Мед.ведь.ма (СИ) [Юлия Олеговна Чеснокова AlmaZa] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Роковая ночь

Серый пепел седины в смоляных прядях, дряблые морщинистые веки, сильно похудевшие щеки. Моя бабушка умирала. Ей оставалось жить недолго, я знала это, видела и чувствовала, по чахнущей груди, угасающим глазам, трясущимся пальцам. Она никогда не говорила, сколько ей лет и, возможно, понятия не имела сама, но совсем старой её нельзя было назвать. Крепкая, как горы, в которых мы жили, она всегда вызывала чувство уверенности, надежности и постоянства. Но это постоянство исчерпало себя из-за какой-то болезни. Сначала казалось, что она всего лишь простудилась, но бабушка стала потухать, как лампада возле изображения Будды, и вот, подошла к краю своей жизни. Она осознавала это, но не печалилась и не причитала. Мне с детства казалось, что со смертью она в какой-то степени всегда была знакома, недаром по всей окрестности её считали ведьмой. Мою добрую, порой суровую, но всегда справедливую бабушку. Я никогда не видела своих родителей, или лишилась их так рано, что не помнила, и меня вырастили эти сухие и костлявые теперь руки, коричневые от нещадных ветров, снегов и солнца на здешних вершинах, в стариковских пигментных пятнах. Таким же было и мудрое, острое, некрасивое, но благородное лицо той, кого в лучшем случае звали «старухой», приходя за помощью и советами. Как ни бойся шаманки, всё равно рано или поздно придёшь к ней с какой-либо просьбой, ведь больниц не было на сотню километров. До Лхасы было дня три пути, в лучшем случае, если позволяла погода пробираться по хребтам без дорог, лишь с неверными и опасными тропами, по которым прошло бы не каждое животное, если вдруг случались дожди или оползень.

Бабушка старательно скрывала ото всех, кроме меня, что я её внучка. Почему — она не говорила, но взрослея, я заподозрила, что ей не хотелось, чтобы ведьмой стали называть и дочь её дочери. А местный необразованный деревенский люд мог, дай ему только повод. А повод был. Я родилась альбиноской с бледной белой кожей и белоснежными, будто седыми, волосами. Глаза были не красными, а голубыми, но тоже очень бледными и полупрозрачными. И это всё среди тибетцев, смуглых, черномазых, черноволосых, с желтовато-глинистыми телами, как у керамических статуэток. Сколько себя помню, бабушка заставляла пачкать лицо чем-нибудь, чтобы не выделяться, потому что оно не хотело загорать, сколько бы не находилось на солнцепеке, а волосы красить смесью листьев индигоферы и лавсонии с настойкой из грецких орехов, которая содержала достаточно йода, чтобы волосы потемнели. Иногда ею же протиралось и лицо. Таким образом, для тех, кто заглядывал в нашу избу, я выглядела чумазой прислужницей, сиротой, прибирающейся за кусок хлеба.

В эту ночь была жуткая гроза. То, что я назвала избой, на самом деле могло бы быть хорошим укрепленным домом, возникшем на руинах древней крепости, неизвестно кем и для чего основанной. Постоянно коптящий наш очаг извергал через трубу дым круглые сутки; бабушка всегда что-то варила, готовила, сушила, а иногда просто жгла огонь для согрева, умудряясь где-то доставать древесный уголь, потому что с самой древесиной было туговато. На этих высотах по большей части холодно, ветрено и пустынно, в плане растительности.

Из-за этого не прекращающегося дымка люди из поселка пониже прозвали наш дом, выросший на обросших мхом старинных валунах и скальных утесах «замком, где даже под дождём не гаснут свечи». Наверное, они пугали своих детей нашим жилищем, приукрашивая на словах действительность, чтобы старая женщина больше походила на злобную колдунью. Мне всё это было не так важно, пока не наступила эта ночь, которая, сомнений почти не оставалось, должна была стать для бабушки последней.

Я подала ей отвар из собранных перед прошлым полнолунием трав, в числе которых был женьшень. Сама она тогда пойти не смогла, и я, наученная ею, сорвала всё, что требовалось, и пыталась лечить её так, как она десятки лет лечила и исцеляла тибетцев. Но ей не помогало. «Недаром молвят, — заметила она, — что свои силы только для других годятся». Она говорила о своём знахарском мастерстве. Я слышала, как некоторые обсуждали, как заключают ведьмы договор с демонами и злыми духами, чтобы те помогали творить магию, как устраивают какие-то черные ритуалы, в которых убивают черных животных, но я никогда не видела ничего подобного.

— Тебе придётся уйти, — тихо произнесла вдруг бабушка, выведя меня из раздумий. Я сидела рядом с её кроватью и штопала прорванное покрывало, чтобы укрыть её и ей стало теплее. — Тебе не место здесь…

— Я никуда не уйду, бабушка, отдыхай, — взяла я её слабую протянутую руку и постаралась улыбнуться, отложив шитьё.

— Тебе нужно уйти, Элия, — удивительно твердо для её нынешней слабости повторила она. Я нахмурила брови.

— Почему?

— Одна ты не выживешь.

— Не говори так! Ты поправишься, — начала врать ей и себе я.

— Не будем тратить время на глупые фантазии, — пресекла она мою попытку. — Здесь нельзя оставаться. Ты моя преемница, но ты беззащитная и неумелая. Возможно, тебе не передалось моих способностей, но если о тебе они узнают…

— Они? — услышала я странность в её фразе. — Кто — они?

— Плохие люди, Элия. Очень плохие, — бабушка крепче сжала мою ладонь. — Те, кого мы сторонились, эти сельчане снизу — это всего лишь темный и невоспитанный народ. Но есть люди по-настоящему плохие. И мы им нужны.

— Зачем? — я пожала плечами. — Ты же сама говорила, что в городах и далеко отсюда есть врачи и медицина, которые вытеснили знахарок, и нам приходится жить в подобном месте, чтобы быть нужными хоть кому-то.

— Прости, Элия, я не говорила тебе всей правды, — по её сиплому голосу и потемневшим запавшим глазам я поняла, что это всё её вынуждает говорить приблизившаяся смерть. Она не хотела уходить, оставив меня в полной растерянности. Или не предупрежденной о чем-то. — Я вовсе не потому пришла сюда когда-то, что перестала быть нужной… я спряталась сюда, потому что была слишком нужна тем, кому нельзя служить, кому я не могу открывать тайны.

— О ком ты, бабушка? О каких тайнах?

— Тайн много, Элия, — на дворе прогрохотали очередные раскаты, и бабушка вздрогнула, прислушавшись. — Но они всё-таки нашли меня… они идут!

— Кто? — я посмотрела на запертую дверь. — Это гроза, бабушка, там никого нет.

— Они идут, Элия! — громче проскрипела она, пытаясь подняться, но я не дала, опустив её на подушку.

— Это гром, всего лишь эхо молнии! — Я никогда не видела у неё таких испуганных глаз, словно безумных. Эти черно-карие глаза всегда были самыми разумными и здравомыслящими из всех, и вдруг они трусили и паниковали.

— Спрячься, девочка моя, быстрее! — стала пихать меня бабушка.

— Зачем? О чем ты?

— Быстрее, в подпол! И не выходи! Что бы ни случилось, пока они не уйдут!

— Бабушка, пожалуйста, ты меня пугаешь! — Я хотела дать ей ещё отвара, меня приободрил тот прилив сил, с которым она отталкивала меня. Может, это улучшение состояния? Может, травы действуют?

— Бегом, Элия! — после этих слов я услышала удар в дверь. Ошарашенная, я повернулась к ней. Мне показалось? Ещё один удар, уже мощнее, и сквозь шум ливня и грозы раздался грубый мужской голос, кричащий на китайском:

— Старуха! Открывай! — Теперь испугалась и я. Медленно встав, я поискала глазами что-нибудь тяжелое, чтобы взять и обезопасить себя от пытающегося вторгнуться.

— Прячься, девочка, умоляю тебя! — прошептала бабушка. — Они не знают о тебе!

— Открывай, старая карга! — дверь заходила ходуном. По голосам я услышала, что там далеко не один человек. Меня прошибло потом. Что они хотят? Что им надо?

— Они ко мне за советом. А ты в подвал, быстро! — Что-то заставило меня, наконец, послушаться бабушки и, открыв люк в подпол, спуститься в него, оказавшись под дощатым полом со щелями, позволявшими видеть происходящее над головой. Бабушка говорила, что мне шестнадцать, и столько было указано в моём свидетельстве о рождении, но я почувствовала себя совсем маленькой девочкой, трясущейся даже от мышиного писка, хотя никогда его не боялась. Зачем я убежала сюда, оставив бабушку? Дверь вылетела, и в дом вошли мужчины. Я не видела их лиц, они были в черных плащах, мокрых, с них текла вода. Судя по шагам, несколько осталось у входа, и я разглядела лишь четыре тени, приблизившиеся к кровати бабушки. Из них выделилась одна, подтянувшая стул, на котором только что сидела я, и опустившаяся на него.

— Я думал, что ты не слышишь, старая ведьма, — сказал человек, находясь ко мне спиной. — А ты приболела?

— Да, я давно не встаю с кровати. Стала совсем немощной.

— Думаю, не настолько, чтобы не ответить на пару вопросов? — откинулся он на спинку и качнулся пару раз.

— Я могу попытаться ответить на них. — Откуда она узнала, что сейчас кто-то ворвётся? Ведь ничего не было слышно!

— Для начала вспомни, что ты ответила почти двадцать лет назад моему боссу. Мне ведь не нужно говорить тебе, от кого я пришёл? Ты сама всё знаешь.

— Моя память уже не так чиста и хороша, как прежде… — начала бабушка, но рука мужчины тут же схватила её за небрежно заплетенные в косу черные с проседью волосы. Я ахнула, и могла бы быть услышанной, если бы не ливень. Чтобы удержаться от очередного звука, я прижала ладонь ко рту. Нужно найти что-то, чем ударить этого незнакомца! Всех четверых! Но их там больше… смогу ли я? Что они сделают со мной, если увидят? Если они тронут бабушку — мне плевать! Я вылезу отсюда и брошусь на них.

— Не ври, провидица! — Провидица? Он назвал её так? Я никогда не знала, что бабушка умеет предсказывать будущее. Но то, что я увидела минуту назад, подтверждало это. — Я могу напомнить тебе вкратце. Ты предупредила его, что он погибнет от сына и золота. Но когда он захотел уточнить — ты уже растворилась. С тех пор он не спал и ночи, чтобы не думать о твоих словах. Пора бы уже понести наказание за своё необдуманное поведение.

— Что он хочет услышать от меня теперь? — прошептала бабушка. Рука отшвырнула её обратно на подушку.

— Который из сыновей принесёт ему погибель? У него их восемь. Ему нужно знать имя. — Возникла тишина. Огонь в очаге потрескивал, а капли дождя оголтело барабанили, приглушая моё тяжелое испуганное дыхание.

— Девять, — шепнула с сожалением на лице бабушка.

— Что?!

— У него девять сыновей, — безжизненно уточнила она, поджав узкие и бледные губы.

— И… это он, девятый сын погубит его?

— Я не знаю, — её опять схватили за волосы и затрясли. Бабушка закашлялась, а я рванулась к лестнице наверх, но вдруг обнаружила, что кто-то из вошедших поставил на люк стул, не заметив его, и сел, придавив.

— Всё ты знаешь, ведьма! Говори немедленно!

— Его погубит корысть и алчность! Именно они! Поэтому я и сказала о золоте!

— О нет, нет-нет, — засмеялся мужчина, тревожащий её. — Мы знаем, о каком золоте шла речь… потому ты и прикусила язык двадцать лет назад, не так ли? Начала говорить всё, что увидела, но спохватилась. Ты поставила на карту кое-чьи жизни, потому что босс их теперь в покое не оставит, пока не уберет всех до единого.

— И сыновей? — прищурилась бабушка.

— Если они представляют собой опасность для него, то уберем и сыновей, — мужчина опять засмеялся.

— Его не волнует ничего, кроме себя — вот где его смерть.

— Поздно менять пророчество, старуха. Но ты можешь спасти жизнь восьми из девятерых, если скажешь, кто же из них намерен восстать против отца? Если тебя так заботят чужие жизни, защити их, назвав имя.

— Я не намерена облегчать головную боль этому чудовищу! Если хотите убить меня — убейте, не сегодня — завтра, я и сама отойду с миром. Меня нечем напугать. — Мужчина склонился над ней, заговорив тише. Мне с трудом было слышно.

— … не скажешь, да? — закончил он череду отрывочных слов, которые я не смогла собрать вместе. Сквозь щель я уже не видела бабушку, только его спину. — Ладно, — он резко дернул плечом. Над крышей разорвался гром, и была такая яркая вспышка молнии, что я увидела её даже здесь, под землей, через какие-то дыры в фундаменте. Мне почудился стон. Как будто ослепленная на миг, я потрясла головой и, задрав её снова, вдруг обнаружила, что в нашем доме больше никого нет. Они ушли. Ушли! Я рванула к лестнице и надавила снизу на люк. Он поддался. Толкнув его, я выскочила наружу, поспешив к постели матери моей матери. Остановившись, я чуть не закричала. Она держала руку на груди, и та заливалась алой кровью из раны, сделанной под слёзы неба и вопль грозы.

— Бабушка! — бросилась я к ней.

— Ничего, ничего, Элия, мой срок всё равно подошёл… быстрее, принеси мне бумагу и карандаш, быстрее! — не дав мне остаться рядом, пихнула меня вновь она. Я подошла к ней с тем, что она просила, но она уже переиначила просьбу: — У меня нет сил, пиши, пиши сама: «Прошу тебя, позаботься о моей внучке, её зовут Элия. Защитите её. И простите меня, если кто-то пострадает».

— Кому это письмо? — непонимающе спросила я. — Куда его отправить?

— Привяжи к Цонкапу, и выпусти его из клетки, когда кончится дождь, — сказала бабушка о нашем домашнем орле, странной птице, которая подтверждала домыслы людей о том, что с нами не всё просто, но на самом деле мы всего лишь как-то подобрали его с перебитым крылом и вылечили. Я не знаю, почему бабушка считала, что он должен знать, куда ему лететь? Да, мы выпускали его порой, и иногда он отсутствовал целый месяц, но потом возвращался. Наверное, у бабушки всего лишь мутнеет рассудок. — О тебе должны позаботиться, девочка моя, милая, — она погладила мне щеку не выпачканной в крови ладонью. Я почувствовала слёзы на своих глазах.

— Я сама о себе позабочусь, и о тебе! Ты только живи, бабушка. У меня же никого кроме тебя нет! Никого!

— О тебе позаботятся… — закрывая веки, зашептала она.

— Бабушка! Бабушка, не засыпай, не оставляй меня, бабушка! — Она с усилием приоткрыла глаза.

— Ты лунный ребенок, Элия. Но луна не всегда видна… ей нужно солнце, чтобы светить.

— О чем ты? — не понимала я, глотая слёзы.

— Найди солнце, иначе темнота захватит тебя, как этого ужасного человека.

— Какое солнце? Бабушка? Бабушка! — попыталась я продержать её на этом свете ещё хоть минуту, но она ушла.

По нашим тибетским обычаям покойников либо сжигали, либо разрубали на части в горах, предоставляя съесть тело умершего хищникам, водящимся неподалеку, и склевать птицам. В землю никого не закапывали, ведь тогда душа не вырвется в небо. Можно было бы так же пустить тело в реку, но до ближайшей реки было далеко, одна я бы не донесла бабушку, а просить кого-то не хотела. Это было семейное дело, вернее — моё личное, ведь я — это вся семья. Больше никого не осталось и решать всё пришлось мне. Поэтому я выбрала сожжение. Собрав в доме всё, что могло гореть, я соорудила погребальный костёр и, дотащив до него женщину, которая меня вырастила и воспитала, подожгла хворост. Обычно сжигать отказывались по причине дороговизны дров, нужных для этого, но я ведь поломала и порубила почти всю мебель, что была у нас, так что денег тратить ни на что не пришлось. Я проводила в последний путь единственного родного и близкого человека и, как меня и просили, покинула эти места, взяв с собой жалкие пожитки, которые у меня были, а помимо них ветхую потрепанную книгу, в которой бабушка записывала какие-то молитвы, заговоры и рецепты.

Я никогда не училась в школе — её в горах не было, — но читать, писать и считать бабушка меня научила. Зачем-то она ещё всегда разговаривала со мной на двух языках: китайском и корейском, так что оба они были для меня, как родные. А вот тибетский, на котором говорили все вокруг, я знала средне. Что-то понимала, что-то нет. И теперь, когда пришлось покинуть родной край, я подумала что, возможно, не зря и не учила его до совершенства. К чему он в других областях Китая, куда я отправилась? Мне нужно было закончить школу для начала, чтобы как-то устроить свою жизнь. Я не представляла, что со мной будет, мне было страшно, я не умела толком спросить о чем-то, стеснялась и дрожала, опешив даже от первой в своей жизни поездки на автобусе.

Заниматься только учебой мне было нельзя, потому что не на что было жить. Я должна была устроиться работать, но что я умела? Ещё и без какого-либо образования. Хотя, одно умение, унаследованное от бабушки, у меня было. Я умела исцелять людей, готовя им правильные снадобья, шепча нужные слова и готовя мази. Но кто бы пошёл лечиться к шестнадцатилетней девчонке? Я устроилась санитаркой в больницу, потому что это была единственная работа, на которую меня взяли.

Я с трудом помню то первое время после того, как я покинула Тибет и перекочевала в Сычуань. Я даже не помню толком, почему оказалась именно там. Бабушкины небольшие сбережения позволили мне ехать на общественном транспорте и покупать еду по дороге, и я ехала и ехала, пока не вышла в каком-то маленьком провинциальном поселке уезда Баосин, где меня посетила мысль устроиться в больницу. Там я и осталась. Внутри меня царило жуткое одиночество, скованное пустотой. Могло бы показаться, что я слишком спокойно пережила смерть бабушки, но на самом деле боль была такой сильной, что она меня просто оглушила, парализовала и обесточила. Я была потерянной, выброшенной и раздавленной. Но почему-то жила и что-то делала, какая-то часть души бабушки, будто оставшаяся со мной, толкала меня вперед, не дав опустить руки, и я не опускала, прикладывая их к больным и пациентам, когда заходила сменить постельное бельё или помочь дойти до туалета. И им становилось легче, и они быстрее выздоравливали. Я не считала, что мне передались какие-то бабушкины способности, я просто хорошо относилась к людям и всегда хотела помогать им. Пережитый в роковую ночь шок отразился на моём сознании и я, ещё долгое время после этого видевшая кровавые сны о том, как старая женщина уходит из жизни, странно быстро наяву забыла то, как жила там, где родилась, в горных долинах, холодных и подчас заносимых снегом. Подстраиваясь под городской быт, я становилась и по повадкам и по мыслям обычной девушкой, которая никогда не видела и не слышала той ночи, в которую нагрянули неизвестные, хоть и ускорившие неотвратимое, всё же ненавистные мне. Из-за них, из-за тех плохих людей, имена которых я так и не узнала, мы прятались в самых недоступных верховьях Тибета, потеряв связи с цивилизованным миром. Из-за тех плохих людей я не смогла услышать от бабушки подробного рассказа, что же произошло много лет назад. Из-за тех плохих людей мне часто хотелось всё бросить и вернуться туда, чтобы найти их и разобраться, по возможности, в истоках своей жизни, которая, мне казалось, тесно связана с пророчеством бабушки.

* * *

Прошло почти три года, и мне оставался последний досрочный экзамен, чтобы закончить основную школу. Я надеялась поступить после этого на медицинский, для чего усердно готовилась и занималась в свободные минуты на дежурствах или всё остальное свободное время. Я давно перестала красить волосы и маскироваться, представ местным в виде эдакого чуда, напоминающего эльфов из фильмов, что я впервые посмотрела здесь, в Баосине. Но поскольку черты у меня всё же были азиатские, раскосые, многие не верили, что я не обесцвечиваю волосы и не ношу линзы. То и дело находился человек, который мучил меня расспросами, а настоящее ли у меня то или это? Я заплетала свои белые волосы и прятала под шапочку санитарки, но светлых бровей и ресниц всё равно было не спрятать. Я казалась себе жутко некрасивой, я была странной, и этим привлекала внимание, которого чаще хотелось избежать.

— Эя! — сокращая моё настоящее, но выдающее чужеродность имя, позвала меня медсестра. За три года работы я, поначалу принимаемая всеми с осторожностью и легкой неприязнью, какую испытывают к «не таким» или приезжим, заработала себе репутацию очень ответственной и исполнительной, в связи с чем, обучив меня по мелочам обязанностям медсестры, иногда врачи звали меня помочь им в чем-нибудь, отрывая от примитивных и простых забот санитарки. — Мне нужно отойти ненадолго, ты не поможешь Цзы на перевязке?

— Конечно! — отложив справочник терапевта, который старалась чуть ли не наизусть выучить, я поднялась и пошла в процедурный кабинет, где сегодня принимал травматолог, доктор Цзы. Он был одним из тех, кто относился ко мне достаточно хорошо, чтобы я не чувствовала себя белой вороной. Вороной я не была, а вот белой — да, и забывать об этом получалось редко. Я прошла по пахнущему хлоркой, спиртом и мылом коридору, свернула направо и очутилась возле нужной двери. Без слов войдя, я огляделась для ознакомления с имеющимся материалом: доктор Цзы рассматривал рентген перелома ноги мальчишки, сидящего с матерью. Видимо нужно было решать, снимать гипс или нет. Не отвлекая мужчину, я увидела в металлической миске снятые с предыдущего пациента грязные бинты и марли, и взяла их, чтобы выкинуть в мешок для подобного мусора под раковиной.

— Можно? — раздалось у меня за спиной. Я подняла глаза на Цзы, решавшего, принимать следующего, или ещё нет. Доктор скосил глаза на долю секунды.

— Что у вас?

— Поменять повязку.

— Элия, перебинтуй юношу, — бросил медик, и вернулся к обсуждению состояния ноги мальчика с его матерью. Я тщательно вымыла руки и, взяв из упаковки одноразовые перчатки, развернулась. Молодой человек, постарше меня, значительно выше и уж куда прекраснее (таких я тут никогда не видела), улыбнулся мне и сел на кушетку, ожидая, когда я подойду к нему. Натянув на пальцы обтягивающую стерильную резину, я тоже улыбнулась ему, приблизившись.

— Что у нас за беда? — взяла я коробку со всем необходимым: спирт, пластырь, бинт, зеленка.

— Ехал на велосипеде, упал на разбитую бутылку, — парень задрал футболку, показывая заклеенный белым квадратом бок. — Уже зажило почти, последняя перевязка.

— Это хорошо! — бодро кивнула я, осторожно отклеивая старый пластырь с его кожи. Он дернул носом, прошипев коротко сквозь белоснежные зубы. Наклонившаяся к его боку, я была между одной его рукой, на которую он опирался, и другой, которая держала поднятой футболку. Был обнажен не только бок, но и живот, который показался мне очень спортивным. Отрывая до конца старую марлю, я мельком взглянула на ноги в черных кожаных штанах. Они были накачанными и длинными. Точно спортсмен. — Занимаетесь чем-то?

— На вас любуюсь, — я посмотрела на него снизу вверх. Улыбнулась шире его доброму веселью.

— Не сейчас. Вообще. Вы выглядите, как бегун, или легкоатлет.

— Да так, для себя, поддерживаю физическую форму.

Продолжая улыбаться, я вернулась к его ране, представшей передо мной. Цзы явно зашивал тут, но и швы уже были сняты, и края затянулись, оставляя пока ещё яркий, но ровный шрам, обещавший стать когда-нибудь почти незаметным. Тронув смоченной в спирту ватой его кожу, чтобы оттереть липкие остатки пластыря, я была выброшена сознанием куда-то в сторону. Вот я стояла в процедурной, обрабатывала заживающую рану, и вот я вижу моментально картину какой-то улицы, незнакомой мне, темной, мелькает нож, проходится по коже, вокруг шорохи одежд, как бывает в драке. Я моргаю, и картинка исчезает. Опять подняв лицо, чтобы посмотреть в глаза молодому человеку, я потеряла улыбку. Я видела его, не падающего с велосипеда, а дерущегося, а порез этот не от разбитой бутылки, а от острого ножа.

— Что-то не так? — поинтересовался парень, заметив перемены в моей мимике.

— Вы… — надо было что-то сказать, чтобы оправдаться, но не то, что я увидела и подумала. — Не китаец?

— Вы угадали. Я кореец, — вновь озарился он. — А вы? — Я-то услышала у него акцент, легкий, но слышный. К тому же, он действительно отличался от местных, да и вообще ото всех азиатов, что я видела. Выше, статнее, красивее. А почему он задал этот вопрос? Понятно. Белая ворона.

— Я из горных йети, — пошутила я на корейском, прикрепляя к нему новый бинт. Он удивился.

— Из корейских йети?

— Арктических, — оторвав кусочек пластыря зубами, прилепила я его по одну сторону, потому по другую, перешла к третьей, предпоследней. — Видите, там совсем не было солнца.

— А меня Чонгук зовут, — сообщил он мне одновременно с тем, как я закончила работу. Что было ему ответить?

— Очень приятно, Чонгук, не падай больше с велосипеда, — он посмотрел на меня как-то особенно. Особенно загадочно и вкрадчиво, будто понял что-то, например то, что я разоблачила его обман. Но он ничего не сказал и, поблагодарив за оказанную помощь, вышел из кабинета.

Хранитель

После окончания работы я переоделась, сняв халат и накинув легкую кофту от прохлады, что гуляла тут по вечерам. В округе были горы, ниже тех, в которых я выросла, но всё же напоминающие о покинутом доме, поэтому мне не было тяжело обживаться здесь, всё-таки было нечто привычное. Выйдя из больницы, я увидела Чонгука, сидящего на лавочке возле входа. Заметив меня, он поднялся и пошел в мою сторону. Я, напротив, отвела глаза и чуть сменила угол направления, чтобы он увеличивал расстояние между мною и парнем по мере движения. Но ноги юноши были длиннее и быстрее моих. Что ему от меня надо?

— Ты так и не представилась, — улыбаясь, поравнялся он со мной, зашагав в унисон. — Я, конечно, слышал, как тебя назвали, но хочу разрешения быть знакомым.

— Зачем? — подозрительно покосилась я на него.

— Ну… чтобы проводить тебя. Можно? — Я остановилась, остановив тем и его.

— Нет, я не хочу, чтобы меня провожал обманщик.

— Обманщик? — переспросил Чонгук.

— Я не первый день работаю. Твоя рана резаная, а не колотая, — произнесла я, сама тут же став лгуньей. Легче было сослаться на наметанный и опытный глаз, чем на видение из его недавнего прошлого. Парень смущено потупился.

— Прости, это так. Я подрался, а не упал. Не хотелось вдаваться в подробности. Теперь ты знаешь правду. Начнём заново? — Он протянул мне ладонь. — Чонгук. — Я посмотрела на него, на его руку, попыталась пробудить в себе что-нибудь из бабушкиной наследственности, которая помогла бы отличить плохое от хорошего, как у той всегда получалось, но кроме солнечной улыбки, располагающей и открытой, я ничего не видела.

— Элия, — ответила я на рукопожатие, скорее забрав ладонь обратно. Ничего не прозрела сквозь энергетическую связь на этот раз, но всё равно мне иногда казалось, что люди могут почувствовать мои невидимые глаза, расположившиеся между линиями жизни и ума. Знать бы ещё точно, что те содержат нечто экстрасенсорное, а не просто больное воображение или расстройство рассудка, выдающее мне порой какие-то миражи. Но Чонгук только что подтвердил, что я была права.

— Красивое имя.

— Всего лишь не очень распространенное. В этих местах, по крайней мере.

— Так ты не отсюда? — С той самой ночи, как скончалась бабушка, я постоянно видела во снах преследования и иногда, даже днём, оглядывалась, а не придут ли за мной? Те люди не знали, что у их преступления была свидетельница, но раз они сумели найти бабушку, много лет скрывавшуюся от них, что помешает им узнать однажды, что у той была внучка, и внучка эта слишком многое знает? А если им захочется воспользоваться и моим неразвитым провидческим даром, который открылся лишь после того, как бабушки не стало? Именно поэтому я скрывала о себе всё. Я никому не говорила откуда я, где жила раньше. И первому встречному, даже милому, ничего докладывать не собираюсь.

— Ты очень любопытный, Чонгук, — тактично заметила я.

— Возможно. Или просто задаю вопросы к слову. Как иначе ещё складывается беседа? — Мы неспешно пошли дальше, в сторону моего жилища. — Я проездом в Баосине, недели на две-три. Никого здесь не знаю, подумал, что ты моя землячка, поэтому и решил познакомиться. — Всё звучало миролюбиво и правдоподобно. Отвернуться от парня просто потому, что я подозрительна и живу в состоянии вечного напряжения? Не страха — тот улёгся ещё года два назад, но настороженность точно жила во мне, никуда не деваясь.

— Что ж, могу показать тебе наш городок. Только не сегодня. Мне нужно готовиться к экзаменам.

Чонгук довёл меня до двухэтажного старого здания с облезлой штукатуркой на стенах. Тут я и обитала.

— Ладно, я зайду за тобой завтра вечером, если ты не против? Где твоя комната? — Я указала на окно первого этажа, с покосившейся старой рамой и маленьким отколотым уголком стекла сверху слева.

— Она не моя, я делю её со студенткой, но если ты осторожно постучишь, так, чтобы стекло окончательно не треснуло, кто-нибудь из нас обязательно откликнется, — улыбнулась я.

— Хорошо, я буду аккуратен, — пообещал он, и мы простились. Я вошла в дом, половина которого сдавалась под самое дешевое общежитие в мире, наверное. На каждом из двух этажей по восемь комнат, в некоторых жило по два, в некоторых по три-четыре человека. Кухни было две, на первом и на втором этаже, общие. Душевых было по две на этаж, вроде как для мужчин и для женщин, раздельные. Моя соседка уже была в комнате. Болтливая и вездесущая Мао, иногда утомляла, но без неё я бы не выжила последние месяцы. Она помогала с учебой, давала советы, и пару раз в долг, когда мне не хватало на что-то. Учащаяся в университете, она подрабатывала когда где, то на почте, то в магазине, то в библиотеке, но при этом деньги ей ежемесячно присылали и родители, чтобы она могла не отвлекаться на заработки. Но она не могла, желая постоянно покупать себе что-то сверх необходимого, но имея совесть не требовать этого от отца и матери.

— Что за красавчик тебя провожал, Эя? — сразу же подскочила ко мне она, одну руку положив мне на плечо, а в другой придерживая шаобин — сытный китайский плоский пирожок с начинкой, который откусывала то и дело.

— Пациент из больницы. Я меняла ему повязку.

— Очень симпатичный, — подтвердила она ещё раз, вцепившись зубами в тесто. С полным ртом, она указала на свой прикроватный столик. — Угощайся, я не стала оставлять на кухне, там наверняка кто-нибудь возьмет.

— Спасибо. Может, заодно выпьем чаю? — Она согласилась, я взяла свою оловянную кружку, и мы отправились ставить чайник и болтать, после чего следовало садиться за учебники и зубрить, потому что остались последние часы для подготовки. Но меня отвлекало не оставляющее беспокойство. Внутри что-то шевелилось и неугомонно ёрзало, будто зверек, унюхавший чьё-то приближение. Врага ли или друга? Я не видела смысла в интуиции, если она не подсказывала, как себя нужно повести дальше? Как бабушка справлялась с предчувствиями и прозрениями? Почему она оставила меня так рано, почему не научила ничему? Не оставила мне никаких подсказок, кроме совета найти солнце и старой книги с рецептами, перечислявшими порой такие растения и травы, о каких я не слышала, или какие могла бы найти только там, в Тибете.

Перед сном я иногда открывала эти записи, как сделала и сегодня. Среди подробных инструкций о том, как приготовить отвары и зелья, находились порой самые смешные и нелепые заклинания и заговоры: как приворожить мужчину, как навести порчу, как обездвижить врага, как нагнать слепоту, как вызвать духа-хранителя. Особенно мне нравилась страница с последним. Дух-хранитель изображался наподобие рыцаря-ангела, хоть и без лица. Шрифт возле него был особенно старым, таким, который трудно разобрать (но мне, к счастью, прочла когда-то его при жизни бабушка, и я запомнила) и каким уже не пишут иероглифы. Ещё были сделаны пометки, даже не бабушкиным, а более древним почерком.

— Опять твой магический фолиант разглядываешь? — потянулась Мао, ложась в постель. — Там есть что-нибудь на самом деле действенное?

— Нет, конечно, — засмеялась я. — Это просто семейная реликвия. Единственное, что осталось мне от родни.

— Жаль, а то мы могли бы стать ведьмами, а? Исполняли бы себе свои желания. — Она забралась под одеяло, а я посерьёзнела. Одно только слово «ведьма» вызывало у меня не лучшие воспоминания. Именно ей обзывали бабушку, именно ею она не хотела, чтобы стала я. Именно в ведьм я не верила до последнего, пока не увидела, что из-за каких-то предсказаний могут даже убивать. Разве можно после этого говорить, что магии не существует и она ни на что не влияет, если она виновата даже в погубленной жизни?

Вопреки предостережениям бабушки, чем дальше в прошлое уходил Тибет с моим детством, тем сильнее я чувствовала, как зовет меня моя кровь, зовёт пойти по стопам женщины, единственной родной и близкой, которая у меня была, но я ничего, совершенно ничего не умела! Как-то раз я усердно читала заклинание на сломанную ногу, надеясь, что это случится со старшей медсестрой, жутко наоравшей на меня, но вместо этого через неделю я сама вывихнула руку. С тех пор от чар и волшебства я держалась подальше, экспериментируя лишь с зельями, которые у меня всегда получались.

— Я гашу свет? — спросила Мао, протянув руку к лампе. Я провела пальцем по рисунку духа-хранителя в латах. Вот бы колдовать так, чтобы пробуждать силы природы, оживлять стихии! Я пересмотрела фильмов в дежурной и сестринской.

— Да, гаси, — захлопнула я книгу и положила под подушку. — Спокойной ночи, Мао.

— Добрых снов, Эя.

* * *

Экзамен был успешно сдан и я, окрыленная и счастливая, бежала покушать домой, рассказать об этом соседке, отдохнуть, прежде чем пойти на прогулку с Чонгуком и после неё на ночное дежурство. Ура, боже, я сдала! Времени на ожидание результатов было потрачено даже больше, чем на саму сдачу, но всё прошло, кончилось, результаты объявили, и мои были отличными, почти без каких-либо ошибок вовсе. Я получила образование! Я смогу поступить на медицинский, обучаться и дальше ремеслу, так тянувшему меня. Перееду в город покрупнее, затеряюсь среди толпы ещё лучше, буду зарабатывать побольше, перестану брать в долг. Предчувствуя обновление жизни и увеличившуюся свободу, хотя и ответственности прибавится, я плюхнулась на кровать, прежде чем пойти на кухню. Мао куда-то отошла, и слёту поделиться не с кем. Волнение было сильным, я так сильно не потела даже в жару, как промокла во время экзамена. Но он остался позади, у меня есть школьное образование, и будет аттестат! Какое же это счастье! В самом начале учебы я боялась, что никогда не справлюсь, но я смогла.

Перевернувшись на подушке, я почувствовала рукой, подсунутой под неё, что моя книга по-прежнему там. Я достала её и, сияя, поцеловала кожаную обложку.

— Ты приносишь мне удачу, — сказала я ей и провела ладонью, гладя, как живого кота. Картинка перед моими глазами тотчас сменилась. Вот я видела свою руку, и вдруг вместо неё другая, мужская, но точно так же проводит по моей волшебной книге и открывает её, заглядывая внутрь. Я отдернула ладонь, испугано посмотрев перед собой. Я никогда никому не давала её смотреть! Откуда взялось это видение? Из прошлого оно было или будущего? Разумеется, книга стара, и когда-то её мог листать кто угодно. Но… почему тогда мне не привиделась бабушка, читающая её? Что происходит вообще, и почему за один день, вернее, сутки, со мной случается уже второе видение? Прежде они так не частили. Бывало, что между ними проходило не меньше месяца, а то и два, три. Вчера я увидела драку Чонгука, но по ране было понятно, что это прошлое. Как же мне понять сейчас, в какую сторону я посмотрела? Назад или вперед? Бабушка, ну почему, почему я ничего не знаю и не понимаю! У кого мне научиться и спросить? Если бы управляться с телепатией тоже где-то учили! Мао вошла в комнату, придерживая полотенце на голове.

— Уже вернулась? Как всё прошло? — Но вместо радости, которую так хотелось разделить, я осторожно спросила:

— К нам кто-нибудь приходил?

— К нам? Нет, никто. Разве что пока я мылась… ты давно пришла? Что стряслось?

— Я сдала экзамен, — забыв о том, что это хорошая новость, пробормотала растеряно я. Мао взвизгнула, и бросилась меня обнять, сжав в руках.

— Поздравляю! Эя, это же так здорово! Наконец-то ты перестанешь мучиться со всеми этими учебниками и недосыпать! Хватает с тебя этой выматывающей ужасной и неблагодарной работы. Отметим вечером?

— Не смогу, мне нужно будет на дежурство, — вспомнила я, пытаясь воспроизвести привидевшуюся мне руку. Кому она принадлежала? Знала ли я её? Я ни одного мужчину-то не знала, кроме докторов из больницы, но что им делать в нашей спальне, зачем им моя книга? А что, если это тот Чонгук? Стоило ему появиться, как мой третий глаз заработал слишком уж активно. Он опасен, наверняка опасен, так стоит ли ходить с ним вечером на прогулку? Я должна увидеть его руки, может, удастся опознать их? Или коснуться и тогда, вдруг, очередные кадры пошлются свыше мне для разъяснения.

Я стала ждать появления Чонгука и даже бояться, что он может не прийти. Мне не хотелось бы столкнуться с какой-нибудь таинственной пропажей парня после того, как я заподозрила его в чем-то недобром и не выяснила обратное. Поискав, куда бы получше спрятать книгу, я поняла, что тут и мест-то достойных нет, и если кто-то вздумает обыскать нашу комнатенку, то сделает это за две минуты. С собой же носить её я не могу. Страх стал оживать и подниматься во мне. Элия, почему ты такая трусиха, почему такая мнительная? Чонгук всего лишь дружелюбный юноша, а о тебе самой давным-давно забыли, да даже не знали! Прошло три года, ты потеряна, никто не в курсе твоего существования, расслабься и живи спокойно. Я бы так и делала, если бы не шестое чувство, не этот скулящий зверек внутри, что начал скоблить лапкой, чтобы выбежать наружу и осмотреться. Нет, не нужно мне этого! Ещё перед сном хотевшая, чтобы во мне проснулись способности, и я могла бы быть совсем как настоящая колдунья, я испугалась подобного, не представляя, смогла бы управиться с тем, что случилось с бабушкой? Она была признанной и сильной ведьмой, иначе бы опасные и плохие люди, посланные очень влиятельным человеком, никогда бы не забрались далеко-далеко в горы, чтобы потребовать у неё ответа на их вопросы. Какой-то девятый сын, какое-то золото… всё это казалось уже таким далеким и забытым, как кошмарный сон. Я не хочу возвращаться в него, хочу продолжать жить так, как стала жить, не для того ли я сдала экзамен, чтобы быть обычным, ничем не отличающимся от других человеком? Забывшись, я случайно задела взглядом зеркало. Хочешь быть обычной, Элия? Со своими голубыми глазами и белыми волосами на азиатском лице, ты хочешь не отличаться от других? Как же ты это сделаешь? Начнёшь, как раньше, красить волосы? Купишь линзы? «Ты не такая, как все, — говорила мне бабушка, когда покрывала чернящей смесью мои волосы. — Ты лучше, Элия. Но лучше ты до тех пор, пока не считаешь себя лучше других. А люди вокруг будут хуже тебя до тех пор, пока будут думать, что ты хуже них». Стекло легонько задребезжало, побеспокоенное кем-то. Мао оказалась быстрее меня и, почти легшая на письменный стол, стоявший у окна, отодвинула потрепанный тюль и высунулась из-за него.

— О, привет! — расплылась она в легкомысленной улыбке. — Чего тебе?

— Я пришёл к Элии. Она дома? — услышала я голос вчерашнего знакомого. Соседка посмотрела на меня, отвернувшуюся от зеркала, перед которым, волнуясь, перебирала свои длинные волосы.

— Ты дома? — хохотнула подруга.

— Скажи ему, что сейчас выйду, — попросила я.

— Сейчас выйдет! — угромчила Мао, хотя, возможно, там и так всё было слышно. Заплетя косу, я закрепила её, перехватив резинкой, окинула взглядом своё бледное лицо со светлыми бровями и ресницами. Нет, я не могла ему понравиться, ему что-то нужно от меня. Ну, кто захочет гулять с таким призраком? Я же видела девушек вокруг и себя. На фоне них, даже разбитной и импульсивной Мао, простоватой, но обаятельной, я выглядела болезненной мышью. Зачем он познакомился со мной? Просто потому, что я знаю корейский язык? Взяв сумку с халатом заранее, чтобы с прогулки пойти на работу, я накинула кофту и вышла из подъезда. Чонгук заметил меня и улыбнулся.

— Привет, — кивнул он мне.

— Привет, — оглядывая его исподтишка, я гадала, чего же от него ждать и ждать ли вообще чего-то? Он красивый. Это уже само по себе подозрительно. В этой глуши, иностранец, красивый, да ещё и сам знакомится? Нет, я ничего не хочу сказать, в Китае слишком много холостых мужчин, которым не хватает женщин, и они постоянно готовы знакомиться даже с такими, как я. Но Чонгук не китаец — это раз. И он выглядит как тот, кто имеет широкий выбор, возможности и множество вариантов. Прожив три года среди людей, я многое узнала об их привычках и манерах, особенно когда в общежитии через стенку от тебя живёт то какой-нибудь командировочный мужчина средних лет, то какая-нибудь несчастная от неверности супруга семья, то студенты, то выпивохи-работяги, то гулящие бабенки, устраивающиеся в привокзальные рестораны или торговками. Иногда я смотрела на Мао, и мне казалось, что её ждёт какое-то такое же будущее, но пока она держалась, особенно когда её одергивала я. — Если ты не против, то построим маршрут так, чтобы потом я сразу пошла на дежурство, хорошо? — улыбнулась я. — Мне сегодня в ночь.

— Тяжело, наверное, так работать? — Он держал за петельку куртку через плечо, идя в белой футболке, и я заметила на его руке старые, давно зажившие шрамы. Не один и не два, а около семи. А раны получать — не тяжело, хотелось спросить мне. Но я промолчала. Он выглядит очень сильным, и это настораживает вдвойне.

— Я уже привыкла. Теперь времени отсыпаться будет больше. Я сдала последний экзамен в основной школе сегодня, — поделилась я той информацией, которая не сообщит обо мне ничего лишнего. — Скоро попробую поступать в медицинское.

— Поздравляю! Позволишь угостить тебя чем-нибудь? Если у вас есть какое-нибудь кафе…

— Есть, даже два, но они мне не нравятся, — доверительно поведала я, хотя, когда бывали деньги (раза четыре за все три года), я покупала там что-то, но качество оставляло желать лучшего, потому мы с Мао предпочитали готовить сами. Да и дешевле так выходило. — И тебе не советую там питаться. Где ты остановился?

— Неподалеку, на окраине. Снял комнату. — Дорога шла вниз, а потом поднималась вверх, соответствуя холмистым изгибам предгорья. Мы брели по ней, по большому обходному кругу, вдоль всего поселка. Сами горы виднелись слева, справа, впереди, темно-зеленые, заросшие, величественные. Но только если не ставить с ними рядом тибетские вершины. Самые высокие в мире, могущественные и грозные, даже они не защитили нас с бабушкой…

— А куда и откуда ты путешествуешь?

— Я был в Даву, на спортивных соревнованиях.

— Так ты, всё-таки, спортсмен?

— А ты любопытная, — ответил он мне так же, как вчера ему ответила я.

— Просто тыговорил, что поддерживаешь физическую форму для себя…

— Я борец, — признался Чонгук, наконец, и я почувствовала, что это правда. — Этим я для себя и занимаюсь.

— Вот как, — мы пошли по склону вниз, к реке, разделявшей поселок пополам. Вдоль неё даже было что-то вроде набережной, где можно было бы пройтись. Темнело быстро, солнце клонилось за горы, и исчезало за ними даже без вспышки, просто впитывалось в хребты, будто его втирало туда небо. Чонгук начал вызывать доверие. У каждого из нас могут быть причины, по которым мы не говорим о себе что-то. Он имел право не рассказывать о драке. — И давно?

— Почти с детства. Я из многодетной семьи, а в ней нужно уметь за себя постоять, — посмеялся он, но я наоборот посерьёзнела. После истории с восемью или девятью сыновьями, я настораживалась каждый раз, когда упоминалась семья, где много детей. Я была почти уверена, что если когда-нибудь встречу восемь братьев, то наткнусь именно на тех, из-за кого убили бабушку. В Китае с долговременным запретом на второго ребенка трудно было найти что-то подобное.

— У тебя братья или сестры? — как бы невзначай уточнила я.

— И те, и другие. — Вокруг стояла тишина, и сумерки приносили с собой свежесть прохладного воздуха. Чонгук надел свою черную куртку. По тропинке, которую мы выбрали, никто, кроме нас, не шёл. Вечер был почти романтичным, и если избавиться от последних тревог, связанных с моим спутником… Перед нами что-то мелькнуло. Парень сразу же выставил передо мной руку и сделал шаг, заводя меня за своё плечо. Я непонимающе высунулась из-за него, и увидела словно из ниоткуда взявшихся трёх человек. Их лица были замотаны, оставляя лишь глаза открытыми. Меня объял ужас. Что происходит? — Уходи, — шепнул Чонгук мне. Я попятилась, но не смогла уйти далеко. Трое спрятанных от опознания незнакомцев кинулись на парня рывком, одновременно, оттолкнувшись от земли и совершив длинные прыжки. Чонгук подпрыгнул тоже и, крутанувшись в воздухе, ударил ногами по лицам двоих напавших. Словно попав в какой-то другой мир, я не понимала, как так произошло, что мы шли, гуляя, никого не трогали, и вдруг оказались под атакой бандитов. Что это за бандиты? Я попятилась ещё и, стукнувшись обо что-то спиной, вскрикнула и развернулась. За мной стояло ещё двое высоких людей со спрятанными лицами. Закричав, я попыталась теперь отступить к Чонгуку, но один из них поймал меня, заставив смотреть туда, где шла драка молодого человека и прислонив к моему горлу ножу.

— Остановись! — крикнул тот, что держал меня. Чонгук, почти победивший третьего противника, вынужден был замереть с занесенным кулаком. Он бросил взгляд в нашу сторону и, испугано округлив глаза, отпустил шкирку врага. — Чьи вы люди?! Отвечай, или я сейчас же прирежу её!

— Пожалуйста, отпустите её! — Чонгук поднял ладони, отойдя от того, которого бил и тот, воспользовавшись свободой, накинулся на обидчика, подлетев к нему и ударив под дых. Юноша согнулся пополам, не двигая руками, поднятыми, чтобы меня не поранили. Враг продолжал наносить удары, но Чонгук даже ни звука не издавал.

— Прекратите! Он же сдался! — крикнула я, неспокойно перетаптываясь на месте с ощущением стали на горле.

— Перестань! — бросил одному из своих державший меня, и снова обратился к Чонгуку, который перевел дыхание: — Последний раз спрашиваю, чьи вы и почему оказались на нашей территории? — Я смотрела на его белую футболку, надеясь, что его недавно зашитая рана не открылась.

— Я скажу, только отпустите её, — указал на меня молодой человек.

— Говори, и отпущу, — хмыкнул басистый голос над моим ухом. Снова что-то пронеслось в воздухе и я, скованная страхом и непонимающая, что творится, вдруг оказалась свободной. Нож куда-то делся, и мой захватчик повалился, сбитый кем-то, кто внёсся в сражение.

— Элия, беги! — велел мне Чонгук и я, что было мочи, развернулась и втопила обратно, откуда мы и пришли. В голове всё спуталось, колени тряслись, сгибаясь не так ловко, как хотелось бы, но я бежала, спасаясь. Ужас и кошмар ночи трехлетней давности въявь предстали снова. Кто эти люди? На кого они охотятся? Неужели опять это как-то связано? А если они искали меня? Причем здесь Чонгук? Или это только его враги, и он втянул меня во что-то? Я не хочу, не хочу! Мне страшно! Скорость увеличивалась и, хоть в гору, но я бежала, как олень от тигра. Я не хочу умирать! Что там будет с Чонгуком и тем, кто вступился за него, освободив меня?

Бег показался мне бесконечным, но я достигла дома и, внесясь в него, ничего не понимая, не разбирая, не слыша и не видя, влетела в нашу с Мао комнату. Её не было. Поднятый захлопнутой мною дверью воздушный вихрь сдул её записку со стола. Я бросилась к окну, чтобы зашторить его поплотнее. Почему на нём нет ставней? Я схватила стул и подперла дверь, после чего только подняла записку подруги, быстро прочла, что она ушла погулять с каким-то ухажером и вернётся, когда меня уже не будет, смяла записку и, дрожащими руками схватившись за голову, стала оглядываться. А если они побежали за мной? А если сейчас прибудут сюда? А если в их намерения входит убить меня? Надо было притаиться там же, чтобы видеть, чем всё закончилось. А если они убили Чонгука? Я должна была позвать на помощь! Но я так испугалась! Крутясь на месте, я искала какой-нибудь выход, решение… к кому обратиться? Я совсем одна, в этом общежитии сейчас и мужчин-то смелых нет, у кого просить помощи? Я остановилась, когда мои глаза заметили мою книгу заговоров на письменном столе. Она словно вылезла из-под подушки, чтобы пригласить меня к себе. Наверное, я сошла с ума, но я ничего больше не могу, ничего не умею и не знаю! У кого ещё мне просить защиты? Бабушка, помоги мне, если ты приглядываешь за мной сверху! Я схватила плотный переплёт и, раскрыв его, судорожно стала искать что-нибудь подходящее: проклятье на смерть, изведение врага, вызов духа-хранителя.

— Ты сошла с ума, Элия, — сказала я себе под нос. — Но ты должна попробовать… — посмотрев в этапы сотворения заклинания, я нашла в необходимых вещах мел и, вспомнив, что видела его в ящиках, стала их наспех обшаривать. В среднем нашёлся завалявшийся за тетрадями кусок. Опустившись на пол, я стала чертить изображение, которое было дано в книге. Круг с символами внутри себя. Знаки были сложными, но я пыталась максимально точно копировать их. Сама я поместилась в центр, как и указывала книга. Дрожащими пальцами это заняло немало времени, тем более некоторые знаки приходилось подправлять, рука срывалась. Положив книгу на колени, я дотянулась до канцелярского ножа на столе и, закрыв глаза, полосонула себе кожу на руке. Это черная магия, я знаю, это плохо, даже бабушка таким не занималась, но у меня нет больше ничего, кроме этой попытки. Когда хочется выжить и спасти кого-то — сходишь с ума, возможно. — Дух-хранитель, взываю к тебе, услышь меня из своего мира! Именами демонов и подземных королей, ангелов и небесных владык, взываю к тебе! — Я стала перечислять все прописанные в книге имена, звучавшие жутко, что у меня самой волосы дыбом поднимались. — Дух-хранитель, явись, и защити свою госпожу, рабу твоего владыки, будь он воплощением добра или зла, воплотись передо мной, прими материальный мир, обрети плоть! — Запомнив последние пару строк, я закрыла глаза и зашептала их на память. Было сказано, что их следует повторить трижды. Голос мой от нервов становился громче, пока я почти не вскрикнула на последнем слоге. Опомнившись, что если меня услышат соседи, то выгонят прочь, я открыла глаза. Перепуганная и трясущаяся, я хотела выдохнуть, закончив заклинание, когда заметила, что из шкафа идёт дым. — Господи! — сплюнула я через плечо, отпрыгнув к кровати Мао, которая стояла от шкафа дальше. Книга упала с моих колен на рисунки, сделанные мелом. Я вжалась в стенку, забравшись на кровать. Шкаф напротив меня выпускал дым из щелей, потом затрясся и, вдруг, дверцы его одновременно распахнулись. Я была напугана до смерти, поэтому не смогла и прокричать. Выпав из него на колени, существо, похожее на человека, бросило что-то дымящееся на пол и, быстро поднявшись, принялось топать по нему, чтобы потушить. Не привлекая к себе внимания, я разглядывала эту нечисть, которая была мужского пола, судя по всему, с ярко рыже-красными волосами, как у настоящего демона, чёрта, серьгами в ушах, во всем черном. Убрав что-то в карман тесных кожаных штанов, оно загасило тлеющую тряпку, в которой я опознала что-то из своих маек, запуталось в ней ботинком и, отшвырнув подальше, выпрямилось, подняв на меня взгляд. Я под ним скорчилась ещё плотнее.

— Ты… ты… кто ты? — не узнав свой голос, пропищала я.

— Я? — странным басом для того лица, которое имело, спросило оно. — Я этот… дух-хранитель. Вызывала? — странно уставилось оно на меня. Странно встало и странно сунуло руки в задние карманы. Всё в нём было странно.

— Д-да… вызывала, — кивнула я. Оно ждало от меня чего-то, но чего — я не знала. Попросить его о чем-то? Повелевать? Оно будет мне служить? А обратно когда исчезнет? Споткнувшись на ровном месте (или я оставила там мелок?), при попытке поменять ногу, оно стерло половину магического круга на полу подошвой высокого ботинка.

— Блядь, ворота закрыл, — посмотрело оно на результат, а потом опять на меня. — Что поделать, кажется, теперь я никуда не денусь, — развело оно руками. — Пожевать чего-нибудь найдётся? — Итак, первое, что я узнала о духах: они матерятся. Второе — они любят есть. Третье — я понятия не имею, что с ними делать и как обращаться!

Материальный дух

До того, как убили бабушку, никогда не верившая в существование чего-то сверхъестественного, в свете последних событий, напуганная и отчаянная, я поверила практически во всё: в предсказания, в магию, в волшебные палочки, телепатию, телепортацию и параллельные измерения. Я вызвала духа! Это трудно было осознать, но времени на осознание и не было. Спрыгнув с кровати, я поднеслась к духу и, чтобы убедиться, что он материальный, схватилась за края его куртки, быстро пробежав по ним пальцами, вдоль молнии, и поднявшись до воротника, на котором мои пальцы сжались сильнее. Он настоящий! Дух, тем временем, смотрел на меня с высоты своего роста, терпеливо наблюдая, как я его поверхностно ощупываю.

— Я накормлю тебя позже, только помоги! Ты всесильный? — Молодой человек, в виде которого воплотился хранитель, с сожалением повел головой туда-сюда, медленно и осторожно.

— Хотелось бы, но нет. А что случилось? — Я думала, что они там, в преисподней или на небесах, откуда являются, всё и без того знают, но раз нужно объяснять, то ладно. Однако времени, возможно, мало.

— Я гуляла… то есть, шла в сторону работы, с одним юношей. И на нас напали! — Лицо напротив меня взволновано нахмурилось. — Они накинулись на него, и схватили меня, их было пятеро…

— Где это произошло? — взял за руку меня дух и повёл на выход. — Скорее, покажи мне!

— Да-да, идём! — поспешила я за ним, тянущим меня в дверь и дальше, из дома. — Потом появился ещё кто-то, — продолжала, всё ещё нервничая и не приходя в себя повествовать я. — Он освободил меня, и я побежала. Я должна была остаться? Я бы не справилась… там было так безлюдно! Даже на помощь не позвать. И тогда я стала вызывать тебя…

— Правильно сделала, — бросил он через плечо. Мы выбежали на улицу. — Куда дальше?

— Вон туда! — указала я на дорогу, и мой дух-хранитель ринулся в ту сторону. — Там дорога вниз, та, что левее! По направлению к реке. Осторожнее! — крикнула я ему в спину, исчезающему, хотя не знала, могут ли духи быть пораненными или убитыми? На меня до сих пор никто не накинулся, значит, не преследовал. Или затаился, и я, оставшись одна, снова в опасности? Приложив схваченные одна другой руки к губам, образовавшие объединенный кулак, я огляделась, рассматривая двор вокруг. Теперь за каждым кустом и деревом мне кто-то мерещился. Голова вжалась в плечи, поднявшиеся до самых ушей. Что произошло? Кто были те люди, и кто им был нужен — я или Чонгук? Снова пойти в комнату, запереться и думать, что спряталась? Нет, лучше остаться тут, по крайней мере, ноги у меня быстрые, когда нужно, и если придут какие-то люди, то я попытаюсь убежать. Если их будет не слишком много — это может получиться.

Время пошло, а я всё озиралась, как заяц в лесу, настораживаясь от каждого шороха. Бабушка называла меня лунным ребенком, но ведь на луне есть очертания кролика, а они все трусы, так что и я страшная трусиха, которая сейчас совершенно не знает, что делать, и единственный оставшийся план — это побег. Только куда бежать снова? Если я убегу отсюда, то потеряю работу, куда с таким трудом попала, потому что больше никуда не брали. Кем я буду в других городах, и получится ли в них задержаться, если находят повсюду? Зря я на себя навожу страх заранее. Это всего лишь была драка и разборка мужчин, связанных с Чонгуком. Если держаться от него подальше, то со мной ничего не случится. Я села на лавочку возле подъезда, откуда был самый дальний из возможных обзор. Внутрь не пойду — не хочу оказаться в тупике. На открытом пространстве безопаснее. Я ещё помнила подвал, в который по глупости спряталась, когда к нам ворвались… и я ничего не смогла сделать для бабушки, не смогла спасти её. Выберись тогда я наружу, не стали бы незнакомцы убивать её, или убили бы нас обеих? Ответа я никогда не получу.

А если и Чонгук и все остальные, сражаясь там, на тропе, погибли? Если некому прийти и сказать мне, чем всё кончилось? Может, стоит пойти и узнать самой? Смелости на это не было. Хотя бы дух должен вернуться? Если я его вызвала, разве не ко мне он должен возвращаться?

Сначала увидев две головы, я приподнялась, и постепенно разглядела появляющихся двух людей. Сумерки в горах уже наступили, и опустившаяся полутьма не сразу дала опознать силуэты. Но когда я узнала Чонгука, то решила, что рядом с ним увижу моего духа, однако это был не он, а какой-то другой парень. Куда же делся мой потусторонний защитник? Не зная, стоит ли подходить к ним или нет, я всё же сделала шаг в их сторону. Они сами шли определенно ко мне.

— Всё в порядке, Элия? — спросил у меня Чонгук, целый и невредимый, как будто бы. Только футболка была испачкана землей. От падения, видимо. Я прошлась взглядом по нему и его спутнику, прищуренному и чуть пониже ростом, чем Чонгук. Кивнув, я подозрительно заглянула им за плечи.

— А… где дух?

— Кто? — спросил тот, что пониже. Запнувшись, я задумалась, уж не привиделось ли мне всё? Бывают ли от сильного испуга миражи? Я что, вообразила себе красноволосого юношу?! Или… если я его создательница, то и видеть его могла только я? Так что же, он выполнил миссию и растворился?

— Вас было только двое? — не стала повторять я, чтобы не выглядеть, если это действительно так, безумной.

— Ну да, — Чонгук указал на второго. — Познакомься, это мой друг — Шуга. — Тот слегка улыбнулся мне. Я ответила тем же, хотя не очень естественно. Куда делся дух?! Я не хочу быть шизофреником, пожалуйста, пусть это было наяву!

— Кто были те люди? Почему они напали на нас? — представившись, задала я им вопросы. Они переглянулись.

— Это… местные бандиты. Их полно в горах, Элия. — Мне ли не знать! В горах не просто бандиты, а убийцы, и я не хочу вновь ввязываться во что-то с их участием. — Поскольку мы борцы… занимаемся боевыми искусствами, то иногда нас хотят завербовать, а когда мы отказываемся, то они злятся. Вот и всё.

— Они спрашивали, чьи вы люди! — Хоть и была в ужасе, но кое-что я слышала. — Вы тоже бандиты? — уставилась я на них в упор. — Ты уже однажды пытался обмануть меня, врёшь снова?

— Нет, Элия… — Чонгук вздохнул, посмотрев на Шугу. Тот пожал плечами, показывая, что не знает, что ещё может добавить в доказательство того, что они честные ребята. Ага, как же! — Послушай, из-за того, что тебя видели с нами, что ты видела ту драку… они могут подумать, что ты… ну… наша знакомая. Поэтому тебе небезопасно больше оставаться здесь. Ты должна уехать.

— Что?! — прыснула я, округлив глаза. — Но я не ваша знакомая! Я ничего о вас не знаю, и если меня кто-то будет о вас спрашивать, я расскажу всё, что мне известно, только пусть идут дальше, мимо!

— Элия, от таких людей не так-то просто отболтаться…

— Тогда не стойте возле меня даже и не создавайте ощущения, что вы мне кто-то, — я выставила руку вперед, обозначая, что нас с ними разделяет нечто, что мы по разные стороны и вообще — чужие друг другу люди. — Зачем ты познакомился со мной?! Я спокойно жила, не зная тревог, и тут это! — Ложь. Я живу в тревоге уже давно, и если думала до сих пор, что придут за мной, то теперь не знаю, легче мне или тяжелее от того, что за мной начнут охотиться ещё и из-за этих молодых людей. Не хочу дополнительных проблем! — Я не хочу никуда уезжать, мне некуда ехать!

— Ты поедешь с нами, — предложил Шуга, и в его интонации я не распознала, просьба это, выдвижение варианта или приказ. Он выглядел невинно и обаятельно, этот Шуга, но если это он мелькнул молнией между мной и тем, кто меня держал, то я сомневаюсь, что он безобиден.

— Что?! — опять возмущенно воскликнула я. — Вот уж последнее, что я сделаю, так это поеду куда-то с двумя подозрительными типами, из-за которых вляпалась в неприятности! А если вы хотите меня убить сами?

— Если бы я хотел тебя убить, мне бы это было нетрудно сделать на той тропе, ещё до появления бандитов, — напомнил мне Чонгук. Да, мы шли там совсем одни, и если бы он желал мне зла, то мог совершить его…

— Я никуда не поеду, а вы уезжайте, и не привлекайте ко мне ненужного внимания, — в голове прозвенел звоночек, напоминающий о насущном и заодно показывающий, что я пришла в себя и оклемалась от шока. — Мне же на дежурство нужно! — развернувшись, я оставила Чонгука и Шугу, и пошла домой, где скинула сумку с медицинским халатом. Я уже опаздываю, и получу нагоняй от старшей медсестры, но лучше это, чем рисковать жизнью и чувствовать, как за тобой гонится смерть. Теперь я понимала, почему бабушка не хотела, чтобы я стала её наследницей — ведьмой, чтобы кто-то узнал обо мне. И несколько часов в страхе и ожидании неизвестного прожить невыносимо, а каково ей было носить в себе это всю жизнь? Войдя в комнату, я увидела на полу нарисованный мелом круг с символами, разорванный ботинком с одной стороны. Всё-таки это было… это случилось. И дух сам сказал, что никуда больше не денется, потому что запер ворота! Значит, пока я не нарисую их заново, он должен быть где-то в этом мире? Поправлять рисунок сейчас некогда, и лучше вовсе стереть его до возвращения Мао.

Я подняла книгу заклинаний, убрала её под подушку, потерла подошвами рисунок, и хотя белые разводы и крошки остались, всё-таки странные знаки исчезли. Взяв сумку, я поспешила в больницу. Чонгук и Шуга по-прежнему стояли у подъезда. Я постаралась не смотреть на них, но Чонгук поспешил за мной.

— Давай я провожу тебя, — это был не вопрос. Он сразу же делал то, о чем сообщил.

— Не нужно, — не награждая его ни единым взглядом, топала я своим путем.

— Элия, пойми, это не шутки. Тебе лучше покинуть городок вместе с нами. — Я остановилась.

— Я не просила вас врываться в мою жизнь и нарушать её покой! Зачем вы это сделали? Зачем вынуждаете меня что-то менять? Если вы можете защитить меня и обезопасить, то сделайте это здесь, или уходите, и заберите с собой тех людей, которые могут навредить мне!

— Возможно, твой покой был бы однажды нарушен и без нас, — спокойно произнес Чонгук, посмотрев мне в глаза. Его расплывчатая фраза дала мне понять, что он что-то обо мне знает. Обо мне, или бабушке, и это делало его в сто раз опаснее. И он снова солгал, когда объяснял причину появления напавших на нас мужчин! Я не могу ему верить. Никому не могу, потому что никого не знаю, и понятия не имею, кто же искал нас с бабушкой.

Отвернувшись, я пошагала вперед, больше не оглядываясь, хотя было ощущение, что Чонгук всё-таки проводил меня до больницы, следуя на некотором расстоянии. В поликлинике всё было тихо. Пока я не вошла в сестринскую, чтобы переодеться и, как и предугадывалось, получила там выговор и шумное недовольство медсестры, на повышенных тонах объяснившей мне, что медицинские сотрудники не имеют права опаздывать, ведь от них зависит жизнь других людей! Я была всего лишь санитаркой, от меня ничего особенно не зависело, но поскольку сама эта дама любила уходить пораньше, перекладывая на меня слежку за капельницами в стационаре, то озлобленность её была понятна.

Я знала, что медработники не могут быть непунктуальными, я собиралась быть одной из них в будущем. Несколько секунд иногда решают, выживет кто-то или умрёт. Вот над моей жизнью уже третий год сгущались тучи, и я не знала, что это за болезнь такая, лечится она, хроническая или смертельная, но сегодня тоже было мгновение, в которое меня могло не стать. Повторится ли оно снова? Это я знала об угрозе лишь три последних года, но до этого, убереженная бабушкой, я находилась под угрозой, выходит, с рождения? Правда, иногда лучше не знать о чем-то и жить, не ведая, чем вот так мучиться, потому что всё равно не в силах что-либо сделать.

Переодевшись, я заняла место на дежурном посту. Вообще-то, это тоже работа медсестер, но поскольку их катастрофически не хватает, то ночные смены дают мне. В них почти ничего не случается, пациенты не приходят, и нужно только следить за теми пятью-шестью больными в двух единственных палатах. Лампа освещала стол, на котором лежали основные заметки: во сколько делать уколы, какая группа крови у присутствующих в стационаре, их противопоказания. Лежал справочник лекарств, а рядом с ним записная книжка с телефонами главного врача, и кабинета и домашний, других докторов, муниципальных служб города. Свет в коридоре я потушила, чтобы не падал под двери к больным и не мешал. Достав терапевтический учебник, я принялась внимательно его штудировать, надеясь, что однажды сдам вступительные экзамены на отлично.

Дежурство проходило спокойно. Настолько, что я бы уснула за чтением, если бы не мысли, никак меня не отпускавшие. Я не боялась темноты, но этой ночью она меня настораживала. Невозможно после всех событий, навалившихся на меня вот так, сидеть расслаблено и думать, что завтра всё пойдёт своим чередом, вернётся на свои места. Около двух часов ночи я пошла в сестринскую, чтобы налить себе кофе, убедившись прежде, что в палатах тихо и я никому не нужна. В пустых коридорах ноги отбивали холодный и неприятный стук. У меня даже было желание остаться с кофе в комнате и не выходить из неё, пока не допью. Но нужно с ним вернуться на пост, нельзя оставлять его, ведь в больнице больше никого нет. Двери заперты, и понадобься кому-то помощь, только я могу их открыть до утра.

В сестринской кто-то был. Вскрикнув и схватившись за сердце, я чуть не вынеслась обратно, включив свет, пока не поняла, что на подоконнике, болтая ногами, сидит мой дух. Сидит, и нагло улыбается. То есть, улыбка-то выглядела достаточно скромной, но в условиях того, что я почти заработала разрыв где-то в миокарде и пару рубцов, это было нагло с его стороны.

— Это ты!.. — только и смогла выдохнуть я. — Как ты здесь оказался?

— Я же дух, — развел он руками, спрыгнув на пол и подойдя ко мне. Я сплю? Это очередной мираж? Его кто-нибудь, кроме меня, способен видеть?

— Куда ты делся вечером? — Незаметно для него я себя ущипнула. Больно. Всё-таки это явь.

— Помог тем ребятам…

— Но они тебя не видели! — мы встретились взглядами. Это светлое существо или темное? Как узнать из какого мира я его вытащила? Ангелы, например, бесполые, но этот очень тянет на молодого человека. Стало быть, он чёрт?

— А ты хотела, чтобы я сделал это заметно? Ты не уточнила.

— Я не знала, что тебе всё-всё-всё нужно говорить и приказывать…

— Всё-всё-всё приказывать мне не надо! — поднял он палец, предупреждая мои возможные какие-нибудь там желания. — Я только дух-защитник, вне сферы своей компетенции я не работаю.

— Какие слова-то ты знаешь… я думала, ты будешь говорить как-нибудь по-старинному, или наполовину непонятно.

— Не только на земле идёт модернизация. В нашей конторке тоже на месте не топчутся, — я улыбнулась. Он забавный. Такой человечный, симпатичный, чудной, но забавный. Неужели у меня появился хоть какой-то, более-менее надёжный, друг? Бабушка, ты ли послала мне его? Спасибо тебе за книгу, она, действительно, помогла мне.

— А ты точно теперь никуда не денешься? Я врата стерла почти полностью… — Он почесал макушку, цокнув языком.

— Видимо, придётся задержаться. Но дело даже не во вратах. Я был вызван, чтобы защищать тебя, стало быть, не исчезну, пока ты в опасности. А ты всё ещё в ней. — Он снова напомнил мне о моих страхах. Я опустила расстроенные глаза, которыми наткнулась на электрический чайник и механически его включила, чтобы закипала вода.

— Это эти двое её на меня нагнали, да? Чонгук и Шуга.

— Нет, ни в коем случае! Они отличные парни, — заверил меня дух, похлопав по плечу несмело. — Какая ты худенькая… ты нормально ешь? — Я покачала головой, показывая, что сейчас не до этого, но всё равно прокомментировала:

— Я могу есть сколько угодно, всё равно останусь такой угловатой. Я худая, бледная и страшная. Смирись, подопечная тебе досталась не на зависть другим духам. Ты уверен, что эти двое заслуживают доверия?

— Абсолютно. Поверь, у нас там, в офисе, не ошибаются, — он повел глазами вверх, и я всё-таки пришла к выводу, что он с небес. А там все хорошие. Ангелы. Бесполые. Стараясь не обидеть его разглядыванием, я делала это незаметно. — Тебе нужно уехать с ними отсюда.

— Ты знаешь?.. — подразумевала я их предложение, оторвавшись от изучения его ног в черных штанах и черных полуспортивных высоких ботинках.

— Я многое знаю. Например, что тебя зовут Элия, тебе скоро девятнадцать лет — по документу. А на самом деле тебе только будет восемнадцать, — для меня это было откровением, заставившим разинуть рот. — Ты выросла с бабушкой, которая умела… много чего умела. И перед тем, как её не стало, она попросила… духов, вроде меня, защитить её внучку. — Я не могла поверить, что кто-то на этом свете что-то обо мне знает и, возможно, сумеет открыть мне тайны, которые мне неведомы!

— Ты всё обо мне знаешь!

— Не всё, что за мания преувеличивать? — отчитал он меня. — Я не всемогущий, не всезнающий и не вечный.

— У тебя есть имя?

— Ви, — он выставил рогаткой два пальца. Указательным пальцем другой руки провёл по изгибам этих двух. — Вот так вот коротко и ясно — Ви.

— Одной буквой? Это что-то вроде порядкового номера в вашем штабе? — Он засмеялся. Так ребячливо, будто и ему было лет семнадцать, как на самом деле мне. Есть ли у духов возраст? Голос у него был взрослее, лет на двадцать пять.

— Вроде того.

— Ты расскажешь мне то, что знаешь обо мне? О моей семье…

— Если ты обещаешься, что завтра же отбудешь отсюда с Чонгуком и Шугой. — Я недовольно насупилась.

— Я всё-таки должна уехать с ними?

— Ради собственной безопасности.

— А ты останешься со мной? — взяла я его за руку, теплую и человеческую. Ви изобразил глубокие раздумья. Были ли у него другие дела, другие подопечные? Откуда он явился и куда пропадёт, если вдруг пропадёт? Я хочу обо всем расспросить у него! Будда, у меня есть сверхъестественный друг!

— Что ж, будь по-твоему, уговорила. — В общем-то, я даже не начинала… — Ты представишь меня им, как своего лучшего друга, хорошо? Я буду видимый.

— Но почему? Ты бы мог продолжать быть незаметным…

— Чтобы тебя приняли за ненормальную, потому что разговариваешь с пустым местом? Нет-нет, невидимость отменяется. — Чайник щелкнул. Он обернулся к нему, отходя и освобождая мне простор у стола, чтобы я налила себе кофе. — Ты обещала меня накормить попозже.

— Ой, прости! — опомнилась я и принялась доставать из сумки хлеб с мясом и яйцами. Некогда было готовить на ужин что-то сложное, к тому же, я привыкла к простой пище, и любила её. Ви не отказался разделить со мной эту скромную трапезу. Кофе я тоже налила на двоих. — Мне нужно идти обратно, на пост… ты будешь тут?

— Нет-нет, я перекушу и уйду.

— Куда? — Ви замер с едой, несомой в рот, но остановившейся на половине пути. Вид у него был растерянный.

— В астрал. Вернусь утром.

— А в астрале… как оно там? — отведя руку с хлебом, он погрозил мне пальцем.

— Много будешь знать — мало будешь спать. Давай, иди на пост. И чтобы когда я утром к тебе пришёл — ты уже собирала вещи в дорогу, ясно?

— Ясно! — просияла я. Если бы бабушка вызвала духа-хранителя вовремя, возможно, она бы уцелела, выздоровела, и до сих пор была бы со мной. Почему она не додумалась? Прикрыв дверь в сестринскую, я почувствовала себя намного спокойнее, чем ещё полчаса назад. У меня есть Ви. Он защитит. Что ж, по крайней мере, теперь я не одинока.

Начало пути

Покорность духу, выросшая из доверия (появившегося не знаю откуда), проявлялась незаметно для меня самой. Едва поднявшись, я уже укладывала вещи, предвкушая очередное долгое путешествие, подобное которому совершила три года назад. Сегодня оно уже не казалось таким опасным и утомительным, трудным, полным нехватки сил, пищи и денег; теперь я смотрела в будущее увереннее, и если нужно скрыться от какой-то угрозы, то я так и сделаю, сопровождаемая Ви. Он не даст меня в обиду. Я погладила шероховатую обложку книги с заклинаниями, с уважением укладывая её в свою сумку. Как и когда-то, одежды не было много, с собой я не собрала бы и большого чемодана. Скромные пожитки почти нищенки, бродяжки и бесприютной сироты, готовящейся странствовать в компании трёх молодых людей. То есть, двух, и одного полу-юноши. Моё восприятие Ви было странным, я не могла с ним разобраться. Но Чонгук и Шуга — реальные, настоящие, а я никогда не водилась с парнями… что я буду делать, когда на несколько дней вынужденно останусь в их обществе? Даже если они благородные и добрые, это ничего не меняет. Я посмотрела на себя в зеркало, в который раз убеждаясь в своём уродстве, подчеркнутом дешевой и выцветшей от многочисленных стирок кофтой. И уши у меня большие, и кожа бледная, как у больной, и эти белые волосы, худые плечи, углами выпирающие ключицы, коленки. Ужас.

Мао поднялась вместе со мной пораньше, узнав о том, что я уезжаю. Обычная её болтливость осталась подавленной ранним пробуждением. Всё, на что её хватало — готовить нам завтрак, кидая выкарабкивающиеся из неё зевающие реплики, напоминающие кошачье помурлыкивание.

— И куда ты теперь?

— Не знаю, — сказала я, понимая, как это странно звучит без дополнительных объяснений.

— Как так бывает? — Мао снова широко зевнула, потянувшись, прежде чем снять чайник и налить из него кипятка. — Зачем тогда уезжаешь?

— Так надо. — Но что-то же я должна была придумать, обосновать как-то для соседки свой подъем с места и отъезд. Она, всё-таки, не последним человеком для меня была всё это время. — Бабушка никогда не рассказывала мне о том, кто были мои родители, что с ними стало… я хочу попытаться найти о них информацию.

— Дело хорошее, — оценила она, подперев один бок и выставив другую ладонь, чтоб опереться о стол. — А зацепки-то хоть какие-нибудь есть? Где искать? Или на родину вернёшься?

— У меня есть предположение… — отвела я глаза, выкручиваясь и думая, что в Тибет больше — ни ногой, и услышала очень вовремя раздавшийся издалека, из нашей спальни, стук в окно, задребезжавший стекольной жалобой. Ви! Высвободившись из-за стола, я рванула на звук, но когда прибежала к окну, то увидела там Чонгука и Шугу. Они всё-таки не теряли надежды, что я соглашусь с ними пойти? Да если бы не заступничество за них моего доброго духа, никогда бы я им не поверила! А теперь они сделают вид, что так и знали, что я испугаюсь опасности и предпочту их компанию. Как бы ни так! Однако я ждала, что Ви появится вперед них, где же он? Снова царапнувшее сомнение, что я в своём уме, напомнило о сверхъестественной сущности моего вчерашнего друга, заставив переживать. Не приснилось ли?

— Доброе утро, Элия! — поприветствовал меня бодрый и полный сил Чонгук, придерживая на плече лямку громадного рюкзака, куда поместилась бы я вся целиком. Рядом с ним, чуть менее энергично, мне махнул его товарищ. — Ну что, может, всё-таки отправишься с нами? — Не хотелось признавать своё поражение, но ведь именно это я и собиралась сделать. — Мы отправляемся теперь же. Если согласна и начнёшь собирать вещи — мы подождём.

— Не нужно, — пробормотала я недружелюбно, но вежливо открыла окно, чтобы разговаривать стало удобнее, без заслонов, хоть и прозрачных. Подняв сумку, я поставила её на подоконник, развеивая напряжение Чонгука, успевшего интерпретировать мою фразу как то, что я отказываюсь. — Я уже собралась.

— И опять женихи, и опять ломятся, как хулиганы, — подоспела к нам Мао, запахивая на груди, куда более пышной, чем моя, модный халатик, купленный на распродаже. — Что ж вы не через двери заходите?

— Да мы так, позвать только, — смутился Чонгук, почесав затылок.

— А могли бы и зайти, — разве что не прокурлыкала, как голубка, Мао, подавшись вперед, чтобы разглядеть ребят получше. Её пристрастие к противоположному полу пока в рамках, но едва удерживалось в них.

— Они уже уходят. И я с ними, — отвлекла я её, оживающую, и оживившую Шугу, который заулыбался куда шире, чем когда только подошёл. И сразу же заговорил:

— А подружка с нами не пойдёт?

— А у подружки, — повела бровью Мао, поправляя волосы, забранные назад. — На вечер уже есть планы.

— Значит, на ночь нет никаких? — Я отвернулась, прихватывая сумку и, не слушая понесшегося межполового кокетства, прошагала через коридор, открыла дверь из подъезда и вытащилась на улицу, где из моей руки мой багаж поспешил подхватить Чонгук.

— Давай я понесу…

— Не стоит, я справлюсь, — вырвала я руку и огляделась. Да где же Ви? Нервы стали подергивать. А если он был миражом? То есть, если его всё-таки нет? Если я попрошу подождать моего друга, а никто не явится, насколько глупо я буду выглядеть? Впрочем, если никто не придёт, то и я никуда не поеду. Нет Ви — нет уговора ехать с этими двумя подозрительными типами.

— А чем ты вообще занимаешься? — допрашивала уже Мао Шугу, высунувшись по пояс из окна. Тот вальяжно прислонился к стенке рядом, на один локоть, подперев голову запястьем и размякая, натуральная панда в бамбуке, чей образ дополняла травинка, сунутая парнем в зубы.

— Вообще разным, но способен переходить на узкую специализацию, если того требуют обстоятельства.

— Какие, например? — заиграла глазами моя соседка.

— Ну, встреча с красивой девушкой, и всё такое…

— Эй, нам пора! — окликнул его Чонгук, но вмешалась я.

— Нет, постойте. Мы ждём ещё одного человека. — Я села на лавочку, уставившись туда, откуда вчера мы убегали от опасности. Молодые люди посмотрели на меня.

— С нами кто-то ещё поедет? — удивился Чонгук.

— Всё-таки подружка? — просиял Шуга, сощурившись на Мао, так что стало не видно, куда именно он ей смотрит. — Отлично, по ночам будет теплее.

— Ты неприличный! — выговорила ему я, нахохлившись. — Будешь себя так вести — никуда с вами не поеду.

— Почему я неприличный? — принял позу попроще сразу тот. — Очень даже приличный. При всем личном. Личное всегда при мне, — не выдержал он долго быть серьёзным и подмигнул Мао. Та тронула свою щеку и звонко захихикала. Я покачала обреченно головой, теряя энтузиазм двигаться куда-то в этой компании. Но именно тогда и появился Ви. Его рыже-красная голова завиднелась издалека, он поднимался по той дорожке, которая ознаменовалась вчера столькими событиями: нападением, побегом, дракой, спасением. Прежде чем крикнуть «а вот и мой друг!», или махнуть ему, я для проверки оглядела присутствующих — видят ли они его? По мере приближения духа, его все заметили, и, уже явно, смотрели на него, и только тогда я, успокоившись, поднялась, улыбнулась и указала на Ви:

— А вот и тот, кого я ждала! — Мой ангел-хранитель подошёл впритык к нам, встал возле меня, тоже с рюкзаком (посмотрите на него, быстро же подстроился под род человеческий, будто ему надо что-то с собой носить!), миролюбиво обозрел четырех людей и просиял. — Познакомьтесь, это Ви. Ви, это Чонгук, и Шуга. И моя соседка Мао, но она с нами не поедет. — Мао посмотрела на меня с нескрываемым удивлением и подозрением, откуда это я взяла этого странного типа? Он же очень странно выглядит. Сразу видно, что он не такой, как мы? Или незаметно? Я стояла к нему ближе всех, поэтому почувствовала запах дыма. Сначала мне подумалось, что запах несется откуда-то со стороны, но потом осторожно повела носом и убедилась, что аромат дымка исходит от Ви. Что же он, всегда из облака дыма появляется? Как-то это… не похоже на доброго ангела. Неужели он всё-таки из-под земли, один из чертей? Надо быть внимательнее.

— Приятно познакомиться, — пожали ему ладонь молодые люди, а я следила за их реакцией. Ничего не заметят? Вроде обошлось. Но всё равно смотрели они на него косо, изучающе.

— Ну что, теперь-то погнали? — нетерпеливо предложил Шуга. Я пожала плечами, перекладывая принятие решения на Ви и Чонгука. Они невольно становились активистами нашего движения прочь отсюда, тем более что, наполовину я сказала Мао правду, я понятия не имела, куда отправляюсь. Знала лишь зачем — чтобы уберечь свою жизнь.

— Пошли, — согласился Чонгук, посмотрев на меня, опустив по мне свои глаза, опять попялившись на мою сумку (что он к ней пристал? Книгу мою украсть хочет?), после чего глянул на Ви и опустил брови. Ви свои наоборот приподнял и, открыв рот, словно подбирая слова, пощелкал пальцами.

— Давай понесу, — потянул он мою ношу. Вживается в роль земного мужчины, ясно. Наверное, во взгляде Чонгука он прочел, что тот подумал на нас, будто мы парочка, вот и подыгрывает. Я отдала сумку Ви. Ему доверю. Пропустив двух товарищей вперед, мы пошли позади них, попрощавшись с Мао, по лицу которой можно было предположить, что она огорчена тем, что не может присоединиться к нашей компании. Однако я сомневаюсь, что она выдержала бы долгий путь в неизвестность, где, скорее всего, не будет никаких условий, и на какое-то время жизнь превратится в трудное существование. Я не любительница приключений, но если их никак не избежать, я переношу их со стойкостью.

Сев на автобус из Яань в Чэнду, тесный и душный, полный народа, в основном тётушек и дядюшек, мы вчетвером протряслись в нем два с половиной часа, по большей части молча, ещё не привыкшие друг к другу, не знающие, о чем говорить. Рейсовый типовой автобус шел в два ряда по два места, с проходом посередине, поэтому я села с Ви по одну сторону, а Чонгук с Шугой по другую. Дух уступил мне кресло у окна. Я поблагодарила его, поскольку три года не сдвигалась никуда из Баосина, и увидеть что-то новое, даже при данных обстоятельствах, не самых лучших, вынудивших покидать обжитый уголок, всё равно было приятно.

Вокруг виднелись горы, сплошные горы, островерхие и притупленные, ровные и кривые, заросшие и оголившиеся, на заднем плане прорисовывались вершины, прикрывшиеся облаками, сильфидами лежащими на диагональных склонах, но это было где-то далеко. Ближе к нам изгибы высот иногда больше походили на холмы, хотя дорога плутала крутая, и серпантин завораживал бы сильнее, если бы не утомлял головокружением. Я порой прикрывала глаза, а когда открывала их, то незамыленным отдохнувшим взглядом начинала искать в силуэтах гор какие-нибудь знаки, или фигуры. Будто это лежит какая-то собака, или вон там притаился заяц. Леса и горы прячут и скрывают многое, я любила их, но тяжелое воспоминание, связанное с бабушкой, опять горько заныло на сердце. И всё-таки панорамы, несмотря на жару в автобусе, вдохновляли и освежали мои мысли. Я отвлеклась от окна на шуршание рядом. Ви доставал из фантика конфету и, увидев, что я повернулась, протянул такую же.

— Будешь?

— Спасибо, — взяла я её и, повертев, развернула и положила в рот, после чего, запихнув её за щеку, шепотом сказала, наклонившись к нему: — По-моему, Чонгук и его приятель что-то относительно тебя подозревают.

— Не волнуйся, через день они будут со мной общаться, как с лучшим другом, — заверил меня дух.

— Ты их околдуешь?

— Типа того, — по-мальчишески заиграл он глазами, переведя их, любопытные, к виду за окном. — Красота!

— Эй! — позвал нас, или кого-то из нас, Чонгук, но мы оба оглянулись к проходу. Мне пришлось наклониться вперед, чтобы увидеть из-за Ви молодого человека. — Когда приедем в Чэнду, оттуда есть прямой рейс в Шэньси, в Тунчуань. Но если мы будем двигаться так ровно и предсказуемо, то нас это не укроет от тех, кого надо. Я предлагаю ехать до Дачжоу с пересадками, или попутками. А оттуда, ночью, перейдём в Шэньси. — Я почти ответила, но Ви опередил меня:

— Возражений нет, — после чего опять повернулся ко мне и окну, оставляя за спиной Чонгука с его проблемами по маршрутизации нашего путешествия. Я не знала географию Китая до мелочей, но по названию провинции поняла, что Чонгук планирует вести нас на восток. К океану? Просто в крупные города, чтобы затеряться, или сесть где-нибудь в порту на корабль и уплыть? Но куда? В другую страну? Какую? Вопросов слишком много, включая, например, этот: где мы будем ночевать? С едой более-менее всё понятно, у меня осталась горстка денег, и у парней, видимо, они были. Мы можем покупать себе пропитание какое-то время. Но что потом? Ох, во что я ввязалась… — Пить хочешь? — протянул мне Ви бутылку с водой. Я кивнула, снова поблагодарив его.

— Ты прямо как добрая няня, — улыбнулась я, возвращая ему питьё. — Вот у тебя служба-то, возиться со мной теперь.

— Это ничего, и похуже задания бывают.

— Правда? — заинтересовалась я, заелозив на сиденье. — А расскажи что-нибудь, а?

— Как-нибудь… потом.

— А про мою семью ты мне когда расскажешь?

— Когда доберемся до конечной точки. — Присосавшись к горлышку бутылки, Ви уставился перед собой с таким видом, словно больше меня не слышит. Это он так тему меняет, или у духов такое поведение?

— А от тебя утром дымом пахло. Ты демон, всё-таки? — совсем тихо сказала я. Он замер. Я видела, как перестала уменьшаться вода в бутылке. Зрачки съехали вбок, выхватив меня из поля зрения. Горлышко отплыло от губ, и Ви медленно изрек:

— А серой пахло?

— Серой? Нет. Вроде бы нет.

— Какой же я тогда демон? Ты что, не знаешь, как в нараке* пахнет? — Я округлила глаза на его претензию.

— Не знаю. Откуда бы? А ты? Был там?

— Что бы мне там было делать, я что, похож на того, ктозачухал свою карму?

— Значит, ты тоже не знаешь, как пахнет в нараке?

— Мне рассказывали.

— Кто?

— Тот, кто там был, — шикнул на меня Ви, приструнив глазами. — Белобрысая, имей совесть, в твоём возрасте нельзя знать все тайны мироздания, можно умереть от переизбытка сведений, не подвластных человеческому разуму.

— Извини, — успокоилась я. — Просто хочу быть уверена, что ты не злое существо.

— Я тебе помогаю? — Я кивнула. — Я тебе плохое что-то делаю? — Я покачала головой. — Вред причинил? — Я повторила свой жест. — Тогда я добрый. Не усугубляй, где не надо.

— А почему ты в черном? Разве добро не должно быть светлым?

— Ты видела, что на Земле творится вообще? — Возмущенно впился он в меня озорными глазами, в чьё возмущение совершенно не верилось. — Убивают, грабят, насилуют, врут, ненавидят, завидуют, — загнул он быстро красивые пальцы, подключив вторую руку для шестого, повышая голос, который тоже не был гневным. Что-то в тембре Ви было успокаивающим, на каких бы эмоциях он не говорил. — Да на небесах траур! — Откинувшись на спинку, он замолчал, разглядывая потолок автобуса. Потом, уже негромко, сказал: — Светлое стирать задро… замучаешься. Практические соображения, Элия, заставляют ломать стереотипы.

Мы сошли на вокзальной площади, где была конечная остановка, и оттуда побрели искать такси, что было для меня непозволительной роскошью, но все траты на себя взял Чонгук, не захотев обсуждать со мной никакие денежные вопросы, поэтому я вынуждено притихла. Однако не найдя никого с разумными требованиями к оплате за междугородний перевоз, мы вернулись к расписанию автобусов. До нашего следующего пункта — Дэяна, было около полутора часов езды, но ближайший транспорт сам отходил лишь через час.

— Ну и ладно, перекур, — обрушил на лавочку мою и свою поклажу Ви. Возникла пауза, за которую мы все успели переглянуться. Как же неуютно быть единственной девушкой!

— Перекусим? — указал Шуга на ларек, готовящий уличную еду. — Я проголодался.

— Да ты всегда голодный, — сказал Ви так, будто давно его знал. И тут началась его магия. Я успела испугаться, что сейчас мой дух получит выговор за фамильярность, но Шуга лишь потер живот, бросив в ответ:

— А то ты всегда сытый?

Чонгук хлопнул в ладони.

— Надеюсь, мы в дороге все узнаем, кто какой, и познакомимся получше, — с нажимом на конец фразы, произнес он, разворачиваясь ко мне: — Элия, пошли, возьмем поесть. А вы присмотрите за вещами! — велел он оставшимся.

— Эй, ты младше, не командуй! — опускаясь на скамейку, крикнул ему вдогонку Шуга.

Мы отошли от них метров на сто, спрятавшись от солнца в тени тента, растянутого над прилавком мужчины, жарящего лепешки на открытом воздухе, наполняющего их начинкой и заворачивающего их потом, почти как конверты.

— Прости, если ведём себя немного хамовато, — попросил вдруг прощения Чонгук, пока мы ждали приготовления своего заказа. — Мы не привыкли к девичьему обществу, и у нас начинается побочный эффект от смущения.

— Вы не похожи на стеснительных, — как есть, заметила я.

— Мы умело это скрываем, — улыбнулся Чонгук. — Пожалуйста, не бойся нас. Мы желаем тебе только добра.

— В любом случае, у меня сейчас нет выбора, — печально вздохнула я, поглядывая назад, но скамейка с Ви и Шугой стояла за широким скроллером.

— Он у тебя будет. Когда мы окажемся в безопасности. Обещаю, что сделаю всё, чтобы защитить тебя.

— У меня есть защитник. — Отвернувшись, я опустила глаза к пропекающемуся тесту.

— Чем больше нас будет, тем лучше.

— У вас с Шугой есть ещё друзья… борцы?

— Да, и мы хотим добраться до них.

— Куда мы направляемся?

— Увидишь. Не хочу говорить заранее. Но до этого места ещё далеко. Нам придётся, возможно, добираться недели две, а может и три. Ты готова?

— Я же сказала — у меня нет выбора. — Жара, неуверенность и неизвестность портили мне настроение. Я не хотела быть неприятной с Чонгуком, но мне нечего было ему сказать из правды, что было бы дружелюбным. Обманывать, что я расслабилась, доверилась и очаровалась ими, я не хочу.

— Я не хотел врать тебе, Элия, — попытался скрасить неудачный момент парень. — Но иногда я не могу говорить прямо.

— Бывает. Что ж, хотя бы не делай так больше.

— Этого я не могу обещать. — Мы посмотрели друг другу в глаза. Он выглядел порядочным и благородным, но внешность бывает обманчивой. А как можно верить чему-то, что не обещает быть честным?

* * *

Ви посмотрел вслед отошедшим Чонгуку и Элии и, торопливо достав из кармана рюкзака пачку сигарет, вытянул из брюк зажигалку и закурил, вдавившись в столб, чтобы его не было видно с того ракурса, куда ушли двое.

— Шуга! Свистни, когда они обратно пойдут! — наспех затягивался парень, закрывая глаза от облегчения.

— Вот нахрена ты эту комедию ломаешь? — покачал головой второй, которого на самом деле звали Юнги, но все привыкли называть его по кличке — Сахар, или Сахарный, кому как больше нравилось, иногда на любых языках и в любых склонениях.

— А что я должен был делать? Сказать, что шарился в её вещах? Да никогда бы она больше ни с одним из нас не заговорила. — Ви сделал короткую тяжку и продолжил: — Я же вам объяснил, как было дело. Стою, курю, достал какой-то талмуд — вдруг в нем бы какие-то документы у неё хранились? — рассчитывая, что Чонгук увёл её совсем, а тут топот. И он приближается! Куда деваться было? Окно открывать? Заметила бы. Я в шкаф, а про сигарету в руке забыл! А она как начнёт… мать моя Амитабха, Шуга, у меня волосы на затылке зашевелились. Думаю, пиздец, не то дурочка бесноватая, не то ведьма, в самом деле что. И тут у меня сигарета подожгла что-то, и дым как повалит! Что оставалось? Задохнуться мне там? Мне и выходить страшно — она ж там разве что Сатану не вызвала, и оставаться не вариант. Ну, вот как выкрутился, так и получайте. Зато, в отличие от вас, я теперь вхожу в круг доверия.

— Обведенный мелом, я понял, — захихикал Юнги.

— Ничего, как выяснилось, она нормальная, только трухнула мальца. — Выпустив три ровных кольца дыма, Ви немного расслабился. — Жалко девчонку, одна совсем на свете.

— Ты ей будешь говорить, что случилось с её родителями?

— Не, я не смогу. — Тот, кого принимали за воплощенного духа, повесил голову. — Я сам расплачусь.

— А на кого ж ты этот груз возложить хочешь?

— До Лога догребем, а там разберемся. Пусть мастер Хан ей скажет.

— Потому что знал её отца?

— Ага. — Ви ушёл в себя, думая о чем-то.

— Шухер! Идут! — вывел его в реальность Шуга, и молодой человек, потушив бычок о подошву ботинка, бросил его в урну, спеша вернуться в роль неопознанного астрального создания.

Примечания:

*нарака — буддийский ад

Покидая Сычуань

В Дачжоу мы прибыли поздним вечером. Путешествие длилось первый день, а я уже чувствовала жуткую усталость, потому что перебежки и переезды на разном транспорте, резкие смены планов вроде «зайдём пообедать» и тут же «о, нет, подошёл автобус, пошли!», выматывали сильнее, чем монотонное движение в гору. От прямых электричек мы отказывались, поэтому сделали три пересадки на разных автобусах от Дэяна до Дачжоу и, вместо пяти часов пути в нормальном режиме попутчиков или туристов, он занял у нас около восьми часов. И вот, на циферблате наручных часов Шуги стрелки показывали около десяти вечера (он шевелил рукой, и я не могла углядеть минутную стрелку), я обнадежилась, что сейчас мы станем искать место привала, но услышала от Чонгука разочаровывающую фразу:

— Теперь нужно идти к трассе. Как раз уже стемнело, всё должно выйти удачно.

— Что ты задумал? — брела я со своей троицей от автовокзала по освещенной улице.

— Мы должны забраться в какой-нибудь грузовик, незаметно, чтобы точно так же спрыгнуть незадолго до границы провинции Шэньси. Если мы возьмём такси, то его нужно будет просить остановиться, и будет свидетель, хоть и невольный, водитель, который сможет указать, где мы выбрались. Мы же прокатимся без разрешения, но зато никто не сможет навести на наш след. А по дороге нам лучше не появляться в этом районе.

— Почему?

— Ох, Элия, — остановился Чонгук, придерживая лямку рюкзака. Посоветовавшись глазами с Шугой, он заговорил: — Видишь ли, в Китае, почти в каждом округе, есть своя тайная власть, что-то вроде бандитских группировок. Какие-то довольно мирные, а другие — совсем нет. Те, что охотятся за нами, и тобой, скорее всего, относятся к самым агрессивным. Они хотят быть единственными во всем Китае, но пока им это не под силу. Потому что многое им мешает, в том числе мы. В том числе банда Шэньси, Терракотовое воинство. Может, ты слышала когда-нибудь, что именно в этой провинции, неподалеку от города Сианя, в который мы направляемся, похоронен первый китайский император Цинь Шихуан, в гробнице которого раскопали более восьми тысяч глиняных фигур солдат. Так вот, банда Шэньси считает себя наследницей истинного, первого императора. Они — центральная мощь Китая. Они сильны и несвергаемы, но никогда не отлучаются дальше Шэньси. Нападать они не любят, а обороняться умеют. Если приходить к ним с миром, то они предоставляют защиту. Так мы и должны поступить. Но те, кто гонится за нами понимают, что переступив порог Шэньси мы окажемся на долгое время неприступны, неприкосновенны, потому что Терракотовое войско гостеприимно и под своей опекой не даст ничему произойти. По этой причине наши враги перекроют все пути в Шэньси, все возможные дороги, которые в силах охватить. Но все леса и горы они оцепить не в состоянии, поэтому и придётся нам проделать несколько десятков километров пешком.

— Но кто же наши враги? — заспешила я за ним, вновь тронувшимся.

— Сейчас некогда рассказывать истории, Элия. Нам нужно добраться до безопасного укрытия, и тогда мы обо всем поговорим. А теперь лучше поторопиться.

И четыре пары ног устремились к шоссе G65, продолжавшему тянуться в горной и живописной окрестности Сычуаня.

Обширные плато, горные террасы, утесы и долины, места, которые считают родиной лучших китайских чаёв (впрочем, за право быть родоначальниками улуна и пуэра борются несколько областей отсюда, западнее и южнее), и весь их внешний вид подталкивает на то, чтобы верить в легенды и сочинять новые сказки. Всё это скрылось в темноте ночной, и только фары машин и фонари вдоль дороги освещали асфальт, по которому крутились колеса. Нам удалось незаметно забраться под тент, которым были накрыты строительные доски. Я безумно волновалась, потому что никогда ещё не совершала вот таких, казавшихся мне незаконными действий. А если нас поймают, разоблачат? Было не только страшно, но и стыдно. Какими дураками мы будем выглядеть здесь, среди напиленной вагонки и балок! Пока грузовик не завелся и не поехал, мы лежали тихо и неподвижно, боясь привлечь внимание любым звуком. Но когда мотор загудел, и машина понеслась по шумному тракту, мои спутники заболтали, заставив и меня почувствовать себя намного спокойнее.

— Когда будем соскакивать? — поинтересовался Шуга.

— До Шэньси примерно два часа езды, — задумался Чонгук, взявшись за расчеты, — слишком близко к ней спрыгивать не стоит, а слишком заранее — очень сильно увеличим себе пеший путь. Нам и так придётся идти через заросли и буераки всю ночь. — Мой организм загрустил, предчувствуя, что спать ему позволят нескоро. — Значит, рассчитаем где-то час сорок минут, и будем освобождать транспорт.

— А если он будет очень быстро ехать? — подала я голос. — Как мы спрыгнем?

— Как придётся, — хмыкнул Шуга.

— Я расшибусь, — засомневалась я вообще в том, что у меня хватит смелости слететь с кузова на скорости под сотню.

— Я поймаю, — пообещал Чонгук. — Ви, ты же поможешь ей решиться?

— Не бойся, — взял мою ладонь в свою дух, сжав её под досками, что лежали между нами. — Всё получится.

— Да поможет Будда, — прошептала я.

— Я первый раз с парашютом прыгать тоже боялся, — принялся косвенно меня успокаивать своим примером Шуга. — А вдруг не раскроется? А вдруг порвётся? Без него лучше, надеешься только на себя.

— Хватит ей зубы заговаривать, — улыбнулся Чонгук. — А то Элия подумает, что ты, в самом деле, с самолёта без него прыгаешь, и ничего с тобой не случается.

— С самолета нет, но разве ты забыл, как мы с вертолета на крышу десантировались?

— Там высота была метров десять, не больше, — вставил Ви. Всё-то он знает! Наверное, у потусторонних созданий что-то вроде встроенного зеркала мира, в которое можно заглянуть и увидеть всё, что происходило когда-либо. А будущее? Люди уверяли, что такая способность была у моей бабушки. Передалась ли она мне? Я разоблачила ложь Чонгука потому, что увидела уже произошедшее, а могла бы я взглянуть вдаль событий? Отвлекаясь от россказней парней, я прикрыла глаза, всё ещё удерживая руку Ви. Как долго мой хранитель будет со мной? Как скоро он потребует начертить врата для ухода в другое пространство? Мне не хотелось расставаться с ним, потому что впервые за долгое время я ощутила защиту и дружбу, пусть даже она невозможна между человеком и чем-то… кем-то… не человеком.

Из темноты под веками взорвалась, не вспышкой, а скорее клубом черного дыма мутная картина, где я как будто бы не присутствовала, но видела происходящее со стороны. Ви был у какой-то белой, грязноватой стены, какие бывают у гаражей. Чья-то рука, казавшаяся огромным удавом, обвивала его шею, оттягивая назад. Я не видела, кому она принадлежала, черная тень утопала во мраке. Ви держал одной рукой эту черную кожаную змею, душащую его, а другую протягивал вперед, задыхаясь. Задыхаться стала и я, едва не подскочив, но коснувшись лицом плотного резинового тента, легла обратно, на спину. Глаза открылись, но было всё так же темно. Шум дороги, скользящих мимо авто, грохочущие деревяшки. Я всё там же, и мою ладонь потеребили знакомые пальцы.

— Эй, чего с тобой?

— Всё… всё в порядке. — Я хотела посмотреть на Ви, но ничего не было видно. Разве можно задушить духа? Есть ли у него жизнь, кровь? Мне показалось слишком глупым это видение (или я уснула, и от тревог увидела кошмар?), и я отмахнулась от него, постаралась забыть о нем, убеждаясь, что предсказывать что-либо, как бабушка, неспособна.

— Жалко песню затянуть нельзя, — вздохнул Шуга. — С ней как-то пободрее бы катилось.

— Ну, ты в кабину водителю постучи, попроси ввернуть музончика, а то нам скучно, — предложил Ви.

— Не, вдруг у нас с ним разные музыкальные вкусы? И будем мучиться под не пойми что. Надо было угнать лимузин с джакузи. Такие бывают, знаете, где и бар, и спальня сзади. Хотя… палевно было бы его бросить потом на дороге, от такого бесследно не избавишься. Взрыв привлечет ещё больше внимания.

— Привык передвигаться с комфортом? — полюбопытствовала я, приняв всерьёз жалобы парня на неудобства.

— Привык передвигаться с мечтами о комфорте, — поправил Шуга, улыбаясь.

— Так, вы не угоняете машин?

— Если приходится, ради спасения, то бывало, — попытался быть со мной максимально честным Чонгук. — Но, естественно, угон проходит без отбора по престижности марки машины.

— Велосипед наше всё, — добавил Сахарный. — А зимой — лыжи.

— Выходит, вы всегда очень подолгу в своих путешествиях… сколько же вы уже не были у себя дома в этот раз?

— Смотря что домом называть, — почесал затылок Шуга. — В Сеуле нас нет уже два месяца.

— Восемь лет, — безэмоционально выговорил Чонгук. — Я не был дома восемь с лишним лет.

Ви принялся сочинять что-то про себя, прикрываясь похожей на мою историю о том, что он сирота, и рос, где только приходилось, так что постоянного места обитания у него нет, а я сквозь темноту уставилась на Чонгука, едва различая его профиль. Кто же он такой, этот боец, который так хорошо дерется и так много знает о преступниках? Разве может он не быть одним из них? Ему лет двадцать пять, или немного поменьше, и если он восемь лет не был дома, то посетил его последний раз ещё подростком. Живы ли его родители? Он говорил, что из многодетной семьи. Значит, он и братьев и сестер не видел столько же? Я должна была сразу поинтересоваться людьми, с которыми собиралась в путь, а не замыкаться на себе. Им тоже, скорее всего, нелегко живется.

Оставшийся путь пролетел быстро, но чем ближе подкрадывался момент выпрыгивания из грузовика, тем натянутей становились мои нервы. Я не смогу, не смогу! Сломаю себе что-нибудь, шею сломаю, головой ударюсь — что угодно!

— Всё, пора! — дал отмашку Чонгук. У меня от страха клацнули зубы.

— Я первый, — взял на себя роль первопроходца Шуга и, стараясь не шуметь содержимым кузова, подполз к краю, приподняв тент. — Ну, погнали! — сам себе приказал молодой человек и выкатился из грузовика, исчезнув в ночи.

— Как это надо делать? — судорожно стала вопрошать я. — Перекатываться? На что приземляться?

— Прыгай сразу после меня, чтобы не успела далеко от меня отъехать, — велел Чонгук. — И толкайся сильнее вперед. Ясно? — Я кивнула. — Тогда вперед! На счет «три»! Раз, два… — Когда он произнес последнюю цифру, то выпростался из-под тента, беззвучно и ловко, а я, с поднявшимся адреналином и боявшаяся сделать что-то не так, поспешила выполнить указание. В запале я и не заметила, что выпрыгивала не только собственной силой, но меня толкнул Ви, иначе бы я упала мешком с камнями под задние колёса. Единственное, на что хватило моей собственной сноровки — это не кричать. Прикусив язык, я грохнулась вперед и вниз и, предвкушая удар и боль, почувствовала под собой что-то мягкое, и только мои коленки защипало, саданувшиеся об асфальт. Я распахнула веки и увидела под собой лежавшего на лопатках Чонгука, успевшего моментально подняться, после того, как приземлился сам, рвануться следом и скользнуть под падающую меня, распахнув руки, чтобы я не укатилась на встречную полосу. По ней промчалась какая-то машина, но в целом шоссе оказалось пустынным в эту ночь, и ничто не грозило нас задавить, что и предусмотрели молодые люди, прежде чем начать соскакивать балластом.

Я уперлась руками о дорожное покрытие и медленно выпрямилась, смущено разглядывая Чонгука, на котором сидела. Он некоторое время серьёзно смотрел на моё лицо, находя там бурю эмоций и впечатлений, а потом резко улыбнулся, красивой косоватой ухмылкой, соответствующей его достаточно юным глазам. Его густые каштановые волосы откинулись со лба, образовав на асфальте хохолок над его головой.

— Не ушиблась? — задал он негромкий вопрос. Я поводила лицом справа налево. Раздался посвист Шуги.

— Эй, молодежь, ну не на проезжей же части? — Оглядевшись, я поняла, что сижу на юноше, как наездница, после чего подскочила на ноги, принявшись запахивать кофту на груди. О порвавшихся на коленях штанах и ссадинах я вмиг забыла, отступая от Чонгука, пока не уперлась спиной в спокойно стоявшего с моей и своей сумками Ви. Шуга нёс два рюкзака, свой и товарища, приближаясь к нему и подавая руку, чтобы он встал. Видно было, что Чонгук цел и невредим, но, кажется, его наше столкновение смутило не меньше, чем меня саму. Вдалеке появились фары.

— Что ж, уходим, — мотнул головой Чонгук, пригладив челку. — За отбойники, не будем терять времени.

И мы перебрались за шоссейное ограждение, чуть не скатившись по крутому склону. Кусты и высокую поросль диких трав было толком не видно. Я запутывалась в них и продиралась, хотя шла третьей после ребят, охраняемая позади Ви. Они не старались расчистить путь, потому что следовало оставлять как можно меньше следов нашего присутствия. Шуга включил фонарик лишь когда мы отошли на приличное от дороги расстояние.

— Долго теперь идти? — спросила я. Чонгук поднял лицо, посмотрев на небо, раскидавшее звезды, и черные силуэты гор на их фоне, что росли непреодолимой преградой к Шэньси.

— Пока не выдохнемся, Элия. А потом ещё столько же.

— О! — только и смогла выдать я, ткнувшись о ветку уже через секунду и вспомнив о коленках, что вновь защипали. Я знала сотни различных трав и могла бы обработать свои несерьёзные царапины, но найти их в этом мраке не представлялось возможным. Зашептав себе под нос заговор-оберег от болезней и напасти, а потом вспомнив ещё один, для заживления ран, я почувствовала, как сзади приотстал Ви. Я и сама остановилась, обернувшись. — Ты где там?

— Я тут! Тут, — догнал он меня, глядя немного настороженным взором. — А ты чего шептала?

— Заговоры.

— Опять демонов вызывала?

— Нет, это что-то вроде оберега, отогнать от себя хвори и неприятности.

— А-а, — протянул Ви, расслабив плечи.

— А ты умеешь что-нибудь колдовать? Помимо того, чтобы быть невидимым. Исцелять?

— Ну, в моей практике лучшим лекарством является слюна. Поплюй — пройдёт и заживет. У меня работает.

— А насылать проклятия?

— Элия, не трать силы на разговоры, — одернул меня дух. — Нам в гору сейчас забираться, и если ты выдохнешься, я тебя не потащу. Или потащу, но недолго. Духи тоже устают. — Мне вспомнилось моё жестокое видение. Так, у духов есть дыхание и утомляемость? Не значит ли это, что есть и уязвимость?

Я ориентировалась на свет мелькающего впереди фонарика, на шорох шагов и приглушенные фразы Чонгука и Шуги. Иногда я совсем не видела, куда ступать, ведь и тропы-то никакой не было, мы прокладывали новый, впервые проходимый путь через хребет и леса, его поработившие своей зеленью. Чонгуку приходилось подавать мне руку и подтягивать меня. Иногда Ви приподнимал меня за талию и подавал другим молодым людям, которые затаскивали меня всё выше и выше, чтобы, достигнув вершины в непроглядную ночь, мы спустились с другой стороны, двигаясь к границе Шэньси. Кроны деревьев не пропускали скудного света звезд, мы двигались вслепую, мне приходилось только удивляться, как мои спутники не сбиваются и уверено топают дальше?

— Давайте сделаем привал? — села я прямо на землю, положив рядом сумку. Ноги гудели, легкие горели, и пульс участился от карабканья вверх. Я не спортсменка, и для меня такие рывки слишком тяжелы.

— Нельзя. Ещё рано, — согласился постоять пять минут и подождать Чонгук. — Костёр всё равно разводить не будем, его издалека станет видно. Лучше делать привал, когда станет светать, хотя бы.

— Может, поближе надо было спрыгивать с грузовика? — пожалев меня после того, как всю осмотрел глазами, предположил Ви. Его пальцы нервно бегали по бокам и бедрам, ища себе применение, будто обычно чем-то занимались.

— Ещё ближе было бы рискованно. Две минуты на отдых и продолжим. — Шуга достал бутылку с водой, мы все отпили из неё. Есть мне не хотелось, и от хлеба с говядиной, припасенного всё тем же Сахарным, я отказалась. Я хотела лечь и спать, больше ничего. — Всё, пошлите.

Превозмогая себя, я поднялась и ещё какое-то время старалась идти, не жалуясь. Но усталость брала своё. Я оступилась, едва не подвернув ногу. Сдерживая слезы, я постояла у тонкого ствола молоденькой сосны, шагнула ещё пару раз и плюхнулась вниз, поджав к груди коленки и уткнувшись в них.

— Я не могу больше! Можете бросить меня тут, но я просто не в состоянии! Не могу. — Трое окружили меня, изучая сверху. Спрятавшись лицом, я не видела, что они делали, да и вряд ли рассмотрела бы что-то в этом сплошном полотне глухой чащи, слившейся с воздухом, листьями, склонами и обрывами, в которые я давно бы угодила, если бы не придерживалась своих провожатых.

— Я понесу тебя, забирайся, — произнес Чонгук, и я, высунувшись из-за коленей, увидела, как он подставляет свою спину. Мне стало неудобно. Ему ведь тоже нелегко…

— Чонгук…

— Всё в порядке, у меня ещё надолго сил хватит. Давай. — Ви подал мне руку, чтобы я встала, забрал мою сумку. Неуверенная, я ещё раз попросила у всех взглядом разрешения. Шуга кивнул. Несмело коснувшись плеча Чонгука, я застыла, не зная, продолжать или нет? — Давай же, чем быстрее мы пересечем границу провинции, тем лучше.

Решившись, я забралась на спину юноши и, обняв его крепко руками, почувствовала сильную хватку под своими бедрами. Плечи Чонгука были такими твердыми, что я, впервые касаясь молодого человека (не этого, а вообще) таким образом, сразу же осознала разницу между мужчиной и женщиной. Женщины мягче, тоньше, даже кожа на ощупь другая. Мужчины — они какие-то немножко другие. Шуга повесил на себя два рюкзака, и мы продолжили путь.

Чонгук нес меня не меньше получаса. Отдохнув, я слезла с него и продолжила идти сама. Через час я опять стала выбиваться из общего темпа, теряя энергию, и тогда меня посадил себе на спину Ви. Поверхность немного выровнялась, и ему было полегче, чем Чонгуку. В конце концов, когда мы поднялись на пик, верхнюю точку горы, на востоке начало светлеть. Я с надеждой посмотрела на этот свет, означающий, что мы чего-то достигли, что смогли преодолеть что-то, что вот-вот можно будет поспать. Мысли о сне становились всё привлекательнее. Шуга потянулся, опустив на землю рюкзак.

— Тайм-аут! — шмыгнув в кусты, он скрылся по нужде. Я клевала носом, не хотя ничего, даже в туалет.

— Минут десять переведем дыхание, и пойдём, — как Александр Македонский на Сафедкохе, перед вторжением в Индию, упер руки в бока Чонгук, охватывая взором проявляющийся горизонт и стелющуюся у подножья горы низину.

— Как, опять?! — в ужасе воскликнула я, употребив последние, казалось, силы в этом возгласе.

— Элия, до Шэньси нам ещё около пятнадцати пеших часов, — не обрадовал меня наш вождь, что увидел в моём выражении. — Хотя бы спустимся немного вниз, чтобы не быть тут, как маяки, ладно? — убедительно попросил он. Понимая, что на вершине не так безопасно, как в каком-нибудь закутке, углублении овражка, где можно оборудовать временное логово, я согласно кивнула, поднимаясь, когда вернулся Шуга.

И вот, наконец, пробившееся сквозь ветви солнце оповестило об утре, а часы Сахарного о том, что уже шестой час. Мы шли всю ночь, мы двигались без остановок почти сутки! Чонгук остановился и, указав на крохотную полянку за кипарисами, край которой скрылся под завалившейся от ветхости липы, оставившей под собой естественный шалаш, произнес, стряхивая с плеча рюкзак:

— Поспим здесь. Элия, достань мой спальный мешок и ложись.

— А ты?

— Я подежурю первым, чтобы вы спали спокойно. — Сказав это, он тотчас куда-то испарился. Я подумала, что залез на какое-нибудь дерево, чтобы дальше видеть.

Разложив спальник под ещё не увядшими ветвями липы, я забралась под неё поглубже, как собака в непогоду забивается в свою конуру. Шуга смелее развалился на противоположном конце поляны. Ви, бросив рядом со мной покрывало, лёг верным стражем, сразу же повернувшись на бок, ко мне спиной, чтобы не смущать меня. Или себя? Или без повода, потому что любит спать на левом боку? Есть ли у духов стыдливость, совесть, что-нибудь из человеческих чувств? И вообще, парень он всё-таки, или бесполое создание? Не находя ответа на этот вопрос, я отключилась сразу же, сраженная усталостью.

Пробуждение приятно поразило меня миром и покоем, царившим повсюду. Пели птицы, луч солнца щекотал мне щеку. Рука лежала на траве, не колючей, а ласковой, как весенняя первая поросль. Приподняв голову на потрескивание, я увидела у того края, где ложился Шуга, а сейчас лежал только его спальный мешок, самого его владельца, но уже бодрствующего, и Ви. Они сидели по сторонам от костра, производящего уютный дымок над невидимым в ярком солнце огнем, и что-то готовили над ним, в котелке, тихо шушукаясь, пока в мою сторону плыл запах мясного бульона и смолы, сгоравшей с хворостом. Судя по высоте солнца, было около полудня, но я так крепко спала, что не слышала никаких перемен, пока сознание не ощутило, что получило достаточно сна. Не зная, и не желая знать, как выгляжу (наверняка ужасно, повалявшись-то под кустами и ободравшись о них со всех сторон за ночь), я встала, сложила спальник, отряхнулась от сора, состоявшего из сухих сосновых иголок, кусочков коры, веточек, прошлогодних листьев, осколков шишек, и подошла к Ви с Шугой.

— Давно проснулись?

— Я минут десять назад, — потянулся привычно Сахар, немного разлохмаченный, забавный и сонный.

— Я два часа назад, на своё дежурство, — помешивая обугленной палкой варево, ответил Ви.

— А где Чонгук? — Шуга указал под отцветший чубушник, где можно было, долго приглядываясь, различить тело.

— Дрыхнет.

— Пусть выспится получше, — заботливо сказала я. — Он выносливый, но нельзя себя так изматывать.

— Нам привычно, — похотливо поглядывая в котелок, отмахнулся Шуга. Не взяв с собой никакого зеркальца, и сомневаясь, что оно есть у молодых людей, я всё-таки захотела привести себя в порядок. Найдя на подбородке Ви след от угля (берясь то за палку, то за лицо, он случайно испачкал себя), я протянула палец и, присев рядом, потерла пятно, выведя его с ровной, чуть смуглой кожи моего ангела-хранителя. Он вопросительно посмотрел на меня.

— Испачкался, — оправдалась я, улыбнувшись, но всё равно покраснела. На моей белёсой мордахе румянец всегда выглядел некрасиво. Надо сменить тему на что-нибудь. — Умыться бы…

— Тут есть речка, неглубокая, по пояс, — сразу же ткнул в северном направлении Шуга и, подумав чуть-чуть, поправил палец на северо-запад. — Я со своего поста видел, когда топтался.

— О, как замечательно! — Сходив к сумке, я достала из неё расческу и, подсев к парням, принялась разбирать и прочесывать свои длинные, белоснежные, как у тысячелетней старухи, волосы. К ним тоже успело всякого прицепиться, и, чем дольше я прочесывала локоны, тем больше понимала, что хочу промыть их, и вымыться сама. Подтянувшись к Ви, я поднесла губы к его уху и сообщила: — Я бы хотела ополоснуться, ты не покараулишь? — Лицо его сделалось таким же, как в автобусе, когда я спросила про запах дыма. Зрачки его остановились на посторонней точке, весь он застыл, а когда ожил, был беззаботен, как резвый козлёнок на выгуле, не подозревающий о существовании волка, невинный и хлопающий глазами, готовый встречать с радостью всё, что пошлёт ему судьба.

— Конечно! Пошли. — Ви поднялся, передавая свою импровизированную поварешку Шуге.

— Куда это вы?

— Мыться, — беря меня за руку, уже на ходу объяснял мой дух.

— Ах, ты ж хитрая скотожопа! — раздалось нам в спины. Ви уже будто не слышал его. Я шагала рядом, с каждым шагом всё лучше слыша, как течет где-то вода. Как хотелось окунуться и ощутить свежесть! От облегчения и положительного заряда этого утра, я засмеялась, запоздало заодно реагируя на возглас Шуги. Мы отошли достаточно, чтобы нас уже не было видно и слышно.

— Они считают, наверное, что ты мой парень!

— Возможно, — кивнул Ви. — Скорее всего.

— А ты парень? — наконец, решилась я спросить, дойдя до берега прозрачной и веющей прохладой речушки. Мой потусторонний страж уставился на меня.

— В смысле?

— Ну… у тебя есть половая принадлежность? Ты же не человек! — У меня создалось впечатление, что ему надо было напомнить об этом, так он забылся, вжившись в образ.

— Ах, это! — распахнул рот Ви, да так и остолбенел с ним на минуту. Я, спустившись к самой кромке, подошла к зарослям бересклета, за которым приготовилась раздеваться. — Для того чтоб объяснить, кто я, пришлось бы вдаваться в тонкости и категории духов, выдавать всю нашу биографию от времен создания, ушло бы примерно сорок веков на один пересказ, поэтому, лучше воспринимай меня абстрактно.

— Это как же так? — держась за пуговицы, обернулась я к нему.

— Вот сядет воробей на ветку, будет тебе разница, самка это или самец?

— Нет, вряд ли.

— Ну, вот и я такой. — Он взялся за ремень своих штанов, показывая, что никаких условностей нет. Я отвернулась, почему-то не в силах представить, что увижу, если он совсем разденется. Но любопытно было жутко. Однако я пришла сюда помыться, а не удовлетворять любопытство. Скинув с себя всю одежду, я положила её под куст и пошла в воду, ощущая на себе сзади взгляд. Нет, Ви не стал бы на меня глазеть, зачем это духу? Может, Шуга или Чонгук посмели? Войдя по пояс, я развернулась, сразу же посмотрев выше, туда, откуда могли появиться молодые люди. Никого не было. Только Ви стоял, раздевшись по пояс, сняв ботинки и носки, держась за пуговицу над ширинкой.

— Давай сюда! — поманила я его. — Так здорово, после жары, после такого долгого пути окунуться! — И я, в подтверждение, присела, погружаясь с головой, а когда вынырнула, то была окачена фонтаном брызг. Ви нырнул рядом, разве что не с разбегу. Высунувшись на поверхность, он потряс головой, выплюнул глоток воды и, протирая лицо и шею ладонями, подошел по каменистому дну ко мне. До самого пояса он ничем не отличался от обычного земного юноши. Подкаченные руки, упругая грудь с прорисованными ниже мышцами, на которой лежали недлинные буддийские бусы-четки из маленьких черных камешков. Он был не таким рельефным, как Чонгук, но тоже стройным. Ви улыбнулся мне, и я ему тоже. — Здорово, да?

— Очень, — бархатисто и пленительно промолвил Ви. Я была ниже его, но всё равно вода достигала мне уровня над пупком, сантиметров на десять выше. — Спину потереть?

— Ты совсем, как человек! — развеселилась я. — Нет, правда, удивительно, что ты вроде бы не такой, как мы, но с другой стороны прям ну совершенно точно такой же. — Я перекинула волосы через плечо, и принялась полоскать их, наклоняя иногда голову, чтобы промывать пряди лучше. Ви молчал, медленно соскребая дорожную пыль со своих плеч. — У меня никогда не было ни брата, ни друга. А ты словно и то, и это в одном лице. — Выпрямившись, я посмотрела на него, пока капли потекли по мне, на ключицы, а оттуда по груди и обратно в реку. Ви проследил за этими каплями, дойдя взглядом до воссоединения маленьких частиц воды с их большой матерью, поднял его и, такой же чарующей, как его ангельски-бесовские глаза улыбкой, озарился в очередной раз.

— Ты тоже не такая, как все другие люди.

— Потому что страшная, да? — убрала я каплю с белых ресниц.

— Нет, ну что ты! — Ви поднял руку и погладил меня по щеке, очень по-взрослому, как мог бы тронуть дядя, а не брат. — Излишне худенькая, но это исправимо. Откормим.

— Ты не думай, что я плохо ела. У меня с аппетитом всё нормально, — пока я отчитывалась, Ви опустился ниже и решил поплавать. — Я могу есть весь день: булочки, сладости, конфеты, пирожки Мао. Жирную свинину. Всё равно ничего не меняется. — Ви заплыл мне за спину. — Да и, будь я толще, как трудно бы меня было нести! В этом есть плюс небольшой. Как считаешь? — Оглянувшись, я не нашла своего друга. — Ви? Ви! — поозиравшись, я быстро стала паниковать. Куда он делся? Куда провалился? Исчез? Метрах в пятнадцати поднялись брызги, как проснувшийся вулкан. Дух вырвался наружу. — Ты напугал меня! Я думала, что ты вернулся к себе.

— Куда? — недоумевающе изогнул бровь Ви.

— Ну… туда, — задрала я ввысь голову, кивая на небо.

— Как же я могу, без врат-то?

— Не можешь, значит?

— Не могу. — «Хорошо» — подумала я, но не стала говорить. Домывшись, я выбралась на берег рядом со своей одеждой, но не забралась в неё сразу, а села, чтобы обсохнуть. Увидев ссадины на своих коленках, я огляделась, и сразу же нашла в пределах вытянутой руки овальные листья плантаго*. Сорвав два, я пожевала их и приложила к пострадавшим участкам кожи. Хотя кровь уже не текла, всё-таки лучше подлечить, быстрее заживет.

Ви, похоже, было так хорошо в воде, что он не хотел из неё выбираться. Если бы он рождался в огне, в нараке, то вряд ли бы так любил водоемы. Я взялась за своё нижнее бельё и успела застирать его, надеясь, что нас ещё не потеряли.

— Можно я надену твою футболку, чтобы дойти до сменных вещей? Я забыла их взять.

— Пожалуйста! — подплыл Ви, в упор на меня глядя.

— Правда, они точно подумают, что мы встречаемся… — вновь пунцовая краска охватила мои щеки.

— Да пускай, какая разница?

— Ты прав, да. Ты чего так смотришь?

— Ты на русалку похожа. Не хватает лилию за ухо вставить. Тебе бы пошло. — Я смущено забрала волосы за уши, раз их упомянули, вспомнила, что они у меня очень выделяются, и скинула волосы обратно, к лицу.

— Не говори так, я начинаю жутко стесняться, — дотянувшись до его футболки, я натянула её на себя. — Я пойду. Завтрак давно уже съели, наверное, без нас. Догоняй. — Прихватив мокрое, чтобы посушить у костра, и сухое, чтобы надеть позже, я рысцой поднялась к нашему миниатюрному лагерю, и почти столкнулась с Чонгуком, шедшим мне навстречу. — О, добрый день! Ты уже встал?

— Да, Шуга сказал, что вы давно ушли, всё в порядке? — Он заметил на мне футболку Ви и его брови нахмурились.

— Всё хорошо. Я очень хотела освежиться. Помылась. — Ладонь моя раскрылась к влажным волосам, привлекая к ним внимание, без слов всё объясняющим.

— Не стоит разделяться так надолго, — сухо сказал он и развернулся обратно, туда же, куда шла я. Шуга встретил мой вид и наряд куда более говорящим взглядом, расплылся до ушей, цокнул языком, покачал головой и, подкинув ветки в костер, у которого я стала развешивать носки и трусы, встал и тоже направился к реке.

Наверное, путешествуй ребята без меня, они бы добрались до Шэньси за пятнадцать часов, но со мной расстояние растягивалось, и экономии времени не выходило. Выдвинувшись дальше около полудня, мы шли до самого заката, сделав перед ним вторую остановку. Вытянув ноги, полежав и подкрепившись, мы снова отправились на север. Было немного легче, потому что до темноты мы шли на спуск, сползая с горы. Когда же наступила очередная ночь, мы вроде бы должны были идти по равнине, заросшей лесом, но она не была гладкой поверхностью без изъянов. Это были холмы, часто не менее каменистые и скользкие, крошащиеся глиной или рыхлой почвой. Чонгук после уговоров согласился на полуторачасовой сон, с дежурствами по полчаса. Теперь мы не раскладывались, просто швыряли подстилки на землю и спешили урвать для усталых глаз и тел отдых. Мне казалось, что если я доживу до конца этого пути, то мои мозоли на ступнях никогда не пройдут, а ноги над коленями обретут толщину профессиональной бегуньи.

Шуга вырубался мгновенно, Ви лежал так недвижимо, что я не могла понять, спит он или нет? Мне на этот раз сон не очень шёл, и я успела поразмышлять о своих спутниках, с которыми во время ходьбы было не до разговоров, а за остановки я не решилась подступиться к расспросам об их жизнях. Чонгук всегда был так сосредоточен и прислушивался к любым звукам, что я не вернулась к беседе о наших таинственных врагах. Наверное, это не те сведения, которые я хотела послушать перед сном. Особенно если учесть, что это, возможно, те же самые люди, что убили мою бабушку…

Утром мы уже пробирались дальше, оставив хребет далеко позади. Синеватые лиственно-хвойные кроны смешанной чащи оттеняли окружающее пространство голубоватыми оттенками. Легкий туман, не слишком густой, но призрачный, дополнял ощущение холода и того, что солнце сегодня светило сизо-лазурным светом. Оно ещё не поднялось настолько, чтобы пробиться к нам, но уже помогало не идти на ощупь. Я смотрела под ноги, утопающие в папоротнике.

— Тихо! — остановился Чонгук, шедший первым, и поднял правую руку. Мы все замерли, посмотрев на него, а потом вперед. До самых пределов, где сливались в один плетень серо-коричневые стволы, над землей струился густой папоротник, почти до самых бедер, там и тут лещина раскидывала свои лапы, а широкой полосой разлитого молока на высоких травах таяли остатки тумана. Мне сделалось не по себе до дрожи. — Слышите? — шепнул он.

— Да, — отозвался Ви. Я ничего не слышала, только всматривалась в пугающе тихую дремоту леса. И вот, из этого тумана, как мираж, стали проявляться контуры, неверные, неразборчивые. Один, два, десять, двадцать. И всё ближе, ближе. Я попятилась, ища рукой Ви, и не остановилась, пока не вцепилась в него. Чонгук стоял всё там же, где остановился и вот, будто из ниоткуда, стоило моргнуть, перед ним, из обрывка тумана, иллюзия теней, вырос воин кирпичного цвета, как керамическая статуэтка, а за ней ещё десятки таких же, не шевелившихся. От испуга я онемела, не в силах закричать.

Чонгук припал на одно колено, подняв над головой руки, кулак правой был вложен в левую ладонь, лицо опустилось к земле, а поза выказывала смирение и подчинение.

— Золотые приветствуют вас и просят крыши, пищи и безопасности! — Шуга сделал тоже самое, но без слов. Ви повторил за ними, потянув к земле и меня. Глаза мои никак не хотели опуститься, наблюдая за происходящим. Глиняный воин, стоявший к Чонгуку ближе всех, с замотанным шарфом лицом, что я с трудом разглядела, настолько вымазанное чем-то лицо не отличалось по цвету от всего остального облачения, опустил его, чтобы освободить рот и говорить четче:

— Терракотовое воинство принимает просьбу золотых. Добро пожаловать в Шэньси!

Примечания:

* плантаго — собирательное название семейства, известного в России как «подорожниковые»

Шэньси

Странные люди в одеждах кирпичного цвета вывели нас из леса, и пока я прощалась с платановыми зарослями, а Чонгук негромко беседовал с предводителем воинов Шэньси, меня не покидала одна мысль, которая возникла от услышанного. Золотые! И снова в памяти та ночь, когда убили бабушку, и её слова, что неизвестного злодея, босса убийц, погубит золото, но что-то было таинственное в том, как они о нем говорили, в том, что предсказание о золоте якобы повело за собой опасность для многих жизней. Золотых? Они ли были теми, кого так страшился незримый и незнакомый мне враг? Тогда, получается, он у нас с Шугой и Чонгуком один? Я должна расспросить их обо всем, только бы выгадать удобный момент.

Терракотовое воинство не стало покидать надолго своего места (да и не все пошли с нами до дороги). Проводив до машин, похожих на маршрутное такси, они посадили нас в них, в которых уже сидели мужчины, одетые обычно, по-современному. Но, судя по всему, они приглядывали за нами, чтобы не выкинули никаких неожиданностей. А могли бы что-то такое сделать Шуга с Чонгуком? Мне пора было бы окончательно довериться им, как иначе можно путешествовать в компании подозрительных юношей? Здесь, среди охранников в машинах, был свой старший, который не замедлил обратиться к Чонгуку:

— Опять спасли какую-то бедную душу от посягательств? — Ребята посмотрели на меня. Шуга хмыкнул, а ответил тот, к кому и обращался вопрос:

— Или надругательств. Она сирота, не с кем было её оставить на родине, а вы не хуже нас знаете, на что иногда способны синьцзянцы, юньнанцы илито отребье, которое скрывается в Тибетских горах.

— Это точно, кого там только нет! — согласился сопровождающий, на что ехидно добавил другой его приятель:

— Даже вы там зачастили. Чего вам не сидится у себя? Потеряли что?

— Нам ничего не нужно, — серьёзно и чуть напряженно проговорил Чонгук. — Мы только защищаем тех, кто не может за себя постоять сам. Вот и всё.

— Таких на свете слишком много, везде вам всё равно не успеть.

— Хорошо будет, если успеем хоть где-то, — вставил Шуга. Внимание привлеклось к нему. Мы с Ви сидели, пытаясь вникать, но не высовываться, храня молчание неосведомленных.

— Не так давно здесь пробегало трое ваших…

— Насколько недавно? — оживился Сахарный.

— Неделю назад, примерно. Они ушли в Сычуань западнее, через Нинцян. — Заёрзал и Чонгук.

— Куда они направлялись?

— Кто же их знает?

— Но вы всех допрашиваете, чтобы знать намерения пересекающих Шэньси! — удивился Шуга.

— У этих не спрашивают. Этих наш хранитель пропустил с почетом, — прекратил ёрничать китаец над золотыми, испустив иронию из интонации и нахмурившись. Чонгук повернулся в нашу сторону и, хотя обращался к Сахару, я смогла прочесть по губам, как он назвал имя «Лео». Друг ему кивнул, и они будто немного успокоились и расслабились. — Необычная эта ваша сиротка, — посмотрел на меня говорящий. Я покраснела, вжав голову в плечи. Ви тронул мою ладонь, как бы говоря, чтобы я не придавала значения всем этим разговорам.

— Потому, наверное, и обратила на себя внимание негодяев, — как ни в чем не бывало пожал плечами Чонгук. Это плохо, что он врал тогда мне, но то, что он умеет легко обманывать, и по нему этого не угадаешь, иногда приносит пользу. Вот как сейчас. Что ещё мы могли бы объяснить этим людям, как не то, что сказали?

— И куда вы её пристроите? Удочерите? — Мужчины загоготали, а один из них, со смехом, добавил:

— Одну год назад провели, так и не вернули, теперь вторую тащите. Раньше такого не бывало, чтоб золотые, да с бабами…

— Бывают случаи, когда помочь и оставить — недостаточно. Бывает, что оставить спасенных негде, — побормотал Чонгук. А меня крайне заинтересовало, что какую-то девушку до меня уже вели этим путём. Что с ней стало? Поскольку сейчас говорили на китайском, а я его знала, то не выдержала и спросила:

— А где предыдущая девушка?

— Мы принесли её в жертву и выпили кровь, потому что она была девственницей, — заявил Шуга, откинувшись на спинку. — Почему, ты думаешь, мы такие молодые, красивые и сильные? — Воины Шэньси захохотали от его слов, а мне не стало менее любопытно.

Нас довезли до вокзала городка Цзыян, откуда, сев на поезд, мы должны были добраться до Сианя, центра Шэньси, где обитал тот самый некий главный хранитель, оберегающий традиции провинции и считающий, что именно она должна распространять свою власть на Китай.

— Что ж, — пожал руку Чонгуку сопровождавший нас мужчина, когда мы выбрались из машины, а затем и Шуге с Ви. — Поезд в одиннадцать сорок, до него ещё полтора часа, а у нас хватает дел в эти неспокойные времена. — А когда они были спокойные, подумалось мне? — Но здесь вы уже в безопасности. Хранитель предупрежден и будет ждать вас. Удачи!

— Спасибо! — поблагодарили его мои спутники, и я тоже вторила им. Когда мы остались одни, я сказала вслух:

— А если это ловушка? Может, ещё не в безопасности?

— Терракотовое воинство — люди слова и чести, Элия, — покачал головой Чонгук. — Они не станут нарушать законов гостеприимства. Тем более, мы уже десятки раз проходили этим путём.

— С какой-то ещё девушкой, — напомнила я. Шуга просиял.

— Ревнуешь?

— Нет, я хочу понять, чем заканчивается этот путь!

— Девушку год назад вели не мы. Другие наши… друзья, — обронил Чонгук. — Но с ней всё в порядке. — Я вспомнила о том, что они назвались золотыми, и решила, что должна хоть как-нибудь, не прямо, не упоминая бабушку, намекнуть парням, что существует некая угроза, нависшая над всем, что связано с золотом.

— Мне нужно поговорить кое о чем с вами. Без лишних ушей, — шепотом сказала я. Чонгук огляделся. Мы стояли на оживленной привокзальной площади, где нам вручили билеты на поезд.

— Хорошо, в купе поезда всё обсудим. До Сианя на нём больше пяти часов, мы успеем и поболтать, и поспать, и привести себя в порядок.

— Но поедим мы сейчас, — отрезал Шуга, указав на очередную палатку на колесах, где жарили курицу и лепешки.

— Вы завтракайте, а я пройдусь до храма Чжан Бодуаня, зажгу палочки с благовониями. — Мы посмотрели вслед уходящему Чонгуку, оставившему нас втроём.

— Что за Чжан Бодуань? — поинтересовалась я.

— Алхимик и ученый, живший тысячу лет назад. — Ви существовал в те времена? Или снова черпает знания из зеркала мира? Или он читал человеческие книги? Да нет, когда бы ему? Наверняка он знал этого Бодуаня лично! — Он познал истину, совмещая буддизм, конфуцианство и дао. Говорят, что медитации и техники, описанные в его труде «Главы о прозрении истины» ведут к бессмертию, хотя изучали и практиковали их многие, но наглядного результата что-то пока не наблюдалось, разве что в далеком прошлом, свидетелей которому уже не найти. В общем, Чжан Бодуань очень почитаемый патриарх. Прозрел он, как считается, в пещерах неподалеку отсюда.

— Вот как… — почувствовала я себя глупой, ничего не знающей и слишком юной для своих спутников. Или это ощущение возникало от смущения, потому что они мужчины, а я — девушка? Иногда и сила способна подавлять морально. — Шуга, а кто этот Лео, о котором вы упомянули? — Молодой человек прекратил разжевывать купленный готовый пирожок, поглощаемый в ожидании курочки. Но рот был набит слишком плотно, поэтому мне пришлось разрешить ему возобновить работу челюстей, проглотить еду, а потом уже заговорить.

— Это великий воин. Равных ему свет пока не создал.

— И он тоже золотой?

— Да.

— Почему вы так называетесь? Золотыми.

— Элия, разве я не говорил тебе, что если много будешь знать… — начал Ви, но Шуга поднял руку, остановив его.

— Я могу ответить, потому что сам не знаю точно. На этот счет имеется слишком много легенд и рассказов, так что поведаю тот, в который верю сам. — Вытерев жирные от масла губы, Сахар принялся за историю: — Большинство сказаний и мифов повествует, что некогда был золотой век, почти каждая народность, каждое государство имеет такую басню, что когда-то всё было очень здорово, земной рай, а потом это почему-то кончилось. И вот ту давнюю эпоху называют золотой. Кроме того, гармонию и нечто идеальное всегда называют золотой серединой. Так вот, мало того, что мы стремимся быть вроде как идеальными людьми, той самой золотой серединой, которая сочетает в себе в должной мере всё необходимое для гармонии: благородство и хитрость, храбрость и умение скрываться, доброту и жестокость, щедрость и бережливость, помимо этого некоторые мифы утверждают, что золотой век был на самом деле, и был он таким именно потому, что правили людьми золотые воины-монахи, верх мудрости и справедливости, сумевшие соединить в себе силу и ум.

— Ты не похож на идеального человека, — честно сообщила я ему. Шуга обиделся слегка на мою прямоту.

— Я стремлюсь.

— Кроме того, — решил дополнить Ви, — считается, что тот, кому не дано обрести гармонию, никогда не задержится в золотых и уйдёт. Если же воин продолжает быть золотым, значит, он настоящий, потому что фальшивка от времени темнеет, а внешняя позолота — отшелушивается.

— Интересно… — увлеклась я их рассказами, взяв протянутую мне порцию чего-то вроде гунбао. — А в течение какого времени разоблачается ненастоящий золотой? — Ви с Шугой озадачено переглянулись. Последний почесал затылок.

— Да черт его знает. Но уж наверняка до старости не протянет прикидываться.

— А, может, наоборот, станет истинно золотым? — задумалась я, вовлекаясь в веру в эти легенды. Не бывает дыма без огня, почему бы всему этому не быть на самом деле? После призыва Ви из потустороннего мира, я готова согласиться с чем угодно. Бывает всё на свете!

— По этому случаю есть другая история, — удивил меня дух, осведомленный во всём, хотя этому пора прекращать удивляться. — Во времена Корё, когда вторглись монголы, образовав в Китае династию Юань, в золотых произошёл раскол. Тогда они были не тайным воинством, и их было очень много, по всему свету. Многие чужаки, в том числе пришлые монголы, хотели быть золотыми, но не всем было дано, и тогда те, кто не мог выдержать проверки, пройти обучения, кто не соответствовал доблести золотых, стали спорить, что золотым не обязательно родиться, им можно и стать. Проблема в том, что они, эти люди, пытались снизить требования к новобранцам. Они пытались назвать золотом медь, олово и железки, — немного горделиво, почему-то, закончил Ви. — Но время показало, что это невозможно.

— А ещё, — поднял палец Шуга, — алхимия родилась именно оттуда, от тех людей, которые хотели быть золотыми, так что по некоторым версиям, раскол случился ещё задолго до монгольского вторжения, где-то в правление Мунджона.

— Это всё сказки, — отмахнулся Ви. — Алхимия появилась в Европе, между прочим.

— Так, золотые же тогда были по всему свету, что мешало им быть и там? — заспорил Шуга.

— Да не было их в Европе в одиннадцатом веке.

— А вдруг были? — видя, что с ним продолжают спорить, парень поднял ладони, отгораживаясь от доводов Ви, и повернулся ко мне. — Короче, суть в том, что на протяжении нескольких веков, золотые действительно были ярыми противниками алхимии и всякой подобной магии, они с ней боролись.

— Причина была в том, я думаю, — вторгся вновь Ви, — что быть золотым и хотеть быть золотым — совсем разные вещи. Те, кто стремился к славе и могуществу и были фальшивыми, они хотели быть, но не могли. Настоящим же было всё равно, кто они. Они делали этот мир лучше, выполняя покорно и бесхитростно задания, которые давали им учителя и наставники. — Ви посмотрел на меня. — Но ты никогда и никому, Элия, не должна рассказывать то, что слышишь и видишь среди нас, в этом путешествии.

— Конечно, я понимаю, — закивала я, принимаясь за еду.

Чонгук вернулся минут за десять до отправки поезда, когда мы в него уже загружались. Шуга отдал ему припасенные закуски, и мы уселись в четырёхместном купе, закрывшись и, наконец, свободно выдохнув.

— А почему мы должны ехать к этому хранителю? — полюбопытствовала я.

— Визит вежливости, больше ничего, — пояснил мне младший из золотых. — Некрасиво не засвидетельствовать почтение тому, кто предоставил нам передышку.

— Понятно. — Я смотрела, как Шуга достаёт карманные шашки, и раскладывает их на откидном столике. Привыкший к долгим переездам, он уже научился развлекать себя в дороге. К нему присоединился Ви.

— Ты хотела о чем-то поговорить, — напомнил мне Чонгук.

— Ах, да! — опомнилась я, посмотрев на него. — Это касается того, что я услышала, что узнала… что вы золотые.

— Заинтриговала, — улыбнулся парень.

— Но я хочу, чтобы ты рассказал мне кое-что первым. Кто тот враг, от которого мы убегаем?

— Пожалуй, будет лучше, если ты узнаешь, — согласился он. — Наши главные недруги — синьцзянцы, жители самого западного Китая, но они и не китайцы даже, а в основном уйгуры. Возглавляет основную и единственную банду Синьцзяна человек с десятком имён, настоящее же не знает никто. Его зовут Дзи-си или Отцом Чаном, или просто Большим Боссом. Вот уже три десятилетия он распоряжается своей областью, но последние годы его никто не видел. Он с самого начала хотел захватить власть над всем Китаем, для чего шёл на любые злодеяния и преступления: похищения, убийства, теракты. К счастью, пока его загребущая рука дальше Цинхая и Ганьсу не простерлась. Ганьсу дрожит перед ним в страхе, а хозяин Цинхая — его хороший друг, с которым они объединились и, поговаривают, создают огромную армию и собирают невиданное количество оружия, чтобы двинуться дальше на восток. Пока им это не удаётся, потому что на пути стоим мы, Терракотовое воинство, другие банды юго-востока и севера Китая, вольное братство Тибета, которое никогда не допустит, чтобы ими кто-то командовал. Вот всё, что я могу сказать тебе о нашем враге, Элия. Вряд ли кто-то знает о нем больше, или хотя бы, где его найти. Дзи-си коварен и может подослать своих шпионов куда угодно, хотя основная масса его солдат — бездарные наёмники, побеждающие количеством, но не умеющие сражаться. — Я попыталась запомнить это всё и, немного переварив услышанное, заговорила сама:

— Дело не только в том, что вы стоите, вместе с другими, на его пути на восток. — Осмелев, я взглянула в глаза Чонгуку. — Существует одно пророчество, о котором знает этот самый Дзи-си. И сегодня я смогла его понять, когда услышала о том, как вы зовётесь. — Чонгук поднял брови и изумился. От моих слов отложили игру и Ви с Шугой. Я покосилась на них, насторожившись и замерев, стоит ли говорить одну из своих тайн?

— Мы знали, что есть некое предсказание… которого очень испугался Дзи-си, после него он и пропал с глаз людских долой, — начал Чонгук. — Но не знали, в чем оно заключается. Ты знаешь его содержание, Элия? — с надеждой спросил он. Довериться или нет? Могу ли я на них положиться? Мой взор упал на Ви, который осторожно кивнул мне, подталкивая говорить. Что ж, ему виднее.

— Я… я знаю… Ему предсказали, что он погибнет от золота. — Шуга скрипнул зубами.

— Так вот, почему эта скотина гоняется за нами по всем волостям!

— Но гибель от золота… это как-то слишком расплывчато, чтобы подумать на нас, — задумался Чонгук. — Почему бы не подумать о богатстве, или ещё чём-то таком?

— Это… не всё, что ему предрекли, — несмело дополнила я. Молодые люди замолчали. — Ему сказали, что он погибнет от золота и своего сына. — Шуга присвистнул.

— Такого отца грех не жмянькнуть.

— А у него, вроде, куча сыновей-то? — напряг память Чонгук.

— Восемь, — вспомнил Сахар.

— Девять, — изрекла я. — Если верно это пророчество, то верно и то, что их девять. Но о девятом он не знает, судя по всему. — Друзья переглянулись между собой, прикидывая разные возможности. — Но откуда вам известно о пророчестве?

— Видишь ли, — Чонгук замешкался, поднеся кулак к губам. Я торопила его глазами, и он тоже пошёл на откровенность. — Три года назад к нашему настоятелю прилетел орёл с запиской. — Мои глаза стали расширяться, наполняясь слезами. Я боялась поверить этому! Неужели… неужели есть где-то тот, кто знал бабушку, дружил с ней? Чонгук, видя, как я меняюсь в лице, продолжал тише: — На твои поиски отправились, но в Тибете тебя уже не было… — Не дослушав, я сорвалась с места и бросилась ему на шею, обняв его и, заплакав, прижавшись к нему, как к родному, в котором сразу же нашла добро и что-то своё, близкое и семейное. Чонгук опустил ладонь мне на спину, стыдливо погладив её. — Прости, что искали так долго, Элия.

— Но нашли! Вы нашли… — умываясь слезами, шептала я в его плечо.

Прошло некоторое время, прежде чем я пришла в себя. Понадобился платок, стакан воды и приоткрытая форточка для поступления кислорода, чтобы я перевела дыхание и приготовилась обсуждать что-либо дальше.

— Почему же вы сразу не сказали мне обо всем?

— Во-первых, ты могла не поверить, а во-вторых, нам тоже хотелось убедиться, что ты та самая, которую мы ищем. — Я с немым упреком посмотрела на Чонгука.

— Если вы знали, что я альбиноска, неужели могли возникнуть сомнения? — Он смутился.

— Ну, всякое бывает… альбиносы редкость, но не уникумы.

— Значит, ваш наставник знал мою бабушку?

— Да, в молодости он тоже странствовал, как и мы, спасал невинных, наказывал преступников. В своих скитаниях он познакомился с ведуньей, которая как-то подобрала его в горах, раненого. Выходив воина, она обрела преданного друга. К тому же, он узнал, что она умеет гадать, и весьма точно. Она указывала ему места, где прятались плохие люди, предупреждала, если где-то ждала опасность, помогала лечить друзей, потому что разбиралась в целительстве лучше, чем медицина, которая тогда существовала. Она научила наставника многим рецептам и зельям для укрепления здоровья. Но о ней знал и другой народ, к ней обращались за помощью и желая узнать будущее. И вот, ещё до твоего рождения, двадцать два года назад, к ней заглянул Дзи-си, наслышанный о её таланте…

— И бабушка, начав говорить то, что видела, осознала, какой непоправимый вред нанесла своими словами, потому что знала, кто такие золотые, ведь ваш наставник был её другом, — поняла я, замерев с ладонью, которую приложила к загоревшейся щеке. — Но… если бабушка никогда не ошибалась, это значит, что Дзи-си на самом деле погибнет от вас?

— Или своего сына, — вклинился Шуга.

— Считается, что предсказанную судьбу можно исправить, если пойти другой дорогой, — философски заметил Ви. — Возможно, что Дзи-си избавится от того, что несёт угрозу его жизни.

— Нет! — ахнула я. — Нет, так не должно быть! Он не должен тронуть ни вас, ни своих сыновей! Но… рассказывай дальше, Чонгук, прошу! Как я оказалась с бабушкой в Тибете? Где мои родители?

— Лучше тебе обо всем поведает Хёнсок, наш наставник, — попытался он уйти от ответа. Я и до этого подозревала, что мои мама и папа мертвы, но эти уклончивые слова лишь всё подтвердили.

— Их убили, да? — с печалью, которая не была новой, спросила я. Парни опустили лица, не в силах причинить мне боль подтверждением, и не желая лгать, давая напрасные надежды. — Их убил Дзи-си… — осознала истину я.

— Когда твоя бабушка скрылась, не желая описывать конкретную картину увиденного будущего, синьцзянцы решили похитить её дочь, чтобы вынудить шантажом раскрыть секрет. Но Хёнсок с золотыми успел вперед. Они забрали её себе, спрятали и охраняли…

— Под чутким надзором, а вернее, от чуткого надзора, ты и родилась, — хихикнул Шуга, но моментально осознав неуместность юмора, стёр с лица довольную ухмылку. — Прости, я не хотел ничего такого обидного сказать.

— Стало быть, моим отцом был золотой?

— Именно, — открыл мне правду Чонгук. Точнее, я дошла до неё сама от всех этих очевидных фактов, он лишь подтвердил. Стало быть, я от рождения связана с этими воинами, или как их называть? Бандой? Нет, они не преступники, и мой отец не был преступником. А вот Дзи-си… ненавижу! Он убил их, моих мать и отца…

— Я… я вряд ли готова к подробностям, скажите только… это синьцзянцы всё-таки нашли их и… и…

— Было не совсем так, — покачал головой Чонгук. Видно было, что ему неуютно пересказывать историю, которую он и сам знает из третьих рук. Конечно, он и сам в те времена, когда всё произошло, был ребенком. — Дзи-си не мог найти твою мать, и вернулся к преследованию провидицы, которая не давала ему покоя. Её почти схватили, но твой отец… Твоя мама упросила его спасти свою мать, отправиться на её защиту. Они смогли отбить у синьцзянцев твою бабушку, но половина из них не вернулось из битвы… Узнав об этом, твоя мама оставила тебя бабушке и отправилась к Дзи-си, чтобы отомстить. Ничто не могло остановить её, Хёнсок говорил, что она будто обезумела от этой потери, и не хотела жить без него, без своего воина. Естественно, до Дзи-си она не успела добраться, и погибла раньше, где-то в пустыне Такла-Макан.

Я поднялась, не в силах больше представлять себе это черное прошлое. Моё сердце разрывалось от боли за маму и папу, которые так любили друг друга, но не дожили до старости. Они умерли молодыми из-за какого-то пустого пророчества! И виноват во всем этот Большой Босс. Кто бы он ни был, я хочу его смерти! Я хочу отомстить ему, знать, что он страдает, что золото, которого он так боится, проглотило, раздавило его! Или, ещё лучше, один из сыновей. Пусть познает предательство и удар в спину! Выйдя в тамбур, я прислонилась лбом к стеклу, не всматриваясь в пролетающий за ним пейзаж Шэньси. Я хотела узнать, кто моя семья, найти её. Я нашла, горстку пепла и воспоминаний, горьких, как и неведение, в котором я жила, даже ещё горше. Но если папа был одним из золотых, то именно они моя семья? Это те, кто остались у меня, единственные.

Я почувствовала руку на плече и, обернувшись, увидела Ви, чей жалостливый взгляд едва не вырвал у меня слезы из глаз. Закусив нижнюю губу, чтобы не хныкать, я приняла его распахнутые объятья и сомкнула веки, втиснувшись в его грудь и обхватив его вокруг торса.

— Мы уже начали волноваться, тебя полчаса не было. — От него снова пахло дымом. Такой приятный и уже привычный аромат, несущий спокойствие и защищенность.

— Извините, я никак… никак не могла смириться с этим. До последнего надеялась… мне казалось, что я должна застать их живыми, хотя бы одного из них. А теперь… поздно, напрасно!

— Ничего не напрасно, ведь ты жива! — Ви взял моё лицо в ладони и поднял его к себе. — Они защитили тебя, и мы… то есть, золотые и я, с ними вместе, защитим тебя!

— Да кому я нужна? Бабушка имела дар, а я… — махнув рукой, я не стала и договаривать.

— У тебя нет никаких её способностей? — уточнил Ви. Я хотела сказать «нет», но потом, осознав, с кем говорю, сумела улыбнуться ему.

— Я вызвала духа! Стало быть, что-то точно во мне от неё есть. — Мне почудилась возникшая на лице Ви грусть, граничащая с разочарованием, но он тотчас улыбнулся тоже.

— Конечно, может даже что-то покруче, она-то духов вызывать не умела.

— Или не пробовала.

— Или не пробовала, — согласился Ви и потянул меня за руку из тамбура обратно. Только на выходе я вспомнила про видение, когда разоблачила характер раны Чонгука. Ведь я оказалась права… Но не потому ли дар провидения проснулся во мне именно тогда, когда появились золотые, что кровью, через отца, я была с ними неразрывно связана? Это ещё раз подтверждало, что они — замена моей семье, и теперь я могла доверять им полностью.

В Сиане нас снова встретили. Никакого торжественного эскорта, просто машина с водителем и ещё одним человеком, не знаю, для чего приставленным. Сейчас этот город не был самым выдающимся в Китае, но когда-то он был едва ли не самым крупным городом мира. Сиань имел более чем трех тысячелетнюю историю, являлся столицей государств и империй на протяжении чертовой дюжины сменившихся династий. Не приходилось сомневаться, что Сиань — место особое, не зря хранители престола Цинь Шихуан-ди выбрали для своей резиденции именно его. Небоскребы рвались ввысь среди фанз и невысоких домов с покрытыми полуцилиндрической черепицей крышами. Множество дворцов, храмов и укреплений, старинных, древних и очень древних сохранилось тут и там. Но, несмотря на всю пестроту и разнообразие, у меня возникло ощущение, что Сиань словно припорошенный пылью времени, землистый и застывший, как и его воинство. Возможно, дело было в том, что мы прибыли в сумерках, и они не давали рассмотреть всю яркость города, но даже когда мы проезжали мимо монументальной сохранившейся городской стены, возле которой стайками теснились экскурсионные автобусы, мне всё казалось устрашающим и хтоническим, как обточенные сталагмиты. Серо-коричневая кладка высоченных оборонительных некогда сооружений взмывала под небольшим наклоном, ассоциируясь у меня с бесплодными скалами, с которых так легко сорваться. Как погибла моя мать? Где-то в пустыне… Там нет гор, но не менее безжизненно, должно быть. И страшно. Мысли мои плясали, не успевая проясняться. Слишком много узнала и узнавала я за два последних дня.

Дом хранителя ничем не выделялся среди других, тянувшихся вдоль улицы традиционных китайских домов. Красные полуколонны и оконные рамы на белых стенах, крыши с загнутыми вверх по углам концами, на которых пугали злых демонов, отгоняя их от жилища, морды мифических собак. Под козырьками крыш голубые карнизы с узорами и иероглифами-оберегами. Нам открыли слуги, приветливо проводив в гостиную. Строгая и одновременно с тем домашняя обстановка открылась нашим взорам. Лаконичная деревянная мебель среди кадок с пышной зеленью, напольными вазами, картинами шань-шуй*. Перед нами находилась прозрачная деревянная решетка из геометрических узоров, в которой был проделан проход, но не аркой, а ровным кругом, обрывающимся на пороге следующего помещения. Именно там стоял высокий и стройный молодой мужчина в темных брюках и черной ханьской** рубашке с желтой императорской вышивкой.

— Наше почтение Хранителю! — припал вновь на одно колено Чонгук, повторяя утренний жест. Мы все скопировали его действия. Высокий ханец подошел и, положив руку на плечо юноши и похлопав по нему, широко улыбнулся узкой, от природы несколько натянутой, но, кажется, тем не менее, искренней улыбкой.

— Снова здравствуй, юный Гук. Вставай, и вы, мои гости, тоже вставайте. — Мы поднялись, приняв его разрешение. Ему было около тридцати, плюс-минус пару лет. Длинные ноги прошли по постеленным дорожками коврам между нами, доведя хранителя до меня. Его глаза были такими пристально-прожигающими, что я опустила свои, когда он разглядывал моё лицо. — Меня зовут Джоуми, девочка, не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого. Как тебя зовут?

— Элия, — не подумав ответила я, и запоздало спохватилась. А знал ли кто-то кроме золотых, как звали внучку гадалки?

— Ты необычная и интересная, Элия, я не удивлен, что тебя пришлось спасать. — Джоуми обернулся к Чонгуку. — Скоро накроют ужин, и вам уже приготовили комнаты в гостевом павильоне. Вы надолго?

— Если позволишь, то мы отдохнем ночь, и поедем дальше. — Хозяин, или, как он сам предпочитал говорить, что я узнала позже, страж Шэньси кивнул. — Слышал, что недавно здесь прошёл Лео?

— Да, со своим вечным спутником и господином Неизвестным.

— Они направлялись в Сычуань? — Я уже давно заметила, что у моих новых товарищей нет телефонов или других современных средств связи. Они не доверяли им по каким-то причинам, поэтому всегда осведомлялись обо всем, как приходилось, в том числе из вот таких расспросов.

— Скорее через Сычуань, в сторону Тибета и дальше, как обычно. Но это мои догадки, я не нарушаю тишины, которую предпочитают твои старшие братья, и чту их любовь к засекреченности. Я преклоняюсь перед этим воином, и не скрываю этого. У него есть всего один недостаток.

— Какой? — удивился Шуга.

— Он не ханец, — засмеялся Джоуми. — Иначе бы я посчитал свой долг исполненным, потому что нашёлся тот, для кого стоило сохранить престол Цинь Шихуана. Но Лео — кореец, поэтому всего лишь великий воин, а не наследник.

— Обидно слышать, что быть корейцем — недостаток, — проворчал Шуга.

— Ничего не имею против любых других наций. — Джоуми жестом пригласил следовать за ним, и мы все пошли вглубь дома. — Но трон и власть Чжун-го — это не мои личные симпатии. Это дело судьбы, предназначения, предопределения.

— Кармического? — уточнил Шуга.

— О, это ваши буддийские нюансы, я в них мало смыслю, более того — отрицаю. — Джоуми ввёл нас в столовую, где уже закончили накрывать стол слуги, и не было никого лишнего, кроме нас пятерых. — Цинь Шихуан в своё правление велел сжигать все произведения Конфуция, буддийские трактаты и учения даосцев. Его власть строилась на собственном понимании порядка. С тех пор мы — хранители его престола — не привержены никаким религиям и философиям. Мы свободны от предубеждений.

— Кроме национальных, — пробубнил Шуга себе под нос, чтобы не услышал Джоуми.

— Значит, вы не правите, а ждёте, кому передать правление? — убедилась, что правильно поняла я.

— Да, и как вы можете понять, ждём уже больше двух тысяч двухсот лет, — с чувством произнес Джоуми.

— Неужели никто не подходит? — Взяв в руку палочки, Чонгук подождал, когда первым начнёт есть хозяин, а потом уже принялся ужинать.

— Ещё полвека назад Терракотовое войско, которого почти не осталось в тот период, готово было признать Великого кормчего***, но его жизнь, его реформы и то, к чему привели многие его решения, показали, что это был не наследник. При нем процветание и благоденствие не настали, миллионам людей жилось плохо. До этого тоже были претенденты, но я не признаю их. Большинству не хватает личных качеств.

— Каких именно? Ведь Цинь Шихуан тоже не был паинькой, — заметил Сахарный.

— Государству нужен не паинька, а могучий и дальновидный властитель. До Цинь Шихуана государства фактически не существовало, так, что-то разрозненное и мелкое. Только при нем началась истинная история Чжун-го. И после его смерти империя постоянно раскалывалась и терпела перекройку. А то единство, которое якобы настало сейчас — это дело рук народа, а не одной личности. Всё сделало время и обстоятельства…

— Так, может и не нужны тогда никакие личности? — предположил Шуга и поймал взгляд Джоуми, который не разделял такой точки зрения. — Ладно, не мне судить, — выкрутился тут же парень.

— Если верить учебникам истории, которые я когда-либо читал, — ненавязчиво вступил Чонгук. — То Цинь Шихуан был примерно таким же человеком, каким сейчас является Дзи-си.

— Да, частично, — признал хранитель. — Но Дзи-си — уйгур, а они никогда не были жителями древнего царства, да и вообще, как давно запад присоединился к истинной Срединной? Цинхай, Синьцзян — это всё меня не касается, они и не должны входить в государство, которое ждёт наследника. Они совершенно другие, не наши. С тем же успехом ты мог бы предложить в претенденты Дракона. Кстати, когда-то он пытался с нами договориться. Но Дракон, к счастью или сожалению, тоже не ханец. Поэтому ему пришлось лететь обратно в свой Сингапур со своими амбициями.

— Вот уж точно, где неразрешимая проблема, — шепнул Ви мне на ухо. — Ханьцем надо родиться, ибо стать никак нельзя. Тут всё куда яснее, чем с золотыми. — Я незаметно улыбнулась его замечанию.

— Ну, а куда вы завтра, в Шаньси? — сменил тему Джоуми, поскольку она, будучи частично политизированной, не была приятной к трапезе.

— Нет, сделаем крюк через Хэнань, — отозвался Чонгук. — Если бы были без Элии, то рискнули бы, но с ней лучше двигаться безопасными тропами.

— А что в Шаньси? — поинтересовалась я.

— А с ними Дракон смог договориться, — прищурился, улыбнувшись Джоуми. — Теперь они сотрудничают, и не очень привечают посторонние банды на своей территории.

— Что за Дракон? — разобрало меня любопытство. Я совсем ничего не знаю обо всех этих интригах!

— Ещё одна сволота, — отмахнулся Шуга. — По типу Дзи-си, но чуток поменьше.

— Просто подальше, — хмыкнул Ви.

— Как много плохих людей на свете! — посокрушалась я.

— И хороших немало, — пожал мою ладонь под столом мой дух-ангел.

Примечания:

* китайские пейзажи с обязательным наличием гор и воды, и дополненные каллиграфическими надписями

** в смысле самой что ни на есть китайской, китаистее некуда, ведь самоназвание и истинная народность КНР — ханьцы, а слово «китайцы» исключительно русское, искаженное название народности «кидани», пришедшее к нам от монголов, поскольку те, во времена нашествия на Русь, в тогдашнем Китае встретились там в первую очередь с племенами киданей, которые пришли с севера, и сами воевали с Китаем и захватывали его территории, образовывая собственные государства. Да и Китай — название русское. Самоназвание КНР (издревле и до сих пор) — Чжун-го или Чжун-хуа, Срединное царство, или Срединная Цветущая, как я впоследствии в произведении буду порой именовать Китай.

*** Мао Цзэдун

Хэнань

Под покровом наступившей ночи, Ви, убедившись, что Элия за тонкой деревянной стенкой уснула (да и что было ждать от вымотанной тяжелым переходом неподготовленной девочки, ведь в поезде она так и не смогла поспать после всего узнанного), пробрался на задний двор у тыльной стороны гостевого домика, под сине-голубой карниз с орнаментом, такой же, как и у главного дома, где и закурил. Царили покой и тишина бездонного космоса, нарушаемые самым приземленным сверчком где-то рядом, так что даже вспомнился монастырь, подаривший пять с лишним незабываемых лет жизни. В нём, во внутренних двориках построек, между корпусом общежития, зданием храма и домиком учителей, было так же мирно, защищено и удаленно от суеты и обыденной жизни людей, которым некогда было задуматься о великом, о высоком, о вечном. Местная архитектура тоже была похожа на ту, логовскую.

Если Ви и дальше придётся притворяться эфирным созданием, то он забудет, что он обычный парень Ким Тэхён, просто имеющий кличку, как и все золотые. После сегодняшних откровений в поезде, он мог бы и признаться девушке, что солгал для того, чтобы она не приняла его за вора, но как признаться после того, как искупался с нею в реке, утверждая, что у него нет никаких признаков мужчины? Не надо было этого делать, потому что теперь обратного хода нет. Или есть, просто он трусит? Почему он не удержался и сыграл с девушкой на первый взгляд безобидную, но всё-таки не детскую шутку? Пока он думает о ней как об объекте спасения, то воспринимает, как девочку, но в тот момент, когда в нём проснулся настоящий бес, Ви воспринимал её, как симпатичную девушку. От неуловимого шороха он дернулся, успев спрятать сигарету, но увидел вышедшего из-за угла Чонгука, и достал её из-за спины.

— Не спится?

— Да я думал… об Элии, — младший присел на выпирающий каменный фундамент, использовав его вместо скамьи. — Лучше бы не тащить её дальше. Тут она в безопасности. Джоуми защитил бы её, как считаешь?

— Я считаю, что она захочет встретиться с Хёнсоком и Ханом, другом своего покойного отца.

— И ты будешь прав. Я спросил её после ужина, не хочет ли она остаться здесь, на что получил категорическое «нет».

— Тогда нечего и думать. Элии лучше быть с нами пока что. Джоуми… ты слышал его логику? Он не принимает Дзи-си и Дракона не потому, что они заядлые преступники, убийцы и твари, а потому что они не ханьцы! Что за бред, Гук? — тихонько задался вопросом Ви, поведя бровью, пока из уголка рта торчал красный огонек, а пальцы засунулись в узкие передние карманы штанов. — Я не доверил бы Эю такому защитнику. А если найдётся негодяй среди местных, которого Джоуми посчитает идеально подходящим наследником?

— Но Лео, которым он восхищается, глубоко моральный человек.

— Что ещё раз подтверждает безразборчивость Джоуми.

— Ты снова прав, Ви. Но что будет с ней, когда она повидает настоятеля и мастера Хана? Спору нет, после Заринэ, может быть, Хёнсок оставит в Логе и ещё одну девчонку, тем более что она внучка подруги его молодости, но…

— Но это уже какой-то бордель, а не мужской монастырь, да? — приглушенно засмеялся Ви. — Нам бы такие условия восемь лет назад!

— Я был маловат для того, чтоб мечтать о женщинах, мне бы это ничего не дало.

— Да я тоже тогда ещё был девственник. — Тэхён докурил и прикопал бычок ботинком в землю. — Элию лучше взять с собой в Сеул, там всегда кто-нибудь да присмотрит. Рэпмону её на попечение отдадим!

— Или Хоупу. — Друзья переглянулись.

— Не, ни тому, ни другому, какие-то они не благонадежные по части девчонок, — отверг свои же предложения Ви одновременно с другом. — И вообще, чего мы недоверчённые кимбапы делим, решать будущее Элии не нам, а ей и Хёнсоку. Пошли спать, завтра вновь в долгий и утомительный путь. — Молодые люди стали уходить, но Ви задержался и, посомневавшись, вернулся к окурку, поднял его из земли и донёс до урны у дверей в гостевой домик.

Чонгук ушёл вперед, а Ви, не торопясь спать, огляделся, в процессе чего напоролся глазами на окна второго этажа в хозяйском доме. В них ещё горел свет и две различные тени двигались за полупрозрачной ширмой. Одна, вытянутая и тонкая, принадлежала хранителю. У Джоуми ещё какой-то гость? Не исключено. И, видимо, более важный, не левополый*, как они, раз ночует там, а не с ними, в сторонке. Но требовать от хранителя отчета — наживать себе врага. Шэньсийский страж никому не мешает, но и помогать не собирается. Он нейтральная сторона, на равных принимает и провожает всех, он не обязан служить доносчиком и продавать информацию. Золотым он сообщает только о золотых, а если придут синьцзянцы или какие-нибудь пятизвездные, то он им про них самих и будет говорить. Нет, Элии точно не место здесь, ей следует возвратиться на родину, ведь родилась она именно в Корее, и отец её был корейцем.

Поднявшись к себе, он скинул кожаную куртку, штаны, плюхнулся на кровать и уставился в потолок. Почему эта девчонка его так заботит? Она очередное олицетворение их долга, они должны её доставить в надежное укрытие, обеспечить ей всё необходимое для счастливого бытия, и приниматься за следующее дело. Он не должен о ней столько думать. Ви вообще никогда не думает о конкретных девушках, ему это не свойственно. Он никогда не любил и даже не влюблялся, у него есть некая абстрактная девушка-мечта, светлый образ, под который не подходит ни одна из ему известных, реальных. Вот о девушке-мечте подумать — это другое, это можно. Но причем тут Элия? Может, ему её слишком жалко? Или это из-за того, что он её обманывает? В дверной косяк тихонечко постучали, поскольку саму дверь он не стал закрывать. Если кому-то захочется причинить ему зло, её всё равно вскроют, а с открытой лучше видно и слышно всё, что происходит вне комнаты. Тэхён заметил белёсый силуэт в проёме.

— Проходи, ведьмочка.

— Ты не спишь? — тотчас пересекла порог она, суетливо взмахивая руками. — Я боялась тебя разбудить. Хотя о чем я? Духи, наверное, не спят же? Только притворяются, как в лесу.

— Нет, я на самом деле спал, — начал подготавливать Ви почву для признания. Как бы подойти к главному?

— Да? Сколького я не знаю о духах! — Элия подошла поближе и встала возле кровати. — Снова пахнет дымом… ты летал в астрал? Ну, туда, откуда ты…

— Да не могу я туда! Я… там… — Ви запутался, ничего не сочинив так быстро, не собравшись с мыслями, ведь не знал, что Элия придёт, поэтому ляпнул по сценарию: — Ты же стёрла врата!

— Точно! Я забыла… — Не спрашивая разрешения, она подсела к нему. Похоже, она забыла о случае в больнице во время её дежурства, настолько рассудок её был в смятении от всего происходящего. — Ты был прав про Чонгука и Шугу. Они хорошие. — Ви пытался выжать из себя признание. Теперь ведь ничего страшного не будет, если они все трое просто окажутся золотыми? Она поняла, что их тайное общество, банда состоит из честных воинов и тех, кто желает ей добра, кроме того, с ними связана история её семьи. Ему только надо сказать, что и он золотой! Но это снова покажет их как завзятых лжецов, кроме того, он окажется по ту же черту от Элии, что и Шуга с Чонгуком, которых она безумно стесняется и сторонится, потому что они парни. А ей ещё не меньше недели-двух находиться в их компании, как же она выдержит? Не комфортнее ли ей будет ничего не узнавать? И ему самому не придётся ощущать её обиду, скованность. Вот когда они окажутся в Тигрином логе, тогда он ей всё и объяснит. Да, так будет правильнее.

— Ты что-то хотела сказать мне важное? — приподнялся Тэхён на локте. Элия покачала головой.

— Нет, я проснулась от непонятного внутреннего волнения. Мне приснился Чжулун**, о котором я читала в одной из бабушкиных книг. Там была красочная картинка с его изображением, длинным красным телом, как у змеи. У неё было много книг о легендах, сказаниях, иногда откровенных сказках, но она всегда их внимательно читала, и говорила, что в них правды больше, чем где бы то ни было. Чжулун во сне окружил меня своими кольцами. — Девушка зябко поёжилась, помолчала немного и сменила тему. — Я рада, что рискнула отправиться в путь. У меня теперь как будто есть братья, и я узнала то, что хотела. — Элия наклонилась и поцеловала вдруг Ви в щеку. — Спокойной ночи, мой дух-ангел! Если бы только ты мог быть человеком, чтобы тоже остаться с нами совсем! — вздохнула она и ушла, оставив Тэхёна лежать, медленно подтягивая руку к щеке и пытаясь отбиться от странных голубых глаз в азиатском разрезе. В нём зашевелились совсем не братские чувства.

***

Я очень давно не ела так много. Я и не скажу точно, когда видела такое количество еды, разных блюд. Когда была жива бабушка? Она очень рационально относилась к трапезам и даже в праздники не выставляла на стол излишки, нам они были ни к чему, да и не по карману, а гости к нам почти не приходили. Что же, тогда я увидела такое впервые, живя с Мао? Да, то был китайский Новый год, и мы объелись сладостей на благотворительном фестивале. Но сейчас мне и обычный рис, огромная его порция, казался вкусным. Поливая его иногда соусом, то одним, то другим (а их на столе стояло штук пять) или закусывая кусочком мяса, или подкладывая себе овощей, бобов, фасоли, и перемешивая всё, я чувствовала себя счастливой и сытой, и одно, несомненно, выходило из другого. Это был как будто семейный завтрак, какого у меня никогда не было. Много родственников кому-то кажется обузой, но я мечтала о братьях и сестрах, когда жила с бабушкой, и вот, моя мечта почти сбылась. Да, по крови они мне никто, но если учесть судьбу моих родителей, то, что мой отец был золотым, а они все называли друг друга братьями, готовыми отдать друг за друга жизнь, то эти ребята были мне дядями, кузенами и братьями тоже.

Джоуми накормил нас всех очень щедро, по-барски, отпуская дальше. Мои спутники были более воздержаны, за исключением Шуги. Мы с ним на пару съели за четверых. После этого, поблагодарив хранителя, мы стали прощаться. Он велел своим людям проводить нас до вокзала, и когда я кланялась, в коротких шортах, надетых по случаю жары, как-то странно посмотрел на мои ободранные коленки, а потом и на троих молодых людей, с которыми я отправлялась на восток. Уже в поезде я стала пытаться предположить, что бы значил его взгляд? Что они за мной недосмотрели? Уж и упасть нельзя. Не думает же он, что они мне причинили какой-то вред? Пусть и видно по ссадинам, что им день-два от силы.

— К обеду будем на месте. Ещё что ли поспать? — не отрывая глаз от окна, скрестил на груди руки Шуга.

— Обрати внимание, — сказал мне Чонгук, подшучивая над товарищем. — Он всегда всё измеряет временем еды. — Я улыбнулась, перестав разглядывать свой билет «Сиань-Лоян». После вчерашних признаний, нам всем стало как-то свободнее и проще.

— Жалко, что у нас, как всегда, не остаётся часочка на экскурсии, — не сомкнул веки Шуга, а продолжал болтать, — Полмира объездил, и хоть бы что красивое посмотрел! Одни трущобы, пустыни, глухие леса. Вот, Хуашань сейчас опять мимо проедем, — подтянулся он к окну и внимательно изучал систолический рельеф гор.

— Я там был, — присоединился к нему Чонгук, потеснив его. Мы с Ви, какобычно, сидели вдвоем, напротив них, я у окна, а дух у двери. С утра он был тише и задумчивее обычного. Чтобы я не чувствовала себя отчужденной, Гук принялся рассказывать мне: — В Китае существует пять священных гор, якобы их все посетив обретёшь полный покой, счастье, и покровительство всех божеств. Я уже на четырёх побывал.

— А я только на двух! — пожаловался Шуга.

— Одна из них, — игнорируя его, указал мне Чонгук за окно, — Хуашань, что за этими кряжами. Там есть знаменитая тропа смерти, по которой очень трудно и тяжело идти. Ну, и что греха таить, страшно до чертиков. Это буквально вбитые в камни доски, а чуть выше, на уровне пояса или груди, вбиты крюки или кольца, чтобы придерживаться. А чуть позже мы поедем вдоль Хуанхэ, великой Желтой реки.

— Наконец-то кончатся горы, — закинул голову назад Шуга, облегчено улыбаясь. — А то у меня скоро пупок развяжется по этим высотам скакать.

— Идти-то, может, станет легче, — нахмурился Чонгук. — Только опаснее. Граница между Шэньси и Хэнанью, — это парень уже объяснял мне, рисуя в воздухе руками географическую карту, — фактически делит Китай на горный и равнинный. Как только мы въедем в Хэнань, горы начнут мельчать, мельчать, и чем дальше на восток, тем меньше будет мест укрыться, всё, как на ладони.

— Ага, прям под лупой будем, среди ста с лишним миллионов человек, — Шуга постучал младшему по голове по праву старшего. — Во всей Корее нет столько народу, сколько в Хэнани. Самая густонаселенная провинция! Тут и горы не нужны, Гукки. Между прочим, среди людей затеряться куда проще, чем в горах.

— Возможно, — согласился тот.

Зрелища невиданных ранее мест меня захватывали. Я с открытым ртом смотрела на проезжаемые города, речушки, холмы и горы. К сожалению, так и не увидев Хуанхэ, которая текла где-то параллельно железной дороге, я выбралась с друзьями в Лояне, ещё одной столице древних царств и династий. Хэнань была одной из колыбелей китайской цивилизации, но, несмотря на её древность, не меньшую, чем в Сиане, и на то, что здесь нас никто не встречал и не охранял, дышалось мне свободнее. Лоян был живописен и ярок, а современные дома с рекламами на торцах и огромными экранами, крутящими видеоролики, чередовались с островками прошлого, где вдруг вырастали скалистые преграды с выбитыми в них пещерами и статуями Будды. Вот мы идём по оживленной улице, где шагают студенты, деловые люди и школьники, и вот вдруг перед нами парк, где тихо, уединенно и лишь изредка проходит пожилая женщина или мать с ребенком, или заблудший турист с фотоаппаратом. Наше движение, в основном по достопримечательностям, тоже казалось мне намеренно туристическим, но когда я сказала это Чонгуку, он улыбнулся.

— Нет, Элия, дело не в том, что я хочу показать тебе все красоты Китая. Большинство гангстеров и членов группировок относятся к каким-нибудь школам боевых искусств, или просто считают себя буддистами, даосцами, кришнаитами — неважно. Они не любят драться на территориях храмов, на священных землях. Многие из них точно так же, как и мы, чтят эти места. А ещё порой они бывают суеверны и не хотят терять удачу и покровительство Небес, из-за чего не рискуют проливать кровь перед ликом Будды. — Мы сделали несколько шагов. Чонгук посмотрел на приотставших Ви и Шугу, доедающих мороженое, которое мы взяли, чтобы освежиться. Они нас не слушали, и тот, что шел рядом со мной, смущено сказал: — Хотя, в нормальной ситуации, без этой гонки от погони, я бы показал тебе Китай. Если ты хочешь его посмотреть.

— Конечно! — закивала я, водя носом слева направо. — Если когда-нибудь получится. Но прежде же нам надо достигнуть Корею, верно? Я очень хочу увидеть хоть кого-то, кто знал моих родных. И вашего настоятеля, друга моей бабушки.

— Разумеется, — кивнул Гук, и остановился, чтобы мы подождали приотставших.

По объясненным мне причинам, обедать мы уселись возле Баймасы — Храма Белой Лошади. То есть, конечно, место было заповедным, и в нем самом нечего было и думать найти кафе или столовую, поэтому мы, как обычно, закупившись едой на вынос, сели на бордюр возле самого первого буддийского храма Китая, красностенного, с серой черепицей на крыше, двумя статуями собак-львов у входа и каменной лошадью в каменном же загоне. Выглядели мы при этом совсем не как паломники, скорее как неприкаянная молодежь, не имеющая уважения к святыне. Чонгук привычно развлекал меня подробностями истории, Шуга вставлял смешные замечания, солнце припекало, а Ви, с утра не очень говорливый, впервые сел не рядом со мной, а в сторонке.

— …на белой лошади привезли буддийские сутры, в честь чего храм-монастырь так и назвали, — прожевывая, повествовал Гук, откусывал, проглатывал, и говорил что-нибудь ещё. В эти перерывы и образовывалась юмористическая пауза для колкостей Сахарного.

— А у нас в Корее белыми лошадьми называют туристок из Европы. Может, на самом деле и тут всё было немножко по-другому? Легенда просто замалчивает…

— Монастырю без малого две тысячи лет, — грозно посмотрел на него Чонгук, призывая замять подобные намеки. — Шэ Мотен*** и Чжу Фалань****, индийские монахи, которые привезли сюда сорок две главы сутр, перевели их, чтобы донести учение Будды и распространить в царстве Хань.

— … монахи наверняка развлекались с европейками, как пить дать.

— Шуга, сюда даже Великий шёлковый путь не доходил, какие европейки? — не выдержал Чонгук.

— Монахам нельзя развлекаться с женщинами, — вдруг угрюмо сказал Ви. Я посмотрела на него. Ему было виднее, если он говорит, что всё было прилично, то всё так и было две тысячи лет тому назад.

— Мы тоже в буддийском монастыре воспитывались и вроде как воины-монахи, что ж теперь? — возмутился Сахар, замолкнув на том моменте, когда мимо нас пошла экскурсионная толпа под предводительством гида. Переждав их, как пронёсшуюся электричку на станции, потому что всё равно не перекричать шум от неё, Ви вновь промолвил:

— А то теперь, что золотым тоже нельзя заводить отношения с девушками и жениться!

— Отношения и жениться не совсем то, что я подразумевал под «развлекаться», — уточнил Шуга, не стыдясь.

— Если золотым этого нельзя, — не смогла промолчать я. — То как же мои мама и папа?

