилась молодая семья. Поместье Мьёлль находилось далеко от главной дороги почти на самом отшибе королевства – дальше на север тянулись только леса, которые заканчивались полосой мёртвой земли. В окрестностях кроме редких деревень и небольших поместий не было ничего. Ближайший замок одного небогатого коленопреклонённого находился в двух днях пути, а до единственного во всём баронстве города Кюльбьёрга пришлось бы ехать три дня, он стоял на берегу реки Эдды, торговал с северными племенами, а управлялся не лордом, а парой производственных и торговой артелями.

Разговор закончился глубокой ночью, и Хенгист предложил мобаду переночевать в поместье, но Бенруз вежливо отклонил предложение:

– Премного благодарен за гостеприимство, с радостью бы остался в этом прекрасном доме, но, увы, священные обязанности требуют моего присутствия в святилище рано утром.

Мобад с храмовником ускакали в ночь, а Эстрид и Хенгист поднялись наверх, чтобы их разговор не слышали слуги.

– Мне не понравился этот человек, – сказала Эстрид, присаживаясь на кровать, – он говорит не то, что думает. И взгляд такой неприятный!

– И мне не понравился, – согласился Хенгист. – Да и само место это странное: дикая глушь, ни замков рядом, ни городов. А люди здесь в ещё худшем положении, чем в Вестмаунте: барон Кобертон взимает очень тяжёлые повинности. И еды у нас мало, скоро придётся жить впроголодь. Мы со старостой сегодня осматривали поля, он всё объяснил: рожь поразила пятнистая хворь, зёрна преют, собрать хороший урожай озимых в этом году не светит.

– И что делать?

– Пытаться выжить. Говорят, были времена и похуже. Надо научить повара разбавлять муку лебедой и другими добавками и экономить на всём, как это делают сервы. Если людям совсем нечего станет есть, у нас должны остаться запасы, чтобы не дать им умереть с голоду.

– Хенгист, мне страшно, – сказала Эстрид, беря супруга за руку. – За что мне всё это?

Он присел рядом:

– Не тебе одной плохо. Да и вообще, знаешь, о чём люди говорят? Грядёт Тьма.

– Но откуда они знают?

– Сложно сказать, но разговоры только об этом. Считают, что и голод и война – предвестники конца эпохи.

– Неужели и правда нам предстоит увидеть Тьму?

– Староста уверен, это лишь глупые басни сервов, напуганных обрушившимися бедами. А я даже не знаю, что думать.

– А зачем Всевидящий насылает Тьму?

Хенгист пожал плечами. Какое-то время они сидели молча. Эстрид прислонилась к нему, продолжая держать за руку. Она ощущала, как бьётся сердце молодого человека, и как в ней самой разгорается желание – хотелось забыться в его объятиях. Эстрид теперь была точно уверена, что любит Хенгиста, и больше всего на свете она боялась потерять его – единственную опору среди тьмы чужого враждебного мира, обложившего их со всех сторон.

После той ночи они больше не спали в обнимку, но с тех пор Хенгист изменился по отношению к супруге: стал мягче, заботливее и не столь раздражительным, как прежде. И Эстрид всё больше утверждалась в мысли, что он испытывает ответные чувства.

– Останься со мной, – прошептала она, – прошу. Давай проведём эту ночь, как муж и жена.

– А как же твоя любовь к графу? Да и я дал обещание.

– Но это не такие чувства, как к тебе. Я его уважаю и почитаю, как отца, но люблю по-настоящему только тебя. Кто знает, что произойдёт завтра? Что, если скоро придёт Тьма, и все мы умрём?

– Я тоже тебя люблю, Эстрид, и всегда любил, – Хенгист нежно обнял её. – Но разве дело в этом? Ты знаешь, кто я на самом деле?

Эстрид вопросительно посмотрела на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Я незаконнорожденный сын графа. И я дал отцу обещание, что не притронусь к тебе до определённого момента. – Хенгист поджал губы, на его лице отразилась тяжёлая душевная борьба.

– Не может быть! Но ты никогда не рассказывал о своём родстве.

– Знаю. И не должен был для собственной безопасности. Ардван всегда старался держать втайне своих ублюдков: графиня нас на дух не переносит. Да и происхождение не даёт мне никаких привилегий – тогда к чему лишний раз трепаться?

– Но какое это имеет значение?! – воскликнула Эстрид, обхватив лицо супруга ладонями. – Ты не вассал графа, и клятва верности связывает тебя совсем с другим человеком. Неужели справедливо с его стороны подвергать нас такой пытке? Мы же любим друг друга и заключили союз перед взором Всевидящего. А раз так, кто из людей имеет права препятствовать нашей любви?

– Ты права, – согласился Хенгист, – мой отец несправедливо со мной поступил. Я должен сражаться на войне, а не помирать от голода в этом захолустье. А ещё проклятые обещания! У Ардвана нет души, он казнит людей направо и налево, уводит их из домов, делает, что хочет. Моя мать была женой одного серва, и граф… он просто силой забрал её и поселил в замке а, когда наигрался, прогнал обратно домой. Её муж не перенёс душевных страданий и свёл счёты с жизнью, но думаешь, Ардвану было до этого дело? Я всю жизнь старался не думать об этом, старался служить верой и правдой, как приучили…

Не договорив, Хенгист замолчал и уставился в пол. В руках он сжимал ладони Эстрид.

– Это ужасно... – прошептала Эстрид, не веря своим ушам и не понимая, как человек, которого она так уважала и чтила, мог совершать подобные вещи. Она вдруг почувствовала себя всего лишь очередной игрушкой в руках властного лорда.

Не говоря ни слова, парень притянул девушку за талию, она обвила руками его шею, и губы их слились в поцелуе. Повалив Эстрид на кровать, Хенгист стал срывать с неё одежды.

– Да! – простонала она, тая в его объятиях, – продолжай!


1.Храмовник – здесь слуга при храмах и святилищах, помогающий мобаду или дастуру в проведении служений.

Глава 27 Монтан VI

Вернувшись в город, Мотан первым делом отправился в дом Никанора. Старик удивился, увидев юношу после трёх дней отсутствия.

– Не стоило сюда возвращаться, – сказал он, – кажется, ты наговорил лишнего Халкею, и теперь у тебя серьёзные проблемы. Лучше беги из города, пока вновь не явились солдаты.

– Что случилось? – не понял Монтан

– Да что тут только не случилось! Люди Лаодики приходили. Узнали, что ты пропал, и очень рассердились. А потом и вообще городская стража вломилась. Говорят, тебя обвиняют в мошенничестве и шарлатанстве. Весь дом перевернули! Ещё и меня хотели увести: почему-то решили, что мы заодно. Еле отбрехался, слава богам – передумали! Ну и проблем ты мне доставил, парень.

– Я всё улажу, – Монтан был спокоен, – никто больше не потревожит тебя. И мне они ничего дурного не сделают.

– Кажется, ты не понимаешь, с кем связался, – укоризненно покачал головой Никанор. – Если Халкей заручился поддержкой аристократии, самое разумное, что можно сделать – бежать без оглядки. В Нэосе добра не ищи. Местные шишки тебя съедят и не поперхнтся.

– Возможно, я уйду, возможно – нет. Но я должен ещё кое-что сделать.

– Что ж, воля твоя. Жаль, если тебя схватят, – вздохнул старик.

Едва Монтан покинул дом и зашагал в сторону центра, его нагнали три горожанина. Кланяясь, они обступили юношу.

– Господин, приветствуем тебя! – воскликнул старший из них, обладатель короткой жиденькой бороды и гладкой лысины.

– Приветствую, – сказал Монтан, – что нужно вам?

– О, великий господин, – человек вновь поклонился, – мы рады, что ты вернулся, ожидания наши оказались не напрасны! Меня зовут Кенэй, это Нефсефей и Хирон, – он указал на спутников. – Мы хотим следовать за тобой и учиться мудрости и истине.

– Почему вы хотите за мной следовать? Я не учитель и не пророк – я целитель.

– Господин Монтан, мы знаем, кто ты и кто тебя послал, – не унимался Кенэй, – и готовы услышать слово истины! Подвергни нас любому испытанию, если сомневаешься.

– Ну и за кого же вы почитаете меня?

– Он нас испытывает, – прошептал еле слышно один из троицы.

– Ты сын и посланник Бога Хронуса, великий маг, целитель и пророк, а так же будущий автократор всей земли, который должен явить истину племенам и народам, – благоговейно проговорил Кенэй.

Монтан подумал, что эти люди могли бы оказаться полезны в качестве бесплатной прислуги. Вот только они имели слишком высокие ожидания: ничего из вышеперечисленного молодой целитель делать не собирался. Он перебрал в голове известные ему религиозные течения. Понять, кто стоял перед ним, не составило труда: это были хрониты – одна из очень древних конфессий хошедарианства, отколовшаяся от господствующего течения на заре его существования. Хрониты считали, что знают имя верховного бога, но, в отличие от хошедарианцев, существование иных богов не отрицали. Вот только с точки зрения адептов хронизма поклоняться им было бессмысленным занятием, поскольку те не имели почти никакой власти в этом мире. Хошедарианская церковь Катувеллании, считавшая доктрину хронитов богомерзкой ересью, давно истребила и изгнала с территорий королевства всех, кто открыто исповедовал её, но в свободных торговых городах, вроде Нэоса, хронизм процветал.

В отличие от правоверных хошедарианцев хрониты не ожидали наступления Тьмы, полагая, что страшные пророчества сбудутся лишь в том случае, если люди не встанут на праведный путь. В соответствии с их верованиями у бога Хронуса помимо Хошедара было ещё несколько сыновей, и они должны приходить на землю каждый в своё время, дабы править народами и наставлять их в истине.

– Почему вы решили, что я тот самый пророк? – продолжал допытываться Монтан.

– Мы знаем о чудесах, которые ты повсюду творишь, и о том, что лживые мобады в Мегерии попытались схватить тебя, но все пали позорной смертью. Люди слепы, они лишь пользуются даром Бога, но не видят посланника Его. А ещё один наш брат увидел во сне, как светловолосый юноша явился в город, дабы учить истине. Мы тут же начали узнавать о всех прибывших в последнее время, и нашли тебя.

– И много таких, кто считает… кто узнал во мне посланца Хронуса?

– Наша община в тридцать человек вся готова следовать за тобой, – Кенэй напустил на себя важный вид, будто в том имелась его личная заслуга.

– Не густо.

– К сожалению, люди слепы, и Враг отравляет их ум. В городе многое тех, кто чтит Хронуса, но они отвергли знаки. Однако если ты явишься им, люди уверуют!

– Боюсь, вы ошиблись, – Монтан решил прекратить ненужный разговор, – Хронус не посылал меня, и автократором я становиться не желаю.

– Сны не ошибаются, господин, особенно, если посланы Богом, – провозгласил Кенэй, подняв палец вверх. – Ты можешь испытывать нашу веру, но, в конце концов, убедишься, что она крепка, как камень!

«Кажется, от них не так просто отвертеться», – подумал Монтан.

– Что ж, пусть будет так, – он больше не пытался разубедить навязчивую троицу, – тогда идите по домам. Сейчас мне предстоят важные дела, но когда время настанет, я найду вас и поведу за собой.

– Слушаемся, – Кенэй и остальные замерли в глубоком поклоне.

Монтан тут же забыл о странных людях, теперь он шёл туда, куда его тянуло всё это время – к Лаодике. Узнать, где находится дом Мермеидов, не составило труда. Четырёхэтажный дворец, расположенный на холме, было видно почти из любой точки города. Величественное сооружение по периметру окружала колоннада и балконы, а от самого фундамента до шпилей башен фасад украшали скульптурные композиции и узорчатая лепнина. Ко дворцу примыкал цветущий сад с аллеями, фонтанами и статуями работы лучших мастеров. Стражники у входа выглядели не менее пышно, чем само здание: позолоченный ламеллярный доспех спускался почти до пят, а шлемы с львиными головами украшал разноцветный конский волос. Такая броня стоила целое состояние.

– Мне нужно увидеть Лаодику, – обратился Монтан к стражнику.

– Здесь не проходной двор, – отрезал воин, даже не глядя на молодого человека.

– Меня она примет. Передай, что явился Монтан-целитель.

Стражника недоверчиво покосился на скромно одетого юношу, который говорил с такими спокойствием и достоинством, будто сам является высокородным аристократом. Поразмыслив, он позвал слугу.

– По какому вопросу? – спросил тот, надменно осматривая гостя.

– У меня дела.

– Просителям тут не место, убирайся.

– Лаодика посылала за мной три дня назад.

– Да ну!

«Что же это такое!» – Монтан почувствовал, как внутреннее равновесие вновь покидает его, он устремил на слугу пустой, всепроникающий взгляд, от которого тот машинально съёжился, и отчеканил:

– Просто доложи, кто пришёл!

Стражники нахмурились, сжав алебарды.

– Ладно, – буркнул недовольно слуга и поспешил в дом.

Лаодика сидела в саду под обвитым плющом навесом. Сегодня она была облачена в изумрудное платье, расшитое орнаментом из цветов, а нижнюю часть лица и шею скрывала плотная шелковистая ткань. В соседнем кресле, развалился мужчина в дорогом наряде. Ухоженная бородка украшала его холёное лицо с чуть раскосыми, как и у Лаодики, глазами. Рядом на столике стоял кувшин с вином и два кубка.

– Здравствуй Монтан, – богатая дама холодно посмотрела на вошедшего.

Юноша поздоровался с обоими, слегка склонив голову.

– А молодой человек весьма дерзок, – заметил мужчина, – раз не удосужился поприветствовать поклоном тех, кто выше его по положению.

– Прошу прощения, – сухо сказал Монтан, ни капли не смутившись, – боюсь, я ещё плохо знаю обычаи этого города.

– Присаживайся, – небрежно кивнула Лаодика на мраморный табурет возле столика. – Это мой брат, Лукас, – представила она мужчину, – управляющий землями семьи, капитан нашей гвардии, и вдобавок, прославленный поэт Нэоса, – последнее она произнесла с лёгкой усмешкой.

– Так ты и есть тот самый целитель, который чудесным образом излечил мою сестру? – Лукас слегка приподнял бровь.

– Да, это я, – Монтан подошёл и сел на предложенное место.

– Знаешь, а у тебя воистину дар. Хоть ты и успел ополчить против себя гильдию врачей, наверняка сможешь далеко пойти, если, конечно, выучишь манеры, принятые в благородном обществе.

– Только наш юный друг иногда любит пропадать и не сдерживает обещания, – Лаодика прожгла юношу прекрасными зелёными глазами. – Но, вероятно, на то имелись веские причины?

– Мне пришлось срочно покинуть город, – объяснил Монтан, – но я помню своё слово и вернулся завершить начатое.

– Что ж, верность слову делает тебе честь, – заметила Лаодика, а затем обратилась к брату: – Послушай, Лукас, давай завтра решим вопрос с землёй – это не к спеху, а дела после обеда меня утомляют.

– Хочешь променять моё общество на общество этого симпатичного юноши? – ехидно улыбнулся брат. – Тогда, пожалуй, пойду, не стану мешать вашей милой беседе.

Мужчина удалился, а Лаодика предложила пройтись по саду. Сад поддерживался в идеальном состоянии трудами пары десятков слуг и рабов. Вымощенная разноцветной мозаикой тропинка вела то среди цветников, то под навесом раскидистых ветвей. Несколько фонтанов, украшенных мраморными скульптурами, ласкали слух журчанием воды, а тенистые аллеи в жаркие дни хранили прохладу.

– Как тебе мой сад? – спросила Лаодика, когда они проходили мимо очередной клумбы.

– Здесь хорошо, – Монтан не кривил душой, ему и правда нравился этот зелёный уголок.

– Тут, в Нэосе, довольно тесно. Предпочитаю коротать дни в загородном поместье, но сейчас слишком много дел. Наверное,тебе тоже больше по душе природа?

– Да, этот город слишком шумный и многолюдный, я теряю здесь силы. Прости, что не предупредил об отъезде: почувствовал, что должен покинуть это место и побыть в одиночестве.

