Болезнь… (Дневники) [Валерий Золотухин] (fb2) читать онлайн

- Болезнь… (Дневники) 1.47 Мб, 369с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Валерий Золотухин

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Валерий Золотухин
Болезнь… (Дневники)

Серия книг народного артиста России Валерия Золотухина Дневники продолжается тетрадями №№ 59, 60, 61. Это период с конца 1993 года до конца 1994 года. Год выдался для актера трудным как в плане профессиональном, так и в бытовом. Огромного напряжения, организаторской работы, творческой активности требовала премьера спектакля «Доктор Живаго» в Москве. В связи с разделением труппы Таганки эта премьера произошла в апреле 1994 года, но не на сцене театра, а в «изгнании», в культурном центре «Меридиан». Успехуспехом, но никакие перегибы бесследно не проходят: Валерий Сергеевич с нервным срывом оказался в больнице. Заканчивая сезон, он из больничной палаты выходил на спектакли и поздно вечером возвращался назад. Больница располагалась по соседству с Донским монастырем. Молитвы в Малом храме, посещение дорогих его сердцу могил дают Золотухину успокоение и силы играть, писать, выздоравливать. Тревожит только состояние «21 км»…

Дневники
Книга 18
Нижний Новгород
ОАО «Нижполиграф»
2012

УДК 882-94 ББК 84(2РосРус)6 380

Фотографии издательству предоставлены автором из личного архива.

На обложке использована картина А.Саврасова

«Грачи прилетели. Пейзаж с церковью». 1894.

Виртуальность Золотухина

Золотухин B.C.

380 Болезнь…: Дневники. Книга 18. – Нижний

Новгород: ОАО «Нижполиграф», 2012. -480 с.

ISBN 5-7628-0388-0

©B.C. Золотухин, 2012

На дворе XXI век. В нашем современном мире слово «дневник» имеет уже другое значение, нежели оно имело еще пятнадцать лет назад. Сегодня в мире «Twitter», «LiveJournal» и прочих онлайн-сервисов для ведения дневников и микроблогов каждый одаренный и не очень человек может заявить о себе, о своих чувствах и своем видении окружающего мира. Кому-то это удается красочнее и эффектнее, и он получает свою долю славы, а кто-то по-прежнему остается неизвестным и никому не нужным. Независимо от того, насколько популярен твой дневник в том или ином блоге или социальной сети, человек чувствует свою сопричастность времени. Дневник есть своеобразное доказательство того факта, что его автор существует на самом деле. Он так же, как и все, ест, пьет, общается, но при этом хотя бы в виртуальном пространстве имеет последствия сделанных им шагов. Его мысли и суждения обретают объем и практически физический вес… для того, кто это прочтет.

Иногда кажется, что мир переполнен информацией. Что-нибудь действительное и значимое может просто утонуть в пучине информационного потока. Порой счастливый случай позволяет людям соприкоснуться с чем-то большим, настоящим, но сколько выдающихся трудов пропадают в безвестности.

В свое время Альберт Эйнштейн познакомил человечество с теорией относительности. И эта относительность сегодня идет рука об руку с современной информацией. Мало какому объекту можно дать однозначную оценку, тем более виртуальному. Многие сферы общественной жизни, которые раньше казались конкретными, приобрели виртуальную природу и относительность: политика, экономика, наука и мир искусства. Сегодня нельзя быть ни в чем уверенным, окружающий мир буквально заставляет сомневаться во всем. Но есть что-то, что бунтует против этого. Это что-то нельзя измерить, потрогать, оценить. Это то, что сопротивляется разуму, и иногда даже берет над ним верх. Это что-то часто роднит людей, часто ссорит, вызывает истерику, радость или боль. Это что-то делает одних богаче остальных… виртуально. И это что-то – человеческая душа. Она вроде бы есть, и ее вроде бы нет. Она как бы «выдумана». Получается, что человеческая душа есть не что иное, как виртуальная материя. И эта виртуальная материя – самое главное золото на всем информационном пространстве.

Для выражения души у человечества есть определенная сфера – искусство. Люди, соприкасаясь с ним, как будто смотрят в зеркало, неважно, каким бы кривым оно не было. Через чужие выдумки человек пытается осмыслить себя. Он обращается к литературе, живописи, музыке, кинематографу… театру.

Театр бывает разным. Большим, малым, академическим, любительским. Есть разные школы театрального искусства разных стран. Театр на Таганке занимает особое место в российской театральной культуре. Таганка сразу пленила зрителей. Живое дыхание дня делало ее не просто популярной, но и актуальной. Честность и открытость отличали этот театр от остальных. Одним из главных принципов Таганки была злободневность. Спектакли, поставленные даже на далекие от современности темы, взывали к сознанию зрителей, будоражили чувства, режиссер и актеры призывали людей на диалог. Диалог о бытии, о времени, о себе.

Театр – своего рода дневник времени. Его нельзя опубликовать в блоге или социальной сети, но он является достоянием общества и его результатом. Девяностые годы, несомненно, особые годы для России. В это время происходили не только кардинальные политические и экономические изменения, но и масштабная духовная трансформация. Перемены не могли обойти стороной и Театр на Таганке. В это время происходят такие далекие от искусства события, как раскол труппы, новый для того времени разговор о правах собственности на театр. Несмотря на это Таганка не утратила своей творческой актуальности, связи со временем. В это время появляются новые постановки, в которых озвучиваются новые вопросы для нового общества.

Социум является действующим персонажем в театре. И сами актеры, занятые в этой постановке, и то, что они говорят и делают, не может вписываться в стандартные рамки. Их мир особый, увиденное вне стен театра они воспринимают по-своему. Их чувственно-эмоциональное восприятие реальности, а также отношение к ней, становится калькой для всего общества.

Ни один театр не может столько показать и рассказать об одной душе, ее поисках и взаимодействии с миром, как личный дневник. Личный дневник как таковой может не являться художественным произведением, однако может нести в себе все то, что предлагает нам искусство.

Можно назвать везением тот факт, что Валерий Сергеевич когда-то, еще будучи студентом ГИТИСa, начал вести дневниковые записи. Тогда он считал это важным для своего личностного и профессионального развития. Впоследствии его дневники стали не только пространством для размышления и самооценки, но и зеркалом окружающей жизни, в котором отражались события Таганки и всего общества в целом.

Дневники Валерия Сергее вича отличаются от остальных на современном информационном пространстве. Для кого-то имеет значение, что в них отражены события, которые уже стали историей – как события общегосударственной и социальной значимости, так и театральные перемены. Для кого-то важна личная жизнь народного артиста. Но, пожалуй, главная уникальность дневников Золотухина в том, что (в отличие от людей, выставляющих свои размышления на всеобщее обозрение) он публикует в них свою душу – главную виртуальную ценность.

Илья Барсков,

политолог

Драмы и комедии частной жизни

тетрадь № 59 3 ноября 1993 – 8 марта 1994

Господи, благослови…

47. Он, услышав, что Иисус пришел из Иудеи в Га-

лилею, пришел к Нему, и просил Его прийти, и исцелить сына его, который был при смерти.

48. Иисус сказал ему: вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес.

49. Царедворец говорит Ему: Господи! приди, пока не умер сын мой.

50. Иисус говорит ему: пойди, сын твой здоров. Он поверил слову, которое сказал Иисус, и пошел…

54. Это второе чудо сотворил Иисус, возвратившись из Иудеи в Галилею.

От Иоанна, гл. 4

41. Не принимаю славы от человеков:

42. Но знаю вас; вы не имеете в себе любви к Богу.

43. Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете

Меня; а если иной придет во имя свое, его примете.

44. Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, аславы, которая от единого Бога, не ищете?

45. Не думайте, что Я буду обвинять вас перед Отцом, есть на вас обвинитель Моисей, на которого вы уповаете.

46. Ибо если бы вы верили Моисею; то поверили бы и Мне; потому что он писал о Мне.

47. Если же его писаниям не верите; как поверите Моим словам?

От Иоанна, гл. 5

3 ноября 1993

Мюнхен. Среда, мой день. Молитва, зарядка, душ, кофе.

Ах, Рената, Рената! Подвела ты меня с тетрадью. Пошел я вчера сам искать свой будущий дневник, да не нашел, а только заблудился. Хорошо, спросить догадался, а так… уверенно торопился в другую совершенно сторону от театра.

Спектаклем мы как бы были довольны, в общем, но Дорли испортила ужин. Она сказала, что свидетели венской премьеры были на спектакле, и они не увидели той неистовости, той отдачи, трепета и жара. Я пробовал защищаться, а вот Шнитке… дескать. Дорли парировала сразу – это было в Гамбурге, а речь идет о Мюнхене. Я опять – площадка… да то, да сё. Дорли опять убедительный довод – но в Дрездене была еще меньше площадка… и тем не менее. Да, но она не была так удалена от зрителя, здесь – кишка и отвратительное бочкообразное звучание динамиков, микрофонов и пр., а в Дрездене – контакт со зрителем полный. С этим доводом она наконец-то согласилась. «Но, уважаемая Дорли, – сказал я, – это не оправдание, мы постараемся учесть замечание и недостатки пространственного нахождения обратить в достоинства». Ещё один аргумент и, может быть, главный – мне необходимо сохранить себя на все 6 спектаклей, не перестараться, не сорваться на первом, от того и пониженность тонуса исполнения. Но этого я не сказал. И вообще, буду ли говорить труппе об этом разговоре – не знаю.

Договорился о выступлении и продаже книг в консульстве. Теперь надо книги выцарапать у Апелиуса с Анщелиной. Выступление – завтра! Кого взять, опять Трофимова или цыгана?

Дело приняло совершенно неожиданный поворот. В поисках молока, общей тетради и ксерокса забрел ' я в консульство. Татьяна Анатольевна снабдила меня канцтоварами на несколько гастролей вперед. Так что, Рената, ваша карта бита и опоздали вы, милая!! Выглядел, конечно, несколько попрошайкой я, но под дурачка, под писателя прошло. И кофе был с мильхом и вафлями, «заодно и пообедаю». Так и по мелкоте и экономлю. Но присмотрел с помощью каких-то случайных русских мужиков маленький пистолет. И хотя вопрос с 11 спектаклем решился не в пользу пистолета, но мужчина должен иметь и уметь пользоваться. Не было денег с собой, а так бы был я уже и вооружен. А в общем, хочется домой. Дел – по горло, забот еще больше. Думаю и всё не решаюсь написать старшему брату Ивану письмо, чтоб взял какие-то заботы по дому отцовскому на себя. Но для этого, конечно, ему надо привезти денег. С другой стороны… ну, привезу я ему денег, и что он с ними сделает? На дом пустит, да на кой ему, с другой стороны, этот дом, тут он весь Сергей Илларионович, – чем меньше говорят, чем меньше треплют фамилию, тем оно лучше, тем оно спокойнее. А вот теперь я лягу спать. Как бы поздно ни ложился я, а к 6 утра уж ни в одном глазу и подымаюсь. Ломаю голову над вводами и ничего понять не могу. Совершенно ясно, что молодежь надо вводить, в том числе и в «Высоцкого».

Как уговорить Беляева сыграть в «Живом» за Лебедева? Отказ мотивирует вводом в «Мастера». Это серьезно, действительно, но…

Если о венской премьере в пользу по сравнению со вчерашним спектаклем говорила только Ирина Сергеевна – мать Андрея Шлиппе, – то тут стоп, у нее ведь в некотором смысле было другое психологическое состояние, чем у просто зрителей – она была соучастником, оформлял ее сын, она волновалась, как и мы… а потом прочитала в рецензии, что оформление – конгениально… то есть тут полный пиздец. И она совсем по-другому смотрит спектакль. И вот ведь что. Надо выяснить у Дорли, кто это ей про венский спектакль шептал. Но опять же, это не снимает нашей ответственности.

4 ноября 1993

Четверг. Молитва, зарядка, душ.

Спектакль был удачный. И говорила Дорли о венской премьере Ирина С. фон Шлиппе, мама Андрея, а это меняет дело. Она – лицо заинтересованное и внутренне не зритель, а сопереживатель… и ей может казаться всё что угодно.

Звонил в Москву. Глаголин сообщил, что сказал конкретно каждый из наших.

Черниченко Юр. - Вы мародёрствуете, Бог вам не простит этого (что-то в этом духе, но очень здорово, резко и по существу).

Демидова - напомнила Губенко историю с Мейерхольдом и Царевым. – Вы никогда не отмоетесь. И пр.

Борис говорит, наши были подготовлены прекрасно, держались спокойно, уверенно и пр. Странное, Борис говорит, произвел впечатление судья: «Я хочу выслушать творческие планы обеих сторон и пр. Я буду думать». О чем он будет думать?! Вот ведь еще Сократ. Ну, может быть, он соблюдает юридическую этику, норму – не выносит в присутствии решение сразу, хотя оно и очевидно, – а будет советоваться, созваниваться и пр. Кстати, там же был и представитель мин. культуры, который опять же повторил точку министра о неделимости Т. на Таганке. Что еще?! И почему не снимается охрана?! Объясните мне, пожалуйста?! Нет объяснения, кроме надежды на реванш в путче.

Тоня опять стала являться ко мне на «Живаго». Сестра моя, сестра моя, скоро, скоро мы встретимся с тобой.

Встал на сцене на колени перед Беляевым, и он согласился сыграть в «Живом» Федора Иван. И слава Богу. Надо сказать, замечательной души он мужик. И девочка его обожает его, ездит с ним, гуляют, ходят на выставки, обсуждают современных поэтов, девчушка-интеллектуалка, мне нравятся такие экземплярчики.

Снова начал беззастенчивое употребление чеснока. Вонища в номере убийственна будет для видов всех микроб. Послушал, как Ванька Катькин кашляет… нет, думаю, надо Сережку будет заставить закаляться и чеснок кушати.

Пойду сейчас книги вызволять, в аптеку интернациональную за стугероном тещиным и себе за иммуностимуляторами. Господи! Спаси и сохрани.

Книги я вызволил, почему-то одной не досчитался. Купил теще стугерон, но пока одну упаковку. Не оказалось второй. Ну да теперь я умею действовать: я есть русский актер – Живаго, – и показываю программку… значок презентую, и, глядишь, отношение другое… всё как у нас.

Расходы меряю на книжки. Одну книжку лишнюю продам, куплю теще лишнюю упаковку стутерона.

Ну что, оставить покупки – дрель, шубу, пистолет, кепочки – на завтра, что ли, мне, а сегодня в связи с концертом и продажей не напрягаться мне?! Это раз. Теперь подумать об обеде, но, с другой-то стороны, уж как-нибудь кофеём-то напоят дипломаты, у них для этих нужд спускаются какие-то деньги. Лядов П.Ф. даже койки в консульстве поставил и берет деньги, чтоб хоть бельишко постельное постирать. МИДу России канцтовары ссужйвает. А что делать? Это тоже теперь взятка своего рода, обыкновенная командировка загран – взятка работнику, чтоб не уходил на фирму, в бизнес и пр.

И всё-таки решил я объясниться эпистолярным способом, чтоб не выслушивать гадости тут же, не отходя.

Любопытно-грустно – видя, что сам стираю, горничная кладет мне два мыла. Видя, что я питаюсь из своих кастрюлек, предложила мне ставить молоко в бар-холодильник, предварительно убрав пепси, соки и водку. Что толку хранить в моем баре напитки, если я не пользуюсь услугами бара, коли мы бедные. Да, мы бедные, но гордые.

Разбудила Рената – я вам тетрадку купила и пластырь заклеивать микрофон, – поздно, Рената, поздно. Однако приятно, что кто-то думает о тебе по твоей хоть просьбе. «Занеси мне, Рената, тетрадку вечером». Теперь я сплю и собираюсь на концерт в консульство России. Любопытно, как пройдет продажа. Неужели 11 книг не уйдет?! Но я уже своё взял.

5 ноября 1993

Пятница. Молитва, зарядка, душ.

Всё утро, начиная с просыпания, кстати, с этим и засыпал, вёл монолог с труппой, в частности, с Родионом, с Шаповаловым, Петряевой, Масловой и пр. Родион умный товарищ, но циничный не по делу. Он разлагает своим поведением атмосферу вокруг себя. На аккордеоне мажет, Агаповой явно мешает, подвывает и пр. Иногда между партнерами возникают некомфортные, неприязненные отношения, внешне невидимые, о которых никто не подозревает, часто даже и сам участник. Такая неконтактность, грозящая, а подчас и переходящая в раздражительность, намечалась и была у меня с Ольгой Яковлевой в «Мизантропе». В результате – проигрываешь ты, сначала как человек, потом как партнер, как исполнитель. Лекарство одно – молиться за своих врагов, желать им добра и делать всё, чтобы ему или ей было максимально удобно. И пусть это поначалу будет не замечено, не оценено, ведь нужно делать для себя, для своего эго… тогда барьер, видимый и невидимый, исчезнет… и будет лад. А у меня такое впечатление, что у Роди деньги лежат в каком-то другом банке. И слава Богу, есть если у кого дополнительный банк, кроме банка Любимова, но в этот банк срать не надо. Грубо сказано, но откровенно и объёмно. За вчерашний спектакль, который прошел, в общем, хорошо, я бы у некоторых товарищей гонорар вычел. И я у Любимова, если мы еще когда-нибудь с «Живаго» поедем, вытребую такое положение, чтобы, как в кино, было 25 % удержания до окончания работы, чтобы вот те 40 марок к суточным сделать штрафными. Другого способа удержать порядок цивилизованное общество не выдумало.

Мне трудно руководить, администрирование мешает моей роли, моей внутренней какой-то жизни, сосредоточенности, я озираюсь по сторонам, каждый посторонний шепот, звук, стук, накладка вызывает у меня физическую боль, раздражение, я начинаю психовать и забываю текст, пропускаю муз. вступление. Я надеюсь, вы понимаете, что я не получаю от Любимова или Пеца за это дополнительного вознаграждения. Поклоны. Спектакль делает команда. С этим я боролся в «Годунове», с невыходами на поклон. Три минуты ничего не решают, куда здесь особенно торопиться?! Уходит с поклонов Ю. Беляев постоянно. Это же мы – ТАГАНКА.

Марина – автомобили, документы, техника Светлана 6-88-55-55

Встреча в консульстве прошла горячо. Цыган много трепался, но и пел, и плясал, пыль выбивая из паласа. Чай, пирожки и все книжки- 11 штук-усвистали совершенно свободно. Теперь можно смело подсчитать барыш – две пачки + 10 = 38 кн. х20 = 760 марок, вот такая финансовая картина, это к вопросу о бесчестных деньгах, ко сну. Значит, 200000 р. я перечислю в Б. Исток.

Сегодня – день покупок. «Херти», который предлагают мне Лены, магазинчик дорогой, но у меня, получается, нет выхода, и сегодня 1000 марок истратить надо на семью. «Куда сдёрнет соблазн» – хорошие слова. Соблазн именно нас сдергивает. Как он сдёрнул меня сегодня к корыту, к общепиту… но ладно, думаю, сегодня 4-ый спектакль, его надо отыграть бережливо, сохранить для двух последних, а там – суббота, воскресенье – голод и пр. Гуляние по Мюнхену, покупка кружки.

Так наяву, в жизни, мы меняемся раньше, чем заметим перемены, которые делают нас порой неузнаваемыми. И страшно жутко допустить, что стал вот таким.

Старая истина, жуткая истина.

Что я жду от этой Марины? Что она поможет мне купить дубленку и дрель? Но вот уже 15 минут двенадцатого, а она не звонит. А я собрал ей папку документов о Таганке, интересно ли ей это? По-моему, она наводчица какая-то, если она участвует в покупке автомобилей, в оформлении документов, какой-то процент от сделки, разумеется, идет ей, а потом она все данные сообщает рэкетирам и пр. Кто это может знать?!

В моих дневниках много зашифровано сведений разного рода, и какой-нибудь Шерлок Холмс методом дедукции, интуиции и пр. многое может раскопать, чего я и сам не подозреваю. Убежден, например, что моя версия – зачем Моссовету новое здание Таганки – абсолютно точно имеет отношение к перераспределению, к перезахвату власти – один из опорных пунктов обороны и пр. Что Коля метил таким образом в партийные лидеры около Руцкого, в вице-президенты, допустим, совершенно не исключаю. Человек, вкусивший оргазм власти, мечтает о его повторении, на каком бы витке развращения это ни состоялось. И что такое, по сравнению с этим, какой-то там Театр на Таганке, какой-то там Любимов, которого стоит объявить «живым трупом», «творческим импотентом», евреем или продавшим Россию западным холуем, и тогда все запреты сняты, совесть раскрепощена, «совесть, как обрезание, калечит человека». Эту фразу Гитлера из своей роли Коля усвоил буквально.

«Цивилизация начинается там, где люди начинают ценить бесполезное для повседневной жизни: живопись, музыку, литературу». Клайф Белл.

Деталь любопытная, вчера мне один очкастый, колючий, холёный, холодный человек молодой преподнес в вопросе: «Почему Любимов не нашел возможности примирения с такими звездами, как Филатов, Губенко». Я начал отвечать, вспомнил опять Прагу и литовские события, когда они были – январь 91 г., – а Любимов с Губенко не разговаривали уже в Мюнхене, а Мюнхен был три года назад ровно, то бишь октябрь 90-го… Вот как?! И что же это тогда было?! А Мюнхен был что, после Штутгарта, что ли? Когда обоссался Погорельцев?! В Штутгарте. Я еще спрашивал, как он улетел и нашел ли он свою сумку. Нет, нет. Штутгарт был отдельно. Мюнхен был связан с Берлином.

Эта девушка Марина очень кстати, она мне очень подходит по размеру к моему сюжету. С нею мужик, крутой и симпатичный, живой и разбирающийся в торговле, в моде и цвете. На «мерседесе»-вездеходе. «Отсюда в Вену, в Будапешт, а уж потом в Москву».

Булатов Ринат Анатольевич, 254-03-81 (с 10 до 18.00). Межрегиональный союз профсоюзных организаций энергетической и электротехнической промышленности. Заместитель генерального директора по внешнеэкономическим связям. Чем-то напомнил Павла Куликова и Вол. Петина. Чем он может мне помочь?! Не знаю. Но машина у него – закачаешься. Наверное – вооружен.

Когда была гуманитарная помощь? «Подачка», – как ее обозвал Николай и не стал брать свой паёк. «Зачем? У него паёк министра», – комментарии Любимова по этому поводу были безжалостны. Но и Коля бы помолчал. А то плохо было получить продукты задарма в тот голодный и опасный год. Собрали люди, организовали доставку, барон хлопотал. Что же тут дурного?! Сами ведь мы виноваты, что оказались в такой беде, чего же немцев-то срамить?

В Париж я дозвонился. Такое создалось впечатление, что Наташа не очень горит куплей-продажей квартиры: «Я могу дать только 10 тысяч долларов… и всё. И надо, чтобы было три варианта, в центре, тогда я приеду смотреть». Чего же я-то тогда буду напрягаться, она свою квартиру сдает и удовлетворена. Ну и Бог с ней.

– И тут Лёша прав – «в таком жанре, в таком спектакле я за чистоту». Чистота приема, звука, формы – важнее вдохновения, подъема, ажитации… Будет вдохновение, радость, энергия – замечательно, это дополнительное ускорение, но самолет должен лететь с заданной крейсерской скоростью. Эти заграничные гастроли – прекрасная возможность доделать то, что было сколочено наспех, впопыхах. Танцы – не тренируя каждый день, они разваливаются по движениям, по энергии, и так сойдет. Не сойдет. Балетные в центре давали определенный класс всей пластике. Без них мы можем обойтись, если все линии четко и чисто делают свое дело. Занятия с Жановой, начиная с августа месяца, с подготовки к Бонну, – определили нашу форму, они дали и дают ощутимые звуковые, музыкальные результаты. Очень жаль, что такое не происходит с пластикой. А она нам – людям, у которых с каждым днем закостеневают мышцы, – как воздух, как не знаю что.

Аккордеон берется в руки только на спектакле. Аккомпанемент «12» может быть при возможностях и таланте Родиона украшением, Родион же ограничивается аккордами – гитара и аккордеон играют в унисон одно и то же часто. Пример тому – соло Насти с аккордеоном – прекрасно вы друг друга слышите, она дует мне в микрофон. Аккордеон не нуждается вообще в подзвучке.

«Покаяние – это добросовестное выполнение своих обязанностей».

6 ноября 1993

Суббота. Молитва. Зарядка. Душ. Кофе.

Проповедью к артистам я, в общем-то, доволен, хотя Родион отсутствовал, пока я распалялся в его адрес, увещевал его, как нужно относиться к партнерам, он в это время где-то бегал… но нашли его, и я успел ему сказать, что «часто деньги у вас в другом банке». Но «покаяние», его простое, на первый взгляд, толкование, мне кажется, многими было воспринято и запало. На поклоны вышли почти все. Замечательно прошел спектакль, и вот опять свидетельство очевидца. Пришел Перуанский: «Спектакль очень вырос. А я не хотел идти. Потом думаю приду, посмотрю немножко и уйду, и высидел до конца. Мне понравилось». Спектакль несколько раз он видел в Людвигсбурге. А он – придира и зануда. Он просто так говорить не будет, он бы в некотором смысле с большим удовольствием сказал обратное. Ведь это он меня пытал, будет ли спектакль жить. А я ему сказал почему-то – вряд ли, нет, слишком хрупко всё… Но спектакль живет, вопреки его и моим прогнозам. Он согласился со мной тогда, что из-за слабости диалогов, из-за «стройбатовских сцен» спектакль будет рушиться. Но я знаю, пока я жив, пока я сохраняю форму сам, – я спектаклю развалиться не позволю, не дам. Слишком дорого он обошелся мне, слишком он выручил нас в трудную годину голода и театральной тяжбы. Много оскорблений получил шеф в свой адрес и все мы в том числе и в адрес спектакля, чтоб так просто прощаться с ним. Это – наше покаяние, это наша молитва, спектакль-литургия. А книги – Бонн, Гамбург, Мюнхен – на 960 м. Почти на 1 миллион. Так что, Господи! Спаси и помилуй нас грешных. А вся история с письмами в Бонне?! Заседания вечерние с шефом, выработка тактики… и я вижу, как шеф благодарен труппе, что она согласилась закрыть театр. Это хорошо, что мы выиграли 27 сен., убежден, что закрытие театра повлияло на решение суда. Это хорошо, что 3-4 октября в трагические дни одержала верх пока все-таки ельцинская рука, распущен Моссовет, и у Кольки выбита поддержка из-под ног. Но все это пока на словах, а на деле – ожидание, затаенность, подполье коммунистов и присутствие охраны, которую держат, очевидно, испытывая наши нервы, чтоб мы нарушили закон и поднялись на них силой. Нет, не дождутся. Будем мирным ходом – хотя улита едет – когда-то будет.

Сидоренко за завтраком попросила что-то сделать с Катей Г. – Она спивается. Она – добрый, хороший человек, но для себя она нехороший. Сегодня она не ночевала дома. Она таскает за собой Ваньку. Ваня без отца, ему вырезали селезенку, иммунитет слабый, он часто болеет. Она с утра пьет… ищет, где бы выпить. За спектакль она выпивает либо бутылку джина, либо две красного ликера. У нее не хватает дыхания. Лешка сделать ничего не может. Марго обращалась ко мне. Леша устранился, когда-то в начальной стадии он пытался что-то сделать, но понял, что бесполезно… У нее трясутся руки, как у Жуковой. Страшно!! Ее может сдержать только страх. Я понимаю, что во многом виноваты ее собутыльники-подружки Т. Лукьянова, Радунская, но, с другой стороны, ты же понимаешь… и т. д. Что делать, Валера?! Помоги, поговори с Петровичем… Может быть, метод Довженко… закодировать…

– Петровичу нужен прецедент. А так просто, она же как бы ничего не срывает.

– А то, что она пьяная каждый спектакль, от нее пахнет всё время и постоянно, это не прецедент?!

– Но по нашим меркам – это трезвость: текст говорит, на сцену выходит вовремя… и всё остальное, как ты докажешь?

Но это – беда. Это путь Тамары. Но не делать, не бороться с этим – еще большее преступление. Ее – Катю – еще можно спасти.

Я после обжорки, чтоб ей хорошо было. Вижу, вижу, что поправился всё равно, хотя и целый день себя сдерживаю, ограничиваю, быть может, сегодня попытаюсь вообще больше не жрать. А молодых артистов надо всех взвесить и записать в журнал учета формы. Через 5 лет каждые взвешивать, записывать, обмерять объемы и сравнивать: поправился – зарплату придержать, и только со справкой от весов.

Жду Марину. Надеюсь на Марину. Приготовил ей картинки Цветкова, в ответ на ее приглашение посетить завтра галерею – Босха посмотреть, Ван Гога и пр. Позвонила, но не снизу, как договаривались, а через полчаса у отеля «Кенигсхор» – «Королевский двор». «Херти». Неужели я фраернусь с этой Мариной и не куплю ни хрена? Сегодня суббота, и магазины до 13.00 работают. Марина, Марина, не подведи, чертова кукла. Купить бы шубку, и с плеч все заботы.

Что Катька запивает? Какую пустоту компенсирует? Мужиков не хватает? Почему это происходит? Предрасположенность?! Ну, допустим. А чем ее заинтересовать кроме?! Леха играет в теннис. Он носится по городам и весям с картой, он путешественник и пр. Какие-то у него свои заморочки, привязки в жизни. Но у Кати есть Ваня, абсолютно нервный, вроде Сережки, мальчик, прелестнейшее существо, сирота, по существу. Поэтому он так обожает Лешу и Юру Беляева. Он просто льнет в Юрке, он компенсирует в нем отца. Может быть, Катю поселить с Машкой; попросить Машку помочь и как-то повлиять. А вдруг это соседство как-то сдержит, как-то… вряд ли, Маша и не увидит, как она выпьет. Ну что, пойду на свидание к «Херти». Во, блядь, забота.

Какая славная Марина – ясновидящая и муж энергетик. Мы всё купили, теперь бы довезти и пройти с пистолетом таможню. Заявлять или не заявлять газовый – детектив? Попробую проскочить. Ну поймают, ну отберут. Ну так ведь выручу, надеюсь. Что теперь делать? Ложиться спать? Время 17 часов, через два часа распевка.

7 ноября 1993

Воскресенье. Молитва. Зарядка. Кофе. Душ.

Ну вот и подошел, и наступил этот день, день окончания гастролей, день последнего спектакля. Не могу отделаться от мысли, от чувства или какого-то томления-предчувствия – мы прощаемся с «Живаго» надолго. Или, может быть, это просто грустные, ностальгические слова – фразы. Быть может, они возникли от того, что «Живаго» мы играем пока только в немецкоязычных странах, за границей, и хоть мы через месяц как бы планируем вернуться к «Живаго» и открыть сезон этим спектаклем, но уверенности нет, и что нас ждет дома – неизвестно. Сегодня день Великой Революции, что будет в Москве, какие выступления, не может быть, чтоб коммунисты не попытались продемонстрировать, что они живы и будут жить. Господи! Пронеси грозу очередную. Не дай России опять обагриться кровью. С выборами парламента или Думы торопится Ельцин, всё это не успеется подготовить, смято будет, а то и сорвано. Уж к этому-то точно шайка будет призывать.

Спектакли идут хорошо. Не подговнять бы в последнем. Дорли в Женеве, и мне мерещится очередной контракт. Как удобно было бы заехать из Парижа в какую-нибудь Швейцарию на 5 «Живаго», допустим. Почему нет? Время есть. «И благополучие ваших семей от «Живаго» зависит», – говорил шеф и был прав. Он – «Живаго» – спас во многом и выручил нас. И я уверился, что спектакль будет иметь своего зрителя, который будет смотреть и слушать спектакль не по одному разу. С ними произойдет то, что произошло со мной, что произошло с некоторыми немцами-рабочими в театре, что приходят на спектакль каждый день. Не на работу, а на «музыку». В театре, где идут только спектакли легкого жанра – оперетта, балеты, мюзиклы бродвейские. Они влюбились в спектакль, как влюбилась в него Малышевская, любимое существо, родимое пятнышко на теле семьи. Но что делать, коль это так, коль это случилось. А вдруг сон не в руку и я не трахнул Филатова-Губенко, а как раз они меня, может быть, разгадка сна такая? И не видать нам большой сцены в ближайшем будущем, как «мерседеса» под окном Академической квартиры. Но стоит подумать об иномарке, хотя бы на продажу. Упускать шанс присутствия Марины Адливанкиной в Мюнхене и не уехать отсюда на БМВ – вещь непростительная. Но с кем-то бы быть вдвоем. Хер с ним, с рэкетом, и это надо испытать, пережить обстрел – стрелять-то, надеюсь, будут по колесам.

Я плохо спал. И днем сегодня вряд ли удастся. Задумали мы поход в галерею, в гости, хотя Аня советует поглядеть кино «Пианино». Может быть, так и сделать? Марина советует мат из моего обращения изъять. Какая-то темная энергия образуется, отрицательные частицы поселяются, накапливаются. Полечиться у ее мужа надо. В Минск скатать к нему, поработать концерты с книгами, с Краснопольским.

Адливанкина Марина

Мюнхен 089

Тел/факс 6885555

Слава (муж) Минск 0172-20-36-58

Маргарита Михайловна (мама), Минск, ул. Мясникова 78-26

Steinhauzevstv 2/459 81677

Munchen

За переговоры заплатил я 31 марку. Немного, впрочем, основные разговоры были из театра, из офиса Гурьянова.

Съеден вчера последний мед, сегодня выпит последний кофе, все запасы точно в срок закончились. Сейчас пойду на завтрак и разбужу Адливанкину. Странная фамилия. Адливанкина не торопится ко мне на свидание да еще хрипит от сырости. Хотела показать машины. «А я бы вам показал кино, а вы бы мне его перевели». Вечером позвоню в Москву. Завтра домой. И надо собираться. И может быть, это сделать сейчас, хотя мне собираться… вещей у меня мало… а места в чемодане и сумке много. Бумажки рассортировать.

Холл о. «Кенигсхор» – «Королевский двор». Я жду Марину и вдруг вижу себя на рекламке шагающего по венскому помосту – мое лицо размножено по германским фешенебельным отелям. Жаль, что в программке не указана фамилия моя. Почему? Что это за пренебрежение?! Что это за неуважение?

8 ноября 1993

Понедельник. Автобус.

Оставив группу «Преступления» в аэропорту Мюнхена, мы взяли курс на Франкфурт-Москва. За комплименты от Войновича рассчитался я бессонной (не ложившись) ночью. «Вы мне очень… очень понравились. Менцель интересный режиссер, правда?» В предбаннике театра перед спектаклем жена писателя громко заявила в присутствии Феликса об отношении к моей работе в «Чонкине». «Дождался», стоял, стоял, ждал, ждал, взял свое, «Живаго» теперь можно и не играть. По мнению специалистов, это был лучший спектакль, «12» прошли потрясающе, отлично. «Но как поете, – опять же Ирина, – я слышала, знала, но чтобы так…» И это мне важно. Вся беда в том, что голос как раз у меня не звучал… но я как-то хитро сплел всё интонационно… особенно в 90-м псалме. Спектакль Войновичам – очень, очень, очень. И опять мы сидели в «Кенигсхоре», в баре… потом гуляли по Мюнхену с Мариной и с наглей молодежью.

Vladimir Voinovitch

t.(089)8205839, f (089)8211783

Bachbautrn str. 2 81241

Munchen German (Irina) Москва, Астраханский пер., д. 10/36, кв. 62 тел. 971-67-52

Я попросил Войновича написать какую-нибудь записку Любимову о спектакле, несколько слов, именно написать, а не позвонить, шефу очень важно это сейчас и именно по этому спектаклю. Володя, как его зовет Смехов, обещал. Говорили с ним о Рыжем. «Пусть пробует, посмотрим. Покажем Эрику. Если что, найдем другого». Они хотят, чтобы я играл Сим Симыча или лирического героя – Карцева. Я сказал о своей версии Петренко-Золотухин. И много говорили о Театре на Таганке, вспоминали. Войнович присутствовал при показе Высоцкого в театр… Говорил Любимову, что если это тот, который сочиняет песни, его надо брать… Что-то в этом духе. Ну и конечно, о «Живом». Вечер мне понравился, хотя я вышиблен из колеи.

1) Где-то около 12 дня пришли мы в православную церковь. Это – место встреч, сходка, маёвка, люди обмениваются сведениями, сплетнями, это – клуб. Многие соотечественники только и видятся в церкви. Встретил я там Родиона с М.С. Шлиппе, какая-то женщина поздравила меня с «Живаго», сообщила мне свои восторги: «Я профессиональная певица в прошлом. Какую сложную музыку вы поете и как хорошо. Только одно замечание, пожелание – не у всех четкая дикция… иногда я догадывалась только по губам в бинокль. Еду через два дня в Иерусалим, поставлю свечку за вас, чтоб у вас были еще более творческие успехи».

Кстати, премьера «Чонкина» в Москве 8-го марта, в Доме кино. Вот так. Кто-то уже купил. Вот и первая пробка, успеем ли мы на наш аэроплан? Трофимов деньги передал: «Ты, Валера, не потеряешь мои деньги? Я вижу, ты немножко выпил». – «Саша, Бог с тобой, я не спал и перевозбудился». Дорли… надеется, что мы скоро опять увидимся на гастролях. Значит, моя версия о Женеве, откуда она вернулась, – верная, похоже. В самом деле, не использовать шанс по пути из Парижа в Москву перекатиться из какого-нибудь Парижа в какой-нибудь Цюрих было бы для менеджера непростительным зевком. А может быть, она улаживала в Женеве авторские проблемы с Фельтринелли? И этот вариант возможен. А кататься мы будем всё по той же Германии, в любом случае, это прекрасно. Я выстоял 10 спектаклей подряд в хорошей форме, голос звучал, хрипов, несмыканий не было и нет, «я здоров, чего скрывать», вот только ноги.

Коммунисты таки выступили опять в Москве, и ОМОН применял дубинки. Потому и не уходит охрана из театра. Ждут 3-й крови, ждут, негодяи.

2) Еще про одно событие вчерашнего дня забыл я вспомнить – галерея. Мурильо, Фрагонар, Рубенс, Гальс, Ван Дейк, Эль Греко, Босх… до импрессионистов не дошли. Вот что еще дал «Живаго» – на один день в Дрезден на свидание с Мадонной Рафаэля, в Мюнхен на свидание с… и т. д. По залам музея бродит Таганка. Господи! Да разве ж это не счастье? Оно!!

Завтракать не собирался, однако творожок с медом съел. Его-то и не надо. Спать не могу, нога не дает. Я привыкаю и к этому дневнику. Какое-то письмо пришло в ответ на мою телеграмму из милиции – снимать охрану не в нашей компетенции. Если это не в компетенции министра МВД, что же это за компетенция, которая компетентна, структура-то милицейская?! Или, действительно, надо ордер на помещение кого-то (мэрии) получить или, скорее, Госкомимущества?!

9 ноября 1993

Вторник, молитва, зарядка.

Дома, в Москве, на «Академической» станции. Господи! Всё хорошо, слава Богу! Теперь за дело в ожидании виз. Не подписан договор с театром у Кр. Это чревато.

10 ноября 1993

Среда, мой день. Молитва, зарядка.

Выходил на улицу, заводил машину. Очень нервно в доме, в душе разброд. Денис обвенчался и тем самым всем, что называется, насрал в душу. Был какой-то уговор, как-то зачем-то ведь я приезжал, говорил с инспектором – до Рождества не могли подождать. Эти сестрички хороши тоже. Ну как можно без благословения матери, даже если она пока против, всё равно она смирилась бы. Теперь ведь всё на меня – пусть поздравляет тот, кто благословлял – да разве благословлял я?! И теперь на голову Дениса сыпятся упреки – сколько он белуги съел, сколько шоколаду перепробовал, да что бы мы были без них, сумками таскает, одевает… сейчас оставила 50 тысяч… упреки, упреки, укоры и стыдёж. Да, он негодяй в каком-то смысле. Но Нинку не могу оправдать тоже, могла бы больше внимания уделить, коли заинтересована, а не заинтересована, так не хуя обижаться. «Мама бы никогда не согласилась на этот брак… потому что она – Алла – из простой семьи… и что мне звонить, выслушивать истерику… а на Аллу в Лавре большой компромат. Получили разрешение и не венчаются, почему?» И т. д. и т. п. И как мне теперь о. Всеволоду глядеть в глаза!! Ни их не послушал, ни родителей, разве может так верующий человек поступать? Это же гордыня, ведь никто не разрешал, значит, и отец ему не указ, полное непослушание. И я боюсь, что при первой возможности они его отчислят. Он часто приезжает, ему поблажки – у тебя большой авторитет, твой портрет во весь рост плаката в книгах… у меня дома… а кольцо, видел я, снял, чтоб бабушку не раздражать. Всё какие-то игрушки. Хорошо, Зоя своим переездом меня задержала и я не уехал в С. Посад. Поеду сегодня, но уже как свекор, повезу Дениса, дай Бог, чтобы только доехать и вернуться.

16 ноября 1993

Вторник. Театр. Похмелье.

Много было чего за эту неделю. Но главное, что я завтра улетаю на Алтай. Что-то срывается в моей келейной жизни. Час я жду звонка, нет как нет. А может взять и догадаться человек, взять и прийти. Наверное, может, но не хочет.

11-12 – это было с Денисом, это было застолье, ночевка и развязка.

13 – это была милиция и домашний театр. Но так вроде ничего. Но рука в норме, глаза, да, конечно, засрамлены. Полковника сильно подводят, что-то сдвинулось в мире, и тошно человеку самому. И не идет на ум никакая перспектива, кроме той, что… что выпить – портвейн или водку.

Чемодан… что положить. Сегодня день зарплаты, и идет много народа. Но это уже мне не нравится, можно же и предупредить.

30 ноября 1993

Вторник. Театр. 16.45.

– Колоссально, – сказал Глаголин, прослушав сочинение Сережи. -До слёз. Какие у тебя сыновья, что один, что другой. Это тебе Бог послал.

– Сережа купил попугая.

– Когда сдохнет? – Реакция другого человека.

Развертывайся, парень, разворачивайся потихоньку. Срам свой истреби сам. Ясно одно, что 12 декабря мы не откроемся, и затягивается это дело до весны, если вообще случится это в нашу пользу.

Оформление машины затягивается, потом будет оформление доверенности. Миллионеры хреновы. «Мама пьет». Жена пьет. Господи! Прости и сохрани и дай новую жизнь мне.

Письмо Никиты из Парижа.

1 декабря 1993

Среда, мой день. Молитва.

Зарядка. Встал на голову, простоял 1 /3 нормы. Но и тем доволен. Мысли путаются, однако, однако… Вчера говорил с шефом.

– Засранцы (про правительство и президента).

Как они снами поступили… со своим равнодушием… судьба у них будет такая же. Трусливый судья, ждущий выборов. Халатностью, бессердечием… говнюки и пр.

Так и скажи им от меня, а я приеду 10 и добавлю из своей 76-летней гаубицы. И пр. – Сильно я смеялся, он меня отврачевал. Несколько раз спрашивал меня про храм, а я ничего не мог ему сказать, кроме ничего не значащего – нормально, нормально и пр.

Что это значит – 1 декабря – не знаю. Но это всё-таки первый день зимы, и до Нового года один последний месяц.

Изотов Александр (фото) р. 256-92-95, д. 392-29-55

2 декабря 1993

Четверг. Зарядка. Молитва.

Однако целый день в бегах по театру, по Алексеевской, по Бугаеву. Губенко срочно готовит «Чайку». Вошли, открыли реквизиторскую, просят выдать Кизеева одежду сцены – бархат. Полный звиздец. Любимов ужасно расстроен, взбешен и что в его «постели» тренируется Соловьев. «Передайте ему от меня, что он дерьмо». Но всё куплено мультимиллардером Заре. За всё заплачено – судьям, клеркам, охране, рэкету и пр. Ужас. Но тираж из Твери мы, кажется, во вторник вывезем.

429-64-25 Игорь Ларин

238-89-60 Козьмина Соня

Лили Сарфати, Париж т. 47-70-89-27

Света Резанова 523-67-01

– В нашем театре, под крышей театра Армии

свила гнездо голубизна… мафиозная. Деркач, Питер

Штайн.

3 декабря 1993

Пятница. Молитва, зарядка, кофе.

Которую ночь я уже коротаю с открытыми глазами. Одна забота – театр, Губенко, Соловьев, «Чайка» и преданная им часть бывшей труппы. Любимов, «Живаго» и я сам по себе. Другая забота – Париж, деньги, конфликт – компенсация за сексуальные мгновения – доллары, марки, рубли, серьги, шубы, квартиры и пр. Третья забота – Денис остался, кажется, без крыши. Приехал хозяин, и Денис часто стал ездить ночевать в Москву.

Четвертая забота – не пишется, душа нема. «21 км».

Книги у постели Сережи, которые он читает до 2-х ночи: 1) Костомаров «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей»; 2) Казимир Валишевский «Первые Романовы»; 3) Л.Н. Гумилев «От Руси к России».

Пятая забота – моя частная жизнь, радости ее и огорчения, драмы и комедии. И всё-таки это моя жизнь.

Шестая забота – 12 декабря. Выборы.

Губенко баллотируется в Думу, Гончар куда-то выше. Горняки объявляют политические требования.

Седьмая забота – моё президентство, мой Фонд. Куда я впутываюсь и чего я, собственно, боюсь. Быть может, это моё финансовое спасение – деньги в обороте.

Восьмая забота – договор с театром по «Дневникам» еще не подписан, а машина заказана на вторник. Складирование – где? Продажа в Париже – как, кому платить налог?! Не хлебну ли я позору и говна? Никитине письмо настораживает и как бы ободряет – вези, дескать, разберемся.

Девятая забота – машина.

Десятая забота- «Дневники» – какие оплеухи они мне снова принесут?! Письмо Бессоновой – январь 92. В январе 94 – два года. Бог миловал этой гадости.

202-29-86 Миша Швыдкой 209-17-66 Моск. нов.

Ирбис. - За что ты так перед ней приседаешь? За что ты так ее обожаешь? За то, что она забыла (или поленилась) подмыться?

В. С. – Быдло останется быдлом, в каких бы шубах ни ходила, в каких бы «рендроверах» ни каталась.

Какая-то блядь звонит и третирует Тамару: «Валерия Сергеевича и Людмилу Алексеевну можно попросить к телефону? Нет? А где они?» И так несколько раз.

– Скажи, что здесь живет старая, больная жена, что она попадет в психушку или запьет. Я понимаю, что вы все дружно этого добиваетесь. Скажи своей со сущей, трахающейся и катающейся на тебе и под то бой… чтоб она оставила меня в покое.

Кто же этим занимается?! Неужели эти мандавошки из театра?

– Послезавтра день рождения Пола. Вызвоню его и предложу ему свою дружбу и любовь, если произой дут известные события.

Не с Полом ли она так изучила Сокольнические просеки? Все удобные съезды с шоссе и выезды? С милым рай и под кустом. Что же это за зверь?

– А почему ты вспомнил, что я перед ней извинялась?! – Как это ее задело. – И зачем я извинялась? Наверное, дура еще была, ничего не понимала еще.

4 декабря 1993

Суббота. Театр. Келья Г.Н.

Она решила прикинуться, что ничего не помнит. «Неужели вы думаете, что я мог про вашу доченьку ляпнуть так, что вы полгода ссать не сможете, забыв про сон и пишу… потому что, судя по ее зубам и кривому позвоночнику, она зачата от сифилитиков?!» И т. д. Прости меня, Господи, за это злословие. Но довели. «Меж нами война?» – «Да». – «Надолго?» – «Навсегда».

Сережино сочинение

Последнее время эта тема стала для меня самой важной. Раньше я, как и все, интересовался этим вопросом, но теперь… Теперь мне это не дает покоя. Ответить не могу. Я учился, ждал каникул, потом каникулы наступили, и яне знал, что делать. Человек ждет смерти, но он не думает, что он будет делать потом. Кто-то напишет лучше меня, и всё время кто-то пишет лучше меня. Кто-то знает что-то лучше, и он(а) тогда выставляет это напоказ, как это возможно. Я не знаю, насколько хорошо я знаю что-то, и я боюсь сказать это, потому что могут засмеяться, сказать, что я знаю это плохо. Я не трус, но я боюсь. Философы пишут о смысле, о цели жизни, но я пишу то, что я думаю. Конфуций сказал, что это опасно. Я люблю сюрреализм, я стараюсь в нем жить, и иногда это получается. Если б у меня была машина времени, то я бы уехал лет на 10-15 в прошлое. Кто-то напишет лучше меня, и его работа мне понравится больше моей собственной.

Кому-то наплевать на смысл жизни и на сюрреализм, и на то, что он(а) напишет хуже других.

Я что-то хочу сказать, а кто-то бах, и уже сказал(а).

Дурно мне.

Так вот, уважаемая! Тот, кто это написал, зачат в любви и рожден от гениальной мамы, а не потому, что кто-то забыл подмыться.

Квартира № 57 дома № 2 – Лобачевского. Квартира охраны. Рэкета. «Мы уедем, приедут другие», – проговаривается мальчик. Бабушка прерывает, затыкает его реплики своей речью. Папа в Будапеште. За ним охотятся в Екатеринбурге. Он какой-то миллиардер или еще хуже. Вполне возможно, что убийца. Жена инкогнито с сыном прилетела в Москву для встречи с мамой и племянником. Он в Москву из Екатеринбурга. Люди живут по-разному. Это – богачи. Она вызвала и подруг детства. На столе – от Чинзано до черной икры. У мальчиков дорогие фотоаппараты, они без конца щелкают и перезаряжают пленку. Бесконечное видео. И т. д. Мама в Екатеринбурге охраняет двухэтажный дом. Теперь там две огромные собаки – не так страшно. Ванна – на четверых, с пузырьками и крышкой. Я сегодня не мог завестись – сел аккумулятор. Мне скажут, что моей жене надо меньше пить, тогда бы у тебя была другая машина, которая бы заводилась. Мою жену вчера довели до психоприпадка звонки, что искали в ее квартире Л.А. и B.C. Я сижу на месте Галин. Н., покойницы, царство ей небесное. Но, тем не менее, я жду звонка. «Дурно мне». Вчера я звонил моей маме. И долго с ней разговаривал. Радовался внутренне, что у нее бодрый, свежий голос и чистый ум. Ей 84. «Лев Толстой дожил до 82, а мне уже 84». – «Мама, Гоголева дожила до 93, и ей Толстой не указ». Мама радуется: «Вовка две недели не пьет. Таня подала на раздел, на развод. Он испугался». Рассказал ей про Дениса. «Отец строит церковь, сын в семинарии. Ну, ладно, ладно». Ни тени осуждения. Ладно, ладно.

Заехал я в парикмахерскую, и мне сделали простую стрижку за 3 тысячи. Я из благодарности добавил еще 500. Глянул на себя в зеркало и обомлел. Так можно только поиздеваться. Буду говорить, что это для роли. Не вернешь – ни слов, ни волос, ни 500 рублей сверху. Она так правила меня машинкой, что у меня на шее рубцы, раны. Ножницами она натыкалась на свои пальцы. Господи! И тут оболванили, а я еще и отблагодарил.

В 2 часа передача о Таганке.

Сколько же говна из меня сегодня вылилось, выплеснулось, выкрикнулось. Теперь – молчание, теперь – тишина.

Я снова сижу в келье, я – после сытного обеда, после съемки в пользу Собчака. Агитировал по просьбе Фурмана за партию «Движение российских демократических реформ». Господи! Хоть бы «наша» взяла. До того противно всё.

– Всё нормально, – так сказал Борис, как сказал юрист о договоре. Договор юрист взял с собой до понедельника. Борис заверил, что договор будет подписан и «во вторник вы уедете за книгами». Дай-то Бог! – Но Любимова нужно обязательно поставить в известность, иначе он может выкинуть такой фокус, финт и пр. И заинтересовать. А заинтересовать его можно одним. Да, да… именно… и чтоб там и его автограф стоял, книгу это только поднимет в цене.

Вечер. Надо спать и не рассуждать о демократии.

Днем работа с Сапожниковым. Были все исполнители, и, кажется, воодушевлены. Странный спектакль у югославов. И – ожидание телефонного звонка. Ну, позвони же, позвони, пока не улегся я в койку.

Форма. Надо сохранять и поддерживать форму.

Какие стыдные разговоры вёл я сегодня. Неумные, злые и просто бездарные. Я как бы защищал честь семьи, но это всё псевдо – так не защищают. И надо мной смеялись и делали правильно. Дернулся от старости, что ли.

«Сколько я знаю языков, столько раз я человек».

Не звони, сука, не звони!

5 декабря 1993

Воскресенье. Молитва. Зарядка.

Конечно, поездка на Алтай было – безумие, никому, кроме Ащеулова и Краснопольского, не нужное, вредное. Слава Богу, что не появился я в Б. Истоке. И опять же, перебирая дни, поступки и выступления, я не вижу, как могло быть иначе?! Прилетели в Барнаул. Прождали машину. Поехали на автобусе в Заринск. Хорошо выступили. Подписывали книги. Два выступления весьма приличных. Вернулись, переночевали, опоздал Ащеулов, машина попала в аварию, пришла другая, поехали в Бийск, машина не тянет. В Бийске опоздали в лицей, выступили очень хорошо в колонии! И поехали в Белокуриху. Всё остальное – не интересно. Жили в одном номере с В.К. От этого одного, от его разговоров, пердежа, каши и пр. можно сойти с ума, и как тут не развлекать себя водкой. Но концерты шли своей чередой, и всё было нормально. В результате – опять неурядица с книголюбами, опять вроде бы мы чего-то там сорвали. Чего?! Меня вели, мной руководили. И за 10 дней я привез 300000 рублей. Я завтра у Рязановой за один концерт получу 200000 рублей. На храм, естественно, ничего я не перечислил. Откуда?! В это время у Тамары вытащили кошелек с огромными деньгами. А перед поездкой я 2000 марок, кажется, подарил.

Да часы Ащеулову отдал за 20 долларов Ленке на свадьбу. Господи! Ни о чём я не жалею, Бог с ними, со всеми этими денежными провалами, но вот то, что храм не движется и я, по существу, ничем не помог, хотя бы какой-то встречей с начальством, это вот плохо.

Сегодня уезжает теща. Как-то недавно заявил я Тамаре: «Так жить нельзя. Я продам участок, куплю квартиру или комнату, и мы уйдем с Сережей».

Сережа. - Никуда я не пойду.

– Тогда я уйду один.

Тамара. - И мы умрем с голоду.

– Не умрете, пока я не умру.

Но так, действительно, жить нельзя.

Был в церкви и молился. Молился, чтоб удался перевод, чтоб оказалась хорошей пьеса, может быть, хоть это останется от нас. Молился, чтоб тошнота не оказалась последствием выпитого и нервного потрясения, вдруг на этот раз окажется, что действительно предохранительные органы были задействованы поздно. Обо всем этом, не говоря о том, что просил здоровья моим детям и женам, просил за души Павла I, Сергея И. и Тони, о здоровье Любимова и Матрены Ф., просил и молил я Бога.

Снился Денис. Надо съездить и помочь.

Олеанна.

6 декабря 1993

Понедельник. Молитва. Зарядка по полной норме. От кофе дрожит рука. Всё время провожу я с Милой. Передача неплохая, сердечная об Ирине С, и я выглядел пристойно, живо, и стрижка мне шла. Рассказывал о ревности к Бортникову, о пирушках с И.С. в общежитии и т. д. Сильная метель и снег, но я ездил и даже занимались с Сапожниковым, куда неожиданно позвонила Т. А потом – скандал семейный, но я загадал – сыр мне нельзя было есть, но, думаю, если нарушу это условие, меня поцелуют и простят, хотя, собственно, в чем виноват-то я? Белецкая приехала и искала меня. Такие вот сокольничьи дела.

Неделя эта должна многое решить. Определить и застолбить. «Ты не думай обо мне в половине шестого, не думай так рано обо мне, потому что я просыпаюсь и не могу заснуть».

Мы обесточиваем завтра новое здание. Мы идем на большой скандал. Но причины у нас более чем уважительные. Охрана не пускает гл. электрика по зданию. Охрана не пускает гл. пожарника, начальника – Российского Евгения. Не пускают их давно. И мы не можем гарантировать удовлетворительное состояние техники безопасности. Я надеюсь, Мосэнерго поддержит нас. Мы забаррикадировались всеми докладными.

Подписан договор Краснопольский – Театр. Завтра машина уйдет в Тверь. Книжка моя завтра должна прибыть в Москву.

Разговор с Панкратовым по вертушке от Бугаева.

– Если это по разделу имущества…

– Нет. У нас на руках постановление правительства

Москвы. Мне нужно две минуты для личной встречи.

– В среду, в 10 часов я дам команду офицеру, чтоб

он соединил нас.

Вечер. Я сижу в театре, хочу посмотреть учебный спектакль Пеховича. Тоска.

– Широкова убили. Свердловское радио передало… известного бизнесмена… который из Будапешта руководил своими несколькими фирмами… убили. Он как чувствовал… отослал их…

И у меня заболело сердце. Я день назад сидел за столом с его семьей… и что-то там накалякал в дневнике. И вот – развязка. А заболело сердце у меня из-за того, кто сообщил мнеэто. Не приведи, Господи.

7 декабря 1993

Вторник. Молитва. Зарядка. Душ.

Надо выкупить у Кр. «Дребезги». 120000 руб. Зачем она носит в кошельке такие деньги. И врет. Она что-то продала.

Кого-то надо позвать на разгрузку книг. Да хоть бы привезли. Димка Мартюк уже согласился.

Ночь без сна. Убитый Широков не давал покоя, его жена, сын, Хильда. Боже мой!

Сережа стал дерзким, несносным, нетерпимым, нервным, на всё – возражение, неприятие. Надо продумать реализацию «Дребезгов». Надо с ними кончать. Хоть бы Галина скорее оформила документы и открыла счет. Сделала б печать. Глядишь, и у меня появилась бы заинтересованность и пр. Но надеюсь я всё-таки на «21 км».

Звонила шахта «Северная» – Кемерово, предлагает уголь на тряпки сменять. Кто может помочь? Панин, быть может?

– Ты со мной (на мне) отрабатываешь реплики и приемы, которые потом ей произносишь?!

Был у Дениса. Он агитирует бабку голосовать против Конституции.

8 декабря 1993

Среда, мой день? Молитва, зарядка, кофе.

Привезено 36000 книг. Наломались с разгрузкой. Это вообще большая головная боль – хранение, складирование. Мы оказались к этому не готовы. Забиты две гримерные, но дальше что? Книжечка замечательная. Бумага, иллюстрации, комбинат постарался. Как-то надо отблагодарить.

Матюхин пьяный приставал. – Обесточили сцену. Так и будем воевать. Всем известно, кто где живет, кто с кем живет, у кого какая машина и какие номера. Мы играем в одних спектаклях. Ты откуда приехал? С Алтая… Из Испании… из Германии. Без твоего участия этого не было бы. Обесточили. Мы тебя сделали главным еще при Эфросе. Ты где будешь продавать свои книжки? В антрактах чьих спектаклей. Сигаловой… Давай поговорим. 10 минут.

– Ты протрезвей, потом я буду с тобой говорить.

И не надо меня путать.

– А… ты понял… хорошо.

Пьяная, жалкая, гомосексуальная особь.

Сережа. Я попробовал передать ему впечатление Дениса о его сочинении и получил резкий отпор. «Папа! Зачем ты мне это говоришь…» Я обиделся и ушел. На улице он подошел, извинился: «Пап! Ну, извини». – «С тобой нельзя уже ни о чем поговорить. Я просто хотел передать». – «Вот когда я тебя спрошу, тогда ты скажешь». – «Ты мне будешь диктовать, что мне тебе говорить?» – «Ну, ладно, ну, извини». Он больше раздражается и нервничает, когда его хвалят. Он не любит лести. Он суров и категоричен. Он знает себе цену сам и не любит, когда к нему лезут. Самолюбивый, тщеславный чертенок. Он удивительно мне этим самым нравится – характер верный какой-то и совсем не мой.

Роли, сыгранные Высоцким и Золотухиным. Какая же умница Оля Ширяева. Как она здорово всё слепила – вставила стихи юбилейные, вставила письмо наше Веньке. Хорошее послесловие написала. Книжкой я чрезвычайно доволен. Теперь ее надо хорошо продать, хорошо пристроить, она того стоит.

Жду какого-то скандала, взрыва от акции «обесточивание». Это напоминает Белый Дом. Что предпримут они? Они, конечно, очень сильны и свет выбьют или купят. Кроме того, они могут использовать киношный свет, это дает дополнительный эффект, это подскажет им художественное решение – диги будут дымить, греть, изображать собой луну и пр. – и получится слияние театра и кино. «Пара гнедых». Мы им подсказываем хороший ход.

А я жду звонок из «Станкоимпорта». Мне должны перевести пьесу. А так может случиться, что за ней Ветвистый прискачет. Он, бедный, чем-то отравился во Владивостоке. И я боюсь за него, а он, подлец, не хочет ходить с охранником. Да это и верно, наверное. Охранник сразу привлечет внимание – есть что и от кого охранять – зацепка, мне это не надо.

948-16-90 Гуля Нагимова 209-17-66 Моск. ком.

9 декабря 1993

Четверг. Молитва. Зарядка.

Черные, неприятные дни. Губенко ходил вчера к министру К. От него звонил Щербаков, выяснял, почему мы не даем свет Губенко. Глаголин объяснял. Вечером к Глаголину нагрянули пожарный-майор, участковый, еще кто-то и Губенко. Торговались. Глаголин: откройте двери, дадим свет. Губенко: откроем для всех, кроме вас и Российского. Это неверный торг. Надо было требовать договор об аренде. Воронин – судья – и арбитражный суд выдали им документы, предписывающие не подчиняться постановлению правительства о передаче театрам в полное хозяйственное ведение и т. д. Это сколько же надо заплатить за эти липовые, но дающие им возможность тянуть и не выполнять, не уступать – бумаги. Вот чернота-то.

Господи! Услышь налги молитвы. Это же несправедливо, неужели хамство и подкуп будут торжествовать…

Концерт – группа поддержки Вахания Владимира Виссарионовича. 200000 р. Он – против принятия Конституции. А я – за. Но судя по всему – Конституция не будет принята, и косвенно или некосвенно бывший парламент окажется прав, и тогда события 3 – 4 октября обернутся против Ельцина. Это – катастрофа. Да почему катастрофа? Да хрен с ними, в конце концов. Судя по реакциям их на судьбу Таганки, пошли они скорее подальше. Хуже того, что отобрали театр, быть же не может?! А всё остальное…

«Профессиональным агитатором» назвался я вчера. За деньги можно агитировать за кого угодно. А за большие деньги – хоть за черта. Я поехал на концерт… а за кого, что за депутат, что у него за убеждения, что за программа – фашист ли он, коммунист ли, демократ, либерал, умный, дурак, злодей или, напротив, – мне ведь было всё равно. Мне Светка пообещала за «номера» заплатить 200000 руб., и всё… больше я ее ни о чем не спрашивал. Вот это, наверное, и есть безответственность артистической когорты.

Целый день напрягаю людей с перетаскиванием книги. Дома с сегодняшним завозом у меня образуется 100 пачек.

200 пачек у билетеров.

165 пачек в первом железном.

178 – во втором железном.

20 – у Краснопольского.

Вся надежда на помещение механиков под сценой. Завтра еще день уйдет на размещение.

По ТВ прошла информация, что мы мешаем «Содружеству» работать, но несмотря на это, они постараются к 16 января 1994 спектакль выпустить.

– Аля! Насчет поездки изменений никаких пока

нет? Ну, ладно, будем ждать, потом расплачиваться.

Но поработали мы отчаянно сегодня, и пора собираться домой. Рязанова, которая осчастливила меня вчера, сегодня не позвонила. А жаль. Губёшки-то я уже раскатал еще на 200000 руб.

Нина Викторовна, Валентна Владимировна

Речь-обращение к народу Ельцина – он просто умоляет принять Конституцию, иначе выстрел по Белому Дому обернется ему трибуналом. И никто или очень мало кто понимает, что выхода у него не было. Но, в конце концов, он еще президент до 12 июня, а полгода – срок немалый.

«Частная жизнь» 202-67-06 Аня!! 18.00

500 книг – Оля, киоск 15 %.

Завтра в 18.00 Аня.

11 декабря 1993

Суббота. Молитва. Зарядка.

– Голосуйте за Ваханию, и вы получите эти книжки… – И толпа вчера чуть не снесла микрофоны, а раззадоренный борьбой и моим кличем грузин решил и сегодня меня с книжками в свою деревню вывезти. Но Рязанова говорит: к 12 он проснется и даст отбой. Он – заводной… но вряд ли что получится в субботу.

Но Вахания резко и неожиданно поправил мой бюджет 226000 р. 26000 = книжки.

Любимов. Невеселое будет нынешнее наше собрание. И стыдно, неловко друг другу смотреть в глаза – что-то мы не сделали, в чем-то мы виноваты перед шефом… и он будет нас корить. Но его и понять можно.

Заезжал в овощной. Предложил книжки (105 книг) продать в винном отделе. Высоцкий – Золотухин там кстати, свои люди в своем отделе. Алла Федоровна обещала посоветоваться с супрефектом. Она не знает, как это делается, можно ли и пр. Думаю, что будет отказ, но не беда, в другом месте будем пытаться.

12 декабря 1993

Воскресенье. Отдай Богу.

Не изменил я режиму своему – молитва, зарядка, кофе, душ и машину пытался завести, безрезультатно. Как и вчера – обратился в милицию, – от проводов завели меня гаишники. Всем по книжке подарил.

Проголосовал – правильно. Агитировал за Собчака, проголосовал за блок «Выбор России».

Вчера целый день с Любимовым. Разговоры, поздравления, Солженицыны. Факсы, телеграммы, сочинение МАТИНЕ. Что-то не по себе. А всё дело испортил вечерний телефонный разговор. Между молотом и наковальней.

«Я - пас, у меня - пост».

Вся душа, башка, сердце, все клетки заняты ожиданием приговора: принятие Конституции – первое – и положением в урнах, расположение блоков. Господи! Дай победу победителю, дай победу нашему Президенту. Это необходимо театру и мне лично. Я думаю, и России. Интуиция не подводила меня, Гайдар-дед принес мне удачу, вздыбил рейтинг мой актёрский, помоги, Господи, внуку его Егору Тимуровичу и мне.

Жизнь замерла, инициатива потухла, скверное настроение.

1. Обсуждали долго и серьезно – объявлять или не объявлять голодовку. «В ответ на нашу голодовку они объявят свою: кто кого переголодает». Голодовку предлагал шеф.

2. Обсуждали – как опечатать оба здания до решения вопроса. Это, может быть, сделать стоит.

Как «подъехать» к Любимову с книжкой! Дали с Гла-голиным книжку на комиссию Боровскому – что скажет этот мудрый, умный и добрый еврей. И, конечно, гениальный. А Борис в смысле худ. идей совсем поглупел, говоря его языком, «не сечёт» и «гребёт» не туда.

– Мне это так надоело, я не хочу с тобой общаться.

Тебя там совсем заговорили.

Поеду в церковь и в театр.

Покушение на экспромт…

Ваше имя (и это не слухи), а факт, прозвеневший так молодо, идет не от слова золотуха, а идет от слова золото.

Паспорт – Изотов – Аня.

– Почему ты своей любовнице позволяешь так с то

бой разговаривать? Что она о тебя ноги вытирает? «Поче

му не звонишь?» Прогони ее, скажи, что я смеюсь на нее.

Любовница к тому же преступница, потому Руслан ее за свою и принял.

– Ты, братец, недалеко от Руслана ушел.

Руслан предлагал ей 3 – 4 миллиона, только чтоб иногда она с ним встречалась. Какой-то певичке Ветлицкой он дал $ 500, она была счастлива и второй раз бесплатно пришла. «Я люблю белье белое и розовое».

Любимов. Сегодня мы опять долго, но не без толку сидели. Я осмелился показать ему книжку.

– А Корнилову видели?

– Видел. Одну ошибку я сделал в театре… Клюнул. – Ему так, я почуял, захотелось поделиться своим амуром с нами, но я не дал, я спросил что-то по делу как бы, не относящееся к делу, по существу.

– Но Шацкая… достаточно увидеть, как она ест, чтобы понять, что это за человек.

С книжкой договорились. «Продавайте».

Гринева И.С. - Честно говоря, я давно не получала такого удовольствия (наслаждения) от чтения, как от вашей книги, Валера. И мне кажется, я что-то начинаю понимать в театре, в людях театра.

Любимов увез с собой к дамам две книжки.

Сереже вопрос по телефону. – Как учишься, дебилёнок? Плохо? [Это была Ирбис]

И Сережа бросил трубку.

13 декабря 1993

Понедельник. Молитва. Зарядка.

В церкви вчера просил я у Бога помощи партии Ельцина, и чтобы, главное, была принята Конституция. Этого, судя по выступлению Президента по ТВ, добивался и сам Президент. И, кажется, Конституция проходит. Это – главная победа. Но… Жириновский и Зюганов набрали огромное количество… голосов, они на 2-м месте!! Эх ты!… Что же это за народ?!

– Ты – преступница. Ты за деньги послала людей на преступление. Почему? Потому что не через суд выселяешь своего алкоголика, адвокат которого может опротестовать эту сделку, а через запугивание, через шантаж. И взаимоотношения с Русланами так просто не заканчиваются. И вам еще придется с ним разбираться, да и он не отстанет от вас.

– Россия одурела, – сказал Карякин. – Невозможно представить, чтобы за ЛДПР проголосовали Солженицын, Сахаров, Аверинцев…

Но оптимисты уверяют, что еще не всё потеряно. Если, конечно, демократы в парламенте консолидируются. Опять если… эти демократы… тоже одурели.

Ну что же я за мудак такой?! Ну, зачем я оставляю дневник на столе да еще открытый?! «Кто такая эта преступница? Это – твоя любовница?»

Президент сохраняет свое кресло, свой до конца срока мандат. Так выходит, если Конституция принята.

В театре сегодня будет споров много, а надо репетировать «Годунова». И «Преступление».

Подписать «Дребезги» Михаилу Григорьевичу ГАИ – Лена просила.

Осторожные комментарии Запада. Но Конституцию уже называют Конституцией Бориса Николаевича Ельцина. Подождем 11 часов. Говорят, в 11 объявят что-то со всей определенностью.

Форма. А нам нужна форма и чтоб Любимов был принят большим начальством. 15 – коллегия арбитражного суда. Ветрик если примет Любимова, но при чем тут, собственно, конституционный суд?! Поехали, что ли, в театр?!

На сборе труппы 11 декабря Любимов приветствовал меня: «Здравствуй, руководитель». А вчера он вдруг всерьез спросил: «Ты не боишься, что Филатов тебя убьет? Подговорит кого-нибудь… Он такой злой, невероятно… до бешенства… больной…» – «Не думаю. Побоится, там Денис между нами». – «Побоится Дениса? Думаешь?»

Ну вот. Я погружаюсь в одиночество. Теперь всё надо перестраивать, надо уходить в себя, в книги, в религию и постройку активную храма.

«Дорогая Лили! Я рекомендую книгу нашего артиста Валерия Золотухина. Юрий Любимов». Вот такой факс уйдет завтра в Париж. Кому, к чему, для чего рекомендует и зачем – не объясняет шеф, он просто рекомендует. Но Борис говорил с переводчицей и объяснил ей смысл нашей просьбы и нашего предложения.

Мне стыдно за мой народ, до какой же степени он тёмен!! Господи! В самом деле, что ли, Богородица сняла со страны нашей благодать?!

Я напрасно, конечно, напрасно… даю волю безудержному мату и пр. выражениям в дневниках. Зачем я пишу открытым текстом в дневниках, не стесняясь будущих читателей. Сыновьям стыдно будет за отца. Это так я якобы раскрепощаю себя и т. д. Нет, это узость ума и мрачность, мелочность души. Ведь я хочу оставить после себя дневники, так элементарные приличия в речи написанной соблюдать надо.

14 декабря 1993

Вторник. Завёл машину.

Молитва, зарядка, душ, крепкий кофе, сковородка овощей из магазина «Морозко».

Явлинский агитировал не голосовать за Конституцию… «а что скажет академик Лихачев?» А академик Лихачев и говорит, что, слава Богу, Россия избежала беззакония, укрепила президентскую власть, перспектива движения к реформам и пр. Высказывания академика широко транслируются. Высказываются зарубежные обозреватели: выборы показали, «насколько безнадежно больна Россия». Но Пащенко радуется, его компартия в полном порядке. И, думаю, правильно поступил Президент, не запретив ее… и других. Его политика от этого должна выиграть. А Явлинский, славный человек и экономист, провалился как политик, и такой президент нам на хрен не нужен.

113 книг, пачек.

Театр. Келья. Вчера здесь были съемки для японского телевидения. Снимали мои слова о Высоцком, но случайно действительно проходящий Любимов после некоторых иронических реплик, проверочных вопросов согласился сесть и сказать. И сказал великолепно. И о Володе, и о том, как проходимцы могут подтасовывать его песни под свои дела. Например, «Охота на волков»: кто-то связал с сюжетом событий 3 – 4 октября, и получилось – те, кто в Лефортово – волки, а кто их туда привез – охотники.

Обратный смысл.

Башка занята проблемой реализации книги. Побудительная причина – оплатить Москва – Париж, не меняя валюту. Драгункиной предложить какой-то вариант.

Я боюсь что-нибудь писать. Странно закончился день. Разговор Любимова с Бугаевым, который приехал от Лужкова. Через Коробченко Лужков отдал распоряжение Панкратову, и завтра охрана должна быть снята, а я с утра отвезу очередную бумагу в прокуратуру. Я боюсь писать, потому что я заплачу. Я полгода не был в своем театре, не видел сцену, не видел свою гримерную и вообще… Губенко потерпел поражение на выборах. Перед тем как говорить с Бугаевым, Любимов долго беседовал с каким-то человеком, присутствовавшим на съемках меня и Любимова, где мы долго рассказывали об нашем позорном общении в судах с Губенко и пр. Этот человек оказался продюсером «Чайки». Оказывается, Соловьёв не хотел идти в Таганку, он хотел сделать это в павильоне «Мосфильма», но Губенко тряс всё время бумажками из прокуратуры и судов. Что же произошло, почему продюсер пришел извиняться перед Любимовым и почему так поздно?! Он вынул из почтового ящика листовку – не голосуйте за Явлинского – Гайдара, голосуйте за Жириновского, Губенко, Зюганова пр. Он в этом ряду. Этот парень говорит, что он ничего не знал. Это враньё. Все газеты писали о нашем скандале, и не мог Соловьёв ему об этом не говорить. Он пришел от Соловьёва к Любимову на извинения. На разведку. Упредить. Отмазать Соловьёва. Они пронюхали и поняли, что надо убираться, затратив 157 миллионов.

Завтра очень рано надо съездить на вокзал. А сегодня лечь спать.

15 декабря 1993

Среда, мой день. Молитва, зарядка, кофе, душ, картошка – капуста.

Ну конечно, как и следовало ожидать, ночь я не спал: всё ходил по театру. В голове: «Ездил, ездил русский царь»… и пр. В 4 часа пошел заводить машину, слава Богу, кое-как завел, в 5 снова лег и до 6 лежал, потом уж стыдно было лежать. Думаю, что сегодня еще охрана не уйдет, они будут тянуть до конца. Ну да Бог с ними. Просто это очень мешает работать, думать, сосредоточиться… «ожидание Годо».

Высоцкий Никита – Лариса 923-07-49

Люся 945-59-23, 123-23-38, 253-37-64

Еще пять партий преодолели 5%-й барьер. Это какая-то, по-моему, надежда.

44-я касса, Хохлова Галина Сергеевна.

Ну вот. Бумагу я Платонову отдал. Сначала он меня спросил:

– Подключили вам свет?

– Зачем? У нас свет есть.

– Или вы со стороны Любимова? А Губенко ходит

с фонариком…

– Лужков приказал Панкратову снять охрану.

Меня просили передать вам эту бумагу.

– Будет решение арбитражного суда.

– Да, да… До свидания. Извините за ранний визит.

Расписку с него я брать не стал. «Мы же солидные

люди», – думаю я. Кроме того, у него сидела женщина, которая вышла из двери с табличкой «Заместитель прокурора».

Сейчас идет коллегия. Да, Люся права, она ничего не решит, это опять какая-то промежуточная инстанция, но вчерашний разговор Любимова с Ветруком, разговор Бугаева с Лужковым и Панкратовым должны дело с места сдвинуть. Я сейчас молю Бога помочь нам и судей вразумить, а также красноречия и убедительности сообщить Татьяне Николаевне… вот… и остается опять ждать.

Елена Мих., вчерашняя журналистка из Японии, начала нашу встречу с оплеушного комплимента: «Люся Абрамова мне сказала, что лучшее, что написано о Высоцком, это у Золотухина. Всё без прикрас… оттого и трясёт Нину Максимовну». Первая часть всплеска нравится ой как, а вторая – ой как не устраивает.

Любимов - про книгу кто-то ему сказал: «Где он вас позорит?!»

Алкоголизация всей страны.

Энергоносимая – публика от одного луча – три.

Коллегия суда нанесла нам поражение, признав законным первое решение – «в иске отказать». Ужасно. Руки опускаются, но надо жить.

Боровский интересно говорил про мои дневники. Он изучает меня, я интересен ему как психологический тип.

– Актерская профессия – вне нормы. Нормальный человек не держит в голове чужие тексты.

431-97-56 Миша Евд.

16 декабря 1993

Четверг. Молитва, зарядка.

Вчерашняя среда не оказалась «моим днем». Мы проиграли процесс, и это серьезно уже. Осталась последняя инстанция. Пленум.

Но я продал на 55000 «Дребезгов» и купил на 22 импортных колбас у Др. «Они все – девочки – прошли через комсомол». Боже мой! Как они все складно говорят, они говорят эти слова о добре, любви, милосердии, начиная с пионерских дружин… комсомолочки – Ар-теки, Орлёнки, пансионаты – мальчики. Это особый класс, партийная номенклатура, узаконенные бляди… с идеологией коммунизма. Как им трудно сейчас, и как они все нашли себя в этих бесконечных воровских фондах – столы ломятся, а они о сиротах, о детских домах плачутся и прессу буквально покупают, заставляют о себе писать… наша любимая «Правда», «Комсомольская правда»… и т. д. Я для них «чужой».

Что-то надо с них взять, а что? И как? В этом плане, быть может, и был – мой день.

Щедрин – компромисс – прямое общение. Палестина, ирландцы.

17 декабря 1993

Пятница! Молитва, зарядка.

Бортник долго вчера убеждал меня, что необходим компромисс с Губенко, и «дело всё равно кончится этим». Компромисс между Любимовым и Губенко, и должна сделать это третья сторона, а не в прямом общении. Как? Он не знает, но, если договорились Израиль и Палестина, если ирландцы с англичанами… на третьей территории, через посредников… Трудно себе это представить, но…

Зачем он про Щедрина болтает, что он ему, кроме хорошего, сделал? Стукач, доносчик. Он что, обалдел совсем? Я не знаю Плисецкую, но если она разразилась письмом, то в самом деле он оскорбил его. И т. д. Иван обвиняет Любимова, а мне, честно говоря, всё это мимо ушей.

Лирические конфликты мы оставим в стороне – кто кого предал, кто кому кого продал.

Не успел я вчера отправить книжку в Париж. Это надо сделать сегодня. И, по-моему, всё-таки через Никиту.

Завтра в 16.00 в магазине.

Аукцион провел, четыре книги по 15000 продал. «Академкнига» хочет сделать такой же день, как и в «Книге». Мешок картошки. «Овощи-фрукты», книги – афишку.

18 декабря 1993

Суббота. Молитва. Зарядка.

Набрал картошки. Завёл машину. На улице много мокрого снега, воды, которая булькает в обуви. День у меня сегодня напряженный: стоматолог, овощная компания, в 13:00 – шеф, который в 15:00 уезжает в Шереметьево – Бонн. Он у Монако в опере стал директором труппы. Очень много русских работает – поёт, а уж про балет Панова и говорить нечего. От Панова и узнал шеф, что я книжки продавал на Урале.

Господи! Спаси и помилуй нас грешных. Сегодня Любимов на митинг против Жириновского идет: фашизм не пройдет. Черниченко его позвал. Митинг закрытый, в «Новостях». Любимову необходимо широко высказаться, доругаться по оси Губенко – Жириновский – Говорухин и пр. Разговаривал он вчера с председателем арбитражного суда Яковлевым безобразно: «совковый суд», «звонковый суд», «вы – советские и пр.», «вот и дождались, вот и хлебайте и пр.». Он сразу настраивает на решение не в его пользу. А Глаго-лина с Поповым вызывают в суд за самоуправство, выразившееся в отключении света и пр. Любимов отдал распоряжение свет включить, но Мосэнерго не торопиться. В конце будущей недели, говорят.

Париж – Москва, впустую съездил вчера на вокзал. Парижские вагоны отправляются три раза в неделю. Вчера поезд шел только до Кёльна. На что Любимов надеется? Какая вчера беседа была у него со Свиридовым, Швыдким? Что он скрывает? Хотя настроение у него боевое. «Я человек не сентиментальный… не даю волю эмоциям. Я дерусь, поэтому мне слюни распускать некогда. Не дома я, в отличие от некоторых». Задиристый тон у него – органическое начало всякого разговора с кем бы то ни было и какого вопроса ни касалось бы – потенциальный враг всегда изначально перед ним, а уж потом он… смягчается, если на том конце провода или перед ним сидящий вытерпливает первую-вторую и третью атаку, выдерживает субъект, не возражает, не обижается, не оскорбляется, Любимов довольно быстро это замечает и меняет тон, меняет фразы, слова, тексты и даже нередко извиняется, да почти всегда – извините, что я так резко, но такой характер и довели… и пр.

19 декабря 1993

Воскресенье. Молитва, зарядка.

Сегодня Николин день. Хотел причаститься, да забыл. Но в храм надо съездить. Проводил вчера Любимова в Бонн. «Возвращайтесь победителем. Вы по знаку – победитель, каждый день хоть вот такая (с ноготок), но победа.

– Какие у тебя могут быть дела в магазине «Овощи- фрукты»?

Ну как же, как же! Завёз товар – две пачки «Дневников». Набрал фруктов, кофе. Алла Ф. обещала в понедельник взять накладную в префектуре и выставить книгу. И буду получать постепенный доход… и тоже буду богатенький, и тоже куплю себе какую-нибудь штучку.

«Книги» – операция в магазине напротив, где когда-то Шукшин продавал свой роман «Любавины», прошла замечательно. И народ был, и народ хороший, и разговор хороший, и все три пачки проданы. И деньги – 32 тысячи – мне отданы сразу. Надо этот учет мне точно вести.

«Дребезги» 6 пачек продано.

Дневник, 3 пачки завезены в «Овощи».

Программа:

1. Полосатая жизнь.

2. «В тот вечер», «Я бодрствую», «Нинка».

3. «Павел I».

4. Эрдман.

5. Частушки.

6. Бумбараш: «Наплявать». «Осинка».

7. Пушкин – «Дорогажизни», «Дорожные ж.», «Буря мглою», «Былое нельзя воротить».

8. «Ой, мороз».

Рассказывал о театре, об истории с «Гамлетом» – Высоцким.

На 3 – 4 января объявлена презентация книги «Дневники»…

А вчера на Колобове мы продавали ее по 1 тысяче, и ушло 42 книги. Какой производить расчет – Бог его знает.

Завезу книги и в «Академкнигу» на Вавилова и договорюсь о проведении встречи. Так продам я всё, весь тираж. К поезду парижскому не успел вчера, да и хрен с ним. Сегодня попытаюсь.

20 декабря 1993

Понедельник, г-ца «Октябрьская», № 930.

Как давно я не был в Ленинграде… Тот же Глиэр на перроне, но в зале… надпись «Ленинград» – «Санкт- Петербург» сменила, Ленина нет, стоит роскошный хозяину – Петру – основателю. Чистоте поразился, тишина и отсутствие коммерческого засилья.

Пешком, под дождем, с сумками и в шубах брели мы кучкой Театра Армии – Зельдин, Чурсина и примкнувший я в отель. Заглянули с Чурсиной в продуктовый, в результате чего банку шпрот без хлеба пропустил я через свою мясорубку рта. Теперь жду результатов пищеварения. Другая группа – Ульянов, Смоктуновский, Быстрицкая – на машине к Рудику на завтрак. Лениво был зван и я, но предпочел зарядку, молитву, душ и кофе, похваливший себя, что не изменил привычке. Хотя на голове простоял до 210 счета. В машине, при амурье, потеряна сережка. Не нашел… но, надо же, был найден я на АЗС, не поверил ушам своим – криминальная полиция позавидовала бы. Жалко – девочек не отблагодарил я книжками. Они в четверг должны работать, 23-го.

В Париж опять я не отправил вчера «Дневники», хотя военный комендант – «дежурный Вася» – заверил меня, что «сегодня есть вагоны на Париж».

Теперь мне надо сообразить, как провести время в Петербурге. Ну, во-первых, надо написать письма Фомину и Вдовину.

Получил я у Фурмана 130000 р. А ехал я в купе с Зельдиным.

Амелькина. - Ты гениальную книжку написал. Ты Богом послан. Ты вспомнил его назначение, данное тебе. Я тебя люблю со всем твоим говном. – И пр., и пр.

Я стоял, не зная, куда деваться, я был счастлив, я вспомнил всю свою жизнь, все неудачи и унижения… из моих глаз просочились капли. От Ларисы шел ураган, шквал эмоций, она захлебывалась в комплиментах и ударяла, как из мощного брандспойта, ими в мое лицо, глаза, сердце. Я ничего не видел и не слышал – вне себя где-то находился я, совершенно обессиленный, выжатый и выдавленный, как тюбик из-под пасты, я еле добрел, доплелся, ошеломленный, до машины. К тому же всё это при Т. было, которая сказала, увидев мое состояние: «Он сейчас заплачет», – и была права.

До чего у меня удобный номер № 930!! Письменный просторный стол, настольная достойная лампа, телевизор, радио… две прекрасные кровати, и номер перегораживается мощной, створчатой портьерой, тишина… Я бродил по Невскому, по колено воды.

Несколько… удивился обилию мороженого, на тележках кефир – молоко и пр. Купил кефир, полкирпича хлеба, апельсинов, обед у меня чудный получился, и почувствовал я себя в загранице какой-то, налаженный гостиничный режим. А сережка нашлась, выпала из шарфа. Написал об этом Фомину B.C. Теперь надо написать Вдовину.

[Ульянову]

Дорогой Михаил Александрович!

Как мне дорого то, что Вы не храните ко мне неприязни и отчуждения за мои тогдашние безобразия и тоже в Ленинграде – Петербурге, и тоже у Рудольфа, когда Вы одолжили мне свои туфли для выхода на сцену. С самого того времени я искал случая извиниться перед Вами… и вот делаю это теперь. Для меня Вы были и остаетесь актером № 1 нашего времени. Простите за пошлый метод «пронумерации»… и пусть меня простят другие великие мои коллеги.

Восторженный Ваш. поклонник. В. Золотухин

«Должно ли искусство быть понятным? Да – но только адресатам». ЕжиЛец. Остальных, как говорится, просят не беспокоиться.

Дорогой друг мой, дедушка Рудик!

Сердечно поздравляю тебя с нашим юбилеем. Пусть и в коротких штанишках пятилетнего плутливого парнишки… зато родители его - иных уж нет, а те далече… Я убежден, что имя твоё войдёт в историю российского театра на пример Дягилева, Морозова и др. Храни тебя Господь и не иссякнет энергия твоя и любовь к нашему брату.

Твой внук Ванька Жуков - В. Золотухин

21 декабря 1993

Вторник. Молитва, зарядка.

Ульянов. - Эти голубые - остоебенили.

Рядом снимает штаны ласковый, тихий Зельдин. А речь шла о спектаклях Виктюка и пр. Что касается моего выступления, оно было коротким – Пушкин «Телега» и «Дорожные» – и никем особенно не замеченным. Зато порадовала шутка, которую я придумал в прошлый раз. Объявили Ульянова, наличие артиста за кулисами не проверили, и вместо М.А. пошел Иннокентий Мих. Концерт большой, неуклюжий, много «звезд», но свету мало. «Калейдоскоп». Не зря ни Марии Владимировны, ни Ларисы не было. Им остоебенила, очевидно, эта эксплуатация имени Андрея, но что тут дурного. Если «Русская антреприза» будет жить, то у нее есть потрясающий наследник, талантливейший сын Рудика и Галины – Владик, поставивший «Мертвые души» с большим успехом. Сравнения в прессе с Мейерхольдом, Любимовым и пр. А коль скоро Фурманова поддерживает Собчак… и т. д.

Рудольф – уникум. Это его призвание. Все хотят быть первыми. Проблема второго. «Терясь о золото, сам золотым не станешь». Это не так. Он не станет «золотым» артистом, но «золотистость» в других он сохранять иподдерживать научился. Сын. Он дорожит общением, он его ищет, добивается и умеет слушать. Дружбу и порядочность, высокое искусство и призвание ценит выше денег, халтуры не допуская, не разрешая никому – ни себе, ни Миронову, – какой бы концерт в каком бы то ни было забытом Богом доме отдыха, пансионате или санатории, на фабрике ли в обеденный перерыв, в воинской части… ни проходил, он сам работает и ведёт других.

Борис Филиппов просит взять 50 книг «Дневников» в школу. Цену он знает. Посоветовался?

Надо поздравить Виноградова Игоря Алек., Тверской полиграфкомбинат.

Надо пойти в Дом актера и сделать ксерокс «Новостей». Великие народные артисты даже не знают о том, что театр закрыт, что спектакли не идут. Чего уж там говорить о том, чтобы они как-то встали на защиту Любимова и его театра. По разным поводам в разные времена несомненно они встречались, обращались, пересекались с Губенко в его разных ипостасях, в большинстве своем относились, очевидно, к нему и как к актеру, и режиссеру, министру уважительно… и что ж теперь они будут говорить, какой он негодяй?! Да нет, конечно.

Нина Максимовна. Надо найти возможность с ней объясниться. Через Люсю, через Никиту, необходимо, чтоб они ее подготовили к моему визиту или моему звонку. Быть может, надо начать с поздравления новогоднего. Там, боюсь, ведут работу еще люди Губенко – Филатова, настраивая ее и окружение против меня и пр.

Дозвонился до Панина, ничего не слышно, понял ли он чего или не понял, но Т. должна ему всё объяснить.

Смоктуновский в кожаной шапке -ушанке меховой, с опущенными ушами, чуть ли не завязанными под подбородком, перехваченные ремешком где-то посередине штаны.

