Сказки Деда Мороза [Лидия Алексеевна Чарская] (fb2) читать онлайн

СКАЗКИ ДЕДА МОРОЗА

Вступление

Дорогие друзья!

Новый Год — праздник, который одинаково любят и взрослые, и дети.

Он радует нас подарками и весельем, нарядной елкой, новогодними карнавалами и каникулами.

В Новый год все, кто верит в чудеса, обязательно получают весточку от Деда Мороза.

Она летит издалека. На карте нашей страны есть город Великий Устюг. Там живет главный Дед Мороз России.

Я побывал у него в гостях, прошел по Тропе Сказок, полюбовался дворцом. А потом и с ним самим повстречался. Сидит Дедушка Мороз на троне в большом зале и думу думает. «Хочу, — говорит, — подарить всем хорошим девочкам и мальчикам волшебные сказки».

Махнул Дед Мороз рукавицей, стукнул посохом — тут перед ним выстроились в ряд сказки и вмиг сложились в эту книжку. А нарисовали к ним иллюстрации художники знаменитой на весь мир деревни Федоскино.

Дед Мороз дарит эти книжки вам. Чтобы вы росли умными и сильными, храбрыми и справедливыми, как герои наших любимых сказок, где Добро всегда побеждает Зло.

Читайте русские сказки. Любите свою Отчизну. Помните, что каждый из вас нужен родной стране, каждый ей дорог, а все мы вместе и есть Россия!

Поздравляю вас с Новым 2006 годом!

Пусть сбудутся ваши заветные желания и исполнятся все мечты!

СЕРГЕЙ МИРОНОВ

Председатель

Российской партии ЖИЗНИ

ИСТОРИЯ ДЕДА МОРОЗА

авным-давно жили-были два брата — Водолей и Мороз. Братья правили всеми водами — дождевыми, озерными, речными. Водолей — летом, а Мороз — зимой. Реки и озера Мороз сковывал льдом, дождь превращал в снег и снегом укрывал землю.

Но однажды братья сильно поссорились и разошлись в разные стороны. Старший, Водолей, пошел куда глаза глядят и, облюбовав одно местечко, построил там прекрасный город Великий Устюг. А младший решил пойти на чужбину счастья искать.

Много дорог исходил Мороз, много чего с ним за это время приключилось. Но вот устал Мороз бродить по белу свету. Вернулся он в родные края и поселился в деревне Морозовице рядом с Устюгом.

Русский Север, где находится этот дивный город, славится сказочными густыми лесами, кристально чистыми озерами, чудодейственными родниками.

Вот почему полюбилась эта земля Морозу.

Каждую зиму застилал он белоснежными коврами поля и дороги, огораживал высокими сугробами дома, серебрил ветки деревьев.

Не любил Мороз лежебок, которые дрожали, жаловались на стужу, а любил бодрых и веселых людей. Часто помогал он заблудившимся путникам, указывая дорогу. В окрестностях соседнего городка Никольска встретил Мороз двух девочек. Добрую и ласковую девочку он наградил богатыми подарками, а злую наказал за дерзость.

Так и жил Мороз, расписывал окошки дивными узорами, сковывал льдом речные и озерные глади, замораживал снежные горки. То-то веселы были зимние празднества, с катаниями, гуляньями на бодрящем морозце, по скрипучему снегу! А в деревнях под Новый год старший в семье выходил на порог с ложкой кутьи (кушанья из вареных зерен) или овсяного киселя и «угощал» повелителя зимних холодов, приговаривая: «Мороз, Мороз, приходи кисель есть! Мороз, Мороз, не бей наш овес, лен да конопли, в землю вколоти!»

Постепенно суровый дед становился все добрее и добрее. И так полюбил народ, особенно детей, что на каждый Новый год стал приходить к ним в гости и дарить подарки.

А недавно устюжане построили своему знатному земляку великолепный деревянный терем, где Дед Мороз сам теперь принимает гостей, показывает им свои владения и рассказывает сказки. Каждый год ему приходят тысячи писем и приглашений со всей Русской земли.

Когда зима окончательно вступает в свои права, Дед Мороз начинает готовиться к празднику. Надевает красную, расшитую серебром и отороченную белым пухом шубу и такую же шапку, шитые серебром сапоги, белые рукавицы. Берет свой хрустальный посох и большой бездонный мешок с подарками.

Уезжая из Великого Устюга в путешествие по необъятным просторам России, Дед Мороз заезжает в Берендеево царство, что находится неподалеку от города Костромы. Здесь его ждет Снегурочка — снежная девушка-красавица в белой, шитой серебром шубке и в венце, украшенном серебром и жемчугом. Снегурочка — символ чистоты, невинности, зимы и белого снега. Любимая сказочная героиня, обратившаяся летом в белое облачко, не исчезла, а приняла другой облик и с наступлением зимы вновь возвращается в мир людей в образе прекрасной нежной девы.

Вместе Дед Мороз и Снегурочка отправляются в праздничное путешествие поздравить всех от мала до велика с Новым годом, одарить подарками, пожелать здоровья и счастья.

ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНЬЮ Русская народная сказка

одной деревне жили-были три брата: двое умных, третий — дурачок Емеля. Пока братья работают, Емеля целый день лежит на печке, знать ничего не хочет. Один раз умные братья собрались ехать в дальние города товаров закупать и говорят дурачку:

— Ну, смотри, Емеля, слушай наших жен и почитай так, как родную мать; мы тебе купим сапоги красные, и кафтан красный, и рубашку красную.

Емеля сказал им:

— Ладно, буду почитать.

Уехали братья, а Емеля лег на печь и лежит. Невестки давай посылать его:

— Сходи, Емеля, за водой.

А он им с печки:

— Неохота…

— Сходи, Емеля, а то братья воротятся, гостинцев тебе не привезут.

— Ну ладно.

Слез Емеля с печки, обулся, оделся, взял ведра да топор и пошел на речку.

Прорубил лед, зачерпнул ведра и поставил их, а сам глядит в прорубь. И увидел Емеля в проруби щуку. Изловчился и ухватил щуку в руку:

— Теперь я наварю ухи из этой щуки, сам наемся, а невесткам не дам; я на них сердит!

Вдруг щука говорит ему человечьим голосом:

— Не ешь меня, Емеля, отпусти опять в воду, я тебе пригожусь, счастлив будешь!

А Емеля смеется:

— На что ты мне пригодишься? Какое ж от тебя счастье? Нет, понесу тебя домой. Будет уха сладкая.

Щука взмолилась опять:

— Емеля, Емеля, отпусти меня в воду, я тебе сделаю все, что ни пожелаешь.

— Ладно, только покажи сначала, что не обманываешь меня, тогда отпущу.

Щука его спрашивает:

— Емеля, Емеля, скажи — чего ты сейчас хочешь?

— Хочу, чтобы ведра сами пошли домой и вода бы не расплескалась…

Щука ему говорит:

— Запомни мои слова: когда что тебе чего захочется — скажи только:

Емеля и говорит:

Только сказал — ведра сами и пошли в гору. Емеля пустил щуку в прорубь, а сам пошел за ведрами.

Идут ведра по деревне, народ дивится, а Емеля идет сзади, посмеивается… Зашли ведра в избу и сами стали на лавку, а Емеля полез на печь.

Прошло много ли, мало ли времени — невестки говорят ему:

— Емеля, что ты лежишь? Ступай дрова наколи.

— Неохота.

— Не наколешь дров, братья воротятся, гостинцев тебе не привезут.

Емеле неохота слезать с печи. Вспомнил он про щуку и потихоньку говорит:

Топор выскочил из-под лавки — и на двор, и давай дрова колоть, а дрова сами в избу идут и в печь лезут.

Много ли, мало ли времени прошло — невестки опять говорят:

— Емеля, дров у нас больше нет. Съезди в лес, наруби.

А он им с печки:

— Да вы-то на что?

— Как мы на что?.. Разве наше дело в лес за дровами ездить?

— Мне неохота…

— Ну не будет тебе подарков.

Делать нечего. Слез Емеля с печи, обулся, оделся. Взял веревку и топор, вышел на двор и сел в сани:

— Бабы, отворяйте ворота!

Невестки ему говорят:

— Что ж ты, дурень, сел в сани, а лошадь не запряг?

— Не надо мне лошади.

Невестки отворили ворота, а Емеля говорит потихоньку:

Сани сами и поехали в ворота, да так быстро — на лошади не догнать.

А в лес-то пришлось ехать через город, и тут он много народу помял, подавил. Народ кричит: «Держи его! Лови его!» А он знай сани погоняет. Въехал в лес, вышел из саней и говорит:

Топор начал рубить, колоть сухие дрова, а дровишки сами в сани валятся и веревкой вяжутся. Потом Емеля велел топору вырубить себе дубинку — такую, чтобы насилу поднять. Сел на воз:

Сани помчались домой. Опять проезжает Емеля по тому городу, где давеча помял, подавил много народу, а там его уж дожидаются. Ухватили Емелю и тащат с возу, ругают и бьют.

Видит он, что плохо дело, и потихоньку:

Дубинка выскочила — и давай колотить. Народ кинулся прочь, а Емеля приехал домой и залез на печь.

Долго ли, коротко ли — услышал царь об Емелиных проделках и посылает за ним гонца: его найти и привезти во дворец.

