Хорья фабрика [Елена Михайловна Крылова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Хорья фабрика

Из мешка

На пол рассыпались вещи.

И я думаю,

Что мир —

Только усмешка,

Что теплится

На устах повешенного.


Велимир Хлебников. 1908

Пролог

Это была бескрайняя пустыня, способная поразить своими масштабами любое воображение. Сквозь красную потрескавшуюся почву с трудом пробивались жалкие пучки растительности, а подняв взгляд выше, можно было видеть возвышающиеся тут и там каменные утесы нелепой прямоугольной формы. Цвет их, так же, как и цвет земли, был близок к красному, а их рваные очертания напоминали о ничтожности всего сущего перед вечностью и непогодой.

Довершали картину медленно плывущие, ощипанные со всех сторон ветром облака, подсвеченные солнцем такого же красного оттенка. И они, и вся эта пустыня, и время в ней были тягучи и густы, как кисель, поэтому все предметы расплывались, разъезжались и мгновенно трансформировались по-новому.

По пустыне неспешно брела девушка с длинными прямыми волосами цвета пшеницы, к которым стороннему наблюдателю непременно захотелось бы прикоснуться рукой, чтобы ощутить их чарующую мягкость. Одета она была в белое платье с короткой юбкой-тюльпаном, отделанное кружевами, нарядное, но заметно поношенное, а ее не в меру массивные теплые ботинки, которые совершенно не вязались с платьем, пылили по красной земле. Этой девушке не было жарко, ее не мучила жажда, она просто неторопливо, и, по всей видимости, бесцельно шла вперед сквозь сонное марево, превращающее все в дымку.

Ее путь пролегал вдоль полотна железной дороги, которое служило девушке единственным ориентиром. Слой красной пыли, покрывающий темные полосы рельс, свидетельствовал о том, что поезда здесь ходят нечасто.

Но внезапно издалека донесся стук колес, и, спустя какое-то время, окутанный густым облаком, показался черный паровоз, тянущий за собой состав вагонеток. Завидев идущую девушку, машинист начал сбрасывать скорость – девушка поняла это по изменившемуся звуку за своей спиной, а когда паровоз, наконец, поравнялся с ней, она оторвала глаза от земли и посмотрела в кабину. Машинист, управлявший этим составом, практически с ним сливался, поскольку был одет во все черное, а на голове его красовалась шляпа-цилиндр такого же цвета. Но самым странным оказалось то, что рукава сюртука машиниста состояли из текучего вещества и струились двумя неиссякающими густыми реками куда-то вниз, ему под ноги.

Пока девушка находилась в поле зрения машиниста, тот смотрел на нее выжидающим взглядом, но она совершенно не изменила, ни выражения лица, ни темпа походки, и вскоре поезд обогнал ее, скрывшись в густом воздухе пустыни.

Девушка продолжила свое путешествие в гордом одиночестве, но спустя пару часов (а может, пару минуту – сложно сказать) ее нагнал другой человек. Это был мужчина в годах, обладающий солидной внешностью, по большей части, благодаря своей полноте. Однако такое строение тела имело и негативные стороны: мужчина тяжело и с присвистом дышал, было видно, что он утомлен долгой дорогой, ведь этот путь ему пришлось преодолеть довольно быстрым шагом. Его тугой живот был обтянут сюртуком, сшитым умелыми руками из дорогого бархата, на голове также был надет цилиндр, а в руке мужчина сжимал круглые золотые часы, к которым из его кармана тянулась длинная цепочка.

Утирая свободной рукой пот, мужчина взмолился:

− Стойте! Остановитесь, пожалуйста…

Девушка повиновалась и с недоумением уставилась на толстяка.

Тот поначалу просто молчал, выталкивая нездоровый свист из своих легких, а, когда, наконец, отдышался, серьезно произнес, глядя в ее зеленые глаза:

− Я бежал за вами. Возвращайтесь.

− За мной? – устало спросила девушка. – Но куда именно вы хотите меня вернуть?

− Домой.

− Не уверена, что вы имеете в виду мой дом. Здесь все перевернуто с ног на голову, а понятия так же растяжимы, как эта пустыня.

В подтверждение своим словам девушка попыталась поднять с земли камень, который оказался вязким, словно тесто, и сильно вытянулся, но так и не пожелал отлипнуть от почвы.

Мужчина продолжал уговоры:

− Мы так и подумали, что ваш рассудок повредился. Вспомните отца, вспомните окно в его доме, возле которого вас венчали…

− Пф, − фыркнула девушка и зашагала прочь.

Глава 1

Местоположение: 1

Дата: вторник, 22 января 2013 г.

Первое, что увидел Дмитрий Совин, открыв утром глаза – снегопад за окном. Ошеломляюще красивые крупные хлопья снега, словно пепел после войны, ложились на город Долгореченск, принося с собой мертвую тишину.

Дима сделал попытку приподняться на постели, но, едва он оторвался от подушки, его голову пронзила боль. Комната покачнулась, а затем погрузилась во тьму, и, чтобы удержать внутри содержимое желудка, мужчине пришлось лечь обратно.

В комнате было очень тихо, не было слышно даже дыхания Алевтины, которая спала на другой половине кровати, укутанная пышным одеялом, словно летним безмятежным облаком.

Некоторое время Дмитрий так и лежал на спине с открытыми глазами, пугаясь непривычного ощущения вакуума, вызванного практически полным беззвучием. Тишину нарушали только бухающие удары в голове Совина, кажущиеся ему армией какой-то неведомой величественной империи, которая шествовала стройным маршем завоевывать далекие дикие замели.

Внезапно раздавшийся телефонный звонок безжалостно разорвал пополам ватное тело тишины. Резкий звук заставил Дмитрия вздрогнуть, что разбудило в его голове новую волну боли. Он не без труда протянул руку к своему мобильному, лежащему на тумбочке.

− Совин, частный детектив, слушаю, − просипел он в трубку.

От звонка проснулась Алевтина, не спеша встала с постели, и прошлепала босыми ногами в ванную. Уже на ходу она вспомнила свою вчерашнюю обиду на Диму за то, что он вчера слишком рьяно загулял со своими друзьями детства, и пришел домой только под утро. Из-за того, что ее мужчина не ночевал дома, Алевтина всю ночь не могла спокойно спать, она, то и дело, просыпалась, бросала взгляд на его часть кровати, затем на часы, после чего хваталась за телефон, чтобы в очередной раз выяснить, скоро ли Дмитрий вернется. Тот пьяным голосом убеждал ее в том, что скоро, и не забывал добавлять, как сильно ее любит, чтобы смягчить предстоящую расплату за содеянное. Алевтина ложилась обратно и с грустью размышляла: «Без него не спишь, потому что плохо, и с ним не спишь, потому что хорошо. Видимо, я высплюсь только на том свете».

Пока Алевтина чистила зубы, сквозь плеск воды из комнаты до нее доносился голос Дмитрия. Он старался вести разговор с подчеркнуто-вежливой интонацией:

− Надежда, пожалуйста, не волнуйтесь. В моей практике каждый второй случай похож на ваш, и велика вероятность, что я смогу помочь вам. Скажите, куда подъехать…

Алевтина привыкла к подобного рода общению, поскольку Диме очень часто звонили взволнованные клиенты, но каждого он мог успокоить и вывести на конструктивный диалог. Как считала девушка, пересмотревшая, в свое время, много детективных сериалов, и повидавшая в них множество гениальных сыщиков, Дмитрий являлся весьма посредственным специалистом в своей области. Но это было неважно, главное, что это занятие нравилось ему самому.

Закончив юридический факультет, Дмитрий Совин три года проработал в долгореченской прокуратуре, но этого короткого времени ему с лихвой хватило, чтобы ясно понять, что либо это место не предназначено для него, либо он не создан для тяжелой и неблагодарной работы. Поэтому молодой человек уволился, не испытав ни малейшего сожаления о неудавшейся карьере в органах, и занялся тем, что было ему действительно по душе – частным сыском.

К сожалению, не все дела, за которые он брался, были захватывающими. В основном ему поручали слежку за неверными мужьями или женами, иногда приходилось искать сбежавших из дома подростков, но в таком небольшом городе, как Долгореченск, другого ожидать не следовало. Зато у Совина не имелось конкурентов, а сыскная деятельность приносила ему достаточно прибыли, поэтому он ни на что не жаловался.

Когда Алевтина вернулась в комнату, Дима уже закончил телефонный разговор. Она присела к нему на кровать и стала внимательно вглядываться в его глаза, ожидая извинений по поводу вчерашнего. Дмитрий приподнялся и поцеловал ее, но коротко и немного отстраненно, из чего Алевтина сделала вывод, что мыслями он уже погружен в работу.

− Аль, сделай быстренько покушать чего-нибудь легкого, и я убегаю, − сказал он, растрепав ее по-утреннему спутанные волосы.

Девушка скорчила недовольную гримасу.

− Только не тяни, пожалуйста. У меня новый клиент, − серьезно добавил он.

Алевтина хоть и поселилась у Димы не так давно, но уже успела изучить его поведение в разнообразных ситуациях. Поэтому она отправилась готовить завтрак, поняв, что сейчас бесполезно проявлять свою обиду, и будет правильнее оставить неприятный разговор на потом.

В основном в их недавно образовавшейся паре царило взаимопонимание, которое сложилась во многом благодаря тому, что Дима и Алевтина были знакомы давно, еще со времен учебы на юрфаке.

Правда, в то время Дима не рассматривал Алевтину в качестве своей девушки, и уделял больше внимания Марии, известной своим тяжелым характером и легким поведением. Причем, второе с лихвой компенсировалось первым, поэтому с ней вполне можно было иметь отношения, особенно, если они сводились к удовлетворению физических потребностей. Собственно говоря, только этим Дмитрий и занимался с Машей, не утруждая себя попытками завести с ней хоть какую-то серьезную беседу. Однако тогда он еще не знал, что одновременно с ним эта девушка «обслуживала» еще нескольких парней из их потока, принимая от них за это небольшие, но ценные презенты.

Алевтина же, прекрасно все понимавшая, несколько раз пыталась намекнуть своему одногруппнику Диме, что его девушка, мягко говоря, принадлежит не только ему. Совин же упорно отказывался принимать эту информацию за чистую монету, считая, что Алевтина все выдумала, возможно, даже с целью занять место Маши.

Но, теперь вся эта история осталась в прошлом, и Дима уже забыл о своем студенческом романе, как о страшном сне. Сейчас ему было тридцать с небольшим, за плечами толпились воспоминания о бывших подругах, ни с одной из которых ничего не сложилось всерьез. В последнее время, живя с Алевтиной, он начал ловить себя на мысли, что возможно, она, как это называют в сопливых романтических фильмах, «та самая», но старался не делать поспешных выводов.

Справившись с едой, Дмитрий с трудом оделся, стараясь принять как можно более аккуратный вид. Обычно, собираясь по рабочим делам, он добивался того, чтобы его внешность вызывала доверие и располагала к нему людей, но сейчас важно было хотя бы с помощью свежей одежды отвлечь внимание от несвежего лица. Мужчина собрался, поцеловал Алевтину, и со словами «не скучай тут» вышел из квартиры.

За ночь снегопад успел сделать свое дело, и Диме пришлось потратить время, чтобы отчистить машину от мокрого снега. Пока мотор прогревался, он достал свою записную книжку и прочел адрес, который продиктовала звонившая ему Надежда Чернобурова. Ехать следовало на улицу Набережную, и Совин, всю свою жизнь проживший в Долгореченске, отлично знал, что находится она в самом центре. Вот только с номером дома он мог промахнуться, поэтому на всякий случай вбил адрес в навигатор.

Дмитрию повезло не встретить на своем пути ДПС, и равнодушный женский голос навигатора, привел Дмитрия к дому, расположенному на самом берегу реки и построенному здесь в конце позапрошлого века. Совин вошел в просторный, но запущенный подъезд, в котором стоял запах мочи, а старые стены, уставшие от всего, что повидали на своем веку, были испещрены наскальной живописью из баллончика.

Детектив нажал кнопку звонка, и массивную дверь перед ним открыла миниатюрная приятная женщина в цветастом халате. Ее движения были суетливы, из-за чего ее аккуратно подстриженная темная головка постоянно дергалась и вертелась, а в ушах беспокойно покачивались золотые серьги.

− Наконец вы пришли, для меня ожидание было вечностью, − нервно тараторила Надежда, − проходите. Нет, нет, не стоит разуваться. Ах, вы уже разулись. Тогда вот, наденьте тапочки.

От Дмитрия не укрылось то, как подрагивают руки женщины. Более того, ее глаза были красными и припухшими, что свидетельствовало о немалом количестве пролитых накануне слез. Сейчас, когда детектив пришел к ней, они снова стали наполняться влагой.

Женщина, которая и была той самой Надеждой, пригласила Совина на кухню, и он проследовал за хозяйкой по широкому коридору просторной и светлой квартиры.

− Может быть, вы хотите чай или кофе?

− Нет, спасибо, ничего не нужно, − вежливо ответил Дмитрий, усаживаясь за стол и открывая свою записную книжку.

Надежда почему-то осталась стоять, и, немного помявшись, подошла к кухонному шкафу. Оттуда она извлекала початую бутылку армянского коньяка и спросила скромно, словно находясь в гостях:

− А это хотите?

Дмитрий, еще не оклемавшийся от бурной ночи, почувствовал резкую тошноту, но, справившись с собой, улыбнулся женщине.

− Спасибо, но я за рулем.

Надежда потупила взор.

− А вы не против, если я немного…

− Если вам нужно, то ради бога! Я все прекрасно понимаю, стресс…

− Ужасный стресс, − закивала она, доставая рюмку, − как только я осознаю, что с воскресенья ее не было дома, а сегодня уже вторник… Я еще вчера вечером позвонила в полицию, но там меня буквально послали куда подальше, потому что, видите ли, они не начинают поиски раньше третьего дня с момента пропажи.

Дима с жалостью посмотрел на Надежду.

− Вас нещадно обманули, о трех днях в законе нет и речи.

− Я так и знала, никто там не хочет работать. Но вы-то ведь найдете ее?

− Найду, − пообещал Дима, − если вы присядете и все мне спокойно расскажете.

Совин подождал, пока Надежда примет свою успокоительную дозу алкоголя и задал первый вопрос:

− Итак, когда вы в последний раз видели вашу дочь?

− Пропала она в воскресенье, но в последний раз я видела ее в субботу, − на этих словах глаза Надежды вновь заблестели, но стало заметно, что она немного успокоилась. – Если по порядку, то дело обстояло так. В субботу вечером Майя ушла гулять с друзьями, а ночь с субботы на воскресенье она провела у своей подруги. В воскресенье нас с мужем, ее отцом, не было дома, мы ездили в гости к родственникам, но она позвонила нам утром, и сказала, что пришла домой. Вернулись мы вечером, Майи уже не было дома, а ее телефон с того момента был недоступен.

− Как складывались ее отношения с вами и отцом?

− Мы с ней всегда отлично ладили, даже если она и вела себя вздорно, то сама приходила ко мне мириться. В последнее время у нас также не возникало никаких разногласий.

− Как вам кажется, во что была одета Майя, когда в последний раз ушла из дома? Какой одежды не хватает в ее комнате?

− Белого платья. И это меня больше всего беспокоит.

− Поясните, − Дмитрий непонимающе нахмурился. – Это какой-то свадебный наряд?

− Нет, это обычное, немного украшенное кружевами. Но, понимаете ли, в чем дело. Это платье давно надоело ей, она считала его глупым, и в последнее время ходила в нем исключительно дома.

− То есть, никакие причины не могли заставить ее по своей воле выйти в этом платье из дома?

− Именно так, − сказала Надежда, начав всхлипывать, − по своей воле – никакие… К тому же, эта одежда не предназначена для зимы. Правда, в прихожей отсутствуют ее теплое пальто и зимние ботинки, но…

− Я вас понял, − произнес Дмитрий, заканчивая фиксировать эти детали в записную книжку. – В таком случае, могу я осмотреть ее комнату, если она у нее есть?

− Конечно. Идемте! – Надежда резко вскочила с места, и повела за собой Дмитрия все по тому же просторному коридору, но теперь в противоположный его конец.

В отличие от остальной квартиры, по большей части обставленной старой массивной мебелью и антикварными вещицами, комната девушки, напротив, выглядела очень современно. В помещении имелся шкаф-купе и несколько полок на стенах, но большую часть пространства занимала широкая и довольно низкая кровать, застеленная покрывалом. Больше из мебели ничего не было, благодаря этому комнату буквально пронизывал свет, несмотря на то, что за окном стоял серый зимний полдень. Свет в помещение пропускали два высоких окна, расположенных на одной стороне, а между ними к стене было прислонено зеркало, в котором мог увидеть себя в полный рост даже такой высокий человек, как Дима.

− Когда вы вошли в квартиру после пропажи дочери, дверь была закрыта? – спросил Совин.

− Она была закрыта, но на ключ не заперта.

− А вы замечали что-либо необычное?

− Что именно? – не поняла Надежда.

− Я имею в виду, возможно, вы находили какие-то посторонние предметы. Или, может быть, вещи стояли не на своих местах?

− Вы правы, у нас дома все было… не то, чтобы перевернуто, но… Понимаете, как будто кто-то неаккуратно ходил по квартире и задевал предметы.

− То есть, это не похоже на следы борьбы? – уточнил Дмитрий.

− Нет. Просто человек ходил. Знаете, как ходят пьяные?

Совин кивнул.

− Надеюсь, вы оставили все, как было?

− Нет, конечно! – возмутилась Надежда. – Этот бардак я сразу же убрала.

Дмитрию оставалось только молча вздохнуть.

После первого беглого осмотра комнаты Совин извлек упаковку с новыми белыми перчатками и задал вопрос матери пропавшей:

− Вы позволите? Мне нужно все изучить немного более тщательно.

Надежда молча кивнула и деликатно вышла.

Поскольку комната была небольшой, и мебели в ней было немного, ее исследование заняло у Дмитрия не более получаса. Обычно, осматривая жилье пропавших людей, он в первую очередь старался обнаружить хоть какие-нибудь дневники или личные записи, потому что именно они, как ничто другое, могли указать нужное направление поиска. Однако в комнатах юношей и девушек такие вещи теперь попадались редко, поскольку те предпочитали оставлять записи подобного рода в социальных сетях, или же, если не хотели разглашать свои тайны, в файлах на личных компьютерах. Поэтому, не найдя ничего, написанного рукой Майи, кроме того, что относилось к ее занятиям в институте, Совин поднял с кровати ноутбук девушки. Его он планировал взять с собой, чтобы позже заняться изучением содержимого.

Собираясь уходить, Дмитрий в последний раз окинул взглядом помещение, не надеясь больше обнаружить в нем ничего значимого. Однако нечто из ряда вон выходящее привлекло его внимание и так подействовало на подсознание, что заставило застыть в дверях.

Детектив глубоко вдохнул и выдохнул воздух, после чего еще раз прошелся взглядом по всем предметам, пока, наконец, не понял, что в этом помещении было не так. Вся мебель в комнате была новой и пребывала в хорошем состоянии. Только зеркало портило картину: вся его поверхность была чистой и идеально гладкой, не считая одного места. Дмитрий опустился на пол перед зеркалом, и прямо напротив его лица оказалась неровно выцарапанная на зеркальной поверхности спираль. Рисунок был не очень большим и проявлялся для смотрящего только под определенными углами. Видимо, поэтому никто до этого времени не обратил на спираль внимание.

Дмитрию показалось более чем очевидным, что случайным повреждением эта царапина не является, поэтому, он достал мобильный телефон и на всякий случай сфотографировал загадочный рисунок.

Немного посидев на полу и обдумав увиденное, Дмитрий направился к Надежде, которая находилась на кухне.

− Мне придется позаимствовать это у вас на время, − сказал Совин, показывая ноутбук.

− Если это поможет вам в поисках, то, разумеется, я не против.

− Хорошо. Но на этом мои вопросы не иссякли, − сказал Дима, опускаясь на стул. − Меня также интересует круг общения вашей дочери. Кто ее самые близкие подруги, друзья? Есть ли у Майи молодой человек?

Надежда вздохнула. Стало заметно, что за время пребывания Дмитрия в комнате девушки, она снова предпринимала попытки успокоить свои нервы.

− Парня, насколько я знаю, у нее нет. Но есть один мальчик, его зовут Илья Черун, они с моей дочерью одногруппники и хорошо общаются вне института.

− У вас есть его контакты, чтобы я мог с ним связаться? – спросил Совин, фиксируя в блокнот услышанное имя.

Надежда покачала головой.

− К сожалению, нет. Но я могу дать вам телефон Бургомистровой Жанны, это близкая подружка Майи, они дружат еще со школы.

− Не у нее ли случайно ваша дочь ночевала с субботы на воскресенье?

− Да, именно у нее, Майя по выходным часто у нее остается. Мы живем в центре, а Жанна живет на окраине, в Комсомольском районе, где недавно отстроили новый торговый центр «Гринн», слышали о таком?

Дмитрий утвердительно кивнул.

− В нем много развлечений для молодежи, − продолжала Надежда, − и по вечерам они проводят время там. А, чтобы потом не добираться поздно домой, Майя остается у Жанны, благо до нее из «Гринна» можно дойти пешком за пять минут.

− Я понял. Тогда продиктуйте мне номер Жанны, а после я попрошу вас заполнить некоторые бумаги. Это формальности, необходимые для нашего расследования.

***

После посещения Надежды Чернобуровой, Дмитрий вышел из подъезда и сел в автомобиль. К тому моменту его самочувствие немного улучшилось. Он не стал сразу заводить мотор, а немого посидел, бесцельно глядя в одну точку − обычно это помогало ему систематизировать в голове полученную информацию.

«Что-то эта история совершенно не вписывается в концепцию типичного побега из дома, − думал он. − Либо глубокоуважаемая мама мне чего-то не договаривает».

Пока Совин сидел в машине, снегопад начался с новой силой, и сквозь белые хлопья на улице мелькали черные пуховики случайных прохожих. Все эти люди были ужасно схожи, их походка по скользкому тротуару была одинаково неуверенной, а плечи и головы – опущенными. Давили тяжесть навалившихся проблем и зима.

«Даже в этом маленьком городе легко потеряться» − подумал Дмитрий, почувствовав как необъяснимая тоска, словно серая бетонная плита, накрыла его с головой. Такое иногда случалось с ним, в основном, в середине или в конце зимы, когда казалось, что холод будет длиться вечно.

Чтобы побороть в себе это неприятное чувство, он решил не тянуть с делами и набрал номер Илья Черуна. Парень практически сразу взял трубку, и после того, как Дмитрий изложил ему цель своего звонка, согласился встретиться с ним.

− Приезжайте прямо сейчас ко мне домой, − сказал Илья.

− Я думал, вы еще на занятиях, − ответил Совин.

− Нет, сегодня я никуда не пошел, − честно признался молодой человек без малейшего намека на радость по этому поводу.

Дмитрию не пришлось далеко ехать, поскольку одногруппник Майи жил в паре кварталов от нее, в таком же старом доме, с огромными окнами и высокими потолками.

Едва Совин ступил на порог квартиры Черуна, жилистого темноглазого парня с впалыми щеками, из глубины комнат раздался скрежещущий старческий голос:

− Илюша, кто там?

− Ба, да это ко мне! – прокричал ей в ответ Илья, закрывая за Димой дверь.

В ответ прозвучало:

− Нечего тут ходить, гони всех в шею!

− Все нормально, ба, успокойся, пожалуйста.

− Не надо меня успокаивать, − не унималась старушка, − мать с отцом придут с работы, я им расскажу, что ты тут проходной двор устроил.

Илья посмотрел на детектива извиняющимся взглядом, и Совин подметил, что лицо парня, наделенное аккуратными чертами и обрамленное каштановыми непослушными волосами, очень располагает к себе.

− Извините, у бабушки с головой не все в порядке, обычно она добрая, но иногда на нее что-то находит, − оправдывался Илья, притворяя дверь в комнату старушки. – Дед в девяностые кое-как пытался бизнесом заниматься, но куда там! Кончилось тем, что застрелили его, и с тех пор крыша у бабушки не совсем на месте… Пойдемте, наверное, в мою комнату.

Жилище парня по размеру было схоже с комнатой Майи, с тем отличием, что порядка в нем было куда меньше, а все четыре стены были украшены яркими коллекционными постерами, помещенными в рамы. Помимо этого, над кроватью был подвешен череп какого-то крупного животного, по всей видимости, натуральный.

− Это чей? – поинтересовался Дмитрий, присаживаясь на незаправленную кровать, предварительно подстелив под себя краешек пледа.

− Лошадиный, − лаконично ответил Илья, не в силах сдержать улыбку.

Совин улыбнулся в ответ:

− А зачем он тебе?

− Не спрашивайте, я и сам не знаю. Купил его на барахолке за смешные деньги, − пояснил парень, но улыбка с его лица почему-то сразу пропала.

− Давай, может быть, к делу. Когда в последний раз ты виделся с Майей?

− В субботу, днем. Мы немного посидели у нее во дворе.

− Вы встречались с какой-то определенной целью?

− Да нет, просто посидели, поболтали, − произнося эти слова, парень почему-то отвел взгляд в сторону, и это не скрылось от Дмитрия. – Но мы быстро замерзли и решили пойти по домам.

− Ясно. В последнее время не замечал ли ты что-то новое в ее поведении? Не делилась ли она с тобой планами каких-либо поездок?

− Нет, ничего такого.

− А с родителями или знакомыми у нее были конфликты?

− Никогда подобного не было, со всеми она старалась найти общий язык.

Дмитрий с недоверием покосился на юношу. «Все слишком гладко, кажется, мне опять мне что-то недоговаривают», − подумал он и продолжил:

− Прости, но я задам тебе личный вопрос. Вы с Майей просто друзья или ваши отношения несколько другого плана?

Парень покачал головой.

− Между нами ничего нет, кроме дружбы.

Совин замолчал, размышляя над тем, что еще можно узнать у этого немногословного юноши, но Илья на этот раз заговорил первым:

− Майя пообещала, что встретится со мной в воскресенье вечером. Она собиралась отдать мне деньги.

− Какие деньги? – спросил Дима.

Парень издал нервный смешок, но через секунду вновь обрел непроницаемое выражение лица и махнул рукой, в знак того, что ничего серьезного он не имеет в виду.

− Она как-то занимала у меня тысчонку, − ответил Илья, глядя в сторону. − Вот только в воскресенье нам так и не удалось встретиться. Я ждал ее звонка, потом начал звонить сам, но говорили, что «абонент недоступен». Впрочем, как и сейчас…

− Илья, ты знаком с Жанной Бургомистровой?

− Да, видимся частенько. Они с Майей, по-моему, вообще почти не расстаются.

− Хорошо, можешь дать мне ее контакты?

***

Как и говорила Надежда Чернобурова, Жанна жила на отшибе, в районе, состоящем из унылых бетонных коробок, построенных в поздние советские годы. С одной стороны от этих домов находился лес, с другой – промзона, зато, миновав длинные ряды гаражей, можно было выйти к новому величественному торгово-развлекательному центру. Жизнь в нем кипела постоянно, а по выходным туда стекалась значительная часть населения города с целью посорить деньгами.

Когда Дмитрий позвонил Жанне, она находилась на занятиях в институте. На предложение Совина забрать ее оттуда, когда закончатся пары, и заодно по дороге побеседовать, она, усмехаясь, ответила:

− Вы же не рассчитываете, что я, и вправду, сяду к вам в машину?

Приглашать детектива к себе домой Жанна также наотрез отказалась, поэтому они договорились встретиться через час во дворе ее дома.

Дима мечтал, чтобы трудности этого дня поскорее закончились – недосып и последствия веселой ночи давали о себе знать – но приходилось еще потерпеть. Сначала он сидел в машине и занимался тем, что изучал содержимое ноутбука пропавшей Майи. Все ее аккаунты в соцсетях были защищены паролями, поэтому он решил заняться чтением переписок позже, а пока что – просто заглянуть на страницы, принадлежащие ей и ее друзьям. Не найдя ничего интересного, Совин закрыл ноутбук и снова стал наблюдать за прохожими, в надежде узнать Жанну, когда она будет подходить к дому.

Но он упустил этот момент, и увидел ее, уже выходящую из подъезда навстречу ему. Она практически не отклонилась от назначенного времени, опоздав всего лишь на десять минут, что приятно удивило Диму, привыкшего ждать встреч с нужными ему людьми гораздо дольше.

Девушка выглядела так же, как на виденных им только что фотографиях. Из-под козырька ее бейсболки струились прямые черные волосы. «Первая красотка на деревне», − так мысленно охарактеризовал ее Дмитрий. На фоне таких девочек все их подруги кажутся блеклыми. Хотя, возможно, к Майе это не относится, и, в данном случае дружба двух привлекательных особ только выгодно подчеркивает внешность каждой из них.

В руке Жанны Дмитрий заметил поводок, на котором она держала кого-то очень маленького и юркого. Тельце зверька то извивалось, то стелилось по земле, и он был настолько шустр, что девушке приходилось то и дело перехватывать поводок из одной руки в другую. Совину не сразу удалось понять, что животное это – хорек.

− Хороший зверь, но дикий, − прокомментировала Жанна, заметив повышенное внимание Дмитрия к ее необычному питомцу, − для жизни в квартире он не создан. Все мне перегрыз, что только смог, а еще он ужасно пахучий, и все вокруг этим запахом пропитывается. Мне не дает покоя мысль, что вся моя одежда тоже воняет, иногда так стыдно бывает перед народом, − призналась она.

Дмитрий отреагировал на ее реплику одним лишь кивком и поспешил поскорее направить разговор в нужное русло. Он задал девушке типичный вопрос, который за сегодняшний день не раз прозвучал из его уст:

− Жанна, когда в последний раз ты видела свою подругу?

Черноволосая красавица тяжело вздохнула:

− Это было в пятницу, на лекциях. После института пошли по домам, и на этом все.

Совин слегка опешил:

− В пятницу? Ты уверена?

− Конечно, уверена, вы думаете, у меня проблемы с памятью? Я похоже на склеротичную пенсионерку? – вспылила она, не переставая одергивать поводок с вертящимся хорьком.

− Хорошо, хорошо, я не буду спорить. Но, подожди минутку! Получается, что она не ночевала у тебя с субботы на воскресенье? Просто сегодня я услышал именно о таком ходе развития событий.

Жанна опустила взгляд, и Дмитрий заметил, что она пришла в сильное смятение. Девушка как будто пыталась разрешить сложную моральную дилемму.

− Так мы говорили ее маме, чтобы скрыть правду и не заставлять ее волноваться, − наконец вымолвила она, − и я себя сейчас очень виню, что не смогла придерживаться перед вами нашей с ней легенды. Но, раз я начала раскрывать карты, то скажу, что я думаю насчет всей этой истории: мне кажется, именно он виноват в ее исчезновении. Он или его семья.

Дмитрий устало покачал головой и потер глаза.

− Объясни все по порядку, прошу тебя.

Жанна сильно понизила голос и очень быстро затараторила, при этом она, сама того не замечая, старалась втянуть голову в плечи, словно это помогало ей сохранить внутри себя хотя бы малую часть разглашаемой ей тайны:

− Майя встречается с мужчиной, который чуть ли не в два раза старше нее. Я понимаю, обычное дело, крутить роман со студенткой, ничего в этом особенного нет. Но не для женатого человека с двумя детьми. Никто из нас, ее подруг, не понимал, зачем она это делает.

− Деньги? – предположил Дмитрий.

− Могу точно сказать, что он хорошо обеспечен. А мы, студенты – народ бедный. Но я сомневаюсь, что Майя брала у него деньги или что-то другое, потому что изменений в ее финансах мы не заметили никаких. Да и не стала бы она.

− И ты считаешь, что этот мужчина или, к примеру, его жена посчитали нужным избавиться от Майи?

− Естественно. Он, между прочим, очень дорожит своей семьей и репутацией честного человека. Поэтому, в случае чего, я думаю, такие как он, поспешили бы убрать любовницу. Или же его жена могла приложить руку, чтобы прекратить их роман… − девушка немного помолчала. − Знаете, я очень боюсь…

Дмитрий заметил, как под козырьком бейсболки в глазах Жанны блеснул неподдельный ужас.

− Давай все-таки вернемся к тому, с чего начали, хорошо? В ночь с субботы на воскресенье Майя была с любовником?

− Да, в каком-то из отелей города. Все их встречи проходили в гостиницах, потому что они постоянно прятались от людей.

− А после той ночи от нее были какие-то вести? – спросил Совин.

− Нет, с пятницы мы не общались, − ответила Жанна, хлюпая носом.

− Хорошо. У тебя есть контакты этого человека?

− Да, у меня есть его номер, − Жанна стала поспешно искать по карманам мобильный телефон. – Пишите, − сказала она, найдя аппарат, − его зовут Сергей.

Дмитрий вбил номер телефона любовника Майи и поблагодарил девушку.

Убирая смартфон в карман, и утирая слезы, Жанна добавила:

− Никак не пойму, зачем ей нужен был этот старикан? Еще Черун не знает об этом романе. Может быть, он смог бы как-то повлиять на Майю, но мне не хватает духу рассказать ему. Еще неизвестно, как он отреагирует.

− Илья? − переспросил Совин. – Они с Майей настолько близкие друзья?

В ответ Жанна фыркнула.

− Друзья, говорите? Да она его френдзонит по-черному.

Дмитрий потряс головой.

− Прости, как ты сказала?

− В смысле, не подпускает близко, но и не отдаляет совсем, вроде как друзья. А он с ума сходит по ней. Вы, что, разве не заметили?

− Жаль, что я не так восприимчив к чужим эмоциям, как это бывает у женщин, − хмыкнул Дмитрий.

При этом он с облегчением подумал: «Так вот почему парень так странно себя вел. А я все думал, с какой стати он прячет глаза?»

***

Дима понимал, что с Сергеем, как с крайне подозрительной личностью, следует вести себя предельно осторожно. В идеале, можно было организовать за ним слежку, но, ни адреса, ни даже фамилии этого человека подруга Майи не знала. Доскональное исследование компьютера пропавшей девушки, которым занимался Дмитрий весь следующий день, также не дало никаких результатов.

«Хорошая у тебя конспирация, друг», − подумал Совин, и, решив идти напролом, набрал номер Сергея.

В трубке раздалось решительное «алло!»

− Здравствуйте. Сергей?

− Да, слушаю.

− Вас беспокоит частный детектив Дмитрий Совин. Я веду расследование по делу пропавшей Майи Чернобуровой, и хотел бы пообщаться с вами…

Сергей резким тоном прервал Дмитрия:

− Я не знаю, кто это. Не звоните сюда больше, − и трубка жалобно разразилась короткими гудками.

Глава 2

Местоположение: 2

Дата: воскресенье, 20 января 2013 г. – понедельник, 21 января 2013 г.

Последнее, что я запомнила – грязная дверь, обитая дерматином. Я открываю ту дверь и оказываюсь здесь.

Все, что было со мной до этого момента, словно отгородилось от толстым слоем льда, сквозь который мне было ни за что не пробиться. Все, что случилось со мной после того, как я открыла дверь, не поддается никакой логике.

В растерянности я рассматривала место, в котором оказалась. Огромное жилище, не то дом, не то квартира, чья утроба окутана мраком. Темнота, царившая там, не казалась мне чем-то зловещим, напротив, я каким-то образом осознавала, что ее наличие здесь необходимо. Просто этот дом настолько устал от кишащей в ней много лет жизни, что ему очень нужно спрятаться внутри себя же самого.

Продвигаясь практически на ощупь, я зашла в одну из ближайших комнат. Истлевшие шторы были задвинуты не плотно, и слабые лунные лучи пробивались сквозь их лохмотья, немного освещая комнату, что позволило мне оглядеться по сторонам.

В углу, рядом со входом, стояла печь, некогда изящно украшенная бело-синими изразцами, напоминающими морозные узоры. Но со временем часть керамических прямоугольников потрескалась, некоторые отпали совсем, и так и остались лежать на полу, неубранные.

Овальное зеркало, разрезанное трещинами, заключенное в позелененную временем причудливую медную раму, едва заметно отражало мое бледное лицо, перекошенное испугом.

Обои на стенах были в вертикальную полоску, а между полосами кокетливо сплелись узоры нарисованных растений. Во многих местах обои отошли, а с потолка на стены стекали темные пятна плесени, пожирая и полосы, и растения.

Внезапно послышался звук шагов, и по коридору ко мне стал приближаться желтый огонек коптящей свечи. Над ее пламенем я различила слабо освещенное круглое женское лицо, по которому от глаз и рта во все стороны разбегались неглубокие морщинки. Однако они не портили внешность этой женщины, а делали ее лицо довольно добрым и приятным, без слов говоря о том, что в своей жизни она смеялась больше, чем злилась или грустила.

Двигалась женщина ровной походкой, словно плыла по воздуху. На ее плечах колыхалась теплая пуховая шаль, а многочисленные юбки еле слышно шуршали, когда она переставляла ноги или касалась подолом мебели.

− Здравствуй, деточка, − ласково сказала она, ставя свечу на комод. – Хорошо, что ты здесь. Давай, я сама возьму твое пальто, а то нынче спят все холуи, не докличешься никого.

Я, все еще не понимая, что происходит, сняла с себя пальто и протянула ей, оставшись стоять в нелепейшем белом платьице и совершенно не соотносящихся с ним грубых, но теплых ботинках. При этом, пошевелив пальцами на ногах, я осознала, что носков под обувью нет.

Она куда-то сходила, шустро двигаясь в темноте, и вскоре вернулась обратно.

− Дитя, а почему же ты одна? – спросила дама, как будто опомнившись.

− А с кем же мне быть? – поинтересовалась я.

− Да как же, удивилась она, − знамо дело, что отец и муж не отпускают тебя одну из дома.

Я в панике стала копошиться в своем мозгу, пытаясь вспомнить, кто мои отец, муж, и, вообще, семья. Но удалось вспомнить только мое имя – Майя.

− Вот уж неведомо, как ты здесь оказалась, но пока что ты останешься у меня, − проговорила женщина, нахмурившись. – Ты меня, наверняка, не знаешь, я значить, − Хозяйка этого дома, − продолжила она, уже более веселым тоном, − представила бы тебя и Хозяину, да только вот нету его. Так давно нету, что я уже потеряла всякую надежду. А без него этот дом тяжко болеет. Хорошо, хоть ты сегодня здесь!

«О чем она? – недоумевала я. – Хозяйка, Хозяин, болезнь… И говорит как-то странно, вроде пытается интеллигентничать, но получается неуклюже. Скорее, провинциально».

Женщина, заметив мой ужас, прервала монолог и всплеснула руками:

− Матерь божья, да тебя трясет всю. Сейчас, обожди с минуту, я тебе водицы принесу…

Единственное, что я смогла тихо произнести, было:

− Я умерла?

А что еще я могла предположить? Память меня покинула, я не имею ни малейшего представления о своем прошлом, а то, что происходит в настоящем, не совсем поддавалось пониманию и никак не походило на реальность.

Хозяйка уже гремела посудой в другом помещении и вопрос не услышала, а, может быть, просто не захотела отвечать, и мои слова поглотили заплесневелые стены.

Можно было предположить, что все это мне сейчас снится, но данную версию я сразу же отбросила. Не знаю, почему, но я отчетливо помнила один важный факт: когда во сне я осознаю, что это сон, то сразу же просыпаюсь. Но пока что переходом к яви даже и не пахло.

Вернувшись, Хозяйка протянула мне стакан прохладной воды, который я с благодарностью приняла. Выпив воду, я заметила, что мне стало значительно легче. Почувствовав себя увереннее, и желая ощутить комфорт, я погрузилась в глубокое резное кресло.

− Вот и славно, − сказала женщина, улыбнувшись. − Мака-а-ар! – закричала она куда-то в темноту. – Макар Иваныч! Тащи свечи, сейчас гости понаедут.

В гостиной тотчас же возник молодой человек небольшого роста. С собой он принес два чугунных подсвечника, по одному в каждой руке, поставил их в центре стола и зажег свечи. Желтый свет отразился от его круглых очков. После Макар Иванович несколько раз уходил и возвращался с новыми подсвечниками, которые он расставлял на всех свободных поверхностях. Комната, наполняясь светом, постепенно преображалась, и я, наконец, увидела, какая она огромная. Мягкое теплое освещение сгладило все контуры, а следы разложения этого дома стали менее заметны.

Не заставили себя ждать и обещанные гости. У входа раздался звон колокольчика, Макар неслышно проследовал к двери и вернулся не один − вместе с ним в гостиную вошло нелепое существо. Тело его было вполне обычным, человеческим, оно не выделялось ни толщиной, ни худобой. Зато голову этому гостю заменял лошадиный череп.

− Как чудесно, светлый князь, что вы сегодня первый. Располагайтесь за столом. Может быть, принести вам чего-нибудь, «для сугрева», так сказать? – Макар Иванович хлопотал вокруг гостя.

− Ничего не надо, − невнятно пробурчал «конь», неспешно усаживаясь за стол, − я дождусь остальных.

− Как вам будет угодно-с, − Макар поклонился и вышел, поскольку тут же раздался еще один звонок в дверь.

Гости прибывали один за другим в течение получаса. Следом за князем-конем в гостиной появился человек с нормальным телом и миниатюрной головой, размером с кулак, неуклюже слепленной из разноцветных кусочков пластилина. Также визит Хозяйке нанес гость с огромным вращающимся стеклянным глазом вместо головы, дама с головой, выпеченной из теста и с двумя шариками мороженного в глазницах, мужчина, голову которого заменял шумящий кассовый аппарат, и другие, не менее странные существа. Причем, кассовый аппарат непрерывно отстукивал чеки, исторгая из себя при этом новую порцию ленты. Человек смущенно обрывал выехавшую из его головы бумагу со словами:

− Извините… Простите… Прошу прощения… Мне ужасно стыдно…

Когда все гости, а были их больше десятка, расселись вокруг стола, Макар Иванович обошел их с подносом, ставя перед каждым бокал с шампанским.

Хозяйка уселась последней, взяла свой бокал и произнесла:

− Ну, господа, будем здравы!