Ульянов - подшепелявливающий почему-то вдруг, я так понимаю, что неудачно вставленные зубы. Всё это меня поразило в первый огляд в поезде… да еще состарившаяся красавица Быстрицкая… а что же я?! Зато удивительно хорош Боярский, в черном свитере, в черных брючках, в черной шляпе – этакий санкт- петербургский ковбой-Воланд.

Рудольф когда-то монтировал в Кремле подслушивающие устройства… он слушает и слышит, он относится к тем, кто… о которых Иисус говорил – имеющий уши да услышит. Уши и душа очень хорошо ориентированы на всякое акустическое проявление. Я подозреваю, что он и драматические спектакли на 70 – 80 % воспринимает, вернее смотрит, с закрытыми глазами, то есть, допустим, он визуально усвоил индивидуальности артистов – внешность, грим, походку, пластику, декорации и пр. А дальше он уже смотрит действие ушами. Галя – тонкий, придирчивый и строгий человек, хорошего вкуса и воспитания. И наблюдательный Владик.

– Бредила я очень страшно. Очень испугалась. Ужасно. Слабость. Сережечка жалеет… в самом деле.

23 декабря 1993

Четверг. Молитва, Зарядка.

С возвратом театра не получается. Губенко по телевизору всё врут, вернее, полуправду – о приватизации Любимовым театра, о каком-то перемирии… в будущем… и т. д. Надо отвлечься от этого конфликта.

Любимов. - Мой сын Никита одобрил твою книгу, а он человек злой. Нехорошо, но он одобрил, а он злой.

Демидова. - Я прочитала твои дневники. Это очень интересно. Правильно сделал, что опубликовал. Я вообще люблю читать дневники.

24 декабря 1993

Пятница. Молитва. Зарядка.

Опять не завелась машина – промокли провода. Вызвал Кондратьева. Панин отвез книги Пити- риму. Владыко взял только одну пачку: «На пробу, как пойдет».

Репетировали «Годунова» и «Утренник». Сегодня Лужков примет Любимова, что-нибудь скажет вразумительное один другому: «Вы можете решить, Ю.М., потому что вы – мужчина, единственный среди демократов». И т. д.

25 декабря 1993

Суббота. Молитва. Зарядка.

С Рождеством Христовым, мир православный, католический и всякий христианский!

Бортник. - Умница Сережка. Я всегда знал, это – мать, Тамарилья. Ах ты, Сережка!?!

– А я что?! Он что, пальцем деланный, что ли?

Любимов. Вчера был у Лужкова. О разговоре не говорит. Сошлись – на том, что Губенко – сволочь и негодяй, и что Лужков знает за ним какие-то нечестные дела и т. д. Лужков не возражает, чтобы Таганка ушла под Россию. Факс Чубайсу: «Не берите греха на душу. От вашей подписи зависит судьба Таганки». Факс Ельцину: «Вижу вас только по телевизору, прошу принять меня на 5 минут в любое время. Любимов».

Любимов строго и придирчиво репетировал вчера «Преступление». «Утренник» так и не тронули.

10 бил. на вечер – «Академкн». 4 бил Кузн. 4 бил. Алек. 2 бил. Бобрын. Фотография, большая «Самозванец», Сарфати Лили 47-70-89-27 Дьяченко Боря 252-64-61 Стернин Саша 277-42-81 Вечер. Перебираю телефоны, названиваю, приглашаю. В «Книгах» дали 30000 р., за ними еще 26. В «Академической» скучные, замороженные лица. Хотя помещение лучше и голос хорошо звучал: не улыбались, не спрашивали, вытягивал из них, как акушерскими щипцами. 3 пачки оставил.

Никита – книжки получил. Поезд опоздал. Я приезжал на Ал. к черным окнам. Это «хороший» симптом. Наташа – «Известия» о храме.

27 декабря 1993

Понедельник.

Почему я ничего не пишу? Уже и в дневник? Занят составлением списка, звонками на 3 – 4 января. На 3-е билетов остается не так много, возврат из театральных касс большой будет. Ну и что?

Сегодня было собрание, и был кворум впервые за два года. Решение – обратиться в Городскую думу – отменить решение Моссовета и прекратить судебное разбирательство. Билетерши проголосовали, но не подписали.

28 декабря 1993

Вторник. Молитва. Зарядка.

Господи! Спаси и помилуй меня грешного.

Сережа остригся налысо. Как я когда-то и в том же возрасте. Правда, потом я проделывал такие фокусы над собой часто.

Любимов болеет, но репетиции, особенно «Преступление», ведет сильно, энергично, «сдирает штампы с кровью». Он пересилит болезнь, она отступит, он ее выгонит волей.

Абрамова Люся хорошо бы сказала два слова в защиту моих дневников, моего поступка. И обязательно к Нине Максимовне… за прощением, за всем тем, что необходимо человеческой душе.

Тищенко В.К. 8-385-71-22-477 Ащеулов 8-385-77-28-845

Губенко. - Валерий! У меня сохранились твои письма… ко мне… помнишь?

– Конечно.

– Хорошие. Тебе прислать?

– Давай.

Суд над правительством Москвы не состоялся, отложили, не было ответчика, представителя правительства.

Панин взял машину, зеркало привезти.

Перепихнин с повторином.

О Господи! Как не вовремя смотрят сексфильмы. На картинке выкололи глаза, выдрали, надругались… над грудным тоже. Объяснение – не успела выбросить.

Будьте вы прокляты, действительно, со всеми вашими черновыми и беловыми репетициями.

Только бы мне не заболеть. Жру чеснок. Писать не хочется.

Видел в суде Шацкую – плитовоз, а Филатов в хорошей форме, по-моему. Такое ощущение, что ему стыдно. А мы – правы… и мы победим.

29 декабря 1993

Среда, мой день.

Молитва, зарядка, заводка машины, кофе, разговор с попутаем. Время сейчас 7 часов утра, проснулся в 3.15, встал в 5.15 и т. д. Кричал в подушку беззвучно. Ну, ошибся Моссовет, за большую сумму, ну так ведь у суда была возможность ошибку исправить, а он ее узаконил. На одно место продано два билета, но приоритет у того всегда, кто пришел в купе первым. Любимов пришел в это купе 30 лет назад. Создали театр, замечательно, так пусть Учредитель и позаботится о помещении. Ошибка Моссовета – что они дали новому театру тот же юридический адрес. Моссовет считает себя хозяином, и как они говорили, он может принять любое решение, это я слышал своими ушами. Они с таким же успехом могли дать юр. адрес в помещении Большого театра или Мавзолея, абсурдно, но факт.

И вот полгода мы не играем, мы не услышаны. И никому, получается, мы не нужны. Мы не вернемся из Парижа, мы обратимся в ЮНЭСКО и т. д., пока нам не вернут театр.

Что касается моих личных дел; они этим зверством над моим семейством – пришли к решению окончательному – так жить нельзя и не надо.

К Чубайсу сегодня Любимов идет, больной, но не сдающийся. Господи! Помоги ему, вразуми хоть этого начальника.

Ничего, всё это надо пережить, «форма», должна соблюдаться форма, чтоб выдержать Париж, а я его выдержу, надо для этого сейчас основу заложить. И поменять рубли на франки, сегодня намечается концерт на 100000 руб. и завтра тоже. Вот нам и хватит до 11 января!! Продадим книжки 3 – 4-го.

Хочется обратиться к коллегам, что по ту сторону: «Зачем вы ходите, светитесь с этим бандитом по судам? Он же вас повязывает, он же вашими руками, вашими душами торгует, как же вы этого не понимаете?! Чтоб одному, самому, не отвечать, дескать, народ меня попросил, народ меня в лидеры произвел, позвал и т. д.»

Да, честно говоря, ждал я покаяния, ждал я извинения за садизм и изуверства над картиной. Нет, не произошло, но мы тоже посмеемся и в благородного играть перестанем, мы пошлем эту картину на Революционную. Пусть полюбуется Ветвистый олень. Вот и Ваня сказал: «Так, так». А «дебиленок»… это всё оттуда, это всё одного поля. Это вам не пройдет и будет зачтено раньше Страшного суда.

Учительница Сереже. – Как я рада за тебя, что ты едешь в Париж, пусть 20 дней, не думай ни о чем, не беспокойся, езжай спокойно, гуляй, отдыхай – это такое счастье и т. д. – Вот как думает учительница, вот так считает нормальный человек.

«Круто» поступил Сережа, остригшись наголо. «Ты меня вдохновил», – сказал ему какой-то парень. Я думаю, его примеру последуют, и это что-то значит. Но больше будет значить, если никто не последует Сере- жиному примеру.

Амазонка – по-гречески «безгрудая».

Дозвонился до Б. Истока, передал, чтоб Тищенко срочно фотографии макета храма и бревен клуба прислал.

Этим кворумом, этим собранием в 172 человека надо было проломить дверь и занять помещение. Почему у меня нет такого человека, а самому такие блестящие мысли приходят только в бессонницу. А как было бы лихо, здорово и правильно. Но скандал надо учинить перед отъездом обязательно. Накануне. Отправить декорации, костюмы и сесть в зал, и вызвать мэра, судью, прокурора, милицию, ТВ и пр.

«…слушай и содрогайся, о сатана, враг веры, враг рода человеческого, друг смерти, вор жизни, потрясателъ правосудия, источник зла, корень пороков, совратитель людей, предатель народов, источник зависти, причина жадности, начало раздоров, поставщик горестей - слушай, о сатана, и повинуйся!»

30 декабря 1993

Четверг. Завел машину.

Мороз. Провожаю Катю с Леной в Козельск. Ехала из Твери Е.А. 8 часов – на путях рассыпан вагон с зерном.

Панин с Леной развезли по редакциям книжки с билетами. Любопытно, как и где отзовется моя презентация.

Сабинин. - О нравственности рассуждаете. А как вам… человек проработал 28 лет и получил 32 тысячи. Это ваша вина.

Такой укор мы, стоящие с Боровским и Бортником, получили от старого актера.

– «Не дай мне Бог сойти с ума».

Бортник. - И я получил 39 тысяч, а Антипов почему-то 150 тысяч.

– Ваня! От количества спектаклей. Ты когда играл последний спектакль?

– А я виноват, что ли?!

Боровский. - Так сложилось. Или уходить в другой театр.

И я думаю – Боже! Как хорошо, что меня еще зовут на концерты. Какие-то деньги я получаю, кроме театра. Предвыборная кампания меня поддержала, школа – 150000, Фурманов 120 тысяч и т. д. Что будет дальше? И как люди живут другие, у которых нет этого? И книжки меня кормят. Из «Академкниги» вчера – 52 т. рублей.

Куда-то всё девается? Четки где Никитовы? Где ручка из Дрездена? Когда не пишутся письма – жизнь останавливается. А заставить себя написать самое короткое, обычное письмо становится невмоготу. Ненужность, не нужен себе, сам себе не видишь смысла. Вчера пел пьяным бабам, а голос не звучит, мощи нет, звонкости, и думаешь – вот и всё, вот и приехали. Не получается даже влюбиться. И я сделал над собой усилие, встал с дивана и написал письмо Коковихиной.

Господи! Спаси и помилуй меня грешного. Выяснить – кто члены Думы? И послать приглашение на 3 – 4 января.

31 декабря 1993

Пятница. Молитва, зарядка.

Буксиром из милиции завел машину. Теперь на Алексеевской под окнами.

Такое у меня знание после всего этого, что у нее экран какой-то, какая-то карта, по которой она определяет самочувствие Т.

Тамаре плохо. Боли в пищеводе. Она плачет. Всю ночь стонала, не спала. Господи! Неужели вместо Парижа угодит она в больницу. Пронеси, Господи!

Теперь забота – Зою надо перевезти в «нехорошую» квартиру к Оле Кручининой – хорошей. Ей там будет хорошо. Что меня ждет в этом, новом, году? И чем был 93-й знаменит – «Живаго» и хорошими заработками. Вышла книга. Опять же выручил театр.

Любимов. - Многие спрашивают, вы не обижаетесь?

– Неужели, Ю.П., вы думаете, я бы выпустил кни

гу, если бы в ней содержались оскорбительные для вас вещи? Обидные слова есть, безусловно. Взаимоотно

шения актера и режиссера – невидимые миру слезы. Всё замешано на диком тщеславии и самолюбии.

Любимов. - Да я сразу принял сторону и вступился за Рубена. Хотя у меня с Захавой, ну, он давал мне всё. Но меня мадам втянула. Но Рубен талантливей.

– Да, ради дела.

Бойко Саша. – Книга заставила меня вздрогнуть. Наверное, правильно, что ты напечатал ее. Хотя переварить это трудно. Книги: читаешь – хорошая, плохая – тут же забываешь. Твоя книга заставила меня задуматься.

Гайсенок слова потрясающие говорил. Повторил он мне то, что Любимову говорил.

Диалог

Вошла девушка лет тридцати пяти с чрез- выяайнылшобъемамигрудиибедер, внушающи- мией, очевидно, какую-то упругую уверенность в себе, а ее собеседнику - мысль о том, что любые его доводы будут отскакивать от этой ее уверенности, не оставляя никакого следа.

– А что это тут у вас за билетики?

– На Таганку, на творческий вечер…

– На Губенко или на Любимова? Чья труппа?

– ???

– Если что-то на Губенко, я бы взяла.

– ???

– Видите ли, я не люблю Любимова.

– ???

– Мне он не нравится как личность.

– ???

– Человек, который в трудное время покидает свою Родину, мне не интересен.

– Простите, но ведь его вынудили уехать, запретив, кстати, «Бориса Годунова», где играл тогда Губенко, кажется, гл. роль.

– А вы знаете, в каких условиях работал великий русский поэт Игорь Тальков? Он писал свои стихи, сидя на унитазе (больше негде было), но никуда не уезжал, потому что бросить Родину – всё равно что бросить мать. Любимов – предатель!

– Так, по-вашему, и Ростропович предатель, и Солженицын, и Рахманинов, и Шаляпин… и…

– Р. и С. – это политики!

– Ростропович?!?

– Конечно, он же выступал перед Белым Домом. А Любимов – артист.

– Но ведь когда Ростропович уезжал, кстати, он не уезжал, а его, как и Любимова лишили гражданства… И потом, вы ведь ничего не знаете о сути конфликта на Таганке. Всё очень просто: Моссовет прописал, дал юридический адрес Губенко с его бумажным театром на площади Любимова, вот и всё.

– А это ваш конек – отсутствие информации. Ведь Губенко не дают слова сказать. Все средства массовой информации показывают только Любимова. Ведь за него всё правительство: и Лужков, и Нойман, и Ельцин. А бедный Губенко…

– Но ведь он объективно не прав. Ю.П. тридцать лет назад из группы никому не известной молодежи создал известнейший театр, вырастил таких артистов, и теперь его выгоняют из им же построенного дома, и кто? Его собственные питомцы!

– Конечно! Потому что Любимов хочет ездить за границу и зарабатывать валюту, а Губенко будет работать в России.

– …потому что за границей он никому не нужен (у него нет спектаклей, ему здесь играть нечего).

– Но он нужен нам! Здесь!

– Господи! Но вы же знаете его только по кино! А в театре – только как результат гения Любимова! Ведь вы не видели спектаклей Губенко, потому что он сам ничего же не сделал! За что же вы так яростно боретесь?!

На этом и расстались.

И вот день у меня последний 93 года так протекает: ездил к Зое, перевез ее к Ольге Кручининой. Купил продуктов. Увидел льготное разрешение на торговлю книжкой с 3 января по 31 января. Огурец в целлофане за 8 тысяч приобрел. Разгреб стол свой письменный.

93 год я встретил «сухим», и он был для меня удачным. Хотя предела удачам не бывает. «Живаго». Вена, Мюнхен, Гамбург, Дрезден. Я имел прекрасную работу, я, в общем, был в форме гораздо чаще. «Чонкин» тоже подарок: Подебрады – номер, письменный стол, «минеральная» вода и главное там – «21 км – покаяние», так ни строчки и не дописав, возвратясь. А шестой десяток идет. И надо торопиться. Потеряли сиену, проиграли суды.

1. Вчера был концерт в Щелково, в милиции – 100 000.р.

2. 60-летие Фарады.

3. Аэропорт – игра, таким же образом надо

4. передать в Алматы – бритву.

1 января 1994

Суббота. Была молитва, была зарядка, было занятие с Леной. Кое-как завели с Паниным машину от таксиста.

Господи! Всё не слава Богу! Зое надо уходить от Кручининой – семья недовольна. Мальчику надо трахаться, а стенки тонкие, всё слышно, они привыкли ходить по квартире голые, и деньги не нужны, лишь бы лишнего человека не было, чужого. Я их понимаю, особенно мальчика, но куда же мне Зою девать? «Ампир во время чумы».

Встретили 1994 год без спиртного. В пургу и ветер мокрый поехал к Денису. У него тоже спиртного нет на столе – сок и винегрет. Подарил я ему 100 марок.

У Щегловых в 16.00 – ой, как вкусно и какой неприятный спор с Максимовой о проблемах Таганки. «Понимаете, какую ответственность берет Любимов, если он опять получит весь театр, он старый и спектакли делает слабые. Правда, я не видела «Живаго»… и пр.» Проблема поставлена с ног на голову, причем тут спектакли, слабые или неслабые, – отобрали у хозяина театр, у Губенко вообще нет никаких спектаклей, нет, всё смешалось в головах у почтенной публики. Бред. Печальный разговор с В. Талызиной о Саввиной. «Скажи честно, а я не вышла в тираж?» Любимая актриса моей любимой жены…

2 января 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка, стояние на голове, почему-то этому все удивляются, это всех поражает, интригует – а что это дает, а что это заменяет. Стрелка упорно не двигается с отметки 65 кг. Я подумал, что это хорошо – стабильность. При всём том, что я ограничиваю себя в пище, я не худею и сохраняю энергию.

Девочка в Лондоне, в ванне лежит, а Ветвистый на диване фантастику читает. Кулик делится впечатлениями, своими ощущениями от оргазма, от процесса, она замирает и кончает, а столетник на моем столе помирает, я крещу цветы и целую их, я хочу, чтоб в моем доме поселился дух жизни. «Хорошо бы собаку купить».

Я задумал в Париже перед книгами выставить большие портреты Самозванца и Павла I – идея Никиты. Павла I фотографии у меня нет, и придется съездить на Десну, откопать дверь, открыть и снять со стенки повешенный Луневой портрет, отдать увеличить его Стернину, которого люто ненавидит Любимов. На Фа- радейском юбилее Стернин объяснял Любимову свое вынужденное двойственное поведение: «Я снимаю и тех, и других… Я снимаю всех, но после того, как они захватили помещение, я окончательно для себя понял, что вы (Ю.П.) правы и т. д.» Эти слова я услышал сам, он уже выбежал от Любимова. Потом Ю.П. повторил мне его излияния. Сашка был выпимши и говорил правду. Но лучше бы он молчал, а больше снимал и делал качество и пр. И тогда что… звонить Стернину и заводить машину пробовать или уехать в театр на метро, оставить ключи Панину, пусть они съездят с Сережей.

И текст – «Во вторник я Самозванец, а в среду – Павел I» – надо бы дать перевести Малышевской. [Ирбис]

3 января 1994

Понедельник. Молитва, зарядка, стояние на голове, масло во рту – 15 мин.

Бестолковая вчера поездка в С. Посад, не увиделся я со сватьей Клавдией Кузьминичной, не вернулась она из Струкино. И сестра Ирина обижена на весь белый свет, одну оставили все. Поели мы с Паниным капусты, каши гречневой с камбалой, выпили кофе и поехали восвояси. Записку, однако, извинительную я оставил.

1) «Добрый вечер, Москва» – Руднева 4-го.

2) «Эхо Москвы» – Тришина 3-го.

4)«Агентство печати Новости».

5) «Независимая».

6) «Вечерняя Москва».

7) ТАСС 3-го.

Такая компания прессы собирается сегодня на мою презентацию. Где-то по театру Минкин вчера шастал и афишу спер. Какой-то праздник хочется закатить, а как его выдумать?! «Портвейну бадью выкатить». Гармошку взять?!

4 января 1994

Вторник. Молитва. Зарядка, стояние на голове, масло во рту, звонок на Алексеевскую, картошка с огурцом, кофе с молоком, грецкие орехи с медом. Так начался вторник. Нет, еще звонок Панину, который мучается с машиной.

Господи! Я благодарю тебя, Господи! Ты подарил мне вчера счастливый день, был аншлаг, звучал голос и состояние души было превосходное, победительное.

Говорил шеф, выступал Лавлинский – хорошо, литературоведчески, всё разъяснил: почему он не мог не ухватиться за эту прозу и убеждал автора напечатать это. Но потрясла меня и зал Абрамова. У Малышевской дрожали руки. Боже! Какая сила от нее шла, какая стать, убедительность. «Книга живет своей жизнью. Если бы все написанные о Володе книги – Влади, Демидовой, Смехова и др. – сгорели, но осталась бы Валеркина книга, я бы согласилась. А если бы сгорела Валеркина, а все остались… это было бы обидно и непозволительно, несправедливо». Что-то в этом роде. Жалко, не записал на магнитофон. «Это речь Достоевского у памятника Пушкину». Спасибо тебе, Люся, сердце моё. В общем, праздник состоялся и состоялся во всех смыслах. И, конечно, много вопросов о театре.

Читал я и диалог, записанный любезно милой Милой в Станкоимпорте. И это тоже была живая страничка. А Лунева 18 книг «Дребезги» продала, и «Дребезги» порадовали меня, они выдержали вчера конкуренцию с Дневниками. А во Владимир уехало 100 книг, и в кошелек Т. легло 100000 рублей, которые обменяются, надеюсь, на франки.

5 января 1994

Среда. Мой день. Молитва. Зарядка.

Стояние на голове. Масло-полоскание. Форма. Господи! Нет, определенно Ты за меня. Еще, говорят, лучше был вчера вечер мой. Я-то тоже счастлив. Говорил Любимов (лучше говорила Люся – хорошо, долго, но по эмоции ниже), хорошо пел и много.

Были Петины-Олины. Почему-то не пришли Кондаковы.

Ну и вот. Целыми днями Любимов держит артистов на сцене и говорит, говорит, болтает, его жалко, по делу – мало. Он провалит свой карт-бланш. Из Парижа звонки – зачем Высоцкий, зачем столько его песен, Влади постаралась… и с ним Париж знаком. Нужен Любимов, его слово, разговор, кредо, его реж. этюды… и т. д. То самое, чего я боялся, боюсь и что заставляет нервничать самого шефа. Он растекается и говорит сказки для театрального ПТУ – даже я ничего о Театре на Таганке не могу понять из его трепотни. Надо написать ему несколько страниц текста хорошего.

Кто же был из критиков на моем вечере. «Намедни» снимало меня. И, кажется, что-то я неплохо говорил – про домового театра, про то, что женщины мне помогают… И т. д.

Глаголин, за банкетиком. – А вы молодец.

6 января 1994

Четверг. Молитва. Зд-ка. Стояние. Масло и т. д. Весь утренний набор.

– Ты меня забирал отсюда? – спросил Денис, когда мы шли из «Колобка», куда он хочет устроить свою жену.

– Как же, как же, и забирал, и гулял и т. д.

– А чего же не помнишь? А вот здесь у меня украли велосипед, и ты приходил разбирался.

– Нашли велосипед-то?

– Нашли.

Вот и повторяется, вот и повернулся круг жизни на другой виток. Даст Бог, Денискины дети в этот садик пойдут. Здорова была бы только Алла, Алёнушка. Дай им Бог счастья, Господи!

И Матине вчера шеф какой-то стал осваивать. Ольга Иосифовна из Санкт-Петербурга много слов со знаком + сказала о моем поведении, о моем знании… – и некоторое нахальство… и уверенность в себе и в том, что он всерьез не рассердится на вас. На вас безумно интересно смотреть, как вы смотрите, слушаете, ловите его и т. д.

7 января 1994

Пятница. Утро, молитва, зарядка, стояние на голове, масло, заводка.

С Рождеством Христовым, православные. Эти дни надо прожить четко, точно, сделать все мелочи, чтоб улететь спокойно.

1. Съездить на Десну и проверить пистолет.

2.Заехать в овощной и спеть там песню.

3.Оргалит – фотографии – Макаров. За два фотоувеличения Т. заплатила 25 тысяч рублей.

Театр Армии, Германия – март. Хейфец.

4.Созвониться с Мариной Павловной и озадачить ее концертной деятельностью по клубам и Подмосковью, транспорт – Панин на моей машине.

5.Аптека – масло, ментол, ингалятор, снотворное.

6.Напечатать диалог в Станкоимпорте.

7.Отправить бритву в Алма-Ату.

Вчера с Аллой Трофимовной, заведующей «Колобком», хороший разговор. Она придержит для Аллы место помощника воспитателя – 30000 рублей. Денис всё время форсирует события. «Но, может быть, ее ректор еще не отпустит. А она еще может залететь и что же… поступила на работу и сразу в декрет…»

Бабка одно твердит. – Не нужна она мне тут… да я с ума сойду и т. д.

Денис. - Пап, а можно… Алка пока у тебя поживет. Ну, я так, на всякий случай…

– Можно, конечно. Но это уж совсем уродство. Я думаю, мать не допустит всё-таки…

Записка на вечере 3-го января. - Спасибо за то, что Вы не изменились, не постарели, не превратились в памятник себе. 23 года назад я видела Вас в первый раз на этой сцене Вангом. И сейчас не без страха шла на этот вечер. И, слава Богу, зря боялась. 2 года я не была в Москве – уехала в Штаты, и теперь Вы один тот же, из нашей юности, когда мы ночевали здесь, перед дверьми, в очереди.

Лунева. - Пусть в твоей жизни сопутствует тебе убедительная вера в свои силы, ведь ты уже неоднократно проверял их.

Мои спят. Хороший ужин приготовила вчера Тамара, а я как бы внимания не обратил, ей горько, а мне тошно, потому что… потому оканчивается на «у».

Сегодня надо хорошо позаниматься с Леной и поучить музыку Сапожникова.

– Читала до трёх ночи.

– Читал до трёх.

– Читала до трёх…

Не бросай трубку… Мне интересно с тобой поговорить.

8 января 1994

Суббота. Молитва. Зарядка. Стояние на голове – сегодня прибавил 50 единиц счёта. Масло. Завтрак.

Много я готовился вчера сделать к отъезду, но промотался по Москве в машине в разные концы.

1. Отвёз Макарову фотографии для триптиха, чтоб наклеил он их на оргалит.

2. Зря прокатался в аэровокзал с бритвой Фомина: на Атма-Ату регистрация в Домодедово.

3. Любимов не клюнул на Радищева – на интеллектуальную линию театра… площадной театр, но интеллектуальный и пр. Хотя Бюст Радищева в скверике – по этой дороге где-то он останавливался, куда ехал, чёрт…

4. Хорошее занятие с Леной, что-то сегодня скажет Любимов.

– Хотите? Делайте как студенческую работу…

5. Стоял я долго в прихожей. «Я не позволю топтать себя». Она играет, ей постоянно не хватает публики, она – публичная женщина… ей нужны аплодисменты, хотя бы и свои и за чужие страдания.

Любопытно, закон какой-то вывелся – моя книжка прочитывается безотрывно, залпом до трёх утра, именно до трёх утра.

6. Разговаривал с Хейфецем. С 23 февраля по 9 марта «Павел I» в Германии. Пока не точно еще, завтра должны прилететь немцы и рассудить.

7. Сказать Сереже моему, чтоб приготовил все мои фильмы к Парижу, кассету с собранием и пр. А также 50-летие и байки. В общем, всё.

Дениса мне жалко что-то. Какой-то нелепый и, в сущности, несчастный он. Я бы счастлив был, зная, что он больше всего на свете любит свою жену, когда любишь – ты не одинок, ты – могуч, тебе никто не нужен, даже слава земная. Милый мой, добрый и хороший мальчик, наивный и совестливый – жалко ему бабушку – «Папа, можно Алла у тебя поживет»… – жалко маму – мать может вообще закрыть на замок свою комнату, ведь это ее комната. А почему бы однокомнатную Лёнькину не отдать молодым, а тем вернуться в эту?! Было бы справедливо и удобно всем. Лёнечка с тещенькой не хочет, ах ты еб твою мать? А доченька со старенькой маменькой… внука оставит… так пускай уж и жену… в трехкомнатную квартиру.

Проведать Адель. Свезти ей Дневники.

Малышевская вчера сказала, что Кулик сообщил ей о статье в «Известиях». По телефону я слышал звонок в дверь – это Саша Кулик приехал рассказать ей об оргазме.

Сергей Боков нарисовался в моей жизни. Очень хочется его увидеть поскорее и разузнать поближе. Какой-то он живой, смешной, конечно, бандит, но веселый и умный. Стихи – шустрые, не очень складные, но строчки до того точные попадаются, впечатление, что некогда мне, потом доделаю, потом исправлю… а пока – гони, ямщик, или ну тебя к черту, дай сюда кнут и убирайся с облучка. Надо отвезти ему плакат «С. Радонежский», надо скорее дописать «21 км – покаяние», и он может издать, дать деньги и пр., захватить с собой 4 пачки «Дребезгов». Ах, если бы Малышевскую подключить!! Или Баринову!! Сегодня мы ее проверили на вшивость за инструментом.

9 января 1994

Воскресенье. Молитва. Зарядка.

Опять вчера Любимов лягнул Эфроса на репетиции.

– Провалились в Париже… в Италии, и это знаменитый театр… Чем же он знаменит…

– Это не совсем так.

– Я знал, что вы мне возразите.

– А кто же еще вам возразит?

– «На дне» и «Вишневый сад» – средние спектакли… а у Штреллера это – шедевры. Он – лукавый итальянец – подставил вас. Вы повезли средние спектакли…

– Не от нас это зависело.

– Нет, от вас.

– Почему же вы вчера говорили, что хотели везти «Живаго», но они выбрали «Преступление и наказание».

– Вы мне напоминаете того, с той половины… (И понеслось.)

Я замолчал, но слово было сказано. Я хоть как-то защитил Эфроса.

– Он там, мне скоро тоже туда собираться…

Но потом между нами всё как-то образовалось. Хотя он был выбит самим собой из колеи. Показывали и говорили о «Дон Жуане».

– Работайте, но ведь театр закрыт… как диплом… в каком стиле… главное – всю эту разношерстную музыку объединить в едином… каком стиле… привести к какой-то гармонии.

Мне одному он сказал. – Музыка-то банальная… слышанная… я уж не такой специалист и то… могу сказать: это оттуда, это отсюда…

Потом – занятие с Леной. Хорошая она пианистка. Разговор с Мариной. Я предложил ей создать концертный концерн с водителем Паниным.

«По мощам-де и елей».

11 января 1994

Вторник. Мы летим в Париж.

Блажит Бортник. Любимов распорядился пьяных в самолет не брать, но у меня не хватает прав и духу. Уже подходили артисты, просили успокоить его.

Успел я что-то сделать вчера? Ездил много. Макаров сделал рекламу с портретами довольно гнусную, неудачную, тяжелую. ЦАТРА – отвез 8 пачек «Дребезгов»… 2 пачки Дневников. Оставил машину Панину, доверенность, он и донес «негабаритный» чемодан до весов.

Сережка ночь не спал, всё беспокоился – перевес, перегруз… и пр. А С. Посад был, однако, странный.

Но слово Сереже Бокову построилось довольно складное – чтоб не стыдно было тебе в финальной черте и всё присутствующим… – Спел «Мороз» и «Нинку». Ужин был «рыбный» и «мясной».

Мне в сильных выражениях объяснили, какой я лицемер, как меня ненавидят. «Чтобы всё у вас там с ней было плохо». Спасибо на добром слове, пока.

Много артистов Боков нагнал, и не знаешь, как к этому «пиру банкиров», что за 90 тысяч саблю бутафорскую покупают, относиться. Борис Викторович Ведьмин, жена Алла Анатольевна. Фотографирование, водка, осетрина во всех видах, теле-, видеокамеры.

Бортник матерится, хохлы ему наливают: «С колхозниками 5 грамм…» – «Спасибо». – «Сядьте, мы с вами поговорим». – «Не надо, мне некогда. Я работаю».

9-го в университете с Любимовым. Он был в форме и в хорошем настроении. Его бескомпромиссность вызывает уважение. Один вопрос-предложение чуть было не поставил точку в начале встречи. Человек благожелательный, кавказской национальности: «А что, если взять большой круглый стол, поставить хорошие напитки, хорошую еду-закуску… и начать мирные переговоры…» И т. д. «Вы не понимаете, значит, существа вопроса, и я зря долго вам что-то говорил и пытался объяснять. Я на эту тему прошу не разговаривать. С грабителями мне разговаривать не о чем, тем более за одним столом». И пр. Казалось, еще минута, миг, и он так себя разозлит, что хлопнет дверью.

– Дайте слово Золотухину, пусть он споет… а то за

мерзнет и заболеет.

И спел я только «Это было у моря».

– Это смокинг ваш или как?

Спор о «загадочной русской душе» и национальных особенностях характера. Обломов, Раскольников. «Он правильно расшифровывает», – Любимов про мой ответ.

Одно дело миф о «загадочной русской душе» и оправдание всех наших безобразий этой пресловутой тёмной душой… кому-то это тоже выгодно и на руку… другое дело – национальный характер… это вещи далёкие друг от друга, разные… и пр.

Но быстро я напялил свитер под «смокинг», сифонило на сцене жутко.

Лену Баринову с дебютом поздравил. Но жаль, сыграла она всего одну вещь.

Да, соседи попались нам… вот ведь не угадаешь. Три с половиной часа – это много. Они уморят нас, это ближнее зарубежье.

Какую пользу для себя извлеку я из «Тонуса»? Кирпич? Из которого сделан Театр на Таганке, реставрирована кремлевская стена и строятся коттеджи «мил- лионЭров», как произносит Б.В. Никакой. Концертная деятельность? Организация досуга.

«Меридиан» – хороший дворец.

Только сейчас до меня дошло, чем удобна эта тетрадь, именно своим проволочным переплетом – можно сгибать пополам и не занимать много пространства. Вообще, важно как уметь не мешать другим: не приставать с разговорами, вопросами, просьбами. Уметь или учиться так себя расположить в пространстве, чтоб не быть в тягость.

Сообщает Краснопольский мнение о встрече: «Старик в маразме, не слышит зал». Старческая болтливость наблюдается, но что он может услышать от зала, когда большинство думает – почему бы им не договориться, не поделиться и пр. Да он бы и рад, быть может, поделиться, но не в этакой изначальной форме. И еще он не зря про камеры пункт заострял… и рассказывал, как он предлагал ТВ публично извиниться перед Солженицыным. Все камеры снимали, и у одной проскочило, не вырезали. Ему нужен монолог, ему необходимо выговориться и чтоб это осталось.

Говорят, студенты заказали рекламу в метро – поздравляем Театр на Таганке с открытием 30-го сезона в Париже.

Я Любимову посоветовал – доиграть игру до конца и не подписывать никакие контракты, пока не вернут всё и сами не попросят. Пусть арестуют счёт, надо каким-то образом довести до этого, и зря вы обещаете, что «деньги свои вы получите, голодом не останетесь». Надо, наверное, чтоб остались люди голодом, для того чтобы они поняли, что 8 сентября было серьезное слово сказано, а не блеф и пр.

– Если бы я знала, – сказала Оля-бухгалтер, – что так будет, то меня бы здесь давно не было. Люди голосовали против раздела, подписывались… а теперь получается – кто будет бороться, если нас не будет юридически. Налоговая инспекция… арестует счёт… Ей всё равно, кто, она не подчиняется никому. Люди не получат деньги 16 января.

– И пусть не получат. Многие из них были за раздел и бегали туда-сюда. Труппу… надо было каждого персонально обработать, объяснить, почему они должны поддержать Любимова – для истории.

Кстати, это слово, это определение, это понятие всё чаще Любимовым произносится… и такие телеграммы, факсы Ельцину и Генеральному прокурору даются не зря и дважды: им и мной зачитанная телеграмма на 5 камер – какая-нибудь да передаст – и мной прочитана телеграмма Ельцина Любимову на 75-летие… этот контраст двух телеграмм… драматургически под финал это ловко придумалось… эффектно. [Грамматика в отрывке автора – прим. ред.]

Два года последних Товстоногов приходил в театр и сидел в кабинете, часто слышали от него (сама, своими ушами - Максимова) - я больше не знаю, как ставить спектакль. Это был конец, раньше, чем наступило «физиологическое» отсутствие.

Мы подлетаем к Парижу. Включены табло – пристегните ремни. Нас ждёт 20 дней Парижа. Что ждет меня? «Ты сдохнешь без меня». Ты много пишешь. Я провожу время, коротаю полёт.

Ну вот мы и в Париже. Сережа раздражает. Я не могу заставить его ничего спросить. Забыли кофе, пошли покупать. Забыли молоко. А в общем, надо приспосабливаться друг к другу.

Бортник. - Если в этой дыре, куда нас засовывает мадам Сарафан с покойным мужем, мой друг не напишет две строчки…

Есть ли у меня перспектива? Перспектива жизни? Почему-то засела мысль – надо срочно писать, заканчивать повесть, для того чтобы было чем торговать, выпустить книгу в Твери.

Краснопольская. Целовала меня. – Спасибо тебе. За это счастье, что ты сделал для меня, за Париж.

И я не отрицал: сочтемся славой. Ведь это правда так.

В комнатах наших нет телефона. Но это квартира – холодильник, плита, посуда, пылесос и пр. Нет завтраков. Так это хорошо. Не ходить, не воровать и не наблюдать. Иван – спит ли?

Сережа. - Мне не верится. Мне кажется, это сон. Будто я по шпалам иду в Париж.

6 января 1994

Президенту

Российской Федерации

Б.Н. Ельцину

В течение полугода Театр на Таганке не имеет возможности играть для москвичей.

Театр разорён, закрыт. Мне 76 лет, из коих 71 я живу в Москве. Я глубоко оскорблён, и мой разум отказывается это принять и понять.

Пока я не получу возможность работать в созданном мною театре, которому 23 апреля 1994 года будет 30 лет, ни о каком продолжении работы в моём родном городе не может быть и речи.

Прошу мне ответить.

Ю. Любимов

12 января 1994

Среда. Мой день. Молитва, зарядка, стояние на голове, масло, душ, завтрак. Спалось. Койка мягкая, пружинистая, спать неловко, части тела проваливаются, болят.

С торговлей какая-то пока ерунда. Сарфати не разрешает торговать Краснопольскому, будут продавать билетёры. Валерку не устаивает цена – 40 франков. Приезд его, получается, вообще на хрен никому не нужен. Это всё результат его очень хитрой жопы, он занимался черт знает чем, устроительством своих дел, ларьков в университете, складах… и не появлялся в театре, не звонил в Париж, – устранился, переложив всё на театр, на меня, теперь на меня повешен и весь тираж. И нет Никиты. Сегодня премьера, и книжка должна быть прорекламирована и продана. Надо написать тексты фломастером на французском. Может быть, Никита обиделся на мои предостережения не очень показывать перед Любимовым наше тесное знакомство. «Что он так резко отмежёвывается от меня». И т. д. Как бы там ни было, это странно, что он не объявился. Без него трудно будет реализовать тираж.

Замечательно, что у меня такой отвлекающий момент, как книги, не так страшит премьера, собственно говоря.

Тамара. - Мы тебе не очень мешаем. Ну, ничего, потерпи, приспособимся.

Тапочки Сережины стоят столько, сколько проехать на метро один раз.

Любимов. - Идите, Бортник… Отдыхайте. Не делайте удивлённых гримас. Все ваши ужимки мне известны. Я сам был артистом. Я не хочу вас видеть.

– Из-за таких типов судят о всей нации. Позор.

В Париже надо написать если не «21 – покаяние», то много писем. Никита мог обидеться на меня, но Тамару он хочет видеть или нет. Сережу, сына Тамары.

Даже писать не хочется, сразу желчь разливается и стон внутренний – звонил о. Евгений из Б. Истока: 100000, которые два-три месяца назад отправлены, не пришли??? Что это такое?! Ограбили? Три месяца назад 100000 р. это сегодняшние 200000 или 300000!

Надо было Дениса вчерашнего захомутать, друга Денисова. Дать ему тексты для перевода и чтоб нарисовали. За контрамарки.

Надо же… забыть телефон Наташи Т.?!

Никита Алексеевич Струве

60-10-04-68 Мария Александр.

Георгий Валентинович Игнатьев 69-83-26-82

Natacha Tarnopolskaia 40, Av. d ltalie – Tour Beryl

75013 PARIS Tel. (1)45-80-39-26

13 января 1994

Четверг. Молитва. Зарядка. Стояние.

Всё было за меня вчера – и люди, и судьба, Бог не покинул-меня. Сильно наломался и без ног и чувств был, когда приполз в гостиницу, по пути с Наташкой видели минет в машине, застал я уже, когда он вынул изо рта, сидя у нее на коленях. Зачем пишу? Так мысли хорошие. Сегодня старый Новый год. С кем я обычно встречал его, и стало это какой-то традицией… как бьётся сердце.

За целый день вчера не появился Краснополь- ский. Странно всё это. Очевидно, он устраивал тот груз, который приволок с собой – то есть книги. Ничего не понимаю?! Зачем он приехал? «Книжки будут продавать в антракте», – сказал Глаголин. Ему и Боровскому не понравилось, что сляпал Макаров, но никто и это выставить не позаботился. Много русской публики было вчера, и она ушла без моей книжки. А я разрываюсь между тем, чтобы сохранить голос и устроить книжки.

Без телефона плохо. Приходил Леха Г. Казан спит. Ну, ладно.

Куплена тел. карта. «Ослица заговорила». Сережа два слова сказал в «Табаке». Позвонили тут же Струве, Игнатьеву, Трушину. В общем, какие-то дела с мертвой точки должны сдвинуться.

Может быть, я опять попал в сети собственной гордыни, и не подъехал к Сарфати, и не отвалил ей комплименты… и главное, не позаботился о своей книжке: кто-то говорит, кому-то она выставляет условия, а автор гордо стоит в стороне и ждет, когда к нему подбегут – ах, это ВЫ… тот самый автор и актер… ах-ах… сейчас… мы сделаем вам рекламу, сейчас мы всё переведем и пр. Билетерам… нашим на хрен не нужна забота с моей книжкой, а то французам…

Неёлова. - Второй акт лучше, я вся издергалась… из-за посоха… он как заколдованный, не втыкался. Французы стали обращать внимание. Ты здорово… хорошо играл, по-моему.

– А как ты здесь… с театром…

– Я иногда здесь живу.

– Да?! А-а-а. – Я очень рад был ее видеть, и она, по-моему, была искренна.

Уважаемый Никита Алексеевич!

Вам имею честь засвидетельствовать моё восхищение, поклонение Вашей неутомимой деятельностью по сохранению, изучению, развитию и защите… распространению русской культуры, истории слова… и русского человека.

Храни Вас Бог, здоровья, удачи и крепости на этой благородной, но не всегда благодарной ниве. И да хранит Вас Господь!

Я всего боюсь. Я боюсь, например, что могут позвонить из Москвы во время визита. И откроются карты. Я боюсь, что разворуют книги, или они пройдут мимо меня. Почему Т. и С. не заботятся, чтоб купить мне таблеток от горла?! И т. д. Я должен спускаться вниз, ибо должен приехать Никита Трушин. К Струве – Господи, благослови! Дай Бог легкости, дай Бог скорости!

14 января 1994

Пятница. Молитва, зарядка, стояние на голове, всяческие полоскания, но, кажется, голос звучит.

Старый Новый год встречали все вместе, по левую руку Никита сидел. «Очень хорошо играл, – сказал Любимов и за столом славословил: – Гениально, гений и пр., сильно, мощно… после таких нагрузок… так рванул… и не выпить, я считаю – подвиг». Как бы там ни было. Удивление и страх вызвал Сережа… спокойно глотает вино… говорит басом и много ест. Приглашены к Сарфати на ужин были немногие, 12 человек. Как сказал Борис. Конечно, шеф волен, но молодые – Агапова, Колпикова… Соболев, Сидоренко… Не зван Бортник, А. Граббе… Ю. Смирнов и пр. Как-то это мне жмет.

Струве – основное событие дня. Говорили о театре – он видел «Гамлета» – диссидентский вариант… здесь не приняли, а мне… и Высоцкий… «Вишневый сад» – суетный, мне показалось. Сошлись мы в отношении к Ельцину: политик плохой, но человек лучше, чем Горбачев, непосредственность… детскость и пр. В Госсии плохо, кошмар,но с точки макрокосмоса – идет в сторону правильную, хорошую и т. д. Удивился моей огромной, многословной надписи дарственной на титуле «Дребезгов». Мне же написал кратко – в качестве антидода: «Православие и культура». Купил 10 книжек Дневников, 300 франков. Одну взял рекламку-плакатик – на Б.-истокскую церковь.

С хорошим наполнением вышел я из его магазина. Купчую в блокнот оформила его дочь Маланья, заходил и сын его. «Ты еще не приготовил лекцию? Такой же рассеянный, как я». «Нет, – сказала Малаша, – он больше рассеянный». И т. д. Хороший русский дух. К евреям отношение, по словам Никиты, осторожное.

Потом я спал, и во сне мне что-то не приснилось желаемое. Весь вечер за столом я думал о 13 января. «Любовница его поет ему свои восторги и восхищения, а я, как те шуты, что за фараоном, говорю ему правду, которую он считает гадостями и ненавидит меня за это».

Почему они не понимают, что я хочу, чтоб они оставили меня в покое. Моя мечта – чтоб с утра они уходили гулять, смотреть Париж, я же хочу быть один, хоть час времени… один, без всех… Господи! Прости меня, но пусть домашние мои будут здоровы, но подальше. Я с ума сойду от их заботы и присутствия. Они не понимают, чего мне надо, чего хочу я, чем живу и т. д.

И значит, любимую мою не поздравили с Новым годом!! Я записал неправильно. Господи! Ну, не идиот ли?! И вот теперь я мучаюсь. Хотя пожелали мне всего самого плохого. Но самое плохое – сорвать голос. Наконец-то мои ушли. Нет, они не доедут до Монмартра. Оба ленивые, нелюбопытные. Перед уходом на репетицию – прополоскать связки. И купить телефонную карту. «Солдатская какая-то закуска… бефстроганов… чтоб русским понравилось?!? Это просто дешевле… и всё это дешёвка… французскую надо закуску и еду, а этот… бефстроганов с рисом… это мы дома едим каждый день».

15 января 1994

Суббота. Молитва, зарядка.

Уехать бы из этого города без узлов на связках – одна забота, и уехать бы поскорее. С Парижем мне не повезло, собственно, мне с ним не везло никогда. Сорвал голос, и теперь, что делать, не знаю. Впереди еще… да ведь только начало, три спектакля сыграно. Сглаз ваш, уважаемая, действует. Проклятие ваше, посланное вдогонку, вслед, дьявол применил в самом уязвимом, больном, самом точном месте. Бог с вами. Во всем виноваты мы сами, и в этом тоже.

«Валерочка! Костя принес лекарство через каждые 2 часа под язык. Целуем Т. и С.» Костя принес лекарство. Грустно, что сорвал я голос, завтра, по всей вероятности, играть Олегу. Но задача – не уехать отсюда инвалидом. Господи! Спаси и помилуй мою душу грешную. Надо отзвонить Струве, чтоб не приходил завтра… или уж… всё равно. Остановилась жизнь. Ее и так-то не было. А тут и вовсе тоска и зеленая непроходимость. Это вот еще Матинэ навязалось. И беспомощен, и не могу помочь Любимову активно. Никита, конечно, влип – шеф уже всё под него подкопал и подкапал. «Вы были ее мужем? (О.М.Я.) Сколько лет вы в Париже». – «Французы знают о Франции гораздо меньше, чем русские о России или даже: французы знают о Франции меньше, чем о ней знают русские?» – «Ну, в каком-то смысле и это есть». И т. д. В щекотливое положение попал Трушин со своей интеллигентной закваской белогвардейского сословия. Приехать в гости (в столицу мира) и поносить хозяев, впрочем, он поносит в первую очередь свою матерь – Россию, хотя всегда оговаривается: советскую, т. е. «вытравляйте из себя советчину». Но вообще, стыдно за него пока. Он не владеет прежде всего собой – учитесь властвовать собой – это отсутствует напрочь, и те, кто за него болеют – Давид, я, Глаголин, – очень это переживают. Если он не будет задираться, раздражаться, если он будет в радостном, миролюбивом настрое, несмотря ни на что… он расположит к себе парижан, «митеранс». Они почувствуют уважение к ним и желание преодолеть барьер, а не усугубить его отчуждением. Господи! Помоги моему шефу. И не забудь про меня. Сегодня была репетиция до 14. После нее пришел я домой, – никого, – поджарил котлеты, сходил к Ренате, датской гадостью залил себе глотку и лег спать. Я слышал, как приходила моя семья, и теперь, насколько я понимаю, они уехали к Наташке. Нет, Сережа не останется на ночь, он любит дома, со своей семьей, не поедет же он оттуда в туалет, коль приспичит… этого он стесняется больше всего.

Близнецам - надо очень стараться, надо много терпения, надо что-то преодолевать, напрягаться и т.д. Это уже началось.

И всё-таки я верую, что Господь и отче Сергий Радонежский не оставят меня в беде. Мне надо доиграть сегодняшний спектакль. Завтрашний отдать. Поберечься. Даже если утром я буду чувствовать, что могу играть, надо спектакль отдать, во имя 5-ти тех, последних, из которых тоже один надо будет отдать, тогда я в Германию, при благополучном исходе, могу уехать в форме.

Кстати, это удивительно, почему не уберегся я?! Так было всё идеально рассчитано и подготовлено.

Где-то что-то я не учел. И не на спектакле, нет, где- то дома еще.

Я очень близок к тому, чтобы сделать над собой то, такое, после чего меня не будет, меня забудут, единственное, что может меня спасти – неожиданное сообщение, подобное тому, что получил я на студии, в русском Нью-Йорке. Снимите с меня Ваше проклятие!! Зачем Вам мой голос?! И будьте счастливы, я забуду Вас. Чувствуете ли Вы, знаете ли Вы, как мне плохо, как я близок к тому, чтобы убить себя. Я не нужен никому, но неужели потеря голоса означает потерю способности составлять предложения из русских слов, предложения простые и разные, которые еще заставят вздрогнуть не одного Бойко, а многих. В этой связи почему-то думал я, припомнился мне Жора Семенов и рядом Битов, и показалось мне, что Жора останется и его будут читать… пусть найдет каждый своего читателя и почитателя.

Господи! Не оставь! Спаси и сохрани. Неужели так я нагрешил, что лишаешь Ты меня силы – ума и профессии, как это ни странно, всё заключено, сплавлено в звуке, верни, Господи, силу мою, силу Микулы Селя- ниновича! А ее прости, Господи!

Волохов Миша 34-68-73-34

– Если я скажу: Золотухин – гений, они поверят мне.

16 января 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка.

Молитва, перед спектаклем записанная, дошла, была услышана, и Костю с лекарством Бог послал, и была легкость, и была веселость, и даже дерзость, когда я нашел какое-то среднее звучание и продержался на нем. Теперь надо сдержать слово и пропустить вечерний спектакль, поберечься и дать заработать Казанчееву. Играла вчера Сидоренко. Перед спектаклем с ней репетировал шеф. «Ты думаешь, я ушел… хоть на минуту, нет», – это он после репетиции Матинэ с Никитой сидел… и репетировал с Таней в полную силу. Вот в чем гений его. Ведь он мог плюнуть… да ладно… премьеру Демидова сыграла, а она лучше всё равно не сыграет. Нет, сыграет… я ей помогу, – и он приходит и репетирует с артисткой, советует, какой грим ей сделать, какую прическу, он во всё вникает, он заинтересован, он – помогает.

Так вот – надо принять решение, отказаться играть и отзвонить Струве, чтоб не приходил. К тому же перепутано время, спектакль начинается а 17.00, а Игнатьев назначил нам свидание в 20.00. Домашние мои спят. Я попытался вчера набрать Москву, и ничего у меня не получилось в трех автоматах. Кто-то сильно не хочет этой связи.

Таня Краснопольская плачет. – Я могу ему простить только из-за его возраста, никакая гениальность не дает права так разговаривать. Если он достиг таких высот, он должен быть снисходителен к людям, стоящим ниже его. Можно по-человечески объяснить, мол, ребята, так и так, извините, так получилось, а не вроде того, что сваливайте отсюда…

– Кто это сказал?

– Любимов.

Я боялся, что тирада относится к Глаголину. Значит, они «вышли» на Любимова, идиоты, значит, Любимов это сказал. И пришлось мне Танюхе после тяжеленного спектакля объяснять, кто такое Любимов, какими советами пренебрег Валерка в начале взаимоотношений, как напрасно он лез к нему с разными предложениями – для него он быстро выявился как очередной трупоед, человек-паразит, сам по себе ничего не представляющий, пустой, но с большими претензиями: вы не выполнили, вы нарушили… (про Глаголина). Я его предупреждал – он пошлет на три буквы, и дело с концом. Так и получилось. Их выселяют из гостиницы и пр.

1. Туалетная бумага.

2. Сережин дневник.

– Я не работаю в совковых театрах. Встать, сесть… Я буду выкарабкиваться. Лили! Я предлагаю сыграть первый акт «Бориса»… из-за одного вечера все с ног сбились. Нет. Видели «Годунова»? Хорошо, не прини

мается… Ансамбль приехал всё-таки… а не на двоих.

Вчера.

– Все пишут мемуары… эссе… один работает, все пишут диссертации – кормятся. Я называю их трупоедами. Это не относится к присутствующим, извините, Валерий Сергеевич.

– Совершенно не относится… я не пишу мемуаров… их будут писать мои дети по моим материалам… если я не сожгу свои записи.

На занавес. - Я нарочно болтаю, чтоб рассчитать время. Чихаю. Получасовой разговор Никиты, и вся картина ему ясна – откуда убегают животные, там не растут растения.

Никита, оторвясь от микрофона, Любимову. – Я знаю ваш текст наизусть.

Любимов гладит его по голове. – Переводите меня, как Брежнева и Горбачева, – исправляя и совсем не то.

– Я встану на «Слонов» на колени перед вами, за разами.

– Вырывайте сами микрофон, насколько вы способны.

– Уникальная компания, которая называлась худ

советом. Дм. Дм. Шостакович! Шнитке и т. д.

Господи! Спаси и сохрани. Я робко попросил Любимова освободить меня от спектакля.

– Нет, не могу я тебя освободить. Кто-нибудь при

дет… и скажет – они плохо играют… и т. д.

Любимов. - Он дурак, твой Краснопольский, кретин, дурак… Удивительно, что он еврей… Такой еврей на тысячу – один. Я не могу такие деньги за номер платить за него. Я должен платить из собственного кармана. А то, что он потом отдаст, – чушь собачья. Типичный совок – дурак. На что он тут рассчитывал? Разбогатеть? Не связывайся больше с ним никогда. Он склочник.

Никита. - Он полный идиот… говорит, я сделал Любимову часовую телезапись, где он мог обсирать Губенко, как хотел.

– Я подам на него в суд и пр. Такой-растакой… Я бы мог ему сделать Америку.

Мне часто на сцене является Денис, преподобный Сергий, Лавра, святая рака Сергия. Господи! Помоги сыну моему. Почему отцам больше нравятся чужие сыновья? Ванька Граббе? Я – Фомину, любил ли меня отец – нет. Нет, не любил маленького, а потом – не понимал. (На спектакле) Прости, Господи! (Без очков, совершенно не вижу строчки, не вижу, где буква заканчивается.)

17 января 1993

Понедельник. Молитва. Зарядка. Моё число. Со Струве, конечно, получилась глупость совершеннейшая. Они пришли, как и полагается очень вежливым, подчеркнуто русским, но не советским людям, ровно в 8. Много расшаркивался, извинялся… и пр. На Любимова они остаться не пожелали… думаю, неинтересно… и т. д.

Бог дал мне звонкости и силы преодолеть вчерашний спектакль, и был я доволен собой. Всё от Бога. Все милости и исцеления.

После спектакля с Любимовым на сцене для демократической публики ответы на вопросы. Мой Самозванец найден схожим с Жириновским. Вопрос ко мне: «Как давно вы пребываете в тирании Любимова?» – «30 лет». Потом я объяснял… в противовес тирании режиссера – тиранию авторитета, если всерьез говорить о теории театра… даже если зал будет носить на руках, а критики трубадурить – гениально и пр., а Любимов скажет – Валерий, это плохо, я поверю Любимову (аплодисменты), хотя я понимаю, что объективно не может быть Любимов всегда прав. Но эту часть рассуждений я оставил уже для себя и думал об этом, когда шел из театра. Было сказано на этом «собрании» в мой адрес и «хорошая книжка», и «звезда»… и «спасибо, что вы, Виталий Золотухин, есть, простите, Валерий, я страшно волнуюсь»… и пр. На встрече присутствовали Сергей и Т. Золотухины.

Надо начинать бизнес, зарабатывать деньги. Но надо сначала понять – что с голосом и не рано ли?

Да, да надо понять, что с голосом?! И как сегодня пойдет всё… Надо выучить «для справки».

– Тебя мать жалеет, а я мать жалею, поэтому и спускаю тебе нерадение, лень и непослушание – попустительствую, – а ты пользуешься и только спрашиваешь: ну зачем так грубо? Это где же грубо?! Это кто же грубо с тобой разговаривает или обращается?!

18 января 1994

Вторник. Молитва. Зарядка.

Любимов. - До меня только сейчас дошло (после третьей рюмки), что груз этот упал, снят.

Господи! Что же это такое висело на мне. Так вот – Матинэ прошло удачно, хуже-лучше, но достойно, трогательно. Голос у меня звучал… в «Баньке» хорошо, хотя утром лучше. Я был раскован и помогал глазом Любимову. Бортник выл волком, подвывал… это в Сибири, оправдывался Любимов. В конце я вызвал- пригласил на сцену Сарфати, она очень хорошо говорила про театр, про счастье сегодняшнего вечера, про то, как необходимо, несмотря на то что «русский зал», чтобы был перевод для французов и т. д. И что она надеется видеть Таганку в Париже еще раз… и тут я сзади: «С каким спектаклем?» – «С «Доктором Живаго». И тут я ее начал целовать. Со стороны это может показаться лакейским приёмом, холуйским подлизыванием, но это было на публике, и это было и шуткой, и всерьёз. А потом – я очень хочу, чтоб парижане, русские парижане, увидели «Живаго», пока я еще не совсем состарился.

– Я из дела ушел, - и Любимов ушел со сцены, я пел пустому месту, пустой табуретке, этот трюк они с Боровским придумали.

Молодец Шопен, они играли в начале, пели, шутили и подготовили зал, – организовалась хорошая атмосфера к началу.

Прилетела Катя Любимова.

За вечерним столом из актеров – мы с Шопеном. Рыба была такая вкусная. Никита – верный, культурный, прекрасный человек и очень полезный оказался вчера Любимову.

Теперь меня начинают атаковать со встречами. Но опять – для разгона нужно 10 – 12 дней. Где их взять? Неделя у меня свободная, и она пролетит мимо.

Голова от одного освободилась, душа тоже еще пуста. Первое, что нужно сделать – концерт в посольстве. Но в этот час голова и сердце занято тем – уехал ли блядь Краснопольский. Как он тут всем сделался нежелательным!! До этого выяснения осталось полчаса.

Ирина Баскина, новые слова, но такие хорошие, через призму 15-летней эмиграционной дальности в книжке «Дневники». – Эпиграммы легче сбываются… а ваша книжка замешана на драматических обстоятельствах. Общее между вашими книжками, что обе они написаны (я жду – актерами) по-русски… – Я засмеялся. – Ваша книжка необычна со всех сторон.

Любимов вчера утром:

– Меняйте свои рефлексы совковые.

– Почему здесь дыра (на свернутом в начале занавесе). Цыган, заполни собой дыру.

– Сева! Ты же из дворян… или они и тебя успели обсовковать?

– Витя! Почему вы опоздали? (Пеховичу.)

– Самостоятельность и основу для жизни актерам давала эта уникальная компания под названием тоже странным – худсовет. Там были и Дм. Дм. Шостакович, и Н. Эрдман, Альфред Шнитке… ученый с мировым именем П.Л. Капица – ученик Резерфорда, и А. Вознесенский, и Е. Евтушенко… писатели, цвет «Нового мира», когда во главе журнала стоял А.Т. Твардовский – Абрамов, Трифонов, Можаев… и т. д. Андрей Дм. Сахаров, Солженицын и т. д. – Английскогазоналъная эпоха советского театра.

– Твой издатель с его женой позорят всех нас, театр и в первую очередь – тебя. Мы можем ей лисьих хвостов добавить из «Годунова», но почему я должен платить ему за гостиницу. Золотой крест он тут же купил… а за гостиницу платить не может. На что он рассчитывал?

Баскина. - Перевод был нужен. Француз попал не случайно, и он нам безумно нужен.

Большей радости, что Краснопольский уехал, не мог мне Борис сообщить. На 2700 ф. мы с ним попали. Думаю, никакими методами, образами, путями и пр. деньги эти с него не получить, не вытрясти. Только с помощью рэкета. 14000 книг я ему дарить не собираюсь. Обсоветоваться [так в рукописи – прим. ред.] надо с юристами и послать его на хрен. Но как? Какие- то встречи намечаются, но если они пойдут на погашение гостиницы за Краснопольского, тоже радости мало, если никакой.

1) Сережа уехал к Антону и передать афиши.

2) Тамара ушла в «презуник».

3) У Никиты закипела вода в Олином радиаторе. Он залил в радиатор масло. Немного. Гр 100. Сейчас они где-то у кафе, решают, что делать, я жду звонка, смотрю ТВ. Выпил 3-ью кружку кофе.

Ваня Граббе – Ковалев улетел. Он просил, чтобы его оставили.

– Почему ты не хочешь в Москву?! И где, в какой стране, в каком городе тебе больше всего понравилось?

– Здесь.

– Почему?

– Во-первых, у меня здесь роль. Я здесь играю. Во-вторых, это мой родной язык. В-третьих, здесь красиво.

Отрок молвил истину. И это «во-первых»: у меня здесь роль, – в этом весь смысл жизни человеческой, весь смысл и его – Ванькиного – дня сегодняшнего и каждого другого, будущего дня, даже когда ему столько же, сколько его бабушке сейчас. Бабушка оскорбилась, обиделась.

20 января 1994

Четверг.

Ну вот… погуляли. 18-го Никита устроил нам пир в номере такой, что не выпить было нельзя. Коньяк, вино, виски. Голова шумит. Вчера целый день я провалялся. Т. ходила, виски брала. Сережа возмущался.

Назначились какие-то выступления. Теперь надо держаться и думать. Первое – в посольстве.

24 – в 19.30, «возьмите книгу» – в записке культ, советника написано. Что это значит, не знаю. Почему в единственном числе?

– Возьму манго домой. Ваньку угощу. Вовку кокосовым орехом.

У Сережи тоже не пишется дневник. Зачем я попрусь сейчас в театр? Фотографий у меня нет. И что из книжки Катя будет переснимать? Фотографии некачественные. Кто мне выдаст книжки? Их надо отвезти Наташе Фабри в Ассоциацию русского языка.

Господи! Спаси и сохрани. Только чтоб Тамарка не запила. Всё остальное произойдет в срок и нормально.

24 января 1994

Понедельник.

Хочется написать – я схожу с ума от тоски. Проклятая пьянка. Господи. Спаси и сохрани. Сегодня встреча в посольстве. Торговля накрылась. Вчера был Бортник. Мы вспоминали случай в Вильнюсе. Мог ли я писать о нем хорошо… я ведь ревновал.

И в Париже бывают перебои с горячей водой. И что же? В посольство идти с грязной головой или накипятить? Рука неуверенная, нетвердая. Сережа выгуливает мать. Неужели действует ее проклятие – чтобы всё было плохо, – я схожу с ума от Сокольников. Я выпил кофе и потею. Любовь под кустами, на талом чистом снегу, когда же я это допишу, когда отболит, это вопрос, не утверждение. Мне нельзя с этой гитарой связываться. Что делать? Пришли убираться, а я в халате. Вчера еще жизнь имела смысл, когда сидели в американской рыгаловке и пили бордо – французское вино. Что такое тоска? «Ты сдохнешь без меня?!» Похоже, так!! Сказано резко. Оттуда убегают животные, там не растут растения. «Лучше бы купила туалетной бумаги». У нас пылесосят, это хорошо. Но скорее бы они убирались из нашего бардака. Сережа питается где-то самостоятельно, гамбургерами за 30 франков. И что меня поджидает в Москве?! И «жидает» ли? Тамара говорит, что «твоя Людмилочка добралась уже и до этой столицы». Откуда эта версия? И что это такое? И где они ходят? А ходят они уже три с лишним часа. Господи! Пошли мне еще раз красоту, мечту парковую. Господи! Прости меня грешного и безумного. Но я люблю парковую архитектуру. Что я произвожу с моим организмом?! Уже две бадьи кофе опорожнил. Теперь грею воду для помывки. Наши пришли. С покупками и брулиантами.

Голова помыта, и сын сказал: «Ты уже лучше выглядишь». Но с гитарой не в ладу. Колу глушит Сергей.

В 17.00 я позвоню, и за мной приедут. Я – графоман. Слова, буквы, предложения спасают меня, выводят из нервного перенапряга. Мои слова, мои понятия, что стоит у меня перед глазами – кадр из ф-ма «Летят журавли» – вертящиеся белоствольные березы, перевернутые в небо. Я сейчас заплачу от видения этого. Я помню это очень отчетливо.

25 января 1994

Вторник. И рука не дрожит.

Что я должен сказать? Прекрасно прошел вечер в посольстве: и голова работала, и язык не заплетался. Мне было легко. Гитару я не взял, но неожиданно спел две песни под фонограмму. Был посол – Юрий Алексеевич и жена его Мэррена Ивановна, и говорили слова… И голос звучал. И продал я 14 книг, 680 франков заработал я. Культурный советник Валерий Иванович говорил, что имел прямое отношение к записям пластинок во Франции, что Высоцкий называл меня своим самым близким другом и «часто звонил вам». Всё для меня теперь уже – удивление. И как давно это было, и было ли то. «Когда ты пишешь дневник, ты похож на Ленина». Во-первых, я сегодня старше Ленина, во-вторых, у него не было таких очков. Посол очень мне понравился, особенно когда пришел за кулисы, а послиха сказала: «Я сейчас расплачусь». Но он ее пресек: «Ладно, ладно. Это результат очков». Проблема эта шутилась. Один молодой мужчина сказал: «Когда-то вы приходили к нам в университет. Еще не было очков… и вы говорили о «червяках и червячках» (результат розановской цитаты). И я по этому поводу шутил». Да и вы, молодой человек, были ровно на столько же моложе.

Удивительно теплая и свободная была атмосфера, легкая и непринужденная. А после всей распродажи некто Сергей Едрёнкин вызвался нас покатать по вечернему Парижу, и многое мы успели «оглядеть».

И чувство предательства Москвы вдруг спряталось, закралось прежде и укрылось в закоулке грудной клетки. И эта ручка, которой я пишу, оттуда, кто-то подарил, так часто бывает. Как и предательство. Семья.

Книги мои хранятся в ужасающих условиях, никому не нужные, разворованные. И много попорченных. Надо будет составлять акт и выбрасывать.

Мои ушли в презуник. Принесут молока и воды. Сережа совершенно тип самостоятельный и малоуправляемый. «Я живу по своему плану, я всегда знаю, что мне делать и куда идти. Мне совершенно неинтересно сидеть со старыми очкастыми тетками, которые будут задавать вопросы, почему закрыли папин театр». Вот и всё. Ему это надоело, ему кажется это совершенно пустой проблемой, он знает, что в Москве есть диски, магазин, где продают шубы лучше парижских, майки лучше и пр., лучше и лучше в Москве. Но это не имеет никакого значения – главное привезти подарки из Парижа. Он ориентируется в своих делах превосходно. И я теряюсь.

День рождения Володи В.

Сегодня съемка «Годунова». Лицо отходит. Рука уверенна и тверда. Завтра Любимов, по слухам, уезжает. И некоторая наступит облегченность. Еще одно выступление намечается в Институте восточных языков. И почему-то они заказывают 50 – 60 книг. Ну, посмотрим. «Никита похож на меня, поэтому он мне не нравится», – говорит Сережа. Но Любимов по поводу моей развязки должен резко сегодня высказаться. Иначе он не может. Потом… по планам дальнейшим. Что в Москве? Будет ли еще один суд? Рассматривает ли Дума… наш вопрос? По-моему, мы пришли куда- то не туда. Теперь вопрос предательства берёз белоствольных, когда-то Фомин писал о предательстве черёмухового половодья. И это было серьёзно. Что можно сказать о парковых березах? Грехопадение?! Что за чушь?! Сколько тебе лет? Старый, добрый, милый шут. Сейчас я договорюсь, что опять взвою. Я поправился и вышел из формы. Но мне дотянуть 5 спектаклей. Чудак! Чего я боюсь? Коллеги будут рады, что я не доиграю, что дам кому-то заработать гонорар.

26 января 1994

Среда, мой день. Мой день.

Господи! Спаси и сохрани. Время 14.30. Эмма не звонит. Сережа жрет сникерсы с колой. Обидел мать – не купил кальмаров. С утра я делал зарядку, на голову встал, но устоять долго не смог и не очень пытался.

Вчера. Встретились с Никитой в театре и побежали на такси делать дела.

1) Разобрались с поделками в «Жар питые». Конечно, это бред – брать подобные поручения.

2. Отнесли 23 книги в Ассоциацию русского я.

3. Заходил я в магазин к Струве по настоянию Никиты – Струве улетел на неделю в Москву. Не судьба. Но то, что я заходил, было правильно.

4. Потом была съемка «Годунова». И шеф употребил ко мне термин – «отпился ты хорошо». И еще несколько реплик в том же духе. Но прощались мы с ним тепло.

5. Потом – в доме у Жака, с реактивной Эммой и вкусным столом и напитками. Прекрасный вечер. Тоня Щелкова, которую «группа захвата» с Эммой просто взяла в плен, теплую и большую… и картины Олега посмотрели… и говорили весь вечер милые французы о России советской и русском театре.

Милейший старик-переводчик – Эдмон, переводчик Пушкина для Матинэ. «Дорожные жалобы». Вечер с зажаренной ногой ягненка. Наскочил на бордюр. Вызвал скорую. Меняли колесо. Блевала Эмма.

Минуты прощания. После съемки шеф перед расставанием собрал труппу. Он был весел – шутил «черно», а что делать? «Что вы хотите у меня спросить?» А что мы могли у него спросить? У всех было предощущение надвигающейся трагедии, неизбежности, о которой не хотелось говорить, в подробности которой вдаваться опасался каждый. «Я сделал всё. Разговаривал с кем только можно. Мне обещают, уверяют, что всё будет хорошо. Но я им не верю. Говорю об этом прямо и откровенно, как всегда я говорю с вами в течение всех лет. Дума обещала рассмотреть наш вопрос в течение 3-х месяцев. До этого? Приглашает Собчак, единственный человек, который предлагает реальную помощь». Самое бесперспективное расставание. А дальше – тишина. Что дальше?!

Миша Волохов. Нет, господа, это далеко не графоман. Это что-то из ряда вон выходящее и при чтении «Великого утешителя» не раз подкрадывались слезы. И мат уж матом не читался. И реплика вчерашняя Эммы, обращенная к Тоне: «Ты так говоришь, потому что в твоем окружении никто не умирал от СПИДа. Без презерватива трахаться всем заклинаю. У моей знакомой был любовник. Потом они расстались, очень давно. Она вышла замуж, и была счастливая семья. Дети, дом… А ее стародавний любовник… Короче, кто-то его заразил СПИДом. И он стал мстить всем. Он вспомнил всех мужчин и женщин… с кем он когда-то трахался. И разыскал ее. У них давно не было любви, но он с ней переспал, ебаная сука… и заразил ее. Недавно она умерла в страшных муках. Теперь я каждого веду к врачу». Филипп – специалист по СПИДу. В день он видит 5 – 6 оспидованных жертв. Это к вопросу о пьесе Воло- хова. Текст экстравагантный, язык хлесткий, интрига вечно-банальная, но развивается, раскручивается, как кобра. А если учесть авторитетные отзывы, которые он о себе тщательно собирает, то ясно, что перед нами явление, к которому надо относиться серьезно и осторожно. Мы же живем своим пупом и в том и видим смысл жизни. Париж открыл мне Волохова, и уже не зря я здесь сегодня был.

Я долго говорил Мише про свое прочтение, ощущения и хорошие слова. И правильно сделал. «Если есть выход на сердце, значит, это не однодневка, не ради скандала, эпатажа и пр.» Ну и слава Богу!

Сегодня за утренним кофе я проводил со своим коллективом домашним беседу-информацию о состоянии нашего финансового положения: и что у нас есть, какой запас, и что ожидает нас в будущем – ничего утешительного – полное отсутствие всякого присутствия. Лекция-внушение кормильца свелась к тому, чтобы уехать из Парижа по нулям: сколько денег привезли, столько хотелось бы привезти домой. То есть – суточные и парижский гонорар пусть уйдет на «счастье» нашего путешествия, а 2000 марок, в долларах или как по-другому, хотелось бы привезти в Москву обратно.

Расчёт на книги не оправдался и даже в том минимуме, что предлагал Никита.

10 книг Струве – 300

14 книг посольство – 700

6 книг за столом Жака – 240

1240 ф.

Но еще ведь надо доиграть. Чтоб не возвращать гонорар, который я сегодня получу, а это значит – не усердствовать.

Вчера Сережа подошел, нет, подскочил ко мне и выкрикнул: «Папа, можно я тебя поцелую. Я тебя очень люблю!» Сынок мой дорогой, говори мне это чаще!! Хотя, если говорить чаще, к этому можно привыкнуть и не обращать внимания, а так – я плачу. Ты этого и хотел?! Говорят, он так волновался за меня в посольстве, что у него дрожали колени. Но после всего он сказал: «Ты, папа, молодец. Мне очень, просто очень понравилось».

Нет, в Париже были какие-то победы. Но расчёт на «21 км – покаяние», судя по всему, и не мог оправдаться. Когда Никита 18-го ходил с огромной полиэтиленовой корзиной по призывнику и набирал ошеломляющее воображение [количество – прим. ред.] всякой еды и питья, я понял, что я не могу не выпить и не отведать этой рыбы, мяса и пр. А поголодаю в Москве. Но меры не знает развязавшая русская морда, и мы пошли еще за выпивкой и т. д. И карандаши простые для романа не пригодились мне. Но утешаю себя тем я, что еще не вечер. И вдруг хоть одну страницу да напишу я и сдвину роман с точки, что в одной стране запнулась, в стране другой. Кстати, Никиту поразило Сережино сочинение. В тот вечер читал я ему всё.

«Реальный Бог, очень грозный, страшный, путающий, снился мне или явился, это такой ужас. Лик светящийся, такой, как на всех иконах, и ругающийся», – сказала Тамара. Она сильно кричала во сне, мне было страшно от ее воплей.

Я думаю над завтрашней программой в Институте восточных языков. Она, конечно, будет сильно отличаться от программы в посольстве. Я хочу читать «Черного человека» Высоцкого и «Ч. ч.» Есенина. Рассказать о традиции «двойников», «черных человеков» в мировой литературе. Повторил и, кажется, помню. Спел под эту страшную гитару несколько песен В. Высоцкого, и надо рассказать о случае на Н. кладбище.

27 января 1994

Четверг. Молитва, зарядка, кофе.

18 – число – соблазн, от которого надо было бежать, а я не убежал, не остерёгся, радовался, и вот – последствия, чушь беспросветная. Но мы каемся, мы молимся, мы надеемся на прощение и восстановление сил. Вперед!!

– Отношения строго регламентированы. И ошибаться нельзя. Французы могут что-то прощать эмигрантам… а могут и не прощать. Она (Баскина) допустила несколько ошибок… и в том институте ее не очень любят. (Миша Волохов об Ир. Баскиной.)

И на голове стоял я до 100 и одной молитвы.

Никита благодарил меня, что я (через книжки) познакомил его с Сарфати и дал ему заработать. «Я Таганкой задерган до того, что у меня волосы выпадают последние». Я его понимаю, но многословен он донельзя и в то же время деловит.

А «зеленую» я открыл сегодня! И даже сделал некоторые пометки и коррекцию в чешской главе. Что же делать мне с Алексеевской!?! В «зеленую» просится кустово-ствольно-белая круговерть ноктюрна «Липовые аллеи», ну их на хрен, их не переплюнешь. И не надо. А он и съемку-то «Бориса» затеял для рекламы под свой контракт «Соломанки» или еще для чего-то, но не «Живаго», за которым Пец стоит и Фельтринелли, про которую он шутил скотски: «Муж у нее был, взрывал в Красных бригадах и взорвался сам, судьба. Жаль, что она с ним вместе не взорвалась, нам было бы легче». Понял, что сморозил сволочизм, глупо улыбается, озирается, ищет выхода и не находит поддержки.

39-62-07-46 Марина Влади 43-36-85-84 Эмма Дубинская

28 января 1994

Пятница, молитва, зарядка, кофе.

Вчера было восстание артистов, и Бортника решено выбросить из Парижа как можно скорее. Он зашел ко мне с бутылкой вина, попросил у Тамары штопор, она сказала, что у нее нет штопора, он полез по кухне шарить сам. И сказал, что быстро ты забываешь, Тама… когда ты сама будешь на отходе и позвонишь мне, я буду с тобой так же «вежлив» и т. п. Вспомнил, что и я не приходил на «Послушайте!» И т. д. Заявил, что он духовно порвал с театром этим… что всё чудовищно. Я ему сказал, почему же ты не встал и не сказал об этом, когда был Любимов. «Да, я хотел подняться по лестнице». – «Что же ты не сделал, а когда его нет, ты так подло и трусливо, зная положение…» Слово за слово. «Ты меня видела пьяного на сцене…» – «А как же… я чуть не упала в обморок… когда ты вышел на этом Матинэ». – «Акарт-бланш?! Ну, это позорище». – «Чудовищный старейшина чудовищного «Живаго». – «Ваня, выйди из моего номера».

Трофимов. - Борис Ал. Сегодня (или вчера) зашел ко мне артист Бортник, он был немножко под… но не пьяный… и заявил мне, значит, Санька, я завтра играть не буду, ты будешь играть. Я ему сказал: «Иван, я за тебя играть не буду». – «Будешь, будешь». И ушел. Так вот, я вам официально заявляю, что я вместо Бортника на спектакль сегодня не выйду.

И ушел. Он был в очень взволнованном и диком состоянии. И что тут началось… Я понял, что ситуация опасная, и в первую очередь – спасать спектакль. Артисты орут, что Саша прав, почему мы это должны… столько лет… терпеть…

– Надо… потом побазлаем… давайте думать, и я думаю, нам всем надо попросить и уговорить Сашу… сейчас.

– Вот иди и проси.

– Вот пойду и попрошу.

Мы с Глаголиным пошли к Трофимову.

– Тут не один Бортник, тут все наполовину Бортники.

Короче, мы выдержали всё, что действительно справедливо говорил Саша, но, слава Богу, уговорили.

Сейчас пришла Лиза и принесла их билеты с просьбой Бориса передать Бортнику. Сам он побежал заказывать такси. Билеты взяты им на завтра.

Ночью их не было в номере. Сейчас 12.30, они появились. Я позвонил, ответил Иван, что Татьяна в ванной. Я попросил ее зайти ко мне. Жду.

А встреча у господ. Абенсура прошла, по-моему, нормально. Говорил хорошо. Пел хуево. Но Никита был в восторге от «Мороза». Он зачем-то меня представлял долго. Я понимаю, если бы он обо мне говорил по-французски. А по-русски про себя я и сам умею. Привез со встречи килограмм монет. Тамара вечером расставила кучки. 6 кучек по 100 франков. И бумажками… 670 ф. Во какой надой, какая корова… это Сережа: «Сколько корова принесла молока?»

Ну, я выдержал этот разговор с Татьяной. Посоветовал уехать, а потом… говорить с Иерусалимом. Зашел Борис, сказал, что на завтра заказал им такси. Кати Сарфати: «А… Бортник». Она видела его в аэропорту. А он всё выясняет, кто настучал Любимову. Она удивилась, как он играл спектакль «Годунов». Ну, а потом – зрелище и вопли в «Баньке»… на Матинэ. Господи! Спаси и помилуй нас грешных.

Ночь после «ягненка». Эдмон оказался Сусаниным в Париже. Эмма в отключке, блюет через каждые 10 минут. А он не знает Парижа – мудак упрямый, долбаный-передолбанный переводчик Пушкина. Налево, кричит она ему в ухо по-басурмански, он поворачивает направо и на высокий бордюр. Удар такой, что машине пиздец… но нет, диск всмятку, но пушкинист поехал, но не судьба. Он хотел в свою деревню в Михайловское под Парижем на таком колесе добраться… остановились у чайной. Пошел звонить… через полчаса приехала помощь. Поменяли колесо. Мы в это время – я, Тамара, Эмма и Оля, что ли, чья-то жена – пили чай. В 2 часа ночи мы были дома. Сережа спал, на столе – недопитая кола и недоеденная пицца. «Я так жрать хотел, что не доделал ее», – спросонья поведал сын. Зато мы посмотрели, как меняют ночью колеса в Париже, не совсем трезвому Сусанину – на улице ни одного гаишника. Сережа знает Париж лучше, чем Москву. Наконец-то он согласился ходить с матерью, и проблем у нее с Наташами – Олями – Эммами – Никитами нет.

Приходили Бортники – охали, курили, ахали, мимоходом извинился, что «вас с Тамарой обидел… ну, что обижаться на пьяного». Опять тут же 40 себе оправданий.

На столе у меня старая запись, что я сделал на салфетке из кельи Галины. «Слушая Шопена, я понял, почему Даль прятался в темную гримерную от артистов – зашторивал окна, отключал трансляцию, сидел в темноте».

А теперь, когда Шопена похвалила Великая княгиня: «Как вы сыграли русского барина… кто-то из предков согрешил». – «Нет, это школа перевоплощения и пр.» Шопен вовсе забуреет и освинеет. Но артист он превосходный, а мне бы только физически-голосово дотянуть лямку парижскую. Господи! Спаси и сохрани. Я вчера на сцене припал к Образу Спасителя после последней сцены… когда понял, что спектакль сыгран… и плакал на сцене, пока шла картина с юродивым. Шеф бросил нас – такое у всех ощущение и разговор. В труппе начался раскол. Его надо усмирить.

Целковых вчера не было. Придут сегодня.

Проблемы Боровского.

Позвонить Смагину Александру Вит., сделана ли виза Золотухину в Германию?! Тогда я с корабля да в поезд?! Хорошо бы!! Пойти погулять и позвонить в Москву. Или сделать это ночью?! Да, ночью. Ура, догадка идиота. А если зайдут Целковы и позовут к себе? У Тамары болел желудок ночью, она не спала от моего храпа, чуть не плакала и сходила с ума. Вот мой крест!! И что мне делать?! Господи!! Нести, терпеливо и не ропща.

1240 + 1270 = 2510: 6 = $ 418,3.

Эта наша коммунальная парижская квартира. Мы так тесно друг с другом не жили никогда, и это повседневно-тесное общение бытовое, нос к носу и все дела на виду и каждую минуту друг у друга в глазу – многое друг дружке открывает… каждый, можно сказать, час такого совместного бодания друг о дружкину задницу несет в себе некое колумбово яйцо. Вот прелести и польза коммунального жилья. Я так жил только в Пальчиковом переулке, когда женился на Шацкой.

Как они много говорят?! Эти французские совки. Совки-то они больше, чем мы. Мы уже 8 лет бултыхаемся в таком говне, в системе член и пр. «Мы иностраннее этих эмигрантов всех», – Сережа так говорит.

!! Вот тема: чем дольше живет плохой Любимов, тем сильнее высвечивается хороший Эфрос. Время – критики – зрители помнят хорошего Эфроса и сравнивают (хошь-не хошь) его с сегодняшним Любимовым. Сегодняшнего Господина Времени. Ностальгия по тому и отвращение к этому, к тому, напоказ выставляющему свою глупость человеческую, не защищенную теперь сценическими созданиями. [В отрывке грамматика автора – прим. ред.]

– Я не знаю, как ставить сегодня спектакль, – Товстоногов. А Любимов думает, что знает, и т. д. Какое открытие пришло мне в койке. Господи! Благослови на спектакль. Правда, часть этого открытия я сделал за столом у Жака, полемизируя с Дубинской: «Ты вспоминаешь того Эфроса, который совпал с твоим временем. Он и умер рано, а лучшие спектакли сделал еще раньше». И т. д. Она согласилась с этим, и Тоня, конечно же, подтвердила мою догадку. Боровский о Крейге туда же.

Тамара. - Я понимаю, что я несостоявшаяся, ни одной клеточкой и т. д.

– Дура! Тебя любили не самые плохие мужчины. А от двух из них у тебя дети, тоже, думаю, клеточки твои и не самые дурные. Господи! Да кто же в этом мире может сказать про себя – я состоялся! Дурак и только.

Хрипы, шипы, кашли.

– Не нужны твои звонки, тем более ты сам…

– Я понял, пока…

– Ты понял, думаю.

– Как ваши…

– Понял, понял, пока.

– Так же, как ваши, вашими молитвами.

– Купите молока и фруктов. Ваша корова. Было два звонка, было два звонка.

Сегодня смотрят Целковы, но дело не в этом. Не перестараться бы и сыграть завтрашний спектакль. Сегодняшний пусть проскочит легко и без забот. Дай Бог нам легкости, дай Бог нам скорости. Трофимов вчера сыграл прекрасно. Аминь.

29 января 1994

Суббота. Молитва, зарядка, кофе.

Пришла корова вчера со спектакля, а молока-то и нет. И не то что молока, а и молоконосов-то нет. Уж не запили ли они у Никиты? Слава Богу, нет. Но в призывник пришлось бежать, успел проскочить, объявили о закрытии – 12.00, – набрал продуктов больше, чем на 100 франков. Пришлось вызывать санитара с ключом от кассы.

Любимов… часто вдалбливает какую-нибудь чушь, но важную для него, а понятную не всякому. Например: «Они рады, что я уезжаю. Они встретили мое предложение уехать. Гостиницы дорогие. А они умеют деньги считать. Это вы не умеете, советские. Вы умеете деньги в чужом кармане считать». И т. д. Много раз он говорил об этом, оправдывал свой ранний отъезд как из Японии, так и из Парижа. И большую часть прощальной речи тоже посвятил этому оправданию. А зачем ж вы-то их (чужие) деньги считаете тогда. Вам положено до конца гастролей здесь быть. Вам надо делать свои дела, так и скажите. Всех задолбали своим карт-бланшем позорным. Не дали как следует собраться в Москве, дела какие-то сделать.

Не звонит Глаголин, значит, увез Ваньку. Перекреститься или рано еще?!

Где мы были? Где мы были?! Какую коллекцию русского искусства увидели мы!

Перед 9-м спектаклем. Помоги нам, Господи! Дай нам легкости, дай нам бодрости. И сохрани силы для последнего, 10-го.

30 января 1994

Воскресенье, отдай Богу. Молитва, зарядка.

Чуть не заплакал вчера после спектакля – приготовил книжки, из подвала сокровища свои перенес, как Скупой, и никто – сын – не пришел за ними. И я, как вьючный ишак, с двумя тяжеленными сумками поперся по Елисейским Полям, в полном смятении, умопомрачении – да что ж это за свиньи такие мои домашние, что же за невнимание к своей корове. Думаю, отметелю палкой обоих. Потом – а вдруг случилось что-нибудь в Москве, ведь перед уходом просил я Никиту с тещей связаться, вдруг ограбили… первая мысль – доллары, думаю, эх твою мать, всё богатство… думаю. Нет, спокойнешенько валяется мой сынок на широченной своей тахте. «Жлоб ты, Сережа, неблагодарный жлоб и свинья. Два дня я прошу помочь тебя книжки принести… говнюк… как же тебе не стыдно». – «Забыл». – «Ты в мать свою – удобная жизнь: забыл, тяжело… я такой… и пр. Мне казалось, ты мой такой оригинальный, а ты просто грубый жлоб и эгоист». И т. д. Сегодня утром: «Ну, пап, ну извини, я всё забыл напрочь». – «Ладно, ладно». Я поцеловал его.

Раздражение, конечно, и всё тот же парадокс сверхзначимости. Звонят. Так и не сходил я в церковь ни разу, не нарисовался на Монмартре.

Сон. Приснилась мне Женя Сабельникова в белой кофточке, в той, в которой на свадьбе в фильме была. А отец ее сообщил мне: решение Моссовета признано незаконным и весь театр возвращается к нам. Женя принесла нам кувшинчик хрустальный с наливкой. Потом Евгений Алексеевич провожал меня по широким мраморным ступеням, как в ЦАТРА, я цокал каблуками и палкой с набалдашником из серебра. Женя только наливку подала, ни слова не проронила и не улыбнулась. Моё затмение проходит, и я забуду ее телефон.

– Уровень пьесы защитит (классический ур.)

Ну, Миша дает. Впрочем, ахнутый гениальностью – заканчивает плохо. Или наоборот. Близнец Золотухин не забывает высказать полярное мнение. Подбиваются бабки, подводятся парижские итоги. Я, конечно же, уезжаю в финансовом (в золотом выражении) минусе, хотя не в очень ощутительном, где-то в минусе $ 125. Это при том, что 2500 ф. на книжках заработал и 1300 ф. жена с собой привезла, на рубли купленные. Это сколько же потрачено? В презумнике просто.

– Всё, что пропито, проеблено, – в дело произведено.

Перед 10-м. Голос хрипит. Но настроение потрясающее – был я у Зеленина. Господи! Спаси и сохрани!

31 января 1994

Понедельник. Ту-154. 15.00 по Москве. Мы еще стоим, но уже не хочется возвращаться, от одних голосов, разговоров, запахов.

А спектакль вчера был, может быть, лучший. И народу много, более, чем когда, и принимали гораздо. После спектакля у Наташи Т., и Никиту с Олей она позвала, что, по словам Сережи, спасло нас. За столом были недобрым словом помянуты Людмил очка и Зоя. «Молись, кунак, в чужом краю»… и т. д. пел опять монархист Никита со своей прокисшей белогвардейской идеей. Никита! Ни белой, ни красной России нет, а что будет, Бог весть. Наташа показывает без конца старые книги, репродукции последнего дома Романовых, гордясь своей дружбой, знакомством с Великой княгиней. «Как я ей покажу «Карнавальную ночь»… она на 9-м небе и плачет». Хороший вкус у наследницы престола российского. Конечно, были слезы Тамары… и обжорка Валеры. Ночь была без сна. И встал я в 7, и начал мучить зарядкой себя.

