Жил-был ты... [СИ] [Екатерина Александровна Медведева] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Медведева Екатерина ЖИЛ-БЫЛ ТЫ…

Жил-был ты… Сильный, быстрый, нелюдимый. Когда появлялся в городе, приносил с собой запах костра, речной прохлады, дороги и вольности. Мужчины хмурили брови и вздыхали, тоскуя о недосягаемой свободе. А женщины уводили в дом детей и торопливо чертили в воздухе охранные знаки, потому что видели в твоих зрачках пустоту и страшились ее. Угрюмый длинноволосый бродяга, одинокий и равнодушный к любым проявлениям жизни. Пройти по шаткому мостку над пропастью, вдохнуть свежий аромат кремово-белых кистей чубушника, разорить гнездо пеночки или часами смотреть в огонь, — нет разницы, чем убивать время. Суровыми некрашеными нитками сплеталась судьба, а сердце саднило, стянутое прочными швами свободы. Одиночкой проще, не так ли? Никого не вспоминать днем, не видеть во сне ночью; вечером не произносить заветное имя в молитве, с утра не ждать привета… Можно сказать, тебя и не существовало… По крайней мере, до встречи на перекрестке, у заброшенного колодца под осокорем…

Ты шел вслед за дорогой, не гадая, куда попадешь. Если не стремишься к цели — то неважно, светит солнце в спину или испещряет веснушками щеки, камень или песок шуршат под сапогами, овевает лицо колючий, со снежинками, ветер или сквозистое благоухание розоватых цветков каперса… На поясе в кожаном чехле — нож, за плечами — рюкзак, впереди — неизвестность. Присматривая местечко для отдыха, увидел придорожный колодец. Зеленел по камням сочный мох, валялась на земле снятая крышка, рядом — куртка и поношенные ботинки. Значит, стоило заглянуть внутрь. Дрожали зубчатые листья осокоря, чернела кора, сиротливо трепыхался обрывок веревки, привязанный к стволу. А в пересохшем колодце кто-то сидел. Мальчишка. Он слабо взмахнул рукой, приветствуя твою крепкую веревку. Ты вытянул его, осмотрел. Кости целы, а ушибы заживут. Он жадно пил воду, опустошая твою баклагу, и тут из ворота пыльной рубашки показалась коричневая мордочка, раздался требовательный голодный писк. Сложные версии поступка, — поиски клада, укрытие от разбойников, попытка увидеть днем звезды, — разбились о наивный детский ответ…

— Полез в колодец за виверрой? Зачем?

Зверек смотрел огромными глазами, выпускал и втягивал коготки, принялся мурлыкать, когда мальчик погладил золотисто-бурую шкурку. На спинке и голове подсыхали ранки — следы от когтей и клюва крупной птицы. Филин, что ли, нес и в колодец уронил? Да, маленькой виверре крупно повезло.

— Она плакала, — паренек виновато улыбнулся, и ты почувствовал — с пронзительным, никому не слышным звоном лопнул первый шов на сердце. Мальчик умел вызывать приязнь — так же, как виверра умела плавать или лазать по деревьям. Взлохмаченные светлые волосы и худая шея, обветренные губы и хрупкие пальцы, обнимающие зверька, творили чудеса с твоей душой-одиночкой. Проснулись давно забытые желания — обнять, согреть, накормить. Вдруг понадобился дом, желательно обитаемый и уютный, и чтобы в сундуке хранилась чистая одежда, а на столе, накрытые полотенцем, ждали хлеб и молоко… Умение не выбирают, с ним рождаются. И мальчишка смотрел на тебя робко, понимая — между вами протянулась крепкая багряная нить, пока не имеющая названия. Любовь или дружба, отношения отца и сына или ученика и учителя, — но узелки уже затянулись, и с перекрестка вы ушли вместе…

Паренька звали Вьюнок, а пушистый звереныш остался безымянным. Да и не требовалось его приманивать — виверра неотступно следовала за Вьюнком, терлась о ноги, мурлыкала и приносила задушенных крыс в подарок. В общем, вела себя с хозяином как большая доверчивая кошка, а ко всем прочим относилась настороженно и, наверно, укусила бы протянутую руку. Может, поэтому желания потрогать ее не возникало.

С того вечера вы не разлучались и бродили по земле втроем. Получить хлеб и приют теперь не составляло труда. Одно дело, когда синим звездным вечером в дверь стучал подозрительный одинокий бродяга: такой и ограбить, и убить может. И совсем иначе смотрели люди на двух верных друзей, что путешествуют в кампании ручного зверька и располагают к долгой беседе за кружкой пива. Мужчины больше не сторонились тебя, приятельски хлопали по плечу — если с другом, значит, хороший человек. А Вьюнку достаточно было улыбнуться, чтобы хозяйки заспорили, у кого вы переночуете. Словно манящие чары исходили от полудетской фигурки: люди вдруг делались добродушными и доверчивыми. Даже ты, одиночка по натуре, с ужасом думал о часе разлуки… А час этот неумолимо приближался… Вьюнок рос, из худенького мальчишки превращаясь в стройного, грациозного подростка с кошачьими повадками и неуловимой, манящей улыбкой. На него заглядывались девчонки, а женщины вздыхали и, прикрываясь материнской заботой, норовили приласкать, погладить. Ты опасался появления особы, которая заберет у тебя друга.

И однажды она появилась…

Солнце садилось, лиловое небо оттеняло черный еловый лес, дорога становилась шире и ухоженней.