Белая королева (СИ) [Майский День] (fb2) читать онлайн

Белая королева

Глава 1

Домой я вернулся под утро. Уже цвела заря, стирая с небосвода искорки звёзд, но признаться, не тянуло восхищаться красотами мира. Ночь я провёл насыщенно и весело, на коже ещё горели сладко сотни поцелуев, которыми оделили прекрасные девы. Пришлось потрудиться на ложе любви, ублажая их, а ещё больше себя, потому шаг мой был нетвёрд, а улыбка наверняка отдавала простительным в данной ситуации идиотизмом.

Моя скромная спальня находилась так далеко — под самой крышей, а ковёр в большой гостиной выглядел таким мягким, что я решил снять с себя всю одежду и улечься отдыхать прямо на нём. Рубашка и штаны улетели куда-то в другую галактику, я блаженно устроился на тёплом нежном ворсе и приготовился отчалить в страну снов, когда резкий голос остановил на пороге:

— Александр! Где, силы небесные, тебя носило всю ночь?

Мой господин и повелитель — Саторин. Он, конечно, гений, это все признают, но какой же гад! Я кротко спросил:

— Ринни, а это не подождёт до утра?

— Сейчас утро! — прогремел он.

Да, пожалуй. Когда он называет полным именем, это всегда оборачивается не к добру. Такая у него манера. Ладно, бывали грозные времена, но сейчас-то что случилось? Чувствуя, что отвертеться всё равно не удастся, я томно перекатился на спину и раскинулся в позе морской звезды. Теперь работодатель попал в поле зрения, и в том, что он рассержен всерьёз, я ещё и визуально убедился, но продолжил лениво валяться на ковре. Поорёт и заткнётся. Ничего он мне не сделает. Уволит? Хоть отдохну тогда.

Саторин, впрочем, поспешил посвятить меня в причины своего дурного настроения:

— Явился этот человек, Велеров и пытался взять у меня интервью!

— Ну так, запер бы дверь или дал ему! Одно из двух точно бы помогло.

— Это твоя работа! — прорычал он.

И вот так всегда!

— Да, конечно! — я решил немного успокоить патрона, потому что слишком громкий голос тревожил мои жаждущие покоя нервы. — Моя работа! Учить тебя обманывать людей, хотя за века существования сам мог освоить это несложное искусство, трахать твоих поклонниц, потому что сам ты ударился в неуместное воздержание, жить за тебя нормальную жизнь, потому что искусство требует жертв. Никого, кстати не беспокоит, что от меня. Ты у нас творец миров, а я всего лишь твой управляющий и номинальный любовник.

Угомонить Саторина естественно, не получилось, он продолжал сотрясать воздух и топтать пол, но я больше не слушал, умиротворённо наблюдал за тем, как он беснуется, и про себя потешался. Гении — такие простаки, что бы они делали без наблюдения и руководства со стороны? Я вот — личность заурядная, и потому плаваю в этом мире как рыба в воде, хотя и не создаю новых.

— Не трать попусту энергию, творец! — произнёс я волшебное заклинание, и оно, как всегда, сработало.

Саторин необыкновенно ревниво относится к своему таланту и изо всех сил старается его преумножить. Начитавшись в глупых книгах о том, как гении прошлого бессмысленно растрачивали себя в угаре страстей, он решил отказаться от всего лишнего. Иногда создаётся впечатление, что и кровь бросил бы пить, насыщаясь восторгами толпы, но это — нет. Без обычной нашей пищи он слабеет, миры получаются бледными и маловещественными. Я не ценитель, но в механике дела разобрался вполне и обеспечиваю моему капризному приятелю то существование, которое способствует развитию его гениальности. Ну кроме воздержания: в этом непростом деле он преуспевает сам.

Саторин, Шерил и я — мы живём втроём, образуем что-то вроде семьи, хотя ругаемся и цапаемся постоянно. Для внешнего мира мы все — любовники. Публика убеждена, что Саторин трахает меня и нашу подругу во все отверстия тела, и никто никого не разубеждает. Зачем? Эти слухи помогают делать деньги. Иногда люди додумываются приписывать нам извращения, которые мне даже не пришли бы в голову — я не бог пропаганды, скорее, любитель плыть по течению. Мы ничего не опровергаем, чем грязнее фантазии, тем легче вытряхнуть кошелёк мечтателя. Саторин, конечно, гений, но именно воображение толпы позволяет нам получать самый сочный навар.

Помянул всуе и накликал новую напасть на свою голову. Шерил ворвалась в комнату как фурия. Не помню уже, что это такое, но по впечатлению, выглядело похоже. Длинные пышные волосы летели за ней белокурой метелью, юбки развевались сзади и облепляли спереди, позволяя мне любоваться стройной безупречностью ножек, каблучки устав пересчитывать половицы, интимно тонули в тёплом ворсе ковра.

Когда мы познакомились, давно тому назад, Шерил деловито переспала с каждым из нас по очереди, после чего к телу не допускала. Словно проверила на годность и не сочла подходящими кандидатами на постоянные отношения. Следовало обидеться, да оно того не стоило, а Саторин злился, он тогда ещё снисходил до плотских утех и предпочитал вампирских женщин, а не человеческих.

— Что ты развалился на полу в одном нижнем белье? — резко сказала наша дама.

Туфелька нетерпеливо постукивала о ковёр уже у самой физиономии, и взор мой жадно устремился под юбку, но слова Шерил заставили очнуться и оглядеть себя. Действительно, раздеваясь для сладкого отдыха, я забыл снять трусы и, хотя они полупрозрачные и облегающие, выглядел в них глупо. Не берусь судить — почему, но вот так вот. Должно быть, в неполной наготе терялось эстетическое совершенство. Пришлось встать, разыскать одежду и натянуть её на себя. Настроение от лишних усилий лучше не стало. Вампиры злые: они не могут видеть, когда кто-то другой счастлив.

Оказалось, что вернулся домой я в смокинге цвета морской волны, вероятно, в нём и уходил вечером, но поскольку почти всю ночь провёл без одежды, плохо запомнил этот факт. Ткань чудно подходила к моим глазам, да и белокурые волосы оттеняла неплохо. В костюме я был так же хорош, как и без него.

Саторин уже успокоился настолько, чтобы с царственным видом развалиться на диване, Шерил элегантно разместилась в кресле, я остался на ногах, чтобы изобразить почтительность, которой никогда ни перед кем не испытываю. Пришла пора утихомирить страсти.

— Велерову было назначено для приёма другое время, он явился без спроса, потому и претензий предъявлять не будет, а если рискнёт — заявим, что он мешал творческому процессу, и СМИ съедят уже его самого. Публика любит гениев больше, чем всех прочих идиотов.

Саторин поморщился, но как видно решил не тратить более нервы на пререкания с помощником и простить ему непочтительное обращение со своей почтенной особой. Иногда этот бессмертный даже меня раздражает, а это непросто. Ростом он почти два метра, статный красавец с широкими плечами, атлетическим сложением, с гривой чёрных кудрей и пронзительным взглядом пророка, безумца, или меланжа того и другого компонента. Я помельче, что и даёт ему повод лишний раз ощущать и высказывать превосходство, но вполне доволен своей внешностью.

— Ты-то чем рассержена, прекрасная госпожа? — повернулся я к Шерил. — Кто-то не угодил тебе этой ночью? Страсть была холодна? Я готов по мере сил восполнить понесённый ущерб.

Вампирша обожала отказывать поклонникам, это всегда поднимало ей настроение, потому послав меня так далеко, как хватило энергии и фантазии, она тоже немного успокоилась. Пришла пора беседовать, а не выплёскивать раздражение, как прокисшую кровь кому-нибудь на бедность.

— Предстоящий поединок гениев, вот что не даёт покоя, — сказала Шерил. — В этот раз всё не так, как всегда. Мы даже не знаем соперника Саторина, они скрывают личность нового творца миров так тщательно, что моя разведка ничего не добилась, а это, поверьте, резвые мальчики и девочки.

— Я справлюсь с ним! — хмуро заявил наш артист.

Я внимательно присмотрелся к старому приятелю. Уверен в себе, или крыша вместе с башней немного подвинулись из-за бремени славы? Шатало под ним чердаки и покрепче. Иногда мне казалось, что знаю Саторина как собственную кровать, но временами просыпался в нём новый азарт или ещё что-то странное и мне, полной бездари, непонятное, и он откровенно удивлял. Вот и теперь я не мог просмотреть всей силы его страха перед неизвестным соперником. Верит в себя или так перетрусил, что и в меня уже не верит? Сложный вопрос, и решать его придётся. Очаровашке Тачу (прозвище у меня такое), кому же ещё?

Для меня поражение подопечного в поединке значило немного: я уже был достаточно богат, чтобы жить спокойно и безбедно, самолюбие, честолюбие и прочие страшные звери не терзали. Ну облажается наш чародей, с каждым это рано или поздно происходит. Людям, конечно, проще: они умирают или уходят на покой, а вампиру жить с поражением почти так же долго, как и с победой.

Всё же я, по мере сил, собирался защищать Саторина от его внутренних бесов, хотя с внешними он справлялся сам, потому сказал обоим — не бесам, а вампирам:

— Если честно, я тоже слегка встревожен. Люди развели вокруг рядового представления тайну, значит, готовят поганый сюрприз.

Ночь напролёт я ведь не только кувыркался с девушками, но и вёл своё расследование. Эти бабочки порхали с цветка на цветок, и собираемый ими нектар сведений бывал полезен. Мужчины любят прихвастнуть, покрасоваться перед женщиной какой-никакой удалью, я надеялся, что наш неведомый соперник угодил в объятия хоть одной из прелестниц и проговорился о своих возможностях и намерениях, но увы, никто из поклонниц Саторина ничего не знал о будущем бойце.

За часы непосильных трудов я не слышал ничего полезного кроме стонов удовольствия, но рассказывать об этом смысла не имело. Вампиры довольно равнодушны к сексу, и разговоры на эту тему им скучны. Подробности охоты мы любим смаковать намного больше: вот где цветёт фантазия, и слюна капает с клыков.

— Ты мог бы сходить в разведку! — фыркнула Шерил. — То есть в место предполагаемой дислокации нашего противника, а не в бордель.

— Да я всегда пожалуйста, а тебе удалось обнаружить гнездо, где прячут золотое яичко?

— Ну, я так думаю! — ответила она, покачивая точёной ножкой, соблазнительно уложенной на другую.

Вечно мне приходится делать грязную работу! С другой стороны, а кому? Не кормильца же нашего посылать. Во-первых, мы на нём денежки зарабатываем, во-вторых, и соображения у господина гения не хватит сделать всё как нужно. Он у нас из благородных, только паркеты протирать и обучен. Шерил утверждает, что тоже из дворян, хотя, по-моему, врёт, и лишь я — чёрная кость. Родителей своих не помню, вырос в бродячем цирке и до обращения был акробатом, потому поджарый, мускулистый, гибкий как хлыст. Я и человеком мог залезть куда угодно, вампирская кровь довела наработанную ловкость до совершенства.

— Ладно, давай адресок, вечером туда наведаюсь, а пока схожу, подкормлюсь. Аппетит у меня разыгрался от ваших разговоров.

— Меньше по девкам шляйся! — сказала Шерил.

— Кто-то же должен! — ответил я вполне резонно и ушёл.

Смокинг в качестве охотничьего снаряжения не годился, потому я отправился в свою гардеробную, если можно так величать тёмную комнатку рядом с душевой, и переоделся в простые штаны и линялую спортивную рубашку. Курточка знавала лучшие времена, но я не во дворец и собирался.

Планета наша называется Укрон и находится довольно далеко от Земли. Космогонические мои познания на этом исчерпываются, но в принципе хватает. Солнышко здешнее не так опасно для вампира, как то, старое, но днём мы стараемся на поверхности не болтаться. К счастью, столица частично расположена в пещерах, и вот туда можно сходить поохотиться в светлое время суток.

Обитает в этих местах, мы называем их кавернами, самая разная публика. В основном, конечно, беднота, но есть и зажиточные люди, особенно в верхних уровнях, где находятся выходы на свежий воздух.

Я спустился на дно. За долгие века существования привык ко всякому обществу, чувствовал себя уверенно и при королевских дворах, и в захудалых тавернах, но простой народ любил больше лощёных аристократов и не только на вкус. Здесь я мог снова ощутить себя вольным артистом, своим в гуще непритязательного бытия. Мне нравилось.

В тесных, местами тёмных и грязноватых, коридорах попадались самые разные личности. Я брёл вместе с толпой или застревал на перекрёстках, не столько охотясь, сколько пропуская через восприятие эту жизнь. Информацию и здесь можно было почерпнуть, а выведывать и вынюхивать давно стало привычным занятием.

В одном из заведений, где люди едят и пьют, кипел горячий спор, и я задержался послушать. Имя моего работодателя то и дело возникало в разговоре. Произносили его с уважением. Нашими с Шерил стараниями, а не только благодаря бесспорному таланту, Саторин считался лучшим творцом миров на планете. Эти смертные, поглощавшие дешёвую пищу с водорослевых заводов, и мечтать не могли попасть на его выступление, но рассуждали с видом знатоков, как собственно говоря, люди делают всегда.

Я стоял в тени под дверью, слушая досужую болтовню, пока меня не прогнали, как тут поступают со всяким, кто не заказывает еду и напитки. Ну и ладно, всё равно ничего полезного не узнал. Личность соперника великого Саторина для этих простых горожан являлась такой же загадкой, как и для меня. Следовало подкрепиться, отложив прочие дела до вечера.

Вампиры обычно предпочитают преследовать добычу, так в нас проявляется хищный инстинкт, но я слишком ленив для погони и ловлю покушать на живца, то есть терпеливо жду, когда кто-то из людей заинтересуется моим телом или кошельком и сам уведёт в тихое место. Так проще: внимания не привлекаешь, а результат налицо.

Сегодня меня, пожалуй, слишком долго обходили стороной, и я спохватился, что пора поменять манеры, даже осанку, стать законной частью этого мира, а не мальчиком со стороны. Призывно поглядывая на досужую публику, я углубился в один из коридоров, довольно светлый и просторный, и почти сразу засёк заинтересованный взгляд.

Вполне прилично одетый, опрятный на вид мужчина следил за мной с жадным интересом. Когда хотят ограбить, смотрят иначе, потому я мигом подстроился под его потребности: слегка качнул бедром и облизал губы, призывая человека стать чуточку смелее. Он подошёл, неуверенно улыбнулся.

— Сколько?

— Десять ронов, дорогой. Ты мне очень нравишься, для тебя цена невысока.

Он кивнул и приобнял меня, увлекая за собой. Лапал, конечно, но ласково, а не грубо, словно не вещь купил, а действительно имел дело с другим человеком. Симпатичный мужчина, я решил, что, пожалуй, его не убью. Не в гуманности, конечно, было дело, просто я отлично знал, как хлопотно избавляться от тел. Утруждать свою особу не испытывал желания.

Мы пришли в уютную пещерку, где немногочисленные вещи удачно маскировали неприглядность стен, пахло тут приятно, и кровать мне понравилась: мягкая и комфортная на вид. Я решил, что тут же и предамся законному отдыху. Сразу после еды.

Мой предполагаемый партнёр стал чуть смелее, но я пришёл сюда не за слюнявыми поцелуями.

— Давай к делу, малыш! — сказал я дружелюбно и опрокинул мужчину на ложе.

Я не усыпил его, просто зажал рот, чтобы крики не встревожили округу. В моих руках билось крепкое полное горячей пищи тело, и я с удовольствием приступил к трапезе.

Пить кровь — не просто еда. Это как воскрешение, которое накрывает каждый раз, когда губы приникают к полной сока жиле. Я глотал, легко удерживая беснующегося человека, а насытившись, просто заглянул в глаза, заменяя его волю своей. Он послушно обмяк в моих объятиях — славная, приятная добыча. Я чаще всего пью из мужчин, с женщинами приятнее поладить по-другому.

Мне нравилось ощущать тепло живого тела, потому я растянулся рядом с бедным парнем, уткнулся носом в его шею и заснул, вдыхая дразнящий даже сытого аромат и предвкушая, как славно поужинаю перед уходом.

Глава 2

Вечер, начатый так вкусно, радовал заранее. Я отправился по сообщённому Шерил адресу и обнаружил, что это довольно престижный вариант для здешних мест. Чистая сухая каверна напоминала особняки, из тех, что возводили на поверхности. Большая часть её непосредственно примыкала к внешним скалам, а внутренняя представляла собой стены отполированного камня. Сразу стало понятно, почему Шерил обратилась ко мне, а не послала своих шпионов. Проникнуть в эту цитадель сумел бы не каждый.

Конечно, существовало немало технических придумок, которые позволяли попасть куда угодно, но о них знали все, и защиту строили, исходя из этого. Люди так увлеклись научными достижениями, что скорее обнаружили бы самое крошечное шпионское устройство, чем целого шпиона, особенно в месте, которое считали неприступным.

Внутри пещерного города стена была слишком гладкой и хорошо освещённой. Я справился бы и здесь, но предпочёл выбраться на поверхность под тусклое мерцание нашей крошечной луны. Скала манила. Я прикинул путь, по которому смогу подняться без особого труда и не попадая в полосы яркого света от городских кварталов. Пальцы привычно зачесались от предвкушения знакомой работы, и я полез наверх.

Застоявшаяся в унылом урбанистическом бытии кровь радостно бегала по жилам, наделяя силой и уверенностью. Я карабкался легко как муха, иногда задерживаясь, чтобы обозреть красивый пейзаж. Страха высоты я, видимо, лишён был изначально, меня ничуть не беспокоила бездна внизу, руки и ноги ни разу не подвели, даже если случайно обрывался под ними недостаточно устойчивый камень. Правду сказать, так произошло всего раз, и то я не позволил кусочку горы упасть вниз, а пристроил его в ближайшей выемке.

Подобравшись к нужным окнам, я стал осторожнее и беззвучнее, хотя и так крался по крутой почти отвесной стене, не производя почти никакого шума. Эти отверстия, как правило, бронировали, но не всегда, кое-где стояли решётки, позволявшие проникать свежему воздуху, но не грабителям. Впрочем, последних здесь не слишком опасались, веря в неприступность твердыни.

Я обозрел намеченное окно. В комнате присутствия живых людей не ощутил, значит, никто не помешает моим намерениям, осталось обмануть зрачки камер. Понаблюдав за их работой, я уловил паузу и воспользовался моментом, как только она образовалась вновь. Защёлки убрал заранее, а едва оказался в мёртвой зоне аппаратов наблюдения, быстро отворил решётку и скользнул внутрь. Человек бы не справился, но вампиры способны передвигаться так проворно, что наблюдатель заметит разве что неясную тень на периферии кадра, которую спишет на неполадки в аппаратуре или неведомо откуда налетевшую дымку.

Оказавшись внутри, я принюхался и присмотрелся. Это оказалась жилая комната, временно пустующая. Здесь бывали разные люди, но последний заходил, самое малое, несколько дней назад. Постель пахла свежим бельём. Я отворил дверь и выскользнул в коридор. Как всякий вампир я довольно хорошо представлял планировку дома, в который уже проник, знал не только расположение комнат, но и насыщенность их людьми, если можно так выразиться. В одном из верхних покоев спал пожилой мужчина, в другом — супружеская пара, хотя, может быть, просто любовники, я не слишком хорошо различал на таком расстоянии их запах, более ориентировался по заблудившимся в коридоре остаткам.

Кто-то из них и есть наш герой? Маловероятно. Способности к творчеству у людей проявляются в юном возрасте и очень редко наоборот. Если на сцену выходит неизвестный нам гений, он почти наверняка достаточно молод.

Я как пёс обнюхал двери занятых спален, запомнил всё что надо и спустился вниз. Здесь, несмотря на ночное время, бродили ещё люди. Среди прочего я различил густой сладкий аромат совсем юной невинной девушки и невольно облизнулся. В постели я с девственницами возиться не люблю, не по мне вся эта бережная деликатность и трепет первого совокупления, а вот кровушки бы отхлебнул. Несмотря на сытость, горло щекотало вожделение.

Словно отвечая моим желаниям, девица покинула комнату, где сидела и разговаривала с другими людьми и пошла прямо ко мне. Схватить её тут, в полутьме? Я так и собирался поступить, но придумал план удачнее. Всё же не за кровью пришёл, а за информацией, а кто может служить лучшим источником сплетен, чем нетронутые девы? Им всё интересно, и они не прочь поболтать. Не разживусь сведениями, так хоть перекушу. Я глянул наверх, а потом растянулся на полу в жалостной позе, словно свалился с галереи и только сейчас прихожу в сознание.

Девушка почти наступила на меня, и я мысленно обругал её слепой курицей. Привлекательные молодые люди на дороге не валяются, то есть в моём случае как раз-таки да, но юным особам, на которых никто ещё не позарился, следует быть внимательными и рачительными.

— Ой! — воскликнула она, едва не оттоптав мне пальцы.

Я тихо застонал. Будь она немного умнее, умчалась бы обратно в гостиную быстрее лани, но разве в семнадцать лет у человека есть мозг? Он и позднее-то редко появляется.

Она наклонилась над моим скрюченным, хотя не без изящества телом, обдав сочным ароматом непорочности. Я сглотнул.

— Что с вами? — спросила она добрым голосом.

— Упал, ушибся, — простонал я вполголоса.

— Я позову Марию и Хосе, — доброжелательно предложила она.

— Нет! — испуганно, но негромко воскликнул я. — Не выдавайте меня, добрая госпожа! Я всего лишь надеялся раздобыть немного съестного, уйду из вашего дома, как только мне станет лучше.

Я привык работать на публику, артистизм у меня в крови, так что не прошло и двух трогательных минут, как девица предложила мне опереться на неё и переждать немощь в одной из её личных комнат. Я сделал вид, что ковыляю с трудом, но слишком заметно на девушке не повисал: лишние нагрузки так портят романтические моменты вроде этого.

Привела она меня не в спальню, а в маленькую гостиную с единственным диваном и парой кресел. В одно из них я и погрузился, шепча слова благодарности и перемежая их время от времени жалобными стонами. Девушка села напротив.

В комнате было светло и мы наконец-то смогли разглядеть друг друга, то есть я-то видел и раньше, в полумраке, только не смотрел, занятый отслеживанием окружающей обстановки. Девушка оказалась довольно миловидной, хотя красивой я бы её не назвал. Детская пухловатость ещё не оформилась во взрослую женственность, но поработав над собой, малышка могла со временем стать весьма привлекательной дамой. Кожа хорошая, сложение пропорциональное, волосы густые, пышные, пусть и завязаны с откровенной небрежностью — всё, что надо для правильно взлёта, в ней присутствовало. С другой стороны, её перспективы не входили в круг моих интересов: как пришёл, так и уйду.

— Как тебя зовут? — спросила она.

Я был осмотрен внимательно, почти жадно и понравился, судя по тому, что приятный румянец окрасил круглые щёчки, а дыхание слегка участилось.

— Лек, — ответил я. — А тебя?

Общаясь с ребёнком, сам будь как дитя, и всё пойдёт на лад.

— Дина, — ответила она.

Ну и понеслась. Такие разговоры всегда идут по одному сценарию. Моя наспех придуманная история была проглочена с полным доверием. Можно молоть полный бред — это несущественно, важны интонации, взгляды. Бить надо на чувства, а не на разум. Поскольку обольщать эту птичку я не собирался, то стремился пробудить жалость и сочувствие. Правда, девушки в таком возрасте настолько тянутся к любви, что готовы позариться буквально на что угодно, а я чем угодно не был. Да, лицом не аристократ: простоватая у меня физиономия, зато телом красив и очень пластичен, никакая одежда не скроет. Я видел, как заворожено Дина следила за каждым моим движением и это при том, что я изображал больного и несчастного.

К шпионской своей задаче я приступил достаточно быстро. Когда доверительность в наших отношения достигла нужного уровня, я рассказал, опуская ресницы и вздыхая, что, отказывая себе во всём, копил деньги на билет. Великий Саторин был моим кумиром, а попасть на знаменитый поединок — заветной мечтой.

Я опасался, что держаться в этом русле окажется непросто. Хотя девушки и западают на моего господина и повелителя, Дина явно относилась к категории порядочных юных леди. Она оказалась до такой степени наивной, что привела к себе незнакомого парня и даже простодушно давала ему понять, что он ей интересен и приятен. Человеческий мужчина уже подминал бы её под себя, но при моей пресыщенности насилие ей не грозило, хотя она-то этого знать не могла.

Так вот мои дифирамбы Саторину она выслушала с большим вниманием, даже кивала иногда, соглашаясь с тем, что он величайший гений и творец. Неужели поклонница? Не ожидал их встретить в предполагаемой цитадели врага.

— Лек, я тоже думаю, что он удивительный, талантливый создатель миров и знаешь, я, наверное, смогу достать тебе контрамарку.

Она покраснела и опустила веки, словно сказала что-то неприличное или чересчур интимное. Я про себя выругался: морока с этими девицами, никогда не знаешь, какой бред существует в юной голове на правах истины.

— Ты с ним знакома? — спросил я жадно. — Он и в жизни такой величественный как на сцене?

Она всё краснела, не поднимая глаз, так что уже захотелось взять за плечи и осторожно потрясти, как новую ещё неразработанную игрушку, но потом она всё же сказала таким тихим шёпотом, что человек бы, пожалуй, слов не разобрал:

— Я знаю его противника.

Я восторженно выдохнул и лицу придал нужное выражение, на случай если Дина рискнёт на меня взглянуть. Сказать ничего не сказал, боялся спугнуть удачу в последнюю минуту. Девочки недолго могут удержать тайну, особенно когда хотят понравиться привлекательному молодому человеку.

— Это я! — сказал она и посмотрела быстро, застенчиво и в то же время с жадным любопытством — проверить, какое произвела впечатление.

Сокрушительное, надо сказать. Сначала я подумал, что неверно понял её слова, но мигом сообразил, что всё, в сущности, сходится. Тайна для того и требовалась, чтобы эффект неожиданности был полным. Девочка против взрослого мужчины — это кто-то здорово придумал, а если она победит? Сенсация снесёт крыши по всей планете.

Мысли кружились в голове, сталкиваясь и спотыкаясь, но из роли я конечно же не вышел и, посидев сколько нужно с изумлённо раскрытым ртом, тут же обрушил на малышку бурю восторга и почтительного любопытства. Все люди тщеславны — бери и пользуйся. Я и взял. Ещё несколько минут, и Дина выложила прочие секреты: где она воспитывалась и как развивала свой дар. Единственное, чего я пока не знал, так это её потенциала и робко намекнул, что слишком смело выступать против такого великого мага как Саторин.

Она улыбнулась с ребячьей гордостью.

— Протяни руку!

Я повиновался. Творцы пользуются техникой, без неё иллюзии нестойки, но Дина, как мне показалось, ничего подобного не сделала. Она положила на мою ладонь две свои, сложенные опрокинутой лодочкой и сосредоточенно нахмурилась. Я ощутил тепло куда более сильное, чем могло идти от человека. Щёкотное ощущение пробралось от запястья до локтя. Лицо девушки стало таким серьёзным, что она показалась мне совсем взрослой, и я подумал мельком, уж не притворяется ли она простушкой, как я заблудшим пареньком, тогда как на самом деле опытна и хитра, но вряд ли живой человек мог до такой степени обмануть вампира.

Пока я разглядывал Дину, она завершила таинство и подняла руки, словно отпуская волшебство на волю. Глаза гордо сияли. Я посмотрел на свою ладонь, и увидел сияющий на ней белый цветок. Он казался абсолютно живым с тёмной сердцевинкой и полупрозрачными лепестками. Гармоничный простой, с теми незначительными изъянами, которые отличают подлинное от фальшивки.

Сказать, что я испугался, значит, ничего не сказать. Липкий ком ужаса стянул нутро, жар ударил в уши, заледенел лоб. Я смотрел на бесхитростное творение Дины и пытался собрать в кучу бешено по разным дорожкам и на разных скоростях несущиеся мысли.

Дина смотрела вопросительно, ждала моей реакции. Губы подрагивали, готовясь расплыться в счастливой улыбке, и я заставил себя выйти из чудовищного транса и вновь играть взятую на себя роль.

— Как ты это? — пробормотал я.

Голос неподдельно дрожал, но я уже достаточно овладел собой, чтобы раскрыть восприятие, обшарить им окружающий мир, не обнаружить в нём ничего угрожающего и немного успокоиться. На воре шапка горит — вот что это такое. Нет никакого чудовищного заговора, и никто не жаждет моей крови, просто милая девочка сотворила самое естественное, что хотят девочки. Она не в курсе, что я вампир, что легендарную нашу королеву зовут Белый Цветок, что от подобного тайного знака любой бессмертный испугается за свою шкуру. Всё нормально, всё хорошо, надо взять себя в руки и не верить старым сказкам.

— Видишь? — с гордостью сказал Дина. — Я тоже кое-что умею. Может быть, я не так сильна, как великий Саторин, но я смогу достойно принять участие в соревновании.

— Ты победишь! — сказал я.

Хотел польстить, а кажется, прозрел. Бывает у нас такое: будущее видно, и голова от этого болит. Ошибки, конечно, случаются, но истина просвечивает сквозь время достаточно часто.

— Ты, правда, так думаешь? — вспыхнула она, и сквозь застенчивость пробилась яркая волна страстной надежды и отчаянной веры.

В этом трепетном существе жил темперамент борца и победителя, просто он ещё толком не проснулся, не развернул крылья. Я подумал мельком, что, может, пришла пора бросить к осиновым рощам самодовольного Саторина и уйти в команду этой девочки? Она — сокровище. Вот где можно денег наварить.

Ну об этом решил поразмыслить позднее, не горело, а ноги уносить пришла пора. Я сделал всё, что собирался и даже больше. Пошевелившись в кресле, я сказал с надеждой, что рёбра и живот больше не болят, и я смогу выбраться наружу так же незаметно, как и пришёл.

— Ужасно нехорошо, если меня здесь увидят, ещё хуже, если в твоей комнате, это ведь неприлично — девушке принимать мужчину ночью.

Я держал себя добродетельно и робко, чтобы меня всё ещё жалели. Как уже не раз хвастался: детишек никогда не обольщал, и не собирался начинать с Дины. Она, кажется, поняла, хоть отчасти, насколько рискованным был её хороший поступок, но не слишком расстроилась: ведь я её доверия не обманул.

— Я тебя выведу лёгким путём!

Мы покинули комнату и крадучись пробрались по коридорам к неприметной задней двери. Вероятно, ею пользовались доставщики грузов. Заперта она была не на замок, а на засов, поразивший меня массивной основательной старомодностью.

— Цветок можешь спрятать в карман, — напутствовала Дина. — Он не завянет, пока тебе нужен, ну или пока я не умру.

Она улыбнулась явной нелепости последнего заявления. В семнадцать лет смерть кажется мифом, даже если видишь её кругом. Исчезать могут все кроме тебя, ты сохранишься. Примерно в этом возрасте меня и обратили или я был чуть старше — никто моих лет не считал.

Крепко зажав в горсти обещанную контрамарку, упрятав (не без дрожи — сознаюсь) другой подарок в карман, я выскользнул в дверь, оглянувшись напоследок. Дина жадно следила взглядом за моей удаляющейся стройной фигурой или просто созерцала мир, который до поры был для неё под запретом. Я слабо махнул рукой, и дверь затворилась.

Впереди оставался ещё изрядный кусок ночи, потому домой я не пошёл, а отправился бродить по подземному городу, отшивая усталых проституток и заглядывая в ночные заведения. Оттуда меня прогоняли, взирая на дрянную одежду и потасканный вид. Я послушно уходил, вспоминая Дину. Она меня приютила. Позволила как побитому псу отлежаться в своей норе, и это согревало душу. Мягко становилось на сердце, словно нежданный подарок нашёл и трепещешь, предвкушая открытие, заглядываешь под обёртку и в карту. В недобром бытии кровососа редко случаются светлые моменты, в последнее время их просто не стало. Я привык цинично презирать этот суетный мир, а сегодня на диво размяк. Вот так захочешь разувериться в человечестве, и опять ничего не получится.

Я нашёл тихое место, где никто не мог помешать, сел на каменную скамью и достал из внутреннего кармана подарок. Лепестки сияли всё так же свежо, не измялись, не изломались. Игрушка даже пахла — слабо. Кажется, фиалками. Я вспомнил холодный лик, не Динин, конечно, тот, другой и едва не смял нежное растение в пыль. Радость растворилась в угрюмой печали. Как я не хотел, чтобы прошлое возвращалось!

Глава 3

Домой вернулся не открыто через парадный ход, а сквозь окно. Вела к моей скромной спаленке тайная дорога по крышам и временами я бегал по ней как кот, не потому, что чего-то боялся или стыдился — просто остерегаясь шокировать обслугу внешним видом.

Сбросив ночные тряпки, я помылся и надел приличный костюм. Судя по шуму внизу, у нас были гости, а тереться среди всех, кого насылала судьба, являлось моей прямой обязанностью. Поэтому прихорошившись перед зеркалом, расположив в романтическом беспорядке короткие светлые локоны, я томно спустился по парадной лестнице.

Пахло людьми и вампирами, многих я узнал издали и соорудил на лице подходящую улыбку ещё раньше, чем сквозь широкий портал вошёл в главную комнату для приёмов. Шерил скользила среди гостей, подобная светлому и очень порочному ангелу. Длинные волосы спиралями скользили по спине, по плечам, перемещались как живые, когда она переходила с места на место или просто поворачивала голову. Кипенно-белое платье казалось сотканным из облаков. Что-то начал раздражать меня этот девственный цвет, но нашей подругой я любовался с удовольствием.

Саторин величественно сидел в кресле с бокалом в руке и дежурно-приветливым выражением на физиономии. Все мы лицедеи, а как хочется иногда дать себе волю и не врать никому. Весело так пожить, хотя и недолго. Я непринуждённо включился в процесс: бросил слово одному, улыбку другому, взгляд третьему. Меня знали, и я весь этот паноптикум выучил наизусть. И люди, и вампиры — все были дрянцо. Та публика, что кормится вокруг бессмыслицы. Нужный всё контингент. Каждый раз, подавляя естественные чувства: от заурядной брезгливости до горячей ненависти — я терял часть себя. Когда душа тает, как кусок сахара в кипятке, это никому не видно, хотя и больно. Впрочем, со временем я приспособился. С неизбежным полезно смиряться без досады.

Меня облапил Рензо — здоровяк с широким лицом, жёсткими курчавыми волосами и злобными искорками на дне зрачков.

— Малыш Тач!

Как уже говорил, такое у меня прозвище, право, и не соображу, откуда оно взялось, да и всё равно мне.

— Рад тебя видеть, старина! — воскликнул я, радостно улыбаясь.

Оба мы охотно перегрызли бы друг другу глотки, но всегда изображали сердечное согласие. Так проще. Обычно он с объятиями не лез, так что я догадался о предстоящем неприятном разговоре. Действительно, Рензо увлёк к бару, словно ему захотелось со мной выпить, но глаза глядели трезво и беспокойно. Мы обзавелись бокалами и уселись друг против друга как добрые товарищи.

— Тач, до выборов осталось не так много времени, а вам словно и дела нет! В чём здесь расчёт?

Мне на все времена глубоко безразличны оставались ритуальные пляски самолюбий вокруг должностей и тронов, но я тут же сделал озабоченное лицо и чуть придвинулся к собеседнику, словно всю жизнь или хотя бы последние два-три дня только и мечтал, поговорить о выборах нового короля вампиров.

— У Саторина сейчас очень напряжённый момент, Рензо. Если он начнёт отвлекаться на пропагандистскую работу, то не сможет сосредоточиться на поединке.

Мой бессовестный собеседник недоверчиво прищурился.

— То есть, ты хочешь сказать, что он, выдвинув свою кандидатуру, не намерен её отстаивать?

Меня словно святой водой ошпарило, хотя я естественно постарался ничуть не измениться в лице. Этот гад Саторин влез в политику и мне ничего не сказал? Убить мало! Разве не я его законный представитель? Или он посвятил в свои безумства только Шерил? Разберусь с ними обоими, а пока надо обставиться как положено и выведать всё что удастся.

Я загадочно улыбнулся, наполнив взор ледяной стужей:

— А ты откуда знаешь?

Надменная отстранённость бесит собеседников, и полезные сведения порой начинают сыпаться как град из прохудившейся тучи. Рензо рассердить вообще было нетрудно. Его глазки засверкали злобно, и он ответил с нешуточным раздражением:

— Тач, не строй из себя тайного советника! Я участвую в контрольной комиссии и, естественно, знаю всех кандидатов!

Лень, подруга моя беспробудная! Чья вина, что ни разу не поинтересовался грядущим политическим шоу? Глупо наезжать на Саторина, когда сам дурак, хотя я ведь всё равно наеду. Ладно, можно в доверительность поиграть, это тоже временами забавно. Я вздохнул, словно признавая своё поражение и полную правоту противника:

— Рензо, ты же понимаешь, дорогой друг, что лучшим козырем в выборах будет победа Саторина над неизвестным могучим противником?

Надеюсь, поединок состоится раньше финальной грызни за трон, а не то я опять облажался. Вечно я путаюсь в датах.

Собеседник изумлённо покачал головой:

— Вы так ослеплены дешёвым успехом на подмостках, что считаете его существенным? Надеетесь, что шута охотно изберут в короли?

Треснуть бы его по наглой вампирской роже, жаль, не принято это сейчас. С чего вдруг Рензо начал строить из себя фигуру, когда он пешка? Можно подумать, добывал деньги на золотых приисках, а не точно так же как я опекал бойца-творца, только рангом помельче Саторина. Все мы кормились воздухом и неплохо зарабатывали, так стоило ли хаять человеческую жажду ослепления, служившую щедрым навозом для нашей нивы?

— Популярность среди смертных не помеха, да и многие вампиры охотно посещают представления и всегда готовы поддержать собрата, сумевшего подчинить себе пристрастия толпы.

Мы с Рензо посверлили друг друга недобрыми взглядами, потом я примирительно сказал:

— Ну хорошо, следующей ночью явлюсь в вашу комиссию, обсудим программу участия.

Можно подумать, он желает Саторину успеха. Хотя, кто знает: если мой господин и повелитель нырнёт с головой в политику, на пьедестале творцов освободится тёплое место, и подопечный Рензо поднимется на очередную ступеньку, соответственно увеличив доход присосавшейся к нему бессмертной пиявки.

Разберёмся. Утро на подходе, и вскоре гости начнут расползаться по дневным норам, а надо поболтать ещё кое с кем прежде чем я возьму за шиворот моего работодателя и примерно встряхну его несколько раз на предмет обнаружения внутри разумного содержимого.

Я ринулся в пучину общения и последующий час томно заигрывал с дамами и дружески болтал с мужчинами, снимая пенку настроений с собравшегося у нас зверинца. Не было здесь ни одной персоны, всё равно живой или не очень, которая могла бы вызвать хоть мимолётную симпатию. Все подличали и ловчили, продавая всё, что могли и покупаясь не за такие уж значительные суммы. В ушах звучали голоса, в сердце копилась брезгливая ненависть. Я жил в этой среде долгие годы, привык ко многому, но временами она раздражала с первозданной силой. Тем не менее, работу я делал хорошо, поскольку не любил к ней возвращаться, и отцедил нужный для понимая ситуации мерзкий осадок достаточно успешно.

Почти все уже разошлись, и я предвкушал, как здорово развлекусь, когда в особняке не останется никого, кроме своих, и тут меня взяла под руку милая Лорелея. Нет, иначе: Милая Лорелея — поскольку все называли её именно так, прилагательное тоже приняло статус прозвища.

— Да, дорогая? — спросил я нежно.

Терпеть не могу её сложно произносимое имячко. Пусть я вампир, язык у меня не сломается, но ведь и совесть иметь надо.

— Приходи поболтать, малыш, — страстно дохнула она мне в ухо.

— Ты тоже в комиссии? — догадался я, ничуть не обольщаясь на свой счёт. Милая Лорелея питала симпатию к особам своего пола и крайне редко допускала до тела мужчин, я в этот круг в любом случае не попадал по рангу. Хотя, помнится, в прежние времена, пару раз мы не без приятности провели время.

— Будет интересно! — проворковала она и пошла прочь, делая всё возможное, чтобы я не отрывал взгляд от её тела, такого доступного на вид под полупрозрачной тканью.

Я с удовольствием разглядел всё, что мог, но душой не смягчился. Понятно теперь, почему Саторин собрал у нас именно этих уродов, а не каких-либо других. Он всерьёз ослеплён блеском короны. До такой степени запал на это милое украшение, что скрыл от меня сам факт участия в выборах, зная прекрасно, насколько я равнодушен к регалиям.

Я раздул ноздри, наполнил всё своё существо справедливым гневом и, широко шагая, отправился к господину и повелителю.

У Саторина был утомлённый вид, я перехватил его уже на пороге спальни, точнее шагнул в комнату следом за ним и затворил дверь. Никого не удивит, если я проведу здесь какое-то время, все же знают, что мы любовники.

— Алек, не подождёт твоё дело до вечера? Репетиция, потом эти гости. Я устал.

Ага, так умаялся, что даже не счёл нужным интересоваться успехом или провалом моего предприятия. Заслужил он взбучку, чего уж там! Пальцы чесались действительно пустить в ход суровые и действенные приёмы укрощения политических амбиций, но я собирался немного поругаться с Саториным, а не основательно испортить отношения, потому сдержал порыв.

— И когда ты собирался поставить меня в известность о столь серьёзном шаге, который может существенно изменить твою, а, следовательно, и мою жизнь? — спросил я холодно.

Того, кто подличает и ловчит, просмотреть сравнительно просто, может потому, что я сам такой? С гениями же никогда не знаешь, пытаются они тебя обмануть или действительно одержимы, потому серьёзное, даже торжественное выражение лица Саторина ничего внятного мне не сказало.

— Не хотел отвлекать от основной работы, — сказал он. — Организация поединка отнимает много времени и сил, а политика никогда не интересовала тебя всерьёз.

И не поспоришь ведь. Ничто так не греет душу лентяя вроде меня, как заботливое освобождение от лишних обязанностей. Саторин, видимо, успел неплохо меня изучить. Тем не менее я не спешил умиляться и благодарить за заботу.

— Ладно, творец, задам другой вопрос: зачем ты вообще в это влез?

— Потому что я хочу добиться большего, чем уже достиг.

Мы стояли друг против друга, словно разговаривать собрались считанные мгновения, но тут я рассердился всерьёз и демонстративно плюхнулся в кресло. Саторин поморщился, однако ситуацию принял и с достоинствоопустился на стул у гримировального столика, поскольку больше сесть было негде. У него есть целая комната для наведения красоты, а в спальне он так — любуется собой по мелочи.

— Хорошо! — сказал я. — Готов понять неудержимое стремление к власти, почестям и бриллиантам, но ты отдаёшь себе отчёт в том, что выборам предшествует поединок, и, если ты его проиграешь, второй провал почти неизбежно последует за первым? Догадываешься, в каком именно месте окажется твоя репутация после двух сокрушительных поражений? В том, которое мы за ненадобностью не посещаем.