– Знаешь, у меня тоже порой возникает такое желание, – призналась Лаодика. – Эта суета вокруг отнимает много сил. Временами всем бывает нужно отдохнуть и подумать о жизни. Но ты расстроил нас тем, что так внезапно покинул Нэос: я, было, собиралась предложить тебе работу – твои способности должны получить достойное применение.

– Я скоро снова уйду из города.

– Но отчего же? Тебя не устраивают открывающиеся перспективы? Или ты испугался этого старого дурня Халкея? Вот уж точно никчёмный человек! А сколько денег дерёт за свои бесполезные мази и припарки! Можешь не опасаться: уверяю, он и пальцем тебя не посмеет тронуть.

– Я не боюсь Халкея, мне нет до него дела. Но в городской суете я теряю себя. Долгое время я хотел попасть в Нэос, проделал большой путь, а теперь сожалею, что так сюда рвался. Я должен идти дальше.

Лаодика, приподняв бровь, удивлённо посмотрела на юношу:

– Но куда ты идёшь? И откуда сам?

– Прежде я жил за Сверкающими Горами на краю земли, а куда идти дальше, я ещё не понял.

– Далеко же забрёл! Но тебе всё-таки стоит обдумать моё предложение. А что, если цель твоего пути именно тут? Многие мечтают о славе и богатстве. Служа этому дому можно обрести и то и другое.

– Ты права, многие стремятся к этому, – вздохнул Монтан, – но, боюсь, слава и богатство не удовлетворят меня.

– Что же ещё я могу предложить за твою службу? – развела руками Лаодика.

Монтан остановился и пристально взглянул в её красивые, зелёные глаза:

– Не знаю, пойми, это сложно объяснить. Я никогда ничего не хотел в жизни, даже не знал, каково это – иметь желания. А теперь, оказавшись здесь, совершенно потерялся: тут много непонятного, много бессмысленных и странных правил, много суеты, боли и страданий. Может быть, единственная цель во всём этом – обрести покой и свободу?

– Похоже, ты не только лекарь, но и философ, – Лаодика тоже остановилась и теперь они неотрываясь смотрели друг на друга – Знаешь, тебе надо познакомиться с местными мудрецами, уверена, вы найдёте общий язык. Может в этом твоё призвание? Пойми, тут много путей, и не стоит с ходу отвергать их, как, впрочем, и предложение одного из уважаемых домов.

– Кажется, я всё же хотел бы остаться здесь… – Монтану с трудом далось это признание.

– Ну так в чём проблема? Сейчас же велю слугам подготовить комнату и принести твои вещи.

– Не беспокойся об этом, я сам схожу, тем более в городе меня ждут ещё несколько дел.

– Надеюсь, ты не исчезнешь, как прошлый раз? – Лаодика слегка прищурилась, и в голосе её зазвучали повелительные нотки.

– Нет, я не исчезну. Обещаю.

Монтан не мог отвести взор от глаз от девушки, стоящей перед ним, он сам не знал почему, но хотелось остаться с Лаодикой навсегда – прежде Монтан не ощущал ничего подобного. Городской шум почти не долетал в этот сад, где царили тишина и покой, и молодому целителю начало казаться, что путь окончен, что всю жизнь он стремился именно сюда.

Он всё же нашёл в себе силы покинуть Лаодику и, выйдя на улицу, вновь погрузился в гам и суету большого города. Но за своими вещами Монтан не пошёл, теперь его заботило кое-что другое: Халкей – второй человек, ради которого он вернулся. Монтан ощущал в душе неприятный зуд: хотелось получить ответы на мучавшие вопросы, уладить разногласия и удовлетворить чувство несправедливости, сжигавшее изнутри. Халкей должен объяснить, почему так поступил, должен извиниться за свои слова.

Особняк главы гильдии врачей, хоть и не был столь роскошен, как дворцы знатных семейств, но тоже выглядел богато. Двухэтажный дом, расположенный в одном из респектабельных районов города, притаился среди усаженного деревьями сада за высоким забором и кованными, узорчатыми воротами, которые отгораживали уютный зелёный уголок от городской сутолоки. На входе Монтана встретил раб-привратник, он велел юноше ждать и ушёл сообщить хозяину о визитёре.

Монан долго простоял возле ворот и уже хотел войти, не дожидаясь приглашения, но тут подоспели три стражника с копьями и щитами в сопровождении привратника, который что-то объяснял им, указывая на юношу пальцем. Монтан понял, что в саду есть ещё один вход, и Халкей, вместо того, чтобы принять недруга, тайно позвал солдат.

– Вот и попался! – грубо произнёс один из воинов. – Его весь город разыскивает, а он сам явился! Да ни к кому-нибудь, а к нашему уважаемому Халекею! И что же ты собирался сделать?

– Я должен поговорить с ним, – ответил спокойно Монтан, не обращая внимания на грозный тон солдата.

– Интересно, о чём?

– Это наши дела, тебя не касаются.

– Ах, вот как? Что ж, возможно, господин лекарь и навестит тебя в тюрьме пред судом. Хотя вряд ли…

– Я не пойду в тюрьму, мне нужно поговорить с Халкеем. Я не причиню ему вреда. Уверен, мы договоримся, и он больше не будет настаивать на моём аресте.

– Давай, давай, поболтай у меня тут! – стражник наставил на юношу копьё. – Что значит, не пойдёшь?

Остриё наконечника угрожающе заблестело пред носом молодого целителя, ставя твёрдую точку в разговоре.

Монтан смотрел в глаза этого человека и не находил понимания: стражник был слишком агрессивен и туп, слова не доходили до него. Но Монтан подчиняться не собирался. Чувство досады и обиды вновь захлестнули его с головой, злость на солдат, на Халкея, на весь город разгорелась пламенем преисподней в душе молодого человека. Почему они так обращаются с ним? Что плохого он сделал этим людям?

– Отойди, – процедил сквозь зубы Монтан. – Предупреждаю: лучше этого не делать.

– А не то что?

Злоба душила, но не смтря на душевный раздрай, Монтан всё же смог сосредоточиться: для разрушения требовалось гораздо меньше концентрации. И тогда все три стражника схватились за головы. Почувствовав страшную боль, они выронили оружие и один за другим попадали на вымощенную камнем улицу. Монтан не хотел убивать их быстро – он стоял и наблюдал, как люди корчатся в муках. Наконец они затихли, из глаз, носа и ушей стражников текли струйки крови.

Раб привратник стоял неподалёку и в ужасе созерцал происходящее, боясь пошевелиться.

– Беги, – лишь вымолвил Монтан, глядя ему в глаза, и того, словно ветром сдуло.

Ворота оказались заперты, но от небольших мысленных усилий засов развалился на части, юноша вошёл в сад и быстро зашагал к дому Халкея. Несколько слуг испуганно смотрели на незваного гостя и боязливо перешёптывались, кто-то даже попытался его окрикнуть.

Войдя в дом, Монтан миновал длинный коридор и оказался в просторном зале. Время было полуденное, и глава гильдии трапезничал вместе с домочадцами и двумя гостями в сиреневых мантиях. Хозяева мирно беседовали, а рабы прислуживали за столом, принося и относя блюда. Когда Монтан предстал перед ними, все, как один, умолкли и уставились на странного посетителя, не понимая, что происходит. Халкей же, увидев недруга, поднялся со стула:

– А тебя кто пустил? Вон отсюда! Увести его!

Но слуги не решались подойти: Монтан бросил на них такой взгляд, что даже самых смелых проняла дрожь.

– Я лишь хотел с тобой поговорить. Сядь на место! – приказал он.

– Да уведите же этого сопляка! – не унимался Халкей, лицо его покраснело от злости, старый врач даже не собирался вступать в диалог, и тогда Монтан отчаялся.

– Посмотри на меня, Халкей Меланийский! – голос его изменился: пропала прежняя отстранённость, и теперь слова гремели сталью на всю трапезную. – Почему ты не можешь просто выслушать? Неужели ты настолько туп, что не понимаешь обычных человеческих слов? Неужели ты так вознёсся в собственной гордыне, что не можешь снизойти до разговора с себе подобным? Какие же вы, люди, жадные, заносчивые и глупые! Только и делаете, что гнобите друг друга, унижаете, обворовываете и убиваете. Вы погрязли в своём дерьме! Мне тошно от вас!

Все присутствующие застыли, боясь пошевелиться, но только не Халкей – он выскочил из-за стола и подбежал к Монтану.

– Да кто ты такой, чтобы вот так заявляться сюда, нарушать покой моей семьи и угрожать мне? Жалкий шарлатан, да как ты смеешь?! – рычал он, брызжа слюной, но юноша лишь взглянул на врача, и тот отлетел на несколько шагов, будто его на всём скаку сбила лошадь. Старик ударился о стол, посуда попадала на пол, а люди вскочили с мест – на лицах был написан ужас. Пожилая госпожа ахнула, закрыв рот руками, молодая девушка воскликнула: «Отец!», заплакал ребёнок, а служанки, выронив из рук блюда, запричитали. Два гостя в недоумении переглядывались.

– А так шарлатаны могут? – Монтан торжествующе оглядел собравшихся. – Ты перешёл все границы! Такой мерзкий человечишка не заслуживает жить!

Старик приподняться, держась за ушибленную спину и водя вокруг ошалелым взглядом. И тут все ахнули, а Халкей заорал: его кожа начала краснеть, на ней выступили волдыри. Они набухали и лопались, кожа плавилась, а врач катался по полу, извергая нечеловеческие вопли. На теле выступили языки пламени, они объяли старика, и тот в мгновение ока превратился в живой факел. Жизнь оставила его, а обугленное тело продолжало гореть, исторгая удушающую вонь.

Слуги, домочадцы и гости в панике ломанулись прочь из трапезной, с дикими визгами и криками о помощи.

– Это вам урок, – Монтан ткнул пальцев в спины убегающим, развернулся и зашагал обратно.

Он шёл, а за ним вспыхивали мебель, ковры, трава у дома, деревья в саду. Хотелось истребить это место, и Монтан чувствовал огромное удовлетворение, делая это. Позади раздавались панические крики людей, спасающихся из охваченного огнём дома, а он даже не смотрел туда. «Они заслужили смерть, – думал молодой целитель, – они нелепы и ничтожны. Зачем им жить на этом свете? Зачем они? Зачем весь этот город? Когда придёт тьма, не останется ничего и никого, лишь тишина. Вот только когда? Сколько ещё ждать? Все они не нужны. Все, кроме неё…»

Когда Монтан добрался до дворца Лаодики, над районом, где находился дом Халкея дым стоял сплошной стеной. Весть о пожаре в считанные минуты разнеслась по Нэоску и жители в спешке стремились удрать из города, заполняя и без того тесные улицы тюками с жалкими пожитками. Огонь распространялся быстро.

Лаодика смотрела на зарево пожар с балкона собственных покоев на третьем этаже. Когда Монтан вошёл, она резко обернулась, вздрогнув от неожиданности.

– А, это ты? – увидев Монтана, она успокоилась, – Стучаться тебя, видимо, тоже не учили? Впрочем, кажется, я уже начинаю привыкать к твоим странностям. В городе пожар, огонь может дойти и сюда, я отдала приказ собирать вещи: уедем на время из Нэоса.

Монатн подошёл к Лаодике и тоже стал наблюдать за происходящим на улицах.

– Не переживай, – сказал он, – пожар не тронет это место.

– Почему ты так уверен?

Юноша промолчал.

– Ладно, идём, – Лаодика направилась к двери, – соседние кварталы уже в дыму.

– Они все мертвы, – медленно проговорил Монтан. – Все: Халкей, его прихлебатели, стражники. А его проклятый дом предан огню.

В глазах Лаодики отразилось удивление и непонимание, брови чуть приподнялись.

– Я их всех убил! – воскликнул Монтан. – Видишь, я не только лечить умею.

– Ты? Но как? Когда? Опять говоришь странные вещи!

– Я хотел всего лишь поговорить, хотел спросить: почему? Но он… Этот подлый человечишка позвал стражу! Продолжал меня оскорблять и унижать! За что? Он сгорел живьём у всех на глазах. Он заслужил такую участь.

Монтан стоял, облокотившись на перила балкона, и смотрел вдаль. Судьба города и даже целого мира для него значили не больше, чем кружащийся на ветру обгоревший древесный лист. Не было ни жалости, ни сожаления. Монтан обернулся и увидел, как в глазах Лаодики удивление сменяется страхом. Будто желая подтвердить свои слова, он силой мысли зажёг все свечи в комнате.

– Но кто же ты? – Лаодика, наконец, взяла себя в руки, её голос дрогнул, но не утратил твёрдость. – Один из богов?

– Боги – плод невежественного человеческого ума, Лаодика, а я всего лишь научен управлять материей, хотя умения мои ничтожны. Когда меня в младенчестве принесли в замок у Холодного океана, я был мёртв целую неделю, даже плоть начала разлагаться. Те, кто там обитают, восстановили мои тело и мозг, и вот я снова оказался жив! И им для этого даже усилий не потребовалось. А что могу я? Даже тебе не в состоянии помочь! Я говорил, что теряю силы, теряю концентрацию, мир затягивает меня, отнимает всё, чем я когда-то обладал. А люди… люди меня разрывают на части, постоянно что-то требуют, угрожают, пытаются причинить боль. Этот мир безумен, зря я покинул обитель. Я так устал!

Монтан опустился на пол, прислонился спиной к перилам и обхватил голову руками. Потоки противоречивых чувств разрывали его.

– Зачем тебе всё это рассказываю? – тихо проговорил он. – Никто не поймёт того, что у меня внутри.

Лаодика подошла к Монтану, он поднял взгляд и увидел в прекрасных зелёных глазах заботу и нежность.

– Успокойся, – она присела рядом и взяла его за руку, – ты должен отдохнуть. Давай уедем из города. Моя вилла находится на берегу океана в десяти милях отсюда, там очень красиво, там я нахожу покой и уединение. Понимаю, что ты чувствуешь, мне тоже тяжело среди людей. Только из-за богатства они от меня не отворачиваются. Люди злы и жестоки.

Монтан видели Лаодику третий раз в жизни, но сейчас ему казалось, что они знакомы многие годы: было в ней что-то близкое и родное. И юноша успокоился, им овладела безмятежность.

Воздух наполняли духота и запах гари, следовало поторопиться.

– Пойдём, – сказал Монтан, – Я хочу уехать.

Глава 28 Хадугаст III

Мощным ударом меча Хадугаст пронзил деревянного болвана и тут же схватился за плечо, болезненно морщась.

– Тебе не стоит так помногу тренироваться, – убеждал его стоявший рядом кнехт Фолькис.

Хадугаст уже несколько дней приходил на площадку рядом с северной стеной, дабы вспомнить боевые навыки. Грудь и плечо саднили не так сильно, как раньше, но и полностью выздоровевшим воин себя не ощущал. От резких движений снова начинало колоть в верхней части груди, а дыхание срывалось на кашель.

– Плевать я хотел, – Хадугаст, будто назло, нанёс очередной удар по деревяшке, и от боли чуть не выронил меч, – дерьмо собачье, когда заживёт проклятая рана?!

– Надо отдохнуть, лекарь запретил упражнения с мечом два месяца, – Фолькис облокотился на изгородь, скептически посматривая на господина.

– Пусть он катится в преисподнюю! Сущая ерунда. Знаешь, сколько раз я бывал ранен?

– Если не выздоровеешь, мы окажемся вынуждены торчать в замке до скончания веков, – заметил кнехт.

– Да хватит уже нудить под руку! Лучше расскажи, что в замке слышно, постоянно ведь с местными якшаешься. Тёмные близко?

– Вчера дозорные видели их передовые отряды в нескольких милях отсюда. А вообще, плохи дела: беженцы страсти рассказывают, будто армия огромная, сжигает всё на пути, считают, это демоны из преисподней покарать нас явились. Деревенщин-то в городе бесова прорва: понабежали со всей округи и запугивают местных.

– Не так же много их было.

– Это неделю назад их немного было, а сейчас на улицах не протолкнуться, и они всё идут. Говорят, ещё и «свободные» озверели в край: нападают на наёмников, жгут поместья и поднимают людей на бунт, а отобранную у сеньоров землю Бадагар раздаёт сервам. Ходят слухи, он с «тёмными» сговорился и тоже направляется к Нортбриджу.

