Карантин [Майский День] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Карантин

Глава 1

Ночная мгла ещё не накрыла город, я пришёл рано. Любимая скамейка под колоннадой хранила тепло дня. Приятное. Я устроился на привычном месте и принялся смотреть на дома, цеплявшиеся крышами за остатки вечерней зари. Наступил тот чудесный момент, когда освещение ещё не включили, но в морщинах улиц уже скопилась, как пыль в трещинах, тень. Город хмурился в ожидании ночи.

Кто другой принялся бы философствовать или тихо грустить, оказавшись на макушке красивого здания, гордо воздвигнутого на вершине холма, только не я. Настроение оставалось привычным — ровным. Я просто созерцал мир и вдыхал сладкое предощущение тьмы.

Туристы уже исчезли, последние спешно удались вскоре после моего прихода, хотя не видели меня и учуять не могли. Эти несовершенные существа, люди, ухитрялись как-то знать то, что им вроде бы и не полагалось. Ну и ладно.

Я наслаждался привычным отдыхом, простором, далям, куда без труда проникал взор. Внизу я временами уставал от тесноты. Там везде стояли стены, ограничивая возможность свободного движения, а здесь и шевелиться не хотелось потому что я мог обозреть холмы, равнину и море на горизонте. Этого полёта души хватало заодно и телу.

Когда благостную красоту момента нарушил грубый шум человеческих шагов, я лишь поморщился и не повернул головы. По ночам тут редко кто бывал, да и эти случайные странники исчезали быстро. Приходил иногда смотритель здания, но его я хорошо знал, а он всегда делал вид, что не замечает меня, чтобы не вступать в опасные пререкания.

Сегодняшний нарушитель моей личной тишины был незнаком. Когда он оказался в поле зрения, я рассмотрел его с головы до ног, темнота мне не мешала. Молодой мужчина, обыкновенной наружности, но взволнованный чем-то или основательно озабоченный. Впрочем, человек в полном равновесии чувств сюда бы и не пришёл, ведь наступила ночь, время злых сил, а огни в этом месте не горели. Лишь город, уже залитый искусственным светом, озарял вершину холма, да та из лун, что рискнула сегодня покинуть уютный мир за краем горизонта. Зеленоватое свечение спутника хорошо гармонировало с оранжевым оттенком фонарей. Гул транспорта, снующего по улицам, достигал моего приюта рокотом, сходным с морским прибоем.

Рассмотрев человека, я опять отрешился от него и чужих неинтересных мне проблем, и вновь он привлёк моё внимание, когда громко застонал и заломил руки над головой. Откровенная театральность происходящего заставила сморщить нос, но последующие события так быстро вернули в жёсткие рамки реальности, что я и отвернуться не успел.

Человек решительно взобрался на балюстраду и не то прыгнул, не то упал за край обзорной площадки. Смертный, похожий в полёте на скорченный осенний лист, ещё живой, хотя и ненадолго.

Я сорвался с места в тот миг, когда он только начинал своё безумное предприятие, потому успел, а то ведь и моя быстрота имеет пределы. Ухватив мужчину за ворот, я дал ему секунду-другую повисеть над тем, что не дождалось внизу, а затем втащил обратно на неуютные плитки балкона.

Когда я отпустил его одежду он перестал хрипеть и пошатнулся. Ну шею не сломал и то ладно. Ошеломлённый взгляд пытался сосредоточиться на моей особе, но получалось плохо.

— Высота здания — двадцать метров, — проинформировал я, стараясь говорить размеренно и чётко. — Дальше простирается крутой каменный склон.

— Я в курсе! — прохрипел он, скорее зло, чем благодарно и закашлялся, перхая так, словно в груди у него помещалась специальная чахоточная фабрика.

Ах так!

Я схватил его за ближнее запястье, а затем перебросил всё тело через ограждение. Человек брыкнулся, скорее от неожиданности, чем по доброй воле, сначала попытался освободиться, а потом поймать парапет. Я чуть развернул строптивца, чтобы лишить такой возможности и покачал его над призывно темнеющими внизу скалами. Очень хотелось отправить его в задуманный полёт, но я выбрал более интересный вариант развития событий. Решил позабавиться, раз уж развлечение само заявилось.

Сдался суицидник на удивление скоро, хмуро повис, зыркая на меня через плечо. Решив, что внушение подействовало, я вновь втащил человека на площадку и бросил на ней, позволяя в дальнейшем самостоятельно разбираться с оскандалившейся жизнью. Мне надоело созерцать чужие заботы. Я пришёл сюда не за этим. Я хотел наслаждаться одиночеством и относительной тишиной народившейся ночи.

Устроившись на любимой скамейке, я вновь обратил взор к прекрасным далям, которые не стали хуже от того, что их бархатно обволокла зреющая мгла. Самоубийца сидел у ограждения, тяжело дыша и давясь время от времени своим утомительным кашлем. Не уходил, но и вниз более не стремился. Наверное, решал что-то для себя. Я не вмешивался в процесс. Невнятные и неприятные шумы изрядно раздражали, так что иногда я откровенно жалел о своём вмешательстве в чужое лётное упражнение. Лежал бы теперь человек тихим трупом на камнях, и когда ещё начал бы разлагаться. На один вечер мне покоя бы точно хватило.

Решив, что он не уберётся без дополнительного увещевания, я вознамерился уйти сам, когда с той стороны прозвучало хриплое, но откровенно виноватое:

— Спасибо…

Я проанализировал скудные интонации. Угрозы новых попыток спуститься вниз, используя ускорение свободного падения вместо лифта не усмотрел и ответил холодно:

— Не за что.

Помолчали. Он всё не устремлялся обратно в свою человеческую суету, и я решил поторопить, заметив раздражённо:

— Шёл бы ты отсюда, а то ведь я — злой вампир. Ещё покусаю ненароком.

— Хотел бы — давно покусал, — ответил он рассудительно.

Надо же, какие мы логичные. Сообразил, что обычный смертный не смог бы проделать с ним то же что проделал я и ничуть при этом не запыхаться. Что же он руки на себя накладывал, если соображать умеет? Я-то думал, с крыш сигают одни дураки. Жизнь ведь такое диво, что растратить её зря можно лишь сглупа.

— Я тебе мешаю? — спросил он, короткое время спустя.

Понял всё-таки намёк, правда, я к тому времени успел слегка смягчиться душой. Ответил ровно:

— Да не очень. Сиди. Место публичное.

Опять помолчали, но людей никогда не хватает надолго, они всегда говорят: тишина их угнетает, вот и мой таинственный незнакомец завозился, как бы деликатно предваряя очередное словоизвержение, но фразу изобразил странную:

— Вампир, не бросай меня, пожалуйста!

— Так я и не бросил.

Мне тоже в логике не откажешь.

— Не на камни, а просто. Я попал в трудно положение, и у меня нет близких. Да и далёких тоже, если разобраться.

— Меня это не касается, — ответил я как мог сухо.

— Разве? Ты вмешался и не дал мне умереть, значит, тебе не всё равно.

Ведь знал же, что зря связываюсь с этим ненормальным, но рефлекс хватать, пока не убежало, оказался много сильнее возвышающего благоразумия. Я демонстративно вздохнул, потом объяснил, едва не зевая, потому что разговор откровенно наскучил:

— Ты не первый, кто пытается свести здесь счёты с жизнью. Здание высокое, да, но склон внизу крутой, и стопроцентно удачной бывает лишь одна попытка из трёх. Тело, достигая скал, не разбивается сразу, начинает скользить, и во что в итоге выльется затеянное предприятие, предугадать нельзя.

— Это твои наблюдения? — поинтересовался он задиристо.

— Статистика! — отрезал я. — Мог поинтересоваться ею прежде, чем прыгать. Так что у тебя было больше шансов сломать хребет и превратиться в хнычущего, гадящего под себя получеловека, нежели решить разом все проблемы, каковы бы они ни были.

Испортил он мне бархатную ночь и почти что настроение, так что маленькая месть выглядела вполне резонной. Я поднялся и пошёл прочь, чтобы навсегда забыть нелепое происшествие, но человек вскочил и кинулся наперерез, благо шагал я не спеша.

— Вампир, постой, у меня к тебе чисто деловое предложение!

— Валил бы ты домой, не к добру выживший смертный, — ответил я.

Терпение моё тоже имеет границы, и прямо возле них билось сейчас как рыбка на леске это несносное существо.

— Мне некуда! — ответил он. — Нет дома, ничего нет! Я даже не могу спуститься в город, потому что там меня сразу схватят. Я проигрался и всё имущество уйдёт за долги.

Он замялся, тяжело дыша, но хоть не кашляя больше, а потом добавил с тихим отчаянием:

— И я тоже. Ты ведь понимаешь, что это значит.

Моё холодное сердце не дрогнуло, но всё же я помедлил. Любопытно стало: что он может мне предложить? Всё потерявшему дать нечего.

— Итак? — спросил я сурово.

Он ответил сразу и с куда большей решимостью, чем лез на парапет:

— Забери меня ты. Съешь. Хоть всего сразу, хоть по частям. Убей. Я не смогу вновь решиться на прыжок, но и жить мне нельзя.

Выслушав это, я слегка разозлился. Человек хотел слишком много. Кровь, конечно, вещь нужная и полезная для изменённого организма, но пить её из должника — значит взять на себе обязательство. Смертному хорошо, он отчалит без забот, а мне ввязываться в тяжбу? Я выгляжу таким идиотом? Прыгнуть он, видите ли не может? Да ещё несколько фраз, и я его сам спихну!

Произнеся эту тираду мысленно, я успокоился и ничего не сказал вслух. Решил повременить. Человеку не повезло, он в отчаянии, а я — нет, и трудно сердиться на того, кто по-настоящему страдает. Я никогда не был чудовищем, да и не стремился им стать, наш мир вообще не располагал к глупостям.

— Ладно, расскажи подробнее.

Беседа успокоит его нервы, а там, глядишь, найдётся решение проблемы, не тревожащее грядущими заботами мою постороннюю всему делу особу. Люди иногда бывают милы и благодарны, хотя и редко в последнее время. Я вернулся на прежнее место, а человеку велел сесть рядом и в первую очередь представиться.

— Никон Терранин, — назвался он.

— Северен, — отрекомендовался я.

Он шире раскрыл глаза, как видно, ожидая продолжения, пришлось уточнить для особо непонятливых:

— С тебя и этого довольно.

Он, что удивительно, не спорил. Сообразил, как видно, что встать и уйти я могу в любой момент, потому принялся торопливо излагать свою историю. Банальную и грустную, надо сказать.

Люди вечно придумывают игры, и мало среди них таких, что не приводят к трагедиям. Сам наш мир — квинтэссенция поражения, хотя нет, это не точно — символ полного краха. Хреново это, кто бы спорил, но мы живём. Мило пляшем на краю могилы — как поётся в широко известной и преимущественно нецензурной песенке.

Так вот, последним изобретением больных умов нашего захолустья и были виртуальные игры в реальном пространстве. Когда планету отключили от базы, лишив наработок бодро вышедшего в космос человечества Земли, поначалу никто не понял, что деградация не за горами, но время шло, и люди по своему обыкновению, начали строить как бы прогресс, вместо того, чтобы утереться, забыть нажитые обиды и со временем утереть нос всем остальным. Вот и игра происходила из тех же мутных соображений. Она велась на серьёзные деньги, потому находила участников. На каком-то этапе ещё оставался шанс уйти, но затем провалившие очередной уровень теряли и вклад, и надежду на приз. Помимо этого, они в большинстве становились ещё и мясом. Марионетками игрового поля. Их истязали, насиловали, избивали. Подлечивали и снова запускали в оборот. Быстрая смерть проигравшему не грозила. Теперь меня не удивляло желание Никона как можно скорее и надёжнее покончить с собой. Представляю, как напугала его моя статистика, ведь инвалиды были лакомым куском для организаторов шоу.

Пока Никон излагал свои невзгоды, я большей частью созерцал простор, но иногда и на собеседника поглядывал, вдыхал запах. Здоровый, молодой, неглупый, судя по всему, мужчина — как он умудрился влезть в этот кошмар? Не скажу, что сгорал от любознательности, но слабый такой интерес во мне присутствовал. Как дымка над морем: дунь — и нет её, а смотреть приятно. Насколько я помнил такие вещи.

Когда он умолк, я всё ещё колебался. Не слишком сильно мне требовался человек, не особенно волновали его беды, но собственное вмешательство в чужую судьбу налагало маленькую, но обязанность. Я привык отвечать за свои поступки. Кроме того, полагал, что внезапному импульсу поддался не просто так. Интуиция подсказала, что этого человека надо спасти, я её послушался. Предстояло выяснить, правильно поступил или нет.

— Твой номер в торговом списке, — потребовал я, доставая коммуникатор.

Он послушно назвал. Найти нужные данные оказалось несложно, я и не подозревал, что так много сведений о перипетиях игры лежит в свободном доступе. Люди ничего не стеснялись, хотя иногда и следовало. Оценив долговой минимум бедняги, я ещё минуту размышлял над решением, но потом пальцы словно сами, повинуясь очередному неясному предчувствию, набрали нужные коды. Сумма ушла с моего счёта, и неожиданно это показалось забавным. Неслышные неосязаемые деньги решали судьбу живого из плоти и крови существа. Подлинное и мнимое так причудливо перемешалось в нашей жизни.

— Ну пойдём, обед, завтрак и ужин! — сказал я, с трудом сдержав улыбку.

Никогда у меня не было прирученных людей, и пришла, наверное, пора проверить, каково это. Человек послушно потопал следом. В сущности, он мог и сбежать, только не подозревал о вновь открывшихся возможностях. Разыскивать его, преследовать я бы не стал. Люди для меня значили мало. Деньги — ещё меньше. Не то чтобы у меня их водилось с избытком, так ведь хватало того, что есть, и ладно. Я бы посмеялся над героическим побегом подопечного и забыл о нём, но мифы наделяли нас мстительностью и властолюбием. Смертные велись на всякий вздор как дитя на конфетку.

Лифт доставил нас в недра холма — родное логово тех, кому отказали в месте под солнцем.

Большинство жителей верхнего города ни разу не спускалось в нижние пределы, или делало это крайне редко. Нас устраивало. По ночам мы поднимались сами и получали требуемую кровавую дань. Впрочем, закусить удавалось и на месте. Здесь обитало немало людей, да и туристы нередко забредали в поисках приключений целыми толпами. Этих мы кусали, не убивая, чтобы они могли впоследствии хвастаться шрамами и рассказывать леденящие душу истории чудесного избавления от ужасной опасности.

Повествования страдальцев привлекало в наши коридоры новые полчища идиотов, что оставляли нам не только кровь, но и деньги. Знай жители верхнего города, насколько богаче них обитатели подземных уровней — удавились бы от зависти.

Вот и Никон мог пораскинуть умишком и покончить с собой самым тривиальным способом. Это куда надёжнее, чем прыгать с обрыва, да и стоит верёвка совсем недорого. Мыло к ней вообще покупать необязательно: петля и так работает хорошо. Ну не сложилось так не сложилось.

Я привёл его в логово номер пять. Оно и близко находилось, и, сколько я помнил, там остались кое-какие вещи, что могли на первых порах обеспечить быт кормильца. Это была уютная квартира из трёх просторных комнат, без окон, конечно, но с тихим шорохом хорошо работающей вентиляции. Я велел Никону идти в ванную и помыться, выдав ему с собой одну из собственных пижам из мягкой, нежно прилегающей к телу ткани.

Обычно-то я спал голым, но иногда любил посидеть за книгой в комфортной домашней одежде, потому запас у меня имелся. Чтобы сделать совместный быт уютным, я облачился в такой же ночной костюм. Человеку постелил на диванчике в моей спальне, но ему не понравилось. Он посмотрел на меня с ханжеским ужасом, воскликнул так же театрально как до этого самоубивался:

— Мы будем спать в одной комнате? Это ненормально!

Подумайте, какая щепетильность! В игре наверняка и насиловал, и резал ради прохождения уровней и конечного приза, а тут устрашился дивана.

— Да ничего я тебе не сделаю. Я утомлён, а нам, вампирам, хорошо спится, когда ощущаем рядом живое тепло.

— Ну так нашёл бы себе девушку и устроился с ней хоть в обнимку! — огрызнулся он.

— Когда хочу секса, я нахожу себе девушку, — ответил я. — Сейчас же расположен отдохнуть.

Я схватил его, бросил на приготовленное ложе и придавил ладонью. Он побрыкался, но вскоре прекратил сопротивляться, и я его отпустил. Человек дёрнулся раз другой, но без особой уверенности, потом смирился, только одеяло натянул по самые уши. Мне было плевать на его предрассудки. Я забрался в свою постель, устроился как можно удобнее и закрыл глаза. Сон пришёл, нежный, словно ткань моей пижамы, ласково обволок. Живой жар человеческого тела, пульсация крови в жилах, её крепкий запах, остаточный трепет страха или волнения — умиротворяли меня, как кошку зажатая в зубах словленная мышь. Давно я не отдыхал так хорошо.

Никон спал как полено, даже не храпел, а возиться начал под утро. Попробовал осторожно и с его точки зрения бесшумно вылезти из постели.

— Чего тебе? — спросил я, не открывая глаз. — Еду получишь, когда я высплюсь.

— Мне надо… Здесь ведь есть ватерклозет?

Ах да, удаление отходов. Платить за лишнюю стирку я не собирался, потому возражать против шума не стал.

— Подружки мои чем-то пользовались, значит, есть.

Никон прошлёпал в нужном направлении. Я вяло прислушивался к неуверенному копошению. Не было человека гораздо дольше, чем требовали несложные процедуры, но и в сторону наружной двери он панически не спасался. Что там делал, не знаю, только в спальню вернулся по доброй воле, хотя и без видимой охоты.

— Ложись, — сказал я. — Замёрзнешь.

На самом деле у нас здесь постоянная приятная температура, другие люди не жаловались.

— Я от тебя весь дрожу, — ответил он, а потом спросил, помявшись: — Ты не боишься, что я на тебя нападу?

Ох уж эта логика древних проклятий!

— Ну, попробуй! — предложил я.

Он милостивым разрешением не воспользовался. Я спокойно ждал, когда ему надоест ломаться: спать ведь хотел не меньше меня, и он смирился с обстоятельствами и тихо залез обратно в постель, старательно умащиваясь на узком ложе. Его наивные попытки выторговать себе привилегии могли только насмешить. Я не шевельнулся. На мой взгляд каждому хватало личного пространства. Я своё уже получил. Живое тепло и сытный запах убаюкали и умиротворили. Я вновь погрузился в сладкое забытье, а когда открыл глаза, обнаружил, что уже середина дня.

Человек лежал, подбив подушку повыше и разглядывал меня с неподдельным интересом.

— Знаешь, ты словно изваяние. Такое чувство, что даже не дышишь, хотя и на покойника не похож, как о вас говорят.

Меня его наблюдения не волновали. На лирику, видите ли потянуло, совсем страх потерял и пора вернуть каждого на законное место. Ночью я хотел спать, а сейчас — есть, потому без всяких разговоров преодолел разделявшее нас расстояние, сгрёб законную добычу и вонзил клыки.

Глава 2

День кипел и плавился не только наверху, но и здесь, в пещерных чертогах. Едва я вышел на одну из центральных подземных улиц, как бестолково бродящие, путающиеся под ногами у коренных обитателей туристы начали попадаться буквально на каждом шагу. Они честно пялились на красоты подземного города, но при этом старательно косили глаза на встречных и попутных — выискивали романтические фигуры вампиров.

Я внимания к себе не привлекал, ибо не отрастил пышных локонов и не завёл демонических взглядов, выглядел обыденно и скучно. В простой одежде, с незаметными манерами на человека я походил куда больше, чем на представителя загадочного племени изменённых. Не скажу, что маскировался специально, заурядным создала меня когда-то природа, и впоследствии я не стал в себе ничего переделывать ради угождения чужим вкусам.

В изнаночном городе не было частного транспорта: мы берегли дорогой здесь кислород, потому по специальным тоннелям летали электрические поезда, а по улицам и коридорам все передвигались пешком. Никто не жаловался, даже туристы, которым столкновение в привычном зевательном состоянии грозило разве что с другим смертным.

Я прошёл по верхнему, самому оживлённому уровню и свернул в кафе. Аккуратно просочившись сквозь набитый битком общий зал, я поднялся в приватную комнату. Здесь наши спасались от докучливого любопытства смертных, если имели на то желание. Хозяин заведения был вампиром и тоже не напоминал выставочный экземпляр породы. Полноватый, с высокими залысинами и добродушным взглядом, он являл собой канонический образец трактирщика, чем и пользовался, сам обслуживая клиентов, балагуря при этом напоказ и с великим рвением. Наверное, ему нравилось быть невидимым на самом виду. Я не спрашивал.

В зальце оказалось относительно пусто. Двое незнакомцев разговаривали у боковой стены, подавшись навстречу друг другу, но так тихо, что до меня долетали только отдельные слова. Биг полулежал на диванчике. Он слегка кивнул мне, приоткрыв один глаз, я вежливо наклонил голову в ответ и занял свободный угол. Посидел немного праздно, размышляя о том, как взяться за дело и стоит ли за него вообще браться, потом вырастил из столешницы коммуникационную панель и углубился в работу.

Конечно, у меня и дома имелось всё необходимое, точнее, в каждом из оборудованных для личного пользования логов, просто сидеть в публичном месте было ещё и приятно. Получая и передавая информацию, я заодно отслеживал происходящее вокруг. Что называется, держал нос по ветру.

Два неизвестных мне вампира невольно привлекали взгляд. Их углублённость в разговор, серьёзное выражение молодых лиц, говорили о том, что тема увлекает не на шутку, а достигавшие моих ушей фрагменты речей намекали на общность наших интересов. Игра. Всех она занимала. Мне стало любопытно, какое отношение к человеческой забаве имеют два новообращённых. Ну да, матёрых-то я всех знал, значит встреченные в любимом кафе свежие ребятки приобщились наших чудес недавно.

Прежде я не слишком интересовался людскими развлечениями, а теперь, углубившись в правила шоу, осознал насколько в них всё до отвращения просто. Ничего не изменилось. В былые дни участники с охотой мочили виртуальных монстров и прочих ужасных противников, теперь делали то же самое, но с реальными людьми и животными. Пройти уровень — значило проявить себя психопатом и садистом. Как я уже говорил, на начальных стадиях позволялось ещё добровольно сойти с дистанции, потеряв всего лишь стартовый взнос, а потом система поглощала азартного игрока полностью. Сколько отработанного материала она впоследствии выплёвывала, я не знал. Если верить слухам, развлечение выходило за грани рассудительности.

Кто бы удивился, только не я: сам ведь когда-то был человеком.

Листая информационные страницы и наблюдая между делом за неизвестными и якобы безмятежно дремавшим Бигом, я неплохо провёл время, а когда хозяин, вырвавшись ненадолго от клиентов, принёс объёмистые бокалы с тёмным пряным напитком, жизнь и вовсе показалась стоящим предприятием.

В зальце постепенно становилось оживлённее, потому что наступал вечер. Многие из наших не слишком любили бродить днём, не потому, что солнечный свет ввергал нас в сонливость, как выдумывали иногда смертные, а спасаясь от суеты. Столики заполнялись молодняком, на диванчиках отдыхали (непонятно — от чего) самые взрослые и уважаемые. Я закрыл панель, уничтожив предварительно все следы своего любопытства, и принялся прихлёбывать стабилизированную кровь и прочими средствами изображать благодушие. Со мной здоровались, но никто не подсаживался, привыкли, что я не слишком стремлюсь к общению, а если возникнет такое желание, дам знать окружающим, что я сегодня весёлый и добрый. Мне хотелось поразмыслить, а вовсе не выслушивать сплетни, потому я распространял вокруг себя прохладное отторжение, хорошо понятное тем, кто меня знал.

Так всё и продолжалось бы, привычно и спокойно, не появись в зальце ещё один посетитель. Опять новичок, чуждого облика с неприятно тревожным взглядом. Порядков он явно не ведал и посмел усесться напротив, хотя свободные места ещё имелись. Я кротко вздохнул, разглядывая нахала и делая вид, что не замечаю замешательства остальных. Он же и вообще не ощутил заискрившего в атмосфере электричества, а то хоть оглянулся бы перед неизбежной кончиной. Ну или в случае благоприятного исхода событий — стремительным полётом за дверь.

Впрочем, воспитанность не покинула его окончательно, и он спросил запоздало и при этом с бесшабашной агрессивностью:

— Можно? Не занято?

Если человек дурак, то и вампира из него толкового не получится. Я мог отправить его на расправу неумолимой нашей звериной составляющей, но рассердился более, нежели полагал сам и ответил с мягкостью, никого из меня знавших не обманувшей бы:

— Нельзя, но ты уже сел.

Извинится и уйдёт — жить будет, а не догадается вострепетать за свою шкуру — прогноз его не порадует.

— Ну ты один, а мне требуется компания! — произнёс он дерзко.

— Представься, полусмертный! — велел я, добавив в голос толику яду.

— Как меня раньше звали? — спросил он с горечью. — Или теперь я должен взять другое имя и изображать демоническую обречённость судьбе?

Я не ответил, а косые взгляды других вампиров и некоторая скованность их поведения сообщили ему с запозданием, что он изрядно налажал. Кажется, внезапное прозрение слегка протрезвило.

— Прости. Жан Верне меня зовут. Звали. Не нужен стал никому.

Нельзя сказать, что я совсем ему не сочувствовал, все проходили стадию потрясения, когда в одночасье и без видимой причины, жизнь делала крутой поворот. Я видел, что неофита переполняют чувства. Главенствовал страх, но под ним ощущались и иные томления. Целый букет. После превращения умнее было спрятаться и пережить ломку организма на дне, но этот юноша явился прямо в вампирский бар и тем заслуживал или уважения, или быстрой расправы.

Хозяин мялся в сторонке, набираясь храбрости вызнать потребности нового посетителя, а я решил, между тем, что не моё это дело. Выживет Жан Верне — его проблемы, погибнет — тем более. Я встал и пошёл прочь. Пусть всё произойдёт за моей спиной. Давать повод для сплетен — социальный долг каждого гражданина, почему я должен считать себя исключением из правил?

В человеческом зале уже меняли посуду на ночной рацион, туристов почти не осталось. Припозднившиеся торопливо глотали заказанную еду и залпом допивали коктейли. Местные понемногу сползались для обычного времяпрепровождения, начиная проявляться с углов, откуда поглядывали с задумчивой пресыщенностью театральных монстров.

Приезжая девчонка, сказав своему спутнику что-то резкое, вскочила и гордо прошествовала к выходу, ясно показывая спиной злую непримиримость. Знал я эти позы. Прикрой вызывающе вздёрнутые плечики новой шубкой и куда только денется женская стойкость?

Я замедлил шаги, пропуская смертную к двери, ещё и задержался у стойки, чтобы расплатиться за кровь. Не ожидал вновь увидеть эту особу, но наткнулся на неё прямо за порогом. Она рылась в сумочке и никуда не спешила — дурочка на каблучках посреди вампирского города. Впрочем, мне-то что за дело? Я успел нарыть себе достаточно забот.

Обходя её как минуют стороной манекен, я услышал нарастающий шум, а потом и мой недавний знакомец вылетел на камень улицы, испуганный до одичания и не контролирующий ни себя, ни других. Он наскочил с разгона на девицу, и оба как в плохой комедии полетели кувырком.

Я бы и не улыбнулся, прошёл себе мимо, потому что давно привык не обращать внимания на суету вокруг, но крохотная несообразность происходящего, тихая фальшь во всём этом деле зацепили тренированное внимание. Насторожило едва заметное замешательство, которое одолело обоих, когда они распутались друга от друга и оказались лицом к лицу. Словно были знакомы прежде, но теперь договорились этого не выдавать, только встреча вышла до обидного внезапной.

Долю секунды, не более, кипели досадой удивлением и конкретной такой злостью взгляды любопытной парочки, а потом события двинулись традиционным маршрутом. Она обругала юного вампира и отпихнула прочь, он извинился и поднялся. Опять секундное колебание предваряло довольно нелюбезно протянутую руку, словно мужчина остерегался оказать женщине дежурную любезность, чтобы не возбудить подозрений в связи между обоими.

Не берусь судить, для кого разыгралась эта сцена. Я сделал вид, что ничего не заметил, пошёл спокойно своей дорогой, но решил держаться начеку. Не пришлись по душе эти всплески внимания к моей особе. Сначала суицидник лезет через парапет, чтобы полетать над обрывом, теперь вот это представление ребятки затеяли. Я прикинул, мог ли поступок Никона иметь преднамеренный характер? Не бросался ли он вниз в надежде быть подхваченным и спасённым?

Гуманизмом я не страдал ничуть, но вот разбирательство, неизбежное при гибели человека, могло нарушить очарование моего уединения на холме. Потому прыгуна я хватал за шиворот не ради его неинтересной мне судьбы, а сберегая собственный покой. Рискнул бы человек единственной короткой жизнью, имя в виду столь призрачный шанс на спасение? Кто же их разберёт, люди иногда способны на невероятное самопожертвование, хорошо, что вовремя и насовсем я от них отпочковался.

Навстречу шла красотка, из тех, что ищут заработка, продавая тело и кровь. Я окинул её взглядом, а когда разминулись, оглянулся, словно заинтересованный очертаниями её тыла. Та, другая девчонка так и стояла у двери в кафе, теребя сумку, а незадачливый юный вампир спешил следом за мной. Что они делали те мгновения, что провели рядом? Договаривались о совместных действиях или просто о кормёжке. Я вздохнул, с грустью признавая неизбежность перемен. В мой спокойный быт грозил ворваться внешний хаос.

Верне догнал в узком коридоре, куда я свернул нарочно, чтобы беседа прошла без лишних глаз.

— Подожди, пожалуйста, старший. Позволь принести извинения.

Он чуть запыхался, новообращённые не сразу привыкают к тому, что в этом нет нужды. Я развернулся, чтобы контролировать всё пространство коридора и позволил юноше стать напротив. Он опять выглядел скорее раздосадованным, чем виноватым. Я понимал, что причина всему оглушённость новым бытием, но немного удивлялся глубине этого провала. На нашей планете каждый с малолетства знает, что не застрахован от превращения, пусть шанс на то и ничтожен.

— Прощаю, — сказал я коротко.

Любопытствовал, что он предпримет дальше. Верне потоптался, пытаясь изобразить смущение, но наверняка мой скептический взгляд подсказал ему, что получается неважно и тогда он пошёл на прямой контакт. Не ожидал, честно сказать, и почти растерялся, когда этот навязчивый юноша быстро развернул и показал мне бумажный лоскут, на котором было написано: «Помоги мне!» Одновременно произнёс:

— Я недавно здесь, потому не знаю ваших правил и совершенно не желал нанести оскорбление…

Болтал чепуху, а глаза буквально кричали бедой. Вот теперь выплеснулся из них весь скопившийся страх, а ещё отчаяние, и растерянность.

Шпион, значит, с навешенной прослушкой. Пошёл по воду, а вернулся мокрым. Знал бы он, как мир устал от подобных вещей. А то люди не пытались вызнать изнутри, чем мы живём. Сколько я уже перевидал этих отважных и глупых борцов с нечистью. Правда никогда они не просили у меня поддержки, чаще лгали притворялись и пытались провести. Я и сейчас заподозрил бы обман, но видел, что напуган Верне всерьёз. С какой бы великой миссией не задвинули его в наши подземелья, поехало всё не так, и несчастный посланец наших врагов жить стремился так же отчаянно, как предыдущий навязавшийся на мою шею людской экземпляр — умереть.

Признаться, не хотел я связываться с этим чудаком и тянущимся за ним хвостом неприятностей, но сходу отвергать контакт, что мог принести пользу, тоже считал ошибочным. Что я терял? А ничего. К размеренной жизни всегда можно вернуться, она от меня не уйдёт.

— Да всё в порядке, терпимо, — ответил я. — Только в дальнейшем глупостей не делай. Прощают лишь в первый раз, да и то без гарантии.

Верне отчаянно закивал, мне показалось, что у него вот-вот слёзы брызнут из глаз, он сообразил, что я, поняв его затруднения, поддержал игру. Наверняка загорелся надеждой. Ох уж эти юные пылающие сердца, помноженные на пустые от рождения головы.

— Старший, — продолжал он почтительно. — Если бы я мог попросить всего лишь несколько полезных советов. Меня уже чуть не побили, то есть побили немного, но я же не виноват. Всё случилось внезапно.

По-другому оно и не происходит, а то я не знаю. Забыл только за давностью лет этапы процесса. Это в сказках человека кусает вампир, честно предваряя о будущей судьбе, у нас всё происходит стихийно. Изменение подхватывается как простуда, хотя про грипп всё изучили, а наша инфекция так и осталась загадкой. Она просто есть и сама выбирает пристанище. Ни от кого ничего не зависит. Вообще.

— Хорошо! — сказал я снисходительно. — Присядем где-нибудь в приличном месте, побеседуем, время у меня есть.

Он заглянул прямо в глаза и кажется пролил свою одинокую слезу. Наверняка не скажу, я повернулся и пошёл дальше по коридору.

В этом городе я прожил большую часть затянувшейся жизни, так что и знал его досконально, и имел внутри множество убежищ, укрытий, мест, где можно отлежаться, а то и весело провести время. К человеку я вампира, конечно, не повёл, а посетил крохотную, хотя и уютную норку на отшибе. Место тут было не самое популярное, квартира оставляла желать лучшего, зато прямоходом сообщалась специально прорубленным тоннелем с одной из главных подземных рек. Не нравилось мне происходящее вокруг, потому лишний путь отхода из жилища я счёл разумной предусмотрительностью, а не паранойей.

Впустив гостя, я шагнул следом, запер дверь и после уже бесцеремонно толкнул его на ближайший стул. Указав на коммуникационную панель, я принялся хлопотать по хозяйству, что собственно говоря сводилось к проверке вентиляционного канала и извлечению из хранилища бутылки воды. Ещё я на всякий случай отдал крепление маленькой дверцы, что вела в поток, а уже потом стал за плечом Верне, вглядываясь в написанный им текст.

Юноша оказался проворен, успел накатать целый манифест, и я принялся проглядывать его, прихлёбывая из стакана и для конспирации нарушая тишину обычной наставительной чепухой, которую я не раз впаривал новичкам и знал так хорошо, что мог выдавать не задумываясь.

Вкратце если излагать, то Верне действительно был шпионом (по его словам), посланным для надзора за вампирами и выяснения их общей численности и привычек, ну всех тех вещей, на которые зарились люди. Не стоило, право же, перечислять. Живя с нами бок о бок смертные по-прежнему многих вещей не ведали, но старались разузнать.

После войны уровней, если можно так назвать тот безобразный конфликт, обе стороны заключили пакт о сосуществовании. Вампирам для проживания отдали подземелья столицы, с условием, что они никогда не вторгнутся в иные города и веси. Платой за строгое ограничение служила наша относительная независимость.

Отчаяние в те годы перевешивало доводы рассудка, но сложность тогдашнего положения не давала шанса добыть более благоприятные условия для изменённых. Знай люди, сколь мало нас в целом, и как мы ещё слабы и не уверены в себя, могли подмять или уничтожить полностью, так что я не осуждал совет тринадцати. Они сделали всё, что могли и даже больше. Признаться, меня и теперь сложившееся положение вещей устраивало, так как я мало стремился к путешествиям, но люди как им свойственно, старели и умирали, а поколения пришедшие на смену отжившим своё, плохо помнили, какой жестокой была война.

Время от времени люди предпринимали попытки нас прижать, но ничего у них не получалось. Вампиров стало заметно больше, и свой город мы возводили сами. Выбить нас отсюда никому бы не удалось, хотя мы и не стремились расширить зону влияния. Мы вынесли ту войну, помнили её своей шкурой, а не чужими мемуарами, ну многие из нас, и беспокойство смертных по поводу своей независимости казалось ненужным.

Мы даже шпионов не убивали, засылаемых с непохвальным постоянством, выкидывали только пинками в верхний город, обескровленных и иногда довольно существенно, но те ведь знали на что шли.

Я отставил стакан и быстро выбил на панели вопрос:

«Девушка в баре тоже агент?»

Верне энергично закивал:

«Она главная. Хотела залезть к тебе в постель. Тот парень должен был прикрыть, ну чтобы она выглядела бедной несчастной туристочкой, которой требуется покровительство мужчины».

Меня удивила откровенная дешевизна человеческих маневров. Попасть в постель вампира несложно, вот остаться там дольше одной ночи — та ещё задача. Не знаю, как развлекались другие изменённые, но я никогда не привязывался к партнёршам. Женщины давали мне физиологическую разрядку и не более того. Холодное сердце не жаждало любви, определённо питая отвращение к самой идее.

А я ещё не сказал? Давно следовало. Вампиров-женщин не существовало в природе. По неясному капризу судьбы, изменениям подвергались только мужчины. Равной подруги у меня быть не могло, значит, я решил, не заведу никакой. Со временем одиночество стало привычным.

Потому и шпионов к нам засылали почти исключительно женского пола — ведь они не рисковали подцепить инфекцию. Вот мне и показалось странным появление здесь этого паренька. Как же так оплошали поднаторевшие в изгаживании нашей жизни человеческие специальные службы? Я спросил.

Беседа шла урывками, потому что приходилось старательно делать вид, что я просто поучаю неофита, знакомлю его с нашими правилами. Позднее, можно будет создать впечатление, что мы легли спать и побеседовать подробнее, но некоторые вещи я хотел выяснить заранее.

Юноша опустил голову, словно собирался с силами для лжи или напротив готовил свою душе к неутешительной правде, а потом посмотрел мне в глаза и дрожащими пальцами напечатал такое, что я при всей моей выдержке едва удержался от злобного рычания. Поселившийся в душе зверь разом выпустил и клыки, и когти в предчувствии настоящей поживы.

Глава 3

И снова я шагал по нашим аккуратным улицам. Судя по тому, что туристов попадалось немного, наверху утвердилась ночь. Не то, чтобы я без подсказки не чувствовал время суток, но не думал сейчас об этом. Признаться, свалившиеся на меня события выбили из колеи, хотя я и полагал до сего часа, что это уже неосуществимо.

Так у меня и убежищ скоро не останется, если в каждом из них будет сидеть по юноше, попавшем в беду. Вот навязались на мою голову! И на текущий счёт, кстати, что тоже не радует.

Впрочем, сами по себе человек и растерявшийся от превращения начинающий вампир не слишком беспокоили, а вот заботы, что они принесли с собой — ещё как. Отдельная личность ничего не могла мне сделать — организаций следовало опасться.

Предложив подопечному лечь и отдохнуть, (ну это для тех, кто слушал с орбиты, а он ведь представился агентом именно оттуда) я сел рядом и принялся выцеживать информацию, хорошо зная, что период первичной потерянности довольно быстро сменится осторожной подозрительностью. Парень и не пытался запираться. Он откровенно заявил, стуча от спешки не по тем клавишам, что «свои» его теперь непременно «ликвидируют» и выбора нет, кроме как искать защиты у вампиров, одним из которых ему не повезло стать.

«А откуда они узнали, что ты вампир?» — задал я резонный вопрос.

«Они, наверное, ещё и не знают, но когда проведают, мне не жить».

Верне пребывал в полной уверенности, что в нём, помимо передатчика, заключена и капсула с ядом, и активировать её не составит труда его кураторам и на расстоянии. Я бы на его месте больше опасался открытого нападения, но спорить не стал. Бояться иногда полезно. Я ведь именно этим способом выжил и с тех пор не жаловался.

К сожалению, существенных сведений добыть удалось немного. Юноша даже задания своего не ведал. Велели ему немного: прикрывать дамочку и, если получится, сблизиться с кем-то из монстров. Явно он для организации служил более расходным материалом, чем настоящим шпионом, но я полагал, что сумею извлечь пользу и из того, что есть.

О жизни во внешних мирах рассказывал он мало и неохотно, да я и слова не все понимал, относя эту странность за счёт давней разобщённости двух миров. Проблемы обитателей прочей вселенной из нашего захолустья казались уже неясными. Впрочем, узнанное я запомнил, надеясь разжиться впоследствии развёрнутой информацией. Раз заорбитное человечество, века назад добродетельно загнавшее нас в карантин, решило сунуть на планету любопытный нос, значит имело на то резон. Задачей своей и других старших я видел теперь извлечение из происходящего пользы для собственного народа. Конечно же, я говорю обо всём населении планеты, а не только изменённых. Да, мы воевали друг с другом, но ведь научились потом сосуществовать, а Земля бросила колонию насовсем. Смотрели на нас с орбиты глаза и пушки, не давая толком развиваться и глубоко дышать. Любви к прародине и её обитателям такое положение вещей не добавляло.

Я постарался отвлечься от мрачных дум, чтобы не разбудить в себе лишний гнев. Слишком многое выглядело странным, чтобы стоило хоть чему-то доверять. Я так и делал.

Велев этому подопечному тихо сидеть в норе, я отправился к другому. Разговор двух незнакомцев в кафе долетал до меня фрагментами, но сложенная из них мозаика настораживала, потому я решил вплотную заняться человеческими играми. Верне всё равно предстояло вскоре свалиться от быстрого изнеможения, так что дальнейшие расспросы следовало отложить. Молодые изменённые спали часто, помногу и временами погружались в сон непредсказуемо. Вот я и дал парню возможность отдохнуть. Выживет он или погибнет в ближайшие дни я предсказывать не пытался. Меня устраивали оба варианта, а раз свои не спрашивали, что он предпочитает на выбор, так и мне не стоило проявлять неоправданный гуманизм.

Никон бродил по квартире и появление моё встретил без особого восторга, но и без видимого страха. Поглядел насторожённо и даже слегка кивнул, демонстрируя зачатки вежливости. Я сказал:

— Не дёргайся, кусать не буду, пока новая порция кровушки не накопится в жилах. Овцу стригут, когда шерсть отрастает, раньше — смысла нет. Поговорить надо.

— О чём? — спросил он устало.

Переутомился, видите ли, есть мою еду и изнашивать мою одежду. Я-то полагал, что мы всё решили. После того, как я в первый раз забрал законную дозу пищи, Никон в обморок не хлопнулся, а напротив, начал соображать. Люди быстро понимают свою выгоду.

— Значит, ты даёшь мне какое-то время? Мне придётся жить с тобой в одном доме и кормить?

Я подтвердил. Он вновь заикнулся, что спальню лучше делить с девушкой, но попытка увильнуть от обязанностей не прокатила. Я снизошёл до более подробных пояснений.

— Тысам-то имел дело с дамами? Домогаешься их — ты извращенец, не домогаешься — импотент. Женщины — сосредоточие вопросов, обид и претензий. Им постоянно что-то нужно: от модных тряпок до признаний в любви. Они хотят заполучить мужчину целиком, и я их не осуждаю, видя в том полезный закон природы, но сам для присвоения просто не гожусь. Ты дёрнулся раз-другой в самом начале, а потом дрых спокойно до тех пор, пока не возникла объективная потребность встать и выйти. Как я после этого могу променять тебя на девушку, сам подумай? Мне ведь требуется только покой.

Он, наверное, осознал, как облажался, проявляя покладистость, но поражение принял мужественно. Впрочем, начни брыкаться и слишком усердно болтать языком, я бы просто не стал растягивать удовольствие, а употребил всего человека в два-три приёма. Он предложил себя целиком.

Не теряя более времени, я усадил Никона напротив и приступил к допросу.

Разумеется, в предмете я отчасти разбирался и до этого разговора, как интересовался понемногу всем происходящим в мире людей, но в свете новых обстоятельств, следовало углубиться в детали, и я терпеливо спрашивал, не заметил ли Никон несообразностей в происходящем на игровом поле? Не слишком ли часто появлялись перед ним одни и те же персонажи, не чрезмерно ли жестоким оказывался очередной этап для обеих сторон?

Человек поначалу заявил, что вообще не вглядывался в лица тех, кто играл роль убиваемых понарошку и всерьёз, истязаемых с той или иной степенью жестокости живых кукол, но я не отступал, варьировал формулировки, где-то нажимал, где-то смягчал, давая передышку и дожал всё же собеседника до смутных, но подлинных воспоминаний.

— Не знаю, — говорил Никон. — Может быть, мне мерещилось. Наверное, как и все почти до меня, я воображал, что справлюсь с естественным страхом, призрак грядущего куша подогреет кровь и проявит таящуюся в каждом из нас жестокость, но я ошибался. Это очень страшно, когда приходится стрелять в людей, пусть тебе и объяснили, что насовсем они не умрут, лишь ощутят боль, да и то преходящую. Ещё страшнее камеры пыток, но прохождение целиком зависит от тех ответов, которые могут дать подопытные и приходится их мучить. Наверное, боль вполне переносима для этих несчастных и им приказано терпеть её лишь до определённого момента, а потом поощрять игрока информацией, но так ведь ещё ужаснее. Ты понимаешь, что добровольно и не ради спасения жизни, (а это многое могло оправдать) ввязался в очень грязное дело и назад уже не шагнёшь, поскольку слишком хорошо понял, что ждёт по ту сторону.

Я терпеливо выслушал весь этот эмоциональный выброс, недоумевая про себя, отчего люди не поймут главного: пройти такую дистанцию не облажавшись, способен лишь природный психопат с отключенными здоровыми рефлексами. Неужели деньги до такой степени застят зрение?

Выплеснув наболевшее, Никон стал чуть вменяемее прежнего и принялся размышлять о деле:

— Я действительно старался не видеть индивидуальностей, даже зрение иногда расфокусировал, но невозможно оказаться с человеком лицом к лицу и совсем не запомнить черт. Ты прав, иногда мне казалось, что одни и те же куклы появляются слишком часто, хотя, вполне вероятно, я просто хотел думать, что реально не наношу им тяжких увечий и всё происходящее действительно игра, а не жестокое безумие.

— Попробуй выловить из сумбура, царящего в твоей голове, конкретные детали. Характерный цвет волос или глаз, шрам, веснушки, бородавки, узнаваемый голос. Им же разрешают говорить, а запомнить интонации иногда проще, чем лицо.

— Это вам, вампирам всё даётся без затруднений, а я человек, побывавший в стрессовых обстоятельствах.

— Не я тебя туда загнал! — отрезал, решив немного поднажать.

Он съёжился, виновато отвёл взгляд, открыл рот, словно собираясь озвучить несомненно припасённые уже для собственного употребления оправдания, но к чести его сдержался.

— Ты прав. Можно понять людей необразованных или просто тупых, когда они покупаются на кровавые богатства, но не таких как я. Правда я на эти деньги хотел закончить разработку своего изобретения и начать производство полезных новинок, а не жарить пузо на курортном пляже…

Он не договорил, словно раскаиваясь в внезапной откровенности, но я сделал вид, что ничего не заметил, хотя зарубочку в памяти немедленно сделал, а потом вновь вывел на передний план занимавшее меня сейчас стадо баранов. Никон немного успокоился и заговорил о деле:

— Вот когда ты упомянул эти вещи, я действительно кое-что вспомнил, — протянул он неуверенно. — Был там белёсый крепкий мужик, такой грибок в подлеске, и шишки на его лбу всё время наводили меня на странную мысль, что человек с такой головой должен быть умным. Почему он угодил в мясо? А потом я как-то случайно заглянул в его глаза, ну…

Он вновь смешался, как видно, перебирая рефлексии, решая окончательно, на которой следует задержаться. Дал бы ему в лоб, надейся, что от этого произойдёт польза. Трудно с интеллигентами, это я знал по опыту, потому сам подсказал, чтобы парень не мялся от смущения как лицемерный грешник перед входом в ад:

— Когда ты его пытал, добывая ключи к прохождению уровня.

Он кивнул и продолжал как по писанному:

— Мне показалось, что страдает он меньше, чем должен был, даже с учётом моего скудного палаческого опыта. Словно насмешка появлялась иногда во взгляде. Понимаешь Северен, мне, да и любому игроку, наверное, временами мерещилось, что происходящее вовсе невинно, такой грамотно организованный розыгрыш, очень тщательно проработанный, и всерьёз всё выглядит только для нас, игроков, а жертвы волшебным образом защищены от тисков и раскалённых углей.

— Понимаю, — сказал я мягко.

Он воодушевился и продолжал:

— Да, ты скажешь, что это глупость, желание очистить себя от скверны и будешь прав, но я почти уверен, что мне не почудилось. Был ещё один человек, смуглый как по контрасту, с выразительным лицом и глазами, словно нарисованными нарочно. Девчонки, наверное, много бы отдали, чтобы иметь такие глаза, их бы и красить не пришлось, я так подумал, когда впервые его увидел. Этот не смотрел на меня, нет, наоборот, всё время старался отводить взгляд, а ведь это тоже неестественно, ведь пытка — это страшно. Я бы, наверное…

Он задрожал, закрыл ладонями лицо и самым натуральным образом разрыдался.

Я немного посозерцал его с изумлением, поскольку никогда не видел плачущих вот так запросто мужчин, а потом сообразил, что он ведь совсем юнец, ребёнком ещё был недавно, и потрясение от тесного общения с человеческой изобретательностью, наверняка оказалось сильнее, чем хотел показать. Тихий книжный ребёнок, попавший ненароком в реальный мир.

— Ну-ну! — сказал я с фальшивым участием. — Всё уже позади.

Никон подвоха не учуял и честно постарался взять себя в руки. Я принёс ему бутылку воды, заодно и сам отхлебнул, а то в горле пересохло от всех этих разговоров.

— Прости! — пробормотал он, размазывая по лицу слёзы и сопли. — Пока там был, вроде держался, а когда оказался вне игры, понял вдруг, какой мне это давалось ценой. Ничто так дорого не стоит.

Спорить я не стал, нашёл в комоде платок в духах и кружевах, наверняка забытый кем-то из моих редких подружек и протянул ему в качестве необходимого подспорья.

— Значит, несообразности всё же наблюдались, — сказал я, не надеясь узнать ещё что-либо интересное, а так на всякий случай. Никона мои слова почему-то зацепили, он и плакать перестал, машинально шмыгнул носом, сжал бесполезную дамскую тряпочку.

— Ты полагаешь, эти двое, а может быть и другие из них, были не люди, да? Ваши?

А ведь надежда прозвучала в голосе. Придумал себе человек оправдание. Стало немного тошно, но скрывать свои чувства я научился не вчера и даже не на прошлой неделе. Вампиры, конечно, не так чувствительны к боли, как люди и умеют быстро восстанавливаться после повреждений, но они тоже живые существа, пусть и изменённые при невыясненных обстоятельствах.

— Полагаю, — сказал я.

Никон, должно быть, заподозрил, что я от происходящего в меньшем восторге, чем он сам и виновато вздохнул.

— Прости. Жестоко радоваться чужой боли, кто бы её не испытывал, но как в игре могли оказаться вампиры? Правила ведь это запрещают.

— Правила действенны только для игроков.

— А ведь и правда! — спохватился он. — Я думал, что куклы — это всегда проигравшие. Кто же добровольно пойдёт на такое дело? Или ваши слишком неуязвимы и для них такая жертва невелика?

— Ну, вампиру проще, чем человеку, — сказал я ничего не значащую банальность. Вдаваться в детали никоим образом не хотел. — Но, поверь, мы не безразличные ко всем воздействиям дохляки.