Он смотрел на меня даже не сердито, а с той усталой снисходительностью, с какой взрослый слушает неразумный лепет ребёнка. Конечно, я преувеличивал, совсем на мели мы бы не остались, но ведь беспокоился о реноме Саторина ради него самого, я в любом случае пребывал в тени и шоколаде. Это чокнутые гении не в силах перенести, когда их возят мордой по битому стеклу, низводят до балаганного чуда их великий дар и показывают наглядно, чего они доподлинно стоят: всем и всему есть цена. Я — заурядность, от меня не убудет, а в каком виде он предстанет перед публикой, когда мелкая девчонка положит на обе лопатки в игре, где он слишком долго блистал победителем?

— Я справлюсь! — сказал этот ненормальный с тем же подспудным высокомерием. — Ты мог бы уже понять, что я доподлинно компетентен и не сомневаться в успехе. Просто поверь мне, Алек. Делай своё дело, а уж я сделаю своё.

На краткий миг я заколебался, может быть потому, что устал и поглупел, или желал ему победы, или моя извечная лень шепнула, что не стоит выправлять страховку, пока потолок ещё не рухнул на голову. Секунду спустя я вспомнил девочку в подземном замке, белый цветок, который она слепила из мирового эфира, энергию, что ощутил в ней острым восприятием долгоживущего существа и разуверился. Я не гений, но и не дурак. Обманывать других — всегда пожалуйста, себя — глупейшее занятие на свете. Я сказал:

— Ладно! Нам всем полезно отдохнуть, а уже потом поговорить обстоятельно. Ну так я пошёл, если, конечно, ты не нуждаешься в моих услугах на этом роскошном ложе.

— Ты совсем не хочешь взрослеть! — с оттенком осуждения сказал Саторин.

Он не слишком противился распространению слухов о собственной сексуальной мощи. Иногда мне казалось, что его упорное воздержание однажды прорвётся взрывом страсти, и он уложит под себя любое существо, которому не повезёт оказаться рядом. Меня давно беспокоил этот момент, потому что подвернуться мог кто угодно, а насилие такого рода нам очков бы не добавило. Сложно присматривать за тем, кто сам за собой присмотреть не может.

Убедившись, что моё щедрое предложение не разбудило в Саторине похотливого безумия, я покинул его спальню и отправился к себе. Знакомый запах подсказал, что сюрпризы ещё не закончились, и действительно в той комнатушке, где я проводил редкие часы сна, восседала Шерил. Она занимал единственный стул, потому я без стеснения плюхнулся на кровать и принялся раздеваться.

— Да, дорогая, я весь к твоим услугам.

Подруга смотрела сердито и не спешила ни в мои объятия, ни в мою постель. Я, впрочем, и не рассчитывал. Пришла Шерил затем, чтобы обыскать мою комнату, но не на того напала. Естественно, всю одежду, в которой ходил в подземный город, я закинул в машину и задал режим тройной очистки, не упустил из виду и обувь, и бельё. Цветок же, подаренный мне Диной, перепрятал в карман вечернего костюма, в котором спустился к гостям.

— Ты узнал кто наш противник? — спросила Шерил прямо.

Я бы так же и ответил, но разозлили они меня оба, да и не хотелось ничего обсуждать пока не отдохну, потому я задумчиво стащил рубашку и привычно соврал:

— Нет, но дорожку нащупал. Познакомился там кое с кем, пойду следующей ночью и разведаю окончательно.

— Что бы ты, да не справился сразу? — подначила она.

— Не льсти, я на это не падок. Что есть, то и говорю. Люди — материал ненадёжный.

— Получается, это человек, не вампир?

— По всей вероятности. Бессмертных я там и совсем не учуял.

Я спокойно разделся догола и забрался в постель. Шерил наблюдала без стеснения, пожалуй, даже с интересом. Забыла, как я выгляжу совсем без всего? Так это не моя вина.

— Или залезай на кровать, и мы чудно проведём время, или уходи и дай возможность выспаться, что тоже неплохо.

Она не сдвинулась с места.

— Ты в курсе, что Саторин хочет принять участие в выборах?

— Да, хотя я был бы добрее, узнай эту дурацкую новость от кого-то из вас двоих, а не от мерзавца Рензо.

— Саторин действовал спонтанно, кроме того опасался, что ты станешь возражать.

— Я и стал. Зря вы не слушаете. У меня одного здесь ясная голова на плечах.

Одеялом прикрыться я и не подумал, лежал как есть, поскольку стыдиться было нечего. Шерил разглядывала моё поджарую фигуру, светлые кудряшки в паху. Я натуральный блондин, это видно, хотя у вампиров на теле почти не остаётся волос — на груди и под мышками точно вылезают, но я считаю, что от этого мы выглядим только привлекательнее.

— Не приценивайся — бери! — предложил я подруге. — Товар хорош. Попка вообще ядрёная, показать?

Видела она мою задницу, но напомнить ведь не вредно. Что там сварилось в прелестной голове, я не знал. Шерил встала и ушла, едва слышно шелестя белоснежным платьем. Я не расстроился. Заперев дверь, проверил, не подсадила ли мне моя милая компаньонка жучков или других вредных насекомых, но ничего лишнего не обнаружил. Судя по запаховым следам, Шерил даже в вещах не рылась. Зачем тогда приходила?

Я вернулся в постель и достал из внутреннего кармана смокинга цветок. Он ничуть не изменился, слабо нежно благоухал и сиял неповреждёнными лепестками. В душе шевельнулось тепло, такое же сладкое как запах. Думать о Дине было приятно. Я не вожделел её ни как женщину, ни как корм, но вспоминая голос, аромат, движения, взгляды — мечтал встретить вновь, чтобы просто пообщаться. Так здорово у нас вышло, что я ощущал себя более человеком, чем когда-либо прежде, а таким чудом дорожишь сильнее по мере того, как время неумолимо отдаляет твой исток.

Положив драгоценный подарок возле подушки, я долго смотрел на него, пока здоровый сон не смежил мои веки.

Глава 4

Вампиры мало спят, два часа спустя я уже очнулся бодрый и полный сил. В комиссию по выборам раньше заката идти не стоило, видеть Саторина и Шерил я не хотел, поскольку на них старательно обижался, потому решил посвятить остающиеся до заката полдня самому себе.

Добросовестность всё же повлекла в апартаменты господина и повелителя. Саторин тренировался. В специальном зале слабо гудела и пахла неживой техникой аппаратура творцов, выше располагалась собственно мастерская. Я остановился понаблюдать. Саторин создавал скалу, насыщенную сверкающими минералами. Кристаллы поблёскивали тускло и остро, переливались красками. Я знал, что их можно потрогать, ощутить жёсткость рёбер и шероховатость граней, проникнуться немыслимым сочетанием цветов, стать естественной частью искусственного мира, но не спешил восхищаться. Во-первых, я видел результат неоднократно, это туристы из провинции могли восторженно замирать и свято верить в чудо. Во-вторых, лишь здесь и сейчас я понял одну вещь, которая и прежде тиранила подсознание, но теперь окончательно вылупилась на свет. Всё, что воплощал Саторин, несло на себе отчётливый отпечаток его личности, а он был вампиром, и любую суть возводимого мира сам того не сознавая насыщал кровью.

Люди восхищались его искусством, но не любили, оно трогало воображение, но не сердца. Оно пугало, заставляя проживать не самую весёлую страницу жизни.

Я подумал о том, каким увижу творчество Дины и ощутил внутри неясную тоску. Словно отняли у меня что-то хорошее, хотя у вампира не очень-то отберёшь. Странно, но мне понравилось общаться с человеком, да ещё столь юным. Те недолгие минуты, что мы с Диной провели вместе, два чужака в большом неуютно мире, насытили душу как еда — тело. Стерли местами налёт неправильности, словно вознамерились показать мне, есть ли под ним здоровая ткань. Сохранилась ведь? Забавно. Я украдкой достал и обозрел цветок. Он более не пугал, был просто знаком внимания, маленькой частицей заурядного бытия, не имевшего никакого отношения к мрачной культуре вампиров. Я убрал его в карман, бросил взгляд на гротескное творение Саторина и решил, что обязательно встречусь с Диной ещё раз.

Хочу сразу пояснить: я не влюбился. Это странное помешательство никогда не выносило мне мозг. В человеках был слишком юн и занят борьбой за выживание, в вампирах и совсем смешно казалось носиться с нежными чувствами. Влечение к Дине объяснялось иными причинами. Я жаждал чего-то неопределённого.

Наверное, окружающие меня вампиры и люди несли на себе столь явственный отпечаток лицемерия, что даже для такого весёлого циника как я оказалось чересчур. Я хотел глоток не крови, а чистой воды.

За века существования привыкаешь к тому, что голова от скуки обзаводится не только обычными, но и извращёнными мыслями. Любые желания перестают страшить, лишь ненавязчиво взывают к действию. Я без тени сомнения отправился к себе переодеться, а потом покинул особняк и ринулся в людской океан.

Солнечный свет тяготил, потому я старался держаться в тени, хотя обгореть не слишком боялся. Транспорт у нас разнообразный, и сутолока свела бы с ума любого, но я вырос не во дворце и любил болтаться в толпе. Поскольку костюм мой был лишь немногим лучше того тряпья в котором бродил по подземному городу последний раз, престижными каплями я не воспользовался, втиснулся в общую змею, где весёлые и грустные, общительные и отстранённые люди спешили куда-то по своим делам. Вместе с ними я добрался до пещер и охотно нырнул в прохладное сложно пахнущее нутро.

Проникнуть в замок моей принцессы я мог и днём, но решил для начала проверить, нет ли возможности встретиться с ней в городе, потому подобрался к парадному входу в дом и начал отцеживать запахи, тянувшиеся вдоль улицы. Как я и предполагал, совсем взаперти девочку не держали, выводили на прогулки. Не стоило надеяться, что её выпустят на свободу одну, без сопровождения, но и на сей предмет у меня имелись дельные мысли. Я выбрал подходящую позицию и принялся наблюдать.

Время от времени приходилось перемещаться и создавать иллюзию обоснованности моего присутствия здесь. Минуты пробегали безрезультатно. Я уже решил, что сегодня Дину не выведут для моциона, и удача, всегда так меня любившая, ныне позабыла дорогу к своему привлекательному избраннику, когда дверь солидно отворилась и выпустила наружу ту пожилую пару, что я в бытность свою внутри вынюхал на втором этаже. Дина как примерная дочь или внучка шла между супругами, и всё это семейное предприятие чинно двинулось вдоль улицы.

Я потёк следом, позволил себе подойти довольно близко, поскольку никто кроме Дины меня не знал, а она любопытная и зоркая, как все девушки, очень скоро рассмотрела меня в редкой веренице прохожих.

Щёки вспыхнули румянцем, заблестели оживлением глаза. Дина постаралась опустить взгляд и принять благопристойный вид, но оно того не стоило. Пожилая пара обращала на неё мало внимания: идёт рядом, ну и чего ещё напрягаться?

Я умильно улыбнулся, издали показал сложенную бумажку, а потом, нагнав группу, быстро сунул листок в доверчиво подставленную ладонь. Как дети. Как в прекрасном прошлом. Современные навороты иногда делают жизнь такой пресной. Я избегал их, как только мог и совсем не потому, что неведение позволяло лишний раз отвертеться от работы, хотя что скрывать — и это тоже. Сейчас, играя роль бедного паренька с окраин, я вообще ничего с собой не взял.

Дина весьма ловко смогла, чуть отстав, развернуть и прочитать моё недлинное послание. Оглянувшись, она энергично кивнула и тут же принялась претворять в жизнь мой план. Мне нравился её азарт, зажигал, наполнял сдержанным весельем, томным, как предощущение безоблачного будущего. Дина справилась почти без усилий. Надсмотрщики, по-видимому, не отличались сообразительностью и на уговоры поддались быстро.

Массажный салон, в который я предложил Дине затащить эскорт, предоставлял множество услуг. Нет, не подумайте, всё в пределах приличий и закона. Здесь тело получало немало услад, и вся процедура продолжалась два часа или чуть больше. Хозяйка была одной из моих подружек и без возражений согласилась помочь, даже не приревновала, хорошо понимая, насколько это бесполезно.

Таким образом пока пожилая пара постигала тайны возрождения плоти, мы с Диной выскочили через неприметную заднюю дверь и оказались на улицах без всякого присмотра. Маленькая ладошка доверчиво умостилась в моей, глаза сияли предвкушением. Я и сам радовался как мальчишка, взрослый человек, ухвативший шанс вернуться ненадолго в сияющую юность. Вампиру просто выглядеть свежим наружно, гораздо сложнее вернуть это ощущение многое пережившей душе. Улыбка сама теребила губы — не по принуждению, а от довольства.

Стратегия и тактика не мои сильные стороны, но из первой нашей беседы с Диной я уяснил, что она родилась в пыльном захолустье Долгих степей и решил показать ей море. Из окон подземного дома она могла видеть край бухты, где выращивают моллюсков — скучные расчерченные сетями плантации и не более того. Я повёл сквозь хитросплетения рынка прямо к скалам, где грохотал великолепный прибой, откуда просматривался весь залив и Панцирные ворота в широкий океан.

Разговаривать в шуме и гаме базарных улочек почти не удавалось, но моей спутнице всё было равно интересно. Она жадно разглядывала товары, людей, причудливые уступы домов. Она наслаждалась приключением, в юной наивности ничуть не опасаясь дурных последствий. Иногда я корил себя за несерьёзность, но потом приходил к мысли, что виноваты оба и успокаивался. У меня вообще очень гибкая совесть — вся в своего хозяина акробата.

На мой счастье солнце частенько пряталось в облаках, позволяя обойтись без заметного ущерба. По ощущениям, кожа лишь немного покраснела, но для блондина это не криминал.

Мы долго бродили над обрывом. Заглядывая вниз, Дина вздрагивала от страха, хотя ограждение надёжно предохраняло от падения. Чаще всего же её взор устремлялся в даль где сходились вода и воздух. Она дышала морским ветром, смеялась, когда он трепал волосы. Глаза сияли, в них переливалось отражение волн. Пальцы иногда шевелились, словно сплетали узор творения, я следил за ними не без опаски, но ничего лишнего не появлялось в ладонях, и хорошо.

Мальчишки бродили по обзорной площадке, предлагая раковины и другие морские диковинки, Дина восхищалась ими, но купить не рискнула: как бы она объяснила такое приобретение дома?

Время нашего свидания истекало и под конец прогулки я повёл Дину в маленький непритязательный ресторанчик у заводских стен. Снаружи заведение выглядело неказистым, но внутри царил уют особого рода. Стены и лампы украшал битый перламутр, а оконные ниши занимали аквариумы. Неторопливо плавающие рыбки выглядели на фоне скучного городского пейзажа загадочно и забавно. Процеженный водой свет мягко лелеял полумрак.

Я заказал Дине моллюсков, запечённых в водорослевых лепёшках, а себе взял лишь воды, отговорившись недавним обедом. Подруга моя, кажется, подумала, что у меня не хватает денег на две порции, но предложить свои средства постеснялась. Она совершенно не представляла, как вести себя в подобной ситуации. Девочка, у которой, похоже, и мальчиков-ухажёров никогда не было. Ну и ладно.

Насколько мне хорошо в её обществе я понял только когда пришла пора идти в массажный салон и возвращать Дину телохранителям. Мы шагали медленно, почти всё время молчали. Дина выглядела грустной, словно и ей эти два часа безбашенной свободы проветрили душу от скопившейся внутри удушливой пыли, хотя откуда у юной девушки могли взяться эти горькие запасы?

— Было замечательно, Лек! Спасибо!

— Должен же я был хоть как-то отблагодарить тебя за доброту и контрамарку.

Мы задержались у двери, и кажется, Дина надеялась, что я её поцелую, но я не собрался давать обещаний, частью из гуманных соображений, частью по привычке. Интимный и грустный момент истекал просто так.

— Ты приходи на представление.

— Обязательно! — горячо заверил я.

И тут она быстро написала номер на всё том же клочке бумаги, вложила послание в мою ладонь и, отчаянно потянувшись на цыпочках, чмокнула не то в губы, не в щёку. Поцелуй, который равно можно было счесть как дружеским, так и романтическим. Меня от такой смелости взяла холодноватая оторопь, и мелькнула на краю сознания трезвая до дистиллированной подлости мысль, что я уже настолько вошёл в доверие к этому почти ребёнку, что без труда могу сломать его настрой и перевести игру на своё поле, обеспечив победу моему бойцу. Неужели я между делом опустил себя на самое дно? Любопытно.

Дина, залившись густым румянцем быстро скользнула в салон, а я остался на пороге не то мечтать, не то смеяться.

К последнему я склонен более, потому выучив номер, а бумажку изничтожив в ближайшем уличном утилизаторе, зашагал, улыбаясь, к родному дому. Я запоздало вспомнил, что именно на сегодняшний вечер назначено интервью тому журналисту, Велерову, из-за которого Саторин устроил скандал два дня назад. Долг звал, и я шёл, пытаясь разобраться попутно с тем, что во мне ненавязчиво происходило. Я не большой любитель анализировать собственные побуждения, предпочитаю бездумно им следовать, но сегодня всё было не так.

Почему меня так неудержимо повлекло к этой милой, но не более девочке? Какая магия сделала её общество привлекательным? Я, циничный неглупый пресыщенный мерзавец, не заметил, как пролетели два бессмысленно в целом проведённых часа. Всё, что она говорила, отдавало банальностью, да и сложно ждать продуманных сентенций от провинциального подростка. Другую девчонку я уже завалил бы в койку, чтобы хоть как-то сделать общение занимательным, но Дины и касался-то считаные разы. Словно она не вульгарный человек, а существо неизвестной породы, которое интересно само по себе потому, что неведомо.

Я вспоминал улыбку то робкую, то дерзкую, блеск глаз, частое дыхание. Не знаю, чем эта прогулка была для меня, но для неё стала волшебным приключением, праздником, феерией. Потому что море и вкусные моллюски или потому, что я рядом? Что, если она влюбилась? Лестно, конечно, так полагать, но ведь пустое. Вряд ли мы и увидимся ещё раз, поскольку я уже разведал всё что требовалось, а после поединка нужда что-то знать о ней отпадёт окончательно. Саторин победит, и простушка исчезнет из жизни и из города. Верю я в это? Во что конкретно?

К счастью вырос из городской суеты наш особняк, и я, отбросив не без облегчения странные мысли, нырнул в боковую дверь. У парадной как всегда торчали поклонники в надежде полюбоваться кумиром, урвать слово или взгляд, взять автограф. Саторин иногда подкармливал их своим великолепием, даря не слишком щедро иные из перечисленных благ.

Я глянул на часы, прыгая через ступени, поднялся в спальню и запер за собой дверь. Вряд ли принёс много запахов, в коридорах они быстро рассеются, а все вещи, что были на мне во время прогулки я тут же отправил в очиститель, включил на полную мощность режим проветривания и принял душ. Не знаю почему я так тщательно скрывал эти встречи. На всякий случай?

Мучил лёгкий голод, но поесть я уже не успевал, да и не особо стремился. После встречи с Велеровым предстояло ехать в клуб, где собиралась выборная комиссия, а там, как правило, что-нибудь подают, вот и откушаю на халяву. Люблю я это дело. Ну и то, и другое.

Я оделся в дневное, но элегантно и строго. Мы старались выдерживать контраст романтично-небрежного творца и его деловитых подтянутых помощников. Кто-то из обозревателей говорил мне, что, когда мы с Шерил чопорно стоим рядом с раскованным Саториным, оттрахать нас хочется почти нестерпимо. Меня, помнится, его слова впечатлили. Хорошо, что я вампир и могу удрать, если станет совсем скверно.

Внизу уже маялись техники из сопровождения, устанавливали аппаратуру, переговаривались на своём дёрганом наречии. Саторин величаво опустился в кресло, я чинно стал рядом как верный оруженосец. Люди засуетились, уточняя освещение и систему регистрации звука. Велерова я в этой суете выделил не сразу, сначала узнал запах. Не поверил себе и глубже втянул носом забитый ароматами воздух, а потом нашёл в толпе людей бледное от кровопотери лицо и едва удержался от того, чтобы не сложиться пополам от хохота. Пробило вот на веселье, когда узнал в нашем госте свою последнюю жертву, мужчину, который затащил в каверну чтобы насладиться моим телом, а вместо этого послужил ужином и завтраком, хотя и не подозревал об этом.

Скучное мероприятие тотчас приобрело неизъяснимую (как выражались в старинных романах) прелесть. Я немного гримируюсь и надеваю светозащитные очки, чтобы на людях выглядеть ещё неприступнее, потому не был уверен, что Велеров меня узнает, но собирался просветить его в случае неуместной забывчивости. Наставив рога Саторину, он попадал на наш крючок, и я собирался максимально упрочить и жало, и леску. Нам очень пригодится свой человек в этих структурах, и никуда он теперь не денется.

С интервью Саторин, как всегда, справился блестяще, он умел себя подать, и даже помощники ему в этом деле не требовались. Я вообще не прислушивался к беседе, разглядывал журналиста. Он бросал иногда на меня короткие взгляды, но, по всей вероятности, никак не совмещал элегантного помощника творца с тем юношей, которого завалил в койку между делом. Мне пришло в голову, что «снял» он меня как раз за внешнее сходство со мной. Если тот приятель прав, Велеров вполне мог гореть всеобщей жаждой обладания. Мне ли сопротивляться славе? Как вообще можно не захотеть такого лапочку как ваш покорный слуга?

Я выжидал, предвкушая удовольствие, и когда сотрудники Велерова отвлеклись, собирая оборудование, поймал его взгляд и облизнул губы, как делал это в коридоре подземного города. Саторин уже удалился, он же, якобы, весь в искусстве, с великим трудом отрывает время для посторонних вещей, а я остался и теперь с восторгом в сердце наблюдал за тем, как замер в неловкой позе наш будущий прирученный обозреватель.

Он побледнел ещё больше, вглядываясь в мои черты, и тогда я, сняв на мгновение очки, откровенно ему подмигнул. Лицо бедняги пошло фиолетовыми пятнами, сердце заколотилось так, что я испугался за его жизнь и здоровье. То есть самого журналиста ни чуточки не было жалко, а вот самоорганизовавшуюся бесплатную возможность продавливать в СМИ нужные нам комментарии упускать не хотелось.

— Поговорим, сладкий? — предложил я.

Стояли мы удобно, он — спиной к другим людям, так что замешательство никому не бросалось в глаза, я лицом, но бесстрастный и деловой. Не вызывающий никаких подозрений.

Как вы помните, близости с этим мужчиной я не имел (оно мне надо с кем ни попадя?), но чтобы скрыть следы кормёжки, подсадил ему воспоминания о том, как весело мы кувыркались в роскошной постели. Люди помешаны на сексе, им проще всего затмить сознание этим удовольствием. Даже стараться особо не надо, лишь дать толчок, а дальше воображение само насытит иллюзию достоверными деталями. Велеров не сомневался, что владел мной во всех возможных вариантах, и я могу рассказать об этом, а то и предъявить доказательства.

— Было чудесно, — сказал я ободряюще. — Надеюсь, мы подружимся, ну и не только.

Я обозначил губами воздушный поцелуй и ушёл. Остальное сам додумает, не дурак. Скучно же объяснять очевидные вещи.

Глава 5

Сборища вампиров ещё унылее человеческих. Мы ввалились в общинный дом всем семейством и тут же хищно разбрелись по залам. Саторин — общаться с другими бессмертными и вынюхивать, каковы их шансы, Шерил — поболтать с комиссарами и договориться о нескольких встречах, а я с деловым видом — пожрать, пока ещё остался свежак. Я же самый умный в гнезде и не напрягаю себя лишний раз многотрудными заботами.

Угощение подавали внизу, всё чинно, культурно, не то что в старые времена, когда жертву кидали из рук в руки, рвали ей жилы и мазались кровью словно мясники. Сейчас всё происходит иначе: каждый предназначенный в пищу человек сидит в отдельном закутке, чисто вымытый и уже полураздетый для удобства пользователей. Многие вампиры любят совокупляться в процессе насыщения. Я быстро просмотрел выставленный товар на общем экране. Иные фрагменты картинки уже отключили от вещания, значит, кто-то оказался ещё умнее меня и успел совершить выбор первым. Говорил я Саторину — надо раньше выезжать, но он же никогда меня не слушает. Впрочем, сладенького осталось немало.

Попить и поиметь разрешалось бесплатно, но вот убивать только за деньги. Я поглядел на расценки и решил, что совсем не кровожаден. Сюда привезли тех, кто так или иначе уже выпал из жизни, судьба каждого из них ждала одна, но я намеревался ограничиться порцией крови и не более того. Выбрал мужчину. Женщина могла пробудить во мне сексуальный аппетит, а я не мешаю эти два удовольствия.

В крохотной комнатушке имелось всё необходимое: человек и кровать. Я вошёл и запер дверь. Корм сидел на постели. Судя по напряжённому рисунку плеч, руки у него были связаны за спиной. Строптивый. Люблю я это. Подходя ближе, попутно его разглядывал. Неплохо сложён, мускулист. Судя по царапинам, мыли его силой, сопротивлялся, хотя какой в том смысл? Из одежды на нём остались лишь тонкие шаровары, которые срываются одним движением. Голова опущена, взгляд сквозь завесу растрёпанных волос изучает меня.

Дома мы рабов не держим — опасно это, может подпортить репутацию, если всплывёт, потому приходится ходить на охоту, насыщаться чаще всего торопливо и с оглядкой. Здесь никто не помешает, и удовольствие можно растянуть надолго.

Я снял с себя куртку и рубашку, опасаясь испачкать, и подсел к партнёру по вампирским играм. Приятно было наблюдать, как напрягается тело жертвы, ползают под кожей короткие судороги страха. Я устроился рядом, пока не касаясь его, лишь впитывая всем своим существом льющееся от него тепло. Человеческое тело притягательно не только кровью и гениталиями. Не знаю, как объяснить. Исходит от него некая мягкая энергия, которая дарит самое тонкое изысканное удовольствие. Сгрести и сосать хавчик из жилы — это для придурков, мне надо больше. Я ласково провёл пальцами по спине, спустился немного по хребту, наслаждаясь страхом жертвы, её отчаянием и ненавистью, приник грудью к широкому плечу. От этих пустячных прикосновений возникало волшебное ощущение, словно загораешь под лучами яростного полуденного солнца, и оно не жжёт, а наполняет светом. Сама жизнь перетекала в меня, подстёгнутая тем отчаянием, которое прорезается только на краю.

Человек не отодвинулся, но весь закаменел, словно готов был собраться в один кулак и не отдать мне ни фотона тепла, или в чём там это самое измеряется. Воспитательную работу, пожалуй, провели успешно лишь отчасти.

— Почему тебя связали? — спросил я, точнее промурлыкал тем бархатным голосом, который способен истекать только из вампирской глотки.

Он вздрогнул от неожиданности, но ответил почти сразу, словно надеялся словами защититься от кошмара происходящего:

— Пытался бежать.

— Удалось?

Он злобно зыркнул, сообразив, что я издеваюсь, но сдержался, буркнул неприветливо:

— Нет.

Корму следовало вести себя гораздо учтивее, но я решил не придираться к пустякам, и продолжал наполнять его уши патокой благозвучных речей, дёргая и без того натянутые нервы. Мы здесь находились для того, чтобы мне было вкусно, и следовало стараться обоим.

— Бесполезно, милый. Технология так отработана, что уйти от неё не удаётся никому. Все мы здесь потому, что порочны. Ты по своей части, я по своей. Признайся, ведь ты не усердным трудом кормил это симпатичное тело. Бродяжничал или воровал, или продавал другие услуги.

Я интимно спустился по хребту на поясницу, пальцы аккуратно проникли под резинку шаровар. Человек вздрогнул, съёжился ещё больше. Пожалуй, его пугала перспектива интимной близости с другим мужчиной — это хорошо. Когда я стащу с него штаны, всплеск стыдливости снабдит кровь особенно острой приправой. Иногда я понимал людей, которые священнодействовали на кухне, изобретая и претворяя в жизнь разнообразные блюда. Сам ведь занимался тем же самым.

— Не бойся, — ворковал я, стремясь тем не менее ещё более его устрашить. — Сильной боли я не причиню. Вампиры, правда, способны заниматься сексом очень долго, так что тебе придётся потерпеть. Твои стоны насытят кровь особенно сладкой нотой. Я буду доволен.

Гад я всё-таки, но дразнить человека было так увлекательно, я уже получил огромную подпитку просто находясь с ним рядом. Я гладил его тёплую кожу, вдыхал запах, считывал дрожь, которой он не мог удержать. Хорошо, но клыки отчаянно чесались, желая основного блюда, потому я придвинулся ближе, обнял его теснее, лизнул крепкую шею, там, где билась, страшась моих зубов упругая жила.

Он вновь глянул искоса, с отчётливым вызовом и глубоким отчаянием. Странная смесь ощущений, смысла которых я не уловил.

Я умный вампир. Да, знаю, что уже говорил это, но повторить никогда не вредно. Ещё я довольно стар. Прожил длинную жизнь, сталкивался со множеством затруднений, научился разбираться в людях хотя бы, когда ими питаюсь. Поведение корма меня насторожило. Поначалу слегка, мелькнула на границе сознания смутная тень. Я был не на шутку увлечён процессом насыщения и легонько так пьян, но этот сложный для простой ситуации взгляд заставил внутренний звоночек тревоги тренькнуть громче.

Я ещё раз лизнул кожу человека, демонстративно просмаковал языком и губами её вкус, зарылся носом в тёплое вместилище пищи. Чужие волосы щекотали лицо, и я довольно жмурился, но на самом деле упоение атаки оставило полностью, темперамент свернулся, словно снятая с лука тетива. Снаружи оставаясь всё тем же довольно мурлычущим над загнанным оленем барсом, внутри я был весь холодный анализ и предельная осторожность.

Знавали мы худшие времена. Да, это я тоже уже говорил, но не уточнял детали. Люди веками, тысячелетиями пытались нас извести и придумали так много способов, что на каждый из них и вампира бы не нашлось. Помимо традиционного серебра и деревянных кольев изобретали прививки, инъекции, которые делали кровь ядовитой. Сейчас я подозревал, что столкнулся с чем-то подобным.

Запах и вкус кожи отдавали неизвестностью. Да, люди разные, то есть, это они так думают, но почти всё, что человек мог сотворить со своей кровью по дурости, я уже изведал. Алкоголь, наркотики, болезни — здесь пахло другим. Неслышно, но тленно. На языке сохранилась горечь пробежавшей мимо смерти.

Жертва моя, преодолев какой-то барьер в душе, сама наклонила голову, подставляя клыкам шею. Типа смотрите: был неправ, но смирился со своей участью, не утружу премерзостными дерзостями прекрасного господина вампира. Я довольно поцеловал горячо пульсирующую жилу, вновь прошёлся ладонями по телу. Вроде бы ласкал, но руки мои как чувствительные датчики проверяли человека на ложь. Он знал, что мне придётся плохо и готов был пожертвовать ради этого собой.

Я досадливо фыркнул, вскочил и шагнул к своей одежде, словно меня призвала неслышная другим трель коммуникатора. Хороший способ, когда надо удрать от разговора или просто удрать. Я вгляделся в экран, словно получил архиважное сообщение, потом резко разочарованно вздохнул.

— Извини, малыш, продолжим наши игры чуть позднее.

И принялся надевать то, что снял. Человек заволновался, несильно, но я-то был настроен на его ауру и понимал всё. Он хотел меня удержать, то ли приказ был категоричен, то ли второй раз собраться с духом так легко не получилось бы.

— Немного мог бы отпить, — сказал он хрипло и неловко вильнул задом, словно призывая отведать его и с той стороны.

Ах ты лапочка моя! Спровоцировать обаяшку Тача совсем непросто. Кстати мог бы заметить, жертвенный герой, что я ничуть не возбуждён, уж это на самом виду, или его так смущало происходящее, что избегал подсматривать, хотя и я не демонстрировал совсем без покровов мой половой аппарат, изыскано задекорированный белокурыми завитками? Ай!

Я оделся, вновь шагнул к постели, но лишь затем, чтобы нежно растрепать и без того лохматые волосы человека, попутно прихватив несколько штук для анализа, игриво царапнуть ногтем его плечо и сделать вид, что слизываю первую желанную каплю крови.

Едва за моей спиной затворилась дверь, как я тщательно перенёс кровь на край платка и в него же завернул остальную добычу.

Пришла пора подумать. Теперь я позволил вскипевшей в древней крови ярости немного вырваться наружу. Решил слегка спустить пар перед тем, как выпущу кому-то кишки. Клыки злобно распирали дёсны, в горле клокотало рычание, а не милое мурлыканье — я рассердился не на шутку. Если этим соплякам, возомнившим себя великими вампирами, хочется играть в чехарду выборов — их проблемы, но доходить до смертоубийства собратьев — это слишком. Людишек и то теперь мочим с оглядкой и не потому что времена другие настали, а элементарная рассудительность не велит.

При то, что я мужчинами кормлюсь все знали. Если кто-то пытался устранить таким способом — докопаюсь. Не буди лихо пока оно тихо. Да я мирный бездельник, любитель пожить красиво и не напрягаясь, но могу стать очень деятельным, если меня всерьёз задеть. Вот так!

Я поднялся к диспетчеру всей этой кормушки и бегло оглядел прочий товар. На взгляд трудно судить, но подозрительным мне никто не показался. Все те, на кого я не позарился, могли оказаться и безобидны и нет. Впрочем, я не слишком нервничал из-за большинства собравшихся здесь кровососов, беспокоила только судьба своих.

— Ваш кормилец освободился? — тихо спросил человек, распоряжавшийся за пультом.

Я мельком оглядел его. Довольно старый, взгляд рассеян и пуст, как у любого, кто служит вампирам долгие годы. Он робко включил обзор только что оставленной мною камеры — проверить состояние подопечного. Вскоре, после произнесения всех речей и клятв сюда должна была хлынуть толпа потребителей. На миг кровожадное желание оставить всё как есть приласкало мне душу, но я не импульсивное дитя, чтобы страдать непродуктивной мстительностью.

Мужчина, которого я не тронул всё так же сидел на постели. Он выглядел усталым, и вопреки всему происходящему во мне шевельнулась как листик на ветру жалость.

— Я покупаю этого человека! И развяжите ему руки. Он вполне достаточно наказан.

Я покривился, взглянув на цену, но быстро набил на плато коммуникатора нужные цифры. Денежки ушли. Сначала жаба придушила меня, потом я её: ничего, Саторин заработает ещё, и я свой процент получу.

— Куда прикажете доставить вашу собственность? — спросил диспетчер.

Он избегал смотреть мне в глаза, и я прикинул холодно и отстранённо, насколько он может быть причастен к происходящему. Те, кто служат нам с открытым лицом, предают крайне редко: опасное это развлечение, да и зряшное чаще всего. Посмотрим.

— Я распоряжусь позднее. Пока пусть останется здесь. Счёт за содержание я оплачу.

И хватит тут разговоров, теперь они предстоят там. Я бегом, легко прыгая через ступеньки, поднялся в парадные комнаты и ринулся разыскивать своих. Надо же вроде терпеть их не мог, а сейчас, при вкусе и запахе угрозы встревожился как наседка о цыплятах. И гений наш бестолковый раздражал существенно меньше, чем прежде. Его традиционно хотелось отметелить, но теперь отечески, любя.

Саторин тоже предпочитал кормиться на мужчинах. Полагаю, боялся по моему примеру, что дамы пробудят в нём аппетит не только желудочный, но и сексуальный. Наш монашек так погряз в своём целибате, что я уже и смеяться над ним перестал.

Успел вовремя. Мой господин и повелитель в компании других бессмертных как раз направлялся к кормушке. Вампиры оживлённо переговаривались, глаза их маслянисто блестели. Я заступил дорогу Саторину. Моё почтительное: «Срочно, босс, всего два слова, потом я незамедлительно удалюсь!» — сменилось злобным шипением, когда мы оказались в относительном уединении. Так тихо, чтобы другие кровососы не могли услышать я сказал:

— Не вздумай здесь кормиться!

— С чего бы это?

Он уже был распалён и не склонен выслушивать помощника. Все вокруг верили, что я ему служу, а не наоборот, пожалуй, и он самодовольно проникся этой крамольной мыслью. Злость моя искала выхода и вот нашла.

— Ну ты, самодовольный осёл! Слушай, что тебе говорят, потому что я предупреждаю не зря! Если велю повесить клыки на крюк, заткни пасть и подчиняйся!

Испугался мой господин и повелитель так, что его отшатнуло. Давно я не показывал свой причудливый нрав. Спиной и затылком я всё ещё изображал почтительность покорного слуги и любовника, но взглядом сверлил не хуже, чем осиновым колом.

— Да, конечно, — пробормотал Саторин. — Алек, ты объясни в чём дело…

Его скулящие интонации немного отрезвили. Всё же я им по-своему дорожил.

— Отравленная приманка. Подробности потом. Останься тут, наверху. Сейчас найду Шерил, и мы уедем.

Я вернулся в общий коридор, втянул носом пропитанный кровососами воздух и уловил нужный запах. Подруга наша уже прошла к кормушке. Другим порталом. Какой идиот и зачем сделал их в таком количестве? Чтобы едоки в дверях не толкались?

Я метнулся обратно в диспетчерскую, где уже теснились у экрана любители халявы. Спрашивать человека счёл бесполезным. Сейчас просто мания среди вампирш — все красят волосы в белый цвет, на выяснение подробностей уйдёт много времени, кроме того, это привлечёт ненужное внимание. Я окинул взглядом общий экран. Память услужливо восстановила все фрагменты, что были на нём в прошлый раз, и я с почти полной уверенностью выделил нужный.

Шанс велик и не станет ведь Шерил сразу припадать к жиле. Все мы любители поиграть, а здесь, где есть возможность расслабиться, не заняться ли этим всерьёз? Обгоняя собратьев, я пробежал по галерее, приник к нужной двери, постучал. Запаха Шерил я не улавливал, но знал за собой скверную привычку путаться в ароматах в минуты волнения. Дверь почти сразу резко отворилась, и я увидел сердитую физиономию, но не Шерил, а совсем другого вампира.

— Прошу прощения, ошибся! — почтительно пробормотал я.

Он сразу резким толчком отгородил свой уютный мирок от моей тревоги. Его право. Свой любопытный нос я уберечь успел. В следующий раз промахиваться не следовало.

Я велел себе собраться и более глупостей не делать, потом двинулся вдоль ряда закутков, ловя запахи и попутно перебирая нужные фрагменты картины. К стыду моему, я не очень хорошо знал, кем питается Шерил. Она так старательно давала понять, что её личная жизнь не наше вампирское дело, что я понемногу устранился от любопытствования. Большая девочка, сама разберётся. Шагая вдоль ряда слегка утопленных в стену дверей, я постарался припомнить всё, что мог и в конце концов решил, что, раз уж мы гнездо, то и вкусы наши могли со временем синхронизироваться. Тут и запах прорезался, более не слишком церемонясь, потому что боялся опоздать я нажал на дверь железными вампирскими пальцами.

Она треснула и послушно подалась, я шагнул в дыру как воплощение злой судьбы и сразу понял, что опоздал.

Глава 6

Шерил пила. Она даже не села, просто склонилась к шее молодого парня и глотала кровь, немного отстранясь, видимо, чтобы не испачкать платье. Проголодалась так, что предпочла вначале отведать блюдо, а уж потом вести с ним одну из наших извращённых игр? Или просто любила пробовать человека раньше, чем начать над ним издеваться? Говорю же: я не знал её привычек.

Шумное вторжение заставило подругу оторваться от жилы и зарычать. Она не сразу меня узнала, и, даже когда в глазах появилось понимание момента, ничуть не смягчилась.

— Что ты здесь делаешь, проклятый ублюдок? Убирайся.

Бастард я или рождён в законном браке теперь узнать не представлялось возможным, но возражать против определения не стал. Жизнь глупой девчонки беспокоила больше нелепых обид. Я ни слова не говоря, оттолкнул Шерил от жертвы и быстро склонился к кровоточащей ране. Парнишка испуганно дёрнулся, наверное, свирепый у меня был вид, но получил затрещину и стих, глядя с усталой обречённостью. Вызова я в нём не угадал, вряд ли зрела там в глубине ещё не угасшего сознания очередная мина. Запах тоже показался чистым. Я рискнул лизнуть густой подтёк на шее. Обычная кровь. Довольно приятная, но и только, тот мужчина, которого едва не отведал я, обещал куда более глубокий экстаз.

— Да что с тобой? — спросила Шерил.

Гнева в её голосе я не услышал, кажется, она сообразила, что очаровашка Тач, тщательно сберегая свой священный покой, никогда не паникует по пустякам.

— Дома объясню! Поехали!

— И доесть не дашь?

— Ой, да успокойся, деньги ведь не плачены. Перекусила слегка и хватит. Рану только залижи, чтобы товар не портить.

Покорность жертвы, толчками текущая кровь пробудили во мне изрядный аппетит, но я отошёл в сторону, пропустив к парню подругу. В принципе, можно было разрешить это есть. Я оставил на её усмотрение повиноваться моему приказу сразу или чуть погодя, был уверен, что Шерил всё же допьёт свою порцию хотя бы из вредности, но она удивила. Остановила кровотечение и сразу повернулась ко мне. Надо же: умнее Саторина оказалась подруга, хотя это и не трудно.

Домой ехали молча. Частные транспортные средства, на которых можно летать в пределах города называются у нас просто машинами, в отличие общественных капель и змей. Не знаю почему, возможно, кто-то усмотрел в старом слове особый шик. Удобные штуки, а это главное. Дорогой мы молчали, потому что управлял человек, мы содержали его исключительно для этого, и он не знал нашей подлинной сути, зато едва остались без посторонних в кабинете, где гарантированно никто не мог подслушать, как Саторин решил ответственно показать всем нам, кто в гнезде кукушонок.

— Рассказывай! — распорядился он, важно усаживаясь за стол и тем самым демонстрируя своё хозяйское положение.

Шерил устроилась в стороне, а я опять остался на ногах в качестве их покорного слуги. Я ничуть не возражал против такого расклада: в тени ведь хорошо, не жарко и прилетит первому не тебе.

— Мужчина, которого я собирался выпить, по моим предположениям, накачан ядом. Я не пробовал егокровь, но взял образец и отправил в лабораторию пневмопочтой.

Свои люди были у нас везде. В смысле не только свои, но и люди. В том числе несколько прикормленных учёных. Гилмор, человек, которому я доверил анализ, знал, что мы вампиры, но повязали его так крепко, что предательства я не опасался. Особей, что служили нам с открытыми глазами мы называли вассалами или ленниками, хотя каждый вкладывал в эти старинные понятия удобный ему смысл. Каким образом мотивировать человека хранить тайну и верность, опять же строго не предписывалось. Я предпочитал пряники, кнутом пользовался редко, поскольку поощрять было проще, чем наказывать. Палачество — утомительная работа.

— Результат будет через несколько часов, но и в своём анализе я практически уверен, хотя препарат, скорее всего, новый, неизвестный.

— И много там было таких отравленных приманок? — грозно вопросил Саторин.

Вошёл в роль диктатора — не сказать словами. Похоже корона ему жать не будет, если достанется, конечно. Немало дураков стремится воссесть на трон, чтобы им завидовали другие дураки, те, кому не пофартило. Вопреки суете, что свалилась на меня, злостно отвлекая от упоительного ничегонеделания, я едва не рассмеялся, но сдержал неуместное веселье. Надо играть свою роль. Почтительность, что я привычно демонстрировал, быстро сотрёт из воспоминаний Саторина моё неподобающее поведение в комиссии. Забудет уже к вечеру.