Приезжает царский гонец в ту деревню, входит в ту избу, где Емеля живет, и спрашивает:

— Ты — дурак Емеля?

А он с печки:

— А тебе на что?

— Одевайся скорее, я повезу тебя к царю.

— А мне неохота…

Рассердился гонец и ударил его по щеке.

А Емеля говорит потихоньку:

Дубинка выскочила — и давай колотить гонца, насилу он ноги унес.

Царь удивился, что его гонец не мог справиться с Емелей, и посылает своего самого набольшего вельможу:

— Привези ко мне во дворец дурака Емелю, а то голову с плеч сниму.

Накупил набольший вельможа изюму, черносливу, пряников, приехал в ту деревню, вошел в ту избу и стал спрашивать у невесток, что любит Емеля.

— Наш Емеля любит, когда его ласково попросят да красный кафтан посулят, — тогда он все сделает, что попросишь.

Набольший вельможа дал Емеле изюму, черносливу, пряников и говорит:

— Емеля, Емеля, что ты лежишь на печи? Поедем к царю.

— Мне и тут тепло…

— Емеля, Емеля, у царя тебя будут хорошо кормить-поить, — пожалуйста, поедем.

— А мне неохота…

— Емеля, Емеля, царь тебе красный кафтан подарит, шапку и сапоги.

Емеля подумал-подумал:

— Ну ладно, ступай ты вперед, а я за тобой вслед буду.

Уехал вельможа, а Емеля полежал еще и говорит:

Тут в избе углы затрещали, крыша зашаталась, стена вылетела, и печь сама пошла по улице, по дороге, прямо к царю.

Царь глядит в окно, дивится:

— Это что за чудо?

Набольший вельможа ему отвечает:

— А это Емеля на печи к тебе едет.

Вышел царь на крыльцо:

— Что-то, Емеля, на тебя много жалоб! Ты много народу подавил.

— А зачем они под сани лезли?

В это время в окно на него глядела царская дочь — Марья-царевна. Емеля увидал ее в окошке и говорит потихоньку:

И сказал еще:

— Ступай, печь, домой…

Печь повернулась и пошла домой, зашла в избу и стала на прежнее место. Емеля опять лежит-полеживает.

А у царя во дворце крик да слезы. Марья-царевна по Емеле скучает, не может жить без него, просит отца, чтобы выдал он ее за Емелю замуж. Тут царь забедовал, затужил и говорит опять набольшему вельможе:

— Ступай приведи ко мне Емелю живого или мертвого, а то голову с плеч сниму.

Накупил набольший вельможа разных сладостей, поехал в ту деревню, вошел в ту избу и начал Емелю потчевать.

Емеля напился, наелся, и лег спать.

Вельможа положил его в повозку и повез к царю. Царь тотчас велел прикатить большую бочку с железными обручами. В нее посадили Емелю и Марью-царевну, засмолили и бочку в море бросили. Долго ли, коротко ли — проснулся Емеля; видит — темно, тесно:

— Где же это я?

А ему отвечают:

— Скучно и тошно, Емелюшка! Нас в бочку засмолили, бросили в синее море.

— А ты кто?

— Я — Марья-царевна.

Емеля говорит:

Ветры буйные подули. Море взволновалось, бочку выкинуло на сухой берег, на желтый песок. Емеля и Марья-царевна вышли из нее.

— Емелюшка, где же мы будем жить? Построй какую ни на есть избушку.

Емеля и говорит:

Только он сказал — появился каменный дворец с золотой крышей. Кругом — зеленый сад: цветы цветут и птицы поют.

Марья-царевна с Емелей вошли во дворец, сели у окошечка.

— Емелюшка, а нельзя тебе красавчиком стать?

Тут Емеля недолго думал:

И стал Емеля таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

А в ту пору царь ехал на охоту и видит — стоит дворец, где раньше ничего не было.

— Это что за невежа без моего дозволения на моей земле дворец поставил?

И послал узнать-спросить: кто такие?

Гонцы побежали, стали под окошком, спрашивают.

Емеля им отвечает:

— Просите царя ко мне в гости, я сам ему скажу.

Царь приехал к нему в гости. Емеля его встречает, ведет во дворец, сажает за стол. Начинают они пировать. Царь ест, пьет и не надивится:

— Кто же ты такой, добрый молодец?

— А помнишь дурачка Емелю — как приезжал к тебе на печи, а ты велел его со своей дочерью в бочку засмолить, в море бросить? Я — тот самый Емеля. Захочу — все твое царство пожгу и разорю.

Царь сильно испугался, стал прощенья просить:

— Женись на моей дочери, Емелюшка, бери мое царство, только не губи меня!

Тут устроили пир на весь мир. Емеля женился на Марье-царевне, и стали вместе жить-поживать да добра наживать.

ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ Русская народная сказка

старика со старухой были бык, баран, гусь да петух и свинья. Вот старик и говорит старухе:

— А что, старуха, с петухом-то нам нечего делать, зарежем его к празднику!

— Так что ж, зарежем.

Услышал это петух и ночью в лес убежал. На другой день старик искал, искал — не мог найти петуха. Вечером опять говорит старухе:

— Не нашел я петуха, придется нам свинью заколоть!

— Ну, заколи свинью.

Услышала это свинья и ночью в лес убежала.

Старик искал, искал свинью — не нашел.

— Придется барана зарезать!

— Ну что ж, зарежь.

Баран услышал это и говорит гусю:

— Убежим в лес, а то зарежут и тебя и меня!

И убежали баран с гусем в лес. Вышел старик на двор — нет ни барана, ни гуся. Искал, искал — не нашел:

— Что за чудо! Вся скотина извелась, один бык остался. Придется, видно, быка зарезать!

— Ну что ж, зарежь.

Услышал это бык и убежал в лес. Летом в лесу привольно. Живут беглецы — горя не знают. Но прошло лето, пришла и зима. Вот бык пошел к барану:

— Как же, братцы, товарищи? Время приходит студеное — надо избу рубить.

Баран ему отвечает:

— У меня шуба теплая, я и так прозимую.

Пошел бык к свинье:

— Пойдем, свинья, избу рубить!

— А по мне хоть какие морозы — я не боюсь: зароюсь в землю и без избы прозимую.

Пошел бык к гусю:

— Гусь, пойдем избу рубить!

— Нет, не пойду. Я одно крыло постелю, другим накроюсь — меня никакой мороз не проймет.

Пошел бык к петуху:

— Давай избу рубить!

— Нет, не пойду. Я зиму и так под елью просижу.

Бык видит: дело плохо. Надо одному хлопотать.

— Ну, — говорит, — вы как хотите, а я стану избу ставить.

И срубил себе избушку один. Затопил печку и полеживает, греется.

А зима завернула холодная — стали пробирать морозы. Баран бегал, бегал, согреться не может — и пошел к быку.

— Бэ-э!.. Бэ-э! Пусти меня в избу!

— Нет, баран. Я тебя звал избу рубить, так ты сказал, что у тебя шуба теплая, ты и так прозимуешь.

— А коли не пустишь, я разбегусь, вышибу дверь с крючьев, тебе же будет холоднее.

Бык подумал-подумал: «Дай пущу, а то застудит он меня».

— Ну, заходи.

Баран вошел в избу и перед печкой на лавочку лег.

Немного погодя прибежала свинья:

— Хрю! Хрю! Пусти меня, бык, погреться!

— Нет, свинья. Я тебя звал избу рубить, так ты сказала, что тебе хоть какие морозы — ты в землю зароешься.

— А не пустишь, я рылом все углы подрою, твою избу уроню!

Бык подумал-подумал: «Подроет она углы, уронит избу».

— Ну, заходи.

Забежала свинья в избу и забралась в подполье.

За свиньей гусь летит:

— Гагак! Гагак! Бык, пусти меня погреться!

— Нет, гусь, не пущу! У тебя два крыла, одно подстелешь, другим оденешься — и так прозимуешь.

— А не пустишь, так я весь мох из стен вытереблю!

Бык подумал-подумал и пустил гуся. Зашел гусь в избу и сел на шесток.

Немного погодя прибегает петух.

— Ку-ка-ре-ку! Бык, пусти меня в избу.

— Нет, не пущу, зимуй в лесу, под елью.

— А не пустишь, так я взлечу на чердак, всю землю с потолка сгребу, в избу холода напущу.

Бык пустил и петуха. Взлетел петух в избу, сел на брус и сидит.

Вот они живут себе — впятером — поживают. Узнали про это волк и медведь.

— Пойдем, — говорят, — в избушку, всех поедим, сами станем там жить.

Собрались и пришли. Волк говорит медведю:

— Иди ты вперед, ты здоровый.

— Нет, я ленив, ты шустрей меня, иди ты вперед.

Волк и пошел в избушку. Только вошел — бык рогами его к стене и припер. Баран разбежался — да бац, бац, начал осаживать волка по бокам. А свинья в подполье кричит:

— Хрю-хрю-хрю! Ножи точу, топоры точу, живого съесть волка хочу!

Гусь его за бока щиплет, а петух бегает по брусу да кричит:

— А вот как, да кудак, да подайте его сюда! И ножишко здесь, и гужишко здесь… Здесь его и зарежу, здесь его и подвешу!