— Твой отец нарушил устав, в общем-то, — объяснил Чонгук. Я хотела принять это близко к сердцу, оправдываясь за отца-клятвопреступника, но он поспешил добавить: — За это из золотых теперь не выгоняют. Он не один такой. Его друг, наш учитель Хан, тоже женат, и у него двое детей. Просто… нам объясняют, по ходу обучения, что заводить семью не надо, потому что она становится помехой, она мешает выполнению долга, и если кто-то всё-таки пренебрегает учением, то ему же самому становится тяжелее. Будда говорил: «Человек, привязанный к жене и жилищу, более несвободен, чем заключённый в тюрьме. Заключённый в тюрьме имеет надежду на освобождение, но жена и дети не дают ему думать о расставании с ними». Поэтому создание своей семьи считается двойной несвободой. От неё не хочется освободиться, она кажется приятным и необходимым дополнением к жизни, но она ограничивает не меньше, чем кандалы, сковывая по рукам и ногам воина, на чьих плечах ответственность за сотни, тысячи других. Вот почему золотым лучше не идти против слов мастеров. Ещё век назад среди нас существовал запрет, нарушение которого каралось, но теперь это только предписание, и каждому предоставляется возможность выбора, чтобы думали сами.

— А ещё Будда сказал: «Среди привязанностей и страстей нет более сильной, чем похоть. Страсть похоти по своей мощи не имеет аналогов в мире. И хорошо, что она одна такая. Если бы имелась вторая подобная ей, то среди людей под всем небом не нашлось бы того, кто смог бы следовать Пути*****», — процитировал Шуга, подставляя лицо солнышку и зажмуриваясь.

— В тебя Рэпмон вселился? — покосился на него Чонгук.

— Не. Навеяло. Я вообще считаю, что любовь к еде не слабее похоти. А те, кто любят деньги? Алчность ещё хуже, хотя этих людей я вообще не понимаю, которые, чтобы заработать побольше, отказываются от личной жизни и не успевают правильно питаться. А потом больные, одинокие, и богатые. Фу ты ну ты!

— Разве ты до Лога не хотел сделать карьеру? Или теперь сам себя не понимаешь? — усмехнулся Ви.

— Так я для чего её хотел сделать? Чтоб было, что есть, и чтоб на меня девчонки обращали внимание.

— Здоровые потребности, — улыбнулся Гук.

— А ты к чему стремишься? — спросила я его. Должны же быть какие-то желания у человека, который пытается делать мир лучше и борется с преступниками?

— Я? — казалось, он удивился, что я задала ему вопрос. Или не привык говорить о себе. Чонгук пожал плечами. — Мои стремления совпадают с тем, чего ждёт от золотых их предназначение. Я хочу, чтобы люди стали лучше, чтобы не было плохих людей, чтобы можно было жить без страха и без проблем. Может, это и не достижимо уже, но должна же быть цель? Красивая мечта. Мне для себя ничего не нужно… А впрочем, разве мир, идеальный, если бы его получилось создать, не стал бы и моим домом тоже? Да, наверное, я делаю это и для себя. Так нас учили: следи за собой, держи свою жизнь в порядке, и тогда никому не создашь трудностей, и никому не придётся заботиться о тебе.

— Если опять в бочину не пырнут, — напомнил Шуга, ткнув его в бок, который я перевязала во время нашего знакомства. — Твоя жизнь в тот момент явно была не в порядке.

— Случаются промашки, — отмахнулся Чонгук.

— Я не хочу, чтобы такое повторилось бы, — опасливо посмотрела я на ребят и, не выдержав, взяла Гука за руку. — Пожалуйста, береги себя! — Он успокаивающе похлопал по моей ладони, как бы говоря, что ничего не случится. Я взяла себя в руки, отпустив его. — А я… я если что о тебе позабочусь, я умею лечить. Но лучше всё-таки будь целым.

— Точно, ты же медсестра, — щелкнул пальцами Шуга, забыв о том, где они меня нашли и откуда забрали. Ну, и больничный опыт тоже не лишний, но в большей степени я умела лечить и исцелять благодаря тому, чему меня учила бабушка. От неё я набралась знаний куда уж полезнее, чем в терапевтических учебниках.

— Ну что, идём дальше? — поднялся Ви, вытерев руки салфеткой и выкинув её в урну. Я тоже встала.

— А где мы будем ночевать сегодня? Если горы кончились.

— Сегодня мы будем ночевать в монастыре Шаолинь, — подмигнул мне Чонгук, видя, в какой восторг привела меня эта фраза. О Шаолине я видела несколько фильмов, об этом месте нельзя было не знать и не слышать! — Если доберемся без каких-либо задержек. Впрочем, тут недалеко. К ужину будем, — с нажимом на слово «ужин» взглянул он на Шугу.

— В том самом монастыре, где знают секреты самых мощных боевых искусств?! — разве что не хлопнула я в ладони.

— Слухи о Шаолине несколько преувеличены, — присмирил мои эмоции Чонгук. — Шаолиньская школа вовсе не самая лучшая, и даже далеко не лучшая. Она всего лишь самая известная. После Второй Мировой Войны монастырь пришёл в упадок, и ему нужна была популярность, чтобы восстановиться и получить дотации. Там осталось около десяти монахов, которые толком и не знали боевых искусств, но им нужны были ученики, прихожане и те, кто был готов делать пожертвования. Так рождаются легенды. — Мы замедлились, идя по тенистой аллее, чтобы отдохнуть от солнца. — Шаолинь набрал обороты в восьмидесятых годах прошлого века, после успехов кинематографа, и многие настоящие, тайные школы даже рады, что всё внимание оттянуто к нему, что досужие американцы и европейцы не лезут искать что-то ещё. Истинные учения остаются в тени. В Шаолине же, который когда-то был действительно великим, теперь есть свой отдел маркетинга, арт-менеджеры и веб-дизайнеры, ученикам разрешают пользоваться мобильными и сидеть в интернете, а большинство из них борется за место в выездной группе — что-то вроде театрального боевого кружка, который ездит с выступлениями по разным странам. У них есть имя, которое приносит миллионные доходы за счет открытия филиалов школ Шаолинь на других материках, продажи именной продукции, инвестиций в недвижимость.

— Так что же, Шаолинь совсем никчемное место? — разочаровано опустила я уголки губ.

— Ну почему же? — расплылся Шуга, потягиваясь в светло-бирюзовой футболке с надписью «рафинированный» белым ровным шрифтом. Как он объяснил мне в поезде, это означало, что он идёт по пути духовного просветления, то есть очищается, в чем и заключается процедура рафинирования, применительно к сахару. По его интерпретации надпись фактически означала «просветленный». — Там красиво!

До ближайшего к Шаолиню города мы, действительно, доехали быстро. Но Чонгук сказал, что от него до монастыря около двенадцати-тринадцати километров, и лучше бы нам основную часть проделать пешком. После гостеприимства Шэньси я совсем забыла, что не на бал меня везут, и опекать, окружая меня тепличными условиями, никто не будет, так что снова возвращались испытания. Ещё было светло, день, и дорога не обещала быть совсем невыносимой, разве что по-прежнему припекало солнце, и путь стелился вверх. По лицу Шуги я видела, что не одну меня подобная перспектива приводит в расстройство. Ви предложил понести мой рюкзак.

— Да нет, я пока не устала, спасибо.

— Но если что — говори. — Я кивнула, и пошла за Чонгуком, как всегда идущим впереди. Мы договорились, что если будет ехать в нужном направлении какой-нибудь транспорт, в который уместимся все вчетвером, то попытаемся его тормознуть. Но время было уже неудачным, туристы и приезжие к вечеру уехали, а местные нечасто мотались в Шаолинь. Кое-что подходящее появилось, только когда десять километров были пройдены. Небольшой пикап с двумя мужчинами, старым и зрелым (похоже, отец и сын, ехавшие навестить какого-то своего отпрыска, ставшего адептом), подобрали нас и доставили до конца. Вытряхнувшись из салона, в котором было не менее жарко, чем на улице, потому что в старой машине не работал кондиционер, наш квартет пошёл по финишной прямой — крутой лестнице вверх. Там, вдали, виднелись ворота. Первые, за которые ещё пускали туристов и паломников. Потом, как предупредил Чонгук, будут ещё одни, и переступить их порог задача посложнее. Добравшись до ровной площадки, запыхавшись, я грохнула свою сумку на вымощенную плиткой землю и согнулась пополам, пока трое моих спутников осматривались. Высота ещё не полторы тысячи метров, мы всего лишь на подступах к вершинам Суншань — горы, на которой раскинулся монастырь. Воздух посвежел, небо потемнело. Никаких любопытствующих и праздных зевак не осталось, мы были единственными (если не считать нескольких мальчишек разного возраста в серых халатах, и обритых) в небольшом дворике, с которого в разные стороны уводили другие лестницы, тропинки, открывался вид в три стороны на другие возвышенности, обрывы и внушающие трепет вертикальные утёсы.

— Ну, как тебе? — встав в позу иероглифа «середина», с руками в бока, вдохнул полную грудь Шуга.

— Ты… был… прав, — с запинками восстановила я дыхание. — Красиво.

— Если тебе тут нравится, — он наклонился ко мне, чтобы голос его не улетел никуда мимо, — то и от Тигриного лога будешь в восторге. Там не жизнь — песня! Правда, забраться чуточку сложнее. — По одной из лестниц, ведущих куда-то западнее, к зеленым, всё менее различимым от опускающихся сумерек зарослям, спускался монах.

— Я поговорю с ним, — взял это на себя Чонгук и, дав нам передышку, пошёл к налысо обритому буддисту. Я села на корточки, как это уже сделал Ви. Шуга присоединился.

— Вон там тренировочный лагерь, — указал он на низкие длинные постройки. — Сюда принимают даже совсем мелких, и они учатся до восемнадцати лет, после чего должны решить, останутся навсегда или уйдут. В год, бывает, полсотни новобранцев, условия армейские, сами убирают, стирают, готовят, при этом учатся, в общем, как во всех буддийских монастырях. — Сахарный, с характерным для него прищуром, обозрел по периметру всё вокруг, пока Чонгук продолжал толковать о чем-то с монахом. — Тренируются тут, правда, четыре часа утром, да два днём, а после обеда уже отдыхают.

— А многие хотят остаться навсегда? — поинтересовалась я.

— А то! Сюда же идут очень хорошие спонсорские деньги. Остался — считай жизнь обеспечена, а учитывая конкуренцию в Китае из-за переизбытка населения, найти стабильное место, где всегда накормят — это круто. Но не каждого в Шаолине оставляют, для этого нужно по-настоящему постараться, иначе обратно, вниз. А внизу, в Дэнфене, обычные школы боевых искусств, где учится около тридцати тысяч студентов. — Шуга, хоть и выглядел безалаберным и иногда глуповатым, в такие минуты показывал свои истинные мозги, их способность держать всю необходимую информацию о соперниках, противниках, или тех, за кем стоит приглядывать. — А из обычных школ не так много путей: в учителя же боевых искусств, в актёры и каскадеры, которых, как и первых, уже полным-полно, или же в бандиты и телохранители. Естественно, среди последних свободных мест всегда хватает. Так что этот мирный монастырь является одним из главных поставщиков беспринципных типов для криминальной сферы, которые, уходя отсюда, умеют неплохо драться. Разве может кто-нибудь в восемнадцать лет быть уже достаточно зрелым и осознавшим принципы, чтобы выбрать верный путь, если сюда его не взяли? Не думаю. — Чонгук отделился от монаха, оставшегося стоять там, где они и беседовали, и вернулся к нам.

— Нас пустят переночевать, — сообщил он и Шуга вытянул шею, как бы подталкивая его к продолжению поехавшими по лбу вверх бровями. — Да, и накормят, — успокоил его друг. Парень удовлетворенно улыбнулся. — Только… нас поместят отдельно. — Гук посмотрел на меня, поэтому я сразу же поднялась, не очень обрадованная такой перспективой. — Видите ли, тут есть два главных закона: монах не борется с монахом и монах никогда не нападает первым. Само собой, исключительно на монаха. Я напомнил им, что мы относимся к монашествующему обществу, чтобы обезопасить себя, как обычно, но монастырь-то мужской. Элию не пустят во внутренние гостевые комнаты, а во внешнем «странноприимном доме» осталась всего одна спальня. Кто-то из нас останется с ней, а двое пойдут внутрь. — Я сразу же схватила за руку Ви, поднимая его. Если мне придётся делить с кем-то спальню, да ещё наедине, естественно, что это будет только мой бесполый дух, не с молодыми людьми же я буду ночевать?

— Я останусь с Ви, — сделала я выбор вслух, который, думалось мне, не подлежал обсуждению.

— А почему опять я? — забрал у меня осторожно руку Ви. Шуга и Чонгук посмотрели на него с легким удивлением. — Я давно не был в Шаолине, я хочу посмотреть на него… сходить, поклониться Дамо******!

— Ви, ты чего? — изумилась и я. Придвинувшись к нему, я пальцем попросила его чуть склонить голову, чтобы я могла шепнуть ему на ухо: — Я не могу ночевать с одним из них, они же парни. Я стесняюсь. — Зардевшись и подумав немного, мой дух замолчал и, кивком дав согласие, перестал спорить.

— Отлично! — обрадовался Шуга, потерев ладони. На площадке стали зажигаться фонари. Чонгук пошёл к монаху, чтобы сообщить, что мы разобрались, кто где будет спать. Я потрепала Ви за рукав в области локтя, желая вывести его из заоблачного состояния, в котором он находился с самого подъёма. Он притянуто мне улыбнулся, и в этой улыбке я увидела, помимо напряжения, какую-то загнанность и тревогу.

— Что с тобой? — негромко спросила я.

— Ничего. Ничего, всё нормально. — Правой рукой он похлопал себя по карманам, озираясь по сторонам. — Ты иди, а я попозже подойду, мне надо в туалет. — Приняв это, как должное, я развернулась к зовущему меня молодому монаху, подошедшему, чтобы проводить в выделенную комнату, но запоздало осознала, что дух пошёл в туалет. Разве духи пользуются им? Впрочем, раз он ел, то, наверное, и туалет ему нужен… а женский или мужской? Нет, правда, как… как у него там всё работает? По внешности-то он парень, и ему нужно идти в мужской, чтобы никого не смутить, но… физиологически, по факту… как он это делает? Надо, обязательно надо спросить у него об этом, когда он вернётся.

Чонгук и Шуга свернули в другую калитку, провожаемые старшим буддистом, а я, мимо закрытых сувенирных лавок, поглядывая на торчащие из-за монастырской стены макушки пагод, пошаркала за своим проводником.

Примечания:

* левополые — китайское понятие, синонимичное европейскому «варвары». В Европе слово пошло из Античности, от слова «барба», борода, т. е. все, кто не брились — были дикарями. В Китае же коренное население носило одежду (халаты, платья, рубашки), запахивая правую полу поверх левой, в то время как все окружающие народности (монголы, тибетцы, тунгусы, тюрки и пр.) верхней запахивали левую полу. По этому признаку китайцы определяли своих «варваров»

**Чжулун — мифический китайский дракон, держащий свечу, чтобы разгонять мрак. Считается, что от его дыхания зависит погода, а от того, закрыты или открыты его глаза — наступает день или ночь

*** Кашьяпа Матанга — настоящее имя. Шэ Мотен — китайское наименование

**** Дхармаратна — настоящее имя. Чжу Фалань — китайское наименование

***** имеется в виду самому учению, отказ от страстей и стремление к нирване

****** Дамо — основатель чань(дзен) — буддизма, основоположник учения шаолиньской школы, святой, медитировавший в этих местах

Перевод буддийских сутр с китайского А.В. Чебунина (в других переводах они могут звучать иначе и даже нести несколько другой смысл)

Уйдя из Шаолиня

Устроившись аскетически скромно, Шуга и Чонгук поужинали постной ячменной похлебкой с цампой и запили это всё чаем с женьшенем, после чего младший ушёл на тренировочный двор, размяться со старшими и лучшими учениками Шаолиня. Здесь они не говорили, что являются золотыми, представлялись просто представителями корейских школ боевых искусств, противопоставляя тхэквондо кунг-фу и, поскольку Чонгука здесь уже видели не первый раз, и знали, как очень талантливого молодого воина, никогда не отказывали ему в ночлеге и дружеском бое для проверки умений. Золотые не доверяли шаолиньской любви к деньгам. Если они раскрывали свои секреты и знания для всего мира, ведясь на прибыль, если они готовы были быть хоть артистами для развлечения, лишь бы жить припеваючи, кто может гарантировать, что их не купит Дзи-си или Дракон? Вместе с теми тридцатью тысячами студентов, что представляют собой настоящую армию. И тогда, какими бы не были золотые могучими и ловкими, их просто сотрут и уничтожат, задавив количеством.

Чонгук вернулся спустя час, тряся мокрыми волосами. После разминки и несерьёзного сражения, он ополоснулся холодной водой и только тогда пришёл ложиться спать.

— Ну как, всех победил? — не спал ещё Шуга.

— Кроме одного, — он поймал удивленный взгляд друга. — Устал под конец и не стал напрягаться, поддался. Пусть уж не думают, что я совсем непобедимый, а то заподозрят что-то неладное.

— Ой-ой, непобедимый, — шутя, закатил глаза Сахарный. — Хосок тебя с легкостью в морской узел скручивает.

— То Хосок, — забрался в постель Чонгук, раздевшись. — И Чимин, и Сандо… но они же золотые, это ясно.

— Эх, может зря я не прикладывал усилий особых? Из наших вояк я теперь разве что не слабое звено.

— Да брось, ты неплохо дерешься.

— Неплохо — да, но по сравнению с вами… — Шуга вспомнил какое-то отдаленное прошлое. — Но тогда нужны были люди, в Сеуле не хватало наших ребят для борьбы с преступностью, и я вызвался добровольцем, из-за чего раньше покинул Лог. Хотя не могу сказать, что сильно жалею. Только вот по той причине, что практики не хватает в мастерстве.

— Ты знал, что не очень готов, и всё равно, рискуя собой, ушёл. Другим не хватило смелости, или они не хотели покидать монастырь, ведь там жилось так спокойно. Ты крутой, Юнги, — заверил младший, заложив руки под голову.

— Ага, такой крутой, как подъём на эту гору — с меня только покатываться. — Чонгук не стал спорить, он знал, что Шугу, если он вбил себе что-то в голову на какое-то время, не разубедить. Он упрямый и твердолобый порой. Обделённость и юношеская неуверенность, перебродив, осела в нём парочкой комплексов, которые изредка прорывались наружу, но чаще Шуга успешно душил и застилал их юмором, оптимизмом и «забиванием хрена», как он выражался, на всё угнетающее.

— Может, с Элией мне стоило остаться? — перевел разговор Чонгук. Юнги на него хитровато покосился в темноте.

— Чего это?

— Я дерусь лучше. Если что, я защищу её надежнее, чем Тэхён.

— Только в этом дело? А, может, тебе девочка понравилась? — въедливо поинтересовался Шуга.

— Что? — вполне искренне изумился парень, никогда не прислушиваясь к своим личным чувствам и эмоциям. Он мог их испытывать, но не культивировать, на уме всегда были задачи золотых, планирование и просчеты дальнейших действий. — Да нет, как можно? Нам же её спасти надо, охранять. Она центр важного задания, которое никак нельзя провалить, к тому же, не умеющая за себя постоять. Было бы непристойно разглядывать Элию, пользуясь её неведением. Я и не смотрю на неё как-то… не так, как следует.

— Да? А я сразу приценился, но, к счастью, она меня не привлекла. Страшненькая.

— Шуга, ну нельзя ж так, — укорил его Чонгук.

— А что такого? Это моё мнение, я ж не ей его говорю. Нет, ну она в моём понимании страшненькая, другим может, и нет. Я люблю посочнее, грудь там, попа… И сама по себе что б была такая, зажигалка, а не вобла…

— Тихо! — шикнул на него младший, что-то заметив в ночном беззвучии. Дёрнувшись к рюкзаку и выхватив из него в момент нунчаки, Чонгук уже подскочил было на ноги, но щелкнуло что-то, и зажглась свеча в ногах матрасов молодых людей. Шуга тоже подпрыгнул, однако через секунду они опознали юношу в костюме монаха Шаолиня.

— Джонхан, твою мать! — схватился Сахарный за сердце. — Ебыча тебе прописать за такое.

— Не ругайся в святом месте, — отчитал его паренек лет шестнадцати.

— Тебя никто не видел? — спросил Чонгук. Ему покачали в ответ головой.

— Отец в совершенстве обучил меня технике Крадущейся тени, иначе я бы тут и недели не выжил.

— Вот уж правда, я тебя почувствовал, когда ты уже был в нашей комнате, — дивясь собственной невнимательности, признал Чонгук. — Ты опасный, Джонхан.

— Пока нет, — улыбнулся тот. — В стремлении уметь быть невидимым, я толком не научился драться.

— С такой внезапностью тебе оно к черту не сдалось, — заметил Шуга.

— Ладно, ближе к делу, — пришёл в себя Чонгук, выяснивший, что перед ними их же лазутчик, уже пять лет живущий в Шаолине. Отправляя своего сына, которому тогда было двенадцать лет, в чужую школу, за тридевять земель, мастер Хан рисковал очень сильно. Не только тем, что мальчика разоблачат, и он лишится сына, но и тем, что Джонхан, ещё не окрепший в учении и не закрепивший воспитание золотого, переметнётся на сторону врагов, и тогда он всё равно потеряет сына. Но Джонхан уже почти повзрослел, не меняя преданности, и, благодаря тому, что он с малых лет обитал в Китае, прикидываясь сиротой, ни у кого не возникало сомнений, что он честный, без камня за пазухой мальчишка, не способный работать на кого-то постороннего, потому что совсем ребенку это, считалось, сделать невозможно — вести двойную игру и лицемерить. А уж провести связь между ним и золотыми было и вовсе нелогично, однако реальность была именно такой. И эта реальность требовала жертвы в виде того, что с сыном больше с тех пор не виделись ни отец, ни мать, ни его младшая сестра. — Кто-нибудь из наших тут проходил?

— Нет, уже месяца три никого не было. А вы откуда и куда? Я видел, с вами спутница.

— Это внучка предсказательницы. Помнишь? Дочь друга твоего отца.

— Да-да, Чимин, кажется, в прошлом году, рассказывал что-то о её поисках. Так, вы домой теперь?

— Ага, — задул свечку Шуга, чтобы не привлекать светом внимания. — Как обстановка в окрестностях?

— Да ничего хорошего. В начале года Синьцзян нанял около двухсот человек из студентов Дэнфэна, а буквально месяц назад около сотни подалось в драконы.

— М-да, — тяжело вздохнул Юнги. — Приближается большая жопа.

— Пока всё не так плохо. Синьцзян направляет свои силы против юньнаньских и толп банд Гуандуна на юге. Если повезет, они там друг друга перережут, и дело с концом.

— А драконы? — насторожился Чонгук.

— С этими не очень понятно. Часть, скорее всего, отправилась в Шаньси, где у них общие дела с этим бабским царством.

— Ох, этот женский клан Шаньси уже задолбал, — нахмурился Шуга. — Нашим вашим, давай спляшем! С ними так легко договориться, что договариваются все, а в итоге на чьей они стороне — непонятно.

— Они же женщины, — пожал плечами Чонгук. — Они слабее, им нужно как-то выживать, вот в ход и идёт хитрость. По крайней мере, сейчас они с драконами, а мы уже знаем об их непостоянстве, и будем предусмотрительны. Так, Джонхан, ты сказал «часть» ушла в Шаньси. А другая?

— В сторону Пекина.

— Чёрт! — стиснул зубы Чонгук, лягнув пяткой одеяло. — Обычно Хэбэй была той провинцией, через которую можно было идти, не задумываясь, но если там, как минимум, полсотни драконов, то это меняет планы. Как безопасно провести Элию? Я рассчитывал, что мы сядем в порт где-нибудь в Бохайском заливе.

— Может, попробовать через Шаньдун? В Циндао? — предположил Джонхан.

— Нет, от Яньтаня и до самой границы с Вьетнамом всё побережье в мафии и гангстерах, — погрустнел Чонгук, понимая, что неприятности и трудности увеличиваются. — Драконов в южных портах всегда было полно, а там и Триада, и эти чудики из Белого лотоса, и пираты, такие же продажные, как шаолиньцы и дамы из Шаньси. И даже американские группировки заплывают. Им, конечно, на нас всё равно, но кто знает, с кем сотрудничает ещё Синьцзян и Цинхай? А именно они охотятся за нами и Элией.

— Жаль, что самолёты — это всегда строгое оформление по документам, — посетовал Юнги. — Как было бы просто!

— Ладно уж, что-нибудь придумаем, — попытался успокоить и себя, и друзей Чонгук. — Спасибо, что предупредил, — пожал он руку Джонхану. — Спокойной ночи, и будь осторожен! Наши мобильные на месте?

— Найдёте их, где и всегда. Заряженные и работоспособные. — Парень поднялся и, готовый опять неслышно исчезнуть во мраке, помедлил. — Как там отец? Передавайте ему, что я… помню все его наставления и стараюсь не подвести золотых.

— Передадим, — заверил Чонгук, подумав, что юноша, наверное, изначально хотел сказать «скучаю по нему», но не стал проявлять чувства. Все они, вступившие на путь воина, должны забыть о привязанностях, о семьях, иначе может случиться беда, как с родными Элии. Чонгук подумал об их троице, которой они чаще всего отправлялись на задания. Ви был сиротой, ему не надо было стараться забыть о доме; Шуга ушёл из дома за несколько месяцев до того, как попал в Лог, чтобы приехать в столицу, Сеул, и достичь небывалых высот. Его родители, ограниченные и несчастные от своей постоянной бедности люди, с радостью отпустили его тогда, и не делали попыток найти. Думали ли они о том, что он мертв или жив? А его, Чонгука, родители, не потянувшие того количества отпрысков, которое наплодили, сами привезли его на Каясан, оставили с тощим рюкзачком у храма Хэинса, и уехали. Хотел ли он, спустя восемь лет, вернуться к ним и сказать что-нибудь? Когда-то он думал, что выскажет им всё, что будет зол, что возненавидит их, но время прошло, вместе с тем гневом и подростковыми слезами, которые он пролил несколько раз в подушку своей кельи буддистского адепта. Даже Чимин, спавший на соседней кровати пять лет, никогда не заметил, как горько далась разлука Чонгуку. А теперь он смотрит на Джонхана и, зная мастера Хана, представляет, насколько больно даются подобные расставания с обеих сторон, но какой иногда в этом заключается родительский подвиг. Родителей, привыкших служить какому-то делу, отдавая ему и себя, и своих детей. Знали ли его мать и отец о Тигрином логе истину? Чонгук не навещал их с тех пор, и не мог ответить.

Ещё ночью, за час до рассвета, Юнги и Чонгук покинули свою спаленку и, спустившись по овражному склону, откопали в незаметной глухой прогалине полиэтиленовый пакет со средствами связи. Там же, присыпав землёй и заложив булыжниками, они оставили рюкзаки, свои и Тэхёна, который предусмотрительно оставил свой у выхода, чтобы его захватили друзья, а ему не пришлось раскрыться при Элии. В больших городах и населенных пунктах продвигаться с такими баулами — привлекать к себе внимание, к тому же, это в горах нужна еда, спальные мешки и другие необходимые походные вещи, а в цивилизованных местах требуются деньги, и больше ничего. Кроме оружия. Чонгук и Юнги распихали ножи и сюрикены по карманам. У первого под курткой на спине спрятались нунчаки, второй закрепил кобуру и сунул в неё два револьвера. Опрыскав клад специальной жидкостью, стирающей запах людского присутствия даже для собак, друзья оставляли своё снаряжение для следующего раза. Своего, или того, кто из золотых пойдёт по этому маршруту. Эта система уже три года работала без изъянов.

***

Ви не сильно задержался, но я всё равно успела запереживать. Каждый раз, когда он был вне моего поля зрения, я боялась, что он покинет меня, исчерпавший свои магические возможности. Хотя он и заверял, что без моей помощи обратно никак, я ничего не знала в столь тонких материях и не могла получить гарантию от каких-то высших сил, что они осуществляют поставку духов бесперебойно.

Ви вошёл тихо, задумчиво. Сел на свою кровать, закинул на неё ноги (обувь мы оставляли при входе в домик). Я вспомнила о вопросе, который ему хотела задать, по поводу половой принадлежности туалета, но не решилась. Он уставился в стенку напротив, а я на его профиль. Красивый. И его огненно-красные волосы завораживали, и серьга в ухе. Я пригляделась и заметила, что корни волос темнеют, чего не было три дня назад. Или я не обращала внимание?

— У тебя… — Он повернул ко мне лицо, среагировав на голос. — Волосы чернеют, — я подняла руку к своим, на себе показывая, где именно. — Вот тут, у корней. Как у людей, когда они красятся. Я знаю, потому что бабушка красила меня в черный, и когда волосы отрастали, то было ощущение, что я лысею, потому что корни белели, и смотрелось кошмарно. А у тебя почему они меняют цвет?

— Это срок моей нечеловеческой сущности, — не моргнув, произнес Ви. — Когда они станут темными полностью — я стану человеком. — Я округлила глаза, ахнув.

— Как?! Это возможно?! — Я не поняла по его выражению, сам он рад этому или нет, поэтому не знала, как реагировать? — И… и ты тогда останешься с нами? Совсем?

— Да, в золотые подамся, как считаешь? — откинулся он на подушку, рассуждая.

— О, это было бы здорово! И… и ты бы тогда точно был парнем, да? — уточнила я.

— А… по-твоему, я смогу быть похожим на девушку? — пробасил он своим, порой очень низким, голосом. Немного растерянная, я для приличия оглядела его с ног до головы.

— Нет. Конечно, нет.

— Значит, всё очевидно.

— А почему именно в золотые? Ты же слышал, и видишь, как тяжело ими быть.

— Зато достойно. И благородно. — Я покивала, соглашаясь с ним.

— И то, что им жениться нельзя, тебя не смутит. Ты же чистый дух, у тебя же не возникают привязанности?

— Да, я чистый дух. — Ви посмотрел мне в глаза, повторив за мной механически, не вслушавшись и не слыша, как будто, себя. Потом, моргнув, он осмыслил и добавил: — До того, как волосы перестанут быть красными.

— Расскажи мне о себе, хоть что-нибудь. Со всей этой беготнёй и суматохой, я не имела возможности узнать о тебе что-то.

— Я возник из ниоткуда, — негромко, сразу же начал Ви. — Просто появился, однажды, когда меня кто-то заметил. До этого меня не было. Я постепенно осознавал происходящее вокруг, бродил повсюду, бесприютный и предоставленный сам себе. Потом я нашёл прибежище, в одном святом месте. Там было здорово, там я впервые ощутил тепло и то, какими хорошими бывают люди. Я понял, что должен защищать их и беречь. С тех пор я этим и занимаюсь. — Я с интересом это всё дослушала, успев лечь на бок, подложив ладони под щеку.

— То есть, тебе не придётся сильно менять род деятельности, становясь золотым?

— Совершенно не придётся.

— Чонгук и Шуга так нахваливают монастырь, в который меня ведут. А что, если я почувствую там себя чужой? Меня-то в золотые не примут. Кем я там буду?

— Ты же изучаешь медицину, а воины всегда обеспечат тебя работенкой. Будешь медсестрой. — Мне не нравилось это современное слово, которое отдаляло меня от знахарства бабушки. Я хотела идти по её стопам.

— Нет, целительницей, — робко поправила я.

— Угу. Ведьмочкой, — хохотнул Ви, озорно на меня поглядев.

— Я не ведьма, — нахмурилась я. — Ну…ведунья, что ли. Звучит мягче.

— Всё тебе не так. Не медсестра, не ведьма… Медведьма ты, вот кто! — улыбаясь, определил он меня.

— Медведьма? Больше похоже на название самки медведя, — засмеялась я, — причем белого медведя. — Перекатившись на спину, я сплела пальцы на груди. — Может, моя родина, как и у них, на севере? Бабушка не была альбиноской, интересно, а мама или папа были? Или я одна такая, неудачная?

— Почему это неудачная? — подобрался к краю своей кровати Ви. — Ты особенная.

— Бабушка говорила, что я лунный ребенок. Не знаю, почему. Я не чувствую с Луной никакой связи. Хотя я не загораю на солнце, совсем. Кожа всегда бледная. — Почувствовав желание поделиться с кем-нибудь и быть откровенной, я повернулась к Ви. — Перед смертью… когда она умирала… бабушка велела мне найти своё солнце, чтобы меня не поглотила тьма. Как ты думаешь, что бы это могло значить?

— Мне кажется, она имела в виду, что надо держаться света и добра.

— Могла ли она подразумевать золотых? Неужели она не в состоянии была сказать прямо, без этих странных метафор?

— Если она была прорицательницей, то наверняка видела абстрактными картинками, поэтому сказала тебе то, что успела увидеть. — Ви протянул мне ладонь, и я взялась за неё. — Избегать тьмы совсем нетрудно, медведьма. Главное не смотри на солнце, когда найдёшь его, а то ослепнешь, и погрузишься во мрак. — Я задумалась, приняв к сведению замечание моего духа. После короткой паузы, он дополнил: — Тьма коварна. Иногда она прикидывается светом, да таким ярким, что белое рядом с ней выглядит черным.

— Ты только что сказал, что тьмы нетрудно избежать, и сразу же пугаешь меня её коварством! Как же быть?

— Закрой глаза. — Я послушалась, сомкнув веки. В ушах зазвучал голос Ви: — Слушай сердце. Его не обманешь. — Оно почему-то сразу же бойко ухнуло, словно обрадовавшись или рванув к чему-то, но тотчас угомонилось. — Слова врут, зрение врёт, но чувства — нет. Все люди знают, что хорошо, а что плохо, это всё так просто, но каждый раз просыпается эгоизм, или трусость, или желание стать лучше кого-то, обойти кого-то и победить, завладеть чем-то, и люди пускаются в демагогию и создание теорий, почему должно быть так, а не эдак. Но если прислушаться к себе, то каждый — каждый! — знает, в какой момент начинается ложь, в какой момент игнорируются другие и что-то делается несправедливо и неправильно. Проблема не в том, что люди не знают, что зло, а что добро. Проблема в том, что они не понимают, зачем и ради чего нужно добро? Все так привыкли к аргументам и словесным объяснениям, что «надо» и «так должно быть» никого не устраивает. Но разве истина — это не то, что не требует оправданий? Когда человек крадёт или убивает, он сразу же ищет сотни причин, почему сделал это: обвиняет других, выгораживает себя. Когда человек совершает добрый поступок, у него нет объяснений, и он в них не нуждается. Добро — это то, как должно быть, без сносок и заковыченных разжевываний. А зло… знаешь, есть такая фраза: «Прежде чем совершить поступок, представь, что ты рассказываешь о нем матери. Если тебе становится стыдно — не совершай его». У меня никогда не было матери, и у тебя тоже, но, я уверен, если ты будешь руководствоваться этим законом, то никогда не совершишь того, чего не следует.

Утром я увидела, как Ви, обуваясь, заправил под каждую из брючин по ножику. Когда мы вышли к лестнице, чтобы продолжать путь, то ни у кого из молодых людей не было своих обычных нош, и только я топала со своей сумкой.

— Куда вы дели свои вещи? — удивилась я.

— Сбросили балластом, — добродушно позевывал Шуга, плетясь вниз по ступенькам.

— Они слишком громоздки, и уже не нужны нам в городах, — объяснил Чонгук. — Всё что нужно можно купить, а остановиться на ночевку на улицах в спальном мешке как-то… странно, — улыбнулся он, и я согласилась с этим доводом.

Именно Чонгук заметил их первым. Они сели с нами в один автобус в Чжэнчжоу, два мужчины в темном, один из которых раза два или три очень тихо говорил по мобильному. Я этого всего не заметила, узнала позже, со слов ребят. Я вообще почему-то забыла о какой-либо опасности и, не зная, чего ждать, не ждала ничего вовсе. Но золотые были настороже. Чонгук велел нам выйти на предпоследней остановке, хотя билеты мы купили до конечной, и эти типы тоже, но они вышли вместе с нами, завозившись якобы со шнурками, когда мы медленно пошли прочь. Один из них опять взялся за телефон. Мне объяснили, что за нами, возможно, слежка, именно в этот момент, когда мы пошли по узкой улочке, подальше от двух подозрительных персонажей. До этого моя компания умудрилась обсудить это так незаметно, что я и в ус не дула о каких-то шпиках на хвосте.

— А кто они? Синьцзянцы? — шепотом спросила я у Гука.

— Понятия не имею, но если они вновь где-то покажутся на нашем пути, то, скорее всего, да. — Я ощутила волнение, комочком зародившееся в животе и поднимающееся к горлу. Кроме того, оно увеличивалось, ширилось, дергало мои нервы. Да, тех всего двое, а у меня трое защитников, но кто знает, есть ли подкрепление у незнакомцев?

Чонгук стал водить нас кругами некоторое время, чтобы выяснить, идёт ли кто следом? Около часа мы потеряли на то, чтобы убедиться, что мужчины в темном растаяли. Сев в такси, мы попросили довезти нас до автобусной остановки на трассе, откуда решили двигаться дальше. Мы двигались на север, надумав покинуть Хэнань и очутиться в Хэбэй, которая, как заметил Шуга, не ждёт нас с распростертыми объятьями.

— Мы будем осторожны, — коротко сказал Чонгук и, не теряя выдержки и улыбки, предназначенной для меня, чтобы я не переживала, постоянно стрелял глазами по сторонам и вслушивался во всё так тщательно, что я замечала, как он игнорирует некоторые наши разговоры, кивая для вида.

Но,несмотря на все предосторожности и страховки, когда мы сошли в Ханьдане, пересекшие границу Хэбэй, уже три каких-то странных личности крутилось возле нас. Меня крепко сжали за руку и я, подумав, что это Ви поддерживает меня, обнаружила, что это сделал Чонгук, прошептавший сквозь сомкнутые губы:

— Будь готова бежать, если что. Максимально быстро, как только умеешь.

— Да уж, их тут реально дохрена, — серьёзно проворчал Шуга, идя рядом. — Если они на каждой станции… — Мне на голову нацепили кепку, скрывающую мои белоснежные волосы, которые наверняка привлекали внимание. Но если искали нас, то всё равно знали, что нас четверо, три юноши и одна девушка. Мы прошли поодаль от тех троих, что о чем-то переговаривались, изучая пассажиров общественного транспорта и, когда мы уже сворачивали за магазинчик на углу, один из них — я видела боковым зрением — кивнул на нас, толкнув стоявшего рядом, а тот, как по цепочке, толкнул третьего. Первый сразу же зашагал в нашу сторону. И это заметила не только я. — Черт, втопим?! — не рыпаясь, спросил Шуга.

— На счет «три», — безмятежно изрек Гук. — Вы с Ви влево, я с Элией вправо. — Я сглотнула слюну, чувствуя, как всё вмиг обострилось, накалилось, и иного выхода нет. Пересидеть уже не получится. — Раз, два, три! — Золотой дернул меня, срываясь с места, сквозь пешеходов, прибывающих и убывающих людей с чемоданами, один из которых, работяга на вид, попался нам сразу же с грудой клетчатых сумок, и я, не то от испуга, не то от внезапности, перепрыгнула ряд этого багажа, повторяя заячий прыжок Чонгука, на секунду отпустившего мою руку, чтобы я легче перескочила преграду. Сразу же схватив её вновь, он потянул меня дальше. Я видела, как устремились в другую сторону Ви и Шуга, однако из троих мужчин за ними погнался один, а двое за нами, и мне стало страшно от предположения, что погоня эта из-за меня, а не из-за них. Нет, нет, я не хочу! Что я сделала? Дзи-си ведь не может знать, что я была свидетельницей убийства бабушки? Да и чем я опасна в данном случае? Тем, что могу дать показания? Да кто станет меня слушать? Тогда зачем я вообще этим бандитам? Я не хочу повторить судьбу мамы… я не хочу умирать, пожалуйста! Все эти крамольные и трусливые мысли неслись у меня в голове, пока я неслась за Чонгуком, сбиваясь в дыхании, видя и чувствуя, как за нами гонятся двое, один из которых, на ходу, уже не скрывая, перезванивался с кем-то, видимо сообщая наши координаты, призывая подмогу. О нет, Чонгук ведь не справится с толпой! Неужели мы ещё далеко от остальных золотых? Неужели к нам не прибудет помощь? Мы бежали по улицам, расталкивая людей, хотя большая часть успевала шарахаться сама. Я была рада, что по нам не стреляют, как в фильмах, наверное, это было бы совсем противозаконно, начать метиться по людям среди бела дня? Можно же зацепить невиновных. Чонгук свернул в переулок между двумя высокими жилыми домами. Он старался сначала скрыться среди толпы, не уходить от многолюдности, потому что в ней безопаснее. Выбирая улицы пошире, оживленные, полные торговых точек, он буквально тащил меня за собой, вряд ли зная, куда бежать, но имея конкретную цель: оторваться. Однако когда перед нами, навстречу, вынеслось ещё два типа в черных костюмах, нам пришлось уйти в боковые закоулки, удаляясь от людских масс, но зато не загоняя себя в клещи между двумя парами преследователей. Я не могла не думать о том, где сейчас Шуга и Ви? Не поймают ли их? Не схватят? Не убьют ли? О Будда, будь милостив!

Многоэтажки сменились застройками времен культурной революции, домами в несколько этажей, типовых, со скромными квартирами внутри. Мы определено приближались к окраинному району. Мои силы подходили к концу.

— Чонгук, я… я не могу!

— Можешь! — через плечо бросил он мне. — Элия, от этого жизнь зависит, понимаешь?! — Я всё понимала, но я не была олимпийской чемпионкой и бегуньей. Даже гимнасткой. Я задыхалась и легкие горели от напряжения.

— Чонгук! — Я попыталась отключить мозг, чтобы ноги бежали сами, не ощущая усталости, но это не помогало. Золотой опять свернул куда-то, уходя от топота, гонящегося за нами. Я подчинялась, не видя уже ничего вокруг. Только бы бежать, ещё немного, до какого-то спасительного места! Слева и права выросли одноэтажные фанзы, жилища коренных китайцев, с иероглифами над входами, с красными подпорками, с фундаментами на сваях (видимо где-то рядом речка), с решетчатыми панелями. Фанзы образовывали квадратные кварталы с лабиринтами переходов между ними. Переулки, или, вернее, тротуары от стены до стены, сужались до двух метров в ширину. Под самыми крышами были натянуты бельевые веревки, и на них сушились платья, простыни, наволочки. Я старалась пригибаться, как Чонгук, но ткань всё равно стегала нас по спинам, а стоило чуть-чуть приподнять лицо, как она облепляла его. Я отбилась от чьего-то полотенца, отшвырнув его и мысленно извиняясь за беспорядок. Обернувшись, я увидела четверых мужчин, приотставших, но упорно следующих за нами. Один из них, бегущий первым, тоже запутался в простыне. — Чонгук, не могу больше! — чтобы не упасть, остановилась я, наклонившись вперед. Парень торопливо посмотрел за наши спины.

— Элия, ещё немного…

— Я… не… ох… — вытерев пот со лба, с мольбой посмотрела я на него. Дыхания не хватало даже на слова. Молодой человек, с сожалением поджимая губы, нервно прищурился, задрал голову, осмотрелся. Ещё раз оценив сокращающееся не в нашу пользу расстояние между нами и гангстерами, он подпрыгнул, схватился за балку на углу одной из крыш и, подтянувшись, забрался на неё, оседлал, обхватил ногами толстое, квадратно ограненное бревно, свесился вниз головой и, подхватив меня подмышки, подтянул к себе, на крышу. Подняв меня, как легкую куклу, на деревянную перекладину, он сам ловко перебрался по ней на центральную ось крыши, от которой шло два ската в обе стороны.

— Иди сюда! Быстрее! Только не наступай на черепицу — провалишься! — Я нашла в себе силы встать и добраться до него. Узкая, в ступню шириной балка, служила тропой к спасению, но надо было обладать чувством равновесия, или опытом хождения по канату, чтобы двигаться по ней быстро. Вынужденная замедленная прогулка дала мне время, чтобы немного восстановиться, когда раздался первый выстрел.

Очутившиеся вдали от лишних глаз, мы стали жертвами уединения и безнаказанности. Сбитые с толку нашим взлетом на крыши, гангстеры слегка растерялись, не имея физических способностей Гука так высоко запрыгнуть и подтянуться. Поэтому какое-то время они шли за нами по низу, откуда не совсем было удобно за нами наблюдать, но когда головы вдруг показались, один из преступников выстрелил. Другой, правда, почему-то накричал на него, но мы всё равно согнулись и буквально поползли по своей дорожке. Мы преодолели несколько домов таким образом, и мужчины всё-таки нашли где-то путь к крышам. Я и Чонгук посмотрели через плечо после второго выстрела. Они, преследователи, тоже не грациозные, как и я, боясь обвалиться, гуськом крались тем же образом. Пуля пронеслась возле Чонгука, и это дало мне ещё одно подтверждение: они охотятся за мной! Живой, при всём этом.

— Гук, ты же можешь бежать по этой балке — беги! — попросила я его. — Они тебя застрелят!

— Я тебя не брошу, не придумывай!

— Но они стреляли в тебя!

— Мы ещё не знаем, что они хотят сделать с тобой, — осторожно сказал он. Я хотела возмутиться, а потом увидела, обернувшись, что мужчина целится в Чонгука. Подскочив, я ринулась на парня и, обхватив его, закрыла собой. Метившийся китаец опустил пистолет, разочарованный, что ему не дали пристрелить того, кого ему хотелось. — Что ты делаешь?! — испугался Гук, что я закрыла его собой. — Ты с ума сошла? Уйди за мою спину!

— Нет! — вцепилась я в него. Один из наших недоброжелателей поскользнулся и, съехав на черепицу, проломил её своим весом и канул в небытие под ломкий хруст покрытия крыши. Дернувшаяся на звук, заодно сражавшаяся с Гуком за то, чтобы служить ему прикрытием, я разомкнула пальцы и тоже оступилась. Парень поймал меня одной рукой, но с другой стороны на него налетели подошедшие враги. Они не могли напасть одновременно, но даже один, свободный в своих действиях, сумел толкнуть Чонгука так, что тот выронил меня и я, повторяя путь провалившегося мужчины, тоже упала на черепицу, не выдержавшую и меня, и грохнулась внутрь фанзы, попав ровно на промятый топчан в чьей-то пустой комнате. Взору моему открылось голубое небо Ханьданя, которое наполовину перекрылось взволнованным лицом Чонгука, судя по звукам, отбившемуся от первого атаковавшего.

— Элия? Всё в порядке?

— Я в порядке! — успокоила его я, и он пропал, продолжая бороться с теми, кто догнал нас. Я не видела толком, что происходило на крыше, только мельтешение краёв силуэтов и характерные выдохи бойцов вроде «ха!» и «ху!». Я огляделась, не зная, что лучше, попытаться забраться на крышу и прийти на подмогу другу, или выбраться из дома и продолжать бежать? Пока я оглядывалась, крыша проломилась третий раз и, в другом конце комнаты, очутился бандит, сброшенный Чонгуком. Видя, что пока он ушибся и приходит в себя, я быстрее поднялась и понеслась на выход, чтобы не очутиться в его власти. Мужчина заметил движение и, осознав, что упускает ту, за которой они бежали, стал подниматься. К тому моменту я уже выбежала на улицу, почти не осматриваясь, зная только, что надо скрыться. Но стоило отдалиться на несколько метров, как я не смогла уйти, не зная, что с Чонгуком? Я посмотрела на крышу. Он вырубил ещё одного противника и теперь дрался с последним, который явно уступал ему по всем показателям. В руке молодого человека молниеносно мелькали нунчаки, так что я скорее догадалась, чем увидела их. Они до того крепко и многократно отделывали китайца, что любо было глядеть. Но из дома за мной вынесся другой преступник и я, не имея возможности дальше наслаждаться зрелищем драки Чонгука, понеслась прочь.

Увидев в конце переулка проезжающие машины, которые подсказали, что там улица побольше, я рванула туда. Мужчина наступал мне на пятки, но я немного отдохнула, и могла задействовать свои резервы. Добежав до угла с небольшим отрывом, я увидела впереди перекресток и светофор. Если бы повезло так, чтобы я подбежала на зеленый для пешеходов, и после меня сразу включился красный! Будда, сделай так, сделай так! Ты не волшебник, но пожалуйста! В бешеном темпе я буквально втемяшилась в столб, на котором крепился светофор. Отдыхиваясь, приложив ладонь к груди, я посмотрела на счетчик. Красный человечек ещё сто секунд. Девяносто девять, девяносто восемь. Этого хватит, чтобы меня догнали. А тем, кто стоит на поворот, на колесах, через семь секунд зажжётся зеленый. Перебежать в наглую не успею — собьют.

— Эй, красавица! — Я не придала значения, не веря, что обращаются ко мне. — Девушка! — Со второго раза я опустила лицо и увидела, что вторым на поворот стоит байк, серебристый, с черными полосками. Его водитель приподнял визор шлема и на меня смотрели смеющиеся и игривые глаза. — На пожар бежишь? — Я посмотрела загнанно на мужчину, который был уже в каких-то ста метрах от меня. Светофор для транспорта зажегся зеленым.

— Нет, за мной гонятся! Очень плохие люди! — Мотоциклист посмотрел туда же, куда и я, посерьёзнев. Ему начали сигналить сзади, призывая трогаться. Я вцепилась в столб, приготовившись падать под колеса, чтобы быть размазанной по проезжей части.

— Прыгай ко мне! — быстро сказал байкер, чьего лица я не видела. Я недоверчиво стала глазами водить с него на бандита и обратно. — Ну же? Или тебя не надо спасти от этого человека? — Гудки машин стали почти оглушительными, уже не призывающими мотоциклиста ехать, а проклинающими его. Прикидывая, что хуже быть не может и ноги меня всё равно в данном случае не спасут, я кивнула и, пожелав себе удачи, подбежала к байку. Перекинув ногу позади водителя, я вцепилась в него и, едва успела сомкнуть на нём руки, как он нажал на газ и мы, подобно падающей в небе звезде, сорвались с места, разрушая образовавшуюся пробку. Мой преследователь почти настиг меня, но, в шаге от победы, остался с носом, обставленный судьбой, потому что нашёлся случайный добрый рыцарь на железном коне, которого послали мне Небеса. Прижавшись щекой к его широкой спине, я почувствовала облегчение за себя, и безумное волнение за Чонгука, Шугу и Ви.

В городе Ханьдань

От ветра, рожденного скоростью, с меня сорвало кепку, и она улетела под колеса ехавших сзади автомобилей. Я, испуганная и впервые оказавшаяся на мотоцикле, закрыла глаза, не зная, как долго предстоит мне на нем гнать. Мой спаситель ничего не говорил, да и не было бы слышно слов сквозь шлем и вой магистрали. Пожалуй, я была даже рада, что он не оборачивается, а внимательно смотрит на дорогу. Верти он лицом, я бы чувствовала страх за нашу сохранность.

Постепенно, рвущие потоки воздуха, бившие мне по плечам, стали уменьшаться. Мотор байка уже не ревел, а успокаивался. Я подняла голову, оторвав щеку от шершавой куртки водителя. Мы катились размерено по переулку, где не было людей. К добру это или худу? Где Чонгук, Ви, Шуга? Как я найду их? Они наверняка меня ищут, если уцелели. Выставив ногу на бордюр, мотоциклист заглушил байк, остановившись. Я принялась слезать с сиденья, а он одновременно с этим стянул с головы шлем. Прежде чем посмотреть на него, я поправила одежду, пригладила волосы, заплетенные в две косы, но всё равно от вихрей гонки растрепавшиеся, и только после подняла глаза.

Он был ровесник моим друзьям. Его узкие пронзительные глаза и широкие скулы, выдающаяся челюсть, подчеркивавшая мужественную шею, всё было таким… очень мужским. Я впервые оказалась в компании молодых людей, когда покинула Баосин, и меня это жутко смущало, но ни один из моих спутников не выглядел настолько… зрело? Они были юными по всей своей повадке, по словам и взглядам. Ни один из них не смотрел на меня так откровенно, хотя я не могла понять, что означает этот взор. Байкер вдруг улыбнулся, и эта улыбка, обнажившая не совсем ровный прикус, придающий определенное милое очарование в этот в целом грубоватый образ, заставила веки спрятать глаза в веселом прищуре. Разлохматившаяся челка упала на одну сторону.

— Уши не заложило от скорости? — Я помотала головой. — Всё нормально?

— Да, спасибо. Спасибо, что спас.

— Что это за дядька за тобой гнался? — положив шлем на руль, парень тоже слез с мотоцикла и, закрепив тот выставленной металлической ножкой, подошёл ко мне, начав стягивать защитные перчатки на липучках. Бедный, как он в такую жару ездит в экипировке? Но на костяшках пальцев я увидела многочисленные шрамы, и тут же поняла, что иначе на таком транспорте нельзя. Падения и аварии — частые явления в жизни владельцев байков.

— Это… я… — Что ему ответить? Правду никак нельзя. А вру я плохо, но попытаться надо. — Он плохой.

— Это понятно, — ещё мягче заговорил мой спаситель, — но что ему от тебя было нужно?

— Что было нужно? — Не могу сказать, что я внучка предсказательницы, ничего не могу сказать, да и сама толком не понимаю, зачем я этим людям? Я не умею предсказывать! Я не знаю ничего, что знала бабушка. — Ему нужна была я. Пожалуйста, не спрашивай для чего!

— Ну, это дураку ясно, зачем спрашивать? — Молодой человек сел на сиденье, вытянув ноги на тротуар. Продолжая говорить, он принялся расстегивать от жары свою куртку. Она распахнулась, и по его шее, сбоку, стекла капля пота прямо в треугольный вырез белой футболки. — За такой красивой девчонкой грех не погнаться.

— Красивой? — тихо удивилась я вслух, ухватив себя за длинную косу и вцепившись в неё, будто она могла меня за собой спрятать. Меня никогда в жизни не называли красивой. А по лицам дружков Мао я всегда читала, что они обо мне думают. Некоторые даже шутили и озвучивали свои мысли, по поводу лабораторной мыши, бледной моли, тощей сосульки и прочего. Первые, кто воспринял меня без ёрничанья — это были золотые, но они, конечно, тоже мою внешность не хвалили.

— Тебе есть где укрыться от этого мужика? — Парень словно не заметил моего смущения и изумления. — Или, может, набить ему морду, чтобы к тебе не лез? — Он не увидел пистолета! И не знает, что их там было много, и будет много.

— Нет-нет, не нужно. У меня есть друзья… мне нужно вернуться к ним.

— Друзья? Говори адрес, я подвезу. — Он смотрел на меня в ожидании, а я со своей растерянностью так и встала, представления не имея, как называется хоть одна улица Ханьданя и где мы были?

— Я… мы только сегодня приехали в город… — Я остановила объяснения. Это всё станет только непонятнее, если я половину буду говорить, а половину умалчивать. У незнакомца и так уже на лбу две складки образовались от попыток понять, как я умудрилась кому-то насолить, едва появившись в Ханьдане? — В общем, тебе лучше отвезти меня туда же, откуда забрал, потому что я не знаю никаких мест.

— Туда же? Но там тот мужик.

— Мне нужно найти друзей! Они остались там. — Я огляделась. Нехорошо впутывать постороннего человека в эту опасную авантюру. Он не нанимался мне в таксисты. Я посмотрела на него, такого крупного по сравнению со мной, в плечах аршинного размаха. Не выглядит беззащитным, но всё же. Мне нужно уйти, но он так смотрит, что ноги не идут.

— Давай поднимемся ко мне, ты посидишь в безопасности, а я поищу твоих друзей?

— Нет! — Золотые же тайная организация, я даже имён их не могу назвать! — Я… мне нужно переодеться, а у них мои вещи. Я лучше поищу их сама.

— Среди полумиллиона жителей? В городе, которого не знаешь? — Я открыла рот, чтобы поспорить, но надо было как-то обратиться, а имени его я не спросила. Он понял причину моей заминки и, снова широко улыбнувшись, протянул мне руку. — Зови меня Вон. А как тебя зовут?

— Элия, — вложила я свою ладонь в его, и по руке побежали мурашки.

— А это Волчица, — кивнул он на мотоцикл, смеясь глазами. Я забрала руку, понимая, что теряю поводы уходить. Вон был слишком галантен и приятен, чтобы хотелось его покинуть. Напротив, появлялось желание задержаться, потому что никто до него не смотрел на меня такими глазами, и в них я ощущала себя какой-то… нормальной. И даже чуть-чуть лучше.

— Что ж, Вон, Волчица, — поклонилась я ей, в качестве признательности за доставку из эпицентра катастрофы. — Мне, действительно, нужно идти. Не хочу волновать друзей, — я сделала шаг в сторону.

— Как? Просто уйдёшь? — нахмурился парень. — А как же оплата?

— Что? — почти начала я разочаровываться, понимая, что в карманах у меня ни гроша, и если он потребует денег, то возникнет некрасивая ситуация. Но Вон, не глядя на моё легкое оцепенение, подхватил меня за талию и привлек к себе. Я моментом оказалась между его ног в щитках и наколенниках. Не спрашивая у меня разрешения и не подождав ни секунды, Вон взял мой подбородок и притянул к себе для поцелуя. Его губы коснулись моих и, не задерживаясь на поверхности, развели их, чтобы слегка проникнуть внутрь языком. Одновременно напуганная и остолбеневшая, я попыталась прийти в себя и отмахнуться, но, уже когда отталкивала его, подумала, что в этом не было ничего ужасного и неприятного.

Отодвинувшись от него и отойдя назад, я смотрела в бесстыжие глаза Вона, всё так же, с прищуром, наблюдающие за мной. Щёки мои пылали, особенно они загорелись, когда он облизнулся.

— Что ты делаешь?! — всё-таки возмутилась я, считая, что каждая девушка должна давать отпор в таких ситуациях. Даже если молодой человек ей нравится, даже если ей было приятно его внимание. Нельзя показывать, что ты на всё согласна. — Как ты мог так поступить?!

— Я не мог удержаться, Элия.

— Я никогда не целовалась раньше! — Выпалив это, мне захотелось заплакать. Я ведь, действительно, никогда не делала ничего подобного. Это был мой первый поцелуй! Нельзя было так бесцеремонно…

— А я никогда прежде не влюблялся с первого взгляда. — Я сразу же как-то успокоилась, услышав это. Мне не верилось, что так бывает, что так может быть. Точнее, я боялась поверить и всё испортить. Вон был… восхитителен. Я знакома с ним пять минут, но он уже почти в моём сердце. Я смотрю на него и не понимаю, как покину Ханьдань, как уеду от него, как смогу прожить без него всю оставшуюся жизнь, если придётся расстаться? Он встал и, не пытаясь дождаться от меня пока разумной беседы, продолжил признаваться сам: — Хотя не могу похвастаться, как ты, нецелованностью. Я целовал девушек, очень многих, но никогда не чувствовал, как сейчас, что не могу отпустить её после этого…

— Я тебя совсем не знаю, — прошептала я. Рука Вона обняла меня за плечи, прижав к себе.

— Неужели ты думаешь, что слова расскажут о человеке лучше, чем его поступки или глаза? Посмотри на меня, — он приподнял моё лицо, помогая мне осмелиться на встречный взгляд. — Я украл твой первый поцелуй, поэтому готов нести ответственность и за последующие. Главное, что ты должна знать обо мне — я никогда не останавливаюсь на середине, не бросаю дела на половине пути, и всегда дохожу до конца. — Он стал наклоняться, чтобы поцеловать меня снова, но от его руки, которая придерживала мой подбородок, пошли какие-то неясные волны, не бьющие током, но покалывающие. Они вонзились мне в сознание, и всё на минуту померкло. В полной темноте я пригляделась к фонарям, которые горели на набережной. Ночь. Как ночь? Только что был день… и что это за место? Передо мной пронеслись мотоциклы и я, следя за ними, увидела обрушившийся мост. Я узнала шлем и мотоцикл Вона, а через пару мгновений он уже ударялся о торец обвалившегося до середины моста, падая в воду вместе с разбитой всмятку Волчицей. Я распахнула глаза, отшатнувшись от парня, которому пришлось прекратить попытку второго поцелуя. Мне словно со всей силы ударили в грудь, и она промялась, переломанная, такой сильный был удар во время видения, но боль настигла на мгновение, отпустив, совсем как тогда, когда я ощутила, как душат Ви. Я была не против несостоявшегося поцелуя, но что-то темное внутри осталось, не дав мне насладиться таким трепетным для каждой неопытной девушки моментом.

— Ты когда-нибудь пытался перелететь через реку на мотоцикле? — спросила я, вспомнив, как угадала с ранением Гука.

— Через реку? — переспросил Вон.

— По мосту, рухнувшему в центре.

— Нет, никогда, — ухмыльнулся он, как-то странно и внимательнее став на меня смотреть.

— Тогда не пытайся. Никогда не пытайся.

— О чем ты? — А что, если это просто ничего не значащие миражи? Откуда я могу знать, что вижу будущее? Это ерунда, я никогда раньше ничего не видела, я не обладаю бабушкиными способностями! Скорее хочу обладать, вот и выдумываю.

— Неважно, забудь. — Я постаралась улыбнуться, боясь, что если он коснётся меня снова, то опять будут видения. Почему они настигают меня без спроса? Как ими управлять? Кто мне скажет? А что, если бабушкин друг, настоятель того самого Лога знает что-нибудь? Я должна, всё-таки, добраться дотуда. — Мне надо к друзьям, правда, Вон.

— Я отвезу тебя, но с одним условием, — игриво повел он бровью.

— Ещё один поцелуй?

— Ну, и это тоже, я надеюсь, ещё будет, — интригуя, взял мои руки в свои Вон. — Обещай, что завтра пойдёшь со мной на свидание? — Я с радостью бы пообещала ему это, потому что хотела пойти с ним на свидание, хотела, чтобы он ещё раз взял вот так мои руки, обнял меня, целовал, называл красивой, потому что видел такой, но мы с Ви и золотыми должны добраться до Кореи, мы должны сбежать из Китая, в котором нас так хотят убить.

— Я не могу, Вон, завтра меня уже не должно быть в Ханьдане.

— А где ты будешь?

— Я не знаю! Где-нибудь, в другой провинции, возможно. — Молодой человек перестал улыбаться, задумавшись и разглядывая мои бело-бледные пальцы, особенно светлые на фоне его смуглых и твердых ладоней.

— А если я найду тебя завтра? Где бы ты ни была. Ты пойдешь со мной на свидание?

— Что? Но… ты же не собираешься ехать за мной следом? Ты же не можешь всё бросить и…

— … и мне нечего бросать. Я не отсюда родом. Здесь я учусь и подрабатываю барменом. Поверь, прогулять универ и не явиться туда, где ты не устроен официально — это мелочи. Элия, ты зацепила меня за долю секунды, когда подбежала к светофору, такая испуганная и дрожащая. Я никогда не испытывал ничего подобного. Поверь, такие знаки судьбы, такие встречи стоят того, чтобы ради них жертвовать остальным. Учебу и работу найти можно всегда, где угодно, но встретить девушку, от которой в груди станет тесно, от чувств, которых прежде не знал — такое бывает раз в жизни. — Он обнял меня крепко-крепко, и мне стало спокойнее даже чем с золотыми. — Я не могу упустить тебя, — горячо сказал он. Я готова была остаться навсегда в его руках, слушать его теплые слова любви, погружаясь в это взаимное чувство.

— Я пойду с тобой на свидание, обязательно пойду, — несмело обняла его я в ответ, потому что никогда, кроме как в благодарность или по-сестрински никого не обнимала. Потому что никогда не влюблялась. До Вона.

Он медленно катил меня на мотоцикле вдоль тех фанз, по крышам которых мы неслись с Чонгуком. Там всё было так запутано, что я точно бы и не сказала, какие именно дома мы пробегали. Изогнутые гребни кровель, отличающие постройки побогаче, не сильно помогали ориентироваться. Наконец, когда мы свернули в очередной переулок, я увидела впереди знакомую красную макушку. Едва не воскликнув «Ви!», я сдержалась, только похлопав по плечу Вона. Он всё равно мог не услышать меня через шлем. Но от касания затормозил и поднял визор.

— Это мой друг! — указала я вперед. Мой дух тоже обернулся на звук мотора и, хотя находился на приличном расстоянии, стал присматриваться к нам. — Я нашла их, спасибо, Вон!

— Точно? Это надежные ребята и я могу не волноваться, что тебе опять придётся убегать от плохого дяди?

— Абсолютно, — я бы поцеловала его в щеку, но сквозь шлем это никак не получилось бы, а Вон не снимал его, глядя на приближающегося Ви, похоже, опознавшего меня. Я слезла с мотоцикла. — Так, завтра ты найдешь меня?

— А ты не теряйся специально, Элия, — подмигнул он мне и, прежде чем я успела попрощаться, или представить их с Ви друг другу, поскольку тот уже был близко, Вон нажал на газ и сорвался вперед, пролетев мимо моего духа и заставив того посторониться, отлетев к деревянной стенке китайского домика.

— Кто это был? — дошёл до меня Ви, когда я ещё провожала глазами спину Вона. В душе тлел страх, что он может не вернуться, не найти меня. Что важнее, быстрее сорваться из Ханьданя или дождаться Вона? На плече Ви болталась моя сумка, с которой убежал он, чтобы мне легче было отрываться от погони с Чонгуком.

— Его зовут Вон. Он спас меня от одного из преследователей. — Красный огонек задней фары исчез, и я повернулась к духу-хранителю. — Где Гук и Шуга?

— Они отправились на твои поиски, а меня оставили здесь, на всякий случай, если ты вернёшься сама. Я позвоню им, чтобы возвращались! — Ви достал мобильный и, набрав Чонгука, сообщил ему, что я жива и здорова, и мы ждём их там же. Я слушала в пол-уха, предвкушая завтрашний день, и волнение охватывало меня ровно столько же, сколько тревога. Хоть бы Вон сдержал слово! Меня изнутри всё больше переполняли чувства, мне хотелось поделиться с кем-нибудь ими, заявить о них, рассказать в подробностях о том, что в меня влюбился парень! Впервые! И какой парень! Сильный, храбрый, красивый, высокий. Я бросилась на шею Ви и обняла его, вдруг тихо засмеявшись.

— Я так рада, что вы целы! Что вы тоже скрылись от погони! — Ви ошарашено воззрился на меня, сглотнув нервно и поправив красную челку, когда я отпустила его. От выражения лица духа мне стало ещё веселее. Он не имел представления о том, что творилось в моей душе.

— Медведьма, ты чего?

— А что такое? — перебирая косы, я до того их затеребила, что принялась переплетать.

— У тебя глаза горят, как две луны. Как будто тебе в них лимоном накапали.

— Ничего подобного, — покраснели мои снежные щеки.

— Ага, как же. Ты не умеешь скрывать свои эмоции. Что произошло? — нахмурился Ви, пытливо на меня глядя.

— Ты же дух, ты всё знаешь. Угадай!

— Да не могу я больше, я очеловечиваюсь! — Он замер, ожидая ответа. Собравшись для заявления, я, хихикая, как малолетняя дурочка (а не ею ли я и была?), спрятала лицо в ладонях и принялась прыгать вокруг Ви.

— Я влюбилась, Ви, влюбилась! Влюбилась!

— В кого? В типа, которого увидела впервые в жизни?! — закрутился он вокруг оси за мной следом.

— Да, в Вона! — не могла уже я успокоиться, размахивая руками.

— Как так можно? Ты ничего о нем не знаешь! И его не знаешь! Так не влюбляются!

— Ты дух, что ты можешь знать о любви? — откуда-то взяв кокетство, защебетала я, ощущая невидимые крылья, которые поднимали меня над всем бренным миром. В голове больше не было ничего, кроме Вона. Вон, Вон, Вон. Я хотела напевать его имя и повторять всё, что он говорил мне.

— Я, может, и дух, но прекрасно понимаю, что первого встречного любить нельзя. — Однако Ви не стал спорить, что является экспертом в любовных делах. Я остановилась и положила руки ему на плечи, заглянув в глаза.

— Он сказал, что я красивая, представляешь? Много-много раз! И что влюбился с первого взгляда, что тоже меня любит! Представляешь? Бывает же так…

— Нет, не бывает! Что за бред, Медведьма? — одернул он меня, тряхнув за плечи. Улыбка ссыпалась у меня с губ, как пыльца Тинкербелл. Я насупилась, не понимая, почему Ви так злит моё состояние? — Парни никогда не говорят комплименты, когда влюбляются, они их говорят только тогда, когда хотят затащить в постель!

— Вон не такой! — Я убрала ладони с плеч Ви и отошла от него, повернувшись к нему спиной. — Никуда он не собирался меня тащить. Он спас меня, понимаешь? И пригласил на свидание. И сказал, что я красивая.

— И что? Это повод обалдеть от какого-то прохвоста? — Ви обошёл меня, чтобы смотреть в лицо. — Послушай меня, белобрысая, нельзя быть такой растяпой! Я тоже могу тебе сказать, что ты красивая, меня полюбишь?

— Ты это просто так скажешь, а он так действительно считает, — ещё раз отвернулась от него я и пошла к лавочке, которую заметила под скатом крыши. Я впервые за всю жизнь почувствовала себя симпатичной сегодня.

— Я тоже так считаю, — пробормотал вслед Ви, но я отмахнулась от его замечания. Почему ему трудно поверить, что мною кто-то очаровался? Почему ему не нравится, что кто-то завоевал моё сердце? Дух-хранитель превышает свои полномочия. До появления Шуги и Чонгука мы больше не разговаривали.

Ребята нашли пристанище на ночь на каком-то чердаке. Сто раз удостоверившись, что с преследованием на пока окончено, они сбегали в закусочную за солеными пирожками, чаем на вынос в стаканах с крышками и цумянем* из фастфуда. Лечь можно было только на пол, на доски, но они прогрелись под крышей за день, и кроме твердости никаких неудобств не было. Я подложила под голову свою сумку, а ребята сняли куртки, сложив их вместо подушек. Света на чердаке не было, но у них с собой был фонарик на солнечной батарейке. Днем они его заряжали, а ночью могли включать на несколько часов. Ви, по-прежнему, молчал, ничего не сказав золотым о моих заявлениях, а им я сказала без подробностей, что меня подхватил в нужный момент случайный мотоциклист, а потом вернул назад. Вдруг они тоже начнут критиковать меня, если я скажу, что влюбилась? Я не хочу потерять расположение всех друзей, натянутость Ви очень напрягает атмосферу, но я считала, что неправ он, и не собиралась уговаривать его идти на мировую. В конце концов, он ставит под сомнение то, что в меня можно влюбиться! Я сама именно так и считала три года, живя рядом с Мао. Нет, первый год меня это не волновало, я была слишком травмирована смертью бабушки, но потом, когда немножко повзрослела, то захотела гулять, как моя соседка. Не так часто и допоздна, но иногда. Чтобы меня провожали, заходили за мной. А не только пялились женатые мужчины, приезжавшие по делам и останавливавшиеся в нашем общежитии. Один за всё это время пытался сделать что-то, подходящее под слово «приударить», но он сам сказал, что я вызываю у него любопытство и интерес, потому что никогда прежде он не видел таких бесцветных девушек. Бесцветная — вот самый шикарный эпитет за мою молодость, который определял причину оказанного мне внимания. С тех пор я научилась постоянно держаться в тени, желание спрятаться перешло в привычку прятаться инстинктивно, прикрывать себя одеждой, со стоячими воротничками, шарфами, капюшонами. Опускать лицо, чтобы не показывать светло-голубых глаз. Когда я несколько раз попыталась уклонить лицо перед Воном, он настойчиво поднял его и, глядя на меня в упор, повторил:

— Я бы мог любоваться тобой вечно. Ты очень красивая.

И чувство собственной неполноценности куда-то уходило. Может, со мной что-то случилось? Когда получила свою сумку обратно, я даже достала зеркальце, купленное мне Чонгуком возле храма Белой Лошади на сувенирном развале за считанные юани, потому что перед этим я мельком пожаловалась, что неудобно приводить себя в порядок, не видя. Я изучила себя. Нет, всё та же. Но мне не было уже неприятно смотреть на себя, скорее отворачиваясь.

— Не хочу никого пугать на ночь, — произнес Шуга, доев свою порцию лапши и отодвинув картонную коробку с палочками, — но, кажется, приятелям в черных костюмах нужна Элия, а не мы. — Я посмотрела на него, но заметила, что Чонгук уставился на меня, ожидая реакции.

— Я это тоже заметила, — вздохнула я, и Чонгук расслабился. Он боялся, что Сахар причинит мне лишнее беспокойство.

— Знать бы, что именно они от тебя хотят? — перевернулся он на спину. — Дзи-си принципиально хочет истребить род предсказательницы, которая лишила его покоя?

— Или верит, что внучка выдаст ему другое предсказание, — хмыкнул Шуга, закинув левую ногу на колено правой.

— А ты можешь предсказать что-нибудь? — обратился ко мне Чонгук.

— Я… — посмотрев в затылок обиженного Ви, я решила придержать при себе информацию. — Ничего я не могу. Способности, которые были у бабушки — это дар, а не наследственность.

— Так, может чиркануть телеграммку Дзи-си, что новых гадалок нет, расходимся, и всё такое? — оглядел нас всех Шуга. — Мол, что бабуля сказала, то сказала, иного не дано, её предсказание сбудется. Инфа сотка.

— Да, сейчас позвоним ему на домашний, оповестим, — с сарказмом бросил Гук. — Не подскажешь номерок?

— Можно поймать в следующий раз одного из этих, что за нами бегают, ввалить хорошенько и дать четкие указания, чтоб бежал до самого Синьцзяна и передал слово в слово.

— Но разве за нами гонялись не драконы? Вы говорили, что их в Хэбэй много.

— Нет, это люди Большого Босса, — покачал головой младший.

— Откуда вы знаете?

— Ввалили хорошенько.

— Шуга! — шикнул на него Чонгук, не желавший, чтобы я знала, на какие методы способны золотые, судя по всему. И я была удивлена, что они избили кого-то ради сведений. Но в голове было слишком много Вона, чтобы я зациклилась на другом. Мне, по сути, не было разницы, какие-то драконы меня ловят или синьцзянцы. Все они бандиты. — Нам нужно поскорее уехать из Ханьданя. — После этих слов я оживилась, приподнявшись на локте. Теперь обсуждение не могло пройти без моего вмешательства. Но Сахарный успел включиться несколько быстрее:

— Как нам его покинуть так, чтобы не повторилось сегодняшнего приключения? Раздельно? Не вариант. Слишком опасно. Да, ты уложил троих, может, и пятерых уложишь, а если десяток прибежит?

— Нужно отвлечь их как-то, увести куда-то, — задумался Чонгук. — Но им нужна Элия, а она приманкой не будет.

— Я могла бы…

— Нет, — отрезал Гук, и я обрадовалась, что никто не настаивал на этой версии побега. Я, как выяснилось, не спортсменка, и далеко не убегу, не смогу спастись. Если бы не Вон днем, меня бы уже схватили. Вон…

— Ну, в порядке идиотских идей, один из нас мог бы одеться в Элию, — сказал Шуга. Я не придала этому значения.

— Точно! — щелкнул пальцами Чонгук и сел. — Сахар, ты гений!

— Чего?

— Да! Это же ловля на живца. Им же нужна Элия? Так, один из нас притворится ею, все погонятся за ним, и он уведёт их далеко-далеко отсюда, а тем временем настоящую Элию мы под шумок отправим дальше.

— И кто ж это будет рядиться в юбчонку? — перекашиваясь и брезгливо передергиваясь, спросил Шуга.

— Ну… это же ты придумал? — пожал плечами Чонгук.

— А Нобель придумал динамит, и что он, подорвался что ли? Нефиг на меня смотреть так, Гук, в зерцало своё схватишь.

— Можно вытянуть жребий. Ви? — привлек того товарищ. Дух неохотно развернулся к ним, ничего не говоря. — Я напишу на одной из трех одинаковых бумажек имя Элии, кто вытянет, тот и нарядится. — Я вдруг стала представлять, как Вон, попытавшись найти меня, наткнётся на переодетого Ви, или Чонгука, или Шугу. Нельзя делать это завтра!

— А как быть с волосами? — вмешалась я, наконец. — Они меня выдают больше всего…

— Купим парик. — Чонгук покосился на меня. — А тебе надо купить краску. Если они знают примерно, как ты выглядишь, то и тебе стоит сменить внешность. — Теперь? Когда нашёлся хоть один парень, влюбившийся в меня? Неужели жизнь так жестока, и чтобы сохранить её, нужно потерять кого-то дорогого?

— У меня много волос, их долго красить, это займет целый день. Мы же раньше ночи не уедем? — с надеждой спросила я, готовая на всё, лишь бы случилась ещё хоть одна встреча с Воном.

— Давайте просто продолжим путь, как и прежде, прямо с утра, — сухо проговорил Ви.

— Как и прежде уже не выйдет. С утра я отправлюсь за париком, Шуга пойдёт за краской, ты присмотришь за Элией. После обеда, думаю, мы будем уже готовы, — планируя, Чонгук нарезал три бумажки из блокнота, написал на одном клочке моё имя, на втором поставил крестик, третий оставил чистым, и стал мешать их.

— Мухлюешь! — без повода изрек Шуга.

— На, тасуй сам! — вручил ему листочки Чонгук. Я механически следила за их действиями, не в силах настаивать на задержке и оспаривать их решения, ведь на кону не только моя жизнь, но и их. Свидание с Воном не стоит того, чтобы я погубила этих ребят, даже если я останусь навсегда несчастной.

— А что значит крестик? — следя за руками Шуги, спросил Ви.

— Это тот, кто останется с Элией. Мы же не можем запустить кого-то одного в её образе? Это будет подозрительно, синьцзянцы знают, что за ней всегда кто-то приглядывает. Так что уйдут двое, а настоящую Элию сопровождать будет один. — Чонгук так посмотрел на меня, словно был уверен, что это будет он. Что он сможет доставить меня в Корею.

Шуга разложил три бумажки перед собой. Они не просвечивали, сложенные напополам дважды. Ви первым смело протянул руку и хотел вытянуть, но Сахарный вперед прихлопнул их ладонью.

— Погоди! Я первый. — Мой дух уступил без претензий. Шуга минут пять водил рукой над листочками, шаманя и призывая Будду, пока не определился и не накрыл одну. — Теперь тяни, — разрешил он Ви. Тот не думая взял ту, что была к нему ближе, и развернул её. Посмотрев в неё, он подарил мне долгий взгляд, полный чего-то невыразимого и мучительного. Развернув к нам бумажку нутром, Ви показал крестик. Я, обиженная на его обиду, отвела глаза к Чонгуку, опустившему взгляд к полу и поджавшему губы. Его не устроило решение жребия, но он промолчал. Шуга поднял свою записку, и, поднеся к глазам, тотчас отшвырнул к фонарику. — Да ебал я свою карму! — поднявшись, он ушёл в дальний тёмный угол, пока мы все смотрели на надпись «Элия», украшавшую его жребий.

Примечания:

*цумянь — китайский удон (лапша)

Покидая Ханьдань

Парик сел бы идеально, если бы не сам его дешевый вид. Такой цвет волос, как у меня, когда был искусственно воспроизведенным, слегка отдавал сиреневым, и оттого смотрелся фальшиво. Но издалека, да при солнечном свете, в принципе, разницы не было. Я заплела его в косу, уже на голове Шуги, так, как носила прическу сама. С тех пор, как они с Чонгуком вернулись из магазинов, бедный Сахарный выглядел так, словно возненавидел саму суть жизни и корень её происхождения. Он надел мою юбку, к счастью, я не носила обтягивающих и подчеркивающих формы (которых у меня не было), так что скромная прямая юбочка в полоску повисла на нём, не имеющим, как и я, округлых бедер, ровно и тоскливо. Только рост его был выше, потому длина подола сократилась. На мне он почти прикрыл бы коленки, на Шуге же заканчивался выше сантиметров на десять. В моей розоватой, чуть повыцветшей от стирок вязаной кофте, он выглядел настолько сурово-комично, что я не могла сдерживать смеха, пока не отворачивалась. Взамен позаимствованной одежды Сахар подарил мне свой джинсовый потертый пиджак, если мне станет прохладно. Я в нем немного утопала, ткань, помягчавшая за годы ношения, пахла мужским дезодорантом, тысячей съедобных запахов, смешавшихся с запахами земли, сквозняков, городов и сотен смененных ночлегов. Создавался этим всем индивидуальный аромат Шуги, неповторимый, дружелюбный и сладкий.

— Какое счастье, что ты не красишься, — застегнул последнюю пуговицу молодой человек, из троих ребят самый бледнокожий. Его лицо было чуть ярче моего, с не такими темными ресницами и бровями, как у Ви и Чонгука, не слишком выразительное на первый взгляд. Издалека, пожалуй, он на меня походил больше всего. Жребий оказался прав. Сахарный взял зеркальце и, посмотревшись, оценил себя с едкой иронией, промямлив: — Хорошенькая, сил нет!

— Ещё б ноги не такие волосатые, — заметил мой дух. Все посмотрели на ноги Шуги. Если к кроссовкам претензий ещё не было, светлым, с синими шнурками (такие могла бы носить и девчонка), то к мужским носкам и тем, что шло выше них до самых колен, придраться было за что. Саму меня ноги брить приучила Мао буквально год назад, но мои белые волосы не были слишком заметны, в отличие от мужской поросли Сахара. Он отвел зеркало от лица и с жуткой злобой посмотрел на Ви, который ничуть не испугался этого взгляда.

— Я их брить не буду. — Чувствуя, что Ви способен заспорить, я спохватилась:

— У меня есть гетры! Высокие гетры. Всё в порядке, ты наденешь, и ничего не будет видно. — Я достала нечто, больше похожее на белые школьные гольфы. Такие очень подходили моим обязанностям в больнице; стерильная (по возможности) и ангельски-белая (по желанию, не все там стремились к этому), она привила во мне любовь ко всему светлому. После Тибета и его темно-коричневых гор, нашего старого мшистого серого дома, я искала больше света.

Шуга нервно натянул гетры, не глядя на друзей, скрипя зубами так, чтобы нам было слышно,как все это ему противно. Хотелось как-нибудь приободрить его и успокоить, но фразы вроде «тебе идёт» или «ты так ещё красивее», мне кажется, окончательно убили бы в нём расположение к нам и он тотчас же сорвал бы с себя всё это. Невыразительность, как я уже заметила, была в нем только первым впечатлением. Чем дольше я знала Шугу, тем милее и очаровательнее он становился. Это был тот тип людей, которые захватывают ваше сердце своим внутренним миром, простотой, юмором, непосредственностью и какими-то очень правильными убеждениями, которые не заявляются во всеуслышание, но постоянно вертятся в ежедневных поступках и замечаниях. Сахарный был из тех, на кого можно положиться и никогда об этом не пожалеть и, что подкупало меня в нём, в отличие от других парней, так это то, как он умел, не проявляя никакого мужского интереса, не обидеть, не показать своего отношения ко мне, как к девушке. Не похвалил и не обозвал, отнесся, как к равной, шутил и вёл себя так, будто мы уже давние друзья. Что-то мне подсказывало, что друзьями с ним быть легче и приятнее, чем становиться, допустим, его девушкой.

Держа в руках две пачки краски для волос, я смотрела, как они с Чонгуком собрались и направились к лестнице с чердака вниз. Не зная, докуда стоит их провожать, я неосознанно побрела следом, и рядом со мной увязался Ви.

— Надеюсь, настоятель никогда не узнает об этом, — ворчал Шуга, подразумевая перевоплощение. Обычно говорят, что не хотят стыдиться перед родителями, но для золотых главным авторитетом был тот некий Хенсок, которого я всё больше желала увидеть. — Он же, злопамятный старик, до могилы будет изводить меня подколами.

— Вы особо не тяните с тем, чтобы двигаться дальше, — остановился Чонгук, прежде чем начать спускаться. Я всё утро старалась не думать о том, что потеряю Ханьдань и Вона, не имея права задерживаться тут.

— Конечно, как только вы уйдёте, я покрашусь и мы двинемся следом, — заверила я, поглядывая через плечо на Ви, который будто чувствовал какие-то мои тайные мысли, или просто до сих пор держал в голове моё признание. Может, зря я ему сказала, что влюбилась? Но мне так трудно было держать в себе знакомство с Воном!

— Целоваться не будем на прощание, надеюсь, ещё встретимся, — заставил себя улыбнуться мне Шуга. Какой опасности они подвергают себя для того, чтобы спасти меня! Я приблизилась к нему и приобняла, как брата, благодаря. Он был напряжен, но не от страха за себя, а всё ещё от того, в каком виде ему предстоит пересечь провинцию. И я, соприкоснувшись с его натянутым телом, зачерпнула исходящую от него энергию, погрузившую меня вмиг в знакомую темноту. Веки зажмурились, как от вспышки, но вокруг сразу же всё начало проясняться. Я смотрела на происходящее в комнате, где меня самой не было. Это была даже не комната, а очень дорогой кабинет, но не домашний, а рабочий. В шкафах стояли папки с пометками на корешках, но в углу был и сервант, на средней полке которого виднелась пустота от только что вытащенной оттуда бутылки. Она стояла на столе из красного дерева с зеленой малахитовой столешницей. Рядом с бутылкой два наполовину налитых стакана, и какие-то документы, что-то вроде трудового договора, а сверху лежит чек, уже подписанный, но сумму я не вижу. За окном темно, но на ветках дерева, растущего за ним, просвечивает зелень листвы от фонаря где-то за углом. Я вздрагиваю от стука, означающего удар, и вижу, как Шуга летит к столу, падая с ног, а на его челюсти занимается синяк, очень контрастный на его белом лице. Оно ещё бледнее обычного. На него смотрит с огнем в глазах какой-то полный мужчина, что-то подсказывает, что хозяин кабинета, и мне делается гадко от того, что горит в его глазах. Мне хочется вырваться и убежать оттуда, как и Шуге, чей липкий и холодный ужас я чувствую, как саму себя. Но в помещении ещё два человека, судя по бейджам и наушникам в ушах — охрана. Они налетают на Шугу, не дав ему подняться, хотя парень начинает вырываться и трепыхаться, как ненормальный. Они прижимают его к столу, и на него надвигается этот неприятный, самоуверенный и состоятельный тип, лишенный какой-либо привлекательности. Происходит суматоха, непрерывные попытки прекратить судорожное дерганье молодого человека, на котором расстегнули брюки и порвали футболку. В один момент, каким-то чудом, рука Сахарного выскальзывает и, схватив стакан с обжигающим виски, плескает его в глаза одному охраннику, схватившемуся за лицо. Другого он умудрился пихнуть ногой в болезненное место внизу живота. Неудержимая изворотливость и ловкость, которые дались ценой содранной на запястьях кожи и нескольких ударов, позволяют увернуться от того полного мужчины и Шуга, не думая, перепрыгивает через стол (скорее перекатывается, едва не ломая шею и сметая со стола кучу всего, образовывая водопад страниц на пол), чтобы сигануть в окно. Я, как камера на квадрокоптере, вылетаю следом и вижу, как бедный юноша (я успеваю осознать, что Шуга выглядит не совсем так, как сейчас, гораздо моложе, лет на шесть-восемь) грохается на асфальт с высоты второго этажа, ударяется ладонями и локтем, сбивая их в кровь, но, что хуже всего, ломает или вывихивает ногу. Боль сильная, но я не могу разобрать, только вижу, как он, вспотев насквозь и не владея собой, нанося лодыжке ещё больше вреда, но стараясь не кричать и терпя эту острую боль, бежит что есть силы, бежит куда подальше, спасается, пока в ушах ухает приторное «какой ты смазливый», «какой сладкий мальчик», «я тебе заплачу, потерпи, Юнги».

— Прости… — распахнув глаза, смотрела я на Шугу, и еле-еле шепча слова извинения за то, что ему приходится испытывать, несомненно, не забыв мерзкого эпизода своего прошлого. — Прости, — добавляю я совсем тихо, — Юнги. — Он удивленно приоткрыл глаза шире, но брови наоборот собрались ниже. Они не говорили мне его настоящего имени, но я услышала в видении и не сомневалась, что так его и зовут. У него на лице появилось какое-то подозрение, но Чонгук поторопил наше прощание, осторожно тронув моё плечо, будто боясь нарушить неприкосновенность частного пространства.

— Ладно, мы пошли. Чем быстрее уйдём, тем быстрее вернёмся, — подмигнув, он кивнул Шуге и тот, немного потеплев, похлопал меня по плечу смелее, чем друг, и вышел.

Я постояла некоторое время недвижимо, осмысляя, что узнала о Юнги. Это же правда? Теперь понятно, откуда такая неприязнь ко всему этому переодеванию. Вспомнив, что осталась не одна, я обернулась к Ви.

— Ты же всё обо всех знаешь, да?

— Я тебе говорил, я не всемогущий.

— Шуга… где он работал до того, как стал золотым? — Ви немного посомневался, хмыкнув для начала:

— Я в хронисты его жизни не записывался, пусть сам уже свою историю рассказывает.

— Он не уволился, а сбежал из-за плохого начальства, я угадала? — посмотрела я ему в глаза. Ви выказал удивление, открыв рот. Он бы так и стоял с ним, распахнутым, если бы я не напомнила, что жду ответа.

— Да. Да, он работал официантом в ночном клубе… Но там были завышенные требования к персоналу, как оказалось, — не стал вдаваться в подробности мой очеловечивающийся дух. Только шагнул ко мне ближе. — Откуда ты узнала? Ты… спрашивала у него что-то?

— Нет, — покачав головой, я решилась, наконец, признаться. — Иногда… я вижу кое-что. То есть, в последнее время стала видеть, когда касаюсь людей, то могу что-то узнать. — Ви сделал обратный шаг назад и спрятал руки в карманы.

— Да что ты говоришь? И что ты видела о Шуге?

— Кажется… наверное, то, о чем он сам подумал в этот момент. Что вспомнил. — В то же время я стала гадать, почему иногда я вижу прошлое, а иногда то, чего не было? Как отличить видения, которые имеют отношение к реальности от простых фантазий? Они одинаковые по тому, как я ощущаю себя в них, как вижу то или иное, но что-то с людьми, действительно, происходило, а что-то бралось непонятно откуда. Нет, было небольшое различие. Прошлое было более четким. Я могла различить там лица и даже услышать разговоры, могла посмотреть целиком какую-то сцену, а другой род видений, который был с Воном и Ви — он слишком расплывчатый. Я вижу в них только того, кого непосредственно касаюсь, а другие люди и обстановка будто в легком тумане, никакой конкретики.

— Если ты видела… почему он убежал с работы, — сказал неловко Ви, — то лучше не говори с ним на эту тему, хорошо?

— Я понимаю, — взяв снова две пачки краски, отложенные на минуту прощальных объятий, я покрутила их в ладонях. — Их не хватит на всю длину моих волос. Придётся подстричься.

— Что?! — взволновано оживился дух и подошёл ко мне, не успевшей ещё заплести или убрать как-либо свои локоны до талии. — Ну… немножко же?

— Ну как немножко. — Я перекинула волосы вперед, через плечо, прикидывая на глаз, сколько надо отчекрыжить, чтобы покрыть краской более-менее равномерно все прядки. — Сантиметров двадцать-тридцать, чтобы не ниже лопаток свисали. — У Ви глаза стали совсем ошалелые. Не стесняясь, он протянул пальцы к моим волосам и стал их перебирать. Лицо его с каждой секундой становилось всё более расстроенным и мальчишеским.

— Двадцать-тридцать, — с отзвуком скулящей мольбы потерявшегося щенка повторил он. — Может, не надо? Заправишь за воротник концы, или ещё что придумаем.

— Ви, да ладно тебе, они отрастут.

— Они… они такие… волшебные, — восхищенно сказал он и посмотрел мне в глаза, как бы ожидая подтверждения. Так смотрят дети на маму, когда находят игрушку по душе и уговаривают купить им её. Пальцы не переставали гладить мои белые волосы, стелящиеся с плеча. Я засмеялась.

— Волшебные? Уверена, по ним даже нельзя забраться никуда, если я скину свою косу. И вряд ли они исполняют желания, или ещё что-нибудь там. — Я огляделась на чердаке, ища глазами свою сумку. — Так, вроде ножницы у меня были. — Я двинулась к сумке, а Ви, держась, как за поводок за длинную прядку, пошёл следом.

— А можно… можно мне будет взять локон?

— Зачем? — остановилась я, и Ви притормозил, чтобы не упереться мне в спину.

— На память. Я хочу носить его с собой. Ну, знаешь, как хранят вещи, которые… — он замолчал, начав подбирать слова или саму мысль, но вновь остался с открытым ртом, не доведя до логического завершения фразы. Точно, я сохраню ещё один для Вона! Вдруг он меня не узнает? Предъявлю доказательство, что это я, Элия. Мы с Мао как-то смотрели западный фильм, европейский или американский, не помню. Там девушка срезала немного волос и подарила своему жениху, и он носил их в кулоне на груди. Но те были такие красивые, золотистые, а мои бесцветные, хорошо хоть, что не как фунчоза после варки — прозрачные.

Я нашла ножницы в одном из карманов и, разделив волосы на две половины, закинула их вперед, слева и справа. Ровно делать не обязательно, сейчас не до красоты, но всё равно как-то неудобно.

— Ви, может, ты мне их отстрижешь?

— Я не могу, — отошёл он подальше и повернулся спиной. — Не могу на это даже смотреть.

— Брось, я же не убиваю никого! — Какой он всё-таки забавный! Другие боятся крови, пауков, змей, не могут смотреть на жестокость или что-то интимное, а он отворачивается от стрижки.

— Убить я и сам могу, — вдруг загробно как-то раздался его голос, — а такую… такую роскошь жалко. — Я вздохнула. Мне нечем было пощадить его чувства. Я должна сменить облик, чтобы не быть узнанной и не бросаться в глаза, хотя мне и самой рвёт сердце подозрение, что Вон никогда уже не найдёт меня. Но я стала примеряться и, помедлив, чикнула первый раз стальными лопастями ножниц. Плечи Ви вздрогнули от этого звука. Бумага режется с другим, и ткань тоже, хотя чуть больше похожа на звук отрезаемых волос. Они, каждый по отдельности, хрустят, будто их ломают, убивая. У меня самой на какое-то время отказала решимость, но я взяла себя в руки и продолжила.

Закончив, я поднялась с ящика, использовавшегося вместо табурета, которых не было на чердаке, и огляделась вокруг него. Будто вата, или шерсть овцы, белоснежно валялись горстки волос. Ви всё никак не поворачивался. Я взяла краску и пошла поближе к свету, пытаясь закрепить в досочных щелях стены зеркало, в которое недавно смотрелся Шуга. Достав из упаковки прилагающиеся перчатки и кисточку, я принялась разводить жижу в походной миске. Потом отмою где-нибудь от этой химии. Если бы тут были те растения, которыми меняла мой окрас бабушка! Они и пахли приятно, а тут в нос ударяет настоящая консервированная и ненатуральная вонь. Краем глаза я заметила движение. Ви поднялся и, подойдя к моим отлетевшим на пол волосам, пока я красила те, что были на голове, присел возле них на корточки и погладил так, как гладят умершую любимую собаку. Я развернулась чуть сильнее, не переставая махать косметической кисточкой по прядкам. Мы с духом встретились взглядами, и он смутился того, как трепетно относился к бывшей части меня. Словно трогал через неё меня, меня гладил, и я могла это почувствовать. Накрутив быстро белый локон на палец, он отошёл обратно и, задумавшись о чем-то, лёг на старый матрас, валявшийся здесь уже не первый год, наверное.

Я продержала краску почти два часа, заверяя, что волосы должны пропитаться, что белые, как и седые, очень трудно закрашиваются, и так далее, и тому подобное. Цель у меня была одна — максимально задержаться до вечера, чтобы дать шанс Вону найти меня и повести на свидание. Но планы были сорваны дважды. Я смыла краску под какой-то колонкой, под зоркими взорами бродящих в переулке старушек, которые и не пытались скрыть любопытства. Мимо пробежала свора ребят, четыре мальчишки и две девчонки от шести до двенадцати лет. Они брызгались из пластиковых бутылок, и им явно хотелось подобраться к колонке после нас, поэтому они некоторое время постояли около, глазея. Поняв, что я быстро не закончу, они побежали дальше, но их визг, смех и гомон были слышны где-то за ближайшими домами. Однако черной я не стала. Цвет лёг ровно, но как-то прозрачно, делая меня выглядящей так же искусственно, как белый парик Юнги. У того был сиреневый оттенок, а у меня фиолетовый. Нет, я скорее была темно-фиолетовой, и только в темноте могла стать черноватой. К тому же, до вечера ещё была прорва времени.

— Может, сходить ещё за краской и закрепить по второму разу? — спросила я у Ви, когда мы купили обед в столовой на колесах. В оживленных района Китая попадаются такие заведения, где можно взять суп, лапшу и выпечку очень дешево, пусть многое из этого и сделано на пережаренном многократно масле. Стоял плотный запах сои и кунжута, которыми можно было занюхивать вместо употребления соусов. Жара накаляла улицы, и мы спрятались под зонтик, воткнутый в середину пластикового столика.

— Нет, нормально. Сейчас поедим и в путь.

— Я похожа на сливу. Скажи, я ведь теперь одного с ней цвета? — Дух посмотрел на меня и лукаво улыбнулся.

— Я люблю сливы. Особенно сладкие. Мы с… Я как-то переел их. Потом болел живот, да и туалет долго манил. Но я всё равно ими объедаюсь, когда есть возможность. — Уже почти делая замечание, я вспомнила, что первое же при знакомстве, что потребовал Ви — это поесть. Так что дух, видимо, всегда ел, как люди. Его рассказ меня не очень успокоил, и я сидела всё такая же грустная. А если в таком виде я Вону совсем не понравлюсь? Если я ему нравилась именно белокурой? Ах, если бы встретиться с ним хоть разочек ещё, уже не до узнаваний или симпатий, мы ведь можем никогда уже не встретиться! Слёзы просились к глазам. Мой первый поцелуй… это было здорово. Но вряд ли повторится. — Эя, выше нос! — Дотянулся рукой до моей Ви и потрепал её. — Ты как аметист. Видела когда-нибудь этот камень? — Я кивнула.

— Бабушка много рассказывала мне не только о растениях, но и о камнях. Она говорила, что аметист — камень тайных знаний. А ещё, что он символ преданности и вечной любви.

— Вот видишь! — В кармане Ви завибрировал телефон, который оставили ему Чонгук с Шугой. Он поднял. — Да? Выезжаете из Синтая? Хорошо. Да, у нас всё тихо и спокойно. Хорошо. Да? Осторожнее. Будьте внимательнее. И не давай Сахару выделываться, ладно? А то он как всегда… Давайте, угу. — Ви положил трубку и посмотрел на меня. — Они смогли. Слежка ушла за ними. Синьцзянцы побежали в сторону Шицзячжуана, за парнями. Так что пора трогаться. — Он поднялся. Я загнано вцепилась в лапшу, которую доедала, хотя начала приподниматься тоже.

— Их же не поймают? Они справятся?

— Без нас им будет легче, они смогут не останавливаться больше суток, гнать на север и путать этих гадов. Им главное додержаться до Пекина. Там должен быть кто-то из наших.

— А мы?

— Чонгук велел отклониться на восток. Доедем на попутке до перекрёстка двадцать второй и сорок пятой трасс, и уже там изменим направление тоже на север. Чонгук обещал вернуться, сделав крюк. Может, мы встретим его в Хэншуе, может чуть позже. — Я неохотно оставила в покое три недоеденные макаронины и пошла за Ви. Поглядывая вокруг и изучая каждого прохожего, я чувствовала, как всё теснее жмёт грудь, как тает надежда на то, что увижу Вона.

Мы добрались на автобусе до края города. Приятно было замечать, что нас не окружают подозрительные личности, что не надо убегать, что никто не стреляет, и не появляются темные костюмы, не странные или какие-то особенные, но почему-то сразу выдающие принадлежность к китайской мафии. Хорошо было ощущать себя среди обычных людей, которые живут обычной жизнью, гуляют, едут на работу или из гостей, или в поликлинику, или в какую-нибудь службу что-нибудь оформить. Я тоже хотела бы вернуться к такой жизни. Возможно, не совсем той, какой жила вдвоём с бабушкой. Сейчас я понимаю, что это было слишком сурово, вдали от людей, от новых знакомств, от вероятности того, что кто-то там, в горах, найдёт меня и посмотрит, как Вон… С Мао мы жили немного веселее. Пусть тяжело и бедно, пусть мне не всё давалось, и многого у меня не было, но это была мирная и стабильная жизнь, в которой было к чему стремиться, кроме выживания, которым я озабочена последние пять дней.

Ви заметил моё нарастающее уныние по мере удаления от Ханьданя. Когда он сумел договориться с супружеской парой, двигающейся в Ляочэн на своём автомобиле, что они высадят нас по пути, я совсем безвольно погрузилась в салон и прижалась к окну заднего сиденья, наблюдая, как отчаливает из моей судьбы город, который принёс мне самые незабываемые эмоции. Перестрелка, погоня, гонка, первый поцелуй. Удаляющиеся дома угнетали и всем своим видом говорили «прощай!». Я смотрела в их многочисленные окна, слепые к моей драме, и завидовала каждому, кто живёт в этих квартирах, кто может прийти в любой момент домой, в Ханьдане, пойти прогуляться, посидеть в парке, учиться и работать. Я должна была спросить Вона в каком он баре подрабатывает! Я могла бы зайти и попрощаться с ним сама. Почему я не додумалась?

— Отсюда до моря буквально часов восемь остаётся, даже меньше, возможно, — пытался отвлечь меня от глубокой задумчивости Ви. — Ты же никогда не была на побережье?

— Никогда, — согласилась я.

— Заметила, что тут воздух стал более влажным? Тут уже всё не так, как в более южных провинциях. — Единственное, что я заметила, это что нет больше гор вокруг, стоило выехать из Ханьданя. Я так привыкла к ним, выросла среди них, все эти дни карабкалась по ним и пряталась в них. И вдруг всё стало почти ровно. Ровно и пусто — почему-то эти значения показались мне синонимичными.

— Если Чонгук и Шуга увели преследователей, — заговорила я тихо, чтобы не слышали мужчина и женщина впереди, — почему мы не могли подождать и отдохнуть подольше? Отъехали бы завтра, или послезавтра… — Взгляд Ви, старавшегося вселять в меня свои бодрость и задор, немного потух.

— Потому что надо было это сделать, пока не разоблачили подставу, и пока вообще их стало меньше здесь, — не нервничая, но безрадостно пояснил мой дух. Следующие слова объяснили мне, что дело вовсе не в том, что я выгляжу глупой и непонимающей: — Тебе так хотелось остаться с тем парнем?

— Я… — Что я могла сказать? Очевидно, что жизни дороже влюбленности, которую Ви, наверняка, считает мимолетной и быстротечной. — Я даже не попрощалась с ним, а ведь он меня спас.

— Когда мы доберемся до Кореи, и всё будет хорошо, ты сможешь послать ему открытку с благодарностью. — Нечасто Ви говорил с таким ехидством, которое содержалось в смысле слов, но совершенно не отображалось голосом. Он у моего духа всегда был бархатистый и добрый. И вот таким медовым голосом он поиздевался над тем, как хочу я увидеть Вона! Обидевшись на него снова, я отвернулась к окну опять. Вид по-прежнему не утешал, а нагонял ещё большую меланхолию и отчужденность.

Нас высадили на перекрестке, не взяв денег. Ви солгал, что мы брат с сестрой, и навещали тайком отца, с которым мать в разводе, и они враждуют, поэтому не любят знать друг о друге. И вот, улизнув на выходной от матери, мы совершили такое путешествие. Пара прониклась нашими юными проблемами, сказали, что у них один сын, и им трудно было бы поделить его, разведись они, поэтому, скорее всего, враждовали бы не меньше. Правда, их занял вопрос о том, кто наши родители, что им позволили завести второго ребенка в те годы, когда существовал строгий запрет, ведь реформа по разрешению второго ребенка повсеместно как раз совсем недавно прошла окончательное рассмотрение. Ви выкрутился, что его родили в Корее и гражданство у него тамошнее.

Мы долго-долго шли параллельно дороге, но чуть поодаль от неё, среди распаханных полей, чтобы не бросаться в глаза проезжающим машинам. Потом дошли до автобусной остановки напротив какого-то поселка и вышли к ней, чтобы сесть на скамейку и передохнуть. Я подогнула ноги по очереди, затянув шнурки на кедах, вытерла невидимую пыль со лба тыльной стороной ладони. Ви протянул мне конфету с таким милым лицом, что я не смогла не улыбнуться.

— Спасибо. — По трассе без остановки ехали авто, легковые, грузовые, разных цветов. Шум стоял, как в промышленной зоне, хотя иногда и можно было сказать что-нибудь, не крича. Два раза проскочили мотоциклы, и меня чуть не дёрнуло к ним, выбежать на шоссе и разглядеть хорошенько, кто это так рычит мотором? Но потом я видела, как они проносятся, совсем не серебряные и без черных полос. Вечерело и освещение напротив, где был населенный пункт, по ту сторону дороги, уже зажигалось. — Будем ловить попутку или подождём автобус? — Ви встал и подошел к расписанию.

— Сейчас посмотрим… — раздался очередной шум мотора, на который я механически повернула лицо, уже ни на что не надеясь. Ви вёл пальцем по металлической таблице со временем остановок автобуса, а гул, приближаясь, заставил меня всё-таки задрожать и привстать, чтобы высунуться из-под каркаса с крышей. Когда я выглянула, фара была совсем рядом, и я, видя, что она как будто съезжает с дороги, отступила. Не прошло и полминуты, как к самому краю остановки причалил байк и, не веря своим глазам, я стала опознавать и цвет, и рисунок полос, и нашивки на байкерской куртке и шлем, который снял Вон, не глуша мотор. Забыв о том, что происходило до его появления, я прижала ладонь к щекам, краснея, бросаемая в жар, едва стоящая, чтобы не упасть, не запрыгать и не затанцевать. Хотелось делать всё и сразу. Но улыбка, показавшаяся из-под защитного шлема, стоила всего этого безнадежного дня. Вон убрал шлем подмышку левой руки и, распахнув правую, как бы освобождая доступ к своей груди, произнес хрипловато:

— Иди сюда. — Устоять было невозможно. Я сорвалась с места и, хотя всего лишь хотела обнять его слегка от радости, очутилась в крепкой хватке, прижавшей меня к нему, и он, чуть наклонив своё лицо, поймал мои губы, чтобы впиться в них поцелуем. Я только тогда вспомнила, что позади стоит Ви и почему-то пристыдилась происходящего, но прерваться не могла, не могла оттолкнуть Вона, который всё-таки нашёл меня, который не обманул! Который приехал, чтобы свидание состоялось. Его поцелуй был куда настойчивее и горячее, чем вчера. Он будто показал, каким образом может поймать и не отпускать, и для этого ему хватит одной только силы губ, их магии. Колени задрожали и я, когда он закончил, не решилась сразу оглянуться. Только посмотрела на Вона, чьи глаза уже испытующе глядели на того, кто был сзади. Они с Ви, очевидно, смотрели в глаза друг другу. — Это один из твоих друзей?

— Да, — тихо прошептала я, и только тогда посмотрела на моего духа. Стиснув челюсть так, что она стала какой-то заострившейся, Ви испепелял Вона взором. Я даже испугалась, а не применит ли он своё бесовское колдовство и не сделает ли чего с Воном? Я хотела представить их друг другу, но Ви опередил какие-либо разговоры вопросом:

— Как ты её нашёл? — Байкер не растерялся и, улыбнувшись той невинной улыбкой, когда показывались его верхние зубы, придающие ему вид нашкодившего зайца, ответил:

— Любящее сердце способно на многое. — Я растаяла от его слов, сказанных не мне, но ко мне обращенных, и обняла его сильнее. Ви шаркнул ногой.

— Это ты девчонкам будешь на уши вешать, а я жду конкретного объяснения, как тебе это удалось?

— Слушай, парень, ты чего такой нервный? Прячешься от кого-то? Я байкер. Ты знаешь, какая система связи одна из самых надёжных во всех странах мира? Байкерская. Потому что нас много, мы везде, и мы все друг за друга.

— Мушкетёры на колёсах… — проворчал Ви, и на его языке неозвученным повисло «прям у байкеров система лучше, чем у мафии?», но мне было смешно об этом думать. Всё гораздо проще, Вон же вчера высадил меня к ним, он мог не уехать далеко, а понаблюдать, куда я денусь, чтобы потом сделать сюрприз. И он удался! Будда, как же я была счастлива!

— Познакомьтесь, для начала, а то вчера я не успела вас представить, — попыталась я расслабить между молодыми людьми неприязнь, которая ощущалась. Она была больше односторонней, со стороны Ви, Вону определенно было по боку на отношение к нему моего духа. Но я бы хотела, чтобы они подружились. — Ви, это Вон, Вон — это Ви. — Мотоциклист протянул руку, сняв перчатку. Мой сверхъестественный товарищ осторожно подошел и, не меняя выражения сморщенного носа, пожал её. Вон сразу же забрал свою обратно и, забыв о ком-либо ещё, посмотрел мне в глаза, тронув щеку.

— Я же говорил, что не упущу тебя, Элия. Моя маленькая девочка… — Поцеловав меня в щеку, он продолжал собственнически обнимать меня за плечо. У меня упал такой груз с души, что мне больше не хотелось ничего, не хотелось идти куда-то, скрываться. Почему-то мне показалось, что Вон даже более надежен, чем золотые, хотя я и видела, как дерется Чонгук, и на что способны ребята, но они не давали мне ощущения вот такой опоры, когда можно закрыть глаза, услышать «моя» и забыть обо всем. Вон не заставлял решать труднейшие проблемы, которые распутывали золотые, он увозил от них, и становилось легко. И сейчас я тоже очень хотела уехать с ним куда-нибудь, хотя и знала, что ни за что не брошу Ви.

— Я боялась, что ты не узнаешь меня, что я тебе разонравлюсь, — признала я, алая от любви и смущения.

— Какие глупости, — шептал он, рассматривая на своей ладони мои новые, фиолетовые волосы, которые почернеют только с ночью, — разве дело в цвете волос? Я узнал бы, даже если тебя спрятали под колпаком. — Его губы коснулись моего уха и по спине побежали мурашки, вызывая чувство, которого я никогда прежде не испытывала. Его голос смешивался с дыханием и вливался в меня. — Так что насчет свидания?

— Я… я… нам с Ви нужно на север, я не могу остановиться…

— Давай я тебя подвезу?

— Я не могу… оставить Ви, — я посмотрела на него, столбом вставшего рядом с нами. Несомненно, большую часть разговора он слышал, за исключением того, что Вон шептал мне прямо в ухо. Мотоциклист бросил взгляд на моего духа.

— Умеешь водить байк? Я могу найти тебе второй, и мы поедем, куда вам надо…

— Нам не нужны попутчики, — отрезал дух.

— Ви!.. — отругала и попросила одновременно я, чтобы он разрешил и не был груб. Вон помолчал, раздумывая или подождав, скажет ли ещё что-то оппонент? Но тот был нем.

— Так… ты со мной не поедешь? — спросил он ещё раз у меня. Я посмотрела на Ви, мечтая о том, что он махнет рукой и скажет: «Всё в порядке, езжай, я тебя найду потом», или что-то вроде этого. Но он едва помотал головой, запрещая мне помышлять садиться на байк, и мчать куда-то. Я и так бы его не бросила, только если бы Ви сам дал мне пинка. И вот об этом пинке я и мечтала. Я так боялась, что если откажу Вону, то он уедет, и теперь уже точно пропадёт. Он проделал такой путь следом! А я даже не согласилась поехать с ним. Будда, ну почему в этом мире всё так трудно? Правду ты говорил, чем больше желаний, тем больше страданий. Я хочу побыть с Воном, провести с ним время, и становится больно, ведь это никак не возможно сейчас.

— Прости, но нет…

— Куда вы едете? Я могу встретить вас там.

— Правда?! — оживилась я. — Ви, куда мы едем? Напомни! В этот, как его… Хэй, Хэн… Хэн…

— Хэншуй, — угрюмо пробасил дух.

— Да! Точно! Хэншуй.

— А, ну, так до туда часа полтора-два, если движение медленное будет. Мне-то быстрее, — постучал ласково по Волчице Вон. — Что ж, тогда встретимся там? — Надежда снова ожила, подпитывала меня и радовала. Поцелуй, короткие объятия и, попрощавшись «до скорого», Вон надел шлем и тронулся, наконец. Я развернулась к Ви.

— Так что там с автобусом? Попутка быстрее будет, давай поймаем? Деньги же ещё есть? Вон встретит…

— Никакого Хэншуя, — резко отсёк Ви, подходя ко мне. — Вернёмся на двадцать вторую трассу и поедем в Ляочэн. Думаю, чем быстрее мы доберемся до моря, тем лучше.

— Но Чонгук…

— Чонгук не видел этого твоего ухажера. А я о нем обязательно упомяну, когда мы созвонимся. Пошли на ту сторону, едем обратно. — Ви взял меня за руку, но я её вырвала.

— Нет! — громко и настойчиво сказала я. — Мы едем в Хэншуй! И если ты не поедешь туда со мной, то я поеду одна!

Хэншуй

— Элия! — Когда Ви назвал меня по имени, мне стало немного не по себе, и мой пыл несколько угас. Он почти всегда прибегал к каким-нибудь безобидным кличкам, и такое официальное обращение заставило посмотреть на ситуацию спокойнее. — Тебе не кажется, что сохранить жизнь сейчас несколько важнее, чем мчаться за черт пойми кем, не зная толком, что он собой представляет?

— Я никуда за ним не мчусь! — Обидело меня то, что правда была слишком заметной, и мне не постеснялись указать в неё носом, не щадя моего девичьего чувства собственного достоинства. — Это он за мной примчался…

— Вот и пусть мчится дальше! С какой стати ты ему доверяешь?

— А с какой стати я доверилась Чонгуку и Шуге, оставив Баосин?! — возразила я. Ви не растерялся:

— Потому что я тебе сказал, что на них можно положиться! Я ведь твой дух-хранитель, не забыла?

— Допустим, ты знал, что они золотые, и что пришли помочь. Но что ты знаешь о Воне? Ты знаешь о нём что-то плохое?

— Я… — Ви хлопнул губами, как аквариумная рыбка, посмотрел на небо, будто выискивая там стаю птиц, на которых меня можно было бы отвлечь. Потом сунул одну руку в карман и перенес вес с одной ноги на другую. — Я знаю, что ты видишь его второй раз в жизни, он незнакомец, и ведёт себя слишком нагло и беспечно для того, чтобы быть надежным. И вообще, кто такие байкеры? Эти парни колесят по свету без обязательств и сожалений, они бросают девчонок на каждой станции, много пьют и дебоширят, когда пиво заливает им глаза. Вот такой вот твой Вон.

— Ты ничего о нём не знаешь, — покачала я головой. — Потому что очеловечиваешься, и потерял способность знать всё о людях. — Я посмотрела на его огорчившееся лицо. Ему было неприятно, что я не слушаюсь его беззаветно, как раньше. Мне хотелось бы, я знала, что Ви хочет, как лучше, но почему-то его аргументы потеряли убедительность. Разве может человек быть плохим только потому, что он ездит на мотоцикле, а не на автобусе, или не ходит пешком? И Вон не выглядел выпивающим. И ещё он не колесил по свету, а учился и работал в Ханьдане, пока не появилась я.

— Каким бы я не становился и не был, я не утерял способности разбираться в мужской психологии. Поверь, она мне не чужда, — он подошёл к краю автобусной остановки, приложив к ней локоть и продолжая говорить, — влюбляться таким образом, какой показывает твой байкер способны шестнадцатилетние мальчишки. Ну, восемнадцатилетние максимум. Которые держат над кроватью постеры любимой актрисы в купальнике и только с ним и целовались. Похож ли на такого Вон? — Я поджала губы. Да, он сказал, что целовался много с кем. — Сколько ему лет? Наверняка примерно мой ровесник… — Ви запнулся, поймав мой непонимающий взгляд. — Я хочу сказать, что выглядит он, как я, а я выгляжу на двадцать три года. В таком возрасте парни уже знают много чего, и хотят они не романтической любви, а потрахаться.

— Ви! — покраснела я.

— Что? Я говорю с тобой прямо, чтобы ты поняла.

— Вон не сделал ни малейшего намёка на что-то… что-то подобное.

— Что ещё более подозрительно, — повёл бровью Ви.

— Тебя не поймёшь! Тебе не нравится, если он будет приставать ко мне, но если он не пристаёт, то он вообще ходячее зло?! — Мои нервы опять накалялись. Мне не нравилась противоречивость объяснений, по ним выходило, что каким бы не был Вон, он всё равно не подходил мне и не годился нам в компанию.

— Я всего лишь не верю в его бескорыстный интерес, и тебе верить не советую.

— Тебя послушать, так порядочных молодых людей не существует! Но как же тогда Чонгук и Шуга?

— Они — золотые, это совсем другое! — возмутился он.

— Да что ж они из-за этого, не люди что ли? Не могут хотеть, как ты это назвал, потрахаться? Они тоже ко мне не пристают, почему же это не подозрительно?

— У них есть цель, ты знаешь о причинах их действий, они искали тебя, чтобы доставить в безопасное место. А причины поведения Вона не ясны вообще!

— Любовь! — воскликнула я оскорблённо, будто пытаясь доораться до глухого. — Или это уже недостаточный повод, чтобы отправиться за девушкой в другой город?

— Ну, какая любовь возникает вот так?!

— Может, ты хотел сказать, какая любовь может возникнуть ко мне?! — Уже на последнем слове у меня прыснули слёзы. Я отошла вглубь остановки и села на лавочку, заплакав сильно, но не громко, во весь голос, а скрежещущим надрывом оставляя всё бурлить в горле и биться о стиснутые зубы. Лицо покраснело и намокло, пальцы вцепились в пластиковое сиденье и темные волосы, упав вперед, качались туда-сюда при каждом всхлипе. — П-понятно, п-почему ты не веришь Вону, — запинаясь, сквозь слёзы жаловалась я, — п-потому что считаешь, что н-на м-меня никто не обратил бы в-внимания. Т-тем более, такой красивый п-парень…

Ви сел рядом, замолчав. Я чувствовала, что он смотрит на меня, но не отвечала на его взгляд. Мне всё стало ясно, все его сомнения и их происхождение. Даже ребята, с которыми я уже пять дней в пути не попытались заигрывать со мной или приглашать на свидание, и до этого, в Баосине, друзья Мао, когда вынуждены были делить моё общество, никогда не просили повторных встреч или уединиться, как делали это с радостью с самой Мао.

— Я настолько некрасивая, — чуть успокоившись и помолчав, заговорила я, — что для интереса ко мне нужен какой угодно повод, но не любовь?

— Не говори так, нет, я не это имел в виду, — забормотал Ви, но я всё равно не смотрела на него, отвернув лицо в сторону машин. — Я… ну, считай, что я слишком многое повидал на земле, чтобы верить в саму любовь. Даже дети, которые рождаются у пар, иногда не могут служить поводом быть вместе. Даже материнская любовь не всегда вечна, а ты хочешь поверить в недоказанные и непроверенные чувства какого-то типа, чей поступок лишь доказал, как легко он всё бросает. Стал бы ответственный парень забивать на обустроенную жизнь и срываться в неизвестность? А если он всегда так запросто влюбляется? — Я хотела возразить, что это у него впервые, Вон сам сказал, но разве Ви послушает слова человека, к которому предвзято расположен в принципе?

— Мои родители погибли, потому что любили друг друга так сильно, что не могли прожить один без второго. — Только теперь я поглядела на Ви. — И ты говоришь мне, что любви не бывает?

— Твой отец был золотым, — снова вставил своё любимое оправдание Ви, будто был уверен, что кроме золотых в мире не существует доблести, благородства, преданности и горячих сердец.

— Что ж, может, Вон тоже им станет?

— Не вздумай ни слова говорить ему о них! — испугано дернулся Ви, округлив глаза.

— И не собиралась, я просто сказала, что в них ведь вступают? Возможно, однажды судьба приведёт его в их ряды. Ты же сам туда собирался и говорил, что ненастоящие отсеиваются сами, не выдерживают. А истинные золотые проходят проверку. — Мимо пронеслось несколько автомобилей, заставив нас остановить беседу, но она так и не возобновилась. Нам нечего было сказать друг другу. Вернее не так: мы могли говорить только то, что второму не понравится, поэтому лучше было избегать слов. В тишине, отвлеченная от нужды подбирать фразы, чтобы выиграть спор, я ощутила лёгкую жажду, но бутылка с водой была у Ви, носившего мою сумку. Я не могла заставить себя обратиться к нему. Я замечала, что часто в его глазах бывает огромная недоговорённость, и он, затаившись, вместо того, чтобы озвучить мысли, ждёт чего-то, какого-то подходящего момента, но он не наступает. Несмотря на то, что Ви выглядел самостоятельным и смелым, порой в нём образовывалась такая скованность, что ткни пальцем — он убежит и спрячется. Он был странным, как и положено, наверное, духам быть по сравнению с людьми. В нём, возможно, на самом деле сейчас жило два мира, небесный и земной, потому что одну минуту он был дерзким, как и Шуга с Гуком, а потом вдруг превращался в заоблачного, словно вспоминая, что есть и какой-то другой Ви, который иначе относится к чему бы то ни было.

— Через пятнадцать минут на той стороне будет автобус, — вкрадчиво вторгся в молчание Ви. Не зря изучил расписание.

— Я ведь не собиралась мчаться за Воном, — уязвленная, вспомнила я, что так убедительно и не отвергла обвинение. — Мы ведь и собирались в Хэншуй. Ты сказал, что Чонгук может туда вернуться…

— А если он синьцзянец, этот Вон? — перебил меня Ви. — Или дракон.

— Но он спас меня, — мирно, подражая тональности духа, выдохнула я. — Он забрал меня от опасности и вернул вам. Желай он меня украсть или убить, у него были самые лучшие возможности из всех, что имели все те бандиты.

— Но мы действительно не знаем, что конкретно они хотят от тебя. Вы сказали, что они не хотели поранить тебя.

— Это так.

— Если он пока посчитал, что мы его победим? Или что ты сумеешь вырваться?

— Как он мог случайно оказаться на светофоре, к которому я случайно подбежала? Ви, ты сам можешь себе представить подобное совпадение, что я сама наткнулась среди тысяч прохожих на того, от кого должна скрываться?

— Но здесь он тебя обнаружил с легкостью…

— Не начинай. — Мы снова замолкли. Долго так не может продолжаться, мы всё время бьёмся о стену непонимания.

— Может, пойдём на ту сторону? — попытался сделать вид, что ищет компромисс Ви, но это было его желание, и мои не учитывались. Я даже не думала, что учитывалась моя безопасность. Гук говорил, что на побережье всегда пруд пруди преступников, так что не отмахнуться, и совершенно нет никого из золотых. И туда хочет тащить меня мой дух? Я озвучила ему все эти соображения, добавив:

— Ты уверен, что сможешь в одиночку, без помощи и поддержки довести меня до порта, откуда мы отплывём в Корею? Ты уверен в том, что защитишь меня без Гука, Шуги? И даже Вона, который, мне кажется, хотя бы способен помочь нам быстро смотаться на мотоцикле, если понадобится. Ты настолько силён и хитёр, чтобы гарантировать нам безопасность по пути к побережью? — Я, наконец, тронула ту тему, которая оказалась слабой. По лицу Ви было видно, что уверенности в нем нет, он знает, что напади на нас несколько человек, и мы окажемся в ловушке, в западне. Он не отобьёт меня у пятерых-десятерых мужиков в черных костюмах, если они появятся. И пока Ви осознавал, что сам не потянет предложенный им план, я решила ковать, пока горячо. — Когда пойдёт автобус в Хэншуй?

— Где-то через полчаса, должно быть, — достал он мобильный и посмотрел на время.

— Мы можем поехать в обратную сторону. Удалиться от Чонгука, предпринять на свой страх и риск непонятный манёвр, разбить мне сердце, — мой голос дрогнул, и Ви нахмурился, уставившись в землю. Его пальцы беспокойно гладили корпус сотового. Мне опять хотелось плакать. — Давай, посмотрим, что из этого получится. Ты же будешь рад, что мы избавились от Вона! Хоть в пасть к чудовищу, только не с ним, да? Мы одинаково можем быть убиты на побережье или в Хэншуе, но в последнем, по крайней мере, я бы не умерла такой несчастной, какой буду у моря. — Я поднялась, потянув свою сумку с плеча Ви и вытаскивая воду. — Впрочем, одно меня успокаивает. Направляясь на восток, а не север, я не подставлю под опасность Вона. Он же не виноват, что связался со мной. Ему незачем страдать. Страдать буду я. Пошли, — кивнула я на дорогу, попив и указывая, что надо перейти её. Отвернувшись, я сделала несколько шагов и была поймана Ви за лямку сумки, болтавшейся теперь на мне.

— Подождём автобус с этой стороны, — сдавшись, отвёл глаза он, когда я в них взглянула. — Я не думаю, что смогу достойно защитить тебя в одиночку. — Я замерла, не реагируя. Окончательное ли это решение? — И я не хочу, чтобы ты страдала, — прошептал Ви и вернулся на лавочку.

Автобус шёл около двух часов, как и предсказывал Вон. В темнеющих полях уже не было рабочих, но сами они, кое-где уже убранные, виднелись ровно очерченными, более светлыми или темными, квадратами и прямоугольниками обрабатываемой земли. Хэбэй южной половиной располагалась на Великой китайской равнине, плодородной и изобилующей, когда не случались наводнения Хуанхэ и Янцзы, на западе её отгораживал от провинции Шаньси Тайханшаньский хребет, а на севере, куда мы направлялись, только ещё дальше, от степей и пустынь Монголии, врагов и иноземцев, огораживали не только горы Цзяньдушань, но и Великая китайская стена. Меня всегда забавляла страсть китайцев называть всё великим, правда, нужно было отдать им должное, масштабы их исполинских сооружений заслуживали этих титулов, что стена, что канал, что знаменитые карезы* Синьцзяна, тянущиеся на много километров. И тем все эти задумки были легендарнее, что заложены людьми более двух тысяч лет назад. Тибет, где я выросла, до сих пор во многих местах не мог похвастаться даже сколько-нибудь пригодной системой отопления, кроме очага посреди главной комнаты, а у китайского народа мудрости и смекалкихватало ещё тогда, когда по большей части планеты другие народы бродили с дубинками. Разве после этого не захочется назвать и самих китайцев великими?

Ви умолк и не пытался развлекать меня, как бывало в начале нашего путешествия, поэтому я и занимала себя мыслями о Китае. Не знаю, что больше влияло, наша размолвка или его сожаление, что он не герой, который был бы способен справиться со всем без посторонних? Нет, мне кажется, что мой дух был лишён амбиций и гордости, которые заставили бы его стыдиться отсутствия сверхспособностей. Надо же, какое парадоксальное явление: сверхъестественное создание без сверхспособностей! Я улыбнулась, уткнувшись в окно, чтобы Ви не видел, что я перестала дуться. Пусть мы и сделали, как того хотелось мне, но от разлада с моим другом сделалось как-то не очень весело. В любой битве не обходится без потерь с обеих сторон, даже в словесной. Это и имел в виду Чонгук, когда цитировал мне какой-то военный трактат, где утверждалось, что единственная верная победа — это предотвращение конфликта. Но разве жизнь способна быть такой, чтобы в ней никогда не возникало противоречий? Вот у меня есть Ви, который мне очень дорог, и Вон, в которого я влюбилась. Они не смогут, возможно, поладить, но я же не стану отказываться от одного ради другого, поэтому мне придётся существовать в секторе вечного напряжения.

Меня тревожило, как и где найдёт меня на этот раз Вон. И станет ли ждать, как и обещал, или устал от моих внезапных переездов? А что, если мы с Ви ругались зря и он, сделав крюк где-нибудь, развернулся и возвратился в Ханьдань? Сомнение и волнение напомнило мне о друзьях.

— Как ты думаешь, — не выдержала на этот раз я, заговорив первой и повернувшись к сидению Ви, — с Шугой и Чонгуком всё в порядке? Может, позвонить им?

— Нет. Когда смогут, они позвонят сами. — Дух забарабанил по подлокотнику, но, поймав на своих пальцах мой взор, прекратил. — А знаешь, тебе и так хорошо, Медведьма. — Рука моя невольно потянулась к волосам, и я примяла их к голове.

— Не успокаивай меня.

— Нет, правда. Вообще я не знаю, почему ты… ты так плохо о себе думаешь.

— Ну, опыт служит подтверждением моему мнению.

— Да какой опыт? Ты жила в таком захолустье! Что там вообще понимают в красоте? Там же… — Мы подъезжали к первой остановке в городе, и моя душа сразу же взорвалась фейерверком конфетти, когда за окном блеснуло серебро металла, прислоненного к фонарному столбу. Я не слышала больше, что говорит Ви. Примкнув к стеклу, я побежала глазами по тротуару, пока притормаживал автобус. Вон стоял почти ровно там, где должна была открыться дверца, выпускающая пассажиров. Распахнутая байкерская куртка обнажала белую футболку и толстую цепочку на шее. Футболка небрежно свешивалась одним углом из-за ремня черных джинсов, незаправленная. Вон увидел меня в салоне и улыбнулся.

— Вставай, пошли! — подтолкнула я Ви, поднявшись. Он перестал что-то бормотать и выпал в проход, понукаемый мною. Пришлось подождать, пока выскользнут наружу те, что были ближе к двери и вот, наконец, когда я ступила на подножку автобуса, ко мне протянулась крепкая смуглая ладонь, за которую я скорее взялась, соскальзывая даже не на землю, а сразу в руки Вона, тепло принявшие меня в своё убежище.

— Как доехали? — спросил молодой человек, дружелюбно посматривая и на меня, и на Ви. Но тот не поддавался попыткам наладить контакты, угрюмо щурясь и поджимая губы.

— Хорошо, а ты давно уже здесь? — Моя ладонь так и осталась в руке Вона, когда мы отошли, чтобы не мешать другим выходящим из автобуса.

— Минут двадцать, около того, — он заметил переживание и чувство неудобства, которое появилось в моём выражении, что ему пришлось столько ждать, — да неважно! — Отмахнулся Вон. Он наклонился ко мне, чтобы никто больше не услышал: — Я боялся, что не дождусь вообще. Что ты не захочешь меня видеть за мою смелость, что я так нагнал тебя в дороге. — Я распахнула ошарашено глаза.

— Ты что! Это… это было здорово! Я тоже боялась, что ты не появишься, — призналась я.

— Так, ты хотела меня видеть? — хитро улыбнулся Вон, покачав мою руку в своей.

— Да… — опустив ресницы, не могла скрыть я. За моей спиной раздалось покашливание. Я опомнилась и повернулась к Ви. — Что теперь будем делать? Останемся здесь на ночь?

— Да, надо бы, — кивнул дух. — Я подыщу подходящее место…

— У вас есть в городе знакомые, или родственники, чтобы остановиться? — поинтересовался Вон естественным образом. Если люди приезжают куда-то, где-то же они рассчитывают жить? Ви начал было мотать головой, но я пояснила:

— Мы обычно спим, где придётся. Ну, знаешь, найти уголок поукромнее и растянуться.

— То есть… кхм… хостелы, общаги и съёмные квартиры? — уточнил молодой человек.

— Нет, чердаки, скамейки, спальные мешки, — поправила я. Он округлил глаза.

— Серьёзно? — Я покивала. Вон опять зашептал, скрывая вопрос от Ви, касающийся его: — Это вот этот добрый приятель приобщает тебя к такому бродяжническому образу жизни?

— Он… ну… просто помогает мне не пропасть. Я сама не очень самостоятельная в этом плане.

— Я сниму номер в гостинице, — выпрямил спину Вон и посмотрел на Ви, как мне показалось, с лёгким вызовом.

— На двоих? — хмыкнул ехидно Ви.

— Нет, блин, на одного. Я похвастаться сказал, что буду спать в комфорте, — ответил Вон, не выдержав, колкостью на колкость. Я загнанно уставилась на него снизу вверх. Не дойдёт ли до драки? Мой дух выглядит более хрупким, чем Вон. — Я заплачу за троих.

— Мы способны заплатить за себя сами, дело не в этом, — задетый, бросил Ви. Но объяснения не последовали. Я тоже при нём не могла сообщить Вону, что нам нельзя регистрироваться по документам, которые всегда требуют администраторы. Так велел Чонгук, он сказал, что у мафии везде слежка, и они быстро отследят по внутренним компьютерным системам.

— А, просто любите, когда москиты кусают в задницу и почки стынут на земле? Разумеется, — с сарказмом заметил Вон.

— Нам нельзя в гостиницу, Вон, правда, — тихо повторила я. Он окинул нас глубоким взором.

— Да ладно вам, ребята, из вас никудышные шпионы. Вчера за Элией гнался какой-то мужик, вы скрываетесь от кого-то и явно бежите откуда-то куда-то тайком. У вас проблемы с документами, так? — прозорливо вычислил он. Впрочем, если задумываться, то вряд ли что-то другое могло бы прийти на ум. Наше молчание подтвердило его догадки. Он сунул руку за пазуху и достал оттуда заграничный паспорт гражданина КНР. — Тогда я сниму на своё имя полу-люкс, там обычно двухместные кровати и даже диван дополнительный. С гостей ведь паспорта не спрашивают… — Я никогда не видела Ви таким быстрым и юрким, как в то мгновение, когда Вон держал своё удостоверение личности и вот, вдруг, оно было выхвачено и взято в ладони Ви, который уставился на страницы, изучая их. — Эй! — удивился возмущенно Вон.

— Лао Вон, — прочёл вслух мой дух, изучая информацию, — место рождения Яньбянь-Корейский автономный округ провинции Цзилинь. — Ви поднял глаза на парня. — Далеко тебя занесло. И ты не ханец?

— А по мне не видно? — хмыкнул Вон. Он говорил до этого на чистом путунхуа**, который я знала, но этот вопрос задал на корейском, что нимало меня изумило. — Моя мать — кореянка.

— Как-то всё это слишком странно, — растягивая слова, как следователь на допросе, выводил их Ви, — в огромном Ханьдане напороться на земляка…

— Паспорт верни, — протянул руку Вон. Дух поупрямился секунд пять, занеся документ над ладонью и шлепнув его на неё. — Спасибо, — сухо поблагодарил молодой человек, отворачиваясь от Ви. Похоже, его утомляло назойливое недоверие того, выраженное в едкости и неприкрытой неприязни. — Итак, в гостиницу? — подошёл он к байку.

— Элия с тобой никуда не поедет, — уперся Ви, придержав меня за запястье, пока другая рука была в пальцах Вона. Если бы они стояли друг от друга дальше, я бы натянулась, как бельевая верёвка.

— Не надо решать за неё, ладно? — попросил он грозным тоном.

— Я не могу оставить Ви, — только и смогла противопоставить я. Вон убрал железную ножку-опору, отпустив меня и взявшись за руль мотоцикла.

— Я не прошу никого бросать. Пойдёмте, прогуляемся. Но завтра лучше будет взять в аренду второй байк. Здесь должен быть филиал междугородней кампании, чтобы взять транспорт здесь, а сдать где-нибудь в другом месте. Хэншуй крупный город. — Мы тронулись пешком, и я, оглядываясь, находила подтверждение его словам. Широкие улицы, магазины, высокие дома, активное движение на дороге.

— И всё-таки, лучше мы обойдёмся… — начал Ви, но Вон оборвал его:

— Ты как хочешь, а мне кажется, что Элия не откажется принять душ и поспать на мягкой кровати. Я понимаю, что ты пацан, и тебе чужды заморочки, но о подруге подумать трудно? Сомневаюсь, что ей не хочется достойных условий. — Я тронула его за локоть, как бы и успокаивая, чтобы не давил на Ви (в конце концов, он всего лишь выпрыгнувший из астрала ангелок, откуда ему знать все нюансы?), и соглашаясь с ним, и благодаря за проявленную внимательность. Я очень ждала возможности помыться по-человечески. Ви временно угомонился, плетясь чуть сзади. Я прошептала «спасибо» Вону, и он, заговорщически подмигнув, напомнил: — У нас с тобой сегодня свидание, не забыла?

— Боюсь, что оно у тебя будет не только со мной, — поглядев через плечо, указала я незаметно на Ви. Никуда он не денется и не оставит нас наедине. Вон нахмурился, а меня даже немного позабавила эта ситуация, хотя я и понимала, что ребята в ней чувствуют себя неловко. Но не более неловко, чем я.

***

На ресепшене Ви посмотрел, как будет расплачиваться Вон, и отметил, что тот делает это наличными, а не по карточке. Золотые тоже всегда так делали, потому что сведения по карте всегда отмечались банками и можно было проследить передвижение того или иного человека. С другой стороны, если Вон подрабатывал в баре, то ему платили наличкой и бумажная валюта — это нормально.

В кармане завибрировал телефон и Ви, оглядевшись, не нашёл уединенного места, потому решил на минутку выйти.

— Я сейчас вернусь, — бросил он Элии и вышел на улицу, наблюдая сквозь прозрачную витрину здания холл гостиницы, где красиво над стойкой, за спиной персонала, подсвечивались круглые часы в трех экземплярах, показывающие сколько сейчас времени здесь, в Нью-Йорке и Лондоне. — Алло? — поднял он Чонгуку.

— Ну как вы там?

— Сейчас расскажу, но тебе не понравится, как и мне.

— Вас опять заметили?! — всполошился младший.

— Нет-нет, не в этом дело. Вы там чего? Оторвались? Где уже?

— Скоро будем в Баодине. Ничего так побегали, но поспим пару часов, а то они нас не догонят и потеряют и, упаси Будда, поскачут обратно. Так что там у вас за беда?

— Тот тип, что спас вчера Элию, помнишь, она рассказала? — «Угу» — отозвался Гук. — Он нашёл её сегодня, хрен пойми как. Заверяет, что влюблён, и примчал с нами в Хэншуй, целуя Элию каждые десять минут. Меня уже тошнит.

— Что за бредятина? — опешил парень, не представляя, как за каких-то полдня, что они разлучились, уже произошла история любви, которую ничто не предвещало.

— Ты тоже чувствуешь, что где-то просачивается запашок обмана?

— Это… ну… Я даже не знаю, что сказать. Любовь, конечно, случается, но…

— Ты не видел этого типа! Гукки, он вообще не похож на романтика и наивного. Это бычара повыше нас с испещренными шрамами кулаками и парой шрамов на морде. Морда достаточно смазливая, ничего не скажешь, и Элия с неё глаз не сводит. Но что-то неспокойно мне.

— И Элия в него влюбилась? — потеряно и как-то дрогнув переспросил Чонгук. Ви скрипнул зубами.

— Да! Она на него смотрит, как на пирог именинный, ничего не хочет видеть и слышать — затмило!

— Он, случаем, не гипнотизер?

— Да уж тогда бы и я на него слюни лил, — пошутил Ви, хотя ему было не до смеха. Он увидел, что Вон получил ключ от номера и повернулся к Элии. Она что-то сказала, указав на выход, видимо, прося подождать его, Ви. Они встали возле стойки, о чем-то болтая, и руки девушки сразу же очутились в ладонях молодого человека. Ви достал сигарету и закурил, щурясь. Было довольно душно, и сухой дым в жару неприятно тёк перед лицом по воздуху, но не покурить он не мог, наблюдая всю эту дешевую, по его мнению, пьесу. — Что мне делать, малой? Он готов за нами переть хоть до конца.

— До конца ему никак нельзя, — задумался Чонгук.

— Оно понятно. И направление наше ему вообще бы знать не надо.

— Сидите в Хэншуе, — определился Гук. — Тяни время. Тусуйтесь там, последи за ним. Как его зовут?

— В паспорте написано Лао Вон. Двадцать три года, родился в Яньцзи.

— Ты уже и в паспорт заглянул?

— Он им махал, я ни при чем, — затянулся Ви, поморщившись от горечи крепкого табака. Лёгкие сигареты он давно не курил, но сейчас почему-то эти не пошли.

— Я сообщу эти сведения нашим, может, чего-нибудь найдут. Постараюсь вернуться к вам послезавтра самое позднее.

— Будем ждать. Удержать бы Элию от безумных поступков.

— Каких, например? — спросил Чонгук, но Ви не отвечал, не зная, как лучше обозвать то, что подразумевал. — Ты думаешь она… — стал догадываться золотой. — Ну, в конце концов, её личная жизнь не наше дело, — с каким-то самоубеждением выжал Гук. — Ты только следи, чтобы с ней всё хорошо было.

— Презервативы вовремя подавать?

— Заткнись, — расстроился Чонгук.

— Я не знаю, как отговаривать девчонок от такого, Гук! Я уговаривать-то с трудом умею.

— Да с чего ты взял, что она вообще… ну… согласится с ним на что-то?

— Помнишь ту девчонку, что летом с Чимином крутилась?

— Ну.

— Помнишь, когда они познакомились, она выпила два коктейля.

— Ну.

— Мы ещё смеялись над тем, что если он её не уведёт куда-нибудь немедленно, то она спалит его глазами или изнасилует разделявшего их старика. Вот взгляду Элии не хватает одного коктейля.

— Элия не такая.

— Да, но этот Вон тоже не Чимин! Ну, ради чего ему стирать шины и оплачивать гостиницу, если он не хочет…

— Он оплачивает гостиницу?! Вы что, зарегистрировались?!

— Да нет же, он на себя номер снял. Короче, Гук, тут реально фигня наползает, надо разруливать.

— Скажи ей что-нибудь воспитательное. Что-нибудь убедительное, чтобы не была доверчивой.

— Да как можно заставить человека быть недоверчивым после того, как заставили её поверить в существование демонов, бесов, потусторонних созданий и прочей ерунды?

— Прочитай лекцию о СПИДе и сифилисе. Об альфонсах! Нет, они охотятся за деньгами… Расскажи ей о Джакомо Казанове, точно! Объясни, что есть такие мужчины, которые всё обставляют так, что нельзя не поддаться, но в итоге…

— Гук, я пытался сказать, чтобы она не верила… Она заплакала. Заплакала, потому что посчитала, что тогда её вообще нельзя полюбить.

— Пусть поплачет. Умнее станет, — строго и хладнокровно вынес вердикт Чонгук.

— Тебе легко говорить, ты этого не видел. Я не могу говорить то, что делает ей больно.

— Это называется прививка. Лучше сделать немножко больно, чтобы поболело и прошло, чем допустить заражение неизлечимым, когда от боли будет некуда деться. — Элия в холле стала вглядываться в темное окно, не понимая, почему Ви нет так долго. Бросив что-то Вону, она забрала у него свою руку и направилась к выходу. Ви спешно отбросил сигарету в урну, не успев её потушить. По счастью та была почти пустой, и ничего не загорелось.

— Мне пора, Гук, до связи! Позвони завтра как можно раньше! — Элия выглянула на улицу. Ви успел закончить разговор и улыбнулся ей, убирая в карман мобильный.

— Всё в порядке?

— Да, тебе привет от ребят. У них всё хорошо.

Они вошли в гостиницу, где терпеливо ждал Вон, держа сумку Элии. Не выказывая досады на задержку, не излучая ненависти к Ви за то, что им придётся спать втроём в одной комнате, он ни чем не вызывал опасений кроме того, что был слишком правильным, добрым и идеальным для случайного первого встречного. Войдя в лифт, Вон приобнял Элию, прижимая к себе. Поведя носом, он посмотрел на Ви.

— Бросай курить, друг, здоровее будешь. — Золотой вспыхнул, сглотнув слюну, и посмотрел на девушку. Та принюхалась и, узнав обычный запах дыма, пригляделась к Ви. Она ничего не сказала, как и сам Ви. Лифт довёз их до четвертого этажа, и пара вышла первой. Нечетный парень задержался в нём, пока дверцы не стали закрываться. Только тогда он протиснулся меж ними и поплёлся за влюбленными, процедив под нос:

— Вот сука.

Примечания:

*карезы — система подземного водоснабжения и каналов

** севернокитайский диалект, самый распространенный из китайских, более известный на Западе как мандаринский

Свидание

Номер среднестатистической китайской гостиницы в районе Таочен, обошедшийся в сто шестьдесят юаней, не отличался ничем от тысяч себе подобных по всему миру. В нём не было никакого особого китайского колорита, как и у всего здания в целом, кроме надписи-названия на входе и на крыше. Разве что жёлтое панельное покрытие постройки снаружи и жёлтые же стены внутри олицетворяли божественный, императорский цвет, так любимый в Поднебесной. Вместо спинки над двуспальной кроватью по стене шла мягкая отделка, в которую по бокам были встроены однолампочные ночники-бра. Напротив кровати, на длинном столике, стоял экран телевизора. Под окном наметилось раскладывающееся кресло, предназначавшееся для ночлега третьего лишнего. Вон пропустил Элию в комнату первой и она, войдя в неё и увидев застеленную постель, всем видом говорящую об удобстве и спокойном сне, подбежала к ложу и плюхнулась на него, слегка провалившись в приятно упругий матрас.

— Какое блаженство! — закрыла она глаза ненадолго, сложив руки на груди. Вон обошёл постель и бросил свой небольшой рюкзак (скорее что-то вроде большой барсетки для кошелька, документов — своих и транспортных, связки ключей, вряд ли там помещалось что-то из одежды, кроме сменной пары носков, трусов и одной футболки; Вон по всем признакам умел путешествовать налегке) на вторую половину кровати. Пока веки девушки были сомкнуты, Ви поднесся к этому рюкзаку и перекинул его на кресло, что вышло беззвучно.

Вон, дёрнувшийся в тот момент, когда посторонний коснулся его вещей, сдержал порыв перехватить их, и только грозно посмотрел на парня, посмевшего разобраться с местом ночлега. Элия открыла глаза и села.

— Спасибо, — посмотрела она с благодарностью на того, в кого влюбилась и он, переборов желание начать стычку с Ви, улыбнулся ей, что тут же повторил и лже-дух, правда более натянуто и искусственно, как будто уголки рта ему пристегнули кнопками к мочкам ушей. Поднявшись, Элия подошла к двери в ванную. Ей хотелось озвучить, что она пойдёт и ополоснётся, но это показалось личным и интимным при молодом человеке. Ви она бы не стеснялась, но Вон, несмотря на то, что позволил себе первым в её жизни поцеловать нетронутые прежде губы, вызывал смущение. — Я… — включив свет в ванной комнате, Элия наполовину вошла в неё, убеждаясь, что в ней есть полотенца, и одновременно с тем поглядывая на оставляемых ею парней. — Я буду тут. В смысле… ну… стучитесь. То есть, я закроюсь. Я мыться, — выпалила в итоге она и скрылась за дверью.

Вон тотчас убрал улыбку и опять впился недобрыми глазами в Ви.

— Ты что, хочешь сказать, что сам будешь с ней спать в кровати? — зашептал он, пока не включилась вода, позволившая повысить голос, не будучи услышанными.

— Я — нет, — не дрогнув, помотал лицом Ви. — Я могу спать на полу, но и ты с ней не ляжешь. Располагайся в кресле.

— О, это так благородно! Очень признателен, мистер Доброта. Хочешь выглядеть обделенным в глазах Элии, чтобы она подумала, будто я напыщенный эгоист? — Вон хмыкнул и скинул свой рюкзак на пол. — На полу буду спать я, а ты спи на кресле. — Тэхён принял к сведению замечание Вона и понял, что напыщенным эгоистом теперь будет выглядеть сам. Сняв с кресла подушку, он бросил её у подножья кровати и снял куртку, постелив вместо простынки. Вон обустраивался подобным образом вдоль кровати с другой стороны. Во время приготовлений двое то и дело посматривали друг на друга, молча фыркали, кривили губы и продолжали своё занятие. В ванной слышалось журчание десятков тончайших струек, бивших из душа, распыляющих воду на тело Элии, которое внезапно, без спроса, представилось Ви, худенькое и белое, совсем невинное, каким оно было тогда в реке. Эхом отозвался звук вставляемой в держатель лейки. Девушка освободила себе руки, чтобы постоять под водой и потереться. — А ты кто ей будешь-то? Дальний родственник, или просто друг?

— Ангел-хранитель, — отозвался Тэхён без энтузиазма.

— Вот как? Что же ты, ангел-хранитель, вчера за ней не доглядел?

— Я очень сожалею об этом сам, ведь иначе не появился бы ты, — пронзил Вона глазами золотой.

— Если бы ты был брат или кузен, я бы ещё понял, что это гнев крови и врожденный инстинкт охранять своё, но если ты не родственник, то твоя ревность нам тут не нужна. Если для Элии ты просто друг, будь добр, им и являйся.

— Тебя забыли спросить, — проворчал под нос Ви, тоже желая ополоснуться, но, не представляя, как оставит наедине этих двоих хоть на минуту? Нет, так не пойдёт, они всегда будут под его контролем. Как же тогда быть с душем? Сплавить бы куда-нибудь этого Вона, но он, хуже разваренной клейкой рисинки на палочке, прилип и не скидывается. — Как ты так просто попрощался с учебой? Тебя не волнует твоё будущее?

— Почему же, очень даже. Я хочу в нём быть счастливым, именно поэтому выбрал Элию, а не лекции.

— Она, может, и поверит в подобные басни, но я нет. Скажи правду, что тебе от неё надо? — настойчиво воззрился на Вона Ви, но тот не моргнул и глазом. Давление, подозрение, недоверие золотого никак не сказывались на молодом человеке, и он так уверено и твёрдо заявлял о чувствах, что на это без проблем можно было купиться. Ви задумался, а не хочет ли оклеветать подсознательно, по привычке незнакомца, ведь вся его жизнь последних лет приучила быть осторожным. Да и не только последних лет, разве детство и отрочество в детских домах были не столь же поучительными? Тэхён никогда не забудет некоторых воспитательниц, которые могли ударить детей, кричать на них, не давать достаточно поесть, пока те не выполнят какие-либо требования, но эти же воспитательницы превращались в ангелов любви и милосердия, когда приезжали комиссии, инспекторы, проверки, когда прибывало какое-либо начальство. Ложью и обманом были пропитаны стены почти любых подобных заведений, и от них, как заразу, цепляли лицемерие и враньё мальчишки и девчонки, корчившие из себя милашек, стоило появиться на пороге потенциальным приёмным родителям. В каких-нибудь семь-восемь лет дети уже умели различать материальное благополучие той или иной пары, каким-то чутьём, нутром определяя, в чьей квартире будет дорогая приставка, кто будет баловать, кто имеет на это средства. С малых лет они сидели на подоконниках и оценивали, на какой машине приезжают потенциальные родители, и если машина была старой и дешевой, то многие ребята специально вели себя плохо, надеясь, что дождутся более успешных мам и пап. Всё актёрство мира прошло перед глазами Ви с тех пор, как он стал хоть что-то понимать, но из-за странной патологии, отличавшей его от других, из-за редкого отклонения, называющегося «привычка быть честным», он всегда был в стороне, один, убегал из детских домов и приютов, ни с кем толком не дружил и не общался, пока не попал в Тигриный лог. И, что удивительно, именно выпустившись из него, наконец, понял необходимость лжи и потихоньку стал играть по правилам жизни, но не ради себя, а ради впервые обретенных друзей, ставших ему семьёй, ради общих миссий и идеи добра, за которую они сражались. Именно поэтому Ви смог солгать Элии о том, кем является. Именно поэтому не мог воспринять слова Вона всерьёз.

— Тебя что, недолюбили в жизни, что ты такой недоверчивый? — проницательно хмыкнул тот.

Тэхён отметил про себя, что если этот парень не мудрый простак, то очень опасный противник, который разбирается во многих вещах не хуже них — золотых. Глядя на его руку, лёгшую на покрывало кровати, Ви задумался, стоит ли рискнуть и проверить этого байкера на реакцию и боевую сноровку? Судя по его стертым костяшкам он, как минимум, увлекается боксом. Как максимум — ас боевых искусств, а уж какого уровня ас не узнать никак, не подставив свою шкуру.

— А ты прям рубаха-парень? — поинтересовался Ви.

— Я? Фактически, — нагло улыбнулся Вон, чем вызвал очередную волну раздражения.

— Тогда расскажи что-нибудь о себе, о своём детстве.

— Что ты хочешь знать? Ты уже знаешь, где я родился. Там и вырос. Детство как детство, ничего особенного.

— Кто твои родители? Где они?

— Они погибли. Я сирота. — Ви прищурился, остро восприняв подобное заявление. Если Вон скажет, что это произошло давно, и он вырос в приюте, то это будет очередная сказка. Люди, выросшие в детском доме, совершенно не такие. Он видел их сотни, они ведут себя иначе. Трудно описать, как именно, но иначе. В них нет такого… эгоистичного самодовольства? Ощущения добровольного выбора судьбы? В детях, оставшихся без родителей, вырастает некая бытовая нелепость, которую замечают только такие же, которые учились жить сами, и потому делают это необычно.

— Давно?

— Не очень, три года назад. — А это было похоже на правду. Оставшись в сознательном возрасте без отца и матери, человек может стать вот таким неприкаянным, легким на подъём и пытающимся зацепиться за какую-то новую привязанность, за любовь, создать свою семью.

— А братья или сёстры у тебя есть?

— Это что — допрос? По-моему, я не обязан выкладывать всё о себе типу, который не пытается завоевать моё расположение и даже более того, всячески уклоняется от дружелюбия.

— Я забочусь об Элии, и…

— Теперь она — моя забота. Расслабься и отдыхай, — так покровительственно произнёс Вон, что у Ви ногтями по душе прошлись не кошки, а гепарды. Вмазать бы Вону, вмазать!

— Как ты можешь её оберегать, если ничего не знаешь?

— Если что-то необходимо знать ради её безопасности, расскажи мне! — Тэхён посмотрел на свои колени в темных штанах. Рассказать ему о пророчестве, убитой провидице, синьцзянцах и драконах? Всю эту историю не выложишь без объяснения того, что существуют ещё некие золотые, и он один из них. Поэтому историю лучше держать при себе.

— Всё, что тебе надо знать — что Элию нужно беречь. И что она должна быть рядом со мной. — Вон снова хотел вставить едкое словцо, но у него затрезвонил мобильный. Перебросившись парой фраз со звонившим, он вздохнул, положив трубку. Ви слышал какие-то обычные объяснения на китайском вроде «я в другом городе уже», и оправдания из ряда «не могу», «не получится», «может быть потом».

— С работы, — не дожидаясь вопросов, убрал телефон Вон, посмотрев на Ви. — Не смогли так быстро найти замену, но что поделать, к счастью, я там не официально был трудоустроен, и они ничего мне не сделают. — «Неужели он просто бармен? — ломал голову Ви. — Неужели всё на самом деле безобидно и просто, и я всего лишь очень мнительный и беспокойный? И ревнивый». Признав с подачи Вона присутствующее в нём чувство, Тэхён огорчился, считая неприемлемым подобное между золотым и девушкой. Золотые не имеют права влюбляться, тем более в тех, кого спасают. Это верх безнравственности по отношению к опекаемой. Это лишает объективности. Это не даёт принимать помощь, которая, возможно, сейчас необходима.

— А откуда у тебя столько шрамов? — кивнул Ви на парня. Тот улыбнулся, откинувшись спиной на стоявшее за ним кресло и скрестив руки на груди с видом босса в своём рабочем кабинете.

— Такое ощущение, что ты вот-вот спросишь, а почему у меня такие большие глаза и уши? Я знаю эту сказку, но я не из неё, успокойся.

— Ты не ответил.

— Я байкер. А иногда бывал вышибалой, по совместительству. Ты знаешь, что такое слетать с мотоцикла на большой скорости? Порой рвётся амуниция, и ничто не спасает от того, чтобы содрать в нескольких местах кожу, или порезаться об то, во что влепишься. Ну, а драка с битыми бутылками в барах — обычное дело. Да что мы всё обо мне? Ты-то чем по жизни занимаешься? — Ви молча уставился в глаза сопернику. Не окончил школу, не учился в университете, не работал. Вышел из буддийского монастыря и спасал мир от негодяев. Так и сказать? Странная профессия. Нужно сочинить что-то правдоподобное.

— Я так же, перебиваюсь подработками. Когда достигнем конца пути — устроюсь на постоянное место.

— Кем, например?

— Кем получится, — желая отвязаться от обратного допроса, бросил Ви.

— И ты пытаешься утвердить себя, как более надёжного друга Элии? Слушай, парень, ты даже не знаешь, кем ты хочешь стать. У тебя есть стремления какие-нибудь? Элии кто-то должен помочь встать на ноги, обустроиться, она ведь едет куда-то, где никогда прежде не была, я прав? Это видно по её глазам, что будто впервые видят весь этот мир. Ты для неё не опора, дружище, так что смирись.

— Мы знаем, куда движемся. И нам есть куда идти, не переживай. Только вот тебе там места нет.

— Моё место рядом с Элией. И мне плевать, что ты об этом думаешь, — закончил разговор Вон, растянувшись на полу, но в этот момент выключилась вода и он сел обратно, ожидая выхода своей возлюбленной.

***

Я вышла из ванной и сразу же почувствовала, что обстановка между ребятами не разрядилась. Окинув взглядом то, как они лежали на полу, посмотрев на кровать, с помощью нетрудной математики я осознала, почему так случилось.

— Не надо спать на полу из-за меня! — Вытершись не насухо, торопившаяся поскорее вернуться, чтобы служить преградой между злящими друг друга Ви и Воном, я была в прилипшей ко мне местами футболке, что подчеркнуло бы сексуальность фигуристой девушки, а меня ещё больше делало похожей на угловатого подростка. — Я лягу в кресло, а вы устраивайтесь на кровати. Она же двухместная.

— Я рядом с ним не лягу, — проворчал в ответ Ви.

— Аналогично, — не задержал своё мнение Вон. Что мне с ними делать? Я попыталась найти в глазах Вона то, о чем говорил мой дух, что тот захочет затащить меня в постель. Не надеялся ли Вон, что я буду спать с ним ночью? Но тот ничего такого не обнаружил, безмятежно продолжая сидеть у кресла, сдерживая ухмылку, которая адресовалась Ви.

— Вы можете спать по краям, она достаточно широкая. Не заставляйте меня испытывать угрызения совести! Это не правильно, что я буду в комфорте, а вы — нет.

— Да мне не привыкать, — хором выпалили ребята и переглянулись. Я сделала глубокий вздох.

— Я всё равно устроюсь на кресле, — подошла я к Вону, сидевшему на пути к тому. — Подвинься, пожалуйста.

— И не подумаю, я снял номер для того, чтобы ты отдыхала, как следует. — При попытке легонько его подтолкнуть в сторону, он поймал мою кисть и заглянул мне в глаза. — И вообще, рановато укладываться на покой. Мы идём на свидание?

— Сейчас? — удивилась я.

— Ночной город — что может быть прекраснее?

— Не знаю, я никогда не гуляла по ночным городам.

— Так, тем более! — поднялся Вон, продолжая держать мою руку. — Поехали, и ты почувствуешь, как прекрасно… — Ви поднялся, остановив описание перспективы своим недобрым выражением лица.

— Никуда она с тобой не поедет. Без меня.

— Ви, неужели ты думаешь, что он сделает мне что-то плохое? — Я готова была согласиться никуда не ехать вдвоём, просто потому что некрасиво бросать духа одного-одинешенького. Но когда он перестанет так грубо и категорично отзываться обо всем, что связано с Воном?

— Именно так я и думаю, — беззастенчиво признал Ви.

— Отлично, в таком случае, можешь идти с нами, — пожал плечами Вон, мне кажется, сдержав некоторую досаду. Он обратился ко мне: — Пройдёмся пешком, ничего страшного.

Неподалеку от нашей гостиницы по Хэншую текла река, не слишком широкая, но достаточная, чтобы улицу вдоль неё можно было назвать набережной. От неё в сторону отводился большой пруд, в котором, естественные или насыпные, виднелись два островка, скрепленные пешими мостками. Там горели фонарики и небольшой парк, в который превратили эту природную зону, выглядел волшебно. Мы с Воном шли держась за руки, вдыхая воздух нового города, в котором ни один из нас прежде не был. Метра на три позади плёлся Ви, не пожелавший идти возле нас. Его упорное отрицание компании Вона настораживало меня. У него не могло быть никаких причин не любить того, кроме сверхъестественного чутья. Чем ещё могла бы быть вызвана такая ненависть к обычному парню? Неужели поводы для осторожности были? Я украдкой поглядывала на Вона, гадая, есть ли у него секреты и тайны? Разговаривая негромко, мы были неслышны для Ви, поэтому беседа получалась фактически романтично-личной.

— Ты когда-нибудь совершал преступления? — спросила я, когда речь зашла о том, что бы самое смелое хотелось совершить, если бы за это нам ничего не грозило.

— Ты имеешь в виду нарушение закона? — Улыбнувшись, Вон не стал отрицать: — Я превышал скорость, за что платил штрафы много раз. Я дрался, за что однажды ночевал в полицейском участке. Что ещё? Садился выпившим за руль — да, но пойманным не был, — тихо засмеялся он. — Вором быть не приходилось, — Вон наклонился ко мне и шепнул: — но тебя бы украл с радостью. — Покраснев, я почувствовала, как нравится мне эта идея, но говорить ничего не стала. Когда-то мы с Мао обсуждали свои мечты и выяснили, что обе хотели бы встретить мужчину, который увезёт нас из той глуши и трясины, в которой мы обитали. Я выбралась оттуда сама, но жизнь моя всё ещё была неустроенной, Чонгук и Шуга не назвали мне места, куда мы идём, я знала только, что это монастырь в Южной Корее, моей родине. Но сердце моё на пути туда открыло двери Вону, и я хотела быть с ним, хотела, чтобы он не пропал и остался рядом. — А что самое безумное совершала ты?

— Я? — вспомнив побег из Баосина в компании трёх малознакомых парней, я опустила этот момент. — Села к тебе на байк.

— Я рад, что я первый, ради кого ты идёшь на безумства. — Его рука легла мне на талию и я, подумав о том, что Ви сзади всё видит, почувствовала себя неуютно. Под предлогом остановки, я облокотилась о парапет мостика, повернувшись так, чтобы рука Вона выпустила меня. Обернувшись назад, я заметила, что Ви тоже притормозил, сохраняя дистанцию. — Твой друг не смог толком объяснить, от чего и кого вы скрываетесь. Может, ты расскажешь?

— Если бы я сама точно знала, — развела я руками. Вся информация была у Чонгука, я была в курсе только с его слов, но все его слова касались золотых, а их тайны я раскрывать не имею право. Но и скрывать всё о себе от Вона некрасиво. К тому же, он много лет живёт в Китае, может, он знает что-нибудь о бандитах, или у него есть друзья, которые могли бы нам помочь? Он же сам говорил, что общество байкеров очень крепко и их слаженное братство умеет решать даже сложнейшие проблемы. — За мной гонится китайская мафия, скажем так. Ты когда-нибудь с ней сталкивался?

— К счастью, не приходилось. В смысле, я не вставал им поперёк дороги, но среди посетителей бара и тех людей, что я встречал за свою жизнь, я знаю, что были гангстеры, которые занимались тёмными делишками. — Вон напряжено задумался, забеспокоившись от моих слов. — Но что им от тебя нужно? Ты же… такая безобидная и юная. — Я поглядела краем глаза на Ви, потом вернула взор к Вону.

— Я до конца не уверена в том, что им от меня надо.

— И всё-таки?

— Ты не поверишь, — улыбнулась я.

— Тебе? Как тебе можно не верить, Элия? Я приму за чистую монету всё, что ты скажешь, даже если ты откровенно попытаешься убедить меня в невозможном, — заверил он, тепло глядя на меня и снова взяв за руки. Я всё равно сомневалась. А если он примет меня за сумасшедшую? Если подумает, что я врунья и ненормальная? Но ведь он уже принял меня даже странной по внешности. Почему бы ему не быть тем, кто поймёт меня полностью?

— Я… наверное, они хотят, чтобы я предсказала им кое-что.

— Предсказала? — приподнял брови Вон. Я застыла в испуге ожидания, предвкушая, как он повертит пальцем у виска. — Ты умеешь предсказывать? — без толики насмешки уточнил он, не изменив никоим образом поведение. Кажется, пока что меня не списали в разряд психически нестабильных.

— Не знаю. Не думаю. Прошлое я как-то видела, но будущее — вряд ли.

— Почему же они считают, что ты можешь его предсказать?

— Это семейное. У меня в роду умели предсказывать, судя по всему, и они надеются, что дар передался мне. Но это так наивно, правда? Скажи, ведь так глупо звучит подобное в наше время, когда всё подвластно науке и технике? И тут какие-то предсказания и пророчества.

— Ничего не глупо, я никогда не отрицал, что существует нечто, не подвластное разуму. Вдруг у тебя действительно великие способности? — Я покосилась на Ви. Идти ли до конца в своих признаниях? Это нужно сделать, если я хочу продолжать общаться с Воном, если я хочу, чтобы он всё понимал обо мне.

— Способности у меня есть. Я тебе расскажу кое-что, только… только отнесись к этому серьёзно, ладно? В это очень трудно поверить, но это так. Готов? — Вон с любопытством кивнул, навострив уши. Я выдохнула:

— Я смогла вызвать духа. Не знаю, ангел он или демон, но он материализовался, чтобы защищать меня. — Я указала глазами на Ви. До Вона мои слова доходили не меньше минуты. Он даже сдвинул брови и ссутулился, словно разглядывая меня внимательнее, и только потом посмотрел через плечо на Ви.

— Он… дух? — сдержанным тоном задал вопрос молодой человек.

— Да.

— И как ты умудрилась его вызвать?

— Я читала заклинания, совершала обряд, и он появился из дыма. — Вон окинул меня взглядом сверху. На его лице уже не было беззаботного любопытства, он изучал меня скорее с непониманием. — Ты не веришь мне…

— Нет-нет, я просто пытаюсь представить это и осознать. Твой… дух очень похож на человека.

— Он в него превращается. Пребывание на земле испаряет из него всё потустороннее. — Вон слабо улыбнулся, поправив мою челку и задержав ладонь на моём лбу, после чего ласково погладил по плечу.

— Конечно, плохая экология не лучшая среда обитания для спиритуальных существ. Хотя я в этом мало что понимаю. И всё-таки… вернёмся к предсказаниям. Ты сказала, что умеешь видеть прошлое?

— Не то чтобы умею, это получалось пару раз случайно, — я посмотрела на Вона с опаской. — Ты не думаешь, что я больная на голову? Ты правда мне веришь насчет Ви?

— Я не сомневаюсь в твоих словах. Если ты сказала, что всё было так, значит, так и было. А специально ты гадать не пробовала? Ну, устремить внутренний взор в то или иное время?

— Я никогда не пыталась, — признала я, впервые подумав о том, что ведь и духа попыталась вызвать единожды, и вышло. Почему же я не испытывала другие заклинания?

— За тобой гоняется мафия, из-за твоих способностей, а ты не пыталась точно узнать, есть они у тебя или нет? — Вон присел на парапет и приобнял меня, прислонив к себе. — Красавица моя, ведь ты могла бы, допустим, убедиться, что их у тебя нет, сообщить об этом заинтересованным, и они бы от тебя отстали.

— Я не думала об этом… тем более, после случая с Ви, я знаю, что они у меня есть, но где их границы…

— Как ты раньше видела прошлое?

— Касалась людей, и что-то во мне происходило. Я видела, что с ними было, недавно или давно.

— А ну-ка, попробуй со мной, — смело просиял Вон, протянув мне руку. В начале наших откровений он был серьёзен и вдумчив, но после того, как я объяснила про Ви, он почему-то расслабился, будто была сорвана последняя преграда недоговоренности. Возможно, его напрягало присутствие Ви, и он немножко ревновал, но узнав, что это всего лишь дух, потерял повод для ревности?

— Я не знаю, как и начать, — взяла я его ладонь несмело. В прошлые разы всё происходило стремительно и внезапно. Как же вызвать в себе видения принудительно?

— Зато мы точно узнаем, умеешь ты смотреть в прошлое или нет. Если ты увидишь что-то в моём прошлом, то я тебе скажу, так это или нет. Давай. — Он сжал мои пальцы своими. Я кивнула, попытавшись отвлечься от окружающего меня шума, города, запахов. Закрыв веки, я сосредоточилась на Воне, на том месте соприкосновения, где сошлись наши ладони. Вон, я должна увидеть его прошлое. Как же я это делала?

— Ничего не выходит, — не размыкая век, призналась я.

— Может, требуется подождать? — Я вспомнила о видении из жизни Шуги. Он нарядился в девчонку, и я узнала о том, откуда у него неприязнь к такого рода ситуациям. Я увидела, как получил рану Чонгук, когда обрабатывала эту рану. Что сейчас может быть наиболее ярким для Вона, что должно связывать этот момент и какой-то другой, в прошлом? Я сильнее сжала его руку, подумав о том, что у нас свидание, а он говорил, что целовал многих девушек… сколько же у него было свиданий до меня? И вдруг на меня опустилась темнота. Не та, что прячется за закрытыми глазами, а абсолютная, что их невозможно разомкнуть, потому что попадаешь куда-то в другое пространство, измерение, я не знаю, как и куда, но я была уже не рядом с Воном, то есть, рядом, но не сейчас и не здесь. Я стояла, совсем как Ви, немного в стороне, и смотрела, как он укрывает плечи какой-то девушки своей потертой курткой, они обнимаются, а потом горячо целуются. Но девушка не совсем молодая, ей лет под тридцать, и она очень дорого одета. Я хочу узнать, любил ли он её? Как давно они расстались? Несмотря на сумбур, который обычно творился со мной в этих прозрениях, я попыталась уцепиться за детали, задержаться в этой сцене, хоть она и была мне неприятна. Я увидела обручальное кольцо на пальце девушки. У Вона его не было. Неужели он встречался с замужней женщиной? Но вот они разомкнули объятия, он остался стоять, провожая её взглядом к черному тонированному автомобилю. Что-то всё это время сбивало меня, похожее на тихие щелчки, как печатная машинка, или фотоаппарат, навязчивые, не слышные им там, но раздающиеся возле меня. Будто шум в ушах. Я потрясла головой, и стала выпадать из прошлого. Нет, нет! Я хочу остаться там, я хочу ещё посмотреть на то, как жил Вон, что с ним происходило? Меня шатнуло и я почувствовала лёгкий удар, будто упала на мягкое. После очередной темноты снова посветлело, передо мной была игровая площадка для баскетбола, в крытом зале, горят яркие лампы, освещая быструю игру. На поле носятся команды, скамейки полны зрителей, девушек больше, все кричат и визжат, поддерживая кого-то. Я посмотрела набаскетболистов, не совсем понимая, где я и откуда смотрю. Но вдруг увидела Вона, подбегающего к кольцу и, несмотря на попытку блокировать его продвижение соперником, он сделал поворот и кинул мяч с расстояния. Тот, оранжевый с черными полосками, метко попал в корзину. Зал заверещал, оглушая меня, раздались крики, означающие победу и окончание игры. Вона окружило четверо парней, и тот, кому он отбил пятерню, стоял ко мне спиной, в майке с именем «B.I.» между лопатками. Из рупора донеслось объявление победителей года среди команд вузов. Толпа, половина которой стала выходить их зала, а часть понеслась вниз, ликовать с выигравшими, перегородила мне видимость, и опять образовалась чернота, тьма, в которой я завертелась, не находя выхода. Моё нежелание покидать эти лабиринты отрывков чужой жизни удерживало меня, но недостаточно долго, чтобы наблюдать то или иное событие не обрывочно. Я продолжала вертеться, пока не заметила свет тусклой лампы. Она была у стекла, разделявшего комнату пополам. Я осторожно попыталась приблизиться, но заметила, что по ту и другую сторону сидят два человека. По эту сторону был Вон, он держал у уха трубку и что-то говорил. Это место было похоже… нет, это и была комната свиданий в тюрьме! Я быстрее посмотрела через стекло, туда, напротив Вона. Какой-то молодой мужчина, бритый, как и положено заключенным. Вон замолчал и заговорил тот, но по губам я читать не умела, а без трубки ничего не слышала. Ощущая злобу и ещё какие-то неясные, смутные эмоции Вона, ощущая, как ему не нравится происходящее и как он сам хочет уйти отсюда побыстрее, я окончательно утеряла связь с прошлым и полетела прочь, погружаясь в черноту, размешивающуюся рябью, сливающимися в какофонию голосами, топким чувством погружения в бездну. Мне стало страшно, потому что я никак не могла выбраться из этого мрака, ноги и руки не чувствовали опоры. О Будда, а если я останусь плутать в этих потоках сознания? Нет, нет, нет!

— Элия! — Меня тряхнуло, и я открыла глаза. Вон придерживал меня за плечи, стоя напротив. Я огляделась вокруг и обнаружила себя в Хэншуе, откуда и сорвалась в закоулки воспоминаний Вона, или даже того, что он не обязательно помнил сам, но содержал в себе. К нам подоспел Ви, видимо, заметив что-то неладное.

— Элия, что с тобой?

— Ничего, ничего, голова закружилась, — успокоила их я. Голова действительно кружилась, до сих пор, от резкой смены дней и ночей, в которых я побывала. Вон сунул Ви какую-то купюру и указал на палатку метрах в двадцати.

— Купи воды, ей нехорошо. — Мой дух огрызнулся бы и воспротивился, в другой раз. Но беспокойство во взгляде, волнение за моё самочувствие поторопило его выполнить просьбу. Я попыталась восстановить ровное дыхание и посмотрела на Вона, не понимающего, что со мной было? — Ты как?

— Всё хорошо, — понимая, что физически это не стоит особых сил, сказала я. Но для психики, для разума эти видения очень тяжелы, они приводят к жуткой потерянности. И имеют ли отношение к реальности? Я вспомнила, что именно мы хотели узнать, поэтому спросила, воспользовавшись отлучкой Ви: — Кого ты навещал в тюрьме?

Вон так резко отпустил меня, отдёрнув руки, что я едва не упала. Оступившись, я вынуждена была поймать равновесие самостоятельно, потому что Вон не попытался поймать меня, убрав ладони подальше.

— Что ты видела? — дрогнувшие желваки выдали его тревогу.

— Ты кого-то навещал в тюрьме. Я не знаю, когда это было, но у тебя есть кто-то знакомый в тюрьме?

— Да. Да, просто знакомый, — стиснув челюсти, кивнул Вон, став смотреть на меня совсем иначе, чем пять минут назад (или сколько времени прошло?). Как-то с прищуром. — Это так, я проведывал знакомого в тюрьме. Что ещё ты видела?

— Ты играешь в баскетбол. Очень хорошо играешь. — Глаза Вона вспыхнули ещё ярче, но с мимикой он уже мог совладать. Только не отводил от меня взгляда и слушал. — Ты со студенческой командой стал чемпионом года. Это так?

— Это так, — вкрадчиво признал Вон.

— Одного из них, игрока твоей команды, зовут Би Ай. Я видела надпись на майке. — Вон плавно сунул руки в карманы, похоже, ушам своим не веря. Его реакция подтверждала, что я видела правду, что я видела настоящее прошлое, то, что было на самом деле. — Это твой друг?

— Лучший. Что ещё?

— Больше ничего… вроде бы ничего.

— Не скрывай, если увидела ещё что-то! Говори всё, — грозно попросил Вон.

— Я… да нет, ничего особенного. Я видела тебя на свидании с другой, но это явно было некоторое время назад, совсем не недавно… я увидела три разных отрывка, никак не связанных, я просто хотела посмотреть что-нибудь в твоём прошлом, и напоролась на эти эпизоды твоей жизни…

— И больше ничего? — настойчиво надавил Вон.

— Да нет же! Всё… Ты так спрашиваешь, как будто есть что-то, что ты не хотел бы мне показать или рассказать. Ты скрываешь что-то? — С усилием, Вон расслабился и покачал головой.

— Нет, это просто шок. Ты… так точно увидела какие-то вещи из моей жизни. Я не ожидал. У тебя, и правда, есть способности. Очень неплохие способности. — Ви подбежал с бутылкой воды, протянув её мне. Я с благодарностью приняла её и сделала глоток. Вон как-то иначе посмотрел на моего духа, будто только сейчас увидев в том нечто особенное, инопланетное.

— Полегчало? — спросил меня Ви.

— Да, всё отлично. Наверное, дело в усталости. — Я не хотела говорить духу, что разоткровенничалась с Воном, того это наверняка разозлит. — Пойдёмте в гостиницу? Уже поздно.

— Конечно, — согласился сразу же Вон, подставив мне локоть для опоры, потому что кисть всё ещё держал в кармане. Я убедилась, что в состоянии видеть прошлое. Не только случайно, но и приложив усилия, целенаправленно желая его узнать. Но говорит ли это о том, что я могу увидеть будущее? И как попытаться заглянуть в него? Это будет трудно. А пока лучше отдохнуть. Идя в номер, я всё вертела в голове сцены из прошлого Вона, и что-то казалось мне не вписывающимся, или неправильным, или странным, но я никак не могла понять что. Я ведь не увидела ничего особенного, почему же есть ощущение, что я увидела что-то, чего не поняла?

Вернувшись назад, я хотела пройти к креслу, но Вон поймал меня и, развернув к кровати, улёгся упрямо на пол. Посмотрев на Ви, я встретила то же упорство — он опустился вниз.

— Ладно, джентльменствуйте, но только одну ночь. Во сколько завтра поедем дальше? — спросила я у духа.

— Мы останемся в Хэншуе ещё на ночь, — оповестил он без лишних комментариев.

— Вот как? Ладно… — Мы встретились взглядами с Воном.

— Я продлю завтра оплату номера ещё на день.

— Вон…

— Не спорь, — подойдя ко мне, он быстро-быстро, легко поцеловал меня в висок и направился в ванную. — Тоже ополоснусь перед сном. И не вздумай спать на кресле, Элия, всё равно перенесу тебя на кровать. — Признаться, мне захотелось лечь на кресло уже только ради того, чтобы он взял меня на руки, но я сдержалась и кивнула. Теперь, когда между мной и Воном всё меньше преград, мы ещё успеем сходить и на нормальные свидания, и ощутить его руки я ещё успею. С блаженной улыбкой на устах я проводила молодого человека в ванную глазами и повернулась к постели.

— Спокойной ночи, Ви!

— Добрых снов, Медведьма, — отозвался он, невидимый мною за кроватью. Голос его прозвучал безжизненно и печально.

Второе свидание

За эту неделю я впервые не только выспалась, но и отдохнула всем телом, благодаря удобству широкой кровати. Не хотелось размыкать веки и вставать, даже когда сон закончился. Полежать бы вот так как можно дольше, пока не вернутся Чонгук с Шугой, и мы не отправимся дальше, все вместе, в большей безопасности. Я думала, что все ещё тоже спят, но услышала рядом тихий шелест, поэтому всё-таки открыла глаза. Вон уже был одет и накидывал на плечо свой рюкзак. Увидев, что я смотрю на него, он улыбнулся.

— Пойду, доплачу за номер, и принесу что-нибудь на завтрак. Я разбудил тебя? — Я помотала головой.

— Нет, я проснулась некоторое время назад. — Какой же он милый и заботливый! Будда, как же мне повезло встретить его на своём пути! Что бы мы без него делали? Пусть Ви и злится, и не доверяет ему, но не признать, что Вон облегчает нашу паломническую участь трудно.

— Хорошо. Я быстро, — пообещал он и вышел. Не успела я, потягиваясь, ещё раз насладиться ощущением безмятежного утра и того, что у меня такой восхитительный молодой человек, как из-за кровати приподнялся Ви.

— Пока его нет, я могу оставить тебя ненадолго без присмотра, пойду в душ, — убежденно махнула красная голова с чернеющей макушкой. Я надула губы, скрестив руки на груди.

— Если меня когда-нибудь и нужно оставлять, то скорее тогда, когда я с Воном, а не одна. Когда ты прекратишь точить на него зуб не понятно за что?

— Никогда, — заявил дух и нырнул за дверь ванной комнаты. Далась им эта вражда? А, может, у мужчин это врожденное? Стремление к соперничеству, кто круче, стремление доказать, кто сильнее и более необходим. Но у духа, даже очеловечивающегося, не должно быть людских недостатков, разве нет? За семь дней Ви стал мне почти родным, каким-то обязательным в моей жизни, как брат, или даже брат-близнец, поэтому мне печально было наблюдать, как он плохо воспринимает Вона, по которому, я боюсь, просто сойду с ума, если он и дальше будет таким прекрасным и идеальным. Да и с чего бы ему измениться? Нет, конечно, Вон не идеальный, но когда мы влюбляемся, мы напрочь не видим недостатков, может, поэтому я не разделяю отторжения Ви? Может, он что-то замечает, недоступное мне? Да, возможно, Вон вёл не святой образ жизни, но он и не пытается обмануть меня в этом. У него было много девушек, у него есть знакомый в тюрьме, он байкер… Хотя почему это стало недостатком? Потому что Ви считает мотоциклистов ветреными и опасными? Что за предрассудок!

Мобильный, который оставили нам Шуга с Чонгуком, зазвонил, и я, покосившись на ванную, где шумела вода, и поняв, что Ви не слышит рингтона, выбралась из-под одеяла сама и подошла к столику. На экране высветилось имя Чонгука. Взяв трубку в руку, я поднесла большой палец к кнопке «принять звонок», но когда нажала — телефон отключился и погас. Не поняв, что произошло, я попыталась поводить по экрану пальцем ещё, но тот был темным и не откликался. Я завертела телефон так и эдак, но даже боковые кнопки не помогали. Аппарат отключился и не хотел работать. Разрядился? Зарядное устройство лежало в куртке Ви, висевшей на стуле. Скорее всего, во внутреннем кармане, наугад предположила я и запустила туда руку. Нащупав что-то твёрдое, не задумываясь, я схватила и вытащила. В моей ладони оказалась пачка сигарет. Брови сдвинулись к переносице. Откуда у Ви сигареты? И зачем? Так вот почему Вон вчера сказал ему то, чему я не придала значения. Вон намного внимательнее меня. С подростковым любопытством, я заглянула внутрь пачки, где не хватало уже половины содержимого. Ага, всё-таки, действительно, курит. Почему я никогда не видела, как он это делает? Скрывает от меня? Положив на место, что взяла, я вернулась к поискам зарядки, нащупала провод, вытянула за него вилку из другого кармана и подключила мобильный к розетке. Ничего. Похоже, он умер, или я его невольно как-то сломала. А что, если помимо прочих способностей у меня какие-то нелады с электроникой? Если она ломается от моего прикосновения? Я отошла подальше, сев на кровать и решив дождаться Ви. Он не задержался, боясь, что Вон вернётся быстрее, чем он, и я, не дай Будда, окажусь с ним наедине.

Мокрые волосы были настолько темными, что из красных стали бордово-черного цвета. Тряхнув ими на пороге, Ви блеснул серьгой в ухе, на которую упал солнечный свет. В джинсах и футболке, с перекинутым через шею полотенцем, самый обычный земной парень. Которого очень трудно представить с сигаретой. Курящим.