— Я обнаружил только одну. Прочие жертвы подозрений не вызвали. Впрочем, если и был там другой подсадной, результат мы узнаем достаточно быстро: на похороны пригласят, куда денутся.

У Саторина хищно блеснули глаза. Радовался, что кто-то из конкурентов успеет отойти в мир иной раньше, чем протянет завидущую лапу к короне. Милый мальчик мой работодатель. Иногда так надоедает его терпеть. Ну да я привык, в целом существую комфортно.

Невольно вспомнил девочку, с которой гулял на берегу моря. Интересно, как складывались бы наши с ней деловые отношения? Странный ребёнок: робкий, наивный и одновременно бесконечно уверенный в себе. А мои упырики, кстати, и забыли совсем, что посылали на разведки. Вполне могу промолчать. Искушение так и поступить мучило не слишком долго, всё же своё гнездо было дороже чужого, да и тайну хотелось выкинуть из головы. Хранить их — тоже ведь работа. Да, я слишком часто вспоминаю, что не сторонник трудовых усилий. Странно, как это делать ещё не устал.

— Твой противник на предстоящем поединке — молодая человеческая девочка из провинции, — сказал я.

Предыдущую тему мы ведь до получения результата анализов исчерпали. Шерил шевельнулась в кресле, резко сменив позу, сразу перестав напоминать милую светскую даму, превращаясь в злого зверя. Саторин вздёрнул подбородок, словно его ударили в челюсть. Получайте, кровососы мои, мните клыками то, что мозгами не сумели. Я скромно потупил взор.

— Ты уверен?

Голос у Шерил оказался с хрипотцой, словно она взволновалась, не простыла же в самом деле от горячей крови того юноши. Я на глупый вопрос не ответил. Саторин, казалось, размышлял. Я и не знал, что умеет — вот забава. Излагая коротко без эмоций добытые сведения, я наблюдал за ним, пытаясь предвидеть реакцию на происходящее. Куда мотыльнёт сгоряча наше сокровище не всегда удавалось постичь. Смеяться начнёт? Он же великий и могучий творец, что может противопоставить ему сопливая девчонка из глухой провинции?

Саторин улыбнулся. Странно так, криво, словно надел гримасу на всякий случай. Шерил беспокойно шелестнула юбками. Я не смотрел на неё и вообще не понимал, с какой стати ей-то переживать? Насколько я знал, денежек у неё запасено было с избытком: помимо работы на Саторина, она время от времени ловко облапошивала богатеньких дурачков и отправляла в свой бездонный карман их осиротевшие состояния.

— Это неприятно, — сказал мой господин и повелитель.

Я вдруг понял, что он напуган, только изо всех сил пытается скрыть это от нас с Шерил, и отвёл взгляд уже смущённо, а не ради того, чтобы посмеяться про себя над нелепостью нашего мира. Сам не отважного десятка и других не осуждаю за вполне простительную слабость, но большинство людей и бессмертных серьёзно относится к своему образу в глазах окружающих. Лучше лицемерить и лгать, чем искренне отмечать в человеке то, что он считает порочным.

— Это как-то даже нечестно! — сказал Саторин чуть увереннее, должно быть, отчасти взял себя в руки. — Моя победа окажется одновременно и позором.

Ага, а поражение — началом конца. Следовало бы озвучить и эту трепетную мысль, но Саторин был слишком потрясён, чтобы переварить её без трагический последствий для организма. Я промолчал.

— Ты прав, откажись, — тускло произнесла Шерил, что-то я её не узнавал сегодня. — Только слово скажи, а уж мы с Тачем сумеем провернуть это дельце, не потеряв ни денег, ни девственности.

А без Тача никак нельзя? Я устал. И не евши.

— Мы не можем! — возвысив голос заявил наш маг. — Контракт подписан и представление состоит уже через день. Оставьте меня!

Вот это охотно. Я почтительно поклонился и вышел, Шерил буквально наступала на пятки. Я прибавил скорость, она тоже. Не убегу ведь, поймает и изнасилует. Не то, чтобы я был против, от одной мысли, что я вновь получу в свои объятия её соблазнительное тело, у меня всё затрепетало внутри, только я понимал с долей уныния, что экзекуции подвергнется мой бедный рассудок, а совсем не то, что хотелось бы. Я обречённо свернул в одну из гостиных. Шерил захлопнула за нами дверь.

— Ты оттрахал эту девку? — требовательно спросила она.

— Что?! Нет!

Я отшатнулся от подруги и руками взмахнул для убедительности.

— И с чего вдруг такая трепетность? Ты там был, и я так понимаю провел достаточно времени, чтобы поиметь её без помех. Она отказалась? С твоим-то опытом соблазнения девиц? Ни за что не поверю, что ты не смог обработать провинциальную простушку!

Шерил лютовала. Да с ней-то случилось? Набросилась на меня как вампир на жертву после долгого воздержания. Мало я девиц перевалял во славу нашего общего дела, зачем ей ещё одна?

— Шерил, она ребёнок! — попытался я вразумить подругу. — Не мой профиль, прости. Не совокупляюсь я с детьми, если даже никогда не кусаю. Ей всего семнадцать!

Вампирша смотрела так, что хотелось поёжиться и тихонько спрятаться на дне шкуры, а ещё больше сбежать, хоть в дверь, хоть в окно. Странная временами бывала, выше моего разумения шли такие накаты. Переспи я с Диной, что бы это изменило? Девственность не добавляет творцу везенья, как ни старайся Саторин думать иначе. Я знал, что дамы наоборот, после удачного соития более деятельны, энергичны и успешны чем до него. То, что я её не тронул, наоборот на пользу нам пойдёт.

— Ты влюбился? — спросила вдруг Шерил. — Бережёшь её, когда должен был смять.

Вечно у женщин лишь одно на уме. Ладно смертные, но вампиры-то давно должны были забыть всю эту чепуху. Почему мы так цепляемся за прошлое? Я умён и осторожен и не вручу едва знакомой дамочке по доброй воле и без оглядки самое дорогое, что у меня есть. Сердце, а не то, про что вы подумали. Неприятности и так всегда рядом, зачем ещё самому нарываться?

Я ощутил усталость, которая редко меня одолевает, потому что стараюсь ни к чему не относиться серьёзно, жить как мотылёк: одним днём. Как огромная стая мотыльков, поскольку мне-то ввечеру подыхать не обязательно.

Наверное, я соврал бы Шерил, что да, влюбился, весь прям горю, чтобы только позлить её и заставить уйти, взметнув шуршащие юбки, но мне надоело. Весь этот цирк так иногда терзал душу, затем ведь и гулял я с Диной, чтобы ненадолго от него отдохнуть. Я поступил иначе. Шагнул ближе к рассерженной подруге и обнял. Одной рукой обхватил за талию, другой пристроил её голову к себе на плечо, бережно запустил пальцы в растрепавшиеся волосы.

— Успокойся! — сказал ласково, но властно. — Просто возьми себя в руки и надейся на лучшее. Нас сегодня пронесло мимо могилы, и это праздник, надо его отмечать, а не скандалить из-за глупой человеческой девчонки. Она ведь Саторину задницу надерёт, а не нам с тобой.

Шерил, что удивительно, не выкрутилась из объятий и не врезала по роже, а тихо хихикнула и прильнула к моему мужественному торсу. Наверное, все мы испугались и повели себя как бестолковые дети. В этом дело. Я, не желая себе откровенно признаваться, всё ещё ощущал липкие прикосновения страха, что преследует нас в веках, становясь с каждым прожитым столетием всё более могущественным врагом. Досужие идиоты утверждают, что вампиры, мол, устают от вечности — не верьте. С каждым часом всё сильнее жаждешь этого чуда, прозреваешь в нём всё больше смысла. Я яростно, отчаянно и светло продолжал желать существования. Я хотел жить!

В Шерил ощущал токи тех же сил. Её смятение и бравада, отчаяние и надежда — казались мне отражением собственных чувств. Опасность всколыхнула наши глубины, подняв со дна ил прошлых поражений. Мы сейчас нуждались друг в друге. Саторин тоже мог присоединиться к этой медитации, но повёл себя как дурак ну и осина с ним.

— Ты думаешь, новоявленное дитя способно победить? — тихо спросила Шерил.

Уютно обнимаясь и поговорить можно было по-человечески.

— Не знаю, — ответил я честно. — В ней есть сила и свежесть. Опыта, наверное, мало, но иногда он только во вред.

— Саторин прав, это нечестно. Победа его будет выглядеть недостойной, зато поражение станет сокрушительным.

— Я пытался донести до его сведения эту простую мысль.

— Вообще-то, его благополучие — наша забота, — шепнула она.

Мы бездумно нежились, ни о чём большем не помышляя, вернее, поначалу так казалось, потому что постепенно во мне начал разгораться огонёк. Я ведь не дерево с ветвями — кое-что другое у меня шевелится.

Ладони словно сами принялись ласкать изящную спину, затылок, спускались на поясницу и ниже. Шерил всегда меня привлекала и подлинно была хороша. В отличии от привередливого Саторина я желал всех женщин без разбора, ничего не имел и против сестёр по крови. Секс с себе подобным всегда восхитителен, потому что не надо приноравливаться к человеческой медлительности, а можно выпустить страсть на волю и получать адекватный ответ.

Я легонько целовал волосы, вдыхал их запах, пробирался губами к длинной шее и всё время ждал, что меня оттолкнут и съездят по морде. Привык, собственно говоря, получать от Шерил вот такое и просто радовался, что расправа наступит ещё не теперь, чуть позднее, урву, пока подруга размякла, клочок удовольствия, чтобы потом не так обидно было залечивать укусы и переломы.

Я ласкал её погружаясь в сладкое облако желания, а ничего плохого не происходило. Шерил поначалу словно не замечала моих поползновений, как будто считала их всего лишь дружеским участием, но потом стала откликаться. Первым делом слабо пошевелилась, удобнее устраиваясь в кольце моих рук, потом губы коснулись моего плеча. Я чуток напрягся, ожидая, что в тело вонзятся клыки, но ничего подобного. Шерил была мягка и уступчива, не воспользоваться моментом показалось мне верхом идиотизма.

Вожделение расцвело, не встречая препятствий, я застонал от желания, разлившегося внизу живота. Мой блондинистый дружок отчаянно рвался на волю, точнее сказать в плен, но не парадных штанов, а сладких глубин, которые он уже однажды изведал.

Как мы освободились от одежды, я даже и не помню. Я жадно ласкал Шерил, забыл, как она прекрасна, вспоминал как ждал её вновь. Она откликалась, мы оба стонали от нетерпения и соединились так стремительно и естественно, словно делали это постоянно.

Оказаться вновь в Шерил было волшебно, двигаться, будя волны удовольствия — необыкновенно. Я ощущал только её и себя весь пылающий между нами мир. Разом ухнули в несерьёзную бездну обиженный Саторин и дурацкие никому не нужные выборы.

Нет нужды сдерживать пыл, контролировать порывы, можно делать всё на грани и за ней. Хриплые стоны подруги заводили меня до такой степени, что я рычал в ответ. Мои губы хватая её кожу словно ставили на ней печати.

Наверное, это страшно — смотреть со стороны, как два вампира доставляют друг другу удовольствие. Мы быстры, точны, беспощадны. Мы — звери, но как же хорошо вот так, открыто жёстко и до конца отдаваться своей сути. На волне оргазма мы снесли какую-то мебель. Я слышал треск, но не ощущал боли, только потому, скорее всего, и догадался, что пострадала кушетка, а не мои рёбра.

Истощив себя до последнего грамма, я замер, прижимаясь к Шерил, приходя в себя. Казалось, что глаза у меня вылупились как весенние почки и сейчас выпадут из орбит, никак не ожидал, что всё получится, и гордая крепость сдастся такому слабенькому и неуверенному приступу.

— Ты лучше всех! — выдохнул я и повтори убеждённо: — Ты лучше всех!

Шерил не сбросила меня, даже погладила легонько по спине, как кота, который хорошо помурлыкал. От её прикосновений родились мурашки, сбежали к заду, проникли глубже, и я почувствовал, что моё желание восстаёт вновь. Я облизал губы и пошёл в атаку. Восторг разрывал грудь, мы начали новую неистовую игру и в этот момент в комнату внезапно ввалился наш осёл-работодатель.

Гениям, конечно, многое простительно, но сейчас я готов был его загрызть. Вампир же в принципе не может быть так рассеян, чтобы не заметить, ещё не входя в помещение, что за дверью происходит что-то не просившее его обязательного присутствия.

Как видно наша недвусмысленная поза, откровенный пыл явились для него полной неожиданностью, он замер, разинув рот, но это не помогло, я просто видел, как трещат оковы его целомудрия, ну и ткань штанов в определённом месте. Завёлся бедный монашек с пол-оборота. Злость моя прошла, это ведь было так смешно.

— Присоединяйся, красавчик! — проворковал я и призывно оттопырил в его сторону голый зад.

Унесло господина и повелителя словно ветром сдуло, хотя распрямиться полностью он так и не смог. Я только со вздохом глубокого удовлетворения вознамерился продолжить начатое, когда Шерил сбросила меня на пол, и по морде я всё-таки получил, да так, что башка повернулась как флюгер, а челюсть съехала с законного места. Миг, и партнёрша моя исчезла.

Машинально вернув лицо в исходное состояние, я с грустью поглядел на дружка. Оба мы остались несытыми, и кто в этом был виноват? Я, дурак.

Глава 7

Ничего другого не оставалось кроме как натянуть штаны и что ещё нашлось не разлетевшегося в клочья и брести на расправу к Саторину. Я чувствовал себя виноватым прежде всего перед ним. На Шерил как нашло завалить меня в койку, так и сошло, к её прагматичности я привык, а наш техногенный волшебник обнаруживал способы ранить себя там, где другому и поцарапаться-то не удастся. Наверное, у гениев тонкая душевная организация даже если они и вампиры во всех других отношениях.

Саторин сидел в кабинете, нахохлившись как замёрзшая птица. На меня он глянул коротко, искоса, словно я внушал омерзение, бороться с которым у него не было сил. Я знал, что виноват, потому предоставил ему возможность излить гнев так, как потребует его творческая натура.

Мой господин и повелитель любил поорать и повыносить мне мозг своей исключительностью, так у нас повелось, и обычно к этому моменту развития событий он уже набрасывался с упрёками, но сегодня был непривычно тих. Я посмотрел на него, стараясь на всякий случай выглядеть робким и послушным. Хотел умиротворить, но не преуспел. Тут его прорвало. Он произнёс негромко, но значительно:

— Александр, ты ведь понимаешь, что такое поведение недопустимо?

— Да! — сказал я покорно.

— Мне придётся тебя наказать.

А вот это уже явилось на свет новым веянием: он что, ещё не успев войти в должность, проникается заранее любимым королевским развлечением — игрой в карать-миловать? Мало нам его прежних маний величия, теперь прирастёт ещё одна? Если он собрался урезать мне жалование, так я не настолько виноват! Надрываюсь как пчела за жалкие гроши… ну ладно, ладно: ничего не делаю за жирный оклад и приличный процент, но терять всё это не намерен в любом случае.

— Я виновен, ты в своём праве, — ответил сокрушённо, надеясь растрогать его своим унижением.

Я не жадный, но не люблю, когда у меня отнимают деньги. Кровью и то легче поделиться.

— Сейчас у нас трудный момент, — продолжал Саторин. — Твои услуги потребуются в ближайшие дни, но наказание я не отменю. Ты его получишь и примешь позднее.

Прозвучало так зловеще, что у меня немного замёрзла спина. Никогда не видел Саторина рассвирепевшим до такой степени, что ему удавалось сохранять полное спокойствие. Не рассудком же он помутился в самом деле. Возражать в такой ситуации не следовало — себе дороже. Я поклонился и промолчал, всё равно у меня сложилось впечатление, что он меня не слышит, заворожённый новой забавой и своей исключительной ролью в ней.

— Ты позволишь мне сейчас уйти? — попросил я. — Надо съездить в лабораторию, потом на площадку, убедиться, что всё готово к представлению.

Мгновение-другое мне казалось, что не отпустит, придумает какую-то гадость прямо сейчас, хотя и не представлял, какую, но поколебавшись, он брезгливо махнул рукой.

— Ступай!

На всякий случай я ещё раз поклонился: у меня спина не треснет, а он, возможно, вернётся в разум, видя моё смирение, и вышел, почтительно притворив за собой дверь.

Усердие и кипучая деятельность — не мои сильные стороны. Раз люди изобрели коммуникаторы, надо же ими пользоваться, обычно я и решаю все вопросы, не слезая с дивана, но сегодня ощущал настоятельную необходимость свалить из дома в белый свет. Оставаться в особняке было рискованно: не один прибьёт, так другая. Накосячил я на всех фронтах, и тактическое отступление выглядело самым разумным мероприятием. Поболтаюсь где-нибудь в сторонке, пока не наступит эра перемирия.

Снаружи начинался день. Прячась от его благодетельного сияния, я поехал к Гилмору. Учёный выглядел неважно, должно быть мои поручения сорвали его с постели посреди ночи. Вялая растрёпанность сменилась дрожью неподдельного почтения, когда я вошёл. Ленники трепещут перед бессмертными, и не мне этот порядок менять.

Я облёкся в холодную надменность, словно это не мне только что перепало метафорических розог за непочтительную демонстрацию голой задницы и осведомился о результате анализа. Роняя на своём пути хрупкое лабораторное оборудование, Гилмор добрался до рабочего стола и довольно быстро сумел вывести данные на общий экран. Не то чтобы я знаю химию и прочие науки, но кое-чему учиться приходилось. С помощью ленника я быстро усвоил какого сорта гадость пытались скормить мне гипотетические враги.

Признаться, тлела в глубине души робкая надежда на то, что я облажался, угрозы никакой нет, и можно улыбнуться с усталым облегчением, милостиво похлопать человека по плечу и вернуться в страну сладкой беспечности, где так спокойно и хорошо жить. Увы. Предположительная беда обернулась подлинной, и предстояло разбираться со всем этим разом. Обидно, что мне. Эх.

Я отправил человека спать, пообещав оплатить сверхурочную работу, и поехал в клуб. Днём здесь было пусто и относительно тихо. Заплатив за жизнь корма, я получил ключ от его камеры и мог заняться воспитательными работами, когда сочту нужным. Завернув в диспетчерскую, где сейчас никого не было, я поглядел на подопечного сквозь камеру наблюдения. Руки ему развязали, но одежду не выдали, он лежал на кровати всё в тех же соблазнительных шароварах. Лицо хмурилось, вряд ли он замечал, что происходит вокруг. Вот я и объясню ему популярно.

Заблокировав своим ключом доступ к надзору, я прошёл знакомым порталом. Не стоило кому-то видеть, чем мы займёмся, вдруг нервные попадутся, возись потом с обмороками и истерическими припадками, точнее, с теми, кто до них горазд.

Когда я вошёл, юноша не пошевелился, лишь дёрнулся слегка, смотрел всё так же исподлобья. Я не садист по натуре, но вот сейчас ужасно захотелось им стать. Накатило, как недавно на Саторина, хотя и по другой причине. Не люблю, когда меня пытаются убить — защищаться так хлопотно.

Я неспешно подошёл и сел на край постели. Разоделся на мероприятие как принц, очки тёмные и те не забыл, перчаточки напялил для полноты образа. Шляпы сейчас, к сожалению, не носят, но локоны я расположил как мог эффектно. Красота. Ядовитая приманка, похоже, оказанной ей чести не оценила, как не впечатлилась, и когда я до этого с ней обнимался. Меня небрежение рассердило. Неужели попался фанатик? Просто убить, ничего не получая взамен, казалось мне нечестным. Я такие деньги за него отвалил, а тут ни пользы, ни удовольствия. В принципе, следовало передать добычу спецам покруче меня, но это значило делиться, а я, как уже говорил, не люблю.

Я погладил его ровную спину, убрал волосы с лица, наклонился, чтобы вдохнуть полной грудью запах страха. Боялся человек давно и сильно, устоявшийся ужас измучил его так, что происходящее вокруг скорее могло обрадовать, нежели устрашить, поскольку вытаскивало со дна кошмара. Я решил для начала использовать те способы воздействия, которые потребуют от меня минимальных усилий.

— Как тебя зовут? — спросил достаточно дружелюбно.

Он вздрогнул, и я получил ещё один косой взгляд.

— Бент.

Странное имя, но не мне придираться.

— Ты очень симпатичный, Бент.

— Ну так возьми от меня всё, что считаешь нужным, как и хотел.

Он послушно повернулся, открывая шею, жилка на ней напряглась, привлекательно, вкусно — так многообещающе, что у меня голодный комок скатился от горла к желудку, породив короткий спазм внутри. Вот я балбес: не потрудился поесть перед воспитательным процессом и теперь смотрю на испытуемого как кот на сметану. Хочется сорвать с себя претенциозные тряпки, приникнуть к тёплому и живому существу, выпить кровь, неспешно сцеживая капли, наблюдать за агонией, смакуя мгновения. Одна мысль о том, что я могу безнаказанно и любым способом убить этого человека заводила до безумия. Я так редко позволял своей сути полностью вырваться на волю. Ох уж эти гуманные времена! Иногда они выглядят несерьёзными.

Я могучим усилием воли заставил себя отвлечься от упоительных картин, которые с готовностью рисовало воображение. Ладно, сбегаю позднее в самый мрачный район нашего славного города и проделаю всё задуманное с каким-нибудь бродягой, которого никто не станет искать. Я иногда позволял себе такие шалости, а трупы сбрасывал в крабовые затоны — клешнястые бестии сжирали подношение за считанные часы.

— Позднее, милый! — сказал я. — Сначала поговорим.

Я продолжал поглаживать тёплое плечо человека, и он невольно расслаблялся под действием этой простой ласки. Я его понимал: трудно постоянно жить в нервном напряжении, душа иссыхает, я вампир, знаю. Иногда кому угодно готов броситься на грудь, лишь бы нашлось на свете существо готовое оградить тебя от невыносимости бытия.

— Хорошо, — послушно сказал он.

— Откуда ты?

Он назвал один из пригородов как раз рядом с ямами, куда я отправляю осушенные до донышка тела. Жертва как по заказу, но даже в тех немногих словах, что я от него слышал звучал выговор иных мест, да и пахло от него иначе. Когда человек всю жизнь кормится дрянью с тамошних заводов, он пропитывается ею насквозь. Я, как потребитель, в курсе. Поначалу неприятно пить кровушку нищих аборигенов, потом привыкаешь, но Бент привлёк именно тем, что его аромат звучал нотой совсем иной жизни.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— Обидно попасть с сети загонщиков, когда жизнь только началась.

— Да, — сказал он коротко.

Смешно, но сквозь его отчаяние пробилась робкая и ничем не оправданная надежда. Ему неимоверно захотелось жить. Я был уверен, что на диверсию он пошёл с открытым лицом, но мужества часто хватает на один рывок, а не на долгие размеренные страдания. Я понял, что сломаю его без особого труда. Ещё немного понежу, а потом накрою неистовой болью, от которой никуда не спрятаться, и которая тем страшнее, что палач — не мясник при клещах и дыбе, а изысканный красавчик с натуральными белокурыми локонами.

— Иногда из самой горькой ситуации находится приемлемый выход, — продолжал я коварно, ощущая под ладонью призывную дрожь его нетронутого ещё тела.

Среди ленников бытуют легенды о том, что вампиры часто берут себе человека для жизни. Ради постоянного секса, для того чтобы в любой момент насладиться чьим-то теплом. Такими любимчиками, мол, не кормятся, а содержат их в золотых клетках как певчих птиц. Не берусь утверждать наверняка, среди вампиров тоже полно чудаков, но вообще-то мы не склонны привязываться к существам другого вида, да и своего — тоже. Любоваться тем, что можно использовать прямо по назначению, нам несвойственно. Хищник не держит добычу в загоне, он её просто жрёт, так что надеяться на сытое рабское существование не стоило этому человеку, а он поддался слабости. Я видел, как истерзанная душа мечется в кандалах неизбежности, пытаясь найти хоть какой-то выход. Пожалуй, стать моим тайным наложником уже и не казалась ему таким страшным испытанием. Я же вон, ласковый и красивый, а остальное можно потерпеть.

Я продолжал вливать ему в уши сладкий хотя и неопределённый по сути нектар лжи, смазывая путь бархатными интонациями. Взглядом мне отвечали уже не исподлобья, всё более открыто и доверчиво. Ладони не встречали сопротивления в расслабленных мышцах. Ещё немного, и человеческий мальчик станет совсем ручным. Я бережно поцеловал его плечо, а потом пошёл дорожкой невесомых прикосновений по шее, к налившейся жиле. Сам уже изрядно завёлся с голодухи, и это наверняка чувствовалось.

Когда мои нежные губы оказались у цели, он не выдержал.

— Нет, господин! Не пейте!

— Но я так хочу! — проворковал я прямо в ушко.

— Моя кровь отравлена! — выпалил он.

Жертва предпочла мифическую золотую клетку куда более неприглядной, зато скорой могиле. Я мысленно улыбнулся, но из роли, конечно, не вышел.

— Как? Что ты такое говоришь? — залепетал я горько, как дитя, уронившее в грязь единственную конфету. — Ты восхитительно пахнешь!

— Меня заставили! — горячо бормотал он в ответ. — Сказали, что мой долг уничтожать таких как вы, а я не хотел.

Это ты сейчас не хочешь милый, а тогда пылал восторгом искупления в отсвете будущего подвига. Люди — это так банально.

— Кто? — округлил я глаза.

Он мотнул головой.

— Не могу сказать. Я поклялся, что не назову их имена. Я спас вашу жизнь, но больше не произнесу ни слова.

А так хорошо всё начиналось! Я ощутил нешуточную обиду от того, что он не растаял в моих объятиях без осадка. Мог бы и порадовать за ласки и поцелуи. Я вообразил себя раненым в самое сердце, и надменно отвергал любовь без доверия. Пряник не сработал, потому пришла пора браться за кнут.

— Всё скажешь! — буднично заверил я милого юношу и извлёк из кармана парализатор.

Забавная такая штука — совсем маленькая, а боль причиняет адскую. Прижал к коже, нажал кнопку, и вот человек уже корчится от невыносимой муки и орёт нечеловеческим голосом. Надоела длинная канитель, потому я был нетерпелив и груб.

Как ни странно, Бент ещё какое-то время сопротивлялся и только когда я стащил с него шаровары и приложил карающий жезл к самому дорогому, сдался окончательно. Захлёбываясь словами, он говорил и говорил, боясь умолкнуть, плохо соображая и потому не стараясь что-то выдумать, поскольку я всё ещё водил задумчиво парализатором по его ничем не защищённому телу, и палец мой лежал на кнопке пуска.

Вскоре я узнал всё, что хотел.

— Вот и умница! — похвалил, убирая в карман ключик от ларца истины. — Отдыхай, милый. Честно слово, не хотел причинять тебе боль, но выбора у меня не осталось. Я точно так же имею право защищать свою жизнь, как и ты свою.

Я ушёл провожаемый хриплым сорванным от криков дыханием и непроизвольными стонами. Возможно и взглядом полным не отгоревшего ужаса — про это ничего не могу сказать: я не оглядывался.

Следовало хорошо подумать. Раздражение от того, что мне пришлось заниматься грязным делом, а я давно отвык, никак не хотело покидать душу, потому я практически бежал, а не шёл. Попался кто-то из знакомых — я едва ответил на приветствие. Как же достало это стремление людей всё испортить! Всегда им мало! Ведь живём как почтенные граждане, никого не убиваем. Почти. Что им ещё надо, чтобы мы закованные в цепи руду из шахты добывали? Ну уж нет! Этого от меня не дождутся! Я просто кипел.

Бент назвал всего два имени, большего и не знал, в малую осведомлённость я поверил сразу: кто же станет откровенничать с таким дурачком? Расходному материалу всех заговорщиков лишь промывают мозг и суют в руки то оружие, что соответствует эпохе. На этот раз бомба оказалась в венах — не суть. Главного: кинули на пули и штыки в качестве пробной жертвы или основного блюда — он тоже не знал. Зато дружки его наверняка могли сообщить больше, и я намеревался раскрутить всю нить, чтобы добраться до клубка. Пожалеют ещё, что растревожили подлинного зверя в тихой клыкастой моли.

Из двух названных имён одно было мне стороной знакомо, и опять я оказался прав: не в трущобах эти люди замышляли своё зло, а в человеческой элите, что правила всеми нами. Верхние задумали избавиться от вампиров теми или иными средствами? Во мне разгорелся мстительный азарт. Выборы нового короля уже не казались пустой затеей. Я понимал, что пока не знаю всей силы, что противостоит нашему племени, но намеревался разведать подробности и предъявить ей свою.

На миг злоба отступила перед грандиозностью предстоящей работы. Во мне заныло привычное стремление к комфорту. Вместо того, чтобы славно сибаритствовать на диване, я вынужден буду опять лезть в недоброе горнило политики. От горечи я застонал, напугав попавшегося на пути ленника. Он шарахнулся к стене, а я понёсся дальше, лишь со свистом пролетели мимо его искажённого страхом лица мои белокурые локоны. Ну то есть это я так красиво о себе подумал, чтобы нацедить толику утешения из скаредной мошны судьбы.

Глава 8

Я полетел домой и только в дверях вспомнил, что, во-первых, не съездил проверить, всё ли готово к празднику, во-вторых, меня ещё, скорее всего, не простили за последние вины. Понадеялся, что успею прошмыгнуть тихо в свою комнату и не вылезать оттуда до лучших времён, но просчитался. Саторин словно подкарауливал моё возвращение. Я столкнулся с ним прямо в нашем огромном бестолковом холле. В меня вонзился властный хозяйский взгляд. Натренируется наш гений нагибать всех вокруг, не заметит, как один останется. Я, конечно, поклонился, но про себя подумал, что даже за деньги не всё терпеть соглашусь. Если придётся разорвать контакт, потеряю много, только и так не пропаду. Саторин не понимает ещё как плохо ему придётся, если рядом будут не свои. Я знал, что Рензо давно метит на моё место, его боец не тянул на высокий класс, и завладеть моим было давней мечтой коллеги. Представив глупого гения в лапах этого отморозка, я склонился ещё почтительнее. Саторин не подарок, но вот привык я к нему, а заскоки с казнями можно и простить. Он меня изрядно раздражал, так ведь и я его тоже. Оба были хороши. Я решил проявить снисходительность.

— Площадку проверил? — спросил он сурово.

Про лабораторию даже и не вспомнил, совсем с ума сошёл со своими играми.

— Да, всё готово! — соврал я.

— Ты там не был! — загремел он. — Мало того, что манкируешь обязанностями, так ещё и лжёшь!

То и другое, конечно, относилось к категории святой истины, но раньше мой Ринни и внимая не обращал на шалости своего помощника. Что изменилось теперь? Тревожно вдруг стало. Я покаянно повесил голову, размышляя о том, что слишком многое пошло наперекосяк, и во что выльется беспорядок, сказать сложно.

— Сейчас я занят, зайдёшь ко мне позднее, из дома ни шагу! — распорядился он и удалился в мастерскую.

Я поймал себя на том, что смотрю ему вслед, разинув рот. Да что творится? Раньше я спросил бы у Шерил, но сейчас прокрался мимо её покоев тише мыши. Не хватало ещё и оттуда колотушек схлопотать.

Приказ Саторина меня вполне устраивал. Прежде, чем подступиться к людям, затеявшим покушение, следовало внимательно изучить обстановку. Потому засев в своей комнате и сбросив большую часть одежды, я включил поисковую систему и принялся процеживать информацию, взяв за точку отсчёта все три известных мне имени.

Копаться в тайниках сети я люблю и умею, для этого ведь не надо слезать с уютного места. Я расположился в центре потока и приступил к делу. Люди, случается, устраивают соревнования по ориентированию в виртуальном движении, они не знают, какой уровень способен взять вампир, если он натренирован и терпелив.

Я полностью погрузился в процесс. Процеживал, отбирал, отбрасывал. Вокруг меня уже реяли в пространстве полупрозрачные стены сути. Когда удавалось сразу нащупать правильный путь, я радовался как ребёнок, сердился, когда заходил в тупик. Временами я действительно умный, а не только рассказываю об этом.

Дело уже шло к стройному красивому финалу, когда дёрнулся мой коммуникатор и голосом Саторина велел немедленно явиться на расправу. Не остыл господин и повелитель, а жаль. Я поспешил выбраться из гнёздышка, которое себе свил и быстро переоделся. Работал-то я почти голышом, в шароварах похожих на те, что стаскивал недавно с жертвы. Смешно, да, но они удобные.

Облачившись прилично, я отправился к Саторину и застал его в кабинете. Выглядел творец ещё более злым чем прежде, словно кто-то дров в топку подбрасывал. Я запоздало подумал, что следовало разъяснить эту странность, а потом уже заниматься расследованием покушения, а то ведь мне качественно прилетит раньше, чем я пойму кому этим обязан.

Началась выволочка довольно обычно. Я делал вид, что почтительно внимаю нотациям, хотя думал о своём, если можно так назвать странный случай в клубе. Изучив материалы, я понял, что у меня появились новые вопросы к пленнику и с тоской прикидывал, когда будет удобнее их задать. Другая работа тоже ведь наступала на пятки. Саторин, безусловно, был прав. Площадку изучить следовало, поскольку до поединка оставались всего сутки, но я полагал, что осторожность важнее успеха на подмостках.

Тупая ограниченность только своими целями и задачами всегда казалась мне странной, но может быть этим и объяснялся безусловный прорыв моего взбалмошного гения? Лишь отбрасывая всё лишнее можно достичь главного. Впрочем, для решения побочных забот он и держал при себе меня и Шерил.

— Ты слушаешь или нет?! — загремел он так, что я рефлекторно подпрыгнул на месте.

И не возразить, потому что действительно не обращал никакого внимания на поток ненужных, как мне казалось, слов. Опять виноват. Стыд мимолётно овеял душу горячим ветерком и рассеялся без следа. Не потому, что я бесстыжий, хотя и это тоже, просто до сих пор мне всё всегда сходило с рук, и я успел увериться, что так оно и останется в дальнейшем.

Новое увлечение Саторина игрой в слугу и господина казалось несерьёзным. Любовниками мы ведь были только номинально, а раз вместе не спали, то какой прок от ролевых забав? Я беспечно смотрел на творца, когда он подходил ко мне, никак не отреагировал, когда вцепился пятернёй в рубашку и полетели во все стороны пуговицы и прочие элементы дизайна — одежда дешёвенькая, пусть хоть всю изорвёт, если это поможет ему успокоиться — не поверил в худое, когда в голый живот воткнулся холодный жёсткий предмет.

Я совершенно расслабился, болван, и поэтому боль накрыла неожиданно и с головой. Закипело всё: кожа, мышцы, нервы. Лопнули, вылетая из орбит глаза, напрочь вышибло дыхание, сердце заметалось в груди, круша рёбра. Ноги перестали держать, ватные колени подогнулись, сдавая тело на откуп полу. Мир взметнулся, опрокинулся, вернее, это я падал убитый, но ещё живой.

Несмотря на то, что глаз у меня, казалось, больше нет, я продолжал видеть. С отрешённостью камеры слежения я наблюдал причудливые детали стола и прочей мебели, которые никогда не разглядывал с этой позиции, а затем ступни Саторина у своего лица. Дорогущие ботинки заполнили всё поле зрения.

Я, видимо, лежал на боку, поэтому он грубо перевернул на спину, добавив новую порцию боли в беспомощно трепещущее тело. Сказал раздельно, словно вколачивал колья:

— Хотел отложить наказание на время после поединка, но ты ведёшь себя безобразно, так что получи аванс и предвкушай остальное.

Затем он сел в кресло, но так, чтобы я продолжал его видеть и добавил веско:

— Не пытайся, кстати, протестовать. В контракте записано, что ты мой любовник, а значит, я вправе наказывать, как сочту нужным. Из дома тебе выходить запрещено, кроме тех случаев, когда будешь сопровождать меня. Всё, убирайся с глаз долой.

Легко сказать! Я пошевелиться не мог, мышцы, скрученные судорогой, не повиновались. Лежи на животе, глядишь, попытался бы ползти, а так ощущал себя беспомощным как перевёрнутый жук. Ботинок Саторина нетерпеливо постукивал по ковру. Я понимал, что промедление будет сочтено очередной дерзостью и я получу добавки, хотя на этот раз и не виноват ничуть, поэтому собрал все силы, какие смог.

Любое движение добавляло боли в истерзанный организм, но с этим пришлось смириться. Кое-как я ухитрился сесть, подтянуть колени к животу. Иногда я не мог сдержать стонов, но старался, потому что для Саторина, судя по его виду, мои вопли звучали сладкой музыкой.

Никогда он не был садистом, что-то произошло неладное, но разбираться с этим следовало позже, а сейчас просто уползти в свою нору и зализать раны. Встать я смог, но на ногах держался крайне неуверенно, падал много раз, пока брёл по бесконечной анфиладе комнат к лифту, ехал, скрючившись, наверх, полз из последних сил в свою комнатушку под крышей.

Уже изнемогая, я всё же сумел стащить с себя остатки одежды, она раздражала кожу, причиняя лишние страдания, и свернулся в комок на любимом диване.

Более всего сейчас хотелось провалиться в беспамятство и бред, но я заставил себя сосредоточиться и подумать. Изменился Саторин под влиянием злых наветов на меня, белокурого и пушистого, или сдвиг в его психике имел более материальные причины я пока не знал и разобраться в этом, сидя в своей комнате никак не мог, но вот доделать начатое — вполне. Пробудившаяся от долгой спячки добросовестность толкала на подвиги. Ну и страх стегал по пяткам: это ведь я едва не хлебнул отравленной кровушки, мне предстояло корчиться на полу камеры, исходя пеной и беспомощными криками. Бент, наверное, попинал бы ногами ещё живого и уже дохлого, отводя душу перед неизбежной казнью. Невесёлая перспектива. Шокер, которым воспользовался Саторин был просто цветочком по сравнению с тем, что ждало меня в клубе.

Кстати говоря, принцип здесь работал почти тот же самый. Вампиры давным-давно изобрели средство воздействия на себе подобных, когда следовало обезвредить на время не убивая. В этом парализаторе, в отличие от человеческого, содержалось не электричество, а отрава, но временного действия. Судя по тому, что меня никак не отпускало, Саторин не рассчитал с дозой. Он вообще был тихим по жизни мальчиком, далёким от гремевших в наших рядах битв. Не разбирался в оружии, плохо представлял, что и как надлежит делать.

Сообразив, что ищу ему оправдание, я невольно улыбнулся, хотя больше всего хотелось уткнуться в чьё-то плечо и горько поплакать. Правда, ничего бы с этим не вышло, за отсутствием как плеча, так и слёз. Где-то через час мне так полегчало, что сумел сесть и вновь заняться делом. Голод мучил невыносимо, ведь организм потратил немало энергии, избавляясь от яда, но с этим я тоже ничего поделать не мог. Пока не разберусь, откуда на Саторина снизошло его очередное безумие, следует быть послушным, потому что в противном случае, придётся совсем плохо. Я просмотрел контракт и к своему удивлению обнаружил, что все эти условия в нём прописаны. Тогда давно я ведь поленился изучить документ и подмахнул его вообще не читая.

Что называется — попал. Мы видимо, затеяли всё это, чтобы подогреть интерес публики к начинающему ещё творцу миров, никто тогда не полагал, что контракт можно воспринимать всерьёз. Ну кроме денежной стороны, конечно, с этим я не шучу.

Раз за разом загоняя несытое безумие туда, где ему и место, я довёл расследование в человеческой среде до логического завершения. Получил набор имён, версий, связей, но далее следовало действовать уже в поле, а я пока был лишён такой возможности.

Ладно, значит пришла пора подумать в другом направлении, чтобы использовать свободу, когда я её получу, с максимальной пользой. Вздохнув, точнее, застонав, я твёрдо решил закопаться в проблему выборов. Здесь мне и сеть не требовалось, потому что все нужные сведения я хранил в своей белокурой башке, не доверяя их другим носителям.

Вы же понимаете, что я не сторонник монархии, я — сторонник дивана. Впрочем, это не значит, что бесконечно далёк от проблем королей. Предыдущий наш повелитель, Фенир, недавно ушёл на покой. Тогда мне его поступок казался вполне логичным и мудрым. Действительно кто же в здравом рассудке пожелает работать, когда имеет полную возможность бездельничать? Сейчас я решил усомниться в своих выводах. Спросить самого Фенни я не мог, то есть мог, но сомневался, что получу внятный и правдивый ответ, зато засвечусь с излишним любопытством, и проблемы моего устранения станут для кого-то, пока неведомого, приоритетными.

Устроившись в уютных объятиях моей любимой мебели, найдя наиболее удачную позу, позволявшую меньше чувствовать боль, я принялся извлекать из глубин памяти требуемые сведения.

Для полной ясности начну немного издалека. Вампиры нашей планеты давно отсоединились от сообществ других миров, порвали все связи даже со старушкой Землей и жили уже века два исключительно своим разумением. Малая численность и относительная сытость сделал нас довольно добродушными. Это я сейчас не про гуманность и милосердие. Нам почти нечего было делить. Когда диванов много, полежать может каждый. Так и мы вросли в человеческую популяцию Укрона и существовали в ней вполне адекватно.

Вампиры, как и люди, любят грести под себя, но осторожность в большинстве случаев останавливает нас в правильный момент. Мы предпочитаем быть богатыми, но в меру, потому что всё исключительное слишком заметно. Это я к чему? К тому, что монарх в нашей популяции всегда был фигурой скорее почётной, чем значимой. Да, в первое время, когда кипели страсти и летели головы, короныдобивались страшно и кроваво, но Белый Цветок положила этому конец. Она усмирила особо несогласных (самые упёртые нашли вечный покой на дне залива) и вывела сам приз за пределы вожделения. То есть, сказано было чётко: или вы умны и живёте в мире с людьми и друг с другом без твёрдой руки древнего вампира, или вы идиоты и кара придёт вновь.

С тех пор на диадеме, которую монархи передают друг другу по наследству, чтобы мирно покрывать пылью в ритуальном сундучке красуется драгоценная лилия, хотя может быть и роза: я вампир, а не ботаник, точно не знаю. Напоминание о том, что где-то есть сила, способная переломить чрезмерные притязания.

Такова занимательная сказка, в которую, теперь две сотни лет спустя уже мало кто верит. Даже старики пришли к выводу: если эта женщина и существовала на свете, не факт, что жива до сих пор или не оставила наше захолустье ради широких просторов большого мира.

Теперь о выборах. На освободившееся место поступили всего четыре заявки. Я понимал, что за спиной одной из этих фигур и следует искать гнусную гниль заговора, потому что больше нам ссориться было и вообще не из-за чего.

Саторин хоть и выдвинул свою кандидатуру, но из числа возможных заговорщиков я его сразу исключил. Дело даже не в отсутствии крепкой партии, способной за него постоять. Умный человек, действуя ядом, серебром и подкупом справится и малыми силами. Саторин не сумел бы организовать и более простое мероприятие. Он был одарённым художником, творил прекрасные вещественные миры, но в житейских делах не смыслил ничего. Если бы не наши с Шерил усилия, пылилась бы его гениальность в тухлом чулане забвения никому не известная и никем не востребованная. Выйти на платформу и взмахами вдохновенных рук построить на ней миниатюрное королевство с дворцами и замками он мог, а сплести годный заговор или грамотно облапошить конкурента — ни в жизни.