– За этим бандитом следует так много дураков? Неужели сервы надеются взять крепость, которую ни одна армия не смогла захватить?

– Конечно, брехня: люди боятся и придумывают разное.

– В любом случае, надо поскорее отсюда свалить, пока эта сволочь Лаутрат не запихнул меня в тюремные подвалы. Вон, местного дастура уже прибрал к рукам.

– Дастур Фравак подозревается в ереси, к тебе-то за что придраться?

– Сам знаешь. Эта скотина обвинит в чём угодно, если захочет от тебя избавиться. Ересь или измена – какая разница? Итог один.

– Пожалуй, так, – согласился кнехт. – Мне тоже не хочется попадаться на глаза апологету.

– Пёс с ним, – выругался Хадугаст, – ещё немного, и я буду в состоянии ехать, куда угодно. Вот тогда-то и отправимся на юг. А знаешь, что нас там ждёт?

– Земли лордов-еретиков, которых казнит король.

– Верно! А сейчас нам пора на проклятые похороны проклятого канцлера, который так не вовремя вздумал протянуть ноги. И почему я должен лишний раз мозолить глаза придворным? Мне в замке, похоже, вообще никто не рад! Дурацкая вежливость! Они нарушают законы гостеприимства, а я лебези перед ними? – Хадугаст не на шутку распалился.

– Не ходи, если не хочешь, – пожал плечами Фолькис.

– Ага, тебе-то легко говорить…

Сменив пропитанный потом гамбезон на лёгкую, полотняную котту, Хадугаст отправился к святилищу Ардвана-плотника. Кладбище для придворной знати находилось в роще неподалёку от тренировочных площадок.

Когда Хадугаст вошёл внутрь, люди уже были в сборе, а тело канцлера лежало перед алтарём, завёрнутое в чёрный саван и обложенное осиновыми ветвями, которые по преданию защищали тело от вселения бесов. Только лицо покойника с зашитыми веками и ртом оставалось открытым на всеобщее обозрение. Придворные, облачённые в тёмные одежды, толпились вокруг покойника, прощаясь с усопшим, в то время как плакальщицы оглашали рыданиями стены святилища. На общем фоне выделялась белая мантия мобада, проводившего церемонию, и рясы слуг-храмовников.

Хадугаст сразу заметил высокую стройную фигуру Берхильды – женщина стояла у изголовья покойника, её волосы покрывал белая накидка, обмотанная вокруг шеи и головы, поверх которой сверкал драгоценными камнями золотой обруч. Рядом мелькали коренастая фигура хромоногого кастеляна и широкоплечая туша маршала Адро. Нитхард, опираясь на трость, стоял между мужчинами. Не обошлось и без Лаутрата, который, как всегда, держался чуть позади придворных, зорко за ними наблюдая.

Обычно похоронный обряд возглавлял дастур, но в связи с последними событиями, приведшими к тому, что графство оказалось без церковного главы, церемонию вёл один из городских мобадов. Хадугаст сразу заметил это и вспомнил слова Фолькиса об аресте Фравака, но вскоре ему стало не до него. Единственное, что сейчас хотел воин – поскорее убраться восвояси: слишком уж неприятно кололи косые, враждебные взгляды придворных. А вот Берхильда даже головы не повернула в сторону возлюбленного, будто его здесь и не было. После отъезда графа, Хадугаст полностью уединился в предоставленной ему комнате и не показывался даже на трапезах в общем зале, предпочитая проводить время либо в одиночестве, либо в обществе двух боевых слуг. И сейчас он клял на чём свет стоит правила приличия, вынудившие его явиться сюда.

«Отмучался бедняга», – подумал воин, когда настала его очередь подойти к телу. Мобад-канцлер действительно много страдал перед смертью: его плоть начала гнить, и ни какие мази, травы и даже молитвы не могли остановить заражение. Повреждённую ногу пришлось отрезать, но и это не помогло – на следующий день Гуштесп скончался.

Хадугасту пришлось повидать много покойников на своём веку, он и сам не раз отнимал жизни – обычное дело для воина. Но сейчас коленопреклонённый задумался, представив, как однажды тоже будет лежать под чёрным саваном в окружении толпы, провожающей его душу в последний путь. Или нет? Кто придёт на похороны, кто наймёт плакальщиц, кто захочет с ним проститься? Пара слуг? Да и те вряд ли. В свои сорок с лишним лет Хадугаст не имел ничего: ни замка, ни семьи, ни наследников. Единственное, чем он мог похвастаться – несколькими поверженными противниками, бесчисленным количеством шлюх в борделях и деревенских баб, которых он оприходовал, да тем, что набил оскомину всем коленопреклонённым в округе, постоянно пользуясь их гостеприимством. Стало тоскливо на душе, да так, что хотелось волком выть. Хадугаст переводил взгляд с одного придворного на другого, но те больше не желали встречаться с ним глазами. Посмотрел на Берхильду – к этой женщине воин давно испытывал нежные чувства, вот только оказался он пешкой в её руках, и это огорчало ещё больше.

Началась церемония. Мобад произнёс длинную молитву, а затем открыл Книгу Истины Хошедара и зачитал отрывок.

– «И возопят покойники к Небу, и да спустятся святые Его за душами умерших, чтобы забрать из тел бренных туда, где сойдутся Всевидящий и Враг в вечном споре о том, кому достанутся души после конца времён…»

Около получаса читал мобад священный текст, наполняя святилище заунывным речитативом. В конце концов, покойника окропили водой из чаши с алтаря и вынесли на улицу. На кладбище уже чернела свежая яма, и медленная процессия под вопли плакальщиц потянулась к ней. После того, как слуги опустили туда мертвеца, а храмовники кинули пару горстей земли, пришла очередь работы могильщиков, и провожающие стали расходиться.

За похоронами следовало поминальное пиршество, но Хадугасту было не до него. В тяжёлых думах он дополз до комнаты и повалился на кровать. Чувствовал он себя паршиво: болели рёбра и плечо, подолгу не отпускал кашель. Подумав, что неплохо выпить вина перед сном, Хадугаст, кряхтя, поднялся и подошёл к столику с кувшином. Кувшин оказался пуст, но рядом лежал клочок бумаги. При тусклом свете мужчина попытался разобрать буквы. «Вход в подземелье, десять вечера», – значилось в записке.

Графиня желала встретиться. Хадугаст тут же смекнул, что Берхильда наверняка пронюхала о его намерении свалить из замка. После разговора с наместником, воин окончательно утвердился в намерении бежать: он не верил, что на стороне графини так много сил, как она уверяла, зато человек, вроде Лаутрата, который в курсе всего на свете, обречёт на провал любую попытку захвата власти. Наверняка апологет уже подкупил часть стражи и наёмников. Со времени того разговора Хадугаста не покидало тягостное ожидание шагов по коридору и вооружённых людей на пороге «кельи», пришедших за ним. План отъезда коленопреклонённый держать в секрете ото всех, кроме своих кнехтов. Никто не должен был знать о нём, особенно графиня: Хадугаст опасался её уговоров, гнева, оскорблений и всевозможных уловок, которые та предпримет, желая удержать возлюбленного подле себя. Он знал, что вновь поддастся её чарам и будет вынужден дать обещание остаться.

Колокол пробил девять. Этим вечером во дворе замка царила суета: до кельи доносились оживлённые голоса людей, кто-то время от времени пробегал под окнами. Погружённый в раздумья, Хадугаст долгое время не замечал шум, и только теперь обратил на него внимание. Только сейчас до него стало доходить, что за стенами гостевой башни не всё в порядке, и едва он об этом подумал, в комнату влетел взволнованный кнехт Мабон.

– Сэр Хадугаст, – воскликнул тот, – на замок напали!

– Кто? – изумился коленопреклонённый.

– В темноте не видно – никто не знает!

Хадугаст облачился в доспехи и вышел на улицу. Темнело. Мимо протрусили несколько солдат. Коленопреклонённый поспешил на северную стену, где уже собрались остальные обитатели замка, включая Тедгар и барона Адро. Берхильда тоже была тут. Катафракты негромко переговаривались, вглядываясь в сгущающийся сумрак, пламя факелов оттеняло их суровые, напряжённые лица.

За городом виднелись огни, а со стороны пригорода доносились крики людей. Ниже по склону холма за первым и вторым рядами стен инженеры расчехляли онагры и требушеты.

– Что случилось? – поинтересовался Хадугаст.

– К городу подошло войско, говорят, тёмные, – сообщил Адро. – Сейчас они грабят предместья.

– Много их?

– Достаточно. Отряд, посланный отбить пригород, вернулся с большими потерям.

– Так значит, мы не сможем прогнать их от стен? – Берхильда стрельнула в маршала холодом серых глаз. – Мы в осаде?

– Похоже на то, миледи. Впрочем, есть надежда, что утром они уйдут. Тёмные – дикари. Пограбят и поскачут дальше.

– И мы им позволим безнаказанно разорять город? – графиня была в гневе.

– Миледи, гарнизон замка чуть более сотни человек, ещё пара сотен наёмников сидит в нижней крепости. С такими силами мы не в состоянии произвести вылазку, особенно сейчас, в темноте, без разведки. Если нас всё же возьмут в осаду, в обороне понадобится каждый. А если там вся армия, которую тёмные перебросили через горы, чтобы её разбить, понадобится гораздо больше сил, чем есть у нас. Даже катафрактов, собирающейся в Хирдсбурге, может оказаться недостаточно – тёмных слишком много!

– Но ведь они ударят по этим ублюдкам?

– Миледи, коленопреклонённые сделают всё, что в их силах. В любом случае, пока тёмные не перешли через реку, мы блокированы только с северо-востока. И им потребуется попотеть, чтобы захватить мост или найти другую переправу.

Тут к маршалу прибежал запыхавшийся кнехт:

– Господин, с юга через лес движется большой отряд. Много огней. Враг подошёл с другой стороны!

– Тоже тёмные?

– Мы не знаем, господин: не можем разглядеть.

– Остаётся ждать до утра, – вздохнул маршал.

Вокруг города уже запылали горящие постройки: враги жгли предместья. Адро, Тедгар и другие воины покинули стену, не ушла лишь Берхильда. Она стояла неподвижно, будто выточенная из камня статуя, и смотрела на огонь, отражающийся пламенем гнева в её глазах. Пурпурное платье и непокрытые волосы женщины развевались на ветру.

Хадугаст взял графиню за руку, но она даже не обратила на это внимание.

– Ничего, мы им покажем, – заверил он. – Этот замок не возьмёт ни одна армия.

Берхильда обернулась и уколола любовника холодным пристальным взглядом:

– Да, теперь тебе отсюда не сбежать.

– Хильди, дорога, почему ты решила, что я куда-то убегу?

– Во-первых, я для тебя миледи, – она резко высвободила руку, – а во-вторых, не держи меня за дуру. Ты хотел бежать, как последний трус, наплевав на мои чувства и на свои обещания. Тебя запугал Лаутрат, и ты решил свалить. В этом замке у стен есть уши, Хадугаст. И если ты треплешься о чём-то каждый день со своими слугами, вряд ли это останется в тайне.

– Но я не…

– Хватит оправданий! Впрочем, сейчас это всё не имеет никакого значения. Ты теперь пленник здесь, как и все мы. И думать надо совсем о другом. Ты уже достаточно здоров, чтобы держать меч в руках? Нам нужен каждый воин.

– Сложно сказать: я тренируюсь, но боли не проходят. Проклятая рана!

– Надеюсь, когда придёт время битвы, ты не станешь отсиживаться в четырёх стенах?

– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Хадугаст, на что Берхильда лишь хмыкнула.

Хадугаст нахмурился:

– Так значит, об этом ты мне хотела сказать сегодня? Обвинить в трусости?

– Я ничего тебе не хотела говорить. Ты решил уехать, нарушив обещание, так почему я должна унижаться перед тобой и упрашивать? Вали на все четыре стороны. Ты отверг нашу любовь – что ж, таков твой выбор. А теперь оставь меня одну.

– Но ты же хотела встретиться! Написала мне записку, назначила место и время. Разве нет?

Графиня удивлённо посмотрела на воина:

– Я не писала тебе никаких записок, и встречаться не собиралась.

– Но тогда кто её написал?

– Я не знаю, Хадугаст! Почему я должна быть в курсе того, кто тебе пишет записки? Может это ещё одна твоя любовница?

Хадугаст пытаясь уловить хотя бы проблеск былых чувств, но в резких чертах Берхильды не осталось даже намёка на них, она больше не смотрела в его сторону. Коленопреклонённый вздохнул и побрёл прочь, мысль о разрыве с возлюбленной бередила душу. Но возникшие в это вечер проблемы оказались куда серьёзнее, чем его сердечные перипетии. Адро прав: надо дождаться утра, чтобы понять, кто и в каком количестве осадил замок. Нападение тёмных смешало все карты, а загадочная записка только подлила масло в огонь, породив ещё больше беспокойств. Страшная мысль посетила Хадугаста: что, если это ловушка, и кто-то хочет убить его? Но кто именно: слуги графа, Лаутрат, а, может, сама Берхильда? Очевидным было одно: теперь Хадугаст оказался надолго заперт с людьми, которые его ненавидят.

Глава 29 Берт VII

Каждый вечер Берту казалось, что прошедший день станет последним, но на следующее утро он снова поднимал с досок лежанки разбитое тело и продолжал работать. Ссадина на тыльной стороне ладони затянулась, но связки ещё болели, не давая пальцам свободно двигаться. Правда теперь это была далеко не главная проблема: уже больше недели по лагерю бродила неизвестная эпидемия, и Берт отчаянно боролся с болезнью. Знобило постоянно, порой пробивая на крупную дрожь, грудь до тошноты раздирал кашель, а кожа покрылась коричневыми пятнами, местами превращающимися в твёрдую коросту. Схватка казалась неравной, Берт и сам не понимал, каким чудом удаётся оставаться на ногах, но он знал, ради чего сражаться, ради чего жить. Побег – это заветное слово грело душу молодого каторжанина, заставляя ежеминутно переступать через боль и слабость. С того самого дня ни Снелл, ни кто-либо другой больше не заговаривал на эту тему, но Берт знал, что подготовка идёт, и Снелл доведёт дело до конца – не из таких он людей, кто бросает начатое.

Доставлял проблемы и Ломоть. Не проходило и дня, чтобы один из его дружков не попытался напакостить или поддеть, бандиты прицепили Берту обидное прозвище – Сопля, и называли теперь только так. Но Берт всё меньше обращал внимания на тычки и издёвки – привык, да и верил он, что скоро избавится от гнусных мучителей, стоит лишь немного потерпеть. Вот только ущемлённая гордость скулила, как побитая псина, когда парень снова и снова оказывался объектом шуточек Мухи или Карла Бездельника.

Берт оказался сильнее многих заключённых: он держался, пока неведомая хворь зверствовала на шахте, скашивая арестантов одного за другим, далеко не у всех находились силы противостоять ей. Некоторые падали во время работы, другие не могли подняться утром, почти не было человека, тело которого не обезображивала мерзкая, коричневая сыпь, бугрящаяся под пальцами и со временем твердеющая зудящей коркой. Надзиратели, хоть и закрывали носы повязками, вскоре тоже подхватили заразу, и теперь весь рудник оказался охвачен эпидемией. Работников становилось меньше с каждым днём, но пополнение не присылали – ждали, пока заражённые вымрут.

Заболел и Ман. В тот день, когда бывший охотник почувствовал недомогание, его тело начало покрываться сыпью, через трое суток пятна почти сплошь усеяли лицо и руки, а через неделю они превратились в коричневую коросту, отваливающуюся кусками от плоти и сочащуюся гноем. Но он тоже не желал сдаваться, каждый день шёл в забой и, сжимая зубы, из последних сил махал кайлом положенные часы. Берт с отвращением глядел на Мана и других больных, но сам выглядел не лучше. Тело чесалось, молодой каторжник смотрел на то, что творится под рубахой, и ужасался… поначалу, а потом перестал и лишь время от времени равнодушно сковыривал образовывающуюся корочку – было в этом даже что-то занимательное. Он обмотал тряпками руки и лицо, как это делали другие, чтобы на повреждённые участки попадало меньше грязи.