Сейчасстранный разговор с Костей. В труппе подозрения, что группа актеров, приближенная к рулю, тайно ведет дело к закрытию, к роспуску театра и созданию некоей структуры на контрактной основе и пр. От слов Желдина меня брала оторопь – что же происходит в головах?! Вот почему «старейшины» театра, как говорит Сева Соболев, хотят собраться и поговорить. Никаких собраний не надо!! На какую степень откровенности рассчитывал Костя? Что я мог ему сказать, кроме того что это бред, «мы о разных Любимовых говорим», «зачем ему такие унижения испытывать, сутками не выходить из театра, звонить, писать, давать факсы и телеграммы…» (Кстати, суд над решением правительства состоялся и не в нашу пользу.) В Париже вышли очень плохие рецензии, особенно про мулинэ, как назвала наше действо Марина Боровская. Вообще, таких плохих гастролей Таганка не знала за свои 30 лет. Всё к одному. И этот разговор с Костей ох какой серьезный. Я говорю, надо бороться до конца – всё или ничего. Или идти на подвиг «Варяга», или растащиться по челнокам и сделать из крейсера шаланду, полную говна. Думать надо, но не в эту сторону. Нельзя ревизировать отношение Любимову – оскорбленному и поруганному – к этому делу. Форму держать. Форму. О, Господи! Взлетели! До свидания, Париж. Тамара всё время говорит: «Прощай, прощай. Нет, для меня – прощай навсегда».

Наташа подарила очки бизнесмена. «Так я разговариваю с вами, а так подписываю чек – когда ты расписываешься, ты надеваешь очки».

Да, дела в театре, прямо скажем, смутные, сметенные… народ может поднять какое-то восстание. Он требует ясности и хочет знать свое будущее. «Ты же видишь, он старый и наполовину в маразме». Всё это так, но разве вопрос со зданием решен окончательно и бесповоротно?! Это раз. И худшее – мы проиграли всё, все окончательные суды не оставили нам никакой надежды, мы что, соглашаемся на существование фирмы – Театр на Таганке – ив таком, изнасилованном, рассеченном виде, урезанном… Да нет. Никогда! Конечно, тогда надо это закрывать, менять марку и создавать пытаться новое или уходить под крыло Фоменко или Погребничко, допустим, или Спесивцева. Но не играть репертуар Любимова.

Умер Б.П. Леонов.

Несчастья начались. Вдруг – что, доехали, заехал в колею, и Панин не мог завести машину, клинит двигатель. Завтра с утра будет смотреть. Еще этого не хватало. Это – главное, что вдруг резко расстроило.

Второе - в Германию не еду, хотя визу сделали… что-то где-то… на концерт.

Третье - но не еду и с Павлом I.

Четвертое - не работает Лунева… что такое?! Хорошо, если с ЦАТРА – а если что-нибудь скандальное? Боже мой! Держись, Близнец!

Пятое. Губенко выиграл суд с правительством.

Шестое. Никита тёще из Парижа рассказал о нашем пьянстве. – Раньше я любил Тамару, а теперь… она пьет… она пьет больше, чем Валерка и т. д.

Седьмое - зубы.

Восьмое - главное.

1 февраля 1994

Вторник. Молитва, зарядка, кофе.

Уехала тёща. - Квартиру свою я приватизировала, завещание напишу на Тамару и Сережу. Умру, приедешь и продашь. Я – гипертоник, а они мрут сейчас, как мухи. Приедешь хоронить.

Девятое огорчение – на 1,5 кг я поправился. Несколько раз вставал на весы, просил Куприяныча на карачках проверить несколько раз правильность показаний – нет, стрелка за 66,5 кг. Вот, надо же, еще забота.

Ну, что скажет мне «хорошего» Панин? Где он, блядь, с утра?! Или возится под юбкой моего «Москвича», или спит под юбкой у милого своего существа?!

Надо пойти на панихиду к Евгению Павловичу. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Идет снежок, окно на кухне вспотело, несет по ногам. В школу не пошел Сережа, отсыпается с дороги. Пусть. Математика его подождет. Одеваться надо, наверное. Плохо мне. Рука тянется к телефону, но дрожит душа. Сесть бы в автомобиль и помчаться туда, где не ждут, говорят. Вот и проверить, блядь… или забуксовать, забалабонить, забыть это дело?!

– Хождение в народ не получилось, – как заметила женщина из очереди. Милиционер меня спас, выудил из народа и проводил к служебному входу. Но стоял я около часа или даже больше. Продрог изрядно. Зуб не попадал на зуб. За кулисами увидел Ульянова. «Замечательная книга, дочитал. Я впервые Володю так…» Дальше я не стал слушать, и не мог, как-то было неловко у одного гроба комплименты в свой адрес – тоже гробовой – выслушивать. Положил я две розы белые, по 8 тысяч каждая, Евгению Павловичу, поцеловал его, сердечного, в лоб и ушел восвояси, в келью свою. И вот теперь я выпил кофе и частично человек.

У Луневой, по подозрениям Оли-киосковой, с бабушкой плохо, очевидно.

А на большой сцене вовсю костюмы шьются, день и ночь костры горят, котлы кипят, козленочка-Иванушку варить хотят. Что касается конкретного мероприятия, в художественном смысле дай им Бог удачи… не скажу, что я ей был бы рад, но… на всё воля Божья. И тут…

Смотреть чёрту в глаза – наслаждение гибельное, но… наслаждение, запретное.

Я отвез М.Н. сумку с лекарствами для кота. «Больше всего, – она говорит, – я боялась, что ты не узнаешь меня». Она усохла несколько, правда. Но ум живой, только плачет. Читает мою книжку. «Какой ты молодец, что всё записал, встает всё то время хорошее перед глазами. А с вами-то что будет? Не говори, что плачу».

Потом читал Бродского и о Горьком в ЛГ, пил чай с печеньем, ждал звонка и Панина.

– Роман, это так скучно!

– Скучный роман – скучно.

– Это правда, всё в наших руках.

Ирбис. - Ваше путешествие стоило меня? За ее развлечения ты отдал мой покой.

2 февраля 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка.

Боже мой… они дошли до авеню Елисейских Полей. Они свернули вправо на улицу Берри. Я стал читать Мопассана, так просил Панин. И действие «сегодня» в Москве развернулось вдруг там, где я был вчера в Париже. И закрутилась жизнь. Ни дня без романа. Сегодня еду на Парковую. Утешать разводившуюся даму. Чем ее можно утешить, когда она была в Париже, в театре «Мышь», и говорит, что сейчас она красивее, чем когда видел я ее в театре Эстрады. Звонок. И девушка больной сказалась, да и слышно это, что с бодуна. А мне хорошо… всё напрягать бастрык не надо. С печки на лавочку прыгают эротики.

Генеральный прокурор России сегодня принимает друга юности и соратника по партии Юрия Н. Афанасьева с замдиректора Поповым Вл. И. Попов меня часто отстраняет как бы, он сам, сам. Ради Бога, баба с воза, кобыле легче, была бы польза.

Сдать пленку в Пассаж.

– И никто не видит, что его здесь нет.

3 февраля 1994

Четверг. Молитва, зарядка. Теперь – келья…

Я вас потерял, потерял, и до свиданья, и не хочу вас больше находить.

С утра катались… зашел в сберкассу – деньги действительно вернулись на счет. И никто не позвонит, не скажет из банка, что операция по каким-то причинам не удалась. Сервис, твою мать.

У владыки Питирима концы «Дребезгов» не нашел я пока. То есть они есть, конечно, но владыка уехал в Волоколамск, а Юлия Михайловна (кто такая?)… ее нет на месте во всем подворье. А хоромы у владыки дорого-богатые, с домашней церковью и двором, забитым автобусами, машинами. Панина туда запустить. Но мне кажется, он пристрастился к мелкой торговле. Заехал я и в гильдию актеров кино. Отдал фотографии на членский билет.

С собой из дома взял я рукопись и карандаши простые, писать «21 км». «Чтоб он сгорел, – вчера услышал я. – Клянусь, этого не будет никогда. – И осеняет себя крестным знамением. – Ой, от души я изменяла тебе». Ну и продолжай, сука, чтоб ты сама сгорела вместе с кобелем, прости Господи! Вторые сутки слезы в телефон, рыдания. Но почему 6 часов молча рядом просидеть? Хотя нет – любопытные мне сообщили сведения. Месть Таньки Шведовой.

– Никогда вы не переступите порог моего дома. – И не надо. Мне бы только энергию сохранить да форму не потерять. Оттренировать себя шпагой, водой и стоянием на голове. Говорит Вашкина, что в книге Эфроса, в главе «Мизантроп», много обо мне хороших слов сказано. Страшно читать. Дам сначала тому, кому доверяю на 100 %. Господи! Спаси и сохрани меня грешного. И я давлю свою голову ладонями-тисками и утираю слезы из набухших глаз – я виноват лишь в том, что жену в Париж отправил с сыном… которая видит Париж, может быть, в последний раз. Почему вы все такие жестокие завоевательницы? Зачем вы хотите крови? И проклинаете – за что? Так живите, трахайтесь с молоденькими, умненькими и богатенькими. «Я не хочу делиться с мертвецом».

Леди долго руки мыла. Леди долго руки терла. Эта леди не забыла Окровавленного горла.

Леди, леди! Вы. как птица, На бессонном бьетесь ложе. Триста лет уж вам не спится. Мне лет пять не спится тоже.

Сережа. Я ему: «Повесь попугаю зеркало в клетку».

– Одни попугаи любят смотреться, другие раздражаются. Ему подруга нужна.

– Но я видел в одной клетке зеркальце.

– Я сегодня получил 4 по зоологии.

– Попробуй, чего тебе стоит?

– Я куплю ему скоро подругу, и это будет ему раз

влечение на всю жизнь.

Я видел вчера себя в ТВ на кассете по случаю празднования 10-летия «Тонуса». Ужас. Я не мог себе представить, что я такой старый, страшный, скользкий и лживый. Как я себе не понравился. Боже мой! И пел «Мороз» плохо… голос не звучал, микрофоны не справлялись с моей громкостью, всё было искажено: и лицо, и звук. Более или менее реабилитировал себя в «Нинке». Сидели, пили теплую водку с медом, ели сыр, копчености, запивали колой.

Теперь я знаю, что такое – от голода кружилась голова. У меня она закружилась на толчке, и я упал назад, и угол поймал меня. По-моему, надо ехать. Это худею я до веса Живаго – 64 кг утром. А 6-го намечается открытый эфир с Э. Этот экзамен, перед камерой, перед ведущим, который, кажется, только и делает, что подсекает тебя, подлавливает и хочет обязательно умнее быть.

– Всё пригодилось. Чудное впечатление от нашей встречи. Такой же простой… замечательный. Время тебя не испортило… и т. д.

15 февраля 1994

Г. Арзамас.

Я открыл дневник, чтобы записать, с каким удивительным человеком я познакомился – Тимуром Гайдаром.

Господи! До чего славный «дед», как его зовет его внук Петя. Я же так о нем сказать не могу – «контрадмирал» как-то не вяжется, просто умный, простой, приветливый, интеллигентный человек.

Всему свой срок, всему свой черед.

20 февраля 1994

Воскресенье. Отдай Богу.

Так и хочется сказать третий день – созрел для предательства. Пока я пьянствовал с Гайдаром и без, артисты дали факс Любимову, что они решили частично возобновить работу на малой сцене. Тут же я отзвонил в Иерусалим и открестился от этого факса. Названивал Демидовой, Полицеймако. Но ясно одно – здание от нас ушло и дело мы проиграли. «Чайка» идет. Хвалят Губенко и Шацкую, упоминают Петрова и Джабраилова и пр. А со вторника Вилькин начинает восстанавливать «Мастера», вот разгадка. Вилькин – «Мастер» – «Тартюф» и пр. Оказывается, уволен Иван. Мне бы надо уйти в отставку, снять с себя полномочия председателя труд, кол., члена худсовета.

Завести часы и вперед.

И получилось так, что Губенко в дамках, и Тимур советует не бросать дело, не выходить из игры, репертуара года на два, на три хватит, а там, глядишь, султан умрет или верблюд сдохнет.

Вот какие дела-то, ребята.

Ужас, ужас. И всё это придет к объединению и пр. под Губенко. Уходить в ЦАТРу?! А играть на Таганке по договору? Разбегаться в самый тяжелый момент поражения? Годится ли?

Нет денег. И в перспективе их нет. Еще одна проблема – книги и их реализация. Что с ними делать, и где Краснопольский?

– Не придет он в половинчатый театр, это надо понять. Амбиции… состояние.

Жизнь та, прошлая, она ушла далеко.

Глаголин. - Когда я спросил, согласны ли вы, чтобы Золотухин от имени театра подписал контракт, большинство закричало – нет! Ну, почему… он – главный артист, он оставлен Ю.П. как худ. руководитель… и т. д. Нет… среднее вот это большинство.

Вот такие новости, хотя и ожиданные.

Этак можно целый день простоять у окна и не дождаться Панина, который сказал, что с утра поедет на станцию делать развал-расход, потому что он вчера оставил новые детали, и машину нужно ставить на стенд. А у меня такое подозрение, что он уехал за картошкой в деревню.

– Что тебе Париж… по сравнению с нашим рынком… всё есть.

Это недоверие ко мне со стороны средней части, а оно большинство, мне понятно. Внедрилась в них мысль, что существует заговор главных артистов – тройки, – которые ведут дело к роспуску театра. И думаю, идея эта пришла от «Содружества», чтобы вызвать раскол, бодягу и соединиться и слиться в экстазе и пр.

– Победа зависит от случая, а искусство от умения. Уступай, и ты победишь.

И еще вдруг пришло страшное – а не скажут ли артисты: Золотухин пусть покинет театр. Это он кричал – под одной крышей ни в коем разе и пр. И не лучше ли самому уйти. «Хорошо, что ушел, без него стало дело верней». И пр.

А скорее, Панин халтурит с приятелем в каком- нибудь Бутове. А чего бы он так вчера старался, целый день пролежал под машиной? И его понять можно. Ну сказал бы, блядь.

Думаю, что двойную игру ведет и Глаголин, и Попов, кстати. Они, что им честь Любимова и К⁰, им надо открыть театр, а не руководить пустым помещением, а отсутствие Любимова им (да и всем) на руку, те же руки развязывает. Да, веселые мысли меня посещают под тихое верещание Подмосковного радио.

Встречали маму.

21 февраля 1994

Понедельник. Молитва. Зарядка.

На голову встать не смог, вес у меня предельный, такого не было никогда: 67,5 кг. Это черт знает что, но надо жить. И первое – сбросить вес. Войти в форму физиологическую, а то вчера так сдавило голову, ну, думаю, вот и конец а ля Вертинский. Господи! Прости и не губи мою душу грешную.

Демидова. Подробный разговор с ней перед презентацией ее книги «Второе Зазеркалье» в гримерной.

– Я из этого выползу потихоньку. Без всяких за явлений, интервью и пр. От театра я устала, не хочу… со студентами, с молодыми с большим удовольствием позанималась бы «Вишневым садом». То, что не получилось, не вышло у Жуковой, Чуб, это мошкара вокруг пламени. И пока здесь этот удельный князек Глаголин… это я не могу с ним. Любимов предал и в очередной раз… Если бы Фоменко взял театр… с реорганизацией… со своими спектаклями, со своими ребятами…

– Назови еще две-три фамилии.

– Не могу. Не знаю. Виктюк – позавчерашний день. Тиражирует то, что было найдено в «Федре».

Много она говорила хорошо, интересно и правильно, записываю тезисно… и не очень в ее «словах», у нее они умнее и связнее литературно и терминологически. Одно ясно – она за кардинальное решение, то есть за реорганизацию с приглашением сильной режиссерской личности. Упования Любимова на Думу бесплодны – к нему негативное отношение, он всех раздражает из-за того, что живет там и т. д. И депутаты либо проголосуют за раздел, либо всё отдадут Губенко.

Светлана Ушакова. Вятка 231-01-52. Выезд 21.10, и студия документальных фильмов, на завтра, это был бы идеальный вариант – 700 тысяч.

23 февраля 1994

Среда, мой день.

Молитва, зарядка, на голове стоял два раза… вторая попытка – 150 + 3 молитвы, я владел собой, но голова болит, когда начинаю подтягиваться на турнике.

Бог послал мне Хлебникова! Вчера я грандиозный, духовный день провел, простояв у микрофона 8 часов.

Боровский мне перевернул душу, и мозги мои от чего-то очень важного освободились. Надо начинать работать. И это будет «Меридиан». Свет там не устраивает Алика. Господи! Хоть бы это всё решилось завтра.

«Академкнига». Что я об этом думаю? Надо мне о «Седьмом небе» подумать. Ведь есть реальная замечательная возможность напомнить о себе. «ТУТут» Слонимского. Где Лена?! На что она обиделась?!

Часовой разговор, и его надо выдержать, и он состоялся, и мы поняли друг друга. «Нет, не о никогда».

– С выгодой (для себя, театра, кого-то), но честно… – основное убедительное слово Боровского о закрытии театра, поведении каждого из нас. – Это редкий случай, когда с выгодой, но честно… – И т. д. Бежать надо отсюда на хрен.

24 февраля 1994

Четверг. Молитва, зарядка, но что с головой, на пятом подтягивании опять такая боль в голове. Это знак, он пришел на ней. Я должен бросить ее и это занятие. А быть может, Бог меня наказал, что я симулировал падение и сотрясение. «Прожорливое межножье», – слова С. Соколова.

Но главное сегодня – съемка на ТВ «Седьмое небо». И опять я дрожу. И опять хватаюсь за Высоцкого. Просят захватить с собой книжку… я захвачу много – всем, вплоть до Глазунова. Господи! Спаси и сохрани. Собрал Люське Дневники, мое богатство. Она делает выставку к 30-летию театра через… мою книжку.

Не умен ты, братец, не умен. «Русская тусовка», – сказала Таня Петрова. Всё бы ничего, но уж больно монстры все, начиная с Балашова, Солоухина и кончая Золотухиным, который фальшиво провопил «Шумел, горел пожар московский» – а в конце завесил соплю – так будет с каждым, кто посягнет на святую русскую землю. То ли водка, выпитая с Солоухиным, так подействовала на меня, то ли поддался я какому-то психозу… и сраный микроб шовинизма… нет, попал в стаю… актеры – суки-проститутки, они же быстро приспосабливаются к общему хору, они тут же начинают подпевать и подплясывать, пытаясь наладить ансамбль… вот что, подлое, срабатывает. Но теперь надо поглядеть, что из этого националистического винегрета пошлого, что же все-таки они выберут, какие кадры-эпизоды. Масленица. Ну хоть какие-то деньги дали, я уж думал, бесплатно. Но уж очень довольна Таня Петрова была: «Это тебя дух вел. Это лучшая патриотическая песня русских, и как хорошо, что ты именно ее спел».

Первая спевка «Живаго» – удовлетворительно, нормально… всё идет нормально, кроме головы.

С утра я не завел машину и пошел в парикмахерскую. Постригли меня за 8 тысяч. Но хорошо.

Два звонка. Два раза звонили и молчали. Или из автомата не прозваниваются или… кто это еще может быть? И вдруг – да нет! Всё правильно! Парикмахерша сказала: «О чем вы думаете. Всё будет хорошо». – «У меня съемка на ТВ». – «У меня легкая рука, поверьте мне – у вас всё будет хорошо». И я сейчас вспомнил – длинноногие, высокие красавицы в мини ходили мимо, носили цветы, закуски, а несколько раз мне, прохаживающемуся, говорили мимоходом: «Всё будет хорошо». И чего я, собственно, закомплексовал? Да, я согласен со всеми словами, которые я сказал. Чего мне, дураку, надо еще? А что касается песни… так еще надо послушать. Они же все, черти, под фонограмму пели. И правильно, в общем-то, делали. Ладно, надо спать и никому не перезванивать.

25 февраля 1994

Пятница. Молитва, зарядка.

Но тоска. Только бы выдержать. Не сорвался бы пальчик накручивать дырку. Касательно вчерашнего понта я успокоился или самоуспокоился.

Звонил Можаев – Можаеву. Хочет он сделать полосу в свободной газете Е. Яковлева к 30-летию Таганки и в защиту, но, конечно, чтоб мы играли… свой классический репертуар.

А вдруг надо маму везти?! Или еще что? И опять я, сволочь, жду. Но так уже сложилась жизнь, что эта вторая жизнь стала чуть ли не главной. Но пока надо разобраться с театром. Форма физиопсихическая, должна соблюдаться форма.

– Найди себе другую погремушку.

– Ты расстроен, что не обломилось, ты же привык всегда настаивать на своем, чтобы всегда обламывалось, забыл, как заводить машину?! За бензин надо расплачиваться. Ездить далеко, бензин дорогой.

Бред, кобылы сивой бред.

Читал вчера Глаголин «Мехлиса». Патологический он тип, сам Борька, в смысле эротизма… весь текст о ссанье и «кончит-не кончит». Зачем? Тем самым, не готовым к прочтению материалом он загубит саму идею, и проза Олешковского в его интерпретации приобретает пошлый, омерзительный тон и характер. Боровский прав, полячок, он очарован прозой О. и хочет, чтобы это вышло на театр.

– Я один, я всегда один. Тоска! Я кричу, и она услышит, – Нет, не услышала, и теперь я в келье.

Но почему болит голова? Ведь на турник я не влезал сегодня.

Кажется, начинают хорошие поступать известия. Б. Глаголин доложил: 6 – 7 апреля в «Меридиане» монтировка, 8 – 9 – 10 три сп. «Живаго». Театр на Таганке – театр на Калужской. Хорошо, хорошо. Какие-то радости могут возникнуть и на нашей улице. Поднять шумиху, рекламу, ТВ, газеты и пр.

Я боюсь в туалет отойти от телефона, он верещит другим театром. Написал послание к банкам – ищем спонсоров?! Помогите, загибаемся!

26 февраля 1994

Суббота, молитва, зарядка.

Одиночество. Надо привыкать всерьез. Всё шутил. И вдруг трезво, под душем понял – один. Никто не нужен. Она была единственной, с кем я себя ощущал живым, действующим. Мог что-то делать по ее велению, по ее хотению. Всё остановилось, как в театре без хозяина, и надо принимать решения самому и придумывать занятия для жизни, чтоб двигаться, функционировать, говорить. Одиночество, брошенность, ненужность, зряшность прожитого, и не мерцает будущее. Из чего-то его надо соткать, это будущее, продлить мираж, нарисовать картину не плоскую – с перспективой, пусть искривленной. Девочка Оля была одно время перспективой, оказалась цель ложной, миражной, глупой, осмеянной, проданной. 100000 на храм вернулись. Нужно послать их вспять, обратно, снабдив новыми реквизитами. Храм необходимо построить, сходить на прием к Питириму, не оставлять Б. Исток. Февраль месяц проспал я. Хлебников был… это удача. Гайдар был. Это тоже хорошо, особенно Петька, мальчишка.

Приехавший 3-го Ветвистый миллионер поверг меня наземь, в ад, в пропасть тоски и водки. Сорвал эфир 6-го у Диброва. Кстати, вчера на тусовке по случаю 10-летия «Собеседника» видел его. Вошел в зал какой-то красивый человек молодой, дунуло от него Аполлоном, умом и велением – кто такой? – потом нас представили. Смольный вытащил меня на сцену – Эдик, я в калошах… – нет, объявил. Что-то пролепетал я про свою безработность, что актеру вечером нужно обязательно куда-то пойти, и не в зал, а на сцену. Пригласил на 30-летие Таганки на Калужскую заставу – театр на Калужской. А книжку подарил Юрию Лонго – колдуну – в дьявольской надежде, что через нее передадутся мне его добрые энергетические частицы, заряжут [так в рукописи – прим. ред.), и я совершу – герои Гоголя мертвые, а его похоронили живым. Плясала и пела Вайкуле, Звездинский, Крылов говорил о своем будущем президентстве, я плакался журналистам в жилетку – дядя Коля отобрал пространство, оставил 1/4, остальное – затопил, остальное – разлив. Зачем я оказался там – Лена Сергеева позвала. Но там всё-таки… на подобных вечеринках надо бывать, там была пресса, и наша и ваша, а пресса много нам не помогла и т. д. И поехал я в Дом ученых, чтоб объявить о 8 – 9 – 10 апреля как о будущей премьере «Живаго» в «Меридиане». Агапова права – не просто премьера, спектакль и пр., а событие, которое оценила и которому рукоплескала Европа, надо такую шумиху устроить – ТВ, газеты, – и под это мероприятие выманить, быть может, Любимова.

Так вот: одиночество, тишина в кабинете, чириканье волнистых попугаев. Сережа спит, а его ждет ракетка. Сережа, по сведениям экспертов, выше меня. Это, мне кажется, должно успокоить моего мальчика. Он в классе меньше всех, но если он уже выше меня да еще подтянется, не надо, чтоб он был больше.

Оклеить всю Москву плакатами «Живаго». Какой- то звонок прошел, но сорвался. Я молил Бога, чтоб это случилось.

– Я просрал свою жизнь. И виню себя в этом, только себя. Я виноват, я – блядь, я – мерзавец, – сидел вчера пьяный Борис, пил водку из горла… и бил себя в грудь.

948-16-90 Зоя, Нагимова

Жалко его и жалкое зрелище. Но он действительно странный, собрал собрание и при всех уборщицах, при посторонних ляпнул: «Я вижу только два выхода – или пригласить Фоменко, или триумвират: Демидова – Золотухин – Трофимов. – Что он? Озверел? Как будто не присутствовал при последнем разговоре Любимова с труппой. – Делайте вводы… звоните Собчаку, у меня есть с ним договоренность… репетируйте Подростка», - для чего-то ведь это было сказано.

Идет снег. Красиво. Снова зима. Машину Панин взял для халтуры. Звонила Зоя. Теперь она живет у На- гимовых, и ей как бы нравится. Дай Бог.

Сережа не едет в Чехословакию, он сам отказался, думает об экзаменах. За урок по английскому мы будем платить теперь 20000 руб., так как Андрей отвалил, а учительница – женщина одинокая, у нее такая же девочка, как Сережа, «и помощи ждать неоткуда». Атак как я вчера снял пену в 194 доллара, то думаю – и ладно. Сегодня попродаю книжки, на урок по английскому сыну заработаю. Надо еще Денису что-то подкинуть.

Гайдар?! Чем может быть полезен в нашей ситуации Егор Тимурович? Какой банк навести на нас, и почему выпускают из Лефортова Руцкого и Хасбулатова?! Это маневр Ельцина, он опять провоцирует события.

Отзвонил Тимуру А. – В доме грипп, как схлынет, обязательно вам отзвоню… и мы повидаемся… наша встреча – теплый шарик в сердце… и т. д.

Но я жду треска, звона-перезвона, думаю, что Зоя звонила не просто так, кто не вытерпит из нас, кто больше, дольше и громче завопит – прии-и-и-ди!

– Пусть празднует тот, кому обломилось. А мне обломки, огрызки, объёбки, объедки нах… не нужны. Эта обломочная лексика предполагает такую же душу. Ушла, и слава Богу. Я выкину всё это из головы… выкину. Одиночество сгложет, ну что же, надо привыкать.

Кажется, я жду зря. Никто не придет, и не приедет, и даже не позвонит мне. А молился, и был звонок, он ждет ответа. Но не дождется, пока не отзовется.

Мне, быть может, впервые было стыдно за мой вид. Даже в жизни, на работе быть таким не годится. Люди морщатся и отворачиваются, а этот показушник Смольный выволок меня на сцену. Смутителъное было состояние.

– Баба! Она же из косточки получилась.

– Из косточки, но не из мозговой. Пересчитывать деньги в кармане без конца – тоже занятие успокаивающее, всё одно, что чётки перебирать, отвлекает. Демидова заходила: «А чего ты сидишь… чтоб кто-то был тут. – Рассказывала, что видела во МХАТе Вишневскую в Екатерине II. – Богатые развлекаются, никакого отношения к профессии не имеет… и текст… и постановка… и исполнение – пошлость и мерзость. Более омерзительного зрелища я не видела, богатые развлекаются». Что же это такое? Дочка Гребнева написала пьесу.

«Орестея». - Катя играет хорошо, но то же самое, что и в «Электре», теми же интонациями, с той же прической и почти в том же… костюме. Хор выдрессирован.

– Посиди, Алла! Куда ты уходишь?

– Нужно гримироваться… одеваться… ведь мы всё сами. Приедет телевидение.

Три дня подряд она играет «Квартет». Господи! Неужели в самом деле всё кончено?!

27 февраля 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка.

Амнистия – политическая, крупная победа наших противников из театра «Содружество». Это полное их торжество. Ельцину, равно как и Любимову – Золотухину, надо подаваться в отставку. Это конец. Ведь Саша Руцкой завтра объявлен будет вице- президентом снова, и копец. Ельцину действительно надо будет уходить по всем тем законам демократии, которую он изобрел. И мы со всеми своими упованиями на него оказались в жопе. Его еще судить будут вместе с Лужковым. И т. д.

И театру нашему копец, он уйдет под начало «Содружества». И действительно поменяется марка «Таганки» на «Содружество»… откроются двери, реорганизация и всё… или нас будут принуждать играть или не играть. Поэтому вряд ли мы заиграем на старой сцене. А может быть, наоборот. Скорее, как можно скорее открыться и тем сохраниться?! Но они откроют двери… и что же… репертуар-то у нас. Это значит – предать Любимова окончательно?! Разберемся. А пока… необходимо срочно сделать вводы.

Агапову - предложить Хейфецу в «Бойкое место»?! Вместе со мной?!

Любимая моя! Ты спишь? Неужели ты не вспоминаешь обо мне… Неужели кому-то обламываешься? Я не думаю, что надо ехать в С.-Петербург в ситуации межножья. Межножная ситуация, смутительное положение. Надо книжки продать. Сегодня пойду на «Орестею». Позвонить Ольге А. и позвать ее на «Квартет». И в келье поговорить о возможном сотрудничестве с Таганкой, она же была директором какой-то «Мыши». Баба деловая, пьяница только. Но… редактор… чего- то редактирует.

Или позвать для тех же целей Алену П. Так как я выздоровел окончательно, за что говорит мое полновременное стояние на голове, и стрелка весов приближается к 65 кг с другой стороны.

Опять навалилась та же, непроходимая… Господи! Или я издеваюсь над собой и другими?! Панин уехал покупать материалы. О.А. не отвечает, телефон мой молчит. Ладно, доиграем, дотерпим. Но что будет с театром? Сердце разрывается, да еще Сергей Яковлевич поет, что же, реветь мне теперь, что ли, сволочи проклятые! Как на это будет реагировать, отвечать президент?

Молчание, молчание, молчание, молчание…

«Искусством можно либо заниматься, либо о нем рассуждать…» Флобер.

28 февраля 1994

Понедельник. И молитва, и сильная зарядка. Быть может, зря я так рвался вчера под кусты – ты не мой, отчужденно, холодно. А «Орестея» не в кайф. Здорово играет Кассандру Наталья Кочетова: и голос, и понимание, и темперамент, и стать гениально. Катьке опять не хватает мощей в голосе, подменяет она всё какими-то воровскими, жлобскими интонациями – урочными… чепуха. То же самое, что в «Электре», там ее крыла Демидова легко, здесь без особого труда ее убивает Кочетова. Дурак Штайн.

Как нам организовать серию концертов – в поисках жанра. Кого мы можем включить в это дело? Во-первых, гуру – Марину Павловну, Диму Межевича, третий кто? – Фарада.

Говорил с Фарадой. - Я согласен. Но пока вы ездили, я запродался… съемки в Израиле. Вчера вернулся из Усть-Каменогорска… почти с твоей родины… и т. д.

Сроки «Меридиана» сдвинулись. Апрель 12 – 13 – 14 – 15 – 16. Говорил с Боковым. Сергиев Посад. Будем сотрудничать и играть «Живаго».

1 марта 1994

Вторник. Молитва, зарядка.

Календарная весна! И мы выходим с «Живаго» на старую сцену. Вчера давал интервью Российскому ТВ – невнятица меня губит. А дело вот в чем – закрыв театр, потеряв здание… нам необходимо сохранить труппу… уникальную труппу по своим музыкальным возможностям и пр. Вот – сохранить труппу, сохранить молодежь. Вот – главная идея открытия.

Рита - мы с ней встречаемся в 14.00. Я хочу, чтоб она занялась реализацией моих Дневников. И еще… я подарю музею Высоцкого автограф поздравления в день 30-летия Шацкой. Хотя это Сережин капитал, надо сказать… За это хочу, чтоб музей продал моих книг на 1 миллион рублей – 1000 экземпляров, 50 пачек.

Потрясающее солнце слева, в моей келье, келья домового. Получил ранение вчера в бою под неоновым светом, в лабиринте теплоцентральных извращений. Мажу маслом шиповника. Но весна, весна, однако, и день тому полное и неопровержимое подтверждение.

Целый день в театре и под неоновым светом. Завтра приглашает нас на разговор тов. Коробченко. И я не жду от этого разговора ничего хорошего. Но вдруг – чудо! Да ведь суды-то не в нашу пользу?! Господи, Твоя воля!! Впрочем, сегодня из меня вытянули признание – что 23 апреля откроем мы сезон «Живым», но прежде «Живаго» сыграем в «Меридиане».

2 марта 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка.

В голове сплошные прожекты. Ну, например: заключить с 1-м часовым заводом договор – они покупают 1000 книг по 1000 р. по безналичному расчету в фонд поощрения своих рабочих, перечисляют этот миллион на счет театра, мы им взамен организуем на 8 Марта по цехам культурную программу. Они же дарят своим женщинам мою книжку с автографом в качестве подарка. Ну, чем плохо… Так на премии они, допустим, должны раздать 3 миллиона, а так обойдутся красивым жестом в один миллион. Этот миллион поможет нам открыть 30-й сезон Театра на Таганке.

Другие прожекты связаны с Ритой, с магазинами, с концертами, и вот уже она мой администратор, директор и хуй ее еще знает что!!

Мне не дает покоя долг перед театром. А этот миллион от Часового, он бы мои дивиденды поднял.

Боков. С. Посад. Надо продать городу два спектакля «Годунова». Борис ведь с детьми в Лавре похоронен.

5 марта 1994

Суббота. Молитва.

Собираюсь на «Околицу» в С. Посад.

1. Афиша – С. Радонежского.

2. Японские «Годунова».

3. Храм Покрова.

4. Кассеты – Юбилей.

5. Фильмы.

6. Гитару.

6 марта 1994

Воскресенье. Молитва. Зарядка.

Русская часть души моей, националистическая, патриотическая часть кипит негодованием, возмущением и пр. от просмотренного вчера так называемого кино «Несравненная». Тень Вяльцевой настигнет создателей этого «шедевра» в гробу, особенно Черноок с ее миллионером. Надо же так выставить себя на позор – ни рожи, ни кожи, да еще запретила писать фонограммы – живой голос Вяльцевой, отвратительные записи, несохранившиеся… да ведь и не документальный же фильм. «За позор мой вы многое взяли». Панин, Панин – бедный Панин. Но сам виноват. Первое, что пришло мне: благодарю Тебя, Господи, что спас Ты меня от участия в этой каше… в этой гадости. Да нет, это и гадостью-то назвать нельзя. На месте Черноок, если еще у мужа остались деньги, я потратил бы их на то, чтобы уничтожить весь материал, все копии до единого кадра, чтобы ничто не напоминало в дальнейшей жизни, что это было… чтоб этот позор, это клеймо… и т. д. Всё, идите вы на хрен со своими деньгами, которым вы не можете дать ума. Шабалтас: «Он делает русское кино», – как только говно, серятина, так все прикрываются русской шалью, русской крышей. Да разве это русское… Только злейший враг русского, ненавидящий всё русское, а в особенности его песни, звуки, романсы, быт русский – культуру, наконец, может так насмехаться, так издеваться своей именно несостоятельностью над русским, русскими и пр.

Любимов тягостный разговор я застал его с Борисом. Главное – он против того, чтобы мы играли, даже в «Меридиане». Я сказал несколько общих фраз, он мне – Афанасьев, Попов… Черниченко и пр. Я быстро передал трубку Борису и т. д.

С. Посад. По моему, удачно я разговаривал перед тремя камерами, хотя пел плохо… голос совершенно не слушался, не звучал. Возил с собой Кизеева – отличная площадка, ДК им. Гагарина. По дороге туда наконец-то прочитал «Иветту» Мопассана. Кизеев пил водку с Алексеевской, гайдаровскую, арзамасскую. А голос был несколько надорван выступлениями – 5 штук – на 1-м часовом. Сами выступления прошли замечательно, мне подарили пару часов. Одни из них – «Император России». Павлуша! Первый.

Пол – Половик, они возмутились, как ты его смеешь так называть. А сегодня прилетает Ветвистый. И надолго. Но теперь это не имеет значения. Роман угасает, тает… и ладно.

– Я твоя бывшая жена всё-таки. А ты ее очень любишь, да?

Ах, Тамара, Тамара… Прости ты меня, сукиного сына. И не бабника даже, а подбабника, хорошо сказано, сильно. Есть пастух, а есть подпасок. Так вот я – подпасок, оказывается. Трус, который не может сказать ни да, ни нет.

– Я, конечно, благодарна, что испытываю оргазм, но ты будешь что-нибудь делать? Только честно, можешь раз в жизни сказать честно.

– Нет, не буду делать ничего.

Но потом пришлось еще много раз сказать честно – ничего не буду делать… не произвело. Были готовы и к такой откровенности, вообще, меня уличить в откровенности несколько странно. Это надо совсем меня не знать. А играть мы в «Меридиане» будем. А в Останкино поедем и про Лермонтова поговорим… про двойников и родственников.

И читайте, читайте. Приехал из церкви, с заправки… допрос – где ты был-то?! Панин взял машину: «Подзаработать хотели, материал отвезти и пр.» Отдал, опять безлошадный. Что-то опять не в себе, опять какая-то гроза, скандал. Уйду в театр, в келью, в шкафу есть коньяк.

Кастраты живут лет на 15 в среднем больше, чем мы, производители.

А теперь… 40-летие Целины. 21 надо бы вылететь в Барнаул. Обратно 24.

В «Масленице» снял он безобразно… на потолок, лицо деформировалось… по звуку очень плохо, да с этой остановкой… Короче, песню пришлось убрать. Но с книгой всё получилось удачно, разговор получился хороший… с Экклезиастом. Мы подсняли… Я-то рад, что песня ушла, лучше пусть будет без нее… А в общем, посмотрим, завтра в половине второго.

– Если вы уйдёте, считайте, вы до своего дома не дойдёте.

– Мы попали в ловушку, – это Панин В. Ст.

Это Климов угрожал – режиссеру, оператору и директору. Вот такие дела.

Концерт не состоялся в Шереметьево – 10 билетов продано. Совсем закатилась моя популярность коту под яйцы. Что-то надо делать. Срочно. А что? Какой скандал?! Голодовку объявить – отдайте театр назад Любимову. Голодовку мою покажут по телевизику, иностранные газеты напишут обо мне. Это что-то даст. Что-то даст. А кружку надо подарить аптекарше. Она хороша. И наведёт на танк. Или выведет… всех.

– Я поставил гениальный спектакль. Американская фирма взяла меня на абордаж, – звонит пьяный Рыжий.

Или выйти погулять, Или жопу нагулять…

С утра Тамара смурная. – Скажи, чтоб шкура твоя сюда не звонила. Сколько можно просить. Гуляйте, где хотите, только оставьте меня в покое.

Что такое?!

Отправил Саше Ковалевой в конверте 5000 руб. на шоколадку. «Тоня тебе в письме посылала», – это Матрена Ф. упрек мне сделала за то, что Сашу мы не во внимании держим, а это, быть может, у Матрены нынче самый близкий человечек, от Тони оставшийся, хоть и не кровный комочек, но родной, свой, и надо Сашу оберегать. Послал ей в конверте и фотографию свою. Надо чаще ей писать, и пусть мне она напишет.

7 марта 1994

Понедельник. Молитва, зарядка.

У Лены, видимо, пропал ко мне интерес после юбилея «Собеседника». Зовет в Останкино на собеседование, хотя живет рядом с Таганкой, на Киевской. Что бы это значило?

Денису отвез вчера 100 марок, 250 франков и 10 тысяч рублей. Алла на втором месяце. Сильный токсикоз, тошнота. Нужны свежие овощи, фрукты – то, что готовит бабушка, она не может есть. Два дня уже ходила на работу в д/сад. Взял у Дениса 5 кассет. Последнее сношение с Литвой было 5-го. Если к этому прибавить число 18, то получится 23 марта. Это уже Барнаул. Надо взять Баринову. Стало быть, позвонить Изотову. Мне нравятся ее стихи, но я боюсь ее жёсткости, максимализма. Она – женщина плахи, идеи.

Так вот, Господи! Пошли мне здоровых внуков, а овоще-фруктами мы мать обеспечим.

– Нельзя рассчитывать на удачу. Ее нужно делать самому и ежесекундно. Так живут на Западе все, кому что-то удаётся. Так не умеют жить в России, а если и умеют, то немногие. Но иначе жить уже нельзя. - Рострапович.

Роман отобрал у меня много времени, но он мне дал силы и вдохновение для важных спектаклей и поступков. Я не хочу отказаться от прожитого в угоду времени. Оно моё, я счастлив был… и буду.

Завтра в 16.00 ждет меня глухой композитор. Геннадий Иванович.

Джинсы: талия 84, длина 108, гульфик 32.

«Человек из футляра – великий труженик. Однажды и навсегда он отказался от неспешных разговоров, от наслаждения ничегонеделанием и сладким страданием от неспособности делать».

– … потому что всё равно нам придется жить вместе. Просто некуда друг от друга деться. Это медицинский факт. Нас разлучает борьба. Нас способна объединить только работа. Но мы разучились работать. Хорошо мы умеем только драться. – И т. д.

Всё это про Ростроповича, но всё это про нас, про дерущихся за жилплощадь в Театре на Таганке. Неужели это правда, что нам лучше объединиться?! Ну, пусть уйдут куда-то лидеры… ну, и что, но ведь лидеры вырастут из этих, нынешних, которых мы, быть может, и в глаза-то не видели?! Но они уже копошатся где-то и вот-вот заявят о себе.

Ну а что, стоять в позе оскорбленного и гордо ничего не делать… лучше? Сколько могли, мы боролись за честь Учителя и Театра… что дальше? Надо посмотреть «Чайку». Сегодня не получится – Соколов обещал в 17 заехать и на 100000 рублей концерт организовать где-то недалеко. Денису на фрукты-овощи.

– Что б вы СПИДом заболели оба. Давай разводиться. Она добилась своего… скажи ей. Она не хочет за тебя замуж. Зачем ты нужен ей – старый пьянчужка. Соска драная, как она разговаривает. Как она смеет со мной вообще разговаривать. Я с ней рядом оказалась… Господи! До чего дожила!!

– Никуда я не поеду, я сейчас с тобой разводиться пойду.

– Я раза два общалась с вашей супругой, пыталась выяснить, что с вами, когда вы были не в форме. Мне больше не хочется… – Лена.

В Барнаул поедет Белецкая. И хорошо. Лена просилась на Алтай, но у нее ребятишки, экзамены… ей вырваться сложно. Дневника осталось на два дня. Но у меня ощущуение, поскольку освободилось время, что эти страницы я заполню сегодня. И сегодня же начну продолжать «21 км». И сегодня же связаться с Сергеевой Леной. Мне Дибров необходим. Но где Панин? Сказал, пойду заводиться, и час прошел, но не идет с книгами, не слышно в двери колокольчика.

– Ты к своей сучке обедать поедешь? И яйца ешь,

чтоб твои больше выросли?

Концерт и фотографирование у солдат-железнодорожников. Фотографирование дома, со всеми. Продал Соколову 20x1,500 =30000 р. и заработал 100000 р. Смотрели кино. Не вытерпел – жрал. Теперь ложусь спать, но я надеюсь, что анонимный звонок будет-таки наградой за дневное маячание.

Какой ужас эта Масленица. Но и так лучше, чем с песней, спетой сильно. Но в плохом свете оказался я, непонятно, что я там делал… пришел для (с гитарой) того, чтобы Балашову подарить книжку и зачитать Экклезиаста… глупость.

8 марта 1994

Вторник. Молитва, зарядка.

– С девочкой Олей вышла у тебя промашка. Не хочет она тебе рожать, долбаная-перетраханная всем Советским Союзом. Но главное, чтоб у тебя всё там стояло… чтоб соска твоя сосала… ты меня должен ненавидеть, Валера, да? Ты меня не хочешь убить? Ну, убей меня… не расстраивайся, найдешь 20-летнюю, она тебе родит девочку Олю сдуру. Ох, как ты меня ненавидишь… И т. д. – Вторые сутки она твердит о «соске» и пр. Что-то с ней произошло. Ее в самом деле хочется убить и вовсе не жалко. Это опасно. Жалость исчезает, когда такая злоба и агрессия и своего рода садизм. Дома не хочется быть, находиться ни минуты, когда она встает с постели и начинает якобы заботиться по дому, по хозяйству.

Нет, вчера не закончил я эту тетрадь. Зато, наконец, рассмотрел «Ночной портье», который видел дважды до этого и ничего не понял, в таком «хорошем» состоянии, стало быть, пребывал. После солдат еще два часа у телевизора, и день прошел. Нынешний начался с проклятого монолога. Господи! Спаси и помилуй нас грешных. Она радуется, она довольна, что довела меня, и вывела, и вызвала оскал.

– Ха-ха… хорошо, хорошо, я вижу, как ты меня ненавидишь.

Так. Всё это было бы замечательно, когда не так пошло, грустно, ужасно. И почему-то всё это усугубляется вчерашним моим портретом в ТВ. Потное, ужасное лицо, морщинистое, испуганное, затравленное – я помню, – голова раскалывалась, это та самая боль, что возникла после 10 бутылок пива, на следующий день во время второго акта-захода. Потом она возникла на турнике и продолжалась несколько дней. Сейчас в голове нет и воспоминания об этом, а тогда казалось, что что-то лопнуло в мозгу, надорвался сосудик какой-то… Очевидно, это было связано с давлением. Нынче я подтянулся не 7, а 8 раз, и хоть бы что. Сплюнь, Валера.

Но надо что-то и делать. Две тысячи долларов по уговору должна мне Козьмина Софья. Если к этим двум добавить еще две, можно купитькомнату. Можно, но лучше машину. Тамарку понять можно, а вы, B.C., несите свой крест, тяните лямку, пока не выроют ямку. И думайте ежесекундно о том, что хотите сделать, чтоб остаться. А вдруг сегодняшняя встреча с глухим композитором – это то, что вам сейчас необходимо. Вдруг из искры… да возгорится пламя – удачи.

Лучше не петь, чем петь и выглядеть плохо. И в этом смысле, я думаю, меня Бог спас (в виде ножниц, и хорошо, что убрали… вместе с песней, слава Богу, ушла и заключительная фраза помпезно-глупая – так будет с каждым, кто придет с мечом на нашу святую, русскую землю…) в контексте передачи, это верх маразма, тем более что спетым недоволен. Хорошо спетое и снятое прилично, а оно не могло быть таковым из-за моей дикой мигрени, извинило бы всё. Хватит об этом. Господи. Спаси и сохрани, прости и помилуй.

А вчера ездили на Десну. Глубокий снег лежит на моей плантации. Сережины посадки – торчат верхушками. Не открывали ворота даже, глушь, тишина. Катерине понравилось место.

– Чем может быть опасен нам этот композитор? Геннадий Иванович, – хочу я задать вопрос Волиной и не могу, телефон занят вот уже три часа. Коса не может сегодня заниматься, и я позвал девочку Лену.

Юматов – собака – сторож – застрелил. Арестован, 20 лет выкинут из театра, столько же лет не снимался.

Соседка говорит - ружья никогда не было, не видела.

– Бурков был… А теперь ты один, кто может дать русский характер. Лебедев? Он жив? Ты должен быть в полном боевом… на коне… – Лавлинский.

Алексахин Г.И. Русский Бетховен, глухой композитор. Все песенки, с подзаборными мотивчиками на прекрасные тексты Блока, Никитина, Кольцова. Мотивчик один и то же, между прочим, с разницей в две ноты, и то благодаря перемене тональности.

– Первое – это творческое содружество.

– Второе – вы президент нашего Фонда, помоги те мне найти работу. Я могу по общественной линии с кем-то связаться, к кому-нибудь съездить и т. д. На 40 т. пенсии не проживешь.

– Третье. Вот вы издали книжку, я ее купил на вашем вечере, я тоже хочу издать, напечатать свои ноты, романсы. Типографские расходы очень велики – мне сказали, чтобы напечатать 10 романсов, нужно полтора миллиона. Фонд может мне помочь?

Вот так, озадачил президента несуществующего Фонда русский Бетховен. Его жалко… я хочу ему помочь, но я могу только спеть попытаться его примитивизмы, включить одноразово в свой концерт. Чем я могу еще ему помочь?! Ему надо заработать, он рвется мне сам аккомпанировать… и т. д.

Лена. - Врачи говорят: графомания – это болезнь.

Это болезнь, я знаю это по себе.

Лена. - У меня на «Мастере» остановились часы. Это был первый спектакль, который я посмотрела, и последний, 11 мая 1993 года. И я поставила Булгакова на полку. И открою тогда, когда откроется театр. 8 сентября всё перевернуло во мне, но, как оказалось, только во мне. Одно мне понятно – театр должен работать. Можно я завтра приду на репетицию «Живаго»? Вахтерши на меня странно смотрят, не могут понять, не могут привыкнуть, довольно неприятное общение с ними.

С Волиной завтра в Минюст. И стану президентом, и всё. Денег наворую не на издание Алексахина, а на своё издание, только написать «21 км – покаяние». Где бы таланту наворовать, где бы энергии занять и ума поднабраться?! Дело совсем за малым, а денег-то бы мы достали.

3) Подписать контракт, играть и продолжать бороться за новую сцену.

Мы не можем дать уйти театру в песок, не можем похоронить заживо труппу и репертуар, который не видели не только сотни тысяч по стране, но и больше половины москвичей, репертуар, который стал классикой. Мы должны опять работать, приглашать классных режиссеров и жить, как прежде, при аншлагах. Зритель пойдет на нас, а не на новую сцену. Мы в тысячу раз больше подведем Ю.П. Люб., если дадим умереть его спектаклям в России, но объективно он выиграет, если его работы будут жить, а жить они будут, только пока живы мы, потому что никто, кроме нас, этого не сделает.

У Губенко одна несчастная «Чайка», с весьма бледными рецензиями. Hani репертуар – сплошные аншлаги. Надо работать.

Да, правительство не заступилось, и что теперь, уходить и отдавать Губенко весь театр, чтобы он царил и назывался «Таганной»? Не заступился никто? Обижаться? Нет – будем бороться за себя сами. И сохраним репертуар в пику единственной «Чайке» Губенко. Зритель истосковался. Наш изысканный, эксклюзивный репертуар – и «Чайка», поставленная кинорежиссером.

Вот такие тезисы для встречи с труппой написала мне Малышевская. Я ими не воспользовался, но они укрепили решимость мою и подготовили подсознательный процесс.

Семья смотрит суперужасы. Катя завтра уезжает. Соколов вчера всех нас сфотографировал. В «Частной жизни» не одна, а две его фотографии – с гармошкой и у пианино с Сережей. И одна – Америка, в майке перед зеркалом, по-моему, это у Гали Брискиной. Итак, я уже опубликовал три фотографии Соколова: первая – Павел I в Дневниках. В следующий раз надо его заставить поснимать меня в квартире много и разно, в разной крупности и разных одеждах. Позвать Дениса с Аллой.

Завтра:

1) Купить билеты в Барнаул.

2) Минюст, (среда – мой день).

3) Репетиция. 4) Съездить к Леонарду.

5) ЦАТРА 3 книги. 6) Маргарита – «Сокол».

Сережа. - Ты давно был на могиле Эфроса?

Сегодня спросил меня об этом сын. К чему это он? И почему, что побудило его вспомнить А.В. Эфроса?

Кто поможет мне устроить бум-бам, шум, скандал вокруг 12 – 13 – 14 апреля в «Меридиане» – «Таганка» в изгнании, театр на Калужской. Во всяком случае, надо взять в оборот дирекцию Дворца и близлежащих объектов. «Станкоимпорт» тот же, институт радиологии – Харченко, «Добрый вечер, Москва», Ноткин Борис.

Беляева Юрия встретил я сегодня на трассе Профсоюзная. Багажник его «Жигулей» был загружен какими-то досками, досками старыми. Надо натравить на него радиостанцию «Юность» или «Маяк», «Европа-плюс». Штейнрайх, Фарада. Дожить бы до этих дней в здравии, да чтоб нужное количество фонарей туда завезли, да чтобы звук организовался и партнеры все были здоровы. Много чего надо для успеха. Надо вспучить рекламу, и чтоб реклама вызволила на 12 – 13 – 14 апреля Любимова. Есть ли фотографии у Стерни -на?! Почему он молчит? Как подключить Боровского?!

Моя кума Катя Медведева, в которую я чуть было не влюбился, беременна от Андрея фон Шлиппе и будет рожать в Мюнхене, она станет баронессой. Эта баронесса может помочь нам организовать радиопередачу на станции «Свобода» о премьере в ДК «Меридиан».

Ну вот, первые усилия сегодняшнего дня уже дали плоды-результаты: 10 марта мне предложено выйти в эфир по «Маяку» – Безяев Игорь Владимир, сдержал слово и позвонил.

Но я не сдержал слово и жру, особенно вкусным кажется печенье с апельсином.

Эту тетрадь начал я в Мюнхене. Хорошие были «Живаго». На последнем – Войнович. Хождение с Мариной по Мюнхену ночному… жал я долго лапу льву, чтобы вернуться. Но не знаю. Пец молчит.

Потом был Париж. И это уже грустное больше воспоминание. Суды проиграны, настроение говенное… хотя книжки продавались, и в общей сложности 1300 франков прибыли… говно, конечно, но всё-таки. Семья ни в чём себе не отказывала.

Теперь – шеф в Иерусалиме. И не хочет, чтоб мы открывались до решения Думы, суда и пр. Но мы рискуем потерять и старую сцену, и я принимаю решение 23-го апреля играть «Живого». Если «Маяк» пройдет 10-го марта, а Дибров – 27 марта (ТВ) – это хороший разброс. В середине будут газеты «Московский комсомолец», «Собеседник».

Компьютерные листовки-рекламки. Надо на 19 марта назвать господ журналистов. Завтра – посмотреть «Чайку»!! Настрополить Волину… есть у нее знакомые писарчуки. "Удачу надо готовить ежесекундно".

Эта тетрадь мне была хорошей подругой. Я заканчиваю ее и перехожу к следующей. 22 ч. 10 мин. 8.03.94

Борис Пастернак

ЖИВАГО

(доктор)

Музыкальная притча

Либретто и постановка – Юрий Любимов

Композитор Альфред Шнитке

Художественное оформление по идеям Юрия Любимова

Андрей фон Шлиппе

Хормейстер Татьяна Жанова

«Живаго» в изгнании

Тетрадь № 60

8 марта 1994 – 27 июня 1994

Господи, благослови…

43. Пришел Иосиф из Аримафея, знаменитый член

совета, который и сам ожидал царствия Бо-жия, осмелился войти к Пилату, и просил тела Иисусова.

44. Пилат удивился, что Он уже умер, и, призвав

сотника, спросил его: давно ли умер?

45.И узнав от сотника, отдал Тело Иосифу.

46.Он, купив плащаницу, и сняв Его, обвил плаща-

ницею, и положил Его во гроб, который был высечен в скале, и привалил камень к двери гроба.

47. Мария же Магдалина и Мария Иосифа смотре-

ли, где Его полагали.

От Марка, гл. 16

8 марта 1994

Вторник, бывший праздник.

Я не знаю, почему этим предваряющим дневник выпискам из Евангелия придаю большое значение. Вот и сейчас – что Он уже умер… – это что? Какой тайный, внутренний смысл этих стихов для моей тетради?! А тетрадь-то, между прочим, будет важная. В ней разыграна будет, должна разыграться, вся драматическая развязка скандала – дележа на Таганке.

Господи! Помоги нам, спаси и сохрани.

Завтра: 1. Купить билеты в Барнаул.

2. С Волиной в Минюст.

3. Рита – книги.

4. Макаров – дырки.

5. Посмотреть «Чайку».

6. Репетиция «Живаго».

7. Подготовка к эфиру «Маяк»: а) реквизиты Б. Истока, счёт хр., б) Лермонтов, в) 30-летие в изгнании, г) Купер.

Пригласил Алексухина в ДК Гаг. 17.00.

8. Связаться с Боковым – 300000 р. просить.

9 марта 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка. «Удачу нужно делать самому и ежесекундно».

О чем дума? Да всё о том же. И вот к какому умозаключению я пришел. Поначалу может показаться, что Губенко победил… и группа его на коне. На самом деле они, оскорбив и предав Любимова, отобрав на пока его помещение, – сами ничего не сделали. Что такое для зрителя «Содружество актеров Таганки», играющих в помещении на Таганке с участием актеров Таганки – да тот же Театр на Таганке! Взяв марку-корень – Таганка, – они привлекли зрителя, да… но спектакль, да еще плохой, это совсем далеко не театр. Всё это: и наша команда, и их группа – со временем всё это объединится и будет опять – Театр на Таганке, другого не будет, не дано. Идиоты! Им надо было хвататься за помещение и лудить там. Обстоятельства заставили бы их создавать театр, приспосабливаться к помещению и приспосабливать его к себе по примеру Кости Райкина. Это было бы по-хозяйски и мудро. А так это ни то, ни сё и для зрителя всё – Театр на Таганке. И можно было бы договориться. «Чайку» пусть играют, раз уж так вышло… и договор действительно формально подписан Любимовым, но я бы строил театр в другом месте. И с театром, и со своими биографиями они поступили не по-хозяйски.

Теперь так: а почему бы нам не уйти с «Живаго», с «Годуновым» в одно из помещений, предлагаемых им?! А что?! И пусть, допустим, театр «А» ставит свои спектакли там, или тот же Трушкин. Надо эту идею внедрить.

10 марта 1994

Четверг, молитва, зарядка, кофе.

Глаголин начинает всерьез раздражать, он только подвергает идеи критике, не вкладывая и не развивая. А Бугаев «руками и ногами за». Это облегчает им решение вопроса. Что им облегчает? Пусть москвичи, и как можно больше, увидят «Чайку», пусть малый бывший Моссовет придет на «Чайку» в полном составе и убедится, ради чего он принимал свои преступные решения! Ради чего Губенко в своем болоте утопил «Годунова», «Электру», «Живаго»… и «Трех сестер»… Любимовские спектакли.

Сегодня прямой эфир «Маяка», и надо бы подготовиться чуток. Взять фонограммы на всякий случай.

1. Родион читал пьесу по Гоголю.

2. Раздали пьесу Стринберга для Т – «А».

3. «21 км» не пишется, Ветвистый всё еще в Москве.

4. Поход в Минюст, кажется, был с пользой. И на будущей неделе нам выдадут документы, будем открывать счет и делать печать, бланки, помещение под офис и пр. Привлечь Славу из «Тонуса».

Ну, ничего прошел «Маяк». И про Лермонтова сказал, и про храм, и про открытие 30-го сезона в «Меридиане».

Боровский разговаривал с шефом… главное – он сказал ему, что 23 апреля мы играем «Живого» на старой сцене… и шеф вынужден был проглотить… но посоветовал как-то объяснить это в газетах, журналах и передачах. Текст согласовать с ним и пр. Гора с плеч. Давид снял с меня эту заботу.

Завтра с Безяевым еду в Калугу и там заночую. Благотворительная поездка с гитарой и с фонограммой.

Рвется в квартиру Юля Косарева (Шурупова): снять детей, жену… в кругу семьи и пр. Как быть? Вот ещё дожил?! Нет, я очень доволен «Маяком»… доволен. Очень волновался, и было слышно. Но Тамаре понравилось, хотя опять по той же проблеме – церковь – возражение: громкие, избитые слова, стереотипы… надо оговариваться, предуведомлять, что в этих банальнейших банальностях, к сожалению, и содержится истина… и т. д. Завтра – оставить Луневой книжки для отправки.

11 марта 1994

Пятница. Молитва, зарядка, душ, кофе. Пишешь, Валерий, совсем не думая, сегодня, к примеру, был вовсе не кофе, а чай, заваренный в молоке. Всё остальное верно.

За мои идеи, особенно если бы они были реализованы, мне должны были бы платить. Правда, кто? Вот сегодня идея – нырнуть иод сень Области. Кто мэр Московской области?! Бить челом ему – спасай, мэр, Таганку, отдай нас какому-нибудь банку, а то и двум. А мы тебе поездим по области – Чехов, Можайск, Волоколамск… (Опять же Питирим), Дмитров.

Келья. Две Юли-уборщицы, студентки филологического факультета, учатся с женой Бокова Евсеевой.

12 марта 1994

Суббота. Молитва, зарядка. № 608, гостиница «Приокская», г. Калуга – мой нынешний адрес. Град Китеж. Три дома. Несколько отшельников, утопистов. Дмитрий Морозов, радио «Маяк». И это всё смыкается с моим храмом. Разными тропинками к одной цели – возрождение России. Правда, когда бывшие пионеры запели про пули, про срывание с плеч карабинов на скаку опять, на ветру и прочую пропионерскую ахинею, мне показалось, что они потопят град Китеж, как только он поднимется и возродится. Пока в граде один усыновленный ребенок – Антон. Для семей, берущих, усыновляющих, удочеряющих детей-сирот, эта 100 га земля и с таким трудом строящиеся дома в 100 км от Калуги. Авсё Везяев. Просидев с ним в студии 3 часа, я был сражен его работоспособностью, раскованностью, сообразительностью и пр. Это великая профессия – комментатор. Поразился и понял заявление Димы Морозова – он не волнуется перед микрофоном, когда аудитория в 200 миллионов человек, но невидимая, а перед живыми 20-ю человеками он теряется, волнуется и пр. Я же. профессиональный актер… волнуюсь и дрожу именно пред анонимным, невидимым врагом, когда я его не могу удержать, увлечь, загипнотизировать глазами, голосом, колебаниями и частотами своего живого существования. Любопытная штука.

Два конкретных звонка было в «Маяк» по храму. Некий Александр Георгиевич выразил желание помочь по строительству и деньгами – 2 лимона: тел. 426-63-43. Виталий: тел. 391-99-31, фирма народных промыслов. Два звонка сетовали по поводу неверного склонения числительных.

Алек. Георгиевич. - Коммерческое предложение: у меня 320 флаконов «Мадам Крёз». Это не Кристиан Диор… не… но они неплохие. Мы немного наварим… тысяч. Но надо с чего-то начинать… – Во дает. Обещал 2 миллиона, а теперь духи. Но у него «отходняк», «поддавон» и пр.

Анекдот. Кавказский тост женщинам 40 лет: «Чтобы у вас всегда была норка на плечах, ягуар в гараже, тигр в постели и козел за плечами, который бы всё это оплачивал».

Олег Вальков. - Вы не обижаетесь, когда зрители при упоминании фамилии Золотухин говорят: а-а, это Бумбараш… Не обидно вам это слышать?

– Смотря в каком контексте. Когда зритель вспоминает… а-а, это который «Бумбараш» – нет, не обижаюсь, вспоминают удачу. А вот когда, к примеру, Кулиджанову на Раскольникова предлагают Золотухина, а он говорит: а-а… Бумбараш… он клеит ярлык. Это обидно.

– Я одно время был близко знаком с Филатовым. Он привел меня на «Дом на набережной». И вдруг… играет Золотухин… совсем что-то такое… и так… стоя смотреть надо… какой там Бумбараш.

Виталий, фирма народных промыслов. – У вас… Мы не имеем выхода на аукционы. При ваших связях, знакомствах и… – Тоже чепуха. Какие у меня могут быть выходы, на какие аукционы, Господи!

Когда слушал вчера Морозова, я думал о священниках, убитых в Б. Истоке. Об иконах, что, рискуя жизнью, уберегли, упрятали мои односельчане и, быть может, от моего отца. И вот уже я в Б. Истоке, с Маховиковой разговариваю. Кто помнит этих несчастных?! Кто может поведать трагедию храма Покрова? Трагедию Б. Истока и всея Руси. Ведь в «21 км – покаянии» нельзя без этого обойтись.

– Не работает машина, не работает стартер.

Без машины, как без рук… все связи рассыпаются – за спиной Ветвистый козел, который «Вольво» ставить поехал.

13 марта 1994

Воскресенье. Молитва. Зарядка, душ, кофе с орехами и медом.

Теперь я знаю, что делать с маятой, бездельем и ленью – усталостью душевной и отупением, когда я дома, смотрю часов в 7 на часы и думаю, Господи, как еще долго до койки. Теперь я буду раздеваться, умываться холодной водой, делать зарядку и пр. Я буду заставлять себя прочитать 10 страниц хорошего текста, написать письмо и пр.

Как можно выкрутить семейный сюжет?! Как снять мой дом, мой угол и мою семью – Сережу, Тамару, Дениса, так чтобы не обидеть никого! Юля Шуру-пова рвется через много лет, из «Моссовета» ушедшая, рассмотреть мой семейный портрет: Шурупов мертв, у них была любовь с Шацкой, и он бы задолго до Квитинской ушел бы от Юльки, но тут как-то возник Золотухин – ее, Нинку, наверняка смутило, что он женат и у него есть дочь. Сюжет можно рассмотреть, но что скажет графиня Марья Алексевна?

Выпустил попугаев. Пусть и ко мне привыкают. Пусть летают на воле, на пространстве кухни. Вон они дверь клюют, точат, стачивают клювики. Они сами найдут предметы, которые можно подолбить, чтоб избавиться от лишнего нарастания.

Сегодня Прощёное воскресенье, умение прощать нужно воспитывать в себе. Чин прощения. Что же слезы-то на глаза?! Потому что 24 часа я один и думаю о другой жизни. И не могу справиться с собой. Тоска и скорбь. Зло – начало скорби и болезни. Искоренить зло, а как? Господи! Спаси и сохрани, помилуй меня грешного! Удаление от зрелищ! А у меня на пост как раз и падает возрождение зрелищ. 23 апреля – рождение Таганки. Может быть, пойти на ту сторону с белым флагом перемирия, попросить у всех прощения да соединиться?!

– Твоя шлюшка ртом работает. Посоветуй ей во

круг ее тонкогубой дыры, что у людей ртом зовется,

сделать татуировку. Это увеличит ей рот.

– Взять на себя труд Великого поста.

– А в основном это помоечные люди. Почему-то вдруг в голову пришло: а не может ли нас примирить Денис? Выступить по очереди перед обеими группами, а потом собрать всех вместе и как будущий священник прочитать проповедь и соединить нас. А? Почему бы нет, и почему такая идея в голову мне пришла. От тоски и скорби.

Звонит телевидение, «Проще простого»: Надежда Ивановна, играть со зрителями, показать свою смекалку, интеллект и пр. Ее телефон 219-21-95. Игорь Верник… а съемка 20 марта, а 21-го я в Барнаул. 20 – воскресенье – в окнах 9 звезд и я, тоже еще звезда! А почему бы и нет? Поеду, рискну. «Мне ли бояться всякой сволочи… взгляну, и побегут… дохну, и рассеются и пр.» Решено, не окажу я страха.

Отец Андрей – священник, убитый дома, в Б. Истоке.

Отец Евстафий – расстрелянный в бийской тюрьме. Сын его нашелся. Так пишет мне о. Евг.

– Это образцово-показательная. С вами из поганой семьи смердящее ничтожество. Хочу собачку вашу

показать. Вы небось скучаете по ней, посмотрите, как

ей живется у нас.

Я дал согласие в окнах звездой сидеть. А в театре… Давал интервью Ирине Соловьев… оказывается, декорации скоро заберет и куда-то с ними на Запад с тамошними артистами в разлив играть – развлекаться. И будто бы сильная между ними была ругань.

Тот, с кем в Калуге ночевал, у кого почти такой же на шее крест, как у меня, тот, который обещал оплатить счет за кирпич, купленный, к примеру, в Красноярске на храм, он есть референт, кандидат технических наук, доцент.

Всероссийский фонд образования, Башнин Александр Юрьевич: Россия 127616, Москва, тел. 210-99-55, Дмитровское шоссе, 27, факс 210-42-90.

Бондарь Слава Андреевич – зам. главы администрации – Калуга – регионы столбить надо – Безяев говорит. Так вот этот Слава обещал на храм перечислить.

Надо поехать в Уфу!! Там богатые дядьки, там нефть и мед.

14 марта 1994

Понедельник. Молитва, зарядка, стояние на голове – 380 сек., 7 молитв, стояние на лопатках, подтягивание 9 раз. Ну и душ – водные процедуры… и Великий пост. Вот и дожили до Великого поста.

Ровно через месяц до объявленной премьеры «Живаго» в «Меридиане». Надо установить какую-то вахту, надо создать оргкомитет по проведению Юбилея.

Филатова спрашивала Кожухина. С некоторыми он не хочет встречаться на сцене. Ну это, конечно, со мной. Но он не хочет говорить об этом – «жалок тот, в ком совесть нечиста». А где идеолог Габец? Сволочи! Заварили кашу – ив кусты!! Где негодяй Прозоровский? Где Токарев-сволочь? Три мерзавца, которые всё подготовили!! Где они?! Нашли они себе место под солнцем Губенко?!

– Троекратно блажен, кто отгоняет от себя раздражительность; всегда у него здравы и тело, и ум, и душа.

Доверенность. Звонил Барнаул – надо, чтоб театр доверил мне получить гонорар за проведение мероприятий, посвященных Сорокалетию освоения целинных и залежных земель 22 – 23 марта. Алтай-крайкультура.

Маргарите: «Звездный». Тамара Александровна. Кинотеатр «Казахстан» будем атаковать.

1) Репетиция «Живого».

2) С Аллой ездили за овощами-фруктами.

3) Ветвистый, «не ничтожество смердящее», улетел.

15 марта 1994

Вторник. Молитва, зарядка.

Вставал в 5, машина не поддалась моим уговорам. Немножко схватывает, но несмотря на старания аккумулятора, который крутил долго и без признаков угасания, но тщетно. И вдруг мне мысль счастливая пришла, а почему мне и не прогуляться? Ночью выпал пухлый, чистый снежок… тихо, против вчерашнего вечера… и опять же… пост. Я эту семью образцовую раскручу, долго будет вспоминать и после моей смерти… – поганая семья, сволочь, червяк, со своим сыном, родившимся от лени, лень было подмыться… и т. д. «Козел за спиной, который всё оплачивает».

– Не осуждай брата своего… и т. д. – да я и не его осуждаю, и вообще…

Где бы найти коммерческого человека, способного взяться за выбивание, нахождение и строительство помещения под большие спектакли… Где найти тот банк, ту мафию, которая помогла бы нам занять «Казахстан»… или «Планету».

16 марта 1994

Среда, мой день.

Молитва, зарядка. 380 + 7 молитв на голове, кофе жутко горький с гречневой кашей.

1. Отобрать кинопленки на завтра.

2. Взять с собой Елену Алексеевну торговать книжками.

3. Казанцеву Ек. Мих. – ЦАТРА… встретить.

4. Позвонить по квартире Вашкиной.

5. Стернин – выставка, освободить гримерную.

6. День рождения Шацкой – 54 года.

7. Взять бумагу в «Меридиан».

8. Позвонить Вашнину Александру Юрьевичу.

Директор Барнаульской филармонии Николай Васильевич Трегубов – доверенность театр мне не дает, боится, проверка за проверкой и пр.

Победа зависит от случая, а искусство от умения.

Вечер. День весьма полезный для «Живого» – этот мальчик, Олег… будет очень на месте на судейском. Кудрявцева Екатерина Михайловна… по-моему, славная тетка и хорошая актриса.

Забили «Меридиан». Продали 9 «Дребезгов» за полчаса и 34 Дневников. Это очень хорошо.

10 – 11 июня «Павел I» в Челябинске. Интересно… начинается предвыборная кампания – идет вовсю в регионах. И если 26 марта после Барнаула буду живой и невредимый и окажусь в Нижнем Новгороде… обещают за 1 час выступления в кинотеатре $ 1000. Совсем богатенький я стану к концу марта месяца. Апрель в связи с открытием будет пустой в смысле кармана.

Завтра – взять бумаги на рекламу в театре, а может быть, и в «Тонусе».

17 января 1994

Четверг. Молитва. Зарядка.

Всё пропахло Софьей. Она перебралась в большую комнату. Ни черта не ела. Как она работает? И работает ли? Мистика и всё тут. А я фантазирую: те доллары, которые она обещает мне отдать всё-таки, увеличить моими заработанными в Н. Новгороде и отдать всю сумму ей на машину, которую бы она купила в Литве, выдала мне бы на нее пожизненную доверенность, а Панин бы пригнал ее, минуя таким образом таможню, в Москву.

С сегодняшнего дня начинается гонка по концертам, выступлениям и пр.

18 марта 1994

Пятница. Молитва. Зарядка.

Приехал из С. Посада в час ночи. В общем, всё нормально. Голос звучал… жалко, что народу было мало. Это неправильно, что «Виктория-7» скупила билеты. Некоторые из этой фирмы пытались сдать билеты, хоть за полцены возьмите, которые раздали им бесплатно. По радио объявили, что пенсионеры могут прийти бесплатно. Но они не пришли.

19 марта 1994

Суббота. Молитва. Зарядка. И весь набор утренний, сложившийся в канон. Вчера я был у Х.П.В., рад он был мне, а я ему. Показывали ему коленку – которую что-то распирает, жаловались на боли в брюшной полости… и т. д. Снегопад мокренный, жуткий был вчера. Но Панин завел-таки машину, прокалив и выжарив все внутренности – правда, свечи. Господи! До сих пор у меня в глазах неожиданно увиденный в кулисе сынок мой Деня, и отчего-то так сердце защемило от благодарности, что он нашел меня и явился к отцу. «Но что-то говорило мне, что не придешь ты ночевать, хотя выскоблили для тебя весь дом». Дал ему 50000 руб. На ужин к миллионеру он не пошел.

Вчера вводил Кудрявцеву Е.М. на бабу Нину. Хорошо. Конечно, всегда трудно отрешиться, отгородиться от интонаций и манеры прежней исполнительницы, Царство Небесное Галине Николаевне, и всё-таки…

«Верная физика вытаскивает наружу у актера верную психику». (М. Чехов.)

Сегодня перенесенный с 17 февраля творческий вечер. Это значит – месяц я не пью, не выпиваю и занимаюсь вхождением в форму. Каждый день я взвешиваюсь – 66 кг. А надо к 14 апреля дойти до 64 – вес венской премьеры.

Сережа спит под музыку, с открытым окном. Вчера выскочил – змея приснилась. А музыка шипящая, зловещая. Под такой фон многое из жути предстать может. Вчера он читал матери свои дневники… алтайский, московский, германский, парижский. Сейчас он готовит тетрадку под одесский дневник. Мальчики мои.

Денис. - Неужели, мне не верится, я не представляю. Ты – дедушка, дедушка Валера, эй, дедушка Валера.

– Те же руки, те же плечи, те же губы – нашей любви вечер. Я боюсь – перегорю. Раньше – это как перевалить через гору… сейчас этого нет. И всё – Париж. Нашей любви – ночь, и некому помочь.

20 марта 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка, душ, кофе и пр. Машина не завелась. Опять дикая сырость, мокрый снег идет, и я начинаю тревожиться за отлет в Барнаул. Ошибки в написании букв свидетельствуют о моей несобранности.

А вечер вчера прошел удивительно тонко, – да, можно публику увлечь динамикой, темпом и пр., но мне удалось создать любопытное, доверительное, сладчайшее настроение. Очень славно опять говорила Люся В. о моей книжке. Долго и нудно Кохановский, по душевности он сплетал неплохо – но скачет, скачет от одной мысли к другой, а одну совсем потерял и сам растерялся.

Да, настроение, оно еще обусловилось и одеждой сцены – занавес из «Гамлета» – маятник, березки, «Прудки»… и пр. Были и вопросы. Один советовал вернуться в музыкальный театр, то, с чего начинали. «К профессии, полученной в вашем учебном заведении. Вы будете первым артистом в театре музыкальном, вы помолодеете, получите новый репертуар, а главное – здешние склоки станут для вас чужими и неинтересными».

2) – Возможны ли в будущем или всё уже в прошлом – общие работы с Филатовым, Смеховым? Спасибо.

3. – Валерий! До смеха смешны цены за спектакли, за ваш титанический труд, за счастье видеть вас.

4. – Валерий Сергеевич, вы что, против Талько-ва? Расскажите, как вы относитесь к нему. Поклонник Высоцкого и Талькова. Видел все ваши роли на Таганке.

Штейнрайх предлагает прочитать стихи Юрия Андреевича «Живаго» и приглашает на премьеру в изгнании – в «Меридиан». Этим надо срочно воспользоваться.

– Какие розы?! Боже! С этим человеком надо дружить. Может, он поможет комнату сделать и пр. – Земляк, Алтай.

Государственная инвестиционная корпорация «Госинкор», Акционерное общество «Торговый дом Госин-кора». Генеральный директор ВАО «Госинкор».

Найти Сергееву Л. – 30 ком. 13-й этаж. Заехать в Астраханские бани, после ЦАТРА, торговать собой и книгами.

26 марта, суббота. Бабушкина, 26, «Орион», концертный зал, презентация Австрийской страховой компании. Останкино – если согласятся доверить себя нам…

Завтра в 11 – Ира Кожухина.

21 марта 1994

Понедельник. Молитва, зарядка, душ, кофе и пр.

Какое-то унизительное вчера было времяпрепровождение на ТВ – «Проще простого». Отгоревшие звезды, которые погасли и никому не нужны и не интересны, заполняли своими старыми и пустыми головами «космическое пространство игрового поля». А за кулисами, в костюмерной несчастные разговоры о нищете и падении киноискусства и пр.

– Актеры на ст. им. Горького получают в месяц по 360 – 400 рублей и пр.

Кто-то спился, кого-то убили на лавочке, Юматов отстрелил башку дворнику, жена была в стельку пьяная, а Жора твердит следователю – как выйду, всех перестреляю, кто улыбается. Квартира, говорят, до такой степени засрана, ступить некуда… и так про многих.

А «звезды» были – Л. Соколова, которая не закрывала рта – пела, М. Булгакова – актеры спиваются от ожидания. 6 % съемочного дня уходит на съемку. Алена Свиридова, А. Шевчук, А. Ростоцкий. «Из нас свистеть умеет только Золотухин…?? Я слежу за вашим творчеством»! И т. д.

Всех нас собрали к 16.00, а полезли в кадр мы только в 9-м часу… закончили же около двенадцати, и я не успел Сережу проводить.

Вчера же торговал книжками в ЦАТРе.

Прибежала Лунева – в клюве 55 тысяч принесла. Да накануне 70 т. дала, вот тебе и заработок. А у Булгаковой пенсия 48 тысяч в месяц. Вот и разница. И я не удивился вопросу Соколовой: «Заработок-то есть?»

17.30 тебя волнует…

22 марта 1994

Вторник. Барнаул.

Г-ца «Барнаул», № 513 – печально известная, были мы здесь с Краснопольским зимой. Выпивал я какую-то дрянь крепкую. И поехали в Белокури-ху. Нынче с Белецкой пьем молоко. А на Алтае моем полная весна. Володя-водитель заметил: «Девки стали оголяться. Всё одно в шортах сегодня бродил». На улицах половодье, грязь. Летели хорошо. Временами крепко засыпал. Потом нарушил пост – съел колбасу и бифштекс… но – тем, кто в пути… В театр свозили на репетицию сводного хора. Видел Папина. «Расскажи про целину… Спеть?! Не знаю… посмотри – у тебя 6 минут».

Кланя Гальцева - моя Кланя собирается уезжать за границу насовсем. Во Францию или в Германию. «Сын побывал там, ему понравилось». – «Кто он по профессии? Чем занимается?» – «Да никто и ничем не занимается. Он окончил швейный техникум. Каждое лето проводим в Б. Истоке. И нынче поедем. Ничего там не строится, а этот (свящ.) строит себе дом».

Вербицкий. - Назревает катастрофа. Элеваторы законсервировали по всему краю. Оставили один, в Быстром. Но надежды очень слабенькие, но еще сохраняются. Когда вы будете в Б. Истоке? Июль – август… Ну, к этому времени, глядишь, и денежки появятся.

23 марта 1994

Среда, мой день в Барнауле. Кажется, я первый раз на родине в таком ясном пребывании духа, в такой не суете.

Концерт прошел превосходно, особенно вторая часть, где были и Лермонтов, и Купер, и «Живаго» с «Живым».

Когда я увидел в зале две четко обозначенные социальные группы – на галерке солдаты, а внизу дети 15 – 16 лет, я понял целевое назначение этих подразделений: обеспечить аншлаг, но и это не спасло. А тем временем мысли-паразиты всё-таки делали своё чёрное дело, и я спотыкался в словах, а в «Черном человеке» просто выбросил по рассеянности целое четверостишие… и еще где-то наврал. Но всё компенсировал голос, который звучал звонко, чисто и красиво, так мне показалось. Белецкая безбожно мазала, не одета была в свою чешую, забыл я ее предупредить, чтоб в строгости себя держала. А потом – долгое интервью, долгая болтовня, но говорилось и чувствовалось отважно, легко.

А вдохновили девочки из колледжа культуры. И вопрос корреспондента: «Вы ожидали такого успеха у молодежи, у молодежной аудитории?»

– Но ведь эта аудитория, как выяснилось, подготовленная, культурная… и ей понятен или, во всяком случае, они интуитивно чувствуют, что им полезны сведения о Мейерхольде, Эрдмане и пр. И это важно. Это входит в процент просветительской части моей программы. Есть процент развлекательный, просветительный, процент рекламный (себя, театра, книги, церкви и пр.), процент самовыраженческий, когда открываешь что-то в себе, для себя работаешь и на себя. Это кухня, которую подчас не замечает и концертмейстер.

«Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи». Ф. Раневская.

Ну вот… я готовился к съемке частного ТВ, привесил афишу благотворительного концерта… разостлал рекламки р/с храма, а мне позвонила Ольга Наумкина и сообщила, что оператор уехал снимать рекламу, и у нее нет камеры. Ну, а на нет и суда нет.

В 14.00 из гостиницы «Центральной» должен подъехать В.К. Тищенко – решать надо что-то и с домом, и с этой хламидой-храмом, и пр. В 14.30 подъедет Аркадий, мы в филармонию за расчетом. Сколько мне дадут, и сколько мне выложить на ужин в ресторане. Н.В. Трегубов – какую-то цифру называл неожиданную… с нулями и очень благозвучную. И тут теряешься… может быть, надо половину отдать?! Удобный подоконник у этой комнаты в отеле «Барнаул». Практически он великолепно осуществляет функции письменного стола.

Абрамова. - Золотухин говорит, что он начал писать дневник, чтобы стать писателем. На самом деле он стал писателем, чтоб написать этот дневник, эту книжку, которая в литературе о Володе стоит отдельно, особняком, совершенно уникальным.

Кохановский. - Эта книжка, как рентген, просвечивает всё, что написано и пишется о Высоцком… по своей правде и искренности… она, как лакмусовая бумажка, проверяет на лживость все воспоминания… дитектор [так в рукописи – прим. ред.] (Еще бы правильно написать.)

24 марта 1994

Четверг, Ту-154.

Но была ранняя и зарядка, и молитва, и даже кофе с булкой. Вчерашний день… он очень хороший был. Родина вернула мне все затраты – я получил чистыми 1 мил. 400 тыс. 650 руб. + 300000 дорожных моих… и я теперь боюсь не разбиться, а не довезти, в случае если разобьюсь. А вот пьянка у директора была скудная – водка да бутерброды. Славно, хотя без нюансов пели две певички из хора Пятницкого. И Белецкая не надоедала. На торжественном прочитал про целину по книжке. Уходя, услышал в след от увешанного медалями целинника: «Ну, ты поздравил нас, целинников». Другой: «Да ладно». – «А чего он?!» Долгое интервью студии НТН. Оля Наумкина с двумя мальчиками. Многое чего я им рассказывал. Сейчас не припомню конкретностей. Конечно, было и про храм. И про концерт.

Тищенко В.К. пришел в 14.00. Иван, оказывается, высказывал, намекал, что он хотел бы жить в доме – так какого хрена. Квартиру он приватизировал, дом пустой, однако Кузьмич должен был этот вопрос согласовать со мной. Согласовал. Пусть Иван живет, но портреты там я развешу свои. И огород посадим все вместе… поросенка купим и кур разведем. Мясо будет у Володьки. Новичихиных подключить опять надо. И новость, к которой не знаешь, как относиться, – кажется, поменяют батюшку нам. А как же Клавкино: он строит дом. С этим батюшкой мы уж как-то спелись сошлись, он славит меня и сродников моих. Я знаю, кто это всё крутит – Маховикова. Это она – раскольница. Хотя и мне он не по нутру. Что-то в нем есть некультурное… и совсем не веет духом веры. Впрочем, прости, Господи! У кого ты этот дух обнаружишь сейчас? Дай Бог, чтоб не было хуже. О. Евгений что-то уже начал… как-то уж приспособился, и к нему стали привыкать, не знаю, что там Гермоген удумал.

Музей истории искусства, литературы и культуры. Шикарный музей, это что-то. Старинное здание, уютное и огромное для музея: кинозал, концертный зал, театральный зал, муз. зал. И мой уголок. И запись Сережи в книге почетных посетителей: «Я здесь был, а папа здесь родился. Сережа Золотухин». Двумя страницами позже я ему ответил: «Мой сын Сережа здесь был, а я здесь родился. 23.03.94». Смеху было много. Оставил я и звуковой автограф «Ой, мороз…» с байкой о тел. трубке. Потом со всеми служителями в кабинете директрисы Вараксиной Тамары Ивановны пили кофе с печеньем. Да, это было кстати, потому как голодал. Вот такой насыщенный день. Замечательный совершенно сознанием удачнейшего выступления накануне и маячащей впереди цифрой, которую накануне мне директор назвал и слово сдержал.

С вылетом на час мы задержались. Над Новокузнецком взорвался самолет – большое количество жертв. Следовал из Москвы в Гонконг. Но задержка была – поздним прибытием самолета. Теперь – мягко бы сесть да Панин чтоб встретил.

Что там в театре? Вчера наша квёлая команда у Бугаева была. Какие вести из берлоги Лужкова?! Ему дано право решать нашу судьбу. Нет, во вторник они должны были к Бугаеву идти. А нынче четверг. Наверняка есть новости какие-нибудь. Но не может быть того, чтобы в пользу опять Губенко и «Содружества». Вот что: может быть с ними мир, без Губенко? Вот что им надо заронить, какую троянскую жеребятину. На таком генеральском собрании позорном, где Губенко открытый дал бой Любимову, шеф сказал: «Пока он здесь, ноги моей здесь не будет. Или я, или он». Те выбрали Губенко, мы – шефа, естественно. Теперь, если они хотят соединиться и мира, то они должны расстаться с Губенко. Но это невозможно для них: он добился раздела и решения Моссовета и организовал «Содружество». Нет, они не могут его предать вслед за Любимовым. Круг несколько заколдованный.

Любопытно, что скажет Кожухина о Лёнькином письме и моем ответе.

– Такого страшного интервью, как Филатов, мне никто из вас не давал. Он – Сальери. Он поражён завистью… и т. д.

Открыла она мне Америку в Филатове. Кроме жалости, ничего он уже теперь у меня не вызывает. Прости меня, Господи! Из этой жалости только и не публикую нашу переписку, а надо бы. У Лавлинского. Маленький тираж, никто не читает. Может быть, еще и напечатаю. Как пойдут события. И пора звонить Любимову. Попалось мне на глаза карандашное письмо Боровского – из Греции, переданное мне Любимовым. В нём уже тогда содержалась мысль – а как же мы? опять в жопе? опять 83-й год? Оно вполне соответствовало нашему решению открыть театр и его разговору с Любимовым: «Так что теперь, всем в могилу лечь?» Насчет могилы он сделал большую паузу… после могилы… Могила его как-то… выбила… он задумался надолго над могилой.

Козлов Александр Петрович – командир нашего корабля. Хочу ему книжку подарить.

Ровно месяц до открытия старой сцены. Я думаю, у Бугаева была представлена и та сторона. Кем только? Опять Давыдовым и Ольшевской? Вот руководители-то еще горемычные.

Вы бывали когда-нибудь в Ульяновске? В аэропорту – родине Ленина? Не он виноват в метели и снегопаде в Москве, но всё равно не добром я его вспоминаю, сидючи с тремя бабами на драных креслах. Рыгается жирной курицей, что съел в самолете. Заливаю курицу кефиром. Квартира на Академической не отвечает, боюсь, боюсь… Передал в театр информацию о задержке, попросил Бориса провести вечернюю репетицию, а к завтрашней надеюсь-таки поспеть. Господи! Спаси и помилуй меня грешного. Графомания моя спасает иногда от тоски и стакана. Хочу написать Ивану, и рука не поднимается, к тому же забыл адрес. Пусть живет в доме, пусть строит баню. Тищенко радуется – как успели! Сейчас бы нам ни за что эту землю не выкупить. Дороговизна-то какая. Он радуется, а нам, кому она принадлежит как бы, нам наплевать.

25 марта 1994

Пятница. 11 часов.

До чего дожил – Панина послал за водкой, чтоб не выходила, чтоб не убилась на льду. В доме – шаром покати. Вызвал тешу, которая завтра будет. Но сегодня надо день продержаться, к тому же Ветвистый прилетает, ему ставят диагноз – беременность.

Воробьи скучают по Сергею. За ними никто не смотрит, два раза подсыпал корма и поменял воду.

Выступал я в книжном магазине «Мир», что на «Соколе». Четвертую пачку начали. Но книги идут, когда я за прилавком. А прилавок у них широкий. Кажется, я своей гитарой разогнал последних покупателей.

26 марта 1994

Суббота. Молитва. Зарядка. Душ… и вот тут… изменение, вот тут сегодня произошла заковыка: я начал рисовую диету. Но рис не шибко размяк, его приходится молоть зубами… и в желудок он попадает дробленый, конечно, но… и теперь 4 часа ничего не есть. Я первый раз за много лет пишу дневник, не выпив кофе. Приехала теща. Вроде не пьет объект. Мучается. Но мне, конечно, спокойней, и птица ухожена и накормлена. Сережа приезжает только 30-го. Прошли вчера «Дом» с новыми исполнителями. Радости ни в ком не ощутил. Сплошные потери пока. Господи! Спаси и сохрани. Быть может, Борис сегодня что-то внесет, что я один… ору, кричу, зову. Всем наплевать. Оба письма отправил я вчера Ивану. И новое, написанное в Ульяновске, и от 5-го ноября, в Мюнхене.