— Чонгук звонил, — указала я на телефон, от которого крысиным хвостом тянулся к розетке провод. — Я хотела поднять, но телефон отключился. Боюсь, не сломала ли я его? Вдруг у ребят что-то случилось, а они не могут дозвониться… — Ви подошёл к мобильному и, подняв его, провёл своим большим пальцем. Экран засветился. Я выпучила глаза. Магия?

— Он просто запрограммирован, — обернулся ко мне дух. — По отпечаткам пальцев. Шуга ввёл мои данные. Поэтому если касается кто-то другой, то система отказывает, реагируя на постороннее вторжение. Это у золотых сделано для безопасности. Если кто-то надумает взломать телефон и добыть из него какие-то номера и сведения, то он может и бабахнуть, так что ты осторожнее, — улыбнулся Ви. Я невольно стиснула руки в кулаки, представив, как пластик мог разлететься на куски у меня в руках, и я потеряла бы пару фаланг и ногтей.

— Мог бы предупредить заранее. Как и признаться, что куришь, — сказала я, и улыбка с лица Ви тут же пропала. Он посмотрел на меня, потом на свою куртку, потом опять на меня и, поджав губы, уткнулся в телефон, строча там смс-ку Чонгуку или Шуге. — Чего молчишь?

— Я не думал, что это так важно. Это всего лишь вредная привычка.

— Когда ты её выработать-то успел? Неделю всего среди людей по земле ходишь.

— Элия, — отделил паузой от последующих слов моё имя Ви, откладывая телефон и поворачиваясь ко мне. — Я, наверное, должен был сразу сказать, но дело не совсем в курении, дело в том, что… — Дух явно собирался с силами для чего-то такого, что требовало правильных слов. Что он там готовит такое? Дверь открылась и появился Вон, бодрый, улыбающийся, от которого повеяло улицей и новым, счастливым днём.

— Ну что, до завтрашнего обеда этот номер всё ещё наш. — Вон плюхнулся рядом со мной на кровать, протягивая мне картонный поднос из фастфуда с выемками для чашки и миски. В одной из них скрывался чай в пластиковом стаканчике, в другой лежали ещё горячие булочки. — Приятного аппетита, — шепнул он мне на ухо и поцеловал туда же. Я покрылась мурашками, схватившись за стакан.

— А…а ты? — запинаясь, выговорила я.

— Мы поедим где-нибудь в закусочной, когда пойдём прогуляться. Мы же пойдём прогуляться? А, дружище? — обратился Вон к Ви и тот, сорвав полотенце с шеи, скрутил его и швырнул в Вона.

— Я тебе не дружище! — Полотенце не долетело до цели, пойманное быстрой рукой Вона с молниеносной реакцией.

Умытая и прихорошившаяся, насколько это было возможно, я вышла на прогулку в сопровождении моих спутников. Погода была изумительная. Мы сообща решили, что сидеть в номере не менее опасно, чем ходить по городу. Если нас вычислили, то там загонят в тупик, а на улицах хотя бы есть шанс скрыться, если же нет, то в Хэншуе за нами уже никто не следит. Вон снова вынужден был оставить свой мотоцикл на парковке возле гостиницы. Ви, как и вчера, шёл позади нас. Из закусочной он вышел немного подобревший, но всё равно не настроенный весело проводить время в нашей компании.

— Мне так не нравится, что вы задираете друг друга, — поделилась я с Воном.

— Мы?! Да ты слышала от меня хоть одно обидное слово в его сторону?

— Нет, — согласилась я, — но постарайся его понять, он же фактически в чуждой ему обстановке, осваивается здесь, среди людей, на которых раньше смотрел со стороны. Ему нелегко, относись к нему снисходительнее.

— Я делаю всё, что в моих силах. — Я завела этот разговор потому, что когда Вон поймал полотенце, у него взгляд и лицо стали такими, что мне сделалось страшно. Его глаза будто разрывали Ви на части, а челюсть дёрнулась так, будто кулаки вот-вот пойдут в ход. Мне подумалось, что не такой уж Вон всегда терпеливый и дружелюбный, впрочем, кто бы на его месте обрадовался такому отношению? Я почти испугалась, что начнётся драка, но молодой человек нервно поднялся, сказал, что у него заболела голова, выпил таблетку от неё и постепенно забыл про конфликт, успокоившись. С тех пор он был прежним Воном, добродушным и располагающим, выглядящим ничуть не старше Ви, юный парень, старающийся жить полной жизнью и верящий в чудеса и любовь, как и я. — Элия, а ты… никогда не предполагала, что Ви, возможно, не вызванный тобой полтергейст, а обычный пацан? — Я сразу же недовольно вздохнула. И этот будет не верить второму?

— С чего бы? Я же сама видела, как он появился!

— Да всякое бывает. В наше время подстроить эффектное появление…

— Вон, не надо, пожалуйста. С меня достаточно того, что Ви считает тебя обманщиком, или ты решил обвинять его в том же в отместку? — И в то же время я вспомнила об увиденных с утра сигаретах, о дыме, из которого вышел мой дух-хранитель, о запахе, который регулярно от него исходит. Нет ли тут связи? Да нет, даже если от него и пахло всегда табаком и копотью, вызванной курением, то откуда ему было взяться в моём шкафу именно в тот момент, не будь он потусторонней силой? Не хватало мне ещё усомниться в создании, оставшемся на этом свете самым близким мне. Ви, по-прежнему, был для меня кем-то сродни бабушкиного друга, которого она послала, чтобы он приглядывал за мной.

— Хорошо, раз ты ему доверяешь, то и я буду, — примирительно улыбнулся Вон. Я хотела взять его за руку, но опоздала с моментом, и он как раз убрал свою в карман. Я неловко отодвинула ладонь, надеясь, что моего движения не заметил ни Вон, ни Ви сзади. — А в чем, он считает, я тебя обманываю? В том, что влюбился в тебя?

— Ага, — покраснела я, не привыкшая ещё слышать так прямо о том, что кто-то ко мне что-то испытывает. Сама я ещё не готова была говорить о чувствах, глядя Вону в глаза. Мне хотелось бы быть с ним более открытой, раскованной, решиться самой поцеловать его, но никак не хватало напористости, которая моему характеру вообще не свойственна, и если и прорывается когда-то, то только в случаях крайней опасности.

— По его мнению, влюбляются как-то иначе?

— Не знаю, — пожав плечами, я сдержала порыв оглянуться, чтобы Ви не понял, что речь идёт о нём. — Он говорил, что все парни домогаются до девушек, а когда понял, что ты не домогаешься, и это назвал подозрительным.

— Какие, однако, глубинные познания мужских повадок у духа, неизвестно откуда взявшегося.

— Он очень смышлёный. Всю свою… всё своё существование, до того, как материализовался, он наблюдал за людьми.

— Так, я плох тем, что не пристаю к тебе? — Я покраснела гуще, чем могла когда-либо, промолчав. — А сама ты об этом что думаешь? — наклонился он ко мне, испытывая мою стыдливость. Словно чувствуя, что я в таких темах теряюсь и становлюсь растерянной и ведомой, Вон положил руку мне на плечо. — Если я буду приставать — это будет плохо?

— Я… я… — едва не заикаясь, мой язык торопился сказать что-нибудь без содействия разума, но я сдерживала его, пытаясь подумать до, а не после. Если я скажу, что плохо, то он не будет приставать. Он и так меня сегодня ещё ни разу не поцеловал, может, считает, что мне это не нравится? Или тоже стесняется Ви? Как же быть, не сказать же прямо, что я была бы не против? За кого он меня тогда примет? Это некрасиво, когда девушка даёт согласие на приставания, я же, как бы, ну, наверное, должна отбиваться, но когда не от чего, то это немножко расстраивает. — Думаю… мне кажется, что если тебе хочется, то ты можешь… если ты позволишь себе лишнего, я же скажу, — выдавила из себя я. Мы остановились, посмотрев друг другу в глаза. Хочет ли он ещё целовать меня? Что я знаю о парнях? Мао говорила, что как только они получают своё, то их интерес пропадает. А вдруг, поняв, что завоевал моё сердце, Вон остыл и разлюбил меня?

— Лишнего — это как? — спросил он, сияя зрачками, будто они знали ответ.

— Ну… это… в общем, когда неприлично, — запуталась и замялась я. Сейчас последует вопрос «а как это — неприлично?», и у меня язык прилипнет к нёбу.

— Элия, я не позволю себе ничего, что могло бы тебя оскорбить или унизить, — шепнул Вон. — Что касается моего желания, то неужели ты думаешь, что я не хочу приставать к тебе? — У меня внутри что-то отмерло, затаившееся до этого, ледяное и паникующее. — Но, во-первых, с нами всё время твоя ангельская нечисть, а во-вторых, не все молодые люди нахалы и смельчаки. Я, может, кажусь тебе способным отважиться на многое, но и мне иногда не хватает решительности, чтобы сделать что-то, что мне хочется. — Вон погладил меня по щеке осторожно, кончиками пальцев. — Иногда парням даже нужно выпить, чтобы осмелиться на какой-то жест в сторону девушки.

— А ты не становишься буйным, когда выпьешь?

— Я? О нет, для этого мне нужно выпить очень много. Но я с тобой никогда не стану напиваться.

Обедали мы в уличном кафе под зонтиками, из которого виднелась река. Я не увидела и десятой части города, но Хэншуй нравился мне всё больше. Возможно потому, что здесь я ощутила безопасность, смогла отдохнуть и испытала избавление от страха потерять Вона. Он дождался меня тут и продолжал быть со мной. Наверное, этот город навсегда останется в моей памяти самым романтичным местом на свете, которому я обязана первой любовью, хоть нас и свёл Ханьдань. Но там всё было зыбко, шатко, без уверенности в завтрашнем дне.

Дождавшись, когда Вон отойдёт в туалет, Ви сообщил мне, что Чонгук обещал найти нас этим же вечером.

— А Шуга?

— Шуга двинулся дальше, на восток, уводя за собой преследование окончательно.

— Но как же? В одиночестве?!

— Нет, они дошли до наших… — Ви посмотрел на меня и замер с палочками, которыми нёс в рот рис. — До золотых, в смысле. До подмоги. С ними Шуга будет в полном порядке, ну а Чонгуку не составит труда без кого бы то ни было тихонько возвратиться к нам.

— Золотые, которых они встретили — они опытные? Я беспокоюсь за Шугу.

— О, более чем! Когда мы сами доберемся до цели, ты познакомишься с ними. Бродяга, который сейчас с Шугой, один из лучших воинов среди золотых. Поверь, несладко придётся тем, кто попытается на них напасть, а не наоборот.

— Бродяга?

— Как ты могла понять, почти все там имеют клички.

— А что даёт повод назваться тем или иным образом? Если я правильно поняла, то все золотые ведут бродяжнический образ жизни, почему же так назвался только один из них?

— Ну, тут надо рассказывать историю каждого, естественно, погоняло получить без причины сложно.

— Чонгук, судя по всему, ничем не отличился? — хохотнула я.

— Чонгук отличился слишком многим, — улыбнулся Ви. — Если бы ему дали прозвище за заслуги, то его полное имя было бы длиннее, чем официальное название Бангкока.

— Оно большое? — удивилась я, никогда раньше не слышав никаких подробностей о Бангкоке, да и откуда бы мне, в далекой глубинке Китая, было интересоваться столицей Таиланда?

— В нём двадцать слов, кажется.

— Ого! — восхищенно ахнула я, поглощая обед. — Ви, ты так много знаешь о ребятах… почему ты ничего не можешь сказать о Воне? — В лоб спросила я, всё-таки растревоженная некоторыми сомнениями, которые подкрепил во мне сам Вон.

— А что ты хочешь о нём узнать? Я тебе сказал — он подлец и врун. — Я закатила глаза, собравшись в который раз вступить в перепалку, защищая честь моего молодого человека, но он сам как раз вернулся, и пришлось замолчать.

Вновь придя в гостиничный номер, мы спаслись от полуденной жары. Делать было нечего, занять себя чем-то нужно было, в ожидании Чонгука, встретив которого мы тронемся дальше. Вон включил телевизор и завалился на кровать, еле заметным кивком головы поманив меня к себе. Покосившись на Ви, я аккуратно забралась на постель и подсела к Вону. Он глазами указал на своё плечо. Я посмотрела на Ви, который сам уже смотрел на меня. Я не могла под его взглядом опустить голову на плечо Вона. Мне становилось почти дурно от того, как хотелось это сделать, и как не давало мне это совершить что-то в подсознании, что-то в глазах моего духа. Напрягшаяся и начинающая нервничать, я уставилась в телевизор, где шло какое-то ток-шоу. Не знаю, о чем подумал Ви, о том, что смущает меня, мешает нам, или о том, что ему самому неприятно наше общество, но он открыл балкон и вышел на него. Силуэт, проглядывающийся сквозь тюль, являл спину. С минуту посидев в ожидании, как быстро Ви зайдёт обратно, я поняла, что он не собирается оттуда спешить, и только тогда, сползя вниз по кровати, легла рядом с Воном, устроившись на его сильном плече.

Находиться в такой атмосфере, где почти явственно бьют молнии, очень некомфортно. В четырёх стенах это и вовсе невыносимо. Эти двое не пытались облегчить мне участь, а только усугубляли всё, не разговаривая, игнорируя друг друга. Я бы предложила Вону прокатиться на мотоцикле, но знала, что Ви никуда от нас не отстанет. Что касается Вона, то и он не собирался оставлять меня надолго в уединении с духом-хранителем. Не выдержав первой, я предложила им опять пойти гулять, едва стало темнеть. Воздух чуть посвежел, сумерки были не такими, как в горах, но всё равно лучше, чем душный день. Закат над Хэншуем не отличился красочностью, скорее был по-настоящему ханьским — всех оттенков жёлтого, теснившего наползающую тёмную синеву грядущей ночи. Ни облачка на небе, и только быстро начавшие зажигаться звёзды. После того, как мы побывали в гостях главного стража Шэньси, я то и дело пыталась представить себя китаянкой, проникнуться этой страной, ощутить себя её частью, но никак не могла назвать всей душой Китай своей родиной. Я чувствовала, что чего-то мне не хватает вокруг, что это не совсем моё. Я не могла заявить с таким же пылом и фанатизмом, как Джоуми, что вот она — лучшая империя, я хочу положить жизнь на её благо, прожить в ней до смерти, сделать всё для её процветания. Узнав, что корни мои из Кореи, я стала представлять ту страну утренней свежести какой-то волшебной и неописуемой, где всё совсем иначе, а когда оказалось, что и Вон наполовину кореец, то я поняла, что это судьба, и я направляюсь по верному пути. Хотя иногда, по ночам, я вспоминала Тибет, и меня неудержимо тянуло побывать там ещё хоть раз. Смогу ли я найти сейчас дорогу к нашему с бабушкой дому? Дому, где даже под дождём не гаснут свечи.

Вон отошёл посмотреть, что мотоцикл на месте, когда мы вышли из гостиницы. Ви то и дело поглядывал на телефон, в нетерпении ожидая Чонгука. В очередной раз посмотрев на экран, дух замер и перевёл взор на меня.

— Я почти забыл… Медведьма, у тебя завтра день рождения.

— Завтра?! — изумилась я.

— Да, который настоящий. Который скрывала твоя бабушка.

— Это… это мне будет восемнадцать?! — подпрыгнула я. Ви кивнул. — Надо же… это так необычно, узнавать, что ты совсем не такая, какой себя считала, и возраст, и день рождения… — Вон подошёл ко мне. — У меня завтра день рождения, представляешь? — радостно сообщила я. Ви цокнул языком, явно недовольный, что я делюсь чем-либо с Воном. Но это ведь не чьи-то тайны, а информация обо мне, это принадлежит мне, неужели я не имею права распоряжаться сведениями о себе самой? Я решила не придавать значения вздохам и негодованию духа.

— Серьёзно? То есть, после полуночи?

— Да-да, — закивала головой я, счастливая от одного только известия о том, что завтра номинальный праздник.

— Так, это нужно отметить! — щелкнул пальцами Вон. — Предлагаю пойти в ресторан, досидеть там до двенадцати…

— Ресторан — это дорого! — остановила я его планы. — Я не хочу, чтобы ты продолжал тратить на меня деньги, которые заработал трудной работой.

— Элия, мне не жалко, к тому же, такой повод! — попытался уговорить Вон.

— Нет! Не надо, я не пойду в ресторан.

— Что ж, если дело в деньгах, — Вон прищурился, сунув руки в карманы джинсов и оглядевшись. — А если я устрою так, что мы отпразднуем бесплатно, ты согласишься?

— Бесплатно? — насторожилась я. — А это… это будет честно? Мы же не будем нарушать ничего и красть?

— Да когда же вы прекратите принимать меня за бандита? — устало покачал головой Вон. — Всё будет законно, честно, и заслуженно. Так что, идём праздновать? — Он протянул мне ладонь. Я поглядела на Ви, ища поддержки, но он специально отвёл глаза, чтобы не вмешиваться, уже предполагая, что я не послушаюсь его. Я пожала ладонь Вона.

— Ну, если всё будет честно, то ладно.

— Итак, нам нужен бар! — решительно огласил молодой человек и двинулся вперед. Переглянувшись с Ви, я пожала плечами, заряжаясь энтузиазмом и готовясь к какой-то авантюре. Не знаю, насколько она будет сумасбродной, но я доверилась Вону, и не собиралась бросать его, даже если его идеи будут не совсем безобидными.

На одной из центральных, судя по насыщенности пешеходами и проезжающими машинами, улиц, мы наткнулись на подходящее заведение. Вон очень скептично оглядел с десяток баров, мимо которых мы прошли, заглядывал в некоторые, оценивал публику и контингент, выходил и вёл нас дальше. И вот, наконец, его что-то устроило, и он махнул нам, разрешая располагаться. Втроём, мы подошли к бару, за которым протирал бокалы китаец лет сорока, может побольше.

— Добрый вечер, — улыбнулся вежливо Вон, забираясь на высокий стул и налегая на стойку. Бармен, видимо, подумал, что у него хотят заказать выпивку.

— Добрый вечер, слушаю вас? — развернулся он к Вону, поскольку мы стояли чуть позади, не вмешиваясь.

— Господин, у меня к вам предложение. — Мужчина сразу же посуровел, сняв с лица тёплое гостеприимство.

— Какое ещё предложение?

— Правильно ли я понимаю, что вы хозяин этого заведения? — Я бы не взялась угадывать и предполагать, да и понятия не имела, с чего Вон это взял, но его опытный глаз угадал, потому что мужчина признал это. — Моё предложение коммерческое, и основано на взаимовыгоде.

— Взаимовыгоде? — китаец хмыкнул. — Очень интересно. Если ты хочешь выпить в долг, то я не наливаю взаймы.

— Нет, я бы поставил вопрос иначе. Я предлагаю вам сделать так, что через час у вас уже не будет отбоя от клиентов, в зале будет аншлаг и чаевые, которые будут сыпать не глядя, я тоже отдам вам. Взамен, когда это произойдёт, и вы убедитесь, что я не обманываю, вы позволите нам выпить бесплатно бутылку вина. Что скажете? — Мужчина глядел на Вона с насмешкой и недоверием.

— И как же ты собираешься загнать сюда толпу клиентов? — Мы все, вслед за ним, оглядели зал. Два столика было занято мужчинами: за одним двое, за другим трое. В углу сидела одинокая курящая женщина, вдоль бара сидели две подруги лет тридцати. Всё. Хотя помещение было рассчитано человек на пятьдесят, не меньше. — Если ты начнёшь грубо заталкивать кого-то с улицы, то испортишь репутацию моему бару, и ещё должен останешься!

— Я не буду загонять никого силой. — Вон подался ещё вперед, заговорив тише: — Я бывший бармен. У моей девушки, — он указал на меня, — день рождения. Я хочу сделать ей подарок. Я могу устроить вам такое бармен-шоу, что соберётся весь район. Вам нужно будет только открыть двери и сделать музыку погромче. Так что, по рукам? — протянул свою Вон. Китаец скептически воззрился на неё, покривил губы. Хмыкнул второй раз. Стал отворачиваться. Вон ждал, не убирая ладонь. Вдруг мужчина резко подбросил из-под барной стойки небьющийся металлический шейкер, который поднялся где-то на метр над нами. Среагировав, Вон тотчас поймал его, перекинул в другую руку, швырнул ею за спину, крутанулся вокруг оси и поймал в первую руку. Я распахнула рот от его ловкости. Хозяин заведения, одобрительно сузив глаза, медленно наклонил голову вперед.

— Что ж… но за каждый разбитый стакан будешь платить!

Скинув свою куртку с плеч и сунув её мне, Вон оперся на стойку и, не задев ничего на ней, не над ней (двух рядов бокалов, висящих на ножках), приземлился рядом с барменом. Нарисовав на лице любезнейшую и какую-то очень… очень многообещающую улыбку, он обратился к двум подругам, тянувшим что-то прозрачное через трубочки.

— Ну что, девочки, хотите посмотреть на фокусы и шустрые руки? — Произнесено это было таким тоном, что подвыпившие молодые женщины хихикнули, обращая своё внимание на Вона. Я стояла в тени возле Ви, и не знала, как реагировать. Мой молодой человек набрал в руку четыре рюмки и принялся ими жонглировать, глядя даже не на посуду, а в глаза то одной, то другой клиентке. Те, как завороженные, пытались следить за летающими рюмками, но взгляды их, то и дело, срывались на лицо Вона, которое, похоже, нравилось им куда больше, чем его представление. — Какой коктейль вы хотите попробовать? Поверьте, я каждый готовлю исключительно оригинальным способом.

— И самую обычную маргариту? — решилась спросить одна.

— О, даже её! — стрельнул бровью Вон и, взяв необходимую для коктейля бутылку (я понятия не имела, из каких составляющих там что делается), завертел её пальцами, как барабанную палочку, только бутылка крутилась не между пальцев, а на них, как юла, как если бы она лежала на полу и её кто-то крутил, но она лежала на кончиках пальцев Вона. Это, поистине, смахивало на магию. Он налил в бокал на высокой ножке из этой бутылки часть коктейля, подкинул её, поймал, поставил на место, взял другую. Положив её на плечо, он позволил ей скатиться до самой кисти, и в последний момент, когда сосуд с ликером уже касался тыльной стороны ладони, она перевернулась и схватила этот сосуд. Женщины восхищенно ахнули. Курящая из угла поднялась и перебралась на высокий стул, позволяющий видеть, что происходит. — Хозяин, где же музыка? — напомнил Вон благосклонному господину, и тот, видя, что методика начинает работать, поспешил выполнить просьбу. Ритмичная мелодия не оглушила, но зажгла помещение заводным проигрышем. — А теперь немного льда и лайма, — напомнил не то себе, не то заказчице Вон и, достав два кубика льда, положил их в белоснежную салфетку, завернул, опустил на стойку. — Придержите ваши стаканы, девушки, их может немного потрясти.

— О боже, вы же не собираетесь колоть его рукой? — даже приподнялась на стуле та, что попросила маргариту, видя, как заносится кулак Вона. Я тоже запереживала, и хотела броситься вперед, но Ви придержал меня. Вместо ответа, Вон опять приковал к своим глазам взгляд молодой женщины и в этот момент ударил по льду два резких и точных раза. Лёд захрустел, и сквозь салфетку стало видно, что кубики разломались.

— Именно так я и делаю, — улыбнулся Вон, извлекая осколки льда щипцами для него и погружая их в бокал с маргаритой, которую украсил круглой долькой лайма.

— Какие у вас мощные кулаки… — вздохнула вторая. — Вы не поранились? Не порезались? — Приглушенная подсветка не давала точно разглядеть руки, поэтому Вон протянул кулак, позволив освидетельствовать его на отсутствие травм. — Ну надо же… Я закажу, пожалуй, Секс на пляже, если обещаете, что не будете больше так рисковать своими руками. — Улыбнулась широко китаянка, и мне стало окончательно не по себе. Вон был восхитителен, очарователен, красив, теперь я наглядно видела, каких малых усилий ему стоило обольстить или привлечь к себе. Эти женщины… они минуту на него посмотрели и уже… уже не хочу знать на что они готовы! А Вон? Нравятся ли они ему? Если он вот так работал барменом, то понятно, что он мог целовать хоть каждый вечер новую, хоть десяток новых. Я вновь стала терять самоуверенность, мне стало грустно и обидно. Я отошла к столику у выхода, прижимая к себе куртку Вона. Ви сел рядом. В бар вошла пара, юноша и девушка. Они увидели взлетающие напитки и разнокалиберные рюмки, заинтересовались этим и пошли ближе, в результате чего засели надолго, заказывая что-то у Вона, чтобы посмотреть на очередное чудо его ловкости.

— Эй, Медведьма, ты чего скисла? — шепотом позвал меня дух. Я оторвалась от любования Воном, опустив голову.

— Я не верю, что он в меня влюблён. Теперь и сама не верю. Зачем я ему? — Ви придвинулся, робко тронув моё плечо.

— Эй, ну ты чего? Что значит «зачем»? Разве любят зачем-то?

— Теперь ты будешь убеждать меня в обратном? Ты сам говорил… и вот… я вижу…

— Ну да, он ненадёжный, я это знал. — Моя нижняя губа задрожала. Ви схватил мою ладонь, погладив её сверху. — Но он же не сделал ничего плохого ещё! Это всего лишь аттракцион. Он развлекает публику. Он не позволяет себе ничего лишнего. Ну же, выше нос! Эя, ну как можно променять тебя на одну из этих зрелых любительниц выпить? Ты же особенная, ты самая лучшая. — Я улыбнулась его ласковому убеждению, осмелившись поднять уже почти мокрые глаза.

— Правда?

— Честно-причестно! — поднял свободную ладонь Ви.

— Спасибо, Ви. Ты… ты тоже самый лучший. — Он застыл, приняв как-то либо слишком близко к сердцу комплимент, либо не поняв его. Не знаю, что означало его замешательство на лице, которое нет-нет, да появлялось, превращая духа в немного странного типа.

— Лучше Вона? — внезапно выдал он.

— Что? О нет, не начинай. Ты мой лучший друг, а Вон… — Я посмотрела на бар, где прибавилось ещё два человека (когда только успели?). Вон, в черной майке, демонстрирующей его широкие плечи, бицепсы, ключицы, крепкую шею, совершал неповторимые трюки и поражал своих зрителей (по большей части зрительниц). Я могла бы смотреть на него вечно и, наверное, мне было бы очень больно смотреть на него, думая, что он принадлежит какой-то другой, что у него есть кто-то, не я. Улучив момент, Вон посмотрел между двумя женщинами на меня и, незаметно для всех, подмигнул мне. Щёки вспыхнули, радость вернулась, вечер обрёл смысл. — …Вон — парень моей мечты.

Время близилось к полуночи. Бар был набит битком, среди людей было не протолкнуться. Женщины взвизгивали и аплодировали, мужчины оглашали зал одобряющими басами, раздавались свисты и возгласы поддержки, подбадривания и подначивания. Вон не обронил ни единого стакана, не пролил ни капли мимо, никто не пострадал и никто не был обделён выпивкой. Он успевал обслуживать всех, разливая не глядя, на слух определяя количество налитого. Пару коктейлей он сделал с завязанными глазами. Мне уже было плохо видно сквозь толпу, ведь я не стремилась подойти поближе. Хозяин бара то и дело подбегал к двери, когда она закрывалась, чтобы распахнуть её и позволить прохожим услышать восторги, испытать любопытство и сунуть нос «на огонёк». Терпеливо ожидая, когда это всё закончится, я прижимала к груди куртку Вона. Хорошо выпившие женщины иногда начинали заказывать что-то вроде «льда в бюстгальтер» или «слизать мартини с груди бармена». Естественно, их капризы не выполняли, но мне и слышать подобное было неприятно. Я представляла, что может чувствовать Вон. Или не представляла? Это мне было бы стыдно или неприятно, а если он привык к подобному? Может, ему нравится этот ажиотаж, эти пьяные и доступные женщины? Будда, пусть это быстрее кончится. Я не хочу, чтобы к Вону тянули руки, просили поцелуй, предлагая неплохие чаевые. Я видела крупные купюры в руках этих опытных дам. Как просто, оказывается, красивому парню заработать!

— Чонгук уже рядом, — сказал Ви мне на ухо, получив очередное смс. — Я выйду его встретить. Подожди минуту, ладно?

— Хорошо! — громче ответила я, не рассчитав голосом из-за шума и музыки. Народ сновал туда-сюда, и Ви пришлось потолкаться, чтобы выскочить на улицу.

— А теперь мне нужна добровольная жертва! — услышала я Вона, произнесшего это поверх привернутой в колонках мелодии. Лес рук взмыл над головами. Мне показалось, что даже те, кто пришли со своими женихами, тоже подняли ладони вверх. — Добровольная жертва! — повторил он. Я бегала глазами по представительницам прекрасного пола. Кого он выберет и для чего? Вдруг я увидела, как он запрыгнул на стойку и, сев на ней на корточках, поднёс ладонь козырьком к надбровным дугам. — Так-так-так… сейчас мы найдём подходящую. — Отняв руку от лица, Вон, как будто случайно, воззрился на меня и изобразил внезапное озарение. — Ага! А вот и она! Иди сюда, — обратился он явно ко мне, но я всё равно, хоть и знала, что сижу за столиком у стенки, поглядела по сторонам, влево и вправо. — Да-да, ты! — для убедительности указал он на меня пальцем. — Иди-ка сюда, иди-иди, не бойся! — Я вцепилась в его куртку и, хотя понимала, что меня зовут и я должна встать, оцепенела и потеряла способность двигаться под десятками пар глаз. — Давай же, финал шоу ждёт тебя. Брось ты свою куртку. Дамы и господа, подбодрите эту милую девушку! — Пьяной публике дважды повторять было не надо. Они начали кричать и призывать меня выйти, некоторые расступились, образовав проход к бару, на котором, как хищная птица, сидел Вон, гипнотизируя меня черно-карими глазами. Какая-то девушка рядом приняла из моих рук куртку, повесив её на стул, помогла мне подняться, видя, как дрожат мои ноги. На меня никогда не смотрело столько людей, я до ужаса боялась внимания, мне было стыдно, неловко. Единственное, что я видела и понимала — это протянутая рука Вона. Дотянуться до неё, дойти и дотянуться… Я подала свою вперёд и вот, схваченная за неё, я была поднята Воном на барную стойку. Я оказалась рядом с ним, надо всеми, над кучей зевак, выпивших и веселых, над несколькими женщинами, глядевшими с откровенной завистью и ревностью. — Итак, что желаем выпить, леди? — обратился ко мне снова Вон. Мне нужно было что-то сказать? Что-то сказать при всей этой толпе, мамочки…

— Я не знаю, — губами прошептала я, помотав головой. Меня никто, кроме Вона, не услышал.

— Шампанское?! — угромчил он. — Прекрасный выбор! Ложись.

— Что?! — уже почти в голос смогла пискнуть я. Зал засмеялся над моим испугом и добрым ответным смехом Вона.

— Ложись-ложись, я же не врач, больно не сделаю. — Несколько мужчин отпустило какие-то шуточки. Вон надавил мне на плечи и я, подчиняясь, поскольку всё равно не могла в такой ситуации думать и решать сама, легла спиной на барную стойку, прижавшись к полированной поверхности лопатками. — Мне подсказывают, — сочинял на ходу Вон, потому что никто ему и слова не сказал, — что у этой прекрасной девушки сегодня день рождения! Давайте поздравим её! — зал вновь заверещал, захлопал и засвистел. Я начала осваиваться. Не так уж и страшно, лишь бы не заставили ничего делать. Просто лежать я могу. — Жарко сегодня, не правда ли? — спросил Вон у посетителей бара, и на этот раз женщины поддакивали куда усерднее, чем мужчины. Молодой человек одной рукой стянул с себя за загривок майку. Женская половина зрителей издала что-то изможденное, вымученное, смешанное со стоном. Вон поставил руки по сторонам от моих плеч, нависнув сверху. Рельеф его мускул моментально прорисовался, жилистый, твердый, точёный. — Расслабься, Элия, — попросил он меня на ухо, проведя по нему носом. У меня прострелило где-то в позвоночнике. — Поверь, этот финал я исполняю второй раз в жизни. Первый был тренировочный. Этот — только для тебя. — Я дрожала, стойка подо мной, казалось, дрожала, сердце бешено стучало и всё, что я видела — это влажную от усердия плотную и гладкую кожу Вона, кое-где украшенную шрамами. И его губы, безумно манящие губы в сантиметрах от моих. Встав на колени, захватившие в плен мои бедра, Вондотянулся до бокала и осторожно пристроил его между моих ног, то есть… не ног, а бёдер, там, где уже… где уже не очень-то и бёдра… В общем, бокал оказался у меня в треугольном пространстве самого верха ног, упираясь мне в… в трусики сквозь тонкие брюки. Затем он взял бутылку шампанского и, содрав фольгу, раскрутив мюзле*, придержал пробку, чтобы она не выстрелила. Пробка поддалась его крутящему движению и высвободилась. Пена не полилась, видимо шампанское остудили до нужной температуры и не трясли. Вон слил некоторое количество шампанского в другой бокал, отставил его. Потом повернул лицо ко мне, поймал мой затравленный взор, не знавший, чего ждать. Рука Вона оттопырила пряжку ремня, он втянул свой жёсткий пресс и другой рукой засунул бутылку прямо туда… за пряжку ремня. Конечно, большая часть бутылки оказалась на поверхности, особенно горлышко, из которого шёл легкий парок. Когда он сделал это — сунул шампанское себе в штаны — женщины в баре уже неистовствовали, вопя и прося повторить с ними это попозже. Вон опять стал нависать надо мной, опираясь руками по бокам. — А теперь нужно наполнить твой бокал, именинница, — томно и с хрипотцой прошептал он. Медленно сгибая локти, Вон подавался бедрами вперед и вот, тонкая струйка шампанского, из бутылки, которая торчала из его штанов, полилась в бокал, стоявший между моих ног. Я слышала этот звонкий плеск, и мурашки с жаром пронеслись по всей поверхности моего тела. Кроме журчания шампанского, объединяющего наши тела, я не слышала больше ничего. Чтобы бокал был налит полностью, Вону пришлось выгнуть спину и осторожно наклониться торсом, что позволило ему приблизить своё лицо к моему и поцеловать меня в щеку. — С днём рождения, Элия! — поздравил он. Красная и трясущаяся, я приподнялась на локтях, когда он отстранился после этого. Достав бутылку из-за ремня, он отставил её и сполз вниз, не отрывая от меня глаз, крадясь губами к бокалу, что всё ещё стоял у меня между ног… В этот момент я почувствовала, как стремительно удаляюсь от Вона, как чьи-то сильные руки взяли меня за подмышки и дёрнули назад, прочь с барной стойки. Вон едва успел поймать бокал, который не успел опустошить, но половина из него выплеснулась на столешницу.

Через мгновение я стояла на полу, оглушаемая не то радостными, не то разочарованными возгласами зрителей, и смотрела в упор на Чонгука, чей плохо скрываемый гнев мерцал и давал о себе знать во всём: поджатых губах, темных глазах, вздымающейся груди. К ней он меня и прижал, обхватив властной рукой.

— Ещё раз увижу такое безобразие — засуну твоему ухажёру его бутылку сзади, а не спереди!

Примечания:

* мюзле — грамотное название «проволочки» на горлышке шампанского

Настоящий обманщик

Сквозь распиханную толпу, я была выведена на улицу, подальше от центрального входа в бар, в замкнутые с двух сторон стенами домов задворки, где Чонгук, всё ещё не до конца успокоившийся, поставил меня перед собой и назидательно воззрился, уперев руки в бока. Мне стало неловко под его взглядом, и я покосилась на Ви, но тот однозначно был на стороне золотого, скрестив руки на груди. Мы готовились начать беседу, когда нас нашёл, догнав, Вон, с двумя бутылками шампанского — по одной в каждой руке, — и с футболкой, перекинутой через плечо. Он наспех собрался и, получив награду от хозяина бара, помчался за нами.

— Элия, у нас теперь есть, чем отметить твой день рождения! — довольный, поднял он руки, улыбаясь. Но заметив, что в воздухе держится напряжение, а среди нас появился ещё один человек, Вон поставил бутылки на землю и быстро оделся.

— Что вы себе позволяли в баре? — спросил его Чонгук.

— Простите? Я делал всё с разрешения владельца заведения…

— Нет, я про Элию! — оборвал его парень. — Как вы могли затащить её на стойку и…

— А вы кто такой? — Вон кивнул мне вопросительно. — Это кто такой, Элия?

— Это Чонгук, — растерявшись, представила я. — Он… он…

— Кто он тебе, чтобы указывать мне, что я имею право с тобой делать? — дёрнул челюстью Вон, тоже заводясь. — Муж, отец, брат? Сомневаюсь.

— А если брат, то что? — нагло выступил вперед Чонгук. — Если я ей брат, и запрещаю тебе к ней приближаться, ещё какие-то возражения будут?

— Естественно. Ты забыл спросить Элию, хочет ли она, чтобы я к ней приближался, или не хочет.

— Я учту её желания, когда она немного повзрослеет.

— Мне уже восемнадцать! — подала я голос, боясь, что Чонгук, на самом деле, не поинтересуется моим мнением. Он может, я уже разобралась в его характере за те дни, что мы путешествовали. — Я не маленькая.

— Элия, не вмешивайся пока что, хорошо? — одернул меня золотой.

— Да что я такого сделал? — посмотрел в упор на Чонгука Вон, будучи немного его выше. — Что было не так?

— Будешь прикидываться непонимающим? Как будто это нормально — вести себя так с девушкой!

— Я её чем-то обидел? Расстроил? — Вон повернулся ко мне. — Элия, тебе было неприятно, я обидел тебя?

— Нет! — покраснела я, вспомнив те ощущения, что испытала, лёжа под ним. И то чувство опустошённости и оторванности от чего-то захватывающего, когда меня опустили на пол. Я хотела продолжения, я хотела, чтобы Вон продолжил, дошёл до поцелуя, затянутого, длящегося и крепкого, чтобы его голая грудь легла на мою. Я всё ещё дрожала немного от возбуждения. По рассказам Мао, все эти взрослые и запрещённые священнодействия, между двумя полами, казались мне порочно-мерзкими, но несколько минут назад, если бы рядом не было нескольких дюжин людей, происходящее было бы самым прекрасным и чудесным из всего, что я испытывала когда-либо. — Нет, ты ничего плохого не сделал!

— Не вмешивай Элию! — прикрикнул Чонгук. — Она наивная девочка, и понятия не имеет, что всё это значит!

— Всё я понимаю! — заявила я, и сама же осеклась. То есть, я признала, что понимая движение событий с сексуальными намёками, была им рада и меня это не оскорбило? Будда, Вон подумает, что я легкодоступная и распущенная! Ви подошёл ко мне и придержал за локоть, шепнув:

— Медведьма, успокойся. Чонгук всё правильно говорит.

— Правильно? — округлила я глаза, стараясь не быть громкой, хотя на эмоциях это трудно давалось. — Он хочет прогнать Вона подальше, и ты это называешь правильным?!

— В общем, дальше она поедет с нами, и тебе лучше пока что от нас отстать, — спокойнее сказал Чонгук. — Если ты, действительно, в неё влюблён, то дождёшься её возвращения. Любовь проверяется разлукой, не так ли?

— Почему я должен тебе верить? Что вы хотите сделать с Элией? — нахмурился Вон.

— О наших намерениях она знает, а вот с твоими всё стало понятно десять минут назад, — хмыкнул Чонгук.

— Да неужели? Я не собираюсь отдавать вам Элию. — Вон посмотрел на меня. — Элия, пожалуйста, иди ко мне. — Я без раздумий сделала шаг навстречу, но Ви вцепился в меня крепче, а золотой перегородил путь, заслонив от меня Вона.

— Ви, пусти! — ахнула я, но он не разомкнул пальцев.

— Она с тобой никуда не пойдёт, — покачал головой Чонгук.

— Элия, кто эти ребята? — попытался обойти преграду Вон, но она двигалась, как он, слева направо и обратно. — Ты их называешь друзьями? Да они же взяли тебя в плен! Что им от тебя нужно? Они втёрлись к тебе в доверие и везут неизвестно куда! Элия, пожалуйста, не иди у них на поводу! — Я задергалась сильнее, вырываясь от Ви. Он не пускал. Вон обратился к Чонгуку, сузив глаза:

— Она моя девушка! Ты не имеешь права ей приказывать! Или, может, это ты её на самом деле хочешь поиметь? — Чонгук размахнулся и тотчас исполнил хук справа. Я вскрикнула, а Вон, пошатнувшись, встал на место, потрогав ушиб. — Какая агрессия! Я угадал? Странный ты брат, который имеет виды на свою сестру. Элия, ты поняла? Этот тип не собирается о тебе заботиться, он мечтает с тобой переспать… — Чонгук зарядил кулаком по лицу Вона с другой стороны. Тот отступил на пару шагов, удерживая равновесие, чтобы не упасть.

— Хватит! Чонгук! — закричала я. — Что ты делаешь?! Не смей его бить!

— Защищайся и дерись! — прорычал он вместо этого Вону. — Ещё хоть одно скверное слово…

— Насчёт твоего желания трахнуть мою девушку? — удар прилетел выше предыдущих, и я увидела брызнувшую из носа Вона кровь. Оттолкнув Ви, я проскочила мимо Чонгука и обняла молодого человека, подставив свою спину в его защиту.

— Дерись, сволочь! — раздался сзади голос золотого. Со слезами на глазах, я смотрела, как вытирает кровь Вон, ухмыляясь, будто ему не больно.

— Я не подниму руку на брата девушки, которую люблю, — с издевкой и иронией сообщил он. На фоне синеватых в ночи кирпичных стен, изгиб губ Вона выглядел чуть зловещим.

— Ах ты!.. — послышался шорох ботинка, но теперь уже Ви придержал Чонгука. Я прижималась к Вону, пугаясь, что если отпущу его, то он снова получит. А они говорили, что он опасный, что он может быть преступником! И кто кого после этого избивает? — Хочешь выглядеть жертвой перед ней, да? — зашипел Чонгук. — Хочешь вызвать к себе жалость, прослыть великодушным? Кому ты врёшь! У тебя кулаки стёрты от мордобоев, ты умеешь драться, так выйди сюда и покажи! Трус и слабак! Чертов провокатор!

— Хватит! — воскликнула я, обернувшись через плечо и хлюпая носом. — Что он вам сделал?! Он вас не трогал! Он не обидел меня, не ударил, не унизил! Почему вам так хочется помешать нам встречаться? Может… может Вон прав? — Я бросила осуждающий взгляд на Чонгука, и он взял себя в руки, поджав губы, но не переставая тяжело дышать.

— Он поменял правду и ложь местами! Мы хотим доставить тебя в безопасное место, а он — неизвестно.

— Безопасное место? Дайте-ка угадаю — клетка или зарешеченная камера в бетонном подземелье? — Вон опустил глаза ко мне. — Судя по всему, их видение твоей безопасности аналогично полному отсутствию свободы. Ты хочешь лишиться свободы, Элия? Хочешь жить в безопасности за семью замками, где у дверей будут стоять вот эти парни и говорить тебе, когда и что, по минутам, ты имеешь право делать? Они при этом намекают, что я собираюсь неволить тебя или принуждать к чему-то. — Вон взял меня за плечи и отстранил от себя, отошёл на шаг и развёл руки в стороны, как крылья при полёте птица. — Делай выбор сама, Элия. Либо ты выбираешь их, и я ухожу, уважая твой выбор, либо ты остаёшься со мной, и мне всё равно, что скажут эти двое.

— Элия…

— Ви! — шикнула я на него. Мне нужно было подумать, мне нужна была тишина. Теперь, когда появился Чонгук, стало окончательно ясно, что они не найдут общий язык. Пользуясь количественным преимуществом, они затравят Вона и вытеснят. Я знала, что у золотого часто командирские замашки, но не ожидала, что он посмеет пытаться решать за меня, Вон прав, они не считаются со мной! Даже мой дух-хранитель. Он же не видит будущего, так откуда ему знать, как лучше поступить? Вон уважает меня, в отличие от них, доверяет мне и полагается на меня. Я взглянула ему в глаза, улыбнулась и сделала свой выбор, преодолев шаг, который нас разделял. Он свёл руки и на этот раз обнял сам. — Конечно же, я буду с тобой, Вон. Я… я тебя… не хочу отпускать, — не смогла я признаться в любви при всех, покраснела и уткнулась лицом в его футболку.

— Но я не обещал уйти, если она выберет тебя, — произнёс Чонгук.

— Делай, что хочешь, — пожал плечами мой молодой человек, поднял с земли бутылки шампанского, одну дал мне, оставив по одной свободной руке для того, чтобы держаться друг за друга. — Пошли в гостиницу, малыш. — Радуясь, что разборки и драка (хотя какая это была драка? Избиение, ничего больше) закончились, я пошагала в ногу с Воном. — Ты не против, — негромко спросил он у меня, — если я не пущу к нам в номер твоих буйных друзей? По-моему, мы заслужили романтический вечер наедине. Хотя одну бутылку отдать им могу…

— Не думаю, что они возьмут. — Я не оборачивалась, злая на Чонгука, недовольная Ви. В какую-то секунду мне показалось, что я их почти ненавижу, когда Вон стоял и терпел удары, ничего не предпринимая. Чонгук же говорил, что боец, он мог серьёзно травмировать Вона. Какая жестокость! Неужели золотые жестоки? Я идеализировала их, узнав, что мой отец был одним из них. И Шуга выглядел очень добрым и милым, но поведение Чонгука не лезет ни в какие рамки. Но я ничего о них не знала. И если Ви и дальше будет поддерживать его, то пусть будет духом-хранителем Чонгука!

Мне не следовало быть настолько слепо доверчивой. Я согласилась тронуться в путь с золотыми и, благодаря их вежливости и отсутствию дурных поступков в мою сторону, я расслабилась, отдавшись на их волю. Но куда они вели меня, в самом деле? А что, если история о родителях и золотых — выдумка, и на самом деле это те самые бандиты, которые убили мою бабушку? Решение было принято благодаря Ви, который всё знал и ведал, но… разве не мог этот дух быть демоническим? Разве не мог он быть чёртом, ведущим в западню? Бабушка всегда предостерегала меня от чёрной магии, говорила, что с бесами связаться — отдать им душу. Был ли призыв хранителя чёрной магией? Мне не хотелось видеть в Ви зло, он был добр и симпатичен, но внешность бывает обманчива. Я совершенно запуталась. Если бы была возможность, я предпочла сейчас оказаться в одиночестве и всё тщательно обдумать, найти кого-то, в ком была бы уверена полностью. Но, подумав немного, я поняла, что в целом мире, огромном, среди миллиардов людей, у меня нет никого, в чьих словах я теперь не усомнилась бы. Слёзы навернулись на глаза, и только благодаря ним возле двери в номер не состоялась очередная драка. Чонгук и Ви не собирались дать нам с Воном остаться вдвоём, и готовы были за шкирку выволочь его в коридор. Но когда я заплакала и крикнула на всех троих, они успокоились.

— Извини, Элия… — начал Чонгук.

— Оставьте меня! — шмыгнув мокрым носом, открыла я дверь. Вон сделал шаг за мной. — Все. Оставьте меня все хоть на минуту! — Вон послушно остановился, и я вошла в комнату одна, прикрыв дверь, но не закрывая её.

Упав на постель, я погрузила лицо в покрывало и разрыдалась. Мне казалось, что у меня появились верные друзья, возлюбленный, и даже потусторонняя связь с бабушкой, но всё как-то вмиг рассыпалось. Кому из них верить? Они обвиняют друг друга, тычут пальцами и ругаются, а мне-то что делать? Надеяться на интуицию? Да не ведьма я, я только и могу, что увидеть обрывки прошлого, но это никак не помогает разобраться в настоящем, и уж тем более построить правильное будущее. Как бы мне хотелось иметь кого-то близкого, мать или отца, которых я никогда не видела, или просто не помню, вернуть бабушку, в чьей мудрости не приходилось сомневаться, но их нет, никого нет, и только три вдруг появившихся в моей жизни человека, вернее, два человека и дух, претендуют на моё расположение и ждут, на чью сторону я встану. Не хочу никаких сторон, хочу, чтобы они поняли меня и встали на мою. Возвратиться бы в Баосин, к Мао, отучиться в медицинском училище, а потом, когда-нибудь, поступить на врача, лечить больных, помогать людям, неприметно и спокойно проводить дни, без передряг и страха за свою судьбу. Разве мне было плохо? Трудно — да, но у меня как-то получалось решать свои проблемы, я знала, к чему иду, а теперь не знаю ничего. Даже сказать «хочу домой» не могу, не представляя, где мой настоящий дом? В Тибете? В Китае? В Корее? У меня нет корней, нет пристанища, нет денег, и, похоже, обратного пути тоже нет.

***

— Что, довыделывались? — бросил Вон укоризненно Тэхёну и Чонгуку, прислонившись к стене. Разномастная троица вынужденно делила оставленность их девушкой. — Что вы пристали к ней, как блохи? Друзья, говорите? Что-то вы ведёте себя, как её собственники.

— Мы везём её к родне, и отвечаем за её сохранность, — тотчас выкрутился Чонгук.

— А я разве этому мешаю? Я всего лишь хочу быть с ней.

— Если такой умный, то сначала женись, — подошёл к нему впритык Гук, едва не наступая на ноги, — а потом уже забирайся сверху. Или ты не в курсе, как ведут себя с порядочными девушками?

— Ты будешь меня учить? — толкнул его от себя Вон. Лица их опять приобрели враждебное выражение. — Ты сам-то хоть забираться сверху умеешь, мастер?

— Подонок! — прошипел Чонгук и, приблизившись, схватил его за грудки. — Ты опять напрашиваешься?

— Хочешь выйти и поговорить на кулаках? Ладно, давай, — согласился, наконец, Вон.

— Вы чего? — попытался остановить их Ви. — С ума сошли? Подумайте об Элии! Ей приятно будет смотреть на ваши разбитые рожи? Вы ей больно делаете, а не себе!

— Это говорит тот, кто, судя по всему, драться не умеет вообще? — ухмыльнулся Вон.

— Ну, я же разумное существо, а не примат недоразвитый, у меня для переговоров мозги и язык есть.

— Ты на что-то намекаешь? — двинулся к нему Вон. Ви не дрогнул.

— Угадал.

— Щегол, не бесил бы ты меня.

— Ви, оставь его, — успокоился Чонгук, прислушавшись к словам товарища. — В самом деле, силой мы ничего не решим. Завтра мы должны тронуться дальше, с Элией. Мы не похитители, мы должны уговорить её и объяснить ей необходимость того, что мы делаем.

— Я всё равно её не оставлю, даже не надейтесь.

— Я пойду, попытаюсь её успокоить, — шаркнул ногой Ви.

— Только спать вы здесь не будете, — отрезал Вон, указав на номер.

— Очень-то нужно, — огрызнулся Чонгук. — Пойду, сниму соседние апартаменты. И если через стенку услышу хоть звук…

— Будешь скрипеть зубами и завидовать? — хмыкнул Вон, из-за чего опять могла бы завязаться борьба, но подостывший младший золотой уже собрал волю в кулак и, понимая, что его выводят специально, развернулся и пошёл вниз. Ви проводил взглядом друга и толкнул дверь, повернув ручку. Сотрясающаяся от всхлипов спина лежала на кровати, щемя ему сердце. Не слыша, как он вошёл, Элия не оборачивалась.

***

— Медведьма, не плачь, пожалуйста.

Услышав ласковое и шуточное обращение Ви, я вздрогнула и, наспех вытирая щёки от слёз, приподнялась.

— Чего тебе?

— Прости, что расстроили тебя.

— Почему вы так себя ведёте? Почему не можете дать мне самой решать? Почему всё так сложно… — сорвалась я и опять упала на подушку, правда, уже не всхлипывая. Ви подошёл и сел рядом. — Почему заставляете решать, когда я ничего не понимаю, когда не в состоянии почувствовать, как будет лучше?

— Может, поэтому иногда и надо доверять решения кому-то другому? Когда сложно. Мы с Чонгуком лучше знаем, что к чему, поверь…

— Верь тому, верь этому! — взмахнула я правой рукой, что лежала сверху, потому что левую я подсунула под голову. — А как узнать, кому на самом деле следует верить, Ви? Верить всем тоже невозможно, когда вы говорите противоположные вещи! Это невыносимо! — Опомнившись, я опять подскочила, покосившись на коридор. — Они же не дерутся?

— Нет, Чонгук пошёл снять ещё один номер.

— А Вон?

— Стоит за дверью, — с пренебрежением повёл носом Ви. Я почувствовала облегчение, они не прогнали его, и ничего страшного не произошло. — Эя, послушай, там, куда мы направляемся, никто не будет держать тебя взаперти, это правда. Если тебе там не понравится, ты всегда сможешь уйти, но Вону туда нельзя, никак нельзя. Это секретное логово золотых. Он посторонний, он не должен быть посвящен в их тайны! — Я задумалась о справедливости такой просьбы.

— Я не знаю, Ви, не знаю! Вы уверяете, что Вон обманывает, но он меня никуда не тащит, он оберегает меня и ведёт себя не хуже, чем вы…

— А разврат в баре? — нахмурился дух.

— Будда! Да ведь я сама напросилась, я сказала ему, что слишком это подозрительно, что он ко мне не пристаёт, дала ему повод. Наверное, выглядела при этом очень неприлично, но без моих слов он не стал бы такого делать!

— Ты так думаешь?

— Уверена! Ви, я могу ошибиться, доверившись Вону, возможно, он меня когда-нибудь бросит, я знаю, что парни вечно любить не всегда умеют, я видела, сколько ухажёров было у Мао, но ведь я могу ошибиться доверившись Чонгуку. Я могу попасть в ловушку и западню и там, и там, что же мне делать?!

— А мне ты веришь? — схватил он меня за руку, наклонившись.

— Тебе? — Я посмотрела ему в глаза. В тусклом свете ночника, золотисто-бархатном, Ви снова был сверхъестественным созданием с красноватыми волосами, с задумчивыми, как не от мира сего, глазами, вишнёвыми и глубокими. Кожаная куртка тихо скрипнула возле плеча, когда он наклонялся. Я улыбнулась, разглядывая его красиво очерченные губы и маленькую точку-родинку на кончике носа. — Пожалуй, да.

— Тогда уйдём со мной? Да, из меня не лучший защитник, но сейчас, когда опасность отдалилась, мы с тобой сможем добраться до порта вдвоём. Давай? — полный какого-то внутреннего озарения, надежды и света, вопросительно уставился на меня Ви. Его глаза, распахнутые и блестящие, ждали ответа. Он сжимал мои пальцы в своих, томясь ожиданием. Я растерялась от его порыва. Уйти куда-то вместе с духом?

— Ви… это так неожиданно, — замешкалась я. — Как… как мы выживем вдвоём? Мы с тобой неприспособленные. Нам обоим нужны защитники. И куда мы поплывём? — пожала я плечами, второй раз приподнявшись. — Да и… если ты растаешь, исчезнешь? Что я буду делать совсем одна?

— Я не растаю, Эя, — подался он ещё ближе. — И не исчезну. — Его нос оказался совсем рядом с моим и я, отставая рассудком от происходящего секунды на две, не поняла во всей очевидности, что происходит, только вдруг оборвалась связь наших взглядов, потому что Ви опустил глаза, и его ресницы скрыли от меня, как он посмотрел на мои губы, которые сразу же тронул своими. Застыв, я почувствовала одновременно знакомое и незнакомое касание. Зная, что такое поцелуй, я вместе с тем озадачено испытывала что-то совсем иное, нежели с Воном. Не было напора, страсти, отваги и тесного слияния. Просто губы Ви оказались на моих, мягче, чем у Вона, со вкусом карамели, которую, судя по всему, он недавно держал во рту, чтобы избавиться от запаха табака, и потому ощущение дыма было не резким, а сквозь эту сладость, как от осеннего огня, над которым плавят сахар.

— Ви… — покраснев и испугавшись произошедшего, произнесла я, как только он отдалился. Его глаза поднялись и посмотрели в мои. Я вспыхнула, пряча их. — Ви, что ты делаешь? Ты же… ты…

— Давно хотел это сделать. И должен был. — Я попыталась забрать у него свою руку, но он не отдал. Считается ли поцелуй с духом изменой? Чем это вообще считается? Всё смешалось в моей голове, потому что до этой минуты, да и после неё, Ви не был в моём понимании парнем, он вообще-то был ангелом, не имеющим какой-то принадлежности, так с кем же я целовалась, если он давно хотел это сделать? Значит, он давно уже чувствует себя земным парнем? Насколько давно? В реке, когда мы купались, он заверял, что не имеет пола, что он птичка, или как он там говорил? Но птички не имеют желания целовать людских девушек.

Ручка повернулась, и мы поняли, что сейчас кто-то войдёт. Ви ослабил хватку и я, наконец, вырвала у него свою руку. В дверях появился Вон, перед которым мне сразу же стало стыдно.

— Можно теперь мне побыть с Элией наедине? — скорее не попросил, а велел Вон.

— Нет, — резко кинул Ви отказ.

— Ви, пожалуйста, иди, — попросила его я. Мне нужно было собраться с мыслями, его поступок меня совершенно обескуражил. — Мне надо подумать. Я позже зайду к вам сама, хорошо? — Видя, что ввел меня в шаткое состояние, он поддался и, нехотя и медленно вышел, постоянно оборачиваясь.

— О чем тебе надо подумать? — опустился рядом со мной Вон. Я увидела ссадины и багровеющие синяки на его лице.

— Тебе нужно обработать удары Чонгука, — не стала я говорить ему о предложении духа-хранителя сбежать с ним. Вновь начнутся претензии и обвинения в опасности, лживости, жульничестве. Я устала от всего этого, мне и самостоятельно разобраться трудно, а они усугубляют.

— Пустяки.

— Нет, не пустяки! — Я встала и взяла свою сумку, в которой были различные медицинские штуки первой необходимости: лекарства, бинт, обеззараживающий раствор, вата. Подсев к Вону, я принялась доставать нужное и заботиться о нём. — Зачем ты подначивал Чонгука? Зачем нарывался?

— Я же знаю, что никакие они тебе не братья. Их претензии ко мне выглядят очень странно, нет, даже беспринципно! Если мы с тобой любим друг друга, то какое право они имеют тебя ревновать? Разве ты не моя? — Увернувшись от моего поглаживающего движения по его челюсти, которым я втирала мазь от ушибов, Вон поцеловал меня, прижав к себе за талию. Я не выдержала долго и, изобразив смущение, вырвала губы, которых только что касался Ви. Как я могла позволить?

— Твоя, конечно.

— Мне жаль, что наш праздник был испорчен, — дал мне вернуться к его разбитому носу молодой человек. К счастью, он был не сломан, но кровь следовало оттереть. — Может, всё-таки выпьем честно заработанного шампанского?

— Даже не знаю, у меня нет настроения. — Закончив, я убрала антисептики и прочее обратно в сумку.

— Поэтому его и надо поднять. — Вон взял бутылку и, начав её распаковывать, улыбнулся мне. — Это же твой день рождения, Элия! Тебе уже целых восемнадцать лет! Можно позволить себе повеселиться, правда? — Раздался глухой хлопок, достались из тумбочки два бокала. На этот раз пена пошла, постепенно превращаясь в шампанское. Вон протянул мне бокал, усаживая меня на постель и садясь рядом. У меня перед глазами предстало то, что он делал со мной в баре, как он, лёжа, метко наливал из горлышка спиртное в бокал между моих ног. Эти самые ноги стало тянуть и подергивать. — За тебя, моя прекрасная принцесса! — поднял бокал Вон, глядя мне в глаза. Сумев улыбнуться, я чокнулась и начала пить.

***

Слышимость через стены гостиницы была не то чтобы отличной, но она была, и Чонгук с Ви, предпочитая тишину, прислушивались, не прекратятся ли шёпот и разговоры в соседнем номере. Когда становилось совсем тихо, Ви подскакивал, собираясь постучаться под каким-нибудь предлогом, любым, самым нелепым. Но вновь появлялись голоса, а через полчаса донёсся и смех Элии.

— Развеселил её, — констатировал факт Тэхён. Этажом выше кто-то вышел из номера, шаги возникли и затихли, за приоткрытым окном, внизу на улице, подвыпивший женский голос просил идти спутника помедленнее, кто-то захлопнул машину, выйдя из неё. Парень добавил: — Говнарь.

— Я переборщил, да? — откликнулся Чонгук, оторвав подбородок от скрещенных пальцев. — Мне не следовало налетать на него, это сыграло против нас, но я не мог сдержаться, он же её развратить пытался!

— Всё ты правильно сделал, ему давно пора было наподдать, — успокоил его Ви.

— Я не думал, что кто-то за два дня сумеет настолько промыть девчонке мозги. Мы пытались действовать аккуратно и осторожно, чтобы она привыкла к нам, стала доверять, поняла, что мы друзья, но вдруг появляется какой-то…

— Говнарь, — повторил Тэхён.

— Да. И у него всё выходит, как по мановению волшебной палочки. Это слишком как-то… тянет на подстроенное.

— Я тоже так думаю, но, с другой стороны, я никак не могу найти улик против него, Гук. Да, он бесит, он выглядит, как головорез, у него умения, которые есть не у простых обывателей, но в то же время, что, если всё без каких-либо подвохов, и мы сами надумываем по привычке? Как его раскусить? Наши на него ничего не накопали.

— У него паспорт якобы восстановленный по утере. Ты же знаешь, что это может значить?

— Фальшивые документы.

— Вот именно. — Элия по соседству опять захихикала. Чонгук закатил глаза и откинулся на кровать, завалившись на спину. — Почему всё так трудно? Мы должны были охранять её, проследить, чтобы она не погибла, как её родственники, довезти её до наставника. Я не думал, что придётся применять хитрости, уловки, переигрывать кого-то. Наш отряд ещё никогда не занимался собственноручной разработкой планов и интеллектуальными битвами, у нас нет такого опыта.

— Наверняка учитель Хёнсок и сам не мог подозревать, что это всё понадобится, — загрустил Ви, чувствуя себя слабаком и неудачником, что с ним давно не случалось, с тех пор, как он освоился в Тигрином логе.

— Лучше бы они послали Эна, или Бродягу, или Хоупа. Хоуп бы обвёл Элию вокруг пальца быстрее этого Вона.

— Если бы не тёрки с наркокартелем Синалоа*, он бы так и сделал, но он занят. И Эн с Лео уже где-нибудь в Индии.

— Если не застряли в Тибете, ты же знаешь, там бесконечно можно чистить и не вычистить, к тому же, Утёс богов грозная сила, и они пока что там правят, и они не препятствуют разбою в горах, да и где бы то ни было, им он выгоден, им вообще выгодны преступления, мафия, заказчики — они этим живут, они на этом совершенствуются и крепчают.

— Похоже, что мы единственные, кто с радостью жил бы без всяких разборок и убийств. — Тэхён прислонился к стене, повернувшись в профиль к другу. Его ухо невольно стало ближе к звукам соседнего номера. Там разговаривали в мажорных тонах. Звякнули бокалы. — Что людям нужно для счастья? Зачем они тянутся к насилию?

— Люди вырастают и воспитываются в разных условиях. У кого-то так складывается психика, что жестокость приносит удовольствие. А кому-то удовольствие приносит возможность купить себе всё, что пожелаешь, и они становятся озабоченными деньгами. Мне иногда становится страшно знаешь от чего? Я ведь привык биться, сражаться, убивать, пусть и за правое дело, но… что если я без этого не смогу? Что, если бы мы очистили мир от всех-всех ублюдков, и мне стало бы скучно, и я не нашёл бы себе применение, и не стал бы счастливым? Выходит, меня насилие тоже развлекает?

— Не знаю. Ты думаешь, что не был бы счастлив поселиться в Тигрином, просыпаться по утрам на Каясан, никуда не спешить? Я бы хотел быть таким же мудрым, как мастер Ли, тоже учить желторотиков вроде тех, какими мы были.

— Может, меня бы это и устроило, — Чонгук помялся, прежде чем сказать дальше, — если б с девушкой можно было там поселиться. Но нельзя же. Мы золотые.

— Да и девушки предпочитают всяких отморозков честным парням, — кивнул Тэхён в сторону уединившихся Элии и Вона.

— Она тебе нравится? — прямо спросил Чонгук товарища. Ви серьёзно на него посмотрел, впившись зубами в нижнюю губу. Достав пачку сигарет, он завертел её в ладони.

— Да. А тебе?

— Она мне симпатична. Я волнуюсь за неё, Элия хорошая девчонка — это ясно. Но… это что-то братское, а не мужское, — закончил Чонгук и Ви вздохнул с облегчением.

— Я, мне кажется, люблю её. Но, как ты сказал, мы золотые, и это совсем неуместно.

— С одной стороны — да, а с другой, разве лучше, что она сейчас с этим? — кивнул Чонгук туда же, куда до этого друг. — Зря ты сидишь и не рыпаешься. Это сейчас могло бы сработать…

— Да я заврался! — поднялся Ви и зашагал по комнате. — Я сто раз хотел и пытался признаться Элии, что я обычный парень, что я тоже золотой, но это равносильно тому, чтобы лишиться её доверия раз и навсегда. К тому же, ей нравятся вот такие напористые бруталы, которые будут её лапать и зажимать, а я не такой, Гук, совсем не такой! Я ей не понравлюсь, потому что не понимаю грубых и откровенных ухаживаний.

— Девушки часто путают смелость с наглостью, это я заметил. Смелость — признак благородства, и, на самом-то деле, им хочется рыцаря в доспехах, который будет рубить с плеча, только они выбирают наглых, а наглость — это завуалированный эгоизм, когда человек не стесняется брать то, что ему надо, не думая об окружающих и последствиях. — Чонгук пожал плечами. — Я тоже не такой, но, наверное, стоит перебороть себя и сделаться чуть менее доблестным, и чуть более развязным. Обидно, когда ты хороший, добрый и неприставучий, и никому не нужен.

— Всё, я хочу курить!

— Тут нельзя в номерах, пошли в зону возле лифта, там пепельницы стоят.

Вторая бутылка шампанского подходила к концу. Элии стало беззаботно и легко, голова покруживалась, но руки Вона не давали упасть с кровати; они обнимались, целовались и шутили, он шептал ей какие-то интимные слова на ухо, и она смеялась от смущения и просто потому, что расслабленный организм так реагировал. Проблемы на время забылись, улетели прочь, был только Вон, его широкие плечи, его тело сверху, постепенно полностью оказавшееся на ней. Ладонь Вона поднялась по её бедру и, пробравшись к пуговице, стала расстёгивать её брючки. Элия сумбурно начала что-то соображать, ещё отвечая на поцелуи, но уже перехватывая запястье молодого человека.

— Что такое? — остановился он и, нежно и вкрадчиво, задал вопрос.

— Я… мне… следует принять душ, сначала. — Икнув, Элия принялась выбираться из-под него. Вон неохотно уступил, и только встав возле кровати, девушка заметила, что он уже без какой-либо одежды сверху. Он прижимал её своим голым торсом, Будда, как жарко, ей нужен воздух и немного прийти в себя. В голове прожужжали, вертясь, лопасти алкоголя, и Элия подумала, что ей вполне может сделаться дурно. Как некрасиво будет согнуться над унитазом неподалёку от парня, с которым вы… с которым романтический вечер, то есть, уже глубокая ночь… — Подожди немного, ладно? — подняла она палец и пошла на выход из номера.

— Малыш, ванная слева! — раздался возглас вслед.

— Я сейчас! — ещё выше подняла она палец и вышла. Вон приподнял бёдра, чтобы забраться в задний карман джинсов, достал презерватив и нервно постучал им по второй ладони. Куда её понесло?

В нетрезвых мыслях Элии родилась идея, что лучше пойти в номер к Чонгуку и Ви. Их она, почему-то, по-прежнему стеснялась меньше, чем Вона. Ви вообще её ангел. Занеся кулачок, чтобы постучаться к ним, Элия вспомнила, что он поцеловал её. Не померещилось ли ей это? Нет, это было. Не такой уж он и не-мужчина. Может, не стоит ходить к ним? Только теперь девушка заметила щелку и поняла, что номер открыт. — Ребята? — сунулась она внутрь. — Эй! — Горел свет, и было пусто. — Эй, вы где? Можно воспользоваться вашей ванной? — Никто не откликнулся и она, прикрыв за собой, ощутила настоящий шторм. Дурнота почти вырвалась наружу, но тут же осела на дно. Элия поспешила к унитазу, не успев включить свет в ванной, и села прямо на плиточный пол. Она никогда не пила столько, вообще очень давно не пила. Но было так хорошо, так тепло и спокойно становилось, что она не смогла вовремя остановиться. Тяжелая гудящая голова склонилась к керамическому спасителю, и Элию стошнило. Замершая, она ждала, не повторится ли позыв. Нет, желудок опустошился, и сразу как-то попрохладнело. Утерев тыльной стороной ладони губы, девушка приподнялась, в темноте омыла руку и провела ею по лицу. Надо бы забраться в душ, чтобы вернуть ясность ума. Раздались голоса вернувшихся в номер Чонгука и Ви:

— …лучше быстрее, чего ждать?

— Да я боюсь представить, как она на меня посмотрит! Что я ей скажу? Извини, я всё это время тебе врал? — Элия выпрямилась, опираясь о раковину. — Как я объясню, что делал в её комнате и почему спрятался в шкаф?

— Так и объяснишь, что искал подтверждение, что это она и есть, та, которую мы искали.

— Я буду выглядеть вором, и ни кем больше! А за реку, где я на неё пялился, пользуясь ложью, она меня простит? Нет, Гук, я не могу ей сказать всего э… — развернулся он и увидел в открывшейся двери ванной Элию. Положив руку на дверной косяк, чтобы не пошатываться, она переваривала услышанное. Если бы она не была альбиносом, она бы побледнела смертельной бледностью, но кожа её и так была белоснежной. — Элия… — оторопел Ви, сглотнув.

— Ты… не дух? — произнесла она, поскрёбывая пальцем по дверной коробке. Тонкий, он выглядел агонизирующим среди мёртвых. — Ты… — девушка посмотрела на Чонгука. — Кто вы? Кто же вы, тогда?

— Элия, я тот, кто есть, а Ви… понимаешь, он тоже золотой, — начал оправдываться Чонгук.

— Кто же вы, — повторила Элия, — просившие доверять вам?

— Медведьма, прости, я не…

— Ты врал мне? — вздрогнула она, вроде бы и придя в себя, но вроде ещё плутая где-то там, во власти шампанского, притупляющего реакцию, но обостряющего эмоции. Слёзы подкатились к глазам. — Ты врал мне, водил меня за нос…

— Элия, выслушай!

— Что? Очередную ложь? — она повалилась вперед, но выпрямилась и, приблизившись к Ви, оттолкнула его. — Вон был прав! Это вы — вы хотите мне зла! Вы хотите меня украсть, да? Похитить? — Элия опять перевела взгляд туда-сюда, и снова остановила его на Тэхёне. — Я же… я же из-за тебя поверила, что я способна на что-то, что я не просто страшная забытая всеми санитарка, а могу… — сквозь слёзы, Элия захохотала. — Вызывать духов! Будда, какая же я дура, за какую дуру вы меня приняли, и оказались правы!

— Всё не так, дай объяснить! — взял её за руку Ви, но она отобрала её и твёрдо направилась на выход. — Элия, стой!

— Не хочу! Не хочу видеть и слышать тебя! И себя, и никого! — Выбежав в коридор, девушка сориентировалась, где лифт и направилась туда. Внезапное открытие, что никакого духа, никаких чудес не было, что покойная бабушка осталась безмолвной и никого к ней не посылала, вернули Элии ощущение чёрного тотального одиночества, ей было кошмарно одиноко, враждебный мир окружал, а оружия, чтобы отбиваться не было. Она не умела колдовать! Она ничего не умела, и прошлое Вона… он с ними заодно? Он подыграл и сделал вид, что она увидела правду? Это тоже розыгрыш? Боясь сумасшествия, Элия жала на кнопку вызова и плакала, пока рядом стоял Ви и бормотал извинения и оправдания.

— Пожалуйста, пойми меня, я искал подтверждение что ты та, кого мы должны спасти! Я, Чонгук и Шуга, мы золотые, все трое, как и твой покойный отец. Я растерялся, да, и дым — это из-за сигареты, всё так совпало, вот видишь, я теперь тебе всё-всё говорю, ничего не скрываю! Чонгук позвал гулять тебя, чтобы выманить, а я искал паспорт, документы, что-нибудь. И видел твою книгу заклинаний, старинную такую, и сразу понял, что ты Медведьма…

— Замолчи, замолчи, Ви! Или как тебя на самом деле зовут? — покосилась она на него.

— Тэхён, — прекратил безостановочные извинения парень.

— И чем же ты заслужил свою кличку? Тем, что ставишь галочки, обманывая всяких дур? — лифт раскрылся, и Элия вошла в него. Ви хотел войти следом, но она выпихнула его, крикнув, чтобы ушёл. Посмотрев на него с ненавистью, девушка зажалась в угол и, нажав на первый этаж, уехала.

Тэхён развернулся и, дойдя до их номера, тряхнул головой. Чонгук смотрел на него, наблюдавший за всем. Он не может отпустить Элию вот так, куда она пойдёт в большом городе, ночью? Ви бросился к лестнице, решительно настроившись убедить девушку, которую полюбил, в том, что он ей друг, а не враг. Когда он сбежал на первый этаж, Элия как раз выходила из гостиницы. Обхватив свои плечи, плача беззвучно, она шагала по тротуару худенькими ножками.

— Элия! — окликнул её Тэхён, но она прибавила скорости. Он побежал за ней. — Элия, постой!

— Оставь меня! Оставьте меня одну!

— Не могу, одной в такое время опасно.

— С вами — ещё опаснее! Предатели и лжецы! — пригвоздила Элия его эпитетами. Ви притормозил, но, приняв обиды, как заслуженные, всё равно пошёл следом. — Ненавижу вас!

— Справедливо, но когда-нибудь ты поймёшь, что так было нужно. Разве ты доверилась бы нам иначе?

— А разве я доверюсь теперь кому-либо вообще?! — Они замолчали, удаляясь от центральных улиц. Переулки, редкие фонари. Ви сунул руки в карманы и упорно шёл за ней.

— Элия… — Она не отвечала. Не оборачивалась. Девушка не могла понять, чего в ней больше, досады, гнева, обиды, разочарования или бессмысленности? Как жить дальше, не веря больше никому?

Мысли шумным роем возились, взлетали и шли на посадку. Ви ещё что-то сказал за спиной, но она не слушала, всхлипывая. Хотела пару раз оглянуться, но ярость не давала, Элии казалось, что обернись она, и начнёт оскорблять его и ругать, на чем свет стоит. Справа показались какие-то гаражи с белёсыми стенами, показавшиеся ей знакомыми. Они уже ходили здесь днём? Вроде нет, они гуляли в другую сторону, где река. Что-то недоброе вспомнилось ей без конкретики, и Элия прошла мимо, продолжая гадать, как поступить дальше? Есть ли смысл верить Вону? Если те, кто врал, были настроены против него, это говорит в его пользу. Как же поступить? Вернуться? Поговорить?

Ви понял, что Элии нужно дать остыть, поэтому замолк и прогуливался в качестве охраны. Они ушли на приличное расстояние от гостиницы. Фонари стояли где-то поодаль, и свет от них падал только в промежутках между рядами гаражей. Вот Элия вышла на полосу света, вот опять нырнула в тень, вот снова на свету. Ви тоже топал по этой зебре. Свет, темнота, свет, темнота… Резкий захват вокруг шеи сзади перекрыл ему воздух. Тэхён вцепился в то, что обхватило его горло, это была чья-то сильная рука в рукаве плотной куртки. Ви попытался высвободиться, ударяя кулаками по чьему-то локтю, но тщетно. Воздух кончался, и он не мог даже крикнуть. Одно только выдал разум, что вряд ли охотились за ним. Теряя сознание, Ви прошептал:

— Не трогай…те… её…

Вон отпустил обмякшее тело, и оно рухнуло к его ногам. Сев на корточки, он пощупал пульс. Бьётся. Докончить бедолагу? В принципе, он ничего ему не сделал, и он не видел напавшего, за что бы ему с ним квитаться? Надо только убрать в сторону. Взяв его за руки (собственные были в перчатках, чтобы не оставлять следов), Вон оттащил парня к канаве за гаражами, и скатил туда. Отряхнув затянутые в черное ладони, наёмник, которого криминальный мир знал, как Эвра, изрёк тихо над выведенным из строя золотым:

— Не бойся, не трону. Я не собака — на кости не бросаюсь.

Когда Элия вышла из их номера, он хорошенько подумал над тем, что он может сделать, и чего не может. Соблазняя, он спал с женщинами, которых ему заказывали, он творил много чего, но не всё ему было приятно. Так и в этот раз. Эта тощая и бледная предсказательница была вообще не в его вкусе. Он побоялся, что у него на неё вообще не поднимется. Одно дело обманывать на словах, и совсем другое — обмануть собственный же организм. К тому же, чаще он соблазнял опытных, замужних, лепил на них компроматы, выводил на чистую воду, а эта… даже жалко было. Может, стоило обойтись без потерь и жертв? Эвр вышел из номера подышать воздухом, вспомнил о благотворном влиянии выпивки, ему-то с бутылки шампанского ничего не сделалось, а если добавить чего-нибудь, может легче будет довести дело до конца? Чтобы окончательно привязать к себе девчонку. Но когда он спустился вниз за выпивкой, то мимо (благо он стоял поодаль, незамеченным) пронеслись Элия, а за ней и этот странный субъект. В его отсутствие явно что-то произошло, но момент показался ему удачным, и он принялся за дело. Бесшумно догнать и обезвредить мишень для наёмника — минутное дело.

Элия прошла ещё около километра, когда, наконец, обернулась. Темно, пусто, жутко. Она совершенно протрезвела.

— Ви? Ви?! — позвала она. Шорох, и из мрака вышел её возлюбленный байкер. — Вон! — Девушка даже обрадовалась, что не одна, хотя ещё минуту назад жаждала одиночества, потому что от страха и немоты глухой ночи пробирал холодок. — А где Ви? Ты не видел его?

— Нет, не встретился. Куда ты убежала, глупенькая моя? Ночью на улицах не безопасно.

— Я… я знаю, Вон, но… они… они с Чонгуком обманывали меня! О, это так больно, так гадко, когда тебя обманывают!

— Иди сюда. — Молодой человек обнял её и погладил по голове. — Конечно, это больно. И это некрасиво. Что они сказали?

— Неважно, но я не могу больше им доверять, то есть… я не знаю… кому тогда доверять? Что мне делать дальше?

— Ты можешь доверять мне. Я же всегда рядом, да? — Он вытер её слёзы. Перчатки уже были сняты и покоились в карманах. — А что ты хочешь делать дальше?

— Не знаю…

— Хочешь, уедем отсюда? Прямо сейчас, сядем на мотоцикл и уедем! — Элия робко подняла лицо, глядя на Эвра.

— Далеко? Мне некуда ехать.

— У меня в Шаньси есть кузина. Очень гостеприимная особа, хочешь, поедем к ней?

— Шаньси? — Девушка задумалась. Она не могла вот так бросить Ви и Чонгука, не объяснив им ничего, не попрощавшись. Или могла? Теперь ведь не ясно, после открывшейся правды, друзья они ей или враги? Кто же на самом деле эти золотые? — Это далеко?

— С хорошей скоростью за три с небольшим часа доберёмся.

— Я даже не знаю, Вон. Нужно вернуться в гостиницу…

— … и забрать вещи. Ты права. — Он улыбнулся, приободряя её своим приподнятым настроением. — Элия, что тебе здесь ждать? От этих мест и этих ребят, которые тебя, не знаю как, но обманули. Я же сказал тебе, что у них странные претензии на твой счет.

— Да, и ты сказал, что история с вызовом духа какая-то недостоверная. Ты был прав. Ви оказался обманщиком, а не духом. — Слёзы опять попытались завладеть глазами Элии. Как она могла поверить в это! Так глупо, так по-детски, а ведь Вон предположил, что это подстроенный театральный эффект.

— Вот видишь. Я многое повидал в жизни, Элия, и нехорошие дела чую за версту.

— Я буду впредь внимательнее, Вон. Не такой наивной. А твоя кузина в Шаньси… сколько ей лет?

— Ох, дай-ка вспомнить… она постарше меня года на четыре.

— Она точно не будет против гостей?

— Уверяю тебя, она будет нам очень, очень рада, — улыбнулся Вон и Элия, взяв его за руку, решила, что ему-то, в любом случае, доверять причин больше, ведь они встретились случайно, а золотые — эти вруны и жулики — нашли её специально для какой-то цели.

Вернувшись в гостиницу, Элия долго стучалась в номер Ви и Чонгука, но никто не открыл. Их не было. Неужели, разоблаченные, они с позором бежали? Элии до последнего не хотелось верить в их подлость, но факты были на лицо. Прощаться было не с кем и, взяв свою сумку, она села на мотоцикл позади Вона, обняла его покрепче, прижавшись щекой к спине и, истекая сохнущими на ветру слезами, попыталась убедить себя в том, что в Шаньси всё будет прекрасно, без лжи, но зато с любовью.

Примечания:

* самая крупная мексиканская преступная группировка, торгующая наркотиками

Шаньси

Не спавшая всю ночь, я под конец с трудом держалась за Вона, рискуя свалиться с мотоцикла. Мы мчались на бешеной скорости, пролетая десятки километров без остановок, так что руки дрожали от напряжения, но разомкнуть их было невозможно, не подставив себя под опасность быть снесённой с сидения. Но дважды мы всё-таки притормаживали, один раз на заправке, а второй, чтобы выпить кофе и продолжить путь. Рассвет осветил просторы вокруг, вновь завиднелись невысокие горы на горизонте, и у меня создалось впечатление, что я возвращаюсь к самому началу, что всё движется по кругу, и выхода из этого круга нет. Я потеряла интерес к происходящему, с трудом прекратив плакать. Как Ви мог оказаться обманщиком и подлецом? Я верила ему, как самому близкому на свете, а он всего лишь специально втёрся в доверие, изобретя подходящую басню.

Мне было всё равно, в какой город мы въехали, я не смотрела на указатели, отдав свою судьбу в руки Вона. Меня заверяли, что коварным преступником окажется он, но те самые золотые, которых моё воображение, связавшее нераздельно юношей с моими родителями и бабушкой, идеализировало и возносило на вершины эталонов рыцарства, явили себя обычными бандитами с собственными интересами, которые не открыли мне своих истинных намерений. Для чего я им была нужна? Для моего блага? В это уже не верилось. А во что тогда верилось вообще? Хотелось надеяться, что Вон останется защитником и истинным другом и возлюбленным, но боль в сердце уже не давала однозначного обещания, и страх вновь обнаружить ложь никуда не уходил.

Глаза смыкались, и их начинало пощипывать от усталости, когда мы остановились возле какого-то частного дома, как это принято в некоторых деревнях Китая построенного так, чтобы он образовывал внутренний дворик и первая дверь — калитка, вела туда, а не сразу в помещения. Вон прислонил байк к лавочке и указал мне на неё.

— Подождёшь меня здесь? Я узнаю, дома ли моя кузина.

— Конечно. Если я усну, разбуди меня, — вымучено улыбнулась я ему, опускаясь на лавочку и сразу же клонясь на бок, потому что силы иссякали. Молодой человек, собравшийся уйти сразу же, замешкался и поцеловал меня в щёку.

— Ладно. Отдыхай. — Я закрыла веки и задремала.

***

Эвр постучался в калитку, заявляя о своём появлении громко и уверено. Он посмотрел через плечо назад, на оставленную Элию. Их разделяло метров двадцать, она не должна ничего услышать, даже если не уснула. Но дверь не спешили открывать, а звонка не было видно, не домофона, не камеры видеонаблюдения. Эти шаньсийские бабы вечно прикидываются беззащитными, бесхитростными и примитивными! Действительно, зачем какие-то изощренные методы самообороны, когда они умудряются с лёгкостью сводить с ума мужчин так, что те сами не хотят с ними воевать? Эвр повторил убедительный бой кулаком о дерево. И ещё раз поглядел за спину. Спит, не обращает внимания. Дверь медленно распахнулась, и по ту сторону нарисовалась круглолицая девушка, что подчеркивалось укороченным каре с челкой, выстриженной чуть углом к середине. Цветные лосины обтягивали крепкие бёдра, ноги не были длинными, но были стройненькими. Поверх маленького топа, прикрывающего небольшую, но спелую грудь, на теле свободно болталась футболка-сетка. Аппетитная девочка. Но он — Эвр, вольный брат Утёса богов, и он не купится ни на что здесь, каким бы смазливым и очаровательным оно не было.

— Я к Черин, — пробасил парень, и сам не отказавшийся бы поваляться без задних ног где-нибудь.

— Чьих будешь? — привалилась девушка к двери, открывшейся вовнутрь и, видимо не на много бодрее оппонента, зевнула, без охоты встречая гостя и мало им интересуясь, судя по глазам. Наёмник сунул руку в карман куртки, достал оттуда серебряную печатку и, слегка продев в неё указательный палец, оставил её на уровне ногтя, развернув гравировкой к собеседнице. Изображение было монохромным и лаконичным, три пирамидки, две маленькие по бокам и одна повыше, посередине.

— Три треугольника тебе о чём-нибудь говорят?

— Ну… — незнакомка сняла с его пальца кольцо и завертела перед собой. — Насколько я знаю, Мицубиси не занимается сетевым маркетингом и их рекламные агенты не ходят по квартирам с супер-предложениями. Дай-ка подумать… — Девушка ловко сунула средний палец в кольцо и подняла его, развернув гравировку обратно к Эвру. — Выбей себе свой Утёс богов на копчике, наёмник, мы не сотрудничаем с вольным братством! — Побагровев от попытки его оскорбить, молодой человек мигом схватил выделившийся от других палец и сжал его так, что нахалка взвизгнула.

— Тебе его сломать или оторвать? — прошипел он. Испуг в глазах девушки увеличивался и она, трясясь, приблизила губы к лицу парня. И уже возле него взор стал наглым и бесстрашным, как и до того, а на губах расцвела усмешка:

— Оторви, и засунь себе в задницу, вместе с кольцом.

— Судя по гонору, ты новенькая, — взял себя в руки Эвр. Ему нравились такие — дерзкие. За это он ценил и уважал Черин. — Как тебя зовут, крошка?

— Минзи, — улыбаясь, стреляла она в него ядом соблазна из своих глаз.

— Дуй к Черин, Минзи, и передай, что к ней Чживон. Да, я наёмник, но сейчас я нанят Драконом, а с ним, я надеюсь, вам проблем не надо? — Он отпустил пленный палец и Минзи, до последнего не отпуская его взгляд, отступила спиной, пока не закрыла перед ним дверь, уйдя, чтобы выполнить его просьбу. Ким Чживон, назвавшийся впервые за долгое время своим настоящим именем, оперся о стену дома, скрестив руки на груди. Элия беззаботно спала на лавочке, уткнувшись лицом в ладонь. Дурочка, она понятия не имеет, куда он её ведёт, но ему её почти не жалко. Эта наивная провинциалка не вызвала никаких эмоций и чувств в нём. Возможно, деятельность наёмника извела в нём всё человеческое? Да нет, он знает, что это не так. Кое-что ещё осталось.

Минзи вернулась через пару минут и, отворив калитку на всю, насмешливо поклонилась, указывая путь, ведущий к хозяйке этого дома. Чживон был тут несколько месяцев назад, и ещё помнил расположение комнат, но всё равно принял сопровождение в виде этой сексапильной задиры. Девушка довела его до второго этажа и крикнула за одну из дверей:

— Он тут!

— Пусть войдёт! — раздался с той стороны женский голос. Эвр взялся за ручку, наблюдая, как уходит Минзи, исполнившая свою обязанность, опять задом, опять зазывая и призывая взглядом так, что невольно хотелось найти её ночью и проучить. «Нет, не хочется» — с нажимом сказал себе Чживон и вошёл. Но не успел он этого сделать, как возле его уха просвистело лезвие, и в дверь вонзился кинжал. Молодой человек тотчас достал свои ножи и метнул в ту, которая попыталась его напугать. За долю секунды она схватила стоявший рядом с ней стул и прикрылась им. Кинжалы впились в сиденье, из-за которого раздался завораживающий смех. — Бобби, Бобби, Бобби… — обратилась к нему Черин по одной из десятка его кличек, по той, что предназначалась для друзей, тех, кто его по-настоящему знал. — Мне не хватало этих встрясок, которые мы с тобой устраиваем.

— Ну и приёмчик вы мне оказываете, хочу заметить, — хмыкнул Чживон, заметив надрез на плече своей куртки и проходя вглубь комнаты. — Ты испортила мне шмотку.

— Я хотела, чтобы ты скорее начал раздеваться, — повела бровью Черин и, поставив стул, вытащила из него ножи и бросила обратно парню, после чего удовлетворенно села. Он оглядел её.

— Это удлиненная футболка на тебе или недошитое платье? — В самом деле, подол закрывал едва ли трусики, но их было отлично видно, потому что Черин перекинула ногу на ногу по-мужски.

— А что с тобой за девочка? Любовница или жертва?

— Минзи доложила или из окна увидела? — сел напротив Черин Чживон.

— Какая разница? Что тебе от меня надо, Бобби?

— Врать не буду — нужда есть. Думаю даже, что тебя не затруднит мне помочь.

— А ты за меня не думай, ты излагай, что за потребность? — Чживон огляделся, не зная, стоит ли торопиться с просьбой, или лучше для начала поднять этой воинственной бестии настроение, чтобы склонить её к положительному решению?

— Почему в Шаньси так плохо относятся к Утёсу? И так стелятся перед Джиёном.

— Мы не любим Утёс, потому что там все хладнокровные и бесчувственные импотенты, — пожала плечами Черин. Чживон удивленно собрался что-то уточнить, но она подняла ладонь. — Ты исключение. И то, только для меня. И то, только потому, что мы давние друзья с твоим братом.

— Я как раз хотел вставить…

— Хочешь вставить — вставляй, — перебила его Черин, откинувшись на спинку и разведя ноги. Бобби это не смутило. Они уже спали, и много раз, и эти откровенные вызовы — обычная для них прелюдия.

— Вас бесит, что наёмники не влюбляются? Что не попадают под ваши чары? Я думал, что с такими влиянием и властью вы уже выше типичных бабских обид.

— Наши влияние и власть на пятьдесят процентов зависят именно от того, насколько мужики теряют головы и помирают от неутоленной страсти. Зачем нам эти каменные убийцы? Большинство из них даже трахаться отказывается.

— Но я-то нет.

— Поэтому ты здесь. Поэтому ты со мной разговариваешь. — Они улыбнулись друг другу. Черин предложила выпить, но Чживон отказался. Сначала закончить дело. Сбитое упругое тело девушки, поднявшейся, чтобы налить себе одной, заводило Бобби и без выпивки. Крепкие ягодицы, сочная фигура, вроде бы спортивная, а вроде бы женственная, была прекрасна. На такую не заглядываться, воистину, могут лишь импотенты.

— Что же тогда вас связало с драконами? Вы всерьёз думаете, что кто-то из них способен любить? Дэсон, Сынхён? Может, сам Джиён? — засмеялся Бобби. — Или кто-то из них удачно ввёл вас в заблуждение и вы повелись? Да они прожуют вас и выплюнут после того, как наедятся.

— Я не строю на их счёт иллюзий, да и это не моё решение — договоренность с Драконом о дружбе и сотрудничестве. Я такой же воин, как и ты. Лучший воин Шаньси, но отвечаю я только за себя, и выполняю задания и распоряжения наших генеральш. Но скоро этот союз закончится. — Черин налила что-то прозрачное, определенно не вино, и вернулась на стул.

— Почему?

— А ты не знаешь, почему он вообще возник? — Чживон покачал головой. — Младшая генеральша Бинбин влюбилась в одного из мальчиков Джиёна. Он прямо ей ответил, что не любит её, но если её устроит любовник без чувств, то он может уделить ей время, пока не влюбится на самом деле. За его честность она полюбила его в два раза сильнее и, естественно, согласилась на эту сделку. В начале года он встретил какую-то девушку, и сразу же заявил Бинбин, что больше не будет поддерживать эту постельную связь с ней. — Черин сделала глоток и надменно посмеялась. — Пока что дружеские отношения сохраняются по инерции, но когда Бинбин забудет его совсем и поймёт, что он не вернётся, уверена, больше привилегий драконам тут не будет.

— Это что же за правдоруб такой среди людей Джиёна выискался? Даже не верится.

— И не говори. Думается мне, Джиён плевался огнём, когда узнал, что этот парень не сумел прикусить язык и дальше играть в любовников с Бинбин. Готова спорить, что у Джиёна были планы по свержению нашего клана в Шаньси и захвата власти здесь. Но как показывают века, лишить Шаньси матриархата невозможно. — Чживон знал поверхностно, что клан Ян, легенды о котором родились в одиннадцатом или двенадцатом веке, с тех самых пор и существует, и нынешние генеральши — предводительницы клана, ведут своё происхождение от Му Гуйин*, великой воительницы, которая в честных боях одерживала победу над мужчинами и предводительствовала целой армией, как потом и повелось в этой семье. Боевое искусство Шаньси и их школа была на столь высоком уровне, что Черин скромничала, говоря о сердцах мужчин, как о чуть ли не важнейшем источнике власти. Чживон вступал с ней в тренировочный бой и проиграл. С тех пор они только забавляются одним-двумя приёмами, а если борьба вдруг затягивается, Черин явно поддаётся, иначе в кровать её так и не уложишь. — Ну, откровенность за откровенность, — вывела она его из раздумий. — Что тебя ко мне привело?

Бобби поднялся и подошёл к окну. Отсюда была видна лавочка, где в той же позе лежала Элия. Он кивнул туда, и Черин, вместе со стаканом, подошла к нему, посмотрев вниз.

— Я везу её Джиёну. Она провидица. То есть… её бабка была очень умелой и точной предсказательницей, которая, по слухам, знала, как погубить Дзи-си. Ты же знаешь, что избавиться от Дзи-си — мечта Джиёна.

— Как и избавиться от Джиёна — мечта Дзи-си, — засмеялась девушка.

— Да, у них взаимное, — улыбнулся Чживон. — Поэтому главарь Синьцзяна тоже бегал за этой пигалицей. Они оба думают, что она сможет повторить подвиг бабули и что-то предсказать. — Молодой человек выдохнул и, как лет десять уже не смотрел, с растерянностью и сожалением воззрился на любовницу-подругу. — Но она ни черта не умеет предсказывать будущее! Она видит прошлое, и охренительно точно, порой, его видит, но в ней то ли нет способностей, то ли они не проснулись.

— И… каким боком во всём этом я? — поинтересовалась Черин, не хмелея от выпитого.

— У вас в Шаньси есть ведьма. Устрой мне с ней встречу, чтобы она помогла разобраться с этой юной недоделанной гадалкой.

— С чего ты взял, что она сможет? Она сама ничего не предсказывает.

— Не предсказывает, но я слышал, что она умеет открывать третий глаз, или что там отвечает за прозрение?

— У вас на Утёсе богов есть свой шаман, почему бы тебе не обратиться к нему?

— Так-то он мне и помог! Ты не представляешь, что это за ужасный тип, Черин. Шаман Утёса — это дьявол. Он умеет читать мысли и лучше всех в мире разбирается в ядах, но помощь — не сильная его сторона.

— Ещё какая-то ведьма есть у Дзи-си. Так говорят.

— Если бы она у него была, зачем бы ему понадобилась эта? — ткнул пальцем Чживон вниз. — Черин, я прошу тебя, чего тебе стоит? Просто отвези нас к ней, и пусть она сделает из девчонки провидицу.

— Иначе что? — Бобби посуровел, опустив глаза и сжав кулаки. Ничего не скроешь от этой воительницы.

— Иначе Джиён не заплатит мне за выполненное задание. Ему нужна гадалка, а не малолетняя бездарность.

— Плата за задание столь высока? Что ты за неё так хватаешься? — Чживон больше не стал ничего говорить, и по его молчанию стало ясно, что и не скажет. — Что ж, Бобби, я тебе помогу. Цену ты знаешь. — Его рука тут же легла на её бедро, как будто только и ждала, когда сделка состоится.

— Это самая приятная выплата из всех, какие мне известны. — Сев на подоконник, Чживон посадил Черин себе на колени. Когда она расставила ноги, платье задралось выше бёдер. — И ты же приютишь нас, пока мы не разберёмся со всем?

— Попридержи свои аппетиты, если я обещала помощь в одном, это не значит, что я готова посадить тебя себе на шею. — Чживон тут же впился губами в упомянутую часть тела.

— Я готов отработать, в две смены, дневную, и ночную.

— А твоя жертва не заметит странных отлучек по ночам?

— Мы с ней не спим. Посмотри на неё — за кого ты меня принимаешь?

— За наёмника, — покосилась в окно Черин. — Вы способны на всё.

— Я всё устрою. Только надень при этой девочке что-то более приличное, а то у меня встанет, и она примет это на свой счет. — Чживон потянул за трусики и, не желая ждать, когда Черин из них выберется, взял в два кулака и порвал прямо на ней, отбросив жалкие остатки. Девушка азартно приоткрыла рот, облизнув губы и блаженно выдохнув. Они жарко поцеловались, после чего Бобби развернул её к себе спиной и, достав свой возбужденный член, насадил на него вскрикнувшую Черин. Задирая платье, парень сорвал его через голову девушки, оставив её обнаженной от макушки до пят. В светлой комнате, куда через два больших окна падал утренний свет, она была великолепна, с лёгкой смуглостью кожи, вся подтянутая и гладкая, точеная в талии и округлая в груди и бёдрах. Вопреки её желанию, он сам так и не разделся, и всё ещё был в куртке, футболке под ней, и штанах. И во всём этом он поднимал и опускал на себе нагую Черин, возбуждавшую его одним только взглядом. Её длинные волосы, покрашенные в светло-золотистый цвет, колыхались до самой поясницы. Он ловил их, собирал в охапку и поднимал, чтобы покрывать поцелуями лопатки и шею, загривок и плечи. Запрыгав на нём самостоятельно, Черин придержала свои волосы наверху, освобождая руки Чживона и давая понять, что её тело нуждается в его касаниях. Бобби обнял её сзади, погладил живот, правую руку опустил вниз, левую поднял к груди. Страсть усиливалась, и через несколько минут он понял, что ему не хватает простора для того, чтобы выплеснуть накопившееся вожделение. Приподняв Черин, Чживон поднялся и прислонил её к стенке. Теперь его бёдрам было удобнее работать во всю мощь. Безумные от накатившего неистовства, они, как ошалелые, принялись совокупляться с дикостью животных, после чего не продержались и двух минут, крича и стоная. Кончивший Бобби опустился на кресло в углу, закрыв глаза и ощущая непередаваемое наслаждение, какого давно не испытывал. Черин села прямо на пол, нашла на подоконнике недопитую рисовую водку и, дотянувшись до стакана, сделала глоток. Отдышавшись, она нашла в тумбочке салфетки и протянула несколько Эвру, чтобы привёл себя в порядок.

— Веди свою замухрышку, — поднялась она. — Окажу гостеприимство, раз просишь, — и ушла в ванную.

Чживон ещё пару минут плохо соображал, вытирая с себя последствия секса, но потом окончательно пришёл в сознание. Этот манёвр шаньсийских женщин тоже был известен. За любую помощь, при любой возможности, с любыми мужчинами из других кланов, группировок и банд они договаривались переспать… не предохраняясь. А потом, в удобный момент, если вдруг случался конфликт или нападение, звучало «я жду от тебя ребенка», или, если прошло больше времени «у нас с тобой есть ребенок», или, если прошло очень много времени, рука с пистолетом или ножом останавливалась от слов «это твоя сестра, дочь, мать» — неважно! Это действительно работало. Сколько человек погибло от того, что рука дрогнула от подобных фраз! Не у всякого преступника, как выяснялось, отсутствовали совсем все принципы, и беременные женщины, или собственные дети, становились непреодолимой преградой. Чживон же был наёмником, а в них со временем не остаётся ничего человеческого. И всё-таки он надеялся, что судьба не сведёт их с Черин на поле боя.

Многочисленное родство шаньсиек, мнимое или настоящее, со многими мафиозными кланами заочно предотвращало ссоры и сражения. Часто главы группировок, или рядовые бандиты, если когда-то обращались за помощью к клану Ян — а предоставлялась она именно через постель — не могли точно сказать, есть ли у них среди этого самого клана Ян потомство, или его нет. Женщины Шаньси спали со многими и часто, чтобы наверняка вводить в заблуждение как можно большее количество мужчин. Естественно, они при этом не попадались на изменах, и способны были создавать видимость верности в течение всей жизни. Вот, например, та же Черин. Чживон не знал, чтобы она спала ещё хотя бы с кем-нибудь, но при этом почти не сомневался, что она это делает. Но когда? С кем? Она даже не спала с его братом — они просто дружили. Спит ли она с кем-то из драконов? А из синьцзянцев? Чьи отпрыски воспитываются в этой провинции? Чживон не отказался бы узнать несколько секретов, но понимал, что вряд ли ему это когда-либо удастся.

— Элия, просыпайся! — Она открыла глаза сразу, но с минуту соображала, где они, и почему она спала? Потом картинка восстановилась. — Моя кузина отходила, пришлось её подождать…

— Я долго спала? — сев, девушка потянулась и потёрла сонные веки. Голова была тяжелой, состояние разбитым.

— Около часа. — Вон улыбнулся, взяв её ладонь в обе своих и присев напротив на корточки. — Кузина разрешила нам погостить у неё. Только у неё очень строгие нравы и порядки в доме. — Улыбка на его губах исчезла, и он расстроено добавил: — Нам придётся с тобой спать в разных комнатах.

— Вот как… ну что ж. — Элия со сна не могла ещё толком понять, хорошо это или плохо? А стала бы она делить с ним кровать сегодня, если бы разрешили? Она не готова пока заходить далеко, моральная подавленность не способствует.

— Вставай, пошли! — помог ей подняться Эвр, беря её сумку. Свои пожитки он уже сбросил внутри, теперь же оставалось завести Волчицу во внутренний дворик. Держа за руль, он покатил байк к открытой калитке, где уже стояла Минзи.

— Добро пожаловать, — улыбнулась она Элии, — я Минзи. — Рядом появилась вторая девушка, хозяйка дома.

— А вот и моя кузина, — указал на неё Чживон своей «девушке». — Познакомься, Черин. — На ней была юбка в пол, а верх одежды скрывал широкий тёмный палантин. Хмурые брови как бы сообщали, что за порогом этого дома не потерпят никаких вольностей.

— Очень приятно, — кивнула Элия, смутившись под властным взглядом.

— И мне, — быстро ответила Черин. — Минзи, проводи, пожалуйста, Элию до её спальни.

— С радостью, — просияла та и, увлекая за собой гостью, начала болтать что-то о жаре, путешествиях, интересоваться у Элии о дороге, рассказывать о каких-то походах. Когда они исчезли в доме, Чживон отпустил одной рукой байк и, сквозь ткань юбки сжав ягодицу Черин, наклонился к её уху, прикусив мочку.

— Жди меня ночью, дорогая кузина.

— Не спутай наши с Минзи спальни.

— А если спутаю?

— Она будет рада.

— А ты? — Черин выдержала паузу, чтобы с гордостью и достоинством медленно перенести свой величественный взгляд с дверей дома на Бобби. Она смотрела на него снизу, но чуть закидывала голову назад, чтобы ликвидировать эту разницу.

— А я позову Элию посмотреть на ваши потрахушки.

— Неужели ты собственница?

— Я за взаимоуважение. Я же тебе не изменяю, так отвечай мне тем же.

— Ты мне не изменяешь?

— А у тебя есть другие сведения? — Чживон промолчал, подтвердив то, о чем думал немногим ранее. — Ну вот, — смягчилась Черин, тронув его плечо, — делай так же. Мне тоже не нужны лишние сведения.

И она, божественно водя бёдрами, пошла в свой дом. Бобби, чтобы излишне не зацикливаться на этой заднице, и её обладательнице, переключил внимание на Волчицу, погладив её панель управления и руль.

— Вот ты мне точно не изменяешь, — прошептал он.

Примечания:

* Му Гуйин — легендарная в КНР личность, почитаемая не меньше, чем Мулан

Расточающая милосердие

Прохладные свежие простыни заставили уснуть второй раз, настолько сильным было их искушение удобством и мягкостью. Комната мне досталась с окном на запад, в противоположную от дороги, по которой мы приехали, сторону, и даже не во внутренний дворик. Виднелись крыши соседских фанз и лиственные кроны, перемежающие изредка серую черепицу. Спальня была тихой и тенистой, располагающей к отдыху, так что когда меня начала будить Минзи, я чувствовала себя намного лучше, чем утром, когда вырубилась на лавочке. Обман и подлость золотых отступали в прошлое, и я надеялась, что смогу прорваться в будущее, где больше не будет притворства и лицемерия.

— Идём обедать, Элия! — звала меня Минзи, стоя в дверях. Откинув одеяло, я стала спускать ноги.

— Можно мне умыться сначала? Я бы хотела привести себя в порядок… — Скинутая наспех одежда комком лежала на стуле и я, почти не стесняясь девушки, которая как-то очень располагала своей простой манерой, натягивала на себя вещи, одну за другой, носки, штаны, футболку. — Покажешь, где у вас ванная?

— Конечно, могу даже экскурсию небольшую провести, — улыбнулась она, дожидаясь меня. — Кроме хозяйского крыла, Черин не любит, когда её беспокоят.

— У неё большой дом… она работает кем-то… влиятельным?

— Ну… в администрации уезда, — кивнула Минзи, выходя из комнаты вместе со мной. Особняк с внутренним двориком был большим, но не выглядел богато. Или, скорее, не создавал впечатления, что им занимаются. Половицы кое-где скрипели, оконные рамы старые, но не везде, в самых используемых помещениях установлены пластиковые окна. Внутренние двери обшарпанные, и только та, что вела в часть дома, где жила Черин — из тёмного дерева, лакированная, с контурным рельефом и какой-то монограммой, переплетённой с вензелем, вырезанные на уровне дверной ручки, но по центру.

Я приходила к выводу, что здесь никогда не обитало столько людей, чтобы занять все комнаты, а одной молодой хозяйке приводить в порядок все залы и спальни было ни к чему, да и накладно по затратам денег и времени. Достаточно того, что в пригодном состоянии два крыла из четырёх. Минзи проводила меня к санузлу, где над чистой раковиной подавал воду расшатанный кран, поворачивающийся с резиновым скрипом. Зеркало передо мной давно не протиралось от капель, которые оставили белёсые известковые следы, плитки на стенах не были старыми, но и их не мешало бы протереть, а в потолке заменить одну из трёх лампочек, которая не горела. На трубе висело стиранное полосатое полотенце, на полках недовыдавленные тюбики с пастой, кремом для рук, пузырёк с жидким мылом. Это не гостиница, так что я не ждала чего-то одноразового и безупречного. Обстановка была домашней и это, пожалуй, нравилось мне даже больше.

— А ты… кем Черин приходишься? — полюбопытствовала я.

— Подругой. Просто мы живём вместе.

— Ясно. — Вытерев руки, я потеснила Минзи, чтобы выйти обратно в коридор. Она неотступно ходила со мной, чтобы я не заблудилась. — А Вона на обед позвали?

— Он ещё спит. Проделал такой путь за рулём, и сказал, что не спал всю ночь. Пусть выспится. — Девушка указала мне дальше и вывела в небольшую квадратную столовую, распахнутые окна которой упирались в единственное дерево, что росло во дворе. Оно уже не цвело, и на нём висели маленькие зелёные плоды вишни, но воздух всё равно наполнялся запахом сада, немного землистым, немного древесным, немного фруктовым. Стол уже был накрыт и Минзи, с молчаливой улыбкой указав мне на стул, устроилась через угол, подвинувшись ко мне поближе. Лапша в ароматном бульоне, овощные закуски и румяные хлебные лепёшки напомнили мне о пустом желудке, который проскулил жалобно в животе. Я хотела есть, поэтому с предвкушением ждала, когда Минзи положит мне того и этого, а она взяла на себя роль ухаживающей. Другая дверь, не та, через которую мы пришли, открылась и в неё вошла Черин. Я невольно едва не встала, но Минзи положила руку на моё плечо, пригвоздив к месту.

— Сиди, — махнула мне рукой хозяйка и села напротив. — Приятного аппетита.

— Спасибо. И вам, — пожелала я, уже не осмеливаясь начать есть первой, пока не взялась за палочки Черин.

— Как устроилась? — не торопилась она положить в рот первый кусок.

— Спасибо, очень хорошо! Спасибо вам за гостеприимство.

— Пустяки. Вон мой двоюродный брат, как я могу отказать? — Черин втянула через губы лапшу, и я быстрее последовала её примеру. Я как ребенок радовалась обеду, он успокаивал. — Давно вы с ним встречаетесь? — Помня о его словах о строгих нравах кузины, я смутилась истины. Что она подумает обо мне, когда узнает, как мало прошло времени с момента нашего знакомства? Но не врать же? Я не такой человек, я столкнулась с обманом сама, и больше не хочу никакого вранья.

— Четыре дня… — проблеяла я, опустив взгляд и не представляя, как на подобное среагируют девушки, даже Минзи, хоть она и казалась более демократичной.

— Четыре дня? — прозвучало удивление в голосе Черин. — А твои родители знают, где ты?

— Я сирота. Как и Вон, — призналась я, и только тогда подняла взор, надеясь на понимание. Кузина Вона смотрела на меня без осуждения, но задумчиво, пытливо. Потом, будто ожив, она вернулась к пище.

— Да, смерть тёти и дяди тяжело далась бедному Вону, я тоже их любила, — покивала Черин.

— Вы, наверное, думаете, что я из-за того, что за мной некому приглядеть, плохая или позволяю себе лишнее…

— Нет, я не люблю складывать мнение о людях заранее, ничего о них не узнав. Но что бы между вами с Воном ни было, в моём доме такое правило: до брака спят раздельно. — Я усердно закивала, показывая готовность выполнить любое повеление Черин. Мне хотелось понравиться родне Вона, хотя со своим отношением к ней я ещё не определилась. Она пугала меня, заставляла теряться и трепетать, я не чувствовала себя при ней свободно, но это ничего не говорило о том, симпатична она мне или нет. — Вы собираетесь пожениться? — вдруг задала она вопрос.

— Я… — растерянная, я покосилась на Минзи, словно та могла знать ответ, но она его тоже ждала от меня. — Это Вону решать, мне бы хотелось, конечно…

— Вону решать? — хмыкнула Черин. — Милая моя, если в таких делах полагаться на мужчин, то ни один из них не сыграет свадьбу. Они любят свободу, а женщины любят уверенность и надёжность. Если тебе хочется за него замуж — бери всё в свои руки, и не позволяй ему ничего прежде, чем он даст какие-то гарантии. — Значило ли рассуждение Черин то, что она готова принять меня в семью? Или это просто советы старшей и опытной? А замужем ли она сама? Я окинула взглядом её тёмные одежды и даже угрюмо-фиолетовый лак на ногтях, подумав, что она может быть вдовой или старой девой (ну как старой, слегка засидевшейся, ей ведь явно больше двадцати пяти лет), не рискнула спрашивать о личной жизни, чтобы не обидеть или не расстроить.

Потом они с Минзи заговорили о своих заботах, о каких-то общих знакомых, которых требовалось навестить в ближайшие дни и Черин, поднявшись из-за стола первой, стянула на груди палантин и сказала, что должна отъехать по работе. У меня же никаких дел не было, Вон ещё спал, поэтому я не торопилась уйти из столовой, оставаясь в компании девушки, налившей нам зелёный чай.

— А как вы с Воном познакомились?

— Я торопилась кое-куда… — Убежать от убийцы. Не могу же я сказать всё, как есть? Меня выгонят из этого дома, если узнают, что я подвергаю своим присутствием всех опасности. — Он предложил подвезти, и вот…

— Как мило. Все девчонки сходят с ума от мотоциклистов, да?

— Нет, напротив, меня всегда пугали эти двухколёсные монстры, — смущено улыбнулась я. — Скорее дело в Воне.

— А мне его байк больше нравится, — призналась Минзи. — И ты всерьёз хочешь замуж?

— Я хочу быть с Воном. Разве не будет правильным, если мы поженимся?

— Я немного старше тебя, но ни за что бы не ввязалась в такое сомнительное мероприятие, — она засмеялась. — Элия, вокруг столько парней, зачем останавливаться на одном? — У Черин строгие правила? А она в курсе логики своей подруги? Минзи осторожно взяла меня за руку, заговорив тише: — Осталась бы с нами. Ну его, этого Вона, я тебя познакомлю с десятками других. — Я посмотрела в её глаза, карие и тёплые. Почему она мне это предлагает? Из лучших побуждений? Или ей понравился Вон, и она хочет разлучить нас? После того, что я видела в баре, я знаю, как падки на него женщины. Могу ли я доверять Минзи? Наши руки соприкасались, и я решила воспользоваться моментом, закрыв веки. А вдруг получится? Кто она, эта Минзи, о чём думает и чего хочет? Я почувствовала её недоумение от моих сомкнутых глаз, и её рука напряглась, но я удержала пальцы. Мне нужно знать что-то важное о ней, что-то выдающее её подлинность, истину. И темнота прилила ко мне, та самая, сотворяемая не тем, что я зажмурилась, а внутренним потоком картин, для которых расстилался чёрный холст. И на этом фоне возникла Минзи, только волосы у неё были значительно длиннее. Когда она их носила такими? На руках она держала ребёнка, завёрнутого в пелёнки, значит, ещё маленького, ему не больше полугода… кто он ей? В отличие от видений о прошлом Вона и Шуги, я не чувствовала себя сторонней наблюдательницей, я не была рядом и не могла пошевелиться, чтобы посмотреть с других ракурсов. Всё было как-то символично и расплывчато, и Минзи с младенцем напоминали иконописное изображение. Чей это ребёнок? По улыбке, выражению лица девушки мои сомнения развеивались, и я догадалась, что между ними непосредственная кровная связь. Мои глаза открылись, и я уставилась на ту, чья рука всё ещё лежала в моей. Минзи не забрала её и не отдёрнула, хотя видела, как изменилась моя мимика. Лёгкая дурнота и головокружение отступали. Я недолго была в трансе, поэтому мне не сделалось намного хуже. — Что случилось? — негромко спросила девушка.

— Могу я задать нескромный вопрос? Прошу заранее простить меня за него.

— Валяй, — откинулась Минзи, отпущенная мною. Её губы привычно расслабились и ухмылялись.

— У тебя есть… ребёнок? — Она приподняла брови, внимательно меня разглядывая. Закинув ногу за ногу, круглолицая подруга хозяйки развела руками.

— Нет, пока не обременена подобным, а что? Я похожа на мамашу?

— Нет, просто… — Неужели я перестала видеть и правдивое прошлое? Почему на этот раз я не угадала? Я хотела узнать что-то о Минзи, но возник мираж, а не образ из прошедших дней. — Иногда у меня бывают видения. — Да-да, а ещё я духов умею вызывать! Сарказм едко пополз по венам, отравляя меня. — Раньше они как будто были верными…

— Что же ты увидела сейчас?

— Тебя с ребёнком на руках. У тебя были длинные волосы, ниже плеч, и ты… была очень рада.

— Серьёзно? Круто, — Минзи хохотнула, но, вдруг успокоившись, посмотрела за окно, на дерево. — Я беременна.

Открыв рот, я округлила глаза, но не нашлась, что сказать. То есть, это было не прошлое, а будущее? Я… я увидела то, что произойдёт на самом деле? Не может быть, нет, я же не провидица, я не унаследовала от бабушки этот дар. Или унаследовала? Не могу поверить, как же это? Неужели золотые, драконы, синьцзянцы гонялись за мной не просто так?

— Кто это был? — неловко, стыдясь своего интереса, спросила Минзи.

— Голубые пелёнки. Мальчик, — пробормотала я.

— Мальчик… жаль. Лучше бы девочка. — Минзи поднялась и, задвинув стул, стала собирать посуду. Ей, похоже, было всё равно на то, что я смогла заглянуть в сокровенную часть её жизни, она приняла это, как факт. — Надо прибраться, а то в этом доме и так вечный бардак.

— Я помогу! — мигом нашла я себе занятие, и ринулась в помощницы. — Покажешь, где кухня?

— С удовольствием, можешь даже посуду помыть, — не то в шутку, не то в правду сказала она, похоже, не очень любящая вести хозяйственные дела. Мы собрали стопки тарелок и чашек, и пошли из столовой по коридору. Спустившись по узкой деревянной лестнице, мы вышли на первый этаж, где располагалась не самая опрятная на свете кухня. Нет, антисанитарией не пахло, но если бы я захотела что-то приготовить, то вряд ли нашла быстро необходимое.

— Минзи, — поставив ношу на стол, повернулась к ней я, — а кто отец? Ты же не замужем, судя по твоему отношению к браку. — Девушка составляла грязную посуду в раковину, поливая водой.

— Верно. А отец… одна преступная скотина. Впрочем, бывают ли мужики не скотины? Рано или поздно в каждом из них проснётся свинья, козёл или тупой ишак, и иногда не знаешь, что хуже.

— А где он? Он знает?

— Он далеко, — Минзи всучила мне губку для мытья, — и знать ему ничего не надо. Давай убираться?

— А Черин знает? — осталось определиться с последней загвоздкой.

— Да. Но не говори ничего Вону. — Несколько минут мы тёрли посуду молча. — Значит, ты можешь потрогать человека и узнать его будущее?

— Прежде я видела только прошлое. У меня впервые вышло увидеть то, чему только суждено случиться. — Минзи кивнула, приняв к сведению, а я снова задумалась, возможно ли научиться предсказывать? Смогу ли я управлять своим талантом, или он так и будет самовольничать, показывая эпизоды прошлого и будущего вперемежку, а я должна буду угадывать, что именно узрела?

Попросив себе ещё какое-нибудь задание, я напросилась помыть полы на втором этаже, чем и занималась, когда увидела, что во дворик вышел Вон, потягиваясь и разминая плечи. Отложив швабру, я сбежала к нему и, пересекшая пространство, выложенное брусчаткой, меж которой продиралась трава, прильнула к его груди, подтянувшись за поцелуем. Вон скромно чмокнул меня в щеку, принявшись поправлять футболку, что вынудило меня отступить на шаг.

— Черин уехала до вечера, — сообщила я ему, — она нас не увидит.

— Вот как? — огляделся он, проведя пальцами по своим волосам, чтобы разделить спутавшиеся во сне пряди. — Я отлично выспался, а сейчас не отказался бы поесть…

— Идём, я подогрею тебе обед. Минзи мне тут почти всё показала, — я взяла его за руку, и он пошёл за мной. — Мы надолго здесь? Я просто хочу знать, могу ли я вернуться к учёбе или…

— Я как раз хотел поговорить с тобой о наших дальнейших планах. — Мы поднялись в столовую и Вон, не отпустив меня за едой, придержал за запястье. — Послушай, речь пойдёт о твоих способностях…

— Ты же знаешь, Ви обманул меня, — потупилась я, не желая возвращаться к этой теме.

— Но мою жизнь ты увидела. У тебя есть задатки, Элия, и ты их могла бы раскрыть. — Я посмотрела на него. Я увидела будущее Минзи, но не могу сказать ему об этом, не выдав её тайны. — У Черин есть знакомая, вроде экстрасенса. Она могла бы помочь тебе. — Соблазн научиться понимать, подчинить себе силы, владеющие иногда моим мозгом, овладеть даром пророчества был велик. В конце концов, если не управлять этим даром, то от него лучше избавиться, вдруг кто-то сумеет помочь мне хотя бы в этом? — Ты согласна съездить к ней и пообщаться?

— Я была бы не против… — Мой взгляд приобрёл подозрительность. — Но почему ты хочешь этого?

— О, что за недоверие на милом личике, моя красавица? — погладил он меня по щеке, улыбнувшись. — Я забочусь о тебе, и если бы ты умела предсказывать, то знала бы, где нас подстерегает опасность, где за тобой кто-то охотится, ты бы впредь могла точно разобраться, кто друг, а кто враг. И мы бы беспрепятственно продолжили путь, или остались здесь, в зависимости от того, где не заготовлены очередные ловушки для тебя. — Некоторое время помолчав, изучая лучащиеся глаза Вона, я расслабилась и согласилась с его доводами.

— Ты прав, это всё облегчило бы мне жизнь, чтобы не повторять ошибок. — Я принесла ему обед и присела рядом, за компанию, не в силах без него долго находиться. Пока он спал, я соскучилась.

— А куда уехала Черин, она не сказала? — спросил Вон, кусая хлеб.

— Нет, она вообще немногословна. Ты был прав, она очень строгая. — Я вспомнила её вопросы и не смогла сдержать улыбки. — Она спросила, не собираемся ли мы пожениться. — Мой молодой человек прекратил жевать и воззрился на меня. — Её моральные принципы, видимо, не позволяют предполагать связи до брака. — Медленно вернув движения челюстями, Вон глухо покашлял изнутри в сомкнутый рот, мотнув головой. — Всё в порядке? — Он проглотил еду, чтобы заговорить:

— Да, просто Черин, как всегда, лезет вперёд всех. А если я собирался сделать тебе предложение? — Я покраснела. — Так можно испортить все сюрпризы на свете.

— Я попыталась дать понять, что мы ещё не обсуждали этого, так что…

— Конечно, но это не значит, что мы не собираемся, да? Не до свадьбы сейчас, вот и всё. Нужно обустроиться, заземлиться где-то, верно? — утвердительно спросил Вон.

— Разумеется. Ты ешь, извини, что отвлекаю. — Я поднялась и подошла к подоконнику, тронув ветку вишни, просящейся внутрь. Иметь свой дом, быть замужем, завести детей, забыть о лжи и погоне через весь Китай. Как сладко это всё представлялось! Почему Минзи отвергает подобную возможность, почему считает, что все мужчины — скоты? Я украдкой взглянулана Вона. Ей просто не встретился её рыцарь, но однажды она его найдёт, и тоже передумает.

***

Ворота в гараж открывались с улицы, неподалеку от калитки. Сам гараж находился как раз под спальней Черин. Вернувшись, она припарковала свою трёхлетнюю «киа», заперла ворота изнутри и вышла во внутренний двор, чтобы дойти до кухни и перекусить чем-нибудь на ходу. Но у входа в западное крыло её поймала Минзи, шепчущая приглушенно, но рассержено.

— Почему ты помогаешь ему? Черин, мы должны помочь девчонке. Разве мы не чтим законы женской поддержки? Разве ты не прославляешь матриархат, как и все мы? Почему ты идёшь на поводу у этого ублюдка? — На улице уже стемнело, и их не только никто не мог слышать, но и видеть, пока они не вошли на кухню и не зажгли свет.

— Бобби мне пока что союзник, и способен быть приятелем. А она мне никто.

— Да какая разница, кто она нам! Эти мужики владеют миром, они втаптывают нас в грязь и имеют, после чего выбрасывают, и ты будешь способствовать подобному? Элию нужно забрать у него.

— Как ты верно заметила, Минзи, мужчины владеют миром. Мы свой, в Шаньси, сохраняем, потому что не воюем с ними, потому что умеем действовать хитростью и договариваться. — Черин посмотрела на подругу. — От этой девочки ничего не зависит, и она ничем нам не поможет, а вот ручной Эвр намного полезнее.

— Или постельный? — хмыкнула Минзи. Черин скривила губы.

— Не будь ты в положении, получила бы по лицу. Если он хорошо трахается, это не остановит моей руки, когда его нужно будет ликвидировать. — Младшая амазонка подняла пластину с наполовину выжатыми таблетками.

— Поэтому ты предохраняешься, нарушая кодекс? Чтобы не стать окончательного от него зависимой? — Черин выдержала разоблачение стойко, после чего плавно забрала противозачаточные и сунула в карман.

— Копалась в моих вещах? Прелестно.

— Лучше я, чем он. Ты думаешь, он не шастает по дому в поисках полезной информации и наших слабостей? Он сейчас в твоей спальне. — Черин захотелось сразу же пойти туда, но она сдержалась.

— Я первый воин Шаньси, и дети мне не нужны по другим причинам. Бинбин и Джо знают об этом, так что ты не сделала никакого открытия. — Минзи сердито скрестила руки на груди, отвернувшись в сторону.

— Это несправедливо. Элия совсем юная и наивная. Если мы не будем заступаться за себе подобных, то кто будет?

— Если мы сейчас вступимся за неё, то кто потом вступится за нас? Минзи, ты сама ещё неопытная. Мы единственный женский клан, и мужикам мы — бельмо на глазу. В виде рабынь и кухарок мы им интереснее, так не будем давать повода обрушить на нас их гнев. Забавляйся со своим дружком, пока живот не стал заметен, и не лезь в мои дела. Разговор закончен. — Черин забыла о лёгком голоде, пока они спорили, но сейчас опомнилась, для чего шла на кухню, и открыла холодильник. Минзи повернулась к ней спиной, уходя.

— Моя тётя могла бы поведать тебе, кто заступается, когда женщины оказываются в опасности.

— Сказочная история о том, как сердце золотого было поймано воительницей клана Ян? — бросила Черин через плечо. — Задайся вопросом, Минзи, кем бы была твоя тётя после встречи с ним, если бы её свободу не отстаивал клан, а безопасность не гарантировалась сёстрами и подругами? Ты видела среди золотых женщин? Я — нет, и, по легендам, они их к себе никогда не берут. — Черин подошла к младшей и погладила её по голове. — Выкинь наивные мечты подальше, Минзи. Кухарка и сексуальная рабыня — вот, кто ты будешь, даже у тех, кто выставляет себя идеальным. А скорее всего не будешь никем. Вольные наёмники, синеозёрные, синьцзянцы, пятизвёздные, золотые — все одинаковые. Все играются в войнушки и меряются силами, считая, что только они — мужчины, герои в этой жизни, что они главные персонажи, а мы — второсортные, бабы, которым надо сидеть дома и ничего не решать в своей судьбе. Если же ты хочешь в ней что-то решать, Минзи, держись клана, и слушайся меня. Да, я могу убить Бобби хоть этой ночью, он меня не одолеет. Но истинная победа не та, где враг мёртв — это оставляет неприятный осадок неудовлетворённости, истинная победа та, где враг день за днём покоряется и играет по нашим правилам. Хочешь ощутить пьянящий вкус выигрыша? Будь умной, а не сильной. Сила сломит противника снаружи, а ум согнёт его изнутри.

— Не согнись сама, Черин, — предупредила Минзи, намекая на Чживона, — и я всегда буду слушаться тебя.

Осторожно открывая дверь к себе, первая воительница Шаньси уже знала, что её там ждёт, поэтому не дрогнула при прикосновении холодного лезвия к горлу. Алые губы расплылись, и она скосила взгляд влево, где стоял Бобби, держа меч.

— Положи моего любимчика на место, что за воспитание? Брать чужое без спроса.

— Не собираемся ли мы пожениться? Серьёзно? — хмыкнул язвительно Чживон. — Я прилёг ненадолго поспать, а ты уже плетёшь какие-то интриги? Тебе больше нечего было посеять в эту глупую крашеную голову? — Черин отвела от себя клинок кончиками пальцев, и молодой человек позволил оружию отклониться.

— Бедный сиротка Вон, а что тебе ещё остаётся? Совсем один на свете, почему бы и не обзавестись новой семьёй? — Девушка скинула палантин на кровать, и открылся черный кружевной корсет с глубоким декольте, открывший грудь почти до сосков. — Твои родители в Америке знают, что ты хоронишь их безбожно?

— Они обо мне редко что-либо узнают, ради их же безопасности. — Черин села на постель, отодвигая палантин подальше, чтобы рядом было пустое место, и протянула руку к Чживону.

— Верни мой меч. — Помимо него вдоль стены имелись подставки и для других, тоньше, длиннее, шире и короче, но именно этот, который держал Бобби, отличался особым блеском стали, искусной работой мастера над рукоятью, украшенной инициалами «CL». Именно для него на стене были вбиты подпорки с подсветкой, которая делала серебро белоснежным, когда включалась, и казалось, что меч, действительно, совершенно белый.

— Черити Лавишес, — не послушался Чживон, продолжая разглядывать оружие, — так тебя знают в мире убийц. Милосердие расточающая — я правильно перевёл?

— Всё верно, — улыбалась Черин.

— И многие уже узнали от твоего любимчика милосердие?

— На ножнах имеются зарубки, — подсказала девушка. Бобби обернулся к снятой защите клинка и повертел его. Вдоль всей длины шли мелкие ссадины. На поверхностный взгляд можно предположить, что их около пятидесяти. Чживон убрал меч внутрь и положил на место.

— Впечатляюще. Это те, кто полёг именно от него?

— Именно от него. Зачем вписывать в историю моего друга пристреленных шальной пулей? — Черин встала и принялась стягивать вниз длинную юбку, изрядно доставшую её за день. Под ней оказались чёрные чулки и кружевные, полупрозрачные трусики. Бобби подошёл к ней, подав руку, чтобы она выступила из груды ткани. — Тебя не потеряет твоя девочка? Не лучше ли вернуться в свою комнату?

— Мы с ней уже пожелали друг другу добрых снов. Она послушная, не пойдёт искать меня ночью, если сказано, что до свадьбы ни-ни. Да и вряд ли ты надела это всё, чтобы отправить меня поскорее к себе.

— Если я сниму это всё, ты уйдёшь быстрее? — посмеялась Черин. Чживон прервал её смех поцелуем, беспардонно забравшись в корсет ладонями и достав оттуда груди, после чего стал опускаться губами, чтобы впиться в них. — А ты не хочешь узнать о результате моей поездки? — Парень притормозил, коварно и лукаво просияв.

— А разве ты не расскажешь обо всём в процессе?

— Смотря как пойдёт процесс… — Чживон приложил пальцы к тонкой ткани, прикрывающей лобок, скользнул на несколько сантиметров ниже и заводил ими вверх-вниз сквозь неё. Черин стиснула зубы, чтобы не ахать. — У меня хорошая новость, — поддалась она, — наша ведьма будет ждать завтра в первой половине дня. Если сумеет — поможет.

— Отлично, — сомкнулись вновь губы Бобби на соске, а пальцы внизу пробрались под ткань. Черин прижалась к нему теснее, задирая футболку, желая откинуть её прочь. В куртке Чживона, лежавшей на стуле и снятой ещё до прихода хозяйки дома, затрезвонил мобильный. — Чёрт! — остановился Бобби.

— Продолжай, потом перезвонишь, — удержала его руку почти в себе Черин. Чживон выпрямил спину, но, продолжая двигаться пальцами в возбужденную плоть девушки, покачал головой.

— Мне не звонят старые товарищи, спросить как дела. Мне звонят только тогда, когда необходимо поговорить. — Он высвободил руку к вящему неудовольствию Черин, грозно воззрившейся ему вслед. Рингтон продолжал нервировать её. Чживон взглянул на экран вытащенного телефона, перекинув куртку через плечо. — Ну вот, я же сказал «чёрт». Сам дьявол и беспокоит. Джиён, — уточнил Чживон и, извинившись, вышел в коридор. — Алло?

— Бобби… как у тебя дела? — Только стоило сказать, что его об этом не спрашивают, как вот те на.

— Благодаря доброте и великодушию тех, кто мне их не портит — нормально.

— Ты там ещё часом не забыл, что ты Эвр, наёмник, который вроде как заключил со мной сделку?

— Отлично помню.

— Что ж ты не везёшь мне девочку? Она у тебя, я знаю. — Чёртов Дракон! Чёртовы драконы, они везде, всё знают, шпионы, лазутчики у них везде. Уж не Черин ли его сдала? Об этом он никогда не узнает, но в Шаньси, пока ещё сотрудничающей с Сингапуром, наивно было надеяться на другое.

— Я собираюсь привезти, просто… небольшие трудности. Дай мне несколько дней, и она будет у тебя.

— Что за трудности? — Чживон не знал, как их обозначить. Грубо говоря, смысл проблемы назывался «она не та, кто тебе нужна, поэтому сделка вряд ли состоится». А если способности Элии не раскроются? Подсунув Дракону фиктивную провидицу он ничего не получит. Пусть она и внучка той самой, но где практическая польза? Что ж, Дракону лучше никогда не врать.

— Она пока не видит будущее. Только прошлое.

— Пока?

— У меня есть план, как раскрыть её талант. Я доведу её до нужного состояния и привезу.

— Доведёшь до нужного состояния? — Джиён засмеялся. — Это и у меня тут могут сделать.

— Джиён, всё будет, как надо. Мы же выполним уговор с обеих сторон?

— Конечно, если она сможет ответить на мои вопросы, то я сделаю то, что обещал.

— Хорошо.

— Я даю тебе два дня. Послезавтра жду вместе с ней в Сиане.

— В Сиане? — напрягся Чживон.

— Нейтральная территория, оттуда мы спокойно разойдёмся своими дорогами, а Джоуми обеспечит безмятежность беседы. Так что не затягивай, Бобби. Послезавтра в Сиане. — Дракон положил трубку. Послезавтра! Если завтра шаньсийская ведьма ничего не сделает, то второго шанса не будет. Всё очень плохо.

Чживон развернулся к двери в спальню Черин и, подёргав ручку обнаружил, что она заперта.

— Эй! Открой…

— Проваливай, Бобби! — донеслось изнутри.

— А как же Расточающая Милосердие? — призывно пробасил парень, привалившись плечом к преграде на пути к удовольствию и удовлетворению.

— Отрезать тебе яйца?

— Не, не надо. Мне бы потрахаться…

— Мужчина, прерывающийся во время любовных ласк, не заслуживает ни пощады, ни уважения! Проваливай!

— Мужчина, не поднимающий трубку Дракону, вообще долго не живёт. — Черин затихла, не желая больше пререкаться. Бобби понял, что уже ничего не добьётся. Воительницы в Шаньси считали, что если ради них не готовы бросить всё и рисковать жизнью, то, значит, они не добились своей цели и от них не потеряли голову. Хотела ли этого Черин, или всё-таки была его подругой, которую обидел недостигнутый оргазм? Чживон побрёл прочь, спать в одиночестве, задаваясь вопросом, какой должна быть женщина и что она должна такого сделать, чтобы он потерял голову и готов был, допустим, поставить на кон свою жизнь? Да нет, он перевидал и переимел стольких, что все они уже примерно одинаковые, и променять собственную сохранность на какую-то тёлку с сиськами? Ему вспомнился лучший друг, БиАй, который сейчас бы его понял, как никто. В целом-то Чживон за себя не трясётся и трусость — это последнее, что в нём можно откопать. Свернуть шею от неоправданно рискового поступка было бы в его духе, но целью или причиной этого поступка не станет девушка. Никакая. Никогда.

Бобби завалился в постель, но уснуть не мог. Виноват был не только дневной сон. Виноват был Джиён, чьи щупальца незримо ощущались повсюду. Два дня, грёбаные два дня за которые из Элии надо вытрясти пророческий дар! Если ведьма не откроет ей третий глаз, то Чживон вырвет оба её собственных.

Обряд

Мы с Черин опять сидели напротив за завтраком. Минзи и Вон по левую и правую руку от меня; он спиной к окну, и казалось из-за тени, что у него уставший мрачный взгляд с тусклой синевой под глазами. Благодаря Минзи я чувствовала себя в дружеской обстановке, а вот Вону, немного напряжённому, ближе была атмосфера семейственности с кузиной. Они обращались в основном друг к другу, брат задирал шуточками свою грозную двоюродную сестру в чёрных одеждах и серебряными кольцами на каждом втором пальце, а она метко огрызалась, заставляя его закусывать губы и возвращаться к еде. Я не вмешивалась, не желая показать себя некультурной или глупой при Черин.

Сегодня я встала новым человеком, как мне померещилось. Никакой надобности бежать куда-то, скрываться от кого-то, вибрировать от страха. Стоило исчезнуть золотым с моей дороги, как всё наладилось. Как я сразу не могла понять этого? Ведь с их появления всё и началось, все мои неприятности, обрушившиеся в Баосине и покатившиеся лавиной вдогонку по провинциям. До и после них моя жизнь не превращалась в боевик и триллер. Не разыграли ли они того нападения на нас с Чонгуком на тропе, чтобы заставить сдёрнуться с места? А когда поняли, что может не сработать, сочинили вдобавок духа, которому, по задумке, я доверяла, как самой себе. Вон не мог знать, что им от меня было нужно, и только предполагал, что они везли меня буквально в какое-то рабство. Я и сама гадала, для чего они разыграли этот спектакль? Хотели моих предсказаний? Или чего? Я вспоминала Чонгука, Ви и Шугу, и у меня не укладывалось в голове, как они могли быть подлецами и обманщиками? Хотя Чонгука я поймала на лжи при первой встрече, за дни наших странствий он показал себя добрым, заботливым и благородным. А Сахарный? Такой приятный и весёлый парень, как он скрывал злобу за маской преданного друга? А Ви… про Ви лучше вообще не вспоминать. Мне всё ещё больно от его поступка, я всё ещё не хочу верить в его чёрную душу, в то, что он посмеялся надо мной, выставив полной дурой. Я верила даже в невероятное, что он мне говорил, и верила бы дальше, не случись мне услышать то, что не предназначалось для моих ушей. И как умело он обманывал! Самым болезненным было предположить, что и тот поцелуй, которым коснулся меня парень по имени Тэхён, был очередной попыткой подчинить себе, затуманить мозги и обвести вокруг пальца. И как они пытались запугать меня Воном, разлучить, убеждая, что тот несёт мне беду! Но вот я с ним, без золотых, и всё куда лучше. Кроме того, что у меня нет больше очень близкого друга, посланника небес, которому я могла бы поведать абсолютно всё.

— Ещё чаю? — отвлекла меня Минзи, с улыбкой поднеся носик чайника к чашке.

— Не откажусь.

— Кузина, ты так долго ковыряешь свои личи, — глядя в тарелку, заметил Вон. — У тебя нет аппетита?

— Есть, просто я растягиваю удовольствие от их вкуса, — натянуто улыбнулась Черин, — зачем торопиться? Они не убегут из моей тарелки, и я доем их, когда захочу.

— Правда? — Вон схватил палочками одну ягоду Черин и закинул в свой рот. — Всё-таки убежала. — Девушка подождала, когда кузен выплюнет косточку, воспользовавшись паузой, чтобы не выйти из себя.

— Бери все, — отодвинула она своё блюдо с плодами. Её глаза впились в Вона. — Я сварю два яйца, мелко-мелко их порежу, и наемся на целый день.

— Яйца очень питательны, тебе хватит и одного, — заверил он.

— Хочешь ещё чего-нибудь? — спросила меня Минзи.

— Нет, спасибо, я уже сыта.

— Я пойду, выведу машину из гаража, — поднялась Черин, посмотрев на меня. — Буду ждать вас на улице.

Вон посмотрел ей вслед. Мы договорились съездить к той знакомой-экстрасенсу, которая могла бы помочь мне разобраться в себе. Минзи откинулась на спинку стула, подставив лицо улыбающемуся утреннему солнцу, распустившемуся на востоке подобно нежному цветку ванили, и свет его ложился бесшумно и мягко, как лепестки. После ужина, за которым я вспомнила, что у меня день рождения и сказала об этом, моя новая знакомая предложила мне немного попраздновать, выпить вина, развлечься. Выпить я отказалась, а вот сыграть в сянци*, чтобы отвлечься, согласилась, но я не умела, поэтому пришлось для начала объяснять правила. Пока я научилась, уже настала ночь, и мы разошлись. Вон лёг спать ещё раньше, уйдя сразу, как поел, и я долго ворочалась, жалея, что под бдительным оком Черин мы не можем погулять допоздна, устроить романтическое свидание, или он не придёт ко мне поцеловать украдкой. Авторитетность, излучаемая кузиной, похоже, подавляла и его. А если стеснялся и он, то что было говорить обо мне?

Я забралась на заднее сидение «киа», приготовившись поглазеть на окрестности. Вон плюхнулся спереди, не пристегнувшись, хотя рядом со мной было довольно много места. Черин держала руль уже заведенного авто, ожидая, когда мы устроимся, и можно будет тронуться. Минзи подошла к опущенному со стороны Вона стеклу и наклонилась.

— Я бы тоже с вами прокатилась.

— Лучше пригляди за домом, — попросила её сухо Черин. Её подруга отошла от машины, щуря глаза на солнце, бликующем на глянцевой поверхности металлической крыши. Мы покатились по узкой улочке, выбираясь из частного сектора на более оживлённую дорогу. — Ремень накинь, — велела Черин Вону.

— Он на мне, — усмехнулся молодой человек, судя по движению плеча указавший на свой ремень на штанах.

— Этим тебя в детстве надо было сильнее стегать по заднице. — Черин мельком обернулась ко мне. — Извини за грубость, Элия, мой братец иногда невыносим, и я жалею, что уже вряд ли повлияю на его воспитание.

— А при Элии я хороший мальчик, правда? — оглянулся ко мне он, подмигнув. Я улыбнулась и кивнула. — Вот видишь? Ты несправедлива, кузина, — прекратил он их разговоры, нажав на включение музыки и принявшись щёлкать песни, которые никак не могли ему угодить.

— Отстань от моей магнитолы! — шикнула Черин, но Вон продолжал переключать. — Оставь… хотя бы эту! Чёрт… — выругалась она и поджала губы. Как же Вон любил её доставать, совсем как маленький! При мне он, в самом деле, так себя вёл редко, а со мной и подавно соблюдал все приличия, не иронизировал, не острил, не раздражал ради смеха. С тех пор, как мы вчера сюда приехали, он мало проводил со мной времени, наверное, боясь перешагнуть грань и вызвать неодобрение Черин. Но иногда совсем не казалось, что он перед ней трепещет.

Мы свернули в сторону гор, которые где-то вдали были всё выше и выше, но опять же, совсем не настолько, насколько они огромны в Тибете. Особняк, приютивший нас, находился в пригороде, и за ним, откуда мы ехали в противоположном направлении, виднелись многоэтажные дома. Дорога вилась не серпантином, но извилисто, окружённая зеленью разных оттенков, то сгущающейся, то редеющей, открывающей виды на уединённые сельские домишки, изгороди, копошащихся в поле огородников. Раздался шлепок, и я опять посмотрела вперёд.

— Прекрати, — поймала Черин ладонь Вона, впившись в неё ногтями. Одной рукой она удерживала руль, так что езда не прекращала быть прямой, а второй почти вывернула кузену запястье. Из колонок заиграло фортепиано, умиротворяюще, убаюкивающе, переливчато, вливаясь звучанием в общую картинку нашего пути. Ноты, словно солнечные лучи, прыгали по листве, кружились под колёсами, летя над антрацитовым асфальтом, резвились в волосах Черин, раздуваемых ветром из приоткрытых окон. — Это Ли Рума, я люблю его музыку.

Вон угомонился, отвернувшись к своему окну. Я откинула голову, продолжая наблюдать за пейзажем, тёплым, ещё не знойным, но каким-то истомлённым летом, дремотным, как послеполуденный отдых. Я то прикрывала веки, то открывала, наслаждаясь возможностью созерцать, ничего не предпринимая. Не спросив, как долго нам ехать, я не стала делать этого и сейчас. Уставшая от догонялок и побегов, я вспомнила, что всю жизнь любила путешествия, вот такие, спокойные, неприкаянные, добровольные, мечтала о них, ещё когда жила с бабушкой.

Машина вихляла на поворотах, но плавно, вознося нас в высоты гор, на метры вверх. За задним стеклом внизу оставались силуэты многоэтажек, труб и высоковольток — всех признаков большого населённого пункта. Бетон, сталь, железо, кирпич и черепица сливались серо-глинистой массой, желтеющей под небесным светилом, невыгодно урбанизированной среди лесистых уголков, в которые внедрялось наше авто. Я не стала больше оглядываться, приоткрыв своё окошко на щелку, толщиной в палец, и вдохнула воздух, пахнущий соснами, прелой почвой и первородной свободой, тайна которой прячется где-то в природе, где-то глубоко на поверхности, как любила говорить моя бабушка. Она часто выражалась странно, аллегорично. Вот-вот я встречусь с экстрасенсом. Будет ли у неё что-то от бабушки?

Когда «киа» Черин остановилась, я открыла дверцу и ступила на землю, чтобы удобнее было рассматривать дом, к которому мы приехали. Вон видимо задремал в дороге, потому что замешкался в салоне, потирая глаза. Площадка, на которой мы припарковались, не была даже ничем вымощена, закатанная и затоптанная земля. Если пойдёт дождь, то тут может увязнуть любой транспорт. Меня это не удивило, там, где я выросла, транспорт вообще не ходил, потому что не умел карабкаться по скалам, а фуникулёр мы с бабушкой проводить к себе и не думали.

По сути, передо мной предстало два дома, а не один; с общим двориком, промежутком пространства, разделявшем стены, смотрящие одна на другую. Между ними тянулись бельевые верёвки, стояли тазы на скамейках, коляски, детские лошадки и, вопреки моему стереотипному представлению о бытие экстрасенсов, вдоль построек (а помимо главных зданий ещё тянулись сараюшки и теплицы) носилось с десяток детей, за которыми с лавочек или из окон поглядывали девушки, женщины, бабушки. Мужчин я не видела. На работе? Вон приотстал, морщась не то от визга своры мальчишек и девчонок, не то от затёкшей шеи и спины.

— Идёмте, — позвала нас Черин, начав здороваться со всеми. Ей в ответ тоже кивали и улыбались, на нас поглядывали с любопытством, но никто не подходил. Те, что постарше, в основном были в очень простых платьях или халатах, как настоящие деревенские жительницы. Я когда-то была такой же, не обращающей внимания на то, как забраны волосы, что выпачкана в угле щека. Пока не пришлось жить среди людей, в Баосине, я походила на дикарку. Мао привила мне привычку проверять перед выходом из комнаты свой внешний вид в зеркале.

Перед входом в дом нам уступили две китаянки лет тридцати пяти, нёсшие корзины с овощами. Я заметила, что руки у них сильные и выглядят почти мускулистыми. Хозяйственные дела закаляют похлеще всякого спорта! Черин, знаючи куда идти, скинула быстро ботинки и вела нас вглубь. На дверях комнаты, что оказалась концом маршрута, висели занавески из хрустальных гирлянд. Припоминая какой-то фильм о медиуме, я начала воображать, что сейчас увижу маленький круглый столик, на котором будет стоять круглый оккультный шар, по бокам будут дымиться толстые чёрные свечи, а с полок на присутствующих воззрятся черепа и африканские маски.

Ничего этого не было. Обычный диван и столик, низкий, квадратный, вроде чайного. Напротив, в шкафу, старый телевизор, выключенный в данный момент. Над ним часы, по которым я определила, что ехали мы дольше часа.

— Матушка Му? — позвала Черин. — Мы приехали!

Я уставилась на вход напротив, ведущий ещё куда-то, скорее всего в спальню женщины. Какая она? Сморщенная старуха? Экзальтированная дама со странностями? Чудачка с безуминкой в глазах? Устрашающая гарпия, предпочитающая наводить ужас на посетителей обвитой вокруг руки змеёй? Этого тоже не было. Вышла приятная тётушка лет пятидесяти, с забранными густыми смоляными волосами, аккуратная, ухоженная и пахнущая давно вышедшими из моды духами. Кроме очень сильно подведённых черной тушью глаз в ней не было ничего примечательного.

— Черин! Вы уже тут? — она оглядела нас всех, вернув потом взор на меня и замерев, хотя продолжала говорить, как ни в чем не бывало. — Я рада вас увидеть. Садитесь, пожалуйста.

Мы втроём опустились на диван, а она поднесла к нему стул и села напротив.

— Итак, это та самая девочка, которая имеет нераскрытые способности? — сразу перешла к делу она. За меня кивнули двое по бокам от меня. Женщина попросила разрешения взять меня за руку. Я согласилась. Она завертела ладонь, разглядывала её, глаза её ширились и сужались, и было ощущение, что всю её подёргивает, но она перебарывает этот озноб. Минуты две спустя она отпустила мою руку. — Расскажи, как проявляются твои способности, которыми ты не управляешь?

Я посмотрела на Черин и на Вона и, получив от них утвердительное подбадривание, принялась как можно более точно излагать всё, что когда-либо видела. То есть, не совсем то, что я видела, а то, как это происходило. О сценах из прошлого, чья достоверность была доказана, о смутных перспективах будущего, в которых мне предстояло убедиться, или напротив, разочароваться, что я ошиблась.

— В тебе есть силы, однозначно есть, — подтвердила, подумав, матушка Му, как назвала её Черин. — Они усилятся с возрастом и опытом, и видения станут более отчётливыми, ты станешь чувствовать, что именно ты видишь, понимать это. Разница между прошлым и будущим невелика, но отличить одно от другого в пророчествах можно. Прошлое — уже случилось, информацию о нём хранит Вселенная, оно запечатлено вокруг тех, с кем оно случилось, оно заключено в них. Поэтому когда ты видишь ясные образы, слышишь звуки, запахи — это прошлое, не сомневайся. А будущего ещё нет. О нём нельзя узнать точно. Будущее — это предположение судьбы, набросок, к которому вьётся путь людей в настоящем. Его можно изменить, девочка, запомни это, поэтому, если ты предскажешь что-то, но человек постарается избежать такой судьбы, он сможет это сделать. Не всегда и не каждый, но такое бывает. Не жди, что дар станет выдавать тебе яснейшие и красочные образы из будущего. Нет, они всегда будут смутными. Тебе придётся их интерпретировать, додумывать, чтобы связать с чем-то. Вот всё, что я могу сказать тебе о твоих видениях.

— Но как мне научиться их вызывать или наоборот, предотвращать?

— А когда они у тебя появляются? В какие моменты?

— Ну… — на этот вопрос я ответ уже знала сама. — Обычно, когда касаюсь кого-то, то что-то связанное с ним попадает в моё сознание, и я начинаю грезить… вхожу в транс.

— Как я и говорила, информация содержится вокруг, но для её концентрации нужна энергия, чаще живая — человеческая. Но, если ты хочешь научиться контролировать это, то попытайся вызвать видения, касаясь предметов. Сосредотачивайся на них, думай о том, что с ними связано. В вещах энергия не циркулирует. Я не говорю о биологических предметах — деревьях, цветах или реках. Я о мёртвых вещах — одежде, карандаше, чашке. — Книга заклинаний! Как-то тронув её, я тоже почувствовала, что кто-то её листал, открывал. Верно, даже книга может быть источником видения. — Так вот, из-за отсутствия движущейся энергии, они не толкнут тебя в транс, не погрузят туда. Ты сама должна будешь вытаскивать из них то, что захочешь узнать. Когда научишься ощущать эту тонкую материю информации, тогда научишься защищаться от неё при контактах с людьми.

— Я… я попытаюсь.

— Не жди быстрого результата. Тренировки займут не один месяц, — строго предрекла матушка Му.

— Я понимаю, но… А можно ли избавиться как-то от них — способностей? — вдруг спросила я. Удивились двое возле меня, но женщина мягко улыбнулась, покачав головой.

— Иногда так случается, что дар покидает человека сам. Но дар — это часть нас, мы с ним рождаемся, и оторвать кусок себя не только невозможно, но и не нужно. Тебе лучше свыкнуться с ним, девочка, приноровиться к нему и пользоваться во благо себя и других. — Вон потрепал меня по руке, как бы говоря, чтобы я не расстраивалась, пророчества — товар ценный, и они пригодятся даже во имя нашей с ним безопасности. — А сейчас, могу ли я поговорить наедине с вами, Черин и… ваш спутник, — попросила неожиданно матушка Му. Теперь удивились все мы, но, поскольку меня не просили остаться, а просили дать поговорить с глазу на глаз, я послушно поднялась.

— Где я могу подождать? — неловко спросила я.

— Чувствуй себя, как дома, — улыбаясь родительской улыбкой, сказала женщина и крикнула кому-то в далёкий зал, чтобы накрыли на стол какое-нибудь угощение. — Пообщайся с моими дочками, невестками и внучками, хорошо?

Вежливо выполняя просьбу, я вышла из комнаты матушки Му, оставляя Черин и Вона с ней. Что она хочет им сказать?

***

Прислушавшись, экстрасенс убедилась, что Элия ушла достаточно далеко и вернула внимание к немного опешившей паре, сидящей перед ней.

— Я никогда не встречала такой мощной силы, — честно призналась матушка Му. — Эта девочка — бомба замедленного действия. Мне стоило огромного труда не восхититься этим при ней. Не думаю, что ей следует знать, насколько она мощна. Это… это поразительно.

— Что это значит? — не выдержал Бобби.

— Что если она всерьёз займётся магией, то с ней лучше будет не связываться.

— Магией? — хмыкнул Чживон. — Не смешите. Что она сделает тогда? Полетит на метле?

— Зря ты смеёшься, молодой человек. Не следует воспринимать магию, как сказочное волшебство. Проклясть, сглазить и приворожить умели всегда, и многие знают, что это правда…

— Я в это не верю, — отмахнулся парень.

— В ней две стихии, — повернулась матушка Му к Черин, видя неприемлемый для неё мужской скептицизм. — Вода и огонь. Они могут затихать, а могут устроить шторм, извержение вулкана!

— Мне это и нужно, чтобы её силы проснулись! — оживился Чживон, привлекая взгляд женщины к себе. — Чтобы она смогла прозреть будущее и прошлое уже через два дня, и без ошибок.

— Тебе нужно разбудить её энергию?

— Да!

— Есть один способ, но всё равно в два дня не управиться. — Матушка Му посмотрела на календарь на стене. — Спадающая… чёрный день… Через четыре дня.

— Что через четыре дня? — начинал нервничать Бобби. Ему это всё казалось дешевым бредом, в котором возятся бабы, потому что не понимают ничего в реальной жизни, не способны объяснить всё по-научному, вот и тешатся созданием неких высоких материй, подвластных только им.

— Новолуние. На спадающей луне категорически нельзя предпринимать подобного, тогда точно в ней всё может пропасть. А вот в новолуние любой обряд приносит урожай.

— Так, что за обряд? — Чживон стал прикидывать, как быстро убьёт его Дракон, если выяснится, что передача внучки провидицы откладывается ещё на пару деньков. Или потерпит? Если дело выгорит, то пусть будет обряд.

— Её нужно сделать женщиной.

— А она что — мужик? — ляпнул сразу же наёмник, не вдумываясь. Черин засмеялась. — Что?! — гавкнул он на неё, но она не могла подавить смех и лишь прикрывала рот ладонью. Чживон, переваривая фразу матушки Му, посмотрел на неё саму. — Минуточку… вы хотите сказать, что…

— Она же девственница. Я вижу это. Неопытные девочки не могут получить всю силу, потому что у них… как бы понятнее выразиться? Закрыты чакры. Потоки энергии в стойлах, они не могут раскрыться, и пока барьер не порвётся…

— Я понял! — поднялся Чживон, заходив по комнате. — Но что за бред? Как девственность связана с гаданием?

— Я объяснила, как могла, — развела руками матушка Му. — Мне нечего добавить, но факт остаётся фактом. Все целительницы, ведьмы, ведуньи, чародейки только в пору созревания, познав мужчину, могли властвовать над своим даром.

— А иначе никак?

— Я назвала тебе самый действенный способ. Тот, что веками работал. Конечно, можно пойти по тому пути, который я указала ей — тренировки, месяц за месяцем…

— Ладно, отдам её заказчику, пусть её там долбят, — проворчал Бобби под нос.

— Молодой человек, есть некоторые «но», — услышала его женщина. Черин начала успокаиваться, Чживон напрягся. — Если сделать с ней это… насильно, то от стресса, шока, отрицательных чувств в ней всё замкнётся и, скорее всего, вы получите обратный результат. Она должна отдать невинность добровольно, только тогда обряд возымеет действие.

— Бред, бред, бред, — зашептал Бобби, топчась перед собеседницами.

— Раньше было поверье, что если с ведьмой совокупиться по любви, то она станет белой, а если без любви, то чёрной.

— А если с одной стороны любовь будет, а с другой — нет? — повела бровью заинтригованная Черин.

— Это уж никому неизвестно, — опять развела руками матушка Му. Чживон не выдержал и, развернувшись, пошёл прочь.

— Извини, — за него сказала воительница Шаньси и, поднявшись, поспешила догонять его.

Элия пила какой-то напиток, сделанный из козьего молока, а рядом с ней, представившаяся женой старшего сына матушки Му, китаянка рассказывала о его целебных свойствах. В этот момент мимо неё — комната была проходной, — промчался Чживон. Не успела Элия толком ничего сообразить, как рядом на секунду притормозила Черин.

— Оказывается, тут гостят наши дальние родственники. Сейчас навестим и вернёмся. — Впервые располагающе улыбнувшись гостье, «кузина» Эвра пошагала дальше.

Она нашла его на обрывистом склоне, под которым тёк ручей. Сорвав ветку с куста, посмевшего упереться в локоть, Бобби хлестал ею траву, глядя на горизонт. Черин села с другой стороны, чтобы не получить заодно с безвинной порослью.

— Я не буду с ней спать.

— Чживон…

— Я не буду с ней спать! Мерзко, мерзко… я не трахаюсь через «не хочу»! — Ветка полетела вниз, на шум журчащей воды. Бобби подтянул колени и положил на них лоб, спрятав лицо. Черин протянула руку и заправила одну прядку из упавших вперед волос ему за ухо.

— Бедный мальчик. — Он не шевелился, сжимая пальцы на голенях. — Разве раньше ты не спал по заказу? — Он приподнялся, ехидно прищурившись.

— Я же тебе не изменяю. — Губы его дёрнулись и, судорожно покривившись, выточили слова: — Только если неплоха была жертва и само собой выходило, но обычно всё выполнялось и без интима. А эта… не нравится она мне. Вообще.

— Тогда, в самом деле, отдай её Джиёну так, и объясни, что он может сделать для получения полного эффекта…

— А кто, ты думаешь, тогда посчитается исполнившим задание? — оборвал её Чживон. — Я? Не-ет, нет, Черин, тогда Дракон скажет, что либо сам всё сделал, либо вознаградит того, кто выебет эту плоскую воблу.

— Но часть суммы ты получишь, ведь доставил её ему ты! — Бобби закрутил челюстью, желваки ходили ходуном. — Что? Не будь таким алчным! Заработаешь в другой раз…

— Дело не в деньгах! Я никогда не был алчным, — Чживон пнул траву, не найдя ничего другого, чем можно было бы её ещё наказать. — Если у меня полный бак бензина и желудок еды, мне ничего больше не надо.

— Что же обещал тебе Дракон? — помолчав, задала Черин вопрос, который, как она поняла, давно надо было задать, но она не догадывалась. Ответ задерживался, Бобби не хотелось произносить этого и признавать, но он не смог запереть в себе одно единственное слово:

— Брата.

— Вот как… — растерялась на мгновение девушка, но потом деланно повела плечами, потрепав за куртку приятеля. — Эй, ты наёмник, у тебя нет семьи, нет привязанностей, нет сердца. Ты машина для убийств и насилия.

— У меня есть брат. — Черин тяжело вздохнула, взъерошив его волосы, в которые запустила пятерню.

— Однажды тебя сожрут с потрохами, Бобби! — Он посмотрел на неё.

— Поехали завтра с нами в Сиань? Пожалуйста.

— Мне там нечего делать. Я не люблю часто встречаться с Драконом, и не хочу, чтобы он знал, насколько нежные чувства я к тебе питаю.

— А ты питаешь? — ухмыльнулся Чживон.

— Скорее испытываю. Ненавистью, жалостью, презрением и недоверием. Пока испытания проходят успешно. — Черин встала с земли и отряхнулась. — Но если я увижу тебя с другой, то одним товарищем у тебя станет меньше. Поэтому, если ты решишься на что-то в Сиане, я лучше буду держаться подальше. Не хочу видеть и знать. — Чживон многозначительно на неё посмотрел. — Не тешь своё самолюбие, я не влюблена в тебя даже на миллионную часть сердца. Я за уважение между любовниками. А ещё я брезглива, и быть после кого-то…

— Понимаю. Даже когда ты второй — уже как-то неприятно.

— О, второй — это особенно неприятно. Когда ты почти был первым, и обошёл всех, кроме одного. Так рождается вражда. — Черин улыбнулась. — Пойдём, матушка Му обещала накормить натуральным деревенским обедом.

Элии, разумеется, никто не говорил о том, что обсуждали без неё. Вернувшись в дом Расточающей Милосердие, Чживон предложил ей скорее браться за практику, чтобы добиться успехов в провидении. Девушка с радостью отозвалась на это предложение, предварительно поведав Минзи обо всём: как прошла поездка, что она видела, кого она видела, и что ей сказали. Не то Минзи умела располагать к себе, не то сказывался дефицит кого-то близкого, кого Элия потеряла, покинув Хэншуй.

Чживон крутил мобильный в руке целый час, сидя в выделенной ему спальне, но так и не набрался смелости позвонить Джиёну и сообщить что-либо, попросить ещё отсрочку, объяснить трудности, связанные с этой ведьмой. Ведьма! Скажут тоже. Колдовство, привороты, наведение чар — в каком веке они живут? Нет, шаман с Утёса богов действительно читал мысли, но это не сверхспособности, как у Супермена или Росомахи, на худой конец. Чживон верил, что овладеть чем-то подобным: телекинезом, телепатией или гипнозом можно после обучения, хорошенько прошарив психологию, медитируя, да много чего! Это не волшебной палочкой махать, всё объяснить можно. И пророчества Элии что-то из ряда логических импульсов, но никак не магия. А эти женщины, лишь бы сделать из мухи слона!

Отыскав в особняке юную жертву своей наёмнической деятельности, Эвр позвал её поболтать, усадив намеренно в зале, в кресло, под люстрой в четыре рожка, чтобы никаких намёков на близость, сближение, интимность. Или ему лучше начинать смиряться и представлять себя с ней? Нет, он найдёт другой выход, или Дракон что-нибудь придумает. Почему бы тому не пойти навстречу, не войти в положение? Потому что это Дракон, на что он вообще надеется? Ему плевать на людей и обстоятельства. Это с нормальным человеком что-то может приключиться и что-то будет непреодолимо, у Джиёна же обстоятельства зависят от него, а не наоборот.

Элия побрела за Чживоном с подсвечником, найденным в каком-то забытом углу — тренировалась угадывать прошлое и будущее вещей, как её и надоумили. Но когда села в кресло, подсвечник поставила на тумбочку рядом.

— Ну как? Получается? — указал на канделябр Бобби.

— Не очень… Либо у этих вещей очень скучная жизнь, либо они не хотят со мной общаться, — посмеялась Элия. Она пыталась скрыть счастье, что Чживон позвал её, и они сидят вдвоём, одни. Хоть бы на ужин не позвали раньше времени!

— Я хотел тебе сказать кое-что… — «Неужели предложение? Он говорил о сюрпризах, что Черин их может испортить. Значит, что-то готовил? Или нет? Я забегаю вперёд, у нас ещё столько всего нерешенного, какая свадьба?» — неслось в голове влюбленной девушки. — Нам завтра нужно будет отъехать. На несколько дней.

— На несколько дней? Зачем? — подумав, Элия доспросила: — Куда?

— В Шэньси, соседнюю провинцию… — Что-то в глазах провидицы насторожило наёмника, что-то там мелькнуло такое, словно она знает о чем-то. Упоминание Шэньси вызвало реакцию. С чего бы? — Ты была там когда-нибудь?

— Да… недавно, — определенно борясь с собой и задавливая какую-то правду, что читалось буквально на её лбу, Элия абстрактно пояснила: — пришлось заночевать в Сиане. Так, зачем нам в Шэньси?

— У меня там есть друг. Очень хороший человек, влиятельный. Мы с ним созвонились, и он сказал, что для меня есть работа, очень хорошая, и жильё предоставляют, и я подумал, что не будем мы отягощать собой Черин, а, наконец, обретём полную самостоятельность и заживём, не стесняемые никем.

— О, Вон! — Элия поднялась и подлетела к нему, обняв за шею. Он выдержал несколько секунд, после чего взял её руки и, сняв с себя, крепко сжал в ладонях. — Это… это…

— Тебе нравится идея?

— Это здорово! Правда, я начала привязываться к Минзи, — чувствуя, что так прозвучит некрасиво, девушка добавила: — и к твоей кузине. Она великодушная и добрая.

— Значит, решено? Завтра едем в Шэньси! Я представлю тебя своему другу, ты с ним пообщаешься, он тебе понравится. Расскажем ему о твоих способностях, он и тебе найдёт применение, он очень умный.

— Я надеялась, что продолжу учёбу, по медицинскому направлению…

— Конечно, если захочешь, то будешь учиться, — приобнял Бобби Элию и, поцеловав в щеку, собрался с силами, вымучено и, переступая через себя, поцеловал в губы. Привезти в новое место и заставить там выполнять необходимые указания, как минимум подозрительно, это требует закрепления привязанности. Элия откликнулась на поцелуй с пылом первой любви, не знающей усталости, так что Чживону пришлось задержать свою моральную пытку, после чего, наконец, их позвала есть Минзи. Для него спасение, для Элии — наказание.

Ночью ей снился ливень, такой буйный дождь с грозой, каких она никогда не видывала. Разве что в ту ночь, когда умерла бабушка. Громыхал гром, бесновались молнии, ветер дул такой, что в его вихрях можно было ждать отломанные доски, ветки деревьев, старые покрышки. И под этим ненастьем стояла она, окружаемая красными кольцами, чешуйчатыми, шевелящимися. Ужас пронзил тело, заставив оледенеть. Элия проследила за источником этой бесконечной спирали, опутывающей её, и увидела морду дракона, того самого мифического Чжулуна, который уже снился ей как-то. Мудрыми глазами он разглядывал её, не кидаясь на неё и не душа. Верхнее кольцо, которое было уже до самых бёдер Элии, вдруг превратилось в прутья, устремившиеся вверх. Золотые прутья бросились в одну точку и соединились над её головой, превратившись в клетку. Просунув между ними руку, Элия закричала и позвала на помощь, но за пределами колец была тьма. Проснувшись от этого кошмара, девушка подскочила на кровати. Всё лицо было залитослезами, мокрое, будто и впрямь на него пролился дождь.

Примечания:

* сянци — настольная китайская игра, вроде шахмат

Чжулун

Для тех, кто не поклонник скорости, ветра и риска, езда на мотоцикле не большое развлечение, и ещё меньшее удовольствие. Меня привлекало в ней только одно — тесное присутствие Вона, которого я могла обнимать в течение долгой-долгой поездки, вдыхая смесь железа и кожи защитной куртки. Я бы предпочла по удобствам купе поезда, или место в междугородней электричке, но в них не получилось бы сделать повисшую тишину и отсутствие разговора естественным состоянием, там они были бы натянутыми и давящими, а вот молчать, мчась на мотоцикле — самое нормальное явление, не орать же? Не знаю, что было тому причиной, неустроенность, подготовка к новому переезду или какие-то закулисные конфликты с Черин, которые, мне казалось, существовали, но с Воном у нас не выходило доверительных бесед, да даже просто продолжительного чесания языками не возникало, как бывало с… Неважно, они оказались лгунами, поэтому лучше пусть парень будет молчалив, но верен и честен. И всё же мне не хватало присутствия Вона, его словесного вторжения, или тех непосредственных объятий и поцелуев, которыми он щедро награждал меня ещё два дня назад, пока мы не приехали сюда. В отсутствии прежней внимательности ко мне Вона я винила Шаньси и наше гостевое положение, поэтому, несмотря на симпатию к Минзи, выросшую за двое суток в десятки раз, почти до настоящей дружбы, я прощалась с хозяйками особняка без лишних сожалений. Мне хотелось уехать куда-нибудь, где Вона ничего не будет сдерживать. Я видела в его глазах, что он торопится сорваться, горит очередной поездкой — не в этом ли душа всех байкеров? — уже слышит гул дороги и сжимает кулаки, словно в них руль Волчицы. Этот руль напоминал мне о рогах быков, укрощаемых тореадорами. Или скорее тех, на которых нужно было удержаться на родео, и водитель-наездник чувствовал себя повелителем какой-то мощной силы, подвластной ему одному.

Прощание прошло быстро. Черин пожелала счастливого пути, с Минзи мы даже обнялись сентиментально, по-девичьи. Закрепив свою сумку у себя на спине, как рюкзак, я села позади Вона и, надев второй шлем, который он где-то успел достать (может, опять же, воспользовался помощью кузины), взялась покрепче за своего молодого человека, чьими усилиями мотоцикл под нами заревел и, отпуская тормоза, покатился прочь. Снова маршрут куда-то, снова непоседливая участь. Сначала я вернулась к горам, а теперь возвращаюсь и в Шэньси. Цикличное движение, которое не приводит никуда. Откуда у меня такой пессимизм? После ночного кошмара? Да, Чжулун иногда символизирует бесконечность и замкнутость безысходности, когда сворачивается в кольцо и кусает себя за хвост, превращаясь в знак, известный тысячелетиями, но он вроде как не злобное создание, а Освещающий мрак, как его называют. Когда он бодрствует, то вокруг светло и день, и только когда закрывает глаза — наступает тьма. К тому же, по всем легендам Чжулун обитает где-то на северо-западе, а мы едем на юг. Юго-запад. Когда мы были у Черин, я попросила у Минзи карту Чжун-го* и с интересом провела пальцем, пока никто не видел, по тем местам, что проехала с момента покидания Баосина. О-го-го я намотала километров! Полторы тысячи или около того? Масштаб подписан не был, не посчитать. Полстраны, не меньше, одним словом. И сколько всего успела увидеть! Я тщетно пыталась не думать вместе с тем о тех спутниках, что были со мной. Это невозможно, Чонгук, Шуга и Ви, то есть, Юнги и Тэхён, всё равно вспоминаются и, вопреки разуму и обиде, не всегда со злобой. Моё сердце всегда было отходчивым и, стоило признать, золотые подарили мне и приятные воспоминания. Даже о том поразительном утре, когда мы пересекли границу Шэньси, и из тумана образовалась терракотовая армия. Пугающее и впечатляющее зрелище, которое довело бы меня до обморока, не будь рядом ребят. Но они знали, что делать. Интересно, а если я приеду с Воном в эту провинцию, меня заметят, узнают, станут ловить эти воины хранителя Джоуми? Или хотя бы в этом меня не обманули, и этот мужчина не вмешивается ни в чьи дела? Если он мирно общался с золотыми, не на их ли он стороне? Не станет ли им докладывать, где я, если узнает, что я на его территории? Мне было беспокойно, но я не могла поделиться с Воном этими мыслями. Как я объясню знакомство с каким-то влиятельным человеком с должностью «хранитель», минуя разоблачение золотых? Они, может, и предатели, а я нет, если просили ничего не говорить — не расскажу. Да и много ли я узнала? Юнги с Чонгуком кормили меня старинными историями и сказками о возникновении этого братства, часто противоречащими друг другу или с несколькими вариантами развязки, так что в голове по прошествии времени мало что конкретного остаётся. По сути, проведя пять дней не расставаясь с тремя людьми, распрощавшись с ними я ничего, кроме их имён, не знаю. Места жительства, фамилии, связи, их интересы, их семьи? Ничего, хотя казалось, что мы откровенно делимся всем. Но они про меня знали всё изначально, а мне, похоже, умеючи запудрили мозги. Я только помнила, что Чонгук из многодетной семьи, а Шуга из провинции… О настоящем же Тэхёне, не духе, а человеке, я не успела задать ни единого вопроса. Что я могла утверждать о нём? Он курит, у него проколоты оба уха, он часто уходит в себя, а когда улыбается, делает это так непосредственно, что тоже не сдержать улыбки. От него пахнет мятежным дымом, запах которого он вечно пытался заглушить леденцами, то клубничными, то мятными, то жвачкой со вкусом вишни, в итоге аромат вился, словно в райский сад проник бес, и, не пойманный, курит там среди медовых фруктов свой табачок. И он поцеловал меня, предложив уехать с ним. Что ждало бы меня, согласись я тогда? Плен, одиночество, смерть?

Вон сказал, что до Сианя, вернее, некоего места неподалёку от него, нам чуть ли не в два раза дольше ехать, чем было из Хэншуя до дома Черин, часов семь, а если задерживаться при санитарных остановках, то и того больше. Я старалась не мешкать и быть быстрой, но на некоторых заправках, где мы, помимо бензина, искали туалетные кабинки, выстраивались очереди, как обычно неравномерные в мужскую и женскую стороны, где в последнюю стоят в два раза дольше. На одной из них Вон купил мне кофе и отошёл позвонить своему другу, к которому мы ехали. Я топталась между стеллажами с орешками, чипсами, шоколадками и прочей калорийной чепухой, разглядывая то надписи на печенье, то людей, держа в одной руке кофе, а другую сунув в карман. Там-то пальцы и нащупали последнюю конфету, которую сунул мне как-то Ви. Я достала её и, развернув ладонь, посмотрела на алую овальную сладость в прозрачном фантике с названием, написанном на хангыле. Надо же, Ви таскает с собой закуску с самой родины… Сжав кулак, я с печалью закрыла глаза, думая о том, съесть её позже или выбросить сейчас? Тэхён, за что ты так поступил со мной? И тут я поняла, что, не разомкнув веки, всё-таки что-то вижу, что-то раскрывается передо мной, а рычаг для открытия ставней у меня в руке… Конфета! Она будто шнур, который опускает и поднимает занавес, от неё тянется панорама, смутно вьющаяся перед глазами. Что это? Я теперь и не со стороны смотрю вовсе, а из-за плеча, на чьи-то руки, как на свои, но они не мои, это… это руки Ви! Я их узнала — их невозможно не узнать, в них слишком много изящества и ангельского. Если в лице ещё не очень, то в кистях рук точно много, не потому, что они бесполы, а потому, что бесплотны, как ниспосланная свыше красота — она не может быть физической, потому что прекрасное не подлежит тлену.

Я смотрела на эти руки, зажимающие карандаш пальцы, метающиеся с ним по бумаге, быстро, нервно, возбужденно. Карандаш был с серым грифелем, и Ви нажимал им то совсем слабо, то сильнее, накладывая тени, подчеркивая контур, выделяя ближние фрагменты с помощью заштриховки глубины. Оторвавшись от действия рук, я обратила внимание к самому рисунку и обнаружила там себя. Свой портрет. Может быть, не совсем мой, несколько стилизованный, как из мультика, или книжной иллюстрации, но подразумевалась я, определенно я. Белые волосы, такие же длинные, как до того дня, в который я их остригла, а Ви с сожалением перебирал их, гладил и наматывал одну прядь на указательный, чтобы позже припрятать куда-то на память. И худоба моя, и острые плечи и уши. Одновременно с Ви я подняла взгляд и увидела стену, на которой висело много-много нарисованных чёрно-белых изображений всё той же девушки, вроде меня, а вроде какой-то выдуманной меня, родись я от связи лунной эльфийки с золотым рыцарем. Только склонным идеализировать воображением можно увидеть меня такой. На одном листе я была в длинном прямом платье, на другом в пышном, как кукла, на третьем в костюме наездницы с заплетенной косой, на четвёртом с зонтиком от солнца в руках, в полуобороте через плечо, улыбающаяся, на пятом на мне не было ничего, кроме волос до пола, закрывающих всё то, что неприлично было бы показывать. Взгляд опять опустился к белой странице, на которой лицо только формировалось отточенными штрихами, и на щёку, под которой остановился кончик карандаша, упала капля. Плотная бумага не дала себя сразу же промочить, и влага застыла, поблёскивая, создавая иллюзию слёз портрета. Но это была слеза художника… Я открыла глаза и увидела, что на сжатом кулаке с конфетой блестит моя собственная слеза. Другая рука уже почти проливала кофе, но я вовремя очнулась и выровняла стаканчик. Убрав в карман карамельку, я провела тыльной стороной ладони по щеке и убедилась, что на самом деле заплакала в этом трансе, настолько эмоциональном, что я проникла в него даже не внутренним взором, а чувствами. Что это было? Прошлое или будущее? Матушка Му сказала, что их отличить несложно, прошлое — намного четче. Была ли четкость? Нет, её вообще не было, да и… С тех пор, как Ви меня увидел, он неотлучно был при мне, когда бы он успел нарисовать меня? Нет, если это и из реальности, то будущей, но умел ли Тэхён вообще рисовать? Я не знала, ничего о нём не знала!

— Ну что, поехали? — услышала я голос Вона и обернулась.

— Да, только я не допила ещё кофе, поможешь? — Парень молча взял у меня стаканчик и сделал большой глоток, вернув его мне. С небольшим остатком на дне, я выбросила его в урну у выхода. Мы вышли из магазина и вновь оседлали байк.

***

Бобби получил сообщение от Джиёна с адресом места встречи. Хуацин, полчаса на северо-восток от Сианя, гостиница, оплаченный номер. Какие щедрости… На всякий случай наёмник открыл навигатор в телефоне и подробнее изучил дорогу. Курорт на минеральных водах и горячих источниках? Что Дракон там забыл? Печень и почки лечит после попоек? Вроде бы за ним не водился грех обильного пьянства. Почему нельзя было условиться о передаче внучки провидицы в доме хранителя Шэньси? Потому что Джиён не доверяет никогда и никому. Его бесполезно заверять в чём угодно, он всё равно сделает так, как придумает сам, исходя из того, что сам надумал. Черин просила Чживона больше никогда не связываться с этим типом, даже на рассвете, когда он уходил от неё, она сказала, чтобы Бобби был осторожен. Неужели переживает за него? Это утро было сладким, и хотелось бы, чтоб не последним. Не только таким порочным и до предела наполненным наслаждениями, но и в принципе не последним. Вечером они уже достигнут Хуацина, и всё решится.

— В легенде о Му Гуйин, основательнице нашего клана, — гладя грудь Чживона то подушечками пальцев, то фиолетовыми ногтями, повествовала тихо и плавно в постели Черин, когда они только проснулись, хотя оба знали, что она кореянка, и по крови не принадлежит к семье Ян, — говорится о том, что она и её отец были обладателями некоего артефакта, который назывался Побиватель драконов. Бинбин и Джо иногда многозначительно намекают, что он существует, но что это такое — не говорят. Как ты думаешь, набивают себе цену или скрывают вековой секрет?

— Я думаю, что если бы у них был Побиватель драконов, Джиёну уже был бы пиздец.

— Я тоже в связи с этим думала о нём. Есть ли что-то, что может его одолеть?

— Слабые места есть у всех.

— Да, но узнать о них — сила, которая есть не у каждого.

— Ты так ненавидишь Джиёна?

— Ничего подобного. Я одинаково отношусь ко всем мафиозным группировкам и их главарям. Просто думается всегда о тех, чья деятельность чрезмерно активна, и пытается раздвинуть рамки своей компетенции. В Азии сейчас три таких проблемы. Но самая большая из них, конечно, Синьцзян. Объединённый с Цинхаем, он стал слишком опасен.

— А с ним вы не пытались «договориться»? — намекая на обычные сексуальные ритуалы, спросил Бобби.

— Каким образом? Никто даже не знает толком, как выглядит Дзи-си.

— Но у него же есть сыновья. Я даже знал одного. Он был вольным братом, пока его не выгнали, узнав, кто он такой на самом деле. — Черин порадовалась, что Чживон не видит её выражения, только макушку. Она тоже знавала этого сына, даже ближе, чем мог себе представить Эвр. Но яблоко от яблони не далеко катится, и наладить дружбу с сыном Дзи-си не легче, чем отыскать самого отца.

— Если бы Утёс богов помогал в борьбе со всем этим отребьем… — вздохнула девушка.

— Чтобы потом клан Ян ополчился против Утёса богов? — хмыкнул Бобби.

— С чего нам воевать с вами? Вы принимаете женщин, вы не эти сексисты и шовинисты…

— Мы просто бездушные твари, — приглушенно засмеялся Чживон, поднимаясь, голый и медный в свете, фильтрованном коралловой занавеской. — Мы наёмники, и живём за счёт убийств, насилия, краж и всех видов нарушения законов. Мы не можем жить без войн, нам не нужен мир. Именно поэтому, если дать самую большую власть в руки вам, дамы, вы побежите нас истреблять.

— Не истреблять — воспитывать, — поправила Черин.

— Наказывать, — скорректировал молодой человек.

— С удовольствием. Сохрани свою задницу для меня, ладно?

Чживон стряхнул ностальгию о любовнице и отправил ответное сообщение Дракону, что им осталось чуть меньше половины пути. Если бы ему, как наёмнику, заказали Джиёна или Дзи-си, что бы он сделал? Отказался бы от такого заказа — вот что. Признав трусость, слабость, недостаточные боевые умения? А был ли на Утёсе такой наёмник, который справился бы теперь с подобным? Там есть несколько воинов, намного техничнее и умнее него, взялся бы кто-то из них? На следующий год Бобби думал поучаствовать в турнире за звание лучшего бойца среди братьев, но для этого предстоит очень упорно тренироваться. Расправиться с этой Элией, и скорее вернуться к тому, что ему по-настоящему нравится: дракам, боям без правил, спортивной подготовке и, конечно, гонкам, красивым девкам, вечеринкам с друзьями, оставшимся в Сеуле. Скоро очередной учебный год в университете, а он даже хвосты с прошлого не закрыл. Если его попрут оттуда, Чживон плакать не будет, но не хотелось бы. Студенчество имеет свои плюсы.

Солнце ещё держалось высоко, когда мотоцикл подъезжал к Линьтуну, району, возле которого, некогда в уединении, а теперь наполнившись толпами туристов, раскинулась бывшая в древние эпохи императорской резиденция Хуацин. Гора Лишань, у подножья которой восстановили почти в первозданном виде павильоны, построенные тринадцать веков назад, виднелась издалека. Одна из самых знаменитых гор Чжун-го, священная для Сианя и Шэньси, хотя далеко не самая высокая, более того, относительно гор, имеющихся в других провинциях, Лишань скромно высилась на каких-то там тысяча триста метров над уровнем моря, что позволяло называть её маленькой. Но именно из неё добывали строительные материалы для терракотовой армии, посмертных провожатых Цинь Шихуана, именно подле неё раскинулось его надгробие — высокий курган, как утверждают, в виде дракона. Чживон был там однажды, километров семь-девять на восток, но никакого сходства не нашёл.

Свернув с сорок пятой годао** на сто восьмую, Пекин — Куньмин, Бобби сбросил скорость, чтобы не промахнуть мимо нужного поворота. Округ Линьтуна попахивал сельскостью и тяготением к ветхому и изжитому, как и сам Сиань, гордившийся своим прошлым, в связи с чем в нём и застрял наполовину. Никаких небоскрёбов, максимум этажей — восемь, и те выглядят неуместными башнями. Будто все боятся невзначай обидеть Лишань, вознесясь над ней. Оттого все домишки воспринимались согнувшимися, распластавшимися по земле в почтительном преклонении. Направо, в предгорье, уходили гранатовые сады и плантации улуна, склоны выше заросли соснами и кипарисами, и чем ближе Чживон с Элией были к цели, тем сильнее ощущалась дивная, чарующая власть династии Тан, при которой, возможно, стремились к небесам такие же деревья, такие же запахи. Неверно угадав с поворотом, Бобби всё-таки вынужден был сделать лишний круг на площади, в центре которой высился огромный бронзовый монумент кружащихся друг напротив друга мужчины и женщины, словно в танце, в старинных костюмах с длинными рукавами. Скульптор прекрасно передал изгибы, вложив в них столь сложные эмоции, что в вихре застывшего танца не получалось понять, притягиваются они или отталкиваются?