Медведь услышал крик да бежать. А волк рвался, рвался, насилу вырвался, догнал медведя и рассказывает:

— Ну что мне было! До смерти чуть не забили… Как вскочил мужичище, в черном армячище, да меня ухватом-то к стене и припер. А поменьше мужичишка, в сереньком армячишке, меня обухом по бокам, да все обухом по бокам. А еще поменьше того, в беленьком кафтанишке, меня щипцами за бока хватал. А самый маленький мужичишка, в красненьком халатишке, бегает по брусу да кричит: «А вот как, да кудак, да подайте его сюда! И ножишко здесь, и гужишко здесь… Здесь его и зарежу, здесь его и подвешу!» А из подполья еще кто-то как закричит: «Ножи точу, топоры точу, живого съесть его хочу!»

Волк и медведь с той поры к избушке близко не подходили.

А бык, баран, гусь да петух и свинья живут там, поживают и горя не знают.

МОРОЗКО Русская народная сказка

или-были дед и баба. У деда была дочка, и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой жить: перевернешься — бита и недовернешься — бита. Родная что ни сделает, за все ее гладят по головке да приговаривают: «Умница!». Падчерица и скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела — еще до свету… Ничем старухе не угодишь — все не так, все худо. Что делать? Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится — не скоро уймется, все будет придумывать да зубы чесать. И придумала мачеха падчерицу со свету сжить:

— Вези, вези ее, старик, — говорит мужу, — куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали! Вези ее в лес, на трескучий мороз.

Старик затужил, заплакал; однако посадил дочку на сани, хотел прикрыть попонкой — и то побоялся; повез бездомную во чисто поле, свалил на сугроб, перекрестил, а сам поскорее домой, чтоб глаза не видали дочерниной смерти.

Девушка сидит под елью, дрожит, озноб ее пробирает. Вдруг слышит — невдалеке Морозко по елкам потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает.

Очутился на той ели, под которой девица сидит, и сверху ее спрашивает:

— Тепло ли тебе, девица?

Она чуть дух переводит:

— Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.

Морозко стал ниже спускаться, сильнее потрескивает, пощелкивает:

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

Она чуть дух переводит:

— Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.

Морозко еще ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защелкал:

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?

Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит:

— Ой, тепло, голубчик Морозушко!

Тут Морозко сжалился над девицей; окутал ее теплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами.

А мачеха по ней поминки справляет, печет блины и кричит мужу:

— Ступай, старый, вези свою дочь хоронить!

Поехал старик в лес. Доезжает до того места — под большою елью сидит его дочь, веселая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте-серебре, а около — короб с богатыми подарками. Старик обрадовался, положил все добро в сани, посадил дочь, повез домой.

А дома старуха печет блины, а собачка под столом:

— Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.

Старуха бросит ей блин:

— Не так тявкаешь! Говори: «Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут…»

Собака съест блин и опять:

— Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.

Старуха блины ей кидала и била ее, собачка — все свое…

Вдруг заскрипели ворота, отворилась дверь, в избу идет падчерица — в злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжелый. Старуха глянула — и руки врозь…

— Запрягай, старый, другую лошадь! Вези, вези мою дочь в лес на то же место…

Старик посадил старухину дочь в сани, повез ее в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.

Старухина дочь сидит, зубами стучит. А Морозко по лесу потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает, на старухину дочь поглядывает:

— Тепло ли тебе, девица?

А она ему:

— Ой, студено! Не скрипи, не трещи, Морозко…

Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, пощелкивать:

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

— Ой, руки, ноги отмерзли! Уйди, Морозко…

Еще ниже спустился Морозко, сильнее приударил, затрещал, защелкал:

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

— Ой, совсем застудил! Сгинь, пропади, проклятый Морозко!

Рассердился Морозко, да так хватил, что старухина дочь окостенела.

Чуть свет старуха посылает мужа:

— Старик, ступай, мою дочь привези, лихих коней запряги, да саней не повали, да сундук не оброни!

А собачка под столом:

— Тяф, тяф! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной в мешке косточки везут!

Всполошилась старуха:

— Как бы и вправду чего худого с моей дочкой не случилось!

Накинула она шубу, повязалась платком и пустилась вдогонку за стариком. А метель еще пуще воет, еще пуще крутит. Совсем дорогу замело. Сбилась злая старуха с пути, и завалило ее снегом. Старик поискал-поискал в лесу старухину дочку — не нашел. Вернулся домой — и старухи нет. Собрал он соседей, пустился с ними на поиски. Долго искали, все сугробы перерыли, да так и не нашли.

Стал старик жить вдвоем с дочкой. А как пришла весна, посватался к девушке добрый молодец — из кузницы кузнец. Сыграли они веселую свадьбу и стали жить в любви да согласии.

СНЕГУРОЧКА Русская народная сказка

или-были старик со старухой. Жили ладно, дружно. Все бы хорошо, да одно горе — детей у них не было.

Вот пришла зима снежная, намело сугробов до пояса, высыпали ребятишки на улицу поиграть, а старик со старухой на них из окна глядят да про свое горе думают.

— А что, старуха, — говорит старик, — давай мы себе из снега дочку сделаем.

— Давай, — говорит старуха.

Надел старик шапку, вышли они на огород и принялись дочку из снега лепить. Скатали они снежный ком, ручки, ножки приладили, сверху снежную голову приставили. Вылепил старик носик, рот, подбородок. Глядь: а у Снегурочки губы порозовели, глазки открылись; смотрит она на стариков и улыбается. Потом закивала головкой, зашевелила ручками, ножками, стряхнула с себя снег — и вышла из сугроба живая девочка.

Обрадовались старики, привели ее в избу. Глядят на нее, не налюбуются.

И стала расти у стариков дочка не по дням, а по часам; что ни день, то все краше становится. Сама беленькая, точно снег, коса русая до пояса, только румянца нет вовсе.

Не нарадуются старики на дочку, души в ней не чают. Растет дочка и умная, и смышленая, и веселая. Со всеми ласковая, приветливая. И работа у Снегурочки в руках спорится, а песню запоет — заслушаешься.

Прошла зима. Начало пригревать весеннее солнышко. Зазеленела трава на проталинах, запели жаворонки.

А Снегурочка вдруг запечалилась.

— Что с тобой, дочка — спрашивают старики. — Что такая невеселая стала? Иль тебе неможется?

— Ничего, батюшка, ничего, матушка, я здорова.

Вот и последний снег растаял, зацвели цветы на лугах, птицы прилетели.

А Снегурочка день ото дня все печальнее, все молчаливее становится. От солнца прячется. Все бы ей тень да холодок, а еще лучше — дождичек крупный.

Раз надвинулась черная туча, посыпал крупный град. Обрадовалась Снегурочка граду, точно жемчугу перекатному. А как снова выглянуло солнышко и град растаял, Снегурочка заплакала, да так горько, словно сестра по родному брату.

За весной лето пришло. Собрались девушки на гулянье в рощу, зовут Снегурочку:

— Идем с нами, Снегурочка, в лес гулять, песни петь, плясать.

Не хотелось Снегурочке в лес идти, да старуха ее уговорила:

— Пойди, дочка, повеселись с подружками!

Пришли девушки со Снегурочкой в лес. Стали цветы собирать, венки плести, песни петь, хороводы водить. Только одной Снегурочке по-прежнему невесело.

А как свечерело, набрали они хворосту, разложили костер и давай все друг за дружкой через огонь прыгать. Позади всех и Снегурочка встала.

Побежала она в свой черед за подружками. Прыгнула над огнем и вдруг растаяла, обратилась в белое облачко. Поднялось облачко высоко и пропало в небе. Только и услышали подружки, как позади простонало что-то жалобно: «Ау!». Обернулись они: Снегурочки нет.

Стали они кликать ее:

— Ау, ау, Снегурочка!

Только эхо им в лесу откликнулось.

СЕРЕБРЯНОЕ КОПЫТЦЕ П. Бажов

ил в нашем заводе старик один, по прозвищу Кокованя.

Семьи у Коковани не осталось, он и придумал взять в дети сиротку. Спросил у соседей — не знают ли кого, а соседи и говорят:

— Недавно на Глинке осиротела семья Григория Потопаева. Старших-то девчонок приказчик велел в барскую рукодельню взять, а одну девчоночку по шестому году никому не надо. Вот ты и возьми ее.

— Несподручно мне с девчонкой-то. Парнишечко бы лучше. Обучил бы его своему делу, пособника бы растить стал. А с девчонкой как? Чему я ее учить-то стану?

Потом подумал-подумал и говорит:

— Знавал я Григорья, да и жену его тоже. Оба веселые да ловкие были. Если девчоночка по родителям пойдет, не тоскливо с ней в избе будет. Возьму ее. Только пойдет ли? Соседи объясняют:

— Плохое житье у нее. Приказчик избу Григорьеву отдал какому-то горюну и велел за это сиротку кормить, пока не подрастет. А у того своя семья больше десятка. Сами не досыта едят. Вот хозяйка и взъедается на сиротку, попрекает ее куском-то. Та хоть маленькая, а понимает. Обидно ей. Как не пойдет от такого житья! Да и уговоришь, поди-ка.

— И то правда, — отвечает Кокованя. — Уговорю как-нибудь.

