Николай Бухарин [Игнат Ефимович Горелов] (fb2) читать онлайн

И. Е. Горелов
НИКОЛАЙ БУХАРИН

Московский рабочий

1988

Рецензент: доктор исторических наук профессор С. В. КУЛЕШОВ

© Издательство «Московский рабочий», 1988

В КОМИССИИ ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС ПО ДОПОЛНИТЕЛЬНОМУ ИЗУЧЕНИЮ МАТЕРИАЛОВ, СВЯЗАННЫХ С РЕПРЕССИЯМИ, ИМЕВШИМИ МЕСТО В ПЕРИОД 30―40-Х И НАЧАЛА 50-Х ГОДОВ

…Комитет партийного контроля рассмотрел вопрос о партийности Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова и, учитывая необоснованность политических обвинений, предъявленных им при исключении из партии, их полную реабилитацию в судебном порядке, а также принимая во внимание их заслуги перед партией и Советским государством, 21 июня 1988 г. восстановил Н. И. Бухарина и А. И. Рыкова в рядах КПСС (посмертно).

Правда. 1988. 10 июля.

От автора

Много лет имя Николая Ивановича Бухарина если и упоминалось, то лишь с набором набивших оскомину ярлыков: «оппозиционер», «отступник от марксизма», «защитник кулачества», «реставратор капитализма».

После XX съезда партии началась реабилитация многих жертв сталинского террора. Но среди них не было Бухарина, хотя шпионом и вредителем его называть перестали. В ЦК КПСС тогда поступило заявление, подписанное Е. Д. Стасовой, В. А. Карпинским и другими старыми большевиками, в котором говорилось: «Человек, названный Лениным законным любимцем партии, не может оставаться в списке предателей и отверженных от партии». Но в те годы политическая и партийная реабилитация Бухарина, как и Рыкова и Томского, не была осуществлена.

Кем же был Бухарин на самом деле?

Среди героев большевистского подполья, активных участников борьбы за свержение самодержавия, победу социалистической революции, созидание нового мира ему принадлежит видное место. Он был членом ленинской партии с 1906 по 1937 год, входил в состав ЦК партии с 1917 по 1937 год, в состав Политбюро с 1919 по 1929 год, был главным редактором газет «Правда» и «Известия», журнала «Большевик», принимал активное участие в работе Коминтерна, в подготовке его программы. Без учета деятельности Бухарина объективное изучение истории нашей партии, Советского государства невозможно.

В. И. Ленин называл Н. И. Бухарина любимцем партии, ценнейшим и крупнейшим теоретиком партии, одним из самых выдающихся из молодых членов ЦК, преданным партии превосходно образованным марксистом-экономистом, выдающимся публицистом. Достаточно убедительно звучат такие цифры: в Полном собрании сочинений В. И. Ленина Бухарин упоминается 259 раз, в «Биографической хронике» В. И. Ленина — 152 раза.

9 октября 1988 года исполнилось 100 лет со дня рождения Бухарина. В этом же году 13 марта минуло 50 лет со дня его трагической гибели по сфабрикованному процессу так называемого «правотроцкистского блока». По материалам, сфальсифицированным в ходе следствия и судебного разбирательства, он был приговорен к расстрелу.

Сталин и его сатрапы не только оклеветали Бухарина, но и постарались вычеркнуть его имя из истории нашей партии. Свою лепту в фальсификацию истории, и в частности деятельности Бухарина, внесли и публикации некоторых историков в застойные годы. Вплоть до последнего времени в выходивших исследованиях всячески раздувались ошибки Бухарина, явные и выдуманные, положительный же вклад его в революционно-преобразующую деятельность партии замалчивался или грубо искажался.

В работах Ф. М. Ваганова, Г. А. Чигринова и других авторов содержится искаженная картина идейной борьбы в партии в конце 20 — начале 30-х годов. При чтении их книг словно попадаешь в королевство кривых зеркал. Авторы безоговорочно характеризуют сталинскую политику как «торжество ленинской генеральной линии», дают оценку Бухарину, Рыкову, Томскому как капитулянтам, идеологическим диверсантам, правым оппортунистам, утверждают, что их взгляды не имеют ничего общего с ленинизмом.

Деятельность Бухарина в публикациях последних 60 лет рисовалась только черной краской. Личность же его столь многогранна, сложна и противоречива, что для ее настоящей всесторонней оценки мало и всего спектра цветов радуги.

Поскольку эта работа одна из первых, ставящих своей задачей объективно показать деятельность видного революционера и политического деятеля, и поскольку читателю доступ к произведениям самого Бухарина пока ограничен, в книге широко приводятся выдержки из его работ.

Конечно, в одной небольшой книге невозможно осветить все направления его многообразной деятельности. Основное внимание в ней уделено революционной и политической деятельности Бухарина, кратко анализируются его исторические, философские и экономические работы, наиболее важные публицистические статьи. Автор не претендует на полноту и завершенность анализа. Такая работа по плечу только многим историкам. Не вызывает сомнения, что в ближайшее время будут изданы книги о Бухарине — революционере, политическом деятеле, теоретике, публицисте, человеке. Давно настало время переиздать его произведения.

Основными источниками при подготовке данного исследования явились ленинские произведения, документы съездов, конференций, Пленумов ЦК, произведения видных партийных и государственных деятелей, партийная и советская печать, мемуары, весь комплекс исторической литературы. Использованы также отдельные материалы Центрального государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства, часть которых публикуется впервые. К сожалению, многие материалы, хранящиеся в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, отражающие деятельность Н. И. Бухарина, по-прежнему остались недоступными. Имеется еще немало руководителей партийных и государственных архивов, которые препятствуют допуску исследователей к документальным материалам. В резолюции XIX партийной конференции «О гласности» подчеркивается: «Значительный массив информации еще остается недоступным широкой общественности, не используется для целей ускорения социально-экономического и духовного развития, повышения политической культуры масс, кадров управления». Использование неполного комплекса источников приводит к тому, что картина исторического прошлого носит мозаичный характер, из цепи событий выпадают целые звенья.

В то время как имя Бухарина у нас в стране было отторгнуто от истории и замалчивалось, а его труды были изъяты из библиотек, за рубежом интерес к нему постоянно возрастал. Произведения Бухарина издавались во многих капиталистических странах, а также в Югославии, Китае и других социалистических странах. Там о политической деятельности Бухарина опубликовано немало монографических исследований. Наиболее крупным из них является монография американского историка Стивена Коэна «Бухарин и большевистская революция», впервые изданная в Нью-Йорке в 1973 году. Достоинством книги является широкое использование советских и зарубежных источников. В ней приведен список избранной библиографии, насчитывающий 466 названий книг, брошюр и статей на русском и иностранных языках, которые получили соответствующее отражение в ее тексте. Хотя со многими положениями С. Коэна мы не можем согласиться, тем не менее полагаем, что эту работу было бы целесообразно переиздать также и в СССР.

Автор выражает благодарность дочери Н. И. Бухарина Светлане Николаевне Гурвич за ценные советы при подготовке книги к изданию и предоставление фотографий, часть из которых публикуется впервые. Большинство этих фотографий сделано известным фотографом-художником Н. И. Свищовым-Паолой. Автор благодарит за полезные советы вдову Бухарина Анну Михайловну Ларину и его сына Юрия Николаевича Ларина.

«…законно считается любимцем всей партии…»

Дух буйного протеста

«В рядах ВКП(б) Н. И. Бухарин занимает одно из первых и выдающихся мест и представляет одну из наиболее ярких фигур. Он жив и подвижен, как ртуть, жаден ко всем проявлениям жизни, начиная с новой глубоко отвлеченной мысли и кончая игрой в городки. „Озорной“ на словах и в своих статьях, он до последней степени строг к себе в своей личной жизни, проявляя в то же время снисходительность к небольшим слабостям товарищей. Резкий, уничтожающий полемист, он любовно мягок в отношении к товарищам. К этому нужно прибавить глубокую искренность, острый ум, широкую и глубокую начитанность в самых разнообразных областях знания, умение на лету понимать чужую мысль и неистощимую веселость. Все эти качества делают Н. И. Бухарина одной из любимейших фигур русской революции».^[1]

Этой яркой характеристикой, написанной видным большевиком, активным участником революционного движения и социалистического строительства Н. Л. Мещеряковым, начнем свой рассказ о жизни и деятельности Николая Ивановича Бухарина.

Он родился 27 сентября^[2] (9 октября) 1888 года в Москве. Его родители — Иван Гаврилович и Любовь Ивановна (до замужества Измайлова) — были учителями начальной школы. Иван Гаврилович окончил физико-математический факультет Московского университета. У него были блестящие математические способности: он мог в уме производить сложнейшие расчеты, причем оперировал шестизначными числами. В то же время прекрасно знал русскую и зарубежную классическую литературу. Широкая эрудиция, большой педагогический опыт Ивана Гавриловича оказывали благотворное воздействие на воспитание детей. К нелегальной деятельности Николая отец относился спокойно, разрешал даже проводить на квартире партийные собрания.

В автобиографии, написанной в 1925 году, Н. И. Бухарин характеризует свою мать как женщину умную, трудолюбивую, на редкость честную, «не чаявшую в детях души и в высшей степени добродетельную».^[3] Ее сестра была матерью известного советского историка академика Н. М. Лукина, на сестре которого Надежде Михайловне Н. И. Бухарин женился в 1910 году. В семье родителей Бухарина было шестеро детей, но выжили только три брата: Николай, Владимир и Петр. Младший брат Петр погиб на Туркестанском фронте от тифа в 1918 году. К нелегкой судьбе Владимира мы еще вернемся.

Родители, работавшие вместе в одной школе, уделяли детям много внимания. Николаю не было еще и 5 лет, когда он научился читать и писать. С раннего детства у него проснулся интерес к естествознанию. Он с увлечением читал «Жизнь животных» Брема, книги Д. Н. Кайгородова, К. А. Тимирязева. Ему удалось собрать богатую коллекцию жуков и бабочек.

В 1926 году журнал «Огонек» поместил подборку биографических материалов из жизни видных большевиков. С вопросом: «Довольны ли Вы Вашим сыном?» журналист Вал. Суханов обратился к родителям ряда известных деятелей. На вопросы о Николае Бухарине отвечал отец Иван Гаврилович (мать Николая Ивановича умерла еще до революции, в 1915 году), в это время корректор 27-й типографии «Красная печать». Ему было 64 года, из которых 40 он проработал учителем.

«Николай был резвый, расторопный. Большое пристрастие имел к гербариям и рисованию. Как выдается свободная минута (а уроки в гимназии занимали много времени), так и начинает засушивать разные цветочки да бабочки. Настолько хорошо изучил это дело, что знал назубок историю каждого растения и насекомого. Не раз с матерью мы говорили: „Ну, должен из Коли хороший естественник выйти“. Однако ошиблись в расчетах. Еще страсть у Николая была. Рисование. Одно время даже в Академию художеств думали отдать. Ведь еще маленький был, а масляными красками прекрасно картины писал. Да и теперь не забывает рисовать, — прерывает свой рассказ Иван Гаврилович. — Как получит отпуск, так всегда вспомнит старое искусство художника.

Способный был мальчик, — плохого сказать ничего нельзя. А учиться любил — страсть. Так и первую московскую гимназию с золотой медалью кончил.

— Ну а революционными делами начал рано интересоваться?

— Да. Уже в последнем классе гимназии Николай стал по собраниям ходить, почитывать запрещенную литературу. Сначала неприятно как-то было — обыски, справки разные порядочно меня тревожили. Ведь вы сами поймите: у меня на квартире интернат учеников содержался, а тут к нам с обыском пришли, какая тут приятность!

Потом и аресты и отсидки пошли — приятного здесь немного, — чуть волнуясь, говорит Иван Гаврилович. — Но постепенно свыкся. Надеялся, что Коля недаром страдает. Так оно и вышло. А теперь хоть и старик я, считаю вполне правильной его деятельность. Пусть работает, лишь бы здоров был да свободного времени хоть немного больше имел — тогда бы совсем хорошо, — заканчивает Иван Гаврилович».^[4]

Перед Николаем открывался выбор: быть художником или естествоиспытателем. Но он избирает путь профессионального революционера. Позже Николай Иванович сделал вывод, что «одна жизнь не может быть поделена между двумя такими требовательными богами, как искусство и идеология». И хотя весь ушел в политическую борьбу, тяга к рисованию не прошла. На досуге писал картины, ему принадлежит ряд шаржей на многих советских и иностранных политических деятелей.

В 1893 году семья Бухариных переехала в Бессарабскую губернию, в Кишинев, где Иван Гаврилович получил место податного инспектора и занимал его в течение четырех лет. Николай Иванович писал в автобиографии, что в духовном отношении этот период его жизни был до известной степени полосой оскудения: не было книг, а общая атмосфера была атмосферой жизни провинциального окраинного городка со всеми ее прелестями. Вместе с младшим братом Петром он был фактически предоставлен сам себе, рос и воспитывался на улице. Ребята излазили и исходили все окрестные поля и сады, внимательно наблюдали жизнь животных и растений. Главной мечтой Николая в этот период было получить «Атлас бабочек Европы и среднеазиатских владений» Девриена.

Свою коллекцию бабочек Бухарин собирал всю жизнь, она произвела большое впечатление даже на академика И. П. Павлова, тоже увлекавшегося коллекционированием чешуекрылых.

Долго удержаться в должности податного инспектора отцу Бухарина — человеку в высшей степени порядочному — не удалось. Как только он вступил в должность, к нему явилась делегация местных предпринимателей и поставила в известность о сложившихся традициях: они регулярно преподносят инспектору определенную сумму, а он уменьшает размер налоговых платежей. Иван Гаврилович расценил это предложение как оскорбление и выгнал нахалов. Вскоре начались неприятности на службе: капитал показывал свою силу. По возвращении в Москву Иван Гаврилович два года не мог найти работу, семья бедствовала. Николай даже собирал кости, бутылки, старые газеты, сносил их в мелочную лавку, чтобы заработать хотя бы две-три копейки.

У отца была прекрасная библиотека русской и зарубежной классической литературы, и Николай пристрастился к чтению. Читал много, но беспорядочно и бессистемно. Многие стихи Гейне, афоризмы Козьмы Пруткова знал наизусть. Изучал «Историю древней литературы» Корша, прочитал почти всего Мольера. Но много времени проводил и на улице, играл с мальчишками в бабки, городки, смело бросался в драку.

С ранних лет иронически относился к религии. Окончательный разрыв с религией произошел в довольно озорной форме. На спор с мальчишками он принес во рту за щекой из церкви «тело христово» и победоносно выложил его на стол. За чтение «Лекции об Антихристе» Владимира Соловьева школьный священник сделал ему строгое внушение.

В 1901 году он окончил школу первым учеником, но сразу поступить в гимназию не смог. Времени даром не терял, самостоятельно изучал латынь и потом сразу поступил во второй класс наиболее престижной 1-й московской гимназии. Учился практически на одни пятерки, хотя программа классической гимназии была исключительно напряженной, предусматривала изучение иностранных языков, подготовку к поступлению в университет.

Происходившее в это время бурное нарастание революционного движения, широкое распространение в обществе свободолюбивых идей коснулось и гимназистов. В гимназии читали Д. И. Писарева, еще несколько десятков лет назад призывавшего к свержению самодержавия и заключенного в Петропавловскую крепость, создавали кружки, выпускали литературные журналы. В гимназических организациях были сторонники разных революционных партий, но больше всего социал-демократов и социалистов-революционеров. Постепенно Николая все больше привлекала, как он писал, необычайная логическая стройность марксистской теории, эсеровские же теоретические построения стали казаться ему «какой-то размазней», в него вселился дух «буйного протеста» против либерализма. О серьезности революционного кружка, в работе которого Бухарин принимал участие, говорит тот факт, что на одном из его заседаний выступал известный историк-большевик М. Н. Покровский, отличавшийся своими радикальными взглядами и ярко выраженным антилиберализмом.

«В 1-й гимназии, — вспоминала член социал-демократической организации учащихся А. И. Выдрина-Рубинская, — наряду с Бухариным и Файдышем, уже тогда примыкавшими к левому крылу социал-демократии, был и ряд очень активных гимназистов, примыкавших к кадетской партии, позднее составивших ядро университетской кадетской фракции…

В кружок, группировавшийся вокруг Бриллианта-Сокольникова, входили: Николай Бухарин, В. Манцев, П. Попов, Страшунский, Ида Цыпкина, Б. Ягодин, В. Бушуев, Борис и Любовь Лунц, Нечаев и другие. Обслуживал нас П. А. Богданов, бывший в то время студентом Московского технического училища».^[5] (Богданов в 1921―1925 гг. был председателем ВСНХ РСФСР.)

Членами оргкомиссии московского комитета ученической социал-демократической организации были Г. Бриллиант, Н. Бухарин, С. Членов, А. Выдрина, И. Эренбург и другие.

«Душой нашей организации, — пишет А. И. Выдрина-Рубинская, — являлись Бриллиант и Бухарин. Первый пользовался среди учащихся исключительным авторитетом благодаря своей скромности, знаниям и вдумчивому подходу к работе. Второй был всеобщим любимцем, заражая всех своей бесконечной жизнедеятельностью, бодростью и верой в дело. Пользовался большой популярностью среди учащихся и Семен Членов, блестящий оратор, прозванный Эренбургом за свое остроумие „язвительный“. Сам же Эренбург, несмотря на свои исключительные способности, ладил далеко не со всеми, благодаря своим эксцентричным выходкам, составлявшим отличительную черту его характера».^[6]

Летом 1905 года влияние революционных партий, прежде всего РСДРП, резко возросло. Вспоминая об этом времени, Бухарин писал: «Рабочие и студенческая молодежь буквально кипели. Митинги, демонстрации, стачки множились. Толпы ходили по улицам городов, и повсюду гремела „Рабочая марсельеза“: „Вставай, подымайся, рабочий народ!“»^[7] В митингах и демонстрациях начавшейся первой народной революции Бухарин принимал, как он писал, «живейшее участие».

В большевистском подполье Москвы

В 1906 году семнадцатилетний Николай Бухарин становится членом большевистской партии. Под знаменем ленинской партии он будет жить и бороться всю жизнь — до своей трагической гибели в период кровавых сталинских злодеяний.

Начинается его активная работа в нелегальной социал-демократической организации Москвы. В жизнь входят слежка охранки, аресты, тюрьма, ссылка, дерзкие побеги и, наконец, длительные скитания в эмиграции. В общем-то обычная судьба большевика…

Еще во время выпускных экзаменов в гимназии Бухарин вместе с Ильей Эренбургом организовал стачку рабочих на обойной фабрике Сладкова. В 1966 году И. Г. Эренбург писал:

«Увлечение революционной борьбой, работа в подпольной большевистской организации не были для меня случайными, они многое предопределили в моей жизни, и если они помешали мне получить среднее образование — вместо гимназии я проводил дни на явках, на собраниях, в рабочих общежитиях или в чайных, а потом в тюремной камере, — то многому они меня научили. Конечно, начать жизнь именно так мне помогли и события 1905 года, и старшие товарищи, прежде всего мой друг Николай, ученик первой гимназии, и книги, но в выборе прежде всего сказались черты моего характера».^[8]

«Мой друг Николай» — это Николай Бухарин, фамилию которого Эренбург тогда открыто назвать не мог.

Приведем отрывки из книги И. Эренбурга «Люди, годы, жизнь», которые в свое время не увидели света и впервые опубликованы недавно в «Неделе»:

«Героем моего отрочества был Николай Иванович Бухарин. Он был на два с половиной года старше меня; в зрелом возрасте я об этом не думал, но в гимназические годы, хотя мы часто встречались, заняты были одним делом, я все время сомневался: не скучно ли ему водиться с мальчишкой?

Веселый, порывистый, с любовью к живописи и поэзии, с юмором, не покидавшим его в самое трудное время, он был человеком той стихии, в которой я жил, хотя жили мы разным и по-разному. О нем я вспоминаю с волнением, с нежностью, с благодарностью — он помог мне не в понимании того или иного труднейшего вопроса, он мне помог стать самим собой.

Познакомились мы в гимназии — перейдя в пятый класс, осенью 1906 года, я оказался на втором этаже, где помещались старшие классы. Я тянулся к Бухарину и его одноклассникам: Ярхо, Циресу, Астафьеву. Вскоре Бухарин позвал меня на собрание кружка: он рассказывал о марксизме. Потом я взялся за школьную организацию, за партийную работу, ходил на собрания в Сокольнической роще или на Воробьевых горах: мы встречались и на работе, и в свободное время».

Теплое отношение друг к другу у них сохранилось на всю жизнь.

Организация стачки у обойщиков не прошла бесследно для Бухарина. За ним устанавливается постоянное наблюдение филеров, у которых он проходил под кличкой «Сладкий».

Илья Эренбург также попадает под наблюдение московской охранки. В ее фондах сохранилось свидетельство о первых шагах революционной деятельности будущего знаменитого писателя: «Эренбург Илья Гиршев, 1891 года рождения, сын 2-й гильдии купца. 1 ноября 1907 года был обыскан при ликвидации лиц, принадлежавших к союзу учащихся в средних учебных заведениях, но за безрезультатностью обыска был оставлен на свободе. 30 января 1908 года он был обыскан и арестован при ликвидации лиц, принадлежавших к тому же союзу, причем по обыску у него была обнаружена печать Военной организации Московского комитета РСДРП и другие партийные документы, а 8 февраля того же года, вместе с другими лицами, был передан в распоряжение начальника Московского ГЖУ, где и был привлечен к дознанию в качестве обвиняемого по 102-й статье Уголовного уложения, и по ходу такового отдан под особый надзор полиции, каковая мера впоследствии была изменена за взятие залога в 500 рублей. Ввиду крайне болезненного его состояния ему было разрешено выехать за границу, куда он выбыл 4 декабря того же 1908 года».^[9]

Осенью 1907 года Бухарин поступил на экономическое отделение юридического факультета Московского университета. Пребывание в университете он широко использовал для организации партийных явок, нелегальных собраний социал-демократов. Любимым его занятием стали теоретические «налеты» на семинарах почтенных либеральных профессоров. Его вопросы ставили их в тупик, и неубедительные ответы дискредитировали буржуазных идеологов в глазах студентов.

В годы революции Московский университет бурлил митингами. Здесь собирались не только студенты и гимназисты, но и рабочие, солдаты, профессиональные революционеры — представители различных политических партий и организаций. Здесь пели «Марсельезу», другие революционные песни, собирали деньги на оружие. Студенты и гимназисты становились агитаторами и пропагандистами.

В период высшего подъема революции почти на каждом митинге студенческая молодежь обращалась к собравшимся с призывом жертвовать на вооружение, на нелегальную литературу, на поддержку забастовщиков. На одной из кружек для сбора денег была надпись: «На бомбу Трепову». В Декабрьском вооруженном восстании в Москве активно участвовали студенты юридического факультета университета, товарищи Бухарина С. С. Спандарян, Н. Н. Яковлев и другие.

Среди жертв революции было немало студентов. 18 декабря 1905 года был убит студент университета Б. С. Кусков. По заданию МК РСДРП он наладил работу типографии на Красной Пресне. Во время вооруженного восстания он рвался в бой, но МК постановил всем работникам типографии оставаться на своих рабочих местах. Его захватили семеновцы в типографии, куда он вернулся, чтобы забрать оставшиеся листовки и шрифт.^[10] В царских застенках погибли студенты университета А. Ф. Чесский, организовавший у себя на квартире лабораторию по изготовлению взрывчатки и бомб, Н. П. Шмит — владелец мебельной фабрики на Пресне, который вооружил закупленным на его деньги оружием боевую дружину. Его фабрика стала цитаделью восстания. Он передал в кассу МК около 15 тысяч рублей. Николай Павлович Шмит был арестован и после варварских истязаний погиб в камере Бутырской тюрьмы. Перед смертью он завещал свое состояние большевикам.

В январе 1906 года генерал-губернатор Москвы отмечал, что «семь высших учебных заведений столицы из восьми, то есть все, за исключением одного Императорского лицея, принимали совершенно открытое участие в революционном движении».^[11] В сентябре 1906 года в центральный университетский орган было избрано 12 социал-демократов, 8 кадетов и 7 социалистов-революционеров. Газета «Пролетарий» 19 сентября 1906 года подчеркивала, что симпатии студентов на стороне социал-демократов.

Это было время, когда большевистская партия объединила под своими знаменами значительную часть пролетариата, демократически настроенной интеллигенции и студенчества, трудящиеся массы города и деревни. В ходе восстания пролетариат потерпел поражение, но не был разбит. Он «сплотил в бою все революционные силы народа».^[12] Оценивая итог яростного штурма мира эксплуатации и угнетения, В. И. Ленин писал: «До вооруженного восстания в декабре 1905 года народ в России оказывался неспособным на массовую вооруженную борьбу с эксплуататорами. После декабря это был уже не тот народ. Он переродился. Он получил боевое крещение. Он закалился в восстании. Он подготовил ряды бойцов, которые победили в 1917 году…»^[13]

В напряженной атмосфере острейших классовых столкновений первой российской революции, вершиной которой было вооруженное восстание в Москве, складывалось и закалялось марксистское мировоззрение Николая Бухарина, а также ставших вскоре его ближайшими товарищами будущих известных революционеров и политических деятелей Валериана Оболенского (Н. Осинского), Владимира Смирнова, Георгия Оппокова (Ломова), Григория Бриллианта (Сокольникова), Варвары и Николая Яковлевых, Григория Усиевича, Дмитрия Боголепова, будущего видного историка Николая Лукина. В помыслах, исканиях, биографиях всех этих молодых людей было много общего.

Вот что писал об этом времени в автобиографии В. В. Оболенский:

«По окончании восстания я выехал за границу и год пробыл в Германии, занимаясь политической экономией в Мюнхене и Берлине, а также усиленно читая работы Плеханова и Ленина. Осенью 1906 года я вернулся в Россию, где тотчас же вместе со своими приятелями взялся за завершение своего политического образования. Мы прочли совместно первый том „Капитала“, „К критике политической экономии“, „Нищету философии“ и ряд других книг, в том числе и ряд работ критиков марксизма из буржуазного и анархистского лагеря. Осенью 1907 года мы сочли себя вполне готовыми к тому, чтобы быть сознательными членами партии (мы так ставили себе этот вопрос), решили определить проблему своей фракционной принадлежности и всей группой в шесть человек вступили в Замоскворецкую районную организацию РСДРП…

Зима 1907/08 года была последней после 1905 года зимой, когда в Москве существовала массовая нелегальная организация и велась большая агитационно-пропагандистская работа. В нашем районе одно время велось целых двадцать пять пропагандистских кружков. Мы выпускали листовки даже и на отдельных заводах (заводские организации очень любили выпустить свою листовку, и помню, как энергичный Блохин заставлял меня писать таковые для „Густава Листа“, где было более сотни организованных членов партии), собирали собрания, массовки и пр.».^[14]

Не подлежит сомнению, что бурные события 1905 года сформировали Н. И. Бухарина как «революционного марксиста-большевика».^[15] Не будем забывать, что это были молодые люди. Илья Эренбург позже вспоминал, что они занимались не только партийными делами, «но и шутили, смеялись. Как хорошо шутил Николай Иванович, какой задорной и светлой была наша ранняя молодость!»^[16] Наряду с разговорами о кознях меньшевиков говорили о романах Гамсуна, о спектаклях Художественного театра, о девушках.

Партийная работа для Бухарина началась в Замоскворецком районе. Сначала он был пропагандистом районного комитета РСДРП, а с осени 1906 года вместе с Г. Я. Сокольниковым создал общегородскую студенческую организацию. В 1907 году при участии Бухарина был созван всероссийский съезд студенческих социал-демократических организаций, прошедший под влиянием большевиков. Это была первая попытка создать всероссийскую молодежную организацию, опыт которой пригодился при организации комсомола в 1918 году. Как известно, будучи в составе Политбюро ЦК, Бухарин шефствовал над комсомолом.

Член МК РСДРП И. И. Ходоровский вспоминал, что в 1907 году «в Хамовническом подрайоне Пресненского района работал студент-юрист первого курса Н. И. Бухарин».^[17] Влияние Бухарина в Московской организации РСДРП росло стремительно. В 1908 году он становится ответственным организатором Замоскворецкой партийной организации. В то время роль ответственного организатора в районах была ведущей, ибо секретарь исполнял технические функции (в отличие от МК РСДРП, где главной фигурой был секретарь).

В 1908 году Бухарин был кооптирован, а в начале 1909 года избран в состав МК РСДРП. Он стал членом крупнейшего в России большевистского комитета, когда ему едва исполнилось 20 лет.

Секретарем МК в это время был Николай Алексеевич Скрыпник. Он был направлен в Москву Заграничным большевистским центром в сентябре 1908 года, сначала был представителем МК РСДРП в Московском центральном бюро профсоюзов, а после разгрома московских большевистских центров и их органа газеты «Рабочее знамя» в январе 1909 года возглавил работу по их восстановлению. 8 апреля 1909 года большевистская газета «Пролетарий» отмечала, что многочисленные аресты и разгром типографии в январе только временно затруднили партийную работу. Уже с февраля стал регулярно собираться МК РСДРП, который восстановлен путем выделения представителей из районных организаций. Все районы имеют по одному партийному профессионалу. Повсеместно проведены доклады о результатах работы V общепартийной конференции. Упорная борьба с ликвидаторами привела к тому, что они потеряли влияние почти во всех профсоюзах. В Москве насчитывалось 30 пропагандистских кружков, около 1500 членов партии.

О специфике партийной работы в этот период Н. А. Скрыпник писал в автобиографии: «Работал я сначала организатором района, а затем секретарем Московского комитета. Условия работы все ухудшались бегством интеллигенции и ее ренегатством — не проходило недели, чтобы не поступало сообщения, что отходит от работы тот или иной работник, уезжает в другой город, возвращается к учебе на диплом и т. д. Рабочие районы держались крепко, но заедала провокация. Квартиру для явок, ночевок достать становилось крайне трудно — средства не поступали. Как ветром сдуло всех курсисток и другую молодежь… Организация поддерживалась лишь крайним напряжением сохранившихся работников».^[18]

Под руководством Н. А. Скрыпника в Москве прошли выборы делегата на совещание расширенной редакции «Пролетария», проводившееся В. И. Лениным в июне 1909 года в Париже. Делегатом избрали члена МОБ и МК РСДРП, последовательного противника отзовизма В. М. Шулятикова. Скрыпник был избран делегатом от большевистских организаций Урала. Перед отъездом из Москвы 27 апреля он передал дела члену МК Аршаку Степановичу Якубову, который вскоре возглавил Московский комитет. Еще юношей Якубов принимал участие в работе Тифлисской организации РСДРП. В кружке, которым он руководил, был легендарный С. А. Тер-Петросян (Камо). В 1903 году Якубов был арестован и заключен в Метехский замок. В 1906 году переходит на нелегальное положение и становится профессиональным революционером. Скрывшись от гласного надзора полиции, приехал в Москву. Работал под фамилией Немсадзе. Организовал хорошо оборудованную типографию в подвале фруктовой лавки. Работать приходилось в сыром и холодном помещении. Свет зажигался, только когда в лавке не было посторонних. Напротив дома находился полицейский пост.

Типография на Рождественском бульваре работала с сентября 1906 года по апрель 1907 года. В ней было отпечатано 1,5 миллиона экземпляров листовок и несколько названий брошюр. Типография была разгромлена из-за предательства «уборщицы» лавки — провокаторши А. Е. Серебряковой. Но благодаря К. М. Новикову, который выставил в окне лавки условный сигнал, А. С. Якубову удалось избежать ареста и уехать в Баку. В конце 1908 года по заданию ЦК РСДРП Аршак Степанович снова приехал в Москву, проводил здесь большую работу по созданию социал-демократических групп в профсоюзах приказчиков, деревообделочников, кожевников, швейников и печатников.

Среди таких видных большевиков начинал свою партийную работу в Московском комитете РСДРП Н. И. Бухарин. Опытными подпольщиками были и члены МК РСДРП, входившие в его состав в первой половине 1909 года. Профессиональный революционер, рабочий-металлист Александр Георгиевич Венедиктов («Александр»), член партии с 1903 года, работал в социал-демократических организациях Боготола, Томска, Омска и Петропавловска, трижды подвергался арестам. После дерзкого побега в 1906 году из Томской тюрьмы работал под кличкой «Андрей Иванович» ответственным организатором Казанского комитета РСДРП, был избран делегатом V съезда партии.^[19]

Немало испытаний выпало на долю Петра Николаевича Львова («Петр»), который был на четыре года старше Н. И. Бухарина. Он работал в Железнодорожном, Сокольническом и Лефортовском районах Москвы. После ареста 23 мая 1909 года просидел в Таганской тюрьме 14 месяцев, затем выслан на пять лет в Яранск. Осенью 1911 года был арестован в третий раз за принадлежность к РСДРП, был лишен всех прав и сослан на поселение в Киренск, откуда вернулся в Москву только в июле 1917 года.^[20]

Михаил Васильевич Рыкунов в 1903―1904 годах работал в партийной организации Василеостровского района Петербурга. 12 июля 1904 года за распространение большевистских листовок был арестован и посажен в знаменитые «Кресты». В Петербурге работал под кличкой «Черногор». В апреле 1909 года избран в состав МК РСДРП и работал до ареста 23 мая. С каторги его освободила только Февральская революция. В октябре 1917 года М. В. Рыкунов был избран членом Московского ВРК, активно участвовал в разгроме контрреволюционных сил.^[21]

Яркие революционные биографии и у других членов МК РСДРП, работавших вместе с Н. И. Бухариным: Николая Андреевича Гаврилова («Валентин»), Александра Федоровича Боровского, Михаила Николаевича Давыдова, Сильвестра Игнатьевича Макаревича, Владимира Николаевича Максимовского и других.

Московская охранка прилагала отчаянные усилия, чтобы выследить и арестовать большевистский МК РСДРП. И это ей удалось. Агенты наружного наблюдения выследили квартиру, в которой проходило его заседание. 23 мая 1909 года по постановлению московского градоначальника наряд полиции во главе со старшим помощником пристава Пресненской части Тищенко в 21 час 15 минут ворвался в квартиру № 2 в доме Лапиной по Малой Грузинской улице. Квартира состояла из трех комнат, одну из которых занимала курсистка Лидия Карловна Шашек. Пристав доносил, что он «произвел тщательный и всесторонний обыск в названной комнате, а равно и личный обыск у собравшихся 10 человек… Все эти лица при появлении полиции разбросали по полу комнаты массу мелких клочков от изорванных ими писем, записных книжек и карточек, которые были собраны все, уложены в картонку и опечатаны».^[22] В результате массированного налета полиции было арестовано девять членов МК РСДРП, весь его состав, за исключением В. Н. Максимовского. Среди арестованных был и Бухарин.

В архивах московской охранки появилось пухлое «Дело об аресте 23 мая 1909 года членов Московского комитета Российской социал-демократической рабочей партии». Читаем раздел: «Сведения о представляемом к административной высылке крестьянине Николае Иванове Бухарине… Студент Московского университета, 20 лет, был застигнут на очередном собрании Московского комитета РСДРП в квартире курсистки Лидии Шашек. Обыском у него обнаружено 67 брошюр социал-демократического направления, по одному экземпляру каждого названия, запрещенных к обращению. Бухарин на допросе показал, что пришел в квартиру Шашек по приглашению Ивана Пирановича Немсадзе для разработки вопроса об открытии в Москве клуба профессиональных рабочих».

По распоряжению градоначальника Бухарин был арестован на три месяца. Но 10 июля 1909 года в дело вмешалась охранка: по ее настоянию Бухарин был из-под стражи освобожден по агентурным соображениям. Они сводились к тому, что за ним было организовано постоянное негласное наблюдение. Каждый шаг молодого большевика фиксировался как внутренней агентурой, так и многочисленными филерами. Таким образом охранка пыталась напасть на след оставшихся на свободе подпольщиков, «вырвать с корнем» большевистское подполье Москвы.

12 ноября 1909 года Бухарина арестовали вновь. Дело о нем было передано судебному следователю по особо важным делам Московского окружного суда Р. Р. Вольтановскому, который и привлек его к следствию. В деле говорится, что Бухарин, «по агентурным сведениям, с начала года состоял пропагандистом и организатором Замоскворецкого района, а в последнее время был и секретарем комитета означенного района».^[23]

В конце года Бухарин был выпущен из тюрьмы под залог в тысячу рублей, хотя предварительное обвинение по 102-й статье Уголовного уложения обрекало его на каторгу. С этого времени он переходит на нелегальное положение партийного профессионала.

С начала 1910 года Бухарин принимает деятельное участие в работе легальных рабочих организаций, особенно клуба общедоступных развлечений. Социал-демократ Д. М. Генкин писал, что он «вместе с Антоновым-Овсеенко, Белоусовым и Бухариным организовал рабочий клуб, который через несколько месяцев живой и большой работы был закрыт».^[24]

Начальник Московского охранного отделения полковник П. П. Заварзин сообщал 10 марта 1910 года градоначальнику генерал-майору А. А. Адрианову, что в своей работе клуб придерживается программы РСДРП. «Из тех лекций, которые устраивал клуб за последние три месяца, почти ни один вечер не проходил без того, чтобы присутствовавший на нем представитель администрации не счел бы своим долгом по нескольку раз вмешиваться, прерывать ораторов и даже закрывать собрания, так как все лекции выступавших в клубе сводились в конце концов к несостоятельности существующего государственного строя в России».