− Какое тут здоровье, − гнусаво произнес «кассовый аппарат», когда все выпили. – Я намедни так сильно простыл, что насморк скоро сведет меня с ума, − с этими словами он красноречиво оборвал очередной выбитый чек. – Вот видите! Совсем не могу себя контролировать…

Его капризно перебила дама с выпеченной головой:

− Довольно вам, Андрей Палыч. Никакой отрады вас слушать.

− Что ж, любезная Настасья Никитична, может быть, вы потешите нас какой-нибудь своей историей? – отозвался человек-глаз.

− Извольте, – кивнула дама, игриво дотронувшись до прически, сделанной из румяного теста, − это я могу, − и, взяв с подноса, принесенного Хозяйкой, новый бокал, начала рассказ. – Одному моему знакомому очень нравилась одна дама. И случался за ним такой грешок: каждый раз,проходя мимо ее дома, он позволял себе, как бы ненароком, заглянуть в окошки. А однажды этот господин, совсем осмелев, пробрался в ее спальню и, спрятавшись за портьеру, стал ждать появления объекта своих воздыханий.

Вскоре она вошла, переоделась, но, вместо того, чтобы выйти из комнаты, резко метнулась к портьере и отдернула ее. Герой моего повествования страшно перепугался, что сей же час будет бит прислугой, однако, дама не стала кричать или плакать. Она миролюбиво протянула ему новенький шприц, со словами: «Раз ты ко мне питаешь столь нежные чувства, ширнись, милостивый государь. Будем с тобой знакомы».

«За знакомство – грех не ширнуться», − рассудил мой товарищ, и принял любезное предложение, после чего благодатно утратил связь с реальностью. Очнулся же мой знакомый, будучи распростерт «звездой» на бильярдном столе в доме этой дамы. Одежды на нем не было никакой, а руки и ноги кто-то накрепко примотал веревками, спускавшимися по углам аккурат к четырем ножкам стола. А немногим позже к хозяйке пришли гости и начали играть в бильярд…

− Какие страсти вы нам всегда рассказываете, Настасья Никитична! – воскликнул «кассовый аппарат», выбивая чек. – Хоть бы постыдились, вы же дама, все-таки.

− А мне нравятся ее рассказы, − возразил человек с пластилиновой головой, – они весьма поучительны. Продолжайте, радость моя, − обратился он к даме, − потешьте нас еще, умоляю вас.

− Как вам будет угодно, − томно ответила она, и продолжила. – Одна барышня, тоже моя приятельница, однажды очнулась в неизвестном месте. И, хотите, верьте мне, судари, хотите, нет, но она была будто бы подвешена в невесомости. Ноги ее не чувствовали твердой поверхности, а руками, сколько не размахивай, невозможно было ни до чего дотянуться. Да и не видно было, куда тянуться − вокруг простирался чернейший мрак. Барышня, ясное дело, растерялась. Она оглядела себя: на ней шикарное алое платье, рубины на шее – ничего не порвано, не осквернено. После этого стала она ощупывать свое лицо, а оказалось, что в кожу, то тут, то там, было воткнуто несчетное количество осколков алого же цвета. И не понятно, что это за осколки, по виду – просто стекло, а на ощупь – холодные, как будто кровь, застывшая на морозе.

− Фи, какой ужас, − пискнула одна дама, сидящая за столом.

− Ну вот, господа, стала эта барышня осколки из лица вынимать. Тащит их, один за другим, а у самой слезы ручьями – больно было до невозможности. Но как только все вытащила, сразу к ней память вернулась. Вспомнила она, что на празднике кто-то бокал с красным вином уронил, а она не заметила этого, споткнулась и прямо на него и упала.

А когда про бокал вспомнила, то и из комы вышла, в которую ее загнало неудачное падение.

− Чудовищное невезение, − прокомментировал рассказ дамы человек-конь, − люди годами тренируются, чтобы только в кому впасть и больше в этот бренный мир не возвращаться. А барышня ваша, к своему стыду, из нее вышла.

Гости дружно закивали.

Все это время я так и оставалась сидеть в углу, вжавшись в кресло, чтобы быть как можно менее заметной.

«Господи, пусть меня примут за плесень, за ошметки штукатурки или, в конце концов, за мусор, − думала я, – но лишь бы эти существа не обращали на меня внимания».

Но они, поглощенные рассказами «хлебной дамы» даже не думали глядеть в мою сторону, и это вселяло в меня надежду. В какой-то момент, набравшись храбрости, я решилась на отчаянный шаг – убежать из этого дома. Для начала мне нужно было встать с кресла и пройти несколько шагов до двери.

В момент, который мне показался наиболее подходящим, я резко вскочила с места. Но при этом, из полутьмы соседнего кресла, так же шустро поднялся человек, которого я раньше не замечала рядом с собой. Линзы его очков холодно блеснули, и я узнала Макара Ивановича.

− Вы не должны уходить, − твердо сказал он, догадавшись о моих намерениях.

− Я всего лишь хотела взять бокал шампанского, − ответила я, изобразив негодование.

− Не утруждайте себя, − сказал Макар подобострастно, но, в то же время, высокомерно. – Я сам вам его подам.

Мне пришлось усесться на место, и через пару секунд я получила из рук Макара Ивановича напиток, пить который мне вовсе не хотелось.

Я обратилась к мужчине с запоздалым вопросом:

− Простите, но кто вы такой, раз вы берете на себя обязанность следить за моими действиями?

− Сударыня, − ответил он, поправляя очки, − я всего лишь секретарь Хозяйки. Не судите меня строго, поскольку я исполняю ее волю.

− Я правильно понимаю, что отсюда меня не выпустят без ее разрешения?

− Милая моя, − он улыбнулся, − мне бы вашу смекалку.

«Похоже, что все-таки умерла, − подумала я о себе, большими глотками вливая в горло кислое шампанское, которое нисколько не опьяняло, − потому что это место похоже на ад».

Тем временем Настасья Никитична уже начала новый рассказ:

− Одна моя знакомая ведьма очень любила убивать людей. Каждый день от ее рук погибал какой-нибудь несчастный обыватель. И было у этой ведьмы двое взрослых детей, сын и дочь. Сын был совсем обычным юношей, таких тысяча по улице ходит. Зато свою дочь наделила она даром: каждый раз, как ведьма убивала очередного человека, в руках у девушки появлялся благоухающий букет роз.

Дар, надо сказать, так себе. Толку от него мало. Но ведьмин сын ужасно завидовал сестре, и всю жизнь злился на мать, что не его она способностью такой наградила. И вот, как-то раз ведьма улетела в ночь по своим делам, а ее сын спать не лег – он взял нож и пошел матушку убивать.

Сестра проснулась утром от того, что ладони болят. Посмотрела – а руками она очередной букет обнимает…

Слушатели зацокали языками, а Хозяйка подняла бокал, сказав:

− Господа, за родителей мы еще не пили!

В момент, когда зазвенели бокалы, я решила предпринять еще одну попытку бегства. Моя идея была донельзя проста и заключалась в том, чтобы попроситься в туалет, а по пути туда получить возможность хотя бы немного оглядеть этот дом, продумать пути отступления, и, если будет такая возможность, уйти.

Дай бог, чтобы за дверьми этого маскарада оказался привычный мир, такой серый и такой родной. Странно, что, утратив воспоминания о себе и своем доме, я сохранила представление об окружавшей меня действительности, о том, как все должно быть устроено. И откуда-то мне известно, что так странно и страшно, как здесь, в нормальной жизни быть не может. Обычные люди, например, так не выглядят. А еще они не общаются между собой в такой старой манере и о таких непонятных вещах. Разговоры обычных людей намного проще и прозаичнее: «Уступайте места пожилым людям, пассажирам с детьми и беременным женщинам». Хотя, нет. Так говорят не живые люди, а электронные.

Но вдруг я, если даже и выйду из этого дома, пойму, что снаружи, все еще безумнее, чем здесь? Что ж, тогда я вернусь в эту гостиную, сяду, чинно сложив руки на коленях, и успокоюсь.

Но пока что я капризно окликнула секретаря Хозяйки, с мыслью: «Ну что, друг, исполняешь хозяйскую волю, так исполняй. Не дай бог, она огорчится, и ты впадешь в немилость».

− Макар Иванович, не будете ли вы так любезны, раз уж вы взяли на себя бремя моего охранника, сопроводить меня в уборную? − сказала я, насмешливо подражая языку собравшихся здесь людей.

Лицо Макара не выразило ни капли недовольства, и он хладнокровно ответил:

− Дверь находится справа от нас, милейшая сударыня.

Это был провал. Дверь туалета действительно находилась в той стене, что была по правую руку от меня и секретаря, и, чтобы попасть в уборную, не нужно было выходить в коридор.

Я встала с кресла и направилась туда, куда просилась, несмотря на то, что поход в это место потерял теперь всякий смысл. Зайдя в туалет и закрыв за собой дверь, я в испуге встала, как вкопанная, потому что заметила какое-то движение в унитазе. Там кружился резвый пушистый водоворот, который через пару секунд после того, как я вошла, уже выскочил наружу. В тот момент я осознала, что длинное тело, покрытое мехом, принадлежит никому иному, как хорьку. И, насколько я поняла, это животное только что чистило унитаз, а теперь оно, закончив свое дело и выбравшись оттуда практически совсем сухим, улеглось на кафельный пол, уютно свернувшись клубком.

Когда я шла сюда, мне совершенно не хотелось выполнять то, что обычно делают в туалете, а сейчас, после увиденного, желания не прибавилось. Постояв там с минуту, я спустила воду, я вымыла руки и вернулась обратно.

«Странная планировка жилья у этой Хозяйки, − подумалось мне, − какой нормальный человек делает туалет рядом с гостиной? Можно списать все на то, что она явно не в своем уме, но я думаю, не в безумии дело. Помещения находятся рядом, возможно, по той причине, что, когда гости не разбредаются по дому, за ними гораздо удобнее приглядывать. Ведь здесь, как я заметила, не сильно любят, если кто-то уходит далеко».

За время моего отсутствия в гостиной закончили рассказывать истории, и завели разговор на другую тему, по всей видимости, остро-социальную.

− Да, рабочие на сегодняшний день практически совершенно бесправны, − вещал князь с лошадиным черепом, − отношение к ним ужасное, и за людей их уже давно никто не считает, − в порыве ярости он издал короткий резкий звук, отдаленно напоминающий ржание.

− Не могу с вами не согласиться, князь, − подал голос «пластилиновая голова», − однако в плане жестокости по отношению к рабочим никто не может сравниться с директором Хорьей Фабрики.

Печеная дама возбужденно вскинула голову:

− Асфикс Асфиксеевич? Я знакома с этим человеком!

− Тогда, любезнейшая Настасья Никитична, вы должны знать, в каких условиях он содержит своих рабочих. Живут они в зловонных бараках, кислород получают в строго отмеренных дозах, а трудом своим оплачивают только еду и проживание. Больше ничего Асфикс им не дает, за исключением, так называемых, «премий» − по завершению трудового дня каждый рабочий получает по стакану мерзейшего портвейна. Такие вот дела, господа хорошие, − выдохнувшись после произнесения речи, человек с головой из пластилина откинулся на спинку стула.

− Зато, каких замечательных хорьков они выращивают! Подобных им не сыскать на всем свете! − с чувством произнес «кассовый аппарат». – Какими тонкими и гибкими телами они наделены, какая пушистая у них шерсть. Благодаря всему этому они отлично справляются с чисткой унитазов. Бьюсь об заклад, у каждого из вас в уборной живет дивное создание от Асфикса Асфиксеевича. Мне самому он прислал эксклюзивный экземпляр хорька, к которому была приложена фотокарточка с надписью: «Люблю и лобызаю!»

Князь, откашлявшись, произнес:

− Андрей Палыч, боюсь, курьер ошибся адресом…

Все дружно рассмеялись.

Разговоры в гостиной продолжались еще долго, и в те моменты, когда речь гостей становилась неспешной и тихой, я проваливалась в неглубокий сон. То, что я видела во сне, не сильно отличалось от событий, происходивших вокруг меня наяву, и было несуразной цветной мешаниной. Когда же до моего слуха долетали резкие возгласы (а иногда ржание и стук кассового аппарата), я, вздрагивая, просыпалась. В ту неуловимую долю секунды, когда случается переход от сна к бодрствованию, и которая часто бывает наполнена сладкими иллюзиями о том, что все хорошо, я подсознательно желала, что, открыв глаза, я окажусь в нормальном мире. Но этому не суждено было сбыться. Явно, не сегодня.

Не знаю, сколько часов я продолжала раскачиваться на волнах дремоты, но окончательно пробудилась я в тот момент, когда почувствовала, что Макар Иванович слегка трясет меня за плечо. Комната на тот момент уже была пуста и окутана тишиной, большинство свечей потухло, остались догорать только два небольших огарка в подсвечнике на столе.

Увидев, что я проснулась, Макар вытянулся в струну и отчеканил:

− Хозяйка приказала отвезти вас в отель. Половина гостей изъявили желание остаться на ночь, так как после обильных возлияний не все сохранили способность двигаться самостоятельно. Вас же некуда устроить на ночлег, поэтому переночуете там.

От мысли, что у меня появится возможность выйти из этого дома, в моей душе зазвучали фанфары, но я постаралась этого не выдать.

− Да пожалуйста, мне все равно, − сказала я как можно более равнодушно.

Макар Иванович ничего на это не ответил, только едва заметно улыбнулся уголками рта. После он развернулся и направился к выходу из комнаты, что я восприняла, как немое приглашение следовать за ним.

Макар вел меня не тем путем, которым я попала в гостиную. Тогда я зашла сюда, по всей видимости, через какой-то черный ход, а теперь же мы продвигались к главному. Идти приходилось буквально на ощупь, потому что дом все так же пребывал в кромешной тьме. Никакого источника освещения, даже свечного огарка, секретарь с собой не взял, только его узкая спина чернела во мраке, являясь для меня ориентиром в извилистом коридоре.

Когда мы спускались по парадной лестнице, Макар поддерживал меня за локоть, и я старалась как можно более аккуратно ставить ноги. Я постоянно на что-то наступала, и оно неприятно хрустело под моими ботинками.

− Кости это, − пояснил секретарь, − мышиные. Слуги уже давно отказались их убирать, поскольку неблагодарное это дело. Собираешь кости, а мыши снова дохнут. Да и весь этот дом бесполезно убирать и ремонтировать, потому что разложение идет, и никак его не остановить. Впрочем, все это понимают, и никто ничего не делает, только на перинах лежат, да думы думают.

Находясь в отдалении от своей начальницы, Макар Иванович стал более разговорчив, и я, воспользовавшись этим, решила поддержать беседу:

− Я слышала, этот дом болеет из-за того, что в нем сейчас нет Хозяина. Но где же он?

− Да его и не было никогда, − вздохнул секретарь. Хозяйка сама его выдумала много лет назад. И не из-за его отсутствия сей дом больным сделался – то наша Хозяйка на него так влияет, как, впрочем, и на все жилища, где она поселиться изволит. Как только она вместе с прислугой в новую усадьбу въезжает, все подряд в ней начинает разлагаться и плесневеть.

− Кто же она такая? – задала я давно мучивший меня вопрос.

Макар покачал головой.

− Да бес ее знает. Никто о ней ничего не разумеет толком, потому что она ни в одном месте надолго не задерживается – исчезнет из одного дома, а в другом тут же появится. Вот только, как она исчезнет, приходится мне всюду ходить и искать, куда Хозяйка снова делась. Судьба у меня такая, потому что, если не найду ее, то растворяться начну. Без нее я никто.

Мы спустились с лестницы, секретарь подал мне мое пальто, и, наконец, передо мной распахнулись двери наружу. Крыльцо утопало во мраке не меньше, чем внутренняя часть дома. Меня окутало зимним холодом. Шел крупный мокрый снег, и из-за того, что несколько хлопьев попали на кожу, захотелось пить.

Чтобы отвлечься, я огляделась вокруг: дом был небольшой, с коренастыми колоннами, увитыми сухими ветвями вьюна. Строение было доведено до такого плачевного состояния, что было готово вот-вот рухнуть, и мне даже показалось, что я слышу предвещающий трагедию протяжный скрип.

Над нами неярко светил месяц, сотканный из бледного клубящегося дыма. Висел он, низко, прямо напротив балкона усадьбы, грустно глядя рогами вниз. Именно он протягивал свои беспомощные лучи в комнаты Хозяйки.

Из-за рассеянного света месяца и крупного снега, все было, как в тумане, поэтому я не сразу заметила ожидавший нас экипаж.

− Вот и наше такси подъехало, − объявил Макар Иванович.

«Ничего себе, такси», − подумала я.

Экипаж действительно производил неоднозначное впечатление: в старую шестерку «Жигулей» были запряжены два коня, а на крыше автомобиля, поставив ноги на капот, сидел бородатый извозчик с дымящейся папиросой в зубах.

− Машины у этого перевозчика так себе, − сказал мне секретарь, − да и лошади жалкие, того и гляди, подохнут. Наша Хозяйка эту контору вообще не жалует, она, когда в свет выезжает, велит запрягать ей в «Кадиллак» тройку крепостных. Вот это я понимаю, поездка! – не без гордости заявил он.− А почему бы просто не завести автомобиль и не поехать без помощи крепостных и лошадей? – поинтересовалась я.

− Сударыня, простите мою нескромность, но вы – полнейшая темнота. Где же вы возьмете бензин, если американцы сорок лет назад, как была холодная война, последние остатки нефти выкачали? Поставили себе какую-то хитрую установку, и давай наяривать, лишать весь мир запасов, так за год вся нефть и кончилась. Теперь пытаются продавать в тридорога, да нам хоть бы хны, мы теперь все больше на конях и паровозах… Ну что же вы стоите, ей богу? – Макар стоял, держа передо мной открытой заднюю дверцу «Жигулей». – Забирайтесь в экипаж.

Глава 3

Местоположение: 1

Дата: пятница, 25 января 2013 г.

После неудавшегося в среду разговора с Сергеем, Дмитрий Совин весь следующий день пытался снова ему дозвониться, но тот ни в какую не хотел брать трубку, а под вечер вообще выключил телефон. За это время частный детектив успел вдоль и поперек изучить содержимое ноутбука Майи и ее страниц в социальных сетях, но не нашел там никакой значимой информации. Он также сверил отпечатки пальцев, взятые в квартире, с образцами папиллярных узоров домочадцев, а также пробил их по базе, что снова ничего ему не дало. Кроме того, Совин побывал на железнодорожном и автовокзале, где пытался выяснить, не покидала ли город девушка с паспортными данными Майи или хотя бы в такой же странной одежде, как у нее, на что получил отрицательные ответы. По фотографии работники вокзалов также не смогли ее вспомнить.

Пятничным утром, совсем уже отчаявшись и будучи готов сдаться, Совин решил в последний набрать номер Сергея, теперь уже просто для галочки. После второго гудка совершенно неожиданно из динамика донесся металлический голос, интонация которого не сулила ничего хорошего:

− Я, кажется, просил вас больше меня не беспокоить.

В этот момент, несмотря на выдержку Дмитрия, в его груди разорвался огненный шар ненависти к этому человеку, горячая волна прокатилась по всему телу, достигнув пальцев рук и ног, на лбу выступила испарина, и он выпалил:

− А я, кажется, просил вас уделить мне хотя бы немного времени. Тот факт, что вы старательно меня игнорируете, не снимает с вас подозрений, а, скорее, наоборот. Поэтому в ваших же интересах будет рассказать мне всю правду об отношениях между вами и Майей Чернобуровой и в подробностях вспомнить вашу последнюю встречу.

Дмитрий осознавал, что, скорее всего, сейчас он совершает огромную ошибку и ставит под угрозу успех расследования, так грубо разговаривая с этим человеком, личность которого на данный момент является единственной ниточкой к истине. К тому же, как назло, в голове третий день без остановки вещал внутренний голос, нашептывая ему: «Дима, это не простое дело, будь осторожнее, умоляю». Но он ничего не смог с собой поделать, в нем вызвал приступ ярости этот высокомерный двуличный болван, и, будь он рядом, Дмитрий набросился бы на него с кулаками.

Сергей, выслушав его, как ни странно, не сильно возмутился, только произнес, тяжело вздохнув:

− Хорошо, я смогу ненадолго встретиться с вами сегодня.

Совин, не ожидавший такого удачного поворота событий, значительно приободрился и с иронией подумал: «Ну вот, а ты ломался, как школьница».

− Только учтите, − продолжил Сергей, − что у меня очень плотный график, и в течение суток у меня практически не бывает свободных минут.

Про себя Дмитрий продолжил злорадствовать: «Однако ты непостижимым образом находишь время изменять жене со студентками».

Тем временем Сергей размышлял:

− Так… У меня будет возможность уделить вам часок в обеденное время. Давайте договоримся на 14:00, в кафе «Хозяйка». Вы в курсе, где оно находится?

− Я знаю это заведение, − ответил Совин, − до встречи.

Диме до такой степени хотелось сдвинуть дело с мертвой точки, что он вышел из дома за час до назначенного времени, хотя до кафе можно было доехать максимум за 15 минут.

За пределами подъезда его встречало серое небо в обнимку с коричневым снегом. За последние три дня, в течение которых Дмитрий пытался вести расследование, в город ворвался южный воздух, из-за чего неожиданно резко потеплело. Теперь на влажном ветру стали сильнее трепетать размокшие объявления, а стаи ворон − еще суетливее перепрыгивать с места на место. По вечерам они беспокойно галдели, в синих сумерках рассаживаясь на черных ветвях, которые, сбросив с себя снежные покровы, будто бы стали стесняться своей наготы.

Дмитрий быстро пересек на автомобиле промозглый город. Расположившись за свободным столиком кафе, уютно стилизованного под дворянское жилище, он заказал кофе и совершил действие, которое в последнее время стало для него своеобразным ритуалом: набрал номер Майи. Несмотря на то, что девушка почти неделю отсутствовала дома, он не исключал возможности, что она станет доступной для звонка. Однако и в этот раз ответом ему было нарочито-членораздельное сообщение, когда-то произнесенное неизвестной женщиной, и увековеченное с помощью записи: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…»

В семь минут третьего, наконец, появился Сергей. Совину пришлось узнавать его только по описанию, которое тот дал ему утром по телефону, поскольку ни одной фотографии, равно как и упоминания об этом человеке, в компьютере Майи он так и не нашел. Как оказалось, мужчина выглядел очень свежо, молодо и привлекательно, и Дмитрий подумал, что многие девушки, наверняка, захотели бы завести роман с таким человеком не только ради денег.

Сергей уселся напротив Совина, и уставился на него карими глазами, которые не выражали совсем никаких эмоций.

− Выкладывайте, что вы хотите? – обратился он к Дмитрию. – И, кстати, если вас наняла моя жена, то скажите об этом сразу и не морочьте мне голову.

− Еще раз повторяю, − терпеливо ответил Совин, − что я расследую пропажу Чернобуровой Майи. Моим клиентом является отнюдь не ваша супруга, а мать этой девушки. И так уж распорядилась судьба, что вы, возможно, − последний, кто видел ее перед исчезновением.

Сергей сделал заказ у подошедшей официантки, после чего равнодушно сказал, пожав плечами:

− Могу вас заверить, что я не имею никакого отношения к данному инциденту.

Ответ в такой манере натолкнул Дмитрия на мысль, что мужчина не сильно переживает насчет пропажи своей юной любовницы, а, скорее, наоборот, испытывает благодаря этому некоторое облегчение.

− Ночь с субботы на воскресенье мы с Майей провели в отеле «Симфония», − продолжил Сергей, − утром я подвез ее на своей машине, после чего мы распрощались.

− Вы везли ее до самого дома?

− Нет. Мне ни к чему, чтобы мой автомобиль светился в том районе, так как я, по определению, не должен там появляться. Поэтому обычно мы расстаемся с ней на улице Крузенштерна, оттуда она может быстро добраться до дома, срезая путь дворами. Забираю я ее обычно там же.

− Вспомните, пожалуйста, поподробнее вашу последнюю встречу, − попросил Дима.

Сергей тут же вспылил:

− Я что, обязан вам докладывать, что и в каких позах мы делали? – спросил он с кривой ухмылкой.

Дмитрий не поддался на провокацию:

− Это меня нисколько не интересует. Меня больше беспокоит, не вела ли она себя как-то странно или нервно? Может быть, она была обижена на кого-то, или вы ее чем-то задели?

− Наоборот, мне показалось, что Майя в тот раз была в приподнятом настроении.

− Она не поделилась с вами поводом для своей радости?

− Нет. Я вообще всегда бываю мало осведомлен о ее повседневных делах.

− А вообще, какой характер носят ваши отношения? Кем Майя является для вас, я, кажется, понял. Но как она относится к вам? Быть может, влюблена?

Тем временем, Сергею подали салат, и он начал задумчиво ковырять его вилкой.

− Вряд ли. Мы виделись, в основном, по ночам, и большего она не хотела, ни от меня, ни от кого-либо другого. Я могу ее понять, она молодая студентка, любит веселье и тусовки. Зачем ей сейчас серьезные отношения?

Совин немного помолчал, размышляя над тем, куда могла исчезнуть такая легкомысленная тусовщица, как описал ее Сергей. Да куда угодно! Беспокоит только то, что этому еще и могли поспособствовать.

− Скажите, а ваша семья могла каким-то образом узнать о Майе? – задал Дмитрий вопрос, навеянный размышлениями.

− Маловероятно. Я все тщательно скрывал, в том числе, отслеживал, чтобы ничего не засветилось в соцсетях, потому что, в противном случае, я мог бы попрощаться со своей репутацией. Я не последний человек в городе, мне проблемы ни к чему. Но она, слава богу, ничего лишнего не публиковала.

− Спасибо, Сергей, − поняв, что его вопросы иссякли, Совин встал и подал мужчине руку.

Тот ответил на рукопожатие, не забыв, с обворожительной улыбкой, предупредить:

− Учтите, если что-либо дойдет до моей жены, я до вас доберусь и вырву вам язык.

Дмитрий широко улыбнулся в ответ:

− Безусловно, Сергей, все останется в тайне.

***

Было ясно как божий день, что любовник Майи не относится к категории людей, готовых рассказать незнакомому человеку, пусть даже детективу, подробности своей частной жизни – это Дмитрий понимал еще до встречи с ним. Также он осознавал, что ни этот человек, ни любой другой (может быть, за редким исключением) не станет, совершив преступление, каяться в содеянном. Поэтому к ответам Сергея, которые были крайне сухими и сдержанными, он отнесся скептически, и решил продолжать «разрабатывать» его как главного подозреваемого. Правда, готовясь к этой встрече, Совин надеялся, что она обеспечит его хоть какими-то существенными зацепками, однако этого не произошло.

Место, где он только что побывал − кафе «Хозяйка» − имело совсем крохотную парковку, которая, к тому же, располагалась крайне неудобно – у главного входа в заведение. Туда же выходили все окна зала, поэтому Дмитрию, пока он сидел за столиком один, удалось подметить, на какой машине прибыл Сергей. Теперь Совин, выйдя из кафе, обратил внимание на ее номерной знак, а, сев в свой автомобиль, записал его для верности. После, прогрев машину, Дима отъехал подальше от окон кафе и набрал своего хорошего знакомого из ГАИ:

− Алло, Юрец! Привет. Пробей, пожалуйста, номерок, с меня, как обычно…

Юра пообещал узнать данные владельца машины, но предупредил, что эта просьба не будет выполнена сиюминутно, поскольку в данный момент он сильно занят. Дмитрий ответил, что это не принципиально, главное, что теперь он узнает об этом мужчине немного больше, чем одно только имя.

Закончив разговор, Совин зарулил в один из тихих двориков, для того, чтобы немного подумать. Пока ему не сообщили данные Сергея, нужно было предпринять что-то еще. Он вспомнил, что тот в разговоре упомянул название гостиницы, где он проводил ночь с Майей – «Симфония», и решил, на всякий случай, посетить это место.

Название «отель» для небольшого двухэтажного заведения, с несколькими десятками номеров, пожалуй, было слишком пафосным. Однако этот дом был благородной старинной постройки, что предавало ему немного солидности и шарма, а постоянно текущие трубы, и осыпавшаяся штукатурка на лестинце было делом десятой важности.

Кстати, город Долгореченск никогда и не нуждался в крупных отелях, поскольку эта местность не представляла никакого интереса для туристов. В здешних гостиницах останавливались на ночлег либо командированные работяги, либо молодожены по завершению торжества, либо обеспеченные мужчины, дабы вкусить прелести продажной любви. Одним из приютов для всех этих категорий граждан был, в том числе, отель «Симфония».

На входе посетителей встречала вывеска, стилизованная под золото, на которой прописными извивающимися буквами обозначалось название заведения. Слева от надписи, такой же золотистый, блестящий и китчевый, был изображен рояль.

Бросив недокуренную сигарету в стоящую у дверей урну, Дмитрий вошел в отель. За стойкой ресепшена сидела девушка с бейджиком «Милена», лицо которой, как говорится, не было обезображено интеллектом.

− Чем могу помочь? – спросила она без намека на улыбку.

Видимо, она считала, что ее очевидная красота должна с лихвой компенсировать полное отсутствие доброжелательности на лице. Хотя, скорее, всего, она ни о чем не думало вообще.

Дмитрий, подавив смешок, ответил:

− Милая девушка, я очень нуждаюсь в вашей помощи, − Милена, не привыкшая к такой форме обращения, недоуменно вытаращила глаза, − Буквально на днях в вашем отеле останавливались двое моих хороших друзей. И, вы представляете, они забыли в номере зарядку для телефона. Без этого устройства, сами понимаете, жить проблематично… Вы бы мне сказали, в каком номере они останавливались, а я сам схожу и заберу…

По выражению лица девушки стало заметно, что та пришла в смятение, не зная, как следует поступить, но, стараясь скрыть это, надменно подняла брови.

− Мужчина, мне запрещено разглашать сведения о наших постояльцах.

Совин хотел было достать бумажник, извлечь оттуда несколько голубых купюр и таким образом перевести разговор в более мирное русло, но вовремя заметил глаз видеокамеры, смотрящий из-под потолка прямо на него. Хотя он знал, что в большинстве случаев, за событиями, транслируемыми системой видеонаблюдения, никто не следит, но решил перестраховаться.

− Тогда будьте добры, позовите ваше руководство.

Милена, недоверчиво покосившись на детектива, подняла трубку, набрала короткий внутренний номер и быстро проговорила:

− Вадим, подойди, пожалуйста, тут тебя спрашивают.

Через минуту перед Дмитрием предстал молодой человек, одетый в белую, слегка помятую рубашку, с волосами, слишком усердно уложенными на косой пробор. Совин продублировал ему свою просьбу, на что получил аналогичный ответ:

− Сожалею, но я не могу разглашать эту информацию.

Дима, поняв, наконец, что без этого не обойдется, со вздохом выудил на свет свою лицензию на осуществление частной детективной деятельности, которую он все время носил с собой.

Вадим, взяв ее в руки, открыл рот, чтобы возмутиться, но, вникнув в смысл написанного, сглотнул слюну, и спокойно произнес:

− О ком вы хотите узнать? Только учтите, мне не нужны неприятности.

− Ничего страшного не случится, − заверил его Дмитрий, − мне нужно знать, в каком из номеров останавливались в ночь с 19-го на 20-е января Майя Чернобурова и некий Сергей, чьей фамилии я пока что не знаю. И, если сейчас в этой комнате никто не проживает, я хотел бы осмотреть ее.

Молодой человек полистал журнал посетителей и сообщил:

− Той ночью у нас гостила всего одна лишь пара, и мужчину точно звали Сергей. Они снимали комнату номер 1, как это не парадоксально.

Совин изумился:

− Правда? Так просто… И, честно говоря, я всегда считал, что большинство заведений предпочитают не вести счет комнатам с самой первой. Для солидности. Обычно номера начинаются, как минимум, с сотого.

− У нас так, − Вадим равнодушно пожал плачами и взял с крючка ключ с цифрой «1», − пойдемте, вы же хотели посмотреть. Как раз, после Сергея и той девушки там никто больше не жил.

Дмитрий возликовал в душе – решив ехать сюда, он и не смел даже надеяться на такую удачу.

− Кстати, про эту парочку, а именно про девушку, на днях уже спрашивал один, − добавил Вадим.

Совин насторожился.

− Кто?

− Понятия не имею, какой-то парнишка, худенький такой, темный.

«Илья? – задался вопросом Дмитрий. – Решил искать подругу самостоятельно?»

Номер оказался простым и чистым, аскетично обставленным, без излишеств и изящества. Кровать, шкаф, тумбочка, на которой одиноко лежала синяя ручка, затертый ковролин на полу, белые стены, над кроватью – репродукция картины, которая вобрала в себя все прелести русского пейзажа: белые березы, тонкая речка, перекинутый через нее горбатый мостик.

«Какая идиллия», − с тоской подумал Дмитрий, и вдруг его глаза опустились ниже, на стену, где, сделанная шариковой ручкой поверх белой штукатурки, красовалась странная надпись.

− А это еще что такое? – Совин с недоумением повернулся к стоящему поодаль Вадиму.

Но тот был шокирован не меньше, его фигура была неподвижна, и только по зрачкам было ясно, что он снова и снова пробегает взглядом по написанному на стене выражению: «∞ + 1= ∞».

− Ну что за люди, − наконец произнес он, − зачем это нужно было делать?

− Кто это написал? – спросил Дмитрий.

− Понятия не имею, − в голосе Вадима читалось раздражение. − Когда те двое, о ком вы спрашивали, выехали отсюда, стена была чистой, я лично проверял! Не было печали, теперь придется штукатура вызывать…

Но Дмитрий пропустил причитания администратора мимо ушей, потому что перед его глазами, вспыхнуло одно отчетливое воспоминание.

Чуть не сбив с ног Вадима, Совин резко развернулся, выскочил из номера, промчался по коридору, а затем через холл отеля, крикнув на ходу неприветливой девушке Милене «Спасибо!», в ответ на что она даже не повела бровью. Пулей вылетев на улицу, он запрыгнул в еще не остывшую машину, завел ее, и помчался по знакомому адресу на Набережую улицу.

Ему пришлось долго нажимать на кнопку звонка, прежде, чем дверь ему открыла Надежда, с мокрыми спутанными волосами завязывающая халат.

− Я никого не ждала, − оправдалась она, − и вы не предупредили по телефону. Мне скоро уходить…

Дмитрий, взбудораженный долгим ожиданием у двери, проигнорировал ее слова и выпалил:

− Конспекты! Дайте мне их!

− Что? – не поняла Надежда. – Конспекты Майи? Институтские?

− Да, − кивнул Совин. – Позвольте, я сам…

Мать девушки поняла, что будет проще дать детективу разбираться самому, чем требовать объяснений, и посторонилась, пропуская его в комнату Майи.

Осматривая это помещение в прошлый раз, Дима запомнил, где девушка хранит конспекты лекций, и теперь без проблем нашел их. Также в тот раз ему врезалось в память то, что Майя обладала весьма своеобразным почерком: вершины букв сверх меры скруглялись и, вопреки правилам, были направлены в левую сторону. В свою очередь, надпись на стене, только что увиденная им в отеле, была выполнена в той же странной манере.

Дима начал листать записи девушки, хотя уже на первой странице он окончательно убедился в том, что почерк совпадает, и даже цифра «1» в лекциях была похожа на ту, что была на стене: с такой же засечкой внизу. Поэтому он вскоре бросил это занятие, схватил тетради с лекциями, и, ничего не объясняя Надежде, выбежал вон из квартиры.

− Что вы узнали? – озабоченно крикнула она ему вслед, но в этот момент за ним уже захлопнулась подъездная дверь.

***

«Майя, да ты, похоже, где-то совсем рядом, раз возвращалась в номер отеля, чтобы дать о себе знать, − так размышлял Дмитрий по дороге домой. – Вот только никак не могу взять в толк: то ли ты, малолетняя дурочка, играешь с нами, то ли, наоборот, пытаешься таким образом подать сигнал бедствия.

Надо заметить, что выражение, написанное тобой на стене, совершенно верное. Я забыл многое из школьной и институтской программы, но арифметические действия с бесконечностью я, кажется, еще помню. В том числе и тот факт, что если к бесконечности прибавить единицу, снова получится бесконечность. Только что же стоит за этими значениями?

Номер комнаты, в которой ты останавливалась – 1, но я не вижу смысла прибавления этого числа к чему-либо.

Возможно, ты обозначила единицей саму себя, тогда второе число может являться… хм-м… бесконечным количеством людей? Ты могла сказать тем самым, что, уйдя из дома и оставшись одна, ты растворилась среди огромных людских масс. «Прибавила» себя к ним, затерялась в толпе, чтобы в итоге получить все ту же бесконечность.

Кроме того, символ лемниската (кажется, так называется эта закорючка ∞) можно еще трактовать как метафорическое обозначение смерти. Эта перевернутая восьмерка вполне может быть олицетворением человеческого жизненного цикла – все мы появляемся неизвестно откуда и уходим в неведомые нам дали, и не исключено, что, умирая, мы начинаем жизнь по новому кругу.

Так к чему же я пришел с такой трактовкой? К тому, что Майя с помощью знака «+» сообщает всем о готовности причислить себя к мертвым? Да, не самая веселая версия».

Тяжело ступая, Дмитрий добрался до своей квартиры и открыл дверь. Дома было тихо, все утопало в синем сумеречном свете, только в спальне теплилась жизнь − там на кровати, уютно обложившись подушками, полулежала Алевтина с ноутбуком на животе.

− Ты уже? – спросила она с улыбкой, не отрывая, тем не менее, взгляд от монитора.

− Аль, как ты считаешь, что в мире может быть бесконечным? – сказал он вместо ответа, стягивая с себя переставшую быть свежей одежду.

Девушка, так толком и не переключив внимание, отстраненно ответила:

− Ну, если верить ученым, то пространство и время во Вселенной. Вроде бы. А что?

Совин почесал затылок. Таких умозаключений от Алевтины он, явно, не ожидал услышать.

− Да так, ничего. Снова непонятно.

− Насчет чего?

− Точнее, понятно, но только то, что девчонка, которую я ищу, как будто растворилась в этом самом пространстве-времени.

Переодевшись, Дмитрий пошел на кухню, там ждала его уже остывающая еда, которая была тут же отправлена в микроволновку. Не отрывая взгляд от вертящейся в СВЧ тарелки, напоминающей вошедшую в образ актрису в свете софитов, Дмитрий задумчиво закурил. Он сел на стул, пододвинул к себе пепельницу в форме черепа, который Димины друзья любезно преподнесли ему на прошлый новый год, и в его голове что-то щелкнуло.

− Череп. Лошадиный… Надо позвонить Илье.

Когда номер был набран, и парень произнес «алло», Совин решительно сказал:

− Илья, привет! Нужна твоя помощь. Скажи, что в мире может являться бесконечным?

− Что за странный вопрос? – удивился Черун.

Дмитрий устало потер переносицу.

− Лучше ничего не спрашивай, просто скажи первое, что придет в голову − неправильного ответа быть не может.

− М-м-м… − задумчиво протянул Илья, и, немного помолчав, выдал, − лента Мебиуса. Она, вроде бы, похожа на тот знак.

− Хорошо, а еще есть догадки? – мужчина уже пожалел, что позвонил Илье.

− Вообще, изначально, знак бесконечности − это схематичное изображение змея Уробороса, который кусает свой хвост. Нарисовали этот символ какие-то умники в незапамятные времена, и подразумевали под ним, как принято считать, цикличность природы: рождение – смерть − рождение, и так далее.

− Спасибо тебе, друг, − озадачено произнес Совин, − ты мне очень помог, − и повесил трубку.

Поужинав, он устало вошел в спальню, рухнул рядом с Алевтиной и попросил ее помыть посуду, так как сам был не в состоянии – разболелась голова. Девушка накрыла его одеялом и отправилась на кухню. Когда Алевтина стала убирать посуду со стола, она увидела лежащий на нем листок, исписанный Димой, где он пробовал производить разнообразные арифметические действия с единицей и бесконечностью:

«∞ + 1 = ∞

∞ – 1 = ∞

∞ * 1 = ∞

∞ / 1 = ∞

∞ + ∞ = ∞

∞ – ∞ = неопределенность

∞ * ∞ = ∞

∞ / ∞ = неопределенность».

Глава 4

Местоположение: 2

Дата: воскресенье, 20 января 2013 г. – понедельник, 21 января 2013 г.

В «Жигулях», которые тянула за собой пара чахлых лошадей, было жутко холодно, сильно трясло и воняло, причем, в воздухе салона, как и в салонах всех отечественных автомобилей, смешивались два основных запаха: влажной велюровой обивки и бензина. Второй аромат не выветрился отсюда даже спустя столько лет жизни без нефти.

Стоит ли упоминать, что ехали мы, к тому же, крайне медленно. Лошади периодически останавливались, по всей видимости, естественная потребность умереть брала над ними верх, но подбадривающие крики извозчика и не менее бодрящие удары хлыста заставляли их собрать последние силы и идти вперед.

Несмотря на то, что мне было крайне неуютно, под мерное покачивание «повозки» я снова начала дремать. Но глубоко заснуть мне так и не удалось, поскольку вскоре я почувствовала резкое торможение и услышала гневный крик извозчика:

− Куда выбежал, черт тебя дери!

Лошади были сильно напуганы, они сипло ржали, мотали головами и из последних сил упирались, отказываясь идти дальше, а извозчик пытался усмирить их хлыстом.

Макар Иванович, все это время сидевший на переднем пассажирском сидении «Жигулей», пулей вылетел из машины и с грохотом захлопнул за собой дверь. Пробежав несколько шагов, он вдруг опомнился и рванул обратно.

− Что случилось? – спросила я, когда Макар просунул руку в открытое переднее окно.

− Нам перебежал дорогу гигантский дикий хорек, − возбужденно прошептал он, словно боясь спугнуть находящееся где-то поблизости животное. – Только представьте себе, какая это удача! На Фабрике его с руками оторвут, потому что он может дать просто великолепное потомство. Осталось только поймать эту тварь.

Нашарив, наконец, нужную ему вещь, Макар Иванович, вытянул из окна руку. В руке был зажат, почти неотделимый от мрака ночи, черный револьвер.

− Разве хорек не нужен вам живым? – поразилась я.

− Легкое ранение не причинит ему особого вреда, − ответил Макар, при этом глаза его под очками непривычно блестели охотничьим азартом.