Теперь каждый здесь знал: его время не за горами. Это была жестокая правда, в которую Берт отказывался верить, до последнего надеясь на чудесное избавление.

Фрид умер на днях: бывалый каторжник перенёс многое за год заключения здесь, но теперь его организм сдался, не желая больше терпеть страдания. Берт узнал об этом однажды вечером, когда не обнаружил на лежанке щуплую фигуру старожила. Снелл, Тэлор и Ульв тоже чувствовали себя плохо, только Эду, казалось, всё нипочём: пока другие покрывались сыпью и коростой и падали без сил, здоровяк ощущал лишь лёгкое недомогание, даже пятна на коже не выступили. Болезнь не коснулась и Ломтя – его тоже ничего не брало, хоть пара его друзей уже отправилась на тот свет.

Сегодня утром тучи висели низко, покрывая туманом склоны гор – обычная картина для этих мест, давно набившая оскомину обитателям рудника. Берт вылез в мутную белую пелену – его трясло. Впереди, пошатываясь, брёл Ман, он не проронил ни слова за всё утро. Берт не часто с ним разговаривал: друзья помирились, но всё равно на душе оставался осадок былого раздора, да и болтать было некогда. Они уже подходили к кухне, когда Ман рухнул, как подкошенный.

– Ты чего? – схватил его Берт, стараясь поднять. – Вставай! Нельзя лежать: еды не дадут.

Ман пытался, но силы покинули его. В последние дни он и так работал на пределе возможностей, отчаянно борясь за существование. Ман тоже знал о побеге, и хоть он отнёсся скептически к этой идее, всё равно не захотел оставаться в стороне и с нетерпением ждал заветного дня.

– Борись! – тряс его Берт; парня накрыло отчаяние, все прошлые обиды улетучились в миг: умирал самый близкий человек, который у него остался среди холодных гор. – Подумай о свободе! Вспомни нашу деревню, семью…

– Нет, – выдавил Ман, – я – не жилец. Да и не будет никакой свободы, мы все здесь умрём.

– Кто меня всегда упрекал в трусости? – Берт тормошил старого приятеля, чуть ли не со слезами на глазах, – Хватит вести себя, как баба! Ты выживешь!

– Оставь. Будь, что будет. Сил нет.

Ман начал бредить, бормоча бессвязные вещи. Стражники его подняли и унесли на лежанки, где уже валялись с десяток больных, а Берт всё никак не мог придти в себя.

В этот день в штольню не отправили. Его и ещё одного заключённого заставили сжигать тела. Трупы складывали за пределами лагеря рядом с частоколом, и за несколько дней их набралось почти два десятка. Ещё несколько человек лежали обессиленные в скальной нише, многие бредили. Лекарь обошёл больных и на вопрос надзирателя лишь покачал головой:

– Надо всех сжигать. Лечить здесь нечем, обратно везти не можем. Помрут рано или поздно.

Заключённого, которого поставили работать вместе с Бертом, звали Одди. Тощий, с острым лицом он походил на скелет, обтянутый кожей. Он тоже болел, но, как и Берт, ещё цеплялся за жизнь. Этот был из старожилов, работал в лагере уже много месяцев, прежде Берт не обращал внимания на этого нелюдимого молчуна.

Сопровождали арестантов два стражника с повязками на физиономиях. Судя по глазам, испещрённым красными прожилками, солдаты уже были заражены.

Костёр разожгли чуть ниже по склону, в удалении от лагеря. Именно тут находился обрыв, куда и прежде сбрасывали трупы, но сейчас администрация лагеря приняла решения тела предварительно сжигать. Пришлось навозить кучу дров и развести огромное пламя, а затем таскать тела, бросать их огонь и ждать, пока от них останутся обугленные головешки.

Преодолевая омерзение, Берт брался за окоченевшие конечности трупов, твёрдые, будто камень, синие, покрытые сыпью и следами разложения. Поначалу выворачивало наизнанку, но под безжалостными взглядами конвоя приходилось продолжать. Одди за весь день не проронил ни слова, он таскал мертвецов с таким невозмутимым видом, будто занимался самым обычным делом. Процедура оказалась не быстрой: тела горели очень долго, воняя палёным мясом, от чего к горлу подступал ком тошноты. В огне мертвецы шевелились, изгибаясь и скрючиваясь, кожа обгорала, глаза лопались. Берту было не по себе от такого зрелища, но вот Одди… тот даже глазом не повёл, храня полное равнодушие ко всему происходящему.

Уже вечерело, а трупов меньше не становилось.

И вот, придя за очередной партией, Берт понял, что перед ним лежат те, кто утром ещё был жив: стражники закололи всех больных и вынесли на улицу. Когда же он увидел среди мёртвых Мана, то не смог сдержать слёз. Парень даже не успел попрощаться со своим приятелем: Ман исчез, а вместо него лежало остывающее тело – ещё один человек превратился в кусок задеревенелого мяса. Берт лишился не только семьи и дома, но и последнего друга, с которым пришлось делить невзгоды все полтора месяца заключения. Осталась лишь боль утраты.

– Твой друг? – негромко спросил Одди, и это были первые слова, сказанные им за день.

– Односельчанин. Росли вместе, вместе сюда загремели, – вздохнул Берт.

Напарник понимающе кивнул.

– Пошевеливайтесь! Уже вечер, а ещё вон сколько жечь! – поторопил их надзиратель.

Трупы один за другим поволокли к обрыву. Берт снова подошёл к черте изнеможения, которую перешагивал каждый день. Тела тащили по земле, будучи не в силах поднять, но даже так работа казалась невыносимой. «Больше не могу», – вертелось в голове Берта. Он падал, спотыкаясь на ровном месте, но потом вновь поднимался и волочил дальше труп по каменистому спуску, понимая, что останавливаться просто нельзя. А потом они с Одди возвращались назад, и всё повторялось по новой.

Стражники всё же разрешили передохнуть. Огромный костёр пылал на краю обрыва, разгоняя вокруг себя сгустившуюся тьму. Языки пламени временами приобретали зеленоватый оттенок от сгораемых мозгов и сухожилий, а дым стоял столбом, распространяя по округе нещадный, тошнотворный смрад, пропитывая насквозь одежду и даже кожу двух каторжников. Берт сел, прислонившись к дереву, и принялся отдирать очередной зудящий нарост. Он кинул взгляд на обрыв в двадцати шагах от себя: «А что, если… – возникла мысль, – и мучения прекратятся. Всё равно не убегу: в таком состоянии не пройти и мили». Стражники о чём-то болтали в стороне, они не успели бы остановить Берта, если б тот захотел прыгнуть.

– Я тоже терял близких, – вдруг проговорил Одди.

Берт посмотрел не него, не зная, что ответить на эту запоздалую реакцию.

Со стороны лагеря послышался шум: там кричали люди. Но что это были за крики! Устрашающий боевой клич десяток глоток разносился над склоном горы.

– Слышал? – спросил один из надзирателей своего коллегу. – Что там происходит? Будто стадо демонов из преисподней вылезло!

– Пойду, гляну, – вызвался второй, – а ты этих карауль.

– На кой ты туда прёшься? Опасно слишком. Прятаться надо.

– Думаешь, я собираюсь на рожон лезть, если там всё так плохо? Но проверить-то надо!

Он ушёл, а его товарищ остался, держа наготове копьё и опасливо посматривая в сторону леса, за которым находилась шахта. Судя по звукам, на руднике вовсю шёл бой.

– Неужто тёмные? – шёпотом спросил напарника Берт.

Одди мотнул головой, показывая, что не знает, а затем поднялся с места и стал осторожно подходить к надзирателю.

– На шахту напали? – поинтересовался заключённый.

– Сиди, где сидишь! – раздражённо буркнул стражник и снова уставился в сторону леса.

Вопреки приказу, Одди не вернулся, а подошёл ещё ближе, пристально вглядываясь в темноту. Надзиратель хотел было осадить его, но арестант вдруг ткнул пальцев в сторону леса.

– Смотри, что там? – воскликнул он. – Бежит кто-то!

– Где? – солдат весь превратился в зрение.

– Да вон там, за деревьями.

– Ничего не…

Надзиратель не смог закончить реплику, потому что в этот момент Одди, будто хищник, тихо и молниеносно наскочил сзади, накинул ему на шею цепь, и стал душить. Они повалились на землю и начали кататься. Стражник хрипел и вырывался, но Одди не ослаблял хватку. Берт вскочил на ноги, наблюдая за их вознёй, не зная, что делать: то ли помочь, то ли бежать, то ли остаться на месте. Он не понимал, как этот щуплый человечек может бороться с крепким, откормленным солдатом. Тем не менее, цепь всё сильнее впивалась в глотку надзирателя, а тот лишь брыкался, безуспешно пытаясь разжать мёртвую хватку. Наконец, он перестал дёргаться. Одди, тяжело дыша, поднялся и плюнул на труп, а затем схватил копьё. Он казался таким же невозмутимым, как и минуту назад, когда сидел под деревом.

– Чего встал? – крикнул Одди, – Валим отсюда!

– Но что там происходит? – Берт снова указал в сторону шахт, где всё это время не смолкали крики.

– Какая разница? Пойдёшь узнавать?

Берт отрицательно покачал головой и, звеня кандалами, посеменил за избавителем.

Они углубились в лес. Огромный костёр с догорающими мёртвыми телами скрылся из глаз, и беглецы очутились в кромешной тьме. Они долго шли вдоль обрыва, пробираясь на ощупь через сосновый лес, а когда отвесная скала сменилась косогором, стали спускаться вниз. Спускались медленно, петляя между кустарником и разбросанными повсюду валунами, постоянно останавливались, чтобы отдышаться. Одди, как обычно, молчал, да и у Берта не было сил на разговоры – он думал только о том, как бы не споткнуться, как бы скованные ноги не подкосились в самый неподходящий момент. Деревья то расступались, то снова смыкались ветвями над головами беглецов, вокруг царил непроглядный мрак. Берт даже не успел осознать своё внезапное освобождение: в голове царила пустота, и он просто шёл за Одди, толком не понимая, что произошло.

Второпях Берт споткнулся о здоровый корень и упал, больно ударившись плечом. Он лежал и стонал, не чувствуя сил подняться вновь, а тем более продолжать путь со скованными ногами по опасному склону в кромешной тьме. Напарник пропал из виду, растворившись в ночи.

– Вставай, чего разлёгся? – раздался над ухом знакомый голос. Одди схватил Берта за цепь и поднял на ноги. Берт послушно посеменил дальше.

Казалось, шли целую вечность. Постепенно спуск стал более пологим, всё реже попадались кустарник и валуны. Вокруг росли сосны, а по земле стлался мягкий ковёр из хвои и мха. Берт передвигался от дерева к дереву, опираясь на стволы, чтобы не свалиться от слабости, нащупывал ногами землю, чтобы не споткнуться о корягу, ветку или не провалиться в яму, что скрывал в себе сумрак ночного леса. То и дело выворачивало от тяжёлого, рвущего глотку кашля. Одди, бредущего впереди, Берт почти не видел, плёлся на звук шагов, изо всех сил стараясь не отстать и боясь только одного – остаться один на один с тьмой. Молодой беглец потерял все ориентиры, он давно не понимал, куда и зачем идёт, и жив ли он вообще. Вокруг ничего не было: окружающий мир провалился в бездну, которую не мог постичь человеческий глаз, лес превратился в ничто, а собственное дыхание вытеснило из головы все звуки. «Может, я уже в преисподней, и теперь за грехи мне предстоит вечно тут скитаться?» – в полубреду спрашивал разум у неведомых сил.

К реальности вернуло едва слышное журчание воды за деревьями, и вскоре беглецы вышли к горному ручью. Берт окунул зудящее, потное лицо в холодный поток, и живительная влага, жадновтягиваемая пересохшими губами, наполнила измученный организм, давая силы существовать дальше.

– Ночуем тут, – решил Одди. Он тоже умылся, попил воды и теперь ковырялся снятым с древка наконечником копья в кандалах, пытаясь сбросить опостылевшую ношу. Берт отполз под дерево на мягкий мох и устроился, будто в кровати, между двумя торчащими корнями.

Только теперь в полной мере получилось осмыслить происшедшее. Он был свободен! Шахта, лагерь, надзиратели остались далеко позади, а впереди… А что впереди? Организм истощён, нет ни еды, ни оружия, чтобы добыть пищу, а вокруг горы, через которые не так-то просто перейти, даже будучи здоровым и сытым. Берта накрыли волна отчаяния и тяжёлая тоска, многократно усиленная телесной немощью. Он тосковал по погибшему другу, по своей жизни, по родной деревне, по приятелям, которые вероятно уже мертвы, даже по убитому надзирателю.

Под аккомпанемент депрессивных мыслей сознание начало погружаться в беспамятство. Берта вернули к жизни голоса, донёсшиеся из лесной чащи. Со временем они звучали всё отчётливее, их сопровождал хруст ломающихся веток: вдоль ручья шла группа людей.

– Тихо! – зашипел Одди. – Сюда идут, надо спрятаться.

Стараясь не греметь кандалами, оба беглеца поползли к валуну выше по склону, и пристроились за ним. Со стороны идущих раздавался привычный лязг цепей

– Это каторжники! – шепнул Берт. – Свои! Не мы одни спаслись!

– Тут нет своих, каждый сам за себя, – Одди напрягся, изо всех сил вглядываясь во тьму.

В это время группа проходила мимо того места, где затаились два беглеца. Люди разговаривали в полголоса, порой их реплики прерывал кашель.

– Если кто-то из солдат выжил, им теперь совсем не до нас, – рассуждал один из каторжников, – ушли мы недалеко, но искать нас тут точно не станут.

Берт узнал голос. Ну разумеется! С чем можно спутать шутливый бас здоровяка Эда? Значит там точно свои!

Не обращая больше внимания на яростный шёпот Одди, Берт выскочил из-за камня.

– Эй, парни! – он попытался крикнуть ослабшим голосом, – подождите! Это я, Берт.

Люди насторожились, но когда поняли, кто перед ними, расслабились.

– Глядите-ка! – воскликнул Эд, – знакомое лицо. Как же тебя угораздило здесь оказаться?

Остальных Берт тоже узнал: тут были Тэлор, Ульв и мальчишка лет пятнадцати, по кличке Малой. Берт хорошо его помнил – паренёк таскал камни в верхней штольне. Все они держали кирки, а кандалы на руках и ногах висели обрывкам цепей – разбить получилось, но снять так и не смогли. Люди выглядели измученными, Тэлор же был особенно плох и еле держался на ногах, как и Берт.

Одди вышел следом и хмуро уставился на компанию.

Примкнувшим беглецам Эд разбил цепи киркой, после чего все вместе устроились на привале рядом с ручьём, решив продолжить путь завтра.

– На шахту напали тёмные, – начал рассказ Тэлор. – Надзиратели убежали к лагерю, а мы остались одни. Ну и дали дёру. Вот только несколько всадников по дороге встретились. Ихние лошади так резво по горам скачут! Снелл набросился на одного и стащил на землю, а другой всадил ему стрелу в спину, – мужчина тяжело вздохнул, – Они ещё нескольких наших зарубили, только нам удалось в лесу скрыться. Впрочем, в этой кутерьме, может, и ещё кому свезло.

– Бежали, как последние трусы, – пробубнил Ульв, – вместо того, чтобы отдать жизнь в бою.

– Ман тоже погиб, – грустно произнёс Берт. – Он работать больше не мог – его закололи.

– Многие умерли сегодня, всю шахту ведь вырезали, – Тэлор закашлялся, – кажется, я тоже далеко не уйду.

– Брось ерунду городить, ты же солдат! – хлопнул его по плечу Эд.

– Да отвоевался уже, – отмахнулся Тэлор.

– Неужели хочешь повернуться задом к свободе в тот момент, когда она раскрыла перед тобой объятья? – удивился Эд. – Я, например, не собираюсь тут подыхать!

– Паршивое у нас положение, – мрачно заметил Одди, – еды нет, идти далеко, на дорогах – разъезды, а мы безоружны и истощены.