Студент Московского университета А. А. Руфин писал, что клуб — «это флаг, которым прикрывается рабочая организация», всякий, кто приходит сюда, «получает массу бодрости».^[25] Начальник московской охранки отмечал, что клуб «совершенно уклоняется от принятой на себя легальной программы и деятельно занялся пропагандой социал-демократических идей».^[26] Это происходило несмотря на то, что в правлении клуба преобладали меньшевики.

Бухарин участвует и в работе профсоюзной печати, прежде всего в легальном органе московских текстильщиков. А. И. Виноградов вспоминал: «При нелегальном профсоюзе текстильщиков существовал ежемесячный орган — „Голос жизни“. В редакцию вошли: Бухарин Н. И., Лукин Николай Михайлович, Виноградов Александр Иванович и Ростовцева Надежда Михайловна. Она отбыла год заключения в крепости в Петербурге и поселилась в Москве. Там же в профсоюзе познакомился с Романом Малиновским. Вышедший № 1 „Голоса жизни“ был выпущен меньшевиками. С появлением нашей большевистской редакции в конце 1910 года в Москве это был единственный легальный большевистский орган. Распространялся он через профсоюз и исключительно среди рабочих-текстильщиков. В общую продажу он не поступал, да и не мог поступать, так как каждый номер его подлежал конфискации. Выпустили мы, насколько помню, № 2, 3 и 4 несколько позднее, но в этот же период».^[27]

Бухарин энергично выступает против разлагающей деятельности ликвидаторов и отзовистов. Впоследствии он писал в автобиографии: «За время своей партийной работы в России все время был ортодоксальным большевиком (т. е. не был ни „отзовистом“, ни „примиренцем“)».

По-прежнему важным центром революционного движения в Москве был университет. Агент охранки докладывал, что студенческая группа, организованная Н. И. Бухариным и Ф. И. Голощекиным, придерживается следующих взглядов: «Считая желательным политическое выступление студенчества, как единственный протест против гнета реакции, — все же нельзя надеяться, что студенческая масса при настоящем положении вещей сможет создать заметное политическое движение. Но представляется возможным, исходя из частных требований академического переустройства, революционизировать массу, связать ее недовольство университетскими порядками с общим политическим недовольством. Такова политическая платформа университетских большевиков».^[28]

19 сентября 1908 годабольшевистскую резолюцию поддержало 5 тысяч студентов против 500, голосовавших за другие резолюции. Московская охранка так охарактеризовала настроения студентов университета:

«Фракция с.-д. по своему огромному идейному влиянию может называться господствующей в Московском университете. Волнения 1908 года и полное руководство всеми проявлениями студенческой жизни в прежнем году подтверждают приведенную характеристику с.-д. фракции.

Теперь, когда значение всех революционных фракций университета пало, роль с.-д. значительно уменьшилась, но все же во всех общественных проявлениях университетской жизни с.-д. остаются идейными руководителями студенчества».^[29]

Эту оценку подтвердило нарастание студенческого движения в Московском университете в 1910 году. Так, заметный политический резонанс в стране получила организованная 10 марта 1910 года Н. И. Бухариным и В. В. Оболенским большая студенческая сходка, в которой прозвучал резкий протест против выступления в Государственной думе В. М. Пуришкевича, оскорбившего русских студентов и женщин. На сходку собралось 3,5 тысячи студентов — огромное число в условиях жесточайшей реакции. Ректор вынужден был разрешить сходку, ибо студенты пригрозили собрать ее явочным порядком. Находившийся на сходке провокатор доносил, что «из всех выступавших фракций только социал-демократы поднимались до современного политического момента и указывали на задачи студенчества — идти вместе с пролетариатом и крестьянством к демократической республике».^[30]

На голосование было вынесено восемь резолюций входивших в совет представителей студенческих фракций. В резолюции энесов (народные социалисты), эсеров и кадетов говорилось: «С чувством глубокого возмущения студенты Московского университета отмечают преступное и недостойное поведение Государственной думы с ее президиумом, поддерживающим клеветнические и грязные инсинуации Пуришкевича на русскую женщину и русскую студенческую молодежь». Возмущение среди студентов было так велико, что даже представители «Союза русского народа» университета предложили вынести «порицание Владимиру Митрофановичу».

Но большинство голосов собрала резолюция социал-демократической фракции. Приведем ее полностью:

«Московское студенчество 1) приветствует социал-демократическую фракцию и трудовиков Государственной думы за последовательную и стойкую защиту студенчества как одной из групп российской демократии от инсинуаций и оскорблений черносотенно-октябристского большинства с президиумом во главе; 2) видит в думской тактике гг. Пуришкевичей и Хомяковых яркое проявление контрреволюционного натиска правительства — исполнителя воли помещиков-крепостников и хищнической части буржуазии, стремящегося сокрушить все народные завоевания и опорочить революционное прошлое всей демократии и студенчества; 3) заявляет, что продолжает стоять под старым знаменем революционной демократии и твердо верит, что только в совместной борьбе с пролетариатом и крестьянством достигнет демократического государства, полной свободы науки и школы».^[31]

14 марта 1910 года большевистскому центру в Париж была направлена информация о сходке. В ней, в частности, отмечалось, что «Русские ведомости», «Русское слово», «Утро России» и другие газеты извратили это яркое событие в жизни московского студенчества, причем ни одна газета не поместила резолюции социал-демократов, хотя резолюция энесов, эсеров и кадетов была опубликована.^[32]

По партийной работе Н. И. Бухарин знал практически всех видных московских большевиков, действовавших в эти годы, а также представителей ЦК РСДРП, большевистского центра, приезжавших в Москву в 1906―1910 годах. Но самыми близкими были отношения с В. В. Оболенским и В. М. Смирновым, товарищами по университету и революционной борьбе.

В автобиографии В. В. Оболенский писал, что он вел кружок высшего типа на Пречистенских курсах:

«Здесь я столкнулся впервые с Бухариным, который явился проконтролировать мое ведение кружка по поручению МК… Я поближе познакомился в университете с Бухариным, и мы вместе организовали первую (после годов упадка) большую студенческую сходку — протест против речи Пуришкевича в думе.

Осенью 1910 года наш контакт с Бухариным, выпущенным под залог из тюрьмы, окреп. Мы провели сходку протеста против выступления проф. Евг. Трубецкого вместе с Овсянниковым и Членовым, а затем стали успешно раскачивать студенческое движение к моменту смерти Льва Толстого».^[33]

Бухарин регулярно выступает с лекциями в рабочих организациях. Наблюдение за ним осуществляет наиболее крупный и опытный секретный сотрудник департамента полиции Р. В. Малиновский (кличка охранки — «Портной»). Приведем отдельные сообщения из его многочисленных донесений в ноябре — декабре 1910 года: «Николай — это известный студент Бухарин, проживающий по Новинскому бульвару в д. № 99, кв. 3, именно он и читает лекции в Дорогомилове…» «В Дорогомилове, в известной уже аудитории, где читает свои лекции „Николай“, 9, 13, 16 и 20 декабря состоятся лекции, посвященные теории и практике профессионального движения. Читать эти лекции будет Владимир Васильевич Шер.^[34] Хотя при изложении и будет известного рода тенденциозность освещения фактов, но, во всяком случае, не будет того задора и приподнятой атмосферы, каким сопровождается чтение докладов „Николая“».^[35]

В 1910 году охранка совершила ряд опустошительных набегов на Московскую большевистскую организацию. В Бутырской тюрьме оказались многие большевики. В конце года инициативу восстановления нелегальной организации взяли на себя Николай Николаевич и Варвара Николаевна Яковлевы. К ним присоединился и Бухарин. Но находившиеся среди большевиков матерые провокаторы Р. В. Малиновский и A. С. Романов доносили о каждом шаге подпольщиков.

15 декабря 1910 года начальник московской охранки П. П. Заварзин направил в департамент полиции «Записку о положении и работе РСДРП», в которой отмечалось: «Данными агентуры и наружного наблюдения в настоящее время детально обследован и выяснен сорганизовавшийся при участии студентов Московского университета (Н. И. Бухарин, А. И. Виноградов, С. А. Гарибянц, Н. Н. Яковлев) кружок местных представителей РСДРП, поставивших своей задачей восстановление в возможно непродолжительном времени руководящего коллектива и связей с разрозненными московскими партийными работниками… Группа готовит выступления к 9 января 1911 года». Было принято решение арестовать подпольщиков, «дабы предотвратить возможность преступной агитации».^[36]

В ночь с 19 на 20 декабря 1910 года на квартире Д. П. Боголепова было арестовано собрание актива Московской партийной организации: Н. Н. Яковлев, B. Н. Яковлева, П. С. Степанова, А. П. Смирнов, А. И. Виноградов и другие. «При задержании этих лиц, — сообщала охранка, — был обнаружен один экземпляр рукописной прокламации, приготовленной для печатания и касающейся будущих событий 9 января, призывающей к борьбе с правительством». Среди арестованных был «студент Московского университета, привлеченный к формальному дознанию и освобожденный под залог Николай Иванович Бухарин, партийный псевдоним „Николай“, кличка наружного наблюдения „Сладкий“». В департамент полиции полетела победная реляция: «У Бухарина обнаружено: а) рукопись, касающаяся вопроса о страховании рабочих и содержащая в себе критику соответствующего правительственного законопроекта; б) один экземпляр № 4 „Дневника Социал-Демократа“; в) переписка конспиративно-партийного содержания; г) 25 отдельных брошюр тенденциозного и частью запрещенного подбора».^[37]

14 февраля 1911 года Заварзин информировал департамент полиции: «После задержания активно преступных студентов Александра Виноградова, Николая Бухарина и оставившего университет Николая Яковлева в первых же числах января месяца текущего года были отмечены попытки „студенческой фракции“ завязать новые сношения с руководителями местных социал-демократических организаций и представителями партии в отдельных фабрично-заводских предприятиях и предложение услуг в деле пропаганды и реорганизации не функционирующих в настоящее время городских партийных районов и учреждений».^[38] Таким образом, вместо одних арестованных большевиков появлялись новые, и нелегальная партийная работа продолжалась.

Чтобы провокатор Малиновский не был заподозрен в связях с охранкой, в ходе очередных налетов на партийные организации Москвы его для вида обыскивали и арестовывали 14 мая, 14 ноября, 30 ноября 1910 года, 13 апреля 1911 года.

Бухарина после ареста поместили сначала в Сущевскую, а затем в Бутырскую каторжную тюрьму. Здесь уже находились большевики А. С. Бубнов, С. С. Захаров, позже в их камере появился и В. В. Оболенский. Впоследствии Захаров вспоминал: «В камере Бухарин изрисовал стены портретами Карла Маркса; надзиратель ругался, стирал со стены рисунки, а на другой день Бухарин снова рисовал и потешался над злобой надзирателя».^[39]

После шестимесячного пребывания в тюрьме «студент Московского университета Н. И. Бухарин 23 июня 1911 года доставлен московскими стражниками в г. Архангельск и сдан в канцелярию местного губернатора».^[40]

Местом трехгодичной ссылки ему была определена Онега. Зная, что по суду ему грозит каторга, Бухарин 30 августа бежит из Онеги в Москву. Здесь он скрывается на квартире известного большевика Владимира Михайловича Шулятикова. Вот что писал о нем И. И. Скворцов-Степанов: «Шулятиков — одна из трогательнейших фигур, какие я только встречал в нашей партии. Большая семья, скудные заработки, неприкрытая бедность, кричащая из всякого угла его квартирешки, жалкая одежонка, постоянные болезни на почве плохого питания и дурных квартирных условий: больные легкие, больное сердце, больной желудок — потом язва и рак желудка, которые в 1912 году свели его в могилу. И в то же время неустанная работа мысли. Мучительно тяжело думать, что он не дожил до нашего времени. Он был бы в первых рядах, он без остатка ушел бы в созидательную работу».^[41]

В начале 1909 года Шулятиков вместе с Бухариным входил в состав МК РСДРП. Он был также членом Московского областного бюро РСДРП и активно работал в литературно-лекторской группе. Шулятиков вел бескомпромиссную борьбу с оппортунизмом справа и «слева», с ликвидаторами и отзовистами. Московская охранка доносила в департамент полиции: «Шулятиков — ярый приверженец Ленина по партийным вопросам».^[42]

После продолжительной и мучительной болезни В. М. Шулятиков умер в возрасте 40 лет. Большевистская газета «Звезда» поместила 1 апреля 1912 года некролог, написанный Ф. Ф. Раскольниковым, «Памяти Шулятикова», в котором, в частности, говорилось: «В сфере практической политики он от начала до конца оставался верен с.-д. знамени. Это особенно важно отметить в наше тяжелое время, в дни массового открещивания от партийности, в дни повального бегства интеллигенции, особенно литературной, из марксистского лагеря. Одно это отводит ему заметное место в истории русской общественности. До самой смерти жил он нуждаясь. А после смерти осталась большая семья, лишенная всяких материальных средств». Уже при Советской власти, в 1921 году, по просьбе Бухарина и Д. И. Курского Ленин распорядился назначить пенсию семье В. М. Шулятикова.^[43]

В квартире Шулятикова Бухарин скрывался от вездесущей охранки в течение месяца. Спал на полу, где постелью служили подшивки старых газет, укрывался потертым кожаным пиджаком. А в это время во все концы необъятной империи департаментом полиции были разосланы телеграммы с предписанием задержать беглеца. 21 октября 1911 года его фамилия была помещена в розыскной циркуляр, в котором давалось указание: «арестовать, обыскать и препроводить в распоряжение архангельского полицмейстера». В предписании отмечалось, что Бухарин «являлся особо активным и серьезным представителем партийного дела. Занимался агитацией и пропагандой на партийной почве среди рабочих фабрично-заводских предприятий Москвы, организовывал неразрешенные лекции, на коих ознакомлял рабочих с платформой и стремлениями РСДРП, призывая к объединению и организации под руководством местных социал-демократических организаций. Входил в состав руководящего коллектива организации, находился в непосредственных сношениях с представителями партийного центра и распространял нелегальную партийную литературу».^[44]

21 февраля 1911 года при очередной ликвидации организации РСДРП и социал-демократической студенческой организации в Москве был арестован один из близких друзей Бухарина Валериан Оболенский. Департамент полиции отмечал, что «Оболенский принадлежит к большевикам-ленинцам».^[45] Он исполнял обязанности нелегального связного между большевистскими центрами Москвы и студенческой социал-демократической организацией, восстанавливал между ними постоянно разрушаемые охранкой связи. Оболенскому было запрещено жить в городах, где имелись высшие учебные заведения. Но в списке «запрещенных городов» не значилась Тверь, где он и находился до июня 1913 года.

«В Твери я получил первое письмо от В. И. Ленина, которое доставило мне большую радость», — писал он в автобиографии. Вместе с Н. Н. Яковлевым и другими большевиками он выпустил в Москве 16 номеров большевистской газеты «Наш путь».

В. М. Шулятиков и И. И. Скворцов-Степанов достали для Бухарина заграничный паспорт (у купца Орлова), и вскоре он уехал в Германию, в Ганновер. Отсюда Николай Иванович отправил Шулятикову несколько писем, не забыв выслать и марки, которые обещал его сыну Игорю. В одном из писем он сообщал: «Дорогой Владимир Михайлович! Я благополучно добрался до Германии, и передо мной уже „иной картины красы живые расцвели“… Виды у меня такие: пока остаюсь здесь и обучаюсь практически немецкому; я уже кое в чем успел и в скором времени надеюсь стать настоящим немцем, но не беспокойтесь — „но только с русскою душой“… Имеется тут партийно-профессиональный дом, даже с рестораном (где я обедаю); здесь целая масса союзных бюро, секретариатов и т. д. Имеется библиотека, но, как это ни прискорбно, Маркса там почти понюхать нельзя, так как нет „Капитала“. Даже Каутский представлен в двух-трех брошюрах. А заметьте, что союз металлистов, который помещался здесь, насчитывает до 500 тысяч организованных и является самой большой профессиональной организацией в мире. Пока всего хорошего. Передайте привет Софье Дмитриевне (жена В. М. Шулятикова. — И. Г.) и поцелуйте ребятишек. Горе (сын В. М. Шулятикова Игорь. — И. Г.) я вкладываю марку, к сожалению, только одну пока. Но Вы ему скажите, что я в каждом письме буду присылать кое-что и для него. С товарищеским приветом Ваш Николай».^[46]

28 ноября — 10 декабря 1911 года в Судебной палате, находившейся в Кремле, проходил громкий процесс по делу Московской социал-демократической организации. Из привлеченных к суду 35 человек М. И. Тройнов и С. И. Макаревич умерли в тюрьме во время следствия. А. Г. Венедиктов, М. В. Рыкунов, М. П. Томский, Н. А. Гаврилов и другие активные работники организации получили по шесть лет каторги, Л. К. Шашек — два года.

Вопрос о Бухарине был вынесен в особое дело, поскольку он скрылся. Деньги в сумме 1000 рублей, полученные от него в качестве залога, были конфискованы.^[47]

После разгрома МК РСДРП в мае 1909 года большевистский центр направил в Москву Ю. П. Фигатнера. Он был секретарем МК с 30 мая по 13 августа 1909 года. До приезда в Москву работал в социал-демократических организациях Одессы и Варшавы, пять раз был арестован, приговорен в общей сложности к 13,5 годам крепости, отбыл семь лет каторги. «Наша работа имела успех, — писал Ю. П. Фигатнер Н. К. Крупской. — Исполнительная комиссия пользуется доверием рабочих, что дало нам силы и энергии».^[48]

После ареста Ю. П. Фигатнера деятельность МК РСДРП ослабла, но не прекратилась. 3 октября 1909 года «Пролетарий» сообщал, что «с массой связи, разумеется, поддерживаются. В настоящее время только начинают прибывать работники. Между тем из районов в Исполнительную комиссию чуть ли не каждый день приходят запросы о присылке работников и требования на листки».

Среди крупных работников партии, действовавших в эти годы в Москве, А. И. Рыков, М. П. Томский. У каждого из них своя яркая революционная биография. С Бухариным их связывает активная работа в Московской большевистской организации, а затем, в 20-е годы, совместные выступления по многим вопросам социалистического строительства.

Михаил Павлович Ефремов (партийная кличка Томский), рабочий-хромолитограф, большевик с 1904 года, активный участник революционного движения. Многократно арестовывался, ссылался, бежал. Перед Томским, приехавшим в Москву в 1909 году как представитель ЦК РСДРП, стояла задача восстановления партийной работы, решительной борьбы с отзовистскими настроениями, которые наблюдались среди московских большевиков, а также постановки печати, нелегальной типографии. «И здесь, — вспоминал Ю. П. Фигатнер, — нужно отдать справедливость тов. Томскому: благодаря особым его товарищеским свойствам, его умению охватить то, чем живет рабочая масса, ему, несмотря на чрезвычайно тяжелые условия, удалось восстановить организацию и поставить типографию. Было приступлено к изданию „Рабочего знамени“, органа Московского комитета и областного комитета… Паспортное бюро, организованное Томским, имело 300 различных печатей государственных, правительственных и других учреждений, имело колоссальнейшее количество паспортов».^[49]

Член ЦК РСДРП Алексей Иванович Рыков выступил на заседании Московского окружного комитета с докладом о результатах совещания расширенной редакции «Пролетария», на котором произошел идейно-организационный разгром отзовизма. Рыков принял непосредственное участие в подготовке конференции РСДРП Центрального промышленного района, в восстановлении газеты «Рабочее знамя». Но его выдал действовавший в МК РСДРП провокатор М. И. Бряндинский. Охранка придавала важнейшее значение установлению связей посланца большевистского центра. Достаточно сказать, что наблюдение за Рыковым круглосуточно вели 32 филера, каждый из которых записывал в дневник свои наблюдения. У всех агентов наружного наблюдения имелась о нем справка: «Алексей Иванович Рыков, он же Власов, он же Сухорученко Михаил Алексеевич, кличка наблюдения „Глухарь“, рост — средний, телосложение — обыкновенное, цвет волос — шатен, лицо — чистое, борода — буланже, усы — светло-русые, походка — обыкновенная, тип — русский». Провокатор донес, что 1 сентября 1909 года на квартире студента Московского университета должно состояться совещание руководителей группы московских большевиков. Подпольщики сумели предупредить А. И. Рыкова о засаде в квартире, и он на этот раз избежал ареста. Но 7 сентября он все же был схвачен, отправлен в ссылку, откуда бежал.

Николай Бухарин — видный революционер, большевик, крупнейший теоретик партии, политический деятель, публицист. Без этого имени, невозможно воссоздать правдивую историю партии и страны.

Иван Гаврилович Бухарин, Т. И. Свищов, Владимир и Николай Бухарины. Фото Н. И. Свищова-Паолы.

Заявление Н. И. Бухарина о приеме в Московский университет. 2 июля 1907 г. Фотокопия из архивного дела.

Копия архивного свидетельства об исключении Н. И. Бухарина из Московского университета. 11 февраля 1911 г.

Сотрудники редакции «Правды» в день 10-летия газеты. В центре во втором ряду сидят М. И. Ульянова и Н. И. Бухарин. Слева от Ульяновой — А. А. Сольц, Н. Л. Мещеряков, Окунь, Иван Филипченко; справа от Бухарина — В. М. Смирнов, С. В. Малышев («красный купец»); в первом ряду в центре Софья и Полина Виноградские. 5 мая 1922 г.

М. И. Ульянова и Н. И. Бухарин. Фрагмент фотографии.

Надежда Михайловна Лукина-Бухарина (на переднем плане) на курсах, где она преподавала. 1925 г.

Крым. Мухалатка. В центре во втором ряду Н. К. Крупская, Светлана Бухарина и М. И. Ульянова; в третьем ряду Э. И. Гурвич, И. Н. Смирнов с женой; слева от колонны подросток — племянник В. И. Ленина Виктор Ульянов; на переднем плане В. С. Дридзо (Лозовская) и дочь Смирновых. Декабрь 1924 г. или начало января 1925 г.

Бухарины — Иван Гаврилович с сыновьями Владимиром и Николаем. Фото Н. И. Свищова-Паолы.

Н. И. Свищов-Паола, близкий родственник и друг семьи Бухариных. Известный фотограф. К его 90-летию дочь Бухарина С. Н. Гурвич послала ему телеграмму: «Спасибо, что Вы сохранили нас молодыми, а наших родных вечно живыми».

Дочь Бухарина Светлана с матерью и дедом. 1927 год. Фото Н. И. Свищова-Паолы.

Портрет жены Э. И. Рурвич, выполненный Н. И. Бухариным. 20-е годы.

Николай Иванович Бухарин. 1934 г. Фото Дм. Дебабова.

С Верой Николаевной Фигнер. 1934 г. Фото Дм. Дебабова.

Алексей Иванович Рыков.

Портрет Н. И. Бухарина работы Н. И. Свищова-Паолы.

Анна Михайловна Ларина.

Место ссылки — село Пихтовка Новосибирской области. Дочь Бухарина Светлана, вдова расстрелянного коменданта Кремля Р. А. Петерсона Мария Степановна и его дочь Майя, ссыльный врач А. М. Иванов.

Дочь Бухарина и дочь Уборевича после реабилитации.

Светлана Николаевна Гурвич — дочь Н. И. Бухарина. 1960 г. Фото Н. И. Свищова-Паолы.

Юрий Николаевич Ларин — сын Н. И. Бухарина. 1960 г. Фото Н. И. Свищова-Паолы.

Летом 1911 года А. И. Рыков был направлен В. И. Лениным в Россию для подготовки общепартийной конференции и восстановления деятельности Бюро ЦК РСДРП. В начале августа он прибыл в Москву, где его арестовали на Арбатской площади. Во время ареста он пытался проглотить записку с зашифрованными адресами, но дюжие агенты охранки разжали ему рот и завладели драгоценной добычей.

А. И. Рыков в 1912 году так описал предшествующий период своей жизни: «Не успел я сесть на студенческую скамью, как попал в каталажку. С тех пор прошло 12 лет, но из них я около 5,5 лет в этой каталажке прожил. Кроме того, три раз путешествовал этапом в ссылку, которой тоже посвятил три года своей жизни. В краткие просветы „свободы“ предо мной, как в кинематографе, мелькали села, города, люди и события, и я все время куда-то устремляюсь на извозчиках, лошадях, пароходах. Не было квартиры, на которой я прожил бы более двух месяцев. Дожил я до 30 лет и не знаю, как выправлять себе паспорт. Понятия не имею, что такое снять где-то постоянную квартиру».^[50]

Вот как описывает Рыков свой очередной этап в Далекий Нарым на четыре года: «Грубость солдат невероятная, конвоиры от Пензы дрались и избили несколько арестованных. Мои руки несколько раз сковывали с руками соседа. В Самарской губернии нас разместили в одной камере более 100 человек. Спали на асфальтовом полу. Паразитов масса, неисчислимое количество. Когда зажигали огонь, все снимали с себя белье и начиналось истребление. Спать было невозможно. Подумать только, что я перенес эти муки пять раз и до сих пор не помер — удивительно».^[51]

Бухарин, Рыков, Томский — революционеры, прошедшие царские тюрьмы, каторгу, ссылку, крупнейшие деятели партии и государства в послеоктябрьские годы — все они погибнут в обстановке произвола и беззакония 30-х годов.

Годы эмиграции

В Ганновер Н. И. Бухарин попал не случайно. Здесь в то время находился его товарищ, большевик Н. Н. Яковлев, будущий председатель Центросибири, погибший в борьбе с колчаковцами. Он помог Бухарину устроиться, найти работу, познакомил с местными социал-демократами. Первое время Бухарин жил в рабочих семьях, много времени проводил в библиотеках. Сам он писал в автобиографии: «Если в России я приобрел общие познания и довольно специальные в аграрном вопросе, то, несомненно, основной капитал дали мне заграничные библиотеки. Во-вторых, я познакомился с Лениным, который, конечно, оказал на меня огромное влияние. В-третьих, я приобрел знание языков и знание практики европейского рабочего движения. За границей же началась по-настоящему и моя литературная деятельность».

Он свободно разговаривал на немецком и французском языках, читал по-английски. В свои 23 года он уже имел пятилетний стаж нелегальной и легальной партийной работы, прошел каторжную тюрьму и ссылку. Его преданность большевистской партии, идеям революционного обновления России получила подтверждение не в декларациях, а в огне классовой борьбы.

По воспоминаниям людей, знавших его, Бухарин вел скромный образ жизни, одевался просто и непритязательно, легко и непринужденно вступал в контакт как с рабочими, так и с интеллигентами. Был он небольшого роста, легкий и подвижный. Огромный лоб, голубые сияющие глаза, редкая рыжеватая бородка с золотистым оттенком, искренность и мальчишеская экспансивность, неисчерпаемый юмор и жизнелюбие делали его симпатичным и обаятельным не только в рядах большевиков, но и среди политических противников.

Бухарин в автобиографии писал о себе: «Имел в это время известную еретическую склонность к эмпириокритикам, причем прочитал все, вышедшее на русском языке по этому предмету». Определенное влияние на формирование его мировоззрения оказал А. А. Богданов, опубликовавший в 1904―1908 годах трехтомный трактат «Эмпириомонизм», в котором пытался объединить философию марксизма с эмпириокритицизмом. В. И. Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» назвал антимарксистский синтез Богданова «реакционной философией». Бухарин не разделял политических взглядов Богданова, но высоко ценил его как интеллектуально одаренного мыслителя, активного участника революционного движения. Богданов — большевик со II съезда партии, член ЦК РСДРП с III съезда, в подготовке которого принял деятельное участие. Входил в редколлегии большевистских газет «Вперед», «Пролетарий», «Новая жизнь», участник V съезда РСДРП. В последующие годы возглавлял отзовистов, участвовал в создании антиленинской группы «Вперед». После победы Октября — один из лидеров Пролеткульта. С 1926 года был директором основанного им Института переливания крови и погиб, делая опыты на самом себе. 8 апреля 1928 года Бухарин напечатал в «Правде» статью о нем, в которой отмечал его «огромную роль в развитии нашей партии и в развитии общественной мысли в России».

В годы эмиграции Н. И. Бухарин вырос в крупного политического деятеля и серьезного марксистского теоретика. За шесть лет вынужденных скитаний по Западной Европе, США и Японии он познакомился с теорией и практикой рабочего и социал-демократического движения, с различными немарксистскими взглядами, с видными деятелями российской революционной эмиграции и лидерами западноевропейской социал-демократии, с социалистическим движением в США.

В Ганновере он жил около года. В сентябре 1912 года представлял РСДРП на съезде Германской социал-демократической партии в Хемнице. Осенью Бухарин переезжает в Вену, по пути остановившись в Кракове (под фамилией Орлов). Здесь и происходит его первая встреча с Лениным. Они «довольно обстоятельно потолковали…»^[52] — вспоминала Н. К. Крупская.

В очерке «Памяти Ильича», опубликованном «Правдой» 21 января 1925 года, Бухарин писал: «Краковская квартирка, помнится, из двух комнат. Кухня — она же гостиная. Простой, белый, чисто вымытый кухонный стол. Ильич режет хлеб, наливает чаю, усаживает, расспрашивает. Как ловко и как незаметно! С каким вниманием и с какой простотой! Выходишь — и знаешь: да ты, батенька, у него весь как на ладони. И никакого нажима, никакой неловкости перед великим человеком! Помню, что ушел я от „Ильичей“ как зачарованный, летел домой, точно за спиной крылья выросли, перспективы раздвинулись, миры новые открылись».

Во время бесед Н. И. Бухарина с В. И. Лениным зашел разговор и о Р. В. Малиновском, к этому времени возглавившем большевистскую фракцию в IV Думе, являвшемся членом ЦК РСДРП. В среде большевиков мнения о нем разделились. Ленин писал, что Малиновский — «выдающийся рабочий-лидер».^[53] Но многие товарищи не доверяли ему, считали полицейским агентом. На таких позициях стояли А. К. Воронский, Е. Ф. Розмирович, Ц. С. Бобровская-Зеликсон и многие другие. В этом с ними солидаризировались некоторые меньшевики и либералы. Убежден был в провокаторской сущности Малиновского и Бухарин, считая, что каторжной тюрьмой и ссылкой обязан именно ему. Но попытки Бухарина убедить Владимира Ильича, что Малиновский секретный сотрудник охранки, оказались безрезультатными. Ленин продолжал доверять Малиновскому, хотя, видимо, сомнения появились и у него. Об этом писала Н. К. Крупская.^[54] Бухарин в названном выше очерке о Ленине вспоминал: «Помню гнусное время, когда в Поронин приехал Роман Малиновский. Первую ночь я спал в комнатушке наверху. Спал я очень плохо, поминутно просыпался: еще бы! ведь дело шло о провокаторстве лидера нашей думской фракции! И я отчетливо слышу: внизу ходит Ильич. Он выходит на террасу, заваривает (знаю, догадываюсь: страшно крепкий) чай и взад и вперед шагает по террасе. Он шагает и шагает, останавливается и снова шагает. Так проходит ночь. По временам моя усталая голова обволакивается туманом бессильного полусна. Но как только сознание возвращается снова, ухо тотчас ловит мерные звуки внизу. Утро. Выхожу. Ильич аккуратно одет. Под глазами темные круги. Лицо больное. Но он весело хохочет, жесты привычные, уверенные. „Ну, что, хорошо выспались? Хе-хе-хе. Да-с. Чаю хотите? Гулять пойдем?“ Точно ничего и не случилось. Точно не было мучительной ночи, страданий, сомнений, обдумывания, напряженной мысли».

Бухарин стоял на своем. Его энергично поддерживал Оболенский. 16 мая 1914 года он писал из Харькова в Вену Бухарину: «Вы помните нашу борьбу против той многообразной сволочи, которая в 1908–1909 годах лезла из всех щелей в наше изрядно продырявленное здание. Несомненными и яркими наследниками этой сволочи являются такие персоны, как A. Лобов,^[55] Р. Малиновский и т. п. Обвинять кого-либо из них в провокации невозможно, ибо для этого недостаточно данных. Но все они — образцовая дрянь!»^[56]

Состоялся партийный суд под председательством Я. С. Ганецкого. В состав комиссии вошли также B. И. Ленин и Г. Е. Зиновьев. На суде Бухарин отстаивал свою точку зрения. Но прямых доказательств предательства Малиновского тогда не было, они появились только после свержения самодержавия. Ленин продолжал с доверием относиться к Малиновскому и был недоволен позицией Бухарина. Отсюда в известной степени и его слова: «Ник. Ив. занимающийся экономист, и в этом мы его всегда поддерживали. Но он (1) доверчив к сплетням и (2) в политике дьявольски неустойчив. Война толкнула его к идеям полуанархическим».^[57]

В мае 1917 года буржуазная газета «Русское слово» поместила клеветническую статью под названием «Большевики и департамент полиции». Отвечая на нее 23 мая в газете «Социал-демократ», Н. И. Бухарин писал: «У нас было много провокаторов. Почему? Да потому, что только у большевиков были сколько-нибудь сильные нелегальные тайные организации; потому, что именно большевики были самыми опасными противниками старого режима. Охранники не полезут к октябристу, который сам одобряет охранку. Царское правительство знало, что делало, когда оно посылало своих слуг в лагерь революционеров, чтобы разбить их организации, чтобы выловить всех дельных людей, чтобы задушить грядущую революцию».

Малиновский стал провокатором еще во время отбывания воинской службы, причем тогда предавал своих товарищей безвозмездно. До этого он четыре раза судился за уголовные преступления, из них трижды за кражи. В 1906 году он приехал в Петербург, стал районным секретарем крупнейшего в России профсоюза металлистов. В этот период он служил в охранке под кличкой «Эрнест». Но официально был зачислен в Московское охранное отделение с вознаграждением 100 рублей в месяц после ареста 13 мая 1910 года. Когда он стал депутатом IV Думы, ему стали платить 500, а потом и 700 рублей в месяц. Для сравнения скажем, что оклад губернатора обычно составлял 500 рублей.^[58]

Перед началом войны Малиновский неожиданно сложил с себя полномочия депутата Думы, а вскоре добровольно отправился на фронт. Он попал в плен и там вел большевистскую пропаганду среди военнопленных в Австро-Венгрии. После победы Великого Октября Верховный трибунал ВЦИК РСФСР судил секретных сотрудников царской охранки. Н. В. Крыленко, с которым Бухарин неоднократно встречался в эмиграции, в обвинительной речи на этом нашумевшем процессе говорил 18 ноября 1918 года: «Основным фактором, подлежащим выяснению в этом процессе, гвоздем процесса является только один вопрос: зачем, зная свои преступления, зная оценку их — ту единственно возможную оценку, которую он встретит в революционной России, переживающей весь ужас гражданской войны, — зачем, в силу каких психологических оснований, на что рассчитывая, добровольно явился сюда и сам отдался в руки революционных властей провокатор Роман Малиновский».^[59]

Крыленко так объясняет эту парадоксальную ситуацию: «Здесь выступает на сцену та черта характера Малиновского, которая вообще, по моему мнению, в нем доминирует и руководит им: это самый бесшабашный и самый беспринципный, руководимый исключительно личным честолюбием авантюризм. Авантюризм и беспринципность толкнули Малиновского на первую кражу, они же заставили его согласиться служить в охранке; эти же свойства толкнули его к большевикам; те же авантюризм и беспринципность заставили его затем пойти на одновременный блок и с охранкой и с большевиками, чтобы пройти в Думу. И для осуществления своей цели Малиновский не останавливается ни перед чем».^[60]

Но все это стало известно позже. А в 1915―1916 годах фигура Малиновского, надо полагать, в немалой степени повлияла на установление довольно натянутых отношений между Лениным и Бухариным. И тем не менее между ними укрепляется сотрудничество.

Приезжали к Ленину московские друзья Бухарина. Н. К. Крупская вспоминала, что в это время в Кракове на квартире «недели две жил Николай Николаевич Яковлев, брат Варвары Николаевны. Он ехал в Москву налаживать большевистский „Наш путь“. Был он твердокаменным надежным большевиком. Ильич очень много с ним разговаривал. Газету Николай Николаевич наладил, но она скоро была закрыта, а Николай Николаевич арестован. Дело немудреное, ибо „помогал“ налаживать „Наш путь“ Малиновский…».^[61]

В. Н. Яковлева возвращалась на подпольную работу в Россию в начале 1913 года. «Она ехала через Краков, надо было условиться о переписке, о работе», — вспоминала Надежда Константиновна. Яковлева была введена в состав Московского областного бюро РСДРП. Вскоре в Москву возвратился и ее брат с полномочиями агента ЦК РСДРП по Центральному промышленному району. Варвара Николаевна оказывала всяческую помощь в создании «Нашего пути». Газета поместила десять ленинских статей, ее тираж достигал 22 тысяч экземпляров. В работе московских большевиков активное участие принимал известный профессор астрономии Павел Карлович Штернберг, муж Варвары Николаевны. Департамент полиции сообщал, что Яковлева является «серьезной партийной работницей, убежала из ссылки и ныне, на основании директив ленинского центра, приступила к воссозданию партийного подполья».^[62]

11 апреля 1913 года Варвара Николаевна была вновь арестована и по этапу направлена в Нарым. Но с помощью Штернберга, который привез ей теплые вещи и документы, бежала из ссылки. Побег был крайне неудачным: в дороге она сломала ногу, сильно заболела. На границе в Финляндии опять попала в руки охранки и была сослана в Астраханскую губернию. Из Астрахани сразу же сообщила в ЦК свой конспиративный адрес…

Яковлева впоследствии, в послеоктябрьские годы, разделяла многие взгляды Бухарина, в том числе и его заблуждения, поддерживала его выступления. И ей была уготована та же участь, что и ему.