Он как будто даже подмигнул мне.

При лунном свете, с револьвером в руке этот маленький человек, такой сдержанный в обществе Хозяйки, принял иной, совершенно дикий облик.

− Я скоро вернусь, − важно сообщил он, и, взведя курок, бодрым шагом направился в гущу леса, который с обеих сторону обступал дорогу.

Извозчик же, ни слова не говоря, лишь негромко покряхтывая, слез с крыши автомобиля и принялся разводить костер у обочины дороги, и это ясно дало мне понять, что ждать придется долго. Когда костер был готов, а на капоте на заботливо подстеленном одеяльце были разложены съестные припасы, молчаливый извозчик жестом пригласил меня присоединиться к его трапезе, от которой я не смогла отказаться.

Спустя какое-то время мы, насытившись довольно неплохой домашней пищей, и все так же ни слова не говоря, смотрели на догорающий костер. Однако бесконечно так продолжаться не могло, поэтому мне пришлось нарушить тишину:

− Когда же вернется Макар Иванович? – поделилась я своими опасениями с извозчиком.

Тот пожал плечами и наконец произнес:

− Да кто ж знает, где его бесы носят. Мое дело нехитрое: забрал – привез.

Дав понять, что и без того недолгий разговор уже закончен, старик собрал в кулек недоеденные продукты, заботливо по-хозяйски спрятал их в салон автомобиля, и сам нырнул следом. Внутри он немного поворочался, устраиваясь поудобнее,после чего молодецки захрапел.

Проклиная все на свете, я несколько раз громко окликнула Макара, но мои крики натыкались на колючую стену из вековых елей, которые крепко спали в своих ночных колпаках из снега, отлетали к другой такой же стене, по ту сторону дороги, и так и умирали между ними, неуслышанные никем. Костер догорал, мороз проникал под пальто и под тонкое платье, и, подумав, что лезть в машину к старику я не хочу, а стоять здесь, переминаясь с ноги на ногу, мне, тем более, не по душе, я приняла волевое решение пойти на поиски Макара.

Естественно, забредать далеко в мои планы не входило, и я собиралась лишь пройтись немного по лесу, а когда почувствую, что начинаю сильно замерзать, повернуть обратно и по своим же следам найти дорогу назад. Освещая путь встроенной в телефон вспышкой, которую я иногда использовала как фонарь, я отправилась в путь, и тут же в ботинки мне начал набиваться снег, а голые щиколотки сковал холод.

Довольно скоро из чащи леса донесся неясный звук. На всякий случай я погасила фонарик и вгляделась в колючую мглу, в глубине которой, как оказалось, меня ожидал сюрприз. Впереди, маняще выглядывая из-за плотных еловых веток, теплились желто-оранжевые огоньки, которые выглядели настолько безобидными и притягательными, что мне показалось: пойдя к ним, я смогу получить ответы на все свои вопросы.

Не включая вспышку, я двинулась вперед и вскоре оказалась на обширной поляне, поросшей огромными, в несколько обхватов, дубами. В толстом стволе каждого дерева было проделано несколько небольших окошек, застекленных, с рамами и форточками, и именно из них лился то самое теплое сияние. Еще каждый ствол рассекали узкие полоски света, по которым можно было догадаться о наличие в деревьях и дверей, которые сейчас были закрыты. Более того, свет просачивался даже сквозь кору, а у корней слегка подсвечивался лежащий там снег. Кстати, таких глубоких сугробов, как во всем лесу, на этой поляне не наблюдалось – он был либо вытоптан, либо хорошенько расчищен.

Зачарованная увиденным, я стояла, практически одеревеневшая от холода и изумления, отчасти ставшая еще одним деревом в этом странном лесу, а мозг, тем временем, выуживал из памяти полузабытые строки моего детства: «У Лукоморья дуб зеленый…»

Очарование было разрушено внезапным стуком распахнувшейся настежь двери. По глазам нещадно резанул только что так гревший мою душу яркий свет, и строгий голос произнес:

− Эй, чего надо?

Нужно признать, что я страшно испугалась, и нервное напряжение этой ночи дало о себе знать, вылившись в отчаянное бегство.

Паника настолько сдавила мне виски, что я почти полностью перестала соображать и мчалась по сугробам, не разбирая направления, желая только одного − убраться подальше от этой поляны. Конечно, позже ко мне пришло осознание того, что необходимо выбраться к машине, но было уже поздно − я заблудилась.

В такой ситуации было бы логично воспользоваться своими следами, чтобы вернуться туда, откуда я пришла, но они почему-то обрывались ровно в шаге позади меня. Кроме этой одной ямки дальше ничего не было, только девственно ровный слой снега. Как будто не я только что неслась, сломя голову сквозь чащу, а какой-то бесплотный призрак. А, может, меня и вправду уже не существует? Душу высосала Хозяйка, а мыши растащили мой прах по дому.

Желая сбросить с себя наваждение, я сделала несколько шагов. Следы стали появляться, но более ранних по-прежнему не было видно.

Мне уже стало настолько холодно, что я готова была вернуться обратно через напугавшую меня поляну, и даже попросить помощи у тамошних жителей, но и желто-оранжевые огни больше не светили.

Ужас снова начал потихоньку протягивать ко мне свои кривые пальцы. Из-за того, что вокруг были одни сугробы и тьма, со дна моей памяти всплыл один из самых больших страхов детства. Я росла в небольшом городке с довольно криминогенной обстановкой, поэтому в детстве мне пришлось много услышать о том, что творилось на его улицах. Однажды взрослые в моем присутствии обсуждали очередное убийство, которое было совершено ради грабежа где-то в местном лесочке.

− … а труп оставили лежать там же, − вдохновенно рассказывала мамина знакомая, − только снежочком припорошили. Но, все равно, место пустынное, только весной нашли беднягу.

После услышанного я еще долго продолжала видеть во сне бесконечные поля сугробов, под каждым из которых лежало по мертвецу.

Даже сейчас по моей спине начали пробегать мурашки, но страх не успел сильно сдавить мне горло, потому что в этот момент в промежутках между деревьями, синевато-серый и по-зимнему неуверенный, забрезжил рассвет. На душе начало становиться немного спокойнее, но только до того момента, пока солнце не показалось из-за горизонта более чем наполовину, и не стало очевидно, что оно откровенно синего цвета, в который тут же окрасился и лес.

Даже не знаю, сколько времени я брела по едва окрепшему, тонкому насту, подсвеченному сапфировым светом. Моя голова задевала свесившиеся еловые ветви и сбивала с них спелые комья, а в вышине поскрипывали стволы, и невероятно сильно пахло снегом. В какой-то момент в мысли даже пришла ассоциация: снег – зефир, после чего сразу же возникло чувство сильнейшего дежавю.

Иногда я звала на помощь, но эхо возвращалось ко мне, не принося с собой вестей, а единственным признаком живого в этом лесу было слабое постукивание дятла и редкие вскрики сонных ворон.

Наконец лес начал редеть, мое сердце забилось быстрее, и я ускорила шаг. Только вот пока что не было заметно никаких признаков, что впереди меня ждет спасение из плена этого леса.

Передо мной на просторном пустыре возвышалось пара строений – низенькие типовые панельные дома советской постройки, такие, которые в то время использовались в качестве административных зданий при каких-нибудь промышленных предприятиях. Каково бы не было их предназначение, теперь эта парочка домов выглядела сильно обветшавшей и давно покинутой людьми. Один из них, хоть и был в плачевном состоянии, без стекол, с почти обвалившейся облицовкой, все же имел в наличие все четыре стены и крышу. У другого же была только одна целая стена и половина второй, примыкающей к ней, а остальные же его части не выдержали испытания временем.

Поняв, что делать здесь абсолютно нечего, я решила обойти этот пустырь стороной, и только когда начала огибать увиденные мной строения, заметила еще одно здание, которое до этого было скрыто от моего взгляда за деревьями. Домов такого типа мне еще не приходилось встречать. Он был построен из необлицованного серого бетона, в высоту мог сравниться, наверное, с пятиэтажкой и, что самое странное, имел форму кастрюли без ручек. Крыша, если она вообще имелась у этого здания, была плоской, а окон не было вообще.

Удивление заставило меня на время забыть о холоде и о цели моего странствия по лесу, и я позволила себе потратить время, чтобы обойти вокруг этого диковинного строения. Когда я и заметила в его стене металлическую, достаточно сильно проржавевшую дверь, то невольно протянула к ней руку, чтобы провести по рыжей поверхности и ощутить на ладони ее шершавость. Дверное полотно ответило мне недружелюбным холодом металла, а спустя секунду она гулко зазвенела, донося изнутри здания колючий голос:

− Слышь! Снаружи есть кто?

От неожиданности я отпрянула и, на всякий случай, решила не отвечать, но все тот же голос заговорил снова:

− Мы же знаем, что ты там. Поди сюда… Пожалуйста.

«Волшебное слово» далось этому господину с трудом, видимо, в его привычки не входило произносить настолько человечные фразы.

− Подошла, − нерешительно ответила я, снова приблизившись к двери.

− Помоги нам. Мы заперты, − сказал голос с той стороны.

− Вы – это кто? – решила поинтересоваться я для начала.

На этом в разговор включился другой голос, не сильно, впрочем, отличающийся от первого:

− Не спрашивай, нет времени! Просто помоги!

− С какой стати мне это делать? – резонно заметила я. – Между прочим, мне самой еще как нужна помощь.

− Мы поможем тебе позже, обещаем, − с жаром вновь заговорил первый. – Нам известно одно место, здесь неподалеку, где всем помогают. Что угодно можно просить.

Не могу сказать, что я поверила двум неприятным голосам, сулящим неизвестно что и принадлежащим неизвестно кому, но все же поддалась на их уговоры:

− Хорошо, что мне нужно сделать?

− Просто чуток развороши снег у порога, а когда нащупаешь там ручку, вытащи ее.

Все еще не доверяя этим непонятным узникам, я не спеша наклонилась и стала шарить руками в снегу, и под ним, действительно, отыскалась дверная ручка.

− Нашла? – нетерпеливо спросил первый. – Теперь вставь в дырку в двери и нажми.

Ручка не без труда вошла в отверстие, а для того, чтобы нажать на нее, лично мне пришлось приложить немало усилий. Только после того, как я навалилась всем своим весом, дверной замок, наконец, щелкнул, а дальше невидимые узники помогли мне, с силой толкнув тяжелую створку изнутри.

Петли жалобно скрипнули, и на свет божий вывалились два коричневых, ужасно пахнущих комка грязи, и тут же, чертыхаясь, поторопились захлопнуть за собой дверь. Ручку они поспешно сняли и сунули туда же, где я ее нашла, предусмотрительно забросав снежком.

− Других не будем выпускать? – уточнил один у второго.

Тот замотал головой:

− Даже и не думай, это смерти подобно. Пропажу нас двоих могут заметить не сразу, это даст нам время, а вот ежели сбежит все стадо…

− Понял, − ответил тот, кто спрашивал, и тут же скомандовал, − тогда бегом!

Не успела я опомниться, как эти двое рванул наутек через лес, вспахивая ногами сугробы и разгребая локтями попадавшиеся на пути пышные еловые лапы.

Наверное, не стоило их догонять, но меня толкнуло вслед любопытство, ведь за освобождение этой парочки мне было обещано вознаграждение. Даже если обещание окажется уловкой, гонка хотя бы поможет мне согреться.

Когда мои новые знакомые все же остановились, и, тяжело дыша, повалились в сугробы, мне удалось-таки получше их разглядеть. Было понятно, что оба они мужского пола, но определить возраст этих мужчин не представлялось возможным, им могло быть, как двадцать пять, так и сорок лет. В последний раз они видели горячую воду явно не в этом десятилетии, а их одежда в любую секунду могла рассыпаться в труху. Один из них имел рыжую, но слегка выцветшую от времени и неухоженности бороду, а на голове его красовалась такая же отвратительная на вид кроличья ушанка. Второй, обладатель черных волос и бороды, шапки не имел, однако был обут во вполне сносные валенки, в то время, как его товарищ носил на ногах всего лишь темные трухлявые обмотки.

Теперь, в более спокойной обстановке, я смогла спросить у них:

− Так кто вы такие?

− Я Максим – ответил рыжий. Неряха все еще тяжело дышал, и, судя по звукам из груди, со здоровьем у него были большие проблемы, − а тот – Серафим, − представил он друга. – С того года, как старик-император преставился, мы с Фимой бродяжничаем, на ярмарках побираемся. Добрые люди нам помогали иногда, кто рублем, кто сухарем. Вот так и жили, пока не словил нас князь Ползуцкий.

После того, как прозвучала эта фамилия, мужчины многозначительно посмотрели на меня, ожидая реакции.

− Какой-какой князь? – переспросила я, чтобы не молчать.

− Да ладно прикидываться, − вступил в разговор Серафим, − его в округе все знают, он, прежде чем стать князем, соленым огурцом был. Чудом под водку не ушел!

− Кем? – снова спросила я, но мой вопрос бродяги не услышали, потому что громко и с хрюканьем смеялись.

− Так вот, − продолжал Максим, − поймали нас, значит, и усадили в этот дом-бочку. Видела ведь наше жилище? – усмехнулся он. – Его построили давным-давно, да никто уже не помнит, для чего оно было нужно. А князю оно отчего-то приглянулось…

− Наверное, просто на бочонок похож, в котором его солили, − перебил Фима, и друзья снова прыснули.

Поведение этой парочки начало меня раздражать.

Отсмеявшись, Максим рассказывал дальше:

− В этой хибаре он содержит таких же, как мы, бродяжек, на улицах словленных. Потолка там нет, а дверь одна, и отпирается только снаружи, так что, не выбраться простому смертному. Если только по стенкам карабкаться, да не выходит никак, соскальзываешь.

− Так зачем он вас там держит?

− А затем, чтобы мы, божие странники, не по дорогам пылили и силы свои драгоценные тратили попусту, а занимались ремеслами. Этот князек самодельный представляет, что мы – его крепостные. Конечно, куда же без них помещику? Не солидно.

− У нас кто нарды выстругивает, − вступил Серафим, − кто четки делает, кто мочалки плетет, кто ножички красивые делает, а кто вообще – из хлеба статуйки. Люди-то обученные в свое время, сама понимаешь, где.

− А потом куда все эти ваши изделия идут?

− Кто ж знает, продают, наверное, наивным туристам, − ответил Максим. – Не нашего уже это ума дело. Приезжает по вечерам князь и отбирает все, что мы понаделали за день. А взамен нам еды выдает и папирос. Живи − не хочу.

Я непонимающе покачала головой.

− Почему же вы тогда решили убежать?

− Да привели нам недавно новенького, − стал рассказывать рыжий, − Гришкою назвался. А у этого Гришки уж больно язык трепливый, не умолкает, гад, ни днем, ни ночью. Вот и рассказал он нам как-то раз, якобы в здешних лесах есть одна вещь, которую о чем ни попроси – все выполнит.

− Звучит как в сказке, − с улыбкой заметила я, − «по щучьему веленью…»

− Мы тоже сначала только посмеялись. Но он так убедительно рассказывал, будто и впрямь знал. И даже точное место назвал, куда идти надо. В общем, заразил нас Гришка дурной мыслью в леса за этой вещью смотаться, да только не получалось никак из «кастрюли» вылезти. А потом нам с Фимкой повезло, мы аккурат возле двери оказались, когда ты пришла.

Максим закончил повествование, и все замолчали. Каждый думал о своем.

Во время этого разговора мы с моими спутниками продолжали двигаться по лесу, правда, теперь не в таком бешеном темпе, как раньше. Хвойный лес то густел, то расступался, то перемежался со стыдливо обнаженными лиственными деревьями. Над кронами беспокойно галдели сиплые галки.

− Слышь, Фимка, − после продолжительного молчания окликнул Максим товарища. − Когда на место придем, ты что загадаешь?

− Попрошу вернуть меня домой к мамке. Который год не перестаю жалеть, что из дома ушел тогда. Хорошо ведь там было, и сытно, и привольно. А ты?

− И я, наверное, того же пожелаю. Только добавлю еще знаешь что?

− Чего?

− Чтобы безбедно жилось потом до конца дней!

− Точно! – восхитился Серафим. – Вот ты бошковитый, что ни день, придумаешь что-нибудь такое разэдакое.

− Сам знаю, − удовлетворенно хмыкнул Максим.

Слушая их разговор, я думала, что по злой иронии судьбы желание, которое я хочу загадать, с точностью совпадает с их желаниями. Вернуться домой к маме – вот что мне сейчас необходимо, хотя я до сих пор не могу утверждать о наличии у меня и первой, и второго.

Не то чтобы я поверила в сказку об исполнении желаний, которую мне рассказали два оборванца, но других вариантов решения своей проблемы я пока что не видела. Тем более, я начала подозревать, что здесь не работают известные мне законы природы, а значит, может происходить все, что угодно. Кто знает, возможно, мое возвращение домой – это простейшая задача, для решения которой надо всего лишь три раза стукнуть каблучками?

Настал момент, когда я и мои провожатые оказались на опушке леса. Перед нами простиралось белесое поле. Синее солнце почти скрылось за тучами, и теперь над нами нависало выцветшее небо цвета застиранных джинсов. Раскачиваемые ветром, местами торчали редкие сухие травинки. Поле было пустынным, лишь вдалеке виднелось что-то темное, не то камни, не то сухие деревья. Максим и Серафим уверенным шагом двинулись вперед, и, идя за ними следом, я заметила, что, в отличие от леса, на этом поле совсем мало снега, как будто, падая, он обходил эту землю стороной. Да и хруст, раздававшийся теперь из-под ног, сильно отличался от звука притаптываемого снега или наста.

Только лишь пройдя так несколько шагов, я осознала, по чему именно ступаю. На земле подо мной, а также на несколько сот метров впереди, плотными рядами были уложены иссушенные временем мертвые человеческие головы. Приглядевшись повнимательнее, можно было заметить, что среди них есть и мужские, и женские, и даже малюсенькие детские.

Обернувшись ко мне, Серафим прошептал с благоговейным ужасом:

− На самом деле это целиковые человеки. Только по горло зарытые.

За рядами голов начинались новые шеренги трупов, но уже стоящих на коленях, а за ними – выстроенных по стойке смирно. Тела их были практически черными, лохмотья одежды трепетали на ветру, а кожа, измученная морозом, дождями и солнцем, напоминала потрескавшийся пергамент. Но они, как стойкие оловянные солдатики, продолжали внимательно смотреть вперед своими пустыми глазницами.

Заметив, что я несколько сбавила темп и отстала, оборванцы обернулись и, взмахивая руками, как неловкие птенцы крыльями, стали меня подбадривать:

− Да не бойся, скоро закончится это место. Вон, гляди, между людишками есть тропка, сейчас пройдем как по бульвару, − говорил Серафим.

− Страшиться их нечего, − подтвердил Максим, − они все уже давно мертвяки. К тому же, ненастоящие люди и не жили никогда по-человечески.

− А кто они тогда? – спросила я.

− Знаешь, как иногда бывает: смастерят изделие, а оно бракованное. Приходится выбрасывать на свалку, − иносказательно пояснил умный Максим.

− Я не понимаю.

− Мы, если честно, тоже, − признался он, − но нам и не положено понимать. Просто знаем, и все. В нашей «кастрюле» посидишь – еще не такого наслушаешься.

На этом он замолк и устремился вперед. Серафим же, заметив, что я опять торможу процессию, что было крайне опасно для двух беглецов, схватил меня под локоть и поволок по «аллее» между телами.

Несмотря на все увещевания, идти мне было страшно. Как я уже говорила, так уж повелось с раннего детства, что я боюсь трупов, которые, как мне казалось, прячутся под сугробами, да и вообще, мертвых человеческих тел. Из-за этой боязни я, в свое время, отказалась присутствовать на похоронах собственной бабушки. Какое-то чувство в глубине души, да и, чего там греха таить, голливудские сценаристы, всегда подсказывали мне, что ничего хорошего от них ждать не стоит, хоть разум твердил обратное: никакой опасности от трупов исходить не может, ведь это – всего лишь неодушевленные предметы. Но эти заставили меня отбросить все остатки здравого рассудка. Они как будто были живы и внимательно меня изучали тысячами опустевших глазниц. Более того, мне казалось, что, когда я проходила мимо, каждый из них поворачивал свои сухие головы в мою сторону, провожая меня взглядом. Мной овладел первобытный, ни с чем не сравнимый, страх, который подкашивает колени и прижимает к земле, заставляя кланяться себе, как господину. Казалось, кто-нибудь, нарушив незыблемость этих стройных рядов, сейчас протянет свою иссушенную руку и каменный хваткой вцепится в мою, пока еще теплую и пахнущую жизнью.

Конечно же, все обошлось, мои опасения не сбылись, и никто меня ни за что не схватил, ведь это были всего лишь сухие мумии – пустые оболочки без мозгов, нервов и рефлексов. Само собой, мне легко было об этом думать уже потом, когда недвижимое полчище осталось за нашими спинами.

Впереди же снова расстилалось белое пустое поле с бедным слоем снега поверх земли.

− Ну вот, мы и пришли, − с гордым видом сообщили мои провожатые, немного сбавив темп.

− Я так и знала! – в сердцах выкрикнула я и, вроде бы даже, топнула ногой от негодования. – Какая же я дура, почему сразу не догадалась, что меня обманут? Ну, и куда вы меня завели? В поле? Отлично… Поле чудес, блин, это надо было на такое повестись…

− Не поле, а полигон, − серьезно ответил Максим. – Здесь, как рассказывают, раньше проводили свои испытания какие-то умники-ученые. Заметила, что тут даже снега почти нет? Они его чем-то вытравливали, чтобы не мешал, а теперича он и вовсе сюда редко падает. Сегодня этот полигон заброшенный стоит, но после их екскриментов там все-таки кое-что осталось.

− Да, какая-то необычная и очень сильная штука, − закивал Серафим, − она у них, похоже, случайно получилась во время спиримента, а они не смогли придумать, что с ней делать, да так и бросили там.

− Ну, нет же, дурья твоя башка, − заспорил Максим. Эта штука ведь желания выполняет, так? А если каждый начнет просить у нее все, что ему в голову взбредет, что же из этого выйдет? Вот именно, ничего хорошего. Поэтому она и лежит тут, подальше от людских глаз и желаний.

Фима предпочел промолчат в ответ, и друзья-оборванцы, не сговариваясь, рухнули на колени и стали неспешно двигаться на четвереньках, явно что-то высматривая. Так и не поняв толком, что именно мы ищем, я все-таки последовала их примеру, при этом не без грусти осознавая, что полигон этот совсем не малых размеров. Но, похоже, они знали, где следует искать, и особо долго бродить по нему не пришлось – вскоре нам улыбнулась удача.

− Наш-о-о-л! – во всю глотку закричал Серафим, поднимая что-то с земли и отряхивая это от снега.

Мы приблизились и, затаив дыхание, стали разглядывать странный предмет, лежавшей на его грязной ладони.

Это был небольшой шарик, размером примерно с мячик для пинг-понга, сделанный из чего-то органического. Он был нежно-розового цвета, неровной формы, а его поверхность обволакивала прозрачная слизь. Серафим как будто держал в руке комочек живой плоти, покрытой слизистой оболочкой.

Мне с трудом удалось побороть подступившую тошноту, однако двое товарищей смотрели на находку без тени отвращения (что неудивительно, ведь это чувство они привыкли сами вызывать у окружающих), и даже немного с благоговейным трепетом.

− Как думаешь, это – оно? – полушепотом произнес Максим, словно опасаясь напугать этот полуживой шарик.

− Не, ну а что еще? – уверенно ответил Серафим.

− Тогда я первый загадываю! – не растерялся Максим.

Он откашлялся и, доверчиво наклонившись к шарику, негромко произнес:

− Хочу вернуться туда, откуда я, и жить там отныне безбедно.

В ожидании чуда, он замер, и простоял в позе истукана где-то с полминуты, однако по какой-то причине ничего не происходило.

− Дай лучше я! – скомандовал уставший от ожидания Серафим.

Теперь он наклонился к шарику, но заговорил не полушепотом, как его друг, а громко и уверенно, правда, его фраза не отличалась оригинальностью:

− Хочу вернуться туда, откуда я, и жить там отныне безбедно!

Снова ничего не случилось, если не считать, что я почувствовала ритмичную вибрацию воздуха, словно где-то, за многие километры отсюда, кто-то настойчиво ударял в тамтамы. Звук этот был настолько нездешним и чужеродным, что казалось, его принес горячий ветер другого континента, где в этот самый момент полуголые темнокожие люди собрались в круг, чтобы насытить кровью своих строгих, но справедливых богов, и вымолить у них долгожданный дождь.

Стук барабанов я ощущала спиной, он доносился оттуда, где застыли в своих предсмертных позах сухие трупы, и я невольно обернулась в их сторону. Но и там не пришлось увидеть ничего нового: шеренги все так же стояли, погруженные в снежную дрему, и ветер обметал их мелкой снежной пудрой. Только вот повернувшись обратно, я не поверила своим глазам: мои оборванцы исчезли, словно их здесь и не бывало. Лишь следы на снегу, обрывавшиеся в тех местах, где только что стояли Максим и Серафим, да упавший в снег шарик, доказывали обратное.

Я подняла этот странный предмет, который при ближайшем рассмотрении, а также при изучении наощупь, оказался еще противнее. Причем, из-за того, что его температура была выше температуры моего тела (замерзла я ненашутку), а слизь на его поверхности не застывала, казалось, что это – живой организм или, по крайней мере, некая его часть.

Теперь пришло время моего желания, а я еще по пути сюда, слушая разговор беглецов, решила, что повторю то, что скажут они. Ведь мне, по сути, хотелось вернуться домой не меньше, чем им самим, а что касается возможности жить безбедно… Это, по-моему, еще не повредило ни одному человеку.

− Хочу того же, что и они, − сообщила я шарику.

Прошло несколько томительных секунд, в течение которых тамтамы не переставали звучать. Вдруг картинка, что транслировали в мозг мои глаза, подернулась цветными полосками вперемежку с рябью. Обычно такое изображение выдавал видеомагнитофон, что стоял у нас дома во времена моего раннего детства, когда в нем заедала кассета. Немного погодя рябь в глазах усилилась настолько, что я рефлекторно принялась их тереть, а когда они, наконец, снова обрели способность видеть, далеко не сразу разобралась, где нахожусь.

Вокруг было практически совсем темно, только в нескольких местах горели скромные огоньки костров.

После того, как я подняла взгляд вверх, у меня сложилось впечатление, что я угодила в гигантский колодец – просторное помещение было круглым, и у него отсутствовал потолок. Вместо него наверху зияла круглая дыра, сквозь которую сюда проникал синеватый зимний свет и сыпались редкие сухие снежинки. Пахло же в этом месте, несмотря на постоянное «проветривание», очень и очень плохо. Затхлостью, бедностью и немытыми телами.

Как оказалось, Максим с Серафимом находились рядом со мной – это я узнала, когда более-менее привыкла к темноте. На одной с ними лавке сидел какой-то тип, внешне не сильно от них отличавшийся, и сипло гоготал, широко распахнув рот с редкими гнилыми зубами.

− Ну, умора! – весело шипел он. − Это ж надо быть такими дубинами!

− Ничего не понимаю, − растерянно произнес Фима, − мы же попросили шар вернуть нас туда, откуда мы…

Под новый приступ смеха беззубого мужика, к троице подошел еще один собеседник, такой же грязный и нечесаный, с сильно оттопыренным правым ухом, и пояснил:

− Так шару-то откудова знать, куда именно вас возвратить надо? Он, небось, смекнул: раз вы до этого были в «кастрюле», то в нее вас и надо отправить.

− А как же тогда безбедная жизнь? – чуть не плача спросил Серафим.

− Ну, все верно же! – ответил человек с гнилыми зубами, на время уняв хохот. – Здесь вам с голоду помереть никто и не даст, как ни старайся. Раз отсюда не выйти, так до конца жизни и сиди, только жрачку проглатывай, что тебе сюда привозят.

Раздался новый взрыв хохота, теперь уже коллективного. «Кастрюля», действительно, была под завязку набита бедняками, что жили здесь, в прямом смысле, без крыши над головой, терпя и зной, и непогоду.

Не дай бог и мне остаться с ними.

Жуткие мысли заставили меня вскочить и броситься к стене. Ведя в полутьме рукой по голому бетону, я пошла вдоль нее, пытаясь найти дверь. Скоро она обнаружилась, но ручки на ней не оказалось, и это подтверждало тот факт, что открыть ее можно только снаружи. Я устало опустилась на пол и прислонившись к стене, уткнувшись носом в колени.

Пожалуй, впредь нужно быть внимательнее и четко формулировать свои желания. Если, конечно, меня отсюда когда-нибудь выпустят, и у меня вновь появится возможность что-либо желать.

Постепенно гогот стих и все вяло разбрелись по зданию, кто-то забился в темноте под ворохи вонючего тряпья, кто-то вышел на свет, поближе к костру. Ко мне приблизилась маленькая сухая женщина, спина которой по форме напоминала колесо, из-за чего она была вынуждена ходить, согнувшись в три погибели.

− Ты, небось, есть хочешь? – участливо спросила она.

До этого момента я как-то совсем не думала о еде, но теперь в желудке заурчало. Я с надеждой закивала, после чего она позвала меня к огню и сунула в руки потемневшую от грязи миску с налитой в нее ужасного вида бурдой. При этом, пахла она ничуть не лучше, как и люди, здесь находившиеся, однако чувство голода пересилило отвращение, и я принялась хлебать эту баланду.

Между тем, стемнело. Люди притихли, а, если и общались, то все больше шепотом. В наступившей тишине особенно грозно прозвучал скрежет нажимаемой дверной ручки. Ржавая створка распахнулась, и в проеме показалось несколько фигур.

Первым вошел человек, кожа лица которого (возможно так казалось в тусклом пляшущем свете костров) отдавала болотно-зеленым и была покрыта сильно выступающими пупырышками.

− Добрый вечер, князь, − слова поднялись в холодный воздух вместе с облачками пара.

− Огурчик наш пришел, − хитро подмигнув мне, прошептала женщина, что меня кормила.

Пришедшему же зеленому человеку она, как и все остальные, отвесила земной поклон, при этом мне показалось, что ее и без того проблемная спина сейчас переломится пополам, но все обошлось.

Князь Ползуцкий обвел склоненные перед ним затылки важным взглядом, довольно хмыкнул, что, по всей видимости, послужило крепостным знаком: после этого хмыканья они выпрямились и побрели в свои углы, готовясь сдавать работу.

В дверях уже ждали помощники князя, разворачивая пустые холщовые мешки, чтобы вынести их отсюда набитыми доверху. А когда помощники занялись делом, из-за их спин показался ни кто иной, как незабвенный мой Макар Иванович. Удивляясь тому, насколько я рада видеть этого совершенно несимпатичного мне человека, я бросилась к нему и еле удержалась от того, чтобы заключить его в объятия.

− Насилу нашел вас! Зачем было куда-то уходить с дороги, скажите мне на милость? О чем вы только думали? – начал, было, он читать мораль, но я даже не слышала его нравоучения – так у меня в ушах шумело от счастья.

Вид у него был уставший, растрепанный, но все такой же лихой за счет торчавшего за поясом револьвера.

− Скорее увезите меня отсюда! – потребовала я, и он не стал со мной спорить.

За нами со скрежетом закрылась дверь «кастрюли», которую я покинула без малейшего сожаления. Правда, стало немного жаль Максима с Серафимом – не только из-за того, что их желания сбылись не так, как надо, а еще из-за наказания, которое, видимо, их ждало. Во-первых, за сегодняшний день они вряд ли выработали свою производственную норму, а во-вторых, когда начнется разбирательство, по какой причине это произошло, не исключено, что кто-то из жителей «кастрюли» проболтается об их прогулке.

Макар бодро двинулся в сторону дороги, словно вовсе не устал за эту ночь, весело поскрипывая снегом. Внезапно меня осенила одна мысль, и я остановила его, дернув за рукав.

− Я должна вернуться на полигон.

− Что?! – опешил Макар.

Тогда я вкратце поведала ему о моих приключениях в течение сегодняшнего дня, особенно заостряя внимание на описании розового слизистого артефакта, который вроде как является исполнителем желаний.

Макар Иванович неодобрительно посмотрел на меня, но, тем не менее, на полигон идти не отказался.

В темноте преодолевать тот же путь было сложнее, ветви хлестали по лицу, и пробираться приходилось практически наощупь. Экономя заряд батареи, я включала фонарик на телефоне лишь время от времени, когда начинала терять из вида наши с оборванцами сегодняшние следы. Слава богу, за день их не замело и они магическим образом не пропали, как это случилось накануне с моими следами. Мороз вновь сковал тело, и тепло, накопленное мной, пока я сидела у огня и ела баланду, исчезло теперь без следа.

В ночной мгле шеренги трупов выглядели особенно зловеще, и тропинку, пролегавшую между их стройными рядами, я преодолела бегом.

Вскоре мы с запыхавшимся Макаром достигли того места на полигоне, где обрывались следы от трех пар ног. Забыв про холод, я принялась голыми руками разгребать снег и мерзлую траву.

− Помогите же! – умоляюще крикнула я стоявшему столбом Макару, после чего он тоже, опустившись на четвереньки, стал искать заветный шарик…

…которого нигде не было.

Я уже не чувствовала оголенных икр и кистей рук, но так не хотелось мириться с мыслью, что мы уйдем отсюда ни с чем, и я продолжала неистово прочесывать землю, подсвечивая ее вспышкой.

Первым сдался Макар Иванович:

− Идемте, его здесь нет.

Кто-то из нас должен был рано или поздно произнести эту фразу, но все же для меня она прозвучала как приговор. С помощью шарика я могла вернуться домой, а теперь снова впереди, впрочем, как и позади меня, полная неизвестность.

Я медленно поднялась на ноги и нехотя кивнула.

− Да, пошли отсюда.

И мы направились в сторону дороги, где нас все это время ожидал таксист, который, впрочем, по нам совсем не скучал.

Глава 5

Местоположение: 1

Дата: пятница, 25 января 2013 г.

− Вова, по-моему, мы пришли куда-то не туда, − озабоченно произнесла Надежда Чернобурова, вздрагивая от дуновения сырого ветра. Выходя из дома несколько часов назад, она не предполагала, что ей и ее мужу придется так долго плутать по незнакомым улицам города, поэтому оделась совсем легко. Теперь ее раздражали, и этот ветер, и мокрый снег, падающий за шиворот, и пропитавшиеся влагой сапоги. С каждой минутой все это еще больше действовало ей на нервы, которые за несколько последних дней и так расшатались до предела, и в этот вечер ей стоило огромных усилий не сорваться. Однако она сдерживалась, молча проглатывая выступающие иногда на глаза слезы.

− Ну как же не туда, Надь? – хмуро отозвался Владимир, психика которого за последнее время тоже сильно пострадала, из-за чего он похудел на несколько килограммов. – Если ты слепая, посмотри еще раз, − он потряс перед женой листом формата А4 с распечатанной на нем картой. Бумага уже начала намокать. – По-моему здесь четко нарисовано: Кисейный переулок должен быть именно здесь, на этом самом месте!

− Но его нет, − робко произнесла Надежда, кутаясь в свое модное демисезонное пальто.

Она прекрасно знала, что спорить с Вовой в такие минуты бесполезно, но делала это, только потому, что ей хотелось скорее вернуться домой. Даже несмотря на то, что собственная квартира казалась ей теперь пустой и безжизненной, а сама она ощущала себя в ней нежеланной гостей.

За этот вечер женщина уже несколько раз пожалела, что сподвигла мужа на этот поход: она замерзла, устала от беспомощности, кроме того, хоть идея и принадлежала ей, она до ужаса боялась ее осуществления. Но бездействие для них было бы сейчас невыносимым.

− Не может такого быть! – снова возразил супруг. – Вон, впереди Долгий переулок, сзади нас остался Горбатый переулок, а аккурат между ними должен быть Кисейный! Мы, похоже, просто не замечаем его.

− Ну, может быть, его застроили чем-нибудь… Володь, пойдем домой, а? Мы уже несколько раз прошли туда и обратно, нет здесь того адреса, что нам нужен. Давай вернемся.

− Бабы! Вечно вы ноете. Ладно, пойдем.

Супруги двинулись в сторону дома, взявшись под руку, склонив головы и прижав подбородки к груди – не столько даже сопротивляясь ветру, сколько ощущая тяжесть их общей беды.

Теперь с положением дел не пожелала мириться Надежда, в ней откуда-то взялась решительность:

− А, может, все-таки вернемся и проверим еще раз? Последний…

− Ты же сама мне твердишь, что такого переулка больше нет, − пробурчал ее муж сквозь усы. – Черт с тобой, пошли!

Они повернули в обратном направлении и быстро зашагали по улице, а ветер теперь подгонял их в спины. Сначала показался поворот на Горбатый переулок, получивший свое название из-за того, что поверхность земли в этом месте, вымощенная булыжником, всегда была вздыбленной, будто то была не мостовая, а водная гладь в ветреную погоду. Далее по ходу движения супруги ожидали, как это уже бывало, появления Долгого переулка, искривленного в форме неровной дуги, словно растянутый в насмешке рот. Вот уже показался темный провал между домами.

− Ну, и? – нервно произнес Владимир, когда они повернули за угол.

Надежда встала, как вкопанная, уставившись на стену дома.

− Это не Долгий, − ошеломленно сказала она.

− Что? – переспросил ее муж, и она молча указала на табличку с надписью «Кисейный пер., 1».

Дом по адресу, который так настойчиво искали Чернобуровы, находился практически в самом конце этого переулка, а вход в подъезд располагался во дворе, покрытом лужами, грязью и строительным мусором. Супруги поднялись по деревянной лестнице на полутемный этаж, нашли нужную им дверь – старую, с ошметками отслоившейся краски всевозможных цветов. Звонка рядом не оказалось, поэтому Володя, поколебавшись, несколько раз постучал по створке.

Открывать никто не торопился.

Тогда, хмыкнув, он толкнул дверь, и она, на удивление, легко поддалась, распахнув перед супругами зияющую черную бездну.

Трясясь от благоговейного ужаса, они протиснулись в помещение, а когда через пол-минуты их глаза привыкли к темноте, они смогли понять, что стоят в начале длинного, практически бесконечного коридора, заваленного разнообразными вещами.

− Как будто бывшая коммуналка, − задумчиво произнес Владимир. – Мы что, так и будем стоять?

Словно в ответ на его слова, из противоположного конца коридора донеслись какие-то звуки, и вскоре стал различим приближающийся к ним силуэт высокого мужчины. Он двигался по коридору странно, дергано пританцовывая, то и дело задевая при этом попадающиеся на его пути всевозможные тазы, коляски, санки, лыжи и еще, бог знает что.

− Евгений Денисыч недаром сегодня утром говорил, что кого-то должно принести, − хрипло и насмешливо произнес человек из тьмы.

− Евгений Денисыч? – переспросила Надежда, выглядывая из-за плеча мужа. А кто это?

Хозяин квартиры усмехнулся:

− Обернись, и узнаешь.

Супруги одновременно взглянули туда, куда указал палец с длинным ногтем, и увидели подвешенную над дверью человеческую голову, съежившуюся, коричневую, высушенную до размеров небольшого кулачка.

− Сосед мой бывший по коммуналке, − пояснил человек, − тот еще был козел. Только и знал, что рыбу свою вонючую чистить, про политику трындеть да возмущаться по любому поводу. Теперь висит, на гвоздик пришпиленный, не воняет, и заговаривает только тогда, когда я велю. Также, если хотите, могу показать Марью Сергеевну….

− Не надо! – испуганно произнесла Надежда, снова оборачиваясь к хозяину квартиры, который уже приблизился к ним вплотную.

Теперь уже можно было рассмотреть его экзотичную внешность.

Одет он был, как франт позапрошлого века: в сюртук старинного образца с поддетой под него цветастой жилеткой. На голове красовалась шляпа-цилиндр с покачивающимся на ней пером, из-под которой свисали длинные грязно-зеленые дреды. В зубах дымилась толстая сигара, пепел с которой беспрепятственно опадал на пол. А еще от этого человека нестерпимо несло спиртным.

Все бы ничего, но вид его лица вселял настоящий ужас, Надежду даже пошатнуло, и ей пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Вся физиономия мужчины была страшно размалевана черной и белой краской, и рисунок на его лице передавал очертания человеческого черепа. Черной краской были изображены провалы глазниц, носа и широкий оскал рта, а все остальное было зарисовано ярко-белым.

− Как дела? Быстро нашли мой адрес? – спросил он внезапно изменившимся голосом, словно в разговор вступил другой человек, наделенный более мягким и сдержанным тоном.

− Не очень, − признался Владимир, − если честно, нам пришлось поплутать.

− Не мудрено, папаша, − наглый горлопанистый тон вновь вернулся, − Барона Субботу можно найти только в одном случае: если сильно этого захотеть.

− А вы, правда, колдун? – робко спросила Надежда. – Сможете нам помочь?

Спокойный, ровный тон:

− Смотря, какая вам нужна помощь…

И снова вступил тот гадкий голос:

− Конечно, я колдун, мать твою так! Не будь я им, как бы я смог твои панталоны в горошек сквозь юбку увидеть, − сказав это, Барон Суббота хрипло рассмеялся, обнажив ровные ряды зубов, также выкрашенные черной краской. – Если бы захотел, конечно, − добавил он, подмигнув густо покрасневшей Надежде.

На протяжении всего этого времени колдун не переставал энергично потрясывать тряпичным мешочком, который он сжимал в руке, и внутри которого что-то непрерывно бряцало и перекатывалось.

Володя, на всякий случай проглотив обиду за жену, осмелился задать вопрос:

− А что у вас там? – сказал он, скептически покосившись на мешок.

Барон ехидно покосился на него и прохрипел:

− Скажи, усач, ты точно хочешь знать это? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Здесь – всего по мелочи. Есть, например, камешки, волосы, ногти, зубы, экскременты…

− Ой, пожалуйста, хватит, − отмахнулся Владимир, − концепцию мы уловили. Но зачем вам все это?

− Защита, − коротко ответил Барон Суббота.

− От кого? – не унимался Чернобуров.

− От вас, конечно.

