Приключение в будущем [Кларк Эштон Смит] (fb2) читать онлайн

Кларк Эштон Смит «Приключение в будущем» Clark Ashton Smith «An Adventure in Futurity» (1931)

Глава I

Тайна Конрада Элкинса

Если бы уцелевший обитатель исчезнувших континентов Му или Атлантиды появился на современных улицах, то возможно даже он не показался бы столь чужим, столь непохожим на других, как человек, который называл себя Конрадом Элкинсом. И, однако, даже в собственных размышлениях мне всегда трудно было определить то множество элементов, что составляли эту странность.

Казалось (поскольку мы думаем в основном при помощи слов и часто зависим от них при разъяснении наших идей), что прилагательные, которые могли бы верно описывать Элкинса, ещё не появились в нашем лексиконе; что они могли быть найдены лишь в каком-то ином, невообразимо изысканном, сложном и утончённом языке, который мог бы развиться после долгих циклов эволюции культуры и цивилизации на планете, более древней и более зрелой, чем наша.

С самого первого взгляда меня крайне поразила — чтобы не сказать, изумила — личность этого человека. Пожалуй, сильнее всего меня задела невозможность отнесения его ни к одному из известных этнических типов. Согласно моей теории, не существует ни одного человека, уникального до такой степени, чтобы он не мог обладать очевидными признаками, определяющими его принадлежность к одному из человеческих племён; и я склонен гордиться тем, что старательные упражнения позволили мне выработать в себе умение моментально определять национальность и расовую принадлежность любого человека, представшего перед моим взором.

Однако Элкинс сумел меня озадачить. Его чрезвычайная бледность, его тонкие волосы и чёткие очертания лица в целом свидетельствовали о его европейском происхождении; но я не смог отыскать в нём ни единого отличительного признака американской, европейской или азиатской ветви белой расы. Кроме того мне никак не удавалось определить его возраст. Он выглядел молодо, если принимать во внимание необычайную гладкость лица; но его выражение совершенно не позволяло хотя бы приблизительно понять, сколько ему лет.

Его одежда была модной и хорошо скроенной; ничего необычного или эксцентричного. В этом, как и во всех прочих своих действиях, он выглядел достаточно незаметным, словно не желающим привлекать к себе внимания. Он был чуть ниже среднего роста и отличался удивительно нежным сложением; его черты, если рассматривать их по отдельности, смотрелись едва ли не женоподобно, за исключением громадного лба цвета слоновой кости, без единой морщины, похожего на тот, который можно увидеть на портретах Эдгара Аллана По.

Маленькие, замысловато изогнутые уши, плотно сжатые, заметно изогнутые губы и причудливая, экзотическая форма чувственных ноздрей — всё, казалось, свидетельствовало о наличии у него более развитых чувств, нежели те, что доступны обычным людям. Его глаза были очень большими и светлыми, непередаваемого пурпурного оттенка, и, как мне удалось заметить, они не реагировали даже на самый яркий свет. Его руки тоже были весьма примечательны: судя по их исключительной тонкости, гибкости и энергичности, они могли оказаться руками великого хирурга или не менее великого художника.

Обычное выражение лица этого человека было совершенно загадочным. Никто не мог прочесть его мыслей, и вовсе не из-за недостатка подвижности или выразительности в чертах его лица; скорее, я был уверен, что причиной тому был непонятный характер его идей и мотиваций. Вокруг него чувствовалась аура отдалённого, малопонятного знания, глубокой мудрости и эстетической утончённости, граничащих с декадентством, которое рано или поздно приходит ко всем зрелым людям. Несомненно, с любой своей стороны он представлял собой сплошную загадку; а любой, кто занимался химией столько же времени, как я, почти неизбежно становится любителем тайн. Я напрягал весь свой ум, чтобы узнать о нём всё, что только было возможно.

Я не раз встречал Элкинса на улицах, в библиотеках, в музеях задолго до того как мы познакомились. В самом деле, регулярная частота наших встреч в вавилонском столпотворении Нью-Йорка была настолько феноменальной, что я вскорости решил, что он должен обитать где-то неподалёку от моего собственного дома и, вероятно, занимается какими-то похожими исследованиями. Я наводил о нём справки у библиотекарей и музейных смотрителей, но сумел узнать лишь его имя, да ещё то, что он читал работы Хэвлока Эллиса и другие новейшие авторитетные труды, посвящённые вопросам секса, а также множество книг по биологии, химии и физике.

Мотивы, которые побуждали его посещать Музей естественной истории, Метрополитен, и другие музеи, носили, по-видимому, совершенно обычный характер. Однако было очевидно, что он старается ознакомиться с определёнными отраслями современной науки, а также с археологией. Сам я отдал почти десять лет жизни изучению химии в университете и аспирантуре, а затем ещё несколько лет занимался независимыми работами и экспериментами в собственной лаборатории на Вашингтон-сквер; и моё любопытство было основательно задето, когда мне стало известно о штудиях Элкинса.

Как я выяснил, других людей, так же как и меня самого, тоже заинтересовало появление этого человека; но никто не знал о нём ничего определённого. Сам он был крайне неразговорчив и ни разу не изъявлял желания сообщить о себе хоть какую-то информацию, хотя и был безукоризненно вежлив во всех своих отношениях с другими людьми. Очевидно, он желал избежать попыток установить с ним дружбу или хотя бы знакомство — что довольно непросто в любом большом городе. Но, как ни странно, мне удалось познакомиться с ним без особого труда — хотя, как мне стало известно позже, связано это было с тем, что Элкинс сам проявил ко мне интерес и был хорошо осведомлён о моих интересах.

В один из майских дней я наткнулся на него в Музее естественной истории, где он стоял перед витриной с экспонатами из курганов долины Миссисипи. По всей видимости, он глубоко погрузился в их изучение. Я уже собрался было обратиться к нему под тем или иным предлогом, но он внезапно опередил меня.

— Неужели никто из вас не задумывался, — заговорил он печальным, хорошо модулированным голосом, — сколько цивилизаций было безвозвратно потеряно, сколько их было похоронено наводнениями, ледниками и геологическими катаклизмами, а также глубочайшими социальными потрясениями с последующим возвратом к дикости? И не думали ли вы когда-нибудь, что современный Нью-Йорк через некоторое время может превратиться в такие же сказочные обломки, как Троя или Зимбабве? Что археологи станут копаться в его руинах, под семью слоями более поздних городов, выросших на его месте, но смогут найти лишь несколько заржавевших механизмов неясного назначения, керамику сомнительной датировки и надписи, которые никто не сумеет расшифровать? Заверяю вас, это не только вероятно, но совершенно бесспорно. Сама история Америки в грядущих эпохах станет более или менее легендарной; и вы удивитесь, если узнаете, какие теории и представления относительно нынешней цивилизации будут преобладать в те времена.

— Вы говорите, так, словно у вас есть какая-то точная информация на эту тему, — полушутя ответил я.

Элкинс бросил на меня быстрый, непостижимый взгляд.

— Я интересуюсь всеми подобными вещами, — произнёс он. — И к тому же, мистер Пастор, я полагаю, что вы и сами склонны к подобным умозрительным размышлениям, пусть и в иных направлениях. Я прочёл вашу маленькую диссертацию о космических лучах. Меня привлекла ваша идея о том, что эти лучи посредством концентрации могут стать источником неограниченной силы. Я могу с уверенностью сказать, что эта идея действительно выглядит ультрасовременной.

Я был удивлён тому, что ему известно моё имя; но очевидно, он со своей стороны тоже наводил похожие справки обо мне. И, разумеется, я обрадовался его знакомству с моим трактатом, который в основном выглядел довольно-таки передовым, если не сказать фантастическим, благодаря выдвинутым в нём теориям.

Таким образом, лёд был сломан, и наше знакомство быстро развивалось. Элкинс не раз посещал мою квартиру и лабораторию; а я в свою очередь был допущен в его собственное скромное жилище, которое, как я и предположил, находилось всего в нескольких кварталах от моего, на той же улице.

Несмотря на множество встреч и развитие таких своеобразных дружеских отношений, по существу я оставался в таком же неведении относительно Элкинса, как и в самом начале нашего знакомства. Я не знаю, почему он проникся ко мне теплыми чувствами — возможно, это была общая для всех людей потребность в дружбе, неизбежная везде и во всех временах. Но отчего-то даже та неясная полупривязанность, которую он проявлял по отношению ко мне, все равно не способствовала возможности задать ему личные вопросы, которые так и кипели у меня в голове.

Чем больше мне случалось узнавать о нём, тем больше меня одолевало ощущение его невероятного возрастного превосходства — чувствовалось, что он был намного старше меня и гораздо более развит интеллектуально, причём эти различия нельзя было свести ни в одну таблицу или систему. Странно — с подобным ощущением я никогда прежде не сталкивался. В сравнении с ним я чувствовал себя почти ребёнком и сам взирал на него с каким-то благоговейным страхом, как дитя воспринимает старца, который кажется ему всеведущим. Почти любые его слова или действия вызывали у меня такой, ничем не обусловленный, трепет.

Обстановка его квартиры была столь же загадочной, как и сам этот человек. Невозможно было найти хоть какую-то зацепку, которая могла бы указать на его происхождение или национальность. Однако я сразу заметил, что он владел несколькими иностранными языками, ибо в его квартире обнаружились книги, по крайней мере, на четырёх современных языках. Одна из них, которую, по его словам, он только что прочёл, оказалась сравнительно недавним обширным немецким трудом по физиологии секса.

— Вы действительно так сильно интересуетесь этим? — осмелился спросить я. — Мне кажется, этим вопросам сейчас отводится слишком много внимания, но в то же время мы всё ещё слишком мало знаем об этом.

— Я согласен с вами, — ответил он. — Единицы слышали о каких-то особых знаниях, но после подробного изучения все они были признаны нереализуемыми. Я полагал, что мне стоит изучить данную отрасль науки двадцатого столетия: но теперь я сильно сомневаюсь в получении хоть сколько-нибудь ценных результатов.

Я был поражён тоном интеллектуальной беспристрастности, который он сохранял во всех наших дискуссиях, неважно, на какую тему они велись. Спектр доступных ему сведений, очевидно, был огромен и он на самом деле производил впечатление человека, обладавшего неисчерпаемыми запасами знаний, хотя было похоже, что многие современные научные направления, считавшиеся весьма важными, его почти не интересовали.

Я заключил, что по большей части он не задумывался о состоянии современной медицины и хирургии. Больше всего он изумлял меня своими высказываниями об электричестве и астрономии, которые существенно расходились с общепринятыми представлениями. Так или иначе, в большинстве случаев он заставлял меня почувствовать, что сам он старается незаметно сдерживать выражение своих мыслей во всей их полноте. Он с уважением говорил об Эйнштейне, и, казалось, считал его одним из величайших мыслителей эпохи, неоднократно с большим одобрением упоминая его теории о сущности времени и пространства.