– А тебя вообще не спрашивали, – разозлился Эд, – я собираюсь выбраться и точка, а вы как хотите.

– Смерть всех настигнет, – равнодушно проговорил Тэлор, – тут или там – всё равно. Ладно, хватит галдеть, спать надо.

***

Утро разбудило беглецов пробившимися сквозь хвою лучами солнца. Озноб и слабость обрушились на Берта, едва он открыл глаза, пришлось сделать неимоверные усилия, чтобы в очередной раз поднять измученное болезнью тело. Спутники при свете дня представляли собой ужасное зрелище: грязные, перемазанные кровью и землёй одежды, измождённые, заросшие, исхудалые лица, покрытые бугрящейся сыпью и коричневой коркой.

Со стороны шахты повеяло гарью, дым стелился по земле, наполняя лес: недалеко бушевал пожар. Напившись воды из ручья, беглецы изнурённо поковыляли прочь.

Глава 30 Монтан VII

Солнце, стояло в зените. Плеск волн вместе с криком чаек наполнял тишину жаркого весеннего дня. Близилось лето. Городская суета была далеко. Пара рыбацких лодок на горизонте, да земледельцы, занимающиеся в полях своим мирным трудом, не могли нарушить покой в стенах загородного особняка, что возвышался на прибрежном утёсе.

Терраса с мраморными колоннами и балюстрадой выходила к океану, с неё открывался вид на бесконечные водные просторы, где волны игрались золотистыми бликами. Монтан и Лаодика отдыхали на ложе, устланном дорогими тканями. Она положила голову ему на грудь, а он перебирал её шелковистые, чёрные пряди. Нижнюю половину лица девушки, как обычно, скрывала ткань. Лёгкое белое платье оставляло обнажёнными смуглые руки, на которых почти не осталось следов от язв. Исключение составляла левая кисть, облачённая в длинную перчатку. На юноше красовалась просторная туника из шёлка, какие обычно носила местная аристократия. Рядом, на мраморном столике стояли серебряные кубки с лучшим вином, которое только можно найти на побережье.

Монтан и Лаодика сидели здесь с самого утра, наслаждаясь покоем, теплом солнечных лучей и обществом друг друга.

– Расскажи мне ещё что-нибудь, – попросила Лаодика после долгого молчания. – Расскажи о тех, кто живёт в замке на краю земли или о Тьме.

– Тут так хорошо, – произнёс Монтан, – зачем вспоминать о столь мрачных вещах?

– Ну расскажи, пожалуйста. Мне нравится слушать твои истории. Так зачем приходит Тьма?

– Таков естественный цикл: жизнь зарождается с наступлением света, а с приходом Тьмы умирает. Каждый раз, накрывая землю, Тьма истребляет всё живое, а затем мир возрождается вновь. Так было сотни тысяч лет и так будет впредь. Почему? Никто не знает, даже те, кто живёт в замке на краю земли.

– И когда теперь она явится?

– Может, завтра, а может, через сто лет. Известно лишь то, что Тьма придёт в этом столетии, точнее рассчитать невозможно.

– Подумать только, наш мир – это маленький шарик, висящий миллионы лет в бесконечной пустоте, и вот-вот его накроет Тьма, – Лаодика задумчиво посмотрела вдаль. – Как представлю, страшно становится. Зачем ты мне это рассказал?

– Сама же просила, – улыбнулся Монтан.

– Значит, мы все обречены, – продолжала рассуждать девушка. – Люди всегда верили в богов, которые управляют судьбами и даруют вечность. Но, получается, мы одни тут? Получается, наша жизнь, как и жизнь всех племён и народов – лишь миг, случайный и никому не нужный?

– Каждый сам может стать богом, если захочет, – Монтан провёл рукой по волосам Лаодики, – но люди не понимают этой простой истины. А, может быть, просто не хотят отказаться от вещей и эмоций, к которым привязаны. Ведь, чем больше ты отстраняешься от них, тем больше обретаешь силы, а чем больше обретаешь силы, тем равнодушнее становишь ко всему, что тебя окружает.

– Интересно, а что делают те, кто достиг пика могущества? Неужели им вообще ничего не нужно?

– Именно, и они просто исчезают, растворяя тело и сознание в небытие.

– Как это странно. Обычно люди жаждут силы, чтобы повелевать другими, а не чтобы исчезнуть.

– И тогда они становятся уязвимыми и ничтожными: тот, кто жаждет чего-то – уже слаб.

– Но разве стоит ради такого отказаться от всех желаний и стремлений?

– В том-то и дело: обычный человек вряд ли в состоянии отстраниться от вещей и эмоций. У меня не было выбора – я с младенчества жил в замке на краю земли и обо всё остальном знал лишь понаслышке. Но даже сейчас я уже не смогу отказаться от того, чем обладаю – я стал слаб, – Монтан тяжело вздохнул.

– И что же, ваши старцы годами сидят и ничего не делают? – скептически поморщилась Лаодика.

– И даже столетиями. Вначале мы познаём этот мир, наблюдаем и изучаем его явления, затем погружаемся в себя и стремимся достичь совершенства власти над материей, а достигнув, исчезаем. Я прошёл только первую стадию – прочитал все кодексы и свитки, которые хранятся в наших подземных пещерах, и во мне проснулось любопытство: я захотел изучить людей, понять их, прочувствовать.

– Подумать только, что бы вы могли сделать, если б использовали свои знания и силу! Избавили бы мир от нищеты, болезней и бедствий, создали бы на земле Сад Блаженства, куда все так жаждут попасть после смерти – место, где люди не умирают и остаются вечно молодыми.

– Или наоборот, развязали бы смертоносные войны и уничтожили эту Вселенную.

– Всё-таки, хорошо, что ты ушёл от них. В пребывании там нет никакого смысла.

– В пребывании здесь тоже нет никакого смысла. По крайней мере, я пока не нашёл.

– Но разве нет смысла в том, что мы вместе? Разве тебе плохо со мной?

– Мне сейчас хорошо, как никогда, и в такие моменты кажется, будто в этом и есть цель всей моей жизни. Но это лишь миг – миг скоротечный и неуловимый. Что станет с нами завтра или через год?

– Мы же боги, будет то, что захотим!

Монтан улыбнулся:

– Даже богам невозможно остановить счастливые мгновения, никто и ничто не властен над временем. Время – бог над всеми богами, безжалостный и неумолимый. Это не те добрые божки, которых придумывают люди. Это настоящий Бог – безличный, всеобъемлющий, не поддающийся ни уговорам, ни мольбам.

– Значит, этому… богу ты поклоняешься? Но ты же сам говорил: мы можем всё, если захотим.

– Этому «богу» поклоняться нет смысла, он равнодушен к обрядам и жертвоприношениям, как и к их отсутствии, он не милует и не карает – этот «бог» просто череда событий. Да, я говорил, но когда мы достигнем ступени могущества, на которой всё возможно, мы просто не захотим ничего. И в этом огромная нелепость этого мира. Наш мир вообще абсурден!

– Чем же?

– Ну вот, смотри: люди верят в сказки и мифы, в сильных, справедливых богов, что защищают и ведут по жизни, и вера эта помогает справляться с каждодневными тяготами. А когда узнают правду, реальность на них обрушивается, будто каменная плита, заставляя терять волю и смысл. Почему так? А разве не абсурдно, что человек, имея от рождения свободу, отдаёт её господину и жертвует собой, подчиняясь насаженным ему сверху правилам и истинам, служа чужой выгоде? Но сможет ли общество существовать, если отдельные его члены перестанут класть жизни во благо государств, королей и Отцов-покровителей? Если народы отвергнут мифы, впитываемые с молоком матери, и каждый начнёт искать собственный путь, что станет с человечеством? Великие державы рушились, когда люди переставали верить сказкам! Выходит, мир держится на лжи? Выходит, вся суть и устройство того, что мы называем, человеческое общество, абсурдно по своей природе, и абсурдно даже то, что абсурд не рушится, не самоустраняется, а живёт и процветает, неизменно входя в противоречие с самим собой и между отдельными ипостасями внутри самого себя? Если бы миром правили мудрые боги, тут не было бы столько нелепостей. Но развязка наступит. Она неизменно наступает каждые несколько тысяч лет – и это, наверное, единственные решение и выход, который предусмотрела Вселенная.

Монтан и Лаодик вновь погрузились в раздумья. Девушка прервала молчание:

– Кстати, по поводу богов… А что хотят те фанатики, которые поселились в роще неподалёку? Они считают тебя своим новым пророком?

– Они видят во мне сына их бога и Автократора всего мира.

Лаодика приподнялась и серьёзно посмотрела на Монтана:

– Знаешь, а тебе бы пошла такая роль. Я не встречала ещё ни одного человека, даже среди благородных аристократов, в ком столько спокойствия и достоинства, как в тебе.

– Думаю, не всё так просто. Скажи, подчинились бы мне знатные семьи Нэоса, если я им просто явлюсь и объявлю нечто подобное?

– По крайней мере, моё сердце ты подчинил, – Лаодика снова припала к груди Монтана. – Но, если серьёзно, то конечно, власть заполучить не так просто, как в фантазиях фанатиков.

– А если и правда, именно в этом мой путь и смысл? Как думаешь?

– Думаю, жизнь слишком коротка, чтобы гнаться за химерой. Нам бы удержать Нэос и ослабить катувелланского короля, чтоб убрать угрозу от наших земель. Но даже это совсем не просто.

– А если его убить?

– Такой вариант мы тоже рассматривали, но к Годрику сложно подобраться. Его окружают придворные, знать, дружина, много верных людей. Какой убийца сможет свершить подобное? Но даже если убить Железноликого, его лорды возведут на трон нового короля, и противостояние продолжится. Не короли управляют государствами, управляют те, кто стоит за королями, кто даёт им деньги и армию, кто прославляет и почитает их. Удар надо нанести по ним, тем самым расшатав опору трона – только тогда королевство падёт.

– Да уж, мир слишком сложно устроен. Легенды, сочиняемые людской молвой, бардами и летописцами не передают даже десятой доли того, что есть на самом деле. Имей я больше сил, мог бы многое сделать... Но с каждым днём я становлюсь слабее. Скоро превращусь в обычного человека: никчёмного, бесполезного, который не нужен никому в этом мире.

– Не говори так. Ты нужен мне, – Лаодика укоризненно посмотрела на Монтана.

– Сейчас ты считаешь так, но никто не знает, что будет потом, люди изменчивы, – печально произнёс он.

– С тех пор, как я встретила тебя, меня не оставляет страх, что однажды ты исчезнешь, как тогда, на второй день, когда я послала за тобой слуг. Боюсь, однажды просто не найду тебя здесь. Пообещай, что больше так не поступишь.

Монтан задумался:

– Я ничего не могу обещать. Это мне не по силам.

Лаодика хотела сказать ещё что-то, но тут послышались шаги и на террасе появился Лукас, как всегда одетый с иголочки. Но сейчас на его шоссах и высоких сапогах осела дорожная пыль.

– Приветствую вас, голубки, – на губах мужчины играла ехидная усмешка.

– Ты давно приехал? Даже не знала, что ты тут, – Лаодика поднялась с ложа.

– Только что. Есть кое-какие дела: пара человек из Совета желают пообщаться с тобой, сестрица. Кажется, речь идёт о нашем молодом друге.

– Причём тут Монтан? – голос Лаодики утратил мягкость и приобрёл прежние властные нотки. – Я поговорю с ними.

– Лучше их заверить, что его тут нет, – Лукас подошёл к столику, – дело весьма щепетильное. Понимаешь, город частично выгорел, и ходят нехорошие слухи. А ещё какие-то фанатики трезвонят, что явился их пророк и предал Нэос суду Божьему. Знаешь, какие дела там сейчас творятся? Доходит до открытых расправ над этими глупцами. Представь, если толпа узнает о сокрытии нами виновника бед?

– Толпе не по зубам стены моей виллы. Но с чего они решили, что это дело рук Монтана?

– Сложно сказать. Слухи рождаются сами собой, а опровергнуть их ой как не просто. Для нашей общей безопасности лучше отрицать любую причастность к этим событиям. Ты же не хочешь потерять сторонников в Совете?

Лаодика повернулась к Монтану:

– Видишь, дорогой, я тоже зависима от воли людей и даже от дурацких слухов. Ну и заварил же ты кашу! А ведь всего-то надо было рассказать о своей проблеме мне.

Она удалилась, а Лукас присел рядом с Монтаном.

– Как поживаешь? – поинтересовался он.

– Мне нравится здесь.

– Да, хорошее место, и виды превосходные. Я бы тоже поселился тут, но у нас, простых смертных, обычно много дел, а потому целыми днями приходится торчать в городской суете. А благодаря некоторым, там теперь воняет гарью, и бродят толпы злых, бездомных горожан. А ещё дворец… эх, ты бы видел, в какую ужасную пустошь превратился наш прекрасный садик! – мужчина сделал трагическую мину.

Монатан промолчал, и Лукас продолжил:

– Не знаю, как у тебя это получилось, но, что сделано, то сделано. У меня к тебе вот какой вопрос. Я понимаю, моя сестра от тебя без ума: ты избавил её от страшного недуга, и Лаодика теперь тебе по гроб жизни благодарна, да и я тоже. Но не обижайся: твоё присутствие здесь, скажем так, не очень желательно. Сестра, конечно, официально заявит, что тебя тут нет, и мы тебя не знаем, но не все слуги умеют держать язык за зубами – рано или поздно информация просочится. Я переживаю за наше будущее, да и за твоё тоже. Быть может, стоит на время уехать? Например, в Сапферос. Там очень даже не плохо. Может, найдёшь применение своим способностям. Если ты в одиночку полгорода сжёг и стольких людей поубивал, далеко пойдёшь в этом мире!

– Но ведь дело не только в этом? – Монтан внимательно посмотрел в глаза Лукасу.

– А в чём ещё?

– Я вижу, ты к своей сестре испытываешь не только братские чувства.

Мужчина слегка смутился, но быстро взял себя в руки:

– Я хочу для неё блага, как и ты. Если она выбрала тебя, что ж, не стану мешать. Но если положение нашей семьи пошатнётся, мы многое потеряем. Ты не глупый парень – должен понимать это. Богатство и знатное происхождение ещё не означают, что можешь вести себя, как вздумается. Порой приходится считаться с мнением толпы, или, по крайней мере, делать вид. И, наверное, ты уже понял, что симпатии граждан Нэоса сейчас не на твоей стороне.

Монтан задумался о том, как сложно устроен этот мир, как прочно всё переплетено в единый клубок, и как трудно порой стать здесь счастливым.

– Только не реши вдруг, что я хочу тебя оскорбить, – осклабился Лукас. – Не надо меня сжигать, как того врача.

– Что ты, я даже не собирался, – замотал головой Монтан.

– А хочешь, открою секрет? – Лукас наклонился к юноше, переходя почти на шёпот, – Если бы ты употребил свои силы, чтобы помочь Нэосу: например, обеспечил бы городу процветание, или прекратил очередную бесполезную войну, тебя бы народ признал, простил, и ты смог бы вернуться сюда с честью и славой. Ты бы стал героем в глазах многих!

– Но что я должен делать?

Лукас рассмеялся и развёл руками:

– О боги, я не знаю! У меня же нет таких способностей!

– Ладно, – сказал Монтан, – надо подумать.

– Что ж, очень благородно с твоей стороны. Знаешь, а я, наверное, сложу про тебя поэму: не часто среди нас, людей, появляются боги, – последнее слово Лукас произнёс с подчёркнутым сарказмом, и ехидная улыбка снова скривила его тонкие губы.

***

Солнце клонилось к закату. На западе над океаном небо наполняла зловещая синева, она набухала и бугрилась предгрозовой опухолью, издали угрожая ворчанием громовых раскатов. Ветер усилился. Он теребил ветви прибрежных деревьев, будто желая сломать их или пытаясь оборвать свежую, недавно окрепшую листву. В роще, что приткнулась к самому краю берегового уступа, сидели люди – человек пятнадцать, мужчины и женщины, – они расположились на земле вокруг юноши в богатых одеждах, внимая каждому его слову. Чуть поодаль на пригорке белел гранит каменной стены, окружавшей особняк.