Следующим претендентом на трон, пожалуй, самым вероятным победителем гонки был Девенпорт. Хотя большинство вампиров планеты жило поодиночке или маленькими гнёздами, он один потрудился собрать вокруг себя клан и руководил им с неустанным усердием. Мне затея всегда казалась смешной, но это ведь я. Дев был неглуп и на чужую территорию не лез, но я полагал, что игра в начальника и подчинённых способна была так его увлечь, что шаг к большей власти мог показаться не только логичным, но и необходимым.

Ещё два претендента получались совсем тёмными лошадками. Я их знал, точнее, просто водил знакомство. Разница, как вы понимаете, существенная: когда-то нас представили друг другу, после чего мы расстались, чтобы благополучно забыть случайную встречу. Теперь я неспешно вытаскивал из тайников подсознания всё, что запомнил тогда, то, что мог услышать позднее. Зашёл и в сеть, поудить рыбку в её затонах. Нагрёб немного, как и положено, когда фигуры не публичны, в отличие от нашего обожаемого гения. Ничего ценного я не раскопал.

Яд понемногу отпускал на волю мой несчастный организм, оставляя после себя лёгкое онемение, но легче не становилось. Одна мука сменилась другой. Есть хотелось всё сильнее, я извертелся на удобном ложе, пытаясь найти позу, в которой мучительные спазмы в животе хоть ненадолго утихнут. Горло горело, и простая вода, которую я только и мог добыть в своём узилище, приносила лишь слабое и временное облегчение.

Когда сон всё же сморил, позволяя ненадолго уйти от страданий, я отдался ему благодарный как никогда.

Глава 9

Чтобы хоть как-то скрыть синеватую бледность, я оделся во всё светлое. Саторин велел спуститься и ждать его в холле, что я и выполнил в точности. Людей тут к счастью не было, но даже слабый оставленный ими аромат терзал и сводил с ума. На площадке мне станет совсем скверно. Придётся пойти на риск и, когда Саторин отправится творить своё искусство перекусить кем-то из зрителей или техником из обслуги центра. Я боялся не только сорваться от голода, но и напугать людей осунувшимся лицом.

Выйдя из гардеробной, наш творец даже не посмотрел на меня лишь сурово кивнул. Я послушно потащился следом. По приезде мне не пришлось что-то организовывать так как бывали мы здесь часто и люди подготовили гримёрную и выходной коридор. Я думал, что теперь Саторин меня прогонит, чтобы сосредоточиться перед выступлением, но ничуть не бывало. Пришлось стоять в простенке словно напольная ваза, пока мой гений расправлял локоны, манжеты и крылья. Я был тих, как свеча.

Затем мне всё же пришлось удалиться, испросив почтительно разрешения — начиналась жеребьёвка.

Под бешеным светом прожекторов моя бледность никого не волновала. Я прошёл на возвышение, машинально отыскивая взглядом Шерил. Обычно в такие минуты она всегда держалась неподалёку, но сегодня я не увидел её нигде. Впрочем, мне приходилось так плохо, что я и удивляться не пытался. Скрывать озверевшие от голода клыки становилось всё труднее. Беспечный шум зала сводил с ума, вопли распорядителей раздражали. Я с трудом мог сосредоточиться на своей задаче.

Я вытащил первый номер и почувствовал себя ещё хуже. Саторин разозлится, что я не сумел словчить и обеспечить ему возможность работать после неведомого соперника. Только бы прямо здесь не пустил в ход свой парализатор, а то, провалявшись положенное время в болевых судорогах, я потом наброшусь на любого, кто подвернётся под руку. Действительность уже заволакивалась лёгким туманом — опасное состояние, зайдя за грань которого, вампир незаметно для себя превращается в зверя. Потом, конечно, опомнишься, но во-первых, над растерзанным трупом, во-вторых, останется слепок ситуационного поведения — в следующий раз превращение пройдёт быстрее и проще. И охотнее, а то я не видел, как это действует!

Саторин к счастью от немедленной расправы воздержался, но кинул многообещающий взгляд. Едва он скрылся в коридоре, ведущем на площадку, как я устремился вниз, туда, где свободные в данный момент рабочие сцены собирались передохнуть и выпить кофе. Местные порядки я знал назубок. Еда сейчас была важнее всего. Моему работодателю никогда не приходилось голодать, по сути, он вообще не знал, что это такое.

Мне удалось поймать человека, затащить его в пространство между опорами и наконец-то мои клыки пронзили кожу и упругую жилу, в горло потекли первые струйки крови. Я едва не сошёл с ума от счастья. Чуть не убил несчастного, остановился в последний момент. Пришлось ещё потратить немного времени на приведение себя и жертвы в пристойный вид. Заметя следы, оставив рабочего отдыхать среди механизмов, я поспешно поднялся наверх. Обнаружив моё отсутствие в ложе, Саторин мог разозлиться ещё сильнее.

Голод всё ещё терзал нутро, но теперь я уверенно контролировал себя, мог наблюдать за работой Саторина, реакцией зала. Шерил не было и здесь, а моего восприятия хватило уже на тревогу. Что если и с ней наш господин и повелитель обошёлся грубо? От гнева бросило в жар. Я соглашался вынести издевательство над собой, потому что вообще был терпелив по натуре и предпочитал отступление атаке, но одна мысль о том, что могла пострадать подруга, пробудила решимость дать отпор. Ладно, разберёмся позднее, сейчас некогда.

Я постарался полностью сосредоточиться на работе. В мою задачу на выступлениях входило всё видеть. Да, будут записи и много, но живой интерес способен отсортировать нужное от пустячного заранее. На рабочую площадку я поглядывал мельком. Машины скрывались внизу и создавалось впечатление, что высокий мужчина в причудливом одеянии делал всё сам и без усилий. Взмахи его ладоней структурировали пространство. Из ничего возникало что-то. Причудливые скалы, заросли кристаллов на них. Саторин передвигался быстро и хаотично, казалось, он спешит, боясь упустить пластичное вещество, что возникало, словно вырастая из гладкой платформы помоста, но я знал, что каждый шаг выверен и отрепетирован. За господина и повелителя я не переживал, он всегда справлялся на отлично.

Публика следила за ним затаив дыхание, лишь иногда проносились над рядами несмелые звуки, кто-то вскрикивал непроизвольно, а иногда прокатывался волной вздох, словно передаваемый от человека к человеку. Знатоки и судьи наблюдали сосредоточенно. Их опыт словно огранял непосредственную мятежность публики.

Обозреватели держались отдельной стайкой. Наш Велеров был среди них, и я буквально чувствовал какого напряжения стоит ему не смотреть на вожделенного партнёра, даже шея покраснела от усилий. Возможно, и не следовало мною сейчас любоваться, боль и голод подпортили внешность, я выглядел старше своих лет. Не видел, конечно, опирался на опыт прежних лишений. Усталость, что ощущал, казалась осадком процеженных столетий. Горькая такая штука, настоянная на унылом желании окончательно сдаться. Заскоки Саторина уже не виделись чем-то из ряда вон выходящим, потому что я ведь сам напросился. Искушение вообще ничего не предпринимать, просто тонуть в потоке предопределённости мучило всё сильнее.

Несмотря на глупые рефлексии, я ещё держался на поверхности. Взгляд выделял отдельные лица, я отмечал для себя как их выражение соответствует тому или иному моменту процесса. Недостаточно создать новый осязаемый мир, надо ещё знать в каком темпе и порядке это делать, чтобы впечатление, которое получает публика, оказалось максимальным.

Большей частью мне удавалось справляться с привычной работой, хотя иногда изнеможение накрывало с новой силой. Я не наелся и с трудом об этом забывал. Ещё мучило мрачное подозрение, что больше кровушки урвать так и не удастся, а Саторин после представления накинется на меня с особенным азартом. Ладно, переживу, била меня жизнь и прежде, сейчас приходилось следить за всем происходящим, стараясь по возможности оставаться в тени.

На ложу соперников я поглядывал довольно часто. То есть не думал, что Дина будет сидеть там, созерцая представление, поскольку творцы предпочитают этого не делать, опасаясь сбить собственный настрой. Просто запоминал лица — так на всякий случай. Пожилой пары, которая сопровождала Дину не увидел, то ли их уволили, то ли рангом не вышли для дорогих мест. Остальных людей я изучил и запомнил. После соревнований все мы сойдёмся в малом зале для произнесения традиционной лжи, тогда и запахи узнаю, проверю, знакомы они или нет.

Я ещё глубже отступил в тень, приближался финал творения. На помосте уже сиял невиданный кусок вымышленной реальности. Я присмотрелся и подумал, что Саторин превзошёл себя. Этот дикий сад минералов властной красотой поражал в самое сердце. Гармония линий безупречно вела зрителя по дороге прочтения. Сам я, как уже неоднократно говорил, бездарь и бездельник, но чужой талант и труд оценить могу. Зрители стонали, волновались, теперь почти неотрывно наблюдая за чарующими движениями мастера. Саторин завёл их не на шутку.

Признаться, меня куда больше красот творения, заботила сейчас собственная судьба. Нервное такое нарисовалось самочувствие. Даже беглое знакомство с контрактом показало, что освободиться от зависимости, в которую я себя неосмотрительно поставил, будет непросто. Суд пугал не столько скандалом, сколько объёмом усилий, которые придётся затратить. Такие разбирательства быстро не заканчиваются, а чем бы не завершилось дело, прилетать мне всё равно будет и серьёзно, поскольку Саторин разозлится основательно.

Я подозревал, что не стану сопротивляться, оставлю всё как есть, в надежде что наши отношения опять вернутся к естественному порядку. Вдруг причину, по которой Саторин слетел с катушек, удастся выявить и устранить? Ну вы уже поняли мою философию: чтобы подготовить задницу к порке, надо всего лишь спустить штаны, а полное освобождение этой дорогой мне части организма от плётки требовало таких усилий, что я был уверен: энергии у меня на это не хватит. Большой любитель плыть по течению, я опять примеривался, как уютнее устроиться в волнах. Ну шарахнет разок-другой о скалы (я неприязненно покосился на колючие творения Саторина), но ведь рано или поздно стремнина выровняется. Я фаталист. Фатально верю, что жизнь всё равно обласкает. Не розгами по интимному месту, конечно.

Отвлёкшись на свои тяжкие и местами пикантные думы, я едва не упустил кульминации. В этом Саторин был мастер. Не думаю, что во время представления он смотрел в публику, но меня в ложе мог разглядеть без труда, значит, следовало выразить должный восторг. Обнаружив, что вполне готов старательно подлизаться к господину и повелителю, я восхитился собственной бесхребетностью. А что мне ещё оставалось? О, вечный покой! В смысле: продолжительное безделье.

Завершающие мазки буквально вспенивали воздух. Соорудив отдельные композиции, Саторин теперь соединял их в одно целое. Это действительно выглядело захватывающим: собрать из груды металла и камней сияющую корону — верх мастерства, а сделать это так, чтобы публика лишь в последний момент поняла задумку автора — вообще крышесносно.

Я вдохнул и выдохнул, чувствуя, как слабеют колени. Саторин ведь действительно из живописных скал изготовил огромный на всю площадку атрибут власти. Так вот в чём заключался его план! Мне стало страшно и горько одновременно. Если этот идиот провалится, поражение на фоне его трактовки мира окажется просто сокрушительным. Оно нас уничтожит. С вершины славы мой господин и повелитель скатится на самое дно и вот тогда я точно не смогу разорвать контракт. Не брошу ведь я его на самом деле в трудную минуту, привык к балбесу за долгие годы. На вершине успеха мог бы отвернуться и уйти, в гнилой яме обстоятельств — нет.

Спохватившись, что отстаю от толпы, я принялся выражать свой восторг аплодисментами, сияющей улыбкой, общим выражением лица. Лжец я опытный и без труда могу изобразить то, чего и совсем не ощущаю. Мой болван ведь не ограничился воплощение на площадке вампирской короны, последним театральным жестом он поместил в нужное место белый цветок. Элемент в мёртвом окружении вроде бы живой, но всё равно отдающий искусственной красотой. От досады я готов был его убить. Он зарыл в землю себя и меня — неуютно придётся в общей могиле. Я невольно повёл плечами, словно освобождаясь от леденящих объятий склепа и случайно глянул на ложу противников.

Дина стояла там, немного в глубине и всё же на виду. Я узнал её сразу, и она узнала меня. То есть, я в таких вещах не ошибаюсь, хотя лицо её выглядело как маска, застывшим и бледным. Напудренный, аккуратно причёсанный в дорогих шмотках я должен был остаться для неё другим человеком, не тем, кого она утешала в минуту скорби, не тем, кто кормил недорогими улитками в простеньком ресторане. Видно глаза юных дев слишком зорки, не застит им свет блеск дешёвой мишуры.

Показалось не вынесу ещё и этого удара. Боль проснулась везде, словно опять отведал парализатора. Неужели мне до такой степени стыдно перед этим ребёнком? Романтический юноша её мечты оказался сволочью, грязным шпионом, втёршимся в доверие, чтобы выведать чужие тайны. Следовало провалиться сквозь пол дорогой ложи, но мне это было не по силам. Я остался на месте и испытал новый приступ душевной боли, когда взгляд бедной девочки переместился на оберег вампирской королевы, сиявший среди жёстких граней, а потом опять вернулся ко мне.

Дина ведь не понимала символики Саторинова творения, она приняла его последний жест, как плевок в лицо, знак того, что предана и унижена вся и без остатка. Она смотрела на претенциозную розу, а видела скромный белый цветок, что подарила мне от щедрой души.

Не знаю, что со мной происходило, ломало так, как будто отрава не выгорела, а всё ещё гуляла в крови. Я отвёл взгляд. Во рту скопилась горечь. Не то от голода, не то от стыда, не то от предвкушения новой череды унижений. Вспомнив о том, что ждёт меня дома, я окончательно пал духом и тут же, словно караулила в сторонке появилась вначале робко, а потом развернувшись во всей красе подленькая мысль. Я уже нанёс Дине удар своим появлением здесь, на виду, в стане врага, я снизил её шанс на победу, а способен сделать больше. Вместо того, чтобы стоять тут с убитым видом, показывая замешательство и раскаяние, я могу нагло ухмыльнуться ей в лицо, предъявить торжество победителя. Сейчас каждая мелочь поможет решить исход дела в нашу пользу, а юные девы так легко падают духом.

Я поднял голову, наши взгляды опять встретились. Насколько я понимал, Дина даже великое творение Саторина разглядывала мельком, потому что моя персона забирала всё внимание. Если она ещё колеблется, думает, что перед ней лишь стечение обстоятельств, а принца, свалившегося на неё с галереи легко оправдать, я расставлю все нужные точки. Плевать на стыд, свой зад ближе к телу, чем чужие попки. Саторин — мой боец, и я обязан держать его руку даже если от действий моих пойдёт отчётливый тухлый душок. В контракте так записано. Вспомнив про этот роковой документ, я отринул сомнения.

Я пристально посмотрел Дине в глаза, нагло, улыбнулся, а потом извлёк из кармана белый цветок и картинно поднёс к лицу, словно вдыхая аромат его непорочности. Девочка побледнела, слегка покачнулась, я видел даже на таком расстоянии, и тогда я как последний мерзавец демонстративно смял хрупкие лепестки и уронил подарок на пол ложи.

Казалось, вся кровь её замёрзла в жилах, сковал бедняжку хрупкий холод, и я опять запаниковал вопреки всему, тоже замер на месте, не в силах вынести столь сокрушительного позора. Я пытался уберечься от заслуженного, что там ни говори, наказания, губя это невинное, полное сил существо. Куда уже падать ниже? Дно.

Как долго тянулась пытка? Не знаю. Хорошо, что в нашей ложе я остался один, никто не видел, как трясутся у меня колени, в прямом или переносном смысле — совершенно неважно. Я играл свою подлую роль, сохраняя на лице прикипевшую к губам улыбку и мечтал лишь о том, чтобы снова оказаться дома, под защитой родных стен и простить себя, как я делаю это всегда. Вы попробуйте другим способом проживите эту вечную жизнь!

Саторин внизу принимал восторги толпы, а я даже не мог опустить на него взгляд. Знал, что мне это тоже припомнят, и оправдываться я по обыкновению не стану, потому что это ведь так утомительно. Я горел в личном аду и, хотя в глубине души знал, что выберусь из пепла как феникс, отряхну грязь с перьев и заживу как ни в чём не бывало, боль не уходила.

По доброй воле завёл или подсадили другие — значения не имело. Терпеть её предстояло мне.

Дину увели в глубины ложи, хотя сама она, скорее всего, не сдвинулась бы с места, я больше её не видел, предстоял выход. Там, наверное, все метались в панике, потому что она заледенела внутри своей собственной боли, а на кону шатались, норовя упасть, деньги и слава — требуха человеческого тщеславия. Мне тоже следовало немедленно встретить Саторина, он любил, чтобы его ждали в гримёрной с восторгами и славословиями. Маленький глупый гений. Я быстро подобрал цветок, сунул в карман и поспешил к своим рабским обязанностям.

Господин и повелитель выглядел выжатым как лимон на человеческой кухне: лицо осунулось, глаза лихорадочно блестели. Он жадно пил воду, и чувствовалось, что глотка его хочет крови, отчаянно, до больных судорог. В этом я его как никогда понимал и лелеял в душе надежду, что едва всё кончится, мы вместе как в старые времена ринемся в бурление человеческого стада и напьёмся досыта, до хмельного изнеможения, а потом все глупые нововведения канут в прошлое, оставив после себя лёгкий стыд и сожаление о зря потраченных на парализатор деньгах.

Я принялся горячо поздравлять Саторина, стараясь без ошибки подбирать слова, с толком припомнил несколько особо впечатливших меня моментов представления. Он снисходительно слушал, кивал, но я уже шкурой чувствовал, что как ни унижайся сейчас, главное всё равно останется в силе, и никуда я не денусь, приму, что предложат. Неужели так глубоко увяз? Должна ведь в мире быть сила, которая встряхнёт меня и заставит освободиться из липкой паутины безволия.

Там в зале вновь запели трубы, предстоял выход Дины, и Саторин отпустил снисходительно махнув рукой:

— Иди, тебе надо быть в ложе.

Сам он наблюдал работу соперников из гримёрной, всё нужное оборудование тут имелось. Я вернулся на свой пост. Рядом с Саториным было неуютно, но и здесь, в ложе, скверно. Я остановился в тени и долго не поднимал глаз, словно меня мало интересовал процесс работы чужого бойца. В стыд окунули как в кровь, казалось все видят, как стекают с меня эти капли позора, а мне ведь плевать было на мнение окружающих — я же тихий запечный вампир. Что изменилось, что я сделал не так?

Реакция зала подсказала, что происходит нечто интересное и я заставил себя поднять глаза и посмотреть на вражескую половину помоста. Пока я тут маялся детским смятением чувств, Дина работала. И как. Во мне всё замерло, дышать и то перестал, не заботясь, что могу спалиться на людях. Если Саторин был магом, высокомерным и отстранённым, на которого надлежит взирать лишь снизу-вверх, то Дина воплощала образ младенца, играющего в песочнице. Столь сакральны и просты оказались движения её рук, что я как прикипел к ним взглядом, так и не мог оторваться.

То, что я лишь угадывал прежде, здесь, на помосте, расцвело и определилось. Ребёнок неспешно возводил детский в своей наивности мир, но в едва намеченных контурах будущей картины уже угадывалась взрослая прозрачная глубина.

Проклял ли я свою подлость теперь, когда она выродилась в бесполезную ужимку? Не знаю. Я понимал, что эта юная девушка кладёт меня, старого вампира на обе лопатки, да и Саторина тоже. Всё что нам оставалось этот утереться и уйти, только ретирада не спасала. Пытке тщательного унижения предстояло терзать нас двоих ещё долго. Я понял это, когда Дина, на миг оторвавшись от работы, поглядела на меня. Я знал, что она не просто одолеет Саторина в поединке, но сотрёт нас обоих с самого поля большой игры. И кто бы её осудил?

Глава 10

Казнь продолжалась. Не терзай меня все отчаяния сразу, наверное, залюбовался бы возникающим под ладонями Дины садом. Всё, что в нём росло, выглядело незнакомо, но дышало и светилось так естественно, что невозможно было усомниться — вот она подлинная жизнь. Творение человека, а не одержимого безумной жаждой власти вампира.

Люди в зале поняли это не так скоро, как я, но понемногу восторг наполнял публику, пьянил как кислород, заставлял дышать чаще и глубже. Многие уже понимали, что соперник Саторину достался сильный. Что он сам думал, сидя в гримёрке и сжимая кулаки — не знаю. Я догадывался, что там мне придётся ещё хуже, чем здесь.

Прекрасный сад рос и какой же жалкой казалась рядом с ним претенциозная корона моего покровителя. Я улыбался, благожелательно наблюдая за работой Дины — внешне само очарование и комок боли внутри. Ничего не поделаешь — если ты публичная фигура привыкай принимать не только хвалы, но и насмешки. Толпа окунёт в презрение куда охотнее чем в восторг и с этим ничего не поделаешь: стисни зубы, терпи и улыбайся. Я-то справлюсь, а Саторин? Его боль окажется глубже и сильнее моей. Ладно, пусть выплёскивает раздражение на своего безответного помощника, потерплю. Его жалко. Почему нам всем не сидится ровно на родных ягодицах в мягком уюте диванов? Эх.

Иногда я поднимал взор в публику и видел теплоту, что растекалась по лицам, сопричастность и сопереживание, а не холодное восхищение чудом. Интересно, был бы у Саторина шанс, суди поединок вампиры, а не люди? Кто знает. Дина закончила творить под трепетный шёпот зала новый гонг возгласил окончание соревнований.

Судьи спустились вниз, чтобы проверить восприятие миров изнутри, хотя я видел, что у них всё решено, считывал движения и ритмы дыхания. Дина поднялась в ложу, выглядела она усталой, почти равнодушной, но я знал, что это ненадолго. Выжатый работой творец на удивление быстро вновь наполнится энергией, заблещут глаза, только для меня в них найдётся лишь ненависть, а скорее всего, более чем на презрение и рассчитывать не приходится.

Время финала наступило, я знал, что сейчас судьи поднимутся на трибуну и объявят результат. Живой или мёртвый Саторин должен быть на виду. Погибать надлежит как положено, в не как придётся. Я решительно шагнул в гримёрку. Пусть хоть прибьёт на месте, но сам морду не уроню и ему не позволю.

Сломленным он не выглядел, скорее задумчивым, на меня поглядел как великий вампир из дешёвого фильма ужасов на вереницу рабов, спешащих доставить ему удовольствие, но унылые заскоки сейчас не трогали. Я тоже был на грани.

— Пора!

Он неспешно поднялся, расправил мантию.

— Идём!

Неужели всё ещё верит в победу? Только бы в момент истины не сломался. Кто их знает этих гениев, насколько они способны держать удар? Мы с Шерил охраняли от бытовой мути, а то что хлынет сейчас уже не остановить. Краем воспалённого сознания я опять попытался сообразить, почему подруги нет с нами, а потом перестал об этом думать. Нет и хорошо. Пусть меня одного забрасывают тухлыми овощами или что там сейчас модно запускать в облажавшихся артистов?

Публика волновалась. Люди рвались пройти на помост, увидеть творения вблизи, пощупать руками, постараться отломать кусочек на память, что в принципе невозможно и потому не запрещается. Судьи чопорно совещались. Саторин величаво ступил в ложу, снисходительно кивнул зрителям — он никогда не кланялся — остановился у ограждения, словно впереди ждали только скучные формальности. Я как всегда примостился за его правым плечом, но несколько ближе чем обычно. Кто его знает, что мой господин и повелитель способен выкинуть от отчаяния, лучше быть в зоне уверенного контроля.

Тишина так и не настала, и на фоне людского ропота, то стихавшего, то вздымавшегося как волна, вердикт прозвучал особенно торжественно, словно не несколько избранных решали дело, а стоял за их спиной целый мир.

— Наш юный творец Дина Барри! Привилегия победителю!

Все прожектора мигом развернулись, затопив светом чужую ложу. Девочка казалась совсем маленькой в этом сиянии, но повела себя отважно. Я увидел улыбку, приветственно взлетевшие над головой руки. Она радовалась, но с достоинством, видимо, натаскали её заранее. Мне казалось, что сквозь неодолимую преграду бешеного света она смотрит на меня, хотя вряд ли вообще что-то видела, кроме фееричных огней. От рёва публики содрогались стены, победный марш выносил мозг.

Наша ложа на несколько мгновений полностью выпала из чужого внимания, но вскоре шквал любопытных взглядов должен был рухнуть на неё, потому что люди не только готовы восхвалять победителя, но и жадно любуются унижением побеждённого. Парадокс, к которому всегда надлежит быть готовым. Ну, я уже говорил.

Саторин дрогнул, когда судья объявил не его имя, мне даже показалось, что он готов кинуться на людей с проклятьями, хотя это странное движение вперёд легко объяснялось навалившейся внезапно слабостью.

— Держись! — прорычал я, выпуская клыки.

Когда они в боевом положении, голос звучит по-другому, иначе воздействует на нервную систему, и потом мне тоже требовалась поддержка. Полезно иногда напомнить себе, что ты — вампир, и тебе плевать на всех этих жалких человечишек, потому что на самом деле тебе не плевать.

Саторин вновь пошатнулся, и я рефлекторно вцепился в его мантию, так дуэнья, хватает за юбку девчонку, готовую побежать за смазливым мальчиком. Творец злобно оглянулся, вырвал одежду. Ну, уже лучше.

— Улыбайся! — сказал я. — Забыл, как это делается?

И показал. Мимикой я хорошо владею, жизнь научила. Не видел себя со стороны, но знал, что лицо моё сияет уверенностью, ласковой добротой и просто-таки возвышенной радостью за чужого бойца. Все мы мол лишь слуги публики и неважно, кому достался первый приз, кому второй. Жизнь прекрасна!

Теперь, когда удар уже нанесли, я чувствовал себя много лучше прежнего. Плохо, если нервы выматывают неопределённостью, а поражение это всего лишь поражение. Их время от времени приходится терпеть, проигрыш — не повод ломаться духом. Время пройдёт, всё наладится.

Саторин отвернулся к залу, но плечи его неуловимо расправились, исчез этот несвойственный ему порыв согнуть спину. Уже лучше. Ох. Самое трудное ещё предстояло. За себя я не волновался, какая бы боль не разрывала нутро, снаружи я всё равно будут блестящ как новая монетка и звенеть так же — динь-динь. Я радостно сиял и добросовестно аплодировал, так что, когда судьи и нам уделили внимание, отметив высочайшее, как всегда, мастерство мэтра и прочее бла-бла, был полностью готов встретить все взгляды, которые удосужатся на нас обратиться.

Саторин, как будто тоже справлялся, он снисходительно помахал рукой и толпе, и сопернице, а потом величаво уселся в кресло. Я остался на ногах, как мне и полагалось и придвинулся ещё ближе, чтобы как можно больше дерьма летело в мою голову, минуя почтенные кудри моего господина и повелителя.

Публика на таких представлениях негласно делилась на чёрную и белую. Первой дозволялось следить за процессом, ненадолго подняться на помост, а потом выместись вон, вторая оставалась на банкет. Угощение подавали в соседней комнате, туда заходили именно перекусить, а так люди предпочитали бродить на платформе и приставать с глупыми вопросами к творцам. Здесь же тёрлись обозреватели — главное зло вселенной, именно от их въедливого любопытства обороняться было особенно сложно.

Когда мы с Саториным спустились в толпу началась моя главная работа. Улыбаться, врать, встречать весёлым смехом произносимые гадости, самому плескаться милым ядом при любой возможности, улыбаться, шутить, радостно поддерживать самые глупые идеи, врать, улыбаться — принцип понятен. Я нырнул в эту грязную лужу с головой.

Саторин держался хорошо, да ему и не требовалось много говорить, учитывая, что я трещал без умолку. Только когда люди и обстоятельства нас разделяли, я следил за ним не без тревоги, но всё выглядело пристойно.

Отвязавшись от особенно настырного поклонника, пожелавшего скрупулёзно выложить все претензии к моему патрону, я нырнул за ближайшую скалу короны и едва не налетел на Дину. Запахи различать в этой круговерти я давно перестал, и встреча оказалась неожиданной. Я машинально поклонился. Когда не знаешь, что делать, всегда кланяйся — не помню уже, кто меня этому научил.

Она смотрела пристально, взрослая женщина, а не ребёнок, и насколько эта метаморфоза была следствием моей подлости думать не хотелось. Ладно, отвяньте, я вообще мог поступить с ней гораздо хуже, хотя что там оправдываться — виноват.

— Это было прекрасно! — сказал я в очередной раз продемонстрировав свою коронную улыбку. — Вы необыкновенно талантливы!

Интересно, что бы я чувствовал, если бы мы ещё и переспали? Да ничего, устал я от эмоций, опустел.

— У тебя не получилось всё испортить.

— Что поделаешь? — беспечно отозвался я. — Не всё всегда удаётся.

— Значит, ты и есть тот самый Тач? А я не могла понять, почему лицо кажется знакомым.

И всё, развернулась и ушла. Ни в морду, ни истерик — мне даже понравилось, хотя странная фраза про того самого Тача удивила. Впрочем, теперь всё было без разницы. Саторин непременно меня убьёт, и я наконец-то отдохну от тягот этого нелепого мира. Надеюсь, хоть из гроба никто не прогонит.

Вскоре я проводил патрона до машины: он всегда уезжал с мероприятий рано, и это не могло повредить нам сейчас во мнении публики, а сам вернулся в зал и продолжил сверкать аверсом и реверсом, брякая пустой болтовнёй как сдача о прилавок. Работа такая, тут уж ничего не поделаешь.

Когда этот бесконечный вечер закончился, я не чувствовал уже вообще ничего. Машинально проверил, не осталось ли ценных предметов в гримёрке, потом спустился к боковому выходу. Домой хотел добираться на капле, но ждала наша машина. Саторин, вернувшись, потрудился послать её за мной, как видно не терпелось ему приступить к экзекуции.

Меня уже и расправа не пугала, просто плюхнулся на сиденье и ни о чём не думал всю дорогу. Странно, но и голода не ощущал, запах нашего человека-водителя не будил никаких впечатлений. Дом выглядел пустым, должно быть, Саторин отпустил слугу. Готовит мне что-то особенное? Я вошёл и запер за собой дверь. Запах привел в личные покои господина и повелителя, но почему-то не в кабинет, где он наказывал меня первый раз, а в спальню. Саторин был здесь, сидел в кресле, грозный и неподвижный. Я остановился на пороге, вглядываясь в его застывшее лицо. Сложно с этими талантами, действительно никогда не знаешь, что у них на уме.

— Саторин? — произнёс осторожно.

Он слегка шевельнулся, едва заметно, но я сразу понял, что ошибался. Не грозен он был, а предельно напряжён, так зажат, словно состоял из одной непрерывной клокочущей боли. В принципе, думать так было бы логично.

— Тач!

Обычно он называл меня Александром или Алеком, кличка прозвучала особенно, словно призыв о помощи или наоборот. А что — наоборот? Я рискнул подойти ближе. Он не повернул головы, лишь следил за мной глазами, и в этой странной неподвижности угадывалось что-то напугавшее даже вампира. Это я про себя.

— Саторин, ты в порядке?

— Тач! — снова повторил он, а потом, словно учась говорить новым ещё плохо приросшим к месту горлом, произнёс потерянно: — Не бросай меня!

Я чуть на месте не подпрыгнул от неожиданности и нового приступа боли, не то собственной, не то залетевшей ко мне от Саторина. Словно эхо в пустом зале, это странное неудобство оглушило голову и породило неуместное стеснение в груди. Показалось там всё ещё болтается на подвесках жил сердце, более того, оно чувствовать не разучилось!

— Что за глупости, Ринни! Не собираюсь я тебя бросать! Ну лопухнулись разок, это бывает, с этим ничего не поделаешь, отряхнём перья и снова полетим. Ты переживаешь? Я понимаю, гении они такие хрупкие, их существование посвящено искусству, им сложно бывает примоститься в нормальном бытии.

Голос слегка охрип, но повиновался. Я болтал всякую чушь, а Саторин смотрел на меня всё так же непонятно, глаза блестели страданием, но теперь я сообразил, что сильнее и мучительнее боли его терзал страх. Не грозный тиран был передо мной, а напуганный как малое дитя, растерявшийся среди нас, бездарей, талант.

Что предпринять, я решительно не знал. Следовало успокоить патрона, да только не помнил я как это делается. Были у меня в своё время птенцы, но давно отпустил их на волю: пусть ищут свою судьбу, лишь бы меня не нашли. Растерялся теперь за давностью событий!

Я сделал ещё два шага, осторожно сел на ручку кресла и обнял Саторина за плечи. Не уверен, что у меня получилось правильно, ангажемента мне подобная сцена не обеспечила бы в самом захудалом театре, но гений мой чуть подался навстречу, робко приник к боку.

Такой в этом несмелом движении звучал призыв, так беззаветно его душа просила помощи, что и до меня, наконец, дошло. Не скажу, что всё и сразу, но я проникся его отчаянием и так же неловко, как до этого обнял, потрепал свободной ладонью чёрные кудри.

— Саторин, успокойся. Я здесь, рядом. Никуда твой Тач от тебя не денется.

— Я был с тобой жесток. Словно помрачение нашло.

— Ну и договоримся считать это временным безумием. Гениям разрешается иногда слетать с катушек, это идёт на пользу как имиджу, так и творчеству.

— Мне очень плохо, Тач.

— Я знаю. Не думай ни о чём, мы справимся.

Я чуть-чуть встряхнул его, обнял крепче, и он вздохнул длинно и благодарно, а у меня в груди лёгкие стали комом, и я вообще перестал дышать. Вот ведь беда какая. Кто же знал, что этот самоуверенный творец, великий вершитель, знаменитый маг на деле так отчаянно раним. Естественно, не мне с моей толстой шкурой было об этом догадаться. Дурак я, и неизлечимо это, похоже.

Поражение, липкие взгляды толпы для меня остались в прошлом, а Саторина они продолжали терзать и мучить, круша его уверенность в себе, обесценивая всё будущее, а оно, как вы помните, у вампира длинное.

Глядя на лохматую склонённую голову, чувствуя, как жмётся ко мне сильное тело, как ищет укрытия пострадавшая душа, я сознавал, что не могу просто взять и отстраниться, потому что незаметно для себя привязался к Саторину. Не чужой он был, моего гнезда, хоть мы и грызлись иногда как собаки за объедки. Обязан я не только сохранить верность, но и поделиться теплом, а для этого найти его в себе — та ещё, скажу вам, задача. Я растерялся, но обстоятельства не давали шанса укрыться за спасительными отговорками.

Во мне, помимо уже налипшего за день позора, рождалась новая боль, и я сам не прочь был спрятаться и поискать защиты, но возможности такой не имел, да и стыда не вовсе лишился. Совесть (почему я не избавился от неё за долгие годы?!) взирала сурово и не осталось шансов спрятаться от её укора. Давай же — говорил я себе — решись, как умел это прежде. Возьми себя в руки, ленивый щенок, стащи задницу с пригретого дивана, потому что иногда нужно это делать. Скажи не вслух, разумеется, а лишь мысленно и исключительно самому себе, те самые слова, от которых уже всего корчит и ломает. Произнеси заклинание, будет почти не больно, пусть даже оно тебя пополам разорвёт. Сделай это, по всем параметрам облажавшаяся сволочь! Ты не один в благодетельной ночи, да, не хотел компании, но так уж срослось, и поздно заметать следы, когда пора отметать сомнения. Давай, разом, чтобы потом не отвертеться. Самого себя ведь не предашь, неудобно как-то. Говори. Вот сейчас, сию минуту!

И я сказал: беру на себя эту заботу по долгу и праву как старший в гнезде.

Буднично, а мир перевернётся.

Больно всё же получилось, в мозгах что-то закипело, рожу и то скривило помимо воли. Когда выдираешь себя с корнем из сытого перегноя, все листики трепещут и в трубочку сворачиваются. Признался, и стало легче дышать, потому что, дав клятву отваги, обратно в грунт не врастают. Пришла пора шагать к свершениям, раз я не дерево. Пусть Саторин не мой птенец, но он родного гнезда, я обязан защитить его, потому что больше некому.

— Шерил где? — спросил я.

Саторин вздрогнул и затих как мышь под веником.

— Я её уволил.

— Вот что-то такое я и предполагал, но может быть всё к лучшему. Пусть побудет вдали, мы её обязательно вернём, когда дела пойдут на лад, а сейчас ложись и отдохни. Вампиры тоже не железные.

Он послушно забрался на кровать как был в мантии и прочем, даже туфли не снял, но едва я шевельнулся, попросил тихо:

— Не уходи.

Я без возражений присел на постель, он тут же уцепился за мою одежду, а потом робко, но настойчиво потащил к себе, и я не стал сопротивляться. Не было в этом ничего непристойного. Я лёг рядом. Саторин обхватил и прижал к себе как ребёнок мягкую игрушку, уткнулся носом в мою шею и, кажется, немного успокоился.

Вот мы и в одной постели — сказал я себе — это судьба. Невольно улыбнулся, но в принципе не видел ничего страшного в том, чтобы послужить чьим-то утешением. Я же старший в гнезде, обязан быть мудрым. Да, долгие годы притворялся ровесником, чтобы избавить себя от лишних хлопот, но однажды наступает минута истины, и каждый занимает назначенное ему место. С очередным повторением ритуальное заклинание выговаривалось всё легче, и я решил, что так или иначе новый порядок устроится, оботрётся и начнёт жить, потому, примостился удобнее, пробормотал: «Спи, Ринни!» и отключился сам.

Глава 11

Пробудился я, естественно, первым — старший же. Вспоминая глупость того, что содеял накануне, невольно покривился. Вот кто за язык тянул? Саторин держал меня крепко, вампиры вообще не любят отпускать то, что сграбастали. Едва я шевельнулся, как кольцо рук сомкнулось теснее, так кошка во сне обнимает лапами котёнка. Ну и ладно, оно мне надо? Поваляться-то я всегда не прочь. Лежал и думал о том, что предстоит сделать.

Саторин беспокоил чрезвычайно, предсказать, во что выльется его вчерашний срыв, я совершенно не мог. Куда кидает гениев, когда им навешивают другие гении, я не знал. Накроет его новая волна агрессивности или усмирит слезливое отчаяние, депрессия примет под уютное чёрное крыло или даст энергичный пинок лихорадочное возбуждение? Творческая личность — это загадка для заурядного человека вроде меня, а теперь ещё и проблема.

Сам-то был в полном порядке. Поболело и прошло. Чтобы долго и уютно отдыхать в тени надо уметь отпускать внешние обстоятельства. Как я и говорил: прощать себе все грехи — спокойно и без покаяния. Разрешить нечеловеческой сути такой и оставаться. Я — вампир. И всё — отвалите! Тут секрет в усердных тренировках.

Вспомнив Дину, я даже усмехнулся. Моя злая выходка ей не повредила, вполне возможно, что ещё помогла собраться, так что с какой стати я должен был чувствовать себя виноватым? Это она сейчас потешается над поверженными противниками. То есть, побеждала она Саторина, но заодно наваляла и мне — два удовольствия сразу.

Пока я предавался неге, старательно оправдываясь тем, что не хочу разбудить господина и повелителя, которому отдых жизненно необходим, наступило утро. Я ощущал его за плотными ставнями и уже всерьёз принялся составлять порядок грядущих дел. Бездельник, которого спихнули с уютного лежбища — страшное существо, он всё снесёт на своём пути обратно к дивану, и вселенной вскоре предстояло изведать на своей шкуре подлинное величие нашей непреходящей любви. Меня и комфорта, а вы что подумали?

Проснувшись, Саторин, как видно, не сразу сообразил, где он и главное с кем. Я ощутил, как он замер в новом потрясении, а потом отпустил меня стремительно как вампир. Руки просто исчезли с намятых рёбер, так что я никому не мешая, смог повернуться. Что я интересно, прочитаю на лице своего гения: желание втоптать меня с макушкой в землю и потом ещё вытереть об это место ноги? Злость, в принципе, устраивала больше безграничного отчаяния, главным было не нарваться на возвышенные чувства.

— Тач! — опять повторил он, словно страшась назвать настоящим именем.

Саторин выглядел как перепивший с вечера человек, который мучительно пытается вспомнить, каких непотребств натворил, пребывая под градусом. Интересно, что пугало моего господина и повелителя больше: то что у нас случилось, или то чего не срослось? Мне, как всегда, ужасно хотелось похохотать над нелепостью ситуации, но я сдержался. Саторину ведь действительно приходилось плохо, он нуждался в моём сострадании.

— Как ты?

— Не знаю. Больно.

Я улёгся удобнее.

— Признаться, вчерашний вечер мне тоже дался нелегко.

Он глянул с пробудившимся высокомерием, но быстро оттаял, кивнул, соглашаясь.

— Да, тебе пришлоськупаться в дерьме вместе со мной, ещё и после, когда я уехал, — он примолк, потом добавил порывисто: — Так долго! Я почти поверил, что ты не вернёшься.

— Мы одно гнездо.

— Да, но после того, как я прогнал Шерил и принялся издеваться над тобой, какое это имело значение?

— Шерил мы вернём, а меня давно следовало наказать, я же сам старательно напрашивался. Мне на пользу пойдёт, а ты забудь. Всё забудь. Мы просто начнём сначала, и получится новый взлёт, и соплюшку эту ещё уделаем, дай срок.

А нет, так переживём. В прямом смысле этого слова.

— Она прекрасна, — сказал Саторин.

Он совсем притих, и я поглядел на него пытаясь понять, какая новая волна чувств тиранит его бедное сознание, но ничего не рассмотрел и решил, что само устаканится. Излияния утомительны, и я спешил.

— Давай-ка, друг любезный, прими душ, а я соображу, чем нам перекусить, и что делать дальше.

Он сразу послушался, и, зная, как усердно он предаётся водным процедурам, я тоже быстро сполоснулся и надел свежую одежду. К тому моменту, как Саторин вышел в гостиную, пахнущий любимым мылом и облачённый во всё домашнее, я уже не только привёл себя в порядок, но и вызвонил одного из наших ленников, человека, готового за приличную плату, разумеется, поделиться кровью. Мы вкусили от него, по очереди, как в старые времена, припадая к терпеливому источнику. Настоящую охоту следовало отложить до ночи, но и небольшая порция пищи добавила самообладания и сил. Саторин теперь выглядел заметно бодрее.

То есть, это я так думал до тех пор, пока не отклеил свою драгоценную особу от уютного кресла. Человек уже ушёл, и я собирался отправиться по делам, но едва сделал шаг к двери, как наткнулся на тоскливый взгляд. Поверженный гений всё ещё боялся меня потерять. Вот чудак! Я ведь принял на себя ответственность. Заявить себя старшим в гнезде — не пустой звук. Не будь Саторин так основательно выбит из колеи, уже ощутил бы изменившийся порядок вещей. Кашка на нашем столе будет теперь, конечно, пожиже, но ведь не кашей единой жив человек!