В. И. Ленин привлек Н. И. Бухарина к работе в журнале «Просвещение», газете «Правда» и других большевистских изданиях, поручил ему собирать для них материалы и деньги, готовить выступления депутатов социал-демократической фракции IV Думы. О проделанной Бухариным работе Ленин был высокого мнения. Он писал, что «Правде» помогают плохо. «Один венец (Бухарин) старается».^[63]

В июне 1913 года Ленин посетил Бухарина в Вене. Н. К. Крупская писала: «Жена Николая Ивановича — Надежда Михайловна — лежала в лежку, Николай Иванович занимался хозяйством, сыпал в суп вместо соли сахар и оживленно толковал с Ильичем о вопросах, интересовавших Ильича, рассказывал про венскую публику».^[64]

В декабре 1913 года Ленин писал Бухарину: «Дорогой товарищ! Вашу статью о книге Струве мы очень охотно собрались поместить». В то же время он советует убрать из нее дискуссионное положение о крепостном хозяйстве.^[65] Вскоре статья Н. И. Бухарина «Фокусы-покусы г-на Струве» была помещена в «Просвещении». Спорное место Бухарин снял.

Долгие годы эмиграции Николай Иванович использует не только для активной революционной деятельности, но и для серьезной теоретической работы. Главное внимание он уделяет изучению политической экономии и социологии, знакомится с трудами австрийских буржуазных экономистов Бем-Баверка, Менгера и Визера, посещает их лекции в Венском университете. В 1914 году Бухарин написал свою первую книгу — «Политическая экономия рантье», в которой подверг критике антимарксистские взгляды Бем-Баверка. В 1919 году книга была опубликована в России, а затем во многих странах мира. Применяя метод социологического анализа, Бухарин убедительно показывает, что образование внутри буржуазного класса паразитического слоя рантье совпало с перерастанием капитализма в империализм. В Советской России книга была популярным изложением основ марксистской политэкономии. Бухарин считал, что и в работах антимарксистских авторов имеется рациональное зерно и что, критически анализируя эти работы, можно извлечь «богатый материал для обобщений».^[66] Особенно ценил он в этом отношении Макса Вебера.

Перед самым началом первой мировой войны австрийская полиция арестовала Н. И. Бухарина и как «русского шпиона» поместила в военную крепость Мелк. Лишь после вмешательства австрийских социал-демократов он был освобожден и в сопровождении представителей полиции доставлен на швейцарскую границу. В Швейцарии Бухарин поселился в Лозанне. Здесь он подружился с Н. В. Крыленко, Еленой Розмирович, А. А. Трояновским. Совместно с Крыленко и Розмирович Бухарин решил издавать новую партийную газету «Звезда». Ленин считал, что партийные средства ограниченны и нецелесообразно издавать еще одну газету. После ленинской критики подготовка к изданию была прекращена.

Существенные теоретические разногласия Н. И. Бухарина с В. И. Лениным впервые проявились на конференции заграничных секций РСДРП в Берне в феврале-марте 1915 года. Вопреки Ленину Бухарин считал, что в революционной обстановке мелкая буржуазия города и деревни выступит в союзе с буржуазией против пролетариата. Эту же ошибочную позицию он отстаивал и на VI съезде РСДРП в 1917 году. Бухарин возражал также против того, что Ленин в обстановке империалистической войны не считал необходимым выдвигать непосредственно социалистические требования, а ограничивался демократическими. Он поддерживал ленинский лозунг превращения войны империалистической в гражданскую, но возражал против исключения лозунгов о мире, которые, по его мнению, должны были активизировать антимилитаристские настроения масс. Бухарин не понимал в этот период необходимости выдвижения лозунга поражения своего правительства в империалистической войне. По мнению Бухарина, в новый Интернационал необходимо было включить все левые антивоенные элементы, в том числе и группу Л. Д. Троцкого.

Таким образом, Бухарин отрицал многие демократические требования программы РСДРП, выдвигая на ведущее место социалистические задачи, хотя и делал это с существенными оговорками. В целом разногласия между Лениным и Бухариным на конференции в Берне удалось преодолеть. В состав комиссии по подготовке заключительной резолюции вошли В. И. Ленин, Н. И. Бухарин и Г. Е. Зиновьев, и после двухдневной дискуссии она была принята единогласно. На бернской конференции в условиях эмиграции Бухарин виделся с Лениным в последний раз. Их следующая встреча состоялась только в середине 1917 года.

В 1915 году определилось новое разногласие Бухарина с Лениным по национальному вопросу. Владимир Ильич последовательно отстаивал программное положение о праве наций на самоопределение. Как известно, Роза Люксембург считала, что в условиях наступившего империализма, создающего единыйхозяйственный комплекс, этот лозунг неосуществим. Аналогичных взглядов придерживались Н. И. Бухарин, Г. Л. Пятаков, Евгения Бош и другие. Они решили издавать новый теоретический журнал «Коммунист». Кроме них в редколлегию вошли В. И. Ленин и Г. Е. Зиновьев. Ленин ставил перед журналом задачу «сплотить всех против шовинизма и каутскианства». Но после выхода в сентябре 1915 года сдвоенного номера «Коммуниста» его издание было прекращено.

Вместе с Г. Л. Пятаковым, с которым у Бухарина в годы эмиграции были дружеские отношения, Николай Иванович решил поселиться в Швеции. Через эту страну протянулись многие нити связей большевистских центров в эмиграции с партийными организациями России. Добирались до Швеции через Францию и Англию, причем в Ньюкасле Бухарин был арестован и некоторое время сидел в тюрьме.

В Стокгольме осенью 1915 года Бухарин завершил крупную теоретическую работу — книгу «Мировое хозяйство и империализм». Это был первый серьезный труд по теории империализма, написанный с большевистских позиций. Значительное влияние при подготовке этой работы на Бухарина оказали идеи книги Гильфердинга «Финансовый капитал», вышедшей в 1910 году. Но Бухарин вложил в теорию «организованного капитализма» более революционное содержание. Он писал, что империализм возникает на последней стадии развития капитализма, что он насквозь проникнут милитаризмом и неизбежно ведет к войне. Он выступил против теории «ультраимпериализма» К. Каутского, утверждавшего, что в условиях господства монополий будет преобладать мирная организация экономической и политической жизни. В обстановке, когда все колонии уже захвачены, империалистическая конкуренция неизбежно приведет к ожесточенным и кровопролитным войнам. Бухарин делает вывод, что первая мировая война — закономерный результат распрей империалистических гигантов и что обострение между ними противоречий неизбежно приведет к социалистической революции. Он формулирует интересные и оригинальные положения о том, что наиболее развитые империалистические страны все более приобретают форму «гигантского комбинированного треста», что возникает принципиально новая система «государственного капитализма». Капитализм, писал Бухарин, стал не только преобладающей формой общественно-экономической жизни, но и мировым явлением, достигнув исполинской, почти чудовищной мощи. И теперь его «внутренняя противоречивость… вскрывается с потрясающей силой. Судороги современного капиталистического мира, обливающегося кровавым потом в предсмертной тоске, — это выражение таких противоречий капиталистического строя, которые, в конце концов, взрывают его на воздух».^[67]

Бухарин подчеркивает, что попытка уничтожить анархию капиталистического хозяйства, «стиснув ее железным кольцом государственной организации», оказалась безрезультатной. Книга завершается выводом: капитализм «довел до небывалой степени силу милитаризма. Он вызвал на историческую арену миллионы вооруженных людей. Но оружие уже начинает оборачиваться против него самого. Пробужденные к политической жизни, вначале покорные и прирученные, народные массы все громче поднимают свой голос. Закаленные в боях, навязанных им сверху, каждую минуту привыкшие смотреть в лицо смерти, они начинают с таким же бесстрашием разрывать фронт империалистической войны, превращая ее в гражданскую войну против буржуазии. Так, капитализм, доведя до небывалой ступени концентрацию производства, создав централизованный аппарат, в то же самое время подготовил колоссальные кадры своих собственных могильщиков. В великом столкновении классов диктатуру финансового капитала сменяет диктатура революционного пролетариата. Экспроприаторы экспроприируются».^[68] Эти его высказывания совпадают с ленинскими идеями.

В декабре 1915 года Ленин написал предисловие к книге Бухарина, дав этому труду в целом положительную оценку. Он отмечает важность и злободневность этой работы, посвященной самому существенному вопросу в области экономической науки, разрабатывающей изменение форм современного капитализма, а также богатство фактов, подобранных автором исследования на основании последних материалов. «Научное значение работы Н. И. Бухарина состоит особенно в том, что он рассматривает основные факты мирового хозяйства, касающиеся империализма, как целого, как определенной ступени развития наиболее высокоразвитого капитализма».^[69]

В той же работе Бухарин сформулировал основные положения своей концепции государственного капитализма, против которых Ленин неоднократно выступал.

Непосредственным и логичным продолжением книги «Мировое хозяйство и империализм» явилась статья «К теории империалистического государства», в которой Бухарин предпринял попытку дать аргументированный отпор ревизионистским извращениям марксистского учения о государстве. Он наглядно показывает резко возросшую экономическую мощь империалистического государства, направленную прежде всего на безудержную милитаризацию всех сторон экономической, политической и идеологической жизни, на беспощадную эксплуатацию пролетариата и всех трудящихся масс. Он употребляет термины «финансово-капиталистическая олигархия», «коллективный капитализм», «милитаристское государство».^[70] Бухарин делает вывод, что современное империалистическое государство превращается в гигантский механизм, в фантастического спрута, всеядного и всемогущего. Он нарисовал впечатляющую картину сущности империалистического государства. Это — «железная организация, которая охватывает своими цепкими загребистыми лапами живое тело общества. Это — Новый Левиафан,^[71] перед которым фантазия Томаса Гоббса кажется детской игрушкой».^[72] Другое сравнение Бухарин взял из названия повести Джека Лондона «Железная пята» для характеристики всеобъемлющей и жестокой деспотической власти «милитаристского государственного капитализма. Централизация становится централизацией казармы; неизбежно усиление среди верхов самой гнусной военщины, скотской муштровки пролетариата, кровавых репрессий». Эта характеристика «тоталитарного государства» получила впоследствии подтверждение в появлении фашистских государств, многочисленных военно-диктаторских режимов.

В книге В. И. Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма», написанной вскоре после выхода работы Бухарина, есть ее упоминание. Ленин отмечает удачно найденное им определение: «сращивание банкового и промышленного капиталов».^[73] Ленин идет дальше в глубоком и всестороннем анализе сущности империализма. Вопрос о месте и роли государственного капитализма на долгое время стал предметом спора Ленина и Бухарина и в советское время.

В Швеции Бухарин принимает участие в подготовке большевистских листовок и отправке их в Россию. В конце сентября 1915 года В. И. Ленин писал А. Г. Шляпникову в Стокгольм: «Безусловно желательно, чтобы Н. И. писал листовки в двух экземплярах сразу… и второй экземпляр Вы бы (или он же сам) тотчас же посылали нам. Ибо листовки — вещь очень ответственная и из всех видов литературы самая трудная».^[74]

Несмотря на усилившиеся разногласия с Бухариным по национальному вопросу и по вопросу о роли государства, Ленин вел с ним постоянную переписку.

В апреле 1916 года возник вопрос о переезде в Стокгольм редакции ЦО РСДРП «Социал-демократа», «но встал вопрос о деньгах, о международном влиянии, о полицейских соображениях… В Стокгольме жизнь гораздо дороже… Подобрать новую редакцию — не так-то легко. Вон, Николая Ивановича тянули всячески, говорили о его переезде в Краков, потом в Берн. Ничего нельзя было сделать»,^[75] — писала Н. К. Крупская 8 апреля 1916 года.

В Швеции Бухарин устанавливает связи с группой «молодых», позднее левых циммервальдцев. Летом 1916 года он принял участие в работе их полулегального съезда в Стокгольме, который был созван в связи с усилившейся опасностью вовлечения Швеции в мировую войну. Ленин ценил революционные выступления «молодых», но подвергал их критике за то, что они не знали, «как связать наступивший империализм с борьбой за реформы и с борьбой за демократию».^[76]

Н. И. Бухарин был арестован шведскими властями за антимилитаристскую пропаганду и как «агент Ленина».^[77] Ему было предъявлено нелепое обвинение в том, что он якобы собирался «взрывать мосты», «бросать бомбы». Ленин просит А. Г. Шляпникова помочь Бухарину. Он писал А. М. Коллонтай: «Большой привет Ник. Ивановичу, от коего была телеграмма, а письма не было. Желаю от души скорее ему отдохнуть и выправиться. Как его финансы?»^[78]

Полтора месяца Бухарина продержали на принудительных работах в стокгольмской тюрьме, после чего он был депортирован в августе 1916 года в Норвегию. Здесь он продолжает кипучую деятельность по сплочению левых элементов социал-демократии, участвует в издании их печатного органа. К этому времени полемика между Лениным и Бухариным вновь обостряется. Ленин критиковал его за ультрареволюционность, попытки сконструировать «теорию чистой пролетарской революции», за отрицательное отношение к большевистскому лозунгу права наций на самоопределение. Ленин не поместил в «Сборнике социал-демократа» статью Бухарина «К теории империалистического государства», хотя и похвалил ее отдельные разделы. Ленин считал, что Бухариным «решительно неверно» определено отличие марксистов от анархистов в вопросе о государстве, не соглашался с его тезисом, что социал-демократия «должна усиленно подчеркивать свою принципиальную враждебность государственной власти», считал, что многие его идеи «недостаточно продуманы» и им надо «дать дозреть».^[79] Бухарин опубликовал часть этой своей статьи в левых социалистических органах Норвегии, Голландии и Германии.

В августе 1916 года Бухарин переезжает из Осло в Копенгаген. Но в начале октября он вновь возвращается в Осло, чтобы уехать в Соединенные Штаты Америки. Он пишет длинное письмо Ленину, в котором не соглашается с критикой в свой адрес, защищает свои взгляды на сущность государства. В то же время он обращается к Ленину с настоятельной просьбой: в ходе полемики сохранить такой тон, «чтобы не доводить до разрыва. Мне очень было бы тяжело, сверх сил тяжело, если бы совместная работа, хотя бы и в будущем, стала невозможной. К Вам я питаю величайшее уважение, смотрю на Вас как на своего учителя революции и люблю Вас».^[80] Бухарин объяснял, что его так называемый анархизм в вопросе о государстве относится не к переходному периоду от капитализма к коммунизму, а к построенному коммунизму. В социал-демократическом движении Скандинавии, писал он, «я считаюсь во главе антианархистской кампании, а Вы меня ругаете анархистом».^[81] Следует отметить, что в 1917 году взгляды Ленина и Бухарина по проблемам государства в значительной степени сблизились.

Владимир Ильич незамедлительно пишет Бухарину: «…Вас мы все высоко ценили всегда…»^[82] В то же время он подчеркивает, что разногласия носят принципиальный характер и Бухарину необходимо более серьезно изучать спорные проблемы. Ленин дал ему ряд поручений, договорился о переписке.^[83]

В США Николай Иванович прожил полгода. Он фактически возглавлял ежедневную социалистическую газету «Новый мир» на русском языке. В ней он широко и неустанно пропагандирует свои взгляды, которые зачастую вызывали оживленные споры. Основное внимание Бухарин уделяет консолидации левого течения американского социалистического движения, распространению антивоенных настроений, пропаганде истории РСДРП, ее стратегии и тактики. В связи с этим он несколько раз ездил по стране и выступал с лекциями в многочисленных аудиториях. В январе 1917 года в редколлегию «Нового мира» вошел Л. Д. Троцкий. Между ними сразу возникла острая дискуссия. Бухарин считал, что левые должны выйти из американской социалистической партии и образовать свою партию. Троцкий настаивал на своей тактике: левые должны оставаться в социалистической партии, чтобы в максимальной степени ее революционизировать. Бухарин ведет борьбу с Троцким и его сторонниками, переписывается с Лениным. В этот период он становится зрелым и опытным оратором и пропагандистом большевизма.

И вот известие о свержении самодержавия в России. Николай Иванович собирается домой. 27 марта 1917 года он писал в «Новом мире», что власть вскоре должна перейти к быстро растущему пролетариату, что это будет только первым шагом мировой пролетарской революции.

В начале апреля Бухарин отправился на родину. По пути в Россию ему пришлось посидеть в японской тюрьме. Но и родина встречает его новым, предпоследним в жизни арестом. В Челябинске за интернационалистскую, антивоенную агитацию среди солдат он был арестован меньшевиками. Шестилетняя эмиграция, как мы помним, начиналась после ареста и тюрьмы и закончилась ими же. Но было и новое. Н. И. Бухарин уезжал в эмиграцию партийным работником местного, московского масштаба. Возвращался — известным партийным профессионалом, видным теоретиком большевизма.

Большевистское слово — оружие революции

Свержение самодержавия явилось важнейшим историческим этапом на пути к победоносной социалистической революции. Мощный поток революционных сил все более нарастал и усиливался. В Апрельских тезисах В. И. Ленина большевистская партия получила обоснованную стратегию и тактику перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.

«В тот период — от Февраля к Октябрю — с особой силой проявилось политическое искусство Ленина и его соратников, давших поучительный урок живой диалектики революционной мысли и действия. Руководство партии продемонстрировало способность к коллективному творческому поиску, отказу от стереотипов, от лозунгов, которые еще вчера, в другой обстановке казались непререкаемыми и единственно возможными. Можно сказать, что само течение ленинской мысли, вся деятельность большевиков, которая отличалась быстрой сменой форм и методов работы, гибкостью и неординарностью тактических решений, политической смелостью, — ярчайший образец антидогматического, подлинно диалектического, а значит — нового мышления. Так, и только так, мыслят и действуют настоящие марксисты-ленинцы, особенно во времена переломные, критические, когда решаются судьбы революции и мира, социализма и прогресса».^[84]

В конце апреля или начале мая 1917 года Н. И. Бухарин прибыл в Москву. В целом он одобрил и принял новаторский характер Апрельских тезисов, призыв к социалистической революции, хотя надо сказать, что далеко не все члены партии сразу разобрались в новой обстановке. Некоторые из них оставались в плену прежних представлений о перспективах социалистической революции в России, считали, что социальные условия в стране еще не созрели для непосредственного штурма капитализма. К ним относились Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, А. И. Рыков, В. П. Ногин и другие большевики. «Часть нашей собственной партии, и притом немалая часть, увидела в этом чуть ли не измену обычной марксистской идеологии!»^[85] — писал потом Бухарин. Член ЦК РСДРП, избранный на V съезде партии, И. П. Гольденберг заявил в ответ на Апрельские тезисы: «Ленин хочет водрузить над русской революцией знамя Бакунина». После мучительных колебаний Гольденберг, преодолев оборонческие настроения, вернулся в большевистскую партию.^[86]

Против курса на социалистическую революцию выступила вся мелкобуржуазная печать. Особенно резко нападал на ленинские тезисы Г. В. Плеханов. Он писал, что тезисы проникнуты логикой анархизма:

«Весь вопрос в том, согласится ли русский пролетариат усвоить себе эту логику. Если бы он согласился усвоить ее себе, то пришлось бы признать бесплодными наши более чем тридцатилетние усилия по части пропаганды идей Маркса в России. Но я твердо уверен в том, что этого не будет и что в призывах Ленина к братанью с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и т. д. наши рабочие увидят именно то, что они представляют собою в действительности, т. е. безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту в Русской Земле.

Русский пролетариат и русская революционная армия не забудут, что если эта безумная и крайне вредная попытка не встретит немедленного энергичного и сурового отпора с их стороны, то она с корнем вырвет молодое и нежное дерево нашей политической свободы».^[87]

Бухарин давал позднее следующую характеристику подобным догматическим рассуждениям: «Какими седыми, какими обомшелыми, какими мертвенно-бледными софизмами представляются рассуждения Плеханова! В них не оказалось ни атома от развивающейся реальности. И наоборот: Ленин чувствовал и понимал все великое своеобразие начавшейся эпохи и весь конкретный „сок жизни“. Это бурное кипение и клокотание революционной лавы, которая уже не могла быть замкнута границами буржуазной государственности; это резко обозначившаяся роль пролетариата; это оригинальнейший международный фон русской революции — разве они не должны были сказать нового слова, нового с точки зрения всемирной истории?

Тезисы Ленина и лозунг советской власти были таким новым словом. И здесь родилась, по сути дела, программа коммунистической партии».^[88]

Как же реагировал на это основоположник русского марксизма? Плеханов писал в «Открытом письме к петроградским рабочим»: «Товарищи! Не подлежит сомнению, что многие из вас рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство А. Ф. Керенского и политическая власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Скажу вам прямо: меня эти события огорчают».^[89]

И Бухарин делает вывод: «Круг замкнулся. Проверка „программ“ и „тактик“ была дана. Миллионы проголосовали действием. Открылась новая страница всемирной истории!».^[90]

В Москве Бухарин становится членом МК РСДРП(б), членом Исполнительной комиссии Московского Совета рабочих и солдатских депутатов, редактором газеты «Социал-демократ», наиболее крупной и влиятельной после «Правды», и теоретического журнала «Спартак». Он писал о себе в автобиографии: «Был все время на левом фланге (еще за границей защищал тезис о неизбежности социалистической революции в России)». В 1917 году взгляды Ленина и Бухарина серьезно сблизились, хотя летом вспыхнули разногласия по поводу теоретической части программы партии, прежде всего о характеристике империализма. Бухарин и его сторонники считали также нецелесообразным включать в программный документ демократические требования.

Бухарин принимал активное участие в работе Московского областного бюро РСДРП(б), объединявшего большевистские организации 13 губерний центральной России. К концу 1917 года здесь насчитывалось 70 тысяч большевиков, 20 процентов всего состава партии. Из 157 делегатов с решающим голосом на VI съезде партии 44 представляли большевистские организации этого региона. Характерно, что III областная конференция большевиков центральной России горячо одобрила деятельность Московского областного бюро по организации вооруженного восстания и приветствовала «решительную революционную политику, которую всегда отстаивало Областное бюро в согласии с большинством ЦК».^[91]

В Московском областном бюро в это время было представлено левое крыло московских большевиков. Здесь работали многие товарищи Бухарина по подполью в Москве 1906―1911 годов: А. С. Бубнов, Г. И. Ломов, В. В. Оболенский, В. Н. Яковлева и другие. Именно в этом авторитетном и влиятельном партийном органе развертывалась основная деятельность Бухарина в 1917 — начале 1918 года. В Областное бюро входили в основном молодые люди, самой «великовозрастной» была Варвара Николаевна Яковлева, ей шел 33-й год. Среди этой группы большевиков Бухарин пользовался особым авторитетом и влиянием.

Н. И. Бухарин, В. В. Оболенский и В. М. Смирнов, возглавившие редколлегии газеты «Социал-демократ» и журнала «Спартак», стремились расширить большевистское влияние на широкие массы трудящихся. Так, в конце сентября тираж «Социал-демократа», распространявшегося по всей России (более чем в 130 городах страны) и в действующей армии, достиг 47 тысяч экземпляров, из которых 20 тысяч расходилось в Москве.^[92]

Н. И. Бухарин был также членом городской думы, присутствовал на Государственном совещании, позже был избран в состав Учредительного собрания. Он постоянно выступал на митингах и собраниях, среди рабочих и солдат, в Советах и профсоюзах. Ярко и убедительно разоблачал он контрреволюционную политику Временного правительства, высмеивал трусливую тактику либералов и соглашателей. Его молниеносная и сокрушительная аргументация, тонкий юмор и едкий сарказм зачастую ставили в тупик оппонентов. Статьи Бухарина регулярно появлялись на страницах многих большевистских изданий, прежде всего московских. В июле 1917 года в Москве вышла его брошюра «Классовая борьба и революция в России», содержавшая популярное изложение революционных событий в период мирного развития революции.

Красной нитью через эту его работу проходит мысль, что окончательная победа российского рабочего класса «невероятна без поддержки западноевропейского пролетариата», причем помощь будет оказана не только политическая, но и экономическая. Революция в России должна вызвать пожар мировой революции.^[93] Эту мысль он настойчиво повторяет и потом, особенно в период подготовки и победы социалистической революции: «окончательная победа русской революции немыслима без победы революции международной»; «прочная победа российского социалистического пролетариата невозможна без пролетарской революции в Европе».^[94] Особенно рельефно она выражена им на VI съезде РСДРП(б): «…перед победившей рабоче-крестьянской революцией на очередь станет объявление революционной войны, т. е. вооруженная помощь еще не победившим пролетариям. Эта война может носить различный характер. Если нам удастся починить разрушенный хозяйственный организм, мы перейдем в наступление. Но если у нас не хватит сил на ведение наступательной революционной войны, то мы будем вести революционную войну оборонительную… Такой революционной войной мы будем разжигать пожар мировой социалистической революции… Единственным действительно демократическим выходом из того тупика, в который зашли западноевропейские, а затем и американские страны, является международная пролетарская революция… Поэтому идея международной социалистической революции должна всемерно поддерживаться как единственный выход из создавшегося положения».^[95]

Эти идеи в то время разделялись и пропагандировались многими большевиками.

Выступая на съезде, Бухарин говорил о том, что крестьянство будет сражаться только «ради защиты своей земли», что на социалистическом этапе революции «российский пролетариат поддержат только пролетарские элементы и пролетариат Западной Европы». Но в результате всестороннего обсуждения на съезде Бухарин пришел к выводу, что на завершающем этапе революции «беднейшие слои крестьянства в силу объективных причин будут нашими союзниками».^[96] В это время Россия буквально сотрясалась от множества крестьянских восстаний. Жизнь убедительно подтверждала ленинское положение о необходимости союза рабочего класса и беднейшего крестьянства, составлявшего большинство среди крестьянского населения страны.

На VI съезде Н. И. Бухарин впервые был избран в состав ЦК РСДРП(б) и выступал с одним из основных докладов о войне и международном положении. Он в категорической форме выступил против предложения ряда большевиков, в том числе И. В. Сталина, чтобы В. И. Ленин и Г. Е. Зиновьев явились на суд буржуазного Временного правительства. Съезд единогласно принял предложенную Бухариным резолюцию об их неявке на суд.

4 августа 1917 года ЦК РСДРП(б) поручил Бухарину написать манифест VI съезда партии, призывающий к революции. Представленный им текст был одобрен специальной комиссией и принят съездом. Манифест заканчивался пламенным призывом: «Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи! Стойко, мужественно и спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы, стройтесь в боевые колонны! Под знамя партии, пролетарии и солдаты! Под наше знамя, угнетенные деревни!»^[97]

В многочисленных статьях и выступлениях этого периода Н. И. Бухарин неизменно останавливается на роли вождя революции. Он находит яркие и проникновенные слова, доходящие до ума и сердца рабочих, солдат и крестьян, представителей демократических слоев города. Книгу «Классовая борьба и революция в России» Бухарин начинает так: «Ненавистному буржуазии, горячо любимому пролетариатом, вождю рабочей революции товарищу В. Ульянову посвящает автор». В книге говорится: «Русский и международный пролетариат нашел себе достойного вождя в лице Ленина. Старый революционер, Ленин был крещен на путь революции кровью своего родного брата, повешенного палачом Александра III. И ненависть к угнетателям прочно осела в его душе. Большой аналитический ум, Ленин в то же время человек железной воли, идущий всегда тем путем, который он считает правильным. Он одинаково тверд тогда, когда приходится плыть почти одному „против течения“ и когда нужно работать среди „своих“. Революция — его стихия. Он — настоящий вождь революции, последовательный до конца, бичующий всякую половинчатость и недоговоренность, ненавидящий капитал священной ненавистью революционера и заслуживший ответную ненависть буржуазии. Он не давал спать этим господчикам, ибо они видели в нем своего самого опасного врага. Они брызгали своей ядовитой слюной, как только слышали его имя. Как старый Катон, повторяла буржуазия: „Ленин должен быть уничтожен!“»^[98]

Гнусная клевета на Ленина, что он является германским шпионом и что большевистская партия существует на немецкие деньги, буквально захлестнула «демократическую» прессу России. Большевики ответили тем, что на VI съезде партии избрали В. И. Ленина почетным председателем.

Ленин самым неразрывным образом был связан с большевистской партией. «Недаром в 1917 году, — отмечал М. С. Ольминский, — с момента своего появления в России, тов. Ленин сосредоточил на себе самую отчаянную ненависть всех буржуазных и мелкобуржуазных политиков, всех врагов революционного пролетариата; они слишком хорошо знали, что в лице вождя партии они нападают на целый враждебный класс и что идейная победа в данном случае означала бы победу не над отдельным человеком, а над всем рабочим классом».^[99]

6 июля 1917 года в газете «Социал-демократ» Бухарин писал: «Против тов. Ленина поднялась новая волна клеветы, и на этот раз неслыханно грязная… Грязь и клевета, которая поднимается вокруг этого честного имени, может сравниться лишь с той клеветой, которая ползла в Германии вокруг имени героя современной войны — товарища Карла Либкнехта. Ведь вся буржуазия выла, что он — подкупленный агент Англии и России. А он шел своей дорогой. Это нелегко. Это мучительно. Идти своим путем сквозь строй брани, клеветы, всей низости, на которую способна буржуазия, может только человек, который готов пожертвовать всем ради правого дела. Таким человеком является тов. Ленин».

Бухарин с огромным профессиональным мастерством журналиста, с пламенной страстью революционера пригвоздил к позорному столбу ренегатов и отступников революции — Алексинского и ему подобных. «И контрреволюция, — писал Бухарин, — имеет своих героев. Но у нее они делятся, как у воров, на две категории: работающих „чисто“ и „грязных“. Рыночная ценность последних тем выше, чем ярче их прошлое. Особенно ценятся при этом ренегаты. Ренегат — прежде всего существо злобное, мстительное, неопрятное. Изменник по природе, он обвиняет в измене других; потерявший честь, он стремится лишить чести тех, кто на него непохож; терзаемый угрызениями остатков совести, он заглушает их все новыми предательствами».

Нарисовав обобщенный портрет предателя, Бухарин далее показывает истинное лицо ренегата: «Такого негодяя русская контрреволюция нашла в лице Алексинского. Этот „бывший член Государственной думы“, социал-демократ и теперешний служащий контрразведки (псевдоним возрожденного охранного отделения) с физиономией дегенерата и глазами подворотного шпика своей фигуркой „грязного“ работника реакции как нельзя лучше оттеняет ее идейного вождя г. Милюкова, с его солидной внешностью европейского дипломата, белоснежным воротничком на шее и „благородством на челе“».^[100]

Буржуазия хорошо понимала, что значит для революции В. И. Ленин. Поэтому всячески стремилась оболгать и дискредитировать его, фальсифицировать сущность революционной марксистской теории. Князь Львов, иронизировал Бухарин, «совершенно правильно оценил положение вещей с точки зрения своего класса: „Прорыв фронта не так важен, как глубокий прорыв фронта Ленина“».^[101]

Выступать на митингах в то время было далеко не безопасно. А. И. Рыков, вернувшийся из нарымской ссылки вскоре после свержения самодержавия, так оценивал обстановку: «Я вынес впечатление в день приезда моего в Москву, что столкновение демократии (рабочих и крестьян) и правительства созревает с каждым днем. Все меньшевики и эсеры действуют независимо от народа и опираются в Совете на непролетарские и недемократические элементы. Приезд Ленина подлил масла в огонь…. Рабочие массы ясно поняли, что появился их пролетарский вождь».^[102]

В бурном 1917 году одним из мест проведения митингов в Москве была Страстная (ныне Пушкинская) площадь. Здесь неоднократно выступал и Рыков. «На одном из таких митингов, — вспоминал хорошо знавший Рыкова видный большевик Г. И. Ломов, — его чуть-чуть не растерзали. — Во время его выступления поднялся дикий крик „чистой публики“. Сторонники „демократии“ и „свободы слова“ накинулись на одинокого Алексея Ивановича, схватили его за горло и начали душить. Алексей Иванович потерял сознание и лишь благодаря двум-трем рабочим, которые, случайно проходя мимо этого митинга, увидели своего товарища, которого избивала буржуазная сволочь и интеллигентское отребье Москвы, кинулись на защиту Алексея Ивановича, он был вырван из рук разъяренных палачей».^[103]

На вечере воспоминаний в 1921 году Н. И. Бухарин говорил, что особенно накаленная обстановка в Москве была в июльские дни. На Скобелевской площади беснующаяся толпа окружила небольшую группу большевиков с красным знаменем. «Я никогда, — говорил Бухарин, — не слышал такого звериного воя и свиста». И далее: «На одном митинге у Серпуховской заставы какой-то гражданин стал говорить, что Ленин шпион. А. И. Рыков подходит к нему и спрашивает, по обыкновению своему заикаясь: а позвольте узнать, гражданин, вашу фамилию? Рыкова стащили с трибуны, разорвали на нем рубаху и били его вплоть до участка. И только простая случайность освободила его от весьма тяжелых последствий». Подошли революционно настроенные солдаты Ходынского полка, и мелкобуржуазные отщепенцы моментально разбежались.^[104]

Но постепенно большевистское влияние возрастало. При одном слове «большевик» раздавались бурные аплодисменты. Бухарин подчеркивал: «…не давали говорить от грома рукоплесканий… настолько был высок авторитет нашей партии».^[105] Николай Иванович жил в Замоскворечье, оплоте революции в Москве. Контрреволюционные элементы не имели здесь никакого влияния. На его квартире висела табличка: «Бухарин, большевик».^[106] Район был самым пролетарским в Москве. Здесь находилось 222 предприятия с 58 332 рабочими, на которых прежде всего создавались большевистские организации, боевые силы революции.^[107]

В выступлениях Бухарина этих дней постоянно звучит призыв к революции, к свержению власти эксплуататоров. Он умел овладеть любой аудиторией, убедить ее в правильности большевистской линии. Гибкий аналитический ум, глубокие теоретические познания, превосходное знание российской и мировой литературы в сочетании с неподражаемой эмоциональностью его речи помогали ему пробудить общественное самосознание слушателей, дать простор их энергии, придать ей классовое, революционное направление. Всех буквально поражала его способность дать моментальный аргументированный ответ на выпад оппонента, причем его ответы противникам большевизма были проникнуты сарказмом и иронией.

В Московской городской думе от большевиков чаще всего выступали И. И. Скворцов-Степанов и Н. И. Бухарин, причем первый — с искренним пафосом, профессорским академизмом и обстоятельностью и второй — со злой и тонкой иронией. «Неужели категорический императив Канта подсказывает вам необходимость расстрела солдат и арестов революционных крестьян и рабочих?» — спрашивал Бухарин, обращаясь в сторону кадетских скамей, где среди многочисленных ученых мужей восседал такой изысканный философ, как Новгородцев.^[108]

Разоблачая контрреволюционную сущность Временного правительства и поддерживавших его буржуазных и мелкобуржуазных партий, Бухарин писал, что после пяти месяцев революции утвердилась власть империалистической буржуазии. Особенно уничтожающую характеристику он дает А. Ф. Керенскому, который с театральными жестами и слезами на глазах говорил о полной отмене смертной казни, о том, что не хочет быть «Маратом русской революции». Теперь он «захотел, очевидно, быть ее Столыпиным. Ибо Марат рубил головы высокопоставленным контрреволюционерам, а Керенский, ухаживая за бывшим царем, распорядился о массовых казнях для солдат». Бухарин приводит убийственное сравнение: при «революционном» Временном правительстве «параллельно тому как в тюрьму попадали Луначарский, Троцкий, Коллонтай, из тюрьмы выпускали Горемыкина, Маркова II, наемного убийцу и „друга“ Хвостова — Ржевского, крупнейших провокаторов Абросимова, Черномазова и прочих».^[109]

Центральный Комитет РСДРП(б) принимает решение о непосредственной подготовке вооруженного восстания, и Бухарин публикует статью, в которой призывает рабочих и крестьян дать достойный и решительный отпор перешедшей в наступление и обнаглевшей контрреволюции. В статье, в частности, говорилось: «Мы стали перед непосредственным вооруженным выступлением буржуазии, генералов, казаков и прочей компании, организовавшихся в Москве. Правительство бежит от революционных рабочих и солдат тоже в Москву, совсем как французское правительство измены, бежавшее от коммунаров в Версаль. На фронте разыгрывается огромная провокация и готовится совместный удар против народа. В тылу корниловцы и причастные к корниловщине лица уже точат нож мясника. Бойня готовится. Встретим врагов дружно, с оружием в руках!.. Под ружье же, наши боевые товарищи».^[110]

В статье «Громят Советы», опубликованной 22 октября в «Социал-демократе», Бухарин предупреждал революционные силы: «Наступление уже начато, и начато буржуазией. Помните: вооруженному походу казаков на революционную Россию может положить конец только вооруженное восстание народа против власти буржуазии и переход власти в руки народа».

В период вооруженного восстания в Москве Бухарину вместе с группой большевиков было поручено издавать информационный бюллетень в типографии Сытина. Но эта типография была оплотом меньшевиков. Для решения вопроса о печатании бюллетеней собралось около тысячи рабочих. Настроение рабочих-печатников определяли меньшевики во главе с Малкиным — членом меньшевистского МК и ЦК. Первым выступил большевик из завкома. Он охарактеризовал классовую сущность революционной борьбы и призвал рабочих печатать большевистские бюллетени. В ответ раздались крики: «вон», «долой», «кровопийцы», «прекратить бойню» и т. д. Затем выступили известные большевики, опытные ораторы М. Н. Покровский и И. И. Скворцов-Степанов. Здесь же находилась Надежда Михайловна Бухарина. Но их убедительные и аргументированные речи все время прерывались выкриками и шумом.