Элкинс проявил тактичный интерес к моим собственным химическим экспериментам; но отчего-то я чувствовал, что он считает их довольно примитивными. Однажды он неосторожно заговорил о трансмутации металлов, как если бы она была уже давно свершившимся повседневным явлением; когда же я попросил уточнений, он ответил, что это был всего лишь риторический полёт фантазии, которым он на какой-то момент увлёкся.

Весна подошла к концу, наступило лето, а тайна, которая привела меня к Элкинсу, до сих пор оставалась неразрешённой. Я всё же сумел узнать по некоторым случайным замечаниям, что он был уроженцем Северной Америки — что, впрочем, никоим образом не проясняло озадачивавших меня его этнических особенностей. Я решил, что он должен представлять собой пример возрождения некоего человеческого типа, отличительные черты коего не сохранились в истории; или же он был одним из тех редких индивидуумов, которые воплощают в себе целую эпоху грядущей эволюции человеческой расы. Не стану отрицать, что истинное объяснение этой загадки не раз приходило мне на ум; но откуда мне было знать, что правда была до такой степени невероятной?

По мере того, как росло моё восхищение и даже благоговение перед ним, Элкинс становился для меня всё более непостижимым и чужеродным существом на этой земле. Я чувствовал в нём тысячи различных мыслей и эмоций, и целый мир незнакомых знаний, от которых по каким-то причинам он старался держать меня подальше, словно чего-то опасаясь.

Однажды, ближе к концу лета, он сказал мне:

— Я вскоре должен уехать из Нью-Йорка, Хью.

Я был поражён, так как до сих пор он ни разу не упоминал о предстоящем отъезде или о продолжительности своего визита.

— Вы, наверное, возвращаетесь домой? Я надеюсь, что мы, по крайней мере, сможем поддерживать связь друг с другом?

Он посмотрел на меня долгим, непонятным взглядом.

— Да, я отправляюсь домой. Но, как бы вам не казалось это странным, у нас уже не будет никакой возможности общаться в дальнейшем. Мы расстаёмся навсегда — если только вы не захотите сопровождать меня.

Моё любопытство вновь разгорелось при его загадочных словах. Но отчего-то мне никак не удавалось задать все те вопросы, которые возникали у меня на устах.

— Если вы таким образом приглашаете меня, — сказал я, — то я буду счастлив принять это приглашение и когда-нибудь попытаюсь навестить вас.

— Да, это приглашение, — серьёзно повторил он. — Но прежде чем принять его, разве вы не хотите узнать, куда собираетесь попасть? Возможно, когда вы узнаете правду, то она окажется совсем не тем, что вы хотели бы услышать. И возможно, вы мне даже не поверите.

На этот раз моё любопытство оказалось сильнее моего почтения.

— Вы что, живёте на Марсе или на Сатурне?

Он улыбнулся.

— Нет, я житель Земли; хотя при нынешнем зачаточном состоянии астронавтики вас может удивить известие о том, что я совершил несколько полётов на Марс. Я понимаю ваше естественное любопытство в отношении меня; и потому мне сейчас нужно сделать необходимые объяснения. Если, узнав правду, вы по-прежнему будете испытывать желание сопровождать меня в качестве моего гостя, то я с безграничной радостью возьму вас с собой и предложу вам своё гостеприимство до тех пор, пока вы пожелаете оставаться рядом.

Он на мгновение умолк.

— Тайна, которая беспокоила вас, будет полностью разъяснена, когда я скажу вам, что не являюсь человеком вашей собственной эры, но прибыл сюда из отдалённой будущей эпохи — или из того, что вы называете будущим. По вашему счёту, моё родное время располагается в будущем, примерно в пятнадцати тысячах лет от рождества Христова. Моё настоящее имя — Кронус Алкон. Я немного изменил его, став Конрадом Элкинсом. Точно так же я пользовался речью и одеждой из вашего времени, по причинам, которые в данном случае вполне очевидны.

Сейчас я представлю вам лишь краткое изложение причин, которые побудили меня осуществить визит в двадцатое столетие. Потребовалось бы довольно много времени, чтобы хотя бы попытаться дать вам адекватное описание нашего общественного устройства и проблем; но я скажу лишь об одном аспекте.

В нашу эпоху человечество находится под угрозой постепенного угасания из-за постоянно увеличивающегося чрезмерного преобладания детей мужского пола; и нам срочно необходим метод полового контроля, который позволил бы в какой-то степени восстановить крайне необходимое естественное равновесие.

Ваша эпоха, первая великая механистическая эра, является для нас почти мифическим периодом. О ней известно даже меньше, чем о некоторых более ранних периодах, вследствие всеобъемлющего одичания, в которое человечество скатилось в её конце. Затем последовали долгие тёмные века, о которых остались лишь краткие отрывочные сведения, наряду с преданиями об огромных грубых машинах, которых суеверные народы отождествляли с мстительными демонами. Возможно, они не были лишены оснований, так как злоупотребление техникой стало одной из главных причин распада вашего общества.

Кроме того, по-прежнему существует широко распространённое представление, которое даже в наше время разделяют многие из наших учёных — что люди двадцатого столетия могли по желанию определять и менять пол своего потомства, и что тайна этого определения была утеряна в последовавших веках варварства, наряду с некоторыми небольшими секретами химии и металлургии, которые не сумела повторить ни одна более поздняя цивилизация.

Такие представления о старой эпохе, несомненно, возникли потому, что в ваши времена, как известно, количество мужчин и женщин было примерно равным; что в последующие годы больше не повторялось. В течение многих тысяч лет после восстановления просвещённой цивилизации на руинах вашей, среди детей преобладали девочки, и во всём мире установился матриархат.

Период, известный как войны амазонок, эпоха самых кровавых и беспощадных войн в истории, положил конец матриархату. Человеческая раса была почти полностью уничтожена, за исключением нескольких сотен тысяч человек. Они вернулись в самое примитивное состояние, и тогда наступили новые Темные века, а затем, медленно, началось развитие нашего нынешнего цикла возрождённой культуры, в которой мужчины доминируют как по своей численности, так и интеллектуально. Но на этом наши трудности не закончились.

Для того чтобы восстановить легендарный секрет определения и изменения пола, я и вернулся сюда через века, прожив среди вас целый год в двадцатом веке. Это был захватывающий опыт, и я узнал множество вещей, касающихся античного мира, совершенно неведомых и недостоверных для моих соотечественников.

Ваши грубые, громоздкие машины и здания в своём роде выглядят довольно впечатляющими; и в вашей науке присутствуют некоторые намёки на более поздние открытия нашего времени. Но очевидно, что таинственные законы биологии и секса известны вам даже меньше, чем нам, а предлагаемые вами методы определения пола выглядят совершенно сказочными и неправдоподобными, и потому у меня нет никаких оснований для дальнейшего пребывания в чужой эпохе.

Теперь о наших личных делах. Хью, вы мой единственный друг в этой эпохе, о котором я хотел бы позаботиться. Ваш разум в некоторых отношениях опередил своё время; и хотя в нашем времени всё покажется вам совершенно иным и многое будет непонятным, я уверен, что вы отыщете для себя немало интересного в мире пятнадцатого тысячелетия нашей эры. Разумеется, как только вы пожелаете, я предоставлю вам безопасное средство для возвращения в ваше родное время. Вы пойдёте со мной, Хью?

На несколько мгновений я потерял способность связно отвечать. Я был испуган, удивлён, растерян и ошеломлён теми поразительными вещами, которые мой друг только что открыл мне. Его высказывания выглядели не менее удивительными, но почему-то не казались невероятными. Я ни на мгновение не усомнился в его правдивости. Ведь это было единственным логическим объяснением всего того, что озадачивало меня в Конраде Элкинсе.

— Конечно, я отправлюсь с вами, — воскликнул я, поражённый и ослеплённый той невероятной возможностью, которую он столь любезно предложил мне.

Глава II

В пятнадцатом тысячелетии нашей эры

У меня на языке крутились сотни очевидных вопросов, которые мне не терпелось задать Элкинсу. Предвосхищая некоторые из них, он сказал:

— Машина, в которой я путешествовал сквозь время, представляет собой судно, которое широко используется у нас для космических путешествий. Позднее я расскажу вам о произведённых мною модификациях в его оригинальной конструкции, которые сделали возможным путешествие в пространстве четвёртого измерения, известном вам как время. У меня есть основания предполагать, что это изобретение является совершенно уникальным и никогда не было повторено. В течение многих лет я вынашивал свой проект посещения вашего временного периода; в процессе подготовки к этому путешествию я провёл длительные исследования всех имеющихся исторических данных по этому направлению, а также изучил археологические и литературные находки из античной Америки. Как я уже говорил, эти остатки очень отрывочны; однако сам язык, который является основой нашего собственного языка, достаточно хорошо известен нашим учёным. Я позаботился о том, чтобы изучить его как можно глубже; хотя позднее я обнаружил, что некоторые наши представления о произношении и значении слов вашего языка являются ошибочными; кроме того выяснилось, что ваша лексика является гораздо более обширной, чем мы предполагали. Я также изучал костюмы вашего исторического периода, из которого до наших дней сохранилось несколько изображений, и я изготовил для себя одеяния, которые позволили бы мне не привлекать к себе излишнего внимания после прибытия к вам.

Элкинс сделал паузу и подошёл к своему платяному шкафу. Он открыл дверцу и достал оттуда костюм из какой-то мягкой коричневой материи. Он был неплохо скроен, хотя покрой выглядел незнакомым. Позже я узнал, что изображение, на основании которого был изготовлен этот костюм, относилось к 1940 году, то есть десятью годами позже нашего нынешнего времени.

Элкинс продолжал.

— Мое отбытие было тщательно спланировано. Все должны были считать, что я отправился в путешествие на астероиды, часть которых, например Паллада, Веста и Церера, были колонизированы людьми за последние сотни лет. Практически всё путешествие во времени я проделал в бессознательном состоянии. Это, как вы вскоре узнаете, было неизбежно из-за вре́менного абстрагирования от всего того, что создаёт то, что мы называем сознанием, или содействует его существованию. Я был готов к этому, сделав все необходимые расчёты и корректировки заранее, тщательно синхронизировав движение судна во временно́м измерении с пространственным движением Земли и Солнечной системы. С географической точки зрения я не должен был сдвинуться с места ни на дюйм в течение всего путешествия. Поднявшись на высоту тридцати тысяч футов над землёй, я запустил временной механизм. Наступил отрезок абсолютного забвения (секунда или миллион лет, казалось, были совершенно одинаковыми), а затем, с прекращением полёта во времени, я вновь пришёл в себя. Я понимал, что если мои вычисления были верны, я находился сейчас в двадцатом столетии, и потому, не желая афишировать свою необычность, я принялся искать место, где мог бы тихо и незаметно приземлиться. Наконец, после долгого путешествия вокруг всей планеты в процессе подыскания подходящей местности, я выбрал неприступный утёс в Катскиллских горах, вдали от любых населённых пунктов. Я опустился ночью, оставив там свою машину, присутствие которой невозможно было обнаружить ни с земли, ни с воздуха. Я спустился с утёса с помощью антигравитационного устройства и проделал долгий путь по дикой местности, добираясь до цивилизации. На следующий день я уже был в Нью-Йорке, где по большей части и оставался с тех пор, незаметно продолжая изучать вашу цивилизацию. Чтобы не испытывать потребности в деньгах, я привёз с собой некоторое количество ископаемых монет из вашего временно́го периода, а также несколько маленьких слитков золота, изготовленного химическим способом.