— Тач, ты куда?

— К Девенпорту.

Следовало соврать, это я сразу не сообразил. В глазах Саторина опять заплескался страх. Нафантазировал, как видно, мой гений, что в свете его состоявшегося позора я намерен шустро прилипнуть к более успешной партии. Это поединок уже отгремел, а выборы-то ещё только предстояли! Я вернулся, чувствуя, что полезно, хотя бы отчасти, вправить моему господину и повелителю сдвинутые с привычного места мозги. Ведёт себя как обычный смертный, может с ним надо по-человечески?

— Саторин, ты хочешь получить корону?

Он дёрнулся как от удара, сказал горько:

— После этого? У меня нет шансов, всё кончено.

Я терпеливо напомнил:

— Ты не ответил на вопрос!

Он перестал дышать, глядя на меня с совершенно непередаваемым выражением. Чистое дитя, а я ничего не смыслю в детях. Впрочем, на многое готов, чтобы дать ему счастье и покой, да хоть корону, раз уж он так загорелся этой блажью. Мне не жалко — пусть играет.

— Да.

Ну вот, вытянул клещами. Почему, собственно говоря, я вообще не промолчал? Потому что не могу видеть, как страдает этот без дураков талантливый собрат. Привязался я к нему, да и заклинания действуют. Старший в гнезде — это (напоминаю) более ответственность нежели право.

— Тогда слушай внимательно! Проиграли поединок — ерунда, потихоньку разберёмся, сначала смягчим общественное мнение, а потом развернём его так, как нам надо. Даже и стараться самим не придётся, для чего иначе заводят прикормленных обозревателей? Ясно?

Он кивнул как на уроке. Слушал меня прилежно, вёл себя прилично, пожалуй, потрясение прошлой ночи отпускало, Саторин понемногу выходил из транса, а я терял надежду однажды с облегчённым вздохом снова уползти в уютную темноту. Впрочем, следовало для начала разобраться, хочу я вернуть всё, как было или уже нет? Вселенной только моих стенаний не хватало для полноты впечатления! Впрочем, сейчас всё равно не об этом.

— На выборы твои телодвижения в человеческом мире повлияют слабо, а вот попытка вести отбор нечестно, избавиться подлой манерой от лишнего соперника — настроит публику на суровый лад. Ну или я постараюсь это обеспечить. Девенпорт — первый на кого следует подумать плохо, хотя на самом деле я его не подозреваю, но качественно наехать — самый подходящий момент, именно этим я и собираюсь заняться.

— Днём?

— Именно! И поверь, у меня нет намерений бросить тебя и переметнуться к другому бессмертному. Сиди дома и никого не принимай, просто сделай вид, что тебя нет — уехал в загородное поместье.

— У нас нет загородного поместья, Тач.

— Да кого это волнует?

Я достал коммуникатор и позвонил Шерил. Она ожидаемо не ответила, я сразу набрал другой номер. Велеров повёл себя куда приличнее нашей обиженной подруги, откликнулся сразу. Забавно было слышать в его голосе тоску шантажируемой сволочи и вожделение осчастливленного любовника. Я, как уже говорил, сторонник пряников, но и кнутом при нужде взмахнуть умею. Бессовестно пользуясь всем богатством интонаций, что природа подарила вампирам, я довёл человека до нужного мне состояния взволнованности и отдал распоряжение. В детали не вникал, Велеров и сам был способен составить правильный план действий.

Убрав коммуникатор, я сказал Саторину:

— Отлично, это дело двинулось. Позднее встречусь ещё кое с кем, неделикатно ведь выкручивать руки всем сразу. Я уехал.

Уже на пороге вспомнил кое-что и вернулся.

— Не одолжишь свой парализатор? У меня нет, а для дела может пригодиться. Враги как бы кругом.

Саторин глянул затравлено, я уже пожалел, что спросил, но послушно выбрался из кресла и пошёл в кабинет, я следом. В комнате сразу встали дыбом неприятные воспоминания. Ковёр, на котором я валялся беспомощный, и тот, казалось, смеялся надо мной. Глупость ведь делаю и пострадаю за неё, как всегда приходится расплачиваться. Будь я действительно умным, бросил бы Саторина и нашёл другого хозяина, за спиной которого можно вести уютную сытую жизнь, да и одному, в принципе, дремать в тиши неплохо, а я лезу в свершения как в петлю. Воистину дурак, не пошло наказание на пользу.

Не поднимая глаз Саторин достал из ящика нужный предмет и передал мне рукоятью вперёд, касаясь корпуса лишь кончиками пальцев. Я деликатно принял. Смешно. Действительно как разругавшиеся любовники.

— Ты не бойся, — заверил я. — Никому не скажу, что мы спали вместе, но не трахались. Это будет только наша с тобой тайна.

Саторин вяло улыбнулся, но жизнь, пожалуй, в него возвращалась. Я решил, что могу безопасно оставить его одного. Руки на себя не наложит и другим не даст.

Сбегая по ступеням, машинально проверил заряд парализатора. Регулятор стоял на высшей дозе, и я содрогнулся, поняв, как близок был к небытию. Саторин всё же идиот: на садиста тоже надо учиться, а он без подготовки и знания теоретических основ решил влиться в эти стройные ряды. Я выставил минималку и на всякий случай включил фиксацию. Убивать собратьев — дурной тон, даже если это пойдёт на пользу делу.

Усевшись в каплю, набрал адрес и уютно откинулся на спинку сиденья. Я не волновался. Зачем?

Девенпорт держал резиденцию на другом конце планеты, в столицу приехал только на выборы, но я, естественно, знал где он остановился. Слайдеры на Взгорках поражали воображение роскошью и дороговизной. Я оделся во всё свободное и струящееся, но при этом дорогое, так что смотрелся в этом районе своим.

При входе на этаж, занимаемый нашим соперником маялся вампир из его клана. Он нагло заступил мне дорогу.

— Куда катимся?

— Господина твоего хочу повидать.

— Тебе не назначено, я бы знал.

— Какая жалость! — сказал я.

Щенку следовало прислушаться к своим инстинктам, а они ведь кричали ему об опасности, я видел, как непроизвольно ёжились плечи, но у дураков головы пустые, и умной мысли там зацепиться не за что. Мало того, что этот сопляк меня не пускал, он решил ещё и поиздеваться.

— Слышал, как разложили твоего босса. То-то неприятность от простой человеческой девки получить откат. Небось отодрал тебя с горя по полной. Как он это делает, Тач? Поделись подробностями, а то скучно здесь.

Я улыбнулся так ослепительно, что губы едва на затылке не сошлись. Есть вещи, которыми я делиться люблю, давно только не приходилось. Всего два или три движения (сам не уследил) мне понадобились, чтобы поставить этого хама на четыре кости, в удобную так сказать, позицию.

— Мне и на примере объяснить нетрудно!

Он выл. Я, естественно, проигнорировал призывно оттопыренный зад, сломал ему ударом локтя спину и выпрямился, отряхивая одежду. Вот так, пусть тут поизвивается, пока всё не заживёт. Умнее не станет, пугливее — может быть.

Демонстративно переступив через тело, я устремился во внутренние покои. Других преград не встретил на пути, ведь был день, и многие вампиры клана отдыхали. Сам Девенпорт сидел в большом почти пустом зале и смотрел по стерео человеческие новости. Я, должно быть, привнёс нотку разнообразия в унылое течение этого мазохизма, потому что канал он выключил не без удовольствия.

— Привет, Тач! Пришёл сдаваться? Что это там орёт?

— И тебе сытно кушать, Дев. Не дождётесь. Твоё чадо орёт, наглое было.

Честно скажу, мне Девенпорт всегда был симпатичен. Мы познакомились в давние времена, и я не без удовольствия наблюдал за его похвальным стремлением организовать окружающих его вампиров. Тираном этот бессмертный не выглядел, скорее его методика приводила на память образ наседки, собирающей цыплят. С клыками, правда, такой курочки и без лишних сантиментов. Вот и сейчас он даже бровью не повёл, хотя я размазал по прихожей его подопечного. Вероятно, догадывался, что дурак сам виноват. Вполне возможно, что и диалог наш слышал, но намекать на осведомлённость счёл неучтивым.

Внешне этот бессмертный более всего походил на пирата, какими их изображают в фильмах и книгах. По комплекции лишь чуть мельче Саторина, при этом как-то капитальнее. Уверенная осанка сразу внушала уважение. Лицо экзотическое: гордый нос с горбинкой, горящий взгляд, жёсткие губы. Усов и бороды он, естественно, не носил, но в остальном отлично смотрелся бы на палубе вольного брига. Возможно, и топтал когда-то, я не спрашивал.

— А я думал, Саторин снимет свою кандидатуру. Вчера ему не повезло.

— Превратности успеха, всего и делов. Люди залакируют.

— Надо полагать, наприручал полезных человечков, трещётка ты наша бескостная. Зачем пришёл?

— Поссориться хочу. Не стоило подбрасывать мне отравленный корм, ох не стоило. Зверь я не матёрый, но достаточно битый.

Девенпорт резко повернулся, уставясь на меня уже во все глаза, а я мысленно похвалил свою замечательную интуицию. Так и думал, что это не он, да и предположение, что не только нас пытались вывести из игры, грозило сию минуту оправдаться.

Не успело. Клановые вампиры ввалились в зал с человеческим грохотом, Девенпорт поморщился от вершившегося неприличия. Я повернулся. Больше ничего не сделал, просто посмотрел. Вампиры обычно чуют, когда противник им не по зубам, это помогает избежать лишних жертв, вот и карающая компания засомневалась, сбившись в кучу на пороге. Мне до ужаса не хотелось драться, но почти уверен был, что не придётся.

— Прочь пошли! — сердито прикрикнул на своих Девенпорт. — Кыш! Не видите что ли: мы разговариваем!

Пятеро. Сначала попятились передние, потом и задние сообразили, что причин удалиться много, а оснований остаться — мало. Молодцы.

— Сядь, Александр! — предложил глава клана, когда последний его подопечный тихо растворился на просторах слайда. — Рассказывай!

Я охотно принял приглашение, плюхнулся в одно из мягчайших здешних чудес и ощутил, как возрадовалась нежданной ласке задница. Хорошо. Изложить детали покушения было несложно, я обошёлся немногими словами. Девенпорт слушал, скучнея и мрачнея лицом, а потом поделился историей похожей на мою до безобразия. Подловили не в клубе, девка навязалась прямо здесь в богатом квартале, её и выпивать до дна не собирались, только отпробовать. Один из ребят Дева не удержался и посмел вкусить крови раньше хозяина. Тело непочтительного пришлось впоследствии приютить на дне залива.

Будничность происходящего селила в душе вязкий холод, хотя, как я и предполагал, в лице кланового вождя мы с Сарториным обретали пусть временного, но союзника. Нас собирались устранить, и не верилось, что лишь люди стояли за спиной предприятия. Помнится, я говорил, что на корону претендовали четыре кандидата, не уточнял только всех, потому что думать о некоторых было тошно. Девенпорт тоже, без сомнения сообразил, в какую сторону следует обратить вопрошающий вздор.

— Бабы! — сказал он лаконично.

И мы синхронно длинно вздохнули.

Глава 12

Я люблю женщин и даже довольно часто, но не всех. Разные бывают особи этого пола. Иные способны грабастать власть с беспринципностью, свойственной чаще всего мужчинам. Нет, я разумеется, не имею ничего против нашей Белой Королевы, но она ведь из сказки. Полно вполне реальных хищниц, которые даже старого вампира способны напугать до судорог. Мы с Девом грустно сидели в его прелестной квартире и совещались.

Прекрасных дам, что подали две другие заявки на конкурс, мы оба знали не слишком хорошо. Вампиры планеты, живя здесь уже не одно столетие, практически все были знакомы между собой, старые так точно, но держаться старались врозь. Сближались и завязывали дружеские контакты исключительно по взаимной симпатии или ради зарабатывания денег как наше гнездо. У меня же и вовсе произошёл в незапамятные времена пренеприятный казус с обеими этими цыпочками. Смешно вспомнить, но я их перепутал, а дамы такого не прощают, хотя, если подумать, в чём я был виноват? Следуя очередной глупейшей человеческой моде, они вырядились и причесались так похоже. Как раз носили короткие юбки, и выше ножек я, собственно говоря, мало что и видел. Загладить вину так и не удалось, а может быть, я и не старался, не помню уже.

Судите сами: обе высокие блондинки, хорошо сложенные, ухоженные. Чертами лица, пожалуй, отличаются. Арлена резче, грубее, каждая линия выражает жестокую властность, Верея мягче и приторнее, хотя по натуре тоже своего не упустит. В целом задача была бы проста для вампира, но говорю же: юбки практически ничего и не прикрывали, и воображение в тот момент волновал совсем не характер.

Неудивительно, что дальнейшее наше знакомство ограничивалось официальными мероприятиями, я даже подкатывать не пытался. Теперь запоздало соображал, что вполне возможно, мне и это поставили в вину: женщины такие странные.

— Я вот думаю, — прервал мои горестные мысли Девенпорт, — Почему Белый Цветок? Почему наше королеву называли так?

— Изначально Белая Королева, — машинально поправил я. — Имя трансформировалось позднее.

— Неважно. Ключевое слово здесь обозначает цвет. Я вот думаю: вдруг она блондинка?

Я поглядел на приятеля с любопытством:

— Обе эти стервы — блондинки. И Лорелея тоже.

— И твоя Шерил, — продолжал Девенпорт.

У меня зачесались клыки, но я сдержался, да и вампир приличий не нарушил. Не заметив моего порыва, он продолжал:

— Просто у меня мелькнула мысль, что, раз выборы приняли такой непотребный характер, бессмертные подняли руку на собратьев, да ещё старших в популяции, а не зелёный молодняк, пришло время нашей повелительнице вновь явить себя миру.

— Ты хочешь сказать, что одна из наших женщин и есть Белая Королева? — воскликнул я.

Не стану утверждать, что мне не приходили в голову разные мысли, но я-то их от себя гнал. Как ни далёк был от политического болота, но временами неслась из него такая вонь, что раздражение с трудом удавалось подавить. Почему меня взбесило намерение Саторина бороться за титул? Потому что я предпочёл бы принять сторону Девенпорта. Из него получался отличный король: хозяйственный и неторопливый, мой патрон, вмешавшись не в своё дело, всё испортил. Победи он в поединке, я оставил бы его валяться на лаврах, а сам посодействовал опытному главе целого клана подняться над всеми нами. Если человек хочет работать, зачем ему в этом мешать?

Всё сложилось бы идеально, перейди корона от Фенира к Девенпорту, но тут вмешались, причём обе сразу, эти дамочки, а потом и Саторин от невеликого ума. Раз пошла такая пьянка, то и отравленная кровь явилась вполне ожидаемым блюдом. Выборы превратились в свару, и предполагать, что дама из легенды явит себя восхищённому сообществу было вполне логично.

Желал я такой перспективы? Скорее боялся.

— Вероятно, твои подозрения не лишены оснований, — сказал я осторожно, — но прошло много лет. Если Белая Королева и существовала, никто не знает, жива ли она, здесь на планете находится, или давно отправилась в иные миры. Я имею в виду материальные, а не загробные.

Девенпорт возразил:

— Ты старый вампир и прекрасно знаешь, что Цветок не легенда, наверняка ты её видел, ну или по крайней мере знаком с заслуживающими доверие свидетелями. Тач, ты притворяешься ровесником Саторина, видимо, чтобы не задевать его чувства, и я это уважаю, но со мной-то можешь быть откровенен.

— Что ты предлагаешь?

— Если настала суровая пора, не стоит ли нам самим призвать Королеву и попросить её занять трон?

Я подпрыгнул на месте, кажется, порыв мой знаменовал стремление вскочить и убежать, но излишне мягкое сиденье встало на пути похвальных намерений. Я забултыхался в объятиях дивана как пловец в водовороте и сообразив каким смотрюсь болваном прекратил попытки и сел ровно. Я не возражаю против того, чтобы выглядеть дураком, но не хочу им быть в действительности, а уклоняться от разговора теперь стало поздно.

— Думай, что говоришь!

— Тач, это самый разумный выход. Я не знаю мотивов твоего Саторина, но о себе могу сказать, что стремлюсь стать повелителем бессмертных лишь для того, чтобы обеспечить всем порядок и безопасность. Я полагаю, что мой опыт организации клана вполне может пригодиться на новом поприще. Я пошёл на выборы с открытым лицом и не хочу, чтобы мир рухнул в новую войну.

Как я его понимал, сочувствовал каждому слову, горел желанием помочь, но я ведь в минуту слабости обещал поддержку Саторину, обязался защищать от бед вампира из своего гнезда, а это очень серьёзно в нашей культуре. Девенпорта я всегда знал, как человека рассудительного, а сегодня убедился в разумности его намерений. Как разорваться между этими двумя? Совесть велела помогать одному, и она же склоняла к другому, лучше бы и вовсе её не иметь. Вот я попал! Хоть действительно зови на помощь Белую Королеву. Меня содрогнуло от одной мысли.

— Дев, если Цветок одна из наших дам, не накличем ли мы на свою голову бедствие вместо спасения? А то ты не знаешь этих девушек? Конечно, мы старались держаться от них подальше, но что-то ни одна из них не слывёт особой мудрой и склонной жертвовать личными интересами ради общественных.

— Вот я и в сомнениях. Хорошо, что ты зашёл Тач, а то у меня уже мозг кипел от невозможности с кем-то поделиться.

— Теперь и у меня под черепом жарко. Спасибо тебе, любезный друг! Как же хорошо и спокойно было, пока Фенир мирно спал на троне. Почему спрашивается, его понесло в отставку?

— Не потому ли, что тоже получил в объятия элегантно упакованную смерть? Лучше наслаждаться покоем вдали от мирской суеты, чем кормить самых глупых рыб на дне залива. Тач, навести его. Мне неудобно, а вы с ним хорошо знакомы ещё с давних времён.

— Ладно.

— Может быть, он что-то знает. Не хочется мне, чтобы над всеми оказалась та из блондинок, что не погнушалась желать нам троим смерти.

— Лорелея крашеная! — вырвалось у меня раньше, чем сообразил, что лучше бы промолчать.

Впервые за время нашего разговора у Девенпорта широко раскрылись глаза. Мгновение он смотрел, не понимая, а потом сообразил и неопределённо махнул рукой в области своего интимного места.

— То есть там она не белокурая? Ты с ней спал?

— Ну, может быть и случилось раз другой, не помню уже. Мы же не сплетники, чтобы это обсуждать.

Ага, как же! Вампиры ужасны, потому я и стараюсь с ними не общаться.

— А это мысль! — заявил Девенпорт скорчив ехидную мину на своей пиратской физиономии. — Если ты переспишь со всеми, мы точно будем знать, кто из них кто, опять же, заранее вотрёшься в доверие.

— Пошёл ты! Я делю ложе с Саториным.

— Не знаю, как вы людям ухитряетесь втюхать эту байку, но мне-то её не рассказывай. Наш ты человек и был бы полезен для общего дела.

— Сам иди на приступ. Ты вон какой демонический красавец, барышни растают.

Он вздохнул, как мне показалось виновато, и пришла моя пора сообразить очевидное:

— Ты пытался? Не вышло?

— Ну да. Верея, словно, колебалась, не скажу, что мои ухаживания были ей неприятны, а Арлена вообще смотрела как будто любуется моим аутодафе. И знаешь что, — он наклонился вперёд, словно намеревался сообщить особо доверительную информацию, — есть у меня в клане старые вампиры, которые помнят те времена, и говорят они, что никогда в личные покои королевы не входили мужчины, только девушки.

— Да какая разница, кто что ест?

— В том и дело, что выходили эти барышни без следов на шее. Один из моих вообще говорит, что женщина к Королеве всегда ходила одна и та же, переодевалась только, меняла вид, но запах-то оставался!

Девенпорт удовлетворённо откинулся на спинку дивана, а у меня в голове не было ни одной мысли. В смысле толковой, потому что обычные-то мелькали.

— Ты полагаешь, что это была однополая связь?

— Тач, у нас мало информации, любую следует брать в расчёт!

Я ощутил почти неодолимую потребность заползти на мягкое с ногами, свернуться клубочком, закрыть глаза и забыть обо всё на свете. Как же отчаянно не хотелось обратно в неуютный реальный мир. Знал, отлежаться не выйдет, потому что вновь я влез в политику с головой, а ведь имел печальный опыт, мог остеречься! Что спрашивать с людей, если вампиры, имея вечность под боком продолжают повторять не раз и не два испробованные глупости?

— Ну если ты хочешь проверить, не лесбиянка ли одна из наших красоток, тебе и карты в руки. У тебя полно подчинённых, а я на побегушках у гения, и возможности мои скромны.

— Сделаю, не вопрос. С нами грязно поступили, и мы ответим жёстко!

— А я зайду с другой стороны. Человечек, которого я чуть не выпил, шепнул по доброте душевной пару имён, людишки им названные, всё из верхних, попасть в их компанию труда не составит. Я озаботился достать приглашение на вечеринку, где они предположительно будут. Прямо сейчас и поеду.

— Давай!

Я уже хотел подняться и уйти, но собеседник замялся, словно вывалил на меня ещё не все неприятности и действительно, вскоре произнёс, предварительно вздохнув для порядка:

— Тач, с тобой я хочу играть честно. Не намерен что-то делить, пока не встанет перед нами такая задача.

— Согласен! Заключим союз до выяснения обстоятельств.

Мы одновременно встали и церемонно друг другу поклонились, руки пожимать у вампиров не принято.

Я знакомой дорогой потопал к выходу. Охранник уже регенерировал, торчал где положено.

— Ещё что-нибудь показать? — спросил я, светло улыбаясь.

Он не ответил, но зыркнул злобно и тем определил свою дальнейшую судьбу. Не поумнел и осторожности не набрался, а значит… Я тем же приёмом вернул его в уже испробованное положение, хотел произнести нечто назидательное над телом, но не придумал подходящей сентенции и лишь вновь опустил локоть на прогнувшийся позвоночник. Хрустнуло. Оставив вопли за спиной, я поехал к Саторину.

Можно было и сразу на бал, но следовало опять сменить одежду (с ума сведут эти условности) и убедиться, что мой нервный гений не мечется по дому в поисках верёвки и мыла.

Обычно Саторин в эти часы потел у себя в мастерской, но сегодня лежал с книгой на угловом диване. В меня что ли играл? Гораздо приятнее, чем в любителя плетей и кандалов.

Я тенью пересёк комнату и плюхнулся рядом.

— Как ты?

Взгляд сочился тоской, но в целом патрон выглядел неплохо. Я решил почаще возвращаться, делясь неисчерпаемой бодростью.

— Я хорошо. Не пошёл сегодня работать, но это только один день, завтра всё наладится.

Вот, оправдываться начал, а для этого начальное душевное равновесие уже требуется. Меня всегда восхищала приверженность Саторина избранному поприщу.

— Конечно! Мне сейчас надо попасть на светское мероприятие, а когда вернусь, пойдём на охоту. Тебе полезно хорошо поесть, я знаю, как много ты потратил сил.

— Если и ночью у тебя есть дела, не возись со мной.

Ну здравствуй, меланхолия! Только понадеешься, что всё обошлось и вновь грустная нота портит музыку. Я внушительно произнёс:

— Ты моё главное дело! На всю ночь я — твой.

Прозвучало так двусмысленно, что едва не пробило на смех, сдержался с большим трудом. Разъяснил для полноты впечатления:

— Побродим по улицам, поедим, а потом можем поболтать о старых временах.

— Если бы все проблемы решались так просто.

— Саторин, они так и решаются. Затруднение не в заботах, а в нас самих, значит, всё преодолимо. Побежал я, надо подобрать тряпки по статусу места, рожу подкрасить и мчаться. Сиди дома, я быстро.

Опять он смотрел вслед с тоской, я и затылком чувствовал этот взгляд. Крепко же его шарахнуло, пугал такой пассаж, повезло, что я не гений. Стоило вернуться и поутешать немного депрессивного приятеля, но я действительно опаздывал. Душ принимал и собирался на вампирской скорости, так что чудом не трещали ткани и не ломалась техника, но результатом остался доволен. Обычно на людях я одевался во взрослое, чтобы казаться старше, теперь же позволил непреходящей юности проявить себя во всей полноте. Чем моложе буду выглядеть в человеческой компании, тем лучше для общего дела. Кто обращает внимание на сосунков?

Парализатор хотел оставить дома, но в последний момент сунул в карман, и заодно прихватил тот, которым пытал отравленный корм. Это среди вампиров можно не церемониться, а человеку, если сломать спину, сама не заживёт. Деликатно надо действовать.

Перед уходом заскочил к Саторину, бросить несколько ободряющих слов, раз нельзя ограничиться поцелуем. Грустил мой господин и повелитель, но ему стоило дать волю столь безобидным чувствам и просто полежать на диване. От этого ничего плохого никогда не происходило — со мной вот не случилось пока не слез.

Сказав последнее прости, точнее попрощавшись, я прыгнул в каплю и полетел на бал.

Глава 13

Я не Синдирелла, и волнение по дороге не колбасило. Проще сказать я просматривал свои заметки и не обращал внимания на проносящийся мимо город. Чего я там не видел? Живу ведь здесь. Дворец тоже воображение не потряс, у Девенпорта мне понравилось больше. Поднимаясь по ступеням, я подумал уж не переехать ли нам с Саториным в жилище поскромнее? Счета в последнее время росли, а с доходами ещё следовало разобраться.

Как скоро он сможет работать? Помимо соревнований, которые служили более рекламным целям, нас кормили ещё общественные и частные заказы. Прикидывая, когда и к кому наведаться, чтобы разъяснить возможности на этот месяц, я и вступил в главную залу.

В романах явившийся из неведомых далей принц обычно встречает взволнованное любопытство трепет сердец и жадные взгляды, но на меня никто не обратил внимания. Я не обиделся. Большинство гостей было знакомо друг с другом, а немногим сторонним, кто попал сюда по недешёвым билетам следовало лишь почтительно восхищаться элитной вечеринкой. Условия идеальные, захотел бы не нашёл лучших.

Я бродил по комнатам, всем почтительно уступал дорогу, смотрел и слушал. Вампиру большего и не надо. Наши чувства необыкновенно остры. Восприятие за гранью человеческого постижения позволяет не только понимать людей, но видеть связи между ними и насыщенность сложившихся отношений. Я моментально отыскал двоих юношей, которых сдал мне несостоявшийся корм, понаблюдал за ними и быстро уяснил, что в этой лавке они подмастерья. Допрашивать так главного, и я принялся отслеживать контакты, конечно не все, а только полезные для дела.

Ничего не стоило издали подслушать разговор, понять по движению губ, те слова, что заглушал посторонний шум. Люди, чувствуя себя в безопасности, сдавали информацию даже без допроса.

Я уже понял, что в среде золотой молодёжи организовалось что-то вроде тайного общества вампироборцев. Не матёрые охотники — куда там, щеночки, решившие что им по силам играть с огнём. Вообще говоря, такого рода кружки возникают с унылой периодичностью, (я с этим постоянно сталкиваюсь), и особых хлопот не доставляют, но сейчас кто-то опытный или внедрился в банду с новыми идеями и технологиями, или сам её и организовал.

Я довольно быстро прокачал молодняк. На мою удачу их что-то тревожило, и они обменивались между собой тайными, как им казалось фразами. Не прошло и получаса, как я почти с полной уверенностью выделил лидера. Держался этот смертный незаметно, в тени, никак не демонстрировал главенства, но именно он являлся центром бродившего по залам беспокойства. Надменный молодой человек. До такой степени высоко себя ценит, что не выставляет напоказ. Он родился во дворце и прожил в неге всю недолгую жизнь, он уверен, что мир ляжет у его ног, стоит лишь поманить. Не то чтобы меня задевало чужое благополучие, но мысль о том, как я примусь его пытать, грела душу. Я хотел, чтобы он сопротивлялся, гордо посылал меня вдаль, сломался не сразу.

Удивляясь внезапному приступу злобы, я отступил в тень комнатных растений и едва не свалил одно из них, когда услышал своё имя, произнесённое знакомым голосом. Запах узнал позднее и неудивительно: из распахнутых на террасу дверей изрядно сквозило.

— Тач? Здесь ты тоже шпионишь, чтобы потом предать?

Дина. Я поймал деревце и молниеносно водворил на место, никто ничего и не заметил, а потом повернулся к девице. Она здесь откуда? Впрочем, знаменитостей ведь приглашают на такие вечера для развлечения публики.

Я поклонился. Хороший метод: позволяет выиграть нужные мгновения и ставит собеседника в тупик, поскольку в обществе мало кто сейчас ведёт себя относительно прилично.

— Рад тебя повидать, дорогая! Я здесь развлекаюсь, как и ты.

Шпильку девочка очень даже разглядела. Мы оба были чужими, хотя ей, скорее всего, не пришлось платить за вход. Я ожидал, что на меня выльются накопленные запасы презрения, но Дина лишь смотрела исподлобья, словно что-то ещё оставалось непонятным, и следовало этот момент разъяснить.

— А я не в обиде! — сказал она вдруг. — Всё естественно: ты служишь своему господину, и, если ради этого приходится делать некрасивые вещи, понять можно.

Мне вдруг пришло на ум, что Саторин никогда не извинялся. Вообще. Я тоже. Пожалуй, объединяли нас не только финансовые интересы. Малышка оказывалась права — я собирался ради своего туповатого гения пойти на большее, чем полагал прежде.

— Скажи, зачем ты повёл меня на ту прогулку? Ты ведь уже разведал всё, что хотел! Зачем?

Юность так прямолинейна. Где бы ещё найти взрослый ответ на детский вопрос? Милая девочка ведь может выдать меня с головой. Не то, чтобы я делал тут что-то криминальное, но светиться определённо не хотел.

— Ты мне понравилась. Люди вокруг ловчат и лгут, а ты смела и открыта.

Она размышляла. Одета и причёсана так, что выглядит взрослее. Вряд ли сама старалась, за ней надзирают, и наверняка кто-то из опекунов находится прямо здесь или рядом. Я быстро огляделся, но никого из тех, что вертелся вокруг Дины на представлении или в том доме не увидел.

— Цветок, — отрывисто сказала она. — Я ведь искала его в ложе. Не нашла.

— Если ты хочешь отнять обратно то, что подарила, — произнёс я скорбно, — прошу!

Я извлёк из внутреннего кармана цветок и протянул на раскрытой ладони. На самом деле я ведь его даже не измял, пальцы-то у меня ловкие. Он сиял всё так же свежо. Дина уставилась на своё творение, словно не верила глазам, а потом резко повернулась. Не ушла, а выкинула меня из поля зрения, словно смиряясь с мерзостью моего присутствия. Вот и славно. Напрягала эта странная беседа. Я отступил и моментально испарился. Вампиры ходят быстро и неслышно, вряд ли Дина заметила, что осталась одна.

Разбирать претензии юных дев в планы этого вечера не входило. Меня ждал другой лакомый кусочек. Как я уже понял дом этот и принадлежал моему будущему партнёру по жестоким играм, точнее его отцу. Гости разъедутся, а молодой человек останется здесь. Наверняка его комнаты достаточно изолированы от других, мало ли какие крики несутся из покоев половозрелого юноши, так что следует держать дистанцию. Вот и отлично. Там всё и произойдёт.

Дом наполняли сторожевые панели и камеры, так что я вышел на уже упомянутую террасу и тенью скользнул вверх по стене. Нужные комнаты отыскал без труда. Спальня поражала роскошью, кровать — Саторину такая и не снилась. Я вспомнил, как мы с ним спали в обнимку — два обломка одного крушения и невольно улыбнулся. Он ждёт, хорошо бы вечеринка закончилась поскорее, и я смог справиться с допросом до полуночи.

Мучило искушение раздеться и нырнуть под одеяло — люблю я пошалить, но решил воздержаться, снял только куртку и скрылся в гардеробной, где и расположился дожидаться жертву. Настроился на долгое скучное бдение, но герой моих грёз, словно чувствуя настрой будущего господина не заставил себя ждать. Он явился чем-то рассерженный и принялся мрачно срывать с себя одежду. Даже в ванную не зашёл, чтобы достойно подготовиться ко сну, а сразу рухнул на постель. Брови сдвинуты, недовольная складка в углу рта. Придётся послужить коварным утешением: ничто так успешно не разгоняет светлую грусть как хорошо организованная пытка, уж я-то знаю!

Едва мой принц перекатился на бок, повернувшись ко мне спиной, как я скользнул на постель и крепко обнял его сзади. Ладонь держал наготове, чтобы сразу зажать кричащий рот, но не понадобилось парень только резко выдохнул воздух и замер, не трепыхнулся даже. Сознание потерял? Ничуть не бывало. Принял за подружку, устроившую ему сюрприз? Сейчас разочарую.

— Ну привет! — мурлыкнул я, прижал теснее. — Приятно познакомиться, мой прекрасный охотник на вампиров!

Последнее слово я растянул, поиграв всеми буквами — я умею!

Он вобрал в себя воздух, да и пора было, но опять не заорал, хотя сердце стучало глухо и часто, а по коже время от времени пробегала нервическая дрожь

— Кто ты?

— Догадайся, мой хороший! — продолжал я интимно ворковать. — Кто ещё способен среди ночи заявиться в гости к охотнику на вампиров?

Он вновь содрогнулся, но как-то незнакомо. Я недоумевал. Жертве полагалось трепетать от страха, а она как будто и совсем не боялась — это же нечестно, я так не хочу. Привычно прошёлся ладонью по гладкому телу, но исторг лишь тихий стон, а потом наткнулся нечаянно на такое, от чего челюсть отпала сама собой. Член юноши торчал как кол, я возбудил его, а не напугал! Ой!

Я едва не слетел с кровати чтобы пуститься в позорное бегство — вот ведь влип! Пришлось призвать на помощь волю, точнее то, что я подразумеваю под этим понятием. Человеческий щенок лежал и таял от желания в моих объятиях, мечтал, чтобы ночной гость взял его во всех смыслах этого слова, а я не каждому его помыслу мог пойти навстречу. Кровушки хлебнуть — всегда пожалуйста, во рту уже пересохло от жажды, но овладеть его телом — увольте. Я тварь без предрассудков, но вот не встаёт у меня на мужиков. Позорно признаваться, чего уж там: вокруг полно привлекательных юношей, а я как последний дурак всё бегаю за юбками — такая вот досада, и очень жаль. Я действительно временами расстраивался по этому поводу, ведь мог получить больше удовольствий, работая на оба фронта, но судьба удачей обделила.

Грустно, да, но сейчас конкретно одолевали стыд и смех. Выкручиваться всё же следовало.

— Вампир! — простонал он. — Я так ждал! Всё делал для того, чтобы ты пришёл и взял от меня всё что захочешь!

Как прикажете работать в таких условиях? Надежда на пытки рассеялась в прах. Я нарвался на созависимого. Встречаются такие люди, хотя и нечасто. Они сразу подпадают под обаяние мрачного образа ночного кровососа и готовы на всё, чтобы угодить в его власть. Это какая-то особая жажда подчинения. Другие смертные их не устраивают, им сразу подавай клыкастого королевича, ну или принцессу, это по-разному бывает.

Меня судьба до сих пор берегла от чудаков, я и не репетировал ничего на такой случай, но всё же сориентировался, жизнь чему только не научит?

— Хочешь моей любви? — произнёс я высокомерно. — Её ещё надо заслужить! Будешь слушаться и тогда произойдёт между нами то, чем я удостаиваю не каждого.

Над лексикой ещё надо поработать, да! Я прильнул губами к его шее — жрать хотелось до судорог, а он выгнулся навстречу и опять утробно застонал. Пить и хохотать одновременно неудобно — можно захлебнуться, потому я отольнул и начал допрос.

Парень отвечал быстро, с готовностью, сразу. Пытаемый неудовлетворённым желанием он был послушен и правдив. Я мигом узнал, что организовать группу вампироборцев вынудила неизвестная ему женщина. Когда он обозначил её как высокую стройную блондинку, я заскрежетал зубами — так много дам с этими приметами уже скопилось в поле зрения, что я не мог слышать самих слов — но вскоре мальчик уточнил описание. Я вычислил мерзавку достаточно скоро. Она назвалась Лорой, но я уже понял, что подлянкой занялась наша Милая Лорелея, узнавал даже её любимые словечки и интонации, которые мой простодушный созависимец воспроизводил без всяких усилий.

Усвоив информацию, я решил, что людьми заниматься больше нет смысла. Большинство из компании достаточно запугано, пропадёт давление извне, желание жертвовать собой лопнет как мыльный пузырь. Останется вот этот плачущий от тоски отморозок, но знавал я любителей в наших рядах, что будут благодарны за рекомендацию. Малыш даже и не узнает, что в дальнейшем им попользуется кто-то другой.

Жрать всё же хотелось, и я запустил клыки. Без внушения и обезболивания, надеясь напоследок напугать. Кровушка хлынула в изголодавшийся рот, я пил, стараясь не замечать трепета юного тела, но тут оно дёрнулось со всем пылом сладострастия, и я сообразил, что мерзавец получил-таки своё удовлетворение. Убить его мало, чуть в краску меня не вогнал. Наспех зализав рану, я тенью выметнулся из комнаты, нырнул в заранее присмотренное окно и махнул сразу на ограду.

Как иногда надоедало жить в ровном человеческом ритме. Оттолкнувшись, я перелетел на соседнюю крышу, пробежал краем, снова прыгнул. Если и стояли здесь системы слежения, за мной они не успевали. Я был вольным вампиром над городом, я ощущал невиданную свободу, ну и заодно проветривал себя от того, что только что случилось. Затолкав под мышку собранную в комок куртку, я мчался, едва касаясь покрытия, наслаждаясь полётом над разверзшимися внизу улицами, продирался сквозь воздух, плотный как вода, и сам не заметил, как оказался на крыше нашего особняка.

Усевшись за каминной трубой, я от души посмеялся над своими злоключениями. Во что только не вляпаешься, занимаясь политикой — вот, живой пример. Следовало стереть жертве воспоминания, а я сбежал в страхе от того, кого собрался запугать. Да ещё по крышам и куда только лень девалась? Впрочем, если я нашёл лекарство от неё, лучше ни с кем не делиться страшной тайной. Я получил полезный урок для разума и самомнения и размялся, только голод опять терзал нутро, ну да это к лучшему, я ведь обещал Саторину забег по притонам, внеплановое пиршество. Умиротворение снизошло на душу, вампирские дрязги отсюда казались мелкими. Я поцеловал ветер — лучший из всех любовников на свете и нырнул в родное окошко. Хотел сразу переодеться, но решил сначала проверить, как там мой господин и повелитель.

Саторин работал в мастерской, и мне не понравились его вялые и рассеянные движения. Творение получалось на троечку, что сразу стало ясно даже мне, профану. Витал художник где-то в облаках и не помогал этот полёт, а зарывал глубже в грунт. Я подошёл осторожно, боясь спугнуть сам не знаю что.

— Саторин, пойдём кушать.

Он посмотрел затравленно, мрачно и высокомерно одновременно. Надо бы и мне так научиться.

— Я обычно работаю в это время.

— Иногда полезно выскакивать из привычной колеи. Пошли, ночь хороша, совершим набег на подземные улицы, порыщем в трущобах, поедим горького и сладкого, крабов покормим, а то давно им ничего не перепадало. Сделаем всё это вместе, как в старые времена.

Он упорно пытался завершить эскиз, словно меня тут не стояло и ничего не говорило. Я надеялся, что мой гений успел оттаять и соскучиться по верному Тачу, старательное равнодушие ставило в тупик. В жизни больше не свяжусь с творческой личностью, если от этой когда-нибудь избавлюсь. Голоден ведь, живот совсем подвело, я же вижу, так что же он цепляется за работу, которую пока не готов делать? Сам в ужас придёт, когда посмотрит на этот набросок трезвыми глазами, опять начнётся битьё головой о стену и вырывание из скальпа известного количества кудрей. Знаем, это мы тоже проходили, хотя в последнее время творца нашего заносило скорее вверх, чем вниз.

Я шагнул ближе, потом спохватился, что запах последнего местопребывания мог и не до конца выветрится из рубашки и натянул сверху мятую куртку. Следовало всё же переодеться, а уж потом начинать этот разговор.

— Саторин, пойдём! Нужно тебя накормить, а то я не смогу же спокойно бегать по делам, зная, что ты здесь один и несыт. Дай себе ночь отдыха, и всё наладится. Ради своего любимого Тача, если сам себе не рад!

Я подошёл уже вплотную, хотя держался настороже. Кто его знает, этого творца, вдруг кинется с кулаками. Не хотелось мне его бить. Саторин повернулся так неловко и резко, что я едва не отпрыгнул. Его ноздри затрепетали, втягивая запах. Неужели я спалился?

— Ринни, это совсем не то, что ты подумал! — воскликнул я, давя непрошенный приступ веселья. — Меня соблазняли, но я не поддался и верность тебе сохранил.

— Ты её видел? — жадно спросил он.

Я слегка завис. Вообще не понимал о чём он, но эти интонации, взгляд, невольная дрожь, два-три бессмысленных жеста — много сказали старому вампиру. Это я про себя сейчас. Чувствуя, что полезно заранее сесть, чтобы потом не свалиться в культурный обморок, япопятился к рабочему стулу.

— Кого?

— Дину! — ответил он.

Я плюхнулся на жёсткое сиденье, глядя на господина и повелителя во все глаза. Есть много бедствий, что грозят вампиру в его долгой многотрудной жизни, но самое страшное из них — не дождётесь, что возьму и выговорю, потому что слово скажешь, и с последствиями потом приходится разбираться. Впрочем, тут и объяснять ничего не требовалось, так всё стало понятно.

Глава 14

— Ринни, когда ты успел-то? — воскликнул я, но сообразив, что причитаю как старушка над издохшей кошкой, пасть захлопнул.

Объяснил ведь: есть слова, которые лучше не произносить, ни вслух, ни про себя, давно ли вляпался в одну ответственность, не хватало другую на шею повесить.

— Что? — спросил мой гений, задрав нос к потолку.

Я осторожно произнёс:

— Да, видел, встретился с девочкой на человеческой вечеринке, обычное дело. Она теперь знаменитость, приглашения посыплются со всех сторон. Поболтали немного.

Саторин вперил в меня настойчивый взгляд. Была в нём и положенная доля сумасшествия, и растерянность, и злость. Вампир, похоже, учился жить заново, а это всегда неизвестно чем кончается. Досада моя прошла: понимал, как бедняге придётся непросто. Саторин никогда не снисходил до человеческих женщин, совокупляться с пищей казалось этому пуританину недопустимым извращением. Все его немногочисленные подруги были нашей крови, а воздержание последних лет вообще вымело из обихода противоположный пол.

Если вы помните, я допускал, что он однажды слетит с катушек, но моё воображение выше неистового секса не поднималось. Нежных чувств я не ждал, но чем дольше смотрел на беднягу Ринни, тем меньше оставалось сомнений в том, что невозможное свершилось. А то я не навидался влюблённых! Я их даже ел неоднократно — хорошая пища, податливая и глупая. Отпускаешь такого, а он сам уже себя успешно обманул, хотя идёт и шатается. С неразделёнными чувствами тоже дело иметь приходилось. Застал как-то такого страдальца в скалах над прибоем — камень уже на шею привязывал. Я всего-то хотел помочь ему расстаться с опостылевшим существованием более гуманным, чем утонутие в заливе способом, но как несчастный любовник заорал, отведав клыков. Из любопытства я не выпил досуха, а отпустил. Бежал нежный юноша к городу так быстро, что вампир не догонит.