Рабочие типографии М. и А. Нестеровы позже вспоминали:

«И только тов. Бухарину удалось переломить настроение. Он не убеждал, нет. Он только ярко обрисовал рабскую жизнь рабочих у Сытина, их слепое „служение“ ему, теперешнее поведение их как результат сытинского воспитания. Эта часть его речи вызвала возгласы: „правильно“, „верно“, а его фраза, что они привыкли „лизать зад“ Сытину, вызвавшая одобрительный смех, создала такое настроение у собрания, что оно на призыв тов. Бухарина дало согласие печатать бюллетени…

Тотчас же началась подготовка статей для бюллетеня, которые тов. Бухарин писал не только „на бегу“, но и „на скаку“, в момент удач изливавший свое бодрое настроение не только в статьях, но и в угрозах „пооткусать нам всем носы“. Первым был отпечатан декрет о земле на четвертушке (сытинскую бумагу рабочие брали все-таки с осторожностью). Затем началось систематическое печатание информационных бюллетеней. Работали не только днем, но и ночью, большую часть времени проводя в типографии».^[111] (Необходимо отметить, что И. Д. Сытин был крупнейшим в России издателем-просветителем, сыгравшим значительную роль в деле народного образования. После Октябрьской революции его типографии были национализированы, сам он работал консультантом Госиздата.)

Бухарин был автором «Манифеста Военно-революционного комитета московских Советов рабочих и солдатских депутатов ко всем гражданам Москвы». Его строки звучат как набат, как гимн победившего пролетариата:

«После пятидневного кровавого боя враги народа, поднявшие вооруженную руку против революции, разбиты наголову. Они сдались и обезоружены. Ценою крови мужественных борцов — солдат и рабочих — была достигнута победа. В Москве отныне утверждается народная власть — власть Советов рабочих и солдатских депутатов…

Русскому рабочему классу выпала великая честь первому низвергнуть господство буржуазии. Впервые в человеческой истории трудящиеся классы взяли власть в свои руки, своей кровью завоевав свободу. Эту свободу они не выпустят из своих рук. Вооруженный народ стоит на страже революции».^[112]

Особенно большую роль в подготовке вооруженного восстания в Москве и центральной России сыграло Московское областное бюро РСДРП(б). После свержения самодержавия оно вышло из подполья и развернуло огромную идейно-организационную работу по созданию и сплочению партийных организаций, по привлечению на их сторону рабочего класса, всех трудящихся. С февраля 1917 года секретарем Областного бюро была В. Н. Яковлева.

Наиболее крепкими и сплоченными в идейно-организационном отношении были партийные организации Москвы и Московской губернии. В. Н. Яковлева писала, что «их организации были многочисленнее, устойчивее, крепче. И это, конечно, понятно, ибо Москва, как крупнейший промышленный центр, иначе и вести себя не могла. Но вместе с тем наличие сильных организаций других социалистических партий, за которыми шли иногда целые слои московского пролетариата (например, печатники — за меньшевиками), влияло на политическую линию руководящих центров Москвы и Московской губернии: эта линия всегда была менее определенна, выявляла стремление к „осторожности“ в действиях и политических выступлениях. Московский окружной комитет занимал обычно промежуточную линию между позицией Обл. бюро и Московского комитета. Организационная связь между МК и Обл. бюро выражалась в участии на областных конференциях. В остальном МК существовал скорее рядом с Обл. бюро, чем как организация, ему подчиненная. Московский окружной комитет находился в нормальных организационных отношениях с Обл. бюро и вполне и целиком ему подчинялся».^[113] Все это в определенной степени повлияло на затяжной характер установления Советской власти в Москве.

В. Н. Яковлева была в составе комиссии по подготовке VI съезда партии, участвовала в разработке проекта устава партии. VI съезд избрал ее кандидатом в члены ЦК РСДРП(б). Центральный Комитет рекомендовал партийным организациям выдвинуть кандидатуры В. Н. Яковлевой и Н. И. Бухарина в Учредительное собрание по списку большевиков. Позже, в ноябре 1917 года, они были избраны в Учредительное собрание.

На историческом заседании ЦК РСДРП(б) 10 октября 1917 года, принявшем решение о непосредственной подготовке вооруженного восстания, Яковлева была секретарем. В своем докладе Центральному Комитету она показала мощный рост революционного движения в центральной России и совместно с другими членами ЦК от Москвы и центральной России энергично поддержала Ленина, отстаивавшего курс на вооруженное восстание.^[114]

14 октября 1917 года Московское областное бюро после отчета В. Н. Яковлевой о решении ЦК РСДРП(б) о восстании без прений одобрило эту резолюцию. На этом же заседании бюро разработало конкретные мероприятия по организации вооруженного восстания. В течение нескольких дней в бюро побывали представители партийных организаций центральной России. Они были снабжены текстами условных телеграмм, которые должны были стать сигналом к решающему выступлению. 25 октября 1917 года на заседании московских большевистских центров Яковлеву избрали членом Боевого партийного центра по руководству вооруженным восстанием в Москве и центральной России. В этот же день она разослала в партийные организации условные телеграммы, которые повсеместно были получены. Во многиегорода и поселки бюро направило своих представителей для организации вооруженного восстания.^[115]

После победы революции в Москве Н. И. Бухарин и И. Н. Стуков были направлены в Петроград, чтобы рассказать о ходе борьбы за власть Советов. Они встречались с В. И. Лениным. Бухарин выступил в Смольном перед частью большевистской фракции II съезда Советов и призвал энергично выступить против тех, кто «срывает нашу борьбу».^[116]

6 ноября 1917 года Бухарин рассказал о победе вооруженного восстания в Москве на заседании ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов. В своей речи он остановился на лавине низкопробной клеветы, захлестнувшей буржуазную прессу, привел примеры массового и индивидуального героизма, говорил о гибели 500 борцов за революцию. Он подчеркнул, что «в Москве ярче и глубже, чем где бы то ни было, проявилось классовое значение борьбы за власть Советов».^[117]

Во время мятежа Керенского — Краснова лидеры меньшевиков и эсеров потребовали сформировать «однородное социалистическое правительство». Несколько членов ЦК РСДРП(б) считали, что Советская власть не удержится, если в правительство не будут привлечены представители мелкобуржуазных партий. ЦК большевистской партии осудил подобные дезорганизаторские попытки. Тогда Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев, А. И. Рыков, В. П. Ногин и В. П. Милютин заявили о своем выходе из ЦК, а Рыков, Ногин и Милютин — и из состава Совнаркома. В. И. Ленин оценил это как дезертирство с поля боя и решительно осудил их поступок. Он вызвал протест и у Бухарина. В газетном отчете о его выступлении на заседании ВЦИК Советов 6 ноября 1917 года говорилось: «Бухарин в необычайно резких выражениях критикует поступок ушедших из ЦК большевиков и подавших в отставку комиссаров, называет их дезертирами революции и доказывает, что время „слюнявой“ власти прошло».^[118]

Позднее Ленин писал, что эти товарищи проявили колебания «в сторону опасений, что большевики слишком изолируют себя, слишком рискованно идут на восстание, слишком неуступчивы к известной части меньшевиков и „социалистов-революционеров“». «Конфликт дошел до того, что названные товарищи ушли демонстративно со всех ответственных постов и партийной и советской работы, к величайшей радости врагов советской революции. Дело дошло до крайне ожесточенной полемики в печати со стороны Цека нашей партии против ушедших в отставку. А через несколько недель — самое большее через несколько месяцев — все эти товарищи увидели свою ошибку и вернулись на самые ответственные партийные и советские посты». В то же время он подчеркивал, что «без особой надобности неправильно вспоминать такие ошибки, которые вполне исправлены».^[119]

27 октября 1917 года в «Социал-демократе» появляется статья Н. И. Бухарина «К социализму». Он вновь подчеркивает свою мысль, что «гарантия полной победы — международная революция пролетариата», но «развитие этой революции-зависит от России, сильнейшим толчком которой является переход власти к Советам, уничтожение власти империалистов. Полная, решительная победа рабочих, солдат и крестьян — это первое условие успеха. Эта задача стоит сейчас в центре всего. Эту задачу нужно разрешить раз навсегда».

Через несколько дней, 31 октября, в этой же газете напечатана его статья «Новая революция и международный капитал». Бухарин с гордостью пишет: «Целый мир смотрит сейчас на нас. От нашей победы зависит и победа европейского социализма. Великая, грандиозная задача выпала нам на долю. Будем достойны этой задачи. За дело рабочих, крестьян, солдат идем дружной ратью вперед! Наши враги защищают позорный строй рабства. Мы защищаем лучшее будущее всего человечества — социализм!»

1 ноября 1917 года Н. И. Бухарин выступил в «Социал-демократе» с яркой и образной статьей «Чего хотят большевики», в которой убедительно и аргументированно разоблачает беспардонную клевету буржуазной прессы на пришедших к власти большевиков.

«Почему же на нас клевещут? Почему про нас рассказывают всякие небылицы? Да как раз для того, чтобы обмануть и подчинить мелкий люд идейному влиянию крупного капитала.

Мир, рабочий контроль над производством, обуздание крупного капитала, земля крестьянам, революционный порядок, избавление от гнета домовладельцев и спекулянтов, созыв Учредительного собрания — вот под какими лозунгами дня идут большевики. И те обыватели, которые не хотят быть простыми пешками в руках крупного капитала, не только не должны точить зубы на большевиков, но они должны их поддерживать».

Эти отрывки из бухаринских статей и выступлений показывают, как настойчиво и последовательно он отстаивал большевистский курс на вооруженное восстание, каким широким спектром всевозможных жанров партийной публицистики пользовался в целях быстрейшей большевизации трудящихся масс, создания политической армии социалистической революции. В каждой его фразе звучит призыв к штурму капиталистической крепости, уничтожению эксплуататорского рабства.

Политика «военного коммунизма»

В результате победы Великого Октября большевики оказались у руля государственной власти. Началось триумфальное шествие Советской власти, резко усилилось революционизирующее влияние молодой Советской Республики на капиталистический мир.

В первые месяцы Советской власти Н. И. Бухарин на крупных постах в области управления народным хозяйством. По заданию В. И. Ленина он подготовил предложения по национализации промышленности и созданию органа по руководству экономикой. В соответствии с этими предложениями был создан Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ). Первым его председателем стал Н. Осинский (В. В. Оболенский), до этого бывший управляющим Государственным банком. В президиум ВСНХ вошли также Н. И. Бухарин, В. М. Смирнов, Г. И. Ломов. Под их редакцией стал выходить печатный орган ВСНХ.

В декабре 1917 года Н. И. Бухарин становится редактором «Правды». Центральную газету партии он возглавлял 12 лет с кратковременным перерывом в 1918 году.

Н. И. Бухарин и Г. Я. Сокольников возглавили большевистскую делегацию в Учредительном собрании. Выборы проводились по спискам, подготовленным еще до победы социалистической революции. По ряду причин в большинстве здесь оказались меньшевики и эсеры. Выступая сразу после речи председателя собрания, одного из лидеров эсеров В. М. Чернова, Бухарин поставил вопрос ребром: надо прежде всего решить, с кем идет собрание — «с Калединым, с юнкерами, с фабрикантами, купцами, директорами учетных банков или с серыми шинелями, с рабочими, солдатами, матросами?» Его речь была впечатляющей и яркой. Обращаясь к контрреволюционному большинству собрания, Бухарин подчеркивал: «Перед нами, действительно, величайший момент, и тот водораздел, который сейчас делит все это собрание на два непримиримых лагеря, этот водораздел проходит по линии — за социализм или против социализма». Он выразил твердую уверенность, что «заревом революционного пожара загорится — если не сегодня, то завтра — весь мир».^[120]

Упрочению завоеваний Октябрьской революции больше всего мешало состояние войны с Германией. На предложение Советского правительства заключить демократический мир без аннексий и контрибуций страны Антанты ответили отказом. Тогда Советское правительство решило пойти на унизительный для республики грабительский мир с Германией. Страна была разорена и истощена, армия устала и не могла продолжать войну. Необходима была мирная передышка, чтобы укрепить экономику, создать сильную Красную Армию. Но против мира единым фронтом выступили контрреволюционеры всех направлении, а также мелкобуржуазные партии эсеров и меньшевиков.

Немало большевиков также протестовало против заключения мира с империалистической Германией. Против мирного договора активно выступали члены ЦК РСДРП(б) Н. И. Бухарин, А. С. Бубнов, Ф. Э. Дзержинский, Н. Н. Крестинский, М. С. Урицкий, Г. И. Ломов, В. Н. Яковлева. Их взгляды разделяли многие видные большевики — В. В. Куйбышев, С. В. Косиор, В. В. Оболенский, Е. А. Преображенский, Г. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Н. М. Лукин, И. Ф. Арманд, Р. С. Землячка, А. М. Коллонтай, Н. И. Муралов, М. Н. Покровский, М. А. Савельев, Т. В. Сапронов, В. М. Смирнов, И. Н. Стуков, И. И. Скворцов-Степанов, А. А. Сольц, Г. А. Усиевич, М. В. Фрунзе, П. К. Штернберг, Б. З. Шумяцкий, Е. М. Ярославский и многие другие.

Активную роль в срыве переговоров играл Л. Д. Троцкий.

Н. И. Бухарин и сложившаяся вокруг него группа «левых коммунистов» повела за собой ряд крупных партийных организаций страны, прежде всего Московскую областную. 28 декабря 1917 года Московское областное бюро выступило за прекращение мирных переговоров с Германией и объявление ей революционной войны. Взгляды «левых коммунистов» пропагандировал журнал «Коммунист», выходивший сначала в Петрограде, а затем в Москве.

«Левые коммунисты» не хотели понимать, что подобная политика гибельна для Советской Республики. Утверждения противников мира, что в Германии в ближайшее время должна совершиться революция, были голословны. В. И. Ленин страстно и последовательно отстаивал единственный выход из создавшегося положения — немедленное подписание мира. Он подчеркивал, что главная задача заключается в том, чтобы сохранить молодую Советскую Республику, начавшую социалистическую революцию. Он писал: «…В данный момент лозунг революционной войны со стороны России означал бы либо фразу и голую демонстрацию, либо равнялся бы объективно падению в ловушку, расставляемую нам империалистами, которые желают втянуть нас в продолжение империалистской войны, как слабую пока еще частичку, и разгромить возможно более дешевым путем молодую республику Советов».^[121]

Но «левые коммунисты» продолжали отстаивать свою порочную тактику. Московское областное бюро, в котором они преобладали, приняло резолюцию, выражавшую недоверие Центральному Комитету ввиду его политической линии и состава и подчеркивавшую, что оно не станет подчиняться тем его постановлениям, которые будут связаны с проведением в жизнь условий мирного договора с Германией. «В интересах международной революции, — говорилось в единогласно принятой резолюций, — мы считаем целесообразным идти на возможность утраты Советской власти, становящейся теперь чисто формальной. Мы по-прежнему видим нашу основную задачу в распространении идей социалистической революции на все иные страны и в решительном проведении рабочей диктатуры, в беспощадном подавлении буржуазной контрреволюции в России».

Приведя эту резолюцию в своей статье «Странное и чудовищное», В. И. Ленин отметил, что «позорнее всякого тяжкого и архитяжкого мира, предписываемого неимением армии, позорнее какого угодно позорного мира — позорное отчаяние».^[122] Он говорил, что кто против немедленного, хотя и унизительного мира, тот губит Советскую власть.^[123]

Главные свои надежды Бухарин возлагал на грядущую мировую революцию. Он и после подписания Брестского мира 3 марта 1918 года продолжал отстаивать ошибочную линию. В этой обстановке левые эсеры предложили «левым коммунистам» совместно сформировать правительство вместо ленинского. Но это предложение, как писал позже Бухарин, было отвергнуто с негодованием.^[124]

Мир был подписан, но условия оказались намного хуже первоначальных. «…В этом, — писал Ленин, — виноваты, по отношению к великороссийской Советской республике, наши горе-„левые“ Бухарин, Ломов, Урицкий и К^о».^[125]

Выступая на VII съезде партии (март 1918 г.), Н. И. Бухарин говорил: «Русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитала… Международная революция, и только она одна, — наше спасение… Выгоды, проистекающие из подписания мирного договора, являются иллюзией».^[126]

Доводы Бухарина против подписания мирного договора сводились к тому, что империалистические хищники неизбежно объединятся против Советской Республики. Этому зловещему союзу может противостоять только международный революционный фронт. Он все время подчеркивал, что российский пролетариат является одним из отрядов международного рабочего движения. Поэтому надо начать «священную войну против милитаризма и империализма», ибо, «сохраняя свою социалистическую республику, мы проигрываем шансы международного движения». Условия мирного договора, говорил он, приведут к прекращению революционной пропаганды, заставят замолчать «колокол, гудящий на весь мир», «у этого колокола мы отрезаем язык», ибо сила Советской Республики — в ее революционных идеалах.^[127]

Бухарин хорошо понимал, что у Советской России нет возможности вести войну с империалистическим хищником, ибо регулярной армии у республики фактически не было. Поэтому он призывал к гражданской войне с международным капиталом. Под натиском хищника, того зверя, который прыгает на рабочих и крестьян, они будут отвечать контрнатиском, создавать свою армию, организовываться, учиться владеть оружием. «Чем дальше неприятель будет продвигаться в глубь России, — в более невыгодные условия он будет попадать. Позади себя он будет оставлять враждебный тыл, перед собой иметь все более и более уплотняющееся население, как результат этого нашествия, потому что немцы не медлят показать себя; они будут расправляться с рабочими и крестьянами… они увидят на деле, что значит жить под немцем».^[128]

Таким образом, говорил на съезде Бухарин, война со стороны Советской Республики «неизбежно будет носить характер партизанской войны летучих отрядов». Он доказывал, что кратковременная передышка не приведет к существенному облегчению нашего положения. Партизанская же война будет втягивать с нарастающей быстротой в свою орбиту широкие слои трудящихся масс. На первых порах мы будем терпеть сокрушительные поражения, потеряем крупные города, но положение империалистов станет безвыходным, им придется «„выдирать зубами“ Советскую власть из каждой фабрики, из каждого завода, из каждого села и деревни». Советская власть «не погибнет со сдачей Питера, Москвы». Составляющее большинство населения крестьянство будет втягиваться в борьбу, увидев, что у них отнимают только что полученную землю и результаты их труда, и именно этот крестьянин в конце концов и будет спасать революцию. Необходимо проводить мобилизацию сил в процессе борьбы.^[129]

Заканчивая свой доклад, Бухарин предложил «аннулировать договор о мире, который ничего не дает, который означает нашу капитуляцию, и теперь же приступить к правильной подготовке, к созданию боеспособной Красной Армии… Не нужно поддаваться никаким иллюзиям, никакой панике и утверждениям, что война невозможна. Другого выхода нет… Не погибнуть хотим мы, а жить для революции, для социализма!»^[130]

Большинство делегатов съезда одобрило ленинский курс: 30 делегатов проголосовало за мирный договор, 12 — против и 4 — воздержались.

Позднее Бухарин признал свою ошибку. 11 октября 1918 года он писал в «Правде»: «Я должен честно и открыто признать, что мы были не правы, прав был тов. Ленин, ибо передышка дала нам возможность сконцентрировать силы, организовать сильную Красную Армию. Теперь каждый хороший стратег должен понимать, что мы не должны дробить свои силы, а направить их против сильнейшего врага». В то же время он отмечал, что перспектива вступления социалистического правительства в переговоры с империалистическим хищником «возмущала нашу интернациональную совесть».^[131]

Брестский мирный договор позволил уделить максимум сил и внимания хозяйственной политике, расширению социальной базы диктатуры пролетариата, созиданию нового общества. В. И. Ленин подчеркивал, что «это самая для нас интересная политика».^[132]

Народное хозяйство страны находилось в состоянии жесточайшего кризиса. Многие заводы и фабрики не работали, не хватало сырья и топлива, транспорт был парализован. С марта по декабрь 1917 года, по неполным данным, было закрыто 824 предприятия. Было разорено сельское хозяйство, что резко осложнило продовольственное положение республики. В стране полыхали кулацкие восстания, вызывающе нагло действовали саботажники, другие контрреволюционные элементы.

11 марта 1918 года в статье «Главная задача наших дней» Ленин поставил перед партией и народом задачу превратить убогую и бессильную Русь в могучую социалистическую державу. Он подчеркнул, что для ее выполнения у нас есть все необходимое: наличие диктатуры пролетариата, командные высоты в экономике, огромные природные богатства и неисчерпаемые ресурсы рабочей силы, а также гигантская волна революционного энтузиазма, народного творчества. Эту возможность можно превратить в действительность только напряженным трудом всего народа, если каждый будет «собирать камень за камушком прочный фундамент социалистического общества, работать, не покладая рук, над созданием дисциплины и самодисциплины, над укреплением везде и всюду организованности, порядка, деловитости, стройного сотрудничества всенародных сил, всеобщего учета и контроля за производством и распределением продуктов…».^[133] В наиболее обобщенном виде созидательные задачи молодой Советской Республики изложены Лениным в работе «Очередные задачи Советской власти». Идеи социалистического строительства, провозглашенные Лениным, партией большевиков, стали огромной силой в борьбе за создание нового общества.

После победы Великого Октября большевистская партия предприняла «красногвардейскую атаку на капитал». Были национализированы крупные предприятия, осуществлены решительные меры по справедливому распределению жилья, продовольственных и промышленных товаров, отменена частная собственность на землю, издан закон о восьмичасовом рабочем дне и т. д. Огромное значение имело введение рабочего контроля за производством и распределением продуктов. Но в условиях продолжавшейся империалистической войны все это не могло привести к значительному улучшению состояния народного хозяйства. В. И. Ленин считал необходимым предпринять решительные меры для оздоровления экономики, укрепить трудовую дисциплину, умело сочетать материальные и моральные стимулы для подъема производительных сил и для этой же цели привлечь частный капитал, наладить с ним деловое сотрудничество. Эту систему мероприятий Ленин назвал государственным капитализмом. Он считал, что ее претворение в жизнь будет означать серьезный шаг к социализму для такой отсталой мелкобуржуазной страны, какой являлась Россия. Ленин подчеркивал: «…Государственный капитализм был бы спасением для нас; если бы мы имели в России его, тогда переход к полному социализму был бы легок, был бы в наших руках, потому что государственный капитализм есть нечто централизованное, подсчитанное, контролированное и обобществленное, а нам-то и не хватает как раз этого, нам грозит стихия мелкобуржуазного разгильдяйства, которая больше всего историей России и ее экономикой подготовлена и которая как раз этого шага, от которого зависит успех социализма, нам не дает сделать».^[134]

Группа же «левых коммунистов» расценивала эту систему мероприятий как отступление от подлинно революционной тактики и выступила против ленинского курса. В апреле 1918 года «левые коммунисты» опубликовали «Тезисы о текущем моменте», в которых отрицали необходимость переходного периода, призывали к немедленному «введению» социализма методом кавалерийской атаки на капитал, выступали за «коммунизацию быта» путем издания декретов. Они считали, что нужно отказаться от использования государственного капитализма, разрушить банки, отказаться от употребления денег, выступали против централизации управления экономикой, считали нецелесообразным использование буржуазных специалистов. В этих условиях произошел отход Н. И. Бухарина от «левых коммунистов». Он стал занимать по основным направлениям экономической политики позицию, близкую к ленинской. «Левые коммунисты» объединились вокруг В. В. Оболенского, который всегда занимал наиболее радикальные позиции.

Бухарин прекрасно понимал, что без налаженного аппарата пролетарского государства республика не выдержит «жестокую борьбу со своими внешними и внутренними врагами», он выступал за организацию коллективного ведения сельского хозяйства, широкое привлечение буржуазных специалистов, призывал немедленно национализировать «важнейшие экономические крепости капитала», преобразовать их в социалистический сектор, создать крупные промышленные и финансовые комплексы, которые станут «основным бастионом» нашей системы.^[135] В то же время Бухарин продолжал отстаивать свое понимание сущности государственного капитализма, в котором он расходился с Лениным, и ряда других принципиальных вопросов. Бухарин вкладывал в понятие «государственный капитализм» прежде всего антинародную сущность современного милитаристского буржуазного государства. Поэтому он возражал против самой идеи применения этого термина к условиям Советской Республики. «Государственный капитализм при диктатуре пролетариата, — писал он, — это абсурд, сапоги всмятку. Государственный капитализм предполагает диктатуру финансового капитала; это передача производства диктаторски организованному империалистическому государству. Государственный капитализм без капиталистов именно такой же нонсенс». Точку зрения, что при диктатуре пролетариата не может быть никакого государственного капитализма, Бухарин отстаивал постоянно. В определенной мере разногласия касались терминологических аспектов проблемы. Во время экономической дискуссии, споря с Бухариным, Ленин в то же время отмечал, что на «девять десятых» согласен с ним, называл его выдающимся публицистом.^[136]

О близости позиции Бухарина к ленинской говорит написанная им в мае 1918 года брошюра «Программа коммунистов (большевиков)», которая многократно издавалась в России и за рубежом. В целом она отражала большевистскую точку зрения по основным вопросам политической и экономической жизни. В ней в популярной форме, убедительно и доходчиво разъясняются сущность стратегии и тактики большевизма, задачи внутренней и внешней политики. Автор брошюры считает, что «деревенская беднота вместе со всем рабочим классом пойдет по пути возможно более крупного товарищеского производства. Тогда мы на всех парах пойдем к коммунизму»; настаивает на введении «трудовой повинности для богатых классов», чтобы «заставить и господ буржуа, и господ бывших помещиков, и многочисленных интеллигентов из зажиточных, — заставить их работать на общую пользу».

Сокрушительной критике подвергает Бухарин оппортунистов различных направлений, как зарубежных, так и российских. «Правые социал-демократы, — писал он, — оказались настоящими предателями рабочего класса. Они лизали (и лижут до сих пор) сапоги покрытых рабочей кровью генералов. Они поддерживают величайшие гнусности и преступления своих правительств». Ф. И. Дан, И. Г. Церетели «в трагические тяжелые моменты революции дуло револьвера направляли против рабочего класса».^[137]

Брошюра заканчивалась оптимистическим выводом: «Много препятствий стоит на нашем пути. И много нехорошего у нас есть сейчас, в наших собственных рядах; ибо много вошло к нам посторонних людей, которые продают себя за деньги кому угодно, лишь бы ловить рыбу в мутной воде. И рабочий класс молод и неопытен. И со всех сторон самые злые враги окружают молодую Советскую республику. Но мы, коммунисты, знаем, что на собственных ошибках учится рабочий класс. Мы знаем, что он очистит свои ряды от всякой нечисти, прокравшейся к нему; мы знаем, что придет к нему верный, желанный союзник — мировой пролетариат. Никакие старушечьи вопли и истерические крики не смутят нашей партии».^[138]

Бухарин считал необходимым осуществлять политику национализации в соответствии с четким и ясным планом. Под контроль государства должны перейти только ключевые, наиболее крупные предприятия, ибо мелкие всегда зависят от крупных. По мысли Бухарина, в смешанной экономике социалистический сектор будет оказывать благотворное воздействие на развитие всего народного хозяйства.

Восторженно отозвавшись на ленинскую работу «Государство и революция», он писал в рецензии на книгу, что мы должны создать государство без полиции, бюрократии и постоянной армии, без «привилегированных людей, оторванных от масс и стоящих над массами», государство без элиты.^[139] Центральная идея заключалась в создании аппарата всех, а не бюрократической верхушки, которая может привести к перерождению Советского государства.

В целом у Н. И. Бухарина в этот период не было научно обоснованных взглядов на всю совокупность внутренней и внешней политики страны. Позже он писал: «Тяжести внешние, крупнейшие затруднения внутри — все это, представлялось тогда нам, должно быть разрублено мечом революционной войны».^[140]

В середине 1918 года кратковременная мирная передышка закончилась, начались империалистическая военная интервенция и гражданская война. В невероятно тяжелых условиях большевистская партия вынуждена была осуществить целый ряд мероприятий, которые позже получили название политики «военного коммунизма». Все силы и средства государства были подчинены одной цели — отстоять завоевания социалистической революции.

В июле 1918 года, после подавления мятежа левых эсеров, Н. И. Бухарин вновь возглавил редколлегию «Правды». (В марте 1918 года в знак протеста против подписания Брестского мирного договора он сложил с себя полномочия главного редактора «Правды».) К этому времени он отошел от «левых коммунистов». В течение всего периода гражданской войны у Бухарина не было серьезных разногласий с Лениным по главным проблемам политической жизни. Разногласия о государственном капитализме и праве наций на самоопределение удалось урегулировать. В марте 1919 года на VIII съезде партии было создано Политбюро, в состав которого вошли В. И. Ленин, Л. Б. Каменев, Н. Н. Крестинский, Л. Д. Троцкий и И. В. Сталин; Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев, М. И. Калинин стали кандидатами в члены Политбюро.

В годы гражданской войны и империалистической военной интервенции главное внимание Бухарин уделял агитационно-пропагандистской работе. В этот период в «Правде» появился целый ряд его статей. Много сил он уделяет организации связей с зарубежными интернационалистами. В октябре 1918 года он встречался в Берлине с немецкими коммунистами, в том числе с Карлом Либкнехтом. В конце 1918 года В. И. Ленин поручил Бухарину изложить кратко в тезисах «теорию и практику большевизма»^[141] для подготовки программного манифеста Коммунистического Интернационала. Первый его конгресс открылся 4 марта 1919 года. Н. И. Бухарин стал членом Исполкома Коминтерна и заместителем его председателя Г. Е. Зиновьева, возглавил делегацию РКП(б) в Коминтерне, эта работа отнимала у него немало времени.

В 1918―1920 годах Бухарин опубликовал свои наиболее крупные теоретические работы. Были изданы полностью написанные еще в эмиграции книги «Политическая экономия рантье» и «Мировое хозяйство и империализм». Эти работы сделали его видным ученым в области экономической теории новейшего капитализма. В. И. Ленин подчеркивал на VIII съезде партии, что нарисовать картину крушения капитализма может только Бухарин, «который очень много и очень обстоятельно этим вопросом занимался».^[142] Критикуя его ошибки в вопросах экономической теории и политики, Ленин тем не менее дает ему высокую оценку: «Бухарин — превосходно образованный марксист-экономист».^[143]

Пожалуй, самой популярной и известной работой Бухарина в этот период явилась «Азбука коммунизма», написанная совместно с Е. А. Преображенским в октябре 1919 года. Она переиздавалась около 40 раз на русском и многих иностранных языках. Стержнем книги является обстоятельное рассмотрение каждого пункта программы партии, принятой VIII съездом РКП(б). Она предназначалась «для самостоятельного изучения каждым рабочим и крестьянином… коммунистических знаний». Книга отражала новейшие достижения теории и практики большевизма, хотя Бухарин дал в ней свое понимание вопросов империализма и государственного капитализма. Книга написана в условиях «военного коммунизма». Она была проникнута героическим пафосом созидания нового мира, борьбы с многочисленными внутренними и внешними врагами молодой Советской Республики и выражала твердую уверенность, что марксистские идеи «сбываются на наших глазах».^[144]

Н. И. Бухарин был одним из первых большевистских теоретиков, кто уделял первостепенное внимание экономическому обоснованию созидания социализма на рельсах военно-коммунистической политики. Он, как и многие другие большевики, был уверен в близком крахе капитализма, грядущем торжестве мировой социалистической революции. Но уже в 1919 году Бухарин понимает, что назревание международной социалистической революции будет процессом длительным и сложным и искусственное ускорение революционного процесса дело безнадежное. В этот период он делает вывод, что «политическая диктатура рабочего класса должна неизбежно быть и его экономической диктатурой».^[145] Естественно, что это предполагает не отмирание государства, а его всемерное укрепление. Это было обоснование политики «военного коммунизма» как прямого пути к социализму. В обстановке сложившейся политики «военного коммунизма» 18 ноября 1919 года В. И. Ленин подчеркивал, что теперь «организация коммунистической деятельности пролетариата и вся политика коммунистов приобрела вполне окончательную, прочную форму, и я уверен, что мы стоим на правильном пути, движение по которому вполне обеспечено».^[146]

В мае 1920 года вышла в свет книга Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода». М. Н. Покровский говорил, что эта книга наряду с работами В. И. Ленина «Государство и революция» и Л. Крицмана «Героический период великой русской революции (опыт анализа т. н. „военного коммунизма“)» была серьезным вкладом в развитие большевистской теории. Это был настоящий гимн политике «военного коммунизма», поэтому вскоре ее основные положения оказались устаревшими.

Бухарин доказывает, что революция и гражданская война неизбежно приводят к временному «сокращению процесса воспроизводства», что это исторически неизбежный этап, которого невозможно избежать. Временное падение производительных сил он считал закономерным процессом. В «Экономике переходного периода» Бухарин обосновал свою теорию равновесия в динамике и развитии. Он подчеркивает, что в обществе «должно быть определенное равновесие всей системы», ибо в необходимых количествах производятся товары и затрачивается человеческий труд. «Тут могут быть всякие уклонения, колебания, вся система расширяется, усложняется, развивается, находится в постоянном движении и колебании, но в общем и целом она — в состоянии равновесия. Найти закон этого равновесия и есть основная проблема теоретической экономии».^[147] В обстановке гражданской войны Бухарин приходит к выводу, что восстановить нарушенное равновесие можно только принуждением. Глава книги «„Внеэкономическое“ принуждение в переходный период» в основном посвящена обоснованию этого тезиса. Принуждение, подчеркивал он, в переходный период в разных формах «переносится и на самих трудящихся, и на сам правящий класс».^[148]

Эту главу Бухарин завершает выводом, что «пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи… Диктатура пролетариата, выражая на первых порах самый кричащий раскол капиталистического мира, после установления некоторого равновесия начинает вновь собирать человечество».^[149]

В. И. Ленин особенно одобрительно отозвался об этой главе, дав и в целом положительную оценку работе. Он отмечал «превосходные качества этой превосходной книги». Книгу выпустила Социалистическая академия, членом которой был Н. И. Бухарин. Обратив внимание на недостаточное аргументирование отдельных ее положений, наличие неудачных формулировок и терминов, Ленин писал: «Позволительно выразить надежду, что этот небольшой недостаток исчезнет в следующих изданиях, которые так необходимы нашей читающей публике и послужат к еще большей чести академии; академию мы поздравляем с великолепным трудом ее члена».^[150]

Но книга вызвала и отрицательные оценки. Так, М. С. Ольминский обвинил автора в замене марксистской политэкономии «бухаринским методом каторги и расстрела».^[151] Ее основным недостатком было то, что вынужденный характер многих экономических мероприятий политики «военного коммунизма» Бухарин распространяет на весь переходный период. Но это было заблуждением ее только Бухарина, таких взглядов придерживалось тогда большинство членов ЦК РКП(б) и Советского правительства.

После окончания гражданской войны обстановка коренным образом изменилась, и это нашло свое отражение в изменении взглядов Бухарина. В статье «О ликвидаторстве наших дней» он писал: «„Крахнул“ „военный коммунизм“ как система, и крахнула идеология военного коммунизма, то есть те иллюзии, которые имелись налицо в нашей партии. Это вовсе не значит, что военно-коммунистическая система была в основе своей для того времени неправильна. В условиях внешней и внутренней блокады мы вынуждены были действовать так, как мы действовали. Но в том-то и дело, что мы не представляли себе всей относительности военно-коммунистической политики. Тогда мы думали, что наша мирная организаторская работа, наша экономическая политика, строительство нашего хозяйства будут дальнейшим продолжением централизаторского планового хозяйства этой эпохи… Другими словами: военный коммунизм мыслился нами… как универсальная, всеобщая и, так сказать, „нормальная“ форма экономической политики победившего пролетариата… Иллюзии военного коммунизма лопнули в тот самый час, когда пролетарская армия взяла Перекоп».^[152]

Хотя Бухарин и признавал необходимость революционного насилия, в действительности он был человеком мягким даже к врагам революции. Он входил в коллегию ВЧК, причем обладал правом вето. «Мы знаем всю мягкость тов. Бухарина, — писал В. И. Ленин, — одно из свойств, за которое его так любят и не могут не любить».^[153] Но реальная действительность однажды сыграла с ним злую шутку.