Как будто устав от навязчивых расспросов, колдун развернулся и вприпрыжку направился по длинному коридору вглубь квартиры, что супруги расценили как приглашение идти за ним.

Теперь настала их очередь натыкаться на все подряд. Хозяин шумно пробирался вперед, разбрасывая в стороны предметы, что попадались на их пути, но на деле выходило, что он еще сильнее заваливал проход.

− Ты где его нашла? – между делом спросил Владимир у жены.

− Мне посоветовали знакомые. Говорят, он очень сильный маг.

− Не общайся больше с этими людьми, − вынес вердикт супруг.

Наконец, коридор закончился, и все трое очутились в полутемной комнате. Мебели в ней было не много, зато потолок, углы и все пространство вдоль стен оказались заросшими, словно мхом, всевозможными вещами непонятного назначения. В этих кучах находились, например, фигурки людей и животных, вырезанные то ли из дерева, то ли из кости. В углах комнаты были составлены шалашиком и цельные кости, а макушки этих шалашей венчали черепа, как звериные, так и до ужаса напоминающими человеческие. С потолка свешивались причудливые талисманы, состряпанные из веревочек, осколков зеркал, глиняных черепков, шкурок маленьких животных, куриных лапок и пучков волос. Повсюду были расставлены, развешаны и разложены сделанные вручную куколки, даже не изготовленные, а скомканные из не очень чистых тряпочек, соломы и снова чьих-то волос. Также в этой комнате в изобилии были представлены разнообразные марлевые мешочки, бутылки и склянки, внутри которых находилось что-то, что не хотелось лишний раз подробно рассматривать, во избежание приступа рвоты.

В целом, комната казалась отвратительно-живой, чему способствовало то огромное количество органических предметов, что она в себе содержала, да и неорганические элементы порой смахивали на нечто живое или некогда бывшее живым. Человеку непосвященному все это скопление мелких вещей моглопоказаться просто грудами мусора, но хозяин комнаты явно знал назначение каждой из них. Более того, он разложил и расставил их, придерживаясь определенного порядка.

Центр комнаты был пустым, а в самой ее середине прямо из пола вырастал деревянный столб черного цвета, увешанный все теми же амулетами и поделками неприятного вида. Барон Суббота указал на него небрежным кивком головы.

− Дорога богов, − пояснил он, предвосхищая все вопросы, но так их и не разрешив.

Не сбиваясь с курса, Барон бодро пересек комнату, подошел к журнальному столику, словно песчаными барханами, густо покрытому пеплом, взял оттуда бутылку рома и хотел уже приложиться к ней, но вдруг отчего-то вспомнил об учтивости.

− М? – он протянул напиток гостям с предложением выпить.

Ответом было:

− Нет, спасибо.

Не ожидая другого, Барон Суббота пожал плечами и отхлебнул из горлышка, даже не поморщившись. Вслед за этим он погасил тусклую одинокую лампочку, которая из последних сил освещала помещение, и принялся одну за другой зажигать толстые черные свечи, расставляя их вокруг столба.

− Может, расскажете, за каким… вы сюда приперлись?

− Понимаете, шесть дней назад пропала наша дочь, − затараторила Надежда, − тогда мы сразу же наняли детектива, а теперь и полицию поставили на уши. Но толку от этого пока что нет, поэтому мы будем очень признательны, если вы хотя бы приблизительно скажете, где она может находиться?

Колдун прервал свое занятие, повернулся к ним и вновь заговорил своим вторым голосом: тихим и спокойным. Теперь в нем можно было различить еще и нотки печали.

− Когда-то раньше, так давно, что теперь это кажется другой жизнью, я был не Бароном Субботой, а обычным Андреем из коммуналки, парнем с тараканами, живущими, и в его комнате, и в голове. Этому человеку нужны были деньги, и он решил свое хобби – нездоровый интерес к культу вуду – обратить в пользу. Он стал помогать людям, вызывал из того мира их родственников, лечил больных и искал пропавших.

Однажды ко мне пришла женщина с просьбой: найти ее потерявшуюся маленькую дочь. Как я ни умолял духов, никто из них не смог показать мне, где она находится. Тогда я призвал Барона Субботу, сильнейшего из лоа, который, хоть и является духом смерти и загробного мира, очень хорошо относится к детям. Девочку мы тогда нашли, но пьянице и извращенцу Субботе так понравилось в моем молодом теле, в которое он вошел во время ритуала, что он решил остаться насовсем.

Теперь я – уже не Андрей, потому что Барон практически вытеснил меня из моей телесной оболочки.

Однако для вас это является плюсом, потому что Суббота всегда помогает детям, а значит – поможет и вашей дочери найтись. Сколько ей лет?

− Нашей Майе двадцать, − ответила ее мать.

− Правда, что ль? Да-а, слишком здорова ваша кобыла, − в разговор ворвался Барон со своим каркающим голосом.

− Для Барона она слишком взрослая, − теперь уже говорил Андрей. – Взрослых людей он, в принципе не любит, особенно, живых. Придется попросить Субботу временно подвинуться, и уступить место в моем теле другому лоа − Мадмуазель Шарлот, это она покровительствует молодым девушкам, правда, приходит очень редко. Если вы согласны, я попробую вызвать ее.

− Конечно! – с придыханием произнесла мать Майи.

Отец же так и не расстался со своим скептическим настроем:

− Хоть черта лысого зовите, только найдите ее.

− Но-но, дядя, не шути со мной, − предупредил Барон, − а то ведь могу не понять прикола и выполнить и эту просьбу.

С этими словами он исчез где-то во мраке квартиры, а когда через пару минут вернулся, то был одет уже в другой, еще более шикарный костюм. В одной руке он нес тамтам, украшенный затейливыми узорами, а другой между делом засовывал за пояс короткий кривой нож.

За всем, что случилось далее, супруги наблюдали широко распахнутыми от удивления глазами, не смея пошевелиться и не издавая ни звука. Колдун извлек откуда-то из своих завалов коробку конфет, явно дорогих, и бутылку «Бейлиса», налил ликер в широкий бокал и поставил все это у подножья столба.

− Угощения для Мадмуазель, − сказал Суббота, то ли в пустоту, то ли в качестве пояснения.

После он сел на пол и начал отбивать ритм на тамтаме, покачиваясь в такт из стороны в сторону. Сначала звук доносился четко из инструмента, но, чем дольше он играл, тем большее пространство захватывала музыка, и вскоре стало казаться, что в каждой стене комнаты находится по тысяче таких тамтамов, и все они играют одновременно, стараясь достучаться до других миров.

В какой-то из моментов колдун, встряхнув головой, резво вскочил на ноги и отбросил инструмент в сторону, но стук не прекращал доноситься из ниоткуда, с каждой минутой становясь все громче и материальнее, поглощая и переваривая в своей утробе все остальные звуки.

Андрей тем временем вошел в круг из свечей, взяв в руки большую бутыль с водой, и стал выливать ее на пол, создавая тем самым еще один, внутренний круг. Когда вода иссякла, в дело пошла мука – колдун взял целую пригоршню и стал посыпать ей пространство внутри водяного круга, вырисовывая ей на полу странные знаки, местами слишком изобилующие перекрещенными прямыми линии, а местами, наоборот – перегруженные завитками. Эти знаки определенно были детищами южных народов, но было в них и что-то, напоминающее о культуре древних славян – что-то дикое, звериное, старое как мир, взращенное на суеверном страхе перед стихиями и многочисленными человекоподобными духами, населяющими мир.

Посыпание пола мукой постепенно преобразилось у колдуна в танец. Двигаться он начал осторожно и даже немного неуверенно, аккуратно переступая через узоры из муки. Но постепенно его движения стали резкими, дикими и непредсказуемыми, словно не он управлял собственным телом, а кто-то невидимый, огромный и страшный дергал за нитки, привязанные к конечностям Андрея.

Танцуя, колдун бормотал, повторяя по кругу одно и то же:


− Открой ты мне ворота,

Папа Легба,

Пусти меня в ворота,

Папа Легба,

От них два поворота,

Папа Легба,

Где злющая крапива.


Когда пойду обратно,

Папа Легба,

Смогу если обратно,

Папа Легба,

Иль сгину безвозвратно,

Папа Легба

Но я скажу «спасибо».


Он все еще продолжал плясать, его уже трясло, как в лихорадке, с головы слетел цилиндр, а вокруг рта появилась пена, когда вдруг с грохотом распахнулось окно. В помещение, вместе с наметаемым снегом, ворвался петух, неизвестно, откуда взявшийся. Колдун среагировал мгновенно: растопырив руки, бросился на птицу, прижал ее к земле, достал из-за пояса нож и отрезал ей голову. Все еще трепещущее тело он швырнул к изножью столба, забрызгав кровью символы, начертанные мукой, которые, как не странно, он нисколько не повредил во время танца.

Тут же резко замолчали тамтамы, и в комнате воцарилась звенящая тишина. Даже с улицы не доносилось ни звука. Андрей, весь испачканный кровью с головы до ног, странно пошатнулся, сделал шаг к столбу, при этом, чуть не потеряв сознание, прислонился к нему спиной и сполз, обессиленный, на пол.

Надежда, хоть и была немного не в себе после произошедшего, все же обеспокоилась насчет самочувствия колдуна, и осторожно двинулась к нему. Но за шаг до внешней границы круга муж остановил ее, грубо схватив за руку.

− Не смей! – рявкнул он.

Через секунду колдун пришел в себя. Он весь подобрался и сел так прямо, как будто туловище было затянуто в корсет. При этом на лице его появилось новое выражение, которое принадлежало не Андрею, и, уж точно, не Барону Субботе: в глазах исчезла печаль, присущая первому, и злоба, которой отличался второй. Они приобрели чистый блеск невинности, сочетающейся с глубочайшей мудростью и добротой. Губы его сложились в улыбку, и он произнес приятным девичьим голосом на безукоризненном французском языке:

− Bonjour, mes amis. Comment puis-je vous aider?

− Это Мадмуазель, − восхищенно прошептала Надежда на ухо мужу, дергая его за рукав.

− Кх-кх, − Владимир смущенно откашлялся, − вы не могли бы повторить на русском?

− О, прошу прощения! – сказал Андрей в лице Мадмуазель Шарлот, теперь уже по-русски, но с сильнейшим акцентом. – Чем могу быть полезна? Прохладно здесь, не правда ли?

Володя покосился на распахнутое окно.

− Кстати говоря, благодарю вас за чудесное угощение, − продолжила Шарлот, кокетливо отбросив со лба импровизированную прядь волос, − «Бейлис» − c’est tr’es bon!

Надежда осмелилась прервать ее щебетание.

− Мадмуазель, помогите нам! У нас пропала дочь, Майя. Еще в воскресенье…

− Я знаю, мадам, − прервала ее Шарлот.

− Вы знаете, где она?! – вскрикнула Надежда. – Умоляю, скажите нам!

− Единственное, что я имею право сообщить: девушка не здесь, а по другую сторону.

− Что?

− Ваша дочь не в этом мире.

Из глаз матери Майи градом покатились крупные, тяжелые слезы.

− Значит, все мои надежды были напрасны, − прошептала она, − нашей девочки больше нет… Теперь она в лучшем из миров…

Мадмуазель Шарлот поджала губы и кротко произнесла:

− Мадам, прошу меня простить за мою прямоту, но я сильно сомневаюсь, что тот мир – лучший.

Услышав эти слова, Надежда зарыдала в голос.

− Как это случилось? – сквозь плач спросила она, но Шарлот больше не отвечала. Лицо парня, чье тело она занимала, стало неподвижным и бледным, как гипсовая маска.

Примерно через минуту Андрей вновь смог шевелиться. С огромным трудом он встал, прошел, пошатываясь, к столику, на котором стоял ром, трясущейся рукой взял бутылку, но, будучи совсем ослаблен, уронил ее на пол, не донеся до рта. Ром с грохотом разбился, а следом за ним ничком рухнул и сам Андрей, с шумом сломав при этом журнальный стол.

Лежа лицом на обломках, а телом − в луже алкоголя, он глухо произнес:

− Уходите, я устал, − после чего благополучно отключился.

Глава 6

Местоположение: 2

Дата: вторник, 22 января 2013 г. – среда, 23 января 2013 г.

Не знаю, сколько времени отняла у нас поездка, но момент, когда мы, наконец, выбрались из этой холодной звенящей и скрежещущей консервной банки, и Макар Иванович, расплатившись с таксистом, отпустил его, подарил мне немало облечения. До боли черная ночь сменилась предрассветной дымкой, окрашенной сегодня в фиолетовый и усеянной точками падающих снежинок.

В этом сбивающем с толку сумраке я на миг потеряла Макара, но почти сразу же нашла, стоящего у подъезда высотного дома и призывно машущего мне рукой. Это здание и было отелем. Внешне он представлял собой чудо передовой архитектурной мысли позднего советского периода: устрашающее нагромождение бетона и огромные стеклянные прямоугольники окон, заключенные в строгие алюминиевые рамы.

Однако была у этого отеля одна невероятная черта, разительно отличающая его от типичных советских построек, да и от любых строений, в принципе. Он обладал несчетным количеством этажей. Где находится вершина этого здания, сказать было невозможно, потому что оно гигантским серым столбом впивалось в низкие снеговые тучи.

У входа нас встречали, вальяжно расположившись над козырьком, покосившиеся буквы вывески, из которых складывалось слово «Симфония». Надпись была призвана пробуждать в сознании посетителей приятные ассоциации с этим местом, но пока ничего, кроме тоски, которая до тошноты пробирала душу, я в себе не обнаружила.

В холле было мрачно и тихо, но зато наконец-то тепло. В здешнем интерьере, как и во внешнем облике здания, преобладал советский минимализм, доведенный до своей крайней точки и граничащий с запустением. Только, оправдывая название отеля, посередине холла стоял рояль, который своим вычурным золотистым цветом разрушал здешнюю полусонную атмосферу.

Макар подошел к стойке и несколько раз настойчиво брякнул в звонок, в ответ откуда-то из недр полутемных помещений раздалось кряхтение, и вскоре перед нами предстал, позевывая и надевая очочки, маленький седовласый управляющий.

− Бог мой, какие люди к нам пожаловали! Макар Иванович, приветствую, − человечек постепенно сбрасывал сон, одновременно с этим натягивая на лицо лукавую маску с холодным прищуром.

− И я рад, Порфирий Кузьмич, − надменно бросил ему в ответ Макар. – Я хотел бы снять номер для моей спутницы.

Управляющий сложил в замок сухие ладошки, а затем снова их развел.

− А нет свободных-то, Макар Иванович, уж не обессудьте.

На лице секретаря Хозяйки отразилась крайняя степень негодования, и он повысил голос:

− Как же нет?! Как же нет, дурья твоя голова, если в твоем отеле этих комнат – бесконечное количество! Не могут они все быть заняты! Или, хочешь сказать, я чего-то не понимаю?

− Полноте вам, Макар Иванович, остыньте, − примирительно зашамкал управляющий. – Говорю вам совершенно точно, кончились все номера. Я это знаю, потому что несколько дней назад над отелем встало снежное облако.

«Неоспоримый аргумент», − подумалось мне.

На Макара Ивановича он, видимо, тоже не подействовал.

− Иди и проверь, сию же секунду!

− Вы, голубчик, уж меня простите, − Порфирий Кузьмич зажмурился и положил руку на сердце, − но не хочу я проверять наличие комнат. Скажу вам, как есть, без утайки: боюсь я этих этажей пуще смерти, и ни разу не поднимался выше сорок девятого, да и то – по суровой служебной необходимости. Бог − свидетель, мне эти бесконечные номера даже снятся по ночам в кошмарах, и видится мне, что это не комнаты вовсе, а цельные миры, которых несчетное множество. Просыпаюсь весь в поту, потом ноги на работу не идут – до того мне жутко.

Рассказ управляющего не вызвал в Макаре Ивановиче ни грамма сочувствия, наоборот, гнев принес к его голове новую порцию крови.

− Ты мне зубы-то не заговаривай! Такие хитрецы, как ты, ничего не боятся, поэтому сдается мне, что ты просто отлыниваешь от работы. Нашел дурака! Выдели уже барышне жилье, да получше. А чтобы тебе скучно не было, поступим так: пусть это будет комната под номером 1.

Маленькие глазки управляющего округлились, и он сорвал с лица очки, словно они стали ему внезапно малы.

− Помилуйте, да как же 1, если он сейчас занят?

Макар ухмыльнулся.

− А меня это мало волнует, любезнейший Порфирий Кузьмич, я тебе, как клиент, пожелание изложил, теперь это твоя забота. Но это еще не все. Пусть все твои постояльцы перескочат каждый в следующий по счету номер. Тут внизу мы им покажем, что делать, а на верхних этажах они уже сами будут друг другу это передавать. Ну как, здорово я придумал? И даже за тебя почти все решил, сможешь спокойно опять спать залечь.

− Как же так, Макар Иванович, − пролепетал ошарашенный управляющий, − кому-то ведь наверху не хватит комнаты…

− Хватит! Их же бес-ко-неч-ность, − Макар отстучал пальцем ритм по лбу старика, − Ну, чего ты на меня-то уставился, иди уже, исполняй.

− С-слушаюсь, Макар Иванович, − и Порфирий Кузьмич вылетел из-за своей стойки.

Коридор первого этажа, куда помчался управляющий, хорошо просматривался из холла, поэтому весь безумный процесс переселения постояльцев мы с Макаром могли наблюдать своими глазами.

Сначала управляющий забежал в 1-ую комнату, а спустя несколько минут буквально вытолкал оттуда сонную, полуодетую, ничего не понимающую старуху, которая, тем не менее, не растерялась спросонок и успела нацепить на себя украшения с огромными бриллиантами. К этому моменту на подмогу примчался молодой коридорный, который, после того, как пожилая дама вышла из номера, принялся выносить оттуда ее чемоданы, коих оказалось великое множество. Сама же старуха держала в руках клетку с крупным попугаем, вцепившись в нее мертвой хваткой артритных рук. Порфирий Кузьмич предпринял попытку помочь ей с этим грузом, но та отказалась выпускать его из рук, а вдобавок еще ударила управляющего в голень мыском туфли.

Далее вся процессия, состоящая из старухи, управляющего и обливающегося потом коридорного, двинулась ко 2-му номеру. На стук вышел разъяренный внезапным визитом, толстый как шар мужчина, а из-за спины его выглядывала, звонко хохоча, полуголая девица, явно, еще не достигшая совершеннолетия. После продолжительных препирательств все-таки удалось уговорить этих двоих покинуть номер, в него запихали старуху вместе с ее чемоданами, бриллиантами и попугаем, и пошли будить следующих жильцов.

В 3-ей по счету комнате располагалась целая школьная экскурсия: многочисленный класс во главе с учительницей. Узнав, что от них требуется, дети пришли в восторг от незапланированного ночного приключения, похватали рюкзаки и отправились к 4-ому номеру. Шли они неровным строем, разбившись по парам, держась за руки и вопя какую-то песню, а их учительница стояла посреди коридора с красными флажками в руках и энергично или размахивала, как будто регулировала дорожное движение.

Из 4-ой комнаты в 5-ую проследовал кавказец, тоже обремененный выводком, но только теперь это были не шумные школьники, а зеленая стайка арбузов. Они дружно покатились по коридору, упруго стукаясь о стены, при этом кавказец не забывал подбадривать своих питомцев, дружелюбно подталкивая то одного, то другого под круглый спелый бочок. Он что-то причитал о панамках, которые арбузы забыли надеть, и теперь их ждет неминуемое обгорание на солнце.

В 5-ом номере никто долго не реагировал на стук и крики, поэтому Порфирию Кузьмичу и коридорному пришлось вынести дверь. Здешний постоялец оказался мертв, зато перед смертью он успел совершить весьма дальновидный поступок – открыть окно. Теперь он, окоченевший, лежал на постели, почти не распространяя вокруг себя неприятных запахов, и его удалось без проблем поднять и перенести в следующий номер. Порфирий Кузьмич с помощником заботливо уложили мертвеца в кровать и даже попытались воссоздать в комнате, насколько это было возможно, привычную для этого постояльца обстановку.

Вскоре действие перенеслось на и другие этажи. Весь отель гудел и ходил ходуном, а управляющий сбился с ног, пытаясь отслеживать, чтобы жильцы переселялись четко в следующий по счету номер, а не кому как вздумается – это могло привести к чудовищной неразберихе. Еще долго на верхних, уже совсем недосягаемых, этажах царила суета, и этот гул не столько был слышим, сколько осязаем, как слабое землетрясение под водой.

Макар Иванович попрощался со мной в холле, пожелал приятного сна и добавил, как бы между прочим:

− Пока вы спите, я побуду здесь, в холле.

− Зачем? – удивилась я.

− Прослежу, чтобы с вами ничего не случилось. А как проснетесь, я заберу вас и отвезу к вашему отцу, как велела мне Хозяйка. Вы были одна и напуганы, когда явились в ее дом, а благодаря ей, вас доставят домой целой и невредимой. Думаю, ей хорошо воздастся за ее доброту.

− Не надо ходить вокруг да около, любезный Макар Иванович! – съязвила я. – Так и скажите, что вы с вашей Хозяйкой просто собираетесь меня отцу «продать», поэтому следите, чтобы я не сбежала.

− Не буду убеждать вас в обратном, − хитро ответил он. – Это же вы удрали из дома, поэтому вам виднее. Только не вздумайте бежать и отсюда.

У меня совершенно не было сил доказывать, что абсолютно ничего не помню, поэтому я коротко ответила:

− Больно много чести для вас, − и зашагала к лифту.

Когда я вошла в освобожденный для меня номер, который в отличие от минималистичного холла, быть загроможден мебелью и картинами, за его окнами вовсю разгорался фиолетовый рассвет. Его холодные тревожные лучи просочились сквозь занавески, как будто чьи-то руки со следами трупного гниения тянулись к моему горлу. Я снова остро ощутила, что одна и совершенно беспомощна. Вспомнить бы хоть что-нибудь, ухватить бы обрывок, тоненькую ниточку образа, слова или звука. Но ничего.

Снимая пальто, я машинально засунула руки в его широкие карманы, и в одном из них нащупала алюминиевый прямоугольник, оказавшийся мобильным телефоном. Вот она, моя надежда! Этот маячок должен бросить луч на темные воды беспамятства. Но шкала индикатора в углу экран была пуста, а в центре дисплея настойчиво высвечивалось послание «Сеть не найдена». Мне это показалось очень плохим знаком. Если допускать, что я все-таки не умерла, то остается предположение, что нахожусь где-то в другой стране.

Зато, раз уж я нашла свой аппарат, можно пролистать список контактов. Так, что у нас здесь имеется? Ага, в телефонной книге есть номера мамы и папы, соответственно, эти люди присутствуют в моей жизни, и это не может не радовать. Хозяйка с Макаром тоже упомнили об отце, правда, исходя из всего ими сказанного, он – не лучший человек в моей жизни. Еще она говорила что-то про мужа, но я вообще не представляла, как его могут звать.

Другие контакты из списка – Жанна, Илья, Сережа – мне тоже ни о чем не сказали, как, впрочем, и несколько фотографий, хранившихся в памяти смартфона, где я была запечатлена с незнакомыми мне людьми. То есть, естественно, я знала их до недавнего времени, но теперь опознать эти лица никак не получалось.

Изучение телефона оказалось бесполезным занятием, из-за которого только навалилась сонливость.

Вот моя голова коснулась подушки, и в этот момент я по-настоящему ощутила, как сильно я устала. Утомление дополнялось еще и знатным переохлаждением, то тут, то там ныло тело, но я дошла до той крайней степени опустошенности, когда уже не думаешь о грозящих серьезных проблемах со здоровьем. Но расслабляться и засыпать глубоко, пожалуй, не стоит. Нужно все время быть начеку… иначе… руки из окна опять просунутся и задушат… подушкой задушат… рот заткнут… гусиным пером, лебяжьим пухом… шею лебедю пережмут… в парке в пруду такой плавал… дай хлебушка, хочу его покормить… − Ну мам, что, тебе жалко что ли?.. − Нет, не жалко…

− Для тебя ничего не жалко. Вот, держи, − говорит Илья, передавая мне то, о чем я его просила. Кажется, дело происходит в субботу, во дворе моего дома.

− Не хочу ничего слышать, − смеясь, отвечаю я и шутливо зажимаю уши ладонями, − ты прилично потратился, и я верну тебе деньги.

− Ерунда, − снова отмахивается Черун, − я совместил приятное с полезным. Заодно прогулялся по интересной барахолке. Знаешь, я видела там таких странных, но таких колоритных людей! О товарах я вообще молчу. Кстати, я купил отличный лошадиный череп. Как думаешь, он впишется в мою комнату?

− Это будет нечто! – заверяю я его. – Но, все равно, твои аргументы на меня не подействовали, поэтому завтра вечером жди от меня денег. Я позвоню или напишу.

…А-а-ах!..

Ошарашенная, я вскочила на постели. Похоже, проспала я всего несколько жалких минут, но они помогли мне, наконец, вспомнить хоть что-то, а именно – Илью Черуна и нашу последнюю встречу с ним. Я протерла глаза и огляделась, после чего мелькнувший, было, вдалеке проблеск надежды вновь угас. Нет, я не дома, а в неизвестном, чуждом и страшном мире, в унылом отеле под названием «Симфония». Здесь из-за меня только что подвергли переселению не поддающееся счету число постояльцев, и, скорее всего, до сих пор продолжают это делать, но шум уже не слышен.

Из чистого любопытства мне захотелось выйти из комнаты и посмотреть, что сейчас происходит в коридорах. Я щелкнула замком и толкнула дверь. А там… Там…

С первым шагом ноги мои утратили твердость, став как две вьющиеся веревки, дыхание перехватило, и я застыла на месте. За недолгое время, пока я спала, в коридоре пропал пол, вместо него приходилось ступать по пустому пространству, и меня чудом удерживал тугой пружинящий воздух. Потолка теперь не было тоже, и, куда бы ни взглянул наблюдатель, вверх или вниз, он смог бы увидеть, как на ладони, бесконечную перспективу этажей, уносящуюся вдаль и сводящую все в точку.

Все еще опасаясь провалиться, я сделала несколько шагов по коридору. Цифры на дверях, обозначающие номер той или иной комнаты, теперь располагались хаотично, без малейшего намека на порядок. Слева от моего 1-го номера была дверь с обозначением «231», справа – «75», а напротив, вообще, – «60014».

С кружащейся головой я ворвалась обратно в свою комнату, захлопнула дверь и перевела дыхание, словно оказалась в самом безопасном месте на земле.

Похоже, что-то здесь пошло не так.

Не знаю, что там наверху произошло, может быть, кому-то в итоге не хватило комнаты, хоть их и бесконечное множество, и такое трудно представить, но я совершенно уверена, что этот полуживой небоскреб сейчас отчаянно сопротивляется, проявляя какую-то свою защитную реакцию.

Мне на глаза попалась шариковая ручка, оставленная кем-то из предыдущих жильцов одиноко лежать на прикроватной тумбочке, я схватила ее и стала озираться в поисках поверхности, подходящей для письма. Бумага нигде не обнаружилась, а стены комнаты, теоретически тоже пригодные для этого, были сплошь заставлены мебелью и завешаны картинами, и не нашлось ничего лучше, чем свободная оштукатуренная поверхность над спинкой кровати. Встав с ногами на матрас, который при этом тоненько скрипнул, я начертала на девственно чистой стене: «∞ + 1 = ∞», после чего отошла, любуясь на свое творение и при этом серьезно раздумывая.

Так что же произошло с отелем? Не иначе, как все его комнаты мгновенно перемешались, например, мой номер, который был в самом начале 1-го этажа, закинуло куда-то в самую «гущу».

Тяжело вздохнув, я снова открыла дверь в коридор. В то же мгновение стало ясно: то, что мне довелось увидеть в коридоре в прошлый раз, было не простым перемешиванием номеров. Все обстояло гораздо серьезнее, чем я думала. Отель сжимался!

Причем, этот процесс продвинулся настолько, что здание уменьшилось до одного этажа, и я сейчас находилась именно на нем. Исчезли обе потрясающие перспективы, верхняя и нижняя. Теперь под моими ботинками шуршал красноватый песок, тонким слоем покрывающий растрескавшуюся землю, а наверху, в длинном прямоугольнике проема, виднелось яркое фиолетовое небо.

Устав удивляться и поняв, что повлиять на происходящее мне, все равно, не удастся, я вернулась в комнату, где по счастливому стечению обстоятельств сохранились пол, потолок, и полный набор стен, легла в кровать и почти час провалялась без сна. В течение этого времени я, как мантру, повторяла про себя одно слово: «Вспоминай, вспоминай, вспоминай…», − и, после того, как я наконец-то уснула, мое заклинание сработало.

***

Илья разворачивается и уходит, предварительно бросив на меня недоуменный взгляд, потому что все еще не может понять, для чего мне это нужно. Да я и сама начинаю чувствовать себя городской сумасшедшей, неся в руках только что полученный от него флакон, по самое горлышко наполненный пылью с кладбища вуду.

Раньше, если бы мне кто-то сказал, что я поверю в силу подобных артефактов, к тому же, сама прибегну к их помощи, я рассмеялась бы этому человеку в лицо. А сейчас, не найдя другого выхода и зная, что Илья не сможет мне отказать, я уговорила его достать для меня эту штуку. Наверное, с моей стороны было не очень красиво так беззастенчиво пользоваться его хорошим ко мне отношением, но я успокаиваю свою совесть тем, что собираюсь вернуть ему до копейки все, что он потратил на эту мою «прихоть».

Склянку я несу домой, а там ставлю ее в укромное место – в самую глубину платяного шкафа в комнате родителей. Он забит настолько, что никому в ближайшее время не придет в голову рыться в его недрах. Сама же начинаю готовиться к сегодняшнему вечеру: принимаю душ, занимаюсь прической, ногтями и одеждой. Чтобы он ничего не заподозрил, нужно создать впечатление, что все нормально и вернулось на круги своя. «Правильно и ясно, здорово и вечно», − пелось в одной из песен.

Как это бывает обычно, Сережа подбирает меня вечером на улице Крузенштерна, там я сажусь к нему в машину, и мы едем в гостиницу.

− Как дела?

− Нормально, − ведем бессмысленный диалог.

Общаться с ним мне более чем тягостно, но я изо всех сил стараюсь поддерживать любезную беседу. Из-за этого напряжения десятиминутная дорога до отеля кажется бесконечно долгой.

Наконец, мы здесь, на крыльце старого двухэтажного домика со сверкающей вывеской «Симфония», поднимаемся по ступеням, заходим внутрь, и вскоре за нами захлопывается дверь номера с цифрой «1».

Не так давно, в комнате одного из таких отелей (к сожалению, в моей памяти все эти заведения слились в одно целое) между мной и Сергеем произошла страшная ссора. Раньше я никогда ничего от него не требовала, и, тем более, не высказывала недовольства по поводу формата наших с ним отношений, но теперь во мне что-то надломилось. Сначала я хотела поставить его перед выбором между мной и его семьей, но потом подумала, что будет неправильно рушить тот хрупкий мирок, который они с женой выстроили совместными усилиями, и в котором, как могли, все еще поддерживали жизнь, поэтому предложила Сергею мирно разойтись. Ответом мне был удар по щеке, такой сильный, что от него зазвенело в ушах. «Я никуда тебя не отпущу!», − расслышала я сквозь эти помехи. Далее последовали мои жалкие попытки спорить, новые удары, наносимые так искусно, что от них не оставалось следов, и запугивание. Сергей обещал, что, если вдруг я надумаю скрыться от него, он найдет меня, где угодно, даже в аду.

Такой вот выдался вечер.

Но в этот раз все проходит по-другому, благодаря создаваемой мной иллюзии счастливой и довольной любовницы. Я стараюсь не спорить с ним и быть шелковой и покладистой, правда, кажется, немного переигрываю, но это не должно помешать задуманному.

Воскресным днем, когда я возвращаюсь домой из «Симфонии», квартира пуста – родители уехали в гости, предварительно набив холодильник едой. Воспользовавшись одиночеством, сразу же лезу в шкаф, чтобы проверить, там ли заветная склянка. Она никуда не делась и покорно ждет своего часа, а пыль, которая некогда выросла поверх молчаливых костей далеко отсюда, кротко сереет сквозь ее мутное стекло.

Пытаюсь вытащить пробку. Зачем? Сама не знаю, видимо, мне просто хочется увидеть это вещество «живьем», а не через стеклянную преграду. Но пробка очень тугая и разбухшая от времени, поэтому долго не поддается, а я настойчиво мучаю ее всеми доступными средствами: руками, ножом, а потом и зубами.

И это происходит, но слишком неожиданно − пробка вылетает, и в мои ноздри врывается густое облако пыли, после чего мне требуется не одна минута, чтобы прочихаться. С чувством «зачем я это сделала?» бутылка заткнута мной еще плотнее и поставлена обратно в родительский шкаф.

Теперь я скидываю пропахшую табаком одежду (в номерах курить запрещено, но мы, все равно, тайком это делаем, стоя под вытяжкой в ванной) и переодеваюсь в домашнее. По квартире я обычно хожу в кружевном белом платье, которое удобно и не стесняет движений, но до того нелепо, что за порогом дома в нем показываться стыдно. Надев на себя этот белый ужас, быстро чиркаю смс-ку Илье, что обязательно отдам ему деньги сегодняшним вечером, когда приедут родители.

Я ложусь на кровать, чтобы хоть немного отдохнуть после бессонной ночи в «Симфонии», но, стоит только мне закрыть глаза, как на фоне черного бархата век начинает что-то происходить. Я вижу точки и вспышки, похожие на звезды, которые мчатся прямо на меня, рассекая неведомое межгалактическое пространство, при этом бешено вращаясь и образуя огромную головокружительную спираль. Мне даже начинает казаться, что я физически ощущаю, как звездная пыль хлещет мне в лицо, и я даже инстинктивно уворачиваюсь, пока не догадываюсь, что необходимо открыть глаза.

Снова вижу свет, свою комнату, но головокружение почему-то не прекращается. Вдобавок к этому в моей голове тихо-тихо начинает играть какая-то музыка. Мелодия довольно однообразна, по сути ее составляют несколько повторяющихся нот, но с каждым новым витком эта музыка становится громче. Одновременно с усилением громкости откуда-то из тьмы небытия проступает и становится реальнее какой-то другой мир, который для меня пока невидим, но я уже ощущаю его присутствие.

Где-то я уже слышала эту мелодию, но не могу припомнить, где именно. Как будто в какой-то другой жизни… так звонил… Мой телефон?

Приподнимаюсь, сажусь на край кровати, и звонок тут же прекращается, а я мгновенно забываю о нем, потому что меня охватывает нечеловеческий озноб. И кому только хватило ума в такой лютый мороз открыть окно в моей комнате? В помещении гуляет ледяной ветер такой силы, что он заставляет трепетать шторы, края простыни, и даже раскачивает люстру.

Сползаю с кровати и иду закрывать окно, но ноги плохо меня держат, своих шагов я не чувствую и ступаю как будто в зыбучий песок. Мне трудно ориентироваться во времени, поэтому те несколько шагов кажутся бесконечным, они могли занять час, а могли – и пару секунд. Тем не менее, добравшись до нужной точки, обнаруживаю, что оконная рама плотно закрыта. Во всем, что происходит в комнате, виноват не ветер! Эта новость оказывается тяжелым ударом по психике, из-за чего сразу загорается затылок, и подступает тошнота.

Мне повезло добежать до раковины. Наклоняюсь над белым фарфором, но вместо обычной рвоты из меня хлещут радужные струи, напоминающие цветную химическую газировку, в которую, к тому же, набросали красивых леденцов и мармеладок, а сверху щедро присыпали конфетти. Оказавшись в раковине, частички этой массы оживают, принимая форму червячков, и спешат расползтись в разные стороны.

− Куда?! – кричу им я и открываю кран, а вместе с шумом воды в мою голову врывается какой-то истеричный звон, и еще долго не хочет прекращаться.

Позднее, когда трели стихают, а мой желудок опустевает, посидев еще немного на краю ванны, я выхожу в коридор и слышу очередной странный звук, на этот раз похожий на бой тамтамов, который доносится откуда-то из-за стен. Следом за ним раздается чей-то едва уловимый сдавленный крик:

− Майя, слышишь?

− Да, − тихо и неуверенно отвечаю я и отправляюсь на поиски источника голоса.

Перемещаюсь на кухню, затем – в одну, а после – и в другую комнату, и хотя звуки уже прекратились, остановить свою ходьбу мне не удается. Так, незаметно для себя, описываю нескончаемые круги по квартире, а перед моими глазами все так же не прекращается движение стен и мебели. Такое ощущение, что всю квартиру поместили в гигантскую стиральную машину и вращают, строго по часовой стрелке, а вместе с этим верчением кружатся и мои мысли. Из них образуется вечный цикл, прервать который – выше моих сил, и, пройдя в своей голове очередной круг из размышлений, я снова возвращаюсь к его началу.

Отправной точкой этого цикла служит вопрос, заданный мной самой себе: я ведь не умру? Из него вытекли другие мысли: о пыли, о Сергее, об ударах, наносимых его руками, о стуке моего сердца, который кажется мне сейчас неритмичным, о кружевах на платье, под которыми это сердце бьется…

Ни на одной из этих мыслей невозможно надолго сосредоточиться, каждая мгновенно ускользает, сменяясь следующей, поэтому, в конечном итоге, так же, как я, обойдя всю квартиру, снова и снова оказываюсь в одном и том же месте, мои размышления, в свою очередь, невольно возвращаются к самой первой мысли – о смерти.

Время к тому моменту утрачивает свою волю, тоже подчинившись верчению этого бешеного колеса… Но я-то знаю! Знаю… что это не колесо вовсе. Я прекрасно осознаю, что пространство, время и все мои чувства и мысли движутся сейчас именно по спирали. Слева направо, постепенно уменьшая обороты, чтобы прийти, наконец, к точке.

В какой-то момент опять оказавшись в своей комнате, я опускаюсь на пол и на четвереньках подползаю к стоящему там большому зеркалу, но от взгляда туда вновь накатывает тошнота. Не могу сосредоточиться на отражении собственного лица, оно настойчиво уползает от меня, заверченное в вихре спирали: один глаз лезет вверх, другой – вниз, а рот искривлен, как рисованный удар молнии.

Улыбаясь, как слабоумная, протягиваю руку и достаю из ближайшего ящика маникюрные ножницы, и, все также сидя на ковре, царапаю ими по стеклу поверх своего отражения. Таким образом я пытаюсь повторить контуры спирали, вертящейся перед моими глазами, потому что мне до жути хочется увидеть ее четкие очертания! Зеркальная поверхность поддается плохо, но я стараюсь и обвожу получившуюся фигуру снова и снова, пока не начинает ныть рука. Боль немного отрезвляет, я убираю ножницы на место и принимаю внезапное решение: мне нужно на воздух.

Собраться на улицу сложно, и основная проблема заключается в том, что я не помню последовательность действий, однако выработавшийся годами рефлекс подсказывает мне первоочередную задачу: взять мобильный телефон, без которого я никогда и никуда не выхожу. Следующим «номером» я натягиваю в прихожей свои теплые ботинки, и в этот момент мне совершенно не важно, что они оказываются надетыми на босые ноги. Сделав это, какое-то время просто смотрю в зеркало на себя, стоящую в платье и в зимней обуви и сжимающую в руке телефон, который, видимо, нужно куда-то положить. Вроде, обычно я ношу его в каком-то кармане. Шарю взглядом по прихожей и обнаруживаю пальто, которое и напяливаю поверх платья, и в карман которого наконец-то пристраиваю аппарат. Все, теперь можно идти.

За спиной захлопывается дверь, и я спускаюсь. На улице меня вновь пробирает озноб, теперь уже настоящий, а голые колени и лодыжки светятся белым в вечерней мгле. Не чувствуя ног, и ступая как будто по мягкому маслу, прохожу по кружащейся улице, подсвеченной оранжевым пламенем фонарей, а впереди вырастает черная стена городского парка. Я углубляюсь в его бархатную темноту, разводя ветки руками, а они слегка похрустывают, на разные голоса жалуясь мне на мороз.

Но парк не совсем темный, под моими ногами лежит белоснежный снег, сказать о котором, что он красив – слишком просто и примитивно. Снежные холмики, лежащие по краям тропинки, по которой я иду, сделаны из самого лучшего в мире зефира. Его сахарное вещество так сладко блестит в лунном свете, а узорчатая поверхность настолько идеально выглядит, словно этот зефир миллиметр за миллиметром создавали вручную тысячи самых искусных кондитеров.

Будучи не в силах удержаться, беру в руку холодную горсть и тащу ее в рот. Но меня обманули, и зефир оказывается обычной безвкусной водой. Расстроившись, растираю влагу по лицу и иду дальше, а зефир, тем временем, продолжает вырастать вдоль дороги, но теперь я знаю, что его лучше просто созерцать, и больше к нему не притрагиваюсь.

За парком начинается другой район, весь состоящий из низких, приземистых домов, которые в летнее время почти до крыши зарастают плющом, а зимой просто одинаково серы. В вечерней темени их, тем более, трудно отличить один от другого, но сейчас я смотрю на третий справа дом, и он кажется мне каким-то особенным. Я вижу на нем точку, в которой сходится спираль, вертящаяся в моей голове. Отчетливо зная, что должна поступить именно так, я иду к этому дому, и во время пути мысли даже становятся собраннее.

Я захожу в подъезд и толкаю дверь на первом этаже, обитую рваным дерматином. Она не заперта.

***

Сон настолько незаметно перетек в реальность, что я даже не заметила, как сами собой открылись глаза, а взгляд уперся в потолок гостиничного номера. Бесконечный отель «Симфония», это снова ты. Ответь мне, пожалуйста: что с тобой происходит, и почему ты существуешь в двух, таких разных, обличиях? Несмотря на то, что сейчас я увидела во сне свой последний вечер, проведенный в привычной обстановке, и вспомнила, что виной всему – вещество из стеклянной бутылки, которое я по неосторожности вдохнула, мне по-прежнему многое непонятно.