— Кому этот памятник?! — крикнула, приподняв визор, Элия. Её начинало одолевать любопытство.

— Понятия не имею! — откликнулся Чживон и, проехав мимо двух скульптур поменьше, объединяющиеся с первой в тройную композицию, в одном стиле и из того же материала, подъехал вдоль длинного ряда сувенирных лавок к главному входу в дворцово-курортный комплекс Хуанци. У высоких распахнутых врат, в которые топали туристы и из которых уже медленнее плелись удовлетворенные группы с экскурсоводами и без, с убранными фотоаппаратами и ещё готовыми выхватить интересное, стоял стенд с подробной информацией, и даже большой камень с иероглифами на нём, где коротко обозначалось: термальные источники. Элия восхищенно посмотрела вглубь, туда, где умиротворённый и до самого дна пребывающий в нирване пруд, выложенный серо-ониксовыми, гладкими глыбообразными и песчаными валунами, держал на плаву ярко-зелёные листья лотосов, обрамлялся ивами и отделял от ворот храм или дворец в два яруса, с серебрящейся под слепящим с запада солнцем изогнутой крышей, винного цвета деревянными панелями на белых стенах, и ограждённый белоснежной балюстрадой от попытки вторжения снующих всюду приезжих. Боковые павильоны прятались в пышной зелени, сплошным массивом заползающим отсюда на гору.

— Прогуляемся здесь? — сняв шлем, слезла с мотоцикла Элия, подходя к стенду с информацией.

— Может быть, позже, — кивнул Эвр не глядя на неё, достав мобильный и набрав Джиёна. Тот поднял почти сразу. — Мы на месте.

— Замечательно. Где именно? Чтобы я объяснил, как меня найти.

— У парадного входа, кажется, он называется Лунные ворота.

— А, понял. Видишь Лишань?

— Её трудно не заметить.

— На неё ползёт фуникулёр — видишь? Вам на него. Справа от Лунных ворот парковка, неподалёку от неё загружают в кабинки. Когда поднимитесь — вас встретят и проводят до меня. — Чживон убрал трубку, обернувшись к спутнице.

— Пойдём, друг ждёт нас на вершине.

— О, здорово! — отрываясь от чтения, побрела за Бобби девушка. Он не стал заводить байк, а покатил его в сторону стоянки. Придётся оставить Волчицу ненадолго, чтобы вскарабкаться туда, где угнездился Дракон. — Я люблю высоту, люблю смотреть вдаль, когда горизонт видно до самого предела, — не отставая, Элия семенила у заднего колеса. — Это резиденция императора Сюаньцзуна, основана в восьмом веке, представляешь? Около двух лет здесь жил великий поэт Ли Бо, я слышала о нём, но не читала, а ты?

— Не увлекаюсь поэзией, — сказал Чживон, катя вперёд железную подругу. Или надо было спросить, есть ли тропа наверх для мотоцикла? А что, если разочарованный Джиён решит со злости убить его? И под рукой не окажется средства к бегству. Скольких Бобби сможет перебороть, если придётся вырываться? Десяток точно. Сколько драконов притаилось наверху? Всё должно быть хорошо, он из вольного братства, с ним необходимо считаться.

Найдя место для Волчицы, Чживон повёл Элию к подъёмнику, и они вдвоём сели в кабинку, поползшую по канату. Постройки стали удаляться, хотя сверху общая их картинка с несколькими искусственными прудами, громко называемых «озёрами», выглядела потрясающе. Повсюду часто встречались изображения очень красивой китаянки, либо танцующей, либо скачущей на коне: то скульптурки, то рисунки-плакаты у столбов-указателей и на кассе фуникулёра. Элия больше не задавала вопросов, поняв, что Чживон, как и она, впервые тут и ничего не знает.

Кабинка достигла земли, перестав болтаться в подвешенном состоянии и, стоило девушке выпрыгнуть из неё, берясь за поданную ладонь молодого человека, как к ним подошёл мужчина в черном костюме. Это одеяние насторожило Элию. Не любила она черные костюмы и относилась к ним с подозрением после того, как за ней с Чонгуком, стреляя, гнались вот такие безликие типы.

— Идите за мной, пожалуйста, — пригласил жестом руки с поклоном человек и, пожав пальцы Элии, Чживон потянул её следом, выводя из хмурых раздумий. Ноги её ступали нехотя, подошвы чесались от желания развернуться обратно. Пройдя по тенистой аллее, трое вышли на прямую дорожку к очередным старинным зданиям в традиционном китайском духе. Несколько строений, крытых красной черепицей, шли посередине, а с серыми крышами по бокам. Мужчина обвёл прибывших вокруг всех флигелей, объединённых одной храмовой идеей (Элия каким-то чутьём стала отличать, где светские сооружения, а где религиозные, иногда подтверждая свои догадки иероглифами над дверями) и вывел на задворки, где заканчивалось присутствие людей, и начинался лес. Ступенчатый спуск вёл вперёд и вниз и, присмотревшись, Чживон и Элия разглядели спрятавшийся одноэтажный павильон. — Вам туда, — указал мужчина и остановился у начала мраморной узкой лестницы. Пара начала спускаться, вскоре увидев открытую дверь. У неё никого не стояло, но Бобби не позволил ввести себя в заблуждение. Джиён всего лишь не хочет пугать девочку, но внутри, скрытая от глаз, и вокруг, в кустах и зарослях, охрана не отводит глаз от любого движения. Чживон ощущал наличие доброй дюжины, если не больше.

Скинув ботинки на пороге, Бобби подождал, когда девушка освободится от кедов, и за руку с ней пересёк прихожую. Китайский домишко со стороны, изнутри он оказался настоящим европейским номером люкс, где стояли широкие диваны, просторные комнаты расходились влево и вправо, а прямо, спиной к сквозному выходу, скрестил руки на груди Дракон. Чживон остановился, а Элия, повертев головой вокруг, восторгаясь от богатства и роскоши внутреннего убранства, опустила взгляд и столкнулась им как раз со взором главы сингапурской мафии.

— Чжулун! — воскликнула она, не сдержавшись. Невысокий азиат, не поведя и бровью, немного приподнял ироничный уголок рта.

— Прости?

— Извините, — смутилась Элия, постаравшись улыбкой скрасить нелепость. Она никогда не видела раньше этого мужчину, но она его будто бы узнала, как странно. — Я… мне показалось, что я видела вас во сне.

— Серьёзно? — заинтриговано заведя руки за спину и сомкнув их там, Джиён сделал несколько шагов навстречу.

— Ваши глаза… только они были у Чжулуна. — Поняв, что они говорят на корейском, и человек перед ней носитель этого языка, Элия поспешила дать справку: — Это такой дракон, он…

— Я знаю, кто такой Чжулун, — улыбнулся мужчина. — И что я в твоём сне делал? То есть, не я — Чжулун.

— Он… — Как-то некрасиво будет повествовать о том, как он обвивал её тело и не давал сдвинуться с места. Что же тогда сказать? — Смотрел. Лежал и смотрел на меня. — Неумение врать сразу дало понять Джиёну, что во сне было что-то помимо всего этого, но раз девочка не хочет говорить — это её право. Пока.

— Любопытно. Как тебя зовут? Вон сказал мне, да я запамятовал. — Разумеется, Джиён был предупреждён наёмником о ходе спектакля, поэтому он не проговорился настоящим именем Чживона.

— Элия, — представилась та.

— Очень приятно, Элия. А я Джиён. Ты разрешишь нам оставить тебя на пять минут? Я хочу пошептаться с другом, давно не виделись. — Дракон приподнял руку, призывая Бобби подойти к нему. Девушка кивнула, присаживаясь на краешек дивана. Мужские разговоры не для неё, это ясно.

Через второй выход заказчик и исполнитель вышли на балкон. Расположившийся в нескольких метрах от обрыва, он был развёрнут на северо-восток, в сторону могилы Шихуанди. Вид открывался чудеснейший, намекающий своей концентрацией эстетики о том, сколько может стоить в сутки такой номер.

— Я ничего ей не говорил о тебе, Джиён… — начал Бобби, понимая, как экзальтированный порыв Элии был похож на театральную заготовку, чтобы произвести впечатление её способностями. — Не произносил и твоего имени при ней…

— Однако как метко она провела параллель с драконом, правда? — воззрился вдаль Джиён, улыбаясь, так что было не угадать, поверил он Чживону или нет. — Ну, рассказывай, как у неё с откровениями?

— Честно? — А иначе с Драконом нельзя, вопрос риторический. — Плохо. Она не умеет предсказывать целенаправленно, только вспышки озарений ловит. И в прошлое глядит лучше, чем в будущее.

— Плохо, — повторил и Джиён.

— Но я же выполнил заказ, разве нет? — стараясь не быть дерзким и требовательным, сказал Чживон. Глава подпольной жизни Сингапура развернулся и, всё так же скрещивая на груди руки, прищурился, думая о чём-то.

— Я просил предсказательницу. Простых девочек я сам нарою.

— Ты дал мне задание о конкретной личности. Я отыскал её, отследил, отбил у каких-то дуралеев. Это она и есть — внучка той провидицы! Кто виноват в том, что в этой нет таких талантов и дарований?

— Ну, уж конечно не ты, — ухмыльнулся Джиён. «Уж конечно не я» — подумал Чживон и вспомнил о методе, предложенном матушкой Му.

— Ты обещал вызволить Тэяна из тюрьмы, Джиён, — сквозь зубы процедил парень.

— Обещал, значит вызволю. Или ты сомневаешься в моём слове? — наигранно обижено наморщил брови Дракон.

— Нет, — заставил себя сказать Бобби.

— Но ты сам понимаешь, торговля наркотиками, содержание притонов, заказные убийства, сутенёрство и мошенничество — тут запросто срок не скосить. Ему дали шестнадцать лет…

— Два года он уже отсидел! — Чживону так и хотелось схватить этого скользкого типа за грудки и потрясти, как сухое дерево. Ему это было по силам и даже более, если один на один, он бы мог размазать Джиёна, но тот вывел его на балкон, а это значит снайперы, это значит не дремлющее око телохранителей. Лишнее движение, и кровь польётся из Эвра. — Причем здесь сроки? Устрой ему побег, и дело с концом.

— Побег? Чтобы твой брат жил нелегалом и до конца жизни числился в розыске? Оно ему нужно?

— Что же тогда? Ты отказываешься…

— Бобби, — Джиён положил ладонь ему на плечо, остановив поток возмущений. — Я не отказываюсь, я говорю, что мои юристы уже подали апелляцию и получили результат. Это стоило огромных денег, серьёзных связей, трудных подкупов, угроз и шантажа. Но с шестнадцати лет мы скосили срок до трёх. — Взгляды мужчин встретились. — Ему остался год. Бумаги в суде, копии у меня на руках, могу хоть сейчас показать тебе. Как видишь, я выполнил свою сторону уговора, точно так же, как ты — с немного отдалённым результатом. Мне же, я так понимаю, тоже придётся подождать от Элии чего-то дельного? — «Хитроумный ублюдок!» — хотелось крикнуть Чживону, но он лишь сжал кулаки. — Или, может так случиться, я вообще от неё ничего не добьюсь. Заметь, при этом даже не обвиню тебя в неудаче. Но к тому времени выйдет Тэян, и я думаю, что будет справедливым…

— А если я скажу, как поспособствовать развитию её возможностей? — понял намёк Бобби.

— А есть какой-то особый секрет?

— Мне сказали… неважно кто, — ответил на любопытство в глазах Джиёна наёмник, — что её нужно лишить девственности.

— Ты проехал с ней через пол-Китая и до сих пор этого не сделал? — хохотнул Дракон.

— Она не вызывает у меня желания это сделать.

— Что ж, я скажу своим людям, чтобы…

— Это нужно сделать без принуждения, — остановил попытку спланировать изнасилование Чживон. — Ведьма, как её назвали, должна переспать с кем-либо по любви, иначе у неё не раскроются чакры. — Двое замолчали, поочередно изгибая брови, недоумевающе косясь и хмыкая. — Знаю, звучит, как чушь, и я в это не верю, как и ты…

— Я не верю ни во что такое, — пожал плечами Джиён, — но если самолёт, на котором я буду лететь, начнёт падать, я прочитаю молитвы, мантры и совершу обряд жертвоприношения Сатане, если успею, в надежде на то, что хоть что-то сработает. Пытаться, а не бездействовать — вот, что главное. И если других предложений, кроме этого, нет, то почему бы не испытать на деле, а потом уже решать, стоило верить или нет? В конце концов, если не верить в волшебное обретение провидческого дара, то стоит ли верить в него самого?

— Логично, — не стал спорить Бобби, сделав шаг к возвращению в уютное бунгало Дракона. — Найди кого-нибудь посимпатичнее, думаю, эта наивная дурочка поведётся.

— Минуточку, а разве она не влюблена в тебя? — остановил его мужчина.

— Сейчас — да, но, судя по всему, она влюбчива и, при должных ухаживаниях…

— А если она однолюбка? С чего ты взял, что она влюбчива?

— Да она влюбилась в меня за пять минут, это и труда-то не стоило.

— О, беспощадная наша мужская логика, — засмеялся Дракон, — легко влюбилась — легко разлюбит, дала мне — даст другому. Бобби, Бобби… — Эвр тяжело выдохнул, сдерживаясь, потому что не любил вот это покровительственное обращение, как к мелкому человечку, каким потчует его иногда и Черин. — В болото легко упасть, но способен ли оттуда кто-то с лёгкостью выбраться? А твои умело расставленные сети, я думаю, не имели ничего общего с прозрачными мелкими родниками. Твоё соблазнение было опасной топью, и девочка в неё шагнула. А вытаскивать мне? Чтобы швырнуть в новое? И сколько на это мне теперь потребуется времени?

— Послушай, Джиён…

— Я могу долго слушать, и могу долго говорить, но одинаково не хочу делать ни то, ни другое. У меня есть другие дела, Чживон, а я вижу быстрое решение проблемы. Девочку должен выебать кто-то, кого она любит. Я уже нашёл этого кого-то. — Дракон сунул руку в карман и достал оттуда толстую пачку долларов, сотнями, около десяти тысяч. Он шлёпнул её о грудь Бобби, отпуская, так что тот вынужден был поймать, чтобы она не рассыпалась, полетев бумажным дождём с Лишань. Освобождёнными руками Джиён достал сигарету с зажигалкой и закурил. — Это тебе бонусом, за нервишки и моральный ущерб. Трахни её, ладно? И катись, куда угодно.

Бобби хотелось кинуть деньги в лицо Дракону, хотелось отказаться и врезать этому змееподобному мудаку, который считает, что всё можно купить, абсолютно всё и, что самое гадкое, у него это получается. Он король жизни, своей, чужих, покупает, продаёт, платит и принимает плату. Что будет, если отказаться? Джиён сообщил между строк, что покатится Бобби только после того, как закончит дело. А без этого его не выпустят? Да и показать, что у него, наёмника, Эвра, есть какая-то мораль, которой можно нанести ущерб, это выдать слабость, а у него их не должно быть. Переспать с девушкой, которая не возбуждает — что с того? Это очередное задание, заказ. Ему всё равно на Элию и на то, с кем спать. Бобби убрал деньги в карман, напустив на лицо каменное выражение.

— Вот и славно, — докурил Джиён, потушив окурок о нефритовую пепельницу, уже стоявшую тут (видимо, не в первый раз выходит подымить).

Они вернулись в дом, где Элия всё с тем же искренним изумлением изучала каждую деталь интерьера, от пола до потолка. В этот момент её волновало миниатюрное воспроизведение того монумента с площади, с танцующими мужчиной и женщиной. Статуэтка была позолоченной, но копия точная.

— А вы знаете, кто эти двое? — спросила девушка у Дракона. Чживон же говорил ей, что его друг — умный.

— Конечно, — сиял мужчина, пока молодой человек отходил от него, возвращаясь к Элии. — это танский император Сюаньцзун и его возлюбленная — Гуйфэй, одна из четырёх легендарных красавиц Китая.

— Это она здесь повсюду изображена?

— Совершенно верно. В храме Ляоцзюнь, к которому поднял вас фуникулёр, по преданию, эти двое поклялись друг другу в вечной любви. А внизу, в Хуанци, они, собственно, жили. По одним сведениям, император увидел её впервые в одном из бассейнов, в купальне, по другим — во время танца. Очень романтичные тут места, вдохновляющие. — Джиён двинулся к ним, намереваясь проводить до дверей, и, оказавшись между ними, положил ладони на плечи ему и ей. Элия повела носом, учуяв запах табака. — Гуйфэй была родом из Шаньси, откуда вы сейчас приехали. — Чживон сделал всё, чтобы не реагировать. — Настоящее её имя Ян Юйхуань, то есть, из семьи Ян… — Они оказались у порога, возле которого Бобби уже вытянулся в струну со ставшими жёсткими мышцами. — Ладно, не буду утомлять всей историей, она печально кончилась, в назидание увлекающимся страстями, а вам нужно расслабиться с дороги, повеселиться. Вы будете пока что жить со мной по соседству, в домике вроде этого, но чуть ниже. Приятного отдыха!

Дракон закрыл тёмно-красную дверь за гостями и направился в левое крыло, минуя спальню, за которой расположилась пристройка, совмещающая в себе и ванну-джакузи, и небольшой бассейн, в который подавались горячие воды из источников, чьё благотворное влияние было полезно для сосудов, моторной системы и здоровья в целом. В этом бассейне отмокал друг Джиёна — Чхве Сынхён. Овдовевший год назад, он до сих пор не мог до конца прийти в себя, употреблял наркотики и беспробудно пил, в результате чего Джиёну пришлось буквально силой вытащить Сынхёна из дома и привезти на лечебно-оздоровительный курорт. Однако, вопреки чаяниями, под эрху и сяо, пиликающих народную ханьскую музыку из колонок стереосистемы, господин Чхве сидел с бокалом мерло и пустеющей бутылкой на кафеле.

— Где ты взял вино? — повёл бровью Дракон.

— В Китае нет сухого закона.

— Я заплатил официантам, чтобы они не приносили спиртное.

— Я заплатил охране, чтобы сбегали. — Джиён, вздохнув, сел на край ванны. Сынхён выглядел не намного лучше, чем неделю назад, когда никакущим его грузили на частный самолёт. Что с ним делать? — Что ты там плёл детишкам?

— Краеведческий экскурс. О прекрасной Гуйфэй и влюблённом в неё императоре.

— Красивая и грустная история.

— История об идиоте у руля власти не может быть грустной. Идиоты — смешны.

— Даже влюблённые?

— Тем более. И красивого в этом всём было мало.

— Сложить к ногам любимой женщины государство — разве не красиво? — прикрыл веки Сынхён, делая глоток.

— Чтобы погубить в том числе и её? — Джиён покачал головой. — Сюаньцзун бросил политику, раздал должности родственникам Гуйфэй, кроме выпивки и искусством в компании своей наложницы больше ничем не интересовался. Он настолько потерял голову, что, когда случился кризис и люди обвинили в несчастьях Гуйфэй, он не смог предотвратить её смерти. Её не то вынудили покончить с собой, не то прикончил кто-то из придворных. Если бы император сохранил немного рассудительности, то они оба дожили до смерти вместе, а так его любовь обернулась против них. — Джиён поморщил носом. — Власть дала ему прекраснейшую из женщин, а прекраснейшая из женщин забрала эту власть. В этой цепочке правитель забыл, что откуда взялось. Отказываясь от власти, он отказался от того, что даровало ему Гуйфэй, и потерял всё разом. Становясь рабом возлюбленной невозможно оставаться её защитником. Репутация, Сынхён, великое дело для государей. С них спрос куда больше, чем с простых смертных.

— Я не верю, что ты болтал с братом Тэяна только о всяких баснях.

— Ах, да, я пообещал ему, что за его заслуги Тэян выйдет из тюрьмы через год.

— За его заслуги? Ты оформил уменьшение его срока ещё месяц назад, ты же и так собирался вытаскивать Тэяна?

— Да, но мне же надо было заинтересовать Бобби исполнением задания.

— Аферист.

— Но честный, — захохотал Джиён. — Кроме того, я обещал Тэяну приглядеть за его братом, которому и так то башку пробивают, то челюсть ломают от его неугомонного и свободолюбивого нрава. А что могло быть безопаснее, чем возня с невинной девчушкой? Он собирался на какие-то бои за деньги, когда я его переманил на это задание вольной волей Тэяна.

— А прямо ты Бобби об этом всём сказать не мог?

— И кто меня будет бояться в этом мире, если я всё всем буду рассказывать, Сынхён? Репутация, мой друг, репутация!

— Да иди ты со своей репутацией, — махнул на него мужчина и осушил бокал. — А что с девочкой? Она на самом деле провидица?

— Посмотрим, поизучаем. — Джиён поднялся. — Выключи ты эту депрессивную музыку. Я пять минут посидел, мне уже оскомину набило.

— А ты думаешь, почему я запиваю? Абсолютно то же самое ощущение, на сухую слушать невозможно. — Дракон нажал «стоп» на пульте управления, лежавшего неподалеку от бассейна. — Это не заставит меня перестать пить. Даже великий Ли Бо, живший тут, восхвалял выпивку. Хотя бы вот это: «Говорю я тебе: от вина отказаться нельзя, ветерок прилетел и смеется над, трезвым, тобой».

— Теперь я понял, почему ты столько бухаешь — слишком много барахла в голове, тяжело с такой.

— А с твоей легче?

— Как будто бы да. — Дракон последовал к выходу из большой купальни.

— Джи!

— Что? — обернулся он.

— Я смешон?

— Жалок.

— Это плохо?

— Это грустно.

— И красиво?

— Немного.

— Тогда это хорошо.

— Кому хорошо? Тебе? Мне? — Сынхён не ответил. Джиён вышел. Ничего, он ещё поставит его на ноги и образумит. Вновь раздались звуки эрху и сяо. Похоже, реабилитация займёт больше времени, чем предполагалось. А сейчас снова пора возвращаться к делам. Провидица знала, как кончится жизнь Дзи-си, что же было в пророчестве? Через шпионов и подставных людей Дракон узнал о его существовании, о страхе, который охватил когда-то суеверного и боязливого главаря Синьцзяна. Если внучка выдаст подробности, то ему не составит труда свергнуть этого типа, и кое-кого ещё. Сможет ли внучка выдать подробности? Оставалось немного подождать.

Примечания:

* Кто успел забыть — это название Китая, сноска с подробными объяснениями уже была в главе про Шэньси:)

**годао — автодорога государственного значения в КНР, разновидность самых важных и крупных трасс, чьё наименование начинается с буквы G (годао)

Способности

Последовавший остаток дня вернул мне прежнего Вона, каким он был в Хэншуе, до появления Чонгука, чья агрессивность внесла окончательный разлад между мной, Ви и моим молодым человеком (как, по-прежнему, горделиво произносила это я про себя, вслух совершенно не в силах озвучить подобный статус, казавшийся мне интуитивно незакрепленным, чем-то не узаконенным, а чем — не ясно). Сопровождающий в чёрном костюме провёл нас чуть ниже по склону к домику поменьше, с вздёрнутыми вверх углами рёбер крыши; маленький зальчик, раздельный санузел и спальня в старинном китайском стиле очень мне понравились. А вот одна единственная кровать в спальне, пусть и большая… Я не знала, чего от неё ждать. Или, вернее, я не знала, чего мне ждать от себя и Вона. Дам ли я ему отпор, если он полезет приставать? И будет ли он приставать? А если он не будет, то что стану делать я? Вопросы роились кучей в голове, пока мы осваивались, разбирая свои скромные вещи из сумок. Вон сказал, что мы дня два тут пробудем точно, пока он кое-что уладит. Я так поняла, что с какой-то подработкой, потому что он сослался на Джиёна, своего друга, определённо богатого мужчину, иначе откуда всё то, что я наблюдала вокруг, вплоть до охраны? Но это давало и несомненные плюсы: я не переживала пока что за нашу с Воном сохранность. Если оберегают его знакомого, то и мы под купол этой опеки невольно подпадаем. Здесь не должны нас достать люди, желавшие мне зла. Относились к ним всё-таки золотые или нет? Когда-нибудь я узнаю ответ, хотя бы натренировав свои способности и заглянув в неведомые дали прошлого или будущего.

Ужин принесли прямо в наш павильончик. Ничего не нужно было делать, только принимать щедроты гостеприимства Джиёна. Мы с Воном разложились на кровати, включив для фона телевизор и, понимающие, что вновь можем отдохнуть под надёжной крышей, накинулись на еду. С сытного завтрака в доме Черин прошло много часов, а по дороге мы перебивались какими-то закусками и, естественно, такой крепкий и энергичный парень как Вон требовал внушительной порции пищи для восстановления сил. Я украдкой любовалась им, как он хватал палочками кусочки цыплёнка в кунжутном соусе, как проносил рис с овощами до рта, косясь на экран и иногда улыбаясь мне. От каждой его улыбки я краснела и отводила глаза. Небрежно разлохматившаяся челка, следы давних ссадин в виде тонких и едва заметных шрамов над бровью, неподалёку от губ, создавали Вону образ одновременно цельно-постоянный и неуловимо-ускользающий, что-то вроде ветра, потенциал которого вокруг нас всегда, но дуть начинает временами, а поймать его и вовсе дело неисполнимое. Из-за мыслей и сдерживаемых эмоций, которые отвлекали меня, я ужинала раза в два дольше, Вон же, закончив с едой, вытер салфеткой губы и принялся комментировать шоу, которые крутили по включенному каналу. Он шутил, смеялся и рассказывал о давних случаях, какие с ним приключались в дороге. Дорога занимала добрую половину его жизни, с тех пор, как он получил права на вождение мотоцикла. Вон говорил о пути и передвижении с фанатизмом и энтузиазмом, сравнимыми разве что с моим восторгом перед самим Воном. Только вот когда он повествовал о быстрой езде и ощущаемой при этом свободе, меня он словно и не замечал, и не видел, и становилось одновременно здорово от его азарта, передающегося мне, и тоскливо от его удаленности, не физической, а внутренней. В его зрачках бежала полоса, очерченная белыми сплошными или пунктирными линиями и уходящая к горизонту, и конца этому горизонту не было. Мне захотелось снова взять его руку и попытаться теперь уже увидеть его будущее, но стало страшновато. А что, если я увижу там что-то для себя нерадостное, неприятное, разочаровывающее? Если мы расстанемся, пусть даже нескоро, я не хочу об этом знать сейчас. Знать о конечности счастья, когда оно в твоих руках — это уже потерять его часть. Так устроены люди, они переживают о том, чего ещё нет и близко, но ведь и тучи на небе, предвещающие дождь через два-три часа, отменяют продолжительную прогулку. Я собралапосуду с кровати и переставила её на стол. Посмотрела на постель. Вон увлечено глядел начавшийся фильм, полностью вертящийся сюжетом на драках и боевых искусствах.

— Я пойду, ополоснусь с дороги, — сообщила я, гадая, к чему готовиться и готовиться ли?

— Хорошо, — кивнул Вон и, отвлекшись от экрана, с хитрецой посмотрел на меня. — Позовёшь потереть спинку?

— Вон… — смущенно взяла я одну ладонь в другую, не зная, как закончить фразу. Нужно дать понять, что я так быстро и просто к себе его не подпущу. Не потому, что не хочу, а потому, что не положено и неприлично. Как я буду выглядеть в его же глазах, если позволю войти к себе, пока принимаю душ? Всякая девушка, мне думалось, желает выглядеть добродетельной, ведь не на этом ли качестве основывается уважение к ней парней?

— Ладно-ладно, я не буду врываться, — заверил он тут же, возвращая внимание к телевизору. Успокоенная нравственно, но не чувственно, я отправилась мыться.

Ночью я пристроилась на самом краю кровати, боясь коснуться ненароком Вона, и обострить свои же натянутые нервы. Когда рядом был Ви, я так не переживала. Почему? Потому что считала его бесполым духом, а знай я, что он такой же парень, как Вон, каково бы мне было? Ви, то есть, Тэхён, говорил с Чонгуком что-то о лжи, когда я услышала их, что я приняла бы его за вора, застань в комнате… Неужели обман был не специальным, а вынужденным? Но это не отменяет того, что он пробрался в мою комнату и копался в моих вещах.

Вон внезапно коснулся меня, и я вздрогнула от неожиданности. В совершенной темноте, потому что окна выходили на неосвещенные заросли вершины Лишань, я могла видеть только слабые светлые пятна рук, плеч, лица и груди Вона, неприкрытые одеялом. Развернув меня к себе, он принялся целовать мои губы, прижимаясь всё теснее. Не разделенные почти ничем, кроме моего нижнего белья, мы в момент перешли черту безобидных и невинных отношений. Ладони молодого человека разжигали во мне желания, прежде неизвестные, но понимаемые. Я старалась не концентрироваться на этих касаниях, боясь, что погружусь в транс видений. Не закрывая глаз, я растеряно плутала пальцами по плечам Вона, не имея представления, что делают девушки, которым приятны поцелуи, но которые не хотят доходить до конца. За стенами домика поднялся ветер, и ветки сосен стали скрести по крыше. Рука Вона, дойдя до моего бедра, остановилась в ту секунду, когда я уже собралась упереться в него и не дать с себя ничего снять. Он пожелал мне спокойной ночи и, поцеловав ещё раз, вернулся на свою половину кровати. Разворошенная, как угли после костра, я уставилась в потолок. Тлеть, разгораться или гаснуть? Жаль, что он не обнял меня сзади, чтобы уснуть вот так, вдвоём. Это было бы мило. Но не все ведь любят спать с кем-то, не все умеют высыпаться в позах, непривычных для них. Если Вон предпочитает пространство в постели и отсутствие каких-либо преград на пути его спящего тела, то это свидетельствует о том, что не было у него до меня девушек, с которыми он выработал бы привычку спать в объятиях. Мне хотелось самой прильнуть к нему, но я не решилась, посмотрев на светлеющее во мраке отвернутое плечо. Всему своё время.

Следующие два дня уподобились началу медового месяца, так это всё было беззаботно, радостно, счастливо. Высыпаясь, мы завтракали, опять же, прямо в спальне. Вон звонил по внутреннему телефону и заказывал официантам те или иные блюда. Потом мы спускались на фуникулёре вниз и катались по окрестностям на байке, побывав и на кургане Шихуанди, и на раскопках его терракотовой армии, что находились немного в стороне, в крытых археологических амбарах. Я прошлась вдоль рядов глиняных воинов, вспоминая то утро, когда с тремя товарищами оказалась в Шэньси. Воистину, те призраки, вышедшие из тумана, очень напоминали этих, стоящих ниже уровня земли, в ямах-коридорах, умещавших даже колесницы. По предположениям ученых, участвовавших в раскопках, эти сотни солдат лишь малая часть из тех, которых ещё хранит земля. Поддаваясь впечатлительности, я начинала представлять, как эти воины оживали, обнаруженные археологами, и выходили наружу, чтобы взяться за оружие и отправиться служить Джоуми, чтобы оберегать императорское наследие до тех пор, пока Цинь Шихуан в каком бы то ни было виде не возродится.

Мы обошли все термальные источники, купальни и бассейны, оставшиеся или восстановленные со времён династии Тан, прогулялись вдоль всех прудов, на которые когда-то вот так же любовалась красавица Гуйфэй, чью очередную статую, белоснежную, как гипс, я нашла возле воды. Полуобнаженная, императорская наложница застыла в веках, улыбаясь и символизируя любовь, которую ничто не властно разорвать. Но и у этой любви был печальный конец. С восхищением и жалостью я думала об этой женщине, каждый раз замедляясь, когда мы с Воном шли мимо её изображений. Хуанци, переполненный воспоминаниями о легендарных событиях и эпохах, несмотря на восторг и замирание души пред окружающим величием, вызывал грусть. Кроме того, к концу второго дня стала ощущаться непоседливость Вона. Ему снова не терпелось двигаться дальше, уехать куда-нибудь. Он говорил об этом вскользь, всего два раза, как о неблизкой перспективе, но всё же движения его рук при этом и взгляд, ищущий даль и ровный асфальт, по которому можно разогнать Волчицу, выдавали его стремление сменить локацию. Куда он в конечном итоге едет? Он знает? Я спросила его об этом прямо, но Вон ответил, что жить интереснее в движении, к тому же, зарабатывать тоже приятнее разной работой, а не рутиной на одном месте. Я смотрела на него, и в момент, когда моя надежда на спокойствие и семейную жизнь в доме, вроде того, каким владела Черин, подтачивалась, моё сердце жгло от любви к этому парню, которого тем сильнее мне хотелось понять, чем сильнее я не представляла, что за образ жизни для нас он избрал. Да и была ли мне разница? Ждут испытания и трудности, что-то, что не всегда мне понравится, или даже не будет соответствовать моим мечтам, но рядом будет Вон, всегда готовый помочь, спасти, поддержать. Может, в этом есть смысл и прелесть, срываться и уезжать куда-то, когда судьба не приносит никаких радостей? Может, искать их проще и слаще, чем пытаться создать? Главное, чтобы это колесение по свету не было бегом от самого себя, тогда оно точно ни к чему не приведёт.

Вечером мы опять поднимались в кабинке по канату. Она медленно ползла, открывая нам горизонт всё шире, богаче и раздольнее. Совсем поздно мы не возвращались, чтобы успеть до закрытия работы фуникулёра. Карабкаться на Лишань пешком целое испытание, которого мы успешно избегали. За два дня мы с Воном умудрялись выдыхаться и без этого, бродя по всем закоулкам района Линьтуна. Он отлучался от меня ненадолго, буквально часа на три за эти дни, для каких-то тех самых дел с Джиёном, ради которых сюда привёз меня, и, как сообщил сам, смог заработать. На мой вопрос «как?» Вон с улыбкой отмахнулся. Я перевела взгляд с земли на небо, к которому мы потихоньку становились ближе, но до которого всё равно не дотянемся.

— Смотри, месяц родился! — показала я пальцем на тощую проявляющуюся дольку луны, вертикально ухмыляющуюся тем, кто обитал внизу. Вон посмотрел, куда я указывала, и его улыбка стала беднее на радость.

— Вижу.

— Бабушка говорила, что я лунный ребёнок. Но советовала ориентироваться на солнце.

— Луна отражает солнечный свет, не всё ли равно? — помрачневший почему-то, откинулся на спинку стульчика Вон.

— Не знаю, — пришла я в замешательство. Да, у луны нет своего света, это правда, она только отзеркаливает.

Выйдя из кабинки, Вон сказал, что ему нужно отойти, чтобы я шла в дом, а он придёт позже. Не подав мне руки, как обычно делал, он поспешил вперёд, растворяясь среди тропинок, плутающих между соснами и кипарисами. Иногда смена его настроения, а следом и поведения обескураживала. Я добралась до двери и, когда вошла, оставила её открытой, чтобы Вону не пришлось стучать и ждать. Куда он ушёл? Опять к Джиёну?

Пройдя в спальню, где привычно включила телевизор, я подошла к зеркалу. Начавшие отрастать волосы создали тот самый визуальный ужас, который бывал, когда я жила в Тибете. Белые корни у тёмных волос смахивали на проплешины, если не присматриваться. Нужно покраситься вскоре опять, потому что ждать, пока отрастёт достаточная длина — слишком долго. Расплетя косу, которую носила днём, чтобы не развевались пряди при езде на мотоцикле, я поизучала фиолетово-синий цвет, оставшийся после помывки. Да, лучше взять ещё черной-черной краски и затемнить всё полностью. Вона всё не было, и я решила принять душ до ужина, а не после, как обычно делала. Но и когда я вышла из ванной, молодой человек так и не пришёл. Меня стало одолевать волнение. Опустившись на кровать и уставившись на какую-то китайскую комедию, я не могла понять, в чём её суть, потому что думала о Воне. Куда он запропастился? Сходить к Джиёну и спросить? Я подошла к окну, за которым небо затягивало облаками. Ещё недавно было видно месяц и появляющиеся звёзды, а теперь почти ничего. Неужели намечается непогода? Ничего ведь её не предвещало.

Уже почти решившись на поиски Вона, я услышала его поступь. То есть, сначала я её не узнала, испугавшись, потому что она была немного не такой, как всегда. Но, попятившись в угол от неизвестности, я увидела на пороге спальни именно его, скидывающего один ботинок, который никак не хотел слезать следом за вторым, откинутым у входа в дом. В руке его была полупустая бутылка с золотистой жидкостью, которую он грохнул на тумбочку, чтобы отделаться от непослушной обуви. Я с изумлением глядела на него, принявшегося избавляться от куртки, что получалось тоже как-то дёргано и неумело. Да он же хорошенько выпил! Я не видела до этого, чтобы Вон хоть немного пьянел… даже на мой день рождения, когда он выпил шампанское… я выпила больше, и он вёл себя, как обычно. Но сейчас…

— Ты выпил? — зачем-то спросила я об очевидном. Вон поднял глаза и нашёл меня ими.

— Да, немного, — расплылся он, кивнув на бутылку. — Ещё немного захватил, допить тут.

— В честь чего ты вдруг это решил? — напряглась я, бессознательно, каким-то врожденным чутьём отрицательно относясь к выпившим до охмелевшего состояния людям.

— А почему бы нет? — пожал плечами он. — Я получил неплохие деньги, это уже один из поводов.

— Ты даже не поужинал? — не узнавая его, волнуясь и переживая (что с ним такое?), скрестила я руки на груди и так и стояла, разделяемая с ним кроватью. Он плюхнулся на неё с другой стороны.

— Как я мог? Мы же ужинаем вместе.

— Может, и выпить нам следовало вместе? — сердящаяся, стараясь сдержать гнев, я со злобой косилась на бутылку.

— Хочешь?

— Нет! — отрезала я.

— Тогда я закажу ужин, — пробубнил Вон и, подняв трубку, слегка заплетающимся, но верным языком обозначил обычный наш заказ. — Сейчас принесут. Садись, чего ты встала? В ногах правды нет.

— Я не понимаю, что произошло. Ты вдруг резко ушёл, я думала, что по делу, а ты напился…

— Не напился, а выпил, — поправил с насмешкой Вон. Как будто это что-то меняло!

— У тебя… бывают проблемы с алкоголем? — пытаясь успокоиться, села всё-таки я. А если ему нужна помощь? Если у него есть такой порок и тяга? Вон хмыкнул.

— Нет, у меня с ним всё отлично. Мы дружим, — посмеявшись, он поднялся за бутылкой и стаканом.

— Тебе не достаточно?

— Перед едой нужен аперитив, — подмигнул он, наливая себе. Я отказалась ещё до этого, и только это остановило меня сунуть второй стакан под горлышко. Пусть бы посмотрел, как это выглядит со стороны! Он замер со стаканом и, развернувшись на меня, задумчиво и приглушенно проговорил: — Я после ужина скажу тебе, зачем я выпил, ладно? — Что-то вразумительное, появившееся в интонации при этом, примирило меня на некоторое время с его состоянием.

За ужином, сытным и вкусным, Вон опустошил бутылку. Но закуска не впитывала в себя всё абсолютно, нейтрализуя градусы, поэтому под конец он был по-настоящему пьян. Нет, он стоял на ногах, хоть и покачиваясь, и даже не засыпал, но все его манеры, разговоры и взгляды принадлежали пьяному человеку. Когда я убирала посуду с постели, ветер поднимался, и опять ветки начинали стучать по крыше и даже скрипеть по стеклу окна. Поправив поплотнее шторы, одна к другой, без зазоров, я обернулась и наткнулась на взор Вона, исподлобья устремившийся ко мне. Сжавшись от обиды на то, что он позволил себе при мне стать таким, я всё-таки ждала объяснений. Он молчал.

— Ты сказал, что объяснишь, почему выпил. — Разгоряченный острой курицей и алкоголем, он ещё минут двадцать назад разделся до пояса и теперь, подобно охранному псу, завидевшему незнакомца, приближающегося к его территории, стал подниматься, чтобы подойти самому. От него пахло спиртным, стойко и жарко, так что и меня грозило бросить в пот от того только, что нахожусь близко с пышущим нетрезвостью Воном, выглядящим прочно, порочно и опасно, как если бы держал кнут, указывая на то, кто в доминирующем положении.

— Помнишь, я тебе как-то говорил, что не все парни могут быть наглыми и безрассудными? — Он подошёл так близко, что пряжка его ремня коснулась моего живота. Отклоняющийся корпусом назад, чтобы удобнее было смотреть мне в лицо, Вон протянул одну ладонь и положил мне её на щеку, а другую пристроил на талию.

— Помню, — несмело сказала я.

— А ещё я говорил, что чтобы позволить себе что-то, иногда нужно выпить для храбрости…

— Выпить, а не напиться! — упрекнула я его, но он уже притягивал меня к себе, откидывая волосы назад и приникая поцелуем к уху, возбуждено дыша в него, кусая за мочку, опускаясь губами ниже. — Вон, это всё можно было сделать и не напиваясь! Ты мне не нравишься выпившим.

— Ты ещё не узнала меня таким до конца, — шепнул он, продолжая сминать меня и влажно оставлять следы на шее. Его руки принялись меня раздевать. По крыше застучал дождь. Неожиданно, весь день погода была прекрасной.

— Вон, я не знаю, для чего тебе нужна была храбрость, но… — Он заткнул мне рот поцелуем, схватив пальцами за подбородок и проникнув внутрь языком. Я не любила вкус такого крепкого спиртного, но в виде коктейля из виски, уст Вона и пронырливого языка Вона, он показался мне сносным, и отдаленно приятным. Развязность, в которую превратился поцелуй, шокировала первые несколько секунд, а потом, сопровождаемая крепкими руками на моих бёдрах, возбудила и меня, хотя умом я понимала, что всё это очень нехорошо, и Вон не должен был напиваться для того, что задумал, и зря он задумал это так быстро. Я едва оторвалась от него, когда губы загудели от притока крови, родившегося в жадных засосах. — Вон, перестань, давай не будем этого делать так…

— Так — это как? — посмотрел он на меня, забравшись ладонями под майку и гладя мой худой живот.

— Вот так… спонтанно, спьяну.

— Спонтанно? А ты хочешь всё по сценарию? — Вон подхватил меня под бёдра и, поддерживая за них без труда, как если бы я ничего не весила, вынудил повиснуть на нём спереди, обхватив ногами торс, а руками шею. Теперь его выпирающая вперед пряжка упёрлась в меня прямо сквозь тонкую ткань трусиков. — Элия, это было бы так скучно, да и за что ты переживаешь? Я не настолько пьян, чтобы не понимать, что делаю…

— Вон, я просто… ну, не готова, что ли. — Он нахмурился.

— Не готова? А что нужно такого особенного для подготовки? — Положив меня на постель, Вон навис сверху. Где-то вдали послышались раскаты грома, и дождь усилился, тарабаня по крыше.

— Мы так мало знакомы… — Он опустил лицо к моей груди и, схватив майку за бретельку, потянул её. Я поймала его кисть, пытаясь остановить, но не сумела перебороть силы ручищи Вона. Он спустил майку наполовину, обнажив одну мою грудь, и впился в неё губами. Стыд и алая краска залили мне лицо и шею. — Вон, Вон! Пожалуйста…

— Я хочу тебя, хочу сейчас, — пробормотал он, мимолётно отвлекаясь и стаскивая вниз уже вторую половину майки.

— Вон, пожалуйста, давай подождём, давай сначала определимся с местом жительства…

— Я не могу больше ждать, красавица, я хочу тебя с первого взгляда, ты же знаешь, я полюбил тебя и… — Его пальцы потащили с меня трусики, забравшись под резинку. Я взвизгнула, хватаясь за них и пытаясь его остановить. Запах спиртного резал дыхание, так что почти слезились глаза. Послышался второй раскат грома, ещё более мощный, приближающийся.

— Вон, прошу тебя, Вон! — Я не могла представить себя без всего, при свете, под парнем, пусть он и мой молодой человек, но какой-то частью разума я поймала себя на мысли о том, что он мне как будто чужой, мы не настолько близки, чтобы случилось подобное. Он остановился, разъярённо подняв ко мне лицо. Я поспешила натянуть майку обратно.

— Что не так?! Что тебе не нравится?!

— Я… я… — «Не знаю» — это отсутствие довода. Я не могу сказать вот так глупо «не знаю», но больше сказать мне нечего. Что мне не нравится? Что он пьян, но это мы уже обсудили, и он признался, что выпил для храбрости. Что он слишком торопится? Но он всегда таким был, рубил с плеча, решал налету. В этом и есть Вон — в скорости и быстрых поступках. Он приподнялся и, надменно дёргая желваками, встал в ногах, возле кровати, уперев руки в бока.

— Ты не любишь меня? — спросил он.

— Я?! Да как ты мог подумать такое? Я же… поехала бы я с тобой, если бы не любила? Вон, ты что…

— Ты не любишь меня! — с презрением брызнул он этой фразой, искажённой пьяным негодованием. Вон резко направился к двери. — Если я тебе не нужен, так я уйду прямо сейчас, и беспокоить тебя больше не буду! Мы больше не увидимся, Элия, прощай! — С этой раскалённой и жуткой тирадой, он, не надевая футболки, схватил свою куртку и, напяливая на голое тело, совал правую ступню в ботинок. Я подскочила, не веря своим ушам. Нет, только не это!

— Вон! Вон, постой, пожалуйста! — Я подбежала к нему и, вцепившись в куртку, попыталась с него её снять обратно, но он крепко держал её, не сдаваясь. — Вон, останься, пожалуйста! У меня же никого кроме тебя нет! Я люблю тебя, люблю, правда! Пожалуйста, останься со мной, не уезжай никуда, не надо, Вон! — Я буквально обвисала на нём, спотыкаясь, суетясь вокруг него, преграждая ему дорогу к выходу. Он отпихивал меня, но не сильно, наперекосяк втиснувшись в куртку. Пьяный, шальной и будто обезумевший, он застрял в дверном проёме из-за меня, готовой упасть ему в ноги и молить, чтобы он остался, потому что без него я на свете одна, совсем одна, и люблю я его безумно, с пылом и страстью, какие даруются, возможно, один раз в жизни, и то не всякому. И я не знала, что более кошмарно: что останусь брошенной им, или что он, в таком состоянии, может сломать себе шею при спуске с горы, или мчась прочь на Волчице. — Вон, я молю тебя, послушай, я люблю тебя, правда!

После долгих пауз, препирательств и молчаливых тяжелых придыханий с укоряющими взаимными взглядами, Вон откинулся к стенке и закрыл веки. Я плакала и тряслась рядом, автоматически за что-то извиняясь и вытирая мокрые глаза и щеки. Небо, похоже, решило меня поддержать, и обрушило на Лишань потоки воды.

— Так не любят, Элия, — прошептал хрипло Вон, не размыкая век. Руки его сжались в карманах в кулаки. — Ты мне не доверяешь, ты не хочешь быть моей. Ты меня не любишь.

— Это не так, не так, — захлёбываясь рыданиями, держась на грани ужаса, что не удержу его и потеряю, я сломлено и украдкой, как бы прося разрешения, прижалась к нему и прильнула к его голой груди, положив на неё ладони. — Я люблю тебя, и хочу быть твоей. — Мы замолчали, но тишины не возникло; капли бились о крышу, стёкла и стены.

— Хочешь? — холодно, с недоверием переспросил Вон.

— Хочу, — подняла я белый флаг. Короткая заминка, и выдох облегчения вырвался у Вона, а после и у меня. Я почувствовала, что он останется.

— Идём в спальню? — ещё раз уточнил Вон. Я кивнула.

— Только… выключи свет, — смущенно попросила я.

Свет был потушен, и куртка Вона слетела с него куда-то в угол. Я забралась на постель, и он забрался тоже, после того, как снял с себя джинсы и трусы. Глотая спазмы в горле, я лежала на спине, подчиняясь Вону и его желанию, я не могла его отвергнуть и, должна была признаться, тоже частично всего этого хотела, но только как-то не так, как-то по-другому. Как? После свадьбы, как и предупреждала меня Черин? Но Черин здесь нет, она не играет больше роли в наших судьбах, что я могу сделать, если осталась один на один с Воном и могу его потерять? Я позволила снять с себя всё и почувствовала тяжелое мужское тело, придавившее меня к матрасу. Запах проспиртованного поцелуя намекал на ошибочность действий. Слёзы текли по инерции, а непогода, разбушевавшаяся за окном, пугала. Буря, не меньше, налетела на вершину Лишань. Дыхание Вона над ухом и у моих губ не заглушало вихрей и ударов ветра. Он был между моих ног, вторгался в меня, напряженную и испуганную, и в тот момент, когда всё начало происходить, вспышка молнии, такая ослепительная, что прорвалась даже сквозь шторы, разразилась одновременно с громом, способным оглушить и битву миллионных армий. Этот гром перекрыл бы марш и фестиваль барабанов. Резкая боль вонзилась в чресла, как будто молния ударила именно туда. Я закричала, не слыша собственный крик под хлещущим дождём, под эхом грома, воем ветра. Вон был слишком пьян, чтобы это замечать, а мне было слишком больно, чтобы прозреть после вспышки. Я увидела вокруг всё совершенно белым, слепящим, непроглядным светом. Так показывают в фильмах попадание в рай, где голос Бога говорит с умершим. Белым-бело и нет никаких границ, рамок, нет времени и пространства, протяженности и очерченности. И я не ощущала в этом всём себя. Где я? Есть ли я? Туннель света и больше ничего. Вроде бы чувствуя руки и ноги, я водила ими, пытаясь вывести под взор, но их никак не появлялось. Я закрутилась вокруг себя, или хотела закрутиться, но ничего не вышло. Начала охватывать паника. Только что рядом был Вон, он же со мной, я с ним, где же он? Вон, спаси меня, прошу, появись хотя бы ты! Затрепыхавшись, я стала гаснуть. То есть, эта дикая, кричащая белизна стала потухать и превращаться в полумрак, а потом и темноту, ту самую, которую я уже умела опознавать. Чернота, служившая фоном для видений. Но прежде чем она застила мне взгляд, я на миг прозрела, увидев всё так же движущегося на мне, выгнувшей спину, Вона, а потом… потом замелькали совсем другие постельные сцены… это всё ещё был Вон, но под ним уже была не я… это была другая девушка, и другая комната, другой цвет простыней… а вот ещё одна, и снова сменилась обстановка… уже день, в окно падает свет… третья, она старше предыдущих, комната роскошнее, очень дорогая мебель… четвёртая, и явно гостиничный номер… пятая и дешевый гараж, и они занимаются этим на мотоцикле…шестая и диван, слышны звуки музыки и вечеринки за стеной… седьмая, восьмая, девятая… салон машины, обшарпанная комната, девичья спальня… десятая, одиннадцатая, двенадцатая… обитый велюром диван огромного зала, переулок с кирпичной стеной, снова приличная спальня… я перестала успевать соотносить девушек и декорации, они мелькали и мелькали, несясь со скоростью перемотки видео, я сбилась со счета и понёсся четвёртый десяток… меня мутило, кружилась голова, как будто я пересмотрела чего-то неприятного, чего-то интимного, порнографии, не предназначенной для моих глаз, с молодыми и более зрелыми, разными девушками и женщинами. И вот, когда кадры замедлились, подходя к концу, я увидела Черин. И Вона, всё так же сверху имеющего женскую фигуру под ним. Черин! Черин! Я проорала ещё раз, увидев уже себя, китайский стиль спальни павильона и Вона, ошарашено остановившегося, чтобы понять, почему я ору, будто резанная. Я собрала все силы и, отшвырнув его прочь, выкатилась из-под него, упав на пол. Дрожа, задыхаясь и плача, я пыталась сопоставить всё, что увидела.

— Элия, что с тобой? Элия! — Я вроде бы слышала голос Вона, но где-то за пределами этого мира, или наоборот, за пределами моего мира, в который я попала, странный мир потустороннего, где нет прошлого, настоящего и будущего, лишь сплошной цикличный поток по которому вращаются совершённые и совершаемые эпизоды. Стукнувшись коленкой о столик, отползающая на четвереньках, я взялась за него, чтобы подняться, но меня опрокинула новая волна. Семейная пара лет тридцати пяти, дня три назад, они пили здесь шампанское, празднуя годовщину… одинокий мужчина лет сорока ставит на столик ноутбук, приехав отдохнуть, но не в силах забросить дела… другая пара, помоложе, ещё неженатые, собираются на экскурсию, это было недели две назад… горничная задела столик локтем, пылесося ковёр под кроватью. Я отпустила столик, оттолкнув, и он завалился вместе со статуэткой денежной жабы на нём, позолоченной и тяжелой. — Элия, ты меня слышишь?! — Я попыталась осознать происходящее, стукнувшись спиной о стену. Возле меня стоял Бобби… Бобби? Вон… Чживон… как его называли все эти женщины? Почему? Черин стонала «Бобби», когда он пронзал её до предела… — Элия?

— Убери от меня руки! — закричала я, сторонясь и отодвигаясь, боясь вернуться к видениям, потому что буквально всё, что трогало меня, порождало иллюзии, миражи… Нет, видения. Видения прошлого, истории, случившейся с тем, что меня коснулось. — Отойди, уйди от меня! — выставила я вперёд ладонь, своими паникой, безумием и страхом испугав и Вона. Створки окна распахнулись от удара штормового ветра, задрав шторы и тюль к потолку, и спальня вмиг приняла вид перевёрнутой вверх дном, всё, что могло взлететь — взлетело. Вон бросился закрывать окно, запирая его и промокнув, но в комнату успел натечь ливень, косой и озверевший, совсем как я. Удары грома били по слуху один за другим.

— Элия, что случилось?! — докричался до меня, наконец, парень, не осмелившийся приблизиться.

— Ты спал с Черин… ты спал с Черин! — бросила я ему обвинение, и если сначала оно имело вдвойне осуждающую окраску с подтекстом «с собственной кузиной!», то уже через секунду я поняла, что никакой кузиной она ему не была. И хуже всего, что глаза Вона подтверждали оба предположения, и о том, что они были любовниками, и о том, что Черин ему не родственница. Он утопил в немом признании последние сомнения. Я пыталась отдышаться под шквалом произошедшего, пыталась выжить от ударной дозы экстрасенсорики, выжавшей меня до ватности ног.

В полной темноте почему-то было почти светло от непрекращающихся вспышек молний на улице.

— Да, я с ней спал, — не полностью протрезвевший и гордый, сказал Вон. Я заплакала опять. Несмотря на всё увиденное, на те его безразборчивые связи, на неприглядность сцен, что для меня были так болезненны, я не могла поверить в это и понять, как влюбилась в подобного человека? Не только влюбилась, но продолжала любить, несмотря на явную измену. Предательство, происходившее через стенку, пока я спала, мечтая о светлом будущем, свадьбе и Воне-муже, которому рожу детей и буду готовить завтрак, обед и ужин, где-нибудь высоко в горах, подальше ото всех, в собственном домике. Пока я тешила себя этими фантазиями, он оргазмировал на Черин, впивающейся в его спину ногтями, из-за чего он заламывал ей руки, чтобы «не оставляла следов», а она смеялась и кусала его губы, чтобы позлить. Не знаю, было ли мне больнее, когда десять минут назад разорвалась моя плева, или растоптанное сердце болеть уже не в состоянии, убитое болью напрочь?

— Почему? За что?! — всхлипывая, сползла я на корточки, поджав к себе коленки и уткнувшись в них. Проведя пальцами по ногам, я почувствовала на них кровь и, пристыженная и осознающая, что произошло, взвыла громче. Вон сел на кровать, не глядя на меня, напряжено слушая грозу. Она и не думала утихать.

— Я взрослый мальчик. Мне надо иногда трахаться. — Это объяснение, каким бы грубым и подлым оно не было, каким-то образом позволило мне немного приободриться. Мужчины, конечно, хотят секса. Он не требовал его от меня, но нашёл, где мог. Но он привёз меня в дом своей любовницы! Он выставил меня такой дурой… какой не выставил даже Тэхён, провернув дело с духом-хранителем. Он не потешался за моей спиной с Гуком и Шугой, если вспомнить, были моменты, когда они прокалывались, начиная общаться, как и положено друзьям, но Вон с Черин не дали повода для подозрений. Они были безупречны во лжи. — Ты увидела, как мы с ней трахаемся? — спросил он. Я стиснула зубы, чтобы не впасть в истерику, забившаяся и униженная, я хотела бы, чтоб Вон поднял меня, прижал к себе, умолял простить и говорил, что берёг меня, не хотел торопить, ублажал себя с другими, ждал, когда я тоже захочу. Я бы простила его. Я прощу его, пусть только скажет что-нибудь ласковое, объясняющее, оправдывающее всё. — Да или нет?! — настаивал он.

— Да, увидела.

— Что ещё? — как инквизитор задал он вопрос. Да что ему за дело? Что мне за дело! Я не хочу знать о той череде девиц, которые были на его пути, я хочу, больше всего на свете сейчас хочу, чтобы он залечил моё сердце одной-двумя фразами, любящим поцелуем. Да, я крикнула на него и не подпустила к себе, но то был порыв эмоций, шок! Почему он не поймёт меня, не постарается успокоить?

— Я увидела их всех… всех, с кем ты был… не успела посчитать, но их было много, больше сорока.

— Больше, — скупо подтвердил Вон. Я посмотрела на него. Чего же ты ждёшь? Попроси прощения, объяснись! Моя душа принадлежит твоей, я отдалась тебе, потому что не было ничего страшнее, чем потерять тебя, а теперь выясняется, что ты мне и не принадлежал? Я хочу разувериться в этом, обмани меня как-нибудь ещё раз, если увиденное мною правда, мне такой правды не надо, она меня убивает, мне больно от неё.

— А потом я стала видеть всё, что происходило возле этого стола, — зачем-то принялась рассказывать я, чтобы как-то отвлечься от боли. Буря за стенами стала утихать. — Едва коснулась, и всё увидела… прежних постояльцев и отдыхающих.

— А будущее?

— Почему ты спал с Черин?

— Ты видела что-нибудь из будущего?

— Я видела тебя с Черин. — Я опустила лицо, потершись лбом о колени. — Две ночи назад. Ты говорил, что любишь меня, как же можно так любить, чтоб спать с другой? — Цокнув языком, Вон поднял свои боксеры, но увидев, что выпачкан в крови, не стал их надевать. Собрав свою одежду в охапку, перекинув через плечо рюкзак, он шагнул к выходу. По пути к нему как раз была ванная, чтобы зайти и отмыться, и одеться там же. Вон остановился на пороге.

— Любить так нельзя. Но я тебя и не люблю. Это была игра, в которую ты поверила. Ничего личного, Элия, это просто моя работа. Прощай, — мотнул он головой и вышел. Навсегда. Он не подошёл, не попросил прощения, не попытался успокоить меня, продолжить обман хотя бы ради того, чтобы я не сошла с ума этой ночью. Он не остался со мной ни на минуту, просто по-человечески, чтобы не так сильно убить меня. Он ушёл, и я поняла, что навсегда, поняла, что видения будущего, расплывчатые и неясные, которые я не стала ему озвучивать, надеясь до последнего, что они лживы — правда. Я была одна где-то на краю земли, мои волосы снова были белыми, а рядом, не очень близко, появился и сложил свои кольца Чжулун, наблюдая вместе со мной за бесконечной морской гладью.

***

Джиён вошёл в домик через открытую дверь. Её никто не запер. Тропинка, ведущая сюда, была забросана сломанными ветками, а через лужи приходилось перешагивать. Ну и ураган выдался этой ночью! Далеко не суеверный, Джиён вынужден был признать, что совпадение слишком очевидное. Бобби умчался, выполнив свой долг, а когда он его выполнял, творилось чёрти что. Показалось на какой-то момент, что Лишань вырвет из почвы этот необузданный ветер и стряхнёт с неё всех. А гроза? Такой грозы он не видел никогда в жизни. Она била ровно вокруг этого дома, но умудрилась не спалить ни одно дерево. Джиён вошёл внутрь и, не спеша проходя вглубь комнат, натыкался на бардак, перевёрнутые покрывала, вещи, отпинаные с пути девичьи сандалии, одна из которых перевернулась вверх подошвой.

Мужчина замер в проходе в спальню. На огромной кровати, под двуспальным одеялом, виднелась на белой подушке маленькая темная головка, безжизненно покоящаяся и недвижимая. Занавеси никто не разводил, чтобы впустить солнечный свет. А надо бы.

— Уже четвёртый час дня, ты в курсе? — обойдя кровать, Джиён увидел упавший столик и валяющуюся жабу. Подняв мебель, он взял в руку статуэтку, сулящую материальное благополучие, и расшторил окно. Обернувшись, он увидел всё ту же позу, всё то же состояние. Элия, накрывшись по самые уши, смотрела в одну точку, почти не моргая. Джиён присел на постель рядом. — Надо бы встать и поесть. — Ему не отвечали, да он и не сомневался, что так будет. Конечно, тонкий душевный склад юной девицы, ей надо оправиться и прийти в себя. Что ж, способности пробуждены были, пусть оклемается, вечных депрессий не бывает, от них либо излечиваются, либо вешаются. Повеситься провидице никто не даст, значит, у неё нет выбора — только исцелиться. — Что хочешь на завтрак? — Джиён ухмыльнулся, хлопнув себя по колену. — Впрочем, уже обед. — Найдя во второй руке всё ту же жабу, он поставил её на место. — Итак, Элия… Ты можешь продолжать пребывать в этом унынии, но услышать ты меня услышишь. Я обрисую тебе в общих чертах, что же произошло, и кто я такой…

— Дракон, — тихо прошептала она и медленно перевела глаза на Джиёна. — Я знаю, что ты Дракон.

— Как быстро умнеют девушки, став женщинами. Отлично, что ж, одним объяснением меньше, — улыбнулся он. — Если ты знаешь всё остальное — хорошо, если нет, то поведаю. Я нанял Бобби, которого ты называла Воном, чтобы он привёз тебя ко мне. Он наёмник, и, можно так сказать, специализируется на соблазнении женщин. Как ты могла понять на собственном примере, у него это удачно выходит. Похитить тебя был не вариант. По всем слухам и сведениям, тебя нельзя было морально травмировать, но, увы, Бобби не выдержал этой ночью и не дождался, когда ты сделаешь то, ради чего я тебя и заказывал. Не стану томить, мне, как и большинству, нужно от тебя предсказание. Если бы ты была расположена дружески, то согласилась бы по просьбе возлюбленного погадать мне, а враждебно настроенной прорицательнице не знаешь, верить ли? — Джиён вздохнул, достав сигарету. Сунув её в рот, он принялся шарить ладонями по карманам, когда увидел, что кончик сигареты загорелся. Подавив изумление, мужчина посмотрел на Элию и увидел, что она смотрела пристально на его сигарету. Отведя её пальцами ото рта, Джиён повёл бровью: — Ты меня хотела сжечь?

— Нет.

— Тогда спасибо. — Посмотрев ещё раз на тлеющий огонёк, главарь сингапурской мафии продолжил курить, пораженный открытием дополнительных способностей ведьмы. А она, судя по всему, становилась самой реальной ведьмой из всех, каких можно отыскать на планете. — Немного отвлекусь от темы, делясь жизненным опытом. Не то чтобы успокоить тебя хочу, но если захочешь утешиться, ты найдёшь в этом что-то. Понимаешь ли, девочка моя, в этом мире очень мало кому можно верить. Особенно лучше не верить мужчинам, если ты женщина, и не стоит верить женщинам, если ты мужчина. Со своим полом номера не всегда прокатывают, а вот с противоположным — ну вовсе тёмный лес. Жизнь — это тебе не пирамидки в песочнице лепить. В жизни полно ублюдков, обманщиков, подонков, преступников. Их было и будет больше, чем хороших людей. Это не я придумал, и не ты — таков факт. Напоремся мы на плохих или хороших — тоже зависит не от нас, в любом случае с годами мы будем встречаться и с теми, и с теми. Отличить одних от других тоже не всегда возможно, знаешь, почему? Потому что одни и те же люди хорошие с одними, и плохие с другими, и иногда, зло причинят нам или добро, зависит от нас. А иногда и нет. Как же быть? Да никак. Не верить никому. Ужасно и трудно? А вот так сопли размазывать по подушке весело и легко? Эх, Элия, Элия… Я, к сожалению, ничем не могу помочь в ситуации с Бобби, потому что вроде бы и я её создал, но Бобби мне не принадлежит, да и твои чувства уже познали горе разочарования, что же теперь? Ныть, горевать, мстить? Ничто из этого не приносит удовлетворения. А знаешь, что приносит? Успешность. И когда становится поебать на тех, кто причинил тебе зло. Ты не представляешь, как это бесподобно, когда тебя ненавидят, а тебе поебать. Тебе завидуют, а тебе поебать. Тебе желают зла, а тебе поебать. Это чудеснейшее чувство на свете. — Элия вроде бы сфокусировалась на нём, и Джиён попытался угадать, прислушивается или всё-таки хочет запалить, как факел? — Естественно, что ты сейчас и мне не будешь доверять, но, моё отличие от предыдущих твоих компаньонов в том, что я у тебя и не прошу мне верить, я не говорю тебе, что я твой друг или помощник — нет. Я бандит, огромных масштабов бандит, и мне уже не до маскарада. Я сразу говорю тебе, что я плохой человек, которому нужны твои услуги. Как и Дзи-си, порешившему твою семью, — глаза Элии вспыхнули ярче. — Да, разница в том, что добудь он тебя, он бы выслушал предсказание и порешил бы и тебя тоже, а я не буду. Я не разорюсь на трёхразовом питании щупленькой девочки, если она согласится сотрудничать со мной в течение продолжительного срока.

— Как… как Вон… Бобби нашёл меня? — Джиёну показалось, что она пропустила мимо ушей его монолог. — Это выглядело такой… случайностью.

— О, это не составило труда. Он выследил тебя и ждал удобного момента, чтобы появиться, и такой момент настал, когда за тобой с твоими дружками погнались синьцзянцы. Кстати, Бобби был не в курсе, что за ребятки с тобой носились через весь Китай, а вот мне стоило услышать о том, что они были в чёрных кожаных штанах… — Джиён откинулся, облокотившись одной рукой, и докуривая второй. — Золотые. Одно чудо на другом. Легенды о них мало кто знает, это не самые популярные сказки, которые рассказывают детям, но суть в том, что уже лет двести-триста золотых, на самом деле, считают только сказкой, и ничем больше. И вот, вдруг, в последние годы они попёрли, как грибы после дождя. Многие банды и кланы смеялись при их упоминании, мол, что за чушь? Золотых не существует, этих благородных рыцарей-ниндзя, истребляющих зло и негодяев! Я и сам долго думал, что это какие-то подражатели и жалкие косплейщики, — Джиён посмеялся. — А нет. Всё указывает на то, что ни разу это не шутки и не выдумки. Твоя бабушка, как я понял — догадался, скажем так, в меру ума, — имела с ними какие-то знакомства. У меня повсюду есть подставные люди и шпионы, в том числе в Синьцзяне. Они донесли мне о пророчестве, которого испугался Дзи-си. В нём говорилось о золотых, не так ли?

— Я не знаю, — заболтанная Джиёном, Элия вынуждена была задумываться и оживать. — Речь шла просто о золоте, но, из того, что слышала я, Дзи-си интерпретировал золото, как «золотых», вот и всё.

— Что ещё было в пророчестве?

— Зачем оно тебе? — девушка приподнялась на локте и прищурилась. — Какая тебе от него польза? Какой вред?

— Я хочу избавиться от Дзи-си. Убить его, — пожал плечами Дракон. Взгляд Элии вновь расширился.

— Почему?

— Потому что лопаюсь от зависти к его могуществу — что-то такое ты хочешь услышать? Да просто так, вот хочу убить, и всё. Трава не расти, самореализация у меня не свершилась без этого пунктика. Достиг всего, кроме смерти Дзи-си, аттракцион у меня такой, квест. — Элия прищурилась, непонимающе поводив лицом. Джиён понял, что отшучиваться с ней бесполезно. — Так сложилось, девочка моя. В Азии два самых досужих хрена, претендующих на единовластие по всему Востоку, я да Большой Босс. Он охотится за мной, а я за ним. В любой момент он может опередить меня и грохнуть, потому что тоже та ещё могущественная сволочь, но я бы хотел выйти победителем.

— Я бы хотела отомстить ему за родителей и бабушку…

— Я могу помочь тебе. Если ты поможешь мне.

— Каким образом?

— Попытаешься конкретизировать пророчество. Скажешь, каким средством можно убить Дзи-си. Вынужден признать, на данный момент у меня намного меньше сил, чем у него, и открытую войну ему я не объявлю.

— Но как я его конкретизирую? Говорят, бабушка держала его за руку, видела человека, которому гадала…

— Так что же именно она ему нагадала? — Элия посмотрела в холодные, тёмные и земноводные глаза Дракона.

— Что его погубит золото. И сын.

— Сын? Интересно, у него их много, восемь штук.

— Девять, — вспомнила поправку погибшей пророчицы ведьма. — Их у него девять — так сказала бабушка. Судя по всему, он сам не знал о существовании девятого.

— Чёрт возьми, так вот с чем связаны глобальные поиски синьцзянцев. Последние пару лет они штудируют биографии всех женщин, с которыми когда-либо был знаком их главарь. Я никак не мог понять, что ему до женщин в его возрасте? Думал, что в пророчестве что-то о роковой даме, а роковая дама, оказывается, мать девятого сына, от которого, видимо, следует ждать подвоха.

— Наверное, я не знаю.

— Ладно, тогда предпоследний вопрос. — Джиён достал из кармана золотые наручные часы и положил перед Элией. — Можешь сказать, кому они принадлежали?

Девушка несмело протянула руку и, уже зная, как действует система вхождения в транс, сжала часы в кулаке и закрыла глаза. Чем чаще она использовала способности предвидения, тем легче они давались, тем быстрее давали нужные ответы. По крайней мере, так было с прошлым, с которым всё было проще и очевиднее. Дракон наблюдал за ней. Она вздрогнула, поморщилась, как от боли, сжалась от напряжения. На лбу выступила капля пота. Между бровей пролегла глубокая складка и, в конце концов, Элия выронила часы на простынь, распахнув глаза и хватая ртом воздух.

— Хозяин часов мёртв… его застрелили. Четыре года назад. Он… он и сам был убийцей. Снайпером, киллером, потом стал шефом какой-то группировки, я видела заключение сделок с нелегальными торговцами антиквариатом, наркотиками… его, кажется, звали Джунвон.

— Совершенно верно, — расплылся Джиён, поражаясь точности информации, которую выдала тибетская альбиноска. — И он был предводителем золотых.

— Что?! Но ты же сказал, что они — добрые, а он был преступник, я видела!

— Я тоже не всё в этих ребятах понимаю. Добрые они или прикидываются? А если они сила, которая на самом деле хочет захватить Азию? Что, если под дружеской маской они ещё большая угроза, чем я или Дзи-си? Они ликвидировали всю организованную преступность в Сеуле, и при этом в лицо из них знают трёх-четырёх человек. Но их деятельность не всегда законопослушная. Они и сами порой грабят, взламывают счета, содержат в Сеуле бордель, между прочим. Так кто же они? Хотел бы я знать, но имею только предположения. Но, всё-таки, больше всего меня волнует вопрос, правда или нет, что именно с их помощью падёт власть Дзи-си.

— Так, им тоже нужно было от меня пророчество? — убеждаясь, что, возможно, и Тэхён с Юнги и Чонгуком не были ейдрузьями, а всего лишь исполнителями заказа, как Бобби, с надтреснувшим голосом спросила Элия.

— Я не знаю, — потушил Джиён окурок о голову позолоченной жабы и положил его на неё же. — Может для пророчества, а, может, чтобы холить и лелеять до конца жизни. Но холить и лелеять тебя могу и я сам, если от тебя будет толк. Всё по-честному, правда?

— Нет, ты же сказал, что никому нельзя верить.

— Быстро схватываешь, — хохотнул Джиён. — Правильно делаешь, что мне не доверяешь, но убивать тебя у меня в планах нет. Итак, Элия, сможешь ли ты мне ответить, на чем основывается могущество золотых? Что является их главной силой, завладев которой я смогу, допустим, свергнуть синьцзянского главаря?

— Я плохо вижу будущее, неясно и невнятно…

— Но начать же с чего-то надо? Попытайся. Перед тобой личная вещь бывшего их предводителя, ты лично знала троих из них. Что-то должно помочь тебе сосредоточиться. — Девушка, собираясь с мыслями, повертела наручные часы, вспомнила Тэхёна, Шугу, Чонгука. Враги или друзья? Или такие же, как все остальные, просто выполняющие свои обязанности? Это ей совестно, стыдно, неудобно, это она переживала за них, любила Вона, верила в бескорыстную щедрость Джиёна. Но всем вокруг было на неё всё равно, все хотели её только использовать и добиваться своих целей. Даже если с кем-то когда-то эти люди и будут хорошими, с ней они все поступали плохо. По её вине? Что она им сделала? Родилась с дарованием провидицы? Элии опять захотелось рухнуть в постель и заплакать, не поднимаясь уже никогда, но слова Джиёна о том, что удовлетворяет только чувство равнодушия, которое он назвал «поебать», звенели в ушах. Всем было на неё всё равно, никто не был с ней честен, никто не сказал в лицо, что им от неё надо. Ей должно быть плевать на них всех! Элия закрыла глаза и сосредоточилась на золотых.

Джиён опять смотрел со стороны и ждал. Получится или нет? Девчонка многократно доказала, что её возможности велики. Если она будет предсказывать ему, где ждёт опасность, где подстерегает обман, то его вряд ли кто-то сможет погубить. Лишь бы будущее стало для неё таким же открытым, как прошлое. Впрочем, и из давних событий можно находить выгоду, продавать информацию, узнавать чьи бы то ни было секреты.

Элия глубоко ушла в себя, или куда-то, куда уходят провидицы, чтобы подсмотреть грядущее. Лицо её металось влево и вправо, пальцы свободной от часов руки впились в одеяло. Джиён не нарушал обряда, сидел тихо. Он не любил ждать, но умел это делать. Иначе сто раз за свою жизнь уже был бы мёртв. Элия пошевелила губами, будто шептала что-то под нос и вот, когда прошло минут десять, не меньше, она разомкнула веки и пальцы, из которых всё выпало, и испугано ахнула, озираясь по сторонам, словно вывела из видения за собой какое-то чудовище.

— Там… там… у них… это…

— Спокойно, спокойно, всё по порядку, — похлопал её по тыльной стороне ладони Джиён. — Что ты видела?

— Я… я видела лабораторию… куча колб, аппаратура, закрытые контейнеры, морозильные камеры, там проводят опыты и эксперименты…

— Говорят, Дзи-си не брезгует даже опытами нам людьми.

— Нет-нет, это не Дзи-си… у золотых. У них есть человек, я видела его там… не учёный, а какой-то алхимик. Да, именно алхимик. Он изобретает что-то удивительное, у него аура… аура такая, как будто… будто он может всё.

— Интересно, — задумался Джиён. — Что ещё?

— Потом… дальше было менее отчётливо. Я видела воина, подобного зверю. Неукротимой силы. Он непобедим.

— Вообще? Что ж это за воин такой?

— Не знаю, я не могла увидеть лица, я только чувствовала, что он безумно силён. И он был в чёрных кожаных штанах. Это был воин золотых, какой-то особенный. Других таких не бывает. И… и в конце… когда я хотела рассмотреть воина, у меня жутко заболела голова и видения закончились. Их прекратили.

— Прекратили?

— Да, глаза. Красивые, но страшные глаза, я едва не потеряла сознание, они затягивали меня… Весь ужас был в том, что эти глаза, вернее, человек, которому они принадлежат… Он почувствовал, что я смотрю, он узнал, что кто-то пытается проникнуть в тайны золотых, и я не смогла больше ничего узнать, иначе бы он увидел меня, он бы забрался в мою голову. Это было страшно, жутко страшно и ужасно, — сжалась Элия, подобрав коленки к груди. — У них есть этот маг, свой колдун. Я не знаю, что он может, но мне страшно, я не хочу больше лезть туда. Он вырвет мой разум.

Джиён видел нешуточный испуг ведьмы, и хотя с трудом мог поверить, что кто-то на расстоянии способен перехватывать мысли, всё меньше оставалось вещей, в которые верить было смешно. Значит, у золотых есть некая троица, на которой держится их сила? Воин, алхимик и маг. Интересный набор.

— И эти трое — главная сила золотых?

— Судя по всему, я не уверена. Я хотела узнать о главной силе, и увидела алхимика с воином, а тот… который посмотрел в меня, своими глазами… Я не знаю, какую он играет роль, но пока там он, я ничего о них больше не узнаю. Иначе он узнает обо мне. И тебе. И обо всём, что я вижу в мыслях.

— Ладно, тогда пока остановимся на этом. — Джиён поднялся. — Отдыхай, тебе принесут обед. Ты же поешь? — Элия замешкалась, не чувствуя аппетита, и резко вернувшись к будням и всему произошедшему. Энергия иссякла на сложных видениях, и страх чёрно-карих глаз, которые разве что не будут ей сниться, заставлял ощущать себя неуютно и загнано.

— Наверное. Немного.

— Ты же не собираешься помирать из-за одного козла, который тебя трахнул? — бестактно бросил сверху вниз Дракон.

— Джиён… научи меня быть равнодушной, — подняла на него глаза Элия. — Пожалуйста, научи.

— Научить быть равнодушной? — мужчина расплылся в самодовольной улыбке. — Уж что-что, а это я сумею.

Элия откинулась на подушку, оставшись одна. Синьцзян, Дракон, золотые, Бобби, терракотовая армия Шэньси — сколько зла и лжи вокруг! Как не запутаться во всём, как выжить? Только если быть такой же, как они все, беспощадной, не думающей о чувствах других, идя по головам, не оглядываясь, имея цель и совершая всё, что потребует её достижение. Она нужна была людям, чтобы использовать её дар? Теперь и она будет использовать людей. Ей нужно убить Дзи-си, за мать и отца, и бабушку. А потом Дракона — за себя, а потом Бобби — за себя, а потом золотых… Девушка посмотрела на свою руку, наполнившуюся злобой, желающую убивать. Над ладонью занялся огонь, без каких-либо фокусов и ингредиентов, способных гореть. Из неё пылал огонь ненависти, и Элия чувствовала, как силы потихоньку восстанавливаются. Злодеям нужна была ведьма, и они её получили. А ведьме нужны кровь и смерть, тогда огонь будет гореть ярче. И тогда в нём сгорят все, кто причинил ей зло. А потом… потом ей станет всё равно.

конец первой части

_________________________________________

ОТ АВТОРА

События второй части произойдут через два сюжетных года после того, на чём закончилась первая часть "Мед. ведь. мы". В промежутке между этими частями произойдут некоторые события, которые помогут лучше разобраться в дальнейшем, и они описаны в произведениях "Три цвета надежды" и "Поперчить посахаренное" (именно в такой последовательности), так что тем, кто ещё их не читал, советую ознакомиться, если собираетесь возвращаться ко второй части.

Вторая часть. Возрождение

Два года спустя

Октябрь

Сеул

В дверь раздался звонок. Резкий звук неприятно прорезал слух тех, чьи нервы и так были накалены. Тяжёлые и угнетённые настроения, пропахший алкоголем воздух, нездоровый смрад злобы и бессилия. Не трель, а какой-то зуд тишины в этом звонке, он ударяет по жилам и тревожит. Это мог вернуться кто-то из друзей, кому бы ещё прийти сюда? Чжунхэ, как хозяин квартиры, пошёл открывать, не глядя в зрачок. Чего бояться? Их тут несколько, у них есть оружие, если что, но вряд ли, всё-таки, это опасность или неожиданность…

За порогом стоял интеллигентного вида дорого одетый молодой мужчина, которого Чжунхэ видел впервые в жизни. И на губах этого незнакомца не к месту держалась вежливая улыбочка, за какую сейчас все друзья Чживона могли бы не думая вмазать любому.

— Вам чего? — кивнул Чжунхэ, оглядывая незваного гостя с головы до ног.

— Добрый день, — не обошёл приветствия, в отличие от него, этот тип. — Я хотел бы поговорить по важному делу.

— Какому ещё делу? — нахмурился парень.

— Речь идёт о человеке, которого называют Бобби… — Чжунхэ немедленно выдернул из-за ремня пистолет, прятавшийся за спиной под футболкой, и направил его в подозрительную личность. Никто не мог знать, что Бобби здесь! Всех друзей и союзников они знают, и неизвестным может быть только враг. — Не советую убивать меня, — не дёрнулся странный господин, всё так же улыбаясь, но уже очень холодно и уверенно, — вы же хотите помочь вашему другу поправиться?

Чжунхэ не убрал дула, держа руку твёрдо. Ладно, если бы кто-то узнал, что Чживон отлёживается здесь, у него в квартире, но узнать, в каком он состоянии, о его не оставляющей надежды травме мог только тот, кто узнал, как они разобрались с предыдущим доктором, который не смог поправить здоровье их друга. А это может привести к тому, что их сдадут полиции, и всё закончится ещё хуже даже, чем уже есть, хотя казалось бы, куда ещё?

— Кто там?! — крикнул другой голос, и из зала вышел Ханбин, лучший друг Бобби, так же известный, как БиАй, гроза девушек и король университета, но сейчас очень встревоженный и сокрушающийся парень, не думающий ни о чём, кроме как о помощи Чживону. Ханбин увидел незнакомца и оружие, направленное на того рукой Чжунхэ. — Вы кто?

— Он знает, что с Бобби, — бросил ему товарищ. Теперь нахмурился и БиАй.

— Может, мне дадут нормально всё объяснить? Без угроз и нервов? — спросил гость.

— Говори, да побыстрее, — позволил Ханбин, не видя ничего доброго в том, что их секрет каким-то образом оказался в доступе за стенами этого дома. Кто, откуда, каким образом?..

— Меня зовут Ёндже. Ю Ёндже. И если вы согласитесь на кое-какое сотрудничество, то, возможно, я смогу починить вашего Бобби, оставив его целым, а не инвалидом.

Сердце Ханбина дрогнуло. После того, как бездарный врач, которого они вызывали — хотя он, конечно, был очень опытным и знающим, но не помог им, а потому превратился в бездарного и мёртвого, — сообщил, что раздробленную руку Чживона нужно отнять, иначе она понесёт заражение в остальной организм, Бобби только матерился, слал всех к чертям, пил и требовал травки, которой только и оставалось утихомиривать его боль. Вскоре придётся добывать героин, потому что гниение плоти обычной дурью уже не перекроешь. Чживон не собирался жить инвалидом, он хотел сдохнуть с рукой, а не выжить без неё. Он чах, угасал и иногда орал от боли, пока не упивался и не укуривался до потери сознания. Руке конец, её не собрать — так постановила медицина. Ханбин не хотел в это верить, не хотел терять друга, не хотел сдаваться и не хотел видеть мучения Чживона.

— Какое ещё сотрудничество? — нервно сглотнул БиАй.

— Разрешите, я поговорю с самим пациентом? — не обращая внимания на дуло, перевёл своё внимание на БиАя Ёндже, поняв, что распоряжается тут всем он.

— Бобби… не в состоянии сейчас, — пробормотал он под нос, пока из-за спины стали доноситься стоны и кряхтенье, неразборчивое, одурманенное, пьяное и погибающее.

— Что ж, тогда вам придётся пообещать кое-что за него. Вы имеете такие полномочия и возможности? Пообещать что-то от лица Чживона, чтобы, когда я его вылечу, а у меня наверняка это получится, он бы исполнил данное мне обещание? — Ханбин прищурился, соображая на скорость. Как быть, что делать? С одной стороны, дать слово — ну что это такое? Этого типа позже можно пристрелить, пусть только Чживона приведёт в порядок. Или, с другой стороны, Бобби наверняка за свою руку сделал бы всё, если бы мог сейчас.

— Что вам нужно от Бобби?

— Информация. Два года назад, будучи наёмником, он выполнял задание — украл одну девушку. Мне нужно знать, где она, а, ещё лучше, чтобы он вернул её и привёз. — Ханбин насторожился ещё сильнее. Всё гораздо серьёзнее и глубже. О Чживоне, похоже, знают почти всё. Под него копали? За ним следили? Его хотят убить? Если бы хотели, не предлагали бы помощи по исцелению… Доверить какому-то неясному проходимцу жизнь лучшего друга? А что терять? Бобби никогда не согласится на ампутацию, поэтому сгорит за несколько дней от гангрены и сепсиса. Жизнь ему продлевают только мощнейшие антибиотики. БиАй переглянулся с Чжунхэ, но тот пожал плечами. Ясно, как всегда решать самому.

— Я даю вам обещание, что он расскажет всё. Только спасите его, — отошёл парень от входа в зал, впуская Ю Ёндже.

Несколько дней назад Бобби поучаствовал в «гонке смерти». Это когда мотоциклы должны перелететь через обрушившийся наполовину мост. За всю историю существования подобных гонок, подобное могли совершить всего два байкера. Один давно вышел из строя по старости, а второй был соперником Бобби в заезде. Неведомый наездник двухколёсного коня в золотом шлеме, он всегда побеждал, потому что кроме него никто не долетал до противоположной стороны. Обычно все падали в воду намного раньше, а Чживон почти смог, и именно это его почти убило. Он ударился о торец культи моста, и сам остался сломанным. Недаром говорят, что то место имеет плохую репутацию, проклятую. Захотел вознестись — сломался сам. БиАй сокрушался о том, что не смог предотвратить катастрофы. Ему стоило приглядывать за другом. Тот ведь захотел убиться намеренно. Бобби отказался довыполнить очередной заказ, оплаченный ему, как наёмнику, а за незавершённые дела обычно убирают. Некоторые из их компании были исполнителями-ликвидаторами, поэтому велеть убрать Бобби могли им же. Чтобы не ставить друзей под муки выбора, Чживон решил сам с собой покончить, при этом красиво и сумасбродно. Но и тут не вышло.

Когда он начал впадать в бред при неудачах с лечением, а вернее после них, Бобби принимался шептать и бормотать одно и то же: «Она предупреждала, она предупреждала, она говорила о мосте… это за неё мне наказание, за неё!». Иногда бред срывался на крик, после которого, мокрый от пота и выдохшийся, парень на время угасал.

БиАй вошёл следом за Ёндже, которого всё ещё подстраховывал от непредсказуемости Чжунхэ, не убравший далеко пистолет. Бобби толком не приходил в сознание, что господин Ю быстро смекнул, присев рядом. Действительно, разговаривать бесполезно — не с кем. Открыв строгий несессер, Ёндже достал оттуда шприц с набранным лекарством. Хорошенько оглядев покалеченную часть тела — плечо и руку, химик, биолог и просто талантливый в науке человек-изобретатель прощупал некоторые места, которые тщательно изучил на рентгене, выкраденном из кабинета убитого доктора. Бобби застонал от боли, ударившей даже в бессознательность.

— Дохи… — выдохнул он, не открывая глаз. — Дохи… уходи… я не достоин… — Ханбин приподнял брови, удивленно услышав что-то новое, после чего покосился на гостя. Тот не отвлекался от своего дела, как будто бы не слушая и не слыша больного. Ёндже протёр проспиртованным тампоном участок кожи и поднёс к нему иглу.

— Что вы ему хотите вколоть? — ничего не понимая в медицине, решил всё-таки изобразить осведомлённость БиАй, чтобы его не провели с помощью и не навредили товарищу.

— Гормональное. Для начала. Чтобы заморозить процесс развития заражения. У него остановится любая воспалительная деятельность, инфекция замрёт. — Сообразив, что с ним специально говорят упрощенно, объясняя суть, Ханбин кивнул. Что ж, кажется, всё-таки это реальная помощь. Ёндже сделал укол и достал второй шприц. Не дожидаясь вопросов, он прокомментировал: — А это обеззараживание. Вашему другу будет больно, поэтому не подумайте, что я ввёл яд. Просто больные и поражённые клетки начнут выздоравливать. Всё равно что помазать йодом рану — начнёт щипать. Вот это то же самое, только изнутри.

Мужчина произвёл второй укол и стал подниматься.

— Всё? — почти с облегчением развёл руки Ханбин, до этого скрещенные на груди.

— Нет, это была первая стадия, чтобы он не откачурился намедни, — сдержанно улыбнулся Ёндже. — А теперь я должен попросить вас помочь мне его вынести и отвезти в соответствующее заведение, где я смогу оказать ему надлежащую помощь. — БиАй протестующее прыснул.

— Что?! Я не дам вам его куда-то увезти, может, вы его там зароете?

— Конечно, именно для этого я ввёл в него две инъекции общей стоимостью в десять тысяч долларов, — поправил лацкан пиджака Ёндже, защелкнув чемоданчик с «магией» и взяв его в руку. — Не подумайте, что мне жалко, но в данном случае мыслю ценовой категорией, чтобы вам были ясны мои намерения.

— Я не хочу, чтобы его куда-то увозили! — Бобби начал стонать и морщиться. Действие лекарств началось.

— Ну, тогда больше ничего не могу сделать, — двинулся на выход Ёндже, — но второй раз приходить не буду.

Ханбин опять принялся наспех соображать, как же быть? Как быть? Что делать? Он переглянулся с Чжунхэ, когда целитель от науки уже обувался в прихожей.

— Стойте! — Чтобы тот точно не ушёл, Чжунхэ для верности опять навёл на него дуло пистолета. БиАй, цокнув языком, опустил его, вместе с рукой товарища. — Подождите, господин Ю. Хорошо, мы дадим вам его забрать. Я смогу поехать с вами?

— Нет, простите, но лаборатория, которой я управляю, не принимает гостей. Если я показался вам хоть на грамм честным человеком, то вам придётся поверить мне на слово, если нет — я ничего не смогу поделать. Я собираюсь вылечить вашего друга, хотя знаю, что он подлый и плохой человек, однако мне нужна от него информация, а если он не будет жив и здоров, то ничего не скажет. Вашему Бобби нужно хирургическое вмешательство, наблюдение, капельницы и реанимационная аппаратура. Тут её нет. Секрет дальнейшего лечения я раскрывать не намерен, но могу заранее сказать, увидев картину живьём, что скорее всего справлюсь. Пусть рука примет немножко нетоварный вид в особенно запущенных местах, но она будет работать и двигаться, ничем не уступая той, что была до травмы. Итак, ваше решение?

Подумав ещё несколько секунд, Ханбин кивнул, знаком призывая Чжунхэ следовать за собой. Ёндже не стал возвращаться в комнату и позволил двум парням самим вынести третьего, аккуратно его придерживая. Бобби был в отключке, хотя на лице отражались муки, которые терпел организм.

Они спустились с ним по лестнице и вышли из подъезда, перед которым стоял автомобиль. И три человека в черных кожаных штанах возле него, один из которых был в золотой маске. Ханбин с опаской оглядел их. Мог ли он знать кого-то из них? Тех, чьи лица были открыты, он видел впервые. Что это за люди? Охрана чудо-врача? Ёндже открыл заднюю дверцу машины и помог уложить на сидение Чживона. Ему подогнули ноги, чтобы он уместился.

— Прошу вас, не волнуйтесь, — заверил ещё раз господин Ю, обернувшись напоследок к БиАю и Чжунхэ, — я буду держать вас в курсе событий, возможно, дело займёт недели две-три.

Он был похож на людей в белых халатах, они говорят так же привычно отстранённо, убедительно и профессионально, без заминок, потому что говорили подобное уже сотни раз.

— Мой телефон… — спохватился Ханбин.

— У меня есть, — остановил его Ёндже и, сев на переднее пассажирское, сказал водителю ехать. Троица в черных кожаных штанах осталась, наблюдая и подстраховывая, чтобы добытый Бобби и господин Ю с ним уехали без препятствий. БиАй запомнил номерные знаки, поглядев на них, и решил, что как только окажется дома, сразу же свяжется со своими — драконами, — и пробьёт этого типа. Но, видно, его замысел каким-то образом отразился на мимике, или был достаточно предсказуемым в целом. Незнакомец в золотой маске подошёл к нему и доверительно попросил:

— И не вздумай пытаться накопать что-то о нас, о Ю Ёндже. Попытаешься выследить — будет плохо, попытаешься раструбить — будет плохо, позовёшь кого-нибудь на помощь — будет плохо.

— Ты мне тут не угрожай, — хмыкнул Ханбин, — я за своего друга порву нахер, ясно?

— Тогда тебе придётся выбрать, кто тебе дороже, друг или сестра? — БиАй почувствовал ужас и спазм в груди. Сердце остро кольнуло. Чжунхэ рядом насторожился, приблизившись, поскольку слышал беседу.

— Только троньте её! — прошипел БиАй.

— Уже, — тихо сообщили губы под маской. Товарищи не выдержали и оба попытались выхватить пистолеты, чтобы направить на неизвестных, но неизвестные были быстрее, и вот уже три дула смотрело на двоих, замерших в безысходности. Ханбин попытался проглотить ком в горле. Все его мысли устремились к Бёль, его маленькой сестрёнке, которой всего двенадцать лет. Отец из-за бизнеса постоянно проживает в Сингапуре, и приезжает к детям только на праздники, и за Ханбёль присматривает он — брат, он её кормит, заботится о ней, покупает ей всё, водит на прогулки. Ханбёль — самый близкий, родной и любимый человек для него, и у БиАя стала уходить из-под ног земля. Он не хотел подумать о том, что приедет в их квартиру, а сестры там нет.

— Где она? Что вы с ней сделали, уроды? — постарался без паники и слёз в голосе произнести парень.

— Она у нас. С ней всё хорошо. И будет хорошо. Если ты не сообщишь никому о нашем визите, если не будешь искать и стучать. Если не будешь звонить Джиёну, твоему великому боссу, и просить заступиться и разобраться. Ты понял? Ни слова, БиАй, и получишь обратно и друга, и сестру.

— Суки, — процедил Ханбин, пытаясь запомнить тех, чьи лица не были закрыты. Когда Бёль будет дома, он найдёт их и размажет. А Бёль увезёт в Сингапур и спрячет. Нет, там она будет под крылом Джиёна, а тот тоже любит шантажировать своих подчиненных, если что-то надо. Чёрт, куда спрятать Бёль?!

— Мы просто хотим вернуть нашу девочку, тогда отдадим вашу.

— Я-то тут при чем?! Я даже не знаю, что делал Бобби два года назад! Если у него были заказы в Сеуле, то я о них знал, а когда он уезжал на выполнение заданий в другие места — он не докладывался о том, что там творил, я не могу ничем вам помочь, почему вы мою семью трогаете?!

— Мы ещё никому не причинили вред, не нервничай раньше времени. Ступайте обратно, мы с вами свяжемся. — Пистолетами Ханбину и Чжунхэ указали на подъезд. Те переглянулись, перетаптываясь. — Идите-идите, выбора у вас нет, если не хотите усугубить ситуацию. — В мозгу БиАя беспрерывно забился сигнал об опасности, нависшей над сестрой. Он не может совершить необдуманных шагов, не может рисковать ей. Он кивнул Чжунхэ, предлагая смириться и уйти под прицелами незнакомцев. — И никакого Дракона в наших с вами делах, запомнили? — Стиснув зубы, Ханбин ещё раз кивнул, уходя. Даже если его сейчас пристрелят в затылок — он ничего не сможет сделать. Так паршиво он себя никогда не чувствовал. Не хотелось ничего, кроме как оказаться способным развернуться и навалять этим козлам. Но обстоятельства были таковы, что пришлось ретироваться, как битая собака, поджавшая хвост. Для самолюбия БиАя был нанесён страшный удар, который он не собирался забывать и прощать.

Проводив приспешников «дьявола», то есть, Дракона, золотые опустили оружие и быстрыми шагами ушли подальше. Через пару поворотов Дэхён снял маску и протёр освобожденное лицо, открывшееся воздуху.

— Ну что, эта падла два года назад вас обвела вокруг пальца? — спросил он через плечо у Чонгука.

— Эта, только поживее была, а не с бледно-спирохетовой мордой, — ответил тот.

— Оно понятно, после такой аварии любой станет трупообразным, — Дэхён сокрушенно опустил взгляд под ноги, — я не хотел для него такой участи, когда соглашался на гонку. Если бы он разбился насмерть — было бы лучше. Но скроен Чживон оказался на удивление выносливым и живучим.

— Но тогда бы мы не имели возможности из него вытянуть то, что нам надо, — заметил третий спутник, Чимин.

— Да и пусть помучается, — хладнокровно пожал плечами Чонгук. — Я бы на месте Ёндже оставил ему жизнь, но руку бы спасать не стал. Он слишком много зла сотворил этими руками, и судьба собиралась наказать его по справедливости.

— Судьба не всегда справедлива, — вздохнул Дэхён.

— В отличие от Ёнгука, — поднял палец Чимин, — и раз Ёнгук сказал делать так, то делаем так. Нечего и думать.

— Да я же не спорю, — смирился Чонгук. — Но если Бобби оклемается — я ему набью рожу.

— Ага, много вас таких ему её уже набило, — не оценил задумки Дэхён. — Шуга как раз из больницы выписывается, хочешь сменить его на койке?

— Речь о постели в палате или спальне Джинни? — приподнял бровь Чонгук.

— Ах ты ж развратная скотина, — пихнул его в бок Чимин.

— Да шучу я, шучу! Но Сахарного прикольно подначивать, ты видел его глаза, когда ему говоришь что-нибудь о Джинни? Типа, а она симпатичная. Он весь такой сразу «Чё? Не смотри на неё, не подходи к ней, не гуляй с нами больше, не звони мне, ты мне не друг, я тебя не знаю». Нельзя ж быть таким ревнивым!

— Все люди разные, — подошёл Дэхён к своей машине, снял её с сигнализации и золотые погрузились в салон. — Не все умеют держать себя в руках.

— Да и посмотрим на тебя, если влюбишься или заведёшь девушку, — бросил вызов Чонгуку Чимин.

— Дудки ребята, никогда, — хитро поводил носом из стороны в сторону младший. Затем гордо вскинул подбородок и посмотрел за окно. — Я золотой. Я в браке со своим долгом, со своей честью, с путём воина.

— Многоженец, что ли? — усмехнулся Дэхён в зеркало заднего обзора, поймав взгляд товарища в нём.

— Нет, я многофункциональный однолюб, — улыбнулся Чонгук.

— И кого же ты любишь? — обернулся Чимин.

— Не кого, а что! Я люблю наше дело. Оно для меня самое важное, и я не могу его бросить. Я хочу бороться с преступниками, я хочу сделать как можно больше людей счастливыми, живущими в мире и покое, без страха и страданий. Я не смогу этим заниматься, если буду получать по башке в бытовых драках на почве ревности.

Дэхён хотел что-то добавить, но промолчал. Был уже у них такой воин, который пёкся обо всех, кроме себя, и не приемлел устройства собственной жизни. К чему это привело? К многолетним страданиям и его самого, и той, которая его любила. А чем всё кончилось? Этот воин воспитывает двух сыновей в Тигрином логе, и больше не парится по поводу того, как совмещать жизнь борца за справедливость и личную жизнь. Может, и Чонгуку однажды откроется вторая сторона медали, когда-нибудь, когда он уже не будет так молод.

Ёндже подключил Чживона к датчикам, отслеживающим его состояние, воткнул в шею катетер на три разъёма для необходимых лекарств и питательных веществ. На него работал целый отряд специалистов: ординаторов, лаборантов, терапевтов, хирургов. Сам Ёндже, сын ресторатора-миллионера, конкретно врачом не был. Ещё в молодости он увлёкся химией, а потом, поняв их близость, биологией, что в целом вылилось в фармацевтику. Однако резать людей он от этого не научился. То есть, ножом и насмерть — да, или чтобы покалечить, а вот чтоб починить, да потом сшить — это нет, не по его части. Поэтому распределив необходимые препараты по мере поступления, Ёндже ждал результаты дополнительных анализов, тут же по прибытию в тайную лабораторию взятых у Чживона. Ассистентом хирурга и начинающим химиком, обучающимся у господина Ю всем хитростям дела, был Чон Ходжун, выпускник Тигриного лога и золотой, из-за плохого зрения не сумевший стать первоклассным воином, поэтому подавшийся в науку. Носящий очки с толстыми стёклами, он без них видел плоховато, но зато его осязание и нюх за годы тренировок достигли такой точности, что он различал любые химикаты, вещества и элементы по запаху, даже слабому, а на ощупь способен был в темноте определить любой предмет. Ёндже видел большие перспективы у этого парня, который сейчас подбежал к нему с распечаткой показателей состояния крови, давления, сердечного ритма.

— Вот, всё готово, — подал он листки Ёндже, и тот стал вчитываться. — Вроде бы никаких доводов против того, чтобы вскрыть мёртвые ткани нет.

— Это даже не обсуждается, тут нет выбора. У него там уже сапрофиты, наверное, — угрюмо углубился в мысли Ёндже. Он мог ненавидеть врага или желать его убить, но когда ему доставляли человека на операционный стол, он переставал видеть в нём плохое или хорошее, была только одна цель — спасти. — Донорскую кровь приготовили?

— Да.

— Биологические материалы для восстановления кожных покровов? Депротеинизированный гемодиализат*?

— Да. Начинать? — Ёндже покивал. Ходжун помедлил и, надумав, нерешительно спросил: — Ты будешь ему колоть Т-ген-четыре? Который спас Лео от смерти?

— Нет, — Ёндже отвлёкся от протокола диагностики, закусив нижнюю губу в раздумьях. Прошла почти минута, прежде чем он продолжил: — Это, конечно, проверенный способ, и он бы сработал наверняка, но разве нам нужен враг, который будет обладать силой и непоборимостью нашего лучшего воина? Нет, принеси из сейфа П-ген-три.

— А он… не будет жаловаться на неэстетичность результата?

— Не так уж всё будет плохо. Да, рука немного побледнеет и отвердеет, но будет служить, как новая. К тому же, не забывай, я это разрабатывал для своих. Клетки с П-геном не регенерируются, но и не убиваются. У него будет броне-рука, на что жаловаться наёмнику? Он ей сможет от пуль отгораживаться.

— Прям «Икс-мэны», очередная часть, — восторженно поправил очки Ходжун.

— Всё, что однажды появляется в воображении, однажды появляется и в реальности. — Ёндже потянулся за белым халатом.

Подкрадывающееся прошлое

Чонгук и Чимин десантировались из машины Дэхёна возле подъезда дома, в котором снималась их холостяцкая квартира, где жили то одни, то другие, в зависимости от того, кто из золотых отправлялся на задание, а кто прибывал из вечных, опасных командировок. Некоторые предпочитали чаще останавливаться у Серина, их главного связного и головореза в Сеуле, хозяина развлекательного комплекса «Пятница», где получали бесплатно номера и не бесплатные услуги их девочек — шпионок в роли проституток. Заведение Серина было одновременно гостиницей и борделем, но борделем более чем приличным. Туда нужно было пройти отбор, и там не принимали ни абы каких клиентов, ни абы каких работниц. Девушкам обеспечивались безопасность, высокий уровень комфорта и благоприятных условий труда, они получали очень хорошие заработки, а взамен должны были предоставлять вытягиваемую из посетителей информацию, что подразумевало безраздельную преданность золотым.

Конечно, бывали среди молодых людей и такие, которым путаны-лазутчицы готовы были отдаваться даром, за красивые глаза, за галантные манеры, за доблесть и подвиги. Не все, но влюбчивые куртизанки тоже встречаются. На долю Чонгука пришлась пара таких, поэтому он не любил часто заглядывать к Серину. Ему не нравилось ощущать привязанность к себе. Поднимаясь по лестнице с Чимином, парень вспоминал себя давнего, и сравнивал с собой нынешним. Ещё два года назад, когда они с Ви и Шугой пытались привезти Элию из Китая сюда, на её родину, он не был настолько хладнокровным, но тот провал повлиял на многих, изменил и его. Ему было неприятно и вместе с тем заманчиво наблюдать за тем, как наивная и хорошая девочка слепнет от любви к негодяю, и как он, честный и порядочный воин, не в состоянии на неё воздействовать хоть как-нибудь, потому что не врал и не желал пудрить ей мозги. Тогда-то Чонгук и понял, что внешние проявления и у золотых не всегда должны быть искренними, прямыми и не наигранными. Какая разница, что из себя изображать и какую играть роль? Главное — что внутри. Главное — держаться стороны света, а для его победы можно и мухлевать. Ви, к сожалению, такой точки зрения принять не захотел, наоборот, избавившись максимально от какой-либо лжи в себе, зарекшись притворяться и обманывать, поэтому им стало немного неудобно работать в тандеме. Да и Чонгук здорово обогнал всех близких друзей по боевому мастерству, поэтому чаще выступал с командой высшего уровня — Чимином, Хоупом, Эном или Бродягой. Они летали в самые горячие точки, они пригибались под пулями и нейтрализовывали террористов в горах, преступные группировки в лесах, мафиозные кланы в мегаполисах. Они совали свои задницы в такое пекло, что после него вообще мало уже чего хотелось и моглось, лишь бы выжить, лишь бы вырваться и вернуться, чтобы потом, опять и опять, предотвращать новое и новое зло. Хотя оно и не всегда было вот такое физическое и материальное — бомбы, пулемёты, захваченные заложники. Бывало ведь зло и моральное, разоблачаемое куда сложнее, но оно наносило не меньший вред и разрушения. Оно тоже губило, и вот с таким злом Чонгук хотел бы бороться с не меньшими усилиями. Да только талант в боевых искусствах заставлял его быть задействованным именно в боевых операциях. И иногда ему хотелось разорваться, чтобы успеть всё.

— Ви пока не будем говорить, да? — остановился Чимин перед дверью.

— Не будем, — кивнул Чонгук. — Когда появится какая-то конкретика, хотя бы информация о том, где Элия, тогда скажем. Хотя… если ему сказать, что она, допустим, в Сингапуре, кто его знает? Вдруг он сломя голову понесётся и подставится? Нет, надо будет подождать момента, когда мы и узнаем, и уже что-нибудь спланируем. Чтобы выдать ему готовый макет действий.

— Да, — согласился товарищ. — И при Шуге не проболтаться, когда его выпишут. А то этот издавна сложившийся дуэт сговорится и побежит лупить Эвра.

— Да я бы даже к ним присоединился, — продолжил мечтать о прерванном Дэхёном воображаемом реванше Чонгук. — У одного Эвр увёл девочку, у другого чуть не увёл. У него самого, интересно, никого нет? У него бы увести, посмотрел бы я, как он будет плясать.

— Так. Мы не наёмники, мы не вмешиваем невиновных в месть преступникам, — напомнил Чимин.

— Я знаю, — почти обижено развёл руками младший, как бы говоря «как ты мог обо мне такое подумать?». — Ну, а если бы она была из драконов? Или из… ну я не знаю, где там девицы промышляют?

— В Шаньси, — припомнил Чимин.

— А, ну да. Воинствующие женщины-убийцы! Этих тоже иногда проучить не помешает.

— Угу, давай-давай, сунься туда, — с опаской покосился старший золотой. — Это такое место, как остров сирен в путешествиях аргонавтов и Одиссея. Нужно проплывать мимо, и то с залепленными воском ушами. И глазами.

— И привязанным к ноге членом? — шутливо закивал Чонгук, отчего запрыгала его чёлка. — Сандо же туда не боится ездить, когда надо, — в который раз парень привёл в пример того, кто для него им и являлся — примером, тем, кому стоит подражать.

— Ты его знаешь, ему всё нипочем.

— Кто сказал, что мне нет? — Чонгук вспомнил своё далёкое и смутно отложившееся в памяти детство. Каждый раз, когда он слышал «Шаньси», почему-то вспоминал большой частный дом, свору детей, родственников и мать. Она была китаянкой, но откуда именно золотой уже не помнил. Знал только, что на её родине нельзя было заводить столько детей, сколько они с отцом завели, поэтому каждый раз, когда мать оказывалась в положении, они уезжали в Корею, а однажды так и остались тут насовсем, не вернувшись больше в тот шумный и светлый дом в Китае. Где он был? Когда родители привезли его в Тигриный лог, чтобы отдать на попечение монастыря, Чонгуку шёл шестнадцатый год, но по корейским традициям прибавлялся ещё один, засчитывая те месяцы, что он был в утробе матери, поэтому посчиталось, что семнадцатый. Сейчас ему двадцать пять по мировым стандартам, и о доме, в который не возвращался с тех пор ни разу, он уже почти ничего не помнил. Двух старших сестёр — не забыл, а младших, пожалуй, и не узнал даже, если бы встретился. Сколько им уже должно быть? Двадцать два, близнецам двадцать, семнадцать и… сколько же младшей? Пятнадцать? Или четырнадцать? Или больше, или меньше? Чонгук поймал себя на не очень симпатичной мысли, что голова отпустила воспоминания о его родной семье. Да и удивительно ли, после того, как его семьёй стали золотые. Вот его братья — Чимин, Ви, Шуга, а отцы — наставники и мастера.

Дверь в квартиру открылась одним из передающихся по рукам ключей, который Чимин тотчас повесил на крючок возле входа. На кухне что-то аппетитно шипело, источая запахи еды, незатейливой, сытной, мужской. В прихожую высунулся Тэхён, обвязанный старым передником, чтобы не обляпать чёрные кожаные штаны. От царящего жара, возникшего в результате готовки, парень снял футболку и ходил полураздетый, с бусами-чётками на шее, которые тянул вниз маленький овальный кулон с изображением Будды на внешней слегка выпуклой части. Присмотревшись, можно было заметить, что кулон раскрывающийся, с неким содержимым, каким часто становятся фотографии близких.

— Привет, где шатались? — облизнув большой палец от остатков какого-то ингредиента, спросил Ви.

— У Серина, девок шпилили, — беззастенчиво солгал Чонгук, зная, что прямая пошлость как ничто другое отбивает у Тэхёна желание углубляться в подробности и спрашивать что-то ещё. Если все ребята более-менее могли обсуждать интимные приключения и авантюры, а кто-то делал это даже с радостью, то Ви был тем, для кого частная сторона жизни — как другая сторона Луны, та, что отвёрнута от Земли, таинственная, непроглядная, неизвестная, неосвещаемая.

— Ясно. — Сработало и на этот раз. Больше никаких вопросов. — А я минут двадцать назад сам пришёл, — возвращаясь на кухню, повествовал он оттуда, усиливая голос. — Голодный, как собака! Решил быстренько что-нибудь сварганить.

— На всех, я надеюсь, хватит? — разувшись, потёр ладони Чимин.

— Хватит, — заверил Тэхён, поправляя крепкой рукой большую сковороду и движением головы откидывая с глаз упавшие вперёд волосы. В ухе сверкнула серьга. — У Сахара сегодня были?

— Утром, — сел Чимин за маленький столик у стенки, а Чонгук прислонился к последней возле него. — А ты?

— Вот как раз от него и пришёл.

— Он вроде уже в полном порядке, да? — Младший переглянулся с Чимином, продолжая молчаливый заговор неоповещения об изменениях в информационных поступлениях.

— Да, полон энергии и шутил, как обычно, — улыбнулся Тэхён, накрыв крышкой сковороду. — Скоро сюда вернётся.

— Как, Джинни не заберёт его к себе под присмотр? — хохотнул Чимин.

— Ага, Рэпмон ей заберёт, — хмыкнул Чонгук. — Ты что, не знаешь, что до свадьбы — ни-ни?

— Естественно, именно тот случай, — наиграно серьёзный вид принял Мин, строго кивая. Почти все друзья уже были в курсе, что Шуга с Джинни пользовались всеми возможностями, чтобы где-нибудь остаться наедине и заняться понятно чем. Сейчас для них преградой может послужить только реабилитационный период Юнги, да и то вряд ли. Чем бы ещё захотел лечить себя нормальный парень, как не прикладыванием любимой девушки к телу?

— Лучше бы волновались за то, что она сама к нам переедет, — засмеялся Ви, — она же от него надолго не отходит.

— Ну, нет, я ей друг, но холостяцкую нашу берложеньку пусть не метит, — погладил по обоям Чонгук. — В гости пусть приходит, но чтоб не засиживалась. Тут мужицкая хата! — Он развернулся и пошёл в спальню, снять с себя поскрипывающие немного кожаные штаны, потому что больше никуда сегодня не собирался.

— Эй, ты куда? Уже почти готово всё! — бросил ему в спину Ви.

— Переоденусь и вернусь! — Чонгук вошёл в комнату с кроватями и, сев на одну из них, свою, перед этим расстегнув ремень, стал стягивать одну штанину за другой. Напротив оказалась постель Тэхёна, над которой, по всей стене, висели его чёрно-белые рисунки карандашом. Большинство из них изображало девушку с длинными светлыми волосами. Элию. Чонгук вздохнул, понимая, что Ви не разлюбил её и не забыл. Да, он смирился с потерей, но не совсем уж потерял надежду. Просто такой он был человек, что способен был носить чувства в себе, может быть и страдая, но никак не выражая это внешне. Совесть Чонгука немного его грызла, ведь и его вина в том, что Элия пропала, была. Он последовал в ту ночь, не дождавшись долго друга, следом, бегал по улицам и переулкам, разыскал, в конце концов, Ви, придушенного и бессознательного, привёл его в себя и помог дойти до гостиницы, где уже не было ни Эвра, ни девушки. А потом… потом искать сбежавшую пару было бесполезно, как иглу в стоге сена, хоть они и пытались, почти год, везде, где могли. Беда золотых всегда была в том, что их слишком мало, так что не изучить и не обыскать всю территорию. К тому же, они не знали, чей это был заказ? К кому увёл Элию Чживон? Если это были синеозёрные, синьцзянцы, драконы, юньнанцы, то возникали тысячи километров, на которые нельзя было и сунуться, чтобы поискать. Да и, всякое могло быть, вдруг провидицу украли арабы или американцы? Невозможно обыскать весь белый свет, когда не знаешь, за что зацепиться. И надо же было случиться такому чуду, чтобы наёмнику Эвру вновь дали задание, пересекающее его с золотыми. Они почти упустили его окончательно, но какие-то неведомые силы не позволили проигрышу повториться. Теперь их должна ждать победа, и ничто иное!

— Гук, ты идёшь?! — крикнул Чимин с кухни.

— Иду! — ответил он и, натянув спортивные штаны, бросил упрямый взор на портрет Элии.

***

Руку то покалывало, то жгло, то щипало, то дёргало. Но это всё было терпимо по сравнению с той адской болью, которая закончилась. Она затмевала разум и сводила с ума, от этой боли хрустели сжатые зубы и щемило позвоночник выгибающейся спины, тело крутило судорогами, но всё шло от одной лишь руки. Бобби почувствовал свободу дыхания, не в первый раз придя в себя, но первый раз сумев открыть глаза. Зрение некоторое время плавало и не настраивалось, утопающее в белизне и ярком свете. Потом, присмотревшись, Чживон понял, что не так уж и ярко, просто непривычно светло после долгого пребывания где-то в темноте. Он сделал ещё глубокий вдох, убеждаясь, что в груди стало легче и голова не жарится в невидимом обруче, и кости не ломит на части, и не горит до адовой муки плечо. Только покалывает предплечье, отдавая эхом это ощущение в пальцы.

Бобби стал понимать, что лежит на больничной кушетке. Он в госпитале?! Как же так, БиАй решился на такое? Рискнул разоблачением их всех? Или согласился на… Чживон дёрнулся и почти подскочил, в ужасе вспомнив, что для спасения жизни ему нужно было ампутировать руку. Не были ли жжение и пощипывание фантомными? Бобби приподнялся, глядя на руку, свою руку, присутствующую руку, имеющуюся в наличии. Потерев другой глаза, в которых ещё мутнело, он сконцентрировался и всмотрелся в конечность. Она стала более чёткой. Живая? Бобби пошевелил ей, и всё получилось. Пальцы гнулись, локтевой сустав тоже. Всё почти без труда, с обычными усилиями мышц.Проморгавшись, Чживон поднёс руку поближе к глазам. Она казалась излишне бледной. Землистой. Сглотнув слюну, он напряженно повёл зрачками, исследуя странно выглядящую поверхность. На руке больше не было ни волоска, как у пластиковой, только, в отличие от пластика, она не поблёскивала глянцево, а немного скукожилась, словно от сухости, словно её пожгло и просушило, и кожа местами превратилась в старый пергамент, нанесённый на хрящеватую бугристость динозавра. Бобби опять пошевелил рукой. Всё получалось, и неказистая поверхность не рвалась, не сжималась, на ней даже не образовывалось нормальных складок, будто она окаменела. Начинаясь чуть ниже плеча, такая отталкивающая оболочка доходила до запястья, не затронув кисть. Может, это было не совсем отталкивающе, но по сравнению с тем, что имел Бобби раньше… Он сжал кулак, проверяя силу. Сила осталась. А бицепс не стоило и напрягать — он застыл в новом виде, кристаллизовался изнутри, и рельефный холмик, какого долго добиваются в качалках, натружено и бессменно расположился где-то в мышечной массе.

В палате появился человек. В белом халате и неизвестный Чживону, он корректно улыбался и не подходил слишком близко. Стёкла его узких очков отразили холодный свет длинных ламп на потолке. «Это доктор» — угадал Бобби.

— Что с моей рукой? — спросил он, услышав по первым своим словам, что горло в конец охрипло и немного отвыкло говорить. Мужчина подставил удобно для беседы стул и опустился на него, прежде чем произнести:

— Она цела.

— Да, но… она неважно выглядит, — хмыкнул Бобби, ещё и ещё убеждаясь, что чувствует руку, что владеет ею.

— Отчекрыжить? — не меняя улыбки на что-либо другое, вежливо спросил врач.

— Нет! Нет, просто… хотел понять…

— Я Ю Ёндже, — представился незнакомец. — Это я её спас. Её и вас. Я ученый, биохимик, и вряд ли я в двух словах смогу объяснить вам всё, что я предпринял, чтобы вы поняли. Да и нужно ли это? Вы живы, у вас есть рука. Что ещё вам нужно?

— Не отказался бы от глотка виски, — посетовал косвенно на сухость во рту Бобби.

— Юмор — первый признак выздоровления, — Ёндже указал пальцем куда-то в сторону. — Для утоления жажды вода вон там. Это не бар, молодой человек, и вы пока что не на курорте.

— Где мои друзья? — увидев в заданном направлении бутылку с водой и стакан, Чживон взял бутылку и запил из горла, держа его на некотором расстоянии от губ и наслаждаясь побежавшей внутрь влагой.

— Думаю, каждый у себя дома. Они в курсе, что вы здесь. Чуть позже я дам вам с ними созвониться. — Слабость вызвала кратковременную тряску в Бобби и он пролил немного воды на свою поврежденную руку. Заметив, что не ощутил кожей этого происшествия, он отставил бутылку и потрогал левой правую руку. Сжал, надавил. Почти ничего.

— Чувствительности нет из-за наркоза? — посмотрел он на Ёндже.

— Нет, чувствительность вряд ли вернётся вообще на внешнем покрове площади, там, где особенно искажённые участки кожи. Из плюсов — изнутри боль тоже вряд ли будете чувствовать, когда пройдут имеющиеся сейчас симптомы: жжение, зуд, нытьё кости. Если порежетесь или поранитесь, скорее всего, не заметите.

— У меня были настолько поражены нервные окончания?

— Дело не в этом. В этой части вашего организма теперь присутствует некий ген — искусственно выведенный и разработанный, разумеется, — неживотного характера. Там теперь не живые клетки, а мёртвые. Не те, которые умерли и будут разлагаться, что, собственно, и происходило, пока я не вмешался, а те, которые изначально не флора и не фауна.

— И что же это? Камень? — постучал Бобби по руке, обозначив её неестественную твердость.

— Фуллерит, если быть точным. Это молекулярный кристалл, прочнее алмаза в несколько раз, и, прошу вас, не просите объяснять, как я делаю генетические модификации органики, приживающиеся и участвующие в развитии клеток. Собственно, это секрет моей гениальности, — улыбнулся чуть сильнее Ёндже.

— Если это камень, то его можно красивенько отшлифовать? — внимательно засмотрелся на руку, и задумался Бобби. «Прочнее алмаза, говорите? И что же мне, дрова теперь локтем колоть? Впрочем, на Утёсе богов мы и так долбили кирпичи ребром ладони».

— Боже, ну откуда такая ненужная эстетика? У вас столько шрамов, как это-то вас испортит? — Чживон не стал оглашать то, что подумал. Он выжил, он избежал опасности, он имеет шанс на будущее. Он хотел Дохи. Он не хотел пугать Дохи. Но с этой рукой… Такую показать стыднее, чем то, что выпадает при снятых штанах. Вот этим, этой принадлежностью какого-то монстра, которым он прежде был в душе, а теперь немного стал снаружи, этой корявой конечностью он не желает отпугивать Дохи от себя и, уж тем более, не желает ею обнимать и прижимать к себе милого Хомячка.

— Скажем так, у меня такая специфика профессии… иногда красота не лишняя, — едва сказал Бобби и замолчал. Какой профессии? Он больше не сможет быть наёмником. Он не выполнил заказ, отказавшись доводить его до конца. Путь на Утёс богов закрыт, нерадивые наёмники оттуда только улетают без парашюта в бездну. Путь для мирной жизни тоже закрыт, он сорвал заказ из Синьцзяня, а это пиздец, конечно, полнейший. От синьцзянских воинов ещё никто не уходил, если не примкнуть к какому-нибудь другому мощному клану, например, драконам, но он отказался к ним присоединиться, потому что не хотел зависимости, не хотел никому служить, не хотел продолжать то, что делал до сих пор. Он выбрал свободу, и она оказалась достижимой фактически ценой смерти. Стоило помечтать о будущем, как, нужно было с этим согласиться, будущего у него не оказалось. И этот Ёндже… а откуда он сам? Тем временем биохимик объяснил:

— Есть вариант косметически очень годный — протез. — Бобби вздрогнул от этого неприятного слова, но спросил:

— Им же тоже шевелить можно было бы? — Всё-таки придерживая мечту о возможной жизни, в которой могла бы присутствовать Дохи, Чживон попытался понять, найдётся ли что-то менее отталкивающее, чем мутированная рука, если девчонка не сможет смириться с этим уродством. А то мало ей было, что он отбитый на всю голову, теперь ещё и чудище.

— Их делают из таких прекрасных материалов! Мягких, натуральных, идентичных натуральным. Силикон, тонко выделанная кожа. Да, даже механизм будет неплохой, сможете взять им чашечку чая, сходить в туалет. Протезы красивее, признаю. Но они — не родная рука, — убрал улыбку Ёндже. — Люди насмотрятся блокбастеров, где супергероям пришивают металлические запчасти, и думают, что может быть что-то лучше собственного органа. Железные руки и ноги на данном этапе развития технологий и, возьмусь спрогнозировать, даже через сто лет, не смогут быть быстрее и мощнее тех, с которыми мы родились. Если человеку заменяют конечность на металлическую — это в фильме он становится обладателем сверхспособностей, а в реальности — инвалидом. Искусственно пришитое и приделанное никогда не будет крепко сидеть на теле, оно будет хрупким и при сильных ударах отрываться, даже если живые окраинные ткани обрастут на месте стыка. Но они никогда не сольются воедино, они разные, и взаимодействовать на желаемом уровне не будут. Человек с ногами-протезами не побежит быстрее здорового спортсмена. Поэтому я и использовал единственную возможность, над которой работаю много лет. Я пытаюсь подстроить структуры органики и неорганики друг под друга, чтобы изменения шли изнутри, чтобы цельность сохранялась. Но, поскольку это всё же абсолютно разные виды и категории, выходит вот такой побочный эффект — малюсенькие дефекты. — Улыбка Ёндже вернулась. «Хера себе малюсенькие!» — подумал Бобби. — А впрочем, не настолько всё плохо, я думал, будет хуже. Но ваша рука выглядит внушающее и устрашающе.

— Я и до этого не выглядел душевным соседским парнем, — покривился пациент, приподнимаясь и подкладывая под спину подушку. Он старался как можно больше движений произвести травмированной рукой, чтобы свыкнуться с ней, чтобы её разработать и почувствовать, но чувствительности не прибавлялось. То есть, он управлял ею без проблем, но если она что-то задевала, то это оставалось для него незамеченным. — А этот ген… это означает, что у меня теперь в целом какая-то иная генетика?

— А за что вы переживаете? За плохую наследственность? — Ёндже ехидно откинулся на спинку, поправив полы халата на коленях. — Мысли о потомстве тоже хороший для здоровья признак. — Чживон насупился, опустив хмуро брови.

— Всего лишь хочу больше узнать о том, что со мной сделали.

— Нет, ваша ДНК не изменилась. Клеточная структура была мутирована локально. — Поправив очки, спаситель и целитель решил немного удовлетворить любопытство подопечного: — Есть такое генетическое заболевание — ФОП, фибродисплазия оссифицирующая прогрессирующая. Нарушается обмен веществ, и воспаляются сухожилия, мышцы и связки. Воспаления не проходят, а усугубляются кальцификацией и окостенением. У человека нарастает как будто бы второй скелет, твёрдый покров повсюду, кроме некоторых видов мускул, сердечных, диафрагменных, допустим. Это редчайшая, но очень нехорошая болезнь, приводит к нарушению функций опорно-двигательного аппарата и летальным исходам. Шестнадцать лет назад исследователи из Пенсильвании открыли ген, отвечающий за это нарушение. И начались разработки лекарства, которое могло бы остановить течение болезни. Восемь лет назад появился первый более-менее эффективный препарат, но поскольку частота заболевания — один больной на несколько миллионов человек, то трудно найти не только тех, на ком это испытывать, но и мотивацию для финансирования проекта. Если на фармацевтическую продукцию не будет спроса и она не окупится, то зачем тратить деньги на её исследования и разработки? Подобные орфанные препараты* всегда трудно находят спонсоров, они нуждаются в государственной поддержке, статьях расхода в бюджете. А у меня есть деньги, и мне интересны подобные изыскания, поэтому я позаимствовал основу разработок и проекта, и взялся за дело. За два года мне удалось создать сыворотки, которые полностью замораживают или вовсе ликвидируют ген данной мутации. А далее я пошёл от обратного. Уже будучи способным блокировать дисфункцию, я попытался научиться применять этот ген «окаменения». Если от него так успешно нарастают костно-кальцированные ткани, почему бы не воспользоваться этим, чтобы они наращивались там, где их не хватает? Где сломаны, раздроблены или отсутствуют кости. Как в вашем случае. Поскольку заражение было сильное, — немного слукавил Ёндже, — я не стал прибегать к биологическим восстановителям ткани. Они могли бы «подцепить» инфекции. Другое дело — химические. Я позволил себе поэкспериментировать с основной составляющей заживляющих элементов. У людей в организме содержится вся таблица Менделеева, стало быть, организм может не только кальций откладывать и фильтровать в поражённых мутацией местах. И я подумал об углероде, из которого люди состоят на двадцать с небольшим процентов. Мышцы наши из углерода на две трети, а кости — на одну треть. А ведь и алмазы и фуллерит — ничто иное, как углерод… В общем, оставалось только провести правильное внедрение, перекрыв неповреждённое тело блокаторами и канцерогенами. Процесс был запущен, ткани удачно развились и сформировались, после чего я «погасил» мутированный ген окончательно. Так что, повода для беспокойства нет, ваша рука — результат генетической мутации, которая уже скончалась, оставив вам крепкое соединение, выросшее из вашего же организма, поэтому оно не отвалится, и будет слушаться, как родное.

— Не уверен, что до конца понял всё, но немного успокоился. — Бобби почувствовал, что сидевший напротив тип весьма компетентен в том, что делает, солиден и надёжен, и совсем не смахивает на члена какого-либо криминального клана. — А как я у вас оказался? Вас нашёл БиАй? — вернулся он к насущному.

— Меня никто не искал. Это я нашёл вас.

— И что вы хотите за моё спасение? Во сколько обойдётся моё излечение?

— Я сделал это не ради денег. — Чживон услышал правильный подтекст фразы.

— А ради чего?

— А вот это уже самое главное и интересное. Мне нужна от вас услуга.

— Услуга? То есть, вы хотите нанять меня? Но я и вольное братство…

— Нет, мне нужна уже имеющаяся у вас информация. Информация о том, как вы выполнили один заказ два года назад. И куда дели объект этого заказа — бедную девочку по имени Элия.

Бобби ощутил, как в груди ёкнуло сердце, и сжались пальцы обеих рук, и нормальной, и покорёженной. Вот, похоже, и настигло его прошлое, от которого не убежишь, вот и подкралась кара за то, как он поступил с несчастной белобрысой ведьмой из тибетских гор.

___________________________

примечание

* фармацевтические средства, разработанные для лечения редких заболеваний

Всё-таки драконы

Первым же делом хотелось отпираться и заверять, что он не понимает, о чём ему говорят, прикидываясь идиотом. Бобби был готов хранить секреты своего наёмничества даже под пытками, не ради сохранности клиентов, а из принципа и чести вольного брата. Если он за что-то брался, то делал это качественно и наверняка. Раньше. Пока не погубил последний заказ, отказавшись дожимать жертву, соблазнившись девчонкой, которая по общепринятым стандартам и на соблазнительницу-то не тянула. Но Чживон захотел её, как никакую раньше, он впервые почувствовал что-то к женскому полу не только в половых органах, но и сердце. И теперь он никакой не вольный брат, не бандит, не исполнитель, да и не жилец, по большему счёту. Что с ним будет, когда он выйдет отсюда? Как быстро его обнаружат синьцзянцы, если нашёл этот Ю Ёндже? Считают ли его всё ещё мёртвым в криминальных кругах? Если на кого и надеяться при выходе отсюда, то на Джиёна и драконов, он присоединится к ним и защитит свою потрёпанную шкуру, станет плечом к плечу с братом, но, судя по всему, чтобы отсюда выйти, надо сдать Джиёна, как похитителя Элии. А вот предательство этого клиента отрежет ему напрочь все пути к счастливой жизни.

Но доктор Ю, или биохимик Ю, как он сам себя назвал, определённо владел информацией, какая позволяла утверждать, что Элия была уведена им, Чживоном, и отпираться глупо. Ему не поверят, что ясно читалось за стёклами очков Ёндже, в его хитрых и образованных глазах. Бобби попросил пару часов на раздумья, прежде чем ответить, и мужчина благосклонно даровал их ему. Когда белый халат исчез за дверью, в палату вошла медсестра с подносом, и принесла еду. Окон в комнате не было, поэтому Чживон не мог сказать, завтрак это, обед или ужин. Надо было спросить время хотя бы, но он подумал об этом уже тогда, когда остался один. Раздумья ни к чему не вели. Попытаться вырваться отсюда и убежать? Он понятия не имел, что за дверью, где находится клиника, в которой его подлатали. Может это бункер под землёй? Парень посмотрел на трубки системы инфузии, по которым что-то ещё вливалось ему через шею в кровь. Ушедший господин Ю сообщил, что ещё несколько дней нужна будет терапия иммуномодуляторами и гормонами, чтобы рука окончательно оклемалась и не было рецидива по отторжению новых клеток. То есть, рвать отсюда копыта не вариант, а то, чего доброго, он где-нибудь развалится, не долеченный. Бобби тяжело сомкнул веки, откинувшись на подушку. Что же делать, что?! Он с полным отчаянием и убеждением мчался на мотоцикле, не собираясь остаться живым, он был настроен на смерть, но БиАй с Дохи спасли его, не дали умереть. Он размечтался о втором шансе, но выяснилось, что руке конец, а без неё снова не хотелось жить. Бобби смирился с загробным миром дважды, но вот он жив и выздоравливает, и опять эти надежды, мечты… Откуда? Зачем? Ничего, кроме безысходности не ждёт его там, в мире, от которого он пока ограждён ролью пациента. Что ему останется, отверженному Утёсом, сдавшему Дракона, нарушившему приказ Дзи-си? Штаты или Европа? Эти и там найдут. Под чьим крылом искать защиты? Якудза Ямашиты? Они выдадут драконам. Синеозёрные? Выдадут в Синьцзян. Терракотовое воинство? Как вариант… смешаться с толпой, не высовываться, служить могиле Хуанди, никогда не покидать границ Шэньси. Бобби почувствовал, как задыхается от одной этой мысли. Ни шагу дальше четко обозначенных границ — это то, чего он всегда избегал и опасался, он ненавидит рамки, он потерял почти всё, борясь за свободу, а если потеряет её, то это и будет самая верная смерть. Податься в Шаньси? Черин его примет, но… одного. Без Дохи. Никогда ему не удастся свить уютное гнёздышко с другой под носом у Расточающей милосердие. Или она не настолько к нему привязана и сможет сделать уступку? Впрочем, Черин не главная в Шаньси, придётся просить генеральш о крыше.

Бобби перебирал дальше все более-менее могущественные кланы Азии, какие знал и мог вспомнить. Белый лотос? Жуткие фанатики, они промоют мозг и сделают из него долбанутого сектанта. Пятизвёздные? Эти тоже ратуют за добродетельность. Гонконгская триада? Опять же, слишком тесно. Ничего ему не подходит, ничего! Не упасть же до уровня Шаолиня? Да и те продажные твари, сдадут его, как нечего делать. А, может, Чживон о себе слишком хорошо думает? Вдруг он никому не нужен и никто за ним не охотится? Пока. Да, но разболтай тайну Дракона — он не простит.

Чуть позже опять появился Ёндже и дал Бобби телефон, разрешив позвонить своему другу Ханбину, и сообщить о своём состоянии. Вежливо оставив молодого человека с мобильным наедине, Ёндже вышел, но Чживон не сомневался, что тут где-нибудь есть прослушка. Возможно в самом телефоне. Но БиАю ему требовалось позвонить, чтобы выяснить всё необходимое для окончательного решения. Набрав номер на память, Бобби поднёс трубку к уху. Подняли быстро.

— Алло, БиАй, привет! — сказал он, прокашлявшись предварительно, прежде чем сделать звонок. Голос его, хриплый и низкий, уже был получше, чем сразу после пробуждения, но всё равно подсел с тех пор, как он погрузился в агонию переломанного полутрупа.

— Бобби?! Бобби, как ты? С тобой всё в порядке? — С неподдельной тревогой посыпал вопросами друг.

— Да вроде бы… почти ничего не болит, живой, рука на месте… какой сегодня день, который час? — Ханбин назвал ему число и время, добавив:

— Тебя увезли четыре дня назад, я волновался, хоть они вчера и звонили сказать, что твоё состояние стабилизировалось.

— БиАй, а кто они? — тише спросил Чживон. Но если тем людям, что его тут держат, вопрос не понравится, они наверняка могут отрубить связь.

- Я не знаю, правда, я могу только предполагать…

- Предположи, потому что я в полном замешательстве и без понятия, у кого я под колпаком.

- Ну, я видел золотую маску, и кожаные штаны. Чёрные кожаные штаны. И у них бешеная реакция, мы с Чжунхэ не успели и дёрнуться, как пистолеты смотрели на нас. Прости, что не сумели отбить тебя, но всё равно ведь спасения для тебя не было, а они предложили помочь, пообещали попробовать. И, кажется, они смогли воскресить тебя.

— Смогли, — прошептал Чживон, анализируя услышанное. — Золото и черная кожа, говоришь? Но это же сказки, БиАй.

— Я знаю, поэтому ничего не утверждаю. Я знаю, что золотые — легенды времён Чосон или Трёх королевств. Но если эти люди и косят под кого-то, то под них.

— И они ведь не добрые святые бродяги. Даже канувшие в историю золотые были ворами и убийцами, с чего бы подражателям этих бандитов помогать мне? — Чживон тут же опомнился. — Ах да, они же кое-что хотят от меня…

— Да, они и мне сказали, что им нужна информация. Ты знаешь, какая? Ты сможешь им помочь? — Бобби хотел сказать другу, что пока не надумал заключать союз, но тот, не дождавшись, добавил: — Ты видел Бёль? Она там? Они забрали её, Чживон, забрали Бёль…

В голосе Ханбина просквозила такая мука, что Бобби замер и замолчал. Так, значит, этот милый доктор и не был благим Амитабхой*, а целенаправленно стремился что-то получить, взамен чего готов был оказать услугу. Услуга немалая, ценная — жизнь и здоровье вернул ему, Чживону, но всё-таки, взятая в заложницы маленькая девочка… Он знал, как Ханбин любит сестру, души в ней не чает, трясётся над ней. Бобби представлял, что творится в голове товарища, да и в целом, какие переживания и волнения обуревают его.

— Что они хотят? Информацию? Тогда они её отпустят? — спросил сухо Бобби.

— И помощи, как я понял. Они хотят вернуть какую-то девчонку, которую ты когда-то у них забрал. — У них? Значит, те два жалких спутника Элии тоже имеют какое-то касательство к Ю Ёндже? Как их там звали? Напрягая память, Бобби вспомнил одного — Ви, а второго — нет. — Мы сможем им помочь? — настороженно спросил БиАй.

— Я сделаю всё, чтобы они вернули тебе Бёль, — заверил Чживон и попрощался, пообещав ещё выйти на связь в ближайшее время, если получится. Итак, карты разыграны, у него нет права выбирать и ломаться, ему дали пару часов подумать так, ради того, чтобы он пришёл в себя окончательно. Но на самом деле, если он не выдаст Дракона, то пострадает маленькая девочка, судьба которой — самое дорогое, что есть у Ханбина. И он, его лучший друг, не смеет рисоваться и рисковать Бёль. Нечего размышлять, он выдаст всё, что знает, он поведает всё об Элии, если им нужны подробности, то даже о том, как переспал с ней, после чего скрылся, никогда её больше не встретив. Он изложит истинную версию её пропажи и, если им так надо, поедет к Джиёну пытаться забирать ведьму обратно. Терять ему уже будет нечего, он подпишет себе приговор, развязав язык. Поэтому лучше самому и пойти навстречу смерти, распахнуть ей объятья. Если это вернёт сестру Ханбину — пусть будет так. Бобби, уже в который раз, осознал, что обречён, и маятник, который шатается от спасения к гибели, вот-вот перестанет качаться, и остановится у черты, служащей ступенью на эшафот.

В палату третий раз вошёл учёный в белом халате. Присаживаясь на стул, по всему виду готовый к долгой беседе, он поправил очки, но, увидев выражение лица Чживона, снял их и сунул в нагрудный карман.

— Ну что, молодой человек, вы пришли к какому-то итогу?

— Что вы сделаете с Бёль, если я откажусь говорить? — зачем-то спросил Бобби, хотя знал, что не заартачится.

— А что обычно делал ты с людьми, которых тебе заказывали? — Наёмник намёк понял без пояснений. Что ж, плевать на себя, к чёрту, он давно никчёмный и неприкаянный на этой земле, зашедший в тупик. Жаль, с Дохи вряд ли уже свидится.

— Элию мне заказал Дракон, — начал Чживон, — я отвёз её ему в Хуацин, где и оставил. Где она теперь — мне не ведомо.

Звонок от Бобби успокоил немного Ханбина. На этот раз повезло, и подлости не вышло, им помогли, вернули жизнь. Сжатые четверо суток нервы немного расслабились. В университете голова стала хоть что-то соображать, краем уха слушать, хотя всё равно потом придётся выкручиваться на зачётах и экзаменах, как обычно, используя связи и деньги. Но всё же на парах было полегче, чем дома, где он уже столько дней жил один. Нет смеха и криков сестры, пугающая тишина. Ему не нужно для неё готовить, отвозить её в школу или встречать. Пусть он не всегда это делал, иногда Бёль взбрыкивала и желала ходить туда или обратно с подружками, но ушла значительная часть занятий чем-либо, потому что половина времени Ханбина вертелась вокруг сестрёнки. Ужинали они через день вместе, смеясь и экспериментируя с блюдами. Бёль любила сладости, и постоянно норовила всё подсластить, даже красную фасоль, стоило отвернуться, слепливала прямо в тарелке в пирожок, посыпанный сахаром. И он редко, очень редко не ночевал дома, потому что знал, что Бёль боится быть одна в темноте, а со светом не засыпает. Их спальни, напротив друг друга, всегда держали двери открытыми, чтобы девочка могла, если что, позвать старшего брата. Он смотрел с ней перед сном мультики. Когда-то читал ей книжки, которые она теперь в состоянии читать сама, но всё равно, нет-нет, да пробиралась к нему, садилась на кровать, и начинала пересказывать что-нибудь, что узнала в школе, или прямо с учебником и приволакивалась, расспрашивая брата о подробностях чего-либо. Он для неё был герой и всезнайка, имидж которого Ханбин с удовольствием поддерживал.

Даже когда он перетрахивал пол-университета, то возвращался домой до ночи, не оставался до утра с девицами, пока недавно не возродились их отношения с Хёной. А потом расшибся Бобби, и вот, всего несколько отлучек привели к тому, что сестру похитили. Как он мог быть таким непредусмотрительным придурком?!

Занятия закончились, но осознание пустых стен, не наполненных беготнёй и весельем Бёль, не давало пойти, сесть в машину и поехать к себе. Обычно, когда у Хёны пар было меньше, она уже ждала его перед аудиторией, чтобы пообщаться. Если пар было меньше у него, то он уезжал домой, и уже оттуда, отдохнув и покутив где-нибудь с друзьями, звонил девушке, уточняя, где они встретятся. Но сегодня, впервые, ноги сами повели его к залу, в котором занимался второй курс. Впереди ещё целая пара! Его драгоценное время, вовсе не резиновое и исключительно принадлежащее ему, немного подешевело от того факта, что нечем его заполнить. За Бобби больше присматривать не надо, Бёль неизвестно где, Чжинхван мутит с какой-то баскетболисткой, Юнхён упёрся куда-то с Борой, Чжунхэ предлагал пойти выпить, но БиАй сам отказался. И вот стоит, как последний дурак, и ждёт полтора часа окончания последней лекции.

Заняв себя телефоном, он кое-как, изведясь и проклиная белый свет, дожил до звонка, после чего поднял голову и стал выглядывать Хёну в выходящей толпе. Студенты вываливались, ликуя и блаженствуя от конца учёбы. Не слишком довольными выглядели только две личности, шедшие позади всех: Хёна и Дохи. Ну, со второй всё понятно, вздыхает по Чживону и волнуется, как он там, ей не до улыбок, а вот Хёна — у неё ничего не происходило, и к Бобби у неё привязанности не было, но из-за того, что это был друг БиАя, она не смела выглядеть счастливой и радостной, полностью поддерживая настроение своего молодого человека. Господи, он её молодой человек? Ханбин каждый день спрашивал себя, надо ли ему это и стоит ли передумать, чтобы не подмачивать себе репутацию, но каждый раз, сочинив речь о расставании, оборачивался вокруг, не видел, кем занять место Хёны, и оставлял всё, как есть.

— Ну чего вы плетётесь, как престарелые, — подошёл он к подругам, убирая телефон, — ладно ты, — кивнул он Дохи, — у тебя грузовой отсек переполненный, а ты чего? — хозяйски и, в своей манере, без ласки и такта взял Ханбин Хёну за руку и потянул в свою сторону. Не ожидавшая, что её дождутся, и будут подстерегать, девушка безропотно пошла следом, только наспех махнув Дохи и успев сказать «пока!».

— Вам изменили расписание? — поинтересовалась она, зная, что по средам обычно БиАй заканчивает раньше.

— Нет, — рвано бросил он, замедляя шаг, чтобы спокойнее дойти до машины. — Всё, как всегда.

— Ясно, — перед Хёной открыли дверцу авто, и она села, не собираясь акцентировать на том, что Ханбин ради неё задержался в университете. А то почувствует свою гордость задетой, и больше так делать не станет. — Хочешь пообедать вместе? — Он делился с девушкой всеми своими проблемами, и она знала, что Бёль похитили, но эта тема была особо острой, поэтому затрагивать её не стоило.

— Да, и поужинать тоже, — кивнул БиАй, заводя мотор.

— Куда поедем? Кафе, в котором мы были позавчера, очень милое…

— Мы поедем ко мне, — стараясь как можно меньше значимости и веса придать этой фразе, вместе с тем парень понимал, что это огромный шаг вперёд, это что-то окончательно стирающее пропасть между ним и Хёной, что-то связывающее их ещё крепче, потому что к себе он не водил ни одну тёлку, всех имел в гостиницах или на съёмных квартирах друзей. Его дом, где бывает отец, где живут они с сестрой — это святое, там не место всяким шалавам. И если Хёна переступит порог его жилища, то она автоматически очистится, словно прошедшая через священный огонь, и в шалавы её уже не запишешь.

— К тебе? Ладно, — постаралась взять себя в руки Хёна, выбитая из равновесия намерением Ханбина. Она ощутила себя бедной, невзрачной, посрамленной и какой-то позорной для его дома. — Заедем в магазин? Приготовить тебе что-нибудь?

— Я сам прекрасно умею готовить, — не отрываясь от дороги, произнёс БиАй и, избавившись от необходимости что-либо объяснять, потому что Хёна не заострила внимания на конечной точке их прибытия, несильно улыбнулся, обретая себя, здравомыслящего и умиротворённого, — я же ещё ни разу не угощал тебя шедеврами, сделанными моими руками?

— Нет, ни разу, — улыбнулась в ответ Хёна.

— Тогда приготовься отведать пищу богов!

Ханбин, действительно, готовил очень вкусно, и Хёна, поставленная им на должность помощницы, только подававшая и мывшая что-либо, сполна оценила внезапно открывшееся ей мастерство возлюбленного. Провозившись минут сорок на кухне, они плотно поели, после чего БиАй завёл девушку в свою спальню и утолил ещё один вид голода. За окном уже стемнело, а он не призывал его покинуть, не предлагал ей уйти, не намекал, что лимит присутствия исчерпан. Неужели позволит остаться на ночь? Хёна боялась шелохнуться, прижимаясь под одеялом к телу Ханбина, устремившего взор в стену напротив и перебирающего длинные волосы девушки, очутившиеся под его пальцами. Ей было безумно хорошо, и если бы не мрачность и задумчивость Ханбина, Хёна назвала бы эти мгновения по-настоящему счастливыми, да только БиАй явно не был счастлив, а потому и ей на душе быстро сделалось мерзко и неприятно.

— Как считаешь, — приглушенно произнёс он, — чем кончится вся эта заваруха с Бобби?

— Всё будет хорошо, — попыталась, как и все женщины, развеять тучи она.

— А если нет?

— Не думай о плохом! Вы такая крепкая компания, вы со всем справитесь! Как трудно было найти в реке Чживона? Ты сам рассказывал. Но удача не отвернулась. Ханбин, она тебя любит, как и я, потому что удача — женщина, а они от тебя все без ума, — попыталась развеселить молодого человека Хёна, но он не поддался.

— За нас я бы не волновался. Да, это так, мы умеем выбираться из любых передряг, но Бёль… Ублюдки! — резко и жестко закончил БиАй, в фантазиях кромсая Ю Ёндже на строганину.

— Что бы ни случилось, я с тобой, забудь хоть ненадолго о тревогах… — Ханбин напрягся и отстранился от девушки, так что её оставшаяся без плеча-подголовника щека повисла в воздухе. Хёна вынужденно села, посмотрев на приподнявшегося парня, окатившего её надменностью и чуть ли не презрением в своих глазах.

— Ты? И что мне с тебя? Ты мне Бёль не заменишь! Таких как ты — сотни, тысячи! Если часто менять вас в постели, то и не отличишь, а сестра у меня одна — одна! Ясно?! — Ханбин выскочил из постели, схватив боксеры и впрыгнув в них. Но никуда не ушёл, подойдя к окну и встав спиной к Хёне. Она замерла. Что сообщает эта поза? Чтобы она свалила отсюда? Чтобы исчезла и больше не мозолила ему глаза? Девушке в очередной раз стало страшно. Потерять Ханбина для неё — потерять жизнь, но чтобы покончить с собой, надо приложить какие-то усилия, а чтобы разорвать отношения между ней и тем, кого она безумно любила, иногда достаточно одного слова или звука, иногда вообще ничего не нужно делать. Вроде бы её парень, БиАй, однако, никогда не принадлежал ей и принадлежать не будет.

На глаза набежали слёзы, и Хёна тихонько, чтобы не привлекать внимание шуршанием простыней, стала выбираться из кровати. Подобрав трусики, она натянула их, взяла в руки лифчик и набросила на плечи его лямки. Ханбин обернулся, заставив её остолбенеть, с не застёгнутыми сзади крючками. Парень приподнял бровь.

— Я пойду… — почти без голоса, тонко и несмело пробормотала Хёна. — Мне лучше уйти… Мне уйти? — утверждение изменилось на вопрос, потому что она не смела двинуться под взглядом БиАя.

Тяжело и безрадостно вздохнув, он опустил руки, упертые в бока, обошёл кровать и остановился рядом с девушкой. Одним пальцем подцепив лямку бюстгальтера, он стащил его, обнажив грудь, довёл до самого низа опавших рук Хёны и обронил на пол. Подняв вторую ладонь, он положил её на освобожденную от кружева грудь, и стал настойчиво мять и ласкать, проходясь по соску большим пальцем.

— А ты сможешь? — ухмыльнулся БиАй. — Уйти. Давай, кто тебя держит? Одевайся и топай.

— Ханбин… — Пальцы, избавившие её от лифчика, скользнули в трусики и буквально двумя-тремя движениями зажгли всё её тело, завели на полную мощность, так что оставалось только упасть и ждать милости, чтобы он удовлетворил её, взял ещё раз. Пальцы прекратили движение и выбрались наружу. БиАй скрестил руки на груди и сделал маленький шаг назад, продолжая ухмыляться. Хёна, проглотив ком в горле, ещё раз присела, подняв вторую часть нижнего белья, поднялась и направилась к двери. Она не хочет вставать на колени. Они договорились однажды, что этого между ними не будет, да и есть ли смысл сейчас увещевать и просить, когда Ханбин сам не свой после пропажи Бёль? Он может воспринять всё хуже, не как обычно. Лучше не усугублять.

Не успела Хёна дойти до двери, как БиАй, поймавший её за локоть, дёрнул девушку обратно и, проведя мимо себя, толкнул на кровать, куда она упала, мягко спружинив.

— Ты уйдёшь, когда я этого захочу, понятно? — отчетливо сказал он с яростным пылом, застрявшим между неприкрытой страстью и откровенным потребительством. Хёна кивнула, наблюдая, как он снова избавился от боксеров и забрался на неё. — Ты будешь со мной, пока моё желание не иссякнет, моё, а не твоё. А твоё не иссякнет, — нагло просиял он на подступе к её губам, — нет, со мной ещё ни у одной сухо между ног не становилось. Да, моя кошечка? — шепнул он ей в ухо, подтверждая свои слова рукой, вновь оказавшейся во влажных складках снизу.

— БиАй, боже… — задохнулась Хёна от его действий, неугомонных пальцев и, самое главное, умелых, которые точно знали как надо, а не искали способы, не блуждали по наитию. Пальцы БиАя знали своё дело, которое им было интересно и приятно. Приятно было смотреть, как глаза женщин расширяются от неподдельного оргазма и запечатлевают там тебя, как того, которого очень трудно заменить среди мужчин, чьи кроватные способности в большинстве случаев заканчиваются на «сунул-вынул». БиАй знал себе цену, не напрасно названную, а данную по заслугам, потому и не боялся совершать любые поступки. Инстинкты всё равно окажутся на его стороне, а ими он управлял в совершенстве, если ему хоть раз давали доступ к рычагам. Он накрыл губы Хёны своими, и она в тысячный раз поняла — уйти добровольно она никогда не сможет.

<center>***</center>

Юнги выписали. Намджун приехал за ним в больницу вместе с Джинни, чтобы отвезти его на квартиру. Несмотря на прекрасное самочувствие, он продолжал мелко мстить своей девушке за своенравный характер и легкомыслие, прикидываясь ослабевшим и страдающим мигренью. Даже лёгкий пакет со сменной одеждой пришлось нести ей. Рэпмон не стал задерживаться и, выгрузив пассажиров, поехал дальше, по делам.

Дома Шугу уже ждали друзья, приготовившие ему праздничный стол, открывшие несколько бутылок вина, нарядившие зал новогодней гирляндой не по сезону и, в коем-то веки, убравшиеся везде и всюду.

— Ну, с возвращением! — сунул ему чуть ли не с порога бокал Чимин. Ви поднёс ещё один, для Джинни, радостной и взбодрённой, что с Юнги, наконец, всё в порядке. Она подозревала, что он куда крепче, чем притворяется, но пока молча терпела ахи-вздохи и жалобы.

— Даже не знаю, не пойдёт ли у меня голова быстро кругом, я совершенно разбит, — делая глоток, изобразил неохоту Шуга, — прилечь бы для начала, а вы налетели с приветствиями.

— А то ты в больнице не належался? — хмыкнул Чонгук, понимающе щурясь. Джинни проскользнула в спальню, чтобы положить вещи, чем воспользовался Юнги, чтобы шёпотом начать плести заговор:

— Там я один лежал, а тут… ну, вы понимаете, пошли бы вечером куда-нибудь, погуляли, а?

— Нет, ты что, вдруг у тебя голова пойдёт кругом, — назидательно напомнил Чимин. — Мы не можем тебя оставить.

— Да со мной Джинни будет…

— Ты ещё слаб, она с тобой не справится, до унитаза довести, поддержать, — закивал Чонгук, поддерживая Чимина.

— Ну, по-братски, — оглядел их Шуга, видя, что его план работает против него же.

— Куда тебя, разбитого, оставлять наедине с девушкой? — покачал головой Ви. — А если она приставать начнёт? Кто-то же тебя отбить должен будет.

— Упыри, блин, а не друзья, — проворчал Юнги, и к возвращению Джинни он уже был немного энергичнее, чем минуту назад, а парни вокруг него почему-то ещё больше смеялись.

У Чонгука зазвонил телефон и он, увидев имя Ёндже, извинился и отошёл в соседнюю комнату, где его бы не услышали.

— Да?

— Я не могу дозвониться до Чимина, он не рядом?

— Тут. Просто, наверное, мобила в куртке или на вибрации где-нибудь в спальне. Что ему передать?

— Да задание… хотел обсудить подробности.

— Новое? Тогда говори мне, мы же вместе отправимся?

— Чонгук, мы с Ёнгуком не хотели тебя сюда задействовать… — Младший золотой всё понял.

— Так это связано с Элией? Вы не доверяете мне, потому что я однажды уже провалил дело?

— Не в этом суть, просто…

— Именно в этом, — прервал отговорки их гения Чонгук. — Я знаю, что мы с Ви совершили страшную ошибку. Но я хочу её исправить. Я смогу, Ёндже, пожалуйста, скажи, что вы мне доверяете?

— Чонгук, это, как мы и боялись, связано с Сингапуром.

— И что? Ты думаешь испугать меня?

— Нет, я знаю, что ты не боишься ничего. Но, возможно, действовать придётся заодно с Эвром, и с его приятелями. Сможешь ли ты не сорваться и не поквитаться с ним, пока мы не вытащим Элию? — Чонгук, мечтавший избить и отпинать Бобби все эти два года, а последнюю неделю особенно, попытался вспомнить какую-нибудь мантру, которая поможет ему обрести внутреннюю гармонию.

— Я смогу, Ёндже.

— Что ж, тогда я позвоню Чимину попозже. Это не срочно, мы ещё разрабатываем план. Но Ви и Шуге — ни слова, они наверняка начнут спорить и возжелают немедленной мести.

— Я всё понял, не волнуйся. Будем ждать дальнейших указаний. — Чонгук положил телефон. Итак, всё-таки драконы, всё-таки Сингапур. Крошечное государство, где всё на виду. Туда невозможно пробраться незамеченными, и даже если их сейчас никто не знает, если они попадут туда и будут разоблачены — это конец. У Дракона больше тысячи человек, а их, золотых, самое большее, с адептами и мастерами, что-то около пяти-шести десятков. Это несопоставимо, невозможно, поэтому сила — не оружие. Здесь поможет исключительно ум и хитрость, ловкость и мудрость.

Чонгук вернул беззаботное выражение лица и, возвратившись к компании, взял свой бокал, провозгласив очередной тост за здоровье и успехи.

______________

примечание

* почитаемая в буддизме персона, один из Пяти Будд Мудрости

Ошибки прошлого

До последних дней октября никто не собирался выпускать Бобби из той засекреченной клиники, в которой он содержался. Если Ёндже начинал лечить, то он долечивал до конца. Не в смысле доканывал, а не оставлял без опеки, пока его пациент не станет здоров настолько, чтобы больше не нуждаться в медицинской помощи. Это значило безопасность и защищённость, которые исчезнут по истечению названного срока. После признания в том, что Элия осталась у Дракона два года назад, Чживон ждал, что его попросят отправиться в Сингапур, и господин Ю, действительно, упомянул о такой возможности, не замедлив заметить, что пока подобная идея является запасной, поскольку отправлять кого-либо к Квон Джиёну — это терять человека, в большинстве случаев, и чемоданы для ближайшего рейса собирать не надо. К Бобби, несмотря на похищение Бёль, не было доверия, и кто мог знать, в какой сговор с Драконом вступит наёмник? Сговор! Джиён не станет с ним и разговаривать, но эти люди, что его подлатали, не рассматривают такой возможности, что Чживон — жалкая и ненужная пешка, которой больше нечего предоставить неофициальному королю Сингапура, чтобы иметь для него какую-то ценность. Более того, если у БиАя была Бёль, то у него был Тэян — родной брат, и того уж совсем не хотелось подставить своим появлением или разоблачением, что он выдал Дракона. Бобби рисковал многим, добиваясь свободы для Тэяна, его освобождения из тюрьмы, не меньшее он готов сделать и для сохранения братской жизни, но как он сможет не втянуть того в свои дела, если его закинут в Сингапур?

Но удача, продолжая отворачиваться от Эвра, наделила в эту осень его судьбу всеми враждебными и предательскими задатками. Пару дней спустя Ю Ёндже вошёл в палату, по которой Бобби уже ходил, посещая уборную и ванную, предусмотрительно обустроенные за дверью напротив больничной койки. Поначалу биохимик, как порядочный врач, интересовался самочувствием поднадзорного, листал при нём страницы, заполненные непонятными медицинскими показателями, не смотрел на молодого человека. Но потом глаза поднялись, и Ёндже, предложив Чживону присесть на постель, опустился на стул рядом с ней. Чживон, подкошенный передрягами, но не сломленный, не выработал в себе за период болезни послушания, но почему-то подчинился, ощущая скорее не покорность, а предвкушение деловых переговоров. Ёндже положил результаты последних обследований на колени, вполне удовлетворённый всем, что наблюдал, тем, что было его детищем — спасённый и почти целый человек, от которого отказался бы любой другой эскулап в мире.

— Я бы хотел вернуться к нашему соглашению, в котором ты обещал помочь…

— Я помню, потому что Бёль у вас, — перебил Бобби, не став дослушивать мужчину. Он уже достаточно с ним пообщался, чтобы выучить манеру ученого: долгие и вежливые фразы, подход к острым темам издалека, завуалированные речи с целью сбить с толку. Это было лишним, Эвр был прямолинеен и предпочитал противоположные методы парламентёрства. — Всё, что я знаю, я вам сказал. Прошло два года, и где теперь Элия — я знать не могу, всё ещё у Дракона? Жива ли? Я выполнил заказ, и не интересовался, как поживает моя жертва, я никогда не навещаю их, после сделанного. — Бобби косо ухмыльнулся. — Мёртвым на могилы цветочки тоже не ношу.

— А какие цветы предпочитаешь ты? — Улыбка Ёндже, дарованная врагам, напоминала бритву, которой он соскабливал их самообладание. — Я бы на твою принёс, если что-то пойдёт не так.

— Какая душевность!

— Ну, всё-таки, мой удачный эксперимент, как не привязаться невидимыми нитями родства создателя и его творения?

— Доктор Ю…

— Господин Ю. Я не имею степени, и докторской лицензии тоже, — поправил Ёндже. Чживон вздохнул. Отлично, его складывал по частям человек, который даже не учился в медицинском! Чего стоит ждать? Что рукавсё-таки отвалится?

— Господин Ю, давайте перейдём к главному. Вы хотите, чтобы я поехал в Сингапур? — Собеседник почему-то не отвечал, задумываясь всё глубже, хотя взгляда не отводил. Пальцы учёного блуждали по металлическому защипу на канцелярском планшетнике, под которым надёжно были придавлены бумаги. Аккуратные ногти и изумительно вкрадчивые пальцы, они могли бы принадлежать хирургу, но принадлежали исследователю и первооткрывателю. Бобби не стал медлить с продолжением, раз тишина не нарушалась с другой стороны: — Я не думаю, что смогу там что-либо сделать. Этого государства я не знаю, где может находиться девчонка — тоже, в одиночку подобраться к Джиёну я не смогу, он меня к себе не подпустит, поймёт, что что-то не так.

— Откуда бы ему догадаться? — непредсказуемо проявил любопытство Ёндже.

— Откуда? Откуда… Понятия не имею, но он всегда обо всём догадывается! У него множество шпионов, да он и сам тысячи лазутчиков стоит. Его всевидящие очи прозрят насквозь любого.

— Ты суеверный? — приподнялись брови золотого.

— Не был, до того случая… с Элией и Драконом. Была пара эпизодов… они заставили немного пересмотреть свои взгляды. Не хочу углубляться…

— Это и ненужно. Итак, ты отказываешься поехать в Сингапур?

— Я не отказываюсь, я лишь говорю, что вам это ничего не даст. Меня там убьют, едва я покину аэропорт, или даже едва сойду с самолёта. — Бобби не трусил, но он понимал свою обреченность. Тупик. Откажется — убьют сначала Бёль, потом его. Согласится — Дракон его грохнет точно. Но хотя бы уцелеет сестра Ханбина. Чживон не к месту вспоминал о Дохи, и в груди становилось больнее, чем за все годы наёмничества. Хотелось жить-то, жить хотелось! В последний раз за ручку её подержать, эту девочку, не свою, но которая могла бы быть его, обнять и сказать, что всё будет хорошо. Как она сейчас? С кем? Обижает ли её кто-нибудь?

— У тебя самого есть предложение, как разведать местонахождение Элии? Или хотя бы итог её судьбы, если он вышел драматичным.

Чживон опустил глаза к скрещённым пальцам. Руки его висели между широко расставленных колен. Покорёженная и некрасивая невольно попала в поле зрения. Жуть, Халк какой-то. Нет, скорее тот каменный тип из «Фантастической четверки», от которого жена свалила. Было ли у него, Эвра, предложение? У него была идея, но предлагать он её никогда не станет, потому что ответит за всё сам, никого не впутывая.

— Нет, я не знаю, как разрешить эту ситуацию, потому что её невозможно развязать, минуя Дракона, а его, в любом случае, не обведёшь и не обставишь.

— Тогда очень хорошо, что кое-какой план есть у нас самих.

Ёндже вновь улыбнулся той улыбкой, которую видеть не очень хотелось, она не предвещала никакого добра. Мужчина достал мобильный телефон из кармана и положил на листы бумаги, поглаживая аппаратом страницы, как маленьким утюжком. Это напоминало возню ребёнка с игрушечной машинкой.

— Тебе не придётся никуда лететь, пока что. Ты позвонишь кое-куда, и задашь несколько вопросов.

Чживон нахмурил брови. Зачем ему куда-то звонить? Почему они не могут сделать этого сами? Тон голоса Ёндже настораживал. Бобби не мог знать, что произошло, пока его латали и исцеляли. Что где-то далеко, на другом континенте, в Штатах, часть золотых с их легендарным хакером наконец-то додумалась, откуда тянется профессиональность, с которой стёрли все данные, всю информацию о наёмнике. Пока он, не ведая и ничего не подозревая, боялся выдать как-то брата, золотые вышли на их родителей, живущих много лет в Америке, заслали к ним своего гипнотизёра, и он ловко выведал, кто приходится роднёй завязшему у них на зубах Эвру. Химчан сразу же всё осознал: ведь именно он, он сам, когда был Красной Маской и работал на Тэяна, уничтожил всё, что было в мировых виртуальных просторах связано с самим Тэяном и, конечно же, его семьёй. Прошло столько лет! Забыв об этом напрочь, Химчан столкнулся в противоборстве сам с собой и, уже испугавшись, что существует кто-то столь же мастерски владеющий взломами и программированием, с облегчением выдохнул, поняв, что подкинул головоломку в прошлом себе будущему.

— Позвони в Сингапур, своему брату, — протянул трубку Ёндже, не переставая цепко следить за каждым движением Бобби. Тот не дёрнулся, но глаза не промолчали, они завопили изумлением и взорвались в глубине зрачков окончательным поражением. Как они узнали?! Что ж это за люди? Как они это сделали? То, что они с Тэяном братья, что у него, Эвра, вообще есть брат, не знал никто, кроме Дракона и их родителей. И Черин. Неужели она сдала? Сука…

— Какому брату? — попытался воспротивиться Бобби, но это уже выглядело глупо и напрасно. Оба участника диалога понимали, что обратного хода нет, вся правда всплыла и не потонет.

— Пособнику Джиёна, какому же ещё? Бывшему сутенёру, преступнику, уголовнику, наркодилеру… Некогда влиятельному боссу одной из сеульских группировок, теперь одному из драконов.

Бобби молчал, обдумывая, как сильно повредит брату, если позвонит ему? То, что они связаны — уже известно, а именно это изначально могло продемонстрировать их слабые места. Чем может навредить звонок? Надо будет сказать Тэяну сразу же, что он в руках у каких-то типов, чтобы тот не ляпнул ничего лишнего… а что он может ляпнуть? Тайны Дракона? Чживону плевать на Дракона, пусть горит в огне, если драконы способны гореть. Чёртов Бурерождённый*! «А если откажусь позвонить?» — подумал Бобби о том, что союзничества с этими людьми всё-таки хочется избежать. Но Бёль! Какие аргументы есть у него, чтобы артачиться и противостоять? Чживон с грустью подумал о тех женщинах, что были соблазнены им за несколько лет, они попадали в его сети и ловушки так же, как попал сейчас он. Как после этого не быть суеверным, не верить в какую-нибудь карму? Пока он бредил в агонии, у Чжунэ на квартире, ему почему-то мерещилось, что вся эта трагедия с заказом и рукой — плата именно за Элию. Два года старался он не думать о ней, брошенной так беспощадно в Китае, не думать и не вспоминать, как о десятках других, которых стирать из памяти получалось. Но тибетская замухрышка, не вызывавшая в нём тогда никаких чувств, почему-то разрасталась в его душе колючим сорняком, который не выкорчёвывался. Её искренние слёзы первой любви, когда она умоляла его не уходить и отдалась ради этого, вызывали не жалость, а омерзение. К самому себе. Гадко, противно, тошно! Варившийся не в раскаянии и сожалении, а странных муках совести, сверлящих дрелью закрома сознания, Бобби не смог повторить подобного с Джинни. Он предпочёл выбрать смерть. Или жизнь с Хомячком, но этому не способствовали обстоятельства. Дохи и возможность быть с ней были из ряда несбыточных мечтаний, фантастики. Не быть ему счастливым. Из-за Элии. Проклятье ведьмы? Хер его знает, но с тех пор как-то часто всё не ладилось. Из университета отчисляли, в драках били, в гонках приходил вторым… За то, что стал первым у ведьмы, он обречён везде теперь быть вторым? Чживон вздрогнул, подумав, что в его отсутствие Дохи переспит с кем-то, и от этой дрожи опомнился, пришёл в себя и увидел испытующий взор Ёндже. О чём они говорили? Ах да, звонок!

— А если я не стану ему звонить?

— Чживон, не заставляй меня постоянно повторять одно и то же имя. Ты знаешь, кто у нас, ты знаешь, что будет, если ты не станешь выполнять то, что нам нужно. — Мужчина протянул ему телефон. — Звони.

— Хорошо, соберусь с мыслями, придумаю речь и…

— Нет, сейчас. При мне. Если ты думаешь, что мог бы в моё отсутствие о чём-то договориться с братом, то напрасно, здесь везде прослушка, да и в трубке тоже. — Бобби помешкал, но всё-таки взял телефон, и завертел его в руках сам. Он знал номер брата наизусть, тот не менял его с прошлого года, как получил, выйдя из тюрьмы и устроившись в Сингапуре. — Ты можешь разболтать брату, что тебя держат какие-то подозрительные типы неизвестно где. Ты можешь. Рискуя Бёль. А можешь просто спросить его, не знает ли он что-нибудь об Элии?

— Да откуда ему знать?! — вспылил, но относительно мирно, Чживон, шумно выдохнув и опустив голову, начав ею покачивать. — Он был в тюрьме, когда я притащил эту вашу белёсую к Дракону!

— Тэян всегда был близок с Джиёном, — назвал Ёндже имя, и Чживон окончательно убедился, что сведения у этих людей исчерпывающие. — Он вполне мог узнать задним числом, слышать что-нибудь об этом, видеть где-то в Сингапуре девушку, на которую трудно не обратить внимание.

— И что вам даст, допустим, если вы узнаете, что Элия в Сингапуре? Всё равно меня туда десантируете?

— Ты забегаешь вперёд. В первую очередь — звонок. — Ёндже убедительно кивнул на телефон. — Набирай, Чживон, не утомляй себя и меня. Зачем оттягивать неизбежное?

Бобби недовольно цокнул языком и, понимая, что действительно никуда не денется и не отвертится, начал нажимать на цифры на экране смартфона. Номер Тэяна будет у этих людей, но через телефон разве вред причинишь? Брат всегда может сменить номер, и ему даже досаждать звонками не смогут. Прежде чем нажать на вызов, Чживон ещё раз посомневался и, желая себе удачи, всё-таки принялся звонить.

— Да? — грубо раздался мужской голос на том конце, и Бобби удивился, что, не включая громкой связи, динамики всё равно зазвучали на всю, а не ему тихонько в ухо. Он отвёл трубку и попробовал воспользоваться кнопкой «отключить громкую связь», но она не поддавалась. — Алло?! — злее бросил голос по ту сторону. Ёндже, сдерживая смешок, покачал головой, сообщая Эвру, что громкая связь не отрубится. Придётся в сотый раз смириться.

— Тэян, привет, — поздоровался, наконец, младший брат.

— Чживон? Чживон?! Это ты, серьёзно ты?! — без злости, но всё в той же грубой манере, возмущено и удивлено, забормотал Тэян, выдержав перед этим заминку, паузу секунд в пять-десять. — Неужели? Как же…

— Да, да, это я, чему ты удивляешься?

— Чему? Боже, тебя уже похоронили! Мне сказали, что ты две с лишним недели назад разбился и утонул в Хангане**! Я требовал найти твоё тело и посылал ребят разобраться, но они разводили руками, а потом сказали, что нашли твой изувеченный труп без опознавательных знаков, обожжённый, обугленный. Меня собирались потчевать твоим прахом, и я едва уже не послал весть о твоей кончине родителям!

— Так было нужно. Тэян, я должен быть мёртв, для всех, — сказал Бобби то, что они тогда задумали с БиАем, но посмотрел напротив себя и задумался, есть ли ещё смысл в этой конспирации? Всё пошло коту под хвост! Но то, с какой самоотверженностью защитили эту защитную теорию друзья, не могло не радовать. Они даже перед Тэяном не раскололись, что Бобби жив. Они спрятали его, подвергая себя опасности перед Драконом, перед синьцзянцами, перед людьми с Утёса богов. Его верные товарищи, как же он дорожил ими, их дружбой! Разве мог он после этого подставить БиАя и не спасти его сестрёнку?

— Что случилось? — серьёзно спросил Тэян, помолчав. Никаких лишних слов больше, беспокойства и причитаний. Вот так скупо, как старший брат: что случилось? Какие проблемы надо разгребать? Чем помочь? Они никогда не были особенно близки, но когда что-то случалось, то один за другого вставал горой.

— Да так, чепуха…

— Чживон, что? — с напором задал вопрос Тэян. Есть ли смысл скрывать? О себе Бобби замалчивать что-либо смысла не видел, он настолько примирился с мыслью, что вот-вот, если не из-за этого, то из-за другого его грохнут, что никаких секретов и тайн в нём больше не было. У него теперь столько врагов, что ото всех по-любому не отбиться, так что одним больше или меньше — без разницы.

— Я кинул с заказом Дзи-си.

— Ты… что? — запнулся, переваривая услышанное Тэян. Чживон ждал каких-нибудь нравоучений из ряда «ты ебанулся?», но вместо этого раздался приглушённый хохот. Тэян испытал слишком сильную радость от осознания того, что младший брат жив, чтобы набрасываться на него. — Чживон, господи, ты большей проблемы найти не мог? Я знал, что ты умеешь вляпываться в дерьмо и попадать в задницы, глубиной с Марианскую впадину, но что ты настолько… безумен? Борз? Охуевший? Ты бы ещё на Сатану полез.

— Примерно это я тоже собираюсь сделать, — решился Бобби и закончил: — Мне надо кое-что от Джиёна.

Молчание, повисшее на этот раз, было характерным, и даже без звуков определимым, как помрачневшее. Тэян переменился в настроении, выдав себя незримой немотой, лившейся через пространство. О Дзи-си он шутил, сидя в Сингапуре, шутить сидя в Сингапуре о Драконе не получалось.

— Тэян, мне нужна информация…

— Я не буду копать под Джиёна, — отрезал тот, не дослушав. Бобби многозначительно покосился на Ёндже. Тот не шелохнулся, зритель спектакля в первом ряду.

— Не надо под него копать!

— Даже если я что-то о нём знаю, я не собираюсь разбалтывать тебе, даже если тебе заплатили миллиард за это!

— Даже если от этого зависит моя жизнь? — кинул Чживон, хотя не собирался подставлять брата ради себя. Зачем же сказал это? Да просто погорячился, они любили с Тэяном говорить в таком претенциозном тоне, не ругаясь до конца, но находясь постоянно в каком-то бесконечном споре. Старший брат опять подумал, прежде чем заговорить:

— Ты хочешь вымолить прощение у Дзи-си, сдав что-то о Джиёне?

— Нет.

— Тогда зачем тебе информация о нём?

— Да не о нём! Блин… Тэян, я два года назад выполнил один заказ Джиёна. — Бобби не рассказывал брату об этом. Ему было неловко говорить тому, что он послужил причиной его преждевременного освобождения, он не хотел выглядеть перед Тэяном сентиментальным, что подвязался за него и побегал на задних лапках перед Драконом, не за деньги — за родную кровь. И сейчас сознаваться в истинной причине смысла нет, лучше сказать, что тот заплатил хорошо. — Я доставил ему одну девчонку…

— У него что, без того их мало?

— Нет, не для этого, — хмыкнул Бобби, поняв, на что намекнул Тэян. — Она… вроде как пророчица была.

— Пророчица? Погоди-погоди… ведьма? Так это ты её добыл?

— Ты знаешь её? Ты видел?! — оживился Чживон. Ёндже тоже насторожился.

— Нет, не видел, но слышал от Джи и Сынхёна о некой провидице, они иногда к ней ездят…

— Куда?!

— Ну, уж точно не в мой бордель, — засмеялся Тэян. — Откуда я знаю? Я с ними не катался. Куда-то ездят.

— В Сингапуре?

— Чживон, серьёзно, я без понятия.

— Мне нужна эта девка! — ещё раз покосившись на Ёндже, Бобби постарался следить за языком. — Эта девушка, мне нужно её найти.

— Я не буду добывать сведения за спиной Джиёна. Если хочешь, я его о ней спрошу.

— Нет! Нет, не надо, он может её упрятать куда-нибудь подальше… а ты уверен, что она жива? Что с ней всё в порядке?

— Как я могу быть уверен, если никогда её не видел?

— Ну, они давно о ней говорили в последний раз?

— Давно ли? Уже и не вспомню… месяц… два… нет, не помню Чживон, правда. Не очень давно, и говорили, вроде, как о живой. Впрочем, зная Сынхёна, они с такой увлеченностью могут и покойниц навещать, с них станется.

— Тэян, мне очень нужна эта пророчица.

— Я же сказал, у меня нет никаких сведений о ней.

— Но ты поможешь?

— Специально рыть не буду.

— Но если случайно услышишь что-то… — Чживон не стал заканчивать. Он знал брата, если тот упёрся во что-то, его не сдвинуть. Сейчас Тэян был верен Джиёну, и не собирался отступать. Старший вздохнул.

— Куда звонить-то тебе? На этот номер?

— Нет, это друзей, — отказался от такой перспективы Бобби. Кто его знает, что будет, если когда-нибудь Тэян сюда позвонит? — Я сам тебе наберу позже. Пожалуйста, не говори Джиёну тоже, что я жив.

— Ты собираешься навсегда оставаться в усопших?

— Не знаю, пока не знаю. Может, скоро я по-настоящему им стану, и притворство прекратится. — Между братьями выстроилось очередное тягостное молчание. Бобби больше не смотрел на Ёндже, понимая, что его самопророчество касается и этого учёного. Если тот и его люди захотят — они его уничтожат.

— Береги себя, Чживон, — произнёс ровно Тэян. — И позвони мне, как только сможешь.

— Хорошо, договорились. — Бобби закончил звонок и вернул трубку золотому. — Вы всё слышали. Даже Тэян, находящийся в Сингапуре, не видел Элии. Где мне её искать? Может, она и не там вовсе.

— Джиён, по слухам, с весны не покидал своего «королевства», и если он ездит к пророчице, то она находится в границах Сингапура.

— Раз уж мне всё равно помирать, — откинулся Чживон, — вашими стараниями, то не вижу смысла дальше что-то держать в себе и притворятся. Джиён покидает Сингапур, и достаточно регулярно, только умеет это делать без шумихи. Например, летом он был в Цинхае, пару дней, но всё же. С тем же успехом он мог побывать где-то ещё, где как раз держит Элию.

— Откуда ты знаешь о том, что он был в Цинхае?

— Наёмнические связи. Если бы у меня была надежда вернуться в вольное братство, я бы никогда не разболтал этого, но теперь уже всё равно… В январе каждого года все наёмники обязаны прибыть на Утёс, отчитаться и взять новое задание или подтвердить, что продолжают исполнять старое. В эту отчётную неделю проходят сражения, бои за звание лучшего наёмника, обмен новостями о заказчиках. Большинство вольных братьев — молчуны, но есть и те, кто не прочь почесать языки. В начале этого года я стал вторым по мастерству. Я грезил Новым годом, мечтал дождаться следующего января и снова сразиться с тем, кто победил меня. Я тренировался и готовился, стремился. А заодно и разведывал, как поживает мой соперник. Его, лучшего наёмника Утёса, как мне сказали, нанял Дракон. Подробности мне неизвестны, но зачем-то они были в Цинхае. Уж не собирался ли Джиён убрать главу синеозёрных? Зная того вольного брата, я не сомневаюсь, что ему это будет по плечу. — Ёндже безэмоционально выслушал накопившееся в Бобби и поднялся.

— Если нам не помог Тэян, это не значит, что у тебя больше нет связей. — Чживон сел ровно, поднявшись с подушки, недовольно и напряжено уставившись на мужчину. — Звони своим товарищам-драконам. Пусть летят вынюхивать в Сингапур. Уж их-то Джиён не пристрелит в аэропорту? Это его собственные люди.

Бобби хотел слёту послать на три буквы этого ботаника, но остановился. Да, он не хотел подставлять друзей и никогда не отправил бы их на такое дело, но он знает БиАя, тот предпочтёт рискнуть головой, но вернуть Бёль. А остальные — они всегда безотказно прут туда же, куда их лидер, Ханбин. Отчаянные и сумасбродные парни. И Чживон хочет быть с ними. Погибать, так всем вместе!

_____________________

примечания:

* Отсылка к персонажу Дейенерис Бурерождённой из «Песнь льда и пламени», которая не горела в огне

** Ханган — река Хан. Учитывая, что у меня мелькают персонажи «Хан», «Хана» (жена Хоупа), «Ханна» (сестра Сынри), иногда для ясности буду писать так

Слияние

Вечер выдался на редкость тоскливым и дезориентирующим, неадаптированным под уединение. Ханбин вертелся на мягком стуле перед компьютером, развлекая себя какой-то ерундой в нём. Хёна была на занятиях по английскому языку, дополнительных курсах, которые он ей оплатил. Сам-то он разговаривал на английском почти в совершенстве, но поскольку собирался после выпуска перебираться в Сингапур вместе с девушкой, то ей подобные знания тоже необходимы. Китайский будет учить по приезде, как устроятся.

В пустой квартире было одиноко. БиАй привык быть на виду, центром внимания и сосредоточения многочисленных взоров, влюблённых, завистливых, ненавидящих и возбуждённых, и частые часы без какой-либо компании в последнее время раздражали, корёжили идеальное самодовольство, в котором стало привычно жить со старшей школы. Самое парадоксальное, что настроение не подходило и для того, чтобы искать себе родную обстановку тусовки, присутствия, снять какую-нибудь девицу на ночь. Ханбин открыл порно-сайт, посмотрел на него около минуты и, не ощутив подходящей для действия энергии, закрыл вкладку, называется — рука не поднялась. Перед ним остался поисковик. Может, всё-таки попытаться узнать, что же это за типы спасли Бобби? Те, которые были с незнакомцем в маске, ему не представились, как и сам незнакомец, а вот тот докторишка…

Ханбин набрал имя Ю Ёндже и ему выдало несколько десятков ссылок, не все из которых, правда, точно соответствовали запросу. В основном это были газетные, новостные порталы о бизнесе, науке или благотворительности. Не все статьи снабжались фотографиями, поэтому БиАй открыл те, где снимки были, и он мог быть уверен, что речь идёт о том самом Ю Ёндже. Первая статья освещала открытие ресторана где-то в Европе, и была она примерно двухгодичной давности. От чтения отвлёк звонок телефона. Ханбин посмотрел на экран и увидел странную надпись «no name». Что это с определителем? Он таких надписей не видел никогда, сломалось, что ли что-то?

— Алло?

— По-моему, мы говорили тебе, чтобы ты не пытался нарыть какую-либо информацию, — раздался ледяной голос, напоминающий те фальшиво-поддельные голоса маньяков, какие звучат в фильмах ужасов. БиАй сглотнул слюну, опешив. Невольно голова завертелась в поиске источника осведомленности анонимного оппонента, но ничего зримого не нашлось. Попытавшись взять себя в руки и не паниковать, парень хмыкнул:

— А то что, по ай пи вычислишь?

— Уже вычислил, Ханбин. Давай не будем создавать проблем друг другу? Закрывай браузер, и не пытайся больше узнать то, что тебе ненужно. Договорились?

— И кто это определит, что мне ненужно знать?

— Если переступишь черту — я обязательно снова позвоню и сообщу.

— Как мило, весьма благодарен.

— Мы услышали друг друга, Ханбин? — Молодой человек помешкал с ответом. — Напоминаю, Бёль всё-таки у нас.

— Я вас понял! — шикнул БиАй и сбросил звонок. Твари! Как они это делают? Когда он присоединился к драконам, то чувствовал себя всемогущим, он знал, что это мощнейшая преступная группировка, его теперь все будут бояться, за ним стоит огромная сила, как же так вышло, что некто, о ком он вообще ничего не знает, сумели загнать его под свой контроль? И Дракону не пожалуешься, потому что у них сестра! Боже, если бы он её не проворонил, сейчас бы с ним так не разговаривали. Неужели это, в самом деле, те самые «золотые», о которых писали сказки в прошлые века? Нет, одних кожаных штанов мало для подобного вывода.