Он показал мне одну из монет — серебряный доллар, потемневший до неузнаваемости, словно древний обол, в результате окисления за бесчисленные прошедшие века. Затем он достал из шкафа ещё один предмет одежды — короткую сверкающую тускло-красную тунику с длинной изящной мантией, которая при желании могла быть отделена от неё, крепившуюся на плечах при помощи пары резных серебряных застёжек. Ткань, как и сама одежда, показалась мне странной. Кронус также извлёк пару сандалий, отдалённо напоминавших те, что использовались в древности, хотя они были сделаны не из кожи, а из какой-то тугой, исключительно прочной материи.

— Это — сказал он, — те одеяния, в которых я оставил Акамерию, Америку пятнадцатитысячного года. Я попрошу одного портного здесь в Нью-Йорке изготовить для вас такую же тунику, а также сандалии, хотя я допускаю, что сандалии придётся изготовить из кожи, так как материал, из которого сделана моя собственная обувь, является синтезированным химическим продуктом из моего времени. Я планирую отправиться послезавтра, и надеюсь, что это не покажется для вас слишком поспешным.

— На самом деле нет, — ответил я. — Мне не нужно каких-то особенных приготовлений к отъезду — только запереть лабораторию и позвонить нескольким друзьям, сообщив им, что я уезжаю путешествовать по миру на неопределённый срок. Я не думаю, что кто-то будет меня искать.

Через два дня, за час до захода солнца, мы с Элкинсом добрались до подножия неприступного утёса, на котором была укрыта машина времени. Последние четыре часа нашего путешествия мы шли пешком. Мы находились в самой дикой части Катскилл; и, глядя на ужасную горную стену впереди, я чувствовал всё возраставший благоговейный трепет перед моим странным компаньоном, который казалось, нисколько не сомневался в том, что сумеет взобраться на неё.

Он открыл маленькую сумку, содержимое которой до сих пор мне не показывал, и достал оттуда антигравитационное устройство, о котором говорил ранее. Это оказался небольшой полый диск из неизвестного серого металла, с цепочками из столь же неопределённого материала, которыми он крепился к телу. Элкинс показал мне, как просто и понятно действует этот механизм, созданный, по его словам, на принципах электроники. Затем он прикрепил диск к груди, настроил и запустил аппарат, после чего медленно поднялся в воздух, и через некоторое время достиг вершины обрывистой скалы. Там он исчез из вида; но несколько мгновений спустя металлический диск был спущен мне на конце длинного шнура, чтобы я смог добраться до вершины утёса.

Следуя указаниям, я настроил механизм под себя и запустил его. Ощущение полнейшей невесомости, когда я поднимался вверх, было совершенно уникальным и неповторимым опытом. Казалось, я стал пёрышком, легко плывущим в незримом воздушном потоке. Без привычки управления аппаратом, я не вполне понимал, как в точности следует двигаться с его помощью; и когда я приблизился к краю утёса, я скорее всего продолжил бы свой дрейф в небеса, если бы мой спутник не удержал меня, вовремя ухватив меня рукой.

Я обнаружил, что стою рядом с ним на широком уступе, над которым нависала другая скала. Разумеется, Элкинс не мог бы отыскать более безопасного укрытия для своей машины времени.

Судно, дверь которого он сейчас разблокировал, было длинным, веретенообразным, очевидно, предназначенным для стремительного движения в воздухе или эфире. Судя по всему, в нём могло бы поместиться не более трёх человек. Внутри было полно различных шкафчиков и машинного оборудования, там же располагались три больших гамака или люльки, в которых пилот и пассажиры могли висеть в неподвижности. Разумеется, это было необходимо во время эфирных полётов, когда исчезала гравитация и пропадал нормальный вес. Элкинс сказал, что он чувствовал себя весьма комфортно, будучи пристёгнутым ремнями к одной из люлек в своём путешествии сквозь время.

Мы оба всё ещё были одеты в костюмы двадцатого столетия. Элкинс надел на себя тунику и сандалии из своей эпохи, которые он привёз с собой в сумке вместе с копиями, которые были изготовлены для меня нью-йоркским костюмером, несколько озадаченным таким заказом. Элкинс предложил мне надеть на себя эти новые одеяния. Я повиновался, чувствуя себя в непривычной одежде словно на маскараде.

— Вот и всё, что осталось от Конрада Элкинса, — сказал мой компаньон, указывая на сброшенный им костюм. — Отныне вы должны называть меня Кронус Алкон. Ваше имя тоже покажется весьма диковинным для моих современников, поэтому я думаю, что представлю вас как Хуно Паскона, молодого колониста, рождённого на Палладе.

Кронус Алкон возился теперь с механизмами судна. На мой неопытный взгляд, их устройство было чрезвычайно сложным. Он отрегулировал ряд подвижных стержней, которые были установлены в фигурной панели, и казалось, обеспечивали привод для похожего на часы аппарата с числовой шкалой и тремя стрелками. На шкале были сотни — а возможно, и тысячи чисел.

— Это устройство, — произнёс Кронус, — обеспечивает точный контроль нашего передвижения во временно́м измерении. Сейчас я настроил машину на необходимый нам год, месяц и день.

Он помог мне закрепиться в сложном подвесном устройстве, устроился сам и повернулся к небольшой приборной панели с множеством кнопок и рычагов, которые, казалось, отличались от остального оборудования.

— Это, — пояснил он, — устройства управления, применяющиеся для атмосферных и эфирных полётов. Перед запуском машины времени я должен подняться на достаточно большую высоту и пролететь примерно пятьдесят миль к югу.

Он повернул один из рычажков. Раздался низкий, ритмичный звук; но я не ощутил ни малейшего движения, и только зарево заката, осветившего вдруг внутренности судна сквозь иллюминаторы, показало, что мы поднялись над скалами.

Через несколько минут Кронус Алкон передвинул один из рычажков и ритмичный звук прекратился.

— Энергию для космического полета, — сказал он, — обеспечивает атомный распад. Для путешествий сквозь время мне придется использовать совершенно иной вид энергии — необычную комплексную силу, получаемую в результате столкновения и отражения космических лучей, которые переносят нас в то, что за неимением лучшего названия мы именуем четвёртым измерением. Собственно говоря, мы окажемся вне пространства, и, с точки зрения нашего мира, перестанем существовать. Однако я уверяю вас, что никакой опасности здесь нет. Когда силовой механизм машины времени автоматически выключится в пятнадцатитысячном году нашей эры, вы и я словно проснёмся после глубокого сна. Ощущение падения может оказаться довольно устрашающим, но не более чем в случае приёма некоторых анестетиков. Просто поймите, что бояться нечего и пусть всё идёт своим чередом.

Он взялся за большой рычаг и сильно дёрнул его. Я почувствовал себя так, словно получил мощнейший удар тока, который разорвал на куски все мои ткани, разделил их на отдельные клетки, полностью распылив меня на молекулы. Несмотря на заверения Кронуса Алкона, мною овладел невыразимый, запутанный ужас. Я чувствовал, что разделился на миллионы отдельных сущностей, которые безумно кружились, погружаясь в темнеющую пропасть бездонного водоворота. Казалось, они исчезали одна за другой, подобно искрам, когда достигали некоей определённой глубины. Так продолжалось до тех пор, пока не исчезло всё и вокруг не осталось ничего, кроме тьмы и беспамятства…

Я пришел в себя практически точно таким же образом, как перед тем провалился в небытие, только в обратной последовательности. Сначала возникло ощущение далёких, подобных искрам, сущностей, коих становилось всё больше и больше. Все они дрейфовали ввысь, в космическую тьму из абсолютного первичного надира, а затем эти сущности постепенно слились в одно целое, и окружавшие меня внутренности машины времени вновь обрели прежние очертания. Тогда я увидел перед собой фигуру Кронуса Алкона, который раскачивался в своём подвесном устройстве. Поймав мой пристальный взгляд, он улыбнулся. Мне показалось, что я спал на протяжении долгого, очень долгого времени.

Мой компаньон нажал на кнопку, и я испытал такое чувство, будто спускаюсь на лифте. Кронусу Алкону не было необходимости объяснять мне, что мы опускаемся на землю. Менее чем через минуту в иллюминаторах уже были видны деревья и здания. Корабль слегка тряхнуло, когда мы приземлились.

— Сейчас, — сказал Кронус, — мы находимся в моём поместье в окрестностях Джармы, нынешней столицы Акамерии. Джарма построена на развалинах города Нью-Йорка, но находится в сотнях миль от побережья, так как за последние тринадцать тысяч лет здесь произошли обширные геологические изменения. Вы заметите, что климат значительно отличается от привычного вам — теперь он субтропический. Погодные условия ныне в значительной степени находятся под контролем человека, и мы даже смогли уменьшить искусственным путём области вечных льдов и снегов почти до самых полюсов.

Он отстегнул свои ремни и оказал такую же услугу мне. Затем он открыл дверь судна и показал мне жестом, чтобы я вышел первым. Снаружи меня встретило тёплое дуновение насыщенного ароматами воздуха. Я вышел на каменную платформу, напоминавшую своеобразный аэродром, примыкающую к громадному сверкающему сооружению, в котором располагалось множество различных воздушных судов незнакомых типов.

Неподалёку располагалось ещё одно здание, отличающееся лёгкой, изящной архитектурой, с множеством открытых галерей и высоких фантастических башенок, подобных башне Эйфеля. Вокруг этого здания были видны обширные сады. Широкие поля, засаженные овощными культурами, которые я не мог опознать, окружали нас со всех сторон. В некотором отдалении стояли несколько длинных, одноэтажных строений.

— Мой дом, — произнёс Кронус. — Я надеюсь, что здесь всё хорошо. Я оставил поместье под присмотром двух моих кузенов, Альтуса и Орона. Кроме того здесь есть Трог, марсианский надсмотрщик, и живущие в бараках венерианские рабы, которые заняты на сельскохозяйственных работах. Все необходимые нам технические и обслуживающие работы выполняют именно такие рабы, которых привезли на Землю много поколений назад, но теперь они, похоже, становятся весьма серьёзной проблемой. Надеюсь, за время моего отсутствия здесь не произошло никаких неприятностей.

Я заметил, что Кронус достал из внутреннего кармана туники маленький жезл, отдалённо напоминающий ручной фонарик, на одном конце которого имелся шарик из красного стекла или кристалла. Он взял это устройство в руку.

— Электронный излучатель, — пояснил он. — Испускаемый им поток частиц парализует, не убивая, на расстоянии до пятидесяти ярдов. Иногда нам приходится пользоваться таким оружием, когда рабы ведут себя слишком строптиво. Венериане — низкие, коварные типы, с которыми приходится обращаться очень осторожно.