Он задумался и процесс этот несомненно помог успокоиться, потому что слёзы окончательно высохли, из голоса ушла пронзительность, сердце застучало ровнее.

— Ты хочешь разобраться в происходящем? — спросил он пытливо, но не настойчиво.

Приспосабливался понемногу. Явно пытался просчитать собственную выгоду в этом деле. Я не осуждал смертного. Заботиться о себе — нормально. Я ведь тоже не столько переживал за недоумков, рискнувших зарабатывать таким ужасным способом, сколько тревожился о равновесии нашего мира. В отличии от людей, я жил долго и хотел продолжить этот процесс в относительно стабильной вселенной. Чем не эгоизм? Другого только масштаба.

— Я попробую.

Он кивнул, словно потрясённый моей самоотверженностью, ну или глупостью, тут я не возьмусь судить наверняка, а потом сказал с довольно искренним раскаянием в голосе:

— Ты прости, если я что ненужное ляпнул. Нервы стали ни к чёрту, и, скорее всего, я просто пытаюсь отстраниться от того, что вынес на игре. Я ведь по-настоящему осознал, насколько плохо приходится участникам с другой стороны только когда увидел перспективу стать одним из них. Вампиры тоже живые, теперь я это понял. Когда ты меня облапил, чтобы покушать, я чувствовал только холод, было страшно и противно, а потом немного успокоился и сообразил, что твоё тело лишь немногим прохладнее моего, а так в нём несомненно что-то происходит, но в другом ритме, потому, наверное, люди и боятся вас.

— То есть, не потому, что мы пьём кровь?

Он улыбнулся, сразу поняв, что я шучу. Быстро на меня настроился, хотя я ведь крайне редко меняю скучное выражение моего лица на какое-нибудь другое. Интеллект в Никоновой голове явно присутствовал, следовало учитывать его в дальнейших планах. Хозяйственный по натуре я не любил, когда пропадали даром полезные вещи. Он сказал задумчиво:

— Видимо, я уже приготовился умереть. Твои клыки и намерения не слишком пугали, интерес в итоге оказался чисто академическим.

Эти термины, а заодно предыдущая оговорка навели меня на конкретную мысль. Я же заплатил деньги за свободу Никона Терранина. Еды вокруг и так полно, а если он неглуп и прилично образован, то вполне может приносить пользу. Да хотя бы на одной из моих энергостанций. Действительно, чем допивать и выбрасывать человека, лучше пристроить его к полезному делу — пусть отработает затраты. У нас внизу часто не хватало специалистов, так что светлые мозги и умелые руки требовались постоянно. Я сам стабильно испытывал недостаток грамотных помощников, хотя мои предприятия и не нуждались в большом количестве обслуги.

Вы уже, наверное, сообразили, что самым востребованным товаром в подземном городе было электричество? Вот и я дотумкал, причём довольно давно и начал строить станции. Поначалу самые примитивные. Воды здесь хватало. Целые реки текли в полной мгле, и они вполне годились для вращения турбин. В первые десятилетия, когда нас буквально заперли в мрачных ограниченных пределах, жизнь выглядела суровой. То есть, мы и рассмотреть её не могли из-за постоянной тьмы, но с другой стороны и свет изменённым требовался не в такой степени, как людям. Мы приспособились, начали обживаться и выменивать необходимые вещи, отдавая имевшиеся здесь в достатке. Многого не хватало, зато руда оказалась прямо под носом и в качестве бонуса — драгоценные камни. Не слишком хорошего качества, зато в изобилии.

Торговля такая вещь, что ей никакая война помешать не может. Ненависть к вампирам одно, а прибыль совсем другое. Я быстро нашёл партнёров в верхнем городе, и в благодарность за добываемые сокровища получал нужное оборудование. Поначалу всем здесь, внизу, приходилось ковыряться вручную, но потом появились машины и настоящий свет, а не коптящие и довольно дорогие фитили с поверхности.

Мы упорно расширяли владения, а присущая нашему племени чуткость помогала не совершать ошибок. К счастью, породы, из которых состояли холмы, оказались достаточно устойчивыми, сокращая траты на дорогую крепь, и в то же время податливыми. Город под поверхностью рос и развивался и теперь, столетия спустя, не уступал верхнему, а в чём-то его и превосходил. А как по-вашему здесь оказалось так много смертных? Переселились. Люди всегда тянутся туда, где хорошо и сытно.

Скажу честно: я не прогадал, занявшись почти исключительно энергетикой. Сейчас помимо водяных станций, у меня имелись и работающие на другой основе. Я использовал и перепады температур, и сами глубинные термальные воды. Обеспеченным, короче говоря, стал вампиром, хотя и не кичился достатком. Неприятие, с которым в этом мире встретили изменённых, научило нас скрывать от людей всё, что только можно. Мои жилища и одежда отличались непритязательной простотой, а где и в каком количестве вращаются мои деньги, никто точно не знал.

Я как раз раздумывал, как непринуждённо выведать специальность Никона, чтобы вернее пристроить парня к делу, когда подал признаки жизни молчавший большей частью коммуникатор. Я не слишком доверял этому устройству и для переговоров предпочитал личные встречи. Звонили как раз с одной из моих станций, и тот факт, что именно с её счёта я перевёл деньги за игрока-суицидника не мог не настораживать.

Я сразу сообразил, что начались неприятности и прежде чем ответить на вызов выставил человека в другую комнату. Не следовало пугать его ещё больше: он и так балансировал на пределе, судя по обилию соплей и слёз.

— Ты взял то, что тебе не принадлежит! — сказал грубый голос так громко, что я поморщился и отодвинул аппарат от уха.

— Ты тоже! — ответил я, ни секунды не медля.

Он, пожалуй, не слушал

— Полную расплату увидишь позже, живи теперь в страхе, ублюдок!

И гудки. Нервные, словно парню по ту сторону удалось устрашить и беспроводную связь. Ну, началось. Предсказуемо, конечно. Знал ведь, что зря ввязываюсь в чужие интересы. Гуманизм всегда наказуем, а ещё стоит денег и доставляет кучу хлопот. Мне-то чего было дурью страдать? Нда…

Глава 4

Не стоит секретничать из-за ерунды — решил я, когда отступило первое раздражение. Никону полезно поволноваться за свою шкуру — станет сговорчивее, а тот мужик в телефоне в любом случае проиграет. Я пожал плечами, а сообразив, что человек, сам того не ведая, угрожал старейшему вампиру, рассмеялся. Эти смертные с поверхности иногда совершенно теряли связь с реальностью.

Я сунул нос в спальню, куда угнал Никона и сообщил ему, что отбываю по делам и вряд ли скоро вернусь.

— И спать будешь без меня?

Интересно, опасение или сожаление выражал этот вопрос. Я решил со временем разобраться.

— Отдыхать я вряд ли в ближайшие часы найду возможность, мне это не часто требуется. Еды у тебя достаточно?

— Да, тут доставили целый контейнер. Спасибо.

— Сиди в квартире и не высовывайся. Организаторы вашего шоу хотят получить тебя назад, это они и звонили с претензиями.

Он ожидаемо съёжился, взгляд затравленно метнулся по углам комнаты, словно уже пришло время спасться бегством или по меньшей мере лезть под кровать.

— Ты меня не выдашь, Северен?

— Я заплатил неустойку. Если их не устроило, это не мои проблемы. А если после угроз они перейдут непосредственно к делу, то придётся доказать неразумным человечишкам, что в нижнем городе власть принадлежит изменённым. Мы соблюдаем условия договора и не расселяемся по планете, но у себя порядок поддерживаем жёстко.

Ну вот, запугал подопечного, пусть подрожит. Поскольку я уже имел виды на его трудоустройство, меньше всего хотел, чтобы он наделал глупостей, отправившись на рискованную прогулку.

До предприятия я добрался поездом, который мигом доставил в нужную точку и умчался в следующий тоннель. Вместе с другими пассажирами я поднялся на пешеходный уровень. Здесь располагалась только контора, сама станция глубоко уходила в толщу пород, и я надеялся, что до главных ценностей погромщики не добрались.

В первой комнате сидела Альберта и не плакала, а странно всхлипывала или икала, издавая судорожные равномерные звуки. На лице я увидел лишь небольшую ссадину, но судя по напряжённой позе, досталось женщине изрядно.

Внутри пружиной сжался гнев. Я ценил помощницу, да и просто питал к ней симпатию. Взаимную, как это ни странно звучит.

— Вадю увезли, — сказала она напряжённым высоким голосом раньше, чем я вообще успел что-то спросить. — Я позвала медиков. У него переломы и сотрясение мозга. Ну так мне показалось. Он их хотел не пустить. Этих. Они его долго били.

— С тобой что? — спросил я жёстко.

Идя сюда представлял поломанную мебель, но нападения на людей не предвидел. Какой смысл истязать ни в чём не виноватых служащих? Лишнее зверство.

— Ничего страшного.

Она кивнула и тут же поморщилась, а потом продолжала всё тем же бодрым незнакомым голосом:

— Пнули, а потом я заползла за шкаф. Они на меня внимания не обращали, пока тут всё громили, но к двери пробираться я не рискнула: один всё время стоял рядом. А потом уже когда уходили, вытащили меня, сказали, чтобы передала хозяину и ушли.

— Что именно?

Альберта осторожно, явно уберегая рёбра развела руками и сказала простодушно:

— Я не запомнила. Я всё время думала о детях. Убьют меня, и кто их кормить будет?

Она всхлипнула уже по-настоящему и закрыла дрожащими ладонями лицо. За немногих людей я стал бы драться, но к Альберте относился по-особенному, замешкайся тут кто из налётчиков руки из плеч я бы ему повыдёргивал, причём не фигурально выражаясь

— Ладно, Берти, не расстраивайся. Я сам схожу и спрошу, что они хотели. Тебе тоже надо в больницу.

— Дочек из школы забирать, — ответила она просто. — Я ничего: хорошо себя чувствую. Болит только в боку. Ну да заживёт ведь. Уже почти прошло.

Я редко брал на работу женщин, поскольку не очень любил иметь с ними дело, но для Альберты сделал исключение. По жизни незадачливая особа, которой разные мужчины оставили в наследство троих детей, она мне неподдельно нравилась, при этом хорошо знала производство и не докучала болтовнёй. Она ужасно гордилась тем, что работает на вампира, да и платил я неплохо. Мы действительно хорошо ладили. Вот и теперь я понимал, что осталась она и потому, что должен же кто-то был караулить скудное имущество. Дверь в контору визитёры изрядно покорёжили. Следовало как можно скорее поставить новую.

Полиция у нас в городе водилась, но звонить ребятам в форме я не стал, предпочитая разбираться самостоятельно. Для начала осмотрел Альберту, серьёзных повреждений не нашёл и велел ей идти домой, потому что помещению всё равно требовался ремонт, а не присмотр. Она послушно кивнула и принялась искать сумочку, я поднял её с пола и, раскрыв, положил внутрь немного наличных денег в качестве первичной компенсации.

— Спасибо! — просто сказала моя милая сотрудница и храбро улыбнулась, прежде чем осторожно выбраться из разгромленного офиса.

Я дружелюбно кивнул.

Вадим, техник, ведал собственно работой станции. Точнее механизмами управлял автомат, а человек лишь наблюдал за его решениями и занимался мелким попутным ремонтом и профилактикой. Дверь в верхний цех была сделана прочно, не чета входной и всегда заперта, потому что оборудование стоило немалых денег. Вадим, наверное, коротал время с Альбертой в её конторе, когда явились вымогатели. В обычные дни обязанностей у него было немного, потому и попал под раздачу погромщиков. За что его избивали, я не знал, но до главного богатства станции эти люди не добрались. Может и не пытались, стараясь больше произвести впечатление, нежели причинить серьёзный урон.

Я убедился, что станция работает нормально, а потом позвонил сменщику Вадима и вызвал людей для ремонта. Делать тут больше было нечего. Зато нарисовались заботы наверху. Запах обоих визитёров я запомнил, но полагал, что искать виноватых следовало выше. Исполнители всего лишь исполнили, они делают, что велят, сейчас вот даже не убили никого. Пытались для начала отделаться малой кровью.

Строго говоря, мне не следовало разбираться самому. Наша отлаженная система безопасности сделала бы это не так скоро, зато надёжно, но я хотел посмотреть на заказчиков вблизи. Нападение не слишком беспокоило, я знал, что оно не повторится, или же я теперь буду начеку и отстою имущество без ущерба. Организаторы игрового шоу слишком поспешили, не выяснили подлинный статус владельца станции: я ведь его не выставлял напоказ. Если они не вовсе глупы, уже должны были сообразить, что ввязались не в ту войну, что в состоянии выиграть. Собственно, добираясь до их офиса, я ожидал немедленных извинений и намеревался не столько громить их мебель в ответной любезности, сколько обговорить размер компенсации.

Наверху бурлило предвечернее оживление, но я не боялся опоздать с визитом, зная, что зрелищная карусель работает круглые сутки. Пробравшись сквозь поток машин на теневую сторону, я прошёл немного по улице и без затруднений проник сквозь автоматические двери в главную контору. Выяснить адрес оказалось несложно.

От разнообразной рекламы тут болели глаза. Кричащие плакаты и движущиеся картинки назойливо выносили мозг. Я невольно скривился от неприятных ощущений, но заставил себя внимательно осмотреться и детально запомнить обстановку.

Здесь царствовала забавная смесь артистической вольницы и строгого присмотра. Люди по вестибюлю болтались самой фантастической наружности, но ко мне тотчас устремилась с профессионально приклеенной к губам улыбкой девица в коротенькой юбочке.

— Что желает господин?

Я смущённо опустил глаза, пробормотал стеснительно:

— Мой кузен участвует в вашем шоу. Я хотел бы обговорить условия погашения его долга.

Удобно, когда ты совершенно не похож на вампира и тебя принимают за человека средней руки. Никто не боится, все в меру любезны. Девица снабдила меня указаниями и тотчас утратила интерес, охранники его и совсем не проявили. Нелепо препятствовать человеку, принесшему деньги. Их все любят. Весь механизм игры работал на выкачивание прибыли из доверчивой публики. Крутилось тут немало, я не знал точно — сколько, но мог бы разведать, явись такая нужда. Пока что не горело.

Я поднялся на нужный этаж, внимательно разглядывая всё вокруг, пошёл по анфиладе рабочих залов, где суетилось множество людей, разбираясь с другими людьми, аппаратурой или огромными макетами декораций. Работа кипела. Всякий имел возможность убедиться, что дело тут поставлено серьёзно.

Подходя к кабинету, номер которого назвала девушка, я тотчас уловил запах погромщиков, хотя прежде его не чуял. Наверняка пришли они не через парадный вход. Следовало, кстати, выяснить, где тут запасной, но я теперь знал, что в случае нужды сумею отыскать его по оставленному следу. Как удачно. Я растворил дверь и обнаружил, что повезло мне ещё больше, чем рассчитывал. Внутри комнаты находился не только её законный хозяин, вальяжно развалившийся в кресле за рабочим столом, но и оба исполнителя, а также непонятный субъект, безразлично таращившийся в окно. Он даже не обернулся на плеснувший в помещение шум из общих залов, впрочем, здесь тоже не царила благостная тишина, так что мог и не заметить появления на сцене нового действующего лица.

Погромщики докладывали о произведённых действиях и явно наслаждались моментом. Их гогот свидетельствовал о том, что они довольны собой. Я, как существо мирное, желал лишь покоя, но не понравилось мне настроение этих людей. А когда что-то идёт не так, как я привык, то и злость способна проснуться довольно быстро. Для начала я, впрочем, спросил кротким голосом:

— Чем обязан, господа? Неплохо бы вначале объяснить претензии, а потом ломать чужую мебель и избивать сотрудников.

Двое мужчин со знакомым мне запахом обернулись и даже некто у окна соизволил глянуть через плечо. Хозяин кабинета сначала подался вперёд, потом вновь откинулся на спинку кресла. Все четверо разглядывали меня так, словно никогда не видели существа с двумя руками, двумя ногами и одной головой.

Я думал, что сразу кинутся метелить, но человек за столом произнёс властно и внятно:

— Так ты и есть тот идиот, что заплатил чужой долг? Ничего личного, мужик. Просто отдай то, что тебе не принадлежит и катись куда хочешь.

— Если вы имеете в виду игрока, то я перевёл на ваш счёт всю сумму, и теперь человек свободен от прежних обязательств.

— Деньги получишь обратно, когда скажешь где он. За вычетом наших расходов, разумеется.

Мои убытки он явно возмещать не намеревался, и тем заметно подогрел мои чувства, но я до времени не позволил злости вырваться наружу.

— Это не по правилам.

— Правила в игре, а в реальной жизни просто делай то, что тебе говорят.

— Зачем вам этот конкретный парень? — спросил я, стараясь выглядеть максимально простодушным. — У вас полно мяса, вон даже вампиры нанимаются за хорошие деньги.

Человек зловеще прищурился:

— Не слишком ли много ты знаешь для рядового обывателя? Пусть даже в подземном городе живёшь.

Я небрежно пожал плечами.

— Просто хочу понять смысл происходящего с моими знакомыми.

— А нечего тут больше усваивать. Мы не отдаём то, что уже принадлежит нам, вот и всё, что тебе следует помнить.

Амбиции у людей играют в одном месте, или они рассчитывают наварить на проигравшем больше, чем я за него заплатил? Я не представлял — как, но у меня фантазия не слишком хорошо развита, так что следовало доверять чутью. Я ему доверял, потому сказал:

— Нет! — развернулся и вышел из кабинета.

Пожалуй, имело смысл остаться и добыть больше сведений, или хотя бы попробовать это сделать, но инстинкты, а они отлично развились за прошедшие столетия, подсказывали, что в следующую минуту меня либо вышвырнут за дверь, либо начнут бить. Уйти я мог и сам, а вот драться на территории врага вообще не планировал. Даже защищая свои интересы, я намеревался придерживаться законов, а, чтобы пустить их в ход, следовало вернуть конфликт вниз, под землю. Там всё решалось проще.

В бегство я, конечно, не обратился. Сделал два шага в сторону и склонился над копировальной машиной, словно не с улицы зашёл, а работаю здесь, как и все прочие. Сначала до меня донеслись из-за двери неконкретные вопли, а потом последовал приказ «притащить наглеца обратно».

Мужчины, громившие мою контору, выскочили в общий зал и устремились к выходу, даже не пытаясь подумать, каким это волшебным образом я успел убежать так далеко. Как скоро жажда мести и собственная глупость приведут их в мои пределы я не знал, но медлить не стоило. Я воспользовался той дорогой, по которой эти двое сюда явились. Дверь наружу оказалась на замке, но легко отпиралась изнутри — даже выламывать не пришлось. Я благополучно покинул здание.

Спустившись вниз ближайшим лифтом, вернулся на свою энергостанцию и на всякий случай велел всем людям уйти. Мне могли потребоваться свидетели, но я полагал, что камеры наблюдения окажутся в этом деле полезнее хрупких на излом смертных. Те, что находились на виду, наглецы разбили, но у меня имелись скрытые. Поставив в ожидании визита ещё парочку, я сел и принялся просматривать сделанные прежде записи, отлучаясь иногда в машинный зал, чтобы проверить, всё ли оборудование нормально работает.

Вернувшись после одного такого визита, я услышал знакомые шаги и запер дверь, ведущую к дорогой технике. Не хватало ещё, чтобы она пострадало от глупых пуль и других случайностей.

На этот раз помимо тех двоих прибыл ещё господин, смотревший в окно. Вошли все трое уверенно, но не слишком напористо. Так ведут себя, когда противник уже продавлен, осталось лишь официально оформить ситуацию.

— Давай не будем доводить дело до членовредительства, — сказал приоконный некто, он явно был в группе старшим.

— Так уже довели, — ответил я. — Мой сотрудник в больнице.

— Ну эти двое не слишком умны, я говорил Стиву, что не стоит посылать их сюда без присмотра. Пойми, парень, ты нам не нужен, но это пока. Если мы не добудем назад своё мясо, его ведь придётся кем-то заменить. Зачем доводить до неприятностей себя, если можно отдать на это дело другого? Он ведь и не родственник тебе, мы проверяли.

Он уселся напротив, спокойный уверенный, чуть снисходительный. Ну так ему казалось, потому что лёгкие сбои дыхания я угадывал, чуть ускорившийся сердечный ритм засёк тоже, а ещё запах если не страха, то опасения. Совсем видно смертные перестали ориентироваться в бытийном поле, раз заявились сюда на грани заката. По ночам, как я уже говорил, к нам старались не соваться.

Я хотел спросить его имя, а потом подумал: зачем? Мне и так хорошо, а ему уже без разницы.

— Нет! — сказал я.

Пришла пора обострить ситуацию, потому что не мог же я напасть на них раньше, чем они на меня напали: странно бы выглядела такая самооборона.

— Ты выбрал, — ответил он любезно и дал знак тем двоим.

Они двинулись на меня, схватили за руки, намереваясь как видно выдернуть из-за стола и для начала поколотить немного, чтобы стал мягче и сговорчивее. Представив, какие лица будут у знакомых, если меня вдруг проведут скрученного по нашим коридорам, я едва не засмеялся, но действовать заминка не помешала.

Перехватил посягнувшие на меня лапищи и мигом завернул за спины, а потом приложил две морды к одному столу, нажал, исторгнув два почти синхронных вопля. Старший, как видно, сообразил, что дело пошло не так, как планировалось и наверняка догадался — почему. Он тут же бросил своих подельников на произвол судьбы и кинулся к двери. Напрасно. Рабочие уже успели навесить новую, а запер я её дистанционно, как только крысы оказались в моей мышеловке. Я никого не собирался отпускать. Всякий, явившийся ночью в подземный город, делал это на свой страх и риск. Второй пункт мы уже прошли, пришла пора браться за первый. Приложив пленников так, что они обмякли, я одним прыжком догнал убегавшего, он как раз успел лишь ткнуться в дверь, бессмысленно царапал дешёвую обивку, в надежде что путь к свободе так прост. Я взял за шиворот и приволок его обратно.

— Зачем вам Терранин? — спросил я, пока ещё вежливо.

— Вампир! — выдохнул он потрясённо.

— Он — человек.

— Не он — ты! Я же не знал, отпусти, и я всё улажу. Мы снимаем претензии.

Спохватился. Поздно. Мы тихие, пока нас не трогают, и каждый вправе защищать свою жизнь и имущество.

— Я задал вопрос.

— Просто есть игрок, который именно его хочет на мясо, готов платить. Суть в деньгах, я разберусь, у меня есть влияние.

— Может так, может иначе, но сейчас я голоден и немного разъярён.

Уложил его на стол и запустил клыки. Конечно, следовало сдать всех троих полиции: на рудниках вечно не хватало рабочих рук, но я решил повременить с крайними мерами. Записи скверного поведения этой компании у меня были, сотрудник мой опознает хотя бы двоих, законные методы терпели, а я не хотел ждать, ну и потери свои компенсировать намеревался.

Человек лежал смирно, хоть сердце и стучало как сумасшедшее, явно понимал, что шанс выжить есть лишь при разумном поведении. Я отпил немного, чтобы его ослабить, но не убить совсем, а потом связал всем троим руки и ноги пластиковыми стяжками и перетащил в боковой коридор.

Убедившись, что с оборудованием всё в порядке и станция работает как часы, я занялся людьми. Как уже рассказывал, город наш буквально пронизан водными артериями и используем мы их не только для добывания электричества, но и как транспортные пути. Нет я не собирался убивать пленников и выбрасывать в поток трупы, наоборот, доставил живыми, почти в целости и сохранности в одно хорошо мне известно место, где принимали на постой провинившихся индивидуумов и, как бы выразиться поизящнее, брались их перевоспитывать.

Сбыв таким образом одну заботу, я вернулся на станцию, отпер дверь и принялся ждать продолжения истории. В том, что оно последует сомнений уже не осталось.

Глава 5

В какой-то сказке, деталей, которой я не помнил, люди один за другим входили в некую комнату и там погибали, но любопытство гнало вперёд всё новые и новые жертвы. Мне и самому стало интересно, сколько ещё визитёров придётся отправлять водным путём в подземные мастерские, прежде чем организаторы игр сообразят, что не с тем связались. Жизнь приобрела остроту, о которой я не просил. Между тем, она, пожалуй, начинала мне нравиться. Долго всё тянулось скучно и одинаково. Я незаметно устал от однообразия.

Телефоны первой атакующей партии я выложил на стол, и вскоре они начали трезвонить, попеременно, а иногда и все разом. Я не обращал внимания, занимаясь своими делами. Начинал когда-то с малого и в старые годы нередко приходилось самому дежурить на станции, следя за механизмами: автоматика у нас тогда надёжностью не отличалась. Работа была знакома и нравилась мне, потому что позволяла оставаться одному. Я не слишком любил общение, да и достойный круг его тогда ещё не сложился. Нас, вампиров, мало появилось на планете, никто не знал, откуда свалилась эта напасть и что с ней делать дальше — тоже. Мы прятались в катакомбах — плохо приспособленных для жизни, мокрых душных норах и знать не знали, судьба ли нам протянуть ещё день.

Это было трудное время. Иные изменённые никак не могли совладать с новой сутью и сходили с ума. Набрасывались на людей, норовя добраться до крови, разрывая сосуды, а то и напрочь снося жертвам головы. Самые разумные из нас уже тогда понимали, что такое поведение погубит всех и устраняли агрессивных особей сами. Не врубались пока толком, что делать и как: применяемые способы расправы срабатывали далеко не всегда. Приходилось повторять попытку, а то и не однажды. Жутко, если вспомнить, всё происходило.

Множество вопросов приходилось решать, не имея опыта. Год за годом мы отслеживали тех, кто воскресал, скорее инстинктивно, чем по утверждённым тестам проверяли их на адекватность. Надежда и отчаяние стояли рядом. Я сам убивал дичающих изменённых, наблюдал, как это делали другие и не отворачивался от ужасного действа, а считывал каждую позицию зная, что собственная моя жизнь мечется в похожих тенетах. Никто не гарантировал, что благоразумие останется при мне навсегда. Наверное, именно в ту эпоху моя юная эмоциональность исчерпала себя окончательно. Я выплеснул её с чужой кровью и своими слезами и постепенно превратился в существо, не склонное переживать по какому бы то ни было поводу. Я выцвел душой, но окреп телом и духом. Выжил и со временем даже выбрался на свет, если можно так назвать регулярные визиты в дом на холме, да и просто в город. Многих мы не досчитались в первые годы перелома. Кого люди уничтожали, быстро научившись полезному ремеслу, кого упокоили сами изменённые, приспособившись наводить порядок ещё резвее смертных. Карантин ожесточил нас, но в чём-то и образумил. В самой свирепой схватке мы помнили, что дом у нас не только общий, но теперь единственный. Земля с таким треском захлопнула калитку за нашей спиной, что трудно было не понять намёка.

Не знаю, почему вдруг из затхлого угла души хлынули давние воспоминания, не иначе я чуял, что события норовят вновь свернуть в русло взаимного истребления. Люди не стеснялись нанимать вампиров для злобной потехи и что много хуже, те продавали себя за деньги. Мирок в очередной раз подгнил и ждал дезинфекции.

Я услышал дробный топот снаружи и предусмотрительно отпер замок с пульта, не ради удобства пришельцев, конечно, а ради сохранности двери: ремонт ведь шёл за мой счёт.

Мизансцена: не ждали — а, нет, ждали, потому не стоило возвращаться — разыгралась во всей красе. Руководил нашествием на этот раз человек неглупый, он почти сразу соотнёс аккуратно разложенные на краю стола коммуникаторы, мою видимую безмятежность и несомненный провал предыдущей операции. Он затормозил посреди комнаты и резким окриком остановил своё разбежавшееся войско. Вчетвером, кстати, пришли. Ах да, здесь же страшный подземный город. Опасный, кстати, без дураков, не следовало им расслабляться и разбегаться тоже. В смысле сюда мчаться с разбегу. Я уже говорил, что чужих тут жаловали в определённое время суток, да и то, если приходили они тратить деньги, а не отнимать их у аборигенов.

Ни одного из вновь прибывших людей я никогда прежде не видел. Не знаю, что нафантазировали себе они. Главный шумно потянул носом воздух, словно хотел учуять запахи, недоступные слабому обонянию смертных. Я помалкивал, не собираясь упрощать ему задачу.

— Где наши люди? — спросил он с осторожностью, балансирующей на грани ненависти.

— Да какая теперь разница? — ответил я. — Они вели себя плохо, а правосудие здесь, в отличие от вашей дневной поверхности, работает сразу.

— И мы можем как-то решить этот вопрос?

— Вы — нет. Он сам решится. Со временем. Когда ваши друзья перевоспитаются, их отпустят.

От него уже остро пахло страхом, хотя виду, что испуган, не подавал. Сообразил, что наткнулся не просто на вампира, а на одного из матёрых, о которых наверху рассказывают страшные истории на ночь, да и при другом удобном случае. Его подручные играли мышцами, дожидаясь команды рвать меня на части, до них пока не дошло, у кого здесь полное преимущество по всем параметрам, но главный человек держал свою рать в узде. Он снова бросил косой взгляд на коммуникаторы, но настаивать на возврате дорогой техники не рискнул.

— Уходим, — сказал своим и резко одним взглядом пресек, колыхнувшееся было недовольство.

Я не препятствовал ретираде. Затевать боевые действия не видел нужды. Особи, избившие моих работников, теперь прилежно трудились в мастерских, а эти четверо ничего плохого сделать не успели.

Вновь заперев дверь, я скачал всю информацию с камер и коммуникаторов в удалённую базу, попутно просматривая файлы, хотя и без особого интереса. Делать с этим пока что было нечего. Я ещё не решил, беспокоят меня человеческие игры или нет и стоит ли предпринимать активные действия по этому поводу.

До конца смены оставалось немного, да и следовало на всякий случай выждать час или около того, прежде, чем перекладывать заботу о станции на дежурного человека. Я досидел вахту, дал пришедшему работнику чёткие инструкции по поводу безопасности его самого и подведомственного оборудования, а потом с лёгкой душой отправился по делам.

Для начала решил навестить новоявленного вампира, которого оставил в одном из убежищ, а то Никона посещал уже два раза, а этого всего один — несправедливо. Обидятся ещё мои протеже: один на избыток внимания, другой на его недостаток.

От того, что неприятная ситуация разрешилась без особых потерь, я пребывал в хорошем расположении духа, хотя в каком-то другом и вовсе редко нахожусь. Давно уже решил для себя, что в мире крайне мало вещей, из-за которых есть смысл расстраиваться. Вот, к примеру, случись мне обнаружить нору опустевшей, а начинающего вампира подавшимся в личные приключения, это ничуть бы не расстроило. Юные редко слушаются старших, а взрослые не особо любят печься о молодняке — не восставать же против законов природы.

Повторяю, я готов был отпустить Верне, выкажи он желание меня оставить, но вот попытка забрать его силой или похитить обещала привести меня в очень дурное расположение духа. За прошедшие века мы сообразили, как развивается наша суть, и смирились с мыслью о том, что вампиры — великие собственники и не выносят покушение на их имущество. Потому обнаружив, что дверь в нору не заперта, а под ней скопился как лужа после дождя незнакомый запах, я мигом насторожился, да и рассердился всерьёз.

Оставаясь в своём праве, я с разгона ворвался в квартирку.

Запах смерти, не успевший перетечь порог, внутри пряно ударил в ноздри, ошеломил и разозлил ещё сильнее. Я невольно зашипел как кот, но не бросился к телу, лежащему в глубине комнаты, справедливо полагая, что всё представление может оказаться ловушкой, а огляделся, не отходя от двери.

Человека увидел не сразу, что само по себе было скандалом, но вот его надменный вид и подспудная уверенность в себе насторожили и заставили немедленно справиться с эмоциями. Я попытался холодно оценить ситуацию. Этот мужчина не мог не знать, с кем имел дело только что, и кто ещё способен без предупреждения нагрянуть в жилище. Он убил одного вампира и не испугался другого — вот на чём следовало заострить внимание. Я так и сделал.

— Кто ты? — спросил, продолжая вбирать и анализировать запах.

Было в нём нечто неправильное, и момент этот я отметил с самого начала, но пока не успел как следует на нём сосредоточиться. От незнакомца слегка несло чужой жизнью, кровью, иным, чем встречаешь на каждом шагу питанием, примерно, как от Верне, но не только. Вот эта последняя абсолютно чужая нота и насторожила более всего. Учитывая разговоры, что мы вели тут с новообращённым, следовало испугаться, пусть и в меру.

— А ты что за перец? — зло ответил он.

Мне показалось, что рассердило не моё появление в квартире как таковое, а нечто иное, непосредственно с ним связанное. Отсутствие предсказанной заранее реакции? Он полагал, что я брошусь к лежащему телу и подставлю спину под удар, не опасаясь засады и подвоха? Ждал кого-то более наивного, чем я? Разбираться с непонятками обоим предстояло на ходу.

— Квартира принадлежит мне, — ответил я самоуверенно, — и труп на полу тоже, вернее, парнишка, который был жив, когда я покидал это место.

— Так это ты его обратил! — сказал он, и массивные черты лица собрались в ещё более злую чем прежде гримасу.

Я слегка завис. Обратил? Это как? Человек начитался сказок и искренне в них верит? Если бы вампиры умели, как он выразился «обращать», то хоть деньжат бы на этом наварили. Уж кто как не я знал, что ничего абсолютно ни от кого из нас не зависит. Всё случается спонтанно.

За века чего только не попробовали, стремясь разобраться в механизмах инфекции. Понятно, что после первой волны изменений, нашлись не только истеричные, но и здравомыслящие особи, в том числе среди людей. Мы, юные вампиры, тогда ещё не знали, что не будем стареть, и помимо обострившихся возможностей получим долгую жизнь, но и вначальные годы находились желающие стать на открывшуюся тропу. На что только не пускались любители экстрима, стремясь оказаться в числе непонятно кем или чем избранных, но мало у кого получалось. Процесс не поддавался анализу и предсказать, кто станет следующим изменённым так и не удалось.

Люди могли посещать наиболее опасные, по нашему опыту, места и оставаться людьми, а перемены подцеплял тот, кто старательно держался в сторонке. Единственное, что мы теперь, по прошествии лет, знали точно — это неподверженность обращению женщин. Ни одна дама так и не присоединилась к нашему сообществу. Всё прочее оставалось в руках случая.

Если этот здоровяк не знал банальных истин, то, возможно, без дураков был выходцем с орбиты, ну или выдавал себя за него. Последний вариант я, естественно, считал наиболее вероятным, поскольку земляне панически боялись заразы и держались в стороне от неё и от нас, но решил не подавать виду, что обдумываю несколько версий.

— Послушай, пришелец с исторической родины, — сказал я как мог учтиво. — Ты ничего не смыслишь в наших делах, ну так и валил бы домой. Нам не по душе, когда те, кто бросил несчастных переселенцев на произвол судьбы, являются вынюхивать чужие правила, даже если они и не объявлены официальным секретом.

— Житель отсталой планеты не станет указывать, что мне делать! — ответил он резко. — Кто бы он ни был, он — всего лишь убогий провинциал.

Уму непостижимо, откуда у некоторых накапливается столько апломба. Он что совсем ничего не знает о вампирах? Не подозревает, что я быстрее и сильнее, следовательно, давно мог бы вытереть стену его размятым в фарш телом? Стоит ли так нахально притворяться? Что за игра здесь идёт, и каким боком меня в неё тянут? Ещё это хамство. Как же трудно оставаться любезным, имея дело с таким уродом!

Внешне, надо сказать, непонятный нахал производил впечатление довольно привлекательной особи. Выше меня и шире в плечах — просто выставка мышечной анатомии, да и лицом благообразен. Он мог претендовать на известную симпатию окружающих, не будь его гримасы брезгливы, а взгляд полон пренебрежения. Я догадывался, что побить шпиона его же оружием не удастся, слишком глубоко въелся в сознание пренебрежительный взгляд на чужой мир.

— Ты совершил убийство, — сказал я, высушив интонации до хруста. — У нас это считается преступлением, хотя в ваших, высших мирах, может быть, и нет. Придётся за всё ответить.

— Какое преступление? — деланно удивился он. Неумелое актёрство служило единственно насмешке. Никто бы не обманулся, и он это знал. — Зашёл случайно, перепутал адрес. Обнаружил несчастного на полу, только не успел сообщить правоохранительным органам о произошедшей совершенно без моего участия трагедии.

Неслыханное бесстыдство! Я произнёс с нажимом:

— Ты убил Верне. Отрицать бесполезно. Я слышу запах, кроме того, везде установлены камеры, и я сильно сомневаюсь, что ты сумел их обнаружить.

На самом деле в квартире я ничего не монтировал, считая надзор лишним, но блеф отчасти сработал. Я увидел, как дёрнулся взгляд чужака, словно стремясь поспешно обшарить окружающее пространство. Разоблачить моё враньё было бы сложно, так что я сохранял спокойствие. Пришелец дал слабину, пусть крошечную, но и её следовало считать успехом.

— Даже если и убил! — произнёс он с вызовом, быстро беря себя в руки. — Человек не из вашего мира, он принадлежит мне. Живой и мёртвый тоже. У вас он даже нигде не зарегистрирован.

На планете не было знаков осёдлости, ни наверху, ни здесь, да они и не требовались. Заключённое много лет назад соглашение касалось всех, кто принадлежал либо к роду человеческому, либо к касте изменённых. Этот нахал с орбиты реально ничего не знал о нашем мире, а вот распоряжаться в нём брался? Сомнения не покидали, хотя я понимал, что сейчас они не к месту. Пока без разницы было, откуда большой мужик свалился. В первую очередь следовало его одолеть.

Судьба Верне огорчила меня, хотя не слишком сильно. Я мало знал его и не имел оснований питать симпатию, но преступление подлежало наказанию, и не в мастерских, а на рудниках, куда отправляли душегубов. Принцип дележа оставался примитивным.

Следовало без дальнейших промедлений обездвиживать мерзавца и препроводить водным путём к благой цели, но я медлил. Не давал мне покоя посторонний запах. Я пытался вникнуть в его суть, понять, какого рода оружием запасся пришелец, но ничего не получалось. Без труда свернув шею и почти оторвав голову вампиру, даже едва принявшему изменение, он доказал, что не так прост, как кажется на первый взгляд. Атаку я считал преждевременной, потому продолжал бессмысленный разговор, давая себе время собраться с соображениями. Я сказал:

— Вполне вероятно, что прежде он и принадлежал тебе, я не в курсе, какой формой рабовладения обзавелись отказавшиеся от нас, переселенцев, чистые и безупречные расы, но кое-что случилось, как ты мог заметить. Он перестал быть человеком, значит, разошёлся с вашим миром навсегда. Вы загнали нас, тут живущих, в концлагерь этой планеты, отсекли связи с родиной, лишили возможность вернуться на Землю. Пусть так, но прошло время, и мы перестали нуждаться в метафорических приветах с исторической родины. Теперь никто не вправе вмешиваться в наш нынешний уклад.

— Болтливый вампирчик, — сказал он с усмешкой. — Боишься меня и надеешься ускользнуть?

Ну что тут ответишь? Наглость самодовольного пришельца не имела границ.

— Да вот думаю: поддаться на твою провокацию или просто поржать?

Он опять обозлился, где их только берут таких самоуверенных и несдержанных, я-то думал шпионы умеют владеть собой, но как видно внешние миры не считали нас достойными противниками и посылали на задание всякое отребье.

Я не постеснялся высказать всё это вслух, причём смакуя подробности и пользуясь щедро неприличными выражениями, которых обычно избегаю. Речь имела успех, я с удовольствием отметил, как у пришельца перекосило рожу и снесло в бешеный режим пульс. Впрочем, и он на подначки не клюнул.

— Я везде в своём праве! — заявил он грозно. — Ваш мир — всего лишь гнилая плесень под микроскопом, и мы решаем: дать вам дышать или смыть в слив.

— Очевидно именно поэтому вы побоялись отпустить на волю мальчишку, который мог выдать нам, заразным, ужасные внешние тайны. Хотя о чём это я? Тех, кто что-то значит в своём мире, не направляют в шпионские рейды, дураков нет, или там, наверху, они теперь развелись во множестве, и Земля решила щедро наделить этим лежалым товаром заштатные колонии?

Я окинул его пренебрежительным взглядом и сменил насторожённую позу на небрежную: прислонился к стенке и руки на груди сложил, словно наскучив унылой беседой. Пульс человека уже стучал у меня в ушах, а багровые пятна на физиономии намекали, что обмен любезностями чем дальше, тем меньше оставляет его равнодушным. Кипел он там внутри, хотя наружно ещё держался.

Я выбирал момент для удара, но медлил, действительно страшась неизвестности, заключённой в этом субъекте. Я же не идиот в самом деле, жив до сих пор потому, что осторожен.

— Так это ты его обратил? — вновь завёл он старую песню, сверля меня взглядом. — Потому настаиваешь на собственности?

Не знаю, с какой стати эта ерунда имела для него значение.

— У нас все свободны, — ответил я. — Просто молодняк нуждается в присмотре и всякий взрослый вампир, оказавшись рядом с новичком, обязательно поможет освоиться и приютит на первых порах, если тому совсем некуда идти.

Он прыгнул вперёд с места и внезапно, ноги словно выстрелили сами, почти не потребовалось приседать, наливать мышцы силой. Не будь я предельно насторожён, мог ведь и попасться, никак не ожидал от человека такой неимоверной прыти. Словно передо мной оказался сильный опытный вампир, но ведь ничем подобным от него не пахло.

Обрывки мыслей ещё болтались на периферии мозга, но тело действовало без участия сознания. Маневр пришельца отсекал меня от двери, и я бросил себя на середину комнаты.

Труп на какой-то миг оказался весь в поле зрения, его более не заслоняло частично кресло, и я смог в деталях разглядеть оторванную башку, и то состояние шеи, которого добиться возможно, лишь действуя голыми руками — характерные лохмотья мышц, а то я не знал, как это выглядит, сам свинтив с плеч немало глупых голов!

Понял, что мой противник ещё сильнее, чем я полагал вначале, а он уже вновь нёсся в атаку, рыча от удовольствия подраться. Не приличный шпион — убийца прямиком из ада. И в тоже время человек. Здесь я не ошибался, вот только действовать следовало живее.

Я взлетел по стене, оттолкнулся и врезал ступнями ему по уху, сбил с ног. Он покатился, ревя как обезумевший зверь, но почти сразу вновь оказался на ногах, на своих дьявольских стальных пружинах, почти не оставляя мне возможности как для маневра, так и для побега. Хотя…

Драться с ним было слишком опасно, а я не так горд, чтобы держать поле боя без надежды на победу. Дверь он стерёг, и любая попытка прорваться к ней грозила закончиться сшибкой, причём совсем не факт, что победа в ней останется за мной, но оставался ещё люк, которым так и не успел воспользоваться бедняга Верне. Лаз притаился там, в закутке, что изображал собой кухоньку.

Конечно, я даже покоситься в ту сторону себе не позволил — не вчера ведь родился на свет. Я метнулся в направлении нормального выхода, человек тут же заступил дорогу, злобно скривился, выругался, протянул лапищи, я прянул прочь, максимально далеко уводя его от дыры, а когда он отреагировал, теряя ускорение и набирая ненужную и заметную при его габаритах инерцию, дал пинка вдогон и одним прыжком достиг своей цели, ударом отпустил пружину и нырнул в моментально открывшийся тоннель.

Не окажись мой противник столь массивен, мог и помешать бегству, но именно немалый вес здоровенного тела отобрал нужные доли мгновения, не позволит быстро перестроить бросок. Я увидел искажённое злобной яростью лицо, протянутые в мою сторону скрюченные пальцы, понимал, что враг опоздал, но всё же придал себе дополнительное ускорение оттолкнувшись от краёв дыры, причём в последний, самый рискованный момент, поскольку крышка автоматически стала на место, едва мимо фотоэлемента пролетел мой последний волосок.

Глава 6

Канал в этом месте славился стремительным и бурным нравом. Я сгруппировался, норовя свести синяки к минимуму, но всё равно пересчитал каждый выступ на каменных берегах, да и по гладкому колотило так, что не хватало дыхания даже на брань. Впрочем, подобные мелочи как-то не слишком сильно отвлекали от поспешного бегства. Ошеломлён я был произошедшим, что там говорить. И озадачен.

Убийство Верне более не будило эмоций: как уже упоминал, я с самого начала не слишком расстроился. Возмутило само посягательство на чужие права, а не его результат. У нас сложились за прошедшие века определённые правила, и мы их соблюдали, именно поэтому пришелец с небес, или кто он там был на самом деле, показался возмутительно некорректным.

Впрочем, дурные манеры я мог и простить, поскольку сам тоже не претендовал на святость. Его сила и неожиданные умения — вот с чем приходилось считаться. Теперь не удивляло, как этот типчик сумел расправиться с едва изменённым, поскольку он взрослому вампиру едва не навалял тёплых сапог. Признаться, у меня и теперь возникали сомнения в том, что я справился бы с ним, дойди дело до полноценной драки. Маленькие такие, не особенно острые коготки скребли нутро, настроение портили. Следовало, конечно, проверить на практике, кто из нас могуч, а кто лишь красиво себя предлагает, но момент для этого отыскать другой.

Пока летал щепкой по водяной дороге, сосредоточиться толком не удавалось, но едва течение замедлилось, и я выскочил на ближайший уступ, вскарабкался по нему к сухому тоннелю, пробежал по нему, а затем вылез через стандартный люк на жилой уровень, как откровенная неприятность случившегося предстала перед внутренним взором во всей красе. Пришлось признаться себе, что я, один из немногих выживших изначальных вампиров, оказался в положение стремительно удирающего труса.

То есть, вот это последнее в краску стыда не вгоняло, давно я разучился попадаться на нелепые приколы судьбы. Пообтесался о века и камни. Знал, что в жизни почём. Шкура стоила дороже нелепой гордости. Так что не о ней шла речь.

Следовало остановиться и подумать. Я свернул в тихий коридор и сел у стены. Мокрая одежда не беспокоила. Любое физическое воздействие стихий воспринималось вампиром отвлечённо и безразлично. Простудиться я совершенно не боялся.

Итак, пришла пора решить, следовало мне попытаться засесть на первом же речном пороге и посмотреть, рискнёт пришелец кинуться в погоню? Я бы на его месте не сунулся вот так в неизвестность, но о его здравом смысле мнение у меня сложилось не самое лестное, так что рисковал дождаться преследования. Прыгни он за мной следом, как сложилось бы равновесие сил? Отлично зная здешние реки, я получал преимущество, шанс им воспользоваться и побороть врага. Или собственную морду предложить его кулакам?

Что ещё я мог предпринять? Вернуться к квартире и понаблюдать со стороны? Только не в таком виде. Освещение у нас хорошее, в том числе и мои станции вкладывают свою лепту в этот комфорт, так что мокрый и растрёпанный я привлеку к себе больше внимания, чем незваный гость с орбиты. Опять же смущать покой других вампиров, разгуливая по нашему городу в неприглядном виде никак не следовало. Я вскочил и направился к ближайшей норе, на счастье своё, не попавшись по дороге на глаза никому из знакомых.

Внутри сухого комфортного убежища меня отпустило. Лишь теперь осознал, как напряжён оставался всё это время. Вроде и не было оснований полагать, что погоня на хвосте, и одновременно набежало на планету неисчислимое воинство пришельцев, а всё равно провода нервов теребили организм, гоняя по нему электрические токи опасности. Испугался, что там говорить, но страх — не глупость, а вполне естественная и полезная реакция на угрозу, так что попрекать себя и посыпать мокрые волосы пеплом я, опять-таки, не собирался. Вместо этого быстро залез под душ, смыл с себя запахи неприятностей, оделся как мог щеголевато (подзабыл уже, если честно, за ненадобностью смысл этого понятия) и отправился к нашим старейшинам.

Не знаю, каких начальников завели себе обитатели верхнего города, никогда не интересовался этим вопросом, но внизу у нас дармоедов не держали. Нет, были, конечно чиновники, занимавшиеся рутиной поселения, но каждый из них твёрдо знал, что в случае чего прийти за ним может не полиция, а непосредственно смерть в лице голодного вампира, так что злоупотребления встречались нечасто. Сами изменённые занимали в городском правлении скромное место, отвечающее их незначительной численности, но помимо этого оставался совет тринадцати, сложившийся в лихие времена и теперь существующий, я бы сказал, в спящем режиме. Старшие не стремились вмешиваться, пока всё и так шло хорошо.

Теперь, как я полагал, размеренный ритм нашего существования грозил дать сбой и пришла пора поставить кого-то в известность об этом. Да, наверное, следовало для начала побольше разведать и вынюхать, собрать сведения, а потом уже идти к другим изначальным, но я трезво оценивал возможности пришлого человека, точнее, того существа, в которое он превратился и считал неправильным хранить тайну. Пусть я покажу себя дураком и паникёром, это ничего, можно пережить, а вот — оторванную голову обратно не пристроишь: мы пробовали, знаем.

Кто из тринадцати самый главный не ведали даже они сами, потому я направил свои стопы к наиболее хорошо знакомому вампиру. В самые лихие времена мы одно время прятались вместе, потом тоже нередко сталкивались, вели иногда общие дела, но не скажу, что дружили. Изменённые вообще не склонны были привязываться к кому бы то ни было. По крайней мере старые поколения: слишком неласково прикатала нас жизнь.

Биг сидел дома, что в принципе было удивительно, но меня более чем устраивало. Я предварительно позвонил с нового коммуникатора, от старого на всякий случай избавился ещё в потоке, там были специальные места.

Прозвище вампир получил не только за изрядный рост и мощную комплекцию, но и за некую основательность взглядов и суждений. Я и сам отличался сдержанным нравом, а значит, мы часто сходились во мнениях.

В квартире было прохладно. Гудение вентиляторов, которого подземные жители уже не замечают, слышалось отчётливее обычного.

— Поставил новую систему! — похвастался Биг. — Красота! Любое время года прямо в квартире и не надо выбираться наверх.

Я выразил соответствующий восторг. Многие вампиры вообще никогда не поднимались в светлый город, полагая его неуютным и опасным. Они как грибы врастали в наш ограниченный мир и считали такое положение вещей нормальным. Я долго придерживался аналогичной системы взглядов, но в последние десятилетия зачастил в дом на холме. Мне стало тесно внизу, а ещё беспокойно. Вглядываясь в недоступные дали, я тосковал душой. Не понимал собственного смятения, но отдавался ему. Пока положение складывалось некритично, но что произойдёт дальше я не знал.

— Я по делу, Биг.

— Естественно, — кивнул он. — Ты не придёшь просто так.

Меня немного озадачила его уверенность, но копаться в чужих предрассудках я всегда считал занятием скучным и непродуктивным, потому сразу принялся излагать свои пугающие новости. Сейчас, сидя в удобном кресле в приятной хорошо обставленной квартире, я временами задавался вопросом: уж не померещился ли мне пришелец, убивший моего Верне, да и сам труп тоже? Впрочем, у вампиров не бывает галлюцинаций, просто очень уж не хотелось вновь погружаться в жизнь полную проблем. Нашествие жестоких сверхлюдей с орбиты обещало неприятности пострашнее местных разборок. Здесь нас знали, боялись и одновременно понимали, а высокомерное внешнее человечество убедило себя, что готово выжечь вампиров как заразу. Ну так я понял намерения того слишком сильного и быстрого для обычного человека мужика.