25 сентября 1919 года он выступал в здании МК с предложением ослабить красный террор. В этот момент анархисты и левые эсеры бросили в окно бомбу. От взрыва погибло 12 человек, в том числе секретарь МК В. М. Загорский, и ранено 55, среди них и сам Бухарин. Пострадавшая в результате этого бандитского акта Р. Бархина писала в «Рабочей Москве» в статье «Взрыв в Леонтьевском переулке»: «Через минуту — шум и грохот разорвавшейся бомбы. Рядом стоит Стеклов, он хватается за голову. „Только бы Бухарин уцелел“, — мелькает в затуманенной голове. (О тов. Бухарине, как потом оказалось, подумали тогда очень многие из районных работников.) Больше не помню. Очнулась. Темно. Лежу у дверей. На ноге что-то тяжелое».^[154]

Кстати, в апреле 1922 года Н. И. Бухарин настоял на том, чтобы не казнить заключенных в тюрьму эсеров-террористов. Он произнес на процессе убедительную речь, в которой показал, что эсеровская партия в конечном счете превратилась в орудие контрреволюции. Разложение лидеров партии было чудовищным, и в конечном счете она практически сошла с политической арены. Тем не менее подсудимые обвиняли большевиков в перерождении, в предательстве идеалов революции. Отвечая на эти обвинения, Бухарин говорил: «Если мы уже выродились, если мы представляем из себя буржуазную группировку, то объясните мне тот исторический ребус, что все капиталистические государства идут на нас ершом, но с партией эсеров кокетничают во все четыре звериных глаза. И вот объясните мне тот поразительный исторический ребус, что мы, буржуазная группировка, ненавидимы всей буржуазией, а вы, пролетарская группировка, получаете деньги из карманов всех капиталистических властей».^[155] В предисловии к сборнику речей защитников на этом процессе Л. Д. Троцкий отмечал: «Когда боевики убедились, что конец шнура от их бомб в руках англичан и французов, они с ужасом отшатнулись».^[156]

В первые послеоктябрьские годы В. И. Ленин, большевики уделяют большое внимание разработке новой партийной программы. 6 февраля 1918 года ЦК РСДРП(б) утвердил порядок работы VII съезда партии. Первым пунктом повестки дня был поставлен вопрос о программе. Для подготовки ее проекта была создана комиссия в составе В. И. Ленина, Н. И. Бухарина и Г. Я. Сокольникова. Подготовка к VII съезду партии проходила в чрезвычайно сложной обстановке. Программная комиссия не смогла выработать к съезду окончательный проект. 8 марта 1918 года Ленин выступил на съезде с докладом о пересмотре программы и изменении названия партии. Разногласия по вопросам теоретической части программы после победы Октября еще более усилились. Бухарин считал империализм не стадией развития капитализма, а особой общественно-экономической формацией, при которой пролетарские революции возможны только в «чистом» виде, движущей силой этих революций может быть только один пролетариат. Ленин считал, что теоретически и политически было бы преждевременным удалить из программы характеристику товарного производства и капитализма.^[157]

Во время дискуссии на съезде Бухарин высказался за то, чтобы дополнить теоретическую часть программы развернутой характеристикой социализма и коммунизма и выводом об отмирании государства. Ленин подчеркивал, что программа должна зафиксировать то, что абсолютно точно установлено, мы же не можем показать, как будет выглядеть построенный социализм, ибо еще не созданы кирпичи, из которых он должен сложиться.^[158]

Съезд единогласно принял ленинскую резолюцию, в которой ставилась задача дополнить политическую часть программы точной и обстоятельной характеристикой Советской Республики и начатых преобразований по экспроприации экспроприаторов и созданию нового общества. Съезд поручил комиссии из семи членов подготовить окончательный проект программы в соответствии с резолюцией. В комиссию вошли В. И. Ленин, Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев, Л. Д. Троцкий, И. В. Сталин, Г. Я. Сокольников и В. М. Смирнов.

Отсутствие программы партии отрицательно сказывалось на всей идеологической работе партии. Е. Д. Стасова писала: «Дня не проходит, чтобы рабочие устно и письменно не требовали бы программы».^[159]

В условиях мирной передышки программный документ партии фактически заменяла работа В. И. Ленина «Очередные задачи Советской власти». ЦК сообщал местным партийным организациям: «Программа нашей партии до сих пор еще не переработана, но сейчас мы имеем возможность в своей деятельности руководствоваться статьей тов. Ленина „Очередные задачи Советской власти“, которую посылаем Вам одновременно с этим письмом. Вы увидите ясно, какую линию Вам проводить».^[160]

Новый проект программы был подготовлен в феврале 1919 года, к VIII съезду партии. Разногласия оставались в основном прежние. Комиссия отвергла предложения Бухарина исключить характеристику домонополистического капитализма и простого товарного производства. Бухарин высказался также против признания права наций на самоопределение и выдвинул лозунг самоопределения трудящихся классов каждой нации.

Проект программы накануне съезда обсуждался многими партийными организациями страны. На Московской общегородской конференции РКП(б) с докладом о проекте программы выступал Н. И. Бухарин. Конференция поддержала основные положения проекта, но присоединилась к формулировке Бухарина по национальному вопросу: «…право трудящихся масс на самоопределение, вместо: право наций на самоопределение».^[161]

На съезде Бухарин продолжал отстаивать свои ошибочные взгляды, за что подвергался острой и принципиальной критике со стороны Ленина. В состав комиссии по окончательному редактированию проекта программы вошли В. И. Ленин, А. С. Бубнов, Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Е. А. Преображенский, Г. Л. Пятаков, П. Г. Смидович, И. В. Сталин.

29 марта 1919 года VIII съезд единогласно принял вторую программу партии — программу социалистического строительства. Она в значительной степени отражала политику и идеологию периода «военного коммунизма». Это касалось прежде всего перспектив создания социалистической экономики.

Обстоятельный анализ основных положений второй партийной программы дан Н. И. Бухариным в работе «Программа Октября (к десятилетию программы нашей партии)». Он, в частности, писал: «Программа партии писалась в моменты наивысшего напряжения сил, в эпоху военного коммунизма, со всеми его положительными и отрицательными чертами, его героизмом и его иллюзиями, его попытками прямого перехода к социализму и подрывом производительных сил, с его массовым подъемом и непрестанным революционным горением. Программа партии носит на себе печать этой бурной и героической эпохи. Особенно это сказалось на экономической части программы:проблемы рынка, денежного обращения, кредита, товарного обращения вообще, товарооборота между городом и деревней в частности, не могли получить в программе партии своего надлежащего решения… Программа РКП(б) прозвучала на весь мир, как набатный колокол, как весть о победе, как знамя великой борьбы, как сигнал нового строительства».

Н. И. Бухарин подчеркивает, что «многое в программе партии уже устарело», что она «должна быть пересмотрена» с учетом опыта социалистического строительства, теории и практики Коминтерна. В то же время он дает энергичный отпор выпадам против программы нашей партии и программы Коминтерна со стороны А. Н. Потресова, Фридриха Адлера, утверждая, что они «получат свой ответ от объективного хода событий. Этим ответом будет победоносное осуществление программы Ленина, программы международной коммунистической революции».^[162]

На крутом повороте

Ценой предельного напряжения всех сил Советская Республика победоносно завершила гражданскую войну и приступила к созданию необходимых предпосылок мирного социалистического строительства. Но экономическое положение республики было необычайно тяжелым. Общий объем промышленного производства по сравнению с 1913 годом сократился к 1920 году почти в 7 раз. Продукция сельского хозяйства составила только две трети довоенной. В катастрофическом положении находился транспорт. Рабочий класс сократился по численности вдвое, ибо промышленные пролетарии вынуждены были уходить в деревню. В. И. Ленин образно говорил: «Россия из войны вышла в таком положении, что ее состояние больше всего похоже на состояние человека, которого избили до полусмерти: семь лет колотили ее, и тут, дай бог, с костылями двигаться! Вот мы в каком положении!»^[163]

Особенно большую опасность представляло ослабление классовой основы диктатуры пролетариата. В докладе о партийном строительстве на X съезде РКП(б) Н. И. Бухарин говорил, что «в настоящее время мелкобуржуазная стихия не просто хлещет на пролетариат, а что эта мелкобуржуазная стихия проходит через пролетариат».^[164] Он подчеркнул, что разложение пролетариата, процесс его окрестьянивания представляют из себя большую опасность, чем военный мятеж в Кронштадте.^[165]

Обстановку в стране в начале 1921 года Бухарин характеризовал следующим образом:

«У нас положение гораздо более трудное, чем мы думаем. У нас есть крестьянские восстания, которые приходится подавлять вооруженной силой, которые обострятся в будущем. Я полагаю, что и момент, который переживает республика, самый опасный, который когда-либо переживала советская власть!»^[166] Он даже сказал в выступлении на X съезде партии, что «республика висит на волоске».^[167]

Аналогичный вывод находим у Ленина: «…Мы наткнулись на большой, — я полагаю, на самый большой, — внутренний политический кризис Советской России. Этот внутренний кризис обнаружил недовольство не только значительной части крестьянства, но и рабочих».^[168]

Политика «военного коммунизма», которую трудящиеся массы терпели в годы гражданской войны, полностью себя исчерпала. Но она продолжала сохраняться еще некоторое время после того, как были одержаны решающие победы в гражданской войне, что вызвало массовое недовольство трудящихся.

Одновременно шел бурный рост чиновничества, бюрократизация партийного и государственного аппарата. В феврале 1922 года Ленин писал: «Вся работа всех хозорганов страдает у нас больше всего бюрократизмом. Коммунисты стали бюрократами. Если что нас погубит, то это».^[169] Бухарин выражает опасение, что рабочий класс в силу своей немногочисленности и культурной отсталости не сможет пресечь корыстные гегемонистские устремления новой элиты, что может привести к образованию нового «правящего класса», господство которого основано на монополизации власти и незаконно присвоенных привилегиях. Бухарин настойчиво рекомендует партии не допустить возврата в какой-либо форме эксплуататорских отношений, появления «привилегированных групп коммунистов», «нового штата чиновников», огражденных от избирателей тем, что они не могут их переизбрать. Преодоление засилья бюрократической верхушки являлось необходимым условием доверия рабочих и крестьян к политике партии, вовлечения в строительство социализма широких слоев трудящихся масс.

Бухарин считал, что воспрепятствовать этой опасности может дальнейший рост производительных сил страны и подготовка быстрыми темпами высококвалифицированных кадров из рабочих. Для борьбы с быстро растущей бюрократией он предлагал создать множество добровольных общественных организаций, кружков, обществ, которые бы обеспечивали широкую связь партии с массой и могли противостоять разлагающему действию элиты. Подобные организации могли способствовать вовлечению в общественно-политическую жизнь многомиллионных масс крестьянства, укреплению его союза с рабочим классом и консолидации «рабоче-крестьянского блока».^[170]

Но этих мер оказалось недостаточно, и с конца 20-х годов сталинский партийный и государственный аппарат в значительной степени узурпировал власть в стране, фактически отстранив от управления трудящиеся массы. Этот процесс развивался и в последующие годы. В условиях перестройки идея полного претворения в жизнь ленинской концепции социалистического самоуправления трудящихся занимает важное место в деятельности партии.

Н. И. Бухарин писал: «Это — большая опасность для пролетариата. Не для того разрушал он старое чиновничье государство, чтобы оно выросло снизу».^[171] Он предвидел, что может возникнуть новая бюрократическая каста, которая поднимется как «колоссальный балласт на всем советском организме», причем новая бюрократия будет базироваться не на частной собственности, а на монополии власти и насильственно узурпированных привилегиях. Бухарин говорил, что имеется немало партийных работников, угодничающих перед вышестоящим начальством и в то же время проявляющих самое разнузданное чванство и высокомерие к рядовым партийцам, к трудящимся массам. Он настойчиво требовал ограничить разбухший бюрократический аппарат, добивался, чтобы восторжествовал принцип «чиновник для народа», а не «народ для чиновника».

Бухарин отчетливо видел опасность перерождения оторванной от масс части партийного аппарата. «Когда для группы коммунистов, — говорил он на XIV съезде ВКП(б), — закон не писан, когда коммунист может свою тещу, бабушку, дядюшку и т. д. тащить и „устраивать“, когда никто не может его арестовать, преследовать, если он совершил какие-нибудь преступления, когда он разными каналами может еще уйти от революционной законности, это есть одно из крупнейших оснований для возможности нашего перерождения».

Резко критикуя практику назначения секретарей партийных организаций сверху, так называемое назначенство, он говорил: «У нас в большинстве случаев выборы в партийные организации превратились в выборы в кавычках». Представитель вышестоящей партийной организации буквально навязывает ту или иную кандидатуру, а члены партии «боятся высказываться против». Он подчеркивает, что это «обычный тип отношений в наших партийных организациях».^[172]

Необходимость поддерживать высокий авторитет большевиков, их моральную чистоту, исключительную честность и неподкупность всегда подчеркивалась Лениным и его соратниками. В мае 1918 года Владимир Ильич объявил строгий выговор Н. П. Горбунову за попытку увеличить ему зарплату. В отмене всяких привилегий чиновникам, в сведении их зарплаты до уровня рабочего Ленин видел надежный заслон бюрократизму. Он предлагал ввести для всего государства максимальный уровень зарплаты — 6 тысяч рублей.^[173] Напомним, что реальная стоимость рубля во второй половине 1917 года не превышала 6―7 копеек. В сентябре 1920 года Ленин говорил о необходимости «выработать вполне точные практические правила о мерах к устранению… неравенства (в условиях жизни, в размере заработка и пр.) между… ответственными работниками, с одной стороны, и массою, с другой стороны, — неравенства, которое нарушает демократизм и является источником разложения партии и понижения авторитета коммунистов».^[174]

Характерно в этом отношении высказывание Ф. Э. Дзержинского, бывшего образцом кристальной честности большевика-революционера. «Мы, коммунисты, — говорил он, — должны жить так, чтобы широчайшие массы трудящихся видели, что мы не дорвавшаяся к власти ради личных интересов каста, не новая аристократия, а слуги народа, что победой и властью мы пользуемся не для себя, а для блага народа».^[175]

К сожалению, приостановить бурный рост чиновничества не удалось. За годы гражданской войны в количественном отношении оно выросло примерно вдвое и продолжало усиливать свои позиции в последующие годы. Своего «золотого века» оно достигло уже в наши застойные годы, когда безнаказанность и вседозволенность, наглое и высокомерное попрание советских законов, безудержная жажда наживы, перерождение части партийного, советского, профсоюзного аппарата, ее сращивание с преступным миром достигли своего предела…

Политический кризис в стране отразился и на партии. В конце 1920 года она насчитывала свыше 500 тысяч человек, но рабочих в ней было менее половины. Многие члены партии не прошли суровой школы классовой борьбы, не имели большевистской закалки. В партию вступила часть бывших меньшевиков, эсеров, анархистов, бундовцев. Все они были подвержены мелкобуржуазным колебаниям. Шатания среди неустойчивой части партии особенно ярко проявились в дискуссии о профсоюзах, которую начал Л. Д. Троцкий. Он пропагандировал идею «милитаризации труда» и превращения профсоюзов в составную часть государства, предлагал насадить в профсоюзах методы «военного коммунизма», «перетряхнуть их с песочком», «потуже завинтить гайки», «огосударствить» их. Группа «рабочей оппозиции» считала необходимым передать управление народным хозяйством «всероссийскому съезду производителей», то есть подчинить государство профсоюзам. Группа «демократического централизма» требовала свободы фракций и группировок в партии.

В. И. Ленин считал профсоюзы школой коммунизма, управления, хозяйствования, связующим звеном между государством и широкими слоями трудящихся.

В этой обстановке Бухарин занял компромиссную позицию, надеясь создать такой проект платформы, который бы удовлетворил всех. Вместо «перетряхивания» профсоюзов сверху он выдвинул идею их «огосударствления» как постепенного процесса. Но когда эта резолюция была отвергнута, он выдвинул «буферную платформу», заявляя, что тезисы Ленина и Троцкого необходимо объединить, что профсоюзы должны стать и «школой коммунизма», и частью «технического административного аппарата». Бухарин считал, что будет одновременно идти процесс сращивания профсоюзов с органами государственной власти и «осоюживания» государства. «Его логическим и историческим пределом будет не поглощение профсоюзов пролетарским государством, а исчезновение обеих категорий, как государства, так и союзов и создание третьего — коммунистически организованного общества».^[176]

Анализируя это положение, Ленин подчеркнул: «Бухарин теоретически скатился к эклектике, проповедуя соединение политического и хозяйственного подхода… подмене диалектики эклектикой».^[177] Буферную позицию Бухарина Ленин назвал «верхом распада идейного». Он писал: «До сих пор „главным“ в борьбе был Троцкий. Теперь Бухарин далеко „обогнал“ и совершенно „затмил“ его, создал совершенно новое соотношение в борьбе…»^[178]

X съезд партии в марте 1921 года утвердил целый ряд мероприятий, положивших начало новой экономической политике в стране. Усиление мелкобуржуазного давления требовало идейно-организационной консолидации партии, укрепления ее единства. Принятая съездом резолюция о запрещении в партии фракций и группировок сыграла в этом отношении важную роль. В то же время эта резолюция была впоследствии использована для концентрации власти в руках сталинского партийного аппарата.

Осенью 1921 года появилась одна из наиболее известных книг Бухарина «Теория исторического материализма: популярный учебник марксистской идеологии». Книга была написана на рубеже окончания политики «военного коммунизма» и начала новой экономической политики. Но если еще недавно Бухарин энергично пропагандировал революционное насилие и необходимость социальных скачков, то в данной книге отстаивал эволюционный путь развития. Книга переиздавалась многократно в нашей стране и за рубежом и была одним из наиболее распространенных учебников. Ее острие было направлено против различных буржуазных и ревизионистских критиков марксистского учения. Именно эта книга, обобщившая достижения марксизма, выдвинула Бухарина в ряды крупнейших большевистских теоретиков.

Важное значение в этом труде Бухарин придавал развитию марксистской социологии, видя в ней грозное оружие в борьбе с противниками марксизма. Он считал, что исторический материализм и есть социология — «общее учение об обществе и законах его развития».^[179] В этой работе он более детально обосновал свою теорию равновесия и сделал вывод, что общество в состоянии равновесия должно развиваться стабильно и гармонично. Империалистическая и гражданская войны в катастрофической степени нарушили равновесие общественных сил в нашей стране, и задача большевиков — восстановить его. Поэтому Бухарин выступает за гражданский мир, критикует тех, кто хочет усилить социальные антагонизмы. Он предлагает построить многочисленные мосты между партией и различными классами и социальными группами в форме разнообразных и жизнедеятельных общественных организаций. Подчеркивает, что развитие общества предполагает «равновесие подвижное, а не статическое», ибо борьба противоречий, различные конфликты органически присущи обществу. Общий вид диалектического и динамичного общественного развития Бухарин определял следующей формулой: равновесие, нарушенное равновесие и восстановленное равновесие на качественно более высокой ступени. Нарастающие противоречия неизбежно нарушают равновесие общества и приводят к революции. Прочное общественное равновесие возможно только при коммунизме. Н. И. Бухарин в своей книге придавал первостепенное значение дальнейшему развитию марксистской теории. «Было бы странно, — писал он, — если бы марксистская теория вечно топталась на одном месте».^[180]

Бухарин преподавал общественные науки в различных учебных заведениях. Острота мысли, страстность, всесторонняя эрудиция, убежденность в торжестве идеалов социалистической революции привлекали на его лекции огромное количество людей.

Об авторитете Бухарина-оратора и популярности его выступлений можно судить по информации в газете «Рабочая Москва» (1922, № 206) под названием «Осада Бухарина»:

«В 8 часов вечера в 1-м государственном университете должна была состояться очередная лекция Н. И. Бухарина по курсу „Теория исторического материализма“. С 12 часов утра члены исполбюро факультета общественных наук бегали по всему зданию с взволнованными красными лицами… устанавливались патрули, организовывался чрезвычайный штаб по проведению лекции…

В 3 часа начали приходить студенты. Шли сплошными массами. Шли свердловцы и фонисты (факультет общественных наук. — И. Г.), техники и химики, медики и естественники, ветеринары и механики. В 4 часа начали ломаться двери. В 5 часов были снесены все патрули. В 6 часов ввиду переполнения университета пришлось отменить все прочие лекции.

Члены исполбюро сбились с ног и безутешно смотрели на несущуюся по коридорам студенческую лавину… Потерявший голову председатель исполбюро звонил зачем-то в пожарную команду. В воздухе стоял непрерывный гул: „Даешь Бухарина“. В аудиторию проникнуть было абсолютно невозможно.

В 7 часов из-за переполнения аудитории желающими слушать Бухарина начались обмороки. Лавина все неслась. Университет все наполнялся.

Пришедший в 8 часов Николай Иванович Бухарин, после тщетных попыток пробиться в аудиторию на свою лекцию, должен был уйти домой. В деканат было внесено предложение о перенесении очередной лекции Бухарина в Большой театр».

В книге Михаила Левидова «Ораторы Октября» дается характеристика великолепного ораторского искусства Бухарина. «Я не принадлежу к числу тех людей, которые в течение десятилетий произносят одну и ту же речь», — говорил Н. И. Бухарин на XIV съезде партии. У него был чистый певучий московский говор, молодой и задорный голос. В своих выступлениях он всегда был настороже, всегда был готов отразить нападение и сам перейти в наступление. Он совершенно не был похож на академического оратора, совмещающего в своих речах и обвинение, и речь прокурора, и заключение судьи, и приговор народных заседателей. Бухарин — едва ли не самый эмоциональный оратор. Его мысль доведена до степени эмоций, она страстна и драматична, до предела насыщена вибрирующей реальностью.

«О Бухарине можно сказать что он аргументирует, сидя верхом на ядре, которое несется в неприятельское расположение… Недаром так любит наша комсомольская молодежь именно Бухарина: даже самого молодого, самого свежего из них заражает почти перенасыщенная жизненностью, увлекательная своим повышенным тонусом речь Бухарина. И не случайно так любит Бухарин говорить для молодежи и на темы о молодежи…» «„Нам нужен марксизм плюс американизм“, — любил он повторять. Писаревская фраза: „Природа — это не храм, а мастерская, и человек в ней работник“, — была его постоянным девизом».^[181]

Примером страстной и полемической речи может служить выступление Бухарина на процессе эсеров. Это был обвинительный акт, до краев наполненный революционной ненавистью к эксплуататорам и их пособникам, непоколебимой верой в торжество идеалов грядущего социализма. Он не обвиняет эсеров в организации взрывов, убийств, саботаже и других преступлениях, для него это детали. Обращаясь к обвиняемым, Бухарин говорил:

«В том громадном катаклизме, который произошел, имеет право на историческое существование та сила, которая в данный исторический момент может держать страну, может ее организовать, ею править. Вы не могли править, как и буржуазия не могла править, а мы правим страной… Для нас всякая оценка не есть оценка с точки зрения моральной негодности, а с точки зрения строительства в процессе того нового, во что мы верим и что считаем необходимым делать…»^[182]

Как члену Политбюро, Центральный Комитет РКП(б) поручил Н. И. Бухарину координировать работу комсомола и молодежи. Его статьи, посвященные роли и месту комсомола в социалистическом строительстве, особенно часто появлялись в «Правде». Так, 25 ноября 1920 года весь номер центрального органа партии был посвящен молодежи.

В статье «Научимся влиять на молодежь», которая была помещена в «Правде» 25 ноября 1921 года, Бухарин подчеркнул, что необходима «широчайшая популяризация марксистского мировоззрения», что «нельзя молодежь засушивать». Он обращал внимание на имеющуюся литературу с ее инструкциями, параграфами, директивами, написанными казенным языком, в то время как «для молодежи требуется гораздо больший процент воздействия на чувство». Он высмеивает тех руководителей, которые стремятся «запретить танцы, изгнать всякую радость и веселье». Он ставил перед партийными организациями задачу: «Нам необходимо обратить внимание на популяризацию нашего мировоззрения; нам необходимо влияние не только на умы, но и на чувство молодежи. Тогда мы станем привлекать ее в свои ряды в гораздо более широком масштабе, чем теперь».

В обстановке перехода к мирному строительству вопросы идеологической работы с комсомолом и молодежью были особенно актуальны. «После громадного напряжения сил, — писал Бухарин в статье „Коммунистическое воспитание молодежи в условиях нэпа“, — громадной траты нервной энергии, напряженной работы, в процессе которой устали мозги и нервы, напряжение кончилось, у всех ослабели на некоторое время мышцы и здесь возникла психологическая реакция. На этой почве стали процветать такие вещи, как пьянство, которое захватило некоторые круги и молодежи (и — в этом нужно сознаться — кое-каких старых товарищей). Пьянство представляет сейчас в нашей общественной жизни одно из крупных зол, с которым нужно повести очень свирепую борьбу».

Бухарин ставит перед молодежью задачу бороться с алкоголизмом и курением, половой распущенностью и склонностью к бюрократизму, ибо комсомольцы «насобачились настолько, что пересобачили взрослых товарищей в написании резолюций».^[183]

Он писал, что жизненный опыт у нашей молодежи огромный. Хотя из нее вырастают превосходные практические работники, но часто у них «громадные пробелы в мировоззрении». Проблемам мировоззренческой подготовки молодежи посвящен сборник статей Н. И. Бухарина «Коммунистическое воспитание молодежи».

В докладе на V съезде РКСМ (10―19 октября 1922 г.) он ставит задачу проявлять творчество в работе с молодежью, говорит об опасности директивного подхода к ней, о необходимости «широкого обволакивания всей юношеской психологии» идейно-воспитательной работой. Показывая двойственность новой экономической политики, Бухарин отмечал, что молодежь не случайно называет ее «проклятый нэп», «чертов нэп», объяснял, что новую экономическую политику нужно понимать «как грандиозный стратегический обход противника» и что в этих условиях «вопрос о коммунистическом воспитании молодежи приобретает первоклассное значение». Он откровенно показывает, что в обстановке нэпа усилилась безработица, в том числе среди молодежи, «прорвался резко выраженный индивидуализм, жажда накопления и личных утех», увеличилось количество нищих, проституток, усилился контраст между богатством и бедностью, когда в нэпмановских магазинах есть все до ананасов включительно, а около них — калеки, нищие, безработные. Нэп «не выдвигал перед молодежью сильной, красочной, резко поставленной, боевой, героической задачи… ибо только величие классовой войны сплачивало, организовывало, давало мысль и цель, обладало колоссальным организационным влиянием». Так, в обстановке гражданской войны перед молодежью стояла задача невиданной красоты, цель была ясна и прозрачна: «…бить общего врага — мировой капитализм. Это — задача такого охвата, такой невиданной яркости и силы, что молодежь была безудержно увлечена этим потоком. Здесь все было ясно, отчетливо, все красочно и необычайно героично». С переходом на рельсы новой экономической политики этот стержень героического был вырван, ибо кто захочет сражаться за нэпманов и концессионеров.^[184]

Характерно, что основные положения доклада Бухарина вошли в резолюцию съезда. Она заканчивалась словами: «Без усиления партийного внимания РКСМ не будет в состоянии выполнить все те громадные задачи, которые ложатся на его плечи».^[185]

В отчете V съезда комсомола были подведены итоги его работы: «Съезд прошел под знаком вовлечения молодежи в хозяйственное и культурное строительство страны, под знаком борьбы за знание, за коммунистическое воспитание молодежи, против мелкобуржуазной идеологии. По докладу тов. Бухарина съезд определил конкретные задачи коммунистического воспитания молодежи и подчинение его прочному влиянию пролетарской идеологии в противовес условиям нэпа, в обстановке нарождения новой буржуазии, государственного и частного капитала».^[186] Бухарин выступал на многих съездах комсомола, поддерживал дружеские отношения с комсомольскими лидерами.

Весьма актуально звучат предложения Бухарина творчески относиться к идеологической работе:

«Мы подаем удивительно однообразную идеологическую пищу. Не в том смысле я говорю, что она, эта пища, наварена по одному коммунистическому рецепту. Это последнее очень хорошо, и, вообще говоря, чем больше такое единство, тем лучше. Но дело в том, что у нас позабывается и здесь об интересах потребителя: потребитель получает частенько штампованные параграфы и циркуляры, написанные с таким скучнейшим однообразием, что от них непривычного человека начинает просто тошнить…

Коммунистическая идеология имеет гораздо больший охват, чем один вопрос о снижении цен, как ни важен этот последний вопрос. А коммунисты и рабочие вообще — это не ходячие абстракции, они живые люди, с плотью и кровью. Ничто человеческое им не чуждо. Они страдают, радуются, сражаются, любят, живут, умирают. Каждый из них есть и личность, а не статистическая средняя на двух ногах, не индекс, не параграф и не абзац резолюции по текущему моменту».^[187]

В 1921 году был создан Институт красной профессуры, в котором готовились кадры большевистских идеологических работников. Среди выпускников этого института было немало тех, кто считал себя учениками Бухарина. А. Н. Слепков, Д. П. Марецкий, В. Н. Астров, А. И. Стецкий, П. Г. Петровский, А. Ю. Айхенвальд, А. Зайцев, Е. В. Цетлин и многие другие с большим уважением и любовью относились к Н. И. Бухарину, видели в нем лидера, хотя по возрасту были близки к нему. Бухарин привлекал всех своей доброжелательностью, неподдельной искренностью и бурлящим жизнелюбием.

Американский историк профессор Принстонского университета Стивен Коэн на основании опубликованных воспоминаний так характеризует личность Бухарина: «Те, кто встречался с ним не один год, свидетельствуют, что мягкий, открытый, добродушный Бухарин в своей традиционной русской рубахе, кожаной куртке и сапогах… был самым привлекательным из большевистских руководителей. В нем совсем не было пугающего высокомерия Троцкого, нарочитой помпезности Зиновьева или подозрительности и склонности к интригам, столь характерных для Сталина. Он был „по-любовному мягок“ в своих отношениях с товарищами и друзьями. Источая „всепроникающее радушие“, он вносил в неофициальные собрания заразительное веселье и, в свои лучшие минуты, благотворное очарование в политику».^[188]

Несмотря на некоторые разногласия по теоретическим вопросам, на критику, и порой резкую, Ленина в адрес Бухарина, их отношения были теплыми и дружескими. Не мешало этому и то оспаривание взглядов Ленина по ряду вопросов, которое допускал Бухарин. Ленин видел в Бухарине крупного теоретика, с которым полезно обменяться мнениями. На XI съезде партии, рассматривая вопрос о государственном капитализме, Владимир Ильич сказал: «Жаль, что на съезде нет тов. Бухарина, хотелось бы мне с ним немного поспорить, но лучше отложу до следующего съезда».^[189]

В автобиографии Бухарин писал о Ленине, что имел счастье «близко стоять к нему вообще, как к товарищу и человеку». В «Письме к съезду» Ленин дает особенно теплую оценку Бухарину: «…не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии…» В то же время он отмечает, что «его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».^[190]

Не надо забывать, что в Политбюро Бухарин был самым молодым по возрасту. Характеризуя его и Г. Л. Пятакова, В. И. Ленин говорил: «…самые выдающиеся силы (из самых молодых сил)». По поводу своих критических замечаний в их адрес он подчеркивал: «Конечно, и то и другое замечание делаются мной лишь для настоящего времени в предположении, что эти оба выдающиеся и преданные работники не найдут случая пополнить свои знания и изменить свои односторонности».^[191]

Упрек Ленина Бухарину в том, что он «не понимал вполне диалектики», справедлив, но он с таким же успехом мог быть отнесен к любому политическому деятелю того времени (как и к последующим). В то же время необходимо отметить, что Бухарин немало сделал тогда для развития и популяризации социологии, которая потом долгие годы была у нас в опале и стала возрождаться только в последнее время.

Владимир Ильич проявлял дружескую заботу о здоровье Бухарина. После острейшей дискуссии о профсоюзах, в которой они были на противоположных позициях, он просит задержать подольше в Крыму Бухариных и позаботиться об их полном выздоровлении и отдыхе.^[192] Поскольку здоровье Бухарина не улучшалось, Ленин настоял на том, чтобы он поехал лечиться в Германию.^[193] В свою очередь, Бухарин неоднократно навещал больного Владимира Ильича в Горках. В очерке «Памяти Ильича» он писал о последних мгновениях жизни вождя:

«Когда я вбежал в комнату Ильича, заставленную лекарствами, полную докторов, — Ильич делал последний вздох. Его лицо откинулось назад, страшно побелело, раздался хрип, руки повисли — Ильича, Ильича не стало.

Точно время остановилось. Точно сердца перестали биться у всех. Точно на мгновение прекратился бег истории, и весь мир застонал мучительным стоном».^[194]

Смерть В. И. Ленина была величайшим потрясением для большевистской партии, всех трудящихся Советской Республики. Слишком весомо и значимо его имя в российской революции, неразрывно слился он с прошлым, настоящим и будущим необъятной страны.

В правительственном сообщении о его смерти говорилось: «Самый тяжелый удар, постигший трудящихся Советского Союза, как и всего мира, со времени завоевания власти рабочими и крестьянами России, глубоко потрясет каждого рабочего и каждого крестьянина не только в нашей республике, но и во всех странах. Широчайшие массы трудящихся всего мира будут оплакивать величайшего своего вождя».^[195]

В обращении ЦК РКП(б) подчеркивалось: «Никогда еще после Маркса история великого освободительного движения пролетариата не выдвигала такой гигантской фигуры, как наш покойный вождь, учитель, друг. Все, что есть в пролетариате поистине великого и героического, — бесстрашный ум, железная, несгибаемая, упорная, все преодолевающая воля, священная ненависть, ненависть до смерти к рабству и угнетению, революционная страсть, которая двигает горами, безграничная вера в творческие силы масс, громадный организационный гений, — все это нашло свое великолепное воплощение в Ленине, имя которого стало символом нового мира от запада до востока, от юга до севера… Никогда Ленин не был так велик, как в минуты опасности. Твердой рукой он проводил партию через строй этих опасностей, с несравненным хладнокровием и мужеством идя к своей цели».^[196]

С воззванием «Ленин наш бессмертный вождь» обратился к трудящимся мира Исполком Коминтерна. От нашей партии под ним стоит подпись Н. И. Бухарина. «Готовьтесь к боям, — говорилось в воззвании, — революционные пролетарии всех стран! Пусть ненависть к врагам коммунизма будет так же пламенна и вечна в наших сердцах, как любовь к Ленину».^[197]

Смерть вождя была неожиданной. Со второй половины июля 1923 года состояние здоровья В. И. Ленина медленно, но постоянно улучшалось. Об этом, в частности, писал Г. Е. Зиновьев в статье «Шесть дней, которых не забудет Россия»:

«Помню, совсем недавно, несколько недель тому назад, через щелку окна мы с Каменевым и Бухариным смотрели в парк, когда Владимира Ильича вывозили на прогулку. Приветливо, с доброй ильичевской улыбкой он снимал здоровой рукой с головы свою кепку, здороваясь с товарищами из охраны. Как просияли все они. С какой любовью смотрят на своего Ильича эти рабочие, любившие его как дети… А сейчас позвонили: Ильич умер… Через час мы едем в Горки, уже к мертвому Ильичу: Бухарин, Томский, Калинин, Сталин, Каменев и я (Рыков лежит больной). В автосанях. Как, бывало, мчишься в Горки на вызов Ильича, когда он был здоров, — как на крыльях… А теперь…

В два часа ночи назначено в Кремле заседание пленума Центрального Комитета. Едем поездом назад. Опоздали только на час. Вошли. Никогда не забыть и этой минуты. Сидят все 50 человек и… молчат. Гробовое молчание. По-видимому, они молчат уже довольно долгое время — с тех пор, как пришли сюда. Все они, бесстрашные ленинцы, отобранные всей партией бойцы, не раз смотревшие в лицо смерти, сидят с плотно сжатыми зубами. Слова не идут с языка. Потом заговорили. Просидели до утра. Осиротевшие. За эти часы ближе стали друг другу, чем за всю прежнюю жизнь, за долгие годы совместной борьбы».^[198]

26 января 1924 года состоялось траурное заседание II съезда Советов СССР. С речами на нем выступали М. И. Калинин, Н. К. Крупская, Г. Е. Зиновьев, И. В. Сталин, Н. И. Бухарин, К. Цеткин, М. П. Томский, Л. Б. Каменев, Н. Н. Нариманов, К. Е. Ворошилов, А. И. Рыков и другие. «Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным», — говорила Надежда Константиновна. Н. И. Бухарин, в частности, отмечал: «Мы теперь ясно видим, какой гигантской фигурой был ушедший от нас тов. Ленин. Можно сказать, что эта громадная исполинская фигура будет вечно стоять на рубеже двух эпох в истории человеческого общества. Никто из нас не знал человека, который был бы так близок, был бы так прост к каждому рабочему, каждому крестьянину, к каждой работнице, к каждой крестьянке».

Г. Е. Зиновьев поделился своим наблюдением: «Больше всего научили нас подлинным образом оценивать историческое значение Владимира Ильича те сотни тысяч рабочих, которых мы с затаенным дыханием наблюдали за последние дни в одной только Москве. Видели ли вы когда-нибудь такую прекрасную, единую народную массу, такой живой прибой сотен тысяч пролетариев, которые день и ночь в нынешнюю зимнюю стужу стоят и ждут своей очереди зайти поклониться праху вождя».^[199]

На заседании съезда Советов И. В. Сталин дал клятву следовать ленинским заветам, приложить все усилия для претворения его планов революционного переустройства общества в жизнь. Как он выполнил эту клятву, мы теперь знаем. Демагогически выступая под флагом ленинских идей, он на деле извратил их, приспособил для достижения своих властолюбивых замыслов. С уходом Ленина пламенная сила политических лозунгов была широко использована в борьбе за власть.

С апреля 1924 года под редакцией Н. И. Бухарина начал выходить теоретический орган партии — журнал «Большевик». В его первом номере были опубликованы воспоминания Л. Б. Каменева «Ленин». Он, в частности, писал: «У Ленина воля к победе, готовность взять власть не была чертой индивидуального характера, — любви к власти у Ильича не было ни на один грамм, — это было выражение настроений новых миллионов, коллективного, тяжкой ценой купленного сознания их, что без решительной победы, без завоевания власти, без готовности этой властью орудовать, как рабочий орудует молотом, нет выхода из тупика».^[200]

Статьи и брошюры, посвященные В. И. Ленину, были написаны также Л. Д. Троцким, К. Б. Радеком и многими другими. Но наиболее яркие, искренние, наполненные глубоким содержанием и уважением к Ильичу строки вышли из-под пера Бухарина. Так, уже 17 февраля 1924 года Бухарин сделал большой доклад «Ленин как марксист» на заседании Коммунистической академии. Он поместил его в сборнике с символическим названием «Атака», причем отметил: «Особняком стоит мой реферат о тов. Ленине, критические удары которого помогали и мне преодолевать свои собственные теоретические недостатки».