В понедельник мне предлагается – Штейнрайх – выступить по «Маяку». 1) Что за спектакль. 2) О чем, про что – как рассказать о «Живаго», чтобы пришла публика, сказать правду и сказать точно. Что-то из интервью? Или позаимствовать тексты из «Свободы»? Мне там очень нравится, как сформулировано.

27 марта 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка. Отказался от кофе. Надо же. Рисовый день – второй.

Ездили на Десну, не проехали. Забрал у Бортника кассеты видео. Денису отдам. Сейчас время подвигается к 12, кушать буду. Кофе пить. Сегодня у тещи день рождения, ей 70 лет исполнилось.

28 марта 1994

Понедельник. Молитва, зарядка, рис. Вовка звонил. Голос его мне нравится, занят машиной… рассуждает трезво. И Матрена меня поражает юмором и здравостью – вот генетика горная, кержацкая, дай-то Бог, чтобы внукам передалась и дальше.

Звонил Ащеулов – какая-то напасть, ноги отнялись, «лежу парализованный», ни уколы, растирания… какое-то лекарство чешское, за 40 тысяч… ни хрена. Ванька будет 7 апреля, их 50 человек. Но меня в Москве не будет.

Сегодня «Маяк» надо хорошо, с пользой провести. Это будет уже третья передача к 30-летию и театра, и «Маяка». Я записал тексты с радио «Свобода», но мои – в интервью – кажутся мне куда сильнее и свободнее. Но посмотрим.

Господи! Спаси и сохрани меня на всю неделю рабочую.

28 февраля – 1 марта – вот дни обильных семяизвержений. А боль была 20-го после пива. Значит, пиво было 19-го, в субботу, получается. Отходняк.

29 марта 1994

Вторник. Молитва. Зарядка.

Вчерашний день прошел под знаком «Маяка». Решение подготовиться и тексты заранее написать, и стихов тоже, было правильное. И я приноравливаюсь к микрофонам, я их уже почти не боюсь. Я выходил в эфир дважды – первый раз с «Живаго», второй раз с песнями из«Бумбараша» и «Цепочкой», с рассказом о случае посещения «нищих» человеков респектабельного представления польского автора. Читал Эрдмана. И это понравилось Малышевской. Раскованное интервью с Дубовицкой. Потом выносили пленки с другого выхода, я забыл в суете термос и папку с Гагариным.

– Я тебе скажу потом, что за человек, у которого нет совести. Совести нет у человека, который уводит чужую жену.

Ездили за деньгами в «Станкобизнес». там видели Караченцова.

На диване, в «хлеву», замкнуло спор, и произошла ссора. В 23 часа в проходной Шабаловки вернул я себе утраченные бумажки. Господи, спаси и сохрани. До дома доехал еле как, ни одна скорость не включается. По утрам ем кутью, как выражается Панин. Всё меня уже устраивает. 65 кг с граммами.

«Не судите, да не судимы будете». (Мф. 7 – 1) Что за болезнь – пересуды и осуждение! Все знают, что это грех, а между тем ничего нет обычнее в речах наших, как осуждение. Иной скажет: «Не поставь, Господи, в осуждение», – а всё-таки осуждение своё доведет до конца. Иной оправдывает себя тем, что разумному человеку надо же иметь свой взгляд на текущее, и в пересудах пытается быть хладнокровно рассуждающим; но и простое ухо не может не различать в речах его высящегося и злорадствующего осуждения. Между тем приговор Господа за этот грех строг и решителен. Кто осуждает других, тому нет оправдания. Как же быть? Как миновать беды? Решительное средство против осуждения состоит вот в чем: считать самого себя осужденным. Кто восчувстует себя таким, тому некогда будет судить других. Только и речей у него будет: «Господи, помилуй. Господи! Прости меня грешного». Святитель Феофан Затворник.

Ну, вот. Прости, Господи, спаси и сохрани. С машиной – в 16 часов велели звонить. Завтра Сережа приехать должен, а сегодня мать отбыла, обругав напоследок Тамарку. И та расстроилась, а чего, собственно? Теперь я жду завтрака своего и в путь, на Таганку.

30 марта 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка, душ, рис и пр.

Мой день – автомобильный день. Сейчас еще рано. Мне снился Филатов. Мы лежали. Потом он бросил в меня, в лицо каким-то пшеном. Я спросил: «Ты ударил меня?» – «Нет». Тогда я сказал: «Лёня, извини. Давайте помиримся». И т. д. Этот сон на фоне вчерашнего сообщения: «Ты знаешь, у Филатова инсульт?» Это Инна – комендант. Потом инсульт не подтвердился, слава Богу. Но Лёньке плохо. Господи! Помоги ему. Не наказывай нас так жестоко. Такая наша профессия, такая наша жизнь – червяшка поползла, потом умерла и т. д. А он еще влюбился в Нинку, да тут еще Дениска в семинарию из ВГИКа… да с Эфросом напутал Лёнька много. Неужели у меня чувствуется злорадство, о котором на противоположной, соседней странице написано?! Прости, Господи, нет, нет…

Отвозил вчера я книжки в «Мир». И долго были у Олега Митяева. Замечательный Костя Тарасов. Два брата-барда. Жена – Маруся, поющая Цветаеву. И Рафаэль, уфимский парень, напарник, компаньон. Ветвистого прости, Господи! Фасаахов Рафаэль Радикович.

Сдал машину. Теперь жду «приговора» в рублях. Да хоть сдал, слава Богу. Теперь в келье. Звонил Дине – Балашов – «День Победы». Она нашла рулон «Сне-гиной». Нужна кассета и переписать – Катя заберет кассету. Теперь пойдем завтракать. И это было хорошо. «Столовую» надо перенести вниз, в 168. Татьяна разобралась в своем «магазине», часть книг подняла в шкафы. Стало в гримерной просторно и уютно. Дивана не хватает там, а надо уже и массажиста подключать и иголками себя к премьере подправить. Думаю, составить и список приглашенных необходимо на 14 – 15 – 16. Обеспечить цветами премьеру и клакерами.

– Да проданы все билеты в «Меридиан» и в нашей кассе. Ты шизофреником стал из-за этих билетов. – Это мне такой упрек говнюк Глаголин бросил. Да, может быть, и стал отчасти шизофреником я, но я могу с полным правом сказать о себе, что я что-то сделал для премьеры и открытия 30-го сезона Таганки. Я жену по слал на магазинах и в подъездах расклеивать реклам-

ки, я по радио бубню о премьере и театре. Жена, бедная, заплакала от моего упрека, что никто не помогает мне. Так что, всё равно, говорите, что я стал шизофреником, лишь бы публика пришла смотреть «Живаго» да чтоб сыграли мы хорошо.

– Балетные девочки с 10 утра до 12 вечера, не писавши, в своих костюмах-трико.

Панин. - Они такие терпеливые.

– А ты откуда знаешь? С балетом работал?

– Я был бригадиром штукатурщиц. (Хохот.) Они залезут на леса и только кричат – раствор, раствор. Тут раз 15 брызнешь, а они полторы смены на лесах торчат, не слезут и только кричат – раствор, раствор…

Балетные, они очень терпеливые. Могут ли приехать с.-посадские мужики 14-го апреля?

5 – 6 мая Фурманов.

7 – «Дом».

8 – вых.

10 – 11 – «Живой».

31 марта 1994

Четверг, молитва, зарядка, рис. Молился за Лёньку. Я сочинял обращение к труппе.

Уважаемые коллеги!

Дорогие друзья и работники театра! Мне кажется, всем нам было бы чрезвычайно полезно для восстановления нашей профессиональной формы, для большей проходимости и эластичности наших актерских капилляров - внимательно и подробно поприсутствовать на репетициях A.M. Вилъкина «Мастер и Маргарита». Ей-богу, каждый оля себя, независимо от возраста и звания, получит профессиональную выгоду, столь необходимую для достойного открытия 30-го сезона Театра на Таганке и встречи Ю.П. Любимова.

Валерий Золотухин

Вывешу сегодня это воззвание. А вчера – бойкая торговля в «Меридиане» на вечере Е. Клячкина. Не надо было ему ездить-уезжать в Израиль, тем более возвращаться, прости меня, Господи! Он говорит про гонения-запреты, 60-е – 70-е… а мне кажется, он говорит про кого-то другого – про Галича, про Высоцкого и пр.

Вчера вернулся из Одессы, с моря, мой Сережечка. Несколько сопливый, с носом нехорошим. Надо не запустить, немедленно выпарить. Надвигается апрель. Сегодня день трудный – с массажистом сорвалось, теперь выступить в книжном, забрать машину и у Инина достойно выступить. Восстановить в памяти «Чайни-кова» и «Шута» С. Слонимского.

– И встречи Юрия Петровича Любимова – вот так, пусть коллеги думают и мучаются. Скорее измучаюсь я, и изведу себя до премьеры.

Домашние спят, а на Алексеевской растет человек. Станет ли он человеком?! Господи! Пошли мне радость и счастье на старость лет. Во запел?! Во заговорил!!

С. Соловьев, репетируя с актрисой, она ни фига не понимает, он бьется, бьется, потом в сердцах говорит: «Да ладно… неизвестно, будет ли вообще театр».

И вдруг истерический крик Губенко: «Театр будет, будет, будет». И еще чего-то, и… аплодисменты, хлопки трех поклонников. Да пусть будет, если будет. Так и хочется написать – Филатова ты уже угробил, – но не напишу, ибо – грех, не суди. Пора собираться в «келью», пора накрывать на стол – там.

На кухне, под индийской шалью, щебечут Сере-жины австралийские попугаи, а в правом моем боку, там, где располагается цирроз печени, подозрительно покалывает. Вчера я записывал на пленку для выставки сны о Высоцком из дневников. В кабинете открыто окно, и несет по ногам, но встать и закрыть – лень. Встать и закрыть – это значит разбудить, а не хочется.

Не хочется, хоть хочется скорее начать день, чтобы он скорее кончился. Почему от Клячкина такое неприятное, сытое ощущение… и хочется его гитарой долбануть ему по башке. Не потому же, что его когда-то в Уфе, в университете, целовала отряженная для этих церемоний на пятилетку вперед 18-летняя девочка с красивой походкой в бане. Ведь нет же. Тогда почему?! Завидно, что он собрал полный зал?! Да нет же. Я старался его полюбить и проникнуться. Не вышло. Анд. Крылов хозяйски, бесцеремонно со сцены оглядывает брезгливо зал и наводит камеру. Потом ставит ее на автопилот и уходит. Камера знает, что певец привязан к микрофону и никуда не денется. К тому же, она японка, она умная и само-фокусо-наводящаяся.

Демидова – Фарада – «Маяк».

1 апреля 1994

Пятница. «Станкоимпорт».

Утро началось в 6. Зарядка, молитва, рис. Вчерашний эксперимент с «Чайниковым» обеспечил мне «провал» в жанре дураков, глупых хохмачей. Но Бариновой остались довольны все, на все ответственные рояльные мероприятия надо брать ее. Однако несколько голосов на ухо при подписании автографов: «Хорошо читали, спасибо». Продано: 31 Дневников, 19 «Дребезгов». «Улитку» надо поломать в «Тонусе», переориентировать на назаровский сценарий – «Кем я был в другой жизни». Главное – заинтересовать Круликовского и необязательно связываться с Войковым, а вот эта мысль неправильная, именно «Тонус» надо заинтересовать. Кто же толкать будет?

1. Сдать Гракову приемник.

2. Фонограмму читки – Вашкина – Половнев.

3. Отдать Кате кассету и пленку к 9 Мая и уехать в С. Посад.

4. Сделать Вашкиной квартиру.

5. Ленком.

6. Подготовиться к Диброву и к «Живаго» на радио у Штейнрайха. Это же не прямой эфир?! Шнейдер может монтировать.

7. Купить гимнастический круг.

8. Сейчас мы пойдем к Харченко.

9. Завтра Панину в 12 у административного здания в С. Посаде.

3 апреля 1994

Воскресенье. Кабинет.

Два дня отдано 1-му Всероссийскому детско-юношескому фестивалю авторской песни. Ночевал в гостинице «Загорск». Пил шампанское и ел куриные шницеля. Панин приехал и увез. Теперь – шум в голове, а вечером необходимо быть в форме у Диброва, быть веселым и остроумным. Не надо излишнего серьеза, оставь проповеди проповедникам. А в два часа с Кожухиной в театре.

И вот – келья. Вывешено обращение к артистам – посмотрите вилькинские репетиции. Поставил чайник. А в общем – ничего, началась предъюбилейная вахта. Два дня не было зарядки и риса. Но Кожухина не пришла. И что делать?

А что было в С. Посаде? Бестолковка. Слушал бардов. Потрясла семья из С.-Петербурга.

Я почему-то вспоминаю красавицу Олю Егорову, я встретил ее в ДК. Пополневшая и растерянная. Была она не с мужем и в джинсах. Почему она была растерянная? Как будто ее застукали. Сегодня у меня эфир с Дибровым. Надо помолодеть и придумать костюм… надеть косоворотку красную.

4 апреля 1994

Понедельник. Вечер.

Я выиграл у Диброва и с большим счетом. Бог не оставил меня. «Ты был такой счастливый, такой уверенный».

– Я вас поздравляю. Вы выглядели прекрасно.

– Оставь проповеди проповедникам.

– Ты был актером и пр.

Много, много комплиментов получил я.

– Такая энергия, как от Джуны, – Дибров был очень доволен. Ну, и слава Богу.

Сегодня я еще что-то хорошее о «Живаго» наговорил Штейнрайху – радио.

Но в театре сплошные актерские неприходы, капризы, срывы, скандалы.

Боровский, Катя Граббе, Соболев, Вилькин – это люди, которые поздравляли со вчерашним эфиром.

Звонит Любимов из Афин. – Почему не устраиваете сидячие забастовки? Почему не голодаете? Почему не прорываетесь к Лужкову? – И т. д. Почему, почему, почему – был он сильно раздражен. Говорила с ним И.С.

Завтра начинаем вспоминать «Живаго», а у меня на маге фонограмма уже звучит.

– Всё, что пишешь, думаешь, задумываешь и пытаешься, вдруг оказывается глупостью, чушью, бездарным и пр. – вот этого надо бояться. Потому что, если одолела усталость и страх, и живот не уменьшается… так тебе кажется, что надо сказать себе – еще не вечер.

259-94-34 Татьяна Евгеньевна, Москва Валерия Золотухина.

Прямой эфир мне предлагают 10-го, спеть можно о Москве или о городе.

5 апреля 1994

Вторник. Молитва. Зарядка. Рис.

Смирнов берет меня за глотку – выгнать Бортника, перевести на разовые, чтоб знал, гадина. На всех репетициях «Живого» мешал мне дико, болтая демонстративно с Бортником… игнорируя замечания – хамство и жлобство.

Сева – больной человек, с самомнением шизофреническим… доведет любого до бешенства, к тому же пьет и сладу никакого. Шопен, Антипов, Бортник – к чему мы пришли!! И что делать? Как сегодня утрясать этот конфликт между Соболевым и Вилькиным? Был бы артист приличный, а то ведь так, пустое место, во всяком случае, в «Мастере».

Я дал согласие сидеть в массовке, бесплатно, в передаче в 8 1/2. Сбывается моя мечта – о самоуничижении, чтобы толпа плевала в нищего, а я прочитаю две строфы из «Онегина» про Москву и Наполеона и спою «Горел, шумел»… и т. д. А если тем более это вживую, прямой эфир, то как они меня остановят? И сегодня на презентации «Благовеста» надо быть артистом… спеть под фонограмму «Это было у моря» и «Жить одному». Да, да, повеселить народ. Или «Ананасы в шампанском».

У Сережи камертон. Где? Скоро встанет Сережа. А машину я уже проверял, завелась… габариты не включаются и гниет машина, красить надо.

Шохина Алекс. Ник. встретил я у владыки Питирима на презентации Фонда. И вручил ему книжку с надписью: «Помогите Ю.М. Лужкову вернуть театр его создателю». А он мне комплимент за разговор с Дибровым отвалил. А там как раз и телеграмма Ельцину и указание Золотухина, что решение вопроса в руках одного человека – Ю.М. Лужкова.

6 апреля 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка, рис. Я объявил себе голодный день. Господи! В голове крутится всё еще вечер с Дибровым. Его вопрос: «Когда была послана телеграмма?»

– 6 января 1994.

– И ответа нет?

– Нет, ни на одну телеграмму.

– Это не ультиматум, это отчаяние. Президенты

приходят и уходят. А искусство вечно.

Сегодня надо дозвониться Кате и Дине, что с пленкой и какую музыку прокрутить у Зорина 8-го на радио «Россия». «Митрофановну», Матрене моей Федосеевне.

Бырганым – «Пекин», № 303.

1) Посещение платной – «Аня» – Сокольники.

2) Выступление в книжном Таганском – 50 т. с Краснопольским.

3) Извинения Соболева – спектакль, обвинительное заключение читал прокурор… за отеческую заботу Валерия С. поблагодарил.

4. На 38 скорость перевел «Шута» и «В деле своем».

Вчера звонил Войнович.

Завтра два интервью: 15 – евреям, 19 – «КП».

7 апреля 1994

Четверг. Благовещение, день 85-летия Матрены Федосеевны!! Молитва, зарядка, рис.

«…Я один, всё тонет в фарисействе»… как эти слова воспринимались Питиримом и всеми, кто понимал, о чем речь поэт ведет. Справа висела картина, изображающая Распятие, и я к Нему осмелился два раза повернуть голову, обратиться. И несколько голов вслед за моей повернулись.

– Когда наше столетие из нашей темноты при плывет, придет к Нему на суд, хочу всем нам пожелать, чтобы наши помыслы, наши дела были восприняты Им как благо, – что-то в этом духе я сказал.

Междуреченск не отвечает, ушла за молоком Матрена или к Сашке пошла. Ну, 85 лет – это век, конечно!! Слава Богу!!

Вместе с зачатьем вырезаны и мозги последние. Приставание к Гафаровой, какая-то дикость, нелепость. «Ты мне скажи, ты мне сейчас скажи»… Не дай Бог только, чтоб тревога поселилась.

– Дарование учит чести и бесстрашию.

– Если нет стиля, нет и театра, и нет меня… тогда зачем?

– Ты – гордость, радость моя… я кинулся сразу звонить и т. д. Ты не знаешь, что ты сделал этой передачей. Я очень хочу, чтоб ты сыграл Мефистофеля. Вышли еще две рецензии на «Мертвые души». В Ленинграде родился режиссер… – Рудик, Рудик…

8 апреля 1994

Пятница. Молитва, зарядка, рис.

Не раздражайся. Я понимаю, что тебе надоело, ты не можешь уже видеть, как она кормит по лени своей Сережку одними бутербродами. Она даже уже не поджаривает хлеб, не греет. Дело даже не в том, что это дорого и всухомятку. А именно в однообразии. Попросил сделать фасоль, рассказал, как мне купили консервы, от которых у меня изжога. И вот я с утра бурчу. Но я и встал трудно, вместо 6 в 6.30. С тяжелым сердцем и с тяжелым телом. Но Бог помог, и весь комплекс, и весь режим и время на голове – выполнил. Господи! Спаси и помилуй меня грешного.

Вчера я дал два больших интервью – в «Москва – Иерусалим» и в «Комсомольскую правду», – говорил часа два без устали, и хотелось еще и еще. Казалось, я говорю миру, я проповедую, я что-то значу и буду услышан. Я и наивный…

Боровский какую-то гениальную идею с аксёновской «Цаплей» предлагает объявить миру. «Мы ищем режиссера, мы нашли 280 долларов и думаем, что этих денег нам хватит на болото для «Цапли». И пр. Что-то очень остроумное предлагает наш гений, наш худ. руководитель, вернее, ориентир.

Сон. Видел Тамару пьяную, валяющуюся на кухонном диване… и будто бы я ударил ее… с лицом перекошенно-вытянутым… Модильяни… асимметричным.

Это что? Перед репетицией «Живаго». До премьеры 7 дней, даже, по-честному, 6. Один день еще хочется оттянуть. Слушаю читку «Живаго» Любимовым 13 сентября 92 г. Заряжаюсь. И заряжусь.

Господи! Дай легкости, дай скорости. На репетицию дай еще и мужества.

Марафон эфиров, передач, интервью… продолжается. Сегодня было мое слово на радио «Россия». Поздравлял я Матрену Федосеевну, пел для нее «Митрофо-новну» и «Шута», говорил много… и с ужасом несколько раз останавливался… где я, что я кому говорю… кажется, я это уже говорил. Этот марафон предпремьерный. Господи! Помоги нам не хлопнуться 14 – 15 – 16.

9 апреля 1994

Суббота. Утро. Молитва. Зарядка, душ, рис. Лазерный принтер у Ольги сделал несколько ошибок, и их нужно исправить. Ошибки в Уставе Фонда, а Устав пойдет в Минюст, и с него нужно будет делать большое количество копий.

Итак, в апреле сего года должна определиться моя жизнь дальнейшая. Во-первых, театр – 30-летие, а главное – премьера!! Которую мы приближали, как могли. И вот этот Фонд: печать, счет, прибыль и пр. Никак Волина с компанией не может все документы правильно оформить. Ну, да и вы, Валерий С., немножко пошевелитесь и уж, пожалуйста, позаботьтесь об Уставе и документации своего Фонда. Итак, не хнычь, да к тому же опять что-то греется машина, но, может быть, это с печкой что-то. А ездить надо, собственно, сегодня и завтра.

Сегодня – открытие Выставки и опять разговоры и интервью, две большие и очень важные репетиции «Живаго», а завтра Останкино «8 1/2».

Затаиться и уйти на дно. В храме побыть.

10 апреля 1994

Воскресенье. 16.15.

Отвратительная была вчера утренняя репетиция и приличная вечером. На утренней я всё время на кого-то обижался, даже уходил втихомолку, дескать, вот и ищите, вот и зовите, но тут же вспоминал Любимова, если бы, обижаясь на нас или негодуя на начальство, что его не понимают, не ценят и пр., короче, если бы в ответ на это он уходил, выходил из игры, он не сделал бы и сотой доли того, что сделал. «Обиды мешают дело делать»… И он шумел, кричал, выходил из себя, но тащил этот воз. Вот, вспоминая Любимова, я возвращался на репетицию, старался быть спокойным и думать о том, чтоб не кричать и не сорвать голос.

– Слышу о вас по радио, по телевидению, и всё такое хорошее. Это Ирочкина мама. А они в Италии. Димочка там будет выступать. Виолончель они сдали в багаж. Боюсь, разобьют, и выступлений не будет.

Вчера открыл Выставку «Высоцкий на Таганке», к 30-летию театра… по мотивам моих Дневников. Самой дорогой реликвией и неожиданной для меня явился Приказ от J 4 декабря 1975 года, где предписано к 20 марта 1976 года осуществить мой ввод на роль Гамлета. Три подписи: Дупак, Власова, Любимов. Вот, наконец-то, миру явлено, что не самозванец я с принцем датским, а назначенный Приказом. Кажется, и с Ниной Максимовной помирила нас Люсенька, объявив мою книжку «лучшей книгой о Высоцком». Нина М. улыбалась, когда я пел про «Нинку» и рассказывал об истории написания песни «Поездка в город». И пр. Визит мой был на М. Грузинскую весьма кстати. Опять же засветился на ТВ. И в «Благовесте» меня показывали. Много, много замелькала моя фамилия, голос, рожа.

Взорвали Мигулю – это вот почему? – спросил меня Зорин – какие взаимоотношения у артиста с бизнесом, у артиста В. Золотухина. И тут я пустился в россказни о несостоявшейся пельменной. А вопрос-то был с подвохом: «Как только я узнал, что мне предстоит иметь дело с рэкетом… я от этой затеи отказался сразу и пр.» Трус не играет в хоккей.

С утра позвонил Сережа-сосед в панике, что затопляет наши участки. Разлилась Десна-матушка и грозит превратить мой хозблок в плот Медузы, а посадки Сережины вымыть с корнем. Еремов за свой дом перепутался и проклял себя, что так близко к речке участок взял. Предлагал нанять трактор и разрушить какую-то дамбу. Когда я вошел к нему, он пил водку и грел у камина ноги. Дал ему опробовать свой пистолет. И Сережа выстрелил, и я на улице очередь дал. Мигуля отпел. Они убьют его.

Хорошо я поиграл в «Лото» в Московской программе: позвенел бубенчиками с пушкинского дорожного возка, прочитал (с ошибкой) про Москву из «Онегина» и громко и, по-моему, хорошо про Наполеона. Всё успел влепить: и про то, что 80 % москвичей не знают, что Таганка закрыта, и пригласил в «изгнание» на премьеру… и про алтайский мрамор.

А тут по 1-ой программе про 30-летие – ЖИВА ТАГАНКА, раз готовится праздновать свой юбилей. Как же нам теперь не праздновать, нам это подсказали. Бодрова – очень хороший репортаж в программе Алексеева сделала? Господи! Услышь Ты нас, помоги Ты начальству решить в нашу пользу вопрос.

Почему, когда «Живаго», я читаю Женькины письма? Я вспоминаю мою нелепую, ужасно неверную, хорошую Женьку. Дай ей Бог!

11 апреля 1994

Понедельник. Утро. Зарядка. Молитва. Рис.

Девушка в большой претензии, что появилась в газете «с ее сыном». А ее девушка всё это наблюдать должна и сильно страдать. И вот теперь опять разрыв – «извините за вторжение».

– Как Г.

– Вам насрать на Г.

– Не смей в этом доме таких слов произносить. Разговаривай так с Г. Я теперь понимаю, почему ты там не видишь грязи – там всегда темно.

А Фомин получил бритву.

– У тебя плохо… хохол не дает, не пускает…

«Цапля» – что это такое? Ушедшие реалии и что… про то, чем стали, как перебздели участники «Метро-полиса» и пр. Не понял. Думал про девушку. Нервничал. И всё-таки я жду звонка. И они были вчера в изобилии. Мне не отвечали, а потом – «я лег спать», и брала трубку жена.

Агапова где-то прочитала – осенью в Большом будет фестиваль музыки Шнитке. «Хорошо бы туда влезть». Необходимо. Господи! Но почему я молюсь за нее?! Мне хочется добра и мира. Но собрал тормозок, и машина ждет заводки. Надо завезти Волиной записку Кондрашову Борису Наум, в Минюст. Быть может, у «Станкоимпорта» хотят меня видеть? Встретить. Я вчера подарил женщине, что ответила на вопрос о доме Аксакова, билеты на «Живаго».

«Пусть будут!» – сказал Бог, заглянув в 130 номер вольного города Калининграда. «Благословляю их, ибо они дети», – улыбнулся Бог, пролетая над старым, разрушенным дзотом. А они пили водку и целовались, а зима сыпала на них свою белую радость. Что это? Это съемки «Матерей», это зов Женькин. «Прощай! Мы больше с тобой никогда не увидимся. Закатилось мое солнце ясное. Прелесть моя незабвенная». (15.11, значит, 73).

Теперь – келья, келья одиночества. Это лучше, чем выяснения и пр. Значит, надо кончать. Подошел к машине, а заднее правое спущено, вернулся. Неделя что-то начинается с накладок. А неделя премьерная. Но мы поделили – пусть будут накладки бытовые, неурядицы домашние… главное, чтоб труппа в форму пришла, чтоб электрики осветили художественно наши лица, чтоб техника не подвела.

Сабельникова, Сабельникова и пр.

А жрать хочется?! Жду звонка. Такое может быть. Но, коли утром рано это не произошло, боюсь, что обиделись. Кто-то пришел. Мила-компьютерша.

12 апреля 1994

Вторник. Молитва, зарядка, рис.

Вчера в пресс-центре в «Славянской» два часа разговоров с журналистами. И еще час с Наташей из «Общей». Я думал, марафон завершился. Куда там?! Послезавтра – премьера.

Дорогой Ю.П.

Мы начинаем играть в изгнании. Будьте с нами. Ругайте нас, благословите нас, молитесь за нас. Мы постараемся не подвести Вас. Перекрестите нас на весь наш долгий и темный путь.

Храни Вас Господь. Ваши.

Нас призывают к примирению – уступите!! Пожалуйста. Научите, что уступить. Подскажите!! Уйдите с захваченной территории, снимите охрану, дайте нам играть. Вам всё равно пока играть нечего, кроме убитой «Чайки». Хватит, Валера.

«Таганка» жива и будет праздновать юбилей!! Только бы Господь озарил светом Своим наши три премьерных спектакля, тогда юбилей будет, а значит, будет и театр. Затаимся! Затаимся!

– Ну что же. 6 лет прошло, ваш срок, ваш цикл. Какую лекцию она читает сейчас? О раннем Лермонтове? О концептуализмах?!

– Ты меня можешь потерпеть две минуты… А я тебя нет.

Сейчас – утро. В половине седьмого позвонил Алексеев из «КП» – проверил, в самом деле ли я встаю в 6 утра. Ему нужны фотографии. Я ему дам Павла I и Самозванца.

13 апреля 1994

Среда, мой день. Молитва. Зарядка. Рис. Душ.

1) Вчера неожиданно уехал на чужом колесе на похороны Ведьмина Бориса Викторовича, в Сергиев Посад. Не дожил мой хороший человек до «Годунова» в своём городе, до 30-летия театра. Театра, который он любил, которому помогал… святой, русский, культурный человек. Духовный вождь интеллигенции С. Посада! Господи! Упокой душу его грешную.

2) Проверял интервью. «Коме, правда».

3) Репетиция «Живого» – хорошая.

И тревога… ожидание. Вбегал несколько раз Глаго-лин… «Не могу говорить, не хочу, чтобы не сглазить». Убежал. Через полчаса опять. «Что-то готовится, – плюется, стучит по деревяшке кресла. – Нет, нет… потом». Опять его позвали. Снова вкатился. «Ладно, была не была. Они готовят бумагу-документ к подписанию… завтра идут к Лужкову. Всё отменить… Решение Моссовета, судьи… делёж здания. Всё вернуть обратно». Плюётся, чертыхается, стучит по деревяшке, крестится, – убегает. Всё перемешалось в голове и в душе Бориса. А я не верю, что так… вдруг и всё вернется. Впрочем. Но.,. «Живаго», «Живаго». Главное – сыграть и не обосраться.

О соединении и о готовящейся бумаге говорил и Гурьянов.

!! После репетиции «Живого» закатил в мозги коллегам – а не позвать ли на 30-летие «Содружество».

В списке «других театров». В общем списке. «Да нет такого театра «Содружество», их же не существует». И пр. Я привел пример, вспомнил, как Эфрос приходил на 60-летие Любимова и подарил ему «Вишневый сад» и пр. Но что-то готовится, что-то обязательно должно случиться. Только бы не умереть, не лопнуть, не взорваться от отчаяния ожидания. Хочется спрятаться и переждать все эти дни. Господи! Неужели мы еще с Украиной воевать начнем. Да что же это такое?!

Но единственное спасение – молитва, смирение и неупование на победу, на триумф, на что-то сверхъестественное. Да нет… всё нормально. Нормальная жизнь. И слава Богу, что пока живы.

Сережа. - Как поживает Денис. Я почувствовал… вдруг… стал относиться с любовью. У меня есть брат. Интересно. Мне интересно, как он живет. И пр. – Когда он посмотрел фотографию, изрек: – Трогательно. – Очень серьезно.

Какая фиксируется пустота внутри. Я понимаю, что это глебовский текст. И всё-таки. Поехал я вечером вчера в «Меридиан». Планшет уже лежит. Но ребята – не все – пьяные… теплые. Сколько они вчера сделали?

И вот сегодня Коробченко с Ремизовым должны идти к Лужкову! И вот сегодня мы можем узнать – что Правительство Москвы отменило решение Моссовета, не существующего теперь, как и учреждение пресловутого «Содружества». Отменено, аннулировано, похоронено, и мы можем занимать театр, и я могу войти в свою гримерную. Не лишиться бы чувств от пережитого, от неожиданного счастья. Мы так свыклись с ролью страдальцев, изгнанников… жертвы… и пр. И вдруг нам всё возвращают… и что мы делать будем.

Работать. Праздник делать. Собирать по 5 – 7 тысяч и закупать закуску и пр. «Шире шаг, маэстро!!»

1. Билеты на 15-ев «Овощной».

2. На 16-е Тамаре – Сереже.

Кроме того, вчера у Волиной наконец-то, кажется, приняли документы в Минюсте. Ушло в это учреждение 5 книжек моих различных с надписью: «Будьте в «Фарватере». Через неделю обещали нам документы вернуть со всеми печатями и подписями.

14 апреля 1994

Четверг.

И этот день наступил, настал, пришел! Господи! Сохрани и помилуй нас! Дай нам легкости, дай нам скорости и пути укажи к сердцу и душе зрителя. Дай нам немножко успеха, одари нас аплодисментами! От сегодняшнего дня, мне кажется, многое зависит. Однако не будем нагружать его лишней ответственностью, чтоб не замандражироватъ.

Партнерам моим - удачи и голоса.

15 апреля 1994

Пятница. Молитва. Зарядка. Рис.

И молитвы наши услышаны были. «Победа! Триумф!» Лучший из московских спектаклей «Живаго». Господи! Благодарю Тебя, Господи!

На распевке зачитал артистам набросок факса Любимову. Что-то пробурчал ироничное мой супротивник тайный Антипов… проще… «Вот ручка, бумага, добавляйте, исправляй…» И т. д. Но понял, буду обижаться, в позу становиться – время потеряю. И я продиктовал Людмиле Т. следующее послание Любимову:

Дорогой Юрий Петрович!

Сегодня мы начинаем играть в изгнании. Вы - с нами. Ругайте нас, благословите нас, перекрестите нас на весь наш долгий и темный путь. Мы любим Вас, стараемся не подвести и очень ждем.

Храни Вас Бог. Ваши.

Борис говорил с шефом. Он, наверное, по телефону и передал ему этот текст. Шеф прибежал к телефону. Борис не узнал его… такой молодой голос. «Я молюсь за вас. Я тут ближе ко гробу Господню. Моя молитва крепче». Всем кланялся, всем приветы передавал и просил… быть на высоте. Публика после спектакля кричала «браво!», улюлюкала от восторга… скандировала. Цветов было много. Победа! 30-летний сезон открыт!!

Господи! Еще два эти спектакля… а – хорошее настроение к 23-му, кажется, обеспечено. А всё идет под внутренним сильным прессингом – ожиданием подписи, решения Лужкова. Весь день я вчера торчал в эфире – радио, ТВ.

Утром – в 9, – пока сливал-сдаивал, прошла информация по Российскому радио – Панин в машине отловил – про то, что я не лидер… про Аню Агапову, про молодежь, надежду нашу и т. д. Какие-то новые слова – особенно про не… лидерство. Это очень важно. Чтоб не думали, что я на место Любимова или в худ. руки рвусь. Нет.

В 18.15 по телефону «Маяк» из «Меридиана» вышел в эфир. НТВ в 16 снимало. И «Вести»… на сцене, на пустой зал… должно быть хорошо. И везде: Любимов ждет решения Правительства, как только… так он – здесь.

Люся Абрамова вынесла цветы. Была она с Никитой. Но, наверное, и с Ниной Максимовной.

Телефон в доме моем пылает от звонков прессы. Т.: звоните в 8 утра, в 23 он спит, и я его будить не буду и т. д. Так что вот так, Ю.П., открылись мы в изгнании… и марафон мой дал свои плоды. А то, что это был лучший из московских спектаклей, – это обнадеживает, грубо говоря. Мы справились с площадкой. Жанова – умница, талантливая язва, так хочется отдать ей все цветы. Молодец. И я очень рад, что в свое время упросил шефа оставить ее, взять в Германию и т. д. Без нее – гибель. Замечательно то, что у многих раздражение вызывает – настойчивая, своего добьется любой ценой, не боится с актерами конфликтовать. Потрясающий работник, а для нашего разболтанного организма – просто клад. И надо подумать, как ее одарить.

Что касается моего веса – при том, что и вчера много пряников в приёмной директора «Меридиана» – Наташа и Надежда, – весы утром показали четко 65 кг. Так что…

Сережа положил 500 тысяч на депозит.

1. Позвонить Быкову.

2. Позвонить Любимову. 8.10.97.22.71.83.08

А теперь простить наших врагов, пожелать недоброжелателям добра.

3. 152-82-82 Юлия Александр.

Вчера еще одно интервью было Токаревой Елене – «Немецкая волна». И долго.

4. Билеты на «Живаго» С. и Т.

16 апреля 1994

Суббота. Молитва. Зарядка. Рис.

По приему в конце показалось мне, что даже и лучше как бы принимали вчера спектакль. Технически он лучше прошел. Нет, это успех. Однозначный и полный.

Михаил Борис, хормейстер. – Спектакль вырос, это однозначно.

– Так я и передам Ю. П. от вашего имени.

– Да, да, передайте, пожалуйста, и спросите, где

кассета с моей музыкой и пр.

Были Делюсины, целовались, поздравляли и плакали. Художник Соколов с женой из Петербурга. Такой за кулисами был праздник. И я читал им факс Любимова, ответ на наш факс:

«Дорогие Артисты!

Благодарю за добрые слова. О чем вы просили, я усердно делал задолго до вашего сегодняшнего факса. Бог даст, сыграем и дома.

Ваш.Любимов.

Иерусалим, 14.4.94».

Это же хорошо! Это же хороший шеф и хорошие слова. Господи! Плакать хочется. «Бог даст, сыграем и дома». «Сыграем» – вот это замечательно, не «сыграете», а именно «сыграем». Он с нами, наш дорогой, одинокий шеф. Так, впрочем, долго он никогда в Иерусалиме не жил, не задерживался. Что у него, контрактов нет? Есть с Бонном.

Я в хорошей форме. Весы показывают 65 с тенденцией стрелки влево, т. е. меньше чуть 65-ти. Это очень хорошо, между тем как голос звучит и лицо омолаживается методом Фурманова, который замолчал почему-то. А сколько стоит мое семя? Прости, Господи! Я не веду Сережу на «Живаго» и плачу, я предаю сына, что-то он понимает, догадывается. Он очень волнуется за меня, страшно переживает. Теперь они спят. Но что мне делать – если эта раздраженность, разрыв… и дает силы… не силы, а отчаяние. Господи! Спаси и помилуй меня грешного и дурного. И дай сегодня мне и артистам моим – легкости, скорости, звука чистоты и зрительского тепла и успеха. Аплодисментов, криков «браво» и пр.

Еще один сегодняшний рывок, хотя ясно – праздник 23-го будет, настроение обеспечено, если не случится какой-нибудь накладки на «Живом».

– Человек сам себя спасает. Надо перестать отчаиваться, а если не перестает человек отчаиваться, он погибает, значит, мне рано погибать. Ты меня не слушал, и я – плакала, ой как плакала… но надо или умирать, или перестать плакать… и привыкнуть так. И я привыкла.

Обзывка – хорошее слово, всякое слово может стать обзывкой – энтузиаст.

1. Вывесить факс Любимова.

2. Написать и вывесить над входом поздравление с открытием 30-го сезона Таганки.

Сейчас начнется третий спектакль, последний в этой серии. Господи! Убереги, пошли радости, скорости, вдохновения и покоя! Избавь от сюрпризов и скандалов. Обереги! Господи! Пронеси!! Но на всё воля Божья! Чему быть… Только бы спектакль прошел удачно, хорошо и с успехом.

17 апреля 1994

Воскресенье – отдай Богу. Молитва, зарядка, рис и «Маяк». После, разумеется, душа. Так сложилось, что рис поглощается во время слушания «Маяка». С «Маяком» на всю оставшуюся жизнь.

Осадок от вчерашнего дня. Сразу спешу сказать – не верю, второй акт прошел для меня лучшим из трех спектаклей. Но после I Жанова сказала об общем ходе – «спектакль идет хуже… но после двух хороших это естественно». Нет, это не естественно. Признак безошибочный – артисты на распевку не пришли дружно, опоздали. Допустим, по разным причинам, но команда не составилась, распалась, не собралась, не «сбилась в кружок в стороне». И с первого танца начались неряшества. Но зал был битком. Попов: «Что делается… Билеты спрашивают у метро. Люди висят друг на друге». И пр.

Скандал чуть было… да он и произошел.

– Где Г.?! Мне сказали, чтоб я не прогуливалась тут.

Как она смеет со мной так разговаривать?! Дрянь.

Швырнула цветы на пол. Пьяная, со дня рождения. Господи! Спаси и помилуй меня грешного. Зачем я допускаю такое?! Чтоб произносились слова: падаль, подзаборная, дрянь-швабра, мразь. Ради какого удовольствия я терплю и прощаю это?! Господи!

Немножко самоутешения – микрофон мой, кажется, наконец был вчера отлажен. Я – в форме, и голос звучит.

– Выглядишь ты хорошо, – сказала жена мне в

час ночи, перед сном, то бишь после трудового кро

мешного дня.

Ну в общем, успех по всем законам, канонам и правилам – с криками, со скандалом, с цветами пр. Благодарю Тебя, Господи… и поеду я сейчас в церковь. Только продам Безяеву на «Маяк» Фараду. Кстати, с Безяева начался марафон, я его разыскал сам и обязан себе и ему организацией того шума, что шумит – по авторадио… сообщил Панин… «Живаго» аншлаг, успех. В главной роли наш любимый… и т. д. Тут мне по «Маяку» и пр. Эфир – наш.

1. Позвонить Абрамовой

Сережа спит, и Тамара спит. А Безяев звонит Фараде и его жене Марии.

Надо бы запомнить и записать, что говорила Люся о спектакле… но как это запомнить и успеть.

«Цитата – это не выписка, а цикада. Блаженствовала, как много лет не блаженствовала. Страшно, страшно понравилось. Это так похоже на Пастернака, а еще больше на Мандельштама… так органично… если бы из этой прозы Мандельштам захотел что-то рассказать своим знакомым, то лучше, как это сделали Шнитке и Любимов, не рассказал. Это «Неизвестный солдат». Новый шаг в театральном языке. Многие будут сравнивать – это лучше, чем «Чайка» Соловьева… а дело совсем не в этом. Мы потеряли читателя, перестали быть читателями. Мы ищем эзоповский язык… благородные фиги в кармане… и если их не находим… Любимов всего сюда себя принес. Он присутствует как образ, а не как автор. Это же надо так самому над собой вырасти… и стоять на высоте таких титанов, как Пастернак и Шнитке… любимовское искусство… это несознательно. Он не мог не представлять себе, что 90 % его зрителей… или не поймут, не примут, а хвалить будут дураки. Будет зарубежный зритель, да и наш, сравнивать с Виктюком. Но Виктюк не везде поднимает на уровень «М. Баттерфляй». И потом, «М. Баттерфляй» – это трагедия, а Любимов умудрился поставить эпос, не театральный жанр. Эта фрагментарность, метафоричность, калейдоскопичность, «это не цитата, а цикада».

«Мы разучились читать, мы потеряли в себе читателя. Побродив по загранице, Любимов стал читателем, настоящим вернулся читателем - это видно во всю силу в спектакле. Он говорит о совпадении – той революции и гибели империи с гибелью империи СССР, а ставит про – а кто мы и откуда и т. д. Он говорит, что Губенко на танках войдет в Ярославль и сотрет с лица земли его родину, а ставит про – прощай, размах крыла расправленный, полета вольное упорство… и пр.»

«Рядом Нина М., которая, конечно же, роман не читала… рядом с ней Никита, который объясняет ей, кто есть кто и на ком женат».

Позвонил Денису. - А знаешь, чем мы занимаемся с Малышом? Читаем твои письма. Так здорово. Здесь вот про пальчик, про 4-й… наказывать будет пальчик. Второй раз (день?) читаем, вторая серия. Так здорово!!

Вишь ты, сохранил мои письма?! Я и рассчитывал на это и боялся, что они читаются матерью (да так оно и было) и выкидываются и пр.

18 апреля 1994

Понедельник, молитва, зарядка, рис, «Маяк» о спорте, разбудил Сережу.

Рассмотрел подробно я выставку на Грузинской вчера. Финал «Кузькина» был… «Вы послушайте, ребята…» в минорном, трагическом варианте. Быть может, вернуть?

Хейфецу 60 лет, и надо копнуть дневники опять и пару слов в защиту гусара. Ведь он меня каким-то образом спас и вынул из эпицентра свары, в которой я бы увяз и сгорел, быть может. И надо обязательно какую-то лирическую бумажку состряпать, ибо это есть один из культурных режиссеров, культурных деятелей театра.

Сегодня репетиция «Годунова» и ожидание решения Лужкова. Звонить с отчетом о «Живаго» в Иерусалим.

1. Взять у Бориса остекленные портреты Любимова.

2. А не вышел ли Набоков и последующие из прозы Мандельштама… или тогда все пытались так писать – начиная с «Петербурга»?

3. Соловьев снова избран секретарем СК.

4. Позвонить Юлии Алекс.

5. Организовать заброс книг в таганский магазин и там спеть сегодня.

6. Первый прохожий, первый вопрос – Любимов на сцене «Меридиана» – до чего мы дошли? И что же, ничего нельзя исправить?

«Я учусь у всех» - эстетическое кредо Мандельштама.

Календарная действительность.

Прилетела Алма и звонит тут же. Почему я жду от нее подарка опять, она мне в прошлый раз складной костыль подарила, теперь же жду от нее я письма от Купера. Или не получал он газеты, где напечатал я его стихи. Да и в России разбросал я их по всем углам.

Звонила Брискина.

19 апреля 1994

Вторник. Молитва, зарядка, рис. Теперь – келья. Мы собираемся в С. Посад. Однако и репетицию я «Дома» в 11 назначил.

После бесконечных интервью и репетиции «Годунова» звонил я в Иерусалим. Конечно же, шеф ждал звонка сразу же после премьеры, но я сказал ему, что я великий трус… я месяц не звонил… репетировали спектакль и, пока все три мы не сыграли… и не поняли, что мы в действительности произвели, – звонить рука не поднималась. Рассказал ему про очереди у касс, про очереди у метро, про скандеж и слезы в зале. (Кстати, на последнем кто-то часто и зычно кричал: «Золотухин – молодец», – на что Анна пошутила: «Так вы еще и клакеров купили»). Про Делюсиных и Соколовых, про – в общем, успех и победа. Я захлебывался от телячьего восторга, я ему рапортовал, как Гагарин Хрущеву с рукой у козырька, на ковровой дорожке и с улыбкой, располосованной от уха до уха. Любимов несколько раз переспросил – что? Люба ни одного, ни одного спектакля не играла?! Ох, какая жалость! А как Настя??! Как Шопен? В очень хорошей форме. Передай, кто поприличнее, привет, поклон. Вам надо держаться друг за друга. Это легко сказать, но понять очень трудно. Ты уже, кажется, начинаешь понимать это. Иначе нельзя нам продолжать. То вдруг Глаголин кричит – уйду… то идиотский факс прислали.

– Мы не звонили в основном потому, что со дня на день ждем решения правительства об отмене решения Моссовета… а они тянут, заматывают. Только что позвонили – требуют юристы протокол 1-го их собрания, где они фальсифицировали большинство.

Любимов говорит о возможных гастролях в Израиле. Просит разорвать с Пецем. Связаться с Андреем – у тебя с ним хорошие отношения. У него был роман какой-то с Фельтринелли. Не может она нам разрешить играть? Пригласите ее в Москву в мае на спектакль, пусть она убедится, что там мало что от Пастернака, что это по мотивам, что это не имеет прямого отношения.

На вопрос – что сказать прессе, прислать факс с очередным заявлением он отказался. «Скажи, что мой приезд повредит… я не могу, после всего, что они со мной и с нами сделали, просто так приехать в Москву. Я могу приехать в С.-Петербург, к Собчаку. Неужели Лужков не может мне прислать приглашение.…» – «Может, но, очевидно, после того, как будет подписано… принять какое-то решение».

Только я выслушал от шефа наставление: «Вы должны держаться друг за друга», – как Нина принесла сообщение, что Беляев отказывается играть с Шаповаловым, что его давно не устраивает, как он работает и т. д. и завтра он не едет в С. Посад.

– Я не хочу скрашивать твои будни с ней за счет своей крови.

Я позвонил Глаголицу, он приехал, я написал Беляеву письмо, пока он репетировал «Мастера»… долго мы его уговаривали… он совершенный псих. Но на вопрос: «Чтоб я спокойно спал, скажи мне, что завтра придешь». – «Приду». Мы обнялись. А письмо… было такого содержания: ты, то есть я тебя понимаю, но своим заявлением ты ставишь под удар всё дело, в то время когда мы кое-как стараемся спасти сезон. Завтра Шопен заявит, что он с тобой или со мной не пойдет на сцену в «Живом», а там вы встречаетесь в «Мастере». Профессия такова, что мы зависим друг от друга и вынуждены терпеть и пр. Господи! Да он и сам всё прекрасно понимает.

20 апреля 1994

Среда, мой день. Мы в С. Посаде. Утро. № 406. Холод собачий. Молитва, зарядка, рис.

Спектакль прошел удачно, и был в настроении я, только боюсь, не перекричал ли и что теперь с голосом, но, кажется, Бог миловал. Молитвами преподобного Сергия, быть может, всё будетхорошо. Перед спектаклем ходил к его раке, ставил свечи, коленопреклоненно молился… за себя и всю нашу братию, которая довольна этой «экскурсией», однако пыль на сцене и грязь несусветная. После спектакля вызвал на сцену вице-мэра Николая Федоровича Бобылева, президента «Тонуса» Бокова Сергея Евгеньевича, зодчего Крупиновского Виктора Ивановича и директора дворца Кормилицына Валерия Анатольевича. Почтили минутой молчания Ведьмина Бориса Вик. Артисты и рабочие получили в конвертах какие-то деньги. Мы с Шопеном по 50000 руб. и т. д.

Потом 12 лет Кате Сидоренко, и в номере у нее была пьянка… я быстро ушел, спасаясь от разговоров пьяной Додиной, и чуть было не околел в номере. От выпитого в больших количествах сока и собачьей дрожи избегался к раковине…

Лунева продавала книжки и денег за «Меридиан» 150000 дала. А вот Денис странно не пришел. Может быть, он стеснялся разговоров о матери и Леньке… другой как бы театр. Ну, Бог с ним… к ним идти было темно и холодно, и странно – я боялся нарушить свой режим и торопился до 12 попасть в койку. И попал, хотя думал пойти к Рустику – царевичу – в гости и его кормилице. Слава Богу, не пошел и ко мне никто. Теперь мерзну, но пишу. Договорился – в 10 буду в «Тонусе» и поеду на дачу. Еда у меня теперь в 12.30, думаю, что это будет у Алексухина. Оставить ему денег, быть может.

Артисты-бабы, конечно, пили за мое здоровье: ты определяешь политику театра, ты наш спаситель, гениальный актер… где берешь силы и пр. Я не отказывался. Хотя был без сил и голоса.

Думаю, пойти надо в Лавру, помолиться, найти Дениса и пр.

21 апреля 1994

Четверг. Келья.

Зачем я позвонил? Чтобы мне вычертили моей рукой вот такого краба? Мне дурно стало?! До животного стона. «Как тебе будет плохо без меня». А мне надо думать о сегодняшней пресс-конференции. Что сказать?

Во-первых, избавиться от тягостного настроения. И быть прежде всего артистом. $ 280 на «Цаплю» я всё-таки с утра прихватил. Машину с деньгами Панин погнал к Тарасову. Так вот, что сказать.

Уважаемые дамы и господа!

Мы пригласили вас не затем, чтобы сделать какие-то ошеломляющие заявления, а для того, чтобы через ваши глаза и уши объяснить миру, Москве и москвичам, почему мы, не дождавшись какого-либо вразумительного ответа от властей или даже просто реакции заметной на закрытие нашего театра 8 сентября 1993 г., почему же мы все-таки решили прекратить 8-месячное молчание и открыть 30-й сезон, пусть не на своей сцене, на чужой, на параллелях «Меридиана», – но открыть премьерой «Живаго», а затем сыграть в изгнании в С. Посаде другой наш спектакль «Борис Годунов»… и этими спектаклями предуготовить юбилейный день 23 апреля, в который, в этот праздничный день сыграем мы «Живого». Позовем гостей дорогих, друзей и отметим этот день. Нам есть что выпить за «Живого». Нам есть, чем чествовать «Живаго». Сегодня ни мне, ни моим коллегам не хочется произносить обличительные, гневные речи в адрес наших коллег, забаррикадировавшихся за сценой.

[Настроение поднимается вместе с членом.]

Нам надо сохранить друг друга, мы не можем похоронить репертуар, эксклюзивный репертуар Театра на Таганке, репертуар Любимова будет жить, пока живы мы. Борцовский, боевой дух драки и задир… пусть уйдет совсем. Национальное богатство заключается не в коробке здания, а в том, что это здание содержит внутри себя, какой дух, какое художественное содержание, открытия и ценности.

В гримерной я чуть не сошел с ума.

22 апреля 1994

Пятница.

Любопытно, что сегодня «праздник» или подтвердится, или отменится. Какое-то совещание в мэрии по нашему вопросу. А конференция прошла замечательно, она непринужденно перетекла в собрание, но много хорошего абсурда было вынесено на поверхность. Умница Демидова всё скорректировала и заморочила, по-моему, всем голову идеей Культурного центра с дочерними предприятиями вроде тетра «А» и пр. Про банки говорилось. Я как-то нежирно рассказал про «Цаплю», потряс своими замусоленными 280 долларами. Сильного оживления в зале «Цапля» не произвела. Зато труппа на сцене, в декорациях «Живого», красиво одетые артисты и молодежь. Мне кажется, это убедительно и на зависть недоброжелателям выглядело. «Замечательная пресс-конференция», – сказал Глаголин. Идеи примирения (опять пример арабов – евреев) как-то осторожно внедрял я в головы слушателей на сцене и в зале.

После мероприятия Демидова говорила с Любимовым, и он выдал и за Культурный центр, и за факс… который успели мы тиснуть с подачи Боровского и от него получить…

21 апреля 1994

Дорогой Юрий Петрович!

Если Вы помните, то 23 апреля мы всегда вместе в день рождения театра. Несмотря на войны, террор и общие безобразия, мы ждем Вас 23 апреля. Подтвердите приезд факсом, мы билет высылаем.

Ваши артисты

Ответ.

Fax: 00-7095-274-00-33 Date: 21/04/94. Дорогие артисты, вы ставите меня в абсурдное положение, пригласив на 30-летие несуществующего театра. Театр закрыт, нам негде играть наш репертуар. Власти это отлично знают. Мой приезд возможен только в случае официального открытия Театра на Таганке. Для работы.

Ваш Ю. Любимов

23 апреля 1994

Суббота. Молитва, рис, радикулит, и зарядки нет.

Праздника не подарило нам правительство и юридическая братия. Решение об отмене указа отменено. Принято, или пришли к мнению, что решение Моссовета не отменять, а забыть и искать компромисс, курс на договор о сотрудничестве всех противостоящих групп и пр. В понедельник Бугаев собирается разговаривать с Губенко… «и если тот не согласится на сотрудничество… я наделен полномочиями… приняты формулировки… не отменяющие решение Моссовета… но существенные» и пр. Короче, нам предлагается в открытую с ними договариваться, более того, получается, мы должны свое здание у Губенко и выпрашивать, и арендовать, или что?

Любимов этого не переживет. А на что мы надеялись, затевая «Меридиан» и репетиции по вводам?! Что нам так и поднесут решением Лужкова нашу отобранную сцену? Значит, мы что, опять блефовали… и теперь снова будем вставать в обиженную, оскорбленную позу и закрываться. И не играть? Бастовать? Или действительно, это было предательское решение и торопливое – с открытием 30-го сезона во что бы то ни стало. Или это дьявольские происки, чтобы я напился и на полмесяца вышел из игры? А как же «Живаго» 24 – 25 – 26 мая? Надо устоять на ногах. А тут – наказание – заболела спина, ни согнуться, ни разогнуться, пощечина в коридоре звонкая, всё в дикий узел спутывается, но главное – спина, радикулит.

И сегодня два прямых эфира на «Маяке», и что вещать? Дескать, остается ждать смены правительства. И Лужков вовсе не оказался другом Любимову, коль побоялся судов и прокуратуры. Но я-то, я-то хорош. Трепач несчастный. Вчера, говорят, показывали нашу конференцию, меня аттестовали как руководителя, несколько раз повторили – группа Валерия Золотухина… Еще не хватало. Сделать из меня главного предателя Любимова и главного зачинателя открытия сезона.

– Всё было мило и достаточно вчера, – сказал Давид про проведенную мной конференцию. Как играть сегодня с такой спиной?! Как играть «Дом»? Я без зарядки, без стояния на голове, я же не мужчина?! Господи! Спаси и сохрани. Испытания-то, оказывается, только начались. Ведь это такое издевательство, такая насмешка… над нами… такое… Но не стоит ударяться в панику, Валерик?! «Меридиан» был. Звонила из Питера Ольга Иосифовна: «Хорошо, что состоялся «Живаго» и хорошо состоялся. Я до сих пор под впечатлением. Это – праздник. Без этой премьеры… не было бы праздника 30-летия». И т. д.

Правительство не мычит, не телится, оно не возвращает захваченный театр Любимову, нашему репертуару площадку налгу… но и у нас нет выхода – мы должны играть и играть хорошо. Что делать? Немножко пообижаться, пооскорбляться, но главное, чтобы спина прошла!! Не вовремя расквасился. Как березы поднимать? Как тащить этот воз «Живого» сегодня. Все будут спрашивать сегодня, ждать. А те опять празднуют победу. Опять взяла их. Господи! Только бы не запить и не выпасть в осадок.

Не я ли говорил – даже если они не вернут нам помещение, мы уже выиграли очередями на «Живаго», у нас победа, триумф. А теперь – я плачу от отчаяния и бессилия и сочиняю очередное заявление, уже перед сегодняшними зрителями: почему, в знак какого протеста я сегодня отказываюсь играть?! Но зрители? Их оскорбить. Ведь придут друзья!! Снова затевать кампанию по отмене, по… о Господи?! Эта болезнь меня толкает в это состояние. Это и есть испытание. Нет, нет – надо держаться. Надо вызвать Таню с обезболивающими уколами. Я на грани истерики, слезы стоят где-то у ресниц. Надо одеваться к Безяеву. Зачем? Что я ему скажу – слушателю моему? Нет сил превратить это в хохму.

Всё! Конец! Такая боль, и не разогнуться. Зачем я в душ полез? Господи?! Что же будет со спектаклем? Я же не смогу просто одеться в Кузькина на сцену?! За что, Господи! Кому это на руку?

Борис. - Не езди на «Маяк». Ты столько наговорил… это мало на кого действует.

Вот так. Вот такие свастики. Борис предлагает сделать блокаду… перед спектаклем. Я так занимался, я вошел в такую форму, и кто-то меня пытается выбить из седла. Нет! Не сопьюсь я, руку протяну и завещание крестом перечеркну.

Это нервы, Валера, всё это нервы. А может быть, под радикулит и отменить открытие?! Я закрываю дневник и отдаю себя в руки судьбы. «Маяк», конечно, полетел. А «Живого» заменить «Преступлением».

У меня один выход – сыграть гениально. Другого нет. Дикая боль. Я плачу. Неужели это наказание за гордыню, которой был я обуян на пресс-конференции. Расплата. Меня трясет. Это что?!

5 мая 1994

Четверг. Петербург. «О-ая», 1006, 277-70-06.

Сейчас надо сделать в себе психологический перелом. Не заниматься восстановлением юбилейной хроники, не ссылаться на перенапряжение и обиды, что не досталось места мне и семье моей у праздничного стола, но сказать себе следующее – Бог меня 23 числа спас, и спектакль прошел замечательно. Играл я с блокадой и уколами. Но пощечина и рыдания «милого существа» с мольбами «не делать этого», очевидно, сделали свое скверное дело, и, в то время когда и нужно было удержаться, я позволил себе дать волю слабости. Господи! Я всё понимаю, и дней тех не вернуть. Главное – отмена 27 «Дома», и расплата за это, морально-психологическая, впереди. Но надо жить. Я – в Питере. У Фурмана, которого еще не видел. Я набрался мужества, и сын мой гордился мной, когда присутствовал при моем триумфе… когда поднимал руку в зале и поддерживал меня… а я думал о той, которая просила меня этого не делать – отрекся, уступил. Этот комплекс «Живаго», да разве они поймут, а теперь и слушать не хотят. Но теперь это, кажется, сгорело окончательно. Но были у известных людей разрывы и подольше. А коли так, так пусть оно так и будет. Впереди – большие перемены, и надо выжить. Надо приходить в форму – там сплошные спектакли. Вызвать массажиста Юру.

Но что они сделали со мной своими капельницами – Юра Смирнов спасал меня своей методой, и теперь у меня руки черные от уколов и жгутов. И про это забыть, а подумать сейчас над сегодняшней программой. Ночь была скучная, грустная и бессонная.

Есть определенная, я бы даже сказал профессиональная потребность причинять близким боль страдания и самому от того страдать и добиваться «совершенства творения». Вот разгадка моего мужественного поступка, который (ожидаемо) должен принести плоды. Мы можем же встречаться и не как любовники, а как извозчики.

Встретила Лунева, освободила каналы, будет книжки продавать. А мне опять худеть и вставать на голову.

Господи! Чудовищно. Занимался рисом, худел, добился формы – ради чего? Ради «Живого» 23 и «Живаго» в «Меридиане». Не гневи Бога, а бери гитару и распевайся. Вперед, Валерик! Вперед, негодяй алтайский!! «Не теряйте присутствия духа в самых плачевных обстоятельствах».

Бог надоумил, и я позвонил в Москву. Оказывается, 28 апреля Лужков подписал письмо, в котором весь комплекс здания Таганки передается Театру на Таганке. Это, конечно, новый виток борьбы, но, по крайней мере, происки Губенко, что он подает в суд на выселение нас из помещений нового здания, по крайней мере, нонсенс. Да и вообще, это уже можно охрану снимать, дать им, конечно, доиграть – 13 мая они как бы заканчивают… – и делиться, и мириться, некуда деваться. Так что наш с Безяевым прямой эфир (такого не было в истории) со сцены старой Таганки перед началом спектакля и прямое обращение моё – если нам не помогло правительство, то поможете вы, зрители, – не последнюю роль сыграло. Господи! Я и этих сведений не знал с пьянкой чертовой и личной трагедией… Да, может, всё уладится и мы еще поженимся, как сказала Тамара, провожая меня на вокзал.

Я запел «Таганку», и вдруг мне почудилось – да ведь она может быть здесь!! На ее характер это, как раз плюнуть. К тетке в гости!! Почему не взял я телефон теткин. «Я знаю, милая, с тобой не встретимся, дороги разные нам суждены…» И т. д. Но у нее нет денег!! Да, это ее не остановит – займет. Но самое печальное, что она в бане.

Ко мне вернулись чётки, которые я выронил в прошлый отъезд из Петербурга. Проводница. «Вы потеряли крестик. В прошлый раз, когда ехали с Ульяновым». – «Я потерял чётки с крестиком». Это знамение. А чётки-то мне подарил Никита Юрьевич.

277-51-27 Рудик

Все эти выходки – требования не быть на премьерах и спектаклях, – они меня допекли, нельзя так унижать алтайского мужика.

269-34-55- Мария Павловна

Рудик покупает много вкусных вещей, чтоб меня угостить после концерта с Таней Кузнецовой, – «на которой я, наверное, женюсь». Жаль, что нет со мной той, про которую я бы мог сказать словами Пушкина… которые не помню.

Я не заметил, как пришла Пасха, как наступил май. За всё надо платить, и я, кажется, этим срывом – «снял стресс», называется, – конечно, заплачу здоровьем, которое не скоро восстановится, хотя бы таким, какое оно было до 23.

– Не удивляйтесь, что мой сегодняшний концерт похож будет или уже похож на лекцию. Я и готовился к нему, сам удивился, читал умные статьи (экономические), адвокатские диалоги, выписывал цитаты, те, что «цикады»… повторял без конца «Черного человека» и заболевал.

Ну, пусть будет так. Однажды В. Высоцкий весь концерт проговорил… и те, кто слышал это его выступление, говорят, что им повезло… такое бывает раз в жизни, а на концертах его песенной гениальности они бывали не раз. Вот такие пироги.

Фурманов опаздывает, он может поставить меня в пиковое положение с моим концертмейстером.

10 мая 1994

Понедельник.

Сережа лупит в барабаны. Попугаи сдохли один за другим, отравились, что ли, чем-то.

7-го был, по-моему, неплохой «Дом». Но прием – жидкий, и это как бы испортило праздник. После подкатили к палатке и выбрали водку, и выпил я из горла полстакана. И долго ждал конца разговора с Валентиной Ивановной, и выплеснулась из меня струя на пол. И тут… сказка закончилась.

8-го ездил на два концерта в Клин. Хорошо было с ветеранами. И домой я не попал, ночевал… и трудился. Спина болит, боюсь играть. Однако финансовые дела я выправил со всеми этими поездками. Лене Бариновой 100000 отдал. Она умница, и всё было хорошо. Боже! Помоги мне сегодня и завтра устоять. Завтра надо бы сесть за руль. Приближаются «Живаги». И надо завязывать и надолго и накрепко опять.

Попугаев жалко. Жалко попугаев!

Дал телеграмму Алексухину – помоги Куприянычу с газом.

Кондакова разошлась с Джамалом: «Он оказался жутким эгоистом». И т. д. Втягивает меня в попечительский совет. И рука уже не дрожит. И, честно говоря, неинтересно уже, что там в Москомимуществе и вообще…

Ловактатин – мевакор

Гаммалон и миксуринг

12 мая едем в С. Посад, везем плиту с «блинами» за 49 тысяч.

12 мая 1994

Четверг, утро.

– Страшный месяц нисан. Страшные дни. 10 – 11 два «Живого».

Слава богу, вчера прошло хорошо, хотя уволен Бортник за прошлый спектакль, где он судью за сына признал, из тюрьмы вышедшего, и Цуркан палил в воздух. Вернувшись пешком в театр, сбежавши из машины в дикой пробке с Рогожской палубы, куда с Алексеевской загнало нас ГАИ… сообщил Глаголин мне, что звонил он Бортнику после доклада Шкатовой и объявил ему, что театр в его услугах не нуждается, чтобы вечером не утруждал он себя приходом в театр и т. д. «Звонили тебе, не застали дома, ты был на процедурах у врача. На столе адрес больницы. Но я не хочу и слушать твоего совета, объяснения, совета – хватит. Пока я здесь – его не будет. Людмила Г., подготовьте приказ». Через 10 минут приказ был готов, подписан и вывешен.

Пришедшие на спектакль артисты были поражены… неадекватностью наказания за преступления, которые он неоднократно совершал. «Вот после Парижа и надо было уволить. А здесь – увольнять сегодня, чтобы снова потом его брать… а мы за него корячься сейчас». Недоумение, честно говоря. И ночь опять уж какую не спал… да еще срыв мой 27-го «Дома» требует объяснения, справки, иначе – плати аншлаг. Вот это дает большой «врагам» моим, и внешним, и внутренним, большой шанс меня упрекать и поливать. Так что вот.

21 мая 1994

Суббота. Соловьёвка.

Допился мужик, и Борис прав: сам ты в такой обстановке не выскочишь. Я попытался, но промазал. Вдруг заходит Людмила Алексеевна. Господи! Что-то будет?! Вышла Тамара: «Что это? Вон отсюда, дрянь тонкогубая».

– Я пришла в квартиру Валерия Сергеевича.

– Ты проститутка, вонючка. И надушилась, как последняя проститутка. Духи вонючие. – У меня был единственный страх – мордобой бы не случился. – Скажи ей, чтоб она ушла отсюда.

– Сейчас за мной приедут из театра и увезут в больницу.

– Возьми тапочки и халат и два разных пакета.

– Как она заботится о тебе,… тонкогубая. Тамарка зациклилась на тонкогубости.

– Чем ее не устраивают мои губы. Я бы могла ей назвать более существенные мои недостатки, моих губ мне вполне хватает.

Но уехали благополучно. Водка для нее оказалась важнее присутствия Ефимовой. Она ушла, оставив нас вдвоем.

Л. успокоила меня.

– Я тебя люблю, и мы еще увидим небо в алмазах. Господи! Хоть это- то есть, хоть и врёт – недорого возьмет. Танька, жена полевая, бегала уже на Акад. два раза, видела Тамару, видела Сережу. А мне нужна майка чистая, бритва и шампунь. И какой-нибудь костюм спортивный – кофту австралийскую и тренировочные брюки.

Танька-друг избегалась. 4 раза сегодня приезжала, и сейчас побежала на Академичешсуто попроведать Тамару и повидать Сережу с Паниным. Не найдет она их, а Тамарка дверь не откроет. Пустые хлопоты Татьяны. Голова у меня соображает как будто, повторил «Живаго», вроде всё помню. На лестнице чуть не упал, хорошо, Ал. Ив. подхватила и еле довела. Что же это со мной? Хватит лекарств. Я к ним не привык. В таких количествах. А чего же тогда будет на «Живаго»? Хорошо будет, потому что уверен я. Танец заменим, а там – что будет. Танька – я ей памятник поставлю при жизни под стать Хлебникову.

Панин – Сережа поехали в С. Посад. За тещей. Вот так резко повернулись события. Часы он мне свои оставил. Но мальчик веселый. Из Карабаха.

23 мая 1994

Понедельник.

Привезли тещу. Тамарка злая. Положила вчера Татьяне, как нарочно, джинсы и свитер, а не то, что я просил. Сегодня с боем отдала Сережин костюм, злая, спросонья: «Я тебя ненавижу». И пр. С утра приехала опять Таня и всё привезла, что нужно. Сейчас приедет Панин. Привезет любимую. Что она наделала своим смелым визитом. Надо же быть такой отчаянной. Сосед Гена у меня пришел. Я ем тут почем зря. «Очки надел, значит, дела будут», – смеется нянечка. Теперь я в Сережином микки-маусском костюме. Сережа пошел в школу. Теща нашла много водки у Тамарки. «В магазине не принимают». Да с рук кто же возьмет. Ее сейчас залейся, завались везде. Панин: давайте я в машину всё это поставлю, надо будет кому-то чего-то подмазать – вот, пожалуйста. Танька, бедолага, побежала за соком. Господи! Спаси и сохрани меня грешного. Ну, теперь чему быть, того не миновать.

Идет обход, меня не минуют. Ая им по книжке. Разберу ли сам я потом свои каракули. Разберу. Буквы-то русские.

Бортник. - Передай ему, что, хоть он и подписал приказ о моем увольнении, но зла я на него не держу.

Так я и знал, что, кто бы ни подписал указ, вина обратится на меня. Дескать, мешал Золотухину. Ну да что с него взять. Пусть думают, что хотят.

Тоня! Сестра моя родная! Спаси меня! Я за тебя всегда молюсь. Господи! Спаси ее душу грешную.

Л.А. – Какой мальчик. Какой тонкий мальчик у такой матери. Чудесный парень, умный, красивый, тактичный.

Моего соседа Гену перевели в другую палату. Меня это радует. Я буду ночевать после спектакля в Соловьёвке. «Ты в психушке никогда не лежал? Вот это первый звонок. Ты хотел написать, как кончил Гриценко. Так вот – так можешь кончить ты, Валерий».

Задница трещит от уколов. «Штормит», – как сказал про меня Сергей Евгеньевич.

Оказывается, в этой палате трижды лежал Казаков. Миша. Пока не уехал в Израиль. Ну что, рука выправляется. После репетиции в 9 легкая сауна и койка. А завтра – казнь твоя, Золотухин. Казнь предстоит еще дома. Дверь запер стулом и налил лужу спермы. Прости, Господи! Ну, уродился такой. Ну, мама родила таким. А что делать, когда она такая красивая и в белых штанах. Она что-то задумала – ускорить процесс развода. Волина какое к этому имеет отношение. А там Драгункина добивается, Зоя была – кто ищет, тот всегда найдет. Заехать домой, переодеть плавки и взять лекарства.

24 мая 1994

Вторник.

Впору спеть: «Мой час настал, и вот я умираю»… «Живаго» – репетиция вчера была полная и удовлетворительная. Меня пытался сбить с ног планшет и другие провода, но Лена Баринова зарядила меня, и стало легче. И я остался удовлетворен собой. Это при таком-то состоянии, когда в крови столько лекарств.

Сергей Евгеньевич ведет меня по правильному курсу. Лена Юрьевна после сауны засадила мне какой-то страшный укол, что я очнулся утром от ее же голоса: «B.C., просыпайтесь и идите сдавать кровь». Я надел костюм спортивный и сдал внутривенную кровь. Потом пописал в четок и поперся сдавать мочу и кровь из пальца.

Удивительно трогательно вела себя Шкатова: «Не надо назначать утреннюю репетицию. Ты не выдержишь, и врач тебе запретил. Всё – все приходят в 16.30. B.C. приходит в 5». Она тигрицей отстаивала мое время. Я ее возлюбил. Вообще, труппа отнеслась ко мне удивительно тепло. А может быть, мне так хотелось. Лена меня постригла и, по-моему, удачно. Да и дома меня встретили довольно…

25 мая 1994

Среда, мой день.

Он прошел, и слава Богу. Он – это спектакль. За 1-й акт даже хвалили. Антипов: «Запомни это состояние – растерянности, беспомощности, нет этакой залихватости». Жанова: «Нет худа без добра: безумно жалко тебя – Живаго… эта потерянность в безумном, пляшущем мире».

Но II акт… кто виноват. Граков, сволочь, наделал столько накладок, я, конечно же, принял все на свой счет. Но нет. С Анной – а она очень мне помогла – истерика. Но зашли опять Делюсины, они ничего не заметили. Опять были растроганы, а какой-то с ними пожилой человек всё повторял: гениальный спектакль, гениальный спектакль. Зашла Лена Соколова с Олимпиевым. Она меня поцеловала. «Мне спектакль понравился». Благодарю Тебя, Господи, благодарю и Сергея Евгеньевича – врача. А с танцем я справлюсь. Фиг вам, прости, Господи! Спал под уколами, доспался до того, что не донес мочу до туалета и Серезкины штаны обмочил. С утра сегодня прибежала-прискакала Лунева, опять нанесла фруктов-продуктов. Когда я отсюда выйду, я не возьму спиртного в рот.

Приезжала Волина. С Фондом нас заматывают. Президент – самозванец. К этому хочется добавить – долбанутый.

26 мая 1994

Четверг. Утро.

Спектакль прошел хорошо. Я слабо пел, нет силы и звонкости, но я это догоню. После спектакля мне дают таблетки и два укола в зад, и я проваливаюсь до самого утра, пока не придет какая-нибудь Ольга Александровна и не скажет: «Вал. Серг., мне жалко вас будить, но пора вставать, уже 8 часов».

С Тамарой происходит что-то странное: сидит на скамеечке, на крылечке подъезда и сама с собой разговаривает. Господи! Спаси и сохрани рассудок ее и здоровье. Жалко мне ее до смерти. Помоги ей, Господи! Я знаю – грешен, виноват перед нею, но ведь Ты знаешь сам, Господи, и, надеюсь, понимаешь меня.

Вчера с С. Ев. были у Чугунова, и лекцию, проповедь провел он со мной замечательную: растительная пища, несколько дней голодания, чтобы очистить организм полностью. Но не только про это он говорил, смысл его слов был глубок и с двойным дном. А заходили мы к нему, чтоб получить разрешение на мое позднее возвращение, и я его получил.

В 11 сегодня меня ждет массажистка. А вчера я был: у невропатолога, у терапевта, у окулиста, на рентгене, сдавал два раза кровь и один раз мочу. Бегал за старушкой Ольгой Александровной и еле поспевал.

К 10 часам кто-то должен прибыть от Волиной и забрать переделанные опять Гафаровой документы. Кто-то хочет взятку за организацию нашего Фонда, и нас мотают. Два месяца пройдет, а через неделю срок этот истечёт, и всё – никакого Фонда мы не создадим. Жалко, я выбыл из игры. Надо бы сходить опять к тому заму, который посоветовал (к лучшему) всё перерегистрировать. Может, это была их общая тактика. Жалко. Впрочем, и с этим – черт с ним, с Фондом. «21 км» – вот реальная слава и дальнейший мой честный заработок.

Машина – я ее видел вчера – Панин ждал буксира. Опять – трус. Теща уехала с сумками, проклиная нас на чём свет стоит. Правда – стыдно.

От Пеца пришел факс. Надо, чтоб театр заплатил Любимову 39 тысяч марок, и тогда он отпускает нас на все 4 стороны. Кто там из них чего плетет – думаю, что авторское право у Фельтринелли должен был всё-таки купить театр… а Любимов заверил Пеца, очевидно, только разрешением Евг. Пастернака, и Пепу пришлось в Вене заплатить 65 тысяч марок Фельтринелли. Смешная история с «Андреем». Любимов, оказывается, имел в виду Вознесенского, а я звонил Шлиппе.

Барбара вчера заглянула – спектакль и в Вене, и в Мюнхене, и в «Меридиане» «имеет прекрасный интерес».

Сейчас я беседовал с Людмилой П. – барокамера, «куда любят нырять проститутки, чтобы у них была свежая кожа, чтоб исправились морщины».

Лежание мое здесь ударит резко меня по карману. Я теряю много заработков. Остается надежда на Луневу. Хоть что-то будет подкидывать.

Бежит Волина, слава Богу, хоть не опоздала, сорока.

За Волиной прискакала Лунева. «Освежить натюрморт… букет роз». Окно у меня уставлено цветами. Это условный знак, примета, где я живу.

Ну и руки у Наташи… это же сколько она сил затрачивает?! «Спина у вас хорошая», – сказала Наташа. Эх, Наташа, ты не видела другое, кривое и горбатое.

Приходил Сергей. Когда-то он восстанавливал мне массажем сломанную ногу. Обижается, что я ничего не помню, а прекрасно помню его шефа – Бери Вадим Ефимович. Теперь он зав. отделением ЗИЛовской больницы.

27 мая 1994

Пятница. Утро.

Благодарю Тебя, Господи! Спектакль прошел отлично, ко мне вернулся голос. Этот спектакль – наше спасение. Суд мы снова проиграли. Судил тот же Воронин. Мы давали столько отводов – нет, его упорно назначают судьей. Впрочем, почему-то Гурьянов говорит, что расстраиваться не стоит.

Вчера я был счастлив. Я понял, что еще не всё потеряно, что я еще гожусь, что сцена меня не раз еще примет и принесет мне радость. Вот – это раз. Да, я сильно поправился, но с этим я справляться умею.

Не отвечает дом. Это страшно. Сидит на лавочке и говорит сама с собой. Вчера заезжал за ножом, бумагой – Сережа сказал, что она ушла в магазин. Панин испугался – она сходит с ума. Господи! Ну не наказывай, ну ты же ее любишь! И вот вчера звонил в 23 – нет, сегодня в 8 – нет. А что Сережа? Не идет в школу? Или нет первого урока?

На спектакле была Адель. Вынесла на сцену несколько книг «Дорожный посох». Не помню ее телефон. Хочется узнать ее впечатления. В короткой записке, очевидно написанной в антракте, кое-что содержится приятное: «Приехала впервые в жизни к этой станции Калужской. И вознаграждена. Во-первых, вижу, наконец, Золотухина, во-вторых, нового Любимова - музык-балетного, нервного, современного, похожего на Малевича. Вы бледны, мучительны, – что случилось?» И т. д.

Вертится «цикада». Старик! Я слышал много раз, что ты меня от смерти спас. Скажи – зачем?

Нет, это очень важно, то, что три спектакля состоялись. И если Делюсины были на первом, с нашей точки кошмарном из-за накладок Гракова, а они, в общем-то, и не заметили, значит, не всё было так плохо.

Второй был хороший, а третий – отличный. Значит, поднять голову и сказать: «Вы забыли про Маренго. В два часа я проиграл сражение, но в 4 я его уже выиграл». Хотелось бы так сказать и про себя.

Тетя Оля-маленькая встретила меня с полным ведром. А вчера, когда я провожал Л., она шла навстречу, поднимаясь по лестнице (ну и сказал!), с пустым. Я: «Этого еще не хватало – с пустым ведром». Она смутилась, засмеялась и сказала: «Ой, я вернусь, я вернусь, после вас». И действительно спустилась бабка, пропустила нас… и поэтому спектакль был отличным.

С утра сегодня бабка Екатерина вкатила уже мне два укола – в попу и в вену. У старухи золотые руки – бьёт без промаха и без боли.

Что это такое? Что за перо? Зеленое. А это черненькое. Сегодня студенты Ст.-импорта экзамены сдают.

Помоги им Бог. Вольва на ходу. И на ней катаются с Игорем. «Ну, это – Панин». Так и ездил бы Панин.

Если вернуться несколькими днями назад, то всё понаделала поездка в С. Посад с плитой этой блинной. Заехали к Бокову. Озадачил его баллоном с газом. Тут же оказался полковник, который сказал: «Поедем ко мне, я тебе отдам свой». Потом военная часть. Обед с начальниками. Водка. В газике уже загружен баллон, два мешка картошки для посадки, коробки с банками: тушенка, горошек, водка Куприянычу. Всё это было так удачно, как по-щучьему веленью. На двух машинах подкатили мы к даче. Но Алексухин слово сдержал, и газ у них уже был. Но Куприяныч доволен – запас, да и водка, да и закуска и пр. Потом заехали в какой-то дорожно-строительный комбинат, там добавили под рыбку. Тоже нужные люди. Дачу надо довести до ума. Все они люди нужные, полезные, но я не умею ничего делать. И вот теперь в больнице. Сегодня начал делать зарядку. Ну так, размяться.

Да, вчера на спектакле был замминистра Костя Щербаков. Вот чьё бы мнение узнать. Пойти к СЕ. От него позвонить Глаголину. А тот ему. А может быть, еще и от Елены Ивановны. Эта дама очень мне импонирует – грамотная, деликатная, в боевом ключе.

Я взял дома бумаги для писем. Но кому писать – тетке Елене на тот свет? Или дяде Паше, или Тоне, даже Николаю из Рассказова уже не напишешь, он тоже там. Лена Баринова и Галя Яковлева приходили на каждый спектакль и заряжали меня. Господи! Что же это за существо – балерина гениальная Галя! Сколько в ней доброты и доброй, горячей, сильной энергии. На каждый спектакль она приходила и кричала «браво». Заводила зал, и зал вчера скандировал.

И это очень хорошо, что Костя был тому свидетель. Если он не ушел с первого акта.

С Тамаркой действительно плохо. 60 тысяч – это что, на хлеб? На хлеб у нас есть. Мне надо 150 тысяч заплатить за Сережу и т. д.

Была Таня. Опять нанесла всего. Ходили с ней в хозмаг, купили сетку от комаров «по наколке С.Е.».

Звонил в театр. Борис звонил Любимову и сказал, что «спектакль вчера прошел хорошо». Шеф встречный вопрос: «Почему не играете Высоцкого?» Подоплёка вопроса мне нравится. Кое-как это-то сколотили, что я в Соловьёвку попал. Но вопрос хороший, под ним перспектива. «Пришлите мне приглашение, просьбу, чтоб я приехал». Это совсем чудесно. А суд – да ну их.

Пишется не пишется, а что-то всё-таки пишется. «Ну и сиди там до конца сезона». Кстати, днями как-то сказал он мне: «Тебе надо снять комнату и пожить одному, пойми меня. Иначе ты погибнешь».

Теперь исчезла маленькая ложка, да и большой, однако, нет. Всё нашлось, с головой что-то сдвинулось. Да, эти три спектакля были героическим сражением на выживаемость. На репетиции я сказал артистам: «Когда мы не вместе - мы говно». Это произвело. Надо что-то цементирующее придумать. Собрать всех, и чтобы Буденный сказал слово.

Станок сдал экзамены, и там идет гудеж. А я жду, когда вскипит чайник. Надо привезти кипятильник.

«Ах, зачем эта ночь так была хороша…» Кто расшифрует эту запись?! Никто. Кроме врача Сергея Евгеньевича. И кофе я сварил, и выпросил у него пить его и дальше.

Ходили с Татьяной в хозмаг и купили сетку от комаров. По-колхозному ее, с бумажками, приколотили.

«В понедельник будем переделывать», – сказал врач. Хочу с ним посоветоваться насчёт «Бритвы». И рука-то дрожит почему-то. Почему она дрожит, я знаю. От перевозбуждения. Я давно не пил кофе. А заварил я его себе дозу лошадиную. «Как прекрасно жить на свете и любить жизнь. Вот это и есть – Лара».

28 мая 1994

Суббота. Утро.

Малая зарядка, молитва.

Спал с уколом и комарами. Бил кого-то железным прутом или отбивался, скорее. Хочу съездить в театр за приемником. Домой не хочу. Хочется заглянуть в «зеленую» тетрадь. Ночью прошел сильный дождь. Хотя на Десне его могло и не быть. Любимая моя Ольга Александровна-маленькая хлопочет по хозяйству, бегунок. Резвая старушонка, вылитая баба Нила. «Но продумать распорядок действий надо». Сбегать в театр за приемником? Или попросить Сережу привезти большой?! По-моему, читаю хорошую книжку «Дорожный посох». Но надо соображать быстрее, а это значит – одеваться и бежать. Сереже наказать привезти смену белья и зонт.

А я взял да и сам умудрился сбегать до Академической. Привез часы другие, зонт, приемник и кипятильник. К тому же замечательную, душеспасательную книгу подарила мне Адель. Чудо, как хорошо про наше Православное богослужение написано. Дай-то ей Бог здоровья. Много доброго и полезного принесла эта наша дружба с А.И. Алексеевой.

Сережа – если не сдаст экзамены и не перейдет в 10 класс, пойдет в эстрадное училище учиться на барабанщика. Тамара трезвая и просветленная и всё время говорит о Людмиле. Господи! Помилуй меня грешного, прости и сохрани, и близких моих обереги.

Погода дрянная: то ветер, то сеет, то всё вместе. Психи наши метут улицу и территорию Соловьевки, хотел написать – Соловьихи, где куролесил наш папаня. Впрочем, кажется, он там и родился.

Что за день у нас сегодня по церковному словарю? Эх, недотёпа. Сын в священники готовится, а отец толком ни одного праздника не знает, ни одного слова значения. Например, аналой – что это такое? Ну и т. п. Тому подтверждение мое только вот посещение Донского монастыря.

По своему теперь уже прочно осевшему обычаю ставлю первые три свечи за упокой: Павла I, отца Сергея Ил. и сестры Тони. И две свечи за упокой души (это не так называется), а в знак поклонения мощам святителя Тихона. Где-то здесь могила святого мученика отца моего крестника в артисты Полозова Алексея Яковлевича. Да. Верно – Яков звали отца. Где-то он похоронен здесь, у монастырской стены, а теперь, быть может, и добился А.Я. перенесения мощей на монастырское кладбище. Надо бы позвонить.

Пью таблетки горстями, пригоршнями. Единственно в надежде, что, как он сказал, «почистить печень». Но лицо от всего лечения – кривое… или зеркала тут такие?! Боготканные глаголы.

– Да, я попал в больницу, и теперь у меня есть время подумать и разложить свои дела и мысли за последние полгода, начиная с Парижа, который я тоже, в общем, просрал.

Дозвонился до Полозова. Могилу отца его я сегодня разыщу. Только бы, только бы… не сорвалось с крючка доброе намерение. Где-то рядом с могилой Чаадаева.

Вот и фокус. Забрел к доктору и прочитал ему «Бритву». «Очень здорово». У него была примерно такая же ситуация. «В постели без ничего лежит девушка. Звонок в дверь. Я, ничего не подозревая, нет чтобы в глазок поглядеть… открываю дверь – на пороге ее муж. А сын остался на лавочке… Сразу проходит в комнату, видит. Начинает размахивать крыльями. Я занимаю оборонительную позицию – вовсе не собираюсь с вами состязаться в рыцарских доблестях, но не кричите, вы не в своей квартире… и т. д. Он собрал все ее вещи вплоть до брошек и заколок и ушел. Нет. он один ушел, не вместе».

– И что потом? Они живут опять вместе?

– Нет. Это моя жена теперешняя.

Но по существу «Бритвы» он ничем мне не помог. Любопытную закономерность уловил я. Кому бы я ни читал «Бритву», в ответ рассказывают свою историю. Может быть, это тоже прекрасный ход. «Липовые аллеи».

Для того чтобы въехать в «21 км», надо хорошенько разбежаться, и Донской монастырь и мученик, причисленный зарубежной церковью к лику святых – Яков, – дадут мне крылья. Помоги мне, Господи! И отчего я у Тебя непутевый такой. «Тебе надо пожить одному». Надо сказать, что я благодарен Борису, что он меня сюда упрятал.

Танец восстановлен, благодарю Тебя, Господи! «Крутится, вертится шар голубой…» Еще вчера ноги мне не подчинялись, а сегодня… Ура!! Сердце прыгает, а так всё нормально. Время шесть, а Германа всё нет. Как хорошо жить одному!! И плясать, и петь можно: «Милая покинула меня»… Хлопнула дверь. Чего здесь делает доктор?! Курит и пьет кофе ведрами. Весы показали 66 кг. Ну, не так уж я и потолстел. Килограмм, а как сразу заметно по животу. Пойду плясать дальше.

Хорошо ли будет розы, подаренные мне Татьяной, положить на могилу Якова-мученика? По-моему, нехорошо. Денег у меня в кармане 3 тысячи. Какой-нибудь букетик от себя-то я справлю. Жалко, если будет темно. Времена пошли на сумерки. Если не попаду сегодня, пойду завтра.

День был счастливо-редкий. Я сейчас обожрался салатом и уже под уколом и таблетками, и мне хочется завтра на свежую голову записать всё, что со мной сегодня сотворила судьба. Я правда памятник Глаголину поставлю. А сейчас я прочитаю еще одну главу из «Посоха» и упаду. Приходили гости и т. д.

Святым новомученикам исповедникам российским Полозов Иаков Анисимович

23.Х.1879 – 9.XII.1924

Святый мучениче Иакове, моли Бога о нас не в силе, а в правде вечно пребывающего.

От тех, кто по милости Божией в России от безбожных властей сохранили истинную Православную церковь.

Полозова Наталия Васильевна

10.X11.1899 – 3.XI.1988

29 мая 1994

Воскресенье. Дома.

С утра в больнице делал зарядку. Потом понес две розы – святому новомученику Иакову Полозову и на плиту Петра Яковлевича Чаадаева. Поставил свечи за упокой и во здравие.

Дома не запишешь того, что вчера произошло со мной на паперти Большого собора Донского монастыря.

Меня встретила женщина. Умолила меня уделить ей две минуты внимания и поведала жуткую, но, с другой стороны, и чудесную с точки зрения литературно-бытовой беллетристики. 17 лет назад она вышла замуж за человека только потому, что он был похож на меня. Она водила его на Таганку. Онахотела, чтобы он во всем был, как я. У них дети, но эта легенда свела ее с ума, она получила инвалидность. Муж ничего, конечно, про эту ее тайну не знает и не понимает, что с ней. Хорошие дети у них. Как быть мне, что делать, – надо избавиться от легенды, от этого дьявольского наваждения. «Давайте все встретимся, попьем чаю. Всё будет хорошо». Я ее поцеловал три раза по-русски. Перекрестил. Она записала мой телефон. Звать эту женщину Нина. Вот такая встреча, вот такая легенда, вот такие чудеса. Господи! Она опять ругается, ворчит, нервничает, какую-то херню несет Сереже и т. д.