Мы направились к дому, нижние этажи которого были наполовину скрыты высокими деревьями и густым кустарником. Не было видно ни малейших признаков жизни, пока мы шли по извилистой тропинке, бегущей мимо фонтанов из цветного мрамора, пальм, рододендронов и причудливых растений и цветов неземного вида, которые наверняка озадачили бы ботаников моего времени. Кронус сказал мне, что некоторые из этих растений были привезены с Венеры. Горячий, влажный воздух был насыщен запахами, которые я нашёл довольно гнетущими, в то время как Кронус вдыхал их с явным наслаждением.

Миновав резкий поворот тропинки, мы вышли на открытую лужайку перед самым домом. Здесь перед нами развернулась неожиданная и ужасающая сцена. Двое мужчин, одетых так же, как Кронус, и огромное существо с бочкообразной грудью, веретеноподобными ногами и уродливой гидроцефальной лягушечьей головой, сражались с ордой звероподобных существ, в сравнении с которыми даже неандерталец показался бы образцом классической красоты.

Там были десятки этих существ, причём многие из них были вооружены дубинками и камнями, которые они швыряли в троих обороняющихся. Их чёрно-коричневые тела были покрыты пятнами и отдельными пучками жёстких пурпурных волос. Примерно половину нападавших отличало наличие украшений в виде толстых, раздвоенных хвостов. Как мне довелось узнать позже, это были самки, тогда как самцы в силу каких-то неясных эволюционных причин в данном отношении выглядели совершенно непримечательными.

— Рабы! — закричал Кронус, бросаясь вперёд и наводя на них свой излучатель. Следуя за ним, я увидел, как один из двух мужчин упал, сражённый брошенным в него большим камнем. Около дюжины рабов лежали без чувств на лужайке; и я смог разглядеть, что люди, на которых напали отвратительные существа, также были вооружены излучателями.

Наше появление осталось незамеченным, и Кронус беспощадно использовал своё оружие на близкой дистанции, поражая рабов одного за другим. Обернувшись и, видимо, признав своего хозяина, оставшиеся рабы угрюмо начали расходиться. Их разгром довершил могучий гигант с массивным торсом, швырнув им вслед своими подобными катапультам руками бо́льшую часть их оружия и снаряжения, которое они побросали при виде Кронуса.

— Боюсь, что Альтус серьёзно ранен, — сказал Кронус, когда мы присоединились к небольшой группе на лужайке. Другой человек, которого Кронус представил мне как своего кузена Орона, склонился над упавшей фигурой, исследуя рану, скрытую прекрасными чёрными волосами пострадавшего, из-под которых обильно текла кровь. Орон, учтиво кивнувший мне головой в знак приветствия, тоже был покрыт порезами и синяками от брошенных в него предметов.

Мы представились друг другу на английском. Кронус и Орон тут же заговорили на языке, которого я не мог понять. Судя по всему, Кронус давал объяснения относительно меня. Орон бросил в мою сторону быстрый, любопытствующий взгляд. Гигант прекратил швырять камни и дубинки вслед убегающим венерианцам, и тоже присоединился к нам.

— Это Трог, марсианский надсмотрщик, — сказал мне Кронус. — Как и все представители его расы, он чрезвычайно умён. Это древние существа, наследники незапамятной цивилизации, которая развивалась совершенно иным путём, нежели наша, но это вовсе не является причиной для того, чтобы считать её в чём-то уступающей нашей. Мы, на Земле научились у них очень многому, несмотря на то, что они очень замкнутые и скрытные.

Красновато-жёлтое тело марсианина покрывала лишь чёрная набедренная повязка. Его приземистая, жабоподобная фигура под большой, выпуклой, узловатой головой, выглядела совершенно невероятно, и меня пронзило холодом ощущение непреодолимой эволюционной пропасти, когда я взглянул в его ледяные зелёные глаза.

В его пристальном взгляде ощущалась высокая культура, мудрость, сила, но в таких необычайных формах, которые не смог бы правильно постичь ни один человек. Он говорил резким, гортанным голосом, очевидно пользуясь языком людей, но в этих словах было сложно признать какую-то связь с теми, которыми пользовались Кронус и Орон, из-за необычного продления гласных и согласных звуков.

Неся всё ещё не пришедшего в сознание Альтуса, Орон, Кронус, Трог и я вошли в ближайший дом. И архитектура и материал этого здания выглядели прекраснее всего, что мне когда-либо доводилось видеть. Строение изобиловало множеством причудливых мавританских арок и лёгких декоративных колонн. Материал, весьма напоминающий полупрозрачный оникс, на самом деле, как рассказал Кронус, являлся синтетическим веществом, созданным с помощью атомной трансмутации.

Внутри имелось множество диванов, покрытых неизвестными роскошными тканями с превосходными узорами. Комнаты были большими, с высокими сводчатыми потолками. Часто они были разделены лишь рядами колонн или свисающими гобеленами. Внутреннее убранство комнат отличалось исключительной красотой, демонстрируя обилие светлых изогнутых линий, гармонично соответствовавших здешним архитектурным решениям. Некоторая часть мебели и обстановки похоже, была изготовлена из драгоценных металлов и удивительно эффектных материалов, которым я не мог подобрать названия. Там было множество картин и статуй, в большинстве своём самого причудливого и фантастического характера, свидетельствовавших о высочайшем техническом мастерстве художников. Я узнал, что некоторые из картин представляли собой воспроизведение с натуры различных сцен на чужих планетах.

Мы уложили Альтуса на диван. Он действительно был довольно серьёзно ранен, дыхание его было медленным и слабым. По всей вероятности, он получил сотрясение мозга.

Кронус принёс некий механизм в форме колбы, заканчивавшейся полым конусом, который, как он мне объяснил, представлял собой генератор силы, известной под названием оск — сверхэлектрической энергии, используемой при лечении ран, а также всевозможных заболеваний. Её высочайшая мощь обеспечивала восстановление нормальных процессов в организме, вне зависимости от причины расстройства здоровья.

Когда генератор настроили и привели в действие, я увидел исходящий из его полого конца поток зелёного излучения, направленный на голову раненого человека. Пульс Альтуса стал сильнее, раненый зашевелился, но всё ещё не очнулся. Когда Кронус через несколько минут выключил зелёный луч, он предложил мне осмотреть рану; и я обнаружил, что она уже начала заживать.

— Альтус будет полностью здоров через два или три дня, — сказал Кронус. — Настоящая проблема, — продолжил он, — кроется в венерианцах. И не только для меня одного, но и для всех остальных. Ужасной ошибкой было привезти их на Землю: они не только свирепы и трудновоспитуемы, но к тому же ещё и ужасающе быстро размножаются, отличаясь чрезвычайной плодовитостью, в то время как число представителей человеческой расы непрерывно сокращается. Уже сейчас их в пять раз больше нас; и несмотря на всё наше превосходство в знаниях и оружии, я считаю, что именно они представляют для нас самую серьёзную опасность. Всё, что им нужно — это всего лишь немного способностей к самоорганизации.

Глава III

Чёрная Гниль

Наступил вечер. Трог удалился в своё жилище, располагавшееся в некотором отдалении от дома, к своей супруге-марсианке. Ужин, состоявший в основном из восхитительных плодов и овощей, большинство которых были мне в новинку, подавал Орон. Я узнал, что один из овощей представлял собой некую разновидность трюфеля, импортированного с Венеры. После того, как мы поели, нам подали в глубоких тонких хрустальных бокалах крепкое спиртное, деликатный ароматный ликер из плодов, которые отдалённо напоминали одновременно персик и ананас.

После этого Кронус заговорил. Речь его оказалась довольно продолжительной. Он сказал мне, что уже изложил Орону все подробности о своём путешествии во времени и обо мне.

— Причина, из-за которой я не хочу, чтобы о моём путешествии стало известно, —сказал он, — связана с использованным мною техническим принципом, который может быть украден или повторён другим изобретателем. И я сомневаюсь, что это принесёт пользу всему человечеству в целом. В наши дни мы научились не злоупотреблять механическими устройствами в грубой манере предыдущих поколений; но даже и теперь это не выглядит хорошо. Человек не должен знать слишком много. Мы покорили космос, но это завоевание повлекло за собой новые угрозы. В целом, я думаю, что было бы лучше, если бы власть над временем оставалась доступной лишь для ограниченного круга лиц. Орону и Альтусу я могу доверять — они сохранят тайну.

Он продолжал говорить о различных вещах, которые, по его мнению, я должен был узнать.

— Вы увидите, — говорил он, — что нашим миром движут желания и амбиции, весьма отличающиеся от тех, которые преобладали в вашей эпохе. Простая борьба за существование, за власть и богатство почти чужда нашему пониманию. Преступления у нас случаются чрезвычайно редко, и мы почти не знаем проблем с администрацией или правительством. Когда происходит нечто подобное, то такие дела передаются в арбитражный совет учёных. Мы обладаем почти бесконечным запасом свободного времени, стремясь к обретению отвлечённых знаний, созданию редких форм искусства и осуществлению различных интеллектуальных и эстетических идей, чему во многом способствует высокая продолжительность жизни, составляющей в среднем триста или четыреста лет. Это стало возможным благодаря нашему умению исцелять болезни. Возможно, вы удивитесь, узнав, что мой собственный возраст составляет сто пятьдесят лет. Однако я не уверен, что такой жизненный уклад полностью полезен для нас. Не исключено, что из-за отсутствия борьбы, трудностей и лишений мы постепенно становимся всё более изнеженными и женоподобными. Но я полагаю, что вскоре нас ожидают серьёзные испытания.

— Пришелец из коммерческой эпохи — такой, как ваша, — продолжал он, — несомненно, заинтересуется тем, что половина нашей теперешней торговли является межпланетной. Существуют целые флотилии эфирных судов, которые курсируют между Землёй, Марсом, Венерой, Луной и астероидами. Тем не менее, мы в целом не слишком склонны к коммерции. В основном этим занимаются те, кто выбрали городскую жизнь, тогда как все остальные в основном являются владельцами крупных плантаций, где всё необходимое производится и создаётся за счёт рабского труда. Разумеется, существование такой системы стало возможным только после серьёзного сокращения численности людей.

При желании мы способны изготовить всё что угодно при помощи химического синтеза. Однако мы находим, что натуральные пищевые продукты предпочтительнее синтезированных, так что в данном случае мы используем наши знания в значительно меньшей степени, чем вы могли бы предположить. Пожалуй, главной причиной, по которой мы пользуемся нашими атомными преобразователями, является производство всевозможных фабричных изделий и строительных материалов.

Я могу рассказать вам ещё много всего; но будет лучше, если вы сами всё это увидите и узнаете. Завтра утром Орон и я начнём учить вас нашему языку.