В праздничный день и пришел он к тем людям, у кого сиротка жила. Видит — полна изба народу, больших и маленьких. У печки девчоночка сидит, а рядом с ней кошка бурая. Девчоночка маленькая, и кошка маленькая и до того худая да ободранная, что редко кто такую в избу пустит. Девчоночка эту кошку гладит, а она до того звонко мурлычет, что по всей избе слышно. Поглядел Кокованя на девчоночку и спрашивает:

— Это у вас Григорьева-то подаренка?

Хозяйка отвечает:

— Она самая. Мало одной-то, так еще кошку драную где-то подобрала. Отогнать не можем. Всех моих ребят перецарапала, да еще корми ее!

Кокованя и говорит:

— Неласковые, видно, твои ребята. У ней вон мурлычет.

Потом и спрашивает у сиротки:

— Ну как, подаренушка, пойдешь ко мне жить?

Девчоночка удивилась:

— Ты, дедо, как узнал, что меня Даренкой зовут?

— Да так, — отвечает, — само вышло. Не думал, не гадал, нечаянно попал.

— Ты хоть кто? — спрашивает девчоночка.

— Я, — говорит, — вроде охотника. Летом пески промываю, золото добываю, а зимой по лесам за козлом бегаю, да все увидеть не могу.

— Застрелишь его?

— Нет, — отвечает Кокованя. — Простых козлов стреляю, а этого не стану. Мне посмотреть охота, в котором месте он правой передней ножкой топнет.

— Тебе на что это?

— А вот пойдешь ко мне жить, так все и расскажу.

Девчоночке любопытно стало про козла-то узнать. И то видит — старик веселый да ласковый. Она и говорит:

— Пойду. Только ты эту кошку, Муренку, тоже возьми. Гляди, какая хорошая.

— Про это, — отвечает Кокованя, — что и говорить. Такую звонкую кошку не взять — дураком остаться. Вместо балалайки она у нас в избе будет.

Хозяйка слышит их разговор. Рада-радехонька, что Кокованя сиротку к себе зовет. Стала скорей Даренкины пожитки собирать. Боится, как бы старик не передумал. Кошка будто тоже понимает весь разговор. Трется у ног-то да мурлычет: «Пр-равильно придумал. Пр-равильно».

Вот и повел Кокованя сиротку к себе жить. Сам большой да бородатый, а она махонькая, и носишко пуговкой. Идут по улице, и кошчонка ободранная за ними попрыгивает.

Так и стали жить вместе дед Кокованя, сиротка Дарена да кошка Муренка. Жили-поживали, добра много не наживали, а на житье не плакались, и у всякого дело было. Кокованя с утра на работу уходил, Даренка в избе прибирала, похлебку да кашу варила, а кошка Муренка на охоту ходила — мышей ловила. К вечеру соберутся, и весело им.

Старик был мастер сказки сказывать. Даренка любила те сказки слушать, а кошка Муренка лежит да мурлычет: «Пр-равильно говорит. Пр-равильно».

Только после всякой сказки Даренка напомнит:

— Дедо, про козла-то скажи. Какой он?

Кокованя отговаривался сперва, потом и рассказал:

— Тот козел особенный. У него на правой передней ноге серебряное копытце. В каком месте топнет этим копытцем, там и появится дорогой камень. Раз топнет — один камень, два топнет — два камня, а где ножкой бить станет — там груда дорогих камней.

Сказал это, да и не рад стал. С той поры у Даренки только и разговору что об этом козле.

— Дедо, а он большой?

Рассказал ей Кокованя, что ростом козел не выше стола, ножки тоненькие, головка легонькая.

А Даренка опять спрашивает:

— Дедо, а рожки у него есть?

— Рожки-то, — отвечает, — у него отменные. У простых козлов на две веточки, а у этого — на пять веток.

— Дедо, а он кого ест?

— Никого, — отвечает, — не ест. Травой да листом кормится. Ну, сено тоже зимой в стожках подъедает.

— Дедо, а шерстка у него какая?

— Летом, — отвечает, — буренькая, как вот у Муренки нашей, а зимой серенькая.

Стал осенью Кокованя в лес собираться. Надо было ему поглядеть, в которой стороне козлов больше пасется. Даренка и давай проситься:

— Возьми меня, дедо, с собой! Может, я хоть сдалека того козлика увижу.

Кокованя и объясняет ей:

— Сдалека-то его не разглядишь. У всех козлов осенью рожки есть. Не разберешь, сколько на них веток. Зимой вот — дело другое. Простые козлы зимой безрогие ходят, а этот — Серебряное Копытце — всегда с рожками, хоть летом, хоть зимой. Тогда его сдалека признать можно.

Этим и отговорился. Осталась Даренка дома, а Кокованя в лес ушел. Дней через пять воротился Кокованя домой, рассказывает Даренке:

— Ныне в Полдневской стороне много козлов пасется. Туда и пойду зимой.

— А как же, — спрашивает Даренка, — зимой-то в лесу ночевать станешь?

— Там, — отвечает, — у меня зимний балаган у покосных ложков^[1] поставлен. Хороший балаган, с очагом, с окошечком. Хорошо там.

Даренка опять спрашивает:

— Дедо, а Серебряное Копытце в той же стороне пасется?

— Кто его знает. Может, и он там.

Даренка тут и давай проситься:

— Возьми меня, дедо, с собой! Я в балагане сидеть буду. Может, Серебряное Копытце близко подойдет — я и погляжу.

Старик сперва руками замахал:

— Что ты! Что ты! Статочное ли дело зимой по лесу маленькой девчонке ходить! На лыжах ведь надо, а ты не умеешь. Угрузнешь в снегу-то. Как я с тобой буду? Замерзнешь еще!

Только Даренка никак не отстает:

— Возьми, дедо! На лыжах-то я маленько умею.

Кокованя отговаривал-отговаривал, потом и подумал про себя: «Сводить разве? Раз побывает — в другой не запросится».

Вот он и говорит:

— Ладно, возьму. Только, чур, в лесу не реветь и домой до времени не проситься.

Как зима в полную силу вошла, стали они в лес собираться. Уложил Кокованя на ручные санки сухарей два мешка, припас охотничий и другое, что ему надо. Даренка тоже узелок себе навязала. Лоскуточков взяла кукле платье шить, ниток клубок, иголку да еще веревку. «Нельзя ли, — думает, — этой веревкой Серебряное Копытце поймать?»

Жаль Даренке кошку свою оставлять, да что поделаешь! Гладит кошку-то на прощанье, разговаривает с ней:

— Мы, Муренка, с дедом в лес пойдем, а ты дома сиди, мышей лови. Как увидим Серебряное Копытце, так и воротимся. Я тебе тогда все расскажу.

Кошка лукаво посматривает, а сама мурлычет: «Пр-ра-вильно придумала. Пр-равильно».

Пошли Кокованя с Даренкой. Все соседи дивуются:

— Из ума выжил старик! Такую маленькую девчонку в лес зимой повел!

Как стали Кокованя с Даренкой из заводу выходить, слышат — собачонки что-то сильно забеспокоились. Такой лай да визг подняли, будто зверя на улицах увидали. Оглянулись, — а это Муренка серединой улицы бежит, от собак отбивается. Муренка к той поре поправилась. Большая да здоровая стала. Собачонки к ней и подступиться не смеют.

Хотела Даренка кошку поймать да домой унести, только где тебе! Добежала Муренка до лесу, да и на сосну. Пойди поймай!

Покричала Даренка, но не могла кошку приманить. Что делать? Пошли дальше. Глядят — Муренка стороной бежит. Так и до балагана добралась.

Вот и стало их в балагане трое. Даренка хвалится:

— Веселее так-то.

Кокованя поддакивает:

— Известно, веселее.

А кошка Муренка свернулась клубочком у печки и звонко мурлычет: «Пр-равильно говоришь. Пр-равильно».

Козлов в ту зиму много было. Это простых-то. Кокованя каждый день то одного, то двух к балагану притаскивал. Шкурок у них накопилось, козлиного мяса насолили — на ручных санках не увезти.

Надо бы в завод за лошадью сходить, да как Даренку с кошкой в лесу оставить! А Даренка попривыкла в лесу-то. Сама говорит старику:

— Дедо, сходил бы ты в завод за лошадью. Надо ведь солонину домой перевезти.

Кокованя даже удивился:

— Какая ты у меня разумница, Дарья Григорьевна! Как большая рассудила. Только забоишься, поди, одна-то.

— Чего, — отвечает, — бояться! Балаган у нас крепкий, волкам не добиться. И Муренка со мной. Не забоюсь. А ты поскорее ворочайся все-таки!

Ушел Кокованя. Осталась Даренка с Муренкой. Днем-то привычно было без Коковани сидеть, пока он козлов выслеживал… Как темнеть стало, запобаивалась. Только глядит — Муренка лежит спокойнехонько. Даренка и повеселела. Села к окошечку, смотрит в сторону покосных ложков и видит — от лесу какой-то комочек катится. Как ближе подкатился, разглядела — это козел бежит. Ножки тоненькие, головка легонькая, а на рожках по пяти веточек. Выбежала Даренка поглядеть, а никого нет. Подождала-подождала, воротилась в балаган, да и говорит:

— Видно, задремала я. Мне и показалось.

Муренка мурлычет: «Пр-равильно говоришь. Пр-равильно».