– Вы преданно следовали за мной все эти дни, – говорил Монтан. – Знаю, некоторым из вас довелось пострадать, когда Суд Божий явился этому городу, знаю так же, что претерпели за имя моё, когда люди, не знающие истины, гнали вас и обвиняли в поджоге. Претерпели и не отступись! Но время пришло: я должен явить Божий Суд другим городам и правителям земли, а потому скоро я отправлюсь в Катувелланию прямиком к королю.

– Мы пойдём за тобой, о великий! – раздались несколько голосов.

– Нет, – юноша сделал лёгкий жест рукой, – всех взять не могу. Вы нужны здесь, дабы обращать заблудших. Кроме того, я не должен раскрывать себя, пока мы не доберёмся до места – таков замысел. Со мной пойдут лишь трое.

– Но кто?

– Те трое, кто первыми узнали меня.

– Я готов! – вскочил лысый Кенэй. – Сделаю, как скажешь, господин!

Нефсефей и Хирон так же приняли известие с энтузиазмом.

– Хорошо, тогда собирайтесь в дорогу: через несколько дней выходим.

Туча надвигалась, угрожая разразиться ливнем. Ветер рвал листву. Юноша поспешил обратно в особняк.

Глава 31 Эстрид V

Эстрид не могла уснуть. Как и в ту ночь, когда она только пребыла в поместье Мьёлль, девушка с замиранием сердца прислушивалась к звукам за окном. Только присутствие Хенгиста, с которым Эстрид с недавних пор делила супружеское ложе, помогало чувствовать себя в безопасности. Он спокойно похрапывал рядом, не ведая страхов, испытываемых юной дочерью купца, а меч его, спрятанный в ножны, мирно стоял у стены. Эстрид пододвинулась к мужу и вместе с теплом его тела ощутила прилив нежности, проникающий в самые глубины души и убаюкивающий беспокойный разум.

– Милый, – прошептала она, сильнее прижимаясь к возлюбленному.

В стойлах заржали лошади, Эстрид встрепенулась. Животные быстро затихли. Лошади могли испугаться чего угодно, но девушка решила на всякий случай помолиться. Как обычно, она обратилась к святой покровительнице. Лицо мученицы Эстрид из Норта, которое усердная прихожанка не так давно могла наблюдать каждый день на росписях храмовых стен, тут же всплыло в памяти, оно выражало возвышенную умиротворённость и вместе с тем укор то ли палачам, то ли смотрящим на неё прихожанам – художник умело передал эмоции, подобающие каждому нарисованному святому.

Помолившись, Эстрид снова попыталась уснуть, но её намерения нарушил стук – кто-то громко и настойчиво барабанил кулаком в дверь. Эстрид вздрогнула, а Хенгист проснулся.

– Стучат? – спросонья промямлил он. – Кого принесла нечистая в такое время?

Он встал с кровати и начал шарить в темноте, нащупывая оружие.

– Это я, Бенруз, – затараторил знакомый слащавый голос, – очень срочные вести, пожалуйста, отройте!

Кто-то из слуг отворил дверь, внизу послышалась возня.

– Да что там происходит, тысяча проклятий! – воскликнул коленопреклонённый, вытаскивая меч из ножен.

– Стой, не ходи! Я боюсь! – Эстрид схватила мужа за рукав камизы.

– Жди здесь, – приказал Хенгист, высвобождаясь из пальцев испуганной девушки. Он вышел из комнаты и направился к винтовой лестнице:

– Святой отец? Карл? Нанд? Всё в порядке?

Шлёпая босыми ногами по ступеням, он спустился вниз, на несколько миг всё стихло, а потом раздались брань и сдавленный крик, затем снова возня и незнакомые мужские голоса. Что-то тяжёлое упало на пол. Пронзительный женский визг на короткий миг огласил дом – и наступила тишина.

Эстрид поняла: случилось дурное. Боясь пошевелиться, она вжалась в кровать и отчаянно зашептала молитву. Сердце бешено колотилось. На лбу выступил холодный пот, когда по лестнице, а затем и по коридору затопали сапоги. Дверь с треском распахнулась – на пороге стояли двое мужчин в грубой, походной одежде. Скабрезная, гнилозубая улыбка застыла на щетинистом лице одного из них, другой же был серьёзен и лишь мрачно зыркал из-под тяжёлых бровей. В руках они держали длинные окровавленные ножи.

Эстрид закричала, но ухмыляющийся тут же подскочил к ней и, грубо схватив, заткнул ей рот. В нос ударил запах потной ладони, а в горло упёрся нож.

– Это она? – спросил держащий её незнакомец.

– Кто же ещё? – ответил хмурый амбал, продолжая стоять в дверях. – Не думаю, что мобад обманул.

Ухмыляющийся обратился к девушке:

– Тебя же Эстрид звать?

Та попыталась кивнуть.

– Вот видишь. А тот, с мечом, должно быть, её муженёк был.

Эстрид хотела что-то сказать, но мужчина только больнее сжал ей рот и сильнее надавил лезвием на горло. Мысли судорожно метались в голове. Что с Хенгистом? Что со слугами? Что с Бенрузом? Неужели их убили? Ужасное осознание притупило страх, к глазам подкатились слёзы.

– Миледи Берхильда передаёт привет, – процедил незнакомец, продолжая мерзко ухмыляться. – Ты умрёшь. Но для начала мы позабавимся.

Эстрид принялась отчаянно отбиваться, из глаз текли слёзы, а из заткнутого рта пытался вырваться крик, она постаралась ударить локтем державшего её убийцу.

– Да прекрати ты, сучка! – воскликнул тот, с его лица внезапно пропала наглая ухмылка, и он сильным тычком в лицо припечатал девушку к кровати. Рот заполнила кровь, которую Эстрид попыталась выплюнуть вместе с парой выбитых зубов.

Мужчина схватил её за волосы и стащил с кровати. Эстрид снова закричала. Крик оборвался от удара сапогом в живот. Дыхание перехватило, внутренности будто разорвало, но мучители даже не думали прекращать: человек поволок её за волосы по коридору, а затем вниз по каменным ступеням, каждая из которых пронзала, будто нож.

Внизу, у лестницы горела одинокая свеча. Сквозь пелену слёз Эстрид увидела тело рядом с открытой наружной дверью. Убийца швырнул её на пол возле покойника, и девушка оказалась лицом к лицу с Хенгистом. Тот распластался на животе, и, повернув голову, смотрел на неё застывшими безжизненными глазами. Пол был испачкан чем-то липким. Снаружи на крыльце лежал ещё человек, в котором угадывалась патлатая фигура конюха Нанда. Третий убийца вышел из трапезной, в руке он держал меч Хенгиста.

– Слуги мертвы, в доме пусто, – сообщил он приятелям.

Но Эстрид уже не слышала слов. Какое-то время она смотрела в пустые глаза возлюбленного, а потом истошно завизжала. Они убили Хенгиста! Потрясение затмило боль от ушибов. В одну секунду перестало существовать всё вокруг: дом, мёртвые слуги, трое убийц...

– Нет! – кричала Эстрид, тормоша бездыханное тело мужа. – За что?! Пожалуйста, не умирай! Пожалуйста!

Один из убийц снова пнул её сапогом, приказав заткнуться.

Разговор мужчин доносился, как сквозь пелену.

– Точно всё чисто? – переспросил хмурый, судя по всему, главарь.

– Говорю же, я проверил дом, девка одна была, да толстяк. Всё! А Туке пошёл двор осмотреть.

– Зачем вы её сюда приволокли? – вступил в разговор четвёртый, и Эстрид к великому недоумению узнала мобада Бенруза, его голос утратил прежние слащавые нотки и теперь звучал повелительно и немного визгливо. – В спальне надо было оставить.

– Хочешь, тащи обратно, – недовольно огрызнулся ухмыляющийся.

– Ладно, отнесите её в комнату на кровать! – велел главарь.

Эстрид снова схватили за волосы и поволокли через трапезную к коморкам слуг. Рядом с потухшим камином лежало ещё одно тело, раскинув руки в стороны – толстый пожилой повар Карл был истыкан ножом, а на его камизе расплывалось кровавое пятно.

– Да не туда, там труп, глупцы! – истерично воскликнул мобад, когда девушку хотели затащить в комнату Эббы.

В дверном проёме Эстрид увидела миниатюрную женскую фигурку камеристки в одной нижней рубахе, та лежала на полу спиной ко входу.

– За языком следи, – огрызнулся один из убийц.

– Ты задрал, отче! Экий привереда! Прямо тут её трахай, время-то идёт, – выругался главарь.

– Не забывай, кто привёл вас сюда, без меня вернулись бы к госпоже с пустыми руками! – не унимался Бенруз. – Я даже деньги с вас не взял, неужели так сложно уважить скромную просьбу духовного лица?

Бормоча ругательства, убийца поволок Эстрид в другую комнату и кинул на кровать.

– Вот я до тебя и добрался, дочь моя, – Бенруз захлопнул за собой дверь и подошёл к пленнице, – Я же тебя сразу заприметил, такая фигурка… а мордашку эти увальни попортили, – он провёл рукой по лицу Эстрид.

– Пожалуйста, – в слезах умоляла она, не находя сил сопротивляться, – не надо, не делайте этого!

Влекомый страстью Бенруз начал рвать на Эстрид рубаху. Девушка попытался оттолкнуть мобада, но тут же получила удар ладонью наотмашь. Теперь она лежала перед насильником совершенно голая, и тот, стянув панталоны, грубо вошёл в неё, навалившись всей тушей, попутно лапая молодое тело толстыми, липкими пальцами. Омерзение охватили Эстрид, она плакал и кричала, но всё было напрасно. Жирное, оплывшее лицо мобада нависло совсем рядом. Она хотела отвернуться, но Бенруз больно схватил её за подбородок, и Эстрид ощутила на щеке его слюнявый язык. Ком тошноты подкатывался к горлу. Каждое движение мобада сопровождалось резью между ног, но ещё страшнее были судороги унижения и бессилия от осознания того, что любимый мёртв, а ей пользуется это грязное существо.

Когда мобад кончил в неё, пришли другие. Потные, щетинистые лица торжествующе и нагло смотрели на беззащитную девушку и кряхтели на пике удовольствия, а грубые пальцы сжимали её руки до синяков, не давая шелохнуться. Больше всего досталось от ухмыляющегося. Он несколько раз ударил Эстрид по лицу и в живот, от чего она чуть не потеряла сознание.

Эстрид даже плакать перестала, только смотрела в потолок пустым, обречённым взглядом, желая одного – умереть, чтобы больше никогда не испытывать этих мук. «Пожалуйста, забери меня, – взмолилась она. – Пожалуйста, прекрати эту пытку! Пожалуйста…»

– Всё! Добивайте её, и пора валить, – послышался голос главаря, предвещающий конец страданиям, – и так задержались.

– А где Туке, бесы б его побрали? – забеспокоился ухмыляющийся убийца.

– Потом найдётся.

– Давно должен был придти. Где он шляется? Всего-то надо сад осмотреть!

– Сам виноват, что пропустил всё веселье. Мы его до утра, что ли, ждать будем?

Они начали спорить.

– Слышали? – оборвал их третий. – Там кто-то есть!

С улицы действительно доносились голоса. Убийцы, как один, выбежали из комнаты. В трапезной послышались возня, грохот падающей мебели и бьющейся посуды. Эстрид не понимала, что происходит, она просто лежала и смотрела в потолок, ожидая смерти. В голове было пусто.

Очень скоро в коморку снова ввалился один из убийц – тот, который постоянно ухмылялся. Однако теперь гнилозубая улыбка исчезла с его лица, а из спины торчала стрела. В следующий миг на пороге возникла массивная женская фигура с длинным ножом, она молча схватила бандита и несколькими ударами вспорола ему живот.

«Халла! Это она… Она выжила…» – мелькнула тусклая мысль в сознании девушки, но радости от спасения не было.

– О боги! – всплеснула руками служанка, увидев измученную госпожу. – Что эти свиньи делали с тобой?! Но слава богам, ты жива! Ты в безопасности.

– Умираю, – прошептала Эстрид и потеряла сознание.

***

Когда Эстрид очнулась, она лежала на соломенной кровати под тёплым одеялом, одетая в чистую рубаху. В нос ударили кисловатый запах варёных овощей и дым от очага. Тело изнывало от ушибов, между ног и в животе жгло огнём, голова раскалывалась, а во рту до сих пор стоял вкус крови. На лице, казалось, не было живого места. Эстрид не сразу открыла глаза, она долго лежала и прислуживалась к голосам людей в помещении, пытаясь вспомнить, что произошло. Разговаривали Халла и ещё несколько человек – судя по акценту, местные.

– Нельзя вам оставаться здесь! – убеждала Халлу пожилая женщина. – Что мы скажем, когда придут господа?

– Но ей надо поправиться! – возразила горничная. – Девочка совсем плоха, тем более потеряла ребёнка в утробе. Нельзя же выбрасывать её на улицу?

– Так-то оно так, да только ты беглая рабыня по ихнему. А мы, получается, тебя укрываем. А если решат, что мы поместье разграбили? Тем более нас видел тот мобад из соседнего села. Как пить дать, доложит на нас!

– Странно, что он вообще здесь шатался среди ночи, – заметила третья женщина помоложе, – Уж точно не души спасал. Надо было и его прикончить!

– В любом случае, господа церемониться не станут, – продолжала старшая, – особенно сейчас. Всех изведут!

– Отвези её в госпиталь, – предложил мужчина, и Эстрид по голосу узнала старосту деревни, – он при монастыре в двух днях пути отсюда. Еды в дорогу и несколько грошей мы соберём. Нам всем жаль молодую госпожу, но Хревна права: тут небезопасно. Как бы нам самим не пришлось в леса бежать.

– Везти к этим святошам? – возмутилась Халла. – Нет уж! Там нас в два счёта отыщут. Нам спрятаться надо.

Эстрид открыла глаза. Взору предстали закопченные бревенчатые стены деревенской лачуги и серые осунувшиеся лица людей, которых юная леди так сильно испугалась при первой встрече.

– Очнулась! – всплеснула руками селянка, сидевшая рядом на кровати.

– Халла! – позвала Эстрид охрипшим голосом. – Где я?

– В безопасности, – успокоила её пожилая Хревна, подходя к кровати и поправляя одеяло, – спи, девочка, тебе надо поправляться.

– Что произошло?

– Повезло тебе, что я этой ночью от вас бежать хотела, – Халла, скрестив руки на груди, гордо смотрела на бывшую госпожу. – Только пошла в конюшню, а тут этот громила ввалился, ну я ему нож под рёбра и помчалась со всех ног в деревню. Скажи спасибо этим добрым людям – это они вступились за тебя.

– А где… Хенгист, Эбба, остальные?

И тут воспоминания о страшной ночи нахлынули на Эстрид. Вновь накатила мерзость и боль, в памяти всплыли лица насильников, пустой, мёртвый взгляд Хенгиста и застывшее тельце Эббы рядом с кроватью. Неудержимые рыдания вырвались наружу, Эстрид плакала и плакала не в силах остановиться.

А вокруг стояли люди и с сочувствием взирали на неё.

Глава 32 Берт VIII

В чёрной отрешённости ночного леса было тихо и уютно. Берт шёл на ощупь, не зная, куда и зачем, и плотная тьма густой субстанцией облепляла его со всех сторон. Блеклые тени злых деревьев кружили вокруг, отравленная мгла заливала глаза, а в разверзшейся дыре неба не было ни солнца, ни луны, чтобы дать надежду. Он не знал, как долго это продолжалось: казалось, много лет подряд он слонялся среди вечности печального мрака. Но вот между сосен зажёгся рассвет хлипким заревом грядущего дня, и Берт ускорил шаг в надежде выбраться.

