Полет сквозь годы [Алексей Константинович Туманский] (fb2) читать постранично

Туманский, Алексей Константинович Полет сквозь годы

Юность

Нежданный день

Годы, проведенные за штурвалом самолета, приучают мыслить трезво, быть предусмотрительным, даже, если хотите, дальновидным. Но за десятилетия, отданные небу, мне как-то ни разу не пришло в голову, что настанет день, когда я поднимусь в воздух совсем не для того, чтобы выполнять служебное задание, испытывать новый образец самолета. А между тем этот день приближался...

Приговор врачей, правда, еще не был вынесен, но сердце, резко сдавшее, не оставляло больше надежд на серьезные полеты. И я решил: прежде чем прозвучат слова сурового запрета и меня навсегда разлучат с пятым океаном, сам скажу ему свое последнее «прости». Едва возникло у меня это намерение, как я понял, что не осуществить его просто не смогу: небо воспитывало, закаляло меня, учило жить правдой. Оно всегда оставалось милостиво ко мне, и я ему благодарен.

День, избранный мною для последнего полета, был ярок и свеж. Осенний ветер гнал по взлетной полосе иссохшие желтые листья. Над стоянкой держался запах бензина и масел, еще не убитый морозцем. Небо, спокойное и чистое, ждало...

Мне никого не хотелось посвящать в свой замысел. Я возглавлял молодой, хорошо сработавшийся летный коллектив, и в просьбе подготовить к вечеру Ту-2 и немного задержаться механик не услышал ничего необычного. Я спокойно занялся технической документацией, всегда обильной у летчика-испытателя; работал сосредоточенно, не отвлекаясь. Обедать, вопреки обыкновению, пошел один. Вечером, когда все разошлись и стоянка опустела, надел шлемофон и отправился к самолету.

Бортмеханик Михеич находился на месте. С этим человеком меня связывали годы дружбы. Он был заботлив и хлопотлив, как всегда. Вероятно, ни о чем не догадывался.

Не торопясь поднялся я по лестнице на крыло, не спеша надел парашют, сел на сиденье, пристегнулся ремнями, запустил моторы. Все было в порядке. Надел кислородную маску, сделал несколько глубоких вдохов. Прохладный кислород поступал без помех.

Вырулив на взлет, я плавно и энергично дал полный газ. Машина послушно ринулась вперед. Слабейшее движение штурвалом — и самолет в воздухе... С набором высоты полого разворачиваюсь над аэродромом и беру курс на Серпухов. У Подольска стрелка высотомера показывает 7000 метров.

Я очень люблю эту высоту. С такого удаления земля начинает казаться как бы необитаемой планетой. А вместе с тем чувство кровной причастности ко всем земным делам становится еще острее. Особенно хороша отсюда земля при заходящем солнце. Синева начинает покрывать ее поверхность, и далекие горизонты растворяются в фиолетовых тонах. Небо становится темно-синим. Редкие мазки высоких перистых облаков обретают тот непередаваемо нежный пурпурный цвет, какого, кажется, больше нигде не увидишь. Медленно делая круг над Подольском, любуюсь ими в последний раз...

А может быть, в первый?! Не связанный заданием, не скованный жестким регламентом времени, не озабоченный программой испытаний, — действительно, не в первый ли раз я так беззаботно отдаюсь этим небесным краскам? Какие почти фантастические картины открывались перед моими глазами раньше, сколько истинно прекрасного видели они в высотных маршрутах!.. Но суровая профессия ни разу, кажется, не позволила мне предаться свободному, вдумчивому созерцанию этих редкостных зрелищ. И только сегодня...

Даю газ и разгоняю машину в сторону легкого алого облачка. Скорость нарастает, достигает максимальной -моя последняя скоростная площадка! — а до летучего облачка еще далеко...

Выйдя на Серпухов, я начинаю подражать парению своей любимой птицы — орла: пологими кругами и восьмерками на предельно малой скорости спускаюсь к земле. Потом, на высоте трехсот метров, продолжаю полет по знакомому, столь дорогому памяти маршруту. Здесь проходили когда-то, в бытность мою линейным пилотом, рейсы наших тихоходных пассажирских самолетов. Внизу Ока — места моего любимого Поленова: Таруса, Алексин. Вот тихий, уютный, весь в зелени городок Одоев — он всякий раз как бы приглашал опуститься там и отдохнуть. И наконец, конечный пункт задуманного маршрута — город Белев. Здесь начал я свою службу в Красной Армии, здесь принял присягу на верность нашей Советской власти! Много других воспоминаний связано у меня с этим городом. Кружась над Белевом, я отыскиваю кладбище, на котором похоронен мой друг и учитель Аркадий Арсеньевич Ионин, давший мне такие памятные уроки — и летного мастерства, и жизненного поведения. Салютуя памяти этого прекрасного коммуниста, сделал на высоте 100 метров три крутых виража.

Домой возвращался, медленно набирая высоту. Мысли приняли привычный для них в последние годы ход. Всплывали в памяти события и люди, встречи и дела.

Нет, как ни хорош замысел прощального полета, маршрут этот слишком короток, чтобы связать между собой все дорогие мне