Легла Даренка рядом с кошкой, да и уснула до утра.

Другой день прошел. Не воротился Кокованя. Скучненько стало Даренке, а не плачет. Гладит Муренку да приговаривает:

— Не скучай, Муренушка! Завтра дедо непременно придет.

Муренка свою песенку поет: «Пр-равильно говоришь. Пр-равильно».

Посидела опять Даренушка у окошка, полюбовалась на звезды. Хотела спать ложиться — вдруг по стенке топоток прошел. Испугалась Даренка, а топоток по другой стене, потом по той, где окошечко, потом — где дверка, а там и сверху запостукивало. Негромко, будто кто легонький да быстрый ходит.

Даренка и думает: «Не козел ли тот, вчерашний, прибежал?» И до того ей захотелось поглядеть, что и страх не держит. Отворила дверку, глядит, а козел — тут, вовсе близко. Правую переднюю ножку поднял — вот топнет, а на ней серебряное копытце блестит, и рожки у козла о пяти ветках.

Даренка не знает, что ей делать, да и манит его, как домашнего:

— Ме-ка! Ме-ка!

Козел на это как рассмеялся! Повернулся и побежал.

Пришла Даренушка в балаган, рассказывает Муренке:

— Поглядела я на Серебряное Копытце. И рожки видела и копытце видела. Не видела только, как тот козлик ножкой топает, дорогие камни выбивает. Другой раз, видно, покажет.

Муренка знай свою песенку поет: «Пр-равильно говоришь. Пр-равильно».

Третий день прошел, а все Коковани нет. Вовсе затуманилась Даренка. Слезки запокапывали. Хотела с Муренкой поговорить, а ее нету. Тут вовсе испугалась Даренушка, из балагана выбежала кошку искать.

Ночь месячная, светлая, далеко видно. Глядит Даренка — кошка близко на покосном ложке сидит, а перед ней козел. Стоит, ножку поднял, а на ней серебряное копытце блестит.

Муренка головой покачивает, и козел тоже. Будто разговаривают. Потом стали по покосным ложкам бегать.

Бежит-бежит козел, остановится и давай копытцем бить. Муренка подбежит, козел дальше отскочит и опять копытцем бьет. Долго они так-то по покосным ложкам бегали. Не видно их стало. Потом опять к самому балагану воротились.

Тутвспрыгнул козел на крышу и давай по ней серебряным копытцем бить. Как искры, из-под ножки-то камешки посыпались. Красные, голубые, зеленые, бирюзовые — всякие.

К этой поре как раз Кокованя и вернулся. Узнать своего балагана не может. Весь он как ворох дорогих камней стал. Так и горит-переливается разными огнями. Наверху козел стоит — и все бьет да бьет серебряным копытцем, а камни сыплются да сыплются.

Вдруг Муренка скок туда же! Встала рядом с козлом, громко мяукнула, и ни Муренки, ни Серебряного Копытца не стало.

Кокованя сразу полшапки камней нагреб, да Даренка запросила:

— Не тронь, дедо! Завтра днем еще на это поглядим.

Кокованя и послушался. Только к утру-то снег большой выпал. Все камни и засыпало. Перегребали потом снег-то, да ничего не нашли. Ну, им и того хватило, сколько Кокованя в шапку нагреб.

Все бы хорошо, да Муренки жалко. Больше ее так и не видали, да и Серебряное Копытце тоже не показался. Потешил раз — и будет.

А по тем покосным ложкам, где козел скакал, люди камешки находить стали. Зелененькие больше. Хризолитами называются. Видали?

МОРОЗ ИВАНОВИЧ В. Одоевский

Нам даром без труда ничего не дается, —

недаром исстари пословица ведется.

одном доме жили две девочки — Рукодельница да Ленивица, а при них нянюшка.

Рукодельница была умная девочка: рано вставала, сама, без нянюшки, одевалась, а вставши с постели, за дело принималась: печку топила, хлебы месила, избу мела, петуха кормила, а потом на колодец за водой ходила.

А Ленивица меж тем в постельке лежала, потягивалась, с боку на бок переваливалась, уж разве наскучит лежать, так скажет спросонья: «Нянюшка, надень мне чулочки, нянюшка, завяжи башмачки», а потом заговорит: «Нянюшка, нет ли булочки?» Встанет, попрыгает, да и сядет к окошку мух считать: сколько прилетело да сколько улетело. Как всех пересчитает Ленивица, так уж и не знает, за что приняться и чем бы заняться; ей бы в постельку — да спать не хочется; ей бы покушать — да есть не хочется; ей бы к окошку мух считать — да и то надоело. Сидит, горемычная, и плачет да жалуется на всех, что ей скучно, как будто в том другие виноваты.

Между тем Рукодельница воротится, воду процедит, в кувшины нальет; да еще какая затейница: коли вода нечиста, так свернет лист бумаги, наложит в нее угольков да песку крупного насыплет, вставит ту бумагу в кувшин да нальет в нее воды, а вода-то знай проходит сквозь песок да сквозь уголья и каплет в кувшин чистая, словно хрустальная; а потом Рукодельница примется чулки вязать или платки подрубать, а не то и рубашки шить да кроить, да еще рукодельную песенку затянет; и не было никогда ей скучно, потому что и скучать-то было ей некогда: то за тем, то за другим делом, а тут, смотришь, и вечер — день прошел.

Однажды с Рукодельницей беда приключилась: пошла она на колодец за водой, опустила ведро на веревке, а веревка-то и оборвись; упало ведро в колодец. Как тут быть?

Расплакалась бедная Рукодельница, да и пошла к нянюшке рассказывать про свою беду и несчастье; а нянюшка Прасковья была такая строгая и сердитая, говорит:

— Сама беду сделала, сама и поправляй; сама ведерко утопила, сама и доставай.

Нечего было делать: пошла бедная Рукодельница опять к колодцу, ухватилась за веревку и спустилась по ней к самому дну. Только тут с ней чудо случилось. Едва спустилась, смотрит: перед ней печка, а в печке сидит пирожок, такой румяный, поджаристый; сидит, поглядывает да приговаривает:

— Я совсем готов, подрумянился, сахаром да изюмом обжарился; кто меня из печки возьмет, тот со мной и пойдет!

Рукодельница, нимало не мешкая, схватила лопатку, вынула пирожок и положила его за пазуху.

Идет она дальше. Перед нею сад, а в саду стоит дерево, а на дереве золотые яблочки; яблочки листьями шевелят и промеж себя говорят:

— Мы яблочки наливные, созрелые; корнем дерева питалися, студеной росой обмывалися; кто нас с дерева стрясет, тот нас себе и возьмет.

Рукодельница подошла к дереву, потрясла его за сучок, и золотые яблочки так и посыпались к ней в передник.

Рукодельница идет дальше. Смотрит: перед ней сидит старик Мороз Иванович, седой-седой; сидит он на ледяной лавочке да снежные комочки ест; тряхнет головой — от волос иней сыплется, духом дохнет — валит густой пар.

— А! — сказал он. — Здорово, Рукодельница! Спасибо, что ты мне пирожок принесла; давным-давно уж я ничего горяченького не ел.

Тут он посадил Рукодельницу возле себя, и они вместе пирожком позавтракали, а золотыми яблочками закусили.

— Знаю я, зачем ты пришла, — говорит Мороз Иванович, — ты ведерко в мой студенец опустила; отдать тебе ведерко отдам, только ты мне за то три дня прослужи; будешь умна, тебе ж лучше; будешь ленива, тебе ж хуже. А теперь, — прибавил Мороз Иванович, — мне, старику, и отдохнуть пора; поди-ка приготовь мне постель, да смотри взбей хорошенько перину.

Рукодельница послушалась… Пошли они в дом. Дом у Мороза Ивановича сделан был весь изо льда: и двери, и окошки, и пол ледяные, а по стенам убрано снежными звездочками; солнышко на них сияло, и все в доме блестело, как брильянты. На постели у Мороза Ивановича вместо перины лежал снег пушистый; холодно, а делать было нечего.

Рукодельница принялась взбивать снег, чтобы старику было мягче спать, а между тем у ней, бедной, руки окостенели и пальчики побелели, как у бедных людей, что зимой в проруби белье полощут: и холодно, и ветер в лицо, и белье замерзает, колом стоит, а делать нечего — работают бедные люди.

— Ничего, — сказал Мороз Иванович, — только снегом пальцы потри, так и отойдут, не отзнобишь. Я ведь старик добрый; посмотри-ка, что у меня за диковинки.

Тут он приподнял свою снежную перину с одеялом, и Рукодельница увидела, что под периною пробивается зеленая травка. Рукодельнице стало жалко бедной травки.

— Вот ты говоришь, — сказала она, — что ты старик добрый, а зачем ты зеленую травку под снежной периной держишь, на свет Божий не выпускаешь?

— Не выпускаю потому, что еще не время, еще трава в силу не вошла. Осенью крестьяне ее посеяли, она и взошла, и кабы вытянулась уже, то зима бы ее захватила, и к лету травка бы не вызрела. Вот я и прикрыл молодую зелень моею снежною периной, да еще сам прилег на нее, чтобы снег ветром не разнесло, и вот придет весна, снежная перина растает, травка заколосится, а там, смотришь, выглянет и зерно, а зерно крестьянин соберет да на мельницу отвезет; мельник зерно смелет, и будет мука, а из муки ты, Рукодельница, хлеб испечешь.