Выключив компьютер, от греха подальше, Ханбин поднялся и прошёл на кухню. Даже аппетита не было, не хотелось готовить ужин. Взять, что ли микроволновку, и пройтись с ней по квартире*? Нашпиговали же где-то прослушек и камер наблюдения! Видимо, ещё в тот раз, когда увели Бёль. До этого он думал, что они подстерегли её где-то на улице, но теперь сомневался, что их руки не дотянулись и досюда. Подумав о том, что они могли установить жучки даже в туалете и ванной, БиАй только ухмыльнулся. Да, пожалуйста! Ему стыдиться нечего, он не баба, которые бы в первую очередь заистерировали именно при мысли, что их увидят голыми.

Нажав на кнопку кофеварочной машины, решив хоть что-то кинуть в желудок, чтобы стало повеселее, Ханбин стоял напротив неё. Звуки работающей бытовой электроники оживили немного помещение, как будто он всё-таки был не один. В кармане снова зазвонил телефон. «Что опять?! Уж через кофеварку-то я ничего преступного не совершил?». Номер был неизвестным, но хотя бы отобразился цифрами. Кажется, с него в прошлый раз звонил Бобби?

— Алло?

— Привет, — услышал он голос друга и немного успокоился. Это приятнее, чем разговаривать с какими-то невидимыми хакерами, корчащими из себя всемогущих и крутых бандюганов. — Как у тебя дела?

— А как они у меня могут быть? Жду от тебя новостей.

— Я звонил в Сингапур.

— При <i>этих</i>? — намекнул Ханбин на людей, которые держали у себя Бобби.

— Я и сейчас при этих звоню, что теперь? В общем, никакой информации точной нет про Элию, которую я вручил Дракону, там только слышали. Похоже, видит её только сам Джиён, максимум Сынхён. Через меня передают пожелание, чтобы кто-то из нас отправился в Сингапур, и разузнал всё на месте. Меня не пускают, но блин, БиАй, скажи, что будет лучше, если мы поедем вместе? Чем нас будет больше, тем больше шансов найти девчонку!

— Я бы сам поехал, Чживон, но как я объясню отцу, что оставил в Сеуле Бёль? Он знает, что я никогда бы не доверил её кому-либо, да и сам бы мне запретил подобное. Мне придётся сказать ему правду, что Бёль похитили, а отец моментально обратится за помощью к Джиёну, он не поймёт, что этого делать нельзя, он верит в Джиёна, как в неприкасаемого авторитета и считает, что тот разрулит всё. В итоге я останусь без сестры, а <i>эти</i>, - снова не зная, как их обозвать, выделил интонацией БиАй, — останутся без информации.

— Что же делать?

— Отправить остальных… Чжунэ, Чжинхвана, Юнхёна.

— Чёрт, я должен был бы сам это всё решить! — прозвучало как жалоба кому-то, кто был рядом с Бобби в эту минуту. БиАй понимал, что из их компании самые ловкие именно они, но ни тот, ни другой не мог прибыть в Сингапур, не вызвав подозрений и кривотолков. И последствий, что самое нежелательное.

— Пусть парни разузнают всё, что да как, а мы с тобой потом вступим в дело, не волнуйся.

— Ты позвонишь им?

— Как раз завтра с ними встречаюсь на баскетбольной тренировке, там всё и скажу.

— Хорошо, тогда перезвоню тебе завтра или послезавтра.

Друзья распрощались и Ханбин, ещё некоторое время крутивший в голове короткий разговор и то, как можно было бы обмануть поймавших их на удочку негодяев, постепенно вернулся к реальности, к тёмной кухне, освещённой только надстольной холодной подсветкой, потому что ему не захотелось включить верхний свет. Эти мерзавцы забрали у него всё, всё о нём знали. И о Хёне? Чёрт! Чёрт, чёрт, они ведь и на неё могут покуситься! БиАй спешно достал мобильный и набрал свою девушку. Он не называл её так для себя, ни невестой, ни пассией. Просто Хёна. Но и без определений и лишней терминологии он ощущал её своей от начала и до конца.

— Да, БиАй? — подняла она быстро, и он немного успокоился.

— Закончила занятия?

— Да, иду на автобусную остановку.

— Куда собираешься? — ехидно спросил Ханбин просто так, из привычки своего гадского характера, хотя знал ответ, и делать вид, что могут быть варианты, можно только ради шутки.

— Домой, — любая другая бы сказала так же язвительно в ответ «куда же ещё?», но не Хёна, понимающая, что молодому человеку и так тяжело. Он страдает из-за сестры, зачем ему досаждать? Впрочем, в другие моменты, более беззаботные и безпроблемные, она бы тоже над ним не стала подтрунивать.

— Приезжай ко мне, — скоро и немного смято пробормотал Ханбин. — Бери такси, и приезжай, чтобы быстрее.

— Я… — Неизвестно, что на этот раз послужило причиной замешательства, очередное удивление от того, что её пускают в дом, или от того, что БиАй стал нуждаться в ней так часто? Но столичный мажор решил всё по-своему, мысля капиталистически и зная, что девушка из почти откровенно бедной семьи:

— Я встречу тебя у подъезда и оплачу, теперь проблем нет? Жду, — не стал он слушать ответа и положил трубку. Несмотря на весь гонор и показное хладнокровие, стало как-то теплее от того, что есть, кого позвать в любое время дня и ночи, и этот кто-то будет не посторонним, а любящим его человеком.

***

Дождь с утра зарядил мощный, промочил всё насквозь и не желал успокаиваться, пока немного не утихомирился к полудню. Не прекратившись полностью, он с переменным напором капал и лил, тёк и накрапывал, стуча за окнами, по крышам и по зонтам прохожих, которых делалось всё меньше, потому что праздные гуляки разбежались от непогоды. Джинни с Шугой тоже не пошли гулять, к огорчению первой и радости последнего. Девушка пыталась вытащить его на улицу и пройтись, потому что терпеть не могла долго сидеть на месте, а молодой человек так утомлялся за время отлучек по делам золотых, что обожал покой в четырёх стенах. И хотя последние полмесяца он нигде не был, кроме дома и больницы, всё-таки Юнги было в удовольствие поваляться на постели лишний денёк. Приглушенно болтая о чём-то, они с Джинни лежали на его кровати, не обращая внимания на присутствие в квартире других парней: Чонгука, Чимина и Тэхёна. Ничего предосудительного они не делали, не раздевались и не забирались под одеяло, всего лишь лежали бок о бок, изучая приподнятые ладони друг друга, то похихикивая, то переходя на более серьёзные и лиричные ноты. Сестра Намджуна в честь выздоровления возлюбленного подарила ему новую футболку с надписью «рафинированный», взамен старой, которую он любил до жути и порвал летом в горах, заносив до ветхости. Юнги млел и не замечал ничего вокруг.

Ви возился с обедом, уже не оспаривая поочередность и дежурство по «столовой», все знали, что еда у него получается лучше, да он и не против ею заняться. Чимин смотрел телевизор в зале, а Чонгук развешивал выстиранные вещи, мельтеша перед ним из ванны на балкон** и обратно. Никто из золотых не смущался присутствия представительницы женского пола в их «коммуналке», сестра Намджуна давно была и им всем как сестра, поэтому трусы, носки, джинсы и майки беззастенчиво закидывались на сушилки и верёвки, маяча перед взорами тех, кто вошёл бы в зал. Чонгук вообще был противником того, чтобы менять их быт, если сюда стала приходить девчонка. Это мужская цитадель, так что если заявилась — изволь соблюдать местные правила холостяцкой берлоги. Когда Юнги попытался что-то обустроить в их спальне по-другому, создать какой-то уют, потому что «Джинни же приходит», Чонгук чуть не дал ему по рукам. Нечего тут под девчонок подстраиваться! Он гордился тем, что они всё делали сами, обходились без женщин, готовили, стирали, гладили, убирались. Всё, как в Логе, где они воспитались. Юноша впитал в себя не только учение монастыря, но и его обычаи, распорядки, устройство каждодневных дел, вплоть до принятия душа: не дольше десяти минут, вода холодная, полотенце жёсткое, никаких гелей для душа, только мыло. Мужики они или нет? Ему всё это нравилось, ему было комфортно жить именно так, вроде бы по-казарменному, а вроде бы и по-домашнему. Без наносных и ненужных мелочей, о которых так пеклись женщины, жить было как-то просто и легко.

У Чимина просигналило сообщение на телефоне, он внимательно прочёл его, хотя там было всего два кратких и конкретных предложения, и, когда Чонгук, с опустошенным тазиком, собирался пробегать в третий раз мимо, товарищ его окликнул. Младший остановился, вопросительно кивнув, от чего его чуть намокшая чёлка колыхнулась, упала на глаза, и её пришлось отвести в сторону сухим изгибом локтя, потому что до него руки были тоже мокрыми.

— Хоуп написал, — шёпотом сообщил Чимин, чтобы не услышали Шуга с Тэхёном. — Просит приехать к нему.

— Неужели, наконец-то, мы сдвинемся с мёртвой точки? — оживился Чонгук. — Поехали!

В апартаментах Чон Хосока, куда золотые добрались не на метро, или другом общественном транспорте, а с помощью системы подземного лабиринта под городом — так им удавалось не быть замеченными в связях друг с другом, — уже ждали сам Хоуп и Ёндже, явно долго обсуждавшие что-то до этого; между ними стояли две опустевшие чашки из-под чая, задвинутые за два полупустых бокала красного вина. Тема непростая, без подзарядки не шла к разрешению. А судя по тому, что использованную посуду не унесли, Ханы, супруги хозяина квартиры, дома не было.

Чимин и Чонгук, пожав им руки, присели напротив. Отказавшись от выпивки, они не собирались надолго втягиваться в беседу, обоим хотелось поскорее получить задание и двинуться в путь. Но всё было не так-то просто.

— В общем, дело обстоит так, — начал Хосок, — Бобби согласен ехать, но утверждает, что в Сингапуре помочь ничем не сможет, потому что те источники информации, что у него есть, мы использовали дистанционно — они ничего не дали, а других у него нет. Кроме того, он считает, что Дракон способен его там пристрелить.

— Отмазывается, — хмыкнул Чонгук.

— Не думаю, — задумчиво протянул Ёндже. — Акино*** убили прямо в аэропорту Манилы, потому что за этим, скорее всего, стоял правитель Филиппин, что помешает Джиёну застрелить кого-то ненужного, если ему захочется? Никто ничего не докажет, потому что это его территория.

— Ну, хорошо, он не поедет, а кто тогда? Мы? — спросил Чимин.

— И кое-кто из его товарищей, — кивнул Хосок. — Мы как раз спорили о составе экспедиции. Без его друзей совсем — нельзя, потому что именно они будут связующим звеном с нужными людьми, с кем-нибудь из драконов, кто может что-то знать. Одних их, естественно, отпустить невозможно, но если приедет целая банда — слишком бросится в глаза. Надо, чтобы всё выглядело натурально, не притянуто.

— Можно вчетвером поехать, — предложил Чимин, — мы с Чонгуком и двое из них. Квартет — это не много?

Хоуп промолчал, опустив глаза. Ему чего-то не хотелось говорить, поэтому вновь заговорил Ёндже:

— Дело в том, что вы двое — одни из лучших наших бойцов на данный момент. Элия — одна из многих наших задач, не единственная, и не последняя. Есть операции в Средней Азии, Пакистане, Индийских штатах, Латинской и Южной Америках посерьёзнее, где под угрозой жизнь большего количества людей, и мы не можем рисковать сразу вами обоими, потому что если что-то пойдёт не так в Сингапуре — Дракон не посчитается ни с чем, вы золотые и проникли на его территорию, а у него не менее тысячи людей только в периметре Сингапура. Вас просто сотрут. Ехать должен один, — подвёл итог Химик, стараясь беспристрастно смотреть на товарищей. Чонгук и Чимин переглянулись.

— Если бы я мог поехать! — возмущенно поднялся Хоуп и отошёл к окну, топая ногой.

— Но ты засвеченный, и тебя Джиён в морду знает, — сказал Чонгук.

— Я в курсе!

— Ехать должен я, — решительно сообщил Чимин. — Я старше и…

— И что с того?! — возмутился младший.

— А то! Пожил больше твоего, не так обидно будет крякнуть.

— Да иди ты, — не разозлился, но был близок к обиде Чонгук. — Элию упустил я! Я должен этим заниматься.

— Я не знаю, что решить, — сдался Ёндже.

— Я и подавно, — согласился Хоуп.

— Жребий? — предложил Чимин.

— Дудки! — хмыкнул самый младший. — Я в это больше не играю, мы уже тянули жребий в Ханьдане, кому остаться с Элией, выпало Ви, и вот чем всё кончилось! Если бы с ней остался я, я бы лупанул в харю Эвру, скрутил Эю в дулю и притащил на Каясан, и сегодняшних проблем бы не было. Так что пошёл в жопу ваш жребий, я свою судьбу слепому провидению больше не доверяю, я её сам организовываю.

— Предупреждаю, это задание — не обычная вылазка с драками и перестрелками, Гукки, — вздохнул Хосок. — Здесь нужна именно игра и маскировка, ты не как боец туда поедешь, а как актёр и шпион, и твои боевые навыки только для того, чтобы приструнить, если придётся, дружка Бобби, или не дать ему смыться.

— Я понимаю, Хоуп.

— Нужно придумать что-то для логичности вашего появления в Сингапуре, — заметил Ёндже.

— Так, меня уже со счетов списали? — недоумевающе вклинился Чимин.

— На неделе едем в Мексику, поедешь со мной, — пообещал ему Хосок. Тот кое-как примирился с тем, что на его долю выпадает другая перспектива, и Джей-Хоуп вернулся к обсуждаемому: — Обычно девчонки служат хорошим прикрытием, типа приехал отдохнуть с подружкой…

— Мы не впутываем в рисковые мероприятия женщин, — напомнил Ёндже.

— Эх, иногда не хватает спецотряда из девушек, — засмеялся Хосок, стараясь снять общее напряжение. — А что, если девчонок из «Пятницы» попросить?..

— Их легко пробить и узнать, откуда они. Скомпрометированные биографии.

— Может, Рэй попросить сыграть роль? Её и защищать не надо, если что, — улыбнулся своей широкой и беззаботной улыбкой Хоуп, и от неё сразу как-то повеяло уверенностью в выполнимости задания. Иногда становилось ясно, почему именно он стал лидером сеульских золотых: не из-за денег, не из-за того, что дрался лучше многих, а потому, что умел внушать своим парням веру в себя, оптимизм, и всё, действительно, проходило довольно гладко. Главное — давать людям надежду на лучшее, и кто её мог дать, как не Хоуп?

— У неё в биографии тоже работа в спецотделе, не пойдёт, — нахмурился Ёндже.

— Ты ещё Рена вспомни, — хохотнул Чонгук, — заставить его повторить подвиг и нарядиться девчонкой?

— Пусть ещё на Каясан годик потренируется, а там может и пригодится его способность мимикрировать, — разделил веселье Хосок. — Так, ладно, смех смехом, а женщин, всё-таки, пока втягивать не будем. Значит, едет Чонгук и один из приятелей Бобби. Этого будет достаточно.

— Да, два парня захотели отдохнуть от ноябрьской слякоти на солнышке и покутить, ничего и сочинять не надо, — закивал Ёндже, одобряя. — Гук, сможешь изобразить дружбу с драконом?

— Хоть любовь братскую, хоть собачью преданность Квон Джиёну, если это делу поможет.

— А что? Если вдруг предложат присоединиться к драконам, — оценил Хосок, — сделай вид, что раздумываешь.

— Да хоть согласием отвечу, мне как-то пофиг.

— Не засосёт? — скупо улыбнулся Ёндже.

— Что именно? Дракон меня в дёсна? — повёл с иронией бровью Чонгук. — Ну не знаю, я отобьюсь, если полезет.

— Соблазны богатого клана, жара, алкоголь, красивые женщины… много искушений для молодости.

— Искушений много, чести в этом всём мало, — поднялся Чонгук. — Когда вылет?

— Завтра, скорее всего. Собери вещи, но не как всегда, а как на отдых, понял? — начал инструктаж Хосок: — Никакого зубоскальства и напряжения, ты расслаблен, прибыл с приятелем оттянуться, от развлечений не отказывайся — будет подозрительно, слишком активно не вынюхивай — спалят. Увидишь знающих что-то прекрасных барышень — не невинных, конечно, — соблазняй и раскалывай.

— Будет исполнено, командир, — отсалютовал от виска Чонгук Хоупу с улыбкой. Тот протянул ему визитку.

— И запиши этот номер. Если вдруг что-то пойдёт не так: засекут, вычислят, прижмут, почувствуешь, что жизнь висит на волоске — звони сюда, если уж кто-то и вымолит у Дракона пощаду для нарушившего границу золотого, то этот человек.

— Далай-лама?

— Наташа Бан.

— Тоже неплохо, — пожал плечами юноша и убрал визитку в карман, чтобы переписать дома в контакты телефона.

По пути обратно они с Чимином разошлись в разные стороны. Чимин отправился к Серину, а Чонгук продолжил движение в съёмную квартиру. Поднявшись на лифте, он натолкнулся на Тэхёна, курившего на лестничной площадке.

— Ты чего тут? — Ви скосил глаза на дверь и многозначительно заиграл бровями, порочно ухмыльнувшись, даже серьга в ухе блеснула в унисон. — А-а… — протянул младший и тоже не вошёл, присоединившись к простаиванию в подъезде. — И давно уже?

— Ещё минут десять постою, и пошли они в пень. А вы куда подорвались и убежали? Тоже по бабам?

— Ага, — изобразил усталую удовлетворенность Чонгук, опершись на стену. Ему было совестно перед другом, но по нему никогда не было видно, за что ему стыдно и в чём он раскаивается. Он не относился к тому типу людей, которые могли просить прощение по сто раз, умолять на них не обижаться, пытаться быть предельно честными, но он всегда знал, за что должен поплатиться и в чём нужно исправиться, если провинился. Ну, а если маленькое зло творилось во благо, то Чонгук предпочитал носить груз в себе, не лишая никого спокойствия.

— А чего ты тогда так быстро?

— А чего там долгого? — махнул Чонгук, зевнув. — Тихо сзади подошёл, сунул-вынул, и ушёл.

— Бесстыдник, — затянулся Ви, щурясь, со стороны подходя по виду под это слово куда сильнее. Один его басистый голос стоил многого. Дождь на улице опять усилился, как и шум от него.

— Погода — дрянь! — посмотрел Чонгук на серость за окном.

— Почему? Мне нравится, — обернулся туда же Ви. — Включить диск Адель и наслаждаться.

— Чем?

— Хотя бы её пением, — хохотнул Тэхён. — Кругами на лужах, беспросветными тучами, похожими на пуховое покрывало, ручьями воды на стёклах. Они похожи на слёзы, — молодой человек провёл пальцем по подъездному окну, ведя вертикальную линию следом за каплями дождя, только с другой стороны. — Интересно, о чём плачет небо?

— О несправедливости и жестокости среди людей?

— Какое небу дело до людей? — не отвлекаясь от влаги за стеклом, рассуждал Ви. — Как там в фильме? На небесах только и говорят, что о море****. Испаряясь, море поднимается к небу, а оно потом льётся обратно. Может, они хотят однажды слиться воедино? Но какой-то мировой порядок нарушен, и им приходится касаться друг друга на расстоянии, частичками, крупицами, мимолётно. Веками, тысячелетиями!

— Ты обед приготовил? — не разделил Чонгук поэтичного настроения друга.

— Да, будешь есть?

— Голодный, как стадо поросят.

— Ладно. — Тэхён посмотрел на наручные часы. — Пошли, надеюсь, сливающиеся воедино уже дифференцировались.

***

Билеты и бронирование номеров велено было произвести одному из друзей БиАя и Бобби. Шайка короля Сеульского университета часто отлучалась посередине учебных семестров, чтобы оторваться где-нибудь на курорте, поэтому ничего нового и необычного в этом увидеть были не должны.

Чонгук с сумкой ждал в условленном месте, чтобы отправиться вдвоём в Инчхон*****. Хорошо, всё-таки, что не с Эвром придётся делить общество целую неделю, тому так и чесалось набить лицо, впрочем, неизвестно ещё, что за индивид будет очередной детёныш миллионеров, и как сильно захочется отлупасить его. С опозданием минут в пятнадцать, подкатил дорогой автомобиль, где за рулём сидел БиАй, а рядом второй парень. Они выбрались из салона, не глуша мотор, негромко что-то друг другу говорили, не обращая внимания на Чонгука, словно того здесь не было. Один из драконов вытащил из багажника удобный чемодан с принтом Луи Виттона по всей поверхности и, пожав на прощание Ханбину ладонь, приблизился к Чонгуку.

— Надеюсь, тебе жать руку не обязательно? — презрительно бросил он слёту.

— У меня тоже нет такого желания.

— Ты, наверное, знаешь, как меня зовут?

— Ку Чжунэ, — кивнул золотой.

— Да, но обращаться можно без фамилии, — отвернувшись в профиль, он процедил сквозь зубы: — Но лучше вообще ко мне не обращайся.

— Спалишь контору, что мы не друзья — к тебе никто никогда больше не обратится, разве что с молитвами за упокой.

— Угрожаешь? — повернулся обратно Чжунэ.

— Ну не сразу же челюсть ломать? Давай хотя бы доберёмся до Сингапура без членовредидельства?

— Я тоже умею кулаками махать.

— Не сомневаюсь, но проверять, насколько быстро ты поймёшь, что дерёшься плохо, у меня желания нет.

— Понтёр, — хмыкнул Чжунэ.

— Я же пытаюсь бытьодним из вас. У всех драконов от понтов ебало трескается.

— И многих драконов ты знавал?

— Мне слухов о БиАе и Джиёне достаточно. Этот король Сингапура, тот король университета, вот уж у вас там всех мания величия. Ты тоже, случаем, не король чего-нибудь?

— Красоты, доволен? — надменно ухмыльнулся Чжунэ. Чонгук отвернулся и изобразил на лице негодование из серии «ну не придурок ли?». — Тебе для того, чтобы походить на одного из нас, не хватает для начала одеться не из сэконд хэнда, дружок, — раздалось замечание за спиной, и золотой повернулся. Никаких кожаных штанов на нём теперь не было, обычные голубые джинсы, простая белая футболка, простые кроссовки. А вот на Чжунэ, судя по всему, всё было в тренде, начиная от трусов и заканчивая золотыми цепочками и браслетами от каких-нибудь именитых ювелиров. Может быть, даже от фирмы семьи Хосока, чья новая коллекция с изумрудами вышла под девизом: «Зелёный — цвет надежды». Но в целом было забавно видеть, что золотые всегда ходили без золота, а зато его всегда было полно на враждебных группировках. Как обычно, чего нет внутри, того полно снаружи. Это как у тех, кто брезгует запачкаться или излишне щепетилен по отношению к грязи, обычно внутри говна, как в ассенизаторской машине. Или как с этими красавчиками — внутри сплошное уродство. Чонгук вспомнил, что девушки и ему часто говорили, насколько он прекрасен. Неужели и он внутри ужасный? Нет, скорее тут сбой теории.

Подъехало такси, в которое они оба загрузились. Попыркавшись перед передней дверцей, они не определились, кому сесть рядом с водителем, а сзади вдвоём сидеть не хотелось. Они бы потратили много времени на решение этой головоломки, если бы Чонгук не увидел, что сзади одно место занято детским креслом, поэтому спокойнее уселся позади. Заодно отсюда и спутника контролировать удобнее. Но разве станет тот пытаться сбежать? Насколько Ку Чжунэ ответственный перед друзьями, насколько беспокоится о сестре БиАя или о нём самом?

— Сколько длится перелёт до Сингапура? — спросил Чонгук, прикидывая, сколько терпеть этого типа совсем рядом с собой. Места-то в самолёте у них соседние.

— Шесть с чем-то часов, — по возможности без примеси негатива бросил Чжунэ, передав один билет любопытствующему. Золотой посмотрел на него. Инчхон — Чанги. Неведомое и запретное царство мифологического змея, где пересекались пути со всего мира, один из крупнейших портов, уступающий разве что Шанхаю, государство, где штрафовали за жвачки, но под покровом ночи торговали людьми, наркотиками и контрабандными товарами. Как там найти одну маленькую ведьму?

Примечания:

* микроволновочный магнетрон выдаёт технику, если на неё направить

** в корейских квартирах это скорее что-то вроде веранды, но для ясности назовём помещение, где развешивают бельишко по-русски: балкон

*** Бенигно Акино II — политический оппозиционер бывшего президента Филиппин Маркоса, застрелен в 1983 году прямо в аэропорту, на глазах у множества людей, стоило ему только прилететь и сойти в самолёта

**** цитата из к\ф «Дотянуться до небес»

***** Инчхон — международный аэропорт в Юж. Кор.

Город — сказка, город — мечта

Вымуштрованный железной дисциплиной воина и бесконечно терпеливый, когда нужно, Чонгук разглядывал закрывшего глаза Чжунэ. Сосед по месту воткнул наушники в уши и не желал стеснять себя обществом чужого и неприятного ему типа, до Сингапура он решил изолировать себя от разговоров и проиллюстрировать весь масштаб надменности и презрения, на какие способны драконы. Чонгук представился не настоящим именем, а тем, что было в фальшивых документах, по которым он летел. Он его сам придумал. Звали его на ближайшую неделю Чонвон, и, предвкушая, как его коротко будут звать Воном, воображал большой деревянный бумеранг, какие вытачивают австралийские аборигены, только ещё больше, летящий в лоб Бобби. От бумеранга у того рассекается голова, лопается, как тыква, и он падает замертво. Чонгук не был кровожадным, но за то, что Эвр сделал с Элией (а со сколькими ещё, помимо неё, о которых они не знают?), это было бы справедливым возмездием. Хотя, нет, лучше сначала причинить моральные страдания. Всё-таки любопытно, есть у Бобби девушка, или нет?

Составляя психологический портрет противника, Чонгук изучал черты лица Чжунэ. Губы упрямого и самовлюблённого человека, подбородок не очень волевой, но не покладистый, нос изобличает наличие гордыни… Хоть одна черта скажет о каком-нибудь положительном качестве? Гук заподозрил себя в предвзятости и прекратил исследование. И как раз вовремя, поскольку Чжунэ открыл глаза, чтобы переключить композицию, и заковырялся в плэй-листе. К ним подошла стюардесса, спрашивая с фирменной улыбкой, не нужно ли им чего-нибудь? Девушка была интересной, дивной, как модель, но дракон, не удостоив её и взглядом, попросил кофе с сэндвичем, и продолжал возиться с музыкой. Чонгук обернулся через спинки сидений, проводив глазами обтягивающий синий расшитый костюм персонала сингапурских авиалиний.

— Симпатичная… — сказал он. Никакого ответа сбоку не последовало, и он посмотрел на Чжунэ. Тот уже дальше слушал музыку. Поняв, что его не услышат, Чонгук тронул плечо спутника. Тот вздрогнул так, словно ударило током и, убирая наушники, грозно прошипел золотому:

— Не смей меня касаться, заморыш!

— Будешь себя так вести в Сингапуре — огребёшь.

— В Сингапуре я как-нибудь с собой совладаю, но до тех пор ты можешь не навязываться мне?

— Я? Навязываюсь? — Чонгук проглотил смешок и чуть сполз по сиденью, расслабляясь. — Это я пока ещё тактичный.

— Чего хотел-то? — цокнул языком Чжунэ, понимая, что в дальнейшем общение неизбежно. Смотав провода наушников, он убрал их в карман.

— Ничего.

— Ты издеваешься? Я из-за тебя выключил музыку, и теперь мне сидеть в тишине?

— Ну, хочешь — спой.

— Если кто-то и огребёт в Сингапуре, то это не я…

— Не справишься.

— Даже если так, мне будет, кому помочь.

— Попытаешься против меня составить заговор, сестрёнке БиАя не поздоровится, а вашему Бобби сразу настанет крышка. Рискнёшь? Давай, зови против меня подмогу.

— Пошёл ты… — тише проворчал Чжунэ, отвернувшись.

— Отличное начало поездки. Может, попытаемся сделать эти дни не такими ужасными, какими они для нас будут на самом деле? — Стюардесса принесла заказ дракона и тот, взяв его, снова не удостоил девушку своего царского взгляда. Чонгук хмыкнул: — Тебя женщины не интересуют?

— Пошёл ты, — повторил тот.

— Я не предлагаю себя, как альтернативу, чтоб ты меня посылал, я только заметил, что ты не заглядываешься на девчонок.

— Чего на них заглядываться? Сами на меня вечно таращатся, сами виснут, — делая вид, что у него это не вызывает особого восторга, пожал плечами Чжунэ. — Женщины — инструмент для удовольствия, и весьма однообразный. Краше, страшнее — в сексе ощущения со всеми одни и те же, а поскольку они в наше время липнут сами, я не вижу смысла напрягаться и что-то разглядывать.

— Что повиснет, то и берёшь? — уточнил Чонгук.

— Ну, совсем стрёмных отбрасываю, конечно, — самодовольно ухмыльнулся парень в модных шмотках.

— И это меня ты назвал понтёром?

— Я говорю, как есть, а ты рисовался. Чуешь разницу?

— Чую. Ей-богу я тебе после всего отвешу килограмм лещей.

— Ага, и полкило подлещиков. Посмотрим, кто кому чего отвесит. — Поскольку золотой замолчал, раздражив Чжунэ, тот начал постукивать пальцами левой руки, пока правой потягивал кофе. Кофе кончился, следом за ним и сэндвич. Занять себя было нечем, спать не хотелось, впереди ещё пять с лишним часов полёта. — Ну и… Чонвон? Так тебя?

— Ага, — лениво поддакнул Чонгук, привыкая отзываться на это имя.

— Что же вы за собрание такое и как называетесь?

— Кто — «вы»?

— У кого сейчас Бёль и Бобби.

— А-а. Они у людей.

— А я-то думал у инопланетян! Хватит умника из себя корчить.

— Я не корчу, я даю тебе понять, что не стану отвечать на этот вопрос.

— Вот как? Вы даже назваться боитесь? Стало быть, вы сборище трусов.

— Нет, мы просто очень стеснительные.

— Стеснительные преступники?

— Мы не преступники, — поправил Чонгук, не хмурясь и не злясь.

— Да? А кто же? Сектанты? В самом деле, они обычно более скрытные, нормальные группировки не боятся заявить о себе, а вы… скопище жалких слабаков, защемились где-то, как зайцы, и нос высунуть не можете.

— Думай, что хочешь.

— Спасибо, но на это у меня есть конституционное право, а не твоё разрешение. Демократия, все дела.

— В Сингапуре, говорят, достаточно строгие законы.

— Но не для драконов, — улыбнулся Чжунэ и снова прикрыл веки. — Для драконов Сингапур — место, где мы хозяева.

— Не вводи себя в заблуждение, хозяин там — Джиён, а вы — его прихвостни, которых он властен казнить, мучить, отправлять, куда ему заблагорассудится. И запрещать вам приезжать в Сингапур он тоже может, разве нет? — Чжунэ надул губы, не говоря ни слова. — Так и есть.

— Просто так он ничего не запрещает, провиниться надо, оступиться.

— Нарушить его приказы, без которых вы ни шагу влево, ни шагу вправо.

— А сам-то ты по чьим указам всё это сейчас делаешь? Ты же шестёрка этих твоих людей.

— Воспользуйся своим конституционным правом.

— Чего?

— Думай, что хочешь.

Чонгук не видел никаких сложностей в подобном общении. Он понимал обстоятельства, вынуждающие его с Чжунэ действовать вместе, и понимал, что они не располагают к симпатии, к тому же, драконья пешка вовсе не показывает себя настоящего, он корчит крутого и старается показать, как ему это всё не нравится. Мог бы не пыжиться, и без того ясно. Чонгук не испытывал ярой ненависти к компаньону поневоле. Парень, которого разбаловали родители, который любит деньги и внимание — а много ли людей на земле это не любят? — который хочет быть значимым и имеет смутные представления о настоящих приоритетах в жизни, что с него взять? Для него, как и для большинства молодёжи, счастье — это успешность, выраженная финансово или в количественной популярности, а то и в обеих сферах сразу. Чжунэ делал в самолёте сэлфи, и во время ожидания багажа, когда они прибыли, тоже. Самые удачные он отправил в Инстаграм с давно отключенными оповещениями, потому что оттуда сотнями шли лайки и комментарии. На него была подписана почти вся женская аудитория университета, в котором он учился, и ещё много левых девиц, чей интерес приковывался к красивому мужскому лицу, а иногда и телу, которое Чжунэ по праздникам кидал из качалки своим поклонницам. Чонгук заканчивал составлять психологический портрет спутника, выходя из аэропорта Чанги, и подытожил, что он его скорее веселит, чем бесит. Это ведь так логично, отводить нос от липнущих девиц, и скорее бросать им свои свежие снимки, чтобы они о нём не забыли! Золотой не помнил, когда в принципе в последний раз фотографировался. Они блюли правило не светить лицами, потому и рефлекс увиливать от камер давний и бесперебойный.

В самолёте поспали от силы час, недоверие и подозрительность к тому, кто сидел совсем близко, не давали расслабиться, но с этим нужно было примириться, потому что и номер в гостинице у них был заказан один на двоих. Чонгук не мог позволить Чжунэ свободно разгуливать по этому городу-государству и чередить что-нибудь вне его поля зрения. Приземлились они на рассвете, небо едва начинало светлеть, но и в потёмках зари Гук ощутил, что попал на новую, неизведанную золотыми территорию. В Сингапуре было облачно, и на асфальте виднелись следы ночного дождя, но это был совсем не ноябрьский сеульский дождь. Воздух и здесь был влажный, но не промозглый, как там, откуда они улетели, а липкий, и, несмотря на прохладу утра, предвещающий духоту. Садясь в такси, молодые люди чувствовали тропический аромат зелени и огромного водного пространства поблизости, солёного, хлещущего, с пенными волнами, бьющимися о бесконечные пляжи и причалы курортно-делового побережья.

Чжунэ не разговаривал уже не из вредности, а от усталости. Бывавший в Сингапуре много раз, он клевал носом, забившись в угол и скрестив руки на груди, его не тянуло разглядывать пейзажи за окном. А вот Чонгук наоборот взбодрился и примкнул к стеклу. По мере того, как они отъезжали от Чанги, небо медленно-медленно преображалось, прогоняя черноту. Те невероятно щекочущие душу минуты, когда угасают фонари и загорается солнцем день. Но солнца ещё не видно, даже первого луча, только бледная синяя полоска на горизонте, и огни вдоль дороги уже кажутся сказочными эльфами, спешащими укрыться в дебрях другого мира, чтобы не было раскрыто их волшебство.

Шоссе из аэропорта шло прямо, окружённое указателями и приветствиями «Добро пожаловать в Сингапур!», одно из них растянулось на торце эстакады, под которой пронеслось такси. Ну как пронеслось… строго соблюдаемые ограничения призывали двигаться не быстрее девяноста километров в час. За дорожными ограждениями, под деревьями, на протяжении всего пути, были высажены розовые, сиреневые или белые цветы. Чонгук, наслышанный о крошечном размере этого государства, всегда был уверен, что это сплошной мегаполис, но машина двигалась, а вид всё оставался таким, словно они в пригороде, едут в какой-нибудь лесок на пикник. Темнеют силуэты акаций, плоские кроны повторяют растянувшиеся над головами тучи. Освещение не позволяло разглядывать дотошно проносящееся за окном, но очертания пальм, сменивших предыдущую растительность, угадывались безошибочно. Шоссе всё так же летело, похоже, не изгибаясь. Информационные таблоиды гласили, что катятся они по Ист-Кост-Паркуэй, что Чонгук перевёл, как «бульвар Восточного берега». За пальмами справа показались первые высотные дома, и вскоре слева стал проглядываться Сингапурский пролив, казавшийся в этот час пугающе холодным и глубоким. У молодого человека даже мурашки пробежались по коже, настолько грозно выглядела тёмно-серая масса воды под тяжёлыми дождевыми небесами и редкими просветами. Пальмы сменились платанами и уже отцветшими павловниями, жилые комплексы с домами в десятки этажей сгущались справа, а слева, закрывая пролив, появились торговые центры, магазины, кафетерии, заправки.

Аллеи, обсаженные кустарниками и пышными клумбами автобусные остановки, лавочки и пешеходные тропинки — всё свидетельствовало об удачно до сих пор проводимой политике озеленения Сингапура, которое началось ещё лет пятьдесят назад, когда он только получил независимость, и был новым, молодым государством, где стоило браться за ум и наводить порядок. Теперь он был повсюду. И вот, после изгиба дороги, Чонгук увидел над деревьями и сквозь них сияющие небоскрёбы, гигантские здания в огнях, что высились вдалеке и манили, если не как оазис в пустыне, то как костёр в дремучем лесу, на который выходишь, чтобы согреться. Такси скоро приблизилось к этой панораме, въезжая на мост через реку Каланг, которая тут же, в десятках метров от моста впадала в залив Марина. Глядя во все глаза, Чонгук любовался ослепляющей иллюминацией главных достопримечательностей Сингапура. С моста прекрасно виднелась гостиница Марина Бэй, на крыше трёх корпусов которой, подобно кораблю, взгромоздилась легендарная площадка с бассейном. Ещё ближе переливались кабинки огромного колеса обозрения, между ним и Мариной Бэй расстелились тысячи огней ресторанов, клубов, других гостиниц, парков для прогулок, фонтанов. Гук приоткрыл окошко, вдыхая запах, доносящийся оттуда, от пролива, и первая ассоциация, которая родилась у него, когда он увидел небоскрёбы, что это всё напоминает Нью-Йорк — исчезла. Нет, вопреки схожести с Манхэттеном центральных кварталов Сингапура, была принципиальная разница. Нью-Йорк был городом свободы и контрастов, а Сингапур был городом порядка и азиатов. Пусть даже он имел совершенно европейский, даже американский вид, в одном глотке воздуха Чонгук уловил Азию, и если с чем-то и стоило сравнить эту страну-столицу самой себя, то с Гонконгом или Макао.

С моста водитель свернул в противоположную от Марины Бэй Сэндс сторону, они съехали на менее оживлённую дорогу (хотя Чонгук отметил, что движение тут вообще тихое и спокойное, впрочем, может потому, что ещё слишком рано?), вырулили на узкую улочку и по ней, и ей подобным, проезжая двух- трёхэтажные постройки в колониальном стиле, перемешанные с самыми причудливыми зданиями, крупными и мелкими, намеренно кривыми или отделанными, как пчелиные соты, добрались до конечной точки.

— Отель Карлтон, — объявил шофёр, остановившись. Чжунэ дёрнулся, выпрямляясь и потирая глаза. Всё-таки уснул, хотя вся поездка была не дольше получаса.

— Спасибо, — протянул он таксисту деньги и, выбравшись из салона, достал из багажника свой луивиттоновский чемодан. Чонгук перекинул через плечо безымянную сумку, с которой и не расставался, и шагнул за драконом, изучая округу открытым и любопытным взглядом. Напротив входа в отель тянулось низенькое белое строение с красной черепичной крышей, напоминающее о китайских фанзах.

— Мы в центре Сингапура?

— Около того, — буркнул Чжунэ, после короткого сна ещё не восстановивший свою дерзость. — Я не знаю, где конкретно находится прям самый-самый центр Сингапура. Наверное, это кочующая за Джиёном окружность метр на метр.

— А почему мы не в Марине остановились? Я о ней столько слышал… У тебя денег не хватило? — Чжунэ вошёл в двери и остановился, щурясь на Чонгука и стараясь говорить шепотом:

— Ты думаешь тут очень дёшево? Это отличное место, отсюда удобно куда-либо ездить, исторические места, напротив Чаймс, с другой стороны Раффлс-отель, по диагонали торговый центр Раффлс — самые людные, проходимые и элитные пункты города, если собираешься что-либо разнюхать, тут это сделать легче, чем в Марине. — Перечисленное ничего не сообщило Чонгуку и не дало никакого представления о том, насколько тактически выгодную позицию они заняли.

— А что за Раффлс, в честь которого всё названо?

— Я ебу? — обернулся через плечо Чжунэ, предъявив документы на ресепшене, чтобы получить электронные карточки от номера. — Найми себе гида, у него спрашивай.

— Мы уже в Сингапуре, ты обещал стать вежливее.

— Если ты считаешь, что я как-то иначе и без мата разговариваю в свободное от тебя время — ты ошибаешься. — Девушка-администратор оперативно проверила бронь, оформила всё, что требовалось, и выдала пару карточек. Молодые люди направились к лифту.

— А где обитает Джиён? — поинтересовался Чонгук.

— Я ебу?

— Ты хоть чего-нибудь ебёшь?

— Тёлок, — металлический корпус открыл свою пасть и двое вошли внутрь.

— Как можно быть драконом, и ничего не знать о том, на кого работаешь? Или ты мне нагло врёшь?

— Я не лезу в жизнь Джиёна, почему меня должно волновать, где он обитает? Я ему не друг, не сват и не брат.

— Так и скажи, что он ни разу не звал тебя в гости.

— Я знаю, где у него дом для вечеринок, он там регулярно тусит, но не живёт. Я знаю порт, где обычно стоит его яхта, на ней я был. Ещё Джиён часто посещает лонг-бар Раффлс-отеля, вместе с Сынхёном, но это, поверь мне, не поможет тебе его встретить, потому что он бывает где-либо не по графику. Да и вообще, ты что, думаешь подойти к нему вот так просто и спросить, куда он занычил вашу девку?

— Нет, но встретиться с ним я бы не отказался. Может, проследить за ним.

— Проследить? За Джиёном? В Сингапуре? — Чжунэ засмеялся, лифт открылся, и он вместе со своим смехом вытек на этаж, ступив на ковровое мягкое покрытие. Чемодан беззвучно катился за ним, хотя колёсики, было ощущение, похихикивали над Чонгуком с Чжунэ в унисон. — Тут на каждом углу по десять камер, три шага следом за Джиёном, и за тобой приедут братки из его личной охраны.

— Аяксы?

— Они самые, отборные солдафоны, стерегущие своего босса. Хотя, зачем я тебе всё это говорю? Живи дураком, быстрее тебя сцапают и меня освободят от твоего тупого присутствия…

— Бёль и Бобби, — назвал Чонгук два имени. Чжунэ с натянутой улыбкой повернулся.

— Но я, конечно же, дорожу тобой, друг ты мой сердечный, поэтому от души сообщаю всё, чтобы с тебя и волос не упал.

— Спасибо, бро, век не забуду, — постучал по груди себя золотой. Они с драконом замолчали, перестав улыбаться, и дошли до номера почти нога в ногу.

Двухкомнатные апартаменты с видом вдаль, с хорошей высоты, пришлись Чонгуку по вкусу. Рассвет уже ломился в окно, раскидывая облака, хоть оно и смотрело на запад. День намечался солнечный и жаркий.

— Ну что, с чего начнём? — поглядел на город внизу и впереди Гук. Чжунэ упал на одну из двух соседних кроватей, широких и заправленных благоухающими, чистейшими покрывалами с вышивкой Carlton.

— Со сна.

— Какой сон? У нас всего неделя…

— Если ты думаешь, что рыскать без отдыха по Сингапуру — это не подозрительно, то флаг в руки! Мы, два, стыдно сказать, друга, прибывшие оттянуться, должны создать впечатление именно оттягивающихся ребят, это ясно? Иначе тебе быстро хвост прищемят.

— Да ну как они заметят?..

— Сомневаешься? Попробуй проверить, и познаешь силу Дракона во всей красе. Ты когда-нибудь был в городе, насквозь напичканном камерами слежения и наблюдения? Так вот, ты в нём. Здесь даже бумажку уронить мимо урны незаметно нельзя, улавливаешь? И если ты думаешь, что мне хочется строить тебе преграды, и я тебя напрасно запугиваю, то нет, представь себе! Если Джиён узнает, что я приволок с собой лазутчика, неважно, сдам я его или его разоблачат, мне отвертят яйца. И мне совсем, совсем не хочется, чтобы в тебе разоблачили шпиона, иначе нам обоим будет труба.

Чонгук серьёзно посмотрел на Чжунэ. Они ведь оба здесь с риском для жизни — это верно. Но золотому никогда прежде не приходилось ощущать себя под микроскопом. Он скитался и путешествовал по всему Китаю, в Индии, Пакистане, Мексике, ещё в десятках стран, но нигде не было такой мощной интерактивности, как тут. Итак, значит, государство и его теневой властитель следят за всем, что происходит в их владениях? Что ж, придётся играть по их правилам. Привыкший скорее к отсутствию людей и цивилизации, а не их перенасыщенности, Чонгук вздохнул, бросил сумку на стул и полез в постель, раздеваясь.

— Ладно, сон, так сон. Я поставлю будильник часов на одиннадцать.

— Как знаешь, обеды не включены в стоимость, ничего важного не проспишь.

— Да я не приём пищи проспать боюсь… Добрых снов.

— Пошёл ты, — пробормотал Чжунэ, уже засыпая. Чонгук устроил голову на подушке. В прежних вылазках он либо спал на голой земле, либо на чердаках, либо в самых дешевых, обшарпанных комнатушках. Под голову обычно клался рюкзак. А в этот раз такая роскошь! Надо было Сахарного на это задание отправить, вот бы он кайфовал! Но нет, тот бы из-за Джинни распсиховался, не сдержался бы.

Блаженствуя в комфорте, но не забывая о деле, Чонгук быстро уснул и хорошо выспался. Его будильник разбудил и Чжунэ тоже, но пока тот ворочался, нехотя потягиваясь и вертясь с боку на бок, золотой успел принять душ, высохнуть и одеться. Заказавший за это время в номер сок и лёгкий завтрак, дракон плавно ушёл в ванную, где проторчал не меньше тридцати минут, а когда явился из неё, то источал все ароматы салона красоты. Уложенная муссом, приподнятая вверх чёлка, спрыснутые туалетной водой все открытые части тела, свежая футболка от Ральфа Лорена, удлинённые шорты. Лоск, блеск, и всплеск самовлюблённости.

— Это ты так собрался отпугивать навязчиво липнущих на тебя девиц, я так понимаю? — Чжунэ пропустил выпад, оглядывая все поверхности в номере.

— Где мой завтрак? До сих пор не принесли?

— Нет, я съел, — пожал плечами Чонгук и поймал яростный взор обделённого.

— Я не тебе заказывал…

— Долго мылся. Тебе никогда не приходилось, смотрю, жить коллективом. Там есть определённые законы.

— Какие ещё законы? Это был мой завтрак!

— Не будь эгоистом.

— Какой же ты!.. — сдержавшись, будто вспомнив об уговоре, что он будет хорошо себя вести в Сингапуре, Чжунэ как раз посмотрел за окно, подсказавшее ему, где они находятся. — Пошли в ресторан внизу, бро, — передразнил он Чонгука, и они выдвинулись в коридор.

В отеле Карлтон бассейн был маленький и не очень располагал к тому, чтобы сидеть возле него под зонтиком с коктейлем. Парни предпочли закрытое помещение с кондиционерами, подальше от посторонних, сев за удалённый от других столик. Чжунэ задумчиво и медленно поглощал дорогую рыбу, креветок и десерт из маракуйя. Или папайа, Чонгук с виду не различал.

— Куда мы отправимся для начала? — спросил он, торопя вынужденного партнёра решиться на дальнейшие действия.

— Я думаю.

— Долго думаешь. Ты сорок минут в ванной чем занимался?

— Приводил себя в порядок.

— Как баба, честное слово.

— Ебало завали.

— А ты думай резче.

— Легко сказать! Если мы двинемся куда-нибудь, где должен по идее бывать Джиён, это будет странно.

— Почему? Разве вы, когда приезжаете сюда, не кланяетесь ему в ноги? Засвидетельствовать почтение, так сказать.

— Конечно, что ещё? В зад его целуем?

— Ну, тогда куда мы двинемся? — перестал отвлекаться от миссии Чонгук.

— У меня тут много знакомых, в принципе, но не думаю, что от кого-то из них может быть толк. К тому же, лучше бывать там, где случайно можно встретить кого-то нужного, и где наверняка побывали бы отдыхающие студенты, такие, как мы с тобой. Хм, что насчёт… — Чжунэ сделал паузу, изучая Чонгука.

— Пляжа?

— Борделя.

— Борделя? — переспросил, или, скорее, просто повторил золотой.

— Да. Не против окучить какую-нибудь девочку? Они те ещё сплетницы, и много чего знают от своих клиентов. Если уметь находить общий язык с бабами, то пользу извлечешь. Поедешь?

— Поеду, почему бы нет?

— Заодно Тэяна повидаем, — поднялся Чжунэ. Чонгук не успел ничего добавить или спросить, как тот сам сказал: — Он заведует борделем, но не обязательно будет там. Однако столкнуться возможно.

— Бобби же звонил ему и ничего не выяснил, значит, от него толку мало.

— От него может и мало, но вокруг него всегда ошивается кто-нибудь ещё из драконов. В общем, это впишется в естественную картину нашего отдыха. Мы захотели расслабиться, поехали снять тёлок, заодно поговорить с братом Чживона о Чживоне, перекинуться парой фраз вежливости, потому что он теперь знает, что тот жив, а мы типа те, кто организовал всю эту мистификацию. Ты же теперь тоже вроде как друг Бобби.

— Что поделать! — развёл руками, словно терпя оскорбление и унижение, Чонгук.

Они вышли из отеля на тенистую улочку, и поймали такси. Жара набирала обороты, полдень раскалял поверхности. Законопослушный и показательный город хранил покой жителей и туристов. Золотой смотрел на пешеходов, машины, торговые центры, стены домов, повороты, ведущие в какие-то переулки, и размышлял, а сколько помимо Элии здесь может быть украденных и потерянных людей? Сколько девушек томится в неволе? Как хочется спасти всех! Убить бы Джиёна — намного ли лучше станет мир? Или на его место придёт другой, такой же? Интересно, переживает ли Джиён, что его могут убить? Он так тщательно бережёт себя подальше от неизвестности, но вот, упустил же его, Чонгука, и парень уже здесь. Да только кто же знал, что и прибыв в Сингапур не станешь ближе ни к Дракону, ни к его жертвам.

Достопримечательность № 1

Чонгук прекрасно ориентировался по солнцу, звёздам, тени и разным признакам природных или космических объектов, попадающихся ему на глаза в то или иное время суток, поэтому отметил, что такси двигалось на север. К счастью, Сингапур располагался всё ещё в северном полушарии, и путаницы с восприятием направлений не произошло. Но даст ли что-то запоминание дороги, если его захотят похитить или убить? Он совсем один здесь, знал, на что подписывается, когда отправлялся без напарников и поддержки пытаться найти и вызволить Элию; нет возможности даже передать сигнал SOS.

Высотки и шумные центральные улицы сменялись зелёными уголками, пышная тропическая растительность сужала обзор, потом вновь выдавались дома и изгороди, и снова кусты с глянцевитыми листьями вихрились по обочинам. Следы ночного дождя исчезли, сочная, кипящая жара слепила, так что пришлось подражать Чжунэ и нацепить на нос солнечные очки. Чередование пальм и акаций, изумрудные газоны, подстриженные вдоль автострады, где были особенно большие развязки. Неторопливое движение любого транспорта за бортом напоминало, что они как бы на отдыхе, но не думать о том, как достигнуть цели и вернуть ведьму, было невозможно. Чонгук изучал каждое строение, которое они проезжали, но осознавал, что в одиночестве весь этот город не обыщет. Это как искать иголку, упавшую в море*. Если бы ухватиться хоть за какую-нибудь наводку, улику, упоминание…

Долгая езда по узкой дороге в зарослях привела к автоматическим воротам с охраной, возле которых Чжунэ кивнул Чонгуку, чтобы тот выбирался за ним из машины. Забор, или скорее даже высокая стена, огораживающая какую-то территорию, поросла вьюнами и лианами, что за ней — было не разглядеть. Расплатившись за доставку — золотой исподтишка злорадствовал, что плохие парни инвестируют в дело справедливости, — дракон поздоровался и представился типам, напоминавшим официальных телохранителей с лицензией на ношение оружия, но, скорее всего, это были обычные бандиты, напялившие костюмы для придания солидности заведению. Чонгук вошёл в калитку возле ворот за Чжунэ, оказавшись в просторном дворе, имеющим сходство с садом Гесперид, или чем-то ещё из мифических райских мест, возникающих в воображении. О том, как Геракл добыл из того сада яблоки, было несколько версий, и по одной из них он выстрелил через забор из лука ядовитой стрелой, поразив дракона Ладона, сторожившего золотые яблоки и не засыпавшего ни днём, ни ночью. Чонгук незаметно огляделся, замечая тут и там камеры слежения. Вот уж верно, тысячи глаз, и, не смыкая очей, наблюдает…

Дорога для разворота машин, пропускаемых внутрь, окружала клумбу с вазоном посередине. Всюду буйство красок и цветов, двухэтажный особняк с балкончиками выглядел премило, гостеприимно, со звучащими откуда-то из глубин женскими голосами. Веерные пальмы стройно обрамляли пешеходную дорожку ко входу, где стояло ещё двое вышибал. Чжунэ, приблизившись к ним, спросил, не здесь ли сегодня Тэян, и ему утвердительно кивнули, пропуская внутрь.

— Отлично, хоть что-то пока совпало, — пробубнил дракон, и Чонгук вместе с ним очутился в прохладном, по сравнению с улицей, холле. Распахнутые с противоположной стороны стеклянные двери вели к видневшемуся бассейну, включённые кондиционеры бесшумно работали, тратя много энергии напрасно, ведь часть воздуха уходила наружу. Пахло духами и дорогой свежестью, и словно её источники, на диване посередине сидели три девушки в купальниках, с накинутыми на бёдра шифоновыми парео разных цветов: бирюзовое, лимонное и салатовое с малиновыми рисунками массивных пионов. Красивые ноги, прямо вытянутые или перекрещенные, были босы. Чонгук не смог определить навскидку, сколько каждой из них лет. От двадцати до тридцати, где-то так. Чрезмерная ухоженность часто давала такой эффект — стирала возрастные рамки, и можно было выглядеть не старше или младше, а безлико. Все три смуглые от загара, длинноволосые и до блеска гладкие от эпиляций, они вроде бы были разными, но и какими-то слишком одинаковыми, которых прямо сейчас не спутаешь, но через неделю не вспомнишь. Одна тайка, другая вроде китаянка, третья не совсем понятно — филиппинка? Испанка? Но все три обратили внимание на вошедших юношей, а у двоих из них загорелись глаза. Чжунэ этого, конечно же, не видел, потому что шёл к лестнице, имея конкретное намерение и, следуя своему правилу, не разглядывая «тёлок». Чонгук помедлил перед первой ступенькой, ответив на призывный взор китаянки и, вызвав на её губах соблазнительную улыбку, подмигнул ей и поспешил догнать своего компаньона.

— И часто ты тут бывал? — спросил он Чжунэ, поравнявшись.

— Раз шесть… или семь.

— Здесь отовсюду девушки?

— Не интересовался у них, откуда они.

— А говорил, что хотя бы это ебёшь…

— Их — да, а их биографии меня не ебут уж точно.

Они подошли к плотной деревянной двери и Чжунэ постучал в неё. Из-за неё раздался грубоватый оклик «кто там? Войдите!», после чего дракон повернул ручку и вошёл в кабинет… или спальню. Чонгук первым делом увидел широкую кровать под балдахином чуть в стороне, а потом уже, в другой половине комнаты, стол с двумя креслами возле него, шкафы и что-то вроде серванта с выставкой коллекционного алкоголя. На одном из кресел, что было ближе к окну, за которым колыхались мягко зелёные ветки с жёлтыми отблесками полуденных лучей, сидел мужчина, закинув ноги на низкий табурет, специально, видимо, принесённый для того, чтобы служить подставкой. В одних голубых джинсах с надрезами выше колен, он был испещрён татуировками, самая крупная из которых — чёрный крест на весь бок, — притягивала к себе взоры. Сбритые виски и коротко остриженные сзади волосы выдавали привычный стиль давнего криминального авторитета, закалённого ещё в пору многочисленных банд, когда в каждом городе их было несколько десятков и все лупились между собой за место под солнцем. Такого давно нет, сильнейшие победили и укрупнялись, а бывшие властители, сверженные, если не убитые, прислуживали тем, с кем когда-то были на равных. Чонгук много слышал о Тэяне, но вживую видел впервые. Крепкий и мускулистый, он вызывал невольно что-то вроде уважения, или, скорее, настороженности, потому что смотрелся опасно, вопреки тому, что большим влиянием уже не обладал. Но, отсидевший в тюрьме и повидавший многое, он выглядел внушительно, несмотря на невысокий рост, как выглядят те, кто вышел из переделок, не оставлявших, казалось, шанса для спасения. К тридцати пяти годам он только уплотнился и стал более прожжённым, будто его мышцы твердели и наращивались с каждым годом, чтобы превратиться в броню. Кроме того, под его локтем лежала беретта, наверняка заряженная, сорокового или сорок пятого калибра — с расстояния точно не было видно, но какая разница в этих миллиметрах, если решат продырявить из ствола? Толщина раны не имеет значения, если она сквозная, в сердце, и смертельная. Тэян считал деньги, когда они вошли, и отложил своё занятие, чтобы, не вставая, наклониться вперёд и протянуть руку.

— Чжунэ! Ну, надо же!

— Привет, — пожал ему ладонь парень и уступил место Чонгуку, который поспешил повторить жест. — Это Чонвон, мой товарищ, мы вместе приехали.

— Ясно, — лениво откинулся Тэян, положив руки на живот. — Отдохнуть?

— Ну да, расслабиться, поджариться под солнышком.

— Пожарить девочек? — хмыкнул сутенёр. — Или вы в бордель только поздороваться приехали?

— Нет, конечно, за приятным тоже, — согласился Чжунэ. Тэян кивнул ему на кресло напротив, и тот сел.

— Ничего мне сказать не хочешь?

— По поводу? — Тэян указал на Чонгука.

— Этот в курсе всего? Или нам отойти и поговорить наедине? — Чжунэ нехотя повернулся к золотому, взгляд которого ёмко выразил, что лучше не пытаться скрывать от него что-либо.

— Он в курсе, можно при нём, — пробормотал студент, опустив взгляд.

— Тогда рассказывай, что там с Бобби?

— Да вроде всё в порядке, он ещё долечивается немного после травмы…

— Это была случайность?

— Он перестарался с инсценировкой смерти.

— Почему он решил кинуть с заказом Дзи-си? Что у него в голове творится?!

— А я ебу? — привычно хотел отболтаться Чжунэ, но, поглядев на Тэяна, покорнее объяснил: — Мы друзья, конечно, но своими наёмническими делами он редко делился, да и мы не лезли… Да и вообще, ты знаешь Бобби, он не любит оголять душу и много трепаться!

— Может, БиАй знает?

— Может и знает, он его лучший друг.

— А почему БиАй не приехал? — Тэян замотал ступнёй, как бы разминая её, словно она занемела. — Он с Бобби?

— Да, приглядывает за ним, — ухватился за подсказку Чжунэ.

— Ну, а ты, — переключился резко Тэян на Чонгука. — Новенький или только собираешься стать драконом?

— Собирается, — опередил того Чжунэ. — Он наш давний приятель, и очень выручил нас в этот раз, нашёл доктора, который смог залатать Чживона.

— Да, но мы его грохнули, чтоб не оставить свидетеля, — добавил Чонгук правды, только немного её перемешав. Спас-то Чживона Ёндже, но он не доктор вовсе, а доктора реально убили.

— В Сеуле? Кого-то замочили? — замер Тэян и, угнездившись после паузы в кресле удобнее, прищурился. — К вам никакие ребята не приходили с претензиями после этого?

— Нет, а должны были? — осторожно сглотнув слюну, спросил Чжунэ, силясь не уставиться на Чонгука.

— Я бы не удивился, если бы к вам в дверь постучали и стали выяснять, какого хера вы творите в Сеуле и на каких основаниях. Он давно не под нами, не под Джиёном, этот город, там нельзя беспределить.

— Да мы не беспределили, всё очень аккуратно сделали, — заверил золотой, не зная, как бы так подобраться к подозрительным намёкам Тэяна, как бы узнать, что именно ему известно?

— Ладно, что уж теперь, — махнул начальник борделя. — Бобби просил что-нибудь мне передать?

— Только то, что с ним всё в порядке, — опять заговорил Чонгук, владея полностью информацией, которую выложил, теперь уже бывший, вольный брат с Утёса богов, — и что Джиёну не стоит знать, что он жив.

— Я не думаю, что Джиёну есть до него вообще какое-то дело, и не думаю, что знание подобного рода создало бы брату какую-то опасность, но раз он просит… Я не собираюсь обсуждать его с Джиёном. — Тэян заметил неловкость и растерянность в лице Чжунэ. — Он же не за себя боится, а за вас, так? Что Джиён сможет как-нибудь манипулировать вами через него. Повторюсь: не думаю, что на данном этапе Джи это как-либо будет интересно.

— Что ему вообще интересно? — хмыкнул Чжунэ. Тэян пронзительно и выразительно воззрился на парня, продолжительно помолчав. От тишины образовалось напряжение.

— Деньги, — наконец, разрушил её Тэян, положив ладонь на пачки со стодолларовыми купюрами, с банкнот которых бесхитростным взглядом смотрел первый президент Сингапура Юсоф бин Исхак. — Власть, развлечения, что и всем нам интересно. К слову о развлечениях, выбрали себе уже по девочке, или ещё не смотрели их?

— Может, посоветуешь какую? — засмеялся Чжунэ.

— Я плохого товара не держу, всех могу посоветовать, но тут дело вкуса.

— А блондинки есть? — полюбопытствовал Чонгук, подразумевая свой интерес. Элию могли запихнуть куда угодно, под видом кого угодно, а опознавательных знаков у неё, кроме того, что она худая и белая, никаких. Но с её экзотической внешностью других и не требуется. Тэян почему-то воспринял любопытство Чонгука своеобразно, повторив свой протяжный и тяжёлый взгляд, сопровождавшийся хмурым молчанием.

— Блондинки… — выдохнул он. — Их много кто хочет. Крашеные дешевле, натуральные дороже. Намного дороже. Сингапур ежегодно посещает около восемнадцати миллионов туристов — это почти в четыре раза больше самого населения. Из этих миллионов, хорошо, если полмиллиона из Европы и Америки, другие — азиаты, для которых блондинки — привлекательная редкость. К сожалению, на данный момент у меня только крашенные, но на следующей неделе жду партию с Запада, среди них обычно бывают природные… Есть ещё пожелания? — Чонгук подумал, что если и спать с какой-нибудь путаной, то ему нужна такая, которая здесь давно, года два точно, и всё-всё знает.

— Поопытнее бы. Люблю, которые всё умеют.

— Езжайте в нижний притон, к Зико, опытнее некуда, — захохотал Тэян и ему вторил Чжунэ. Золотой не понял, в чём юмор, но улыбнулся за компанию. — Недавно одну туда пришлось отправить, один из клиентов одарил её гонореей. Нам некогда тут возиться с подобным. Есть другая, одной ногой тоже уже там. Износилась немного, и спросом не пользуется, если клиенты в течение недели-двух не возобновят на неё спрос, тоже к Зико поедет.

Чонгук догадался, что нижний притон — это что-то ужасное, стоило назвать причины, по которым туда отсылали. Что-то вроде средневекового лепрозория для прокажённых. Туда отвозят не исцелять, а скорее избавиться и забыть. Гуку захотелось выступить в качестве благородного рыцаря и попросить себе именно эту путану, чтобы её не отправили в ужасный блядушник, откуда не будет возврата. Разве она виновата, что стареет, если много лет провела здесь? Тэян смотрел на него, а Чонгук покосился на Чжунэ, который неуловимо и медленно покачал головой, призывая не соглашаться на этот вариант и не геройствовать, он будто почувствовал, что его спутник собирается выступить в роли спасителя, отсрочившего жуткую участь.

— Вот уж спасибо, — не выдержал Чжунэ, и заговорил сам, отвечая Тэяну, — но барахлом драконам пользоваться не по статусу, ты же знаешь, мы предпочитаем лучшее. Впрочем, девственниц не прошу, я знаю, что они очень уж дорогие у тебя, да и, я никогда не успевал, меня всё время подрезал этот твой постоянный клиент, как его…

— Забудь, — поднялся Тэян, отмахиваясь и провожая молодых людей из своей опочивальни к девицам, — идёмте, выберете, что придётся по душе, вкусу, телу и размерам…

Мельком поинтересовавшись о продолжительности пребывания в борделе девушек, Чонгук остановился на той самой китаянке, которая на него заглядывалась. Девушка провела в особняке три полных года, умудрившись сохранить привлекательность, обаяние и некоторый энтузиазм, необходимый, чтобы притягивать клиентов и радовать их. Золотой, хоть и давно не был невинным юношей, в пресытившегося тоже не превратился, поэтому с удовольствием активно поучаствовал в процессе, даря наслаждение и себе, и китаянке. Ему нравился её задор, но, ещё больше то, что они знали хоть один общий язык, а именно — путунхуа, называемый тут хуаюй. Правда, проститутка то и дело скатывалась на фуцзяньский диалект, который с трудом понимался корейцем, но она быстро исправлялась, болтая в порыве приподнятого настроения обо всём подряд. Не часто захаживали молодые, красивые, и не эгоистичные в постели люди.

Чонгук не собирался задавать ей прямых вопросов, и подозрительно намекающих тоже, кто знает, легкомысленная работница это, или такая же, как девушки Серина у них в Сеуле, в «Пятнице», шпионка? Но с чего-то начать было нужно.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — опередила она его, вставая с кровати и направляясь к столику с фруктами и напитками.

— А это входит в стоимость оплаченных услуг? —приподнял он брови, подтягиваясь на подушку, подпихиваемую под спину. Китаянка обернулась на него, и Чонгук прокомментировал: — Я первый раз здесь, поэтому не знаю правил…

— А ты дракон или нет? — без экивоков спросила путана.

— Ну… собираюсь вступить. То есть, стать одним из них.

— Тогда всё нормально, ты же с Чжунэ вместе приехал?

— Ага.

— Его семейка крутит бизнес в Сингапуре, у них с драконами всё налажено, так что, счёт оплачивается автоматически где-то на уровне их делишек, — сама не очень понимая тонкости, как могла, объяснила она, и вернулась в постель с двумя бокалами вина. Чонгук хотел попросить что-нибудь не спиртное, но одумался вовремя. Не подозрительно ли быть порядочным трезвенником, когда стремишься в драконы? Он взял вино и отпил. — Ты такой замечательный!

— Правда? — изобразил падкость на лесть золотой.

— Да, я бы хотела, чтобы ты ко мне опять приехал. Приедешь?

— Посмотрим, у нас с Чжунэ большие планы на отдых. Я впервые в Сингапуре, всё хочу посмотреть.

— Тебе со мной понравилось? — желая скорее решить волнующий её вопрос со следующим посещением, вернула его к насущному китаянка.

— Разве может такое не понравиться? — улыбнулся Чонгук, тронув плечо прильнувшей к нему девицы. Ему было здорово, как и от всякого секса. Тут Чжунэ был прав, дело не во внешности. Главное — не совсем страшная, а в остальном — со всеми заниматься сексом классно! Какие могут быть градации и приоритеты, классификации? Чонгуку нравилось проявлять себя во всём, не только в ратных подвигах, но и в интимных отношениях, поэтому, не выпуская инициативы из рук, ему, по сути, было без разницы, как себя ведут девушки в постели. Он за двоих сработает и будет тем счастлив. Разве он не мужик? Он должен всё делать сам.

— А я тебе нравлюсь?

— Конечно, — поцеловав её, Чонгук вернулся к вину, и она, не дождавшись очередного продолжительного поцелуя, тоже некоторое время молчала и пила. Золотой внимательно слушал с того момента, как перешагнул порог спальни, даже в порыве физических страстей, не расслабляясь, не хлопнула ли дверь соседних покоев, и не вышел ли от своей жрицы любви Чжунэ? Нет, он ещё внутри. Комнаты. А может и самой жрицы любви, настолько хорошо звук через стенку не долетал. — Тэян сказал, что у вас тут есть что-то вроде рейтинга? Похуже, получше, в зависимости от востребованности. Ты, наверное, из самых дорогих? — Девушка покраснела, польщённая профессиональным комплиментом, к сожалению, лживым, но она об этом не знала.

— Если быть честной, то самые дорогие, конечно, девственницы. За них платят огромные деньги.

— И часто тут такие бывают? Невинные совсем.

— Штуки четыре в месяц наберётся. Но красивые девственницы реже, конечно. Впрочем, не мне судить, мужчины всяких покупают, но, исходя из цен, которые я слышала, и девственницы стоят по-разному.

— Они добровольно сюда приходят? Продать свой первый раз. — Китаянка впервые за час немного погрустнела.

— Добровольных тут почти нет. И уж тем более это не девственницы. Краденые, принужденные, невольницы…

— А ты? — Чонгук серьёзно посмотрел ей в глаза. — Тебя тоже заставляют этим заниматься?

— Нет, не заставляют, но я в Сингапур приехала горничной работать… зарплата была нормальная, но хотелось больше. Столько вещей хотелось попробовать, купить! В этом городе много развлечений, они манят. Я украла кое-что из номера гостиницы, а законы тут суровые, ну и… Мне предложили драконы, что замнут дело, откупят меня от тюрьмы, а я отработаю потраченное на меня. Вот, отрабатываю… не могу сказать, что в тягость, я хорошо ем, не шибко тружусь и устаю, имею жильё и красивые шмотки. Ушла бы, да куда? Опять в прислугу, тереть, мыть, чистить унитазы? — Чонгук хотел заметить, что это был бы более благородный труд, но не стал. Он же кандидат в драконы! Китаянка широко заулыбалась, замотав головой. — Да о чём я говорю! Разве тебе не скучно слушать? Это всё тоска сплошная.

— Нет-нет, мне любопытно. Продолжай.

— О чём? О девушках в борделе?

— Ну, хочешь — давай о них, — выставил эту тему задумкой проститутки Чонгук, — а Тэян сам с вами спит?

— Мы к нему сами лезем чаще, чем он к нам, — захихикала китаянка, — получить что-нибудь, отпроситься погулять отсюда, прикупить новую косметику… Иногда бывало, что ему приспичивало, и он какую-нибудь к себе звал, но в последнее время не зовёт что-то. Раньше не отказывался никогда, если сами предлагались, а тут пошла к нему Беннин… ну, ты видел её внизу, такая, пониже меня, в розовом купальнике. — Чонгук покивал, одним ухом продолжая ждать, когда Чжунэ закончит. — Так он послал её, не в духе был, с тех пор к нему больше и не ходим, уж месяца два, если не больше.

— Чего ж это он? Случилось что? — Сначала Чонгук хотел приписать дурное настроение Тэяна известию о смерти Бобби, но потом понял, что это было меньше месяца назад, и причина явно в другом. Внезапно настигшая импотенция? Четвёртый десяток, всё-таки. Золотой слышал, что мужчины, которых настигает половая несостоятельность, иногда превращаются в настоящих истеричек и психов.

— Не знаю, влюбился, наверное, — опять захихикала путана.

— Тэян?! — неподдельно удивился Чонгук.

— Да, была у него тут одна фаворитка, они с ней обжимались, она к нему всё ходила, иногда они скандалили, совсем, как пара, а потом её какой-то богач купил, говорят. И увёз. Вот Тэян и бесится.

— Что ж он её себе не оставил?

— Не знаю, может, поссорились, а потом пожалел. А может на деньги большие позарился, но потом всё равно пожалел. Тут, как ни вертись, если отказываешься от чего-то одного ради другого, всё равно об упущенном пожалеешь. Правда же?

— Правда… — задумчиво протянул Чонгук. — Что ж это за дама сумела растопить сердце сурового Тэяна?

— Ты только никому, ладно? — зашептала девушка, и золотому стало ясно, что она никакая не шпионка. Слишком проста и предсказуема. — Дела борделя всегда в нём остаются, да и Тэян может рассердиться, что я о нём сплетничаю.

— Я с ним не в тех отношениях, чтобы бежать и доносить.

— Дама была хищенная, издалека откуда-то, с Запада, скорее всего. Светловолосая. — Чонгук пошевелился.

— Светловолосая?

— Да, и голубоглазая такая. И, что странно, корейский знала, поэтому с Тэяном говорила на его языке. — Золотой едва не приосанился, чтобы схватить за плечи проститутку и потребовать подробнейшего рассказа. Светлые волосы, голубые глаза, знает корейский — Элия! Неужели он напал на след?

— Азиатка?

— Нет, говорю же — с Запада! Откуда азиатке быть светловолосой? Эта некрашеная была, натуральная.

— Ну, мало ли. Бывают же… альбиносы, например, — выдвинул будто случайное предположение Чонгук.

— Альбиносы бледные и страшные, а эта была такая, знаешь, ничего себе. Я не успела узнать, откуда она конкретно, или мне говорили, да я забыла… Её только месяц тут и видели, и потом приезжала раз, Тэяна навестить.

— Ясно, — кивнул напоследок Чонгук, гадая, об Элии речь шла или нет? Она была настолько белой, что иногда не угадывалась сразу раса, к которой она принадлежала. За белыми ресницами и бровями с трудом просматривались веки, скулы и надбровные дуги азиатки, наполовину кореянки, наполовину… кого? Кто была мать Элии? Китаянка? Чонгук вдруг понял, что почему-то не спрашивал, откуда родом бабушка Элии, покойная провидица, но настоятель Хёнсок говорил, что познакомился с нею в молодости во время странствий, стало быть, не кореянка. А что, если Элия по-прежнему, как и два года назад, красится? Тогда бесполезно искать по цвету волос, или глаз — линзы тоже можно вставить. Как же тогда? Тогда только разглядывать всех встречных, каждую подозрительную лично. А как быть с некой фавориткой Тэяна? Нет, ведьма никогда бы не стала спать с подобным типом, и уж тем более её бы не продали никакому богачу, это не в интересах Джиёна. Что ж, похоже, снова не то.

За стеной щёлкнула дверная ручка, и золотой отставил опустошенный бокал вина.

— Ладно, мне пора. Возможно, я ещё наведаюсь, — впрыгивая в джинсы, пообещал он и, под томным и обнадеженным взором девицы, покинул апартаменты.

Чжунэ одёргивал футболку, вышагивая по коридору. Чонгук подоспел к нему и шепнул:

— Ну что, есть какая-нибудь информация?

— С тебя косарь. Как тебе такая?

— Перебьёшься, — тихо заметил парень и настоял: — Ну?

— Да никакой. Усердно я расспрашивать не мог, а так, между делом, ничего не выяснишь толкового. Но сейчас, я так понимаю, здесь нужной вам девчонки нет.

— С одной стороны успокаивает, что она не в борделе, а с другой беспокоит, где её тогда вообще искать?

— Ты думаешь в Сингапуре мало мест?

— Нет, я не такой наивный. — Молодые люди хотели попрощаться с Тэяном, но горничная у дверей, в которые они входили час назад, сообщила, что господин «директор» уехал. «Директор! — усмехнулся Чонгук. — Назовут же, тоже, должность. Директор проституток — отличная специализация!».

Обратно снова ехали на такси, тем же маршрутом, по той же жаре, хотя в салоне отлично освежал кондиционер, но стоило приоткрыть хоть на сантиметр окно, как задувало горячим воздухом от дороги.

— А Джиён сам бывает у Тэяна в борделе? — ломал Чонгук голову над дальнейшими странствиями по этому городу. Куда податься? На что ориентироваться?

— Я с ним там ни разу не сталкивался, но вроде бывает. Что это тебе даст? Будешь стеречь его здесь?

— Нет, но было бы логично, если б он спрятал Элию тут. Мог бы навещать её без лишних разговоров, как будто едет за утехами, а сам к гадалке… Странно, что он так не сделал.

— Если бы Джиён следовал такой простой логике, он был бы предсказуем, если бы он был предсказуем, он давно бы был мёртв, — хмыкнул Чжунэ, но, похоже, сам втянулся в рассуждения, бессознательно играя в сыщика, не на радость невольному спутнику, а потому, что инерционно увлёкся ходом мыслей. — В Сингапуре есть национальные районы, типичный китайский и индийский. Если ты говоришь, что девчонка белобрысая, то там ей точно делать нечего, слишком бы бросалась в глаза, я думаю, если она и где-то здесь, то в центральных кварталах, где полно людей и движуха.

— Я вот сам думаю, всё такая же она белобрысая, или её покрасили, чтобы лучше спрятать?

— Если покрасили, то засада, как искать? — Чжунэ обернулся к Чонгуку и понял, что способствует рассуждениям своего врага. Опомнившись, он вскинул подбородок, дёрнув плечом. — Придётся тебе, дружок, попотеть.

— Не одному мне, — напомнил золотой об обещаниях, обязательствах и ответственности, возложенной на Чжунэ Бобби и БиАем. Когда из-за тебя могут кого-то грохнуть, становишься сговорчивее.

Компаньоны по принуждению заехали в отель, Чжунэ сделал звонки каким-то своим местным знакомым, с которыми договорился встретиться в ночном клубе позже, после чего потащил Чонгука на пляж. Следуя правилам, что они расслабляются и отдыхают, дракон и золотой прибыли на побережье, отыскали себе шезлонги и расположились до заката. Идей и озарений не было, бесцельно бегать по Сингапуру с ошалелым видом и домогаться до людей с вопросами не просто подозрительно, а обличительно, потому недопустимо.

— Как ты считаешь, — заговорил Чонгук, — а в той дыре… нижнем борделе, могли её спрятать?

— Вот уж не знаю.

— Съездим туда? — Чжунэ приспустил за оправу солнечные очки, щурясь так, что это скорее называлось «морщась».

— Ты в своём уме? Это портовый шлюшник для нищебродов, я там отродясь не показывался.

— Всё бывает в первый раз.

— А повод? Давай, умник, сочини повод, чтобы там побывать, потому что я скорее трахну козу, чем что-либо там, не хватало ещё в этой грязи ковыряться. Но если ты хочешь, я могу дать адрес — езжай!

Чонгук замолчал, и сам не собираясь рисковать здоровьем, тем более что, Элии там могло и не быть. Если бы она там точно была, то ради её спасения хоть жизнь бы положил, но подцепить какую-нибудь заразу, из-за которой не сможет спасти ведьму, потому что вынужден будет уйти на лечение — это другое.

— Ну что, такси вызывать? — иронизировал Чжунэ.

— А у тебя есть кто-нибудь, кто бывает там или знает хорошо тот бордель?

— Я знаком с тамошним «начальником», то есть, таким же сутенёром, как Тэян, но не близко. Не настолько, чтобы позвонить ему и назначить встречу за чашечкой кофе. Но есть приятель, который с ним близко дружит, — дракон надвинул очки обратно, задумчиво положив голову назад. — Завтра могу попытаться что-нибудь решить в этом направлении. Но не сегодня. Сегодня мы идём в клуб.

— А толк в этом будет?

— Если пройдёшь фейсконтроль — возможно, но тебя в твоей заношенной рванине туда вряд ли пустят. Или ты прихватил случайно с собой что-нибудь приличнее, чем синтетика с распродажи «всё за тридцать тысяч вон»**?

— Даже не знаю, — вздохнул Чонгук, вспомнив о костюме на дне своей сумки, который ему предусмотрительно сунул Хосок. Цену этого костюма было страшно спрашивать, но сомневаться в том, что это дизайнерский эксклюзив не приходилось. — Попытаюсь взять охрану на входе обаянием.

_________

примечания

* искать иголку, упавшую в море — азиатская версия нашей пословицы про стог сена

** примерно 1500 рублей

Достопримечательность № 2

Партнёрство приносило не только раздражение, но и удивление, причём поочередное. Когда Чонгук втиснулся в пошитый по нему наряд, оглядывая себя перед зеркалом — слишком давно не ходил на светские вечеринки и отвык от себя в подобном образе, — Чжунэ застыл на мгновение, проходя мимо и, пока застёгивал манжеты леопардовой рубашки, с трудом переборол отвисание челюсти. Поняв, что замечен за разглядыванием, дракон подобрался и прошагал дальше. Чонгук пригладил бока чёрного пиджака и отметил, что при должном выражении лица не уступает в пафосе и производимом впечатлении своему отпускному компаньону. Лакированые ботинки с узкими носами служили словно продолжением чёрных обтягивающих брюк, в которых накаченные ноги золотого смотрелись идеально длинными и стройными. Он, конечно, не девушка-модель на подиуме, но, зная тенденции своего поколения и последствия эмансипации, угадывал, какую реакцию способен вызвать у женского контингента.

Чжунэ опять дольше положенного мужчине провозился с укладыванием волос, и когда они вошли в лифт, сам же поглядывал на наручные часы, будто опаздывал куда-то по чьей-то вине. На самом деле, его не смущало то, что он может задержаться на какую-либо встречу, просто его напряжение от присутствия недруга сказывалось вот в таком жесте, потому что грубить и дерзить за сутки ему банально наскучило. Презрение перетекло в молчание, выйдя на новый уровень проявления. Чонгук прислонился к задней стенке, пока кабина ехала вниз, привычно сложив руки ниже живота и отстукивая пальцами секунды.

— А такси ты вызвал?

— Да, два, одно тебе, второе себе, — проворчал Чжунэ. Золотой не стал уточнять, шутка это или правда, потому что решительно собирался дать в ухо самоуверенному нахалу, если тот попытается улизнуть или выкамаривать чёрти что.

Они покинули гостиницу и, когда Чонгук уже начинал вертеть головой в поисках транспорта, Чжунэ плавно, ковыряясь в телефоне и с кем-то там переписываясь, перешёл дорогу и поплёлся пешком по тротуару, вдоль тех самых белых стен, покрытых красной черепицей, что напомнили золотому китайские фанзы, когда они только приехали.

— И далеко нам идти?

— Трое суток, — не глядя на него, отбрехался Чжунэ, сворачивая на углу налево. На стене, как этикетки на одежде, красовались знаки с надписью «Чаймс», который дракон по приезде упомянул в качестве каких-то особенностей местонахождения. Они прошли ещё метров сто, если не меньше, и оказались перед коваными высокими воротами под старину, за которыми, вся в подсветке и готическом величии, возвышалась католическая часовня. Не останавливаясь, изредка поглядывая под ноги, Чжунэ шёл по направлению к ней, входя в распахнутые автомобильные ворота. И, что странно, они были вовсе не единственными, кто тут ошивался. Туристы сновали туда и оттуда неровными, но не иссякающими потоками.

— Мы что… ночью идём в церковь? — уточнил Чонгук, припоминая, что, вроде, планировали клуб.

— Ну да, мы же выяснили, что вы — ваша шайка инкогнито — сектанты, разве тебе это не по душе? — Чжунэ прекратил идти, и не ехидно, а скорее откровенно издевательски усмехаясь, убрал мобильный в карман. — Уймись, это просто исторический памятник, идём, дальше то, что нам нужно.

Они обошли костёл, светящийся островерхими оконными глазницами, аркбутанами и миниатюрными шпилями по углам изломов крыши, и, когда пробрались под арками пристройки венецианского стиля, очутились на верхней площадке двухъярусной ресторанной площади. Несмотря на то, что за теми самыми белыми стенами, ограждающими этот обрывок старины эпохи колониализма, возвышались гиганты небоскрёбов, как исполинские динозавры грозящие наклониться и сцапать маленькую живность, создавалась магия защищённости под надзором почти двухсотлетней церкви. По верхнему ярусу, вдоль обводной прогулочной галереи, пышно зеленели деревья, превращая этот большой внутренний двор в висячие сады. Внизу, окружённые входами в разные кафетерии, рестораны и бары, рассыпались под открытым небом столики. Журчали фонтаны, чья вода из-за лампочек и окружающих их цветов казалась зелёной, на столиках стояли красные свечки, яркими огоньками манящие посетителей, играла обворожительная музыка. Чжунэ указал на лестницу.

— Идём.

Чонгук с восторгом изучал это место. Оно было прекрасно, элегантно, оно зачаровывало. Церковь при данных условиях, внешне, была заменой замка из Диснейлэнда, а не домом Божьим, где в уединении и тишине молятся. Нет, скорее это аттракцион, где можно хорошо провести время, но так ли это изнутри? Спутник подвёл Чонгука к одной из компаний, занимавших самое удачное относительно вида расположение. Это были два молодых человека, один из которых, высокий, что просматривалось несмотря на то, что он сидел, был со спутницей, с голого колена которой не убирал ладонь.

— Сынюн, Сынхун! — Чжунэ пожал им руки, представляя своего «напарника» Чонвоном. Иначе и не мог — по-другому сам с ним был незнаком. Сынюн сидел без дамы, и во всей его повадке: располагающе-хитром взгляде, неторопливости, сдержанности, вежливо-коварной улыбке, Чонгук угадал сильную личность, полностью себе на уме. С такими нужно быть осторожнее. — А что Мино? Всё-таки не приехал?

— Замотался на работе, обещал подъехать завтра, — ответил Сынюн и предупредительно выдвинул стул возле себя для Чжунэ. — Какими судьбами так внезапно приехал отдохнуть?

— Для отдыха повод что ли нужен? — засмеялся Чжунэ, начав играть очень натурально и убедительно. — Задолбался в Сеуле, задолбался от погоды, задолбался ото всего…

— Мы слышали про Чживона… очень жаль.

— Вот от этого тоже хочется отойти, забыться в чём-нибудь, — нахмурился Чжунэ, уткнувшись взглядом в стол. Официантка подошла кстати, отвлекая на заказы и выпивку. Драконы не стеснялись пить много и крепко, кроме Сынюна. Он попросил себе относительно лёгкий коктейль, и Чонгук вновь убедился, что этот человек из тех, которые не теряют бдительности. Сам он для разгона попросил себе пива. Сразу заправиться виски и встать на путь по направлению к отключке не хотелось. — Ну, а у вас тут что нового? — выдержав достойную траура по товарищу паузу, стряхнул с себя трагизм Чжунэ и оглядел знакомых.

— Здесь всегда что-то новое, это же Сингапур, — улыбнулся Сынюн.

— Как тебе моё новое, — кивнул на спутницу Сынхун, заговорщически подмигнув, пока девушка не видела, диктуя официантке то, что будет есть и пить.

— Отлично, — оценил Чжунэ, даже не всматриваясь. — Как Дракон поживает?

— У него тоже новое, — не менял темы Сынхун. Его, похоже, кроме юбок и того, что под ними, мало волновало иное. — Встречается с японочкой по имени Кико.

— Серьёзно? — удивился Чжунэ почти так же, как Чонгук, когда услышал о влюбленности Тэяна. — И как она?

— Ну такое… — сморщил нос Сынхун, рукой изобразив жест «так себе».

— И давно это с ним?

— С лета.

— Думаю, в нём говорит любовь к родине, — скромно улыбнулся Сынюн. — Японку не трахнул — считай не патриот*.

— С каких пор в Джиёне бродит патриотизм? — хмыкнул Чжунэ.

— Он неплохо способствует бизнесу корейских предпринимателей здесь. Раньше были одни китайцы и индусы, да американцы, а теперь даже чеболи филиалы и франшизы сюда насаждают…

— Тебе не приходило в голову, — одёрнул Сынюн Сынхуна, — что это лишь потому, что Джиёну проще с ними иметь дело, поскольку не надо учить иностранный язык и звать переводчиков? Я же пошутил, какой он, к чёрту, патриот, в самом деле.

— А я бы всё равно тоже японку трахнул, — решительно заявил Сынхун. До Чонгука стало доходить, и он поинтересовался:

- Твоя девушка не говорит по-корейски?

- Моя девушка? — Сынхун переспросил и, постепенно вникнув в вопрос, провёл взором по своему плечу, ниже, к предплечью, пока на конце руки, под ладонью, не обнаружил женскую ногу. Это подсказало ему, о ком речь. — Ах, Сэнди? Нет, она не говорит. А моя девушка говорит, но она сейчас в Бангкоке.

— Дай угадаю: и она не знает о Сэнди? — хохотнул Чонгук.

— Сэнди о её существовании тоже не знает. В этом мире полно незнакомых друг с другом людей, почему я должен кого-то сводить и знакомить? — пожал плечами Сынхун.

— Логично, — одобрил логику Чжунэ. — Так, значит, Джиён увлечен некой Кико и где-то с ней зависает?

— Да нет, он в Сингапуре, она к нему регулярно приезжает, а ты что, повидаться с ним хотел? — уточнил Сынюн.

— Нет, просто, думал, если подвернётся случай, представить ему Чонвона. Он теперь с нами, в Сеуле оказывает хорошие услуги, вот, было бы неплохо Джиёну нового дракона показать.

— Тут тебе, действительно, лучше с Мино поговорить, он сейчас почти секретарь у Джиёна, я не на такой короткой ноге с боссом.

— Секретарь — скажешь тоже! — засмеялся Сынхун, оторвавшись от интимного шептания с Сэнди и услышав слова Сынюна. — Мино просто хитрющая сволочь, которая просочится везде, его карьеризм и амбиции зашкаливают, и, сука такая, ведь безупречно исполняет свои лакейские обязанности, а на подхалимстве хрен поймаешь. Только он так умеет.

— Безупречен во всём, — кивнул Сынюн. Чонгук зыркнул на Чжунэ, требуя взглядом позже объяснений, кто это и с чем его едят. Чжунэ незаметно дал знак, что согласен, но не сейчас, разумеется.

— Что ж, а в «Убежище»-то мы идём сегодня, или как? — стукнул опустошенным стаканом Сынхун по столешнице.

— «Убежище»? — единственный неосведомлённый, полюбопытствовал золотой.

— Клуб «Refuge», — пояснил Сынюн, указав пальцем вверх и в сторону. — Буквально несколько шагов отсюда.

— Естественно, идём, — нетерпеливо отпил принесённого и ему виски Чжунэ. — Я хочу напиться, натанцеваться, забыться и очнуться рождённым заново.

— Если ты сильно напьёшься, то, как максимум, захочешь умереть от головной боли и похмелья на утро, — сказал Сынюн. — Будет ли считаться облегчение от анальгетиков возрождением?

— Это всё меня не пугает. Главное — хорошо оторваться сейчас!

Чонгук посмотрел на драконов. Похоже, так они и жили, по принципу «после нас хоть потоп». Им всё равно было на завтра, на последствия, на недоразумения или возможное причинение вреда другим людям (да и себе, судя по заявлению Чжунэ). Они брали всё, что хотели, стремились испытать самое яркое, получить самое лучшее. Оно им наскучивало, и они шли дальше. Но невозможно же перебирать бесконечно! Когда-то они не найдут больше ничего нового, что тогда? Упадут и сломаются? Чонгук не думал, что потенциал этого мира можно исчерпать за короткую жизнь одного человека, но ведь на большую часть того, что действительно следует пробовать и делать, драконы и не смотрят. Эгоизм и избалованность сжирают их, и если по молодости это всё кажется забавным, то к чему они придут лет через десять-пятнадцать? К тому, что жизнь осточертеет и захочется убежать куда-нибудь и спрятаться? Золотому было немного жаль Чжунэ и Сынхуна. По отношению к Сынюну он ещё не определился — слишком непонятен. Не такой вертопрах, не такой поверхностный, как другие двое, но какой тогда — не ясно.

Допив принесённое, они все поднялись и направились в клуб «Убежище». По рассказам идущих рядом, и даже из разговоров Сынхуна с Сэнди на английском, которые Чонгук частями понимал, он уразумел, что это достаточно прославленное заведение, где выступают звёзды, где отдыхает передовая молодёжь Сингапура. Клуб был хип-хоп направленности с долей R&B, который и играл, когда они вошли. Типичная зона для досуга в любом крупном городе; отсутствие окон, бункер-подвал, бар, горящий разомкнутой пастью среди потёмок, столики вдоль стен, давка на танцполе, множество девиц и парней, что пришли с друзьями или парами.

— Ну что, Чонвон, — шепнул на ухо Чжунэ, — печень выдержит с нами отдыхать?

— Я больше переживаю за мозги, не распрямились бы извилины от общения с тобой.

Небрежно хмыкнув, дракон переместился поближе к своим, и они оказались у бара. В помещении стоял смрад духов. Чонгук не подозревал, что именно так можно будет однажды обозначить достаточно приятные запахи, но они были настолько насыщенные, их было так много, в таком разнообразии и концентрации, что от благоухания вышедших на охоту женщин резало глаза так же, как от сигаретного дыма, сквозь который они прошли возле туалетов. Сынюн заказал себе что-то, перегнувшись через стойку и, когда был услышан барменом, развернулся к танцполу. Разговаривать было уже почти бесполезно, приходилось орать в уши, а в такой манере беседу о животрепещущем, да так, чтобы вскользь и ненавязчиво — не сложишь. Чонгук попросил ром с колой, в пропорции три к одному в пользу безалкогольного напитка. Ему не бывает «плевать на завтра», ему не бывает плевать даже на день, который настанет через сто лет. Там тоже будут жить люди, возможно, потомки его друзей, их праправнуки. Им захочется жить в добром и спокойном мире, как хочется уже теперь всем, и для того, чтобы мир был красив, справедлив и пригоден для благополучия, нужны золотые. Ему нельзя выходить из строя. Чжунэ рядом залпом опрокинул шот и заказал ещё. При каждом обращении к бармену приходилось налегать на стойку и вытягивать шею, чтобы докричаться. Сынюну подали холодный чай со льдом. Чонгук отметил это и покосился на Сынхуна. Тот целовал Сэнди, едва не положив её на высокий стул у бара. Веселье началось, но как среди всего этого узнать что-либо об Элии?!

Вытянувшиеся вдоль бара, три свободных молодых человека быстро превратились в цели, мишени и жертвы одиноких и неудовлетворённых особ прекрасного пола. Подвыпившие или почти пьяные, смелые, хоть и трезвые, в силу характера или убеждений, они не упускали случая попытаться завести диалог, кинуть фразу, поманить взглядом. Китаянки, малазийки, тайки, индонезийки, австралийки, европейки, мулатки — пёстрый хоровод в обтягивающих белых брюках, коротких шортах, оголяющих ягодицы, узких юбках, серебряных, как чешуя карпа, платьях. Смазанные блеском тела, татуировки на плечах или шее, выпячивающиеся в вырезах груди, переливающиеся браслеты, серьги, кольца; у кого-то с настоящими бриллиантами и из белого золота, у кого-то безделушки с барахолки. Чжунэ не преувеличивал, когда говорил, что девушки виснут и липнут. Именно это они делали, подходя к нему, и он не сопротивлялся, через десять минут угощая сразу двух подружек коктейлями. Одна девица попыталась окрутить Чонгука, но он, дружелюбно поулыбавшись, не откликнулся на призывное касание бёдрами о его бёдра, и оскорбленная самка уплыла.

Сынхун растворился вместе с Сэнди где-то в районе уборных. Чжунэ ушёл танцевать сразу с двумя. По его движениям замечалось, что он хмелеет. Сынюн повернулся к Чонгуку.

— А ты что? Не любишь такие тусовки?

— Да нет, просто ещё не пообвыкся. — Он постарался не выглядеть надзирателем, и расслаблено стоял с открытым взглядом, скачущим по головам без разбора. — А ты?

— Я не очень люблю. Но за компанию хожу. С компанией приятно так проводить время.

— Только, по-моему, они не сохраняют цельности нашего кружка, — улыбнулся Чонгук. Сынюн коротко посмеялся.

— Ну, если найти стоящее, то и я из этого кружка соскочу.

Чжунэ вернулся с двумя девицами, попросил ещё три одинаковых коктейля. Из уборных вернулся Сынхун, застёгивающий вторую сверху пуговицу на цветной рубашке и механически приглаживая волосы. Сэнди позади него одёргивала подол. Чтобы не выделяться, Чонгук сдался и согласился выйти на танцпол с какой-то девчонкой, тесно прижимавшейся к нему не то из-за недостатка места вокруг, не то из-за недостатка стыда в себе. Она попыталась добиться от него чего-то на неизвестном ему языке — скорее всего, что-то из коренных, туземных диалектов, — но он только мотал головой. Девушка перешла на неплохой английский, но Чонгук изобразил, что очень плохо его знает, и вернулся к бару. Чжунэ снова не было, он продолжал обтираться о двух соблазнительниц под не слишком мелодичную музыку. Сынюн всё ещё попивал свой чай, а Сынхун осматривал публику своим узким прищуром, снабжённым усилителем яркости, чёткости и контрастов под названием «спиртное».

- Что, не срослось? — спросил Сынюн у Чонгука.

- Да, я не понял ни слова, что она говорила. Не владею местными наречиями…

- Да, это одна из проблем Сингапура. Никогда не знаешь, на кого напорешься.

- А где Сэнди? — спросил Чонгук у Сынхуна.

- Вышла позвонить кому-то, — пожал он плечами и, когда к нему подошла полуобнажённая в своём дискотечном наряде азиатка, был с лёгкостью уведён от бара в толчею танцующих.

Золотой понаблюдал за ним некоторое время. Парень отлично двигался, несмотря на высокий рост. Обычно высокие весьма нескладны, не очень гибкие и смешно смотрятся при попытке демонстрировать пластику, как их Рэпмон, но у Сынхуна такой проблемы не было. Чонгук отвлёкся и обратился к неизменно стоявшему у бара дракону:

— А чем ты занимаешься?

— В смысле, где работаю? — повернулся к нему Сынюн и с иронией сказал: — Занимаемся-то мы все здесь ясно чем. Мы называем это «бизнес», что бы мы ни делали — это бизнес, неважно, легальный или нет. Зачем уточнять? В своих кругах все всё понимают. Ты тоже теперь участник одного большого бизнеса. А работаю я в Таможенном Управлении Сингапура, в руководстве. Ну, знаешь, слежу, чтобы всё не декларированное и незаконно провезённое попадало к драконам, а не на утилизацию.

— А как на это реагируют власти?

— Я представитель власти, — улыбнулся Сынюн. — И я на это реагирую положительно. А ты чем в Сеуле занимаешься?

— Да я в основном дерусь. С образованием у меня как-то не сложилось.

— А-а… физическое подкрепление в наши ряды? Это очень хорошо. Одним умом дров не нарубишь, даже если знаешь, как держать топор и класть бревно.

Чжунэ снова вернулся за тремя коктейлями. Чонгуку хотелось сказать ему «хватит», но что-то его остановило. Он же ему не нянька, хочет напиться — пускай. Вырванный из беседы, золотой нашёл глазами Сынхуна. Он целовался с незнакомкой, но, было ощущение, что он тоже уже танцует с двумя, как Чжунэ, слишком близко к нему прижимались обе вертящиеся возле девицы. Так и оказалось. Вот он целуется с первой неизвестной, а вот уже со второй. В сцене появилась Сэнди. Чонгук невольно втянул голову в плечи, хотя стоял метрах в пяти от них. Сынхун получил пощёчину, чей звук не пробился сквозь музыку. Сэнди ушла. Сынхун снова целует первую неизвестную. Сынхун снова целует вторую неизвестную. Золотой тряхнул головой и, проморгавшись, отвернулся к бару, попросив ещё стаканчик рома с колой. Сынюн тоже видел всю разыгравшуюся картину, и глухо ухмыльнулся.

— Вот постоянно так происходит.

— Даже когда возвращается его девушка?

— Ты думаешь, она у него всегда одна и та же? С нынешней он месяц, кажется.

— А Сынхун тоже в управлении каком-нибудь работает?

— Нет, он участвует в родительском бизнесе, — Сынюн вспомнил свои же слова и, смущенно улыбнувшись, исправился: — В смысле, его семья — чеболи, у них торговля, настоящая, самая обыкновенная, правда, в огромных масштабах. Здесь, в Индонезии, на Филиппинах, в Корее, само собой. Они тут почти не бывают, вот Сынхун и кочевряжится, как вздумается.

— Ясно, в общем, за ним никогда никто не приглядывал и подобный образ жизни стал для него нормой. Он один в семье?

— Ты не знаешь? — приподнял брови Сынюн. — Ах, ну да, ты же новенький… Да там вся семейка не в ладах. У них деловые отношения, а не родственные. Старшая сестра… благодаря ей Сынхун на хорошем счету у Джиёна. Но ей до младшего брата тоже дела нет.

— А кто она? — Рядом шумно и как-то пространственно ощутимо плюхнулись тела, и Чонгук, поглядев, обнаружил спутниц Чжунэ, но самого парня с ними не было. Молниеносно обведя глазами всё помещение клуба, золотой увидел удаляющийся в сторону выхода силуэт молодого дракона. — Простите, я сейчас…

Чонгук испугался, что тот захочет сбежать, или приготовил ловушку, заманив врага в злачное место и оставив куче драконов на расправу. Мыслей и версий пронеслось много, но Гук сумел догнать Чжунэ быстрее, чем рассчитывал, когда тот вывалился из «Убежища», пьяный и покачивающийся.

— Эй! — окликнул его золотой. Тот выпрямил спину, словно в него вклинился не возглас, а пуля. Помешкав, он опять слегка ссутулился и, шатаясь, побрёл в закоулок потемнее, опираясь одной рукой о стену, чтобы не врезаться в неё при сильных заносах. — Эй, ты далеко?

— Отвали! — гаркнул Чжунэ, продолжая брести. Чонгук медленно пошёл за ним.

— Перепил?

— Отвали, тебе сказано! — Парень замолчал, но преследование не оставил. Минут пять они бесцельно удалялись от клуба, пока Чжунэ не нашёл тень под кронами деревьев, куда не попадал свет фонарей. За живой изгородью проезжали автомобили, но им было не видно прислонившегося к до сих пор не остывшей после дня, нагретой солнцем стене Чжунэ. Он закрыл глаза и вкопался. Чонгук стоял рядом, держа руки скрещенными на груди. Казалось бы, одно поколение, они оба примерно ровесники, но ощущение, что он взрослый мужчина, а перед ним взбалмошный мальчик. Возраст совсем не зависит от календаря, как и зрелость. Зрелость — это осознанность, даже не опыт. Возможно, у Чжунэ хватает опыта, немного в других сферах, но хватает. Однако это не помогает ему вырваться из какой-то подростковой безответственности и неприкаянности.

— Всё в порядке? — попробовал ещё раз Чонгук.

— Нет, блядь! — Чжунэ резко открыл глаза и яростно впился ими в золотого. — Нет, не в порядке! Как может быть в порядке? Я, блядь, человека убил, понимаешь?! Это я пришиб этого докторишку, которого ты вспомнил, я! — проорав, молодой человек сполз на корточки и спрятался в коленях, накрытых руками. Не ожидавший этого нетрезвого прорыва, Гук приблизился и тихо сел совсем рядом.

— Ты первый раз убил? — Чжунэ не шевельнулся, не поднимая лица. — Первый раз всегда трудно, согласен. Потом привыкаешь, потом уже пофиг.

— Если… если бы в драке, понимаешь? — наконец, вылез из укрытия взор дракона. Он не мог себе позволить рыдать, как баба, хотя видно было, что изнутри его душат слёзы. Они уже стояли в глазах, но не проливались. — Ладно в пылу кого-то замочить, но не вот так подкрасться и прикончить, рехнуться можно, господи, мне снится его лицо, как мне от него избавиться?! — Чжунэ начал раскачиваться, но остановился. Остекленевший взор уставился в никуда. В голове вертелся кошмар, который он пережил, но который имидж, бравада и гордость не давали из себя вырвать. Они с друзьями решили, что свидетеля нужно убрать, а нанимать кого-то для грязной работы — это заняло бы время, да и породило бы одного свидетеля взамен другого. Чжунэ вызвался сам, он не думал, что ему это трудно дастся. Он же дракон! Им всё ни по чём. Он никогда не думал, что живые люди могут быть такими пугающими, когда ты их убиваешь. Он никогда не думал, что смерть — это так отвратительно и неприглядно, что это не миг и забытье, а судороги, боль, страх, и самая ненавистная надежда в гаснущих глазах, какую он когда-либо видел, надежда на то, что ты выживешь, и всё обойдётся. Безнадежная надежда, когда ни один довод не может послужить защитой, умилостивить и отменить приговор. Это ужас, вящий ужас. Чжунэ показалось, что часть души того мужчины вселилась в него, а часть его собственной души умерла с ним. Есть мнение, что убийца и жертва остаются связанными навеки. Молодой человек не отказался бы от пары сеансов у психиатра, чтобы извлечь из себя подобие призрака, рисующего в ночные часы белёсую пелену на зрачках трупа, отвердевшие пальцы и синюшную кожу, расползающуюся из-под удавки. Страх и гнусное воспоминание порождали сны с окровавленными руками, хотя никакой крови пролито не было.

— Чжунэ, послушай… — Чонгук не мог оправдать убийство невинного человека, но, стараясь понять тех, среди кого оказался, чтобы внедриться незаметнее, разбирал истинные мотивы и причины свершившегося. — Ты сделал это ради друга. У тебя был выбор? Ты мог повесить это на другого, верно? Но ты это сделал сам. Со временем это пройдёт. Со временем проходит всё, Чжунэ.

Студент некоторое время молчал, потом перевёл взгляд на Чонгука и, собравшись с духом, бросил:

— Выискался, психоаналитик херов!

— Поматерись, если тебе от этого легчает. — Поднявшись, золотой расправил брюки.

— Да пошёл ты! Мне легчает, когда я надираюсь!

— Тогда пошли. — Чонгук протянул руку, предлагая Чжунэ взяться за неё, чтобы встать. Тот задумался, наверняка сочиняя что-то обидное, дерзкое, унизительное, но когда и сидя, на ровном месте, чуть не накренился в бок от выпитого, передумал и схватился за предложенную ладонь. Без слов, он встал и пошёл вместе с золотым обратно.

Когда они подошли к клубу, из него как раз выбрались Сынхун с Сынюном и четырьмя девушками: двумя сынхуновскими, и двумя «склеенными» Чжунэ, которые отправились на его поиск следом за его приятелями.

— Куда вы подевались? — взметнул руки Сынюн, показывая, что они были на грани волнения.

— Да так, душновато стало, — проворчал Чжунэ.

— А мы вот с тобой, Чжунэ, скажи, самые лучшие товарищи, о каких только можно мечтать. Позаботились об инертных друзьях и прихватили столько девчонок, сколько хватит на всех! — В руках, лежащих на плечах девушек, превратившихся в подпорки высокой башни — Сынхуна, он держал по бутылке виски. — Вперёд, к продолжению веселья!

— Куда вы собрались? — обратился к Сынюну Чжунэ, как к более основательному и решающему.

— В моё бунгало, на побережье. Там можно будет расслабиться, уже не думая о том, что надо потом ехать по домам.

— Отличная идея! — оживился сеульский дракон. Мимо них шли две девушки и, разглядев их компанию, одна вдруг отделилась от подруги и подошла к Сынюну, здороваясь. Тот ответил ей тем же, любезно поцеловав руку. Чонгук засмотрелся на неё, ту, что по всем признакам была кореянкой. Длинные чёрные волосы до талии, стройные ноги на каблуках. Одета она была приличнее и закрытее многих, что толклись в клубе. Лицо тоже было красивым, и золотой подумал, что если под достойным Сынюн подразумевал её, то, в самом деле, стоило отвергать все остальные варианты. Нельзя было не любоваться красавицей, что и в профиль, и в анфас и сзади соответствовала какому-то не обозначенному эталону совершенства.

— А вы уже уходите? — донёсся её вопрос до Чонгука, словно он вынырнул из-под воды. Она говорила всё ещё с Сынюном, а не с ним, но внимание приковалось к ней всеобщее.

— Да, нагулялись, пора и меру знать. — Девушка покосилась на Сынхуна с поклажей, не поверив ответу.

— Ну-ну, — засмеялась она и прошла с подругой в клуб.

— Вот это тёлочка… — присвистнул ей вслед Сынхун.

— Это сестра Мино, балбес, — осадил его Сынюн.

— Да ладно? Серьёзно? А-а… да-да, точно, я как-то пытался найти с ней точки соприкосновения…

— Безрезультатно, я так понимаю?

— Увы. Наверное, она бережёт себя для Джиёна? Хочет сразу в дамки.

— Не думаю. Просто ты можешь кому-то быть не по душе, смирись.

— Да нет, это выдумки. Говорю тебе, у неё есть какой-то хитрый план… — продолжал шутить и прикалываться Сынхун, пока вся образовавшаяся компания загружалась в такси, чтобы отбыть в бунгало Сынюна.

В доме у пролива началась почти что оргия. Чонгук пытался настроить себя морально на участие в ней, но, понаблюдав за Сынюном, который держался от откровенных безобразий подальше, решил, что и он может. Вот же, есть дракон с какими-то принципами, почти порядочный человек. Почему бы и ему тогда не избежать разврата и убийственной попойки? Сынхун и Чжунэ с четырьмя девицами ушли в одну спальню, и оттуда долго раздавалась вся палитра непристойных звуков. Хозяин жилья посидел немного с Чонгуком за выпивкой и, извинившись, ушёл спать. Золотой последовал его примеру. Через стены доносились стоны, гоготание, писк, визжащий женский ор и иногда даже, казалось, плеск разливаемой выпивки. Под всю эту какофонию он кое-как уснул.

***

Утро пробилось сквозь стекло и разбудило Чонгука вместе с криком чаек, слышимых за приоткрытым окном. Морской аромат насытил воздух в комнате, он бодрил, но не выпускал из объятий постели. Вспоминались путешествия в каюте, молодому человеку не раз приходилось перемещаться на борту кораблей, тайно или по билету, но никогда прежде при этом не было так мягко, комфортно и неторопливо. Впрочем, залёживаться смысла не было.

Чонгук поднялся и, одеваясь, подошёл к окну. Сразу за ним рос бетель, обвивая всё, что попадалось на пути, а подальше пальмы, меж стволами которых проглядывался белоснежный пляж, омываемый сине-лазурными волнами с кромкой белой пены. Рай, да и только. Но купиться на безмятежность и умиротворение можно было бы лишь в том случае, если не знаешь правды о здешних нравах. О спрятанной где-то ведьме из Тибета.

Золотой вышел в зал, где ночью простился с Сынюном, огляделся и наугад пошёл дальше, выйдя на кухню, где обнаружил глотающего жадно панадол Чжунэ.

— Уже встал?

— Я проснулся от головной боли и жары. Чёрт, кто просил оставаться этих шлюх до утра? — злобно пожаловался дракон, никак не в силах разгладить мученическое лицо. — Невозможно спать в таких условиях!

— А как там Сынхун?

— Ему хоть бы что. — Стакана воды для запивания одной таблетки было достаточно, но Чжунэ налил себе ещё один.

— Я так понимаю, ты в этот раз и не пытался озадачиться нашим поиском? — Дракон опустилруку со стаканом и встретился взглядом с Чонгуком. Видимо, тотчас вспомнив, что наговорил спьяну накануне и, раскаявшись в своей несдержанности, он отвёл его.

— Сам подумай, как и у кого было спрашивать?

— Тогда зачем мы попёрлись на эту встречу?

— Ну, где-то же мы бывать и искать должны? Слухи и сплетни сами к тебе не прилетят.

— У нас нет времени на слухи и сплетни! Нам нужна информация.

— Иди и добывай! Отвали от меня! — прижал пальцы к виску Чжунэ, закрыв глаза. Чонгук притих, но быстро вспомнил о том, что его вчера заинтересовало, но не нашло развязки.

— Кто старшая сестра Сынхуна? — Чжунэ раскрыл веки и воззрился в оппонента.

— А ты, гляжу, времени зря не тратил.

— В отличие от некоторых. Так что? — Было видно, что дракон не хочет выдавать внутренних секретов бандитской группировки, к которой принадлежал, но отступать некуда.

— Расточающая Милосердие, слышал о такой? — Чонгук слышал, и очень много, поэтому рот его изумленно растворился.

— Черити Лавишес? Да ну? Как же… — Он даже присел, чтобы тщательнее обмозговать. — Она же служит клану Ян? В Шаньси, этом женском царстве.

— Да, у неё неважные отношения с родителями и семьёй в целом. Говорят, она сбежала из дому лет в четырнадцать, с тех пор и пропадает в Китае. Сынхун единственный, с кем она более-менее из родственников поддерживает связь. Скажем так, у неё к нему матерински-покровительственное отношение на почве того, что он абсолютно беззащитное и бездумное создание. Кроме как трахаться и сорить деньгами он ничего не умеет.

— Вот как… А Сынюн? Что он за человек?

— Не знаю, Чонвон, правда. Он интроверт, мне он непонятен. Вроде он с Мино конкурировал за место приближённого к Джиёну, но оно досталось Мино, впрочем, Сынюн никогда не показывал вида, что его что-то огорчило, да и Мино ему до сих пор друг. Дело в том, что почти все драконы, которые не шестёрки-исполнители, а богатые, почти все мы из обеспеченных семей, дети олигархов и наследники. А Сынюн… он тут один из низов. Его вырастила одна мать, он был бедняк, каких поискать, но всего добился сам. Как Джиён, сечёшь? Поговаривают, что Джиёну в нём это и не нравится. Джиён опасается, что Сынюн слишком мозговитый и может поставить подножку. Но и без него пока никак, он полезный и влиятельный в Сингапуре, умеет выворачиваться и обводить вокруг пальца, кого надо, его просто так на корм рыбам не скинешь. Вот так всё сложно. В царстве Дракона есть свои интриги.

— Где им ещё быть, как не здесь? — Чонгук хотел вдобавок сказать, что где предатели, трусы и эгоисты, там и быть вражде и зависти, но не стал. — А что насчёт Кико, с которой встречается Джиён? Если выйти на неё и через неё попробовать узнать что-нибудь?

— Баба Джиёна? — Чжунэ хохотнул. — Последний человек, кто будет в курсе дел Дракона — это его баба. У него такой же конвейер любовниц, как у Сынхуна. Они не играют никакой роли, не имеют никакой ценности. Для него всё одно, что шлюху снять, что пассию завести. Смысл один — он с ними только ебётся.

— Блин, что ж нам тогда дальше-то делать? — На весь особняк протрезвонил звонок. Гук поднял лицо вверх, автоматически реагируя на источник звука. Звонок в дверь, однако, раздался со стороны входа в дом, а не на кухне, просто был достаточно громким, чтобы достичь всех комнат. Чжунэ с остатком воды в стакане потянулся к дверному проёму, чтобы выглянуть в зал, Чонгук повернулся туда же.

Сынюн, выйдя из своей спальни, в пижамных штанах и футболке, прошлёпал босиком открыть неведомому гостю. Послышались отпираемые замки, приглушённые приветствия. Чонгук застыл, следя за поворотом в прихожую. Наконец, оттуда показался человек. Высокий брюнет с королевской осанкой. Белоснежная рубашка слепила чистотой и покоряла отутюженностью, чёрные офисные брюки, пиджак перекинут через левую согнутую руку, поскольку правая в кармане. Стрижка, запонки, часы на запястье — всё повторило следом за Сынюном «безупречен во всём». И только галантно изогнутая бровь мастерски пошевелилась, когда вошедший заметил Чонгука и Чжунэ.

— Доброе утро, благородная компания.

— Привет, Мино! — махнул ему Чжунэ, пока у Чонгука включался в голове механизм, привыкший составлять психологические портреты и угадывать истинную сущность людей.

__________________

Примечание:

* речь об издавна имеющихся реваншистских настроениях корейцев, чьих женщин японцы нещадно пользовали, эксплуатировали и насиловали за время многолетней (с 1910 по 1945 гг.) оккупации полуострова. В современной Корее всё ещё живы националистические обиды и желание отыграться на японских женщинах. По слухам, корейские мужчины очень любят ездить в Японию и снимать там проституток, чтобы «наказать за прошлое» Японию в лице отдельно взятых девиц.

Достопримечательность № 3

Мино подошёл к Чжунэ ближе, чтобы пожать руку.

— Ого, Брайтлинг? — заметил парень на запястье швейцарские часы. — Да ты хорошо поднялся…

— С тем психологическим давлением, в котором приходится работать, я затрудняюсь сказать, насколько денежно это всё оправдывается, — сдержано улыбнулся Мино. — Деньги всегда можно заработать, а вот здоровье поправить, особенно душевное — не очень. — Он протянул руку Чонгуку, ожидая представления. Золотой поспешил ответить на приветствие:

— Чонвон, друг Чжунэ.

— Приятно познакомиться, — кивнул «секретарь» Дракона.

— Неужели так тяжело находиться рядом с Джиёном? — поинтересовался из-за спины Сынюн.

— Хочешь махнуться на недельку местами? Узнаешь.

— Нет-нет, не стоит. Обойдусь, — скользя ступнями по полу, плавно пошёл в их сторону хозяин бунгало. Чонгуку показалось, что в скромно опущенном взгляде Сынюна промелькнуло что-то другое, что-то тайное, касающееся Дракона, но каких-то совершенно иных планов на него. Или на него так подействовала информация о том, что Джиён переживает за чрезмерную рассудительность руководителя таможни, что Чонгук видит то, чего нет?

— Так, Чжунэ, твой товарищ один из тех новеньких, о которых говорил БиАй?..

— Мино, не хочешь переодеться? — положил ему ладонь на плечо Сынюн. — У меня тут не офис.

— А есть во что? С удовольствием.

— Найдётся. — Молодые люди ушли в сторону внутренних покоев, и Чонгук вернул внимание к своему спутнику:

— Что за новенькие? Вы что, вербовкой в Сеуле занимаетесь?

— Не суй свой нос в чужие дела.

— У нас общее дело, если ты забыл.

— Общее дело у нас — ваша Элия, которая у меня уже в печёнке, хотя я её ещё ни разу даже не видел! А всё остальное ни тебя, ни твоих приятелей не касается, ясно?

— Если Дракон будет пытаться расширять свою власть в Сеуле, его ждут неприятности.

— Ему это скажи, раз такой смелый.

— Мы этим тут и занимаемся, ищем возможность с ним пересечься. Ты говорил, что Мино может свести с кем-нибудь осведомлённым? Или знает что-нибудь сам? Полюбопытствуй у него на предмет, нас интересующий.

— Ага, вот прям сейчас, сразу, без подготовки. Не буду я нарываться, вызывать подозрения, если не зайдёт речи о чём-то близком, чтобы гармонично вопрос влился.

— Ну, так ты незаметно направь беседу в нужное русло.

— Если такой умный — сам и направляй, а я, уж так и быть, воспользуюсь этим и задам вопрос. — Со стороны спален послышался шум, и парни обернулись, наблюдая, как вдалеке бродят полуголые девицы, кто в ванную, кто в туалет. Меж ними протиснулся Сынхун, в одних трусах, с телефоном у уха, ещё не открывший глаза и трущий веки, но уже бредущий в сторону кухни.

— Такси? Да, будьте так любезны две машинки пожалуйста… — Он называл адрес, пробираясь к холодному соку в холодильнике. Если его что и мучило, то сушняк, а не головная боль, как Чжунэ. Чонгук понял, что теперь не скоро появится возможность перекинуться словечком с глазу на глаз, потому что одна из особ женского пола тоже приплыла за чем-нибудь съестным, беззастенчиво ковыряясь в запасах Сынюна. Круговерть проснувшихся людей позволила Чонгуку немного расслабиться, теряясь в общей массе, но, с другой стороны, насторожиться от того, что и за ним может кто-нибудь приглядывать. Одна из девушек попыталась прильнуть к Чжунэ, но тот отвёл лицо и, отстранившись от неё, отошёл подальше, плюхнувшись на диван. Ничуть не обидевшаяся, легкомысленная азиатка переключилась на Сынхуна, не отказывающегося ни от какого внимания.

В зал вернулись Сынюн с Мино. Последний приобрёл более простой вид, натянув удлинённые хлопковые шорты и аляпистую футболку, но не стал от этого проще сам: осанка, надменная посадка бровей, знающая себе цену ровная линия губ — всё в нём продолжало оповещать окружающих о том, что он какой-то другой, высокосветский, образованный, безупречный. Гордость и исполнительность сочетались причудливо, будучи не слишком совместимыми объективно, но в Мино превращаясь в эксклюзивное достоинство. Например, гордыня Чжунэ делала его несговорчивым, и заставить его слушаться можно только под страхом или шантажом, а этот приближённый Дракона спокойно и вежливо способен оказывать услуги, при этом не выдерживая позы, что делает одолжение, но и не выглядя прислугой.

— Мы вчера в «Убежище» видели Дану, — известил Сынюн, нажав на кнопки кофеварочной машины.

— Одну? — присел Мино, безразлично оглядев кучкующихся вокруг Сынхуна девиц, хихикающих от его шуток.

— Нет, с подругой. Мы разминулись с ними на выходе.

— Хорошо. Она не поздно вернулась домой, так что, вела себя там прилично, я надеюсь.

— Красивая у тебя сестра, — вставил оценку Сынхун, будто ему некого было оценивать больше. Посреди полуобнажённого в своём ночном клубном обмундировании курятника, высокий сын чеболей смотрелся птицефермером, кидающим зерно птенцам. Правда, клювы данных птенцов хотели не еды, а номера телефона, обещания новых встреч, дорогих подарков и комплиментов, а, самое лучшее — избранности, чтобы одну из них Сынхун отметил особым вниманием, привлёк к себе и показал, что она лучше прочих. Иногда, в таких девичьих стайках, срабатывает в первую очередь самолюбие, и убрать конкуренток становится важнее, чем найти настоящую любовь или серьёзные отношения.

— Я знаю, — без зазнайства или ненужных ухмылок ответил Мино. О приготовившемся кофе известил писк, и Сынюн, потеснив девушку в коротюсеньком платье, двинулся за чашками.

— Кто-нибудь будет кофе? — Руки подняли все, кроме Чжунэ, положившего ладонь на лоб.

— Я пас, и без того горло сушит. Можно лучше воды? — Чонгук стоял дальше всех от кухни, увеличив расстояние между ней и собой, когда волна молодёжи втекла в помещение. Ни одна из проведших с парнями ночь не повела и ухом на просьбу того, кто не удостоил их с утра взглядом. Сынюн расставлял чашки, Сынхун смеялся, что-то показывая девчонкам в телефоне, пока они ждали такси. Мино молча осмотрел это всё и, отодвинув со своего пути загорелую брюнетку, налил стакан воды и принёс его Чжунэ. — Спасибо, — испытывая неловкость от того, кто проявил внимательность, пробормотал студент. Тронутая Мино брюнетка развернулась к нему и постаралась завести знакомство, но тот, всё так же вежливо улыбаясь, отвечал настолько односложно, что невозможно было придумать ни одной зацепки, чтобы диалог приобрёл развитие.

— Всё, экипажи прибыли! — известил Сынхун и, словно вожатый бойскаутов, направил четырёх одноразовых подруг на выход. Когда они все скрылись на время за пределами прихожей, Чжунэ откинул голову, вздохнув:

— Наконец-то!

— Какой ты не благодарный, — улыбнулся Сынюн, кивком приглашая всех за стол, пить кофе. Чонгук и Мино сели на стулья, образовав с хозяином дома треугольник вокруг квадратного столика.

— Я могу им заплатить, — фыркнул Чжунэ, — но не хочу видеть и слышать с утра этих тупых блядей.

— Снимай умных, — посоветовал Мино.

— А что, бывают такие?

— Мне встречались. Познакомить? — Пока Чжунэ качал головой, отказываясь, Чонгук перехватил инициативу:

— А я бы не отказался, я тоже не любитель совсем уж пустых девок. Особенно таких… которые вызывают брезгливость.

— Понимаю, — сказал Мино.

— Да, мы с Чонвоном сегодня остались не у дел со своим желанием чего-то лучшего, — посмеялся Сынюн.

— Ой, ну ладно уж там! — надулся в стороне Чжунэ. — Девки как девки, ишь, аристократы нашлись, с претензиями.

— Поедете сегодня опять в клуб? — спросил Мино.

— Я нет, вечером много дел, да и завтра пораньше мне нужно быть в Джуронге, — отказался Сынюн. — А ты сам?

— Сегодня — да, отдохну, расслаблюсь. Мы с Зико и Тэхёном собирались пропустить по рюмочке. Вы с нами? — поглядел он на Чжунэ и Чонгука. Чтобы не выдать радость от того, что всё так удачно сходится, Гук сдержался и, отсчитав секунды три, промолвил:

— Не отказался бы. Чжунэ, мы пойдём?

— Само собой! — развёл тот руками. — Мы же собирались всю неделю отрываться и пьянствовать.

— Неужели завтра тебе никуда рано не вставать? — обратился к Мино Сынюн. — Неужели Джиён даёт выходной?

— Да ладно тебе, будто я прямо так утрудился?

— Ну, ты не часто посещаешь тусовки и вечеринки, я думал, он тебя всё время грузит делами.

— Да нет, чаще я сам предпочитаю остаться дома. А завтра у Джиёна встреча с тайским принцем, я в таких мероприятиях лишний, поэтому свободен.

— Что за тайский принц? — свёл брови друг к другу Сынюн, пытаясь вспомнить нужное. — Там же единственный наследник, семнадцатилетний мальчишка, неужели Джиён с ним будет вести переговоры?

— Нет, не с этим, — заулыбался Мино. — Официального титула у тайского принца, о котором я говорю, нет, но он сын короля Маха Вачиралонгкорна*, и по крови, конечно, принц.

— А кто титул съел? — хохотнул Чжунэ.

— Ну… в королевской семье Таиланда всё сложно. Король был трижды женат, по-нормальному только первый раз, второй и третий браки полны скандалов и непризнания жён из-за низкого происхождения. Однако от второго брака есть признанная принцессой дочь и четыре непризнанных сына. Все они, чисто теоретически, могут претендовать на трон, потому что старше единственного признанного принца от третьего брака, которому только семнадцать лет, как заметил Сынюн. Сам король весьма непопулярен, и уже достаточно стар. Джиёну, само собой, нужно иметь разные связи.

— А смысл? Разве королевская семья что-то решает в Таиланде? — вклинился Чжунэ. — Они же там так, как экспонаты, разве нет?

— В смысле правления — возможно, — согласился Мино, — но в плане влияния и богатства — нет. Им продолжает принадлежать многое в их стране, да и негласно «рулить» ею никто не запретит. Зачем Джиёну связываться с законодательными органами, если он сам не является официальным лицом? Естественно, он общается с такими же, как он сам, кто может отвечать за нелегальные сделки и способствовать бизнесу.

Из прихожей показался Сынхун, потягивающийся, с чувством выполненного долга и полного удовлетворения.

— Хорошо время провели, да? — Ему никто не ответил однозначно, но он ничего и не ждал, налив себе ещё апельсинового сока и усевшись между Чонгуком и Сынюном. Попивая его вперемежку с кофе, парень болтал ногой в воздухе, изучая различные кухонные инструменты, висящие над рабочим столом. — Кто со мной на пляж?

— Да нет, что-то нет настроения, — зевнул Чжунэ.

— Ты знаешь что-нибудь о королевской семье Таиланда? — похоже, больше ради доброй издевки спросил Сынюн у Сынхуна. Тот, не задумываясь, пожал плечами:

— В ней нет классных тёлок.

— А что ещё надо знать, действительно? — серьёзно высказал Мино Сынюну. Они заговорщически переглянулись, сдерживая усмешки. Не замечая этого, Сынхун встал и направился, как был, в одних трусах, к заднему выходу, ведущему к Сингапурскому проливу. Или Джохорскому? Чонгук попытался мысленно сориентироваться и понял, что скорее это Джохорский пролив, ведь они на севере Сингапура.

— Я бы порекомендовал ещё знать, — в спину уходящему Сынхуну добавил Сынюн, — что за нелицеприятные высказывания о королевской семье в Таиланде тюремный срок дают. Это так, если вдруг в следующий раз поедешь в Бангкок со своей девушкой, и решишь прямо там сказать про отсутствие классных тёлок.

— А покажи мне такое место на Земле, — обернулся Сынхун, — где можно прилюдно не лицеприятно высказаться о влиятельных людях, стоящих у власти, и ничего за это не получить? Для того чтобы вовремя придержать язык за зубами, нужна не информация, — Сынхун прищурился узкими глазами, погладив себя по голой груди, будто хваля за что-то, — а чувство самосохранения. Его у меня предостаточно, дружище, не переживай.

Чонгук проводил взглядом богатенького отпрыска, сделав пометку, что не так-то тот и глуп. Труслив или слабохарактерен — может быть, даже не амбициозен (а что ещё хотеть, когда у тебя миллионы?), но не дурак — это точно.

Все продолжали потихоньку приходить в себя, Сынюн никого не выгонял из особняка, разрешив прогуливаться по нему и осматриваться. В одной из комнат Чонгук наткнулся на карту Сингапура, висевшую на стене. Судя по отметкам в виде пришпиленных булавок с цветными наконечниками, Сынюн регулярно планировал наиудобнейшие пристани и причалы для разгрузок и погрузок того, что не попадалось на глаза служащих и чиновников, не связанных с драконами. Из услышанного, достаточно поверхностно, но всё же, золотой понял, что драконы фактически не нарушают законов Сингапура. То есть, государство продолжает оставаться самым безопасным в мире, с самыми работающими в мире законами и отсутствием коррупции… и всё это касается только жителей и гостей Сингапура. Именно они чувствуют себя здесь в полной безопасности и неприкасаемости. Но относительно торговли и тёмных дел — пограничная зона и международные связи наполовину находились в ведении мафии. Такая крошечная, независимая страна, уместившаяся в одном городе, никогда не сумела бы отстоять свою самостоятельность, ведь нет даже места для размещения приличного военного контингента. В чём же был секрет? Да много в чём, но, в числе прочего, Сингапур охранялся нелегальной армией — бандитами, которых не надо было содержать из бюджета, которым не надо было давать приют в казармах, им надо было только дать свободу в портах и на некоторых территориях. И вот, одна из самых мощных группировок Азии бережёт тишину и сон населения внутри Сингапура, используя его как логово, через которое проходят преступные и иногда жуткие дела. Они крадут и обманывают в других странах и тащат всё сюда, как зверь в свою нору — разве не выгодно?

Перед картой Чонгука нашёл Чжунэ, унявший головную боль и немного взбодрившийся.

— Пытаешься угадать, где ваша ведьмуха? — негромко спросил дракон, приблизившись и встав плечом к плечу.

— Вроде того… Был бы какой-нибудь волшебный кристалл, или компас, чтобы подвести к карте — и указало точку!

— Да-да, палочку Гарри Поттера сюда, и сумку Гермионы. Что тебе ещё подать?

— Смех смехом, но если Элия на самом деле умеет что-то колдовать, то почему бы не поверить в сверхъестественное?

— Пока не увижу сам — не поверю.

— Разумно. — Чонгук провёл пальцем от аэропорта Чанги до Джуронга. — Интересно, как Эю сюда привезли? По воздуху или морским путём?

— Это нам уже не поможет в поиске, прошло два с лишним года.

— Я знаю. И спрашивать о том, видел ли кто-нибудь где-нибудь девушку-альбиноску — пустое. Всё это понятно. Как ты думаешь, Мино может знать о местонахождении ведьмы, если Джиён с ней встречается хотя бы иногда?

— Два года назад Мино ещё не был доверенным лицом Джиёна, поэтому не факт. Дракон мог не посвящать его.

— А кто был его доверенным лицом два года назад?

— Не знаю, кто-нибудь, кто теперь живёт на дне океана, — злобно пошутив, засмеялся Чжунэ. — У Джиёна на пенсию не уходят, если должность освободилась, значит, грохнули.

— Хорошо, но кто-то же служит связующим звеном между ним и Элией? Я не верю, что она живёт где-то в полной изоляции, или вообще вместе с Джиёном.

— Да, кстати… — задумался Чжунэ. — А почему бы и не вместе с Джиёном? Все знают, что он никого никогда, кроме Сынхёна, не пускает к себе… Я слышал, говорили, что он даже баб своих к себе не водит. Не значит ли это, как раз, что именно у себя он Элию и прячет, а?

— В этом что-то есть. Надо подумать, — скрестив руки на груди, погрузился в размышления Чонгук. Элия была с документами, когда уехала с Бобби от них, поэтому Джиён мог легально и быстро переправить её сюда каким угодно образом. Но сюда ли? Точных данных так и не появилось, это всего лишь обоснованное предположение, что если Джиёну нужно время от времени советоваться с пророчицей, то она должна быть не далеко, а если всё обстоит иначе? Если он и не привозил её сюда? Тогда место положения Элии знает только Джиён, и Сынхён, но оба они пока недосягаемы.

Чонгук с Чжунэ спустились вниз, собравшись вернуться в гостиницу и встретиться с Мино позже, вечером, куда их пригласили. Но найти удалось только Сынюна, заполняющего в кабинете какие-то бланки.

— А где Мино? — поинтересовался студент СНУ.

— Присоединился к Сынхуну, ушёл загорать. А что?

— Да хотели махнуть крылом до вечера.

— Уже уезжаете? — Сынюн, наконец, отвлёкся от своего занятия.

— Да, не хотели излишне пользоваться гостеприимством.

— Ерунда. Оставайтесь, сколько захотите.

— Может, лучше, в другой раз заглянем, если ты с нами сегодня не идёшь.

— Сегодня не получится. Я хоть тоже не приобщён к встрече с тайским принцем, но работы и обязанностей хватает.

— А это будет что-то вроде бала или вечеринки? — изобразив наивность, спросил Чонгук. Сынюн покачал головой.

— Ты ещё спроси, не продают ли туда билеты. Нет, это закрытая частная конференция, наподобие тех, что устраиваются Бильдербергским клубом**, только участников поменьше.

— А ты был когда-нибудь на заседаниях Бильдербергского клуба? — снова полюбопытствовал Чонгук.

— Я? Я не настолько значительная персона.

Они попрощались и, сев в вызванный транспорт, укатили в отель Карлтон. Среди золотых знали, что Дракон навещал «симпозиумы» названного клуба и даже был участником Римского***, чему не приходилось удивляться. Чонгук сожалел о том, что так много людей с огромными средствами и возможностями занимаются разрушением и вредительством, а не помощью и созиданием. Почему так? Почему делать гадости проще, чем что- то хорошее? Или приятнее? Странно, почему для кого-то приятно делать добрые дела, а для кого-то — плохие? Кто-то же и от чужих страданий удовольствие получает! Гук покосился на Чжунэ. Напившись, он немного оголил душу и показал, что мучается внутри от первого страшного поступка, но Гук ни секунды не позлорадствовал, не стал усугублять, обвиняя Чжунэ в том, что он душегуб и убийца. Какое от этого наслаждение? Если в человеке есть раскаяние, то он всё же остался человеком, и ему надо сострадать. Совсем другое те, кто вершит зло предумышленно, безосновательно и ликуя. Вот таких бы Чонгук не пощадил, вот таких бы и сам помучил. И, кажется, именно такому типу принадлежал Джиён. Но где же, мать его за ногу, промышляет эта скотина, как до неё добраться и как вырвать у неё Элию?!

***

Бар, куда пригласил Мино, больше смахивал на ресторан, чем на дискотеку. Музыка не громыхала, публика была в среднем старше, чем в «Убежище», танцевать выходили не часто, на небольшую площадку в центре зала, и то в основном туристы, которые выпили и развеселились, или отмечали последний день пребывания в Сингапуре. Из-за сборов Чжунэ отдыхающие из Сеула снова задержались, и, прибыв на место, застали Мино за столиком, с миловидным молодым человеком с печальным выражением глаз, которого он представил Тэхёном, и девушкой:

— Это Мина, моя коллега. Попросила показать какое-нибудь приличное заведение, и я решил пригласить её к нам.

— А я-то подумал, что у тебя завелась невеста, — присел к ним Чжунэ, но не посмотрел на реакцию тех, о ком это сказал. Чонгук заметил, как равнодушно пропустил мимо ушей это Мино, и как вспыхнул огонёк в глазах Мины, которая при этом как раз на Мино и покосилась. Ей эта идея, судя по всему, не была чужда. Но представить их парой было трудно. Золотой отметил, что внешне они были из разных категорий: статный красавец и ничем не выделяющаяся мелкая кореянка. Чтобы возникли отношения, нужна настойчивая активность и целеустремлённость с её стороны, и некий инфантилизм с его. Ну, как некий? Тотальный. — Значит, сегодняшние посиделки озаглавлены приличными? — уточнил Чжунэ, заглядывая в поданную ему карту бара.

— Да, и я очень переживаю, что Сынхун обещал к нам присоединиться чуть позже, — сообщил Мино.

— Если вовремя снабдить его девушкой, то он не доставит беспокойства, — улыбнулся Тэхён.

— Я уже заинтригована вашим другом, — засмеялась Мина. Чонгук, немного скучающе, заказал себе пива. Он рассчитывал на сугубо драконью компанию, чтобы развести Мино на обсуждение важного и нужного. А теперь вряд ли что-то удастся.

В зал вошёл молодой человек и, едва заметно прихрамывая, достиг их столика. Чжунэ встал, чтобы дотянуться над стаканами и тарелками для рукопожатия.

— Что с тобой, Зико? — с изумлением указал он на его ногу. — Где навернулся?

— Навернулся? — поздоровавшись со всеми, опустился на стул сутенёр нижнего, портового борделя. — Если бы! Это Тэян, пидорас ёбаный. — Чжунэ присвистнул, выразив ошеломление мимикой. Мино напомнил другу, что среди них сидит девушка, и не стоит так грязно выражаться. Зико извинился, попросил у официантки, не глядя в меню, две порции байцзю****, и откинулся на спинку в расслабленной позе. Чжунэ не утерял интереса к теме:

— Чего это вы не поделили? Профессиональная конкуренция?

— Да нет, личное дело, — нахмурился Зико, потерев травмированную ногу. — Ничего, уже почти прошло, скоро снова бегать буду.

Вечер почти повторял предыдущий, только с новыми лицами и в другой части Сингапура. Чонгук терпеливо выпивал со всеми, слушал дружеские разговоры и обсуждения того, что ему было ни к чему. Это были обычные посиделки, которые никак не приближали его к цели. Вскоре нарисовался Сынхун, удивив золотого тем, что с ним была одна из тех девиц, которые уехали утром от Сынюна. Всё-таки, какая-то добилась номера телефона и вынудила парня обратить на себя внимание? Чжунэ её не узнал, что было ожидаемо от того, кто не разглядывает тела, которые трахает — лишь бы не совсем стрёмные. За неимением других животрепещущих тем, Чонгук принялся рассуждать о природе взаимоотношений драконов с женщинами. Почему они такие неразборчивые и ведомые? Казалось бы, бандиты, мошенники, коррупционеры и отчаянные личности, способные и рисковать, и лихачить, и бросаться в передряги, но рядом с ними нет ни одной по-настоящему стоящей спутницы. Верно говорят, о мужчине, всё-таки, следует судить по женщине, которую он выбирает. Посмотреть бы на джиёнову Кико. Тоже ни о чём? Чонгук примерил на себя макет отношений, где девушка первая делает шаги, знакомится, звонит, очаровывает, просит пригласить, позвать, зовёт сама… Ну неинтересно же! Золотой очень не любил, когда навязчиво липли, и кое-как сносил намёки и лёгкий флирт. На это он ещё мог ответить, но постоянно жить, ожидая, когда тебя возьмут за руку и поведут? Кто из двоих мужчина-то, в самом деле? Стали вспоминаться друзья: Шуга, который долго и верно любил Джинни, не замечавшую его, но он всё равно её добился, Джин, бросившийся за Квон Дами в Цинхай, сумевший разбудить любовь в сердце хладнокровной красавицы, Хосок, вопреки сопротивлению Ханы затащивший её под венец. Вот это примеры! А драконы? «Слюнтяи и придурки» — невольно презрел их Чонгук, держа на лице улыбку и смеясь над шутками вместе с ними.

После некоторого количества выпивки, Сынхуна всё-таки стало тянуть на приключения, и он безудержно и надоедливо звал всех куда-нибудь «отрываться», куда-нибудь, где «музон покруче» и «народу побольше». Достав всех этими призывами, он добился своего, и все поднялись, чтобы ехать танцевать. Зико извинился за то, что не сможет присоединиться — он семейный человек. Чонгук расстроился упущенной возможности выведать что-нибудь у этого типа, но ничего не мог поделать, они уже ехали куда-то в самую гущу беснующихся парней и девчонок, где Сынхун и Мино, имея спутниц, быстро отделились парами. Мина буквально не отходила от своего «коллеги», забалтывая его, развлекая тем и этим, зазывая потанцевать. Чонгук отдал ей должное, язык у неё подвешен и она по-женски не глупа, а учитывая манеру Мино помалкивать и быть тише воды, ниже травы — в этом они друг друга компенсировали. Тэхён тоже познакомился с какой-то девчонкой, и Чонгук с Чжунэ, не желающим больше напиваться и трахаться — настроение пропало, — остались вдвоём у бара. Без Сынюна золотому было спокойнее, среди присутствующих он не видел никого, в ком заподозрил бы подобную же прозорливость и смекалку.

— Что-то мы на месте топчемся, — сказал Чонгук своему компаньону.

— Я и сам это понимаю. Что предлагаешь?

— Плюнуть на скромность и подозрительность, и действовать. Не совсем открыто, конечно, но хоть как-то.

— Да как действовать-то? С металлоискателем по Сингапуру бегать?

— Нет, но хотя бы вопросы начать задавать.

Под конец, Сынхун и Тэхён были хорошо выпившими, а трое других молодых людей лишь слегка захмелевшими. Естественно, самые пьяные умчались куда-то побыстрее со спутницами, налакавшимися алкоголя не меньше, чем парни. Мино с Миной, Чжунэ и Чонгук вышли из клуба, чтобы вдохнуть свежего воздуха, знаменующего конец ночи, перед тем, как отправиться по домам.

— Я что-то уже засыпаю на ходу, — сказал Мино, почесав уголок глаза. — Радует, что завтра есть возможность выспаться.

— Скажи спасибо тайскому принцу, — с юмором бросил Чонгук.

— Это точно. Угодил.

— А где Джиён с ним встречается, интересно? — как бы между прочим спросил Гук.

— А как раз неподалёку от вас, совсем рядом, — припоминал заместитель начальника паспортного стола, позёвывая. — Вы же в Карлтоне остановились? А встреча в Раффлс-отеле будет.

— Такси приехало, — потянула его за руку Мина осторожно и ласково. — Поехали на одном? Нам же по пути…

— Да? Хорошо, я не против, — согласился Мино и ушёл за девушкой. Чонгук от счастья едва не вскрикнул. Он узнал, где завтра можно будет найти Дракона! И тот, как оказывается, будто сам подползёт навстречу. И чёрт с ним, что неизвестно точное время, можно поглядывать, бродя неподалёку, а потом засесть в ресторане Раффлса.

___________________________________

Примечания:

*реальное лицо, король Таиланда с 2016 года

**Бильдербергский клуб — неофициальная ежегодная конференция, состоящая примерно из 130 участников, большая часть которых являются влиятельными людьми в области политики, бизнеса и банковского дела, а также главами ведущих западных СМИ. Вход на конференцию возможен только по личным приглашениям.

Это если коротко и с Википедии, но советую погуглить, если никогда об этом клубе не слышали, почитаете много интересного из серии «мирового заговора».

***Ри́мский клуб — международная общественная организация (аналитический центр), созданная в 1968 году, объединяющая представителей мировой политической, финансовой, культурной и научной элиты. Одной из главных своих задач Римский клуб изначально считал привлечение внимания мировой общественности к глобальным проблемам посредством своих докладов.

Это, опять же, если коротко и из Википедии. В целом это клуб, созданный олигархией передовых стран, чтобы управлять миром по своему усмотрению. Члены Римского и Бильдербергского клуба плотно работают с западными спецразведками и научными центрами, спонсируя и продвигая различные разработки от «промывки мозга» с помощью пропаганды, до создания прививок, вызывающих бесплодие или склонность к пассивно-депрессивному мировосприятию. Среди актуальных тем, по слухам, названные клубы сейчас занимаются сокращением населения земли всеми возможными способами, чтобы это было максимально мирно и незаметно, и выглядело естественно.

****байцзю — китайская водка

Упущение

Раздеваясь и забираясь на свою кровать, Чонгук подождал, не ложась и не засыпая, когда Чжунэ выйдет из ванной комнаты, чтобы задать вопрос:

— Во сколько у Джиёна обычно деловые встречи?

— Да когда как… — «Какое продвижение! — подумал золотой. — А где же извечное матерное незнание?» — Но вообще он по ночам все свои дела решает.

— И ты думаешь, что он появится в Раффлс ночью? Нет, если Мино сказал, что выспится, значит, это будет в первой половине дня.

— Но вряд ли слишком рано. Джиён не жаворонок, чтобы вскакивать на рассвете и нестись на работу. У него нет обязаловки, и никто не принудит его прибывать куда-либо минута в минуту.

— Он непунктуальный?

— По настроению, иногда задерживается, иногда и раньше приезжает.

— А я всё-таки будильник поставлю, — определился Чонгук, поняв, что Чжунэ не знает точных привычек Дракона, и угадать не сможет, только предположить. А предположений можно заводить сколь угодно много, на них Гук сам горазд, на воображение жаловаться не приходилось.

Утренняя пробежка в спортивном костюме с наушниками в ушах — отличное прикрытие, чтобы осмотреться. Поспав четыре часа и оставив Чжунэ, не среагировавшего ни на какой шум сборов соседа, спать дальше, золотой вышел на рекогносцировку. Отель Раффлс занимал приличную площадь между четырьмя оживлёнными улицами, упражняться на них бегом достаточно странно, и лучше пройтись по ним будто бы после спортивной разминки, восстанавливая дыхание и осматриваясь, как турист. Гук помнил предостережение Чжунэ, что здесь повсюду камеры. Издали оценив непринуждённость и тишину вокруг Раффлса, лазутчик, проникший на вражескую территорию тайком и вынужденный остерегаться разоблачения, двинулся в противоположном направлении.

Подходящий для разогрева парк был неподалёку от Карлтона. Молодой человек оказался в нём через каких-то десять минут и, заметив, что среди деревьев наблюдение камерами ведётся менее интенсивно, выдохнул. Рысцой осилив несколько тропок по Форту Каннинг, он уселся на лавочке и поглядел на часы. Минут пятнадцать отсидеться, чтобы не тратить много сил лишний раз, и идти обратно, на экскурсию вокруг чудесного, исторического здания, которое сегодня приютит на какое-то время такие видные и значительные личности, как главарь сингапурской мафии, и некий принц тайских королевских кровей, чьи увлечения и полномочия, наверное, не сильно отличаются от драконьих. Сидеть Чонгуку было скучно, и он всё-таки встал, чтобы сделать пеший круг вдоль ограждённого водохранилища, находящегося в центре парка, за сетчатым забором. В Сингапуре питьевая вода ценится, несмотря на то, что морской воды вокруг бесконечное количество. А вот пригодная для употребления и разных житейских нужд — охраняется и чтится. Резервуар, вроде пруда, был не только за забором, но и на возвышении, в насыпи, из-за чего увидеть его, гуляя, не получалось, а, соответственно, и кинуть в него что-нибудь, засоряя, даже если ты совершенный идиот, тоже. Парень с интересом отмечал, насколько здесь всё продумали и создали умные и рачительные люди, предусматривая всё, вплоть до банального бескультурья. Нет возможности — нет соблазна, вот, что не учитывают демократические государства в своей политике, стремясь обеспечивать людям полную свободу во всём. Да, свободу можно предоставлять только тем, кто умеет ею распоряжаться, а остальным нужны ограничения, правила, указатели. Не это ли называют воспитанием — внушение и толкование, чего нельзя, что неправильно, что хорошо, а что плохо. Как по-другому человек, взрослея, должен учиться не совершать зло? Перенимая пример и внимая рассказам. Иначе приходится вот таким как они, золотым, колесить по свету и объяснять, как делать не надо. Мировые наставники, справедливые менторы, не только бойцы и вершители. Чонгук и сейчас, по три раза на дню, чувствует себя личным гувернёром Ку Чжунэ, не умеющего нормально строить свою жизнь.

Большинство заведений, музеи, кафе и офисы, открывалось только в девять, и именно к этому часу Чонгук оказался возле Раффлс-отеля, покинув Форт Каннинг. Купив бутылку минералки без газа, парень побрёл по противоположной стороне улицы. Вот и первый вход, отсюда можно попасть в магазины, пройти насквозь, и очутиться во внутреннем дворике, где открытый ресторанчик. Но вход с тротуара, без парковки, разве влиятельные люди приходят пешком? Нет. Чонгук повернул, перейдя дорогу, и пошёл по Бич-роуд, уже по той же стороне, где располагался Раффлс. Ага, а вот и широкий круговой, парадный подъезд, все официальные или весомые гости должны прибывать этим путём. Веерные пальмы, слегка колышущиеся на ветру, окаймляют дворик; их макушки, как хвосты индюков, ширятся опахалом на уровне второго-третьего этажа. Экзотическая зелень подчёркивает колоритность сикхов, стоящих на должности швейцаров, чьи броские тюрбаны привлекают прохожих. Скорее всего, это и не сикхи вовсе, а любые костюмированные индусы, создающие необходимый туристам фон. Но зато всё, как в те времена, когда европейцы тут были господами и, называемые угодливо «сахибами», пренебрежительно смотрели на любого человека, кто был чуть смуглее и темнее их. Примерно так, как драконы теперь смотрят на любого, кто не относится к их преступной группировке. Что толку менять власть, если привычки не меняются? Чонгук отвлёкся от философии. Есть ли поблизости точка для наблюдения? Золотой мимолётно бросал взгляды, попивая воду, но не увидел ни кафетерия, ни прилавка с мороженым, ничего, где можно было бы просидеть пару часов, пожёвывая что-нибудь и оставаясь незамеченным. Только автобусная остановка, достаточно прозрачная и одинокая, а сидеть на ней напротив парадного входа в роскошный отель полдня — сумасшествие. Чонгук вновь свернул налево, чтобы обойти гостиничный комплекс по периметру. Заезды на внутреннюю парковку и для служебного транспорта. Одна машина как раз выезжала, и молодому человеку пришлось постоять, пропуская её на дорогу. Джиён может въехать и здесь. Он вообще всё тут может, он же негласный король Сингапура. На четвёртой стороне тоже была подъездная дорожка, не столь красочная и величественная, как параллельная ей, но подходящая для того, чтобы ею воспользовались.

Чонгук вернулся в номер без утешительных итогов. С четырёх входов появление Дракона возможно, с трёх в логическом преимуществе, а их с Чжунэ всего двое, да и мест для обзора достойных нет. Придётся отправиться в ресторан самого Карлтона, оттуда был хороший вид сверху, главное обхватить всё взором и ничего не упустить.

— Просыпайся! — потолкал Чонгук напарника.

— Что случилось? — сонно вздрогнул Чжунэ.

— Пока ещё ничего. Мы должны случайно встретиться с Джиёном.

— В такую рань? Говорил же, он никогда так рано не… — Золотой взялся за простыню и, зная, что дракон может тянуться в постели час, дёрнул её так, чтобы он слетел на пол. Чжунэ ударился об него и ошарашено сел, уставившись на Чонгука. — Ты охренел?!

— Пускай Джиён не встаёт так рано, но причёсывается точно быстрее тебя раз в десять, так что пока ты соберёшься, он как раз заявится на встречу. Давай, позитивнее и шустрее!

Окинув Чонгука взглядом, полным ненависти и бессильной ярости, Чжунэ поднялся, потирая бок, который ушиб, падая с кровати. Матерясь и обзываясь, но тихо, сквозь зубы, он направился в душ. Выпускник Тигриного лога нетерпеливо присел, надеясь, что Джиён достаточно солиден, чтобы прибыть с шумом, помпой и свитой, которая не оставила бы это незамеченным.

На первом этаже, при входе в здание, Чонгук отметил усиление охраны и дополнительные досмотры металлоискателями всех, кто входит с сумками длиннее двадцати сантиметров. Это не было показно и не создавало напряжения, делалось очень аккуратно, даже Чжунэ ничего не заметил, но воину, больше десяти лет постигавшему искусство войны, борьбы и дипломатии, к которым пристрастило когда-то прочтение трактата Сунь-цзы, не составило труда вычленить перемены из общей массы происходящего. Когда молодые люди поднялись на лифте и уселись за столик возле самого окна, Чонгук, как могучая горная птица, обвёл очами далёкую землю, на которой остались невысокие постройки старинного отеля. Он, как и Чаймс поблизости, остался островком старины среди небоскрёбов. Пять многоэтажек с севера, запада, юга и востока позволяли разглядывать Раффлс, как на ладони, правда, с небольшими препятствиями: кроны деревьев и скаты крыш мешали изучать низину досконально. В одной из этих многоэтажек и сидел золотой со спутником. Теперь ясно, зачем дополнительные меры безопасности. Наверняка они введены сегодня во всех пяти зданиях. Дракон обезопасил себя от вражеских снайперов, ни на одну выгодно расположенную крышу не забраться, к нему просто так не приблизиться.

— А кто охраняет Джиёна? — спросил Чонгук, тщательно наблюдая за каждым автомобилем, что притормаживал или проезжал мимо гостиницы, в которую обещал нагрянуть главарь мафии.

— Мы же говорили об этом — Аяксы, — уплетая завтрак, не интересовался происходящим внизу Чжунэ.

— Нет, не непосредственно его телохранители. Кто начальник его охраны? Не он же сам?

— Нет, Тэян.

— Тэян? Я думал, он директор проституток.

— Это по совместительству. А так он обеспечивает защиту Джиёна в пределах Сингапура.

— Ясно. — Тогда конечно, не удивительно, что предусматриваются любые точки обзора для снайперов. После долгой совместной работы Тэяна с Химчаном много лет назад, они друг у друга набрались опыта. Интересно, а опыт ликвидации наёмников ближнего боя у Тэяна есть? Глупый вопрос, у него же брат — Бобби! Он при таком раскладе знает абсолютно любые фокусы и трюки, производимые борцами. Чонгук едва не загрустил от всех этих выводов. Люди-то на Джиёна работают не глупые, профессионалы. Это по мере удаления от священной персоны возникают всякие Чжунэ и Сынхуны, а чем ближе, тем гуще и непроходимее мастерство и умы приближенных.

Автомобили приезжали и отъезжали, личные и такси, высаживали и загружали пассажиров, но лиц их было не видно с такого расстояния. Сидеть с биноклем нельзя, а зрение не настолько зоркое, чтобы приближать с какого-нибудь двадцатого этажа происходящее на парковке. Конечно, седых, лысых и женщин Чонгук опознавал, понимая, что это не Джиён, но остальное заставляло нервничать. Отсюда всё равно упустят Дракона. Могут же и не успеть спуститься и домчаться, вдруг он приедет, заберёт тайского принца с собой и отчалит вкакую-нибудь сауну?

— Пошли в Раффлс, — решил Чонгук. Чжунэ едва не подавился.

— Что?!

— Там же тоже есть ресторан и бар, так?

— Да, но…

— Мы всё равно тут уже час с лишним сидим. Пошли, выпьем там по коктейлю. — Чжунэ выглядел слегка перепугано и просил парня взглядом не делать этого. — Хватит сомневаться, пошли! Съешь свой баобинь* в другой раз.

Цепляясь за названное блюдо, и нерешительно отпуская его вилкой на тарелку, как бумажный кораблик в первое плавание по луже, студент медленно побрёл за Чонгуком.

— Ты камикадзе, честное слово.

— Я не собираюсь там детонировать и нападать на кого-либо. Я турист! Почему бы не зайти туда?

— Вот уж не знаю! Действительно, почему бы нет?! — едко проворчал Чжунэ, но отставал всего на шаг. У него был повод встретиться с Драконом — представить ему якобы новенького в их рядах, но ради такого Джиёна никогда прежде не отвлекали и специально не приглашали, да и сам Чжунэ не был настолько значительным, чтобы претендовать на общение с самим боссом в какой-то приватной обстановке, с глазу на глаз.

Молодые люди вышли из Карлтона и перешли дорогу. Не спеша, расслаблено, гуляючи. Первый этаж одной из построек, выходящий на теневую сторону, занимали торговые пассажи, второй — выставочные залы и брендовые бутики. Историческое место культивировало свою драгоценность, хвалясь галереей и музеем «по-домашнему», небольшим, но насыщенным, напоминающим об ушедших веках. Приезжие с Запада начинали чувствовать себя не просто отдыхающими, а теми британцами, кому принадлежал когда-то остров, по щелчку чьих пальцев всё делалось. Чонгук и Чжунэ промелькнули среди гуляющих и, задерживаясь тут и там, у витрин и фотографий начала двадцатого столетия, приближались к проходу во дворик, пересекая который попадаешь в центральную часть Раффлса, где располагался главный вестибюль, бильярдная и лонг-бар. Играла приятная музыка, в стиле американских двадцатых и тридцатых годов, такая, которая звучала с пластинок, из граммофонов. Пара путешественников из Сеула быстро преодолела газон и вошла в основную постройку, белоснежную под ярким солнцем, с такими же белоснежными рамами окон и мраморными просторными лестницами, белоснежными перилами и колоннами. Чёрно-белые, желтоватые гравюры на стенах чередовались листочками с рукописными текстами. Деловито скрестив руки на груди, Гук изучал их, хотя мысли его были далеки от неразборчивых букв на английском. Возле экспонатов висели таблички-пояснения: в Раффлс останавливался Киплинг, в Раффлс останавливался Сомерсет Моэм, в Раффлс останавливался Вертинский. Золотой знал только типа, что написал «Книгу джунглей», всё остальное ему ни о чём не сказало. Интересно, на Маугли он где-то тут вдохновился? В детстве Гук не верил в то, что ребёнка могут вырастить волки, но с возрастом, как ни странно, стал верить в разное, приобретая опыт столкновения с чудесами. Взять хотя бы его наставника, Лео. Он спокойно общался с тиграми и, пусть они его не воспитали, но всё-таки, имели право, пожалуй, считать своим. Всё-таки, в каждой сказке есть доля истины… Стоило подумать об этом, как очередная застеклённая рамка с газетной вырезкой сообщила, что сто двадцать лет тому назад, именно в этом отеле был убит последний тигр Сингапура, случайно забежавший в здание. Чонгуку сделалось не по себе, как ученику Тигриного лога. Не забежал ли в Раффлс ещё один тигр, которого вот-вот пристрелят? Не хотелось бы. Пусть лучше прикончат последнего дракона, у него определённо шкура ценнее, клыки волшебнее, чешуя чудотворнее.

Они с Чжунэ вышли из прохладной галереи в не менее прохладный холл, где вертелся портье в чалме, продолжая тематику внешних швейцаров. Справа, сквозь большие застеклённые арки, горел солнцем день, а прямо виднелся вход в бар, где можно было бы засесть, видя, кто входит и выходит из гостиницы. Гук, не меняя скорости и ничем не выказывая каких-либо задумок, шёл по спланированному маршруту, но Чжунэ вдруг придержал его за локоть.

— Опоздали, — шепнул он и, когда золотой на него покосился, дракон мимолётно кивнул на вход в лонг-бар. По бокам от него стояло четверо крепких парней, далёких от обмундирования служащих отеля. Чёрные майки и татуировки на плечах, до самых кистей рук, выдавали преступников. — Аяксы, — стараясь не шевелить губами, уточнил Чжунэ, и те, не слыша его, но всё равно приглядывая за панорамой перед собой, приметили взглядом «своего», а один из телохранителей махнул ладонью, здороваясь. Студент ответил тем же и, удерживая борзую и уверенную улыбку, отпустил локоть Чонгука: — Что уж теперь, пошли, подойдём.

Краткие рукопожатия закончились, как обычно, представлением золотого его вымышленным именем.

— А чего это вы здесь? — сыграл дурака Чжунэ. Ему ответил тот, что видимо был старшим из охраны, по имени Хенкон.

— Да у Джиёна встреча.

— В баре? А мы хотели выпить по коктейлю.

— Придётся подождать, — не дёргаясь, но преграждая своей фигурой путь, сообщил Хенкон.

— Важные переговоры? — понимающе покивал Чжунэ.

— Чёрт его знает, но просил, чтоб никто не беспокоил. — Сбоку послышались гулкие шаги по вылизанному полу из полированных до зеркального сияния плит, цокали каблуки мужских ботинок, и эхо скакало назад, туда, откуда шаги шли. Аяксы увидели кого-то и, кланяясь, расступились вправо и влево. Чонгук обернулся и, невольно отступая, уткнулся взглядом в высокого брюнета в серых брюках и рубашке цвета бордо.

— Добрый день, Сынхён, — поклонился Чжунэ перед ним. Золотой увидел, как бьётся пульс у парня на шее. Как он нервничает перед этими главарями! Итак, вот он какой, правая рука Джиёна? Мужчина лет тридцати пяти, с отсутствующим выражением лица, приближенного к классической красоте, замер перед охраной и двумя молодыми людьми. Густые чёрные волосы были зачёсаны назад, распадаясь сбоку на пробор. Брови молчаливо и чуть задумчиво подпирали две горизонтальные складки на лбу — след постоянной работы ума или переживаний.

— Не помню, как тебя зовут, — пробасил низкий баритон Сынхёна, — но и тебе доброго дня.

— Ку Чжунэ, — напомнил юноша, боясь даже поджать от обиды губы, что хотел сделать, но сдержался. Чонгук всё успел приметить, не специально, но по привычке придавая значение всему, впитывая, как насос, любые сведения, любые намёки, любые зацепки и признаки чего-либо.

— Ку Чжунэ, — с расстановкой повторил мужчина, не пытаясь вспомнить, а будто диктуя на невидимую кассету.

— Да, — зачем-то подтвердил студент, хотя его не спрашивали, правильно ли сказал имя Сынхён.

— Coup**… - ещё раз изрёк брюнет. — Peut-on entrer, monsieur Coup?*** — Чжунэ непонимающе, в поисках помощи посмотрел на предводителя Аяксов. Тот глазами велел отойти прочь с пути Чхве Сынхёна. Студент поспешил исполнить это, после чего мужчина плавно, элегантно и по слогам отчеканил: — Mer-ci-beau-coup****!

Но не успел он войти в бар, который так тщательно охранялся, не давая никому и взора бросить на Дракона, как в главные двери вошёл видный и привлекательный, моложавый мужчина, возможно ровесник Сынхёну, но выглядящий лет на пять свежее. Он был окружён несколькими стражами, хотя сам сохранял радушие и улыбку на лице. Чонгук увидел через застеклённые арки чёрные тонированные автомобили, привезшие этого человека.

— Сынхён! — поприветствовал он сингапурскую шишку.

— Никхун! — ответил вежливо тот, и приглашающим жестом указал за спины Аяксов. Те расступились ещё шире. — Ну, наконец-то, идём. Как раз уже должны были сделать слинги*****.

Чонгук воспользовался моментом и, когда двери открылись, чтобы впустить тайского принца с Чхве Сынхёном, впился глазами внутрь. В пустом помещении, куда пока никого не пускали, за одним столиком кто-то сидел, но мелькнула лишь рука с пальцами, на каждый из которых нанизали по тяжёлому, массивному кольцу. Эта рука держала тлеющую сигарету. Двери закрылись, стерев и самую узкую щёлку, в которой мог бы проглядываться образ заоблачных персон. Чжунэ толкнул Гука, призывая уходить прочь. Соглашаясь с тем, что ломиться никуда не стоит, а ждать у порога — бессмысленно, золотой поддался движению и, вместе с «компаньоном», ушёл за поворот. Там были и туалеты, и коридор куда-то в глубины гостиницы и ресторана. Отсюда и показался минуту назад Сынхён, прервав их беседу с Хенконом.

— Когда только Джиён успел прибыть сюда? — прошипел Чонгук, прижавшись к стенке.

— Когда угодно. Как видишь, он не играл марш и не выстраивал кавалькаду для встречи себя.

— Он что, ездит без охраны? Аяксы приезжают отдельно?

— Ну, видимо, так и есть. Он незаметно устраивается, и его там блокирует для безопасности отряд верных гвардейцев.

— Не дурно. Ты знал об этом? — прищурился Чонгук с недоверием.

— Откуда?! Ты думаешь, я вру тут и вожу тебя за нос?

— Да кто тебя знает… — пробормотал парень, мысля, как быть дальше?

— Я не враг Бобби, я не хочу, чтобы с ним что-то случилось.

— И с Бёль.

— Я в курсе.

— Что ж, без дела притаиться — не лучшее решение, пошли, ещё поболтаем с Хенконом?

— О чём с ним болтать?

— О том, где бывает Джиён, куда они его сопровождали. Они должны знать! Если они такие верные, то кто, кроме них, мог бы стеречь Элию где бы то ни было? — прошептал Чонгук впритык к Чжунэ. Ничего не говоря, тот согласился, обозначив это кивком, и они, делая вид, что ходили в уборную, беззаботно вернулись поболтать «обо всём на свете» с отборными хранителями Драконьего тела.

Речь шла обо всём и ни о чём. Аяксы и сами, утомлённые частым ожиданием и выполнением монотонных обязанностей, рады были перекинуться словцом с кем-нибудь. В отличие от Чжунэ и его друзей, выходцев из богатых семей, телохранители Джиёна были простыми парнями, и зарабатывали драками и предоставлением охранных услуг, они были сумасбродными, храбрыми, нагловатыми, равнодушными и не слишком умными — так их описал для себя Чонгук. Хенкон был не прочь покрасоваться, хвастая успехами в боях и тем, как где-то, кому-то, когда-то набил морду, но о поездках и перемещениях Джиёна говорил неохотно, а вернее, вообще толком не говорил. Чувствовалось, что за молчание доплачивают отдельно. Все истории были полны фраз из серии «вот были недавно кое-где», «однажды мотались кое-куда». Пускай не самый сообразительный малый, но как избежать прокола — заучил и ввёл в привычку, он не сообщал никакой конкретики своими рассказами. Гука это не утомляло, но давало понять, что время вновь тратится впустую.

— А ты новенький, да? — спросил его Хенкон.

— Да, он классно дерётся, — не видя этого ни разу, но повторяя за утверждениями самого Чонгука, заявил Чжунэ.

— Вот оно что! Стало быть, к нам пойдёшь, в Аяксы?

Золотой за мгновение успел представить, как это было бы легко, продолжить обман сейчас, устроиться телохранителем к Джиёну, оказаться в метре от него и пристрелить его, придушить, зарезать, избавить мир от этого преступника! Ему, с его скоростью, меткостью и реакцией, хватило бы секунды, дали бы возможность. Да, с ним самим после этого тоже разберутся, но зато какое дело будет сделано! Чонгук пожал плечами, отмахнувшись от мечтаний:

— Там видно будет, уж где пригожусь…

— А приезжайте завтра в яхт-клуб, а? — пригласил другой из Аяксов. — Выпьем там, пока мы будем ждать босса, познакомимся получше. Вдруг всё-таки к нам пойдёшь? Расскажешь о себе.

— Можно… а что, Джиён завтра будет в яхт-клубе? — уточнил Чонгук.

— Да, обещали всю неделю хорошую погоду, что редкость для ноября. Так его сразу поплавать потянуло.

— А там же и пляж рядом хороший, вроде? — поддержал планы Чжунэ. — С удовольствием бы тоже поплавал завтра, не на судне, конечно, а так, вручную. Решено, увидимся в яхт-клубе!

Двери за спинами Аяксов открылись и, заставив их разойтись, из бара вышел Никхун с кем-то из тех, кто прибыл с ним. Кельнер, появившийся следом, убедился, что в холле всё спокойно и распахнул двери на всю, демонстрируя, что теперь-то лонг-бар доступен для посетителей. Чонгук любопытно заглянул туда издали. Ни Дракона, ни Сынхёна внутри не было. Хенкон тоже это заметил и, без удивления, кивнул своим коллегам на выход.

— Дежурство закончено, погнали отсюда.

— А… — запнувшись, совладал с собой Чонгук. — А разве вы не должны были следить за Джиёном?

— Мы? За Джиёном? — Хенкон улыбнулся. — Это он тут за всем следит. Наше дело приехать и обезопасить, а доставкой и конвоированием мы не занимаемся.

Бравая четвёрка, с припрятанным под футболками, штанинами и поясами оружием, покинула Раффлс. Гук хотел пинать и лягать что-нибудь, понимая, что ничего не добился и вновь не приблизился к цели. Квон Джиён был в каких-то считанных метрах от него, но это ничего не дало, и об Элии, по-прежнему, ни слуху, ни духу. Чжунэ прав, в Сингапуре невозможно заниматься шпионажем, когда весь этот город будто работает на Дракона днём и ночью. Ужасное и некомфортное ощущение, как под лупой, микроскопом. Да, завтра можно отправиться в яхт-клуб и попытаться снова, но… Чжунэ неважный напарник, он хоть и не мешает, но не очень способствует, не потому, что не боится за Бёль и Бобби, а потому, что просто-напросто не умеет хитрить, прогибаться, льстить, пробиваться, быть настойчивым и досужим. Чжунэ уже дракон, он мог бы добиться встречи, хотя бы короткой беседы с шефом, но теряется, боится, волнуется и, опять же, не умеет ловчить. Перед Сынхёном его разве что в пот не бросило, каким же он становится при Джиёне?

Парни вернулись в номер Карлтона. Мыслей и идей не было, идти уже никуда не хотелось. Чжунэ позвонил Сынхун и позвал куда-то вечером, но тот, спросив о желаниях Чонгука, вынужден был отказаться. Какие дискотеки и танцы, если они не в состоянии разоблачить единственное, ради чего они здесь — местонахождение ведьмы! Проклятый Сингапур, где ты её прячешь? И ты ли? Чжунэ заказал из бара в номер бутылку вина, томясь скукой. Начав её распивать у окна, как какой-нибудь интеллигентный буржуа, он пробудил и в душе Гука приступ отчаяния. Взяв на столе бокал, золотой попросил и себе налить за компанию. Чокнувшись с угрюмыми лицами, они молча уставились на горизонт, каждый в своих раздумьях.

Час спустя пошла вторая бутылка. Язык Чжунэ немного развязался, он начал с очередных предположений о том, куда запихнули Элию, а потом, незаметно, и даже Чонгук не понял как, они перешли на разговоры о жизни.

— Я же не просто так переживаю за БиАя, — хмелея, доказывал молодой дракон, — у меня самого младшая сестра, не такая мелкая, как Бёль, но я тоже люблю её, и могу понять Ханбина. А ты? Вот ты в состоянии понять нас?

Гук сдержал глубокий вздох, вспомнив о своих младших братьях и сёстрах, которых не видел больше десяти лет, даже не помнил толком в лица. Где они? Чем занимаются сейчас? Кем стали? Живы ли отец и мать? Они не такие и старые, должно быть, отцу под шестьдесят, маме около пятидесяти.

— У меня есть близкие люди, — произнёс золотой, — и я могу вас понять. — Но перед глазами стояли Шуга, Ви, Чимин и другие монастырские братья, а не семья по крови.

Чжунэ поймал себя на том, что полез в слишком личное и, похоже, как в случае с признанием в убийстве, немного устыдился откровенности. Однако Гук не хотел, чтобы невольный сосед замкнулся и перестал быть с ним хотя бы в такой степени честным и раскованным. Поставив бокал на подоконник, Чонгук присел рядом с ним.

— Скажи мне вот что, друг мой. — Чжунэ дёрнул верхней губой, но, переборов отторжение, остановился на ироничном хмыканье. — Я заметил, что вы — драконы, совсем не разбираетесь в женщинах. Вы, такие крутые и деловые в остальном, словно меняетесь с ними ролями, когда соприкасаетесь. Они вас хватают и пользуют, а вы — тряпьё тряпьём…

— Никто меня не пользует!

— А как ещё это назвать? Лень — временное явление, я бы назвал вас иногда лентяями, но я вовсе не видел, чтобы хоть один из вас показал себя, как мужчина, и сделал бы первый шаг хоть к какой-нибудь девушке. Сынхун настолько ведомый, что за один вечер, как мячик для пинг-понга, только и успевает, что рикошетить от девицы к другой. Тэхёна захомутала и увезла какая-то напористая китаянка, Мино, будь уверен, скоро будет под каблуком своей «коллеги». А ты? Ты в состоянии только заплатить проституткам. Хороша же инициатива!

— Да на кой хрен надрываться?! Зачем тратить силы там, где этого не требуется? Ты разве не видишь, что девки с меня текут и визжат? Подмигнул — и она моя, какая ещё инициатива? Если ты неудачник, и с тобой такого не случается, вот и суетись, а мне это ненужно.

— Не все девушки прыгают в постель по мановению пальца.

— Ой, а какие не прыгают?

— Лучшие.

— Это что за лучшие такие? Я же тебе объяснял, что в кровати — всё одинаково…

— Жизнь не ограничивается границами кровати.

— А зачем мне тёлки вне её границ?

Чонгук забил бы на попытки образумить парня, если бы не выпил. В нём проснулся генератор нравоучений, ему хотелось делиться своим мировоззрением, своими принципами, ему хотелось показать Чжунэ, что на земле всё куда интереснее и светлее. В Гуке даже симпатия к этому студенту затеплилась, не совсем ведь потерянный тип.

— В первую очередь, почему непременно «тёлки»? У тебя язык не поворачивается произнести «девушки»? Это что, врождённый дефект речи?

— Иди на хрен, — сразу же огрызнулся Чжунэ.

— Я же не в обиду, я пытаюсь понять, почему ты так уничижительно их называешь? У тебя есть мама, есть сестра — они тоже женщины! Почему же остальные — тёлки? Тебя что, отвергла или бросила какая?

— Меня?! — поднял высоко брови дракон и захохотал. — Ещё что придумаешь, сказочник? Как меня бросят, если я ни с кем не встречаюсь, как меня отвергнут, если я ни к кому не подкатываю?

— А почему ты этого не делаешь?

— Я же объяснял, что нет смысла, потому что…

— Они лезут сами, первые, да-да, я слышал и запомнил. Но разве когда ты приходишь в магазин, ты покупаешь то, что тебе положат в корзину, или всё-таки то, чего тебе захочется? Вот захотел ты есть. Пришёл в супермаркет. Что ты терпеть не можешь есть?

— Ну, кабачки, допустим.

— Хорошо. И вот, тебе кладут кабачки. Ты пойдёшь домой и будешь их есть? Или выложишь и возьмёшь то, что любишь?

— Я же тебе говорил, что совсем стрёмных тёлок отшиваю.

— Девушек.

— Да какая к чёрту разница?! Все вокруг говорят «тёлки», БиАй, Чжинхван, Бобби!

— А-а, так ты просто повторяешь? Своего мнения у тебя нет? — Чжунэ закатил глаза и скрестил руки на груди. — Ладно, вернёмся к аналогии с едой. Допустим, совсем стрёмные кабачки ты выложил. Но неужели в остальном тебе всё равно, чем питаться?

— Я всегда хожу в рестораны и заказываю лучшее. Я люблю вкусно есть.

— Что ж ебёшь-то ты что попало?! — всплеснул руками Чонгук.

— Да как девушки связаны с едой?! — воскликнул Чжунэ и надулся, разозлившись, после того, как услышал себя со стороны. Он всё-таки автоматически исправился на «девушки».

— Напрямую, — сдержал победную усмешку золотой. — Человек во всём в жизни должен придерживаться одинаковых правил, иначе это пустая декорация, что ты питаешься дорогущими блюдами в ресторане. А на деле ты — неразборчивый баран. И толку от модной одежды на плечах и жопе, если к телу прикладывать дешёвых шлюх, которые вчера под стариком-олигархом, завтра под каким-нибудь миллионером-извращенцем. И в промежутке ты!

— Я хочу виски со льдом, — оборвал разборки Чжунэ, подняв трубку гостиничного телефона. — Сколько порций заказывать? Одну или две?

— Возьми бутылку, на всякий случай, — попросил Чонгук.

Уже стемнело, и они, неплохо набравшиеся, лежали без света, уставившись в потолок, каждый на своей постели, разделяемые проходом с тумбочкой.

— Вернёмся к девушкам, — чётко и звонко сказал золотой, нарушив тишину. Они обсудили и футбол, и бокс, и фильмы, и даже отношение к глобализации и терроризму, после чего взяли перерыв. И вот, он кончился.

— Опять ты за своё!

— Я понял, наконец. Ты боишься быть отвергнутым, поэтому ни к кому сам не подкатываешь.

— Ничего я не боюсь!

— Боишься. Твоя репутация красавца держится на том, что ты потребляешь только изначально согласное. А если попытаешься проверить среди других, то обнаружишь, что там не производишь привычного эффекта. И это тебя страшит. Ты очень неуверенный в глубине души, и отказ тебя травмирует.

— Хватит бредить, я адекватный и понимаю, что всем мил не будешь.

— Но убеждаться в этом не хочется?

— А тебе не приходило в голову, что можно прийти в супермаркет, и понять, что абсолютно без разницы, что есть? Лишь бы не гадость какую-нибудь, а так — всё равно.

Чонгук услышал возвращение своей же метафоры и, изумившись, перевернулся на бок.

— Я думал, что такое бывает только в состоянии крайнего голода, но тебе оно явно незнакомо.

— Нет, представь себе, бывают люди, у которых просто нет любимой пищи.

— Потому что ты запросто её получаешь, сразу готовую, сделанную кем-то другим. А если бы ты научился готовить сам, и познал разницу между быстрым и долгим приготовлением…

— Ну, начинается, теперь я ещё в повара должен податься?

— Я всё ещё намекаю на то, что нужно самому добиваться девушек…

— Да понял я! Не дебил. Твоими же аллегориями с тобой говорю. Умник, блин, — проворчал Чжунэ. Полежав без слов, он негромко задал вопрос: — А у самого-то есть любимая? Еда.

— Нет. Мне не по статусу любить… еду. Вдруг кто другой сожрёт?

— И что же… голодаешь?

— Ну… регулярно пощусь.

— Не приветствую воздержание в чём-либо. Жизнь одна, если ограничивать себя в ней, то когда же наслаждаться и пробовать все радости?

— Если жить в радостях — они станут буднями. После воздержания всегда всё ярче, интереснее, вкуснее. Лучше реже, да лучше, чем чаще, да хуже.

— А я всё жду, что ты сейчас Хайяма вспомнишь с его «лучше быть голодным, чем что попало есть».

— Ты читал Хайяма?

— Представь! Я не такой простофиля, как ты думаешь.

— Я не думаю, что ты простофиля, но мне кажется, что ты мог бы быть лучше, чем есть.

— Для кого и чего? Чонвон, у меня обеспеченная жизнь, есть друзья, есть деньги, есть секс. Для чего мне становиться лучше?

— Для самого себя.

— Я сам себя устраиваю.

— И ты абсолютно счастлив? — Чонгук ждал, что Чжунэ в очередной раз наспех что-нибудь ляпнет, пошлёт, обзовётся, ответит вопросом же, но повисла новая тишина. Дракон не нарушал её так долго, что оба почти забыли, на чём застопорился диалог.

— Слушай, — надумал Чжунэ заговорить, так и не дав ответа, — а ведь трус-то ты, а не я. Это ты не хочешь иметь любимую еду, потому что страшишься бояться за неё.

— Возможно, — не стал спорить Чонгук. — Но я хотя бы способен отпустить страх и окунуться в это, просто не даю себе это сделать, а ты… мне кажется, что ты и не мог бы полюбить, добиваться, добиться…

— Я? Не мог бы? Пф! — хмыкнул Чжунэ, завертевшись в темноте. — Была бы достойная кандидатура…

— Трудно заметить достойную, когда ты их вообще не рассматриваешь.

— Не рассматриваю — это не значит, что в упор не вижу.

— Так что, какая-то на примете всё-таки есть?

— Ну нет, так, иногда попадаются привлекательные, такие, вдувательные, знаешь.

— Но они не подходят первыми, и ты не шевелишься?

— Ну да.

— Лень?

— Имидж.

— А-а, ясно. Святое, — с сарказмом поддел Чонгук. — Имидж зажравшегося козла, конечно, именно то, над чем стоит трястись. А то ещё примут за нормального парня…

— Кому нужны нормальные парни? Все тёлки хотят козлов, Вон, скажи, что не считаешь так?

— Считаю. Да, ты прав. Тёлки хотят козлов, Чжунэ. А девушки — нормальных парней. Теперь пазл сошёлся, спасибо.

— Пошёл ты!

— И тебе сладких снов, — пожелал Чонгук, переворачиваясь на другой бок. Что за дуралей! Вроде есть зерно здравомыслия в мозгах, но используется странно, перемалываясь в гордыню и эгоизм. Однако, ради друга Чжунэ пошёл на сделку с совестью, на убийство, приехал сюда, рискуя собой. Ради близких он на многое готов, забывая и о трусости, и о гордости. Его можно было бы переманить на сторону добра — золотых, только тут печеньками не обойдёшься, нужно что-то весомое. Найти бы ему девушку хорошую, такую, которая бы крышу ему сорвала, но при этом была бы порядочная, умная, справедливая. Да где такую взять? Нашлась бы такая, Чонгук бы сам влюбился, пожалуй, а то хорошие-то попадаются, а вот такая, чтобы крышу снесло — нет.

Рядом слышалось похрапывание, и Гук сам задрёмывал, но неудовлетворение от очередного прожитого дня мешало спать, несмотря на выпитое. Нервы не расслабились, разум отказывался отдыхать. Всё в голове рубилось мелко в какой-то салат: драконы, Сингапур, Элия, девушки, зло, добро, Аяксы, ложь, правда, Джиён, Сынхён, золотые, бесконечное море вокруг, пальмы, вино, дискотеки, Сынхун и Сынюн, Раффлс, «Убежище»… Чонгук сел, дотянувшись до пульта от кондиционера и добавив прохлады. Налив себе воды в бокал, который забыл помыть перед сном от виски, парень подошёл к окну. За ним простирался город-государство, весь в огнях, миллионы фонарей и лампочек, ночная суета, пьянки, гулянки, приезжие, уезжающие, шумные тротуары с компаниями, идеальные дороги, набережные в иллюминации и вывесках своих круглосуточных заведений. И только Сингапурский пролив, чёрный и безучастный, бездушный, глубокий и пугающий, как сам Дракон. Чонгук замер, озарённый. Пролив! Джиён… завтра… не только завтра, но и регулярно плавает на своей яхте. Яхта! Она выходит в пролив. Аяксы всегда остаются на берегу и стерегут его тут. А в проливе нет камер, нет слежки, ничего нет, никаких свидетелей и любопытных, там, отплывая на приличное расстояние, можно делать что угодно, с кем угодно, прятать кого угодно. Как он сразу не подумал об этом! Чонгук вмиг протрезвел, хотя и не пьянел до той степени, до какой набрался Чжунэ. Поднесясь к выключателю, он зажёг свет. Спящий некоторое время не реагировал, но потом, заворочавшись, недовольно пожаловался:

— Что случилось? Погаси!

— Погашу, чуть позже. — Чонгук набрал в мобильном интернете поиск карты Сингапура и, когда она, интерактивная, загрузилась, с предвкушением победы углубился в изучение акватории этого государства.

____________________________

Примечания:

* жареные побеги бамбука, завёрнутые в блинчики

**coup — удар, толчок, пинок (франц. яз.), произносится как «ку».

***разрешите войти, месье Удар? (франц. яз.)

**** мerci beaucoup — спасибо большое (франц. яз.), но если произносить членораздельно, как это сделал Сынхён, то получится игра слов «спасибо, красивый (beau) удар (coup)», или же "спасибо, красивый Ку"

***** Сингапурский слинг — легендарный коктейль, рецепт которого изобрёл именно бармен Раффлс-отеля примерно в 1910–1915 гг.