Биг, выслушав мой рассказ помрачнел и долго не отвечал, машинально перебирая халцедоновые чётки, которые всегда таскал с собой. Занятно, но после наложения карантина, мы так и не обзавелись новой религией, а старые постепенно забыли, остались в обиходе лишь вещи, почти утратившие первоначальный смысл. Я не задумывался об этом, полагая, что люди сами разберутся. Меня всё устраивало.

— Нам следовало ожидать чего-то такого, — сказал Биг, сунув игрушку в карман. — Заранее подготовиться к возможному проникновению извне, а мы этого не сделали.

— Ты прав. Если оставили в покое на века, то это ещё не значит, что про нас совсем забыли.

С самого начала было понятно, что внешнее человечество, загнавшее в карантин вампиров и оказавшихся с нами в одном мире людей, преследует практические цели. Наверное, там, на орбите думали, что мы тут внизу вымрем кто от клыков, кто от голода. Стоит подождать, и всё разрешится наилучшим образом, но века шли, а пригодная для жизни планета не спешила освобождаться от насельников.

Да, мы развивались не так быстро, как могли, во многом откатились назад, но росли поселения, распахивались земли. Люди вовсе не стали на грань исчезновения, а плодились как никогда охотно. Вместо того, чтобы освободить мир для верхних претендентов, мы его капитально обжили.

Наверняка это непредвиденный прогресс оказался неприятным сюрпризом для тех, кто наблюдал за нами со стороны. Не знаю, почему они раньше не подсуетились и не приняли крутые меры. Возможно, много и со вкусом рассуждали о гуманности и не гуманности. Нам должно было достаться то, что победило. Сегодня посмотрев ему в лицо, я в восторг не пришёл.

— Ну расслабились, что делать, пора опять собираться, — вздохнул Биг. — Я извещу всех, кого могу, а тебе следует затаиться, поскольку этот пришлый теперь знает тебя в лицо. Ты его сфотографировал?

— Не успел. Нарисую, потом размножим.

— Тоже дело.

— Но прятаться — это не лучший выход из положения. Раз уж меня разоблачили как вампира, мне и надо подниматься на бой. Точнее на провокацию. Этот ненормальный человек с чужим запахом, пришёл сюда, чтобы убить одного из своих, да изменённого, но пришельца с орбиты. Надо полагать, с местными кровососами он тем более церемониться не станет. Пусть сосредоточится на мне, а вы сможете понаблюдать за ним со стороны и выяснить, насколько он хорош и почему. Технические достижения сделали его могучим или это новая порода смертных, для того и выведенная, чтобы расправиться с каждым из нас, не вредя экологии и коммуникационному оснащению города в целом.

— Сам-то что скажешь? Ты его нюхал.

Я призадумался, точнее вошёл в транс, помогающий восстановить малейшие детали прошедших событий. Все вампиры это умели.

— Наверняка не скажу, но пахло от него неодинаково. Я поначалу решил, что неизвестная неживая нота идёт от одежды, кто его знает, что они там научились делать и как, но чем дальше, тем больше убеждаюсь, что виной всему имплантаты. Некие механизмы, вполне, впрочем, живые, но синтезированные искусственно. Не знаю, как сказать точнее. Жаль мне не удалось лизнуть его кровь или хотя бы пот, но инстинкт подсказал, что из замкнутого помещения следует проворно унести ноги, и я его послушался. Думаешь перестраховался?

— Ты всё сделал правильно, — одобрил мою осторожность Биг. — Я бы сразу дал дёру, почуй неладное, а ты ещё пытался его разговорить.

— У меня ничего не вышло.

— Получится. Забейся в нору хоть ненадолго, я пошлю людей поискать твоего знакомого, а когда мы его вычислим, сможешь подобраться к нему в подходящий момент — когда сам того захочешь.

Доводы показались мне вполне разумными, потому нарисовав требуемый портрет, я отдал его Бигу, а сам направился в квартиру, где оставил Никона. Я полагал, что компания придётся кстати. Веселее ведь делить убежище с человеком, чем торчать в нём одному. Кроме того, я хотел известить, что вскоре он сможет вернуться к нормальной жизни. Игра оставит в покое, если сам от неё отвернётся.

По пути я позвонил на все свои станции, торопясь уточнить, не произошло ли чего плохого. Внушение должно было подействовать на игорных боссов, но люди оставались людьми и полагаться на их благоразумие никоим образом не следовало. Пока всё складывалось удачно. Домой я пришёл в хорошем настроении и даже человек его не испортил, встретив меня насторожённо, но вполне приветливо.

— Ты что-то зачастил.

— Вот благодарность за спасение твоей шкуры! — ответил я, скорбно покачав головой. — Претендентов на неё я немножко отметелил, и они притихли, хотя и не факт, что насовсем, потому от души советую посидеть в норе ещё немного, а на свет вылезти, когда эти ребята окончательно докажут, что благоразумие им не чуждо.

Он растерялся так, что и жевать перестал, а люди вечно предаются этому занятию. Лицо сначала побледнело, потом пошло розовым румянцем.

— Спасибо! — воскликнул он и едва не полез обниматься. Хорошо, что нас разделял стол.

— Ты ешь, ешь, я просто посижу здесь, поболтаем.

— О чём? — вновь насторожился он.

— Ну я вполне могу предложить работу, если подойдут для дела твои образование и базовые навыки. Ты ведь ради денег влез в игру, а платят у нас побольше чем наверху.

Он потянулся было ложкой к банке, но застрял на полдороге, разглядывая меня с примерным изумлением. Мог бы и тарелку взять, хотя их может и нет здесь в наличии. Я ими не пользовался, потому не проверял.

— Почему?

— Люди боятся вампиров, но, получая хорошие деньги, опасаются нас всё меньше и меньше. На том строится местное взаимопонимание. Мы ведь не чудовища, точнее сказать среди нас такие попадались в прошлом и случаются до сих пор, но разборки идут внутри популяции. Мы долго живём и лучше людей понимаем, как важно соблюдать правила. Всем и всегда. Здесь задерживаются только те, кто расположен вести себя адекватно, и они потом не жалуются на соседство изменённых, а ценят происходящие от близости выгоды.

Он слушал меня, пожалуй, с изумлением. Жители верхнего города, как видно, плохо знали, что происходит прямо у них под носом. Я и раньше задумывался об этом, но не предвидел, что дело обстоит настолько прискорбно. А вот следовало озаботится: жизнь мудра, когда все в ней умные, а не только половина.

— Я никогда не сравнивал, — простодушно откликнулся мой подопечный. — Много чего шло мимо сознания, и я не прочь теперь разъяснить иные щекотливые моменты. А ваши меня не тронут?

— Люди могут, вампиры — нет, потому что ты находишься под моим покровительством. Всякому этот факт будет очевиден — по запаху.

Его мои откровения, кажется, шокировали, так что довольно долго просидел, глядя куда-то в пустоту, но потом спохватился и рачительно доел содержимое банки.

— Спасибо тебе, Северен. Я и не думал никогда, что с вампирами можно ладить, да ещё лучше, чем с людьми. Жизнь круто перевернулась и с одной стороны это ужасает, но с другой даёт надежду, что дальше всё пойдёт разумнее.

Я сильно сомневался в его выводах, но привычно оставил свои циничные мысли в границах черепа.

— А что за работа? — спросил он, уже вполне заинтересованно, а не из вежливости.

Я объяснил, что являюсь владельцем несколько энергостанций, и мне очень пригодились бы люди с современным представлением о предмете. Турбины крутить водой можно и по старинке, жар недр тоже поставляется нам регулярно, но наука ведь не стояла на месте даже в нашем карантине. Вдруг есть и лишь ждут воплощение в реальной жизни новые рентабельные технологии?

— Не скажу, что я несметно богат, но и бедным себя не назову. Нашёл бы свободные средства для выгодного вложения. Ты тоже в накладе не останешься.

Никон несколько сник.

— Нет, в этом я слабо разбираюсь. Моя специальность — биотехнологии, я занимался синтетическими аналогами живых тканей. Применение в медицине, естественное протезирование, ну ты понимаешь.

Я не понимал, поскольку смыслил только в своём деле, но разница наших интересов показалась очевидной. Впрочем, я не слишком расстроился по этому поводу. В глубине души созревало желание расширить рамки деятельности. Мир не стоял на месте и мне следовало развиваться вместе с ним.

Спать легли опять в одной комнате. Никон уже успокоился, свыкся со мной и сам, хотя и не слишком уверенно предложил кровь для насыщения, но я отказался. Дело было даже не в том, что часто пить из одного человека никак не следовало, мне просто не хотелось есть. Я и сам не понимал толком логики своего аппетита, но вот таким он был. Иногда я кормился жадно и помногу, но временами полностью утрачивал тягу к пище и не ощущал при этом каких-либо неприятных последствий.

Голод внезапно затихал, напоминая о себе так редко и неуверенно, что игнорировать слабые позывы удавалось без труда. Не то чтобы я не мог достать глоток-другой крови — этого добра у нас хватало, но сам не считал нужным пользоваться ресурсом без насущной необходимости, да и любопытство одолевало: смогу жить и не пить? Полноценно в смысле, а не на грани истощения.

Мне удавалось. В последнее время эти приступы немотивированной сытости случались всё чаще, и я к ним почти привык. Постился и вёл при этом нормальную жизнь.

Вот и теперь, приятный запах доступной еды рядом умиротворял, наполняя меня довольством, но рвать чужие вены в надежде добраться до живительной влаги не тянуло совершенно. Человеку не стоило опасаться, и он это каким-то образом почувствовал. Не дёргался, когда я улёгся на своё место, возможно, и не заметил моего присутствия, потому что задумчивый его взгляд неподвижно упирался в потолок.

Я устроился поудобнее, предвкушая сладость долгого сна, когда Никон заговорил.

— Послушай, Северен, энергия — это конечно, верный кусок хлеба, но новые технологии возникают во всех отраслях. Я уверен, что и то, чем я занимаюсь, способно обогатить любого предприимчивого человека.

— Медицина? — спросил я с сомнением. — В этой области наживаются только на лекарствах, а фармацевтический рынок прочно поделен, да и затратен у нас здесь больше, чем наверху из-за высокой потребности в локализации отходов. На инвалидах опять же много не наваришь, как бы ни были хороши твои протезы.

— Да нет! — воскликнул он, приподнимаясь на локте, чтобы заглянуть мне в лицо. — Протезы — это начало, самая неотложная первая часть проекта. Я хотел заработать в игре на продолжение исследований, а в перспективе ведь искусственные ткани можно применять очень широко: для усиления мышечной активности, устранения неполадок в работе любой системы организма. Очень часто бывает так, что подводит, допустим, сердце, тогда как все прочие органы ещё в полном порядке. Заменить его донорским дорого и зачастую опасно, а вот произвести ремонт и внедрить в искусственную ткань стимуляторы гораздо проще — и проработает такой гибрид ещё много лет.

Вот, значит, как! У меня щёлкнуло в затылке, я вспомнил пришельца, так поразившего меня силой и скоростью. Не об этом ли самом говорит сейчас человек, оттащенный мной от края пропасти? Если так, то послушать его речи будет более чем полезно, да и деньги в новое предприятие вложить — тоже. Смутные предчувствия могли вскорости обрести реальные контуры. Не просто так я возжаждал перемен. Они уже пришли и требовали внимания.

Глава 7

Не очень-то я восторжен по натуре, да и жизнь приучила к сдержанности, потому я никак не выказал свою заинтересованность. Прежде, чем говорить, следовало поразмыслить. Человек вскоре заснул, да и я последовал его примеру, надеясь отдохнуть впрок — мне это нередко удавалось. Иногда я жил в человеческом режиме, но случалось отключался надолго, чтобы потом бодрствовать неделями. Система работала довольно странно, и я научился ей пользоваться в своих интересах.

Как я уже говорил, временами в привычной моей сути что-то пробуждалось, словно перемены, которые я веками считал окончательными, внезапно вновь решали напомнить о себе. Я ведь не забыл, как трудно происходило преображение, сколько устоявшихся правил и понятий сломалось во мне вместе с появлением клыков и пробуждением жажды. Тогда я был напуган, сейчас лишь встревожен. Тогда я не знал, что ждёт меня впереди, теперь научился отчасти угадывать грядущее, словно вместе с новым метаболизмом обзавёлся неведомыми прежде чувствами.

Однажды я почти поверил, что вампиризм покидает моё тело и возвращается в него человеческая основа, словно изменение прошлось по мне, как инфекция, чтобы, побушевав, оставить в покое. В тот момент я всерьёз задался вопросом: хочу ли подлинного возврата в прошлое, устроит ли меня, скоротавшего не один век, краткая человеческая жизнь с её терзаниями и неудобствами? Я честно ответил себе: нет. Вне всяких сомнений предпочитал двигаться вперёд. Впрочем, опасения не подтверждались.

Жажда крови, да, иногда пропадала или затихала, и я ощущал некое неудобство, причин которого не мог себе объяснить, но вот на котлеты с жареным картофелем меня точно не тянуло. Я потревожился немного, когда начались внезапные чудеса, а потом решил, что оно того не стоит, и принялся жить по-прежнему, полагая, что если суждена иная судьба, то она найдёт без лишних хлопот с моей стороны.

Выспался я много раньше, чем мой подопечный. Пробудившись, некоторое время разглядывал его лицо, поражаясь миловидной детскости, которой не замечал у бодрствующего человека, заодно попытался представить, как выгляжу сам, когда забытье уводит меня из этого мира, давая отдых как ему, так и мне. Я видел других спящих вампиров, но давно, когда мы лишь начинали свой путь, и нам всё было интересно. Я бы не назвал зрелище приятным. Словно вместе с сознанием из тела уходила жизнь, и оставался лишь труп во всей неприглядности отсроченного погребения. Хотелось надеяться, что теперь облик у меня авантажнее, чем в старину. Не напугать бы беднягу Никона, особенно теперь, когда я решил, что он вполне способен мне пригодиться. Хотя он уже видел меня бессознательным и не устрашился. Любопытство прирождённого исследователя работало как предохранитель — уберегало от истерик.

Я вылез из постели и отправился на кухню, чтобы напиться воды, а заодно позвонить на станции и вновь поинтересоваться, не случилось ли неприятных визитов за время моего отсутствия. Ведь телефон с прежним номером я скинул в подземном потоке, а нового мои недруги могли и не знать, да и служащим я его не сообщал.

Вот как чувствовал, что беспокоюсь вовремя. Едва на пережившей нападение станции сняли трубку, как эфир затопил поток слов. Альберта, проявив чисто женскую безошибочную интуицию, сразу поняла, что звонит хозяин и вывалила на мою бедную голову водопад сведений. Не вдруг я сообразил, что на этот раз никто никого не бил, даже не обижал, но пришёл в нашу скромную контору некий человек и попросил вместе с извинениями передать мне просьбу о встрече.

Я недоумевал. Обычно люди, налетев ненароком на одного из старших изменённых, убирались наверх и вели себя тише травы ниже воды. Кто и почему исполнился невиданной отваги и совался в клыкастую пасть, когда в том не было большого смысла? Конечно, мне следовало не просто вразумить распорядителей игр, но потребовать компенсацию за причинённый станции и моим служащим ущерб, но я не то чтобы поленился этим заниматься, а решил считать событие состоявшимся, ведь за крепких работников, которых я отправил в мастерские, мне полагалась изрядная плата. Она покрывала ремонт и лечение Вадима с Альбертой. Наваривать барыш на случившемся недоразумении я считал излишним.

О чём со мной намеревались беседовать люди с поверхности я не догадывался, но выяснить суть дела требовалось безотлагательно. Если предыдущего внушения не хватило, я уже и не знал, как объяснить свою точку зрения доходчиво, причём без кровопролития и членовредительства, от которых происходит обычно до обидного мало прибыли, зато изрядное количество проблем.

Мой рык, как видно, разбудил Никона, потому что, когда я заглянул в спальню, он уже моргал глазами над краем одеяла.

— Я ненадолго исчезну, — проинформировал его, набирая попутно оставленный визитёром номер. — Надо уладить кое-какие дела. Наружу, смотри, не высовывайся. Целее будешь.

Людям вечно всё надо напоминать — они с первого раза не запоминают.

— Хорошо. Что-нибудь случилось?

— Пока не знаю, вот и иду, чтобы разобраться.

Он хлопнул раз-другой опухшими веками, но сказанное вроде бы понял и ничего против не имел.

Я не стал разговоры разговаривать по телефону, лишь назначил встречу на нейтральной территории — границе верхнего и нижнего города, и неизвестный с этим согласился. Голос звучал незнакомо, но в целом я не заподозрил подвоха. Смешно было надеяться продавить старшего вампира на такой ерунде, как человеческие отношения.

Вновь одевшись достаточно прилично, что начало уже напрягать (простая одежда была много удобнее и дешевле стоила, а я не любил тратиться на ерунду), вышел из норы и отправился к назначенному месту. Поезд быстро довёз до нужной станции, а дальше я двинулся пешком, не спеша и время от времени оглядываясь по сторонам, словно не насмотрелся за века на наши унылые достопримечательности. Судя по обилию туристов, глазевший на что угодно, только не на идущего им навстречу вампира, снаружи утвердился день. То есть, я и так это знал, как всякий изменённый, но привык ориентироваться на зевак. Они ещё дышали верхним теплом, и я невольно ловил эти лёгкие поверхностные токи.

Человека, назначившего встречу, узнал издали. Он не один тут топтался, в ожидании партнёра по бизнесу или любви, целое стадо прохаживалось в популярном месте, но мой экземпляр выглядел так, как я примерно и прикидывал, насмотревшись на его подчинённых. А вот он меня в толпе не вычленил, хотя наверняка располагал фотографиями. Я уже говорил ведь, что совершенно не похож на вампира — такого, каким он должен быть в представлении публики. Я выгляжу как средний человек, и демонизм мой выплывет на свет, лишь в том случае, если его хорошенько растеребить, а мало кто отваживается.

— Ну, — спросил я, незаметно приблизившись вплотную. — В кафе пойдём или в камнедробилку?

Он, надо отдать должное, на месте не подпрыгнул и даже не отшатнулся, пронзил меня взглядом, переступил с ноги на ногу и отрывисто кивнул.

— Всё равно. Предпочитаю, чтобы между нами не осталось неясностей, а решить, как в данный момент обстоят дела, проще и надёжнее в личной беседе.

Вознамерился произвести на меня впечатление? Что ж, произвёл. Я не то чтобы подобрел, но хоть больше прежнего не разозлился.

— Кто бы спорил. Представьтесь, пожалуйста.

— Чайка. Фредерик Чайка.

— А я Северен.

Он послушно кивнул и доверился моему водительству, хотя и не без внутреннего трепета, который я легко отслеживал по едва заметным, но неподвластным воле человека изменениям в ритме дыхания и сердцебиения. Далеко мы не пошли, уселись в одном из заведений, которыми кишит граница. Немало ведь тех, кто не решается погружаться в горнило нижнего ада по-настоящему глубоко, зато не прочь посидеть на пороге и похвастать потом дома своей отчаянностью и несомненным мужеством.

Мы сели в уголке, и никто там не обратил на нас внимания, приняв за своих — таких же заезжих зевак.

— Ну, — сказал я, отпивая из стакана, когда принесли заказанную мной воду. — Что я ещё непонятно объяснил? Сколько раз повторять придётся?

— У нас нет притязаний, — сразу ответил он, глядя то на меня, то в чашку кофе, стынущую перед ним на столе. — Вы честно заплатили долги игрока, а мы были не правы, покушаясь на ваше имущество. Приношу свои извинения за вред, причинённый здоровью ваших служащих. Размер компенсации мы можем обговорить в рабочем порядке. Надеюсь, инцидент не породил взаимных неразрешимых претензий между подземельем и поверхностью?

— Квиты, — сказал я добродушно.

Работник мой, Вадим, постепенно поправлялся, Альберта же и вообще слышать не желала о выходных, предпочитая мужественно залечивать свои ушибы на рабочем месте. Физические нагрузки ей не полагались, так что я не возражал. Говорил же, что она мне нравилась. В первую очередь импонировало тихое, вряд ли до конца осознанное мужество этой женщины. Она не воображала себя героиней, но отважно справлялась с трудностями. Бандиты напали один раз, а троих ребят приходилось кормить и воспитывать каждый день. Приди мне в голову нелепая мысль о женитьбе, выбрал бы себе именно такую подругу. Деньги, что уже начали поступать из мастерских, где прилежно трудились неудачливые громилы, я сразу переводил на счёт обоих работников. Они заслуживали поощрения.

Получив формальное отпущение грехов Чайка вздохнул с заметным облегчением, сел ровнее и взялся за чашку, хотя пить не стал.

— Тогда, может быть, вы пожелаете выслушать деловое предложение? — спросил он, немного оживляясь.

Ага. Что-то такое я и предчувствовал, сообразив уже, что Никон, ценен организатором игры не в качестве мяса, и не на роль домашней зверушки. Как же! Станет кто-то с ног сбиваться ради простого парня, которого легко заменить. Несложных-то вокруг полно, а вот ценные на дороге не валяются. Я намеревался сам огрести выгоду от использования знаний и умений Никона Терранина, но полагал, что не вредно прикинуться заинтересованным лицом и выведать, что хотят получить от него другие. Потом ведь станет легче строить разумные планы. Или грамотно торговаться.

— Предположим! — произнёс я внушительно.

— Хочу сразу предупредить, что я только посредник и представляю здесь интересы третьего лица.

— Но лицо это, несомненно, связано с играми и относится к категории не тех лиц, которым вы можете отказать?

Он кивнул, опуская глаза. Я его затруднения понимал: начальство приказало договориться с ужасным кровососом, и человек оказался между двух огней, хотя точнее было бы сказать: между двумя зубастыми пастями. С одной стороны — вампир, с другой — не менее опасный хищник. Организатор или один из организаторов азартного удовольствия и не мог быть иным. Я понимал, какие деньги вращались в карусели добровольного выживания, и отдавал себе отчёт в необходимости соблюдать осторожность. Намерение договориться способно пойти прахом, если богатый человек решит, что некто в моём лице испытывает его терпение. Я-то выкручусь при любом раскладе, а вот выживет ли в мясорубке чужих тщеславных устремлений бедняга Никон — это ещё неизвестно.

— Ну, валяйте, соблазняйте, — сказал я. — Готов внимать.

— Речь пойдёт о том, за кого вы щедро заплатили выкуп, — несколько стеснённо произнёс он в ответ.

Я сделал вид, что не удивился, да и на самом деле чего-то такого ожидал.

— Предложение выглядит интересным, и я не прочь его обдумать, впрочем, сразу замечу, что хотелось бы получить в своё распоряжение больше конкретных фактов.

Чайка помялся, хотя самую малость, как видно, полномочия его не отличались широтой, но простирались заметно глубже, чем я прикидывал вначале.

— Люди, которые послали меня к вам, занимаются не только играми, ещё владеют рядом фабрик, а инженер Терранин мог бы пригодиться на одной из них.

Надо же так изящно выразить суть кабалы, фактически рабства, не то чтобы разрешённого на планете, но и не запрещённого законами. Наш мир сформировался недавно и, живя в постоянном страхе перед ракетами и бомбами с орбиты, во многом оставался непродуманным, если можно так легкомысленно выразиться. Карантин бил не только по экономике и самолюбию — заодно по здравому смыслу.

— Понимаю, — сказал я задумчиво. — Ну такие вещи не решаются наспех, хотя не скрою, тема нашей беседы кажется мне занимательной.

— Для более подробных переговоров придётся подняться наверх, но мы сможем устроить это и в тёмное время суток, вам не придётся рисковать своим существованием.

Я сдержал усмешку и придал лицу глубокомысленное выражение. Мимику я отрабатывал перед зеркалом и отвечал за результат. Жизнь требовала лицемерия, я ему научился. Хорошо пошло.

— Пожалуй, я не прочь поучаствовать в выгодном предприятии, но мне надо переговорить с моим человеком и прикинуть, какие ресурсы я могу вложить в дело. Момент этот серьёзен. Полагаю, есть смысл отложить встречу на несколько дней.

Чайка не возражал. Волны его облегчения обдавали меня как прибой почти забытого уже за давность лет моря. В столице его не водилось, а нам ведь по договору запрещали её покидать. Я мысленно вздохнул, но не отвлёкся, отслеживая реакции человека. Обрадовался шельмец, что вампир попался глупый и раз не получилось его запугать, то вполне удастся обмануть.

Конечно, я не верил посулам:отлично знал, как делаются такие дела. Ни один серьёзный бизнесмен не свяжется непонятно с кем, а сообразительным чутьё подскажет, что бессмертный компаньон всё равно приберёт к рукам общее дело. Рано или поздно — ведь он располагает неограниченным запасом времени.

Расстались мы весьма сердечно. Глядя вслед человеку, я процеживал сквозь критическое сито только что состоявшийся разговор. Чайка вёл себя не так как следовало и ведь не притворялся. Имея возможность отслеживать его дыхание, биение крови в жилах, я без труда определил бы обман. Нет, он был искренен, а кто ведёт себя так с упырём из нижнего города, да и с другими людьми тоже? Чем-то он напоминал моего Терранина. Нестабильностью творческого человека? Пытался лгать, но простодушно сбивался на правду. Занятно обстояло дело, следовало тщательно всё обдумать, прежде чем кидаться в очередной жизненный водоворот.

Ну да я изыскал хороший способ продержать обман подольше, а самому тем временем разобраться детально, что за ценность заключена в моём приятеле и как наилучшим образом ей воспользоваться. Делиться я не собирался.

Домой отправился кружным путём и лишь убедившись, что никто следом за мной не топает, переступил порог норы.

Никон жарил на кухне какую-то еду, пованивало оттуда изрядно потому я прикрыл дверь и уселся в гостиной — дожидаться, когда человек набьёт ненасытное брюхо и подобреет морально и физически. Никон вскоре присоединился ко мне, жуя на ходу и едва не выронил тарелку, обнаружив меня в кресле. Он и не знал, что хозяин дома вернулся, поскольку по привычке я двигался бесшумно.

— Ну, что там за заботы? — спросил он, отдышавшись от невзначай проглоченного непрожёванным куска.

— Полагаю, тебя хотели использовать не в качестве мяса для игры, а куда плодотворнее: как хорошего специалиста. Только сомневаюсь, что предложили бы приличное жалование, контракт и процент с прибыли. Думаю, затем и вовлекли в игру, чтобы получить даром. Отрабатывал бы долг до тех пор, пока в твоих знаниях и умениях держалась нужда.

Никон поставил тарелку с недоеденным обедом на ближайшую горизонтальную поверхность и воззрился на меня, не сказать, чтобы в явном замешательстве. Догадывался, что не всё в жизни так просто? Не удивлюсь: человек всё же образованный.

— Ты точно знаешь?

— Да уж вернее некуда. Мне только что предложили поделить тебя пополам, раз целиком отдать не удосужился.

Он вздрогнул, сглотнул. Ну да: какая никакая стабильность вновь грозила пойти прахом. Представлял, видно, какие акулы плавают там, наверху.

— А ты?

— Согласился, конечно. Раз они тебя хотят, то и мне пригодишься, вот только я намерен действовать честно, не потому, что я ангел во плоти, а с учётом грядущей прибыли. Я ведь на свете не со вчерашнего дня живу и отлично знаю, что добрая воля даёт куда больший навар, чем злое принуждение. Давай решайся, Никон. Людям я сказал, что обдумаю их предложение как следует и тогда дам окончательный ответ, но тебя ставлю в известность, что будет он отрицательным. Я не намерен с кем-либо связываться, но если ты пойдёшь на риск партнёрства с вампиром, мы можем и вдвоём поднять твою идею. Деньги я найду.

Он растёр ладонями щёки, потом колени, а затем схватил тарелку и принялся есть, заталкивая в рот изрядные куски и пережёвывая их так энергично, что ходуном ходило всё лицо. Люди — странные существа. Который раз уже в этом убеждаюсь.

— Я с тобой, — сказал он, очистив посуду. — Я тебе доверяю. Мог сто раз меня продать, но не продал, выпил и то не до дна.

— Так жду, когда перебродит, чтобы словить полный кайф, — ответил я.

Он не сразу понял, а когда дошло, расхохотался, причём без визгливых истеричных интонаций. Шутка, конечно, была несмешной, но не веселья ради я её и сказал. Хотел приободрить. Никон понял меня правильно.

— Ты спас мне жизнь, Северен. Поначалу я на тебя за это сердился, но потом уже корил только себя, потому что сдался без борьбы, а так делать нельзя. Что ты хочешь от меня услышать, точнее сказать, какой уровень моих откровений сможешь понять вот так с ходу?

Я не обиделся, потому что действительно не разбирался в его деле, ну а он — в моём, так что пыжиться друг перед другом смысла не имело. Мы и не стали.

— Без деталей. Я хочу знать перспективу. Чего можно добиться помимо удачных протезов для калек?

— В идеале — наращивания всех силовых функций. Строго говоря, человек не станет могучее, он обретёт дополнительный слой мышц, не теряя при этом свои. Поначалу выглядеть будет немного гротескно, но я думаю, что, если как следует взяться за дело, синтезированную ткань удастся сделать совсем тонкой. Я уже прикинул возможные пути развития отрасли. Люди будут таким же мощными и быстрыми как вампиры, только без их кровавой диеты.

Он сообразил, что увлёкся, оскорбил мимоходом грядущего работодателя, да просто существо, давшее ему приют, и замолчал. Взгляд испуганно ушёл в сторону, потом робко вернулся ко мне, но я и не думал сердиться. Люди имели право на совершенствование. Мир принял одних изменённых, примет и других. Природа терпелива, в отличие от злобных землян на орбите.

Никон, как видно, вспомнил о том же самом, заговорил торопливо:

— Понимаешь, просто я подумал о тех, кто бросил нас тут и предал, заперев в карантин, а сейчас наблюдает сверху, чтобы мы не вылезли из своей резервации. Однажды нам придётся померяться с ними силой. Придёт решающий день. Нас вынудили смириться, но нельзя вечно сидеть как крысы в углу, надо когда-то выйти на свет.

— Не сомневайся, я разделяю твои устремления. Правду сказать, целиком с ними согласен. Более того, нам полезно спешить, потому что игра уже пошла и не ваша в косточки-хрящики, а зашевелилось вокруг нас всех нечто серьёзное.

И я рассказа ему о том монстре, что прибил моего подопечного Верне, о девице, которой я пока не успел заняться, о событиях, что пошатнули привычный быт, хотя случилось их пока немного.

Он слушал так жадно, что даже вскрикивал в особо драматичных местах, а потом принялся дотошно расспрашивать меня о человеке, якобы прилетевшем с орбиты. Я добросовестно отвечал на все вопросы, но Никон сердился, требуя всё новых деталей и ругая меня за отсутствие технического подхода к проблеме. Я мысленно усмехался. Сам бы поглядел на дело рук этого мужика, глядишь, пыла бы поубавилось. Тоже бы думал только о том, как свинтить живым, а не научные теории разрабатывать.

Впрочем, вспомнил я немало, да и Никон загорелся услышанным и потребовал лабораторию и по возможности в ближайшие дни. Мы уже перешли к обсуждению оборудования и расходных материалов, которые потребуются в первую очередь, когда я услышал снаружи хорошо знакомые шаги.

Как человек с орбиты нашёл меня здесь, было уже неважно, я знал, что действовать надлежит немедленно. Я вынул из тайника ещё один ключ, проговорил два раза для верности адрес и всунув карту в ладонь Никона, моментально затолкал его самого в вытяжную колонну вентиляции. Пути в реку здесь не было, но в воздушных ходах не заблудился бы и ребёнок.

— Беги! — присовокупил я призыв-приказ. — Я его отвлеку и найду тебя.

Никон ошеломлённо кивнул, а на дальнейшие беседы не осталось времени. Дверь вылетела с треском, и я поспешил к ней, давая своему человеку шанс ускользнуть.

Знакомое весьма разозлённое лицо мелькнуло перед глазами. Ругаться с агрессором я не стал, вместо этого запустил в него столиком, удачно заехавшим углом в брюхо, выиграл мгновение, и, пользуясь случившимся замешательством выскочил в коридор. Припустив по нему, я рванул в сторону оживлённых улиц, где обижать меня станет чревато, но не успел уйти далеко. Что-то толкнуло в спину, ватно и неопасно, но через мгновение я запнулся, едва не запутался в собственных ногах, сумел устоять, ещё несколько шагов продержался, замедляя бег, а потом осел на каменный пол, совершенно не понимая, что со мной происходит.

Слабость захватывала так быстро, что подняться я уже не смог, подогнулись трясущиеся руки, и я грудью рухнул на камни, попытался ползти, но это последнее усилие сразу растворилось в гаснущем сознании. Меня накрыла ночная мгла.

Глава 8

Сознание вернулось сразу, резко, толчком. Я сгруппировался, готовясь драться или бежать — по обстоятельствам и обнаружил, что нахожусь не в коридоре подземного города, а в совершенно незнакомом месте. Попал и пропал. Как долго я провалялся без сознания? Чем меня усыпили? Куда притащил человеко-монстр? Как мне выбраться отсюда? Начнут пытать или вежливо поспрашивают? Что им от меня надо?

Множество вопросов теснилось в голове, но чтобы получить хоть один ответ, следовало разобраться в происходящем по порядку. То есть, отраву я примерно вычислил, ещё теряя сознание: не так и много их против нас работало, но неприятный казус с нападением ушёл в прошлое, как состоявшийся и переставший иметь значение, а думать следовало в первую очередь о будущем.

Я огляделся. Глазам предстала тесная комната без окон с дверью так искусно вделанной в стену, что человек мог её и не заметить. Одинаковые панели цвета топлёного молока наводили тоску. Я лежал на прибитой к стене полке, кроватью назвать это безобразие постеснялся бы даже железный робот. Над головой тускло сиял светильник, а больше и вообще ничего не было в этом помещении. Запредельный минимализм тюремной камеры наталкивал на определённые выводы.

Помимо странной обстановки я обратил внимание на ещё один неприятный момент. На моих запястьях и щиколотках красовались широкие пластиковые браслеты. Я попытался сковырнуть один из них, но он устоял, зато руку до самого плеча пронзила изрядная боль. Вероятно, эти штуковины призваны были усмирять злобного вампира, я не сомневался, что где-то есть пульт, способный послать в них жестокий импульс. Электричества или чего-то иного сейчас принципиальной разницы не имело. Убить меня это воздействие не могло, хотя люди, возможно, этого и не знали.

Одежды я не лишился, должно быть, мои пленители не сочли её опасной, зато обуви на ногах не оказалось, да и носков тоже. Я несколько мгновений разглядывал свои сухощавые ступни, но не обнаружил на них ничего нового или странного. Они и прежде такими были.

Впрочем, вампиры не мёрзнут, да и температура в помещении, сколько я мог судить, вполне отвечала человеческим понятиям о комфорте. Я сел, постаравшись расположиться поудобнее и принялся ждать развития событий, не сомневаясь, что чего-либо да дождусь. Уничтожить меня могли и раньше, а если желали изучить потенциальные возможности некого вампира или сделать ему конкретное предложение, то просто обязаны были вступить в непосредственный контакт.

Так и произошло, хотя подождать пришлось изрядно. Дверная панель бесшумно, ну почти бесшумно, ушла в паз и в комнату ступил мой недавний противник. Из-за высокого роста ему пришлось наклонить голову на пороге, а то выглядел бы он запредельно внушительно. Он шагнул вперёд и гордо скрестил на груди крепкие руки, под тонкой тканью напряглись внушительные мышцы, и я невольно оглядел их с придирчивым вниманием, прикидывая, какого размера и формы должны быть искусственные составляющие этой красоты. Никон не успел посвятить меня в подробности, да и кто знал, до какого уровня дотягивали его рабочие образцы. Мало мы пообщались, но я надеялся, что в будущем замутим ещё общее дело и разбогатеем оба. Не просто же так разгуливал у меня перед носом действующий экземпляр предполагаемой серии.

— Что смотришь, вампир? Завидуешь?

— Интересуюсь, — ответил я сдержано.

Вставать и не подумал. Нравится ему возвышаться надо мной, доставляя себе неудобства — его проблемы. Я прислонился к стенке и вытянул ноги, скрестив их, несмотря на то, что браслеты изрядно мешали.

— Вот и мы любопытствуем, почему ты от нас бегаешь, тогда как намерения были показаны самые мирные.

— Ничего себе! Вы прибили мальчишку, а я должен рассчитывать на любовь и взаимопонимание? Странные представления о дружестве ты пытаешься внедрить в наш диалог.

Человек шевельнулся. Слегка сменил позу и, по моим ощущениям, сделал это непроизвольно. Я уловил едва заметный оттенок замешательства в его непреклонной язвительности и сообразил, что не всё обстоит так просто, как мне казалось ещё недавно. Следовало сразу сделать поправку на человеческие глупость и разгильдяйство. Она всегда оказывалась к месту.

— Это вышло случайно? — уточнил я. — Ты не рассчитал силы, потому и прибил малыша Верне?

— Не твоё дело! — огрызнулся он, но я уже понял, что прав. — Будешь задавать лишние вопросы или дерзить — накажу.

— Ну ладно, — сказал я примирительно. — Извини, я не хотел тебя задеть. Может быть, для начала представишься? В прошлый раз, помнится, мы познакомиться не успели.

— Гессе меня зовут, хотя тебя это и не касается.

— Северен. Я понял: ты крут и грозен, но не уловил, какого рожна вам от меня надо, пришельцы с орбиты, или кто вы там есть на самом деле. Может объяснишь, раз у нас есть время, скамейка и возможность?

Он поглядел на меня, прищурив глаза, словно подозревал в краже груш из своего сада, но сдержал недовольство и ответил довольно мирно и даже пространно.

— Многие считают, что давнее недоразумение было ошибкой, и пора разобраться в происходящем на вашей планете, сделать выводы и как-то поменять отношение к живущим на ней людям и тем, кто людьми когда-то был.

— Вы долго ждали, — сказал я.

Поезд уже ушёл, хотя на нашей планете нет развитой железнодорожной сети: не успели толком завести, хотя вроде бы планировали — я особо не интересовался.

Что-то в происходящем не на шутку напрягало, хотя я и не понимал пока причин тревоги. То есть следовало, конечно, прежде всего переживать за свою судьбу, поскольку ничего хорошего она по первому впечатлению не обещала, но другой слой беспокойства страшил в большей степени. Про себя я по-прежнему рассуждал так, что пожелай эти люди со мной расправиться, уже сделали бы это, а намеревайся мучить, не вели бы сейчас разговоры. Пока не возникало оснований сомневаться в предыдущих выводах.

Нынешний собеседник, этот Гессе, не производил впечатление человека большого ума, я рассчитывал его обмануть показным смирением и ложным дружелюбием. Я часто так поступал с другими людьми, и обычно срабатывало.

— У нас были резоны! — ответил он резко. — Прокатись эпидемия вампиризма по всему обитаемому миру, гибель человечества оказалась бы почти неминуема.

Ну да, под грохот этой древней демагогии нас и закатали в асфальт. Я помнил, а сейчас подумал, что не сработавшее тогда теперь вовсе стало бесполезным.

— Я так не думаю. Здесь мы живём, здравствуем, процветаем и научились: одни мириться с соседством изменённых, другие — сдерживать свои потребности на приемлемом уровне. Надеюсь ты в курсе, что с момента начального заражения прошёл не один век.

Он важно кивнул:

— Да, мы внимательно наблюдаем за вами.

— Орбитальная станция. Я осведомлён, как и любой из нас. Вижу её ночной порой, она пролетает над головами в неведомой вышине и надменно не желает сообщать о своих намерениях.

— Исключительно научных, заметь! — подчеркнул он.

— То есть, для уничтожения нашего мира вы отдельно подгоните боевые корабли? — спросил я, изображая святую наивность.

Массивные кулаки сжались так, что побелели костяшки пальцев, но по черепу мне не прилетело. Не иначе человеко-монстр помнил, что случилось, когда он в последний раз пустил в дело свои грабли. Теперь я почти не сомневался, что тот инцидент произошёл без злого умысла, хотя прямо мне и не ответили. Наверное, Гессе собирался силой вернуть новодельного вампира к родным пенатам, а вовсе не отрывать ему напрочь башку. Должны же были эти высокомерные люди изучить нас прежде, чем убивать направо и налево.

— А ты не боишься, что я тебя покусаю и заражу своим проклятьем? — поинтересовался я, стараясь не улыбаться. — Мы тут наедине, без свидетелей, никто за тебя, сиротинку, не заступится.

Он поморщился, но не рассердился на подколку.

— Выяснили уже, что здешние вампиры отличаются от тех, про кого сочиняли сказки ещё на Земле.

— Тем, что мы настоящие, а не придуманные?

— Не только, но чтобы разобраться как следует, потребуется много тестов и времени.

Это я и без него отлично знал. Ага, а то мы не делали опытов за прошедшие сотни лет. Можно сказать, только этим и занимались, пытаясь понять, когда происходит заражение и где, как работает принцип избирательности и почему. Не скажу, что совсем ничего не разузнали, но весь багаж накопленной информации давал лишь вероятность события и места, а точного ответа мы так и не получили. Возможно, его и не было. Так я начинал думать по прошествии веков, только с другими своей мудростью не делился.

Я ведь говорил уже, что немало добровольцев стремилось на наш путь. Эти люди годами пытались подцепить вирус (хотя никто не доказал, что это именно инфекция), но выходило далеко не у каждого. Я бы даже сказал, что сильное хотение как раз мешало процессу. Беда в том, что какова бы ни была причина изменений, её не удалось достоверно установить. Если действительно происходило заражение, то к тому моменту, как запускался механизм преобразования, вирус исчезал из организма напрочь, не оставляя после себя следа, за исключением самих свойств нового тела.

— То есть, меня вы пустите на опыты? — уточнил я добродушно.

— Ну, на части не разберём, — ответил он с грубоватой прямотой, но ткани возьмём на анализ, да уже забрали часть материала, только на тебе заросло всё как на собаке, потому и не видно.

— Как удобно, правда?

Он опять прищурился на меня не столько с угрозой, сколько преодолевая некие сомнения, а потом я неожиданно дождался комплимента:

— Ты хорошо держишься, Северен. Я думал, что ты трус: убегал ведь так что только пятки сверкали, но ты осторожен и кто бы осудил за это существо, вынужденное прятаться от солнца, серебра и злых людей.

— Осиновые колья забыл.

— Здесь не растут эти деревья. Мы проверяли.

— Утешительно, не так ли? Как и размышлять о том, не превращаешься ли ты в чудовище сам, прямо сейчас, потому что побывал на заражённой планете без скафандра.

Он разглядывал меня свысока, но я как-то быстро сообразил, что уже жалеет мой милый собеседник об отсутствии в камере второго сиденья. Надменная поза не работала, поскольку я не подавал виду, что устрашён. Я и не был напуган: понимал, что если не драться с этим типом, то с ним вполне можно совладать. Впрочем, и исход честного боя почти наверняка оставался за мной. Гессе столкнулся с изменённым один раз и не представлял, насколько сильнее неофита может быть старший вампир, копивший могущество долгие годы.

— Ну я не совсем человек, — произнёс он снисходительно. — Ты мог бы заметить, что силы наши не только равны, но я превосхожу тебя мощью. Наука далеко двинулась вперёд в том большом мире, так что ваш мнимый перевес никого больше не волнует и не пугает. Привыкай, вампир!

Надеюсь, моя ответная улыбка выглядела достаточно коварной. Я, естественно, не мог удержаться от ядовитой парфянской стрелы. Чего я должен кого-то жалеть? Я сказал:

— Ты размышляй, размышляй. Наука наша наверняка отстала от той, что обитает за орбитой — это да, зато практик мы имели немало. Всего не постигли, к сожалению, зато убедились, что не застрахован от преображения никто. Понимаешь? Вообще никто. Всегда помни об этом: днём, ночью, в другое время суток. Твои наживные мышцы не сделали тебя неуязвимым сейчас, не защитят они в дальнейшем.

— Ну и что такого? — спросил он вызывающе. — Я не боюсь.

Врал, конечно, я ощутил запах пробудившегося страха, но решил не концентрировать на этом внимания. Достал мерзавца, так ему и надо, а выгода всё равно пойдёт впереди глубокого удовлетворения.

— Рад за тебя. Мне ты что предложишь?

— Добровольно нам помогать, конечно, — ответил он, небрежно дёрнув плечом.

— Я согласен.

Чувства этого бугая светились передо мной, словно их обрисовывало лунное сияние. Если без поэтического бреда, то я легко настроился на него и теперь читал как раскрытую книгу. Нет, мысли оставались недоступны, но крупные сильные люди в большей степени живут телом, чем головой, так что понять ритмы и настроения всей махины не составило для меня труда.

Обычно я не иду на тесный контакт с другим человеком, потому что в нём есть свои неудобства, но сейчас слишком многое зависело от моей способности приспосабливаться, вот я и пустил её в ход.

Гессе растерялся. Он ожидал сопротивления, враждебности, других проявлений агрессии. Он пришёл подавлять, утверждать своё господство и не предполагал, что столкнётся не с полузверем, а с человеком куда более прагматичным, чем он сам. Я ведь говорил, что мы расправлялись с неадекватными собратьями на протяжении веков, и без всякого сомнения продолжали делать это по сию пору. Время от времени свежевосставшие вампиры выползали из тоннелей и каменоломен и за каждым из них наблюдал кто-то из стражников, чтобы тихо прикончить, если новичок поведёт себя как идиот. Поскольку изменённые получались из людей, то, учитывая качество исходного материала, придурков среди них попадалось немеряно.

Кто-то успевал ускользнуть от немедленной расправы, это не имело большого значения, потому что рано или поздно равновесие восстанавливалось. Фильтры работали неустанно. Мир вампиров разрастался медленно, зато выглядел куда более разумным и здоровым, чем социум людей. Так вот любопытно сложился баланс.

— Ну и славно! — прогрохотал он, справившись с растерянностью и почти детским недоумением. — Встать! Руки за спину!

Я повиновался и снова уловил оттенок обиды в сочной как он сам ауре Гессе. Хотел поломать вампира? Да ладно, мы для этого слишком гибкие, выпрямляемся как лозы, сколько нас не продавливай. Браслеты ожидаемо срослись, сковывая мои руки, но я не слишком встревожился, поскольку был нужен здешним людям живым. В этом последнем я уже не сомневался. Как они выследили меня, предстояло ещё разобраться, но вот наловить вампиров в запас у них могло совсем не срастись. Я знал, что Биг предпримет меры и удвоит осторожность, так что шансы обнаружить ещё кого-то из наших существенно сократятся.

То есть я вполне мог поразвлечься в своё удовольствие, чем и намеревался заняться.

Гессе положил тяжёлую лапищу мне на плечо, типа он тут главный, а все остальные слепо повинуются, и повёл, бдительно присматривая за всем вокруг, по узкому коридору, оказавшемуся прямо за дверью комнатки.

Любопытную я наблюдал вокруг реальность. Мебели здесь не водилось совсем, лишь стены и равномерный ряд дверей с этой стороны обозначенных очень хорошо — аккуратными нишами. Обшивка — те же панели, а потолок странновато скошен. Лёгкий изгиб, коридора наводил на тревожные мысли. Зачем бы понадобилась вся эта ерунда на планете, где для всего хватало места, особенно учитывая, что население у нас ещё невелико по численности и заняло своими полями и городами незначительную часть суши.

Впрочем, вопросы я не задавал, уверенный, что и так постепенно всё узнаю. Для начала следовало вести себя послушно, чтобы на первых порах встрепенуть их бдительность, а потом её усыпить. Я не особенно торопился возвращать всё на круги своя, веря, что Никон выкрутится без моей помощи, а нет, так отберу его обратно, когда вернусь, да и любознательность пробудилась. На планете давно не случалось ничего по-настоящему интересного, или же я на него не набредал. Жизнь внезапно обрела не столько остроту, сколько пряность. Мне нравилось.

Гессе привёл в комнатушку чуть больше предыдущей, но снабжённую стульями и столом. Мне было велено сесть в кресло. Браслеты расстегнулись сами и тут же прилипли к подлокотникам, на которые мне приказали положить предплечья. Я ничуть не удивился, обнаружив, что ножные украшения на щиколотках точно так же соединились с привинченными к полу ножками стула. Боялись меня эти люди, что там говорить.

— Могли бы тапки выдать, раз мою обувь кто-то смародёрничал, — сказал я миролюбиво.

Сел удобнее и откинулся на невысокую спинку.

— У тебя ноги мёрзнут? — спросил он с болезненным любопытством.

— Не особенно, но вдруг ты мне ненароком пальцы оттопчешь — вон какой здоровенный тип, весишь, наверное, немало.

— Да я ловчее тебя! — возмутился он.

— А ещё не намерен, рискуя своей особой, подходить ко мне настолько близко? — подначил я.

В нём дрогнул гнев, но на удивление быстро затих. То ли пугала милого юношу собственная сила, уже приведшая к несвоевременному отрыву от туловища одной конкретной головы, то ли сознавал, что бить связанного — последнее дело, кем бы он там ни был, и на что бы не нарывался. Любопытно.

— Да уж обниматься с тобой не собираюсь!

— Спасибо! Ты даже не представляешь, как меня этим успокоил, — ответил я.

На этот раз он взъярился всерьёз. Такие крупные парни почему-то легко раздражаются от намёков на нетрадиционные отношения, но с другой стороны я ведь истинную правду сказал. Кто их знает этих пришельцев с заорбитья, что за нравы у них там набежали за прошедшие века?

Дразнить гусей сверх первого крика я не собирался, потому произнёс миролюбиво и рассудительно:

— Да пошутил я, не сердись. Сам понимаешь, подозревай я тебя в неблаговидных намерениях, поостерегся бы такие разговоры разговаривать. Я же не совсем отпетый.

Он зыркнул хмуро, но явно уже остывал и ничего не ответил, зато позвонил по внутренней связи какому-то Биллу и велел ему приходить. Я насторожился, предпочёл бы сначала наладить контакт с одним человеком, а только потом подключать к этому делу других, да и нехорошее подозрение мучило: вдруг этот неизвестный мне Уильям — палач и примется за моё бренное, хотя теперь и не очень, тело, чтобы добраться сквозь него до души или, если судить точнее, до моих знаний. Про душу я и сам наверняка не знал, осталась она на месте или слилась в пространство за ненадобностью.

Впрочем, страхи пока не сбылись. Явившийся по вызову человек оказался тщедушным юношей, упакованным в костюм из пластика, а вместо клещей и дыбы в руках его посверкивал яркий подносик со шприцами и другими больничного вида премудростями. Лаборант явился за анализами? Так и оказалось.

Гессе отошёл в сторону и уселся верхом на один из стульев, хмуро сложил руки на спинке, а сверху примостил подбородок, явно делая вид, что он никаким краем в происходящем не участвует. У меня немедленно возникли законные подозрения.

— А как я вам в баночку пописаю? Будете штаны снимать?

Ответил юноша:

— Пробы из прямой кишки и мочевого пузыря взяли катетерами пока вы были без сознания.

Я целомудренно закатил глаза:

— Какой ужас! Так все уже видели мои прелести? Сомневаюсь, впрочем, что вас можно поздравить с солидным уловом.