Лес расступился, отпустили злые деревья, и перед взором предстала равнина. Серая, обугленная земля была лишена даже намёка на жизнь, только песчаные фантомы плясали в буйном экстазе под аккомпанемент ветряного воя, от которого закладывало уши. Но Берт не прекращал идти. Он верил, что однажды мёртвый пепел рассеется, а солнце воскресит погибшую землю. «Почему я здесь? – беспокойный разум резал тишину ржавым лезвием глупых вопросов. – Что это за место?» А вдали скалились горы, и на вершине грозного пика восставали руины безымянного замка. «Надо туда попасть, – не унималась мысль, – там я всё узнаю».

За серой пеленой одиноким перстом высилась фигура в длинных одеждах. Берт узнал его – узнал своего преследователя и мучителя, что приходил уже третий раз, дабы заставить страдать под гнётом постыдной неизвестности и жестокого безмолвия. Загадочный монах стоял и смотрел сквозь все предметы этого мира, как и тогда.

– Ты кто? – обратился к нему Берт. – Что тебе от меня надо?

Монах молчал.

– Прошу, я должен знать. Зачем я здесь? Что это за место? Мне надо идти туда, в горы?

Серая пустыня и челоловек посреди неё меркли, а извне донеслись человеческие голоса. Берт проснулся.

Саднило ушибленное плечо. Берт попробовал встать, но не получилось: слабость приковала к земле.

– Всю ночь бредил, тебе бы отдохнуть, – вздохнул Тэлор, сидевший неподалёку, – да и мне тоже. Всем нам.

Они расположились на косогоре, с которого хорошо просматривался рудник, а точнее то, что от него осталось. Вчера весь день горел лес, и за дымом ничего не было видно. Беглые каторжники долго удирали от огня, пока не обошли пылающий участок и не оказались в безопасном месте на одном из соседних склонов. Пожар распространялся на восток, оставляя от леса чадящие угли, и теперь среди чёрных стволов вековых сосен, усеявших частоколом долину и подножие горы, стало возможно разглядеть недостроенную каменную башню. Вокруг неё не осталось ничего: огонь смёл и деревянный форт и поселение и лагерь.

В желудке урчало, беглецы весь вчерашний день почти ничего не ели. Ульв нашёл несколько кореньев, уверял, что целебные, но голод они не утолили, да и самочувствие не улучшилось. Люди выглядели измученными: изуродованные коростой и коричневой сыпью лица отощали до предела, руки тряслись, и даже Эд, не смотря на иммунитет к болезни, казался подавленным и измождённым и больше не отпускал привычных шуток.

Берту всё-таки удалось подняться, и он уселся, прислонившись к камню. Несколько кореньев, данных Ульвом, должны были восстановить силы, но вместо этого Берт почувствовал тошноту, и его тут же вырвало.

– Это хорошо: из тебя злые духи выходят, – успокоил северянин.

Беглецы собрали совет.

– Надо решать, что делать, – объявил Тэлор, – крепость и поселение сгорело, но там ещё может оставаться оружие и продовольствие.

– А если нас ждут с распростёртыми объятиями? – с сомнением покосился на него Эд, – Допустим, кто-то из солдат выжил, или тёмные заняли шахту.

– Тоже не исключено, – согласился Тэлор, – дело это рискованное.

– Всё равно деваться некуда, – Ульв поднял с земли кайло, – я пойду туда.

– Что-то не хочется возвращаться, но жрать охота! – поддержал его Малой.

Берт с тоской посмотрел на соседнюю гору – казалось, до неё идти целую вечность.

– Не все смогут продолжить путь, – подметил Одди, косясь на молодого охотника.

– И что предлагаешь? – набросился на него здоровяк Эд. – Мы никого не бросим!

– Я дойду, – голос Берта звучал слабо, не смотря на старания придать ему твёрдость, – ничего страшного.

На том и порешили. Путь занял более половины дня: пришлось спускаться по крутому откосу, а затем подниматься снова, что стало настоящим испытанием для беглецов. Но вопреки собственным ожиданиям, Берт не свалился, даже наоборот, сегодня он почувствовал себя лучше. Пожарище начиналось у самого подножья горы, на которую приходилось взбираться. По его границе кое-где ещё горели деревья. От дыма слезились глаза, тлеющие стволы чернели в сером мареве, образуя местами непроходимые завалы, а от почвы веяло жаром. То тут, то там с треском падала на землю очередная сгоревшая сосна.

Когда компания подошла близко к шахте, Тэлор сообщил, что надо разведать обстановку, а потому дальше он пойдёт один. Однако, глядя на изнурённого товарища, Эд запротестовал и после недолгого спора, к руинам решили отправиться здоровяк и Ульв. Берт, Тэлор, Одди и Малой остались ждать, спрятавшись среди камней.

– Если не вернёмся до темноты, валите к бесам отсюда, – наказал им Эд перед уходом.

Потянулись часы ожидания.

– Как дела, братишка? – нарушил молчание Тэлор, они с Бертом сидели рядом, прислонившись к валуну, полностью истощённые и обессиленные. – Совсем худо?

– Так себе, – махнул рукой молодой охотник, – Тебе я вижу, тоже паршиво?

– Бывало и хуже, – Тэлор надрывно закашлялся. – Помню, однажды служил на юге, осаждали этот, как его… проклятье, такое название длинное. Одним словом, холера началась. Вот это было тяжко!

– Наёмник, значит? Так как же ты сюда попал? – поинтересовался Берт.

– Да вот, послали нас со Снэллом в составе отряда в одной деревне бунт подавить. А мы возьми, да сами взбунтовались.

– Был повод?

– Так ведь заставили людей безоружных резать, женщин, детей... Нас выступило четверо, кто не согласились. Коленопреклонённый, возглавлявший отряд, был очень зол и приказал стрелять. Двоих сразу убили, а нас схватили и хотели повесить в Нортбридже. Потом то ли передумали, то ли перепутали чего. Не знаю. Не повесили.

Тэлор опять закашлялся. Берт боролся со слабостью и вновь подступившей тошнотой, и от нечего делать машинально ковырял зудящую коросту на руке. Он вспомнил видение в шахте и сегодняшний сон. Какой-то знак, который парень никак не мог разгадать. Прошлый раз он решил, что монах является перед дурными событиями, предупреждая об опасности. Но что случится сейчас? Тревожило и остальное, увиденное во сне, особенно страшная безжизненная земля. Берт был уверен, что сновидение реально: таких ярких и живых картинок он никогда прежде не видел.

Время тянулось медленно, выматывая беглецов тягостным ожиданием. Со стороны шахты не доносилось ни звука. Берт хотел снова заговорить с Тэлором, но тот не двигался. Берт испугался.

– Эй! – толкнул он товарища. – Проснись!

Наёмник открыл глаза, посмотрел на парня мутным взором и помотал головой, как бы прося не тревожить.

Наконец, в дыму показалась крупная фигура Эда, за ним шёл Ульв.

– Никого! – ликовал здоровяк, – Все ушли! Сплошное пожарище, и есть нетронутые огнём туши лошадей – будет, чем сегодня набить брюхо, парни! Смотрите, что мы нашли: там такого добра навалом!

Эд сменил кирку на фальшион с тяжёлым широким лезвием и теперь гордо демонстрировал его товарищам. А Ульв держал в руках лук, а за спиной его висел колчан со стрелами.

Новости воодушевили беглецов, они с новыми силами зашагали вверх по склону и вскоре достигли рудника.

Огонь не пощадил ни одной постройки. Обугленные брёвна частокола ощетинились растопыренными пальцами, за ними дымились остовы домов и амбаров, а выше по склону чернели обрушенные стены деревянного форта. Только каменная башня гордо и неприступно высилась средь дыма над пепелищем, будто последний оставшийся в живых воин на поле брани. Местность усеивали трупы людей и лошадей. Некоторые были сильно обожжены, другие же, лежавшие вдали от построек, пламя не тронуло. Стражники и заключённые валялись вперемешку, среди мёртвых тел Берт заметил пару необычных лошадеподобных существ с длинными мордами и раздвоенными копытами.

– Тёмные не оставили стражу – странно, – заметил Тэлор. – Глупо бросать рудник.

– А что с ним станется? – пожал плечами Эд. – Всех вырезали же.

– В том-то и дело: они, будто знают, что сюда больше никто не придёт. Значит, это был не просто отряд налётчиков. Готов биться об заклад, тёмные переправили через горы армию, да такую, что лорды теперь не скоро о рудниках вспомнят.

– Так или иначе, долго здесь оставаться нельзя, – предостерёг Одди, – они вернутся.

– Знаю, – отмахнулся Тэлор, – давайте всё внимательно осмотрим и поедим, а потом думать будем.

Запах горелой древесины вперемешку со смрадом жжёного мяса висел в воздухе. У одного из утыканных стрелами надзирателей нашли ключ от кандалов, и беглецы,наконец, скинули ненавистные цепи. Только теперь Берт ощутил настоящую свободу, вкус которой совсем забыл за последние полтора месяца. «Если б не проклятая болезнь…» – сокрушался парень, понимая, что дальнейшее от него теперь мало зависит.

Решили осмотреть каменную башню: там мог сохраниться подвал с едой и другими ценными вещами. Чтобы до неё добраться, надо было пройти через всё поселение, а затем через развалины форта. Беглецы с оружием наготове цепочкой брели по тропе, ведущей к крепости, петляя между завалами обугленных головешек, но когда до дымящихся руин форта оставалось совсем немного, над кучей брёвен, которая прежде являлась угловой башней, показался человек с арбалетом в руках. Следом вышел ещё один, вооруженный луком. Берт тот час же узнал их – перед ним стояли Ломоть и Карл Бездельник.

– А кто это тут у нас? – недобро ухмылялся Ломоть, наводя арбалет на беглецов; вся компания была у стрелков, как на ладони. – Сопля, Тэлор, здоровяк… А где ваш дружок Снелл? У меня с ним старые счёты.

– Как же мы не заметили этих засранцев! – посетовал Ульв.

– Привет! – крикнул Тэлор. – К чему такой недружелюбный приём? Мы на одной стороне. Вместе легче выбираться из гор, чем поодиночке. А Снелл погиб от рук тёмных – ты опоздал.

– Жаль! – протянул Ломоть. – Теперь некому быть занозой в заднице. Знаешь, Тэлор, мне не нужны лишние компаньоны, не думаю, что вы поможете свалить отсюда. Посмотрите на себя: мили не проковыляете. Так что, оружие на землю!

Из-за обугленных брёвен вылез третий бандит – это был широкоплечий Муха – и, поигрывая боевым топориком, направился к компании. И тут Берт понял, что это конец: его убьют не болезнь и не голод, а неизвестно откуда взявшиеся бандиты, которые должны были погибнуть позавчера вечером вместе с остальными каторжники. «Ну и ладно, – решил он, – всё равно мне не одолеть горы. Интересно, каково это, умирать? Надеюсь не очень больно – и так уже натерпелся».

Берт не заметил, как шедший впереди Ульв вскинул лук, который он держал наготове всю дорогу, и выстрелил. В тот же момент в груди его оказались стрела и арбалетный болт. Но и Ломоть пошатнулся – северянин попала тому в плечо. Воспользовавшись случаем, Тэлор и Эд ринулись на растерявшегося Муху. Бездельник тут же начал выпускать в них стрелы одну за другой, и с третьего раза попал в Тэлора. Наёмник схватился за торчащую из ключицы стрелу, которая прошила его сверху вниз, пробив лёгкое, попытался сделать ещё один шаг, но не смог и свалился, хрипя и судорожно цепляясь за камни в предсмертных конвульсиях.

Пока Карл расправлялся с Тэлором, здоровяк добрался до Мухи и замахнулся на него, но клинок Эда бандит ловко парировал топориком и моментально нанёс ответный удар. Здоровяк пригнулся и, не дожидаясь следующего замаха, бросился на противника, сбив его с ног всей своей массой. Оружие выпало из их рук, и Эд с Мухой покатились вниз, мутузя друг друга кулаками. Поняв, что может ранить товарища, Карл Бездельник перестал стрелять, теперь он оказался полностью поглощён дракой и совсем забыл об остальных.

В это время Малой и Одди поспешили спрятаться в за обломками ближайшего строения, а Берт, увидев лук, выпавший из руки Ульва, тут же схватил его, а заодно снял колчан с мертвого северянина и отбежал за ближайший камень. Натягивая тетиву, Берт ощутил, сколь туже боевой лук простенького самодельного оружия, с которым молодой человек привык охотиться. Карл Бездельник стоял в каких-то тридцати-сорока шагах – ерунда, если бы не дрожащие от слабости руки и негнущиеся пальцы, упорно не желавшие держать древко. Первая стрела полетела мимо. Бандит вздрогнул от неожиданности и, увидев за камнем Берта, поспешно выстрелил в него, но тоже промахнулся.

Молодой охотник выхватил из колчана ещё одну стрелу, она выпала из непослушных пальцев повреждённой руки. Бездельник снова спустил тетиву, и на этот раз попал в камень перед самым носом парня. Следующую стрелу Берт всё же сумел вложить в лук. Целиться времени не было. Никогда прежде он не стрелял по мишени, которая может убить – тело бил мандраж, руки тряслись. Но суетился и противник, и тоже не мог как следует прицелиться. Наконец, после очередной пущенной Карлом стрелы Берт всё же смог сосредоточиться – охотничья выучка не подкачала, и бандит, застонав, свалился с кучи брёвен, пронзённый в бок. Крепко приложившись о булыжники, он затих.

В это время Эд уже добивал камнем распластавшегося под ним Муху. Тот валялся с раздробленной головой, а здоровяк продолжал наносить удар за ударом. Наконец он слез с бездыханного тела, и тяжело дыша сел рядом, утирая рукой забрызганное кровью лицо.

Поняв, что драка закончилась, Одди и Малой вышли из-за укрытия.

– Ломоть! – воскликнул Берт. – Где он?

Захваченные боем беглецы совсем забыли о раненом бандите, который скрылся из виду в самом начале стычки.

Берт закинул за спину колчан со стрелами и, забыв о слабости, бросился с луком наготове за стену. Двор крепости завалило тлеющими обломками стен, и сквозь дым было сложно что-либо разглядеть. Берт, не умудрённый знанием военного искусства, даже не подумал об опасности засады, которая могла здесь ждать. Арбалетный болт просвистел прямо над головой. Ломоть стоял, привалившись к бревну, плечо, из которого торчала стрела, кровоточило. Увидев, что промахнулся, бандит обречённо опустил оружие.

– Дерьмо! Вот не повезло-то… – Ломоть едва шевелил губами, а на лице его застыла растерянная усмешка, в которой сквозила досада на самого себя.

Берт вскинул лук и выстрелил, а затем ещё раз, и ещё. Бандит с торчащими из груди тремя древками сполз на землю, жизнь покинула его. Молодой охотник стоял напротив убитого собственной рукой человека, не испытывая ни сожаления, ни шока от содеянного: болезнь притупила все чувства. Ломоть был сволочью и получил по заслугам – вот и всё, о чём думал парень в этот момент.

Тут подоспел Эд и остальные.

– Не спеши, тут могут другие прятаться, – предостерёг здоровяк. – А ты молодец! Отменный из тебя стрелок.

– С детства учился, – пробормотал Берт.

Во дворе горел костёр, на котором жарился приличный кусок конины. За костром между обгорелыми брёвнами мелькнула какая-то тень.

– Там ещё один! – воскликнул здоровяк, указывая на расщелину.

Берт прицелился.

– А ну выходи, – крикнул угрожающе Эд, – а то хуже будет!

Из укрытия выползла щуплая, напуганная женщина. Берт пригляделся: она была ещё очень молода, почти подросток, худенькая, с широким лицом, которому совсем не придавала привлекательности жёсткая складка тонких губ. Коричневая сыпь на коже, синяки от побоев и каторжное клеймо на лбу ещё больше уродовали девушку.

Дрожа от страха, она только и смогла произнести:

– Пожалуйста, не убивай.

– Вот это да! – удивился Эд. – Ты одна тут?

Она кивнула.

– Точно? Если соврала, первая получишь стрелу! – голос его был столь суров, что девушка вся сжалась и попятилась назад.

– Я одна.

–Что ты тут делаешь? – вступился Берт, стараясь говорить как можно мягче. – Как тебя звать?

– Фалька, – девушка с опаской посмотрела на него исподлобья. – Когда напали на крепость, я спряталась в каменной башне, а потом меня нашли те трое. Прошу, не убивайте, – взмолилась она, – я для вас всё буду делать, только, пожалуйста, не бейте!