В последний раз оглядев комнату, и мысленно поблагодарив ее за сон, насыщенный ценными воспоминаниями, я решила, что мне больше нечего делать в этом месте, и пора его покинуть. Из-за недавних метаморфоз, происходивших с «Симфонией», за дверью номера теперь не осталось даже коридора, и когда я вышла наружу, то встретилась лицом к лицу с дерзким ветром, швырнувшим мне навстречу горсть песка. Глаза сразу же наполнились слезами, но, поскольку песок продолжал лететь, я даже не стала пытаться прочистить их, и почти вслепую сделала первые неверные шаги по красной потрескавшейся почве пустыни, распростершей передо мной свои объятия. Даже сквозь подрагивающие линзы слез, было заметно, как колышется ее нагретый воздух, но, как ни странно, жары я не ощущала, словно солнце было искусственным. Оно, которое еще недавно было тревожно-фиолетовым, теперь стало ярко-красным. Если цвет освещения здесь меняется с каждым новым рассветом, значит, я проспала почти сутки.

Горизонт терялся вдалеке, смазанный тяжелым маревом, и только тупые вершины утесов торчали, как редкие молочные зубы. Не зная, куда мне идти, я все же жаждала движения, поскольку какое-то чувство внутри меня подсказывало, что в данный момент хоть куда то идти – разумнее, нежели оставаться на месте. Едва я отдалилась на несколько метров от двери номера, она с шумом захлопнулась, и я, обернувшись на звук, увидела, что вокруг нее не осталось ни единого участка стены. Посреди красной пустыни теперь стояла одинокая дверь в раме, которая, оглушив сама себя хлопком, тут же рухнула плашмя на землю. В этот момент я запоздало обеспокоилась насчет забытого в номере пальто, но осознав, что в нем теперь нет необходимости, махнула рукой и устремилась вперед, не ведая, куда направляюсь.

Глава 7

Местоположение: 1

Дата: суббота, 26 января 2013 г.

− Совин, закрывай дело, нашлась твоя девчонка, − в телефоне раздался сочный бас старшего оперуполномоченного Гранкова, который вел поиски пропавшей Майи параллельно с Дмитрием. – Родители ее домой повезли. Черт вас дери, никакого покоя в выходной день, − добавил он и бросил трубку.

Дмитрий ошарашенно почесал в затылке. Нельзя сказать, что он был не рад такому скорому финалу этой истории, однако она подошла к своему логическому завершению слишком уж неожиданно, породив тем самым иллюзию нереальности происходящего. Чтобы увидеть своими глазами чудесное возвращение девушки, Совин выбрался из постели, где субботним утром его и застиг внезапный звонок Гранкова, в считанные минуты собрался и поехал к дому Чернобуровых.

Семью он застал как раз в тот момент, когда они, припарковав во дворе машину, направлялись к своему подъезду. Пока Дмитрий, поскальзываясь на льду, бежал к ним, девушка с отцом уже оказались у двери, и, прежде чем они успели зайти внутрь, Дмитрий уловил, как выглянул из-под ее пальто и снова скрылся от взгляда фрагмент белого платья. Мать же, заметив Совина, задержалась на улице, чтобы поговорить с детективом.

− Дмитрий, спасибо вам огромное за потраченные силы. Деньги я сегодня перечислю, все согласно договору…

− Хорошо, хорошо, никаких проблем, − ответил Совин. – Самое главное, расскажите мне, как онанашлась?

− Она была внутри старой усадьбы, знаете, той, что по другую сторону реки? Дворянский дом, который стоит заброшенным чуть ли не с самой войны.

− Да, но ведь в это здание очень трудно проникнуть, его окна заколочены, а двери – так вообще забиты железом.

Надежда тяжело вздохнула.

− Мы тоже в крайней степени удивлены, но понимаете, в чем еще проблема… Моя дочь не помнит, как там оказалась. Более того, она вообще ничего не помнит. Пришла в себя она уже внутри здания, и выбраться у нее никак не получалось. Ей кажется, она провела там не менее двух дней, и сегодня пошел бы третий.

Дмитрий задумчиво потер подбородок.

− Два дня – это интересно, учитывая, что пропала она неделю назад… Так как же ей удалось выбраться?

− Майя все это время кричала и звала на помощь, но только сегодня утром ее услышали прохожие. Приехали МЧС-ники, ее вытащили, но когда поняли, что девочка ничего не помнит, позвонили в полицию, а те уже узнали ее по фотографии.

− Можно мне пообщаться с вашей дочерью? – спросил Дима.

− Давайте мы повременим с этим, − твердо сказала Надежда, − девочка в шоковом состоянии, еле стоит на ногах и, к тому же, сорвала голос. Я вам позвоню, когда ей станет лучше. Спасибо еще раз, Дмитрий.

Скороговоркой произнеся последние слова, мать девушки развернулась и резво посеменила по направлению к подъезду, и Дима не успел даже глазом моргнуть, как остался стоять один посреди двора, бессильно опустив плечи.

Однако его одиночество через несколько секунд было нарушено телефонным звонком, и снова из трубки донесся голос Гранкова, звучащий уже не так уверенно, как ранее:

− Дим, тут кое-что произошло, ты можешь приехать в участок? Прямо сейчас.

Стоит ли говорить, что Совин был удивлен услышанным, особенно учитывая то, что старший оперуполномоченный, с которым он был знаком со времен работы в прокуратуре, никогда не обращался к нему с просьбами.

− Что-то случилось? – спросил Дмитрий, не подавая вида, что ему интересно это узнать.

− Да. Я не могу тебе все объяснить, потому что сам не понимаю. Не может понять ничего и Чернобуров-отец, я ему только что позвонил. Так ты приедешь?

− Ладно, скоро буду.

Через несколько минут Дима уже шел по коридору местного отделения полиции, а звук его шагов гулко отскакивал от стен, выкрашенных в грязно-зеленый казенный цвет. Дверь кабинета Гранкова, в отличие от других, была призывно распахнута, словно визита Дмитрия ждали как спасения. Почти всю площадь маленькой комнаты, которая, как раз, носила гордое звание кабинета, занимал письменный стол, за ним восседал сам Гранков, а по другую сторону стола, на приставленном к нему боком стуле, сидела… Майя?

Гранков, завидя Совина, бросил что-то печатать, встал, обойдя свой стол, приблизился к Дмитрию, и, глядя ему в глаза, тихо произнес:

− Ты тоже это видишь? Скажи мне, что я не сошел с ума. И так сплю хреново, а тут еще это…

Дмитрий внимательно оглядел девушку. Даже если она не являлась Майей, то была похожа на нее, как две капли воды. Но присутствовали в ее внешности и некоторые отличия, в частности, одета она была не в пальто и белое платье, в чем Совин только что застал Майю у подъезда, а в джинсы и желтый пуховик, а ее пшеничные волосы были подстрижены более коротко.

Детектив взял стул Гранкова, поставил его по ту сторону стола, с которой сидела девушка, уселся сам и мягко заговорил с ней:

− Я − Дмитрий, частный детектив, помогаю полиции. А как зовут тебя?

− Яна, − протянула она, не поднимая головы, которая покоилась на ее руке, опирающейся о стол. − Можете больше не задавать своих вопросов, я, все равно, ничего не помню.

− Понял. Тогда расскажи, что произошло с того момента, как ты начала запоминать происходящее?

− Я просто шаталась по улицам и ничего не понимала. Потом меня узнали какие-то люди и привели сюда. При этом они называли меня Майей, но я могу со стопроцентной уверенностью сказать, что мое имя – Яна.

− Спасибо тебе, − поняв, что разговор окончен, Дима встал и кивком головы пригласил Гранкова выйти в коридор.

− Ты хоть понял, что сейчас увидел? – спросил старший оперуполномоченный, когда они оказались за дверью кабинета.

Не став дожидаться ответа, он продолжил:

− Ты, вроде, много общался с их семьей. Не в курсе, у нее есть сестра-близнец, о которой мало кто знает? Тогда, возможно, их обеих похитили и сделали с ними что-то такое, от чего жертвы лишились памяти.

Дмитрий только молча развел руками.

− Совин, подумай, пожалуйста, над всем этим, ладно? С меня причитается. Иначе, если ничего не поймем, куда девочку девать? Я-то ее до конца дня у себя подержу, а дальше что ее ждет? Желтый дом? Жалко же.

Чуть позже, выйдя на крыльцо отделения, Дмитрий, не сдержав эмоций, прошипел сквозь зубы:

− Ну, Гранков, ленивая жопа. Ты настолько боишься замарать руки работой в выходной день, что так и норовишь переложить ее на других, − и достал телефон, чтобы лично поговорить с теперь уже бывшей клиенткой Надеждой, однако, мобильник зазвонил сам.

На этот раз голос принадлежал интеллигентному пожилому мужчине, с которым Совин не был знаком.

− Здравствуйте, − начал он, − пожалуй, я сразу представлюсь, в противном случае вы не станете меня слушать, списав мой монолог на обычный старческий маразм. Меня зовут Роман Менделевич Вильфонд, я – доктор физико-математических наук, профессор кафедры космологии. Теперь позвольте уточнить, вы – тот человек, который ведет расследование о пропавшей девушке?

− Да, это я, − ответил Дмитрий, все еще плохо понимая, что от него хотят.

− Смею предположить, − продолжал старик, − что вы уже успели испытать некоторый шок по поводу появления личности, с практически идентичной внешностью?

Совин облизнул пересохшие губы.

− Откуда вам это известно?

− Благодаря моим подсчетам. И, уверяю вас, на этом моя осведомленность не заканчивается. А позвонил я вам потому, что хочу встретиться с вами и поделиться той информацией, которой я владею, и которая, честно говоря, меня сильно пугает.

− Куда мне приехать? Говорите адрес, − выпалил разгоряченный Дима.

***

Квартира Романа Менделевича располагалась на первом этаже панельного дома и из-за своей простоты ничем не выдавала в себе жилье именитого ученого. Разве что книги, в огромном количестве громоздившиеся в шкафах высотой от пола до потолка, и замысловатые названия на их корешках, типа «Пространство, время и текстура реальности», свидетельствовали о том, какого склада ума человек проживает в этом бедном жилище. Совин зашел в комнату, где громко тикали старые часы, заглушая даже бубнеж телевизора, сел на скрипучий диван, над которым, по традиции, висел выцветший пыльный ковер. Старик приглушил на телевизоре звук, опустился в кресло и заговорил, быстро и эмоционально, словно боясь потерять внимание слушателя:

− Первое, что вам необходимо уяснить − Вселенная, в которой мы живем, не является единственной в своем роде. На самом деле она – всего лишь единица бесконечного числа вселенных, которые составляют Мультивселенную.

Эта фраза профессора уже заставила Дмитрия встрепенуться.

«То выражение со знаком «∞» на стене все-таки имеет смысл», − пронеслось в его голове, где-то на границе сознания.

− Второе, − продолжал Вильфонд. – Как вы, наверное, вынесли из школьного курса, вселенная стала расширяться после Большого Взрыва, как воздушный шар, накачиваемый гелием.

− Припоминаю такое, − ответил Дмитрий.

− Однако о хаотической теории инфляции вы можете и не знать. У нее есть много сторонников и еще больше противников, но лично я настаиваю на том, что именно она является непреложной истиной космологии.

Эта теория предполагает, что некоторые части пространства перестают расширяться, в то время как другие продолжают активно это делать, из-за чего образовываются изолированные "пузырчатые вселенные". Если вам будет проще, я могу сравнить это с кипением воды в чайнике или с вбиванием волнами морской пены. И в том, и в другом случае, в воде появляется множество воздушных пузырей.

Наша же вселенная также является лишь маленьким пузырьком в огромном пространстве космоса, в котором их существует бесконечное множество.

В некоторых из этих вселенных законы физики и фундаментальные постоянные могут отличаться от наших. Многие события и явления не могут быть охвачены нашей примитивной логикой, поэтому, все, что там происходит, может показаться нам диким и непонятным.

Встречаются и вселенные, которые очень похожи на нашу, но отличаются от нее, например, всего одной-двумя молекулами, а это ничтожное отличие может привести к тому, что какое-либо событие начинает развиваться по другому сценарию. Например, где-то Гитлер был истовым гуманистом, Наполеон не родился вовсе, а Пушкин прожил до глубокой старости…

Если же говорить о совпадениях с нашей действительностью, то в таких вселенных могут встречаться люди, похожие на нас с вами, только, к примеру, они будут носить другие имена и проживать в других условиях.

− Девочка Яна, похожая на Майю… − прошептал Совин.

− Именно, − кивнул профессор. – Но, как вы, наверное, догадываетесь, в бесконечном пространстве могут происходить какие угодно по непредсказуемости события, и мы не можем отрицать существование вселенных, являющихся точной копией нашей, где комбинация элементарных частиц по счастливой случайности сложилась абсолютно так же. Такие вселенные встречаются в нашей Мультивселенной с определенной частотностью и в определенном количестве, которое равно ∞. Теоретически можно взять и добавить к ним еще один такой же пузырик…

Профессор взял со стола исписанный потертый блокнот и написал в нем: «∞ + 1 = ∞».

− В науке даже есть такой популярный пример, который приводят, чтобы объяснить суть бесконечности: отель с бесконечным числом комнат, забитыми под завязку, в который прибывает еще один жилец, его заселяют, и всем хватает места… Но никто не упоминает тот факт, что, хоть комнат (или миров) и останется так же бесконечно много, но к внезапному приезду нового жильца администрация отеля не будет готова. Таким образом, баланс будет нарушен, и это приведет к непоправимым последствиям.

Монолог Романа Менделевича был прерван звонком Диминого телефона. Извинившись, он взял трубку, и примерно с минуту молча слушал. Затем он коротко ответил: «Ясно», − и нажал на сброс, при этом стало заметно, как он изменился в лице.

− Из полиции мне только что сообщили, − признался он Вильфонду, − о появлении еще одной «Майи». На этот раз ее зовут Юля.

Профессор снова хитро улыбнулся, как будто уже знал заранее, что должен был услышать Совин по телефону.

− Это, как раз, является отличной иллюстрацией для моего рассказа, особенно его части о последствиях. Знаете, почему мы встречаем в одном месте схожих людей, которые, по сути, должны жить далеко от нас в Мультивселенной? А потому, что она начала сжиматься, и происходит это в невероятном темпе.

Раньше различные вселенные, и разные, и схожие, и полностью копирующие друг друга, никак не могли пересечься. Теперь, когда запущен процесс сжатия, у них это отлично получается. Они, если выразиться точнее, перетекают друг в друга, поскольку им становится тесно в уплотняющемся пространстве и времени. Поэтому вы можете встретить на улицах людей, являющихся частичными или полными копиями вас или ваших знакомых. Кстати, по моим подсчетам, за сегодняшний день только в нашем городе появилось не меньше десятка девушек, похожих на Майю, однако, копиями обзавелась не только она.

Кроме того, в данный момент, когда время-пространство представляют собой своеобразный «кисель», где один мир наслаивается на другой, вы можете столкнуться с явлениями, произошедшими где-то в другом месте, но проявившими себя здесь.

Дмитрия осенила догадка: «Майей была сделала надпись на стене в отеле «Симфония», но в эту комнату в обозначенное время никто не заходил. Значит, она могла написать это, находясь в другой вселенной».

Совин задумчиво протянул:

− То есть, вся эта белиберда в виде пропажи и находок девушек происходит потому, что сжимается… как вы это называете… Мультивселенная?… Очень интересно…

− Так и есть, и начало сжатия было спровоцировано тем, что где-то в Мультивселеной искусственным путем был создан еще один «пузырь», который, скорее всего, идентичен нашему. Мультивселенная же проявила своеобразную защитную реакцию на случившееся – она стала сворачиваться, или самоуничтожаться. Назовите это, как вам угодно, сути это не меняет.

Возможно, она не стала бы так радикально реагировать, то есть, сжатие произошло бы, но не ранее, чем через миллиарды лет, но кто-то запустил механизм, который и вызвал сбой и ее спешное сворачивание.

Более того… Вот, взгляните сюда…

Роман Менделевич снова взялся за свой блокнот, перевернул страницу и долго зарисовывал что-то на листе. Когда Дмитрий взглянул на рисунок, он увидел нечто, похожее на змею, поедавшую собственный хвост, а тело ее, скрученное в пружину, состояло из многочисленных завитков. Назидательно постукивая ручкой по листу с рисунком, он сообщил:

− Я, еще будучи студентом, доказал, что Мультивселенная выглядит именно так, но научное сообщество до сих пор отказывается признавать это открытие. Конечно, мой рисунок довольно схематичен, но он все же отображает основную мысль: Мультивселенная имеет форму как бы замкнутой спирали. Видите, она напоминает пружину. А мы с вами знаем, что если взять ее и сильно сжать ее, что, собственно, сейчас с ней и происходит, а потом резко отпустить, то…

− Она выстрелит? – догадался Совин, почувствовав себя в этот момент на школьном уроке.

− Так и есть, − подтвердил профессор. – Нас ожидает новый Большой Взрыв, но мы, естественно, его уже не застанем, поскольку погибнем еще на этапе схлопывания. Сейчас все параллельные вселенные наслаиваются одна на другую, потому что им становится тесно, и вскоре перестанет существовать каждая из них. Вот в чем беда… − грустно завершил свою речь Вильфонд, глядя в глаза Дмитрия.

Тот не нашелся, что ответить, и между собеседниками повисло молчание, но полной тишине не давал воцариться тиканье часов и надоедливый звук работающего телевизора. Не сговариваясь, старик и детектив одновременно повернули головы к экрану, где в этот момент транслировалась новостная передача.

− …участились случаи пропажи людей, − уловили они фразу. – Одновременно вместе с этим, − продолжала ведущая беспристрастным голосом, − в разных частях мира стали обнаруживать двойников, практически клонов, как исчезнувших, так и не пропадавших граждан, причем, в некоторых случая число этих двойников достигало нескольких десятков.

Со своими двойниками, ни упомянутые люди, ни их родственники ранее знакомы не были, более того, сведений о наличии у них близнецов так же не поступало. Получить какую-либо информацию от внезапно появившихся людей невозможно, поскольку всех их объединяет один и тот же диагноз: диссоциативная амнезия. Стоит отметить, что расстройство такого типа возникает, как правило, вследствие сильнейшей эмоциональной травмы.

На данный момент инциденты с пропажей одних и внезапному появлению других людей произошли более чем в сорока городах России. Ситуация в небольших населенных пунктах, а также общая статистика по миру пока неизвестны. Ведутся многочисленные расследования.

***

− У каждого человека есть клоны… − рассуждал Дмитрий по пути домой. – Как цинично шутит над нами Мультивселенная, учитывая тот факт, что на Земле в нынешний век мы и без того являемся копиями друг друга. Стоит только мне выйти на улицу, я встречу таких же, как и я, мужиков, одетых в тряпье тех же марок, спешащих по таким же срочным делам, а потом − домой, к таким же женщинам, как моя. И все эти люди, так же, как и я, работают с утра до ночи, уходят из дома затемно и возвращаются по темноте, годами не видя ни своих друзей, ни возлюбленных при солнечном свете. И ведь каждый из нас считает себя уникальным, с неповторимым складом ума, с необычной работой или отношениями, не такими, как у всех… Ощущение уникальности, видимо, необходимо нашему виду для выживания, но я бы, пожалуй, все-таки не обольщался. Как ни крути, все мы – клоны друг друга. Идентичность наша поддерживается и усугубляется массовой культурой, масс-маркетом и доступностью информации, в частности, через интернет. И отовсюду с особой настойчивостью до нас доносятся слова: «Ты уникален, ты неповторим, ты один такой! Слушай нас, делай то, что мы тебе скажем, носи шмотки, которые мы сошьем, слушай музыку, которую мы вложим в твои уши, смотри то, что мы тебе покажем, даже если тебе это не по нраву…. и ты станешь еще более самобытной личностью, а твой внутренний мир обогатится до краев».

А может, врыв действительно нужен, чтобы очистилась эта несчастная Мультвселененная, будь она сто раз неладна? Не знаю, как в других мирах, но в нашем стало слишком много мусора.

Так странно ощущать, что тебя скоро может не стать. Почему-то мне не страшно. Только очень одиноко. Хорошо, если бы она оказалась сейчас дома.

Глава 8

Местоположение: 2

Дата: четверг, 24 января 2013 г.

Подходил к концу четвертый день с тех пор, как она исчезла. За это время солнце успело четыре раза описать дугу над горизонтом, с каждым новым рассветом из-за сложных атмосферных явлений принимая новый цвет. Сейчас же, в момент оранжевого заката, его лучи, распластавшиеся между приземистых блочных пятиэтажек спального района, были особенно прекрасны. Не менее красивым и величественным был тот миг, когда солнечный диск начал опрокидываться в морскую воду – ведь именно морским берегом заканчивался этот район, а рассекавшая его дорога упиралась прямо в набегающие волны. Из-за такого соседства пятиэтажки уже в течение многих лет стояли обветренными, а их стены покрывал соляной налет, напоминающий белую накипь.

Сегодня море было неспокойным. Подсвеченное оранжевым, оно ярко рябило вдали. Частный сыщик Лазарь Полуночник долго не мог налюбоваться этим зрелищем, стоя у окна съемной квартиры. У себя дома он был лишен этого удовольствия – там окна выходили на глухую стену соседнего дома. Наконец он со вздохом задернул пыльный тюль, уселся в продавленное кресло, некогда порванное каким-то домашним животным, оправил сюртук, закинул ногу на ногу и позвал одного из своих помощников:

− Вакей! Принеси мои сигары с кухни.

Через минуту в дверях показалась скособоченная фигура, которая передвигалась крайне медленно, подволакивая ноги и тяжело переваливаясь. При этом Вакей распространял вокруг себя сладковатый трупный запах, а звуки, которые он издавал, напоминали то хрюканье, то стоны.

− Спасибо, давай сюда, − сказал Лазарь, протягивая руку.

Передав сигары, Вакей замотал головой, довольный, что угодил своему другу. Лазарь, и вправду, по-дружески любил этого мертвеца, волею судьбы, возвращенного к жизни. Точнее, ожить его заставила не только судьба…

В это время на кухне гремели посудой еще два таких же мертвых увальня, Матвей и Евсей, пытаясь соорудить для детектива ужин, состоящий из пельменей и других нехитрых продуктов, купленных в дешевом магазине за углом. Сами они в такого рода питании не нуждались, их интересовала несколько иная пища. Ее они добывали по ночам, деликатно скрывая сей факт от Лазаря, чтобы лишний раз не шокировать человека.

Нанимая когда-то давно эту троицу себе в помощники, детектив сперва навел справки об их прошлом и выяснил, что при жизни все они были работниками Хорьей фабрики, а теперь представляли собой не что иное, как отработанный материал этого предприятия, пусть и человеческий.

Например, Вакей − самый коммуникабельный из их троицы, единственный, кто не утратил до конца навыки речи – имел в центре груди огромную черную вмятину. Ее он получил во время строительства нового корпуса фабрики, когда неквалифицированный экскаваторщик при повороте не заметил рабочего Вакея и придавил его к стене ковшом. Несчастному проломило грудную клетку, но зато ему посчастливилось умереть мгновенно. Второй из помощников – Евсей, был из низшей обслуги, в рядах которой царили нищета, грязь и болезни, поэтому еще при жизни кисти его рук были сильно изуродованы лепрой, умер же он от осложнений, которые эта болезнь дала на внутренние органы. Матвей – третий мертвец – не имел головы на плечах, в прямом смысле этого слова. Он утратил ее вследствие смертной казни, к которой был приговорен, якобы, за уклонение от трудовых обязанностей. Теперь же отделенную от туловища, но все еще не утратившую свой функционал голову ему приходилось либо носить за волосы, либо, когда нужны были свободные руки, пинать впереди себя во время ходьбы.

До сих пор необъясненным оставался тот факт, что смертность на предприятии резко возросла с приходом на руководящий пост Асфикса Асфиксеевича.

Закурив сигару, Полуночник потянулся за телефонным аппаратом с круглым наборным диском, взял его и поставил себе на колени, однако набрать номер он так и не успел, поскольку с кухни донесся резкий звук бьющейся посуды.

− Сколько еще вам повторять, − простонал Лазарь, и Матвей с Евсеем на кухне виновато зарычали, − в этой квартире все вещи – чужие, поэтому нельзя ничего портить!

Эту безумно грязную и пропахшую клопами хрущевку, в которой любая поверхность на ощупь казалась липкой, Лазарь снял несколько дней назад. Сделал он это специально, чтобы быть поближе к месту поисков пропавшей девушки, Аделаиды Чевенгур, которая жила с родителями в этом районе. На данный момент расследование очень замедлилось, и тормозило его, по большей части, то, что ее любовник, Карп, с которым девушка изредка встречалась в тайне от мужа, и с кем она провела последнюю ночь перед исчезновением, отказывался идти на контакт. Точнее, один раз, когда Лазарь впервые позвонил ему, мужчина взял трубку, ответил, что такой девушки не знает и убедительно попросил оставить его в покое, после чего резко прервал разговор. Однако Полуночник был неумолим и продолжал звонить ему весь вчерашний и сегодняшний день, в надежде все-таки получить от Карпа больше информации.

Позвонил Лазарь ему и сейчас, но снова вместо ответа услышал лишь гудки.

− Не отвечает, − отрезал он, поставил телефон и обратно на полку и сбросил со своего колена шнур, − ничтожество, а не мужчина.

− Скотина, − со всем старанием прорычал Вакей и заботливо прихлопнул таракана на ковре.

Полуночник продолжал, попыхивая сигарой:

− Мог бы не отпираться и не лгать, что не знаком с ней. Даже если бы он, не скрывая правды, послал меня куда подальше, я бы не обиделся. Сам знаю, насколько порой бываю назойлив, и как сильно задеваю людей, копаясь в их частной жизни. Но вести себя так трусливо…

Тем временем в комнату вошли двое других помощников, успевших окончательно загубить ужин. Теперь Лазарь обращался ко всей троице:

− Знаете, чем дольше я живу, тем больше понимаю, насколько ничтожен человек по сравнению с масштабами вселенной, с ее непокоренной вечностью. И поступать так, как он, − Полуночник указал на телефон, имея в виду Карпа, − лишь только доказывать себе и всему человечеству свою незначительность и слабость.

Жизнь человеческая коротка, а организм – хрупок. В любой момент с ним может произойти трагедия, которая оборвет тонкую нить пульса, а он, к стыду своему, так и не успеет подняться выше песчинок под его ногами.

Я до сих пор не могу забыть одно дело, которое мне довелось однажды вести. Ко мне обратился мужчина, не молодой, но еще не старый, чья жена накануне умерла, причем, как выяснилось, причиной смерти послужило отравление тяжелыми металлами. Вдовец был совсем раздавлен горем, он как обезумевший не переставал твердить, что ее отравили, и умолял меня найти убийцу жены. И я кое-что выяснил. Как вы отреагируете, узнав, что травила она себя сама, ежедневно и методично, небольшими дозами, на протяжении всей своей взрослой жизни? Звучит как абсурд.

Правда, она и не подозревала об этом, и стабильно каждое утро, перед тем, как подвести глаза, облизывала кончик косметического карандаша, чтобы он лучше скользил по веку. Если бы она не делала этого, а сразу наносила макияж на глаза, то через кожу яд из карандаша проникал бы в организм не так быстро, и женщина при хороших обстоятельствах смогла бы дожить до старости. Но при помощи слюны процесс ускорился в разы.

Мда… Сейчас технология производства этих карандашей давно изменилась, и их состав более лоялен к живым существам, но кто знает, что кроме этого еще нас может ожидать, таких хрупких и глупых, словно младенцы.

Помощник по имени Евсей замычал.

− О, я понимаю, − ответил ему Лазарь, − ты хочешь сказать: «О какой глупости может быть речь? А как же величественный человеческий мозг, внутри которого находится целая вселенная?» Понимаешь, мой друг, не все пользуются им.

Вакей коротко хихикнул.

− А иногда, − продолжал Лазарь, − мозг сам может начать использовать своего хозяина, начав жить собственной жизнью. Ведь в каждом человеческом мозге есть скрытые ресурсы, о которых мы и не помышляем.

Мой знакомый врач, что консультировал меня насчет отравления той женщины, рассказал мне одну историю из свой практики. Как-то к нему пришла пожилая женщина с жалобами на недосып. Несмотря на то, что она всегда ложилась вовремя, старалась спать положенное для здоровья количество часов, а днем не работала и не занималась никакими изматывающими делами, дама ежедневно испытывала сильную усталость, как будто бодровствовала всю ночь напролет.

Тогда доктор поставил условие: следующей ночью во время ее сна он будет присутствовать в комнате, чтобы вести наблюдение, что с ней при этом происходит. Они так и сделали, а наутро врач с полной уверенностью диагностировал женщине диссоциативное расстройство.

Как выяснилось, в теле пожилой дамы находилось сразу две личности, причем вторая личность активизировалась по ночам, когда женщина думала, что ложится спать. Личность эта являлась несовершеннолетней проституткой Лизеттой, приехавшей на заработки из республики Молдова. Поэтому каждую ночь эта ночная бабочка выводила хозяйку тела из дома прямо в ночной сорочке и вела к своему месту работы – в притон мадам Троицкой. Там Лизетта, все так же находясь в теле немолодой дамы, трудилась до самого утра, причем, судя по рассказам, клиенты оставались довольны. Вот только, куда проститутка девала заработанные средства, выяснить так и не удалось.

После того, как даме стала известна вся правда, она практически перестала покидать палаты отделения гинекологии, однако, все ее усилия были напрасны – бедняжка скончалась от деликатной болезни…

Ну, что вы притихли? − спросил Лазарь своих друзей, неподвижно сидящих перед ним на ковре. Рассказы о чужих смертях почему-то повергали их в непреодолимую тоску по жизни. – Я понимаю, ваша жизнь уже позади, и иногда та печаль, что одолевает вас, передается и мне. Но все же, из чистого любопытства, я бы не отказался поглядеть на мир и людей вашими глазами. Только вы, мертвые, можете справедливо судить нас, потому что переступили ту самую грань. Только вам дано право смотреть на нас глазами богов, потому что вы пережили больше нас.

Полуночник оглядел всех троих и добавил:

− И знаете, я очень сильно вас люблю… Несмотря на все ваши недостатки… Наверное, ближе вас у меня никого нет.

На глаза Лазаря навернулись слезы, его помощники тоже рефлекторно часто заморгали, хотя мертвые глаза их уже не могли увлажниться.

Решив, что все они слишком расчувствовались, Полуночник перевел разговор на другую тему:

− Как там поживают мои пельмешки?

В ответ парочка Евсей-Матвей только грустно развела руками.

− Что? – вскипел Лазарь, тут же утратив свой меланхоличный настрой. – Нет, я все понимаю, но пельмени-то как можно умудриться испортить? И удалось же Доктору Самеди создать вас такими тупыми! Черт побери, иногда мне хочется сдать вас ему обратно!

Гневную речь Лазаря оборвал внезапно раздавшийся стук в дверь (звонка в этом доме не было и в помине), сначала он прозвучал тихо и нерешительно, затем повторился уже чуть более настойчиво. Евсей с Матвеем, настолько быстро, насколько позволяли им их разрушающиеся тела, бросились открывать. Умопомрачительное рвение они разыгрывали всегда, когда пытались избежать выговора от Полуночника. Спустя некоторое время они вернулись, а за ними появилась гостья.

Она вошла, красивая, как морозное утро, и в этот момент вся эта донельзя убогая комната с ее нищенской обстановкой будто бы преобразилась, наполнившись изнутри тем ослепительным светом, что излучала пришедшая женщина. Свечение это, конечно же, только привиделось Лазарю, настолько очарованному гостьей, что он едва сдержался от порыва пасть перед ней на колени.

Природа наградила женщину иссиня-черными волосами, такими же темными глазами и невероятно белой кожей, из-за которой, как раз и создавался эффект, будто изнутри ее тело светилось. По тому, как под тонким платьем приподнималась и опадала пышная грудь, а пухлые губы жадно хватали воздух, мужчина понял, она сильно спешила сюда, а теперь, достигнув цели, начала серьезно нервничать.

Но было в этой прелестной посетительнице нечто, что заставляло Полуночника вздрагивать при взгляде на нее: выражение ее глаз. Такого взгляда он раньше никогда не встречал у женщин, она смотрела не по годам мудро, время от времени в ее глазах вспыхивала искра живого интереса, но при всем при этом их переполняла мрачная тоска.

«Надо же, − подумал Лазарь, − такая красивая и такая грустная, − в нем внезапно пробудилось какое-то детское чувство справедливости. − Это ведь неправильно! Будь эта женщина моей, я никогда бы не допустил, чтобы она горевала».

Тем временем, гостья приблизилась к Полуночнику и протянула ему руку для приветствия.

− Меня зовут Ева, − представилась она.

− Как мать-прородетельницу, − зачем-то заметил он, отвечая на ее рукопожатие.

«Вот дурак, что я несу?» − мысленно отругал он себя.

Но ее не смутила его фраза. Мягко улыбнувшись, она ответила:

− Видимо.

− Я уверен, что вы ничуть не хуже нее, − опять не сдержался Полуночник, − вы очень хороши собой.

− Оставим это, − отмахнулась она, − я пришла к вам по делу. Мне рекомендовали вас как очень хорошего сыщика.

− Признаться честно, сейчас я уже веду одно дело, но надеюсь, что смогу помочь и вам тоже, − ну как мог Лазарь ей отказать?

Ева благодарно кивнула, устроилась в продавленном кресле, в котором до этого сидел Полуночник, и, когда он придвинул для себя скрипучий табурет, начала:

− Вам, ведь знакома личность Асфикса Асфиксеевича?

Мертвецы, затеявшие, было, веселую возню на ковре, целью которой было надавать другу как можно больше щелбанов, вдруг резко замерли.

Ева продолжала:

− И, конечно же, вы в курсе тех бесчинств, которые происходят по его вине. В одном только нашем городе практически не найти человека, которой, прямо или косвенно, не пострадал бы от его рук. Однако никто еще не решился что-либо предпринять против Асфикса Асфиксеевича – слишком он влиятелен. К тому же, далеко не все, что он совершает, делается непосредственно им. Но у меня есть кое-что, позволяющее подобраться к Асфиксу гораздо ближе…

Как оказалось, Ева принесла с собой довольно крупный прямоугольный сверток, который детектив поначалу не заметил. Теперь же она водрузила этот предмет на низкий столик, освободила его от тряпицы, в которую он был завернут, и перед взором Полуночника предстала объемная книга. Он протянул к ней руку, затем бросил вопросительный взгляд на Еву, и только после ее одобрительного кивка, решился открыть. Однако его ждало разочарование.

− Но здесь ничего нет! Страницы пусты, − заявил Лазарь, указывая на абсолютно белую поверхность бумаги.

Все еще не теряя надежду найти хоть какие-то печатные символы, он стал пролистывать том, но и на других его страницах он не увидел ничего.

− Понимаете, − ответила Ева, опустив глаза, − я не знаю точно, но чувствую, что в этой книге говорится именно об Асфиксе, и что в ней содержится нелицеприятная правда, которой нам так не хватает, чтобы восстановить справедливость.

− Но как? – продолжал недоумевать Полуночник. – Как можно такое почувствовать?

− Когда эта книга впервые попала ко мне в руки, из ее страниц полезли черви… Тогда-то я все поняла.

− Хорошо, допустим, − немного помолчав, ответил детектив. − Но мне еще немаловажно знать, как именно эта книга оказалась у вас.

− К сожалению, не могу вам этого сказать, − грустно произнесла она.

Лазарь раздраженно развел руками.

− В таком случае, я не знаю, о чем мы можем дальше разговаривать. Либо вы сообщаете мне абсолютно все, либо я отказываюсь от этого дела.

− Тогда я, пожалуй, пойду, − с этими словами она вскочила с места, собрала в охапку книгу с тряпицей, и быстрым шагом направилась к двери.

По телу Лазаря лавиной прошел озноб. «Этого не может быть, она не должна уйти», − решил он и бросился вдогонку.

Полуночник настиг Еву уже в подъезде, спускающуюся по лестнице.

− Подождите! – с надрывом крикнул он в гулкую темень.

Ева поспешно развернулась и поднялась на пару ступеней выше, и похоже было, что она собиралась вернуться сама, а оклик мужчины только помог ей решиться.

Глядя из тьмы подъезда прямо ему в глаза, она выпалила, и в голосе ее послышался звон металла:

− Я являюсь любовницей Асфикса, и в результате нашей связи я родила эту книгу.

− О, господи…

Мужчина не был удивлен самим фактом рождения женщиной книги, ведь в этом мире у людей частенько в качестве потомства появлялись разнообразные, зачастую, причудливые предметы. Или же, наоборот, вещи могли перерождаться в людей, будь то печеный каравай, печатная машинка, череп мертвого животного или даже утерянное кем-то в драке искусственное глазное яблоко. Конечно же, внешний вид получившихся существ полностью выдавал тайну их происхождения, и ее не могли скрыть даже дворянские титулы, которые они сами же себе присваивали.

Поэтому не появление книги смутило Лазаря, а то, что эта ослепительная Мадонна, чья душа ярка, как свежий снег, могла иметь связь с таким человеком, как Асфикс Асфиксеевич. Однако Полуночник, несмотря на потрясение, быстро смог совладать с собой, протянул Еве руку, и она, взбежав по лестнице, вложила свою ладонь в его.

Вместе они вернулись в квартиру, и Лазарь в очередной раз ужаснулся убожеству своего, хоть и временного, жилья, ему стало безумно стыдно перед Евой за всю эту грязь, облезлость, липкость и вонь. Желая хоть как-то компенсировать ей неудобство пребывания здесь, он хлопотливо занялся приготовлением чая, не доверив это дело своим помощникам.

Вскоре мужчина и женщина сидели за столом, а перед ними стояли две чашки, одна – с трещиной, другая – со сколом на краю, из них струился теплый пар, и Ева говорила:

− Не хочу мучить вас подробностями моей связи с Асфиксом, тем более, что похвастаться чем-то хорошим мне не удастся все равно. Скажу о другом…

В тот вечер, когда я после родов вернулась с книгой домой, ее отец, как обычно, пропадал на работе. Зато рядом со мной находились мои родители, чему я была несказанно рада.

Помню, я сидела за опустевшим после ужина столом и в недоумении рассматривала белоснежные страницы, пытаясь понять, почему же они пусты. Книга, родившаяся совсем крошечной, теперь заметно подросла, став большим и солидным томом. Я уже решила, что никогда не раскрою ее тайну, и хотела захлопнуть книгу, как вдруг из страниц полезли черви. Грязно-белые, с короткими круглыми тельцами, похожими на вчерашние макароны, они появлялись из ниоткуда, словно ввинчивались в листы бумаги с обратной стороны. В то время, как новые и новые черви появлялись из книги, те, что вылезли ранее, уже начинали расползаться по столу и падать на пол. Не видя другого выхода, я стала отлавливать их и складывать обратно в книгу, между ее страниц. Мне немного помогали родители, но толку от наших усилий было мало – маленькие червячки были проворнее нас. Чем быстрее мы сажали их на место, тем больше других червей вылезало наружу.

Очень скоро я почувствовала, что безумно измучена этим занятием, но еще сильнее меня изводило чувство обиды: я − мать, и не могу справиться с собственными детьми (а ведь червей я тоже считала своим порождением). Общую картину моих эмоций дополняла еще и боязнь: мне было страшно раздавить хоть одного из своих детей, когда я хватала их пальцами, или же когда зажимала их между страницами книги.

Родители мои уже давно выбились из сил, да и я в какой-то момент, бросив все, убежала от этого ужаса в другую комнату. Оказавшись там, я словно избавилась, наконец, от сильного опьянения, которое владело мной все время от момента рождения книги, и которое отделяло меня от сути.

«Черви не могут быть моими детьми, − осенило меня. − Они – и есть слова! Они – то послание, которое книга несет в себе, только оно не имеет вид текста. И сообщается в нем о том, каков Асфикс на самом деле!»

− Черт возьми, это же прямое доказательство, − тихо проговорил Лазарь, − мы можем его…

Закончить фразу ему помешал внезапный сильный толчок, который, будто бы исходил из-под земли и был вызван землетрясением. Все, находившиеся в комнате, почувствовали, как пол заходил ходуном, и всех их словно прижало к нему внезапно усилившимся земным притяжением. Испуганный Полуночник резво вскочил со стула, и тотчас же опрокинулся навзничь, а после вообще отъехал к противоположной стене.

Да, квартиру неумолимо качало, из-за чего мебель перекатывалась с места на место, комнату наполнял стук и звон падающих с полок и бьющихся предметов, да и сам Лазарь с трудом удерживал равновесие. Воспользовавшись моментом, когда его отшвырнуло к двери комнаты, он дернул ручку, но створка почему-то оказалась запертой снаружи на ключ. Затем его удачно отбросило в сторону окна, открыть которое он попытался тоже, но и оно не поддалось, удерживаемое чем-то снаружи. Почувствовав отчаяние, Полуночник прижался лицом к стеклу, напряженно вглядываясь в наступившую темноту, а когда понял, что творится за окном, горько прокричал:

− Нас отсоединили и тащат к морю!

Мертвецы, сидевшие плотным кружком на полу, жалобно завыли, а костяшки пальцев Евы, которая сидела все в том же кресле, крепко вцепившись с подлокотники, еще сильнее побелели. Всем стало ясно, что их ожидает…

Дело в том, что блочные пятиэтажные дома данной серии, в одном из которых и снимал жилье Лазарь Полуночник, начали строить во время кровавого режима одного из правителей этой страны. Такие многоквартирные дома пришли на смену одноэтажным хибарам и баракам по всей стране и в то время казались гражданам, получившим в них квартиры, верхом комфорта. В планировке этих пятиэтажек, опять же, по распоряжению диктатора, было учтено все, чтобы впоследствии выявлять и ликвидировать противников режима: стены были достаточно тонкими для прослушки разговоров, ведущихся за ними, а по вентиляции можно было легко проникнуть в любую точку дома и вести там разведывательную деятельность. Но, самое интересное, что каждый «кубик», из которых был составлен этот дом-конструктор, в любой момент мог быть отделен от здания за счет срабатывания простейшего механизма, изначально вмонтированного в каркас сооружения. Далее отделенная секция с помощью специальной техники могла быть вынута из здания и отвезена куда угодно. С помещениями, что находились на последних этажах, дело обстояло совсем просто – с ними справлялся обычный подъемный кран.