На самом деле кое-какие выделения у нас бывают, но скудные и очень редко. Юноша немного покраснел, а Гессе лишь усмехнулся, как видно решив для себя, что мои фривольные шуточки ему не опасны. Сущее дитя он был, самоуверенное и оттого особенно пригодное для целенаправленной обработки. Оба, впрочем, друг друга стоили.

Кровь удалось взять из вены без особого труда, но как выяснилось, этим задача лаборанта не ограничивалась. Я сообразил в чём дело, да и то не сразу, когда он в явном замешательстве уставился на мой пах.

Глава 9

Если Билл уже пользовался катетером, то повторение того же самого вряд ли грозило ввергнуть его в ступор. Значит, ему требовалась ещё одна жидкость, которую способно было поставить моё тело. Тут бы и устрашиться, но меня разобрало веселье, да такое, что удержаться не смог и захохотал в голос, согнувшись в кресле, сколько позволяло моё скованное положение. Давно я не попадал в такую нелепую задницу.

— Ребята, как вы себе это представляете? — спросил я, ввертывая отдельные слова в краткие перерывы между приступами смеха. — Дайте хоть картинки какие-нибудь, потому что маловероятно, что у меня встанет на кого-то из вас. Нет, я ничего не имею против самого процесса: если вам требуется моё семя, и вы твёрдо надеетесь что-то им засеять, то старайтесь во славу карантина, но как мы это провернём технически?

Билл пылал уже пунцово, теперь он ещё меньше чем в начале рвался приступить к делу, да и вряд ли представлял порядок действий. Гессе же, заразившись моим весельем, ухмыльнулся, причём вполне сочувственно.

— Ладно, — сказал он добродушно. — Шедевров не обещаю, что есть, то есть, но в одном ты прав: выкручиваться как-то надо. Сейчас принесу тебе журнальчик, отстегну одну конечность, продумай пока: правую или левую и делай всё сам. Мы честно отвернёмся.

План показался мне вполне приемлемым, и я лишь кивнул, отдыхая после приступа хорошего настроения, когда ситуация изменилась я бы сказал кардинальным образом, потому что дверь в очередной раз отъехала в сторону и на пороге комнаты появилась та самая девица, которую я видел в баре.

Небольшой у них видно, десант, раз мелькают в поле моего зрения одни и те же лица — решил я, но вообще появление этой особы меня здорово насторожило, возможно и напугало слегка. Я глянул на Гессе, чтобы оценить его реакцию, и ощутил схожий с моим букет давней устоявшейся неприязни. Недолюбливал мой приятель девицу. То ли она была выше рангом и командовала им, то ли не давала, когда он просил, но тепла между ними я не обнаружил.

Сам тоже с женщинами предпочитал общаться исключительно в постели, да и то изредка. Лишней жадностью к этому делу не грешил, а в быту и работе держаться подальше. Не только потому, что не доверял и плохо улавливал их логику и контуры поведения, скорее всего неприятие имело более глубокие корни. Как я уже говорил, изменения настигали только мужчин, женщины не становились вампирами никогда, и эта устоявшаяся закономерность пробуждала не то чтобы обиду, хотя и обиду, наверное, тоже. Грустную неуверенность в собственной нужности судьбе. Сила и долголетие выглядели, конечно, крупными козырями, но главная потребность всего живого — размножаться, передать грядущим поколениям свои гены оставалась неудовлетворённой. Произошедшие в организме изменения начисто лишили нас шанса продолжить род. Становясь вампиром, каждый приобретал сопутствующую стерильность. С веками мы привыкли к неполноценности, отчасти смирились. Странный крен принципа равноправия не столько провоцировал гнев, сколько упрямо досаждал примерно, как гвоздь в ботинке.

Ворвавшаяся в наш сплочённый мужской коллектив представительница женского пола повела себя крайне бесцеремонно.

— Выйдите оба! — сказал она сухо, не потрудившись хоть интонациям добавить вежливости. — И не возвращайтесь, пока не позову.

Признаться, я слегка струхнул. Анализы вылетели из головы, и когда Билл подхватил подносик, чтобы исчезнуть вместе с ним, я проводил его взглядом не без грусти. В привычную уже упорядоченность ворвалась особа, намерений которой я не понимал.

Эмпатия с женщинами у меня не налаживалась, потому и секс был лишь физическим упражнением, не возникало при этом эмоционального отклика. Люди вот так ходят в туалет: справил нужду и чудно себя почувствовал. Иногда я грустил по нормальным временам и живым чувствам. Они не возвращались, потому я редко заводил даже краткие отношения. Полагал, что, занимаясь любовью, обманываю не только подруг, но в первую очередь себя.

Я насторожённо наблюдал за девицей, ожидая любой гадости и мысленно пытаясь представить, смогу ли освободиться от оков и пуститься в бегство, если дела пойдут совсем плохо.

Она проследила, чтобы за Гессе задвинулась дверь и уставилась на меня с кривой недоброй усмешкой. Вот сейчас следовало собраться для грядущего боя, но я не успел даже сосредоточиться. Вместо того, чтобы начать меня истязать, эта ненормальная взялась двумя руками за подол блузки и стащила её через голову одним резким движением.

Лифчик мало что прикрывал, зато здорово подпруживал грудки, так что они заметно выпирали из кружевной подставки. Я сглотнул, но сообразить, что происходит, мне опять не дали. Девица взялась за пояс штанов (юбок нынешние словно бы вовсе не носили, расстегнула замочек и резво спустила брючки на пол, переступив через них без особого кокетства, но решительно.

Стройные ножки вполне оправдывали ожидания, но я и рассмотреть-то их толком не смог, потому что этот агрессивный стриптиз был немедленно продолжен, и происходило всё так стремительно, что я не успевал насладиться моментом. Ловил красивые картинки быстро, как оплеухи.

Лифчик отлетел в сторону вслед за блузкой, груди сыто колыхнулись и немедленно захотелось пощупать их жадными ладонями, но браслеты, естественно, не пустили и я лишь бессильно сжал кулаки. Куда делись трусики я, честно говоря, даже не заметил. Сочный газончик внизу живота притягивал взгляд. Запах буквально забивал ноздри, я опять сглотнул, подбирая слюни, но не веря, что мне хоть что-то отломится в физическом плане.

Ну я решил, что это пытка такая: заставить меня смотреть, вожделеть и ничего в итоге не получить.

Девица меж тем шагнула ближе и ничуть не смущаясь расстегнула мои брюки, потащила к коленям, и я мгновенно приподнялся в кресле, чтобы помочь ей себя раздевать. Дружок уже торчал, наливаясь соком, а столь нужный людям образец подобрался в колбочках, стремясь выстрелить наружу. Я застонал, не в силах сдержаться. Ручки кресла помешают, как же мы устроимся? Мысль эта мелькнула и исчезла, потому что девица уже нашла выход из положения. Сначала одна нога скользнула в проём, потом другая, от этих, показавших мне всё обычно скрытое, маневров захватило дух. Девица уселась на мои колени, ладошкой провела по отвердевшему стволу.

Я изо всех сил пытался взять себя в руки, потому что до сих пор не понимал её замысла, спросил, сам не узнав охрипшего голоса:

— Где же пробирка?

— А вот! — ответила женщина и оседлала меня уже по-настоящему.

Тут окончательно все мысли вылетели из воспалённой головы, осталась лишь одна куцая: я должен продержаться, любой ценой вынести это издевательство и отстреляться не раньше, чем моя ненормальная партнёрша получит своё.

Вампиры крепче людей и в этом плане тоже, но завела меня проклятущая девица не по-детски. Она насадилась так резко и глубоко, что я взвыл, а потом принялась с довольным смешком слущивать стружки удовольствие, вцепившись в мои плечи и двигая бёдрами. Обхватить бы её ладонями за талию и помочь, но руки мои как прилипли к подлокотникам, так там и остались, и я мог лишь подаваться навстречу энергичным скачкам, а в целом позволять злодейке распоряжаться как ей вздумается.

Справлялась она отлично. У меня чуть крышу не снесло, да и у неё тоже. Я слышал, как колотится сердце в груди, каким частым и рваным становится дыхание. Надолго не хватило нас обоих. Девица вскрикнула, содрогнулась в коротких конвульсиях наслаждения и тогда я позволил себе всё. Разрядка накрыла так, что я почти утратил контакт с реальностью, чего вампиры обычно вообще не делают. Наверное, лишь человеком я знал такую глубину чувственного удовольствия, забыл, как это бывает, растаял, словно кусок сахара в кипятке. Растворился, а когда вновь начал ещё смутно воспринимать окружающее, обнаружил, что девчонка уже собрала своё барахло и, иное надев, иное забрав в охапку, покинула суровый приют нашей оглушительной страсти.

Признаться, я ничего не имел против. Здорово получилось, но я сознавал, что пока не готов к новым свершениям: эти-то ошеломили не на шутку. Я облизал губы вздохнул и огляделся. Ну да, хаос просто-таки вопиял к помощи извне: себя моя партнёрша хоть как-то привела в порядок, а меня оставила с неприлично спущенными штанами. Сам я себе посодействовать не сумею, а там ребята придут — неудобно-то как получится. До чего только не доведёт старого вампира человеческая жестокость. Я даже не стал сдерживать приступ почти истерического смеха. Повеселился как всегда от души.

Гессе ворвался в комнату с таким видом, словно готовился как минимум отскребать ошмётки несчастного изменённого с потолка и стен. Увидев моё целое, хотя и не вполне приличное состояние он возмущённо засопел и извлёк наружу, едва не порвав при этом карман, пульт от моих наручников. Ну так я предположил, поскольку после нажатия кнопки браслеты на запястьях отклеились от кресла. Вполне поняв намёк, я быстро натянул штаны и застегнул всё что требовалось. Влажные салфетки бы не помешали, но не следовало требовать от судьбы всего и сразу.

— Спасибо! — сказал я с искренним чувством. — Весьма признателен. Не знаю, как вы будете извлекать анализ из того места, куда он попал, но для повторной пробы я пока не гожусь, придётся немного подождать. Я постараюсь справиться быстрее, теперь даже журналов не надо — хватит воспоминаний.

— Да пошёл ты! — взревел этот здоровяк, сверкая глазами.

По лицу злобно перемещались бугры мышц, у него даже морда отличалась завидной накачанностью.

— Да я бы с удовольствием, — ответил, начиная понимать, что парень сам не прочь порвать меня на составляющие. — Отомкни браслеты, распахни дверь, и я тут же исчезну. Могу даже не попрощаться.

На самом деле я бессовестно врал. Не хотелось уходить. Как уже говорил: здесь было интересно, а чего я не видел там, откуда пришёл?

Он уставился на меня то выкатывая на обозрение белки, то опасно щурясь. Что ему не так я пока не улавливал, буря его раздражения едва не колыхала воздух в комнате, слишком слитный комок эмоций никак не разлеплялся на составляющие. Поначалу я подумал, что его возмутило неприличие, в котором застал подопечного, но всё же не производил он впечатление трепетной натуры, способной падать в обморок от нагих реалий, и тогда я начал понимать, что весь этот едва контролируемый взрыв чувств может иметь в фундаменте обыкновенную ревность.

Я видел девицу голой, оценил её данные. Редкий мужчина, постоянно находясь рядом, не соблазнился бы такой штучкой. Влюблён мой приятель или просто жаждет чувственных наслаждений, ему при любом раскладе не могло понравится физическое упражнение, которым мы тут занимались приватно с его пассией.

Волны возмущения всё ещё прокатывались по лицу Гессе, но потом он как видно ухватил одну мысль из многих, поскольку взгляд сделался не только злым, но и несколько насмешливым.

— Я бы отпустил, — сказал он, кривя губы в том, что сам, наверняка считал улыбкой. — Только мы находимся на орбитальной станции, и здесь кругом космическая пустота, а не твой душный подземный город.

— Шутишь! — воскликнул я, вцепляясь в ручки кресла. — Там же должна быть невесомость, а я вполне ощущаю тяжесть своего тела, да и ты ходишь, а не порхаешь.

— Ты что, не знаешь об искусственной гравитации? — спросил он ещё презрительнее прежнего.

— Кое-что слышал, испытывать не доводилось.

На самом деле я, конечно, опять врал, но совершенно искренне. Это я умел. Он тоже говорил неправду, хотя и справлялся с этим плохенько. Беседа двух хитрецов о том, чего нет, превосходила всякое вероятие.

— Ну вот и убедись на своей шкуре!

— Почему я должен тебе верить? Утверждение выглядит более чем сомнительным.

— Ну я не собираюсь тратить время на пустые разговоры! — огрызнулся он в ответ. — Просто помни, что никуда ты не денешься от нас и потому следует проявить похвальное благоразумие и не злить тех, от кого зависит твоё благополучие.

— Я пытаюсь, Гес! Вот к тебе я очень даже расположен. Думаю, при других обстоятельствах мы могли бы подружиться.

Его мои слова ошеломили или шокировали, причём заметно. Буря чувств, колыхавшая без устали человеческий организм начала затихать. Гессе замер, словно прислушиваясь к себе. Я решил подбросить в топку ещё немного дров:

— Да не сердись ты, — сказал я дружелюбно. — Меня ведь изнасиловали, а не тебя, кому бы слёзы лить. Как кстати, зовут мою пробир… э-э-э… подругу по этому мероприятию? Подсказал бы, а то она не представилась.

В нём вновь колыхнулась ядовитая злость, но устало и неуверенно, а потом почти сразу погасла. Так и знал, что из этого полена клин клином вышибают.

— Тут ты прав. Какой с тебя спрос, если отныне ты только материал для экспериментов?

— Но зачем? — спросил я недоумённо.

Он, что удивительно, понял куда я конкретно гну, в поле абстракции не свернул.

— Тоже опыт, — произнёс с отвращением и горечью, а потом отстегнул от кресла мои ноги и жестом велел идти вперёд. — Не обольщайся Алисиными милостями, они недолговечны и ненадёжны. Не знаю и не хочу знать, зачем она это сделала, только тебе от этого бонусов не перепадёт.

— Ну и ладно, — сказал я не без облегчения. Я и не хотел.

Гессе сурово указал на дверь. Вскоре я ожидаемо оказался в той же комнатушке, где пришёл в себя, только теперь в ней прибавилось мебели, если можно так назвать аналогичную моей полку у противоположной стены. На миг меня накрыло ужасное подозрение, что Гессе намерен жить здесь же, неустанно надоедая мне круглые сутки, изо дня в день, но потом я сообразил, что лишь такую непритязательную койку стенное оборудование позволяло закрепить без предварительного переустройства. Видимо человек намеревался допросить меня с большими удобствами, чем делал это прежде. Так и оказалось.

Мы сели друг напротив друга, и он приступил. Вопросы посыпались на меня рядами и шеренгами, чёткие выверенные и произнесённые без запинки. Наверняка человек подготовился заранее и всё продумал, но я ведь тоже голову в сторону не откладывал и всё это время, притворяясь беспечным пофигистом, неустанно обмозговывал логику своего вынужденного поведения и объём информации, которой допустимо было поделиться.

Я ведь вовсе не милый дружелюбный вчерашний человек, а самый обычный для нашего мира старый вампир, налитый надменностью как прыщ гноем, просто обстоятельства сейчас требовали общительности, а не высокомерия. Прежде чем узнать что-то полезное, находясь в таком странном месте, следовало проявить добрую волю и поделиться сведениями самому. Тем более, что всё мной сообщаемое не являлось секретом. Сведения лежали почти что в открытом доступе. Понятно же, что мы не теряли времени даром и успели кое-что узнать о себе и других за века, прошедшие с момента первого изменения. Зачем опровергать очевидное?

Полагаю, моя словоохотливость насторожила Гессе, он выслушивал ответы с таким видом, словно подозревал меня в саркастичности, но постепенно он расслабился, и я ощущал лишь подлинный интерес к происходящему. Смешно сказать, но этому человеку действительно любопытно было вникнуть в проблему, которую скорее следовало считать общей, чем исключительно нашей.

Я пространно рассуждал о многочисленных попытках понять собственную суть, о методиках, которые дляэтого использовали о неудачах и поражениях и совсем мало о победах. Когда топишь истину в ворохе слов, всегда полезно делать вид, что она сама там утонула, а барахтанье так, не в счёт.

Короче говоря, мы мило провели ближайшие пару часов и если кто охрип и устал от происходящего, то совершенно точно не я. Гессе выглядел измученным, и я произнёс сочувственно, когда он умолк в очередной раз:

— Может быть, дашь себе и мне отдохнуть? Всем надо как-то подкреплять силы, а я от вас, как ты сам мне сообщил, никуда теперь не уйду.

— Намекаешь, что хочешь жрать?

Ну в этом мы были солидарны, голодное урчание его живота услышал бы и глухой человек.

— Так, если не кормить, то ведь и на анализы меня не хватит, — сказал я примирительно.

— А глюкозой или физраствором ты не обойдёшься?

— Увы, — покачал я головой так, словно подлинно сожалел о собственном несовершенстве.

На самом-то деле вовсе нет. Я мог кормиться, не убивая, и полагал этот момент достаточной уступкой человеческому ханжеству. Мнение людей по данному поводу не волновало никогда. В любом случае отказывать голодному вампиру в скромной порции крови было жестоко с их стороны. И недальновидно.

— Хорошо, — сказал Гессе хмуро.

Он ушёл, не забыв запереть дверь, и вскоре вернулся с опять-таки знакомым лицом. Я сразу узнал парнишку, с которым, якобы, ссорилась Алиса в том далёком сейчас баре. Меня, признаться, удивило, что они намерены кормить вампира кем-то из своих, а не натаскать людей из трущоб, но вполне вероятно, что просто не успели тут толком освоиться и не знали где что почём и при этом плохо лежит. Я возражать и не подумал, подтащил человека ближе и усадил рядом с собой.

Он вздрагивал и держался напряжённо, хотя при этом выказывал неприкрытую решимость стерпеть издевательство и выйти из него с честью. Я приобнял за плечи, уткнулся носом в шею, втягивая сочные аромат здорового человека. Голод неуверенно шевельнулся внутри, притих, потом опять дал о себе знать, словно проверяя на прочность нас обоих.

Я прислушивался к знакомым ощущениям несомненных перемен и одновременно разглядывал Гессе, столбиком застывшего на лавке. Здоровяк был напряжён как сжатая пружина. Наверняка он счёл своим долгом проконтролировать кормление, обеспечить безопасность своему товарищу, но угадывал я за его упрямой готовностью и почти непристойное любопытство.

— Подглядываешь? — спросил я, лизнув одновременно тёплую шею — вполне чистую и то хлеб.

— Обязан! — отрубил он в ответ.

— А ведь это интимнее даже секса, — продолжал я нести вздор. — Тихое уединение, подобное творческому акту.

Он не поддался на провокацию.

— Лопай уже и смотри, чтобы всё прошло честь честью. Пожадничаешь — посажу на голодную диету. Думаешь, тебе тут будет пир и воля? Не дождёшься. За всё стану наказывать, даже за это омерзительное кокетство.

— Как скажешь, Гес, — ответил я кротко и вонзил клыки.

Парень дёрнулся, я ощутил всем телом, как дрожит он от страха и отвращение, но решил больше не отвлекаться на пустяки и принялся пить, глотая нарочито громко и смачно. Я же мерзкий вампир, иногда следует точно соответствовать чужому представлению о нашей природе, однажды оно сработает как дымовая завеса. Так что я ничего не стеснялся и выпил сколько мог, не навредив жертве. А что такого? Я к ним в гости не напрашивался. Сами притащили, так что с них и спрос. Вампир всегда останется бел и пушист, пока люди не перестанут делать глупости.

Глава 10

Затем меня заперли в комнатке и оставили одного, как видно, гуманно предположив, что даже бессмертный нуждается в передышке. Я не возражал. За другой выдвижной панелью оказалась крошечная душевая и я с наслаждением помылся. Ощущал себя просто нервически грязным. Да, удовольствие от этого дикого секса я получил немалое, но послевкусие оказалось мерзким. Жадная, почти злая хватка девицы Алисы не то чтобы шокировала, но рождала много вопросов и ни один из них не звучал приятно. Не любовь и даже не вожделение ею руководили, а холодный расчёт, грубый механический секс понадобился лишь для получения желаемого образца. Впрочем, я сам часто поступал бесцеремонно и в аналогичных обстоятельствах не намеревался предъявлять претензии другим.

Надевать несвежие вещи не хотелось, и я вытянулся на полке как был — голышом. Стесняться после того, что тут со мной делали, не стоило, а прохлада не мешала. Следовало подумать.

Теперь, когда ничто не отвлекало от главного, я смог сосредоточиться и прощупать окружающее пространство. У вампиров, хотя и не у всех, есть такая способность — видеть дальше стен, ну хотя бы понимать какие вокруг помещения, велики они или малы, отследить прочие детали рельефа. Я так долго жил в подземном городе, что научился прозревать и сквозь толстенные каменные пласты, а вот здесь мой мысленный взор словно упирался в упругую преграду, неясной этиологии. Я пробовал пробиться напрямую, скользнуть за истиной по коридору где меня водили, пробраться окольными путями, но вновь наталкивался на этот слой, в котором вязло моё восприятие. Не то чтобы разозлился, но изрядно устал.

Если это пустое пространство космоса, то я ничего не понимаю в жизни. Защитное поле? Куда вернее, вот только почему бродит в мозгах ощущение, что поставили его специально для меня, чтобы сбить с толку и не дать додуматься до истины.

А если не для меня, то зачем?

Я принялся анализировать всё, что успел узнать об этом месте и главное, его обитателях. Люди кажутся одинаковыми, а иногда и сами о себе так думают, но фактически различий чем дальше, тем накапливалось больше и в этом суть. Когда-то нас было от силы двести тысяч, и мы заселили планету, уйдя с Земли. Мы оставались ещё землянами, в нас текла кровь той изначальной планеты, у неё был сформировавшийся за века вкус и запах, но обосновавшись здесь мы начали понемногу впитывать в себя новую вселенную. Пусть мы привезли с Земли привычные овощи и прочие пищевые исходники, но на чужой почве они незаметно менялись, а человек в значительной степени то, что он ест. Уж поверьте мне на слово, я знаю!

О чём это я? Да вот о том, что за века перемен накопилось так много, что они начали приобретать местный характер. Мы прижились настолько, что разделились по конкретным признакам. Туристы из предгорий имели иной вкус, чем уроженцы столицы, ну и так далее.

Гессе, Билл, Алиса, парень, которым меня кормили пахли не совсем так, как моя привычная еда, но не настолько иначе, чтобы я с ходу поверил, что они явились прямиком со старой планеты. Если прежде мог предполагать, то, вкусив крови, а не только ароматов, брался утверждать наверняка. О чём это говорило?

Навязавшаяся на мою голову долбанутая компания могла, конечно, явиться с орбиты, если допустить совсем маловероятное стечение обстоятельств, но непохоже, что жила там постоянно, вот не чувствовал я приправы пустоты. Давно внедрившиеся агенты? Только зачем им я? Анализы взяли, словно собрались изучать, но не чувствовалось в них задора, свойственного исследователям, словно думали совсем о другом.

Так я пытался сложить картину из фрагментов, но она зияла дырами. Информации явно не доставало для полноценного завершения процесса, а догадки я пока что придерживал в сторонке. Спешить не следовало: ошибка могла дорого стоить, хотя не обязательно мне. Себя, драгоценного, я бы отстоял в любом случае.

Тут одиночеству моему пришёл конец, потому что в комнату ввалился без стука Гессе и возмущённо засопел, узрев непорядок.

— Ты что, специально?

— Нет. И если ты никогда не видел нагого человека, то есть такая волшебная штука — зеркало называется. Разоблачись, стань перед ним, протри зенки и поверь в прекрасное.

— Мог подождать, когда принесут сменную одежду, если такой брезгливый.

Как раз это он и притащил, швырнул на полку штаны и рубаху из скользкой трикотажной ткани, взывая к моему чувству приличия. Ссориться не имело смысла, я с удовольствием надел свежие вещи. Подобревший от моей покладистости Гессе сел напротив, задумчиво похлопал себя по ляжкам гулкими ладонями.

— Спросить что-то хочешь? Не стесняйся, — подбодрил я. — Я и голый добродушен и одетый благожелателен.

— Правда, что женщины не становятся вампирами?

Меня удивило незнание столь элементарных и основополагающих вещей. С большей вероятностью я предположил притворство, но лишь кивнул, не считая нужным вдаваться в подробности.

— Тогда зачем Алиса с тобой?.. — он не договорил и надулся, словно нехорошие мысли больно стучали изнутри по костям черепа.

Неровно дышит что ли? Не только переспать хочет, но и чего-то большего? В принципе, почему нет? В жизни всякое происходит. Мне с самого начала так показалось, просто я искренне не верил, что кто-нибудь возьмёт на себя труд ревновать такую независимую барышню, как Алиса. Оно того не стоило.

— Сам в шоке, — ответил я. — Ни забеременеть, ни заразиться она не могла. Как мужчина я ей неинтересен, и меня тошнит от того, что она со мной сделала, но люди иногда верят нелепым легендам больше нежели истине.

— Или рассчитывают, что у них-то получится, просто другие неладно брались за дело.

— Верно мыслишь, друг сердечный Гессе. А зачем Алисе становиться вампиром? Для того, чтобы не стареть или есть более близкие и конкретные цели?

— Много будешь знать!.. — огрызнулся он, но я перебил жёстко.

— Пойму, что вам нужно, смогу посодействовать в достижении цели, но пока вы все так неумело лжёте, я бессилен! Ни хрена вам не дадут мои пробы, нам и то не помогло разобраться, а мы этим маялись веками!

Гессе угрюмо насупился:

— То есть, ты думаешь, что мы тебя обманываем?

Смотрите-ка отрок невинный! До сих пор верит, что все вокруг говорят правду, только он один стеснительно лжёт? Мне вот, кстати, тоже надоело враньё. Оно мешало двигаться дальше, постигать то, что я хотел. Время уходило попусту, а оно и у вампира дорого стоило.

— Я знаю. Здесь всё этим провоняло. Есть у тебя какой-то начальник или сам способен решиться на искренность? Поверь, если мне здесь с вами, чокнутыми, надоест, я ведь найду способ уйти. Не удержите, как бы не старались.

— Не обольщайся, кровосос. Я сильнее.

— А я умнее, но давай не меряться мускулами или чем-то иным существенным. Договориться всегда проще, хотя подраться и быстрее. Пока что меня удерживает на месте любознательность, но она ведь иссякнет до дна и весьма скоро.

Он окинул меня сумрачным взглядом, я ответил аналогичной любезностью, но более ничего не сказал, вынуждая парня принять хоть какое-то решение. Это хороший способ изменить надоевшие обстоятельств, я его неоднократно проверял в деле.

— Ладно, — буркнул он. — Я поговорю с начальством.

— С Алисой? Она ведь старшая в вашей группе.

Он не ответил, вместо этого гордо вышел и запер дверь. Я не рассердился, вновь растянулся на жёсткой койке и принялся думать дальше. А чем бы ещё занялся дожидаясь, пока тупые жернова человеческих мозгов не переварят мои передовые идеи?

У вампиров всё происходит быстрее чем у людей, при том, что жизнь длится дольше, но вот мыслим мы хоть и проворно, но довольно хаотично. Не знаю уж, сбой в программе происходит в момент преображения или ставится блок на неофита, чтобы жизнь простой не казалась, но как ни зазнавайся, а здесь мы людей почти не превосходим. Помогает опыт долгой жизни и более совершенный способ накопления информации, но не слишком сильно. Ну что делать, весь мир сразу никогда не прогнётся даже под правильно изменённого, обязательно останется упрямая прямая часть.

Я пытался идти от деталей, пробовал сразу объять целое, но итог расплывался как фига в тумане. Почему-то не только таинственные незнакомцы занимали моё воспалённое воображение, но лезли навязчиво в голову жестокие правила столичных игр и странное постфактум внимание к проигравшим. Не мог я игнорировать явные совпадения, слишком одновременно появились в моей жизни специалист по волшебным мышцам и обладатель оных, словно кто-то пихал меня под локоть и жужжал в ухо: подумай, ты сможешь.

А я не смог. Изучал взглядом постылые панели, соглашался с тем, что несомненно заварилась вокруг нешуточная каша, но вот прозреть цели всех движений вокруг не умел. Сказывалась долгая отстранённость от общего течения жизни. Земляне засадили в карантин всю планету, а вся планета обошлась точно так же с нами. Мы научились не обижаться на человеческую жестокость, но широта взглядов, точность понимания происходящего от нас незаметно ушла. Завелись в вампирах, как плесень в углах, местечковые спесь и урезанный кругозор.

Понапрягав напрасно все доступные мне извилины, да так усердно, что они, наверное, окончательно выпрямились от этой езды, я устал и рассердился. Голод не мучил, я и ту кровь что мне пожаловали пил просто впрок, зато раздражение росло и крепло. Я прищурился и посмотрел на дверь. Уверен был, что смогу высадить. День снаружи или ночь? Даже этого я не мог понять, натыкаясь каждый раз на упругую стену. Не ввергни эти люди меня в бессознательное состояние, я мог бы положиться на внутренний счётчик времени, который никогда меня не подводил, но они и здесь подгадили. Я ведь не коммуникатор, который и после отключения не теряет способность отсчитывать часы и минуты. Жаль.

А вот с ядом, который меня отрубил, я, как ни странно, разобрался окончательно: странная сложная вытяжка из ряда местных растений. Нашли-таки упорные люди аналоги чеснока и осины, хотя за отсутствием тут аутентичных земных растений никто не мог с уверенностью сказать, что нам они действительно вредны.

Ещё я, поразмыслив, сообразил, что состав, подействовавший как снотворное, вреда мне не причинил, а организм, однажды с ним разобравшись, мог быстро нейтрализовать воздействие в следующий раз. Научился противостоять. Как я это понял не скажу, потому что сам не понял. В голове иногда возникали голые, как я недавно, знания без предварительных логических основ. Поначалу я их побаивался, но постепенно научился доверять прозрениям и не раскаялся. Вампиры менялись, в них время от времени пробуждались непонятные силы и раскрывались резервы. Я не только в себе наблюдал прогресс, в других тоже, но полагал, что время терпит, пока вот не вляпался в это исследование, если его можно так назвать.

Я снова внимательно посмотрел на дверь, посверлил её взглядом. Кипело желание высадить преграду совсем и посмотреть не только то, что мне изволили предъявить с барского плеча, но и всё остальное. Ощущай я угрозу своей жизни, наверное, давно пустил бы в ход кулаки и прочие физические возможности, но со мной обходились довольно предупредительно и явно не намеревались чинить существенный вред. Сексуальное насилие ведь не назовёшь истязанием, тем более, что разрядку я получил качественную.

Мне бы успокоиться и налиться до краёв сиропом миролюбия, но как ни странно, именно гуманность этих психов особенно раздражала. Никаких тебе кандалов, не считать же за унижение пластиковые браслеты, ими и пользовались тюремщики лишь для того, чтобы себя обезопасить, а не мне специально досадить.

Почему я так жаждал пыток? Не ради них самих, конечно, а для того, чтобы ситуация прояснилась. Одно конкретное действие могло протереть грязное стекло неизвестности и поставить перед настоящим фактом. Меня останавливало от немедленного прорыва на волю, к знаниям стойкое нежелание бить этих пришельцев — не за что ведь было.

Я отвернулся, чтобы удержаться от искушения и вновь принялся перетирать жерновами разума зёрна вершившегося вокруг действа, но муки в итоге получилось так мало, что не хватило бы и на лепёшку. Жаль всё же, что изменение не прибавляет мозгов, я бы не отказался от полезного гостинца.

Вспомнилось вдруг, как внезапно нахлынули тогда перемены, какой внушали ужас. Я воспринимал себя чудовищем, жалким червём, блевотиной, исторгнутой захворавшим человечеством. Надо же! Хорошо ведь всё закончилось, замечательно просто, к чему тогда было кипешить? Впрочем, это сейчас все всё знают и каждому новичку найдётся покровитель и опора, а тогда пробуждение древнего зла (как нас обзывали экстремисты) пугало всех без исключения. Трагедия несчастных переселенцев грозила потрясти вселенную до основ. Не потрясла. Всё устаканилось ещё при жизни первого поколения. Карантин, войнушка, злые обиды и невозможность предсказать, кого пронесёт, а кого вынесет — случилось так много забот сразу, что мышление переселенцев без особых потерь настроилось на новую волну.

Каждый мог влететь в клыки и кровожадность, и каждый при этом хотел выжить. Это нас и примирило, не помню уже, что конкретно пробудило начальную рассудительность, но с тех пор мы уживались. Нет, время от времени вспыхивали всякие неприятности, возникали моменты, но стабильный порядок убирал их не замечая, как лопата гребёт мусор. Потому и не тянуло раздувать конфликт. Сейчас что-то изменилось, но учитывая набранный предыдущими поколениями опыт, я полагал, что само как-нибудь наладится, хотя и не горел желанием ждать.

То ли у пришельцев времени было — завались, то ли они решили гуманно дать мне отдохнуть от пуза, но я и выспался впрок, так что к тому моменту, когда Гессе опять бесцеремонно ввалился в мою комнату, успел не только вволю отлежать бока, но и привести себя в порядок после этого.

— Ну как? — спросил я добродушно.

— Что как?

— И коротка же человеческая память.

— Если не возражаешь, — сказал он ядовито, — для начала проделаем ещё ряд тестов, а потом уже будем разговаривать, а то вдруг не выдержишь испытаний, тогда и сказать тебе будет нечего.

Я засмеялся, даже сел удобнее, чтобы ничего не мешало.

— Что опять не устраивает? — насупился он.

— Или вы наивны не по-здешнему, или я и не знаю, что тут можно поделать. Ладно, идём на твои тесты, я хоть прогуляюсь, а то скучно в камере.

— Книжек могу принести, больше ничего не положено.

— Неси, — разрешил я.

Мы вполне мирно двинулись по коридору, словно друзья или братья, только что не в обнимку. Человек уже отчасти расслабился и не демонстрировал мне каждую минуту своё преимущество. Оно, кстати сказать, и не было явным. Мы ведь с Гессе так и не столкнулись в единоборстве. Я избегал драки, а он на основании этих недостоверных сведений уже сделал вывод, что сильнее. Ну пусть. Чем больше на их стороне накопится заблуждений, тем изряднее на моей созреет истин.

На этот раз пошли не в лабораторию, а дальше, хотя я продолжал ощущать вокруг непонятное марево, и большое помещение впереди угадал буквально перед тем, как распахнулась дверь.

Зал поражал воображение не только размерами, но и наличием многочисленного и совершенно непонятного мне оборудования. Я привык к своим станциям и в чём-либо ином разбирался слабо, потому пялился на сооружение в центре свободного пространства и монтажные стеллажи по периметру довольно безучастно.

— Что это?

— Много будешь знать, башка распухнет.

— Да, это логично.

К нам уже спешила пожилая женщина с великолепной седой шевелюрой. Я залюбовался. Глупо, но я часто жалел, что не побелею с годами: к моей юной физиономии очень пошли бы серебряные локоны. Я даже парик купил, только пользоваться им стеснялся.

— Он ещё не в костюме, и ты тоже? Ребята, нам работать надо, а не тратить время зря, ну же!

Она махнула рукой и к нам тут же подбежали двое молодых мужчин со странными шмотками, словно кто-то снял шкурки с людей и оснастил их множеством хитрых приспособлений. Надевалась эта броня не как обычная одежда, а налеплялась со спины и плотно облегала тело, срастаясь по шву спереди. Меня мигом упаковали поверх штанов и блузы, и браслеты ничуть не помешали облачению. Гессе наделили таким же костюмом, оглядывая его и себя, я восхитился, так мне нравилось новое платье.

Ещё мне выдали перчатки, обувь и шлем, так что я заозирался в поисках зеркала, даже при моей всегдашней скромности очень хотелось разглядеть себя внимательно. Правда, к моим услугам был топавший рядом аналогично наряженный Гессе, но я полагал, что выгляжу лучше, нежели он, да и смотреть на себя любимого всегда приятнее, чем на кого-то ещё. Все вампиры убеждённые и трепетные эгоисты.

Нас подвели к сооружению в центре зала и велели залезать по приставной лесенке наверх, где внутри круглого домика на штанге находилась круглая же комнатка.

Гессе забрался первым, вот сейчас я мог захлопнуть за ним дверцу и пуститься в бегство, никто другой с гарантией не смог бы меня одолеть, но и в голову не пришло сделать такую глупость — любознательность не позволила. Я хотел для начала разобраться, а уже потом решать, как конкретно выкручиваться, и то, что человек безбоязненно полез в эту мышиную норку, давало мне надежду однажды из неё вылезти.

Я осторожно поднялся по ступеням, нагнув голову, шагнул через порог и даже не вздрогнул, когда, за моей спиной захлопнули и начали завинчивать люк.

— Что это такое? — спросил я.

— Сядь, пристегнись и заткнись, — ответил мой сокамерник.

Я иронично поднял бровь, без труда уловив, что человек нервничает, пожалуй что, и боится, но кромка шлема отгородила мою воспитательную мимику от возможного наблюдателя, и старался я зря.

— Ладно. Если вы разрабатываете новый аттракцион для увеселения туристов, то мы вполне могли бы побеседовать на эту тему в плане делового сотрудничества.

— Каким боком?

— Наверняка эта штука жрёт массу энергии, а я этим торгую.

Он с трудом повернул голову и уставился на меня, сидели-то мы рядом. Угадав его затруднения, я сказал:

— А ты полагал, что вампиры, насосавшись крови, спят в гробах и больше им ничего от жизни не надо?

Именно так или примерно так он и думал, судя по сложному выражению физиономии, но ничего не сказал. Впрочем, не до разговоров стало. Судя по тому, что снаружи зародился и принялся нарастать некий гул, опыт, ради которого нас заперли, начался. Гессе глубоко вздохнул, собираясь с мужеством, но я уже не отслеживал его страхи, целиком сосредоточившись на своих ощущениях.

Кабина начала двигаться и, судя по тому, что помещение, хоть и значительных размеров, всё же не давало места для разгона, перемещались мы по кругу. Ну да, а та штанга наверняка удерживала наш домик от отрыва и вмазывания в стену.

Гул нарастал, наверняка и скорость тоже, меня уже ощутимо прижимало к спинке кресла и вместе с тем, как возрастала опасность происходящего, пробуждался страх, уже захвативший моего компаньона, наверняка предварённого о происходящем заранее. Я пока что решил не особенно нервничать. Разобраться прежде в деталях. О чём-то напоминала эта круговерть, о вещах и временах давно забытых, потому слово выскочило не сразу, а едва оно прорезалось в памяти, как я не удержавшись выразил свою догадку вслух:

— Это же центрифуга.

Гессе в ответ лишь застонал. Накрыло его качественно.

Глава 11

Как только я понял, что за штуковина принялась мотать меня по замкнутому пространству ангара, страх сразу улёгся, да невелик он и был. Сидел я удобно, ничто не тревожило, и уверенность, что люди опробовали сооружение прежде чем запихивать внутрь одного из своих, помогала не думать о скорости, с которой гонялась в пространстве маленькая кабина.

Моё тело, по мере того, как злая сила искусственной перегрузки всё отчётливее впечатывала его в кресло, привычно приспосабливалось к изменяющимся условиям. Дискомфорта я не испытывал и, поскольку занятий никаких не предполагалось, принялся размышлять о том, чему явился свидетелем и участником.

В отличие от людей я ведь помнил старые времена, корабли, перенесшие нас сюда с Земли, даже историю космонавтики, хотя и смутно. До изобретения антиграва, так ведь и тренировали будущих астронавтов для предстоящих первых полётов. Я хорошо знал, что отрыв от планеты требует немалых усилий, и ощущения от перегрузки человек испытывает не самые приятные.

Добрые дяди и тёти, загнавшие переселенцев в карантин, позаботились отнять продвинутые технологии того времени, да и не до величия небес было брошенным на произвол судьбы людям, занятым выживанием на чужой планете. Если бы нам только космических кораблей не хватало! Провисло почти всё, рухнули технологии и материальная база, так многое пришлось восстанавливать с нуля, что стоило оглянуться назад и даться диву: ведь нам немало удалось. Да что там скромничать — много!

Люди справились. А вампиры? Помехой мы служили подрастающему новому человечеству или подмогой?

Углубиться в эти великие философские думы не дал глухой стон, ворвавшийся в стройную череду мыслей. Меня самым наглым образом прервали. Я недовольно покосился на партнёра по испытаниям и обнаружил, что тому приходится совсем скверно.

Лицо бедняги искажала болезненная гримаса, выглядевшая особенно жуткой на фоне перегрузочных отёков, кожа взмокла, глаз он вообще не открывал, а главное, что дыхание и сердцебиение, звуки которых смутно, но доносились до моего слуха сквозь слои одежды и скорлупу шлемов, никак не свидетельствовали о благополучии подопытного. Плохо ему помогали искусственные мышцы, я так понял, что скорее они мешали. Крепкий мужчина не раскис бы просто так, но из него сделали биоробота и пустили в дело, не отладив как следует на конвейере. Надо полагать, имплантаты на фоне перегрузок начали давать сбои, а накопление ошибок было чревато коллапсом всего биоценоза.

Я впервые внимательно оглядел кабину. Поставили же здесь наблюдающую камеру, возможно, есть и микрофон, и почему люди не пристегнули следящие датчики хотя бы к человеку, если вампир для них величина неважная? Я сконцентрировался на том, чтобы привести в надлежащий вид горло и прочее, за счёт чего получаются звуки, а потом рявкнул в унылую пустоту кабины:

— Угробите же мужика, люди, замедляйте скорость! Он не притворяется, он на самом деле дохнет! Если у вас другого такого нет, то надо срочно спасать этого!

Голос зычно и незнакомо прозвучал в тесноте замкнутого пространства, я сам слегка оторопел от суровости своих интонаций. Гессе и тот отреагировал хаотичным шевелением местами ещё повиновавшегося ему организма, снова застонал, а потом, если верить моим ощущениям, вообще потерял сознание.

Ну час от часу не легче! Я, признаться, испугался. Привязался уже отчасти к хамоватому приятелю, а кроме того, я ведь не знал толком: единственный он экземпляр грядущей серии, уникум в своём роде или таких целая очередь выстроилась к центрифуге, только мне её не показали. Угроза утраты важной технологии беспокоила не на шутку: у меня ведь имелись как специалист, так и деньги для возможных вложений. А что? Имел я право об этом печься. Да на продаже таких усилителей всякий мог наварить состояние, почему тогда не я?

В общем много гуманных и меркантильных соображений пронеслось в голове, несмотря на подчиняющее воздействие перегрузки. Я снова воззвал к невидимым наблюдателям, а между тем попытался хоть как-то поддержать товарища по несчастью. Вампиры умеют, как я уже говорил, синхронизировать свой организм с человеческим и воздействовать на него тем или иным способом. Можно сделать хуже, а можно и помочь. Я уже успел подстроиться под эмоциональный фон Гессе, потому дело двигалось неплохо, но всё же вздохнул с облегчением (фигурально выражаясь), когда кабина начала замедляться.

Происходило торможение так же медленно, как и разгон, что я счёл вполне разумным. С кинетической энергией шутки плохи — мне ли не знать. Гессе ещё держался каким-то краем за лохматые края жизни, но действовать следовало быстро. Я отстегнулся от кресла много раньше, чем лишняя тяжесть исчезла совсем и положил ладони на грудную клетку человека, чтобы помочь ей вздыматься и опадать, а потом распахнулся люк, и меня отшвырнули от тела. Ну, то есть, попытались отшвырнуть, потому что я сам их вымел прочь, только заскрежетала по полу лестница, опрокинутая с колёс, и вопли падавших людей внесли в этот противный звук приятную ноту разнообразия. Пока ретивые помощники снова не набежали, разорвал так мешавший мне костюм Гессе и продолжил волшебные пассы.

Разумеется, я не сошёл с ума от перенесённых страданий (хотя это и громко сказано) и не пытался пить кровь человека, но я точно знал, что двигать с места его пока нельзя. Сначала следовало восстановить дыхание, сердце разгонится вслед за ним само, потом проверить, в каком состоянии находится позвоночник, и лишь затем аккуратно вынимать пострадавшего из кресла.

Я принялся делать массаж, несколько секунд хватило, чтобы пройти критическую точку невозврата, я легко улавливал такие вещи, и тут в кабину опять кто-то сунулся, да не просто так, а с оружием. Как много бед оно может наделать в тесном закрытом пространстве никто, как видно, не подумал.

Я отвлёкся на мгновение, чтобы вырвать пистолет из чужой ладони, а потом сгрёб незадачливого парня за шиворот и высунулся за дверь вместе с ним. Вокруг кабины уже торчали другие ребята с пушками и ещё подбегали резервные — паника царила изрядная. Люди сами не свои до пострелять, а о последствиях думают всегда после. Нет никакой великой силы в куске железа, снабжённом куском свинца и горстью пороха. Одни проблемы. Я все знал и понимал — разозлился слегка. Для наглядности приподнял своего пленника и показательно пораскачивал в воздухе над площадкой подкатной лестнички, как бывало Никона над бездной. Сказал, не скрывая ни злобы, ни полной уверенности в себе:

— Кого поумнее сюда позовите, с ним поговорю! Ваш приятель концы может отдать, если не принять срочные меры. Ещё кто-нибудь дурной с пушкой сунется — руки-ноги переломаю и даже не позвоню потом в реанимацию!

Я аккуратно поставил ошеломлённого паренька на площадочку и подтолкнул в спину — чисто символически, одним пальцем. Хотел шлёпнуть по заду, как поступают с детьми, но воздержался: люди вечно всё неправильно понимают. Сооружение медленно поехало прочь. Пистолет я выкинул следом и вернулся к пострадавшему.

Гессе дышал рвано и ненадёжно, в сознание так и не пришёл, но голова его меня сейчас и не занимала: даже хорошо, что он был без неё, меньше хлопот получалось. Перчатки я сдёрнул ещё раньше и теперь ладонями осторожно пробрался к хребту, не насквозь, конечно, а с боков и тихонько прощупал кончиками пальцев позвонки. Начал с копчика, закончил шеей. У людей задница ведь важнее головы, именно ею они в основном и размышляют.

Снаружи, к счастью, никто более не совался, и я почти закончил осмотр, когда по ступеням опять застучали твёрдые подошвы и в кабину осторожно сунулась седая голова.

— Отпусти его, вампир. Ему нужно оказать квалифицированную помощь.

— И кого же вы вызвали, дамочка? — спросил я ехидно.

Не найдя повреждений в спине, существенно приободрился. Похоже было, что мой приятель и гарант будущих прибылей отделается лёгким испугом, да и то лишь когда проснётся.

— У нас хорошие врачи.

— Не угадали! — ответил я с торжеством, хотя и отметил про себя это «у нас». Оно постепенно обрастало деталями. — Механика надо звать с гаечным ключом.

— Объясни! — потребовала седая.

Надо же, даже не обматерила. Я проникся мимолётным уважением.

— Проблема у него не в организме, он-то вполне здоров, сдали и прекратили нормально работать его искусственные мышцы, апгрейд, который вы сделали его телу, не справился с изменившимися обстоятельствами. Именно имплантаты попытались его прикончить, пойдя капитально вразнос, а не вампир клыкастый. Я только помог нейтрализовать их действие и вернуть всему остальному хотя бы возможность получать кислород. Паёк нам сюда всё равно не подали.

Она, что удивительно, поняла. Я проникся ещё немного. Люди временами вели себя совершенно нормально.

— И ты реально способен произвести такое воздействие?

Я не оскорбился недоверием, степенно кивнул.

— Да, собственно говоря, уже. Дышит он сам, сердце бьётся, хоть там вы без батареек обошлись, голова как объект приложения стараний, меня не волнует, прочее можно поднимать из забытья постепенно и лучше бы положить больного горизонтально, да и тесно тут, мне не развернуться.

— Что нужно делать?

— Для начала убрать идиотов с оружием. Они вообще в курсе, что оно стреляет и может что-то где-то кому-то поломать? Затем потребуются двое крепких парней, чтобы принять Гессе. Я бы и один его вытащил, но мне в дверях будет не развернуться.

Голова кивнула и исчезла. Люди сообразили ещё и лучше вдвинули сквозь люк переносные носилки, и я бережно уложил на них тяжёлое тело. Эвакуация прошла замечательно. Перехватывая края, мужчины уже без оружия, точнее не держа его на виду, вынесли всё вместе на свежий воздух ангара. После кабины тут дышалось легко.

Идиоты с пистолетами совсем не исчезли, но переместились в сторону и теперь не демонстрировали истерическую готовность защищать твердыню, которую и атаковать-то никто не собирался. Просто стояли, это не мешало.

— В медблок его! — командовала женщина.

Я не возражал, просто пошёл следом. Сам не стремился работать у всех на глазах. Кроме того, ограниченное пространство небольшой комнатки несколько снижало вероятность стрельбы, ну я на это надеялся.

Следуя моим указаниям, сопровождающие срезали с тела одежду, я тоже освободился от лишнего снаряжения, и теперь мог всецело сосредоточиться на задаче. Она меня, признаться, вдохновила. Я жадно вглядывался в бугры и впадины имплантатов. Их почти безупречно вживили под кожу, но следы всё же остались и кроме того, я и так видел иную пластику искусственной ткани. Выглядела она просто волшебно, а как чутко реагировала на касания!

Энергию, которой питались эти мышцы, следовало смело считать электрической и точно такую я способен был производить в собственном теле, причём гораздо успешнее человека. Я это мигом сообразил и почувствовал, какой силы импульсы и в каком порядке посылать в засбоивший механизм. Приноровился сразу, заодно изучая новое поле деятельности.

Начал с грудной клетки, чтобы быть уверенным в надёжности этого участка работы. Пусть хоть тут человек сам постарается, пока я займусь другими его местами. Всё шло прекрасно.

Краем сознания я отметил, что седая женщина выгнала из комнаты почти всех, лишь двое стояли в отдалении, не решаясь совать нос в то, что я делаю, но жадно наблюдая со стороны. Врачи они или механики, меня не волновало. Не размахивали пушками — вот и ладно.

С каждым следующим имплантатом я действовал всё увереннее. Справился с руками и напоследок оставил самые крупные ножные мышцы. Любопытно, что система уже подстроилась под меня и реагировала всё адекватнее и живее, мне показалось, что эти замечательные вещи обладают собственной памятью.

Между делом я размышлял о своём, пока не очень насущном, но в перспективе обещавшем много чего интересного. Ведь эти ткани вполне мог бы использовать и вампир. Вживить что-то в наше тело было задачей безнадёжной, но учитывая высокий потенциал, и не требовалось: вполне устраивало сотворение внешнего съёмного мышечного слоя. Я не без оснований надеялся, что удастся научить его слушаться команд тела, передать без потерь нервные импульсы, интуитивно угадывал, что это возможно, хотя и не брался пока осуществить на практике. Многое ещё предстояло изучить и разработать.

Впрочем, самому ведь и возиться не пришлось бы, при наличии моего собственного специалиста. Всё складывалось один к одному.

Сбежать отсюда я более не мыслил, наоборот, теперь они меня замучились бы выгонять, потому что не только любознательность руководила старым вампиром, но и сияющее видение больших барышей. Прежде я не представлял, что так меркантилен, но ни капельки свои побуждения не осуждал. Впрочем, возможность иметь вот такой замечательный усилитель в полном своём распоряжении тоже изрядно согревала сознание. Кто же не хочет усовершенствоваться, хотя и без того непозволительно хорош?