– Что они с тобой творили? – Берт опусти лук, рассматривая драную одежду бывшей арестантки и синяки на лице. Ему стало жалко Фальку.

– То же, что и солдаты. Но они меня били ещё, а солдаты были добрые, в основном.

– Вот свиньи! – выругался Эд. – Мы тебя не обидим, не переживай. Если хочешь, пошли с нами, будешь еду готовить.

Тщательно осмотрев каждый угол развалин, Берт и Эд вернулись на место битвы.

– Всё-таки он попадёт на пир к этому, Гамал… как его там? – сказал здоровяк, кивнув не Ульва, когда они с Бертом оттаскивали тела с дороги. – Сбылась мечта. А ведь, если бы он так не жаждал умереть… – здоровяк оборвал фразу. – Жаль обоих – славные парни были.

Эд недобро покосился на Одди: трусливое поведение последнего на поле боя ещё больше настроило против него весёлого здоровяка, которому этот молчаливый каторжник не понравился с самого начала.

Затем компания расположилась возле костра и принялась за еду, оставленную бандитами. Берт устроился в кругу товарищей, он радовался, что всё закончилось. Тепло огня согревало, но не помогало усмирить усиливающийся озноб. Тело била дрожь, а пелена застилала глаза. Берт накинул поверх одежды плащ одного из убитых – стало теплее.

– На, поешь, – протянул ему Эд шматок ароматного мяса. – На славу потрудился! Если б не ты, отправились бы мы все сегодня каждый к своим богам.

Запах щекотал ноздри, а живот сводило от голода, но аппетита не было. Берт взял трясущимися руками кусок конины и пару раз откусил. От мяса стошнило, и он привалился к бревну, не в состоянии пошевелиться. Сегодняшний день вымотал окончательно.

– Почему всё так нелепо получается? – досада вырвалась из уст еле слышным шёпотом.

Берт увидел перед собой простодушное, серьёзное лицо Фальки.

– Ему надо поспать, – сказала девушка, – я знаю кое-какие травы, должны помочь. Если сходить…

Больше Берт ничего не слышал: сознание проваливалось в пустоту.

Глава 33 Ардван VI

Воздух прогревался и наполнялся духотой, становилось жарче день ото дня. Жара обычно приходила парами недель раньше, но в этом году весна выдалась особенно ненастной и только к середине третьего месяца погода установилась по-летнему тёплой. Граф ехал налегке, котта из тонкой шерсти не давала изжариться под нещадными лучами солнца, все его доспехи и снаряжение лежали в обозе. Наёмники и кнехты тоже поскидывали свои стёганки и кольчуги, приторочив их к седлу. А вот разъездам, двигающимся впереди и позади армии приходилось преть в толстых гамбезонах и под килограммами кольчуг. Ардван не понаслышке знал, каково это: в молодости приходилось испытать всякое.

Этот поход давался тяжелее прежних. Много часов в седле на протяжении нескольких недель вызывали ломоту в костях, стареющий организм требовал покоя. Это служило ещё одним горьким напоминанием о близящемся конце. Но показывать слабость на людях было нельзя.

Ардван ехал во главе армии, рядом скакали бароны Тунберт и Геребальд. Тучный Тунберт был одет в шёлковую камизу и красную тунику с гербом, а Геребальд весь поход не снимал кольчуги, будто не замечая ни тяжести, ни жары, а его острая бородка, подчёркивающая худощавость лица, горделиво торчала вперёд. Остальные бароны сегодня находились вместе со своими людьми в колонне катафрактов. Сколько людей набиралось в армии, подсчитать никто не решился бы – может быть, полтора, а может, и все две тысячи, включая кучеров в обозе и всевозможную прислугу.

Войско растянулась на несколько миль, вселяя ужас в население деревень, через которые оно проходило. Но страх вызывал не столько грозный вид воинов, сколько тот факт, что армия может вытоптать посевы или под предлогом фуражировки начать грабить близлежащие населённые пункты. Чем чреваты проходы местных лордов люди помнили ещё со времён Западной войны.

Но в некоторых деревнях бояться было уже некому. В этот день отряд Ардвана прошёл два заброшенных селения. Вокруг одного из них на милю стояла вонь. Подъехав ближе, граф увидел среди домов небольшую кучу обугленных тел. Чуть поодаль чернели останки каменного сооружения – сожжённое святилище. По дороге через Вестмаунт подобная картина встречалось неоднократно.

– Неужели и здесь, в Мидлшире, сервы поднимаются против сеньоров? – поинтересовался Ардван, разглядывая трупы и развалины святилища.

Тунберт хмыкнул:

– Сейчас везде так, эта зараза уже давно ползёт на юг.

– Ну и времена пошли: забыли люди страх Божий, – посетовал Геребальд, – сервы грабят святилища и убивают мобадов! О чём можно вести речь, если простолюдин уже и на святое посягнул?

Огромные, тёмно-синие валуны туч ползли по небу, грузно громыхая дальними раскатами. Воздух наполнялся духотой и запахом грядущего дождя. После нескольких жарких дней, природа готовилась разгуляться грозой, смочив землю живительной влагой.

Позади раздались крики: «Разойдись! Гонец из Нортбриджа! Срочные вести для графа!» Ардван обернулся: мимо колонны всадников скакал человек в пыльной, дорожной одежде, люди сторонились, уступая ему дорогу, и обеспокоенно шептались. Ардван почувствовал недоброе, сердце тревожно сжалось.

– Милорд, послание из Нортбриджа, – отчеканил гонец, протягивая запечатанный свиток.

– Что случилось? – граф не выказывал эмоций.

– Поступили вести, что тёмные перешли горы и движутся в направлении замка. Армия очень большая.

– Так, – Ардван развернул письмо, и тяжёлый вздох вырвался из его груди.

– Невесёлые новости, – проговорил Тунберт.

– Они ещё не осадили город? – поинтересовался Геребальд.

– Может, и осадили уже, – поджал губы Ардван, – гонец был в пути неделю. Неизвестно, что там сейчас происходит.

– Милорд, – подъехал капитан дружины сэр Ньял, – близится буря, и время трапезы скоро – отдайте приказ ставить палатки.

Поле, через которое двигалась колонна, хорошо подходило для остановки: оно раскинулось среди невысоких холмов до самого горизонта, а неподалёку, в кустах текла небольшая речушка с пологими берегами, удобными для водопоя. Граф посмотрел на небо: мрачные глыбы неумолимо двигались навстречу армии, оглашая воздух ещё далёкими, но грозными раскатами.

Ардван кивнул, и Ньял поскакал отдавать распоряжение слугам. Местность тут же ожила, люди бегали взад и вперёд, распрягали лошадей, ставили палатки, натягивали тенты для походных кухонь. Как только графский шатёр был готов, Ардван и все пять баронов собрались под его тканым куполом. Тяжёлые капли воды уже начали падать в рыхлую землю под ногами суетящихся слуг, и вскоре небо извергло потоки ливня и вспышки молний, что с грохотом разрезали небо на части.

Новости из Нортбриджа прозвучали безрадостно, и бароны погрузились в раздумья. Сейчас каждый вспомнил о своих землях и замке, который пришлось оставить – угроза нависла над всеми.

Первым высказался толстяк Тунберт:

– Полагаю, часть войск нужно отправить обратно. Ситуация слишком серьёзная, мы не можем игнорировать угрозу.

– Боюсь, Железноликому это не понравится, – засомневался Геребальд.

– Плевать! Сейчас важнее наша земля, отданная на растерзание дикарей, – тучный барон насупился.

– Да, но на меня возложены определённые обязательства, – заметил Ардван. – И кто знает, как король воспримет отказ выполнять их в свете последних событий.

– Я поддерживаю Тунберта! – заявил молодой барон Рамбрехт по прозвищу Прямой. – Мне нет дела до еретиков у моря, мне нет дела до споров Железноликого с южными герцогами. Долг обязывает нас защищать собственные земли!

Остальные промолчали: Ратигис – крупный, седобородый воин хмурил брови, а юркий, низкорослый барон Балдред, служивший у графа казначеем, сидел, сложив руки на груди, не выказывая эмоций, но явно о чём-то задумавшись.

– Бароны, – воззвал Ардван. – душой я на вашей стороне: моему дому тоже грозит опасность. Долг перед нашими семьями и вассалами требует вернуться и вступить в бой с врагом. Но не вынуждайте меня напоминать и о клятве верности, данной вами своему сюзерену и Всевидящему. Как только прибудем в Марибург, я попрошу Железноликого разрешения вернуться в Вестмаунт, или, по крайней мере, отправить обратно часть людей. Давайте не будем принимать поспешных решений, а лучше помолимся, чтобы Господь отвёл руку неприятеля. В Хирдсбурге уже собираются войска: оставшиеся в Вестмаунте катафракты сейчас готовятся нанести удар по армии тёмных. Давайте же уповать на храбрость этих доблестных воинов, на крепость стен наших замков и на милость Господа.

– Нельзя сидеть, сложа руки, когда такое происходит! Каждый день на счету! – вскочил молодой Рамбрехт. – Позволь уехать, и я обещаю, что снова присоединюсь к армии, как только мы прогоним чужеземцев. Или погибну с честью на родной земле!

– Не будь таким горячим, – осадил его седобородый Ратигис, – ты ничего не изменишь в одиночку. Сколько с тобой катафарактов? Дюжина?

– А ещё тридцать кнехтов и столько же наёмников!

– Но ведь тёмных тысячи!

– Откуда ты знаешь?

– Я многое знаю, юноша. Тёмные не решились бы перейти горы, не объединив войска нескольких княжеств. А ты в курсе, что у них меч и лук в руках умеет держать каждый мужчина и каждая женщина? Даже рыбаки и землепашцы их владеют оружием! Представь, сколько народу они пригнали. Даже все катафракты Вестмаунт могут не справиться. И воюют они совсем не так, как мы привыкли. Боюсь, противостоять им может только объединённая армия королевства, в одиночку мы бессильны. Мне тоже не нравится, что я сейчас не с семьёй. Двое моих сыновей остались защищать замок, они поедут в Хирдсбург, дабы дать отпор неприятелю. Мне бы хотелось быть с ними в эти трудные времена. Но Ардван прав: сейчас нам остаётся полагаться только на доброту Всевидящего и крепость стен наших замков.

Ратигис замолчал, и в платке воцарилась тишина. Только ветер трепал полотнище, да дождь хлестал сверху, а по небосводу время от времени лавиной прокатывался гром.

– Всё равно, наша война не здесь, – сказал Рамбрехт, сел на место и уставился в одну точку. На лицах остальных баронов тоже отражались тяжёлые чувства.

Когда они разошлись по палаткам, Ардван остался один. Он снял с себя надоевшую котту и в нижней рубахе вышел из шатра. Потоки ливня захлестнули его, смывая пот и дорожную пыль, а вместе с ними и усталость долгого пути. Молнии кромсали небо, и грохот над головой сотрясал землю, а ветер в припадках бешенства пытался сорвать с места хлипкие укрытия воинов.

Буря закончилась так же внезапно, как и началась. Армада туч двинулась дальше на север, оставляя за собой запоздалые клочья, сквозь которые снова пробивались солнечные лучи, согревая вымокший мир. Дороги превратились в реки, влага и духота наполнили воздух. Слуги и кнехты ходили туда-сюда, увязая сапогами в напитавшейся влагой земле.

Ардван наблюдал за сборами, когда среди людей пробежала волна беспокойства.

– Смотрите, – крикнул кто-то, указывая вдаль. Граф обернулся: на возвышенности, неподалёку от лагеря появился всадник, одетый в броню. Он восседал на лошади, длинная попона которой свисала лохмотьями, как и сюрко катафракта. Человек и животное стояли абсолютно неподвижно.

– Мертвец! – раздались голоса, полные суеверного страха.

Лагерь свернули, и войско двинулось дальше, меся скользкую жижу, ещё недавно являвшуюся дорогой. Сегодня предстояло пройти ещё миль двадцать, что казалось проблематичным, учитывая недавний ливень. Грязь чавкала под копытами лошадей, а колёса телег вязли в размокшем грунте. Мёртвый катафракт не сходил с места, наблюдая за сборами, а затем двинулся за армией по полю, держась на почтительном расстоянии.

– Слышал, они любят увязываться за войском, – сказал барон Геребальд, глядя в сторону мертвеца, – будто их тянет в походы, как при жизни.

Тунберт невесело ухмыльнулся:

– А я слышал, они следуют за войском, обречённым на гибель.

– Страшилки для детей! – возразил Геребальд. – Людям нашего статуса не подобает верить в подобную чушь.

– Как знать… – хмыкнул толстяк.

– Тем не менее, бойцы паникуют и теряют боевой дух, – нахмурился Ардван, – надо отогнать покойника.

– Боюсь, это не возможно, – скептически заметил Тунберт, – кто поднимет на него руку, обречён на страшную смерть: мертвец отомстит. Так гласят легенды.

Ардван ничего не ответил, он развернул лошадь и поскакал через поле к мирно бредущему по грязи неживому всаднику.

Катафракт был похож на того, который недавно приезжал в замок. Графу хотелось узнать, какому семейству принадлежал катафракт – это помогло бы навести о нём хоть какие-то справки и узнать, почему тот умер. Но на изодранном, выцветшем сюрко было невозможно различить герб.

Почуяв мертвеца, лошадь стала нервничать и испуганно ржать, а ближе тридцати шагов и вовсе отказалась подходить, как бы Ардван её не понукал и не пришпоривал. Испуганное животное топталось на некотором расстоянии от катафракта, а граф пристально вглядывался в прорези большого ржавого шлема, скрывавшего лицо покойника. Пожилой лорд давно отучил себя испытывать страх, но находящееся сейчас перед ним существо вызывало иррациональный ужас, который никак не удавалось загнать внутрь – от него шевелились волосы на голове и холодели внутренности.

– Что тебе нужно? – крикнул граф.

Катафракт молчал.

– Зачем ты идёшь за нами?

Ответа не последовало.

– Хватит молчать! Зачем ты меня преследуешь? Что ты такое?!

Но мертвец не проронил ни слова, только прорези шлема безучастно смотрели на пожилого лорда, пытающегося разгадать тайну, скрытую в этом непостижимом создании.

– Убирайся прочь! – ярость захлестнула графа. – Иди своей дорогой вражье отродье, оставь меня в покое! Оставь, слышишь? У тебя свой путь у меня – свой. Зачем ты мешаешь? Зачем ты приносишь беды? Ты просто кусок гнилой плоти, вот и упокойся наконец. Этот мир – мир живых, здесь тебе не место. Убирайся!

Но мертвецу было всё равно, ничто не могло поколебать невозмутимое безличие пустой оболочки, в которой зиждилась квинтэссенция страха и бессмысленности, сосредоточие чудовищной правды.

Так они стояли и смотрели друг на друга – живой человек и покойник. День клонился к вечеру.


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1 Берт I
  • Глава 2 Ардван I
  • Глава 3 Монтан I
  • Глава 4 Берт II
  • Глава 5 Ардван II
  • Глава 6 Монтан II
  • Глава 7 Берт III
  • Глава 8 Ардван III
  • Глава 9 Монтан III
  • Глава 10 Феокрит I
  • Глава 11 Эстрид I
  • Глава 12 Хадугаст I
  • Глава 13 Феокрит II
  • Глава 14 Берт IV
  • Глава 15 Ардван IV
  • Глава 16 Феокрит III
  • Глава 17 Монтан IV
  • Глава 18 Берт V
  • Глава 19 Эстрид II
  • Глава 20 Ардван V
  • Глава 21 Хадугаст II
  • Глава 22 Берт VI
  • Глава 23 Эстрид III
  • Глава 24 Монтан V
  • Глава 25 Феокрит IV
  • Глава 26 Эстрид IV
  • Глава 27 Монтан VI
  • Глава 28 Хадугаст III
  • Глава 29 Берт VII
  • Глава 30 Монтан VII
  • Глава 31 Эстрид V
  • Глава 32 Берт VIII
  • Глава 33 Ардван VI