— Ну, а скажи мне, Мороз Иванович, — сказала Рукодельница, — зачем ты в колодце-то сидишь?

— Я затем в колодце сижу, что весна подходит, — сказал Мороз Иванович. — Мне жарко становится; а ты знаешь, что и летом в колодце холодно бывает, оттого и вода в колодце студеная, хоть посреди самого жаркого лета.

— А зачем ты, Мороз Иванович, — спросила Рукодельница, — зимой по улицам ходишь да в окошки стучишься?

— А я затем в окошко стучусь, — отвечал Мороз Иванович, — чтоб не забывали печей топить да трубы вовремя закрывать; а не то, ведь я знаю, есть такие неряхи, что печку истопить истопят, а трубу закрыть не закроют или и закрыть закроют, да не вовремя, когда еще не все угольки прогорели, а от того в горнице угарно бывает, голова у людей болит, в глазах зелено; даже и совсем умереть от угара можно. А затем еще я в окошко стучусь, чтобы никто не забывал, что есть на свете люди, которым зимой холодно, у которых нету шубки, да и дров купить не на что; вот я затем в окошко стучусь, чтобы им помогать не забывали.

Тут добрый Мороз Иванович погладил Рукодельницу по головке, да и лег почивать на свою снежную постель.

Рукодельница меж тем все в доме прибрала, пошла на кухню, кушанье изготовила, платье у старика починила и белье выштопала.

Старичок проснулся; был всем очень доволен и поблагодарил Рукодельницу. Потом сели они обедать; обед был прекрасный, и особенно хорошо было мороженое, которое старик сам изготовил.

Так прожила Рукодельница у Мороза Ивановича целых три дня.

На третий день Мороз Иванович сказал Рукодельнице:

— Спасибо тебе, умная ты девочка, хорошо ты меня, старика, утешила, и я у тебя в долгу не останусь. Ты знаешь: люди за рукоделье деньги получают, так вот тебе твое ведерко, а в ведерко я всыпал целую горсть серебряных пятачков; да, сверх того, вот тебе на память брильянтик — косыночку закалывать.

Рукодельница поблагодарила, приколола брильянтик, взяла ведерко, пошла опять к колодцу, ухватилась за веревку и вышла на свет Божий.

Только что она стала подходить к дому, как петух, которого она всегда кормила, увидел ее, обрадовался, взлетел на забор и закричал:

Когда Рукодельница пришла домой и рассказала все, что с ней было, нянюшка очень дивовалась, а потом примолвила:

— Вот видишь ты, Ленивица, что люди за рукоделье получают! Поди-ка к старичку да послужи ему, поработай; в комнате у него прибирай, на кухне готовь, платье чини да белье штопай, так и ты горсть пятачков заработаешь, а оно будет кстати: у нас к празднику денег мало.

Ленивице очень не по вкусу было идти к старику работать. Но пятачки ей получить хотелось и брильянтовую булавочку тоже.

Вот, по примеру Рукодельницы, Ленивица пошла к колодцу, схватилась за веревку, да бух прямо ко дну. Смотрит — перед ней печка, а в печке сидит пирожок, такой румяный, поджаристый; сидит, поглядывает да приговаривает:

— Я совсем готов, подрумянился, сахаром да изюмом обжарился; кто меня возьмет, тот со мной и пойдет.

А Ленивица ему в ответ:

— Да, как бы не так! Мне себя утомлять — лопатку поднимать да в печку тянуться; захочешь, сам выскочишь.

Идет она далее, перед нею сад, а в саду стоит дерево, а на дереве золотые яблочки; яблочки листьями шевелят да промеж себя говорят:

— Мы яблочки наливные, созрелые; корнем дерева питалися, студеной росой обмывалися; кто нас с дерева стрясет, тот нас себе и возьмет.

— Да, как бы не так! — отвечала Ленивица. — Мне себя утомлять — ручки подымать, за сучья тянуть… Успею набрать, как сами нападают!

И прошла Ленивица мимо них. Вот дошла она и до Мороза Ивановича. Старик по-прежнему сидел на ледяной скамеечке да снежные комочки прикусывал.

— Что тебе надобно, девочка? — спросил он.

— Пришла я к тебе, — отвечала Ленивица, — послужить да за работу получить.

— Дельно ты сказала, девочка, — отвечал старик, — за работу деньга следует, только посмотрим, какова еще твоя работа будет! Поди-ка взбей мне перину, а потом кушанье изготовь, да платье мое повычини, да белье повыштопай.

Пошла Ленивица, а дорогой думает: «Стану я себя утомлять да пальцы знобить! Авось старик не заметит и на невзбитой перине уснет».

Старик в самом деле не заметил или прикинулся, что не заметил, лег в постель и заснул, а Ленивица пошла на кухню. Пришла на кухню, да и не знает, что делать. Кушать-то она любила, а подумать, как готовилось кушанье, это ей и в голову не приходило; да и лень было ей посмотреть. Вот она огляделась: лежит перед ней и зелень, и мясо, и рыба, и уксус, и горчица, и квас — все по порядку. Думала она, думала, кое-как зелень обчистила, мясо и рыбу разрезала да, чтоб большого труда себе не давать, как все было, мытое-немытое, так и положила в кастрюлю: и зелень, и мясо, и рыбу, и горчицу, и уксус да еще кваску подлила, а сама думает: «Зачем себя трудить, каждую вещь особо варить? Ведь в желудке все вместе будет».

Вот старик проснулся, просит обедать. Ленивица притащила ему кастрюлю, как есть, даже скатерцы не подостлала. Мороз Иванович попробовал, поморщился, а песок так и захрустел у него на зубах.

— Хорошо ты готовишь, — заметил он, улыбаясь. — Посмотрим, какова твоя другая работа будет.

Ленивица отведала, да тотчас и выплюнула, а старик покряхтел, покряхтел, да и принялся сам готовить кушанье и сделал обед на славу, так что Ленивица пальчики облизала, кушая чужую стряпню.

После обеда старик опять лег отдохнуть да припомнил Ленивице, что у него платье не починено, да и белье не выштопано.

Ленивица понадулась, а делать было нечего: принялась платье и белье разбирать; да и тут беда: платье и белье Ленивица нашивала, а как его шьют, о том и не спрашивала; взяла было иголку, да с непривычки укололась; так ее и бросила. А старик опять будто бы ничего не заметил, ужинать Ленивицу позвал, да еще спать уложил.

А Ленивице то и любо; думает себе: «Авось и так пройдет. Вольно было сестрице на себя труд принимать; старик добрый, он мне и так, задаром, пятачков подарит».

На третий день приходит Ленивица и просит Мороза Ивановича ее домой отпустить да за работу наградить.

— Да какая же была твоя работа? — спросил старичок. — Уж коли на правду дело пошло, так ты мне должна заплатить, потому что не ты для меня работала, а я тебе служил.

— Да, как же! — отвечала Ленивица. — Я ведь у тебя целых три дня жила.

— Знаешь, голубушка, — отвечал старичок, — что я тебе скажу: жить и служить — разница, да и работа работе рознь; заметь это: вперед пригодится. Но, впрочем, если тебя совесть не зазрит, я тебя награжу: и какова твоя работа, такова будет тебе и награда.

С этими словами Мороз Иванович дал Ленивице пребольшой серебряный слиток, а в другую руку — пребольшой брильянт.

Ленивица так этому обрадовалась, что схватила то и другое и, даже не поблагодарив старика, домой побежала.

Пришла домой и хвастается.

— Вот, — говорит, — что я заработала; не сестре чета, не горсточку пятачков да не маленький брильянтик, а целый слиток серебряный, вишь, какой тяжелый, да и брильянт-то чуть не с кулак… Уж на это можно к празднику обнову купить…

Не успела она договорить, как серебряный слиток растаял и полился на пол; он был не что иное, как ртуть, которая застыла от сильного холода; в то же время начал таять и брильянт. А петух вскочил на забор и громко закричал:

А вы, детушки, думайте, гадайте, что здесь правда, что неправда; что сказано впрямь, что стороною; что шутки ради, что в наставленье…

ЦАРЕВНА ЛЬДИНКА Л. Чарская

а высокой, высокой горе, под самым небом, среди вечных снегов стоит хрустальный дворец царя Холода. Он весь выстроен из чистейшего льда, и все в нем, начиная с широких диванов, кресел, резных столов, зеркал и кончая подвесками у люстр, — все ледяное.

Батюшка царь грозен и угрюм. Седые брови нависли у него на глаза, а глаза у него такие, что, кто в них ни взглянет, того колючим холодом так и проймет. Борода у царя совершенно белая, и в ней словно блестки от каменьев драгоценных запутались, и самоцветными искрами вся она так и переливается.

Но краше бороды царской, краше его высокого дворца, краше всех сокровищ три дочери царя, три красавицы царевны: Вьюга, Стужа и Льдинка.

У царевны Вьюги черные очи и такой звонкий голос, что его внизу в долинах далеко слышно. Царевна Вьюга всегда чрезвычайно весела и танцует и поет целый день.