Следовало идти в ногу с веком, всегда так было: чем мощнее пушки, тем толще защитная броня, так и я полагал, что слишком сильным людям надлежит противопоставлять могучих вампиров, а то мы в них, если разобраться, заинтересованы, а не наоборот. Поплохеет в голове от радужных надежд и опять возьмётся наша пища за оружие, а умирать хотелось чем дальше, тем меньше.

Так что старался я вовсю, изучая имплантаты на ощупь, запоминая их энергетические характеристики, если можно так выразиться. Приведя в порядок тело и убедившись, что последствия предлетального исхода сведены к минимуму, я занялся головой. Ещё несколько пассов разогнали там кровь, и ресницы моего подопечного затрепетали, грозя скорым пробуждением. Я покосился на людей, проверяя, какое впечатление произвели на присутствующих мои манипуляции, а также решительная расторопность и общий героизм и остался доволен увиденным. Смотрели во все глаза, даже не переговаривались, да и вмешаться никто не рискнул.

Чудно!

Я скрестил руки на груди и стал возле изголовья каталки, дожидаясь скорого появления из-под век вечно недовольного взгляда, но Гессе надежд не оправдал, то есть в себя пришёл, но лишь мутно уставился в потолок, не реагируя на присутствие свидетелей. Я предполагал и прежде, что мыслей там, в пустоватой голове, немного, но не до такой же степени истощился запас?

— Ну мы в расчёте! — сказал я громко. — Сначала ты видел меня голым, а теперь я тебя.

Этого его проняло, моргнул и покосился на меня, как видно не рискуя пользоваться шеей и правильно, кстати говоря рассудил — хрупкая это деталь, сворачивается легко. Я на самом деле, перед тем как взывать к сознанию, прикрыл остальное простынкой, не из соображений приличия, а подозревая, что человек способен замёрзнуть, так что он мог не переживать из-за предположительной публичной наготы. В конце концов голый был в процессе обморока, а это не считается. Я же при точно таких обстоятельствах не обиделся.

— Северен, зараза, — прохрипел он слабым голосом. — Не сдох гад!

— Это ты про себя? Жив, как видишь. Сейчас придёт механик с ведром гаек и поставит тебе на место всё, что отвалилось.

Гессе сглотнул, а я махнул рукой зрителям, что теперь они могут заниматься пострадавшим самостоятельно, потому что ему ничего серьёзного больше не грозит.

Пока люди кутали биоробота в одеяло, а между делом проверяли его жизненные показатели, я отошёл к другой каталке, пристроенной у стены, и забрался на неё, чтобы посидеть в покое. Не то чтобы устал, а как-то сладко утомился и подумал вдруг, что давно уже жизнь не кипела разными разностями, и как я мог существовать так долго в высокомерной скукоте?

Кое-какие догадки по разным поводам уже мелькали, и происходящее вокруг постепенно принимало очертания внятной картины, а не беспорядочных осколков мозаики, но окончательные выводы я делать не спешил, предполагая в ближайшем будущем взять кого-то за горло и выяснить всё, что ещё оставалось тайным.

Я уже достаточно продвинулся в своих изысканиях и отказа терпеть не намеревался. Проще всего было взять в оборот Гессе, внушив остальным, что бедняга ещё нуждается в моём квалифицированном присмотре. Оставшись с ним наедине, я мог приступить к допросу, но вряд ли этот упёртый мужик, сказал бы хоть слово, не получив на то прямого приказа от начальства, а пытать едва спасённого выглядело мероприятием некомильфотным, с какой точки зрения не глянь.

Ну и ладно, я решил, что подожду развития событий, как-то же они будут двигаться вперёд. Я никуда не торопился.

Не успел преисполниться надежд, как в комнату вбежал изрядно запыхавшийся человек в городском костюме, а не в принятом тут для простоты обихода трикотаже. Знакомая, что интересно, личность. Не то чтобы я совсем не ожидал его здесь увидеть, но слегка удивился, а уж как потрясён был он — не сказать словами.

Поначалу он кинулся к столу, жадно вперив взгляд в лежащего на нём Гессе. Любовь светилась в этих глаза, не к мужику, конечно, а к немалым судя по всему, капиталовложениям в проект. Затем, убедившись, что имущество цело, этот знакомый персонаж обозрел всю комнату, наткнулся взглядом на меня, не поверил своим глазам, моргнул, а потом содрогнулся всем телом и попятился, едва не сбив с ног седую женщину.

— Ого, какие птички тут летают! — произнёс я, стараясь, чтобы издевка в моём голосе дошла без ущерба даже до замутнённого ужасом сознания вновь прибывшего. — Рад вас видеть, господин Фредерик Чайка. Уж так счастлив! И каким же ветром надуло сюда человека, обещавшего никогда более не вмешиваться в мои дела?

Врачи и седая дама оказались слишком заняты делом, чтобы обращать внимание на мои слова и странное поведение визитёра, но Гессе уловил в происходящем нечто пугающее и во все глаза уставился сначала на Чайку, потом на меня. Игровой магнат, между тем, опомнился настолько, чтобы попятиться энергичнее, а потом и вовсе выскочить в дверной проём. Только я не собирался его отпускать и устремился следом. Мы просвистели сквозь какие-то помещения и оказалась в комнате, похожей на кабинет важного лица, только обитатели его не восседали за солидным столом, а сгрудились у безобразного макета в углу и яростно спорили.

Узнал я в этой компании только Алису, но именно к ней, как я предположил, и воззвал Чайка дрожащим голосом и с надлежащей моменту экспрессией:

— Кого вы привели? Идиоты! Он же старший вампир, изначальный, за него ихний (так и сказал!) совет всех уроет!

— Да что мне совет? — произнёс я, став за его спиной и не считая нужным уточнять правильное название нашего органа высшей власти. — Я сам оторву кому голову, кому иное, если вы не прекратите играть в эти игры и не ответите прямо, что тут затеяли.

Обнаружив меня в непосредственной близости, Чайка опять отпрыгнул, но на этот раз пришёл в себя быстрее. Наверняка деятельный ум предпринимателя уже преодолел первичный испуг и начал просчитывать варианты, просто слышно было, как скрипят шестерни в мозгу.

Чайка открыл рот, собираясь, как видно что-то произнести, когда в распахнутую дверь внесло ещё одного персонажа. Гессе примчался прямо с одра, на котором его разложили для болезни, одеться, естественно, не успел, но целомудренно обмотал большую часть туловища простынёй, напоминая и развитой мускулатурой, и свободным облачением греческого бога, сбежавшего с Олимпа. События развивались не только интересно, но и весело. Я улыбнулся.

Гессе двинулся ко мне, но я не устрашился, лишь наблюдал лениво за его приближением, и что-то дрогнуло внутри этой махины. Вполне вероятно, он не испугался, а сообразил, что момент, как и костюм не особенно подходят для драки, да и видимых причин для неё нет. Я вёл себя безмятежно и почти дружелюбно, следовало это учитывать.

Не знаю, был ли у кого-то из присутствующих в кармане пульт от моих наручников, но даже те, кто имелкарманы в них не полезли, а Чайка сказал, скорее устало, нежели удручённо:

— Поговорим спокойно.

— Именно этого и добиваюсь, — заметил я миролюбиво. — Последовательно и давно.

Он кивнул двоим мужчинам, и те вышли, плотно затворив за собой дверь, а остальным, то есть мне, Алисе и Гессе, Чайка, ещё более придя в себя, предложил рассаживаться. События развивались так, как мне и хотелось, потому охотно опустился в ближайшее кресло.

Глава 12

Начала разговор Алиса и повела она себя, надо сказать, довольно некрасиво. Резко произнесла, словно плюнула в лицо Чайке:

— Ты хочешь выложить всё вот этому? Не рано посвящать его в секреты? Мы пока даже не знаем, нужен он нам или нет.

Значит, трахать беззащитного вампира можно, а на что-то большее он не пригоден? Я кротко промолчал, хотя злость внутри и шевельнулась, но Гессе бестактности подруги не стерпел.

— Ты бы вела себя покультурнее, — огрызнулся он. — Парень меня с того света вытащил, как Ганна только что объяснила, и я ему благодарен, а он мог ведь просто отвернуться и уйти, хрен вы бы удержали вампира без моих модифицированных мускулов.

Чайка тревожно косился то на одного, то на другого подчинённого, как видно, не успел ещё вникнуть в происходящее у него на глазах, поскольку всей информацией не владел. Вряд ли ему в подробностях отчитались о том, как происходили запланированные испытания, а то он и совсем не вдумывался в детали, занимаясь организационными и финансовыми вопросами.

— Если девушке неинтересно, она ведь может пойти заняться другими важными делами, — сказал я, мило улыбнувшись.

В меня воткнулся злобный взгляд, но и я не остался в долгу, поглядел на неё чуть свысока, чтобы разозлить ещё больше. Не требовался мне неадекватный собеседник. Я хотел выяснить всю интригу и желательно сделать это в отсутствие истеричной девицы. Лучше бы та седая Ганна пришла, наверняка ведь владела массой интересной информации, да и вела себя умно и внимательно.

Гессе промолчал, как видно ранг не позволял ему здесь командовать, но думаю, он уже сообразил, что я справлюсь самостоятельно, и предсказуемый результат последовал довольно быстро. Чайка сказал с усталым вздохом, но решительно:

— Алиса, оставь нас. Если ты считаешь, что я поступаю неправильно, выскажешь мне претензии позднее, когда мы выберем время пообщаться наедине, а пока к принятию конкретного решения меня вынудили обстоятельства, в которые вы оба меня поставили. Вам было строго запрещено посягать на изначальных. В подземном городе полно вампиров моложе и безобиднее, вот на них бы и сосредоточились, вместо этого вы привели в нашу твердыню самого настырного и статусного. Не следовало так откровенно лажать.

В голосе этого мужчины прорезались весьма суровые нотки, и девица не рискнула совать шефу в нос свои привилегии, вышла, наградив меня напоследок взглядом полным ненависти и презрения. Ну не следовало совокупляться с тем, кого не уважаешь, я-то здесь при чём? Я вообще ни во что не встревал, жил мирной патриархальной жизнью. Никого не трогал. Почти.

Когда мы остались втроём, Чайка потупился и ещё раз горько вздохнул, словно демонстрируя мне тяготы своего положения, но я не проникся, и он, сообразив, что не на того нарвался, приступил к рассказу без дальнейших проволочек. По осторожным интонациям я вполне понимал, как тонок под ним лёд, но не собирался делать скидок на вредность.

— Мы не с орбиты пришли, да и находимся не на спутнике, дома, на своей планете, но вы, наверное, это уже поняли. Поначалу предполагалось выдавать себя за завербованных агентов Земли, но я опасался не заинтересовать столь тривиальной ложью подходящего для наших целей вампира. Мы самые обычные здешние люди, хотя и не столичные жители. Я приехал из-за Каменного кряжа, Гес вообще с Долгих равнин. Из разных все мест, но собрала нас в компанию общая цель.

Он примолк, словно не решаясь говорить дальше или пытаясь обдумать на ходу соотношение лжи и правды в своей откровенной речи. Я сказал, чтобы его подтолкнуть:

— Да, я с самого начала сомневался в происхождении каждого из вас, потому что на вкус и на запах вы не земляне. Я ведь помню первых поселенцев. Всё так переменилось за века.

На людей всегда производит впечатление, когда вот так небрежно отсчитываешь лета сотнями, меняя их на купюры покрупнее. Чайка посмотрел на меня прямо и слегка кивнул, словно дозволяя себе дальнейшую откровенность, точнее корректируя её градус.

— Не суть важно теперь, кто кого пытался обмануть. Давайте я перейду прямо к делу. Точнее расскажу о событиях, что подтолкнули нас к действию. Обстоятельства на самом деле серьёзны, пусть и взялись мы за них без должной ответственности. Что бы там не считала Алиса, но вы вампир, значит, по определению на стороне тех, кто недоволен карантином.

Я не стал опровергать или комментировать последнее довольно спорное утверждение, сказал примирительно:

— Договорились и давай на «ты», у нас в нижнем городе церемонии не слишком в ходу. Мы живём незамысловато.

Он кивнул и слегка приободрился на вид, как будто фамильярность могла всерьёз помещать мне сворачивать неугодные шеи или гнуть свою линию в переговорах. Да когда такое в заводе водилось? Ха-ха! Чайка продолжал:

— Я тебе расскажу, как сам понимаю. Что-то тебе известно лучше меня, иное, наверное, покажется смешным или тривиальным. Просто выслушай мнение человека с поверхности. Поначалу переселенцы думали только о том, как выжить в новых условиях, и при этом не рассердить господ с орбиты, но потом, сам понимаешь, начали бродить крамольные идеи. Второе-третье поколение уже несколько избавилось от страха возмездия и принялось искать пути. Для начала люди построили телескоп, ну такое устройство, которое помогало лучше видеть основной спутник землян и следящие модули, а заодно ловить исходящие от них импульсы.

Надо же, я этого не знал. Вампиры не покидали столицу, а вышеназванное устройство наверняка собрали где-то в менее приметном месте: там, где воздух чище и народу меньше: для чёткости изображения и секретности происходящего. Чайка продолжал, воодушевляясь от моего внимания:

— Записывали все переговоры, кодовые сигналы и прочее. Это нелегко было осуществлять, ты лучше нашего помнишь, сколь многих технологий нас лишили в отместку за эпидемию, но на нужное дело собирали всё что могли и отыскали способ сохранять записи полностью, ну чтобы однажды не только обработать их, но и, разобравшись, пустить полученные знания в дело.

— Обмануть, короче говоря.

Гессе довольно хмыкнул, Чайка кивнул:

— Да, можно и так сказать, люди полагали, что имеют на это право. С нами обошлись жестоко.

— Мне только об этом не рассказывай. Как я понимаю, с тех пор минуло изрядное число лет и теперь у вас есть не единственно записи, но и надежда построить ракету, а то и готовая модель, иначе к чему бы начинать тренировки на перегрузки и сотворять могучих людей, способных их вынести.

— Есть, — не стал скрытничать Чайка, вздохнул, словно извиняясь. — Одна единственная и возможности хоть как-то её испытать у нас не было. Поскольку с орбиты за нами присматривают неотрывно зоркие глаза, работы велись в подземном бункере, длительное время и понемногу. Мы подвозили небольшими партиями всё нужное, чтобы характер и объёмы грузов не вызывал подозрений. Не хватало теоретических знаний и технологий, не хватало людей, которым могли доверять. Как ты понимаешь, мы брали в расчёт, что за нами не только следят, но и засылают шпионов, может и не людей, а технические устройства. Всего опасались. Никто ведь не брался сказать наверняка, до какой степени земляным интересно происходящее на нашей планете. Они не говорили, а спросить у нас возможности не было.

— А игры затеяли для того, чтобы отбирать незаметно требуемых специалистов?

Моя догадливость не рассердила Чайку, напротив, я видел, что он испытал облегчение, обнаружив, что я спокойно принимаю истину такой, какая она есть.

— Да. Мы долго спорили об этом, я и мои компаньоны, игры создали, чтобы отвлечь возможный надзор, заставить тех, с орбиты, устрашиться жестокости дикарей и брезгливо отворотить рожи. На самом деле большинство истязаний, которыми подвергали друг друга игроки не выходят за рамки допустимого, жёсткости и жестокости происходящему добавляли средства массовой информации, куда мы сливали то, что нам было выгодно.

— Не особенно гуманно, ну да не мне об этом рассуждать. Вам следовало сразу привлечь вампиров, дело двинулось бы скорее.

— Теперь я думаю точно так же, но поначалу мы не рискнули вмешивать ваш народ в свои дела. Ты не поверишь, но живя бок о бок мы очень мало о вас знаем.

Прозвучало странно, хотя я и не удивился. Как только что выяснилось и мы, вампиры, не всё прозрели о людях. Вот ведь несуразица какая: существовали рядом, каждый день встречаясь, сталкиваясь два вида разумных существ, но так и не сумели за века по-настоящему сблизиться. Шагнуть навстречу друг другу, потому что свела вместе общая беда и следовало вкупе из неё выкручиваться.

Фигурально выражаясь, рыли каждый свой тоннель и страшно удивились, когда выяснилось, что копали в одну сторону. Видимо общее происхождение от человечества мозги никак не просветляет. Хотя… Раз не поубивали друг друга в первые годы карантина, значит, не так безнадёжны, как те, так и другие.

Гессе кутался в простыню, насколько я понял, не стыдливости ради, а просто его знобило, но за штанами отлучиться себе не позволил. Опасался, что я поколочу его начальника? Вряд ли. Интересно ему было, горел жадным вниманием, не хотел терять ни слова из беседы, хотя чего нового он мог услышать?

Нет, иначе. Здесь, сейчас, по сути дела, вершилось наше общее будущее, ведь, намереваясь выдернуть для опытов не самого завалящего вампира, потому что молодняк, перший к ним в игры на заработки, мало на что годился, они случайно подцепили одного из изначальных, способного помочь и весьма существенно, ну или помешать в той же пропорции. Это да. Они подозревали второе и не догадывались о первом, но я решил пока и не встревать с предложениями услуг. Для начала следовало разобраться с тем, что есть.

Чайка рассказывал всё более воодушевляясь, о том, как увлечённые идеей люди выискивали по крохам ещё не утраченные сведения, лакуны заполняли расчётами, а временами и догадками, бились день за днём, пытаясь попасть точно в цель с первого раза, потому что никаких испытаний нельзя было устроить. Взгляд с орбиты мог заметить запрещённый старт, и тогда последовала бы жестокая кара.

До сих пор земляне в нашу жизнь не вмешивались, по крайне мере доказанного воздействия ни наши, ни «ихние» не обнаружили: то ли брезговали заражёнными, то ли полагали неизбежной нашу скорую погибель. Просчитались. За века люди расселились по планете, хотя всё ещё занимали лишь незначительную её часть, но не захирели, а вполне успешно размножались. Что думали по этому поводу наверху, нам никто не говорил.

Я внимательно слушал изложение ракетной эпопеи, потому что у нас вампиров, ведь тоже имелись наработки, способные принести пользу, и заодно прикидывал, сумею ли пристроить их к делу. По всему выходило, что вполне. Ошибиться мы не имели права, а значит и объединение усилий выглядело обоснованным. Дойдя до того знаменательного момента, что многолетние старания, наконец, принесли плоды, и ракета, почти готовая, практически стояла на стартовой позиции, Чайка умолк.

Я понял, что сейчас он перейдёт к главному, самой секретной части всего предприятия, причине, по которой, не имея возможности пока попользоваться кораблём, люди, замешанные в это грозящее многими неприятностями попрание правил, принялись готовить к полёту будущий экипаж.

Гессе нервно дрожал рядом, отвлекая и раздражая глупыми проявлениями человеческой физиологии, потому я встал, сдёрнул занавеску с фальшивого окна, зачем-то вполне достоверно нарисованного прямо за столом, и кинул ему на плечи.

— Укутайся и заберись с ногами в кресло, а то копыта почернеют и отвалятся.

Он благодарно принял тряпку и охотно сменил позу. Послушался, не прекословя попусту, недавнего лютого врага! Я от удивления чуть в осадок не выпал, но отвлекаться не стал.

— Ладно, Чайка, ты уже сказал так много, что держать паузу перед главным не обязательно. Я в любом случае никому вас не выдам, потому что претензий к землянам у меня ещё больше чем у людей. Я ведь помню весь этот ужас, так хорошо, словно всё происходило вчера, и поддержу любую вашу попытку изменить позорную ситуацию, даже если эскапада заранее обречена на провал, но способна снабдить обе стороны новым пониманием момента. Говори, что вы там нарыли ещё и какие сделали выводы.

Чайка судорожно вздохнул, словно бросаясь с обрыва в воду, но Гессе и тот нахмурился, не одобряя запоздавшую манерность.

— Ладно, Северен, но это действительно очень серьёзно, и я доверяю тебе то, что сейчас скажу, с условием ни с кем этим не делиться. Вообще ни с кем.

— Хорошо, дальше.

— Как я уже говорил, люди, наши предшественники, всё записывали хранили на всех носителях, что удавалось достать, и пытались конечно же анализировать эти сведения. Понять, какие сигналы идут к спутнику, какие от него, разобраться в кодах, частоте сообщений, их объёме. Сам я не специалист, так что в деталях объяснить не смогу, но работа такая шла с той поры как воздвигли приёмное устройство, то есть период получился достаточно протяжённый. И вот не так давно, ну по меркам всего происходящего, а так уже лет тому пятьдесят, наблюдатели отметили, что закономерность сигналов изменилась, точнее говоря, они стали более редкими, зато регулярными, и те из них, которые специалисты квалифицировали как входящие почти полностью прекратились.

— И какой вывод сделали люди? — спросил я, заметив, что Чайка опять замялся, словно боясь продолжать.

Я понимал, как трудно ему раскрывать тщательно хранимые тайны, потому не раздражался от необходимости подстёгивать человека.

— Они говорят, что выглядит ситуация так, словно прежде на борту орбитального комплекса находились наблюдатели-люди, а теперь остались лишь автоматы.

— Любопытно, — сказал я. — Но хочу чётко уяснить ещё один момент. Станция вращается вокруг планеты, и поэтому в поле зрения вашего прибора находится не постоянно, а примерно половину суток. Остальное время вы лишены возможности её видеть. Информация получится неполной и нет гарантий, что нас не пытаются обмануть.

— Это так, — ответил Чайка грустно вздохнув. — Мы заселили лишь малую часть суши и в дальних пределах она пуста. Люди не так давно начали отправлять корабли в моря обратной стороны мира, а воздушный транспорт у нас вообще пока не очень развит. Ты правильно отметил этот момент, наше главное сомнение. Поскольку земляне могли заподозрить, что не только они за нами наблюдают, но и мы за ними присматриваем тоже, постарались бы перестроить режим так, чтобы важные события приурочить к минутам, когда станция находится за планетой. Например, суда, привозившие смену, имели возможность причаливать как раз в такие промежутки обращения.

— Думаешь, земляне хотели заморочить нам голову? Сделать вид, что наверху всё ещё люди, чтобы мы опасались делать глупости, ведь каждый из нас считает, что технику обмануть проще чем живого соплеменника.

— Кто их знает, — вздохнул человек. — Только два года назад, нам удалось отправить в плавание судно, на котором мы разместили аналогичную установку, пусть и меньшей мощности, и вот за последние месяцы тотальных наблюдений нарушений ритма зафиксировано не было.

Что-то во всём этом просматривалось. Некое рациональное зерно. Наскучив нами, люди изначального мира вполне могли оставить для надзора одних роботов. Нам бы об этом и не сказали, да. За прошедшие века потомки первых переселенцев стали для Земли совершенно чужой расой. Не врагами, не друзьями — ничем. Колонией болезнетворных бактерий, что для безопасности держат в плотно закупоренных сосудах.

Логику и тех, и других я понимал. Землян ведь никто не лишал достижений прогресса, и стоило ли торчать в нашем захолустье, чтобы наблюдать за пытающейся выжить планетой? Наверняка искусственный интеллект, которым управлялась станция, отлично обходился без надзора биологических хозяев. Всё происходило закономерно, правильно. Опять же и суда гонять в такую даль нужда отпадала.

— Да, у вас появились серьёзные основания подумать так, как вы подумали, — согласился я, — но что это даёт? Автоматы точно так же, как и живые работники заметят летящую с планеты ракету и просто-напросто расстреляют её, а потом доложат об инциденте своим господам, и кто знает, какова окажется окончательная расплата. Логично допустить, что полномочия станции достаточно велики. Нас могут размазать вообще без санкции с Земли.

Чайка кивнул, посмотрел зачем-то на Гессе, предано слушавшего разговор и благоразумно в него не вмешавшегося, а потом продолжил откровения:

— Да, мы обсуждали этот момент и неоднократно, и, думается мне, нашли возможность скрыть старт и все последующие события. Если действовать слаженно и правильно, то можно выдать взлёт ракеты за аварию на производстве, то есть взрыв и вспышка получат объяснение, а сделать сам объект до поры невидимым, хотя и сложнее, но осуществимо.

— То есть план уже на стадии детализации?

— Можно сказать и так. Некоторые люди, включённые в проект, полагают, что режим автоматической работы может оказаться не вечным и, выжидая слишком долго, мы рискуем потерять всё. Даже если наверху нет пока землян, они ведь обязательно прилетят для ремонта и профилактики с которой не справятся роботы, для пополнения каких-то запасов. Прогнозисты утверждают, что бездействие опаснее действия. Чем дальше мы расходимся с землянами во времени, тем выше риск полного отчуждения, а не своих и уничтожить проще — меньше моральных терзаний.

Он замолчал, его настроение изменилось, и прорыв новых чувств отразился ни лице: ярче обозначились скулы, суровее сжался рот, глаза заблестели азартом. Ожесточение, охватившее моего собеседника, очаровало само по себе, и я подумал, что именно эта одержимость не позволяет людям сдаться в самых кислых, казалось бы, обстоятельствах, толкает на дерзости вопреки рассудку, позволяет выживать там, где это вообще немыслимо. Люди — это иногда прекрасно, потому и вампиры не полновесное зло: ведь они унаследовали, хоть отчасти, человеческий дух борьбы.

— Знаешь, Северен, наверное, есть некий предел, за которым смирение становится уже слишком тягостным, почти невозможным. Можно выжидать ещё годы и века, дать шанс следующим поколениям, успокаивать себя мыслью о том, что вот де заселим всю планету, наработаем силовой запас и тогда… Дождёмся более благоприятных, чем нынешние обстоятельств и начнём проект, обеспечив его безупречно и полно. Всё можно оправдать и обосновать, но, во-первых, нет гарантии, что дальше будет лучше, а не хуже, а во-вторых, да сколько можно смиренно сидеть в углу?

Пожалуй, я разделял его мысли, не только чувства. На миг холодный страх охватил душу, моё сытое тихое существование могло закончиться, пойти прахом от человеческих игр, но я задавил нахлынувшую слабость. Если люди решились на прорыв, то и вампирам пришла пора повылезать из нор и поддержать тех, кто пусть и на определённых условиях, но позволил нам жить дальше.

В чём-то, как я уже говорил, положение изменённых напоминало ситуацию, в которую поставили земляне местных людей. Вампиров обрекли на нижний город, а тех на жизнь, ограниченную поверхностью. Наверное, следовало припомнить унижение, и развить в назидание его политический аспект, но я подумал, что иногда следует некоторые вещи забыть, подавая тем хороший пример другим.

Можно долго обиженно надувать щёки и припоминать давние оскорбления, а можно отринуть старые счёты в надежде на новые отношения. Ведь и нас загнали в норы скорее в угоду надзирателям с орбиты, чем ради собственного блага. Люди спасались как могли, и кто бы их за это осудил? Только не я.

Дерзость грозила дорого обойтись всем, но ведь существовал шанс на успех. Станет Земля стирать в порошок тех, перед кем оказалась так сильно виновата или придут наконец времена светлого разума?

— Вы ведь пытались как-то договориться с землянами? — спросил я.

Чайка кивнул.

— Да, чуть ли не с той поры, как поняли, что вампиризм не захлестнёт всех поселенцев, потому что ограничен лишь первым городом, и нет нужды вас бояться. В других местах изменений не случается.

— Но вам так ни разу никто и не ответил?

Он снова кивнул, резко, словно поставил точку.

— Ты совершенно прав, Северен. Ни разу. Никто и никогда.

Я знал, что люди строили прежде планы по перенесению столицы, раз место выпало неудачное, но они понимали, что вампиры пойдут за едой и проблема лишь сменит дислокацию. Опять же никто не давал гарантий, что заботы не возникнут там, стоит им исчезнуть здесь. Быть может, изменения случаются только в столице — пока, до поры до времени. Стоит задавить известный источник и пробудятся спящие. Мы ничего не знали о причинах эпидемии. Она переиграла и нас, и карантин. Но мы приспособились.

Глава 13

Многозначительное «мы» я, конечно, слышал с самого начала, но не уточнял, какое содержание вкладывает в него Чайка. Во-первых, догадывался, во-вторых, не интересно мне было. Работать ведь предстояло с теми, кто рядом, и я уже смекнул, с кем конкретно. Разговоры наверху могли притормозить процесс, да и заниматься лично дипломатической белибердой не считал нужным. Я и среди своих не любил командовать, потому что находил это занятие довольно скучным. Здесь мне уже нравилось, а там давно надоело.

Чайка же, как выяснилось, мыслил в другом направлении, произнёс проникновенно:

— Северен, если ты простишь нам случившееся досадное недоразумение, то, быть может, поможешь с привлечением…

Он замялся, но понять куда клонит, труда не составило:

— С подопытным кроликом? А те ребята, что работают на вас в игре, пока сыроваты?

Чайка изобразил сложную мину, которая подтвердила мои первоначальные выводы о непригодности молодняка, потому слов я дожидаться не стал. Реально не доросли до большого дела те вампирята. Я сказал внушительно:

— Полагаю, ты прав и нет нужды втравливать в это дело лишних, когда уже присутствующий здесь изменённый подходит по всем параметрам.

— Да не обиделся он, — встрял Гессе. — Ему самому интересно.

Здоровяк ухмылялся и надо же не выглядел при этом смешным или нелепым. При такой великолепной мышечной облицовке это, наверное, вообще не предусматривалось проектом.

— Не стану возражать, — милостиво ответил я. — Хотя в первую очередь имел в виду выгоду для всего предприятия. Как вы совершенно правильно осведомлены, я — изначальный, а значит помню не только запах тех первых людей, но манеры, интонации. Быть может, при переговорах, если таковые воспоследуют, мои сбережённые знания пригодятся больше чьих-то новодельных мускулов.

Чайка широко улыбнулся, как видно вполне довольный, что ситуация разрешилась так мило и никого в сущности не напрягла, а потом, словно спохватившись, сделал страшные глаза, глядя при этом на Гессе.

В первое мгновение я заподозрил попытку несвоевременного интриганства, хотя заговоры проще строить за спиной объекта обмана, а не у него под носом, но затем сообразил, в чем дело и пояснил таращащему недоумённые зенки атлету:

— Твой начальник намекает, что пора бы освободить меня от этих браслетов, раз мы пришли к соглашению. Полезно закрепить договор пожатием рук и некорректно, если одна из них будет в кандалах.

Гессе понятливо кивнул, быстро нашёл ключ в одном из ящиков стола и отомкнул уродливые украшения, запихав потом всё вместе в тот же самый ящик.

— Мир и дружба! — сказал он. — И спасибо тебе ещё раз.

— Не за что, — ответил я. — Ничего личного. Я опасался гибели выставочного образца такой многообещающей серии.

Он недобро прищурился, но потом помягчел, рассудив, как видно, что я так шучу. Я ничего не имел против его заблуждений. Чайка же просительно подался в мою сторону и заговорил едва ли не умоляюще.

— Твой приятель Терранин очень пригодился бы проекту. Позволь нам его привлечь. Ему совершенно ничего не грозит, более того, мы и платить хорошие деньги будем и вернём тебе сумму, уплаченную по его долгам. Договоримся о деталях, раз сошлись во мнении о целом.

Я намеревался поэксплуатировать Никона сам, но пленила грандиозность на грани безумия, что вложили в свою авантюру люди. Если разобраться, не так и нужен был космос сообществу, едва начавшему освоение планеты, но я понимал их порыв. Очень трудно сознавать, что ты по сути дела живёшь в рабстве. Мысль о том, что за любой пустяк без всякого повода с твоей стороны могут жестоко наказать, а то и уничтожить совсем, нестерпима сама по себе, а первичный страх, владевший изначальным народом, уже несколько рассеялся во времени. Популяция становилась взрослой и стремилась избавиться от надзора суровых родителей.

Вот тем и нравились мне люди — гибким упорством, которое рождалось вновь и вновь из-под шелухи отмерших поколений. Пусть предков удалось устрашить и смирить, потомки намеревались жить своим умом. Я был на их стороне.

— Хорошо, предложу ему эту работу, когда мы встретимся. Пока же я хотел бы взглянуть на результат ваших усилий. Оценить то, что успели сделать, раз уж вкладываюсь в ваш проект не только голым энтузиазмом, но и принадлежащим мне ресурсом.

— Не вопрос! — тут же согласился Чайка. — Ничего, если Гес тебе покажет? Я тут пока займусь… хм… переоценкой ценностей и перезагрузкой иерархии.

— Только пусть штаны наденет. Я люблю посмеяться, но быстро утомляюсь, когда потешаются надо мной, а спутник в простыне вряд ли добавит уважения моим гипотетическим сединам.

— Сам горю желанием! — пробормотал Гессе.

Прозвучало двусмысленно, но я, конечно же, простил мерзавца.

Мы вдвоём отправились в его каюту, которая оказалась больше моей и несколько уютнее. Он быстро принял душ и там же в кабинке застенчиво облачился. После того, что я уже видел, право не стоило мучиться в тесноте, но и поддразнивать компаньона я нужды не усмотрел.

Выбравшись из закутка, ещё приглаживая влажные волосы, он окинул меня критическим взглядом и предложил:

— Если хочешь переодеться во что-то приличное, я постараюсь подобрать вещи на твой размер.

Я оглядел себя и решил, что и так всё в порядке. Тонкий трикотаж, возможно, выглядел простовато, зато оказался на редкость удобным, как и облегающие не то носки, не тапки, что к нему прилагались.

— Я не модник. И не замёрзну, если что. Пошли.

— Ну ты выглядеть будешь подопытным, а не боссом, — решил уточнить Гессе.

Я проигнорировал его ухмылку. Меня устраивало. Слишком давно привык держаться в тени, чтобы теперь внезапно полюбить яркий свет.

— Что из того? Ещё и спокойнее. Я хочу дело делать, а не изображать из себя господина. Изменённые вообще не склонны к человеческим заблуждениям.

— Вы же нас презираете.

— Нет, относимся как к очень любопытным существам, без которых не способны выжить. Кроме того, не забывай: именно ваше племя даёт неофитов. Мы тесно связаны с родом человеческим и понимаем это, пора и вам уяснить, что с нами реально не только уживаться, но и сотрудничать.

— Потому ты и проникся нашей затеей?

— Отчасти. А ещё она сулит хоть какие-то перемены. Стабильность, знаешь ли, утомляет.

Он ничего не ответил, но, по виду его если судить, задумался. Я от души пожелал, чтобы у него там было — чем. По коридору прошли молча и лишь когда выбрались в другой зал, точнее, ангар, оказавшийся много больше тренировочного помещения, сказал скучно:

— Вот наша ракета.

Признаться, я не ожидал, что мечты людей уже до такой степени осязаемы и зримы.

Я отлично помнил корабли, что доставили нас сюда с материнской планеты, и огромные вместилища, способные противостоять бесконечности расстояний, и малые суда, стремительные и маневренные, далеко ушедшие от первых попыток человечества преодолеть притяжение родного мира. Меня никак не могла поразить эта неуклюжая, застенчиво устремлённая в каркас крыши стрела, но она потрясла.

Я озирал гладкое тело рабочей кабины и основательно упакованные ступени, прослеживал взглядом заботливо подставленные решётчатые опоры и ощущал, как внутри меня разгоняется кровь или что там бежало по нашим изменённым жилам. Эта несовершенная жалкая с точки зрения той, верхней, цивилизации ракета знаменовала для замшевшего за века вампира неудержимость человеческой мечты, крепость духа — всё то, что мы называем отвагой.

Подкативший к горлу ком стал полной неожиданностью, а ещё больше потрясли слёзы, что вдруг выступили на глазах сминая картинку, словно посмеяться надо мной решил весь мир. Для начала я ожидал язвительных замечаний от Гессе, но он не опустился до обыденности. Глубоко вздохнул рядом.

— Страшно до ужаса, но это ведь не значит, что надо останавливаться.

— Ты прав! — ответил я.

На монтажных столах копошились люди и примитивные автоматы, а нас туда не пустили, сурово заявив, что только посторонних не хватало в зоне точной настройки. Я отлично понимал, насколько правильно выдвинутое ограничение. Любая случайность, неверно собранный узел или грязь попавшая с не чищенного ботинка на одну из панелей, погубит всю затею, а не только экипаж будущего корабля.

Чайка совершенно правильно считал, что другого старта нам не позволят, даже если предположить, что найдём для него ресурс.

Корабль мы осмотрели только издали, зато почти во всех лабораториях ждал более тёплый приём. Люди верили, что бесплодно разделять частности и целое и продолжали исследования по оснащению ракеты, даже когда она, можно сказать, возвышалась на стартовой позиции.

Я изо всех сил старался вникнуть в каждую деталь. Кое-что увиденное было мне совершенно непонятно, а иногда образования вполне хватало для постижения, но я впервые за последний век искренне укорил себя за инертность. Ведь обладая превосходной памятью и восприимчивостью вампира я мог без труда получать новые знания, а вместо этого строил из себя важного барина сидя в сумерках на холме. Вспомнив любимой здание и уютное место среди колонн, я даже не ощутил грусти по нагретой скамейке. Хватит, насиделся. Пришла пора двигаться дальше. Решительно сказать себе это и повторять время от времени, чтобы уютная лень не победила честный порыв. В первую очередь разобраться, почему искусственные мышцы едва не убили носителя, ведь это здесь, на планете, можно остановить центрифугу, а на борту ракеты придётся элементарно умирать.

Когда экскурсия завершилась, я уже и сам понимал, что хороший специалист окажется полезен делу, а то и вообще один-единственный превзойдёт проблему и сбалансирует ситуацию, потому оставив Гессе под надзором врачей быстро нашёл в этом бестолковом комплексе Чайку. Хорошее обоняние помогало мне не меньше, нежели знание местности, полученное на прогулке.

Человек всё ещё отчитывал подчинённых, ну заодно давал им ценные указания. Обнаружив, что в кабинете идёт что-то вроде совещания, я ничуть не смутился и распахнул дверь. На меня обратились все взоры, что опять же не тронуло и краем очерствевшую за годы выживания душу. Я спокойно вошёл и, поскольку свободных сидений, подходящих моей особе не обнаружил, просто остановился возле стола.

— Бояться меня не надо, — сказал, обращаясь к двоим незнакомцам. — Я на вашей стороне и постараюсь оказаться полезным проекту.

Злобный, несмотря ни на что, взгляд Алисы проигнорировал. Хочется человеку растрачивать короткую жизнь на ерунду — его дело. Её в данном конкретном случае.

Чайка, спохватившись, представил двоих людей, оказавшихся инженерами, а потом и меня им. Специалисты не выглядели шокированными. Тот, что расположился по другую сторону стола, кивнул, а сидевший рядом привстал и крепко пожал мне руку. После чего оба тут же вернулись к делу, нисколько не смущаясь наличием в тёплой компании холодного вампира. Гораздо больше их интересовала возникшая на строительстве проблема и обсуждение сроков её решения, а также возможности добыть для этого средства. Чайка натянуто улыбнулся, но уже через минуту забыл о том, что я здесь, потому что именно на него наседали двое мужчин. Алиса время от времени добавляла реплики в общую перепалку, но вот она ощущала моё присутствие всё время.

Я отслеживал её напряжённость, внутренний протест, который проявляется в поведении, как ни пытайся его скрыть, да и недобрые взгляды мне время от времени доставались. Словно не она силой получила что хотела, а я домогался невинной девы самыми бесчестными средствами.

Не то чтобы меня всерьёз тревожили её амбиции, но я слишком хорошо знал, как полезно не выпускать из поля внимания все руки, которые способны удержать нож и все души, готовые всадить его в твою спину. Последнее — в особенности. Алису я как раз таким субъектом и полагал, потому изучал незаметно, стараясь просчитать угрозу и помнить о ней, если не мог устранить её совсем.

Совещание вскоре завершилось, и все его участники разбрелись по рабочим местам, а я остался и, как выяснилось, правильно сделал. Чайка опять завёл разговор о своём, насущном.

— Северен, если ты сообщишь Терранину, что мы не причиним ему вреда и готовы к честному сотрудничеству, то его мигом сюда доставят.

— Я сам за ним схожу. Так Никон меньше испугается и не натворит сгоряча глупостей.

Чайка ожидаемо замялся. Я с любопытством ждал, не считая нужным помогать человеку выпутаться из затруднительного положения. Временами разбирал смех. Муки его казались забавными, но не расставив приоритетов не вышло бы двигаться дальше. Да, вот такой я гад, но с людьми ведь по-другому и не сваришь каши. Они сами установили правила.

Наконец, он созрел для признания истины и выговорил, запинаясь:

— Сходить не получится. Мы находимся не в столице.

— Кто бы сомневался! — ответил я язвительно.

— То есть, ты знал? — уточнил он хмуро.

— Скажем так: догадывался. С орбитальной станцией вы переборщили, такую ложь разоблачить довольно просто, но я понимал, что этот туман, который как бы клубится вокруг вашей базы, он не просто так, а скорее всего защищает или вампира от его феноменальной способности ощущать пространство, либо весь комплекс от чьих-то любопытных и оснащённых технически глаз. Ну и безопаснее заниматься опасным делом в сторонке от самого населённого на планете города. Для людей и для проекта тоже.

Чайка посверлил меня взглядом, но сердиться передумал и удручённо кивнул:

— Ты прав, Северен.

— Я-то да, а вот вы ребята, нарушили закон, вывезя вампира за пределы разрешённой территории.

Он и этого не отрицал. Момент надо сказать выглядел сложнее, чем казался на первый взгляд. Доказать свою невиновность я не мог, так что готов был по доброй воле закрыть глаза на чужое преступление, чтобы ничего серьёзного не предъявили мне. Я полагал, что поскольку мы с людьми здесь взаимно накосячили, так и поправлять дело следовало вместе.

— Давай так поступим! — сказал Чайка. — Мы выправим бумагу на твой счёт: официальное разрешение на выезд для участия в испытаниях. На благо отечества, так сказать и прочее, а ты замнёшь этот вопрос среди своих и заодно дашь нам специалиста.

— Не насовсем! — тут же поставил я условие. — Я его первый схватил за шиворот и не прочь потом, когда ваша миссия завершится, сам заняться кое-какими исследованиями и, разумеется, воплощением их в конкретные торговые образцы.

— Идёт! — ответил человек. — Выживем, так договоримся окончательно. Нет — всё само уладится. Ты ведь не станешь силком заставлять человека работать, как, к примеру, тех ребят, что мои подчинённые неосмотрительно отправили на одну из твоих станций.

— Они виноваты, — сурово ответил я. — Так что год в мастерских заслужили, вот пусть и отбудут. Не съедят их там. Совсем.

— Да-да. Мы уже это утрясли, претензия я не предъявляю. Моя ошибка — нанял для дела не тех людей. Осознал и покаялся.

Я охотно принял извинения и успокоил человека:

— Принуждать разумеется, не стану, но если ты сейчас начнёшь играть нечестно, рассержусь, а куда меня мотыльнёт крышесносный темперамент, дремлющий до поры в тени и сторонке, поручиться не смогу.

— Договорились.

Мы всё же пожали друг другу руки, соблюдая традиционную формальность. Он заметно расслабился, когда разговор прошёл пороги и вышел на ровное течение, потому без затруднений и мук внутреннего протеста рассказал мне, что весь комплекс находится недалеко от маленького городка на краю пустыни. Здесь найдено изрядное количество полезных ископаемых, так что лишнее строительство никого не удивляло. Растущее население нуждалось в ресурсах.

— Это самая южная точка нашей экспансии, — пояснил он. — Легче будет стартовать. Так учёные говорят.

Я поверил ему на слово.

Со столицей городок сообщался автомобильной дорогой, но к услугам начальства имелся небольшой самолёт и посадочная площадка. Туда мы и направились, точнее, для начала поднялись на поверхность. Не успел я слова сказать, как началось веселье.

— Снаружи ещё день, — озабоченно предупредил Чайка, — но мы проводим тебя до машины под специальным укрытием. Если не доверяешь нам и хочешь подождать до вечера, то ничего страшного. Пилот опытный, справится и ночью. Я с трудом удержался от смеха.

— Ерунда, — ответил серьёзно. — Всё будет в порядке.

Чайка вызвал Гессе, вдвоём они заботливо стали с двух сторон и растянули над головой широкое отражающее полотнище, как я понял, из такого материала мастерили и обманные заграждения. Поверхность ткани отбрасывала не только солнечные лучи, но и радиоволны.

Я решил не говорить компаньонам, что дневной свет мне не слишком опасен, поскольку намеревался заодно проверить их лояльность. Где как не над пустыней проще всего избавиться от вампира? Выкинул за борт, а там зловредное солнце доделает всё остальное. Так они полагали, забывши как всегда расспросить о сути дела нас. Наверняка мы нелепо смотрелись со стороны, вышагивая таким нелепым манером к самолёту. Было трудно сохранять постное выражение лица.

Откуда люди взяли, что мы боимся дневного света, я так и не понял, скорее всего, из легенд. Поначалу и мы, первые изменённые, остерегались бывать на открытом месте днём, хотя довольно быстро сообразили, что страхи изрядно преувеличены. Впрочем, кричать об этом на каждом углу не стали, да и новичкам заказывали выходить наружу из подземного города до тех пор, пока не завершится трансформация, ну или не станет ясна благонадёжность прозелита. Всем было спокойнее держаться общепринятых воззрений, потому их никто и не опроверг.

Таким образом в самолёт я попал целым и невредимым. Гессе тут же предложил закрыть все окна специальными заслонками, но я попросил оставить обзор с той стороны, где светила не будет. Чайка понятливо кивнул:

— Хочешь посмотреть на планету?

— Да, — ответил я. — Поскольку по сути дела так её и не увидел. Когда прилетели, отчаянно строились, чтобы как можно скорее зацепиться за почву, некогда было и поглядеть по сторонам, а потом резко начались изменения, и я попал в них одним из первых. Представляешь, каково это, веками жить в норе недоступного тебе нового мира и не иметь шанса побродить по его горам и равнинам? Человеку, рванувшему в неведомое ради неведомого…

Ответил Гессе, куда менее, нежели Чайка, склонный принимать меня всерьёз.

— Ну и смотри, если глаза на свету из черепа не повыскакивают.

Я уже не слушал обоих. Ага, требовалось мне разрешение на что бы то ни было! Сам выбирал, как мне жить, просто не теребил за хвост чужие иллюзии.

Передо мной лежал неизвестный, необыкновенно красивый пейзаж пустыни. Где серые, где рыжие, где отливающие голубым барханы тянулись к горизонту, странная растительность, похожая на затаившихся насекомых отважно цеплялась за неблагодетельный грунт. Я и не ожидал, что чудо нового места так проймёт циничную душу. Смотрел жадно, упиваясь увиденным, словно готов был запомнить каждую мелочь, чтобы потом рассказать об этом другим. Ну то есть я и так не забывал всего, что хотел запомнить, языком только трепать среди своих не собирался.

Когда самолёт взлетел, я ещё ближе придвинулся к стеклу, наслаждаясь неведомой прежде красотой. Землю я ведь помнил смутно, а здесь… Ну я уже говорил. Теперь эта планета навсегда стала родиной. Элементарно, без пафоса. Я не столько не мог, сколько не хотел отыгрывать назад, был дома, а сейчас и вовсе обо всём забыл, и чуть ли не впервые в изменённой жизни, зная о людях за спиной, не беспокоился о гипотетической угрозе. Совсем.

Потому что не меньше того, что открывалось взору снаружи, ошеломило происходящее внутри меня.

Глава 14

По мере того как машина отрывалась от почвы и сообщала мягким покачиванием вместо тряски разбега, что она уже сама по себе, вознеслась над сыпучей твердью, я ощущал, как растёт в груди прозрачный восторг узнавания. Словно обернулись явью сны, которых вампиры, кстати, никогда не видят. Попробую объяснить.

Упруго подпрыгнувший горизонт как будто прыснул в меня тысячей нитей, и они, коснувшись плоти, проросли в неё, защекотали изнутри кожу, интимно вплелись в нервы. Как же долго я не отталкивался от планеты, чтобы ощутить её обожествляющее влияние!

Теперь я окончательно понял, почему всё время тянуло на холм. Нет, не любоваться городом и золотым закатом я приходил в сумерках. Не дышать ночной мглой устраивался на любимой скамейке, а тянулся к тому, что испытал сейчас, хотя и не мог хотя бы приблизительно объяснить, что всё это приключение означает.

Имея какое-никакое техническое образование, я должен был мыслить научно и плоско, призывать на помощь воображению знания о магнитных полях и атмосферном электричестве, но не получалось. Вопреки законному скепсису долго живущего существа я по-детски верил в чудо.

Поначалу я даже не дышал, лишь пялился на проносящиеся внизу холмы и на большое умытое вечерней прохладой небо, потом спохватился, что людям моя каменная неподвижность может показаться странной и пустил в лёгкие не слишком нужный мне воздух. Внутри продолжали разворачиваться лепестки неведомых цветов, и я диву давался, как люди небрежно переговариваются за моей спиной и ничего не ощущают. От моего преображения должно было крышу снести у всех, кто не спрятался.

Я посмотрел на свои пальцы, потому что они казались теперь невесомыми и хрустально прозрачными, но вынужден был честно признать, хотя исделал это с трудом, что ничего в них на первый взгляд не изменилось. Те соки, которыми напитал меня горизонт, никак не проявлялись внешне. Значит, не следовало и делиться с кем-то нежданными открытиями. Пусть всё достанется мне одному.

— Нравится? — добродушно спросил Гессе.

Его улыбка показалась милой, я знал, что мы поладим. То есть я и раньше уразумел для себя эту мысль, но теперь понимал её более полно. Нет, не могу объяснить, как конкретно. Всё, что во мне менялось с недавних пор (сначала постепенно, а сегодня — одним прыжком) пока не обозначило себя чем-то непреложным. Ощущения накрывали те ещё, но называть себя никак не называли. Словно океанский накат эмоций этого мира влажно овевал прохладой и наделял накопленной мощью. Меня, а не людей! Присутствовала в этом моменте сакральная красота. Ну и грядущие выгоды нового положения вещей я потихоньку прозревать начал.

— Волшебно! — ответил и улыбнулся, хотя и редко это делаю.

— Люди тоже в большинстве шарахаются в городах между стен, — продолжал Гессе с задумчивой и серьёзной миной. — Но при этом каждый знает, что может выехать да хоть на море в отпуск, а ваше племя заперто в подземельях с самого освоения. Пусть прежде страх был реален и обоснован, но ведь не одно поколение, наше я имею в виду, миновало с тех пор, и живём вроде в мире, а добрее друг к другу словно бы не становимся.

— Не буду спорить, — ответил я. — Вампиры выполняют свою часть сделки, но это не значит, что ограничения даются нам легко. Послушание — та ещё тяжкая работа. Мы понимаем, что людям нужно время для постижения самых простых истин, но пора бы уже всем прийти к какому-то итогу.

— Полагаешь, мы об этом не думали? — вмешался Чайка. — Условия карантина таковы. Их приходится соблюдать. Ты же в курсе каких матюгов наслушались руководители во время последнего конфликта. Нас с Гесом ещё на свете не было, так ведь записи сохранились. Тогда эти уроды с орбиты прямо пригрозили уничтожением.

Я сказал машинально:

— Точнее — ударом по ресурсам.