Так начались несколько недель уединённой жизни в поместье Кронуса. Я довольно быстро осваивал здешний язык, который относился к английскому примерно так же, как сам английский — к латыни. Я получил доступ к прекрасно подобранной обширной библиотеке, заполненной последними научными трудами, новейшей художественной литературой и поэзией этого мира, а также некоторыми редкими предметами, которые хотя и были датированы куда более поздними периодами по отношению к моему времени, но для местных обитателей все они представляли собой ископаемые древности, порытые прахом веков. Несколько раз Кронус приглашал меня в свою лабораторию, где он мог творить самые невероятные чудеса атомной трансформации и подвиги микроскопических исследований, открывая настоящие миры в одном-единственном электроне. Я понял, что наука нашего времени была детской игрой в сравнении с наукой той эпохи, в которую я был перенесён.

Однажды Кронус показал мне кабинет, полный предметов, извлечённых из руин Нью-Йорка и других античных городов. Среди них обнаружились фарфоровые обеденные тарелки, масонские эмблемы, жемчужные ожерелья, китайские дверные ручки, двадцать долларов в золотых монетах и свечи зажигания. Нынешний их вид, сообщающий о неимоверной древности, в сочетании со столь простым и знакомым обликом каждого из предметов, пробудил во мне жесточайшую ностальгию — невыносимо отчаянную тоску по моему времени. Я испытывал это чувство в течение многих дней; и Кронус больше не показывал мне никаких древних реликвий.

Альтус полностью восстановился после ранения; и я больше не слышал о неповиновении рабов Кронуса. Однако я не мог позабыть ужасающую сцену, с которой началось моё знакомство с жизнью в поместье. Я много раз видел венериан дикарского облика, которые с угрюмым и бессмысленным видом мрачно занимались сельскохозяйственными работами. Мне довелось услышать немало рассказов о них.

Предки их были обитателями густых джунглей Венеры, пропитанных вредоносными испарениями, где эти существа жили в самых примитивных условиях, в бесконечной борьбе с ужасными животными и насекомыми, а также друг с другом. По природе своей они были каннибалами, и в этом отношении их привычки оказалось нелегко обуздать. На плантациях постоянно, чуть ли не каждый день то один, то другой из них исчезал совершенно таинственным образом.

Работорговля процветала в течение нескольких столетий, но в последние годы зачахла из-за того, что венериане, которых успели привезти на Землю, за это время размножились здесь сверх всякой меры. Первоначально рабы с Венеры по большей части, хоть и не все, были пленниками, захваченными во время племенных набегов и войн. Земные торговцы покупали их очень дёшево в обмен на спиртные напитки и оружие.

Однако венериане были готовы продавать даже своих собственных соплеменников. Очевидно, им были мало свойственны привязанность или верность, а их инстинкты не слишком отличались от тигриных и волчьих.

Марсиане прибыли на Землю в первую очередь для торговли, хотя люди пользовались и другими их услугами, назначая их на должности, подобные той, какую занимал Трог. Они были неразговорчивы и отчуждённы, но всё же разрешили людям воспользоваться некоторыми из своих химических и астрономических открытий.

Они были расой философов, весьма склонными к грёзам и мечтаниям. Практически все они употребляли необычное снадобье, известное под названием «гнультан», представляющее собой сок некоей марсианской травы. Это снадобье было более сильным, чем опиум или гашиш, вызывая совершенно дикие видения, однако без всяких физических последствий. Его использование распространилось и среди людей, пока не был принят закон, запрещавший импорт гнультана, хотя его по-прежнему ввозили контрабандой как марсиане, так и земляне. Несмотря на все усилия, направленные на его искоренение, пристрастие к употреблению этого вещества людьми всё ещё было весьма распространённым пороком.

Посредством радио и телевидения, которые теперь использовались в значительно упрощённых и усовершенствованных формах, Кронус и его двоюродные братья постоянно находились на связи со всем миром, а также с земными станциями на Марсе, Венере, Луне и наиболее крупных астероидах. Мне довелось увидеть в их телевизионных аппаратах множество сцен, которые показались бы бредом сумасшедшего в далёком тысяча девятьсот тридцатом году.

Мы были в курсе всех мировых новостей; и так как я всё лучше овладевал здешним языком, то вскоре уже понимал смысл сообщений, и мне не требовались разъяснения Кронуса. Многие из этих новостей не обнадёживали, а скорее даже подтверждали пророческие опасения, которые высказывал хозяин дома.

Ежедневно по всей планете происходили восстания венерианских рабов, и во многих случаях, прежде чем удавалось их подавить, они сопровождались нанесением значительного ущерба. Кроме того, эти восстания постепенно начинали демонстрировать непостижимое взаимодействие и необычно высокий уровень мышления венериан, прежде им несвойственные.

Акты саботажа, а также нападения на людей становились всё более распространёнными; отдельные случаи саботажа часто демонстрировали некий целесообразный замысел. Уже на этом раннем этапе немало людей подозревало, что венерианцам помогали марсиане, подстрекая их к беспорядкам; но пока ещё не было никаких реальных подтверждений случаев подобного соучастия.

Однажды из Джармы пришло известие о странной минеральной чуме, получившей название Чёрная Гниль. Здания в предместьях Джармы одно за другим заражались этой новой болезнью, которая заставляла синтетические камни и металлы дюйм за дюймом рассыпаться в тонкую чёрную пыль. Гниль была результатом деятельности микроорганизма, который, должно быть, каким-то образом завезли с Венеры, где его разрушительная работа была отмечена в некоторых горных областях. Его появление на Земле было загадкой, очень сильно, однако, напоминающей очередной акт вредительства. Гниль поражала чуть ли не половину известных химических элементов, и не было известно ни единого средства для того чтобы остановить этот процесс, хотя все акамерианские химики не покладая рук работали над этой проблемой.

Кронус и я следили по телевизору за работой Чёрной Гнили. Отчего-то было невыразимо страшно наблюдать, как медленно, беззвучно распространяется зона абсолютного разрушения, видеть рассыпающиеся или полусъеденные чумой здания, покинутые их обитателями. Процесс разрушения начался на окраинах Джармы, и теперь чума неотвратимо пожирала город, распространяясь постоянно расширяющейся дугой.

Все самые известные учёные Акамерии были вызваны на тайное совещание в Джарму с целью изучения Гнили и, если это окажется возможным, они должны были постараться создать средство, которое могло бы её задержать. Кронус, как известный химик и микроскопист, оказался в числе приглашённых. Он предложил мне отправиться с ним. Разумеется, я принял это приглашение с величайшим энтузиазмом.

Нам надо было преодолеть не более сорока миль, так что мы проделали этот путь на лёгком воздушном судне, принадлежавшем Кронусу — своего рода моноплане, который приводила в движение атомная энергия.

Несмотря на то, что я уже успел ознакомиться со многими районами Джармы с помощью телевидения, реальный город полностью поглотил моё внимание. Он был намного меньше Нью-Йорка отличаясь широчайшими пространствами с множеством садов и пышных субтропических парков для неспешных прогулок во всех направлениях. Почти вся архитектура отличалась теми же самыми открытыми воздушными формами, которые я видел в доме Кронуса. Улицы были широкими и просторными, со сравнительно небольшим количеством крупных строений. Всё здесь создавало впечатление высочайшего изящества и красоты.

Людей на улицах было не слишком много. Казалось, здесь никто никуда не спешил. Странно было видеть гротескных марсиан и звероподобных венериан, смешивающихся повсюду с людьми такого же типа, что и Кронус. Рост и сложение Кронуса были немного выше среднего и редко можно было увидеть человека, который ростом был бы выше пяти футов и шести дюймов. Разумеется, я с моим ростом в пять футов одиннадцать дюймов выглядел довольно заметно, привлекая к себе немалое внимание.

Тайное совещание учёных проходило в большом здании, выстроенном в самом сердце Джармы как раз для таких встреч. Войдя в него, мы обнаружили, что около двухсот человек, часть из которых выглядели весьма старыми и почтенными, уже собрались в палате совета. Происходила большая общая дискуссия. Выступающих, предлагавших свои идеи, выслушивали с почтительным молчанием. Мы с Кронусом заняли места в зале заседаний. Все эти люди были настолько поглощены проблемой, требующей решения, что лишь немногие из них удостоили меня заинтересованным взглядом.

Вглядываясь в лица окружающих, я испытывал лёгкий трепет от запечатлевшегося на них выражения высочайшей мудрости и внутреннего интеллекта — результат обретённых ими знаний неисчислимых эпох. Но вместе с тем на многих лицах я наблюдал признаки древней как мир скуки, смутное клеймо бесплодности и зарождающегося декаданса.

В течение некоторого времени мы с Кронусом следили за разворачивающейся дискуссией. Обдумывая различные данные, приводимые участниками обсуждения, я был поражён тем, что все элементы, которые атаковала Чёрная Гниль, с точки зрения их атомной активности и сопротивляемости взрыву находились на противоположном конце шкалы от радия.

Вполголоса я поделился этим соображением с Кронусом.

— Может ли случиться так, — предположил я, — что радий окажется полезен в борьбе с чумой? Вроде бы вы говорили мне, что радий, как и любой другой элемент, в ваше время можно легко синтезировать.

— Это поразительное наблюдение, — задумчиво произнёс Кронус. — И возможно это стоит испробовать. С нашим нынешним химическим мастерством мы можем изготовить в своих лабораториях необходимое количество радия. С вашего разрешения, я хотел бы обсудить этот вопрос со всеми.

Он встал и кратко рассказал собравшимся о моём предложении под вежливое молчание присутствующих.

— Честь рождения этой идеи, — объявил он в конце своего сообщения, — принадлежит Хуно Паскону, молодому колонисту с Паллады, которого я пригласил на Землю в качестве своего гостя.

Я чувствовал себя до крайности смущённым под множеством серьёзных, пристальных взглядов эрудированных и почитаемых учёных, смотревших на меня с каким-то непостижимым выражением. Даже сама возможность попытки сделать какое-то заявление в их присутствии показалась мне неслыханной самонадеянностью.

Но, несмотря на это, моё предложение по использованию радия для борьбы с Гнилью, будучи вынесенным на всеобщее обсуждение, было встречено с большим ободрением. Наконец, маститый учёный по имени Арго Кан, председательствующий на этой ассамблее, поднялся и сказал:

— Я голосую за немедленное испытание метода, предложенного Кронусом Алконом и Хуно Пасконом.

Остальные участники собрания один за другим вставали с мест, повторяя подобные заявления, пока эту идею не одобрили почти все присутствующие.

Затем участники совещания разошлись, и я узнал от Кронуса, что почти тотчас же в местных лабораториях закипела работа по приготовлению больших запасов радия и выяснения наиболее эффективного способа его применения.

Менее чем через час несколько химиков уже были готовы отправиться в зараженную область с портативными машинами, дезинтегрировавшими загруженный в них радий и распылявшими его в виде тончайшего аэрозоля. Это оказалось поистине волшебным средством для уничтожения Черной Гнили, которая непрерывно проедала свой путь сквозь город, расползаясь от дома к дому по рассыпающимся в пыль мостовым. Вся поражённая область, занимавшая уже несколько квадратных миль, вскоре была окружена кордоном людей, снабжённых радиевыми машинами; и к величайшей радости жителей Джармы и Акамерии, минеральная чума, наконец, оказалась под контролем.