Автор анализирует наиболее важные положения учения К. Маркса и Ф. Энгельса, подвергает беспощадной критике «марксизм» лидеров II Интернационала и обстоятельно рассматривает вклад В. И. Ленина в развитие теории и практики марксизма, выделяя прежде всего вопросы об империализме, о государстве, роли крестьянства и другие актуальные проблемы. Ленинизм Бухарин рассматривает как высшее достижение марксизма. Особенно большое внимание он уделяет обоснованию основных направлений ленинской концепции построения социализма. Закончил он свой доклад следующим образом: «Очень часто обычно приравнивают Маркса к Ленину и ставят вопрос — кто больше, Маркс или Ленин. И отвечают, что Ленин больше в практике, а Маркс в теории. Мне кажется, что нет таких весов, которые могли бы взвесить такие крупные фигуры, по той причине, что нельзя ни складывать, ни измерять величин разнородного типа, выросших в разных условиях, игравших разную роль. Нельзя этого делать. Постановка вопроса в корне ошибочна. Но одно мы можем сказать совершенно безошибочно, что эти два имени будут определять пути рабочего класса до тех пор, пока рабочий класс будет существовать как таковой. Это совершенно ясно, и мы можем утешать себя мыслью после смерти Владимира Ильича, что мы жили, боролись, сражались и победили под постоянным руководством нашего великого учителя».^[201]

Образцом публицистического искусства по выразительности и жизнеутверждающему оптимизму, образцом беззаветности и преданности идеям вождя является яркий очерк Бухарина «Памяти Ильича». Он был опубликован в «Правде» к первой годовщине смерти В. И. Ленина 21 января 1925 года и перепечатан «Правдой» же 12 февраля 1988 года. Написан очерк так проникновенно и задушевно, что пересказать его невозможно. Приведем только его окончание: «Год живет партия без Ленина. И суждено ей жить без него, живого. Сумеем ли мы хоть немного приблизиться к Ильичевой мудрости? Сумеем, если будем непрестанно учиться у него. Сумеем ли мы приблизиться к Ильичевой беспристрастности, к отсечению всего личного в политике? Сумеем, если будем учиться у него. Сумеем ли мы вести в его духе партию, с ней вместе и через нее рабочий класс и крестьянство? Сумеем, если будем учиться у Ленина, Ильича, у нашего учителя и товарища, который не знал мелочности, который был смел, решителен и осторожен. Мы должны суметь, ибо этого хочет рабочий класс, которому отдал жизнь свою товарищ Ленин».

Бухарин говорил, что Ленин умел схватить мудрость в живом роднике народного творчества. В беседах с представителями рабочих, крестьян, солдат, интеллигенции он получал огромное количество разнообразного материала, глубоко и всесторонне обдумывал его, обобщал силой своего диалектического мышления, гигантского интеллекта. На траурном заседании, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина, Бухарин говорил: «…Главнейшие вопросы политики Ленин развивал не с точки зрения моментальной и быстро преходящей конъюнктуры: он ставил их с точки зрения „большой политики“, широчайших перспектив, генеральных путей, столбовой дороги нашего развития. Его анализ — не крохоборческий анализ маленького участка, а громадное полотно, на котором с необычайной мощью, убедительнейшей простотой и выразительностью изображена тяжелая поступь исторического процесса. Из этого анализа Ленин делает громадные выводы, но этому же анализу он соподчиняет и сравнительно второстепенную организационную деталь».^[202]

Таким образом, Бухарин убедительно и аргументированно показывает В. И. Ленина не только как «гениальнейшего практика рабочего движения, но и как капитальнейшего его теоретика». Этот вывод, сделанный им в докладе «Ленин как марксист», станет основным направлением его теоретической работы в последующие годы.

Пропагандист и защитник нэпа

Взяв в руки власть, большевики поставили перед собой грандиозные задачи модернизации народного хозяйства, осуществления культурной революции. Необходимо было преодолеть отставание от передовых капиталистических стран, вывести страну на современный уровень экономического и культурного развития.

Ленинский план построения социализма предусматривал революционное преобразование промышленности и сельского хозяйства, значительное повышение жизненного уровня, духовное развитие советских людей. Но в руководящем ядре партии не было единства взглядов по проблемам перспектив социалистического строительства. Л. Д. Троцкий и его сторонники продолжали отстаивать прежнюю точку зрения: строить социализм исходя из оправдавших себя в ходе борьбы с интервентами и белогвардейцами военно-коммунистических принципов. В новой экономической политике они видели прямой путь к «вырождению большевизма», к торжеству в нашей стране социал-демократизма. Хотя на Западе явно наметилась тенденция спада революционного движения, Троцкий продолжал усиленно пропагандировать призывы к международной революции.

Между тем уже в докладе на III конгрессе Коминтерна 5 июля 1921 года В. И. Ленин говорил: «Еще до революции, а также и после нее мы думали: или сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро, наступит революция в остальных странах, капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть».^[203] В соответствии с такой теоретической установкой II конгресс Коминтерна принял манифест, в котором говорилось: «Международный пролетариат не вложит меча в ножны до тех пор, пока Советская Россия не включится звеном в федерацию Советских республик всего мира». Но стабилизация капитализма, ослабление революционного движения на Западе привели к пересмотру этих взглядов, и Ленин делает вывод, что пролетарская революция в Европе еще не созрела, мировой капитализм сумел устоять, но он пока не в состоянии вооруженным путем разгромить Советскую Республику, что в мире налицо непрочное равновесие.^[204]

Против новой экономической политики выступил также Е. А. Преображенский, который выдвинул теорию «первоначального социалистического накопления». Г. Л. Пятаков считал переход к новой экономической политике явным отказом от героических традиций большевизма.

После определенного раздумья Н. И. Бухарин решительно отказывается от политики«военного коммунизма». Именно он после смерти В. И. Ленина становится наиболее последовательным выразителем идей нэпа, их пропагандистом и защитником. Он писал, что в своих последних статьях и письмах Ленин высказал идеи, «которые десятками лет будут определять политику нашей партии».^[205]

«У целого ряда наших партийных товарищей, — отмечал Бухарин, — смысл новой экономической политики сводится только к одному: крестьянин на нас наступил, мелкобуржуазная стихия взбунтовалась, мы отступили и больше ничего — и только к этому, якобы, сводится все дело. Но дело, конечно, не только в этом, вернее, не столько в этом. Смысл новой экономической политики, которую Ленин… назвал правильной экономической политикой (в противоположность военному коммунизму, который он… охарактеризовал как „печальную необходимость“, навязанную нам развернутым фронтом гражданской войны), — в том, что целый ряд хозяйственных факторов, которые раньше не могли оплодотворить друг друга, потому что они были заперты на ключ военного коммунизма, оказались теперь в состоянии оплодотворять друг друга и тем самым способствовать хозяйственному росту».^[206]

Защищая нэп, он подчеркивает, что политика пролетарского государства стала менее героической, но зато приобретает более уверенный, прочный, ближе к реальной действительности характер. «С этой точки зрения переход к новой экономической политике явился крахом наших иллюзий».^[207] Эти идеи он развивал и раньше, в частности в статье «Новый курс экономической политики», где писал, что «мелкий производитель будет втянут в общественное хозяйство не мерами внеэкономического принуждения», а в основном хозяйственными выгодами от машинизации сельского хозяйства.^[208] Бухарин считал, что индивидуальное крестьянское хозяйство будет медленно «вывариваться в кооперативном котле».^[209] На X съезде партии он говорил о вынужденном характере новой экономической политики, о суровой необходимости пойти на экономические уступки мелкобуржуазной стихии, чтобы сохранить диктатуру пролетариата и оживить экономику страны. Характерно, что он называл новый политический курс «крестьянским Брестом».^[210]

В статье «Буржуазная революция и революция пролетарская» Бухарин делает вывод, что рабочий класс в период своей диктатуры создает необходимые предпосылки для построения социализма. В этих условиях резко возрастает роль марксистской партии, которая для рабочего класса является «тем же, чем голова для человека».^[211]

В выступлении на IV конгрессе Коминтерна в ноябре 1922 года Бухарин особое внимание обратил на необходимость наладить правильные взаимоотношения пролетарского государства с миллионами мелких производителей. Он признает, что предпринятая в этом отношении попытка в период «военного коммунизма» полностью себя исчерпала,^[212] и приходит к выводу, что представления о путях строительства социализма, нашедшие свое выражение в программе партии, принятой VIII съездом РКП(б), в значительной степени устарели и что мы построим социализм «гораздо более прочным и основательным путем».^[213] Гражданская война закончилась, подчеркивал он, наступило время гражданского мира, и поэтому насильственная борьба должна уступить место мирному соревнованию с капиталистическими элементами во всех сферах — экономике, идеологии, культуре. В течение длительного процесса развития социалистический способ производства получит преобладающее распространение и постепенно вытеснит остатки капитализма. Он настойчиво и постоянно пропагандировал эволюционный путь движения советского общества к социализму. По его мнению, страна будет «многие десятки лет медленно врастать в социализм: через рост нашей промышленности, через кооперацию, через возрастающее влияние нашей банковской системы, через тысячу и одну промежуточную форму».^[214]

Вслед за выводом В. И. Ленина о том, что в нашей стране есть все необходимое и достаточное для построения социализма независимо от международной революции, эти же идеи пропагандирует Бухарин, утверждая, что партия пошла на баррикады в 1917 году не для того, чтобы в стране реставрировался капитализм.

Важное значение Бухарин придавал практическому претворению в жизнь марксистского принципа пролетарского интернационализма. Он писал, что Советская Республика оказывает помощь всем угнетенным и порабощенным народам. На XII съезде РКП(б), обстоятельно проанализировав обстановку в колониальных странах, он сделал вывод: «…крупные промышленные государства — это города мирового хозяйства, а колонии и полуколонии — это его деревня». Бухарин отстаивал тактику единого фронта между мировым пролетариатом и угнетенными народами и считал, что на этот путь «история вступила бесповоротно».^[215]

Понимая историческую необходимость индустриализации, Бухарин считал возможным провести ее без социальных антагонизмов и жестокости, без насилия по отношению к крестьянству. Бухарин критикует тех, кто хотел бы объявить кулачеству «варфоломеевскую ночь».^[216]

Считая, что индустриализация должна основываться главным образом на внутренних ресурсах, включая и средства, полученные от крестьянства, он подчеркивал, что «весь вопрос заключается в том, сколько мы можем взять с крестьянства… в какой мере мы можем эту перекачку вести, какими методами, где пределы этой перекачки…». Оппозиция стояла «за перекачку сверх меры», Бухарин же предлагал подойти к решению этой проблемы «хозяйственно и политически целесообразно».^[217] Отвергая призыв троцкистов установить «диктатуру промышленности», Бухарин настойчиво пропагандировал мысль, что нельзя добиться роста в социалистической промышленности без соответствующих накоплений в крестьянском хозяйстве. Мы не должны, говорил Бухарин, преследовать зажиточную верхушку крестьян, а должны поднимать бедняков до более высокого уровня жизни, ибо «социализм бедняков — это паршивый социализм».^[218]

Но зажиточные крестьяне стали бояться накапливать, ибо их могли объявить кулаками. В 1925 году Бухарин выдвинул лозунг, который вызвал острую дискуссию и от которого он отказался на XIV съезде партии. Он говорил: «В общем и целом, всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство».^[219] Эта формулировка была признана ошибочной, ибо в конкретных условиях того времени у зажиточных крестьян и кулачества было больше экономических возможностей для осуществления этого лозунга. В то же время в партии были люди, которые считали, что кулака вообще нет, что его выдумали. Так, в статье В. Богушевского «О деревенском кулаке или о роли традиции в терминологии» говорилось: «Кулак — это жупел, это призрак старого мира. Это не общественный слой, даже не группа, даже не кучка! Это вымирающие уже единицы». В статье подчеркивалось, что возможности роста кулака крайне ограничены, имеется тенденция к его вымиранию, что выпячивание кулака не более чем «терминологическая инерция».^[220]

По мнению Бухарина, основными источниками накоплений для социалистической индустриализации должны быть доходы от государственной промышленности, прогрессивное налогообложение капиталистических элементов и привлечение личных сбережений всех слоев общества.

Новая экономическая политика породила у части членов партии пессимизм и разочарование. Бухарин настойчиво доказывал, что нэп — это и есть движение к социализму, а не только отступление, что на основе нэпа можно построить в течение нескольких десятилетий социализм в одной стране при отсутствии революций в Европе.

Учитывая постоянную угрозу со стороны империалистических государств, Бухарин подчеркивал: «Окончательная практическая победа социализма в нашей стране без помощи других стран и мировой революции невозможна».^[221]

Всестороннему обоснованию этой проблемы посвящена большая статья Н. И. Бухарина «О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР». В ней он выступает против оппозиционеров всех мастей, как российских, так и заграничных, доходчиво и обстоятельно пропагандирует ленинскую концепцию построения социализма в нашей стране, показывает невероятные трудности, которые необходимо преодолеть пролетариату на пути к созданию нового общества. Все эти проблемы он рассматривает в сочетании с развитием мировой революции, с подъемом национально-освободительного движения. Судьбы победоносного строительства в СССР имеют «глубочайшее практическое мировое значение». Подводя итоги, он писал: «Идейными истоками оппозиции являются, несомненно, социал-демократические тенденции. Это, конечно, не следует понимать грубо и упрощенно. Вожди оппозиции, конечно, не меньшевики, но тенденции, которые растут в сторону меньшевизма, у них есть. Они подают „пальчик“ меньшевистскому черту, — это не подлежит решительно никакому сомнению. Из их идейной установки вытекает какая-то неисправимая потребность пророчествовать о нашей гибели. Предрекала эту гибель, как известно, в октябрьские дни группа Каменева — Зиновьева — Шляпникова — составная часть оппозиционного блока. За это их позиция была названа Лениным „крикливым пессимизмом“. Предрекали эту гибель весной 1921 года (особенно тов. Троцкий). Предрекали эту гибель осенью 1923 года (известная декларация „46-ти“), Предрекают эту гибель теперь, выступая сомкнутыми рядами против партии. Все эти „пророчества“, которые последовательно терпят крах за крахом, упираются в неверную теорию, которая, по сути дела, есть теория, отрицающая объективно-социалистический характер нашей революции».^[222]

В 1925 году в стране было 45 процентов бедняцких хозяйств, 51 процент — середняцких и 4 процента — кулацких. Но о количестве кулаков шли непрерывные споры. Чрезмерно преувеличивая число кулацких хозяйств (до 14 процентов), троцкисты утверждали, что имеются реальные перспективы реставрации капитализма. Н. И. Бухарин опровергал эти пессимистические выводы следующими аргументами: земля национализирована, «командные высоты» в политике и экономике находятся в руках пролетарского государства, бедняцкая часть крестьянства не что иное, как сельский пролетариат, который также выступает против кулака.

Бухарин видел потенциальную опасность, исходящую от кулака. Но в то же время он постоянно подчеркивал разницу между кулаком и зажиточным «крепким хозяином».^[223] В этих условиях важное значение имела позиция середняка: пойдет ли он за Советской властью или попадет под влияние кулака. Если политика Советской власти не будет встречать поддержки деревни, кулак может занять там господствующие позиции. Кулацкая опасность исчезнет, если середняк пойдет за пролетариатом вместе с бедняками. Эта политика настойчиво проводилась в жизнь начиная с VIII съезда партии, ибо с резким ослаблением влияния кулака в годы гражданской войны середняк стал, как подчеркивал В. И. Ленин, «центральной фигурой нашего земледелия».

В 1925 году Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и другие представители «новой оппозиции» сделали вывод, что нэп ведет к капитализму и что государственная промышленность в нашей стране не носит социалистического характера, а является государственно-капиталистической. Это положение явно противоречило реальной действительности, ибо наличие частного капитала в экономике не меняло последовательно социалистического характера национализированной промышленности. Н. И. Бухарин разоблачил эти взгляды как неуклюжую попытку сорвать курс большинства ЦК партии на социалистическое строительство.^[224]

В этот период на ведущее место выдвигалась проблема социалистического преобразования деревни. Бухарин придавал большое значение коллективным формам хозяйствования, считал, что бедные крестьяне будут стремиться объединяться в крупные хозяйства. Но претворение в жизнь этой задачи — перспектива отдаленная, ибо предпосылки для создания коллективных хозяйств еще не созрели, а искусственно создавать их было бы крупной ошибкой. К 1925 году только 2 процента обрабатываемой земли находилось в руках различных кооперативов. В современных условиях, утверждал он, коллективные хозяйства — это «не главная магистраль, не столбовая дорога, не главный путь, по которому крестьянство пойдет к социализму».^[225] Аналогичные заявления Бухарин делал неоднократно. Он считал, что крестьянство придет к социализму через закупочную, кредитную, сбытовую и другие виды кооперации.

Опираясь на ленинские высказывания о роли кооперации в социалистическом строительстве, Бухарин подчеркивал, что всемерное развитие ее простейших видов приведет в конечном счете к производственным объединениям, к налаживанию правильной и прочной смычки между городом и деревней.^[226] Эту идею он образно выразил следующими словами: «Наш пролетарский пароход, т. е. наша тяжелая промышленность, будет тащить за собой сперва кооперацию, а кооперация будет являться более тяжелой баржей, чем этот пароход, будет тащить за собой на миллионах нитей огромнейшую тяжелую баржу всего крестьянства».^[227] Таким образом, кооперация, тесно связанная множеством нитей с пролетарским государством, неизбежно будет «врастать в социализм», причем «врастать в нашу систему» будет также кулацкая кооперация. Классовая борьба в этих условиях будет продолжаться, но она будет бескровной, без применения оружия. Бухарин подчеркивал, что бороться против частника надо производством лучших и более дешевых товаров, а не закрытием его лавочки.^[228]

Кооперативное движение в России имело давние традиции. Крупный теоретик кооперативного движения, погибший в годы сталинского произвола, А. В. Чаянов писал:

«Когда десять лет тому назад, в 1908 году, русские кооператоры впервые собрались на всероссийский кооперативный съезд, наше русское кооперативное движение робко начинало свои первые шаги, скромно учась у своих заграничных товарищей кооператоров Англии, Франции и Германии.

Теперь, по размаху своей работы, русская кооперация первая в мире. Десятки тысяч кооперативов выросли во всех уголках нашего отечества, объединили в себе миллионы членов — крестьян, рабочих и горожан; многие сотни союзов связали кооперативы в одно целое и придали ему исключительную мощь.

Русская кооперация создала такие исполинские организации, как Центральный союз потребительских обществ, Центральное товарищество льноводов, Сибирский союз маслодельных артелей и другие, насчитывающие свои обороты сотнями миллионов рублей. При всем этом русская кооперация не распылена, не разъединена, но руководится в своей работе одной верховной волей — всероссийских кооперативных съездов и советов этих съездов, выполняющих их постановления.

Русская кооперация имеет свою школу — Кооперативный институт, десятки журналов и газет, многие тысячи кооперативных работников».^[229]

Характерно, что В. И. Ленин при работе над кооперативным планом в январе 1923 года читал книгу А. В. Чаянова «Основные идеи и формы организации крестьянской кооперации» (М., 1919). По данным А. В. Чаянова, в 1900 году в России было 1560 кооперативов, в 1910 году — 12 442, в 1913-м — 28 387, в 1915-м — 3520, в 1918 году — 54 400. Кроме того, в 1918 году было создано 924 кооперативных союза; кредитные кооперативы составляли 30,3 процента, потребительские общества — 46 процентов.^[230]

Во многих своих выступлениях, в том числе на XIV партийной конференции, Бухарин утверждал, что классовая борьба по мере продвижения к социализму будет постепенно отмирать, что большевики должны настойчиво стремиться к ослаблению классовых конфликтов. На XXIII Ленинградской губернской конференции ВКП(б) он говорил, что большевики стали «партией гражданского мира», причем этот лозунг он повторял постоянно.

Он утверждал, что социалистическое государство превратилось в орган налаживания всестороннего сотрудничества между различными классами и слоями советского общества, установления в стране строгой революционной законности. 5 июля 1925 года в «Комсомольской правде» была опубликована статья Бухарина «Рабочий класс и крестьянство». «Революционная законность, — писал он, — должна заменить собой все остатки административного произвола, хотя бы даже и революционного… Переход к революционной законности, к строгому выполнению декретов Советской власти, переход к уничтожению, решительному и безоговорочному, остатков административного произвола… есть одна из основных черт, характерных для нового периода в развитии нашей революции». Особенно это относилось к деревне, где каждый «должен иметь перед собой советский порядок, советское право, советский закон, а не советский произвол».^[231] В этом плане он придавал первостепенное значение идеологической, социально-психологической работе партии среди трудящихся. Он принимал активное участие в работе партии по «оживлению Советов», считая, что в этих непартийных организациях можно успешно распространять коммунистическую идеологию.

Поиски наиболее целесообразных путей построения социализма в нашей стране носили трудный, противоречивый характер. В партии резко обостряются разногласия с Троцким и его сторонниками. После смерти В. И. Ленина борьба приняла особенно напряженный характер. Нужно отметить, что идейно-политическая борьба неразрывно переплеталась с соперничеством И. В. Сталина, Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева, Л. Д. Троцкого за обладание личной властью. Стивен Коэн пишет о четырехактной драме столкновений: «Триумвиратом Зиновьев — Каменев — Сталин против Троцкого в 1923―1924 годах; Сталина и Бухарина сначала против Зиновьева и Каменева в 1926 году и затем против объединенной оппозиции Троцкого, Зиновьева и Каменева в 1926―1927 годах; и, наконец, сталинского большинства — против Бухарина, Рыкова и Томского в 1928―1929 годах. Каждая оппозиция сочетала свою критику партийной политики с атакой на действия партийного аппарата и каждая становилась жертвой этого аппарата… Частично причина трагедии старых большевиков кроется здесь: семь лет они боролись друг с другом по принципиальным вопросам, в то время как интриган постепенно приобретал власть, чтобы уничтожить их всех».^[232]

В 1925 году вышла книга Н. И. Бухарина «К вопросу о троцкизме», в которой были собраны его работы, разоблачающие идеологию и тактику троцкизма. Он подчеркивает, что центральной проблемой внутрипартийных дискуссий с троцкистами является проблема рабоче-крестьянского блока, сохранения революционной сущности большевизма. За последние годы, отмечал он, мы приобрели такой громадный опыт, «ленинское учение было под таким перекрестным огнем», что оно проверено в горниле классовой борьбы как «правильная, согласующаяся с объективными фактами и потому в высочайшей степени пригодная для руководства действием теория пролетарского движения». Он подчеркнул, что нельзя разделить марксизм и ленинизм, «нельзя в теперешнюю эпоху быть марксистом, не будучи ленинцем».^[233]

Бухарин самокритично пишет, что у «левых коммунистов» было кое-что общее с троцкизмом: «…та же формальная логика вместо диалектики, то же неуменье выделить специфические особенности момента, то же перепрыгивание через ряд этапов, та же „фразеология“ вместо трезвого анализа действительности при субъективной яркой революционности».^[234] Критикуя Троцкого, Бухарин напоминает о меньшевистском прошлом троцкизма. Он призывает честно и объективно извлекать уроки из истории, «не бояться признавать свои ошибки, искать их корни, проверять еще и еще раз свою линию».^[235] «Пропаганда ленинизма, — подчеркивает он, — является одной из настоятельнейших задач времени».^[236]

Статья Бухарина «Долой фракционность!» нанесла особенно сильный удар по троцкизму. Он пишет, что Троцкий втянул партию в «дискуссионную лихорадку», противопоставил себя ЦК партии, «заставляет партию переживать критические времена». Троцкистский «новый курс» представляет из себя планомерную атаку на ЦК, старую большевистскую гвардию. Бухарин показывает, что во всех дискуссиях в партии Троцкий ошибался. Так, во время профсоюзной дискуссии «страна требовала удаления оков военного коммунизма, стеснявшего рост производительных сил, а ей по линии профсоюзов предлагали покрепче завинтить гайку». Он выступает против лозунга Троцкого о «диктатуре промышленности» и доказывает, что придется «еще долгое время ездить на тощей крестьянской лошадке и только так спасать нашу промышленность и подводить прочный базис для диктатуры пролетариата».^[237]

Бухарин особенно активно выступает за сохранение ленинского единства большевистской партии. «Наша партия строилась и росла в боях с оппортунизмом, как партия, сделанная из одного куска. Наша партия никогда не была и — надеемся — не будет федерацией договаривающихся между собой групп, группочек, фракций и течений».^[238] Большевистская партия разбила своих врагов потому, что представляла из себя «железную когорту» бойцов, спаянную единством воли и действий. В переживаемый ответственный момент партия «должна быть столь же сплоченной и дружной, как и раньше». Бухарин едко замечает, что Троцкий, «надевая на себя белоснежные ризы демократии», пытается перехватить монополию на руководящую роль в партии. Вместо критики недостатков партийного аппарата он стремится противопоставить аппарат партии. Статья Троцкого «Новый курс» направлена на то, чтобы заменить старую ленинскую гвардию своими ставленниками и «разбольшевичить нашу большевистскую партию». Троцкий пишет о начавшемся перерождении старых партийных кадров и стремится при этом опереться на молодежь, не имеющую жизненного опыта.

Бухарин говорит, что партия должна «подтянуть партийные резервы, повысить их политическую активность, самодеятельность, инициативу, политическую культурность, чтобы поднять на этой основе на высшую ступень большевистское самосознание партии; поднять на высшую ступень ее дисциплину, ее сплоченность, ее единство и т. д.».^[239]

Бухарин разоблачает тезис Троцкого, что действительная история партии начинается с его «нового курса». Отрицание истории большевистской партии необходимо Троцкому, чтобы «вогнать большой клин между старыми кадрами и молодняком». По его мнению, пишет Бухарин, «не старая гвардия должна вести за собой новичков, а новички должны вести за собой старую гвардию». Такую точку зрения Бухарин считает демагогической. Большевики должны вести за собой молодежь, причем не льстить ей, но и не «фыркать», тактично указывать на ее недостатки, «безбоязненно, честно, открыто говорить молодежи о том, какие опасности подстерегают ее на грядущем славном пути… Молодежь чутка. Ее нельзя взять опекой; ее нельзя завоевать нажимом. Молодежь нельзя воспитывать в духе зубрежки и казенщины».

Бухарин также дал обстоятельный анализ многих немарксистских положений, содержащихся в книге Троцкого «1917», посвятив ее рассмотрению статью «Как не нужно писать историю Октября». Он освещает ожесточенную борьбу Ленина, большевиков против Троцкого на разных этапах деятельности партии, показывает, что троцкистские извращения большевизма наносят немалый ущерб всем коммунистическим партиям. В целом книга Троцкого — «это не зеркало партии. Это — ее кривое зеркало».^[240]

В статье Бухарина «Теория перманентной революции» дается всесторонняя характеристика антиленинских взглядов Троцкого, с которыми партия неустанно боролась в течение многих лет. Бухарин пишет, что Троцкий «под фундамент, на котором стоит наша партия, подкладывает динамит», что он хочет «подправить ленинское учение на манер „перманентной революции“». Решительно отвергая троцкистские взгляды, Бухарин делает вывод: «Мы должны сохранять в партии большевистскую идеологическую преемственность».^[241]

В сборнике «За ленинизм» статьи против троцкизма поместили также А. С. Бубнов, И. И. Скворцов-Степанов, Н. К. Крупская, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, А. И. Рыков и другие. Так, А. И. Рыков писал: «Троцкий вырос, воспитался и определил свое политическое мировоззрение, как активный деятель враждебной нам меньшевистской, оппортунистической партии».^[242] Здесь же была помещена и статья Троцкого, написанная 15 сентября 1924 года, «Уроки Октября», в которой явно прослеживается стремление автора подменить ленинизм троцкизмом. Троцкий писал: «Идея перманентной революции повсеместно и целиком совпадает с основной стратегической линией большевизма… через теорию перманентной революции был прямой путь к ленинизму, в частности, к апрельским тезисам».^[243]

О том, что большевизм якобы встал на позиции игнорирования буржуазно-демократического этапа революции, Троцкий писал и раньше. В книге «1905 год» он утверждал: «…большевизм совершил… свое идейное перевооружение в этом важнейшем вопросе весной 1917 года, т. е. до завоевания власти».^[244]

Бухарин высмеивает утверждение Троцкого о том, что дооктябрьская история нашей партии равна почти нулю и что якобы она стала настоящей партией, только когда в 1917 году стала на позиции перманентной революции. Разоблачая авантюристический характер троцкистского лозунга «без царя, а правительство рабочее», Бухарин писал, что «мы просто-напросто провалились бы в пустую дыру», если бы слушали советы Троцкого. Троцкий утверждал, что в России может быть только непосредственно пролетарская революция, но такая революция в мелкобуржуазной стране осуждена на гибель, если ей не будет оказана государственная помощь со стороны победоносного пролетариата Западной Европы. По Троцкому, выходило, что у российского пролетариата обязательно возникнет неразрешимый конфликт с широкими массами крестьянства, если Запад не придет ему на помощь.

Критикуя надуманный характер троцкистской теории «перманентной революции», Бухарин сделал вывод: «Вопрос о пролетарской революции есть вопрос об общей оценке хода нашей революции, вопрос о соотношениях между основными классами нашего общества, об изменениях в соотношении общественных сил в ходе революции и, следовательно, о тех выводах, которые мы должны сделать из соответствующего теоретического анализа».^[245]

Важную роль в разоблачении линии Троцкого и его сторонников, направленной против курса партии на социалистическое строительство, сыграла работа Н. И. Бухарина «Новое откровение о советской экономике или как можно погубить рабоче-крестьянский блок (К вопросу об экономическом обосновании троцкизма)». В этой работе Бухарин убедительно и аргументированно отвергает доводы Троцкого о том, что конфликт пролетариата с крестьянством неизбежен и пролетариат погибнет под его ударами. Бухарин иронически замечает, что Троцкий видит «одну гибель, если не придет мировая революция». Он решительно не соглашается с пессимистическим выводом Троцкого: «У нас пока известное затишье в революционном движении. По Ленину, эта вещь не смертельная: мы медленной дорогой пойдем себе помаленечку вперед, таща за собой крестьянскую колымагу».^[246]

Экономическое обоснование троцкистских концепций было дано в книге Е. А. Преображенского «Основной закон социалистического накопления», которую Бухарин подвергает всестороннему и тщательному анализу. Преображенский считал, что социалистическое накопление неизбежно должно идти за счет эксплуатации рабочим классом мелких производителей, которые являются колониями пролетарской промышленности. Таким образом, пролетариат является эксплуататорским классом. Этот вывод Бухарин характеризует как «теоретический вывих».

Если партия ставила задачу преобразовать в духе социализма мелких собственников, то Преображенский намечает тактику их «пожирания», вместо классового союза предлагает классовое порабощение. «Грубо говоря, — пишет Бухарин, — Преображенский предлагает пролетариату зарезать курицу, несущую золотые яйца, и исходит притом из того соображения, что кормить курицу — это значит заниматься филантропией».^[247] Бухарин обстоятельно рассматривает основные направления ленинского кооперативного плана и рекомендует «побольше ленинской мудрости, которая проста, как просто все великое».^[248]

Он подчеркивает, что осуществление предложений Преображенского неизбежно приведет к «загниванию и застою» и может «погубить рабоче-крестьянский блок, ту гранитную основу, на которой построено рабочее государство, наш Советский Союз».^[249]

В основе так называемого «закона первоначального социалистического накопления» Преображенского были «ножницы цен», создание необходимых средств для сверхиндустриализации за счет крестьянства. Бухарин же утверждал, что «пролетарская диктатура, находящаяся в состоянии войны с крестьянством… никоим образом не может быть крепка».^[250] По его убеждению, программа оппозиции может привести только к волевым решениям, психологии отчаянных жестов и в конечном счете к гражданской войне, к нарушению главного звена в ленинском плане построения социализма — союза рабочих и крестьян. Без этого союза, писал он, «выпадет вся основа развертывания социалистической революции в нашей стране».^[251]

Разоблачая теорию «первоначального социалистического накопления», Бухарин подчеркивал, что неэквивалентный обмен может только подорвать союз рабочих и крестьян и привести к утверждению «свирепой логики» левых^[252] и невозможности «развертывания социалистической революции в нашей стране».^[253] Он убежденно говорил, что социалистическая индустриализация «проводится пролетариатом в целях социализма», что это средство не угнетения деревни, а «средство ее величайшего преобразования и подъема».^[254] Подобная задача имеет всемирно-историческое значение, она никогда и никем в истории человечества не ставилась.^[255]

На XIV съезде партии по докладу ЦК ВКП(б) оппозиция выдвинула содокладчиком члена Политбюро Г. Е. Зиновьева, противопоставившего линию оппозиции основным направлениям политики партии. В своем выступлении на съезде Бухарин показал, что все предложения оппозиции идут в направлении капитуляции перед мелкобуржуазной стихией, что они являются продолжением предшествовавших дискуссий. Он выразил уверенность, что партия преодолеет и эту оппозицию и выйдет из нее окрепшей и закаленной. Особое внимание он уделяет вопросу о возможности построить социализм в одной стране. Опровергая доводы оппозиции, он делает вывод, что в борьбе с ней партия отстояла «ясное и точное убеждение в том, что из-за классовых различий внутри нашей страны, из-за нашей технической отсталости мы не погибнем, что мы можем строить социализм даже на этой нищенской технической базе, что этот рост социализма будет во много раз медленнее, что мы будем плестись черепашьим шагом, но что все-таки мы социализм строим и что мы его построим».^[256] Зиновьев же трактует новую экономическую политику как сплошное отступление от социализма, что противоречит ленинскому пониманию этого процесса. Бухарин убедительно показал ошибочность ряда положений работ Зиновьева «Ленинизм» и «История РКП». Отметив, что оппозиция занимается краснобайством и практически не выдвигает конкретных предложений по дискуссионным вопросам, Бухарин в заключение подчеркнул, что нашей партии всегда была свойственна сплоченность, пролетарская дисциплина, лояльность к ее руководящим учреждениям. Он обратился к оппозиционерам: «Сколько угодно боритесь, сколько угодно критикуйте, сколько угодно нападайте, но не делайте фракций. Железная дисциплина в нашей партии должна быть сохранена!»^[257]

Как известно, на XIV съезде партии на стороне оппозиции выступила значительная часть представителей Ленинградской партийной организации, возглавляемой Зиновьевым. 28 июля 1926 года Бухарин сделал доклад перед активом Ленинградской партийной организации, где всесторонне проанализировал ошибочную линию оппозиции, осветил основные направления социалистического строительства в нашей стране. Он подчеркнул незыблемость ленинского положения, что высшим принципом диктатуры пролетариата является союз с трудящимся крестьянством, что пролетарская диктатура, находящаяся в состоянии войны с крестьянством и с основной его массой — середняком, — не может быть прочной. Он признал негодной политику постоянного повышения цен на промышленные товары и поставил задачу: «…лучше производи, дешевле производи, поставляй лучшие товары, поставляй товары дешевле». Мы должны научиться хозяйничать, проводить политику «постоянного снижения цен на основе понижения себестоимости, на основе упорядочения нашего государственного хозяйственного аппарата». Он осудил тезис оппозиции, что «мы должны брать с крестьянства никак не меньше, чем брали с него царизм и помещики», считая его аморальным. Бухарин выдвинул задачу вести за собой крестьянство, причем в максимальной степени использовать для этого Советы. Они должны стать лабораторией, «в которой мы перевариваем крестьян, изживаем их индивидуалистическую психологию, ведем их за собой, приучаем их работать с нами, воспитываем их и ведем советским, пролетарским, социалистическим путем».

Бухарин показал, что оппозиционеры настаивают на свободе фракций и группировок и взяли на вооружение троцкизм. Он подчеркнул, что «если мы допустим существование фракций, то следующим этапом будет не что иное, как легализация других партий… то завтра у нас партия как ленинская партия существовать перестанет».

Бухарин с удовлетворением говорит, что политику партии «подпирают со всех сторон тысячи рук, и на эту коллективную, величайшую силу нашей партии мы будем ставить свою ставку и думаем, что эта ставка будет победоносной». Он заверил ленинградский партийный актив: «Наша линия есть действительно ленинская политическая линия, от которой мы не отступим никогда, за которую будем бороться и под знаменем которой мы победим».^[258]

Большое внимание Н. И. Бухарин уделял разоблачению международного оппортунизма. Показательной в этом отношении является его книга «Международная буржуазия и Карл Каутский, ее апостол», написанная в августе 1925 года в ответ на выпады Каутского против большевиков в брошюре «Интернационал и Советская Россия». Эту книгу Бухарин посвятил Кларе Цеткин — «ветерану великой освободительной борьбы пролетариата; одной из немногих, пронесших незапятнанным знамя революционного марксизма, несмотря на измену бывших соратников; передовому борцу Коминтерна, другу Советского Союза, мужественному товарищу, вечно стоящему под обстрелом врага».

Бухарин писал, что Каутский очутился идейно по другую сторону баррикад и его книгу трудно читать «без чувства гадливости и величайшего отвращения», что его антисоветская книжонка — «падение даже для ренегата». Бухарин разоблачает утверждения Каутского, что в России была не революция, а «простой грабеж имущих». Бухарин отметил поразительное сходство чувств и мыслей у ведущего теоретика социал-демократии и у монархиста, черносотенца В. В. Шульгина, также отождествлявшего революцию с грабежом. Вот что писал Шульгин:

«Революция и состояла в том, что воришки перешли в следующий класс: они стали грабителями… Я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство.

— Пулеметов!

Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлоги вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы, этот зверь был… его величество русский народ!»^[259]

Каутский сравнивает большевиков с деспотами, называет их «варварской силой», отличающейся от других господствующих классов только «особой жестокостью и бесстыдством». Он призывает преодолеть власть большевиков силой, делает вывод, что их влияние постоянно падает. Опровергая его, Бухарин доказывает, что авторитет большевистской партии растет, и подтверждает это цифрами: после смерти Ленина в нее вступило 200 тысяч рабочих и вскоре еще 55 тысяч. Число членов в партии возросло до 850 тысяч при непрерывном увеличении рабочего ядра.