Оба человека насторожились, и я догадался, что подробностей они либо не знают, либо интерпретируют их по-своему. Много чего меняется в истории человечества, кроме стремления хоть какие-то тайны сделать государственными и запрятать подальше ото всех. Я, впрочем, подписки о неразглашении не давал, да и собеседники не осведомили об уровне своего допуска. Решил, что нет смысла замалчивать давно минувшее.

— Земляне необыкновенно гуманны, — пояснил я. — Они объявили тогда правительству людей и представителям вампиров, что уничтожат целенаправленными импульсами нашу скудную ещё в те времена технику, всё немногое, что удалось сберечь после объявления карантина и изъятия отдельных технологий. Они могли так поступить, в этом поселенцы уже убедились, ведь продвинутые устройства разрушались дистанционно и защитить мы их не сумели. Тогдашние люди быстро сообразили, что всё привезенное с Земли, заранее пронизано соответствующими структурами и нам по сути дела не принадлежит.

— Но зачем было монтировать скрытые системы уничтожения задолго до того, как возник конфликт? — воскликнул Гессе. — Изначально ведь никто не знал, что произойдёт заражение и придётся принимать меры.

— Наверняка сказать не могу, но предположения есть. Вы в курсе, что на этой планете была когда-то развитая цивилизация?

Оба синхронно покачали головами. Выглядели они ошеломлёнными. Не знаю, кто-то специально скрывал эту информацию от общественности, или просто на фоне происходящих трагических событий она потерялась, поблекла и уже не вызывала того горячего интереса как на первых порах. Когда самому приходится выживать, не задумываешься о том, как этого не сумел твой предшественник. Особенно не располагая точными данными.

— Представьте себе. Следы её обнаружили ещё разведчики, осматривавшие планеты, годные для переселения. Много следов, и я бы сказал относительно недавних по геологическим масштабам. Возникали даже сомнения в целесообразности экспансии, но слишком уж хороша оказалась планета, чтобы отбрасывать в сторону лакомый кусок ради прав почти мифических первых её владельцев, пусть даже остатки их и бродят где-то в джунглях, подтирая сопли пятернёй и добывая пропитание с помощью палки и камня.

Оба человека опять одинаково поглядели в окно, словно надеясь обнаружить прямо на бархане стойбище дикарей с упомянутыми орудиями труда и охоты в руках.

— То есть, тут и правда могут отыскаться остатки тех первых? — воскликнул Гессе. — Вполне живых, а не только в виде ископаемых скелетов.

— Никто не в курсе. Сами знаете, что люди пока заселили малую часть мира, да и прочие пространства исследовали крайне поверхностно, так что исключить вероятность выживания местных разумных существ нельзя.

— Я понял! — сказал Чайка, голос показался мне немного охрипшим, словно он правда волновался. — Земляне зарядили технику на уничтожение, чтобы та не досталась аборигенам, буде те выкарабкаются из собственных неприятностей и попробуют заявить права на изначальный мир.

— Думаю, что именно такова была первичная мотивация метрополии, но потом это кнут удалось пустить против своих же переселенцев, когда они стали из друзей врагами.

Мужчины переглянулись и вновь уставились на меня, словно предлагая продолжить лекцию, но я сказал почти всё, что намеревался. Осталось подвести итог.

— Когда тогдашние люди-поселенцы поняли, какая над ними нависла угроза они нашли возможность договориться с вампирами, а не пытаться их уничтожить, и вместе начали отстёгивать поводок. Проще говоря, строить свои заводы, на первых порах бывшие скорее мастерскими, производить всё что только можно самостоятельно. Думаю, в какой-то степени эта угроза свыше помогла популяции выжить, потому что, занявшись делом, мы и поумнели, и перестали прореживать население злобными стычками. Вампиры планомерно зарылись под землю, имея в виду не только обустроить пригодное для себя жильё, заняться добычей полезных ископаемых, но и при крайней нужде укрыть людей от расправы с орбиты.

— Правда что ли? — не поверил Гессе.

Чайка промолчал. Видно было, что тут он отчасти осведомлён. Я продолжал:

— Абсолютная. Ты даже не представляешь, каков на самом деле подземный город.

— А не хотите вы загнать нас в катакомбы в качестве рабочего скота?

До чего же надоели эти унылые сказки!

— Вампиры не видят смысла ни обременять себя рабами, ни затевать новую войну. Если и есть у вас на планете союзники, а не враги, так это мы, и пора это понять. Для общего блага.

— Мы уже поняли, — сказал Чайка. — Потому и хотели заполучить для космического проекта вампира.

— Ага, похитив его тайком и пустив на опыты, — не поверил я.

Точнее, сделал вид, что сомневаюсь. Чайку эта тема тоже, вероятно, достала, он только что зубами не заскрежетал, но я невинно сделал вид, что ничего не заметил. Мне выходила забава, а он держал себя в руках.

— Ну прости! Опасались мы всего, да и не уверены были, что действительно есть смысл привлекать кого-то из вас к самому секретному предприятию.

— Почему?

— Из-за скандального способа питания, непереносимости солнца и прочих серьёзных ограничений, — с досадой сказал Чайка. — Сам должен понимать.

— Люди любопытные существа, — ответил я ему. — Неугомонные и стремящиеся всё познать и разведать. Как много тестов и способов придумали они для того, чтобы извлечь для рассмотрения ту или иную истину. Упустили из виду только один.

— Какой? — не выдержал Гессе, потому что я отвернулся и уставился в окно, словно разговор был окончен.

— Спросить, — ответил я.

Они или обиделись, или решили, что я шутки шучу, поскольку предложенным алгоритмом так и не воспользовались, а там и поздно стало, потому что впереди в сумеречном мареве загорелась огнями наша любимая столица. Глядя на неё с этой новой позиции, я потерял интерес к разговору. Смотрел и восхищался, словно видел этот город впервые. В какой-то степени так оно и было.

Перемены во мне постепенно приживались, словно некто куда более мудрый чем я расставлял их по законным местам, заново обихаживал интерьер моей изменённой сущности. Глядя на планету сверху, я словно протёр глаза и зреть стал тоже по-новому. Не брался в точности судить — как, но знал, что всё это мне пригодится, причём довольно скоро. Интуиция подсказывала, а выручала она меня уже не раз.

Площадка встретила слабым ветром и множеством знакомых запахов, что потекли со всех сторон. Я с удивлением отметил для себя, что там, на ракетной базе, фиксировал кучу новых, но ничуть этому не удивлялся, сейчас же едва не размяк от привычных ароматов. Словно пустил корни, а делать этого не следовало: меня ведь заманивал к себе высокий горизонт.

— Ребята, съездите без меня, — сказал Чайка нарочито виновато потупя глаза. — Я на доклад к начальству.

Не желал показывать нам высокое начальство или нас ему — намечались два варианта внезапной манерности. Я не стал пока заморачиваться ерундой. Выяснить, откуда Чайка получает указания, не составляло для изначального большого труда. Я в столице не только корни пустил, но и влиянием оброс. Скрывал его только, чтобы другие не завидовали.

— Обойдёмся без няньки: не думаю, что кто-то рискнёт обидеть такую героическую парочку как мы с Гесом, — ответил я, и заметил, что спутник мой приосанился, словно я говорил всерьёз.

Вот как? Ну и ладно. Вечно они не понимают моей глубинной сути, потому серьёзные вещи воспринимают как легковесный розыгрыш, а на шутки покупаются не торгуясь. Далеко нам все ещё до пронзительного света всеобщего постижения. Впрочем, переживать по этому поводу будем позже.

Мы спустились вниз на ближайшем лифте, и я купил в киоске одноразовый телефон.

— Не хочу пугать моего постояльца, вваливаясь в нору с тобой вместе, лучше объясниться заранее, да и проверить там он или успел слинять.

— А ты велел ему оставаться на месте и сидеть тихо?

— Конечно, только люди ведь никогда не слушают добрых советов.

Гессе хмыкнул, но возражать не стал, как видно человеческое непокорство заставляло его ещё больше гордиться собой. По мне так толика ума и здравомыслия виду хомо бы не повредила, как сейчас, так и в долгосрочной перспективе, но я полагал, что говорить на эту тему бессмысленно. От болтовни они точно рассудительнее прежнего не станут.

Никон, когда я до него дозвонился, обрадовался так, словно мы услышали друг друга после неимоверно долгой разлуки, и я минимум отправлялся с экспедицией на полюс или в космос летал. Поначалу я встревожился, опасаясь, что кто-то ещё пытался до него добраться и повредил ненароком товар, но бедный парень всего-навсего соскучился в одиночестве.

Когда я объяснил ему, что нашёл работу для нас обоих, он притих, взволнованно дыша в трубку, а потом начал неуверенно выспрашивать подробности. Я пообещал, что расскажу всё при встрече, знал, что сумею заинтересовать.

Гессе слушал беседу молча. Не возразил ни словом, когда я затем позвонил на мои станции, чтобы справиться как там идут дела, лишь когда закончил, поинтересовался без особого интереса:

— Бизнес не захиреет в твоё отсутствие?

— Не должен. Я не хожу туда как на работу, просто узнаю, всё ли в порядке. Альберта не только клерк, но и управляющий. Она ответственна и отлично справляется с делом. Обязанностей немного: следить чтобы на каждой станции был дежурный, да изредка организовать мелкий ремонт. Большинство операций автоматизировано, зарплата работникам тоже перечисляется со счёта на счёт. Я не слишком богат, но мне хватает, да и не в моём характере убивать века на зарабатывание денег. Если достаточно того, что есть, то всё остальное уже лишнее.

— Интересная точка зрения. Я наоборот полагал, что долгоживущие хотят загрести как можно больше.

— Гессе, жизнь всё равно любого из нас переиграет, мне отсюда это уже очень хорошо видно, так что поверь на слово и не парься.

Он уставился на меня так, словно услышал нечто тревожное или неподобающее, и я отметил про себя этот момент, отложил в память как денежку в банк, хотя сделал вид, что не обратил внимания на его быстро подавленное замешательство.

Никон встретил нас насторожённо. Не ожидал, что я приду не один. Мои уверения в безопасности происходящего не слишком его успокоили, и он опасливо косился на Гессе ровно до тех пор, пока я не объяснил ему, что из себя представляет этот выставочный экземпляр самца.

Куда только девался страх, откуда только взялся энтузиазм. Мой мускулистый приятель избавился от куртки и рубашки быстрее, чем сам сообразил, что происходит. Никон разоблачил его словно руководила им пылкая любовь, да так оно, в сущности, и было.

Я не вслушивался в жадные торопливые вопросы специалиста и куда более медленные и неуверенные ответы подопытного, знал, что теперь Никон не отклеится от моего приятеля, пока не напитает информацией хотя бы первый слой своей страсти к познанию.

Наблюдать за ними было занятно. Терранин прощупывал мышцы пальцами, заставлял напрягать и расслаблять их и отчётливо тосковал от отсутствия каких-то приборов, названия которых время от времени мелькали в его жалобах и маловразумительных восклицаниях. Беседу это не оживляло, но я полагал, что он до вышеназванного оборудования, несомненно, доберётся. Каждого можно поманить сладким кусом и добиться нужного результата.

Пока эти двое занимали друг друга, я сделал ещё несколько звонков. Была проблема, о которой я пока умалчивал, но размышлял о ней временами. Не сходились у меня вероятности. Гессе мог без труда отыскать Верне по каким-то их маячкам, но вот на меня он вышел явно с чьей-то подсказки, и я хотел знать, кто так мило подставил старшего изменённого и почему. По нашим законам такие фокусы заслуживали наказания, и это ещё мягко сказано. На вопрос следовало любой ценой добыть ответ, а свернуть провинившемуся шею — уже как получится.

Две-три осторожные беседы помогли сузить круг подозреваемых, но я всё ещё колебался с выбором, хотя и полагал что забота срочна, когда решение пришло само собой, без лишних усилий с моей стороны.

Гессе, которому надоело, что его лапают и вертят как портновский манекен, воззвал ко мне и предложил двигать быстро в аэропорт, пока Чайка не вернулся и не начал психовать, не застав нас троих на месте. Я совершенно не возражал против возвращения, и мы без дальнейших проволочек пустились в путь, только вот возле лифта, что вёл наверх к посадочной площадке поджидала непрошенная делегация по встрече. Засада проще говоря.

Биг стоял расслабленно, сунув руки в карманы и напоминая этим хулигана из какого-то старого фильма. По обе его стороны мялись, словно пажи при королевской особе, двое молодых вампиров.

— Постой! — значительно произнёс мой компаньон по долгой жизни.

— Мы торопимся, — ответил я, внимательно рассматривая троицу и прощупывая окружающее пространство на предмет наличия в непосредственной близости других вампиров. Люди меня не волновали.

Два и два я сложил быстро даже без калькулятора. Зверь прибежал на ловца, хотя полагал, что всё происходит наоборот.

— Не настолько. Смертные задумали очередную авантюру, это их головная боль, но сделанные ими наработки нам здесь нужнее. Оставь всё, что взял.

Я не вдруг сообразил, что речь он ведёт о двух моих спутниках: специалисте и опытном образце. Что-то слишком много ртов разинулось одновременно на этот лакомый кусочек! Я решительно возражал. Пусть сам выболтал больше, чем следовало, но хотел ведь честно, а не так. Хорошо хоть убежища свои большей частью держал в секрете, иначе Биг нашёл бы Никона раньше нас с Гессе. Я безмятежно спросил:

— А ты в курсе происходящего?

Он нетерпеливо дёрнул щекой.

— Мне всё равно. У них всегда что-то есть, но каждый раз от этого происходит мало толку. Северен, просто стань на нашу сторону, где тебе и место. Я не собираюсь отнимать бизнес целиком, просто хочу участвовать в дележе добычи. Выбери, с кем ты и покончим с пустыми разговорами.

Противостояние двух старых вампиров напугало Никона, и он попятился к стене, прячась за мою спину. Больше всего я боялся, что он сейчас даст стрекача. Если вся толпа кинется его ловить… Нет, вот такой опыт я ставить не хотел. Да и сам гоняться за ним по всем подземельям — тоже.

Гессе, напротив, вёл себя как раззадоренный коровьей течкой бычок, он и челюсть выдвинул вперёд и сам переместился туда же. Герой на выданье! Зла на всех не хватает, почему жизнь не желает идти ровно так, как я хочу? Пришла пора не на шутку рассердиться. Я сказал:

— Знаешь что, большой парень, или ты даёшь нам пройти, или собирай потом клочки по закоулочка. Ты просто не вник, на что способен этот танк в броне, хоть в ближнем бою, хоть в дальнем.

Я небрежно наклонил голову в сторону Гессе. Блеф лучше мордобоя, всегда надо пробовать сначала его.

— Я в курсе, потому и хочу его получить, — не поддался на мою провокацию Биг. — Для нас, а не для них. Ты пытаешься отдать преимущество этим букашкам. Зачем? Желаешь, чтобы они передавили нас окончательно или загнали ещё глубже в норы?

Обоих людей, по моим ощущениям, удерживало от каких-либо действий лишь одно обстоятельство: они не ведали, что происходит. Разговаривали мы с Бигом на тайном наречии, которое создали сами в годину самых суровых бедствий. Люди не понимали его, а мы с Бигом вели себя достаточно сдержанно. Рукава не засучивали, кулаками не махали. Со стороны наша беседа могла выглядеть даже милой. Просто встретились знакомые, поболтали и разошлись по своим делам.

Я сказал:

— Биг, настало время всем переиграть старые договоры и не затем, чтобы устроить новое кровавое побоище, а стремясь к сближению. Не стоит нам скалить клыки, ничем хорошим это не закончится, всегда так было.

— Ну если ты размяк, то я просто заберу у тебя что должно.

Силы выглядели неравными, соотносились не в нашу пользу. Что бы я там не говорил хвалебного, но Гессе не тянул на равных драться с взрослым вампиром, причём одного с собой веса, да и двух молодых бы не одолел, хотя одного — пожалуй. Никон так и вовсе в число боевых единиц записывался лишь номинально. Только вера в меня ещё удерживала дрожащего парня на месте, и я подумал: а почему нет? Я ведь тоже верю в себя, в то новое, что поёт во мне свои мелодии. В мощь, которой щедро наградил стреляющий нитями горизонт.

А раз так… Сделаю, что обещал. А что я там обещал-то?

Глава 15

Ну одушевление одушевлением, а придерживаться тактики ненападения я намеревался до последнего. Я благоразумен и никогда не страдал острыми приступами героизма. Вместо того, чтобы сразу кинуться в атаку, шире распахнул глаза и спросил с детской наивностью:

— Ты ведь не станешь драться со мной прямо здесь, посреди толпы спешащих по своим делам людей?

Насчёт обилия свидетелей я конечно соврал, тут и прежде было пустовато, а уж теперь последние тормоза смылись, заметив наше суровое противостояние. Чему люди научились за годы жизни на нашей планете, так это не вмешиваться в разборки вампиров.

Ссорились мы нечасто, но время от времени возникало у иных желание прощупать на вшивость товарищей по несчастью или удаче — это уж кто как рассуждал. Чаще всего такие стычки происходили между молодняком, старших я считал уже прошедшими этап первичной грызни, но как видно звон презренного металла, точнее надежда на хорошую прибыль, немного сдвинула бессмертный мозг с привычного состояния равновесия. Биг сверкал глазами непримиримо, и я теперь практически не сомневался, что подставил меня именно он, вот только не успел негодяй добраться до моего трофейного человека — я хорошо его спрятал.

— Я не хочу драться, — ответил он. — Давай договоримся, Северен. Двое бессмертных всегда могут найти общий язык.

— Цены бы нам не было, коли так, но всё не так. Уйди с дороги, нас ждут наверху.

Он упрямо наклонил голову. Я повторил, уже убедившись, что его помощники так же не понимают нашу речь, как и мои смертные компаньоны:

— Уйди и я не доведу до сведения прочих старших, что один из них сдал другого людям ради получения сверхприбыли. А может быть, задумка куда глубже и шире? Вдруг ты затеял одну из этих тиранических штучек, на которые так падки смертные? Хочешь наштамповать непобедимую армию и двинуться к высотам власти?

Честно сказать, эта мысль пришла мне в голову только что, не такой я и умный как делаю вид. Правда блеск Биговых глаз подсказал, что если и не наметил он ещё грандиозного плана, то вполне близок к нужной степени безрассудства. Челюсти злобно шевельнулись, а потом он без предупреждения сделал бросок.

Точнее говоря, мы рванули вперёд одновременно, сошлись, оставив позади и ошеломлённый молодняк и медленно соображающих людей. Я знал, что решить всё должен один на один, потому что Гессе при всей своей физической мощи, в скорости пока нам уступал, ибо к изменившимся обстоятельствам надо привыкнуть, а у меня в отличие от него на то нашлись целые века свободного времени.

Удар Бига вышел страшным. Он был выше, шире, тяжелее меня и беззастенчиво воспользовался превосходством. Я мог уклониться, но не сделал этого. Схватку следовало завершить раньше, чем все прочие опомнятся и кинутся на убой или в бегство. Потому я встретил прямой удар блоком.

Кости грозили неминуемо треснуть, но во мне же ярилась и веселилась новая суть и я беззастенчиво прибег к её помощи, отчаянно надеясь, что мой противник таким преимуществом не располагает.

Хруст ударил по натянутым нервам, жёсткий и страшный звук от которого инеем оделась спина и онемела морда. Я ждал шквала боли, уже скривил лицо в гримасе, чтобы замаскировать неизбежное страдание притворной яростью, когда обнаружил, что физиономия другого вампира мучительно медленно, но неизбежно принимает то самое неиспользованное мной выражение.

Лишь тогда я сообразил, что расходились на осколки по стыкам и швам вовсе даже не мои кости.

Вот оно как!

Я грубо добавил ногой куда пришлось, и противник рухнул на спину, отлетев по гладкому камню к ногам своих приспешников. Торопясь закрепить успех, пока он не регенерировал, не опомнился и снова не полез в драку, я раскрыл пасть, обнажил клыки и зарычал подобно киношному вампиру. Я специально смотрел такие фильмы, чтобы как следует натренироваться. Здорово получилось, я знал, потому что ведь репетировал перед зеркалом.

Мазнув суровым взглядом по ошеломлённым неофитам, я важно кивнул своим:

— Пошли, нас ждут.

Даже Гессе, что удивительно, не принялся спорить, пропустил вперёд Никона, заботливо подтолкнув его в спину, затем пошёл следом, а я, наградив напоследок поверженную компанию ещё одним киношным недобрым взором, красиво завершил наш уход.

Когда за спиной захлопнулись двери лифта, Гессе повернулся ко мне и окинул подозрительным взглядом, словно обнаружил некое переукомплектование, о котором ему прежде не доложили.

— А ты у нас крутой, — обронил он сквозь зубы.

— Или он — недостаточно, — ответил я.

— О чём вы говорили?

— Так, обсуждали текущие дела. Не встревай. Это наши трения.

— Я и не стал.

— Вот и умничка, можешь поцеловать себя в щёчку. Чайке на меня настучишь?

На этот выпад Гессе не ответил, лишь картинно скрестил руки на груди. Я проследил за тем, как красиво напряглись мускулы и тихо порадовался про себя, что не пришлось пускать их в дело. Мой синтезированный приятель требовался предприятию не для драки, а для полёта.

Никон тихо отдыхал у стены, я решил не мешать ему приходить в себя, тем более, что лифт приехал быстро и пришлось отклеиваться от временной опоры.

Наверху царила приятная сдержанная суета, которая греет душу организованной бесшумностью. Люди занимались делом, обслуживая воздушные корабли, коих тут оказалось немало, на нашу группу никто и внимания не обращал. Мы беспрепятственно прошли к своему самолёту. Здесь пришлось подождать, хотя и недолго. Чайка, взъерошенный и озабоченный, прибежал буквально через несколько минут.

Обнаружив, что нас теперь трое, а не двое, он довольно кивнул, лицо немного прояснилось, и он тут же позвонил куда-то, вызывая пилота. Спохватившись, я отключил свой телефон и выбросил его в проезжавшую мимо тележку с мусором. Вряд ли кто-то его засёк, но подстраховаться следовало, тем более, что за пределами столицы мобильная связь и не работала: не успели ещё наладить.

Гессе сопроводил моё действие одобрительным взглядом, а Никон, наоборот, испуганным.

— Всё будет нормально, — сказал я.

— Они ведь в курсе, что ты…

— Да, безусловно. Мы тут все друзья и соратники, так что не бойся.

Только что видел неоспоримое доказательство обоюдной искренности, но всё равно растерялся. Впрочем, я слышал, что талантливые люди рассеяны. Это работает как показатель незаурядного ума.

Мы поднялись на борт, и самолёт без промедления заскользил по полю на стартовую дорожку. Нас пропускали без очереди. Двигатель загрохотал громче, мы разбежались и взлетели. Я с бывалым видом откинулся на спинку сиденья, а Никон вздрогнул и непроизвольно вцепился в подлокотники. Летал, как видно, в первый раз.

Чайка сразу же подсел к нему и заговорил. Никон поначалу всё косился в сторону окна, стремясь, по всей вероятности, насладиться зрелищем, да и просто новыми переживаниями, но потом отвлёкся. Чайка старался изо всех сил. Ровные, едва не просительные интонации должны были помочь новому участнику авантюры отчасти расслабиться и начать слушать, я решил, что могу спокойно доверить одного человека другому и сосредоточился на собственных чувствах.

Ну да, я жаждал новых перемен, хотя и старые накрыли совсем недавно — вот так меня расколбасило на чудеса, но уловил лишь прежний интерес ко мне этой стихии, верхнего уровня планетарных энергий. Ненастойчивый, но надёжный.

Натянутые горизонтом нити встретили как доброго знакомого, привычно подключились ко мне, словно я оказался частью мощной сети, дали подпитку, мягко восполняя утраченное при драке, приласкали и обиходили. Теперь, когда первый восторг единения не сносил крышу, я мог внимательнее прислушаться к ощущениям, стараясь пусть не квалифицировать их разумом, но освоить сердцем.

Да, этот странный орган тоже иначе, не так как прежде вибрировал в груди, словно совершенный мотор, который переводят на новое питания, а он и не стремится возражать. Я тихо наслаждался не то метаморфозой, не то мимикрией, паря душою в великолепии эфира, но Гессе как видно решил, что мечтательность сейчас не ко времени и не к месту. Он вторгся в мою нирвану бесстыжим будничным вопросом:

— И чего всё-таки хотел этот вампир? Это ведь вампир был, я не ошибся?

— Ты совершенно прав, — сказал я. — Много чего хотел, забей и забудь.

— Вот так вот по нахалке? Чайка ведь всё равно спросит, я ему доложу, будь уверен.

Я потянулся всем телом, забросил руки за голову и посмотрел на любопытного парня с безмятежным спокойствием:

— Заметь, один уже пристал с излишней любознательностью и получил за это по роже, или что я ему там сломал — как-то не заметил. Не много вас набрело в сумерках на светлые идеи? Ночная мгла — моё время. Отвянь.

— Ну и ладно, — сказал он без тени обиды.

Он мне всё больше нравился. Занятный был парень без особого царя в голове, но временами адекватный и хитрый. Он переоценивал свои силы и однажды должен был на этом погореть, но ведь меня-то это не касалось, верно?

Чайка поглядывал в нашу сторону, но пересел ближе, лишь убедившись, что Никон в порядке и за борт в любом случае не бросится. Или про самолёты надо говорить: с борта? Я не помнил, и от этого мимолётным дыханием душу овеяла грусть. Люди, впрочем, не дали ей шанса привиться к могучему стволу моего благоразумия и побыть с нами подольше.

Гессе настучал на меня немедленно, едва его босс оставил в покое учёного, и Чайка поколебавшись не больше двух-трёх секунд обратил куда следовало вопросительный взгляд:

— Что за инцидент произошёл в аэропорту, Северен? Любые серьёзные проблемы надо теперь обсуждать вместе.

Я решил поступить по-человечески и ответил вопросом на вопрос:

— А ты что нового узнал? Как смотрят твои начальники на участие в проекте одного из старших вампиров, а не новичка, которого легко списать в расход?

Человек сглотнул, словно услышал нечто неподобающее, но глаз не отвёл и ответил уверенно:

— Положительно. Миссия слишком важна, чтобы не стоило закрыть глаза на отдельные нарушения правил. Так что дали зелёный свет и поскольку я удовлетворил твоё любопытство, то будь добр, ответь мне аналогичной любезностью.

— Ну говоря кратко, вы открыли золотую жилу, и каждый теперь рвётся в старатели.

— Но ведь ты тоже.

— Безусловно. Именно поэтому в моих интересах, чтобы будущих компаньонов оказалось меньше — так прибыль получится существеннее.

Он усмехнулся, хотя и невесело:

— По этой причине ты вдруг резво рванул в подопытные? Почуял запах денег? Здесь глубинная суть?

— Ой, не смотри на меня с великолепным презрением. Я же стараюсь помочь, но при этом верю, что не только у вашей авантюры есть будущее, но и у всей планеты — тоже. Поимеем мы успех или неудача поимеет нас, на отдельной попытке жизнь не остановится, придётся барахтаться дальше. Лучше в деньгах, чем в дерьмище.

Он поразмыслил, хотя на мой взгляд, ситуация сложилась предельно понятно, а потом заключил без лишней экзальтации:

— Может и к лучшему. Материальная заинтересованность никогда не вредит голому энтузиазму. Вместе они работаю только успешнее.

Я прикрыл глаза, побоялся, что выдам себя, потому что даже многовековая привычка к лицемерию иногда не помогает удержаться от здоровой злости. Люди думали, что могут скрыть от меня ложь, но увы, не обладали этой суперсилой. Я знал пока не всё, но о многом догадывался. Горький осадок грядущего предательства царапал горло. И что? Стоило шагать до конца, предчувствуя скорбное грядущее? Нда…

Мягкие нити горизонта погладили изнутри кожу, пустив по ней нежные мурашки, я успокоился и решил, что в любом случае позволю событиям идти своим чередом.

На место мы прибыли перед самым рассветом. Ночная мгла истончалась, но я задержался на лётном поле, чтобы обозреть горизонт, задать ему мысленный вопрос. Он не ответил, ну и ладно, я полагал, что раз перемены начались, то однажды они сами распустятся как цветок. Нельзя ведь насильно разворачивать лепестки: помнутся, порвутся, и вся красота, сокрытая в бутоне, окажется безвозвратно погублена. Иногда полезно подождать, пока результат не подгребёт своим ходом.

— Эй, Сев, — окликнул меня Гессе. — Ты тут в факел играть надумал? Сам, конечно, гори огнём, но не пали нашу тайную базу.

Шутки решил пошутить. Я ответил, демонстративно оскалив зубы:

— Вместе синим пламенем запылаем, когда засветимся стартом.

Он глянул сердито и суеверно сплюнул. Ну так не надо было первому глупости говорить.

Мне теперь как бы доверяли, или выбора у них не осталось, но внизу, в комплексе, никто не проследил, чтобы я следовал в свою каюту и сидел там безвылазно, так что я отправился гулять по базе. Никон ушёл с Чайкой и некоторое время спустя я набрёл на лабораторию, куда его определили. Бедняга в полном обалдении бродил меж столов и стеллажей, радостно рассматривая оборудование и экспрессивными восклицаниями отмечая каждую находку. Я понаблюдал за ним, но решил, что и сам разберётся. По всему выходило, что работать тут ему понравится, так что и на меня зла держать не будет.

Я отправился дальше и надо было такому случиться, что в тёмном переулке, то есть слабоосвещённом по раннему времени коридоре я буквально налетел на Алису, выходившую из бокового помещения. Она замерла и уставилась на меня глазами полными всё той же непонятной мне ненависти.

— Что тебе? — спросил я. Утомила девица до крайности. Я был бы счастлив, выгони её мужики из проекта. Взяли бы лучше вместо неё мою умную рассудительную Альберту — пользы делу было бы больше. — Если желаешь продолжения интимных ласк, то я не против, но сам на этот раз буду сверху. Во всём должна быть справедливость.

— Не нужны мне твои ласки! — выплюнула она, по-другому я бы это словоизвержение и не назвал.

— А что тогда? Сперма требовалась? Зачем? Женщины не беременеют от нас, это давно установленный факт.

— Вот уж монстра производить на свет у меня нет ни малейшего желания!

— Ну тогда остаётся единственный вариант — ты надеялась подцепить от меня вампиризм. Люди не хотят замечать очевидного: это так не делается.

Судя по тому, что взгляд девицы пылал торжеством, последнее предположение попадало в точку, вот только я не в состоянии был уяснить, почему она всё ещё надеется на успех.

— Много ты сам понимаешь? Так долго жил в темноте, что разучился мыслить ясно? Или никогда не умел? Наука ведь не стоит на месте и то, что раньше считалось очевидным, теперь таковым не является.

Красивой ведь она уродилась, дать бы ей мужика хорошего и вагон счастья. Ну или женщину, если она лесбиянка. Наука — не та любовница, что подарит благополучие и покой, скорее подкинет неустроенность и одержимость. Ну ладно мужчины, никогда не славились рассудительностью и практичностью, но нежный пол издавна умел считать и рассчитывать, кажется, прямо с пелёнок. Я опять вспомнил помощницу — она привыкла храбро преодолевать невзгоды, не теряя по пути ни обаяния, ни здравого смысла. Вот на ней бы я даже женился, имей для меня какой-то смысл сам институт брака. Мы бы отлично ладили и не мешали друг другу жить как вздумается.

Алиса мне не нравилась, хотя за её истеричным стремлением переть напролом скрывался, скорее всего, страх. Какой — я судить не брался. Плохо разбирался в предмете.

— Ты думаешь, что у тебя получится? — спросил я, стараясь выглядеть смущённым и растерянным.

Ложью больше, ложью меньше — и так все в ней купаемся. Пусть эта девушка получит хоть какое-то удовольствие. Немного их предлагает жизнь.

Наверное, ей следовало держать язык за зубами, какую бы интригу не крутила, но желание похвастаться, а заодно и унизить меня взяло верх над осторожностью. Торжественно задрав нос, она сказала, почти провозгласила:

— Уже получилось!

Я добавил в мимику ошеломления, резко втянул воздух, словно меня неимоверно потрясли её слова, но на самом деле подробнее забрал пробу из атмосферы. Кто их знает этих человечишек? Вдруг и, правда, что-то нарыли. Вампиры в отличие от людей, и свой собственный запах отлично различают, особенно когда он оставлен на посторонних предметах. Девушку вполне можно было таковым счесть, и я проверил её на всё, что только мог.

След, безусловно, остался. Наша сперма, так же, как и прочая плоть, не особенно подвержена разложению, так что семя всё ещё болталось в женских половых органах, но как ему и положено, вело себя обособленно, никак не реагируя с человеческим организмом. Существенного вреда оно причинить не могло, хотя иногда способствовало кратковременному увеличению тонуса.

В остальном тело женщины ничуть не изменилось. Запах превращения я отлично знал, эту резкую ноту без затруднений улавливал любой вампир, хотя люди и не чуяли. Неведомый механизм звал нас на помощь неофитам, так мы отыскивали их в глубинах катакомб, куда их загонял пробудившийся инстинкт зверя, выводили в город, расспрашивали и пристраивали, по мере возможности, к делу и новой жизни.

Здесь и около не пахло. Мы стояли так близко друг от друга, что ошибиться я, разумеется не мог, но от маленькой гадости не удержался. Я снова потянул носом воздух, замер потрясённо, сглотнул, ошеломлённо потряс головой. Часть этих глупых телодвижений я выучил давно, а некоторые подсмотрел у Чайки, которому тоже, (имейся такие в природе), кто-нибудь медаль за лицемерие непременно бы выдал.

— Это немыслимо! — пробормотал я, спрашивая себя между делом, не переигрываю ли.

Нельзя ведь купиться на такой явный развод!

Можно! Алиса глядела на меня с неистовым почти торжеством, запрокинув голову, так что её нос уже не казался рубильником, хотя и был на мой вкус по-прежнему великоват.

— Не думал же ты, что представляешь для меня хоть какой-то человеческий интерес!

Я снова растерянно помялся, пролепетал жалко:

— Ну я не знаю. Есть ведь бесконтактные способы, я не отказывался дать образец.

— А мне требовался свежий!

Она гордо прошла мимо, задев мимолётно плечом, а я прислонился к стене и покаянно склонил голову. Пусть увидит, как я уничтожен и сломлен, мне не жалко.

Глупость всегда пришибёт человека. Не тем так этим обязательно достанет, пусть даже сам дурак этого не заметит. Ну в данном случае дура, хотя существенной разницы я не видел. Слегка утомившись от происходящего, я отправился в свою комнатушку, решив позднее потребовать помещение побольше. Я шёл всё с тем же убитым видом, на случай, если со стен глядели камеры, но внутри от души хохотал. Люди пытались меня обмануть, но кто сказал, что я не затаил тех же тайных намерений? Всё вокруг по сути своей — игра, как её не назови и побеждает тот, кто усерднее крапил колоду, а не добро или зло.

Глава 16

Больше я базу не покидал, да и желания вернуться в город не испытывал. Давно уже жизнь не кипела вокруг меня с такой страстью. Каких-то специальных обязанностей кроме тренировок у меня не было, а поскольку я, как вампир, хватал всё на лету, то времени обучение отнимало немного.

Всё оставшееся я проводил в лабораториях, слушая и впитывая разговоры, наблюдая за исследованиями. Люди почему-то считали, что я всё равно ничего толком не пойму, так что мешать мне не пытались, а на самом деле я многое постиг, а то, что пока не давалось, намеревался усвоить в дальнейшем, когда приобрету образовательную базу.

Больше всего меня занимали искусственные мышцы, поскольку на них я планировал заработать, потому обычно я торчал у Никона, вполне благосклонно принимавшего мою компанию. Складывалось впечатление, что он и спальню со мной охотно разделил бы, не внушай опасения возможные косые взгляды. На самом деле польза от компаньонского сна происходила обоим. Я получал иллюзию тепла, он — безопасности. Общались мы вполне по-дружески.

Гессе тоже немало времени проводил в этой же лаборатории, ведь он был подопытным, не успевшим пока оправдать затраченные на его переоборудование усилия и средства. Никон едва не разобрал беднягу на запчасти, переругался с другими специалистами и наконец присвоил Гессе целиком, отбив его у всех прочих, и, наверное, прикончил бы своими исследованиями не стой я на страже обоих приятелей и, соответственно, общего имущества.

Перегрузки всё ещё отключали мышечный корсет несмотря на новые режимы, которые пробовал Никон, но воскрешать человека удавалось проще, потому что телом его занимались специально сконструированные машины, я обеспечивал только восстановление дыхания.

Гессе не жаловался, всегда держался бодро и каждый раз благодарил и вполне искренне, когда приходил в себя. Оборудование ракеты, точнее её пульт управления мы осваивали вместе. Я научился всему моментально, но не спешил демонстрировать успехи, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что всегда надо держать что-то про запас. Людям необязательно было знать все мои немалые возможности.

И не надо меня осуждать. Вы сами такие же и поступаете аналогично. Кроме того, я старше! Я знаю!

Как-то, после очередного неудачного испытания в центрифуге, я предложил Чайке со всем возможным простодушием:

— Наверх могли бы отправиться только вампиры. Мы ведь гораздо выносливее и почти не нуждаемся в тренировках.

Звучало здраво, но явно только для меня. Он замялся, как видно, подыскивая дипломатический ответ. Я наблюдал за процессом без тени сочувствия.

— Для переговоров с людьми нужны люди.

— Вполне согласен, ну так у вас же есть ещё несколько крепких парней, я видел, что их тренируют в качестве дублёров Гессе.

«Крепких, но неспособных справиться с вампиром» — такой по логике напрашивался ответ, но Чайка ушёл от него, принявшись долго и нудно вещать о технических сложностях. Милейшая человеческая манера врать окольно, а не напрямик, конечно, меня не обманула, но я в очередной раз укрепился в мысли, что каждый в этой игре всё ещё сам за себя, и не скоро в окружающем пространстве прозвучит волшебное слово «вместе».

Я не расстроился, конечно и слёзы лить не стал, тем более, что Гессе вполне устраивал в качестве напарника: мы привыкли друг у другу и нормально сработались, не пытаясь ни подлаживаться, ни брать верх, а принимая данность относительного равенства вполне допустимой.

Поначалу неудачи с имплантатами шли обидной чередой, но вскоре дело пошло на лад. Никон сумел подобрать нужный режим и осталось только отладить всё с гарантией, чтобы мне не пришлось в самый неподходящий момент делать напарнику искусственное дыхание. Сложность тут заключалась в том, что нас должны были облачить в настоящие скафандры, не в учебные. Броня мешала добираться до грудной клетки приятеля, как в теории, так и на практике. Пришлось бы реанимировать старинным способом: изо рта в рот, а я не особенно любил целоваться, разве что в шею, да и то пропитания для, а не любви ради.

Разумеется, не бросил бы Гессе погибать: ради хорошего напарника можно иногда и потерпеть незначительные лишения, но ведь только в крайнем случае, и потому Никон старался усилить жизнеспособность имплантатов, чтобы, как он говорил: мы после воскрешения не заплевали всю кабину ракеты.

Со временем дело бодро пошло на лад, я уже не вмешивался, только наблюдал за напарником. Когда перегрузки существенно превысили расчётные, а человек упорно оставался в сознании и не показывал готовности с ним расстаться, дышал и стучал в мембрану мотором, все заинтересованные стороны поняли, что препятствий к старту практически больше нет. Готовая ракета поблёскивала боками, звала нас в небо, и сама туда стремилась — в бункере все так считали.

Ну, насколько мне было известно. Потому что теперь, когда осуществление мечты измерялось днями, сотрудниками овладела причудливая робость. Я ощущал её как нервное беспорядочное электричество, рассеянное в воздухе. Люди всё проверяли и перепроверяли, бесконечно делали расчёты, хотя на мой взгляд и эти были несложны, суетились без смысла и меры, только что ракету перекрашивать не взялись, потому что этот цвет, мол, недостаточно жизнеутверждающий для первого полёта на орбиту.

Впрочем, некоторые параметры задавались исходя из высших целей и менять их не представлялось возможным.

За несколько дней до намеченного старта Чайка собрал что-то вроде совещания. Пригласил он только меня и Гессе, чему я был рад, поскольку Алису нехотел видеть уже физически. Её недобрые манеры и кидаемые на меня без нужды и повода злобные взгляды раздражали заодно и людей, я не раз замечал, что в этом случае они принимают мою сторону. Я легко угадывал такие вещи, потому что ловил эмоциональный фон.

Поговорить втроём было намного разумнее.

Чайка подошёл к делу серьёзно: развесил на стене таблицы и фотографии, откашлялся, словно готовился к лекции, а затем действительно её прочёл, да так складно, что я заслушался.

Все факты в разрозненном виде я уже наблюдал прежде, но собранные вместе, они представляли собой полную картину, а именно так и следовало воспринимать реальность. Многого я до этого дня не знал, но и на известное посмотрел под другим углом.

Итак, помимо большой станции на орбите имелись маленькие спутники, сеть которых, охватывала весь пояс дозора. В результате планомерных наблюдений люди выяснили, что иногда эти объекты подстыковываются к станции, то ли для получения на борт горючего или возобновления иного источника энергии, то ли для ремонта. Чёткой системы в этих эволюциях не наблюдалось, как видно на каждом спутнике стоял собственный компьютер, который и следил за доверенным ему имуществом. Прежде чем подойти к станции, такой модуль сообщался с ней серией сигналов и лишь потом получал добро на стыковку. Люди долго бились над кодами и, как им казалось, расшифровали сообщения и поняли их принцип. Единственным способом попасть на базу было прикинуться одним из этих малышей. Выдать себя за своего.

Вот тут возникал ряд спорных моментов. С одной стороны, за века рутина могла устояться так, что даже небольшая ошибка в кодировании не мешала нашему плану, ведь нет в мире ничего безупречного, с другой — а кто его знает? Люди исходили из того, что наверху ведь сидят такие же как они несовершенные существа, а человек ко всему привыкает и неизбежно начинает лениться, когда обязанности превращаются в унылую рутину.

Допустим, сейчас на станции лишь автоматика, но прежде там коротали скучные дежурства живые земляне, и конечно не всё вокруг работало как часы, случались сбои. Наверняка, чтобы не дёргаться по любому пустяку, эти операторы снизили степень достоверности до разумного уровня, учитывая рассеяние системных ошибок. Любой бы на их месте так поступил, тем более что и особой нужды соблюдать каждую букву инструкции не было. Внизу копошились на грани выживания брошенные на произвол судьбы переселенцы, пожираемые к тому же клыкастыми чудовищами. Ну не стоило дребезжать от непрерывного страха при таких благоприятных обстоятельствах.

— Мы уверены в своих расчётах на девяносто девять процентов, — вещал Чайка. — Есть лишь небольшая вероятность ошибки, но и она не выглядит фатальной на фоне полных логических построений.

— Сигнал пойдёт автоматически? — спросил я.

— Да, он будет заложен в бортовой компьютер, но если с последним что-то случится, то вы ведь всё равно заучили нужный набор знаков и сможете справиться вручную. Передающая и принимающая станции не так хрупки, в них я уверен.

Нас натаскали на несколько вариантов развития событий, мы запомнили все известные людям ответные коды станции, но случись что-то непредвиденное — решать ситуацию пришлось бы на ходу. Ради этого мы с Гессе вызубрили не только необходимый для общения минимум, но заодно весь радиоязык землян.

Чайка вздохнул, помялся и всё же сказал кое-что ещё.

— Если менять план действий придётся в процессе работы, я имею в виду искать адекватный ответ на неизвестное послание, то делать это будешь ты, вампир. У тебя лучше память, да и соображаешь ты быстрее, ведёшь себя спокойнее. Командует всей экспедицией Гессе, но корабль и его перемещения — отдаются на откуп тебе. Ты пилот с приоритетным правом принятия решения до тех пор, пока ракета не подружится с орбитальным комплексом.

— Мог бы из вежливости назвать меня капитаном, — заметил я.

Он отмахнулся.

— Если твоё тщеславие требует, то пожалуйста. Теперь разберём момент стыковки. Мы сделали всё, что могли, подгоняя блоки с максимальной точностью, но нет гарантии, что соединение произойдёт без проблем. В этом случай вам придётся воспользоваться герметичностью костюмов и искать вход самостоятельно. Подсказать что-то отсюда снизу, мы не сможем, но наиболее вероятные коды допуска на станцию вы ведь тоже выучили, как и освоили стыковочные блоки. Северен, здесь я тоже рассчитываю на твою силу и сметливость.

— Я постараюсь там ничего не сломать.

— Вот и хорошо, — без тени улыбки сказал Чайка. — Проникнув на станцию, вы опять же можете столкнуться с охранными системами. Как они работают и включены ли вообще мы точно не знаем. Плана внутренних помещений у нас нет. Придётся действовать по обстановке, но скафандры лучше на всякий случай не снимать. Мы нанесли на их материал отражающие контуры, присущие старым автоматам, есть шанс, что вас за роботов и примут. Хотя бы на первых порах, а там сообразите, притворяться ими дальше или взять станцию под контроль перейдя в статус хозяев. Это на случай, если там нет наблюдателей с Земли и работа идёт в автоматическом режиме. Точно не известно. Ничего иного не могу посоветовать, хочу лишь сказать: будьте максимально осторожны. Действуйте поразмыслив, включите инстинкты. Трудно сказать, что сработает успешнее: холодный расчёт или интуиция.

Гессе вмешался в поток назиданий, наверное, ему казалось, что длинная и прочувствованная речь требует адекватного отклика и держать ответное слово назначено ему, потому, что я-то безмятежно молчал:

— Понадобится, ползком передвигаться будем, да хоть дровами лежать пока не нащупаем надёжный метод. Фред, мы понимаем, как важна взвешенность любого решения. Малейшая ошибка погубит не только этот конкретный проект, но на долгие годы, может, века отодвинет шанс на новые отношения с землянами.

— Это если нас не сметут для надёжности с лица планеты каким-нибудь супероружием, — сказал я невинно. — Мы для них давно не братья по разуму и крови. Мы чужаки. К тому же все заразные.

Чайка глянул на меня исподлобья, но вроде бы не осудил за злые слова. Реальную я озвучил перспективу, что там говорить, хотя и делал вид, что изрекаю сие не всерьёз, а для поддержания разговора.

— Ради безопасности населения тоже. В общем, кое-какие меры приняты будут. Правительство договорилось с вампирами о проведении массовых учений как раз в те нужные дни. Северен прав: сотрудничество между двумя сторонами непреложный факт и обе готовились к взаимодействию на случай атаки с неба. Часть населения в ходе происходящего, по договорённости с жителями подземного города, будет допущена в катакомбы, на самые нижние уровни, где у них есть шанс выжить даже при массированной атаке с небес. Это ужасно, да, но мы обязаны принять крайние меры. Верхушка человеческого управления останется на поверхности, чтобы подчеркнуть якобы несерьёзность происходящего. Мы не сможем спрятать всех, но отобранные на всякий случай люди в большинстве молоды, образованы и смогут восстановить цивилизацию, даже если удар земных орудий разнесёт наши поселения в пыль.

Ну да, кто-то ещё выживет на периферии. Помимо городов, там давно образовались небольшие деревни и базы. Вряд ли ублюдки со станции дадут себе труд гоняться за каждым испуганным человеком. Пожертвовав значительной частью населения, наш мир тем не менее, не погибнет.

— Вы вели переговоры со старшими вампирами? — уточнил я.

— Да, с теми тремя, что обычно контактируют с правительством.

Ответив на вопрос, Чайка уставился на меня подозрительно, но вряд ли сумел бы прочесть мои мысли на невозмутимо-доброжелательной физиономии. Как никогда я радовался, что не светился перед людьми в качестве одного из тринадцати, а то ведь не рискнули бы они посылать в авантюрный полёт не только исконного, но и статусного изменённого. Или рискнули? Я решил не заморачиваться. Главное, что я получил свой шанс оторваться от тверди и полететь туда, откуда однажды пришёл. Я имею в виду космос, а не саму станцию, конечно. Что интересного в скучных заседаниях, ну я и манкировал иногда своими обязанностями старейшего члена общины. Пилот космического корабля — вот где чудо. Тут уж я не промахнусь. Так что нет, не уговорите и не уломаете, я не променял бы эту судьбу ни на деньги, ни на величие.

— Хорошо, — сказал я. — Ты меня успокоил. Раз наши боссы договорились с вашими, то и нет предмета для дискуссии.

Ответ его вряд ли удовлетворил, но этот человек умел жертвовать второстепенным ради достижения цели, я понимал его и горел желанием поддержать.

— Оружие вы нам дадите? — спросил Гессе, демонстрируя ещё большее простодушие, чем только что сделал я.

Чайка наверняка отметил этот момент, потому что улыбнулся, хоть и одними губами, глаза остались серьёзными.

— Сложный вопрос. С одной стороны, миссия у вас исключительно мирная, а с другой хороший ствол так часто содействует крепкому взаимопониманию, что совсем от него отказываться было бы ошибкой.

— Это радует.

Чайка не отвлёкся.

— Рассмотрим варианты. На станции всё же могут оказаться люди, обленившиеся и передоверившие всю работу технике, а потому неощутимые при внешнем наблюдении, могут оказаться агрессивные автоматы, ну и защитные комплексы, против которых бессильно любое ручное оружие.

— Просто скажи, что ты нам дашь, — бесцеремонно заявил Гессе.

— Усыпляющие инъекторы и энергоблокаторы.

Гессе возмущённо фыркнул, и я его понимал: детские в целом предлагались игрушки. С другой стороны, как любил выражаться Чайка, палить внутри станции из чего попало значило разнести в лапшу что попало, а ведь подвернуться разрушению могли и вещи полезные, просто необходимые в хозяйстве.

— Не вопрос, — сказал я. — Справимся и с этим.

Гесе издал ещё один неопределённый, но как будто не протестный звук, а Чайка тут же доказал, что тонко понимает нашу психологию и не готов на неё покупаться:

— Ребята, не вздумайте протащить на борт что-то ещё. Положение очень серьёзно, не ведите себя как азартные мальчишки.

— Всё будет хорошо, — заверил я. — Мы оба — совершено взрослые люди.

Вряд ли я его убедил, но дальнейших нравоучений не последовало.

Последние дни были плотно заполнены подгонкой снаряжения и подготовкой ко всему, что необходимо учесть — времени едва хватало на отдых. Кормили меня регулярно, я так понял Чайка посылал на это дело всех по очереди сотрудников, но накануне старта заставил проглотить двойную дозу еды, так что меня откровенно тошнило. Запас консервированной крови погрузили на борт, об этом Чайка сообщил мне приватно и даже показал контейнер. Я серьёзно поблагодарил.

Расчётный момент приходился на ночное время, и люди сочли этот факт благоприятным обстоятельством: человеку всё равно, а вампир окажется в привычной для себя среде обитания. Я, как всегда, промолчал.

В период тренировок мы вполне освоились в учебных скафандрах и передвигались в них свободно, но к старту нас доставили на тележке, как немощных. Гессе сердито морщился. Ему основательно очистили кишечник, да и мочевой пузырь опорожнили катетером. То ли он счёл процедуру унизительной, то ли болезненной, я не спрашивал.