Вот и сейчас кто-то, орудуя краном, нес пятерых, запертых в комнате, в сторону бурлящего при свете луны моря.

− Это Асфикс! – воскликнула Ева, − Его люди пронюхали, что я пришла к вам и все рассказала!

Времена того кровавого режима давно канули в лету, однако, Асфикс Асфиксеевич, являвшийся в здешних краях неофициальным представителем власти, не забыл заслуг предшественника и активно пользовался его разработками, в том числе, в области архитектуры.

− Я так и понял, − грустно кивнул Лазарь, который все еще стоял лицом к окну, держась за подоконник.

В данный момент он был бессилен что-либо предпринять для их общего спасения. Попытка выбраться из комнаты наружу, хотя бы, разбив окно, была бы сейчас равноценна самоубийству, поскольку слишком большое расстояние отделяло их от воды. Оставалось только дожидаться, когда всех пятерых, вместе с комнатой, ставшей им тюрьмой, бросят в море, и соленые потоки затопят помещение. После вода доберется до их легких, и весь мир сожмется в точку, состоящую только из последнего булькающего вдоха.

И вот, началось. Комната в последний раз покачнулась, упруго ударившись о волны, и отовсюду хлынули потоки воды. Не прошло и минуты, как ее уровень поднялся по щиколотку, а на поверхности печально плавал ковер, на котором еще недавно мирно возились мертвецы.

Ева, в надежде вырваться, но плохо понимая, что именно она делает, рванула к окну, но Лазарь закрыл ее собой и оттеснил назад – оконное стекло уже дало трещину. Через мгновение оно лопнуло, и сквозь оконный проем ворвался могучий поток, принесший с собой темноту.

***

Полуночник открыл глаза и попытался сделать вдох, но вместо этого в его легких раздался клокочущий хрип. Он лежал на спине, его взгляд был обращен вверх, где все было совсем черно, и, только разглядев на темном фоне несколько маленьких светящихся точек, Лазарь успокоился – над ним было небо.

Его заложенные уши улавливали глухой шум прибоя. А еще он чувствовал, что какая-то неведомая сила тащит его за ноги. Когда движение закончилось, Полуночник наконец-то перевернулся на живот, уткнулся лицом в мокрый песок и долго отчаянно откашливался. Вскоре ему стало легче, тогда он смог приподняться, чтобы увидеть лицо своего спасителя, которое было тронуто разложением и принадлежало Вакею.

Лазарь нервно завозился и начал озираться по сторонам, но быстро успокоился, так как увидел, что Ева сидит рядом, и, по всей видимости, чувствует себя нормально. Неподалеку на песке сидели и мертвецы, как и все остальные, промокшие до нитки. На удивление, Матвей во время этого стихийного бедствия, умудрился не потерять голову, и она мирно покоилась возле его ног.

Полуночник с трудом произнес:

− Спасибо… − и, чуть погодя, добавил. − Но как вы смогли? Ах, да… Я и не догадался сразу. Трудно захлебнуться в воде, когда ты уже мертв, − сказав это, он вдруг ощутил приятную легкость на душе, и громко расхохотался.

Вакей одобрительно прорычал что-то, понятное только ему, послечего неуклюже поднялся, своей обычной неуверенной походкой подошел к Матвею с Евсеем, хлопнул каждого по плечу и махнул рукой в сторону суши. Его товарищи, поняв этот странный знак, поднялись, и направились вслед за Вакеем в непонятном для Лазаря направлении.

− Эй! – окликнул он помощников, испытывая одновременно удивление и вернувшийся к нему страх, но те уже исчезли за песчаными дюнами.

Глава 9

Местоположение: 3

Дата: суббота, 26 января 2013 г.

В своих изысканиях доктор физико-математических наук Роман Менделевич Вильфонд редко ошибался, и в отношении того, что существует бесконечное число вселенных, он также был прав. Не являлось заблуждением и его высказывание о существовании вселенных, похожих друг на друга как две капли воды. И в тот самый момент, когда он, черкая в истрепанном блокноте, произносил свою пламенную речь, а напротив, под вылинявшем ковром сидел его слушатель Дмитрий Совин, в другом мире, на расстоянии, неподвластном для измерения человеком, точной такой же, до единой молекулы, Роман Менделевич читал аналогичному детективу Дмитрию Совину ту же самую лекцию.

−…где-то в Мультивселеной искусственным путем был создан еще один «пузырь», − говорил Вильфонд, − который, скорее всего, идентичен нашему. Мультивселенная же проявила своеобразную защитную реакцию на случившееся – она стала сворачиваться, или самоуничтожаться. Назовите это, как вам угодно, сути это не меняет.

И этот двойник Дмитрия так же сидел, устремив свой внимательный взор на ученого, и все больше поражаясь тому, что слышит. На данный момент день уже преподнес ему немало сюрпризов. Он начался с того, что нашлась пропавшая несколько дней назад девушка Майя, ее обнаружили в старом барском доме, который уже много лет стоял накрепко заколоченный, и теперь ни один человек, из тех, кто был знаком с этой историей, не мог даже предположить, каким образом она туда попала. Не менее волнующим был тот факт, что ушла она из дома в белом платье, напоминающем кукольный наряд, а вернулась в другой, какой-то старомодной и странной одежде, в которой она выглядела прямо как тургеневская девушка. Причем, этот наряд сидел на ней как влитой, из чего становилось ясно, что он шился специально для нее, только не было понятно, с какой целью.

Задать Майе вопросы Дмитрию не представилось возможным – как оказалось, после своего появления она не смогла вспомнить ни одного события из своей жизни, к тому же ее мать настояла на том, чтобы девочке пока что предоставили покой.

После этого Совину пришлось побывать в полицейском участке, где он увидел девушку, до сумасшествия похожую на Майю, которая, однако, ей не являлась, поскольку Майя на тот момент уже была дома. Немногим позже, из полиции, а потом – и из сводок новостей Дима и Роман Менделевич получили известия о появлениях новых двойников.

Когда же Совин, наконец, вышел из квартиры ученого, навек пропахшей пыльными книжными томами, голова у него шла кругом. В его мозгу хаотично смешалась полученная за весь день информация, мысли копошились, наползая одна на другую, но одна, самая главная, всегда оставалась на виду: «все погибает». В Диминой душе поселилась тоска, но в то же время он чувствовал какое-то нездоровое умиротворение, вызванное тем, что он все равно не в силах повлиять на ход событий.

− А может, врыв действительно нужен, чтобы очистилась эта несчастная Мультвселененная, будь она сто раз неладна? – думал он по пути домой.

Сейчас ему больше всего хотелось ворваться к себе в квартиру и обнять Алевтину. Можно даже ничего ни о чем не разговаривать, а просто прикоснуться к ней и почувствовать, что она все еще здесь. Дмитрий понимал, что нельзя быть твердо уверенным в том, что в следующую секунду она не исчезнет или не произойдет подмена.

Внезапно он, сам себе поразившись, резко вдавил педаль тормоза в пол. Ехавшие позади машины тоже затормозили и отчаянно засигналили, словно дети, которые от резкого испуга разразились истошным плачем. Совин же, развернувшись через две сплошных, вновь направился к Роману Менеделевичу.

***

− Я почему-то был уверен, что вы вернетесь, − усмехнулся старик, снова открывая дверь своей квартиры перед детективом. – Я так полагаю, теперь вы «переварили» полученную информацию, и у вас появились какие-то мысли на этот счет.

− Мысль у меня только одна: я хочу выяснить, как и откуда приходят эти двойники. Если мы узнаем это, то поймем, соответственно, каким образом и куда уходят люди отсюда, в том числе, и наша бедная Майя. В принципе, я мог бы наплевать на все это и идти спокойно доживать оставшиеся дни, но мне, как детективу, не дает покоя незавершенное дело.

− Что-то мне подсказывает, − лукаво заметил Вильфонд, − что вашу жажду знаний также подпитывает страх пропасть самому или лишиться кого-либо из близких. Даже не столько лишиться, сколько обнаружить однажды его копию, но не помнящую ни вас, ни того, что вас связывает…

Дмитрий раздраженным тоном перебил старика:

− Вы очень проницательны, профессор.

− Спасибо, − миролюбиво ответил Роман Менделевич, − я же в свою очередь могу похвалить вас за любопытство и упрямство в ваших делах. Однако, может быть, поделитесь со мной секретом, как вы собираетесь получить ответ на свой вопрос: как и откуда они приходят?

− Далеко ходить не нужно, попробуем узнать у той «Майи», которая нашлась сегодняшним утром. Могу поспорить, что она – не та девушка, поисками которой я занимался в последнее время, а ее копия. Да и если бы вы увидели наряд, что был на ней, то сами бы убедились, в ее непринадлежности к нашему миру.

− Постойте, − Вильфонд затряс головой. − Вы говорите, что хотите выяснить у нее, откуда она взялась. Но, насколько я помню, все пришедшие сюда двойники страдают амнезией. Как же вы собираетесь…

− Но попытаться ведь можно. Поскольку эти люди помнят свои имена, их память утрачена не полностью, и они, скорее всего, в скором времени смогут вспомнить еще что-то.

− Очень хочется надеяться. Ну, хорошо, поехали к девочке, − как бы нехотя согласился профессор, но в этот момент в его глазах плясал яркий огонек, который не загорался в них уже много лет.

«Прогуляется старик, наконец», − весело подумал Дима, спускаясь к машине.

По прибытии к Чернобуровым перед Совиным и Вильфондом возникла преграда в виде Надежды, которая категорически отказывалась пустить мужчин в квартиру. В мозгу у женщины инстинктивно включился режим под названием «материнская защита», деактивировать который не под силу ни одному смертному. Спустя какое-то время переговоры сквозь замочную скважину принесли свои плоды, и дверь, наконец, распахнулась.

− Даю вам десять минут, − строго сообщила Надежда.

Дмитрий зашел в квартиру, а следом за ним резво проскочил Роман Менделевич, а хозяйка, увидев незнакомое лицо, снова ополчилась против незваных гостей.

− Стоп, стоп. А это еще кто?

− Вильфонд, − представился старик, и коротко добавил, − профессор.

− Что ж, уважаемый профессор, я крайне польщена вашим визитом, но не могли бы вы объяснить, что вы забыли в моем доме, какие такие профессорские дела могли привести вас сюда? – ехидно спросила женщина.

− В вашем доме как раз находится предмет моих исследований, − ничуть не смутившись, ответил Роман Менделевич. – Вы разве не слышали последних новостей?

− Слышала. Двойники, амнезия, дурдом на выезде… Ну и что с того? Хотите сказать, что ко мне вернулась не моя родная девочка?

− Лучше вас самой мало кто ответит на этот вопрос, − серьезно произнес Совин, − разве что, она сама. Так мы зайдем к ней?

Ослабленная двухдневным заточением в особняке, девушка полулежала в постели, и когда мужчины вошли и представились, слабо кивнула в ответ.

− Ну, как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Дмитрий.

− Вполне сносно, − отозвалась она севшим, едва слышным голосом, − питаться там, к моему сожалению, было нечем. Но все сложилось не так уж и дурно, поскольку накануне днем выглянуло солнце, подтопило снег на дырявой крыше, и я наконец-то смогла напиться капающей сверху водой. И, если вам интересно, господа, там было настолько холодно, что я до сих пор не чувствую своих ног.

Слушатели не смогли не заметить странную манеру речи девушки, слушая которую в воображении обоих отчетливо вырисовалась барышня дореволюционной России, воспитанница какого-нибудь пансиона благородных девиц. Детектив и профессор заинтересованно переглянулись, из-за чего рассказчица, решив, что мужчины насмехаются над ней, потупила взор.

− Покорнейше прошу просить меня, − удрученно сказала она, − не пристало мне жаловаться двум едва знакомым господам, которые просто справились о моем здоровье. Это все мой несносный характер. Отец пытался искоренить эту мою взбалмошность, да все напрасно…

− Постой, − прервал ее Совин, − ты все-таки что-то помнишь? Ты сказала, что отец…

− Не этот, − барышня мотнула головой в сторону соседней комнаты. – То есть, я хочу сказать, что эти милейшие супруги, к сожалению, не мои родители. Да, я кое-что помню.

Воспоминания пришли ко мне не сразу. Когда я очнулась почти что в полной темноте, на холодном полу особняка, я не помнила ни малейшего фрагмента своей жизни. Но одно я знала наверняка – свое имя, и могла с полной уверенностью сказать, что зовут меня Аделаида Чевенгур.

Однако это ничтожное знание не могло помочь мне ответить на все вопросы, что у меня возникали, и вы, наверное, даже не представляете себе, как это страшно – проживать бесконечные часы, ничего не понимая, и не имея возможности выбраться. Эти два дня практически сломили меня, были минуты полного отчаяния, когда я понимала: еще немного, и я сойду с ума. Я бродила по этому дому, всматривалась во мглу, и чувствовала, как изголодавшийся мозг, не получающий желанных ответов, начинает поедать изнутри и мое слабеющее тело.

Спать было практически невозможно, виной тому был пронизывающий холод, но я понимала, что уснуть необходимо, нашла какой-то большой истлевший кусок ткани наподобие ковра, закуталась в него и забылась обрывочным сном.

В одном из коротких отрезков этого сна я вспомнила свою жизнь.

− И что же? – нетерпеливо спросил Дмитрий.

− Я видела наш дом, куда постоянно проникало много света, но в то же время, вечными гостями в нем были ледяные сквозняки. За домом простирался район обветренных пятиэтажек, а, если поглядеть чуть дальше, можно было увидеть раскинувшееся до самого горизонта море. За эти дома, подступавшие практически к самому берегу, я еще ребенком бегала играть, там было пустынно и голо, только торчали вкопанные в песок ржавые качели. Но и они, завалившись на бок, быстро вросли в песок, а нынче же их совсем не видно, − Аделаида, задумавшись, замолчала.

− Ты что-то начала говорить о своем отце, − подбодрил ее Дмитрий.

− Что о нем скажешь, этот человек – тиран, каких мало, и то, что он водит дружбу с самим Асфиксом Асфиксеевичем, уже говорит само за себя.

Оба слушателя, впервые слышавшие это имя, снова недоуменно переглянулись, но решили пока что не сбивать девушку новыми вопросами.

− Бывало, я ссорилась с ним и уходила в свою опочивальню, − продолжала она, − там есть большое, от пола до потолка, окно в белой раме, подле которого я просиживала долгие часы, наблюдая, как утопает в волнах солнце, каждый день такое разное.

Мне хотелось уйти из этого дома, ведь в нем, несмотря на сквозняки, мне так не хватало воздуха. Казалось, вот сейчас я открою окно, сделаю шаг, и воздух обнимет меня, а я смогу идти прямо по нему. И вот однажды, я и вправду ушла, но не через окно, как многие опечаленные люди, а вниз по лестнице, тихо прикрыв за собой дверь. Однако же вскоре меня нашли, привезли обратно, надели белую фату, как изваяние поставили возле белого окна и выдали замуж. Напротив меня стоял и улыбался во весь рост мой жених, лицо и имя которого теперь трудно воскресить в памяти. Да я и не запомнила его толком, потому как человек он тихий и подобострастный. Полная противоположность Карпа, в объятиях которого и день ото дня искала спасения, правда, так и не находила.

А мужа для меня нашел отец, кажется, среди своих подчиненных.

Мой отец владеет множеством предприятий, а в то время он финансировал какой-то крупный научный проект, из-за которого он поставил на карту, практически все свое состояние, и даже влез в долги.

− А что это был за проект, ты помнишь? – с интересом осведомился Роман Менделевич.

− Простите, я не сильно интересовалась его делами. Знаю только, что группа не совсем адекватных ученых во главе с не менее безумным Доктором Самеди открыла то, что вселенных – бесконечное число, а некоторые из них даже с точностью повторяют друг друга. Вот они и подумали: а отчего же нам самими не взять любую из них и не повторить ее еще раз? Эти безумцы так и поступили, они выбрали какую-то вселенную и создали новую, где было все как под копирку.

− Как я и говорил, − Вильфонд нервно поправил очки. – Вот только, сорок лет посвятив науке, даже я, увы, не представляю себе, как можно искусственно создать копию вселенной?

− Профессор, они – это не мы, там кардинально другие технологии, − заметил Дмитрий.

− И колдовство, − внезапно добавила Аделаида, − именно оно лежит в основе большинства изобретений этой группы ученых. Сама не понимаю, как они это делают, но, как я уже сказала, они там все сумасшедшие. Настоящие шизофреники! Как раз людей такого типа всегда любил собирать вокруг себя мой папенька.

Но главной причиной, почему отец взялся за этот проект – желание стать Творцом. Подумать только, человеку, жаждущему власти, сама собой идет в руки такая возможность! А потом, хоть ученые бы и не одобрили этого, он заставил бы людей из новоиспеченной вселенной поклоняться себе. Для моего папеньки это было пределом мечтаний, он время от времени предавался сладким грезам в своем кресле, а однажды, забывшись, вдруг произнес вслух:

− И слово Мое − есть дело, и очи Мои следят за всем…

Услышав это мой никчемный муж (уж простите мне мою резку фразу) как всегда, подобострастно закивал.

− Что же стало дальше с проектом? – спросил Роман Менделевич.

− После того, как был осуществлен сей замысел, что-то пошло наперекосяк. Что именно случилось, мне неизвестно, но отец в тот злосчастный день, когда до него дошли плохие известия, выпил все запасы виски. Он рвал и метал, колотил слуг и кричал что-то о неминуемых последствиях. Со стороны могло казаться, что отец гневается, но мне было точно известно, что он в те минуты испытывал не что иное, как панический страх.

Дабы не попасть под его горячую руку, я, сославшись на недомогание, поднялась к себе, села напротив все того же окна… и… со мной что-то случилось… страшное. Нет! Странное… Такого в своей жизни я никогда раньше не переживала, и даже если мне теперь удастся подобрать слова для описания этого моего состояния, то связать из них осмысленный рассказ я вряд ли смогу.

Зато, кажется, теперь я знаю, каким видят мир сумасшедшие…

Почти всю обратную дорогу к дому Вильфонда Дмитрий молчал и хмурился. Лишь у самого подъезда старик осмелился задать ему вопрос:

− Ну, что можете сказать?

На что атеист Совин дал такой ответ:

− Господи помилуй.

Глава 10

Местоположение: 2

Дата: среда, 23 января 2013 г. – воскресенье, 27 января 2013 г.

Это была бескрайняя пустыня, способная поразить своими масштабами любое воображение… Я неспешно брела по ее красной земле, и с каждым шагом из-под подошвы вырывалось облачко потревоженной пыли того же кирпичного оттенка. Яркое красное солнце, зависшее почти в самом зените, выглядело устрашающе на фоне неказистых, словно обрубленных утесов, но его лучи совершенно не обжигали, а только слегка согревали кожу.

Как и пространство пустыни, время здесь было тягучим и вязким, поэтому счет ему я потеряла давным-давно. Однако я помнила, что начала свой путь ранним утром, а теперь, судя по положению солнца, время уже перевалило за полдень.

Поначалу я просто брела, не видя перед собой цели, не зная, в какую сторону необходимо двигаться, и делая шаг за шагом только ради того, чтобы не стоять на месте, но вскоре, к своему удивлению, наткнулась на старую железную дорогу. Закопченные рельсы покрывал такой слой пыли, из чего мне пришлось сделать неутешительный вывод, что, если здесь и есть транспортное сообщение, то совсем не факт, что я дождусь поезда именно в этой жизни. Вспомнив, как в таких случаях обычно поступали герои множества фильмов, я, на всякий случай, опустилась на колени и приложила ухо к металлу рельс, однако, кроме шуршания песка вокруг, никаких звуков не услышала. Но все же я решила, раз есть дорога, значит, она куда-нибудь точно ведет, и продолжила свой путь, теперь уже вдоль рельс.

Вскоре выяснилось, что я ошибалась насчет частоты курсирования здешнего транспорта, и где-то вдалеке, едва различимый, раздался стук колес поезда. Из-за того, что воздух в пустыне был плотным как кисель, звук доносился нечетко, как будто сквозь толщу воды, поэтому его приближение я чувствовала, скорее, благодаря вибрациям почвы. В какой-то момент из сонного дымчатого марева показался, наконец, черный, как ночь, паровоз, весь окутанный таким же мрачным облаком, вырывавшимся из его трубы.

Когда эта сюрреалистичная машина, немного сбавив скорость, поравнялась со мной, я смогла разглядеть человека, сидящего в кабине машиниста. Под стать здешнему пространству, по структуре напоминавшему жвачку, его черный сюртук был тягуче-мягким, из-за чего рукава густыми ленивыми потеками струились вниз, как растаявшая карамель.

Кажется, именно в этот момент я поймала себя на мысли, что разучилась чему-либо удивляться.

Поняв, что я отказываюсь замечать поезд, машинист, так и не проронив ни слова, снова прибавил скорость. Спустя несколько минут паровоз исчез из вида, только сердце все еще продолжало стучать в такт колесам: тудух-тудух, тудух-тудух.

Спустя примерно час у меня снова были гости. Точнее гость, который дал о себе знать, хрипло окликнул меня сзади:

− Стойте! Остановитесь, пожалуйста…

На сей раз это был мужчина в годах, обладатель солидного животика, плотно обтянутого бархатом сюртука. Вспотевший и раскрасневшийся от быстрой ходьбы, он едва стоял на ногах и тяжело дышал, а когда дыхание его немного выровнялось, строгим тоном велел мне возвращаться домой, на что я ответила:

− Не уверена, что вы имеете в виду мой дом. Здесь все перевернуто с ног на голову, а понятия так же растяжимы, как эта пустыня.

Мужчина продолжал упорствовать, при этом нес, на мой взгляд, полную белиберду.

− Мы так и подумали, что ваш рассудок повредился. Вспомните отца, вспомните окно в его доме, возле которого вас венчали…

Я вдруг почувствовала такое сильно раздражение, что еще немного – и смогла бы ударить этого болтуна в его толстый живот, даже несмотря на то, что он старше и, по-видимому, сильнее меня. Чтобы не совершить такую ошибку, я молча развернулась и быстрым шагом двинулась дальше.

Мужчина же не сдавался и зашаркал вслед за мной, продолжая говорить:

− Душа вы моя, я могу только догадываться, как вам сейчас тяжело приходится. Но прошу, сделайте над собой усилие и вернитесь к батюшке, который вас ждет и, между прочим, сильно скучает. Намедни слуги рассказывали, что после обеда вы присели отдохнуть возле окна в вашей комнате, и больше вас никто из домочадцев не видел. Думали уже, что вы, грешным делом, снова сбежали, или, чего доброго, спрыгнули. Но потом и радость настала: передали нам, что обнаружила барышню у себя Хозяйка…

Ну, постойте же! Я столько верст преодолел по этой пустыне, ища вас. Знал ведь, чувствовал, что, что вы где-то рядом, и оказался прав. А ежели я вернусь один, батенька ваш лишит меня жалования, и это еще меньшая из всех зол, что могут со мной впоследствии статься!

Наконец, я взорвалась. Повернувшись к нему, я закричала, вложив в этот крик весь ужас, отчаяние и боль, что мне пришлось испытать с того, момента, как я покинула дом:

− Да с кем вы меня все путаете?! Прекратите, отстаньте! Я – не она!

Приведя его в полное замешательство и оставив стоять подобно каменному истукану, я рванула прочь.

Солнце зашло быстро, практически моментально, а поскольку идти дальше в темноте мне совсем не хотелось, пришлось устраиваться на ночлег.

Это была первая ночь, поведенная мной в пустыне, да и вообще, под открытым небом. Но ни одной негативной эмоции испытать тогда не пришлось, напротив, мне было настолько комфортно, что казалось, как будто я лежу в милой тихой спаленке с невероятной красоты потолком. Надо мной, обрамленный темными уютными скалами, сиял испещренный звездами небосвод, а я, прежде чем заснуть, еще долго любовалась им, лежала на теплой земле и закинув за голову руки. Стояла невероятная тишина, такая, что я слышала, как где-то вдалеке шуршали мельчайшие песчинки, в тот момент, когда по ним пробегал какой-то неведомый ночной зверек. Затем снова воцарялось беззвучие. Но иногда я слышала еще один, едва уловимый звук, похожий на завывание бури, которая находилась настолько далеко, что до меня доходил лишь ее слабый отголосок. Может быть, это был звук, с которым моя кровь разбегалась по венам, но мне все-таки было приятнее осознавать, что этот шелест доносится от звезд. Вселенная говорила со мной на своем древнем языке, пытаясь донести какую-то простую, но, в то же время, очень сложную вещь.

− Я обязательно пойму тебя, рано или поздно, − отвечала я ей, уже наполовину заснув, − только, не умолкай.

А утром, едва только оранжево рассвело, меня разбудил рев мотора.

«А говорили, что бензина у них нет» − пронеслось в моей голове, после чего я открыла глаза.

Поднимая в воздух клубы кирпично-красной пыли, ко мне на бешеной скорости приближался белый фургон, который уже через несколько секунд оказался совсем рядом. Тормоза взвизгнули, и, останавливаясь, машина осыпала меня, еще не до конца проснувшуюся, новой порцией песка и пыли, вырвавшейся из-под колес. Сбитая с толку, сквозь завесу пыли и слез я едва-едва смогла различить силуэты троих созданий, вышедших из автомобиля.

Фигуры их, хоть и имели человеческие очертания, все же были каррикатурно гипертрофированными. Их ноги, руки и туловища были слишком толстыми, а стопы и кисти рук имели слишком уж большой размер. Вместо лиц природа наградила этих созданий более чем некрасивыми мордами с абсолютно круглыми глазами, а из того места, где обычно располагается рот и нос, у них вырастал хобот.

Создания за пару шагов приблизились ко мне, и тогда-то, наконец, стало ясно, что эти сюрреалистичные персонажи являлись обыкновенными людьми, облаченными в костюмы химзащиты.

Вскочив с земли, я собралась, было, удирать, но мои «гости» сработали быстрее. Один из них, самый высокий, пружинящей походкой приблизился ко мне, крепко ухватил меня за шею и заклеил рот липкой лентой, обратив таким образом запоздало вырвавшийся крик в жалкое мычание. Тем временем, двое других обмотали такой же лентой мне руки и ноги, после чего первый отпустил мое горло и отошел к машине, чтобы открыть задние дверцы грузового отсека. Воспользовавшись тем, что меня временно никто не удерживает, я начала совершать робкие прыжки в сторону, но далеко уйти, естественно, не удалось. Один из людей в химзащите, засмеявшись над моими попытками, издевательски толкнул меня в спину. Потеряв равновесие, я рухнула навзничь и больно встретилась лицом с колючим песком.

Тот, кто отходил к машине, теперь вернулся, неся в руке заряженный шприц. Заметив, что под хихиканье двух его сообщников я, словно червь, катаюсь по земле, он рявкнул из-под противогаза что-то крайне неодобрительное и отвесил каждому профилактический тычок, а после принялся за меня. Сев на меня верхом и придавив к земле своим немалым весом, он спокойным тоном предупредил:

− Прекрати извиваться, иначе будет больно.

Я замерла, и он вогнал иглу мне в плечо. Затем, взяв один − за руки, второй – за ноги, помощники погрузили мое несчастное тело в автомобиль. Не желая оставаться в долгу, я все же пихнула кого-то из них связанными ногами, хотя уже чувствовала, что начинаю слабеть. Немеющее тело отказалось мне подчиняться, в глазах потемнело, в ушах появился легкий звон. Машина тронулась с места, и мне показалось, что сейчас меня начнет тошнить, но обошлось без этого, поскольку я отключилась.

***

Очнулась я от того, что в шею мне снова кольнула иголка, но на этот раз боль отличалась от той, что причинило мне недавно проникновение под кожу иглы шприца. Почти не приходя в сознание, я снова провалилась в небытие, но меня опять потревожил укол, который пришелся на этот раз в палец левой руки. Причем, оба раза боль доносилась откуда-то изнутри меня, словно игла перетекала по организму с места на место. Ощущение было не из приятных, но не причиняло сильных страданий. Однако более странного чувства мне еще не приходилось испытывать.

Следующий укол оказался сильнее двух предыдущих, и на него отреагировала уже вся левая половина тела. Из-за того что там дернулись все нервы одновременно, мне показалось, как будто гигантской иглой прошили и все расположенные слева органы. Очередной укол пришелся в район солнечного сплетения, и он был такой сильный и болезненный, что я готова была согнуться пополам, и только то, что мое тело было крепко зафиксировано в лежачем положении, не дало мне это сделать.

− Ну, хватит, − услышала я над собой уже знакомый голос, приглушенный противогазом, − вынимай.

Рука в хирургической перчатке раскрыла мне рот, а затем залезла туда, нырнув по самое горло. Меня снова начало тошнить, но руку быстро извлекли, а между ее большим и указательным пальцами была зажата та самая, ничем не примечательная игла, которую я только что так отчетливо ощущала внутри себя, когда она блуждала по организму. Я почувствовала, как дрожат все мои мышцы, словно тело уже не первый час пребывало в сильнейшем напряжении. Интересно, как долго они без моего ведома меня мучают?

− Мы закончили, − сказал другой голос, принадлежащий тому человеку, что держал иголку.

На это первый ответил:

− Хорошо. Когда будут готовы результаты всех анализов?

− Дня через три, − неуверенно сообщил второй, натягивая поверх хирургической перчатки другую перчатку – от костюма химзащиты.

− Почему так долго? – возмутился первый, а затем добавил более мягко, − ну ладно, подождем. А предварительно что можешь сказать? Произошли какие-либо изменения с тех пор, как мы виделись с ней в последний раз?

− Ничего существенного, все основные показатели остались такими же. Из несущественного: один раз она переболела гриппом, один раз перенесла легкую алкогольную интоксикацию, а также к этому добавились мелкие бытовые травмы, порезы и ушибы. Кроме того, с момента нашей последней встречи у нее было: половых актов – 15, партнеров – 1, овуляций – 5, беременностей – 0. Что касается эмоционального фона – он слегка повышен, психическое состояние – близкое к стрессу, но и то, и другое, для их населения в данный момент является нормой. Плюс, прошу не забывать, что недавно она подверглась резкой смене обстановки и с того самого момента находится, можно сказать, в шоковом состоянии.

Выслушав эту речь, первый человек в химзащите после недолгой паузы, во время которой он «переваривал» полученную информацию, бодро произнес:

− Отлично. Тогда отвезите ее.

Каталка, к которой я была привязана, пришла в движение. Меня повезли вдоль длинного коридора, который, как мне показалось, тянулся чуть ли не на целый километр, и при этом не имел ни единого поворота. Под конец нашего путешествия мы все же один раз завернули за угол, и спустя несколько шагов, остановились. Тот, кому принадлежал первый голос (он же являлся среди них самым высоким, и, похоже, главным), открыл дверь какой-то комнаты, а двое других вкатили меня внутрь. После этого двое остались стоять у выхода, заслонив дверной проем своими плечами, а высокий человек тем временем принялся освобождать меня от ремней, удерживающих на каталке.

− Кто вы? – невнятно пробормотала я, но, как и предполагала, ответа не получила, только в гулкой пустой комнате, облицованной белым кафелем, громко сопели их противогазы.

Как только меня отвязали, я спрыгнула с каталки, но, поскольку ноги меня подвели и при соприкосновении с полом тут же подкосились, я нелепо рухнула набок. Высокий с шипящим вздохом, терпеливо поднял меня, словно обучающегося ходьбе ребенка, и положил на узкую кровать с лязгающей панцирной сеткой и тонким матрасом.

После этого мужчины в химзащите поспешно убрались из помещения, но перед этим один из помощников задержался у выхода и указал мне пальцем на потолок, где была подвешена камера видеонаблюдения. При этом стекла его противогаза многозначительно были направлены на меня, как будто он предупреждал: «не шали».

В принципе, это предостережение было лишним, поскольку предпринять что-либо противоправное в этой комнате было сложно. Кроме кровати, на которую меня положили, унитаза и раковины, здесь не было ни единого предмета. Даже окна в комнате не имелось, а дверь, уходя, они накрепко заперли, в чем я убедилась сразу же после того, как осталась одна.

За пару секунд изучив комнату, я переключила внимание на себя. Мою личную одежду они с меня сняли, а взамен облачили в нечто, похожее на ночную рубашку, сшитую из жесткого хрустящего материала. Ощущать ее грубое прикосновение к коже было неприятно, но сильнее меня беспокоило другое, непривычное чувство. Проведя рукой по волосам, я почувствовала, что на месте мягкой шевелюры теперь ничего не было, только клочками торчал неравномерный короткий ежик.

К лицу резко прилила кровь, и моя злость выплеснулась вместе с криком:

− Уроды!

Несколько раз всхлипнув, я тихо добавила, скорее, для себя:

− Действительно, как тут не быть стрессу…

Так начался первый из трех дней ожидания. Страх за мою дальнейшую судьбу усугубился тем, что в этой комнате совершенно нечем было себя занять. Поначалу, чтобы хоть как-то отвлечься от скверных мыслей, я принялась считать керамические плитки на полу и стенах, но они, к сожалению, быстро закончились, и я снова осталась наедине со своей тревогой. Из коридора не доносилось ни единого звука, по всей видимости, эта часть здания использовалась ими не очень активно.

И кем ими? Кто эти люди, находящиеся сейчас по ту сторону системы видеонаблюдения?

Непрерывно работающая под потолком камера равномерно попискивала, и этот едва различимый в обычных условиях звук, здесь, в пустом помещении, казался очень громким и действовал на нервы.

За первые несколько часов пребывания в этом помещении, я настолько привыкла к тишине, что лязг открывшегося в двери окошка, заставил меня вздрогнуть. Но ничего страшного не произошло, и в небольшое прямоугольное отверстие просунули поднос с предназначенной для меня пищей. Не раздумывая долго, я подбежала и схватила его, после чего окно с таким же громким лязганьем захлопнулось.

Я рассмотрела свой паек. На жестяном подносе, в такой же жестяной посуде находилась вполне себе приличная на первый взгляд еда, и ее было на удивление много.

Попробовав, я убедилась, что вкус тоже является вполне сносным. Хорошо, что мне хватило ума не съесть всю порцию сразу, а растянуть ее, так как следующее «кормление» случилось, как мне показалось, не ранее, чем через сутки. Как и в прошлый раз, распахнулось оконце, но теперь голос с той стороны двери коротко скомандовал:

− Посуду.

Я схватила поднос с пустыми мисками и передала за окно, а взамен получила еще одну такую же порцию.

Всего пищу мне приносили три раза, из чего я позже сделала вывод, что, как раз, прошли те три дня, необходимые для получения результатов моих анализов. По прошествии этого времени за мной явились две знакомые фигуры в костюмах химзащиты, на этот раз без своего командира, крепко взяли меня под руки и повели все по тому же коридору, только в обратном направлении.

Чуть погодя они ослабили хватку, поскольку поняли, что сбегать я не собираюсь, а я, в свою очередь, осознала, что бежать, собственно, и некуда. Коридор с расположенными по обе стороны одинаковыми дверьми не имел никаких поворотов, изредка встречались разве что короткие ответвления, в которых находились точно такие же двери. Проверять, что скрывает за собой хотя бы одна из них, желания у меня не было совершенно.

Наконец мои стражи остановились у одной из таких створок, впустили меня в помещение, а сами ушли, не забыв при этом запереть дверь на замок. Эта комната не сильно отличалась от той, в которой меня держали, разве что в ней отсутствовала кровать. Зато посередине помещения стоял небольшой металлический стол с расположенными друг напротив друга стульями. Кроме того, в одной из стен было проделано квадратное окно, которое на данный момент закрывали жалюзи. Освещалась комната с помощью двух люминесцентных ламп, одна из которых, готовясь к завершению своего срока службы, нервно мигала под потолком. Также с потолка на меня внимательно смотрел еще один глаз вездесущего видеонаблюдения.

Едва я успела опуститься на стул, явился он – тот самый высокий человек в неизменном противогазе. Однако вместо «химзащиты» теперь он был облачен в белый накрахмаленный халат, какие носят сотрудники больниц или лабораторий, и халат этот, даже при здешнем тусклом освещении, ослеплял своей чистотой.

Не говоря ни слова, высокий человек уселся за стол напротив меня. Примерно с полминуты мы, пользуясь появившейся возможностью, просто молча разглядывали друг друга, я – сосредоточенным и недоверчивым взглядом исподлобья, он – сквозь мутные стекла противогаза. Наконец он, словно приняв за это время решение, поднес руки к голове и стал стягивать свою «маску».

Под ней я ожидала увидеть все, что угодно. Но даже самое уродливое в мире лицо не смогло бы напугать меня также сильно, как то, что предстало перед моим взором.

Со мной за одним столом, одетая в белый халат, сидела смерть и глядела на меня в упор.

Мне пришлось невольно вскочить со стула и отпрянуть в сторону, а смерть, в свою очередь одарила меня улыбкой. Благодаря этому стало понятно, что передо мной лицо обычного человека, а то, что меня так сильно напугало, было всего лишь гримом – рисунками, нанесенными на коже белой и черной краской. Изображение это повторяло форму черепа − на лице были прорисованы провалы глазниц и носа, глубокие впадины щек и мертвецкий оскал на губах.

− Как спалось? – спросил он равнодушно, при этом во рту у него обнажился ряд зубов, выкрашенных в черный.

Вопросительно подняв брови, он тряхнул короткими дредами, волосы в которых оказались склеенными чем-то липким и зеленым. Все эта его «грязность» совершенно не вязалась с исключительно белым халатом.

Не дождавшись ответа, человек добавил, не менее равнодушно:

− Кровать не слишком мягкая? А то я попрошу заменить.

Я снова не нашлась, что сказать на это, а он тут же избавил меня от затруднений тем, что внезапно громко расхохотался над своей шуткой.

− Не обращай внимания, − сказал он, небрежно махнув рукой, − никогда не умел вступать в коммуникацию с людьми, а, работая в этой лаборатории, еще сильнее одичал. Помню только, что, вроде бы, разговор принято начинать с нейтральных фраз. Так, может, ты тоже проявишь минимальную вежливость и хоть что-нибудь ответишь мне?

− Отвратительно, − сказал я, удостоив его ответа только на первый вопрос.

− Шикарно, − вымолвил он, и довольно откинулся на спинку стула, скрестив руки, − диалог налажен.

− Полагаю, теперь моя очередь спрашивать? – съязвила я.

За три дня пребывания взаперти желчи во мне накопилась достаточно, чтобы облить его с ног до головы, но я, как могла, держала себя в руках, чтобы не испортить отношения раньше, чем получу полезную информацию.

− Кто вы такой? С какой целью меня здесь держат? И что это за, на хрен, мир такой сумасшедший, куда я попала?

Он хмыкнул.

− Ты задала нечестно много вопросов. Ну, да ладно. Сначала, пожалуй, представлюсь. Доктор Самеди, ученый-экспериментатор.

− Я вас узнала, − сказала я, кивнув, − это вы сделали мне в пустыне укол снотворного, а после интересовались, когда будут готовы какие-то мои анализы. А с чем вы, собственно, экспериментируете, кроме как со своей внешностью?

Никак не отреагировав на мой подкол, он взял со стола карандаш и бумагу.

− Ты интересуешься, что это за мир, − задумчиво произнес Самеди, выводя на листе два одинаковых, практически идеальных круга.

Закончив с ними, он поднял на меня глаза и постучал карандашом по одному из кружков.

− Это место, откуда ты пришла. Чтобы было проще, назовем его «Местоположение 1». Нет, лучше «Вселенная 1».

Я кивнула.

− А это, − теперь карандаш указывал на второй круг, место, в котором мы с тобой сейчас находимся. Соответственно, он будет для нас «Вселенной 2». А теперь внимание: есть еще «Вселенная 3», − на листе появился еще один круг, − который сыграл важную роль в той истории, что я собираюсь тебе рассказать.

Так вот, мной и моими коллегами был разработан уникальный проект по созданию искусственной вселенной. Видишь ли, изначально их огромное множество, − он начал испещрать лист ровными кружочками, складывающимися в спиралевидную фигуру − и встречаются даже такие, которые полностью идентичны друг другу. А главной целью нашего смелого эксперимента было − создать вселенную, идентичную какой-либо из уже существующих, доказав таким образом, что развитие человечества достигло такого уровня, что способно соревноваться в созидании с самой природой.

− Я за вас очень рада, но мне пока что не понятно, к чему вы ведете, − призналась я.

− Возвращаюсь к нашим кругам, − усмехнулся он и указал на рисунок, − мы, люди из «Вселенной 2», создали твою «Вселенную 1» по образу и подобию «Вселенной 3». Место, откуда ты явилась, − лишь проекция, и существует оно недавно, не дольше шести месяцев. Как и все живое в ней. Как и ты.

Покачав головой, я с уверенностью произнесла:

− Такого быть не может. Пусть и не досконально, но я помню события своей жизни, начиная с самого раннего детства, а не только за последние полгода, в течение которых, как вы говорите, существует мой мир. Да и, что там говорить! Воспоминания, есть и у моих родителей, к тому же, гораздо более давние. Или вы хотите сказать, что памятный 1980 год им всего лишь приснился?

Самеди посмотрел на меня в упор, и в этот момент в его темных зрачках всколыхнулась мертвенно-бледная маска, оказавшаяся отражением моего лица.

− А ты можешь с полной уверенностью утверждать обратное? Никогда не будь ни в чем уверена, чтобы тем, кто знает истину, не было так приятно тебя разочаровывать.

Он покачнулся на стуле, облизнул губы черным языком и продолжил:

− Но лично мне очень грустно разбивать твои иллюзии. Для твоих родителей не было 80-го года, и олимпийский мишка в воздух не поднимался. Точно так же, как для тебя не случился, допустим 2007-ой год, с розовыми челками и кедами, из которых, как тебе казалось, он был соткан. А все потому, что мы, создавая вас по образу и подобию людей из «Вселенной 3», переняли у них воспоминания, и вложили в ваши головы, чтобы создать иллюзию естественного хода жизни.

Кстати, не все люди получились у нас с первого раза. Мы выращивали вас в лаборатории, и, естественно, был некий процент брака. Сейчас они хранятся на специальном полигоне, как биомусор. Возможно, мы еще найдем для них применение.