Приведя эти и другие факты роста большевистского влияния, Бухарин отметил: «Весь период, через который проходит наша страна, является периодом неслыханно напряженной организационной работы: с низов идут огромные массы, медленно поднимаются наверх, учатся, иногда перенапрягая свои силы; учатся на работе, учатся в партии, учатся в школе, учатся на великом опыте жизни. Конечно, наследие варварства так необъятно велико, темнота была так черна, разорение от войны, блокады, интервенции так огромно, что мы выползаем не сразу из трясины… Но мы растем, растет наш класс, ставший руководителем всего общества. Бесчисленные организации группируются около кооперации, профсоюзов, комсомола, Советов, партии. В разнообразных сочетаниях между собой, в разной связи, переплетаясь и связываясь, строят они новое общество, шаг за шагом вытесняя старые формы: в политике, в экономике, в культуре и науке, в быту. И всем этим организациям сообщает единство воли авангард рабочего класса, наша великая партия».^[260]

Приведя высказывание активного идейного противника марксизма Н. А. Бердяева, что «социальная революция и не может не напоминать грабежа и разбоя», Бухарин делает вывод, что этот же тезис отстаивает и Каутский, утверждая, что у нас в стране самый кровавый и палаческий режим, который нужно сбросить насилием. Но все надежды Каутский возлагает на военное поражение большевиков, которое, в свою очередь, вызовет всеобщее восстание в городе и деревне и сметет власть большевиков «со всеми орудиями его господства».^[261] Социал-демократы, вещает Каутский, должны принять участие в войне с большевизмом. Бухарин нарисовал убедительную картину предательства этим отступником пролетарских идеалов. Вслед за книгой В. И. Ленина «Пролетарская революция и ренегат Каутский» работа Н. И. Бухарина отличается своей страстностью и ненавистью к прислужникам буржуазии. Закончил свою книгу Бухарин следующими словами:

«Мы, со своей стороны, будем сплачивать наши силы, зорко смотреть за всеми движениями врага и будем, разумеется, беспощадно подавлять все его выступления. Сам Каутский может быть спокоен. Плеханов говорил, что нужно завоевать себе право на казнь. Такого права Каутский не завоевал. Лично он слишком жалок для этого. И он будет жить (гнить) при всех режимах. Такова судьба этого апостола международной буржуазии».^[262]

Много внимания Бухарин уделял распространению партийного влияния на литературу и искусство. Он принимал участие в подготовке партийных решений по этим вопросам, в частности резолюции ЦК РКП(б) «О политике партий в области художественной литературы» (1925 г.), которая пропагандировала «свободное соревнование различных группировок и течений в данной области», утверждая, что «всякое иное решение вопроса было бы „казенно-бюрократическим псевдорешением“». Резолюция утверждала, что «партия должна всемерно искоренять попытки самодельного и некомпетентного административного вмешательства в литературные дела».^[263]

Несмотря на прекрасные отношения с академиком И. П. Павловым, Бухарин не мог оставить без ответа выступления ученого с нападками на марксизм.

В одной из своих лекций Павлов взялся за критику марксизма, назвав это учение чистым догматизмом. «Марксизм и коммунизм, — говорил он, — это вовсе не абсолютная истина, это — одна из теорий, в которой, может быть, есть часть правды, а может быть, и нет правды». Он считал, что наша революция «стоила нам невероятных издержек, страшнейшего разрушения; а что, если все это впустую, если мировая революция не случится?». Он утверждал, что «Россия разрушена на десятилетия».

Бухарин на большом количестве примеров показывает ошибочность этих взглядов и делает вывод: «Большевистская революция спасла страну от разгрома и превращения в колонию», «СССР через пять-шесть лет будет самым могущественным европейским государством».^[264]

Как известно, Бухарин дал резкую оценку творческому наследию Сергея Есенина в своей брошюре «Злые заметки». Он считал, что литература вообще, и поэзия в частности, «имеет поистине огромное воспитательное значение». Признавая, что Есенин популярен, что его стих «звучит нередко как серебряный ручей», что у «комсомольца частенько под „Спутником коммуниста“ лежит книжечка Есенина», он сетовал на то, что партийные писатели «не трогали тех струн молодежи, которые тронул Сергей Есенин». В то же время Бухарин выступал против «есенинщины», под которой понимал идеализацию поэтом «самых отрицательных черт русской деревни». Есенин талантлив, но «в целом есенинщина — это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из „кобелей“, икон, „сисястых баб“, „жарких свечей“, березок, луны, сук, господа бога, некрофилии, пьянойикоты, религии и хулиганства, „любви“ к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине, бессильных потуг на „широкий размах“ (в очень узких четырех стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до „принципиальной“ высоты и т. д.; все это под колпаком юродствующего quasi-народного национализма — вот что такое есенинщина».^[265]

Как видим, Бухарин отделял Есенина — талантливого русского поэта — от «есенинщины», того культа кабатчины, который присутствовал в ряде его стихов, ходивших по рукам и смаковавшихся обывателем.

Необходимо напомнить, что в те годы различные издательства, в том числе и кооперативные, выпускали огромное количество низкопробных и безыдейных произведений. Издавая, в частности, С. Есенина, в сборники включали преимущественно его «кабацкие стихи». Такие издания подвергались критике. В 1927 году вышел в свет сборник под редакцией А. Жарова «О писательской этике, литературном хулиганстве и богеме», предисловие к которому написал А. В. Луначарский. В этот сборник вошли «Злые заметки» Н. И. Бухарина, статьи Н. Асеева «Бродячая литература», А. Жарова «Против литературных бесчинств», Л. Сосновского «Развенчайте хулиганство», А. Воронского «Пролазы и подхалимы» и др. Л. Сосновский также подвергает критике многие похабные стихи Есенина. Он цитирует некоторые из них, и они оставляют чувство брезгливости и протеста. Были и другие выступления против похабщины и бескультурья в его стихах. Это те в основном стихи, что лежат за гранью литературы. После всего сказанного хочется отметить: нет, не того Есенина, которого мы знаем и любим, столь резко и беспощадно критиковал Бухарин.

В предисловии к сборнику А. В. Луначарский писал: «Проносящийся мимо нас и несущий нас с собою, богатый противоречиями поток жизни, прошедший через водовороты и водопады революции, сейчас несколько менее стремительный, но обладающий огромным внутренним напором, преодолевает препятствия и упорно направляет бег свой к цели. Но он в то же время переполнен наносной всякой всячиной, от которой должен быть очищен, поворачивает порою во всякие ненужные ложбины и тупики, от которых воды его должны быть отвлечены в главное русло».^[266]

Взлет и падение

В 1925―1927 годах в Политбюро ЦК ВКП(б) наибольшим влиянием пользовались Сталин и Бухарин. Их позиции особенно упрочились после того, как в декабре 1925 года на XIV съезде партии подавляющим большинством голосов (559 против 65) оппозиция во главе с Каменевым и Зиновьевым потерпела поражение. Основные свои выпады она направляла против теоретических положений Бухарина, считая их ошибочными. В октябре 1926 года Зиновьев был освобожден от должности председателя Исполкома Коминтерна и Бухарин фактически возглавил эту организацию. В эти годы он оказывал огромное влияние на осуществление политики партии.

Авторитет Бухарина был исключительно велик, особенно в Москве. В его честь был назван проспект, трамвайное депо, парк, рабфак, ряд предприятий. Он был избран почетным членом Московского Совета. Именем Бухарина назвали стекольный завод в Гусь-Хрустальном. Представители рабочих Кондровской и Троицкой фабрик (Калужская губ.) постановили снять с почетного шефства Троцкого как дезорганизатора и считать почетным шефом Бухарина. Ему была передана спецодежда, расчетная книжка и пропуск.^[267] В стихотворении В. Маяковского «Голос Красной площади», которое с 1927 года не публиковалось, говорилось:

Партия взяла твердый и последовательный курс на индустриализацию страны, чтобы в короткий срок достичь, а затем и превзойти уровень промышленного производства развитых империалистических государств. В 1926―1927 годах в стране строилось 528 новых предприятий и модернизировалось 260 старых. Подвиг создателей советской индустрии начался еще до принятия первого пятилетнего плана. В 1926―1927 годах начинается строительство 18 крупных электростанций, среди которых были Днепрогэс и «Красный Октябрь», 23 новых угольных шахт. В эти годы строятся Керченский металлургический, Атбасский и Богомоловский медеплавильные заводы, Мариупольский трубный завод, Московский электрозавод, Ростсельмаш, Сталинградский тракторный и многие другие заводы. XV съезд партии призвал «продолжать неослабным темпом политику социалистической индустриализации, уже принесшей первые положительные результаты».^[268]

В 1925 году новая экономическая политика переживала свой расцвет. Был снижен государственный налог и ослаблена политика твердого установления цен на зерно, увеличен срок сдачи земли в аренду, узаконен наемный труд, ранее ограниченный сезоном сбора урожая, сняты ограничения для свободной торговли. Все эти мероприятия были направлены на оживление экономического развития страны, усиление смычки между городом и деревней.

В сельскохозяйственной сфере нэп в основном себя оправдывал. Несмотря на затруднения, связанные с недородами и ошибками хозяйственных органов, валовые сборы зерна росли. Однако материальная заинтересованность крестьянства в увеличении валовой и товарной продукции своего хозяйства была ограничена жесткой государственной политикой цен, пресловутыми их «ножницами». Вместе с тем «товарный голод» создавал условия для стихийного роста цен на промтовары. Но, с другой стороны, действовала сильная тенденция к повышению цен на сельскохозяйственную продукцию, которую представляли зажиточные слои деревни, обладавшие хлебными излишками. Возникал замкнутый круг: для получения хлеба нужны были промышленные товары, а получить их можно было, лишь развивая индустрию и продавая хлеб за границу в обмен на оборудование. Продажа хлеба за границу систематически сокращалась из-за уменьшения количества товарного хлеба в стране. Хлебная проблема затягивалась в тугой узел.

В течение 1926 года и до осени 1927 года, когда начали проявляться явные признаки резкого снижения объема хлебозаготовок, Н. И. Бухарин в своих высказываниях по зерновой проблеме не проявлял большой обеспокоенности. Он придерживался мнения, что источником периодических трудностей в этой сфере являлись неправильная политика цен и недоработки местных органов, а вовсе не «зерновая стачка кулачества», как об этом заявляли в 1926 году троцкистские оппозиционеры. Бухарин полагал, что установление государственными и кооперативными организациями своего монопольного положения в области закупок зерна при всех условиях позволит держать ситуацию под контролем.

В работах Н. И. Бухарина, как и в трудах А. В. Чаянова, Н. Д. Кондратьева, А. Н. Челинцева и других видных ученых-аграрников, была создана развернутая концепция кооперации, широкого использования всех возможностей индивидуального хозяйства, намечены основные пути ограничения эксплуататорской сущности кулачества.

Бухарин выступал за то, чтобы пропагандировать среди крестьянства идею вступления в коллективные хозяйства, но не считал этот путь «„столбовой дорогой“ для продвижения массы крестьянства по пути социализма».^[269] Этот вывод перекликался с ленинским положением, высказанным в конце 1920 года: «Надо опираться на единоличного крестьянина, он таков и в ближайшее время иным не будет, и мечтать о переходе к социализму и коллективизации не приходится».^[270] Переход к общественным формам, считал Бухарин, будет трудным, долгим и постепенным. Решающая роль здесь будет принадлежать простейшим видам кооперации. Он также утверждал, что на смену простейшим видам кооперации придет кооперация производственная.^[271]

К 1925 году у Бухарина сложилось следующее представление о перспективах социалистического преобразования сельского хозяйства. Он считал, что колхозы в течение длительного времени охватят основную массу бедняков. Середняцкая масса деревни будет стремиться к простейшим видам кооперации, а кулаки — к кредитным. В решениях XIV партийной конференции также говорилось о необходимости предоставить право участия в кооперации всем слоям населения, но не допускать в правления обществ «явно кулацкие элементы».^[272]

Бухарин сделал следующий вывод, который позднее был использован Сталиным для обвинения его в правом оппортунизме: «Основная сеть наших кооперативных крестьянских организаций будет состоять из кооперативных ячеек не кулацкого, а трудового типа, ячеек, врастающих в систему наших общегосударственных органов и становящихся таким путем звеньями единой цепи социалистического хозяйства… С другой стороны, кулацкие кооперативные гнезда будут точно так же, через банки и т. д., врастать в эту же систему. Но они будут до известной степени чужеродным телом подобно, например, концессионным предприятиям».^[273]

На апрельском (1929 г.) объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Бухарин будет обвинен в пропаганде теории врастания кулака в социализм и затухания классовой борьбы. Бухарин же говорил, что речь идет о сотрудничестве с кулаком в переходный период, что при социализме кулаков не будет. Он решительно выступил против выдвинутой Сталиным теории обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму. С иронией он замечал, что, по Сталину, выходит: классовая борьба разгорится самым ярким пламенем как раз тогда, когда никаких классов уже не будет.

Таким образом, путь крестьянства к социализму в этот период Бухарин видел в медленном, постепенном, эволюционном преобразовании простейших видов кооперации. В это время для него характерна переоценка непроизводственных форм кооперации. В сложной и противоречивой обстановке конца 20-х годов эволюционный путь развития сельского хозяйства, как и экономики в целом, не мог быть в достаточной степени эффективным. Следует отметить, что хотя Бухарин и отказался от своего тезиса, что колхозы не могут быть столбовой дорогой крестьянства к социализму, но на эволюционном пути продолжал настаивать, что и вызвало его разногласия с большинством ЦК ВКП(б).

Накануне XV съезда Бухарин всесторонне обосновал тактику «форсированного наступления на кулака», которая предусматривала прогрессивное налогообложение, активное проведение политики улучшения материального положения бедняков и середняков, всемерное развитие всех видов кооперации. Эту идею он пропагандировал повсеместно и неустанно. Так, в докладе на VII Московском губернском съезде профсоюзов Бухарин отметил, что партия добилась больших успехов в укреплении союза рабочих с основной массой крестьянства — середняком и портить с ним отношения путем ущемления его интересов ни в коем случае нельзя. Возросла наша хозяйственная база, упрочилось политическое положение, и «мы можем повести поэтому более систематическое и энергичное наступление на капиталистические элементы. Этот маневр, это усиленное наступление мы должны вести, соизмеряя каждый свой шаг, не предаваясь истерике, а твердо, уверенно, властно… Теперь, вместе с середняком, опираясь на бедноту, на возросшие хозяйственные и политические силы нашего Союза и нашей партии, можно и нужно перейти к форсированному наступлению на капиталистические элементы, в первую очередь на кулачество».^[274]

Осенью 1926 года Бухарин говорил о необходимости ускорения темпов промышленного развития, о задаче превзойти индустриальный уровень передовых капиталистических стран.^[275]

В 1926―1927 годах командно-приказная система только разворачивала свои возможности. Ясно начал просматриваться курс на свертывание товарно-денежных отношений, постепенно внедрялось директивно-бюрократическое планирование. В то же время широко использовались и коммерческие начала, наряду с государственными функционировали и смешанные акционерные общества, проводились всесоюзные и местные съезды биржевой торговли. Но в конечном счете нэповские принципы оказались отодвинуты административно-командной системой управления. Дело заключалось в том, что осуществить назревшую модернизацию нэпа было значительно сложнее, чем ввести в действие систему приказов, да и опыт политики «военного коммунизма» еще не был забыт. Кроме того, следует учесть, что среди директоров предприятий к 1928 году 78,6 процента имели низшее образование, почти все остальные — домашнее; 38,3 процента из них имели стаж работы менее года.^[276] В лучшем случае они могли выполнять присланные сверху приказы.

Было очевидно, что нэп и его хозяйственный механизм в прежнем виде не могут обеспечить решение проблемы быстрой модернизации страны, ее промышленности и сельского хозяйства. Требовалась серьезная реконструкция нэпа. В этом заключается сущность кризисных явлений, которые начали ощущаться уже в 1927 году.

Не надо забывать, что политика форсирования темпов индустриализации и коллективизации, свертывания нэпа и утверждения административно-командных методов руководства формировалась под сильным воздействием безработицы и аграрного перенаселения. Сторонники «сверхиндустриализации» считали, что скачкообразное развитие промышленного сектора в экономике позволит быстро решить проблему безработицы. Бухарин же считал, что умеренный рост промышленности в сочетании с интенсификацией сельского хозяйства лучше всего решит эту проблему. Он предлагал развивать «нашу социалистическую промышленность на основе повышения технического уровня, однако в строгом соответствии как с емкостью рынка, так и финансовыми возможностями государства».^[277] В этом нашло свое отражение стремление найти оптимальное решение важнейших проблем того времени. В целом Бухарин стал выступать за усиление планирования, государственного контроля над частником и реорганизацию производственной структуры аграрного сектора экономики, за быстрый, но сбалансированный с другими отраслями рост тяжелой индустрии. Он считал необходимым перспективное планирование с акцентом на решение узловых проблем.

XV съезд партии (декабрь 1927 г.) подтвердил ленинский генеральный курс на построение социализма в нашей стране, наметил перспективы социалистического преобразования экономики. Бухарин принимал деятельное участие в подготовке и проведении съезда. На этом съезде взвешенную и продуманную позицию Бухарина по вопросу о кулачестве активно поддержал М. И. Калинин. Он подчеркнул, что «когда т. Бухарин ставил этот вопрос, он имел в виду переход к комбинированному наступлению не только на кулака, как он есть сейчас, но на общие условия, которые порождают кулака. Другими словами, бухаринская постановка вопроса о форсированном наступлении на кулака непременно предполагает уничтожение тон почвы, на которой растет кулак. Вместе с тем должна быть усилена борьба против кулачества как такового теми способами, которые мы выработали в условиях новой экономической политики».^[278]

Поддерживая эту позицию, Г. Н. Каминский выступил против понимания задачи производственного кооперирования «как отказа сельскохозяйственной кооперации от сбытовой и снабженческой работы, от „торгашеских функций“… Ничего не может быть вреднее для дела проведения в жизнь кооперативного плана Ленина, как такого рода идеи».^[279]

Против этого трезвого подхода к решению кардинального вопроса о путях и методах вовлечения крестьянства в социалистическое строительство выступил В. М. Молотов. Он утверждал, что «форсированное наступление на кулака» уже осуществлялось, что сейчас главная задача найти «основной рычаг в этом наступлении».^[280]

Но большинство делегатов съезда встали на точку зрения Н. И. Бухарина. Она была закреплена в резолюции «О работе в деревне», в которой ставилась задача развития всех форм кооперации, но в то же время обращалось особое внимание на поддержку совхозов и колхозов, демонстрирующих «превосходство крупного обобществленного производства перед мелкокрестьянским хозяйством».^[281] Характерно, что сроки реализации задачи преобразования мелких индивидуальных хозяйств в крупные коллективные не назывались. В резолюции подчеркивалось, что кооперация мелких производителей дает возможность вести по пути индустриализации трудящихся деревни. «Вся политика пролетарского государства — финансовая, налоговая, кредитная, экономическая политика вообще паправлена к тому, чтобы поддерживать всеми доступными мерами бедняцкие и середняцкие слои деревни и — в зависимости от условий — по-разному ограничивать эксплуататорские стремления сельскохозяйственной буржуазии».^[282]

В докладе о деятельности ВКП(б) в Коминтерне, который Бухарин сделал на съезде, подчеркивалась сложность и противоречивость развития мирового революционного процесса. Бухарин сделал вывод, что для развития капитализма имеются потенциальные возможности. Он не согласился с утверждениями ряда товарищей, что нарастание правой опасности в руководстве Коминтерна проявляется в переоценке стабилизации капитализма и недооценке перспектив революционного кризиса. Бухарин был убежден, что правая опасность появилась «в лице троцкистских группировок при перерастании бывших ультралевых в меньшевиков».

Бухарин подчеркнул, что троцкистско-зиновьевский блок поддерживает оппортунистические элементы в Коминтерне, что «„ультралевые“, „решительно-левые“ и прочие оппозиции стали играть роль самой правой социал-демократической контрреволюции, прикрывая действительную убогость своего идейного багажа жалкими тряпками левой фразеологии».^[283] Он отметил, что в современных условиях «социал-демократия отстаивает капитализм не только в национальном масштабе, как во время войны». В наши дни она «принципиально защищает капитализм как мировую хозяйственную систему».^[284]

Бухарин обратил внимание на «необычайную близость, если не сказать полное совпадение», идеологии троцкизма и международной социал-демократии. Он рассматривал взгляды Троцкого «как русский перевод бауэровского социал-демократического варианта».^[285] Накануне XV съезда Бухарин говорил о троцкистах: «…Я полагаю, что людям с такими взглядами в нашей партии не место».^[286]

Важную роль Бухарина в идейном разгроме троцкизма отметил М. С. Горбачев в докладе «Октябрь и перестройка: революция продолжается».

Закрывая XV съезд, А. И. Рыков сказал: «Мы приступили к осуществлению развернутой программы социалистического строительства». Эта программа была изложена им в докладе «Директивы по составлению пятилетнего плана развития народного хозяйства», в основе которого лежала «идея индустриализации страны как главного пути организации социалистического хозяйства». В соответствии с этим документом ставилась задача достичь максимально высоких темпов индустриализации, систематически увеличивать объем социалистического сектора как в городе, так и в деревне, повышать жизненный уровень рабочих и крестьян, добиться наиболее целесообразного сочетания распределения национального дохода на фонд потребления и фонд накопления.

Съезд призвал осуществлять курс на добровольное кооперирование крестьянства, проводить по отношению к крестьянству — большинству населения страны — дружественную политику, энергично объединять бедняцкие и середняцкие слои деревни в различные виды кооперации, в том числе в производственные кооперативы, причем строго соблюдать принцип добровольности. В этих условиях будет происходить процесс вытеснения и ограничения кулачества, а не его насильственного раскулачивания. В решениях съезда звучало, что только всестороннее развитие деревни создаст реальные возможности для высоких и устойчивых темпов индустриализации. Основным регулятором смычки города и деревни должны быть товарно-денежные отношения. Социалистическое преобразование страны возможно только на базе сохранения новой экономической политики.

В поддержку этого курса на съезде выступал и И. В. Сталин.

Таким образом, XV съезд ВКП(б) принял новаторские для своего времени документы, содержавшие богатый научный и практический потенциал. Съезд развил экономическую политику и общеполитическую стратегию социализма, основанную на ленинских принципах: укреплялся союз рабочего класса и крестьянства, становление планового хозяйства сопровождалось развитием хозрасчета и товарно-денежных отношений, развивалось материальное стимулирование и повышался жизненный уровень трудящихся. Был намечен курс на достижение устойчивых темпов экономического роста с ориентацией на пропорциональность и экономическое равновесие. Как и при Ленине, партия давала отпор левацким авантюристическим требованиям «скачка», выдвигаемым оппозицией, форсирования темпов роста за счет слома экономического равновесия, в ущерб социальной политике партии, направленной на удовлетворение интересов трудящихся и политическую консолидацию советского общества.

XV съезд ВКП(б) был последним, на котором проявились сколько-нибудь заметные выступления оппозиции внутри страны. Против нее были применены приемы подавления, которые впоследствии органически вошли в арсенал Сталина. Характерными в этом отношении явились «гневные наказы трудящихся», прозвучавшие на съезде. Показательным, например, было такое выступление: «Товарищи, когда рабочие Сталинграда узнали, что завелась какая-то оппозиция, мы думали, что это, может быть, с чаем ее пьют, но когда разобрались и вдумались поглубже, — нет, она, товарищи, ведет совершенно не туда. Поэтому рабочие, недолго думая, заваливают свою мартеновскую печь сталью и прокатывают известное орудие. Вот и передаю, товарищи, XV партсъезду наш подарок (вынимает из футляра стальную метлу, которую показывает залу заседания). (Бурные аплодисменты.) Пусть это орудие послужит XV партсъезду, и те, которые думают, может быть, что это пустяковинная метла, ошибаются. Если тут есть оппозиция, она может удостовериться — метла стальная, жесткая. (Бурные аплодисменты.) И рабочие-металлисты Сталинграда надеются, что XV партсъезд сметет оппозицию вот этой жесткой метлой». (Аплодисменты.)^[287] Судьба троцкистско-зиновьевской оппозиции была предрешена до начала дебатов. «Стальной метлой» Сталин воспользовался вскоре в самых широких масштабах, причем не только и не столько против оппозиции.

Вскоре после XV съезда Сталин и его ближайшее окружение начали прямой отход от его решений, от генеральной линии партии, ленинской концепции построения социализма. Они игнорировали первый пятилетний план, который предусматривал объединить к концу 1933 года 18―20 процентов крестьянских хозяйств, и приняли решение осуществить насильственными мерами принудительную коллективизацию в зерновых районах страны в предельно короткий срок.

Хлебозаготовительный кризис 1928 года, послуживший одной из основных причин развертывания чрезвычайных мер, возник не случайно. Еще раньше наметились первые проявления кризиса в осуществлении новой экономической политики. Это было вызвано ущемлением кооперации, мощным ростом бюрократизма, сдерживанием развития товарно-денежных отношений. В положении о трестах, принятом в 1927 году, говорилось, что они действуют «на началах коммерческого расчета в соответствии с плановыми заданиями».

3 июля 1926 года Ф. Э. Дзержинский писал В. В. Куйбышеву:

«У меня полная уверенность, что мы со всеми врагами справимся, если найдем и возьмем правильную линию в управлении на практике страной и хозяйством, если возьмем потерянный темп, ныне отстающий от требований жизни.

Если не найдем этой линии и темпа — оппозиция наша будет расти и страна тогда найдет своего диктатора — похоронщика революции, — какие бы красные перья ни были на его костюме…»^[288]

Еще недавно Сталин сам выступал за разумные, «постепенные» темпы. В докладе на XV партийной конференции в ноябре 1926 года он критиковал оппозицию за то, что она скатывается «на путь „сверхчеловеческих“ прыжков и „героических“ вторжений в области объективного хода вещей. Отсюда… требование индустриализировать нашу страну чуть ли не в полгода и т. д. Отсюда авантюризм в политике оппозиционного блока… Тов. Троцкий, видимо, не признает того положения, что индустриализация может развиваться у нас лишь через постепенное улучшение материального положения трудовых масс деревни… Отсюда практические предложения оппозиционного блока насчет поднятия отпускных цен, налогового нажима на крестьянство и т. д., предложения, ведущие не к укреплению экономического сотрудничества между пролетариатом и крестьянством, а к его разложению».

5 ноября 1927 года Сталин предлагал осуществить коллективизацию «постепенно, мерами экономического, финансового и культурно-политического порядка… Всеохватывающая коллективизация наступит тогда, когда крестьянские хозяйства будут перестроены на новой технической базе в порядке машинизации и электрификации, когда большинство трудового крестьянства будет охвачено кооперативными организациями, когда большинство деревень покроется сельскохозяйственными товариществами коллективистского типа. К этому дело идет, но к этому дело еще не пришло и не скоро придет».^[289]

Аналогичный трезвый подход звучал и в докладе Сталина на XV съезде партии. Перспективу развития сельского хозяйства он видит в коллективизации, в том, чтобы «мелкие и мельчайшие крестьянские хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединять в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия… Не правы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это средство — легкое, но далеко не действительное. Кулака надо взять мерами экономического порядка, и на основе советской законности. А советская законность не есть пустая фраза».^[290]

Напомним, что эти слова Сталин произносил на партийном съезде в декабре 1927 года. Но уже в январе следующего года он явился инициатором чрезвычайных мер в области хлебозаготовок, а вскоре возглавил фронтальный отказ от генеральной линии партии, утвержденной съездом. Тем не менее 13 февраля 1928 года он демагогически заявлял: «Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т. д., являются контрреволюционной болтовней, против которой необходима решительная борьба. Нэп есть основа нашей экономической политики, и остается таковой на длительный исторический период».^[291]

Эта же мысль получила рельефное выражение в решении июльского (1928 г.) Пленума ЦК ВКП(б):

«Решительно отметая контрреволюционную болтовню об отмене нэпа с требованием отмены ограничений прав кулачества, целиком отклоняя линию отступления от решений XV съезда и продолжая (отнюдь не методами так называемого „раскулачивания“) наступление на кулака, Пленум ЦК заявляет, что нэп является такой политикой пролетарского государства, которая „экономически и политически… вполне обеспечивает нам возможность постройки фундамента социалистической экономики“».^[292]

Н. И. Бухарин, как один из ведущих теоретиков партии, не смягчал остроты стоявших проблем, для решения которых он предлагал использовать смешанную экономику с ее различными укладами. Он считал необходимым максимально расширить на основе реконструкции возможности имевшихся предприятий и вести сооружение новых; расширять социалистический сектор, но одновременно и использовать в интересах социализма ресурсы «полудружественного и полувраждебного или откровенно враждебного» частного сектора; сочетать планирование с реализацией возможностей рыночной экономики там, где это дает преимущества.

Несмотря на готовность к быстрому продвижению по пути социалистической реконструкции, Бухарин и его сторонники отвергали жесткие решения по принципу «или — или», поиск одного-единственного варианта и считали необходимым использовать максимально возможное число разных подходов. Для реализации такой концепции, основанной в целом на эволюционных методах, умеренных целях и долговременных решениях, требовался длительный период без больших внутренних и внешних потрясений.

Однако события 1927 года — кризисные явления в области хлебозаготовок, обострение внешнеполитической обстановки, и прежде всего разрыв дипломатических отношений с Англией, и др. — еще сильнее, чем прежде, заставляли сосредоточивать усилия на форсировании развития отраслей промышленности группы А, особенно тех из них, от которых зависела обороноспособность страны. Лозунг «догнать и перегнать капиталистические страны» стал неумолимым и грозным велением момента. Все это вызывало в партии определенные сомнения в правильности предлагаемых Бухариным и его сторонниками установок практической политики, хотя они и были существенно модернизированы в духе времени.

Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П. Томский и другие оппоненты сталинской линии, безусловно, понимали, что кооперирование села, всестороннее укрепление социалистического уклада и в особенности обеспечение обороноспособности страны могут быть достигнуты только на основе промышленной реконструкции народного хозяйства. Но они также твердо придерживались той позиции, что без роста жизненного уровня и благосостояния народа, без соблюдения принципов добровольности и экономической целесообразности кооперирования крестьянства индустриализация теряет гуманистическую, последовательно социалистическую направленность. Более того, и сама возможность ускоренного развития промышленности в этом случае оказывается под вопросом, поскольку сужается внутренний рынок, растет социальная напряженность, возникает угроза подрыва главной опоры нового общественного строя — союза рабочего класса и крестьянства.

В начале 1928 года на XXIII чрезвычайной Ленинградской губернской конференции ВКП(б) Бухарин произнес сильную и яркую речь в защиту решений XV съезда. Он призвал проводить научно обоснованную политику, «не плясать на похоронах и не голосить заунывных песен на свадьбе». Процесс строительства социализма длительный и сложный, и «пока он не достигнет полного расцвета… будет до известной степени отсталым социализмом». Бухарин подчеркнул, что «мы не желаем гнать железной метлой середняка в коммунизм, подталкивая его пинками военного коммунизма». Он предлагал «поддерживать бедноту и середняка против кулака», постепенно отрывать их от кулака, не допустить сползания среднего крестьянства в объятия кулачества. Укрепить диктатуру пролетариата можно только привлечением на его сторону середняка.

Значительная часть выступления Бухарина посвящена разоблачению платформы троцкистско-зиновьевского блока. Несмотря на технико-экономическую отсталость страны, говорил он, мы будем «строить социализм и построим его до самого конца, если этому не помешает вооруженное вмешательство со стороны капиталистических держав». Социализм необходимо строить на рельсах новой экономической политики, а не на путях возврата к военному коммунизму. В своей книге «Ленинизм» Г. Е. Зиновьев постоянно твердит, что новая экономическая политика — сплошное отступление. Представители оппозиционного блока «разрушают веру в социалистическое строительство», их действия «объективно помогают всем кулакам, нэпманам и проч.». «Если у нас нет уверенности в достаточности наших внутренних сил для построения социализма, — говорил Бухарин, — тогда ведь нам нечего было идти на октябрьские баррикады, тогда были бы правы все меньшевики, которые говорили, что в такой отсталой стране, как Россия, нечего затевать социалистическую революцию, тогда бы оказался прав тов. Троцкий, утверждавший, что без государственной помощи со стороны победившего западноевропейского пролетариата мы обязательно столкнемся с мужиком, который нас обязательно свалит».

Если мы будем строить социализм без государственной помощи со стороны победоносного западноевропейского пролетариата и в то же время без прямого вторжения империализма, «то до полного социализма мы дошли бы лишь в течение нескольких десятилетий минимум». За это время произойдет пять — десять революций. Если будет международная революция — мы будем двигаться скорее, если нет — продвижение к социализму будет медленным, но «строить социализм будем».

Бухарин говорил, что оппозиция преувеличивает кулацкую опасность. Нельзя сказать, что кулак нам не опасен, ибо из этого можно сделать ошибочный вывод — «не надо с ним бороться». Осуществление платформы оппозиции может погубить нашу партию. Выступление оппозиции в Ленинграде Бухарин расценивает как «соединение демагогии с фельдфебельскими методами управления партией». Его рекомендации коммунистам звучат весьма современно: «Пусть будет поменьше парадов, поменьше словесной трескотни, пусть будет поменьше показного, пусть будет поменьше внешних эффектов, но побольше работы по существу, и притом работы, производимой более демократическим путем».

Бухарин говорил, что «нам дороже всего на свете единство всей нашей партии», и призвал повесить «дамоклов меч над всяким, кто осмелится ради интересов групповой борьбы пожертвовать интересами партийного единства».^[293]

Как это ни парадоксально, но Сталин и его единомышленники взяли на вооружение многие положения платформы разгромленной оппозиции. Курс на сверхиндустриализацию и принудительную коллективизацию, на ликвидацию кулачества как класса был прямым отходом от ленинских идей и решений XV съезда партии.

Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П. Томский, будучи членами Политбюро, видели возможность преодолеть хлебозаготовительный кризис на базе сохранения новой экономической политики. Они считали целесообразным повысить цены на зерно, всемерно использовать все виды кооперации, все резервы индивидуального хозяйства.

Эти и другие рациональные предложения могли в значительной степени ослабить негативные последствия хлебозаготовительного кризиса. Но к концу 20-х годов ленинский стиль коллективного руководства в партии был серьезно деформирован, утвердился культ «вождя», поиски альтернативных путей построения социализма были фактически прекращены. Началось широкое использование административно-командных методов во всех сферах жизни общества. Внутрипартийная демократия была ликвидирована, любое инакомыслие преследовалось и подавлялось насильственно. В стране быстрыми темпами нагнеталась атмосфера страха, насилия, беззакония и произвола.

Н. И. Бухарин и его последователи повели атаку, правда, облеченную в эзоповские выражения, на сталинские позиции. Выступая 6 мая 1928 года на VIII съезде ВЛКСМ, Бухарин подверг критике безответственные призывы к развертыванию «классовой войны» и «внезапному прыжку» в сельском хозяйстве.

Несколько позднее в эмоциональной статье, опубликованной в «Правде», он обрушился на поклонников «индустриального чудовища», паразитирующего на сельском хозяйстве. Его сторонники также подвергли острой критике «экстраординарные меры», в которых Сталин видел теперь решающее средство движения к социализму.

К началу лета 1928 года отношения между Сталиным и Бухариным обострились настолько, что оставалась только видимость их единства. Бухарин в частных разговорах все чаще стал называть Сталина представителем неотроцкизма. 15 июня активный сторонник Бухарина заместитель наркома финансов М. И. Фрумкин направил в Политбюро письмо, где в тревожных тонах обрисовал внешнеполитическое и внутреннее положение страны, опасное нарастание диспропорций и дисбалансов в экономике в результате применения чрезвычайных мер в деревне и выдвинул призыв: «Надо вернуться к XIV и XV партсъездам». В письме содержалось предложение отказаться от форсирования реконструкции народного хозяйства, ускоренного создания колхозов и совхозов, чтобы устранить «перегрев» экономики, социальную напряженность.

Политбюро ЦК ВКП(б), вопреки мнению Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского, Н. А. Угланова, расценило письмо Фрумкина как попытку пересмотра линии на форсирование реконструкции. Ответ на письмо с развернутой критикой содержавшихся в нем положений был подготовлен Сталиным.

Н. И. Бухарин в мае и июне также направил в ЦК записки, в которых выражал несогласие с линией на увеличение темпов промышленного роста сверх заданий пятилетки. «Если все спасение в колхозах, — писал он, — то откуда деньги на их машинизацию? И правильно ли вообще, что колхозы у нас должны расти на нищете и дроблении?» Все это, вместе взятое, и составило основные идеи платформы бухаринской группы.

События стали развиваться в русле нарастания конфронтации между Сталиным и Бухариным.

Летом 1928 года борьба группы Бухарина против сталинской административно-нажимной линии в социалистическом строительстве продолжалась и имела некоторый успех. На июльском (1928 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) при обсуждении вопросов реконструкции народного хозяйства Бухарин и его сторонники вновь критически характеризовали хозяйственно-политическую обстановку в стране, заявив, что за последний период в экономике обнаружились «огромные, зияющие дыры». А. И. Рыков утверждал, что отношения с деревней «натянулись подобно струне», которая вот-вот лопнет, что страна стоит «накануне гражданской войны» с крестьянством, что уже имеются элементы разрыва с середняком и вообще «с такой политикой мужик не примирится». Бухарин также говорил о том, что в стране уже имеется массовое недовольство крестьянства, нарастают разногласия, из которых может вырасти раскол его с рабочим классом.^[294] Правые уклонисты, как теперь стали именовать группу Бухарина, обвиняли Сталина и его окружение в том, что они недооценивают роль крестьянских хозяйств и не допускают стимулирования их роста, нарушая тем самым принципы нэпа. Решение зерновой проблемы (а летом 1928 года было уже ясно, что хорошего урожая не будет) они видели не в безоглядном форсировании реорганизации деревни на принципах скоростного принудительного «обобществления», а на здоровой основе взаимодействия государства и крестьянских индивидуальных хозяйств, экономически обоснованном росте кооперации различного вида.