Сгустившиеся тучи

Почти до самого рассвета, отходя, чтобы умыться, натирая краснеющие от усталости и напряжения глаза, Чонгук штудировал многочисленные сайты и ссылки, подыскивая подходящее для укрывания Элии место. На яхте плавают туда, куда не приведёт дорога. Остров. Это несомненно один из островов Сингапура, но соответствующий запрос выдал список в пятьдесят наименований, плюс примерно десять искусственных земляных насыпей. Крупные и связанные мостами острова золотой отсёк и, перелопатив такой массив информации, какой не исследовал за весь последний год, определился и вывел некую формулу, по которой отобрал подходящие клочки суши. Конечно, ничего не мешало Джиёну спрятать Элию в какой-нибудь подвал чего-нибудь отвратительного, вроде нижнего борделя (ещё не видя его, Чонгук предполагал, что место не радует глаз находящихся там), но начиная примерно угадывать характер Дракона, пронаблюдав ту руку в перстнях, держащую сигарету, парень не поставил бы на то, что Джиён станет помещать кого-либо, кто ему нужен и к кому приходится ездить туда, где ему неприятно было бы находиться самому. Даже если это пятиминутные встречи, королю маленького государства захочется эстетического комфорта и лазурного пляжа в обозреваемой близости, а не потных портовых грузчиков и заводских труб среди запаха нефти и промасленных танкеров. Поэтому большинство искусственных островов отмелось сразу, они предназначались для промышленных нужд, максимум, для нелегальной торговли.

Одними из недалеко раскинувшихся подозреваемых были Пулау Ханту. Как догадался Чонгук, «пулау» на каком-то местном наречии значит «остров», потому что все они назывались какими-либо пулау. «Ханту» переводилось как «призрак». Их было два нежилых островка, побольше и поменьше, спутниковая съёмка на карте позволяла увидеть только беседку на одном из них, остальное — каёмка песчаного пляжа, кроны тропических деревьев и мелкие причальчики. Где бы там держать Элию? Среди пальм и кустарника, как обезьянку? Нет, вряд ли. Далее шли крошечный остров Скрипки без единой постройки, и Пулау Сатуму — остров Одного Дерева, правда, вместо одного дерева на нём был маяк, и ещё какие-то служебные помещения, заставляющие предполагать обитаемость и чьё-то постоянное пребывание там. Кто-то же маяк обслуживает? По этому же принципу подходил и Педра Бранка — самый удалённый остров Сингапура, принадлежащий ему, но расположившийся ближе к Малайзии. На нём высился маяк, буквально из морских волн, на камнях, снабжённый вышкой с приёмниками сигнала; у основания функционирующие помещения без окон, тоже всё выглядит подозрительно. Ещё были острова Сестёр и Текукор, совсем близкий к Сентозе, но они сплошь поросли зеленью, и на них какое-либо неприметное бунгало можно было только додумывать и воображать, а вот острова с маяками, всё-таки, интуитивно выбивались из общего ряда, имели что-то в себе такое, что обосновывало выбор именно одного из них. «В любом случае, в первую очередь нужно обыскать их. Сдают ли здесь в аренду катера? Я не умею их водить, а Чжунэ?» — у Чонгука было много вопросов, ответы на которые он не мог получить сразу же, да и ни к чему была спешка, среди ночи никто не сорвётся искать судёнышко, чтобы плыть к маякам, даже если это было бы куда удобнее, стремиться на свет мощного прожектора, а не приглядываться днём к бледному силуэту сигнальной башни. Уговорив себя остановиться, золотой отложил телефон и, снова заведя будильник, откинулся на подушку для короткого сна.

Звонок мелодии потревожил Чонгука и он, вместе с тем, ощутил чрезмерный холодок. Приоткрыв один глаз, он обнаружил поддувающий кондиционер, на котором убавил градусов ночью. Нащупав пульт, молодой человек отключил его и зябко замотался в одеяло. Вчера он был бодрее, чем сегодня, но пить никто не заставлял, и винить нужно только себя. Чжунэ на соседней кровати стал пробуждаться, шевелясь. В оконной раме виднелось серое небо, не предвещающее ничего благоприятного для прогулок.

— Ну вот, — зевая, потянулся золотой, — а твои Аяксы говорили, что на всю неделю передали хорошую погоду!

— Они ж не сами это придумали, — пробормотал юноша, приподнимая над подушкой помятое лицо и морщась. Неуложенные пряди волос совсем его не портили, для чего же прикладывалось столько усилий, чтобы выглядеть иначе? В том возрасте, каком находились невольные напарники, минимальная опрятность часто создавала большее обаяние, чем холёность, порождающая дистанцию и преграждающая подступы к вылизанной персоне. «А может этого Чжунэ и добивался? Не привлекать девчонок, а заставлять их хоть немного притормаживать, прежде чем попытаться на нём повиснуть?» — Тут погода всегда переменчивая, дожди налетают внезапно и непредсказуемо. Который час?

— Девять. Начало десятого. Собираемся в яхт-клуб?

— Погоди, Джиён мог передумать. Если тут тёмное небо, то в проливе, наверное, вообще всё дрянь. Сейчас позвоню Хенкону, у меня, кажется, был его номер где-то.

Пока дракон ковырялся в именах контактов своего айфона, Чонгук поднялся и, потирая плечи, подошёл к окну. Тучи клубились на горизонте, там, где он ночью всматривался в черноту водных просторов, скорее предполагаемых, чем различимых. Отведя взгляд в противоположную сторону, парень увидел свет и чистую голубизну небес, с редкими белыми облаками, не загораживающими солнце. Какой интересный контраст, в самом деле, непредсказуемая погода. Над Джохорским проливом, на севере, ясно и пригоже, а над Сингапурским, на юге, пасмурно и смахивает на бурю. Чонгук ещё раз посмотрел в обе стороны. Чжунэ за его спиной дозвонился и, перекинувшись парой фраз и положив трубку, обратился к золотому:

— Так и думал, они уже не уверены, что поедут в яхт-клуб, Джиён, видимо, не любитель прыгать по волнам на своей яхте. Да и кто знает, вдруг шторм начнётся?

— Это Элия, — сказал Чонгук.

— Что?

— Элия испортила погоду.

— Ты ещё не протрезвел? Иди, похмелись, дружок.

— Я серьёзно тебе говорю, подойди сюда! — Поскольку Чжунэ ленился выбираться из кровати, Чонгук повернулся и настойчивее поманил его ладонью. — Да подойди же! Смотри!

Студент нехотя опустил ноги и, шаркая гостиничными тапочками, приблизился к подоконнику, наклонившись к стеклу. Теперь и он увидел то, что заметил золотой: два совершенно разных горизонта, таких отличающихся друг от друга, словно сделанные в программе для обработки фотографий.

— Ничего себе… Круто!

— А я о чём!

— А тебе не приходило в голову, что это циклон идёт?

— Приходило, только я посмотрел на направление ветра. Видишь? Хотя бы по деревьям видно, что он дует к тучам, но они стоят на месте, тогда как облака на юге плавно летят себе, куда им надо. Не странно ли?

Чжунэ внимательно последил за указанными приметами и, отвернувшись от окна к Чонгуку, небрежно прыснул смешком:

— Хочешь заставить меня поверить в вашу ведьму? Прекрати, природа полна чудес и без человеческого вмешательства. Сверху одни воздушные потоки, внизу другие, я не совсем двоечник, или ты думаешь, что если я спокойно прогуливаю университет, то полный дурак?

— Нельзя настолько отрицать очевидное! Я и сам удивлён всему этому, но… не разум, а сердце подсказывает, что Элия взволновала море, чтобы Джиён к ней не приплывал сегодня. А она где-то там, я уверен!

— В море? — нахмурил брови Чжунэ, пропустивший ночное открытие.

— На одном из островов.

— С чего ты взял?

— Логически домыслил.

— А если ошибся?

— Точно я знать не могу, но это не мешает проверить мою догадку. Всё равно же других идей нет. — Чонгук отошёл от окна и сел на постель. — Где-нибудь можно взять лодку напрокат?

— Вёсельную? — ухмыльнулся Чжунэ.

— Хуёсельную! — не выдержал Чонгук, переняв нецензурные манеры у своего товарища последних трёх дней. Вообще-то он сам не любил материться, но раз тут это нормально, то как ещё разговаривать с людьми, как не на их языке? — Моторную, само собой. Или ты сам будешь грести.

— То грести, то огребать — я тебе в слуги не нанимался, согласился показать, что тут как, и выступить в роли прикрытия.

— Так есть тут прокат каких-нибудь катеров или нет?

— Не знаю я! Никогда не пытался самостоятельно поплавать, мы только компанией на яхте катались. А ты водить морские судна умеешь?

— Нет, а ты?

— Катамаран, — расплылся Чжунэ.

— Очень смешно. Что ж, если нужда заставит, будем крутить педали, а пока — поехали на побережье, посмотрим, что там имеется из необходимого.

— На побережье, в такую погоду? А ждать сообщения от Хенкона о Джиёне не будем?

— Бог с ним, всё равно к нему не подберёмся, это я уже усвоил. Нам нужно разведать насчёт транспорта.

Пляжи опустели, на них кое-где виднелись только служащие, собирающие и уносящие шезлонги, или дежурные спасатели, курсирующие тот или иной отрезок песчаной отмели. Накрапывал мелкий, но очень неприятный дождь, ветер налетал порывами, натягивая на телах Чонгука и Чжунэ футболки. Нестерпимо холодно не стало, но никакой радости бродить в таких условиях не было. Пока они ехали на такси в эту сторону, Хенкон всё-таки прислал оповещение о том, что Джиён не приедет в яхт-клуб. Чонгук надеялся, что это успокоит Элию и поднимающийся шторм, но не тут-то было, и золотому пришлось признать, что, возможно, он мнил лишнее и принимал упрощающую сказку за действительность. Сверхспособности Элии могли бы объяснять многое, но не стоило, всё же, полагаться исключительно на них.

На нескольких причалах можно было нанять яхты вместе с капитаном, да только капитан, как лишний свидетель, был Чонгуку ни к чему. Он едва не пошутил, что Чжунэ, конечно, мог бы убрать его после, но не стал этого делать, помня, как тяжело переживал своё первое преступление студент. Один морской клуб за деньги сдавал яхты в аренду, но при предъявлении удостоверения о вождении — морского, естественно, выдававшегося по окончанию специальных курсов. Таковых у них не было, а заказать поддельные через своих ребят в Сеуле — придётся ждать столько, сколько он не планировал находиться в Сингапуре. Частные лица, которые владели катерами и занимались на них чем-либо: перевозками, доставками, обслуживанием более крупных кораблей, не доверили бы незнакомцам своё имущество, разве что под залог полной стоимости сдаваемого на поруку «корыта», которым окрестил всё покачивающееся на бушующих волнах дракон, не без причин упрекая хозяев в заламывании цен. Чжунэ отвёл Чонгука в сторонку и, после того как заявил, что не собирается оплачивать подобные капризы парня, напомнил, что в Сингапуре никогда нельзя знать, кто из людей работает на Квон Джиёна, поэтому договариваться с кем-либо о чём-то сомнительном — дело опасное и ненадёжное. И чем бесчестнее и продажнее будет тот, на кого они нарвутся, тем скорее он согласится на сделку, а это и будет подтверждать, что он наверняка бандит, и, не ровен час, доложит всё по слаженной цепочке на самый верх, и появятся серьёзные и устрашающие дяди с тем, чтобы разобраться, куда это так намыливались два отдыхающих, что непременно хотели поплавать вдвоём по водной глади? В неизвестном направлении.

— И что нам теперь делать? — уперев руки по бокам, повыше бёдер, щурился Чонгук на ветру, швыряющем ему изморось в глаза. Влажные волосы прилипали ко лбу и развевались над ушами. Чжунэ тоже не спасло то количество геля, которое он вылил себе на голову. Беспорядок на ней образовался тот самый, с каким он проснулся.

— Тут точно нечего, только мокнуть и выглядеть, как два идиота.

— Хорошо, поехали отсюда, но куда? Есть рациональные предложения и полезные, а не бестолковые варианты?

— Иногда не знаешь, что окажется полезным, пробовать надо всякое. — Чжунэ посмотрел на время. Они промотались по береговой линии три с лишним часа! И это не дало никакого результата. — Пора бы пообедать, и обсохнуть где-нибудь. Сынхун вчера звал тусоваться, но можно с ним сегодня куда-нибудь забуровиться.

— Мне порядочно поднадоели эти бесцельные гулянки. — Чонгук всё это время, кусая нижнюю губу, рисовал перед мысленным взором виртуальную карту, ожидая знака свыше, озарения, как ночью, чтобы щёлкнуло, и он бы точно понял, где именно Элия, но вместо этого одна карта сменилась другой, той, что была на стене в доме Сынюна. На ней были отмечены всякие точки, указывающие неизвестно что. Если Сынюн отвечает за растаможку и контрабанду, то у него указаны места, где активно диффузирует вся эта теневая экономика, и, скорее всего, если на каком-то острове стоит отметка, то там не может быть ведьмы, иначе её заметили бы ненужные люди, а в Сингапуре никто, даже начальник охраны Джиёна — Тэян, не знает, где находится Элия. На эту карту надо было бы взглянуть ещё разок. — А поехали к Сынюну? Это будет не очень навязчиво с нашей стороны?

— Придурок, — хмыкнул Чжунэ, набрав пароль на телефоне, чтобы войти в список контактов. — Драконы так не разговаривают. «Не очень ли навязчиво»! Палишься, как первоклассник. Драконы всегда делают то, что хотят.

— Что ж вы, и друг с другом не считаетесь?

— Считаться и лебезить, как жалкий прищепенец — не одно и то же.

— Быть вежливым и лебезить — тоже разное. Ты знаешь, что такое вежливость? — Они шли подальше от причала, Чжунэ держал трубку у уха и, когда приготовился едко ответить Чонгуку, ему поднял Сынюн:

— Алло?

— Привет, ты у себя?

— В конторе.

— Блин, а то мы тут с Воном шлялись, продрогли и думали заскочить, выпить по рюмочке.

— А вы уже близко? Я, в принципе, могу через полчаса быть дома, дела сейчас закончу.

— О, отлично, мы ещё такси не вызывали, так что, будем одновременно с тобой, наверное.

— Тогда до встречи!

— Ага, — Чжунэ закончил разговор и повернулся к Гуку: — На чём мы закончили?

— На отсутствии у тебя воспитания.

— А я думал, на присутствии у тебя лишних комплексов. Понимаешь, когда прививают лишнюю стеснительность и нерешительность — это плохо, не помогает в жизни. Разве что девушкам цену себе набивать. — Золотой опустил лицо, чтобы не светить улыбкой. Уроки лексики и грамматики даром не проходят. Но слова Чжунэ напомнили ему о поведении Бобби два с лишним года назад, и улыбка сошла сама. Да, Эвр был нагл, напорист и не спрашивал никого и ни о чём, и даже Элия купилась на это, ей, невинной и глупенькой девчонке, понравился такой тип.

— В жизни помогать друг другу должны люди, а не ты сам хапать всё, что приглянулось, не считаясь ни с кем.

— И много людей тебе вот так помогало?

— Мне? Да, много. И я многим помогал. И ты сейчас помогаешь Бобби и БиАю, и не надо делать вид, что все вокруг эгоисты и мрази, когда ты отлично знаешь, что это не так.

Чжунэ замолчал и, встав под козырёк кафе, стал дожидаться такси.

Сынюна пришлось ждать под дверью не меньше пятнадцати минут. Уехав на север государства, молодые люди попали в лучшую погоду и, хотя тучи немного оттянулись и сюда, дождя не было, что однако не помогало сохнуть в тропической влажности. Чонгук посматривал на небо и продолжал разгадывать загадку, причастна Элия к тому, что Джиён не вышел в плавание, или не причастна?

Появившийся владелец особняка запустил знакомых внутрь и, выдав им по полотенцу, достал три стакана и коньяк.

— Ну что, по глотку?

— Хоть по десять, — вытирался Чжунэ, но гель с волос не спешил сходить, и укладываться уже отказывался. — Чёрт, можно у тебя душ принять? Не день, а какая-то задница!

— Что ж вас понесло в такую погоду на пляж? — протянул Сынюн стакан Чонгуку, спрашивая Чжунэ в спину.

— Так, было достаточно солнечно, когда мы выходили, — перехватил право отвечать золотой.

— Да, когда я выезжал на работу — было более-менее, — согласился руководитель таможенного отдела.

— Переменчивая погода свойственна этой климатической зоне, — употребил довод Чжунэ Чонгук, когда тот ушёлмыться.

— Совершенно верно. Умеешь пользоваться кофеваркой? Я пока пойду, переоденусь…

— О, нет, не люблю трогать чужие вещи. Лучше подожду тебя, потопчусь… не против? — парень специально сделал движение прочь из кухни, намекая, что будет ходить по дому. Сынюн пожал плечами:

— Пожалуйста, располагайся.

С видом знатока живописи, который уже принимал прошлым днём в Раффлс-отеле, Чонгук медленно и безучастно стал расхаживать сначала по первому, а потом и по второму этажу. Останавливаясь у висящих картинок и фотографий, стоящих на полках статуэток и книг, он даже не попивал, а мочил губы коньяком, показно томясь от тоски. На втором этаже был открытый балкон, с которого можно было любоваться на пролив. Постояв на нём, Чонгук неторопливо достиг конца своего задуманного маршрута. Карта висела там же, где он её запомнил, а вот отметки на ней — кто их знает? Может, так же расположены, может, переместились, он в прошлый раз не придал значения их положению. Но глаза знали, что искали: два острова с маяками. Они крошечные, пришлось подойти впритык, чтобы разглядеть надписи. Да, Пулау Сатуму, на нём пришпилена булавка с зелёной головкой, а Педра Бранка… Чонгук не вёл по карте пальцем, но взором прочертил своеобразную линию. Вот и Педра Бранка, и на ней никаких отметин нет.

Позади послышалось шуршание и Чонгук, обернувшись, обнаружил переодевшегося в домашнее Сынюна.

— Скучаешь?

— Вас жду в компанию. Чжунэ ещё не вылез?

— Нет.

— Он подолгу моется, это наказание какое-то. Он всё подолгу делает! — по-товарищески пожалился Чонгук.

— Вы с ним давно дружите?

— Чуть больше года, — сообщил заранее обговорённое и заученное золотой.

— В университете познакомились? — Эту информацию легко проверить, никакой Чонвон там не учился и не учится, поэтому была придумана другая история.

— Нет, через Бобби… — Гук изобразил скорбь и огорчение по невосполнимой утрате. — Мы с Чживоном вместе занимались борьбой в центре боевых искусств, и он меня свёл со своими приятелями.

— Ну, Бобби драконом не был, — повёл плечами Сынюн, словно объяснял, почему не поддерживает печали и страдания по якобы погибшему наёмнику. — А тебя что к нам потянуло?

— Да как-то за компанию, я с пацанами тесно сошёлся, и подумал, почему бы нет?

— Это всё-таки не сторожем вахтенным методом наняться, — пошутил Сынюн. — Здесь не Юньнань, не Хэнань, не Запад, где шестёрки выполняют грязную рутинную работу и, если им надоедает, то могут отойти от дел, или перенаняться. В серьёзных кланах нужно серьёзно обдумывать своё в них участие, и решать раз и навсегда, с кем ты и за кого.

Чонгук не комментировал, внимательно слушая Сынюна. Тот, в свою очередь, неприкрыто и с лёгкой, загадочной улыбкой смотрел в глаза собеседнику.

— Джиён сразу, минуты за две-три определяет, кто к нему приходит с поклоном, а кто с камнем за пазухой. Я так не умею, опыта не хватает, мозгов… Я могу только выдвигать гипотезы. Или стучать Джиёну на подозрительные явления. — Сынюн подошёл к Чонгуку очень близко и понизил голос: — Но иногда не стучу, потому что боюсь беспокоить босса напрасно. Не стоит будить Дракона без причин, правда? В гневе он страшен. А в случае беспочвенной паники быть наказанным тому, кто её поднял.

— Да, я слышал о мудрости и суровости Джиёна, — выдержав взгляд, спокойно и беспечно сказал Чонгук.

— Ты с ним уже встречался?

— Нет, но очень хотел. Знакомство с ним — как посещение достопримечательности, должно быть, подарит эмоции и незабываемые впечатления с воспоминаниями.

— Не то слово! — Сынюн положил ладонь на грудь Чонгука и мягко похлопал. — Я тебя могу ему представить, если хочешь. Но в другой раз, в другой твой приезд, ладно? А до этого подумай о том, хочешь ли связать свою жизнь с драконами и окончательно ли твоё решение. Хорошо подумай. Подальше отсюда. Большое видится на расстоянии.

— Да вроде думал уже… — попытался включить дурака Чонгук, понимая намёки Сынюна и то, что руководитель таможни что-то заметил, или угадал, или узнал?! Откуда эти коварные и проницательные рассуждения? Не зря говорили о том, что этот человек умён, очень умён!

Их беседу спас Чжунэ, появившийся в проходе и потряхивающий вымытой головой.

— Вот вы где! Сингапуром любуетесь? — кивнул он на карту. — Это лучше делать живьём, выходя на улицу! Там, кстати, солнце засияло. Надо позвонить Сынхуну и узнать, где он и что творит. Но сначала идёмте, выпьем.

Чонгук выдохнул и, покосившись прощально на карту, решил, что притихнуть и заползти в ракушку от замечаний Сынюна — это признать свою лживость и враждебность, поэтому лучше вести себя, как и раньше. Он спросил:

— А что булавки означают?

— А это места, где зарыл клад Джиён, — засмеялся Сынюн. Слишком много было булавок на каждый квадратный сантиметр возле берегов. — Драконье золото.

— А разные цвета — это разная проба? — улыбнулся Чонгук.

— Нет, разные цвета — это разные цвета, и ничего больше. Набор с такими булавками первым попался мне под руку в канцелярском магазине.

— Вот видишь? — напустился на Чонгука Чжунэ. — Все берут то, что первым попадается под руку, и ничего в этом страшного нет. А ты мне «кабачки, кабачки»!

Последние попытки

Обед в интеллигентном обществе Сынюна после подобных речей не мог стать непринуждённым и способствующим пищеварению. Всё, чем пытался занимать себя Чонгук — это не замирать и не коситься на хозяина дома, чтобы выглядеть непосредственно, раскованно. Если в Сынюне и закопошились какие-то подозрения, то нельзя давать им укореняться. К чему были слова о том, что он может доложить о чём-либо Джиёну? А иногда и не станет этого делать. При каких условиях? Если даже этот молодой человек достаточно прозорлив, чтобы отличать типичную бандитскую сущность от инородной, то что говорить о самом Квон Джиёне, слывущим аватарой* дьявола на Земле? Может быть, судьба пока милосердна, что отвела Чонгука от встречи с ним?

Когда допивался крепкий и ароматный кофе, идеально подошедший к завершению промозглой прогулки вдоль пролива, Сынюн, вспомнив о том, что давно не болтал с Чжинхваном — одним из сеульских драконов, — похлопал себя по карманам, заметил, что забыл мобильный в спальне и попросил, дабы не бегать, Чонгука набрать их общего товарища. В один момент золотой умудрился придумать историю о том, что у него разрядился или сломался от влажности телефон, поэтому он перевёл стрелки на Чжунэ. Всё прозвучало естественно и уверенно, но когда Сынюн спрашивал в айфон Ку Чжунэ о делах Чжинхвана, глаза его не то с укоризной, не то с лукавой угрозой улыбались Чонгуку. Чёрт! Как можно было не забить все номера сеульской хулиганской компании в контакты? Это же так логично, что если он один из них и они проводят вместе время, то у Гука все их координаты имеются. Прокол, ошибка, не фатальная, но весомая. И она усугубляла коварное настроение Сынюна, вместе с благодушием излучавшего назревающую отстранённость. Стало ли у него причиной больше доложить Джиёну? Совет «подумать на расстоянии» уже не казался безосновательным. Золотому становилось всё яснее, что из Сингапура надо уезжать побыстрее, если дело с Элией всё равно не движется. Пока ещё он хотя бы не выдал цель своего здесь нахождения, поэтому может продолжить поиск, но недолго.

Вернувшись в гостиницу, Чжунэ опять ушёл укладывать волосы в ванную комнату и переодеваться, потому что промокшая и высохшая абы как одежда уже не годилась. Чонгук воспользовался его отлучкой, чтобы позвонить Джей-Хоупу. По засекреченной внутренней линии, которую не мог перехватить враг — Химчан пока ещё оставался непревзойдённым в подобных делах, и создал самую безопасную связную сеть для золотых, — парень впервые со времени прибытия в царство Дракона вышел на связь, не рискуя делать это часто и без надобности.

— Ну что, как там успехи? — поинтересовался Хосок.

— Да никаких, к сожалению. Элии словно бы тут и нет, никто не видел, не слышал, не знает. Но я значительно сузил круг того, где она может быть, и подозреваю конкретные места.

— Труднодоступные?

— У меня туда добраться не получается. Может, ты что посоветуешь? Здесь есть острова, на некоторые из них у меня и чешутся добраться руки. Но проблемы с транспортом. Общественный туда не ходит, а нанимать — засветиться. Драконов пруд пруди, не хотелось бы случайно войти во взаимодействие с одним из них, чтобы он накляузничал боссу.

— Так-так-так, надо подумать… Да, своего катера у нас в Сингапуре, увы, нет. Да вообще, кроме тебя, у нас ничего своего в Сингапуре нет. А что за острова? — Чонгук назвал те, которые взял на заметку, и Хоуп их записал. — Слушай, а если взять катер в Малайзии или Индонезии? Там до сих пор куча сингов, которые точат зубы на Дракона, за то, что он их турнул с преступной родины. Да и вообще там масса всяких барыг и подходящих людей, в Джохоре или Островах Риау. Оттуда недалеко будет плыть.

— Да, это было бы выходом.

— Ну, так и возвращайся. Зайдём с другого бока.

— А если Элия всё-таки не там?

— Тогда будет тебе ещё одна командировка, или теперь уже Чимину. Как там боевой товарищ себя ведёт? Не дрейфит?

— Иногда бухтит. Но в целом сносно, — улыбнулся Гук, слушая шум фена. Этот самоназванный король красоты угомонится когда-нибудь? — Если в нужные моменты жизни бить его по башке, он даже человеком может стать.

— Кто? Дракон?! Не знаю, не знаю… Я бы не был так уверен.

— А как там Эвр?

— Уже почти оклемался, здоров, как бык. Мы вот думаем, если придётся добывать Элию силой, то его на амбразуру и кинем. — Чонгук представил, возможна ли настолько серьёзная перепалка? Нет, скорее всего, даже Аяксов нет поблизости там, где припрятали ведьму. — А ты много мест в Сингапуре проверил?

— Много, но это всё равно даже не миллионная часть его, Сингапур только кажется крошечным, а попав сюда, я понял, что недооценивал масштабы. Голова кругом идёт, сколько тут всего. В клубах она явно не трётся, в борделях не заперта…

— Мне нравится сфера, в которой ты рыщешь, ну почему только я запалил свою харю, а? — засмеялся Хосок. — Я тоже хочу проверять клубешники и публичные дома!

— У тебя Хана, тебе чего ещё надо?

— Не терять себя, как личность, так сказать, социализироваться вопреки изменившимся условиям и не понижать уровень профессионализма в делах.

— Так, что мне делать? Какие-нибудь ещё указания будут?

— Давай-ка послезавтра обратно. С нашей стороны, конечно, было крайне оптимистично подумать, что один человек обнаружит маленькую девочку в огромном мегаполисе. Но ты произвёл разведку, прощупал почву и, если ты угадал с островами — то это будет уникальная победа.

— А если нет? Штурманём Сингапур?

— Я бы с радостью… но начальство из Нью-Йорка не считает Элию достаточной для многих жертв.

— В смысле, она недостойна? — недовольно уточнил Чонгук.

— Нет, я сказал «недостаточна». То есть, другие проблемы и операции поважнее перевешивают ценностью получаемого результата при успешной реализации.

— Спасение каждого человека важно.

— Но нескольких — важно побольше. Гук, я не хочу спорить, я не мастер спорить. У меня тоже есть регулярно всплывающее мнение, но я его закидываю в долгий ящик, потому что есть мистер Бан, и ему решать. Ему решать — мне делать. И я с ним во всём согласен.

— Вы просто не были знакомы с Элией!

— Ты не согласен со мной? — убрав из голоса иронию и сменив его на приказной тон, резко спросил Хоуп. Чонгук поджал губы и, вздохнув, ответил:

— Не согласен, но своевольничать не собираюсь.

— Брат, я наблюдал в Макао за подобными предъявами в сторону Ёнгука от Джина, когда тот не хотел лезть в петлю и нас бросать на добывание Квон Дами. Джина очень бомбило, что Гук не рвёт зад ради этой драконихи, ибо ради Херин он наверняка бы вывернулся наизнанку. Но что в итоге вышло? Госпожа Квон Дами, ныне госпожа Лау, что-то не рвёт зад сама навстречу пылким страстям Джина, а благополучно тешится супружеством с главой Цинхая, ожидая, неизвестно от кого, мужа или любовника, ребёнка. И уже вообще не понятно, хочет она оттуда выбираться, не хочет, в сговоре она с братом, или с синеозёрными, или Дзи-си — там уже лабиринт интриг. Так что, пока мы ищем Элию, тоже не должны исключать той возможности, что ей хорошо, а не плохо, и она сама не поспешит в наши дружелюбные объятья. Может, она уже любовница Дракона и родила ему тройню?

— Не пори чушь.

— Из опыта: пятьдесят процентов моей чуши обычно оказывается близко к истине. — Чонгук услышал, что фен выключился и поспешил закончить разговор:

— Ладно, до связи! Либо позвоню ещё, либо сразу увидимся! — Чжунэ вышел из ванной комнаты, хотя вперёд него расстелился по номеру запах дорогой туалетной воды. — Что, опять собрался покорять женские сердца?

— С чего ты взял?

— А для кого ещё ты весь такой из себя?

— Для себя, — тавтологией парировал Чжунэ. — А ты чего тут? Стучал, стукачок?

— Не стучал, а докладывал.

— В твоём случае не вижу никакой разницы. — Парень помешкал в проходе, пытаясь самостоятельно не выходить на конфликты. У него плохо получалось, но надо было стараться. — Я позвоню Сынхуну? Давай где-нибудь потанцуем, тёлок снимем? — «Домашнее задание не выполнено, урок не закрепился надолго» — незаметно покачал головой золотой.

— Только если мы объедем клубов пять за ночь минимум, и я буду иметь возможность осмотреть целиком какой-нибудь квартал, и пообщаться ещё с кем-нибудь из вашего ополчения.

— Это устроить можно. Сынхун непоседливый. С ополчением сложнее, я сам не с каждым драконом дружбу вожу. — Чжунэ полез в телефон устраивать им вечер.

— Я хочу задать тебе вопрос. — Модный мажор застыл и поднял взгляд от экрана.

— Задавай, не держи в себе.

— Если ты думаешь только о себе — ты эгоист, а если ты думаешь о своих близких, но не думаешь о чужих людях, то ты тоже эгоист? — Чжунэ, не ожидавший, что вопрос не будет касаться очередной выкачки сведений о группировке Квон Джиёна, даже приоткрыл рот, прежде чем заговорить:

— Какой же это эгоист? Он же не только о себе думает.

— Да, но выходит ведь как? Без тех, кого мы любим, будет плохо нам, значит, любое действие ради них — это действие ради себя. Тогда как действия ради посторонних людей для нас бескорыстны.

— Пожалуй, да. Наверное. Выходит, что так.

— А если не хочется быть эгоистом, но под ударом два человека: близкий и чужой. Кого надо спасать? — Чжунэ прищурился и, рассудив тщательно и приготовив ответ, вдруг передумал и хмыкнул:

— В чём подвох? Пытаешься мозг мне промыть?

— Нет, я задал вопрос, я ничего тебе промыть не пытаюсь, у тебя, благодаря многочасовым гигиеническим процедурам, промыть что-то ещё чище, чем уже есть — сложно. — Закатив глаза и удержав на кончике языка «пошёл ты», Чжунэ отложил трубку, скрестил руки на груди и, поняв, что занять-то себя в такой позе и нечем, взял телефон обратно, увлекшись им. — На шутку обиделся?

— Это не шутка, а подъёбка, и ты ими уже достал. Я тоже могу, хочешь?

— Не хочу, но можешь попробовать. — Чонгук выжидающе воззрился на Чжунэ. Тот разомкнул уста, приподнял брови, возвёл на лице мимический памятник надменности и презрения и, протянув с сочинением, передёрнул плечами:

— Я выше этого.

— Хорошо, но вернёмся к вопросу. Кого спасать? Своего или чужого?

— Да идиотский же вопрос. Само собой своего.

— Но это же эгоистично!

— Да ну и хрен бы с ним. Пусть чужих их близкие спасают, мне до них какое дело?

— А если чужих — сто, а свой — один?

— Да хоть тысяча, Вон, я ради посторонних терять тех, кто мне дорог, не стал бы никогда. И пусть я за это буду эгоист в квадрате, и кубе, и октаэдре.

— Ты и такие слова знаешь?

— Я знаю много чего, но тебе, судя по всему, до этого не допереть. Что за фанатизм и установка «лишь бы не быть эгоистом»? Ты кем стать хочешь? Героем? Святым? Мессией? Нормальный человек должен за себя и своё окружение отвечать, а не в Бетмена играть. Близкие на то и близкие, что они рядом, достижимы, в поле зрения, потому и под нашей ответственностью. И мне плевать, понимаешь ты это или нет.

— В том-то и дело, боюсь, что в этом я тебя абсолютно понимаю, — кивнул невидимому судье своей совести Чонгук, опустив взгляд к полу. Хотел бы он, как выдающиеся воины, такие, как Лео, уметь не оглядываться на приоритеты и свои чувства, а рваться в бой без задних мыслей, не оглядываясь на то, ради кого, зачем, почему? Нет, конечно, ослушаться или усомниться в рационализме старших братьев он никогда не сможет, и храбрости для любых, внутренне самому себе не обоснованных боёв ему не занимать, но только как избавиться от сомнений? Когда-то настоятель Хенсок сказал ему, что за многими сомнениями стоят злые силы, и от них нужно держаться подальше, а позже, листая разные книги, Чонгук нашёл фразу, которая гласила о чём-то вроде: «Здоровое сомнение — признак разумности». Так как же быть? Как же быть, если ему скажут махнуть рукой на Элию и заниматься другими делами? Он должен найти её не ради себя и успокоения своей души, но ради Ви, одинокого и печального, ждущего у моря погоды, без надежды и малейших знаков, что ожидание оправдается. Он никогда не говорит, что помнит, страдает и что-то чувствует, но Чонгук знает. Они с Шугой знают, что за девчонка на портретах Ви. И эта девчонка, если обладает хоть сколько-нибудь сверхъестественными силами, обязана знать, что кое-где её ищут, и очень любят.

Клубная кутерьма снова ничего не дала, хотя Чжунэ сдержал обещание, и они, в компании Сынхуна, прокатились по нескольким заведениям, выпивая, знакомясь с кем-то, перекидываясь фразами с барменами — Чонгук издавна знал, что это одни из самых осведомлённых людей, — изучая местность, приглядываясь к подвалам, задним помещениям, вип-кабинкам, крышам, машинам, тёмным дворам, клумбам, кустам и скамейкам. Ночь была намного теплее утра, подъезжая на такси к очередным дверям диско-баров, окруженных пальмами, молодые люди дышали тропиками и сладким цветением крупных, ярких бутонов. Вечно цветущий Сингапур! На одном из танцполов Чонгуку показалось, что он увидел Элию, но это была всего лишь худая блондинка, чьи светлые волосы, немного другого цвета, нежели должны быть у альбиноски, выглядели именно белыми в неоновом свете. Изменилась ли Элия за два года? Стала ли фигуристее, постриглась, покрасилась? Стала ли любовницей Джиёна? Хосок же как ляпнет, хоть стой, хоть падай, а из головы потом не выходит!

Сынхун на этот раз напился до такой степени, что ему стало дурно. Сначала он пропал в туалете, потом, когда выбрался оттуда, бледный и качающийся, они с Чжунэ усадили его в такси и отправили домой. Чжунэ был одолеваем разными девицами, но долго сопротивлялся, прежде чем повестись на какую-то, с которой и приехал в Карлтон, к облегчению Чонгука снял отдельный номер и ушёл туда. Под утро, вымотанный и снова безрезультатный, золотой завалился спать в тишине комнаты, избавившейся от второго постояльца. Во всей беготне и шумихе, к нему пришло новое озарение. С таким отношением драконов к женщинам, можно гарантировать, что редкая представительница слабого пола окажется одной из них, в крайнем случае, как и у золотых, это будет молодая и прекрасная путана. Но что касается тётушек и женщин возраста, в котором уже их матери, то с ними подвохов быть не должно. «Как я сразу до этого не додумался?». Чонгук, не дожидаясь возвращения Чжунэ, как только проснулся, отправился за самым ожидаемым и естественным для туриста — сувенирами. Рыночки, торговые ряды, лотки и частные магазинчики в окружении кафетериев с едой быстрого приготовления, пестрели и занимали длинные улицы индийского, китайского и смешанного кварталов. Здесь-то и можно было, осторожно, с риском и опаской, поспрашивать о необычной голубоглазой азиатке с белыми волосами. Покупая себе памятные вещички и разную мелочевку, Чонгук присматривал самых безобидных и простых старушек или торговок зрелого возраста, чтобы разговориться с ними и ввернуть вопрос о ведьме. Нет, он не говорил, что описываемая им — ведьма, только думал об этом. Хотелось верить, что Элия не обладает даром Сольджуна, и не стирает память тем, кто её видел. Но складывалось именно такое впечатление, потому что, опросив больше десятка продавщиц в разных местах и районах, Чонгук не узнал ничего нового, никто не видел, не слышал и не замечал подобной девушки. Её отсутствие во всех уголках Сингапура только подтверждало, что взор надо бросать дальше, куда-то прочь от центра. Джиён молодец (хотя что ему, великому преступнику, хвала какого-то бойца?), усвоил, что чем сильнее охраняешь, тем больше привлекаешь внимания, поэтому он и вокруг себя не имел никакой свиты и постоянной охраны. Незаметность укрывает лучше, чем толстые стены. Но что касается Элии… Трудно скрыть кражу семян, они взойдут — и всё откроется. Украв мощную прорицательницу с некими способностями, в интересах Джиёна было продвигать это развитие, но если оно достигло небывалых высот, то должно давать о себе знать. Быть такого не может, чтобы Элия оставалась всеми незамеченной, только если, в самом деле, она совершенно одна на каком-то острове, и посещает её лишь Дракон. Убеждение в этом вновь укрепилось в сердце золотого.

Закупившись магнитиками на холодильник (ни у одного золотого точно не было сувениров из Сингапура уже лет семь! С тех пор, как Дракон установил тут свою власть и свои законы), открытками с Мерлионом, статуэткой-Мерлионом, футболкой с Мерлионом и прочим балластом, служившим прикрытием в его деятельности, Чонгук купил билет на колесо обозрения, чтобы раз и навсегда, окончательно, обозреть как можно большее в Сингапуре. С колеса, хоть оно и стояло очень близко к побережью и имело радиус просмотра вокруг себя почти двадцать пять километров в каждую сторону, как второй по высоте в мире подобный аттракцион, не было видно дальних островов, но зато, за полчаса поездки, успевалось и поглазеть, и подумать, и отдохнуть. Кабинку можно было бы снять сразу на два-три круга, но это бы обошлось в сотню сингапурских долларов, почти в семьдесят пять американских, а поскольку под рукой не было Чжунэ с кошельком, Чонгук не стал тратить деньги Хосока, которые тот дал ему на расходы.

Как провести последние сутки в Сингапуре с наибольшей пользой? С таким энтузиазмом летел он сюда, считая, что справится с заданием, но переоценил себя. Чонгук был искусным воином, но для шпионажа чего-то не хватало, это верно. Впрочем, а кто бы из опытных смог разнюхать вот так за три-четыре дня темницу, где содержится Элия? Для этого и самому следует быть экстрасенсом или медиумом.

За стеклянной стеной металлической капсулы, кружившейся вокруг оси, голубела бирюзовая вода, согреваемая жёлтым, как мякоть манго, солнцем. Сотни мелких и больших корабликов мчались к берегу и от него, белизной они походили на чаек. В самой дали, на горизонте, виднелся противоположный берег, принадлежавший уже Индонезии. Поразительный вид, ощущение, что весь мир лёг под ногами, а сам Сингапур превратился в муравейник, испещренный ходами, лазами, дверцами, норами и тайными отверстиями. Интересно, а Дракон тут хоть раз катался? Любовался захваченной территорией? Или ему не хватает должного лиризма в характере, чтобы снизойти до получаса в кабинке колеса обозрения?

Круг кончился, и Чонгук выбрался на землю. Точнее, начищенный плиточный пол трёхэтажного центра с ресторанами и супермаркетами, который служил фундаментом колесу. Ему позвонил Чжунэ, поинтересовавшись, куда он пропал и золотой, решив не возвращаться в гостиницу без надобности, позвал компаньона на причал, чтобы, всё-таки, прошвырнуться на экскурсионной яхте. Встретившись там через некоторое время, они оказались на палубе, где через рупор, на китайском, рассказывала всякие подробности девушка-гид. Чонгук надеялся услышать что-нибудь примечательное, нужное, наводящее, выдающее, но экскурсия не выходила за рамки обычных историй и статистических данных по тем местам, которые виднелись за бортом. Яхта делала несколько остановок, одна из которых была на маленьком островке, который Чонгуку казался подозрительными на карте, но вблизи он увидел и понял, что держать там кого-либо невозможно, настолько это были неприспособленные, поросшие джунглями участки, куда, к тому же, вот так может причалить туристическая группка и сунуть свой нос. А вот куда им никто не разрешит носы совать? Правильно, к маякам, как к стратегическим элементам обслуживания флота, как коммерческого, так и военного. Если он был у Сингапура — этого Чонгук вновь не знал, как и Чжунэ, служивший не энциклопедией-путеводителем, а навигатором по государству.

Прогулка заняла много времени, но и проплыли они несколько десятков километров, лавируя между отмелями и другими, конкурирующими катерами, теплоходами и моторными лодками. Медленно проходили мимо танкеры и баркасы, а в небольшой гавани Гук заметил устаревшие джонки, видимо, хранимые традиционно настроенными рыбаками. Море не было стихией золотого и, хотя он плавал очень хорошо, всё равно на него находила тоска от созерцания глубокой, непроглядной до дна воды, не сулящей ничего доброго. Было что-то такое у морских и океанских просторов, говорящее, что это не для людей, что они с этим не совладают, не сживутся, не управятся. Да, небо тоже для птиц и тех, кто умеет летать — а это снова не люди, — но Чонгук, повзрослевший на горных высотах, ощущал там лёгкость и власть над своей судьбой, а здесь — нет. Казалось, что масса воды давит, накрывает, лишает самостоятельности и обездвиживает, плотно заливает, хороня под собой попытки сопротивляться. Есть во всём этом противопоставлении какое-то не требующее объяснений ощущение, почему наверх тянет больше, чем на дно. Наверху вольно и просторно, а на дне — тяжело и беспросветно. И как, должно быть, неуютно и неприятно Элии, выросшей в Тибете, быть окруженной этими рябящими волнами, как змеиная кожа переливающимися от края до края, влажно и скользко бурля, никогда не успокаиваясь.

— И каков дальнейший план действий? — Парни сошли на сушу, и Чжунэ, хмурый и обмахивающий себя ладонью, вяло плёлся рядом с Чонгуком.

— Да никакого… ты чего это? Позеленевший какой-то. У тебя морская болезнь?

— Вроде не было, но столько кататься по этому дурацкому проливу — кого угодно укачает. Что тебе дала эта прогулка?

— Да так, для общего развития. Я посмотрел, как выглядят острова, которые не просматривались на карте. И просто подумал о смысле бытия.

— Для этого непременно надо было бултыхаться на грёбаной яхте?

— Я тоже не в восторге и от пролива, и от яхты, но ты, по-моему, слишком критичен. Тебе хоть что-нибудь нравится вокруг? Вроде не старый ещё, а ничего не хвалишь, только ругаешь. Мы на отдыхе, эй!

— Да какой отдых? Чему мне радоваться? Нагрузили непонятным типом в компанию, угрожают жизнью друзей и их близких, а я должен балдеть, загорать и тянуть коктейли? Я и так стараюсь соответствовать своему обычному поведению.

— Прости, я понимаю. Потерпи ещё день, завтра, я думаю, нам нужно улетать обратно. — Чжунэ приподнял брови и, наверное, ожидая радость, которая вырвалась бы сама, понял, что без его участия эмоции не работают, притупившиеся за эти нелёгкие дни. Вымучив улыбку, дракон хлопнул в ладони:

— Неужели хозяин подарит мне носок и Добби** будет свободен?

— Пошли, пообедаем где-нибудь, Добби.

— Меня до сих пор подташнивает от твоей яхты, я не хочу есть.

— А я хочу. Аппетит, как известно, приходит во время еды, посмотришь на меня и захочешь тоже. Я не кабачки закажу, не волнуйся.

— Твою ж мать, вот как у тебя всё время получается меня подъёбывать, словно не специально?

— Ты слишком напыщенный и обидчивый, это нетрудно делать. Был бы проще — остроты бы в тебя не попадали. Трудно задеть человека, который умеет смеяться сам над собой. Не пытался?

— Мне не до смеха в последнее время.

— А до этого ты был массовик-затейник?

— Бля, вот опять ты!..

— Ладно-ладно, я честно постараюсь больше так не делать. Только не давай мне поводов.

— Я как будто специально их даю, а? — злясь, нервируемый, прошипел дракон. Чонгук остановился, прежде чем уйти из порта. Освежающий бриз растормошил ему волосы, лицо припекали послеполуденные лучи, с берега всё явственнее доносились запахи жареного мяса, имбирных соусов, пикантных супчиков из морепродуктов.

— Чжунэ! — Тот обернулся, нацепив солнечные очки. — Но ведь в целом-то — этот мир прекрасен!

— Не замечал особо, — хохотнул язвительно студент.

— Замечать нужно неприметное. Прекрасный мир хорошо видно и не приглядываясь.

Примечания:

* аватара — термин, которым в индуизме называют бога, нисшедшего в материальный мир с определённой миссией, иными словами, нисхождение в мир людей высшей силы в каком-либо образе

** домовой из произведений о Гарри Поттере

Недодружба

Исчерпанные предположения и напрасность попыток. Обидно, что не справился сам, в одиночку, и то, что осталось сделать — придётся делать с товарищами. Не унывать следует, а работать над собой, над хитростью, пронырливостью, догадливостью. Чонгук стоял на мосточке над куцым каналом, вода в нём и не двигалась на первый взгляд вовсе, полупрозрачная и тинистая, так, застаивалась, испаряясь и охлаждая бетон, заковавший её. Всё вокруг было слепяще белым: стены домов, дорожная разметка, указатели, ограждения, небо, птицы в нём, день и время, материализующееся в двигающихся по-разному прохожих, спешащих или медлительных; теряющие цвет под бликами автомобили, всё слепило ярким и беспощадным солнцем. Светлая футболка на спине нагревалась, и опершиеся на парапет смуглые руки припекало. Весь этот летний рай в ноябре не улучшал настроения и не избавлял от проблем. Ища подсказки и решения, Чонгук набрёл на буддийский храм и, пользуясь тем, что это был целый комплекс построек, в котором сновали не только верующие, но и туристы, сфотографировавшись на фоне основного храма, смело вошёл внутрь, чтобы преклониться перед Буддой, под атеистическим взором Чжунэ, исполненным насмешки и критики.

Входы, по архитектурной традиции, охраняли позолоченные помеси собак со львами, называвшиеся по-китайски дзи-си, козырьки крыши венчали искусно вылепленные скульптуры драконов с шипастыми хребтами, волнистыми туловищами и распахнутыми пастями, из которых вился язык. Парню показалось, что даже святым местом в Сингапуре завладели демоны, глядящие зорко за своим извечным врагом — воином света. И вот теперь, выйдя оттуда и остановившись на мосту подумать немного, Чонгук сквозь жару и влажность ощущал не физическое, а душевное бессилие.

— Что, адепт, помогла молитва? — подошёл к нему Чжунэ, отходивший в магазин за холодной водой. Взял две бутылки, надо же, и одну протянул золотому.

— Спасибо, — принял её Чонгук и повернул к солнцу лицо, щурясь, откручивая крышку. — Молитвы — не магические заклинания, они не исполняют желания, а укрепляют дух, настраивают на нужный лад самого человека.

— Вот это для меня новость, — признал Чжунэ. — Расскажи ещё чего-нибудь, а то скучно с тобой бродить.

— Я не сказочник, развлекай себя сам.

— Ты, значит, буддист?

— Какая разница? Вера — это не то, о чём ведутся светские беседы. Каждый должен при себе держать мысли о том, во что он верит, а во что — нет.

— Не будь таким… принципиальным. Откуда же люди узнают о религиях, если о них все будут молчать?

— Душа попросит — сам найдёшь.

— А у кого не просит?

— Тому религия, что мёртвому припарка.

— Ты слишком категоричный, всё определил, всему нашёл своё место, и перемещать никак нельзя. А если я хочу поговорить с тобой об этом? Невежливо отказывать страждущему в знаниях.

— Страждущему — само собой, а праздно любопытствующему, от скуки, толковать подобное незачем.

— Ты веришь в перерождение души? Что если грешить, то будешь какой-нибудь свиньёй после смерти?

— А ты упорный, — оценил, хмыкнув, Чонгук. — Свиньёй будешь уже при жизни, если грешить.

— Так что же после смерти? Наказание, муки, ад, купание в испражнениях и бег по мечам, превращающий тебя в кровавые лоскуты? Я слышал когда-то подобную буддийскую басню.

— Никто не знает, что после смерти, но это не повод жить так, как хочется. Ты же к этому клонишь?

— Да, я пытаюсь понять праведников и таких как ты, героев. А что, по-твоему, послужило бы поводом жить так, как хочется? Что должно произойти, чтобы человеку было позволено всё, и это не осуждалось?

Они остановились. Чжунэ пытливо ждал ответа, а Чонгук, что редко с ним бывало, несколько растерялся. Он не духовный наставник, он и сам ещё в поиске, он стремится к познанию высших законов и истин, он не может правильно и доступно объяснить. Да и знает ли сам ответ на этот вопрос? Сама его постановка вызывает желание уточнить каждый пункт, и о людях, и об осуждении, и о дозволенности.

— А почему непременно должно быть позволено всё? Что ты подразумеваешь под этим «всё»?

— Всё и подразумеваю: пить, гулять, наслаждаться сексом, брать то, что хочется, убивать, если понадобится, рвать, ломать, строить, дарить, и повеситься, если всё надоест. Всё! — Чонгук вспомнил свои мысли о склонностях этих молодых драконов и том, как узко они видят мир, плоско, одноцветно.

— Тогда во «всё» входит благотворительность, помощь, воздержание, молитвы, чтение, просмотр передач о животных на канале National geographic, еда из моркови и сельдерея, приготовленная на пару, без соли и специй. Пробуй всё, что же ты? Абсолютно всё. — Чжунэ поморщился, гадая, чем отразить эти уместные предложения. — И продолжать жить и радоваться, когда всё надоест — это тоже надо попробовать.

— Я говорил о том, чего хочется, ты сбил меня с темы. Я изначально сказал, жить, как хочется.

— Но подразумевал жить, как легче, жить, плывя по течению, не борясь, не сопротивляясь, не сражаясь за своё. Тебе проще подстроиться под окружение и то, как принято, и говорить, что ты этого и хочешь, чем понять, что ты хочешь на самом деле, и противостоять ради этого.

— Ой, а ты живёшь иначе? — уже не стал спорить с тем, что разделяет вкусы и мировоззрение своих друзей Чжунэ. — Ты весь такой выбился из стаи и говоришь сейчас не словами, которые вбили тебе в голову родители или старшие авторитеты? Ты самородок, создавший сам себя?

— Нет, создавших самих себя не существует. Все появились на свет благодаря отцу и матери, выросли, благодаря окружавшим их людям, и сформированы обстоятельствами. Но, несмотря на обстоятельства, человек сам выбирает, прогибаться под них, или отвергать их. Ты — прогибаешься.

— Но это же тоже добровольный выбор, я верно понял? Хочу — и прогибаюсь. Ты вот утверждаешь, что за идеи, за близких, за людей вообще нужно бороться и лезть куда-то, рисуешь мне примеры, намекая, что у всего есть противоположность, другая сторона медали. Так я тебе тоже другую сторону покажу: иногда ради идей, близких и чего-то, чего хочешь добиться, нужно подстраиваться и прогибаться, а не вскакивать со знаменем на баррикады. Когда окажешься в полной заднице однажды, где ни твоя сила, ни сноровка, ни поддержка неких типов за спиной не будут играть роли, вспомнишь мои слова, и поймёшь, дружок, что ты не самый умный и правильный, и уроки твои хороши до тех пор, пока всё выходит по-твоему, только вечно никогда так не бывает, потом новый кон и хорошие карты выпадают другим, и на каждый твой стрит найдётся игрок с флэшем.

Чонгук вздохнул и, допив бутылку воды, бросил пластик в предназначенную для него урну. Он и сам подумывал над этим, просто есть вещи, которые не собирался обсуждать с Ку Чжунэ. Например о том, что не со всем он согласен в своём окружении, и регулярно спорит, доказывая то, как считает сам. И он не отрицает, что преклонять колено жизнь порой заставляет, и сам он не побрезгует этим, если от этого будет зависеть многое. Названый слишком принципиальным, Чонгук-то как раз таковым себя не считал, у него были ценности — да, и, исходя из методов и способов их сохранности или развития, принципы в нём могли меняться. Устаревшие и не работающие отбрасывались или откладывались, подтягивались новые, шли в употребление, лишь бы цель была достигнута.

— Чего замолк? Нечего противопоставить? — повёл бровью Чжунэ.

— И не собирался, соглашаюсь с тобой, прогибаясь. Видишь, как быстро схватываю?

— Налету, прям атомный реактор, а не человек. Поедем попрощаться с Тэяном перед отъездом?

— Это обязательно или тебе хочется проститутку снять?

— Одно другому не мешает. Визит вежливости помогает укреплять связи, налаживать контакты, Тэян же знает о Бобби, вдруг чего брату захочет передать? Ну и расслабимся там, выпьем. Вызываю такси?

— А билеты на вечерний самолёт ты взял?

— Да.

— Ладно, вызывай, — согласился Чонгук, опять повернувшись к каналу. Тонкая болотистая линия, затерянная среди дорог и высотных зданий, а когда-то тут были топи и непроходимые джунгли. Всё меняется. Природа отступает, цивилизация наступает. И наоборот. Значит, не меняется, а ходит по кругу. Ничего не исчезает, мнения и противодействия как приливы, одно наползло, другое уползло. Сейчас Чжунэ под пятой Чонгука, а когда-нибудь, кто знает, драконы смогут надавить чем-нибудь на золотых? — Как считаешь, если я смог приехать в Сингапур под твоим прикрытием, есть среди ваших ещё какие-нибудь шпионы и засланные другими группировками люди?

— Не знаю, китайцы и малазийцы регулярно подкупают и переманивают каких-то шестёрок, но Джиён их отлавливает.

— И что делает?

— В бетон заливает. Или рыбам скармливает. Но чаще заливает, потому что остатки трупов может прибить к берегу, вонь, антисанитария, сам понимаешь.

Чонгук ещё раз, уже с другими чувствами посмотрел на бетонные плиты, служащие гранью канала, на бетонные подпорки у мосточка и колонны эстакады из него же вдалеке. Их произвели до?..

— И такие расправы всё равно не останавливают недоброжелателей и они умудряются находить слабые звенья?

— В Китае за взятки расстрел, и всё равно куча народа ежегодно ловится. Алчность — пожирающее чувство, рисковать жизнью ради красивой жизни многим кажется оправданным.

— Это не всегда алчность, чаще глупость. — Чонгук заметил очередную уличную камеру на фонаре. Так и хотелось хоть раз улыбнуться ей и помахать ручкой. — Люди либо не понимают, к чему всё приведёт, либо уверены, что их не поймают, либо считают, что им всё сойдёт с рук. Все три версии порождены глупостью. Не понять, к чему приведёт взятка или подкуп — это не уметь анализировать и наблюдать за жизнью, не трудно же поинтересоваться, а что бывает, если так сделать, и узнать, что за такое можно склеить ласты. Быть уверенным, что не поймают, опять же, это не обладать здравым смыслом и критическим подходом, не задаться вопросом, а кто я такой и кто вокруг меня, насколько они надёжны и насколько безукоризненно делаю я сам? Ну, а считать, что всё сойдёт с рук… это действительно какая-то слепота, считать, что если тебя поймают на предательстве начальства, закона или государства, то ты улыбнёшься, извинишься, получишь нравоучительного пинка, отряхнёшь зад и пойдёшь домой, чтобы не исправиться, а опять взяться за прежнее.

— Да, из-за алчности продающиеся реже попадаются. Тот, кто действительно хочет денег, умеет думать, умеет планировать. — «Как Джиён и Сынюн?» — подумалось Чонгуку. — Такого запросто не схватишь, а вот те, кто по глупости — тех пожалуйста. Но дураков-то на свете много, было, есть и будет. Потому такие и затёсываются в ряды драконьих шестёрок. В восьмёрках отбор строже.

— Восьмёрках?

— Ну, это занимающие более высокую иерархию в криминальном мире, типа нас с БиАем, Аяксов, Мино. Говорят, их Дракон так называет, за ним все и повторяют. Не спрашивай, я не знаю почему.

— Я хотел спросить, куда семёрки провалились?

— Этого я тоже не знаю. — Мимо проехал пассажирский автобус, и Чонгук, по привычке, просмотрел глазами всех, кто был внутри. Маленький мальчик у окна, лет пяти, расплылся и поводил туда-сюда ладошкой, привлекая внимание золотого, который ответил подмигиванием ребёнку. Чжунэ не замечал вокруг ничего, не имея привычки следить за чем-то, кроме себя, а поскольку за собой он следил чересчур тщательно, на остальное не оставалось ни времени, ни сил, ни желания, ни умственно-эмоциональных возможностей. — Ну а у вас… откуда ты там? Откуда бы ни был — есть лазутчики, как думаешь?

— Думаю, что нет.

— Но не уверен?

— Скорее уверен, чем нет. А Дракону, говоришь, главным образом досаждают китайцы и малазийцы? Синги?

— Эти, ага. И синьцзянцы, и юньнанцы. Иногда и арабы, турки или американцы пытаются, но им сложнее, азиатов-то и по внешности за своих примешь, а их — нет.

— А я ещё слышал о Белом лотосе, вроде приобретающем могущество на Востоке. Не сталкивались?

— Слышал о них, даже слышал, что они пытались внедриться в драконы, но, по-моему, это какая-то пугалка детская, липа, фальсификация. Никто не видел ни единого члена Белого лотоса, но все им пугают.

— Я видел, — не стал лгать золотой.

— Серьёзно?

— Да, он заманил нескольких людей в секту, они отнесли туда все свои сбережения и были похожи на загипнотизированных, с промытыми мозгами, как в подобных общинах и происходит. Попался этот рекламный агент, когда раздавал брошюры о пришествии Майтрейи, или кого-то ещё, не помню.

— Как связан фанатик и сектант с бандитской группировкой?

— Напрямую, они обманывают людей и совершают мошеннические действия — это бандитизм чистой воды, преступление. И неизвестно на что они собирают деньги, а если на оружие?

— Даже если это так, почему ты связал его с Белым лотосом?

— Ну, во-первых, он сам о нём кричал, когда был пойман и нейтрализован. А во-вторых, у него вот тут, — Чонгук показал на внутреннюю сторону запястья, у себя гладкую и без изъянов, — была татуировка, третий слог из молитвы «ом мани падме хум». «Падме» означает лотос.

— Знаток, ты точно буддист, к гадалке не ходи!

— Я бы всё же сходил, желательно к ведьме, только покажите мне, где она у вас тут?

— Подожди-подожди, — сузил глаза Чжунэ и ближе подошёл к Чонгуку, — а что, если ты не просто буддист, а как раз и есть из этого Белого лотоса сам? Вся эта ваша подозрительность, таинственность, и твоя осведомлённость…

«Что лучше, оставлять его в раздумьях, позволяющих приходить к любым домыслам, или согласиться?» — мелькнуло в голове золотого, и он кивнул:

— Да, вполне возможно, что ясектант из этого братства, только ты всё равно правды не узнаешь.

— Ты меня так просто на этот раз не собьешь с темы. Как раз и говорили, что главная опасность Белого лотоса в том, что он заставляет в себя поверить, и чаще всего, если кто-то из него и оказывается, то тот, кто о нём больше всего болтает! — Не тыкая пальцем, Чжунэ поставил взглядом на Чонгуке такую жирную точку, что её можно было почувствовать. «Как же повезло упомянуть об этой чёртовой секте! — отметил золотой. — Приобрёл себе фактически алиби».

— Минуту назад ты назвал её существование фикцией, и уже готов поверить в реальность вымысла?

— Нет дыма без огня. Яд этой группировки, как я слышал, в том, что она порождает внутри кланов подозрительность. Шутки шутками, а пятизвёздные в Макао, по слухам, переругались из-за того, что стали валить друг на друга причастность к Белому лотосу. Как удобно-то этим ужам, если они на деле есть? Закинул утку, и жди, когда клан переругается и рассыплется.

Чонгук тоже слышал что-то подобное о пятизвёздных. Бан Ёнгук имел добрые отношения с одним из их главарей, но тот был настолько религиозен, что первый попал под подозрения и очутился в опале, и в Макао идёт раздрай весь последний месяц. Всё-таки, нет вечно устойчивых кланов, и те, что образовываются, живут несколько лет, а на смену им приходят другие, поскольку прежние слабеют и отмирают. Но золотым столько веков, что-то же есть особое в их уставе и в сущности каждого их воина, что само братство неистребимо? Их не смела с лица земли ни одна из войн, их не погубило даже предательство брата Джунвона, бывшего предводителя, произошедшее впервые за последние двести лет.

Такси наконец-то подоспело, и парни загрузились в него. Прошлый вечер, после того, как отошли от катания на экскурсионной яхте и пообедали, молодые люди провели в компании Аяксов. Хенкон позвонил Чжунэ и пригласил в свою брутальную тусовку. Приехав в некий байкерский бар, и золотой, и дракон ощутили себя не в своей тарелке. Чжунэ был слишком лизоблюд для заведений, где самый дорогой напиток — это ирландский эль, а самая-самая закуска для гурманов — сушеные, сильно или слабо солёные кальмары. У Чонгука же мотоциклы снова вызвали ассоциации с Бобби и отвратительным поступком того.

Так что спать они легли почти трезвые, выпив по литру пива, и почти невинные, посмотрев стриптиз, на который сводили их Аяксы, но никого там не сняв. Хотя официантки и стриптизёрши, все как одна, знали Аяксов и явно имели с ними более давние и интимные отношения, чем персонала и клиентов, Чжунэ и Чонгук не стали пользоваться связями, чтобы добиться расположения. Золотому было не до плотских утех, а его спутник, он думал, уже достаточно поблудовал в Сингапуре, но нет же, ночь отдохнул, и снова потянулся в бордель.

Едва оказавшиеся на территории публичного дома, Чжунэ и Чонгук стали свидетелями громких разборок, и если потасовкой это назвать никак не получалось, то скандалом можно было. Тэян спустил с парадных ступенек некоего типа в костюме, который издалека, поднимающийся с гравийной дорожки на ноги, отряхивающийся и распрямляющийся, казался чем-то непримечательным, но когда молодые люди немного приблизились, обратили внимание, что двое из присутствующих охранников не местные, а именно телохранители повалявшегося (вернее — поваленного) мужчины. Да и костюм был не чёрным, конвейерным, а выдававшим себя качественной тканью заказным, какой-нибудь известной марки.

— Чтобы духу твоего здесь не было, ты меня понял?! — проорал ему Тэян, придерживаемый собственными охранниками. Даже те понимали, что того, кто перед ними, бить не стоит. — Ещё раз заявись ко мне — пристрелю, как собаку!

— Я не к тебе заявился, а в заведение Джиёна, или что, он против? — отряхивая локти и спину, спросил мужчина. Пыль побледнела, но всё равно одежде требовалась стирка. Тэян молчал. — Ты лишаешь его щедрого клиента, он тебя за это не поблагодарит, если узнает.

— Если так хочется разнообразия — езжай к Зико, но я тебя и там смогу пристрелить. — Чонгук поднял глаза и увидел на балкончике над входом скопление путан в пеньюарах и купальниках — конечно, не скопление галактик на звёздном небе, но тоже зрелище симпатичное. Скучающие, они сбежались посмотреть хоть на какое-то развлечение. Да и каким проституткам не нравилось, когда их сутенёру потенциально могли набить морду? Чонгук посмотрел на оппонента Тэяна внимательнее. Нет, не могли бы. Но что-то Тэян, в самом деле, разошёлся. Зико подстрелил, шлюх своих не трахает, клиента вышвыривает. Никак бешенство? Или сердечная рана. Среди зрительниц на балконе была и та китаянка, которую в прошлый раз посетил золотой. У неё можно спросить что-нибудь ещё из подробностей.

— Ты пожалеешь, Тэян! Я тебе ещё припомню! — Чонгук понял, что они ругаются на корейском языке, так что большинство окружающих, кроме них с Чжунэ, ничего не понимает.

— Припоминай, сколько сможешь, но порог этого борделя, до тех пор, пока он под моим присмотром, ты не переступишь.

Мужчины разошлись. Отверженный клиент со своими охранниками побрёл к черному тонированному авто, а Тэян замер на крыльце, заметив прибывших. Возвращая холодный рассудок и выдержку, он протянул молодым людям по очереди ладонь для пожатия.

— День добрый! Опять пошалить? Или ко мне?

— Да за всем сразу, улетаем через несколько часов, вот и решили заглянуть, — поднялся по ступенькам Чжунэ, подобравшись к Тэяну и сразу став выше него. Сутенёр был низковатого роста, но внушительно смотрелся и рядом с более высоким юным богатеем Ку. — Чего это ты буянишь?

— Ничего особенно. Личные трения.

— Не заплатил?

— О, нет, с этим таких проблем не бывало. Проходите! — Тэян пропустил парней внутрь и, вытерев приподнятым низом майки лицо, сказал: — Аж вспотел мальца, пойду, приму душ, потом ко мне зайдите, хорошо?

Чонгук снова провёл час у той же самой девушки. Как и подозревалось, она не поняла сути конфликта, и имени клиента не знала, но поведала золотому, что тот раньше приезжал очень часто, и всегда скупал девственниц, изредка уже пользованных, но тогда самых дорогих — самых красивых. Одним словом, это был тот ещё эстет, олигарх, и спонсор от ценителей невинных, не сорванных цветков, не жалеющий средств на свои удовольствия, и предпочитающий стерильность, и очень странно, что Тэян о чём-то с ним повздорил, ведь прежде они общались и смеялись вместе, выпивали на первом этаже или в кабинете Тэяна.

Выйдя из апартаментов, Чонгук одёрнул футболку, поправил ширинку и, прислушавшись, понял, что Чжунэ вышел от своей девицы раньше. Постучав в кабинет Тэяна, и дождавшись разрешения войти, золотой там и нашёл знакомого. Он попивал виски, раскинувшись в глубоком кресле.

— Проходи, — позволительным жестом поманил ближе к столу Тэян. — Выпьешь с нами?

— Разве что со льдом. Очень жарко.

— Переусердствовал? — ухмыльнулся сутенёр, наливая в стакан виски. Отдав его в руку Чонгука, он указал ему на мини-холодильник в дальнем углу. Это предполагало самостоятельную добычу льда. — Молодец, умеешь ладить с женщинами. Они уважают, когда с ними стараются, вкалывают. Да и сам себя уважать начинаешь, когда ублажишь одну-другую, а, Чжунэ? — Студент цокнул языком и сделал глоток:

— Проститутки делают это за деньги, их-то ублажать зачем?

— Затем, что они, всё-таки, женщины, — наковыряв себе кубиков льда из формочки, присел третьим к столу, заваленному всяким хламом, Чонгук. Судя по ящикам и поверхности, стол был письменным, несколько бумаг на нём подтверждало это, но стоящая тут же пустая кружка, ваза с недоеденными фруктами, валяющаяся обойма с патронами, всё смешивало назначение стола, и он становился многофункциональным, в том числе банкетным.

— Верно глаголет, — указал пальцем на Чонгука Тэян.

— Да, он вообще дохуя правильный, — язвительно покосился на соседа Чжунэ. — Бобби не звонил?

— Нет, но передайте ему, когда увидите, чтобы не торопился возрождаться, если соберётся. И сюда чтоб не совался. В Сингапуре пока дел хватает, и у меня всяческой головной боли тоже. — У него заверещал телефон и, взяв его в руку, Тэян вышел поговорить. Чжунэ подлил себе виски, больше половины стакана.

— Ты не нагружайся, а то в самолёт не пустят, — попросил его Чонгук.

— Да ну и пусть не пустят.

— Тогда ты не попадёшь в Сеул.

— А если я не хочу возвращаться? — Чжунэ не стал смотреть в глаза золотому, уставился в плескавшуюся в стекле жидкость. — Не хочу.

— Почему? — тише спросил Чонгук. Теперь взор на него поднялся.

— А ты хочешь? Ты нормально себя будешь чувствовать, вернувшись? Ты нашёл вашу ведьму? — Золотой с пониманием помотал головой. — А я, по-твоему, что, за чем-то другим сюда приезжал? Я не сделал того, что освободило бы Бёль, что освободило бы Бобби. Я подвёл его, подвёл Ханбина, я ничего не сделал, и ты думаешь, что я тороплюсь туда, где окончательно пойму, что я — полный ноль?

— Ты не полный ноль, — зачем-то сразу же заступился перед молодым человеком за него же самого Гук, хотя в другой раз сам бы постарался убедить его, что он пустое место.

— А что у меня, кроме красоты и денег? — Чжунэ осушил стакан и взялся за бутылку. Чонгук поймал его руку, остановив.

— Умей принимать провалы, они случаются. Я тоже ничего не сделал, и мне досадно. И это унизительно — да, но прятаться за выпивкой не выход. Ты должен в нормальном состоянии осознать трудности и недочёты, чтобы исправить их, если получится в будущем. Зачем пить и ныть сразу?

— Потому что это невыносимо! — оттолкнул руку Чонгука Чжунэ, но не налил себе, а закрыл ладонями глаза, провёл ими по лицу, ниже. — Какое-то дерьмо, сплошное дерьмо! С того дня, как Бобби расшибся, что мы ни делаем — никакого результата, всё только хуже становится. Убрал свидетеля — вы нарисовались, вы забрали и Чживона, и Бёль, втянули нас во все эти дела против Джиёна, и ничего не получается, ничего не выходит! Теперь даже если ты свалишь из моей жизни, это будет подозрительно, рано или поздно драконы узнают, что я притаскивал подсадного, и мне пиздец!

— Не нагоняй ты мрак над головами. Ещё ничего не произошло, и, может, не произойдёт никогда.

Дверь открылась, и вернулся Тэян. Он не обратил внимания на позу и выражение лица Чжунэ, поэтому тот успел подобраться и постараться забыть мучившие его тягости.

— Надо бы ехать, а то нам ещё вещи упаковывать, — поднялся Чонгук, похлопав по плечу Чжунэ. — Пошли.

— Давайте, ребята, привет нашим и Сеулу, — махнул рукой Тэян. — Давно его не видел…

— А чего не посетишь на досуге?

— Досуга нет, — устало улыбнулся Тэян. — Да и города измеряются ценностью воспоминаний и их жителей…

— У тебя нет хороших воспоминаний о Сеуле?

— Хорошие есть, неиспорченных — нет.

Чонгук не стал спрашивать о жителях. Судя по всему, с точки зрения Тэяна, они тоже там все испортились, и хорошие обитают здесь, в Сингапуре. Но кто? Зико, которого он чуть не пристрелил, работницы его публичного дома, которых он больше не звал к себе, клиенты, которых швыряет прочь? Нет, ценность явно была в ком-то другом, и Чонгук, пусть и занятый поиском провидицы, решил, что неплохо знать об образовавшейся у Тэяна слабости. Если он начальник охраны Джиёна, и несёт ответственность за его защиту, то следует иметь в виду, на что можно будет при случае надавить.

Удаляясь, далеко и близко

Собирая вещи, Чонгук стал разделять нежелание Чжунэ покидать Сингапур, но и испытывал тяжесть от нахождения в нём, непостижимом, огромном, запутанном, как пещеры гномов с самоцветами, продажном и неподкупном в своей преступной греховности. С каждой сложенной футболкой (а их, если на то пошло, у золотого было всего три, а не стопка, как у его новоявленного соседа) он ощущал, что не сделал ожидаемого, не выполнил миссию, и, пусть в отличие от Чжунэ его не ждали неприятности, усугубленные безрезультатностью, всё же умение пристыдить себя давало знать. Совесть — главный цензор каждого золотого, если бы они сами не знали, где хорошо, а где плохо, где правильно, где нет, где сделано всё, что нужно, а где не совершено необходимое, они бы недолго были в золотых. Духовное воспитание вкупе с тренировкой тела, мышц и закаливание организма делало воинов такими, какими они должны были быть в этом братстве. Рыцари двадцать первого века — кому и для чего они нужны и как сильно повлияют на что-либо? Чонгук хотел верить, что хотя бы спасти одну похищенную девочку они сумеют, и не хотел верить в предположение Хоупа, что Джиён уже перетянул её на свою сторону.

Брошены последние трусы в сумку и брошен последний, прощальный взгляд в окно гостиничного номера. Чжунэ снова трансформировался в неговорливого юного хама, будто на самом деле играл роль в эти дни, которую ему прописали, и по ней он пытался дружить со спутником. Теперь же, когда маски укладывались в чемоданы вслед за одеждой, правда возвращалась, да только Чонгук не думал, что дело в этом. Чжунэ волновался и злился, скорее всего, на себя самого, и именно поэтому отстранился от второго парня, а не из-за той неприязни, с которой прилетел сюда.

Аэропорт встречал как будто бы грустно, даже под закатным солнцем тускло серебрясь, как оброненная мелкая монета, потерявшая ценность. Прибыв сюда, Чонгук выезжал из него в Сингапур почти с разинутым ртом, всё казалось захватывающим и новым, опасным и интригующим, но не прошло много времени, как город-государство лишился своего очарования, оказавшись типичным бездушным мегаполисом с миллионом соблазнов, бестолковостью многочисленности развлечений и бесперспективностью для ищущих, что бы они ни искали. Не обрящут. И всё-таки Чонгук обернулся один раз в такси назад, чтобы запечатлеть напоследок образ Сингапура. Окажется ли он тут когда-нибудь снова? Изменится ли тут что-либо в будущем? Сегодня он думал о том, что ничего не сломило золотых, и они шли из столетия в столетие против зла и преступности, но не значит ли это, что зло с преступностью точно так же несгибаемы и непотопляемы, как они? Выходит, вопреки существованию и стараниям братства и воинства, мир не приобретал другого лика, добро не перевешивало и лучше и легче, если брать глобально, на земле не становилось. Как же так? Не бессмысленны ли тогда потуги золотых? Что они ни делают, всё остаётся на местах своих, и свет с тьмой противоборствуют при каждом новом поколении. А если опустить руки и бросить своё дело, то зло победит? Или золотые — всего лишь закономерное явление, и погибни они, какая-то предрешённость, какая-то природная энергия зародит других, и круговорот будет продолжаться в любом случае? Чонгук горестно вздохнул, покосившись на Чжунэ. Они были примерно в одинаковом настроении теперь, и именно дракон навеял безрадостную печаль на Чонгука, а так же осмысление происходящего. Не так жестоко столкнуться с поражением, как понять, что оно и должно было случиться, что твоё невезение, возможно, справедливо, или, что ещё хуже, безусловно предначертано судьбой для космического равновесия.

До посадки они не разговаривали, и только заняв свои места, перемолвились парой фраз, причём на какую-то обыденную от Чонгука Чжунэ воскресил своё коронное «пошёл ты». Всё могло бы тем и закончиться, если бы до Сеула не нужно было лететь несколько часов. Утомлённые не активным отдыхом, а его истинным умыслом, молодые люди сидели неподвижно, принимая закуски у стюардессы медленными, тягучими движениями, каждый думал о своём, по-своему, но всё же предметы и сюжеты, обмозгованные ими, имели одну основу, одно направление, хотя беседа и зашла издалека:

— Чонвон, — первым заговорил Чжунэ.

— Мм? — перекатил голову на затылке Чонгук, развернув лицо к обращающемуся, но взгляд положил на руки того, не беспокойные, но напряженные, пальцами сжимающие стаканчик с кофе.

— Тебе интересно жить? — тихо и жамкая губами слова, спросил дракон. Так мнут записку, которую не решаются отдать.

— Да, мне интересно, — ответил золотой, подняв глаза к профилю студента. — А тебе нет?

— Временами совсем неинтересно. Всё становится каким-то… скучным. Я не говорю, что всегда, нет. Бывает, круто тусишь, вечеринки, поездки, знакомства, а потом как-то хлоп, и смотришь на всё вокруг, а ничего не интересно. Хоть в петлю лезь, выть хочется, а делать нечего, ничего не помогает.

— У тебя депрессии что ли бывают? Как у девочек? — Чжунэ хмыкнул, но не послал Чонгука, наоборот, почему-то заулыбался на то, что его сравнили достаточно унизительно, и золотой понял, что тот вспомнил о его же словах, что следует реже обижаться и уметь смеяться над собой. Неужели у этого типа получится?

— Не знаю, отличается ли мужская депрессия от женской?

— Мужская депрессия — это психическое отклонение, — пожал плечами Чонгук. — А женская — последствие какой-нибудь неудачи, часто крошечной и неприметной, вроде сломанного ногтя. А поскольку ты выглядишь вполне успешным человеком, и причёска у тебя даже не испортилась, пока мы добирались до самолёта, приходится делать вывод, что у тебя психическое отклонение. Только вот какого характера я определить не смогу — я не специалист, — с серьёзным лицом иронизировал Чонгук.

— Психи должны быть неадекватными, разве я неадекватный?

— Как посмотреть… Неадекватность — относительное понятие. В цивилизованном обществе есть людей — не нормально, а в племени каннибалов наоборот, ненормально людей не есть. В тебе много черт, которые странны и неприемлемы для того круга, в котором вращаюсь я, но для твоего, судя по всему — это всё в порядке вещей.

— Ну да, ты прав. Только… мне вроде бы и комфортно, но вот это тошнотворное состояние, в которое я регулярно попадаю — откуда оно? Почему у тебя его не бывает? Почему тебе не хочется напиваться так часто, как мне?

— Не знаю, может, другие дела есть? Знаешь, отсутствие неограниченных средств и занятость способствуют бодрости и здравомыслию. А ещё очень на многое влияет ощущение зависимости.

— Зависимости?

— Да. Вот взять тебя, ты ни от кого не зависишь, и от тебя никто не зависит. Это производит чувство никчемности, что без тебя обойдутся. А человек не может с этим смириться, не каждый, по крайней мере. Чувство зависимости — оно вроде бы лишает свободы, но и делает нужным, создаёт цель, даже счастье приносит. Как много людей, собиравшихся покончить с собой, понимая, что без них не выживут маленькие дети или какие-нибудь несамостоятельные родственники, передумывали и продолжали жить? Человека удерживала не своя жизнь, а чужая. Такой вот зависимости у тебя и нет, поэтому ты и тянешься к алкоголю, как иные к наркотикам, чтобы хоть от чего-нибудь зависеть.

— Я всегда думал наоборот, что зависимость угнетает, и от неё не терпится избавиться.

— Крайности во всём плохи, бывает, наверное, и невыносимая зависимость, вредная, но только я говорю о нормальной… как бы объяснить… Когда в радость стремиться к чему-то, желать чего-то, и при этом понимать, что и тебя ждут, что ты нужен для чего-то. Где ты чувствуешь себя нужным? — Чжунэ задумался, замолчав. Чонгук видел по выражению лица, что парень не может найти ни одного места, куда себя приткнуть основательно, чтобы наверняка заявить, что там-то без него никак. — Разве ты не говорил о родителях, сестре?

— Говорил, да. Я люблю их, но сказать, что они от меня зависят… У сестры ухажёры, подруги, исчезни я из её жизни, она, понятное дело, расстроится, но, как и все, переболев и поплакав, успокоится и забудет. Мама с папой, может, и не забудут, но не ощущаю я себя для них в чём-то полезным. Я у них просто есть, и они мною гордятся — чёрт знает почему. А что я и для чего? Вот тебя взять. Ты уверен, что нашёл себя в своём деле? Что доволен колесить по разным странам со случайными людьми, вроде меня, и искать что-то?

— Я — да. Мне многого от жизни не надо, Чжунэ. Быть довольным очень просто.

— Да как?! Я не понимаю, не могу понять!

— А чего тебе не хватает, или чего ты хотел бы, чего у тебя нет, чтобы расстраиваться?

— Да всего хватает, но проблема не в нехватке, а в том, что оно всё не приносит радости, есть и есть. Даже… что-то приятное, когда получаешь удовольствие, оно проходит, и уныло. На душе уныло, в мыслях уныло. Неужели у тебя такого не бывает? Включаешь музыку — бесит, фильмы смотреть не хочется, с друзьями идти никуда не хочется, а остаёшься дома лежать — ещё хуже становится. — Чонгук скрестил пальцы, переведя на них взгляд. Произнёс под нос, но внятно и достаточно громко, чтобы Чжунэ услышал и разобрал:

— Когда-то бывало со мной такое, лет в семнадцать последний раз. А потом я познал слово «надо», которого у тебя в лексиконе нет. В этом твоя проблема. Ты делаешь то, что хочешь. Захотел гулять — гуляешь, не захотел — остался дома и валяешься на диване. Выдавались у меня давным-давно такие дни, когда думал, что делать то, что хочется — это классно, а потом, в том возрасте ещё поддаваясь воспитанию, получил палкой раз, два, принудили дело делать, и в голове лишние мысли сразу как-то растаяли. Учителя… — Чонгук едва не сказал «наставники», но вовремя исправился, чтобы обозначить свою прежнюю учёбу, как школьную, а не монастырскую. — Учителя всегда говорили, что трудотерапия — самая действенная. — Вспомнился настоятель Хенсок, самых задиристых и норовистых отправлявший вычищать козий сарай. Сколько гордых голов там склонилось! Суровый и несгибаемый Сандо тоже вышел из Тигриного лога человеком, да при том хорошим. Пусть не жизнерадостным, но умеющим ценить каждый день. Чонгук мечтал быть похожим на Сандо, выдержанным, молчаливым, знающим, что хочет, и никогда не отклоняющимся от цели, таким же выносливым. Ушедший в наёмники, их золотой товарищ, как никто, мог мало спать, мало есть, долго идти и терпеть дольше всех любые лишения. И в том, чтобы научиться выносить лишения, Чонгук тоже видел счастье. — Попробуй найти какое-нибудь «надо», — посмотрел снова на Чжунэ молодой человек. — И исполняй, вопреки желанию. А то большинство людей всегда идут к тому, чтобы творить, чего хочется, а когда получают это, теряются без проблем, как малые дети. Как же так, ничего не нужно решать? Ни с чем не нужно бороться? Жизнь тем и интересна, что в ней всегда есть, чему противостоять, и половина из этого — противостояние самому себе. Не тянуться за чужим, не завидовать, не предавать, не изменять, не лгать. Да, ты прав, когда-то стоит и прогнуться, но когда-то и упереться, не поддаваясь, не соглашаясь. Попробуешь?

Чжунэ хмыкнул, ничего не ответив и передёрнув плечами.

Они прилетели глубокой ночью, так что общественный транспорт из Инчхона уже не ходил. На такси им было в разные стороны, и Чонгук, не зная, доведётся ли ему ещё когда-то общаться — или хотя бы столкнуться с Ку Чжунэ — протянул ему руку. Студент, помешкав, пожал её и, покатив на колёсиках свой луивиттоновский чемодан, исчез в подъехавшем авто. Золотой застегнул куртку и поднял ворот до самых ушей. По асфальту и на газонах лежал тонкий-тонкий слой первого снега, с проплешинами и прозрачного, как мшистая седая поросль в северных лесах. С неба он уже не сыпался, выпал накануне. Холод около нуля щипал кончик носа, но Чонгук переносил его стойко, давно привыкнув к различным условиям. Он позвонил Хоупу, но абонент был недоступен. Подумав, кому ещё можно подать сигнал о прибытии, у кого спросить, какие ближайшие планы, Гук набрал Ёндже.

— Алло? — сонно пробормотал тот.

— Извини, что разбудил. Я прилетел из Сингапура только что, Хосок вне зоны доступа.

— Да, он в Мексике. — Ёндже по ту сторону, чтобы не мешать спать и без того проснувшейся рядом жене, отошёл в другую комнату. — Он вместе с Чимином, Джеро и Яно.

— А Ви с Шугой?

— На месте. Кажется, они завтра или послезавтра улетают. Что в Сингапуре?

— Ничего. Только предположение, по которому, судя по всему, придётся действовать. Хоуп скоро вернётся?

— Дня через три. Бобби уже здоров, я так понял, что он будет участвовать в возвращении Элии с вами?

— Посмотрим, как он себя будет вести, — с затаённой злобой улыбнулся Чонгук. — Ладно, извини, что разбудил. Спокойной ночи! — Положив трубку, парень сел в такси, которому требовалось назвать адрес доставки. Если Ви и Шуга дома, то ему будет трудно вот так с порога сочинять и врать, откуда он, что делал. Сначала бы отоспаться. Пришлось продиктовать координаты клуба Серина, там всегда бесплатный ночлег для золотых.

Чонгук попросил машину притормозить на углу улицы, увидев круглосуточную закусочную. Купив себе горячего кофе на вынос, тёплый сэндвич и пирожное, он прошёлся до конечной точки, спортивным и уверенным шагом, попивая и откусывая с обеих рук, дошёл до парадной двери, которая была уже закрыта в будний день, обошёл здание и постучался с переулка. Повторив на всякий случай стук погромче, он дождался, когда ему откроет один из постоянно дежуривших охранников, поздоровался с ним и, начиная ощущать усталость, тоску по мягкому матрасу, поплёлся внутрь, к лестнице. За администраторской стойкой никого не было, короткие часы перерыва в работе заведения превращали холл в подобие тёмного, старинного замка, где не найти ни одной живой души, только ковролин съедал гулкость шагов, и паутина не успевала образовываться. Ключи от номеров висели на стилизованной под викторианскую эпоху доске, с позолоченной надписью дугой «Friday». Если на крючке болталось два ключа, значит, номер был свободен. Чонгук взял один из таких и поднялся на второй этаж. По коридору, занятая зевотой, шла одна из работниц борделя. Даже именуя их иногда, про себя, проститутками или куртизанками, золотой никогда не испытывал к ним презрения или отторжения. Для него они были такими же исполнительницами своего долга, как он. Если они не вторгались в его частное пространство, когда ему то было уже лишним. Подавив зевок, девушка притормозила возле парня.

— Гукки! Какой приятный сюрприз! Никак, месяц у нас не был?

— Пять утра, что ж тебе не спится? — допивая кофе, привалился он к стене, утомившийся на фоне взбодряющейся девицы.

— А вот, как чувствовала, что не надо спать. Зайдёшь ко мне?

— Я устал, если честно.

— А я сильно не напрягу, — прильнув к нему, она поднесла губы к его уху: — Могу вообще всё сама сделать.

— И какое тебе от того наслаждение? — вздохнул золотой, заняв рот большим куском сэндвича, чтоб избежать хотя бы поцелуев, на которые совсем не было настроения. Он начинал понимать Чжунэ.

— Ты мне нравишься. Я же не за деньги, Гукки, радость наша, — отдавала себе отчёт хотя бы в том, что «наша», а не «моя», девушка, деля большинство клиентов со всеми своими товарками. Золотые, конечно, если и заглядывали сюда, предпочитали иметь дело с какой-нибудь одной, постоянной, как Джей-Хоуп с Нури, пока он не женился, а она не вышла замуж, но Чонгук был исключением, он наоборот избегал привязанности и, стоило ему заметить, что девушка начинает его ждать, относиться к нему с особым теплом, как переставал её посещать. А поскольку парень был красив, строен, силён и приятен в общении, то редкая умудрялась в него не влюбиться хоть немного, поверхностно, ненадолго, но очароваться и вздыхать по непреклонному в сердце воину.

— За деньги ещё б куда не шло, а так…

— Ну, хочешь, для формальности дай сколько-нибудь, если на душе легче станет.

— Я сегодня, то есть, уже вчера, был в борделе, милая, — безымянно всегда называл их всех Чонгук, показывая, что не выделяет ни одну, и ему они все однообразны. Не для того, чтобы обидеть, а наоборот, предостерегая их от обид более сильных. — У меня голова уже о другом думает.

— Ты устал, я прекрасно понимаю, — не сдаваясь, девушка погладила сзади его шею и, взяв за отвороты куртки, начала её снимать с плеч молодого человека. Перехватив в одну руку остатки и упаковки от съеденного, Чонгук позволил ей раздеть себя немного. — Хочешь, массаж сделаю?

— Ты чего такая прилипчивая? — без гнева, скорее с невесомой укоризной и нравоучительной улыбкой, прямо спросил её золотой. Девушка не растерялась:

— Специфика профессии. Если не заманивать, то перехватят конкурентки. — Чонгук ласково взял её за подбородок и развернул лицо к пустому коридору.

— Видишь? Никого нет. К другой не уйду. Только спать. — Сунув пустой пластиковый стаканчик, салфетки и бумажную одноразовую тарелочку в ладони проститутки, парень чмокнул её в щёку. — Выброси, пожалуйста.

Забрав свою куртку у неё, он, по пути в номер, стянул футболку, и девушке оставалось любоваться обнажившейся, широкой и рельефной спиной, мышцы которой в стороны от позвоночника, особенно на лопатках, бугрились восхитительной мощью, перекатываясь при поднятии рук. Дверь тихо открылась и закрылась за Чонгуком, в благостном уединении завалившемся на кровать.

Когда вернулся Хоуп, Юнги и Тэхёна как раз уже не было в Сеуле, и они, с Ёндже, Чонгуком и Чимином, собрались на съёмной конспиративной квартире. Разложив карту Малайзии и Индонезии, они тщательно рассматривали все морские пути, передвижение судов и расположение ближайших портов. По предположению Чонгука, они искали, как подобраться к острову Педра Бранка, удаленной от всего мира каменной ступеньке с маяком.

— Ближе всего он к Джохору, — и без линейки видевший это, провёл пальцем Хосок. — В Джохоре много притаившихся сингов, да и своего разбойнического стада хватает, там можно было бы нанять лодку, сплавать и посмотреть. Но в Джохоре полно и драконов, там не знаешь, на кого наткнёшься, а у нас с местными и сингами связей нет. Можно попробовать с Бинтана* отплыть, там и причал есть с этой стороны, но проблемы те же, не знаешь, к кому обратиться, как выйти на надёжных партнёров, потому что от своего имени… Лезть на территорию Джиёна, чтобы тот вновь погнал на золотых всякие бредни, и азиатская мафия на нас ополчилась? Так большинство из них хотя бы ещё не знает, кто мы, и что мы вообще есть. Дракон не разбазаривает дорогие секреты просто так, и на том спасибо. Но если проколемся, что лезем против него, что делать будем?

— Нужно несколько посредников, чтобы замести следы, — предложил Ёндже. — Попросить кого-то, чтобы тот попросил третьих, а те наняли четвёртых.

— И убрать кого-то в этой цепочке, для верности, — добавил Чонгук. Хосок хмыкнул:

— Если через бандитов выходить, то можно и убрать. Избавиться от парочки не чистых на руку людей никогда не лишнее.

— У кого могут быть связи в Индонезии? — задался вопросом Чимин.

— У Джокера, — вспомнил Хоуп одного из предводителей оставшегося в Корее клана. — Но у него тоже дела с Джиёном бывали, не угадаешь, сдаст или не сдаст.

— А если попробовать, как частное лицо? Арендовать катер в Джохоре, и будь, что будет.

— До туда тоже надо как-то добраться, не выглядя подозрительно. А как? Несколько крепких пацанчиков с грозными мордами — как мы спрячемся? Без содействия — никак. Ещё и пятизвёздные не вовремя запутались в своих разборках.

— Есть ещё два приемлемых варианта, — вмешался снова Ёндже. — Джоуми и Гонконгская триада.

— Джоуми, конечно, никого не сдаст, — согласился Чонгук, — только и помогать не станет.

— А с троицей из Гонконга Дракон тоже неплохо дружит, — разочаровано помотал головой Хоуп. — Ну, не он сам, а Сынхён, но это одно и то же.

— И что же в итоге будем делать? — Стоило Чимину спросить, как в дверь характерно постучали. Хоуп поднялся и, сходив открыть, вернулся с появившимся в проходе Хонбином. Все уважительно встали, приветствуя его и протягивая руки. Один из самых опытных и лучших бойцов золотых, известный как Бродяга, присел между присутствующими.

— Решили что-нибудь? — постоянно смуглый от палящего солнца, под которым приходилось сражаться в Средней Азии и арабских странах, он иногда произносил слова с небольшим, едва заметным персидским акцентом, потому что на фарси и арабском приходилось говорить чаще, чем на родном, вот уже больше десяти лет.

— Решаем, но заходим в тупик. Я ждал тебя, потому что в Малайзии и Индонезии полно арабов, — Хоуп бессознательно провёл ладонью по широкой области на карте. — У тебя есть предложения, с кем там можно договориться? Нам нужна переправка, катер, и покушать в течение дня-двух.

— Найдём, если нужно, — уверенно кивнул Хонбин. — Я поеду с вами. Кто ещё?

— Я, Чонгук… и Бобби, — сказал Хосок и посмотрел на реакцию самого младшего, которому два года назад уже приходилось сталкиваться с Эвром. По иронии судьбы, набил лицо в Китае Эвру Чонгук, но победил и выполнил своё задание всё-таки наёмник. А месяца два назад Бобби избил и сам Хосок, до того, как тот расшибся на мотоцикле, пришлось объяснять, что к чужим девушкам лезть не хорошо, но и в этот раз Бобби едва не выиграл у золотых. Удивительный тип, способный через проигрыш побеждать, не угодить бы впросак на этот раз. — Ты как, выдержишь его общество? — полюбопытствовал Хосок у друга. Ему-то самому лицедейство подобного рода было привычным, он мог не только притворяться, что забыл, но и забывать на самом деле. Хоупу в отходчивости не было равных, и если бы обида была личная, не касающаяся никого из близких, он давно махнул бы на неё рукой.

— А почему бы нет? — сказал Чонгук. — Я провёл несколько дней с одним из его дружков, и ничего, не умер от передозировки наглости, надменности и показушничества.

— Тогда, если вы не против, приступим к составлению плана, — кивнул на карту Хосок и все присутствующие вновь склонились над ней. Голубая окраска водного пространства на плоской бумаге не отражала и части той засасывающей и пугающей глубины океана, по которому необходимо было добраться до Педра Бранка.

***

Вода. Волнуется, пестрит. Не так, как вчера. Вчера было пасмурно, она тёмная была, некрасивая. Сегодня ловит зайчики своей рябью, и мне в глаза бросает. Волна, вторая, третья, и так до бесконечности. Я их постоянно слышу, если окно приоткрыть. Какие-то тихо плещутся, другие ударяются о камни. Если высунусь сильнее, то увижу пену, разлетающуюся от удара, и чёрно-прозрачную, показывающую острое и корявое дно, воду. Язык её с белой каймой чешет основание башни. Ей это тоже неприятно, как и мне. Страшная она, пугающая, вода эта. Мне, выросшей в горах, совсем она не нравится. Я к ней не привыкла, но я с ней смирилась. Она мне чужая, но даже чужие слушаются и подчиняются. Если заставить. И я чужая, но могу слушаться.

Здесь высоко, и раньше я любила высоту. Но раньше внизу была земля. Даже бездонные ущелья земных трещин ужасали меньше этой подвижной тёмно-тёмно синей плоскости, под которой неизвестно что. Её мокрость, ощущение, что она окутывает и порабощает — отвратительно. Не хочу, чтобы она меня щупала. Я вообще и представить не могу, чтобы меня что-либо щупало — гадко как-то, не хочется. Воздух — единственное, что меня касается, потому что не чувствуется. Когда ничего не чувствуется — это хорошо. Бесчувственность такая приятная. И такая трудно достижимая. Я устала чувствовать. Когда-то изболелась испытывать чувства, а потом просто устала чувствовать. Чего не коснусь — всё чувствую. И вижу, почти ото всего я видела что-то, что знали и помнили вещи, которых я касалась. С трудом удерживать научилась эти видения. Поэтому не хочу больше. Хорошо, что умею сдерживать, и вижу, только когда хочу. Тяжело иначе. И самое жуткое — трогать воду. Если вовремя не остановиться, и прислушиваться к ней, не закрывая своё видение, то такого испытаю! Дрожь опять пошла, стоило вспомнить.

Иногда мне кажется, я стала хуже понимать и думать, может от монотонности дней, а может от склонности какой-то. Иногда всё сбивается в кучу, перемешивается, а иногда вроде бы проясняется. Но мне не нравится, когда проясняется о <i>нём</i>. Снова начинаю чувствовать. Снова во мне огонь гореть начинает, и так жжёт, что больно. Мерещится, ожоги будут, а потом смотрю — ничего. А всё равно обжигает. Стоит вспомнить, или подумать. А так утягивает думать о нём, что проваливаюсь куда-то, и едва отобьюсь от этой ясности, как опять будто во сне. Но сейчас я в очень ясном сознании, запах воды морской слышу, и шум прибоя, и даже своё сердцебиение, и тепло солнечного луча на руках. Солнце тоже касается без видений, потому, наверное, и не оставляет на мне следов. Я не загораю совсем. Была белая и остаюсь белой. Как чистый лист, на котором только отпечатки всего. А может так и лучше, пусть лучше чужое отпечатывается, своего не хочу больше, его изнутри не вытащишь, а оно внутри касается, как грубая ладонь, самого сердца.

Я чувствовала <i>их</i> недавно. Они обо мне знали. Хотели сюда. А я не хочу их сюда, мне тут спокойно. Меня тут не трогают. Пришлось воду возмущать. Ей это не нравится, да и мне с ней связываться неприятно, но лучше так, чем позволить добраться до себя <i>этим</i>. И опять будет больно, как тогда. Но хватит вспоминать. Он идёт. Ещё не слышу, но знаю. Поворачиваюсь, не заранее, а как раз, чтобы лицом к лицу.

— Привет, как сегодня настроение? — Ещё не курит, хотя чаще всего начинает ближе к концу разговора. Волосы зализаны назад, цепочка толстая на груди висит, рубашка яркая, с пальмами и ананасами, глупая такая, но на нём глупо не смотрится. Я так увлеклась, разглядывая его, что забыла ответить. — Не говорливое, я так понимаю?

Он поставил большой ящик с продуктами у холодильника, подвинул ногой к тому впритык.

— Разберёшь потом, — и сел на кресло, которое я не очень любила занимать, потому что там он обычно и сидит, когда приезжает. Нет, я его не ненавижу. Он такой, какой и надо. Бесчувственный. Почти. Я просила его научить меня равнодушию, и у него получилось. Почти. — Я ненадолго сегодня.

Вопреки обыкновению, он закурил. Так быстро, едва на порог.

— Элия, давай начистоту? — Огонёк зажёгся зажигалкой, без моей помощи. Когда я спокойная, не всегда получается. Иногда ничего не получается, а иногда очень. — Ты ведь солгала о белой женщине, от которой погибнет дракон?

Я открыла рот, чтобы ответить, но оттуда полился смех. Я не хотела его злить или доводить, и смеяться не хотела, но не удержалась. Не знаю, почему. Порой находит что-то такое, смеюсь заливисто и долго успокаиваюсь. И сейчас пришлось заняться тем, чтобы успокоиться. Я рукой закрыла губы, но хихиканье так и просачивалось сквозь пальцы, аж слёзы из глаз выступали. Он вздохнул, оглядев меня прищуром, мои белёсые волосы и тонкую, плоскую фигуру.

— Ничего ведь не случится, я прав? То была твоя ложь, — настойчивее спросил он. Я кое-как взяла себя в руки, но всё равно смешки врывались между словами, нервные какие-то, инородные.

— Может, и не случится. Может, дракон погибнет, а может, погибнет белая женщина. А может они оба, — я опять засмеялась, но резко оборвала свой смех, встретившись с ним взглядом.

— Зачем ты врёшь?

— Я говорила тебе правду обо всех, про каждого твоего соперника, про всех твоих врагов! Я всё тебе сказала, и ты знаешь, что ты всегда выигрывал, потому что я не лгала!

— Да, я знаю, но зачем ты солгала мне обо мне? — Он не злился. Не раздражился. Он никогда не угрожал мне и не относился плохо. Ему было всё равно, мне было всё равно. Выгодное партнёрство, компромисс, он оградил меня от них, от мира, который пугал, кормил и одевал меня. Я выдавала ему тайны этого мира и людей. — Зачем, Элия?

Потому что ты нанял его. Потому что ты. Как и они. Вы все одинаковые. Я же пообещала, что и тебе придёт конец? Ты не знаешь этого, я сама себе пообещала, но ты не дурак и знаешь, что я без ненависти хочу уничтожить тебя. У меня нет сил, но я могу сделать так, что ты сам себе всё испортишь.

— Не знаю, — снова солгала ему я. — Видения бывают путанными, не всегда точны. Ты слишком близко.

— Итак, дракон не погибнет из-за белой женщины?

— Может быть. А может быть белая женщина погибнет из-за дракона? А может быть дракон погибнет из-за дракона.

— Но кто-то точно погибнет? — хохотнул он, сделав глубокую тяжку. Я села под окно и захихикала, помотав неопределённо лицом. Джиён встал с кресла. — Ты рехнулась, Элия.

— Может быть.

— Мне не нужно бесполезное оружие. Ты исчерпала себя, по-моему. — Сказать ему, что они были рядом? Что я не подпустила, хотя они могли бы… Сказать ему, как много вокруг него тех, кто способен погубить дракона? Сказать правду, кто и когда погибнет? Он всё равно уже не поверит. Но я не буду.

— Ты убьёшь меня? — окончательно посерьёзнев и успокоившись, я подтянула колени к подбородку и смотрела на него, замершего в проходе, оглядывающего дверь, а не меня.

— Всё, что испортилось, следует выбрасывать, Элия. Если оно не подлежит ремонту.

Подлежу ли я ремонту? Я не знаю, можно ли меня починить? Сломана ли я? Что-то со мной не так — это всегда было ясно, но насколько я не такая, как все, за эти месяцы, что провела вдали ото всех? Важнее другой вопрос: хочу ли я ремонтироваться?

— Я всегда избавляюсь от ненужного, — вздохнул Джиён и, прикрыв за собой дверь, опять оставил меня одну. А под окнами вода. Волна, вторая, третья.

_____________________

Примечание:

* Индонезийский остров

Маяк

План действий, подготовка и организация всего необходимого не могли занять один день. Созваниваясь с Ёнгуком для советов, Хосок и Хонбин погрязли в усиленных приготовлениях, в которых Чонгук не участвовал. Он был помощником — исполнителем, а искать варианты сотрудничества ему пока было не по плечу. Бродяга — другое дело, за годы странствий он приобрел множество связей и людей, хоть и не относящихся к золотым, но всецело разделяющих их взгляды. За то его и прозвали Бродягой, что полмира обошёл и завёл столько приятелей и сторонников, что другим не снилось. Один старик-араб, чьего сына Хонбин как-то вытащил из плена и вернул домой, несколько раз выполнял поручения, и теперь не отказался выйти на кого-нибудь, кто предоставил бы катер. Улаживать этот вопрос отправился Хонбин лично, в то время как Джей-Хоуп, через одну надёжную бывшую любовницу, искал посредников для перевоза четырёх нелегалов до той пристани, где их будет ждать лодочка.

Чувствуя временную неприкаянность и зная, что через пару дней вернутся в квартиру Ви с Юнги, Чонгук взял билет до Дэгу и отчалил в Тигриный лог, где всегда мог собраться с силами, мыслями, и услышать какие-нибудь дельные напутствия от наставников и настоятеля. Тихий приют юности, куда он попал в возрасте средней школы, всегда приободрял и заряжал энергией. К сожалению, не вернуть в первозданности того настроения и оптимизма, с которым они с друзьями жили когда-то в монастыре, того пышущего героизма, с которым они выходили отсюда, уверенные, что их научили сворачивать горы. Тогда казалось, что вот они, бравые ребята, выйдут за стену и наведут порядок на земле, раскидаютплохих, помогут хорошим, покажут пример, накажут непримиримых, кто встанет на их пути. Но шли дни, месяцы и годы, а проблем сколько было, столько и оставалось. Они — Чонгук, Ви, Шуга, Чимин и другие — познали горечь поражений, болезненные раны, смерти соратников, убийства, взрывы, стрельбу и страх, они видели продажных людей и трусливых, алчных и глупых, глупых настолько, что не понимали, как можно жить иначе, нежели вредя всем вокруг ради собственного блага. Соображения Чонгука долго вертелись вокруг истинной жизни, её осмысления, её странности и частой безбожной тщетности, и ему стоило трудов удержаться в том состоянии духа, который вдохнули в него в Тигрином логе. Уже намного меньше было веры в людей и их совесть, меньше было неосмотрительности в нём самом. Храбрости не убавилось, но прибавилось хитрости. И каждый раз, когда надежда на победу в чём-либо поникала и таяла, Чонгук приезжал в монастырь, чтобы вспомнить о первых своих шагах золотого воина, когда надежду не могло уничтожить ничто, и, в конце концов, ценилась даже не она, а сам процесс движения к ней, способы её достижения; гордились причастностью к одному общему делу, не заглядывали за горизонт, а шли к нему, не боясь ошибок, падений и гибели.

Привратником у калитки, как всегда, стоял самый умелый и ловкий ученик из имеющихся в Тигрином логе. Раньше только он один знал, куда выходят отсюда выпускники, и что за люди иногда поднимаются по Кошачьей тропе. Раньше только привратник вообще знал, что адепты отсюда когда-нибудь выйдут. Но за десять лет воды утекло много, и новобранцев стало больше. Монастырь, совмещающий себя со школой боевых искусств, разрастался, и скрывать чьи-то уходы и приходы сделалось невозможным, так что нынешние юные братья знали, что впереди их ждёт дорога в неизвестные края, и что чем быстрее обучатся они всем тайнам мастерства и духовной доблести, тем скорее окажутся за порогом. Все понимали, что это немного сказывается на дисциплине и воспитании, которые прочно укоренились в прошлых выпусках, когда парни самосовершенствовались бесцельно, демонстрируя внутреннюю бескорыстность, самоотверженность и отсутствие желания доказать кому-то и что-то. Когда в Тигрином логе учился Чонгук, никто не думал, что получив пояс мастера можно уйти отсюда, поэтому не рвались прыгать выше головы, и не ленились, отдаляя момент ухода. Теперь мальчишки имели возможность держать в себе какой-либо умысел: задержаться подольше или уйти пораньше, но разоблачать или истреблять в них эти намерения было невозможно, поскольку во многих эти глубокие душевные порывы сидели где-то неосознанно и руководили ими без сформулированных идей. Оставалось молиться, чтобы не на всех открытая информация влияла пагубно. Ведь и Сандо — один из лучших воинов не только своего выпуска, но и вообще последних десятилетий, — точно знал ещё тогда, больше десяти лет назад, что выйдет из Лога, но ни на его моральном облике, ни на его боевом искусстве это никак не отразилось.

Поздоровавшись с привратником, Чонгук уточнил у него, где настоятель и, ожидая услышать именно это, узнал, что старик Хенсок, как заведено, сидит у себя в башне. То есть, строго говоря, башней-то это и не было, потому что большинство построек монастыря имело, как и эти хоромы Хенсока, два этажа, просто вся территория раскинулась на неровной местности, ярусами спускающейся к обрыву, и от одного пласта к другому вели лестничные пролёты ступенек в десять-пятнадцать, где-то высоких и лихих, где-то низко-сплющенных, поэтому находящееся на самом верхнем ярусе двухэтажное здание, само собой, смотрелось выше всех и обозревало подвластное ему пространство. Потому именно там, на втором этаже, всегда обитал настоятель, напоминающий по своим административным функциям директора школы, но по настоящей роли в жизнях адептов ставший многим лучше и ближе родного отца.

В юность Чонгука Хенсоку во всём помогал Лео: приносил настоятелю еду, мыл его посуду, убирался в его комнате. Но Лео стал первым воином золотых, будущим наставником, уже сейчас помощником мастера Хана в обучении мальчишек, и прошлая служба наподобие денщика перешла к парню, который на одном из заданий потерял кисть руки. Бойцом он быть больше не мог, но золотые никогда не бросали товарищей на произвол судьбы, и тому пришлось вернуться в Тигриный лог, заниматься разными обязанностями по хозяйству. Чонгук встретил его, подходя к башне Хенсока, тоже поздоровался. Невольно подумал о том, какая жалость, что Ёндже сумел восстановить руку какому-то ублюдку из наёмников, и не сумел заставить вырасти новую у своего, золотого. В самом деле, это было несправедливо! Едва не убивший Шугу урод, похитивший когда-то Элию и чуть не уведший Джинни неизвестно в какие дали, снова ходит целёхонький и довольный, а отличный парень, боровшийся с преступниками, остался инвалидом и вытирает пыль в библиотеке, вытрясает половики.

Чонгук поднялся наверх и, постучав на всякий случай о дверной косяк, хотя дверь была распахнута, заглянул в комнату, застав Хенсока за чтением какого-то буддийского труда, что выдавала санскритская письменность. Книги на другие темы смысла читать на санскрите не было.

— Настоятель, здравствуйте! Можно войти? — Хенсок опустил книгу, безошибочно угадав ещё по шагам, кто из учеников явился, улыбнулся и указал ладонью возле себя.

— Очень рад тебя видеть живым и невредимым, мой мальчик.

— А вы сомневались, что я явлюсь таковым? — тряхнув чёлкой, приземлился Чонгук.

— Излишняя самоуверенность ещё никого от пуль не спасала, в отличие от обратного, — пристроив закладку, спокойно заметил настоятель и отложил тяжёлый том.

— Как вы поживаете? — принял к сведению очевидный намёк не красоваться и не лезть на рожон золотой.

— Замечательно, наконец-то стал чувствовать себя старой развалиной, что соответствует моему возрасту.

— Болит что-то?

— Каждый день новое, так что скучать не успеваю, только и гадаю, с чем проснусь завтра. А поскольку не все доживают до моих лет, то понимая, что я всё-таки с утра проснулся, нахожу в этом больше радости, чем горя от боли где-нибудь в пояснице, или колене. Мениски-то стёр ещё сто лет назад. Ты их береги, Чонгук, знаешь, сомневаться в том, встанешь ли самостоятельно с отхожего места — не лучшие переживания для старости.

— Учту, — улыбнулся парень. — А что же тогда для старости лучшие переживания?

— За внуками приглядывать. Ну, или за очередными адептами. Конечно, не нахожу с ними так быстро общего языка, как раньше, но всё-таки… По-моему, меня воспринимают как раритет и сторонятся. Обидно, знаешь ли, ощущать себя настолько ветхим, что к тебе могут испытывать почтение, но уже не испытывают дружеского доверия.

— Вам кажется, настоятель Хенсок, вы ещё всем нам тут носы утрёте по всем фронтам!

— Лесть, Чонгук, нужна для врагов, мне этого не надо… — Он хотел что-то ещё добавить, но где-то внизу, за окнами, раздались крики, смешливые, но многоголосые и такие несдержанные для этого святого и умиротворённого места, что Чонгук поднялся и поспешил выглянуть, что происходит? Ни о каких пластиковых окнах с шумоизоляцией речи идти не могло в древнем и соблюдающем традиции монастыре, а сквозь старые деревянные рамы звуки в горах носились только так. Внизу, вдалеке, около бани, была какая-то сумятица с кучей полураздетых, несмотря на холод и лежавший повсюду снег, адептов.

— Что там происходит? — Хенсок медленно начал подниматься, кутаясь в плед, лежавший на его плечах и защищающий от сквозняка, дувшего со спины, и задавший вопрос Чонгук, поспешил ему на помощь, подняв старика на ноги. Теперь они вдвоём встали у окна.

— Сегодня же банный день. Ты уже забыл?

— Нет, но мы мылись вечерами, после всех занятий, когда стемнеет…

— В нашей обители, и без того полной легенд и сказок, откуда-то взялась ещё одна, я её подробностей не знаю, но, следуя ей, когда приходит новенький, его почему-то тащут в баню при свете дня. Вчера как раз пришёл один мальчонка, вот и попал сразу на церемонию посвящения. — Чонгук лукаво улыбнулся, догадываясь, откуда растут ноги нового обычая. Его зачал не кто иной как Юнги, окунувший в бочку одного из новобранцев, чтобы убедиться, что снова не подсунули тайком девчонку. Ох, и весёлое же было время! Чонгук прошёлся взглядом по всем площадкам, исследуя родные и до каждого куста изученные уголки монастыря. Его брови низко опустились:

— А где Заринэ?

— Она в банный день не поднимается сюда, там, в доме за ступами остаётся.

— Стесняется? — хмыкнул Чонгук.

— Как и положено воспитанной даме. Да и… вспомни вас, не себя, а тех, что были постарше. Чего на грех нарываться? Лео и Хана тут по три-четыре месяца не бывает, кто заступится, если нескольким ребятам кровь прильёт не к той голове? Мы их воспитываем, но приходят они сюда, сам знаешь какими. — Спасённая три года назад персиянка, женой Лео жившая при монастыре, так и прижилась здесь, помогая и стирать, и готовить, и прибирать. Сохранив свою мусульманскую привычку кутаться с головы до ног, чтобы не было видно ни волос, ни щиколоток, она невольно помогала оставаться молодым и неугомонным адептам спокойными и не заглядываться на женские прелести. Большинство из них и без того боялось или уважало Лео, чтобы даже не смотреть на неё косо, но всё-таки закрытость и пугливость девушки тоже защищали покой мужского братства. Но некоторые мальчишки всё же были негласно, скрыто и безнадёжно в неё влюблены, о чём не смели признаваться и самим себе, и ходили робкие, краснеющие, предлагая то ведро донести, то печь растопить, то просто возясь с двумя её сыновьями, чтобы подольше побыть с матерью.

Чонгук обдумал это всё и примерил сюда Элию. Ей бы тоже здесь хорошо жилось. Они не довели её два года назад совсем немного. А если бы довели, то внучка пророчицы бегала беззаботно по лесенкам, собирала бы урожай с ребятами, слушала наставления мастера Ли, играла бы с детьми Лео и Заринэ. Ей бы тут было надёжно и радостно.

— О чём ты хотел спросить меня, Чонгук? — прозорливо задал вопрос Хенсок.

— Вы знаете, что мы пытались привести сюда Элию, о которой вы нам рассказали. — Золотой покосился на профиль старика, который ничего не выдал, но было ясно, что он внимательно слушает. — Мы пытаемся вернуть её, но… Что, если бы она не захотела остаться с нами? Что, если ей где-то лучше?

— Разумеется, мы не должны неволить человека жить так, как нам кажется уместным, если ему это не по нраву. При условии, что он своей жизнью, которая кажется неправильной нам, никому не мешает и не чинит неприятностей.

— Я это понимаю, но, дело не в том, что ей где-то сулят больше счастья, а в том, что она может не доверять нам, разочароваться в чём-то, или заиметь другие ценности. Что, если для неё, допустим, важнее стали деньги? Она была такой светлой и наивной девочкой, но прошло два года…

— Видимо то, что бабушка держала её подальше от людей, сказалось на мировоззрении Элии, потому что быть наивной в наше время — великая редкость. Но наивность часто и губит, ты прав, могло произойти всё, что угодно. — Они ещё не отошли от окна, дышавшего морозом, как подспудное занятие оставив разглядывание неспешного быта монастыря с расчищенными дорожками, темнеющими на фоне снега. По тропинке, идущей от столовой к лестнице наверх, шёл тот парень без кисти, ведущий оставшейся рукой маленького мальчика, утеплённого толстой курточкой с капюшоном, старшего сына Лео. Хенсок улыбнулся. — Эти дети такая услада для старого сердца! Я не возился с малышами с рождения Элии… Да, она была последним младенцем, которого я держал на руках до этого сорванца Хо.

— Вы нянчили её в детстве? — удивился Чонгук, сразу же подумав, что, вообще-то, мог это предугадать.

— Да, двадцать с лишним лет назад нам, золотым, пришлось прятать её мать от Дзи-си. Так та и встретила отца Элии, боевого товарища Хана. Всё случилось буквально у меня на глазах, но если бы я заметил начавшийся роман вовремя, возможно, я успел бы предотвратить его…

— Настоятель Хенсок, а я думал, что вы лояльно относитесь к отношениям своих учеников с женщинами.

— А дело было и не в моём ученике. — Старик повернул лицо к Чонгуку. — Дело было в матери Элии. Я не собирался никому позволять крутить с ней шашни. — Чонгук непонимающе нахмурился. — Как никакой нормальный отец не позволил бы своей дочери влюбиться в парня, ежедневно идущего на смерть. — Брови Чонгука взметнулись вверх, глаза округлились, и он, едва не потеряв дар речи, промямлил:

— Вы… то есть… Элия… вам…

— Да, у нас были особые отношения с её бабушкой, — явно припомнив далёкую молодость, слащаво расплылся Хенсок, наслаждаясь заодно и растерянностью Чонгука. — Такие, которые позволили мне быть дедушкой Элии.

— Вы… значит, были знакомы… И ничего не говорили…

— Я не был святым пятьдесят лет назад, и даже сорок, и тридцать лет назад тоже. Я и сейчас не святой, Чонгук. Я был воином… таким, какой ты сейчас, какие вы все сейчас. Я любил до потери памяти одну девушку, но она не дождалась меня когда-то и вышла замуж. Что мне было делать? Я был сам не свой, я не видел смысла жить без неё… А нас тогда как раз послали в Тибет, разбираться с разбойниками и негодяями, которых там неистребимое множество. Я настолько горел обидой и злостью, что бросился в самый ад, я добрался до Утёса богов, дорогу куда, как говорят, не может найти никто, если не принадлежит к вольному братству. Но я достиг подступов, и был проучен стражами-наёмниками. Они посчитали, что убили меня, и скинули с обрыва. И меня подобрала тибетская целительница. Ей было лет двадцать пять тогда, она была прекрасна, безумно прекрасна и мастеровита в своём знахарстве. Склеила меня, залатала, вернула к жизни, ну и… плату взяла, какую нашла, — захихикал Хенсок, потерев руки, вспомнившие забытые ощущения и часы любви. — Я, видно, неплох был в твои годы, а при себе-то у меня и не было ничего, кроме самого себя. Так мы с ней и расстались добрыми друзьями. Я был обязан ей жизнью, а она мне дочерью. Так себе из меня должник, согласен. О её даре целительницы и пророчицы гремела молва, как оказалось, потому до неё и добрался однажды Дзи-си, решив узнать своё будущее. Дочь наша уже была почти девушкой, и о ней тоже многие знали, кроме того, кто её отец, конечно. Дзи-си заплатил бабушке Элии очень много, огромную сумму денег, и она начала говорить, а когда поняла, к кому всё сводится — замолчала. И бежать. Вот так и бегала до самой смерти, так и не проболтавшись Дзи-си и его людям о том, что же точно увидела.

— А вам она сказала? Сказала, кто свергнет Дзи-си?

— Сказала, — тяжело выдохнул Хенсок. — Но мне очень не нравились условия, при которых это должно было выйти.

***

Когда всё было готово, Ёндже позвонил Чонгуку и вызвал его обратно в Сеул. Мчавшийся в запрятанную лабораторию Химика молодой человек в дороге рассуждал обо всём узнанном. Сколько же ещё секретов хранит Хенсок? Сколько к нему не наведывайся, он знает ещё что-то о ком-то. Но конкретные условия пророчества передать Чонгуку он отказался, не отмахиваясь, не отбалтываясь, а просто всем своим образом и выражением лица показав, что говорить не станет. Они обсудили немного то, что когда Дзи-си получил предсказание о гибели от золота и своего сына, сыновей у него было всего пять и, видно, сначала надумав смеяться над судьбой и бросать ей вызов, он наплодил ещё троих, а между делом и дочерей. Но теперь, наверное, его уже не так радует количество отпрысков, когда уверен, что от одного из них неизбежно нагрянет удар. Чонгук лично, своими глазами, видел только одного из сыновей Синьцзянского Льва, четвёртого, Хангёна, при выполнении одной из операций в Гонконге. Тот играл там в казино в окружении стаи моделей и девиц из эскорт-услуг. О других сыновьях доводилось лишь слышать. О придерживаемом фактически на привязи безвольном старшем, о страшно предусмотрительном и умном втором, о третьем, выгнанном из вольного братства, но до этого успевшего порубить парочку золотых в жестоких схватках. Будто змея яйца отложила от этого Дзи-си, а не женщины ему рожали сыновей. Пятый — далёкий и непонятный, а три младших, по слухам, совсем бесхребетные слабаки и лентяи, как всякое младшее поколение именитых родов, приходящих к вырождению.

Проводя параллели на тему семьи, Чонгук старался не думать о своей — не до этого сейчас, — а опять вернулся к Элии. Выходит, у неё остался один кровный родственник, дедушка, настоятель Хенсок. И это хороший козырь, если придётся убеждать девчонку в чём-нибудь. Например, в том, что золотые — это ей самые близкие люди, и их дом — её дом тоже.

Пройдя охранный пост, турникеты и бронированную дверь, открывающуюся по домофонному звонку, Чонгук был встречен Хоупом и Ёндже, не медля зашагавшими по длинному коридору с холодными лампами дневного света на потолке. Пришлось, не тормозя, догонять их. Учёный Ю был в белом халате, накинутом на добротный костюм, тёмно-синий с серебристым отливом, подчёркивающим дорогую выделку ткани.

— Значит так, — на ходу объяснял он, — я препоручаю этого киборга вам, будьте любезны, найдите с ним взаимопонимание и не травмируйте без дела, если он будет послушен и покладист. Я нужен нашему адвокату в Нью-Йорке, больше задерживаться не могу. Так что, когда завершите операцию по спасению, разберитесь как-то, что с этим типом делать, у меня тут не вечная гостиница для пациентов.

— А если операция провалится? — уточнил Чонгук.

— Таскайте его за собой, пока не добьётесь результата, если хотите. Если будет мешать — ликвидируйте. Только убедитесь прежде, что от него ну точно уже никакого толка не будет. — Ёндже приложил карточку к цифровому устройству, и то, пропищав и сменив крошечную красную лампочку на зеленую, стало отодвигать стеклянную дверь, укреплённую решеткой.

В комнате, на вытянутом кресле, как в кабинете стоматолога, подключенный к проводам и детекторам, сидел Бобби. Они сразу же столкнулись взглядами с Чонгуком, и золотой сделал глубокий вдох. «Терпение, спокойствие, безмятежность» — попросил себя Чонгук, но заключил всё бессловесным внутренним долгим «оммм», обещающим всем буддистам стойкости и правильного настроя. Запищал один из компьютеров. Ёндже поспешил к нему, всматриваясь в кривые, цветные линии, выдаваемые на экране.

— Сколько я ещё так буду сидеть? — злясь сильнее при виде своих давних недругов, прошипел Бобби. С Ёндже он кое-как нашёл общий язык, ценя того за спасение своей конечности, но эти двое имели в его судьбе другое значение.

— Заключительное обследование. Сейчас всё просмотрю, и ты будешь свободен. — Компьютер опять издал какой-то сигнал, хотя в изгибах чего-то, похожего на кардиограмму, усилилось волнение полосы другого цвета. — Свободен, — повторил Ёндже, поправив очки и наблюдая за экраном. Снова писк и волнение линий. — Хм… Хорошо. То есть, ты не будешь предоставлен самому себе, а всего лишь выйдешь отсюда и посмотришь на солнечный свет. И снег. Он выпал, кстати, ведь уже декабрь.

— Очень здорово, и я должен буду поехать куда-то с этими двумя, верно? — хмыкнул Чживон, кивнув на Хосока и Чонгука.

— А ты имеешь что-то против?

— Да много чего…

— Я догадываюсь, но не замечал, чтобы твоё мнение кого-то интересовало, — сказал ровно Ёндже, куда ровнее, без украшений в виде того интереса и той бережливости, какие испытывал, как учёный и биолог, когда лечил доставшийся ему в руки материал. Здоровый и законченный, как мутированное создание, Чживон был для Ёндже уже не так ценен. Новое исследование удалось, опыт удачно завершён, этап пройден. — У нас Бёль, если ты вдруг подзабыл, и да, разумеется, я не надеялся только на это. Но учти, — Ёндже встал полубоком, чтобы видеть Бобби, но иметь возможность показывать на друзей. — Он разбивал тебе лицо. И он разбивал тебе лицо. Я так не делаю. У меня твоё лицо растворится в кислоте и восстановлению подлежать не будет.

— Мой маленький и тупой наёмнический мозг подсказывает, что твоя херовина считывает мои эмоции, — расплылся плотоядно Чживон, плавая взором по трём молодым людям, стоявшим перед ним. — И если ты заметил, страха я сейчас не испытал от твоих угроз. Если ты хочешь мне доверять — придётся верить на слово.

— Я заметил, что ты бесстрашно принял обещание мук. — Ёндже переглянулся с Хоупом, и они едва заметно дёрнули губами, чтобы не улыбнуться. — А мы тут навели кое-какие справки. В поисках слабых мест, так сказать. Тэян для нас недосягаем, но что-то же должно было быть? — Химик вынул из кармана халата глянцевую фотографию и, посмотрев на неё, поднесённую к своим очкам, развернул с расстояния к Бобби. После того, как прошло время, нужное наёмнику на опознание изображения, экраны запестрели новыми линиями, понёсшимися вскачь, а сигнал повышения эмоций зазвучал бесперебойнее и тоньше. На снимке была полненькая, неприметная студентка. Бобби впился глазами в её лицо, хотя не дрогнула ни одна мышца во всём его теле. Ёндже улыбнулся. — Можешь не держать себя в руках с таким напряжением. Твой страх уже выскочил вон теми серыми и сиреневыми шкалами на графике. И сила этого страха высока, мой добрый друг. Очень высока.

— Чёртовы ублюдки, — прошипел Бобби, озираясь по сторонам теперь не беспечно, а загнано. — Откуда вы всё узнаёте?!

— От тебя, — пожал плечами Ёндже, — человеку свойственно нести в бреду самое сокровенное, когда ему плохо, когда он при смерти, когда он под наркозом. Я застал тебя, кажется, во всех этих состояниях. — Убрав фотографию, мужчина прихлопнул её снаружи, пригладив карман. Наёмник Эвр притих, хотя и порывался дать о себе знать через личину милого и заманивающего в свои сети парня Ким Чживона. — Так что, имей в виду, неверный шаг — и плохо будет не только Бёль.

— Хоть пальцем… слышишь меня, очкарик? Хоть пальцем… — прищурившись, повёл подбородком туда-сюда Бобби, как будто раскачиваясь для рывка. Но на деле он, наоборот, пытался так успокоиться. — Ты потом сам себя лечить будешь. По кускам собирать.

— Вставай, герой, — нажал Ёндже кнопку, и экраны стали гаснуть. Он увидел то, что хотел, убедился в том, что подозревал, больше ему прозрачность эмоций Эвра была ни к чему. — Отстёгивайся и шагай за твоими спутниками ближайшей пары дней. И слушайся их, мне и самому с тобой снова встречаться бы не хотелось.

***

Добираться на перекладных, автостопом, украдкой в кузовах грузовиков, на лошадях, верблюдах, велосипедах и мотоциклах Чонгуку приходилось много раз, и плавать в багажных отделениях лайнеров, в топливных отделах кораблей тоже. Совсем недавно он познал, каково путешествовать классом-люкс, и вот, по истечению недели, познавал, что такое «на перекладных» в водных пространствах. Наблюдая за троицей, с которой они взялись за дело, золотой делал вывод, что он единственный впервые окунается — во всех смыслах, — в подобное передвижение. Отплытие на барже, ночное перепрыгивание на частную яхту, предоставленную бывшей любовницей Хоупа, преодоление водной границы, а потом, с аквалангами и подводными фонариками, поиски ожидающего их катера, который довёз их до небольшого островка в Южно-Китайском море для последней пересадки. Путь занял намного больше времени, чем хотелось бы. Всё-таки, морской транспорт медленнее воздушного, а незаметно десантироваться с неба на любой участок территории Сингапура могло удаться только в сказочных снах. Если бы они на этот раз не противопоставляли себя Дракону, можно было бы долететь сначала до Манилы, и начать путь оттуда, но, обмозговав всё с Ёнгуком по телефону, Хосок пришёл к выводу, что в этот раз лучше семь раз отмерить, чем потом семь раз перепрятываться от карающих отрядов сингапурского владыки, не потерпевшего бы, чтоб к нему вторглись, да ещё и выкрали что-то.

Хосока заботило не только то, как заполучить Элию, но и то, как сделать так, чтобы Джиён не понял, кто это провернул? Замести следы столь же важно, как совершить само похищение. Дракон настолько не дурак, что верить в его недогадливость — это подписывать себе смертный приговор. По сути, будет всего двое подозреваемых, кому нужна Элия — золотые и Дзи-си. Других вариантов нет, и вряд ли будут. О ведьме никому больше неизвестно. Поэтому требовалось максимально напрячься и изобразить захват делом рук синьцзянцев. Хосок и фальшивые документы им всем выписал с намёками на принадлежность к западному Китаю, якобы двое из них были уроженцами Синьцзяна. Но главным доказательством служил Эвр. Все знали, что золотые — если о них вообще хоть кто-то, хоть что-то знал, — не пользуются услугами наёмников и воюют с ними так же, как с любыми другими бандитами. Заподозрить благородное древнее братство в сделке с одним из тех, кто обвёл их вокруг пальца и враждовал с ними — сложно, а то и невозможно. Засветить Бобби, если что-то будет срываться или кто-то их заметит — вот что нужно; оставить Джиёну информацию о том, что похищение совершил тот же человек, который Элию ему преподнёс.

Бобби не знал всех этих планов Чон Хосока, но осознавал своё тяжёлое положение. Он в данном приключении — пушечное мясо. Его израсходуют на всю катушку, выжмут и сбросят за борт, но если он не достанет им их белобрысую плоскодонку, то они причинят вред сестре Ханбина, и Дохи. Дохи! Увидев её фотографию в руке врачевателя, Чживон почувствовал не только страх, но и желание увидеть её, попрощаться, подержать её маленькую пухлую ручку в своей. Он видел красную линию, появившуюся на экране проклятого Ю, и тот тоже видел, но тактично не упомянул ни о чём, кроме серо-сиреневого страха. Мерзавец. Пусть его, Эвра, хоть мордой в кислоту, девочку-то зачем трогать? Нежнее, добрее и безобиднее нет во всём мире, нет человека чище и достойнее любви, чем Дохи. Какими же тварями надо быть, чтобы подвергать её опасности? А какой тварью был он, что из года в год использовал, пользовал и вытирал ноги о девушек и женщин? Со сколькими из них он поступил по-человечески? Да, речь не о красивом поступке, а просто о жалости, попытке проявить сострадание. Не было подобного, только жестокий и беспощадный расчёт, и тщеславие от очередной удачной сделки, от безупречно выполненного задания, от продвижения к званию «лучший» на Утёсе богов. Но лучшим ему уже не стать, в братство путь закрыт, за месяц «болезни» утерял немного гибкости и навыков, и начав реабилитацию хоть прям завтра, он не успеет войти в форму к январю и турниру наёмников. Да и хочет ли он уже этого? Линии пошли зигзагами при слове «свобода», так остро всегда воспринимавшимся Чживоном, как цель в жизни, как средство для обретения счастья. Провалявшись на больнично-лабораторной койке, он почти не вспоминал о своих мечтах, где свобода стояла во главе всего, но вот он вспомнил о ней и опять задумался, чего же хочет, хочет ли быть тем самым ветром, в честь которого прозвался, или ему нужен небольшой груз, который бы его притормаживал? Маленький и невинный Хомячок.

Увидев и солнце, и снег, и бескрайнее море, Бобби сидел на борту катера, вёзшего их к конечному пункту — Педра Бранка, и не чувствовал прежнего кайфа от ударов ветра по лицу, от солёных брызг, от бесконечного неба над головой. Волглый и мрачный, с промокшими прядками волос, парень понимал, что свобода — это не безотчётное перемещение и отсутствие границ, физических и нравственных, свобода — это способность, возможность ограничивать самого себя, указывать самому себе, исходя из своего собственного желания, а не тысячи желаний, кажущихся одинаково важными. Нет, так не бывает. Есть мелкие желания, есть большие, есть нужные, а есть лишние. И только разобравшись в них, можно выстраивать свою свободу, свободу человека, перестающего быть рабом своих желаний.

— Осталось немного, — изрёк сухо Хонбин, прервав мысли трёх остальных. — Судя по карте, маяк скоро появится на горизонте.

Все устремили взоры в ту сторону, куда они двигались, маленький катерок, режущий волну. Чонгук старался подавить волнение, ведь до сих пор никто не гарантировал, что Элия именно там, где он предположил. Если её не окажется на острове, то им придётся вернуться на перевалочный пункт, и попробовать сделать ещё несколько наездов на другие подозрительные острова. Да только и это может ничего не дать. И тогда всё будет совсем безнадёжно и глухо.

И с отсутствием берегов где-либо на горизонте, декабрь ощущался неприветливым, мышино-мучнистым цветом неба. От влажности и брызг было непонятно, снизу или сверху капает. Дождя как будто бы не было, но некая изморось вездесуще мочила сиденья и пол катера, и намочила бы одежду, не надень четвёрка водонепроницаемую, специальную.

Хонбин рассмотрел маяк первым, молча подняв палец и указав вперёд. Как и его спутники, он испытывал тревоги по случаю совершаемого, но в куда меньших пропорциях. За пятнадцать лет подвигов, вылазок, перестрелок и рукопашных боёв, обезвреживания террористов и возвращения несчастных мирных жителей к спокойной, тихой жизни, Бродяга поостыл и разучился переживать, он только беспокоился о выполнении и сохранности друзей — не своей, а именно их. В отличие от Хосока, Чонгука и Бобби, у него не было никаких личных мыслей, или отвлекающих соображений о том, как поступить после с Эвром, что делать, если появятся люди Дракона. Хонбин был первоклассным воином, всё самое горькое, что способен пережить мужчина, он уже пережил, и внутри остался только боец, солдат, не сомневающийся, несокрушимый, не трусящий. Хонбин знал, что Эвра он сумеет победить, если тот заартачится или взбунтуется, куда труднее будет задача, если нагрянет враг, а товарищей-то двое, и вытащить из передряги нужно обоих. Но пока таковой проблемы не возникло, Бродяга с лёгкостью отмахнулся от вероятностей, и сосредоточился на маяке.

Чем ближе тот был, тем темнее становилось небо, переходя в антрацит. Чонгук обратил на это внимание и, пытаясь убедить себя в том, что это простое совпадение, насторожился, когда и катеру стало труднее двигаться из-за поднимающихся волн.

— Погода портится, — снова констатировал Хонбин.

— Да, не вовремя, — кивнул Джей-Хоуп. Чонгук пригляделся к направлению, откуда брались тучи. Они шли от маяка, клубясь над ним, точно жирные грифы. Повернувшись к Бобби, золотой нашёл того с таким же прищуром вдаль, как у него самого. Наёмник словно выискивал что-то глазами.

Грозная шапка из облаков уплотнялась, теснимая темнеющими небесами. Правы были греки, считавшие, что Уран — бог неба, родился из хаоса, именно оттуда, казалось, вырываются хороводы, точнее, табуны вороных туч. Ещё недавно пробивавшиеся лучи солнца исчезли. Вода поднималась, бурля и чернея, уподобляясь вышине, распростёртой над ней. Чонгук вспомнил о словах Ви, что океан и небо, возможно, хотят однажды слиться воедино. «Очень неудачно они время для этого выбрали, — подумал золотой, — не слились бы заодно и мы».

— Вот это резкие перепады погодки! — заговорил громче Хосок, поскольку от ударов волн о борта и дальних раскатов грома, становилось шумно. — Авось, быстро пройдёт этот циклон.

— Шторм приближается, не меньше, — указал снова Хонбин, кивнув на маяк, от которого ползла уже сущая тьма, поливающая стеной закипающую воду. — Может, развернёмся? В другой раз попробуем.

— Не знаю, угадать с такими вещами сложно, а если тут сезон бурь начался?

— Это ваша ведьма, — вклинился внезапно Чживон, хотя весь путь молчал или, по крайней мере, не заговаривал, если его ни о чём не спрашивали. Чонгук оживился от этого замечания, поняв, что не сходит с ума, и есть кто-то, кто считает так же.

— Что? Элия?! — уточнил изумляющийся Хосок.

— Она самая. — Бобби придвинулся к носу катера. Их всех уже бросало на волнах, и приходилось крепко держаться, чтобы сидеть ровно. — Бесполезно переносить на другой раз, она всегда нас встретит таким штормом.

— Разве она способна? — Хоуп поискал ответа на лицах всех присутствующих. Хонбин предпочёл не высказываться, не зная, стоит ли отрицать нечто сверхъестественное, или не стоит. Чонгук вступился за мнение наёмника:

— Я согласен с тем, что это Элия. — Волны уже захлёстывали края, и Хонбин, взявший управление катером на себя, решил поворачивать лодку. Но Чживон перехватил его руки.

— Оставь! Веди прямо.

— Мы перевернёмся.

— Подведи так близко, как сможешь. — Над головами разорвался раскат, прогремевший, как божья кара. Молния на миг ослепила молодых людей.

— И что ты сделаешь? — повысил голос Хонбин, чтобы быть услышанным.

— Попытаюсь достичь маяка вплавь! — бросил Чживон.

— Ты сумасшедший?! — постарался снова пойти вбок Бродяга, но повторно был остановлен бывшим вольным братом.

— Вам нужна эта девка или нет?! Я достану её! Жми прямо!

— Да ты посмотри, какие там волны! — без испуга, но с естественным ужасом человека, осознающего своё бессилие перед стихиями, повёл рукой в сторону водяных валов Хосок. — Пусть мы и не на парусе, но попутный ветер явно не светит.

— Положение левентик*, - подытожил Хонбин.

— Ветер в харю, а я шпарю! — проорал, засмеявшись внезапно, Бобби. — Давайте, сделаем уже то, ради чего мы здесь.

— Мне нравится твой энтузиазм, парень, — улыбнулся Хосок, — но не хочешь ли ты нас всех тут погубить?

— Он прав, нам нужно двигаться вперёд так долго, как будет возможно, — встал на эту же позицию Чонгук.

Хонбин, послушный воле большинства, крепко вцепился в штурвал и, лавируя между вздымающимися и дыбящимися волнами, тяжело и упрямо вёл катер вперёд, хотя шторм дошёл до той стадии, когда перед глазами таяла видимость.

— Мы можем так расшибиться об остров! — крикнул Хосок.

— Ещё немного! — попросил Эвр. Пока Бродяга удерживал направление, а Чонгук старался не сорваться за борт, Бобби одной рукой сорвал с себя одежду, которая сковывала его движения. В одних штанах, он вонзился глазами в темноту перед собой. — Давай ещё, ещё немного!

Впереди шла страшная волна. Такой высоты, что будто сам океан поднялся преградить им путь. Конца и края воде уже не было нигде, брызги, хлёсткие удары всплесков, разбивающиеся потоки. В катере набиралась вода, заливающая сверху.

— К чёрту, я разворачиваюсь, Чживон! — сообщил Хонбин, видя, что спешащую к ним волну нос катера не осилит.

— Ещё самую малость!

— Нет! — Услышав отказ, Бобби отпустил поручень и, оттолкнувшись ногами, выскочил за борт, во мрак, глубину и жуткие тонны воды, с которыми под силу было справиться только хрупкой и тонкой альбиноске, не видящей, что происходило в каких-то сотнях метров от неё, но чувствующей, кто подкрался так близко.

— Будда! — подлетел к краю Хоуп, высматривая, куда провалился наёмник? Но видимость ограничивалась содержимым их лодки, а вне её капли, струи ливня и сплошные брустверы волн застилали всё, превращая плывущих в кротов. Хонбин разворачивал катер, не собираясь губить друзей ради сумасбродного преступника. Но в этот момент Чонгук, не нашедший глазами Бобби, повторил его отчаянный поступок. Скинув непромокающую куртку, золотой плюхнулся в море. Прекративший разворот Хонбин, попытавшись направить катер обратно, сумел удержать его лишние две секунды ровно, когда гигантская волна ударилась о корму и перевернула его. Хоуп и Бродяга тоже полетели в солёную бурю не то ещё Южно-Китайского моря, не то уже Сингапурского пролива.

Чонгук окунулся на несколько метров, стараясь увидеть что-либо под водой. Достав из-за пояса подводный фонарик, он попытался посветить перед собой, но свет пробивал не так далеко в мутной от беспокойства черноте. Течение не кидало так, как на поверхности, и плыть под волной, а не на волне, было безопаснее. Знал ли об этом Эвр?

Бобби отлично плавал, и его не пугало то, что около месяца назад он едва не утонул. Не потеряй он сознания от удара, запросто бы выплыл из реки и с одной действующей рукой. Но море — не река, и всё-таки Чживон, прикладывая неимоверные усилия, надрывая мышцы и лёгкие, успевал где-то в этом кошмаре глотнуть воздуха, сражаться с напором воды, не сбиваться с направления. Сам не зная как, опираясь на удачу и своё упорство, неумение останавливаться, захлёбываясь и режа ладони о камни, он выбрался на берег и увидел перед собой маяк. Необитаемый с виду остров, беззвучный, точно мёртвый. Мокрый до нитки, Чживон не чувствовал сам себя, температуры, ветра — ничего. Он побрёл вокруг маяка, ища вход в него, но обе двери, одна главная, а другая неприметная, наверное, служебная, были заперты, и вообще выглядели слегка заброшено, ржаво. Бобби замолотил кулаками, то в одну, то в другую. Попытался выбить плечом.

— Элия! — заорал он, задирая голову, смотря ввысь, туда, где горел сигнальный огонь и чуть пониже, на узенькое окошко под последней площадкой, застеклённой и хранящей прожектор. — Элия! Открой! Открой, ведьма, ты слышишь меня?! Ты слышишь! Я знаю, что ты слышишь, буйная девка! Открой, мне нужно поговорить с тобой! — Чживон перевёл дыхание и, отказываясь лицемерить и пытаться совершить то же самое, что сделал два года назад, очаровывая и обманывая, продолжил: — Элия! Я не собираюсь тебя трогать, меня просто снова попросили доставить тебя в одно место! Элия! — Одинокий маяк, чёрно-белый, как зебра, был по-прежнему безмолвным. И хотя огонёк, по которому ориентировались корабли, горел, всё заполонила вода. — Ну ладно же, — шепнул себе под нос Бобби и, не обращая внимания на кровь на ладонях и пальцах, стал взбираться по стене. К первым двум этажам примыкали постройки для обслуживающего маяк персонала. Те, возможно, слышали крики Чживона, но не высунулись ни из одного отверстия, пуганные и штормом и, возможно, иногда бывающими тут драконами.

Чживон вскарабкался на крышу второго этажа, прильнувшего к башне маяка, как рука, держащая факел. Оставалось ещё четыре этажа. Внизу под окнами — галька, а не вода, если упадёт, то насмерть. Стоит ли пытаться? А что ему терять? Если он умрёт, то причинять вред Дохи ни у кого не будет и в мыслях.

— Элия! — ещё раз крикнул Бобби, интуитивно полагая, что ведьма, пусть она и не принцесса, должна быть спрятана на последнем обитаемом уровне, откуда труднее всего сбежать, выкрасть. — Элия, хватит быть трусихой, высунись сюда!

Он стоял и смотрел, произойдёт ли что-либо? Минуты тянулись долго, и Чживон вспомнил, что расположение здесь тибетской пророчицы было предположением тех людей. А если они ошиблись? А если шторм — совпадение? А если Элии тут нет? Но слабый свет в верхнем окне дрогнул и, приоткрытое, оно показало Эвру бледную и полупрозрачную девушку, такую же белую, какой он увидел её однажды, пока она не покрасилась в чёрный, скрываясь от бандитов. И угодив в лапы одного из них. Сомнений не было, это Элия, и она, пугающе безэмоциональная, не моргающая и не выражающая ничего своим лицом, смотрела на него, смотрела сверху вниз, ощущая своё превосходство, могущество, свою защищенность. Она, кажется, понимала, что ему до неё не добраться — стена гладкая, Бобби уже осмотрел её. А шторм всё не утихал и, стоило Чживону встретиться взглядом с Элией, как ветер поднялся ещё сильнее.

— Элия, прекрати свои шалости! — крикнул Эвр. — Перестань это делать, послушай меня! — Ветер усилился ещё, и ещё. Бобби вцепился в край крыши, чтобы не быть сорванным с неё. Глаза у девушки смотрели не мигая на него, пустые, страшные, но вместе с тем горящие, не холодные — обжигающие. — Элия, неужели ты хочешь навсегда остаться там? В этом маяке? Неужели тебе тут нравится?

Она ничего не ответила, но вдруг пошевелила губами и, не уверенный, но попытавшийся понять, Бобби разобрал дважды повторённое «будь ты проклят». Вспыхнула очередная молния, ливень захлестал, сокрушая всё на своём пути. Вихрь воздуха, полный влаги, окутал Чживона и потащил прочь. Хватаясь за крышу, болтаясь, как опущенный флаг, он был выворочен из-за низкого бордюра крыши и всё-таки сорвался вниз, на гальку. К счастью, со второго этажа, а не с того, на который вначале надеялся забраться. Волна, горой поднявшаяся над берегом, застыла на долю секунды, упала вниз, накрыла Чживона, ударившегося и растерявшегося, и как щупальцем исполинского кракена, утащила его обратно в пролив. Мокрый язык слизал свою жертву во чрево своего организма.

Простоявшая ещё какое-то время у окна Элия, моргнув, наконец, всхлипнула и, поймав ртом воздух, упала на колени с разрывающим горло криком, перемешавшимся со стоном боли, унижения и ненависти; несильно ударившись лбом о подоконник и почувствовав у лба прохладный камень, уже специально она пару раз постукалась о него сама. Хрипя и сжимая виски, ведьма свернулась калачиком, рыдая во всю глотку. Когда плач стал утихать, она опять зашевелила губами, но уже никто не видел повторения одного и того же «не люблю больше, не люблю!», в котором неизвестно, кто должен был быть убеждён. А буря стала сходить на нет.

________________________

Примечание:

* положение левентик — в мореплавании, ситуация, когда ветер дует точно спереди. Для парусного судна это означает невозможность двигаться вперёд

Отпущенные

Чонгук видел, как показалась в вытянутом верхнем окне Элия, он видел, что Бобби пытается что-то говорить ей, но ничего не было слышно, парень добрался до берега в самый шквал и порывы, с ушами, полными воды до самых перепонок, шумящим, утомлённым от заплыва грудным дыханием, и пытался подкрасться незамеченным, чтобы выкрасть из маяка девушку, не осознающую, в капкан каких заблуждений попала. Но наёмника победила стихия и, шмякнув на землю, уволокла в воду. Почти минуту Чонгука терзали сомнения, в какую сторону продолжить свой путь? К захвату ведьмы или выуживанию Чживона из воды? Тот, было похоже, вырубился, или ушибся, и вряд ли имел хороший шанс спастись из-под толщи заливающих волн. Бросить его на волю случая? Не был бы он золотым, тогда мог махнуть рукой и рвануть к цели. Но он был золотым, воином, которого честь обязывала спасать людей. И Чонгук, бросив по ощущениям прощальный взгляд на Элию, словно покидал её теперь уже точно навсегда (девушку, не заметившую второго похитителя из-за сосредоточенности на Бобби, и не смотревшую в его, Чонгука, сторону), нырнул сызнова в гневный и ссорящийся с небесами пролив, чьи скандалы громом и молниями, поднимающимися волнами и паутинистой сетью пены гремели, сшибались и разносились по округе.

Наёмник, попавший под луч фонаря, был отыскан, и дряблым лоскутом погружаясь на дно, опускался в глубины тёмных вод, уносимый течением и напором. Чонгук напряг силы и, торопясь, чтобы хватило кислорода, дотянулся до Бобби, подхватил его подмышки и потянул вверх, уже не надеясь вернуться на Педра Бранка, но надеясь хотя бы выбраться живым из этой заварушки. Тело ныло и сковывало лёгкие, нечасто практиковавшие такоевоздержание от дыхания.

И теперь, сидя на тёплом и спокойном берегу необитаемого крошечного островка, одного из многих возле малазийского побережья, Чонгук не мог понять, какая пчела его укусила, что он полез спасать их врага — эту сволочь? Ради чего? Кому он был нужен? Не стоило ли позволить природе — или Элии, как представительнице оной, — стереть гада с лица Земли? Но рассуждать об этом было поздно, отплевавшийся и очнувшийся Эвр сидел в каких-то пяти метрах, подогнув одну ногу, и подбрасывая в ладони камень, величиной с грецкий орех, покатый и сточенный водой, смотрел на горизонт, прояснившийся и открывший без туч и облаков рельеф Джохора, осколков скал, выдающихся из пролива, мелких клочков суши, непригодных для обживания, каменных, голых и вечно захлёстывающихся мощными перекатами волн. Между ним и Чонгуком сидели Хоуп с Хонбином, подобравшие парней, барахтавшихся на поверхности и истощавшихся в своей энергии, точнее истощавшегося Чонгука, придерживавшего отключившегося Бобби.

Хоуп с Хонбином были предусмотрительнее. Выброшенные с катера ударом волны, они нашли возле него, разбитого и непригодного, спасательные жилеты, опрокинутые изнутри следом за ними. Привязав их, не тонущие, как поплавки, к щиколоткам ног на длинных верёвках, чтобы не уйти штопором вниз, утянутыми штормовыми воронками, они стали окунаться в поисках исчезнувших молодых людей, плавно двигаясь к острову с маяком. Ничего не способствовало тому, чтобы разглядеть кого-либо, даже с подводными фонарями, но во всех этих попытках они были награждены удачей: буря усмирялась, затихая и, как будто бы, отступая, словно её втягивал где-то в тылу огромный пылесос, и на поверхности показался Чонгук, кое-как подволакивающий добычу, которую выудил. Она была не той, за которой они явились сюда, но не отвлечься на неё не позволила золотому совесть. Столько раз за время пребывания в Сингапуре с Чжунэ он размышлял о том, что надо понимать разницу, видеть различия, заботиться в первую очередь о достойных того, чтобы о них заботились (в откровениях Чжунэ эта категория обозначалась как друзья и близкие, а не выделенные по каким-либо моральным качествам люди), но вот, попав в экстраординарную ситуацию, механически спас того, кто больше нуждался, а не ту, которая больше заслуживала.

Хонбин быстро оценил конъюнктуру: катер разбит и непригоден для дальнейшего использования, Чонгук выбивается из сил, Чживона следует доставить до твёрдой почвы. Плыть к маяку смысла уже не было, им не на чем было увозить Элию, им требовалось побеспокоиться о себе самих. Бродяга с Хоупом затащили наёмника на доску, отщепившуюся от катера, а Чонгук ухватился за один из спасательных жилетов, чтобы отдохнуть. Старшие товарищи потянули младших двоих к ближайшей же отмели.

— Часов через пять-шесть за нами постараются прибыть, — прервал молчание Хосок, скинув сигнал по своеобразному зачипованному пейджеру, автоматически подающему координаты получателю передаваемого сообщения, который всё плавание, герметично упакованный, хранился прикреплённым к поясу владельца. Чонгук с кислым лицом смотрел всё туда же, по направлению к маяку, чей силуэт не проглядывался на горизонте, а остался за ним. Чживон, всё так же балуясь камешком той рукой, что была восстановлена наукой и знаниями гения Ю Ёндже, глядел в пустоту, вернее, куда-то в свои мысли, не присутствуя и не участвуя в переговорах золотых. Хонбин, безэмоционально, но внимательно, просто принимал к сведению произносимое Хоупом, поэтому тот продолжил: — Попытка не удалась, и если она сорвалась из-за Элии, то я не знаю, стоит ли повторять и как?

— Ты думаешь ей в радость сидеть в этом маяке? — покосился на друга Чонгук, грозный и хмурый, словно пропавший шторм вселился в него и спрятался за лицом. В глазах сверкали вспышки, бившие в его собственное сердце. — Думаешь, мы не должны предоставить ей лучших условий?

— Ну, лично я ей вообще ничего не должен, — пошутил Хосок, и понял, что для Гука то была неудачная ирония. Дважды не справившийся с заданием, связанным с ведьмой, младший золотой готов был рвать и метать, его гордость, воинская, мужская, любая другая — пострадала, и требовала вендетты. Хотя назвать его состояние обидой ущемлённой гордости было бы не вполне справедливо, потому что тогда сложилось бы впечатление, что молодой человек был себе на уме и имел обыкновение думать, что всё ему легко удаётся и должно удаваться. Это было не так, он знал, что жизнь ему, лично, как и Хосок Элии, ничего не должна. Скорее это была обида на самого себя, обвинение себя самого в том, что не выложился на полную катушку, где-то проглядел правильный путь, где-то недоработал, в чём-то плохо подготовился. Гордость, наверное, в первую очередь принадлежала его совести, до того бывшей чистой, и внезапно замаравшейся упущением. Но где же допущена оплошность? В чём? Что он проглядел? Какие варианты исполнения спасения ещё были и были ли они?

— Ясно одно, — подал голос Бродяга, — повторять аналогичную попытку спасения бесполезно.

— Да как к ней вообще подобраться, если она чует, что к ней приближаются? — Хоуп кивнул на Бобби. — Или без этого попробовать? Может, это она на него зла и пыталась отомстить?

— Нет, — вспомнив, как испортилась погода в Сингапуре в тот день, когда он додумался поискать Элию на островах, сказал Чонгук, — она не хочет подпускать никого, кто старается вытащить её отсюда.

— Что ещё раз возвращает меня к вопросу — а не оставить ли всё, как есть? — пытливо и не сдаваясь произнёс Джей-Хоуп, но при этом не повёл и глазом в сторону Чонгука, будто не с ним спорил, не у него спрашивал, а так, бесцельно рассуждал. Отвечающему за сеульских золотых Хоупу были дороже свои парни, чем злополучная тибетка.

— Я верну вам ведьму, — вдруг пробасил Чживон, прокашлявшись после сорвавшихся слов. Три пары глаз уставились на него. Он не ответил на их взгляды своим, но подбрасывать камень перестал, сжав его в кулаке, исполосованном множеством шрамов от множества причин: драк, аварий на мотоцикле, юношеских безумств в виде паркура или тренировок вольного братства, когда разбиваешь руками кирпичи, ломаешь стекло, закаляешь тело жаром и холодом, от которых остаются следы ожогов и обморожения. Все старались останавливать взгляд, если он скользил, на этом кулаке, потому что выше него, до самого плеча, зрелище было не самым приятным.

— Откуда такая настойчивость? — прищурился Хосок с улыбкой. — И какая тебе от того польза?

— Вам какое дело? Я обещаю достать её, дальше — мои проблемы.

— Э, нет, — помотал указательным пальцем Хоуп, отклоняя такую перспективу. — Ты надеешься, что мы тебя вот так отпустим, чтобы ты действовал по своему усмотрению? Никто тебя не освобождал от нашего присутствия.

— Вы не понимаете! То, чего и я сначала не понял, — Бобби повернулся к нему, минуя взгляд Чонгука, ухватившегося за вражеское лицо. — Вернуть её может только сам Дракон, она в его руках марионетка, и что он ей прикажет, то она и делает, он промыл ей мозги, или подкупил комфортом и покоем — не знаю, но Элия не хочет ни с кем, кроме Джиёна, общаться. Поэтому я свяжусь напрямую с Джиёном, и будь, что будет. Да, я не хотел рисковать и лететь в Сингапур, но теперь понимаю, что выхода другого нет.

— И когда ты это понял? — хмыкнул Чонгук. — Когда мы узнали о девочке, по имени Дохи?

— Заткнись! — сквозь зубы процедил Чживон.

— Ты хочешь полететь к Джиёну и сдать ему нас? — хохотнул Хосок. — Типа, привет, Дракон, меня в Сеуле прессуют ребята, требуют альбиноску-провидицу, не отдашь обратно? И он такой: «Да-да, Бобби, без проблем, бери, конечно, ребята в Сеуле — хорошие люди, грех им не угодить». Так ты это видишь?

— Я не собираюсь говорить ему о вас.

— А как же ты объяснишь, что тебе нужна Элия? Ты понимаешь, что если он заподозрит, что за твоей спиной стоим мы, то начнётся войнушка и резня? Сначала тебя грохнут, потом до нас доберутся, потому что Джиён натравит половину азиатской мафии на «дерзких парней из Сеула», которые, по его мнению, претендуют на власть во всём мире. Я такой пролог уже видел, спасибо, не надо добавки.

— Я назову заказчиком Элии того, кого вы мне скажете назвать, мне всё равно. У вас есть убедительные версии? — Хосоку понравилась смекалистость наёмника. А что, если бы ему можно было верить, то через него обвинить Дзи-си в посягательстве на собственность Джиёна — это круто. Там новых проблем не появится, Сингапур и Синьцзян воюют уже лет пять, и конца этому не видно. Отец Чан и Квон Джиён, не видя друг друга никогда лично, как говорят, мечтают стереть друг друга в порошок. Но при этом Джиён выдал родную сестру замуж за лучшего друга Дзи-си, о чём знали редкие люди, к числу которых, к счастью, относились золотые. Пойми ж ты этого Дракона…

— И всё же, тебе-то это самому зачем? — спокойно поинтересовался Хонбин. — Ты пытаешься помочь Биаю?

— Ну, во-первых, с этого всё и началось. Я не могу оставить его сестру в беде, — честно и как-то резко искренне рубанул Чживон, словно устал от своей неподвижной лживости, от своей обманчивой многоликости, под которой существовал и существует всего один человек, простой, понятный и желающий того же, чего и все нормальные парни его возраста: жить, наполняя эту жизнь радостями, а не тревогами и проблемами. — Во-вторых, я не отстану от вас сам, никуда не денусь, и свобода мне сейчас не нужна. Как собаку попробуете прогнать — всё равно останусь, пока не разберёмся по всем счетам, — он повёл бровью, взглянув на Чонгука, показав, что запомнил и отметил все реплики: — Девочку, по имени Дохи, вы трогать не будете, и я хочу быть в этом уверенным. А в-третьих. — Бобби далеко-далеко швырнул камень, как бы испробовав гибкость, силу и скорость корявой руки, сморщенного локтя, и поднялся, следя за тем, как тот улетает и падает в воду. — С тех пор, как я… выполнил задание, связанное с вашей ведьмой, мне не везло почти ни в чём. Да, задания я выполнял удачно, но жизнь точно гнила, и я не понимал, что происходит, всё вокруг рушилось при видимой стабильности, даже роскоши, что ли… Я ни в чём не мог достичь окончательного результата, из меня словно энергия выходила два года, а я не мог найти, где пробил колесо своей жизни? И вот, когда пошли все эти дела с последним заказом, с дракой с тобой, — кивнул Хоупу Чживон, — с гонкой, с тем, как я разбился, очутился у вас… Два с лишним месяца я чувствую себя стоящим на счётчике у старухи с косой, но сегодня я увидел её глаза. Это не старуха, а двадцатилетняя девчонка с пустыми глазами, и она прокляла меня, — будто смутившись, бывший вольный брат облизнул губы, опустив взор к ноге, чья ступня стала наглаживать гальку под собой, — я не был никогда суеверным, и вы можете смеяться сейчас, но вы сами видели этот шторм, эту непогоду — это её рук дело, это сделано Элией, и теперь я представляю, во что она способна превратить жизнь человека, которого проклинает. Поэтому… Я хочу вернуть её не ради вас, и не только ради защиты тех, кто зависит от моего поведения. Я хочу исправить то, что сделал Элии. Я не претендую на прощение, но пусть она хотя бы просто забудет меня, просто прекратит проклинать, иначе я сдохну, ей-богу, я уверен, что я сдохну просто потому, что все её мысли, всё её существо желает мне смерти! И даже после неё, не знаю, найду ли я избавление без прощения Элии?

Никто из слушавших его не посмеялся. Хонбин, много лет бродивший по таким далям и захолустьям, каких не сыщешь на картах, знавал сельские суеверия и странные, необъяснимые случаи порчи, сглаза, наговоров, деревенской магии, когда старый, без образования и малейшей грамотности шаман или ведун, мог вылечить какую-нибудь напасть, с которой не справлялись компетентные врачи, владеющие передовыми технологиями и медикаментами. Сам он суевериями страдать не стал, но с насмешкой к необъяснимому не относился, не пытаясь внушать окружающим критический образ мышления. Хосок никогда прежде не видел ничего подобного тому, с чем столкнулся в этот раз, и если бы не увещевания товарищей, может, и не заподозрил бы сверхъестественных мотивов, но раз те утверждали — спорить не собирался, потому что доверял им и не считал, что они посходили с ума. Ну а Чонгук… Он знал Элию два года назад и, не узнав её достаточно хорошо, вспоминая её столько времени спустя, ощущал, что она всегда была какой-то особенной, не только по внешности, отражавшей её отмеченность судьбой, но и по какой-то ауре, не подвластной описанию. Наивность, прозрачность взгляда, добродушие, с которым девушка относилась к миру, и даже невольная подозрительность, вызванная неизвестностью этого самого мира, всё было немного неземным, чудаковатым.

— Я не думаю, что ты сможешь искупить свою вину перед Элией, — поднялся Чонгук, отряхнув ещё влажные штаны на заднице от мелких камешков и песчинок. Бобби вцепился в него карими очами, ожидая объяснений, и они последовали: — Ты разбил ей сердце, плюнул в душу. Знаешь, чего хотят брошенные и обманутые девушки? Знаешь, конечно, и без меня знаешь! Все мы тут знаем, — обвёл пальцем присутствующих золотой. Солнце багряно окрасило его чёлку, направляясь к закату. — Не мучения, не страдания и раскаяния удовлетворят её. Это может её порадовать — да, но не успокоить. Если брошенная девушка ещё переживает, то она хочет узнать однажды, что некрасиво поступивший с ней всё-таки её любит, всё-таки хочет быть с ней. Но этому не бывать, ведь есть девочка, по имени…

— Заткнись, — повторил Чживон, подняв новый камень и сжав его в кулаке. — Я сделаю всё, что в моих силах. Чего ещё? Я обманул её, жестоко обманул, и теперь хочу исправить всё правдой. Тем более, кажется, нынешняя Элия прекрасно отличит ложь от истины, если хотя бы дотронется до человека.

— Если обозлённость не застилает ей взор, — встал между спорщиками Бродяга. — Бывает, застигнувший за изменой свою половину супруг смотрит и думает, что есть какое-то иное объяснение всему этому, что-то не так в картине перед ним, есть оправдание, это не может быть изменой — так думают, если любят. Бывает, что смотрящий на убитого на его глазах близкого человека думает, что тот не умер, он сейчас встанет и пойдёт, откроет глаза, и это какая-то иллюзия, ужасный розыгрыш — так думают, если любят. Бывает и так, что мы смотрим на бескорыстную помощь какого-то человека и думаем, что ему от нас надо? Какая ему от этого выгода? Что он задумал? Так думаем мы, если нас хоть раз использовали и обманули, хотя в оказываемой нам помощи, в отношении нового человека нет ни грамма злонамеренности, скрытности или корыстной цели. Поэтому Элия, облапошенная Эвром, может чувствовать, что угодно, даже тепло и искренность людей, собирающихся ей помочь, но вот тут, — Хонбин постучал по виску, — есть якорь, бордюр, о который она будет спотыкаться, ведь память хранит наш опыт, а опыт подсказывает решения жизненных трудностей, вне зависимости от чувств и эмоций, на которые не модно опираться в наше время, они же обманчивы и непостоянны! Так считают люди.

Хосок покивал, соглашаясь с Хонбином, и приглядывая за движениями Чонгука и Чживона — как бы не надумали драться? Но те не надумали и, переваривая отповедь Бродяги, разошлись в ожидании, когда их снимут с этого острова. Ни еды, ни питья у них не было, но никто не жаловался и не сокрушался по этому поводу. Несколько часов без пищи и утоления жажды — ерунда, что для золотых, что для бывшего вольного брата. Они могли бы и день-два провести без крошки, без капли во рту. И часы ожидания транспорта отвелись всеми под раздумья. Все они искали ответ на вопрос о том, как исцелить сломленную душу, если от этого зависит не только духовное, но и физическое спасение?

Под куполом чёрной ночи, звёздно-тысячеглазой, удушливо-влажной, окрасившей пролив своей мерцающей чернотой, притомившиеся, но не спавшие молодые мужчины, наконец, увидели светлеющий борт и услышали мотор приближающегося катера, прибывшего, чтобы забрать их домой. Измотанные, но не добившиеся необходимого, они погрузились на сидения и отплыли обратно, в Корею.

***

До Рождества оставалось меньше недели. Биаю было уже не до учебы, не до друзей, не до чего. Накануне Рождества прилетит отец — и всё, будет крышка, пропажа Бёль откроется, поднимется шумиха, будет замешан Дракон и младшей сестре причинят вред. Ханбин морщился от доли секунды подобной мысли. Ему делалось так нехорошо, что он сам готов был ускорить развязку, пусть ужасную, но неотвратимую. Позвонить Джиёну, всё рассказать, как есть.

Чтобы отвлечься от этих глупых идей, он притащил марихуаны и в один вечер накурился. Это расслабляло и успокаивало, как минимум — не давало срываться и проявлять неуместную активность. Хёна пыталась остановить его и просила не курить, но, как и во всём остальном, он был сильнее неё, и оказывал на неё большее влияние, чем она на него. В результате, чтобы угомонить и поддержать Биая, Хёна тоже попробовала косяк, и они, одурманенные и блаженно-довольные под дымной вуалью травки, с захода солнца и чуть ли не до рассвета занимались сексом. С той ночи, уже почти две недели, девушка жила на квартире у Биая, и они изредка выкуривали косяк, разделяя на двоих кровать, тревоги и пагубные привычки. Хёна не могла отпустить во все тяжкие его одного, ей не хотелось, чтобы он чувствовал себя одиноким или непонятым, и ей не хотелось, чтобы он мучился и не спал ночами от волнения за Ханбёль, а так и было, если он не употреблял чего-нибудь, хотя бы алкоголь.

Этот вечер, не успевший достигнуть апофеоза тяжести и мрачности, был спасён телефонным звонком. Биай рубился в сетевую стрелялку в планшетнике, попивая пиво, пока Хёна мыла посуду после ужина, когда мобильный запел рингтоном и парень увидел номер, с которого звонил Бобби с той поры, как угодил в плен к неизвестным. Он моментально схватил трубку, поднеся её к уху.

— Алло?

— Привет, — послышался голос друга, не ставшего спрашивать неуместное «не занят?». Дело, по которому он звонил, было первостепенным, и подходов издалека не требовало. — Послушай… Я лечу в Сингапур… увидеться с Драконом. — Биай хотел что-нибудь спросить, но не нашёлся так сразу, что именно. — Мне просто нужно предупредить тебя, если вдруг драконы начнут на тебя катить, или Джиён вызовет для объяснений, какая легенда родилась. В общем, так: я провалил задание от Дзи-си, ну, с той Джинни, едва не погиб, но люди Дзи-си меня вытащили и выходили, и дали шанс заслужить прощение, добыв им ведьму. Поэтому я еду к Джиёну, чтобы объяснить…

— Он не станет тебя слушать, — прервал друга Ханбин, зная Дракона намного лучше, чем Бобби.

— Почему?

— Потому что он тебя к себе даже не подпустит. Ты наёмник.

— Я попрошу Тэяна организовать встречу…

— Забудь, Бобби. Я сказал тебе — не видать тебе Джиёна, и если ты хочешь доказать, что это не так, то только зря потеряешь время. Почему ты решил переть дуром?

— Обстоятельства. Ну, и время идёт, знаешь ли.

— О, спасибо! А то я забыл! Я в курсе, что время катастрофически жмёт, оно мне жмёт так, словно тиски на яйцах. Но что-то хреновый у тебя план. Или это те умники, что тебя держат, придумали? Специально тебя решили подставить?

— Это я предложил лететь в Сингапур и себя в роли парламентёра. — Чживон замолчал, а Ханбин вздохнул:

— Чжунэ сказал, что чувачок из этих кожаноштанных не промах был, что, не тупее нас они, а?

— Да уж, не дебилы, — хохотнул Чживон, оглядывая свою руку и посылая молчаливые приветы Ю Ёндже. Биай замолчал, понимая, что и соперники, и союзники — всё перемешалось, и уже не знаешь, кто сильнее, кто мудрее, кто правильнее. Он знал только, что похищена его сестра, а подставить себя хочет его лучший друг.

— Дракон учует запах лжи, когда ты ещё лететь в Сингапур будешь, Бобби, — сказал он. — Дзи-си обещал прощение? Ха! Смешно. И ты, наёмник, не придумал ничего лучше, как прибежать и попросить? Это бред, Чживон, серьёзно, надуманное фуфло, дурно пахнущее подставой. Я знаю, что тёлкам ты мозги пудришь на отлично, но ты Джиёна-то за тёлочку не держи. Он тебя вздрючит быстрее, чем ты последнюю шалаву.

— И что ты предлагаешь?

— В Сингапур лечу я. — Теперь замолчал Чживон. Точнее, растерялся и выдержал паузу дольше, чем хотел, но потом нащупал спутанными мыслями аргумент, который был уместен:

— Ведьму спёр я, мне и разгребать. Это мои проблемы, Ханбин.

— А Бёль спёрли у меня. Бобби, у нас нет отдельных проблем, мы всегда всё делили поровну, и сейчас мы замешаны одинаково оба, да только я в более выгодном положении, мне почти не придётся врать. Посуди сам, я прилетаю к Джиёну с жалобой на злодеев, которые украли мою сестру — правда? Правда.

— Ты должен будешь сказать, что её украли люди Дзи-си.

— Да причём тут Дзи-си?

— Так надо.

— Приказ, который не обсуждается?

— Да.

— Хорошо, — вздохнул снова Ханбин, понимая, что не может спорить с теми, кто сейчас находится рядом с Бобби и даёт ему указания. — Я говорю, что люди Дзи-си украли у меня сестру, и требуют ведьму. Тут правда абсолютно всё, кроме названия группировки, которая толкает нас на это. Хотя, кто знает? Может, эти люди с ним и связаны, может, даже тут в чём-то будет правда. Тебе в этом контексте даже всплывать не обязательно, мне не придётся компрометировать себя ложью перед Джиёном, ведь для него ты умер, погиб, даже с наших слов. Со всех сторон, как не верти, лететь должен я.

— Биай…

— Не спорь, прошу тебя, Бобби. Ты уже натерпелся, намотался. А мне невыносимо сидеть сложа руки, когда Бёль чёрт знает где. Прошу, не лишай меня возможности действовать.

— Я всё равно не могу согласиться, потому что люди, с которыми я всё это обсуждаю…

— Я понимаю, ты должен предупредить их об этом. Ты сможешь поговорить с ними и перезвонить мне через какое-то время? Чтобы сказать, согласны они или нет.

— Думаю, что смогу.

— Тогда жду. — Ханбин повесил трубку и увидел перед собой Хёну, вытершую насухо всю посуду, которую вымыла. Она смотрела на него с переживанием и беспокойством. Он давно уже не обращал на неё внимания в том плане, что она может узнать какие-то секреты, услышать лишнее. Нет, для Биая она была не предметом обстановки без своего мнения и права голоса, просто он зарубил себе на носу, что эта девушка никогда не бросит, не предаст и не использует никакую информацию против него. При ней можно было говорить всё, от души, любое наболевшее и заветное, и она не вывернет, не перевернёт, не запомнит, чтобы проучить, но запомнит, чтобы иметь в виду и не обидеть, не задеть, не оскорбить.

— Куда ты собрался?

— В Сингапур. — Биай усмехнулся. — Отдохнуть, позагорать, оттянуться. — Хёна слышала разговор, но он всё равно нелепо хохмил о своих планах. Юмор иссяк, и он ядовито бросил: — Джиёну ноги облизать.

— Это опасно?

— Не опаснее, чем сидеть тут, и дожидаться неизвестно чего. Я устал, мне надоело смотреть в потолок, когда Бёль у каких-то уродов, и они даже не думают отдать мне её назад без какой-то поганой колдуньи.

— Не ездил бы ты… — несмело протянула девушка, но Биай махнул рукой, и она замолчала.

— Я тебе ключи оставлю, можешь дальше тут жить…

— Мне без тебя тут делать нечего.

— А то со мной есть чего? — надменно прыснул Ханбин, продолжая то и дело намекать, что дальше интимных услуг у него с женщинами отношения не заходят. Иногда он срывался, и как-то слишком мягко брал Хёну за руку, слишком долго смотрел ей в глаза, слишком горячо целовал и слишком нежно шептал что-нибудь перед сном, но потом, будто ужаленный, сочился цинизмом и напоминал о своём кредо, вёл себя по-скотски и поддевал Хёну, как можно более унизительно. Привыкшая, она и в этот раз пропустила слова мимо себя.

— Совсем скоро Рождество, я надеялась, что мы встретим его вместе…

— Если я и поеду, то вернусь до Рождества. — Мобильный в его ладони опять зазвучал и зашевелился, и Биай скорее принял вызов: — Да, Бобби?

— Они согласны. Только не смей проколоться, что Бёль не у Дзи-си. Она у синьцзянцев, ты понял?

— Я понял, Бобби, не ссы. Я сделаю всё, даже невозможное, чтобы девку их вернуть. Только скажи им, что вне зависимости от того, вернусь ли я, Бёль должна быть возвращена отцу. — Чживон сглотнул слюну, понимая, что это такое, ехать к Дракону и говорить, что тебя послал его враг с какими-то требованиями. Возможно, это их последний разговор с другом.

— Я скажу, Биай. И… удачи тебе!

Попрощавшись с приятелем, король университета и сын миллиардера, Ким Ханбин прокрутил список контактов до определённого номера. Этот номер без дрожи в руке могло набирать человек пять на земном шаре, но ему, вдруг почувствовашему себя юным и придурковатым студентом, необходимо было назначить встречу с этой персоной, скрытой за цифрами, и попытаться ничем не выдать настоящей подоплеки происходящего.

Вылетев на следующий же день, Биай дремал в самолёте или застывал, глядя в иллюминатор. Ему не хотелось думать о плохом, но прогнозируя итоги беседы с Квон Джиёном, то и дело приходилось учитывать возможность оказаться в бетоне. Нужно быть внимательным, слышать каждую свою фразу, слышать каждое слово Джиёна, понимать его настроение, читать направление мыслей Дракона по каким-нибудь признакам, только каким? Все знали, что негласного повелителя Сингапура разоблачить нельзя никак, он непредсказуем, он убивает тех, с кем никогда не ссорился, он забывает напрочь о тех, с кем мог бы поквитаться. Джиён во всём ищет выгоду, однако с тех пор, как денег и власти у него стало несметное количество, выгода приобрела новые, никому не понятные формы. Король забавляется* — не иначе! Современная гротескная абсолютная монархия с её неограниченной ничем волей, закреплённая силой не закона, а хитрости и оружия.

Чтобы не перенервничать, Биай отвлекался от воображаемой встречи на воспоминания о минувшей ночи, проведённой с Хёной, полученной от неё нежности и ласке, беззаветной любви, с которой она отдавалась возлюбленному, как в первый раз, никогда не упрекая его жестокими поступками и совершенными изменами. Порой Ханбина раздражала эта её бесхребетность, бесило неумение противостоять, сплошные прогибы. Но если бы она взбунтовалась и показала характер, он не продержал бы её с собой и дня, потому что никогда не терпел от женщин давления, указок и настойчивости. Он не был женоненавистником в полной мере, не считал их низшими существами, но для себя не признавал равенства. Среди своего пола он тоже редко с кем считал себя на одной ступени, чаще — выше, и только с Джиёном…

Мысль опять вернулась к образу короля Сингапура, и Ханбин судорожно стал повторять себе правила, которые нужно соблюдать: «Я спокоен, не бегать взглядом, не отводить его, не суетиться руками, потирая их, или пряча в карманы… И не называть прямо Дзи-си, так никто не делает, это слишком плоско. Бёль украли, люди из Китая, судя по произношению — западного Китая. Не станут же они представляться? Естественно, если бы они через меня обращались к Джиёну, то сказали бы, что от Дзи-си, передай то и то, но так, украв мою сестру, они не станут объясняться, от чьего лица действуют, как не объяснились и на самом деле эти уроды в черных штанах и золотых масках».

Посещая крошечное государство и огромный город в одном лице в сотый раз — сколько раз точно он здесь был, Биай уже и не помнил, — он не осматривался и ничего не замечал вокруг. Джиён согласился с ним поговорить и назначил время, к которому нельзя опаздывать. В аэропорту студента встретил Мино, посадив в свою синюю тойоту и повезя прочь. Улыбнувшись при приветствии и пожатии руки, тот полюбопытствовал:

— Так внезапно нагрянул, почему не прилетал вместе с Чжунэ? Ты по делам?

— В Сеуле неприятности, — произнёс Биай и отвернулся, закрыв глаза. Мино почувствовал, что произошло нечто серьёзное, поэтому убрал улыбку с лица и, не задавая больше вопросов, довёз товарища до Сентозы, куда и просил Дракон доставить своего подчинённого. Мино не хотелось знать о проблемах, которые его не касались, чтобы невольно в них не увязнуть, меньше знаешь — крепче спишь.

Яркое солнце пробивалось сквозь тропические растения, запах отдыха и неспешности, всё размеренное, вязко-сладкое, изумрудное и золотистое, как праздничная ель, и всё это не соответствовало внутреннему состоянию Биая. Мино передал его неподалёку от парковки двум ребятам из Аяксов, и уехал обратно, выполнять свою функцию в механизме драконьего царства. Телохранители Дракона оглядели Биая на наличие оружия и, убедившись, что у того с собой ничего опасного нет, указали вперёд, сопровождая. Только теперь Ханбин поднял голову и прочёл надпись «Марин лайф парк». Джиён назначил ему встречу в океанариуме? Почему? Что это значит? Он уже что-то знает? Что-то подозревает? Биай попытался успокоить себя, чтобы не выдать себя напрасными тревогами. Бывает и так, что надумаешь себе лишнего, и именно дрожью или изменённым поведением обнаруживаешь себя. Но что ему было выдать? Он же не против Джиёна что-то задумал, вовсе нет, он не собирается на него покушаться или плести паутину за спиной того. Всего лишь недоскажет всю правду.

Биай шествовал между Аяксами, чуть впереди, мимо отдыхающих, детей и взрослых, молодёжи и зрелых пар, местных и приезжих, резвящихся в парке там и тут, он проходил мимо ещё не снятых плакатов «10 лет нашему океанариуму!», с информационными статьями под заглавиями, рассказывающими, какую невидаль можно посмотреть в галереях подводного музея. «Марин лайф парк» — парк «Морская жизнь», был крупнейшим в мире океанариумом, и сюда стекались толпы людей со всех концов света. Почему Джиён, избегающий столпотворения и не любящий людские массы, вдруг позвал его сюда?

Они вошли в подводную часть парка, и пошли по коридорам, накрытым стеклом и тысячами тонн воды за ним. Синева и голубой свет разлились перед глазами, лица, одежды и руки покрылись бирюзой. Множество азиатов и европейцев слонялось вдоль обзорных витрин, за которыми плавали рыбы, медузы, громоздились кораллы, ползали крабы, лежали моллюски. Ощущение, что бредёшь по морскому дну, как призрачный моряк из фильмов о пиратах Карибского моря, не покидало Биая. Проходящие сквозь воду дрожащие лучи плескались на всём, куда попадали. Окрашенная синевой прохлада превращала переходы для туристов в таинственные пещеры, а вода будто застывала, расступаясь перед людьми. Аяксы не носили пистолеты на виду, поэтому тройка не привлекала ненужных взглядов, и спокойно шествовала к месту встречи. Некоторые галереи были тематическими, другие вели к подводному кафе или ресторану, где можно было отобедать, глядя на скатов или проплывающую рыбу-молот. Ханбину указали на дверь, где висела табличка с предупреждением «закрыто на уборку». Один из Аяксов смело отворил её и пропустил молодого человека внутрь. Перешагнув порог, он ощутил, как беззвучно прикрылась дверь за его спиной.

Джиён стоял задом, с сомкнутыми на уровне копчика руками; пальцы одной держали другую за запястье, нагруженное тяжёлым серебряным браслетом, граммов в сто пятьдесят — двести. Зал был почти круглым, чуть затемнённым. Морская живность плавно огибала стеклянный купол, и Дракон увлеченно наблюдал за ней, как маленький мальчик. Он слышал, что кто-то вошёл, и не скрывал этого, поведя лицом, но не доведя его до разворота, позволяющего встретиться взглядами.

— Привет, Джиён, — негромко поздоровался Биай, совладав с голосом.

— Привет, — ответил Дракон, и продолжил стоять, не оборачиваясь. Помешкав, Ханбин сделал шаг и остановился.

— Не подумай, что я отнимаю твоё время из-за ерунды… То есть, конечно, это не совсем твоя проблема… — Мужчина не реагировал, но и не перебивал. Это позволило сделать по направлению к нему ещё шаг. — У меня похитили сестру, Джиён. Из квартиры, или на улице — я точно не знаю, какие-то люди из Китая… Я думаю, что это синьцзянцы, они пригрозили, чтобы я не смел докладывать тебе…

— Подойди, — позволил Джиён ему, наконец, приблизиться достаточно, и Биай закончил движение, встав рядом с боссом и рассказывая дальше его профилю:

— Я боялся за Бёль, и не решался говорить тебе, я искал её сам, чтобы вернуть, но не смог, и… И я уже в безвыходном положении, я не знаю, где она, и не могу её вернуть, а назначенное ими время иссякает…

— Чего они хотят? — спокойно спросил Джиён. Ханбин сглотнул слюну.

— Они говорили о какой-то девке со способностями гадалки, об альбиноске, которая якобы у тебя есть. Они велели мне найти её и привезти им, но я не знаю ни о какой такой альбиноске! Я не решился позвонить тебе и спросить, поэтому пытался найти Бёль, я перевернул весь Сеул, они не могли увезти её далеко, но всё равно ничего не нашёл, поэтому вынужден обратиться к тебе…

— Что же ты сразу не спросил у меня о какой-то альбиноске, если тебе сказали, что она у меня? — Джиён повернулся к нему, устало вздохнув, но взор его не выражал ничего, ни призрения, ни утомлённости, ни иронии — ничего.