Призывая на помощь немалый опыт, я, тем не менее, ничего стоящего не придумал. Кроме охоты. Покушать для вампира — универсальное лекарство от всех бед. Что может быть лучше?

— Сейчас вернусь, и мы пойдём гулять!

Я взлетел к себе наверх, мигом принял душ и переоделся. Так часто приходилось делать это в последнее время, что едва зубами не заскрипел. Справился быстро, Саторин за истекшие минуты с места не сдвинулся. Начатой работе тоже своё драгоценное внимание не вернул, стоял и смотрел в пространство задумчивым взглядом. Грозный признак! Не люблю, когда вампиры размышляют — вредно им это, и всегда доводит до беды. Я полагал, что тащить господина и повелителя придётся где лестью, где угрозами, где просто за рукав, но пошёл сам, погрустнел только.

Добирались мы змеёй, и Саторин, в нормальном расположении духа трепетно относившийся к своей важной особе, не замечал толкотни, меня же она раздражала больше обычного: ночь же, куда все эти люди едут? Когда соскочили на станции и углубились в лабиринт здешних улиц, я вздохнул с облегчением. Места пошли до мелочей знакомые, я часто охотился здесь.

Саторин брёл рядом, не замечая окружения и не выказывая склонности к беседе, лишь когда я вывел его на жертву, слегка оживился. Вонзив клыки, он принялся жадно пить. Я наблюдал, опасаясь, что не сможет вовремя остановиться, но всё прошло хорошо, потому следующего человека мы употребили на двоих.

Иногда я позволяю себе не дозированное кормление, а такой вот пир, когда бродишь где хочешь и по прихоти хватаешь прохожих, перекусываешь, идёшь дальше, к новой жертве. Случалось, я утаскивал добычу к затонам и там не спеша осушал её полностью, но сегодня убийство в планы не входило. Инстинкт настойчиво подсказывал, что нельзя допустить, чтобы Саторин лишил кого-нибудь жизни — момент неподходящий.

Наевшись, мы поднялись в чистые кварталы. Я решил, что пора бы дать патрону возможность высказаться, и сделать это лучше не дома, а на нейтральной территории. Подвёл его к одной из скамей, усадил, устроился рядом.

— Не молчи! Иногда мысли следует выпустить из головы, словно кровь из жил.

Саторин хмуро на меня покосился, но потом уставился прямо перед собой, как я и полагал, ему легче было начать, когда я вроде бы рядом, но не в поле зрения.

— Никогда не видел, чтобы творили вот так, словно не понимая того, что происходит, одной мелодией чувства, помимо разума, словно нет под полом машин, а чудо происходит само.

— Девочка феноменальна, это верно.

— Нет! — горько возразил он. — Ты не понимаешь! Такое случается, может, раз в сто лет, и я видел это, понял, что проиграл навсегда, но мне было не только больно. Для созидателя его творения иногда важнее самой жизни. Я поднялся вместе с ней на высоту, с которой уже не смогу спуститься на прежний уровень.

Я не нашёлся с ответом, тут одно из двух: или я временами дурак, или он — постоянно. На всякий случай я горестно вздохнул — смотри какая удобная штука, не хуже поклонов.

— Это так переворачивает душу, что какое-то время просто не понимаешь, как существовать дальше. Всё заново, с нуля, на пределе постижения и сил!

Ну, понеслась! Так в искусство он влюблён или в девчонку? Что опаснее? Тёмные для меня всё материи. Я сочувственно молчал и это помогало. Речь лилась рекой, хотя временам шла порогами и водопадами. Выноси мне вот так остатки сознания не Ринни, а кто другой, уже стукнул бы больно и ушёл вдаль, но его слушал и терпеливо, хотя не пытался вникнуть. Гении сами себя не понимают, нелепо требовать большего от других.

Его причудливая страсть так тесно переплелась с творческими свершениями, что отделить одно от другого он не смог бы, даже если постарался. Я тем более не понимал, есть грань или нет. Если честно, и не пытался сообразить, привычно надеясь, что время течёт, смывая душевные беды. Там, где не поможет год, столетие точно дискомфорт подснимет, надо лишь подождать.

Забавно что его возвышенные страдания эхом отдавались в моей душе, казалось бы, пустой по определению. Временами гуляла внутри боль, а иногда подпирало горло нечто незнакомое, может быть, вдохновение?

Кто для меня Саторин? Что происходило между нами все эти годы? Почему я держался с ним, не только ведь ради денег? Я принял на себя обязанность стоять за него потому, что он моего гнезда, но единственно ли чувство долга послужило причиной? Теперь, когда он объяснял мне свою одержимость чужим гением, эту непостижимую распахнутость в сторонний мир, я начинал вернее читать в себе. Не тот ли самый порыв привязал меня к творцу? Сопричастность чуду. Не знаю, как объяснить лучше.

Я наблюдал в себе отчётливый трепет, отзвук гремевшей внутри Саторина бури и слабая эта ласка отдавала восторгом. Не научившись завидовать, я постигал искусство восхищения. Наверное, есть что-то неотразимое в умении человека создавать миры, всё равно красками на холсте или закорючками нот на бумаге. Или как теперь принято с помощью совершенных машин. Везде присутствует одно и то же чудо: неживая материя обретает судьбу и смысл, переводит себя в жизнь. Дина это умела, Саторин это умел, а я, и не будучи силён воплотить мечту, а то и вовсе её не имея, оказался причастен их творениям. Иногда способность понять произведение искусства почти так же прекрасна, как и воля его созидать.

— Ты улыбаешься, Тач? — спросил вдруг Саторин, прервав свою речь.

Я даже не подпрыгнул.

— Говори, Ринни, так хорошо, от того, что ты доверяешь мне всё это. Тепло и уютно.

— Ты же как всегда не слушаешь!

— Ушами — нет, только душой.

Похоже, перебрали мы всё-таки крови: два пьяненьких от сытости вампира, готовых обняться и оросить друг друга слезами. Привычная весёлость пришла на выручку, и я не заплакал, а лишь шире улыбнулся. От сердца, а не ради проклятых интриг — само по себе чудо.

Он помолчал, а потом спросил так, словно это лишь теперь пришло в голову:

— Тач, ты ведь знаешь, где она живёт?

Значит и сама юная особа ему интересна, не только её высокое искусство. Напомнить витающему в облаках гению, что незаконно соблазнять малолеток? Ну да ладно, самолично прослежу, чтобы они, пока не войдут в возраст, только за ручки держались.

— Идём!

Дина вместе со свитой своих прилипал вполне могла и переехать, но судя по запаху, который мы поймали на подходе к дому всё ещё обитала на прежнем месте. Я кивнул Саторину, да он и сам уже знал, куда смотреть, замер, изучая здание, точнее, подземный чертог, ещё точнее, одну его внешнюю стену. С ума сойдёшь с этими влюблёнными.

Всё же я произнёс мысленно это нелепое слово и едва не зарычал от злости, но потом решил себя простить, я ведь уже говорил, что поступаю так всегда — удобно и приятно. Саторин застыл, вбирая запахи и вперив взор в кирпичи. Что он там варил в своём съехавшем с плиты котелке — понятия не имею, я зорко поглядывал по сторонам. Чуял мой нос не только милый аромат юной особы, но и крепкий душок неприятностей. Нет такой потасовки, от которой ваш покорный слуга не сумел бы вовремя сбежать, а неуместные чувства моего повелителя и господина занесли нас ненароком в сферу влияния какого-то скандала.

— Ринни, идём прочь. На соседней улице сейчас начнут драться, страсти, насколько я слышу отсюда, достаточно распалены, а люди редко ограничиваются локальными безумствами. Домой пошли: покушали, пора и спать.

Он небрежно качнул величавой башкой:

— Мы вампиры, чего нам бояться?

И с места не сдвинулся. А мог бы. Скандал ведь разгорелся из-за него, точнее из-за поединка. Болельщиков в городе водилось немало, заняться им было особенно нечем, и, когда переставали удовлетворять аргументы, в ход шли кулаки. Вот и сейчас неподалёку назревало непотребство. Полиция в такие схватки традиционно не вмешивалась, рассудив, что, выпустив пар и вставив выбитые зубы, эти люди вновь неизбежно пойдут на работу.

Конечно, два вампира, мы без труда могли проложить себе дорогу сквозь толпу, но не стоило лишний раз светиться, тем более, что нас могли узнать и вовлечь в представление на правах, так сказать, груш для битья. Объяснять всё это компаньону, который в город выходил лишь наскоро перекусить и знать не знал реальной жизни было долго и нудно, потому я просто потянул за рукав, борясь с искушением приказать. Раз уж я объявил себя старшим в гнезде, покорности мог добиться без труда, не хотел только лишний раз травмировать творческую личность с её тонкой душевной организацией.

— Идём! — вновь попросил я, но он не послушался, а потом стало поздно.

Не знаю уже кто из спорщиков оказался в меньшинстве, но слабая партия обратилась в бегство, сильная пустилась в погоню и всё это вылетело из-за угла прямо на нас. Редкие непричастные прохожие кинулись кто куда. На Саторина нёсся здоровяк в порванной куртке, пришлось и мне что-то делать. Я грубо отпихнул господина и повелителя к самым дверям Дининого дома, загородил собой. Скажете глупо? Кто знает. Вампира легко разозлить, и тогда не синяки достанутся противникам, а множественные переломы и летальные исходы через одного. Больницы, капельницы, расследования — лучше всего этого избежать. В себе уверен: я-то мухи не обижу — очень надо замахиваться, а чем способна воодушевиться творческая личность лучше не проверять на практике.

Я врезал в челюсть одному, дал в лоб другому, отпихнул в сторону третьего, старался просто обезопасить нас двоих, а не сделать официальную заявку на участие в драке. Толпа азартно проносилась мимо, всё шло по плану, но тут то ли кто-то узнал одного из нас, то ли просто подосадовал, что главное развлечение откладывается из-за бегства основного противника, и на меня насели обстоятельно, да ещё Саторину загорелось вылезти на передний план, так что я фактически оказался во вражеском окружении.

— Тач! — прозвучал знакомый окрик.

Человек не расслышал бы на фоне воплей и смачных ударов тихий скрип дверных петель, но я-то был вампиром — сориентировался мгновенно. На миг оттеснив противников, я впихнул Саторина внутрь дома, заскочил следом и молниеносно задвинул знакомый засов. Ух! Обошлось.

Легко читаемый в стоячем воздухе запах мигом подсказал, что Дина одна, нет рядом её опекунов. Не смогла прелестная дева смотреть, как свирепая толпа втаптывает нас в дорожную пыль плохо чищенными копытами. Строго говоря, это Саторину следовало спасать её от недобрых людей или несущихся лошадей, так полагается в романтических ситуациях, но времена изменились. Вполне возможно, что и не каноническая встреча поспособствует сближению. Если человек вбил что-то себе в голову, надо ему это дать — быстрее разочаруется. Я поклонился и произнёс положенное приветствие. Саторин отрывисто кивнул, как я уже говорил, он никогда не гнул спину перед кем бы то ни было.

— Увидела беспорядки и вас на улице, — произнесла девица, глядя исключительно на меня. — Привет! Что делаете в этом районе?

Чтобы придать происходящему хотя бы видимость приличий я представил творцов друг другу по всем правилам, а потом добавил, что хотели-де поздравить с победой, потому и оказались по соседству.

— Ночью? — спросила Дина.

Вот даже я не нашёлся с ответом! Ладно мы, вампиры, шастаем в потёмках, почему люди-то не спят и пугают прохожих упырей?

— Уже почти утро, — заметил я, отчего ситуация стала ещё на градус глупее.

На мою удачу Саторин неожиданно очнулся и заговорил, причём вполне адекватно, а не запинаясь и путаясь в словах, как положено влюблённому. Он связно, почти элегантно выказал похвалу таланту и умению девицы, сумел поддержать разговор, когда даже его верный Тач растерялся. Я, млея, отступил в тень. Мы уже сидели в гостиной первого этажа и степенно беседовали. Другие люди спали наверху, теперь я полностью разобрался в запахах, а Дина, видимо, и не ложилась. На ней было всё то же платье с вечеринки, и я подумал, не знаю, правильно или нет, что ей понравилось ощущать себя взрослой женщиной в элегантном наряде, а не сопливой девчонкой.

Саторин держался безупречно, оказывается, у него и манеры нашлись в запасе, а я и не подозревал. Дина слушала внимательно, хотя довольно часто опускала глаза, а ещё временами поглядывала на меня, словно прося перевести на уличный язык изысканные обороты салонов.

Так мы вполне культурно общались, и всё шло хорошо, но шум на улице стих, а обитатели дома могли проснуться и обнаружить вторжение. Когда Дина на мгновение отвернулась, я скорчил Саторину свирепую рожу: пора, мол, и честь знать. Он, к счастью, послушался и начал прощаться.

Первый шаг к сближению сделан, а дальше можно и не спешить, учитывая юный возраст дамы. Когда мы с Саториным вновь оказались на почти безлюдных предрассветных улицах, я вздохнул с облегчением. Он выглядел задумчивым и послушно шёл за мной, а я, не медля более, устремился к ближайшей станции попутной змеи. Домой, скорее домой, я соскучился по кровати. Все кошмары бывшие и грядущие хотелось отложить в сторонку и дать себе отдых. Давно мне не случалось развивать столь бурной деятельности за такой короткий срок.

Саторин только меня тревожил. Выглядел он не как мечтатель, сумевший пообщаться с предметом своих исканий, мрачно скорее смотрелся. Что опять не так? Я спросил.

— Ей нравишься ты, а не я, — ответил он, не поднимая глаз.

Признаться, подобная мысль в моей голове мелькала. В начале знакомства я был почти уверен, что завоевал девичью симпатию, но, когда повёл себя как последнее дрянцо, слабое это чувство неизбежно должно было увянуть. Потом мы вроде помирились, но разве это основание для чего-то большего?

— Возможно, это ненависть? — спросил я с надеждой.

Саторин в ответ посмотрел так, что я почти уверился и вышеназванным чувством буду обеспечен сполна и без участия милой девушки, но порыв как налетел, так и сгинул. Мой сумрачный гений опять уставился в пространство, и я ощутил его холодную отстранённость. Поссориться решил? Вот нашёл же время!

Впрочем, размышлять о наших отношениях не хотелось. Кровать занимала сейчас всё моё воображение, я рвался к ней, а не к любви. Когда увидел впереди родной дом, едва не застонал от облегчения, и тут ветер принёс запах, совсем слабый, но отчётливый. Вампирский дух. Званых гостей мы не ждали, а незваные могли явиться только с недобрыми намерениями. Жестоко обманутый в своих надеждах я зарычал так зло, что Саторин вышел из своего транса и посмотрел с испугом. Сам поймёт или объяснить? Ну выметут нам сейчас любовь из головы, хорошо если не вместе с мозгами.

Глава 15

Парадную дверь, конечно, никто не трогал, хотя поклонники там сейчас и не бродили, след шёл к неприметной боковой. Вампиры пахнут слабо, но я был так напряжён, что ощущал каждый оттенок и сразу уловил самое важное — обратной дорожки не было. То ли взломщики поверили, что мы с Саториным уехали в загородный дом, то ли здорово надеялись на численное преимущество. Чтобы вот так нагло вломиться в чужое гнездо надо чувствовать крепкую поддержку или опираться на надёжные сведения.

Я помедлил пару секунд перед тем, как войти, оглянулся на Саторина.

— Их много, — шепнул он, я видел страх убравший с его лица прочие несущественные в данный момент эмоции.

Любовь к своей шкуре обычно перевешивает иные нежные привязанности. Патрон отлично понимал, что я для него сейчас дороже всех девушек вселенной. Я — тот, кто умеет решать заботы.

— Какая разница? У нас нет своей партии, своего клана, придётся справляться тем, что есть.

Я не осуждал Саторина, он был относительно молод и особых проблем в новом существовании не знал. Он плохо представлял собственные возможности. С людьми намеревался драться просто для развлечения, а несколько вампиров сразу напугали, потому что вот эти могли причинить заметную боль. Я вытащил из кармана парализатор и вручил патрону.

— Только на виду не держи, идём!

Он нервно оглянулся на прозрачную пустоту улицы. Капля пронеслась, но много выше. Тихий у нас район, потому здесь и поселились.

— Пусть уходят, не так и много у нас денег и ценных предметов.

— Ринни, они пришли не грабить, а оказать на нас давление. Сломать твои скульптуры, например.

Вот тут он дёрнулся, раздул ноздри, голубые глаза заблестели льдисто. Теперь не отстанет. Есть, видимо, вещи дороже шкуры, а если дешевле, то ненамного. Такой Саторин пришёлся мне по душе. Я тихо приотворил незапертую дверь и тенью просочился за порог.

Вампиры великолепно ориентируются внутри зданий и сооружений, а это был мой дом, и я знал здесь каждую комнату, кресло, портьеру. Я изучил всё, что находилось в нашем владении до самой последней мелочи, потому не требовалось прикидывать что и как происходило здесь после того, как мы ушли.

Наших дорогих парадных комнат никто не касался, не заинтересовались моей скромной спаленкой наверху, зато из мастерской Саторина тянуло сильно и остро. Накаркал ведь я! Мой несчастный творец судорожно вздохнул, словно лёгкие ему разрывал ядовитый газ. Оглянувшись, я увидел безумие в глубине зрачков и рассердился всерьёз. Не на Саторина, конечно же. Кто бы ни были эти незнакомые вампиры, они обидели не только гнездо, но и создателя миров. Подняли руку на художника, а их нельзя трогать, они беззащитны красотой своих помыслов. Надо кого-то бить — начните с меня, бездаря. Я ничего не сотворил, и потому неуязвим, да и сдачу даю полновесной монетой. Звонкой. Гарантирую.

Я влетел в рабочий зал неслышной тенью и замер потрясённый открывшейся картиной. Мерзавцы уничтожили всё! Творения нельзя разбить или сломать, вернее, сделать это довольно трудно, зато вибрация на определённых частотах разрушает их в пыль. Хрупкие обломки, текучая грязь, пустота хаоса, разор души. Нельзя было пускать сюда Саторина, но даже я не ожидал, что разрушения окажутся так масштабны.

Я пытался вдохнуть и никак не мог, а на бедного моего компаньона страшно было смотреть, он застыл в глухом оцепенении и лишь моргал часто и нервно, словно движения век могли стереть открывшуюся взорам страшную картину.

А ведь вандалы ещё здесь, хорошо, что мы не стали дожидаться их ухода. Только что я намеревался ограничиться гуманным избиением нарушителей чужого личного пространства вхлам, теперь же твёрдо решил убивать. Навеяло как-то. Сами виноваты, а ещё более тот, кто их послал, и я до него доберусь. До неё, если верить здоровым инстинктам.

Распускать восприятие не стал, искать нарушителей границ не потребовалось, потому что снизу донёсся шум. Взломщики принялись за Саториновы машины — самое ценное нашего достояния. Я скользнул к ступеням, процедив бешенство до состояния такой ненависти, какой не знал уже долгие годы. Не то, чтобы необходимо было застать чужаков врасплох, но злость требовала прогнать обречённых через все полновесные круги предстоящей казни. Саторин перемещался за мной почти так же быстро и бесшумно. Не знаю, какие его вели чувства, но я решил, что позволю выплеснуть их полностью. Возмездие — бездонная чаща, содержимое никогда не идёт через край. Заодно и проверим.

Они так увлеклись, что не заметили нашего появления. Дверь стояла нараспашку, и в машинном зале, где уже больно пахло сокрушаемой техникой, перемещались с кокетливой быстротой три затянутые в чёрное фигуры. Я притормозил на мгновение, сообразив, что вампиры по ходу дела наслаждаются своей ролью разрушителей, должно быть, воображают себя могучими и ужасными королями ночи. Так стало тошно. Мерзкое дрянцо.

Я мурлыкнул. Не знаю, как сказать точнее. Бархатный такой звук, люди его вообще не слышат, но для вампиров он звучит как рык охотящегося льва: ты вторгся на мою территорию и ответишь за это. Лишь теперь негодяи заметили наше с Саториным присутствие. Самый крупный басовито зарычал, двое других помельче визгливо поддержали вожака. Им бы испугаться, но не поняли ничего, постыдились бы называться вампирами: глупый молодняк, не обученный манерам. Я уже собрался шагнуть вперёд и заняться воспитанием, когда мой гений, оттолкнув с дороги, кинулся на врага сам.

Девица, злобно скалясь, выбросила вперёд руку с парализатором, и я на мгновение запаниковал, но Саторин легко уклонился и ударил. Она слишком поздно заметила в его ладони то же самое устройство, рванулась в сторону, не успела отпрыгнуть и свалилась на пол, корчась от боли. Минималка для молодого обращённого — очень серьёзное испытание.

Саторин повернулся к двоим оставшимся. Они повели себя осмотрительнее, напролом не лезли, но и страха не выказывали, всё ещё твёрдо верили, что справятся, ведь их было двое на одного, я выглядел празднующим труса слабаком, потому что держался сзади и в драку не встревал. Наблюдая краем глаза за хищными перемещениями Саторина и его противников, присматривая за балансом сил, чтобы, если что, прийти на помощь своему бойцу, я склонился над девушкой, заглянул в полные боли и ненависти глаза. Неправильную сторону ты приняла малышка, если мы, вампиры, не будем жить в мире друг с другом, кто захочет жить в мире с нами? Просто ведь, стоило бы понять.

Обращённого убить трудно, но можно. Я не имею сейчас в виду охотничьи осиновые колья и стрелы из светлого серебра — это не наш метод. Я действую по-своему. Удары короткие, такие быстрые, что их почти невозможно заметить со стороны, обрушились на поверженную вампиршу. Вроде легко, невесомо, но под моими кулаками и пальцами мясо, кости, внутренние органы методично превращались в кашу, в пыль, хотя кожа оставалась целой. Кричать девчонка не могла, я озаботился в первую очередь уничтожить горло, только хрипела. Со стороны, наверное, казалось, что я наоборот пытаюсь бестолково помочь поверженной противнице как последний трус и дурак. Плевать, что обо мне подумают, недолго им осталось и размышлять, и жить.

Саторин, вполне вероятно, вообще обо мне забыл занятый святой местью за попранную красоту. Я с радостью видел, что разум его не застят гнев и отчаяние. Чувства, которые слабого бросили бы на колени, сильному помогли собраться. Я гордился моим гением! Он достойно отстаивал честь гнезда.

У обоих мерзавцев были парализаторы, и вряд ли на них стоял гуманный уровень, так что завершив работу над их подругой, я переместился чуть ближе. Саторин уворачивался, на него наседали с двух сторон, и приходилось туго, но решимостью сверкали голубые глаза, отвагой полнилось сердце. Я восхищался. Видел, что он достанет обоих, а я сыграю пряную роль палача.

Едва успел подумать, как метнувшись в сторону, войдя в опасный финт, Саторин выбросил вперёд руку с шокером, как будто шпагу держал, пусть и без клинка. Вампир помельче успел отпрянуть, но Саторин сделал дополнительный шаг и оружие сработало. Задело косо краем, яда попало явно чуть-чуть, но вампир пошатнулся, и я решил, что теперь получил его в полную собственность. Сбил с ног, избавив попутно от парализатора, и принялся месить с яростным удовольствием, превращая жертву в стонущий комок непрерывной боли. Давно я не убивал себе подобных, а ведь это так весело! Да, помню, что обзывал сам процесс дурным тоном, но не уточнял, какое получаю от него удовольствие. И потом: любые правила для того и пишут, чтобы было к чему пристегнуть исключения.

Когда вампиры остались один на один, Саторин тут же принялся теснить противника, кидаясь вперёд почти без опаски и сердце моё вновь оделось страхом, но мой замечательный господин и повелитель уверенно владел собой. Его бравада была напускной, он дразнил вампира провоцировал на неосторожность, сам представая ошалевшим от уже одержанных побед бойцом.

Ещё два раза я содрогался от ужаса, когда угроза проносилась рядом, но Саторин справился. Обманное движение и вот он выбил оружие из вражеской руки, воткнул ему прямо в горло свой парализатор. Мерзавец рухнул, судороги сотрясали тело. Застыв над поверженным противником Саторин мгновение созерцал его с победным восторгом, а потом перевёл взгляд на верного Тача. Мой гордый гений, одолевший всех врагов, украшение нашего гнезда!

Расцеловать бы его в обе щёки, объяснить, какой он молодец, но не стоило сейчас тратить время на подробное изъяснение чувств. Я подошёл к последнему нашему негерою, нагло ухмыльнулся ему в лицо, а затем проделал ту же рутинную процедуру, что и над его сообщниками.

Чудно! Теперь у меня на руках оказалось три ещё живых вампира и Саторин, чьё грозное одушевление постепенно сменялось более приличной творческой натуре растерянностью. Отдохнули называется, а сколько ещё впереди работы!

— Это я их так или ты? — спросил приходящий в себя творец миров.

Непривычен он у меня к таким зрелищам.

— Мы оба, — пояснил я, а потом поднял один из шокеров нападающих и показал на шкалу. — Видишь? Максимальная доза. Коснись эта штука твоего тела и ты бы не выжил.

Саторин с ужасом посмотрел на регулятор, потом на меня, прошептал запинаясь:

— Я же тебя, этим… Тач…

Ну вот, расстроил невзначай, того гляди извиняться начнёт, а это в нашей культуре считается стыдным.

— Погляди на свой, — посоветовал я. — Мы же не звери, Ринни.

Это да, мы хуже, но я никогда не скажу моему гению, что он по наивности своей чуть не прикончил друга.

К счастью, творческие натуры чаще витают в облаках, чем ходят по тверди. Саторин, быстро забыв обо всём неважном, шагнул к своим машинам. Разрушители едва приступили к делу, но достояние творца выглядело жалко. Раны не кровоточили, но кое-где обнажились беспомощно сложные потроха механизмов, и видеть это действительно было больно.

Саторин опустился на колени у главного блока, пострадавшего больше других, ладонями погладил кожух, словно пытался затянуть рану машины, как сделал бы это с вампиром или человеком. В глазах его стояли слёзы, а потом капли переполнили голубые чаши и потекли по щекам. Видеть горе художника было невыносимо больно, не зная, что тут могу сделать, я просто рухнул на колени рядом, обнял, прижался щекой к его плечу, чувствуя, как содрогается от муки крупное тело.

Гады, всех сокрушу, никого не пожалею! Разорить гнездо, отнять у создателя миров все его чудеса — нельзя допускать такое даже в нашем несовершенном зверинце!

Впрочем, стенания не решали проблем. Следовало заняться ликвидацией последствий разборки. Машины могли ждать, а трупы — нет. Криминал тут был немного другого порядка. Месть штука святая, но жутко хлопотная. Оставить Саторина рыдать на обломках, и сделать всё самому? Нет, надо его вовлечь в процесс, так он придёт в себя вернее.

— Мы восстановим твои машины, — сказал я твёрдо, — но сейчас есть неотложное дело. Вот этих троих ждёт не дождётся дно залива, и пора приступить к транспортировке, пока утреннее оживление в городе не сделало эту задачу трудной или невыполнимой.

Саторин послушался, несмотря на отчаяние был он тих, поднялся на ноги и поглядел на нападавших. Кажется, до моего гения только теперь дошло, что его недавние противники всё ещё не мертвы, если можно в контексте употребить это слово.

— Это яд так действует? — спросил он испуганно.

— Отчасти, — не стал я скрывать, — но дополнительно я разрушил тела этих троих, да так, что регенерировать они уже не смогут. Существует предел, за которым вампир перестаёт восстанавливаться.

— Они в сознании?

— Да, и испытывают очень сильную боль. Полагаю, вандалы это заслужили.

Саторин заколебался: порочные идеи гуманизма иногда так туманят рассудок, но потом кивнул, словно ставя точку.

— Говори, что следует делать.

У нас в чердачном ангаре стоял маленький флаер, чисто на всякий случай. Мы им почти не пользовались, потому что редко покидали пределы города, сейчас же машина пришлась кстати. Мы перетащили три хрипящих бурдюка с фаршем на борт, а потом я поднял аппарат в воздух.

В туманном мареве холмов ещё нежилось встающее светило, белёсые полосы тянулись над водой и городскими окраинами, я нырял в каждую, что была по пути, на всякий случай берёгся от случайных глаз, хотя кому какое дело, что за идиот болтается на рассвете над ядовитыми водами? Здесь на дне глубокой морской впадины, кто знает, почему, скапливались едкие вещества. Не люди нагадили, оно сложилось так само, ещё до прихода на планету неспокойного человечества. Хорошее место для упокоения тел, непригодных в пищу крабам, я давно его присмотрел.

— Ты их так и бросишь? — тихо спросил Саторин, когда мы снизились и зависли над водой.

— Мог бы, изрядно продлив мучения, но точки я люблю больше чем запятые — такое вот у меня отношение к предложениям, потому на дно пойдёт то, что уже в принципе не сможет воскреснуть, на случай если пробьёт кого-то на столь явную дурь.

Я прикончил всех троих известным мне способом (нет, не скажу — каким) и тихо отпустил в плавание, снабдив предварительно грузом, который всегда есть про запас в багажном отделении флаера. Саторин отвернулся, было, но потом взял себя в руки и досмотрел всё до конца — взрослел мой мальчик.

Свершив этот важный этап праведной мести, я поднял машину и развернул к городу. Первые лучи светила уже ворвались в мир, потому пришлось опустить заслонки и фильтры, но в остальном обратное путешествие мы совершили без происшествий.

Загнав аппарат на место и включив программу дезинфекции, я внимательно осмотрел весь дом. На телах убитых вампиров не было коммуникаторов или иных предметов, по которым можно было опознать их самих или же тех, кто послал на бесчинство, и ничего случайно оброненного мне не попалось. Наш главный враг скрылся за спинами молодняка, но я и так знал, кто он, потому и допросом не озаботился. Как ни береглись вандалы, как не испачкались в нашем имуществе, слабый посторонний запах я уловил. Знакомый, хотя и плохо сохранившийся в памяти, но освежить впечатления будет ведь нетрудно.

Саторина я отправил мыться и чиститься, убедившись, что послушался, занялся тем же самым сам. Всё время был настороже, но ничего более не происходило, словно нам решили дать передышку, или просто ещё уповали на триумфальное возвращение тех, кто уже приступил к процессу разложения в ядовитых глубинах залива.

Я с тоской поглядел на кровать, но и надеяться нечего было на отдых. Впрочем, потасовка неожиданно взбодрила, и я без отвращения думал о том, что предстоит сделать. Ещё вчера обилие неотложных обязанностей напугало бы до прострации, но сегодня я, пожалуй, втянулся в рутину.

Беспокоил Саторин. Брать его с собой я не мог, оставить одного боялся. Явись новые молодчики в моё отсутствие, он может оплошать, да и спать ему нужно чаще и дольше чем мне. Припас я на всякий случай несколько крысиных нор, но вот как заставить неспокойного гения тихо отлежаться в одной из них? Я не знал и решал ещё этот непростой вопрос, когда подал признаки жизни мой коммуникатор. Видеоканал блокирован, значит, вампир. Не знаю уж почему, но обращённые терпеть не могли созерцать друг друга во время разговора.

— Да? — спросил я доброжелательно.

— Привет, малыш Тач! — проворковала трубка.

— Милая Лорелея! — отозвался я ещё нежнее.

Мы просто таяли за разговором, как две конфеты в одном рту.

— Пришло время обсудить условия вашей капитуляции, дорогой!

— Вот так с разгона?

— У нас есть заложник.

Я ответил не сразу. Немая пустота, возникшая на линии, просочилась в сердце. Глупо, знаю, но я испугался. Не так и много на свете тех, чьими жизнями я дорожу. Я слышал, как Саторин расхаживает по своей спальне, должно быть подбирая одежду, значит речь шла не о нём. Ещё миг промедления покажет мою слабость, надо немедленно заговорить и я как мог небрежно задал положенный вопрос.

Глава 16

Закончив разговор, я не раскрошил коммуникатор в пальцах, как полагалось бы сделать подлинному герою — вещь дорогая и весьма нужная. Я положил её в карман, обошёл стол, возле которого, оказывается, стоял и тихо спустился со своего чердака к Саторину.

— Ринни, у нас проблемы.

— Наш неведомый враг готовит новый удар? — вяло спросил он.

Не слишком и удивился, принял как должное. Втягивается в неприятности, а ведь говорил я ему: не лезь на выборы, да только кто слушает умного Тача?

— Ты о том, кто велел трём отморозкам разгромить наше жилище, уничтожить твои произведения и саму возможность творить красоту? Нет, это другой.

Проняло моего гения. Голубые глаза распахнулись совсем по-детски, даже немного приоткрылся рот. Надеюсь, в следующий раз Саторин крепко подумает, прежде чем начать вокруг короны шляться. Хотя я и сам не предполагал, что ухабы на этой дороге окажутся так серьёзны. Впрочем, не слишком вникая в степень шокированности патрона, размышлял, как подать ему главную новость, не провоцируя нового приступа раскаяния. Врагом больше или меньше меня уже не волновало, я знал, что справимся мы со всеми, вот только для этого требовалось совершить множество телодвижений, организовать все доступные силы, раздесятериться для начала, а где взять время и ресурс?

Саторина спрятать уже не выход, да и что я воркую над ним как голубка над кладкой? Он показал себя бойцом, значит, вперёд, в приключения. Для начала следует поручить все явные задачи, те, что произойдут относительно на виду и к людям послать, поскольку он знаменитый Саторин, и везде будет вхож, в отличии от своего скромного слуги Александра. Главное довести до ума патрона задачу раньше, чем он вновь сообразит пасть мордой в горячую сковороду идиотских рефлексий.

— Слушай и усваивай! — сказал я. — Повторять не буду. Шерил взяли в заложницы, мне только что сообщил об этом один из клевретов одного из наших врагов. Имён я тебе не назову, чтобы не смущать творческий покой и не перегружать твои пряменькие извилины.

Саторин, как и следовало ожидать, уставился на меня с отчаянием, даже явное оскорбление пропустил мимо ушей.

— Это я виноват, я уволил её, оставил одну, вот враги до неё и добрались.

Не стоило бить себя кулаком в грудь, кулаки вообще существуют не для этого, потому я сказал:

— Глаза на мокрое место не клади — плесень заведётся и грибы вырастут. Что за чепуху ты мне говоришь? Ты виноват? Да если бы Шерил хотела остаться, плевала бы она на твои увольнения, разве ты её не знаешь? Произошло то, что случилось и не стоит думать об этом дольше чем положено, потому что мы всё исправим. Готов меня выслушать и делать, что я скажу?

Саторин кивнул. Он быстро пришёл в себя, и я снова видел перед собой бойца, пусть неумелого ещё, но преданного воина нашего общего фронта, вот и отлично. Я внятно произнёс:

— Сейчас ты оденешься в лучшее платье, сядешь в нашу дорогую машину и отправишься по городу с визитами. Ты великий Саторин, тебя все знают и примут хотя бы из любопытства, если не найдут другого веского повода для встречи. Первым делом навестишь вот этого человека, он папаша того юнца, что хотел отравить меня или тебя, уже не слишком важно, своей накачанной ядом кровью. Сына он ищет прилежно и готов заплатить тем, кто посодействует в достижении цели. Ты скажешь ему, что мальчик впутался в скверную историю и попался с поличным, но человек, которому он намеревался причинить зло, сам на него оного не держит и готов отпустить провинившегося юношу без последствий, на определённых условиях. Понятно?

Саторин сосредоточенно кивнул. Кажется, он действительно меня слушал, а не думал о своём, как я бывало. Отлично. Я продолжал:

— Далее, ты предложишь ему арендовать зал, где происходил поединок, на известное тебе число. Это место идеально подходит для выборов и нас тоже устроит во всех отношениях. Аренда должна быть скрытой, то есть все платёжные и прочие документы проходить по приватным каналам и инициатором сделки значиться постороннее лицо. Человек сам всё устроит, у него есть нужные связи, я узнавал. Далее, ты поедешь к Фениру.

— Я с ним незнаком! — вставил Саторин.

— Зато с ним хорошо знаком я, потому мне там светиться нельзя ни в коем случае, твой же визит будет выглядеть, как вполне естественное стремление кандидата подлизаться к законному пока что королю. Телодвижение это совершенно бессмысленное, так что тебя просто сочтут усердным дураком, но нам это только на руку. Фениру ты передашь канал к реквизитам сделки. Да, это выглядит взяткой, но ничего страшного. Другие кандидаты ничего не узнают, а он не откажется, потому что по правилам уходящий монарх должен предоставлять место для выборов. Аренды сейчас дороги, а существенных денег у старины Фенни отродясь не водилось. Раньше всё происходило просто. Законы придумывали, когда нетребовательный электорат вполне устраивала пещера или поляна где-нибудь в лесу.

— Я понял, сделаю, — сказал Саторин. — Что-нибудь ещё?

— Всем улыбайся, даже если знаешь, что гады.

Саторин опять кивнул, но к дверям пока не бросился.

— Тач, может быть мне просто снять свою кандидатуру? Тогда они отпустят Шерил, и мы снова заживём как прежде. Ты не думай, для меня это не жертва, не так мне и нужна эта корона. Вы двое мне гораздо дороже.

Ещё и полезнее, но вслух я этого говорить не стал, благожелательно кивнул:

— Я знаю, Ринни! Только сдаться на милость не выход, когда имеешь дело с теми, с кем имеешь. Если ты откажешься от притязаний, в Шерил отпадёт нужда, и у меня нет уверенности, что её просто отпустят, а восстановить заявку на выборы будет уже невозможно — правила это запрещают, потому я сейчас договорюсь, что ты публично огласишь отказ от своих прав в последний момент, когда все будут на виду и никто не осмелится обидеть Шерил.

— Ладно. Ты лучше меня разбираешься в этих вопросах, потому решай, что делать нам обоим. Мы — гнездо.

Очень правильные подобрал слова и мысли надумал тоже, хотя мудрый, знающий Тач совсем не рвался на арену, причём именно потому, что хорошо информирован. Впрочем, события понеслись так быстро, что нас, участников, перестали спрашивать, по силам ли каждому бежать внутри этого колеса. Я выдал последнее напутствие;

— Давай, Саторин. И ещё одно: не возвращайся в дом, пока в него не приеду я, ни в коем случае не оставайся здесь один. Рисковать сейчас нельзя. Мы будем на связи, но ничего, кроме самых пустых слов не произноси. Подслушают нас или нет — неважно, лучше перестраховаться.

Он сосредоточенно кивнул, но от вопроса не удержался:

— Но у тебя точно есть какой-то план, Тач?

Я ответил не сразу. Всех моих чёрных замыслов Саторину точно знать не следовало.

— Девенпорт предложил призвать на трон Белую Королеву.

Мой гений искренне удивился:

— Так это легенда. Или нет?

— Нет, я помню те времена и знаю заслуживающих доверия свидетелей. Только не уверен, что стоит тревожить покой минувшего. Легко накликать беду вместо избавления.

— Ты думаешь, одна из кандидаток и есть Белый Цветок? Верея, Арлена?

— Или кто-то близкий этому кругу. Лорелея, например.

— Или Шерил?

Звучало резонно. Я решил в подробности не вдаваться, просто сказал:

— Если Шерил — Белая Королева, то она освободится и без нашей помощи, возможно, что пленение — часть плана. Впрочем, мы ничего не знаем точно. В одном я уверен: если Шерил строит свои замыслы и призвала нас её выручать, значит, это важная часть всей затеи, потому иди, переоденься и вперёд по адресам!

— А ты?

— А я, как всегда, по бабам.

Вопреки этому смелому заявлению, я поехал первым делом к Девенпорту. Логика подсказывала, что если нажали на нас с Саторином, то и глава единственного клана мог подвергнуться шантажу того или иного рода. Я почти не сомневался в том, что так оно и есть, намерен был выяснить подробности. Сейчас любая информация имела ценность, я не хотел рисковать.

В дверях слайда торчал незнакомый вампир, который никак не препятствовал моему попаданию внутрь, то ли Дев распорядился всегда пускать к нему хорошего парня Тача, то ли слухи о моём воспитательном коварстве достигли нужных ушей. Я гордо прошествовал знакомой дорогой, но Девенпорт на этот раз сидел не в зале, а в маленькой комнатке без окон. Рылся в сети. Окинув беглым взором его стены, я решил, что сам справляюсь лучше и гордо задрал нос.

— Садись, Тач! — предложил хозяин, вырубая свои построения.

Выглядел он странно: не уставшим, но хмурым. Логика как видно, меня не подвела. Я ведь кое-какие выводы ужесделал.

— И чем тебе раскровянили настроение, Дев?

Он тоже сориентировался моментально:

— Значит, я не ошибся и у нас продолжается массовый отстрел кандидатов?

Я кивнул, не считая теперь нужным что-либо скрывать. Девенпорт сменил позу, словно испытал облегчение или, напротив, напрягся ещё больше.

— Говори! — настойчиво предложил я. — Мы оба в кислой ситуации, а кучей справиться проще. Чем тебя прижали?

Он опять завозился, словно на иголках сидел, отвёл взгляд, покраснел бы не будь вампиром. Я наблюдал за его копошением не без тревоги, но когда бывший пират разразился речью услышал совсем не то, что ожидал. Были у меня соображения о его слабых местах, но я безнадёжно ошибался:

— Шерил, — сказал Девенпорт задушенно. — Пригрозили, что взяли её в заложники.

Тут уж я завертелся, словно в зад шило воткнули, только что не подпрыгнул.

— Что? Кто?! Ты здесь причём?

— Ну, я к ней неровно дышу, — пояснил он тем же не своим голосом. — Я всегда старался держать это при себе и думал, что никто не знает. Оказалось, что я не настолько непроницаем, как полагал раньше.

— Ты? И Шерил?

У меня услышанное никак не укладывалось в голове, не понимал ни умом, ни сердцем того, что только что узнал, словно в пустой дом постучали. Растерялся.

— Причём обставлено всё было так, как будто угроза исходит от тебя, — продолжал Девенпорт, взглядывая на меня изредка, словно ошарашенное выражение моей физиономии (а другого я у себя не подозревал) шокировало его не меньше происходящих событий.

Не знаю каким чудом я смог выдавать из себя осмысленную фразу:

— Но ты усомнился.

Он энергично кивнул:

— Да. Я никогда не поверю, что ты способен причинить вред Шерил или воспользоваться ею в своих интересах. Вы вечно ругаетесь, это все знают, но она твоего гнезда, а своих ты не сдаёшь.

Девенпорт умолк, словно почувствовал, что мне надо прийти в себя. Так оно и было. Я сполз в кресле, чтобы устроиться полулёжа и обозреть потолок. Показалось, что так я быстрее соберу мысли в порядок.

Соображения разного рода мельтешили в голове, но ни во что дельное не выстраивались, а хуже всего было то, что начали пробуждаться эмоции. После разгрома, представшего моим глазам в мастерской Саторина я словно собрал себя в снежный ком, действовал рассудочно и отстранённо, даже когда Милая Лорелея позвонила и рассказала про Шерил, я не оттаял, лишь ещё больше заледенел, и вот теперь признание Девенпорта опалило сердце и растопило в нём боль. Я растерялся.