Одна. - Я ведь не могу туда приезжать. Я не хочу встречаться с твоей тонкогубой сучкой, чтоб она сдохла. До свиданья, поправляйтесь, Валерий Сергеевич.

И дверь вдребезги вслед.

Другая. - Приезжать? Зачем? Жди Гусеву и иди спать с этой дрянью, грязнулей и подзаборной пьянью. Боже! На кого ты меня променял!!

Одна. - Прав твой лучший друг – она омерзительна! Как хорошо, что я ее наконец рассмотрела. Дурак ты, дурак. Ты никогда не отличался особенным вкусом, но эта мандавошка, наглая без предела… Припереться в чужой дом. Боже мой! Это где же ее воспитывали?!

Ну, в общем, ладно. Я один, я снова на своей койке, я снова за своим любимым занятием, и я здесь буду жить. Удачно созвонился с Паниным. И на чужой машине в 11.15 мы были уже в пути на Десну. Повыдергали всю сурепку, вскопали новый участок около ворот и посадили по милости Елены Александровны шесть отростков малины. Сережа говорит, примется, куда она денется, но палило солнце, и листики уже поджарились, но Бог даст, выживет. Главное для меня было – вскопать с Паниным целинный новый клочок. Сережа прополол свой крыжовник, который весь, все шесть кустиков, зеленеет, жимолость тоже принялась. И уссурийские деревца тоже приня… и тут вошла Лунева. Ну надо же, на метле летает, что ли? Мы на машине до Академической, успел принять душ, поменять штаны и сюда. А она своим ходом, своим паром. Ведь она осталась там копать. «Метр прокопала и пошла ключи искать, в поле обронила, пока цветы рвала… и нашла». Не баба, а золото. Кто-то еще смеет смеяться над ней. Да и по речи, по рассуждениям, а так как они у нее от незлобивого сердца идут, она не уступит ни одной из женщин, которых я «перебирал», говоря слогом Юрия Андреевича.

А разбудило меня к этому огородному подвигу солнышко, что рано заглядывает в мое оконце, оконище. И я подумал, грех такой день терять, на огород надо мчаться хоть на автобусе. Но пошел я к Иакову – мученику святому, переписал эпитафии-надписи, зашел в храм, помолился. И Бог послал мне удачный труд на заброшенном моем огороде.

Выпил, принял таблетки, теперь мне предстоит укол, и в койку.

30 мая 1994

Понедельник. Молитва.

Зарядка почти по полной форме. На голове простоял молитву и до 100. Мог бы больше, но не стал после такого перерыва, более месячного, испытывать судьбу. То, что встал на голову и столько простоял, меня подняло в воздух. Почему-то засела мысль, если Бог пошлет мне внука или внучку (дай Бог, чтобы всё было удачно), чтобы крестным отцом ребеночка был А.Я. Полозов, крестным которого был Патриарх великий святитель Тихон. Отчего такое желание – не знаю, но чувствую. Я ведь А.Я. считаю по большому-то и настоящему счету своим крестным отцом в актерство. Ведь действительно, в конечном счете, наша встреча и его совет в Б. Истоке, и адрес свой дал, ведь это и повело меня в Москву. Я этот концерт, эту кепку с яйцами, ночь бессонную и беседу утреннюю с ним и пение пред артистами и его властное: «Если вы не станете драматическим артистом, вы сделаете преступление», – я это вижу, как будто это было вчера. И я хочу, чтобы святой Иаков, дух его и могучего патриарха Тихона мой род оберегал и хранил и укреплял веру православную. Надо написать Денису письмо. Евангелие мое – 1875 года, которому скоро 120 лет будет по изданию, – пришло мне от Юры Ширяева, кому перейдет? Сереже, наверное, все-таки. Он придет к вере, придет… не зря он сказал: «Я полюбил Дениса. У меня есть брат».

Приезжал С. Фарада «принимать работу доктора». Нашел работу отличной. Ехал мимо и решил похлопотать о Бортнике, «который меня замучил», звонит каждое утро. «А заявление от него есть, что он не согласен с приказом?!» – «Нет». – «Ну а как тогда? Мы что, доброхоты? А может быть, он, как заявил в Париже, не хочет иметь ничего общего с этим театром, может быть, он не хочет работать, а только деньги получать. Накаком основании мы будем опротестовывать приказ администрации? Просто из жалости?! Обязательно должно быть заявление от него. Не хочет писать на мое имя, пусть напишет на имя Смирнова, он заместитель, а я в отпуске». На том и расстались.

Луневой нет. Знать, на огород поехала. Ну пусть.

Сестра-хозяйка Галина Александровна.

Звонил Волиной. Дела наши ведет Краснова Надежда Евгеньевна.

Какая-то происходит волокиция. К вечеру надо будет до кого-то дозвониться и достучаться. Если за эту неделю нам не отдадут документы, нашему Фонду конец. Надо дозвониться до замминистра, к сожалению, не помню ни его фамилии, ни имени-отчества.

Панин потащит машину на буксире на АЗЛК. Дозвониться никому нет никакой возможности.

31 мая 1994

Вторник. Молитва. Зарядка. На голове: молитва – 100 – молитва.

Репетиция в Театре на Таганке

«Живой» прошел хорошо, за исключением пьяного Соболева и опоздавшего на суд судью Будрина. А так – «всё хорошо, прекрасная маркиза». Я жду сам не знаю чего. Вчера была комиссия экзаменационная… выставляли оценки, говорили о будущей студии и т. д.

Голоса как бы должно хватить и на сегодня. Вчера еще был гидромассаж, а потом барокамера. Говорят, Майкл Джексон спит в барокамере, или в комнате-барокамере, чтоб остаться вечно молодым. Зачем?! Ему надо, наверное. Мне – нет. И душой не кривлю. Сколько отпущено, сколько упущено – всё моё. И во всем в ответе сам.

Таня была вчера на даче и копала. Дала 50000 р. И сегодня Рита отдаст.

Ну, день-то у меня катится чудесно, пока чудесно. Не испортил бы дня спектакль. Прискакала Лунева, верная моя, бескорыстная добрая душа. Ходили с ней в Донской. Сегодня мы были снова на могиле Иакова, и в Малом соборе, и в Большом целовал я мощи Тихона и Донскую икону.

Потом была сауна с Владиславом Алексеевичем из Тулы. Зять его Сергей Сергеевич, зам. главного врача. Сауна меня прожарила до костей, до красноты. Потом – полет в барокамере. Да, Танюшка принесла ванюшку-мокрого, целый горшок. Выживет ли он на Академической. Вот беда, какая аура – не растет, не цветет, не живет, и попугаи сдохли. Кто бы помог, но кто поможет, кроме доброго Бога нашего. Неусердно молимся, много и по-черному ругаемся. От того и дохнет, задыхается всё.

Тамара Александровна. Ну, Господи, ты смотри, что делается: открываю книжицу, ею мне подаренную, «Утешение», 123 рецепта постных блюд, – и что вижу – полоска черная бумажки, а на ней, не поверите, господа присяжные, – Псалом 90!!! Что это? Кто помог? Как часто этот вопрос ставит в повествовании своем А.Я. Полозов. Кто этот псалом мне опять в руки и сердце вложил. Буду читать его всякое утро. А просил-то я у нее лампу настольную, ибо одно включение на три палаты, а возвращаюсь я поздно. И перед уколом хочется что-то доброе почитать. И лампу она мне дала, сударыня Т.А.

Не записал, как я Иисуса Христа приспосабливал повесить – и чуть было лоб ему не просверлил. И я чуть было не распял моего Христа любимого.

Идет дождь, но выхода нет, надо собираться в театр.

Слава Богу, спектакль прошел удачно, хотя публики было мало. Но принимали хорошо. И банку с водой не зря приготовил я, знал, что будут, будут мне цветы. Они и были. Роскошнейший букет роз – 5 – и замечательные гвоздики с запиской: «Я буду любить Вас. Таня». Вот что значит вера, Бог, и любовь, и псалом 90.

А выговор повесить мне надо, иначе всё бессмысленно. За грехи свои отвечать надо. И корона с головы не упадет, коли есть она, эта корона, а у меня она еще и «гвоздями прибита», как сказала Л.А.

И голос звучал, надо сказать. Через два дня – два «Дома». Голосишко восстановить можно, нужно и необходимо. Горит настольная лампа, и теперь хоть всю ночь пиши, читай и пр.

Ну что, Валерий Сергеевич?! Действует укол или нет еще?

Приходил Краснопольский: «Танька сказала, что «Живаго» – лучший любимовский спектакль. Дай я тебя поцелую. А у нее чутье есть. И она простила ему всё. (Парижские уколы и пр.) Позвони мне… у меня две гениальные продавщицы».

1 июня 1994

Среда. Мой день. Мой месяц.

Подъем в 7. Молитва, зарядка. На голове 150, прежде, конечно, «Отче наш» и в конце две молитвы: «Господи. Владыко живота моего. Дух праздности…» И т. д.

Хлещет дождь. А мне домой попасть надо после первой процедуры. И быстро вернуться на гидромассаж и барокамеру.

Вторая койка – письменный, бумажный стол. И чего там только не лежит, не валяется, а всё нужно.

Сегодня на Академическую приедут делать двери – 700000 руб. С каждой квартиры 175. Я пишу это перед Наташей, потому что в бегах пройдет мой день сегодняшний, хоть бы справку принесла, может, она поможет чем. А выговор вывесить надо – не справимся друг с другом. «Всем сестрам по серьгам».

Кофе выпью дома, надо сменить белье, носки и пр. И деньги отвезти. По-моему, у Сережи сегодня первый экзамен – русский язык. Господи! Помоги ему, направь на правильное слов написание и на сообразительный ответ. Молю, Господи, за сына моего, пусть он получит переводную отметку, пусть учительские сердца окажут ему милосердие. Прости, Господи, за просьбы такие, но к кому же мне, как не к Тебе, Господи, молебный взор обратить свой. Аминь.

День чрезвычайной насыщенности. Ясновидение посещает меня. Кто дает мне эту силу?

1. Звонок из М-ческа – умер Валентин Ив. Добрейший из добрейших Шелеповых. Учил меня ложки выстругивать в детстве. Загорелась роба. Умер от ожогов.

2. Два хороших письма: от нового священника отца Бориса (Тарасова) и от Коковихиной с историей убийства страшного Б.-истокского священника.

3. Получил зарплату 650000 руб.

4. Отправил бандероль (Таня) в Ухту – книжку с надписью обширной Труфанову Евгению Александровичу.

5. Завтра Денис уезжает с хором в Германию. Вернется 9-го. 25-летие свое встретит он на чужой земле.

6. Краснова запутывает наши дела с Фондом. Звонила мне, оставила телефон. Завтра я думаю просто поехать сразу к ней после массажа.

7. Заполнила Л.А. заключение врача по числу 27 апреля отмена «Дома».

8. Потрясающие письма отца и сына о «Живаго». «Живаго» лучше «Гамлета».

Утро вечера мудренее. Но день прожит насыщенно. В барокамере уснул.

9. Звонок Н. Кочетовой. «Живешь так серьезно… Большой артист… Вокруг тебя толпятся не то разболтанные, не то полупьяные мужики. До слез жалко тебя. Ты светишься. Ты мощный мужик». И т. д. Много чего хорошего сказала – «книжку прочитала взахлеб».

Действует укол.

10.Кормили на Алексеевской. Вдрызг разругались. Ушел в дождь. Тянуло сюда.

11.Поставили железную – тюремную – дверь. Намучаемся мы с ней, однако, изрядно.

12.7-го июня концерт в клинике, узнать телефон Бариновой, предупредить.

2 июня 1994

Молитва. Зарядка.

Массаж. С Паниным в Минюст. Краснову не застал. Сверяли подписи. Говорил с ней по телефону, нервничал. Поднялся к Кузьмину. «Мы с вами договорились о перерегистрации, а они требуют создания нового Фонда». – «Прочитал вашу книжку, мне она очень понравилась. Я скажу людям, чтоб проверили». И т. д. А секретарша Красновой: «Может, и не стоит ходить к Кузьмину». – «Да нет, я пойду поздороваюсь». В общем, утро нервное. Что с Сережей, что-то давит на сердце, какое-то нехорошее предчувствие.

Но с утра, после зарядки, побежал я в храм, Богу помолиться, чтоб мой визит в Минюст оказался полезным. Поставил свечку за упокой души В.И. Шелепова. О здравии детей и жен(ы) моих. Господи! Прости ты меня греховодника и сладострастника. И чего я на себя наговариваю – всю жизнь тружусь и всё-таки «гол как сокол».

Надпись на «Дребезгах», что Красновой оставил: «Красновой Надежде Евгеньевне с надеждой, что несмотря на происки дьявола Фонд «Фарватер» будет зарегистрирован. Храни Вас Бог». Любопытно, как всё сложится. Жду Панина ехать в театр, по делам. И вчера и сегодня – суета сует. Отметку Сережа еще не знает. Говорил опять с Красновой. Разговор не сложился, как не сложились у них взаимоотношения с Волиной Г.А. Я нахожусь в театре. Дела нервные. Вчера с Бортником разбирались, всё подписи собирали, сегодня он требует прогрессивку за апрель и т. д. «Грязь, путаница, долги».

Как жить дальше? Что делать мне? Ясно одно – до конца сезона надо сидеть в Соловьевке. Любопытно – сколько книжек я раздал и только Света-гидромассаж прочитала, потому что сказала: «Какая хорошая книжка… там даже Соловьевка наша упоминается». И вот эта деталь и говорит о том, что книжку она действительно прочла. «Ну, мы на тебя не в обиде», – как говорит тот незабвенный Кузькин.

Стоял и продавал книжки на «Мастере». Слава Богу, на «Мастере» народишку побольше. Колокольный звон Донского монастыря. Какой-то подходил человек и благодарил за радиокомпозицию «Живаго», то, что делали мы со Штейнрайхом. Интересно, что же получилось, говорил я много, много и стихов Пастернака читал. «А Германа всё нет», а должен быть. И как назло – не уезжает врач и Ольга сидит и крошит таблетки: «Мой муж взахлеб прочитал вашу книжку».

Письмо о. Бориса я перечитал, кажется, порядка] О раз, и с каждым разом я прочитываю в нем всё новое и новое. Письмо необычайно серьезное и без всякой претензии на что-то, без рисовки и без укора… каждый из нас занимается как бы своим делом: я восстанавливаю храм как архитекторную субстанцию, он же по промыслу Божию восстанавливает храм в сердцах человеческих.

Священнику 61 год, врач по образованию и священником служит 3 года. Мне очень эта рокировка нравится. Я почему-то очень надеюсь, что верующих в Б. Истоке прибавится в связи с приходом нового священнослужителя.

Ох. что-то, что-то нехорошо на душе от разговора с Красновой. Это во-первых, отсутствие информации об экзамене Сережи. 21 час. и надеяться больше нельзя. Какая-то несостыковка.

11 июня!!! приглашают в «Белый попугай». Чтой-то надо выкинуть, коленце этакое.

«В словах человеческих разбираться надо: что от души идет, а что от крови».

Р. Никифоров-Волгин

Я больше не ревную, Но я тебя хочу, И сам себя несу я. Как жертву палачу.

Еще одно мгновенье, И я скажу тебе: Не радость, а мученье Я нахожу в тебе.

ОМ.

Укол я получил уже. И он, подлюка, начинает уже действовать. Завтра Сережа сдает математику. Господи! Помоги моему сыну.

3 июня 1994

Пятница, раннее вставание, хорошая зарядка, но прежде молитва, конечно. На голове – «Отче наш» – 150 счету и молитва. Продолжительность на голове попробую увеличить завтра до 200.

С утра молился в Малом храме, молился за Сережу моего, чтоб Богородица Покровом Своим внушила ему светлые ответы – русский устный сдает он. Отец-то его всю жизнь с грамматикой не в ладу живет. За упокой души Валентина Ивановича Шелепова и отца моего свечки поставил.

До массажа встретил Чугунова B.C.

– По лицу вижу, лечение идет хорошо. И вот что я вам скажу и как профессор, и как человек – пить не надо… каждому отпущена норма, как рост – выше не станешь, уж как дано, как отпущено. И дело не только в здоровье. Это разрушает творчество, а для вас – это смерть. Лучше умереть, если не творить. Правильно. Ну, не буду задерживать вас. Наташа уже пришла.

Чем-то вдруг напомнил он мне – голосом тихим и ласковым, какой-то невольной благостностью – Сергия Радонежского. Хотя явный сталинист и новую революцию не приветствует, мягко говоря. Но надеется дождаться… твердой руки.

С утра уж прискакала Таня. Зелени принесла, побежала в киоск за молитвой Оптинских старцев.

Да, Кондратов Б.Н. объяснил просто и популярно: Фонд был создан по липовым документам. Это не единственный случай, мы таким образом аннулировали 15 организаций и т. д. Короче, пусть приезжают Волина с Надей… «я им объясню, что и как… и быстро всё зарегистрируем». Ну, посмотрим. («Но только чтобы всё было честно», – добавил он.)

Пришел я с гидромассажа. Сейчас в барокамеру. Приходила и Зоя – помидорчиков принесла и т. д. Драгункина обещает помочь мне и дать 2 миллиона на церковь в Быстром Истоке. Для нового батюшки было бы это великим подспорьем. Господи! Помоги, не для себя же церковь строю, Твое имя, Господи, славить будем.

Кошмарный день – на Таганке отменили спектакль из-за отсутствия зрителя! Какая-то организация взяла билеты и якобы не сумела их продать. Провокация, вредительство, убежден, что это дело рук мафии Губенко. Из этого можно сделать большой скандал, вот-де, никому не нужна эта ваша Таганка с вашим старьем и т. д. Ну, попляшут они на наших гробах. Но Бог видит всё и накажет неправых. Что преподнесет мне Волина теперь. У нее всё время занято, она обзванивает участников, членов Фонда, это в лучшем случае, если она собирает съезд, чтобы всё по-новому и срочно за субботу и воскресенье подготовить документы. Это в лучшем случае.

У Сережи за два экзамена по русскому две тройки и одна четверка. Если он по математике и по географии…

Ну, так и есть. В Минюсте – черт знает что. Нам предлагают открыть только московское отделение, а не межрегиональное. Я хотел Алтай подключить. Да и смоленские ребята у нас есть.

4 июня 1993

Суббота. Вечер.

«Дом» прошел замечательно. Делал общие замечания. «Мы играем Любимова, а не Эфроса. Это другой стиль. Информативные тексты надо говорить стремительно, не самовыявляться в них». И т. д.

Утром – молитва, хорошая зарядка: на голове до 2000 и одна молитва.

Десна – Таня, Оля, Володя и я. Женщины копали. Панин в основном занимался печкой и примусом. С примусом не удалось. А печка чай вскипятила. 5 кустиков малины принялись. Остальные засохли. Обрабатывал вокруг яблонь и груши почву, выдергивал сорняки, наломался вдоволь. Завтра, если будет погода, попробуем картошку посадить.

Уколы мне на ночь отменили, но какие-то снотворные таблетки дают. Поднимался сегодня тяжело. Печкой завтра заниматься не будем, пусть Панин помогает сажать.

У Тамары болят ноги, опухают, ни одна обувь не годится. Ложиться она никуда не хочет.

Ищу анекдоты для «Белого попугая», для одиннадцатого числа. Как бы умудриться купить штук 20 молитв. Это было бы красиво – вместе с дипломом молитву Оптинских старцев.

Почему я чувствую себя уютно только в палате № 10?! Я здесь живу, и здесь мне хорошо. Особенно в субботу и воскресенье. Господи! Благодарю Тебя, Господи! Спаси и помилуй душу мою грешную.

5 июня 1994

Воскресенье. 22.40. Я дома, в больнице, значит. День начался с того, что я проспал. Вскочил в 8, быстро умылся, помолился, но зарядку делать не стал. Кинулся на Академическую, где уже меня ждала Татьяна, ангел мой хранитель. Успел выпить кофе, и полетели на Десну и очень хорошо поработали. Посадили ровными рядами всю картошку и 40 корней капусты. Боролся с сорняками вокруг крыжовника, под яблони подсыпали золы от вчерашнего заезда.

Написал я по просьбе соседа заявление, что Маликову – главе администрации – никакой я взятки не давал, коньяк «Наполеон» в счет не идет, у меня бумага есть, что Комитет по культуре г. Москвы просит и т. д.

Но главное событие дня – вручение дипломов нашей студии. В том числе и Шопену после 20-летней службы в театре, народному артисту России. С Этушем вели мы эту радостную, счастливую церемонию – он вручал диплом, подписанный мной и им, а я каждому дарил молитву Оптинских старцев, текст которой я огласил перед началом своей речи. Потом попросил педагогов, их оказалось много, и им по листку с молитвой. Саша Бененбойм отдал свой экземляр-список-свиток-папирус Авшарову, но меня попросил, чтоб я ему такое принес в театр. Секретарь Этуша попросила не обойти ее и ей через Сашу передать молитву. Говорил я о том, что это беспрецедентный случай за 32 года работы в театре, чтобы курс целиком был взят в театр. Выдал я это как решение Любимова, хотя он об этом и не подозревает. Хотя, конечно же, Борис в Афинах не мог ему этого не сказать. Маша с Семеном каждому дипломнику всовывали в рот по клубничке. Вообще, было нечто трогательное, до слез счастливое и грустное. Теперь идет бал в театре – пьют, поют… резвятся и пр.

Глаголин - странно – даже и не вышел к публике, а сидел в кабинете со своей любовницей и Фараде сказал, что он не хочет участвовать в этом еврейском шабаше. Странно и дико.

Но главное – картошка в земле. Счастливый день. А Таньке памятник поставить – успела после дачи 25 штук купить и прискакать. И получилось – я им свой диплом вручал. С Алексеевой что-то странное происходит, она меня пытается действительно сделать психом, я не могу выдержать ни одного упоминания, а она разговор начинает всегда: «А Гусева была или будет?» Я бросаю трубку. Она меня действительно этим пунктом доводит сразу до зашкаливания. Больше я ей звонить не буду. Кажется, я несколько переел. И там, и здесь. Ну, ладно. Господи! Пошли мне доброго сна – не в смерть.

6 июня 1994

Понедельник. Через 40 минут закончится этот день. День рождения моего Дениса. Только что по телефону продиктовал Тамаре телеграмму ему. А Кузьминичну… или инсульт, или что-то еще, упала в ванной, доползла до кровати. Алла позвала соседей, чтоб поднять ее на кровать. Нина отвезла в больницу ее.

1. С утра в Минюсте. Обещают зарегистрировать Фонд – межрегиональный.

2. Кое-какие распоряжения по театральным делам. Прекрасная, короткая, но всё говорящая заметочка, набранная таким шрифтом и где, в какой газете, что это… попросил перепечатать на машинке и отправить факсом Любимову.

3. Процедуры.

4. Репетиция с Бариновой.

5. Поездка на открытие выставки плаката к Аресенкову.

6. С Сергеем полетели на Десну поливать капусту и бороться с сорняками. Пишу, принявши таблетки, сейчас они меня свалят.

7. Завтра в 9.30 Панин должен будет привезти мне концертный костюм и гитару. А в 16.00 встреча со всеми, кто знает и придет. Господи! Пошли мне хороший, добрый, покойный сон, не в смерть.

– Позвонить? Да или нет?

– Если хочешь, позвони.

Не позвонил и звонить не стану. Односторонне – хочешь – меня уже не устраивает.

– От кончиков волос до пяток ты пустой, примитивный лицемер. Как ты посмел в моём доме перед этой шлюхой, тонкогубой дрянью затыкать мне рот?

С таким напутствием и поехали мы с Сережей поливать капусту.

7 июня 1994

Вторник. Молитва. Зарядка. Время – встал в 6 часов. Вчера не состоялся спектакль «Преступление и наказание». Если еще отменится «Живой», этого можно и не перенести. Как бы выйти на Безяева и что-нибудь еще ляпнуть. Достать путевки в Ялту, значит, надо ехать к Надежде Васильевне, кабинет 25. Почему-то не хочется кофе. Мед запил я кипяченой водой. Думаю, в «Меридиан» сгонять или ВТО. А быть может, ни туда и ни сюда, а подготовиться маленько к выступлению.

Был в храме, помолился за Кузьминичну. Да, наверное, прости, Господи, но 84 года – это срок хороший, ну, дождалась бы правнучка(ку)… радость была бы ей. Зоя Сергеевна – новая сестра, из отпуска вернувшаяся. Попозже мы с ней познакомимся – в смысле книжки. Есть ли здесь ксерокс?

Есть!! И прекрасный, лазерный. 20 штук Купера и 20 штук газетной рецензии. И ехать никуда не надо. Шумит ветер, но дождя. Нет. Это таблетки – после дождя точка. И нет с заглавной буквы. Как-то будет сегодня работаться мне. Я надеюсь на Бога, но и сам не хочу сплошать. Сейчас я пойду в полет. Невыносимо находиться дома и невозможно звонить. Как-то бы надо помочь Тамаре, но как? В Сочи она не поедет, а в Ялту нет путевок.

И только Лунева приносит с собой покой, простоту и мудрость суждений. Напрасно кто-то, возгордившись, считает, что быть или называться подругой Луневой – это не по чину, что это куда как другой уровень. Это напомнило мне когда-то сказанную Шацкой фразу: «Ты меньше общайся с Денисом… его воспитывает другой человек, другого уровня». Боже мой. Какого бы Филатов уровня ни был, заявлять так его отцу, да еще перед выходом на сцену… ну да Бог им судья.

Вернулся из барокамеры.

Встреча прошла хорошо. Хотя и спел я под Баринову только «Это было у моря». Чугунов был растроган, расчувствовался и нес какую-то околесицу, по словам Сергея Евгеньевича. Хотя эта околесица мне понравилась. «Мы получали много наград, высоких наград, но сегодня у нас праздник». И трижды поцеловал меня. Не такая уж это и околесица.

Был в театре, помогал Луневой торговать. Публики мало. Что будет завтра на «Живом»… Не забыть, что на 9-е я купил 4 билета – 20 тысяч. Цены лишние. Нельзя.

Завтра Сережа пойдет сдавать математику, а я молиться за него в монастырь Донской. Помоги ему, Господи!

8 июня 1994

Среда. Молитва. Зарядка.

Молился и свечку поставил, чтоб Сережа сегодня экзамен по математике сдал. Потом массаж, делает его сын Т.А. Наташу перевели в другое отделение. Она предупредила меня: «Будьте осторожны с Т.А.» Блатные дела. А Наташа делает массаж раз в 15 лучше, чем этот умный человек, но специалист – никакой. Звонил Ульянову М.А. Просил Ялту для Тамары и Сережи. Хороший был разговор. Во второй половине дня буду эту тему продолжать.

Что-то, я думаю, получится.

На секунду вышел помыть руки, вхожу – читают дневник. В результате разговора: «Ты подлец и лицемер». Вертится, как уж на сковородке, уже и то плохо, что я хочу, чтоб Сережа с Т. к морю уехали. «Эти деньги ты мог отложить на квартиру». Сдвинулась девушка.

Встретил Вельмира Семеновича:

– Вчера мне очень, очень понравилось. Я как будто побывал, как будто окунулся в молодость.

– У меня 21 июня день рождения – мы можем повторить.

– С удовольствием.

– Я надеюсь, вы меня до 21 июня продержите.

– Продержим, продержим.

Так что идите вы все подальше. 24 – 29 отыграю «Павла I» и улечу в Б. Исток.

946-16-46 Левон Оганесян

Продаю сюжет, что называется, хватайте.

Приехал к своим русским знакомым немец. Немецкий друг, и решили друзья его русские чем-то порадовать, поразить, удивить и т. д. Пошли они в лес по грибы… учили, как искать грибы, как срезать, говорили, как тот или иной гриб-экземпляр называется, как это звучит по-русски и т. д. И вот этот немецкий друг нашел, наткнулся на такой гриб, огромный… гриб своеобразной такой формы. Позвал своих русских знакомых, те ахали, охали, смущались, веселились, но названия этого своеобразного грибного представителя определить, вспомнить никто не смог. Это не анекдот, учтите, это я кому-то продаю сюжет. Так вот, никто не мог назвать, как этот гриб называется. А немец, надо вам доложить, оказался таким непростым немцем, а таким, знаете ли, упорным, таким педантом, любознательность к нашему грибку проявил он колоссальную. Он его сфотографировал и в фас, и в профиль, дело завел на нашего грибка уголовное, дотошный немец оказался. Приехамши домой, в свою Германию, он достал возможные и невозможные справочники, энциклопедии и в одной книжонке-путеводителе грибном, самоучителе он увидел фотографию, рисунок ли – точно такой же вид, какой был запечатлен на его фотографиях, и название гриба по латыни – fallos extraordinaris. Вы можете представить его ликование, его радость, что всё-таки он нашел, отыскал fallos extraordinaris. И вот он приезжает в следующий раз, показывает всё это своим друзьям, и захотел и он, и все вместе узнать, услышать, как это звучать будет по-русски. Опять набрали книжек, пол Ленинской библиотеки, все искали и, надо же, нашли. И как, вы думаете, звучит это по-русски, как, вы думаете, называется этот гриб по-нашему – весёлка обыкновенная. Нарочно не придумаешь: то, что у них extraordinaris, у нас – обыкновенная весёлка. (Записано со слов Л.А.М.)

9 июня 1994

Четверг. Утро. Молитва, зарядка, сварил кофе. Прочитал «Новогоднее слово» патриарха Тихона 1 января 1918 года – один к одному сегодняшний день, обращение к нынешним правителям, но они, слава Богу, возвращают храмы, и мне ведь, если вдуматься, ну возможно ли было бы затевать строительство в Б. Истоке без начала демократизации и когда у власти стояли коммунисты. Ну нет же!!

Вчера отменен «Живой» по той же причине. Загадочная история – фирма берет билеты, платит нам аншлаг и эти билеты не реализует, а приносит в день спектакля назад. Что-то… что это за акция, чего, какой грязи ждать от их приспешников-журналистов?!

Сегодня праздник – Вознесение Господне. А вчера, оказывается, было Отдание праздника Пасхи, 7 рассказ «Дорожного посоха».

Зря я резко говорил вчера, выслушав членов худсовета и самого Давида Б. – меня это не задело никаким боком. Да, работа огромная, низкий поклон, она откликнется им в будущем и принесет плоды. И остановиться на этом не значит «похоронить» (Циркун): «Помогите нам». Чего тут помогать? Играть такую сложнейшую драматургию – на двоих – это две звезды, два великих артиста – Смоктуновский да покойный Борисов… и т. д. Я был в угнетенном, мрачном состоянии… но нет, я сказал, что думал, меня действительно виденное не заманило, не завлекло. И дело тут не во вкусе или стиле… ну пластичны… ну позы лотоса продемонстрировали… но взаимоотношений-то никаких… это надо отложить и вернуться к этому года через полтора – два, и шефу показать.

Звонил Левону Оганесяну – 10-го мы с ним должны встретиться и порепетировать. Сейчас пойду в церковь. Выпил кофе. Дожидаюсь результата.

Колокола зазвенели.

Лежит тут один дядька. Серьезный человек. После выступления он сказал мне:

– Вы изменились, B.C. Когда-то давно вы выступали в Доме книги… после напечатания в «Юности». И вот сейчас… изменились… хорошо. Молодец.

Я так понял его, что время меня в лучшую сторону перевело, в другой разряд, в другой класс, в другой «калибр», когда-то любимое слово Любимова.

Массаж мне назначили сегодня почему-то на 10 часов. Пойду в церковь. Как сдал Сережа? Говорит, что, «по-моему», сдал. Господи! Помоги сыну моему, аТамарка трендит о разводе: «Ты шесть лет любишь эту женщину… на всех углах и перекрестках говоришь об этом. Она приходит в мой дом, разговаривает с моим сыном, смотрит телевизор. Ты совсем умом двинулся. Его и так-то у тебя не слишком много, да просто нет. А Сережа меня успокаивает: мама, да не расстраивайся, обыкновенная телка, мимо пройдешь – не заметишь».

Оказывается, да я это и помню, я кричал в трубку: «Спаси меня, спаси»… – и она приехала, а мы лежали с Тамаркой пьяные вдрызг. А потом уж она приехала 20-го. С 12 мая – по 21 уже в больнице – ни одной записи. Вот эти страшные дни: и угроза отмены «Живаго», и спасение – клиника неврозов.

В Б. Истоке Вторушин Виктор Георгиевич – учитель русского языка и литературы. Церковь разломали в 37-м году в Троицу. Где был в это время Золотухин Сергей Илларионович?! Когда он из Петропавловки перевелся в Б. Исток? Вовка родился в Б. Истоке в 38-м 9 августа. Зачат, стало быть, после 20 ноября 37. А ломали в Троицу. Спросить у матери, когда отец переведен был в Б. Исток из Камышинки, скорее. Июль, в зависимости от того, когда и куда и насколько уедет Тамара с Сережей… Лето ответственное.

«Иван Сергеевич жив, здоров. Сильно, к сожалению, прибывает в весе. На тебя сердит, не всё одобряет у тебя».

– Тройка! Он так был уверен, что четверка… Не

может быть. Плачу по любому поводу. За хлебом не

могу сходить.

– Может быть, мне пойти к директрисе.

– Да рано еще. У него вообще не должно быть троек.

А что можно было ждать от беспризорника. Мама с папой вместе и врозь валяются пьяные… из дому исчезают мелкие вещички бижутерии. Пацан занят или игрой в компьютер, или едет в Париж почти на месяц. Мать читает детективы, если не пьет. Отца дома не бывает. Может быть, ему не надо готовиться к географии. Отвезти на дачу… и пусть сидит там с бабкой. Да нет, отречься от него, значит. Почему-то мне казалось, что у него хватит самосознания, глядя на нас, что попугаи сдохли от атмосферы, поселившейся в доме… черный дух исходит от одного из нас, дух дьявола, дух уничтожения. И моя молитва, скудная и корыстная, – я Тебе, Господи, свечку, а Ты моему сыну переводную четверку. Это же хуже, чем вообще не молиться, и таких «взяток» Богу в качестве свечи или подаяния нищим или просящим… И всё-таки, Господи, прости и сохрани нас, успокой смятение Тамары, убери слезы с глаз ее.

Поездка в СТД, встреча с Юлией и написанное мной заявление – прощу Ялту для жены и сына на конец июля – начало августа, – по-моему, оказалась нужной и удачной. Маргарита Эрастовна почти уверена, что у Урина (он ей звонил, кстати, и проблему она ему поведала) решится этот вопрос положительно. Это к полутора миллионам приближается – путевки две да самолет или поезд.

Она не помолится, не перекрестится, она пьет и сквернословит, и я тоже. Но я – мужик и работник. Тебе всё позволено, Сережа. Почему же у тебя нет гордости и тщеславия не отставать от своих друзей. Репетитора, пожалуйста… Платим зачем-то за английский. А платить надо было репетиторам по русскому и математике. Да и сам мог заниматься.

Попросить директрису взять на испытание, на первую четверть. Может быть, Сережа образумится, может быть, на него снизойдет. А уж если по географии закатят ему двойку – ясное дело… от него хотят избавиться. Родители, известный артист, ни разу в школе не появился, не сделал выступление, ребенком своим не поинтересовался. «Всё нормально, папа». Я и думал, что всё нормально. Далеко не нормально.

Сережа рассказал ей, что я сказал: «Я люблю ее», – показывая на Людмилу. Сережа, милый, неужели у тебя не хватает ума не делать, не рассказывать матери и никому, что ты иногда слышишь или видишь. Исправить ничего нельзя после этого всего, а эти твои рассказы только убивают мать, неужели в 14 лет до тебя не доходит это?! Зачем?! Ты хочешь таким образом вызвать доверие к себе и прочую дополнительную мзду в виде всепрощения, лишней бутылки колы, лишнего визита в «Титан». У матери одна радость и надежда – это ты, и ты своими тройками и донесениями об отце и вовсе портишь ей остатки дней. У тебя страшное детство – между припадками эпилепсии и пьянством одной и гульбой другого. Но мне казалось… ведь я рос в таком же примерно климате в семье, поэтому святая моя мученица сестра Антонина, покойная, царство ей небесное, и сказала: «Беги отсюда, брат», – и я побежал.

Зачем-то я сболтнул Тамаре, что это она меня устроила в больницу, поэтому и была в доме, собирала и забирала.

«Сказать же, что я заболел в результате действий господина мэра и усилий моего коллеги Валерия Золотухина, который пытается выжить своих товарищей из театра, - это много им чести». («Правда» от 8 июня 1994 г.) Интервью с Л.А. Филатовым. Что это? Ну хоть в компании с господином мэром и то хорошо. И за то спасибо. Есть над чем подумать. Я опубликую переписку нашу. Лёня!! Что ты делаешь?! Кого я пытаюсь выжить из театра?! Да Бог с тобой, что ты?!

Ладно, Бог с ним, с этим Филатовым. Впереди «Белый попугай». В 12 я должен быть на процедурах, 11.30 машина у театра. Посмотрим.

10 июня 1994

Пятница. Утро. Молитва. Зарядка. Кофе обожду. «С добром и светом» прожить этот надо день. Перед глазами заголовок какой-то статьи, что ниже интервью с Леонидом.

Два хороших билета на 15-е, Полозову.

23 часа. «С добром и светом» и прошел этот день. Моя любимая уехала кататься, и это хорошо. Полил капусту с Бариновой, и капуста вылечила ее от хандры, я думаю, что появится сюжет – сонет капусте. Но главная радость – Левон Оганесян, из которого прет так доброта, и умнота, и талантливость. Пропели про море, и про гриб сюжет я ему рассказал – на всё он сказал: гениально, – и мы расстались, довольные друг другом. На «Мастере» было продано много книг, и доход 105 тысяч рублей. Многие, пришедшие на «Мастера», видели «Живаго»… и все в восторге, а одна дама сказала: «Вы напомнили нам нашу молодость… в «Живаго» дух молодой Таганки, особенно после «Чайки». На вас время не действует. Вы остаетесь таким же молодым, а внутренне совершенствуетесь». «Танька, – закричал я, – запомни или запиши, потом издадим: внешне такой же, а внутренне совершенствуюсь». Возник «Лад». Думаю и надеюсь увязать это с «Клоунами», с «Полозовым», с Яковом-новомучеником, с патриархом Тихоном. Сюжет передачи может выкрутиться в такую неожиданную сторону. И позвать Левона.

Друзья мои! Возьмите посох свой!

Идите в лес, бродите по долине,

Крутых холмов устаньте на вершине.

И в долгу ночь глубок ваш будет сон.

«Сон». А.С. Пушкин

«Утро России», Юрий Белявский. (Звонить: вторник, вторая половина дня.)

[В Дневник вклеена записка – прим. ред.]

«B.C.! Нежный сок и шоколад Вас немного подкрепят. А орехи, без сомненья, Подкрепят для вдохновенъя. Т. Лун… 10/VI-94.»

– Да, не братолюбец он мне… быстрословец.

– От вас сегодня на полтора метра сияние исходило, – это Лена мне сказала.

Время пролетело – слава прожита.

11 июня 1994

Суббота. Молитва. Зарядка.

Очень огорчился тем, что не мог встать на голову, т. е. простоял молитву и до 30. Какой-то психологический затор – что вот упаду я, и действительно падаю. Но зарядка вся была хорошая. Теперь составляю план на сегодняшний день.

Репетиция «Живаго» будет без фонограммы, и это меня удручает. Письмо Денису, где было написано, чтобы Полозов А.Я. стал крестным будущего малыша, если, Бог даст, всё будет хорошо, по-моему, перехватили. Вообще, какой-то неприятный осадок и от того, что захотелось мне эти письма дьявольские опубликовать… и от того, что вчера была хорошая импровизация-репетиция с Левоном, а сегодня может это не получиться на съемке… и от того, что идет дождь и в церковь идти – только вымокнуть. Гром гремит, значит, где-то молнии сверкают. Досадно на душе, что меня на КВН сменяли. Боже мой! Сколько, оказывается, обид. А то, что ты жив, здоров, пишешь, голову прополоскал, – это тебе ни о чем хорошем не говорит. А в церковь мы пойдем… возьмем зонтик, и всё будет в «аккурат». А сейчас мы напишем письмо Ащеулову. Пока я до него дозвонюсь… но ведь не в нем дело, а в том, чтобы Вовка в Быстром Истоке с машиной был.

Да, дождик проливной и не уменьшается. Но в 9 день должен приехать Кананович Сергей Евгеньевич и определить мое расписание на выходные дни.

«Преступление множит преступление, где общение двух – умножение хаоса!!» Это про нас с Лёнькой. Нет, не буду я ему отвечать, и письма эти пусть читают редактора газет, но выносить это на публику… что-то скребет сердце. Правда, есть и другое – хочется быть хорошим: ты мне зло, а я тебе левую щёку… и, дескать, Богу угоден я буду, а не ты. Опять торг и гордыня: ты вот плохой, а я хочу хорошим быть.

Полозов Алексей Яковлевич

Москва, ул. генерала Тюленева

д. 29, корпус 1, кв. 117

(подъезд 2, этаж 4) код разломан

Келья в театре. Разговаривал по празднику – 100-летию Капицы.

12 июня 1994

Воскресенье. Молитва. [Алек.] Зарядка. Теперь каждое утро навещаю я могилу святого новомученика Иакова. Что было вчера на «Белом попугае»? Рассказал я историю про fallos extraordinaris – весёлку обыкновенную… имело это успех. Рассказал и про «сметану». «Это было у моря» – если по звуку это прилично, на этот номер я уповаю. Спел «Шута» Ю. Никулину, и было ему это трогательно. А потом на него упал фонарь. Слава Богу, штативом, но ведь по голове, приложили лед, дали коньяка. И вроде опять ожил наш капитан. «Книжка мне твоя понравилась… про Володю… я ведь его хорошо знал. Очень хорошая книжка». А вот сведения о том, что Шукшин был на премьере «Бумбараша» и сказал про меня: «Вот наш алтайский дурачок», – Лида Федосеева-Шукшина не подтвердила. «Во-первых, он никогда не ходил на такие мероприятия… и без меня… об этом фильме ничего не говорил. Это выдумки Заболоцкого». Вот это я уже выясню.

Наконец-то я дома, т. е. в палате № 10. Трудная репетиция, но принесет ли плоды она свои?! Господи! Помоги нам выстоять эти три «Живаго» и два «Годунова».

Да, действительно я дома, я как-то сжился, я как-то привык к этому уединению, к этому режиму, к этой тишине и, главное, к соседству с монастырем… с могилами святыми. Я ведь здесь уже три с лишним недели. Как они пролетели. Господи! Что я делал, чем жил?! Всё ведь не запишешь в дневник, всего не удержит напичканная лекарствами голова.

Вот был я сейчас у Алексея Яковлевича Полозова. Перенес он, бедный, инсульт, отнялась левая сторона – «но я молился, и мне Бог помог, привезли из-за границы лекарство». Большой портрет иконописный Тихона патриарха и крестного, под ним лампада теплится. Совсем каким-то другим духом повеяло. А над кроватью среди… многочисленных фотографий и мой большой портрет в рамке, и наша фотография с Никулиным. Это всё память, это всё та связь, которую хотел я как-то восстановить, тетка Елена мне родословную начертила, всё хотел писать роман и вот дописался до Соловьевки.

Звонил и разговаривал с матерью Матреной Федосеевной… разговорилась, расплакалась… два дня назад 9 дней Валентину. «Тонечки нету»… И понял я, да она и подсказала, – со мной-то повидаешься нонче, – что надо лететь в Междуреченск, оттуда на машине Володькиной в Б. Исток. А там и до Белокурихи доскочим, поработаем и отдохнем, и дорогу оправдаем хоть. Но главное, с новым батюшкой познакомимся. У Дениса как бы уже договоренность, что крестным будет его друг Денис – мой крестник, – и это как бы дело решенное.

13 июня 1994

Молитва, зарядка. Кофе. Сортир.

Я вошел в свой добольничный режим. Таблетки выбрасываю. На ночь, уже вторую, не пью снотворное, но чувствую себя, хоть и не спал практически две ночи подряд, сегодняшнюю боролся с комарами. Последний раз взглянул на часы: 5.10, а без 20-ти 8 уже поднимал ноги и вошла Ольга А. Успел накинуть на член одеяло. Хочешь записать одно, записываешь очередную белиберду.

1) А дело-то в том, что Матрене Федосеевне сказали: «Ты слышала, тебя как сын по радио с днем рождения поздравлял?» Да, милая моя мама… да… «Ох, да… я бы с тобой говорила и говорила. Подожди, немного заплатишь… за переговоры… хочется поговорить». Вот, всё-таки до нее это дошло, что для меня очень важно, для души. Сережа стал, или кажется уж мне, после посещения Л А. как-то отчужденнее, он, конечно, сильно переживает за мать. Всё ей рассказал: «А то она меня не любит». – «Ты что, таким образом зарабатываешь ее доверие? Сделал ей больно… если бы ты своим рассказом помог ей в этой ситуации, а то, что случилось, то случилось. Не надо. Я знаю, что тебе трудно, больно всё это видеть. Но прости?! Денис ведь в свое время был тоже в такой ситуации и положении». «Ты что, эту шапку для своей любовницы купил?» – спросил он у меня про лисью шапку, что у Юрки я или покупал, или собирался покупать. В общем, ребяткам своим я в души неокрепшие поднагадил немало. Но что делать, если я тогда полюбил Тамару, а с Ниной мы могли только убить друг друга. Я помню, – по-моему, теща всё-таки, Кузьминична, хотя вряд ли, – телефонной трубкой мне голову в кровь разбила. Мокрохвосткой называла Соколову, хотя это была Тамара. Опять сбился с курса, опять пишу оправдательные строки, хотя надо каяться.

2) Сегодня с.-петербургские ребята начинают репетировать свой спектакль «Время Высоцкого» на сцене, где творил Володя, где он потрясающе играл Галилея, Хлопушу, Гамлета… и т. д. Это будет им на всю жизнь. И я рад, что эту акцию выдумал я и они будут иметь и полный зал, и полный успех.

Надо сегодня же сочинить письмо Любимову с просьбой труппы приехать к открытию 31-го сезона. Мотивируя тем просьбу, что решение Правительства Москвы предусматривает вернуть законному владельцу все три сцены и закрытие в свое время Театра на Таганке и в связи с этим отъезд Любимова из Москвы возымело свое действие – мы просим приехать, вдохнуть жизнь в наши спектакли, начать новые работы, а суды пусть идут своим советским, безобразным путем и т. д. [Грамматика автора – прим. ред.]

Кому поручить, кого попросить сочинить такое письмо, и чтоб все расписались понятно для шефа, и факсом – труппа просит, умоляет не бросать ее в это тяжелое время подвешенного состояния. Мы становимся неуправляемыми. Мои вопли, моя ругань, угрозы контрактной системы имеют бумеранговый результат. Я привезу сегодня в театр напольные весы, всех взвешу и перемеряю у всех талии. Значит, надо взять сантиметр… и лист бумаги.

Грелось колесо у Панина, пришлось перебрасывать в издательство «Мир».

А спектакль прошел хорошо, и оттого почему-то мне грустно, что не пригласил я никого. Нет, вру… Саша Кулик, а он ценитель тонкий, сказал, что ему второй раз понравилось даже больше. Просил стесняющейся Лене что-нибудь написать. Голос звучал хорошо. Радио-микрофоны, подзвучки усилили эффект и пр. Озноб был от того, что я резко бросил пить лекарства… их постепенно уменьшают дозу… а тут выходные дни – р-р-раз и… Наелся салата овощного, орешков и изюмчика.

Кстати, с Паниным заходили на могилу Якова-новомученика, поставили розочку.

14 июня 1994

Вторник. Зарядка. Молитва. Кофе. Завтрак свой. Таблетки.

Если не я, то кто… факс Любимову.

Дорогой Юрий Петрович!

Решением Правительства Москвы все три сцены возвращены их законному владельцу - Театру на Таганке.

Правительство Москвы заверяет нас, что от своего решения оно не отступится. Это дает нам основание просить Вас, убедительно и нижайше, приехать на открытие 31 -го сезона в сентябре м-це или в другое удобное для Вас время. Весь Ваш курс почти целиком взят в театр. Они обеспечены работой и благодарят Вас. Нам необходимо заделать новые работы и вдохнуть жизнь в старые. «Приезжай, голубчик! Мы всех лошадей на дорогу выставим. Мы Бога будем молить день и ночь, чтобы дал Он нам с тобой свидеться. Сохрани тебя Господи от болезней, злых людей и от пожару».

Ваша труппа

Заходил я в церковь и Богу молился. За всех нас, за всех нас. Машка П. говорит, что гениально придуман спектакль, и гениально он прошел вчера. Сережа сегодня пошел сдавать географию. Помоги ему, Господи! Надо, чтоб он перешел, переполз, перекатился в 10-й класс.

Тамара Андреевна – ст. медсестра.

Я сейчас пойду в сауну. Посмотрим, чем дело вечером аукнется.

«Лад» – Маргарита, Лена Сержантова.

Воинская часть – 19, 25, 26 июня. Завтра Виктор Буряков.

Вечер. Таблетки приняты, фасоль съедена. А спектакль прошел, в общем, хорошо. Маргарита из «Лада» – зубы, как у лошади, ей только свеклу кормовую у реки жрать – так ее охарактеризовал Панин. Но материалами я ее снабдил. Отдал и полозовскую книжку.

С.-петербургские ребята имели успех – «браво», – и я рад за свою акцию, и что они не подкачали. Это им на всю жизнь.

Завтра придет из «Утра России» Виктор Буряков. Когда-то был он у нас завлитом при Эфросе и «Живой ли «Живой»?» он написал в «Неделе», и я огрызнулся по поводу Самозванца – Высоцкого. Теперь гл. редактор посылает его ко мне – клюнули на клубничку. Я ему – не хочется уже… зло множит зло…

– Да, но не отвечать, не противоборствовать и пр.

Бурякова-то в этом во всем – Эфрос и слова Филатова: «Я хочу его физической смерти», ипр. Ядам Бурякову телефон Филатова, может быть, он и не получал моего ответа, а только слышал, но не читал. Надо, чтоб Буряков дал ему текст моего письма и пр.

15 июня 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка, кофе с овощами, на голове не мог простоять и до 50. Но потом несколько попыток подняться с ног на голову увенчались успехом, и я благодарю Бога, «жив и нашелся».

1) Завтра ко мне приедет Драгункина. Буду просить, коль обещала, 2000000 на храм!! Господи! Помоги, сохрани, дай изыскать возможности сдвинуть дело храма Пресвятой Богородицы с фундамента дальше, к стенам и пр.

2) Сережа сдал географию на 4. Говорит и уверяет, что в 10-йего переведут – он набрал 11 баллов, а надо 11 или 12, но 11 – переходный балл. У него что, значит, две 4-ки и одна 3-ка. Сегодня в 18 родительское собрание, на котором и объявят приговор моему сыночку. А сыночек-то этот выше меня. Про Дениса и говорить-то нечего – 186 см и лапоть 46 размера.

3) «А на Алтай поедем?» – спросила Маргарита вчера. Поедем! Вот отыграю Павла I в Театре Российской армии, и поедем в Б. Исток.

4) До массажа – в церковь.

«Скорее, произвел на меня положительное впечатление». Всё, материал я пустил в свет. Что-то будет… какой бумеранг. Какой бы ни был. Пусть отвечает за свои слова. И не прикасается ко мне. Свора, грязь – продолжается. Лёня сделал свой выбор – на первой полосе «Правды» его портрет и рассуждения о путях российских реформ. Боже мой. Последний кислородный полет и на концерт в детскую – Сережину – поликлинику.

Буряков видел «Чайку», говорит, написал о спектакле очень резкую статью «27 тонн воды». Декорации выполнены в космическом центре. Года три они даже дружили с Филатовым, он – Виктор – у них в доме бывал и пр. Водку пили.

«Меридиан». А в общем, сегодняшним «Живаго» я для себя как бы закрываю сезон, закрываю 30-летнюю вахту, потому что два «Бориса» – это, конечно, трудно невероятно, но какая-то уже не та ответственность… что ли.

Сережа получил аттестат об общем образовании, по основным предметам все тройки, но переведен и т. д.

В детской поликлинике я недолго задержался – у них застолье, теснота, жара. Лиля Афанасьевна сказала: какие у Сережи хорошие родители, всего один раз болел – скарлатиной. Я уж и не помню, очевидно, это тогда, когда везли мы его, забирали из изолятора, детский сад был на выезде за Подольском.

– Да, ты ничего никогда не помнишь, ты про нашу жизнь не знаешь… – и проклятие несусветное в адрес «моей сучки». Даже и писать не хочется.

Вчера на ленинградцах был Половик. Ловкая операция была проделана.

Господи! Пошли труппе моей легкости, скорости. Не омрачи плохим спектаклем последний спектакль «Живаго» в сезоне многотрудном, многонервном и страдальном.

– Сегодня был лучший спектакль, - сказала мне Жанова. Да вроде бы я как и сам доволен. А главное – был Полозов и чуть было не ушел… как появился Саша-фотограф Бутковский и Сашка Мстиславский. «Как я рад тебя видеть», – и т. д. Мы сфотографировались. Алексей Як. подарил мне фотографию своего отца с патриархом, крестным А.Я., святителем Тихоном. Ну, и слава Богу, всё хорошо. Плохой разговор по телефону. Но они гуляют, а я зачем-то много гречневой каши съел с молоком на ночь.

26 июня концерт в/ч «Жуклино», машина 8.30, телефон 423-86, код 8-254. Уточнить адрес для водителя.

1) Завтра необходимо и мы уже договорились – перевозим туалет. Появился Макаркин. Дам ему ключ от ворот и домика – пусть «роет яму мне по росту» и пр.

2) Забрать в театре кассеты видео-аудио. К тому же завтра зарплата… дадут ли…

16 июня 1994

Молитва, зарядка, кофе.

Наконец-то мне удалось перешагнуть, пересилить психоз цифр 30-34, я устоял на голове до 200 + две молитвы. Это говорит о том, что я выздоравливаю. Да, вчера спектакль и день был мой. Я договорился вчера на встречу с Драгункиной здесь в 11 ч., договорился вчера с Макаровым, что сегодня в 10 Володя будет у него, поставят багажник, погрузят туалет и отвезут, ведь можно и без меня. Сережу послать. Он теперь вольный казак. Это я к тому, что у Близнецов три пер вых дня недели принесут успех в делах. Так оно, собственно, и происходит. «Время Высоцкого» произошло?! Произошло. «Живаго» – сыгран с плюсом, хотя бы по технике – с плюсом! Откликнулись – Драгункина, Макаров и воинская часть. Теперь дело за исполнением. Задел есть. Сегодня «Годунов». А по церковному календарю, по новому стилю: перенесение мощей блгв. царевича Димитрия из Углича в Москву.

Вчера же – встреча с Буряковым – ответ Филатову. Мне домой попасть край как надо, текст «Годунова» взять, проверить всё и подготовиться. Оставить «Живаго» и взять «Бориса».

1) Попасть в театр, взять пленки, фотографию с Любимовым, зарплата. После сауны. Пропускать не надо, а может быть, и не давать нагрузки? Тем более, что нет кислорода сегодня.

2) Лопнул трос сцепления. Панин говорит, поломка устранима, сейчас будет искать, делать. А я начинаю переживать. Но сходить к Якову, помолиться. Как-то удавалось мне на спектаклях справляться с собой, не слишком раздражаться даже и на халдеев-реквизиторв. Был лучший цех, во что он превратился. Вспомнишь не раз Ирину – мамку мою.

3) Отправить факс Любимову.

4) Позвонить Маргарите «Лад».

5) В воинскую часть.

Надо пересилить себя, Господи, верни мне память… то в одном месте западает слово, то в другом…

Сережа переведен условно – по итогам первой четверти… По профилирующим предметам должны быть четверки, не менее: 1) литература, 2) история, 3) ин. язык. Теперь, с 20 по 25, у них практика. Летом ему предстоит прочитать много книг. Надо позвонить в театр. Не советуют мне процедуры пропускать, сегодня сауна, массаж сделал Саша – умный, начитанный, всякое кино знает, а массаж делает плохо.

«Благовест» обещает 1 млн перевести на счет, а 1 млн наличными, чтобы я привез в Б. Исток.

В спектакле боролся с текстом и с физикой. В общем, победа на моей стороне, хотя выпадения были. Завтра играть я как-то поспешно поручил Казанчееву, хотя надо было подождать 12 часов дня.

[В Дневник вклеена записка – прим. ред.]

Валерий Сергеевич!

Удачного Вам спектакля! Я каждый день молюсь за Вас. Вы знаете, что спасли меня, может быть, даже мою жизнь? Благодарность не выразить словами.

Храни Вас Господь, каждый день, каждый час. До встречи.

Лена

17 июня 1994

Пятница. Молитва. Зарядка.

Кофе с молоком, курага, орехи грецкие, сыр. Саша Ливанская – не тот телефон Драгункина мне подсунула. А Саша летала на Алтай. Надо, надо мне с ней завязаться. Но корить себя я не стану за то, что Казанчееву играть поручил. В «Меридиане» играть «Годунова» нельзя. Или можно. Если поднапрячься и подзвучить зал.

Приходил после спектакля руководитель ленинградских ребят. Он смотрел I акт «Чайки» (интонированная пошлость, меня вытолкнуло из зала… «антитаганка»… и II акт компромиссного «Годунова»… на чужой площадке… с урезанным оформлением… этот компромиссный вариант в L000 раз интереснее… и дух совсем другой). Благодарил меня за праздник, что подарили мы им.

Звонил Панин с утра. В 13 часов обещает быть. А мне звонить Урину, искать выхода на спонсоров.

Не так-то просто оказалось уговорить – я и не уговорил – Ливановскую снять меня в эту передачу, она всем говорила, что я лежу пьяный и т. д. Ладно, ладно, выкарабкивайтесь, Валерий Сергеевич. Что я могу сделать между 11 и 13 – съездить домой и сесть на телефон, отвезти ненужное. Число-то мое сегодня.

Волина собирает подписи, Панин говорит, что поедет в Ю. порт на метро за тросиком сцепления, идет дождь… делать мне нечего. Через полчаса массаж, отвезти Пушкина том и «Живаго». Всё, сезон у меня закончился. Дозвониться до воинской части. У Сережи с 20 по 25 трудовая практика.

В театре взять портрет в рамочке с Любимовым.

Сережа теперь читает по ночам. Фантастику. И тут в мать. Скоро от фантастики он к «Отцам и детям» перейдет. Образовалась пауза во времени, и не знаешь, к чему голову и думы приложить. Нарезать салат себе?! Голос в исправности, мог бы и играть. Снова была Танька, положила мандарины и смылась. Нет, гвоздики принесла чудесные. Вот мой ангел-хранитель. На метле переносится с места на место. Ая думаю Денису эти 50000 отдать. На что-то жить надо. Пойду позвоню ему.

Буряков отдал решение вопроса с Филатовым, его телефон – главному, Белявскому. И это стратегически совершенно правильно. Почему я не могу здесь заняться «зеленой» тетрадью. Странно. Сезон для меня закончился, в общем. Играть я не буду. Необходимо привезти «Павла I».

19 июня 1994

Воскресенье. Троица. Академическая.

Выходные дни – самые смрадные дни в моей жизни нынешней. Вчера даже не прикоснулся к дневнику. Дома ужасная сцена – попросил экономить, потому что так-то и так-то. Передо мной положили миллион, взяв себе 100000 руб., дескать, пожалуйста, твои поганые деньги, можешь забирать, пришел на кухню и швырнул ей этот миллион. И началось. Сережа собрал ассигнации – одна попала в суп и т. д. Господи! Господи! Нигде житья нет. Только в больнице.

Вчера купили с Паниным серп на Замоскворецком рынке, и опробовал его вчера же и сегодня. Вчера после театра с Луневой – она сажала кукурузу и бобы. Я косил траву.

Сегодня Панин возил на тележке то, что называется компост, но телега дрянная, он просто расчистил место под сортир. Видел я сегодня и Федю. Обещал завтра вставить оставшееся оконце и пройти, прошить всё штапиком.

Повторяю текст «Павла I», вроде что-то помню. И хочется играть. На 21-е – день рождения – на 14 назначил репетицию.

Теперь меня подозревают и впрямую обвиняют, что «экономия» что-то иное подразумевает под собой, что я утаиваю для чего-то деньги. «Теперь ясно, для чего и т. д. Обвиняют в том, что я не работаю. Это никого не колышет… и напьюсь»… Единственно – правда. Напьется. И куда бежать мне прикажете. Поэтому надо обустраивать «Десну» – «Поляну» и пр.

Тон и поведение Сережи – злобный, мрачный.

«Роман поэта с народом», - Люся о спектакле с. – петербуржцев.

Славина 3. - Зачем вы приехали? Вы бунт приехали сеять. Только-только стали утихать… и вы бунт приехали…

Н.М. – Два часа как в огне горела.

Жена. - Прикоснуться к Золотухину – это испачкаться в дерьме. Я живу всю жизнь с дерьмом.

Вот я и дома, в больнице, и слезы на глазах скорые. Всё мне здесь мило, всё привычно, удобно, уютно. И вешалка со спортивным костюмом, и Сережины штаны, и кровать, заваленная бумагами, и фотография Тихона с келейником Яковом, и тишина… И никто не допрашивает. Не слышно слов: дерьмо, уродина, подлец, негодяй и т. д. Всё время хочется чего-нибудь пожевать. Но нельзя. И так я за выходные – как я их ненавижу. Чего-то должен вертеться, придумывать. «Вы с Сабельниковой как разбежались…»

Вот и праздник великий сегодня – Троица, забежали с Паниным в храм, он брату свечку поставил, я за упокой – у меня окромя своя, прости Господи, троица: отец, Павел I и Антонина Яковлевна. Всё впопыхах, всё бегом.

Записано рукой Тамары.

«… вверенной… школы… информирована о том, что мой сын принят в 10 класс условно. Итог окончательного зачисления будет рассмотрен в конце первой четверти. Латинский, 6 дней экзамен, литература, история, латинский».

Приехала Таня Л., меняет воду цветам. Все цветы ею натасканы, нет, еще букет Драгункиной.

Вчера исполнилось 6 лет восемнадцатому числу июня. Спал со снотворным.

Завтра:

1) 10 – массаж,

2) 12.30 – гидромассаж,

3) Буряков.

1) Жизнь со всячиной – моя жизнь.

2) воркотнул.

– Когда ты от нас собираешься уходить? – спросила Тамара. Я понял, куда она клонит, с какой начинкой вопрос ставит, но ответил с хитринкой:

– Куда, в больницу? Часа через полтора – два.

Спал на экземпляре «Живаго», чтобы текст через подушку перетек в голову. Сегодня начинаю спать на тексте «Павла I». Господи! Помоги мне. Что-то какая-то квелость, маята, несвежесть в теле. Или уж прям такой я старый.

Много и умно говорила сегодня Абрамова про сп. «Время Высоцкого»: «Ах, как хорошо, что это увидела Москва – Высоцкого. Метафора с «Гамлетом» устарела. Мало кто помнит, что Володя играл Гамлета. А этим ребятам по 20 лет, то есть, когда он умер, им лет по 5 было, они еще мало чего соображали в бардах. И вот на тебе… так рассказать, так понять». И вот слова Славиной, больной, несчастной бабы.

20 июня 1994

Понедельник. Молитва. Зарядка.

В 10 часов она не просыпается, не только… тем более в магазин, по дождю. А вчера срочно была вызвана по квартирным делам. «Вот и кончилась жизнь в этом доме».

Настроение сегодняшнее мне нравится, я похороню эту любовь. Идет дождь, мне бы вырвать у погоды 22 число, это будет среда – установка туалета. Ходил в храм. Духов день сегодня. Марина Субботкина… Да, удобный предлог. Да и пусть их. Если они делятся впечатлением – как она говорила по телефону, держа в одной руке трубку… и т. д.

Господи! Прости!! И сохрани. Неделя трудная, неделя 53-летия и Павла I. В храме нет свечей. Почему меня так раздражают эти мальчики в Донском монастыре… не монахи, Господи прости, ладно. В киоске сегодня спросил, есть ли икона святителя патриарха Тихона. Не поднимая глаз, бабенка: «Смотрите витрину». «Атак просто вы ответить не можете?» Подняла глаза, узнала, стала иконку заворачивать. Лишнее раздражение, лишние слова.

Не случилось ли чего в Белокурихе? Последний раз Витька звонил, когда лежал – ноги отнялись. Что такое? На телеграмму не отвечает, молчит. Не дает признаков существования. Массаж у меня опять сорвался.

Петров пост с 27 июня.

Всё. И чего стоит этот роман? Яйца выеденного не стоит. Нет, не надо. Во-первых, ты не веришь, что это конец. Во-вторых, «Живаго». «Сердце мое, я убежал от Любимова». В-третьих, вообще много было радости и каких-то беззаботных, грешных, праздных дней. И понесу наказание за то. Но никого не хочу винить в том, что произошло. Вот Лена пишет, что, может быть, и от смерти я ее спас. А одна женщина, пока я собой торговал на Таганке: «Видела «Живаго», слышала вас сегодня по радио. На вас всё держится». И я так думаю тоже. А по «Маяку» я говорил, что слушатели правы, что мы засоряем эфир этими своими театральными дрязгами – и тот, кто это говорит и думает так, по-своему и отчасти правы?! Однако позиции свои я отстаивать собираюсь, что называется, до последней капли крови. Сны снятся мне кошмарные, но поскольку происходит это под наркозом, то я особенно и не обращаю на них внимания. Теперь из-под подушки достанем текст «Павла I».

Слава Богу, звонил Ащеулов – у него поменялся телефон – 222-32. Из театра постараюсь ему дозвониться. Дозвониться надо и в часть.

Она деньги доставала. По ночам как можно деньги доставать? А дождь идет.

1) Колонный зал, 2) Театр Армии, 3) Юлия – после 9 – 21ч.

Зачем-то я набил желудок картошкой, сыром, соком, чаем… и таблетками.

Вечер. Я – пострел, везде поспел. Заезжал в Колонный. Торговал книжками. Завтра мне будет 53 года. Надо бы как-то умудриться и дописать «21 км». Очень, очень надо сделать себе подарок к 55-летию, чтоб вышел отдельной книжкой.

Не дозвонился Бурякову. А Белявский на 3 дня укатил в Азербайджан. Не отвечает тел., что такое. Видел Емельяна с Мариной.

21 июня 1994

Вторник. Молитва. Зарядка.

Кофе с салатом. С днем рождения Вас, Валерий Сергеевич. A B.C. думает, где достать миллион?! Сколько нужно будет заплатить Макарову за установку туалета? Сколько нужно денег на дорогу Сереже с Там. и сколько дать с собой?? И где их взять? Поэтому отметаем всякие рассуждения и торгуем, торгуем собой, книгами и пр. А Денис? Почему молчит телефон? Где он и что с Кузьминичной?

Что там «21 км»?! У них забота, как получить $ 10000, а тут сидишь озабоченный – где на прожитье рублей достать?! Надо выходить из клиники. Я заработаю, пока ноги носят и водка не мешает.

Жаль, что отменилась сегодня репетиция «Павла I».

Звонила Драгункина. То, что обещала, в половину. И дорога – в один конец. Да, такой подарок к дню 53-летия. Что вы, господа, по нынешним-то временам. 28-го она провожает чернобыльских детей, и неизвестно, на каком небе и земле.

Сходили с Луневой к Иакову. Поставили две розы. Нищим по 500 руб. Татьяна вручила, и мы кое-как на свечку моему Спасителю наскребли. Все свечи 300 руб. есть и за 500. Так что сегодня Павлушка I без свечки обошелся.

Звонил Макарову – торгует тряпками на рынке. Адамсон – трезвый. Завтра обещал помочь. В столе обнаружил я бутылку «Распутники» – теща велела на день рождения для аппетита выпить.

Колонный зал – по-моему, нас не поняли. Чистыми – отдал Панину 50 т. – 250 т. р. Ничего, ничего, ничего. К отбою успел. Набил желудок картошкой, сметаной, огурцами, перцем, йогуртом, печеньем. Завтра среда – будем поститься. Еще и чаю чашку выпил. С чего такая прожорливость? Торопился, чтоб Емельян не пришел. Теперь ложиться с таким желудком.

Анна Алексеевна – о Пер Гюнте говорила: что общего у него с Петром Леонидовичем. На 92-м году жизни.

Звонила Шкатова, говорил с ней Сережа. Записывал реквизиты Алтайской православной общины. Что это? Опять всё поменялось? Кто сообщил?! Драгункина пыталась, очевидно, отправить деньги.

22 июня 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка, храм, кофе.

Кто меня в день рождения порадовал, так это Ваня-мокрый, отросток распустился огоньком, лупает глазенками, дескать, хозяин, не хандри, не унывай, жив, и слава Богу, да еще и подрабатывать умеешь и можешь. Чего тебе надо?! Неясность с путевками – «на суде прояснится».

Вчера, корреспондентша. - Филатов совсем плохой… Что-то с ним. О вас они говорят, что вы не русский?! Как? Золотухин – не русский?! Псевдорусский. Я смеюсь над ними. Это действительно симптомы, никуда не годящиеся.

Вот такие пироги.

Я в своем рвении, конечно, перегнул палку, употребляя и вспоминая отца. Редактор «Нашего наследия» более правильную формулировку этого пункта высказал: государство разрушало… в том числе и храмы. Действительно, была гласно или негласно передана директива: крушить попов, преследовать, изгонять. А дураку дай волю, он лоб расшибет. И прости ты меня, Сергей Илларионович, я молю Бога за тебя. Ведь и в армии ты политруком был. А что это значит, все мы теперь знаем. Даже сильно внедряться, углубляться не хочется – какая власть над людьми была дана политрукам… палаческая. По известному указу Сталина или его банды. То мне Костя Желдин говорил. Ох-ох-ох.

Сегодня второе выступление в клинике. Сейчас придет Баринова, будем петь. Позвонил на работу к Еремову. «A, B.C.! Сто лет в обед и триста в пятницу». Первый раз такое выражение слышу, первый в жизни раз и не читал нигде. Эти таблетки что-то, конечно, тормозят. И главное – туманят мозг, по-моему. Вот не могу взяться за «зеленую» тетрадь. Не могу чего-то в себе переступить. Всё какие-то отвлечения в палате находятся: то овощи покрошить в салат, то кипятку сварить для сухих сливок, радио послушать, посуду помыть, таблетки проглотить, сбегать позвонить; хорошие отвлечения – баня и гидромассаж. Ни завтра, ни послезавтра я эти процедуры применять не буду, а сохраню силы, да и по времени – на репетицию «Павла I». Сегодня «Маскарад», быть может, посмотреть, действительно. Теперь ватку со спиртом попросить надо – очки протереть. Набираются, набираются. На Академической вернули мне рогатый пр.

– Ты его здесь не применяешь, и не надо дома такие вещи хранить.

Концерт прошел мощно, голос звучал, дыхания хватало на всю фразу и дальше.

– «Россельбанк», – из штаба Драгункиной, – такого банка нет. Хорошо, что проверили и не послали деньги. Они бы просто пропали.

Я тут же перезвонил в Б. Исток – реквизиты банка и пр.

Торговал книжками и собой. 100000 руб. Депутаты в Госдуме с Алтая: Бессарабов Владимир Григорьевич, Рыжов Владимир Александр.

Тищенко должен узнать, пришли ли 200000 р. на счет общины. Я посылал их в марте. Уже по новым реквизитам, данным мне о. Евгением (Зверевым). Ничего не понимаю.

Ездили на Десну. Окно не вставлено. А косить начал Николай при нас. Отдала ему Таня 2 б. на «Павла I» на 24 число. Интересно, поедут ли завтра мужики сортир мне ставить. Обещают дождь с грозой всю неделю. Копать грязь – зряшное и некудышное занятие.

Любимов, оказывается, в Греции «Вишневый сад» ставит. Август – сентябрь. Вот почему он так часто в Афинах.

23 июня 1994

Четверг. Молитва. Зарядка.

На голове стою теперь, ногами упершись в стенку. Начинается вахта, период «Павла I». Господи! Спаси и сохрани, помоги и наставь.

Панин в 9 обещал машину поставить, нет ни машины… Макаров опять сегодня после 12 просил звонить. Машина пришла, а голова всё еще спит. И ноги, и тело какую-то разбитость, вялость. Но надо собраться и с Божьей помощью…

День, что касается искусства, прошел в минусе, к тому же накричался. А вот «Белый попугай», говорят, очень хорошо. Хорошо выглядел. Жалко убрали, не уместился «Шут». Атак ничего. Себя смотреть, это, конечно, пытка невыносимая. Нельзя такие байки рассказывать с аффектацией, увлекаться, торопиться. «Не суетись под клиентом». А это присутствовало. Было, было, но, что на глаз плохо, то и в камере еще хуже. Например, Виктюк со своими лилипутами и баскетболистками – обидел и тех, и других – козёл, это словечко от Ветвистого. Оба они козлы, прости меня, Господи! Один план – в очках, в темных очках, подаренных мне Сергеем Романовичем, – Ален Делон позавидовал бы. И худо бы идет мне, пусть не врут некоторые.

– Ленька совсем плохой. Умирает. Пушок, пухом

покрылся. – Савченко, его бывшая жена.

– А ты когда его видела?

– Только что… мы собирались и пр. Что-то стояли они, городили с Еленой Корниловой.

Господи! Дай мне сна не в смерть, спокойного и бодрящего. Чтоб завтра «Павел I» состоялся.

Какая-то жуткая неприятность на душе. Меня рогатят, откровенно и наглядно, а я делаю вид, что не замечаю, что да… действительно… у Марины… У Марины-то да… да с кем. «Обыкновенная телка. Пройдешь – не заметишь». Под 8 %… Господи! Спаси и сохрани. Наелся – ужас. Желудок трещит. Жареное сразу реакцию производит, а жареными были яичница с помидорами. И сразу изжога.

24 июня 1994

Пятница. Молитва. Зарядка.

Господи! Благослови меня на день грядущий!! Спаси и сохрани. Дай легкости, дай скорости, дай покоя и талантливости. Спаси и сохрани партнеров моих по «Павлу I».

Свечку поставил и Олегу Борисову, чтобы простил меня и перекрестил на роль, на добрую работу.

Не могу себе проходной балл поставить, хотя прием был – скандеж долгий. Нет сцепки с Александром во II сцене. 3-ей картиной я доволен. С Паленом опять что-то просело. А с Анной «свежо прошло».

День тоски невыносимой. «А ты вспомни, как ты иногда поступал со мной, и сразу легче станет, и день переживешь».

25 июня 1994

Суббота. Утро. Молитва. Зарядка.

Зачем я так усердствовал на репетиции 23-го, особенно с новобранцами. Я посадил изрядно голос, а на вчерашнем спектакле и вовсе добил его. И сегодня, сейчас, пересъемка «Гамлета», и я кукую, пробую – нет, несмыкание сильное, настроение угнетенное. Не ночуя дома, она зарабатывает доллары?! На этом мы и поставим точку. Это называется – проверка одиночеством. Вот я живу один, совсем один… игде, кто… для чего мне жить одному? «Надоело мне ее величество». Ах, Господи! Помоги мне, верни мне голос, как играть 29-го? Или отказаться? Пока не поздно. «Да-дакаю», и что-то прорезается после зарядки и кофе. Вчера Орловой в «Благовест» передал я еще раз, сдублировал, реквизиты моего банка в Б. Истоке. А.А. обещала, что в понедельник это поручение уйдет в Б. Исток. Дай-то Бог! Я думал… будут обеспокоены… думал и мечтал – примчатся в театр. Нет, мое отсутствие и то, что не звоню, только на руку и на ногу. Так пусть же будет теперь так. Я и знака не подам. Я изведу себя, и сплачу, но не стану звонить и домогаться.

У Дениса какая-то чертовщина. И бабка, и жена в больнице. У Аллы чуть ли не выкидыш был… из-за того, что бабку она таскала… кровотечение открылось. Денис мотается от одной койки к другой.

Панин пользуется машиной, как своей. Сегодня к сыну на присягу едет… а мои дела ему по фигу, и получается – всеми я покинут. Вчера вдруг неожиданный поздний звонок в клинику, я уже перед сном перекусывал. «Женщина звонит». Тамара, оказалось, солнышко, вот у кого сердце вещее. Сообщила, что костюм Живаго Сташевская приготовила в 280 комнате и т. д. Теперь я жду, когда пойдет вода горячая, голову помыть. Но… да, несмыкание, но я жив, и слава Богу. В Донском начинается служба. Но я уж не пойду сегодня, Бог простит меня, я жду, когда наконец потечет из крана горячая вода, чтобы помыть свою дурную головешку, дурная – потому что ленивая, нелюбознательная и безмозглая. Просидеть в одиночестве 40 дней и ничего не сделать в «зеленую». Теперь душа и мозг будут засорены мыслями и раздумьями, как эту занозу вырвать с минимальными потерями. Я стал психом, это надо понять, сосредоточиться и успокоиться. № 5 «Театральной жизни» весь посвящен Таганке. На обложке № 1 цветной портрет Любимова, и много в журнале материалов Боровского и Аксеновой. Где же материал Мариной?

Я сижу в театре. Мне не хочется идти никуда. Одиночество приучило меня – посмотрите на себя в зеркало, и вы там всё увидите.

– Трибунал в одном лице. – Ни улик, ни показаний, ни свидетельств… он что-то прочитал в лице. – Горбатого могила исправит. – Ефимов тебя разгадал, а я не мог… и только теперь, через 6 лет. – Если бы я была твоей сестрой или братом, я бы тебя давно убила. – Реакции не слышу, даже дыхания. Получилось хорошо… но не вовремя.

– Для вас нет проку, а для меня – урок. И действительно, порядочная женщина не будет трахаться в машине, под кустами… в кабинетах… на полу. – Ты сейчас не краснеешь за свою связь со мной. Я была сама слишком навязчива, так что ты слишком не кори себя. Видишь, не совсем бесполезной была связь со мной. Какой-то негативный опыт ты приобрел. Теперь ты будешь более разборчивым. Ну, спасибо тебе, пока.

И в течение часового разговора рвался междугородний. – Но зато всё время перед тобой стоял светлый образ твоей жены. – И она права… как только худо мне, особенно на сцене, меня спасает Тамара… и Тоня.

Но я не могу без нее именно, без ее фокусов, без ее звонков… без ее дурацких речей… без ее безумия.

– Она у тебя идет под именем, а тут рядом существует какая-то дрянь.

– Ты не написал за эти годы ни одного доброго слова обо мне.

– И потом, всё равно она любима и уважаема, не смотря на все ее прелести.

– Если кто-то и будет читать, то обвинят меня, что я свела в могилу Гусеву; тебя… и еще… коснулась грязными руками чего-то светлого. И выяснилось, то ты на миллиметр не отодвинулся от нее и ко мне не приблизился на миллиметр.

– Ты превратил меня в девку по вызову… сбросить сексуальное напряжение… и вымыть руки, помыть…

– Идите вы…

– Не часто ли вы меня посылаете?! Я могу и пойти.

– Вы оттуда и пришли.

– Да нет, я пришла не оттуда.

– Я вас любил и не жалею ни о чем. Не я у вас первый, не я последний, как вы давно мне изволили заметить.

Вот и вечер жизни. Или сумерки еще.

Денис восхищает меня – дело самое простое… накормить бабулю, вынести и подать судно… обтереть руки, лицо умыть. Мальчик мой… А он по духу священник, он добряк, он – Феодосии Харитонович, а не я. Кровотечение у жены. Он хочет бабулю домой – мне удобней и ей дом… Только массажистку. В этой больнице нет массажистки. Я звонил Тамаре Васильевне. Скажу, для тещи Валерия Золотухина. Ночевать я буду дома нынче.

Кажется, на Сережу подействовала моя обструкция. «Как ты ко мне, так и я к тебе буду». Читает «Клоунов». А Денису велел первый рассказ «Дорожного посоха» прочитать Алле вслух. «Ладно», – говорит. Нет, Сибири ему нынче не видать. «Несчастья начались, готовьтесь к новым». «Она от него не отходит», – это он про Шацкую и Филатова.

26 июня 1994

Воскресенье. Отбой.

Заканчивается день, который начался в 7 утра, на Академической я заночевал. Без 10 минут 8 утра зазвонил звонок в дверь – приехал подполковник Николай. Я гитару под мышку, не сделав зарядки, душ и кофе влив на себя и в себя. Помчались. По пути к Кащейково закипело и взорвалось – помпа, кусок металла вырвало. Как двигатель не заклинило, а может, и заклинило. И потащили нас на буксире.

Голос на громком регистре звучал… ни одного нормально тихого или среднего звука от себя я не добился.

Сергей Боков представил меня, и вышел я в переполненный зал – солдатиками, родными их и близкими: невестами, женами, матерями и пр. 42 человека присягу приняли. На обратном пути заехали к Куприянычу. Показал Ан. Иванычу объем работ: наличники и подоконники в комнате у стариков и потолок на втором этаже. По пути пробовал голос, когда ехали обратно. Я принимаю решение 29-го «Павла I» не играть. Я могу потерять голос. Такого несмыкания не помню я давно.

Торговал книжками. Заглянул на огонек… говорят, показывали и «Бумбараша», и «Маленькие трагедии».

Соскучился по своей келье, по тишине больничной. Да, с полковниками договорился о ремонте на четверг – пятницу. Только бы не потерять звук. К чему тогда мне Белокуриха, где думаю я подзаработать на книжках и концертах. Для этого нужно, чтоб голос стоял. Господи! Спаси и сохрани. У Сережки голова болит, а тут за Аллу переживаю. Господи! Пошли мне здорового внука-внучку… и мать обереги.

За эти дни я прибавил в весе, но завтра начинается Петров пост, и овощей у меня опять скопилось много, Таня без меня приходит, оставляет. Пишет всякие записочки-наставления.

[В Дневник вклеена записка – прим. ред.]

Лунотерапия

Если к ночи увлекся беседою, а не делами, лучше чай, чем кофе, а если вприглядку на Луну да вприкуску с конфетами «Виктория», это ну просто райское наслаждение!!! Поактивней потребляй фрукты.

26.06 94. Т. Лунева.

Опухание ног. И нога левая сегодня в ночи сильно беспокоила. Я привык к этим таблеткам. Жду не дождусь, когда их заглотить время придет. Настрогал себе на утро силоса, а на ночь лупанул два банана, один абрикос, один персик, две печенюшки с виолой да кружку кипятка со сливками. Вот тебе и заговенье на Петров пост.

Военные очень были много довольны, что я сдержал слово и «хоть больной, с температурой, но приехал». Очень мне нравится Вл. Вл. Деркач, командир. Снотворное что-то долго действует, вернее не действует. Сейчас посмотрим церковный календарь. Что там у нас?

27 июня 1994

Понедельник. Молитва. Зарядка. Храм. Кофе. А дневник этот я закончу своеобразно – тещиным письмом, которое я носил, но не читал месяц, потому что я знал, что в нем содержится.

30/V – 94

Здравствуй, Валера!

Решила тебе написать всё наболевшее на сердце, коли ты за 15 лет не поговорил с тещей ни разу.

Ты, наверное, помнишь мое письмо (когда ты встречался с Тамарой)? Я в нем просила оставить мою дочь в покое. Ты ответил, что ты ее любишь и не можешь оставить (это письмо твое сохранилось). Вы поженились, у вас родился мальчик, и я со всем смирилась. На протяжении 15 лет я, как могу, вам помогаю, сначала деньгами, а вот 10 лет трудом И хочу только одного: чтобы вы жили и растили мальчика. У меня одна дочь, которую я очень люблю, и один внук, которого люблю не менее, и хочу, чтобы их не обижали. Для женщины самая большая обида - измена. Так вот, если ты приколдован этой женщиной (Ефимовой), встречайся, живи, но скажи, чтобы она домой, где твоя семья, не ходила. Она, видно, без предела наглая, вульгарная, циничная баба, которая поставила цель добиться своего. Неужели ты, человек, верующий в Бога, веришь, что она тебя любит, ты нужен ей как знаменитость. Если ты веруешь в Бога, ты должен знать первую заповедь Божию. Тамара мне ничего никогда не рассказывает, но я знаю больше, чем она. Когда ты ночевал с этой потаскухой, а потом приехал на дачу, твое лицо всё рассказало, и так же, как пришел из больницы (ли), всё было написано на твоем лице. Ты спросил Тамару - жива, - как будто бы ты хотел увидеть ее мертвой.

Я никогда не заступалась за дочь, я наоборот была на твоей стороне, но сейчас, видя ее переживания, не могу молчать. У мальчика переходный возраст, и за ним нужен глаз да глаз, а вы неделю пили оба, а потом тебя увезла любовница. Не дай Бог тебе пережить столько, сколько я пережила и переживаю.

Я живу, как на пороховой бочке, каждую ночь не сплю и только прислушиваюсь к шуму машины, а в Новомосковске к телефонному звонку и жду только всё худшее. Прошу тебя, Валера, одумайся, чрез 7 лет ты пенсионер, а эти семь лет посвяти Сереже. Извини меня, но я многое бы еще сказала, а рука совсем не пишет.

До свидания, с приветом. М.А.

Вот такое письмецо протаскал я месяц в сумке. Вчера она меня спросила, получил ли я ее письмо. «Да, получил». И на этом всё, больше разговору не заводила, но бросила реплику – не приводи домой.

[В Дневник вклеена записка – прим. ред.]

В! Тебя спрашивал Краснополъский, говорит, ты исчезаешь. Завтра зайду где-то в 9.30 – 10.30. Оставь записку, может, спланируем огородо-садотерапию, если с погодой будут лады.

27.06.94. Т. Лунева.

– Подружкой Тани Луневой я быть не хочу.

Как она себя высоко ставит. Ну, конечно, куда там Тане Луневой до Оли Гафаровой. Боже мой!!! Как помутился свет?! Как всё перепуталось в этом подлунном мире. Танька Л. с ее добротой, умом и щедростью человеческого сердца не имеет к себе уважения со стороны подобных. Где мне взять тетрадку под дневник?! Пошарю сегодня по магазинам, вдруг где-то завалялась, у кого-нибудь.

Сережа наконец прочитал «Клоунов». «Это больше всего понравилось из всего. Я их раньше читал, когда ехали на Алтай». Теперь – второй этап – дать ему очерк Полозова и фотографию или съездить к нему в гости с сыновьями. Господи! Молю Тебя о невестке, спаси и сохрани ее, огради и дай здоровенького ее ребеночка. Господи! Молю Тебя.

«Племенные вожди» – по радио, это должно по-русски означать – вожди племен. Как сказать правильно.

Вечер. Дождь. Всё, что ни делаю, всё глупость. Начали с Витькой сортир – ямки зальет водой, берега обвалятся и пр. Сбитые рамки – под дом. Водку – за дверь. Вся квартира у Витьки в коврах, технике, отделано всё деревом и лаком.

Челнок-Таня думает отдыхать на Гаити или на Канарских островах. Бабенка по лимиту доит Польшу, Отстегивает, рискует… но деньги делает. Наблюдал, как она, жирная, липкая, ела суп. Напомнила крысу. Что я? И тут завидую? Нет.

Тетрадку под дневник Тамара Ал. мне нашла. Такую же голубенькую, как у нее на столе.

Гражданский долг я выполнил. Зою довез, донес до 19 вагона. Хотя нервов это мне стоило – желчи испорчено было много. Теперь ключи я отдал от квартиры.

Сережа и К⁰ ищут помещение для репетиций своего оркестра.

А с утра я отказался играть «Павла I» и был у лора. Ничего она мне не сказала, пошла и написала направление на УВЧ. Влила гидрокортизон на постном масле. Завтра опять та же процедура. Но эта тетрадь заканчивается в дождь, под новости международные. Наевшись фасоли со сковородки, при частых наклонах на участке разыгралась изжога. Купил молока у доброго хозяина по дороге. Вскипятил с содой. Как хорошо мне здесь, как хорошо и одиноко.

Очень серьезная тетрадь. 27. 22 часа 40 минут Соловьевка

Свет донских могил

тетрадь 61

28 июня 1994 – 23 ноября 1994

Господи, благослови…

28.Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой!

29.Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня: блаженны не видевшие и уверовавшие.

30.Много сотворил Иисус пред учениками Своими и других чудес, о которых не написано в книге сей.

31. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во Имя Его.

От Иоанна, гл. 20

28 июня 1994

Вторник. Зарядка. Молитва была во время стояния непродолжительного на голове.

С голосом просто беда. Так долго никогда не затягивалось восстановление. Утешаю себя, что сегодня всё-таки лучше, чем вчера, чем вчера вечером. Сегодня должен решиться вопрос с путевками для Тамары и Сережи. Панин сказал, что звонил ему Сергей и договорился, что он с барабанами и друзьями собирается в Троицк, просил отвезти их в гараж на репетицию. Пусть их себе. К Денису вчера не заехал и денег не оставил ему. Суета в башке. Не знаю, за что наперед взяться. А взяться нужно за ум, за остатки ума. Первое: выполнить поручение шефа и дозвониться до Вознесенского, чтобы Фельтринелли, «любовница бывшая его»… отпустила нас с «Живаго» с миром, то есть бесплатно, подарила нам авторские права.

Второе – в четверг прилетает Ветвистый. Дождь если и будет, балабонит радио, то мелкопоместный, малокалиберный, не то что вчерашний ливень с грозою.

На руках мозоли от вил, граблей и тяпки. Ушел я от земли и вернулся к ней. Кланяюсь к сорнякам, капусту ли окучиваю, траву ли скошенную сгребаю – дух сенокосный, в детство окунулся… производя всё это, думал о Боге, о том, что вера моя хилая, кланяюсь-молюсь, а всё с прищуром на выгоду-пользу, дескать, Господь заметит, увидит и пошлет мне своё благословение, а с ним и удачу: за столом ли, в голосе ли… Сережу ли на путь наставит, Денису крепкое потомство пришлет и т. д. Всё чего-нибудь да и прошу у Бога. А нет, чтобы просто молиться и благодарить, что хоть рука держит перо, которым можно еще чего-то нацарапать.

Вчера в переходе с Ботанического на Алексеевскую – скрипач, старый, с большой бородой сивой, с орденами на груди играл «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина», точь-в-точь как слепой в «Моцарте»… кинул ему несколько монет и увидел, что в посуде его много разных бумажек, есть и крупные… и моя лепта медная.

Петров пост начался.