Взволнованные техники аккуратно разместили нас в стартовых креслах, проверили герметизацию костюмов и связь, а потом ушли, до нас донеслись последние шорохи, затем чмоканье закрываемого люка. Мы всё ещё находились на планете, но уже не воспринимали себя её частью. Грань обозначилась чётко. Должно быть, оба ощущали неловкость от торжественности момента. Гессе первым взял на себя обязанность немного разрядить ситуацию.

— А ты что с собой взял? — спросил он театральным шёпотом, хорошо слышным через систему связи, как показывал опыт, на всей базе.

Я смущённо откашлялся и ответил насквозь фальшивым тоном:

— Ничего. А ты?

— Тоже ничего! — ответил он серьёзно.

— Вы, два идиота, — прозвучал в наушниках взволнованный голос Чайки: — Я ведь могу вытащить вас наружу и снова обыскать.

— Не можешь, — ответил я. — мы не должны выбивать из графика, а то не хватит горючего на причаливание. Кроме того, мы ведь пошутили. Так уж полагается перед серьёзным предприятием.

— Ага, — подтвердил Гессе.

Мне показалось, что он не слишком сильно взволнован. Устал или привык к неизбежному. Наверное, загоняли нас испытаниями так, что выспаться на старте казалось совсем неплохой идеей.

Предвзлётный опрос пролетел незаметно. Я прислушивался, стараясь уловить шум отъезжающих опор и раскрывающегося где-то наверху купола, но звуки сюда долетали редким как сеть хаосом. Где-то совсем рядом готовились запланированные фейерверки отвлечения, и я подумал мельком как много людей жадно смотрит сейчас в небо, сквозь ночную мглу пытаясь проглядеть грядущее.

— Жаль, что мы единственные не увидим представления, — сказал я. — Оно обещает быть классным.

Окно в кабине имелось, но пока что его надёжно отгораживали от кошмара взлёта сквозь плотные слои атмосферы, крепкие внешние заслонки. Гессе промолчал, и я тихо порадовался про себя, что он не счёл достойным делом солгать в эту сложную минуту. Мог бы заявить, что посмотрим запись, когда вернёмся, но величие момента не располагало к лицемерию. Я авансом немножко простил бесхитростного напарника, проявляя неслыханную для себя доброту.

Объяснить, о чём сейчас веду речь? Мне не сказали, да, но я давно догадался, что обратно на планету судёнышко сеть не сможет. Наша дорога вела исключительно в один конец.

«Запуск!» прозвучало буднично, и я не сразу понял, что это всерьёз. За спиной неистово взревели двигатели. Корпус задрожал. Зубы стукнули в унисон. Пришлось стиснуть челюсти. Грохот поднялся до самой истеричной ноты, и родная планета схватила за шиворот железной рукой тяготения, словно не хотела нас отпускать. Мы её не послушались. Свершилось. Ракета начала свой безумный полёт. Авантюра пошла полным ходом и своим чередом.

Глава 17

Страшно было? Нет. Скорее весело. Я едва не рассмеялся, кровь словно пузырьками вскипела, щекоча вены, хотелось дурачиться, только что не песни петь. Вопреки серьёзности момента губы разъезжались в улыбке.

— Надо срочно вернуться, — сказал я сокрушённо.

— Что? — ошеломлённо спросил Гессе.

Из-за рёва стартовых ракет мы едва слышали друг друга.

— Я тапочки забыл. Не ломиться же нам на станцию в этих страшных ботах.

— Заткнитесь ненормальные! — прорычал в наушниках Чайка. — Молчание! Полная пауза в эфире!

Мы послушно затихли. Корабль наш как раз надрожался в объятиях стартовой норы и начал отрыв. Тело привычно вмялось в подставку. Я улыбнулся шире прежнего. Невидимый горизонт дрогнул где-то за пределами металлической стрелы, вздохнул, прогнулся. От упругого совершенства беснующейся за бортом стихии захватывало дух. Я впитывал мир, что рванул мне навстречу и так погрузился в красоту своих ощущений, что совсем забыл о спутнике.

Сквозь шлем я видел лишь часть лица, но выглядело оно вполне живым, хотя и напряжённым, а ещё знакомо размазанным: несовершенная человеческая плоть не успевала приспособиться к меняющимся обстоятельствам. Ну глаза напарник таращит — значит, он в порядке. Я вновь занялся собой любимым: поглощал новые впечатления и совершенно не думал о том, что нас могут расстрелять превентивно ещё на взлёте.

Чайка почему-то держал в секрете так называемые мероприятия прикрытия, и я слабо представлял, что они там затеяли, стараясь отвлечь внимание от самого старта с его вспышкой и грохотом, заодно не дать возможность ближайшему спутнику засечь момент отрыва и выхода на орбиту. Вполне вероятно, что комплекс обеспечения не достигал желательного совершенства и Чайка просто не хотел пугать и без того рискующих своими шкурами космонавтов. Заботился о наших нервах, хотя не щадил своих.

Да пошло оно всё! Я знал, что ввязался в безумное предприятие, но счастье распирало изнутри и ловкие нити слетевшего с нарезки горизонта осторожно выщёлкивались из меня для того, чтобы их место тут же заняли другие. Щупальца неба деловито исследовали своего вампира, словно словили занятную зверушку, которую не хотели отпускать на волю случая, обязательно пристроить к своему делу. Я не возражал. Мне нравилось полное родство с миром.

Старт занимал минуты, я и представить себе не мог, что всё случается так быстро. То есть знал умом, но забыл памятью, врос в планету как замшелый камень, прислонился к ней. И вот волшебная сила неведомого мне горючего выбросила в пустоту.

У ракеты было три ступени. Одна за другой они отрабатывали, роняя нас верх и каждый раз корабль зависал в беспомощном ожидании включения следующих по счёту двигателей. То есть, мы конечно продолжали лететь, но я именно так чувствовал этапы и хмелел от азарта и неистовства происходящего.

Запеть бы или хоть заорать, но перед внутренним взором каждый раз вставало сердитое лицо Чайки предлагавшего нам заткнуться, и я сдерживался, не потому что собирался слушать человека, когда ему вздумается командовать, а понимая справедливость требований.

Лишь когда мы вышли на орбиту и вкусили сладкое нечто невесомости, я сообразил, что у нас есть внутренняя связь, надо лишь переключить рычажок. Именно так я и поступил, и смог, наконец, рассмотреть лицо спутника, всё в белых и красных пятнах, ошеломлённые глаза. Я заодно щёлкнул и тумблером на его скафандре, для верности прислонил свой шлем к чужому и спросил сакраментальное:

— Ну ты как?

Губы шевельнулись и через несколько долгих секунд выдали едва слышный ответ:

— В порядке… Окно… маневрировать пора…

— Рано. Комплекс сам запустится, когда придёт время. У нас ограниченный ресурс и распорядиться им следует строго по плану.

— Ладно, делай как знаешь, — просипел он в ответ.

Слабый человеческий организм понемногу оправлялся от нагрузки. Мышцы мышцами, но физиологию не исправишь, она во много оставалась прежней. Ну да ничего, я верил, что совладаем со слабостями, раз природа снабдила заодно силой. Я внимательно следил за приборами и подобрался за секунду до того, как распахнулась заслонка и перед нами открылся для скромного обзора внешний мир.

Наверное, следовало благоговейно замереть от величия момента, но я вообще не обратил внимания на красоты пейзажа и глубины чувств. Ощущения отошли на второй план и послушно поблекли, словно дожидаясь своего часа или вполне полагаясь на самих себя, а я принялся распоряжаться на борту, исполняя свои пилотские обязанности. Как и следовало поступить.

Специалисты постарались, и автоматика сработала почти идеально. Водитель локатора тускло пискнул, сообщая о близости станции, а тут и сама она вплыла в скудную рамку окошка — странное сооружение словно составленное из нескольких пухлых грибных шляпок. Я знал, как выглядит этот орбитальный комплекс, но почему-то воочию он не потряс моего воображения, а скорее насмешил. Не было в нём ничего угрожающего. Забавная безобидная стопочка оладий, кажется так люди называли эти штуки, которые делали на сковородке. Альберта вечно пекла их на плитке в уголочке конторы и скармливала своим широкоротым детишкам, когда те забегали к ней на работу, а временами, забывшись, и меня пыталась угостить мерзкими кусками жареного теста. Я вежливо отказывался, но чувствовал себя польщённым.

Прошлые воспоминания из той давней жизни на тверди показались странными, хотя и милыми. Я отодвинул их в глубину рассудка и принялся осторожно сближаться с объектом. Накрыло пару раз мимолётное удивление от того, что база землян действительно существует и плавала тут все прошедшие, казавшиеся длинными века, от того, что мы на неё почти безупречно вышли и сам полёт получился настоящим, не игрой, затеянной от отчаяния запертыми на планете людьми. Страх кольнул остро и больно, я и его отринул. Занялся делом.

Не так и просто было причалить. Курс всё время плыл, и не помогай мне вампирское проворство и чёткость любого движения, наш корабль мог ведь и мимо проскочить, а так держался цели, и она неумолимо росла, заполнив обзор, застив всё окошко, так что пришлось лихорадочно ориентироваться, отыскивая стыковочную платформу.

Увидев воочию, а не на схеме нужный комплекс, я испытал ни с чем не сравнимое облегчение и невольно облизал сухие как пустыня губы. Ещё немного отточенных до блеска манипуляций. Так, теперь сигнал. Я мельком глянул на Гессе, наблюдавшего за мной с каким-то особенным, почти почтительным вниманием, кивнул ему и сделал страшные глаза. Пришла пора самого спорного этапа. Ну я так считал. Опасность ждала на каждом шагу, и выделить самую заметную не представлялось возможным. Человек важно наклонил голову в ответ и стиснул зубы до изрядного побеления скул.

Сигналы у нас шли в записи, полный набор имелся прямо под рукой, и я тут же отправил тот, что специалисты считали самым вероятным. Короткие нелепые писки ушли в пустоту.

Я впился взглядом в причальный блок, изучил, наверное, каждую заклёпку, хотя вряд ли были там эти наверняка устаревшие элементы конструкции. Несколько секунд расплылись в вечность. У Гессе лицо покрылось испариной, и я решил, что на борту жарко, хотя сам не смог бы даже приблизительно определить температуру: организм отключил лишние функции без подсказки со стороны. Честно говоря, и не представлял, что буду так волноваться.

Хотелось заговорить, сказать станции, что мы свои, как же она способна сомневаться, ведь никто чужой тут и рядом пролететь не мог, попытаться уболтать скопище чужого металла, как вампиры поступают с людьми. Почему-то я сразу поверил, что землян на борту нет, лишь механизмы. Не знаю, как объяснить. В этой истории с карантином угадывался не только страх, но ещё изрядное высокомерие. За века первый должен был утихнуть, зато второе набрать обороты.

Нас выкинули потому, что могли прекрасно без нас обойтись. Отвернулись, считая себя достойнее брошенных на перепутье, ну а там уже гордость росла, росла, пока не взгромоздилась выше небес. Ничто так не помогает избавиться от подспудного чувства вины, как раскрученное самомнение. Все мы отчасти этим грешны, ну да ладно.

Я старался поменьше думать. Отгонял тревоги.

Там, внизу, сейчас прятались в глубины вампирского города люди, которым предстояло поднимать цивилизацию с очередных колен, избранные, но пока не знающие о своей миссии, мальчишки и девчонки. А правители нашего мира улыбались на экранах, а то и разъезжали по улицам, чтобы показать всем прочим, как весело иногда поиграть в немыслимое для реальности нападение. Я не слишком хорошо изучил этих людей, но теперь узнал о них достаточно. Они выполняли свой долг.

Вот и я справлюсь, даже если придётся пробивать стену станции лбом. Я упрямый.

Откуда что взялось, и сам не знал, навеяло как-то. Сторонился всех, надувался нелепым высокомерием, а тут вдруг, поднявшись в небо, ощутил себя посланником земли. Человеком своего народа. Воином общей армии. Частью социума. И не стыдно было, что интересно ни за прошлое, ни за настоящее, ни за грядущее. Если есть оно у нас.

Ну же!

И станция ответила. Платформа призывно раскрылась, и я повёл к ней наш корабль, скаредно дожигая последние граммы горючего. Впившись взглядом, не дыша и ничего другого не сознавая. Затаившись. То есть, я обнаружил в себе всё это безобразие лишь когда кабина легла на приёмные выступы и зацепилась за них, чтобы стать частью враждебного мира.

Как долго я сам сидел, сжимая более ненужные лапки рулей, сказать не берусь. Мы молчали, не смея поверить в удачу, всё ещё опасаясь, что это коварная ловушка и ничто не помешает станции жахнуть по нам и в этой относительно безопасной позиции. Обнаружив, что, словно чахоточный орёл, вжимаю голову в плечи, я опомнился, отлип от управления и непослушными пальцами выбрал новый сигнал из нашей богатой коллекции — запросил доступ в недра станции.

Более от нас не зависело почти ничего. Лишь теперь, наверное, я до конца осознал, насколько безумную мы затеяли авантюру. Планировали достичь своей цели если повезёт, а коли сорвётся — красиво сгореть в кипении взрыва. Мы не предполагали, не подумали, что можем зависнуть в пустоте, остановленные у самого порога, просто не принятые станцией не столько за нашей подозрительностью, сколько за ничтожностью притязаний.

У Гессе, как видно, варились в голове те же пораженческие мысли.

— Подыхать тут один на один с вампиром, — прошептал он, едва шевельнув губами, но я услышал.

Паника поднялась в душе, метнулась туда-сюда и затихла. Никогда я ей не сдавался.

— Почему тебя не устраивает компания? — спросил сварливо, искренне озабоченный этим моментом. О серьёзных вещах какое-то время следовало не думать. — Там был хорош, тут чем не вышел?

Гессе вздохнул еле слышно:

— Неправильно всё…

Я его понял, потому что много чего уже уяснил и про миссию, и про людей, но на откровенность не развёл. Хватило двух-трёх мгновений, чтобы взять себя в руки. Событиям следовало развиваться последовательно. Я грубо рыкнул, пресекая ненужные разговоры:

— Вот и заткнись! На станции мне душу изольёшь. Разрешу даже порыдать на моём мужественном плече, если дашь себе труд нагнуться.

В ответное сердитое сопение не вслушивался. Я деловито прикидывал, как попытаюсь выбраться из кабины и начну личную атаку на станцию, смогу или не смогу, но попробую процарапать дорогу, пусть человек и помрёт в процессе от существенного недостатка кислорода. Я выносливее, я справлюсь. Когда их автомат коротко пискнул в ответ на наш запрос и механизм полной стыковки пришёл в действие, я прям чуть не расстроился — не пригодился столь красивый и отчаянный героизм.

Нас подтащили ближе. В боку станции неспешно и как-то лениво повернулись незаметные прежде панели, формируя нечто вроде портала. У настоящего спутника сейчас расправился бы зарядно-заправочно-переходный рукав, но мы таким не обладали. С планеты не удалось разглядеть толком, как это работает, да и каждый килограмм разработчики считали лишним, так что отправили нас в дорогу без ступенек и даже без перил. Впрочем, я видел, что и так справлюсь, теперь следовало действовать самостоятельно.

— Пошли! — прошипел я.

Человек двигался неуклюже, потому я расстарался сам. Сначала отжал собственные крепления, потом его отстегнул от кресла и отпихнул с дороги, чтобы налечь на основательно сделанный затвор люка.

Как ни странно, мне удалось раскачать механизм без особого труда. Нас ведь могло заварить тут как в банке от высоких температур старта, но дверь поддалась, хотя и не сразу, а потом воздух злобно свистнул, покидая кабину и несильно рванув обоих к щели. Я обругал себя за то, что раньше времени отстегнул Гессе, к счастью, проём не пропустил бы сквозь себя ни одного из нас: пока недостаточно для этого раскрылся.

Передохнув, я увеличил зазор и глянул в отверстие. Приёмный зев станции был тут, рядом и в тоже время недостаточно близко, чтобы шагнуть из кабины прямо в него. Хорошенькое дельце. Чего мы в простоте своей не предусмотрели, так это верёвок, а выйти погулять просто так, значило рискнуть всем сразу.

Станция, как легко понять, не могла вечно вращаться на орбите одним лишь манием небес, она упала бы, не имей собственных двигателей, которые включались на нужных этапах и корректировали её положение в пространстве. Врубись они в момент нашего исторического прохода по корпусу, лететь бы двум незадачливым космонавтам в вечность. Так вот.

Помимо прочих неприятностей, костюмы несколько раздулись, хотя их и конструировали с учётом компенсации забортного низкого давления, и движения приобрели изрядную неловкость, тупость, я бы сказал. В невесомости и так ощущаешь себя дураком, а тут ещё и руки-ноги едва слушаются команд владельца. Не столько сила нужна, сколько сноровка. Ну и решимость действовать, пока эта орбитальная бандура не передумала нас приглашать.

— Гес! — сказал я негромко, мы всё ещё придерживались режима относительного молчания и пользовались лишь внутренней связью, но всё равно тянуло приглушить голос. — Сейчас мы попытаемся перебраться на борт станции. Слушай сюда. Пусть ты теперь и главный, но сделаем всё по моему плану. Сейчас я выйду в открытый космос и попытаюсь дотянуться до края этого портала. Тут близко. Ты держи меня за руку (не бойся — никто не увидит и не осудит), а другой граблей вцепись в ремень крепежа, это будет надежнее чем царапаться за скользкий край люка. Понял?

— Да! — хрипло ответил он.

Вампирская сила помогала, но пришлось изрядно повозиться прежде чем я, где оторвал, где отстегнул, ненужные уже фиксаторы и связал вместе.

— Не отпускай! — напутствовал я напарника в последний раз и сам вцепился в его перчатку правой рукой.

Я, если что, левша.

Выбираться было непросто, но я успел приноровиться к обстоятельствам и сумел вынырнуть наружу не так изящно, как пробка вылетает из бутылки, но и не повредив костюм. Гессе копался, словно вещички с собой собирал, и я предложил помощь, нарвавшись при этом на приглушённую ругань вместо громкой благодарности, но выяснять причину его дурного настроения не стал. Живой пока, и этого вполне довольно. Отлично.

Повисев несколько секунд в пространстве, я обнаружил, что станция слегка притягивает. Не знаю уж за счёт чего: её большей нежели моя массы или сквозняком повеяло, но я почти сразу сообразил, как действовать и слегка развернувшись, несильно оттолкнулся от кабины. Отлетел я так энергично, что Гессе нелепо дёрнулся за мной, но, к чести его, руку не отпустил.

А вот мне следовало вести себя умнее. Я вернулся на броню и осторожно выволок наружу моего спутника. Не знаю, что он там про себя ощущал, но повиновался моим усилиям без сопротивления, словно большая неуклюжая кукла. Тем лучше. Я осторожно выпростал наружу всё тело и растопыренные конечности, убедился, что парень надёжно вцепился в импровизированную верёвку, пробормотал попутно что-то одобрительное и сделал новый толчок.

Я полетел вперёд и даже довольно уверенно, но в пути меня нелепо развернуло и мимо цели я промазал. Зато успел оценить расстояние и понял, что при правильном положении в пространстве достану как раз до края портала. Наработанный опыт вдохновлял и успокаивал. Задача выглядела вполне решаемой.

— Держись, Гес, — пробормотал я, подбадривая скорее себя, нежели его. — Сейчас ещё разок попробую, уже почти уцепился, но не вздумай отпускать ремень, пока я не скажу.

Ответом было его хриплое дыхание в наушниках, а потом и едва слышное:

— Давай!

Ну до сих пор жив, здоров и даже разговаривает — что ещё надо от партнёра по космическим странствиям? Я вновь сконцентрировался, призвал на выручку вампирское совершенство и послал себя к станции на этот раз предельно плавно и точно. В награду моему терпению изогнутый край портала сам лёг в ладонь, и я вцепился в него так крепко, что перчатка, наверное, едва не развалилась пополам.

— Гес, я поймался. Теперь следующее. Бросай ремень. Я подтягиваю тебя сюда и приклеиваю к краю, а сам делаю прыжок внутрь. Входной люк вот он прямо перед нами, осталось чуть-чуть.

Я отстранённо подумал, что, если сейчас человек отпустит связующую нас с кабиной нить, обратно мы уже не вернёмся. Потерпим неудачу здесь и обречены… впрочем, что бы мы делали там? Тихо подыхать можно в любом месте, то дело не принципиальное. Я перестал думать о всякой чепухе и повторил приказ. Только тогда человек разжал пальцы и выпустил верёвку. Наверное, ему было страшно, я не спрашивал.

— Отлично, — приободрил я. — У нас очень хорошо получается. Теперь держись за этот край. Понял? Нащупал?

Гессе реагировал вяло, но только убедившись, что он действительно надёжно вцепился в нужную деталь станции я рискнул на следующий бросок. Внутри портала почувствовал себя как-то уютнее, да и расстояние было меньше. Я осторожно подплыл к овальному люку, разглядывая всё, что только мог.

Осталась, как говорится самая малость: попасть внутрь. Кто бы ещё подсказал — как. Стучать явно не катило и не только потому, что на станции, скорее всего, некому было гостеприимно распахнуть дверь — звуки в безвоздушном пространстве не распространялись, тонули в пустоте, хотя с той стороны их быть может и услышали бы. Я не стал терзать себя праздным любопытством.

Какие уж тут вопросы, когда нужны в первую очередь ответы.

Взгляд скользил по поверхности люка и рамке портала, гладкой, блестящей и одновременно шероховатой, ни ручки не находил, ни звонка. Глаза не помогали, и я принялся ощупывать всё, до чего мог дотянуться, скрёбся, как кот под дверью, отчаянно пытался проникнуть внутрь разумом и видел пустые помещения за плитой, но никак не мог установить контакт с механизмом этой долбаной калитки.

Был ведь он, ждал чего-то и насмехался над нами, но я пообещал себе, что не раскручу его на винтики, едва проберусь внутрь станции и встречусь с ним лицом к лицу. Задабривал, как умел.

Я уже начал волноваться всерьёз, когда пришла неожиданно здравая мысль. Там, где ничего не добьёшься молотком, придёт на помощь интуиция. Горизонт подбросил меня сюда к волшебным небесам, не сумеют ли его упругие нити как-то договориться с упрямой техникой? Что тут где и каким боком, я сейчас не вникал. Просто сосредоточился.

Родной контур, оказывается, был рядом и радостно откликнулся, когда я его призвал, обнял приласкал нитями гравитации и почти подтолкнул к едва заметному выступу в середине овала. Механика?

Я настойчиво ощупал этот пятачок, поскрёб, постучал погладил, но так и не понял, какое из моих действий разбудило спящий замок, обозначило поворотный круг. Следовало сразу сообразить, что автоматика автоматикой, а на крайний случай они должны были предусмотреть что-то очень простое. Вот оно и раскрылось. Я нажал сначала осторожно, потом сильнее, как принято у людей по часовой стрелке, но ничего не вышло и тогда сообразив, что мышление извращенцев должно быть извращенцевым, резко подал штурвал в другую сторону.

Есть! Овал разошёлся сразу плавно и беззвучно. Открылась темнота приёмного портала. Мы взяли этот барьер.

Глава 18

Долю мгновения я напряжённо вглядывался в открывшийся зев, но увидел лишь пустое ограниченное по размеру пространство, а дальше ещё одно, как я сразу понял — за прозрачной преградой. Угрозы оттуда не исходило, и в любом случай торчание снаружи станции лишь увеличивало опасность гибели.

— Идём! — сказал я Гессе и потащил его за собой, но пришлось повторить приказ дважды, прежде чем он рискнул выпустить край проёма.

Внутри я сразу нашёл нужный рычаг, и когда за нами замкнулись створки, вздохнул с облегчением. Ноги коснулись пола, здесь явно существовало притяжение, пусть пока и слабое. Искусственная гравитация не была сказкой, это я помнил, не знал только как она работает.

Теперь появилась ещё одна проблема — тьма. Внешний мир давал достаточно света, я притерпелся и чувствовал себя прекрасно, а за порогом станции мы лишились любого. Так я полагал в наивной простоте, потому что, к стыду моему, лишь теперь вспомнил, что на шлеме у меня имеется фонарь.

Пальцы потянулись к заветному тумблеру, но раньше, чем я воспользовался собственным ресурсом, подключился станционный. В камере, куда мы попали вспыхнули заделанные в потолок неяркие лампы.

От неожиданности я выругался, хотя и довольно пристойно оглянулся на напарника и внезапно обнаружил, что он не вполне в порядке, то есть, не настолько благополучен, как я полагал прежде. На бледном лице читались скорее эмоции, чем мысли, да и то в замороженном состоянии. Я встревожился.

— Гес, что случилось?

— Идиот! — прошипел он в ответ, очень зло, хотя всё ещё и тихо: — Что ты строишь из себя супермена?

Вот какого рожна мне сейчас прилетело? Святому, невинному и одному всё за всех сделавшему!

— Да я скромнее мыши! — возмутился законно. — Ну распорядился пару раз минуя твои несомненные права, так ведь для пользы общего дела. Вот она польза — прямо у тебя перед носом, так что не шипи как змея, которой наступили на хвост.

Он меня не слушал, гнал своё:

— Ты хоть понимаешь, что сейчас ночь и до сего момента я ничего практически не видел?

— Так включил бы фонарь. Мне хватало света, я про свой и забыл.

— Проклятый включатель сломался!

Он сопел, глядя на меня зверем. Не хватало ещё устроить тут драку. Что о нас подумают обитатели станции? Решат, что водиться с нами точно не следует, раз мы и между собой не друзья.

Вину я действительно ощущал: следовало помнить, что человек мой не так совершенен, как старый вампир, какие бы амбиции сам при этом не предъявлял. Я заставил его по сути дела мучиться изрядной неизвестностью, выполнять команды, понятные лишь отчасти, а ведь обстоятельства, в которых мы находились, никто не назвал бы тривиальными.

— Прости! — сказал я искренне. — Мне следовало вести себя умнее. Я постараюсь считаться с твоей сутью, а сейчас давай двигать дальше. Набить мне морду ты сумеешь, лишь когда она будет без шлема. Потерпи, недолго осталось.

Он сразу успокоился. Теперь я прислушивался к его эмоциональному фону и уловил, как быстро он стабилизировался. Ситуация ведь продолжала оставаться опасной.

Насколько я понял, мы оказались в компрессорной кабине, придуманной для того, чтобы станция не теряла в пространство так нужный ей воздух, когда впускала или выпускала наружу гипотетических обитателей или забортных гостей. Догадаться оказалось совсем нетрудно, поскольку, пока мы бранились, насосы начали наполнять помещение газом, мы ощутили, как постепенно перестали раздуваться от внутреннего давления наши костюмы, а я ещё и слышал тихий шелест подаваемой смеси. Тяжесть не увеличивалась, но я полагал, что за очередным порогом она станет больше.

Прозрачная, но весьма толстая на вид дверь отделяла нас от основных помещений станции. Вероятно, внутри хотели видеть визитёров, не полагаясь целиком на камеры слежения. За стеклом находилась другая комнатка, побольше, но тоже совершенно пустая. И там включились фонари, едва прибор на груди показал, что давление сравнялось с привычным. Нас приглашали следовать дальше.

Анализатор среды, закреплённый на рукаве, удостоверил, что состав воздуха пригоден для дыхания, и я показал датчик Гессе, хотя у того был свой собственный, если и этот прибор он не ухитрился раскокать.

— Пойдём?

Человек кивнул. Искать скрытые механизмы не пришлось: ручка торчала сбоку, на самом виду. Я потянул её, и дверь услужливо ушла в пазы. Мы переступили порог, точнее ложбинку, по которой ездила прозрачная плита, но разницы я не видел. Мы оказались внутри станции, и ничего ужасного с нами не случилось.

Оглядевшись, я заметил, что здесь тайны закончились. На стене, рядом с послушно вернувшимся на место люком темнел ряд кнопок или клавиш и возле каждой старого начертания буковки бесхитростно сообщали о назначении любой из них. Выглядело всё просто и понятно: открытие, закрытие, блокировка, прозрачность, повышенная защита, катапультирование. Я на всякий случай прочитал и запомнил порядок функций, а потом поторопил Гессе, смотревшего на эти письмена с непонятным мне волнением.

— Давай дальше, мы сюда не грамоту учить приехали.

Он кивнул. Внутри станции, как я и предполагал, существовало притяжение вполне сравнимое с привычным — искусственная гравитация. По моим ощущениям выходило, что она несколько слабее, чем на планете, но достаточная, чтобы уверенно ходить, а не летать. Новая дверь выглядела и совсем обыденно, хотя казалась излишне массивной для такого простого устройства. Я без колебаний воспользовался ручкой, которая располагалась на косяке рядом, но работала на открывание. Затворялось всё следом автоматически.

Несмотря на пригодную для дыхания атмосферу, скафандры мы пока снимать не стали, чувствовали себя в них увереннее, что ли, хотя вряд ли эта ткань при всей своей прочности могла защитить от агрессии, а уж нападать самим помешала бы с гарантией.

Сообразив последнее, я предложил частично разоблачиться, то есть: мне скафандр снять, а человеку оставаться в нём. Я сильно сомневался, что какой-нибудь ядовитый газ мог мне по-настоящему навредить. В глубоких шахтах работали в основном вампиры, потому что им даже вентиляция не требовалась. Конечно, мы старались её делать, но всё равно убедились, что вредное людям нам урона не несло. Добыча шла чаще всего в автоматическом режиме, но налаживать линии разработки посылали только бессмертных.

Однажды двоих вампиров засыпало в дальней выработке, да так основательно, что и воздух туда почти не поступал. Когда через месяц их откопали, оба были живы, хотя сердиты и голодны. За себя я не боялся.

Гессе, подумав, согласился с моими доводами, но предложил ещё чуток повременить. Смысла я в этом не видел, но желая помочь ему ощутить себя подлинным командиром, послушался. Следуя инструкциям Чайки мы теперь окончательно поменялись ролями.

За дверью оказался самый обыкновенный коридор. Хотя нет, так я его бы не назвал. Как я уже сообразил (а кто бы не догадался), станция имела радиально-кольцевое строение. Открывшаяся нам рокада плавно изгибалась, но обе стены шли не ровными плоскостями, а изобиловали выступами и нишами, причём значительных размеров. Если с внутренней стороны за этим рельефом могли скрываться производственные, а то и жилые помещения, то внешние наводили на некие мысли.

Я подошёл к ближайшему выступу и положил ладонь на его поверхность. Даже сквозь перчатку я ощутил едва уловимую вибрацию, причём не столько материала, сколько энергии, знакомой и новой одновременно.

— Это она работает! — сказал я Гессе. — Должно быть, по внешнему краю идут механизмы, преобразующие жёсткое излучение звезды в пригодные электрические токи.

— Да, есть тут люди, или нет, комфортом они себя обеспечили, — ответил Гессе, осуждающе разглядывая панели бледно-жёлтого цвета.

О чём он думал, не знаю, скорее всего, вспоминал, как нелегко поначалу приходилось брошенным на произвол судьбы переселенцам, когда сами земляне, расположившись тут с комфортом, взирали на них свысока. Строго говоря, это я видел то тягостное время своими глазами, а Гессе лишь представлял по хроникам, но вполне вероятно, огонь обиды жёг не на шутку. Я его понимал. Напарника, а не горячее желание отомстить, хотя…

Мы двинулись дальше. Фонари на шлемах так и не пригодились, потому что при нашем приближении почти всегда загорался свет. Мы время от времени заглядывали в попадавшиеся с внутренней стороны коридора помещения. Сперва действовали с большой опаской, но быстро осмелели. Люди по самой своей природе склонны более верить в лучшее, у них простонет выбора.

Оборудование внутри попадавшихся комнат мало о чём говорило. Что-то мы забыли за века, что-то изобрели заново в другой форме. Я узнавал отдельные детали энергетических узлов, хотя больше угадывал их назначение интуитивно.

— Вся внешняя окружность этого блина представляет собой одну комплексную силовую станцию, — сказал я Гессе.

Мы теперь разговаривали в полный голос, уже не страшась нарушить тишину — вломились ведь достаточно отчётливо, захоти кто, уже бы нас обнаружил и дал об этом знать.

— Она огромна.

— Совершенно верно, — не стал я спорить. — очень велика, что наводит на определённые мысли. У меня сложилось впечатление, что самые внешние структуры — это неизвестное нам оружие. Я немного разбираюсь в энергии, потому что зарабатываю этим на хлеб, и несмотря на сибаритство предполагаемых жильцов, даже таком большому дому в мирных целях требуется меньше ресурса.

— Кто бы сомневался! — проворчал Гессе.

Во мне станция вызывала любопытство, но в нём пробудилось иное чувство. Поразмыслив, я квалифицировал его как протест. Иной человек, попадая во дворец, простодушно восхищается царской мебелью, а другой завистливо созерцает недоступную роскошь, но напарника я в мелочности не подозревал. Нет, в нём кипело другое.

Готовясь и обучаясь, он думал лишь о средствах достижения цели, о её сути и смысле, но не видел её воочию, и сейчас, узрев, не то замёрз, не то распалился душой, а скорее всего работало здесь и то, и это. Горькое понимание чужого отторжения, а не умозрительное представление о нём.

Мы успели осмотреть лишь крошечный кусочек станции землян, а уже оценили отчасти её надменную избыточность. Когда там, внизу, умирали от недостатка лекарств и еды дети, здесь неторопливо и со вкусом монтировали блок за блоком, радуясь будущему творению и неспешно размышляли о том, что бы ещё полезное и нужное отнять у оставшейся внизу бывшей части человечества, чтобы вернее загнать её в мрак и невежество.

И у меня, как выяснилось, за века не перегорело полностью. Я не только понимал чувства Гессе, но и изрядно их разделял. Постыдно обжираться на глазах голодного, так было всегда. Всё же я сказал напарнику как мог рассудительно:

— Не кипи — пар зрение застит, а оно нам сейчас требуется ясным.

Он поглядел на меня сначала почти враждебно, но потом согласился, хотя и сквозь зубы:

— Ты прав. Раз мы пришли с миром, надо пустить его и в душу.

— Золотые слова!

Обоим нам более всего хотелось засучить рукава и выпятить челюсти, но приходилось репетировать улыбки. Кошмар, если подумать. Может не так нам и требовалась дружба с жестокой старой планетой? Построили бы в недрах новые корабли и мощные орудия и жахнули однажды по надменной станции наверху. Война иногда представляется более разумным выходом из положения, чем мир. Тут вся суть в занимаемой исходной позиции. Никто ведь не любит унижаться.

Пока мы размышляли о высоком и вечном, ну я размышлял, а Гессе, возможно, лишь пялился на стены, пол и потолок, ноги донесли до первого радиального коридора. Мы заглянули в него с опаской, как в дуло орудия. На миг всерьёз поверили, что качественно прилетит изнутри, но всё вокруг оставалось мирным, сквозняком из трубы и то не тянуло.

А это именно что был ствол — круглый такой и гладкий, так что и коридором это сооружение называть не хотелось. Я поразмыслил о причинах, толкнувших строителей на такой вызывающий дизайн, но ничего хорошего не надумал. Возможно, итоговую мысль не следовало высказывать вслух, но я не удержался.

— Прикинь, Гес, если забрать заслонками радиальные коридоры, да пустить нужный поток, хрястнет так, что вся планета содрогнётся.

— Если не разлетится на куски, — ответил он, ощупывая перчаткой полированную стену. — Здесь, похоже, многослойная броня, а для чего она внутри станции? Так что ты прав, тут я даже не сомневаюсь.

— Ужас! — ответил я.

Наверное, глупо мы выглядели со стороны: два осмелевших от отсутствия отпора идиота. Но что иное могли предпринять? Сидеть у входа и ждать парламентёров или что куда вернее — расстрельную команду? Изучить станцию хоть поверхностно значило получить больше шансов на понимание ситуации в дальнейших переговорах. Если им суждено было состояться, в чём пока что прогресса не наблюдалось.

Соваться в смертоносный коридор не хотелось, и мы потратили несколько минут, собираясь с храбростью.

— Станция большая, — сказал я. — Наверняка тут есть что-то вроде лифтов или бегущих дорожек.

— Ещё не хватало самим лезть в ловушку!

— А орудийный ствол по-твоему не подстава? Если тут энергия пойдёт, от нас останутся в лучшем случае отдельные атомы, да и те уже не наши.

— Везде опасно. Только вряд ли кто-то станет тратить на двух чужаков, ползающих в недрах станции, полный заряд. Мух смахивают ладонью, а не стреляют по ним из ружья.

— Да я так просто сказал, для поддержания разговора. Пошли?

— Вперёд!

Он решительно зашагал по трубе, я не отстал. Из-за кривизны пола рядом идти не получилось бы, и я подумал, что следовало поискать пути дальше по рокаде, глядишь набрели бы на другую, более человеческую магистраль: не всё же здесь пушка, где-то есть и кафешка. Ну да возвращаться я не предложил. Требовалось как можно скорее понять, что здесь происходит, а для этого годилась любая дорога.

Насчёт орудия мы как в воду глядели: все ответвления имели сужение на входе и убранные сейчас в створы блокираторы. Даже моя спина оделась холодом, когда представил неистовство энергий, что могли здесь кипеть. Неуютно было так, что мы с благодарностью сунулись в коридор первой же внутренней окружности. Якобы стремились осмотреться, а на самом деле отдохнуть от постоянного нервного напряжения. Здесь, как я понял, имелись уже не только лаборатории и производственные цеха, но и библиотеки, тренировочные залы, склады имущества, столовые. Иногда назначение той или иной комнаты становилось очевидным с самого начала, временами мы мало что угадывали, но сочли данный уровень безобидным.

Тут я предложил поискать более человеческий радиус. Земляне здесь ведь не только к войне готовились, но и просто жили, причём долгие годы. Раз не поленились поставить качели (я сам видел), то уж о нормальном сообщении между частями станции должны были позаботиться.

Гессе охотно согласился, и мы, пройдя совсем немного дальше по рокаде, действительно обнаружили нормальный коридор, ведущий в глубину станционного блина.

Ужасом тут не сквозило, и мы бодро двинулись вперёд, мельком осмотрели ближайшие комнаты внутренней окружности. Как легко было предположить, здесь располагались жилые апартаменты.

Первая квартира показалась пустой и безликой, её явно никто не использовал, но потом мы набрели на некогда обитаемое помещение. Я с любопытством разглядывал вмонтированный в стену шкаф, сложенные на полках вещи, даже потрогал некоторые, жалея, что на мне перчатки и всё прочее, так что не смогу ощутить почти утраченную ауру чужого присутствия, но спорить сейчас с Гессе за право ходить без скафандра не тянуло. Я знал, что успеем ещё переругаться.

Человек озирался с куда большей нежели я холодностью. Неприязнь преобладала над любознательностью.

— Неплохо они тут устроились, — обронил он, отворачиваясь от широкой постели, накрытой переливчатой тканью.

Я промолчал, не желая разозлить его ещё сильнее.

Следующая каюта оказалась женской и меня почему-то поразил сам факт, хотя чего в нём было необыкновенного? Может, земляне тут работали, не меняясь сменой десятилетиями и вообще детей рожали, откуда нам было знать? Нам никто ничего не рассказывал.

На кровати, креслах, диванах лежали платья и другие принадлежности дамского туалета, словно владелица всего этого богатства собиралась на вечеринку и никак не могла выбрать достойный наряд. Я погладил усыпанный мелкими цветами шёлк ближайшего, но заметив выражение лица Гессе, отдёрнул руку.

Представил мой напарник, как беспечно веселились эти люди? Наверное, конкретно они, не провинились перед нами в главном грехе — решение ведь принимало правительство, но радостно петь и плясать, щеголяя атласом и кружевами, когда там внизу шла борьба за выживание, с нашей точки зрения всё же не стоило. Так я понял горький блеск глаз и складку меж бровей. Шлем немного отсвечивал, но физиономию приятеля я различал хорошо.

— Пошли! — сказал он угрюмо. — Наверное, главный пульт, рубка или что там у них в самом среднем блине и в центре, ну чтобы подальше от краёв.

— Логично! — ответил я. — Идём.

Здесь без лифта обойтись не удалось. Мы искали лестницу, но то ли её вообще не водилось, то ли мы утратили немного представление о местном рациональном и совершенно безумном пространстве, но пришлось зайти в обширную кабину и замирая от волнения нажать клавишу среднего этажа. Пол под ногами дрогнул и почти сразу застыл — ехать-то было недалеко.

Наружу мы выглядывали с опаской, но ничего не случилось. Тут царила та же чистенькая безликая пустота, как и везде кроме некоторых осмотренных нами кают.

Коридор выглядел немного иначе прежнего, и первая же встреченная комната подсказала, что мы на верном пути. Приборы, рабочие пульты, просто столы — перед нами предстала контора или рубка управления какими-то функциями, хотя непохоже, что конкретно связи. Внутрь мы не вошли, двинулись дальше, но до радиостанции или салона коммуникаций так и не добрались.

В следующей комнате не было сложного оборудования, напротив, всё содержимое поражало взгляд помпезной отстранённостью от мира техники: кресла, стол и хорошо узнаваемое знамя человечества на дальней стене. Камерный конференц-зал для руководителей? Пожалуй, но не убранство, овеществляющее немалые претензии, в первую очередь привлекло наше внимание и даже не огромный дорогой флаг, а маленький человек, сидевший в председательском кресле.

Глава 19

Строго говоря, это был нормального размера человек, мелким он выглядел из-за места и помпезности обрамления — самого дурного тона предстал перед нами интерьер. Может быть ещё и потому создавалось такое впечатление, что мёртвые вообще смотрятся как-то незначительнее живых.

Я разглядывал его с лёгким удивлением, а Гессе зрелище не на шутку потрясло. Он со свистом втянул в себя воздух, потом так же театрально выпустил родную атмосферу наружу, я машинально придвинулся к нему, чтобы подхватить, если вдруг надумает валиться в обморок. Обычно впечатляют кроваво-расчленённые тела, а тут всего-навсего наблюдалась мумия в парадной судя по обилию ненужной ерунды форме. Делов-то. Хотя…

Откинься мужик при наличии живых товарищей уж не оставили бы его вот так на виду, не совсем же они ненормальные. Все сохраняют понятия об уважении к мёртвым. Впрочем, глядя на их пушки, я сомневался в здравом рассудке обитателей станции. Велика беда неприбранный труп, когда внизу на планете бродят и занимаются своими делами миллионы приговорённых к уничтожению. Какой повод требовался землянам для того, чтобы пустить в ход орудия? Я не знал, а наблюдатели приказа не дождались.

— Ты в порядке? — спросил я, созерцая сквозь стекло шлема выпученные глаза и разинутый рот товарища.

Он сглотнул и только тогда догадался захлопнуть пасть.

— Мёртвый землянин… Землянин мёртвый…

Звучало логично, но убедившись, что падать Гессе передумал, я решил не трястись над ним, а заняться, наконец, делом. Достаточно мы крались по станции, шарахаясь от каждого угла. Теперь телодвижения такого рода утратили смысл. Я раскрыл шлем, потянул носом сухой немного стылый воздух, а потом окончательно выбрался из скафандра, хотя теоретически мне требовалась для этого помощь.

Гессе наблюдал за моим своеволием, но не ругался и не протестовал. Пока он не вспомнил командные слова, я решил действовать. Стряхнув с себя остатки костюма, как был в носках, подошёл к столу, за которым расселась мумия и первым дело потянул к себе лежащую перед носом мертвеца папку. Издали она не бросалась в глаза, поскольку сливалась со столешницей фактурой и цветом, но я-то глазастый, сразу заприметил эту важную деталь. Внутри обнаружились запаянные в прозрачное вещество страницы, исписанные от руки старческим, но вполне твёрдым почерком. Завещание надо полагать.

Так всё это выглядело странно, что я, не начиная читать, ещё раз, уже вблизи обозрел труп, втягивая в себя его пустой запах. От чего умер это человек, я наверняка бы сейчас не сказал, но мог уверенно утверждать, что перед кончиной был он очень стар. Людей такого возраста не привлекают к работам на станциях и вообще в поле. Собственно говоря, они в реальном, а не вымышленном мире управляют разве что инвалидным креслом. Заслуженный отдых — вот как это называется. И какие выводы можно сделать, беспристрастно обозрев картину, представшую нашим глазам?

За спиной прогрохотали тяжёлые шаги, но я не оглянулся. Кому тут ходить было кроме Гессе, а он свой? Я вообще не ощущал на станции ничего живого. Примерно так мы и предполагали, только мы-то думали, что экипаж отозвали на Землю, а их похоже, бросили умирать здесь наверху, как и нас внизу. Теперь следовало разобраться — почему?

Поскольку ответ на этот вопрос был прямо передо мной, я опустил глаза и принялся читать. Напарник напирал на меня бронёй, пытаясь глядеть через плечо, и я сказал ему раздражённый этим запоздавшим упрямством:

— Сними кастрюлю, да и прочий бандаж. Ни к чему это всё, тут нормально.

— Это если он умер не от заразы! — ответил мой героический спутник внутри костюма, но я расслышал и без наушников.

— Нет, тут другое. Детали подождут, давай разбираться в сути дела, и не спорь со мной. Я лучше знаю.

Ну да, командиром был он, только какое это имело значение? Гессе проворчал что-то нелестное, чего я предпочёл не услышать, но послушно хотя и опасливо открыл шлем, а потом с моей помощью освободился от костюма. Глядя на его ноги в таких же как у меня милых носочках, я сказал, сам дивясь внезапно пробудившейся заботе:

— Надо будет тебе ботинки подыскать, прохладно здесь, замёрзнут копыта. Пока мы найдём в этой махине аптеку и прочитаем по складам инструкции, соплями весь обвешаешься.

Он не ответил, потянулся к папке, но я схватил её первый и не собирался отдавать. Пусть лучше он через моё плечо смотрит, а не наоборот: он ростом выше.

Язык и стиль изложения были уже изрядно чужими, но я помнил изначальную общую речь и быстрее Гессе догадывался о значении трудных мест. Завещание оказалось кратким и внятным, что, собственно говоря, от него и требовалось. Мужчина, назвавшийся Тобиасом Тайтом, излагал только факты, не привнося в документ домыслов, а писал он о том, как их бригада много лет назад (даты везде стояли, но их ещё надлежало соотнести с нашим календарём) была доставлена на станцию с тем, чтобы осуществлять дежурство. Первый оговоренный срок обозначили в десять лет, но потом его увеличили до пятнадцати, а там и вовсе сообщили контрактникам, что прислать смену и корабль пока нет возможности, и велели ждать.

Они и ждали. На станции хватало припасов и энергии, места, чтобы вести здоровый образ жизни, а там на старушке Земле гремели битвы какой-то сложными словами названной войны. Поначалу ребята ничего не имели против, отсидеться здесь, пока там мир тонул в лишениях, выглядело изрядной удачей, но годы шли, тела ветшали, и обитатели станции начали один за другим умирать. Тобиас остался последним. Он протянул, сколько мог и поскольку хоронить его было некому…

В чём-то я понимал этого человека. Он бесхитростно и чётко объяснил в самом конце документа, где хранятся записи всех переговоров с Землей, попрощался. Я попытался представить, долго ли он сидел в этом кресле прежде, чем пришла смерть? Ускорил её приход инъекцией яда или повезло прийти сюда из последних сил? Я понял, что мне не слишком интересно. Чужая судьба ушла в прошлое, где ей было самое место.

Я содрал со стены претенциозное знамя и укрыл им Тобиаса. Мёртвым не полагалось смотреть на дела живых. Кроме того, он выполнил свой долг и заслуживал маленькой награды.

— Ты можешь прикинуть, как давно он скончался? — спросил Гессе.

— Уже прокачал базу данных. Судя по некоторым замечаниям в документе, запаху и прочим приметам событие случилось приблизительно пятьдесят наших лет назад.

— Примерно тогда люди предположили, что станцию перевели на автоматический режим.

— Да. Ты обратил внимание на один существенный момент? Эта декларация обращена к землянам, а отнюдь не к переселенцам. Мертвец стоял на своём до конца. Так что не будем лить слёзы над его бренными останками. Он молодчина и поступил достойно, но он — чужой. Идём, глянем на эти записи и поищем радиостанцию, пора бы связаться с Чайкой.

— Сначала завернём в холодильник.

— Не веришь, что все умерли? Нет тут живых. При общей системе вентиляции я бы их учуял.

Он упрямо промолчал, и я не стал спорить: и так своевольничаю, а начальство этого не любит.

Хранилище мы обнаружили без труда. Теперь, когда мне помогал нос, я ориентировался на станции куда лучше, прежнего. Огромный ледяной комплекс тихо гудел, черпая наружную прохладу. Я ошеломлённо осмотрел штабеля запасов — да, здесь явно не голодали. Десяти дежурным хватило бы на многие десятки лет, не будь люди короткоживущи и смертны. Температурный режим позволял хранить запасы минимум столетие. В этой отрасли земляне, как видно, преуспели.

Гессе тоже окинул пищевое богатство внимательным взором, но слюну не пустил. Даже не обрадовался, что с голоду не умрёт. Когда я предложил ему перекусить, лишь отрицательно мотнул головой. Я пожал плечами и повёл его к моргу.

Саркофаги оказались прозрачными. Мы могли без помех созерцать тела стариков, уложенные аккуратно, словно для кого-то важен оказался их последний покой. И теперь я понял, почему в той комнате разложили платья — кто-то заботливо выбирал наряд для иссохшей морщинистой дамы. Это как же надо любить другого человека, чтобы лелеять его даже после смерти! Жаль, что я не изведал в жизни этого чувства, хотя мне и без него неплохо существовалось. Может, следовало в очередной раз порадоваться за себя.

Я пересчитал тела, ревизия сошлась с общим списком, задерживаться тут нужды не было, но Гессе в непонятном мне потрясении бродил вдоль ряда мертвецов, словно они могли поведать ему нечто важное. Тянуть его за рукав я не стал, наблюдал издали. Что-то тёмное варилось в голове напарника, судя по тому как сурово осунулось его лицо. Я любопытствовал конечно, но понять не стремился. В холодильнике лежало достаточно бифштексов, чтобы приятель мой мог не переживать о необходимости каннибализма. Стенать над трупами чужих людей? Они нас не жалели, я считал, что тоже не обязан рыдать над их могилами.

Поймав мой взгляд, мрачный Гессе упрямо набычился и сказал, что пора идти смотреть записи. С планетой свяжемся, когда уясним в общих чертах смысл происходящего. Догадка, которая наверняка мелькала не у меня одного, выглядела слишком ужасной или наоборот обнадёживающей и ни один из нас не рискнул пока её озвучить. Я бы по доброте душевной сначала оповестил Чайку о том, что мы живы и бодро-весело гуляем по станции как по родной столице, а уже позднее грузил его подробностями, но решил, что раз главный тут человек, то пусть сам потом выслушивает претензии.

Спасибо дорогому Тобиасу, архивы пребывали в идеальном порядке. Мы с Гессе совместными усилиями довольно быстро разобрались с записывающим оборудованием и принялись изучать историю станции, да и отчасти Земли. Люди фиксировали заодно и нашу — развитие планеты внизу, в той мере, что их интересовало, но это мы оставили на потом, да и они, судя по скудости информации, не слишком усердно старались.

Конечно же мы не смотрели всё подряд, сделать это обстоятельно предстояло позднее, выхватывали фрагменты и уяснив в целом их суть шли дальше спешили из прошлого в будущее, к тем дням, когда отзвуки загадочной войны не то на Земле, не то возле неё зазвучали особенно громко.