Глава IV

Схвачены каннибалами

На время нашего пребывания в Джарме мы с Кронусом остановились в прекрасном здании, предназначенном исключительно для проживания в нём приезжих учёных. Я был поражён сибаритской роскошью, которая так нравилась этим людям — безграничной и невообразимо утончённой роскошью, никогда, однако, не выходящей за границы хорошего вкуса.

Здесь были купальни, которые могли бы стать предметом зависти римских императоров, и кровати, в сравнении с которыми ложе Клеопатры показалось бы нищенским. Нас убаюкивала прекрасная, воздушная музыка, льющаяся из невидимых источников, какие-то незримые руки подавали нам пищу и обеспечивали всем необходимым, стоило нам лишь только высказать вслух свои пожелания.

Несомненно, каждое из этих чудес объяснялось наличием скрытых механических устройств, однако все эти секреты были столь хитроумно спрятаны, что совершенно не давали о себе знать. Смирившись с этим, я наконец понял, как далеко вперёд ушли от нас эти люди пятнадцатитысячного года нашей эры с их спокойным и превосходным мастерством управления законами природы — мастерством, которому никто из них, казалось, не придавал какого-то особенного значения.

Я был несколько смущён теми почестями, которые мне оказывали как автору средства, сдерживающего Чёрную Гниль, чувствуя, что моё озарение было всего лишь результатом удачного стечения обстоятельств. Высокопоставленные учёные засыпали меня письменными и устными поздравлениями, и только благодаря заступничеству Кронуса, рассказавшего о моей неприязни к публичности, мне удалось избежать многочисленных приглашений.

У Кронуса нашлось несколько незавершённых дел в городе, и он сообщил, что в ближайшие несколько дней не сможет возвратиться в своё поместье. Поскольку он не мог посвящать мне всё своё время, я взял в привычку ежедневно совершать длительные прогулки по улицам Джармы и её окрестностям.

Неторопливые прогулки посреди постоянно меняющихся декораций столичного города всегда были для меня источником нескончаемого восхищения. И конечно, в этом незнакомом городе будущего, где для меня всё было новым и незнакомым, притягательность таких прогулок удваивалась. А сознание того факта, что я ступаю сейчас по земле, лежащей над руинами известного мне Нью-Йорка, от которого меня сейчас отделяли тринадцать тысяч лет со всеми их непостижимыми историческими и геологическими переменами, было одним из самых необычных ощущений, которые я когда-либо испытывал.

Во время моих прогулок мне доводилось видеть много необыкновенных зрелищ. Здешние транспортные средства были бесшумными, без видимых силовых установок; они легко скользили над поверхностью дороги. Множество воздушных кораблей тихо и проворно проносились над головой, выгружая своих пассажиров на крышах и балконах высотных зданий. Ежечасно приземлялись и улетали громадные, сверкающие эфирные корабли. Однако в наибольшей степени моё внимание привлекали толпы пешеходов.

Люди обоих полов и разных возрастов были одеты в яркие разноцветные костюмы. Я был поражён практически полным отсутствием шума, суматохи и спешки; всё здесь происходило организованно, спокойно, без всякой путаницы. Женщин в общей массе народа было очень немного, и я понял, насколько серьёзными были опасения за судьбу человеческой расы, изложенные мне Кронусом. Редко кого из виденных мною здесь женщин можно было назвать красивыми или привлекательными, по мнению жителя двадцатого столетия; в них чувствовалось что-то безжизненное и механическое, делающее их почти бесполыми.

Всё выглядело так, будто половое развитие человеческой расы достигло эволюционного предела, пребывая теперь в состоянии застоя или самого настоящего регресса. И, как я узнал от Кронуса, нечто подобное действительно имело здесь место. Женщин, по причине их редкости и ценности для выживания расы, защищали и оберегали с величайшей тщательностью. Повсеместно была распространена полиандрия, тогда как романтическая любовь, или хотя бы сильные страсти в этом мире были совершенно неизвестны.

Ужасающая тоска по родине временами накатывала на меня, когда я бродил среди этой чуждой толпы, рассматривая витрины, в которых было выставлено множество диковинных продуктов и любопытно сработанных изделий с других планет. И это чувство усиливалось, когда я приближался к марсианскому кварталу, где разместилась большая колония этих загадочных чужаков.

Некоторые из них принесли на Землю свою многоугольную и асимметричную архитектуру. Их дома противоречили законам геометрии, можно даже сказать — законам гравитации; и над их улицами витало множество экзотических запахов, среди которых преобладали одурманивающие испарения наркотического гнультана. Эти места манили меня, несмотря даже на то, что я испытывал здесь сильное беспокойство. Я часто прогуливался по их извилистым переулкам, после которых мне хотелось поскорее выбраться на открытую местность, чтобы бродить среди обильных полей и пышных пальмовых лесов, столь же загадочных и незнакомых, как и городские пейзажи.

В один из дней я вышел на прогулку позже чем обычно. Проходя через город, я заметил, что в толпе было совсем мало венериан; до моего слуха донеслись разговоры о новых восстаниях. Однако в тот момент я почти не обратил на это внимания.

Сумерки настигли меня, когда я возвращался с полей, направляясь к марсианскому кварталу. Дикая лесная местность, в которой я почти никогда не встречал людей, казалась необычно тихой и спокойной. Я шёл по узкой тропе, окаймлённой густым кустарником и карликовыми пальмами; и, вспомнив вдруг услышанные в городе разговоры, пробудившие во мне какое-то неопределённое чувство страха, постепенно начал ускорять шаг. До сих пор я ничего не боялся: но теперь, в сгущающихся сумерках я почувствовал какую-то слабую и неопределённую угрозу, и вспомнил, что по глупой забывчивости не взял с собой электронный излучатель, который дал мне Кронус, чтобы я носил его с собой во время моих странствий.

Я не видел никого поблизости. Но теперь, продолжая двигаться дальше, я внимательно изучал сгущающиеся тени от кустарников по обеим сторонам тропинки. Внезапно я услышал за спиной звук, который походил на топот тяжёлых босых ног. Обернувшись, я увидел, что меня настигают семь или восемь венериан, часть которых была вооружена дубинками. Должно быть, они притаились среди листвы, когда я проходил мимо них.

В сумерках их глаза блестели точно у голодных волков. Бросаясь на меня, они издавали низкие рычащие животные звуки. Уклонившись от первого нападающего, злобно размахивавшего своим оружием, я уложил его точным апперкотом; но его собратья через мгновение настигли меня, без разбора пуская в ход свои дубинки и грязные когти. Я чувствовал, как эти когти разрывали одежду и полосовали мою плоть; а затем что-то с глухим треском опустилось мне на голову, и сквозь кружащиеся вихри огней я провалился в тёмную бездну абсолютного бесчувствия.

Когда я пришёл в себя, то поначалу ощутил только мучительную боль в голове и конечностях. Моя макушка до сих пор яростно пульсировала от полученного удара. Затем я услышал бормотание низких нечеловеческих голосов и, открыв глаза, увидел освещённые пламенем лица и тела венериан, плясавших вокруг большого костра. Я лежал на спине, и мне хватило всего одной небольшой попытки пошевелиться, чтобы понять, что мои руки и ноги были связаны. Другой человек, точно так же связанный, возможно, мертвый или умирающий, растянулся на земле рядом со мной.

Я лежал неподвижно, полагая нецелесообразным сообщать венерианцам о том, что я пришёл в сознание, наблюдая за зловещим представлением. В красных отсветах пламени костра всё это напоминало дантов ад. Кровавые отблески пламени освещали грубые волосатые конечности и жуткие демонические фигуры инопланетных рабов. Их движения, подчиняющиеся какому-то грубому, ужасающему ритму, скорее походили на прыжки диких животных, чем на танцы самых примитивных земных дикарей; и я не мог даже представить себе, как подобные существа сумели овладеть искусством разведения огня.

Как мне рассказывали, до появления людей венериане не знали употребления огня. Я также припомнил слухи о том, что они иногда использовали огонь во время своих каннибальских пирушек, находя приготовленное на костре мясо более вкусным. К тому же в последнее время начали ходить слухи, что они не прочь отведать человеческой плоти, и что немало несчастных пали жертвами их обрядов.

Такие размышления не способствовали моему душевному равновесию. Кроме того, меня неприятно встревожила большая металлическая решётка, лежавшая возле костра, напоминая собой гротескное подобие гигантского гриля, которую можно было разглядеть в промежутках между крутящимися фигурами. Со второго взгляда я понял, что это своеобразный поддон с отверстиями, который использовался для сушки различных фруктов, около восьми футов в длину и четырёх в ширину.

Внезапно я услышал шёпот лежавшего рядом со мной человека, которого я счёл умирающим или потерявшим сознание.

— Они ждут, пока погаснет пламя, — прошептал он почти беззвучно. — Тогда они поджарят нас заживо над углями на этом металлическом листе.

Я вздрогнул, хотя такое сообщение нельзя было считать неожиданным или оригинальным.

— Как они вас схватили? — спросил я почти так же тихо.

— Я хозяин этих рабов, — ответил он, — или, вернее, бывший хозяин. Они захватили меня врасплох; но я надеюсь и верю, что моей семье удалось бежать. Я совершил ошибку, считая, что рабы были совершенно запуганы наказаниями, которым я подверг их совсем недавно. Насколько я понял, сегодня произошло всеобщее восстание, судя по тому, о чём проговорились сами дикари (а я понимаю их язык). Они не столь невежественны, какими считает их большинство людей; и я полагаю, что земной климат послужил развитию их мышления.

Они обладают секретными средствами связи для общения между собой на совершенно невероятных расстояниях, не менее эффективными, чем радио. Я давно подозревал, что у них существует какое-то негласное соглашение с марсианами, которые незаметно потворствуют им. Микроорганизм, вызывающий Чёрную Гниль, марсиане без сомнения незаконно привезли с Венеры на своих эфирных кораблях, и никто не знает, какую заразу они выпустят здесь в следующий раз. На далёких планетах существует немало странных и ужасных вещей, смертельно опасных для землян, но вполне безопасных для туземцев. Боюсь, что конец человеческого владычества уже совсем близок.

Так мы беседовали в течение некоторого времени. Я узнал, что моего товарища по несчастью звали Йос Талар. Несмотря на наше зловещее и, по-видимому, безнадёжное положение, он не выказывал ни малейших признаков страха, и та абстрактная, философская манера, в которой он рассматривал и оценивал нашу ситуацию, выглядела по-настоящему замечательной. Впрочем, как мне довелось наблюдать, такое самообладание было характерно для большинства людей этой эпохи.

Связанные и беспомощные, мы лежали у костра, наверное, не менее получаса. Затем мы увидели, что огромный костёр начал угасать, открывая взглядам громадный пласт пылающих углей. Свет костра, падающий на скачущие вокруг него фигуры, понемногу тускнел, и звероподобные лица венериан в сгущающемся мраке сделались ещё более омерзительными.