Как же я жил, не замечая простых вещей? Пусть Саторин загорелся Диной в одночасье, гениям всё простительно, любой бред к их услугам, но не понять устремлений Дева? Я слепой или бесчувственный?

— А как она относится к тебе? — спросил я и непроизвольно в горле зародилась урчащая угроза.

— Отвергла, конечно же. Тач, естественно, я испросил бы твоего разрешения, свети мне хоть один шанс.

— Но ты её любишь, и этим воспользовались. Она под моим покровительством и этим воспользовались тоже. Ловко.

Если только не сама королева наших сердец, пошла со знакомых козырей. Это я её уже и королевой называю? Спроста или неспроста? Интуиция или паранойя? Есть ли между ними разница?

— Что ты им ответил?

— Что без гарантий пальцем не шевельну, и послал почти всех своих на розыски.

Девенпорт был не глупее меня и действовал так же осмотрительно. Впрочем, кто знает. Если девицы обведут нас вокруг пальца хороши мы будем оба. Мне следовало меньше лежать на диване, а лучше присматривать за теми, кто судьбой или случаем стал сродни, но я лежал на диване, и теперь рисковал потерять всех, кто мне дорог. Саторин с разбитым сердцем и разломанными скульптурами, Шерил, исчезнувшая, чтобы показать мне, насколько я, дурак, её люблю. Весь мой привычный уют рушился потому, что каким-то идиотам восхотелось завладеть короной!

Все разом отмёрзшие чувства смешались в душе в такой крепкий коктейль, что я подхватился в кресле и зарычал, не в силах сразу разобраться в себе, не то что в других.

— Тач, ты лучше думай, клыками сейчас песню не исправишь.

Он был прав мой союзник и соперник, он был сокрушительно прав.

— Да! — сказал я. — Пожалуй, не лишена смысла твоя идея призвать на трон Белую Королеву.

— Ты раздобыл какие-то сведения? — оживился он.

— Нет, но раз игра пошла так грязно, надо обострить её до предела, тогда у нас появится шанс вытащить Шерил. Сказав «кысь», говори и «брысь», доводи начатое до конца, не напрягай вселенную.

Я втянул в себя воздух, чтобы разогнать боль в груди, не помогло, но кого волновали мои страдания? Следовало решаться, и я сделал это быстрее чем ожидал:

— Когда всё закончится, я дам тебе дорогу. Понимаю, для своенравной Шерил моё разрешение — пустой звук, лишний повод сокрушить о мою голову какой-нибудь подходящий предмет, но для тебя это имеет значение, ты чтишь правила. Допустим, она отвергла, и всё же, увидев в тебе спасителя и опору, она может смягчиться сердцем. Больше я ничего сделать не могу.

— И не надо. Что мы предпримем?

— Пообещай снять свою кандидатуру прямо на выборах при полном зале и лишь если Шерил будет у тебя на виду, живая и здоровая.

— Годится.

— Держись возле неё и используй свой шанс. Когда мы потребуем воплощения в жизнь старой легенды, неизбежно поднимется волнение. Саторин откажется от претензий на тех же самых условиях. Останутся лишь две наши дамы. Я не знаю, какую грызню они затеют между собой, но вероятное появление соперницы — древнего вампира, спутает их карты, а нам поможет отыграть самый важный козырь.

— А где будешь ты, Тач?

— Как ты знаешь, я организатор выступлений моего подопечного. Займусь тем, что умею делать лучше всего. Кто сказал, что выборы короля вампиров не повод для грандиозной мистерии? Ты прав, старый товарищ, я не сдаю своих и рассердить меня было самой большой глупостью, которую только могли сделать наши противники. Я сыграю в грядущем шоу самую важную роль.

Девенпорт глянул на меня внимательно, угадывая если не весь мой замысел, то значительную его часть. Я порадовался, что соображает он быстро и этапы представления долго излагать не придётся. Так и получилось. Мы наметили основные моменты, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что детальный план составить не удастся и придётся импровизировать по ходу дела. Я не слишком волновался за результат, поскольку, работая на Саторина, научился почти всем нужным вещам. Ну и старый актёрский опыт не следовало сбрасывать со счетов.

Девенпорт больше слушал, чем говорил, соглашаясь с моими выкладками, но некая мысль явно мучила его, правда и высказал он её без дополнительных увещеваний с моей стороны.

— Лишь бы ни одна из этих красоток в реальности не оказалась Белым Цветком.

— Лорелея, Арлена и Верея? Вполне тебя понимаю! А Шерил?

— Тач, да я всего себя готов ей отдать, неужели ты думаешь, что пожалею короны?

Я смотрел на него и видел перед собой, может быть, лучшего вампира этого поколения. Возьми его Шерил, глядишь и нашла бы счастье и покой. Я кивнул Девенпорту на прощанье и потащил свою боль к другим пределам.

Глава 17

В романтических историях герои грустят где-нибудь на берегу океана или в элегантной гостиной — страсть требует красивой упаковки. Меня же накрыло, едва я вышел от Девенпорта и ринулся куда-то сам не знаю куда. Очнулся в узком переулке, такой мрачной дыре, куда заглядывают только коммунальные роботы. Здесь хоть солнца не было, лежала густая тень и я побрёл к шуму новых улиц, то задирая голову вверх к скудной полоске неба, то глядя под ноги на вялый мусор и нечистые плитки.

Чувствовал себя хуже не придумаешь, стыдился раздетой души, хоть никто посторонний её и не видел. Как же так получилось, что я упустил Шерил? Почему не замечал, что она много для меня значит? Чем вообще думал, когда беспечно отодвигал от себя привязанность? Верил, что не нужна? Бестолочь я долгоиграющая.

Вспомнив нашу близость ту недавнюю, нечаянную я просто застонал в голос. Мне было так хорошо с ней! Все прочие девушки лишь развлекали беспечного любителя удовольствий Тача, но с Шерил я чувствовал себя правильно, уютно, ну и крышу от неё, конечно, сносило напрочь, недаром мы вдвоём разворотили мебель. Подумав, как я, идиот, собственной дуростью всё испортил, я завыл.

Больше всего сейчас хотелось кого-нибудь убить, просто чтобы развеяться, или взбежать к небу по этому коммунальному ущелью, отталкиваясь то от одной стены, то от другой, но ни город, ни человечество в моих бедах не участвовали. Следовало просто собрать себя в кучу и делать что должно. Нужен я Шерил или нет, в беде она или ведёт свои собственные игры, королева она или прачка — я всё равно был её, пусть даже она не моя. Вампир из моего гнезда… да осина меня побери, хватит себе лгать — любимая женщина!

Слова, произнесённые пусть даже не вслух, стягивали меня обручами обязательств, но ведь и куража добавляли. Оттесняя боль потери, во мне поднималось совсем иное чувство. В какой-то момент я опять полностью выпал из реального мира, так рвали на части внутренние демоны. Нежность к Шерил и клубок ненависти к тем, кто посмел на неё замахнуться. Иногда возвращалась боль, но я упорно скатывал её в комок и отодвигал на самое дно восприятие. Не следовало расслабляться, впереди простирались не самые простые несколько дней, и я не имел права стонать как привидение в старом замке, я обязан был выполнить свой долг. Пусть страдания возвращаются потом, я же гибкий как лоза, я переживу. Лишь бы всё обошлось сейчас.

К тому моменту, когда ущелье вывело на широкую улицу, я отчасти пришёл в себя, по крайней мере люди от меня не шарахались, значит я не пугал население злобно искажённой физиономией, и не устрашал вампиров распущенной для остережения сутью.

Саторину велел сохранять милую любезность, даже если вокруг гады, сейчас следовало повторить этот полезный императив самому себе. Я порепетировал немного, чувствуя, что никак не могу поймать ту нотку уверенности, что только и делает оскал улыбкой. Лицо оставалось мёртвым, я не видел себя со стороны, но опыт помогал понять. Потом нашёл зеркальную витрину, уставился на стройного паренька с растрепавшимися белокурыми волосами. Реальность оказалась даже хуже воображения.

Тут пискнул коммуникатор, я вытащил его и обозрел короткий текст. Условная фраза от Саторина, значит, переговоры с человеком он уже провёл, и завершились они благополучно. Теперь пришла пора забрать корм и вернуть его родителю уже в качестве сына. Что произойдёт со всеми нами дальше, я точно не знал, потому решил исполнить данное обязательство до выборов.

Цель, пусть и незначительная придала сил, я вскочил в каплю и полетел по назначению. Визит Саторина к Фениру опасений не вызывал, я хорошо знал этого бессмертного и давно убедился, что при легкомысленной внешности юного Аполлона он, тем не менее неглуп и рассудителен. В давние годы мы дружили, много времени проводили вместе, болтали о разных разностях, ухаживали за девушками. Когда приятель вышел в короли, я отдалился. Не знаю почему. Хотел обезопасить себя от лишних забот, клоп я диванный? Себе-то объяснил красиво: неделикатно продолжать знакомство, что может быть сочтено окружающими корыстным. Вот же я гнусное чудовище, кто же меня такого задаром полюбит?

Едва ступив на порог клуба и потянув носом воздух, я сразу понял, что влип в весь гадючник разом. Искушение тихо нырнуть вниз, в подвал, сделать своё дело и исчезнуть потянуло за рукав, но я за ним не последовал. Вместо этого взбежал по ступеням и влетел в малый зал, где и сконцентрировались наши противники. Я тут же воссиял широкой улыбкой, даже клыки не пряча: а чего стесняться, все же свои. Первым мне подвернулся Рензо, тот что, как вы помните, полез ко мне с объятиями на вечеринке в нашем доме. Я ничего не забыл и тут же бросился ему на шею, облапил так, что у него отчётливо хрустнули кости, но кто скажет, что это не от широты моей натуры? Я же Тач — всеобщая погремушка, весёлое ничто, от которого никому не произойдёт никакой угрозы. Любите и восхищайтесь, руками трогайте — пожалуйста, сам сейчас ко всем прикоснусь, чтобы не нанести обиды.

Мой язык заработал. Речи полились, а не то что вы подумали. Отстранённо наблюдая со стороны, я признал, что хорош. Немыслимым казалось заподозрить это существо в наличии за сияющими глазами хоть одной светлой мысли. Отпустив стонущего Рензо, я скоком подлетел к Лорелее, умильно заглядывая в лицо немедленно и со знанием дела похвалил платье, причёску, туфли. Я стоял вплотную, завладев ручкой, томно перебирал пальчики. Я умею быть ласковым котиком, потому и дама, несмотря на глубочайшее ко мне недоверие, всё же слегка оттаяла, коснулась как бы невзначай моей груди, плеча. Невинно, да только сладкая дрожь моего тела не могла не кричать об однозначности рвущихся наружу желаний.

Вы думали я скрещу руки на груди и буду гордо взирать на обидчиков с палубы тонущего корабля? Ничуть не бывало. Не мой стиль. Попробовать занять вышеуказанную позицию, возможно, стоило, только не теперь, когда ставки росли на глазах.

Мои рискованные действия не остались без внимания, и вот уже Арлена оттеснила помощницу, захватив почти целиком освободившееся поле зрения. Да, про неё рассказывали, что не охотница до мужчин, но когда это Тач отступал перед существом, облачённым в юбку? Причёска, кстати, заинтересовала меня больше. Длинные светлые волосы заплетены в строгую, лишь слегка распущенную на конце косу. Это же такой откровенный призыв!

Накручивая гладкие фразы на бобину разговора, я погрузил пальцы в якобы беспорядок и принялся интимно свивать пряди, не отводя взгляда от расширившихся зрачков будущей королевы. Сквозь податливые двери глаз, я вливал свои мысли в её разум, я верил доподлинно в то что говорил, потому что годы лицемерия приучили врать на пределе искренности. Кто сказал, что криводушие — ложь? Это временная истина.

Людям кажется, что никто не сможет ими манипулировать (вампиры в этом плане ничуть не умнее смертных, уж я-то знаю, сам дурак), но на деле надо лишь осторожно убеждать каждого, что он прав. Верьте в то, во что верит ваш собеседник, а потом смело слизывайте сливки. Он выхлебает снятое молоко, не замечая подставы.

Меня тоже так неоднократно обманывали, я не исключение из правил, но сейчас знал, что смогу устроить верную игру. Вдохновение вело или не знаю, как это назвать. Когда Саторин творит свои миры, он ведь в них живёт, потому-то они и получаются честными, видимо, я от него всё же чем-то заразился.

Далее меня вынесло на Верею, и вновь пошла эта невесомая игра прикосновений и слов. Богатый мой опыт общения с женщинами помогал моментально войти в нужную интонацию, подстроиться к расположению духа, существовать в унисон, а то и повести за собой там, где понадобится. Я царил в этом зале — точь-в-точь ласковый котёнок, которого все хотят погладить. Никто ведь не будет ревновать к такому милому пушистому существу, безобидному приёмнику избыточных умильных настроений.

С Вереей потолковать я толком так и не успел, Рензо злобно косясь оттеснил в сторону. Его моё мурлыканье не очаровало. Мужчины грубые существа, и не любят котят. Я оскалился прямо ему в лицо, а на Верею взглянул напоследок с глубинным почтением. Пусть запомнит именно это выражение, символическое преклонение колен побеждённого перед победителем. Каждая из блондинок получила мою вассальную преданность, каждая думала, что другим досталось лишь учтивое равнодушие. Таков был план, вполне вероятно, что удался он лишь отчасти, но и это могло обернуться нам на пользу.

Если я их и не перессорил, то каждого заставил задуматься о том, а так ли нужны ему другие?

Выжить я их из клуба всё-таки выжил. Разлетелись белокурые птички по своим делам, один я остался — утомлённый до предела и заметно охрипший. Эмоций во мне не уцелело, лишь боль так и не ушла, я к ней привык и почти обрадовался уюту нашего с ней пребывания в одном теле.

Плюхнувшись в ближайшее кресло, я минуту или две мог лишь бездумно созерцать потолок. Когда взгляд переместился на стены, а разум отметил, что всей комнате не повредил бы качественный ремонт, я решил, что достаточно пришёл в себя и потащился вниз.

В диспетчерской торчал знакомый ленник.

— Корм свой забрать хочу, — сказал я приветливо.

Всегда стараюсь держаться учтиво с осведомлёнными людьми, иногда это помогает разжиться полезными сведениями.

— Да, господин.

Запомнил и меня, и мою собственность, сразу включил обзор нужной камеры. Бент лежал на кровати, бессмысленно теребя пальцами край подушки. Шаровары на нём были другого цвета, значит и помыться разрешают, и сменную одежду дают, я одобрительно кивнул.

— Вы на своей машине или прикажете подать каплю на подземную стоянку?

Тут и обслуживание на уровне. Ещё бы, за такие-то деньги!

— Прикажу каплю, — милостиво позволил я себя ублажить. Добродушно улыбнулся, не показывая клыки. — Можешь снимать мальчика с довольствия. Больше он сюда не вернётся.

Дрогнули уголки губ, воздух этот человек втянул не плавно, а толчками, в два приёма. Неужели ему до сих пор не всё равно? Он ведь не первый день состоит при общинной кормушке. Получается, я наношу ему травму, хотя и повода нет? А мне-то какое до этого дело?

— Я не убью парнишку, — сказал, почти инстинктивно стремясь снять чужую боль, хотя и не мог избавиться от своей. — Верну отцу.

Ленник глянул с недоверчивой пугливостью, столь характерной для людей его звания и я добавил поспешно: и для правдоподобия, и чтобы не показаться слишком хорошим:

— За вознаграждение, разумеется.

Зачем я так с чужим вассалом? Откуда это лёгкий, но вполне ощутимый стыд? Словно обязан быть человеком. Какие глупости. Улетело то время и не вернётся.

Я пошёл знакомым коридором, отворил дверь. Бент вскинул голову, увидев меня, дёрнулся вскочить, но не рискнул пошевелиться, лишь съёжился, затравлено следя взглядом за каждым моим движением. Я ведь для него палач, хотя чего там было тех пыток?

— Привет! — сказал я, усаживаясь на кровать. — Иди сюда.

Он послушно спустил ноги на пол, позволяя мне коснуться губами его шеи. Я принюхался, лизнул для верности кожу. Яд почти переработался, позволяя пить кровь, хотя теперь и ни к чему было. Я спохватился, что юношу даже одеть не во что, следовало попросить принести костюм, который с него сняли, но целы те тряпки или давно уничтожены как улика, думать не хотелось. Он выглядел немного плотнее меня, но поскольку я предпочитал одежду свободного кроя, моя куртка вполне годилась. А что босиком и шаровары слегка просвечивают — так это не повредит: капли управляются автоматом, тому всё равно, как выглядят пассажиры.

Я заставил Бента сунуть руки в рукава и застегнуть пуговицы, подтолкнул к выходу. Шёл он как на казнь, ноги переставлял, словно не гнулись, пришлось положить на плечо ладонь, чтобы обеспечить какое-никакое управление. В капле он затих, овладеть сознанием удалось без труда. Для его же пользы не следовало оставлять в памяти маршрута. По-хорошему полагалось стереть всё, но я решил сохранить в сознании человека эти страшные дни, быть может, приобретённый опыт научит вести себя разумно. Укусов на теле не было, следовательно, и доказательств тоже, а про ужасных вампиров пусть болтает что хочет.

Лишь когда мы остановились у дома его родителей, я отпустил на волю восприятие. Живого привратника не наблюдалось, я сообщил сенсорам у входа, что привёз молодого господина, и ворота тотчас распахнулись. Общественные капли обычно не заезжали на частные территории, но здесь мы проникли беспрепятственно. Поднесло к боковому входу. Дверь тоже раскрылась автоматически. Как видно, благоразумный родитель позаботился удалить слуг. Неглупо, учитывая, что он не знал в каком именно состоянии получит блудного сына.

Я опять повёл мальчика, подталкивая в плечо, потому что он так и не пришёл в себя, даже родные стены не внушили чувства безопасности. Он не верил, что жизнь способна повернуться к лучшему.

Запах привёл меня в кабинет. Элегантная и строгая обстановка заставила устыдиться за себя и как ни странно, за подопечного. Я подпихнул парнишку к креслу, чтобы фривольные шаровары не так бросались в глаза. Высокий плотный мужчина лет пятидесяти стоял возле стола, насторожённо поглядывая то на меня, то на сына.

— Мы держим слово! — сказал я высокомерно, стараясь не думать о том, что мои штаны тоже не дотягивают до здешнего барского великолепия.

— Я могу узнать подробности?

— Ваш парень стечением злых обстоятельств оказался в заведении, где людей используют против их воли и не совсем так, как они рассчитывали. Физически он не пострадал.

Отец снова посмотрел на сына, нет бы обнять, прижать к сердцу, ведь метался он в поисках наследника, с ума сходил, но куда там, даже рожа не дрогнула. Марку держит? Как у богатых всё сложно.

— Вы потребовали мало денег. Почему?

Мучило, конечно же искушение просить больше, по сути я ведь затраты не вернул, вложил их в аренду, а от Фенни возмещения убытков не дождёшься, у него карманы всегда пусты, но я чиркнул в воздухе пальцами. Вампиры так общаются между собой, впрочем, человек понял.

— Мне пришлось выкупить Бента, расходы вы мне компенсировали, так что баланс сведён.

Он склонил голову к плечу, словно признавая за моими словами резон и какой-никакой смысл (хотя это, вроде бы, одно и то же), потом обратил взгляд на причину всех хлопот.

— Иди к себе, мальчик, поговорим чуть позднее.

Бент оглянулся недоверчиво на меня, но кажется всерьёз поверил, что честно отпущен на волю. Он вскочил, а я, спохватившись, стащил куртку с его плеч и полным достоинства движением облачил в неё свои.

— Это моё, — объяснил. — Дал на время поносить. Полагаю, у вас здесь и так найдётся, чем прикрыть наготу.

Парнишка резво исчез в глубинах дома, затих его топот. Отец смотрел на меня внимательно, словно пытался понять некий глубинный смысл происходящего, и я терпеливо ждал, когда он решится сказать то, что кирпичом лежало на душе — знакомы мне такие взгляды.

— Человек, который ко мне приезжал с вашим поручением. Я его узнал. Вы его помощник?

Вот в чём дело, решил, что раз мы с Саториным известны как любовники, то не могли не втянуть в такое дело и третье лицо. Извращенцы же, озабочены до невозможности. Смешно стало, и я улыбнулся, не особенно опасаясь, что мне здесь за это влетит.

— Мы храним верность друг другу! — произнёс я как мог серьёзно.

Не знаю, что думал обо мне этот очень богатый и явно несентиментальный человек. Прикидывал как смешать с пылью? Ему стереть память, чтобы избавить от соблазна? Я с любопытством ждал. Когда он шагнул и протянул руку, признаться, растерялся, но сжал тёплую ладонь и по вечной своей привычке слегка поклонился.

Дом я покинул беспрепятственно, никто не пытался поймать и отметелить за всё хорошее, и на душе потеплело. Странно, но раньше я вообще никогда не задумывался о том, как моё существование влияет на жизнь окружающих людей, они просто были, как питательная среда у микроорганизма. Они не знали, насколько я вредный и позволяли существовать в своём пространстве. Я ими пользовался и не считал, что должен испытывать благодарность. Это же люди. А ведь после общения с вампирами на их человеческой сути отдыхал мой бедный разум. Ленник в клубе, страдавший о судьбе едва знакомого парня. Отец Бента, переломивший справедливый гнев потому, что полезно отличать поправимые последствия от фатальных. Кто знает, быть может, я обрёл шанс завести смертных друзей? Интересная мысль, постараюсь её обдумать, если выборы не снесут в бездну дорогой ценой доставшийся порядок.

Глава 18

Саторин прислал новое сообщение, когда я уже подъехал к нашему особняку и, не выходя из капли, присматривался к дверям и окнам. Снаружи не наблюдалось признаков того, что кто-то проник внутрь, и я решил войти и проверить все комнаты до возвращения патрона. На всякий случай, да и просто привык.

В доме царила тишина, пустота, и я, радуясь кратковременной свободе от всех обязательств, послал вперёд тот самый импульс, который помогает вампирам избежать драк. Люди наверняка дали бы явлению какое-то наименование: аура там или сила. Я называл — восприятие, потому что, пользуясь этим умением, не только показывал себя, но и видел других. Не берусь объяснить подробнее, поскольку вампиры вообще на удивление редко задумываются о том, что они есть, а я, как ни крути, один из них. Сейчас, конечно, дом пустовал, но я мурлыкнул в его тишину, а потом сообразил, что веду себя как малолетка, что отрывается по полной, пока не видят взрослые, и деловито пробежался по этажам.

Везде было тихо, только в мастерской и под ней словно метался ещё от стены к стене крик разрушаемого имущества. Я плотно затворил двери, надеясь, что Саторин не сунет сюда нос до тех пор, пока не наведём порядок. В комнаты Шерил я войти не рискнул, лишь постоял рядом втягивая сохранившийся запах. Боль притихла, или я к ней привык.

Издали заслышав нашу машину, сбежал вниз. Мой гений выбрался на площадку и шагнул в дом. Даже носом не повёл, чтобы проверить запахи. Высокомерие в себе разбудил или легкомыслие — всё равно глупо было. Пусть он полагался на меня, но действия, направленные на безопасность гнезда, должны работать на уровне инстинкта. Проверять помещение, раньше, чем в него войти, надо всегда. Хотел поругаться, но Саторин выглядел таким усталым и присмиревшим, что я воздержался от запоздалых нравоучений. Сам же избаловал патрона, мне и расхлёбывать компот его беспечности.

— Всё в порядке? — уточнил для верности.

Он кивнул.

— Я лягу.

— Отлично, идём.

Он молчал, пока я спокойно шёл следом и возмутился, лишь когда ввалился за ним в спальню.

— Тач, я хотел бы остаться один.

Можно подумать, я — нет! Объясняй тут опять прописные истины. Сложно с молодняком: вечно он полагает, что уже достаточно вырос.

— Я тоже предпочитаю ни с кем не делить родное ложе, потому и гуляю на стороне, только дом наш, как выяснилось, не слишком надёжен в качестве крепости, и, пока мы не утихомирим всех, кто желает нам зла, спать будем в одной комнате и на одной кровати.

Саторин от возмущения вскинул голову и раздул ноздри. Я не убоялся. Смотрите-ка, шокировали мальчика. Давно ли просил его не бросать, а уже выталкивает любимого Тача из практически супружеской постели.

— Не вижу необходимости! — заявил он сурово.

— А это не тебе решать, — ответил я. — Как старший в гнезде я просто отдаю приказ.

Я отпустил немного восприятие, вроде и деликатно всё проделал, стараясь лишь намекнуть на порядок вещей, а не прибить к почве, но мой господин и повелитель попятился и шлёпнулся задом на покрывало. Многообещающе получилось. Никогда ещё он не смотрел с таким ужасом, я пожалел, что начал этот разговор, но с другой стороны, сколько можно прятать голову в песок? Доставать иногда приходится. Я постарался несколько сгладить суровость обстоятельств, заговорил мягко и мирно:

— Ринни, послушай, никаких существенных перемен в жизни не произойдёт. Ты всё так же останешься моим боссом, я твоим помощником. Я не собираюсь рушить устоявшийся порядок и своим правом старшего воспользуюсь, только когда избежать этого будет нельзя. Теперь мы на военном положении, на нас могут напасть. Чтобы защитить тебя в случае нужды, я должен находиться рядом. Доли секунды иногда решают дело, я могу не успеть прибежать из своей комнаты под крышей.

Он всё так же излучал враждебность, которой я не понимал.

— В обнимку спать не обязательно, — попытался вернуться к привычной лёгкости общения. — Кровать достаточно широкая.

Впрочем, как тут же выяснилось, волновали его другие аспекты совместного бытия:

— Почему скрывал от меня, что ты старше?

— Чтобы не травмировать твою тонкую душевную организацию, естественно. Ложись. Раздеваться не будем, если придётся быстро уносить ноги, штаны окажутся существенным моральным подспорьем в вышеуказанном мероприятии.

Ослушаться он не мог и угрюмо опрокинулся на спину, следя за мной насторожённо, пытливо и не очень-то по-доброму. Пусть. Я растянулся рядом. Что мы как новобрачные перед первым соитием? Смешно.

— Наши отношения не изменятся? Во всех смыслах этого слова? — спросил он настойчиво, когда я уже наладился спать.

— Ты про секс? Это сейчас надежда прозвучала в твоём голосе или разочарование?

Он злобно засопел. На объятия, пусть даже дружеские, мне теперь точно не стоило рассчитывать.

— Ты всё время смеёшься! Меня это раздражало, когда я считал себя сильнее, теперь меня это пугает.

— Извини, Ринни. Это не агрессия, поверь, лишь попытка скрыть грусть, которая не даёт покоя. Опять же для дела полезно, когда всегда весел, люди считают безобидным глупцом и сами себя обманывают успешнее, чем это сделал бы серьёзный умник.

Он, наконец, затих. Молодые вампиры отключаются сразу и уходят глубоко, только с возрастом появляется способность уверенно контролировать окружающую обстановку. Саторин лежал неподвижно, лишь редко и поверхностно дышал. Я дремал, время от времени просыпаясь, чтобы мысленно осмотреться, поймать звуки, втянуть запахи. Вечер наступил, а ночное время — пик активности обращённых, потому нападения опасаться следовало. Наивно было думать, что заложник оградил нас от агрессии, тем более, что я почти уверился в том, что Шерил захватила Арлена, а вандалов к нам подослала Верея, и информацией эти две милые дамы не обменивались. Три упокоенных на дне залива помощника вообще-то были довольно серьёзным поводом для повторной атаки. Вот её я в тиши и дожидался.

Проведя в чуткой дрёме около часа, я совершенно отдохнул. За это время границ наших никто не нарушил, но я не считал бдительность лишней, вот только с Саториным, вполне вероятно, поссорился основательно. Сейчас, на свежую голову, я понимал это отчётливо. Повернувшись на бок, поглядел на компаньона. Он спал, неподвижный, глубоко погружённый в состояние, близкое полному небытию. Приходи и бери, я ведь не для того чтобы его позлить или шокировать остался рядом. Жили на планете могущественные вампиры, большинство из них держалось вдалеке от возни претендентов, но кто знает? Каждого иногда тянет стряхнуть с себя пыль веков и занять кулаки и мозги живым делом.

Глядя сейчас на беспомощного Саторина, я вопреки логике и здравому смыслу даже захотел, чтобы вломился к нам кто-то действительно опасный, чтобы я мог драться за своё гнездо, доказать, что чего-то стою. Быть может тогда мой чувствительный гений спокойнее отнесётся к нашему новому статусу? Хотя, отчуждение могло и усилиться, а терять Саторина сейчас, когда я остался без Шерил, мне не хотелось. Представив, как вырастет боль, если и правда грядёт полное одиночество, я невольно съёжился, ощутив робкий, но настойчивый позыв вновь тихо заползти в уютную безопасную нору. Стоит ли показывать суть, если без неё тебя любят больше? Или это не любовь?

Плохо быть честным, как будто добровольно снимаешь с себя шкуру. Почти все, кто был с тобой хорош, отвернутся, останутся лишь не убоявшиеся кинжальной искренности истины. Если подобные особи есть в природе, конечно.

Да, я не хотел терять моего взбалмошного гения и недосягаемую подругу, но и себя тоже. Однажды ведь может случиться так, что маска прирастёт к лицу, и её уже не отдерёшь, а то и сам растворишься в том мире, который создал, чтобы тихо сидеть в тени. Покрывало превратится в паутину. Ум порастёт плесенью, темперамент рассыплется прахом. Есть такая степень ничтожества, которую не прикроет даже корона.

Я с надеждой прислушался. Захребетнику Тачу требовалась драка, бой, в котором можно выплеснуть накопленную муть, но злая судьба не внимала робким упованиям. Окружающий мир сокрушительно не желал нас обижать. Гадство!

Я снова перекатился на спину, терпеливо дожидаясь пробуждения партнёра. Пусть отдохнёт, ему пришлось много хуже, чем мне, а он держался, следовало поучиться у младшего мужеству.

Стоило расслабиться, как внутри вновь пробуждалась боль, и я опять казнил себя за собственную дурость и безнадёжно мечтал о том, чтобы жизнь просто вернулась к прежнему равновесию: Шерил осталась с нами, пусть даже сама по себе. Видеть её, слышать голос, смотреть, как летят неслышной метелью волосы, когда она ходит или поворачивается, да и по морде получать если увернуться не удастся — я мечтал, как о желанном чуде о том, что уже имел, хотя и не ценил нисколько. Стоит ли вообще тянуть вечность существования, если в конце его убедишься, что трепетно сберёг в себе дурака, каким и начинал путь?

Впрочем, что это я кокетничаю? Лишь умный способен назвать себя глупцом, потому что знает цену всему, ни один дурак никогда не признает, что он таков — это закон природы.

Саторин шевельнулся, вдохнул глубже, и я отодвинулся, чтобы не сердить его чрезмерной близостью. Пробудившись он минуту лежал, обдумывая что-то или просто копя претензии, потом сказал:

— Никто на нас не напал.

— Да, извини, что так получилось.

— Александр, ты опять смеёшься.

Значит, я уже не Тач? Гении так быстро приспосабливаются, или он не уймётся, пока не продемонстрирует насколько на меня сердит?

— Саторин, ты мне дорог, я всего лишь хочу защитить. Сходим, перекусим?

— Одного ты меня опять не отпустишь.

— Нет.

Он умолк, я терпеливо дожидался результата раздумий. Приспосабливаться ведь приходилось ему, а не мне. Самое смешное заключалось в том, что пожелай он выкинуть меня из своей жизни, я ведь мог этого и не позволить, хотя не уверен, что набрался бы храбрости так далеко простирать свою власть. С Шерил вот никогда не наберусь. Пусть я древний, но не настолько же вампир.

— Идём, — сказал Саторин.

Совместная охота прошла на редкость скомкано, словно мы едва познакомились и ещё не знали пристрастий друг друга. Я позволил компаньону выбирать жертву и темп, а его это заметно разозлило. Он дулся, мрачно шагая по улице и ни на кого не обращая внимания. Я шёл немного позади, чтобы полностью контролировать обстановку.

Честно сказать, не знал, как наладить отношения, а потому просто думал о своём, точнее о тех вещах, которые предстояло ещё сделать: тут столько мелочей скопилось в очереди, и ни одну нельзя было упустить.

Саторин сам затеял беседу.

— Фенир мне понравился.

Игривый ответ едва не слетел с бескостного языка, я сдержался в последний момент.

— Он очень хороший человек.

— Рассуждает здраво и держит себя приветливо и просто.

Это мысли вслух или мне назидание? Саторин замедлил шаги, как видно желая, чтобы я поравнялся с ним, и я привычно подстроился.

— Мы немного поговорили о разных вещах, показалось, что он скучает и не откажешь ведь королю в лишних минутах беседы, хотя он и фактически сложил с себя полномочия.

— На троне редко можно найти хорошую компанию, — ответил я.

— Признаться, я был удивлён, когда узнал, что вы долго были друзьями.

— Скорее, приятелями, но время вместе проводили не без удовольствия.

Саторин остановился и посмотрел прямо на меня.

— Почему тогда ты порвал с ним?

Я, легонько взяв за локоть, отодвинул господина и повелителя чуть ближе к ограде парка, вдоль которой мы шли, чтобы не мешал другим ночным странникам следовать своей дорогой. Творческие натуры вечно погружены в себя, а нормальные этого не любят. Отвечать следовало честно, но я ещё не настолько разомлел.

— Не знаю, Саторин. Возможно, тяготился всеми, кто окружает трон, или не хотел выглядеть фаворитом монарха.

— Считаться моим любовником ты не стыдишься.

— Да, но мы же на этом деньги зарабатываем. Вампир должен как-то существовать.

Он снова сердито вздёрнул нос, я видел, как напряглись мышцы, вокруг зло сжавшихся челюстей. На нас начали обращать внимание, вероятно, предвкушая потасовку, точнее избиение, поскольку Саторин выглядел крупнее и сильнее меня. Жизнь, если подумать, сплошная череда обманов. Не хотелось разочаровывать этих людей, но множество планов требовало воплощения в жизнь, и задерживаться ради удовольствия третьих лиц я не мог.

— Идём! — предложил я. — Если ты хочешь поругаться, мы можем сделать это и дома, здешняя публика мне ничего не платит за предоставленное зрелище.

— Опять смеёшься?

— Нет, я не шучу, когда речь идёт о деньгах. Я вырос в нищете и каждый грош зарабатывал трудом и потом.

— Ты никогда не рассказывал.

А зачем? Мы не настолько близки, чтобы проливать друг другу на грудь слёзы умиления. Я не понимал, чего хочет от меня мой гений, лишь радовался, что не артачится, а послушно идёт следом.

— Это не интересно, — сказал я.

— Решаешь опять ты один? Самый умный?

К счастью, впереди уже показался наш дом, и я дотерпел с ответом до неуютной пустоты холла.

— Ты хочешь честно, Ринни? Начни сам. Выскажи мне всё, что накопил на душе. Можешь кричать и размахивать руками, бить только не пробуй, потому что я уклонюсь, и тебе будет неловко.

Он растерянно огляделся.

— А в доме пусто? Нет чужих?

Надо же, и ему изверги потребовались для качественной протирки граней и рёбер нашей феерической дружбы. Почему мы вечно уповаем на посторонних злодеев, хотя сами главное непотребство и творим?

— Всё спокойно. Я проверил.

У Саторина сенсоры работали слабее, чем полагалось вампиру его возраста, я всегда полагал, что причина этого творческий потенциал: сила пошла другой дорогой. Он был так замечателен, мой гений. Вновь пробудилось в душе привычное стремление уберечь. Не исключено, что и собственные птенцы раздражали меньше, чем я когда-то полагал. Придётся об этом поразмыслить на досуге.

— Я всё думаю о твоём заявлении, Александр. Ты и прежде намекал, что сильнее, я видно, пропускал мимо ушей, но теперь ведь уже не сделаешь вид, что всё осталось по-прежнему. Я хочу сказать, что фактически напал на тебя тогда с шокером, а это преступление, насколько я знаю законы.

Осведомлённость бедняги оставляла желать лучшего, но я решил, что для полного просвещения момент не самый подходящий.

— Саторин, спишем друг другу прошлые грехи, оставим для употребления редкие светлые моменты. Я не чудовище. Меня поразил твой талант, и как существо бездарное, но продвинутое, я решил защищать тебя от всяческих бед. Не всегда получалось как надо, но мы неплохо ладили, можем уживаться и дальше.

— А если произойдёт чудо или, скорее, нелепость и я стану королём вампиров, ты оставишь меня, как бросил Фенира?

Так вот что его мучило всё это время, а я дурак боялся стать ненужным. Оба мы глупцы, заигрались в любовников и принялись ссориться, а стоило оно того? Публики ведь не наблюдается и гонорара тоже.

— Нет! Я устал прятаться в тень и уклоняться от привязанностей. Все, кто нуждается во мне, вправе меня получить. Я и с Фенни с удовольствием вновь сойдусь, если ты не станешь возражать.

Саторин неуверенно улыбнулся.

— Я буду счастлив, Александр. Нам так не хватает людей, с которыми можно достойно дружить: вокруг ведь одни уроды.

Тут он не ошибался, намело, как мусор ветром, тех, кто кормится при помойке человеческих страстей. Искусство прекрасно, да только бастионы его чистоты окружены болотами выгод. Саторин прав, пора сделать нашу жизнь не только успешной, но и привлекательной для собственной души. После выборов, конечно.

Глава 19

Волновался ли я, глядя в неслышно заполняемый зал? Вроде бы растворило нервы, отпустило жилы напряжение, вернулось отстранённое спокойствие, которое так легко нисходит на меня, когда обстановка большей частью знакома, но где-то в глубине души звенел голосок гнева, как скотское ботало в лесу. Я в который раз прокручивал в уме всё, что предстояло сделать, прикидывал разного рода трудности, что внезапно могут стать на пути самого продуманного плана, точнее его исполнения.

Почему-то казалось, что глаза воспалены и смотреть на публику больно, хотя не исключу, что раздражение происходило из разочарования. Эти зрители не приносили нам денег. Вообще ни гроша. Нелепо думать о прибылях в такую серьёзную минуту, но я занимался счетами и всё время помнил о том, что доходы теперь сократятся, зато расходы вырастут. Ремонт машин сам по себе влетит в изрядную сумму, а когда ещё Саторин вернётся к творческим свершениям? Воспрянет его гений для нового созидания? Заботы. Я немного стеснялся своей унылой приземлённости, но всё равно не мог выпутать сознание из вязла меркантильных соображений.

С Шерил я увиделся несколько минут назад, мы даже поговорили, если можно так назвать обмен двумя-тремя отчасти ледяными, отчасти язвительными фразами. Общаться иначе посреди толпы, под едкими взглядами Арлены и её приспешников вряд ли было возможно, тем не менее, я расстроился.

Вот и теперь гораздо чаще, чем требовалось, косил глаза в ту сторону, где разместилась вся группа. Впрочем, случившееся разногласие поворачивалось к лучшему. Пусть думают плохое на меня, это позволит Девенпорту действовать увереннее.

Проблема была проста, но трудно разрешима. Свободу Шерил ограничивал лишь инъектор в виде браслета — грубое страшилище ужасно смотрелось на тонком запястье. Кто из молчаливой троицы держал палец на кнопке инициации, я не знал — они прятали руки в карманах и демонстративно ничего не выражали лицами. Едва знакомые вампиры откуда-то с периферии.

Отойдя в сторону и делая вид, что лишь Шерил замечаю воспалёнными от волнения глазами, я сумел вычислить и нужного охранника, и тот самый карман. Девенпорт мог сам справиться с задачей, но на всякий случай я послал ему сообщение.

Глава клана стоял неподалёку от группы Арлены, хотя и не вплотную. Его ребят, казалось, вообще интересовал лишь трон, установленный на платформе. Они простодушно глазели на символ власти, словно уже видели там своего вожака.

Официальным арендатором числился, как я говорил, Фенир, его помощники занимались подготовкой зала, но Тач был в системе не чужим. Мне без особого труда удалось вмешаться в процесс, и отсутствие в помещении кресел для зрителей я смело мог считать своей заслугой. Вампиры так чувствовали себя увереннее, чем в загромождённом мебелью пространстве, а я выгадывал столь важные мгновения. Когда возникнет переполох, вызванный подготовленным мною шоу, Девенпорт быстрее доберётся до Шерил и охраны, освободит нашуподругу от страшной угрозы.

Собственно говоря, единственное, что интересовало меня в предстоящем мероприятии, так это безопасность Шерил, всем прочим я готовился пренебречь.

Саторин выглядел незнакомо в лаконичном официальном облачении, с гладко зачёсанными назад, завязанными в хвост волосами, но держался хорошо: строго и чуть снисходительно, как учитель, вполне уверенный, что мигом сможет успокоить разбушевавшийся на перемене класс.

Я оглядел других участников будущего представления, прикинул ещё раз расстановку сил и попробовал убедить себя, что всё у нас получится. Паника высунула было страшное рыло из моей довольно отважной души, но я загнал её на место. Каждая зверюшка должна знать свою норку.

Ко мне подошёл Рензо. Губы его дёргались в странной незавершённой улыбке. Этот негодяй волнуется? Разубедите меня немедленно!

— Надеюсь, малыш Тач помнит, что уже произошло, и что ещё может случиться?

Так и знал, что дом наш разгромила эта шайка, хотя им и пришлось, наверное, погадать куда исчезли после акции исполнители. Мысленно представив, как уютно гниют на дне залива три трупа, я позволил своим губам разъехаться до ушей.

— Ты знаешь, Рензо, как я не люблю политику!

Вот баб бить не буду, хоть и стервы они, но этого биоробота подловлю однажды в тихом переулке и так мурлыкало начищу, что зубы из асфальта будет вместе с челюстью выковыривать. Взглядами мы обменялись таким злобными, что хоть фасуй их в банки и продавай террористам, но разошлись мирно.

Я стоял рядом с Саториным, завершив беседу, слегка сместился, отдаляясь. Жаль было оставлять моего гения наедине с собранием, но вреда ему тут причинить не могли, а разработанный план следовало исполнить. Я бросил несколько взглядов в сторону Шерил, словно невзначай шагнул ближе. Вся компания тоже чуть подвинулась. Пожалуй, достаточно, более рисковать не стоило, да и время пришло.

Фенир поднялся на помост без особой помпы, хотя такой привлекательный персонаж не мог обойтись совсем без неё. Ряды вампиров колыхнулись, некоторые просто наклоняли голову, многие отдавали положенный поклон. Я, как вы знаете, дело это люблю, потому уважение к монарху выразил усердно, ещё немного сместившись, словно мне не хватило места.

Выглядит это странным, знаю, но выборы короля вампиров осуществляются по определённым правилам. Допустим Девенпорт не мог притащить сюда весь клан, чтобы обеспечить себе полную поддержку и успех, то же самое относилось к другим кандидатам. Преобладание незаинтересованного кровно большинства и Саторину давало шанс пробиться наверх. Законы оставались несовершенны, никто не рвался возиться с их улучшением, и слишком много позволялось случаю, но следовало радоваться, что хоть какие-то есть.