Средняя царевна, Стужа, не уступит в красоте старшей сестре, только гордая она и кичливая, ни с кем добрым словом не обмолвится, никому головой не кивнет, и ходит, стройная да румяная, по своему терему, вполне довольная своей красотой, никому не открывая своего сердца.

Зато младшая сестра, царевна Льдинка, совсем иная: разговорчива, словоохотлива и уж так хороша, что при виде ее у самого грозного царя Холода очи загораются нежностью, седые брови расправляются и по лицу добрая, ласковая улыбка скользит.

Любуется царь дочкой, любит ее и так балует, что старшие царевны обижаются и сердятся за это на царя.

— Льдинка — батюшкина любимица, — с завистью говорят они.

И красавица же уродилась младшая царевна, такая красавица, что другой такой во всем Ледяном царстве не сыскать.

Локоны у царевны — чистое серебро. Глаза — как сапфиры синие и как алмазы самоцветные. Уста алые, как цветок розы в долине, а сама вся нежная да хрупкая, как драгоценное изваяние из лучшего хрусталя.

Как взглянет на кого своими синими лучистыми глазами Льдинка, так за один взгляд этот каждый жизнь свою готов отдать.

Царевны весело живут в своем высоком тереме. Днем они пляшут, играют да дивные сказки старшей царевны Вьюги слушают, а ночью на охоту за барсами и оленями выезжают.

И тогда по всем горам да ущельям такой гул и шум поднимается, что люди в страхе от этого шума спешат из гор и из леса к себе по домам.

Царевнам только и можно ночью из дома выходить. Днем они из терема показаться не смеют, так как у царя Холода и у его дочерей-красавиц есть опасный, страшный враг.

Этот враг — король Солнце, который живет в высоком тереме, выше самого дворца царя Холода, и то и дело посылает свою рать на Ледяное царство, то и дело шлет свои Лучи узнать-изведать, как легче и лучше победить ему непобедимого врага — царя Холода. А вражда у них давнишняя, старая. С тех пор, как выстроен хрустальный дворец на утесе, с тех пор, как стали пчелы за медом в долинах летать, с тех пор, как цветы запестрели в лесу и в поле, с тех пор и поднялась между царем Холодом и королем Солнцем эта вражда не на жизнь, а на смерть.

Строго-настрого блюдет царь Холод, чтобы лукавый король не проник как-нибудь в его царское жилище, не сжег своим роковым огнем и дочерей его, и самый дворец из хрустального льда.

День и ночь стоит стража на карауле вокруг царского дворца, и строго приказано ей следить, чтобы ни один из Лучей-воинов короля Солнца не проник сюда. А царевнам накрепко запрещено выходить днем из дворца, чтобы как-нибудь ненароком не встретиться с королем.

Вот почему день-деньской, пока страшный король гуляет по своим и чужим владениям, царевны-красавицы сидят в терему и нижут ожерелья жемчужные, да ткут алмазные пряжи, да слагают дивные сказки и песни. А придет ночь, золотые звезды усыплют небо, ясный месяц выплывет из-за облаков, тогда выходят они из хрустального терема и скачут в горы гонять барсов да оленей.

Но не все же царевнам за барсами и оленями гоняться, да звезды считать, да алмазные нити выводить, да дивные песни и сказки складывать.

Пришла пора замуж царевен выдавать.

Позвал царь Холод всех трех дочерей к себе и говорит:

— Дети мои! Не все вам в родном тереме сидеть под крылышком отцовским. Выдам-ка я вас замуж за трех прекрасных принцев нашей стороны, трех родных братьев. Тебе, царевна Стужа, дам в мужья краснощекого принца Мороза; у него несметные богатства из подвесок и украшений драгоценных. Несчетными сокровищами наделит он тебя. Будешь ты самой богатой принцессой в мире. Тебе, царевна Вьюга, дам принца Ветра в мужья. Он не так богат, как его брат Мороз, но зато так могуч и так силен, что в могуществе и силе нет ему равного в мире. Он будет тебе добрым защитником-мужем. Будь покойна, дочка. А тебе, моя любимица, — с ласковой улыбкой обратился старый царь к младшей дочери Льдинке, — дам я такого мужа, который подходит тебе больше всего. Правда, он не могуществен, как принц Ветер, и не богат, как принц Мороз, но зато отличается несказанной, безграничной добротой и кротостью. Принц Снег — твой жених нареченный. Все его любят, все почитают. И недаром: всех-то он приласкает, всех прикроет своей белой пеленой. Цветы, травы и былинки чувствуют себя зимой под его пеленою точно под теплым, пуховым одеялом. Он добр и ласков, кроток и нежен. А доброе, ласковое сердце дороже всех могуществ и богатств в целом мире.

Низко-низко поклонились старшие царевны отцу, а младшая надула губки, нахмурила брови и процедила сквозь зубы недовольным голосом:

— Нехорошо ты придумал, батюшка-царь. Самого незавидного жениха мне, своей любимой дочери, выискал. Что толку, что добр принц Снег и ласков, когда он не может ни подарить мне драгоценных уборов, как Мороз сестрице Стуже, ни побиться на смерть, как принц Ветер, с врагами и всех своею силою одолеть. К тому же его старшие братья над ним такую силу взяли! Ветер его по своему желанию кружит, вертит, а принц Мороз одним мановением руки может к месту приковать, и без его разрешения бедный принц Снег не в состоянии и двинуться.

— Так это и хорошо! — произнес царь, нахмурив свои седые брови. — Принц Снег — младший из братьев, а покорность старшим — это одно из лучших достоинств молодого принца.

Но царевна все свое твердит:

— Не люб мне принц Снег, батюшка, не хочу идти за него замуж!

Рассердился, разгневался царь Холод. Дунул направо, дунул налево. Заскрипели льды-ледники, захолодела земля. Все пушные звери со страху попрятались в норы, а старый горный орел вскинул крыльями, да тут же и замер в воздухе.

А царь Холод как загремит своим грозным голосом на младшую дочку:

— Что ты понимаешь, Льдинка? Лучше мужа тебе самой не сыскать. И не смей упрямиться! Иди в свой терем и приготовься к вечеру как следует встретить жениха. На сегодняшний бал во дворец приглашены мною все три принца.

Горько заплакала царевна, но не посмела ослушаться царя-батюшку и, поникнув головою, поплелась в свой терем.

Села царевна в уголок, серебряные слезинки из синих глаз роняет, и тут же эти слезинки в прекрасные бриллиантовые капельки на щеках ее превращаются.

Собрала бриллиантовые слезинки в пригоршню царевна, смотрит на них и думает: «Вот сокровища, которые я должна собирать теперь, потому что у моего жениха ничего нет и я собственными слезами должна создавать себе богатство».

Глупенькая царевна! Она не знала, что не богатство составляет истинное счастье каждого существа.

И вдруг видит царевна, что чудными огнями заиграли у нее на ладони бриллиантовые слезинки. Она испуганно подняла голову и увидела, что в окно ее терема глядит красавец мальчик, такой светлый и радостный, какого она не видела никогда.

— Кто ты? — вскричала царевна, вскакивая со своего места и подбегая к окошку.

— Я слуга одного молодого короля, который хорош, как день, могуч, как горный орел, и богат, как три царя Холода, вместе взятые.

— Богаче, чем мой отец и принц Мороз даже? — вскричала изумленная царевна.

— Куда перед ним твой принц Мороз! — насмешливо произнес мальчик. — Принц Мороз просто нищий перед нашим повелителем.

— А как зовут твоего короля? — поинтересовалась красавица.

— Его зовут король Солнце! — произнес гордо мальчик.

Едва только успел он выговорить эти слова, как царевна с криком отодвинулась от окошка и, в ужасе закрыв лицо руками, произнесла:

— Уйди! Уйди! Я знаю, кто ты! Ты мальчик Луч, один из тех, которых посылает король Солнце войною на наше царство. Как ты осмелился и сумел проникнуть сюда, когда вокруг нашего дворца стоит стража?

Мальчик Луч только усмехнулся в ответ своими сверкающими глазами.

— Все ваши теперь заняты приготовлением к балу. Ваши стражи, Зефиры, разлетелись в разные стороны с приглашениями гостей. Я воспользовался этим и как самый маленький из слуг моего короля проникнул к твоему терему. Что скажешь ты на это, царевна Льдинка?

— Скажу одно! — гневно топнув ножкою, вскричала царевна. — Скажу одно: твой король — заклятый враг наш, и я сейчас крикну стражу, которая прибежит схватить тебя.

— Не торопись, царевна! — произнес мальчик Луч в ответ спокойным голосом. — Ну, схватишь ты меня, а потом что? Будешь кружиться, как глупая козочка, на балу с твоим женихом Снегом, и то, если ему позволят кружиться старшие принцы: Мороз и Ветер. А потом отдадут тебя замуж за бедного принца, их младшего брата, и проживешь ты свой долгий век, не видя ни роскоши, ни могущества, ни богатства, ты, самая красивая из царевен. А в это время твои сестры прославятся через своих мужей. Их ждет богатство и могущество.

— Ах, правду ты говоришь, мальчик Луч, — произнесла Льдинка, — истинную правду. — И она печально поникла своей прекрасной головкой.

Мальчик Луч долго молча смотрел на нее. По лицу его промелькнула лукавая улыбка.