— Я боялся. Боялся за Бёль… они же сказали, что если посмею, то всё… — Ханбин запнулся, переволновавшись. Ведь о сестре всё было правдой, он извёлся, думая о ней. — Я люблю её, Джиён, очень люблю, я не мог рисковать, просто не мог… У тебя никогда не было сестры**, возможно, тебе трудно меня понять…

— Что верно, то верно, — перебил его Джиён, достав зажигалку и закрутив. — Не походив в чужих мокасинах — не поймёшь, почему другой идёт именно так.

— Джиён, ты умный человек, очень умный, прости, если я где-то что-то не правильно сделал, возможно, по незнанию, но что я мог? Но вот, как только я понял, что ничего сам не смогу сделать, я обращаюсь к тебе и спрашиваю, скажи, что это за альбиноска, ради которой похитили мою Бёль? И можешь ли ты помочь мне, обменяв её на мою сестру?

Дракон достал пачку сигарет, выудил одну, закурил, убрал пачку обратно. Ханбин стоял в растерянности. Молчание выводило из себя, но показать этого нельзя. А Джиён ведёт себя, будто не слышит обращённых к нему слов. Владыка Сингапура выпустил дым и опять увлёкся подводным миром, раскинувшимся за стеклом.

— Ты когда-нибудь тонул, Биай? — внезапно спросил он. Ханбин ощутил холодную лапу смерти на своём горле и стал понимать, почему ему назначили встречу именно здесь. Дракон уже обо всём знает, и ему не угодила скрытность своего человека. Он хочет пустить его на корм рыбам, а до этого измучить предвкушением и ожиданием умирания. Есть ли шанс спастись? Есть ли смысл пытаться?

— Н-нет, Джиён, никогда. — Перед глазами пронеслись ночные кунания в поиске Бобби в глубинах реки Хан. Но он не тонул, тонул его друг. Биаю не доводилось испытывать этого пути к гибели.

— А со мной бывало, — прищурился Джиён, дымя. — Я был младше, чем ты сейчас. Пытался быть крутым, связывался с уже крутыми, влезал в долги, вертелся, низко и унизительно, но не парился по этому поводу ни тогда, ни сейчас. Результат ведь достигнут, верно? Что ж тогда жалеть и чего стесняться? Однажды я заторчал столько бабок — по нынешним моим меркам жалкие гроши, но тогда было иначе, — что ко мне явились коллекторы. Они кунали мою голову в наполненную водой раковину, и не давали глотнуть воздуха до самого последнего момента. Они мастера в этом деле, знают ту секунду, когда поздно, а когда в самый раз доставать должника. Когда моё лицо было под водой, и я всерьёз думал, что мне пришёл пиздец, я чуть не обосрался от страха. Можешь ли ты себе представить? Уверенность, что тебе пиздец! Я готов был плакать и, наверное, даже отсосать за спасение. И вот, меня достают, диктуют условия, кунают снова, а я уже в таком состоянии, что готов на всё, лишь бы отпустили. И когда они отпускают и уходят, обещая вернуться, если денег не будет, я не могу спать и есть, не добыв им денег, потому что не хочу повторения этого ужаса. О, а я был в ужасе! Огромном, как океан, хотя топили в домашней раковине. И я нахожу деньги, но оказывается, что набежали проценты, и я должен заплатить и их, и меня снова кунают… У них это игра такая, забава, поймать человека на крючок и заставлять носить им деньги, грозясь смертью. Но, знаешь, во второй раз было не страшно, не так, чтобы вообще, но почему-то уже живёт уверенность, что выживешь, и надо просто потерпеть. И так и получается — потерпел, выжил, побежал искать деньги. В третий раз… знаешь, что я испытывал третий раз, лицом в раковине? Возмущение. Ненависть. Силу. Я считал секунды, уже зная примерно, сколько они держат под водой, и чувствовал, как наливаюсь силой. Знаешь, откуда берётся она и рождается гнев? Оттуда, что думаешь: «Какого ж блядь хера, я столько пережил, а теперь, блядь, откинусь? Нет уж! Выкусите!». После того, как избежишь смерти раз-другой, ты весомо ощущаешь рост ценности своей жизни, ты думаешь, блядь, да я ж герой драгоценный, я натерпелся не для того, чтобы меня закопали, и я превратился в перегной. — Джиён замолчал, докуривая. Биай не мог понять, зачем ему рассказывают этот кусок биографии, если не для того, чтобы пощекотать нервы? Вряд ли Дракон стал бы откровенничать с кем-то, кто останется жив. — Говорят, что те, пытки над кем не прекращаются, начинают думать иначе, не о том, какими они стали драгоценными, а о том, как бы поскорее прекратить эти страдания и сдохнуть. Я не хотел дойти до такой стадии, и когда меня отпустили третий раз, я перерезал бритвой горло обоим, благодаря той самой силе, что сказала мне, что я пережил и испытал достаточно, чтобы иметь право стать победителем. — Он вновь притих, и Ханбин не решался прервать эту тишину. Ему хотелось, чтобы Дракон сам объяснил назначение этой исповеди. Ухмыльнувшись, Джиён вдруг негромко заметил: — Я вчера чуть не захлебнулся. Хорошо, что ты позвонил, прям выручил.

— Ты…плавал? — несмело предположил Биай.

— Нет, блядь, в своих слезах чуть не захлебнулся! — засмеялся Джиён и, похлопав по плечу парня, признался: — Вот за что не люблю воду, так за то, что в ней невозможно курить.

— Джиён…

— Что касается альбиноски, которую у тебя потребовали, то ты опоздал буквально на три дня. Она была у меня, и я с удовольствием бы тебе её сейчас отдал, но у меня её больше нет. Я её… отпустил.

— Отпустил? — непонимающе переспросил Ханбин, считая, что под этим скрывалось «избавился» или «выбросил».

— Да, отпустил туда, откуда взял. Так что если тем людям она нужна, пусть едут и сами её берут, в Шэньси, где-то в Хуацине, должно быть, если она никуда не убежала оттуда. Она задолбала меня, к тому же, стала бесполезной, и даже вредной. Я не храню хлам. Так что, пожалуйста, пусть берут. — Джиён взял пальцами плечо Ханбина, на этот раз не хлопал, а именно взялся за него. — А сестру твою, скажи, чтобы вернули, если они мне никаких претензий личных выдвинуть не хотят, а если хотят, так я разберусь с теми, кто посчитал свои яйца достаточно железными, чтобы наехать на моих людей в Сеуле. Иди, и передай им это. — Дракон разомкнул пальцы. Биай, не веря, что произошло то, что произошло, что всё обошлось и его отпускают, как и, видимо, какую-то пророчицу, вкопался на месте, не смея сделав шаг.

— Я… могу идти?

— Да, если ноги ходят, — захохотал Джиён. — Тебе виднее, можешь или нет, со стороны ты выглядишь ходячим.

— Хорошо, тогда… я поеду… в Шэньси, значит?

— Да, её отвезли под гору Лишань, должны были оставить там. Куда она направится дальше, знать не могу, я-то не гадалка, — расплывшись, похоже, в добром расположении духа, шутил Джиён. — Езжай, и помни, что трогать моих людей — никому не позволено, если не вернут твою… Бёль, ты сказал? — Ханбин кивнул. — Мы у них тоже найдём, что пощипать.

— Спасибо, Джиён, — поклонился Ханбин и, выдыхая, вышел из зала. Следом за ним, надвинув на голову кепку и опустив лицо, быстро покинул помещение Дракон, в момент затерявшись в толпе снующих туристов. Аяксы сами проследили за тем, как Джиён растворился, и переждали какое-то время, прежде чем двинуться за Биаем, прервавшим, судя по всему, обмусоливание каких-то слухов и сплетен. Думая о своём, о том, что выжил, что Дракон поступил так… человечно и беззлобно, Ханбин фоном вырывал фразы из разговора Аяксов:

— …и он всё-таки выстрелил, представляешь? Аквариум разлетелся вдребезги!..

— Вот ему эта шкура-то нужна?

— Теперь он на крючке Дракона… будет отстёгивать бабки…

— В делах бабы всегда всё портят…

— Потому Джи их и не вмешивает… а эту удачно сцапал…

— Не ожидал я от этого Ли такого…

Биай попрощался с ними, доведенный до парковки, и вызвал такси до аэропорта, параллельно звоня на тот номер, с которого с ним связывался Бобби, и выкладывая то, что узнал от Джиёна.

***

Чонгук открыл съёмную квартиру, и услышал множество звуков и голосов. В зале Шуга с Джинни смотрели телевизор и обсуждали то, что смотрели. Чимин на кухне болтал с Джеро. Минуя их всех, только кивая головой, золотой дошёл до дальней двери в спальню и вошёл без стука. Тэхён лежал на кровати, чиркая что-то в разлинованной тетрадке. Он даже не высунулся из-за неё. Чонгук взялся за спинку стула, застыв возле постели и лежавшего на ней друга.

— Ви…

— Ммм? — из-за обложки промычал товарищ.

— Стало известно, где Элия. Нужно ехать. — Тетрадка резко, не в манере Ви, отвелась в сторону. Парень сел, уставившись на Чонгука. Секундная пауза. Не произнося ни слова, Ви вытянул из-под кровати рюкзак, повесил его на плечо и поднялся.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

Примечания:

*аллюзия на одноимённую пьесу Виктора Гюго «Король забавляется», где французский король Франциск I творит беззакония и посвящает всю свою жизнь порокам и получаемым от них наслаждениям, в ходе которых соблазняет и обесчещивает прекрасную дочь своего придворного шута — Бланш (в переводе с фр. яз. «Белая»)

** напоминаю, что о существовании Квон Дами знает читатель и золотые, а не все персонажи произведения

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. Возвращение

Джей-Хоупа, Чонгука и Ви приняли в известной резиденции хранителя Джоуми в Сиане. Известной среди тех, кто так или иначе был связан с миром мафии и властей. Остальные жители старинного Сианя не подозревали, мимо чьего дома в традиционном китайском стиле они спокойно, или поторапливаясь на работу проходят ежедневно, несколько раз в день, раз в неделю, ещё реже. Но обязательно проходят, дом не старался спрятаться в отдалённых переулках, а вместе с такими же, похожими на себя, тянулся вдоль оживлённой улицы своим скрытым от дороги зеленью и воротами фасадом.

Прилетев напрямую на самолёте, золотые, соблюдая вежливое и церемониальное обращение, были окружены почтительным гостеприимством, доставлены к предводителю терракотовой армии и без проволочек приглашены на ужин, за которым и должны были озвучить цель своего прибытия. Но подкравшаяся беседа не могла состояться в бандитском духе, гдегрубят, требуют, угрожают и козыряют друг перед другом. С Джоуми можно было добиться результатов только в том случае, если длительные обряды и медлительность императорского двора, где каждое движение отводилось человеку определённого ранга, соблюдались безукоризненно. Нельзя было с порога заявить о том, что им нужно. Это просящим защиту и убежище Джоуми позволял спешно прибыть и укрыться, а тем, кто хочет о чём-то договориться — трапеза, чаепитие, размеренность.

Ви оглядывал круглые дверные проёмы, узнавая их и воспроизводя в памяти. Непривычные для современного взгляда, они создавали ощущение, будто кто-то остановился под перекладиной и подорвался, образовав эти круги-проходы вместо знакомых прямоугольников. Выкрашенные красным дверные косяки, колонны и рамы ширм, отгораживающих тот или иной угол зала, жёлтые ткани занавесей и золотисто-жёлтые костюмы прислуги. Почти ничего не изменилось с тех пор, как Ви побывал тут последний раз. Возможно, ничего не изменилось даже с эпохи династии Тан, кроме появления выключенного в зимнюю пору кондиционера, да гармонично встроенного в стену телеэкрана, тоже выключенного при приёме гостей.

Чонгук украдкой изучал Джоуми, высокого, статного, наполненного грациозной стройностью. Этот хранитель императорского престола ни разу не скомпрометировал себя ничем и был известен безукоризненной репутацией того, кто ни во что не ввязывается. Неужели ему действительно ничего для себя не было нужно? Неужели он не имел никаких задних мыслей, не плёл интриг, не стремился что-то переменить в этой стране, в своей провинции? Неужели он просто ждёт избранного, чтобы посадить его правителем и служить? Не стремящийся к власти и тому, чтобы повелевать чем-либо, Чонгук понимал Джоуми и уважал за преданность принципам, но что-то в то же время ему в хранителе и не нравилось. Возможно то, что принципы эти не соответствовали идеалам самого Чонгука. Но не могут же все люди стремиться к одному и тому же? Так что же, враг или друг этот Джоуми?

Хоупа в самолёте печалило и огорчало одно: он бросил Хану в канун Рождества в одиночестве, и хотя она ни слова не сказала ему против, приняв его отъезд, как данность, всё-таки грусть в глазах молодой жены колола совесть, стыдно было за то, что в праздничные дни, в то время, когда семьи собираются вместе, он без каких-либо объяснений, произнося безотказное «дела», смотался за тысячи километров. Но как только машины терракотовой армии встретили золотых и повезли из аэропорта к хранителю, в голове Хосока не осталось ничего личного, там выстроился план разговора и несколько вариантов речей при разнообразных реакциях Джоуми на вопросы и просьбы. И вот, наконец, самая главная была озвучена: Дракон привёз ведьму в Хуацинь, как утверждает сам. Избавился от неё, вернув туда, откуда взял. Если Джоуми помнит — Элия принадлежала золотым, они вели её, не украв, а спасая, добровольную спутницу, пока наёмник, оплаченный Джиёном, не украл её у них. И теперь, Хосок уповает на справедливость и благородство хранителя, Джоуми знает сам, как следует поступить, если Элия, действительно, находится в Шэньси.

Джоуми позволил себе потянуть паузу, осушив единственную за вечер рюмку маотая*. Он не был трезвенником, но никогда не пил больше одной рюмки. Совсем непьющих он считал недостаточно мужественными, и крепкие напитки признавал обязательными для сильных воинов, к которым смел причислять и себя. Правда, как дрался Джоуми и дрался ли вообще — никто не видел, он не участвовал в разборках и драках, потому что они не приближались к нему, оставаясь на границах, тщательно охраняемых терракотовыми солдатами. Но был слушок, что за одним из закрытых лиц иногда прятался и сам хранитель, не считая себя вправе оставаться в стороне от святого долга их воинства — сторожить Шэньси.

— Да, Джиён действительно привёз сюда Элию, которую все называют ведьмой, — наконец, произнёс Джоуми. Ви незаметно выдохнул. Это не обман, она здесь, где-то рядом. Глаза золотого забегали по периметру. Не прячут ли её за поворотом, за углом, в какой-то из внутренних комнат? Не ложится ли она спать сейчас, как тогда, в том домике для гостей? Не остался ли где-нибудь в воздухе её запах — горные травы и сухой ветер голых вершин, пропитавшие её белоснежные волосы? Джоуми будто угадал причину неусидчивости мечущихся по глазам зрачков Тэхёна, и продолжил: — Он просто оставил её в Хуацине. Не он лично, а его люди, разумеется. Я был предупреждён об этом и разрешил ему, поинтересовавшись, не ожидает ли он от меня каких-либо обязательств? Но Джиён сказал, что ему всё равно на дальнейшую жизнь Элии. — Хоуп неприязненно поморщился, представив безразлично-циничное лицо Дракона, с которым он распоряжается людьми, наплевав на их будущее. — Я принял её у себя, здесь. — Спина Ви напряглась и выпрямилась. Он вжал кончики пальцев в край стола, словно цепляясь за него, и в то же время готовый от него оттолкнуться для скорости. — Беззащитная девочка, я не оставляю таких на погибель. Она пробыла у меня какое-то время, а потом захотела уехать…

— Куда? — вырвалось у Тэхёна. Джоуми посмотрел на него, и вернул взгляд к Хосоку, как к главному среди присутствующих золотых. Не меняя тона, темпа и последовательности, хранитель продолжил:

— Я предложил ей опеку, если она останется, помощь и защиту. У меня найдётся место и пища для каждого обездоленного, но Элия сказала, что не может остаться, и только попросила помочь ей добраться. — Ви стиснул зубы и сдержался, чтобы не поторопить Джоуми. Это не поможет. Хоуп терпеливо ждал окончания. — Я дал ей денег, которых должно было хватить на какое-то время, купил ей билет на поезд, и она отправилась туда, куда хотела — в Шаньси.

— В Шаньси?! — приподнялись брови Чонгука. Теперь и он не удержался от возгласа.

— Что она там забыла? — сам себе под нос пробормотал Хоуп, но все слышали. Джоуми пожал плечами.

— Я никогда не лезу в чужие дела, я не расспрашивал. Она сказала, что ей очень нужно в Шаньси, и попросила помочь туда добраться, что я и сделал. С тех пор, как Элия покинула территорию Шэньси, она уже не под моей ответственностью.

— Я понимаю, — кивнул Джей-Хоуп, — и благодарю тебя за оказанную честь, за то, что откликнулся на просьбу о встрече и уделил нам время, за то, что никогда не отказываешь в ночлеге нашим ребятам. За то, что не бросил Элию в беде. Только, как бы она не нарвалась на неприятности покруче, отправившись в Шаньси…

— Клан Ян не обидит девушку, — уверенно произнёс Джоуми, — может, они вообще её не встретят? У них есть какая-то своя гадалка, зачем им ещё ведьма?

— Зачем Элию понесло в Шаньси — вот что интереснее, — вклинился Чонгук, ловя взгляд Хосока. У всех золотых забегали самые разные мысли. А если Джиён не просто так отпустил её? А если она продолжает работать на него, и он подослал её расправиться с кланом Ян? У них вроде бы отношения в последнее время были натянутыми, у драконов с бабским царством. Стала ли Элия злом, скрытым под личиной худой и безобидной девчонки? Хоуп и Чонгук видели у Педра Бранка, на что способно это безобидное существо. Она способна опрокинуть бандитскую группировку силой своего природного дарования. Но почему же именно Шаньси?

Рассуждать при людях хранителя и при нём самом золотые не собирались. Джоуми хотел бы, возможно, быть в курсе всего и имел на это право, если часть событий происходила на подвластной ему земле, но Хоуп не намеревался делиться соображениями насчёт ведьмы. Да, терракотовая армия никуда не вмешивается физически, но гарантированно утверждать, что она никому и никогда не продаёт информацию — трудно, хотя Джоуми и на этом никогда ещё не был пойман. Известное о золотых он передавал золотым, сведения о других бандах — тоже только тем же, о ком они были.

Переночевав в Сиане, парни вернулись в Сеул, чтобы провести вдумчивое совещание, не отвлекаясь на постороннее и не беспокоясь, настороже ли где-то поблизости чужие уши. Хоуп заехал по пути домой в супермаркет, почти в каждом бутике купил что-нибудь в подарок Хане в знак извинения за своё отсутствие и выгрузил это всё в прихожую квартиры, возвысившись над горой коробок с цветами. Уже давно не спавшая Хана вышла из комнаты с округлившимися глазами.

— Это что?

— С Рождеством… от Санты передачка, — просиял Хосок.

— Ты устроился ему на доставку?

— А ты думаешь, почему ещё я мог отсутствовать в этот сокровенный праздник? Я не мог оставить детей без сюрпризов, а остальные подмастерья этого старого хрыча заболели или нашли другие отговорки. Ну, за это все не врученные адресатам презенты я забрал себе.

— По какой же причине эти подарки не нашли своих получателей? — Хана взяла ближайшую коробку средних размеров и начала распаковывать, аккуратно снимая бант.

— Детишки плохо вели себя в течение года. Не заслужили. — Девушка подняла крышку и заглянула внутрь. Там лежало кружевное нижнее бельё белоснежно-серебристого цвета, тонкие нити, как снежинки, сплетались в эротическое искусство под стать Снежной королеве.

— И это? — развернула Хана содержимое перед глазами мужа.

— Это была очень плохая девочка. Она не заслужила, — убеждённо кивнул Хосок и, перешагнув остальные упаковки, обнял Хану, вручая в свободную её руку букет белых лилий. — Я привёз хорошей. Прости, что меня вчера не было.

— Мой возлюбленный муж, в твоей жизни всё решают взятки?

— Какие взятки? Подарки!

— Подарки — это просто так, а когда надо что-то получить или исправить — это взятка.

— Ну… хорошо, давай половина из этого будет взятка, но половина — от души, просто так, подарки. — Продолжая улыбаться, он выжидающе смотрел в глаза Ханы, которые понемногу теплели, но всё равно ещё держали оборону. — Так я не прощён?

— Как я могу тебя не простить? Ты же знаешь… — не договорив, она сама кротко его поцеловала и, прижав цветы к себе покрепче, пошла искать вазу. — Твой папа уже звонил мне дважды, они ждут нас на ужин в шесть часов! — Хосок опомнился и полез включать свой второй мобильный, который использовался для обычной жизни. Телефон для дел золотых не отключался никогда, но его номер и знали только золотые. Начали приходить оповещения о том, что отец звонил ему и не дозвонился.

— А что ты сказала папе? Он спросил, почему я не отвечаю? — Вода из-под крана перестала литься, чтобы не мешать разговаривать через стенку.

— Сначала я сказала, что ты ещё спишь. Потом, что ты уже в душе. — Хана вышла с вазой, в которой уже была вода, и воткнутым туда букетом. Хосок снова обнял её.

— Спасибо. Прости, что и за меня приходится выкручиваться.

— Ничего страшного. Так что насчёт ужина? Мы поедем? — с надеждой спросила девушка. Хоупу опять стало стыдно, но он не мог теперь ответить неправду:

— Мне нужно будет чуть попозже отъехать. Я очень постараюсь успеть вернуться. — Вздохнув, молодая жена поплелась искать место для цветов. Она ничего больше не сказала.

Совещание началось спонтанно, как только Хосок прибыл в одно из укромных мест для сборищ золотых. Там уже были Чонгук и Ви, позже подтянулся Шуга, за ним показался Серин с несколькими своими ребятами. Насущный вопрос о том, как очутиться в Шаньси, чтобы не нарваться на бойню, передавался из уст в уста. Рэпмон и Ёндже приехать не смогли. Все искали какое-то решение, с которым бы согласилось большинство, чтобы позвонить Ёнгуку в Нью-Йорк и посоветоваться, принимать его за окончательное или нет.

— Вы же знаете, золотые с кланом Ян вообще никак, — развёл руками Юнги. — Это давнее правило, мы стараемся его придерживаться. Если мы туда сунемся, то по-любому не избежим неприятностей, скорее всего массовых.

— А если попытаться объединиться с ними, мотивируя неприязнью к драконам? — предложил Ви.

— Драконы с ними имели продолжительные связи, — ухмыльнулся Серин, — просто так, если мы им ничего не предложим, они с нами в союз вступать не будут.

— А что мы можем им предложить? — поинтересовался Чонгук.

— Подвесить нас за яйца и позволить развлекаться с нами в их удовольствие, — ответил Хосок. — Я с ними лично не связывался, но знаю, что это за дамы такие. Они и не подумают дружить, если ты не падёшь к их ногам и не совершишь ради какой-нибудь из них подвиг. В общем, для них быть любовниками и друзьями — одно и то же.

— Давно говорил, надо завести шпионок среди них, — вынес предложение появившийся Чимин.

— Мы не вмешиваем женщин, — напомнил Чонгук.

— Бывают женщины, которые вмешиваются сами, и их можно было бы приобщать к нашим делам.

— Ты опять о Рэй? — улыбнулся Шуга. — Она единственная ебанутая. Да уже поздно её пытаться внедрить, она в любом случае будет подозрительно выглядеть. В таком возрасте новую банду для вступления ищут лишь перебежчики и предатели, а таковые нигде не нужны.

— Вообще, я согласен с той идеей, что на будущее иметь хотя бы двух-трёх подготовленных девчонок надо, — обдумав всё, сказал Хосок. — Девушек, что работают у Серина недостаточно. Да, они добывают информацию и тоже иногда помогают, но в малюсенькой ограниченной точке, куда изредка суются неосмотрительные бандиты. Эти девушки не помогают добывать необходимую информацию, которая прячется где-нибудь в Юньнани или Мексике.

— Зато они всегда под нашей охраной и с ними ничего не случится в клубе, — возразил Чонгук.

— Я ещё раз скажу, — серьёзнее вклинился Чимин, — бывают женщины, которые сами хотят участвовать. Вот, тот же клан Ян. Там никого не принуждают, но бабы у них отмороженные. Неужели не нашлось бы двух-трёх, которые бы прониклись нашими идеями и поддержали нас?

— Мне не нравится мысль о том, что пришлось бы работать плечом к плечу с женщинами, — поморщился Серин.

— А мне нравится, — хитро прищурился Чимин.

— Да какие мы золотые будем, если вместо того, чтобы защищать их, будем их использовать?

— Модернизированные, — хохотнул Джей-Хоуп.

— Интересно, что бы об этом всём сказал старик Хенсок? — задумался Шуга.

— А мастера? — поддержал Тэхён.

— Важнее, что скажет Бан Ёнгук, — напомнил Хоуп.

— Что бы мы ни решили по отношению к формированию женского отряда, — реалистично глядя на вещи, заговорил Чонгук, — это всё займёт время. А в Шаньси нам нужно срочно, завтра-послезавтра. И нам нужен кто-то, кто примирил бы нас на несколько дней с кланом, или выступил бы посредником, чтобы мы пообщались без склок и драк.

— К клану Ян относительно легко мог бы пробраться наёмник, — вспомнил Шуга.

— Сандо? — озвучил Хосок.

— Сандо до тридцать первого декабря телохранитель Дами, а с первого января все наёмники обязаны явиться на Утёс богов для прохождения очередных испытаний и подписания новых контрактов. — Чонгук лучше кого-либо знал расписание Сандо и его образ жизни. Сандо был тем воином, которому хотелось подражать, и Чонгук всегда интересовался всем, связанным с ним, запоминал и принимал во внимание.

— А разве у нас сейчас нет другого наёмника? — опомнился Хосок. Все посмотрели на него и, некоторое время не понимая, тотчас осознали, о ком идёт речь.

— Официально мёртвый? — хмыкнул Юнги.

— Это неважно. Он наверняка должен знаться с кем-нибудь из клана Ян.

— А где этот Эвр сейчас? — задал вопрос Серин.

— Мы вернули его в застенки лаборатории Ёндже до дальнейших решений относительно его судьбы, — поведал Чонгук.

— Мы должны использовать его, — убеждённо стукнул кулаком по ладони Хоуп и поднялся. — Если и прорабатывать какую-то новую методику контактирования с врагом, то не на своих, а на военнопленных.

Хосок созвонился с Ёнгуком, и тот признал рациональным употребить Бобби в дело, да только нужны были какие-то основания ему доверять.

— Я в молодости был разок в Шаньси, — посмеялся Гук, — еле ноги оттуда унёс, там надо либо воском уши заливать, либо кастрировать себя при приближении. Не могу сказать, что сопротивляться нереально, или что там нимфы какие-то неописуемые живут, но красивых девчонок достаточно, а мы, всё-таки, здоровые мужики, мы там спокойно бахать из стволов не сможем, почуяв опасность. Так что, прикрыться Эвром было бы неплохо, да только откуда знать, что он выполнит всё, как надо?

— Само собой, мы будем его сопровождать, будем поблизости, чтобы он лишнего не натворил.

— Это всё хорошо, но и минуты без присмотра достаточно, чтобы успеть выболтать. Нужен страх внутри него, а не снаружи. Сестра Биая ещё у нас, это держит Чживона в узде?

— Мы обещали вернуть девочку сегодня, Биай выполнил свою часть уговора, да и, в самом деле, не можем же мы вечно держать ребёнка у себя? «Пятница» не лучший санаторий для двенадцатилетней школьницы.

— Ну, и чем же вы замените этот мотиватор? — Хосоку не пришлось долго думать:

— У Бобби есть возлюбленная. Он за неё шибко трясётся. Возьмём её.

— Хорошо. Тогда действуйте. И… смотрите, постарайтесь всё-таки не развязать войну с шаньсийскими амазонками. Они не пытаются нападать сами из женской трусости и предусмотрительности, но если их задеть, они устроят нам такой пиздец, что каждый из нас лично сотрёт язык до крови в извинениях. И, поверь, лизать придётся не ноги.

— Я тебя понял, — улыбнулся Хоуп и попрощался. Предстояло обсудить с Эвром новый поворот событий. Впрочем, разве он сам не утверждал, что хочет заслужить прощение Элии? Но можно ли доверять словам вольного брата?

***

Чживона поселили не в палате, и не в той комнате, где проводили обследования. В подвальном помещении, бункерном, куда не проникает солнечный свет, быстро оборудовали подобие спальни. Туалет и ванная находились в конце коридора, куда спокойно можно было из комнаты выйти, но сам коридор повсюду был перекрыт решетками или бронированными дверями с кодовыми замками. Еду подавали три раза в день. Не ресторанную, но и не тюремную, а хорошую, напоминающую сытную и домашнюю стряпню. Бобби было бы не на что жаловаться, если бы не замкнутость в четырёх стенах, которую он ненавидел. Он, рождённый для свободы и прославляющий её, чувствовал, что сойдёт с ума, если задержится здесь. Хотя ему дали созвониться с друзьями, обменяться новостями, всё-таки приходилось ощущать себя заключенным, не имеющим никаких прав. Поэтому появление Хосока обрадовало Чживона, оно предвещало смену хода событий. К тому же, несмотря на состоявшуюся между ними драку, в которой Эвр был разбит и повержен, он сохранил уважение к Хосоку. Только самый низкий и обесчещенный воин, к какому бы роду банд и войск он не принадлежал, станет презирать или избегать сильного соперника. Бобби ещё не пал до такой степени, чтобы растерять абсолютно все воинские достоинства.

— Ну, привет, — поставив поудобнее стул, опустился на него перед парнем Хоуп. Бывший вольный брат, гадая и не зная, что именно принесёт беседа, помолчал, прежде чем бросить короткое:

— День добрый.

Хосок наполнил грудь воздухом, подкрадываясь к изложению сути.

— Хотя, может и не день, у меня тут нет часов, и окон нет, — подметил Чживон.

- Если ты хочешь начать понимать, какое наступило время суток, тебе придётся снова посотрудничать с нами.

- Я и не сомневался, — почти без сарказма произнёс Бобби. — Я же сказал, что сам хочу закончить это дело с Элией.

- Да, но нам нужны гарантии. У нас останется заложник.

- Вы обещали отдать Биаю Бёль.

- И отдадим. Но возьмём Дохи.

- Нет, — холодно и грозно резанул Бобби.

- Да.

- Если вы её тронете — я не пошевелю и пальцем.

- Мы её не собираемся трогать, мы возьмём её под присмотр, пока ты будешь выполнять то, что нам нужно.

- Дайте мне забрать её, и я сделаю всё, что вы захотите.

- И куда ты её заберёшь? Спрячешь подальше, чтобы мы не смогли тебе приказывать? Нет, Бобби, ты не в том положении, чтобы торговаться. Дохи будет у нас.

— Я хочу её увидеть. Хотя не представляю, как сохраню уверенность, что с ней всё в порядке, если не заберу её…

— Это не дом свиданий. И нам некогда расшаркиваться с тобой, водя на встречи. Мы должны ехать дальше.

— Куда? — Эвр прямо посмотрел на Хосока. Смысла скрывать не было, и золотой ответил:

— В Шаньси. — На лице Бобби проявилось изумление, смешанное с растерянностью и опаской.

— Биай сказал, что Элия в Шэньси, вы не путаете?

— В Шэньси её уже нет. Она отчалила в Шаньси. И ты нам нужен, чтобы поговорить с тамошними барышнями. У тебя там есть какие-нибудь знакомые? — Бобби имел там знакомство, тесное, личное, страстное. Он задумался не о том, говорить о нём или нет, а внезапно захваченный воспоминаниями. При всей той любви к Дохи, которая заполнила его сердце, он не мог совсем забыть о крепких ягодицах Черин, её воинственном нраве и постельном пыле.

— Есть, но наёмников там не любят.

— Это известно. Однако тебе придётся поехать туда и выяснить, где Элия. При возможности — забрать её. Мы тоже поедем с тобой, и, в крайнем случае, поможем сделать это силой.

— С чего вы взяли, что она на этот раз подпустит к себе? А если она устроит ураган в провинции?

— Придётся это снова как-нибудь пережить. Других вариантов нет.

Чживон задумался. Трудно ли ему будет поболтать с Черин? Нет. Они давние любовники, давно не виделись. До неё, наверное, дошёл слух о его смерти. Она обрадуется новости, что он жив, они потрахаются, она, возможно, выложит всё о белобрысой, а, возможно, и нет. Что тогда делать? Победит он её вряд ли, а кто ему ещё там знаком? Минзи точно не скажет ему ни слова. Генеральши для него недостижимы.

— Я не уверен, что смогу помочь, — предвосхищая возмущение или противостояние Хосока, Бобби добавил: — Я не отказываюсь, я поеду, но у меня там всего одна знакомая, и если она не в курсе происходящего, то я не знаю, куда там ещё податься. Шаньси — не Педра Бранка, там можно долго искать.

— Ничего, поищем. — Хоуп поднялся.

— Но Дохи я заберу с собой, — упрямо поднял вслед за золотым глаза Чживон. Он наспех обмозговал всё, как оно есть. Клан Ян не обижает девушек, потихоньку от этих незнакомцев он мог бы договориться с Черин и оставить там своего Хомячка под присмотром, она будет в безопасности, а когда всё закончится — он за ней вернётся. Да, это наилучшее решение, учитывая, что никакого дома, никакой надежной крепости у самого Бобби нет, то Дохи ему вести, на самом деле, и некуда. Не к брату же, в лапы Дракона? И не к родителям в Штаты, где вообще никакой защиты. Возможно, позже, когда он уже будет вместе с Дохи, они полетят туда.

— Ты хочешь потащить свою девушку в Шаньси? — Хоуп видел Дохи мельком, даже не на фото, а вживую. Он общался с сестрой Рэпмона, Джинни, чьей однокурсницей была эта странная, полненькая студентка, и сомневался, что она является сообщницей Эвра или коварной наёмницей. Определённо, вреда она золотым не причинит.

— Да, тогда я буду видеть, что с ней всё хорошо, и заодно она будет при вас, как вы и хотите.

Хосок всё-таки ещё немного посомневался. Но Бёль-то они всё равно вот-вот отдадут, и Дохи забрать надо. Чем худо, если заложница будет непосредственно при них? Наглядная демонстрация Эвру, почему надо себя хорошо вести.

— Ладно, забираем её с собой, и в путь. — Выражение лица Бобби показало, что снова есть какое-то препятствие, и не всё так просто. — Что ещё?

— Я звонил Биаю, узнавал, как она… Она только сделала операцию на глаза, дня три ей придётся провести в больнице. — Хоуп хлопнул ладонями по бёдрам.

— Нам некогда ждать!

— Без неё я не сдвинусь с места. Хоть убейте. — Возникла тяжёлая пауза. Хоупу опять захотелось набить рожу этому бывшему вольному брату, но как-то не хватало энтузиазма. Не то чтобы лень, но слишком экономились силы перед тем, как окунуться в неизвестное, страшное, красивое, таинственное и запутанное царство женщин.

— При первой же возможности хватаешь её из больницы, и едем в Шаньси, ты понял?! Три дня — крайний срок!

Чон Хосок, конечно же, опоздал на рождественский ужин к родителям. Там уже сидела его старшая сестра с мужем, их дочь. Хану привёз личный водитель, совмещающий скрытую роль телохранителя. Люди на этой должности менялись, но одно оставалось неизменным — они были из золотых.

— Что, раздолбай, — не стесняясь членов семьи, обратился Чон-старший, ювелир, к своему сыну, — опять на время не удосужился посмотреть? Носишь побрякушки швейцарские, а сам не научился по их стрелкам ориентироваться?

Хоуп элегантно уселся рядом с Ханой, тронув её маленькую руку в знак извинения.

— А они что, реально не только для красоты? — разыгрывая удивление, засмотрелся на наручные часы Хосок.

— Скоморох! — выругался отец и принялся за праздничную еду.

— Прости, пап, аист ронял меня несколько раз, пока донёс до вас с мамой, в тот февраль была вьюга, у него замерзали крылья, и приходилось раскрывать клюв, чтобы согреть перья своим дыханием.

— Замолчи и ешь, балабол.

— Как скажешь, пап.

— Хана, как ты с ним только связалась? — примирившись с невесткой из бедной семьи, скромной и тихой девушкой, Чон-старший даже по-своему полюбил её, наблюдая в ней больше серьёзности и ответственности, чем в сыне. — С того февраля вот-вот пройдёт тридцать зим, а ума так и не прибавилось!

— Ну… с ним весело, — покраснев, пошутила Хана.

— Ржите там друг с друга сколько угодно, но мне нужен внук! — напомнил отец сыну, гневно на него посмотрев, и яростно, как во время битвы очищая оружие, поводил салфеткой по губам.

— Дорогой, давай спокойно поедим, — отвлекла его супруга, и Хоуп посмотрел на мать с благодарностью. У него слишком много проблем и головной боли, чтобы думать сейчас о детях. Позже, потом, когда хоть немного прояснится горизонт вечной борьбы золотых с преступниками.

Ночью ему пришлось признаться Хане, что на Новый год его тоже не будет рядом, потому что придётся уехать. Девушка не выдержала и разрыдалась. Она любила этот праздник, и старалась уважать дела мужа, и рада была бы совместить одно с другим, однако для её чувств было немного слишком. Хана не пыталась как-то повлиять или размягчить сердце Хосока, слёзы вырвались сами собой от представления очередных ночей без супруга, но когда Хоуп, продолжая извиняться и успокаивать её, всё-таки не передумал, она осталась больно уязвлённой. Ей казалось, что она чересчур далека в его жизни от того, что ему действительно важно. Она чувствовала себя одинокой, как только он уходил, а его нечастое присутствие убеждало её в том, что он нуждается в ней, что он её любит, на слишком короткие сроки. Ей нужна была какая-то компенсация, что-то, что помогало бы избавляться от тоски и страданий по Хоупу.

— Может быть, твой папа прав, — несмело, вытерев последние слёзы, сказала Хана, — может, пора уже… внука ему подарить? Или внучку. Как получится.

— Я не против, но не сейчас, хорошо? Давай по весне об этом поговорим? — обняв жену крепче, Хосок поцеловал её за ухом, и быстро уснул, вымотанный постоянными разъездами и нервами. И исполнением супружеского долга, который старался выдавать с процентами, когда прибывал домой. Хане нравился их секс, очень, но горячему и продолжительному занятию любовью она бы предпочла ежедневные неспешные завтраки, прогулки за ручку, поездки на выходные за город, совместный просмотр фильмов, неторопливое принятие душа вдвоём. Но Хосок был хорош во всём, кроме того, что его было мало и недостаточно.

Три дня спустя, попросив Хану продолжать выгораживать его перед отцом, Хоуп вновь исчез в неизвестном направлении на неуказанный срок.

_____________

Примечание:

*маотай — дорогая китайская водка

Циндао

Выкрав свою девушку ночью из больничной палаты (с её согласия, похищение заключалось в отсутствии выписки и разрешения лечащего врача), под вьюгу и завывание снежного ветра, Бобби подвёл её к Ви, Хоупу и Чонгуку, ожидавшим немного в стороне. Странно, что сам для себя Бобби уже давно называл Дохи своей, или не называл, но бессловесно признавал таковой, хотя, на самом деле, до его ночного появления в больнице они не виделись больше двух месяцев, перед тем так и не договорившись до того, что они встречаются или испытывают что-то друг к другу. Это стало ясно только теперь, при его внезапном появлении. Студентка держала радость и безумный восторг от возвращения родного хулигана внутри себя, смело шагая в их новое будущее, в которое он её позвал. Дохи, исступленно блаженная, преисполненная авантюрной романтикой, так до конца и не знала, чем и как занимался Чживон, чем собирается заниматься дальше. Он держал её руку в варежке в своей, и Дохи была счастлива.

Тэхён и Чонгук, не видевшие никогда прежде возлюбленную прославленного Эвра, сквозь метель присматривались в приближающийся к ним маленький и кругленький силуэт. В зимнем пуховике, шапке и шарфе, подобранным не так, как у большинства девушек — красоты ради, а ради главного и нужного — тепла, Дохи напоминала уже скорее не хомячка, а пингвинчика. Из-за обёрнутого дважды шарфа крупной вязки торчало два прооперированных глаза, любопытно взирающих на мир, становившийся более чётким и визуально определённым. Чонгук не мог угадать в точности, кто прячется под всей этой одеждой, но то, что у девушки есть лишний вес — было очевидно. Никогда бы он не подумал, что коварный соблазнитель женщин и тот, кому отказывала редкая красавица, по уши увязнет в чувствах к вот такой пышечке. Не склонный оскорблять и нелицеприятно отзываться о девушках, Чонгук с трудом подбирал эпитеты для внутреннего голоса, считая некрасивым подумать некрасивыми словами. Ви, нестерпимо ненавидевший Эвра и только в силу своего умения уходить глубоко-глубоко в себя удерживавшийся от нападок и агрессии, был несколько сбит с толку и что-то принялся осмыслять насчёт Бобби. Дохи одним своим видом дала пищу для размышления всем присутствующим.

— Познакомься, это мои… товарищи, — выжал из себя Чживон, и получилось даже вполне убедительно, без злобы, язвительности и натянутости.

— Рада познакомиться, — поленом поднялась рука в толстом рукаве пуховика. Ви среагировал первым и пожал ладонь. — Хотя, порадуюсь позже, если вы не окажетесь такими же товарищами, как Ханбин, Чжунэ… Бобби не умеет выбирать себе друзей, знаете ли, и девушек, видимо, тоже, поэтому оказался со мной. — Из-за шарфа самокритично захихикало. Чонгук улыбнулся, сорвав перчатку и пожав протянутую руку. Ему начинала нравиться эта Дохи, едва сказавшая пару фраз.

— Мы виделись мельком, — поздоровался и Хоуп, — я общаюсь с Намджуном, братом Джинни…

— Чон Хосок, — уверенно пожала ему руку Дохи. — Я помню, у меня хорошая память на залипательных парней. Я тобой интересовалась у Джинни, до Биая… или во время Биая… Уже не помню точно когда. Но тебя помню.

— Дохи… — неловко подёргал её за бок пуховика Бобби.

— Всё в порядке, он женат, можешь за нами не приглядывать, мы останемся только друзьями.

— Боже, где парни находят такие сокровища? — посмотрел девушке в глаза Чонгук, не переставая держать на губах свою игривую, заинтересованную улыбку.

— Это моё сокровище, — собственнически положил грубую, большую ладонь на плечо Дохи Чживон, и притянул к себе покрепче. Удивлённые глаза над шарфом покосились на молодого человека, заявившего своё хозяйское право, потом вернулись к Чонгуку.

— Ещё немного мужского внимания, и я пойду выставляться на Сотбис*, как вы думаете, я обойду по стоимости «Крик» Мунка? По крайней мере, лицо у меня сейчас как на той картине, вам просто через шарф не видно, но я отвечаю, оно именно такое. Только руками за голову осталось схватиться…

— Что ж, предлагаю отправляться, — прервал знакомство и болтовню Джей-Хоуп. — Нам нужно поторопиться на электричку, если хотим вовремя добраться до транспорта, который нас уже ждёт.

— А мы далеко едем? — любопытно прильнула к Бобби, шагая с ним рядом, Дохи.

— В Китай.

— В Китай?! Офигенно. Он огромный. Там куча всего классного. Я хочу в Гонконг.

— Зачем тебе в Гонконг?

— Там крутые фильмы снимают. Там куча гангстеров, перестрелки… Блин, нет, я трусиха, я не хочу под перестрелки.

— Не волнуйся, мы и не в Гонконг едем.

— Без разницы, — махнула она той рукой, которую не держал Бобби, и сказала шепотом: — Главное, что вместе.

Хоуп шёл чуть впереди, указывая путь, Чонгук и Ви замыкали их шествие, невольно глядя в спины впереди идущей парочки.

— Забавная девчонка, — сказал Тэхён.

— Я удивлён, честно говоря. Она и… Эвр? Как они нашли друг друга?

— Жизнь непредсказуема, судьба вообще любительница розыгрышей.

Они недолго шли молча. Потом Чонгук заметил:

— Мне это всё кое-что напоминает… Мы уже путешествовали так однажды.

— Два с лишним года назад, — подтвердил Ви. — Это было плохое путешествие. Для нас, для Элии.

— Теперь это будет плохим путешествием для Эвра. — Глаза Чонгука сверкнули под фонарями, как пролетающие снежинки, только те таяли, а взгляд золотого пылал и не гас. — Теперь Бобби придётся оберегать и пытаться сохранить. Посмотрим, такой ли он мастер строить, при таком мастерстве разрушать.

— Ты чего задумал? — недоверчиво посмотрел на друга Ви.

— Ничего. Ничего особенного.

Не будь мнимой смерти Чживона, не будь лицо Хосока многим известно, они могли бы повторить свой перелёт до Шэньси, чтобы сократить время, и оттуда доехать в соседнюю провинцию Шаньси. Но даже поддельные документы делаются с фотографиями, да и сами эти люди не могут закрыться и не показываться, чтобы не быть узнанными. В восточном Китае полно разведчиков из разных банд, из Юньнани, Сингапура, Японии, чикагских и нью-йоркских хватало. А были ли шпионки из клана Ян? С женщинами мало кто связывался и воевал, потому и знали о них меньше, чем о ком-либо. Меньше было известно разве что о самих золотых, да Белом лотосе. Ну, и Дзи-си, с тех пор, как тот начал прятаться, приобретая возрастную паранойю, или черт знает что ещё, влияющее на его пролеживание где-то на невидимом дне. Поэтому-то и приходилось проворачивать обводной манёвр, затягивающий передвижение на сутки.

Электричка мчала до Ансана, в округе которого находился остров Тэбудо с удобными бухтами. Ближе была береговая линия между Инчхоном и Сихыном, но там и береговая охрана Кореи курсировала, и всё на виду, почти всё побережье вдоль широкой магистрали, ни одного притаившегося закутка. У Тэбудо таковые были, из-за чего отплытие до Циндао — китайского города-порта, запланировали оттуда.

В транспорте было намного теплее, чем на улице, а поскольку ехать приходилось не пять минут, а значительно дольше, все временно поснимали с себя верхнюю одежду. Дохи размотала свой шарф, сняла шапку, расстегнула пуховик. Чонгук поглядывал на неё через проход. Если бы он увидел эту девушку сразу, вот так, обозримую, возможно, отметил бы её недостатки, круглые щёки, невыразительные черты и безвкусные, словно призванные подчеркивать непривлекательность, свитер и тёплые брюки. Но сначала услышав Дохи и пообщавшись с ней, Чонгук заметил только хорошее, неуловимое очарование, жизнерадостность и бьющий фонтаном оптимизм.

Студентка угнездилась на соседнем с Бобби сидении. Когда они оказались вот так близко, без дополнительных дел: ходьбы, спешки, сборов, то уже не решились взяться за руки. При этом Чживону было более неловко, чем Дохи, и её это порядочно забавляло. Она наклонилась в его сторону, чтобы тихо спросить на ухо:

— А в процессе передвижения мы с тобой вместе спать будем?

— Что? — расслышал, но зачем-то переспросил бывший наёмник. Дохи знала, что он понял вопрос, и с задиристой, дразнящей ухмылкой ждала реакции. — Я… ну… Если тебя не смутит находиться со мной в одном номере, или комнате, если придётся…

— А приставать не будешь?

— Ты же знаешь, если не захочешь — я не приближусь. — Бобби подумал о своей руке, которую девушка до сих пор не видела. Насколько вызовет в ней отвращение это зрелище? Ему бы не хотелось торопиться с тем, чтобы остаться вдвоём и раздеваться, он бы хотел получить какую-то гарантию, доказательство того, что он ей не будет противен.

— Если не будешь приставать — я пойду к твоим товарищам, поди они посмелее будут.

— Дохи, — скрипнул зубами Чживон. — Не шути так, иначе в наших с товарищами рядах случится разлад.

— Они тебе и так не товарищи, — посерьёзнела студентка, — я может и круглая, но не дура, Бобби. Вы с ними вообще из разных миров, с разных орбит. — Эвр помрачнел, ничего не комментируя. — Ты им задолжал денег?

— Нет.

— А чего тогда? Они тебе угрожают? Чем?

— Всё в порядке, Дохи, у нас с ними просто общие дела.

— Но ты же им что-то сделал? Я вижу, как на тебя косятся те двое, которые представились Ви и Чонгуком.

— Я… много чего нехорошего делал раньше, и много кому. — Дохи хотела снова открыть рот, но Бобби отвернулся к проходу, начав вертеть головой: — Я бы выпил чего-нибудь.

— Это электричка, а не самолёт, тут не разносят, — улыбнулась девушка, и Чживон, не сумев воспротивиться щебечущему зову сердца, улыбнулся ей в ответ.

— Я не буду при тебе пить, в любом случае.

— Ой, а то я тебя пьяным не видела! — Бобби припомнил. Квартира Чжунэ, ночь аварии на мосту.

— То было принято, как лекарство. То не считается.

— Но ты всё равно был хороший, и лишнего себе не позволял. Ты нормальный, даже бухой. — Два года назад, когда он тащил Джиёну Элию, он не был нормальным, когда напился. Он был скотом два года назад, и до этого, и иногда позже того случая, он напивался для храбрости, бравады и подвигов, чтобы расслабиться и одуреть, чтобы кайфовать, ни о чем не думать, терзал чувства женщин, уничтожал их морально, намеренно, если таков был заказ, или невольно, не считаясь с жертвами — побочными результатами его деятельности.

— Я говнарь, когда нажрусь, Хомячок.

— Ты просто ещё меня пьяной не видел. — Брови Чживона приподнялись.

— Опасная?

— Как снежный ком. Качусь по наклонной и утягиваю всех за собой.

— Фантазёрка, — всё-таки взял её руку в свою Бобби и, наклонившись, поцеловал в висок. — Как я жил без тебя раньше?

— Знамо как — хреново. Считал Биая крутым чуваком, тусил с ним и прожигал жизнь.

— Разве ты сама не считала Биая крутым чуваком?

— У нас с тобой одинаковые ошибки в прошлом, это нас сближает, — заговорщически пробормотала Дохи.

— Он и на самом деле отличный. Ты его просто не знаешь…

— Мне достаточно видеть, во что превратилась Хёна, которая его явно знает лучше, чем я. Интересно, мужчины всегда плохо влияют на женщин? Вы способны пробудить в нас доброе и светлое, а не порочное и ужасное? — Чживон вновь окунулся в видение, хотя уже не далёкое. Глаза Элии, глядящей на него из маяка. Воплощенная ненависть, желание смерти, жутчайшая бездна пустоты и холода, и при этом сжигающая ярость. Это пробудил он, это сделал он. Ему за это вернули из тюрьмы брата. Так устроен этот свет, что жизнь меняется на жизнь, а спасение приходит только тогда, когда произведена равноценная погибель. Иногда трудно выбрать, а иногда выбора и нет. Был ли у него, Бобби, выбор не делать этого с Элией тогда? Мог бы он иначе освободить Тэяна из-за решётки? Никогда прежде не сокрушался он о том, что уже совершено. И как тяжко и паршиво не уметь отбиваться теперь от подобных раскаяний.

Темнота начала рассеиваться, когда молодые люди добрались до крошечного залива, где был припрятан катер. Там ждал свой человек, принявшийся объяснять по карте, врученной Хоупу, как именно лучше плыть, чтобы не нарваться на неприятности в море. Не только таможня или охрана могли мешать, но и погода. Жёлтое море не замерзало в декабре, как и все солёные моря, но на самом его севере, где процент пресной воды увеличивался вместе с усиливающимися морозами, льды иногда образовывались и держались до самой весны.

— Пересечь такое пространство на таком катерочке! — позёвывая, перетаптывалась Дохи. Розовато-голубые отсветы выползали оттуда, где просыпалось солнце, будто кто-то зажёг конфорку там, за горизонтом. На камнях и песке снег не лежал, но подальше, на спуске к бухте, земля и пожухлая трава покрылись беловатым налётом инея. Ни одного кафе ещё не открылось, и Бобби не смог купить Дохи горячего кофе, но девушка покачала головой: — Ерунда, я способна не умереть от голода, если не позавтракаю. Или ты беспокоишься, что я начну вас есть по одному, пока не доплывём до Китая?

— Хомячок, перестань, ты же знаешь, я не считаю тебя толстой и прожорливой.

— Пора бы научиться смотреть в лицо фактам. — Чживон подошёл и, обняв её сзади, опустил губы к самому уху:

— Я люблю тебя. Вот единственный факт, который я знаю.

— Ладно уж… — покраснела Дохи, растерявшись. Когда-нибудь она привыкнет к тому, что способна нравиться? — У меня бабушка из Тэбудо. В детстве я часто тут бывала. В местных ресторанах шикарно готовят всякую морскую живность, осьминогов, морской огурец. И рыба тут — вкуснятина!

— Эй, давайте забираться! — окликнул их Хосок. Все погрузились в катер.

Переплыть Жёлтое море зимой на мелком судёнышке было трудно, нужны сноровка и сила, но и того, и другого у Хоупа было достаточно, тем более, ему помогали Чонгук и Ви, чуть менее опытные, и всё же умелые золотые. Холод быстро отшиб ассоциации с не давнишней попыткой оседлать Сингапурский пролив и взять штурмом маяк. Здесь не было грозы и дождя, но сам сырой и студёный воздух, наполнявшийся брызгами и солью, пронизывал до костей.

— Мы как норвежские рыболовы, — хохотнул Хоуп, выводя катер всё дальше, в широкие и глубокие воды.

Дохи уснула, уткнувшись в плечо Чживона, но из парней спать никто и не думал. Плавание предстояло долгое. Ближе к середине пути придётся переклеивать надписи на бортах, качаясь на воде лепить китайские иероглифы, чтобы в Циндао их приняли за каботажный транспорт, и не полезли с досмотрами. Маршрут был отработанным, тщательно продуманным. Бывший наёмник всё гадал, как же ему удалось обвести вокруг пальца этих людей два года назад? Они подготовлены идеально. Но и он тогда умел готовиться, голова работала лучше, он был внимательнее и сосредоточеннее, не отвлекался на чувства. Всё, что он знал тогда — это исполнение хорошо оплачиваемых заказов, а потом развлечения на эти деньги, гонки, выпивка, девчонки. Бобби ощутил лёгкую тошноту, как от похмелья, будто много лет находился в спиртовом опьянении, а несколько дней назад завязал.

К полудню отвечающий за провизию Тэхён достал отварной сладкий картофель, пироги с мясной начинкой, термос с чаем из женьшеня. Простая и сытная еда. Дохи проснулась и тоже пообедала со всеми, почувствовав себя отдохнувшей и всем довольной. От перевариваемой пищи желудок сталвырабатывать тепло. Зябко потряхивая плечами, чтобы размяться и согреться, девушка озиралась вокруг, на сине-серые просторы, по которым перебегали осколки холодного декабрьского солнца. Оно грело чуть-чуть, только там, куда падал прямой луч. В других местах воздух не прогревался и изо ртов выскакивали туманные облака.

— И никакое оно не Жёлтое, — подытожила Дохи, после долгого и упорного осмотра моря.

— В этих местах — нет, — согласился Хоуп. — Оно жёлтое не везде. И не всегда.

«А золотые всегда и везде золотые, — подумал Чонгук, не смевший произнести этого вслух при посторонних. — Или нет? Или всё-таки и нам позволительно ради дела иногда скрывать истинную сущность? Ведь Ёнгук много лет чем только не занимался, чтобы не быть разоблачённым, чтобы побеждать…».

— А ты не хочешь вздремнуть? — спросила Дохи у Чживона. Тот с сомнением посмотрел на присутствующих.

— Нам ещё долго плыть, — сообщил Хосок.

— Я отдохну немного, — откинулся Чонгук, подложив под голову рюкзак и скрестив руки на груди.

— Я тоже тогда, лягу ненадолго, — решился Эвр, устраиваясь. Чтобы дать ему вытянуться, если не во весь рост, то хотя бы более удобно, Дохи пересела к Ви, оставшемуся в одиночестве, после того, как Гук тоже растянулся в сторонке. — Ты куда?

— Не волнуйся, отсюда мне сбежать некуда, — засмеялась студентка, указывая на бескрайние волны. — Да и нет большого желания лезть в ледяную воду. Спи спокойно.

Тэхён подвинулся, вежливо предоставляя побольше места девушке. Он показался ей самым безобидным и скромным из компании, но когда перед отплытием он закурил, то что-то пронзило, ударило его мягкий и податливый образ, и мутное стекло, сквозь которое просматривался молчаливый парень, расщепилось и испарилось. Ви был немногословен, но он не был прост и мягок. В его задумчивых и отстранённых взглядах гуляла тоска, но не тоска одиночества, у неё там была какая-то спутница, вроде любви, боли, ностальгии, мудрости. Чего-то непроглядного и непознанного.

— Не помешаю? — уточнила Дохи, сев.

— Нет, — не оборачиваясь к ней, смотрел на линию между небом и морем Тэхён. Шапка закрывала его лоб, но профиль от переносицы до подбородка был чарующим, что-то было надрывно-сладкое в его почти постоянно безмолвных губах.

— Если надоем — скажи, я человек болтливый, это зачастую утомляет людей.

— Всё в порядке.

— Хорошо. — Дохи подняла повыше воротник пуховика. Она не замерзала, но время от времени порывы ветра и брызги толкали её на поиск более комфортной позы, или натягивания чего-нибудь дополнительного на себя. По счастью, в катере предусмотрительно лежали дождевики, и чтобы одежда не намокла, их все накинули поверх. — Вы давно Бобби знаете?

— Больше двух лет.

— Нормально. А я три месяца. Уже почти четыре. Вы тоже бандиты?

— А он бандит? — посмотрел на Дохи Тэхён.

— Да ладно тебе, как будто не понятно по происходящему, что мы не на стороне закона тут гребём.

— А бандитов на стороне закона не бывает? — Дохи прищурилась. Коррупция, чиновники, продажные засранцы везде.

— А ты хитрый жук, умеешь поставить в тупик.

— Я не пытался. Я спросил.

— Чтобы я задумалась, да? Ты прав, конечно, иногда законы таковы, что придерживаться их могут только преступники.

— Так что же ты имела в виду под бандитами?

— Хрен его знает, я уже запуталась. Чживон тот ещё чередила, но он хороший. Вас я пока не знаю, может, тоже ничего.

— А его ты знаешь хорошо? За почти четыре месяца? — Дохи опять прищурилась, погрозив пальцем Тэхёну.

— Вот ты опять меня сейчас в тупик поставишь. Давай сменим тему?

— Давай. — И профиль снова к горизонту.

— Ты раньше бывал в Китае?

— Много раз.

— Чем там занимался?

— Разным. В последнее время в основном расстраивался.

— Расстраивался? — переспросила Дохи, но Ви только кивнул, и всё. «Разве это занятие? — подумала она. — Видимо, лучше ещё раз сменить тему». — Хосок вот женат, а у вас с Чонгуком есть девушки?

Тэхён молча чуть привстал, не разгибая до конца колен, запустил руку в карман штанов, поковырялся там и достал оттуда кулак. Опустился обратно, поднял сжатые пальцы и, поднеся их поближе к Дохи, раскрыл ладонь. Там лежала карамелька в фантике.

— Мне? — ткнула в себя пальцем девушка. Ви кивнул, лучезарно улыбнувшись. Улыбка делала его моложе лет на десять, Дохи прониклась ей, испытав какое-то подобие материнского чувства. — Спасибо.

Развернув обертку, она бросила конфету в рот и принялась её перекатывать языком. Парень продолжал смотреть вдаль и молчать. Лишь спустя минуту Дохи поняла, что её вежливо обдурили, заставив образовать тишину. Что ж, по крайней мере, так ненавязчиво и галантно от её болтовни ещё не избавлялись.

Циндао показался вдалеке уже в густой ночи, ранней в декабре. Хосок был не очень рад этому, днём больше суеты и проще затеряться, а так придётся быть куда бесшумнее, следить за каждым шорохом. Приближаясь к берегу, он принялся снимать с себя тёплую одежду, под которой показался водолазный костюм. Накинув на спину небольшой баллон для непродолжительного плавания, он закрепил на себе непромокающий рюкзак с вещами.

— Чонгук, веди катер в Даган**, причаль там подальше от военного флота, лучше поближе к терминалам с зернообработкой, где обслуживание танкеров, там постоянно куча катерочков снуёт, и не так всё жёстко. Ждите меня примерно через час, я вас найду.

Хоуп нырнул в тёмную воду, погрузившись в неё бесследно.

— Он не закоченеет? — заволновалась Дохи.

— Не впервой, — хмыкнул Чонгук, подмигнув девушке, и сменил направление. Залив Шилаорен, где собирался выбраться на сушу Хосок, оставался по правую руку и всё больше уходил назад. Им нужно было попасть во внутреннюю бухту Цзячжоу, где и размещались главные причалы и порты Циндао. Город тянулся сияющей полосой огней, над которой угадывались невысокие возвышенности предгорий, нараставших к востоку, где свято почивала легендарная Лаошань, родина сокрушающих боевых стилей, даосских учений, источник энергии бессмертия. В черноте зимней ночи разобрать что-либо было сложно, но Дохи не могла оторвать глаз от длинной линии, подобной золотой цепочке, где каждое звено мерцает, как звезда. Циндао был огромен, громаден, колоссален, размашист и могуч.

Мимо проплыла патрульная лодка, не обратившая особого внимания на катерок с местными надписями. Навстречу то и дело попадались яхты, катера и теплоходики. Большие корабли, грузовые, тучные, сонно обездвижились в затонах и у пристаней. Чонгук зорким глазом углядел на приличном расстоянии военные фрегаты и авианосец. Вот туда им не надо. Пора найти кусочек пространства, чтобы дождаться Хосока.

Примкнув к схожим по габаритам с ними лодочкам, у самых оживлённых грузовых доков, Чонгук на безупречном путунхуа разговорился с мужичком, пришвартовавшимся по соседству. Дохи с непреднамеренной ритмичностью вздыхала в ожидании и бездействии, Ви спрыгнул на причал, чтобы закурить. Чживон сутуло сидел и смотрел под ноги. Джей-Хоуп появился где-то через полчаса, и сразу узнать его было трудно. На нём был бушлат таможенного сотрудника, тёмно-синий, на погонах по майорской звезде, на плечах шевроны, со скрещенными ключом и кадуцеем, как и полагается любому таможеннику. Из-под козырька все пришвартованные лодки осматривал до дрожи официальный и мерзкий взор инспектора, от которого поспешило отчалить в неизвестном направлении два катера. Хосок дошёл до своей компании и на всё том же путунхуа, без акцента, так бегло и живо, будто на родном, велел им готовить документы и идти за ним. Дохи удивлялась до чего уверенно и гладко играет мужчина свою роль. Она вспомнила, как глазела на него недолго когда-то, и даже жар пробежал по щекам. Чживон шёл с ней рядом, и тоже, нехотя, восхищался умением этого человека перестраиваться, включаться в игру, лицедействовать.

Поглядывая на погоны Хосока, изредка встречавшиеся военные отпускали в его сторону воинское приветствие. В сопровождении этого шаосяо*** все быстро и без проблем покинули территорию порта.

— Нам нужно успеть на станцию, около одиннадцати отправляется поезд до Цзинаня, за нами два купе, — посмотрев на наручные часы, неизвестно откуда взявшиеся, сказал Хоуп. — Погнали.

До вокзала было близко, они не опоздали, прибыли заранее, успев спокойно занять свои места. Бобби, оказавшись в поезде, смекнул, что их с Дохи вдвоём не оставят. Купе на четыре места, и двое из трёх его «сопровождающих» будут спать с ними. Понимая, кто тут главный, Чживон отвел в сторону Хоупа.

— Слушай, Дохи будет неудобно, вы не могли бы все переночевать в другом купе?

— И оставить тебя без присмотра? — прямо, без подначивания, рассудительно ответил Хосок. — Нет, не могли бы. Никто не собирается подглядывать за твоей девушкой, и приставать к ней тем более. Если она смущается, то может одну ночь поспать не раздеваясь. Если ты хочешь срочно заняться сексом — тоже одну ночку перебьёшься. — Бобби отвернулся, возвращаясь к Дохи. Секс! Знали бы они, что между ними ничего не было… Но им этого знать не нужно. Чживон понятия не имел, как перейти к сексу с Дохи. Он хотел бы, но это был первый и единственный в его жизни случай, когда он боялся: боялся обидеть, напугать, не угодить, разочаровать. Он же первый! Должен быть первым. Может, чтобы не упустить первое место в очередной раз, он и бродит так неотступно, и охраняет так ревниво? У этого Чонгука слишком загребущие глазёнки. А Ви — завуалированный, омут ходячий, чего в его голове творится? Женатые вообще никогда не упускают случаев сходить налево.

— Ребят, вы пять минут не постоите в коридоре? — попросила Дохи, достав из рюкзака пижаму. Поезд должен был идти всю ночь. — Я быстренько переоденусь.

Чонгук послушно кивнул и вышел, Хоуп, ещё не вошедший до конца, прекратил движение и удалился, Бобби начал уходить, когда заметил, что Тэхён, возясь в телефоне, продолжает сидеть на нижней полке.

— Эй, тебя тоже касается! — грубее, чем рассчитывал, бросил Чживон. Тэхён поднял взгляд, ища причину возмущения.

— Я переодеться хочу, — повторила для него Дохи. Ви секунд пять переваривал, затем открыл рот, закивал мелко и встал.

Бывший наёмник подвинулся в проходе, чтобы тот покинул купе. Он ещё два года назад отметил, что паренёк какой-то тёпленький, но теперь понять не мог, прикидывается он или в самом деле пришибленный.

— Ну, как тебе мои товарищи? — на этот раз сделав ударение на слове «товарищи», задал вопрос Бобби.

— Ничего, пока нареканий нет. С Ви мы подружились, кажется. Правда, я ни на грамм его не поняла, но мы подружились.

— Как же ты делаешь вывод, если не поняла его? — Чживон присел с краю. Дохи грозно свела брови.

— Бобби!

— Что?

— Вообще-то, просьба выйти касалась всех.

— И меня? — удивился он.

— И тебя. Я что, по-твоему, профура из твоих бывших? — Бобби поднялся, не споря больше.

— Извини, нет, конечно. — И он тоже вышел в коридор. Хосок стоял у окна. Поезд тронулся, разгоняясь, железная дорога застучала, постоянно напоминая о том, что они куда-то стремятся и движутся. Эвр подошёл к золотому. — Ты долго этому учился?

— Чему?

— Так умело прикидываться кем бы то ни было.

— Да нет, от природы обманщик.

— Ты сегодня не спал похоже вообще?

— Скоро лягу.

Чживон хотел отойти, но, зацепившийся какой-то мыслью, остался ещё ненадолго.

— Знаешь… ты мне всегда нравился. Даже когда морду мне разбил.

— Я не могу сказать в ответ того же. Джинни мне как сестра, ты её круто мог обидеть. Я не говорю уже об Элии…

— Я знаю, не объясняй. Мне действительно сейчас тяжело осознавать свой поступок, мне мерзко от него. У тебя бывало такое, что дошло через какое-то время? Тупил, и вдруг понял. Не знаю, повзрослел, или прозрел, как назвать-то…

Хосок попытался прокрутить все свои ратные подвиги. Нет, он никогда не шёл против своей совести, убивал только обоснованно, карал за дурные дела, лгал ворам и убийцам. Может, он ещё не повзрослел? Отец ему всегда так и говорит, что у него до сих пор детство в жопе играет. Если перед кем-то Хоупу и было стыдно, то перед Ханой, которой он никак не мог уделить должного внимания, для которой никак не мог стать примерным мужем. Но как? Как, с его подпольной деятельностью, с его долгом золотого? Он исправляется, как может. Не ходит в бордель, не изменяет жене, не напивается. Но как не летать по миру, спасая его и попавших в беду людей? Как не ходить в спортзал и не ездить на соревнования по боевым искусствам, чтобы не терять форму? Как не бросаться на помощь друзьям? Хана, бедная, маленькая Хана, сумеет ли она понять, если рассказать ей? Хосок не хотел класть на эти слабые и тонкие плечи такой груз, такую информацию. Она не та, которую стоит посвещать. Это с Нури можно было делиться всем… Хосок тряхнул головой, забывая о Нури.

— Ошибки совершают все, Эвр, а вот стараются исправить их только достойные.

— Не называй меня больше Эвром, я уже не наёмник. Для братства я умер, туда мне обратного пути нет.

— Кто же ты теперь? Дракон?

— А кто вы? — Хоуп не дёрнулся ни одной мышцей на лице. — Кто у вас главный? Ю Ёндже?

— У нас нет главных.

— Каждый сам за себя?

— У нас никто не за себя.

— Да что ж вы за черти такие? — Дверь купе открылась, оттуда высунулась Дохи.

— Я всё. Можете заходить.

Бобби переглянулся с Хосоком ещё раз. Но диалог, очевидно, был завершен.

Тэхёну не спалось. Он лежал под полкой, на которой спал Чживон. На другой верхней полке спала Дохи, под ней — Чонгук. Хоуп ушёл в соседнее купе. Стук колёс отбивал пульс поезда. Километры неощутимо неслись, и Ви не мог не думать о том, что они несут его к Элии. Должен же рано или поздно настать момент, когда они вновь встретятся? Нельзя же вот так потеряться от скряжистой и завистливой руки злого рока, и уже никогда это не исправить! Внешне безмятежный, в душе Тэхён нервничал сильно, поэтому курил чаще обычного. В этот раз он тоже поднялся, не сумев перебороть чувства и мысли, взаимосвязанные, хороводом подталкивающие друг друга, оттого носящиеся всё быстрее, выбивающие искру.

Уйдя в тамбур, Ви закурил, уставился в стекло. Горел свет, и в отражении он видел только себя и красный огонёк сигареты. Легче не стало. Захотелось выписаться, любовные строки так и посыпались из головы, хотя Ви уже давно не конспектировал свои стишки. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда свернутый листок. Развернул. Портрет Элии, один из самых удачных, похожих на неё. Поискав во всех карманах карандаш, Тэхён обнаружил коротенький огрызок. Приложив листок к стеклу, он начал выводить на обратной стороне портрета:

Я бездонную муку печальной души

Изливаю напрасно в длину этих строк.

Я любовь потерял в бессловесной тиши,

А теперь море слов, что не вырвались в срок.

Я не знал, не умел о любви говорить,

Лишь неловкие фразы и мог выдавать.

Но теперь! Молча просто преступно любить.

Жаль, что поздно приходится это понять.

И боюсь, повстречавшись с тобою опять,

Я забуду всё то, что сказать был готов…

Тэхён застопорился. Он никак не мог закончить две строчки. Но твёрдо намеревался завершить четверостишие словом «любовь». Но что-то там должно быть ещё красивое, искреннее, просящее прощение за ту ложь, которую наплёл Элии два года назад. Прикинуться духом! До сих пор стыдно.

— Ви? — Парень спешно сложил листок, упрятывая в карман. В тамбур вышел Чонгук. — Не спится?

— Ага.

— Мне тоже. — Разметав перед собой остатки дыма от сигареты Тэхёна, Чонгук прислонился к окну плечом. — Я присматриваюсь к Дохи и понимаю, что Эвр её не заслуживает.

— А кого он заслуживает? — хмыкнул Ви.

— Какой-нибудь шлюхи, которых всегда куча вьётся у драконов и любых мафиози. Суть не в этом. Дохи наивная девчонка, это заметно. Эвр её испоганит.

— Она бойкая, выглядит той, что способна за себя постоять.

— Я и не говорю, что она доверчивая, как Элия. Нет, не настолько наивная. Но она не знает, с кем связалась, она не знает всей правды. Ей следовало бы быть в курсе, кто её возлюбленный.

— И ты хочешь ей рассказать о том, что именно натворил Чживон? Чем он занимался?

— Мне кажется, это было бы справедливым. Пусть будет настороже. Пусть будет внимательнее.

— Пусть сомневается в людях и не доверяет тому, кого полюбила?

— Если бы Элия не доверяла, не была такой простофилей, она была бы с нами! Мозги должны уметь мыслить критически. — Ви вдумался, достал ещё одну сигарету и, засмолив по новой, слегка зажмурился от табачного дыма.

— Мы хотим трезвомыслящих, рассудительных людей, чтобы критически разбирали то и это, сомневались и анализировали. Но как только дело касается нас, когда мы встречаем человека для себя, мы хотим, чтобы он доверял нам безоговорочно, и смертельно оскорбляемся на подозрительность. Чонгук, люди не могут скептично глядеть на мир, а потом превращаться в невинных овечек, полагающихся во всём на близких. Если девушка начнёт сомневаться, то она уже не сумеет перестать этого делать. Вся её жизнь будет в мучительных сомнениях, в ощущении лжи и вранья. Сомневаться научить можно, безотчётно верить — вряд ли. — Глубоко затянувшись, Ви затушил сигарету недокуренной. — Оставь Дохи в покое. Пусть она будет наивной столько, сколько сумеет быть таковой. Ты считаешь, что Элия была дурочкой, потому что доверяла всем и каждому? Покажи мне ещё таких людей, Чонгук, покажи, как много таких осталось? Ты? Может быть, я? Может быть наши девчонки в «Пятнице», к которым ты таскаешься? Даже школьницы переходят в среднюю школу с мыслями о деньгах, карьере и том, как подставить одноклассниц, чтобы стать королевой школы, лучшей ученицей. Какого черта ты хочешь продолжать эту чуму недоверия?

— Я всего лишь волнуюсь за Дохи.

— Ну, так помоги ей сохранить её жизнерадостность, а не убивай мечты. Пойми, самое страшное, что мы сделали с Элией — это не то, что позволили забрать её у нас, а то, что позволили ей разочароваться. — Тэхёну без подробностей рассказали о том, что стало известно о ведьме, и он, тоньше чувствующий эту тибетскую пророчицу, представлял, какой сумрак царит в её душе. Похлопав по плечу друга, он ушел пытаться уснуть. Как и Хосок, он не ложился за сутки ни на минуту.

Чонгук постоял какое-то время, обдумывая то, о чём они с Тэхёном побеседовали. Трудно было не согласиться, но и соглашаться не легче. В тамбур просачивался холодный воздух, и долго стоять в нём без дела не было приятным. Золотой вышел и пошёл по коридору в купе, когда из него, сонная, выползла Дохи. Потянувшись и прикрыв за собой дверцу, она вздрогнула, проморгав приближение Чонгука.

— Я это… в туалет, — поправляя механически тёплую пижаму, не сдвигалась с места девушка. Парень перед ней был в обтягивающей белой футболке, такой же красивый фигурой, как Бобби, такой же накачанный. — Ты тоже куришь?

— Нет, болтали с Ви.

— Я думала, вы устанете после такой беготни, откуда только силы черпаете? Я вроде поспала утром, но вырубилась, как затравленный барсук, ей-богу.

— Мы привычные к такому образу жизни.

— Не позавидуешь… — Дверца опять отъехала в сторону и на пороге возник угрюмый Чживон. Дохи опомнилась и повторила: — Я это… в туалет встала.

— Покараулить? — предложил Бобби.

— Не надо, я быстро, — заверила студентка и унеслась. Бывший вольный брат положил тяжёлый взгляд на Чонгука, казалось, он пытается задушить этим взглядом:

— Только попробуй к ней клинья подбивать, гадёныш, я тебе суставы вырву.

— О, узнаю Эвра, наёмники бывшими не бывают, да?

— Я тебя предупредил! Попытаешься отомстить мне за Элию через Дохи — прикончу!

— Ты меня с собой не путай, — подался к нему ближе Чонгук, процедив сквозь зубы: — Мразотные методы применяют только твари, вроде тебя. Мстить тебе через ни в чем не виноватую девчонку? Это могло прийти в голову только тебе. — Оттолкнув его с прохода, Чонгук улёгся на своё место. Да, когда-то у него была идея о том, что можно было бы отомстить Эвру, будь у него девица… и вот она, есть. Да только совсем не такая, какую предполагал увидеть Чонгук. И почему-то у него на душе стало спокойнее и приятнее от того, что он, золотой, всё-таки не опустился до поведения наёмника.

_____________________

Примечания:

* аукционный дом, где продают самые дорогие антиквариаты в мире

** Даган — старый порт в Циндао, сейчас там, в основном, производят перевалку стали, оксида алюминия, бокситов, удобрений, металлической руды, угля, зерна, также размещается военно-морской флот КНР (одно из трёх отделений, Северный штаб)

*** шаосяо — звание майора в КНР

Опять в Шаньси

Движение не отклонялось от северо-западного направления. Утром, прежде чем сойти на перрон по прибытию в Цзинань, Хосок с Чонгуком, толкаясь в туалете поезда, бреясь, чистя зубы и протирая лица холодной водой, разговорились о своих спутниках — Эвре и Дохи, и младший поделился выводом, к которому они пришли вместе с Ви (тот, тем временем, как обычно, дымил в тамбуре), о том, что девушке стоит оставаться в неведении, что лучше сохранить её наивность, прикладывая собственные усилия для её безопасности, чем возлагая необходимость защиты от Чживона на неё саму. Хоуп согласился с этим, крепко задумавшись и над своей семейной ситуацией. Так всё-таки, Хану не стоит посвящать в золотые секреты? Всё-таки, иногда лучше для душевного спокойствия не дарить смятение ненужной информацией. Что даст Хане известность о приключениях мужа? Новые тревоги и страх? Могла ли она проникнуться тем, чем занимались золотые, и разделить идеалы воинов?

Из Шаньдуна, через Хэбэй, маленький отряд под предводительством наследника миллионов ювелира Чона приближался к Шаньси. До провинции, где правила уникальная для Азии мафиозная группировка — состоящая из женщин, оставались ещё долгие часы пути, преодолеваемые на перекладных, на такси и автобусах. Равнинно-низменная часть страны отходила, отступала и возвышалась, росла, начиная морщиться, образовывать складки. Шаньси почти полностью состояла из горных хребтов и перевалов, пугающих на резких кручах и нелюдимых зимой. Только большие города располагались в долинах и на разглаженных местностях, но Бобби сказал, что им нужно севернее, в небольшое поселение в предгорье, где у него проживает единственная знакомая, с которой он может поговорить. Вариантов у золотых и не было, потому что они в Шаньси не знали ровным счётом никого.

Сделав остановку в Шицзячжуане для быстрого обеда, пятёрка вошла в придорожное кафе. Остро-пряные ароматы манили ещё с улицы, на которую выливались из открытых, несмотря на холод, дверей. Температура чуть выше ноля градусов позволяла грязно смешиваться лужам и снегу. Вдоль этих неопрятностей улицы охапкой сгрудились закусочные с пластиковыми стульчиками, здоровенными, по пояс, баками, томившими первые блюда, с поджаривающими на тяжёлых сковородах лапшу хозяевами, и готовившими еду и обслуживающими посетителей в роли официантов.

Заказав супы, порции риса, овощные добавки, молодые люди и девушка уселись за столик. Дохи с блаженством ухватилась за тарелку горячего бульона с лапшой, Ви, Чонгук и Чживон заказали себе супы с мясом, в то время как Хоуп обошёлся баклажанами, луком и томатами для начинки своего. Студентка ещё в катере заметила, что он не стал есть пирожки с мясом, и теперь приходила к окончательному заключению, что он употребляет лишь растительную пищу. Не удержавшись, она всё же поинтересовалась:

— Ты вегетарианец? — Хосок кивнул ей, набивая рот рисом. — Не представляю, как можно жить, не кушая курочку. Или минтай! Со специями и в соевом соусе… как ты можешь это не есть?

— Да как-то и не тянется, — пожал плечами Хоуп, прожевав и проглотив, чтобы ответить.

— О!.. — только и смогла удивиться Дохи, всегда завидовавшая, по-хорошему, тем людям, что имеют силу воли относительно еды. Ей достаточно одного запаха, чтобы начать думать о том, как вкусно, должно быть, то или иное блюдо. Хотя, сладости не всегда пахли, но чего стоил их внешний вид!

Но ела Дохи всё-таки немного меньше, чем крупные и подвижные мужчины, в компании которых оказалась, поэтому, первой доев свой обед, девушка ушла в дамскую комнату. Чживон подождал, когда она отдалится на приличное расстояние, и сам посмотрел на Хосока.

— Серьёзно? Ты вегетарианец? Я думал это загоны девиц на диетах и ботаников-хлюпиков.

— Я буддист.

— Буддист? — повторил Чживон, перемалывая в голове это слово и пытаясь осознать все последствия данного статуса.

— Да, — ещё раз подтвердил Хоуп.

— Но ты убиваешь людей, если приходится?

— Не без этого.

— Это нормально сочетается с нравственностью буддиста?

— Я плохой буддист, — спокойно мотнул головой Хосок.

— Но мясо всё равно не ешь принципиально?

— А вегетарианец я хороший, — улыбнулся Джей-Хоуп.

— И… в этом есть какой-то смысл, логика, закономерность? Зачем исполнять одни религиозные обязательства, если напрочь не справляешься с другими? Ты пытаешься заработать прощение грехов святостью в другой области?

— Почему же? Тех, кого я убиваю, я тоже не ем. — Бобби шумно выдохнул, запутавшись. Хосок улыбался.

— Я думал, что буддизм исключает насилие вообще.

— Вообще — да, в частности — нет.

— И что это за частности такие?

— Помехи на пути добродетельного вегетарианца. — Чонгук с Ви засмеялись, склонившись к тарелкам. Их товарищ, в своём духе, никогда не ответит чужому серьёзно. Хоуп поспешил добавить «шутка», видя, как насупился Чживон, не удовлетворённый подобными объяснениями.

— М-да. И как без мяса, действительно? — вернулся к своему супу Бобби, продолжая коситься на пищу соседа. — Как на этой зелени хер стоять будет?

— Подолгу.

— По долгу службы? — хмыкнул бывший наёмник.

— И совести. Не может же он подвести товарища, с которым столько прошёл вместе?

— Скорее простоял, — вставил Чонгук, вновь едва удерживаясь от смеха.

— Странные вы, честное слово, — прекратил рассуждение о мясе Чживон, видя, что остаётся вне территории этой троицы, их ухмылок, схожих мыслей и солидарных поступков. Если бы он сейчас был с Биаем, Чжинхваном, Чжунэ — они бы тоже шутили, смеялись над понятными только им фразами, обменивались взглядами, от которых становится ясно, что хочет напомнить другой. Впервые Бобби испытал тоску по друзьям. Раньше он не задумывался над тем, что может оказаться далеко от них, настолько, что неизвестно, вернётся ли обратно. И теперь, когда это случилось, молодой человек, сокрушенный с вершин удачи и побед вольный брат и сорвиголова, натворивший на своём веку кучу бед и неприятностей, ощутил тревожный холод и бесприютность. Может, не настолько он волк-одиночка, каким хотел себя видеть? Или раньше он чего-то не понимал, или чувства его изменились? Свобода — это счастье, это жизнь, но она подразумевает возможность нагрянуть к друзьям, выпить с ними, поехать к близким людям. Нельзя быть свободным настолько, чтобы ради свободы потерять всех, кто когда-либо удерживал тебя где-то. Особенно на этом свете. На этом свете Чживона оставила не свобода — куда свободнее он бы стал, уже умерев, — нет, его удержали товарищи и Дохи.

Когда она вернулась из туалета, умывшаяся и причесанная заново из-за того, что приходилось снимать шапку, попросившая заказать ей горячего кофе, Бобби быстро взял её за руку, чтобы ощутить чьё-то тепло. Он не одинок, и не хочет быть одиноким. Меньше всего на свете ему хотелось бы оказаться сейчас без кого-то родного, и он стал догадываться, откуда возникла перемена: никогда прежде он не сталкивался с такой верной, надёжной и самоотверженной дружбой, которую демонстрировали ему эти люди, кем бы они ни были, к какому бы клану ни принадлежали. Чживон теперь знал, что и среди преступников есть кто-то достойный большего, чем презрение.

Вторжение в Шаньси отличалось от пересечения границы Шэньси. Там, в царстве гробницы Цинь Шихуанди, сразу было ясно и понятно, что тебя заметили, там все точно знали, в землях хранителя Джоуми не прошмыгнёт и мышь без его ведома. Терракотовая армия не стеснялась своей власти, не прятала её, напротив. Они столько веков перекладывали преемственность с плеч одного поколения на плечи следующего, что приучили мир и Китай мыслить не иначе, как отдавая территорию Шэньси беспрекословно в распоряжение очередного хранителя. Говорили, что его избирали чуть ли не как Далай-ламу — ещё при жизни предыдущего, с помощью каких-то предсказаний и тестов. Судя по тому, что в рядах терракотовой армии сотни лет не нарушались закон и порядок, проверки работали отлажено, и место главы группировки всегда занимал достойный.

Что же касалось Шаньси, то там можно было провести неделю, две, три, месяц, и так и не понять, наблюдал за тобой кто-то, взял тебя кто-то на заметку? Но как только ты нарушал что-то незримое, вторгался в частное пространство клана Ян — а где начинались его границы, никто толком не знал, — неприятности находили тебя сразу же. Появлялись воительницы, в лучшем случае заводившие долгие споры и выяснения, кто ты и что тебе нужно? Но если они уже что-то знали о чужестранце, и считали его своим врагом, то нападение случалось внезапно, чаще всего ночью, и оставалось отбиваться или сбегать. Если же воительницы видели какую-то выгоду от забредшего к ним путника, или сами боялись его по каким-либо причинам, то завязывалось настоящее торгашество, переходящее в совращение, соблазнение, и странник не успевал моргнуть, как оказывался в объятиях какой-нибудь хитрой и опасной китайской амазонки.

Очередное погружение в очередной автобус заставили Бобби задуматься о том, какие отношения связывали его с Черин, Расточающей Милосердие, самой сильной и талантливой защитницей Шаньси. Они были любовниками — да, но насколько хорошими друзьями они были? И были ли вообще, или Черин только прикидывалась подругой, ища некую выгоду, скрывая своё подлинное мнение о нём? И что ему стоит рассказать из этого Дохи? Наверное — всё. Нельзя начинать строить новую жизнь и свою первую, единственную чистую любовь со лжи.

- Хомячок, — придвинувшись к ней поближе, заговорил Бобби, — дама, к которой мы едем, моя знакомая… Ты должна знать кое-что, только, пожалуйста, скажи честно, как ты к этому отнесёшься, ладно?

- Вы с ней спали? — без удивления и гнева тотчас спросила Дохи. Чживон изумился сам, неловко опустив взгляд.

- Да… но мы давно не виделись, очень давно. Тебе будет неприятно, что мы её навестим?

- Бобби, я думаю, что ты спал с большой-большой кучей женщин, и я не нахожу ничего странного в этом, на их месте я бы тоже тебе дала, на твоём месте я бы тоже с ними спала, потому что ты сексуальный и похотливый, потому что они красивые и не безглазые, да и гормоны у всех людей есть. Я вот просто некрасивая и трусливая, поэтому — девственница, поэтому в моём случае тоже нет ничего странного. Буду ли я злиться или возмущаться? Ну, если ты решишь спать с ней снова, я вряд ли получу от этого удовольствие.

— Ты не некрасивая. И я вовсе не хочу с ней спать, хомячок, но это очень… неординарная женщина, да и вся ситуация… Как ты уже поняла, мы сейчас обитаем в сфере мафиозных разборок, и эта дама тоже бандитка, она убийца, и иногда она требует, чтобы с ней переспали, иначе не соглашается общаться. А дерётся она лучше меня, — печально ухмыльнулся Бобби.

— В смысле, она может попытаться тебя изнасиловать? — шепотом спросила Дохи.

— Скорее просто убить, если её не устроит мой отказ.

— Ты, извини, конечно, но я тут тебе вообще не помощник, я драться не умею совсем. Так что, если будет выбор между сексом и смертью, ты лучше уж переспи, — заключила девушка.

— Я лучше сдохну, — поморщился Чживон.

— Но раньше же ты с ней спал? Чем теперь она плоха?

— Она не изменилась — наверное, я не знаю, правда, сто лет её не видел, но я не стану спать с другой, когда рядом есть ты. — Бывший наёмник снова вспомнил Элию и то, как трахался с Черин, пока влюбленная в него ведьма спала неподалёку, в другой комнате. Какой он был ублюдок! Назвал Черин своей кузиной. Теперь всё по-другому, он сразу признался во всём Дохи, он не намерен лгать впредь. Он исправляется, он стал другим. «Видишь ли и знаешь ли ты это, Элия? Или тебе уже плевать?» — подумал Бобби.

— А ребята в курсе правил этой бабёнки? — отвлекла его сидевшая рядом студентка.

— Насчёт секса? Да, они знают, скорее всего, что в Шаньси плата за ночлег всегда одинаковая…

— А, может, они с ней переспят?

— Кто? — недопонял Чживон, переспросил, и тут же догнал, о чём говорит Дохи. — Что? С ней? Они? Я даже не знаю, они же с ней не знакомы, и она их впервые увидит.

— Ну, всё равно, — Дохи сунула лицо между сиденьями. Позади них с Чживоном сидели Чонгук и Ви. — Ребята, вы знали, что мы едем к женщине, которая за ночлег требует секс?

— Дохи… — попытался остановить её Бобби, но она отмахнулась от него.

— Да там все женщины такие, — ухмыльнулся Чонгук, прервав тихий разговор о чём-то с Тэхёном.

— Я как бы против того, чтобы мой молодой человек спал с другой женщиной, — сообщила Дохи прямо, — Хосок женатый, о вашей личной жизни мне ничего неизвестно, но если один из вас свободен, то будет честно, если вы эту даму возьмёте на себя. — Чживон забыл, что такое краснеть и смущаться ещё лет в четырнадцать, но ощутил, как к его щекам прилила кровь. Только Дохи могла предложить обслужить лучшую киллершу Шаньси, рассчитавшись на «камень, ножницы, бумага». А выглядело это со стороны примерно так.

— У меня не стоит, — пожал плечами Ви, уставившись за окно.

— Ты что, вегетарианец? — хмыкнул Бобби.

— Минуточку, мы же выяснили, что без мяса ничего не перестаёт функционировать, — напомнил Чонгук.

— Так-то я и поверил, — шутливо сказал Чживон.

— У него нет девушки, — указал на Чонгука Тэхён, оглядев всех присутствовавших и убеждаясь, что все услышали и приняли к сведению. После чего опять уткнулся в окно.

— Ага, доброволец найден, — хихикнула Дохи.

— Ничего себе доброволец! Которого забыли спросить, — вздохнул Чонгук, но не стал возмущаться. Он прекрасно знал сердечную рану Ви и то, что он никогда не посмотрит на другую, особенно теперь, когда Элия так близко. Или вообще в том самом месте, куда они едут. Бобби поверхностно оговорился о том, что завозил похищенную пророчицу в Шаньси, по пути к Дракону. Так что, кроме этих девиц, с которыми Чживон её знакомил, ей в этой провинции податься не к кому.

Чтобы пересечь последний отрезок пути, Хосок вызвал такси. Опустился ранний зимний вечер, вылитая ночь, особенно в гористой местности, где толком нет сумерек. Мороз усилился, изо ртов шёл пар.

— Мотоциклы бы нам, мы уже давно были там, где надо, — с сожалением вспомнил Бобби вслух о своей погибшей подруге — Ямахе-Волчице.

— И лови потом тебя, ага, — прозорливо покосился Хосок на него.

— Догнал бы. Или ты плохо ездишь на двухколёсном?

— Я не гонщик. Дерусь я лучше тебя, но по части гонок — сомневаюсь.

— Да, лучше меня во всей Корее ездит только один человек. Тот, который победил в гонке смерти. Я не знаю, кто он, но испытываю перед ним восхищение! Он крут. — Хоуп промолчал, не собираясь хвастаться, что гонщик в золотом шлеме — тоже их человек. — Я пока не знаю, настолько ли вылечилась моя рука, чтобы возобновлять драки и гонки, не было возможности проверить её в деле, — Бобби предусмотрительно убедился, что Дохи не слышит их. Как только он вздохнул по Волчице, девушка отошла и, постояв, завела разговор с Чонгуком. Это не нравилось Чживону, и он хотел уже разбить беседу, но Хосок не отпустил, продолжая говорить:

— Плавал ты неподалёку от Сингапура здорово, я думаю, что всё у тебя теперь в порядке.

— Хотелось бы.

— Слушай, как много ты знаешь о Шаньси?

— Не слишком-то много. Я общался с Черити, — не называл Черин при посторонних её настоящим именем Бобби, храня уважение к личным тайнам той, за разглашение которых, кто знает, она могла снести и голову. — Они давние друзья с братом, через него я и стал вхож сюда, в Шаньси.

— Да, я слышал, что драконы были в продолжительных добрых отношениях с местными амазонками. Как так вышло?

— Ну, Тэян общался с Черити ещё до того, как она стала Расточающей Милосердие, а он криминальным авторитетом. Они знакомы с подросткового возраста, и союз драконов с Шаньси основан был на другом.

— На чём же? — пытливо задал вопрос Хоуп. Дохи и Чонгук сами договорили, и вернулись в общий круг, где молчал только Ви, вечно занятый сигаретой. Чживон призадумался, стоит ли разбалтывать уж совсем всё? Он не был драконом, и ему плевать на Джиёна, но его друзья ещё связаны с тем. С другой стороны, что за ценность в том, что уже прошло? Союз распался два года назад, и клан Ян с драконами всё это время лишь по инерции сохранял нейтралитет.

— Младшая генеральша… вы же слышали о генеральшах?

— Так называют предводительниц клана? — уточнил Хосок.

— Да.

— Ты их видел когда-нибудь? Их две, верно?

— Да, старшая — Джо, и младшая — Бинбин. Я дважды оказывался на встречах с их присутствием, но близко не знаком. — Хоуп не стал говорить, что золотые вовсе не знают в лицо этих женщин. То есть, присутствующие золотые. Ёнгук и Сандо видели. Но чего в этой жизни не видели Ёнгук и Сандо? Их и упоминать лишний раз не надо.

— Так что там с младшей генеральшей?

— Она была влюблена в одного дракона. И пока он соглашался быть её любовником — она дружила со всей бандой.

— А потом что? Разлюбила? — полюбопытствовал Чонгук.

— Она — нет, а он влюбился в какую-то девку и свинтил обратно, в Сингапур. Это было как раз перед тем, как мы с вами… в общем, два с половиной года назад.

— Дракон влюбился — новый анекдот! — хохотнул Хоуп.

— Ну, речь же не о самом Джиёне, так что, с кем не бывает, — заметил Чонгук, проведший несколько дней в Сингапуре и узнавший некоторых драконов поближе. Они были такими же людьми, со своими слабостями, страстями и горестями. Особенно Чжунэ, неплохой малый. Мог бы быть лучше, как и весь этот мир, если бы не вечное «бы».

— Так и что же, теперь младшая генеральша ненавидит того малого и строит козни по поводу мести?

— Я не знаю подробностей, если честно, — пожал плечами Бобби. — Я слышал, что она пообещала ждать его до тех пор, когда он нагуляется и вернётся. И пригрозила Джиёну, чтобы тот не вздумал наказывать своего человека, разрушившего союз Сингапура и Шаньси.

— Уверенная в себе женщина, ничего не скажешь, — с юмором присвистнул Хосок.

Подъехало такси, и все забрались в салон. Чонгук всё вспоминал увиденное в Сингапуре, особенно людей, с которыми провёл время. Не с шестёркой ведь какой-то крутила роман генеральша Ян? Это кто-то повыше, поумнее, позаметнее. Сынхун? Слишком бабник, таким властные женщины сердце не отдают. Сынюн? Никогда бы не пренебрёг выгодой ради любви. Ну, конечно! Чонгуку захотелось убедиться в том, что он не разучился правильно мыслить и верно додумываться, как это вышло с Педра Бранка.

— Бобби, — позвал он того. Эвр кивнул ему, мол, что? — Её любовником был Сон Мино?

— Ты его знаешь? — поразился молодой человек, и не стал отрицать: — Он самый.

Автомобиль подвёз до начала переулка, в конце которого неразличимо тонул в темноте дом Черити Лавишес. Оставалось метров триста до того самого места, где однажды Чживон оставил мотоцикл и Элию на лавочке, попросив подождать, пока он не объяснится с хозяйкой дома. Тогда был день, теперь стояла почти ночь, морозная и мрачная.

— Давайте так, — прислушиваясь к звукам, тихо распределял обязанности Джей-Хоуп, — Бобби, Дохи и Ви отправятся внутрь, попроситесь переночевать, поговорите с этой Черити, вытянете всё, что сможете, или узнаете у неё, кто может знать что-либо об Элии. Мы с Чонгуком останемся здесь, неподалёку, будем следить за тем, чтоб не возникла засада. Если что-то пойдёт не так или потребуется помощь — просигналите каким угодно образом, хотя бы криком. — Хосок взял Ви под локоть и отвёл на несколько шагов, чтобы их никто не слышал: — Если Чживон попытается договориться с шаньсийской воительницей против нас, если будет подозрительно себя вести — сразу подавай сигнал, хорошо? Ты в приоритете, ты куришь и в любой момент без лишних отмазок можешь выйти на улицу. Понял? — Тэхён кивнул. Они вернулись к остальным. — А теперь идите.

И Чживон с Дохи и Ви пошли, оставив двух товарищей в холодной ночи. Старые и не очень домишки слабо освещали светом из окошек неровную дорогу, вдоль которой стояло всего два фонаря. Один из них — напротив дома Черин. В подтаявшем снегу носом возила собака, навострившая на мгновение уши, когда заметила людей. Потом она вернулась к небрежной прогулке и пробежала мимо троицы. Они приблизились к искомому зданию с калиткой, ведущей во внутренний двор. Ничто не цвело и не зеленело, как тогда. Черные голые ветви деревьев остро постукивали по стёклам. Окна не светились, только где-то за изгородью, в другом крыле дома, судя по отблескам. Лежала тишина, очень зимняя, вся скрипучая и леденящая. Чживон поднял взгляд к окну спальни Черин. Там зияла чёрная дыра — не было стекла, а рама обуглилась, как и стена вокруг неё. Отчётливые следы пожара. Кто же тут развёл такую страсть, что Черин воспламенилась? Всё ли с ней самой в порядке? Она не курила, не пила столько, чтобы забыть выключить радиатор или что-то из подобных глупостей. Её спальня над гаражом, может там что-то стряслось? Некогда выглядевший гостеприимным, теперь дом напоминал скорее заброшенные развалины. Впрочем, остальные части вроде бы не пострадали. Тянуть время дальше было ни к чему, и Бобби нажал на звонок. На всякий случай повторил нажатие и подёргал за ручку калитки — та не поддалась, но ждать всё равно пришлось не меньше двух или трёх минут. За них Бобби успел подумать, что отсюда все съехали, что тут живёт кто-то другой, что он спутал адрес, много чего, но когда калитку отворила сама Черин, у него камень с души упал. В черном обтягивающем комбинезоне и накинутом на него рыжем меховом жилете, с забранным на затылок гладким хвостом светлых волос, девушка выглядела грозно и прекрасно. Она оперлась плечом на дверной косяк, скрестила руки на груди и с кокетливо-коварной усмешкой оглядела всех троих.

— Ну, надо же… — протянула она.

— У тебя что-то горело? — поднял палец ко второму этажу Чживон.

— Спальня, как ты можешь догадаться.

— Я догадался. Это… мой друг, Ви, и моя девушка, Дохи. — Черин ещё раз посмотрела наназванных, но без интереса. По лицу было видно, что она считает достаточным первого осмотра.

— Я слышала, что ты умер, — не ответила она на представление.

— Это Черити, — сам назвал её Чживон, и вынужденно вернулся к диалогу с ней: — В каком-то смысле это так и есть.

— Чего тебе нужно?

— Кое-что спросить. И переночевать, если пустишь.

— А если нет?

— Мы замёрзнем и умрём на улице.

— Мне-то что до этого? Замерзай и дохни, Ким Чживон, — надменно хмыкнула Черин, но это смахивало на браваду.

— А Минзи дома нет? Она была не намного приветливее, но хотя бы кормила меня…

— Минзи нет, — обрубила Черин, всё ещё не приглашая внутрь.

— Так, тебе неинтересно, зачем я здесь?

— Ни капли. Я даже не знаю, от кого ты сюда явился?

— По собственному делу. Это моя личная нужда. — Черин, похоже, не сделала открытие от подобного признания. Что-то в ней говорило, что она предполагала именно этот ответ. Прищурившись и что-то помыслив, она узко улыбнулась, так что вышло достаточно ехидно, и отступила с прохода.

— Ладно, Бобби, хорошо, проходи.

Прежде самая благоустроенная сторона дома теперь пребывала в беспорядке и хаосе. Было ясно, что когда тушили пожар, спасали всё, что могли, а судя по тому, что вещи лежали не разобранные и не расставленные по местам, и реконструкцию отделки стен ещё не начинали делать, огонь полыхал не так давно.

— Я сейчас живу одна, так что, боюсь, вы не найдёте горячего ужина, какой могла бы организовать Минзи, — будто бы извиняясь, ввела в зал на первом этаже гостей Черин. — Чживон знает, где кухня, можете идти и съесть там всё, что окажется съедобным. Лечь спать можете, где хотите, у меня и самой сейчас толком нет места, я не до конца выгребла угли из своей комнаты.

— Как же ты её спалила?

— Трахалась так, что полетели искры, — натянуто улыбнулась амазонка. — Что ж, располагайтесь, а я отойду…

— Подожди! — Черин не останавливалась, поэтому Бобби пришлось догонять её и остановить уже за порогом зала, у лестницы на второй этаж. — Подожди, Черин, я ведь на самом деле хочу поговорить. Мне нужно спросить у тебя кое-что.

— Позже, ладно? Приходи ко мне перед сном…Ах, извини, я забыла спросить, я снова твоя кузина? Или кто-то ещё?

— Нет, ничего такого, меня в этот раз не нужно прикрывать…

— Твоя девушка знает, что мы?..

— Да, она всё знает, поэтому… поэтому можешь говорить всё, как есть.

— Так, это не жертва и не заказ? Это по-настоящему твоя девушка? — Бобби отвёл глаза, ему не хотелось знакомить Дохи со своими бывшими любовницами, да и представлять милую и добрую Дохи этой кровожадной дикарке — тоже. Черин заглянула за плечо Чживона, мимолётно поморщив носом, когда присмотрелась к юной студентке. — М-да, Чживон, ты, действительно, в каком-то смысле умер. Прежний Бобби был другим… Что случилось?

— Я расскажу тебе, если ты мне немного поможешь.

— Тебе вечно нужна моя помощь, Бобби! Сколько можно пользоваться моей отзывчивостью? То есть тем, чего в принципе нет! Это парадоксально, что я до сих пор с тобой разговариваю.

— И всё же, раз я тут, перед тобой, и мы говорим… ответь на пару вопросов, а?

— Приходи ночью, — повторила приглашение Черин, которое совсем не нравилось Чживону. Где там холостой Чонгук? Время действовать. — Моя комната временно по соседству с той комнатой, где жила Минзи.

Расточающая Милосердие ушла. Чживон вернулся к спутникам и повёл их на кухню. Тэхён разглядывал каждый угол, постоянно вертя головой, Дохи терпеливо и сдержанно шла рядом с Бобби, не зная, должна ли она вмешиваться, или тем всё только испортит? Она ничего не знала о делах преступников и о том, как они решаются. Ей не хотелось всё испортить.

Они зажгли свет на маленькой, но уютной кухне, где ощущалась рука пусть не прилежной, но усердствующей хозяйки, а это явно была не Черин. В холодильнике обнаружилась кастрюля с корейским супом, а на карнизе над окном висела гирлянда. Чживон нашёл штепсельную вилку и воткнул в розетку. Огоньки забегали: синий, красный, жёлтый, зелёный.

— Минзи не могла давно отсюда уехать, — сказал он. — Не в характере Черити думать про Новый год и заниматься всей этой мишурой.

— Боже, а ведь он уже завтра! — ахнула Дохи, зажигая конфорку, чтобы разогреть найденный суп. — Нам тут его придётся встречать? С Черити? Если она одна сейчас, то с нами наверняка будет веселее. Я обожаю Новый год! А вы?

— Не отмечал его, как уехал от родителей, — передернул плечами Чживон. — Не придавал значения этому дню.

— Ви, а ты? — отвлекла того от поедания личи из банки Дохи. Он морщился от непонятного вкуса, но жевал.

— Я первый раз лет десять назад отметил его… Мне нравятся наряженные ёлки и подарки, — заметил он.

Кое-как насытившись тем, что было найдено, приезжие побрели искать кровати. Тэхён не отставал от влюбленной парочки, и обосновался после того, как они выбрали комнату, в соседней. Чживон с Дохи вошли в помещение, где стояла кровать. Одна. Но двухспальная. Матрас не был застелен, и Бобби принялся рыскать по шкафам и тумбочкам, пока не нашёл наволочки на подушки и простыню. Вскинув её над кроватью, он гадал, как бы помягче сообщить девушке о том, что ему всё-таки придётся заглянуть к бывшей любовнице? Поверит ли она после этого, что между ними был только разговор? Дохи схватила простыню за противоположные края, и они с Бобби вместе расправили её на матрасе.

— Я думала, что Шаньси управляют китаянки.

— Так и есть, генеральши — коренные шаньсийки, а Черити, Минзи и им подобные — исполнительницы, они не занимают в иерархии клана Ян высоких мест, но Черити обладает авторитетом за то, что она великий воин. А Минзи — она чосончжог*, родилась и выросла здесь. Клан Ян принимает любых иностранок, взбунтовавшихся против мужчин, с этим проблем нет, но прийти к власти эти иностранки вряд ли тут смогут. Ханьский национализм… он не изживаем.

— Покажи мне нацию, у которой бы не было этого горделивого самосознания? — вздохнула Дохи и села, одевая подушку. Бобби взялся натягивать наволочку на вторую, и сел рядом.

— Хомячок…

— Мм?

— Она отказалась со мной говорить где-либо, кроме своей спальни. Черити. — Дохи внимательно выслушала, и, думая о своём, напустила на себя веселье:

— В спальне, которая сгорела?

— Нет, другой… Я не хочу туда идти, но мне нужно узнать то, что она наверняка знает.

— Надо — так иди.

— Дохи! — отобрал у неё подушку и взял за освободившиеся руки Чживон. Они встретились взглядами. — Я серьёзно, я не хочу её, не хочу с ней спать, мне ты нужна, больше никто. Но я не знаю, какой подвох она может устроить.

— Бобби, — забралась с ногами и придвинулась к нему девушка. Он прижал её к себе, гладя плечи в мягком шерстяном свитере. — Неважно, что будет происходить, ты только живой и невредимый в итоге окажись. Я уже пережила одну ночь на реке Хан, которая снится мне в кошмарах, мне уже всё равно, какие у тебя недостатки, какое прошлое, ты только не погибай больше, ладно? — Своей маленькой ладонью она погладила его по волосам, разглядывая каждый шрам, каждую старую ссадину, каждую клеточку его кожи. Бобби опустил лицо и поцеловал Дохи в губы. Это был их первый поцелуй с тех пор, как они покинули клинику. Столько часов пути, столько километров преодолели, но не решались отдаться желанию и любви. Они держались за руки, обнимались и согревали друг друга прикосновениями, невинными, целомудренными, но не доходили прилюдно до того, чтобы целоваться. Чживону любовь к Дохи казалась слишком сакральной и святой, чтобы кто-то присутствовал при ней, чтобы видели посторонние. Его девушка и сама была не сорванным цветком, который хотелось беречь. И сорвать самостоятельно, но при подобающих условиях, когда неприятности закончатся.

— Тогда не буду откладывать. Лучше схожу сейчас, — ещё несколько раз, лёгкими урывками поцеловал Бобби Дохи, и покинул комнату. Проводив его с улыбкой, она отодвинулась к спинке кровати, подсунула под спину подушку, и погрустнела. Ревность в меньшей степени, чем волнение за него, охватывали сердце. Ей вовсе не хотелось, чтобы ему пришлось переступать через себя, чувствовать муку совести. Но может ли она предотвратить что-то, помешать чему-то? Лучше отвлечься и не накручивать себя, а то, чего доброго, сорвётся и побежит выдирать золотистые волосёнки этой Милосердной.

Дохи слезла с кровати и подошла к окну. От него немного дуло холодом, на улице — холодище, стужа, заледеневшие лужи, где-то вдали лай собак. Как там Хосок и Чонгук? Бедные ребята, им же некуда зайти и согреться! Такси не проезжало ни одного круглосуточного магазина, где можно было бы купить еды или горячего чая на вынос, да и стали бы эти парни отвлекаться и ходить куда-то, если пообещали страховать троицу, проникнувшую в дом опасной убийцы? Дохи зашторила поплотнее окно и отошла от него. Она не сможет лечь спать до возвращения Бобби. То есть, лечь-то можно, но уснуть — никогда. Пойти погулять по особняку? Нервы трепыхались, но успокоить их привычным методом — опустошением холодильника, не пришло девушке на ум. В другой раз она бы уже наяривала булочек, забывая обо всём, но теперь всё было иначе. За дверью послышались шаги, и Дохи замерла, понимая, что они движутся к её двери.

***

Ви отлучился на минуту в туалет, убедившись, что Чживон со своей девушкой шепчутся в комнате. Когда он вернулся — они ещё разговаривали. Не подслушивая, золотой вошёл в свою комнату через стенку. Вскоре Бобби сам к нему заглянул. Предупредив, что идёт к Черити, пытаться узнать что-то об Элии, он попросил приглядывать за Дохи. Тэхён заходил по полу туда-сюда, предчувствуя, что где-то рядом изменяется некое биополе, информационное или энергетическое, оно несёт слова об Элии Чживону, он вперёд узнает о том, где его медведьма, а Тэхён будет сидеть тут, ожидать, когда ему принесут новости в готовом виде. Как же это сложно! Как трудно находиться в стороне. Ви обратился в слух, слышал каждый шорох, но уши его были не настолько чувствительны, чтобы услышать беседу Черити и Чживона. Захотелось курить, но идти на улицу совсем не время. Вдруг раздались шаги. Тэхён застыл и выпрямился. Они приближаются. Чживон не мог вернуться так быстро, а хозяйке дома тут нечего делать, она же ждёт гостя у себя… В доме кто-то ещё! Ви в два прыжка сиганул к двери и рванул её на себя, после чего почувствовал удар и отлетел обратно в комнату. За стеной раздался вскрик Дохи.

___________________

Примечание:

* чосончжоги — этнические корейцы, живущие в других странах, кроме РФ и стран СНГ, этих называют корё сарам или чосон сарам

Минзи

Бобби постучал в дверь, под которой ярко желтела полоса света. Зазор между дверью и дверной коробкой выдавал, что не заперто, но молодой человек всё равно ударил несколько раз костяшками пальцев по дереву, оповещая о своём приходе.

— Открыто! — позволил голос Черин войти. В нём не было томности, скорее напускная отрешенность. К добру это или худу? Застать хищную мечницу в нижнем белье и чулках, как раньше, найти её готовой к совокуплению и жаждущую не входило в список желаний Чживона. Она не стояла у входа и не таилась, как бывало раньше, а её потешные атаки ради разминки сулили куда более мирные переговоры, чем отчужденная вежливость.

Черин лежала на кровати, но не раздетая, а всё в том же черном обтягивающем комбинезоне, только меховой жилет пропал. Так, вальяжно и расслабленно, можно было бы смотреть телевизор, но напротив неё, на стене, не висело экрана. По её взгляду, по выражению лица, по позе Бобби угадал, что она не готовилась к его приходу, посещая душ, не настраивала себя на интимные ласки. Но всё-таки она выбрала спальню для поздних разговоров, а это что-то значило.

— Присаживайся, — глазами указала она на место возле себя, на кровати. Чживон огляделся в поисках стула, нашёл один, но на нём горой замерли вещи. Лучше подвинуть их и сесть. — Ты меня боишься? — поняв, что собирается сделать бывший наёмник, спросила девушка.

— Нет, не хочу искушать судьбу, — хмыкнул Бобби. Черин настойчиво указала на угол кровати:

— Садись сюда, я не буду приставать. И кусаться.

Молодой человек не то чтобы сдался, но, поразмыслив, не нашёл ничего опасного в том, что сядет на два метра ближе к воительнице. Реакция у них обоих хорошая, если решат подраться — такое пространство между ними ничего не решит. Поэтому он всё-таки занял место, на которое был приглашён.

— Итак, ты не по заданию Утёса? — уточнила Черин.

— Нет, как я и сказал, я по личному делу.

— А с Утёсом ты порвал? Не вижу твоего кольца. — Бобби машинально оглядел свои пальцы. Да, прежде, чтобы заявить о себе, кто он такой, прибывая куда-либо, Эвр нанизывал печатку с тремя треугольниками.

— С тех пор, как меня считают мёртвым, я не появлялся на Утёсе, там меня тоже похоронили, скорее всего.

— И ты не хочешь, чтобы я кому-либо сообщала, что ты жив?

— Я был бы за это благодарен.

— Ох, Бобби, что твоя благодарность? Чем она выражается и какая от неё польза?

— Смотря, что тебе нужно. Я могу быть хорошим другом, и ты знаешь это.

— Я знаю тебя, как хорошего любовника. Что ты можешь предложить мне, как друг? Отштукатурить мою пострадавшую комнату? — Черин переливчато, женственно засмеялась. В отличие от манеры говорить, смех её был не грубым, не вызывающим, а приятным и гармоничным.

— Ты можешь меня представить со шпателем и валиком?

— А почему нет? — Девушка села и подтянулась к Бобби, просто и беззастенчиво, без единой нотки флирта, тронула его плечо, затянутое в тёмную водолазку. — Я бы посмотрела, как перекатываются эти мышцы, не только во время боя.

Чживон знал, что Дохи было бы неприятно видеть, как его щупают, но не решился отбросить от себя руку Черин. Зачем её злить лишний раз? Он только остановил её ладонь, накрыв своей.

— Ты помнишь девчонку, с которой я был у тебя года два назад? — Черин перевела взор с плеча на его лицо. В её узких глазах, которые она любила подчеркивать жирными чёрными линиями, продолжающимися стрелками к вискам, нельзя было увидеть ничего, слишком уж они прятались в задумчивом прищуре. Чживон дополнил свой вопрос: — Прости, вернее будет сказать, помнишь ли ты тот единственный раз, когда я припёрся к тебе с девчонкой?

— У меня память не идеальная, но трудно забыть то полупрозрачное создание, которое мы возили к нашей матушке Му.

— Да, речь именно о ней. Я ищу её, Черин, и есть сведения, что она в Шаньси. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Я должна знать всё, что происходит в Шаньси?

— Не всё, но то, что представляет собой важное и интересное — наверняка. А Элия, та девчонка, несомненно играет не последнюю роль в разборках китайской мафии.

— Ты разве не к Дракону её утаскивал? Не верю, что тот её проворонил, — по-прежнему нечитаемо изрекала Черин тоном, не несущим никаких оттенков.

— Так, ты ничего о ней не знаешь? — Бобби не хотелось бы сразу сесть на мель. Он не знал, к кому ещё обратиться здесь, к кому в Шаньси поехать, чтобы с ним пошли на контакт?

— Может, и знаю, — плавно растянулась улыбка на её губах, — поцелуй меня — скажу.

— Черин, я бы не хотел отвлекаться от дела…

— Раньше тебе это не мешало делать дела.

— То было раньше. Как ты уже сама заметила и сказала — я изменился.

— Стал скучным?

— Наверное. Но мне точно не до веселья сейчас, и не до удовольствий.

— Потому что ты таскаешься с очередной девкой, ещё страшнее предыдущей? — хмыкнула Черин. Бобби дёрнул желваками, побледнев.

— Не говори так о Дохи.

— А что такого? Она избранная? И зачем тебе предыдущая, если есть эта? — Амазонка была совсем близко от его лица, и смотрела так разоблачающе, что, в конце концов, хмыкнула ещё раз, продолжив говорить под тяжёлое молчание Чживона: — Подожди-подожди, дай угадаю! Она не жертва, так? Она не новое твоё задание. Она твоя настоящая девушка, я права?

— Да, — не стал отпираться бывший вольный брат. Черин свистнула.

— Вот так-так! Какая неожиданность! Возлюбленная Эвра, ловеласа, крушителя женских сердец, губителя женских судеб. Неужели и на него нашлась управа? И кем! Дохи? Так её зовут? Кто она? Дочь миллионера, главаря какого-то клана, президента, банкира?

— Речь не о ней, Черин, мне нужно найти Элию.

— Бобби… разве я тебя не просила и не предупреждала? — Ловко захватив его за предплечье, девушка до боли нажала на какую-то точку и, пока Чживон сморщился от боли, она повалила его за лопатки и забралась сверху, оседлав. Парень тронул то место, которое отпустила Черин, и насторожился, начав следить за каждым её жестом. — Разве я не говорила тебе, что мы друг другу не изменяем, и следует иметь уважение к любовникам, а? Я не говорила тебе, чтоб больше не мельтешил перед моим носом с другими бабами?

— Черин, я пришёл к тебе, как к другу…

— Дружба между мужчиной и женщиной? — повела бровью она. — Только через постель.

— Нет, Черин, — Бобби попытался подняться, но воительница надавила на его грудь ладонью, наклонившись к его лицу.

— А если я всё-таки знаю, где Элия? — Чживон вновь перестал сопротивляться, застыв. — Я готова поделиться тем, что знаю. Всего один поцелуй, Бобби, в знак нашей дружбы. Разве поцелуй — такая уж измена?

— Ну, я бы не обрадовался, если бы Дохи поцеловал кто-то другой.

— Ревность уместна тогда, когда флирт и действие ведут к чему-то, когда за ними может последовать продолжение. А наш поцелуй будет прощальным, ведь так? Ты прощаешься с образом Эвра, ты нашёл себе невесту, значит, мы с тобой имеем право попрощаться. Бобби, ладно тебе, ты никогда не был таким трусом, в чём проблема?

— Что ты знаешь об Элии? — упрямо задал он вопрос.

— Я знаю о ней то, что тебе нужно. — Черин закрыла глаза и наклонилась ещё, её губы оказались у самых губ Чживона. Не испытывая желания совершать это, лёжа под женщиной, которая когда-то его сильно возбуждала и заводила, а теперь… теперь казалась ему немного чужой и незнакомой, Бобби понимал, что найти Элию очень важно, первостепенно, без этого они с Дохи не обретут покой и счастье, и ради этого, наверное, стоит поступиться частичкой совести. Раньше он не знал, что это такое, и так легко было!

Бобби не стал уклоняться и тоже закрыл глаза. Черин закончила слияние сама. Её уста, чуть влажные и властные, опустились сверху и завладели губами Чживона так, будто они принадлежали ей. Погладив его плечи, от шеи, она провела руками по его рукам, заводя их за его голову и, когда Бобби подумал, что дружеское прощание затягивается, превращаясь в слишком эротическое, и решил воспротивиться, боясь, что Черин почувствует сквозь рукав его огрубевшую кожу, его затвердевшую покалеченную руку, он вдруг ощутил холодную хватку металла и рванул вперёд, но было поздно. Черин защёлкнула на его запястьях наручники, приковав к железной спинке кровати.

— Что за?!.. — ошеломлённый, даже не выругался от неожиданности Бобби. Он только дёргал руки, убеждаясь, что его привязали к месту, и он не может покинуть эту кровать. — Черин! — со злостью крикнул он ей, изгибаясь и сбрасывая её с себя бёдрами. Но девушка уже сама скатилась с него, смеясь.

— Бобби, тебе придётся смириться с таким положением. Я не привыкла, чтобы меня использовали по своему усмотрению, заявлялись ко мне со своими пассиями, хотя вроде бы проявляли интерес ко мне, требовали от меня какой-то информации.

— Я не требовал, а просил! Отстегни меня, Черин!

— Не брыкайся ты так, Бобби, успокойся, гнев не поможет. — Он дышал всё тяжелее, ярясь, что его провели и обезвредили. Он и так бы, наверняка, проиграл в сражении Расточающей Милосердие, но таким вот образом… что она замыслила с ним сделать? — Ты же хотел что-то узнать от меня? Так я расскажу. — Она сама бесцеремонно подвинула вещи, вершина которых упала на пол, села на стул, не обращая на то внимания. Закинув ногу за ногу, Черин положила обе ладони, одну на другую, поверх колена. — Была тут твоя белёсая… — процедила шаньсийская карательница, ища глазами, на чём бы остановить зрительное внимание, тогда как Чживон всё своё слуховое сосредоточил на её словах. Неподалёку стояла тарелка с недоеденной булкой. Дотянувшись до неё, девушка взялась её щипать, класть в рот, проглатывать и говорить. Бобби плавно водил оковами по перекладине, за которую его зацепили. Он слушал и думал о том, как освободиться. — Заявилась с жалобным видом, как покинутая всеми бедняжка. Я не очень-то хотела с ней возиться, но Минзи, глупая и сострадательная Минзи уговорила впустить её и выслушать. Мне сразу что-то не понравилось в этой Элии. Она изменилась с тех пор, как я её видела последний раз. За ужином она рассказывала, как Джиён заставлял предсказывать ему будущее, разоблачать правду о конкурентах, как ей пришлось начать врать ему и разыгрывать ошибки, чтобы он её освободил, и только так ей удалось стать ему ненужной, добиться свободы, которую Дракон даровал добровольно бракованному приобретению. Признаться, я поверила, всё звучало правдоподобно. А потом я проснулась среди ночи от того, что всё вокруг меня горит. Я чуть не сгорела заживо, чертов Бобби! — поднялась Черин и крикнула на него, нависнув над кроватью. Было ощутимо, что она пережила ужас той ночью. Ещё бы, судя по обугленным следам, видимым с улицы, там огнём занялось всё. — А твоя проклятая ведьма стояла в дверях и смеялась! Я чудом успела выпрыгнуть в окно, разбудила всех в доме и мы принялись тушить его, а когда опомнились, той девки уже не было. — Черин сжала кулаки и с ненавистью посмотрела на бывшего любовника. — Во что ты меня втянул, а? Смеясь, она сыпала проклятья на мою голову и обещала погибель. Знаешь, за что? — Чживон вытянулся. Он догадывался. — За то, что ты со мной спал! Эта безумная альбиноска ещё и ревнивая дура! Зачем ты ей разболтал о нашей связи? Чтобы ополчить против меня?

— Я ей ничего не рассказывал! — подёргал опять наручники Бобби. Бесполезно.

— То есть, она и это узнала сама? — прищурилась вновь Черин.

— Да, она видит прошлое и будущее, она увидела нас с тобой, когда… когда я с ней переспал.

— О, страдалец ты наш, ты это всё-таки сделал? — проворковала с издевкой девушка. — Какой же ты говнюк, Бобби, скольким женщинам причинил зло, скольких заставил страдать, породил вражду между ними…

— Я жалею о том, чем занимался…

— Жалеешь? В самом деле? А я-то думала, что тебе доставляет удовольствие смотреть, как мучаются женщины. Может, ты просто давно этого не видел? Мне кажется, ты до конца не осознаёшь, что именно творил. — Черин подошла к двери, открыла её и приказала куда-то в коридор: — Ведите сюда!

Бобби застыл. Он перестал тянуть руки, и попытался приподняться, но получилось лишь приподнять голову, напрягая шею. В комнату вошло двое мужчин, обычные и неказистые, безликие, как все мафиозные шестёрки, и поношенные жизнью. Но страшнее было другое — они втащили сюда же Дохи, держа её под руки.

— Черин! — испуганно гаркнул Бобби, поглядев на знакомую. Та самодовольно улыбнулась. Он вернул взгляд к Дохи. Она не дрожала и не сопротивлялась, видя, что не поборет двух неизвестных мужиков, но в глазах её читалась паника.

— Бобби… — произнесла она, видя, что он прикован, и не поможет ей.

— Черин, зачем ты привела сюда Дохи? Мы договаривались обсудить всё вдвоём!

— Мы и обсудили. А теперь, мне кажется, ты заслужил расплату за то, что делал все эти годы, за то, как жил.

— Какую ещё расплату, Черин? — Ему уже было плевать, что кто-то узнает её настоящее имя, ему было не до тайн и солидарности. — Что ты хочешь сделать? Вот он я, перед тобой! Хочешь сразиться? Я согласен!

Черин слушала его, но будто не слышала. Она не замечала его нарастающего гнева, от которого он тряс кровать, и та разве что не подпрыгивала. Лихая и жестокая Черити Лавишес повернулась к мужчинам, что держали студентку.

— Изнасилуйте её. У него на глазах, — велела она, и опустилась обратно, на стул.

— Нет! — проорал Чживон.

— Нет! — ахнула Дохи, поняв, что речь идёт о ней. Мужчины переглянулись и, хмыкая, принялись стягивать с неё одежду. Теперь девушка засопротивлялась, начиная отбиваться и пытаться увильнуть, но у неё этого не получалось.

— Черин, остановись! Черин! — Бобби бился на кровати, надрываясь от усилий, но наручники не рвались, спинка кровати не отрывалась, кровать не сдвигалась. Черин всё так же спокойно ухмылялась в стороне. — Черин, я прошу тебя! Черин, скажи им, чтобы прекратили! Эй, уроды, уберите руки, вы слышите меня?!

— Пожалуйста, не надо, не трогайте меня, — увещевала их Дохи, но, пойманная за свитер, она застряла в нём, как мошка в паутине, и бандиты, растягивая ворот и рукава, смеясь, срывали и рвали его. — Пожалуйста, пустите!

— Черин, я убью тебя! Я убью тебя, если ты не прекратишь это! — голосил Чживон, не помня ни о чем, кроме того, что стояло перед его глазами: беззащитная девушка, его любимая девушка, терзаемая двумя преступниками, которые оголяют её, пихают и трогают, её, которую не трогал даже он. — Ублюдки, прекратите это! — надрывал горло Бобби.

— А что такого, дорогой? — покосилась на него Черин. — Разве ты ни разу так не поступал? Что иное делал ты? Милая, — из-за спины тех, кому отдала приказ, взглянула Расточающая Милосердие на Дохи, — ты же знала, что твой возлюбленный трахал невинных девочек и бросал их? Ты уверена, что он не собирался поступить с тобой так же? Ему за это обычно платили большие деньги. — Дохи не могла ничего ответить, оставшись в одном лифчике и стараясь прикрыться руками, и в то же время не дать стянуть с себя брюки, за которые взялись насильники. Чживон смотрел на обнажающуюся Дохи, и ему было стыдно за то, что он смотрит, за то, что он допустил подобное. Он знал, как она комплексует из-за своего тела, хоть и не показывает этого, и знал, какое унижение сейчас она испытывает, какой кошмар творится на её душе, он знал, что она не сможет забыть этого, и он не сможет забыть, и простить себе, и Дохи не должна будет его прощать, ведь это он думал, что ей с ним будет безопаснее, и притащил её туда, где подставил под месть, нацеленную на него.

— Черин, я умоляю тебя, я умоляю тебя, Черин, отпусти её, скажи им, чтобы прекратили, — в какой-то миг перестал дёргаться Чживон. Ему было больно, больнее, чем когда гнила его рука, больнее, чем когда он попадал в аварии или его избивали. Ему никогда не было больно так, как сейчас, когда Дохи начинала всё сильнее кричать и к её крику подступали слёзы. У него поплыло сознание, он терял голос, и всё же орал, охрипший, пытаясь достучаться до Черин: — Останови их, я молю тебя, убей меня, если хочешь, Черин, убей, отпусти её, отпусти! — сам не зная как дошёл до этого, Бобби заплакал, он чувствовал слёзы на своих щеках, они жгли его глаза. Дохи мельком взглянула на него, заметив то смятение, тот аффект в который он впадал.

— Бобби, ничего, я выдержу, — откуда-то взяв стойкость и твердость, бросила ему Дохи, прежде чем её повалили на пол, разорвав на ней брюки. Но вопреки желанию держаться и не причинять мучений Чживону своими слезами, стерпеть она не могла, и завизжала от того, что понимала — её не спасут. Чужие и бестактные руки лапали её плечи, в уши сыпались какие-то пошлые и отвратительные фразочки, комментарии к тому, как она выглядела, полунагая и плачущая, грубые окрики, чтобы она не ерепенилась напрасно.

Черин наслаждалась состоянием бывшего любовника. Он покраснел до того, что впору вызывать скорую помощь, сосуды выступили на лбу, дыхание участилось и грудь вздымалась, как бешеная. Черин была привязана к нему, очень сильно привязана, она не считала, что способна любить или испытывать глубокие чувства, но её неуправляемо охватил гнев, когда она поняла, что он притащился с той, которую любит, что он собирается спать с другой у неё под носом. А ведь она когда-то по-человечески просила его соблюдать приличие, уважение к их партнёрским отношениям, и не раздражать её подобным! А тут ещё эта Элия, которая едва не спалила всё здесь, и она тоже совершила это из-за Бобби. Слишком много от него проблем, неприятностей и негативных эмоций. Черин жаждала его крови, но убивать казалось скучным при таких обстоятельствах. Он сам сунул ей оружие против себя же.

— Не-ет! — рыдая, лупила без разбору перед собой руками Дохи, прижимаемая к полу.

Чживону показалось, что он потерял сознание. В какой-то миг в глазах потемнело, это напоминало те его приступы, когда он переставал владеть собой, и в то же время он не перестал думать о том, что нужно спасти Дохи, что нужно освободить Дохи от двух насильников. Он опять яростно заметался по постели, забрыкался и, сжав зубы и до боли стиснув пальцы, рванул вперёд ещё раз. Рука, его травмированная, но восстановленная рука, которая отвердела и превратилась в непонятную смесь костей и камня, пробилась к воле и сорвала скрепляющую браслеты цепочку. Металл порвался, и Бобби резко сел на кровати. Черин вскочила со стула, увидев его лишённое тормозов лицо.

— Черт, стреляйте в него! — сообразив, что вот-вот произойдёт, Расточающая Милосердие схватила со стены меч. Бобби оттолкнулся от кровати. — Стреляйте!

Один из насильников отвлёкся и, вытащив из-за ремня пистолет, спешно направил его в Чживона, не думая нажав на курок. Чживон интуитивно закрылся новой, или скорее усовершенствованной рукой, от которой пуля отскочила рикошетом, только дырка в рукаве образовалась. Увидев это, Черин округлила глаза, понимая, что происходит нечто неправильное, необъяснимое. Бывший наёмник даже не поморщился, он отвёл руку, как ни в чем не бывало и, добравшись до того, кто в него выстрелил, схватил пистолет за дуло, выкрутил, вывихнув запястье закричавшему мужчине и, не сомневаясь и не медля, пристрелил его на месте, выпустив пол-обоймы и сразу же переключаясь на второго, торопливо поднимающегося с Дохи, чтобы ретироваться. Черин молниеносно оценила ситуацию: Бобби по какой-то причине непробиваем, у него пистолет, а кашу заварила она. Воительница, используя шанс, что о ней пока не вспомнили, распахнула окно и выскочила туда, в ночь, со второго этажа.

Чживон схватил бандита за горло и, подняв бугрящейся, уродливой рукой, чего под рукавом было не видно, ударил со всей силы о пол головой, затылком, потом приподнял и ударил снова, повторил это несколько раз, пока мужчина не затих, и тогда Бобби принялся избивать его лицо, методично, обрушивая кулак со страшной силой, раз за разом, пока лицо не стёрлось под месивом из хрящей, крови и содранной кожи. Нос, глаза, брови и рот слились в набор неразличимых черт.

— Бобби, Бобби… где твои таблетки, Бобби? — вторглось в его сознание со стороны. Перед глазами начало проясняться. — Бобби, хороший мой, Бобби, тихо-тихо, успокойся! — Чживон тряхнул головой, озираясь вокруг. Черин! Её нужно догнать! Он подорвался к окну, добежал до него, но понял, что его имя называла Дохи, она здесь, он не может оставить её! Но наказать Черин… и не оставить Дохи… Бобби нащупал взором свою девушку, зажавшуюся в угол за кроватью, прикрывающуюся варварски разорванным свитером, смотрящую на него одновременно с любовью и страхом.

Он сделал шаг к ней, но её взгляд будто бы удерживал его от резких движений. Чживон опустил лицо, посмотрел на свои руки. Обе в крови, ладони алые, может, кровь обагрила его до локтей, но тёмная водолазка не даёт это видеть, хотя чувствуется, что она промокла. От пота или крови? Он обозрел комнату, где валялось два трупа, бездыханных, только что созданных его волей. Чживон вновь поднял лицо к Дохи. Она тоже ещё раз оглядела поле битвы и, найдя для себя какой-то ответ в глазах Бобби, протянула к нему руку. Сорвавшись с места, бывший наёмник перескочил через кровать и рухнул на колени перед студенткой. Обняв её, он прижал к своей груди трясущееся, мягкое тело, уткнувшееся и вцепившееся в него. Дохи издала громкий протяжный звук, в котором было всё: стон, жалоба, облегчение, прорвавшееся рыдание и страх.

— Не оставляй меня, пожалуйста, не покидай меня больше, Бобби, пожалуйста, Бобби, — залепетала она, переборов истерику.

- Всё хорошо, всё в порядке, Хомячок, моя маленькая, моя малышка. — Чживон сжимал её и целовал, забывая о Черин и убитых, он только хотел знать, что с Дохи ничего не случилось. — Пока я жив, никто тебя не тронет, никто, никто!

<center>***</center>

Ви приложил ладонь к груди, в которую его так сильно толкнули, что он едва не разучился дышать, и посмотрел на нападающего. Но это был не он, а она. Какая-то девушка, в штанах и с боевой палкой, горящими презрением и гордостью глазами. В воздухе всё ещё дребезжало эхо заглушенного крика Дохи, и Ви понимал, что должен защитить её, пробиться к ней, поэтому перевёл дыхание и атаковал незнакомку. Прежде ему не приходилось биться с женщинами. Многие золотые рассказывали о том, как сложно это сделать впервые, как сложно убить женщину, понимая, что это нужно сделать, и вот пришёл его час. Он схватил табуретку в комнате и, расшибив её об стену, добыл себе короткую палку, для более-менее честной дуэли. Тэхён не стал доставать из кармана нож, не представляя, как заставит себя порезать девушку, достаточно молодую и ничего плохого пока что ему не сделавшую. Ему удалось не только отбить атаку и удачно обороняться, но и заставить соперницу отступить. Но когда они оказались в коридоре, из-за угла появилась ещё одна неизвестная. Ви ошарашено посмотрел на обеих и, не представляя, чего ещё ждать от этого дома-ловушки, вернулся в спальню сам, обескуражив резкой сменой поведения противницу. Он раскрыл окно и, сев на него и свесив ноги на улицу, оглушительно свистнул. Девица и та, что явилась ей на подмогу, поспешили к нему, но Тэхён уже зацепился за козырёк крыши и, подтянувшись, забрался на неё. Нужно попытаться обойти препятствие в виде китаянок, и догнать тех, кто схватил Дохи. Осторожно ступая по черепице, чтобы не соскользнуть по схваченному морозом снегу, Ви обернулся, видя, как одна за другой забрались на крышу и шаньсийские дамы. Ему хотелось бы выяснить, что им вообще от него нужно и нельзя ли договориться и разойтись мирно, но Ви до сих пор не умел быстро находить общий язык с противоположным полом, а потому очень надеялся на скорейшее появление друзей.

Поспешив вперёд, Тэхён заметил третью девушку, возникшую на другом конце крыши.

— Держи его! — крикнули ей на китайском подруги.

— Я не дам ему уйти! — пообещала она, но темнота не способствовала ничьей победе, там, где снег сполз с крыши, оставив её такой, какая она есть — тёмно-серой, можно было пригнуться и остаться почти невидимым. Ви уже рассматривал эту возможность обвести вокруг пальца амазонок, когда услышал испуганный писк. Он снова оглянулся назад. Силуэт Хосока на самом краю, у карниза, отвлёк на себя внимание одной, а образовавшийся словно из ниоткуда через секунду Чонгук — другой. Теперь Тэхён мог сосредоточиться только на той, что преграждала ему путь.

У него в руке всё ещё была ножка от табуретки, у противницы — нунчаки. Она крутила ими мастерски, но Ви знал оборонительный танец, и удары его почти не достигали. У девушки было преимущество в оружии, у него же умение ориентироваться в темноте. Тигриный лог давал важные и пригождающиеся практики. Иногда удавалось отбиться и той самой ножкой, но что сделать было труднее всего, так это обезвредить воительницу. Ловкостью они с Ви стоили друг друга, стараясь при этом осторожно переставлять ноги, чтобы не поехать по скату вниз.

Прозвучал крик. Та, с которой боролся Хосок на палках, улетела с крыши вниз, прогрохотав обо что-то на земле. Хоуп беспокойно подошёл к краю, несмотря на закалку и опыт волнуясь, не убил ли молоденькую девчонку? Китаянка стонала где-то во дворе, ушибив или сломав себе что-то. Чонгук остановил предупреждающим жестом Хосока, чтобы тот не присоединялся вторым против другой девушки. Эта, доставшаяся младшему, была вооружена мечом, и борьба с ней была куда опаснее, чем с её соклановыми приятельницами. Но золотому нравилась эта опасность, он был в себе уверен, сразу приметив некоторые слабые стороны в технике амазонки. Он кружил вокруг неё, обманывая её и заставляя поверить, что она способна коснуться своим мечом его плеча или груди. Девушка делала выпады, и вынуждена была после этого изгибаться и едва успевать наклоняться, чтобы не быть раненой. В темноте, которая сгустилась благодаря затянутому тучами зимнему небу, почти не различались даже белки глаз.

Незнакомка вновь попытавшись завладеть преимуществом, слишком рьяно подалась вперёд. Чонгук отклонился и ударил палкой девушке под колени. Она ойкнула совсем юным голосом и, упав, покатилась к краю крыши. Вовсе не желавший гибели соперницы, Чонгук прыгнул следом за ней и, распластавшись по крыше, в последний момент поймал её за руку. Та, с которой он только что дрался, повисла на его руке. Он посмотрел ниже, туда, куда она могла рухнуть. С улицы светил фонарь, и когда девушка тоже посмотрела вниз, гадая, сильно разобьётся в случае падения или нет, свет упал на её лицо. Чонгук вздохнул и, увидев на пару мгновений этот освещенный случайным, далёким светом лик, не смог выдохнуть. В его голове успела проскочить лишь одна мысль: «Я не отпущу её!». Почему он так подумал, и что это значило — отчёта он себе не отдавал. Только понимал, что не хочет повредить ей, избавиться от неё. Он бы взял её в плен — это же возможно? Со стороны двора раздался женский голос, он что-то кричал, звал кого-то. Наверное, этих самых девушек, что боролись тут. Или упавшая уже была найдена? Хосок подкрался к краю и поискал ту, которая окликала своих напарниц. Белокурый хвост обличал Черити Лавишес.

— Неужели Расточающая Милосердие? — прошептал Джей-Хоуп. — Я хочу с ней сразиться!

— Пусти! — тем временем посмотрела на Чонгука та, которую он уже спланировал взять в плен. Она обратилась к нему на китайском, знала ли она другие языки?

— Нет, — отверг её просьбу парень, вцепившись в её ладонь крепче.

— Сёстры, где вы?! — настойчиво позвала Черити снизу. Висящая на высоте упрямо воззрилась на Чонгука и, поняв, что он не уступит ей, и не отпустит её, вдруг подтянулась и, вцепившись зубами в пальцы золотого, прикусила их до такой степени, что он почувствовал, как их вот-вот отгрызут. Способный терпеть боль, но не ожидавший этого выпада, Чонгук ослабил хватку, и в тот же миг девушка упорхнула на землю, растворившись во мраке ночи. Только неверный и тихий шорох, закончившийся, едва начавшись, обозначил ускользнувшее движение внизу. Молодой человек сам чуть не сполз следом, тоже добровольно, с долей паники и разочарования сверля глазами черноту у дома. Куда она пропала? Призыв Черити иссяк, как и стоны упавшей несколько минут назад. Наверное, они поспешили унести её.

Ви тем временем сумел выбить нунчаки у той, что всё-таки умудрилась оставить ему с десяток синяков и, доведя её до растерянности, нападая то слева, то справа, безоружную, замотал и завалил на спину. Верёвок у него с собой не было, а зафиксировать поверженную следовало и, не найдя ничего лучшего, Тэхён всё же достал нож и прижал лезвие к горлу, делая вид, что способен применить оружие до конца. В этот момент Чонгук оправился от потери сорвавшейся китаянки, и они с Хосоком подбежали к Ви.

— Ага, одна дикая кошка довыделывалась? — хмыкнул Хоуп, доставая из кармана фонарик. Он был рад размяться и согреться, перепалка на крыше взбодрила его, вернула в тонус. Всё ж лучше, чем таиться бессонно и стужено в засаде.

— Сам ты дикарь! — ответила на корейском же, поняв сказанное Хоупом, девица. Он поспешил включить лампочку и посветить ей в лицо. И действительно, это была кореянка.

— Ты наёмница клана? — нахмурился Хосок.

— Нет, я местная, — огрызнулась неохотно побеждённая.

Чонгук, стоявший рядом с другом, проследил за лучом света и, разглядывая кругленькую мордашку кореянки, ловил себя на мысли, что она ему знакома. Мог ли он с ней биться когда-то? Мог ли видеть где-то в Корее? Или на заданиях? Почему ему кажется, что он её знает? Золотой не выдержал, и выступил на шаг.

— Как тебя зовут? — Амазонка жмурилась от светящего прямо на неё фонарика, поэтому её лицо выглядело недовольным, но оно сделалось ещё недовольнее, когда она всё-таки назвалась:

— Минзи.

Перед глазами Чонгука заплясал солнечный свет, пробивающийся через зелёную листву. Лето и запах развешенного на веревках белья, свежего, влажного. Два небольших дома, а между ними детская площадка. Площадка его детства, где иногда появлялся отец и с улыбкой наблюдал, как старший сын обыгрывает всех в мячик, или любую другую игру на ловкость, меткость и сноровку. Это там он, будучи лет пяти или шести от роду, заплакал, увидев, что его кузине подарили пластмассовый меч. Он хотел такой же, но ему такой не подарили. Мама была против. Кузину, маленькую и довольную мечом кузину звали Минзи. Ему было тринадцать лет, когда он виделся с ней в последний раз, ей было примерно столько же. Он заломил ей руку и сказал, что она девчонка, поэтому слабее. Подошла другая кузина, постарше — её имени Гук не помнил, ударила его и сказала, что девчонки не слабее, а добрее, а мальчишки — противные дебилы. А пару лет спустя родители привезли его на Каясан, оставив навсегда в Тигрином логе. Мать с горечью прощалась со своим первым сыном, но сдержала слёзы. Она была женщиной с твёрдым характером, редко показывала свои эмоции и детей воспитывала в строгости. Но Чонгука отпускала скрепя сердце. Долго сжимала его руку, не решаясь отпустить, но отец сказал: «Ты обещала. Что мы отдадим его в монастырь. Обещала». И Чонгук пошёл по Кошачьей тропе вверх…

— Они забрали Дохи, — прервал воспоминания Чонгука Тэхён, — нам нужно поспешить в дом, разобраться, в чём дело!

Минзи подняли и связали ей руки за спиной. Хоуп воспользовался для этого своим ремнём. Тэхён взял на заметку, что так можно было сделать, он бы не додумался снять с себя ремень и использовать против женского пола. Чонгук шёл последним, пытаясь не уплыть в свои видения, которые сейчас казались фантазией. Как его детство может быть связано с Шаньси? Да, они летали каждое лето с родителями к бабушке, но он был маловат, чтобы понимать, куда именно они летали. А когда подрос, они перестали бывать там, забот было больше, с кучей его младших братьев и сестёр. Его никогда ни во что не посвящали, мать часто шушукалась с сестрами, но при этом следила, чтобы отец не усердствовал со своим воспитанием для сыновей. Она так иногда и говорила отцу: «Ты это своё не вздумай им в головы пихать». Чонгук не понимал никогда, о чём идёт речь. Ему не объясняли. Да и… они не могли жить в Китае, тут же запрещено столько детей иметь! Официально, конечно. Чонгук не решался поверить в то,о чём думал, но и отвергнуть все эти идеи не смел. Он чувствовал что-то, какую-то надежду, которую тщетно лелеял в душе много лет, которая бы объяснила ему, почему он оказался ненужным своей семье.

Золотые со своей пленницей — не той, которую изначально приметил Чонгук, но всё же, — нашли комнату, куда звала Черити Лавишес Бобби и, войдя туда, нашли там и Бобби, и Дохи, которую искали. Завернутая в одеяло, она прижималась к парню, хлюпая носом, но силясь улыбаться.

— Что случилось? — заметив окровавленные трупы, поинтересовался спокойно Хосок.

— Ничего, — пробасил Чживон, гладя по спине, через одеяло, Дохи. — Они хотели совершить плохое дело.

— Умеешь останавливать, — заметил Хоуп. Чживон увидел связанную девушку, и очнулся из того состояния, в котором находился, пока был наедине со своей возлюбленной.

— Минзи? Какого чёрта вы здесь творите?! — Бобби начал заводиться, но Дохи тронула его ладонью, и он не встал. Присмирев, только спросил: — Почему на вас работают мужчины?

— Я была против этого, — с отвращением отвернулась от убитых на полу Минзи. — Это идея Чери…ти, — закончила она, посмотрев на незнакомую троицу. — Долго объяснять.

— Придётся побыстрее, но ничего не утаивая, — попросил Хосок тоном, не терпящим отказа. — Мы тут как раз за объяснениями и информацией. И вопросов у нас будет много.

Круг жизни

Ещё спускаясь с металлочерепичной крыши, троица золотых с пленницей слышала, как из гаража со свистом вынеслась машина. Черити умчалась подальше от беды и врагов. Она не была трусихой, ни в коем случае, и в другой раз схлестнулась бы в битве, но при ней была раненная подруга, и она понятия не имела о количестве и качестве противника, а, не зная этого, только дурак ввяжется в драку. Предусмотрительная воительница не была храброй излишне, до безумия, чтобы терять самообладание от желания пустить кровь, безрассудство не относилось к выпячивающимся чертам её характера. А холодная жестокость — она могла и затаиться.

— Зачем вы меня связали? — возмущалась Минзи, когда её вели вместе со всеми на кухню. Пусть героическая хозяйка дома и угнала, куда глаза глядят, нельзя было расслабляться и думать, что она не устроит никакой засады. Возможно, она не успеет ничего организовать до утра, но кто может знать наверняка? Поэтому решено было держаться кучно и не терять бдительности. И с рассветом покинуть особняк, заставивший всех напугаться и попотеть. — Я вас всех всё равно не одолею.

— Так за тобой не потребуется неусыпный надзор, а то, глядишь, чего доброго, убежишь следом за своей Черити, — прокомментировал Хосок.

— Бобби, что это за парни? — обратилась к нему Минзи. — Тоже наёмники?

— Понятия не имею, если честно, — спокойно пожал он плечами, усаживая на стул Дохи, всё такую же закутанную, в одеяле, по причине порчи вещей, и садясь рядом с ней. Студентка всем своим видом старалась показать, что ничего страшного не произошло, что на ней никак не отразилось нападение, и всё-таки ресницы ещё подрагивали, а вся она жалась к Бобби в бездонном желании раствориться в его оберегающем присутствии. — Лучше скажи, как докатились до того, чтобы нападать на девушек? Разве клан Ян не защитник всех женщин мира?

— В какой-то степени да. — Минзи присела на табуретку, с завязанными за спиной руками. — Но мы ведь и за власть боремся, свою власть, чтобы никто не отобрал её, а ради этого приходится жертвовать многим, в том числе женщинами, которые встают на сторону мужчин. — На Минзи все посмотрели без одобрения. Кроме Дохи. Той были ясны мотивы обеих сторон. Она ещё помнила, как противостояла жестокому миру юношей, оскорбляющему её, отвергающему, куда так хотелось, но где никто не ждал её. А сколько таких, как она прежняя, продолжало жить на планете? Да и разве изменилась она сама? Просто появился Бобби, вот и всё. — Я не то чтобы совсем с этим согласна… напротив! Я говорила Черити, чтобы не втягивала местных бандитов, жуликов и уголовников, для защиты наших интересов. Но для неё они — пушечное мясо, а связываясь с ними, Черити и сама стала такой грубой и беспардонной, ей всё равно уже, кого убивать, кого мучить. Понять можно — она слишком много лет в этом всём… Больше семидесяти человек зарубить и заколоть своими руками! Она великая, Бобби, ты же знаешь.

— Величие постоянно оплачивается безумием, — заметил Хосок, прислонившись к холодильнику.

— Каждый человек в какой-то степени безумен, — игриво улыбнулась Минзи, словно забыв уже о том, что скована ремнём. Её молодое симпатичное лицо располагало к себе, грело озорством и каким-то искренним светом, какой редко встретишь среди вояк, и было удивительно, что Минзи в себе это сохраняла, оставаясь отважной амазонкой. — Только если это безумие заставляет полировать ботинки по десять раз в день, или есть пачку чипсов перед сном — это менее заметно, чем если кто-то выпускает людям кишки и вышибает мозги из дробовика.

— Что ты знаешь про Элию? — прервал лишние разговоры Чживон, уставившись на знакомую. Минзи опустила взгляд в пол, прекратив улыбаться. — Не молчи, Черин сказала, что ты в курсе, ты была здесь и говорила с ней!

Минзи нахмурилась ещё сильнее, дуя губы. Ей не нравилось, что бывший наёмник выдаёт настоящее имя Расточающей, ей не нравилось, что её победили, но меньше всего ей нравилось, что она понимала неправоту шаньсийской стороны. Она всегда считала, что нельзя причинять вред другим девушкам, и воевать надо исключительно с мужчинами, и для неё попранием принципов было то, что Черин связалась с мужчинами для исполнения своих прихотей, и ставила под удар женщин, казавшихся ей неугодными. Но Черин для неё была кумиром, покровительницей и учителем, как она могла идти против неё или открыто осуждать?

— Ну же, Минзи! — поторопил её Чживон. — Не томи. Давно Элия здесь была?

— Четыре… пять дней назад. — Девушка подняла взгляд, обведя им всех, но не выдержав взора Чонгука и опять опустив. Тот слишком пристально глядел на неё, и ей это было не по душе, будто в голове у незнакомца сложились какие-то планы на её счёт, о том, как распорядиться её дальнейшей судьбой.

— За пять дней можно было уйти уже очень далеко, — вздохнул Хосок. Лицо Тэхёна темнело всё сильнее. Понадеявшийся на то, что ведьма приближалась, что они сели ей на хвост и схватят её, протяни только руку, теперь он разуверялся в этом и плавно отчаивался, ища любые зацепки, чтобы продолжать путь и не унывать. Но это было сложно.

— Я знаю, куда она отправилась, — вдруг тихо сказала Минзи, несмело выглядывая из-под чёлки. Ви развернулся к ней, но молчал. — Я скажу, если развяжете, ей-богу, руки затекли, неудобно мне.

Хосок переглянулся с друзьями и, зайдя за спину пленницы, развязал путы, забрав свой ремень и вставив его обратно в кожаные штаны. Если Минзи завалил Ви — самый простой соперник из них троих, то девушка не вывернется от него, Хоупа, точно. Кивнув, чем выразила вынужденную благодарность, Минзи потёрла запястья, размяв кисти рук.

— Мы слушаем, — напомнил Хосок.

— Она сказала, что ей нужно в Хэншуй, посетить пару мест, а оттуда она отправится в Ханьдань. — Парни снова принялись играть в переглядки. Дохи не участвовала в этом, понятия не имея о подробностях событий двухлетней давности. — Я… наверное, я предала доверие Черин, — грустно помрачнела Минзи. — Я встретила убегающую Элию в ночь пожара, я поняла, что это она натворила, но я не решилась расправиться с ней, наказать её, схватить и повести к Черин. Мне показалось это справедливым, что она имела право… — Минзи посмотрела на Чживона. — Я-то помню, какой ты её сюда тогда привёз. По сути своей, она была глупым ребёнком, очень хорошим глупым ребёнком, она вообще не понимала, что происходит в этом мире, и не смогла бы понять, так сильна и плотна была пелена любви к тебе, Эвр, — процедила девушка, особенно едко вышло имя. — Вы с Черин плохо поступили, крайне плохо. Вы оба с ней заслужили предательство. — Минзи мотнула головой на Дохи. — Если ты её любишь, Эвр, я буду не против, если она переспит с кем-нибудь, пока ты будешь спать за стенкой. Сделала бы ты так, подруга, а? Он заслужил.

— Значит, ты отпустила её? — вторгся Тэхён в разговор. — С ней всё было в порядке? Как она себя чувствовала?

— Физически она была в полном порядке. А за то, что происходило внутри неё — отвечать не могу, но, думаю, там всё было печально… Я позволила забрать ей кое-какие деньги на дорогу. Элия не украла ничего лишнего, только взяла деньги, чтобы доехать до Хэншуя…

— Я начал понимать! — поднялся Бобби, стараясь не реагировать на упрёки Минзи, но и не смотреть на Дохи. Наслушавшись историй о его «подвигах», разочаруется ли она? Согласится ли с тем, что он не стоит любви и преданности? — Она же повторяет наш маршрут, только в обратную сторону! Я оставил её в Шэньси, привезя отсюда, а здесь мы оказались после Хэншуя. И теперь Элия совершает тот же путь, она возвращается…

— В Сиань? Лоян? Баосин? — перечислил Чонгук места, что они преодолевали тогда вместе. Он ждал ответа от Хосока, а не от Чживона, который мог знать начальную точку путешествия только со слов Элии. Он-то нагнал их только в Ханьдане, найдя после того, как компания покинула Шэньси.

— Или в Тибет, — изрёк Джей-Хоуп, — смотря, как далеко назад она хочет отмотать свою жизнь.

— Так, а нам-то куда ехать за ней? — засуетился Ви, что для него было редкостью. — Куда она бы добралась за пять дней? — Он опять обратился к Минзи: — На чём она хотела ехать? Автобус, самолёт, попутки?

— Я не знаю, парень, дом горел, и мне некогда было уточнять подробности её планов.

— Хэншуй она уже точно покинула, — решил Хосок. — До туда не так далеко на любом транспорте.

— А от него до Ханьданя — рукой подать, — продолжил мыслить Тэхён.

— Значит, следует пробивать дальше. — Достав телефон, глава сеульских золотых уже изучал карты, трассы, направления. — Ближайший аэропорт в Датуне, нам в любом случае нужно будет вылетать, чтобы сократить расстояние, как можно быстрее. До Датуна час езды, так что собираемся, в машине распределим дальнейшие обязанности. Придётся разделиться.

— Каким образом? — поинтересовался Чонгук.

— Ты — один, Ви — один, я поеду с Чживоном. Сейчас брошу клич нашим, если кто в Китае — пусть порыскают тоже.

— Кому — вашим? — полюбопытствовала Минзи.

— Ну, людям с шестой конечностью, — улыбнулся ей Хоуп, — против которых вы тут в Шаньси бунтуете.

Девушка сосредоточила свой взгляд именно на том месте Хосока, где подразумевалась шестая конечность. Там же, на уровне ширинки, она прошлась глазами и у Чонгука, и у Тэхёна. Последний от неловкости сложил там руки, будто готовился стоять в стенке футболистов.

— Не может быть… — прошептала она.

— Что, ты определяешь размер и способности сквозь одежду? — посмотрел сам себе ниже пояса Хоуп, смеясь. — Понимаю твой восторг, но к практике перейдём не в этот раз, ладно?

— Кожаные штаны! — воскликнула она. — Да вы же… — Стоявший к ней ближе всех Хосок резво накрыл ей рот ладонью и припёр к шкафу, снеся с табуретки. Не потому, что хотел позажимать обаятельную девчонку, а потому что так вышло по инерции скорости, с которой он налетел на неё.

— Тихо, тихо, ты дохрена сообразительная, я смотрю, — шепнул ей на ухо Хоуп. — Оставим наши маленькие интимные секретики между нами, договорились? — Минзи согласно кивнула головой, показывая, что промолчит. Молодой человек убрал ладонь. — Кажется, нам придётся прихватить с собой кое-кого…

— Нет-нет, пожалуйста, я нема, как рыба, не надо меня никуда забирать! — попросила Минзи.

— А, в самом деле, — вклинился Бобби, — почему бы тебе не уехать с нами? — Какой-то частью существа он ощущал близость с этой девушкой, какой не было в предыдущие его посещения этого места. В них с Минзи образовалось переосмысление, и это роднило их. Оба осознавали, что прежние их дороги заводят, или уже завели, в тупик, и надо искать иные возможности, иные варианты. Их обоих мучало раскаяние, и если в Чживоне совесть появилась впервые за долгие годы, то в Минзи она всего лишь заговорила громче, приглушенная прежде авторитетом Черин.

— У меня тут семья, — выпалила девушка.

— Не очень-то весомый аргумент, — заметил Хосок. — Родители?

— Мама. Отцов мы тут никто не знаем…

— Тем более. Ты уже большая девочка, мамину юбку… мамины спортивные штаны, в вашем случае, можно и покинуть.

Минзи начала сжимать пальцами пальцы другой руки, меняя их поочередно. Её лицо стало растерянным, глаза забегали.

— Ты знаешь, куда мы направились, и вообще многое знаешь, — объяснил ей Хосок. — Я не хочу тебя убивать, поэтому тебе лучше поехать с нами. Пока мы не завершим своё дело.

— Да не могу я! — девушка алела, мучалась чем-то, прикусила губу. — Пожалуйста, оставьте меня, я не выдам ваш маршрут, не стану помогать Черин. Я же отпустила Элию! Зачем мне вредить вам?

— Ну, мы мужчины, — повёл бровью Хосок.

— Я ненавижу не всех мужчин, — приглушая голос, сказала Минзи, — сыночек у меня тут, неподалёку, в деревне, не могу я его бросить.

Парни переглянулись. Придерживая одеяло, поднялась Дохи.

— А я ей верю. Оставьте её, нельзя ребёнка оставлять без матери. Сколько ему?

— Полтора года.

— Вот! — ничего больше не добавляя, огласила коротко своё мнение Дохи, подняв палец.

— Будда, за что мне вся эта сентиментальщина с женщинами! — топнул Хоуп, не злясь, а гадая, как поступить. — Знаю я ваши штучки в Шаньси, у тебя нет наверняка никакого сына! Вы все так делаете, мы покупаемся и остаёмся в дураках. Сейчас расквасимся от жалости, а где-нибудь под Лояном нас нагонит Расточающая Милосердие со своими валькириями, и отпердолит по небалуй.

— Ну, тогда убей меня! — развела широко руки Минзи, так и оставив их.

— Вот на рожон лезет, мерзавка, — цокнул языком Хосок, и опять напёр на неё, сделав строгое лицо. — А если я чего похуже с тобой сделаю, а?

— Будь добр, сделай, — просто пожала плечами Минзи, не опуская распахнутых рук, — ты так плотоядно меня прижимал, что я успела захотеть довести дело до конца.

— Так, всё, меня тут явно наёбывают, — отвернулся от неё Хоуп, — я не играю с этими девчонками, я не понимаю, когда они врут. Ещё и соблазняют при этом. Это нечестная война. — Внезапно передумав, Хоуп обернулся: — А кто отец твоего сына? Уж это ты должна знать?

— Я… это… — Минзи покраснела, но было видно, что она не придумывает на ходу, а именно не хочет говорить. Однако желание остаться и не быть увезённой в неизвестную даль пересилило, и пришлось приоткрыть завесу личных тайн: — Дракон.

— Джиён?! — ахнул Чонгук.

— Что? Нет! Нет, в смысле, один из драконов, — уточнила скорее Минзи.

— Фу, нашла с кем водиться, — поморщился Хосок.

— А ты на себе всё-таки настаиваешь?

— Ладно, всё, забыли. Оставайся. Мы уезжаем, и если нас где-то будет ждать засада, поверь, я из неё выберусь, вернусь, и лично тебя распну в обгоревшей спальне Черити Лавишес. — Уже выходя из кухни, он притянул к себе за локоть Бобби и сообщил: — Дохи отправим обратно, под присмотр к нашим.

— Что?! Нет, я не отпущу её от себя никуда, ни на шаг!

— Чживон! — одёрнул его золотой. — Ты всё ещё думаешь, что рядом с тобой она в большей безопасности, чем где-либо?

Тот промолчал.

— Посмотри ещё раз на этот дом. Элия чуть не спалила твою бывшую любовницу! Мы едем за Элией, как ты думаешь, что она захочет сделать с той, которую ты любишь?

Бобби вновь не нашёл никаких доводов против. Да, действительно, рядом с ведьмой было опасно и рискованно.

— Кто присмотрит за Дохи?

— Ёндже. Уж ему-то ты доверяешь? С твоей рукой он вроде бы не подвёл. — Смиряясь и признавая не только для вида, но и где-то в душе, что эти люди обладают честью и достоинствами, Чживон кивнул. Как бы того ни хотелось, он не может оставить Хомячка рядом с собой. Это не только может причинить ей вред, но и замедлить их передвижение, помешать маневренности. Что ж, видно, придётся пережить ещё одну разлуку.

Чонгук приотстал от остальных, ловя Минзи за руку. Амазонка с некоторым возмущением приняла очередное посягательство на собственную персону.

— Чего тебе?

— Тебе известна женщина по имени Хиджин? — На него взглянули с недоверием и опаской, отклоняясь торсом назад, словно прицениваясь.

— Мне — да, но откуда тебе о ней знать? Если мы говорим об одном и том же человеке, конечно.

— Это неважно. Скажи… — «У неё всё хорошо? Она жива? Не болеет? Благополучно ли живёт? Как её дети? Как её муж?» — сотня вопросов рвалась с уст Чонгука, но ни один из них он не смел произнести, чтобы не выдать себя, чтобы не сделать самому себе ещё больнее, чем начало становиться. «Женщина, по имени Хиджин», мог ли он подумать когда-либо, что так назовёт свою мать? Чонгук приказал себе забыть собственные тревоги и драмы. Если всё так, как оно оказывается, если его мама была шаньсийской амазонкой, то отец был кем-то из пойманных в ловушку воинов? Мог ли он тогда не знать, чем является на самом деле Тигриный лог? Мог ли хоть один человек, не будучи золотым, узнать про монастырь и отдать туда старшего сына? Но почему он не сказал ничего ему?! Почему не предупредил, не объяснил, не поведал?! Чонгук моргнул, видя, что Минзи всё ещё ждёт какой-то концовки. — Скажи, кто были те девушки, что сражались с нами на крыше?

— Тебе зачем? — въедливо прищурилась Минзи.

— Влюбился, — хмыкнул Чонгук, напуская на себя равнодушный вид и вспоминая лицо, что осветилось фонарём. Разве можно было не понарошку к нему остаться холодным?

— А, ну удачи, — прыснула задорным смешком девушка, не собираясь насмехаться, а в силу своего лёгкого характера. — Это была наша принцесса — дочь генеральши Бинбин. Она ещё юная, но уже здорово дерётся, уверена, в будущем она станет не хуже Черити…

— Которая из двух?

— Я не знаю, я не видела в темноте, кто из вас с кем дрался, — призналась Минзи.

— А кто была вторая?

— Вторая? — Минзи помедлила. — Вторая как раз была дочерью Хиджин. Моя кузина. Хиджин — тётя мне.

У Чонгука перехватило дыхание. Он видел, как его собеседница дёрнулась, подумав, что ему плохо, но он выпрямился и скорее пошёл вперёд, боясь услышать ещё хоть слово. Одна из двух! Либо та, которую он держал за руку, любуясь её красотой, либо та, которую Хосок скинул с крыши, неизвестно что ей сломав — ногу, руку? А если спину, и она останется парализованной?! Будда, сестра, его родная младшая сестра! Этим девчонкам было меньше двадцати, значит, это одна из его маленьких сестричек, лиц которых он не может себе уже и представить, по прошествии стольких лет. Та ли это была, которую он держал? Или нет? Они обе кричали на китайском и переговаривались на нём же. Сестра! Чонгук ощутил приступ, какие покинули его ещё в Тигрином логе — приступ рыданий слабого и одинокого мальчишки, брошенного, не понимающего, почему его вышвырнули, отказались от него. За что? Теперь он не заплачет, уже никогда не заплачет. Он взрослый мужчина и опытный воин, он убивал, карал и обманывал, он забирался в логово Дракона, сражался с ведьмой, дрался с амазонками — чёрт возьми, как какой-то аргонавт или Геракл! Но в эти минуты сердце опять стучало в груди подростка, хотящего материнского тепла, отцовского одобрения и сестринских объятий. Семейного очага. Неужели сестра была в его руках? Или, что ещё хуже, они её покалечили? Чонгук догнал Хоупа и пошёл рядом молча, понимая, что и эту битву клан Ян выиграл. Вот почему столько веков их никто не мог одолеть и свергнуть. Потому что он, могучий боец, надежда золотых этого поколения, один из лучших, пообещал себе, что больше никогда сюда не сунется — никогда! И никогда не поднимет руку на шаньсийских воительниц, и никогда не сможет с ними «договориться» так, как у них тут принято договариваться. Ведь любая из них может оказаться его родной сестрой. И в таком положении, как у него, было огромное количество бандитов и мужчин из мафиозных группировок. И все они замирали с оружием, задумываясь, не поднимают ли руку на свою родную кровь? Для многих эти мгновения становились последними, и стоили жизни. Так лучше не возвращаться сюда. «Никогда» — ещё с десяток раз повторил в мыслях Чонгук.

***

Датунский аэропорт был переполнен. Тридцать первого декабря все торопились успеть домой, долететь до родственников, возлюбленных, детей и родителей, мужей и жён. Цены на билеты поднимались, достать их было сложно. Хоупу пришлось раскошелиться, чтобы не прерывать операцию по возвращению альбиноски из Тибетских гор. Он позвонил в Сеул и попросил Суёпа, охранника из «Пятницы», встретить Дохи и отвезти в подполье, под присмотр Ёндже. Но из Датуна прямых рейсов в столицу Кореи не было, поэтому девушке предстояло лететь с Чонгуком до Сианя, и там сделать пересадку. Чонгук должен был ещё раз поговорить с Джоуми, убеждаясь, что Элия побывала там снова или, наоборот, разуверяясь в этом и, если её там ещё не было, отправиться на перехват в Лоян, а если уже была, то мчаться вдогонку, в сторону Дачжоу и Чэнду.

Хоуп с Бобби всё-таки решили лететь до Хэншуя, взять там два байка и проделать всю дорогу по известному маршруту. Ви отправлялся в Чэнду, а оттуда, на автобусах и такси, до Баосина, где и началось знакомство с Элией. Пять суток, которые они потеряли, на которые оторвалась внучка провидицы, было достаточным сроком, чтобы добраться до Баосина, особенно, если у неё были деньги, поэтому городок, где когда-то девушка работала санитаркой, предполагался конечной точкой, куда приедут в конце концов все.

Чживону с трудом удалось согласиться на то, чтобы отпустить Дохи. Он знал, что его впереди ждут неприятности, сражения, морозы колючей зимы и погоня, и не хотел окунать в это Дохи, даже зная её стойкость. Они взялись за руки и начали прощаться, готовясь к расставанию. Будет ли оно долгим, никто знать не мог, но оставалось надеяться, что всё закончится удачно, и вскоре они воссоединятся.

— Прости, что не могу быть рядом, — обнял Бобби свою девушку, прижимая к себе, целуя её волосы, не желая раскрывать объятий, чтобы она не ускользнула из них. И к кому! К тому смазливому негоднику, который, похоже, уже втёрся ей в доверие. — Прости, что всё так вышло…

— Не извиняйся, — поцеловала его в щёку Дохи, едва дотянувшись на цыпочках. Какой он у неё высокий и сильный! Отойдя от ужаса покушения, студентка воспроизводила в голове момент выстрела, и никак не могла понять, как Бобби это сделал? Как отбил пулю и не пострадал? А спросить всё не выдавалось ни минутки. — Я буду ждать тебя. Не подставляйся, ладно? Я очень буду переживать.

— Не волнуйся, теперь мне есть, ради кого выживать, — улыбнулся ей бывший наёмник и легонько поцеловал в губы. — Я люблю тебя, Хомячок, ты же знаешь.

— Знаю, — разрумянилась она, — я тоже тебя люблю. Мой Бобби, — осторожно, прислушиваясь к этой фразе, произнесла она и, хихикнув, отступила, всё дальше отходя, пока не поравнялась с Чонгуком и не пошла с ним на их рейс.

Они сели на соседние места. Дохи никак не могла уложить в своём мозгу, что у неё есть парень. Он любит её, а она его. Это совпало! С её-то внешностью, с её вечным невезением, совпало так, что она полюбилась именно тому, кого выбрало её сердце. Девушке хотелось бы поделиться с кем-нибудь счастьем, но с другой стороны, такое трепетное и радостное чувство хотелось держать за пазухой, беречь и не подставлять под ветер разговоров, чтобы не задуло. Эти дни рядом с Бобби казались сказкой, несмотря на холод, усталость, нападение, страхи и подозрительность — они были вместе, и он почти не выпускал её руки из своей! Они целомудренно целовались, как только оставались без посторонних глаз, и дальше этого не заходило. Дохи покосилась на Чонгука, который был молчаливее и строже обычного. Так терзали его поиски ведьмы, или что-то другое испортило настроение? Она не могла знать, что Чонгук вертит слова Минзи о сыночке от какого-то дракона, он помнил кузину из детства эмоционально, как прямую и открытую девчушку, какая никогда бы не солгала, значит, сын существует. А что же его старшие сёстры? Им под тридцать уже, самая старшая уехала куда-то на учебу из дома ещё в восемнадцать. В университет ли она поехала? Или куда-то в Шаньси? Родила где-то здесь, в этой горной провинции, как и Минзи, от какого-нибудь бесславного негодяя. А вторая по старшинству? Тоже обслуживает гангстеров, чтобы умаслить их и переманить на свою сторону? Даже если они такие же лихие убийцы, как Черити Лавишес, они всё равно спят с типами вроде Эвра, Биая, Хангёна — сына Дзи-си, и чёрт знает кого ещё. Сандо? Сандо спал с кем-то в Шаньси, будучи стерилизованным наёмником, ему было всё равно, он не оставил бы после себя потомства. «Бывал ли он близок с моими сестрами?» — гадал, кручинясь, молодой человек.

Посмотрев на Чонгука украдкой, студентка вежливо убрала свою улыбку с мордашки. Нехорошо веселиться и блаженствовать, когда у кого-то на душе тяжело.

Дохи задумалась обо всём, что произошло. О том, что эти парни — не друзья Чживона, но и плохими они не были. Нормальные ребята, осмотрительные, любезные, временами забавные, положительные во всех отношениях. Они не поступили плохо с Минзи, которую победили. Что бы сделали на их месте Биай, Чжунэ, Бобби в их компании? Девушка переборола дрожь, но ответ знала: они бы поступили с ней так же, как те двое мужчин хотели поступить с ней, Дохи. Или Бобби больше не такой? Ей стало ясно, и Чживон коротко подтвердил, что произошло между ним и Элией, которую все ищут. Из слов Минзи и догадок, исходящих из всего пережитого, легко угадывалось, что Элия была не единственной такой. Если бы её подруга — Джинни, не любила так своего парня, и не удержалась бы от измены, что бы с нею сделал Чживон? Дохи не хотелось и думать, но убежать от крутящихся фантазий было некуда.

— Чонгук, — привлекла она внимание соседа, и он повернулся к ней, выходя из задумчивости. — Как ты считаешь, Бобби действительно плохой человек?

Вот оно! Золотой вспомнил их с Тэхёном разговор, когда они пришли к заключению, что ничего не скажут Дохи, что лучше ей оставаться наивной и непредвзятой. Но она сама задаёт такой вопрос, и что на него ответить? Заверить её, что вольный брат — душка и лапочка?

— Если честно, и ты уже наверное это поняла, я его не очень-то хорошо знаю, — признался Чонгук, отказываясь от ответственности за создание какого-либо имиджа Эвру.

— Да, я уловила, что вы не близкие товарищи. Но как мужчина, можешь мне ответить на некоторые вопросы? — Парень с большим вниманием развернулся к Дохи, распахивая глаза тактичного слушателя. — Если Бобби творил такое… был гулякой, спал без разбора с девушками, не жалел их, бросал, может ли он измениться? Может ли он остановиться?

— Ты сомневаешься, что он стал пай-мальчиком надолго?

— Я не хочу сомневаться, но, признаюсь, да, не могу не думать о том, что его понесёт на прежние рельсы.

— Тут нужно мнение не другого мужчины, а человека, который жил так же. — Чонгук потянул шнурок от капюшона своего зимнего балахона, и стал перекатывать в пальцах узелок на конце. — Я тоже не агнец, я спал со многими девушками, женщинами, некоторым даже врал, чтобы соблазнить их побыстрее, и просто ради прикола. Но я развлекался с теми, что хотели этого, что искали мимолётного удовольствия — не больше, я не соблазнял невинных девиц и не портил их. У нас так не принято, — посмотрел он на Дохи, предупреждая взглядом, что не уточнит, у кого это «у нас». Но эту часть фразы он выделил голосом, и Дохи абстрактно поняла, о ком он. Как минимум о Хосоке и Ви. — Могу ли я прекратить быть таким, какой я есть? — У него снова засвербило под рёбрами, снова заскребло где-то в горле, мурашки обожгли кожу, пробежавшись по телу. А если бы он столкнулся лицом к лицу с матерью? Если бы она сказала ему, что он нужен ей и им — клану Ян? Если бы позвала к себе, обратно? Святые бодхисатвы! Страшно, как же страшно понимать, что твои идеалы могут поставить под сомнение, что твоё призвание может оказаться не истинным. А если бы его стали перетягивать между собой отец и мать? Чонгук ощутил леденящий пот на спине. Нет, он никогда больше не поедет в Шаньси, потому что он не может кинуть друзей, не может оставить долг золотого, не может предать мастеров и старика Хенсока, столько вложившего в его голову. А каких мучений и сил стоило его отцу отдать сына? Скрыть от жены? Наверняка она не знала… или знала?

— Так, можешь или нет? — напомнила Дохи, на чём он остановился. Чонгук тряхнул чёлкой.

— Иногда жизнь выдаёт неразрешимые задачи. Но, если однозначно понимаешь, что был неправ, или находишь что-то более ценное для себя, почему нет? Наверняка люди меняются. Да точно меняются. Все рано или поздно меняются, никто не рождается таким, каким становится в двадцать, тридцать, сорок лет.

— Мне порой кажется, что я застыла в развитии, — хохотнула Дохи, — лет в десять-двенадцать.

— А мне постоянно кажется, что я вот-вот изменюсь и стану мыслить как-то иначе. Бывало, меня одолевал страх, что мои приоритеты поменяются местами, что дорогое обесценится, я разочаруюсь и пойду не по тому пути…

— Но что-то же тебя сдерживает?

— Совесть, — мягко улыбнулся Чонгук, — и дружба.

— И друзья у тебя с совестью — потому и держитесь. А у Бобби дружки — оторви и выкинь, вот за что я боюсь.

Золотой вспомнил Чжунэ, с которым провёл незабываемое время в Сингапуре. Он узнал его ближе и лучше, и не мог сказать, что у того совсем пусто в голове и сердце. Нет, Чжунэ скорее относился к тем, кто меняется, а не костенеет в каком-то состоянии.

— Посмотрим, Дохи, возможно, его дружки тоже когда-нибудь обзаведутся совестью.

***

Надежда пропала. Ви будто воочию видел, как она погасла вместе с ранним декабрьским закатом, просто хоп — и скрылась за изгибом силуэта горы. Он наблюдал этот последний яркий луч, почти красный на бесцветном, холодном небе, стянутом облаками по краям. Впрочем, разве у неба есть край? Тэхён листал сводки о погоде в Сычуани, катясь в автобусе из Яани в Баосин. Последнее место, где можно искать Элию. Дальше — только Тибет, но если она уже туда сунулась… Тэхён закрывал глаза до того сильно, что в них, под веками, появлялись вспышки. Он не хотел представлять, как она напоролась на кого угодно из оравы тварей, вечно блуждающих в самых высоких перевалах мира. Грабители, беглые преступники, террористы, наёмники, колдуны, мошенники, киллеры, торговцы наркотиками, всегда вооруженные на всякий случай, чтобы экономить на охране своих караванов. Ви отчаялся, в нём филином ухала паника, била своими крыльями в солнечное сплетение, и временами ему хотелось развернуться и ехать обратно, чтобы не увидеть пустой поселок под Баосином, без Элии. Будь в нём хоть сотни тысяч человек — без Элии посёлок будет пустым.

Погоду показывало сносную, около ноля градусов, снег в провинции не выпал, только кое-где на вершинах гор. Тэхён сошёл на автобусной станции в распахнутой кожаной куртке. Ему было настолько безразлично всё, кроме поиска Элии, что он особо и не присматривался к окружающим — есть ли подозрительные лица, мафиози? На воре обычно и шапка горит, поэтому Ви не суетился лишний раз. Чем больше будет оглядываться, тем больше привлечет к себе внимания. Он спрыгнул с нижней ступеньки автобуса, убирая наушники из ушей и выпуская полупрозрачную мглу дыхания, разлившую тепло в подмороживающем воздухе, но на какую-то секунду. Тэхён поёжился, поведя плечами, и достал пачку сигарет из внутреннего кармана куртки. Откинув назад тяжёлые прямые волосы, которые настырно упали обратно, к глазам, золотой закурил, бережно укрыв огонёк зажигалки между ладоней, и медленно шагнул вперёд, к караулящим клиентов таксистам. Он выбрал того, который разрешил курить в салоне.

Тэхён наизусть помнил дороги маленького населённого пункта уезда Баосин, ведущие к дому, в котором жила Элия, к больнице, где она работала. Фонари с периодичностью освещали путь, в тех же местах, куда они не дотягивались, красный огонёк очередной сигареты плыл по темноте, одиноко и бесшумно. Одетого во всё черное Ви не было видно на фоне тёмных переулков. Сигареты хватило до середины пути. Дальше пришлось топать без курева, Тэхён убрал руки в карманы, предварительно поправив рюкзак на плече. Сердце будто оледенело в разгоряченном теле, уже ничего не чувствуя. Оно ждало и надеялось так долго, так долго терпело и хранило память, чувства, вину. А теперь, как зависшее в прыжке над пропастью, оно молчало и стыло. Обтянутые кожаными черными штанами ноги Тэхёна широко шагали небрежной, неспешной, но целенаправленной походкой, напоминающей манеру хулигана, вечно готового пнуть всё, что попадёт ему под ноги. Но Ви ничего не пинал, уверенно ступая по незаасфальтированной дорожке, на которую свернул, высокими ботинками на толстой подошве, со шнуровкой чуть ли не до середины икр. Такие защищали от холода, влаги и ударов, ото всего, с чем могли столкнуться и сталкивались постоянно золотые.

Элия была с ним ежедневно с тех пор, как он очнулся, найденный Чонгуком, и понял, что её украли. Она жила в его памяти, стеснительная, хрупкая и доверчивая. Она всегда была похожа на лесную фею или речную нимфу, слишком неземная для людей, из каких-то тонких материй, потому и сломать её было легко. Но сейчас Тэхён гнал её из головы, уверившись в том, что чем сильнее он любит её, чем больше думает о ней, тем дальше она ускользает, тем дальше отталкивается от него. Он чувствовал её в душе своей постоянно, и утерял нужную интуицию, чтобы понять, встретит ли её на самом деле? Она виделась ему во снах, он мечтал о ней, рисовал её, писал о ней, он жил ею, и так как будто бы было легче эти долгие месяцы. Он ни разу не поправил и не отругал друзей, которые сокрушались из-за её глупости и влюбленности в незнакомца, он никогда не спорил ни с кем об Элии, потому что не говорил о ней вообще. Они её не понимали, они словно не осознавали, какая красота в её свете, в той первородной простоте, какую она проявляла, веря в духов, веря в пустые признания, отдаваясь чувствам и не желая видеть зло там, где оно было. Тэхён слышал рассказы о том, какая теперь Элия, видел обгоревшую часть дома Черити Лавишес, но не считал Элию, свою Медведьму, плохой и ужасной. Он видел ужас в глазах Чживона, растерянность Хосока, поиски средств по обезоруживанию ведьмы на лице Чонгука, но ему это было чуждо. Он не собирался воевать с Элией, нападать на неё, обезвреживать. Он хотел найти её, увидеть, вернуть ей мир таким, каким она его видела раньше.

Ви достал ещё одну сигарету, приближаясь к дому, где когда-то снимали комнату Элия с Мао, двухэтажное старое здание, заделанное под дешёвое общежитие. Снова зажёгся красненький огонёк, осветил на мгновение лицо и чёлку Тэхёна ярко-оранжевым. Он больше не красил волосы, но, черные, при свете пламени на миг вернули окрас прошлого. Тропка вела вниз, уже виднелись окна второго этажа, горело всего одно, другие были тёмными — все либо на работе, либо, раз тридцать первое декабря, ушли в гости. Или рано? Едва шесть вечера на часах. Ви поглядел на циферблат на запястье и, подняв голову, замер, механически схватив в кулак кулон, болтающийся на груди. Возле единственного подъезда, на лавочке, видимой из бывшего окна Элии, сидела фигура.

— Медведьма… — прошептал Тэхён, выронив недокуренную сигарету, выдохнув слово вместе с дымом и паром, клубящимся на морозе.

Фигура на лавочке, с непокрытой головой, не могла услышать неуловимый шёпот парня, но как будто почувствовала его, и обернулась. Белоснежные волосы до плеч, обрамляя лицо, пересыпались назад, ложась на опущенный воротник. Ви, не останавливаясь, не отводя глаз, боясь, что это мираж, шёл и шёл, продолжал идти, нащупав взгляд той, что сидела на лавочке. С такого расстояния цвета глаз было не увидать, но он знал, что они голубые, светло-голубые. Он брёл на них, как загипнотизированный. Голова на худой шее поворачивалась следом за ним, как он обходил её, чтобы встать перед ней, так крутилась и шея. Это была Она. И сердце подпрыгнуло, причинив боль, а язык всё так же скованно лишь обронил:

— Медведьма…

Если бы он не искал именно её, не ожидал её, то принял бы за старуху. Ещё никогда цвет волос Элии не выглядел таким седым, как теперь. Прямые и серебристые, они придавали девушке вид замёрзшей насмерть: укутанные снегом пряди, бледное, до голубизны, лицо, синеватые губы. Она была во всём чёрном, как и Тэхён. Длинное, в пол, чёрное пальто, из-под которого выглядывало такое же длинное, до земли, чёрное платье, так что даже обувь не торчала. Руки прятались в чёрных перчатках.

— Дух? — прозвучал, как трескающийся лёд, слегка охрипший голос Элии. Тень падала так, что глаза всё ещё было не видно, но на губах выступила насмешка, какой никогда прежде не бывало на этом лице. — Я почувствовала, что это ты, Дух.

— Эя…

— Поэтому остановилась, прежде чем идти дальше, — не дала ему ничего сказать она.