В путевках – отказ, если только из горящих, вот тебе и радетель – Михаил Александрович. Жалко. Полмесяца промурыжили ожиданием, и вот тебе, накося выкуси. Не так-то просто. Но мы – гордые. Кланяться не будем, а будем сейчас стряпать себе салат. А то и проще того – взять эту сумку с собой и там всё приготовить. Ни один семейный телефон не отвечает, все ушли, а кое-кто и дома не ночевал, по-моему.

Вознесенский. - Я попробую. Напишу, но это, я думаю, мало подействует. У них, у итальянцев, какая-то другая система. Они блокируют. У меня в Америке вышло 20 книг, во Франции – 8… И т. д.

Это всё фантазии Любимова – Вознесенский попросит за нас, убогих… У него у самого не выходят книги в Италии и пр.

Огради меня, Господи, силою честного и животворящего Твоего креста и спаси меня от всякого зла.

Вечер. После сауны съел я свой силос. И поехал за Макаровым. Они уж часа полтора как ждут машину. Водку выпили, каркас поставили и накрыли рубероидом. Вот когда он пригодился. Съел на Академической очень вкусные щи, щавельные. Поторговал книжками, заехал к Денису – 40 тысяч ему оставил. В доме у Дениса уже вовсю не наши люди. Собственно, эти люди – брат Андрей и пр. – уже наши люди. А вот Филатовы, – те, конечно, уже не наши давно. Из дому прихватил я термосок с горячим молоком. Голос явно идет на поправку, какое-то смыкание уже намечается. Еще и еще хочется мне повторить – здесь мне хорошо. И что из того, что в «зеленую» не написал ни строчки, зато – думал. И может быть, Белокуриха, как с «Комдивом», поможет мне войти в режим писателя-чудотворца. Угостили меня маслом шиповника. Огурец свежий с горячим молоком уживутся ай нет?! Снова хочется пожевать. А ведь пост, и я сам себе положил положить конец обжорке, но еда, приготовление и процесс, коротают время. Вот и не даешь спокойно себе поголодать. Сейчас хочется молока с курагой. А в животе уже разговоры да разговоры. Огурец с молоком ссорятся.

Говорят, в «Известиях» интервью с Любимовым. Чегой-то там наш шеф новенького высказал?! Или опять бомбит Кремль. Ну да, адрес старый, кто бы там ни сидел, он всех доводит до белого каления.

29 июня 1994

Среда. Мой день. Молитва. Зарядка. Солнце светит. Держу во рту масло. Авось да и эта процедура не помешает. Стоял до 100 на голове, с молитвами. Больше не стал, хотя мог, но справился с психикой, и то дело.

Надо постепенно начать соображать, что делать на воле, когда выйду из заключения. Теперь я понимаю, почему отсидевшие срок стремятся вольно или невольно в тюрьму опять, под надзорность и навязанный распорядок дня и жизни. И человек привыкает, как я привык спать с лекарствами. И что я делать буду без них… ума не приложу.

Организм напичкан лекарствами. Надо выгребаться. Последние два дня. 1 -го айда на все четыре стороны. Может задержать Маргарита с «Ладом». В Б. Истоке найти людей, что Коковихиной про священников рассказывали… и найти то место, где нашли мужики тело его.

Выверяю перепечатанные Луневой первые дневники… неряшливые записи, писульки… жалобы, и вдруг – раз… и целые страницы прозы, почти целиком потом вошедшие в повести и рассказы.

Завтра на 15.00 назначена ревизия по парижскому количеству. Сколько приняла Танька и зачем она их принимала?! Да она и не знает и знать не может. Ни Молочков, ни Кизеев не ответственны за эти книжки. Взял я их на себя, значит, с меня и спрос. Разберемся. Как-нибудь. Часть верну из своей части, но не больше 250 книг.

Голос восстанавливается. Но медленно. Надо отсюда уходить, как бы здесь ни было хорошо. А то – залечат.

Прошу командировать меня в село Быстрый Исток Алтайского края по делам строительства храма Пресвятой Богородицы по маршруту: Москва – Новокузнецк – Быстрый Исток. Если Фонд сочтет возможным, могу представительствовать от «Благовеста» на чтениях в Сростках 24 июля в день шестидесятипятилетия Шукшина Василия Макаровича.

С уважением - член правления фонда «Благовест» В. Золотухин

Прополола Лунева картошку. Я сжал серпом траву за домиком, окосил забор со стороны дороги. И чуть было не стал жертвой своего сюжета. Чтобы секс был одухотворен (ничем не одухотворено), принес я Шнитке, ту симфонию, что слушали мои герои (он с бритвой, она в полузабытье и сладкой истоме)… и вдруг – резкие звонки-сигналы в дверь, похлеще диссонансов Альфреда. Меня запихнули в кладовую, бросили мне сумку и кеды – сиди тихо. Долгое, вечность тянущееся выяснение, разговоры на лестничной площадке… я сижу себе на мягком мешке в темноте, но дышу полной грудью. То был не сам, то был водитель и т. д. Говно дело. Даже на сюжет не похоже. Разве только Шнитке, хотелось одухотворить, не получилось.

У Тамары разболелись зубы. Звонили Амелькиной. Завтра Макаров собирается с утра заниматься продолжением строительства сортира и пр. Огород выглядит прилично. Скошенная травка, прополотая картошечка. Завтра соберу стол, винты сегодня, слава Богу, нашлись. Вставили с Макаровым стекло. Значит это всё, что никаких процедур я завтра не намечаю, ложусь спать и к восьми у машины. Мешок с продуктами с собой: печенье, йогурт и пр. Заварку. Может быть, собрать сейчас?

30 июня 1994

Р. Десна, поместье «Поляна».

Вот за этим столом, вот на этом месте я и продолжу и должен закончить «21 км, или Покаяние». Макаров стучит молотком, он делает нам сортир. Он вставил стекло. Я собрал этот стол, и времени 10 ч. 30 минут. Теперь я точно знаю, что напортило мне с голосом и как бы, не дай Бог, всерьез, – эта дурацкая процедура УВЧ. Это всё равно, что скальпелем счищать мокроту со связок. Такого я не помню бессилия связок. Они никак не могут справиться с недугом. Я уехал из Москвы, встал без 20 мин. 7. Без зарядки кинулся на Академическую, к машине и за Витькой. Иначе… это будет длиться такие же 14 лет, как с той дачей. Которую сегодня должен окультурить полковник Иванов Ан. Иван.

Уедем в 14.00. Нет, раньше, мне в 15.00 ревизию провести книгам из Парижа. Господи! Пронеси… а чего нести, там всё сходится.

1) Позвонить вБлаговест.

2) Позвонить в СТД.

3) Позвонить Волиной.

4) Бурякову.

5) Маргарите.

6) Бутковскому.

А сейчас – помыть машину и перенести весь инвентарь в контейнер. Ни к чему разводить грязь и мух.

Разжигал печку, взялся голой ладошкой за жестяную трубу – теперь волдырь. На правой двери и дальше обнаружил вмятую борозду, под грязью не было видно, интересно, признается ли Панин в чем-то подобном. Здесь хорошо. Под задницу надо только что-то подложить повыше. Ничего, ничего… не всё потеряно. Не все дни галка склевала, отсюда пойдем в 14.00, позвоню в театр, чтоб подождали. И голос восстанавливается, без этих процедур и препаратов.

Ветвистый вчера прилетел… пока я отсиживался в кладовке, он садился в самолет. И звучал Шнитке. Надо писать и посвятить «21 км» Сереже Золотухину. Я почему расположен здесь работать – чем-то это мое место за столом перед окошком, справа койка, напоминает мне старую междуреченскую дачу… где писались «Дребезги», где мы ночевали с Денисом, вооружась пиловидным ножом и топором. Где он ходил к роднику за водой, и где я застал Матрену, читающей мою рукопись. «Ох да, сынок мой милостивый, зачем ты это пишешь. Отец узнает, убьет меня». И т. д. Так вот, это место напоминает мне дачу. Еще жив был отец, и я любил, трезвый и пьяный, почему-то Ивану чаще всего декламировать и напевать: «Коней моих обида не догонит, метель моих следов не заметет».

Передо мной, пред окошком – скошенный участок участка. Зелень кошенины так отражает солнце – слепит и режет глаза. Я этим, собственно, хочу доказать самому себе, что света дневного очень даже хватает, несмотря на закрытое ставнями второе окно. Что-то вспоминается Рубцов – в горнице моей светло… мать… ведро и пр.

Опять на Десне. Полил капусту. Автомобиль подогнал под самое окошко. Стучит Макаров. Вскипятил воды под кофе. Печка выручает – дымит, дымит, а кипятит. Слава Богу, так и не был дома. Считали книжки… ничего не понимаю, однако ревизия должна быть и пр. Пост, а я печенье с сыром… доедаю, подъедаю, нанесенное в Соловьевку. На наличнике внутреннем бусинки янтарные смолы, дерево плачет… Это солнце. Ставни были закрыты, а теперь они выжаривают, выпаривают, и это уже дерево не плачет, а потеет и т. д. Пока Макаров тут, надо использовать ножовку и еще одни ставни обработать. Нечего графоманить. Сделал, можно графоманить.

Нашел Сережин план посадок от 12 сентября: 1) коричневая; 2) Мельба; 3) папировка. А голос между тем восстанавливается, грёбаные процедуры.

Дверь старая, развалившаяся в прошлом году и замененная на очень дорогую… пошла Витьке на материал. Танька-то проговорилась – досок не хватает.

Привезти надо спичек сюда. И потихоньку собираться. Тамара ходила к Амелькиной, но зубы болят. Завтра, бедная, опять. Господи! Сними ты с нее эту боль, передай какому-нибудь камню, пусть лежит и болит. То одно у Тамарки, то другое. Завтра с утра буду заниматься Уриным. Надо точки-то поставить. Уезжать скоро. Завтра опять же и выпишемся.

«Всем им казалось, что это их последняя ночь в доме». Но мне не кажется, это действительно так, и я с ужасом смотрю, как я оброс вещами, как я успел и палату захламить бумажками, карандашами, ручками, едой, обувью, халатами. Грузовик впору подавать. А между тем… 40 дней пролетело как миг, один только миг. Но я обрел Якова-новомученика, я обрел Тихона-святителя. Всё это мои конкретные имена и делания их… Их влияние, их молитвы и мои молитвы об их усопших душах… где-то совсем рядом витающих. Не дает мне покоя один сон – будто меня укусила собака, черная, эрдельтерьер. Такая, как у меня на книжном шкафу. Только большая. Но укусила чисто символически, я не помню боли… даже не помню страха. К нам с Луневой на огород забежала сука-дог. Прегромадней-шая… и стала суматошно искать выход… и пригавки-вала. А я стоял с серпом в оцепенении, глядя, как она в три маха покрыла весь участок, и на миг представилось, что она ведь может прыгнуть на меня. Я же ведь с оружием, и я препятствую ей у ворот маленьких. Она сама запуталась и выскочила в большие, откуда и зашла. И как она, бедная, обрадовалась, как она припустила к своему огороду. Такого пса большого я еще не видел. Снотворное начинает действовать. Ага, Наташка Пимшина звонила… кто-то сказал ей про больницу. Пока…

[Вклеена записка – прим. ред.]

30/VI-94 В!

Солнечно!

Клубнично!

Персиково!

Шоколадно!

Виноградно!

Цветочно!

Небесно!

Семь восторгов, и свободно можно путешествовать на паруснике к 7-му небу!

PS. В 15.00 буду в театре в 168-й гр. Таня.

1 июля 1994

Пятница. Молитва. Зарядка. Кофе.

Доброе утречко, В. С.! С Боголюбской иконой и с днем крещения! Всей троицей, всей семьей крестились… и ездили мы за Москву, томили Сережу… он сидел, и двух лет ему не было, и «Запорожец» он, конечно, не помнит. Надо сходить в монастырь, поклониться святым мощам. Да за выписку. Голос как будто прорезался, но к лору… да нет, схожу… к бабке. Мало ли. Солнышко то озарит светелку № 10, то хмарой покроется, и тогда мне светит лампа, которую, кстати, надо Тамаре А. отнести. Был я на курорте, считай. Если бы не срыв голоса… а Ветвистый улетает с женой. Ну, пусть летят, храни их Господь, мягкой им посадки… и нам спокойствия.

Добиться от Урина вразумительного ответа, связаться с Маргаритой. И пр.

А с Уриным получился разговор хороший. «Стараюсь… жесткие сроки… ах, даже так… тогда я еще раз посмотрю… и до понедельника или в понедельник вам отзвоню». Понедельник – это 4 июля. Надо вывезти тещу. Много, много скапливается дел. Да еще недоделанный сортир. И миллион, перечисленный на храм Покрова Фондом «Благовест».

Ваня-мокрый. Прихожу вчера, он совсем сник, листочки с левой стороны повяли. Я испугался, неужели, думаю, от меня мертвый дух. Спрыснул его водой, убрал с подоконника, подальше от лилии, у которой тычинка ядовитая, – ожил Ваня. Какая несовместимость, какая страшная пыльца у этих лилиеобразных. Пойду к лору.

Обещал подарить первое издание «Тихого Дона». Заодно и почитаем.

«Покаяние – это добровольное выполнение своих обязанностей».

Итак, я – дома. И в кармане бюллетень. Пришел я из больницы. «Надолго пришел, папочка?» – «Навсегда». – «Навсегда… а зачем?!» И т. д. Сережа лупит в барабан под какую-то мелодию компьютерную. Я пересчитываю пачки – сколько дома у меня книг. А в общем, похож я на того, кого из тюрьмы выпустили. И сидит он за своим столом и не может найти занятие себе. Ну, бумажки кое-какие переложил. Видимость порядка организовал. Очень я поправился в больнице и без голоса. А так бы взял гитару да попел.

Вовка 3. ездил в Б.Исток с Артемом. За медом. Звонил пьяненький. Ждет от меня сроков прилета в М-ченск. А я завишу от Урина.

Свычай – от свыклись, свычай.

«Для молитвы пост есть то же, что для птицы крылья».

Душевная затемь.

Вот и Денис отметил, что лучше голос стал у меня, идет на выздоровление.

Что кроется в потере голоса? Реальный заработок. Не то, что я не могу петь, как пел еще 8-го июня, тем более в 30 лет, а то, что подавленность и расширенные зрачки при обнаружении отсутствия звука – лишают меня всякой воли ко всякой деятельности. Моя семья не знает, что такое экономить. Ну, подумаешь, Париж… и нет $2000, ну подумаешь, Ялта…

2 июля 1994

Суббота. Молитва, зарядка, кофе.

Амелькина, вчера. – Ты знаешь, что Нинка с Лёнькой квартиру получили… в этом большом доме на набережной, на Таганке… Только тихо и между нами.

– Между нами… за такие статейки в «Правде» можно в Мавзолее место получить.

Лёня выбор сделал четкий…

«Благовест» от своих слов не отказывается и дает денег на проезд в один конец и на две недели суточных. В понедельник мы это всё должны со Светой документально оформить и пр. А миллион ушел на счет храма Покрова.

Сережа Михайлов на всё лето подрядился за 7 тысяч в день. А мой Сережа – в маму. Пусть папа думает, он – хозяин, он – мужчина. «Кстати, дай три тысячи на «Титан», я схожу поиграю, и тысячу на воду, так пить хочется».

Ехать за стариками, а они спят и просыпаться не думают, а время между тем 8.30. Пойти выкатить машину. Но реальный заработок, это «21 км – покаяние».

Но это так замечательно, что они квартиру получили. Теперь вся трехкомнатная – Денисова. Ему об этом хоть думать в жизни не надо. Может быть, и плохо. Но пусть живут, как хотят… чего я ворчу с утра.

Анат. Иванович Иванов - полковник. Что он сделал и сделал ли на даче?

Что так тревожно на сердце?! Заработать, заработать… а сажусь и ничего не могу. Нет, могу. Надо только действительно захотеть и понять, что выхода впереди тоже нет. И передо мной – глава под общим названием «Алексухин», куда должна войти вся театральная бодяга, начиная с Рязанова и кончая перепиской с Филатовым. А куда девать «Таньку Шведову»?

Ее нет, и ее уже не хватает. Пусто в доме… и «плачет втихомолку»… это про меня. «Я тоже норный», – как говорил Эфрос.

965-98-23 Ольга Анат. Позвонить завтра, во второй половине дня, сейчас приедут гости – на четыре дня. А куда мне себя подевать на этот вечер. И на завтрашний тоже.

Полковник сделал подоконники и обналичил, грубо, но пойдет, хоть так. Наверху снята эта пенопластовая херня, они – солдатики – хотят ее забрать с собой, и очень хорошо. Завезли оргалит, нашли в крыше течь. В общем, какая-то работа, однодневная, произведена. Продолжение последует через неделю, когда вернутся наши бобыли из Новомосковска. Сейчас они, насытясь салообрезками «от Тамары», смотрят «Шарман-шоу». А страдаю отсутствием голоса. Был бы у меня голос, я бы сейчас что-нибудь придумал. И не сидел бы бобылем. Я бы куда-нибудь закатился, я бы кому-нибудь позвонил, я бы кому-нибудь чего-нибудь спел, рассказал. Я бы от кого-нибудь услышал про себя хорошие слова – какой я талантливый, добрый и честный, хотел написать чистый… но какой я чистый, когда я воюю, хочу того или нет, с Губенко – Филатовым. Почему? Как это случилось? Зачем?!

3 апреля 1994 [ошибочно, надо: июля – прим ред.]

Воскресенье. Без зарядки, но с молитвой.

Всё перемелется, родная, всё перемелется, пойми! А жизнь хорошая такая, ты улыбнись и обними.

8 часов утра, бобыли завтракают. Почему я их стал называть бобылями?! Так, слово хорошее вспомнилось.

И что мне делать целый день? Какой-нибудь фильм взять и посмотреть, попросить у соседки Марины Кузьминичны.

Бобыли уехали и просили не тратить на них бензин и здоровье. Еще немножко, и я заплачу от одиночества и безделья. Может быть, а может и не быть. Я привык [несколько строк зачеркнуто – прим. ред.]… у меня появилось занятие на полторы-две минуты – пойти посмотреть, поискать… картинки. Сейчас… карты, а Сережа барабанную всю установку. А что… через два часа я буду там. Только мама не будет рада установке, а Сережа картам. И меня у ворот будет поджидать разочарование.

Теперь подумаем вот о чем. Мы ждем звонка соседнего государства. А я смотрю на фотографию, где одиннадцатилетний мальчик отдаленно похож на меня, да это я и есть – июль 52 года. Вот отрок Варфоломей, вот таким, чуть с усталинкой, но еще не с «испорчинкой» на портрете Романовой. Настроение мне сегодняшнее нравится, и очень может быть, что философскую главу о значении Высоцкого в моей личной жизни и в жизни общества того и нынешнего времени я зачну. Зачни, зачни, зачни – «это звучало, как перед Пасхой! Душе моя! Душе моя! Возстани, что спиши!»

И с другой стороны – у меня может образоваться день молчания и голодания. Голодания уже не получится – кофе с грецкими орехами и медом. А молчать… через час затарахтит телефон. И я буду всем объяснять, что у меня сорван голос. Ночью я думал, что надо позвонить Шаховой Джульетте Артуровне и как следует проверить, что на самом деле у меня со связками. Всё остальное – на хрен. Иначе и философская глава о значении творчества Высоцкого в моей половой распущенности не начнет записываться. Но все звонки надо сделать после 10 утра. Раньше звонить неприлично. Воскресенье, все добрые люди в церкви, а все остальные по койкам еще. Но вот и соседнее государство отзвякало. «УВЧ на гортань!! Он что - преступник?.» Вот что первое сказала Джульетта Ар.

– Кода нет, дверь сломалась, - типичный, частый ответ.

Теперь я буду ждать приговора Шаховой в 13.00. За всё надо платить, расплачиваться, и за оргалит тоже. За поездку в в/ч к полковнику Иванову.

«Иногда, записавшись, заработавшись, Юрий Андреевич вдруг вспоминал уехавшую женщину во всей явственности и терял голову от нежности и остроты лишения».

Я стал искать у Пастернака: Джульетта с одним или двумя «т» – и не мог оторваться от чтения знакомых, но совсем новых строк романа. И хочется закричать – Боже, до чего же про меня, а кричу – Боже, до чего же хорошо… и почему-то кричу я это Набокову. Почему я выспариваю Пастернака у Набокова или вдруг заплачу над Есениным, и оба они потускнеют и уйдут их рассуждения гениальные, когда вдруг зазвучат в голове строфы «Снегиной». А Джульетта-то с двумя «т» пишется. И это можно было не тратить времени, узнать по телефону у соседнего государства.

Наташа не звонит. И ладно. Ветер в Москве. Я хожу… Зачем я ей столько боли приношу, и как она, бедная, протрезвев, всё это переносит – вдруг заплачет: «Страшно, когда тебя так ненавидят». А мысль о поездке и барабанах надо оставить – завтра с утра поезд из соседнего государства, да с тормозами… что-то нелады. С третьего качка педаль не проваливается. Несколько вчера опасных, аварийных ситуаций было на дороге, жмешь на тормоз, а машина неумолимо приближается к впереди идущему заду.

– Ты сыграл своего Гамлета в «Живаго», – сказала мне Люся Высоцкая, Абрамова, а я написал Высоцкая. И не ошибся. Она самая Высоцкая из всех его женщин, любимых им. И я смотрю на нее беззубую, стесняющуюся своего рта и почему-то вижу Тамарку, поднявшуюся с ложа во время визита Людмилы. И жалко мне Тамарку до ужаса. В каком виде она предстала и по моей вине.

Ольга Ан. круто закручивает. – Ты пьешь кофе. Я – шампанское, и не забудь цветы.

Что это?! Продержать меня целый день у телефона. Зачем?! Какая цель, какая задача дана маклерше? Чтобы я не отлучался?! Но я ездил три часа к Джульетте (с двумя «т»), у меня кровоизлияние в край связки, «это хуже, лучше бы в середину». Она влила мне лекарства, она долго возилась со мной, познакомила меня со своим мужем… «Он танцевал в Большом все партии, таскал балерин и 50 кг, и 40 кг. Теперь отнимаются ноги… и всё выше колен, и ничего нельзя поделать, и непонятно, что это, какая причина… нет, артист – это всё время напряжение… звучит… не звучит… слушаются ли ноги-руки, повинуется ли тело, голос… это такое напряжение. Не нервничай. Вылечим. Вокалист, артист драматический всегда должен в своей аптечке иметь глюконат кальция. Кажется, у меня есть… от прошлой пациентки. В твоей больнице любая сестра…»

Я поехал в Соловьевку. Внутривенное. Французская мелодрама – он набросился на нее в машине – страсть – отослали шофёра под дождь – страсть – апатия (с двумя «п»?1.

«Мы в книге рока на одной строке». Испорченные, развращенные, самовлюбленные – очень похожие: она – публичностью пола, он – публичностью профессии. Я смотрю третью кассету, опупел, спал, болит нога. Алексухин разбирает третий мешок моего столичного дерьма: отвечает на письма, комментирует, отвечает на неотвеченные – устно. «Ваш друг или кто он вам, может быть, уже любимый… очень опасный тип… его искренность не знает предела – это опасно; когда-нибудь он мне покажет ваши письма, не пишите ему слишком откровенно – он вставит их в свои сочинения, в дневники… он не пощадит вашего имени, фамилии. Семьи, дочери… положения… он опубликует ваши отношения под видом художественного вымысла, а так как на вымысел-домысел он весьма горазд, он вам припишет такие путешествия, такие положения, что, прочитав, вы проклянете его, потому что к тому времени «пройдет постыдной страсти жар»… я вам всё сказал, намекнул вернее… решайте. Пока вы не влюбились… не погрязли, пока он не запутал вас в сеть своих знакомств, в лукавство мыслей, в поэзию и романтику своих ролей, кулисной пыли и закулисной сладкожижей романтики. Он раскачивает свою жизнь, как раскачивает доску в «Борисе Годунове»… но своею жизнью… да пусть его… но он раскачивает вместе с собой попутчиков. И тут они попадаются, и с доски… не все удерживаются… а под некоторыми трещит. Артисты - свободные люди, в течение веков. Она поступала так, как он хотел, но не мог – она летала в Магадан… она поступала, умела, как его – называемый друг – она летала к тигроловам и ловила тайменей… и только не хотела рожать, а он ревновал и хотел ребенком привязать – не уда лось. Муж входил в крутой бизнес, и вкус мамоны… и вольво. Она сделала четыре миниаборта, она не задерживала его в своем животе с той же легкостью, с какою бросала мужа (подкладывая ему своих подруг), и летала к нему в Магадан – Красноярск – Тюмень – Алтай. Но это странная история – спросили Викторию – со звонком.

Время – без чего-то 22. Пора спать. Соседнее государство не должно выдержать, оно должно проявить свою государственность… и прозвониться, когда заснет банкир.

Что же случилось в соседнем государстве? Почему не звонит маклерша?

4 июля 1994

Понедельник. Молитва, зарядка, хотя вставать и жить не хотелось, не знаю – почему. Какая-то совершеннейшая глупость и безответственность (вспомни себя пьяного, так половина рода человеческого такие – трезвые). Жду звонка какой-то Наташки, но ехать всё равно надо… и руководить действиями из театра?!

И я вознагражден, в который раз молитвой и трудом вырвал семя из болота лени и уныния – день, несмотря на суету, прошел активно, продуктивно и заложил заряд деловой на всю неделю.

1) Решена проблема с путевками. С 20 июля моя семья в Мисхоре. Сегодня же решена проблема с билетами авиа. Послезавтра в 8 утра Лидия Алексеевна из кассы № 9 должна продать мне два билета на Симферополь на 20-е утро по стоимости 120000 руб. Обратных нет… Решать эту проблему поручу Сереже. Надо тут же знакомиться со знакомыми и брать купе. Обратно – поездом.

2) С горлом, с голосовыми связками – лучше. Так говорит Джульетта. И назначила электрофорез. Отлежал 20 минут.

3) С утра – вливание в вену.

4) За 19000 куплено лекарство.

Весь день думал, как прочитать мораль, лекцию, написать письмо семье – почему они не думают об экономии. Два раза в год отдыхать – три недели в Париже, потом три недели на море, в Крыму. Когда нет сбережений, нет накоплений – нет будущего, нет планов и нет перспективы. Валюта – на обучение Сережи. Жалко, что у него нет все еще потребности заработать самому, хотя бы на воду. Завтра отвезу ему установку – пусть стучит, может быть, научится выколачивать из барабана рубли.

Завтра:

1) в 8.00 игла в вену,

2) в 9.00 вливание в горло и процедура,

3) допустим, в 10.30 выеду я на С. Посад и должен

вернуться,

4) заехать в воинскую часть – Иванову А.И. Сегодня!!! «Благовест» вручил мне командировку и деньги.

Сегодня же я озадачил Барнаул, чтобы они купили мне билет на Москву после чтений в Сростках.

Теперь надо вылечиться и попробовать в Белокурихе заработать на хлеб на сентябрь – октябрь. Почему я до сих пор не посмотрел репертуар.

5 июля 1994

Вторник. Вечер. Утром была молитва, и была зарядка, и был завтрак. Уложил Сережин барабан, и на иглу, и на влива ние. «Лучше, лучше, но еще не норма… тьфу, тьфу», – сплюнула Джульетта.

На двух огородах я побывал. И хорошо. Теперь накопавшийся, натрудившийся.

Феноменально, в Ирландии… вместе со столицей еле-еле три миллиона ирландцев. А в Америке их 43 миллиона проживает. Они поставляют президентов… Рейган, Кеннеди – ирландцы.

6 июля 1994

Среда, мой день, молитва, зарядка.

«уйду с дороги, таков закон, третий должен уйти»… Старая песня… звучит в ушах… но тут же возникает вопрос… почему это – закон, и почему третий должен уйти? А кто третий? Уходит в природе слабый, побежденный, это – закон, это понятно. А у нее спросили? Быть может, она-то и не хочет, чтобы так называемый третий уходил. Пусть третий станет первым и наоборот. Кстати, опять же – в природе самцы самку не спрашивают, это мужской разговор, род должен продолжать сильнейший, вот это – закон, я понимаю. А кто такое или что такое третий – не понимаю. Тогда такой вопрос – а сильный, это кто? У кого мышцы толще или у кого сперма чище и хрен стоит беспеременно?! Тоже вопрос?! Морду-то, может, третий первому и набьет, а выебать так, чтобы род пошел и всю жизнь помнила, – не сможет, или наоборот. Между людьми и самой природой есть, конечно, разница.

Ладно, значит – купил билеты и на Симферополь, и на Новокузнецк. Полмиллиона выложил.

Макаров сегодня не может делать сортир.

Федя вчера опять ключи от дачи № 2 не нашел. Третий раз я к нему заезжаю.

Ну, что же… если выгорит Уренгой… я на хлеб заработаю. Но должен выгореть и Калининград, и Алтай подбросит чуток… так что… лечи голос и настраивай гитару, и за песни.

Проблема, третий час мучаюсь – менять мне 500 или 1000 марок? О, Господи! Днем позже, днем раньше… всё равно их менять. Денег-то нет. А обязанности перед семьей есть, были и будут.

Глаголин, подвыпивший. – Тебе нужно делать свой театр, свой актерский театр. Ты – матка, ты должен обрастать.

– А Табаков что, хуже меня… но для чего он оброс и сделал театр, я понять этого не могу. У меня нет идеи театральной, а у Любимова или Фоменко она есть.

– Учеников у меня много, а режиссер один – Фоменко, – сказал Гончаров А.А., и за это ему можно многое простить, хотя ни в чьем прощении, в нашем понимании и понятии, он не нуждается.

Государство изуродовало моего отца. Это государство его устами отдавало приказы разрушать церкви, скидывать колокола, топтать иконы и топтать в злобе мою мать. Это государство выдвинуло его в мстители пришлой власти, это государство вложило в его руку пистолет политрука. Государство сначала заставило меня восхищаться подвигами раскулачивания моего отца, а потом – произносить и предавать моего отца и сваливать грехи власти на него. Отец, прости меня. Но государству наши уродства я простить не могу. Я буду мстить ему… я буду проклинать большевиков и отцов их – марксистов – коммунистов – социалистов и прочих гадов, болтающих о равенстве, братстве и пр. «О, как страшен сей дух».

Я смотрю свою квартиру ее глазами – взгляд останавливается на скрипке, на Любимове – на маске Пушкина, на Набокове, на своем портрете…

7 июля 1994

Четверг. Молитва, зарядка, кофе. Поликлиника.

Утро – моё время. Но себя не хвалю я. Который день подряд ложусь я в 22 и в 4 просыпаюсь, ворочаюсь. Но в 6.30 машу руками и говорю себе – не ленись, работай, вон… Лёнька Филатов опять что-то получил… какую-то премию президентскую, а ты валяешься, «Декамерон» смотришь, онанизмом занимаешься. Не видать тебе ни квартиры, как у Лёньки, ни премии президентской. Вот и строй свой храм Покрова и обставляй свой будущий музей в Б. Истоке. А сижу я к Шаховой. После соловьевской дозы глюконата кальция. Иностранное государство звонило с утра, и с голосом… после осмотра – резкое ухудшение. Когда фраза дописывается через три часа… она резко меняет и смысл, и движение. Да, действительно, сама Шахова испугалась – от чего?!

Теперь я в театре, в келье. Сергей Вдовин приходил… коньяк ташкентский принес, павловский рубль-крестовик подарил, конечно, копия, но выполнена искусно, да потом – внимание, подарок! А Павел Петрович для меня службу верную сослужил, служит, и будем мы друг другу служить и почитать. Каждый раз я ему свечечку за упокой души ставлю и Бога молю, чтобы отпустил он ему грехи, вольные и невольные, и упокоил душу его грешную.

«Она придавала жизни ускорение, вот почему я не мог без нее обойтись». Цитата из к-ма «Убийственное лето». Я вытираю пыль с «комодов», я пыльные искусственные розы обливаю под краном холодной водою, я к чему-то готовлюсь. И вот я уже выключил телевизор и сел у аппарата. (А вот апатия-то с одним «п».) А Джульетта с двумя «т». Звонят в дверь – приехали дачники, у них нет ключей, отдали бабке… нет, это Панин приехал… поставил машину. Я жду звонка. Но Алеша очень необязательный в этом смысле человек. Сколько раз меня динамил. А я вытер пыль даже с Орфея. Но ключи есть у тещи. Но она обещала приехать в субботу. Сегодня – четверг, откуда краснота на левой голосовой связке?!

Звуки танго разрывают печалью мне грудь – я вижу моего брата Ивана пластающим клёшами клубный пол в вальсе-бостоне, и на руке у него сломанная в талии с откинутой головой и шестимесячными кудрями Зоя – Таньчка – Валька.

Сейчас он ужасно толстый, меня не любящий – у него козырь – я запятнал на всю страну и теперь в потомстве опозорил отца нашего, раззвонив (с его слов, кстати), что он разрушил, разломал церковь, из бревен которой сделали клуб, где он пластал с девками танго и винтил, шурупил, сверлил вальс-бостон, и я восхищенно следил за ним, умирая от зависти. Брат стройный, высокий, кудрявый, с шевелюрой… и самый смелый и музыкальный, он ловко играл на ложках, цокал языком, высвистывал губами за весь оркестр звуки-ритм. Потом у него родился больной Сережа и умер в 12 или 13 лет, не вставал, не говорил, делал под себя – он родился изуродованным… много горя было. Потом родился Сашка… хороший мальчишка, хмурый сорванец – сгорел, зорили уток в конюшне, что-то подожгли (освещая) – умер в больнице со словами: «Не говори маме, она ругаться будет». Осталась Надюшка. Мой брат несчастный. Он нашел в соседке аппетитную жопу, он натягивал её без конца, и страсть разрушила семью, он ушел к Тане, Танечке… и осталась несчастная Вера – бобылиха – вдова соломенная, брошенка и пр. – но учительница. Гордая Вера Григорьевна одна на всё село… а куда деваться, куда уехать, от могил… Она сама детдомовская. Так и ходит мимо окон его укором. АТаня-Танечка при чем?! Да ни при чем, тем более что в столовой всю жизнь… и сладкий кусок – домой. А там Ваня, всю жизнь – жених, у которого на нее всю жизнь стоит. И что делать? Жалко, что она не родила ему.

Глаголин. - Я знаю достоинства «Живаго»… вижу, знаю. Но это – не твое. Это не твоя лебединая… Твоя талантливость и мастерство позволило, вывезло тебя, и ты сыграл. Но, как ты не понимаешь, что это – не твое. Тебе надо делать свой театр, ты – матка, ты – должен обрастать.

Сережа - я ему дал полмиллиона. Если бы он не поехал на море и согласился бы всё лето провести на даче с бабкой – этот миллион (за путевки и дорогу) я бы отдал ему. Пусть приращивает сам, пусть учится делать капитал+капитал.

Написал в Уфу Шамиле Шагаровне, в соседнее дружественное государство. Пусть думает государство над эпистолой, коль дозвониться не могу.

Была Лунева, 20 тысяч принесла и сок. Овёс мне не подошел, крупнозернистый. Не может найти «Геркулес».

8 июля 1994

Пятница. Молитва, зарядка.

Сдал кровь. Внутривенное. Заправил машину. Съел бутерброды с вареньем. Теперь – остановка, подожду Луневу, которая принесет помидоры-огурцы. Потом я должен взять результат в Соловьевке и поехать за дачниками. А вся канитель-круговерть заметелилась из-за Володьки, который привез Сашку Новичихина из Б. Истока, и теперь надо и его, и меня везти… короче, повеем статьям мне завтра надо вылетать в Новокузнецк.

На двух огородах побывал. Опять – дубль. Сережа не поехал поливать капусту, у него заболела от машины голова.

Завтра:

1) Луневой – телеграмму отправить.

2) Подписать книги.

3) Поплавская – глюконат.

4) Денис – пленки.

5) Разобраться с Бариновой.

9 июля 1994

Суббота.

Сейчас времени 15.00, и начинаются сборы мои на Алтай. Алтай – это общее обозначение маршрута, дела и пр. А так: Междуреченск – Быстрый Исток – Белокуриха – Сростки – Барнаул. Чемодан на кровати. Он обкладывается вещами. Сначала надо собрать рабочую сумку.

С утра был у Шаховой. Она опять плевала через плечо и осталась складками довольна: «Правая совершенно здоровая, левая здоровая тоже, но маленькое пятнышко есть».

Федор Иванович – корова, молоко.

10 июля 1994

Воскресенье. Междуреченск.

Ну что ж, добрый гость не задерживается. Оглядели, побывали на могилках, откушали луку с чесночком под раскидистым кедром, дождь прошел – надо ехать. Собираемся. Братья поставлены в известность. И ладно. Академическая как будто бы в трезве и слава Богу. Третья ночь будет неспатая, ну, авось выдержим. Господи, благослови!!¹ Во всех комнатах – ковры засушенных трав: душица, зверобой, ромашка, девясил и пр. Хутор, сенокос.

На даче твоей, на Десне, должна работать сегодня Арина Родионовна, она же Керн – Татьяна Лунева.

«Поздравляем, любим Раков, ждем Близнецов. Федя, Гриша, Юра, Таня, Павел и вся его премьер-группа». Грустно, тоскливо.

Когда нельзя пить – надо двигаться.

12 июля 1994

Вторник. У Новичихиных.

Быстрый Исток. Вчера была встреча с начальством местным, хорошо – Тищенко не укатил в Белокуриху, успели кое-какие слова бесполезные сказать на местную видеокамеру. Конечно, любим слушать мы себя и не умеем, не стараемся понять другого. И не говоря о душе, просто слова-то другого воспринимаем подчас совсем по-другому, не с тем смыслом, как говорятся они. С утра с братом занимались расклейкой афиш. К директору киносети Звягину. «Я дам распоряжение». Чеготыдашь?! Возьми рекламу да повесь… да разъясни людям, с какой целью проводится встреча сия… и т. п. Простое дело – сообщить, чтоб дошло, что деньги-то опять на храм пойдут. И хоть по два-три месяца люди не получили опять зарплату – однако эту тысячу на встречу с народным артистом – вынь да положь.

Ловко опять девки спевали вчера… до слез красиво, трогательно. И гармонь звучала опять у Петра Бочарова звонко да ладно. И если бы не комары да затянувшаяся пьяная канитель, считай, хорошо было.

Объелся я капусты на свином жире, потом не мог напиться – ни чаем, ни квасом. Ни зарядки, ни молитвы… так идет мой отпуск… без толку пока. За голос беспокоюсь, всё пробую и не могу понять, что же завтра услышу. И надо ли пробовать фонограмму.

Ночь с 10 на 11 провели в дороге. Вовка за рулем просидел 10 часов. Ближе к Бийску закимарил я и отключался несколько раз.

Сегодня – в 9 – в редакции «Ударника труда» познакомился с постояльцем – Вл. Петровичем, подполковником запаса. Дом родительский мне показался совсем маленьким, как мы там помещались, и огород того меньше.

13 июля 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка. Что называется, приехали. Уже начальник отдела культуры мне передал: «На планерке новый священник прямо и с первых слов заявил – я заниматься строительством не буду, мне это не по силам». А кто же будет этим заниматься?! И что же получается, что отец Евгений, пробыв здесь два года с небольшим, поставил себе памятник в виде 50-миллионного фундамента, завез лес – я не говорю про то, что сопутствовало и предшествовало – сначала отбить площадь под будущее строительство, срезать и вывезти тополя, вырыть котлован и пр. и пр. Да разве на те деньги, которые я высылаю, которые перечисляют сагитированные мной граждане, разве такие работы можно произвести… да еще заниматься ремонтом действующего маленького дома, да еще купить, как говорят, «Волгу» и мебель… и все смотрели за батюшкой, сколь он грешит и куда деньги тратит. А новому священнику, который заявляет, что он в первую очередь будет заниматься строительством храма в душах человеческих, – о чем я, впрочем, бы и не очень вслух распространялся, потому что ведь это, в общем-то, и призвание и профессия и пр. и пр., на то ты, собственно говоря, и священник… чтоб каждый день, изо дня в день, из часу в час этот храм в своих прихожанах возводить. Но как бы так не получилось, что великое начинание молодого священника новый старый священник с легкостью похоронил. И начал не с того, чтобы выбить машину кирпича или щебенки на строительство… а с заявления… да пусть его себе… кому надо, тот пусть и занимается. А кому это надо!? Бывшим коммунистам!! Золотухину?! Не знаю, что делать?! Да, всё упирается в деньги. Сбербанк строят быстро, современно и ровно. Говорят, сам Тищенко перед тем, кто приезжает с кейсом и в темных очках и с тремя телохранителями, на полусогнутых ходит. Ну, это и понятно, кто платит, тот и музыку заказывает. А кто ее заказывает, тот и платит. Царствование о. Евгения началось со скандала с членами общины, с их общего неудовлетворения друг другом. Я не вникал в эти раздоры ни тогда, ни сегодня. Потому что знаю, на что людская молва способна, особенно, если эта молва от старожила исходит. И если новый глава православной общины заявляет, что он строительством заниматься не будет, то мы сегодня, считай, присутствуем при официальном и народном захоронении, вторичном захоронении храма Покрова Пресвятой Богородицы. Миллион, который я выхлопотал у Центра народной помощи «Благовест» пойдет на уплату коммунальных долгов общины. Но не на это я выбивал этот миллион, а хотя бы на две машины кирпича. Нет, монастыри сами себя кормили, обували, одевали и торговали запасами, и ничего в этом анти христового учения или против учения православной церкви не было. И если для того, чтобы через полгода у общины были деньги для приобретения стройматериалов или для оплаты работы строителям, и для этого нужно открыть коммерческий ларек, значит, его надо попытаться открыть, купить и пр. А иначе, как мы построим храм?! Или давайте откажемся?! Тогда я еще раз, и не один раз, объявлю по всесоюзному радио… что мы похоронили идею возрождения и строительства храма. Мы отказались, нам не по силам, мы не хотим. Если вы отказались, то близлежащему начальству, что напротив через дорогу, жить станет куда проще: не будет этот поп ходить просить деньги, просить материалы. Близлежащее начальство перестанет тревожить чуть дальнее Бийско-Барнаульское начальство… а то в свою очередь – Новосибирское… и т. д. Да мало ли хороших начинаний мы похоронили, не начав?! И священник о. Борис будет знаменит в истории храма Покрова, что он в прямом смысле закопал 50 миллионов, которые худо ли бедно о. Евгений с помощью Тищенко у Вербицкого выхлопотал. Чтоб так не получилось. Деревня есть деревня – на планерке сказано, в Москве известно, по «Маяку» объявлено. И это со стороны Ермогена уже вредительство. Потому что сменить священника и тем самым заморозить всё строительство – дело простое. А смена произошла по просьбе прихожан. И с владыки Ермогена взятки гладки. И получается так: Золотухин начал, вот пусть он и добивается, вот пусть он и расхлебывает, вот пусть у него голова и болит. А где русские люди, где русская гордость… За два года я не узнал Б. Исток. Сколько новых домов, какое строительство… какие дороги… Недостатков много – вот Климов пишет, что в центре нет бочки с квасом. А «коробейники» есть. Но «коробейники» платят большой налог, и тем не менее они выживают, процветают и открывают в других городах торговые точки. Хорошо, почему православной общине не открыть эту свою бочку с квасом?! Не открыть ремёсла?! Которые бы приносили доход?!

14 июля 1994

Четверг. Белокуриха, «Россия».

90 книг слету ушло, только дай. Фотографий 10 поляроидных: у Витьки коммерция пошла. Приехал я в половине второго ночи. Вчерашняя встреча с земляками прошла… Сильно волновался я: 1) придет ли народ? Выручили 154000 рублей, зал почти был полон, микрофон работал, спасибо цыганку Витьке Невежину, дал свой магнитофон с колонками… пел под фонограмму. Хотел было уже ехать на Вовке, но Грецкий машину всё-таки организовал – «Волгу» одноглазую.

Утром тяжело было подниматься, но заставил кое-как зарядку себя сделать. Молитва. Кофе. Душ. Теперь в «России» перед процедурным кабинетом после продажи книг. Не подвел бы 155 каб. Лена – 12, 14 голос.

Договорился с Леной о массаже. Света уже сделала – гидро.

Ну вот и покатилась жизнь отдыхающего. Забыл у Новичихиных Сережины штаны. Получится ли здесь пописать?! Должно получиться, иначе зачем втащили этот большой письменный стол?! Зачем внесли замечательную лампу?! Всё для того, чтобы глава – «У Алексухина» – была набросана. С утра я остригся. Бесплатно. О чем, собственно, мечтал в Б. Истоке.

Три раза приходили мы с Вовкой к Ивану, и три раза он встречал нас с постели в трусах. А у Веры – дом родной: чистота, в огороде, в огромном и ухоженном… всё растет, произрастает и обрабатывается без стона, без оханий, весело, с усмешкой. И поросенок хрюкает, и тыква для него цветет, и пр. В этом году скоро Вере исполнится 60 лет.

Купил Ащеулов кофе за 7000 р., принес сахару и банку малинового варенья. Каравай из Б. Истока, что преподнесли как хлеб-соль, я привез с собой, и теперь это – моя еда. Заказал я Витьке масло и сыр. Чего-нибудь достанет. У него в семье трагедия, как он говорит, с Ленкой. Ленку выгнал муж… расписались они до срока, не было 18 лет. Дождались совершеннолетия… и выгнали. Витька говорит, из-за того, что 300000 не додал на свадьбу. Сват какой-то коммерсант, Витьку не пустили ни в церковь, ни на свадьбу. А теперь зять порвал венчальные документы и пригрозил, что на суде она будет во всём виновата. «Кого-то там вовремя не постирала, кого-то там мать не так или не туда поцеловала… как ее надо целовать… Без нее, без Ленки, еще раньше. Сам все вещи Ленкины… трусики, чулки-платки… даже и не наше попало… а до свадьбы сват говорил – пошлем молодых в свадебное путешествие на Мальту… шизоиды. А мне милиция говорит, ты ему пригрози, мы ему марихуану перекроем, мы знаем, по каким каналам к нему трава течет. Ну, думаю, связываться… мафию подговорит, убьет или зарежет где-нибудь. А мать у зятя экстрасенс… она из Ленки всё биополе вытянула, покорно заставила слушать и делать всё, что они ей говорят и пр., всё биополе сопротивляемости ее разрушили. Опозорили, слов нет. И что делать, где искать защиту – не знаешь… куда податься. Девчонка так переживает… и пр.» Вот такие пироги у Витьки, не приведи Господь!!

Если не пытаться взять Бога за бороду, то скромная у меня задача должна составиться на эти две недели в Белокурихе. Во-первых, сохранить и восстановить голос на все 100 %. Во-вторых, убраться до 65 кг. В третьих, всё-таки попытаться найти, заинтересовать какого-нибудь «Карпова» строительством храма. Быть может, найти какой-нибудь банк, пока здесь глава администрации Тищенко… под 10 соток земли или… черт его знает, как это делается?! Что делать?! Как сдвинуть строительство с мертвой точки?! Господи! Услышь меня, помоги нам… помоги моему селу поднять храм. «Миром поднимется храм». Смеются миряне надо мной, потому что мир – нищий и неверующий.

«Концерт-разминка» – в зале 40 человек. Но настроение было хорошее и голос звучал, слава Богу. Нина, Света, Марина. Я большую прогулку совершил, хотел застать Тищенко. Наутро кашу заварил. Опять жалею, что мало геркулеса взял. Теперь спать. Что Ащеулов мне готовит, какой расчет?!

Теперь спать, спать, спать. Господи! Спаси и сохрани. Какую-то телевизионную даму завтра Николай привезти хочет. Быть может, она мне поможет выйти на Карпова какого-нибудь. «Карпов» – имя нарицательное. Спонсор. Как скучно мне и одиноко. Но глупостей не позволяй, B.C. Что же я газету-то «Ударник труда» с сообщением о моем выступлении и миллионе – не взял?! Вот ведь, всё спешка, спешка, спешка.

15 июля 1994

Пятница. Молитва, зарядка, душ.

Моя задача-минимум – уехать из Белокурихи с миллионом, максимум – с двумя. Когда я сдуру назвал Ащеулову цифру 100000 за концерт, он тут же выпалил: больше, гораздо больше, 200000 да еще книги и т. д. Я уехал почти неделю из дому назад и еще не разменял те 100000, которые я с собой взял. До конца мне не ясно – отправит ли меня Барнаул в Москву или нет. Думаю, что надо лететь числа 27-го, чтобы 28 – 29 оставить на раскрутку Калининграда и пр. Время приближается к 9 часам, и надо доставать кашу. Убогая жизнь? Нет, нормальная. С балкона моего странного номера 37/75 видны мои любимые сопки… под балконом, до него дотягиваются, – ёлки… и черёмуха справа.

Должен прибежать скоро Ащеулов и принести капусту с маслом. Если бы община и общественное мнение в лице подвыпивших мужиков с таким же рвением и энергией, с каким они следили за батюшкой, охраняя и блюдя его святость и нравственность, если бы эта энергия, или хотя бы часть ее, пошла на надоедание, напоминание, будоражение местного и дальнего начальства (обратите-де внимание на нестроящуюся церковь, помогите), если бы село и община постоянно, ежедневно били в имеющиеся и неимеющиеся колокола, заседали денно и нощно, где достать лес-кирпич, если бы община устроила демонстрацию около, допустим, строящегося Сбербанка, – 10-я машина кирпича на территорию храма, я бы больше верил в прихожан. А следить друг за другом: кто какой дом, гараж, крылечко построил, – нужно, конечно, в деревне без этого скучно, но возможно.

Сижу я и торгую книжками на улице, перед палаткой Ащеулова В.И. – «Иди, отец, унижайся». Нет, свой труд продаю, хотя солнце печет и народ мимо идет и в мою сторону не смотрит. Эти ручки не пишут.

Вечер. Ночь. Открытый балкон, шумит вода. Благодарю Тебя, Господи! Я сегодня очень доволен тем, что делал и как делал. С первых звуков понял я, что мой голос ко мне возвратился, и стало мне легко и счастливо на душе. И понеслась душа в рай. Не дозвонился сегодня я ни до одной столицы мира.

Выхожу от Ащеулова, Володя, брат, идет. Недолго они с Артемом в номере задержались, передохнули и в свой Кузбасс. Где-то едут они сейчас, сохрани их, Господи! Дай легкого пути им и этого переезда.

Много продал Ащеулов книг, много сделал фотографий… много денег он заработал… ну и дай Бог!

16 июля 1994

Суббота. Молитва, зарядка, душ, каша.

Засела в голову мысль – украдут деньги в Москве. Как сообщить или экстрасенсорно передать… чтоб зарыла пакет под паркет. Как узнать, не пьет ли и привезен ли Сережа с дачи?! На ходу ли «Москвич», и как Панин?! И почему молчит соседнее государство?! А в общем-то, еще недели нет, как я из Москвы, а кажется, уже вечность. Но надо набраться терпения. Ведь утро – 7.00 – великолепное. Восход из-за сопок… тишина и мечта, что из-за елок на дорожку выйдет она… любимая.

Да, он как бы верно говорит, о. Борис, и против его слов сказать что-либо невозможно, да – оно так – вера дома и в церкви… и это – проще всего – да, так, но это дело – удел… не всякого… и это вовсе не означает, что мы должны прекратить усилия и не разжигать угаснувший энтузиазм в строительстве храма. Мне кажется, одно другого не только не отрицает, – одно другому сопутствует и умножает. А иначе – как?! Погасить и без того на ладан дышащий энтузиазм и желание построить храм и услышать звон колоколов – несложно, объявив всем, что нет денег, нет средств, и пусть это доделывает после нашей смерти тот, у кого деньги эти будут. Это – искушение, это – испытание. И если мы отступим, спятим, сдадимся, – то вот она наша вера-то и окажется мало прочной.

И статья о. Бориса – всё правильно. Но практических выводов нет вовсе. Дел – мало и нет совсем.

Но вера без дел мертва - вот эти слова из большой статьи о. Бориса мне больше всего по душе. Мне кажется, полезнее было бы для истинной веры и для строительства лишний разнапомнить селянам, что как много, в общем-то, сделано… фундамент поставлен… и есть опасность захоронить его – разведя руками… да, нет средств… и давайте будем молиться по домам… про храм забудем до лучших времен… нет… нет и нет.

Я опять стыжусь у киоска. Посмотрел бы на меня Ветвистый. Любопытно, что бы он сказал себе, жене, дочери, компаньонам… А также трезвый и пьяный. «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?» Солнце светит в спину, но мы лицом к киоску теперь повернулись. Покупатель идет вчерашний, надо тропу и место поменять.

Ащеулов пришел с известием – дозвонился до Ломакина. 23-го в 12 ч. у Соболева в Смоленском, в 16.00 ДК «Химик».

День на р. Песчаной с гл. врачом Азаевым и его друзьями из военно-пр. комплекса – они ему нужны, они ему чего-то строят, а я к столу… известное угощение. Но я купался в Песчаной, в которой купался мой сын и моя мать в дальней молодости. Я смотрел как бы из Сы-чевки на те горы и холмы, на которые смотрела в детстве и юности мать моя и теперь сын и внук ее. Чего-то я хотел разглядеть в этом солнечном далеком мареве.

Господи! Дай мне сил отработать сегодня хорошо, легко и весело. Грустно мне на сердце, и всё тут. Как я себя ни шпорю… продавал книги весело – хотя поначалу трудно…, шло, потом развеселился отчего-то. Обожрался арбуза с хлебом и луком, как бы не обделаться у микрофона. Сливочное масло в кофе – запах сливок.

17 июля 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка, душ.

Вот есть такие Коля и Вера. Такая женщина – привозит мне какие-то продукты, делает рекламу – покупайте… можете сфотографироваться… и т. д. А вчера даже включала фонограмму.

Устроили Ленку Ащеулову в институт. Она переводится из медучилища. И всё сами, задним числом. Витьке надо выложить 1 млн 300 тысяч. А я думаю – не пострадает ли от этого мой гонорар?! Я думаю всё время о ней, и это гнетет меня – и ревность, и тоска, и собственное безделье. А всё в результате – и моя диета, и зарядка, и форма – подчинено… да, да. С грустью и жалостью смотрю я на свой живот, на свои бока и понимаю, что «никогда мне не стать молодым». Никогда она не будет мне верной, любить меня за «форму», а так хочется, чтоб за форму… за худощавость и бойкость… Господи! Это с утра у меня сухостой и эротические фантазии и мечты.

«В летах, но фигурка люксовая», – характеристика сапожника Аркадия.

Я всё-таки написал писульку – помогите Христа ради – Белосохову и отвез с утра пораньше с книжкой ему в президентский номер, в «Радугу». На обратной дороге, то есть по дороге уже в Новосибирск, они остановились около нашей точки, он отвел меня в сторону и сказал: «Помогу, в течение трех недель я миллионов 50 перечислю… а там, может быть… У меня сейчас трудное положение, но млн 50 я найду». Вот так. А мысль у меня была простая – не убудет меня, коль попрошу… а там, чем черт не шутит, когда ребенок спит. И вот – слово дадено. Теперь – мы будем набирать деньги, а о. Борис ничего не будет делать в сторону строительства, так что получится?! Да, ни хрена не получится. Стою я на радостях в тенечке, размышляю об этих 50-ти миллионах и думаю, что бы такое сказать Тищенко, что бы ему такое врезать, чтоб самолюбие его взыграло, как бежит по той стороне сам глава администрации. Поманил я его к себе – рассказал новость и выпалил: если мы через месяц не прибавим хоть кирпич к строительству, нас с вами надо повесить за яйца. Натрепались, начали… и заглохли, сдохли и не вспоминаем. Надо, надо нанимать бригаду, хоть что-то делать, шевелить как-то стройку, чтоб народ воспрянул. И батюшку завязать, раскачать… когда он что-то с нашей задвижки сделает сам, он увлечется. Он не сможет остаться равнодушным и смотреть со стороны, как ему храм строят.

Вчера был звонок – 16-го – из Москвы. Сегодня звонил долго я, не ответили, а на Академической, кажется, всё нормально, трезвые.

Некоторые положения Библии порождают бездельников. Не старайся заработать праведность, но полностью доверься Иисусу Христу, чтобы получить ее даром.

В Библии мы читаем: «А не делающему, но верующему в Того, Кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность». Вот эти, те самые слова, которые легко используются для оправдания своего ничегонеделания. Кто бежит мирских трудностей, хлопот, забот и пр., тому легко и свою лень как физическую, так и душевную оправдать. А я-де верую, мне достаточно этого, и не обязательно доставать шифер на новую крышу, и уголь доставать не обязательно, чтоб топить, и т. д.

18 июля 1994

Понедельник. Молитва, зарядка, душ, каша.

Вчера отменен концерт в с. «Белокуриха». За 20 м. до начала Ащеулов, придя ко мне в номер сильно красным, объявил мне об этом – Колю-баяниста убили… мужики сказали, никаких концертов. Он хороший мужик был и т. д. Это всё так, это всё замечательно, но почему за 20 м. до начала… и т. д. Мычащие объяснения… о том, что убитый был хороший человек, одинокий… так бабу себе и не нашел. Играет танцы, всех баб разберут, ему не достается, хотя положено баянисту выбирать первому. Да, это всё так, но почему за 20 минут до начала… почему не провернуть с утра. Приехал его брат… не надо ничего… забрал тело и уехал. А ты одевайся, пойдем посветимся, поторгуем, 20 книг продадим, 100000 на дороге не валяются… и т. д. И мы пошли «светиться», действительно, что-то продали, но больше фотографировались. Потом подошли Катя со Светиком. У них – День металлурга, женщины навеселе. Светику 27 лет, 4 месяца назад разошедшаяся с мужем, живет на Алтае, в Родинском районе, «немка чистокровная, и горжусь этим… А муж – хохол». У вас есть жена, у вас трое детей (?!), у вас есть любовница…

Сексуально удовлетворяет вас любовница… а жена нет, как у всех. 34 года, и она еще девственница.

Новосибирский завод химических концентратов – «мы перерабатываем 51 % всего урана» – и т. д. Я продумываю вояж в Новосибирск. Выступления на заводе, в цехах встречи и пр. Буду деньги на храм зарабатывать.

Перед концертом. Нет света, нет кофе, тоска, одиночество. Пять часов торговал собой во всех видах, иногда фотографируешься, кривляешься, делаешь вид, что весело тебе, и вдруг – чем я занимаюсь? – сквозь сердце шилом. Успокаивает, что сейчас сниму штаны, оголюсь и к Свете в ванну… под струю массажную, вроде не теряю время – лечусь. Господи! Спаси и сохрани. Говорил с Москвой – ну наконец-то… Господи! Да почему же я так скучаю, зачем же я ее так люблю, так хочу видеть и задушить в объятиях… и почему я так не верю ей и ревную ее… и опять – где девочка Оля?! Господи! Что же это за наваждение. А годы уходят, и впереди – пустота.

Тищенко. - Он… сколько раз мы говорили, сколько обращался ко мне, ни разу не сказал про храм, то погреб ему засыпать, то крылечко поправить… то машина не та и пр., и ни разу про храм.

Так глава отзывается о новом священнике. И это не дает мне покоя.

[Владимир Филимонович Песоцкий]

Написал письмо Песоцкому – Сбербанк – что это даст?! Оказывается, раньше он был председатель Госплана по Алтайскому краю – партийный, стало быть, босс, нужен ему наш храм!!

– Он и получил телеграмму… Я на четвертый раз (расшифровала) поняла… так смеялась… Спасибо.

19 июля 1994

Вторник. Молитва, зарядка, душ… каша.

Что был бы я без Бога?! Не поднялся бы с постели по своей воле и охоте…И опять спорю с толкователями и распространителями… из Риги Библейских цитат… какие-то вредители рода человеческого. «Дорогой друг! Ты не можешь «заработать» праведность ничем: ни правильным образом жизни, ни крещением, ни участием в хлебопреломлении. Все твои добрые дела – всего лишь самоправедность». Что это такое – «самоправедность»: кто ее определяет и с чем ее едят?! Долой, значит, крещение, стремление к образу жизни во Христе – правильному образу… долой все добрые дела, ничего не делай богоугодного – это всё тлен и бесполезное. Библия говорит: «Он спас нас не по делам праведности, которые бы мы сотворили, а по Своей милости». Тит, 3:5. Так-то оно так, но это далеко и вовсе не значит, что мы не должны делать дела праведности… и зарабатывать праведность… да, именно зарабатывать. Зарабатывать покаянием, посещением храмов, молитвою, постом, руками своими: сажая дерево, обрабатывая землю, спасая детей. Зачем у человека отнимать эту единственную возможность… пусть не единственную, но одну из возможностей. С одной стороны, о. Борис сетует, что быстряне мало ходят в храм, немногие, одни старушки, с уходом которых в мир иной может закончиться весь приход… с другой – хочешь не хочешь призыв к пассивному вероисповеданию, к ничегонеделанию. «А не делающему, но верующему в Того, Кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность». Рим, 4:5.

Может быть, и наступят на Руси времена, когда эти строчки, вырванные из Библии, можно будет так буквально и вольно толковать. Но сейчас время восстановления разрушенных храмов, время строительства новых храмов, и это важнее, чем строительство Сбербанков, хотя я лично не вижу здесь особых противоречий – лучше, конечно, если бы это делалось параллельно… одно другому помогая.

Погода испортилась. Я хочу в Москву. Сегодня опять день пустой от концерта, а торговля ввиду пасмурности и дождливости и сидения публики по номерам…

1) Сюжет: зато от моей жены росой пахнет.

2) – Вам надо встать во весь рост, чтобы вас замечали.

– Меня нельзя не заметить: в Белокурихе только один читающий человек. (Хотел добавить – и пишущий, но вспомнил, что ни строчки не написал, кроме сплошных внутренних диалогов-споров с о. Борисом.)

20 июля 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка.

403 – Рая.

Вчера день счастливый – под знаком телеграммы: «Люблю скучаю жду приезжай поскорее целую Л».

Было: 12.00 – массаж спины.

13.20 – ингаляция.

13.30 – спелеотерапия: камера затемненная, струйка газа под косм, мелодию… ребятишки засыпают.

16.30 – гидромассаж… и день прошел.

Во время торговли и обезьянничанья с поляроидом подошли трое из Бийска, Людмила Алексеевна, отдел культуры. Наблюдали, как я бегаю, суматошусь перед объективом через дорогу, подписываю книги. Они приехали пригласить меня в Бийск, в ДК «Химик».

Разговор о храме, о Гермогене. Анатолий Григорьевич – так, кажется, зовут человека из администрации города – обещал свести меня 23-го с Гермогеном и дать какой-то ход строительству. Да поможет ему Бог.

Сегодня Николай должен привезти даму – Хвостенко из бийского ТВ.

Я зачем приехал на Алтай? Чтобы сдвинуть дело храма. Для этого надо использовать каждый день. Во-первых, встретиться с Ермогеном. Надо сегодня озадачить Витьку поездкой в Бийск до 23-го, может быть, сегодня – завтра.

21 июля 1994

Четверг. Молитва, зарядка, душ, сыр.

Может быть, вчерашняя среда и была моим днём, но надо понять.

Огорчительная поездка в Б. Исток. Огорчительная опять из-за бесконечных слов умных батюшки… в камеру и опять мимо «кассы». «Почему первая попытка (фундамент… строительство… и т. д.) была неудачной… не было Божьего благословения (т. е. люди, начинавшие это не с чистым сердцем это производили… и опять невнятные, бесконечные примеры, цитаты из Библии… что-де храм построим, а веры истинной нет… вот в Смоленском… и т. д.)» Но хорошо, что Людмила М. на моей категорически стороне, и она считает, что с таким батюшкой храм не построишь. Но меня обнадёжила реакция о. Бориса на сообщение о 50-ти миллионах. «Значит, мы можем что-то начать». - «Да, батюшка, да… значит вы можете что-то начать». Эти слова во мне надежду посеяли – при соответствующих миллионах он начать не отказывается.

Съемочная группа в лице Хвостенко Л.М., оператора с видеокамерой Сережи, под руководством Николай Николаевича… застала меня в момент позирования с отдыхающими. Хвостенко глазам своим не поверила, ахнула и не знала, как на это всё реагировать, смотреть и снимать. Но камера тут же заработала… и всё моё «производство заснято»… со всеми моими автографами, пищалкой и т. д.

А с утра я звонил в Москву – ни в 6 утра, ни в 18 вечера телефон не ответил. Где она?! [Предложение замазано – прим. ред.] Я что-то очень напугался голосом и состоянием… тошнило… но, может быть, со снотворного. Господи! Спаси и сохрани.

Хвостенко Л.М. вытащила блокнот и с первых секунд закидала меня своим видением. «Как я вас вижу…» «Помочь не храму», помочь – Золотухину и тому подобная чушь. Как нам мешает вот это «я – моё» видение. С какого-то сопливого маленького росточка-кусточка вырастает человек (так хочется добавить, который потом зазвучит – гордо). Мне надо, чтоб она храму помогла, про заботу нашу рассказала… банкиров и заводчиков, Ермогена и краевую администрацию расшевелила… а она мне про свое видение Золотухина – фильм про Золотухина, как он мордой и былой своей славой торгует на перекрестке белокурихинского курорта. И много пустого. Все говорят и все про себя.

Свальня – не свальня, свадьба. Нет, свальня, напьются и свалятся.

Информатика – моя последняя.

Записнушка – записная…

– Ты не миллионер еще? – спросила Хвостенко Ащеулова.

– Нет, что ты… – после паузы ответил Витя.

– А говорят, ты так развернулся…

Витя промолчал, боясь, как бы я чего не выдал.

А как не миллионер, думаю я, когда он вчера занял Азаеву миллион налички?! Если он спокойно занял миллион на месяц, и еще у него есть рассчитаться со мной и пр., то у него еще, минимум, два-три в сейфе. Как же не миллионер?!

Божье благословение надо заслужить. Над ним надо работать и душой, и телом, нельзя сидеть сложа руки. Потеряли проект храма. Не сжег ли его о. Евгений в отместку всем. Дескать, попрыгайте без меня, или куда-нибудь запрятал его подальше. Но Тищенко говорит – и о. Евгения найдем, если надо. А я сразу в панику – еще одна отмазка у о. Бориса – проекта нет, не можем ничего делать. Почему молчит телефон?! Наташа – 34-летняя женщина с длинными ногами и 9-летним Колей – говорит, что на шоколадках уже прокатились много… и т. д. – концертмейстер из Новокузнецка, Дворец алюминиевого завода.

Пришла телеграмма из Барнаула – паспортные данные, число вылета. Что скажет им сегодня Ащеу-лов, какую назовет дату? Сегодня в «Сибири» будем для 40 человек с детьми трудиться.

11.30. т. е. 23.30. Ну что… минимум я заработал. Светлана из К-ска подарила изумительные карты ТАРО. Концерт в «Сибири» прошел легко и звонко. Теперь мы будем спать, съев огурец моченый.

22 июля 1994

Пятница. Молитва, зарядка, кофе, каша, пышка, смородишное варенье вместо сахара.

Опять пасмурно. Это мешает прогулкам, а значит – торговле. Что мне тренькать на чтениях. Отделаться тем, что зачитать телеграмму, да спеть пару песен. Пушкин выручит. «Дорожные жалобы» да Окуд жава?! А что в Смоленском? На Соболевских чтениях. Я его и не читал-то толком. Лететь домой надо и пробовать на Десне «21 км – покаяние».

На Алтае

А так… чтение материалов о Распутине еще как-то заполняет паузы в моей клоунской деятельности, нерегулярные массажи, наблюдение из-за решетки за танцующей публикой… и усталый тащишься домой на самосъедение-самокопание и горькие воспоминания.

Ащеулов обещал прийти в 9, сейчас полдесятого, он, я думаю, звонит в Барнаул по поводу билета.

– Я бы не посылала письмо Песоцкому в таком виде. Это только обозлит его, и вы ничего не добьетесь. Я бы начала так…

– Это вы бы начали, а я так всё равно не начну.

– Надо быть дипломатом.

– Надо… но это делает каждый по-своему. Если он был нач. Госплана, а сейчас возглавляет такую контору, значит, у него есть голова на плечах и он без моей дипломатии поймет, что можно из этого извлечь и куда повернуть дело. А не поймет, не дочитает до конца… ну что ж… как говорит, вернее отговаривается наш батюшка, не получил я Божьего благословения разговаривать с Песоцким и просить у него деньги на храм. Не у него, у банка… суть вещи разные, хотя и очень связанные. По смотрим. Зачем мы будем думать за банкира.

В голову лезет всякая чушь. Что на Рижском? Быть может, что-то опять с Малышевским?! Господи! Спаси и сохрани.

Две женщины сегодня, сильного поля, повторили несколько раз – храм вы построите… независимо одна от другой. Так и звучит у меня в ушах, особенно голос первой, в белом, что про Рериха мне втолковывала. «А храм вы построите». И я уверился.

23 июля 1994

Суббота. Молитва, зарядка, кофе, душ.

Неожиданно, поздно, в дождь нагрянули Вовка с Артемом. А за несколько часов принесли телеграмму: «Валера папа умер лечу туда если сможешь позвони завтра целую». Вот тебе и предчувствия. Только утром записал, что такое может быть… и наконец, дозвонились… но всё еще было в порядке – езжу и днем, и ночью, осваиваю машину. Завтра похороны.

В Б. Истоке с Хвостенко заезжали мы к Новичихиным за штанами. Дома Надя за швейной машинкой. Гармонь Бочаровская. Взял гармонь, развернул меха, Надька на крылечке в пляс пошла, камера снимает. Потом мы с ней сидели на крылечке, пели «Мороз» и «Степь». Легкая на песню, на веселье, не жмется перед камерой. Не зря Гр. Распутин ставил в пример немецкие колонии и советовал русским мужикам брать в жены немок. Это значит – в доме будет порядок, уход, чистота и полная чаша. Светик.

Сейчас Вовка с Артемом поехали в Б. Исток. Время 10 алтайского. Собираемся к 12.00 в Смоленское… к Соболеву и пр.

Витька вчера под дверью мяукал, я не открыл ему, к вечеру они с сапожником набираются, с Аркадием, «Инспектор Катания».

Прострация. Ожидание. Нет гонцов из Бийска.

24 июля 1994

Воскресенье. Вечер. Вернулся из Сросток.

Очки свои я зарабатываю – что сделано для храма?

1) В 8 утра сегодня встречался я с владыкой Ермогеном. Свидание было короткое, но весьма удовлет ворительное для меня. Ермоген обещал поговорить с отцом Борисом и расшевелить его. Заинтересовался 50-ю миллионами. «Когда мне будут 50 миллионов… не мне… на храм». – «В течение 3-х недель обещано мне было». – «Да, и служба, построение храма в душах, и чтоб можно было где лоб преклонить – это должно идти параллельно. Он привык выписывать справки на тот свет… привык к науке… к практической деятельности… но, если вспомнить, святые отцы и Соловки… и Кижи… и Лавру строили сами, с топором… гвоздем и т. д. Авы можете спросить… Вы даете деньги».

2) Накоротке, но весьма, по-моему, тоже полезный был разговор с главой Алтайской администрации Коршуновым Львом… и Ащеулов тут пригодился – с ним и его дочкой сфотографировал. Коршунов всё выспрашивал конечную цифру проекта – но кто ее может сказать? Он обещал помочь средствами и 26-го после 15.00 принять меня в Барнауле.

– У нас с вами есть общее, – сказал он мне, – вы не пьете, не курите и почти не употребляете мясо.

– Да это почти так… более того, обещаю – не пить, не курить и мяса не есть, пока не услышу звон колоколов над Быстрым Истоком.

На этом разошлись.

23-го хорошая была встреча в Смоленской администрации. Алтайские писатели на Пикете говорили мне, что это было мое лучшее (из двух) выступлений.

Но я очень доволен и тем, что было в ДК «Химик». Здорово звучали «Дорожные жалобы»… Я даже испугался – не перестарался ли я опять… но как будто обошлось. Вовремя я сообразил улизнуть из Сростков и не остаться там ночевать. За Ащеуловым нужен глаз да глаз. Он не считается с моими интересами. Для него встреча с Ермогеном – тьфу, даже не откладывает у себя в памяти, во внимании, как это для меня важно… Также, уж не знаю, поможет ли, но передал я книжку Карпову Анатолию Вячеславовичу и счет храма. И говорил с его замом.

Делегацию кинематографистов возглавлял Жариков, но это полное фуфло, индюк… и глупец. Жалко. Народ не проведешь, он, хоть и не разберет в деталях, что к чему, но почувствует.

В «Химике» появился Боков С. – «Тонус» – с камерой. Но на Пикете они меня не нашли, хотя, по свидетельству Ваньки Ащеулова, они были. Оставил им записку в 307 номере «Центральной», что в 10 завтра Николай за ними заедет, и мы пойдем на Б. Исток. Необходима вторая машина. Толя-крутой из Новокузнецка – владелец автосалона – обещал помочь.

Обвалился на Пикете помост. И много человек в мгновение исчезло с глаз публики – люди подумали – так задумано, артисты, хуй ли… Ренату Григорьеву с травмой головы и ноги увезли в больницу, также Любу Соколову и еще одного мужика. Того беднягу я видел, хлестала кровь из горла или из носа – не понял. Праздник был испорчен, хотя ведущий в микрофон успокаивал толпу: «Ничего страшного, товарищи, не произошло, праздник продолжается». И т. д. Пока я подписывал книги, фотографии, слышал, как нес какую-то чушь Панкратов-Ч., будто бы Жора Бурков говорил ему перед смертью: «Саня, Васю убили. Ему пустили в каюту инфарктный газ. Вася был очень аккуратный человек. Иногда писал в туалете, сев на толчок, подложив на колени фанерку, и там писал свои замечательные рассказы. У него было всё по полочкам, аккуратно.

А когда вошли в каюту – рукописи были разбросаны. Всё было в беспорядке и пр.» Звал Евдокимова: «Мишка! Подлец! Выходи». И пр.

Сеет проливной дождик. Но до концерта еще больше часа. И, может быть, пройдет.

25 июля 1994

Понедельник. Молитва. Зарядка.

Умер В. Высоцкий. Родился В.М. Шукшин. Такие вот дела. И концерт прошел хорошо, и был народ вполне на 200000 руб. и больше. Пошел последний день гостения моего в Белокурихе, и должен он ознаменоваться еще одним выездом с «Тонусом» в Б. Исток и последним концертом. Хотя объявлено и в «Алтае», и в «Белокурихе», думаю, если и состоится, то состоится один – поздний, в «Белокурихе», и желающих с «Алтая» переведут в «Белокуриху».

И от публики вчера слышал хорошие слова о моем выступлении в Сростках, и особенно Тищенко прыгал от восторга и счастья. Он болел за меня: «И все говорят… первый Шукшин, второй – Золотухин. Кого там пытался Панкратов-Черный… нет, наш лучше всех». Оно немудрено было в этой компании лучшим быть, когда с перегреву Жариков: «Я как президент… слова мои не должны звучать всуе». И пр. ерунду. Процитировать Пушкина ладом не мог.

Быстрый Исток – был представлен целым автобусом. Хозак снимал на видео, мы фотографировались и пр.

Господи! Как [В рукописи замазано – прим. ред.], как Денис, что с Л.?!

Приветствие от «Благовеста» я вчера прочитал и про миллион сказал.

– Да и хорошо, что сгорела, – сказал Панкратов про бондарчуковскую Натальину часовню. – Она чокнутая, Наташка, Рерих… буддизм, православие, всё перепутала. И т. д.

Передозняк – как погиб сын Любы Соколовой Коля: «Я тебе давала Колины стихи? Нет? На. Потом подпишу».

27 июля 1994

Среда. Мой день. Москва.

Кошмар. Шок от вчерашнего монолога – требования денежной компенсации за постельные услуги.

1000 долларов через месяц я должен внести. Что-то происходит с ней. а что – я понять не могу. «Он – Е. – живет не в ущерб тебе, она – пьет мою кровь, через каждые три месяца 2-миллионные траты… что ее левая нога захотела… Нет, ты подвозишь меня иногда за хлебом… особенно когда пьяный… спасибо тебе большое… бытовое облегчение». И т. д. Встреча подобная с первых слов, с первого увидения. Мерзость. И главное – я не знаю, как себя вести. У меня нет денег, действительно.

– А любовь придумали гусары, чтоб денег не платить… - До чего мы, я то есть, дожил. Что мне делать? Ужас.

Так вот. Вот тебе и «21 км», действительно, будь он проклят. Я в Москве.

26-го машина из Б. Истока с сахарного завода подошла как нельзя вовремя, и день покатился деловой. Встречи в университете по устройству Л. Ащеуловой на факультет социологии.

И очень важная, под камеру, встреча с губернатором края Л.А. Коршуновым по вопросу храма. Обе щал помочь. Выяснить конечную сумму и выделить из бюджета. Говорят, он человек дела и слово свое держит. Балаганили в приемной – Боков на четвереньках пса «Тонуса» изображал и ловил ртом малину. Бог его послал, вообще, на Пикет, в Б. Исток и в Барнаул.

В аэропорту познакомились с главой Республики Алтай Чаптыновым Валерием Ивановичем. Боков и с ним завязал тесный контакт. Пантовые ванны обещал устроить мне в июне 1995 года глава Алтая. Когда режут панты марала.

– Мне тебя любить нечем и не на что… опереться.

– Во что превратилось творение – во что превратилась Шацкая – злая, ревнивая. Во что превращается любимый – ребенок… бутуз… Во что превращается светлая, легкая, любимая…

Звонок в дверь – открываю. На меня направлен автомат, два человека в милицейской форме. Жена не оставила мне телефон охраны… метался, метался, плюнул – и сигнализация сработала. Слава Богу, обошлось.

Денисов Э. попал в аварию. «В него врезался «мерседес». Сшивали по кускам. Увезли во Францию». Так мне сказал Глаголин.

Мы выиграли кассационный суд. Москомимущество выдало нам документ на владение всем зданием. Группа Губенко подает в высшие арбитражные инстанции. Борьба продолжается.

29 июля 1994

Пятница. Половина первого.

Режим наперекосяк. И всё-таки – молитва, зарядка, кофе, каша.

Завтра лететь в Калининград, но билет у меня на 31-ое.

А вчера был на Десне. Лунева там просто живет. Мне нравится это. Собрали первый урожай смородины черной и съели. Набрали целую глубокую тарелку. На столе у Луневой голубой букет в хорошей вазе. «Грусть»… купила она картинку, маслом написанную. Очень нравится. Был у Дениса. Нужно на коляску 500 тысяч и миллион на кроватку. Говорят, так определили, что должен родиться мальчик. Господи! Спаси и сохрани этого мальчика. Денис с Аллой в картишки резались. Разговаривал я с Кузьминичной. Хороший разговор про видение Иверской Божией Матери ей. Поцеловал я бывшую тещу, какая-то светлая грусть прошлого витала над нашим свиданием. А я почему-то стеснялся, боялся заходить к больной. А ей, видел я, было это очень приятно. Ничего, левой рукой двигает, если не знать, то и не подумаешь, что она парализована была.

Панин… поехал к Серафиме. Натушка порчу напустила на Ольгу Евгеньевну. Точно… да… да.

Бортник - звонил… вчера приехал… пьет. Зовет приехать. Обещал позвонить ему через час. Он готов будет. И никуда не поеду я.

Бизнес-клуб зовёт на вечеринку. «Солидные бизнесмены… две дамы будут играть… настроили рояль. Мы не дадим скучать вам. Ваш визит будет оплачен». Что она мне вчера рассказывала про братьев-художников Женю и Сережу… Один отдает строящуюся дачу… почти даром. Другой не берет… Экстрасенс-астролог Лена. Ясновидящая. Уговаривает писать пьесу, роман.

У Митяева интонации Розенбаума.

30 июля 1994

Суббота. Светлогорск.

«Янтарная пантера». Я в кинотусовке, и это тоже «Дребезги». С корабля на корабль, где мэр давал обед. По левую руку Коля Караченцов, по правую – Саша Яковлева. Речи, тосты, спичи, и я говорил забугорную. «Отдать концы и в путь, «Янтарная пантера» с экипажем Ал. Яковлевой». Пишу и анализирую как бы после двух заплывов в Балтийское море. Жара здесь стоит несусветная, а я в кожанке, в джинсах, в кроссовках.

А день вчера был странный. «Я люблю тебя». – «А я тебя нет». Был ответ.

У бизнесменов я сорвал большие комплименты за «Мороз», но расчет был произведен в конце натурой… и обедом. Эта Наташа оказалась динамисткой-минетчицей, но не монетчицей. «Визит ваш будет оплачен»… Говорила о своих мужьях. В суете я захлопнул квартиру, оставив ключи в пиджаке. Утром Панин отжал, хорошо, Таня дома оказалась, открыла сейфовую дверь. Короче, долетел я до К-да.

31 июля 1994

Воскресенье, вечер – молитва, зарядка… да, да, после дневного сна – зарядка, а сейчас я буду пить кофе без сахара. С утра – празднование Дня морского флота. Перед нами проходили боевые суда и стреляли. Потом нас кормили и поили. Караченцов хороший тост поднял, сказал обо мне в кругу моих соседок Ольги Кабо и Марины Шараповой. С последней мы живем в одном доме, наши дети ходили в один садик.

Гурченко… обо мне. – Мой любимый артист… мы с вами не снимались… но мы были приглашены как литераторы и т. д.

Это мне запало – любимый артист… что она в виду имела?

Юрский… как-то проговорился… по существу дела. – Валера Золотухин. Увидев его здесь, я не поверил своим глазам – не обознался ли я…

И я понимаю, почему Сережа сказал так. И потом, на другой день… он всё удивлялся моему присутствию.

«Послушай, Феллини»… Сумасшедшая, грандиозная работа актрисы Гурченко. Завидовал, как двигается, танцует, поет… и играет… Но зачем она каждой клеточкой, каждым квадратным сантиметром пространства экрана доказывает, какая она талантливая и зачем ее так долго не снимали. Этот бесконечный реванш. Зачем!! Это какая-то тогда опять ущербность… какой-то комплекс. Нельзя показывать своих страданий, нельзя их демонстрировать, у меня тоже это есть. Хотя – нет. От этого нет полного захвата моего сердца, души. Я тоже вместе с ней начинаю считать… и всё. А вообще-то, конечно, феномен… но какой-то агрессивный, энтузиаст, как сказал бы да и говорил – Грушницкий мой.

И зачем я брал гитару? Зачем я надрывался с костюмами? Лучше бы сахар положил.

Никита Михалков - не удалось мне с ним ни познакомиться, ни поздороваться. А хотелось. Когда-то я искал его телефон, искал его, чтобы передать рукопись «Всё в жертву памяти твоей» для какой-то внутренней рецензии. Любопытно услышать было его мнение… но теперь… я с удовольствием бы подарил ему книжку, но как это сделать. Он живет на каком-то острове, и судьба его картины решена, и, кажется, он возьмет «Янтарную пантеру». Так вот, может быть, на закрытии?!

Сегодня зашел в храм в Балтийске, и сердце заныло от желания побывать в Малом соборе Донского монастыря. Хорошее состояние души я там испытывал, находясь рядом с могилой святого новомученика Иакова и патриарха Тихона мощами. Вообще, эти сорок дней, проведенные в Соловьевке… вспоминаются чудесно – грустно – больно. И эта… затычка под дверь, сучок… и эти фрукты и йогурты луневские… и эти уколы и полеты кислородные. Если бы всё это не закончилось голосовым кровоизлиянием. Впрочем, это было потом и не имеет одно к другому отношения.

Я шел вчера по Светлогорску и с удовольствием отмечал про себя великое преимущество красот Белоку-рихи и ее людей, ее отдыхающих. Они мне всё роднее и ближе.

У меня осталось три книжки. Одна по праву ушла к С. Яковлевой. Остальные уйдут – Гурченко, Юрскому, Михалкову.

1 августа 1994

Понедельник. Молитва. Зарядка.

Слушаю ТВ о Берии. О женщинах его. Отвечает ее сын. Солнце спряталось за тучки. Жара кончилась. Скука. «Сексуальная любознательность», – мягко выражаясь.

Н.М. – Чехов сказал: что ново, то талантливо; что талантливо, то ново.

И по политическим, и по региональным соображениям… и т. д.

Говорит о прокате. 3,6 миллионов долларов стоило… и прокат надо подготовить в стране.

Стиш. - Прокатную концепцию.

Н.М. – Мы придумали некое насилие. В пользу зрителей. Мы не хотим поднимать цену на картину. Мы хотим разговаривать с каждым регионом отдельно. Вам нужна картина! Вы напрягаете бизнесменов… но не поднимаете цены, гарантируете от видеопиратства. Мы торгуем двумя картинами… пакетом. «Анной» и этой… мы предлагаем такой пакет. Положение пока плачевное. Я лично буду выступать.

Стиш. - Что вы будете лично?

– Да, да… лично. Мы питаемся от зап. условий. Неожиданная идея и срочная реализация.

– Она не была неожиданной.

– Спонсоры – «Русский клуб»?

– Не основные спонсоры. Но – подвиг.

– Мафиозная организация вас не ему…

– Нет. Никогда. Сейчас ни у кого нет чистых денег. Я строю контакты на личных отношениях. Во Фр. можно жить без Бога, а в России законов нет, не было и не будет. Я не спрашиваю, откуда у вас деньги, мне важно, на что я их трачу. То, что они объект без бюджета. Они не спрашивали, сколько это будет стоить. Горячие обеды… «Мерседесы»-тонвагены… Сейчас я предложу любому, и он бросит всё и пойдет работать ко мне.

– Кино – это не профессия моя. Это моя жизнь. Девочка Надя ввезла кофе, напитки, раздает, раз носит.

– Личный жизненный опыт.

– Импульсом… запах. «Голубая чашка». Я очень люблю этот рассказ… по уровню влияния… с бунинским «Сол. ударом»… чеховским р. «Студент». Ну на столько ничего не происходит… что неловко. Это мы знаем, что такое «Голубая чашка», с высоты нашего времени, которое мы оцениваем, как нам заблагорассудится.

Н.С. – Мурашки – дело индивидуальное, как потливость. Чтобы у вас не было мурашек, я сделал случайно.

– Была легенда о команде Н. Михалкова – перетекание. Вы решительно обновляете актерский состав.

Н.М. – Время стало жестким. Профессия не является определ. – всё.

Н.М. – Меня потряс ее человеческий характер – товарищество. Ее радость, наслаждение в импровизации. Меньшиков испортил много дублей – кололся.

Н.М. – Гостюхин… грубее, социально прямее. Настоящее кино – кино общего плана. Даешь возможность зрителю выбирать, что он хочет смотреть, а не навязывать ему, что он должен смотреть – монтажом, планами… Общий план – уровень.

– Меня поразило, как она собирается. «За неимением валюты мы пригласили Калюту». (Звук.) Они на учили Калюту уважать звук.

– Азарт рабочего человека.

Ст. – Не знаю, как с сыновьями, но с дочерьми вам повезло.

Н.М. – Это было тяжел, время, первая половина октября прошлого года. Я – потёк. Обрыдаются все – фильм кончился и характер проигран. Рефлексирующий интеллигент… в маминой кофте. Как артисту… выигрыш, как персонаж, как режиссер… Возможность контролировать общий стержень картины.

– Записные книжки… ничего не значащие детали, что я не могу и не хочу расшифровывать. Метафора… гул стадиона… шаровая молния – эффект…

– Ты всем надоела своим гостеприимством.

Надя. - Мне сказали раздавать, я – раздаю.

Н.М. – Молния поражает тех, кто начинает двигаться.

– Я люблю актера никакого – моль. Юра Богатырев.

Я ненавижу артистов, которым я не нужен. (Ингеборга.)

– Какое количество вокруг артиста непрофессион.

людей… В ней есть время – то.

Что это было: пресс-конференция или творческая встреча, или любопытство до богатых… Ну, еще бы: дача, особняки, встретил подполковник госбезопасности. И сказал, что до начала еще 5 минут, подождите у крыльца. И, конечно, сюрприз, полное очарование, эта маленькая девочка-дочка Надя, разносящая беспрестанно чаи, кофе, орешки, печенье… услужливо спрашивая: что вы хотите… Она же, оказывается, главная героиня фильма.

Спросил я о Бортнике, о команде. «Великолепный артист, потрясающий человек… но… так… не получается…» и т. д.

В конце всего Никита посмотрел на меня, поднял брови, голову, давая знак, что аудиенция со мной окончена. «Почему, блин, со мной?» Он засмеялся, я вручил ему свою книжку, и мы дважды расцеловались. Поскольку я сам этой привычки не имею, то, естественно, целование предложил он, и мной оно было принято. За завтраком книжку вручил я Гурченко. Осталась одна, предназначающаяся для Юрского. А ничего… Пусть имеют, а вдруг – прочитают.

Дал я одномоментно двум дамам интервью, отдал девочке Лене билет.

2 августа 1994

Вторник. Молитва. Зарядка. Завтрак.

– Заминка в ответе, потому что я знаю, я поняла, почему от нее ничем не пахнет, не пахнет куревом. – Она не договорила, кончилось время.

– Значит, ты ее целуешь… – моё продолжение… – иначе понять нельзя – пахнет от человека… и т. д.

Что бы то ни было вчера с Михалковым, я очень даже не жалею, что пошел туда, послушал, познакомился и книжку ему подарил.

С Верой Павловной – радио «Останкино» – ходил в храм Серафима Саровского. Свечи традиционно поставил за упокой и о здравии.

Вчера на просмотре «Голубого» и «Красного» познакомился с двумя дамами – одна из местной прессы. В долгом разговоре, споре, препирательстве и пр. я выяснил, понял, как они озлоблены, как они ищут подвоха, повода, случая, слова… чтоб уличить, чтоб выставить весь фестиваль и особенно Сашку Яковлеву в невыгодном свете. Конечно, вся эта столичная камарилья их раздражает, тем более что их игнорируют, не приглашают, с ними не разговаривают и не подпускают к тайнам и дарам фестиваля. Комплекс провинции. Пытался как-то оправдать, разобраться – почему нет встреч с артистами, почему это не организовано и не входит в программу фестиваля. Называют цифру – 300 миллионов дали ей на организацию, и она ничего не сделала, никто ничего не знает… и пр. Звезды приезжают, отмечаются и тихо уезжают. Кому это надо?! Народ их не видит, как и не видит кино.

Саша, конечно, фрукт. Делает карьеру. Со всеми запанибрата, ведет себя вульгарно-хамовато. Сама по себе потолстела и выглядит кухаркой или рыночной теткой. Когда-то в молодости такая манера себя-подачи даже обаятельной казалась… шокирующей по-хорошему, по-современному, раскованно, без комплексов. Сейчас в этом есть обычное бескультурье развязной особы… темной и необразованной. Жопа гуляет под платьем, как холодец незастывший. А могла бы чему-нибудь и научиться, и манеры эти жуткие – свои ребята – спрятать.