− Получается, ваша фраза, − перебила я, − «виделись с ней в последний раз» означала именно момент моего создания, − задумчиво произнесла я, а затем пояснила, − вы сказали это, когда брали у меня какие-то анализы своей мерзкой иглой.

− Ты зря так отзываешься по поводу иглы. В медицине, как и во многих других делах, магия вуду – самое эффективное средство, − со знанием дела изрек Доктор. − А результаты твоих анализов должны были сообщить нам, как тело, созданное в лабораторных условиях, повело себя, будучи выпущенным в подготовленную для него, такую же искусственную среду обитания. То есть мир, в котором ты прожила те самые шесть месяцев. Как выяснилось, среда обитания нам удалась, твое тело – тоже, поэтому здоровье у тебя на данный момент в идеальном состоянии.

− Приятно слышать, − мрачно ответила я

− Как видишь, эксперимент начался блестяще, созданная нами вселенная функционировала так, словно все жизненные процессы в ней отлаживались миллиарды лет. Однако сам факт ее создания оказался крупнейшей в истории ошибкой, из-за которой теперь все идет крахом. Мультивселенная восприняла новый объект, как враждебный для нее, а пространство и время в ней начали схлопываться.

− Именно это происходило в «Симфонии»?

− Так и есть, пространство отеля сжалось до одной-единственной комнаты, которая тоже потом перестала существовать. Я думаю, ты догадалась, что все жильцы погибли − в долю секунды они просто исчезли с лица земли. Это только первое предвестие надвигающейся катастрофы, та же катастрофа, но в уменьшенном формате.

− Получается, из-за того, что вселенные «лагают», меня и зашвырнуло сюда, в особняк полоумной старухи?

Он утвердительно кивнул.

− Тебя, а следом – еще тысячи людей из множества вселенных были переброшены, кто куда, и этот процесс продолжается. Незадолго до «перемещения» все они испытывают странные галлюцинации, что, кстати, является нормой. Чуждый для организма физиологический процесс может очень болезненно отразиться на нем. Но, к счастью, мозг устроен так, что он может подменять испытываемые нами муки разнообразными сюрреалистическими ощущениями. Когда-нибудь слышала, как бредят умирающие?.. Хм, ладно, не суть… Сразу после «перемещения» наступает потеря памяти, причиной которой является элементарный шок. Спустя время она восстанавливается, и, как правило, это происходит во сне.

Хотя таких переместившихся личностей с каждой минутой становится все больше, ты − особый экземпляр.

− Боюсь спросить, что кроется за этой фразой, − сказала я, нервно дернув плечами.

− Получив такую серьезную «ошибку» как искусственно созданная «Вселенная 1», система миров, рано или поздно должна была начать «лагать», но недолгое время все еще держалась и мы получили отсрочку в шесть месяцев. Но ты все изменила. Именно ты прорвала пространство со временем, и необратимый процесс был запущен.

− Каким же образом я это сделала? По-моему, вы меня сильно переоцениваете…

− Забыла? Ты сорвала крышку и вдохнула пыль. Большего и не требовалось.

Еще секунду назад готовая спорить до последнего, чтобы доказать своюневиновность, я так и застыла с открытым ртом.

− Значит, все-таки дело в ней, − произнесла я, едва дыша, − но как?

− Когда мы создавали твою вселенную, мы запланировали своеобразные «кнопки выхода» из нее, на случай, если сами однажды соберемся ее посетить (правда, спонсорскую поддержку такого путешествия мы до сих пор не получили и, само собой, уже не получим).

Поскольку 80% нашей созидательной работы было проделано с помощью магии вуду, то и в качестве «кнопок выхода» мы использовали магические артефакты. Одним из них стал непримечательный с виду стеклянный флакон с находящейся внутри него Пылью смерти, то есть пылью, собранной на кладбище колдунов вуду. Кстати, артефакты были хорошо спрятаны от человеческих глаз, поэтому меня давно интересует вопрос, как флакон попал к тебе?

Пожав плечами, я честно призналась:

− Мой друг Илья купил его на барахолке. Незадолго до этого я попросила его найти какой-нибудь способ насолить обидевшему меня человеку. И, поскольку мне при этом хотелось остаться безнаказанной, этот способ должен был быть таким, чтобы никто не узнал, что человеку вообще желали зла. Вот он, прочитав где-то о Пыли смерти, и о том, как ее использовали колдуны, предложил мне пойти тем же путем, а я, хоть и со скепсисом, но согласилась.

Услышав о хорошо знакомых ему вещах, Самеди довольно хмыкнул.

− Наверное, ты хотела рассыпать ее у него во дворе? Или, быть может, распылить ему в глаза?

Я покачала головой.

− Первое непросто провернуть в городских условиях, а второе противоречило с моим желанием сделать это незаметно. На самом деле, я сама еще не знала, как мне лучше поступить. Возможно, я подмешала бы Пыль ему в кофе или вино.

− И наслала бы на него черную стаю нескончаемых бед… Знаем, знаем такое, − улыбался Самеди. – Что ж, довольно действенный способ нашел твой друг.

Воспоминания об Илье заставили мою душу беззвучно заныть от тоски. Он помогал мне, даже не зная, кому и за что я хочу отомстить. По-моему, ему вообще было безразлично, на что он идет. Мне кажется, придумай я что-либо гораздо более опасное, он, все равно, согласился бы, не задумываясь. Либо у этого человека отсутствует чувство самосохранения, либо… ему не важно, что делать, лишь бы делать это для меня? Господи, как же я была несправедлива к нему все это время, да еще так неприкрыто пользовалась его расположением ко мне. Вот бы теперь все исправить, но как и когда?

− А что сейчас происходит у меня дома, вы знаете? – с грустью в голосе спросила я.

− Если наши подсчеты верны, то вместо тебя в твоей квартире сейчас должна находиться девушка, являющаяся твоим двойником из «Вселенной 3». На ее же место во «Вселенной 3» встала еще одна, похожая на тебя девушка, из нашей «Вселенной под номером 2». Ее зовут Аделаида Чевенгур, и, кстати говоря, спонсирует этот злосчастный проект ее отец, который за то, что я своими руками натворил, теперь обещает мне мучительную смерть…

− Получается, те люди, кто пытался вернуть меня домой, считали, что я – Аделаида?

− Так и есть, и Хозяйка со своим секретарем, и приказчик, который гнался за тобой по пустыне.

− Он показался мне очень странным дядей. Хотя, честно признаться, по-моему, у вас тут нет ни одного человека, кто дружил бы с головой!

− Каждому – своя норма, − кратко отозвался Самеди.

− Тогда объясните, почему многие из вас говорят и ведут себя, словно аристократия 19 века. Того и гляди, Пушкина встретишь. У вас что, время течет по-другому?

− Нет, год и число у нас те же, что и в вашем мире. По крайней мере, будет до того момента, пока все не смешается.

Сам я сижу в лаборатории и не очень слежу за всем, что происходит наверху, но слышал, что в последнее время стало модным возвращение «к истокам». Все, кому не лень, стали придумывают себе дворянские титулы. При этом принято убеждать всех вокруг, что именно ты − единственный и последний представитель прежней элиты. Особенно яростно в эту моду включились те, кто не имеет вообще никакой родословной. Это люди-перерожденцы, то есть неодушевленные предметы, ставшие живыми. Да, у нас иногда такое бывает, но существа, получающиеся из вещей – лишь жалкие пародии на человека.

Перед моим мысленным взором, как в кошмарном сне, снова предстали Человек-лошадиный череп, Человек-касссовый аппарат, их подруга Хлебная дама и еще множество персонажей, которым, на мой взгляд, самое место в преисподней.

− Причем, эта сумасшедшая «недоэлита» даже в туалетных делах хочет выглядеть аристократично, и поэтому на очень специализированной фабрике выращивает очень специализированных хорьков для чистки унитазов. Для тебя, наверное, это дико?

− Все нормально, у нас тоже люди по-своему сходят с ума. А как насчет поездок на машинах, в которых запряжены лошади? Это тоже оживление трупа аристократизма или у вас в стране, действительно, закончилась нефть?

− И ты поверила в этот бред? – хохотнул мой собеседник. – На самом деле, наши верхи пустили слух об отсутствии нефти, чтобы в тайне от подданных продавать ее без остатка за границу. А мода на аристократизм удачно подсказала способ передвижения с помощью лошадей.

− Ну ладно, с вашим миром закончим, все равно, мне его никогда не постичь. Ну, а что теперь будет с проектом?

− В наших попытках вернуть все на свои места мы, хоть и немного, но все же продвинулись вперед.

Доктор Самеди встал, нажал какую-то кнопку на неприметном щитке на стене комнаты, и жалюзи, скрывавшие квадратное оконце, поползли вверх. Из проема хлынул поток яркого света, и мне, ожидавшей увидеть, наконец, солнечные лучи, сначала показалось, что это они и есть. Однако иллюзия скоро развеялась, и я осознала, что за этим оконцем с толстым стеклом, освещенный сотнями ярких ламп дневного света, располагался просторный зал – часть лаборатории Самеди. В помещении суетилось множество людей, которые, все как один, были похожи на Доктора: белые халаты, дреды и разрисованные краской лица.

Среди снующих там фигур я, хоть и с большим трудом, но все же узнала пару знакомых мне персонажей, даже несмотря на то, что теперь они были без противогазов и неуклюжих защитных костюмов.

− Кстати, − сказал Самеди, заметив, куда направлен мой взгляд, − я же так толком и не познакомил тебя с братьями-близнецами Мараса. Они – мои правая и левая рука. А сердцем всей этой организации является моя жена, Мама Бриджит, вон она, чуть поодаль. И вообще, в этом зале, сейчас можно увидеть всех моих дорогих соратников: здесь и Агве, и Симби, и Барон Кареффур…

− А кто этот инвалид? – спросила я, указав через стекло на одноногого карлика, который, несмотря на свое положение, бегал на своем деревянном протезе куда шустрее всех остальных, не забывая при этом мощно и нецензурно отчитывать коллег.

Уже задав этот вопрос, я осознала его бестактность, но успокоила себя той мыслью, что по моим наблюдениям как раз тактичность в этом мире приветствуется меньше всего. И, в самом деле, Доктор и не повел и бровью, наоборот, его лицо как будто просияло:

− О, это Ти-Жан-Педро. Его душа черна, как мои зубы, но ум поистине ясен. Как раз сейчас он идет помочь близнецам Мараса прикрепить датчики к мрюку.

Сначала я не поняла, что означает произнесенное им слово, но почти сразу же заметила рядом с братьями крупное животное, которое неподвижно лежало в некоем подобии загона. Внешне существо напоминало кабана, но с той разницей, что вместо рыла мрюк был наделен хоботком, как у тапира. Плюс, «кабан» этот был альбиносом, и сквозь его белую щетину местами просвечивала кожица нежно-розового оттенка, который совершенно не вязался с грубым видом животного.

− Никогда не встречала подобных существ, − призналась я. – Он у вас вроде лабораторной мыши?

− Не понимаю, о чем ты, и причем здесь вообще мыши, но мы действительно ставим на нем опыты, если ты клонишь к этому. Данное животное известно тем, что в момент предполагаемой опасности оно притворяется мертвым, собственно, отсюда и произошло его название: мрюк, мрюха, мрюшек… Благодаря этой его повадке нам крайне удобно с ним работать. Чтобы оно нас к себе подпустило, нам даже не приходится его усыплять, ведь снотворное пагубно сказывается на чистоте эксперимента.

− Но насчет меня вы не переживали, − не удержалась я от комментария. – Так какие же именно опыты вы с ним проделываете?

− Уже несколько раз мы посылали его в параллельные вселенные и возвращали назад. Такие перемещения живого существа помогают нам лучше изучить процесс переброски людей между вселенными, а вслед за этим – понять, как его остановить. Пока что это самое большее, что мы можем сделать для стабилизации обстановки.

Как раз сейчас мы планируем совершить еще одно перемещение мрюка, и это будет одно из самых долгих его путешествий – возвращение мы планируем не раньше, чем завтра утром. Для перемещения и нужны все те устройства и датчики, которые сейчас на него крепят.

Близнецы действительно занимались этим делом, и лежащий «трупом» мрюк уже был густо укутан проводами, как паутиной. Но, когда к ним подбежал на своей деревянной ноге Ти-Жан-Педро, он начал срывать то, что уже прикреплено и переделывать все по-своему.

В этот момент в моей голове выскользнула наружу давно плескавшаяся там, как рыба в мутной воде, мысль, и я медленно произнесла:

− Кажется, я начала догадываться, зачем вам я… В самом начале разговора вы ловко обошли стороной этот вопрос.

− Было лучше, чтобы ты поняла сама.

Внезапно мне показалось, что все вокруг происходит на дне океана. Меня словно обволакивала мутная вода, затормаживая наши с Доктором движения и речь. В ушах зашумело, как будто в них тоже залилась вода. Помолчав немного, я произнесла:

− Вы ведь не можете все время проводить эксперименты только на животных, верно? Поэтому ко мне тоже будут прикреплять датчики и куда-то отправлять. И это будет продолжаться снова и снова, пока я окончательно не сойду с ума и не потеряюсь в одном из захолустных мирков.

− Ну-ну, ты сильно все преувеличиваешь. Но, в целом, ты права. Тебе придется помочь нам, поскольку другого выхода из ситуации я не вижу.

В ясных глазах Самеди отразилась печаль, а мои зрачки (и я сама это почувствовала), стали расширяться, постепенно наливаясь черным страхом. Ужас накатывал по мере того, как приходило понимание: по отношению ко мне они способны на все, а запускание иголки в мое тело и последовавшее за этим заточение в комнате было пока что детским лепетом.

Проницательный Доктор Самеди прочитал мои мысли, и прежде, чем я успела издать хоть один звук или дернуть хоть одним мускулом, коротко мотнул головой. Мгновенно в помещении возникли его помощники − уже не близнецы Мараса, которые сейчас были заняты работой с мрюком, а другие, незнакомые мне люди. Они крепко взяли меня под руки и повели обратно в «камеру».

Глава 11

Местоположение: 1

Дата: пятница, 15 февраля 2013 г. – воскресенье, 20 января 2013 г.

Начало дня было неприятным, скомканным и сумбурным, как и все то, что происходило в последнее время в этой слетающей с рельс вселенной. В то утро Илью Черуна разбудили возбужденные голоса, доносившиеся из прихожей. Находясь еще на грани сна и бодрствования, он не смог понять, кому именно они принадлежали и о чем велся тот разговор.

Когда гомон прекратился, и захлопнулась входная дверь, Илья облегчением вздохнул.

Однако, несмотря на воцарившуюся тишину, уснуть так и не посчастливилось, и пришлось ему, не выспавшемуся и злому, все-таки вылезти из постели. Ложился он в последнее время очень поздно, а вставал незадолго до раннего зимнего заката, да и зачем было придерживаться другого графика, если не учебу он, все равно, не ходил? Точно так же поступали и его одногруппники – те немногие ребята, кто не был вытеснен с этого света внезапно возникшим двойником, или же вовсе не исчез бесследно. Преподавателей тоже практически не осталось, а те счастливцы, кому судьба позволила задержаться здесь, предпочитали отсиживаться дома в кругу семьи, понимая, что в любую секунду все может оборваться.

Черун прошлепал босиком на кухню, где в табачном дыму сидел отец и крупными глотками приканчивал бутылку пива. На полу рядом с его табуреткой можно было заметить еще несколько таких же, уже опустошенных.

Как и многие другие люди, отец Ильи перестал ходить на работу, поскольку и в его, и в любой другой организации теперь царил страшный бардак. Зато мама продолжала исправно посещать офис, несмотря на то, что из всего персонала в компании теперь трудилось лишь несколько человек, на которых и взвалились обязанности отсутствующих. Наверное, благодаря таким людям, как мама Ильи, пока еще не воцарился полный хаос. На вопрос: «Зачем тебе это надо?» − она каждый раз отвечала: «Иначе я просто сойду с ума».

Увидев недовольное лицо разбуженного Ильи, отец, не дожидаясь вопросов, сразу сообщил ему:

− Наташка приходила, Ванькина мать, − его голос был тусклым.

− Что за Ванька? – спросил Илья, хотя уже и сам догадался.

− Над нами жил, вы во дворе маленькими играли.

Тот факт, что отец использовал прошедшее время, насторожил Илью.

− Погоди, что значит «жил»?

− А то и значит, − отец с шумом поставил допитую бутылку к остальным, − из окна сегодня выбросился.

Черун-младший ошеломленно раскрыл рот. Безусловно, в последние дни он то и дело слышал то о чьей-то пропаже, то о самоубийстве, и даже один раз лично присутствовал на похоронах. Люди оказались не готовыми к тому, что творилось теперь вокруг них, и, будучи не в силах дождаться конца, сами шли навстречу своей смерти. Из-за того, что ее вокруг стало так много, смерть перестала быть чем-то страшным, посторонним или горестным. Однако новость о Ваньке все же потрясла Илью. У него появилось ощущение, будто вместе с этим парнем и само детство сгинуло в пропасть.

Отец продолжал говорить:

− Вчера пятого такого же, как он, к ним в дом привели. Говорят, раз на вашего похож, забирайте, а то нам некуда их девать. Ну, сам знаешь, сейчас всем так говорят.

− А отделение полиции? – спросил Илья. – Всех клонов вроде сначала там держали.

− Ты попробуй всех умести, а я на тебя посмотрю, − усмехнулся отец, − их же все больше и больше прибывает, откуда только, непонятно. Говорят, в отделе даже опер застрелился от такого кошмара, на «г» фамилия, кажется. Гришин, Гранин, Гран… Не помню, ну и черт бы с ним.

Илья попытался вернуть рассказ отца в первоначальное русло:

− Так и что там дальше с Ванькой было?

− Ну вот, я и говорю, − продолжил отец, − пятого вчера привели, а у парня на том крыша-то и съехала. Наташка говорит, он всю ночь сидел в углу, трясся, даже не заснул ни на минуту, и никто его выманить оттуда не мог. Наутро, как рассвело, он опять этих пятерых увидел, и креститься начал, приговаривал еще: «Чур меня, чур». А потом вдруг окно открыл и вышел. Мать его схватить даже не успела.

− А я вам говорила! – внезапно раздавшийся за спиной Ильи скрипучий голос заставил его вздрогнуть. – Примета врать не будет.

На кухню, сгорбившись и шаркая поношенными тапочками, медленно вплывала бабушка. Услышав ее реплику, отец закатил глаза.

− Какая еще примета, мама, о чем вы?

− А вот такая! – бабушка нервно затрясла седой головой, выцветшие глаза ее забегали. – Говорят же люди, что если встретишь свое отражение, то скоро умрешь. Так что, ничему не удивляйтесь теперь. Обещал вам боженька страшный суд – вот и получайте!

− Ну, вот, понесло опять… − отец тяжело вздохнул и стал озираться в поисках пульта от телевизора, но так и не нашел его.

А бабушка все не умолкала:

− Эти бесы, которые нами притворяются, каждого рано или поздно к рукам приберут. Вот только мне уже ничего не страшно, я свои последние денечки в радости доживу.

− Какая может быть радость в ваши-то годы? – съязвил отец.

− Это у тебя уже, кроме пива, никакой радости в жизни нет, − отомстила бабушка, − а вот ко мне мой Коля вернулся!

− Совсем плохая стала, − покачал головой отец, − даже не помнит, что дед уже двадцать лет как помер.

Бабушка проигнорировала это замечание и крикнула вглубь квартиры:

− Коля! Миленькай!

Тут же из ее комнаты, в которой, по идее, в данный момент не должно было быть ни одной живой души, раздался короткий скрип дивана, а затем приглушенное шарканье по ковру, такое же, какое издавали бабушкины тапочки.

Илье стало настолько не по себе, что по голове у него забегали мурашки. Причем, его беспокоила не предстоящая встреча с человеком, которого формально давно нет в живых, а то, какие слова нужно будет сказать этому формально мертвому старику. Быть может, «привет» или «я рад, что ты снова с нами»? Да это прозвучит ужаснее, чем фраза из американского фильма с плохим переводом!

Хоть деда Черун практически не застал в живых, он хорошо запомнил его по фотографиям, многие из которых были сделаны незадолго до гибели. Сейчас же перед ним стоял его дед, постаревший на те самые двадцать лет, в течение которых он отсутствовал.

Так до конца и не поняв, какие эмоции он испытывает от этой встречи, Черун выдавил из себя свой «привет», после чего, так и не позавтракав, поспешил исчезнуть в комнате.

Снова улегшись на кровать, он, наконец, смог мысленно сформулировать то, что крутилось в его голове уже не первый день.

«Такое ощущение, что все эти люди лезут сюда из каких-то параллельных измерений, где народ похож на наш, но события идут по альтернативным линиям. Тогда можно объяснить, откуда взялся этот мой дед – он пришел оттуда, где его не застрелили бандиты, и он смог благополучно состариться. То же самое и с Майей, которая на самом деле не Майя, а другая девушка, которая никогда не была со мной знакома, поэтому не узнала меня».

Илья, действительно нанес ей визит сразу же после того, как ее объявили нашедшейся, точнее, всего лишь предпринял попытку. Дверь ему открыла сама девушка. Увидев ее, Черун лучезарно улыбнулся, подумав в тот момент, что его улыбка похожа на распростертые объятья. Но ответная реакция оказалась самой непредсказуемой:

− Кто вы?

Позже Илья узнал насчет амнезии, которой страдали все новоприбывшие, а также о том, что со временем она проходит. Поэтому теперь он прикинул, что у той Майи, к которой он недавно заходил, память уже должна восстановиться. А это значит, что теперь он сможет поговорить с ней и проверить свою догадку. Черун поспешно засобирался, чтобы еще раз навестить Майю-не Майю.

Скоро он уже открывал дверь подъезда, чтобы выйти на улицу, но поддавалась она с большим трудом, как будто с наружной стороны ее что-то сдерживало. Илья, который уже не в первый раз попал в такую ситуацию, навалился на створку всем телом, резко толкнув ее вперед, и она поддалась.

Выйдя из дома, парень стал с ненавистью отпихивать руками и ногами темную массу, которая, как раз, не давала двери открыться. При ближайшем рассмотрении становилось понятно, что масса эта представляет собой заросли неких экзотических растений, которые проросли здесь, несмотря на зиму и снег. Некоторые из них напоминали водоросли, некоторые – хвощи, а некоторые смахивали просто на очень высокую траву. Заросли достигали в высоту плеч Ильи, причем каждое из растений вырастало и умирало с невероятной быстротой. На смену погибшим организмам из земли, выстланной останками, появлялись новые, которые тоже мгновенно засыхали и скрючивались, после чего цикл продолжался снова и снова, из-за чего казалось, что заросли двигаются.

«Водоросли» начали появляться в городе три-четыре дня назад, и за этот короткий срок успели захватить его полностью, как и многие другие места на карте. Организмы отличались многообразием видов, некоторые из них даже не походили на растения в привычном смысле этого слова, однако все они имели общую черту: их жизненный цикл составлял несколько секунд.

Люди не сильно образованные боялись «водорослей» до одурения и присвоили им общее название «сатанинский цветок», которое еще больше распаляло воображение и щекотало нервы обывателей. Но те, чей интеллект был повыше, догадывались, что эти организмы заносило сюда из других вселенных, но, оказавшись в чуждой им почве и атмосфере, только что проросшие растения мгновенно погибали. Оставалось только удивляться, с какой скоростью на их месте появлялись все новые и новые.

Пробравшись сквозь окружившие подъезд и часть двора подвижные заросли, Илья, наконец, вышел на улицу, которую тоже обступили с обеих сторон растения.

Вообще, пейзаж родного Долгореченска напоминал теперь кадры из фильма о постапокалипсисе. Улицы были пустынными и замусоренными, прямо на проезжей части, припорошенные суховатым снежком, валялись ошметки раздавленных продуктов, рваные пакеты, грязное тряпье, куски рваных коробок и упаковок, а тротуары усеивали осколки витрин разграбленных магазинов. Видя зияющие пустоты магазинных пастей, которые словно издавали беззвучный крик обиды, Черун испытал сожаление. Какая-то часть сознания уколола его за то, что он тоже не воспользовался моментом и не утащил домой какую-нибудь давно желаемую вещь. Однако он с ужасом вспомнил разгар мародерского ажиотажа, когда народ, давя друг друга и истошно крича, кто от боли, кто от азарта, вытаскивал из торговых павильонов все, что только можно было унести, от лапши быстрого приготовления до ювелирных изделий. Подгоняемые знанием о том, что скоро всему может настать конец, люди старались взять всего по максимуму, поэтому лезли по головам, не жалея себя и других. Теперь Илье стало тошно и стыдно от возникшей только что у него мысли. Тем не менее, пока это еще было возможно, все-таки стоило запастись едой, поскольку одному богу было известно, что будет дальше.

«Нужно взломать какой-нибудь склад, взять консервов и крупы», − хозяйственно подумал Черун, и в следующий миг под его подошвой что-то сочно чавкнуло.

Илья посмотрел вниз и увидел останки похожего на крупного слизня существа, которые за какую-то секунду уже успели съежиться и почернеть. Более того, вся дорога впереди была усеяна темными тельцами подобных существ. Как и «сатанинские цветы», они появлялись из ниоткуда, словно просачивались из-под земли сквозь толщу асфальта и грязного льда, и сразу же после этого мгновенно подыхали, отравленные чужим воздухом.

Черуну пришлось замедлить шаг, чтобы выбирать свободные участки дороги, но слизни появлялись слишком уж внезапно, и поэтому еще пару раз под его подошвами все-таки чавкнули их тела, вызвав в нем дрожь отвращения.

«Интересно, − подумал Илья, − какой название народ придумает для этих существ? Могу поспорить, что оно тоже будет связано с именем дьявола и сопутствующей ему адской терминологией».

Все происходящее сейчас в головах большинства людей напоминало Черуну средневековое мышление. Всем непостижимым для простого ума вещам приписывалось либо божественное, либо дьявольское происхождение, а то, что не удавалось вписать и в эти рамки, толковалось уже с точки зрения народных поверий. Вся эта теологически-фольклорная ерунда присутствовала в головах и раньше, но до таких масштабов она разрослась впервые. Безусловно, в ней был свой практический смысл: объяснения с точки зрения библии или язычества помогали людям смириться с происходящим и принять это как должное.

«А еще, − внезапно вспомнил Илья, − к нам вернулась чудесная средневековая привычка: все непонятное (и оттого пугающее) предавать огню. Ведь поначалу «сатанинские цветы» пытались сжигать, но это не помогало, и они продолжали расти все также буйно. И ведь на этом применение огня, скорее всего, не закончится. Останется немного подождать, и остервеневший народ доберется и до двойников, устроив им настоящую «охоту на ведьм».

Через сотню метров дорога начала становиться чище, однако Черун обрадовался рано, поскольку на его пути возникло новое препятствие.

Перед ним стоял, даже не человек, лишь его тень, напоминающая густой туман, сквозь который смутно просвечивали очертания предметов. Тень была белесого цвета с легким добавлением фиолетового. Раз в 5−6 секунд по ее бледному телу пробегала цветная волна, которая, тоже не отличалась насыщенностью, из-за чего походила на разводы бензина в осенней луже.

Илья застыл на месте, не зная, чего ему ожидать от этого существа. Тем временем туманный призрак тоже не двигался, как будто следил за тем, что предпримет парень. Устав бездействовать, Черун сделал шаг в сторону, и в тот же миг тень повторила его движение с зеркальной точностью. Вздрогнув от неожиданности, Илья отбежал на несколько шагов в другую сторону – призрак снова очутился перед ним.

Внезапно парень подметил странную вещь: когда тень стоит напротив, пар от дыхания Черуна куда-то быстро исчезает, словно его мгновенно всасывает очень сильная вытяжка. В качестве эксперимента Илья повернул голову вправо и выдохнул воздух. Пар пошел не прямо, как это обычно бывает, а уполз в сторону призрака, который стал при этом как будто немного четче и плотнее.

Тогда Черун задержал дыхание и немного подождал. Как он и предполагал, не подпитываясь паром, тень начала бледнеть, но с места все же не сдвинулась. Вскоре наступил момент, когда не дышать стало для Ильи невыносимым, и, решив «будь что будет», он сделал резкий шаг вперед. Что произошло вслед за этим, он так и не смог до конца осознать: по сути, Черун прошел сквозь субстанцию из тумана, но по ощущениям его как будто обдало из ведра с ледяной водой. Оказавшись по ту сторону призрака, Илья жадно втянул в себя воздух, а после ощупал лицо и одежду – все оказалось абсолютно сухим.

Все так же ничего не понимая, парень обернулся. Призрака позади уже не было, а на его месте во льду тротуара образовалось небольшое углубление, в котором покоилась аккуратная лужица. Если бы Черун не знал о стоявшей здесь только что тени и не видел собственными глазами, как по ней пробегали цветные разводы, он подумал бы, что перед ним – обычная лужа с пятном бензина на поверхности.

Продолжая размышлять о том, что это были за формы жизни, с которыми ему только что пришлось столкнуться, Илья незаметно добрел до дома своей подруги, который, как и почти все дома в округе, казался необитаемым. Люди теперь жили, тихо затаившись по своим квартирам вместе с награбленным барахлом. Когда Черун позвонил в дверь, звонок, словно сирена тревоги, разрезал ледяную тишину подъезда.

За дверью послышался шорох. Видно, кто-то смотрел на него в глазок, но сомневался, стоит ли открывать. Спустя минуту на пороге все же возникла Надежда и вопросительно взглянула на парня.

− Здравствуйте, теть Надь. Позовите, пожалуйста, Майю, − сказал Илья.

− Илья, ради бога, прости, но она еще в прошлый раз сказала, что не хочет принимать гостей.

− Пожалуйста, − Черун постарался, чтобы его голос звучал как можно более настойчиво, и у него, кажется, это получилось.

− Ну, хорошо, − вздохнула женщина, − если, конечно, она согласится.

Так и не пригласив Илью в квартиру, Надежда исчезла из поля зрения, а вскоре перед ним появилась Майя, точнее, та, кто ее теперь заменял. Черун поразился удивительной внешней схожести этой девушки с его подругой, но, в то же время, энергетика (если вообще такое существует), которую она излучала, да и сам ее взгляд, были совершенно чужими.

− Скажи, ты ведь не она, правда? – выпалил Илья, не дав ей раскрыть рот.

Аделаида посмотрела на него исподлобья, сильнее закуталась в шерстяную кофту, словно стараясь отгородиться от этого дерзкого и настойчивого незнакомца, и произнесла:

− Чего вы хотите от меня?

− Не надо отвечать вопросом на вопрос. Где она, ты знаешь?

Девушка в ответ усмехнулась и дернула плечами.

− Не имею ни малейшего понятия. Миров много, вариантов столько же. Но может быть, он там, откуда пришла я.

− И где же это место? – нетерпеливо поинтересовался Илья.

− Я не хочу об этом разговаривать, − произнесла Аделаида.

Не зная, что делать дальше, Черун замолчал, а после небольшой паузы спросил:

− Ее мама думает, что ты – это она? – Илья давно заподозрил, что семья Чернобуровых в последнее время живет только этой иллюзией.

− Да, − тихо ответила девушка. – И папа тоже. Хотя, учитывая, что творится вокруг, они уже должны были все понять. Видимо, просто не хотят признаваться себе в этом. Пусть же пока так и остается. Они хорошие люди, а иллюзия позволяет им еще оставаться в себе.

− Ха-х, может быть, просто тебе с ними лучше, чем у себя дома? – пошутил Илья, но по тому, как она потупила взор, понял, что случайно попал в точку.

− Но почему ты не хочешь рассказать мне все? – продолжил он допрос. − Ты пойми, мне кажется, именно я виноват в том, что это началось. Майя исчезла почти сразу же после того, как я принес ей это мерзкий флакон. Знал ведь, дурень, что нельзя с такими вещами играть, но, все равно, отнесся слишком уж легкомысленно. Теперь, как утверждает моя бабушка, грядет Апокалипсис, а я так себя виню, что охота в петлю залезть, не дожидаясь конца света.

Аделаида тяжело вздохнула, а в следующий миг за ее спиной послышались шаги кого-то из родителей Майи.

− Совин все знает, ступайте к нему, если хотите разговора. Я не могу.

Девушка произнесла это едва слышной скороговоркой, а в следующую секунду, чуть не прищемив Илье пальцы, захлопнула дверь.

***

Таким Совина Черун точно не ожидал увидеть. Если во время первой их встречи детектив произвел на него впечатление собранного, ясно мыслящего человека, то теперь Дима выглядел совсем иначе.

Он был сильно пьян.

При этом Совин пытался скрыть свое состояние от внезапно нагрянувшего Ильи, но его попытки были тщетны. Неустойчивая походка, становящаяся мягкой щетина, мутность глаз и сивушный запах изо рта выдавали его с потрохами.

− О, дружочек пришел! – воскликнул Дмитрий, показавшись на пороге перед Черуном. – Как тебя звать-то? Не вспомню что-то…

В его радости не было ничего светлого, наоборот, она была грубой и злорадной. Совин считал, что напившись до такого состояния, он как бы поизмывался над происходящим в целом и над смертью в частности, тем самым поставив себя выше остальных, запуганных людишек. На самом же деле его своеобразная насмешка не была услышана ни вселенными, ни единым живым существом, так как она, прозвучавшая только лишь на дне его души, являлась ничем иным, как искоркой зарождающегося сумасшествия. Как раз ее Илья и поймал, заглянув сейчас в Димины глаза.

Однако было кое-что, сильнее привлекшее внимание Черуна. За спиной Совина, где-то в глубине квартиры, раздавался детский плач, причем, плакал явно не один ребенок, и даже не двое. Целый хор младенцев выводил страшную, невозможную, режущую ухо мелодию. Илье никогда не приходилось бывать в роддоме, но сейчас он предположил, что именно такой силы ор стоит в отделении, где держат новорожденных. Причем, из комнат Дмитрия доносилось такое количество голосов, словно роддом, который Черун представил себе, был чуть ли не самым большим и главным в стране, а вопли были такими яростными, как будто главной обязанностью этого заведения являлись непрерывные пытки младенцев.

− О, у вас есть дети? – наигранно поинтересовался Илья, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более буднично.

На это Совин ничего не ответил, а только развернулся и махнул рукой, приглашая Черуна следовать за ним, при этом в глазах его снова блеснули нездоровые искры.

Илье смертельно захотелось убраться восвояси, но идти на попятную было уже поздно, и ему пришлось покорно последовать за хозяином квартиры. Тот привел его в спальню, где на кровати, томно развалившись на подушках, полулежала пухлая женщина непонятного возраста с пышной грудью и толстым животом, который сам напоминал подушку и превосходил в объеме грудь как минимум в два раза. Даже на расстоянии Черун чувствовал, как по ее телу растекалась расслабляющая нега, но при этом глаза сохраняли колючее и проворное выражение. На коленях у этой женщины покоилась еще одна подушка, а поверх нее, вопреки правилам безопасности, стоял ноутбук, крышка которого как будто специально была предназначена, чтобы отгораживать эту даму от событий внешнего мира.

Из-за серого зимнего света в комнате было сумеречно, поэтому Илья не сразу смог заметить вторую женщину, забившуюся в угол рядом с окном и нервно теребившую край шторы. Душевное состояние этой второй особы очень сильно контрастировало с настроением первой – в глазах ее стояла влага, на щеках застывали дорожки от уже пролившихся слез, искаженное страданием лицо было бледным, а губы тряслись мелкой дрожью.

Но самым странным в этой комнате было совсем не это, а другое, от чего Илью мгновенно бросило в пот. С таким в сознательной жизни ему никогда не доводилось сталкиваться. Повсюду: на полу, на ковре, на комоде, на тумбах, на свободных участках кровати и даже на подоконнике – были разложены голые плачущие младенцы. Их беззубые влажные рты были разинуты, лица покраснели от напряжения. Все они издавали истошные крики, которые сливались в одну оглушительную сирену тревоги. Плакали младенцы навзрыд, а это значило – давно и основательно.

Попав в такую, мягко выражаясь, сложную обстановку, Черун не удивился, что женщины его появление, либо не заметили, либо просто проигнорировали. Более, того, он понял, что явился сюда в разгар суровой жизненной драмы, которая незамедлительно продолжилась с того места, на котором была остановлена.

− Алевтина, успокойся ты уже, ради бога! – рявкнул Дима на зареванную девушку в углу, силясь перекричать детский плач.

Однако это грозное восклицание вызвало у нее новый приступ рыданий, а чуть погодя, почти задушенная слезами, Алевтина прорычала в ответ:

− Прогони ее отсюда! – и гневно мотнула головой в сторону развалившейся на подушках толстухи.

Совин весь скривился как от зубной боли и растормошил руками свои грязные волосы. Затем, немного собравшись, он обратился к женщине, лежавшей на кровати:

− Машенька, иди домой.

Дмитрий постарался придать голосу мягкость, но вместо этого из-за нервов в него внедрялись визгливые нотки, поэтому говорил он как подросток, у которого начал ломаться голос. Тем временем Машенька, презрительно взглянув на него, неспешными движениями достала сигарету из лежавшей рядом пачки, прикурила ее и с вызовом произнесла:

− Куда домой? Я твоя жена, идиот!

В доказательство своих слов она вытянула вперед пухлую руку с глубоко впившимся в жирный палец золотым кольцом.

Услышав это, Алевтина завыла, уткнувшись носом в колени.

Горло Ильи перекрыл плотный комок. Сглотнув слюну, он спросил Диму:

− А что, собственно, произошло? – хоть ему и не очень интересно было это знать.

Просто хотелось, во-первых забыть, что ему дурно, а во-вторых – хоть чуть-чуть проявить сочувствие.

Совин же, приободренный тем, что можно переключить свое внимание на кого-то еще, обнял Черуна за плечи, заговорщицки близко подвел его к себе и заговорил на ухо:

− Понимаешь, с Машей у меня еще в институтское время были, так сказать, отношения. Тогда я думал на ней жениться, но не стал. А теперь, в один прекрасный день, она появляется здесь, в моей квартире, с кольцом на пальце, и я осознаю, что в какой-то параллельной реальности я это все-таки сделал. Так она сидит здесь, уже не первый день, а вместе с ней у меня появились все ее нерожденные младенцы. Точнее, они не рождались в нашей реальности, и в той, откуда она сама явилась, а в каких-то других – все-таки появлялись на свет.

− Маша! – насмешливо обратился к ней Дмитрий. – Сколько у тебя было абортов?

− Какая тебе разница? – отозвалась она, хмуро глядя в экран. – После десятого перестала считать.

− Вот! – из своего угла подала голос несчастная Алевтина. – Я тебе еще тогда говорила, что она шлюха!

После такой сцены Илье снова подурнело, и он заспешил на воздух. Ни с кем не попрощавшись, Черун покинул эту квартиру под аккомпанемент детских рыданий и истеричного хохота хозяина и побрел к дому. Возвращаться туда ему совсем не хотелось, но идти было больше некуда. Наверное, впервые в своей жизни Илья почувствовал себя настолько одиноким. Единственный человек в этом городе, который хоть что-то понимал, теперь спивался и съезжал с катушек в окружении безумных женщин и орущих детей, Майю он так и не нашел, а в его собственной семье творилось такое же мракобесие, как и везде. Так, хочешь не хочешь, а поверишь в бабкины бредни о том, что кто-то свыше решил наказать нас, таких гордых и самоуверенных, за все наши грехи.

***

Остаток дня Черун провел, валяясь на кровати и бездумно пялясь в потолок. Со стены на него смотрел казавшийся теперь жутким лошадиный череп, который скалился своими крепкими зубами, как будто насмехаясь над бессилием Ильи. Будучи не в состоянии и дальше наблюдать эти издевки со стороны черепа, Черун отвернулся к стенке и не заметил, как уснул.

Наутро, когда он поднялся с постели, в квартире было, на удивление, тихо и спокойно, без нервов и надоевшей всем ругани, словно жизнь вернулась в прежнее русло.

Потягиваясь, Илья вышел на кухню. Сегодня помещение было хорошо проветрено, бутылки из-под стола убраны, да и сигаретные бычки тоже больше нигде не чадили. Поставив чайник, Черун прислушался: голосов домочадцев до него не доносилось, только в каждой из их комнат бодро и буднично галдели телевизоры. Дед, так внезапно воскресший вчера, никак себя не проявлял, поэтому трудно было предположить, здесь он или снова канул в небытие.

Позавтракав, Илья вернулся в свою комнату и целый час резался в игру. Как это обычно с ним бывало в такие моменты, он, полностью поглощенный процессом, перестал наблюдать за временем и обращать внимание на окружающую его обстановку, поэтому внезапное смс вернуло его в реальность. Нехотя Черун протянул руку за телефоном и взглянул на экран, который отобразил следующее: «Сегодня вечером смогу отдать тебе деньги. Как раз вернутся родаки, и я попрошу у них. До встречи)»

Илья долго и непонимающе смотрел на полученное сообщение, пока не задрожала рука, сжимавшая трубку. Он отбросил телефон на кровать, как готовую взорваться гранату, а сам рухнул за ним следом, не устояв под грузом изумления. Смс было от Майи. Более того, оно уже приходило ему ранее, как раз в то злополучное воскресенье, когда она исчезла. Кажется, это было 20 января.

Желая убедиться в том, такое сообщение он действительно получал, и что это не дежа-вю на фоне начинающегося помешательства, Черун стал пролистывать список входящих сообщений. Однако ему пришлось вскоре остановиться, поскольку он понял, что пришедшее только что смс датировалось именно 20 января, а все предыдущие по списку – более ранними числами. При всем при этом, сообщений, полученных после 20 января, в телефоне не было вовсе.

Илью как будто ударило током.

«Сегодня снова то самое воскресенье, − прошептал он. – Но как такое возможно?»

Черун подскочил к окну: город за ним выглядел так же, как в те дни, когда на его улицах еще не росли водоросли, не бродили бензиновые призраки и не ползали слизни.

«Значит, − пришел к выводу Илья, − приключилась новая аномалия, на этот раз – со временем».

Он нервно зашагал по комнате.

«Так. Если сегодня тот день, когда она пропала, смогу ли этому помешать?»

Спеша поскорее ответить на вопрос, заданный самому себе, Черун снова схватился за телефон и раз за разом стал набирать номер Майи. Однако никто ему не отвечал, и даже после пятого звонка подряд в трубке раздавались длинные гудки. Илья не стал отчаиваться, решив, что пока абонент доступен, еще не все потеряно. Быстро собравшись и пулей выскочив на улицу, он помчался по хорошо знакомому адресу.