Танец прекратился, словно по незаметному сигналу. Несколько танцоров покинули круг и приблизились к тому месту, где лежали Йос Талар и я. Мы могли видеть злорадство в их похабных глазах и слюни, текущие из их жадных ртов, когда они вонзили свои грязные когти в нашу плоть и грубо потащили нас к огню.

В это время другие подняли огромный металлический поддон над слоем углей. Все они таращились на нас с алчностью гиен, что заставило меня вздрогнуть от тошноты и отвращения.

Не стану притворяться, что я смог бы хоть в какой-то степени спокойно отнестись к перспективе превратиться в ближайшем будущем в венерианское pièce de résistance^[1]. Но я собрался с духом перед лицом неизбежного, понимая, что мучения скоро закончатся. Даже если они заранее не отрубят нам головы, нас ждёт быстрая, хотя и ужасная смерть на ложе из раскалённых углей.

Похитители схватили нас за ноги и плечи, словно собираясь бросить на импровизированную решётку для гриля. Это был момент ужасного напряжения: и я спрашивал себя, почему венериане не завершают начатое действие. Затем я услышал доносящееся из их пастей низкое рычание, безошибочный признак тревоги, и увидел, что все уставились вверх, на звёздное небо. Должно быть, они обладали чувствами более острыми, чем у людей, ибо вначале я не мог ни видеть, ни слышать того, что привлекло их внимание. А затем, далеко-далеко среди звёзд я увидел движущийся свет от летящих в небе акамерианских воздушных судов.

Поначалу я не связывал свет с возможностью нашего спасения, и лишь удивился волнению рабов. Затем я понял, что источник света снижается, опускаясь прямо к костру. Он приближался со скоростью метеора, и наконец, Йос Талар, я, и съёжившиеся от страха дикари оказались освещены яркими лучами голубоватого прожектора. Воздушное судно, как и все подобные транспортные средства, двигалось почти бесшумно, скользнув к земле и опустившись с необычайной скоростью и точностью не далее чем в двадцати шагах от костра.

Несколько человек выскочили из люка в его тусклом корпусе и побежали к нам. Рабы, державшие в когтях меня и Йоса Талара, ослабили свою хватку и, яростно рыча, присели, словно готовясь наброситься на приближающихся людей.

Все люди были вооружены трубчатыми предметами, которые показались мне обычными электронными излучателями. Они направили их на венериан; и тонкие лучи огня, похожего на пламя ацетиленовых горелок, вылетели вперёд, рассекая мрак. Несколько дикарей завопили в агонии и, корчась, повалились на землю.

Один из них свалился прямо в угли и несколько мгновений завывал подобно какому-то демону, попавшемуся в ловушку, приготовленную для проклятых созданий. Другие бросились бежать, но им вслед ударили длинные, тонкие лучи, находя их в темноте и сбив с ног на бегу ещё нескольких. Вскоре оставшиеся в живых венериане скрылись во тьме, а упавшие перестали корчиться.

Когда наши спасители приблизились к нам и отсветы догорающего костра осветили их лица, я увидел, что впереди шёл Кронус Алкон. В некоторых других я узнал учёных, с которыми познакомился в Джарме.

Кронус Алкон опустился рядом со мной на колени, разрезав мои путы острым ножом, в то время как кто-то другой таким же образом помогал Йосу Талару.

— Вы ранены? — спросил меня Кронус.

— Не серьёзно — ответил я. — Но вы, конечно, явились в тот самый пресловутый последний момент. Ещё миг — и они бросили бы нас на огонь. Ваше появление — настоящее чудо. Не могу себе представить, как это у вас получилось.

— Это легко объяснить, — сказал Кронус, помогая мне встать на ноги. — Когда вы не вернулись вечером, я встревожился, и, зная привычные маршруты ваших странствий, принялся изучать этот район окрестностей Джармы при помощи прибора дальнего ночного видения, который позволяет различать мельчайшие детали в самой тёмной местности. Я вскоре отыскал венериан и их костёр и опознал вас в одной из связанных фигур. После этого мне потребовалось всего несколько минут, чтобы собрать моих товарищей, вооружить их, взять воздушное судно и отыскать место, на которое указал прибор ночного дальновидения. Я очень рад, что мы успели вовремя. В последние несколько часов в мире началось всеобщее восстание рабов. Два континента, Азия и Австралия, уже находятся в их руках, а на всей территории Акамерии продолжаются отчаянные сражения. Мы больше не пользуемся электронными излучателями, которые только оглушают противника. Оружие, которое мы применили сегодня вечером, представляет собой генераторы смертоносных тепловых лучей. Но пойдем же — мы должны вернуться в Джарму. Чуть позже я расскажу вам всё остальное.

Глава V

Борьба за мир

Наш полёт в Джарму прошёл без всяких осложнений. Наши спутники высадили нас с Кронусом на крыше дома для приезжих гостей. Здесь мы простились с Йосом Таларом, который отправился дальше со спасшими нас учёными, чтобы попытаться отыскать кого-нибудь из родственников и по возможности узнать о судьбе своей семьи.

Мы с Кронусом спустились в наши апартаменты, где обнаружили Альтуса, только что прибывшего сюда из поместья. Он рассказал, что Орон погиб в тот же день в жестокой битве с рабами. Трог таинственным образом исчез, а сам Альтус был вынужден бежать на одном из воздушных судов, принадлежащих Кронусу. Воистину, ужасное состояние дел.

Моя разбитая голова и истерзанное тело требовали внимания, и Кронусу пришлось воспользоваться зелёным лучом, который удивительным образом освободил меня от страданий и болезненных ощущений. Альтус на сей раз каким-то чудесным образом сумел избегнуть ранений в рукопашной схватке с рабами.

Мы провели в апартаментах несколько часов, пока Кронус рассказывал нам о событиях дня, в то время как новые и новые сообщения всё продолжали поступать. Ситуация в мире сделалась по-настоящему напряжённой. Помимо всеобщего восстания рабов появлялось всё больше новых и неожиданных опасностей.

В происходящем конфликте венериане пострадали в значительно большей степени, чем земляне. Тысячи их были убиты, в то время как оставшиеся в живых были вынуждены бежать перед превосходящим оружием людей. Но в ответ на это дикари выпустили на свободу ряд новых загадочных заболеваний, так что теперь уже любому было ясно, что марсиане оказывают им прямую помощь — например, в западной части Акамерии появились громадные тучи злобных и смертельно опасных марсианских насекомых, которые размножались с ужасающей скоростью.

В других районах в воздух выпускались газы, которые были безопасны и для венерианцев и для марсиан, но пагубны для людей. Плесневый грибок с Венеры, который питался практически любыми земными растительными формами как зловредный паразит, также был обнаружен в сотне мест; и никто не знал, какие ещё инопланетные вредители и опасности появятся на следующий день. Я вспомнил о пророчестве Йоса Талара.

— Если всё это будет продолжаться такими же темпами, — проговорил Кронус, — то мир скоро станет непригодным для жизни людей. С нашими тепловыми лучами и прочим оружием мы могли бы в обозримом времени стереть с лица земли всех повстанцев; но вызванные ими эпидемии представляют собой намного более серьёзную проблему.

В ту ночь всем нам удалось поспать совсем немного. Мы поднялись ранним утром — чтобы узнать ужасные новости о том, что вся Европа оказалась во власти инопланетных рабов. Бесчисленное множество ужасных марсианских бактерий и венерианских болезней, к которым чужаки выработали более или менее крепкий иммунитет, истребляли человеческое население, а те, кому удалось выжить, были не способны справиться с завоевателями. Подобные заболевания появлялись и в Акамерии, да и все прочие бедствия распространялись с губительной быстротой.

— Мы должны немедленно вернуться в моё поместье и забрать машину времени, которую я оставил на аэродроме, — сказал мне Кронус. — После этого вы сможете возвратиться в своё время. Было бы несправедливым предлагать вам и дальше оставаться в мире, который движется к окончательному разрушению и хаосу. Мы, последние остатки человечества, будем сражаться изо всех сил; но эта война — не ваша.

Я возразил, что у меня нет ни малейшего желания оставлять его; что я хотел бы остаться здесь до конца, и что я безоговорочно верю в могущество человечества, которое сумеет одолеть всех внеземных врагов.

Кронус с лёгкой печалью улыбнулся.

— И тем не менее, — настойчиво продолжал он, — мы должны вернуть себе машину времени. Таким образом, что бы ни случилось дальше, мы будем уверены, что у вас есть надёжное средство спасения. Вы пойдёте со мной? Я намерен выехать уже сегодня утром.

Разумеется, я не мог на это ничего возразить и тут же изъявил желание сопровождать его. Машина времени, помимо того, чтобы использовать её для собственных целей, была слишком уникальным и ценным устройством, чтобы оставлять его на милость венерианских вандалов, которые могли бы просто уничтожить её во время одной из своих диверсий.

Кронус, Альтус и я совершили короткий перелёт на том же самом лёгком воздушном корабле, который был использован для путешествия в Джарму. Плодородная, богатая сельская местность с папоротниковидными лесами и высокими воздушными шпилями утопающих в зелени особняков, над которыми мы пролетали меньше чем за неделю до этих событий, теперь была покрыта зловещими тёмными пятнами, свидетельствующими о разорении и опустошении. Многие из зданий полностью выгорели, а разрушительные действия венерианской растительной плесени уже затронули много полей и лесов, трава и листва которых гнила под ней заживо, превращаясь в тошнотворную серую слизь.

Приближаясь к поместью Кронуса, мы увидели, что нам следует поторопиться. Венерианцы подожгли и хозяйский дом, и даже собственные хижины. Столбы дыма поднимались над обречёнными зданиями. Около дюжины рабов приближались к аэродрому с очевидным намерением попытаться сжечь его, либо разрушить или повредить находящиеся там воздушные суда.

Лицо Кронуса смертельно побледнело от гнева. Он ничего не сказал, направляя атомный моноплан прямо на рабов, которые уже заметили нас и теперь убегали сломя голову, тщетно пытаясь убраться подальше. Некоторые из них несли зажжённые факелы, которые побросали теперь на землю. Мы спикировали на них, пролетев всего в нескольких футах над поверхностью земли, рядом с аэродромной площадкой.

Двое рабов попали под острый нос летательного аппарата и были разорваны на части. Альтус и я, используя излучатели тепловых лучей, поразили ещё пятерых, когда судно поравнялось с убегающими. Врагов осталось только трое; заложив крутой вираж и удерживая одной рукой штурвал, Кронус самолично уничтожил их тепловым лучом.

Мы приземлились неподалёку от входа на аэродром. Кронус вошёл в ангар, и минуту спустя межвременное судно плавно вылетело наружу и опустилось на платформу. Кронус открыл люк и позвал меня.

— Мы с вами, Хью, возвратимся в Джарму на межвременном судне, а моноплан поведёт Альтус.

Венериане в поле зрения больше не появлялись; хотя мы видели немало следов их деятельности, пока кружились над плантацией, прежде чем отправиться в Джарму. Кронус вздохнул, осмотрев причинённые разрушения; не проявляя более никаких эмоций, и сохраняя стоическое молчание.