А завтра… надо ли ехать с Паниным-режиссером в Воронеж? Надо. Потому что на фестивале я в минус пошел, а на коляску Дениске надо заработать. Если я там пробуду 4 дня и привезу 800 тысяч, коляску я куплю.

Сидел бы ты лучше, Валера, да травку серпом на Десне выщипывал, крыжовник Сережин обихаживал, а еще лучше в Посееве бы писал «21 км». Уж много ты наговорил об этой повести всем, ведь стыдно перед 1-ым Проездом станет. Это – первое. Или на себя ты, на свой счет наплевал. Когда же заговоришь, немой писатель. А может быть, ведь это «Живаго» твой напишется?! Итоговая часть «Дребезгов».

Через полтора часа закрытие фестиваля. После плохой своей картины «Паром «Анна Каренина» Саша говорила ностальгически-грустно, но хорошо. Меня охарактеризовала «мой любимый… нет, не артист, человек, которого я боготворю». Лучше бы я был артистом, которого она боготворит, человек – это не профессия. Впрочем, и так тоже хорошо.

Звонок в Москву не поднял мне настроения. Завтра опять уезжать из Москвы и опять на безделие. Я здесь не управляю ситуацией – возят на завтрак, обед и ужин и заставляют есть, и я ем и поправляюсь, хотя на весах дома было почти 65. Надо опять на овсяную кашу переходить.

3 августа 1994

Среда, мой день, самолет.

Странный фестиваль, чуть было не закончившийся к тому же еще и безобразием. Билеты были на самолет заказаны, но не оплачены, приехали поздно, и денег наличными с собой мало у кого. Слава Богу, какими-то звонками билеты нам без денег отдали. Задержали на немного самолет и летим. Шарапова ругается: «Козлы… И так во всем и каждый день». С деньгами беда – жюри не заплатила Саша и призы безденежные. Скандал. Дикий ор со стороны мужа-администратора Гурченко: вместо договоренной суммы ей половину заплатили… бардак и хамство. Но Михалков по вручении говорил об атмосфере любви, доброжелательства на фестивале и пр. Во многих речах выделялась мысль о компетентности жюри. «Такого состава жюри не было ни на одном фестивале за последние 10 лет и пр.». Кругом понтяра и жульничество. «Завтра я поеду в банк и вам что-то привезу», – слова Яковлевой. «Завтра рано мы уезжаем». – «Как?!» И т. д. Караченцов с гитарой, как и я, прилетал. Кабо – с фонограммой. Зачем?! Слава Богу, я не успел заплатить свои деньги за авиабилет. Уже отсчитал и пытался отдать кассиру.

Хочется избежать дома, хочется убежать из Москвы. Если бы не расходы предстоящие – коляска, кроватка, – не поехал бы я в Воронеж. Попробовал бы на Десне пописать «21 км – покаяние».

Критика за спиной оживленные разговоры ведет о картине Михалкова. Никита, получая приз, на плече вынес дочку. Четыре бугая к изящной пантере присовокупили белую шкатулку – сейф. Мафия, мафия… Высокий, гладко-блестяще лысый мафиози, который держит в руках всю область, наркотики через военные корабли… адмиралы перед ним пляшут и пр. И фильм Сашкин про Балтийское пароходство, про мафиозников, и, естественно, сама «Янтарная пантера»

А.Я. – большая авантюристка и, конечно, преступница.

Садимся, снижаемся.

Вера Колосова, радио «Останкино». – Я не люблю Войновича. «Сукины дети» мне понравился.

Разговаривая со мной, а я рассказывал о сыне, о бывшей жене – его воспитывает человек другого уровня… - Вера не знала, что Филатов – муж моей первой жены и что сын, который подходил к телефону – это мой сын. Ничего такого жареного не было ни сказано, ни услышано, но я настолько идиот, думая, что все про нас всё знают… какая глупость и самонадеянность.

– С Вовой и сотой доли не было, что с тобой. – Спросить не забыть: а он обрезанный? Помнит она или нет.

4 августа 1994

Четверг. «Брно», г. Воронеж.

Нынче я в Воронеже, № 702. Тихонов интересовался разделом, в каком лагере я и Филатов. Узнав, что Филатов в больнице, в Кунцево, сказал: «Я не знал, что он в больнице, надо бы навестить».

Вчера ездил я на «Вольво», скандал безобразный с фотографиями. Второй день не делаю зарядку да и не молюсь.

Себе поставив сверхзадачу,

Я жизнь на выживанье трачу

И так надеюсь на удачу.

Что и молиться не хочу.

К. Данелия

Это значит, что мы опять с Л. Соколовой, это значит, что она опять рассказывает про своего сына… – с трубкой катался по полу… «Мама, зачем ты меня родила, давай умрем вместе». Господи! Вчера на перроне сказали мне, что умер Е.Р. Симонов, и тут же добавили… и Смоктуновский. До утра не верил в это. Воронежские ребята подтвердили – по ЦТ прошла эта информация.

Я опять наелся – шпроты, сыр, жареная картошка. Когда же опять я захочу – с утра – активно зарядку, активно не жрать.

Какой-то бред, кошмар и ужас. У меня опять нигде не записаны реквизиты храма. Я ведь собирался переписать в дневник – нет, всё в бумажках, в папках, а папки дома. И ни одного листка. Сейчас пойду на прямой эфир, вот бы и сказать, вот бы и напомнить – нет.

Цинковые крыши в окне. От них очень режет глаза. «Труп в цинкаче». А мать нюхает и гладит пограничную фуражку. А хозяин фуражки из части сбежал с автоматом. Сколько матерей, и какие фуражки они гладят на другом конце света.

И. Смоктуновский умер. Ушла эпоха. Ушел родитель главного направления актерского ремесла 60 – 70-х годов. Ой-ёй-ёй… Кеша, Иннокентий Михайлович – Иннокентий Смоктуновский. Боже, Боже… великий артист ушел.

О чем она думает? О чем она мечтает? Мне бы хотелось знать хоть одну ее точку сил приложения. Ну, сейчас, ближайшее – въехать в Валину квартиру, оставив эту за собой. А дальше? Что-то продать, что-то купить, чтобы съездить куда-то. Куда и зачем?! А твои мечты – «21 км – покаяние». Так почему ты не пишешь, не делаешь? Какие артисты ушли – Борисов, Леонов, Евстигнеев… и вот… Смоктуновский. Неужели ты, B.C., и вправду родился, чтоб написать дневники о Высоцком… засвидетельствовать… мгновения чужой жизни… да и то не главное, мимопрохо-дящее… и т. д.

– Чем больше хаешь коммунистов, тем больше ты демократ. Я должен сказать, я всем задаю один вопрос… спрашиваю. Что за их спиной стоит… все хотят президентом быть.

Ковалёв. - Телевизор… я почти не смотрю… столько-то убили таджиков… а кто сколько посеял… убрал… не говорят. Зачем мне, российскому хозяйственнику, слушать это. В Югославии мы можем… в Абхазии мы можем порядок навести…

«Повод» сказать речугу… и попасть на экран с тезисами, заявлениями и пр. – Янабрал 78 % – доверие власти… федеральное собрание… Мы посчитали нужным сказать, что мы вам (рядом) рады… чтоб это всё было на официальном уровне… «Я сказал»… «Он мне сказал…» Где-то я уже слышал такой напор самовыдвижения.

Тихонов. - Больше государственности у вас в Нижнем Новгороде… а не в Москве. И возрождение России… начнется отсюда. (А откуда завал России произошел – в Москве, а возрождение будет отсюда?! Любопытно.)

Страх в жизненном безопоръе.

5 августа 1994

Пятница, молитва, зарядка… кофе. 10 часов утра, гостиница «Брно». В номер внесли вчера без меня подарок – огромный, в упаковке коробке телевизор. Моргунов хочет сдать в магазин – деньги, а дома у меня «Сони».

Радио «Юнимакс» – прямой эфир от 13 до 14. Пел «Лутоню». Шуфутинскому подпевал «Таганку». Благодарили меня, что я с Любимовым, с той Таганкой, которая ассоциировалась с демократическими преобразованиями… и т. д. «Коней» пел и «Нинку». Ой, кайф ловил от собственных ответов?! Такая студия замечательная. А ехал с гадким настроением – не дали Москву и по срочному даже.

«Служу Советскому Союзу»… нет, Тихонов не идиот, конечно, но как же хорошо ему жилось со звездой Героя и Ленинским лауреатством… За что?! И Евстигнеев, и Леонов… Боже, мой Боже. Так хоть не тряси этими побрякушками… коммуняки чертовы. И какое он у всех руководителей находит сочувствие этой ностальгической пропагандой. Вчера женщина в Хохоле благодарила его за статью в «Правде». «Я не давал… это они из интервью. Водному транспорту». Опять «Правда». Кого она объединяет? Это же не просто так?! Егор Исаев… ну, монстр. И главное, ни одной мало-мальски четкой мыслишки, идеи, всё одни намеки. «Тебя не купят, нет?» Русская идея, беспроигрышный конек, единственная тема в зубах, губах, на языке. Убожество. Господи! Как хорошо, что я не пью.

В Доме актера пел под фонограмму 4 песни и закончил: «Кто хочет в артисты?» На этом звуке и вышли коллеги. Народу битком, и всё бесплатно – спонсор – Управление Юго-Восточной ж. д. Сегодня «Спартак» разнесут.

В 20 – Хохол, родина Панина.

С воронежскими девчатами пел «Мороз». Прекрасно выступает дед Иван Петрович. Так вроде и не слышит, и в маразме как бы… а у микрофона такая светлость, темп, ритм и юмор. На ура, что называется. Блёклая Рязанова, обладательница Оскара, и блистательная в своем а-ля-мордюковском плане Нина Русланова.

Нет, конечно, Тихонова можно уважать за это, если это называется позиция, да… но как-то всё это без юмора, на такой злобно-затасканной мрачной ноте преподносится.

Панин. Уговаривает ехать послезавтра с Тихоновым. «Мульён ты свой увезешь». Что он имеет в виду? Неужели денег дадут… Я как-то уж, получив габаритный телевизор, и распрощался с этой надеждой.

6 августа 1994

Суббота. Молитва, зарядка, душ.

За два дня 5 выступлений. Я противен себе своей скучностью, своим непитиём и глупыми тостами… хотя комплиментов слышу… от коллег. Противно. Но много зрителей на встречах, много водки, коньяков и шампанского, много кормят. Каждый выступает понемногу, в общем, потом долго ждет, ест конфеты, пьет… чего-нибудь, я, к примеру, квас с хреном. И много узнаешь о своих коллегах трогательного, нежного. К примеру, очень хорошо, глубоко по мысли, умно и с потрясающей задушевностью, красиво, завораживающе, с прекрасной дикцией говорит Тихонов. Его можно слушать часами, затаив дыхание… тембр, интонации… почему, думаю, мало мы его слышим по радио… Уморной и добрый рассказчик Рыжов. Соколова говорит о жизни своей за кулисами, о жизни коллег – Савельевой Люсе предложили быть костюмершей. Корольков стоит в гардеробе.

В Воронеже. С концертной бригадой

Не работал телефон, оказывается, в мою сторону… я звонить мог, а мне – нет, вот и не отвечала Москва.

– Не смей… ни звонить, ни показываться. Я не хочу, чтоб мой ребенок из-за такого ничтожества, как ты, разрывал сердце себе. Ну что тебе стоит сказать – нет, я не поеду ее встречать. Какие я могу маме представить доказательства, что ты что-то для меня сделал. Что кончаешь по пять раз, так это любой… Это не твоя заслуга, а моя, вернее, мамы с папой… – Что она делает, что она творит?!

Звонила Белокуриха. Новосибирск ждет 6-го. Ну, как же он не годится, Ащеулов, никуда. Я даю ему расписание спектаклей, свободных дней, он мне 6-го предлагает Новосибирск, когда у меня на Таганке «Живой». Как можно делать какое-то дело с человеком, который не понимает, что такое твое время, что такое театр… спектакль и пр.

И как доставить в Новосибирск книги?! В каком количестве и по какой цене?! Господи! Что меня трясет, что у меня за слезы на глазах, почему мне так жалко себя и всех… Дениса, Сережу, Тамару.

Дениске какую-то «хромую» коляску с верхнего этажа дали. Ее еще чинить надо. Бедный, почему ему никто не помогает. Почему не помогает? Мать дала 5 тысяч на бандаж. В течение июля я дал ему 200000 рублей. Господи! Пошли мне внуков здоровых… а там… разберемся с рублями.

Юра из петербургской «Смены» дотошно пытал меня, на что я буду жить, если не будет ни театра, ни кино, ни книг издаваться… ни концертов и пр. Я ему сказал, что не гнушаюсь никакой работы… «корона не упадет с головы», в гардеробе стоять буду, посуду мыть пойду.

7 августа 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка, звонки.

1) Я на севере жила.

Бочки трафаретила.

Сзади выебли меня,

Я и не заметила.

2) Плясать пойду.

Чулки спушшу,

У кого большой,

Ночевать пушшу.

3) Не ходите, девки, низом.

Не давайтеся киргизам,

А киргизы злы собаки,

Раздерут пизду до сраки.

4) Муж меня ишша.

Где же я, блядишша,

А я с милым на лугу

Заебалася в дугу.

Вот под знаком неформальных русских стихов – Диплом я выдал своей формальной жене, солистке ансамбля Чернышевой Свете – прошел вчерашний трудный тоже день. Большой переезд в Таловую и песни-пляски в столовой. И опять корыто травы, буряка и картошки съел я. И живот – барабаном.

Панина нет в Москве. Сестра говорит, он где-то на Волге сломался… сцепление или что… В общем, машину он мне угрохает окончательно. Пусть и делает. Лишь бы не авария. А встретит меня Саша Кулик.

– В несчастье ближнего есть что-то веселящее: у Тихонова жена – алкоголичка. Он кругами на машине вокруг дома… не заходит.

Может быть, оттого он такой мрачноватый, слезы лил беспрерывно вчера на пении и плясках девчат. И выпил крепко. И говорил опять складно. И купались мы с ним в озере… а баянист какой-то, с которым Рязанова на баяне играть училась у одного педагога, вдруг как – в штанах и одетый – разбежался с берега и в воду – чего-то она завела его. И опять на берегу девчата пели… а на том берегу огни зажглись, потом понял я, что это фары горят.

Нила – балерина с сыном Данилой. Отца убили, мать еще ею беременная была – семь ножевых ранений, от восьмой умер. Мать, уж Даниле 10 лет было… в ванне повесилась, дочь сняла… через какое-то время выпила уксус… с ума сошла, «зарубить нас с сыночком хотела, муж, когда мама с ума сошла, не вытерпел – ушел. Я одна, никто меня не содержит… живем с сыночком на мою пенсию и зарплату». 41 ей год. А сыну 17. Трогательно рассказывала она, как он ее из Китая ждал… «За полторы недели полы в коридоре стал мыть – мама приедет, простыни, белье постельное перестирал… я ему разложила на каждую неделю, но он не менял, конечно, один жил. У нас же никого нет с ним. Я – сирота». И т. д. «Воронежские девчата». Сейчас они с другой подругой Тамарой в Японию намылились. «По 80 долларов в день… это хорошо, да? А как жить… никто обо мне не позаботится, если сама… Сыночек – танцор, в пятерку лучших в училище входит».

4-й канал с утра еще был вчера. Долго снимали. Где-то в конце августа у них по ТВ «Хозяин тайги» пойдет. Ну, так я и как бы представлял фильм. Ребята надеются спонсоров найти – книжку привезти.

В общем-то, мне надо собираться. Из Анны мы с Тихоновым на «Волге» – это так говорят, не обязательно так будет – прямо к поезду № 25. Телевизоры должны увезти и разместить у каждого в купе. Это так по плану.

Нила не звонит, задержал Данила.

Пятков Саша к нашей компании вчера присоединился. Когда-то он работал в «Сатире». Но позвали на «Дерсу Узала», и он ушел из театра. И теперь жалеет, конечно, но, увы и ах, Музыкальный, страх… У Тихонова жена – алкоголичка, а у меня 6-го сентября сезон 31-й начинается, и от того какое-то тайное, горделивое – а я вас в рот ебал, у меня спектакли начинаются, да еще меня «Павлуша I» ждет в ЦАТРе – так что проживем, лишь бы голос не потерять. Но прогулка в Калининград была постыдная, конечно, что-то в этом несерьезное всё-таки. Кому-то мы очень помогли отмыть деньги. Хотя, что я говорю… какие-то следы останутся.

8 августа 1994

Понедельник. Вагон.

Отдельное купе. Место для телевизора. Коробка с бутылкой зверобоя, водой, мясом и огурцами. Рыжов так определил свое ощущение от гастролей: «Перед глазами девки и водка». Я добавил – и морковка. Значит: девки, водка и морковка. О чем мечтаю: чтоб машину Панин починил, но не за мой счет… чтоб встретил, чтоб дома никто не залез, чтоб прилетели мои живехоньки-здоровехоньки.

B.C. Панин слово сдержал: мульён свой я везу. Сплошная панинщина. А выступали мы вчера в Анне. Много фотографировались с начальством… и с Тихоновым уехали на «Волге». Наша банда после второго концерта пожелала пьянку продолжить на р. Битюг. Хоть бы не утоп никто.

А отпуск мой пошел на убыль.

Говорил я Тихонову много хороших слов. «Что восхищает как профессионала: вы с одинаковой актерской тщательностью и порядочностью произносите тексты брежневской «Целины» и толстовские тексты. Без насмешки, без дешевого цинизма. Потому вы себя сохранили – серьез и трепетность. Поводов для разгильдяйства жизнь вам подсовывала много, много. Такие роли, такие награды, такие приемы и пр. И очень легко потерять себя и ориентиры. Вот… в параллель с вашей судьбой актерской – судьба О. Стриженова. Финал печален, а как еще мог бы и работать, и со зрителем встречаться, и там держать и форму, и уважение к себе, к своему таланту… и пр. Водка, гульба, Скирда – забвение зрительское».

Пишу – забвение зрительское – и очень понимаю, что о себе подумать надо. И от предложения Бокова не отмахиваться. Именно в бредовых идеях сейчас спасение лежит. «Бритва». Кому заказать сценарий? Себе? А сюжет потрясающий.

Новосибирск. Звонить и договариваться. Ащеулову нельзя давать распоряжаться своей судьбой. Там деньги храмовые и вообще.

Уренгой – чартерный рейс, вот куда можно книги загрузить.

Тихонов. - Надо иметь своего адвоката. 10 % со сделки он берет себе. Но зато тебе не о чем беспокоиться. Все переговоры-разговоры он берет на себя, всё устраивает… и говорит – это вам невыгодно и пр. Молодые – у меня нет адвоката – все имеют свих юристов.

Волина. Что с Фондом? В прошлый приезд я даже и не позвонил… не поинтересовался. Думаю, ни хера у нее не вышло и не выйдет. По мне – хоть бы московско-подмосковный фонд зарегистрировать, чтоб счет был, чтоб печать была. Краснопольский. У него сын женится. Значит, привязан будет Валера еще крепче к Москве, значит, думать надо о следующей книжной коммерческой проделке. Или дневники тиражировать в хорошем переплете… или «21 км – покаяние», заперевшись на хлеб-воду, писать.

«Мороз-мороз»… с ансамблем, с солисткой верхние ноты звучали прекрасно. Особенно последний, второй, концерт вчера. Я в хорошей форме, я жив, я не соблазнился на «Зверобой» с Тихоновым, а хотелось. Слава Богу, что он такой деликатный и понимающий оказался человек – не просил с ним выпить, не настаивал… мало ли, лечится человек. Ведь он сына потерял, Володю, который погиб от этого увлечения… и жена – алкоголичка.

Так вот – в форме я, и хуй с ним, с этим «Москвичом», лишь бы у Дениски малыш здоровенький родился. И чтоб дед малыша оставался еще долго здоров – надо помогать молодым деньгами, а поэтому – работать надо. Пока Дениска выучится и служить самостоятельно начнет. Господи! Помоги ему. Да и Сережа подрастает. Счет себе открыл. Пусть разбирается в финансовых делах. Всерьез надо подумать, как его отправить за границу, хотя бы, как Ксению… или с Катей-сестрой.

1. Шел по улице людской,

Меня ебнули доской.

Я лежу и охаю,

А прохожим по хую.

2. В санатории была

Имени Мичурина,

Так и знала, отъебут,

Сердце моё чуяло.

3.Лучше баня бы сгорела.

Чем советский самолет.

У меня никто не просит.

Разобью пизду об лед.

4.Сидит белка на суку,

Кажет целку барсуку.

На понюхай, барсучок,

Хуй залезешь на сучок.

5.Кукарекал петушок

Посреди болота.

Милый штаники надел,

Мне еще охота.

6.Начинаю материться,

Матершинны песни петь.

Разрешите для начала

На хуй валенок надеть.

7.Беловатенький, кудрявенький

Сидит на берегу.

У него хуечек маленький

С телячию ногу.

8. На базаре я была.

Сиськи продавала.

Мне давали пятьдесят,

Ну их на хуй, пусть висят.

9 августа 1994

Вторник. Театр. Келья. Жарко.

Встретил вчера семью свою загоревшую, на душе хорошо, а на сердце – гадко. Всё мне ставят, ставили условия, всё под каблук запихивали меня, чтоб капризы сполнял, нет, не тут-то было. Я всё сделал правильно.

– Ты дерьмо и ничтожество.

– Нет, это ты дерьмо и ничтожество.

Такой обмен мнениями. Но теперь надо думать. Закручиваются дела. Намечается перспектива даль нейших заработков. Деньги надо положить в коммерческий банк.

Алла. - Дениска алтарничает у Костика в храме… каждый день… деньги привозит, продукты… доволен очень.

– Ну и правильно… чего ему бездельничать, надо

же кормить семью.

– Сегодня праздник святого Пантелеймона.

10 августа 1994

Среда. Мой день. Молитва. Зарядка.

Долго размышлял я: вставать – не вставать, жить – не жить и что делать. Но Бог помог, встал я и начал делать зарядку, и на голову встал, и пр.

Любимов вчера с Володей Гурьяновым разговаривал из Будапешта, интересовался, почему Валерий ему не звонит. Опять в связи с Фельтринелли – Вознесенский и пр. Надо бы съездить в театр и оттуда позвонить. Да зачем только? Что мы ему, что он нам сейчас, когда здание оккупировано и затишье.

Были вчера на Десне. Полили капусту, выкосил бурьян около смородины и крыжовника. Завезли ключи Зое Вешняковой.

– Не будет действительно. С 1962 года не вышло ни одной книги. Единственный человек в Москве, который не видел спектакля… ну что же он не позвал. Он знал, что я интересуюсь «Живаго». Несмотря на все колкости… никто… мухи отдельно…

– А.А. Я за вас. Давайте простим… ему это.

– Конечно, простим… характер, человек сложный, да и возраст, безусловно, сказывается. Я ему, еще когда он первый раз приехал, сказал, почему бы вам не поставить «Живаго», сейчас надо ставить «Живаго».

– А.А. Мы 6-го сентября открываем сезон, я исправлю ошибку, я вас обязательно позову. Сегодня я собираюсь звонить ему в Афины.

– Скажите, что я написал… ей… но ведь там решают ее адвокаты. Она отдыхает на каких-то островах. Я буду там (нет, не на островах. Фраза – мухи отдельно – относилась к Ф.). Но передайте Ю.П., что это не поможет. Если сказать что-нибудь обнадеживающее, он перестанет со своей стороны предпринимать шаги.

Хороший, человеческий разговор с Андреем. Он через Сидоренко желание свое посмотреть «Живаго» передавал. Это неправильно. Но я что-то пытался вставить Андрею А., информацию – мы играли при Любимове всего два спектакля… потом он отменил премьеру и закрыл театр. 7 месяцев не играли вообще, ну и т. д.

Я отдыхаю. «Этот мёд окажется у нее на голове».

11 августа 1994

Четверг. Бассейн. Кофе.

Радио и семья резко отрицательно отнеслись к моей акции доверить свой миллион «Тибету». Ну так и пусть. Этот миллион у меня лишний – панинский, воронежский. Себя так и надо настроить. Иначе на говно изойдешь.

Мне одиноко, паршиво. Я себя развлекаю, отвлекаю, вздрючиваю, но не легче от этого. А что делать – не знаю. Но и на поводу идти было нельзя, иначе – крах. Ну и отвлекайся дальше – поезжай сдай рубашки, возьми бельё для дачи, чтоб кого-нибудь привезти в гости, как говорит Тамара.

– Пошло в формализм… а о чувствах… ушло в счета какие-то. Мы по космосу зависим друг от дру га… а мы и знать не знаем об этом. Застрелись – хочу видеть этого человека. Смотришь телевизор – и вдруг…

– Ты вклиниваешься в прошлое, которое не изменить. Зачем?!

Волина празднует победу – Фонд зарегистрирован. Почему-то радость сразу червоточиной поражается, а не преступную ли деятельность развернут мои сотоварищи?! Я ничего не понимаю, а за ними не уследишь. И не Волину даже имею в виду я, а других товарищей-однополчан ее ушлых. Впрочем, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

12 августа 1994

Пятница. Театр. Келья.

Соколов Витя организовал концерт-пьянку в Строительном управлении № 36. Очень даже приличные деньги – 400000 руб., и ему 100000 руб. Телефонная война в молчанку и т. д. Тоска и гнусь.

Фонд - получили с Волиной утром документы. Водку «Распутин» Тихомирову всучить не удалось по причине его отсутствия на работе. Горе у него, умер брат, и сегодня, очевидно, похороны.

– Порядочные люди берут с собою женщин, с которыми они спят… Или хотя бы через раз.

13 августа 1994

Суббота. Зарядка. Молитва.

– Ты изменился… с возрастом, конечно. Но не хотелось бы, чтобы что-то уходило у тебя. А ушло. Вчера ты лег спать полдесятого. Жалко.

Что можно сделать?! Какой найти стимул, единственно, я знаю – надо писать… а как?!

– Мужчина в таком возрасте, как вы, и такого таланта… мужчины садятся и пишут и делают сами. Никто за вас не напишет.

(«Лад» – Маргарит.)

15 августа 1994

Понедельник. Молитва. Зарядка. Храм.

Я в храме Бога просил дать мне сил и вдохновенья закончить «21 км», а конкретно – о главе «Высоцкий», «У Алексухина». Хотя бы начать – три странички. «Вот сейчас приеду, – думал я, стоя на коленях перед Спасителем, – и три странички одним духом». Но опять не хватило времени. Пока ел свою кашу, пока брился, потом позвонил Рыжий… говорит… говорит… болтун. А делов-то – съездить в Белоруссию к ветеранам… назвать числа и сумму… в «зайчиках»… в долларах.

Два концерта: в воинской части с Соколовым (20000) и лицей «Коломенское».

16 августа 1994

Вторник. Молитва. Зарядка.

А вчера на Десне отдыхалось… ой-ёй-ёй… И если бы не закипевшая машина моя уже на обратном пути… то день – счастливый.

День бытовых «услуг» на ТВ – о пользе здоровой пищи… о пользе бани для тела и души… Нужно ли мне это?

Чтоб вы сгорели, но сейчас я разложу листки, отточу карандаши и начну главу «У Алексухина».

17 августа 1994

Среда. Вечер. А день был мой, и число мое. Ездил на Десну за сумкой, водой, заезжал в «Тонус». Бокову со общил, что режиссер С. Никоненко озадачен нашей заботой и деньгами на кино с Золотухиным – Боковым.

Скрутила меня большая женщина Оля с коньячно-шампанской начинкой, затащила в комнату, в компанию, подарила карандаши, ручку – пиши, говнюк. И я пишу. Боков спрашивает – как книга… – Ты меня чаще спрашивай… и книга будет.

А с утра нечаянная радость. Письмо от председателя Алтайсбербанка – Песоцкого В.Ф. Неправа была Хвостенко, нет, неправа. Письмо он мне написал теплое, деловое, просто замечательное. И он поможет, убежден. Тон письма, оборотность – всё по мне, всё по делу, конкретно и понятно. Хотя Боков считает, что это красивый уход. Посмотрим. Целый день от письма хороший тонус. Привез Сережу. Ну и что – хорошо. Привез много продуктов, а горох и кабачок на Рижский. Как дела, здоровье, жизнь?!

20 августа 1994

Суббота. Вечер.

– Не пишется. А сейчас не пишется.

– И мне… откладываю… завтра… завтра… и так уже лет пять.

– Напрасно. Вам не пишется – это напрасно. Вам – дано. Не всем дано, кто пишет, а вам дано… пишите. Мое время на излете, а вы еще… – сказал мне Жженов Г.С. И подарил в самолете книжку «От «Глухаря» до «Жар-птицы». Замечательно мы с ним летели. Так замечательно он рассказывал… о наших коллегах – Иннокентии С: – Он откровенничал со мной. «Больше всего, – говорил он мне, – боюсь я бани». Я-то знал, что он еврей… он себя за поляка выдавал. Дети у него не удались.

– Даль – Божьей милостью… настоящий. Если к кому, с кем несправедливо поступила жизнь, – с ним и с Вампиловым. Зачем последнему надо было утонуть… Такие пьесы писал…

Чудесную миниатюру рассказал о Высоцком. Для меня – Неизвестный Высоцкий. «Приехал польский театр… играли они у нас. И наметились у меня отношения с одной актрисой. Назначила мне свидание в гостинице «Россия». Я прихожу и встречаю в вестибюле Володю. Спускается эта актриса. Мы сидим, разговариваем… и я понимаю, что мы на одну роль метим… сидим… 10 – 15 минут… час сидим… Володя встает и уходит. «Извините, я сейчас». Через пять минут приносит две чашки кофе и две рюмки коньяка. После этого галантно попрощался и оставил нас. Эта история меня восхитила. Зная Володю – быть первым в женском вопросе, – чтобы он уступил… Он уважал меня… Наверное… и любил, но это больше – он меня уважал», – заключил свой рассказ бывший зэк. А для меня – Неизвестный Высоцкий – засверкали слова в мозгу. И я попросил: «Подарите мне эту историю, Г.С». – «Пожалуйста, конечно. Я ведь сам не могу про это рассказывать. Жена, внуки. Мне ведь в марте 80, если доживу».

18-го мы были с Мариной Полбенцевой, паном Гималайским и Геннадием Каменным. 4 выступления.

19-го писал «21 км» на 34.

Сегодня день рождения Сергея Валерьевича. 15 лет пацану. Заказал на праздничный обед купить водки. Утром, собираясь, написал ему поздравительную записку. Нагрел воды – зарядку делаю ублюдочную – болит спина. Привязываться стали какие-то недуги.

21 августа 1994

Воскресенье. Красный Селькуп.

Я не верил глазам своим, глядя вчера на Г. Жженова. Неужели ему 80 без малого?! Неужели теоретически возможно мне дожить до него, т. е. еще 27 лет… и стоять вот так перед микрофоном, сохранив юмор, жизнь и ум. Господи! Кажется, я начинаю чему-то и кому-то завидовать. Не потому что ему 80, а потому что он такой… В самолете не задремал, не закимарил… он живо, непринужденно рассказывал историю за историей… без старческой экзальтации, без капризов, жалоб… фырканий и пр. Я сидел «слушал»… глазам и ушам своим не верил. И я со своей спиной – не знал, куда себя девать в кресле самолета, в какую позу уложиться, чтобы не больно было, и поспать.

Ходил к гл. врачу – Галине и Виктору – завтракать. Книжку подарил «Дневники.

22 августа 1994

Понедельник. Летим в Москву.

Лечу с тяжелым грузом и тяжелым чувством. Стараюсь держаться, стараюсь не поддаться панике, стараюсь думать, что день рождения Сережи прошел хорошо. Голос Белецкой был бодр и звонок, но само ее присутствие не обещало ничего хорошего, это всегда – знак беды. И так и оказалось – Тамара пьет. Чем это закончится?! Мне теперь уж совсем не выпить.

1. Встретит ли меня Панин, у которого по дороге с Волги сгорел стартер?! Я везу много рыбы… и болит спина.

2. Семен на аукционе продал мою книжку за 260 тысяч рублей. Эта существенная прибавка к 800 тысячам Демченко Олега Васильевича, гл. администратора.

3. Фейерверк – банкет ночной – Галина Серг. и Виктор Андреевич – опекали нас с Г.С.Ж. Я очень хорошо заработал и хочу купить машину. Чем продолжу я главу? Письмами или?!

– Если вы такая же сволочь, как он, вы можете не обращать на мою повесть в слезах внимания, можете не прислушиваться к голосу крестьянина.

Рыбу группа носит по самолету туда-сюда и хлеб, выдаваемый стюардессой. Пьяных очень нет, шумных тоже нет. В Москве холодно? И ночевать на Десне опасно.

Не взял ключи – жалко. Как попаду в дом? Сделает ли Панин машину. Четыре с половиной миллиона – это мало или много?! Думаю, что – хорошо это!! Это полмашины по нынешним временам, значит, это очень хорошо. Полмиллиона – Денискина кроватка, и полмиллиона хочу в долг дать Семидетко Галке. Ходить и получать проценты с миллиона, положенного в «Тибет», решил – не буду. Надо забыть про него… нет и всё, выброшен или не было. Пусть будет так.

Жженов Г.С. остался на два дня, у него тур по реке, рыбалка и пр. И свои расчеты. С этой Наташей Сениной надо дружить.

И вот… остались считанные дни… и сезон. 31-й. Господи! Спаси и сохрани. Исповедь – что это такое, с чего начать?!

Маргарита. - Да, это – предназначение… – делать добро. А делать добро… это – актерское или какое другое. Если предназначен к добру, задуман к добру… через другое занятие… и т. д. Карма. Если человек не выполнил своего предназначения в этот срок… он перейдет в травинку, пылинку и вернется довыполнить.

Или в С. Посад?! Наверх? И тещу выслать на леченье?! А самому отсидеться, пописать, почитать, и к сезону приготовиться, и над исповедью подумать.

Сегодня мужик в администрации благодарил за то, что я строю храм, что помогаю Православию – капелька к капельке… Он слушал передачу вчера по центральному радио, где я много рассказывал о трудностях строительства, и он сказал: «Желаю, чтоб не только фундамент, но чтоб колокола зазвенели». Храни тебя Господь, хороший человек, на добром слове. Дожить бы до исполнения твоего пожелания.

А Семен, ведущий, проходя, спросил: «На новый (следующий) аукцион пишете?» Хорошо бы и это сбылось.

24 августа 1994

Среда, мой день. Молитва. Зарядку не делаю, болит спина. Пьет жена. 32-тысячный коньяк открыла французский, жалко. Жалко, что не увез, не спрятал, не подарил кому-нибудь. Валерий – с латыни – бодрый, очень бодрый. Прилетели мы где-то в 17.00. Панин не встретил, но была машина от этой странной организации. Рыбу довез, но пришлось отдать Еремову всю свежемалосоленую… и копчененькой ему же. Тамарка валяется, и я не знаю, что делать. За что взяться. Кому звонить, куда бежать… Или тещу везти. Машину, кажется, починил Панин.

1. Приглашают в «Попугая» – русский анекдот, жалко будет упустить, а время есть подготовиться. Лева Оганесян – Оганезов. А он уезжает в Америку навсегда. Вот тебе и «Попугай».

25 августа 1994

Четверг.

Не дает мне покоя это 3-е число. Хочется и костюм придумать: джинсы голубые, джинсовая рубашка голубая и красный жилет. С Татьяной в 18 в театре. «У меня проблема часа на три – я голову помыла». За Танькиной косой охотятся. Деньги большие предлагают. Помирать с голоду буду, а косу не продам.

26 августа 1994

Пятница. Вечер.

Вылез из «Москвича» закипевшего, заглохшего в пробке и пошел с костюмом, сумкой тяжелой, гитарой на метро. И так мне это испытание с больной спиной в пользу показалось. Я заработал $ 180, так потерпи, потолкайся с грузом в метро – ничего. А как другие добывают хлеб? А у тебя дома пьяная жена с разбитым затылком лежит. Каждый час ты можешь лишиться жены, сын – матери. Упадет виском на деревянный угол, и нет человека. Сережа критикует мою методу – таскать пьяную жену до дивана: где упала, там пусть и лежит… лучше подушку принеси да накрой. Таскать – синяки на теле у нее оставлять. И вот она лежит, а я тороплюсь заработать чего-нибудь впрок. Вот Сережа сегодня на ударника-рока записался – 25 тысяч в месяц, два занятия в неделю. И пришла мне простая мысль в голову. В сущности, этот роман с Л.А., эта любовь, эта сумасшедшая страсть… спасли семью… как ни странно, это так. Это сильное, мощное отвлечение от семьи, от ее проблем. Развестись – мне не дано, и жалко… и вообще. Но жить в этом аду было бы невозможно без какого-то плота спасительного на стороне. Да и стороной этот плот назвать преступно. Разве то, что спасает и дает силы и дает жизнь… пусть иллюзия, мираж… но этот мираж рождает что-то конкретное – тексты, репризы, анекдоты, байки и пр.

29 августа 1994

Понедельник.

Две встречи вчерашние в праздник Успения Пресвятой Богородицы.

1. Утром проехал за виноградом на красный свет. Откуда ни возьмись гаишник на машине. Молодой парень, пацан. Подаю права, лезу в машину за техпаспортом. Рассматривает, указывает сесть к нему в машину. Сажусь. Не отрывая глаз от фотографии:

– Как вы постарели.

– А вы помолодели.

– Почему?

– Не знаю, очевидно, с годами вы – как вас звать? Виктор? – с годами вы, Виктор, молодеете, скоро в детсад опять пойдете. Что же это за бестактность… с вашей стороны?

– А вы знаете, за что я вас остановил.

– Я вам расскажу про драматурга Эрдмана. Ему одна дама сказала однажды при встрече: «Ой, как вы плохо выглядите… сегодня». Великий драматург ответил: «Мадам! Я каждый день бреюсь и вижу себя в зеркало…»

– Это очень опасный перекресток, так же, как тот, передним…

Короче, ни хуя он не понял.

2. Вторая встреча в храме Донского монастыря. Мужчина, рыжеволосый, с густой рыжей бородой… здоровается, улыбается, жмет руку. «Вот видите. Всё так и случилось, как вы сказали… живу в монастыре… я вас вез во Внуково на такси. Вы дали мне телефон. Вы там же живете, на Академической? Лет 20 прошло. Вы нисколько не изменились. Как сложилась ваша жизнь… играете, репетируете… Удивительно… вы не изменились».

– Да что вы… мне сегодня милиционер сказал совершенно противоположное с утра: как вы, говорит, постарели.

– Уверяю вас, он не прав. Нет, нет.

Я расцеловал, растроганный, его в рыжую бороду.

Вчера был целый день на Десне. А перед этим – на ярмарке в Теплом Стане пару джинсов купил и рубашку для «Попугая», а он, кажется, переносится, и вряд ли я смогу. Никулин болен.

«Престиж де Пари» – Иосад Володя – два костюма, рубашки, галстуки – всё за $ 200, а в заключение этой сделки повел нас в ресторан и на $ 100 накормил. Что-то невероятное. Это было 27 августа. А закончился день – шиномонтаж, делаю колеса «Вольво». Владик, мастер, вправил бампер и за всё не взял ни рубля. Вечером поздно приехала теща.

Вечером того же 27-го ездили с Сережей покупать барабанную установку. Сережа уже заплатил, спустился звать меня к погрузке, да вовремя поднялся я. Сам дирижер и его жена сказали, что дома ее ни держать-хранить, ни собирать и играть нельзя. Нужна база и пр.

Тещу везти обратно – радиатор – помпа течет. Панин занят, и вчера я время упустил… Машину-то свою можно было бы и оставить, а уехать на метро.

1) Теперь – я жду Соколова, ему нужно пройти техосмотр.

2) А после 12-ти звонить Маргарите Павловне (925-33-93), в 25 роддом Аллу показать.

3) Врач Великий Сергей Викторович 368-86-96, 193-41-83.

26-го в пятницу рано утром приходила Вика, дочь Галки Семидетко. И я отдал ей 500000 рублей для вложения в «Тибет». А он, говорят, разорился. Может быть, мне от этого такая удача с «Престижем де Пари».

Мне необходимо отвезти тещу – когда ты должен везти эту тешу, и почему обязательно ты? – и завтра быть на выставке в «Благовесте» в 14.00. Ветвистый приезжает во вторник, в среду. Толя-печник вчера предложил мне за хорошее отношение печку сложить. Аркадий Завеса – выставки художников, хорошие картины… с Верхами в искусстве.

Нет ни в чем вам благодати, С счастием у вас разлад: И прекрасны вы некстати, И умны вы невпопад.

31 августа 1994

Среда, мой день, молитва.

Что мне делать с этими коробками сникерса? 100 кг. Одну оставил на Алексеевской. Эта американская помощь нам… И вот я принимаю участие, довольно активное, в разворовывании этой гуманитарной помощи. Конечно, что-то перепадает чернобыльским детям и многосемейным.

120-69-97 Витя, водитель, который вез меня на ВДНХ и обратно. Который грузил коробки и является свидетелем. Панин предлагает продать шоколадки, превратить это в деньги и не ждать, пока товар пропадет. Покупатель есть. А деньги нужны. И продать. И не мучиться.

Волина зарывается в своих амбициях. Драгункина не хочет с ними разговаривать. Отпихивает к своим помощникам. И правильно делает. Помощники и не знают ее секретов и связей. Она под крышей правительства Москвы. Это же надо – выбить землю под офис на территории выставки. Уже и фундамент готов. И через два месяца из датских материалов будет собран прекрасный павильон. Какие это деньги?! Какие это взятки за подписи, за документы?

И вот я на мельнице… то бишь на даче, на Десне. Макаров, наконец-то, делает в сортире дверь. Ну, а я взял с собой рукопись и попытаюсь продолжить хорошо здесь начатое. Разжег печку, варю кипяток для кофе с пряниками. Угощаю Витьку «Зубровкой», оставшейся от Тихонова Вячеслава Васильевича.

Ночью молнии блистали, гром гремел и шел обвальный дождь. Но… утром Панин отвез меня к Макарову, и на его машине с моим бензином приехали мы сюда, где хорошо и есть, что вспомнить. Нет хозяюшки моей, к ней Ветвистый прилетает до конца недели.

Сон. Я видел сегодня сон, и он страшно развеселил меня, до смеха вслух. Плывем мы в одной лодке с Ванькой Бортником. В какой-то греческой, одиссейской одежде. Наше плавучее средство обгоняет другое плавсредство, где у руля или на носу стоит Лёнька Филатов. Я пристально и улыбаясь смотрю на него… он отводит глаза, и я гордо проплываю мимо.

Вот ужас-то. А сегодня я должен был звонить по поводу беременности и консультации невестки. Но дверь в сортир оказалась важнее. И кофе попит, и пряник съеден.

Печку мы еще раз растопили и согрели олифу. Теперь Витька занят промазкой своего творения. От земли он совсем оторвался, держит его только материна усадьба. «Колхоз наш совсем развалился. Создаются какие-то товарищества. Матери выделили 5 гектаров. Вот, говорят, твоя доля. Хочешь – бери. А куда их, пять гектаров. Трактор покупать… На запчасти и будешь работать. Стамеска – 5 тысяч рублей. Я посмотрел и не купил. Огород у матери 40 соток. Она взяла еще участок 20 соток. Поеду помогать, для чего и нужен багажник». А почему бы Витьке не вернуться к земле, а квартиру сдать за $?! Нет, он ездит с бабой в Польшу за тряпками. Но сейчас и этот «бизнес» накрылся, считай. Всё завалено товарами, сбыт дорогой и нет его.

Быть может, я и немного написал в «21 км» сегодня, но думал… и как бы продолжал, и это всё равно хорошо. С удовольствием читаю мой ответ Филатову… и думаю, что если сюда еще лягут письма зрителей ко мне по поводу смерти Эфроса и рязановской передачи… то глава – грязное белье закулисья – у Алексухина – получится. Всё в нее вытряхну, и пусть Алексухин рассудит устами покойного рассказовского философа и Заворотного. Время пятый час. Пойти к речке, помыть ручки да собираться. Витька крышку на дырку сочиняет. Он эту водку выпил, хоть бы хрен.

1 сентября 1994

Четверг. Молитва. Душ. Кофе.

Я не делаю еще зарядку, хотя руками сегодня махал.

Заезжал вчера к Денису, красную смородину завез, морковку – чеснок, а главное – сникерсы и 50 тысяч. Сегодня еду в С. Посад. Должен привезти выкопанную картошку и песок.

– Сочетание Бога и порнографии… в твоем романе должно понравиться сучке твоей, совершенству твоему.

Сережа пошел в 10-й класс. Заставил его прочитать молитву Оптинских старцев. Купил ему джинсы там же, где одевали меня, не в «Престиж де Пари», а на ярмарке в Теплом Стане.

2 сентября 1994

Пятница. Молитва, но к врачу я не успел. Испугался ехать, потому что из машины, из помпы или радиатора, течет, несмотря на то что Панин вчера, говорит, поставил новую помпу… короче, я вернулся и правильно сделал.

Вчера за мешок сахара прямой эфир в С. Посаде. Мне было хорошо, интересно за собой наблюдать, и вопросы были любопытные, я всё пытался прорваться в тему, в настроение исповеди, делал несколько попыток в эту сторону себя развинтить, но не удалось. Не пришло ни новых слов, ни новых в себе ощущений, примеров и пр. Что вас тревожит? Был вопрос. А ответ – что я не могу писать, не пишется, утром не встается, с трудом заставляю себя жить. Тревожит «21 км». И дома меня поджидала из этой темы мина. Тамара, разговаривая с Парижем, с Никитой, заинтересовалась опять рукописью – так лежат… «Это смерть… ты закончишь, и я умру. Вы для смерти моей это делаете. Ты приходишь только ночевать. Она живет в Москве, и, естественно, вы время проводите вместе. Она сделала от тебя три аборта. Почему вы не женитесь? Ты описываешь, как, куда она к тебе летала. Что вы делаете со мной?»

За мной опять понаблюдали в скважину, мне опять стало тошно, что я не могу спокойно, один на один заниматься своим делом. «Нельзя ничего написать, подумать, попробовать. Всё будет прочитано, обсуждено и осуждено, раскритиковано до срока. Да, я графоман, не лезьте ко мне в карманы, не заглядывайте в мою писанину. Что мне теперь, прятать всё со стола, закрывать под ключ? КуДа мне деваться от ваших глаз и ваших суждений?» И т. д.

Говорил с Любимовым, с Афинами.

Разговор хороший, разговор теплый, отеческий… нормальный.

– Мы должны играть… хоть в «Меридиане».

– Да, конечно, конечно.

Три фразы основных запомнил я, от которых можно построить, вспомнить и записать весь монолог его.

1) Пихайте молодых, пихайте молодых…

2) Какие у тебя отношения с Кобзоном… Масарский и т. д. Они могут быстро дать ему (Губенко) помещение, здание, чтобы им было куда уходить. Не на улицу же их выгонять.

Т. е. Любимов говорит, что надо обратиться к мафии.

3) Попов обещал мне отремонтировать туалеты, чтоб не воняли.

– Сейчас, Ю.П., пойду понюхаю. – Хохочет.

3 сентября 1994

Суббота. Молитва. Маленькая зарядка.

Снова на пути театра возникла фигура Ветрянского. Он назначил на 7-е суд арбитражный, но решение его уже предопределил официальным письмом к Театру на Таганке. И снова надо писать письмо по предложению Ю.П. Любимова и снова клеймить всей труппой, подписывать и пр. А всё просто – помещение обещано банкам, а там мафия, охрана, уголовники, бандиты. К театру нельзя подъехать: на всех углах стоят бритоголовые, квадратные морды.

Краснопольский – опять обманет. Зовет в Эстонию. $ 200 в общей сложности за концерт с рублями, с их валютой. Выезжать нужно 11-го, а приезжать 16-го.

Сокровище таганское, здравствуйте!

Вчера был на выставке «Мистическая реальность» с Натальей Гребневой. Познакомился с художниками Е. Молоковым и Геннадием Крыловым. Забежали-завернули в зал Дали.

Только что отпел (хорошо пел) на Театральной площади и тут же, через час увидел себя в отвратительном звуковом искажении по ТВ. Ну да ладно. И очень снят некрасиво, быть может, я уже такой на самом деле. А костюмчик Сереже не понравился: бизнесмен какой-то. На кого он намекает, хотя чует он здорово и говорит правильно.

4 сентября 1994

Воскресенье.

С дачи привез дачников. Встал в 5 утра. Слава Богу, всё в порядке.

Где эти 15 минут, которые крайне мне были нужны для дневниковых записей? Теперь подчас у меня 115 – 215 минут, и я их не использую. Идет дождь. Он шел всю дорогу в С. Посад и обратно, а «Европа +» уверяла меня: в Москве без осадков.

Из политических новостей меня интересует почему-то только Чечня и ее лидеры – Дудаев и Хасбулатов.

Господи! Как тянется этот день?! Как будто я вчера привез стариков. Каждый из трех концертов – а первый в луже, на деревянном помосте, под тремя зонта ми. Второй в кинотеатре «Байконур», и третий – генерал на свадьбе у Саши и Вики, пустил свою парижскую кепку по кругу – шапку. Спел молодым «Жить одному не то, не то, что вдвоем».

5 сентября 1994

Понедельник. Молитва. Кофе.

О чем я думаю? О «Белом попугае», о том, как будет звучать голос, как будет сидеть на мне новый французский костюм, как прозвучит подаренная мне песня «Были времена, ох, было времечко» или «О Сереже», как прозвучат частушки и т. д. Словом, я почти не думаю о сборе труппы в 11 часов. И что я этой труппе скажу, я опять не забочусь – кто мне завяжет галстук и в чем предстать перед труппой.

7 сентября 1994

Вторник. [Ошибочно, нужно среда – прим. ред.]

Новосибирск.

С Божьей помощью открылись мы вчера. Игралось, ничего не могу сказать, хотя с трудом собрался и начал с собственной текстовой накладки из-за рваного журнала «Новый мир». Надо не забыть.

Боровский - практически дает запрет на «Высоцкого». Иначе – уйду из театра. «Стыдно. Всё допустимо. Спектакль «Высоцкий», у него много авторов. Ю.П. – один из многих. Он, как командир, возглавлял процесс и т. д. Это не «Преступление», это не «Мастер», где так ли, сяк ли с недопустимыми допусками можно играть». И я с ним согласился: уход Боровского – это конец всему. То, что мы открыли сезон, – это его и только его заслуга. Иначе я не вышел бы на сцену… и вот теперь…

9 сентября 1994

Пятница. Зарядка, молитва.

От завтрака отказаться не смог. Ну, блядь! В этой жизни не соскучишься. В Москве на суде Гурьянов вынес предложение о примирении – разорвавшаяся бомба. Ни с кем не посоветовавшись (или?)… никого не предупредив. Такое предложение, по словам Глаголина, может исходить только от одного человека, от Любимова. В кабинете дикий гвалт вчера. Масса предложений, очевидно. Суд отложен, перенесен на 12 сентября… снова не будет меня. Это и хорошо. Делать мне там не хуя всё равно. Но откуда такие предложения берутся? Что-то тут не так. С чьей подачи он – Володя – умный парень… или он что-то задумал, или он сговорился с Губенко. Но, как Глаголин комментирует, тот тоже не ожидал… и растерялся.

Глаголин предлагает вариант перемирия только на той основе: вы пускаете нас играть, а суды пусть идут судами. А я другой – перемирие под худ. руководством Любимова, а Губенко пусть создает свою компанию и с ней ищет помещение.

Фонд «Фарватер» отслежен Кобзоном, так сказал Володя в беседе у Волиной. То, что они мне говорят, как они хотят и предлагают зарабатывать деньги, – ни хрена я не понимаю. Лишь бы не было трупов. Сейчас Краснопольский идеи записывает на бумагу для передачи Ащеулову – создание на Алтае, в Белокурихе, регионального отделения. Действуйте, действуйте… А ведь действительно, люди думают, что я могу счетом православной общины пользоваться. Вот в чем дело.

А дела в Новосибирске идут по концертам очень хорошо. Вчера по моей инициативе…

[Записано не рукой автора дневников – прим. ред.]

Ультиматум (в «21 км»)

Десна, ночь с 9 на 10 сент.

В свете событий последних месяцев проявилась идиотская ситуация, с которой я не намерена мириться. Поэтому ставлю условия, кои ты обязуешься выполнять.

1. Прекратить устраивать для Гусевой вояжи и др. капиталоёмкие развлечения.

2. Исключить ее появление в твоем обществе, где бы то ни было (равно как и упоминание гнусного имени письменно).

3. Развестись документально или хотя бы фактически, устранив ее из твоей комнаты и забрав свои вещи.

4. Никогда и нигде не называть ее женой и объявить, наконец, и ей, и всем, что она «бывшая жена» и никого отношения к тебе не имеет.

5. По возможности изолировать от нее Сергея. Потому что его жалко.

6. Как можно быстрее (3 месяца) собрать деньги и при помощи Фонда купить квартиру и уехать с Академической.

7. Перестать врать, наконец, в дневниках и вслух, что ты к ней нежно относишься. Потому что надоело.

[Подпись]

Если нет… – я уйду насовсем. И тогда будет хуже всем.

Ты не сможешь жить, станешь пить, но я не собираюсь больше всё это терпеть. Обещаю. Ознакомлен…

[Подпись]

Вот, милостивые государи, яполучаю ультиматумы, и как тут не запить.

21 сентября 1994

Соловьевка. Среда, мой день.

Господи, так жить нельзя.

Втискивать свою… Она умудряется зачеркнуть мои тексты, что они потеряны для меня навсегда. Этот ультиматум… Но что же я подписывал, не читая. Как справиться с ситуацией. Теперь выхода не вижу. Она ломает, идет напролом и бьет по самому больному. Но виноват сам – допустил. У нее комплекс собственной исключительности. Я дошел: я запрещаю залезать в мои писания, она идет дальше – в душу. Ультиматум – это письмо Филатова «Зеркало для героя». В нем весь ее ум, и вся ее порядочность, доброта. Господи! Дай мне, Господи, сыграть «Живаго» хотя бы удовлетворительно. Характерно, что в ультиматуме ни слова о любви – русские придумали, чтоб денег не платить.

Но, с другой стороны, это жутко смешно: еблись направо и налево, сбоку, стоя, по учебникам, короче, – и вдруг она возомнила стать моим цензором, она – диктует, что я должен писать и как писать, и как вести себя, сопля ты неумытая, Л. Иванова. Иванова в том самом варианте – из грязи да в князи. Люся Иванова – пустите Дуньку в Европу. Воистину, любовь зла. Господи! Может, меня и убивают черти какие-нибудь, чтоб не закончил (актеришко Любимова. Эфрос попытался сделать что-то) я «21 км», произведение, достойное «Дребезгов» должно быть. А то и выше, глубже. А может быть. Богу угодно, поскольку там смертью пахнет и жутью непроходимой, убрать меня оттуда и упрятать сюда, в Соловьевку, для окончания этой работы. Время остается мало.

Съел сегодня мясо - два кругляка колбасы!

Приходила Зоя. Принесла вкусных яблок и помидоров. Что-то зверски зачеркнула важное: настроенческое, то самое, из чего растут стихи. Это невозможно представить, чтобы кто-то открывал, скажем, тетрадь Высоцкого и варварски заливал чернилами его письмо или вырывал страницы, чтобы стать знаменитым. Она войдет в историю, как Кланя, как Шматова, и как они по-разному реагируют, от того, что про них написано… – дети-то знают. Тираж на Алтае составил 100000. Она хочет заработать славу Герострата. У нее это получится – отвратительный облик крысы, хищницы. Все не вычеркнешь, госпожа Иванова. Тебе лучше забыть на время ваши проказы в моих дневниках и попросить прощения у меня и помолиться Богу – лукавый вас попутал, госпожа Ирбис.

Вчера Глаголин сказал, что кому-то звонил Ярмольник и сказал, что у Филатова не оперируемая опухоль мозга. Что это значит?! При чем тут Ярмольник? Господи! Я за Леонида Тебя прошу. Избавь его от этого недуга ошибочным диагнозом. Я видел снова его во сне. С его стороны была заметная тяга примириться. Я не подавал вида… но хотелось броситься друг другу и сказать: «Пусть всё быльем порастет». Если это так (опухоль), то его ситуация моей посложней.

Двигательный аппарат меня подводит. Эврика! Надо срочно привезти текст и фонограммы «Живаго». Где же, где же, где же, друг любимый мой?! На ком съездить?

И я полетел на Академическую, где встретил жуткую картину. Тамарка вся разбитая, на подушке огромное кровавое пятно. Я привез всё, что обозначил в шпаргалке. Большой магнитофон совсем сдох.

– Сережа! Сколько ты взял денег?

– 10 тысяч.

– На что?

– На еду. Я вообще за эту неделю израсходовал тысяч 200.

– На еду? Да что же ты покупал – акульи плавники?

– Ну, может, меньше, тысяч 100.

– Я прошу тебя, Сережа, я не хочу тебе ничего говорить, но видишь сам: еды нет и денег не будет… Всё. Я в больнице. Я не могу зарабатывать. Пора знать счет деньгам – иди мой машины.

Уходя из дома, я встретил его: два батона колбасы, хлеб, еще что-то… 15 тысяч рублей.

– Ты не тратишь на девушек, ты их не угощаешь?

– Нет, не угощаю.

– А угощать надо.

– Да, папа. Ты знаешь, к кому ни придешь, они не сядут за стол без тебя. Или чаем напоят. Я обедаю у Михайлова, ужинаю у Алекса. Меня в каждом доме первым делом сажают за стол. Почему у нас не так?!

– У нас мама не такая. Ты можешь привести кого-нибудь и не наткнуться на позор? Она плохо воспитана душой. Оттого и кошки сбегают, и цветы только благодаря твоей ауре доброй, миротворческой живут. А ты делай так: сам купи, сам приготовь и скажи, что это мама сделала.

Заходили ребята из соседней палаты.

– Вам плохо или вы репетируете… Человек разговаривает сам с собой. Думаем, что-то не в себе.

– Да нет, нет.

– А то вы не стесняйтесь, мы поможем… если чего.

– Да нет, ребята, спасибо. У меня спектакль через два дня. Я спать вам мешаю.

– Да ну, что вы, именно ради помощи.

– Ну, ладно, ну, извините.

22 сентября 1994

Четверг. Молитва. Зарядочка.

Пишу на подоконнике. Какое удобство в этом есть. Сейчас ко мне придет Панин. И куда мы с ним закатимся! Паника душевная прошла. Вчера были Зоя Иванова и Люся Васильева. Да и сам я ходил к метро за фруктами. Слушайте??!! Ночью сегодня, встав пописать, я в темноте с таким удовольствием съел фаршированный перец.

Особых косых взглядов от братьев-артистов не наблюдал. Репетиция в основном в полноги, но прошла со знаком плюс. Нету Феликса. Подозрение – пьян. Это хуже. Что-то стала беспокоить спина. Сорвал, когда поднимал Тамарку. Жалко Сережку.

Только бы спектакли прошли хорошо, только бы Антипов трезвый был и остальные. Но вообще, меня мое самочувствие окрылило. Ездили с Борисом в «Вечерку». Нам вручили диплом за благотворительную акцию – мы для подписчиков сыграли несколько спектаклей. По майке с эмблемой выдали «Вечерняя Москва». Я ходить в ней не буду. Рубашку бы только сменить – блузон хороший.

Звонил Сергею. У них была хорошая репетиция, и их снимал Ант. В общем, у них полный ажиотаж.

– Антон снимал… монтировал… здоровски получается.

23 сентября 1994

Пятница. Молитва. Зарядка.

Денис рукоположен. Теперь он православный священник в чине дьякона. Если я правильно терминологизирую. Я поздравил его. Говорит, через неделю Алла должна родить. Господи! Пошли ей здоровья и тому (той), которого она произведет на свет. Звучит Шнитке и мой голос, читающий Пастернака. И мне это нравится. Иногда музыка заглушает текст. Это их ошибки – звукорежиссера.

Очень мне нравится, чем чаще я это немудреное заделье слушаю.

Я явлюсь на репетицию в блузоне «ВМ». Господи! Сохрани и помилуй. Как там дома? Господи!

Сегодня вчерне II акт. Господи! Помилуй, вот в храм не сходил.

Репетиция прошла обнадеживающая. Звонили из Кинотавра: с 1 по 9 октября какая-то тусовка – «Чонкин» приехал. Первая обзорная рецензия ни то, ни сё. Страсти разгорятся потом – будет вопить «Память». Поехать не смогу. Жаль. А я жду чего-то от «Попугая».

У меня опять та же лампа от Тамары. И я как-то приспосабливаюсь писать на подоконнике. Это мой стол. По пути из дома зашел в монастырь. Просил моих заступников за «Живаго».

Вчера в «Вечерней Москве» вручили мы очередное послание Президенту. Я, как говорит Борис, прочитал его здорово, они сидели, открыв рты. В лоб спросил главного: опубликуете, напечатаете? Ответ: обязательно. Еще одна акция. На этом вручении был Славка Спесивцев в том жеблузоне «ВМ». Он в свою очередь замолвил аргументированный довесок: «У меня были прекрасные отношения с Петровичем… но я ушел и создал свой театр, а потом и второй. Борис Глаголин – это второй человек в театре, он всегда с Любимовым, он всегда с Театром на Таганке в самые разные времена». Борис был очень рад этому и даже растроган. Я фотографировался в блузоне и с самоваром. Вот бы в «Вечерке» появилась и моя рожа, и письмо Ельцину!!

Господи! Около театра стоял Филатов – опустившийся, с торчащим, висящим ремнем. Не захотелось смотреть в его сторону, а Борис встретился с ним взглядом… Лёньку жалко безумно. Господи! Спаси и сохрани его. Я о нем молился сегодня в Донском.

В Новосибирске пришла на концерт Наташа с дочкой. После концерта сказала какие-то восторженные слова, я пообещал ей позвонить. С этой Наташей знаком я, кажется, больше 20 лет, ну, может, меньше. И я ей позвонил, но она работала днем, а я работал вечером. И вот я получаю от горничной пакет. Мне долго не хотелось вскрывать его, у меня всегда чутье к содержанию. Вскрываю, читаю.

Увы, артист, другим вы стали.

Вы разучились различать добро и зло.

Но хорошо, что вместе с вами

Вновь встретиться мне повезло.

Я буду говорить с упрёком,

Ведь так болит моя душа,

Возможно, это и жестоко.

Но не сказать сего нельзя.

Я так ждала с тобою встречи,

Как долго этим я жила?!

Но за работой дни летели,

И вот настали холода.

Нет, холод зимний, то не стужа,

А стужа в сердце ледяном.

Разочарованному сердцу

Уже не биться в ритме том.

Я восхищалась, я любила,

Хранила в памяти огонь.

Но для чего, скажи на милость,

Все поросло глухим быльем.

Ты мне упрек при встрече бросил,

Что не ответила тогда тебе на письма.

Вот нелепость, немыслимая ерунда.

Ведь я звонила и писала,

Смеялись надо мной друзья.

«Чего ты вдруг к нему пристала,

Ведь он совсем не для тебя».

Ты знаешь, я тебя сначала

Совсем-совсем не поняла.

Как, я тебе не отвечала?!

Когда я этим лишь жила?!

Звонить тебе не так-то просто,

Тебя ведь вечно дома нет.

Жена всегда так отвечала,

Сухой, уклончивый ответ.

А в тоне ясно -

Надоели мне ваши чертовы звонки,

Отстаньте – да, она прекрасна,

Совсем как Цербер на цепи.

Чего ж напрасно-то стараться

Проникнуть в святые святых.

И, как улитка, я закрылась.

И никому ты так не нужен здесь

Так, как мне!!! Засим прощай.

А горечь и печаль утраты

Себе на память получай.

Но с этих пор, поверь, я знаю.

Ты будешь думать обо мне.

Я провиденью поручаю

Напоминать себя во сне.

Я буду приходить в печали

Упреком горьким и тоской.

Прощай, Валерий Золотухин.

Живи и помни. Бог с тобой.

24 сентября 1994

Суббота. Соловьевка.

Ночь провожания Ирины. Но чувствую себя хорошо. Кананович дал какие-то таблетки от печени. Господи! Благослови на репетицию.

Ай да Золотухин, ай да сукин сын!

Смастерил себе из оргалитовой в цементной крошке доски письменный стол. Ну, это же совсем другое дело. Даже рука побежала быстрее.

Репетиция была хорошая, деловая. Какие-то слова говорил артистам в конце о том, что это великий спектакль, что задуман он как литургия единая, молитвенная тишина и сосредоточенность, и т. д. И хотя бы в память человека, которого, всяко может случиться, мы никогда, быть может, уже не увидим, но который это для нас сделал – давайте соберемся и т. д.

Потом я ездил на Академическую. Панин привез тешу. От вида Тамары она чуть не упала в обморок. Страшно смотреть. Как она не убилась – правый глаз затек. Обо что она ударилась? А был-то у нее, родимой, день рождения 20-го. А поступил я в Соловьевку 19-го и, помню, 20-го еле ходил. Это была ночь, когда я беспрестанно глотал воду.

Взял я дома С.-Щедрина «История одного города». Зашел в монастырь. Сегодня ведь какой-то большой праздник – славили Богородицу. Меня помазали, и в суете я не приложился к руке батюшкиной.

Говорил я, что, может быть, не увидим мы, имея в виду Любимова, а сказал ведь про Шнитке, прости Господи!

25 сентября 1994

Воскресенье, молитва, зарядка.

День преставления Сергия Радонежского. Ведь кто-то подсказал мне взять его икону из дома сюда. И вот радио России сообщает о важных российских событиях, произошедших в далекие века в этот день. Говорит о Преподобном, а я гляжу на него, молюсь и плачу.

«Ты строишь церковь?!? Ты, Золотухин, любимовский актеришка, проститутка и врун… Да как тебе не стыдно. Тебе ли строить церковь, изолгавшемуся, циничному, суетливому. Ни во что и ни в кого никогда не верующему…» И т. д. Что-то еще она говорила про Эфроса, который попытался сделать из меня актера… да и то не вышло… графоман. Но то, что она про актеришку-то, это ладно – это ее любимый Ванечка подпевает ей про ее гениальность невостребованную, – а вот то, что она храм трогает, это зря, это простить трудно. Но ее бес крутит, бес ей нашептывает и про то, что она католичка, а вы так называемые православные… Что-то тут оскорбительное кроется. Ну да Бог ей судья. Но сразу не хочется переступать порог этого дома, где предают осмеянию твои дела, твои заботы. И это всё из-за того, что я не сплю с ней, что я люблю другую женщину, а значит, изменяю Родине, Богу, Любимову и детям. Блядство, блядство и еще раз блядство.

Сегодня время сдвинулось на час. На час назад. Ударил первый колокол – это без 15 минут 8.

Филатов. Вчера я поставил свечку о здравии его. Я помолился, чтобы Господь послал исцеление ему. Мне его ужасно жалко, хотя я не люблю его с того письма, которое много открыло и того, что от посторонних глаз закрыто и недоступно. Полицеймако говорила с ним в тот день, когда мы видели с Борисом его у театра. У него действительно была частичная потеря речи, он неслыханно изменился и сказал такие слова: «Я сказал Нинке, чтоб она прекратила агрессию». Почему бы ему не сказать это Губенко. И почему он не идет на мировую со мной?! Ведь он же облил меня говном с ног до головы своим письмом. И чем дальше затягивается борьба между Губенко и Любимовым, тем очевиднее его заблуждения, мягко говоря, высказанные в этом письме с дьявольской четкостью. Статья Бурякова не могла пройти мимо его ушей и глаз. Зачем он полез со своими рассуждениями в «Правду». Нет… и впрямь болен.

Я абсолютно спокоен за сегодняшний спектакль. Голос – тьфу, тьфу, тьфу – звучит. Текст проговорен несколько раз… Мало будет публики. Ну, что ж, во… зазвонили.

1) Лежа пьяным на своем диване, я рыдал белугой от безысходности, глядя на плакат с Донской Божией Матерью – неужели остаток жизни проведу я по больницам и закончу, как бедный Николай Олимпиевич Гриценко? Господи! Как ясно я себе это представлял. Меня тянуло опять к Саврасову, к этому этюду, говорят подлинному, что под стеклом и без охраны в административном корпусе. И мне в самом деле здесь хорошо. Особенно по субботам и воскресеньям, когда сумасшедшая братва разбредается по домам. Тишина, покой. Уют.

У меня та же лампа. А теперь я смастерил себе и стол письменный, на коленях лежащий, – но удобно.

Никита передал деньги за дневники – 700 фр. Правда, конверт я еще не вскрывал.

2) С.-Щедрина – 60 стр. в день.

3) 3 стр. в «21 км». Другого шанса дописать повесть, кажется, не будет. Чемодан с дневниками надо завести.

Ни в одной передаче о театральном прошедшем сезоне не упоминается «Живаго». Лучшим режиссером сезона – Фоменко. Лучшим актером – Авангард Леонтьев.

Ольга Ал. переменилась ко мне. Носит завтрак мне, не мешает (тьфу…), когда гости у меня. Так я думаю, что руководить жизнью я буду отсюда письмами и звонками с разных точек.

26 сентября 1994

Понедельник. Молитва, зарядка, кофе.

Настроение не очень хорошее от вчерашнего спектакля «Живаго»… вдруг выпал текст начала до псалма «Живый в помощи», уж чего-чего, а этого я не ожидал. В речи, текстовом слове голос звучал хорошо… с пением было хуже. Много было актерских блямбов – Селютина в трех тональностях арию пыталась одолеть… ну, и т. д. А в общем, слава Богу, прошло, и даже народ был в зале.

Неожиданно в антракте вошел в гримерную Белосохов с Мариной… и огромный букет белых роз… Новосибирск до сих пор вспоминает мои встречи.

Но день сам по себе в целом, как говорят докладчики, был вчера наисчастливейший. Мы провели его в Донском монастыре. Матушка дала мне маслица от мощей святого Тихона-патриарха. От всех болячек физических. И мне натерли спину крестообразно. Таня-прислужница, передавая масло… такая добрая, славная: «У вас такая профессия. Вы приходите чаще к нам, простите меня грешную».

В Малом соборе старый священник энергично вел проповедь, святил воду, и опять же матушка без очереди налила мне святой водички в бутылку, ею же данную. Слава Богу! Несколько раз выступали слезы у меня. Молился, молился и согрешил. Прости, Господи! Дежурила Ольга Александровна и маленькая Оля. Маленькой Оле одна розочка, а большой – белосоховский мощный букет.

27 сентября 1994

Вторник, молитва, зарядка.

Классный спектакль «Живаго» был вчера! Просто классный. Голос звучал во всех регистрах, и главное – я был спокоен тем покоем, которого требовал от меня Любимов. Талант свой я чувствовал материально, осязаемо, я его ощущал и направлял… мы были с ним в согласии полном. Такое бывает редко.

Я не выйду отсюда без рукописи.

Вчера занимался, хотя и через силу, главой «У Алексухина». Но, может быть, она название приобретет другое, к примеру, «Эксбицианизм» [так в рукописи – прим. ред.], почему-то. Много, да вся глава: письма, заявления, сплетни – раздевание героя или откровения героя и вместе с тем любование этим самораздеванием перед Ирбис, перед своей красавицей-совершенством, существом ужасающим и жестоким.

– А нельзя ее посадить в сумасшедший дом?

– Нельзя Е. посадить в тюрьму?

– За что?

– Разве не за что? Всегда найдется для правосудия достаточно причин, чтобы посадить человека любого в тюрьму, тем более человека, занимающегося бизнесом, фиктивно разведенного и скупающего квартиры в Москве. И т. д.

У умывальника человек, которому только что вкатили в задницу литр воды, спросил меня: «Говорят, вы какой-то приз получили. Вчера в «Вечерке» прочитал. Не то с самоваром, кажется».

– Да нет, это не приз. Мы сыграли несколько спектаклей для пенсионеров, для подписчиков «Вечерки», благотворительная акция.

– Ну, всё равно приятно.

Да, приятно, но гораздо приятнее было бы, если бы «Вечерка» тут же поместила наше открытое письмо к Ельцину, а они что-то тянут. Ну да, может быть, не всё сразу.

Сегодня надо ехать копать картошку на Десну, иначе зальют дожди, погибнет урожай.

Пишу натощак. Жду 8 часов, когда придет Вера Ив. сдать из вены кровь. Поднялся в 6 часов, спал без укола и таблеток, и это хорошо. Хорошую зарядку сделал. Начал стоять на голове до 100. Спина вроде бы не беспокоит.

Воздвиженье сегодня.

Дождь идет, и этим всё сказано. Стало быть, ни на какую картошку не поеду я. И день проведу за письменным столом. Тем более, что нет машины. Вдруг забарахлили холостые обороты. И если на Академической дождь, а она рядом, то Панин не станет же ковыряться под дождем.

Я привез сюда много дневников своих того времени. Буду искать следы. А «зеленую» тетрадь мне просто интересно самому читать. Чего там только нет?! Каждая строчка что-то таит в себе, и расшифровать можно совсем по разному «Фаренгейту».

Вчера, кажется, началось восстановление храма Христа Спасителя. Но «Эхо Москвы» ничего об этом не сообщило. А если это вчера произошло, то ведь это национальный праздник. Собираться надо на массаж.

28 сентября 1994

Среда, мой день. Соловьевка. Молитва, хорошая зарядка, моча в бутылочку, кофе.

Вчера был день большого, как сказать от корня суета: суетения. Если две враждующие из-за тебя женщины говорят, что ты мерзавец, сволочь, негодяй и лицемер, каких свет не видывал, одни и те же слова, эпитеты, метафоры и приговоры, очевидно, кто-то из них прав. Впрочем, я и сам о себе того же мнения: мелкий любвеобильный актеришка, с непомерным тщеславием, себялюбием и эгоцентризмом. И надо же – он строит храм?!? Богохульник да и только. «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст».

С утра я услышал свою фамилию по «Эхо Москвы» в рекламе «Белого попугая». Я всё думал, какой гонорар отчислить. Так вот, если войдут частушки, «Сережа» и «Ядреный сибирский мужик», – $ 100, если один из этих компонентов выпадет, – ничего вообще. А «Попугай» сегодня. Идет дождь. И у меня нет зонта. Значит, надо привезти зонт.

Вчера по пути на Десну встретили в белой девятке Гердта. Он выразил жестом желание остановиться. Мы остановились на Обручева. Вышли из машин и «весело» поговорили… о негодяе Губенко. Гердт вспомнил, как министр СССР в телекамеру, отвечая на звонок, говорил: «Да, малыш. Хорошо, малыш». Гердт возмущался: «Постельное имя жены… что это за вкус. Играете «Живаго»? Ну, хорошо. А у нас беда – прислали два билета на Патрисию, а мы оба с Маринкой в гриппу, а билеты по $ 250». (Кажется, он сказал, два пригласительных, а не два билета). Да, комментируя «малыша», он, смеясь, сказал, что так Рудик мог сказать, но он бы сыграл министра культуры лучше. «Ваша? – показав на машину. – Нет, ну всё равно красивая». И мы весело и долго ехали за Зиновием Гердтом… и где-то на Профсоюзной раскатились в разные стороны. Замечательная какая-то теплая встреча, мы любим друг друга давно, еще со времен «Дворянина Чертопханова».

А на Десне мы с Луневой выкопали всю картошку, складировали. Господи! Ну почему мне хочется, чтоб вошел романс про Сережу. Ну, Господи, ну если они его вырезали, ну пусть вставят срочно снова и опять, а если не в эту передачу, так пусть в другую – гонорар урежу вдвое.

Нет, я не буду плясать под вашу дудочку, я вообще под бабьи дудочки никогда не плясал… я иногда шел на поводу, но в последний и решительный всегда сбрасывал с плеч, как «оригинально» выразился про своих женщин Любимов. Впрочем, достаточно про это. Сегодня «Живаго», и надо думать на поэтической, молитвенной волне Пастернака. «Зинаиду ненавижу», – оно и понятно, почему вы ненавидите Зинаиду.

Хороший, просто очень хороший материал получился у нас с Мариной: театр и храм.

И в «Вечерней Москве» напечатано наше открытое письмо Б. Ельцину. Но то, что случилось дома, какая дикая история с рассказом Сергея о «Вольво» и пр., и как он искал таблетки, чтобы уйти из жизни. Это надо переварить и особо записать.

В театре Армии актер Кузнецов Алексей выбросился с 8 этажа с балкона во время прогона в театральном костюме… что-то с долларами. Но никто ничего не знает толком. Но премьера «На бойком месте» всё равно состоялась вчера.

29 сентября 1994

Четверг. Молитва, зарядка, кофе.

Нечего тут переваривать особенно – кошмар. Ты не виноват ни в чем, мой мальчик. Я и рад, что этот нарыв в твоей молодой душе разорвался, и ты всё рассказал своей матери, которой с пеленок ты всё ведал. Ты не Павлик Морозов, я представляю, как ты мучился, неся в себе эту ложь, это предательство отца, когда он с другой женщиной: учит ее водить, оставил свою машину, и она помахала ему ручкой из окна.

– Я его ненавижу, – это про меня ты сказал, и я тебя понимаю. Мать твоя стояла на коленях передо мной в слезах, моля, чтоб я пощадил тебя и ничего не сказал о твоей выдаче. В это время как раз ты и повернул ключ в двери, вошел и спросил: «О чем спор?» «Сашенька стал большим, и взрослым, мальчиком и при упоминании о тебе долго и горько плачет». Это уже из спектакля. Видел бы ты, сынок, как разрывалась душа моя и спазмы сжимали горло. Она начала заправлять кровать, положила одну подушку, поняла, что вторую не надо класть рядом… ушла в комнату, села, и долго лились слезы из ее измученных глаз. Я весь спектакль проплакал, зная, о чем она думала в эти минуты – одна, одна, кинутая, брошенная, оскорбленная, что даже и надобности нет вторую подушку, второе одеяло заправлять в пододеяльник, наволочку. Боже, Боже… но не надо из-за этого уходить из жизни. Мне плохо в нашем доме, а в больнице хорошо. В больнице меня любят. Вот и в театре я что-то значу, пишу какие-то письма, подписываю на звания. Хотя вчера был отвратительный спектакль по главной – радиотехнической – причине: микрофоны отключались, завязывались, фонограммы давались не вовремя, а то и вообще не давались. Пишу я это тебе и плачу. Несмотря на твое как бы предательство, мне нравится эта твоя нервность, и чистота, и любовь к нашей матери. Она достойна того, и ее безумно жалко. Ей самой страшно смотреть на неотстирывающиеся пятна крови, которыми залита наша постель.

Ну вот и всё. Я после укола снотворного пишу и не очень еще проснулся. Мне ведь не только ее и тебя, но и себя немножко жаль. Я часто хожу мимо картины Саврасова, что под стеклом в административном корпусе. Несчастный алкоголик, гениальный живописец метался здесь в белой горячке. Господи! Помяни и сохрани, избавь от этого недуга рабов своих.

«Я его ненавижу», – и это правильно. Но мне надо писать «21 км». Мне нельзя отсюда уходить без рукописи.

«Лижите себе всё, но не трогайте моего сына. Забирай свои архивы и уходи. Они только пыль собирают. Оставьте нас в покое. У меня остался только Сережа… уходи к ней, у вас же несколько квартир. Зачем ты мучаешь нас! Тебе хорошо там, ну и катись».

– Мне хорошо в больнице, а здесь, в моём доме,

мне плохо. После всего, что ты наговорила мне и кто я

в твоих глазах.

– Это же после того, что случилось.

– Какая разница – сегодня талантливый, а завтра нет. «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст».

Жуть, жуть, жуть.

Чтоб откупиться как-то и загладить трещину между нами, я готов дать денег Сереже не только на педальку, но и на весь оркестр.

Что же касается «Попугая» – от меня всего осталось 4 частушки. Но, может быть, и хорошо, может быть, что-то еще войдет в другую передачу, и таким образом двоится, тиражируется мое мелькание на ТВ, и чтоб зритель не забывал, что такой артист есть еще на белом свете.

Сережа в своей откровенности и про зубного врача посещение – всё рассказал мой сын, мать защищающий.

Сейчас пойдет «Борис», да благослови, Господь, наш труд и не дай мне голос надорвать – с легкостью, но звонкостью и скоростью.

Луна действует на всех – подавленное состояние… но на всё воля Божья!!

Вечер после «Годунова». Кажется, я молодец. И сыграл достойно, и голос сохранил. Но сюрприз меня ждал на поклонах. Вышла Ксения на сцену и преподнесла мне цветы. Из меня от неожиданности выдохну-лось: «Собака!» – «Почему?» Только к кому это относилось больше – к маме, скорее. Но рядом кто-то сказал: «О, у Золотухина новый роман». Ксения была неотразима – «свободна и раскована», одета в элегантный черный костюм, улыбчатая и счастливая.

Сегодня днем я как убитый уснул дома на целый час. Нынче же спать буду без укола, попробую. А чего пробовать – усну да и всё. Вся клиника спит, и только кошка не знает, где ей разродиться. А кошка хорошая.

Господи! Там еще у Дениса хлопоты да заботы. Не то перехаживает, не то… сроки перепутали все врачи и будущая мама. Господи! Спаси и сохрани мне будущую внучку. Господи, молю Тебя и за мамашу… чтоб только кесарево не делать.

Позвонить надо завтра Межевичу и готовиться к «Павлу I».

30 сентября 1994

Пятница. Молитва. Соловьевка.

«Мне не спится, нет огня». Нет, огонь есть, слава Богу. Я всё думаю над этой главой «У Алексухина». Исповедь, исповедь… или – нет – исповедь, всё выложить о себе, в том числе и про генетического врага Рязанова.

Зарядку идти в зал делать слишком рано – спят сумасшедшие. Один сумасшедший не спит, всё про Ксюшу вспоминает. Икается ей, бедной, наверное. Почти полтора миллиона опять Сергей просит теперь уже не на педальку, а снова на установку. 4 занятия у него уже было в «Химике». Приносит какие-то ноты, мать опять ему помогает считать. Да как же не любить такую мать, тем более, что она действительно гениальная частично, от того и сумасшедшая, с крайностями.

Взял вчера у Бориса «Медею». Любимов хочет, чтобы я играл Ясона – будем читать.

Начал читать «Медею», еб твою мать, так ведь это же наша ситуация с Тамарой. Только сын решил уйти из жизни сам, при помощи таблеток. И я, как Ясон, привез Тамару в столицу, ну и так далее. Жалко только, я ни низок, ни высок. Хотелось бы видеть Ясона действительно женихом – крутоплечим, твердостопым.

«Попугай». «Ты мне очень понравился, – сказал Сережа. – И читал хорошо». – «Что читал?» – «Ну, анекдот про Наташку». Оказывается, один анекдот я всё-таки рассказал. Понравилось соседке по саркофагу, как я «танцевал и смеялся», а на вопрос, как я выглядел, Панин сказал: «Заебись». Вот так.

Я этим тоже доволен, хоть что-то… А если будет вторая серия этой съемки, и вдруг мне выпадет карта и я таки расстанусь с $ 100, честно говоря, хотелось бы.

А Татьяны Луневой всё нет да нет… и как же быть?! Написать записку, чтоб ждала?!

Таня пришла и всё записала. И про одинокую иву, спьяну можно прослезиться. Все процедуры я прошел, на гидромассаже чуть было не сварился вкрутую.

Ксюшина мама справлялась о здоровье и доложила С.Е.: «… бодрячком, и спектакль прошел хорошо». Это добрый знак к примирению. Но буду непреклонен до конца. Железный стану, хотя по ночам вместо молодых актрис, как предполагал С.Е., почему-то приснилась Тамара в постели с книгой и в сексуальной позе маленькая медсестра Оля. Но это всё равно знак выздоровления по методе доктора Канановича.

До отъезда моего полтора часа. Дочитаем «Медею», хотя ее можно дочитать в машине. Сегодня день учителя я буду отмечать.

1. День железнод.

2. День газовика.

3. День лесной.

4. День учителя.

Вот на каких праздниках я побывал.

Сегодня 30 сентября 1994 года, в день Веры, Надежды, Любови, я прочитал «Медею» и плакал вместе с Ясоном. Хочется, как Подсекальников, позвонить в Иерусалим Любимову и сказать: «Прочитал «Медею». Понравилось. Играть в ней я буду только Ясона и никого другого».

1 октября 1994

Суббота, молитва, зарядка, кофе.

1) Сережа нахватал двоек, подлец, и всё скрывает. Когда надо молчать, он распускает язык, а провалы свои маскирует, скрывает. Ни о каких барабанах не может быть и речи. Мать опять плачет и опять просит ничего не говорить сыну, она-де с ним уже ругалась.

2) Что касается «Бориса» вчерашнего, играл, мне кажется, очень неплохо – сильно, легко, быстро. И не потерял голос. Благодарю Тебя, Господи!

2 октября 1994

Воскресенье, молитва, зарядка.

Ночевал дома. Вчера занимался Десной. Убирали картошку в мешки, сегодня повезу ее в театр, расставляли мебель. Татьяна из кровати сделала красивый диван. Собирали ботву, варили кофе. И опять я натрудил спину и всю ночь боялся. Но сделал зарядку сильную, обвязался шалью шерстяной, авось да пронесет. Татьяна в пятницу записала мне на диктофон какие-то песенки, обновляю репертуар. «Лошади без седоков»… вчера, не видя ничего от усталости и нервных, лирических потрясений, водил карандашом. Техническую работу к главе «У Алексухина» проделываю, но и то хлеб. Моясь под душем, подумал, если я историю с Рязановым и мое заявление о генетическом враге делаю Приложением 1, или Отступлением 1, или как там я еще это назову для того, чтоб третьему – Ирбис сиречь – читателю было понятно, то… ответ Смирнову уж точно может быть Отступлением 2, или опять же Приложением. И соткется любопытный ковер, любопытная рискованная форма может склеиться. Такой опыт когда-то я проделывал, и получился рассказ «О Таньке…»

Что-то сердце очень бьется, колотится, выпрыгнуть норовит. Кончать надо с кофе и с Рижским проездом. Все корабли сожжены, и возврата не надо.

Это значит, Теркин дома, Теркин снова на войне.

Не надо выходить из игры. И поэтому завтрашнее появление в СТД тоже надо обставить как следует быть. И попытаться втиснуться с Мейерхольдом. Получится – не получится, но ведь и со сцены меня силком не уволокут. И где-то кого-то я и зацеплю, да если еще письмо Мо-лотову присовокуплю, то номер отменный может быть.

Сегодня снова ездили на Десну. Панин помог мелочь картофельную – огромный мешок, корзина и целлоф. пакет – транспортировать в мою гримерную, которая и книгохранилище, а теперь и овощехранилище. Теперь надо заниматься «21 км» и зарыться в дневники. Но прежде пройти текст «Павла I».

3 октября 1994

Понедельник, раннее утро, молитва, зарядка впереди.

Я залез вчера в дневник 87 года – смерть Эфроса, гастроли в Париже, мои интервью резкие в адрес Любимова: вонючий театр, развалившаяся труппа и т. д. – о его непорядочном поведении в адрес труппы, «отказался комментировать смерть своего друга, а потом преемника на посту гл. режиссера… Эфроса…» – мой ночной разговор по телефону с Любимовым – я в Париже – он в Бонне. Какое страшное время, мне страшно от своих слов и записей. Но почему-то нахожу я себе оправдание, и если вернуться в то время – вел бы себя так же и от слов не отрекаюсь.

«21 км» начинает пухнуть от истории Таганки – надо сократиться, но сначала надо всё-таки попытаться всё: и Эфроса, и Высоцкого, и Любимова – в один узел втянуть… да еще смирновскую-еврейскую бодягу. Ну, с этим посмотрим.

Я сегодня очень хорошо поработал с утра. Не зря я взял дневники – они потрясающи. Но надо остановиться и подумать. С этой главой мне всё ясно, и никакого ответа Смирнову сюда не надо путать. И может быть, ночной разговор с Любимовым поставить в конец главы и закончить «Лошадьми без седоков»…

Около 23 часов. Тоскливо на душе, непонятно. Очень холодно ответила Крымова на мое: «Здравствуйте, Наташа». Срезала. Говорил я на презентации журнала «Московский наблюдатель» о трех приездах Таганки в Париж. О триумфальных гастролях эфро-совских спектаклей, Таганка под флагом Эфроса, но без Эфроса. Эти гастроли охарактеризовал как грустные – старые, изношенные спектакли с ослабленным составом: в «Годунове» без Губенко, первого исполнителя, в «Преступлении» без Славиной и Джабраилова. Говорил о «Матинэ», прочитал письмо Мейерхольда Молотову и спел «Реквием». Несколько человек в том числе Свободин, пожали руку и поблагодарили за «Реквием» Шнитке – Вознесенский. А вообще, скучища дикая, хотя народу было мало и я был введен в заблуждение, что артисты-де Фоменко, Додина приедут в костюмах играть отрывки из обрывков. Ничего этого не было, да вдобавок еще почти плевок Крымовой – в чем я провинился перед ней или памятью Эфроса, ума не приложу.

Завтра Тамара придет в Соловьевку. Господи! Пошли мне сна крепкого, но не в смерть. Репетиция «Пав ла I», поездка в Третьяковку на встречу с Лужковым, возврат в ЦАТРу – разговор о возможности играть «Живаго» на большой сцене в ноябре м-це.

4 октября 1994

Вторник, молитва, графомано-занятие, зарядка.

Вот, говорят, осчастливил нас своим появлением из дальних стран Веня Смехов, вот, говорят, недоволен художественным состоянием театра, но вот, говорят, собирается играть «Дом» и «Мастера». И я думаю, слава Богу! Уже то хорошо, что он появится на подмостках старой Таганки, его знают, его помнят, его многие любят, а значит, к нашему полку прибыло. К тому же, «Мастера» он играет куда лучше, нежели спивающийся, не при мне будь сказано, Севка. Да еще человек он пронырливый, до начальства охотчивый, глядишь, в какой суд пойдет, какую «гумагу» сочинит. Я помню его подвиг, его активность с «Московскими новостями». До сих пор эта акция остается достойнейшей. Так что… не всё потеряно.

С 5 утра графомания. Количественно много написал. Страшно заглядывать внутрь и от начала до конца. По сути, осталось немного, и, конечно, разрядить монологи Алексухина лирическими переживаниями. А то главное, собственно, любовь и порнография, куда-то исчезли, и вылезли театральные дрязги – «капустник в чужой организации».

5 октября 1994

Среда, 5 утра, молитва.

Заведенный вечерним скандалом – я была тебе верной женой… – в прошедшем времени… – да. В прошедшем, пока ты всё не истоптал…

– Володя (по телефону), поедем отсюда скорее к ебене матери.

– Езжай куда хочешь.

И т. д. Я так и не спал толком, да еще эта неудачная для всех, но это не спасает, репетиция «Павла I». Нашел утешение, да оно, в общем, так и есть, главным делом, душевным и творческим, стал для меня «21 км – покаяние». О нем я думаю, им живу, на него надеюсь.