Фенир скромно прошёл к трону и опустился на него, предварительно установив на специально для этой цели пристроенный сбоку стол небольшой сундучок. В нём хранилась знаменитая корона Белого Цветка. Сейчас предстояло передать её из рук в руки.

Внимание публики сосредоточилось на помосте, потому я отступил ещё на шаг, никто этого не заметил. Выборы начались.

По протоколу кандидатам следовало подняться на возвышение меньшее, чем то, где располагался трон и оповестить о своих притязаниях, рассказать о планах и принести предварительную присягу. Ну вы понимаете, вся эта трескотня, которая развлекает зрителей, но толку от неё никакого. Мы с Саториным заранее договорились, что он выступит первым. С точки зрения шоу ход был невыигрышным, почти провальным, но поскольку, мой гений намеревался произнести публичный отказ, не стоило считать сбежавшее молоко пропавшим.

Я проинструктировал патрона тщательно, мы много раз репетировали сцену и провалиться он был не должен: всё же имел богатейший опыт выступлений. Главное, что требовалось от Саторина — протянуть время и дать возможность мне подготовить основное представление.

Моему господину и повелителю было строго наказано учинить небольшой хаос. Произнеся формулу отказа, он должен был заупрямиться и взглядами, гневными жестами и прочим экспрессивным арсеналом требовать свободу для Шерил. Я не сказал ему, что Девенпорта приструнили тем же самым средством, и весь поток возмущения должен был пройти на волне кристальной искренности. Саторин не имел столь долгой как у меня практики лицемерия, да и вообще: так уж положено, что весь замысел знает лишь режиссёр, и не надо меня осуждать — вы сами поступили бы точно так же.

Пока патрон, ясным звучным голосом и выигрышной внешностью завораживал толпу, я сместился ещё на пару шагов. Если вы думаете, что пробирался к Шерил, то нет, план заключался в другом. Освободить подругу должны были два героя: Саторин и Девенпорт, у погремушки Тача имелась в запасе совсем иная роль. Я медленно просачивался сквозь публику, не давая понять окружающим, что хочу удалиться из зала, лишь намекая, что ищу лучшее для обзора событий место. Скрывать свои намерения мне удавалось без труда, потому что многие вампиры перемещались, чтобы обменяться мнениями или лучше изучить детали шоу.

Когда Саторин завершил речь и вампиры заволновались поражённые отказом претендента от притязаний, я окончательно выбрался из зала и растворился в служебных помещениях. Недра этого развлекательного комплекса я знал наизусть, не осталось здесь тайн и тёмных закутков. Мне ужасно хотелось проверить, насколько успешно идёт освобождение Шерил, заодно полюбоваться скандалом, но я ни секунды не терял на пути к нашей гримёрке.

На мгновение ужасная мысль, что замысел мой разгадан, и реквизит исчез, едва не помутила рассудок, но, когда я домчался до места, всё оказалось цело, лежало в строгом порядке, чтобы ни потерять самой малой толики времени на задуманное преображение.

Как вы помните, мы с Девенпортом почти согласились друг с другом, что ради разрешения противоречий следовало призвать для наведения порядка Белую Королеву, а потом пришли к заключению, что не стоит полагаться на случай, если в наших силах предпринять необходимые шаги. Вместо того, чтобы ждать появления абсолютно неизвестной нам особы, вполне можно организовать то, что требуется самим. Идея-то как вы понимаете, напрашивалась!

Я мигом стащил с себя все мужские тряпки и надел женские. Чулки, бельё, туфли, платье. Я тренировался и потому справился быстро, присев к гримировальному столику так же проворно нанёс яркий макияж, преображавший мои черты. Последним штрихом, взметнув распущенные волосы, водрузил на голову парик и приколол сверху покрывало. Обозрев себя в большом зеркале, убедился, что выгляжу отлично и вообще похож. Готово! Теперь следовало выбрать подходящий для появления на сцене момент. Я, подобрав длинные юбки, бегом промчался в ложу и осторожно выглянул в публику.

Справился так успешно, что из происходящего почти ничего не пропустил. Саторин, завершив речь, наседал на Арлену, вампиры в зале переговаривались быстрыми высокими голосами, странный шелест стоял над толпой совершенно не похожий на звуки, издаваемые зрителями людьми. Я с отстранённым любопытством отметил для себя это обстоятельство. Лицо Арлены тоже мелькало иногда в поле зрения, совершить убийство на глазах всех, значило для неё потерять не только корону сейчас, но и много больше — всякую надежду на неё в будущем. Девенпорт уже стоял рядом, и блондинка наша вынужденно сдалась. От одного конкурента избавилась — и то хлеб, рисковать дальше не имело смысла.

Высокие вампиры загородили от меня Шерил, но я уже понял, что всё обошлось, она свободна, а это главное, всё прочее большого значения для меня не имело. Я испытал такое облегчение, что едва не свалился с каблуков, тепло растеклось внутри, словно ожил из упыря в человеки. Губы разошлись в улыбке просто так, а не ради того, чтобы обмануть чьё-то доверие. Я высмотрел в волнующейся группе статную фигуру Девенпорта и мысленно пожелал ему счастья. Да, мне ничего опять не доставалось, но я думал лишь о благополучии Шерил. Бросит нас с Саториным так бросит, пусть хоть на другую планету улетит — их много в обитаемом космосе, лишь бы знать, что с ней всё в порядке.

Фенир невозмутимо наблюдал свару с высоты трона, но пресытившись, должно быть, скандальным зрелищем властно воздел ладонь. Тишина наступила не сразу, бродили ещё недовольные шумы, и тогда Девепорт вскочил на положенное кандидату возвышение и коротко изложил всё, что хотел. Ему недоставало величавости Саторина и к публичным выступлениям он, явно, был меньше привычен, но получилось так складно и ясно, что зал мигом притих, внимая.

Я любовался напарником по заговору, его одушевление и спокойная уверенность заметно расположили к нему собрание и тогда, как мы и договорились, он взбежал на основную платформу, красиво опустился на одно колено перед Фениром и громко, так что и человек, окажись он в зале, услышал бы без труда, заявил, что смутные времена требуют радикальных решений, что он готов отдать выборы на суд Белому Цветку и призывает её явить себя достойным вампирам, собравшимся сейчас и здесь.

Фенни, надо отдать ему должное, с трона не свалился, лишь слегка вытаращил глаза. По протоколу он ещё был королём и одновременно им не являлся, то есть рекомендовать избирателям что-то мог, а вот приказывать — нет. В зале воцарилась смятённая тишина, даже не шептался никто. Зрелища увлекают вампиров так же, как и людей.

С Фениром я ни о чём не договаривался, но уверен был, что он и сам сориентируется. Отказ мог породить смуту, а согласие обещало новые впечатления. Кроме того, по правилам Девенпорт, поскольку он уже принёс предварительную присягу, сам приобрёл право сказать, что должно. Маловероятно, что в таком интересном деле Фенни дал бы перебежать себе дорогу. Колебался он недолго. Встал с трона и внятно произнёс ритуальные слова. Каждый последующий король их заучивает, хотя пользоваться насколько я знаю, ни разу не приходилось. Странно они звучали, я уже и подзабыл текст, царапнуло даже что-то внутри как коготком.

Впрочем, рефлексировать было сейчас не время и не место, предстоял мой выход, но едва я поправил покрывало и развернулся на каблуках, чтобы пробраться служебным коридором на арену, как события начали развиваться вопреки нашему плану.

На помост медленно взошла Верея. Красоткой она уродилась, чего там говорить, а сейчас так ступала словно несла её сама земля — ровно и невесомо. Прокатился по залу шелестящий шёпот и стих. Я сам стоял, разинув рот под покрывалом.

Мелькнула мысль, что дама просто решила продолжить процедуру представления кандидатов, но прошла она дальше, к самому трону, на миг показалось, что сядет на него, но остановилась рядом и повернулась к застывшим в зале вампирам.

— Белая Королева! — прошептал кто-то и принялся этот невесомый звук гулять над головами.

— Вы меня звали, и я пришла!

Лишь потерянное лицо Девенпорта вернуло меня к реальности. Подельник выглядел таким ошеломлённым, что я немедленно бросился на выручку. Не скоро забудут вампиры это представление, а я в очередной раз прославлюсь в веках.

Мигом проскочив под платформой, я поднялся на служебный уровень и оказался в двух шагах от актёров, хотя ещё вне поля их зрения. Пока бежал, в голове немного прояснилось. Выскочить на сцену сейчас, значило придать происходящему оттенок фарса, а это было ошибкой. Следовало выждать. Есть ритуал, и, если Фенир вспомнит его и не подведёт, я смогу появиться позднее во всём блеске величия.

Отчаяние на лице Девенпорта наполняло меня стыдом, но я верил, что глава клана выдержит и не сломается до тех пор, пока не появлюсь я, чтобы поставить в деле выборов вескую точку.

— Если к нам вернулась Белая Королева, — сказал Фенир, — она может получить свою корону.

Вспомнил-таки слова, вот молодец! Я пританцовывал от волнения в своём укрытии. Фенни неспешно откинул крышку ларца и отступил. Блеск бриллиантов вырвался на волю. Плеснули вверх острые огоньки. Сколько денег вбухано, не моих, конечно, меценатских, но всё равно жалко! Я вздохнул.

Верея, казалось не верила, что её блеф может обернуться чудом, но ступила ближе, протянула руки. Я представил, как в зале бесится Арлена, не догадавшаяся надеть на выборы белое платье (Цветок никогда не носила других) и позволил себе улыбку. Пусть, никто не видел моего злорадства, но и я имел право поплясать на чужих останках.

И вот корона уже в трепещущих ладонях, я и забыл, как она хороша. Лицо Девенпорта совсем помертвело, но он держался, не произносил ни слова, лишь жадно следил за происходящим.

— Возложи её на голову! — тихо сказал Фенир.

Прошептал практически, но такая царила тишина, что услышали, наверное, все. Я улыбнулся, пожирая взглядом соперницу. На миг стало её жалко, но перед мысленным взором встали обращённые в пыль творения Саторина, и я ожесточился сердцем. Нельзя посягать на чужое чудо, возмездие настигнет обязательно. Тому доказательство три тела, гниющий в заливе и то, что произойдёт сейчас. Позор страшнее небытия. Если ты не творец, то ты самозванец — по заслугам и честь.

Верея, должно быть, чувствовала, что существует какой-то подвох, но выбора у неё не осталось. Публично высказав претензию следовало подтвердить её или покрыть себя срамом. Я видел, как пальцы лихорадочно ощупывают металлический обод в поисках, вероятно, серебра, или я не знаю чего. На самом деле угрозы не было. Венец изготовили из золота, камни вставили самые настоящие, корона не представляла опасности для вампира, потому что вампир без последствий носил её на всех публичных мероприятиях. Белая Королева. Я ждал.

Дрожащие ладони водрузили сияющий символ на голову, вот он уже коснулся волос, и шорох взволнованных вздохов прошелестел над залом. Я тоже затаил дыхание, но совсем по иной причине. Неужели механизм всё же сломался, не выдержал гнёта веков?

Нет, мастер оказался на высоте, и едва пальцы Вереи выпустили корону, как она мгновенно слетела с самозванки и покатилась по помосту.

Надеюсь, никто не осудит Тача, который в своём укрытии согнулся пополам от беззвучного, зато самого искреннего смеха. Победа теперь точно была за нами!

Глава 20

Разумеется, я понимал тогда, двести лет назад, что кто-то обязательно покусится на мою корону и позаботился обезопасить её от чужой головы. Нашёл специалиста, установившего секрет, и время от времени проверял в порядке ли скрытый механизм. Ухитрялся делать это, даже когда корона ушла из моих рук в чужие. Правил я недолго, но всегда так или иначе держался неподалёку от власти. На всякий случай.

И вот он есть у нас. На сцене воцарилась тишина, в зале тоже. Прекрасный венец неслышно подкатился к ногам Девенпорта, и от нового приступа веселья, я едва не съехал по стене на пол. Подельник мой даже и не блондин, не говоря уже о том, что не дева.

Надо сказать, что достойный вампир не растерялся. Пока ропот перемещался по залу, то возрастая, то стихая, он поднял корону и уложил обратно в ларец. Верея дёрнулась было вновь шагнуть к ней, то ли от отчаяния, то ли уже плохо соображая, что происходит, но Фенир и Девенпорт разом заступили дорогу.

— Только истинная Белая Королева может надеть венец, он не примет никого другого, так было сказано и я повторяю эти слова!

Разобрался Фенни в сути происходящего, или ему понравилось быть активным участником представления, но старался он вовсю. Я видел, как сияют глаза. Да, за такое и власть отдать не жалко!

Пользуясь замешательством участников, я тихо сдвинул панель и вышел на платформу. Как часто случается после веселья, меня накрыла печаль, и так это уютное состояние души подходило к происходящему со всеми нами, что я ощущал себя моложе на двести лет и как-то правильнее что ли.

Сначала меня заметили из зала, и там вспыхнуло волнение, причины которого я не понимал, да и не слишком беспокоился: ребятки Девенпорта быстро обеспечат порядок, если потребуется. Сам он, оглянувшись, слегка остекленел глазами: не узнал меня или вообще перестал понимать, что происходит. Вполне вероятно, не на шутку опасался провала нашей аферы, ведь корона оказалась с секретом, а мы этого якобы не предусмотрели.

Успокоить его я не мог, но вскоре и так ситуация должна была разрешиться к нашему полному удовлетворению.

Верея сверлила меня взглядом, стремилась не иначе разглядеть лицо, чтобы потом при случае выцарапать вражьи зенки. Старайтесь, детишки, я не вчера родился на свет, ещё работая в цирке научился правильно гримироваться, да и достаточно плотная ткань покрывала надёжно затеняла мои прелестные черты. Фенир, млея, наблюдал царственное дефиле и могу, не ошибаясь, заявить, что походка новой претендентки на древнюю власть показалась ему волнующей. Здесь я тоже был на высоте. Акробат всё же, хорошую пластику наработал с юности. Зал затих, наблюдая.

Саторин любил тот напряжённый восторг, что дарила ему публика, заводился, пьянел, я же оставался холоден, прислушивался краем уха к фоновым шумам, но не более того, смотреть на зрителей совсем не пытался, хватало мне происходящего прямо на сцене.

Фенир огляделся по сторонам, словно проверяя, не образовалась ли очередь из прекрасных незнакомок, но я был один.

— Только истинная Белая Королева может надеть корону, — повторил тихо пока ещё наш монарх.

Он был взволнован. Зал затаил дыхание, когда я протянул руки и взял венец. Он лежал в ладонях такой знакомый, сиял, словно рад был видеть меня после долгого расставания. Едва заметная вибрация проникла в кончики пальцев, и я улыбнулся знакомому ощущению, а потом тронул там и здесь, отпуская железную хватку силового поля, коснулся напоследок белого цветка, и дрожь исчезла. Символ признал хозяина. Ну для всего прочего мира — хозяйку.

Я возложил венец на голову, а потом медленно раскинул руки, принимая взволнованное движение публики, стоны, крики, шёпот сомнения, улыбнулся самому себе и отпустил восприятие. Как хорошо иногда побыть тем, что ты есть. Волна моего могущества прокатилась по залу. Никто уже не кричал, лишь тихий шорох шёл по рядам, это кланялись, признавая мои права мои подданные.

— Белый Цветок! — прошептал Фенир.

Он отступил от трона, словно призывая меня его занять, но скажу честно: ни одного мгновения не мучил соблазн. Я не собирался предъявлять права, хотел лишь призвать к порядку.

Я заговорил, специальное устройство изменяло голос, делая его выше и, я бы сказал, потустороннее. Самого дрожь пробрала, когда услышал в первый раз:

— Нарушая закон, вампиры роняют древнюю честь. Причиняя зло собратьям, они развязывают войну. Бесчестные выборы не дадут нашему роду покоя и процветания, потому я, ваша Белая Королева, сама назначу преемника короны.

Несколько неслышных шагов перенесли меня к Девенпорту, краем глаза я видел, как вытянулось лицо Фенира. Он полагал, что ему торжественно вернут то, от чего отказался сам? Ну нет! Ишь чего захотел! У меня уже есть достойный кандидат, и я с радостью подарю ему право обновлять и благоустраивать наш мир.

Я не в силах передать словами, что выражали черты вождя клана. От потрясения он застыл, жили лишь глаза, я почти ощущал, как в черепе плавятся от перегрева мысли. Ничего, это пройдёт. Я тоже волновался, хотя и не ожидал от себя подобной слабости. Отвык от собственного величия, полюбил заурядность, ну и славно.

— Прими мою корону, храни её и будь достоин титула властелина вампиров, Девенпорт! Ты мой избранник!

Я снял венец, подержал его перед собой, словно подчёркивая ценность реликвии, а на самом деле возвращая в первоначальное состояние хитрые пружины секрета. Ощутив знакомые вибрации, я вручил сокровище Девенпорту и проследил за тем, как он бережно укладывает его в ларец. Крышка закрылась, сияние бриллиантов погасло и тут же в зале бешено вспыхнул, погас, а потом снова ровно загорелся свет.

Не сам по себе конечно, а повинуясь сигналу, который я послал с карманного пульта. Мне этой секунды замешательства вполне хватило, чтобы вновь исчезнуть за панелью, а дальше я уже понёсся по коридорчику, мигом нырнул в гримёрку, переоделся в мужские тряпки, стёр грим с лица.

Опять бегом по закулисью, и вот я уже оказался в зале. Хорошо, что вампир — не запыхался даже. Притихшие избиратели большей частью помалкивали, иногда лишь переговаривались и то отрывисто, растерянно. Забыли, что такое простертое на всех восприятие древнего вампира, я напомнил. Иногда это идёт на пользу. Производит своеобразную дезинфекцию сознания от злых помыслов.

Девенпорт благополучно сидел на троне, хотя всё ещё выглядел потрясённым. Пожалуй, лучше всех владел собой Фенир. Он и озаботился скрупулёзно завершить формальности.

Я просочился сквозь толпу к Саторину, стал рядом. Взгляд мой обшаривал ряды зрителей, выискивая Шерил, но не находил. Потом я всё же разглядел её уже у выхода. Сверкнули глаза, взметнулись белокурые волосы. Она исчезла, но я понял, что с ней всё в порядке, и тревога немного отпустила.

Церемония принесения присяги новому монарху не затянулась. Вампиры неслышно как нашкодившие мыши преклоняли колено, произносили требуемые слова и удалялись. Ни эксцессов, ни скандалов, благостный просто царил покой. Арлена поглядела на нового короля без особой приязни, но устраниться от выражения покорности не посмела.

Я вслед за Саторином отдал дань новому величию. Девенпорт сверлил настойчивым взглядом, и я подумал, что придётся мне навестить его в ближайшее время и дать хоть какие-то объяснения, раз извинения мы не приносим. Уступив очередь следующему вампиру, я вновь попытался отыскать взглядом Шерил. Увидел её почти сразу, она стояла уже на платформе, с кем-то разговаривала.

Так меня к ней потянуло, что, не рассуждая, дёрнулся в ту сторону, но Саторин схватил за рукав и повернул к себе.

— Ты видел? — прошептал он потрясённо. — Это такая энергия! Неужели и я однажды смогу набрать подобную силу?

Ну да, эгоистичный гений помышлял лишь о себе, но я не рассердился.

— Конечно, Ринни!

Пока мы обменивались этим эпохальными фразами, Шерил исчезла, я не видел её нигде, а запах ощутить в такой толчее нечего было и надеяться. Даже проститься не захотела. Моя грусть стекала каплями боли на дно души.

— Поедем домой, Саторин.

Он не возражал, уютно молчал в своём потрясении, что меня вполне устраивало. Спать вместе теперь нужды не было, и я поднялся в свою комнатушку. Принял душ, оделся в домашнее и взялся разбирать мешок с королевским имуществом. Платье и прочее сложил аккуратно и припрятал — вдруг ещё пригодится, не покупать же каждый раз новое? Парик расчесал. Он был из собственных волос, тогда они у меня отросли до зада, это потом пришлось состричь, чтобы ни у кого не возникло и тени подозрения.

Утро уже наступило, спать я не хотел, потому уселся на любимый диван и занялся текущими делами. Следовало вычистить мастерскую, найти надёжную фирму для ремонта машин, прикинуть, сможем мы позволить себе частично закупить новое оборудование. Привычные заботы поглотили внимание, и когда со мной связался по коммуникатору Девенпорт, я не сразу и сообразил, что ему надо. Он запросил видеоканал, и я включил изображение. Не знаю, что он разглядел на моей физиономии, но его собственная всё ещё хранила следы ночного потрясения. Наш новый монарх даже ничего не сказал, лишь сверлил меня взглядом.

— Ладно, сейчас приеду! — сказал я. — Гляну, как там Саторин и сразу к тебе.

Он благодарно кивнул и отключился.

Мой гений уже пробудился и привёл себя в порядок. Он сидел в кабинете и размышлял о чём-то над изображениями, меняющимися на рабочей панели. Его пальцы едва заметно шевелились, словно воплощая созданную фантазией красоту. Я приободрился: кажется, у нас вскоре опять будет работа, заказы, а следовательно, и деньги на оплату счетов.

— Саторин, мне надо уехать. Я вызвал людей навести порядок и починить твоё оборудование. Возможно, будет шумно. Надеюсь, тебя это не слишком побеспокоит.

Он рассеянно кивнул.

— Да, конечно, я тут посижу.

Ему явно не терпелось вернуться к картинам, что рисовало воображение, приятно было видеть его таким.

Помимо водителя машины у нас ещё числился в штате слуга, что присматривал за порядком в доме. Я оставил его разбираться с рабочими, а сам поехал на Взгорки.

К Девенпорту и на этот раз пропустили без звука, хотя его новый титул как бы предполагал дополнительную дозу величия. Он встал, когда я вошёл — это что-то новенькое. Я не слишком стремился к тому, чтобы наши дружеские отношения переходили в новый формат, меня вполне устраивало старое приятельство, потому следовало сразу произнести все нужные слова и не возвращаться к трудной теме потом.

Девенпорта явно рвали на части сомнения, я угадал их по смешавшимся в кучу словам:

— Тач… Ваше Величество…

Я демонстративно закатил глаза к потолку и сказал:

— Будешь обзываться, я тоже начну!

Кажется, у него камень свалился с души. Вот и ладненько. Он махнул рукой, предлагая садиться, чинно устроился напротив.

— Мозг кипит? — спросил я добродушно.

Понял уже, что договоримся без проблем. Я всё сделал правильно. Девенпорт кивнул, жадно подался навстречу и спросил шёпотом:

— А почему королева?

— Чтобы никто не догадался! — ответил я.

— И кто знает?

— Ты теперь в курсе.

Он явно хотел уточнить, назвать другие имена предполагаемых сообщников по тайне, но промолчал, всё же сказано было определённо. И как мне теперь с этим жить? — говорил его взгляд.

— Забудь, — посоветовал я, — но ещё несколько вопросов задать можешь. Я честно отвечу.

— Они подождут, — ответил Девенпорт.

Я восхитился: мужественный у нас король, Цветок не прогадала с выбором. Не прогадал. Да какая нафиг разница! Я не сексист. Жизнь отучила делить людей по глупым принципам.

— Я безмерно благодарен за поддержку, — продолжал Дев. — Стать монархом, которого выбрала Белая Королева — это больше чем честь, это огромный плюс к статусу.

— Ну сама выбрала, сама может и снять: женщины так непостоянны.

Мы рассмеялись, хотя шутка вышла так себе, и напряжение начало отпускать моего царственного собеседника.

— Древний вампир, — сказал Девенпорт, — и он же — симпатяга Тач. Ничего, что я тебя так называю?

— На людях можешь величать Александром, если для тебя это важно, а вообще я привык. Тач — хорошее слово, в нём нет хулы.

Девенпорт кивнул, сходил в дальний угол кабинета, вынул из сейфа и поставил передо мной знакомый сундучок. Едва поднялась крышка, как вновь щедро выплеснулся наружу бриллиантовый свет. В камерных обстоятельствах корона сияла ничуть не хуже, чем на публичной сцене.

— Ты, наверное, скучаешь по ней.

— Ага, будут ходить к тебе играть, раз ты так добр.

Я вынул реликвию, вновь с удовольствием рассмотрел, обстоятельно погладил пальцами. Красивая. После долгих лет общения с Саториным я это понимал. Дев заговорил, наблюдая за мной:

— Всего один вопрос: ты не жалеешь?

Уточнять я не стал, и так понял, что он имеет в виду. Мысленно прокачал себя на адекватность, а потом сказал:

— Нет. Самая большая сила в смирении.

И величие там же, и не спорьте: я тут самый крутой и лучше знаю жизнь.

Вампиры — взбалмошные существа, им полезно помнить о том, что где-то есть некто, способный усмирить всех одним своим присутствием, но вы же понимаете, что держаться этому некту лучше в тени: и морда, и принципы будут целее.

Девенпорт улыбнулся мне так просто и открыто, что я вновь утвердил в душе сделанный выбор. Порадовался и за себя, и за него. Из этого бессмертного получится отличный монарх и, кажется, я нашёл ещё одного друга. Наше приятельство станет более тесным. Он не страшится меня, потому что готов быть честен, и корону даёт поиграть, что ещё нужно обаяшке Тачу? Саторин, как я полагал, тоже одобрит упрочение полезных контактов, сам же сетовал, что много вокруг нас плавает дерьма — поговорить по-человечески не с кем.

Я всё никак не решался спросить, но набраться храбрости следовало, ведь запах подруги я так и не уловил в слайде — ни единой нотки.

— С Шерил у тебя как?

Он мотнул головой, сказал уныло:

— Никак, она меня послала.

— Она это любит. Если дать время и дождаться подходящего момента…

— Может быть, она и права, — перебил Девенпорт ожесточённо. — Я сам виноват. Там на сцене, казалось, было чем заняться, но от твоей походки у меня чуть крышу не снесло. Это выглядело потрясающе. Следовало верить, что это ты ряженый идёшь, а я видел Королеву.

Я скромно подобрал беспечно вытянутые ноги, чего только не узнаешь о себе, когда выберешься ненадолго из компании лжецов. Глаза Девенпорта струились грустью.

— Гад ты, Тач! Такую мечту убил.

— У других она осталась, а доля властителя по определению горька. Пошёл я, пока не изнасиловали. И не вздумай смотреть мне вслед!

Он лишь махнул рукой и отвернулся. Саторину, пожалуй, рога не грозили.

Я заехал в арендованный зал, проверить, не оставил ли случайных улик: люди любопытны, вампиры, тоже, кто-то мог что-то заподозрить, но всё было чисто. Побродил по пустому пространству, где вскоре вновь разместят кресла для зрителей. Запах Шерил почти исчез, я лишь раз наткнулся на него и постоял на месте, прощаясь.

Боль уже притерпелась ко мне и терзала не слишком ожесточённо, но постоянно напоминала о себе, пульсировала внутри всякий раз, когда мысли возвращались в недавнее прошлое. Перемен предстояло немало, ведь все обязанности подруги ложились на меня. Нанять кого-то ещё нам пока было не по карману.

Разглядывая платформу, с ещё украшавшим её пустым троном, я вспоминал, как Саторин и Дина творили здесь своё волшебство и наткнулся мимоходом на любопытную мысль.

Прикинув возможности предполагаемого проекта, я невольно облизал клыки. Попробовать осуществить его стоило. Я сдал ключи, подписал бумаги, которые в простоте своей оставил без внимания Фенир, и поехал домой.

Глава 21

Мусор в мастерской уже убрали, всё блестело чистотой, пустотой и свежестью. Я обошёл помещение, показавшееся довольно большим. Теперь, когда ничто не загромождало пространство, здесь было где развернуться. Снизу ещё доносились металлические звуки и голоса, там работа шла своим чередом, но я не спустился проверять, вполне полагаясь на добросовестность слуги, а поднялся к Саторину.

Патрон всё так же возился с картинками, пожалуй, с места не сдвинулся, а не было меня довольно долго. Не успел я открыть рот, как он виновато на меня поглядел и начал сам:

— Тач, я ещё вчера хотел тебе сказать, только случая не было и устали мы, а потом ты уехал.

Я слегка запаниковал, не в силах представить, во что ещё мог вляпаться мой непредсказуемый гений. Неужели ночное представление так пагубно сказалась на его тонкой душевной организации? Он продолжал:

— Я говорил с Шерил. Подобрался к ней, когда схлынула эта паника и предложил вернуться. Я честно сказал, что был не в себе, когда её увольнял, и что тебе досталось ещё больше, но ты меня простил.

Сатрин умолк, виновато водя пальцем по рабочей панели. Рисунок на ней страшно морщился.

— А она? — поторопил я.

— Послала меня.

Какая женщина! Не слишком и стыдно стоять в длинном ряду других, отправленных в сакральное путешествие.

— А потом ещё добавила, что тебе так и надо, что сколько бы я не всыпал, ты заслуживаешь ещё большего и за то, что простил меня тоже.

— Наверное, она права. Не казнись, Саторин. Ты попытался, а это главное.

Он выдохнул воздух, испытывая явное облегчение от того, что сказал мне всё, что следовало, а я даже не рассердился. Хороший он у меня, надо беречь, а то, когда разом оскорбишь всех врагов, друзей вокруг остаётся на удивление мало.

— Собственно говоря, Ринни, я хочу поговорить по другому поводу. Знаю, как ты не любишь организационные вопросы и, поверь, решу их сам, если моя идея придётся по душе, пока просто выслушай.

Он насторожённо кивнул.

— Мне тут пришло в голову, что будет здорово, если вы с Диной поработаете вместе.

Он откинулся на спинку стула, потом нагнулся вперёд, словно намеревался встать, даже оторвал зад, но тут же опять плюхнул его на сиденье.

— Это прозвучало шокирующе? — осторожно поинтересовался я.

— Скорее невероятно. Я сам думал, что здорово было бы создать что-то вдвоём с ней, но ведь невозможно организовать такой странный союз.

— Дай согласие, и я сделаю.

— Ты это затеял, чтобы быть к ней ближе?

Как не шёл Саторину сердитый взгляд исподлобья, я всегда ценил его открытость и на всё был готов, чтобы он взирал на меня только прямо.

— Нет, чтобы ближе к ней был ты. Что объединяет лучше, чем совместный труд, часы, проводимые в мастерской за общими устремлениями и тайнами? Пусть Дина разглядит тебя — оно того стоит. Ну и заработать получится.

— У нас мало денег? — встревожился Саторин.

— По миру ещё не идём, но самое время озаботиться пополнением кармана. Если у вас сложится гармоничный дуэт, я мигом раздобуду заказы.

Саторин немедленно ушёл в себя, а я наблюдал, как его брови хмурятся иногда, потом разглаживаются, блестят и гаснут глаза, двигаются губы, словно он держит перед невидимой аудиторией неслышную речь. Погружение затягивалось, и я спросил:

— Ну так как?

— Я не против. Если ты сможешь это устроить.

Да уж постараюсь. Я отправился по знакомому адресу. После того, как мы с Саториным нахально ввалились ночью, принимать и одного меня явно не следовало. Женщина, выслушавшая мою просьбу, решительно замотала головой, но на счастье вышла сама Дина и мне не пришлось забираться в окно. Как вы понимаете, я всё равно проник бы к человеку, с которым твёрдо намерен пообщаться.

Прежде мы всё время оказывались без посторонних, а тут как назло не только давешняя дама уселась на диван рядом с Диной, но появился ещё и мужчина. Взгляд его меня насторожил. Нечестного человека угадать ещё проще, чем двуличного вампира.

В прежние времена я пустил бы в дело свои приторные улыбки и масляные речи, но слова Шерил, которые передал мне Саторин, обожгли сильнее, чем хотелось. Я понял, что готов и могу измениться, да и начинать это делать следует прямо сейчас, не дожидаясь так называемого удобного момента. Эти двое были те самые Хосе и Мария, которых Дина предлагала позвать в достопамятную ночь нашего знакомства. Забавно, что встреча всё же состоялась, но мне их присутствие не мешало.

Я повернулся к Дине и начал говорить. Изложил ей наши предложения, а когда опекуны подняли крик, что это грабёж и несусветная нелепость развернулся и прямо пошёл в атаку. Да — говорил я — озвученные условия могут показаться строгими, но я готов дать лишь то, что нам с Саториным сейчас по силам. Это не мифические золотые горы, а разумный план действий и прежде чем отвергать его следует взвешенно оценить условия предыдущего контракта.

Я ведь не с облаков упал на землю, раньше, чем ехать сюда, разузнал и о людях, окружавших Дину, и о том, какие документы её вынудили подписать. Я действовал прямо и резко, затребовал все бумаги, и когда Дина попросила опекунов их показать, внятно объяснил, насколько проигрывает от деталей заключённого соглашения творец и насколько выигрывают те, кто вообще ничего не делает рядом.

Пожалуй, я ни разу не улыбнулся, пока шли эти переговоры. Мне не требовалось. Стоило ли лицемерить, искать кривые пути, когда правда и так была на моей стороне?

Я понимал, что Дина, если в самом деле немного ко мне неравнодушна, склонится к предложенной точке зрения, но с другой стороны между нами случались и недоразумения, так что ни о каком соблазнении речи не шло. Я верил, что девочка с головой сообразит, как правильно распорядиться выгодой и напоследок посоветовал уволить нынешних опекунов и взять на эту роль родителей. Пока она была никем, требовались вложения, а теперь она вполне могла расплатиться со старыми долгами и заключить обязательства, которые позволят ей не только прилично зарабатывать, но и обеспечить благополучие всей семьи.

Покидая этот дом, я с удивлением понял, что могу гордиться собой, а не сгорать от стыда. Мне так понравились новые ощущения, что приставших ко мне в тёмном переулке сомнительного вида личностей я пальцем не тронул, лишь попил из того и другого, и не грубо, а бережно удерживая в объятиях.

После успешных переговоров и сытного ужина, ничто не могло так порадовать, как неспешная прогулка, и я отдался на волю города, который незаметно для себя любил, привыкая к нему целых два столетия. Шагая по улицам, я оценивал жизнь, которую здесь вёл, и с горечью признавал, что совершил немало ошибок. Некогда, уйдя в тень из-под ослепительного сияния короны, я решил, что тихая спячка в норе — лучший камуфляж для того, кто стремится спокойно ожидать очередного возвращения к обязанностям. Я радовался, что скрытый от досужего любопытства под маской легкомысленного бездельника буду надёжно ограждён от подозрений и притязаний. Я не подумал, что эта почти растительная жизнь затянет меня и превратит в существо, жаждущее лишь продолжения безмятежности.

Странно, что корни не пустил, превращаясь в чурбан — худшую разновидность дерева. Однажды дашь себе слабину, и вот уже вползает в душу уютная мысль, что несложно лицемерить, чтобы сохранить за собой тёплый угол. Раз за разом притязаний всё меньше, а диванов больше и что в итоге? Погремушка Тач, утративший уважение своё и окружающих, приспособленный к комфорту паразит.

Не то, чтобы я себя так сильно ругал, но твёрдо решил измениться. Самая важная тайна не стоит того, чтобы закапывать в грязь свою жизнь.

И я взялся за дело. Не так и сложно всё оказалось. Дина согласилась работать с Саториным, и мы спешно готовили оборудование и помещение. Приехали её родители, я мигом с ними подружился, пригласив запросто бывать у нас. Помог нанять специалиста и составить новый контракт, нашёл подходящее и недорогое жильё для всей семьи.

Лень куда-то девалась и вместе с ней прежние дурные привычки. Я стал резче и прямее с людьми, которые окружали нас, предоставляя услуги. Сначала на меня пытались давить. Смертные не любят, когда кто-то хочет стать лучше, чем был, но как вы понимаете, старый вампир — неподходящий объект для социального прессинга. Понемногу я приучил коллег по общему для всех нас цеху развлечений к новым замашкам старого Тача, всё прошло даже проще, чем я думал.

Странно, но занятая твёрдая позиция чаще вела к выгоде, чем приносила убытки, я завёл новые связи, со мной хотели дружить. Как прибавляется вокруг хороших людей, если и сам ведёшь себя как порядочный человек.

Считанные недели, так перевернули мою жизнь, что я почти забыл себя прежнего. Входя утром в мастерскую заранее радовался тому, что увижу. Дуэт Саторина и Дины был неподражаем и фееричен. Две яркие индивидуальности высекали искры из всего, что делали. Я не уставал наблюдать за резкими спорами, перемежаемыми самозабвенной работой. Они переживали вместе удачи и поражения, веселье и грусть и, как я полагал, вскоре неизбежно должны были либо влюбиться друг в друга, либо превратиться в хороших товарищей, которые выше всех этих нелепых романтических устремлений. Меня бы порадовал любой результат.

Я и в себя открыл щедрую доброжелательность, работал, не чувствуя усталости, часто встречался с Девенпортом, найдя в нём умного собеседника и надёжного друга, вновь сошёлся с Фениром и даже подумывал взять его в штат, когда делу потребуются дополнительные руки.

Всё было так хорошо, что боль потери почти не мучила. Я пытался осторожно разузнать о том, куда и почему исчезла Шерил, но тут даже мои связи не помогли. Всех послав, вампирша и сама не захотела остаться на месте.

А иногда тоска просыпалась. Когда вновь долетал из её комнат слабеющий день ото дня аромат или кто-то из агентов вспоминал невзначай в разговоре. Я легко прибрал к рукам осведомителей подруги, и управлял этой вольницей, пожалуй, лучше Шерил, поскольку был заметно терпеливее.

Саторин и Дина готовили первый большой проект, почти всё время свободное от сна и еды проводили в нашей мастерской, и я заглядывал к ним изредка, чтобы не получить по носу за несвоевременное любопытство. Съездив посмотреть площадку для будущего шоу, я вернулся в особняк и ощутил знакомый запах ещё на пороге.

Решив поначалу, что кто-то посмел отпереть дверь в её комнаты и распустить драгоценную память по всему дому, я оскалил клыки, но почти сразу понял, что аромат свежий и чуть чужой, как бывает всегда, когда близкий человек уезжал надолго.

Из мастерской опять неслись крики, там шёл нормальный рабочий процесс, но я прошёл мимо и прокрался на третий этаж. Дверь точно была распахнута настежь, но здесь я уже не сомневался в своих выводах, ощутил присутствие Шерил так остро, что перестал дышать.

Мечтал её увидеть, а теперь, когда она была здесь, испугался просто до потери соображения. Зачем вернулась? Точнее отправить по назначению очередной посыл? Я переступил порог. Меня сюда никогда не пускали, но какое значение это имело теперь?

— Шерил?

Она вышла из спальни, одетая в строгий костюм — сплошь жёсткие прямые линии — и оттого вдвойне недоступная. Даже волосы, чудная белокурая метель, оказались забраны наверх в сложный водоворот на затылке. Мы смотрели друг на друга, словно встретились впервые. Сейчас она объявит, что пришла лишь забрать вещи, и мне станет ещё больнее, но пока она здесь, я должен всё сказать. Нужен я ей или не нужен, она вправе знать, что нужна мне. Очень, а не просто так.

— Шерил, вернись к нам! Саторин по тебе скучает, а мне совсем плохо. Если бы я раньше понял, как ты мне дорога, попытался бы объясниться, но как всегда опоздал.

Она смотрела на меня сузив прохладные озёрного цвета глаза и молчала. Не отвергла на подходе. Это что же: перевернулся мир? Я осторожно шагнул ближе, борясь с желанием обнять, утонуть в её сладком аромате, не отпускать никогда. Я так долго и безнадёжно о ней мечтал.

Мне всегда хотелось, чтобы инициативу проявила она: швырнула на кровать, сорвала с меня штаны и взяла победно и резко. Не знаю, почему посещали такие фантазии, я обычно предпочитал в сексе активную роль и только с Шерил мечтал быть завоёванным. Не отправленным по далёкому адресу, а оставленным себе и насовсем.

Она всё так же изучала меня непонятно и внимательно, а я уже терял ощущение реальности. Все слова куда-то делись, осталось лишь одно её имя, и я повторил:

— Шерил!

Как пузырьки шампанского вгорле, я как-то пробовал, знаю. Я набрался храбрости и повторил её имя ещё раз, а потом меня внезапно без предупреждения толкнули на диван и сорвали с меня штаны. Атака так точно отвечала давним грёзам, что на долю мгновения я растерялся, но быстро пришёл в себя, и когда Шерил оседлала оказался готов к тому, чтобы она смогла взять то, что хотела.

Мы соединились легко, как будто делали это всю жизнь. Меня затрясло, я так горел от желания, скопившегося за эти недели, что боялся не выдержать долгого боя. Вскрикнув, я выгнулся ей навстречу, ладони сами в лихорадочной спешке срывали ненавистные ткани, добирались до гладкой кожи, потом затрещала моя рубашка. Каждое властное движение Шерил разрядом отзывалось в моём теле. Уносило крышу. В какой-то момент, совершив стремительный кульбит, я оказался сверху, и теперь уже она отдавалась мне охотно и без оглядки.

Мы опять что-то снесли или сломали, два вампира упоённые тем, что стали одним целым, мы брали друг от друга всю страсть, которой не докормились прежде. Не знаю даже, как долго это продолжалось и было мне всё равно: я горел, кипел и плавился от неимоверного счастья.

Очнувшись, я обнаружил, что опять лежу на спине, а Шерил вглядывается в мой лицо уже не суженными, а широко раскрытыми глазами.

— Я ведь люблю. Давно. Только не хотела быть твоей подругой, стыдилась своего чувства.

— Я изменился, всё будет по-другому.

— Потому я и вернулась.

Вспомнив, какую чепуху я нёс, упуская предпоследний подаренный судьбой шанс, я, словно сами просились на язык, нашёл правильные слова и произнёс их, не стыдясь и не стесняясь:

— Ты — единственная!

Сердце дорого оно или нет, ничего не стоит пока его не отдашь, вот когда оно обретает цену. Я не продешевил. Шерил вернулась ко мне.

Нам не требовалось много речей, мы занялись ласками и объятиями, погрузились в волны своей нежности и поплыли к новым берегам. Мне было так хорошо. Сколько раз мы накормили свою страсть в этот день я не скажу даже чтобы похвастаться. Шерил была со мной, всё прочее не имело значения. Лишь ближе к вечеру я сообразил, что слишком много времени провёл на диване, хотя и по иной чем прежде причине.

У Шерил был здесь целый гардероб, а мне пришлось красться в свою комнату за новой одеждой, потому что от старой ничего практически не осталось. Вернувшись, я застал подругу, домашнюю и тихую, у двери в мастерскую. Шерил подглядывала, как и я делал не раз. Творцы, поглощённые своей работой, не замечали ничего вокруг, вся их вселенная кипела сейчас в ладонях. Я обнял любимую женщину, и она меня не оттолкнула.

Мы стояли, наблюдая за работой гениев и оба, кажется, ощущали одинаковый покой. Вампиры из одного гнезда, нет, много больше — семья. И я подумал, пусть не дано мне высокое искусство сотворять миры, но быть может, мой дар возвращать собратьям потревоженный порядок — отчасти сродни чуду? Перемирие, что я принёс в нашу жизнь — тоже ведь произведение искусства. Творчество так многолико, и суть его — гармония. В каждом из нас дремлет талант, надо лишь его обнаружить, а иногда просто позвать, и результат придёт своим чередом.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21