Переговоры не всегда были понятны, за века изменился и существенно язык, а технические термины и вовсе звучали зачастую незнакомо, но одно мы уяснили точно: дела шли чем дальше, тем хуже и задолго до того, как умерли здешние дежурные, связь прекратилась совершенно. Я прикинул и эти сроки. По всему выходило, что дело плохо. Если кто и выжил на нашей далёкой замечательной родине, то оказался в куда более глубокой яме, что рыл для нас. Полный нужник.

Не стоило злорадствовать, но я себе это позволил — так слегка. Господа, высокомерно диктовавшие нам условия существования, ушли надолго, если не навсегда. Скорее всего, это мы их теперь капитально обогнали со своим местечковым изначально прогрессом. Забавно получилось. Поучительно и правильно.

— Думаешь, Земли больше не существует? — спросил Гессе.

На него это хроника умирания произвела сильное впечатление. Бедняга осунулся и выглядел старше своих лет, глаза блестели болезненно. С чего бы ему переживать? Я не понял. Он знать не знал ту планету, на которой я когда-то родился. Она всегда была для него чужой и враждебной. Чего ради плакать и постороннем сбежавшем молоке? Меня и то беды Земли больше не трогали. Я ответил, стремясь поделиться бодростью:

— Логично предположить, что так дела и обстоят. Есть там кто живой или нет, не имеет теперь значения. История изоляции закончилась, гонители ушли в прошлое. Им нет дела до нас, а нам до них. Карантин сдох — туда ему и дорога. Перестань биться головой о стены, оплакивая не свою беду. Идём, пора связаться с Чайкой. Радио тут вроде бы как простое.

Впрочем, повозились мы изрядно, но всё же сумели разблокировать пульты. Как я понял из завещания, Тобиас позаботился отключить интеллектуальные функции бортового мозга, оставив лишь следящие. Потому мы и проникли без труда на борт, хотя ждали здесь не нас. Последний выживший облегчал доступ новым надзирателям. Он верил, что Земля пришёл очередную смену, и меня от этой гипертрофированного самодовольства временами пробирала до костей внезапная как паника злость. Ну история рассудила по-своему, точнее — по-нашему. Не препятствовал захвату станции искусственный интеллект, и с ума не сошёл заодно, оставшись в гордом машинном одиночестве. Расконсервировать его я бы пока не советовал. Когда злость немного отступала, я честно признавал заслуги Тобиаса. Молодцом всё же оказался мужик, стоило его достойно похоронить.

Когда в охрипших слегка за годы бездействия динамиках зазвучал знакомый голос Чайки, даже я расплылся в улыбке. Казалось, лишний век пробежал с той поры, как человек провожал нас в историческое путешествие.

Переговоры вёл Гессе, я лишь находился рядом, слушал торопливые реплики, предоставлял, как люди вновь поднимутся к свету из наших катакомб и знать не узнают, какой избежали беды. Меня накрыла тихая сентиментальная нежность, и я мечтательно созерцал потолок, но не пропустил ни единого слова беседы и готов был поклясться, что иные из произносимых фраз относились к разряду условных. Лёгкая смена интонаций, растущая глубина голоса рассказывали так много тому, кто привык жить настороже. Конечно, разумно со стороны Чайки было предположить, что его посланники могут оказаться в плену и, буде возможность, хотя бы так дадут знать о своём бедственном положении, вот только мы не в плену находились, и меня этому коду научить забыли.

Конечно, я сделал вид, что ничего не заметил. Стекляшки мозаики постепенно укладывались в цельную картину.

Гессе, закончив разговор, выглядел взвинченным и при этом опустошённым. Рвали его, рвали на части непрошенные гулкие чувства. Билась внутри боль, я, пожалуй, слышал её запах, но ни о чём не спросил, предлагая приятелю честно открыть свои беды. Я наблюдал за ним с добродушной улыбкой, но внутри нечего не ощущал: ни холода, ни тепла. Прохладная пустота собственной души завораживала.

— Ну вот, теперь мы тут главные, — сказал я весело. — Будем изучать станцию смотреть записи и передавать всё что можно на планету. Куча работы. Но и времени у нас много, я так понимаю, нескоро ещё люди построят новый корабль, который сможет забрать нас домой.

— Да, — хмуро ответил Гессе, глаз он так и не поднял. — Хорошо, что ты сам догадался, я всё прикидывал, как тебе об этом сказать.

Я не знал, смеяться мне или плакать от идиотизма ситуации, потому ничего делать не стал.

— Поешь, — предложил искренне о нём заботясь. — И надо нам поспать. Путешествие выдалось кратким, но нервным. Здесь мы всего несколько часов, а я уже утомился.

— Я не голоден, — ответил напарник, а вот вздремнуть не прочь. — Пора определиться с местожительством. Вся станция теперь в нашем распоряжении.

Я шкурой чувствовал, как хочет он остаться один.

Мы вместе как добрые друзья отправились в жилой блок и выбрали себе по каюте. Гессе наскоро пожелал мне доброго сна и ушёл к себе. Оставшись один, я осмотрел комнату, заглянул в пустой шкаф, ни ботинок, ни одежды там не обнаружил, но решил, что облегающий трикотажный костюм, который мы надели под скафандр и так смотрится неплохо, а ноги у меня не мёрзнут. Где-то в недрах станции наверняка хранились запасы всего необходимого, отыскать их не составило бы труда, но я поленился.

Спать я, конечно и не думал. Лежал и ждал, размышлял заодно о разных разностях, чутко прислушиваясь к тому, как трудолюбиво Гессе старается провернуть то, что велел ему Чайка и при этом ничем себя не выдать. План наверняка составили ещё на планете, а по связи мой дорогой напарник получил окончательное «добро». Что он сейчас делал, пренебрегая драгоценным отдыхом? Ну я примерно догадывался.

Притворяться беспечно дрыхнувшим я позволил себе довольно долго и перестал, когда копошение затихло. Кажется, пришла пора разобраться с нашими противоречиями. Я вышел в коридор и буквально столкнулся с человеком. Верёвка в его руках заставила меня удивлённо вскинуть брови:

— Ты решил повеситься? Не слишком удачная идея.

— Это для тебя.

— Я решил повеситься? Не припомню такого намерения.

Его моя беспечность рассердила, а заодно вогнала в смущение. Он зло раздул ноздри, но в глаза так и не взглянул. Объяснил, произнося слова механически, как заводная кукла:

— Твоя еда осталась на нашем корабле, надо достать её, пока не испортил забортный холод, ну или солнечный свет. Я нашёл длинную верёвку, чтобы ты мог привязаться, когда пойдёшь за контейнером.

— Очень разумно, — одобрил я.

— Скафандр уже там, у тамбура.

— Ты отлично потрудился, — сказал я искренне.

Он едва не взглянул мне в глаза, удержался в последний момент. Я же на всякий случай широко улыбнулся.

Мы шагали рядом, словно братья. Я считывал чувства Гессе. В принципе и так всё было понятно, но я хотел впитать сочные рефлексии, до последнего стона. Никогда не думал, что огребу столько удовольствия. Это получалось как в сексе, только гораздо лучше: дольше, тоньше и пронзительнее.

— Знаешь, — сказал я, придав голосу задумчиво-задушевные нотки, — перед тем как заснуть я всё думал о той цивилизации, что была на планете до нас. Эти неведомые нам люди погибли, так же как теперь исчезла из обихода Земля. Почему? Это ведь очень важный вопрос, можно сказать — основной. И знаешь, что пришло мне в голову? Вдруг вампиры — это не просто так. Не эпидемия или проклятье, а тест. Проверка на вшивость как говорят в определённых кругах, и те, кто её не прошёл однажды неизбежно терпят поражение.

— Зачем? — спросил Гессе тихо.

Неопределённо прозвучало, но я понял. В любом случае ведь гнул свою линию, а не подводил чужую черту.

— Ну я пока точно не знаю, точные выводы можно сделать позднее, но кое-какие соображения есть. Иногда людей надо поставить в откровенно пиковые обстоятельства, чтобы понять, что с ними так, а что нет. С людьми, я имею в виду. Слишком много они делают ошибок и неоправданно тяжелы бывают последствия.

— А мы, современные жители этого мира? Нам ведь задали эту задачу.

— Да, и теперь, когда исчезли надзиратели и в стене нашей общей тюрьмы появилась первая брешь, маленький клочок надежды, пришла пора озвучить ответ.

— И каков же он?

— Ну вот сейчас всё и выясняется, — просто сказал я.

На Гессе больно было смотреть, он неподдельно мучился, а я делал вид, что не замечаю его отчаяния и страха, хотя как он мог в это поверить — даже не знаю. Наверное, дошёл до некого предела, полностью отключил лишнее, чтобы сосредоточиться на главной задаче.

Скафандр действительно лежал возле переходной камеры. Я надел его, хотя поначалу думал, что не стоит. Жила во мне маленькая мстительность, пусть это, говорят, и нехорошо. Ну да я всегда был тем ещё гадом и не собирался меняться ради всех человеческих приятелей на свете. Я демонстративно не обращал внимания на Гессе, пока облачался в защитную одежду, деловито забирал верёвку, переступал желоб герметизации, позволял прозрачной плите отделить меня от человека. Повернулся лишь когда скрипнул механизм блокировки. Почему-то я сразу узнал этот звук, хотя и не слышал его прежде.

Гессе теперь смотрел на меня прямо. Набрался храбрости быть напоследок честным. Он тяжело дышал, я хорошо различал звуки даже через это толстое стекло.

— Ты не вернёшься, — сказал он хрипло, сглотнул так судорожно, что кадык едва не вспорол кожу. — Мне придётся провести здесь много лет, и я единственный, кем ты мог здесь питаться. Пойми. Так надо.

— С самого начала задумали этот фокус? — спросил я. — Ну давай тогда я останусь здесь один вместо тебя. Я к тому же крепче и проживу дольше.

Он отрицательно мотнул головой.

— Голодный ты сойдёшь с ума и разнесёшь станцию на куски, а она нужна нам. Нашему миру. Это наше будущее, всей планеты. Здесь технологии, знания, возможность по-настоящему выйти в космос.

Он говорил горячо, торопливо, болезненно щурился и сжимал кулаки. Волновался неподдельно и убеждал более себя чем меня. Меня-то было уже поздновато, не так ли? Организаторы всей аферы пошли на двойной риск и выиграли. По их представлениям.

Люди крепко держались за свои истины, но я не очень-то их осуждал. Сам был такой же. Я шагнул ближе к стеклу, и Гессе дёрнулся, сорвано крикнул:

— Не вздумай ломиться обратно на станцию! Здесь есть механизм катапультирования, попробуешь ломать дверь, я его включу.

Я улыбнулся.

— Гес, я просто хочу попрощаться. Не думай, что осуждаю тебя или Чайку. Вы ведь просто выполняете свой долг, а так ничего личного не происходит. Не так ли?

Должно быть, он ожидал истерик, гнева, проклятий, отчаяния, но я-то знал, что кроткой покорностью сумею ранить его куда сильнее. Играть в подлянку — так играть по-взрослому. Не я первый начал. Гессе судорожно сглотнул, и я побоялся, что ещё подавится ненароком и мне придётся действительно ломать дверь, чтобы на прощанье похлопать этого олуха по спине, но обошлось.

Я неспешно разоблачился и аккуратно зацепил скафандр за рычаг трелёвочной петлёй, чтобы не унесло даром в открытый космос.

— Оставлю это здесь. Тебе может пригодиться, а мне ни к чему. И да — так получится быстрее.

Бесхитростный трагизм моих слов всё же пронял беднягу напарника. Он откровенно сломался. Я увидел, как исказилось неприкрытой болью лицо, крепче сжались кулаки и поползла по щеке такая странная и неуместная сейчас слеза.

— Прости! — пробормотал он. — Я правда, не хотел от тебя избавляться, но обязан выполнять приказ. Ты был хорошим другом.

— Ну да и контейнер, якобы набитый консервированной кровью, на деле — пустой ящик. Так бы вы и стали рисковать всем проектом, размещая на борту лишний груз.

Задерживаться не тянуло. Я опасался испортить подлинную красоту момента. Кроме того, никогда не любил мелодрам. Или мы сейчас разыграли трагедию? Мы ведь оба были правы. Каждый по-своему, как и положено в этом жанре.

— Не вини себя, Гес. Ты всё сделал как должно, и я совершенно не держу зла и давай уже выпинывай меня наружу, а то скоро рассвет. Никогда не прощу себе, что пропустил это грандиозное зрелище.

Он хотел ещё что-то сказать, открыл рот, но не издал ни звука, сухо кивнул, словно я выходил ненадолго за хлебушком, отвёл взгляд и утопил нужную клавишу. Внешние створы начали движение. Пожалуй, стоило предварительно откачать воздух из переходной камеры, но вероятно, с точки зрения Гессе это было слишком жестоко для нас обоих.

Воздух со свистом рванул прочь, меня кинуло в сторону пустоты, прижало к узкому ещё проёму, но к тому времени, когда заслонки разошлись достаточно широко, давление почти исчезло, и в открытый космос я выплыл торжественно и величаво.

Остаточный сквознячок подтянул к пустому кораблю, принёсшему меня сюда наверх, но мысль привязаться к нему выданной для другой цели верёвкой и впоследствии качественно действовать Гессе на нервы даже не пришла в голову. Я вообще забыл об этом человеке, да и о прочих людях тоже.

Передо мной величаво и просто зияла, сверкая звёздами, ночная мгла. Огромный мир, так скудно наполненный светом, что бархат его тьмы трогал до слёз. Я не плакал. Я и не дышал, инстинктивно задержав в груди последний станционный вдох. Растягивал великолепный момент в вечность. Каким прекрасным показался космос без вуали атмосферы, без стёкол шлемов, во всей мощи неудержимого вампирского зрения. Никогда не наблюдал ничего лучше.

Пока я любовался вселенной, станция отплыла прочь, хотя вроде бы и не должна была, но я не заморачивался больше этой ерундой. Я развернулся и посмотрел на планету. Она тоже очаровывала, тихо дремлющая под тонким кокошником зари. Красивая. Моя. И я подумал, едва не рассмеявшись от величия своих помыслов, что те облажались и эти, а нам, оставшимся, облажаться нельзя, потому что мы, быть может самые последние разумные существа во вселенной, приютившиеся здесь посреди великого космоса. Единственная надежда настоящего осмысления великолепного мира. Знаменательно? Ну и ладно. Реально же не придётся к этому привыкать.

Пустота не держала, отказывая в настоящей опоре, а планета властно звала к себе, и я не стал сопротивляться неизбежному. Я подтянул ближе волшебные нити, и горизонт, хоть и был он здесь непривычно крив, подхватил меня, упруго придерживая, готовый вновь принять в свою обитель. В мой мир, где из жалкого червя, забившегося в тёмную нору, я превратился, пройдя незаметно все стадии гонений, в сияющее великолепие имаго.

Ну, прозрачные крылья не выросли, это да, зато я точно знал, что и так вернусь невредимым на планету, где вместе с людьми постараюсь исправить чужие ошибки и не совершать своих. Воскресить надежду и построить мечту. Обрести настоящий приют, а не презренные катакомбы в карантине. Я неслышным метеором собирался лететь домой. Теперь уже окончательно домой. Я прошёл предложенный кем-то суровый тест, и канувшая в Лету Земля наконец-то меня отпустила.

Глава 20

Нда… Опьянение полной свободой слегка выветрилось, оставив на дне соображения осадок здравого смысла. Красиво позависав в пространстве и насытив душу несомненным величием момента, я вспомнил, что на планету всё же возвращаться надо, причём самому, без посторонней помощи, и, честно сказать, слегка струхнул. Не то чтобы испугался до потери соображения, но внезапно ощутил себя очень маленьким на фоне огромного великолепия миров внизу и наверху.

Я судорожно подтянул нити горизонта, только что пальцами их не пощупал, чтобы убедиться в содействию и понимании. Они никуда не делись, уверенно держали меня над планетой, оплетая не то чтобы силой, скорее благополучием, так что я чуть успокоился.

Сам ведь затеял этот выход в открытый космос, так что и последствия заслужил. Шутка, бесспорно, удалась: оставшийся на станции Гессе наверняка сопли и слёзы по морде размазывал, не только скорбя о потере замечательного товарища, но и смакуя угрызения совести. Он ведь приложил руку к моему выдворению наружу, пусть приказ отдавали и другие. Я слегка позлорадствовал. Больше для того, чтобы отвлечься от пустоты и высоты, чем удовольствия ради. Отомстить как следует я собирался позднее.

Пока что мне отчётливо хотелось обратно, я всерьёз прикинул, что надо бы догнать станцию (недалеко она и болталась), постучаться в створы, а то и попробовать открыть их уже известным мне способом. Вряд ли Гессе оставил блокировку на прозрачной двери. Я вполне мог проникнуть внутрь, спереть где-нибудь простыню и гоняться за моим бывшим (я его разжаловал) напарником, изображая грозное карающее привидение. Ещё интереснее было бы тайно бродить по коридорам, пугая Гессе шорохами, вздохами и прочими инфернальными шумами. Я бы не отказался от любого разумного удовольствия, я тот ещё гад и никогда своей натуры не скрывал, но сейчас следовало отделить камерную истерику от общей задачи выживания и заняться делом, а не рефлексиями. Вернуть себе сначала ум, потом нервы, а там и предпринять что-то полезное для общего благополучия драгоценного меня.

Если я рвался вернуться на станцию, так не следовало быть идиотом и уходить. Я ведь давно заподозрил, что от меня захотят избавиться. Мог остаться. Дать Гессе по черепу и постепенно день за днём объяснить ему, что способен длительное время обходиться без крови, которую они мне так с собой и не дали. Он бы мне, конечно не поверил, но регулярно получая по тыкве, рано или поздно разделил бы мою точку зрения. Я бываю весьма убедительным, когда блюду свою выгоду, да и физическое превосходство над биороботом вычислил ещё во времена совместных тренировок.

Такие дела… Ну ушёл так ушёл. Имел на то соображения.

Самым выразительным исходом наших разногласий послужила бы моя безвременная кончина в чёрной страшной пустоте. Я бы всем доказал, что благородный вампир готов пожертвовать собой, ради процветания осиротевшей части человечества. Храбро шагнуть в гремящую бездну, чтобы продемонстрировать величие изменённой души.

Но!

Так бы люди и рассказали нашим и «ихним» о моей великолепной самоотверженности. Замяли бы этот эпизод и дело с концом. Сами предстали перед нынешним и будущими поколениями белыми, пушистыми и отважными, а от меня бы и памяти не осталось. Пусть я гад, но люди ничем не лучше: а то я их не знал на протяжении нескольких веков!

Я не стремился ни в бездну, ни в забвение. Я хотел жить. Сегодня так же, как и вчера. А вот умирать не хотел совершенно.

Пострадав немного в великой пустоте космоса, я начал понемногу приходить в себя и мыслить практически. Для начала осторожно огляделся, попробовал ощутить все части своего тела и нашёл их на законных местах. Ничего не взорвалось и не отвалилось, хотя давление вокруг практически отсутствовало. Осторожно пошевелив пальцами, я понял, что они слушаются и только теперь обнаружил, что всё ещё сжимаю правой рукой выданную мне Гессе верёвку. Ну хоть её с собой забрал — решил с философской простотой в довесок к обычному ехидству — и этот мудак за отсутствием реквизита там с горя не повесится.

Станция плыла не так далеко, как я полагал, и, если бывший компаньон нашёл внешние камеры, он вполне мог наблюдать за мной, тоскуя и любя, либо же стремясь убедиться, что я взаправду сдох и не вернусь на борт вершить правосудие. Помня, что надлежит убедительно притворяться трупом, я тихо реял, раскинув руки и ноги, крепко удерживая душой верные нити горизонта.

Захваченный на орбитальное станции воздух так и остался в лёгких. Я не смог выдохнуть, хотя вряд ли в нём была нужда. Я собирался с силами для полёта домой и никак не мог решиться.

С одной стороны планета выглядела слишком далёкой и потому безопасной, с другой физику я всё же учил и понимал, как чудовищен окажется спуск. Сгореть болидом я не мечтал, потому никак не мог осмелиться на посадку. Мелькнула даже нелепая мысль вернуться в ракету и попробовать спускаться на ней, но я отринул её как окончательно бредовую. Если там и был механизм посадки, я им не владел.

Пока я болтался попусту в пространстве, горизонт напомнил о себе, выстрелив новые нити. Я понял, что уже начал понемногу терять орбитальную высоту и с этим ничего не поделаешь. Пришла пора прощаться с ночной мглой. Взглянув последний раз на уходящую от меня станцию, я сосредоточился на планете. Горизонт обрадованно прянул навстречу, словно постелил подо мной стенку огромного мыльного пузыря, а тут и солнце выскочило из-за кривого края планеты, брызнуло острыми лучами прямо в рожу, так что я зажмурился, словно свет мог причинить вред. Был он здесь колкий, но согревал. Я ничего не имел против.

Пожалуй, теперь Гессе простился со мной окончательно. Последняя скорбная слеза скатилась на твёрдую щёку, и человек с опустошённой душой пошёл докладывать о том, что секретная часть плана выполнена полностью, и власть на орбитальном комплексе целиком перешла в людские руки. Вопреки всему я ощутил не радость от хорошо организованного розыгрыша, а грусть потери. Успел привязаться к этому балбесу и даже пообещал себе почти клятвенно, что не стану слишком долго скрываться от проектантов, радуя их своей мнимой кончиной.

Я стиснул зубы и немного ускорил путь к планете.

Двигался легко, упруго и долго, всерьёз опасаясь не только поджариться, но и лишиться единственных на данный момент шмоток. Они могли пострадать от нагрева в атмосфере гораздо раньше, чем моя бессмертная плоть, а явиться к Чайке голым было бы недипломатично, да и смешно. Драма легко могла перетечь в фарс.

Где-то на середине моего великолепного парения сообразил, что помимо всего надо ещё и выбрать точку припланечивания. Во-первых, не плюхаться в море. Как ни мечтал я насладиться видом океанского простора, но не таким утомительным образом. Во-вторых, следовало упасть достаточно близко от места старта, но и не вплотную. Я не хотел, чтобы наблюдатели засекли мой спуск, потому долго прицеливался, болтаясь во вполне уже ощутимых воздушных потоках, мучительно напрягал интеллект, вспоминал карты и схемы новой родины. Хорошо, что у вампиров откладывалось в памяти всё мало-мальски важное из происходящего вокруг, так что я довольно точно представлял и расстояние от столицы, на котором располагалась ракетная база, ну и азимут, конечно.

Я долго-предолго преодолевал последние километры до тверди, именно тут начав по-настоящему бояться высоты, но всё же справился. Душа отчаянно съёжилась, переживая посадку, потом пустыня разверзлась как пасть, врезала по подошвам. Я неправильно рассчитал расстояние, потому опустился не аккуратно и красиво, а позорно рухнул в песок. Разность неучтённых мною сил шарахнула со всей дури по беззащитному телу, понесла покатила, а горизонт уже отпустил меня, не желая больше помогать. Нити его исчезли, и я едва не обругал их прежде, чем от души поблагодарить.

Короче говоря, всё прошло неплохо, но я рад был, что никто не наблюдал за мной со стороны, показывая пальцем и от души хохоча.

Когда мир остановился, он оказался тих и прекрасен. Над сочными прохладными песками во всём великолепии разворачивалось утро. Краски рассвета поражали вольным размахом. Я долго озирался, сидя на вспаханном мной бархане и не сразу сообразил, что можно наконец выпустить из глотки захваченный на станции воздух, смешав его с местным.

Я был дома, дышал, поражаясь великолепию этого процесса, пропускал между пальцами песок, а потом позволил себе минуту слабости и растянулся на спине, заново привыкая к ощущению тверди подо мной и надёжной хватке натуральной гравитации.

Поднявшись на ноги, чтобы вновь начать деятельное существование на родной планете, я обнаружил, что так и сжимаю правой рукой любезно предоставленную мне Гессе верёвку. Пронёс бесценный дар сквозь космос и возмущения атмосферы! Да уж. Следовало разрезать её на маленькие кусочки, красиво упаковать и пустить на сувениры. Пока на ракетной базе, а не в столице. Я подумал, что может быть, так и сделаю.

Прочая моя экипировка выглядела мало потрёпанной, хотя вряд ли могла выдержать долгий марш по пескам. Я обвязал верёвку вокруг пояса, чтобы освободить руки, заодно снял носки и закатал штанины. Сориентировавшись, уверенно пошёл вперёд.

Я бы, конечно, полетел как птица, но крыльев у меня по-прежнему не имелось, а горизонт притих и не пытался поднять в облака. Работал он как видно, только в одну сторону. Я подумал, что жаль, а потом махнул рукой. Жив остался — уже хлеб, с остальным разберусь по мере необходимости.

Шагать по пескам было довольно тяжело, но я приноровился, а вообще не роптал на свою осторожность, заставившую выбрать место посадки вдалеке от конечной цели. Я слишком долго жил в норах под поверхностью, чтобы не оценить прогулку, потому твёрдо решил получать удовольствие от всего, что попадётся на пути. Так и делал.

Здесь был не только песок, иногда попадались скальные образования и там, в тени, где скапливалась скудная влага, примостились растения и даже мелкие зверушки деловито бегали, добывая пропитания. Одну ящерку я поймал, чтобы разглядеть подробнее. Она представляла собой странный гибрид ходящего и ползающего существа: тело передвигалось и совсем по-змеиному, и опираясь на две конечности, расположенные в передней части туловища. Я ещё подумал, не были ли местные люди (и их вампиры) похожи на это создание, но ни к какому выводу не пришёл.

Отпустив шустрого обитателя пустыни, я смотрел, как ловко он пользуется всеми предоставленными ему природой возможностями. Из конечностей вполне могли развиться нормальные руки.

Передвигался я не спеша и к ракетному комплексу вышел только следующим утром. Узнал издали приметные строения и сделал петлю огибая действительно бодро работающий здесь добывающий рудник. Вламываться среди бела дня к хорошо знавшим меня людям было не разумно. Кроме того, я намеревался извлечь из своего возвращения не только пользу, но и удовольствие. Нет не доводить Чайку до инфаркта и летального исхода, явившись к нему воочию, но попугать основательно. Следовало внушить этому человеку, что он не на того наехал, чтобы он смог довести эту мысль до своего руководства.

Я выбрал самый высокий и уютный бархан и закопался в песок, оставив себе только возможность наблюдать за происходящим.

Пейзаж заметно изменился после старта. Вокруг посёлка, маскировавшего подпочвенный комплекс, валялись причудливой формы обломки, пахло едко и смрадно, кое-где тлели остаточно вялые дымки. Сам посёлок тоже изрядно пострадал и вблизи нетрудно было различить, что строился он именно для отвода глаз, изначально не предназначался для жизни. В отдельных местах я заметил следы восстановления. Как видно Чайка распорядился создать видимость бурной послеаварийной деятельности, но отменил приказ, получив от мерзавца Гессе благие вести.

Никто не надзирал сурово с орбиты, не грозили людям страшные орудия, так что и притворяться нужда отпала. Я ничего не имел против. Правду сказать, иногда появлялись грустные мысли: всё же я родился на Земле, и судьба её тоже отчасти была моей, но быстро исчезали. Как уже говорил, гораздо чаще я ощущал себя свободным от давно тяготивших обязательств и потому почти счастливым. Вековой карантин не выглядел как отеческая забота метрополии, вот мы и выросли, не сохранив сыновнего и дочернего почтения.

Ничем толком не занятый я прикидывал, как быстро люди выйдут в космос основательно, построят настоящие космические корабли, способные достичь других миров. Долгая жизнь позволяла мне надеяться дождаться этого момента. Узнать, как люди поступят с бывшей метрополией, если на Земле ещё теплятся остатки облажавшегося во вселенском масштабе человечества.

Было мне о чём поразмыслить, тем более, что на поверхности мало что происходило. Самолёт стоял в конце поля. Рудник доставлял наверх груды добытого камня — его складывали в стороне. Как я понял, на полный цикл предприятие ещё не вышло. Горно-обогатительного комбината я поблизости не заметил.

Так прошёл день. В лучах заката я понаблюдал за станцией, плывущей в вышине, даже подмигнул ей, представив, как грустный Гессе сидит за пультом, оплакивая мою гибель и своё предательство. Я не собирался прилюдно его прощать, хотя давно не сердился. Всё же он поступил некрасиво, а выжил я своим старанием, а не чужим милосердием.

Когда светило ушло за горизонт, я поднялся, потянулся и прямо направился к шлюзу подпочвенного комплекса. Он тоже выглядел, как обычная жилая избушка, но я-то знал, что на самом деле это вход туда, где создали первую ракету и наверняка готовили строительство новой. Материалы пока не подвозили, но на сборку полноценных секций корабля наверняка требовалось время.

Код я сумел подсмотреть в бытность свою будущим космонавтом, а менять его смысла не имело: ведь Чайка и его присные считали, что нехороший вампир, которым они так подло воспользовались для своих корыстных целей, благополучно сгорел в верхних слоях атмосферы и если явится требовать возмещения ущерба, то всего лишь в облике безобидного привидения. Я демонически усмехнулся, когда механизм замка послушно сработал и дверь открылась.

За долгий день размышлял не только о высоком, но и планы мести строил, и кто бы меня осудил? Для начала проник внутрь, аккуратно уклонившись от зоркого ока камеры при входе. Всю систему наблюдения я тоже изучил заранее, так что обойти её мог без заметных усилий. Техника рассчитывалась с учётом человеческой медлительности, а я мог, если хотел, передвигаться очень быстро.

Не знаю почему, но первым делом я направился в свою комнату. Она оказалась свободна, и я с удовольствием принял душ и переоделся. Здесь ничего не изменилось с момента моего ухода, так что я без труда нашёл запасной трикотажный костюм и тапки на босые ноги. Разморённый привычным уютом я улёгся на матрас, который выдали мне всё же для умягчения жёсткой полки и элементарно заснул. Мне было немного жаль страдавшего на орбите Гессе, но не настолько, чтобы отказываться от отдыха.

Не иначе странствия изрядно утомили, потому что проспал я почти всю ночь, а не пару часов как обычно. Ну да никто меня не потревожил, так что не стоило и винить себя в непростительной слабости. Я зевнул, потянулся и решил, что всё к лучшему. План прокрасться в личную комнату Чайки и осторожно улечься в постель рядом с ним, приняв позу покойника и соответственно снизив температуру тела, теперь после хорошего отдыха уже не выглядел таким весёлым. Смешно было бы понаблюдать, как он начнёт подпрыгивать и орать обнаружив, что почивал в компании трупа, да ещё убиенного по его личному приказу, но потрясение могло оказаться чрезмерным. Нет, мне не жалко было Чайку, поступившего со мной по-свински. Я думал только о себе. Скончайся любезный Фредерик от ужаса и угрызений совести мне пришлось бы привыкать к другому руководителю, а я не хотел себя утруждать.

Бродить по комплексу оказалось легче лёгкого. Во-первых, на мне был костюм, который носил тут каждый второй, если не каждый первый, во-вторых, я ещё маску и шапочку надел, как поступали многие сотрудники, работавших в медблоке или с точными приборами. При общей моей неприметности, я легко слился с толпой.

Кое-кто и узнавал меня, не без этого, но о том, что именно я вместе с Гессе отправлюсь на орбиту, осведомлены были единицы, так что никого не удивляло, что я всё ещё здесь. Мне даже кивали иногда приветственно, я важно наклонял голову в ответ.

Без всякого труда я облазил комплекс. Заглянул к Никону, но близко не подошёл, убедился только, что он в полном порядке и самозабвенно погружён в работу. Знал он или не знал о моём полёте в космос — судить не берусь, но вот о последующих событиях его вряд ли известили. Я про себя решил, что Чайка вообще никому не рассказал о том, что на орбитальной станции остался лишь один наблюдатель, ну кроме непосредственного начальства, которому доложил об успешном выполнении миссии.

Я хотел для начала поговорить наедине, но Чайка постоянно был на людях, оживлённо совещался с помощниками, беседовал с рабочими и специалистами в лабораториях — вёл бурную деятельность или создавал видимость её, но не потому что прятался. Он не мог знать, что я здесь, а то бы уже смылся. Наблюдая за ним, я предположил, что искусственное оживление призвано отвлечь беднягу от мрачных дум. Пожалуй, совесть для этого человека не была таким умозрительным понятием, как для меня. Я удивился, но потом решил, что нравоучение в этом случае лучше подействует.

Где-то довольно поздним уже утром, он созвал расширенное совещание в одном из цехов, почти митинг. Говорил много и с напором горячего энтузиазма, а потом, когда накачанные его вдохновение сотрудники разбежались по рабочим местам, устало побрёл в родной кабинет. Я решил, что пора ловить шанс и последовал за ним. Перед дверью он замешкался, так что я без помех схватил его за шиворот и вбросил внутрь, чувствительно, хотя и не травмирующе вмазав в стенку.

Он ещё поворачивался и открывал рот для возмущённого вопля, когда я запер замок и, сняв шапку и маску, стал так, чтобы он хорошо разглядел мою физиономию и ледяное выражение на ней, что я старательно изобразил.

Глава 21

Момент вышел впечатляющим. Я получил изрядное удовольствие. Рот Чайка так и не закрыл, но и криков из него не последовало. Потрясённый сверх меры человек хватал воздух, словно сам оказался в неприветливом космосе, куда без тени жалости отправил меня. Выражения сменялись на его лице с хаотической поспешностью. Я видел, что он никак не может даже начать мыслить в правильном направлении, поскольку в голове царит хаос, а пробудившийся страх добавляет в кровь гормонов и сумятицы.

Я взирал на него с холодным спокойствием, дожидаясь момента, когда можно будет продолжить устрашение, только уже осмысленное, как и предполагалось по плану.

— Ты!.. — прохрипел он, минуту или около того спустя. — Как?..

— Да уж не твоими молитвами, подонок! — ответил я веско.

Левой рукой я схватил его за грудки и ещё раз вмазал в стену, не слишком сильно, более для порядка. Он захрипел, пялась на меня с растущим ужасом, а потом глянул вбок, в сторону аппаратуры, которая, как я здраво предположил служила для связи с орбитальной станцией. Ход мыслей человека просчитать оказалось несложно и одновременно с разгоревшейся злостью во мне пробудилось уважение. Чайка вопреки кошмару ситуации заботился в первую очередь о проекте. Ну и о Гессе, как о важной его части. Подозревал, наверное, что я прибил его последнего космонавта, пока он зажигал речами толпу сотрудников. Чайка ведь не знал, что я давно тут болтаюсь, жаждал убедиться, что на орбите всё в порядке.

Я пока не простил обоих, намереваясь поиздеваться всласть. Да, собирался снизойти до их искреннего раскаяния и проявить великодушие в ближайшее время, потому что вовсе не хотел оставаться в стороне от живого дела, но предварительно помучиться им следовало: ведь и я натерпелся страху там, в пустоте, хотя и не считал нужным кому-то об этом рассказывать.

Отмщение продолжалось. Я соорудил на лице коварную усмешку, хватку не разжал и слов не произнёс. Любопытствовал, как будет выкручиваться этот человеческий ублюдок. Он приходил в себя быстро: дышал ровнее и сердцем стучал не так часто, как прежде. Мысль пробуждалась — я видел по глазам. Надо было полагать, что во главе такого серьёзного дела люди поставят человека изворотливого.

— Гелий! — пробормотал он, опять осторожно покосившись в сторону аппаратуры. — Он… там…

Кто? Что? Я не понял и рассердился. Вместо того, чтобы честно трепетать этот негодяй портил красивый момент непонятными словами. Мелкие разборки величавости происходящему не добавляли. Я встряхнул мужика от души и грозно спросил:

— Какой гелий? Газ? Выражайся яснее, идиот, пока тебе шею не свернули. Учти, у меня полно оснований это сделать и вообще не задержится, если не перестанешь морочить мне голову. Вспомни о своей шкуре, если она тебе дорога, а потом разбирайся с химпоставками!

Он сообразил, что злить меня сейчас не на шутку опасно, кивнул раз потом другой и произнёс уже внятно:

— Гессе жив? Гелий Гессе. Его так зовут.

Надо же, а я и не знал. Против воли разобрал смех и удержать на лице прежнее свирепое выражение оказалось непросто, хотя от усилий оно, может быть, приобрело особенно недружелюбный оттенок. Я попытался разжечь в себе былые праведные чувства, да и Чайку снова следовало запугать, а то слишком легко он приходил в себя. Прорычал с нажимом:

— Вы с самого начала затеяли эту авантюру! Задумали расправиться со мной, решили попользоваться вампиром, осмеяв его наивность, а потом выкинуть умирать в пустоту! Ты полагаешь, я после этого оставлю кого-то из вас в живых? Вы слишком далеко зашли, жалкие человечишки!

Я слизывал с ауры подтёки его чувств, смаковал страх, отчаяние, гибель надежды, а потом вдруг разом всё прекратилось. Этот мерзавец словно вырос, неважным сделался мой жёсткий хват, потому что Чайка больше не боялся. Растерянный взгляд сосредоточился, губы плотно сжались, мышцы напряглись, отстраняя переставшее быть безвольным тело от стены. Я наблюдал за внезапной метаморфозой с жадным любопытством. Развитие событий заинтриговало.

— Ну и убивай! — сказал он прямо и трезво. — Правильно сделали, выкинув тебя прочь. Именно потому так поступили, что нельзя доверять вашей братии, что любое событие вы обращаете на пользу только себе, а на людей вам плевать! И я должен был разрешить Гессе оставить тебя на станции, чтобы ты и там начал вводить свои порядки? Да ни за что на свете! Убивай! В проекте много людей, меня заменят, Гелий уже на орбите, станция наша, а ты ничего не добьёшься!

Он весь кипел на грани безумного самоуничтожения. Понимал ведь, что мне действительно не составит труда осуществить жестокие угрозы, и всё равно показывал норов. Прорвался исконный темперамент сквозь привычную сдержанность и открылся мне этот человек весь до самого донца. Я зачарованно наблюдал его вспышку, видел жертвенность, сделавшую однажды людей людьми — светлую, не всеми ещё растерянную — и нет, не устыдился, конечно проявленного лицемерия. Всего лишь слегка подосадовал, что моё развлечение оказалось кратковременным, да ещё подпорченным в финале.

А может, оно того стоило. Потрясти шельмеца, чтобы выпало чудо.

Я приподнял Чайку, охотно демонстрируя вампирскую силу, перенёс от стены к ближайшему креслу и сгрузил в подушки.

— Дурак ты, братец! — сказал я ему назидательно. — Шуток совсем не понимаешь.

Он смотрел на меня, оцепенев, а потом новая волна эмоций едва не сокрушила рассудок — я видел по глазам. Секундное ошеломление сменилось гневом. Чайка понял, что его всё это время разыгрывали, даже попытался выбраться из кресла, наверняка с намерением броситься на меня с кулаками, но я пресёк глупый порыв, пихнув обратно и изрядно выбив при этом дыхание. Настало время мирных переговоров, так настало. Нечего в очередной раз портить впечатление.

Пока Чайка боролся с удушьем, я занял его хозяйское место за столом, извлёк из тумбы бутылку и плеснул коричневой жидкости в два стакана. Спиртное я не любил, но решил последовать человеческим традициям и выпить «за компанию». Кроме того, моему собеседнику несомненно требовалось как успокоительное, так и бодрящее средство — вот я им и воспользовался.

Он отдышался. Минуту или две мы молчали, но когда я взял стакан и пригубил вонючее пойло, Чайка последовало моему примеру, с той разницей, что глоток отмерил солидный. Закашлялся, хлебнул ещё.

— Ты ведь с самого начала знал, что мы задумали.

— Ага, — не стал я спорить. — Ясно же было. Слепой бы не обманулся вашей детской конспирацией.

Чайка поморщился, но от обиды или остаточных неприятных ощущений — я не разобрал. Он продолжал настойчиво:

— И как выжил? Ракета обратно сесть не могла. Мы следили.

— А я вот смог.

Он сверлил меня взглядом, чувствовалось, что мозг бедняги едва не кипит от безуспешных попыток просчитать варианты, но я не собирался преподносить ему на блюдечке моё собственное волшебство. Следовало для начала обтесать формулировки. Я не надеялся, что он поверит в стреляющий нитями горизонт. Я бы и сам усомнился, заведи такую байду кто другой, но стреляли-то ведь в меня, так что приходилось верить.

— Ты не с того начал, — сказал я. — Сам-то понимаешь? Прежде чем задавать вопросы, выковыряй остатки порядочности со дна души и пусти их в дело. Да, мы все пытались друг друга обмануть, но теперь настала пора простить старые прегрешения и перевернуть тетрадь бытия на чистую страницу. Выбрать одно из двух: или дальше мы работаем честно и вместе двигаем общее дело, или я уйду обратно в город, но тогда уже помощи и пощады не жди. Я — изначальный. Если ты думаешь, что не смогу поднять против людей силу, масштаба которой вы в простоте своей не ведаете, то ошибаешься.

— Угрожаешь?

— Нет! Пытаюсь откровенно объяснить, что лжи больше не потерплю.

На этот раз молчал он долго. Я думал, попросит связи с начальством, не рискуя вести беседу без поддержки со стороны, но он воздержался, подтверждая тем моя прежнюю догадку, что не так уж и мала его должность, как хотел показать, да и полномочия тоже. Там лучше. Он мне нравился, я хотел иметь дело с ним.

— Хорошо, ты хочешь искренности, мне это по нутру. Есть обстоятельства, но об этом после. Я готов попытаться сотрудничать с равных позиций. Наша вина больше и поэтому не стану требовать доказательств. Желай ты войны, вернулся бы сразу в столицу.

Я позволил себе благодушную улыбку, и Чайка заметно приободрился. Я ещё подумал мельком, не слишком ли быстро отпустил хватку — мало потрусил могуществом, но потом решил проявить снисходительное милосердие. Человеку ломать себя было сложнее, чем мне, гаду этакому.

— Пожалуй, — сказал я примирительно. — Не только жажда мести вела меня сюда, были другие мотивы, и ты их понял.

Он отрывисто кивнул, а потом вновь посмотрел на панель прибора связи, тут же торопливо пояснив суть своего интереса:

— Дай мне связаться с Гелием. Ему нужна поддержка. Он там с ума сходит: всерьёз решил, что поступил подло, выбросив тебя со станции.

— И в этом я с ним совершенно согласен. Нелёгкий выбор: предать товарища или нарушить приказ. Был бы твой инертный газ чуть умнее, сначала поговорил бы со мной, и я бы ему объяснил, что для живодёрских мер нет причины, потому что я давно уже не нуждаюсь в человеческой крови. Перерос начальный этап развития и вышел на новый уровень.

Я проигнорировал жадный интерес Чайки, не желая баловать его подробностями. Включил прибор, отметя все попытки сделать это за меня. А то я не научился пользоваться связью! Они на полном серьёзе думали, что вампир глупее человека?

Гессе откликнулся не сразу, но довольно быстро. Вероятно, не бродил по станции, изучая хозяйство, а почти безвылазно сидел в информационном центре разбираясь с записями.

— Фредерик? Что-то случилось?

Встревожил внеочередной сеанс, надо полагать. Наверняка ведь договаривались о вызовах по минутам.

— Ну здравствуй, хрен мордастый! — сказал я, махнув Чайке рукой, чтобы не лез в серьёзный разговор.

Не знаю, что Гелий Гессе там конкретно переживал, но дыхание его сбилось так заметно, что я отследил перемену, невзирая на несовершенство линии. Мысленно порадовался и продолжал:

— Не вздумай в обморок падать, а то поднимусь обратно и начищу тебе рыло! Слышишь, Гес?

— Северен? Этого не может быть!

— Скажи это своей совести, бесчестная скотина! Я ведь говорил, что я хороший, но разве ты мне поверил?

Он гораздо быстрее непосредственного начальника сообразил, что я издеваюсь и разразился в ответ такими метафорами, что содрогнулся, наверное, весь околопланетный эфир. Чайка вытаращил глаза, а я захохотал от души. Рад был, откровенно говоря, что мужик в порядке и честно по мне страдает, да и особенного зла на него не держал.

В рамки благопристойности удалось войти не сразу, потому что Гессе там, наверху, никак не мог угомониться, да и я тут, внизу, тоже. В итоге беседу пришлось отложить ещё и потому, что станция уходила за горизонт, а связь пока на круг не работала. Гессе напоследок пообещал спуститься на планету и собственноручно переломать мне все кости, но я посоветовал ему оставаться там, где он есть. По разным существенным причинам.

После темпераментного сеанса связи осталась лёгкая грусть, но в целом перебранка пошла всем на пользу, потому что вернула в помещение уют разумной беседы. Мы выплеснули всё, что хотели и теперь могли пообщаться по делу. Чайка без промедления вернулся к своему важному вопросу и на этот раз я ему ответил:

— С научной точки зрения объяснить, как я выжил, не могу. Думаю, постепенно поймём суть происходящего, механизм очередного чуда, но говорить в первую очередь надо не об этом. Есть более важные, коренные вещи. Разберёмся с ними, дальнейшее пойдёт проще. Пока могу сказать только, что вынужденные выживать в разделённом на два вида раскладе мы все старались. Вы — придумывать искусственный мышцы и тем наращивать мощь, мы — эволюционировать естественным образом.

— Разве вампир так может? — не поверил он.

— Вампир, вполне вероятно, нет, но обозначив суть явления привычным словом, мы пошли на поводу старых понятий и в итоге упустили из виду, что всё происходит на другой планете, по иным принципам, да ещё и взаправду. Пора признать и закрепить законодательно, что мы не вампиры. Изменённые люди. Придётся напрячь извилины, сочинить нормальный термин, протереть зенки и начать уже конструктивно думать, а не банально бояться.

— Мне нравится подход, хотя…

— Давай без оговорок. Да, я тоже прозябал во тьме, думая, что превратился во вредную тварь, но вопреки самообману продолжал меняться, всё меньше нуждаясь в крови и всё больше в ясном небе. Я рос над изначальным грустным существованием и вырос если не до звёзд, то до орбиты точно, потому и спустился с неё домой, что мир этот не просто ко мне присмотрелся, но и принял на правах законного жителя. Нового человека. Я окончательно перестал быть землянином и ничуть не жалею о случившейся метаморфозе.

— То есть, вампир, прошу прощения, изменённый человек проходит долгий путь, чтобы в итоге превратиться в законное разумное существо этой планеты? Любой изменённый? А что тогда станется с теми, кто не отрастил клыки и прочую жажду? С нами?

— Все или нет — сказать не берусь, но надеюсь теперь сможем в этом разобраться, что же касается людей, то не вижу причин для грусти. Вы уже начали совершенствовать себя и сколько ещё разнообразных путей для этого придумаете в дальнейшем, особенно теперь, когда не давит страх попасть под прицел орбитальных орудий. Скоро со станции информация рекой потечёт, если, конечно, Гессе там не чокнется от унылого одиночества. Наверняка в этом потоке попадётся не один полезный ручеёк.

Чайка открыл было рот, хотел что-то сказать, но воздержался, заговорил явно о другом:

— Ты думаешь, мы образуем две ветви разумных существ? Будем всё дальше расходиться на этом пути? Возникнут разные цивилизации?

— Вот как раз этого я и не думаю. Многажды пытался понять, искал сложные ответы, тогда как простые обычно вернее. В чём загадка изменений, ну та, что лежит на самом виду? В том, что женщины в него не попадают. Давно следовало выяснить: почему? И знаешь, я нашёл непротиворечивый ответ, который не только удовлетворяет логику, но и даёт надежду.

Чайка перебил меня. Он откровенно увлекся разговором, глаза блестели одушевлением:

— Природа испытывает все свои нововведения на самцах с тем, чтобы самки могли закрепить успех и не пострадали от неудачи. Если этот способ пригодился на одной планете, почему ему не работать везде, где есть разделение на два пола?

Вот уже и объяснять ничего не пришлось. Мне очень понравилось, что мы на общей волне, потому от доброты душевной и теплоты чувств я плеснул из бутылки ещё по капельке и мы оба выпили смачно и в унисон.

— Потому Алиса и набросилась на тебя, хотя я был против, — сказал Чайка помотав головой и переведя дыхание. — Мне казалось, что ничего не выйдет, но она хотела попробовать, ведь не попробовав не узнаешь.

— Ничего и не вышло, должно быть, закреплять результат ещё рано, — ответил я, ощущая вопреки природе лёгкое опьянение. — Промежуточный он, пока не конечный. Семья и любовь у нас ещё впереди, и я от души надеюсь, что не с Алисой. Но ты подумай о другом: мы ведь сделали похожие выводы и скрывали их друг от друга. Как же можно идти вперёд, если не делимся добытым, а оттаптываем друг другу копыта?

— Медленно! — сказал он торжественно. Взгляд немного плыл.

Я разлил по третьей, но собеседник мой пить не стал, отодвинул стакан, как видно желая сохранять ясность рассудка.

— Ты прав, Северен. Мы наделали глупостей, но теперь, когда получили немного свободы и чуток надежды, надо жить по уму. Не только потому, что планета у нас общая и чувство локтя вырабатывать придётся. Не только потому, что Земля и вся созданная там цивилизация, вполне возможно, накрылась вселенской задницей. Есть ещё один момент.

Он нахмурился, словно хотел усилием воли удалить из крови уже попавший туда алкоголь. Преуспел или нет, я не знаю, но заговорил спокойно и трезво. Серьёзно.

— Гессе разбирал записи, самые важные из той поры, когда там далеко шла война, а сюда долетали лишь отрывочные сведения о ней. Так вот, мы поняли ещё не всё, потому что многие термины перевести невозможно, но кажется, определили главное. Земляне столкнулись с чужой цивилизацией или какой-то частью своей, которая воспринимала себя как чужую.

— И которая вполне могла победить и выжить на развалинах, — продолжил я, потому что предполагал что-то такое, ну и лучше понимал язык бывшей родины.

— Да, — подтвердил Чайка. — Мы не знаем, что там произошло и не можем быть уверены в том, что беда однажды не подкатится к нашему порогу.

— А значит, будем сотрудничать и вместе изучать звёздный мир. Строить оборону и формировать новую разумную сущность из того, что послала судьба. Дурак делит всех на белых и цветных, на мужчин и женщин, на талантливых и бездарных, а умный старается умножать и помнить, что нет прекрасного имаго без противной гусеницы. Нельзя презирать часть, если хочешь получить целое.

Чайка поднялся и протянул руку, я не стал отказываться. Мы скрепили крепким пожатием наметившийся договор и, кажется, отчасти простили друг другу предыдущие заблуждения.

Сделать предстояло столько, что кругом шла голова, но я жадно радовался предстоящей работе, искренне недоумевая, как мог долгие годы торчать в тени: сидеть на холме, любуясь закатом, и изображать довольство этой никчёмной полужизнью. Повезло нам всем, что не смело с лица планеты чужое нашествие или собственная лень, но шанс даётся нечасто, да и то лишь отважным, так что следовало ловить его и воплощать в явь мечты. Да, Земля осталась в прошлом, но именно поэтому новая родина казалась такой драгоценной. Меня приняли её недра, признал горизонт и если я не сумею шагнуть дальше, то сам буду виноват. Я точно знал, что справлюсь.



Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21