6 октября 1994

Четверг. Молитва, зарядка, кофе.

«Павел I». – А спектакль ведь прошел очень хорошо, - сказал режиссер С. Вальков после спектакля, сетуя, что в зале мало народа.

Я тоже доволен собой, хотя с Паленом не нашел нового хода, те, что обнаружил и в первой, и во второй и особенно в третьей к. Кажется, особенно удалась последняя сцена с Гагариной, я полностью владел собой, своими эмоциями, они подчинялись мне, некоторая коррекция мизансцен, внесенная Хейфе-цем, свои результаты дала. В конце сцены раздались аплодисменты, вполне заслуженные, и Оля играла замечательно.

Дракон

сюжет

Если вам интересно, я расскажу вам про Влад. Абрамовича Этуша. Отдыхая в «Актере», я поехал на рыбалку. Я люблю отдых активный, забираюсь в горы. А тут путина… шла ставрида. Со мной еще трое отдыхающих… по два рубля… инструктор… баркас… удочки. И я укололся о дракона. Рука у меня вспухла от ки сти до самого плеча, болела жутко. Меня лечил весь санаторий. Мне дали бюллетень и таким образом я за счет санатория еще недели две отдыхал. А Этуш как-то меня спросил, уже когда я вылечился.

– Скажите, где взять дракона?

Я спрашиваю:

– Для чего?

– А я тоже хочу недельки три лишних у моря побыть.

– А что это за дракон… а как же купаются?

– Он сам не нападает, это защита. Если вам интересно, я расскажу.

Видите… вот сравните левый и правый кулак. На правом почти нет впадин между костями… видите, они до сих пор припухлые как бы, а и вот затвердение на ладони. Я не обращал внимания, а прошло 12 лет.

Я поймал штучек пять-шесть ставридок. Вытаскиваю еще одну, и мне она показалась непохожей, отличающейся. Я показываю инструктору. Он – ничего, нормально, берш. Только я взял, ну, с крючка стал снимать, как почувствовал укол, как будто ужалил кто, и такая сразу невыносимая боль… острая и тупая. Может быть, не так говорю, но именно острая и одновременно тупая. Рука стала мгновенно наливаться горячим свинцом. Я инструктору показываю, говорю, он машет рукой, дескать, ничего, пройдет. Взял щипцы, молоток, откусил этого дракона, положил на борт баркаса, молотком его и в воду.

– Он что, не знал?

– Ну как не знал. Знал, конечно, он оказался садистом. Так ведь нельзя понять человека. Например, у человека нет чувства юмора. Ведь вы априори не знаете, что у него отсутствует чувство юмора. Вы с ним разговариваете, рассчитывая на понимание, а его нет и не может быть, и он в этом не виноват. Он может обидеться, оскорбленным себя почувствовать. Человек, у которого есть совесть, не может себе представить или предположить, что у другого ее нет. Так вот у него ее не было. Когда я отдернул руку и посмотрел… эти пять игл… на солнце и налиты гноем… гнойной жидкостью. А рука пухнет. Я говорю, мужики, везите меня в санаторий, и мне их жалко срывать с рыбалки… они тоже заплатили… да и не в деньгах… Так он, этот инструктор, полчаса не мог завести мотор. Я от боли в полуобморочном состоянии… нас отнесло течением… к рыбакам. Я им машу, кричу. Что такое? Я объясняю, они – а это дракон. Возьмите этого дракона и телом его помажьте это место. Оказывается, он с гноем выделяет из себя нейтрализующую какую-то жидкость. А он его выбросил. Он оказался драконом. Человек-дракон. А… видите, вы куда уже повернули как писатель. В конце концов, меня лечил весь санаторий. Все женщины ухаживали за мной, жалели, а женщины от жалости к любви… быстро переходят. В Рязани женщины не говорят люблю, а я тебя жалею. Так вот меня жалел весь санаторий. Почему Этуш и попросил меня поймать ему дракона.

– А инструктор что?

– Его директор уволил… по моей наводке. У него, очевидно, не первый раз. А если бы это случилось в мае, я бы умер.

– Да, сюжет, спасибо.

– До свидания, до завтра… до следующего сюжета. Я теперь буду готовить.

– Я не знал, что Ю.К. Борисова страшно боится змей. Я был увлечен ею. Она отдыхала с мамой, с сыном. Ванька его звать, кажется.

– Не знаю, я с ними не знаком близко, хотя в детстве, после «Идиота», был влюблен в нее, ну так, по-мальчишески.

– Я тоже… так вот страсть к активному, в движении отдыху погнала меня в горы, и я на шел змею, змейку… нашел бутылку, брошенную туристами, и эту змейку загнал в бутылку… загнал туда несколько пиявок. И иду с этой бутылкой по пляжу. И так издали, ну метров с пяти, может быть, показываю. «Ю.К., – говорю, – посмотрите, какая прелесть». И вдруг она вскакивает, знаете, так сразу… вертикально и с диким ребячьим визгом как побежит. Я потом страшно извинялся. Ну, она поняла, конечно, что я без злого умысла, без хулиганства, знаете, как некоторые бросают ужей, мышей. Она, конечно, поняла, простила. Ее фамилия на Б, а моя на А, и наши почтовые гнездышки, как вы догадываетесь, рядышком. Каждый день она вынимала из своего гнездышка вот такой толщины почтовый конверт от мужа. Были у них отношения нежнейшие.

Вчера Глаголин звонил Любимову. Разговор пренеприятнейший. «Почему не играете Высоцкого? Соберите худсовет и пришлите мне протокол. Я хочу знать, кто что говорил. Может быть, они и «Медею» не хотят играть… Никакого Смехова, пусть «Дом» играет Золотухин. На хуй Овчарова. Салтыков-Щедрин никому не нужен сейчас». И т. д. Овчаров его больше всего взбесил. Опять у Глаголина был повод напиться. Собирался Любимов звонить мне. «А что я ему могу сказать?» – «Чтоб убирали Глаголина». При разговоре присутствовал Боровский и не сказал, блядь, что… «если они в таком виде сыграют «Высоцкого», я уйду из театра», что это его убедительная сила подействовала на худсовет. Слава Богу, что я на нем не был.

А теперь я в театре жду 15-ти часов, когда мне принесут деньги на храм. Лиссабонское посольство. Какую-то расписку я им должен, очевидно, дать.

Тарнапольская в антракте. – Хочешь, скажу шутку (или на ушко): ты – гений.

Играл я действительно весело.

Да, она глухая часто.

Завтра ехать в Арзамас.

Смирнов Александр Петрович, Елена Дмитриевна, его жена. Это посол в Португалии, а его жена родилась в Б. Истоке. Услышала, что я в Б. Истоке церковь строю, и вот посол (об этом я узнал, спросив: «А вы, собственно, кто?» – «Я посол в Португалии». Я чуть язык не проглотил и привстал в «смирно». Завтра они придут на «Годунова»)… так вот этот посол принес $ 500. Я ему расписку написал, книжки подарил.

С фирмой «Роника»… интересные дела можно закрутить. Для благотворительного концерта – вырученные средства пойдут на приобретение медикаментов в Голландии. Медикаменты пойдут исключительно на лечение тюремно-заключенных. Лечить всех надо, и преступников тоже. «Роника» может купить у театра тысячу книг по цене 5G00 руб. И на этом концерте продавать их по 15000 руб. Навару в 10 миллионов.

Договор о сотрудничестве Театра на Таганке с корпорацией «Роника». 1. Сколько? 2. На что?

7 октября 1994

Пятница, молитва, зарядка, кофе.

Спал с уколом с половины десятого. Встал в седьмом часу. Мне звонили, рыжая записала информацию, но будить (молодец) не стала. А информация следующая, что сегодня я уезжаю за двумя миллионами в г. Арзамас. Взять афиши с собой. Поезд 90, 6-й вагон, отчаливает в 0.34. Это значит, что после спектакля я заскочу домой и не надо везти в театр всю амуницию. Полторы странички текста в «21 км» я всё-таки написал. Взять с собой обе главы. И подумать, подумать. Сегодня у меня «Борис Годунов». Спаси, Господи!

– У гинеколога чуть не родила. Кровь пошла, будто снова девушкой меня сделали. Та даже удивилась. Муж не живет со мной, любовника нет. Крови давно уж нет… и т. д.

Она как-то стала заправлять кровать, положила свою подушку, сменила пододеяльник… ушла в комнату и долго сидела, тихо плача. Сначала – не понял причину внезапных слез… одну половинузастелила, другую не надо… никто не ляжет рядом. Одна. Господи! Как жалко всё: и бедную жену мою, и себя. «Женщиной не была, а уж помирать скоро». Это из дневника 1987 года.

Да нет, подводный массаж я таки сделаю сегодня, чего бояться-то. «Небось, не простужусь», – как сказал бы мой Павлушка.

О.А. – Да, она глухая часто… как ни позвоню, что-то невнятное… еле языком.

9 октября 1994

Воскресенье.

И всего-то два дня не писал, а случилось-то? Дедом стал, наконец-то. Внученька у меня родилась… весом 3 кг 900 г, ростом 52 см. Вот еще перевернулась очередная страница. Слава Богу! И как будто всё в порядке и с матерью, и с малышом. А узнал я об этом в театре от Бориса Глаголина. «Вас можно поздравить, B.C. – Первая мысль (тщеславие – самое большое уродство психики) – премию дали, наградили… стал перебирать в уме – за что? Что я сделал выдающегося? – Говорят, у вас внучка родилась». И я перекрестился, слава Богу. Новорожденный дед. Не так обидно стать дедушкой, как спать с бабушкой. Это первое.

Второе – мы перенесли «Годунова» на нашу старую сцену, и хоть народу-публики было не густо… игралось хорошо (хотя мне не очень из-за присутствующей в зале Демидовой). Принимали в конце, как в лучшие времена. Берег я голос. И сберег.

Третье. После «Годунова» заехал домой, собрал костюм, и Панин отвез меня на Казанский вокзал… и в 8 утра мы с Галей и Крачковской уже были в Арзамасе. Сразу повели в ресторан, я завтракать отказался, и Сережа-администратор предложил мне поехать в храм. Бог его послал. Храм грандиозный, огромный, непривычно в незнакомом храме. Поставил три свечи… за здоровье Аллы и чада и всех остальных.

Выступление на открытой площадке в Перевозе – празднование окончания осеннее-полевых работ, скачки и пять часов еды… пельмени, шашлыки.

В комнате спортландии поспал часа полтора на сырых простынях. Поезд пришел в Москву на час раньше того срока, который мне назвали устроители. На верхней полке с снотворным, обвязанный шалью. Спина прошла, дома сделал зарядку, снова заболела.

Отвезли и собрали с Володей кроватку внучке. Познакомился со сватьей Клавдией Кузьминичной. Обе Кузьминичны. И бабка, и прабабка. Заработал два миллиона.

Звонил в Междуреченск, звонил Кузьмичу в Б. Исток. Какие-то движения по строительству есть. Что-то там Кузьмич сдвинул с места, и деньги какие-то из Белокурихи будут поступать. На отца Бориса перестал он надеяться, звонил и разговаривал с банкиром Песоцким. Ну, дай-то Бог.

С Сережей начались сложности – и в школе, и вообще. Мать плачет, не знает, что делать. Учительница обещала сама ужесточить режим, репрессии.

Роскошествовал, поопасился, заводчица, мнят.

10 октября 1994

Понедельник. Молитва, зарядка.

Спал с уколом. Холодно. Из-под бумаг моего «письменного стола» достал второе одеяло, и хорошо. Из-за спины, из-за этой болячки, кстати, правда, масло Тихона-святителя помогает, настроение кислое, вялотекущее, но я его сломаю и склею в хорошее. Мне бы только добраться до театра, а там «Борис» расплатится во всем. Но когда холодно – очень неуютно и на душе. На Рижском Ветвистый, и что-то там тяжкое, смутное, нехорошее.

Нет, Господи! Не желаю я Филатову зла или физической… по типу Эфроса. Господи! Пошли ему исцеления.

Почему-то я всё время думаю об этой фамилии, личности и наших отношениях. В поездке с Галей и Крачковской в Перевоз разговоры об нем не умолкали. Крачковская говорит: «У него поехала крыша. Злой… и т. д. Для меня такие люди не существуют и пр.». Да еще развлек я их и переписку нашу прочитал. Когда я прочитал место, где он задевает сына, обе дамы ахнули… и т. д. Всё у Дениса напоминает о нем, хотя и моя фотография с маленьким всё же висит. Сейчас там погром. Шацкая разобрала стенку и в свою двухкомнатную… на полу книги, кассеты, всё в кучах. «Он плохой (в смысле здоровья), – говорит Кузьминична, – не поднимался сюда». Нет, я не хочу ему зла и помирился бы… но он первый запустил в меня этим гнусным письмом… и кланяться ему я не намерен. Если бы он был здоров, было бы лучше для всех.

Читаю «Историю одного города», а буду ли участвовать – не знаю. Хорошо бы послушать хоть в читке – что Овчаров сочинил из всего этого.

Какой-то кавардак в душе и мыслях: то хватаюсь за карандаш и пишу «21», то подтягиваюсь на турнике, всё время прислушиваюсь к своей спине, пробую голос, смотрю в окно и т. п. Надо перестать суетиться и просто дочитать «Историю».

Душа не на месте, надо поехать в театр, но прежде заглянуть в 12 отделение.

Скоро 20 часов, я сижу на Академической – мне везти Тамару в больницу, темно и на душе нехорошо. Подсуропил мне Фарада замену для себя в «Живом» – мальчишка совсем никудышный, но надо выходить из положения и чего-то ему предложить, хоть просто говорить органично. Что же это такое? Как нехорошо-то всё везде и кругом. В больнице холодно стало, дом просто выдавливает меня из себя, и всё. Читай «Историю».

В чем спасение? В Боге, в Иисусе Христе. Кому можно довериться, кому пожалиться, с кем вставать и ложиться – с Богом. И пусть говорят обо мне всё, что хотят – на всё ответ: простите меня грешного, люди добрые, простите и за «Белого попугая» – юмор должен быть умным – пишет одна из Новосибирска. И я согласен, да, юмор должен… стоп?! Кому это юмор должен? Да никому ничего ни юмор, ни юморист… Простите, всё равно.

И вот мы с Сережей вдвоем. И вот наша мать будет ночевать в обители Соловьевской.

11 октября 1.994

Вторник. Молитва, зарядка.

Ночевал на Академической. Поменялись дежурством. Опять здесь, дома. 15 минут до массажа. После побегу в церковь. Настроение переломилось немножко. Пописал, перепописал то, что дали. Нет, и свои слова есть. Пойти уколоться глюконатиком, ширнуться? А чего бояться?! Или уж завтра, а здесь, сегодня обойдемся таблеткой, вены жалко. А потом – «Павел I» – «Живой» поневоле кричи: караул, спасайте связки народного.

Танюшка мне цветочки поставила новые, а я во вчерашнем своем убитом состоянии и не записал.

Мощи Тихона-святителя перенесли в Малый собор, зимняя его обитель. Служка-бабуся, которая по знакомству мне и молебен, и панихиду заказывает, рассказала: «Когда переносили мощи, над монастырем у нас вот такая радуга, представляете? Обычно радуга вот такая бывает, а у нас вот такая была – круг. И над местом, где храм Христа Спасителя был – тоже такой же, говорят, был круг-радуга, представляете, Валера?! Вы приходите к нам почаще».

Записку Тамаре в красные тапочки положил, неужели ошибся?! На зарядке-тренинге была она.

Сделал процедуру – ультразвук на колени. Жду сауну. Пойду, а чего?! Недолго осталось ждать – час.

Заходил в кабинет вчера к Борису – пьет водку. Противно и не хочется ни о чем разговаривать.

Да, спасибо тебе, Сережа, за твою откровенность и искренность. Просто испортил жизнь окончательно. Нет, чего-то ты не понимаешь, и поговорить мне с тобой запрещено.

Подписываю я письма к госпоже Грушинской, назначаю бухгалтера на должность, в глаза не видя ее, заказываю пропуска в банк.

13-го в 8.00 Безяеву позвонить.

Завтра в 12 у телефона.

Рубль, как заяц, сделал невероятный скачок вниз и стал больше 4 тысяч? О ужас, ужас. Слава Богу, я сегодня висевшие на моей совести $ 500 – по дню передачи 1400000 руб., добавив свои 100000 руб., переправил на счет православной общины. Таким образом, брать доллары, даже из благих побуждений, надо остерегаться – до конца не будет совесть удовлетворена, хорошо, в разговоре с Тищенко я сказал, что получил из руте посла полтора миллиона рублей.

Завтра «Павел I», текст в больницу взять с собой. А сейчас дочитать гениального С.-Щ. Это черт знает что – дьявол какой-то. Какое предвидение, какой замес и стиль.

12 октября 1994

Среда, мой день, а значит, день «Павла I». Господи! Спаси и сохрани. Но почему я не спал сегодня? От слов, когда уходила в черный проем ворот больницы и плакала: «Валера! У меня был Валера. Нет, нет, нету… Я не представляю тебя одного, только с ней или, как во сне – в виде извивающегося отростка на ее теле».

Очевидно, посол не был 7-го на «Борисе», иначе нашел бы, и телефон не отвечает.

Где-то в чреве 12-го отделения корпуса 7-го жена моя принимает таблетки, уколы, делает гимнастику – я стою перед Царицей Небесной и плачу… верни мне семью, Господи! Тамару мою исцели! Ах, Сережа, Сережа, что ты наделал. Вечный укор мой. По третьему кругу сдает она кровь. Не дай Бог, еще что-нибудь найдут. Был в церкви с Павлом Петровичем и родителями моими на портретиках.

Хочу повесить Пантелеймона-целителя святого нашего рядом с крестиком. Господи! Дозволяется ли это? Написать надо письмо о. Борису в Быстрый Исток и Ащеулову.

12 отд. – смотрю, нету красных тапочек. Думаю, куда же я записку-то положу.

– Да, тебе бы только написать, зафиксировать, а что и как, абсолютно неважно, не играет роли, как говорят.

– Хорошо ты обо мне думаешь, думай еще лучше.

– Что же я о тебе должна думать. У тебя есть поддержка, Людмила Ал. Я теперь иначе как в паре не думаю о вас, не представляю. Пусть она теперь думает о тебе хорошо. Во мне это кончилось. Произошло. Есть хорошее слово – самость. Так вот, как самость ты для меня не существуешь.

Повернулся резко, опять закипели. И вроде она виновата, что говорит постоянно и напоминает. Но какова же степень ее оскорбленности. Увидев издалека, даже подобие улыбки не скроилось в губах.

– Ты долго отталкивал меня и добился.

22.30. С уколом после «Павла I». Проснусь ли я завтра с голосом?! Господи! Пошли мне сна безмятежного, глубокого, отдыха тельного, чтоб восстановился мой аппарат. Господи! Завтра «Живой». Спаси и помилуй меня. Игралось хуже, чем 5-го, но не позорно. Какой-то молодой человек заглянул в машину: «Спасибо… огромное удовольствие получили. Спасибо». В конце кричали много «браво», и я выходил один.

Опять ультиматумы, опять сроки мне дают испытательные до 12 ноября.

13 октября 1994

Четверг. Молитва, зарядка, храм.

На «Павла I» Краснопольский принес мне газету «Эстония» со статьей Елены Скульской. «Купите воды, собаки! Антракт». Статья восхитительная, и прав Кр., она написана верлибром, белым почти стихом. Она сама – поэт, кусочек прозы ее, мной прочитанный на спектакле, поразил меня стилем, чувством слова, слога… метафоричностью, поэтикой. Надо ей позвонить. Тем более опасался я – в Таллине я выпивал… и мало ли, как мог выглядеть. Ее поразили «Дневники», и она воздала мне сторицей. Спасибо вам, Елена Скульская. Я обязательно прочитаю вашу книжку, не сомневаюсь, что она мне придется по вкусу, а то, что вы меня приласкали по шерсти, низкий поклон.

1) Сегодня первая репетиция с Овчаровым, а я забыл и, впрочем, не могу быть. Хотя «Историю одного города» прочитал. Берегу голос к «Живому». Господи! Спаси и сохрани меня грешного.

И то, что про меня написала Елена Скульская, это мне честь. Я не умею писать так, как пишет она, читать ее трудно, надо думать и почти каждой метафоре восхищаться. Надо откликнуться ей. Сейчас придет Краснопольский, и мы будем думать, как съездить в Арзамас и какие гонорары требовать в связи с катастрофическим падением рубля.

2) Купить в аптеке троксевазин в ампулах.

14 октября 1994

Пятница! Молитва, зарядка.

Надо позвать Белецкую на «Маяк»! И не спеши ныть. Не знаешь, за что взяться после главы «У Алексухина». «Браслет» – то есть это дорога обратно. «Дневниковое» чтение Тамары и пр.

«Живой». Полицеймако. - Хорошо прошел спектакль.

Не знаю. Билетный возврат компенсировал детский дом. Зрителя много было, но дети, хотя нет, детей не много. На мозги всё-таки эти уколы действуют удручающе… подавляют. Но голос, кажется, сберег. Благодарю Тебя, Господи! Как же одеться-то для «Маяка»?

Понемногу начинаю просыпаться я и настраивать свою «скрипку». Господи! Сегодня праздник великий – Покров Пресвятой Богородицы нашей. Село гудеть должно в этот праздник – Быстрый мой Исток. Какие сегодня процедуры:

1. Храм, прости. Господи, что в процедуры записал, но в каком-то смысле это главная процедура от всех болячек. Опять свечи за упокой императора Павла I, отца-родителя Сергея Ил. и сестры моей мученицы Антонины. Одна свечка Иоанну Предтече и одна Донской Божьей Матери сестра Ольга поставит.

2. Коленки ультразвуком.

3. Массаж спины.

4. Сейчас пойду на подводный массаж.

Надо напомнить о себе Лурье и Тамаре. Дозвонился мне сегодня Ломакин Ан. Из.

– Алтай хочет выдвинуться в цивилизова…

15 октября 1994

Суббота, молитва, малая зарядка.

Находился в койке что-то дольше 9 часов. Во сне видел, как опаздывал на какой-то во Францию или из Франции отбывающий теплоход-паром, и он уже отчалил, и я думал: перепрыгну ли я это расстояние от трапа, но он опять подвалил, у меня проверили паспорт… какую-то детскую коляску с игрушками толкал впереди себя… но игрушки оставил.

Во второй засып видел в гостях у себя Ельцина, Явлинского, Малышевскую. Ходили с Явлинским за водкой, и он просил рассказать ему биографию, «кто он такой», Ельцина… водку мы нашли в третьем магазине… я с двумя палками и почему-то оба в пимах-валенках.

Ночевал сегодня дома! На праздновании 30-летия «Маяка» – Кобзон, Серов, Николаев, Юлиан, Долина, Шумейко, Макаревич – выступил я не баско: прочитал «Королеву», рассказал историю – ничего, смеялись даже. Внутреннее недовольство собой, может быть, спасло: посвящается Людмиле Дубовцевой… а… и всем женщинам. Позвонить Безяеву, узнать, как прокомментировал Врунов мое выступление. Выбегал я после Пьехи… нет, после нее выполз на сцену какой-то коммунист в красном камзоле, что-то начал говорить, и отключили микрофон. «Вот, демократы даже сказать не дают». А я представил это как «подсадку» «Маяка».

Написал письма р. Борису и В. Ащеулову. Пусть кум станет ревизором-контролером у Азаева.

Вчера звонили из этой странной конторы, «Белого попугая», спрашивали авторство песни про «Сережу». Сказал, что мне ее напел сапожник нашего театра со старой кассеты, какие-то песни у костра 60-х годов, он и сам не знает, чье это сочинение. Из этого я делаю вывод, что он пройдет в эфир, сказали 22-го октября, это суббота, я могу посмотреть. Неужели придется отдать доллары?! А если и про «Сибирского едреного» пройдет… караул!! Разоряют, грабят!!

Теперь, когда М.А. – теща – у нас, Тамара рано уезжает в больницу, сидит перед открытым окном, курит и читает.

[После стр. 60 я сразу шагнул в стр. 70, и получилось у меня в тетради стр. за сотню.]

Дозвонился О. Лурье. Генеральный директор Андрей Комаров поставлен в известность о покупке у театра книг, о сотрудничестве. Идеи все нашли у него понимание – «возражений нет». «Показывали ли ему книжку?» – «Да, он говорит, дай почитать. Я говорю – нет, у меня ед. экземпляр, а ты замотаешь».

Вчера интервью для «Крокодила» – Евг. Обухов – очень симпатичный парень.

Хочется все время откашляться, попробовать голос, попеть под гитару, пощупать фальцет на «Гори, гори…» Если смыкаются связки на самом верху, значит, еще не всё потеряно. А в среду в 168 было хорошо, несмотря на дальнейшие ультиматумы и бестолковые обещания… и это перед «Павлом I». 12-го.

Греб. - Игра Золотухина безупречная, но спектакль нудноватый. Благодаря вам фальши никакой не было.

Я так страшно скучаю, просто неописуемо. Но когда я представляю – где? Здесь невозможно, а где еще?! Ход Казановы – в ресторан, а потом по водосточной трубе к вам на балкон. Да ладно уж, обойдемся без трубы. Это уже почти согласие на свидание до 12-го ноября. А что 12-го? Ну, раз ты не помнишь, значит, ничего не делаешь и в очередной раз морочишь мне голову.

Я продам «Ронике» книжки за 5 миллионов, их получит театр. А если продать свои книжки из причитающегося мне книгами гонорара? А если театр за 1000 книг получит эти деньги, не пойдет ли он (театр) на повторение тиража и уже в твердой обложке? А не оплатит ли тираж «Роника» и возьмет себе 25000 штук, а нам с Краснопольским – пополам? Все эти вопросы и идеи вынесу я на люди, когда «Роника» перечислит деньги и они лягут на счет театра. Это был бы фокус.

Б. – Я ей сказал, что на ногах не могу стоять.

– Может быть, она поняла по-другому: что ты не можешь стоять, потому что пьян.

– Вот мразь, вот сука. Г.Н. сказала: «Ой, вы знаете, Ю.П., какая она хитрая». – О, Г.Н., я-то это знаю… я-то знаю.

Б. – И папашка, и мамашка в больнице… Серж говорит, единственный незакомплексованный человек. Слушай, сделай мне справку с 6 по 16 октября.

Пьян, пьян, а соображает.

Хорошо бы съездить к Федору Ивановичу, отвезти ему билеты на Кузькина. У него целый месяц то похороны, то поминки… Уходят друзья, кто следующий. Вот и Смоктуновский ушел, я его, уж извините, тоже считал своим другом, товарищем. Так и спиться недолго.

Вечер. Почему-то приехал ночевать в больницу, хотя укол делать не хочу – он затормаживает на два дня всю мою деятельность черепную. Привез нагреватель, хотя на улице, да к в комнате тепло.

Но главное – я видел внучку Оленьку, маленькая моя радость, лицо как лицо, совсем не сморщенный комочек, с черными волосиками. Господи! Послал Бог радость. Кровать шикарная у нее. Потом я был в п. Измайлово у Дениса на службе. Как любят его матушки. «А голос-то у вас хороший, но у Дениса лучше».

Говорят, в какой-то газете небольшая заметка о «Попугае», при выступлении Распутиной, говорят, покраснели самые последние путаны. Мое поведение, пение обозвано блестящим. В общем, хвалят одного меня, получается из сводки информбюро. Часы забыл дома, неудобно. Но, судя по всему, к 22 время приближается.

Фурман. - Что с Филатовым… говорят, у него рак… По радио объявили сбор средств на лекарство и т. д.

– Если по радио бы сказали, кто-нибудь в театре услышал бы. Не слышал, не общаемся.

Господи! Спаси и сохрани его. Что там наши распри, прости, Господи!

А чего? Ничего! Если не пишется дневник сегодняшнего числа, я читаю старый и снова живу тем годом. Читаю 1987. Еще не случилось беды, она придет в 1988 – летом.

16 октября 1994

Воскресенье – отдай Богу. Соловьевка. Молитва, зарядка, кофе, толчок.

1. Позвонить Димке – письма.

2. Просмотреть коробку.

3. Так, надо думать над главой – возвращение – экскурсия – Лавра – поворот – жасмин – браслет и пр. Уехав, она не оставила никаких своих координат. Или оставила рабочий телефон, что-то так.

А я доволен «Живым»! И был в голосе и, кажется, с ним вернулся в палату. Была парикмахерская, и было много цветов, а откуда такие розы – охапка на полмиллиона.

17 октября 1994

Понедельник, молитва, зарядка, кофе.

Выгнал за ворота свой «Москвич». Начнутся работы, загородят всё машины. Спал с уколом, и мозги и тело в разжиженном состоянии. Поет Цой, которого уже два года почти как нет на этом свете. Парикмахерская устроила вчера нам праздник – парад цветов, я получил 5 букетов. Одна большая медведица поцеловала, очень молодая, накрашенная и душистая. «Вы стрижетесь в нашей парикмахерской». Вот и медведи в Приморье бастуют от бескормицы, не залягут в берлоги и будут шататься вблизи населенных пунктов.

Очередную беду накличу я своей корреспонденцией, но мне она необходима, чтобы воскресить те ощущения, те дни безумной страсти… а как иначе.

А клен все осыпается тихо, летят, покачиваясь в воздухе, как в волнах радио и эфира, бурые, золотисто-червонные, сухие листья. А число-то сегодня мое. И 19-го, когда отыграю я «Павла I», у меня до 11 ноября, почти месяц, не будет, не должно быть спектаклей. Надо пуститься в заработки. Срочно звонить Разиной Галине А. или Наде.

Вечер. Больница. Взрыв в «МК». Погиб журналист, готовившийся делать доклад в Думе о коррупции в группе войск в Германии. Замешаны высшие военные чины до П. Грачева. Ё-моё!

Вчера и сегодня в храме ранним утром поразился обилием народа… а в театре сердце скрежещет от недостачи. Что-то точно такое и об этом в «Павле I» о французской эпохе времен Наполеона. Народ, зритель московский, переместился в церковь. А в церкви и свечку надо поставить, и записочку написать на молебен, и нищим подать милостыню. Это же всё расходы. На театр уже не хватает ни денег, ни времени. Да еще смотря какие дни. Недаром раньше театры жили, соблюдая церковный календарь. В пост не играли.

18 октября 1994

Вторник. Молитва.

Совсем плохая зарядка. Мешали люди, вокруг бегающие. Надо было преодолеть, психологически отстраниться – не сумел, прервал, ушел. Вывел машину за ворота. Съел сыр, мороженый-замороженный в холодильнике помидор, кофе с молоком.

Но тут же собрался и было поехал, но пришло известие об отмене съемки «Проще простого», где я за $ 100 должен был 7 часов под светом просидеть, так вместо этого я 2 часа в пробках стоял.

1. Интервью радио «Вокс» с Романом Сапроновым.

Еще полтора часа – это много – ждать мне сна. А время всего лишь 20.30, ну посмотрю еще «Новости», укол действует сутки.

19 октября 1994

Среда, мой день. Соловьевка. «Павел I». Все процедуры я прошел и дома уже. Сейчас начну писать очередную главу.

«Беженая [так в рукописи – прим. ред.] память» – это что за словосочетание?! Глава, какую начну или под условным названием «Тамара», «Жена» или «Возвращение – Браслет». «Жену» начну с письма Тещи. Надо же… Теща – с большой буквы написал.

Хотел я из Новосибирска ручки эти кому-нибудь подарить, а потом решил – да неужели я сам не придумаю, как футляр открыть, как перо заправить, и вот я пишу и слушаю Кукина. Вот и жена пришла и оценила, что орехи я подсушил. Наверное, писать не получится, зато обзвоню всех и вся!! Господи, пошли ей легкой операции. Впрочем, ладно. Как хочется что-то написать.

Филатова я не вписал «о здравии» и пожалел, что вспомнил поздно. Совсем противоречивые слухи – рак легких. То опухоль в голове, то рак легких – ничего понять нельзя, но молиться за него надо. Господи! Пошли ему исцеления! Я не держу зла на него, пусть и он меня простит, пусть, если я причинил ему расстройства, боль и неудобство жизненное. Опять в «МК» интервью с Шацкой, с ним и опять… «сын весь в Лёню», что она делает… Неужели у нее крыша поехала?! Прости меня, Господи!!

Звонил с утра Барнаул – 11 ноября «Живой», надо освободить!! И обязательно хорошую погоду, встречу организовать главе Коршунову!! Чтоб не жалел денег на храм. А сердце чует мое – храм будет. Лев Александрович Коршунов – глава администрации края.

Очередного мальчика сегодня зарезали, выкинули, вычистили и живут дальше.

А спектакль прошел легко и незаметно, это не значит, что я доволен собой. Выпившая актриса, которая не должна была играть, а назначенная, которую я в глаза не видал, не репетировал тем более, не явилась. Думаю, просто не подумала, что может быть назначенной.

Опять в ночь дежурит эта мегера, черная лахудра. «Укол? А вам отменили». – «А в порядке исключения… для сна (дурак)». – «А я не знаю, что вам колоть». Уродятся же такие, прости, Господи!!

Ольга Леонидовна шикарные розы преподнесла. Завтра хочу поехать на Десну, капусту рубить. Ночью минус 3 – минус 6, надо картошку забрать и т. д. Батарея в палате теплая, будем спать.

20 октября 1994

Четверг. Молитва.

Да и хорошо, что эта мегера не стала делать мне укол. Спал я, просыпаясь и глядя на часы, но это мой обычный режим сна, и надо входить в него.

Так вот я думаю, что присутствие Веньки в Москве надо использовать на полную катушку. И поправить Давида. Надо срочно восстанавливать «Высоцкого». Привлечь Никиту Высоцкого, заставить участвовать Трофимова и Демидову. Это надо сделать. Еще один спектакль в репертуаре. Их надо опередить. Наличие Смехова перетягивает чашу в пользу спектакля, это очень важно.

Вчера неожиданно перед уходом на «Павла I» позвонил Смехов и предложил Мольера «Мнимый больной» – Журдена с Полицеймако в паре. Замечательно, руками и ногами «за». И тем более «Высоцкого» надо играть. Взять ответственность на себя, что ли, как президент. Надо лудить «21 км».

Как справиться с Бортником? Как его остановить и заставить работать? Теперь, конечно, сложнее будет дать обратный ход на восстановление «Высоцкого». Но надо постараться убедить мужиков и убедить их, обработать индивидуально, подготовить морально. Шопена, Ивана, Феликса… и всё будет в порядке – я убежден!! Пародии выбросить вообще. Да может и Венька сделать, он это делал, кстати, пару раз. Давай, Валерик, дерзай!! Это потрафит шефу, он очень хочет, и я знаю, почему, – именно без Губенко и Филатова… Но будет Никита Высоцкий – это фунт изюма!!

Это в мой репертуар частушечный.

Кабы я была бы я

Из дома трехэтажного.

Тогда бы я могла бы я

Надеяться на кажного.

Наш Любимов из Бостона

В Тель-Авив опять летит,

Потому как Катьке с Петькой

В Тель Авиве климатит.

Сегодня надо приготовить дачу-теремок на Десне к зиме. Посадки в этом году уже делать поздно, а время было хорошее.

Моя машина кинута Паниным, у него теперь своя, и мой костыль на руль перебросил на свою, тем самым говоря, что «мою могут угнать, а твоя на хуй никому не нужна». Пусть будет так, я на зиму вообще поставлю ее и закрою брезентом, пусть гниет. А жалко. Зря я Панину 500 долларей одолжил.

Все дневники о пьянстве Тамары, еще задолго до беды, и об обоюдном пьянстве. Но своё пьянство я как-то и не считаю по большому счету за трагедию. Я всегда, если была работа, мог остановиться, назначить месячник здоровья и отлежаться.

Написал я Елене Скульской в Таллин, поблагодарил за статью в «Эстонии» – «Купите воды, собаки». Ностальгические заметки, она, конечно, видела, что я уставший, но виду не подала и увидела то, что увидеть хотела, и всё свое знание, всю любовь к Таганке на одного меня вывалила.

Писать на подоконнике – это оригинально. Только очень тепло, горячий воздух от батареи разогревает лень и не дает никакого толку. Зачем я сел к окну, чтоб наблюдать, как пройдет жена? А для чего мне это нужно, чтоб скорей убежать, составить график дня. Но пора на массаж.

В театре. Нервно. Успел накричаться и по поводу Овчарова – в чужой монастырь со своим уставом, – ну прочитай ты хоть литературный сценарий. Назови круг приблизительный действующих лиц, посмотри репертуар, назначь артистов, а потом спрашивай с них – «просто не ходят!», а куда ходить и для чего ходить – гора к Магомету или Магомет к горе… – прими условия игры.

21 октября 1994

Пятница. Встал в 4. Писал.

Начал главу «Жена» – закат – дожитие. Хорошая глава будет про мою бедную, несчастную и несмотря ни на что – царственную жену. Наплакался. Господи! Сподобь меня, и я напишу – только бы запомнить монологи ее, а говорит она про свою жизнь удивительно, страшно и понятно. Она понимает и поняла себя сразу и давно. И на реальную жизнь смотрит давно со стороны, из себя – ничто ее не удивляет, кроме истинно прекрасного, а слух у нее вундеркинда и глаз безошибочный, если он не касается быта и вещей – тут сплошные ошибки и сплошь оплошности, только пошлости ни на микроб. От того у нее коровьи печальные глаза, и ей пример улыбающихся японцев лицемерен и противен муж, подражающий им. (!!)

Я сижу у окна и пишу на подоконнике, но, кажется, уйду – из окна дует, хоть и незаметно, а у ног печка. Так мне ли, трусу от носа, испытывать судьбу?!

Вчера с Татьяной были на Десне – убрали невыкочаневшую капусту и ко всему замороженную, рассыпали по мерам картошку и развезли по домам. Досталось и Денису, и Ксении, и Тане.

Вчера долго кричал в дирекции, передавая мнение коллег о нашей «организованности». Три недели прошло со дня разговора с Михайловым – ЦАТРА, только вчера получили договор, который нас не устраивает. А те нашу дирекцию разыскать не могут!! Никому ни хуя. А мне видение – почему не играете «Высоцкого»? Видел во сне – уж сегодня – дерьмо человеческое, извлеченное сексуальным путем – к чему это всё… Не к тому ли, что начал такую главу писать… Так у меня что ни глава – страница, – сплошное говно и гной, до того прогнила душа, что и проветривать бесполезно. Спасает больница. Хотел было выписывать – да следующую главу начал. Так, посчитаем. Месяц как я здесь лежу. Недели две на главу уходит. А сейчас спектаклей нет, буду вставать в 4 и три минимальных листа: 14x3=42 страницы на главу – хватит, даже много. А следующая будет – экскурсия – проводы – браслет – Айзенберг. Кухня – диван – такси – куда вы поедете, это нечестно, но поздно – порвете, не купите – отрезвить – но было поздно – дубовый член уже нащупал желанную щель, уперся и проник. Утром пришла сама и взяла в рот. Понравилось.

23 октября 1994

Воскресенье – отдай Богу.

Сейчас 6 утра. Два события минувших суток.

1. Избиение Хейфеца А.Е. – у него на квартире четырьмя ворвавшимися бандитами.

2. Открытие Ксении – она прочитала «золотухинские» письма и поняла, что мы любовники. Раньше она только догадывалась, теперь – узнала точно. Она ненавидит нас обоих и ее больше – написано было в записке, которую она оставила, и ушла, пока мать была в ванной.

Но пока надо писать «21-й – покаяние», иначе для чего я в этой больнице живу.

О. Яковлева в квартире Хейфеца на мое «здравствуйте» отвернулась от меня демонстративно, подчеркнуто.

– Не понравилось мне, как ты спел, категорически: затянуто, неоправданные паузы, – анекдоты ничего. Но потом подробно поговорим.

И домашние меня мои разгромили.

– Не понравился ты мне, – резко заявил Сережа.

– Всё прекрасно… неотразим, и пел, и танцевал в этом костюме, анекдоты рассказывал – ты мне очень понравился везде – всё красиво, всё хорошо. Мне вторая часть даже больше понравилась. Прелестно.

– Может быть, в тебе водка говорила?

– Да нет… ничего меня не шокировало.

На пресс-конференции, хотя всячески оговаривался Хейфец, и уберегал всех от подозрений, и боялся на кого-нибудь тень навести, стало всё равно ясно, что это сговор мин. обороны с ком. структурами – «Ямал» и пр. и ком. структуры применили свой метод. Недаром этих людей научили говорить и повторять: «Не появляйся в театре – убьём». Приплели для отвода самоубийство Алеши Кузнецова – месть за Алешу, требовали должок в $ 300000, но «не появляйся в театре». Большие деньги. Это реальность нашего существования. В Таганке тоже – большие деньги: Эскадо-банк – реклама – горит неоном крупно. А «театр» в черноте, темноте и «протчия, и протчия»… «Теперь Николай Губенко может не ездить в Калининград (Кенигсберг) вместе с Ампиловым, Руцким, Стерлиговым, Батуриным. Теперь они прекрасно могут проводить свои соборы в Москве. Художественных спектаклей нет. Сцена свободна для политических». Александр Минкин.

У меня появился еще один крестник – Никита Николаевич Козьмин, Софьин внук. 3 года. Вообще, день замечательный, если не считать двух тягостных телефонных разговоров, мутных, хамских, дурью наполненных.

После крещения – общая трапеза у Нины Атексеевны. И смотрины Сережей своей племянницы, внученьки моей Ольги Денисовны, отсюда и скандал.

Великий день у меня – я исповедовался и причащался. На исповеди расплакался, когда рассказывал о блуде своем, стяжательстве, пьянстве. Но на сердце легко стало. Денис торопился – жена ругать станет, служба из-за заказанных молебнов затянулась, а ему пеленки стирать. Даже Сережа заметил – тяжело Денису.

Господи! Пошли мне сна не в смерть, но доброго, мягкого… и освежающего… чтобы, встав в 4 утра, мог я славно поработать.

24 октября 1994

Понедельник. Молитва.

В 4 встать не хватило мужества да и спалось. А раз спалось, надо и поспать когда-нибудь.

Уткнулось мое перо в эпизод с Софроновым и забуксовало. Нет, надо подумать, как эти имена и поступки не журнально-газетно подать. Но, может быть, и не слишком думать, а смело пустить и так и переписать, как есть. «Лишь бы было напечатано», и я пойду в таком случае петь Софронову «Таманские лиманы», коли Кобзон перехватил «Брянский лес». А немцам-фашистам стал бы петь, да стал бы – лишь бы выжить. А Любимов не постеснялся зайти в свой кабинет и вырвать афишу «Тов., верь» из-под коньяка и закусок… Евтушенко Софронова принимал на Таганке и на пушкинской афише а-ля фуршет устроить.

– Вы не хотите зависеть от этой т… и спрашивать, где остаться ночевать, а мне не климатит зависеть от гондона уфимского.

Карамова устраивает защиту диплома или диссертации в 18 часов у Еремова, и надо развлекать, с гитарой прийти, что ли?! Анекдоты порассказывать. «Белый попугай» – это урок, вовсе неплохой, хороший урок. Искусство свободного поведения, легкости пребывания с коллегами надо освоить, и я был на этом пути. И не жалею. В «Сереже» я слишком поддался урокам и наставлениям «автора», желаниям. Надо всегда помнить заповедь Любимова… до определенного уровня, этапа работы Можаева – Трифонова – Быкова не звать ни под каким соусом и пр. Это сбивает всех, и в данном случае я не поверил себе, а кому-то передоверился и стал угождать, искать блатные, иронические краски, мне несвойственные, моя ирония в чрезвычайной искренности, обыденности и простоте. А я, грубо говоря, начал выёбываться, вот и весь рецепт. Однако мне это надо самому всё отсмотреть и понять еще глазом. Вот такие вот дела.

Хороший вчера день – я причащался, смотрел, как «стирают», по выражению Дениса, внучку, слушал, как Кузьминична ругалась на него – Лёньку, – что изрезал ту, нашу, мебель, «пусть восстановит и привезет, Золотухин покупал, что всё увозит, ни с чем оставляет» и т. д. Мне как-то это приятно было, хотя я понимал, что Кузьминична не понимает, что городит, кому и чьей славе, деньгами и положению Нинка обязана, что практически все квартирами обеспечены. А я так и рад, что Денис теперь полный хозяин в трехкомнатной, большой, и доченька Оленька у него в той комнатке проживает, где вырос он и перерос, а теперь – «эта комната наша будет» (большая), и у него будет рабочий стол и простор.

«Настоящий писатель работает по 10 часов в сутки». Так вот, я буду работать по 10 часов. Опус Сапожникова, кажется, надо забыть и времени на него не тратить, как бы мне ни хотелось сделать Сереже подарок, но… или…

С Фондом надо быть начеку и ухо держать востро. Приходила Соня с амбалами, хотят для «бриллиантеров» через Фонд купить особняк и «никаких там школ, детей, что Волина хочет там устроить. Лучшее, на что вы можете там рассчитывать, – на офис… там три защиты охраны. Естественно, какой-то процент будет отчисляться за аренду на счёт Фонда и пр.» – «Нет, Соня, все вопросы через Волину и Константина. Если я узнаю только о попытке сделать какие-то махинации, я тут же иду в Минюст и закрываю лавочку к ебене матери».

Что я буду делать, когда меня выпишут из больницы, куда я пойду, я так здесь прирос, меня так здесь всё устраивает, гораздо больше, чем если бы я жил в отдельной одинокой квартире. Тепло, светло, пишется. Ну, сегодня цапнулся за Софроновский узел и пристопорился, надо подумать… уже есть «Брянский лес». Когда-то он меня вывозил перед мужиками, когда я пел на костылях, не зная автора и дела его, потом (дважды, получается) звенел, выручал он меня в главе «Пой, Вовка», и как бы там ни шло, получается, я автору обязан, я ему благодарен. Но если бы он не был главным в «Огоньке», написал бы я ему на книжке про крылья, которые прирастил мне «Брянский лес»? Вряд ли. Написал-то я и в 75-летии участвовал, имея тайную надежду напечататься в «Огоньке». И хоть напечатался-то я в результате уж при Коротиче, но задел и толчок к всему делу в производстве книжечки в «Библиотечке «Огонька» обязан Софронову и его сотоварищам. Хотя «Этюд» был признан лучшим материалом номера уже опять-таки при новом шефе, но это не меняет дела, кланялся-то я Софронову, домой-то я несколько раз ходил к Анатолию Батьковичу и имел даже разговор с его женой и пр.

Из чтения письма одной зрительницы понял, что в перипетии с Софроновым надо вставить письмо Б. Полевого.

А теперь на процедуры и в театр. Завтра – выселение. А сегодня должен ответить Яковлев – пленум. Примет ли наше дело к рассмотрению?!

25 октября 1994

Вторник.

Выпьем, выпьем мы за Иру

И опять стакан нальем.

Заночуем у Сережи,

На работу не пойдем.

По Москве идет шумок

От самого Иванова:

Защитилась под шумок

Ирочка Карамова.

Защитила наша Ира

Сегодня, эх, диссертацию.

До чего нас довела

Эх, эмансипация.

Короче, этими куплетами всё сказано, где и про что я был вчера.

А сегодня ждали мы выселения, и судьи пришли, и Золотухин – милиционер. Но выселение отложили до решения Высшего Арбитражного Суда – Яковлева. Надежды мало, и надо подыскивать помещение под декорации и костюмы.

Радио России – авторский канал – назвало нас озлобленными, и у Губенко-де идет работа. Всё, по-моему, наоборот, но Бог им судья.

27 октября 1994

Четверг. Писал, делал зарядку, хорошо молился и доволен тем, что написал.

Вчера ездил с М. Полбенцевой в Химки, в какую-то больницу, отмечавшую своё 80-летие. И долгий, подробный разговор с Денисом о зарубежной церкви, о статье Полозова и вообще. Но главное – это, быть может, первый с Денисом разговор о жизни, о наших отношениях. Он мне откровенно и с трудом, я видел, как ему тяжело, как он старается никого не обидеть, но он всю свою жизнь после моего ухода и прихода Леонида – стоял перед выбором. Мама Нина ставила перед ним вопрос ребром: либо мы с Лёней, либо он, Золотухин, то бишь я. И Лёнька сильно его «скрутил» – выражение Дениса, – он составил ему круг чтения, программу, по его наставлению он первый раз подрался в классе, отстоял себя, и его зауважали и стали побаиваться, и он обрел уверенность. Я понимаю, Лёнька имел на него сильное влияние, но не учел наличие крови. Когда Алла забеременела, будущего сына запроектировано было записать Филатовым. Но Божий промысел отложил эту клиническую идею и послал девочку. С фамилией Филатов Нинка носится не знаю, как с писаной торбой, глупость невероятная. Но Денис одно время и сам подумывал переписать себе фамилию. До чего же Нинка против меня была и сына настраивала. Но теперь, кажется, всё это позади… и на большее, на что может Филатов рассчитывать, и об этом меня просит Денис, быть крестным моей внучки. На его бы, Лёнькином, месте, я бы не стал этого делать. Но если это внесет какой-то покой и мир в отношения, то пусть делают.

28 октября 1994

Пятница. Молитва.

Простудился подводным массажем. Говорило мне чутье – не ходи. Нет, поперся, и вот – сопли, таблетки и пр. Спал с уколом.

Вчера смотрел один акт «Генрих IV». Кому, для чего, что это такое и почему – генеральный спонсор!! Сильное американское лекарство. Надо ехать на Академическую и отлеживаться.

30 октября 1994

Воскресенье. Молитва. Кофе.

По форме, конечно, я был не прав – ну, что это такое? – чтоб отстала, – ну, уж очень надоела. Теперь, небось, надо извиняться. Простуда, кажется, изгоняется из меня. Две ночи дома не ночевал. Но тут расстройство привязалось желудка. От лекарства американского. Вчера смотрел один акт калягинского чеховского – Господи! Да что же это такое?! Зачем им нужны свои подобные постановки-театры? И главное – деньги тратятся, ищутся спонсоры, и они отмывают на подобном искусстве деньги свои, что ли? Ничего не понимаю?!

Любимов прислал распределение, я – Креонт, а не Ясон. Ясон – Беляев. Обидно, но, кажется, справедливо. Роль плохая Креонта, никакая, но да ведь и ответственности никакой. А месяц с лишним жизни в Греции… кроме того, что это заработок, это еще и рукопись. Поэтому надо торопиться сейчас… писать, писать и писать… организовывать материал.

Можно лечь спать и не писать дневник, но это будет – лень.

1. Утром был в церкви, забрал в больнице З.Т., приносил извинения и пр.

2. Обедал, лежал, принял душ, заправился на набережной Яузы.

3. В театре получил предложение от Розова Александра Георгиевича «Российское ТВ» – вести передачи об интересных русских мужиках… надо найти хоть одного для початку.

4. С Луневой пили чай и обсуждали последствия отрицательного резуса и как это может сказаться на потомстве. Она хочет родить к 100-летию Есенина. Во дает тётка!!

5. Приходил Костя подписывать бумаги – Ульянову и так далее.

6. Хорошую песню про сапог кирзовый спела мне Татьяна. Это уже репертуар.

7. Связывался с Ростовом-на-Дону по 13 – 14 ноября.

31 октября 1994

Понедельник. Вечер. Перед сном.

О чем я думал, таская свои афиши под дождем Казанского вокзала в ожидании состава Москва – Ростов-на-Дону. Ожидая и зябнув на ветру и под взглядами?! О том, что слава Богу, что мои афиши нужны где-то, значит, и я сам еще нужен. Что я могу еще что-то заработать, а вот Феликс не может, он не нужен в Ростове и дальше. Я у него хотел одолжить тысячу на жетоны метро. «Если у Валерки нет денег, совсем дело плохо – долой правительство… – а мне не хватает… еле дотягиваю от зарплаты к зарплате». Я сегодня открыл валютный счет… и у меня жена не считает, когда покупает отборную еду. А сын носит дорогие куртки, сегодня мою надел – любимовскую, – и хоть бы хны. Как же люди живут, как они сводят концы с концами, а если выпить, купить заразе цветы или повести ее в ресторан – об этом и не моги думать. А я подумываю о замене машины, куда мне до Ветвистого… но я свои афиши таскаю, я своим горлом звуки издаю пока, я свои книжки продаю, нет, мне есть за что уважать себя.

Бог не забывает меня, и сегодня еще одна забота прибавилась. «Российское ТВ» предлагает мне вести сюжет – интересных типов. И первый – Полозов и его патриаршее крещение, благословение.

1 ноября 1994

Вторник. Утро. Молитва.

– Желудок болит, как перед операцией, – вчера сказала Тамара, и жизнь помутилась… закачалась. В глазах обреченность невыносимая и покорность, страшная своей безысходностью. «Вот тебе, бабушка…» А мы суетимся, творим, ссоримся и пр. Надо обращаться к Харченко, звонить Марине, ложиться на серьезное исследование и пр. Вот это и пр. - страшнее всего, оно подразумевает все, что угодно, и в том числе… и в том числе…

Быть статься я и графоманствую, ну, знаю, что при желании могу писать, хочу и должен. И тем дорога мне эта комната-палата № 10, где привожу я «зеленую» тетрадь из записок в черновую рукопись. Когда отделаюсь от «Жены», возьмусь за «Браслет» – возвращение – экскурсия – кухня – Пушкин – расставание – звонок от любовника – Айзенберг. Я спросил ее: «Каплан не обрезанный?» Быстро, не думая: «Нет». Значит, помнит.

Я сделал хорошую зарядку и плотно позавтракал. Встал в 5.15. Сейчас 20 минут 9-го. Косинский Олег Николаевич – моторист. Это второй кандидат в «мастера» после того, как снимем Полозова. Слава Богу, что он на месте – отошел в столовую, – жив, здоров и работает. Сижу в театре и не могу дозвониться 1) по вопросу квартиры для Нади Волковой, фирма «Уют», она же мне печатает «Дневники», 2) Олег Лурье – загадка. Так хорошо началось, и теперь…

2 ноября 1994

Среда, мой день. Молитва, зарядка.

Кофе с картошкой и соленым огурцом.

У Тамары боли, а я буду заниматься разводом, уходом и пр. Нет, я никому не позволю, я и не позволял, как мне кажется, обижать мою жену. Быть может, я достаточно пассивно, хладнокровно вёл себя, когда ее называли всякими дрянными словами в моем присутствии – терпел и молчал, – но относил я это за счет очевидной злобы и глупостиговорящего. Бог видит, Бог слышит и Бог тебе судья. Хотя я всегда держал сто рону моей бедной жены и, по мнению нападающего, ни разу в этом вопросе не уступил ни на йоту. И это так.

Теперь. Весы вчера показали, что я поправился, и я сегодня обнаружил это в зеркале: по бокам – гладкий, жирненький. Вот ведь штука. Ем одно растение, ну вчера Денис побаловал меня яишенкой с финиками, купленными новой их нянькой Таней Луневой. Она им стирает, готовит, а я за это с нее денег не беру за книги. Пусть Оленька моя растет в заботе и ласке. Надо бы намекнуть Шацкой, чтоб поскорее заканчивала перевозку барахла и книг… невозможно в такой грязи и беспорядке девочку держать. У нее, кстати, сегодня будет первый выход в свет, в консультацию ее понесут. То сестра ходила к ней, теперь отец ее понесет сам. Ну, дай им Бог. Так вот, о чем я… Сильный дождь идет. Я лег вчера от усталости и маяты, глаза слипались, в 21 час, еще не выключили свет, за час до отбоя… и встал сегодня в половине седьмого. То есть я проспал свои бдения писательские и очень было расстроился, но потом подумал, что ничего, ладно… надо и так уметь жить и писать, и три страницы в первой половине дня я выдам, хоть удавись. А сейчас надо съездить за Тамарой.

И вот еще что. Читаю я свои записи начала романа с Л.А. И хорошо. Была неистовая, разрушающая преграды влюбленность… и будущее неизвестное… всё могло перевернуться и быть иначе, веди она себя по-другому. Маячила внезапная беременность и Оля. Теперь не маячит. Ветвистый всё перекупил. Он стал богатеть и строить свои планы и заразил Л.А., и ей деваться стало есть куда. А теперь у меня внучка Оля и расчет только на Луневу. А мне надо три страницы в «Жену» написать. Сегодня, сейчас… куда ушла тема Софронова?

3 ноября 1994

Четверг. Молитва, писание, зарядка, кофе, писание…

Какой-то правильный путь. Встал в 6 часов. Лег в 11. Кажется, продвинулся хорошо, во всяком случае, пункт с Софроновым я, кажется, преодолел.

Л.А. два дня назад. – Я ухожу к другому мужчине.

– Счастливого пути.

И этот путь третий день продолжается.

А вчера со Светой Майоровой на Шаболовке встречался. Оказывается, ларчик открывался просто, бывший премьер Щербаков не захотел сниматься в моей компании. Ну, ясно, он в связке с Губенко и Павловым. Они все – дружки, банкиры и бандиты. Ему «некомфортабельно» со мной, с моей демократической мордой, в компании на народ, на мир выходить. Что дружки скажут?! Вольский вроде бы дал согласие. Оказывается, они эту передачу оплачивают, финансируют – 8 тысяч долларов стоит им это удовольствие. А что с артиста взять. Но артист взять должен. Некоторые не спрашивают – спросил Басилашвили, Жжёнов, Меньшиков… Ну, кто стоит, тот и спросил. И я спрошу.

– Кто платит, под того и ложишься, – Света очень озабочена. Но живет в Подольске и дочери 14 лет.

На письменной кровати – портрет Шнитке. Я материально чувствую, какая от него исходит добрая, божественная сила, энергия духа. Чудесно… Действительно, фотография может быть заряжена. Она производит на меня действие.

Я в театре. Напротив Нина, а сердце жмет. Сколько выдержу я еще, а завтра съемка, и думать надо. Придет Белецкая сейчас, и «Мастер» сегодня. Может, «Жи ваго» попродавать – билеты с автографом?! Чем черт не шутит?! Пока Бог спит.

Звонил Лавлинскому, просил комнату в Переделкине. И заронил мысль о возможной главе в «Л О». А главу думаю дать «У Алексухина».

Вечер. Ночую дома. 10-ая комната, чую, ревнует. Но она дождется меня не завтра.

4 ноября 1994

Пятница. Молитва, зарядка.

У Сережи двойки в четверти. Ужасно противно, именно противно, потому что мы с ним как бы… договорились… что этого не будет. Он не слушает, уходит в свою комнату, а у меня нет сил читать ему нотации, выговаривать. Ну что… лишать его барабанных палочек… он так увлечен. Его, очевидно, хвалит педагог, и Сережа напечатал объявление, что им нужен гитарист-басист. Самостоятельная жизнь в моих куртках. В школе говорят: опять отца раздел… в моих рубашках. Ладно.

Сегодня Казанская, избавление Москвы от поляков. Поеду в Донской, поклонюсь Тихону-святителю и Якову-мученику.

В этот день я начинаю, быть может, новую и важную для себя страницу в творческом романе моей жизни. Мы сегодня едем Полозова снимать. Но что я должен делать, спрашивать, как себя вести, не знаю я. И пусть ребята, а они, говорят, ушлые, сами построят эту передачу. Какие самые важные слова из рассказа обозначить как смысл снимаемого. Для чего мы его снимаем – как один хороший человек открыл в другом драматический дар. Получается-то о себе… А может быть, А.Я. так расскажет, что и себя покажет, и про меня всё объяснит. Будем молиться на Казанскую и уповать на Бога.

Меня приглашают в «Тему», Липатов Юрий Анатольевич.

8 ноября, в 19.00, Останкино.

10-го в 15.00. – Дом Дружбы – Грузия, я член правления.

Быстрый Исток. Звонил Тищенко. Начинаются работы по храму, доводят фундамент, где деньги – 100000000 – от Белосохова? У Азаева? И т. д. Неужели меня Новосибирск прокатил?! Неужели дело не сдвинется? Господи! Помоги нам. помоги храму нашему, помоги деревне моей.

Симонова Галина Владим. – земля с могилы Якова помогла успокоить падучую, эпилепсию.

Завтра купить билет в Ростов-на-Дону.

Новое рождение, быть может, сегодня мое состоялось или может состояться. Ведущий и автор передачи телевизионной «Россия в лицах». Значит, надо показать Россию. Не Литву, не Польшу, а Россию, и потом – в лицах. Не лица России, Россия в лицах. А сын у меня священнослужитель православной церкви. Значит, Россия православная… в лицах, само собой разумеется, в лицах православных. Для того чтобы представить лицо, надо хороший текст написать, закадровый или в кадре, чтобы было понятно, почему автор, то есть я, думаю, что это лицо, которое может представлять Россию. Да, Полозов – это то лицо, которое Россию может представлять хотя бы потому, что крестным отцом его был патриарх Московский и всея Руси Тихон-святитель, он маленького Алика-Алешеньку три раза вокруг купели обносил. Крестной матерью была настоятельница Новодевичьего монастыря, а крестил его настоятель хра ма Христа Спасителя. Вот какие люди благословляли в мир Алешу Полозова. Через него мы заглянем в лица России, близко от нас стоящие, но уже иной эпохи и ушедшие в мир иной давно для сегодняшнего россиянина, но совсем только что для России, и что значили эти лица для России. Великий патриарх предал анафеме правительство большевиков. Он умер в один год с Лениным, пережив его несколькими месяцами. У Ленина Мавзолей был поначалу деревянный, и прорвало канализацию и затопило дерьмом Мавзолей, и, со слов А.Я. Полозова, патриарх откомментировал это бытовое происшествие так: «По мощам и елей». Жестоко, но теперь нет никакого сомнения, что справедливо.

Рассказ Симоновой Г.В. Якиманка – параллельно переулок Ивана Воина, церковь Марина – после войны – венчание, погребения – народ был крещеный. Около Донского монастыря была слобода… она… в Донской слободке жила моя шк. подруга. В Донской м. я ходила гулять… по Якиманке. Донская улица… была зеленой. Донской монастырь… был… заросший… могила Чаадаева была землей. Зеленая лужайка… кладбище у Красных Ворот… срыли и потом стали туда свозить… замшелые мраморные надгробья… большая трава… по возрасту лет 9. Малый собор… открылся. Большой был не виден. Старушки сидят на траве, дожидаются. И рядом с ними красивая женщина. Она рассказывала… ее мучают бесы… и она не может войти в храм, и никто не может ввести в храм… и при мне с ней сделался припадок падучей. «Не мучь меня. Беги на могилу Тихона…»И я взяла землю с могилы Якова… и при мне этот приступ закончился, как положили землю с этого холма. Потом я стала на могилу эту ходить. Я присутствовала при таком чуде… изгнали беса… при мне. В тот день, когда собрались уходить из мон., что-то монахи разыскивали… она чудотворная и убежала… чудотворная икона. Не знаете ли, где крест, которому поклонялась Матрона. А вот эту землю я знаю, она бесноватых излечивает. И этот монах просит у меня полиэт. пакет… и этот монах взял эту землю и в пакетик. А что вы землю берете… она с таким трудом… нам досталась… когда он вас мог исцелить… сколько вам лет… много людей приходит и поклоняются. И вот на Благовещение – там Алексей Яковлевич. А когда было перенесение мощей… народу было… так много. А там был патриарх Сербский… как бы мне поучаствовать в этом… он побежал к Якову и попросил. А его там еще попросили… помочь… провожать патриархов.

117321

ул. Островитянин., д. 16, к. 4, кв. 7

Симонова Г.В.

6 ноября 1994

Воскресенье. Зарядка. Молитва.

Клуб Гран-Динамо. Были мы там с Паниным B.C. и Ирбис. Для 10 человек я работал почти целый час. Лиц не было видно. Ослеплен к тому же был я прожектором. Всё время думал о профессии, и это меня держало и спасало, кроме того, прости, Господи, всё время внутренне молился. Бог надоумил меня взять с собой книжки. Зачитав письмо В. Высоцкого – Золотухина Смехову, стал я книжки продавать. Когда цифра дошла до 60000 рублей, кто-то, не очень слушавший мою программу, назвал цифру $ 100… короче, ушло 5 книг по $ 100 и одну я подарил отсутствующему по болезни Борису Евгеньевичу Млинову. Кроме того, отстегнул мне Панин 200000 руб., и Лариса сказала, что они очень довольны моим выступлением, и высоко отозвался обо мне Валера – певец и музыкант, – классные совершенно мальчики… поют здорово международные шлягеры… на многих языках. Короче, Борис Евг. предложил мне стать почетным членом клуба – сауна, тренажеры, бассейн. Зам. министра по туризму на костылях-поддержках приглашал меня в свое какое-то заведение, назвал фамилию Каплан. Да. Мне эта фамилия известна. И сказал, что там, куда он зовет, куда как шикарнее и женщины… Это услышалось. И два дня мусолилось.

Лариса Комиссарова, вот, собственно, кто ждал нас на морозе. Потрясающая была осетрина горячая, ну и салат. Такая вот ночка валютная, после съемки на могиле у святого новомученика Иакова Полозова. Надо ведь текст закадровый написать. От этого текста зависит успех получасовой передачи, которая и будет-то вовсе не о том, как когда-то где-то мальчика клоун заметил, а о борьбе патриарха Тихона с Лениным и большевистской властью.

Этот клуб надо завалить билетами на Таганку.

Вчера – 5-го – долго сидели у Бориса и разговаривали о судьбе дальнейшей «Тени». Мы этих баламутов уговаривали не ссориться ни с режиссером, ни друг с другом, а доделать работу. Оказывается, гормоны любви вырабатываются на 3 – 4 день, когда становится невтерпеж… и мозг работает в том направлении и режиме, что всё оправдывает, всё прощает… вернее, что-то побеждает так называемый разум и его доводы… и спешит бросить тело в соитие и грех… и как это всё замечательно, и как это всё природа организовала исключительно замечательно. «Семеновну» надо станцевать обязательно. На ток-шоу, если такова съемка все-таки состоится.

Вчера околел я на Казанском, встречая поезд из Ростова, но зато, кажется, выучил Пастернака, и теперь надо придумать, как подать, с каким муз. оформлением – мелодекламация. Что он любил, Пастернак… Скрябина, игру Нейгауза, прозу Платонова – Свиридовскую «Метель»… – где достать? И кто сыграет – Белецкая?!

«Годунов», если бы не затычки в тексте, сказал бы, что играл гениально. Но Шопен мне понравился больше меня самого. Умно – разнообразно – сильно. А смерть он играет просто здорово и куда лучше Н. Губенко. Вообще, перенос на старую сцену «Годунова» – у метро спрашивали билетики!?!

7 ноября 1994

Понедельник.

Однако я дал шороху нынче. После укола проснулся я в 12 часов дня, совершенно ничего не соображающий, ничего не понимающий… даже в некоторой панике. Зарядку не делал, молился после кофе с бананом. Куда бежать, чем заниматься?! Поехал на Академическую и лег спать… и встал в 17. А должен был день посвятить авторскому тексту.

1. Цирк.

2. На кв. у Полозова.

3. Монастырь.

4. Моя квар.

5. Воробьевы горы.

6. Таганка.

7. Цирк.

Надо, чтоб Радов посмотрел и сказал, что в результате получается.

Хорошо, что у меня есть больница, куда можно от дедушки и бабушки омыться. Хотел мир всем понемножку развезти, но махнули рукой, дескать, не нуждаемся, зачем, дескать, тратить бензин. Ну и пошли вы все на хуй. Денису $ 100 оставил. Трудно ему, девочка кричит, спит плохо. Алла расстраивается, что он поздно приходит и т. п.

День у меня пустой совершенно, но, слава Богу, я жив, и голос после двух «Годуновых» я сохранил, хотя не берег на спектаклях, играл во всю катушку или на всю железку. Но, слава Богу, всё хорошо. Не то праздник сегодня, не то еще какое недоразумение. Ав общем, надо всё это мое заспать, хотя до отбоя еще 40 минут.

Заходил Олег: «Я сам фотограф-профессионал, тогда, помните, «Кама», ресторан, кулинария и фотография. Я Володю Высоцкого снимал на паспорт. Сейчас развелся с женой, месяц назад. Невроз. Если что нужно, я свет хорошо знаю, учился этому 4 года». Люди, люди… Кому чего надо… Только бы выспаться. Неужели я не выспался за эти сутки…

8 ноября 1994

Вторник. Молитва. Зарядка.

Нет, нехороший я. Вчера жаловался Денису на Филатова. Денис сокрушался, но, что я могу поделать, видел я его месяца два назад, месяц назад говорил по телефону, ты же сказал, что тебе его жаль., ну и вот… Да, мне жаль, но люди ведь читают и верят ему… впрочем, ладно. Бог ему судья.

– Ты мне первый когда-то дал Евангелие, ты первый привез и подарил мне Библию… и всё у него от того, что люди не идут к Богу всем сердцем. Я удивляюсь, как такой начитанный, ведь он много читал, согласись, умный, согласись (не могу согласиться, но молчу), человек не может прочитать Библию, у нег сразу начинает болеть голова. Детективы целыми днями или телевизор смотреть, а на Библию нет времени, сил и пр. Просто прочитать, я не говорю – вникать, разбирать и толковать. Ты говорил, что получил когда-то письмо и расплакался, я всегда жду тебя и, ты знаешь, скучаю, батенька, да, скучаю… становлюсь сентиментальным и пр.

Не встается что-то в 4 утра, и застопорился «21 км – покаяние» из-за «Лиц России», но это и совместить надо во что бы то ни стало. Поэтому сейчас пойду на могилу к Иакову и попрошу у него сил и духа, что мне о его сыне сказать и сказать так, чтобы дошел весь замысел мой, чтобы мысль ушла от клубной сцены в Б. Истоке к письму Ленина от 19 марта 1922 года и к проповедям святителя патриарха Тихона.

Еще Денис говорил о том, что Алле нужна швейная машинка, на которой можно было бы шить и зарабатывать деньги, «не сейчас, ей сейчас некогда, попозже, когда подкоплю денег, сколько эта машинка может стоить и пр.». Озабочивается мужичок.

Что касается внешнего сюжета моего рассказа, то он довольно прост. В нашу деревню, в наше село Б. Исток, что на Алтае, приехали столичные артисты с программой «Цирк на колесах». Руководитель бригады, он же ведущий и клоун, попросил меня, мальчишку, подыграть ему в представлении, сесть уткой подсадной в зале, которого он в нужный момент попросит из зала… и т. д. Я ему подыграл да так, что клоун, попросивший прийти к нему утром, когда они уже будут переезжать на другую точку, так вот что он мне сказал на всю мою жизнь: «Молодой человек, вы сделаете преступление, если не станете драматическим артистом». Он не сказал – цирковым артистом, или оперным, или киноартистом, а именно драматическим. Артист дал мне свой адрес московский, клубочек и ниточку, который я после 10-го класса стал разматывать, и клубочек привел меня в Москву, к московской квартире клоуна, что была у бывшей Калужской заставы, но артиста дома не оказалось, он был в Африке на гастролях, и вернется нескоро… я выкинул… адрес-клубочек и остался один на один с городом, с Москвой.

Мне повезло, я поступил сам, без помощи артиста. Но согласитесь, что без толчкового пункта, конкретного адреса – записочки – я бы вряд ли рискнул поехать штурмовать Москву, завоевывать столицу. Поэтому я считаю А.Я. Полозова крестным моим отцом по драматическому искусству, театру.

Я поступил в ГИТИС, закончил, несколько раз приходил по адресу, но Калужскую заставу стали реконструировать, пробивали Ленинский проспект. Артист мой съехал со своей квартиры, и я потерял его из виду и из памяти вообще. Стал сниматься, пришла известность и популярность. Однажды в концерте судьба свела нас с народным клоуном, с народным артистом Никулиным. Я возьми и спроси, не встречался ли ему когда где такой клоун Полозов. «Алешка? Да мы с ним друзья, мы с ним когда-то начинали». И дает мне тут же из своей записной книжки телефон А.Я. Так нас свела судьба второй раз, после чего мы уже не терялись. И я узнал о жизни московского артиста много, о чем мне, собственно, и захотелось рассказать.

По материнской линии артист наш из дворянской семьи. Соколинские. Отец – Яков Полозов – келейник, друг, секретарь, сподвижник и телохранитель великого святителя патриарха Московского и всея Руси Тихона, погибший, убитый большевиками во время покушения очередного на патриарха Тихона. Заграничная православная церковь канонизировала патриарха Тихона, Иакова, императорскую расстрельную семью в ранг святых новомучеников. Наша церковь согласилась на канонизацию патриарха Тихона и великой княгини Елизаветы. Но странным образом могила Якова издавна считается святой, а земля с могилы – чудотворной. Об этом мне рассказывала театровед Симонова Галина Владимировна. После войны они с подружками гуляли, играли в лопухах Донского монастыря. Было ей лет 9. На лужайке сидели старушки… и среди них женщина, черноволосая, красивая, рассказывала, как ее мучат бесы и как она по этой причине не может войти в храм… и никто не может ввести ее в храм – ее начинает бить припадок, падучая – эпилептический приступ. Девчонкам интересно, они трутся около, слушают про бесов. И вдруг с этой женщиной тут же случается приступ эпилепсии, она кричит – не мучь меня, бес, не мучь меня… и начинает корчиться в конвульсиях. Тогда одна из старушек говорит на нее, на девочку: «Вот, агнец непорочный, беги на могилку Тихона, – почему-то они могилу Якова называли могилой Тихона, хотя, как она потом поняла, они знали, что это могила Якова, – беги на могилку, принеси землицы с холмика». Девочка побежала, принесла горсть земли с могилки Якова, старушки приложили эту землю к разным местам болящей, и приступ прошел. Она затихла, пришла в себя… и старушки немного погодя ввели ее в храм. И вот нарочно для съемок не придумаешь, такую массовку не организуешь, да и не входило это в мою задачу, в планы моего повествования. Кто эти люди?! Монастырь довольно пустынный, все службы утренние давно прошли… никаких экскурсий не видно, и вдруг вот эти люди… пришли на могилу Якова, помянуть, помолиться, испросить заступничества. Неудивительно и то, что люди эти знают о чудесной могиле русского молитвенника, а страж настоятеля, плотный, крепкий, довольно внушительный охранник главы монастыря и следящий за нами, чтоб не дольше 15 минут снимали мы сына на могиле отца, на вопрос А.Я.: «А вы знаете, где могила моего отца, Полозова Иакова Анисимовича?» – ответил: «Не знаю», – чем немало удивил меня. Люди знают, а служащий монастыря не знает, что и кого он охраняет. Неужели мы так и будем жить Иванами, родства не помнящими.

Так вспомним же, что говорил в своей проповеди святитель Тихон, патриарх Московский и всея Руси, по случаю приближения празднования первой годовщины Октябрьской революции в 1918 году… и как реагировала потом власть большевиков во главе с Лениным на слова великого патриарха.

Послание Совету Народных Комиссаров

«Все, взявшие меч, мечом погибнут». (Мф., 26,52)

Это пророчество Спасителя обращаем мы к вам, нынешние верители судеб нашего Отечества, называющие себя «народными комиссарами». Целый год держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к Небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды…

[И далее…]

Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции.

Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей и не задумались нарушить их посмертную волю.

Вы разрушаете исконную форму церковной общины – приход, – уничтожаете братства и другие церковно-благотворительные просветительные учреждения, вмешиваетесь во внутреннее управление Православной церкви. Выбрасываете из школ священные изображения и, запрещая учить в школах детей вере, вы лишаете их необходимой для православного воспитания духовной пищи.

Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя.

Мы знаем, что наши обличения вызовут в вас только злобу и негодования и что вы будете искать в них лишь повод для обвинения нас в противлении власти, но чем выше будет подниматься «столп злобы» вашей, тем вернейшим будет оно свидетельством справедливости наших обличений.

И этот человек был крестным отцом А.Я., его он держал на руках, обносил вокруг купели три раза. И под благословением крестного прошла и идет жизнь циркового в прошлом артиста Полозова. А крестил А. Я. настоятель храма Христа Спасителя, а крестной матерью была настоятельница Новодевичьего монастыря. Вот какие люди, русские, православные, стояли у колыбели будущего артиста А.Я. Полозова, который стал моим крестным отцом по ремеслу драматургического артиста и которого я прошу теперь стать крестным отцом внуков моих.

Господи! Иисусе Христе! Сыне и Слове Божий, Богородицею помилуй мя грешного!!

23 февраля 1922 года ВЦИК издал декрет о насильственном изъятии из церквей всех ценностей.

Патриарх вновь призвал к пожертвованиям «на нужды» ближних. Но он осудил то, что по канонам православия является святотатством – конфискацию священных служебных предметов.

19 марта 1922 года под грифом «Строго секретно» Ленин пишет т. Молотову для членов Политбюро: «Просьба ни в коем случае копии не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои пометки на самом документе. Ленин». От чего такая тайна, такая секретность? Да от того самого, что Ленин понимал, какой величайшей преступности директиву засылает он своим приспешникам по партии… без ужаса нельзя читать эти строки… послушайте…

«Чем больше число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

И чуть выше абзацем: «Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент».

9 ноября 1994

Среда. Мой день. Молитва. Зарядка.

«Тема» – Вот моя деревня. Черниченко взбрыкнул на грубое к нему обращение халдейки Л.М. Ивановой и, сняв с себя микрофон, убежал с передачи. А народу человек 300, и надо спасать передачу. А начал здорово Черниченко: «Я здесь потому, что рядом гениальный Кузькин всех времен – Золотухин». – «А какова роль деревни в вашей жизни…» – не выдержал такого оборота политик-публицист, убежал. А я, как они говорят, всю передачу спас. Частушки звучали. Спал на Академической.

11-го продолжение сюжета с Полозовым. Договориться, что ли, с Сидоренко, пусть снимут репетицию сцены «у фонтана» как бы… Глаголин порепетирует. За бутылку водки.

Сегодня меня ждет прямой эфир – радио «Эхо Москвы». Надо разыграть билеты в театр. Для этого купить билеты на «Живаго».

Чего-то мне грустно. Под подушкой гора писем нечитаных, непереваренных, а надо. Но, быть может, скорее надо авторский текст переписать. Надо, надо, Федя… иначе это застанет тебя врасплох. Но, может быть, я еще сегодня немножко погожу, вдруг что-то в голову придет и от изображения.

10 ноября 1994

Четверг, больница, утро, молитва, зарядка, кофе – 8 утра. Радио «России» надо выключить.

Боже мой! Как трудно Денису с сумасшедшей матерью. Про меня: «Пусть он прекратит ходить по судам… он убивает нас, он выгоняет нас на улицу». – «Я вынужден буду отказать Лёне в крещении». Что с ней сделалось… она стала кричать… «не приду хоронить»… только что не прокляла. Я ей объяснил, что по нашим церковным законам я должен испрашивать благословение отца… не матери даже… и не приемного отца, а родителя. Она – бесноватая. Они сознательно убивают вокруг меня пространство.

– Денис! Милый… Пусть Леонид будет крестным отцом. Говорю это совершенно легко и искренне. Оставь мать в этом смысле в покое… что делать. Надо быть выше всей этой общественной кутерьмы. Ни в одном суде я не был. Это они ходят толпой. А и у нас, и у них всё ведут адвокаты, тем более, они все процессы выиграли и, наоборот, нас, наши декорации, выкидывают на улицу. И пр.

При мне вчера позвонила, подошел Денис.

– Попросите Аллу к телефону.

– Мамуля! Ты, что ли?

– Попросите к телефону Аллу.

Совсем ебнулась старуха. А звонила сказать, что в 10 будет машина, приедут грузить коробки с книгами. Как, любопытно, среагирует она на Таню Луневу – золотухинская шпионка… вон отсюда. Но Татьяна человек предупрежденный и закаленный.

2. В 16.30 было «Эхо Москвы». Вроде норма.

3. Смотрел материал съемок с Полозовым – нахален, фамильярен, неопрятен – косноязычен. Надо, чтобы было меня меньше, переменить костюм, причесаться. Бабочку, может быть, надеть?! Чтобы сошлось с его бабочкой. Какие-нибудь фотографии театральные, кинематографические подснять. И какой текст… закадровый. То, что я придумал, и то, что пишу, вряд ли сгодится… но я все-таки допишу…

50 тысяч Ирине С.

11 ноября 1994

Пятница. Молитва, зарядка, кофе.

«Случай Филатова». Вчера по телевидению посмотрел с ним маленький кусочек какой-то передачи. Впечатление страшное. Вот и задумаешься – что делать? Что делать, когда вот такая настигнет участь. Жизнь кончилась. Он ностальгирует невольно о том, когда ему было хорошо… и, казалось, кругом все не так плохо – собирались стадионы, платились большие деньги, на столе – горы черной икры… писалось, снималось, кинофестивалилось. И казалось, что так будет продолжаться еще долго, потому что – молод, талантлив и есть спрос на меня. И вдруг – болезнь.

И всё в сегодняшнем дне – плохо, и вся неразбериха, хаос… и пр., – всё виновато в том, что я ничего хорошего, светлого, малюсенького просвета, надежды не вижу, потому что это всё – живет уже без меня. А значит – это никому не нужно. Господи! Спаси и помилуй нас грешных. И надо торопиться написать «21 км – покаяние».

Меня вчера своеобразно выписали из больницы, поселив ко мне человека. И мой «письменный стол» – кровать – отдан под другое тело… и это правильно. Один человек занимает палату, две кровати. Не лечится, а прибегает от жены… на ночь. Встает по утрам, часа два пишет и исчезает. Я, что мог, собрал в сумки и приехал ночевать на Академическую. И тут эта передача с Филатовым, и всю ночь мне снился Губенко и его компания. Не хотел делать утром зарядку, но «случай Филатова» напомнил мне, пока жив и ноги носят, двигайся, не гневи Бога… работай, вставай, подтягивайся на турнике, поезжай в прачечную за рубашками, начитывай закадровый текст. Время и у тебя мало.

И была съемка, на которую я уповаю. Весь сюжет я прочитал в камеру в нескольких вариантах, теперь пускай выбирают.

Теперь – вечер. Деваться мне некуда, вынужден сидеть дома и ждать отбоя. Мне плохо. Я плохо вижу и в двух домах ел жареную любимую картошку, смешно немножко.

13 ноября 1994

Воскресенье. Ростов.

И все-таки пробьемся мы. № 515. До Москвы тут вряд ли дозвонишься. Сегодня три выступления, и надо настроиться. Буфет невегетарианский и ладно. Будем худеть. Самолет, слава Богу, приземлился мягко и вовремя. Ивановские девчата занялись театральной коммерцией, льняная промышленность ткацкая не кормит. Голос вроде звучит. Выдержать бы. Господи! Спаси и сохрани. Не пить!! Хотя уже предлагали по шампанскому и рассказывали: «Бурков… жена его закроет, а он через балкон и к нам… по шампанскому…»

16 ноября 1994

Среда, мой день. Молитва.

Слава Богу, играет Плотников. И ехать не надо на репетицию. Не отвечает Ирина – Лурье. Что бы это значило, что с завтрашним концертом? С книгами я профукался, но не из-за вчерашнего лежания в обнимку с пивом. Вояж на грани пролетел. Второй день даже лучше был… хотя спал не раздеваясь. Рыбный стол меня уходил. Без чувств я прибыл в «Ростов».

Чем, интересно, всё закончится?! Ирины нет, теперь исчезла она. А я жду звонка не ее, нет. И я боюсь, что фраернусь. Тогда я лягу спать опять или уеду в театр. Господи! Надоумь позвонить, чтоб дорога скользкой не была, чтоб зарядиться легкостью и скоростью.

18 ноября 1994

Пятница. Театр. Грустно.

Я выписался из больницы. На душе тревожно, страшно. Надо начинать какую-то новую жизнь. С рукописью я почти вышел. Я много сделал. Даже не столько на бумаге, сколько внутри. И сейчас надо принимать мужественное решение… надо отказываться от «События». Я наваливаю на себя много дел… а глав ное – написать. Дома писать нельзя, надо ехать в Переделкино… каждый день ездить на репетицию?!

Если я буду заниматься «Событием», «21 км» будет всё время откладываться. А может быть, это друг друга подхлестнет. Может быть, я давно не напрягал душу актерски и боюсь. Надо же, свалилась на меня забота. Эта дилемма. Так было всё налажено… да еще голос… надо беречь. И быт не устроен. А становиться опять учеником… да и стар я для той партнерши. Но меня все эти дни согревал превосходно сыгранный «Павел I», я вернул расположение самого себя к себе. Я играю, я живой, я здоровый, в форме, чего мне надо… Зачем мне Набоков?! Головная боль?! И худеть надо для роли.

Но вчера денек. Весь в кришноидах. Чем живут люди? И наш гала-концерт, с уголовной саратовской охраной… фонд помощи осужденным. Целый день я проторчал там неприкаянный… и если еще Лурье сегодня не привезет мне обещанную сумму в Дом журналистов на алтайскую тусовку… совсем я буду в унынии. Зарядку сегодня не делал… но выписался из больницы. Был в храме, поставил свечи… помолился.

20 ноября 1994

Воскресенье. Молитва, зарядка, храм. Вчера был у Шифферса. В камеру он говорил обо мне для ток-шоу. После второго страшного инфаркта. Летал в Лондон спасать Темирканова, там и случилось. С инфарктом он перенес взлет и посадку боинга. Обещал я Ларисе весь материал переписать и подарить им. Она всё собирает о нем, сама с Машкой ведут группы по занятию йогой. А сегодня полез я в свой тайный книжный шкаф посмотреть, есть ли у нас его роман, и такую запись в Тамариной детской тетрадке прочитал от 13/83.1: «И что еще?! Я глубоко убеждена, что здесь жизни нет. Может, конечно, есть, конечно¹. Так не бывает - чтоб не было. Но и нет. НЕНАВИЖУ. Умирать надо».

Невроз – есть открытое выражение скрытого конфликта (медики).

«Экзистенциалистический индивид вообще уже не живет как активное, достигающее своих целей существо, а лишь претерпевает свою жизнь, испытывает себя ею. Он ввязывается в ситуацию не для того, чтобы разрешить последнюю, а лишь для того, чтобы посмотреть, что же с ним самим теперь произойдет. Персона – маска, личина».

Я не могу справиться с собой и совладать с бытом. Задерживаюсь в койке по 9 с лишним часов. А хотел встать сегодня в 5. Перенести бумажки в большую комнату и возобновить писание «Жены». Но опять не удалось себя уговорить. Слава Богу, зарядку еще делаю.

С «Событием», очевидно, расстался я, Волков и без моей помощи дозванивается и добивается Меньшикова Олега, и это было бы для театра чрезвычайно победно, полезно и пр. «Стиль - это мужество в правде себе признаваться».

Сегодня – мои именины.

22 – 23 ноября дни тяжелые – съемка ТВ.

Вошла, стоит в дверях, не дает разговаривать своим подозрением, своим молчанием глубоководным. И я теряюсь. Быть может, еще и от того не писал в тетрадь, что нет другой тетради в запасе, а в субботу – воскресенье не больно купишь. Заканчивается эта голубая, выданная мне гл. медсестрой Тамарой Ал. в Соловьевской обители и, в общем, там и законченная, днем выписки 17-го. Мне бы голос не сорвать 23-го, он мне и сейчас не нравится. А «Павла I» надо играть сильно и голосисто. Начинаются, близятся дни «Живаго» и отлет в Адлер.

21 ноября 1994

Понедельник. Молитва. Зарядка… каждый раз под срывом – так не встается. Теперь – надо срочно купить, достать, доискаться – общую под дневник тетрадь… иначе крах. Всё остановилось – какие телефоны переписывать, куда бросаться – делать ли укол, ксерокопировать счет общины, ехать ли или ждать звонка из «Станкоимпорта» – до хрена суетливых дел.

1) И все-таки звонил вчера Песоцкий В.Ф. и доложил, что дела по храму начались.

2) А сегодня Тищенко подтвердил – но новосибирских денег нет… рэкет нужен на них… и т. д.

3) Валуйских Ан. И.

Ну и не надо так переживать по поводу грыжи у Ольги Денисовны… бывает. Приложить пятачок, заклеить пластырем, и уйдет грыжа. Или заговорить, скорее всего, у бабушки.

5) Вольский Аркадий Иванович.

23.11.94

Содержание

Виртуальность Золотухина. Илья Барское

Драмы и комедии частной жизни

«Живаго» в изгнании

Свет донских могил

Последние комментарии

Впечатления

Болезнь… (Дневники) [Валерий Золотухин] (fb2) читать онлайн

Валерий Золотухин
Болезнь… (Дневники)

Дневники
Книга 18
Нижний Новгород
ОАО «Нижполиграф»
2012

Драмы и комедии частной жизни

тетрадь № 59 3 ноября 1993 – 8 марта 1994

«Живаго» в изгнании

Тетрадь № 60

8 марта 1994 – 27 июня 1994

Репетиция в Театре на Таганке

Свет донских могил

тетрадь 61

28 июня 1994 – 23 ноября 1994

Валерий Сергеевич ЗОЛОТУХИН

Болезнь…

Дневники Книга 18

Редактор И. A. My дрова

Комп. версткаЕ.К. Киселева

Корректор П.Р. Павлов

Подписано в печать 28.12.2011г. Формат 70x100 1/32 Гарнитура BookmanC.

Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л.19.5. Тираж 1000 экз. Заказ№4219001.

Отпечатано с готовых файлов заказчика в филиале «НИЖПОЛИГРАФ»,

ОАО «Первая Образцовая типография»

603950, г.Нижний Новгород, ГСП-123, ул. Варварская, 32.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

14.09.2020

Оглавление

Последние комментарии

Впечатления

Болезнь… (Дневники) [Валерий Золотухин] (fb2) читать онлайн

Валерий Золотухин Болезнь… (Дневники)

Дневники Книга 18 Нижний Новгород ОАО «Нижполиграф» 2012

Драмы и комедии частной жизни

тетрадь № 59 3 ноября 1993 – 8 марта 1994

«Живаго» в изгнании

Тетрадь № 60

8 марта 1994 – 27 июня 1994

Репетиция в Театре на Таганке

Свет донских могил

тетрадь 61

28 июня 1994 – 23 ноября 1994

Валерий Сергеевич ЗОЛОТУХИН

Болезнь…

Дневники Книга 18

Редактор И. A. My дрова

Комп. версткаЕ.К. Киселева

Корректор П.Р. Павлов

Подписано в печать 28.12.2011г. Формат 70x100 1/32 Гарнитура BookmanC.

Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л.19.5. Тираж 1000 экз. Заказ№4219001.

Отпечатано с готовых файлов заказчика в филиале «НИЖПОЛИГРАФ»,

ОАО «Первая Образцовая типография»

603950, г.Нижний Новгород, ГСП-123, ул. Варварская, 32.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

14.09.2020

Оглавление

Валерий Золотухин
Болезнь… (Дневники)

Дневники
Книга 18
Нижний Новгород
ОАО «Нижполиграф»
2012