Полчаса спустя мы вернулись в наши апартаменты в Джарме. Машину времени мы поместили в надёжном месте на ближайшем аэродроме. Поскольку она выглядела как небольшой межпланетный корабль, никто, кроме нас самих, не сумел бы догадаться о её истинной природе и уж тем более воспользоваться ею самостоятельно.

Каждый час приносил свежие новости о громадном уроне, понесённом всеми государствами в результате действий инопланетных чужаков и их смертоносной заразы. Марсиане уже открыто демонстрировали свою враждебность. Их первым деянием должно было стать уничтожение всех земных представительств и торговых станций на Марсе и захват как можно большей части линий эфирных перевозок; но прежде, чем об этих откровенно враждебных действиях стало известно, марсиане перешли в наступление по всей Земле.

Они пользовались ужасным оружием, нуль-лучом, который мог проникать сквозь живые ткани, моментально замораживая человека насмерть. Это оружие до самого последнего момента оставалось секретным; его устройство и принцип работы были непонятны человеческим учёным. Оно было не менее эффективным и смертоносным, чем земной тепловой луч. Сражение происходило сейчас в марсианском квартале Джармы, где марсиане закрепились весьма плотно, отбивая все атаки.

Воздушные корабли пытались сбрасывать на квартал взрывчатку, но это оказалось более опасным для людей, чем для марсиан; последние использовали какое-то неизвестное излучение, с помощью которого они взрывали опасные вещества в воздухе или даже когда они ещё находились на борту воздушных кораблей.

Глава VI

Отъезд

Я был восхищён хладнокровием, проявленным народом Акамерии перед лицом всех этих зловещих проблем и опасностей. Учёные с поразительным хладнокровием старались повсюду бороться с новыми вредителями, стремясь изобрести наиболее эффективное оружие для использования против пришельцев. Никто не выказывал ни страха, ни тревоги. Очевидно, секрет этого всеобщего спокойствия, этой невозмутимости, скрывался в высоком умственном развитии и философской бесстрастности, достигнутых человечеством на протяжении последних эпох.

Хорошо понимая, до какой степени нестабильным и небезопасным было их нынешнее существование в окружении враждебных сил космоса, люди были готовы встретить свою судьбу с достоинством и покорностью. К тому же человеческая раса состарилась, и многие, наверное, успели устать от повседневного однообразия жизни, с радостью приветствуя любые перемены, независимо от грозящих им опасностей.

Джарма была теперь заполнена беженцами с отдалённых плантаций, и с каждым часом прибывали всё новые и новые из них. Но, глядя на спокойные, неторопливые толпы людей, никто не смог бы предположить, насколько удручающей выглядит общая ситуация. Не было никаких признаков борьбы, опасности или тревоги, и даже битва в марсианском квартале велась тихо, так как оружие, используемое обеими сторонами было абсолютно бесшумным. Некоторые из марсианских зданий, однако, были разрушены тепловыми лучами, и грибовидные облака чёрного дыма поднимались ввысь, клубясь над красным пламенем, вырывающимся из построек.

Джарма до сих пор пострадала меньше, чем большинство других центров Акамерии. Всю страну захлестнули беспорядки, связи с другими регионами почти не было. Однако через несколько часов после того, как Кронус, Альтус и я вернулись в город, из южной Акамерии пришло предупреждение о новой, крайне смертоносной заразе, превосходящей по силе все предшествующие.

Вырвавшиеся на свободу крошечные венерианские микроорганизмы, своего рода воздушные водоросли, растущие и распространяющиеся с феноменальной быстротой, делали воздух непригодным для дыхания людей на обширной, постоянно расширяющейся территории. Для самих венериан они были безвредны, потому что густой, наполненный испарениями воздух их родных джунглей постоянно был заполнен такими водорослями; и хотя он был вреден для марсиан, последние подготовились к этой атаке заранее, запасшись дыхательными масками и воздушными фильтрами.

Но люди умирали от медленного удушья. Болезненные симптомы лёгочных заболеваний проявлялись везде, где появлялся неизвестный паразит. Его можно было видеть невооружённым глазом — скопления вредоносных микроорганизмов в воздухе выделялись своим шафрановым цветом. По этой причине новое поветрие вскоре стало известно как «Жёлтая Смерть».

Кроме производства и распределения как можно большего количества воздушных масок, учёные не могли сделать ничего большего для борьбы с новой напастью. Шафрановое облако с каждым часом катилось всё дальше на север — бесшумная и неодолимая погибель. Ситуация была в самом деле отчаянной. Конклав учёныхсобрался вновь, и вскоре было решено, что люди должны покинуть все регионы, которым угрожает смертельное заражение воздуха. Единственным спасением для людей было отступление в сторону Северного полярного круга, с закреплением в регионах, куда не мог проникнуть опасный микроорганизм, способный к развитию только в тёплом тропическом воздухе.

— Это подготовительный шаг к нашему окончательному отказу от Земли в будущем, — печально сказал мне Кронус. — Инопланетные чужаки завоёвывают нас, как я и предполагал ранее. Цикл человеческого господства завершается, будущее же принадлежит венерианцам и марсианам. Осмелюсь, однако, предположить, что марсиане скоро поработят венерианцев и будут управлять ими намного более сурово, чем мы, люди.

Он продолжал:

— Хью, час нашего расставания близится. Как вам известно, вы можете покинуть нас в любое время, но возможно вы пожелаете досмотреть нашу драму до конца.

Я сжал его руку, не в силах сказать ни слова. В скорой гибели, угрожавшей последним остаткам нашей расы, чувствовался какой-то трагический пафос. И хотя обычаи, идеи и чувства этих людей казались мне далёкими и чуждыми, всё же они оставались людьми. Я восхищался их стоическим мужеством перед лицом непоправимой катастрофы, а к самому Кронусу после нашей долгой дружбы и пережитых вместе приключений я испытывал теперь настоящую привязанность.

Вся Джарма была сейчас на ногах, перед завершением подготовки к всеобщему отлёту на север. Все имеющиеся воздушные суда и космические корабли были задействованы для подготовки невероятной экспедиции, осуществлялась постройка и других транспортных средств. В городе появились громадные пассажирские лайнеры и транспортные самолёты, которые перевозили личные вещи, запасы продовольствия, расходные материалы и лабораторное оборудование. В небе было тесно, когда они непрерывно улетали и возвращались за новыми грузами. Повсюду царил идеальный порядок и организация, нигде не было видно ни малейших следов спешки или неразберихи.

Кронус, Альтус и я были в числе последних улетавших. Огромные клубы дыма висели над марсианским кварталом, а его странные большеголовые обитатели, изгнанные огнём с насиженных мест, захватывали опустевшие улицы человеческих районов, в то время как мы поднялись над городом на межвременном судне и взяли курс на север. Далеко на юге мы увидели закрывавшее горизонт шафрановое облако микроорганической чумы, задушившей Акамерию.

Наш корабль под управлением Кронуса поднялся на большую высоту, где можно было развить скорость выше, чем в нижних слоях атмосферы. При скорости около семисот миль в час мы вскоре достигли области вечной зимы и увидели далеко внизу сверкающие полярные равнины, покрытые льдом.

Человечество уже укрепилось здесь; целые города, словно по волшебству, поднялись среди вечных снежных пустошей. Возводились лаборатории и литейные заводы, где в огромных количествах изготавливались синтетические пищевые продукты, металлы и фабричные изделия. Однако полярные области были слишком негостеприимны, и здешний климат оказался слишком суровым для теплолюбивого народа, поэтому человечество устроило здесь лишь перевалочную станцию перед тем, как отправиться в великий космический перелёт.

Было решено, что большие астероиды, которые уже давно и успешно колонизировались людьми, станут самым подходящим космическим убежищем. Большой флот космических судов вскоре был подготовлен к вылету. Всё больше и больше новых кораблей строилось среди льда и снегов; и каждый день из глубин эфирного пространства прибывали новые корабли, курсировавшие между планетами, экипажи которых были предупреждены по радио о сложившейся ситуации, чтобы помочь обитателям Земли в их вселенской Хиджре.

В те дни, перед тем как окончательно распрощаться, мне довелось узнать Кронуса гораздо лучше, чем в любой из предыдущих моментов нашего знакомства. Его альтруизм и невозмутимость духа вызывали у меня глубочайшее восхищение. Конечно, его судьба была неразрывно связана с народом его собственной эпохи. Уже пришло официальное сообщение о том, что он и Альтус получили места на одном из эфирных лайнеров. Всех, кто мог проявить интерес к данному вопросу, Кронус известил о том, что я, Хуно Паскон, намерен в одиночестве вернуться на маленьком эфирном корабле на Палладу, мой якобы родной астероид. Даже в беседах между собой мы редко говорили об истинной цели моего путешествия.

Кронус дал мне подробные инструкции относительно пространственных и временны́х механизмов машины времени, но, чтобы избежать ошибок, он сам тщательно настроил все приборы, подготовив всё необходимое для моего обратного полёта сквозь время. Мне оставалось лишь задействовать энергию космических лучей, после чего машина перенёсет меня обратно в тысяча девятьсот тридцатый год. Затем, когда она приземлится, и я покину её, автоматическое устройство отправит машину обратно, в её родное время.

Настал день отлёта. Корабли были готовы унести в космос всех оставшихся на земле людей. Это был торжественный и величественный момент. Корабль за кораблем и флот за флотом, взлетали с ледяных платформ. Длинные громады из сияющего металла поднимались сквозь мерцающие полотнища северного сияния, исчезая в холодной, ужасной бездне космического пространства. Судно, на котором должен был улетать Кронус, отправлялось одним из последних; и мы долго стояли около машины времени, наблюдая за взлетающими стаями небесных кораблей. Альтус уже простился со мной и поднялся на борт большого эфирного лайнера, стоящего совсем рядом с нами.

Для меня этот час был полон бесконечной печали и странного волнения, когда я осознал, что человек покинет свой извечный дом и станет отныне изгнанником среди миров. Но лицо Кронуса походило на мраморную маску; и я не мог угадать, что он думал и чувствовал.

Наконец он обернулся ко мне, улыбнувшись со странной тоской.

— Вот и пришло мне время уходить — да и ваше время тоже, — произнес он. — Желаю вам счастья, Хью — мы больше никогда не встретимся. Вспоминайте иногда обо мне, и помните о грядущей судьбе человеческой расы, когда вернётесь в свою эпоху.

Он быстро сжал мою руку, а затем поднялся на борт космического лайнера. Он и Альтус махали мне руками из-за толстого хрустального стекла закрытого люка, когда огромное судно поднималось в воздух, готовясь отправиться в полёт сквозь межпланетную пустоту.

С грустью, почти сожалея, что я не настоял на том, чтобы отправиться с ними, я закрыл за собой дверь машины времени и потянул за рычаг, который должен был отправить меня в мой собственный полёт через эпохи.

Перевод — Василий Спринский

Примечания

1

Главное блюдо, жаркое (фр.).

(обратно)

Оглавление

Кларк Эштон Смит «Приключение в будущем» Clark Ashton Smith «An Adventure in Futurity» (1931)

*** Примечания ***