— Куда ты идёшь? — Тэхён забыл об уговоре, что надо тотчас же позвонить остальным, сообщить о находке. Он только смотрел на свою Элию, и не думал, как другие, кто сталкивался с ней, что она изменилась, стала сама не своя. Он видел именно ту, что искал. Он знал, что сердце внутри неё всё то же, и душа та же.

— В Тибет, — сказала Элия, чуть наклонив голову.

— Не ходи туда.

— Почему? — градус наклона ещё чуть увеличился, а улыбка сильнее напомнила маску хання* из японского театра но.

— Там опасно. — Как будто предупреждение шло через невидимую почту, и не сразу было прочитано, оно воспринялось Элией где-то через полминуты, и она засмеялась. Смехом, которого у неё тоже раньше не было.

— Ты думаешь, я чего-то страшусь?

— Я так не думаю. Но я волнуюсь за тебя.

— За меня? За меня не стоит волноваться. — Улыбка на губах Элии исчезла, при этом резко превратившись в горечь, в страдальческое выражение со складками между бровей и прорисовавшимися носогубными морщинами. — Уже не стоит.

— Не говори так, Медведьма, зачем ты говоришь так? — Ви хотел подойти, хотя не знал, посмеет ли её тронуть, но Элия дёрнулась и прокричала:

— Не подходи! Не подходи ко мне! — И вот, за смехом и унынием, она уже облачилась в ярость и гнев. Тэхён застыл. — Я могу сжечь тебя, слышишь? Я сожгу тебя, если ты попытаешься приблизиться!

Ви спокойно снял рюкзак с плеча, бросил его себе под ноги, достал очередную сигарету. Он не боялся за себя, но его нервы не выдерживали. Он шмыгнул носом, чтобы не пустить слезу. Боль за Элию, за её невинную молодость, за то, что с ней сделалось — его и так жгло изнутри.

— Жги, если хочешь, Эя. — Их взгляды встретились. В её полыхал пожар ненависти, в его — тихий огонёк любви и смирения. — Я пришёл к тебе из огня и дыма, Медведьма, возможно, туда мне следует и уйти.

— Ты обманул меня! — крикнула она. Кто-то со второго этажа поглядел во двор, увидел, что ссорится парочка, и снова углубился в комнату. Тэхён достал зажигалку, чтобы прикурить, но рука не поднималась. Услышав обвинение, Ви несколько раз хлопнул ртом, желая признать вину и оправдаться, но он сам для себя не видел прощения, что же он скажет ей? Какая причина побудила его поиздеваться над простушкой, выросшей в глуши, посмеяться над ней, притворяясь бесом из нараки? Тэхён опустился на корточки и заплакал. Он не смог произнести ни слова. Только что такой хладнокровный, взрослый и собранный, он сидел и плакал, что в первые мгновения отразилось злорадством в Элии. Она попыталась хохотнуть, но смех, как оборванное карканье, застрял, и она притихла, нахмурившись.

Так шли минуты. Ви замолк, вытирая лицо, Элия застыла в немой мстительной позе.

— Если бы я знал, Эя, что из этого получится, — наконец, едва пробормотал он, — я никогда не желал зла тебе, я не хотел, я был дурак, я не понимал, что делаю, и соврать мне казалось проще, чем долго объяснять правду.

— Вы — мужчины, всегда лжёте! — Тэхён поднял взор и понял, что речь уже не о нём, Элия обращается куда-то в пустоту, пытаясь доораться до Чживона. Самым простым было начать спорить с Элией и доказывать, что она сама неправа и виновата, что она велась на ложь быстрее, чем на правду, что покупалась на красивые фразочки, а не искренность. Но Ви не смел обвинять свою Медведьму, потому что ощущал преступные ошибки именно за ними — мужчинами, которые так подло и низко растоптали невинную, первую любовь девушки.

— Да, мы часто лжём, но кто-то лжёт со зла, а кто-то по глупости! — Тэхён поднялся. Элия вернулась откуда-то, судя по сосредоточившимся на нём глазам. То и дело чудилось, что её сознание плутает где-то, но вот, оно удержалось на Ви. — Но я поклялся больше не врать тебе, с тех пор я стараюсь никогда больше не врать, Эя…

— Какое мне дело! — вновь завопила она, но взяла себя в руки, оглядевшись, словно напугав саму себя громкостью. — Какое мне дело, — повторила она тихо. — Я пообещала себе наказать всех… всех! Кто убил бабушку, кто убил мою маму, кто причинил зло мне… Но я не могу больше, у меня нет сил… даже месть мне не кажется поводом для того, чтобы продолжать жить.

— Эя…

— Замолчи! — прошипела она. — Замолчи! Ты, Чонгук, Шуга — вы все тоже были в моём списке! Я хотела замучить вас всех! Но теперь не хочу. Я не хочу ничего, ничего! — Элия затряслась и, через хныканье, бившее изнутри, из неё прорвался плач. Альбиноска обхватила себя за плечи, странно убаюкивая саму себя. — Я не хочу жить, Ви, понимаешь? Не ради чего… убить обидчиков? Никто не бессмертен, все сами подохнут рано или поздно. Посмотреть, как вы все страдаете? Даже это не доставляет мне удовольствие. Я думала, что доставит… пока ты не расплакался! — Элия залилась слезами ещё хлеще, с ней сделала истерика. — Зачем ты зарыдал?! Я хотела насладиться вашим раскаянием, а вместо этого мне тебя стало жалко! Теперь всё напрасно! Ни в чём нет смысла, ни в чём! Я хочу умереть, хочу умереть!

— Эя, не говори так, пожалуйста! Эя, жить есть ради чего!

— У меня никого нет! Я никому не нужна! Никому!

— Нет, послушай…

— Я же любила его, Ви, понимаешь? — малиновая от рыданий кожа подчеркнула голубизну глаз. Элия остолбенела, задёргав перчатки, снимая их за каждый палец по порядку. — Любила… что я ему сделала? Что я всем вам сделала? Что со мной было не так?

— Медведьма, с тобой всё так, всё! Это с нами… с нами! Это мы дураки, уроды, сволочи!

— Нет, нет-нет, Ви, — блуждая обезумевшим взглядом по мерзлой земле, Элия не с первой попытки, но засунула перчатки в карманы пальто. — У всех кто-то есть, у всех… кто-то кому-то нужен, все кому-то нужны, но не я. После смерти бабушки я одна, больше никого не было. Мне надо было вылезти из того подвала, когда пришли забабушкой, нас бы убили обеих, Ви, понимаешь? Было бы хорошо. Нас бы убили обеих.

— Эя, у тебя есть те, кому ты нужна! Мы переживаем за тебя, мы ждём тебя обратно, мы отвезём тебя домой… — «К твоему дедушке!» — хотел сказать Тэхён, узнавший это от Чонгука, но внучка провидицы опять его перебила:

— Я хотела быть нужной, мне хотелось любви, очень хотелось… Вон так любил меня, а я его… Но это было не по-настоящему, по-настоящему такого не бывает, меня никто не любит.

— Я люблю тебя! — выкрикнул Тэхён, снова едва удержав слёзы. Элия затрясла головой.

— Ложь, ложь! Что тебе от меня нужно? Пророчество? Видение? Что ты хочешь от меня?! — прокричала она. Ви не шевелился. Ведьма протянула ему ладонь. — Мне достаточно коснуться, и я скажу, что с тобой случится и когда, хочешь? Но могу и сжечь, Дух, могу сжечь! — Элия опять засмеялась, откинув назад голову и выгнув поясницу. — Я могу такие пророчества выдать! Только всем тоже придётся угадывать, правду я говорю или нет, это же так забавно, да, Дух? Правда или ложь? Какая интересная игра… главная игра на этом свете, среди всех людей, всех! Всем так нравится упражняться во лжи, обязательно держать что-то в тайне, разыгрывать других. Какая в этом прелесть? А я скажу тебе: когда-то кто-то покупается на ложь, он выглядит дураком, а тот, чей обман удался — умником. Это безумно приятно! Ведь иногда другого способа выглядеть умным и нет. — Элия выпрямилась, уставившись на Ви. В её глазах стояли слёзы, крупные, настоящие, осмысленные. В её взгляде прояснилось, там был разум. — Сегодня ты умрёшь, Дух! Как ты думаешь — это правда или ложь? — Тэхён поджал губы, тяжело дыша. — Ну же, попробуй угадать? Это лживое пророчество или правдивое?

— Мне всё равно, Эя, скажи, во что ты хочешь, чтобы я верил — и я поверю.

Она тоже тяжело задышала, похоже, начиная злиться, но утоптав гнев в себя, обратно.

— Неинтересно с тобой, Ви. Ладно, скажу сама — это ложь! Ты проживёшь ещё долго. А теперь правдивое предсказание, хочешь? Неважно, я всё равно скажу: сегодня умру я, Дух.

— Эя…

— Сегодня умру я! — Державшиеся слёзы скатились из глаз Элии, и она, по-доброму, по-человечески, как два с лишним года назад, улыбнулась. — Прощай, Ви… Мне невыносимо больше. Прощай!

И ведьма, опустив руки, взмахнула ими, словно ударяя по клавишам в воздухе, и земля под ней с парнем мелко вздрогнула.

— Эя! — закричал Тэхён, видя, как из её ладоней выбиваются потоки огня. — Эя, нет!

Но пламя коснулось подола черного платья, и оно вспыхнуло на Элии, как спичка.

_____________

Примечание:

*хання — маска, представляющая собой страшный оскал ревнивой женщины, демона или змеи, при прямом её положении. Однако если маску немного наклонить, то из-за скошенных бровей создаётся видимость безутешно рыдающего лица.

Решающий голос

Бывают настолько реалистичные сны, что, когда просыпаешься, наоборот кажется, что попал в сновидение. В таких снах есть ощущение всего: запахов, звуков, касаний, тепла и холода, темноты и света, так что невольно сжимаешь веки сильнее, будто что-то слепит, иногда даже вкус чувствуется, если ешь. Единственное, чем отличаются эти странные и достоверные своим реализмом сны — это отсутствием ощущения пространства и времени, никакого хронотопа. Иллюзорное представление о том, что ты владеешь самостоятельностью в передвижении и смене каких-то локаций иногда рассеивается, и только непонимание того, как и что произошло так быстро, выдаёт некую фиктивность событий.

Я легко плыла где-то на грани обоих этих миров, настоящего и воображаемого, и некоторое время, когда онемевшие члены и дремлющие конечности приходили в себя, я не могла уловить, откуда же куда выпадаю? Только покалывание и стянутость рук и ног стали приводить меня в полное сознание, хотя глаз я ещё не открыла. Приятная мягкость и свежесть окутали тело, шуршащая чистота чего-то накрывавшего меня, тихий звук дребезжащего электричества. Знакомый, и, с другой стороны, забытый запах дезинфекции и лекарств. Я вышла из сна, тяжёлого, пугающего и затянувшегося кошмара.

Не торопясь открываться бодрствованию и подниматься, чтобы начать день, я лежала и прислушивалась к себе, будто сама себя не чувствовала очень давно. Слух, обоняние, всё какое-то обострившееся, но, в то же время, притупленное, не иначе как я перестала что-то улавливать, но зато избавилась от ваты, в которой томилась, как фарфоровая кукла в коробке. Я попыталась пошевелить пальцами, и опять ощутила стянутость, словно руки были в клею или завязли в смоле.

Мне снился очень дурной сон, и, как и положено той самой абсурдности, навеянной Морфеем, я не могла понять, какой период занял этот сон — сутки, месяц, полгода, год? Мой серый и неприметный быт побеспокоили, меня позвали за собой в увлекательные приключения, далёкие провинции и большие города, мы убегали, за нами гнались, стреляли, мы мчались дальше, меня спасли, потом рыцарь без страха и упрёка превратился в злодея без чести и достоинства — ну точно, как в кошмарах, где метаморфозы льются без перерыва, — злодей отдал меня чудовищу, а чудовище держало в пещере, пытаясь слопать, и плавно поедало, пока не нашло жертву повкуснее. Отпущенная и оставшаяся в живых, я хотела проучить злодея, но… сон оборвался. Очень тягостный сон. Весь организм провалился в него, с трудом из него выкарабкался, на меня навалилось целое тысячелетие отсутствия в реальности.

Продолжая лежать, я вспоминала покойную бабушку. Она говорила, что иногда сны бывают вещими, к ним стоит прислушиваться, а если встречаешь что-то, что тебе снилось — относиться с особым вниманием. Может ли на самом деле произойти нечто подобное? Загадочные странники, красавец на мотоцикле, обращающийся в мерзавца, дракон. Недобрая сказка. Если я встречу кого-либо похожего на тех людей — обойду стороной, подальше. Очень уж нехорошим был конец.

Попытавшись потянуться, я испытала терпимую боль и скованность. Пахло по-прежнему больницей, где я работала, выполняя обязанности санитарки. Но почему я сплю на работе?! О боже! Глаза сами собой открылись, и лишь слабость не позволила мне сесть рывком. Обзор выдал мне, что я не сижу за дежурным столом, и не в кресле в сестринской задремала, а сама стала пациенткой нашей больницы! Палату я узнала безошибочно: цвет краски на стене, когда-то зелёный, наверное, а теперь скорее сизо-бирюзовый с налётом плесневого салатового оттенка; именно та бесформенная отшелушившаяся дыра в ней, обнажившая сыро-серый цемент, и побелённый потолок, заползающий белой широкой полосой на верх стен; тюль и закрытая форточка, создающие впечатление морозных узоров на стекле в любое время года, потому что прозрачность тюля переплетается с мыльными разводами окна, превращаясь в своеобразный рисунок зимы.

Всё передо мной узналось, угадалось и опозналось. И прежде чем подумать о чём-либо, я тревожно позвала:

— Доктор Цзы? — Только тогда я повернула голову в сторону двери, и заметила стул рядом со своей койкой, на котором дёрнулась чёрная тень, не примеченная мною ранее. Я была уверена, ещё не сосредоточившимся зрением, что это лежат вещи или висит длинный плащ, но на мой голос вся эта темнота отозвалась и, разлепляя веки и преображаясь, явила мне своё лицо, промаргиваясь и спешно протирая лицо ладонями. Красные, в волдырях и торчащих из-под бинтов нарывах, руки и пальцы выглядели пугающе. Меня стала брать оторопь, пока я погружалась в воспоминание и понимание того, что пригрезившийся мне сон — не сон вовсе, а прожитое мною жуткое, отвратительное, гадкое, полное страданий и слёз, обмана и равнодушия время. Время, которое я уже не смогу перечеркнуть и забыть, как плохой сон.

Я хотела произнести имя этого человека, проснувшегося, и с беспокойством на меня глядящего, но в голове всё перемешалось. Как обратиться к нему? Дух, бес, Ви или Тэхён? Кто же он такой и какую роль по-настоящему играет в моей судьбе? Мы замерли, глядя в глаза друг другу, пока я прокручивала в памяти последний эпизод, завершивший мой путь потерянной и выброшенной ведьмы. Я загорелась, я подожгла сама себя, и после этого меня накрыл миг острой, оглушающей и раздирающей боли, за которой последовал болевой шок, едва не уморивший меня на месте. Но Дух, или Ви, или Тэхён, сорвал с себя куртку и бросился на меня, даже сквозь пламя я видела это, как он повалил меня на землю, и стал сбивать огонь, накрывая меня плотной материей своей кожанки. Она и сейчас на его плечах опалённая, сморщенная, кое-где прожжённая насквозь. И только когда всё потухло, а я стала терять сознание от боли, его губы продолжали шептать мне прямо в ухо: «Я люблю тебя, не делай этого, я люблю тебя!». Кажется, в тот момент мои щёки остудились его слезами. А сейчас он будто понял, какой момент вертелся в моих мыслях, и мы пристыжено развели взгляды в стороны. Мои глаза успели скользнуть по серьге в его ухе, и опустились к моим ладоням. Они были перебинтованы, пахли противоожоговой мазью. Так вот откуда это чувство стянутости. У меня обгорела кожа, истончившись и натянувшись. Я немножко потянула на себя плоское больничное одеяло, и увидела замотанные в бинты ступни. Выше задирать одеяло смысла не было, я чувствовала перевязку почти по колено. Область поражения огнём была не маленькой.

— Элия… — сухим, скованным горлом обратился ко мне Ви. Я не подняла на него взгляда, и он не продолжил, ничего не сказал мне. Секунда за секундой, в моём сознании всё ещё рябили кадры, и я пыталась обмануться, вторгнуться в другой год и месяц, втиснуться в эпоху «до», убедить себя, что я ещё никуда не уходила отсюда, не уезжала из уезда Баосин, что в комнате общаги меня ждёт Мао. Потом я соглашалась с тем, что уже встретилась с теми, кто называл себя золотыми, и что теперь мы где-то на пути к Шаолиню — там всё ещё было хорошо, надёжно, честно. Или мы только-только проникли в Шэньси? Сейчас направимся к хранителю, заночуем в его старинном доме. Но нет, уже был Ханьдань, была Шаньси, был Сингапур. Был Вон. «Красавица» — впервые в моей жизни кто-то назвал меня так. Я заплакала бы раньше, но не сейчас, когда слёзы иссякли и высушились огнём без остатка. Мне захотелось разодрать своё некрасивое лицо, которое никогда никому не нравилось, в том числе и мне самой. В связи с этим родилось подозрение, а не сгорело ли оно само собой, когда я подожгла себя? Оглядевшись, я не нашла зеркала, какой-нибудь отражающей поверхности.

— Я вся обгорела? — спросила я у Ви, поскольку не видела других возможностей узнать о состоянии своей внешности. Он поднял на меня удивленный взор, не совсем понимая, и я уточнила: — Моё лицо. Оно в ожогах?

— Нет. Нет, пострадали только твои руки и ноги, — кивнул на них Тэхён, вновь пряча взгляд и кусая нижнюю губу. Я одновременно испытала и облегчение, и разочарование. Значит, большая часть меня осталась прежней, той самой, притягивающей ложь и подлецов. Как жаль. Как хотелось, чтобы огонь выжег как можно больше, чтобы всё совсем кончилось, или могло обновиться, начать заново. Но нет, мне придётся нести с собой прошлое дальше. Осознав это, я почувствовала, как накатывает волна всего того груза, приводящего к безумию. Я не была готова к этому, бабушка никогда не говорила, что в мире столько лжи и грязи, я жила в этом крошечном посёлке, где никто меня не трогал, где не было опасности и лицемерия. Я ничего не подозревала, мне было страшно от тех людей, что убили бабушку, но я думала, что расправляются только физически, я не знала, что морально тоже умеют убивать. Я сломалась, мне было невыносимо, у меня не было опоры, никакой опоры. Ничего, никого. — Не переживай, — проговорил Ви, — у нас есть химик, который избавит тебя от ожогов, ничего не останется, ни шрама, ни следа.

— У вас? — устало, не сумев даже вложить в интонацию сарказм, уточнила я.

— В Сеуле, — тихо шепнул молодой человек.

— Кто сказал, что я хочу избавляться от всего этого? Это моё! Как и всё моё уродство.

— Ты не уродлива, ты… — Я закрыла глаза и глубже вдавила голову в подушку, помотав ею, чтобы Ви замолчал. И он замолк. Я попыталась захныкать, но впустую, никакой влаги, никаких слёз, сухие глаза, внутри пустыня, даже хуже: безжизненное пространство без солнца и ветров, только темнота, вакуум и тишина. Пришлось успокоиться, не дёргаться. — Ты красивая, Элия, ты всегда была для меня красивой. Даже теперь, с этими ожогами, не думай, что они тебя портят.

— Не говори мне ничего подобного, пожалуйста, не говори, — взяв себя в руки, негромко и мирно попросила я.

— Почему?

— Ты не представляешь, как я теперь ненавижу приятные слова.

— Элия, тот мерзавец, он всего один такой, из-за него…

— Не хочу говорить о нём.

— Ладно, — опять замолчал Ви. Но недолго выдержал: — Зачем ты это сделала? Зачем хотела сгореть?

— Я хотела наказать всех, кто был виноват в моём несчастье. — Я посмотрела на его кисти, они пострадали из-за меня. Он бросился на огонь, на факел, в который я превратилась, он рисковал собой, чтобы спасти мою жизнь. Он появился два с половиной года назад, как дух, утверждавший, что будет оберегать меня, и выполнил свою миссию. Я до глубины души оскорбилась на обман, который он с товарищами изобрёл, но именно тогда, когда я перестала слушаться его — моего духа, — началась трагедия. На мои губы наползла тень благодарной улыбки. — Но в последний момент я вдруг поняла, что виновата в своих несчастьях только я сама. И наказать мне стоит себя.

— Ты ни в чём не виновата, Медведьма! — Тэхён сполз со стула и, встав на колени на полу, оказался впритык к моей постели, положив на неё локти и взяв осторожно в свои ладони мою. Я привычно её отдёрнула. Не потому, что было больно, а потому, что с тех пор, как во мне потоком открылись способности, неукротимые, лавинообразные, поглощающие припадками мой разум, я срывалась на видения при любом касании, неодушевленный предмет я трогала или человека, я сразу же видела прошлое или будущее, истории, драмы и праздники, окружавшие объект, от чего с трудом могла отбиться. И теперь испугалась, что опять провалюсь в пропасть предсказаний. Впрочем, может, через бинт ничего не случится? Перчатки меня спасали.

Ви опечалено отвёл ладони, от которых я отшатнулась, приняв жест на свой счёт и я, спеша исправиться, поймала сама его руку, тихонько сжав своими пальцами.

— Прости, я не хотела угодить в видения, больше ничего. — Его плечи расслабились, и он кивнул, показывая, что понял. Чёлка его подпрыгнула и упала обратно. Серьга знакомо посверкивала. — Я не хочу тебя обижать, и должна сказать тебе спасибо за спасение, но… я ещё не знаю, рада ли ему? Не знаю, смогу ли вообще радоваться чему-либо?

— Сможешь! — просиял Ви, похоже, пытаясь убедить меня именно теплотой улыбки, а не какими-то аргументами. — Сможешь, Эя! У всех бывали безрадостные моменты, и у меня, и у сильных людей…

— Ты тоже сильный, — заметила я.

— Нет, так кажется. Я не сильный. Ты думаешь, что я не доверчивый, не глупый? Что я не обжигался? Ну, не в таком смысле, а на людях, плохих людях… Если бы у меня была возможность тогда, я бы рассказал тебе многое, очень многое, и о себе, и ты бы поняла, что со всеми случается… ну, всякое, знаешь. Плохое, чёрные полосы. Но для того и нужно верить в лучшее, чтобы выйти на белую полосу.

— Ты не понимаешь! Во мне такой сумбур, такая путаница! Я не знаю, как распутать всё в себе. Я смотрю на тебя и думаю: «Он хороший, очевидно же, что хороший!», и мне делается так страшно, страшно допустить эту мысль, поверить ей, страшно обмануться! Наверное, нет ничего больнее предательства, Ви, как ты думаешь?

— Я согласен, Эя, согласен! — Из его глаз потекли слёзы, те, которых у меня больше не было. А из него они выходили так свободно, и в то же время я чувствовала, что в нём есть какой-то особый источник этих слёз, какой-то надлом, какая-то непроходящая боль, рана, что непрерывно кровит, и из-за неё он чутко откликается на чужие страдания, горюет со всеми, потому что не может нести в себе какое-то бремя, и в то же время избавиться от него не может. На миг я пожалела, что бинты мешают мне проникнуть в глубину загадочной души Тэхёна. — Эя, быть жертвой предательства — это больно, но, поверь мне, быть предателем — куда больнее, рано или поздно предателей съедают муки совести, с этим невозможно долго жить спокойно. Разница в том, что от жертвы зависит, прощать или нет, а что дальше зависит от предателя? Он не может заставить простить себя, он совершает преступление, которое не в его силах более исправить. А ещё, — я никогда не видела Ви таким торопливо говорящим, он шмыгал носом, вытирал его повязкой на тыльной стороне ладони, и продолжал, — вот ты говоришь, что страшно, когда хороший оказывается плохим, а знаешь ли ты, как страшно, когда плохой оказывается хорошим? Когда ты должен ненавидеть, избавиться, сокрушить, но понимаешь, что не можешь, что человек заслужил лучшего. Это тоже страшно. Ошибаться всегда страшно, но если не ошибаться — как же жить? Где ты видела жизнь без ошибок? Когда мы открываем коробку конфет с разными начинками, мы ищем с той, которая нам понравится, и редко кто попадает с первого раза, обычно сначала откусывают от той, которую доедать не станут — отложат. Это же не значит, что ты перестанешь отныне есть конфеты? Нет, ты постараешься запомнить, какой формы была та, что не понравилась. Или больше не будешь покупать ассорти, или станешь спрашивать у продавца…

— Продавцы тоже обманывают, лишь бы купили, — вздохнула я, всё ещё держа руку Тэхёна.

— Да пусть обманывают! — махнул он свободной. — Ты пойми, это их делает хуже — их, и больше никого! Никто не пойдёт туда, где обманывают, никто не поверит человеку без репутации, если он её загубил, а чем плохи доверчивые люди? Ничем, Эя, они — свет, они те, благодаря кому этот мир ещё не рухнул!

— Но их постоянно используют! И им больно.

Тэхён прекратил выпускать из себя слова на скорости, задумался. Указательным пальцем аккуратно погладил мой большой палец, так невинно и мило, как мог бы первоклассник. Затем осторожно, украдкой, отвёл рукав со своего запястья и развернул его ко мне. Там был шрам, корявый, застарелый, явно очень давний; такие остаются у тех, кто режет вены, наверное. По крайней мере, именно на этом месте.

— У всех бывают тяжёлые времена, Эя. У всех, — шёпотом сказал он. Я замерла. Тогда, вечность назад, когда он был духом, я не замечала этих отметин, или не хотела их видеть. Когда-то он страдал. Так же сильно, как я, когда решила сгореть. Меньшие муки вряд ли толкают на самоубийство.

— Давно? — решилась спросить я.

— Последний раз лет девять назад, — поднял рукав обратно Ви, пряча шрамы. «Последний раз»! Сколько же попыток пережил этот тихий, такой молодой, сострадательный и отважный парень? Мой дух. Он всё такой же, как и я пять минут назад — между двумя мирами. — Но это не выход, Медведьма. Это — слабость. Нужны силы, но никто их не принесёт нам на тарелочке. Мы ищем их сами. Ты говоришь, что я не могу понять тебя в чём-либо? Ты выросла с бабушкой, а у меня и этого не было. Я вырос в детском доме, вернее — домах, приютах, на улице. Я не знал и не знаю своих родителей, я сирота, моё детство — это унижения, побои и грязная работа по приказу сирот постарше, это пощёчины воспитателей и стегание ремнём, простаивание в углу за взгляд, который не понравился воспитательнице или директрисе. Обзывательства и оскорбления, насмешки и постоянное недоедание. За просьбу добавки выставляли на улицу и велели попрошайничать. Приёмные родители брали самых красивых и улыбчивых детей — об этом сами дети всегда знали, даже самые мелкие, поэтому старались испортить внешность друг другу, обрезали волосы, царапались, пачкали зелёнкой, словно ты заразный, доводили до слёз перед приездом супружеских пар, наливали воду на матрасы, как будто ты до сих пор мочишься во сне. Я первый раз попробовал курить в девять лет. А писать научился примерно в восемнадцать. В правильном ли порядке я взрослел? Ты можешь не поверить и в это, подумать, что я опять вру, пытаясь расположить тебя к себе, но таких историй много, Эя, таких судеб — и судеб похуже, — тоже много. Но иногда единственное средство избавиться от своих страданий — это попытаться избавить кого-то другого от его страданий. Поэтому, пожалуйста, Эя, разреши мне сделать всё, что в моих силах, чтобы ты снова улыбалась, чтобы поверила в людей. Чтобы стала счастливой.

— Ох, Ви… — только и выговорила я, медленно наклонившись к нему и обняв его за шею. Мой подбородок лёг на его плечо, его ладони коснулись моей спины. — Если бы ты тогда сказал это всё… Это всё, а не про агентство добрых духов!

— Прости, Медведьма, правда, прости! Но разве так легко рассказывать подобное? — Мы с ним расцепились, чтобы говорить, видя лица друг друга. — Да и… я боялся, что ты не станешь доверять правде, и разыграл всю эту ерунду…

— И ты оказался прав, ведь я, действительно, постоянно поддавалась обману, и ничего не хотела слышать, когда мне говорили правду. — Я механически провела по щеке, потому что в душе плакала, рыдала сердцем, но лицо оставалось сухим. — Прости меня и ты, Ви, я же ничего не знала о тебе, твоей жизни… Это я должна была пытаться сделать твою жизнь более радужной.

— Ты сделала, Эя, серьёзно, — улыбнулся он, поблёскивая бесовским лукавством в зрачках, какого я не видела больше двух лет. — Ты в ней появилась — этого достаточно.

— Ви… — смущенно, и не очень желая принимать его чувства, потому что не находила в себе сил ответить на них, я собралась с мыслями и решилась: — Не надо любить меня только, ладно? То есть, как сестру — можешь, или как друга…

— Я люблю тебя как всех сразу. — Глаза его чуть поблекли, но улыбка, мягкая и незатейливая, никуда не делась. — Просто люблю. Я не прошу реагировать на это. Мне ничего не надо.

— Нет, ты не… — опять едва не сказала я «не понимаешь», но осеклась. Тэхён понимает намного больше, чем показывает, и уж куда больше моего. — Я не хочу, чтобы ты страдал, и хотя с трудом, но пытаюсь довериться тебе, я не подпущу уже к себе никого, я не хочу, мне страшно. Я не знаю, возможно ли избавиться от подобного страха когда-либо?

— Этого я тоже не знаю, — повел он головой, нахмурившись, — и сожалею, что не уберёг тебя от разочарования.

— Наверное, этого никто не мог сделать, ведь чему быть — того не миновать. — Я невольно повторила мимику Ви, сведя грозно брови. В воздухе витали воспоминания, они опускались на нас, как назойливые, жирные, дурно пахнущие мухи, на лапках которых всегда хранятся частицы нечистот, и нельзя было говорить о настоящем дне, не упоминая произошедшего, прилипающего, прилипнувшего насовсем. Я не могла отбиться от памяти, хранившей в себе Вона, и это было самое неприятное. — Хотя, наверное, если бы ты первым… если бы ты до… до Вона, — выжала я из себя это слово, произнеся с суеверным ужасом, как приносящее несчастье, — сказал мне то, что говорил он… Я бы откликнулась. Я хотела быть любимой. Но не теперь.

— Я не умел, — прошептал Тэхён, — я не думал, что это что-то даст… Я не имел права добиваться тебя, ведь мы должны были тебя спасти. Это противоречит нашим правилам… нам положено быть одинокими. Иначе будет трудно. Но сейчас… сейчас я понимаю, что исключения бывают, и… и неужели поздно, Эя? — с надеждой воззрился он на меня.

— Тогда моё сердце было свободно. Теперь оно больно. И я ничего уже точно не знаю. — Я пугливо, быстро отмахнувшись от картин той ночи, вспомнила, как переспал со мной Вон. Как я увидела, что он спал с Черин. Тошнота во мне поднялась до кончика языка, я сомкнула челюсти и сглотнула слюну, чтобы избавиться от кислого привкуса. Мне было противно и гадко. Я любила его, но то, как он поступил со мной — уничтожило всё хорошее, что могло остаться от той ночи. Я презирала акт совокупления и, совершенный добровольно, нынче он ощущался насилием, и я не представляла, как смогу повторить это с кем-то ещё. Даже с безобидным, на первый взгляд, Ви. От этой мысли я тоже избавилась поскорее, казалось осквернением думать о нём в подобном плане. Когда-то я искренне полагала, что у него нет половой принадлежности, и он поддерживал этот миф.

— Обычно время помогает излечить больные сердца, — вздохнул Тэхён. — Главное, начать жить дальше.

— Как? Я потеряла столько времени! Я хотела быть медсестрой, но не получила образование. Чем я займусь? Я хочу вернуться в Тибет, найти наш с бабушкой дом…

— Там нечего делать, Медведьма, — не командным, а просительным тоном заметил Ви. — Тибет — одно из самых опасных мест на Земле, там море преступников, что ты надеешься там обрести?

— Покой.

— Тогда тебе лучше поехать с нами. Ты должна вернуться в Корею, где родилась.

— Для чего? Я выросла в Китае, я ничего не знаю о той стране, кроме её языка…

— У тебя там дедушка. — Я запнулась, услышав это. Мои глаза остекленели, вылупившись на Тэхёна.

— Дедушка? — Глаза, изумлённые, опять вернулись к подозрительности и прищурились. — Врёшь?

— Нет, это действительно так. Наш настоятель, к которому мы вели тебя тогда… он признался, откуда знал твою бабушку. Они… в общем, ты его внучка. Это чистая правда, я и сам был шокирован, — Ви разрумянился, хохотнув своим бархатистым баском, — он же нас всех воспитал, он наш наставник — очень мудрый человек, почти святой. А тут такое открытие! Он очень хотел увидеть тебя, познакомиться с тобой. Он сам уже староват, чтобы покинуть обитель. — Тэхён внимательно ждал моей реакции, которой не было. Я глубоко задумалась над этим всем, что же делать, как быть? Неужели у меня всё-таки есть хоть один родственник? — Понимаю, ты можешь думать, что это очередной обман, но… Чживон обманул тебя и исчез, Эя, а я рядом: мы все, золотые, и Чонгук, и Шуга. Мы готовы нести ответственность за каждое своё слово, даже если оно было по какой-то причине враньём. Мы хотим искупить наш грех. И мы никуда не пропадём. Если бы ты не пропала тогда… если бы он не забрал тебя, мы бы никуда не делись, Эя. Я никуда не денусь, обещаю. Да, ты подумаешь, что это снова одни слова… но вот же, я здесь. Все эти два года мы искали тебя и, наконец, нашли. И я не навязчиво упрашиваю тебя, обещая рай и сказочную жизнь, я прошу тебя, предлагая вариант, который кажется мне более надёжным, чем прозябание где-то в Тибете. Да, в нашей обители нет нормальных условий, там чтобы приготовить — надо растопить печь, чтобы помыться — натаскать воды, чтобы жить — копаться в земле, обихаживать сады, убирать за козами, пропалывать огороды. Там не рай, но лично я только там понял, что такое счастье.

Он закончил и, отпустив руки друг друга, мы снова отдалились. Ви сел обратно на стул. Мы повернулись в сторону окна, каждый погрузившись в собственные впечатления и мечты, если они ещё были. Тэхён всегда чувствовался мне каким-то родным, тем, который ближе других, такой же, как я — замкнутый и брошенный, без опоры в жизни, без твёрдой почвы под ногами. Услышав частично его исповедь, я поняла, почему что-то нас связывало, мы с ним словно отброшенные обществом, и, в то же время, он нашёл себя и людей, которые его приняли, а я ещё нет. Могла ли я найти благо и счастье там, где их нашёл Тэхён?

За окном неверный свет зимнего дня не давал понять, ещё светлеет или уже темнеет? Искусственный свет длинных, палкообразных ламп, оттенял синеву улицы сиреневым, что могло предвещать тусклый рассвет и сумеречный закат в равной мере. В палате не было часов, но время не так уж сильно волновало меня, чтобы спросить о нём у Ви. Я не торопилась двинуться дальше, потому что ещё не приготовилась к оживанию и возвращению, а отпускать тормоза — всегда рискованно. Дверь открылась и вошла медсестра. Новая. Когда я была здесь санитаркой — её не было. Она улыбалась, приближаясь к капельнице, протянутой к моему локтевому сгибу, в который впивалась иглой.

— С Новым годом! Как вы себя чувствуете? — обратилась она ко мне.

— Всё в порядке…

— Ничего не болит? Не беспокоит? — И хотя места ожогов потягивали и не давали вволю подвигаться, я не стала упоминать об этом, она с этим не поможет, тут надо ждать, когда заживёт. Я покачала головой, а Ви, услышав её слова, сам поглядел на экран мобильного, который достал из кармана.

— И правда, с Новым годом, — улыбнулся он. — Совсем забыл, что первое января наступило.

Медсестра быстро всё проверила и ушла, поинтересовавшись у Тэхёна, как его руки? Она явно была не прочь с ним позаигрывать, а я не поняла своих чувств, относительно этого. Я видела кокетливый взгляд, брошенный на моего духа, но наблюдала за ним отстранёно, с любопытством. Ви же вовсе никак не срефлексировал на магнетические позывы девушки. Он сказал, что с ним всё отлично, хотя обожженные пальцы говорили о том, что им не слишком-то хорошо.

— Ты ей понравился, похоже, — указала я кивком в сторону выхода, где растаяла сотрудница больницы. Тэхён сделал пренебрежительный жест плечами, промычав нечто бессвязное. Я помолчала, подбирая слова, и вступила снова: — Мог бы хоть улыбнуться ей…

— Зачем мне улыбаться ей? Я люблю тебя.

— Как сестру, — с нажимом уточнила я. Я была бы рада такому брату, как Ви. В подобной роли он виделся мне идеально. Но он насупился, начав ковырять заусенец. Он выглядел совсем юно, хотя я знала, что ему больше двадцати пяти лет, и он взрослый, многое повидавший молодой мужчина. Но, наверное, как и все мы, в тех местах, где обнажались чувства, он становился беззащитным ребёнком, не умеющим ничего поделать с тем, что в нём кипит. — Я прошу тебя, попытайся не думать так, о любви ко мне. Не говорить о ней.

— Я уже не вовремя помолчал когда-то. Теперь не буду. — Моя грудь без спроса издала утомлённый вздох.

— Что ты нашёл во мне? За что любишь?

Пауза. Тэхён вновь усердно покусал губу с одного бока. Вернулась его медлительная вдумчивость. Значит, он скажет честно. Нет, в недавнишнем порыве он тоже говорил от сердца, но это было чем-то новым. Прежде, когда я принимала его за потустороннее создание, быстро он умел только отшучиваться и врать, а когда следовало сказать правду — он тщательно обмозговывал её, как сейчас.

— Я начал любить тебя, когда ты поверила в то, что я — вызванный хранитель. — Брови мои изогнулись белёсой дугой, не очень выделяющейся на бледном лбу, и всё же, они выразили удивление.

— Почему?

— Потому что в наш век, когда все такие циничные, скептичные и критичные, когда не верят в богов, в НЛО, в призраков — мало во что и мало кому верят, ведь разум победил и наука всё объяснила, встретить человека, который вот так взял и поверил в выдумку, откровенную и глупую выдумку — это было здорово! — Я чуть было не обиделась, захваченная той самой проблемой, что я ведусь на всё, как дура, но Тэхён слишком радостно улыбался, глядя в никуда и вспоминая ту давность. Я не решилась расстроиться поверх его довольства. — Я же не планировал тот обман, что я дух, мне пришлось импровизировать, я попался и спешно спрятался, но не успел потушить сигарету — не дурак ли я? Таких неудачников и ротозеев ещё надо поискать. А тут ты сама подала мне идею того, что следует сказать, начала колдовать с книгой… Я в том шкафу, как сказал бы Шуга, обосрался от страха, Эя, — он издал смешок, и я тоже засмеялась, представив как, должно быть, странно и чудно выглядело со стороны моё поведение. Он же тоже меня тогда совсем не знал! — Я понёс откровенный бред, не надеясь, что ты купишься на это, серьёзно. Я ощущал себя кретином, идиотом, посмешищем, которым сто лет себя уже не ощущал, и вдруг ты принимаешь всё на веру, и не требуешь рациональных оправданий. Я наговорил мути, пришедшей в голову слёту, и её приняли… Меня переполнила благодарность к тебе за то, что ты не высмеяла меня, не позвала на помощь, а доверительно обратилась ко мне, попросила помощи у меня. Так легко на душе стало… Я убежал помогать ребятам, а потом, когда шёл оттуда с ними, думал, какой же чистоты и невинности должна быть душа, чтобы поверить в это? Она ещё дитя — так я подумал, ведь только дети верят в сказки… — Ви сделал перерыв, машинально нащупав в кармане пачку сигарет, но не достав её, знал, что тут курить нельзя. — Я в детстве верил в фей. Маленьких светящихся феек, которые ночью отгоняют кошмары и следят, чтобы никто не обидел. Ещё я верил в демонов, и сочинял против них заклинания. И в волшебство верил, что смогу стать невидимым, или научусь летать. В приюте, мальчишкой, я читал молитву — обращение к великим магам, а не Богу, — с просьбой, чтобы моя кровать взлетела и понесла меня за облака, и я проснулся бы над ночным Сеулом и любовался им с вышины, улетая далеко-далеко, за океаны и горы. Но с возрастом я, как и все, понял, что ничего этого не бывает. Что верить в сказки — бесполезно. И от этого иногда было мучительно больно, до слёз, что не бывает никакого «вжух!», — Ви сопроводил это волнообразным взмахом руки, — которое бы исправляло, спасало, исполняло желания. Можно было сколько угодно выдумывать заклятий и молитв, но волшебства не происходило. Уже достаточно зрелым юношей, я продолжал перед сном лежать и мечтать о волшебной палочке, о ковре-самолёте, о фее, охраняющей сны. Но постепенно понял, что уже искусственными выходят эти фантазии, они не приносят успокоения и радости, потому что я в них больше не верю. Я уже не жду от них ничего. И это были страшные мгновения взросления, треск и ломка. — Тэхён положил ладони на колени, опустив глаза. — Я испытал такое счастье, найдя того, кто ещё верит в это всё! И потом, перед тем, как прийти к тебе второй раз, я думал, стоит ли продолжать обман? Стоит ли продолжать притворяться духом? Я поставил себя на твоё место, и спросил у самого себя — понравилось бы мне, если бы появился кто-то, кто вновь заставил бы поверить меня в сказки? И хотел бы я, чтоб эта сказка исчезла тотчас, как появилась? Нет, я сказал себе — нет, я не хочу, чтобы сказки так быстро кончались, а эта девушка — Элия, она же хотела вызвать духа, она надеялась на него, она была рада… Я хотел, чтобы у тебя был свой «вжух», который решает проблемы, — посмотрел исподлобья на меня Ви. — Пусть я и не смог их все решить, но мог ли я забрать у тебя веру в то, что у тебя есть сверхъестественный защитник? Возможно, я допустил ошибку, меряя тебя по себе. Но ты взамен стала моей Медведьмой, и я в тебя поверил тоже. Я хотел сделать сказку. Прости меня за это. Сказок, видимо, всё-таки не бывает, или они не приносят ожидаемого от них счастья.

Мне показалось, что ничего не смогу ему ответить. Я понимала всё это лучше, чем любые другие доводы. Именно в этом была моя трагедия, которая иначе, но ещё раньше жила в Тэхёне. Я разуверилась в людях, а он в сказках, но суть одинаковая — нам трудно жить без веры в хорошее, чем бы оно ни было. И Ви пытался дать мне лучшее из того, что у него было, то, что он сам принимал за лучшее. Сказка… бабушка читала мне в детстве много сказок, а кто читал их Тэхёну? Читал ли? Он надеялся на маленьких фей, стерегущих его ночью. От кого? Вряд ли только от кошмаров. Кошмарами были злые воспитательницы и грубые, ожесточенные и бесчеловечные ровесники, конкуренция, а не товарищи. Я возненавидела его за обман, который приняла за насмешку над собой, а это было самое интимное, робкое и доброе, что он пытался сделать. Неужели бывает так, что чью-то красивую сказку мы принимаем за обман и рушим, вместо того, чтобы принять её и насладиться ею? Я сказала, что обманывают для того, чтобы сделаться умнее и ощутить превосходство, но что, если иногда лгут ради создания светлой фантазии, где возникают роли магов, чародеев, ведьм и других персонажей, наделяемых необыкновенной силой. Для того, чтобы люди почувствовали себя сильнее, отважнее, нужнее. Ви прав, я же сама в ней нуждалась. Я пыталась вызвать духа, он отозвался — он исполнил моё желание. А я обиделась на него за это. Конечно, теперь уже трудно сказать, как бы я себя повела, узнай это в других обстоятельствах, не случайно, без ссоры с Чонгуком и тех разборок между золотыми и Воном. Но где справедливость в том, что я отвергла человека, попытавшегося дать мне то, что я жаждала получить? Может быть, я обиделась и не на обман вовсе, а на то, что и у меня сказка рассыпалась, открытая правдой? Как мне теперь понять свои чувства в тот час, полный смятения и сомнений, когда прошло столько месяцев, и я пережила безумие, туманность?

Безумие… оно шло от моих способностей предсказывать будущее и заглядывать в прошлое, но толчок к нему дало нервное, моральное потрясение. Помутился бы у меня рассудок от провидческого таланта, не поступи со мной так ужасно Вон? Или, наоборот, если бы драма не усугубилась моими пророчествами — впала бы я в то забытьё неверного сознания? Первоначальной причиной, всё же, был мой дар. Это он послужил катализатором охоты за мной, ловли меня, попыток перетянуть меня на какую-либо сторону. Бандиты, мафия, наёмники — все хотели предсказаний, и я, сидя в этой палате, больше всего ненавидела его — свой дар, свою внутреннюю сущность, сделавшую меня не такой, как все. Самым огромным желанием было избавиться от этого, и уподобиться обычным людям, простым девушкам. Я боюсь возвращения видений, не хочу снимать бинты с ладоней, пусть они прирастут ко мне навсегда. Но тогда умрёт последняя сказка Тэхёна — о Медведьме. Он поверил в меня, как я в то, что он — дух. Я смотрела на него и думала о его словах, что лучшее средство избавиться от своих страданий — попытаться избавить другого человека от его собственных. В Тэхёне много страданий, очень много, таких, о которых я ещё не знаю, и таких, о которых он уже упомянул. Мне хотелось бы избавить его от них, смогу ли я? Я не чувствую в себе возможности любить, просто не чувствую. Она погибла где-то, или потерялась, и теперь, когда было бы неплохо узнать, вернётся она или найдётся — я ничего не знаю о грядущем, не могу сказать ничего о себе, и это успокаивает и радует, а не огорчает. Жизнь превращается в интересный, непредсказуемый праздник, где будут неожиданности, сюрпризы и подвохи, где нужно будет думать и пытаться правильно спланировать, а не закрыть глаза и увидеть, чем всё кончится. Росток, зелёный и свежий, несмотря на январь, стал пробиваться где-то глубоко внутри меня. Огонь что-то сжёг, а что-то растопил. Похоже, если испытать то, в чём я жила последние два года — вечные видения и знание будущего, можно полюбить ошибки, потому что они — результат собственного выбора, своей воли, а не предписанной судьбы.

Я подтянулась, чтобы взять руку Ви в свою снова. Он поглядел на меня из-под чёлки. Если уж я выжила, если он спас меня, значит, я нужна ещё, хотя бы ему, и я тогда постараюсь сделать что-то ради него.

— Я не знаю, осталась ли во мне Медведьма — я очень не хотела бы, Ви, чтоб мои способности сохранились, от них вреда было больше, чем пользы. Но если ты не против, можно я буду феей, отгоняющей твои кошмары? Думаю, это у меня получится, бабушка учила заговорам от дурных снов.

— А ты позволишь быть тебе братом? Быть рядом, оберегать тебя.

— На брата я согласна, — я улыбнулась. Меня бы испугало и расстроило что-либо другое, любая настойчивость со стороны мужского пола. — В конце концов, мой отец же был золотым? А ты золотой. Мы, считай, родственники.

— И ты поедешь к дедушке? В монастырь, где я прожил счастливые годы… — Он смотрел с надеждой. Ехать в Корею. Туда мы и двигались два с половиной года назад. Хочу ли я остаться здесь? Это место мне не родное, никакие дорогие воспоминания меня не удерживают, это не моя родина, это всего лишь укромный уголок, где я обрела когда-то приют и вела провинциальное, скромное существование неприметной санитарки. Отправиться в Тибет — мысль притягательная, соблазнительная, но опасная, к тому же, несмотря на желание, я не ощущаю сил для одинокого странствия в далёкие дали, а тащить кого-то за собой вряд ли получится. Да и Тибет, как выяснилось, тоже не то место, где я появилась на свет. Это родина моей бабушки. Что я там найду, кроме всё тех же недобрых и завистливых людей, что косо смотрят на меня повсюду? Холод и одиночество, казавшиеся мне утешительными, стали отступать перед тёплыми, вишнёвыми глазами, неотрывно ждущими моего решения.

— Я поеду с тобой, Ви. Ты же мой дух, как я могу остаться без тебя?

***

Вызванный Тэхёном, после того, как тот принёс Элию в больницу, Чонгук, уже прибыл сюда же, и разговаривал в кабинете главврача с доктором Цзы. Мужчина успокоил его насчёт состояния пациентки, и теперь они обсуждали нюансы. Улетать следовало поскорее, как только девушка немного окрепнет.

Доктор Цзы положил на лист бумаги черный, маленький оплавленный комок непонятного с виду назначения. Они с Чонгуком смотрели на него, расположившийся между ними на столе.

— Крошечный датчик, мини-чип, — сказал китаец. — Вот так, без экспертизы, трудно указать точное назначение, но, скорее всего, он отвечал только за подачу сигнала через спутник о местонахождении, геолокатор. Звуки бессмысленно пытаться уловить через кожу, учитывая, что он был вживлён в район щиколотки.

— Как вы считаете, она могла знать о нём?

— Скорее нет, чем да. Почувствовать этот механизм трудно, он же не шишкой выпирает на поверхность, а специально располагается в углублении. Чтобы его установить достаточно получаса. Подсыпать снотворное, укол местной анестезии, и всё — слежка в действии.

— Подумать только, если бы она себя не подожгла… — Чонгук покачал головой, взлохматив рукой волосы. — Мы могли бы привести её в Тигриный лог, и Дракон — а это его рук дело, сомнений нет, — узнал бы, где наша святая святых, великий Будда уберёг…

— Это чистое везение, ты прав. Он знал, что ведьма нужна всем его врагам, и кто её ни поймай, вы или Дзи-си — он бы проследил, кто где прячется. Хитрый ход, но мог ли он подумать, что бедная девочка решится на самосожжение?

— Выходит, досюда он всё-таки её путь проследил. Поэтому, конечно, как только что-то случилось с датчиком, он наверняка послал сюда драконов, или они ошивались где-то поблизости. Чёрт! — Чонгук поднялся, вперив руки в бока и пройдясь по кабинету. — Если его люди видели, кто так быстро начал за ней гоняться, то он смекнёт, кому слил информацию Биай…

— Это будут проблемы Биая, я так понимаю?

— Разумеется. Он человек Джиёна, и его просто пустят на корм рыбам за обман босса. — Чонгук задумался о чём-то, уставившись в угол. Доктор Цзы перевёл тему:

— Но Тигриный лог не разоблачён — и это главное. Я хоть и не вступил в ваши ряды в силу своей трусости, но мой брат был золотым, и я, отучившись на медицинском, всегда пытался содействовать вам, мне бы очень не хотелось, чтобы дело, за которое погиб мой брат много лет назад, погибло само.

— Мы делаем всё для этого, господин Цзы. Спасибо вам, что остаётесь добрым другом золотых. — Чонгук пожал ему руку и вышел. Его тянуло сомнение, какой-то немой укор. Он присел вобшарпанном коридоре, под кнопкой кварцевания, недалеко от палаты Элии, достал телефон. Нос чесался от вездесущих паров спирта, хлора, содержащегося в моющих средствах, резко-травяных запахов успокоительных и сердечных капель. Палец стал сам копаться в нём, листать, лазить по приложениям. Было там и созданное Химчаном, подключающее анонимную линию звонка, можно было звонить куда угодно — никто бы не вычислил, откуда поступил звонок.

Чонгук включил линию, выключил, включил. Выключил. Открыл список контактов и убедился, что у него остался номер Ку Чжунэ. Он мог бы позвонить тому и попросить передать Биаю, чтобы был осторожен, чтобы не ехал в Сингапур, если его вызовет Джиён. Чонгук мог бы предупредить о том, что Дракон перестраховался и проверил, для кого просил Биай отпустить внучку пророчицы, ведь он должен был свалить всё на Синьцзян и китайцев, а тут, как оказалось, ни одного китайца поблизости не было, да ещё если увидели и опознали Хоупа — а он лицо засвеченное… Золотой убрал мобильный. Биай — не его проблемы, Биай — редкостная сволочь, и если с ним что-то случится — сам виноват, сам выбрал себе шефа и ремесло. Если бы вопрос стоял о жизни Чжунэ — это было бы другое дело, Чонгук почувствовал, что не мог бы остаться в стороне. Он поднялся и осторожно подошёл к двери, за которую хотелось заглянуть. Как там Элия? Но Тэхён вышел сам, появлением заставив друга сделать вид, что тот просто бродил туда-сюда. Ви достал из кармана пачку сигарет, показывая свои намерения пойти на улицу и покурить.

— Как там наша подопечная? — спросил Чонгук.

— Пришла в себя. Всё нормально.

— Она… злится?

— Мы… — Тэхён подыскал слова, вытягивая сигарету по миллиметру, тонкими движениями кончиков пальцев: — Правильно сделали, что не стали привозить Бобби и пытаться их примирить. Не думаю, что это пошло бы на пользу. Лучше им не встречаться, чтобы не травмировать Эю.

— Но с нами-то она помириться согласна? — насторожился Чонгук. — Её получится уговорить ехать в Лог? Как считаешь?

— Она согласилась, — смущенно, но очень довольно, затаившись в своём счастье, Ви встретился искрящимся взглядом с младшим золотым. — Она поедет с нами.

Узнав о том, что Элия найдена и Тэхён с Чонгуком пока с ней, приглядывают и попытаются уговорить её всё-таки закончить путь на родину, Хосок привёз Чживона в Сеул, решать его дальнейшую участь. Дохи прибыла в столицу днём раньше, её встретили и разместили в «Пятнице», не дав увидеться с Бобби до того, как с ним всё прояснится.

Бывшего наёмника приютила всё та же комната в подвалах лаборатории Ю Ёндже. Время для него снова потянулось безрадостно. Хоуп несколько раз заглянул к нему, чтобы составить компанию и поговорить о перспективах, он напрямую спрашивал Бобби о том, чего тот хочет от жизни дальше? Прославленный некогда Эвр думал, но всё сильнее склонялся к тому, что желает оказаться в одной упряжке с Джей-Хоупом, чем бы тот ни занимался и кем бы ни был.

— Есть не так много людей, на которых я хотел бы равняться, с которыми хотел бы иметь общие дела, работать вместе, — честно признал Чживон. — Это ты, лучший наёмник Утёса — Сандо, и гонщик в золотом шлеме, что сумел перепрыгнуть через проклятый мост. Его имени я не знаю, к сожалению. С моими друзьями мне больше не по пути, поэтому остаётся путь уважения и авторитета. Дракон, увы, уважения у меня не вызывает, в отличие от моего брата, который им восхищается и восторгается. Или лижет жопу, я бы сказал.

Хосок намотал на ус и вышел, продолжая осмыслять и ждать Ёнгука, срочно вылетевшего для важного совещания, намеченного большинством сеульских золотых. Никто не мог единолично принять решение по Эвру, казнить его или миловать, отпускать или принимать. Этот вопрос касался всего братства, и Хосок ждал приезда самых признанных умов их банды. Он и сам был одним из таких, но есть вещи, значащие больше, чем позволяет решать личная ответственность. Хоуп не поехал домой, зная, что ему через несколько часов придётся опять отлучиться, и не собираясь трепать нервы Хане своими приходами и уходами. Он отправил ей сообщение, что прилетел, что с ним всё в порядке, что он будет завтра.

Из-за снегопада в Нью-Йорке рейс задержали на несколько часов, а с ним и Ёнгука. Чживон успел уснуть, проснуться и позавтракать принесённой сытной едой с пышными хлебцами. Хоуп сказал ему, что судьба его ещё не определена и находится в процессе обсуждения. Бобби подозревал, что вариант «убить» никто не отметал, и каждую минуту дверь перед ним может открыться как для свободы, так и для смерти. Его не страшила смерть, но он надеялся, что ему дадут попрощаться с Дохи. Иначе он запаникует.

К моменту прилёта Ёнгука в Сеул успели прилететь и Чонгук с Элией и Ви. Задерживаться под Баосином было небезопасно после обнаружения чипа, о котором спасенной альбиноске говорить не стали. Уже было не до секретности и, заплатив за новые документы на три личности приличные деньги (к счастью, за последний год они завербовали себе в помощники удобного человека в Сычуани, из государственных структур), золотые выправили себе с девушкой билеты. Едва она встала на ноги, как сама была не против сесть на первый же самолёт и покинуть Китай. Ожоги не представляли опасности для жизни, и при них не запрещалось совершать длительные перелёты, хотя они и создавали определённые неудобства. Всё ещё забинтованная и принимающая обезболивающие, Элия отправилась в съёмную квартиру ребят в сопровождении Тэхёна, тогда как Чонгук поспешил на общее собрание.

Чживона ввели в тёмный зал, казавшийся круглым потому, что середину освещал прожектор на потолке, и свет прорисовывал идеальный круг. В центре круга стоял стул, до которого Хосок проводил Бобби, подождав, когда тот сядет, после чего отошёл. Отсветы падали на ближайший ряд стульев, полукругом расставленные за границей яркого луча. Бывший наёмник различил там Ёндже, самого Хоупа, занявшего своё место, Намджуна, сестру которого должен был соблазнить и увести заказчику осенью… Наличие последнего снизило положительные ожидания Бобби от этого судилища, а именно такое создавалось впечатление. Его собирались судить, нелегально, своеобразно, люди с особым пониманием этого мира, но разве он, наёмник, и мог ожидать честного и легального суда? Он же сам вне закона и никогда законы не соблюдал, он жил тайной жизнью, всегда в тени, там, в той сфере, о которой не подозревает большинство людей, что она вообще существует.

— Что ж, — поднялся и вышел на свет неизвестный Чживону мужчина во всём чёрном. Хоть и было темно, но можно было различить, что все присутствующие в чёрных кожаных штанах. И присутствуют только мужчины. Этому Бобби был даже рад, после приключений в Шаньси. Женщины иногда куда более хитроумны и жестоки. — Видимо, как старший из присутствующих, я должен начать? Тогда озвучу очевидное, — он повернулся к Чживону, — вам, юноша, тоже, скорее всего очевидное, но всё-таки. — Незнакомец обернулся к невидимой в полутьме публике. Атмосфера выдавала, что они все ещё находятся под землёй, слишком плотное отсутствие воздуха, сквозняков, и ни щепотки солнца. — Этот молодой человек, не так давно вольный брат, наёмник по кличе Эвр, специализирующийся на совращении и похищении девушек и женщин, а так же насилии и убийствах, принуждениях, разбойных нападениях, драках и гонках за деньги, по нынешнему паспорту Ким Чживон, изъявил желание вступить в наши ряды, даже не зная, что мы собой представляем. Я воин, а не философ, поэтому не стану рассуждать о слабых и сильных сторонах принятия Чживона к нам, я хочу выслушать мнения всех, и сделать вывод. — Мужчина сел по центру первого ряда. Из-за его спины, со второго ряда, вышел мужчина моложе, с таким выражением лица, будто на весь зал воняло падалью, но это презрение, судя по всему, обращалось к Чживону.

— Мастер Хан, я хотел бы последовать вашему примеру, — язвительным голосом сказал смуглый тип с поджатыми губами, — хорошо послушать всех, а потом решать, имея аргументацию, но у меня нет вашего возрастного превосходства, поэтому я скажу коротко: я всю свою жизнь убиваю таких, как Ким Чживон, и изменять привычки не намереваюсь.

— Поддерживаю, Эн! — не выдержал Намджун, поёрзав на стуле. — Это насквозь гнилой человек, он чуть не погубил мою сестру! Я вообще не понимаю, о чём тут говорить?! Если у кого-то не поднимается рука на этого пса, так я не настолько немощен, могу и сам его пристрелить!

— Рэпмон, — остудил его легким и задорным голосом Хоуп, будто услышал анекдот, а не приговор, призыв к убийству, — соскучился по пальбе? Давай в тир сходим?

— Хоуп, мне ни черта не до шуток.

— Вот именно, мы тут решаем серьёзные вещи, поэтому и рубить сгоряча нельзя.

— И что же ты сам думаешь об Эвре? Ты готов его простить и принять?! — нервничал и продолжал злиться Намджун.

— Я ему ебало уже разбивал, может, поэтому на душе такое блаженство и милосердие? — поправил отвороты кожаной куртки Хосок, белоснежно сияя в темноте.

— Так, ты согласен дать ему шанс? — уточнил Ёндже, наклонившись вперед, чтобы видеть Хосока, сидевшего через троих людей от него.

— Как минимум, я не горю желанием от него быстрее избавиться.

— Я согласен дать ему шанс. — На свет выступил Чонгук. На него с удивлением посмотрели многие. Особенно ближайшие друзья, в том числе и Хоуп, считавший, что обида младшего затаилась навечно. Но, видимо, победив со второй попытки, он готов был пересмотреть свои взгляды.

— Как ты можешь?! — взъярился Рэпмон, уставившись на него.

— А ты сам какой стороны придерживаешься? — обратился к Ёндже Хосок.

— Мне безразлично. Что решат все, то я и приму. Если вы решите его убить, а потом попросите откачать и вернуть его к жизни за новой надобностью, я снова сделаю всё, что в моих силах.

— Дело ведь не только в нашем прощении, — послышался очередной голос, ещё не вмешивавшийся. Все подождали, когда его обладатель выйдет под луч света. Бобби, сжавшись и теряя последнюю надежду на благополучный исход, увидел Шугу, чью девушку безуспешно склонял к измене. Шуга выдержал дистанцию со стулом, на котором сидел прошлый соперник. — Мы все исполняем свой долг плечом к плечу, мы уверены в том товарище, что слева от нас, и в том, что справа от нас. Если принять этого человека в наши ряды, то не будет и минуты, чтобы мы не оглядывались, проверяя, на месте ли он? Не предал ли? А кто рискнёт ради него жизнью, как за близкого товарища? Я говорю здесь и сейчас, прямо и честно — я не пошевелю и пальцем, если он будет в опасности, если он будет ранен. Я оставлю его и уйду.

— Именно! — воскликнул Намджун. — Ви, будь он здесь, сказал бы то же самое.

— Заочные голоса мы считать не будем, — хохотнул густой бас безмятежного мужчины возле мастера Хана. — Ты ещё Иисуса с Гаутамой упомяни, они были категорически против насилия. Но тоже не смогли приехать.

— Бля, юрист, прекрати паясничать, ты самый праведный гнев превратишь в напрасную глупость, понабрался на судах, теперь остришь.

— Я согласен с Шугой абсолютно, — вклинился Эн, не переставая морщить нос время от времени. Однако, когда брезгливость с лица сходила, он был красив надменной красотой восточного убийцы голубых кровей. — С кем он пойдёт на дело? Кто его возьмёт с собой? — Эн повернул голову назад. — Джеро, желаешь? Или ты, Атом? Мастер Хан, мы с вами послезавтра отправляемся, прихватим с собой этот груз?

— Думаю, что Лео с Хонбином не были бы против, если возникла бы необходимость, — изрёк мастер Хан.

— А что, я тоже не против, хороший живой щит, пушечное мясо, — процедил Эн.

— Я никогда никем не прикрывался, Эн, — с нажимом осадил его старший, — и не собираюсь впредь. Этот человек раскаивается, и одно лишь признание вины делает ему честь.

— Я предлагаю не тратить время напрасно, и проголосовать, — взял на себя роль разводящего Хосок, встав и выйдя к стулу. Шуга ушёл обратно в темноту, как и все, кто выходил до этого. Зажёгся дополнительный красный свет, не позволяющий особо разглядеть лица, но очерчивающий силуэты. — Поднимите руки, кто за то, чтобы Ким Чживон стал одним из нас? — Хоуп стал считать и удивился тому, что рук поднялось немало. — А теперь поднимите руки те, кто против этого. Само собой, это подразумевает его смерть. Он слишком многое видел и знает, и отпускать его — невозможно.

Руки стали подниматься и, пересчитав несколько раз для верности, Хоуп понял — и все, кто следил за голосами вместе с ним и считал, тоже это подтвердили, — что за то и другое проголосовало равное количество золотых. Последние слова Хана о чести человека, признающего свою неправоту, произвели столь же сильное впечатление, как и напоминание о том, что отказ видеть Бобби своим боевым товарищем означает его казнь. Убивать приходилось всем золотым из присутствующих, но брать на себя вынесение приговора — совсем другое.

Осталось двое, кто не поднял руки — Ёндже и Ёнгук. Взгляды устремились к ним.

— Я уже сказал, что моя научная объективность запрещает мне поддаваться импульсам и вносить в ход фатума свою лепту. Мой детерминизм вам не поколебать, — повторил свою точку зрения химик Ю, откинувшись на спинку стула поудобнее. Оставался только предводитель золотых, Бан Ёнгук. Он поднялся и, кивнув Хосоку, уступившему ораторское место, встал возле Бобби.

— Как и положено адвокату, я сначала задам вопросы, с вашего позволения, — расплылся своей фирменной улыбкой до самых дёсен главарь. — Скажи мне, Чживон, почему ты передумал быть наёмником?

— Я не передумывал. То есть… я прошу простить меня, я не силён в красноречии, и буду объяснять, как смогу.

— Как же ты без красноречия девушек клеил? — раздалось из зала.

— Джеро! — шикнули на кого-то в темноте.

— Я продолжу? — пытаясь сдерживаться, всё же рассердился Бобби, но осознавал, что иного отношения быть не могло.

— Господа, давайте не будем пинать лежачего, лады? — окинул Ёнгук взором своё воинство. — Образуйте тишину, мы ж с вами приличные люди, чего вы, ёб вашу мать? Да, пожалуйста, — вернулся он к Чживону. — Мы слушаем.

— Повторите вопрос, — хмыкнул Чживон.

— Не выёбывайся, продолжай.

— Охренительный суд, — вздохнул парень.

— Каково удилище — таково и судилище, — пожал плечами Ёнгук, поворачиваясь к Хосоку и Ёндже: — Я мечтаю о Квон Джиёне на этом стуле… Ладно, Чживон, ближе к делу, чего тебя озарило-то бросить плохие дела?

— Да не озаряло меня! Меня тяготило давление старейшин Утёса и шаманов. В принципе, когда берёшься за продолжительное дело, на несколько месяцев, то это сносно, пока выполняешь задание, то живёшь привольно, но когда задания исполняются быстро, и ты вечно завязан на возвращение в Тибет, где берёшь новое, отчитываешься, чувствуешь наблюдение за собой… Это не очень приятно, но ничего, жить было можно. Но после аварии… я не мог быть больше наёмником. Меня бы там уничтожили, за то, что стал калекой, за то, что провалил задание, за то, что обманул всех, прикинувшись мёртвым и не оповестив старейшин. Мне не было пути назад.

— А если бы был — ты бы вернулся?

— Сразу — да, но не после, когда прошло время. Когда вы, и господин Ёндже, вернули мне руку — я уже был далёк от желания возвращаться. У меня были и другие желания…

— Напомню, если кто в танке, — приподнялся Хоуп, — у Чживона есть невеста, девушка, с которой они друг друга любят.

— Моё личное обязательно тут обсуждать? — вспыхнул он.

— Если ты хочешь быть одним из нас, то должен понять, что секретов тут не бывает, — сказал Ёнгук. — Тебе не обязательно делиться с нами своими любимыми позами и предпочтениями в интимных причёсках своих любовниц, но, как бы, свои серьёзные отношения ты от нас прятать не можешь, потому что… как бы тебе объяснить, чтоб ты не принял нас за ебанутых сектантов… Мы как бы семья. Братство. Если у кого-то из нас есть женщина — она под нашей общей защитой. Если её тронут, каждый из нас порвёт обидчика. Ты тронул сестру Намджуна, девушку Шуги — тебе навалял Хоуп, оказавшийся ближе всего. Тронул бы сильнее, или Хоуп бы не справился, приехал бы я, посадил на кол и прокрутил, ясно? Как бы для этого мы языки к жопе не лепим и делимся подобными вещами, а не для того, чтоб похвастаться, кто больше палок за ночь кидает.

— Я знаю, кто меньше, — раздалось где-то в зале, — у меня уже месяц секса не было…

По рядам прокатился хохот, и даже Бобби не сдержал улыбки. Ему понравился этот Ёнгук, наглый, мощный — по манерам видно, доступно говорил, крепкими словами, запоминающимися.

— Хорош ржать, — угомонил он присутствующих. — Чживон, что касается твоего отношения к нам… это просто единственная возможность? Ты хватаешься за спасательный круг, или ещё какие-то соображения?

— Ещё какие-то. Если бы мне дали выбор, я бы всё равно предпочёл вас. Хотя, заметьте, до сих пор не знаю, что вы и кто вы. Джей-Хоуп меня давно знает по тренажёрке и школе тхэквондо, я всегда его уважал, и никогда не отказывался от дружбы с таким человеком. Если бы у меня не было заказа, я бы не полез с ним в конфликт. Но я был наёмником, не знаю, в курсе ли вы, что такое не выполнить задание для вольного брата… Я не мог исполнить его просьбу, это был не мой каприз, это был синьцзянский заказ.

— А твои друзья? — лихо переключился Ёнгук.

— А что они?

— Они драконы.

— Это их выбор. Мы с ними никогда ничего не навязывали друг другу. Когда я сорвал заказ, они звали меня в их ряды, но я отказался, меня никогда не устраивали законы Сингапурского короля, я не хочу ни перед кем бегать на цыпочках, не зная, за какой косяк меня зальют в бетонную плиту. На Утёсе всё ясно: побеждаешь — тебя ценят, проигрываешь — тебя сливают. А с Драконом? Хуй его пойми. Он мнительный, как сумасшедшая пенсионерка, ему везде мерещится обман и подвохи, он уберёт ни за что, не объясняя, потому что ты ему надоел или это был какой-то интригующий ход с далёкими последствиями. Кто любит острые ощущения — пусть с ним играется, я пас. Я всегда хотел максимальной свободы, быть хозяином самого себя, а не лакеем. Почему ещё я выбрал вас? Я не увидел, чтобы кто-то из вас пресмыкался перед другим. Я не знаю, как у вас это работает, такая дисциплина и слаженность, и в то же время никто никому не приказывает… Вы круто смотритесь со стороны, ребята, правда.

— Лизнул… — опять кто-то захихикал в зале. Чживон нахмурился, замолчав. Ёнгук осуждающе погрозил пальцем темноте, как отец своему чаду, и обратился ко всем и Чживону:

— Наверное, если заглянуть в историю, подобные случаи можно будет найти, чтобы врага и преступника, покаявшегося, но не ставшего от того надёжным и гарантированным, приняли в нашу братию. Но на моём веку это прецедент, я не могу ни с чем сравнить и узнать, как бывает.

— Это даже на моём веку прецедент, — засмеялся мастер Хан, — это уникальная ситуация, согласен.

— Да уж, и ситуация нелёгкая. — Ёнгук сунул руки в карманы и качнулся с пятки на носок. — Ну, Чживон, а кроме как убивать и девок обманывать — умеешь что-нибудь?

— В смысле? Что нужно уметь?

— Действительно, убивать и трахаться — это исчерпывающе, — прыснул Ёнгук, но быстро угомонился. — Работать приходилось? Образование, я так понимаю, незаконченное?

— Да, меня уже отчислили с последнего курса… Потому что я как бы мёртв. А работать… Выполняя задания, чтобы не светиться и не вызывать подозрений, кем только не приходилось: водителем, грузчиком, барменом…

— Барменом? — ухватился адвокат. — Очень хорошая профессия, мирная. Хорошо мешаешь коктейли?

— Да он настоящий шоумен в этом, — заметил Чонгук, припомнив случай в Китае, хотя видел лишь финал.

— Значит, не только убивать можешь и, как ты сам верно заметил, — продолжил рассуждать Ёнгук, — чтобы не вызывать подозрений, работать нужно самым обычным образом.

Предводитель золотых зашёл за спинку стула, потом ещё дальше, в темноту. Все затаили дыхание, зная, что юмор и улыбка Ёнгука — это не всегда доброе решение. А сейчас именно его решение спасёт или погубит бывшего вольного брата. Бобби ощутил, как вспотела его спина. Он не знал особенностей характера Бан Ёнгука, но в силу опыта мог подозревать, что не все улыбки ведут к союзу и партнёрству.

Юрист вышел из тени и встал между залом и Чживоном.

— Я заметил, что большинство из жаждущих смерти Чживона — местные, сеульские. Видно, он успел намозолить вам глаза и встать поперёк горла, как кость. У нас в Нью-Йорке он пока ещё никого не достал, да и спец-операций, где нужно прикрывать грудью товарища у нас там почти не бывает, так, выскочить из-за мусорного бака и пальнуть в коза ностру. Мы в Нью-Йорке не такие щепетильные. Какая щепетильность, когда там среди нас вообще я? — расплылся Ёнгук и посмотрел на Бобби сверху вниз. — Полетишь со мной в Нью-Йорк. Устроишься барменом, будешь жить, как добросовестный налогоплательщик и горожанин, действовать по моей команде «мафия просыпается». Лебезить передо мной не надо, любить меня тоже не обязываю, но без доверия и уважения у нас с тобой отношения не сложатся, парень. В нашу систему въедешь по ходу, на все вопросы отвечать тебе пока буду вряд ли. Если они есть, конечно.

— Да, Дохи — моя девушка…

— Возьмёшь с собой, ей тоже работу найдём. Вставай, я не намерен торчать в Сеуле долго.

В зале не раздалось ни одного возмущенного голоса. Даже Шуга молча принял вердикт Гука, он был только рад, что Бобби улетит подальше. Намджун был недоволен, но не стал препираться и ссориться, лишь жаловался лично Хоупу, когда они поднимались из подземных лабиринтов, где прошло совещание.

Чживон шёл к лифту между Ёнгуком и Ёндже. Ему ещё не до конца верилось, что его помиловали, что его выпустят из-под заключения, что он поедет в страну, где живут его родители, и будет свободен. Настолько, насколько позволят эти люди, но всё же…

— А… — начал Бобби, но как только на него посмотрели слева и справа, несколько растерялся. — Я могу хотя бы теперь узнать… кто вы? И кем я должен стать? Что я должен буду делать?

— Кем ты должен стать — это одно, кем ты сможешь стать — это другое, — заметил Ёнгук. — А мы… мы, парень, золотые. Слышал когда-нибудь?

— Да ладно? — отвисла челюсть бывшего наёмника. Лифт открылся и ученый с юристом вышли, пока Чживон отходил от шока. — Твою мать… ты серьёзно? — опомнился он и успел выскочить между закрывающихся створок. — Кроме шуток, золотые? Они же… они же не существуют, нет? Вы же… Золотые! Нет, правда, это розыгрыш?

Ёнгук остановился и, достав руку из кармана чёрных кожаных штанов, указал на них.

— Кстати, тебе придётся пройти примерку и обзавестись вот такими. Добро пожаловать в команду, Эвр. Кличку менять не обязательно, но начинку надо. Не заставь меня пожалеть о решении, сделай так, чтобы через некоторое время я обнаружил в тебе цельный слиток высшей пробы, а не позолоченное говно.

— Золотые… — повторил себе под нос Чживон, идя следом за Ёнгуком. У него в детстве была книжка про древних воинов, там был рассказ о герое из славного воинства золотых, которые якобы когда-то существовали. Или были выдумкой, легендой. Тот герой был сильным и смелым, подражая ему, Бобби увлёкся борьбой, а потом вовсе забыл об этих сказках. Но, может быть, подсознание привело его в альтернативу благородному воинству — вольное братство. И вот, перед ним люди, утверждающие, что они — золотые, и он очутился среди них!

Хоуп догнал его, хлопнув по плечу.

— Ну что, Бобби, Гук тебя спас.

— Я понял.

— Готов к подвигам?

— Пока ещё не очень. Вы… действительно каким-то образом спасаете Корею?

— Корею? Нет, мы спасаем мир.

— Как?

— Избавляемся от таких, как ты, как верно заметил Эн.

— И всё?

— А много ли ещё надо? Нет плохих людей — нет плохих событий.

— И как вы определяете, кто плохой? Тот, кто вам не нравится, кто перешёл вам дорогу?

— Нет, мы сами по себе народ не обидчивый. За себя мы не загоняемся. Вот за детей и женщин — другое.

— А если я первый, принятый таким образом, то как золотыми стали остальные?

— Ну… — загадочно протянул Хосок, — золотыми не становятся — золотыми рождаются.

— Значит, у меня не получится? Ваш главный сказал, чтобы я не покрывал говно позолотой, но я же не родился золотым!

— Кто тебе сказал? — просиял Хоуп. — А ты попробуй не лепить на себя позолоту, а отряхнуться от говна. Кто знает, возможно, под ним всегда было что-то другое? — подмигнув новому соратнику, Хосок посерьёзнел: — Мне кажется, что в очень многих есть драгоценное и правильное, но, к сожалению, большинству, чтобы откопать это в себе, надо потерять работу, друзей, руку…Только обездоленные умеют ценить, только потерявшие — плакать.

— Только умершие — жить.

Чживон ухмыльнулся, намекая на себя, но он говорил всерьёз.

— Хорошо, что эта смерть была постановочной. У тебя есть шанс начать всё заново, Бобби. Воспользуйся им.

— Я постараюсь, Хоуп.

И золотые, в увеличившемся на одного человека составе, покинули подземелье, отправляясь каждый по своим делам, по своим домам. Кто-то наконец-то праздновать Новый год, а кто-то отмечать новую жизнь. Золотую жизнь.

ЭПИЛОГ

Если моё одиночное заточение в маяке можно считать жизнью в мужском мире, среди мужчин, то я, наверное, должна была привыкнуть к местам, где обитают одни парни. За последние два года я посетила дом, хозяйкой которого была женщина, один раз — в Шаньси. И всё-таки, войдя в съёмную квартиру золотых с Ви, я ощутила какую-то давно забытую дрожь невинности и незнания, как у школьницы, пришедшей к мальчику однокласснику, чтобы поделать домашнее задание. Я только воображала, что они себя так чувствуют, ведь не имела подобного опыта, в школу я не ходила, а курсы и занятия для получения аттестата не обязывали ни с кем дружить, там все были взрослыми людьми. Если мне кто-то и оказывал помощь, то Мао, с которой мы соседствовали.

В коридоре стояло множество ботинок, кроссовок, кедов, сапог, но вся-вся обувь была мужской, ни одной пары женских туфель или босоножек. На вешалках тоже самое можно было сказать об одежде: куртках, пиджаках, спортивных кофтах на молнии. Никакого зеркала у выхода, а, соответственно, никаких расчёсок, помад, сумочек, духов, шарфиков. На полке, над крючками, лежали два или три одноцветных тёплых шарфа, но это совсем не то, что женские. Те регулярно не имеют никаких функций, носятся не по погоде, меняются часто. Здесь же — необходимость и рационализм. Таково большинство гардеробов парней, наверное. Разувшись, я долго искала подходящий участок для своих ботинок, которые не вписывались в концепцию грубого мужского существования.

Ви прошёл чуть вперёд, поджидая меня у поворота на кухню. В проёме виднелся холодильник, поэтому я догадалась, что за назначение у того помещения. Слева были ванная и туалет, а прямо шли жилые комнаты. Именно оттуда показалось двое молодых людей в чёрной кожаной одежде. Они поздоровались со мной и Тэхёном, ему пожали руку. Тот, что выглядел моложе из-за расслабленной улыбки, заметил насчёт перевязи на ладони Ви:

— Ну ничего себе! Говорил тебе, заведи себе девчонку! Раньше надо было, пока кожу не стесал… — на этих словах он перевёл взгляд на меня. Я в этот момент скинула капюшон, согреваясь в прихожей. Моё лицо стало полностью просматриваемым, а белоснежные волосы выдали во мне альбиноску. — Ох ты ж… — перестал улыбаться этот парень и быстро оглядел меня всю. — Ведьмочка…

Я, разрумянившись от перепада температуры или стеснения, тоже его осмотрела и, когда наши глаза встретились друг на друге, я вздрогнула. Его взгляд!

— Ты! — узнавая, но медленно припоминая, где именно его видела, я стояла, как вкопанная. — Ты… мы не встречались, но ты… твои глаза! — Я поняла, что лицо мне его совсем ни о чем не говорит, а вот взгляд — да, именно его я и видела. И тогда мне вспомнилось, где именно. Испугавшись, я спрятала свои глаза, опустив их. — Ты тот, кто сводит с ума! Ты едва не залез мне в голову тогда… два года назад…

— Да, и если бы я этого не сделал, — вновь расплылся он, подойдя ближе, — ты бы узнала всё о нас, и выболтала Дракону. Здорово, что я тебя припугнул, да? — Высокий, он бросил на меня тень, погрузившую в темноту угол прихожей. Я всё ещё не поднимала глаз, смутно, но помня то ощущение бессилия, когда гипнотизирующие зрачки, вертясь, уволакивали сознание куда-то туда, где оно мне было не подвластно. — Я надеюсь, ты к нам насовсем? Больше сливать плохим дядькам не будешь важные сведения? — От моего неловкого молчания он обернулся к Ви. — Так что?

— Она насовсем, — ответил за меня Тэхён. — Завтра в Лог поедем.

— А-а, — протянул мастер введения в транс, снова возвращая ко мне внимание, — тогда рад познакомиться, я Сольджун.

— Элия, — под нос пробормотала я. Мне руку для пожатия не протянули, я думаю, по многим причинам: потому что с девушками здороваются иначе, потому что у меня ладони тоже забинтованные, что говорит о ранах, и потому что Сольджун, мне показалось, как и я, предпочитал лишний раз не обмениваться флюидами и энергетикой.

— А это Кота, — указал он на своего серьёзного спутника. По имени я предположила, что тот японец, и это подтверждала несколько отличавшаяся от Ви и гипнотизёра внешность. А также последовавшие слова: — Мы уезжаем на пару недель в Токио, — поведали не мне, а моему славному духу, слушающему и кивающему, — Сунён с Джело ждут нас там, Ямашита пытаются устранить всех соперников, надо бы попытаться оставить там хоть какой-то противовес. Мечтать о том, чтобы остановить столь мощный клан, поддерживаемый драконами, не приходится. Но совсем не вмешиваться мы не имеем права, иначе пострадает много людей.

— Жаль, что в Японии у нас пока слишком мало сил, — вздохнул Ви.

— Ничего, со временем прибавится, — оптимистично пообещал Сольджун и, похлопав по спине Коту, который добавил что-то по-японски, потеснил меня от двери, чтобы они смогли выйти. Я отошла, подождав, когда всё стихнет. Мы с Тэхёном остались одни. Он тут же указал пальцем на кухню:

— Есть хочешь?

— Нет, спасибо, я не проголодалась пока. — Я пошла дальше, с любопытством изучая обстановку; ничего особенного не было, но беспорядок свитеров и брюк, ремней и носков, книг и наушников, кружек возле телевизора, наручных часов на тумбочках не создавал отчужденный вид общежития, а как-то мирно и уютно погружал в домашнюю и тёплую обстановку жизни людей, которые были друзьями, редко спорили, вряд ли ссорились, отдавали ради благополучия других всё, что потребуется. Это было ясно по простоте и неприхотливости предметов. Я не увидела ничего навороченного или модного, дорогостоящего и фирменного. Где-то было прибранее и аккуратнее, где-то нет — только это и создавало неравенство среди живущих. Я пересекла зал и остановилась у следующей двери, приготовившись войти.

— Стой! Стой-стой-стой! — встревожился Тэхён и, просочившись между мной и дверью, перекрыл проход.

— Что случилось?

— Там бардак, — выпалил он. И по тому, как быстро это сорвалось с его языка, я поняла, что это ложь.

— Неужели? Только там? — хмыкнула я, оборачиваясь и как бы указывая, что у них по всей квартире было, где пропылесосить или хотя бы сложить вещи в стопки.

— Нет, но… там очень интимный бардак, — кивнул Ви, свидетельствуя самому себе этим подтверждающим кивком, таким значительным, что даже губы поджал, а это с ним случалось редко. — Труселя, ну, знаешь, всякое…

— Тэхён, — положив ладонь ему на плечо, я стала потихоньку его отстранять, — я не знаю, что ты там прячешь, но мне это не нравится. Разве мы не договаривались, что тайн больше не будет? — Я держала на нём свою руку смело. Не знаю, в бинтах было дело или ожогах, но за время перелёта из Китая в Корею, с самой больницы, у меня больше не случилось ни одного видения, чего бы ни приходилось касаться. И хотя я панически боялась, что пророчества вернутся, с каждым днём успокаивалась понемногу.

Подумав над моими словами и вспомнив заверения, которыми мы обменивались, признания и исповеди, Ви понуро отошёл в сторону, кусая нижнюю губу и косясь на меня, в то же время явно не желая встретиться со мной взглядом. Заинтригованная, я открыла дверь и вошла. Прямо передо мной находилась стена с двумя расшторенными окнами. Света это не давало, потому что январьский Сеул уже погрузился в фонарные сумерки, но в целом ещё всё просматривалось. Под каждым окном стояла кровать. Параллельно обеим стояло ещё по одной, возле стен, но чтобы обозреть всё, мне пришлось сделать шаг глубже и оглядеться. Я не успела спросить Ви, на которой кровати из четырёх спит он, потому что застыла в пол-оборота, одновременно найдя его спальное место и поняв, почему он не хотел меня пускать сюда, запоздало вспомнив о том, как выглядит их спальня. Нет, вовсе не в бардаке и беспорядке было дело, хотя он, лёгкий, присутствовал (но не в виде трусов, которыми меня хотел напугать Тэхён). Дело было в том, что вся стена над его кроватью была увешана рисунками в черно-белом цвете. Сделанные карандашом, они выглядели не мрачно, но грустно, очень дождливо-печально, хотя главная героиня всех этих рисунков на многих улыбалась. И этой героиней была я. В процессе рассмотрения изображений, одного за другим, я почувствовала, что мне и самой неловко теперь смотреть на Ви. Да, он сказал, что любит меня, мы выяснили всё, что касалось отношений между нами, но это личное, удивительное, настойчивое признание в его любви, не предназначенное для моих глаз, дополнило всё немного другими красками. Он признался в этом самому себе, не недавно, исходя из количества изрисованных страниц, открыто заявил об этом друзьям, всем тем, кто здесь бывает, хотя не сказал ни слова. Выходит, и Чонгук, и Шуга знают о чувствах Ви? Его любовь только для меня стала новостью, а теперь я вижу подтверждение, что она была не сочиненной случайно, ради очередной лжи.

Тэхён отвернулся на другую половину спальни, сам став озираться так, будто видел комнату впервые. Я заметила его пальцы, щупающие в кармане пачку сигарет. Заволновавшись, он захотел курить. Мне стоило сделать что-то с неловкостью, вызванной моим появлением. Поскольку благодарить, или хвалить, или… я не знаю, что я должна была сказать о десятках портретов себя самой, выполненных так изумительно и красиво? В общем, не умела я принимать такие ситуации, поэтому трусливо и глупо решила пока что уйти от этой темы:

— С кем ты делишь комнату? — Ви обернулся ко мне, словно я оторвала его от интересной экскурсии. Его приподнятые брови как бы говорили «прости, что? Я забыл, что тут кто-то есть кроме меня».

— А… комнату? С Шугой, — он указал на кровать напротив своей. — Он тут спит. Там вон валентиночки и сердечки над изголовьем, это его девушка — Джинни ему оставляет на праздники всякие и даты знаменательные. Ты могла бы с ней познакомиться, если мы задержимся тут…

— Нет, я хочу поскорее увидеть дедушку, — сказала я, искренне не настроенная знакомиться с новыми людьми, терпеть суету большого города. Хочу в какой-нибудь дальний, тихий край, где будут надёжные и знакомые люди, и больше никого.

— Да, конечно, — согласился со мной Тэхён и продолжил: — Вон там Чонгук спит. Мы его дождёмся и с ним в Лог поедем, он тоже хотел. А четвертая кровать у нас кочевая. Чаще всего Чимин с нами обитает, ты его не знаешь ещё. Бывает, что другие: Джеро, Хансоль, Кидо… кого занесёт, короче.

— Понятно… — протянула я, вновь поворачиваясь к рисункам, и одновременно с тем, как моё лицо возвращалось к ним, лицо Тэхёна отвращалось от меня. Я сделала шаг к его кровати, и нутром почувствовала, как усиливается напряжение в моём Духе. Надо уже как-то заговорить об этом! — Ты очень хорошо рисуешь, — заметила я. Не отрывая взора от пола, Тэхён повернул подбородок к плечу, в мою сторону. Профиль прочертился в сумерках, таинственный, мужественный, и вместе с тем наивно-юный. В Ви было что-то такое… много всего одновременно, детскости и зрелости, храбрости и несмелости, прагматизма и романтики, обманчивости и искренности, умудренности и простоты, одиночества и единства с целым миром. Он переливался сотней граней, одна за другой они демонстрировали нового и загадочного Тэхёна, который постоянно оставался самим собой. Он был чудесен. Одна секунда наполняет его лицо и взгляд порочным пламенем, а следующая — невинной безгрешностью.

— Спасибо, но это так… баловство. Я самоучка. — Подойдя к окну, он взялся за ручку, собираясь приоткрыть его: — Ты не против, если я закурю? Подвинься так, чтобы тебе не дуло.

— Ничего страшного, кури, если хочешь. — Я села на его постель, спиной к картинкам. — Для самоучки ты хорош.

— Да ладно, пустое, — отмахнулся он, закуривая и затягиваясь, на морозном воздухе, наполняя его дымом и паром от дыхания. — Пока никого нет дома, курю в спальне! Конечно, Чонгук почувствует запах, но ничего не скажет. При ребятах я тут не курю.

— Кроме тебя ни у кого нет вредной привычки?

— У всех свои вредные привычки, — Ви улыбнулся, — когда нет меня и остальных, Шуга тут с Джинни шалит, Хансоль любит еду таскать по всей квартире, пока никого нет, иначе ругаемся, потому что потом везде крошки.

— Весело у вас, — хихикнула я.

— Это что! В Логе — вот жизнь! Когда увидишь монастырь, сама всё без слов поймёшь.

— А в монастыре ты тоже куришь?

— Нет, — покачал Тэхён головой, и в её наклоне выразилось какое-то непередаваемое почтение, которое он испытывает, едва упоминая место, где его воспитывали. — Там я умудряюсь дня два-три терпеть, вообще без сигарет. Потом, бывает, бегаю за забор. Но на территории — нет, там нельзя. Это же святыня.

— Может… не стоит мне, такой ведьме… ехать туда? — спросила я, запинаясь. На какое-то мгновение я ощутила себя недостойной идеального уголка мира Тэхёна. Сколько я начередила за эти два года! Есть ли мне прощение за то, что я выдавала чужие тайны и обезоруживала не самых плохих людей перед Драконом, раскрывая их планы? Ви спешно потушил сигарету об отлив со стороны улицы, и, положив окурок, подошёл ко мне, опустившись на корточки.

— Не говори ерунды, Эя. Ты фея, разве забыла? Тебя там не хватало давно. Ты нужна там. — Я хотела в это верить, поэтому не стала спорить. Мы снова взялись за руки, это получилось непроизвольно, как взаимная поддержка. Тэхён нежно улыбался, искрясь озорными глазами. — А пока мы в плену у цивилизации, пошли смотреть мультики?

— Мультики? — удивилась я.

— Да, яркие, красивые, добрые мультики! Хочешь? — Для меня было шоком, с каким азартом и энтузиазмом предлагает это Ви, парень, бросившийся на горящую меня, не побоявшийся сгореть, убивающий плохих людей, владеющий боевым искусством.

— Хочу ли я посмотреть мультики? — растерянно пожав плечами, я смущено признала: — Пожалуй, хочу.

— Тогда, вперёд! Нам нужен пирог и кофе, сначала приготовим их, и пойдём к телевизору.

— Я не очень хорошо пеку пироги, честно сказать, и не делала этого уже так долго… — оправдывалась я, плетясь за Тэхёном. Он остановился и посмотрел на меня сверху вниз:

— Вообще-то, я бы тебя к плите и не подпустил. С огнём ты обращаешься не очень-то. — Вспомнив об огне, я на мгновение помрачнела, что вышло само собой. Тэхён тотчас решил, что задел меня. — Извини… это в шутку было…

— Я поняла, — расслабилась я, улыбаясь, как и до этого. — Так, значит, ты ещё и готовить умеешь?

— Лог учит не только дыхательной гимнастике и разбиванию морд.

— Я всё больше люблю его, — засмеялась я. Мы вошли на кухню и, вдвоём перемыв свалку грязной посуды в раковине, оставленную той шеренгой золотых, что тут проводят по одной-две ночи, на самом деле принялись готовить пирог, заодно обсуждая, какой мультик лучше посмотреть. Я их не очень хорошо знала, многие не видела никогда, поэтому Тэхёну приходилось коротко рассказывать начало сюжета, чтобы заинтересовать меня или, наоборот, чтобы я поняла, чего смотреть не хочу. Так отпала «Мулан», потому что в сценарии имелся дракон, потом «Русалочка», потому что она связалась с ведьмой (по этому же принципу отпали многие мультфильмы Хаяо Миядзаки, везде-то там были какие-то колдуньи!), затем выпал «Бэмби», потому что у него убили маму, и мы с Ви оба решили, что не в настроении глядеть такие истории. Жребий пал на «Кунг-фу панду». На полу перед экраном, накрыв ноги пледом, на котором расставили тарелки со всем, что ещё нашлось, помимо свежеиспеченного пирога, нас застал Чонгук, пришедший, когда на улице было уже совсем темно. Он скромно присел рядом с нами, заставив Ви поставить паузу.

— Ужинаете?

— Ага, и развлекаемся, — ответил Ви, но вместе с тем его взгляд, устремлённый на друга, был испытующим. — Ну так и… что там решили?

— Ёнгук заберёт с собой. В Нью-Йорк.

— О чём вы? — вмешалась я, поглядывая туда-сюда, на обоих молодых людей.

— Да так, — вздохнул Чонгук, откидываясь головой к стенке и прикрывая ненадолго глаза, — обычные будни золотых. Запускайте мультик дальше, давайте смотреть.

***

Бёль была смышленым ребёнком, да и вообще в двенадцать лет уже не ходят за незнакомцами, предлагающими конфеты. Поэтому её пришлось на самом деле украсть, а не заманить. Хорошее обращение и увлекательные закулисья «Пятницы» за пару дней успокоили девочку, которой объяснили, что её прячут ради её же безопасности, потому что её старший брат вляпался в неприятности. В это она поверила без труда, потому что знала, что Ханбин — хулиган. Какой именно и как он хулиганит, Бёль не совсем понимала, но то, что он «плохой парень», где «плохой» равнялось «крутому» жило в её сознании безусловно. Всё время пребывания в заточении, она больше волновалась о нём, чем о себе, ждала новостей о брате и возвращения домой. Впрочем, отсутствие надобности ходить в школу было отличным бонусом.

Её вернули на Рождество, за несколько часов до того, как на ужин должен был прилететь их с Биаем отец. Сдерживая свои истинные эмоции, тревоги и ужасное волнение за сестру, чтобы не напугать её, Ханбин обнял Бёль в прихожей, подняв и закружив. Они минут пять не могли отойти друг от друга, улыбаясь, убеждаясь, что видят друг друга, продолжая обниматься. Наконец, Бёль первая, с деловым видом, поправив косички, перехваченные оранжевыми резинками, выдала:

— Хорошо, что с тобой всё в порядке. Ты разобрался с теми, из-за кого меня пришлось прятать?

— Разобрался? — Ханбин почти растерялся, но вовремя сообразил, что сестре выдали какую-то интересную версию происходящего. — Да, со мной всё хорошо, а… тебе сказали, почему тебя спрятали, да?

— Потому что ты во что-то вляпался, — пожала она плечами, гордая от причастности к какому-то «тёмному» делу.

— Да, так вышло, прости. С тобой хорошо обращались, правда? — натужно улыбнулся он.

— Всё было классно, не волнуйся. Несколько красивых девушек со странными именами учили меня играть на каягыме*, я выучила две коротких песенки. Эти девушки — твои бывшие? — Ханбин, не представляя, о ком идёт речь, мог только невнятно покивать, поправив:

— Нет, подруги.

— Мне кажется, они проститутки, — заметила девочка.

— Бёль! — ахнул Биай. — Что за слова? — Сестра потупилась, поняв, что немного забылась. Это же наивный старший брат, он думает, что она хорошая девочка и не знает, что она в школе жуёт жвачку на уроках, а иногда только делает вид, что занимается домашним заданием, в то время как переписывается с подружками в телефоне. И словечки она давно грубые имеет в лексиконе. А как весело было с этими накрашенными дамами! Они разрешали ей покрывать лаком ногти, мерить их туфли, клеить накладные ресницы. Некоторые из них знали в совершенстве иностранные языки, свободно на них говорили. Вот бы тоже научиться! — И вообще, — прощающе ухмыльнулся Ханбин, — ты что, подумала, что проститутки могут быть моими бывшими?

— Ой, с какими ты только не гулял, — закатила глаза Бёль. Брат усердно прятал от неё свою распутную жизнь, но всё же маленькая сестрёнка не стационарный аппарат, который можно задвинуть в сторону от событий. Какими-то урывками, возвращаясь из школы, выглядывая из окна, прибегая пару раз в университет к Ханбину, она всё равно что-то видела и узнавала. Делая вид королевского одолжения, она заявила: — Не бойся, папе я ничего говорить не буду. Он ещё не прилетел?

— Нет, но скоро будет. Иди, переодевайся, и будем готовиться к Рождеству! — Успокоенный, наконец-то сумевший без нервов сделать вдох и выдох, Биай проводил Бёль глазами в её комнату, и пошёл в свою спальню, где застал Хёну, собирающую свои немногочисленные вещи, мелочи, которые оказались тут, пока она временно проживала у него, в качестве поддержки: дезодорант, сменное бельё, кружевную сорочку, бижутерию, выходное платье и колготки. Зубную щётку она вытащила из стаканчика сразу, как только раздался звонок в домофон, рывком метнувшись в ванную. — Ты что делаешь? — нахмурился он.

— Собираюсь домой, — не оборачиваясь, не прекращала она своего занятия. — Сегодня Рождество, семейный праздник.

— Вот именно, сейчас приедет отец и… — Хёна распрямилась, отвлекшись от сумки. Посмотрела сосредоточенно в глаза Ханбину, пытаясь не выпустить из кулака волю.

— И я знаю, что ты не знакомишь его со своими любовницами, не любишь, чтобы он знал что-то о твоей жизни. И я не буду мелькать перед глазами Бёль, чтобы у ребенка не было примера распутной женщины. Я поеду к родителям, если что-то понадобится — звони. — Пока Биай, соображая что-то, вперивал руки в бока, стоя у двери, Хёна закончила сборы и, закинув ремешок на плечо, уже одетая, подошла к нему, звякнув тонкими браслетами, намекая на освобождение пути. Слегка нанеся на лицо косметику, в светло-кремовом джемпере и узких джинсах, она была очень красива. Эффектнее в университете девчонок найти было можно, а вот прекраснее в естественном стиле вряд ли. Не отходивший от двери парень явственно вспомнил, как захотел когда-то покорить её, затащить в постель, и для этого соблазнил, использовав все свои коронные штучки, сработавшие так хорошо, что соблазн держался до сих пор. — Ужин я приготовила, мясо разогреете, если остынет к приезду отца.

Ханбин не сдвинулся ни на миллиметр. Они столкнулись взглядами и давили ими, один на другого. Недовольно раздув ноздри, парень прислонился спиной к двери, захлопнув её. Теперь руки скрестились на груди.

— Распутная женщина, скидывай свою сумку и наряжайся к ужину, праздник, всё-таки.

— Семейный, — напомнила ещё раз Хёна. — Я не хочу униженно себя чувствовать при твоём отце, читать в его взгляде: «Зачем она здесь? Для чего ты её притащил сюда?». — Вздохнув, Ханбин потёр веки, подвигал челюстью, будто перемалывал слова. Они цеплялись за зубы, не желая вырываться, слишком непривычными были, не свойственными ему.

— Я купил подарок, и хотел вручить тебе его сегодня. — Он потянул сумку с плеча Хёны, и после её кроткого сопротивления всё-таки стащил прочь, бросив на кровать. — Это кольцо. Я представлю тебя отцу, как невесту, а не любовницу. — Хёна округлила глаза, руки её безвольно упали. — Пошли знакомиться с Бёль. Уверен, ты ей понравишься.

***

Хосок продолжительное время стоял перед дверью домой, сначала не доставая ключи, а потом достав, и не вставляя в замочную скважину. Он готовился морально к упрёкам Ханы, которые будут вполне заслуженными. Но разве мог он иначе? Понимая бессмысленность предметного задабривания, на этот раз он был без подарков и цветов. Жене не хватало именно его, чем же он заменит своё присутствие? Настроившись, Хоуп нарисовал на лице улыбку, приосанился, и, открыв дверь, перешагнул порог.

В зале горел свет, слышались звуки какого-то фильма. Хосок тихонько дошёл до туда и выглянул из-за угла. Хана сидела на диване, поджав под себя ноги, в халате, причесанная, но бледная, с покрасневшим носом. Вид у неё был блёклый, больной простудой. Молодой человек обеспокоенно поспешил присесть рядом, беря девушку за руки. В одной из них лежал пульт, который пришлось отложить в сторону.

— Хана, милая, с тобой всё хорошо? — Пошмыгав носом, она кивнула, забирая одну ладонь обратно, чтобы протереть влажные глаза. — Ты что, плакала?

— Я смотрю очень грустное кино, — указала она на экран. Хоуп быстро покосился в ту сторону и обнаружил идущего «Гринча, похитителя Рождества». Да, печальнее некуда. Вздохнув, он обнял Хану и прижал к себе, прислонив её голову к своей груди. Словно прорванная плотина, она зарыдала в его пуловер. Погладив её по волосам, Хосок попытался отделаться от мук совести, но ничего не вышло. Он был виноват в её состоянии, это он заставлял её плакать.

— Прости, Хана, серьёзно, прости, я знаю, что должен был быть с тобой на Новый год, но не вышло.

— Что извиняться? — справляясь со слезами, отстранилась она, такая юная, скромная, очень простая. В её лице не было никакого подтекста, никакой злобы, в этом была вся Хана — всё наружу, мысли, эмоции. Не очень разнообразные, но честные и добрые. В ней была обида, в ней родилось непонимание. Она пыталась сдерживать слова, что у неё чаще получалось, но не потому, что у неё был сильный характер, а потому, что она считала себя не умеющей красиво изъясняться. Рядом с ярким и говорливым супругом девушку регулярно сковывало смущение, осознание собственной мелкости, того, что она была избранна на эту роль незаслуженно. Хосок вспоминал, как отучал обращаться к нему на «вы», и осознавал, что часть этой пропасти между ними до сих пор не устранена. И дело не только в том, что Хану пугают его деньги, но и в том, что он не открывается ей полностью, не доверяет своих золотых секретов. — Зачем говорить «прости», — продолжила жена, достав из кармашка халата платок и вытерев лицо, — если продолжаешь поступать так же, как и раньше?

— Хана… — Хоуп замолчал. Что говорить? Она права. Он только и может, что извиняться, но изменить образ жизни он не в состоянии. Подарки не радуют, извинения не работают, исполнить желание жены и быть с нею рядом всегда он не в состоянии. Замкнутый круг, что делать? — Папа звонил?

— Да… да, — уцепилась за отвлеченную беседу и Хана, понимая, что иначе они поругаются. Ей не хотелось этого, ей хотелось успокоиться, что получалось с трудом. — Я сказала, что это наш первый Новый год вместе, мы хотим быть вдвоём, и он не стал настаивать… — к последним словам её голос опять задрожал и она принялась хныкать. Хоуп забрал у неё платок и сам вытер её глаза и щёки.

— Ну, всё, всё. Я вернулся. Теперь мы вместе. Улыбнись, солнышко, пожалуйста.

— Я не могу! — жалобно простонала Хана, однако с удовольствием вернувшись обратно в объятия мужа.

— Понимаю. Я не буду больше произносить пустых извинений, но я знаю, что должен был быть с тобой, милая…

— Дело ведь не в том, что ты должен, — подняла она на него глаза с мокрыми ресницами. — Хотел ли ты быть со мной в эти дни, Хосок?

— Будда, что за вопрос? Само собой, я хотел, — заверил он, но в то же время подумал, что в Китае было здорово. Он был в нескольких метрах от Черити Лавишес, ещё немного — надрал бы ей задницу. Отличная заваруха была на крыше! А чего стоили напряженные часы, проведенные бок о бок с врагом, который теперь стал одним из них! Хоуп не мог сказать, что жизнь золотого — это только долг. Ему это всё нравилось: разъезды, опасность, риск, нападения, драки. Он не мог бы жить без подобных авантюр во имя добра, это делало его судьбу насыщенной и что-то стоящей. Но это не значило, что ему не хотелось быть с Ханой. С тем же удовольствием он бы провёл те дни и с ней, но не порваться же ему? Те дела были важны, они наконец-то спасли Элию, девушку, которая погибла бы без их участия. А дома не было ничего срочного. Он выбрал правильно, он всё сделал правильно. Хоуп прислушался к звукам квартиры. — А твои родители? Они приезжали?

— Нет, — успокоилась Хана, сложив платок и убрав в карман. — Они хотели, но я сказала то же самое, что твоему папе. Иначе мама бы начала говорить плохое о тебе и нашем браке, что я зря вышла замуж, что все богачи — негодяи. А то ещё и позвонила бы твоим родителям. Нам же это было не нужно?

— Конечно, спасибо, что подумала об этом. Так… с кем ты отмечала Новый год? — поинтересовался легкомысленно Хоуп. Хана опустила глаза, промолчав. — Нет, правда, если ты приглашала подруг, я же не имею ничего против.

— Ты же знаешь, из-за того, что я слишком прилежно училась, подруг у меня не завелось. Есть школьные, но они не смогли бы приехать. Намджун звал праздновать с ним, с Юнги и Джинни, их родителями, но я не пошла. — Пронзённый очередным приступом раскаяния, Хосок нахмурил брови.

— Ты была совершенно одна эти дни?

— Да. — Он откинул голову на спинку, закрыв глаза. Да, ему-то в Китае скучать было некогда, а вот Хана тосковала в одиночестве, без кого-либо рядом, не зная, чем и для чего занимается её непутёвый, безрассудный супруг.

— И всё-таки, прости меня, Хана. Я тебя недостоин.

— Не говори так.

— Хана, я хочу, чтобы ты знала: я совершаю хорошие дела, это действительно важно, то, что я делаю. Я распоряжаюсь финансами, достающимися мне от отца, не совсем так, как он думает. Да, у меня есть очень дорогие вещи, для видимости, но на самом деле… большую часть своих средств я трачу на благотворительность. Я помогаю людям. Папа никогда не одобрил бы этого, он считает, что каждый человек должен помогать себе сам, и кормить тех, кто не прокормит себя сам — глупость, поэтому я скрываю от него всё, что делаю. Я помогаю не только деньгами, есть ещё ситуации… — Хоуп запнулся, но вспомнил, что жена не тот человек, от которого скроешь шрамы и ранения, она всегда видела, когда он возвращался из бойни. — Приходится сражаться, Хана, с оружием в руках. Мы спасаем людей. В этот раз мы спасли девушку, чуть моложе тебя. Она бы погибла, если бы мы не вмешались.

Супруга продолжительно промолчала, переваривая. Ей хотелось поддерживать Хосока во всём, быть терпеливой, умной и понимающей, но эмоции и чувства, самые земные, самые женские не могли угаснуть, они хотели чего-то для себя.

— Я пытаюсь понять это, Хосок, — прошептала Хана. — Но из головы не идёт то, что ты предпочитаешь это всё мне.

— Да нет же! Пойми, то ситуации, не требующие отлагательств. Если бы ты была в опасности, я бы никогда не отлучился! Мы помогаем слабым и беззащитным.

— Я слабая и беззащитная, Хосок, — посмотрела она ему в глаза. — Я, правда, хочу смириться с тем, что у тебя есть очень, очень, очень важные дела. Но не получается. Что я могу сделать? Мне обидно, мне плохо, мне кажется, что мама была бы права, если бы сказала, что мы зря поженились… — Сказав это, Хана сама испугалась и, спрятав лицо в ладонях, принялась душить слёзы, вновь попросившиеся на глаза.

Хосок, недовольный самим собой, поднялся и отошёл к окну. Тут уже обычными объятиями не поможешь. Хана усомнилась в том, что их брак способен сделать их счастливыми, а он, как золотой, да и как настоящий мужчина, обязан был сделать счастливой в первую очередь свою женщину, а там уж заниматься хоть убийством злодеев, хоть вычисткой канализации. Так никуда не пойдёт. Да, когда они женились, полгода назад, он не совсем был уверен в том, что любит Хану, он знал, что так надо поступить, потому что обесчестил её, и он знал, что она замечательная, добрая девушка, заслуживающая заботы и хорошего парня, которым он себя без сомнений считал. Он сказал себе, что полюбит её, и было множество моментов, когда он испытывал любовь к ней. Не выдуманную, не постановочную, а искреннюю и горячую. Когда он смотрел на неё с утра, когда она стыдливо готовила завтраки в медовый месяц, когда краснела от его откровенности в постели, когда смеялась от игривых догонялок по квартире. Она стала ему дорогой и обязательной. Хоуп испытывал ревность, едва задумываясь о том, что кто-то другой тронет Хану. Она была его первой и единственной девственницей, и ощущение ответственности шло в ногу с дичайшим чувством собственничества. Хана принадлежала ему, но за эти полгода они редко подолгу были вместе, и именно это не давало им стать родными друг другу, близкими до конца. Между ними оставалась стена, и как её преодолеть Хосок не знал. Раньше он мог бы посоветоваться с Нури, но та вышла замуж и умотала неизвестно куда. «Хватит, я взрослый мужик, я могу и без советов разобраться в собственной личной жизни». Он подошёл к жене, подхватил её на руки, подняв с дивана, чем немало ошарашил. Хана ухватилась за его шею, чтобы не упасть, не понимая, что происходит.

— Когда разговор заходит в тупик, надо решать вопрос радикально, — сообщил Хосок, быстро дойдя до спальни, включив локтем свет и кладя супругу на кровать, забираясь сверху. — Как муж и жена.

— Хосок, — пристыжено запахнула халат на груди поплотнее Хана, — я не знала, что ты сегодня вернёшься…

— И что? — выпрямился он над ней на руках.

— Можно… я в душ сначала схожу? Я не была в душе сегодня.

— Будда, что ещё? Ноги не побрила? — Пренебрежительно цокнув языком, Хоуп сказал: — Мне всё равно на это.

— А мне нет, — поалевшая, Хана уперлась ладонью в него, чтобы он не продолжал. Она до сих пор не научилась обсуждать с мужем тонкостей быта, не умела сказать о каких-то своих нуждах или нормальных природных проявлениях. Признание в том, что хочет помыться — настоящий подвиг для неё, а уж о небритых ногах она бы никогда вслух не произнесла. Слово «месячные» тоже давалось ей трудно перед лицом молодого человека, поэтому Хосок привык сам следить за календарём, чтобы не заставлять жену конфузиться, намекая на обстоятельства. — И вообще, — запыхтела Хана, пытаясь быть суровой, — что у тебя сразу всё через постель решается?

— Ну… словесные конструкции — женский метод, я как-то больше по части практики, — улыбнулся он.

— Не прибедняйся, ты и фразами хорошо жонглируешь.

— Я на все руки мастер, стоит признать, с мужем тебе повезло. — Желая что-то возразить, Хана не устояла перед очарованием своего бесстыжего разгильдяя, и убрала руку, позволив ему опуститься и поцеловать её легко в губы.

— Хосок, мне недостаточно только…

— Секса? — понял её он, и, поцеловав ещё раз, завалился рядом, заняв соседнюю подушку. — Я понимаю, милая. Я не собираюсь никуда больше до конца месяца, у нас будет время на всё.

— Ты так уже говорил, а потом раздавался звонок, и твой и след простыл.

— Не всё зависит от меня. Я говорю правду, что до конца января у меня нет никаких планов, кроме как быть с тобой. — Хана на это только устало вздохнула. — Я не понял, и чего мы ждём? Ты хотела в душ, давай-ка! А потом одевайся, и поедем гулять по Каннаму. Там неимоверно красиво! Снег, огни, витрины в гирляндах. Поднимайся, поднимайся!

— Эй, не сталкивай меня с кровати! — засмеялась она.

— А ты не тяни, всю зиму пропустишь. Ты умеешь кататься на коньках?

— Умею.

— Отлично, поедем кататься на коньках.

— Но мы не ужинали!

— Потом заедем в ресторан.

— Не слишком насыщенная программа на сегодня? — встала Хана, развязывая пояс халата.

— Нам нужно нагнать, дальше будет немного полегче. — Видя, что ему удалось поднять настроение жены, и она стала улыбаться, Хосок почувствовал облегчение. Дотянувшись до её руки, он ещё раз привлёк её к себе и поцеловал в губы уже серьёзнее, горячо и продолжительно. — Ну, признай, мы же не зря поженились?

— Не зря, — забывая о своём пятидневном слёзном запое, шепнула Хана и добавила, прежде чем уйти в ванную: — Я постараюсь быть сильнее, любимый. Я буду сильной, чтобы научиться терпению.

— В ближайшие недели тебе силы потребуются только для одного… да и терпеть придётся разве что меня, — подмигнул Хосок и отпустил жену. Новый год начался с успехов на воинском поприще, следовало развить эти успехи и на другие сферы жизни.

Этой же ночью, побывав во всех интересных местах столицы, намёрзшиеся, накатавшиеся не только на коньках, но и с ледяной горки, Хоуп с Ханой вернулись домой далеко заполночь и занялись любовью. И Хосок убедился, что всё-таки способен сделать свою жену счастливой.

***

Пять лет назад Тэяна посадили в тюрьму, отобрав у него притон под названием «Дыра». Бобби стоял перед тем же зданием и не узнавал его. Клуб «Пятница», роскошный и легальный, не имел ничего общего с нарко-борделем, прячущим подпольное казино, которое курировал его старший брат. Вдоль стены не стояли дешевые шлюхи, тротуар был чист, в переулок не юркали подозрительные типчики, никаких драк и пьяниц. На стоянку заезжают автомобили класса люкс, оттуда выходят олигархи, политики, артисты, банкиры. Кто-то со спутницами, кто-то в поиске таковой.

Тэян успел отмотать три с лишним года, и благодаря связям и заступничеству Джиёна ему скостили срок, выпустили раньше. Теперь он не был независимым криминальным авторитетом, сам стал драконом и работал на Сингапур. Теперь Чживон пришёл сюда не как почётный гость, а как подозрительный новичок, с которым пока никто считаться не собирался. Ёндже и Ёнгук подвезли его, проводили в холл, вручили заботам охраны клуба и уехали, договорившись, что заедут за ним завтра, чтобы улетать в Нью-Йорк. Мог ли Чживон когда-либо думать, что свяжется с предателями собственного брата? И что эти люди на деле окажутся вроде как праведниками, боровшимися с преступниками. Он знал, что теперь директором заведения был Серин, бывший личный телохранитель Тэяна, к которому ушла после суда девушка Тэяна Сэй. Он встретил её возле лифта, с наметившимся животом, свидетельствующим о скором пополнении. Так и чесалось бросить оскорбление, напомнить, кем она была, кого предала, просто обозвать шлюхой — уже бы стало легче, но Бобби сдержался, сжав кулаки. Она наверняка его вспомнила и узнала, но только поздоровалась натянутым кивком. Что дадут склоки и вымещение злости? Утёс богов научил Эвра одному: проигравший всегда виноват сам, и плакаться бессмысленно, а уж тем более винить победителей. Тэян сам испортил свою судьбу, заигрался, полез туда, куда не надо было, не рассчитал силы, много чего ещё, но всё-таки сам. И перед Драконом он теперь пресмыкается сам. Бобби выбрал этот путь, потому что увидел для себя возможность свободно дышать и уважать самого себя.

Представившиеся Суёпом и Эпсилоном золотые в неизменных черных кожаных штанах проводили его до третьего этажа, указав на комнату, где его ожидала Дохи, после чего якобы ушли, но их незримое присутствие неподалёку не могло не ощущаться опытным наёмником. Они ещё долго не будут сводить с него глаз, оценивая каждый поступок, каждое слово, каждый шаг, каждый жест, и это логично. Пока они шли по коридору, им попались две девушки, откровенно одетые, с манящими взглядами. Одна из них бросила Бобби, что он красавчик, но он даже не обернулся. Открыв дверь небольшого, типового гостиничного номера, Чживон увидел своего Хомячка, и забыл обо всех тревогах, что пришлось пережить с момента их последнего расставания.

— Бобби! — радостно крикнула она и, соскочив с кровати, прыгнула ему навстречу. Поймав её, Чживон поцеловал девушку и не отпускал, пока она не начала отбиваться, хихикая ему в губы. — Ну, ладно тебе, рассказывай, что там случилось? Я тут вся как на иголках. Вы спасли ту волшебную Элию?

— Да, они вернули её себе, повезли куда-то в особо секретное укрытие.

— Хорошо, я рада, что с ней всё нормально, хоть я её и не знала, — Дохи села обратно на кровать. Чживон повесил куртку на вешалку и присоединился к студентке, которая, как он, скоро будет отчислена за отсутствие на лекциях, да и вообще в университете. — Ты сам как?

— Рядом с тобой я могу быть только замечательно, ты ещё спрашиваешь?

— Я по поводу твоих отношений с этими ребятами, у них ещё остались к тебе претензии?

— Ну… — Бобби прищурился и, дождавшись, когда Дохи пихнёт его в бок, не выдержав паузы, сказал: — Теперь я могу вполне искренне называть их своими товарищами, потому что вступил в их ряды. Они меня приняли.

— Куда? — удивилась Дохи.

— Я забыл у них спросить, могу ли я тебе рассказывать? — почесал затылок Бобби.

— Эй! — толкнула его снова девушка, требовательно затыкав пальцем в здоровое плечо. — Мне вот это вообще не нравится, мне хватило, что ты оказался бандюганом, куда ты опять свою задницу суёшь для ловли приключений?

— Давай я схожу в бар за шоколадкой? — Дохи замерла.

— Зачем?

— Отвлечь твоё внимание.

— Чживон! — выставила она локти в стороны, упрямо уставившись на молодого человека. — Рассказывай.

— Слушай, ну неужели ты считаешь этих пацанов плохими? Скажи сама, они похожи на преступников?

— Ви — точно нет, хотя он мутный. Может, он наркотиками торгует?

— А Хоуп тебе чем не нравится?

— Хоуп? С Хоупом всё в порядке, он крутой, он тебе жопу тогда за Джинни надрал.

— Ты на чьей стороне вообще? — приподнял бровь Чживон.

— На стороне справедливости, если бы он тебе мозги не отшиб, может, ты бы никогда не понял, как меня любишь? — улыбнулась Дохи, поцеловав его в щёку. — Конечно, я на твоей стороне, дурище, на чьей же ещё?

— Тогда просто расслабься, и доверься мне, ладно? — Девушка вспомнила ночь в Шаньси, когда её схватили какие-то мужчины, куда-то поволокли, она кричала, сопротивлялась и звала на помощь, они пытались раздеть её на глазах у Бобби и той одновременно красивой и страшной женщины, но Бобби спас её. Невероятным усилием он оборвал наручники, рискуя быть пристреленным, он разметал всех и испугал даже ту грозную Черити, которая предпочла прыгнуть в окно, но не связываться с наёмником. Может ли после такого Дохи не довериться ему? Она знала, что он вытащит её отовсюду, он сделает для неё всё, как и она для него.

— Ладно, — сказала она, обняв его. Чживон завалился на спину, утянув её за собой. Они целовались, лёжа поперёк кровати, медленно, неспешно, наконец-то зная, что у них есть завтра, и послезавтра, и теперь можно проникаться друг другом, изучать друг друга, осознавать обоюдную принадлежность и связь.

— Мы с тобой полетим в Нью-Йорк, — вспомнил о важном Бобби. — Ты же не против?

— Вместе же? Тогда не против, — проводя рукой по тёмной водолазке парня, ответила Дохи. — А зачем?

— А чёрт его знает! Подальше от одних неприятностей, поближе к другим.

— А, ну это нормально, — захихикала девушка. Убедившись, что сообщил всё необходимое, бывший наёмник и новый золотой переключился целиком на свою возлюбленную, принявшись всё теснее и смелее обнимать её, забираться под её кофту и хлопковую майку, дотрагиваться пальцами до мягкой и округлой плоти, которая так давно манила его и возбуждала. Он был уже близок к тому моменту, когда перестают думать о происходящем, наслаждаясь и входя в исступление от грядущего удовольствия, но вдруг вспомнил о своей руке и остановился. Резкий ступор не остался не замеченным Дохи. Бобби навис над ней, отведя глаза. — Что такое? — Бобби молча сел, потерев в задумчивости подбородок. Как показать ей искореженную часть тела? А если её стошнит? — Чживон? — позвала его Дохи, выводя из задумчивости. Меж её бровей легла глубокая складка. — Ты не хочешь меня, да? Если ты проникся мной, как человеком, потому что со мной весело, и я такая, ну, офигенная, лучше скажи сейчас, я внешне тебя не привлекаю всё равно, да? — быстро и отважно протараторила девушка, но внутри у неё всё задрожало. Только видимая безмятежность сохранялась, показывая всему этому миру, что ничего страшного не происходит, и она привыкла к подобному. Но в груди сердце сжалось до боли.

— Хомячок, как тебе это только пришло на ум? — Увидев её раскалённые страхом отверженности глаза, Бобби не стал ждать, когда она опять пихнёт его, чтобы продолжал. «Была не была!» — махнул парень на всё и, взявшись за края водолазки, сорвал её с себя через голову, обнажившись по пояс. — Вот чего я не хотел, — повернулся он к ней окаменевшей рукой, — я не хотел, чтобы ты видела это.

Дохи уставилась на грубые и неровные бугры, гибрид крокодильей кожи и морской гальки. Сухие и местами сморщенные участки кожи имели на большей части поверхности телесный цвет, но где-то розовели, как натянутые ожоги, где-то темнели коричневым, как у мертвецов, где-то белели, как от проступившей кости. Сонм изгибов, образованных подпокровными наростами, только издали мог выглядеть рельефной мускулатурой, вблизи это было неприятное зрелище. Теперь страх перекочевал в глаза Бобби, ожидающего, что скажет на это Дохи, как отреагирует?

— Можно… коснуться? — спросила она. Парень кивнул, наблюдая, как ложится её ладошка и осторожно ощупывает руку.

— Отвратно?

— Нет, — покачала головой Дохи. — Тебе не больно? Это не болит?

— Нет, напротив, слабо что-либо чувствует. Ты же видела, даже пуля отскочила. — Девушка не требовала никаких объяснений, но он всё равно сказал: — Другого выхода не было, либо остаться без руки, либо с такой рукой.

— Это не отвратно, — твёрдо изрекла Дохи, подняв взгляд к глазам Бобби. — Мне не противно.

— Честно? — робко, шепотом уточнил он. Растрепавшаяся чёлка, чуть неровный прикус, всегда придававший ему особый шарм и узкие, коварные карие очи создали неповторимый портрет невинного мальчишки в теле мощного воина.

— Если говорить прямо, то мне по-прежнему увидеть и пощупать твой член страшнее, чем всё вот это, — в своём духе отрубила девушка, высказав то, что её реально волновало. Бобби на секунду опешил, потом улыбнулся и, слегка зарумянившись, накрыл ладонь Дохи своей.

— Он выглядит получше руки, отвечаю. — До этого никогда не испытывавший комплексов или стеснения в постели, запросто скидывавший штаны и трахающийся, Чживон почувствовал, как и сам не может вот так взять, и обнажиться при Дохи полностью, смело размахивая тем, чем размахивал полжизни. — А вот руку мне хочется спрятать куда-нибудь.

— А мне не хочется, чтобы ты видел мои складки, предлагаешь выключить свет?

— Что?! — оскорбился Чживон. — Спрятать от меня твои складки? Да я грежу ими много недель подряд, только попробуй погасить свет, Хомячок, я всё равно врублю его обратно.

— Я буду смущаться!

— Придётся как-то это перебарывать, поверить мне на слово, что они великолепны, — Бобби наклонился к её уху и произнёс тихо: — Сексуальнее твоей пухлой попки я точно ничего в жизни не видел.

— Чживон! — пискнула она и, закрыв лицо руками, сгруппировалась в плотный комок. — Всё, ты меня смутил! Я не могу теперь смотреть тебе в глаза.

— Почему?

— Потому что ты сказал про неё.

— Про кого? — вернул громкость голосу Бобби, отодвинувшись. — Про попку?

— Вот опять! Хватит, у меня уже уши от стыда горят!

— Да что в этом такого? Мы же произносим слово «задница».

— Мы его по-другому произносим, с другим смыслом, — Дохи выглянула между пальцев. — А это слово ты произносишь так, как будто я уже без трусов перед тобой сижу.

— Я бы не отказался от этого варианта, правда, мы бы с тобой тогда уже не разговаривали. — Бобби обнял возлюбленную за плечи и прижал к себе всё в той же позе засмущавшейся скульптуры. — Дохи, сладкая моя девочка, не надо передо мной стыдиться, ладно? И уж тем более не стоит стыдиться тебе своей фигуры. Она мне нравится, я хочу её, всю эту мягкую и аппетитную фигурку. Мне не надо плоских животов и упругих, как у геев из качалки, пятых точек, и костлявых ног не надо, и острых коленок с локтями, мне нравятся твои — округлые и приятные, я именно такие хочу. Поэтому, пожалуйста, прими себя такой, какая есть, какую я люблю, договорились?

— Я всё равно боюсь раздеваться, — пробурчала Дохи в ладони.

— Если ты не готова в целом, то я не собираюсь давить на тебя и принуждать непременно переспать сегодня же. Давай выспимся, завтра полетим в Нью-Йорк, там привыкнем друг к другу сильнее, там перейдём к чему-то большему.

— Нет, — девушка плавно опустила руки от лица, — я хочу оставить свою девственность здесь, на родине. Вроде как всё старое и завалявшееся не берут с собой, понимаешь? В Нью-Йорке я хочу быть уже опытной чикой.

— Чикой? Ты где этого набралась?

— Так говорят латиноамериканцы в фильмах, их полно в Нью-Йорке.

— Ох уж эти фильмы! Мне стоит быть осторожнее с мексиканцами? Я уже ревную, — хохотнул Бобби, обводя взором номер. — Знаешь что, эти апартаменты слишком тривиальны для нашей первой ночи. — Эвр поднялся.

— Куда ты?

— Подожди немного, — двинулся он на выход.

— Нет, правда, ты куда?

Накинув куртку, чтобы не светить своей уродливой конечностью, Чживон обернулся перед дверью.

— Ты точно уверена, что хочешь всё этой ночью?

— Я хочу всё с того утра, когда ты поцеловал меня в университете, у всех на виду. И я не вижу смысла больше откладывать, я не испугаюсь, не отступлю.

— Хорошо, — ободрившись принял он к сведению и вышел. Сориентировавшись и сделав несколько шагов, он наткнулся на Эпсилона. Так и думал, что бродить без надзора ему пока не дадут.

— Что-то ищешь? Проводить?

— Я хотел бы поговорить с Серином. Он же тут? — Эпсилон кивнул и указал рукой вперёд. Вскоре они были в строгом кабинете, который тоже ничем не был похож на кабинет Тэяна, когда тот руководил здесь всем. Не стоит туманная завеса от дыма сигарет, не пахнет кисло виски, нет затёртого кожаного дивана. Массивный письменный стол, элегантные кресла для посетителей, серванты с коллекционной выпивкой за спиной Серина. — Можно поговорить с глазу на глаз? — обратился он к нынешнему директору. Серин окинул взглядом Бобби и, отпустив другого золотого, откинулся в своём кресле.

— Я тебя слушаю.

— Я знаю, что всего несколько часов один из вас…

— Это пока ещё не окончательно, — перебил его Серин, — в Нью-Йорке тебе дадут какое-нибудь задание, если справишься, докажешь, что способен быть золотым, то будешь.

— Ладно, речь не об этом. Просто… у меня просьба. Это прозвучит нагло, ведь вы сделали одолжение, помиловав меня, но… я хочу попросить кое о чём. — Серин внимал ему, ритмично выстукивая пальцами дробь по столешнице. — Я имею право попросить?

— Скажи уже, в чём дело.

— Мне не очень легко даётся вежливое обращение к тому, кто предал моего брата, знаешь ли.

— Чем я его предал? — не обидевшись, напротив, даже как-то самодовольно расплывшись, полюбопытствовал Серин. — Пока он был моим боссом я его верно сторожил, выполнял его приказы. Да, спал с Сэй за его спиной, потому что мы полюбили друг друга. Я не считаю себя проштрафившимся перед Тэяном. Да, я помог другим людям присвоить его собственность, но не жалею об этом, потому что уже тогда много лет как был золотым, меня принял в них Джувон, которого Тэян приказал убить, но я этого не знал, пока Тэян не попытался обелить себя, подставив исполнителя, хотя сам был заказчиком.

— Да, брат погорел на Красной Маске, я слышал об этом человеке, он иммигрировал куда-то, чтобы не попасть в тюрьму. — Серин загадочно приоткрыл рот, словно что-то рвалось с языка, но закрыл его, пожав плечами, как бы говоря: «Никаких комментариев». — В общем, забудем о том, что было, раз я начинаю жизнь по-новому. У вас в гостинице есть что-нибудь вроде президентского номера?

— Вип-апартаменты, — кивнул Серин, — для самых богатых клиентов. А что?

— Можешь одолжить на ночь? У меня были деньги, но мои счета заблокированы людьми с Утёса, карты вольных братьев принадлежат им. Но я отработаю, как золотой, или как бармен, которым меня хотят устроить, как вам будет удобнее. Могу в долг у друзей занять…

— Зачем тебе вип-номер? — Бобби оперся кончиками пальцев о столешницу, разглядывая их с усердием, как самое интригующее шоу. Ему не хотелось делиться этим с кем бы то ни было, но ради Дохи он сделает всё.

— У меня там девочка моя… Я хотел бы ей всё красиво преподнести.

— Что-то празднуете? — без ехидства уточнил Серин. Чживон вжал голову в плечи.

— Ты был сегодня на том собрании под землёй?

— Был. — «Он за или против проголосовал?» — подумал Бобби, но не стал спрашивать вслух.

— Было сказано, что обо всём надо рассказывать между своими, хоть и без подробностей. Но если сейчас всё решают подробности… — Бывший наёмник заставил себя посмотреть в глаза Серину. — У нас не было ещё ничего с Дохи, мы первый раз, наконец, оказались вместе. У неё никогда ещё не было… ну, парней.

Золотой директор «Пятницы» с неменяющейся мимикой впитал в себя информацию. Какое-то время он не двигался. Потом вдруг поднял руку и протянул к телефонной трубке, лежавшей на столе.

— Юлл, привет, там не заняли ещё вип-апартаменты? Свободны? Убраны? Тогда к тебе сейчас спустится наш новобранец, Бобби, дай ему ключи. — Серин положил трубку. — Иди вниз, к администраторской стойке. Ключи дадут, до номера проводят.

— Спасибо, — попятился Чживон.

— Не надо чувствовать себя просителем, — сказал ему мужчина. — У нас в золотых челом бить не надо. Если ты сам понимаешь, что делаешь что-то хорошее, то достаточно одного слова — помогут все. Если же ты сочиняешь какую-то херню, то тебе об этом тоже сразу сообщат. И мне неважно, чей ты брат, и что ты делал раньше, если тебя одобрил Гук, то ты, считай, купил индульгенцию.

— Он у вас крутой мужик, да?

— Круче только яйца, — хмыкнул Серин, — его собственные.

— Понял, — улыбнулся Чживон и, вновь почувствовав себя обновленным, очищенным и каким-то приятным самому себе, двинулся на ресепшен, куда его и послали.

Дохи разделась и забралась под льющееся шёлковое покрывало, похожее на гладкую поверхность озера, когда натягивалось. На девушке осталась только хлопковая майка и такие же трусики с изображением пингвинёнка Пороро. Раньше она находила в себе с ним много общего, особенно очки, но после коррекции зрения он остался её кумиром ушедших лет. Стараясь не заработать привычку грызть ногти, Дохи осматривала шикарный номер за шестьсот тысяч вон в сутки. Точной суммы она не знала, но предполагала почти верно. Освещенное боковыми бра пространство пребывало в полумраке, который пока что устраивал девушку, потому что не высвечивал слишком очевидно её широковатого туловища.

Воздух был ароматным и свежим, он приятной прохладой скользил по плечам. Дохи приподняла одеяло и заглянула под него, прицениваясь к своим ногам. «Коротковатые, ляжки слишком толстые, но ниже колена ничего, значительно тоньше. А живот? Это не живот, а пузо, майка его так некрасиво обтягивает! Я как кусок свиного сала… Боже, я урод!» — запаниковала девушка, откинувшись на подушку и накрыв себя с головой. Дыша глубже, Дохи напоминала себе, что Чживону это всё нравится, и он выбрал именно её, потому что именно у неё есть все эти пухлые складки и запасы жира на голодный год. Потом она начала жалеть, что сделала эпиляцию одолженными у куртизанок средствами (за два дня ожидания Чживона она уже познакомилась с местными и наладила контакты), потому что гладкие толстые части тела казались ещё некрасивее, потому что были совсем гладкие, как… как какие-то румяные купидоны на европейских полотнах эпохи Возрождения, как чемпионы сумо на ринге. Впрочем, Дохи понятия не имела, бреются ли рикиси** под маваси***. Или с волосами на теле она бы была ещё ужаснее?

Вода за стенкой выключилась, и девушка высунулась до носа из-под одеяла. Прямо из душа, обмотавшись на бёдрах полотенцем, к ней вышел Чживон. На некоторое время она забыла о себе, увидев наполовину нагого молодого человека. Его высокий рост, широкие плечи, крепкая грудь и прорисованные мышцы живота не просто отвлекали от искалеченной руки, а заставляли не замечать её. Закинув мокрые волосы назад, зачесав их двумя пятернями вместо расчёски, Бобби взялся за краешек покрывала.

— К вам можно?

— Только осторожно, — пробубнила Дохи под одеялом, отодвигаясь к самому краю кровати, потом опомнилась, и скинула его с лица, чтобы не мешало говорить. — Ты же знаешь, что делать, да?

— Ты же не собираешься не принимать участия? — просиял шутливо Бобби, отчего его глаза превратились в тонкие прорези лукавства.

— Я могу впасть в ступор.

— С чего это?

— Или состояние аффекта, или анафилактический шок.

— Последнее вроде бывает от аллергии. У тебя на меня наблюдалась аллергия? — Чживон забрался рядом и, облокотившись на подушку, подложил ладонь под голову, чтобы лежать на боку и разговаривать.

— На тебя нет, но я читала где-то, что бывает аллергия на латекс.

— Я умею предохраняться без презервативов, значит, эту вероятность вычеркиваем.

— А чего это без презервативов? У тебя столько женщин было, где справка о здоровье?

— Боже, Хомячок, — засмеявшись, уткнулся на минуту Бобби в подушку и, выровняв дыхание, поднял раскрасневшееся лицо, — после того, как меня прокипятили и пролечили всем, чем только можно, чтобы спасти руку, у меня ещё не было ни одной женщины. Если надо, я позвоню господину Ю, чтобы получить справку, но это займёт время, да и некрасиво будить человека в такой час.

— Ладно, убедил. — Чживон нырнул рукой под покрывало, зацепил Дохи и подтащил к себе, привлекая к ещё влажной груди. — Если я буду ржать, — высунула она указательный палец на поверхность, — это нервное. Я уверена, что-нибудь тупое я обязательно сделаю.

— Ты меня только не смеши, от смеха всё расслабляется и, знаешь, трудно будет сохранять эрекцию при твоих приколах. Я тоже не хочу опозориться перед тобой.

— Может, надо было напиться? — Чживон посмотрел на телефон на прикроватном столике.

— Пожалуй, на сегодня я лимит щедрости уже испытывать не буду, давай обойдёмся без шампанского в номер?

— Давай попробуем.

— Давай попробуем для начала замолчать.

— Это трудно. Если ты начнёшь стягивать с меня одеяло, я по-любому разражусь какой-нибудь речью, чтобы оправдать свою неказистость, или чтобы саму себя отвлечь… — Чживон поцеловал Дохи, чтобы прекратить её бесконечную болтовню, обличающую её нервное состояние. Она задрожала в его руках, но чем увереннее и ненасытнее он применял в поцелуе язык, тем податливее и спокойнее становилась Дохи. Через минуту она сама прильнула к нему, не веря, что с ней это всё происходит на самом деле, что парень, на которого заглядывались все девушки университета, любит её, будет у неё первым. Тот парень, который заставил её поверить в себя, в то, что она не изгой и не отщепенец. Не пытаясь обмануть её, что она красива, он убедил её в том, что она нужна и такая. Бобби осторожно отпустил её губы, удостоверившись, что вновь не польются тирады. Его уста скользнули ниже, по подбородку, по шее, достигли ключиц. Под светлым хлопком проглядывалась пышная грудь, сочная и спелая, как сладчайшие плоды. Поймав взгляд Дохи, впившись в него своим, возбужденным и жадным, Чживон стал спускать лямку майки. Глядящая в его глаза, девушка не смела пошевелиться, чувствуя, как открывается её грудь, как опускаются к ней губы молодого человека. Никогда прежде она ничего такого не испытывала, не могла и предположить, что испытает. — Бобби… — начала было она, осознавая, что её голая грудь находится во владении Чживона, и безумно смущаясь, но он накрыл ей рот ладонью, продолжая целовать тело. Дохи выгнула спину от удовольствия. Её руки поползли по плечам парня, к его мощной спине. Рядом с ним она не чувствовала себя полной, наоборот, маленькой, хрупкой мышкой под крепко сложенным, здоровым и гибким котярой, загнавшим её в ловушку. Когда он оказался на ней, девушка и вовсе потерялась. Полотенце с его бёдер куда-то исчезло, их прикрывало сверху одеяло, но между нею с Бобби не было ничего, кроме пингвинёнка Пороро. И в беднягу что-то упиралось.

— Я люблю тебя, Дохи, — наклонившись, шепнул Бобби ей в ухо. Она прижалась к нему сильнее, отозвавшись на признание. — Я говорил это многим, чтобы обмануть, но впервые говорю потому, что чувствую это. И…

— И? — поторопила девушка, прижимаясь щекой к щеке, слушая трепет голоса возлюбленного.

— И я бесконечно счастлив, что я первый. — Стягивая под признания с неё трусики, Бобби откинул их и положил ладонь на освобожденную ягодицу. Кровь забурлила в венах, с такой страстью он никогда не желал никого, ему хотелось трогать, мять и гладить это тело, наслаждаться им, вминать себя в него. — Я хочу тебя, Дохи, безумно хочу, хочу, — сопровождая поцелуями слова, он вновь одолел атаками её губы, хватаясь за её бёдра, стискивая их, плутая руками по сдобным бочкам и круглым грудям. Его длинные ноги развели её коленки в стороны.

— И я тебя люблю, Чживон, — сказала Дохи, отдаваясь окончательно и бесповоротно. Забыв о свете, о том, что их что-то смущало в себе, о лишних складках, об ущербно выглядевшей руке, они подарили себя друг другу не замечая внешних недостатков. Их любовь восполняла всё собственным достоинством настоящего и искреннего чувства, и только красоту они могли увидеть рядом с собой.

***

О Кошачьей тропе меня предупредили, но я всё равно не думала, что подъём окажется таким трудным. Этот путь точно был сделан не для людей или, как минимум, не для слабых, неопытных и трусливых. Может быть, летом, когда сухо и нет льда, я бы поднялась самостоятельно, но по зимнему склону, с наледями, завалами снега и непредсказуемыми скатами на ломающихся, хрустящих корках под сугробами, меня буквально затаскивали наверх Тэхён с Чонгуком. Мне было даже неловко, что я, уроженка гор, выросшая в Тибете, не сумела преодолеть Кошачью тропу, но ребята успокоили, что это даётся зимой не всякому, и даже летом по ней забраться — то ещё испытание. Что ж, хотелось верить, что я не безнадёжна.

Иногда я оглядываласьназад, силясь увидеть крыши храма Хэинса, от которого мы начали пеший маршрут. До храма нас подкинул рейсовый автобус, а вот дальше явно не хватало фуникулёра. Нет, если бы был подъёмник, то на Каясан ездили бы все, кому не вздумается, а меня по-прежнему манило обещание того, что в Тигрином логе тихо, нет суеты, лишних людей, нельзя встретить случайных прохожих.

Белоснежные вершины не обещали никаких обжитых мест. Я не удивлялась, что монастырю удавалось успешно прятаться, ведь догадаться о его наличие на горе никак невозможно. Нет указателей, следов, протоптанных дорожек. В интернете (по дороге сюда мне показал Ви) сказано, что при Хэинса есть монастырь и небольшая буддийская школа, но даже приехав сюда, если кто-нибудь знающий не укажет начало Кошачьей тропы, вряд ли сыщешь путь.

Но много-много времени спустя, по моим ощущениям через целую вечность, мы всё же вскарабкались, оказавшись перед высокой каменной стеной, крепостной, оборонительной, какие строили столетия назад. Башен не было, из-за стены ничего не выглядывало. В ней — глухие дубовые ворота с калиткой. В неё-то Чонгук и постучал. Открылось маленькое зарешеченное окошко, тут же закрылось, и открылась калитка. Ви махнул головой, приглашая меня внутрь. Я вошла следом за Чонгуком, повыше подняв ногу над порожком. Отворивший нам привратник был с закрытым до самых глаз лицом, но эти самые глаза беззастенчиво пробежались по мне, и видно было, что они — глаза, — настроены весьма фривольно.

— Опять девчонка? — сказал он моим спутникам. — Да вы издеваетесь?

— Это Элия, — представил меня Тэхён, но, видимо, моё имя уже в каком-то контексте упоминалось здесь, потому что незнакомец посерьёзнел, и больше не сказал ни слова, лишь поклонившись в знак приветствия. Я была в шапке и куртке с капюшоном, моя альбиносность не виднелась, поэтому даже если слухи обо мне ходили, с первого взгляда было не узнать, что это та самая бесцветная ведьма, которая устроила шторм в Сингапурском проливе и чуть не спалила лучшую воительницу Шаньси. — Настоятель у себя? — уточнил Ви.

— Да, недавно видел его там.

Мы втроём пошли дальше, по вычищенной от снега площадке, но не сделала я и пары шагов, как замерла. Передо мной предстал вид… такой вид, что я ощутила себя на съемках фильма с волшебными декорациями, или сразу в сказке. Вниз шли ярусы, перебои высоты, на которых размещались древние постройки с черепичными кровлями, вздёрнутыми вверх углами крыш. На них кое-где лежал снежок, регулярно счищаемый, судя по всему, чтобы не обвалились под тяжестью аккуратные старинные крыши. Все уснувшие до весны деревья хранили на ветках не стряхнутый белый покров, хрустальный иней прозрачной голубизны, безветрие царило такое, что если бы снег пошёл сейчас, он бы падал медленно-медленно и ровно-ровно. Из звуков можно было услышать только равномерные постуки бамбуковых палок с соответствующими возгласами воинов — где-то шли тренировки. На всей территории дымили четыре трубы. Манящий и ласковый белый дымок поднимался к небу. Всё это соединяли лесенки, обрамлённые где кустарником под шапкой снега, где резными перилами. Золочёная глазурь храма, что отличался от других построек высотой и архитектурой, сияла в окружающей белизне, как золотое кольцо в коробочке. В горе справа, которая продолжала стену естественной преградой проникновению, возносясь ещё круче и выше, шли галереи, имевшие обзор чуть шире, чем отсюда. А в самом низу, за последним ярусом, за храмом, который виднелся, открывался обрыв, резкий, непонятно куда срывающий почву, в какую бездну, на какую глубину? Однако за ним, на горизонте, вдалеке, мерцала тонкая линия какого-то посёлка, где уже зажигали свет в домах, за десятки километров отсюда. Видно ли было оттуда это место? Я сомневалась, потому что сияние огоньков было мельче ночных звёзд. Выдохнув облако пара в воздух, я мечтательно, не отрываясь смотрела, как сквозь него, тающее, проступает этот сиреневый от сумерек, сверкающий нетронутым снегом мир чистоты и покоя.

— Идём? — разбудил меня от любования Ви.

— Да-да, конечно.

Мы подошли к башне, одной из таких, о которых я вспомнила, увидев стену. Хотя не совсем, это просто была постройка, чья высота в два раза превосходила длину. На верхнем этаже, кажется, горел свет, нижний этаж был глухим, за исключением ступенек, что вели наверх. Но когда приблизилась, под ступеньками я заметила закрытую дверь.

— Твой дедушка — настоятель Хенсок, — тихо напомнил мне сзади Ви, морально подталкивая идти дальше. Собравшись с силами, я зашагала по лестнице. Расстёгивая куртку и снимая шапку на ходу, я поднялась, разувшись ещё на первом этаже. В башне было теплее, чем на улице, но всё равно достаточно прохладно. Как не мерзнет здесь достаточно старый человек? Он возник передо мной, сидящий за низким столиком, с книгой и горячим чаем, от которого шёл пар. Я остолбенела, разглядывая неизвестного старика и понимая, что он мой последний родственник. Что я должна была почувствовать? Радость, счастье, привязанность? Я ощутила испуг, потому что не почувствовала ничего, и приняла это за плохой признак, подтверждающий, что все мои чувства отмерли окончательно. Это мой дедушка, а мне не хочется его обнять, припасть к его ногам, поделиться горестями, пожаловаться, расспросить… Впрочем, нет, расспросить его о многом мне бы хотелось. Что ж, одно имеющееся желание даёт надежду на то, что я не совсем равнодушной осталась к событиям жизни.

— Здравствуйте, — тихо поздоровалась я, не решаясь больше ничего делать и говорить.

— Здравствуй, — откладывая книгу, старик начал подниматься, и Чонгук бросился ему помогать, обогнув меня и вмиг очутившись возле настоятеля. Я подумала, что он, должно быть, совсем немощный, но после того, как встал, дедушка вполне бодро подошёл ко мне, вполне зряче меня изучая.

Мы стояли друг напротив друга, никем не прерываемые. Ребята не вмешивались, я и не замечала их, так они затаились.

— На отца больше похожа, — наконец, изрёк настоятель и улыбнулся, тепло, добродушно, располагающе.

— Он тоже был альбинос? — спросила я.

— Нет, но черты у тебя его. Да и он, всё-таки, посветлее был, чем твоя мама.

— Ваша дочь? — зачем-то уточнила я. Нужно же было что-то говорить.

— Да, моя дочь… наша с твоей бабушкой, вечная ей память. — Мы опять замолчали, отдав дань уважения моей покойной бабушке. — Присаживайся, Элия, присаживайся, поешь с дороги, отдохни, ребятки, чашку бы ещё одну чая, а?

— Я принесу! — оживился Тэхён и упылил куда-то.

— Ещё что-нибудь нужно? — поинтересовался Чонгук.

— Да нет, хочешь, посиди с нами? — предложил настоятель Хенсок.

— Нет, вам нужно поговорить, я зайду попозже. Не буду мешать. — Парень поклонился и тоже вышел. Дедушка, кутаясь в плед, указал мне на место рядом с собой. Я скинула с себя куртку, шарф, сложила всё это с шапкой в свободный угол (мебели почти не было, по самым старинным обычаям, жизнь в монастыре проходила на полу, как я успела понять), взяла ещё один плед и накинула себе на плечи, после чего присела возле настоятеля.

— Как добрались? — вежливо начал беседу как будто заново он.

— Хорошо, спасибо, — пытаясь найти удобное положение для рук, кивнула я, — ну, если не считать Кошачьей тропы, она очень крутая, меня ребята почти несли.

— Я бы на ней теперь тоже себе хребет сломал, — заверил старик. Я улыбнулась. — Когда-то прыгал, как горный козлик, но годы берут своё.

— Сколько вам лет?

— Точного своего года рождения я не знаю, я родился после Второй мировой войны, в конце сороковых, сорок девятом, или сорок восьмом, или годом раньше, или чуть позже. Одним словом, семь десятков я уже прошёл.

— А можно нескромный вопрос? — нашло на меня что-то.

— Посмотрим, сумеешь ли ты смутить старика, — посмеялся Хенсок.

— А моя мама была вашим единственным ребенком?

— Могу сказать точно, что да, — всё-таки не смутившись, ответил он, — в этих делах я был внимательным. Тебе бы хотелось иметь большую семью?

— Не знаю, после смерти бабушки мне постоянно не хватало кого-то близкого, наверное, я инстинктивно ищу кого-то и чего-то… — Я прекратила нести всё подряд, что появлялось в голове. — Тэхён стал для меня настоящим братом, он такой замечательный, такой необычный. Я думаю, что могу обрести семью и среди людей, которые по крови мне не родственники.

— Конечно, Элия. Родство душ всегда связывало крепче. Если тебе понравится в Логе, я буду счастлив, если ты останешься тут насовсем. Ты успела увидеть монастырь?

— Нет, мельком, мы сразу пошли к вам.

— Я попрошу Тэхёна показать тебе тут всё. С удовольствием бы сам, но ноги уже не те, и спина, пусть лучше он покажет.

— Ребята мне сказали, что здесь есть друг моего отца?

— Да, наш мастер боевых искусств, Хан, но он пока что уехал на задание… ты ведь уже в курсе всего этого, да?

— Да, о золотых мне рассказали как можно более понятно. А, — любопытство росло во мне в геометрической прогрессии, согреваясь и осваиваясь, я старалась восполнить все пробелы, узнать как можно больше. — Тут же есть ещё девушка?

— Заринэ, — кивнул Хенсок, — её привезли около трёх лет назад, спасли где-то в Пакистане от первобытной казни. Она хорошая, но подружиться с ней трудно, корейский язык ей даётся плохо, и она предпочитает вообще молчать. Лео… — настоятель задумался о чём-то, тщательно подбирая формулировку. — Он лучший золотой воин, и он её… спутник.

— Муж? — предположила я.

— Нет, он не изменяет правилу воина-монаха, они не женаты, но живут вместе. — Хенсок возвёл руки вверх. — Представляю, что ты сейчас подумаешь обо всём этом, буддийский монастырь, поддерживающий блуд.

— Ну, наверное, у каждого есть свои соображения о том, как устраивать жизнь. Если Заринэ спасена и её любят, то не в обряде свадебном же счастье.

— Конечно. Вообще, Лео ответственный человек, он бы женился, но… знаешь, есть теории и легенды, что венчанные души после смерти остаются навсегда вместе. — Хенсок замолчал, вспомнив об остывающем чае и покрутив чашку на столе. — Лео хочет свободную душу… У нас есть легенды о духах тигров, — оживился старик, упомянув об этом, — попроси Тэхёна или кого-нибудь из мальчишек тебе рассказать, очень красивые легенды!

— Они мне что-то рассказывали ещё два года назад, вроде бы. Не помню, я спрошу ещё раз, — пообещала я, и к нам поднялся Ви с горячим чайником. Посмотрев на наши лица, не напряженные, умиротворенные, он улыбнулся, радуясь, что встреча проходит хорошо. Дедушка предложил ему присоединиться к нам, и он не отказался. Мы продолжили болтать, пока не стемнело, и за окном опять не пошёл снег.

***

Чонгук дождался, когда по монастырю перестанут бродить самые поздние ученики, заканчивающие дежурство по кухне или библиотеке, и вернулся к настоятелю Хенсоку. Элии выделили ту комнату на первом этаже его башни, что всегда была закрыта. Желая быть полезной и не сидеть сложа руки, девушка напросилась на выполнение всех обязательств, связанных с бытом дедушки: подавать ему еду, согревать комнату, стирать его одежду. Для этого ей удобно было быть к нему совсем близко, и он с радостью отворил ту дверь, что прежде открывалась крайне редко.

Ступая тихо, чтобы девушка не услышала скрип ступенек и не выглянула, Чонгук поднялся к Хенсоку. Впрочем, он надеялся, что Элия уже спит, вымотанная поездкой. Поскребшись о стенку, заявляя этим о своём приходе, золотой подождал приглашения настоятеля. Тот позвал его, ещё не ложившийся спать, опять сидевший при свечах с книгой.

— Настоятель, — поклонился Чонгук, — могу я снова отнять у вас некоторое время?

— Присаживайся.

— Я… — И тут смелость немного покинула Чонгука. Он не знал, с чего начать. Пока ждал подходящего для диалога случая, столько всего выстроил в голове, столько вопросов подготовил, столько всего вспомнил! А тут пустота. Бродя по Тигриному логу, золотой какими-то новыми глазами разглядывал тропки и лестницы. Ему шёл на ум Сандо, тот, которым он бесконечно восхищался, тот, которому хотел подражать. Воин, который играл роль наёмника, и убил однажды какую-то шаньсийскую воительницу. Какую-то шаньсийскую воительницу! Чонгук помнил, как восхищался при этом Сандо, ведь поймать и обезвредить одну из тех амазонок ужасно трудно. А теперь… той девушкой могла быть его родная сестра! Одна из его сестрёнок, а он с кровожадным упоением какой-то тупой справедливости наслаждался рассказами о её убийстве. Чонгуку было тошно от самого себя.

— Ты хочешь спросить о своей семье? — внезапно спросил Хенсок.

— Как вы догадались?

— Потому что ты вернулся из Китая, потому что ты побывал в Шаньси, — без колебаний смотрел на него старик.

— Я так и думал, что вы знаете. — Чонгук выдержал паузу, после которой спросил с надсадным сожалением, хотя ответ и так знал: — Мой отец золотой, да?

— Да, а мать — шаньсийская дева из боковой ветви клана Ян. — Парень нахмурил брови, стиснув зубы. — Твой отец был лучшим воином, таким, каков теперь Лео. У тебя его способности, его ловкость.

— Глупо спрашивать, знал ли он, куда меня отдаёт… а мама? Мама знала?

— Нет, иначе бы тебя тут не было, — сказал Хенсок. Чонгук подскочил, врожденной выдержкой удержавшись от того, чтобы что-нибудь толкнуть, сломать, разбить.

— Почему он не сказал мне? Почему вы не сказали мне?!

— У него, я думаю, не было возможности. Твоя мать, Хиджин, была плохой воительницей, но лучшей обманщицей и соблазнительницей — извини, что я так о ней, но как сказать иначе?

— Супер, отлично! Я скрещение праведного воина и коварной преступницы! — плюхнулся обратно Чонгук, вспомнил, что под ними может что-то услышать Элия, замолчал и обхватил голову руками.

— Суть не в том, каким путём шли до нас, суть в том, какой путь выберем мы сами.

— Так, вы-то почему мне не сказали ничего, настоятель?

— Зачем? Чтобы породить в твоей голове сомнения? Чтобы ты рассматривал возможность выступить за клан Ян? Или чтобы ты оправдывал их преступления родством с тобой и не боролся с их злом?

— Но мы же не обязаны с ними бороться, правда? — с мольбой посмотрел на Хенсока Чонгук. — Они же никуда не лезут, они сидят в своём этом горном Шаньси и… и там мои сестры, настоятель, а я даже не помню их лиц толком.

— Ты видел своими глазами этих девиц, Чонгук, ты столкнулся с ними, так скажи мне сам, надо ли с ними бороться?

Парень притих, думая о Черити Лавишес, которая убивает за деньги, и ради удовольствия, во имя искусства, о том, как она приказала изнасиловать бедную, ни в чём не виноватую Дохи, чего чудом удалось избежать, о том, как поспособствовала похищению Элии. Шаньсийские женщины всегда сотрудничали с какими-нибудь негодяями, укрывали их у себя, вступали в союз с драконами, переправляли наркотики, оружие, всё, что приносило им деньги за посредничество. Они имели и свои отряды, армию защитниц, но далеко не весь клан Ян состоял из агрессивных и распутных девиц. Чонгук вспомнил Минзи, боевую, смелую, но не показавшуюся ему той, которая способна на бессмысленные преступления и жестокости ради наживы. В клане были обычные девушки, матери, дочери, сёстры.

— Не со всеми, настоятель.

— Вот именно, Чонгук! — одобрил он его вывод. — Не со всеми. С теми, кто заслуживает, и так мы поступаем всюду. Если твои сёстры такие же справедливые и честные создания, как ты, то зачем тебе бороться с ними?

— Но если они соратницы Черити Лавишес, то я должен вырезать собственную семью? — прошипел сквозь зубы парень, гнев полез из него невольно. Гнев не на Хенсока, а на обстоятельства, на судьбу, поставившую его в такое положение.

— Ты можешь попытаться их перевоспитать, — пожал плечами настоятель, — но твой отец не смог перетянуть на нашу сторону твою мать и за тридцать лет, что же ты хочешь от людей, которые могут быть неисправимы?

— Люди меняются, я знаю, — твёрдо, убежденно заявил Чонгук, не готовый отступить от этой точки зрения. — Просто нужно уметь… знать, как к ним подойти, придумать что-то…

— Чонгук, иногда бывают безвыходные ситуации.

— Нет! — Он опять встал, прошелся туда-сюда, но говорил шепотом. — Вы так рассуждаете, потому что вас не сковывают рамки родства, потому что вам не приходилось совершать подобный выбор!

Хенсок пронзительно, долго смотрел на топчущегося золотого. Подождал, когда тот сам успокоится и сядет. Наконец, он сделал это, всякий шум улёгся, и в возникшей тишине можно было почти ощутить падение снежинок за окном.

— Мой мальчик, ты когда-нибудь слышал мою фамилию? — глядя за окно, на серебрящийся снег, задал вопрос старик. Чонгук на минуту задумался.

— Нет, настоятель, никогда.

— Ян. Моя фамилия Ян, мой мальчик, — медленно протянул Хенсок. Он не моргнул, не вздрогнул, а плавно, как небеса роняют снежинки, выпустил из себя эти слова. Золотой опешил, уставившись на настоятеля.

— Вы… из клана Ян?

— Да, я мужчина из клана Ян. Знаешь, что это значит? — Хенсок обернулся к нему. — Что я не имел права быть сильным воином, я должен был исполнять самые грязные и никчёмные дела в Шаньси, быть пушечным мясом, наниматься в шестёрки к чужим группировкам, чтобы добывать информацию и доставлять её правящим женщинам. Перетаскивать через перевалы ящики с ружьями, мучить пленниц, если такие появятся. Гордиться тем, что истинный ханец, потомок великих амазонок. — Чонгук не смел перебивать, пытаясь увериться в том, что настоятель древнего корейского монастыря — китаец, и имя его, конечно же, как у всех золотых, вымышленное, взятое в какой-то период жизни. — Нынешние генеральши — внучки моей старшей сестры. Попробуешь угадать, что с ней случилось?

— Вы её убили? — снизошло озарение на Чонгука.

— Да, — признал беззастенчиво Хенсок. — Я поведаю тебе историю полностью. — Укутавшись поплотнее в плед, старик начал повесть: — Мой отец тоже был золотым, поэтому я ханец лишь наполовину. Он воевал с японцами в Китае пять лет, пытаясь остановить их беспредел, предотвращая, по возможности, ад оккупации. Но и после войны проблем в Китае оставалось немало, пришлось там задержаться… и появился я, — Хенсок ухмыльнулся, — но, пользуясь послевоенной неразберихой, разрухой, он сумел украсть меня, как собирался сделать и твой отец. Но второй раз такой номер не прошёл… Мой отец никогда не скрывал, кто моя мать, я всегда знал, что в Шаньси у меня есть сёстры, кузины, племянницы. Я всегда мечтал побывать там, когда вырасту, стану воином, выйду за стены Тигриного лога. И вот, как только это произошло, когда мне было лет двадцать, мы с друзьями отправились на наше первое дело. Это была вторая половина шестидесятых годов в Китае, разгар Культурной революции, ужасы правления Мао, выпятившиеся в движении хунвейбинов****. Ты слышал о таком?

— Да, я читал, настоятель.

— Они творили такие бесчинства, что нельзя было оставаться в стороне. Они издевались над людьми просто так, устраивали пытки на потеху, оправдываясь верностью Мао, свой трудоголизм в карательных мерах они свято чтили. Это были страшные годы в Китае, Чонгук. Там смешивалось всё: национализм, жадность, зависть, извращенный садизм, присущий некоторым людям, массовый психоз, страх и фанатичное следование политическим идеалам. Наш отряд отправился туда, мы разъезжали по провинциям и спасали, кого могли. Многих ведь замучивали насмерть. Так мы добрались до Шаньси. В провинции жило, и живёт наверное, множество монголов, они часто первыми попадали под руку. Несмотря на то, что Китай многонациональное государство, ханьцам только дай повод показать, кто в доме хозяин. Я услышал об одной особенно усердствующей студентке, она была активной коммунисткой и с её лёгкой руки в день в тюрьмы утаскивали десятки человек. Я узнал имя, это была моя старшая сестра. Она была на хорошем счету у чиновников, ей светила должность в бюрократическом аппарате партии, у неё была безукоризненная репутация, потому что она не покладая рук, ища врагов строя и Великого Кормчего. Проблема шаньсийских женщин всегда была в этом, Чонгук, они плохо борются, но хорошо подстраиваются, а подстраиваются под силу, какой бы она ни была. Амазонки не сопротивлялись хунвейбинам, они яро участвовали и шли лёгким путём, чтобы жить спокойно и благополучно. Они до сих пор такие, заключат договор с кем угодно, лишь бы их не трогали. — Хенсок покачал головой. — Мы с ребятами, даст посмертное блаженство им Будда, ворвались в один из участков, где проходили «допросы». Юные девушки, подростки, молодые парни были привязанными к табуреткам, их били, обливали водой, и на всё это спокойно смотрела моя сестра. В таких случаях размышления отменяются, обычно мы убивали негодяев, освобождали невиновных. Но я пощадил сестру, я захотел объяснить ей, что она не права. Остальных мерзавцев мы прикончили, пленённых отпустили, а вот с сестрой я завёл воспитательную беседу. Она покаялась, плакала, что выхода не было, что иначе в стране не выживешь. Я жалел её, успокаивал, предлагал уехать в Корею, начать другую жизнь, но она сказала, что у неё ребёнок от одного из начальников тюрьмы, что тот её принудил спать с ним, и без ребёнка она никуда не уедет. — У Чонгука ёкнуло сердце. Он словно услышал речь Минзи. Неужели веками эти женщины не меняют методы, и они всё равно работают? — В результате я простился с сестрой, считая, что она больше не ввяжется в такие бесчеловечные вещи. А десять лет спустя, после смерти Мао Цзэдуна, когда я с товарищами снова сновал по Китаю, нас выследили шаньсийские девушки-убийцы. Мир был другим, эпоха сменилась, хунвэйбинов не было, но люди оставались всё теми же… Амазонки убили двух моих друзей. Вместе с оставшимися золотыми мы расправились с воительницами, оставив одну, чтобы объяснила нам, зачем они сделали это? Оказалось, что их послала моя сестра, отомстить мне за то, что я сломал ей карьеру, и после бойни в участке, после которой она единственная осталась жива, она не смогла заслужить доверие партии, не подвинулась к деньгам и власти. — Хенсок перевёл дыхание, откинувшись на стенку. — Я мог бы просто больше никогда не связываться с ней, избегать её, не приезжать в Китай, брать задания в других регионах, но я поехал в Шаньси, нашёл её и убил. Потому что она убила моих братьев, боровшихся за справедливость и добро, за свет и любовь, а она готова была уничтожить всё ради власти, богатства и признания. Я убил её, потому что некоторые люди не меняются, Чонгук.

Парень сидел, обескураженный, понимая, как похожи были их с настоятелем судьбы, но он не мог представить себя проживающим такую же жизнь. Где найти правильные решения, где взять волю поступать, сообразно долгу?

— Я говорю тебе это не для того, чтобы ты мог убить своих сестёр. Я говорю тебе это для того, чтобы ты знал, итоги бывают разные, и каждый сам берёт на себя ту ответственность, которую способен нести. Если у тебя не поднимется рука на родного человека, то никто не поставит тебе это в упрёк. И пусть Будда поможет тому, чтобы нынешние шаньсийские женщины были лучше прежних.

— Спасибо, что были откровенны, — встал Чонгук, поклонившись настоятелю. — Я… обещаю хорошо подумать.

— Иногда стоит прислушаться к сердцу, а не мозгам, — посоветовал Хенсок.

— Если оно заговорит, я учту его мнение, — изобразил попытку улыбки золотой, и вышел, пожелав старику спокойных снов. Ему было пока не так уж много лет, возможно, когда-то он станет более суровым, или чувствительным, но на данный момент Чонгук решил, что ему было бы легче никогда не возвращаться в Китай. Никогда.

ФИНАЛ

Я уже увидела Тигриный лог почти во всех нарядах, кроме осеннего. Прибыв сюда в начале января, я прожила два с лишним месяца в пышных снегах, потом встретила весну, волшебное цветение огромных садов монастыря, затем опадание лепестков, и вот, наступило лето, солнечное, жаркое, зелёное.

Только первую пару недель я обвыкалась, осматриваясь и знакомясь со всеми и всем, а потом пошло, как по маслу. Обитатели Лога, действительно, были как одна большая семья. Уже в феврале я не называла Хенсока никак, кроме «дедушка», и моя душа радовалась появляющейся улыбке на его лице.

К сожалению, я не дождалась возвращения друга моего отца, мастера Хана, потому что он был убит на том задании, в которое отбыл перед моим приездом. Я видела только урну с его прахом, которую привезли бывшие с ним воины. Большинство учеников сильно страдало от его смерти, некоторые плакали. Я, совсем не зная этого человека, почему-то заплакала тоже. Уже в мае в монастырь заглянул красивый юноша, о котором мне сказали, что он сын покойного. Посетив место захоронения отца, он безмолвно простоял там и, не обронив ни единой слезы, вскоре уехал. Мне казалось, что его мучения бьют изнутри настолько сильно, что их можно почувствовать на расстоянии, но то, с каким хладнокровием он держался, покорило меня. Золотые были поистине сильными мужчинами, не только физически, но и закаленные сердцем.

С тех пор, как я сняла бинты с заживших ладоней, я не испытала ни одного видения. Не знаю, что тому причиной, оставшиеся ожоги на коже, или какие-то внутренние изменения? В любом случае, я была довольна от того, что сводящие с ума иллюзии прошлого и будущего прекратились. Я спокойно бралась за поручни, посуду, одежду, грабли, вёдра. Но больше всего мне нравилось браться за ступку, готовить отвары и лечебные супы, чтобы поднимать мальчишек на ноги после каких-нибудь болезней: простуды, расстройства желудка, растяжений и ушибов. Я готовила мази и разные зелья, всё, чему научила меня бабушка, и удавалось достаточно хорошо. В основном я приводила в порядок любого болящего за сутки, и, как утверждали сами адепты, моё касание снимало у них любую боль. Но я думаю, что причина тут уже не в моих способностях, а том, что им тут не хватает женского внимания. При данных обстоятельствах, даже моя необычная, не самая притягательная внешность отходила на задний план.

Кроме меня была ещё Заринэ, но с ней ребята держались намного строже, может, из-за страха перед Лео, а может потому, что Заринэ сама держала себя обособленно. Хотя, вопреки предостережению дедушки, мы с ней неплохо поладили, и забавно смотрелись вместе; она, смуглая, черноволосая, черноглазая и всегда одетая в тёмное, и я, альбиноска с голубыми глазами, носящая белый тобок, чтобы не выделяться из толпы воинов-монахов. Как две шахматные королевы, мы нередко садились с ней на лавочке, неподалёку от столовой, и следили за двумя её сыновьями, Хо и Шером. Оба эти имени переводились, как «тигр», одно с китайского, другое с фарси. Но младшего сама Заринэ называла чаще «Шерхан», повторяя за учениками, которые прозвали так ребёнка в честь персонажа из произведения «Маугли». Так что, не соблюдая старшинства, именно второй был «царь-тигр», а не первый.

Жители Лога сказали, что прежде Заринэ никогда не задерживалась тут, на верхних ярусах, и спешила уйти в их с Лео дом за кладбищем, а с моим появлением немного оживилась и почувствовала себя свободнее. Мне это льстило. Я получала удовольствие каждый раз, когда осознавала свою нужность, свою пригодность, то, что я способна сделать чей-то день добрее, веселее, легче. Как мне тогда и сказал Ви, от своих страданий избавляешься, избавляя от страданий других. И это действительно работало.

Ви. Они с Чонгуком уехали тогда на следующий же день, предварительно прогулявшись со мной по монастырю, показав мне всё. Но если Чонгука с тех пор я видела совсем немного, то Тэхён возвращался каждый месяц на два-три дня, которые почти целиком и полностью проводил со мной. В марте он даже приезжал дважды. Во время его отсутствия я сильно беспокоилась, ведь знала, чем занимаются золотые за стеной. А он был моим духом, и мне постоянно казалось, что если что-то с ним случится, то я немедленно почувствую, увижу, узнаю, услышу. Тэхён был золотой нитью магического клубка, который соединял меня со всем миром. Именно он был мне самым близким, с ним я делилась всем, мы обсуждали любые темы, усаживаясь в моей комнате. О своей любви он больше не говорил и не вспоминал, и в последнее время я стала задумываться, а что же теперь испытывает ко мне Тэхён? Только братские чувства? Я напросилась ему в сёстры, и это помогло мне прийти в себя, избавиться окончательно от налёта той грязи, в которой пробыла два года. А теперь, ожив, мои глаза видели в нём весьма привлекательного парня, и мне стоило усилий продолжать думать о нём всё так же, как о брате.

Шорох над головой сообщил мне, что дедушка уже встал, а это значило, что примерно половина шестого утра. Какой же он у меня ранний! Я открыла глаза и перекатилась на спину. Надо вставать. Вчера допоздна проторчала в библиотеке, обнаружив, что там не только старинные труды, но есть и более-менее современные книжки. Наверняка их приносили золотые, пополняя коллекцию. В шкафах всё было приведено в порядок, искать что-либо было просто, несмотря на то, что всем по очереди занимались адепты, а не какой-то специальный библиотекарь. Я наткнулась на книжицу японского писателя Юкио Мисима, в которой была пьеса «Ханьданьская подушка». Название до того меня заинтересовало, что я проглотила эту короткую пьесу за считанные минуты.

Сначала на меня накатила ностальгия. Помня Ханьдань и то, кого я там встретила, я с осторожностью взялась за чтение. Боясь почувствовать что-то опять, я всё-таки отважно листала страницы и, к концу, убедившись, что роковой красавец Вон не пробудил во мне тоски по себе, я начала осмыслять пьесу. В ней говорилось о волшебной подушке из города Ханьдань, поспав на которой люди теряют смысл жизни, не могут найти себя и едва ли не сходят с ума. И вот, появляется главный герой, готовый рискнуть и поспать на ней. В результате он узнаёт, что подушка дарит в сновидении целую жизнь, которую ты проживаешь в лучшем виде, и, прожив её так, как вряд ли сможешь в реальности, ты просыпаешься с ужасным ощущением бесцельности и растерянности. Мало того, что уже прожил жизнь, устал и всё узнал, так она ещё и была ярче и интереснее, чем та, что предстоит. Однако главный герой выдержал, потому что изначально лёг на подушку разочаровавшимся во всём и сломленным. Эта идея меня глубоко покорила. Сломанного нельзя сломать.

Шарканье шагов над головой продолжалось, и я поднялась. Надев тобок, забрав волосы в пучок, я босиком взбежала по лестнице и, видя завязывающего по всем правилам на себе хакама дедушку, поцеловала его в щёку, подойдя:

— Доброе утро, дедуль, нести завтрак?

— Я сначала схожу к козам, их надо подоить.

— Давай я?

— Если всё будешь делать ты, мне что — помирать? — шутливо возмутился Хенсок.

— Помирать не надо, а отдыхать побольше в твоём возрасте позволительно.

— Рано мне ещё много отдыхать, — упрямо возразил он, и продолжил сборы. — Иди, поспи ещё, если хочешь.

Но мне уже не спалось. Я пошла в столовую, помочь с завтраком дежурному по кухне. Пока я шла туда, солнце ласково осветило меня, пригревая. В листве над головой пели птицы, где-то внизу журчала и плескалась вода — умывались или ополаскивались ученики. Я обожала это время суток, начало нового дня. Ради этого момента я останавливалась где-нибудь повыше на пару минут, и смотрела на солнце, прищурившись. «Найди своё солнце» — сказала мне бабушка. Ну, по крайней мере, я выбралась из темноты.

Отнеся еду дедушке, составив пару с моющим после завтрака посуду адептом, я отправилась на небольшой огородик, где выращивались овощи и целебные травы. Пока дедушка ухаживал за животными, я возилась здесь. Несколько пчёл кружило над цветками, пахло землёй и обещанием мёда от сладкого дурмана некоторых завязей. Я не отгоняла насекомых, терпеливо ждала, когда они улетят. Со стороны центральных лестниц раздался громогласный окрик Заринэ «Шерхан!!!», его мелкий топот и её более удалённые шаги. Ему был год с небольшим, но хлопот он доставлял куда больше, чем Хо, рос сорванцом. По звукам я поняла, что он бегает где-то неподалёку, поднялась и поспешила навстречу, чтобы малыш не упал с какой-нибудь ступеньки и не расшибся. Я увидела его, лезущего в кусты возле курятника.

— Я его поймаю, Заринэ, не волнуйся! — крикнула я, и побежала вытаскивать Шерхана. — Ловлю, ловлю, ловлю!

Мальчишка захихикал и попытался скрыться, но я успела сцапать его, подняв на руки.

— Ты чего заставляешь маму беспокоиться, а? Негодник, придётся тебе со мной провести часок, послушать лекцию о поведении хороших мальчиков, — но его это не заинтересовало. Хорошим он быть сегодня не собирался. Заринэ увидела издалека, что нарушитель пойман, и пошла обратно, с чем-то мокрым в руке, наверное, оторвалась от стирки, запоздало заметив побег беспокойного чада. Недавно она приходила ко мне, чтобы удостовериться в своём подозрении, которое я подтвердила: она ждала третьего ребёнка, в связи с чем перестала гонять на всех скоростях, чем обычно и занималась по главному своему призванию бдительной матери. Я была её старше всего на год, но создавалось ощущение, что между нами миллион лет, при этом перевес в её пользу. С одной стороны, я иногда мнила себя опытной старухой, а с другой, когда видела серьёзность и зрелость Заринэ, записывала себя в детский сад.

Шерхан успел где-то перепачкаться, и я понесла его к чану с водой, чтобы умыть.

— Эя! — услышала я и обернулась. Спускаясь со стороны ворот, ко мне приближался Тэхён.

— Ви! — радостно воскликнула я и, забыв куда шла, пошагала к нему навстречу. Снизу его ноги в кожаных штанах выглядели длиннее обычного. С рюкзаком через плечо, серьгой в ухе и вновь покрашенный в красный цвет, он был инопланетянином, свалившимся с неба. — Какой сюрприз!

— Ну, хотя бы не из дыма, — игриво взглянул он на меня из-под чёлки. — А тебе идёт.

— Что? — не поняла я, и он кивнул на Шера. Я засмеялась. — Ребёнок?

— Ага, очень мило смотритесь.

— Да я несла его умыться…

— Чего тут умывать? — Ви плюнул на пальцы и оттёр щёку ребенка в три секунды. — Больше грязи — крепче здоровье, мы тут всегда так делали. Не балуй будущих золотых бойцов.

— Да я не балую, — смутилась я. Тэхён указал мне на ближайшую лавочку, предлагая присесть, и мы пошли к ней. Он скинул с плеча рюкзак.

— А где Заринэ?

— Стирает, вроде. Она это… — покосившись на Шерхана и решив, что он ничего не поймёт, я сказала: — Снова в положении, так что не успевает везде, я стараюсь уменьшать ей нагрузку.

— Здорово! Лео молодец, — снова ухмыльнулся по-доброму парень. — Я тоже всегда мечтал иметь кучу детей. А ты?

— Я? — растерявшись, что речь пошла обо мне, я не сразу и вспомнила, что думала по этому поводу. — Я не хочу детей.

— Почему? — посерьёзнел Ви.

— Ну… учитывая наши наследственные способности, я боюсь, что рожу кого-то вроде себя. Страшненькую или ненормальную девчонку, или мальчишку, неважно, если они будут обладать даром пророчества, их ждёт трудная судьба. Поэтому… я не рискнула бы, правда. Не хочу.

— Жаль… — многозначительно вздохнул Тэхён.

— Тебе-то чего жаль? — улыбнулась я.

— Да, в самом деле, не страшно, — кивнул Ви, — тут полно воспитанников всегда, к тому же, можно брать из детских домов детей, это же вдвойне хорошо, дарить нормальную семью тем, кто уже рождён, но лишён её.

— Это точно, — согласилась я, покраснев. Мы замолчали. Тэхён сидел совсем рядом, между нами был его рюкзак, а у меня на коленках елозил Шер, и всё равно мне почему-то резко стало неловко. Я ухом и щекой чувствовала, как на меня смотрят вишнёвые глаза.

— Медведьма.

— Что, Дух?

— Мне идут красные волосы?

— Мне нравится, — не глядя больше на него, призналась я.

— Я рад. А мне твои нравятся, белые. — Снова пауза. — Медведьма. — Я уже без слов кивнула, осторожно повернув к нему лицо. — Я не хочу тебя обидеть… и… знаешь, я просто приехал повидаться, убедиться, что всё хорошо.

— Всё хорошо, тут хорошо всё. Да, — заверила я, мелко мотая головой.

— Здорово. Да, я рад. Этому тоже. — Ви похлопал себя по карманам, нащупал сигареты, замер. — Не думал сразу с тобой столкнуться, прости, я растерялся.

— Ты как-то запоздало растерялся, вроде начали нормально, а тут что на тебя нашло?

— Не знаю, ты могла бы привыкнуть, я иногда чудак, даже растеряться вовремя не успел.

— Так, не из-за чего было, — сказала я. — И сейчас не из-за чего.

— Да я просто побоялся тебя обидеть.

— Чем?

— Я… да глупость, знаешь, всякое в голову приходит, но не всё же произносить нужно, да?

— Вряд ли ты плохое подумал. О чём ты подумал? — Мы встретились глазами. Тэхён застыл с чуть приоткрытым ртом, не ясно, собираясь его открыть шире и что-то сказать, или закрыть полностью. — Ви?

— Помнишь… — Он опять застопорился. Я покосилась на Шерхана, вырывающегося из моих рук. Он мешал сосредоточиться, а я очень хотела, чтобы Тэхён договорил то, что собирался. Ну не мог он растеряться ни от чего, кроме как если собрался заговорить о своих чувствах. Он молчит уже полгода! А я с каждым днём всё больше хочу, чтобы он заговорил.

— Помню что?

— Я тебя поцеловал как-то, — протараторил он с бешеной скоростью. Замер, напрягшись.

— Помню, и?

— И… — грудь Тэхёна выдала его участившееся дыхание.

— Ты не обидишь меня, Ви. Этим ты меня не обидишь.

— Ты просила быть тебе братом…

— Я знаю.

— Ты говорила, чтобы я не говорил о любви…

— Я помню.

— Я поэтому…

— Ви, — прервала я его, — я говорила это, да, я была в таком состоянии, но сейчас, благодаря тебе…

— Благодаря мне?

— Да. Сейчас я… — От сараев с козами медленно шёл настоятель и я, подскочив, подбежала к нему, обескуражив покинутого Тэхёна. — Дедушка, присмотри за Шером, пожалуйста, немного, хорошо?

Хенсок взял его на руки, заметил Ви, собрался что-то сказать ему, но я, вернувшись к лавочке, схватила золотого за руку, подняла на ноги и повела наверх. Привратник без вопросов открыл калитку, зная привычку товарища курить, и мы переступили порог монастыря.

— Эя, куда ты? — только выйдя вон, спросил Тэхён, и то потому, что мы остановились. — Решила поднатореть на Кошачьей тропе? Ты по ней с тех пор хоть раз проходила?

— Нет, я не спускалась отсюда больше, — переведя дыхание, я взяла Ви за руку. — Ты говорил, что Лог — очень святое место.

— Так и есть.

— Тогда, если вдруг надо сказать что-то несвятое, говори, теперь можно. — Тэхён прикусил нижнюю губу, оглядевшись. — Всё что хочешь. Сказанное за стеной останется за стеной. — Ви облизнулся и сделал шаг ко мне. Мы и без того стояли близко, но теперь он встал впритык. — Я слушаю, — напомнила я. Тэхён поднял ладони и взял в них моё лицо. Я вздрогнула, но по коже пошли мурашки, выражающие не страх или неприязнь. Его лицо наклонилось к моему. — Ви…

— Слушай вот тут, — опустив правую руку, постучал он пальцем по моей области сердца. Я закрыла глаза и прислушалась. Сердце колотилось, как шальное, но не от резкого подъема вверх. Это было от ладони, лежавшей на моей щеке, и второй, положенной мне на талию. Мои губы ощутили лёгкое дыхание, тепло, а потом касание других губ. В голове закружило, и я робко придержала Тэхёна за плечи, чтобы не упасть. Он сильнее прижал меня к себе, поцеловал смелее. Я едва не задохнулась и, чтобы совладать с собой, первой отстранилась. — Услышала? — тихо спросил Ви.

Улыбнувшись, глядя в самую глубину загадочных глаз моего Духа, я прошептала:

— Услышала. — И мы снова соединились в поцелуе. Любя друг друга, храня друг другу верность, не собираясь расставаться, веря друг другу, и намереваясь превратить жизнь другого в сказку со счастливым концом, сказку о солнце, чей свет любви озарил луну, выкрав её из мрака, сказку о Духе и Медведьме, двух сверхъестественных созданиях, чьё существование друг без друга невозможно.

КОНЕЦ


Примечания:

*каягым — корейский традиционный струнный инструмент

** рикиси — борец профессионального сумо

*** маваси — повязки-пояса, которыми борцы сумо оборачиваются, наподобие трусов

**** Хунвейби́ны — члены созданных в 1966–1967 годах отрядов студенческой и школьной молодёжи в Китае, одни из наиболее активных участников Культурной революции


Оглавление

  • Роковая ночь
  • Хранитель
  • Материальный дух
  • Начало пути
  • Покидая Сычуань
  • Шэньси
  • Хэнань
  • Уйдя из Шаолиня
  • В городе Ханьдань
  • Покидая Ханьдань
  • Хэншуй
  • Свидание
  • Второе свидание
  • Настоящий обманщик
  • Шаньси
  • Расточающая милосердие
  • Обряд
  • Чжулун
  • Способности
  • Вторая часть. Возрождение
  • Подкрадывающееся прошлое
  • Всё-таки драконы
  • Ошибки прошлого
  • Слияние
  • Город — сказка, город — мечта
  • Достопримечательность № 1
  • Достопримечательность № 2
  • Достопримечательность № 3
  • Упущение
  • Сгустившиеся тучи
  • Последние попытки
  • Недодружба
  • Удаляясь, далеко и близко
  • Маяк
  • Отпущенные
  • ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. Возвращение
  • Циндао
  • Опять в Шаньси
  • Минзи
  • Круг жизни
  • Решающий голос
  • ЭПИЛОГ