Оказавшись на месте, он начал настойчиво звонить в дверь квартиры Майи, но и на эти звонки не последовало никакой реакции. Спустя несколько минут тщетных попыток Черун даже перестал убирать палец с кнопки, и так и стоял, слушая, как из недр жилища, словно из другого мира, доносятся истеричные трели. Наконец, он сдался и, готовый уходить, развернулся в сторону лестницы, но в наступившей тишине ему показалось, что за дверью квартиры, куда он только что так стремился попасть, кто-то ходит. Или не показалось? Уже не задумываясь ни о правилах приличия, ни о спокойствии соседей по лестничной клетке, Илья забарабанил в дверь ботинком и сдавлено крикнул:

− Майя, слышишь?

Но внутри снова все стихло, как будто кто-то пытался злостно пошутить над ним. Черуну ни к месту вспомнились случаи в летнем лагере, где он отдыхал, как теперь казалось, сто лет назад. Там существовала традиция: дождавшись, когда все кругом уснут, компания ребят подкрадывалась к намеченной заранее, тоже сладко сопящей, жертве и из тюбика выдавливала ей в нос и в рот жгуче-мятную зубную пасту. Когда настала его очередь, он не спал и слышал скрип половиц под ногами мучителей, но стоило только ему сесть на постели и начать в полной темноте озираться и шарить руками в воздухе, они тотчас же останавливались и затихали. Так и не дождавшись момента, чтобы дать отпор врагам, он уснул, а чуть позже все-таки получил свою дозу пасты.

Но что сейчас обещало ему это затишье за дверью? Даже если бы оттуда выскочил кто-то очень страшный, Илья, все равно, испытал бы облегчение, потому что уже больше не мог переносить это гнетущее ожидание.

Так ничего и не добившись, Черун понуро вышел из подъезда. Он почти на физическом уровне ощущал, что волны отчаяния уже готовы снести хрупкий каркас, на котором доселе держалось его спокойствие.

Поразмыслив, какие еще варианты у него остались в запасе, Илья решил набрать Жанне.

«Лучшие подружки ведь всегда в курсе каждого шага друг друга, − уверенно сказал он себе, − поэтому будем надеяться, что у Бургомистровой в голове тоже есть встроенный компьютер с геотегами от Майи».

− Жанн, привет!

− О, здорово. Чего хотел?

− Тут такое дело, − начал объяснять Илья, − твоя подруга обещала мне кое-какие деньжата вернуть, а сама трубку не берет.

− Майя? – усмехнулась девушка. – Так зайди к ней, рядом ведь живешь.

− В смысле, я хотел сказать, что уже заходил, но у них никто не открывает. А фишка в том, что эти деньги мне нужна очень срочно, − поняв, что по-другому не получится, Илья стал привирать. − В общем, я решил у тебя спросить, ты случайно не знаешь, где она может быть?

− Похоже, тебя опрокинули, − рассмеялась Жанна в ответ, − я понятия не имею, где ее носит.

Подумав, что Бургомистрова вполне может что-то от него утаить, Черун на всякий случай решил надавить на нее посильнее:

− Жанн, я тебе позвонил не шутки шутить. Все очень серьезно, мне срочно нужны эти деньги. В противном случае меня ждут проблемы, потому что я сам уже кое-кому их пообещал. Выручи меня!

Бургомистрова притихла. Ее беззаботное и смешливое настроение в один миг куда-то улетучилось. Она прокашлялась и осторожно произнесла:

− Илюш. Я, конечно, могу высказать предположение относительно того, где она может находиться, но только ты пообещай мне, что отнесешься к этому спокойно, как взрослый и рассудительный человек.

Это заставило Черуна насторожиться, но он, само собой, дал такое обещание. Тогда Жанна осторожно сказала:

− Мне кажется, Майя в отеле «Симфония».

− Что она там делает? – изумился Илья.

− Ну-у-у, − протянула Жанна, − она сегодня там ночевала, и, возможно, еще не вернулась.

− Ночевала? – непонимающе переспросил Черун.

− Да, ночевала, − раздраженно ответила подруга. – Только не надо, пожалуйста, больше ни о чем меня спрашивать. Я думаю, ты не маленький, и сам обо всем догадываешься. Все, Илюш, пока, я и так рассказал тебе больше, чем могла.

Спасаясь от новых вопросов Черуна, Жанна поспешно бросила трубку, а Илья, не теряя ни минуты, помчался в «Симфонию». Будь у него, бедного студента, чуть больше денег в кармане, он, не задумываясь, сел бы в такси или поймал машину. Но он чувствовал, что они могут ему пригодиться для другого случая, и поехал на маршрутке, проклиная всю дорогу ее медлительность.

За стойкой отеля Черуна встретил сонный тип в мятой рубашке, с бейджиком «Вадим» и с прической на косой пробор, возможно, сделанным ему мамой.

− Сегодня ночью у вас останавливалась девушка, − прямо с порога выпалил Илья и, перечислив приметы Майи, с отвращением добавил. – С ней еще должен был быть мужчина.

− Вообще-то, я не должен… − Вадим скучающим тоном начал сопротивление.

− А если подумать? – подмигнул ему Черун.

С этими словами он вытащил из кармана пару тысяч рублей – все, что у него имелось, − и выложил их на стойку перед молодым человеком. Тот, украдкой покосившись на видеокамеру, быстрым движением сгреб взятку, и сообщил:

− Были у нас такие. Ушли примерно часа четыре назад.

− Как ушли? – с недоумением переспросил Илья.

Вадим только пожал плечами.

− Эй! За что тогда я тебе заплатил? Отдай мои деньги, гад!

Парень за стойкой криво ухмыльнулся.

− Какие? Не понимаю, о чем вы.

− Урод! – выругался Черун и покинул заведение.

Прежде чем вернуться домой, он решил еще раз напоследок заглянуть к Майе, как говорится, для успокоения совести.

Каково же было его удивление, когда он, поднявшись по лестнице, увидел распахнутую настежь дверь ее квартиры. Оттуда сильно тянуло морозным воздухом, и вообще, жилище с его открытым в беззвучном крике дверным проемом, казалось одиноким и покинутым. Теперь и Илье захотелось отчаянно закричать.

Он ворвался в квартиру и, заглядывая поочередно в каждое из помещений, несколько раз обошел ее из одного конца в другой. В доме не было ни души, при этом Черун заметил там непривычный бардак, словно кто-то, находившийся в нетрезвом или неадекватном состоянии, ходил по комнатам, задевая попадавшиеся на пути предметы.

Илья вернулся на лестничную площадку и прикрыл за собой дверь. Он чувствовал, как в груди у него медленно образуется дыра размером со вселенную, и, кажется, уже даже начинал слышать, что внутри нее завывает ветер.

Все кончено. Теперь уже точно.

Глава 12

Местоположение: 2

Дата: понедельник, 4 июня 2012 г.

Очень хочется пить.

Когда я проснулась от нестерпимой жажды, на самом краешке подсознания теплилась надежда на чудо, но при виде окружавших меня молчаливых кафельных стен, она рухнула в пропасть. Да, я снова находилась в своей «камере». Взгляд стал бессмысленно метаться по помещению, и нашарил он нечто совершенно непривычное.

Как они могли допустить такую оплошность? Кому пришло в голову оставить дверь открытой? Или это братья Мараса сварили слишком крепкое колдовское зелье, а потом залились им по самое «не балуй»? Тем не менее, что бы это не означало, нужно немедленно воспользоваться моментом и бежать отсюда без оглядки. Главное – выйти из камеры, а дальше уже буду импровизировать на ходу.

Стараясь ступать как можно более бесшумно, я выскользнула в коридор и стала неспеша продвигаться вдоль него, вжимаясь спиной в стену. Чтобы достичь ближайшего изгиба коридора, необходимо было преодолеть какое-то просто немыслимое расстояние, и это пугало меня больше всего. Тот, кто вышел бы из любой расположенной вдоль него двери, мгновенно увидел бы меня, ведь мне совершенно некуда было деться. Единственный выход, придуманный мной для такой ситуации – попробовать юркнуть за первую попавшуюся дверь, но кто знает, что ожидало за ней.

Множество ударов сердца спустя я наконец-таки достигла желанного поворота. Там коридор разветвлялся в правую и левую стороны. Помнится, когда в прошлый раз меня вели на рандеву к Доктору, мы с близнецами свернули направо. Поскольку возвращаться в «комнату для допросов» мне совершенно не хотелось, я решила попытать удачу и свернуть налево.

Там меня ожидала двойная дверь со стеклом, открыв которую, я очутилась в комнате, поразительным образом объединяющей в себе черты, и лаборатории, и склада. Одну из стен почти полностью занимал экран, по которому бежали несколько непрерывных линий, то вытягиваясь в струну, то складываясь в волны, то скача наподобие кардиограммы. С потолка комнаты свешивались многочисленные предметы отталкивающего вида: сушеные растения, лапки различных животных, чьи-то кости, перья, зубы и еще много чего. При этом потолок был здесь основным местом хранения.

Низ комнаты контрастировал с верхом: блестящие белые столы, расставленные здесь, были девственно чисты, а в их идеально гладкой поверхности отражался экран со своими бесконечными полосами.

Лишь единственный предмет нарушал пустоту одного из столов. Под прозрачным куполом из стекла лежал крошечный розовый шарик, и он был до боли похож на тот, что так отчаянно я пыталась найти в снегу, зарываясь в него онемевшими пальцами. Я осторожно приподняла крышку и отложила ее в сторону. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что это шар желаний. Его отвратительная склизкая поверхность празднично поблескивала в свете экрана, вызывая ликование в моей душе.

«Вот мы и встретились, − мысленно обратилась я к шару. – Осталось только попросить тебя об одной вещи, и все мои проблемы…» Но тут я осеклась.

О чем его просить? Вернуть меня домой и оставить там жить безбедно? Боюсь, этот номер уже не прокатит. Мой дом, а с ним и мириады подобных ему во всех параллельных вселенных скоро канут в небытие. Поэтому придется переформулировать запрос к судьбе, чтобы обеспечить себе место для возвращения.

Внезапно раздавшийся шорох, которого, скорее всего, и не было, заставил меня прервать размышления и убраться из этой комнаты, прихватив шарик с собой.

Сама не знаю, как в поисках убежища я набрела на лестницу, спустившись по которой оказалась в этом огромном зале. Если память мне не изменяла, это был тот самый зал, который мне посчастливилось увидеть сверху, через окошко «комнаты для допросов». Вот только тогда он не показался мне настолько обширным, поскольку можно было увидеть его границы. Сейчас же было похоже, что раскрашенные парни применили какую-то из своих колдовских штучек, чтобы расширить пространство. Возможно, из-за того, что на дворе стояла ночь, и рабочий день колдунов в белых халатах давно уже был закончен, зал освещался очень слабо, а единственный свет исходил из каких-то стеклянных параллелепипедов, каждый под два метра высотой. Их невероятно длинные ряды убегали во все стороны с перспективу зала и терялись где-то вдали, становясь маленькими точками света. При ближайшем рассмотрении штуки эти оказались аквариумами, наполненными прозрачной жидкостью. Только вот держали в них, к сожалению, совсем не золотых рыбок. В них были помещены люди.

«“Матрица”, − подумала я, − именно в том фильме я видела что-то подобное». Бескрайние поля инкубаторов для выращивания человеческих особей. Еще все это напоминало мне какую-то кунсткамеру, с тем лишь отличием, что люди, помещенные за стекло, в большинстве своем не имели патологий. Здесь были женщины, мужчины, взрослые, старики и дети, тучные и поджарые, темнокожие и блондины. Такое людское разнообразие невозможно увидеть даже в самом густонаселенном районе самого крупного города в час пик. Кроме того, все они были обнажены, рты их отчего-то были раскрыты, а глаза зажмурены, словно каждый из них испытывал сильнейшую боль, сидя в кресле стоматолога.

Я неспеша шагала вдоль стеклянных витрин, разглядывая выставленные за ними экспонаты. В этой оранжерее тел была образована небольшая прогалина, посреди которой располагался квадратный загон, а в глубине загона мирно копошился и похрюкивал от безмятежного удовольствия мой заочный знакомый – мрюшек. Что удивительно, сейчас на нем не было не единого провода, без которых он казался каким-то уж очень маленьким. Да и вообще, что он здесь делает? Мне хорошо запомнились слова Самеди: «…возвращение мы планируем не раньше, чем завтра утром». То есть, если сейчас ночь, то в данный момент мрюк должен быть не здесь, а в какой-то параллельной вселенной. Или нет?

Силясь разгадать в уме эту загадку, я побрела дальше, продолжая между тем рассматривать застывшие незнакомые лица. Но какое-то странное чувство заставило меня затормозить и вернуться на несколько шагов назад. Среди всех этих лиц мне наконец-то попалось единственное знакомое.

Принадлежало оно мне.

Без всяких сомнений.

Мне удалось себя узнать даже с этой жуткой гримасой. Раздираемая странной жалостью к самой себе, я подошла поближе, прижалась лбом к холодному стеклу, стараясь получше разглядеть своего близнеца сквозь мутноватую жидкость.

Теперь стало понятно, почему у них у всех были раскрыты рты. Как оказалось, и у моей копии, и у всех остальных изо рта торчала блестящая леска, натянутая внутри аквариума вертикально. Спускаясь с потолка, она заходила в рот, пересекала все тело, выходила через задний проход и заканчивалась в полу стеклянного резервуара. Леска эта была необычной формы: плоская и широкая. Проще говоря, она походила на елочный «дождик», который некогда был популярным новогодним украшением.

«Какая жестокая ирония, − подумала я, − здравствуй, жопа, новый год».

Вдруг мне пришлось отпрянуть – моя копия резко вздрогнула. Встревоженная вода в аквариуме наполнилась пузырями, а лицо моего близнеца еще больше исказило страдание. Из-за протянутой через ее тело лески каждое движение доставляло ей боль, но не двигаться она не могла, потому, что ей было больно.

− Ну, тихо, тихо. Перестань, − прошептала я, хотя было ясно, что сквозь толстое стекло мой голос до нее не доходит.

Но она довольно быстро затихла, мышцы расслабились, лицо приобрело более спокойное выражение. Возможно, тому поспособствовало мое присутствие, по крайней мере, хотелось в это верить. Я сидела рядом с аквариумом, поглаживала пальцами холодное стекло, и думала о том, как это все-таки странно и страшно – видеть себя со стороны.

Тут меня словно обухом по голове ударило. Мне неспроста показалось, что Мрюха, гораздо меньшего размера, чем тогда, когда он был весь оплетен оборудованием. Он, и вправду, сильно меньше! Не исключено, что у них имеется несколько подопытных животных, но что, если… Это тот же самый мрюк, но в пору своей молодости?

И как я сразу не обратила внимание? Я потрогала свою голову – волосы были еще на месте.

А это значит, что сейчас я нахожусь в прошлом!

Теперь я знаю, кто все эти люди, плавающие здесь в аквариумах. Это человеческие ростки, которые, когда они дозреют, будут высажены в почву искусственно созданной вселенной – моей вселенной. А вместе с ними там появлюсь и я – та, что корчится сейчас от боли за стеклом, и та, что стоит напротив нее и гладит стекло рукой. Только, ступив на землю, я все забуду, и аквариум, и ученых, и проживу в счастливом неведении целых полгода.

Если бы та, что плавает сейчас в аквариуме, могла слышать меня, что бы я ей сказала? Теперь-то, после всего пережитого, я могу прекрасно вообразить этот монолог:

− Ты – глупая маленькая девочка, в голове которой содержится куча информации, но нет никакого библиотекаря, чтобы всем этим грамотно распоряжаться. Ты думаешь, что хорошо разбираешься в людях, но по факту не можешь сделать правильный выбор, с кем иметь дело. Заслоняешься от света, что исходит от одних, и с головой погружаешься во тьму других. Всегда думаешь, что можешь перехитрить всех вокруг, но на самом деле, перехитрила только саму себя и села при этом в лужу. Создала зачем-то эту мерзкую цепочку: использовала Илью только потому, что он был не против, а Сергею позволяла пользоваться собой. Зачем тебе понадобился этот противный женатый мужик? Да чтобы казаться круче сверстниц, только и всего. Хорошо, что они не видели, как «круто» ты выглядела, лежа на полу гостиничного номера, зареванная и побитая. И какой же надо быть по-детски наивной, чтобы после того не пойти в полицию, а решить использовать метод адептов вуду. Подумать только, бредятина какая: пыль с кладбища вуду! И она, действительно, сработала, вот только, по закону подлости, не так, как хотелось.

Да, наворотила ты дел, Чернобурова. Но все, что ты сделала, не так страшно, по сравнению с тем, что устроили эти «дубы-колдуны». Теперь одного желания не хватит, чтобы все это расхлебать.

Что же мне попросить у склизкого шара желаний?

Спасти себя и вернуться домой, в то же место и время, откуда все началось? Хорошо, но сколько мне удастся там прожить? Еще недельку? Чуть больше? Даже если я не стану вдыхать пыль, схлопывание Мультивселенной и без моего участия, рано или поздно, произойдет. А дальше – смерть, уход в небытие. Или вернуться в какую-то другую, более раннюю точку времени, скажем, в детство, чтобы получить возможность хотя бы еще раз пережить прошедшие годы?

Или поступить как супергерой и спасти Мультвселенную от сжатия? Но единственный путь к этому – предотвращение создания моей, искусственной вселенной.

− Что же делать? – спросила я себя, плавающую в аквариуме, как будто могла получить ответ. Конечно же, из ее рта только выплыл ленивый воздушный пузырек, поэтому пришлось додумать ответ самостоятельно:

− Не лучше ли проявить благородство и пойти по третьему пути? Пожертвуешь собой и своей вселенной, которой, все равно, быть не должно, зато какое количество людей спасешь!

− Пф, благородство! – фыркнула я, продолжая диалог с самой собой. – Такое бывает только в мультфильмах. Ну, спасу кучу народу. Но как же я?! Я тоже человек, ничуть не хуже, чем они все. Мне тоже хочется жить.

− В то время, когда тебе кажется, что шансов выжить нет, у тебя их бесконечное множество. Да, если ты выберешь второй путь, тебя не станет, но ты продолжишь жить в других мирах, в лице таких же девочек, как ты и я. Наших с тобой двойников.

В этот момент я приняла решение, поэтому медлить было нельзя, чтобы вдруг не передумать. Шарику, который все это время был крепко зажат у меня в ладони, я прошептала:

− Пусть колдуны свернут свой проект как можно скорее.

Нужно дать возможность жить другим. Я умру, но, в то же время останусь. И умру я не зря!

Как и в прошлый раз, взгляд мой подернулся магнитофонной рябью, а когда она прошла, то вокруг все осталось неизменным. По-прежнему я стояла в полутемном зале, отражалась в стекле, за которым плавала еще одна я.

− Ты опять все сделал по-своему? – грустно спросила я у шарика. – Что тебе опять не так?

Он, конечно же, ничего не ответил. Только за стеклом затрепетала вторая я, в первый раз за все время распахнув глаза. Повернув голову туда, куда был устремлен ее полный ужаса взгляд, я увидела бегущих в нашу сторону людей. Все те же разукрашенные лица и неизменные белые халаты мелькали в перспективе зала и неумолимо приближались ко мне.

«Ночь на дворе, а вы уже при полном параде», − мысленно съязвила я, приготовившись удирать со всех ног.

− Стой! Стрелять будем! – раздался в гулком зале чей-то голос, а вслед за ним, словно эхо, загалдели остальные.

Судя по голосам, было их человек десять, не меньше. Они неслись за мной, петляющей между аквариумов, и выкрикивали всяческие угрозы, которые сливались воедино, образуя какофонию. Но основной их угрозой оставалась та, в которой они обещали в меня стрелять. «Из чего? – ехидно думала я, задыхаясь от беготни. – Из лука что ль?»

Когда же они выполнили свое обещание и на самом деле начали стрелять, то попали в меня практически с первого раза. Вопреки моим ожиданиям, они не применили ни лук, ни алебарду, ни даже свою любимую магию. Стоило мне не вовремя выбежать из-за аквариума, на несколько секунд послужившего мне укрытием, как они тут же выпустили несколько самых настоящих пуль из самого настоящего огнестрельного оружия.

Горячая боль своей железной ладонью схватила меня за голень и пригвоздила к полу, не позволив больше подняться. Это было настолько болезненно, что мне захотелось оторвать простреленную конечность от тела, лишь бы закончить эти мучения.

Они начали обступать меня, распростертую на полу и зажимающую рукой рану. Наверное, выглядела я как затравленный зверь, который чует неминуемую гибель, но все еще продолжает скалить клыки, покрытые кровавой пеной. И вот уже с десяток крепких мужиков образовали вокруг меня кольцо, а одноглазые дула их автоматов смотрели на меня с укором. Из глубин зала послышались торопливые шаги – человек спешил сюда с той же стороны, откуда примчалась сюда я.

− Мы не знаем, как она сбежала, − виновато обратился к спешащему человеку один из мужчин, державших меня на «мушке».

В ответ раздался низкий женский голос:

− Так, узнайте, мать вашу, раз не знаете! Чтобы быстро нашли ее кувез и, если он цел, затолкали ее обратно, пока я сама не затолкала вам ваши дула вам, сами знаете куда.

− Да, мама Бриджит, − покорно ответил тот мужчина.

− Ниоткуда я не сбегала, − прошипела я, задыхаясь от боли. Я из другого мира! Из прототипа!

Мама Бриджит, наконец-то, вышла на свет и показала во всей красе свою полногрудую фигуру и лицо, как и у всех, измазанное краской. Она опять прогорланила с негритянскими истеричными нотками в голосе:

− Что за чушь ты несешь, девочка моя? Побойся богов. Что тебе известно обо всем этом?

− Да вашу ж мать, мне так больно, что у меня ни хрена нет сил с вами разговаривать! – похоже, я невольно переняла сварливую манеру общения Мамы. – Много чего известно, потому что ваш супруг через полгода мне расскажет о проекте и о том, что он очень опасен. Как я сюда попала? – спросите вы. А я вам отвечу: вы же сами предусмотрели «кнопки выхода», когда планировали эту вашу искусственную вселенную. Вот я одну такую и «нажала». Вдохнула кладбищенскую пыль, если быть точной.

− О, боги, − только и смогла проронить Мама Бриджит.

− Послушайте, у меня уже в глазах темнеет. Может быть, вы окажете мне хотя бы минимальную медицинскую помощь? Просто мне необходимо рассказать вам нечто важное, но, если я продолжу истекать кровью, боюсь, что довести речь до конца я не смогу.

Бриджит поморщилась от неприятного чувства, будто ей помыкают, но решив на всякий случай меня выслушать, скомандовала:

− Агве, тащи носилки!

Глава 13

Местоположение: 2

Дата: пятница, 25 января 2013 г.

Вдалеке забрезжил беспокойный рассвет, пока еще неопределенного цвета, когда Вакей, Евсей и Матвей оказались на холме, откуда открывался вид на огромную, разросшуюся до масштабов города Хорью фабрику. Утренний гудок уже разбудил рабочих, и теперь они сонной вереницей выползали из своих бараков, измученные сном при ограниченной дозе кислорода, и, глядя в тощие спины сослуживцев, тянулись на работу, чтобы получить еще одну порцию унижения. Практически все эти люди приехали в город из деревень за лучшей жизнью, и произошло это после того, как вышел новый закон по налогообложению для крестьян. Он был принят не без участия высокоуважаемого Асфикса Асфиксеевича, который, пользуясь своими связями и богатством, купил себе место в областной Думе, и теперь, помимо руководством фабрикой, был занят еще и там. После уплаты налогов по новой схеме, самим крестьянам вообще ничего не оставалось на пропитание, поэтому они вынуждены были, либо скрывать от властей свои реальные доходы, либо умирать голодной смертью, либо перебираться в город и становиться рабочими.

Перспектива работы на фабрике выглядела привлекательно, особенно учитывая, что рабочим и их семьям предоставлялось жилье и питание. На деле же оказывалось, что условия эти совсем не подходили для жизни, а членов семей рабочих не выгоняли на улицу только если они тоже работали на фабрике. Скидка не делалась даже для дряхлых стариков и маленьких детей. Только грудным детям позволялось не работать, но только благодаря тому, что они не питались едой, предоставляемой фабрикой, а в бараках занимали совсем мало места.

В то утро Асфикс Асфиксеевич пребывал в хорошем расположении духа, всю дорогу шутил и балагурил с извозчиком. Извозчику приходилось вежливо смеяться и поддакивать, несмотря на то, что многие шутки его задевали.

Но войдя в кабинет и водрузив свое тучное тело в кресло, он сразу сделался серьезным. Нужно было быстро настроиться на рабочий лад.

«Сейчас уже 8 утра – размышлял он, − а к 10 мне нужно быть в Думе. И как всегда после моего ухода начнется балаган. Рабочие-то от клеток с хорьками никуда не денутся. Если навоз не вывозить вовремя, потом сложно будет, они это понимают. А вот административный персонал, как крысы, попрячутся по норам и ни хрена делать не будут. Это сейчас, пока я здесь, они изображают бурную деятельность, на ковер ко мне бегают и бумажками трясут. А как кошка из дома – мышки в пляс. Ну, ничего, мы еще посмотрим, кто кого. Надо будет выпороть, а то и казнить кого-нибудь свеженького для острастки, а то что-то они совсем расслабились. Хотя, казни на них уже как будто не действуют. Наоборот, отмучился, мол. Ладно, значит пойдем другим путем. Раз уж им не дорога жизнь, то что? У них же больше ничего нет. Кроме… детей. Зажарить что ль парочку и заставить родителей их есть. Нет! Лучше, сырыми».

− Асфикс Асфиксеевич, батюшка − в дверь несмело поскреблась секретарша Лизонька.

Директор поднял на нее недовольный взгляд. Он был не рад, что нить его рассуждений прервали.

− Хотите чай или кофе? А может, бренди?

− Нет. Пошла вон, − спокойно проговорил он.

Этот спокойный тон каждый раз доводил Лизоньку до дрожи. «Уж лучше бы кричал и стекла бил, − с ужасом в круглых глазах рассказывала она подругам, − а то говорит полушепотом, как будто тупым ножом режет».

Через несколько секунд после того, как Лизонька покинула директорский кабинет, телефон на ее столе ожил.

− Я передумал, − сообщил на том конце провода все тот же ледяной голос, − чаю мне, быстро. Со сливками.

− Сию секунду! – воскликнула Лизонька.

Когда чай был готов и поставлен на директорский стол, тот придвинул к себе чашку и с недовольной миной поболтал в ней ложкой.

− Лизонька, − едва слышно обратился он к девушке.

− Да, Асфикс Асфиксеевич, − ответила та, боясь поднять взгляд.

− Что это такое?

− О чем вы, Асфикс Асфиксеевич.

− ЭТО что такое?

− Я вас не понимаю, Асфикс Асфиксеевич.

Голос секретарши начал заметно подрагивать.

− Я спрашиваю про твою кислую рожу.

Лизонька от удивления вскинула голову и уставилась прямо на него.

− Тебя разве не учили с улыбкой работать? – продолжал ее руководитель. – Все, надоела ты, отправляйся за свой стол. Еще раз такое лицо сделаешь, придется тебе собирать кулек и ехать обратно в свою деревню, или откуда ты там выбралась.

«Я бы с радостью вернулась в свою деревню, − с тоской думала Лизонька, закрывая дверь кабинета и утирая подступившие слезы, − если бы вы ее не разрушили и не приспособили землю под полигон для хорьего навоза».

Еще через несколько минут ее телефон ожил опять.

− Лизонька, позовите ко мне писаря, − непонятно с чего, но Асфикс решил перейти с ней на «вы».

− Его парализовало еще вчера, − гнусаво ответила Лиза, еще не успевшая высушить слезы и поправить макияж, − вы забыли?

«Боже мой, как я посмела предположить, что он что-то забыл?» − новая волна ужаса прошла по ее телу, когда она об этом подумала.

Но Асфикс Асфиксеевич предпочел в этот раз не сильно заострять внимание на ее оплошности, а просто заметил:

− Я, в отличие от вас, никогда ничего не забываю. Я помню все, слышите меня, дорогая моя? Так вот немедленно позвоните в административный отдел, и пусть они найдут кого-нибудь ему на замену.

После звонка Лизоньки административный отдел встал на уши. Никто не хотел так рисковать собственным здоровьем и жизнью, чтобы отправиться в кабинет Асфикса в должности писаря. Однако время поджимало, что могло стать проблемой, теперь уже всеобщей, и главный бухгалтер Игнат смело поднялся со своего места.

− Я пойду, − заявил он, унимая дрожь в коленях и зачесывая русые волосы на раннюю лысину. Для этого он всегда держал в нагрудном кармане небольшой гребешок.

Постучав в дверь, он резво шагнул на ковер к директору.

− Вызывали, Асфикс Асфикесеевич? Я за писаря.

− Нет, − удивленно ответил тот, − не вызывал. Какого черта ты ко мне явился? Штрафую тебя на половину зарплаты в этом месяце.

Смущенный Игнат вернулся к посту секретарши.

− Я что-то ничего не пойму, − скала он.

Лизонька в ответ удивленно пожала плечами. Попробуйте минуточек через пять, у него такое бывает, мнение меняет как перчатки.

Выждав необходимое количество времени, Игнат снова вошел в злосчастный кабинет.

− Асфикс Асфиксеевич, я на должность писаря. Я Игнат из бухгалтерии.

− Так какого же хрена тебе в твоей бухгалтерии не сидится? – усмехнулся директор, оторвавшись от бумаг и откинувшись в кресле. – Штрафую тебя еще на пол-зарплаты. Смотри, денег в этом месяце ты уже не получишь. Если еще раз ко мне ворвешься без предупреждения, вообще должен мне останешься.

Игнат, за несколько лет работы у Асфикса наученный видеть скрытые послания там, где их, казалось бы, быть не должно, поинтересовался:

− Что значит «без предупреждения»?

− А то, что ты должен был вперед себя прислать Лизоньку, чтобы она отрапортовала, что ко мне пришел такой-то на роль писаря. Усек, недоумок? Теперь выйди и зайди нормально.

− Но ведь раньше же не так было, − бухгалтер отчетливо помнил, что до этого приходил к Асфиксу без предварительных объявлений конферансье.

− Раньше так, а теперь по-другому. Я сам ввел это правило сегодня утром. Кстати, передай Лизоньке, что я ее штрафую, потому что перед тем, как войти ко мне, она не представила саму себя.

***

В ворота фабрики решительно постучали три раза. Один из охранников посмотрел в «глазок», ужаснулся и бросился открывать калитку. Его напарник, удивленный таким поведением товарища, вышел из будки, а возле калитки остановился как вкопанный. Оба синхронно перекрестились.

Вакей, Евсей и Матвей ступили на территорию фабрики, которой они когда-то, в прямом смысле этого слова, отдали свои жизни. Пока троица, впереди которой катилась голова Матвея, нетвердым шагом пересекала двор, вокруг них собирались работники. Люди были настолько поражены, что не побоялись оставить свои рабочие места. То тут, то там слышен был шепоток:

− Мать честная, да это же те самые! Вон тому я сама лично землицу в гроб кидала.

− А вон у того, говорили, жена утопилась, после, того, как он…

Между двумя помощниками мастеров завязался разговор:

− Для чего они сюда вернулись? Неужто нас покарать?

− Да с чего ты так решил?

− Дед мой говорил, что мертвые всех живых ненавидят, и готовы нам мстить, за то, что мы живы, а они – нет.

− Ты деда своего больше слушай, как самогонки выпьет, так сам наутро ни живой, ни мертвый.

Тем временем мертвецы достигли административного корпуса, неспешным шагом проковыляли мимо изумленной Лизоньки и вошли в кабинет Асфикса.

Асфикс Асфиксеевич в этот момент только что додиктовал Игнату новое «Положение о дозировке питания в зависимости от количества проделанной работы», и был очень удивлен незваным посетителям.

− Вы кто? Вас не представили! – рявкнул он, и тут же получил смачный удар в левое ухо.

− Руки еще могут, − выразился Вакей об искореженных кулаках Евсея.

Тот в свою очередь выдал своим прогнившим ртом довольную улыбку, но язык вывалился из щеки сбоку, и пришлось поспешно его заправлять.

В общем, три мертвых человека сделали то, чего не могли, но так хотели сделать, несколько тысяч живых.

Вакей распахнул окно и, старательно ворочая непослушным языком, крикнул изумленной толпе.

− Люди, у нас есть доказательства – он тиран! Делайте с ним теперь, что хотите!

Тут же по лестнице взбежали мужики, схватили Асфикса под мышки и за ноги и выволокли во двор, где директор, ненадолго пришедший в сознание, получил от работников хорошую дозу пинков и плевков. Затем, снова отключившегося, его оттащили в питомник и бросили в клетку к хорькам, которые сразу же начали его с интересом обнюхивать и метить.

За всей этой кутерьмой из окна кабинета теперь уже бывшего директора наблюдали главный бухгалтер Игнат, старший мастер Савелий и повариха Нюра – дородная румяная девушка.

− Нехорошо без хозяина, надо бы нового директора назначить, − важно заметил Савелий. − Не хочешь ли ты, Игнат, занять эту должность?

− Да ну, что вы, − засмущался тот, − вы же дольше меня здесь работаете, много всего знаете.

− Стар я уже. Да и неуч. А ты парень молодой и толковый, справишься куда лучше меня. Сейчас надо бы быстро голосование провести, но я уверен, что тебя выберут единогласно.

− Конечно! – подала голос Нюра, но тут же застеснялась своего возгласа.

Игнат взглянул на нее, и щеки его зарозовели.

Вечером того же дня вся работники фабрики вместо дрянного портвейна получили по бокалу отменного красного вина. К такому подарку судьбы они сперва отнеслись с опаской, но все же выпили. Когда приятное тепло разнеслось по телу каждого из них, все эти тысячи человек одновременно поняли, какой должна быть настоящая жизнь.

Глава 14

Местоположение: 2

Дата: суббота, 16 июня 2012 г.

Прошла пара недель после моего ранения, а я все еще продолжала жить в лаборатории. В более комфортабельную комнату меня, вопреки моим просьбам, так и не перевели, но зато теперь больше не запирали дверь.

После всего, что я поведала «родителям» проекта, сотрудникам лаборатории был отдан приказ немедленно его свернуть, из-за чего все дни теперь были наполнены суетой и неразберихой.

В один из таких дней мы с Ти-Жаном-Педро прогуливались по залу и смотрели на то, как рабочие демонтируют аквариумы, и вывозят их куда-то вместе с заключенными в них телами.

То есть, как прогуливались – просто путались под ногами рабочих. Походка у нас обоих была прихрамывающая, но имела разную манеру. Он − маленький и верткий − шустро подпрыгивал на своей деревянной ноге, а я ковыляла, опираясь на костыль и стараясь не ступать на больную ногу. Короче, выглядели мы как два старых пирата, прохаживающиеся по палубе, на которой суетятся матросы.

− А у вас все сотрудники похожи, − заметила я, провожая взглядом очередного дредастого парня с размалеванной физиономией.

− О, это печать древних лоа. Посмотрел бы я на тебя, завладей твоим телом дух пантеона вуду. Мы можем общаться с другими вселенными, и происходит это через духов, которых мы пускаем в наши тела. Насчет этого явления, древние колдуны вуду считали, что они ведут связь с загробными миром, но они ошибались. Загробного мира не существует, но есть много других миров, и каждый из них населен духами.

Так вот, когда-то в начале нашей колдовской карьеры мы частенько промышляли призывом духов, пока те не начали отказываться покидать наши тела, и в каждом из нас не осталось по лоа. Им хорошо в наших телах, а мы вынуждены нести это бремя, но при этом они не мешают нам впускать в себя и других духов, если у нас возникает такая необходимость. Из-за присутствия этих лоа наши личности подверглись сильной коррекции. Мы уже практически не помним, какими были в прошлой жизни, и не можем понять, где заканчиваемся мы и начинаются лоа.

− Мда-а, − протянула я. – Мне теперь тоже охота подселить в свое тело какого-нибудь духа, чтобы он управлял им без моего участия. Чтобы никогда и ничего не решать самой.

− Дуреха ты, − сварливо цокнул языком карлик и беззлобно продолжил. − Только и умеешь, что желания шарику загадывать, чтобы он все за тебя сделал.

− Ну, ладно вам, − засмеялась я, − если бы я не попросила его сделать так, чтобы вы свернули этот дурацкий проект, сами знаете, что случилось бы.

− Ты думаешь, в это заслуга шара? Без него у тебя не получилось бы нас убедить? – он многозначительно посмотрел на меня, и, не дожидаясь ответа, продолжил. − Кстати, от него было решено избавиться. Это крайне опасный и сильный артефакт. И раз даже в условиях лаборатории мы не смогли обеспечить его изоляцию от посторонних, − ученый усмехнулся, сверкнув на меня своими черными глазками-бусинками, − мы отвезли его на специальный полигон, где теперь он будет храниться.

Я хмыкнула.

− А тела вы тоже на полигон повезете? – поинтересовалась я.

Как раз в этом момент один из рабочих катил в мою сторону тележку с погруженным на нее аквариумом.

− Да, но не сразу, ведь их очень много. Будем уничтожать их там постепенно.

Парень с тележкой двигался спиной вперед, и поэтому совсем не видел, куда он ее катит. Его траектория движения четко метила в меня, и я попыталась отпрянуть, чтобы не быть раздавленной, но все равно не успела. В ожидании удара я зажмурилась. Раздался стук, но за ним ничего не последовало.

Открыв глаза, я обернулась. Парень продолжал двигаться так, как будто вместе со своим аквариумом прошел сквозь меня. А в аквариуме у него, между прочим, плескалась вторая я, грустно пускающая ртом пузыри.

Тут же я услышала тихий голос Ти-Жана-Педро:

− Милая… да тебя… почти совсем не осталось.

Я посмотрела на свои ладони и ахнула: сквозь них отчетливо просвечивался пол, а на полу валялся мой костыль, падение которого и вызвало этот стук.

− Холодно, − прошептала я одеревеневшими губами.

К нам подбежал неизвестно откуда взявшийся Самеди. Он попытался усадить меня на пол, чтобы дать прислониться к одному из оставшихся аквариумов, но тщетно ̶ его руки проходили сквозь мое тело. Увидев, что меня колотит крупной дрожью, он содрал с себя белый халат и попытался укрыть мои плечи, но и эта попытка провалилась. Конечностей я уже не чувствовала, но поняла, что ступни оторвались от пола. Так мое тело и зависло – пока еще не там, но уже не здесь.

− Ты, главное, не бойся, − прошептал Самеди.

− Все будет хорошо, − заверил Жан-Педро.

А я и не боялась. И верила, что все будет, непременно, хорошо. А как может быть плохо, если больше не будет вообще ничего?

Но только со мной. С ними же будет по-всякому, и плохо, и хорошо – это удел всех живых. А они все, в отличие от меня, останутся жить. Будут и дальше смотреть на свои разноцветные солнца, кто-то щурясь, а кто-то во все глаза, выжигая на сетчатке черные колодцы пятен.

Такова моя жертва. Я уже сделала выбор и отнесла на эту Голгофу свою молодость, надежду и радость, которые, как оказалось, даже и не существовали по-настоящему. Все началось с посмертной пыли, ей же и закончится – запылится та дорога, по которой я уйду.

Ну, ничего. Я останусь жить в других мирах, ведь таких как я – бесконечность!

Мультивселенная тогда на нас не обижается, когда мы не лезем в ее дела. Эй, ты слышишь меня? Я сделала все так, как ты хотела?..

***

И мерещились ей снежные завихрения, сине-белые изразцы, цыганки в цветастых юбках, ржание карусельных лошадей и еще много других чудес. Небытие оказалось куда живее, чем она предполагала.

Эпилог

Лазарь Полуночник – некогда именитый частный сыщик, а теперь – всего лишь скромный ловец хорьков на Хорьей фабрике, вышел из своего дома, расположенного в стволе огромного старого дерева. Он с женой переехал сюда совсем недавно – сразу, как только устроился ловцом, чтобы быть поближе к лесу, где ему приходилось проводить весь свой рабочий день. Нужно было снабжать фабрику новыми особями, чтобы улучшать родословную молодого поколения хорьков, ведь когда они начинают спариваться со своими родственниками, потомство получается слабым.

Каждое утро выходить приходилось затемно, но Лазаря это ничуть не тяготило. «Недаром же я Полуночник, − шутил он, − в темноте вижу, как в полдень».

Дверь за новоиспеченным ловцом захлопнулась, и он, стоя на крыльце, обернулся. Выйдет или нет?

Несколько томительных секунд ожидания – и створка все-таки распахнулась, выпустив в ночную тьму добрую горсть света. Как он и ожидал, Ева вышла его проводить. Она тоже вставала вместе с ним раньше рассвета и уже начинала хлопотать по хозяйству. Сперва жизнь в этом диком месте для нее, привыкшей к роскоши, была крайне непривычной, но она справилась, и теперь воспринимала лес как родную стихию.

− Возвращайся поскорее, − прошептала она, обняв Лазаря, − сам знаешь, как я скучаю.

− Знаю, − ответил он и, поцеловав ее в лоб, отправился в путь.

Лазарь еще пребывал в легкой эйфории после медового месяца на Антарктических островах и думал о том, что в следующем году надо будет обязательно повторить этот божественный отпуск.

Лес просыпался – тут и там в деревьях начинали зажигаться квадраты оконец, а кору пронизывали вены теплого света.

Мысли Лазаря занимала информация, которую он услышал по радио, когда собирался на работу. Мол, некая Аделаида, дочь местного «тугого кошелька», которую тот, по его мнению, недавно удачно выдал замуж, сбежала из дома. И даже называлось имя ее нового возможного жениха, Лазарь его почему-то запомнил – Иван Ведун.

Что ж, бывает. Обычная грустная история. Хотя, какое ему, счастливому человеку, дело до взбалмошных богатых дочек?


Обложка создана с помощью сайта www.canva.com, изображения взяты с него же.


Оглавление

  • Хорья фабрика
  •   Пролог
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Эпилог