— Не тужи, красавица Льдинка! — произнес он самым ласковым голоском. — Я недаром проник в твой терем. Я прилетел сюда с целью посватать тебя за такого знатного жениха, такого богатого, что твои сестры лопнут от зависти, узнав про это. Хочешь быть женою самого короля Солнца, моего господина?

Царевна Льдинка даже замерла от ужаса, услыша это. Она долго не могла произнести ни слова, а когда заговорила снова, то голос ее дрожал от волнения и страха.

— Нет, нет. Король Солнце наш враг. Недаром мой отец, царь Холод, всячески скрывает всех нас от него. Солнце только и ищет случая погубить нас, — заключила она с трепетом.

— И ты веришь этому, маленькая царевна? — звонко рассмеялся Луч. — Все это вздор: король Солнце лучший из царей вселенной. Он заботлив и ласков, как нежная мать. Если царь Холод не хотел, чтобы вы познакомились с ним, так это оттого только, чтобы ты и сестры твои не увидели, что сам он, могущественный ваш повелитель и отец, куда слабее великого короля Солнца…

— Так вот оно что! — задумчиво произнесла царевна. — А я думала… Отчего же он воюет с батюшкой? — внезапно высказала она мелькнувшую мысль.

— Отчего? А вот сейчас узнаешь!.. — звонко рассмеялся солнечный Луч. — Король Солнце любит тебя и хочет взять тебя за себя замуж, а батюшка твой против этого. Ему не выгодно, чтобы его зять был знатнее его.

— Понимаю теперь, — проговорила тихо принцесса, — все понимаю… А если я и впрямь выйду за Солнце, он нашьет мне таких же уборов и нарядов, какие Мороз сделает сестрице Стуже?

— Во сто раз краше и богаче нарядит тебя мой король, царевна! — уверенно произнес мальчик Луч.

— Ну, тогда я готова быть женою твоего короля, — весело проговорила Льдинка. — Воображаю, как позавидуют мне сестры и сам батюшка-царь, когда увидят меня самой богатой и знатной королевой в мире!

И царевна Льдинка гордо выпрямилась и кинула на мальчика Луча такой взгляд, точно она была уже его царицей, а он ее поданным.

— Вот и отлично, ваше высочество, моя будущая королева, — с низким поклоном произнес Луч. — Я так и думал, что вы самая умная царевна в мире и скоро поймете тех, кто искренне желает вам добра, — с тонкою улыбкою добавил он. — А теперь не угодно ли вам пожаловать за мною?

— Куда? — испуганно произнесла царевна.

— В царство короля Солнца, моего повелителя! — с новым поклоном произнес Луч.

Царевне Льдинке очень понравилось такое почтительное обращение. Она любила лесть.

Мальчик Луч ударил в ладоши, и вмиг легкая колесница цвета утренней зари, сплетенная из лепестков роз, появилась перед нею. Две исполинские мохнатые пчелки везли ее.

— Садитесь скорее, царевна, — торопил ее мальчик Луч, в одну минуту занимая место на козлах, — а то наши кони, дети солнечных дней, замерзнут в вашем холодном царстве.

Льдинка не заставила себя приглашать вторично. Знатность, могущество и богатство, которые улыбались ей в самом недалеком будущем, заставили ее весело и легко впрыгнуть в розовый экипаж, и они понеслись.

Изумленная стража ледяного дворца царя Холода со страхом увидела пронесшуюся мимо нее царевну, но пока успела поднять тревогу, Льдинка с Лучом были уже далеко.

Им навстречу попалась бабушка Пурга, с головы до ног закутанная в свое белое покрывало.

Она грозила клюкой, стараясь преградить путь царевне, и кричала:

— Берегись, царевна, не слушай льстивых речей! Будь покорна отцу. Вернись! Вернись!

Но Луч только со смехом заглянул в лицо старухи, и та с громким проклятием со всех ног понеслась в горы.

Между тем белые ледники и сугробы исчезли. Теплом и ароматом пахнуло на царевну. Перед ней показался роскошный сад.

Там прогуливались феи, воздушные и нежные, как сон. Их длинные волосы отливали золотом, алые уста улыбались; их легкие платья, сотканные из лепестков роз и лилий, были самых нежных оттенков. Легкие и воздушные, они носились, танцуя в воздухе, чуть шурша своими легкими крыльями, казавшимися серебряными в блеске майского дня.

В один миг, увидя царевну, появившуюся среди них, они залепетали звонкими, как свирель, тоненькими голосками:

1-я фея: Какая хорошенькая девочка!

2-я фея: Совсем не хорошенькая! Закуталась в такую жару и выглядит кусочком снега!

3-я фея: У нее глаза, как синее озеро!

4-я фея: Наши разноцветные глазки выглядят куда лучше!

5-я фея: Она никуда не годится. Она ничто в сравнении с нами по красоте!

6-я фея: Она тяжела и неуклюжа и не может кружиться в воздухе, как мы.

7-я фея: Просто ледяная сосулька, которой нет места в нашем чудесном царстве.

8-я фея: Уродливая сосулька, и больше ничего.

И затем все феи вместе закричали:

— Сосулька! Сосулька! Сосулька!

Бедной царевне Льдинке хотелось заплакать от горя и обиды. Но ее синие глаза не знали слез. Ее сердце только захолодело еще больше. Оно до краев наполнилось теперь гордым презрением к маленьким феям за их недоброе отношение к ней. И она гордо и громко произнесла:

— Ага, вы смеетесь теперь надо мною, я кажусь вам гадкой и смешной, но когда я буду вашей повелительницей, женою короля Солнца, вы будете низко кланяться мне и все во мне найдете прекрасным.

И как будто уже предвкушая свою победу над насмешницами-феями, царевна Льдинка гордо прошлась перед ними, обдавая их холодом с головы до ног.

— Ах, противная сосулька, что она говорит? — вскричали нежные феи и угрожающе подступили к царевне Льдинке, размахивая перед самым ее лицом своими крылышками.

Вдруг смутный гул пронесся по светлому царству. Тысячи разноцветных мотыльков заметались в разные стороны. Стая жаворонков поднялась в голубом воздухе и запела хором.

Ах, что это была за песнь!

Такой песни царевна Льдинка в жизни не слышала в своих нагорных ледниках. Сестра Вьюга пела хуже, во сто раз хуже звонких жаворонков.

Мальчики Лучи появились в огромном количестве и стали двумя рядами на пышной цветочной поляне.

— Король Солнце идет! Король Солнце идет! — зашептали веселые феи и стали охорашиваться в ожидании своего молодого повелителя.

И вдруг все разом чудесно засияло в светлом царстве. Царевна Льдинка даже зажмурилась невольно. Столько блеска и света было кругом, что глазам становилось больно.

Неожиданно появился на золотой колеснице златокудрый юноша такой красоты, какой еще не видывала Льдинка.

И весь он сиял; сияли даже его волосы, глаза и одежда. На пышных кудрях лежала золотая корона, от которой и происходило сияние, больно резавшее глаза. Целая свита мальчиков Лучей толпилась вокруг.

Все феи при виде короля упали на колени. Одна царевна Льдинка гордо выступила вперед. Окинув надменным взором толпу фей, она смело посмотрела на красавца короля и сказала:

— Глупые, маленькие, ничтожные дочери воздуха посмели смеяться надо мной, могучей царевной, их будущей повелительницей. Накажи их, король Солнце, накажи тотчас!

Король нежно поднял глаза на царевну.

— Вот сейчас увидите! Вот сейчас увидите! — произнесла торжествующая Льдинка, обращаясь к феям. — Я невеста короля Солнца, и вы должны поклониться мне, как вашей повелительнице-королеве.

Она хотела еще прибавить что-то и вдруг остановилась.

Целый сноп лучей вырвался из золотых очей короля Солнца. Раскаленными иглами впились они в лицо Льдинки.

Из груди ее вырвался громкий крик, ноги подкосились, глаза закрылись, и она упала навзничь, бледная как смерть.

И под жгучим взглядом короля Солнца Льдинка быстро таяла, таяла…

На горах, в ледниках старый царь Холод рыдал в отчаянии, узнав про гибель дочери. Стужа и Вьюга вторили ему, оплакивая красавицу сестричку.

А Льдинка растаяла, умерла совсем, умерла, сожженная Солнцем, его золотыми глазами.

От нее не осталось уже следа, когда король Солнце приказал насмешницам-феям:

— Сплетайте хороводы и пойте песни. Я отправляюсь воевать с царем Холодом и вскоре надеюсь торжествовать победу над моим врагом.

И феи с веселыми песнями полетели в разные стороны с радостной вестью, а люди счастливыми улыбками встретили благую весть о приближении Солнца, их любимого, светлого короля…

Примечания

1

Покосный ложок — неглубокий, но широкий лесной овраг, где косят сено.

(обратно)

Оглавление

Вступление

ИСТОРИЯ ДЕДА МОРОЗА

ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНЬЮ Русская народная сказка

ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ Русская народная сказка

МОРОЗКО Русская народная сказка

СНЕГУРОЧКА Русская народная сказка

СЕРЕБРЯНОЕ КОПЫТЦЕ П. Бажов

МОРОЗ ИВАНОВИЧ В. Одоевский

ЦАРЕВНА ЛЬДИНКА Л. Чарская

*** Примечания ***