Разногласия вылились наружу в середине сентября 1928 года. В центр борьбы выдвинулись вопросы ключевого порядка, которые раньше как-то обходились, — о темпах и методах индустриализации. Толчком для них послужило выступление В. В. Куйбышева на собрании партийного актива в Ленинграде, где им была провозглашена новая установка в области индустриализации — «максимум вложений в тяжелую индустрию». В этом выступлении председатель ВСНХ заявил, что кризисы и опасности как внутри страны, так и в международном плане требуют резкого форсирования роста индустрии и концентрации капиталовложений в пользу группы А любой ценой, невзирая на возможное нарушение экономического равновесия и усиление социальной напряженности в стране. Куйбышев подчеркнул: «Не дано нам историей тише идти, потому что если мы пойдем тише, если мы пойдем более робким шагом вперед, то следующий же год обнаружит целый ряд противоречий, еще более обостренных, чем они имеются теперь».^[295]

В ответ в конце сентября 1928 года Бухарин опубликовал в «Правде» статью «Заметки экономиста», которая ставилась ему в вину впоследствии, когда он был объявлен Сталиным и его приспешниками «врагом народа» и «агентом империалистических разведок».

Что же на самом деле представляет собой эта статья? Ее содержание отличается политической и научной глубиной, а многие высказанные в ней мысли чрезвычайно актуальны для нас сегодня, в условиях революционной перестройки и качественного обновления советского общества. Бухарин писал:

«Хлебозаготовительный кризис сигнализировал нам крупные опасности. Экономика обернулась здесь и своей классовой стороной. Эти опасности еще не изжиты, и нужна большая работа, чтобы они были изжиты. В стране, несомненно, колобродят враждебные нам силы: кулачество в деревне, остатки старых и новых буржуазных группировок в городах. В порах нашего гигантского аппарата гнездятся тоже элементы бюрократического перерождения с их полным равнодушием к интересам масс, их быту, их жизни, их материальным и культурным интересам. Если активные идеологи мелкой и средней буржуазии протягивают щупальцы и тихонечко пробуют колебать нашу политическую линию (таковы противники индустриализации, противники совхозов, колхозов и т. д.), то чиновники „чего изволите?“ готовы выработать какой угодно, хотя бы сверхиндустриалистский план, чтобы завтра хихикать над нами в „узком кругу“, а послезавтра идти под руку с нашими противниками… Мы растем, и мы можем расти, и мы будем расти с меньшими потрясениями, если станем культурнее и научимся управлять».

И Бухарин предлагает пути выхода из кризисного состояния:

«У нас должны быть пущены в ход, сделаны мобильными максимум хозяйственных факторов, работающих на социализм. Это предполагает сложнейшую комбинацию личной, групповой, массовой, общественной и государственной инициативы. Мы слишком все перецентрализовали… Гиперцентрализация в ряде областей приводит нас к тому, что мы сами лишаем себя добавочных сил, средств и возможностей, и мы не в состоянии использовать всю массу этих возможностей, благодаря ряду бюрократических преград». Он сделал вывод, что «грубейшие нарушения основных пропорций… и соответствующие просчеты не являются неизбежными», что «плохое хозяйственное маневрирование вообще может загубить и хорошее дело».^[296]

8 октября 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) вопреки сопротивлению Бухарина, Рыкова и Томского осудилопубликацию статьи как напечатанную «без ведома ЦК». Аргументы Бухарина, а также Рыкова и Томского в защиту линии, изложенной в статье, не были приняты во внимание. 19 октября Сталин выступил против группы Бухарина с большой речью на пленуме МК и МГК ВКП(б) (а именно в Московской партийной организации были особенно сильны позиции Бухарина и его группы) «О правой опасности в ВКП(б)». Возникновение правого уклона Сталин связывал с усилением трудностей, обострением классовой борьбы в стране, отсутствием у некоторого слоя партийцев готовности испытывать напряжения. Но на вопросы, есть ли в Политбюро какие-либо уклоны, счел необходимым умолчать о них. «В Политбюро, — говорил Сталин, — нет у нас ни правых, ни „левых“, ни примиренцев с ними. Это надо сказать здесь со всей категоричностью. Пора бросить сплетни, распространяемые недоброжелателями партии и всякого рода оппозиционерами, о наличии правого уклона или примиренческого отношения к нему в Политбюро нашего ЦК».^[297] Однако Сталин указал, что в Московской партийной организации, в ее руководстве «колебания и шатания» были, и об этом свидетельствовали покаянные речи ряда работников на данном пленуме. Характерно, что и на ноябрьском (1928 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) Сталин также отрицал наличие в Политбюро правого уклона, хотя его речь и называлась «Об индустриализации страны и правом уклоне в ВКП(б)». Апологеты Сталина потом спустя время выдадут эти умолчания за якобы изначально присущую ему «сверхгуманность» к «врагам», стремление любой ценой сохранить работников для партии, но что они, мол, сами упустили последний шанс. А дело обстояло намного прозаичнее: Сталин не начинал «хирургической операции», так как считал себя недостаточно подготовленным к ней, и потому осторожно, но тем не менее настойчиво методом «кнута и пряника» проводил изоляцию группы Бухарина в партии, в общественном мнении, исподволь готовя ее разгром. Сталин выигрывал время.

В этой обстановке самостоятельные и во многом оригинальные предложения Н. И. Бухарина и его сторонников начали беспощадно преследоваться. Их взгляды подвергались гонениям в печати, причем нередко интерпретировались искаженно и односторонне.

20 января 1929 года Бухарин вновь выступает в «Правде» с аргументированной критикой безответственности и некомпетентности планов сверхиндустриализации, всемерно доказывает необходимость научного руководства модернизацией народного хозяйства.

Но особенно важное значение имела речь Бухарина «Политическое завещание Ленина», помещенная в «Правде» 24 января 1929 года. В ней Бухарин перечисляет важнейшие направления ленинского плана строительства социализма, особенно подчеркивая мысль, что раскол с крестьянством означал бы «гибель советской республики». Он предупреждал партию о серьезном отходе Сталина от многих ленинских указаний.

Вскоре Бухарин обвинил Сталина в возрождении методов «военного коммунизма», несовместимых с новой экономической политикой, провозглашении лозунга дани — «военно-феодальной эксплуатации крестьянства».^[298]

Бухарин, Рыков, Томский отстаивали не интересы кулаков-мироедов, не медленные темпы модернизации народного хозяйства, а объективные законы развития экономики в противовес набиравшим силу волюнтаристским методам. Именно в этом заключался корень их расхождений с большинством ЦК. Так, председатель Совнаркома СССР и РСФСР, а также СТО А. И. Рыков предупреждал, что возведение чрезвычайных мер в принцип совершенно неправильная и гибельная политика. «Безусловно, — писал он, — с помощью деревянной сохи мы социалистического сектора хозяйства не построим. Трактор в настоящее время революционизирует сельскохозяйственный процесс в гораздо большей степени, чем тысяча агитаторов, пришедших в деревню с отвлеченной агитацией о преимуществах коллективных форм земледелия».^[299]

Рыков убежденно повторял, что осуществить индустриализацию без процветающего сельского хозяйства невозможно. Для проведения коллективизации необходимы накопления, достаточный уровень механизации, обученные кадры. Коллективизация без серьезной предварительной подготовки будет дискредитацией всей нашей социалистической работы, гибелью всего дела.^[300]

Требования группы не нашли поддержки. В ответ Бухарин, Рыков и Томский подали в отставку с занимаемых ими постов, но она не была принята.

Резко возражала эта группа против изменения заданий пятилетки в сторону увеличения ассигнований на тяжелую промышленность, которые также расценивались ими как чрезмерные. По этим мотивам Бухарин и его сторонники воздержались при голосовании во время обсуждения проекта пятилетнего плана в Политбюро. Рыков тогда же предложил разработать параллельно с пятилеткой двухлетний план подъема сельского хозяйства, необходимый для того, чтобы увязать темпы индустриализации с реальным ростом сельскохозяйственного производства. А пока не удалось добиться подъема сельского хозяйства, утверждали Рыков вместе с Бухариным, надо «поставить вопрос о ввозе хлеба», предусмотреть выделение «некоторой части валюты на покупку хлеба». Но это вело к сокращению импорта оборудования, замедлению технического перевооружения народного хозяйства. «Ввоз хлеба в настоящий момент, — говорил Куйбышев, — это неизбежно сильнейший удар по нашим темпам индустриализации».^[301]

Ни одно из крупных предложений группы Бухарина не было принято. Это означало ее поражение на решающем этапе борьбы за свои идеи.

В конце 1929 года Н. И. Бухарин снял свои разногласия с большинством ЦК ВКП(б) и выступал в основном против грубых искажений норм партийной и государственной жизни. Но Сталину этого было мало. Сколоченное им послушное большинство в Политбюро предало забвению ленинские идеи строительства социализма, завет беречь бесценное завоевание революции — союз рабочих и крестьян, коллективное руководство в партии. Гегемонистские устремления Сталина не встретили у большевиков решительного отпора. Вскоре Сталин поставил под свой личный контроль не только Политбюро и ЦК, но и всю партию. Эта крайне отрицательная линия постепенно набирала силу.

Сталин стал не только пропагандировать, но и применять на практике репрессии в процессе социалистического строительства, «насаждать», как он любил повторять, колхозы и совхозы. Выдвинутое Сталиным утверждение об антисоциалистической направленности действий представителей так называемого правого уклона представляло из себя бессовестную фальсификацию или даже провокацию.

Всякая диктаторская власть неизбежно приводит к самым тяжким последствиям, бедствиям и страданиям миллионов, к самым гнусным преступлениям. Интересно высказывание об этом идеолога революционного народничества П. Л. Лаврова в послании «Русской социально-революционной молодежи», пользовавшемся у нее большой популярностью:

«История показала, и психология убеждает нас, что всякая неограниченная власть, всякая диктатура портит самых лучших людей и что даже гениальные люди, думая облагодетельствовать народы декретами, не могли этого сделать.

Всякая диктатура должна окружать себя принудительной силой, слепо повинующимися орудиями; всякой диктатуре приходилось насильственно давить не только реакционеров, но и людей, просто не согласных с ее способами действия; всякой захваченной диктатуре пришлось истратить более времени, усилий, энергии на борьбу за власть с ее соперниками, чем на осуществление своей программы с помощью этой власти».^[302]

Ноябрьский (1928 г.) Пленум ЦК ВКП(б) охарактеризовал позицию Бухарина, Рыкова и Томского как правый уклон, как главную опасность в партии. Против правых было выдвинуто обвинение, что они стремятся снизить темпы экономического развития, что они пренебрежительно или даже отрицательно относятся к колхозам и совхозам, затушевывают классовую борьбу, в том числе с кулаком, борьбу с бюрократизмом, недооценивают военную опасность. Правый уклон назван откровенно оппортунистическим.^[303]

В печати началась настоящая вакханалия травли правых уклонистов, предлагалось принять к ним решительные меры, ибо их действия размагничивают партию и способствуют превращению большевиков «в мещан или мягкотелых политиков».^[304] Но имена правых в печати не назывались.

XVI партийная конференция отметила, что право-оппортунистические идеи получили широкое распространение в партии, их проявления наблюдаются в центральных и местных партийных, советских, профсоюзных и других органах в стране. Против всех сторонников Бухарина широко применялся ярлык «правые оппортунисты». На них теперь сваливали все недостатки в работе партийных организаций. В печати пропагандировалась точка зрения, что сохранение новой экономической политики, прежних условий обогащения кулаков и нэпманов, сдерживание темпов коллективизации усиливает действия классового врага, а не ведет к затуханию классовой борьбы.

Но Бухарин, Рыков, Томский и их сторонники утверждали, что причиной всех негативных явлений служит авантюристическая политика сталинского большинства в Политбюро и ЦК ВКП(б).

Апрельский (1929 г.) Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) определил их действия «как несовместимые с генеральной линией партии».^[305] В речи «О правом уклоне в ВКП(б)» на Пленуме Сталин обвинял Бухарина в том, что тот не соглашался «заострить вопрос на борьбе с так называемым „левым“ крылом социал-демократии».

В заявлении ноябрьскому (1929 г.) Пленуму ЦК ВКП(б) Бухарин, Рыков, и Томский подчеркивали, что «система взглядов, раздуваемая в газетах и журналах как система, якобы развиваемая нами, ничего общего с нашими действиями не имеет».^[306] Отметив, что X пленум Исполкома Коминтерна осудил взгляды Бухарина как оппортунистические и вывел из состава президиума ИККИ, ноябрьский Пленум ЦК постановил вывести Бухарина из Политбюро «как застрельщика и руководителя правых уклонистов».^[307]

После изгнания Бухарина из Политбюро, с поста редактора «Правды» и фактического руководителя ИККИ в печати начинается громогласная кампания по разоблачению его теоретических взглядов. Его труды рассматриваются теперь только с негативных позиций, о положительных же сторонах хранится гробовое молчание. Наиболее крупный после смерти В. И. Ленина партийный теоретик в угоду Сталину был обозван правым оппортунистом, защитником интересов кулачества. Придворные историки замалчивали огромный вклад Бухарина в борьбу партии с троцкизмом, облыжно доказывали общность его теоретических воззрений с троцкистской идеологией. Нашлись и «доказательства» принадлежности Бухарина к деятельности мифических «Промпартии», «Трудовой крестьянской партии», ко всяким «вредительским» группам.^[308] С изгнанием Бухарина, Томского и Рыкова из состава Политбюро в этом органе воцарилось единогласие, борьба мнений практически прекратилась, альтернативные варианты строительства социализма не выдвигались. Наступила тяжелая полоса в жизни партии. Начались тяжкие испытания и для Н. И. Бухарина.

Трагический финал

Устранение с арены активной политической деятельности Н. И. Бухарина и его единомышленников имело крайне отрицательные последствия. Хотя они были шумно провозглашены «предельщиками», правыми уклонистами, в действительности же уклон от здравого смысла совершили сталинцы. И теперь в руководстве партией и страной им некому было противостоять.

Волюнтаристские методы набирали силу. Так, XVI партконференция планировала увеличить за пятилетку выплавку чугуна с 3,3 миллиона тонн до 10 миллионов тонн. Исходя из экономических расчетов и руководствуясь здравым смыслом, Бухарин и Рыков считали, что на последний год пятилетки нельзя планировать выплавку чугуна более 8 миллионов тонн. Но сталинскому руководству намеченный гигантский рост показался недостаточным, и это задание произвольно было увеличено до 17 миллионов тонн. Напомним: в 1932 году было выплавлено 6,2 миллиона тонн чугуна, что было проявлением трудового героизма. Даже в 1940 году выплавка чугуна в стране достигла только 14,9 миллиона тонн. Аналогичные примеры можно привести по многим направлениям промышленного производства. Заводы, различные предприятия планировалось создавать на базе материалов, которые еще только предполагалось выпустить.

Таким образом, чрезвычайно напряженный первый пятилетний план волевыми методами был еще более увеличен и реально не мог быть выполнен. Вместо плавного и научно обоснованного развития промышленности происходили судорожные рывки. Были катастрофически нарушены диспропорции между различными отраслями народного хозяйства. Потребление мяса и жиров в городах на душу населения составляло в 1932 году только ¹/₃ от уровня 1928 года. Рабочим было запрещено менять место работы без специального разрешения, значительно уменьшилась их реальная заработная плата. Впервые после окончания гражданской войны в мирное время в стране была введена карточная система.

Посредством административного принуждения, непомерного и непосильного налогового пресса, всевозможных массовых репрессий была осуществлена принудительная коллективизация. Террор осуществлялся не только против кулаков, но и середняков и даже бедняков. В ответ вспыхивали крестьянские восстания, уничтожался скот и урожай. Крестьянство фактически было прикреплено к местам своего обитания, так как было лишено паспортов. В период сплошной коллективизации были репрессированы миллионы крестьян, многие из них погибли от голода 1932―1933 годов.

В этот период пало около половины из 33 миллионов лошадей, было зарезано 26 миллионов свиней, ²/₃ из 146 миллионов овец и коз.

В январе 1933 года Сталин стал пропагандировать мысль, что колхозы могут быть антисоветской организацией, если ими будут заправлять «эсеры и меньшевики, петлюровские офицеры и прочие белогвардейцы, бывшие деникинцы и колчаковцы».^[309] В соответствии с этой идеей в широких масштабах стала проводиться чистка колхозов, сельских партийных организаций. Колхозы нужны были Сталину прежде всего для того, чтобы без особых затруднений взять хлеб у крестьян. Так, валовой сбор зерна в 1928 году составил 4,5 миллиарда пудов, в 1932 году — 4,3 миллиарда пудов. Но зато хлебозаготовки за это время выросли вдвое: с 680 миллионов пудов до 1,3 миллиарда пудов.^[310]

Сталин настойчиво добивался не только ликвидации кулачества, но и вообще вытеснения единоличника. Единоличнику отводились худшие земли, с него брали в 1,5―2 раза больше зерна и картофеля, чем с колхозника, на него давил чудовищный налоговый пресс.

Гибельные последствия этой варварской политики были ликвидированы только в конце 50-х годов. А тогда они заставили Сталина пойти на двурушнический маневр: в статье «Головокружение от успехов» он обвинил в перегибах местное руководство. Аналогичные обвинения в перегибах в адрес местных партийных работников продолжались на XVI съезде партии в выступлениях сталинского окружения.^[311]

После сталинской статьи начался массовый выход из колхозов. Если в марте 1930 года в колхозах числилось 57,6 процента крестьянских хозяйств, то в июне — 23,6 процента. Но к 1934 году в колхозах оказалось уже около 70 процентов крестьянских хозяйств.^[312]

Сталин грубо нарушил ленинские идеи кооперирования крестьянства, пренебрег решениями XV съезда партии по этому вопросу. Принудительная коллективизация сопровождалась чудовищными репрессиями против многих миллионов крестьянских семей. «Раскулачиванию» в отдельных районах подверглось 10―15 процентов крестьянских хозяйств, в то время как удельный вес кулаков в стране не превышал в 1929 году 3 процентов. Поголовная экспроприация кулака сама по себе носила антисоциалистический характер. В. И. Ленин подчеркивал: «Маркс сказал, что пролетариат должен экспроприировать капиталистов, а мелкобуржуазные группы суметь использовать. И мы говорили, что у капиталистов надо забрать все, а кулаков лишь прижать и поставить под контроль хлебной монополии».^[313] Ленин призывал настойчиво пресекать эксплуататорские тенденции кулачества, но решительно возражал против их непосредственной экспроприации.^[314] Благородная и прогрессивная цель осуществлялась, таким образом, деспотическими методами, в основе которых лежало утверждение Сталина, что «репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления».^[315]

Насильственные методы кооперирования надолго подорвали развитие производительных сил сельского хозяйства, крайне отрицательно сказались на экономике страны и ее обороноспособности.

Для утверждения культа личности в нашей стране имелось немало объективных и субъективных причин. Не надо забывать, что в обществе, по существу, не было демократических традиций. Столетиями наш народ стонал под игом не только эксплуататоров, но и огромной армии бюрократического чиновничества. К этому надо добавить низкий уровень грамотности и культуры широких масс трудящихся. Все это приводило к уродливым явлениям: низкопоклонству, чинопочитанию, самоуничижению, пренебрежению к человеческому достоинству. Ведь не секрет, что обагренного кровью миллионов Сталина не только боялись, но и любили. Еще Н. А. Некрасов писал о чудовищном явлении — любви жертвы к палачу: «Люди холопского звания — сущие псы иногда: чем тяжелей наказания, тем им милей господа». Родившийся и утвердившийся при Сталине процесс восхваления первого лица в государстве не ушел сам собой при Хрущеве и Брежневе. На съездах партии, превращенных в парады, создавались скандирующие группы, которые хором выкрикивали здравицы, вывешивали плакаты с такими восхвалениями, которым мог бы позавидовать любой восточный деспот. И самое отвратительное заключалось в том, что эти дешевые инсценировки не вызывали открытого протеста.

Не вызывает сомнения, что культ личности и связанные с ним негативные последствия серьезно задержали и деформировали процесс социалистического строительства, но не смогли его остановить. Четкий партийный лозунг нашего времени «Больше социализма, больше гласности» должен в конечном счете полностью восстановить ленинскую сущность социализма в нашей стране.

На XVI съезде партии Н. И. Бухарин не присутствовал. А. И. Рыков и М. П. Томский произнесли покаянные речи, которые были признаны недостаточными. Так называемому правому уклону было уделено значительное внимание в докладе Сталина и в выступлениях делегатов. «Пусть болтают теперь оппортунистические кумушки, — говорил Сталин, — что нельзя выполнить и перевыполнить пятилетку колхозного строительства в 2 года».^[316] Он критиковал тех, кто считал, что можно было обойтись без борьбы с уклонистами. Хотя все единодушно утверждали, что группа Бухарина партией разбита, Сталин сделал другой вывод: «Правый уклон есть основная опасность нашего времени в партии».^[317] Неудивительно, что на съезде продолжалась шумная кампания разоблачения Бухарина и его сторонников.

Грустно сознавать, что этой кампании отдали дань очень уважаемые в партии люди. Так, Г. К. Орджоникидзе говорил: «Борьба против т. Сталина была борьбой против генеральной линии ленинского ЦК нашей партии. Партия пошла за своим ЦК. Партия в лице т. Сталина видит стойкого защитника генеральной линии партии и лучшего ученика Владимира Ильича. (Аплодисменты.) И поэтому наша партия и рабочий класс вполне правильно отождествляют т. Сталина с генеральной линией нашей партии, ведущей СССР от победы к победам. Именно за это партия с таким воодушевлением и восторгом встречает т. Сталина. (Аплодисменты.) Этого не понимают ни Троцкий, ни Бухарин, ни Рыков, ни Томский».^[318] Он подчеркнул, что правые лили воду на мельницу врага, и сделал вывод: «Когда оппозиционеры ругают нас, то это означает, что мы ведем правильную линию».

Е. М. Ярославский выступил с протестом против того, что Бухарин и его группа «систематически изо дня в день дискредитируют т. Сталина… эти разговоры дают свои плоды». А. И. Микоян призвал «не доверять этим товарищам». С. М. Киров заявил, что «каждый лишний процент темпа в нашей индустриализации, каждый лишний колхоз — все это было достигнуто не только в борьбе с кулаком и прочими контрреволюционными элементами в нашей стране, это было достигнуто в борьбе против тт. Бухарина, Рыкова, Томского и Угланова».^[319]

Каждый выступавший на съезде старался как можно более резко отозваться о правых уклонистах и воздать должное гениальности Сталина. Такое внимание к правому уклону объяснялось тем, что предупреждения Бухарина о серьезном обострении социальной напряженности в стране, о нарастании диспропорций в развитии промышленности, о катастрофических последствиях принудительной коллективизации получали реальное подтверждение. Вот почему интеллектуальное влияние бухаринских идей продолжало действовать. Видимо, этим объясняется и тот факт, что Бухарин, Рыков и Томский были вновь избраны на съезде в состав ЦК ВКП(б).

Бухаринские идеи фактически лежали в основе выступлений ряда партийных работников против сталинских злоупотреблений, террора и беззакония.

С протестом против гибельного курса сталинского окружения выступила группа Сырцова — Ломинадзе. С. И. Сырцов был кандидатом в члены Политбюро и Председателем Совнаркома РСФСР, В. В. Ломинадзе — членом ЦК и руководителем Закавказской партийной организации. Еще недавно они поддерживали Сталина в наступлении на Бухарина, Рыкова, Томского. Теперь они, наконец, прозрели, но было уже поздно.

Особый резонанс в это время получил протест против сталинских методов руководства со стороны группы М. Н. Рютина, в которую также входили единомышленники Бухарина А. Н. Слепков, Д. П. Марецкий, П. Г. Петровский, а также М. С. Иванов, П. А. Галкин, П. П. Федоров, В. Н. Каюров и другие. В конце лета 1932 года они подготовили и распространили написанное М. Н. Рютиным обращение «Ко всем членам ВКП(б)». Это документ огромной разоблачительной силы, подлинный манифест партийцев-ленинцев, бесстрашных и принципиальных. Приведем из него краткие выдержки:

«Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его свитой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. С помощью обмана и клеветы, с помощью невероятных насилий и террора, под флагом борьбы за чистоту принципов большевизма и единства партии, опираясь на централизованный мощный партийный аппарат, Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь самого необузданного авантюризма и дикого личного произвола…

На всю страну надет намордник, бесправие, произвол и насилие, постоянные угрозы висят над головой каждого рабочего и крестьянина. Всякая революционная законность попрана!.. Учение Маркса и Ленина Сталиным и его кликой бесстыдно извращается и фальсифицируется. Наука, литература, искусство низведены до уровня низких служанок и подпорок сталинского руководства. Борьба с оппортунизмом опошлена, превращена в карикатуру, в орудие клеветы и террора против самостоятельно мыслящих членов партии. Права партии, гарантированные уставом, узурпированы ничтожной кучкой беспринципных политиканов. Демократический централизм подменен личным усмотрением вождя, коллективное руководство — системой доверенных людей…

Всякая живая большевистская партийная мысль угрозой исключения из партии, снятием с работы и лишением всех средств к существованию задушена; все подлинно ленинское загнано в подполье; подлинный ленинизм становится в значительной мере запрещенным, нелегальным учением.

Партийный аппарат в ходе развития внутрипартийной борьбы и отсечения одной руководящей группы за другой вырос в самодовлеющую силу, стоящую перед партией и господствующую над ней, насилующую ее сознание и волю. На партийную работу вместо наиболее убежденных, наиболее честных, принципиальных, готовых твердо отстаивать перед кем угодно свою точку зрения членов партии чаще всего выдвигаются люди бесчестные, хитрые, беспринципные, готовые по приказу начальства десятки раз менять свои убеждения, карьеристы, льстецы и холуи».^[320]

9 октября 1932 года на внеочередное заседание собрались члены президиума ЦКК. Присутствовали: Я. Э. Рудзутак, А. С. Енукидзе, М. Ф. Шкирятов, А. И. Догадов, А. А. Сольц, Е. М. Ярославский и другие. Слушали: «о контрреволюционной группе Рютина, Галкина и др.». Постановили: «исключить из членов партии как разложившихся, ставших врагами коммунизма и Советской власти предателей партии и рабочего класса, пытавшихся создать подпольным путем под обманным флагом марксизма-ленинизма буржуазную кулацкую организацию по восстановлению в СССР капитализма и, в частности, кулачества».^[321] Вскоре многие члены ЦКК, принимавшие участие в этой расправе, сами станут жертвами произвола.

10 января 1937 года М. Н. Рютин был расстрелян. Он не признал себя виновным и не унизился перед палачами. 13 июня 1988 года, через 51 год, честное имя большевика возвращено народу. Пленум Верховного суда СССР снял с него все гнусные сталинские обвинения.

К началу 30-х годов террористическая машина только набирала свои обороты. Все срывы в экономике страны Сталин и его окружение объясняли саботажем, вредительством инженеров и техников. Проводились насквозь фальсифицированные процессы по шахтинскому делу (1928 г.), «Промпартии» (1930 г.), «Союзного бюро» меньшевиков (1931 г.), «Трудовой крестьянской партии» (1931 г.). Все это было лишь прелюдией к московским процессам второй половины 30-х годов.

19 февраля 1930 года Бухарин опубликовал в «Правде» большую статью «Великая реконструкция (о текущем периоде пролетарской революции в нашей стране)». Он убедительно критикует буржуазные фальсификации о марксизме как фаталистическом учении. Он подчеркивает, что исторический процесс «совершается через людей, которые ставят свои цели, через людей, которые сражаются, гибнут, побеждают». Марксистское учение является «боевой теорией и звучит для буржуазии как пушечная канонада по ее твердыням». Для подтверждения своего вывода Бухарин приводит слова К. Маркса: «Не „история“, а именно человек, действительный, живой человек, — вот кто делает все это, всем обладает и за все борется. „История“ не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека».^[322]

В этой статье Бухарин пересматривает свои взгляды по проблемам обострения классовой борьбы, отношения к кулачеству. Он выдвигает целый ряд компромиссных предложений, сближая свою позицию с мнением Сталина и его окружения.

В статье говорилось, что после перехода к новой экономической политике «мы переживаем другой крутой перелом, с большой перегруппировкой классовых сил, с чрезвычайным обострением классовой борьбы, с перестройкой рядов внутри рабочего класса. Обострение классовой борьбы идет по широкому фронту и в городе и в деревне: экономика, политика, наука, искусство, религия, философия, быт, школа — повсюду набухли противоречия социальных сил, повсюду гораздо резче прошел водораздел между новым и старым миром, повсюду острые вопросы стали ребром, повсюду началось усиленное продвижение вперед пролетарских отрядов. Но наиболее отчаянная борьба идет именно в деревне. Здесь быстро и победоносно развивается антикулацкая революция, социально-экономический смысл которой и нужно в первую очередь анализировать».

Бухарин писал, что в «антикулацкую революцию мы вошли через ворота чрезвычайных мер и быстро развернувшийся кризис зернового хозяйства». Поскольку кулак «оказывает бешеное сопротивление социалистической реконструкции», то с ним «нужно разговаривать языком свинца». Характерная особенность момента заключается в том, что ломка прежних отношений в деревне происходит в условиях «напряженнейшей строительной работы», «социалистического строительства, перешедшего в свою более высокую фазу».

Всесторонне проанализировав сущность гигантских изменений в социально-экономической жизни страны, Бухарин делает вывод, что новый строй «в муках выковывается на нашей земле» и что рабочие всех стран «взорвут вавилонскую башню капитализма, стоящего на пути победоносных коммунистических армий».

В отличие от Сталина, Троцкого, Зиновьева и других, характеризовавших капитализм как непрерывно разлагающуюся и неуклонно идущую к регрессу систему, Бухарин последовательно утверждал, что у капитализма есть значительные потенциальные возможности не только для выживания, но и для дальнейшего развития. Эти идеи он отстаивал на V, VI и других конгрессах Коминтерна, во многих своих статьях и выступлениях.

В 1930―1933 годах Н. И. Бухарин работал заведующим научно-техническим управлением в ВСНХ, а после его ликвидации — в Наркомтяжпроме. Вместе с Г. К. Орджоникидзе он проводит большую работу по составлению более сбалансированного второго пятилетнего плана. Бухарин принял активное участие в создании новых научно-исследовательских институтов, в планировании основных направлений научных исследований, разрабатывал их методику и методологию. В середине 1931 года он возглавил советскую делегацию на Международном конгрессе по истории науки и техники в Лондоне, на котором произнес яркую речь.

В брошюре «Борьба двух миров и задачи науки» Бухарин призвал «в науке обязательно перегнать капиталистические страны, чтобы догнать и перегнать их в технических и экономических показателях». На конкретных фактах и примерах он показал великие исторические преимущества социализма, первые успехи социалистической индустриализации: «…мы на фоне капиталистической деградации дали величественную картину промышленного расцвета: 196 процентов довоенного производства угля в СССР при 106 процентах в остальном мире; 207 процентов довоенной продукции стали в СССР при примерно 100 процентах в остальном мире; 190 процентов выплавки чугуна в процентах к довоенной в СССР и около 90 процентов в остальном мире».^[323]

В соответствии с докладной запиской Бухарина «О постановке производственно-технической пропаганды» 25 мая 1931 года ЦК ВКП(б) принял аналогичное постановление. ЦК одобрил «установки, изложенные в докладной записке т. Бухарина», и наметил план издания научно-технической и научно-популярной литературы, наметил пути расширения пропаганды достижений советской технической мысли и передового опыта на новостройках первой пятилетки.^[324] Вопросам организации технической пропаганды Бухарин посвятил специальную брошюру.^[325]

Многие волновавшие его мысли Бухарин мог теперь высказывать только иносказательно, эзоповским языком. В памфлете «Финансовый капитал в мантии папы», говоря об истории церкви и религии, он писал, что иезуиты подняли идеологическое и беспринципное подхалимство до высот идеологического принципа. Они построили организацию, члены которой отречение от собственных убеждений считали своей высшей добродетелью и своим высшим, с позволения сказать, нравственным долгом. Правильно сказано, что не существует в мире подлости, которая не подыскала бы себе идеологического оправдания. Король иезуитов Лойола развил целую теорию повиновения, «дисциплины трупа»; всякий член ордена должен повиноваться старшему, «как труп, который можно переворачивать во всех направлениях, как палка, которая повинуется всякому движению, как шар из воска, который можно видоизменять и растягивать во всех направлениях». Этот труп различается по трем степеням совершенства: подчинение действия, подчинение воли, подчинение ума. Когда достигнута последняя степень и человек свою мысль заменяет голым послушанием, отрекаясь от своих убеждений, тогда перед нами — стопроцентный иезуит.

Критикуя папскую энциклику, направленную против СССР, Бухарин прозрачно намекает на чудовищные последствия сталинской коллективизации. Он писал, что если папы «умерщвляют душу, то почему подобает им называться наместниками Христа? В чем сходство их учреждений? Он некогда сказал, обращаясь к Петру: „паси овец моих“, а что делают папы? Не доводят ли они до голода христиан, истощенных папским грабительством, постоянно сдирают кожу и при стрижке обрезают до мяса свою паству».^[326]

Такое убийственное сравнение было слишком очевидно, и Бухарину на несколько лет была закрыта дорога в центральную прессу. Его положение усугубило еще и опубликование за рубежом в 1930 году воспоминаний Троцкого, которые Сталину, конечно, не могли понравиться. По версии Троцкого, Ленин говорил ему в начале гражданской войны: «Если белая гвардия убьет и вас и меня, справятся ли Бухарин и Свердлов?» Троцкий писал, что в 1924 году этот факт вызвал крайнее недовольство Сталина и его окружения. «Сталин, Зиновьев и Каменев почувствовали себя кровно обиженными моей справкой… факт остается фактом: Ленин назвал только Свердлова и Бухарина». Троцкий приводил также слова Бухарина: «Первое качество Сталина — леность. Второе качество — непримиримая зависть к тем, которые знают или умеют больше, чем он. Он и под Ильича вел подпольные ходы».^[327] Вполне вероятно, что эти и другие сведения Троцкий приводил с вполне определенной целью: отомстить Бухарину за его активное участие в борьбе с троцкизмом, разжечь неуемное озлобление Сталина.

Н. И. Бухарин в эти годы часто выступает на заседаниях Академии наук СССР. Так, он произнес речь, посвященную 100-летию со дня смерти Гете. Он приводит стихи поэта, которые символизируют непрестанное движение материи, ее вечную диалектику, и делает жизнеутверждающий вывод:

В то же время устами Гете Бухарин высказывает пессимистические настроения, связанные и с его собственным положением:

Он сделал также доклады, посвященные 50-летию со дня смерти Ч. Дарвина, творчеству Г. Гейне.^[329] С интересом была встречена его большая статья «Учение Маркса и его историческое значение».^[330]

В публицистическом творчестве Бухарина видное место занимают очерки и выступления, отдающие дань памяти видным большевикам. Так, в речи на траурном заседании Московского Совета 23 июля 1926 года, посвященном памяти Ф. Э. Дзержинского, он говорил: «Герой Октябрьского восстания, с многолетней каторгой за спиной, с кандальным звоном в своем прошлом, тов. Дзержинский после октябрьской победы стал на одно из самых трудных мест. Он оказался разящим мечом рабочей диктатуры».^[331]

В выступлении в Академии наук СССР, посвященном И. И. Скворцову-Степанову, Бухарин так характеризует этого большевика: «Он был необычайно живой, страстный, антиханжеский, антибюрократический человек. Он был верный сын нашей партии, и здесь совершенно верно говорилось, что если у него и были ошибки (а у него были ошибки, как у многих из нас), то он их старался исправлять, и всю его жизнь можно считать жизнью человека, который был и остался до гроба верным сыном нашей великой партии, партии, которая с могучей уверенностью идет вперед, круша все на своем пути, и выйдет в конце концов победоносно и выведет за собой все человечество как величайшая организующая сила. И в передних рядах этой величайшей организующей силы будет постоянно маячить перед нами огромная фигура Ивана Ивановича, о котором мы вспоминаем с весельем, с уверенностью в нашу торжественную громоподобную победу».^[332]

В этот период Бухарин много рисует, высказывает свое мнение о творчестве представителей художественной интеллигенции. Он ярко и вдохновенно отозвался о творчестве известного художника К. Ф. Юона:

«Живопись Юона обычно радостна и жизнеутверждающа. Его любовь к ярким цветам, его любовь к животворящему солнцу, источнику жизни, его восторженная песнь свету, божественная игра которого наполняет его полотна, это выражение его неизбывного оптимизма, не того глуповато-наивного оптимизма, который так ядовито был осмеян Вольтером в образе Панглосса, а оптимизма, подкованного глубоким проникновением в закономерности исторического бытия».^[333]

28 августа 1934 года Бухарин произнес на I съезде советских писателей речь «О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР». Его появление на трибуне вызвало бурные аплодисменты. В выступлении он дал свое видение творчества крупнейших поэтов страны. В Александре Блоке Бухарин видел «поэта огромной силы», написавшего такие выдающиеся творения, как «Возмездие», «Двенадцать», «Скифы». «Более почвенным, гораздо менее культурным, с мужицко-кулацким естеством прошел по полям революции Сергей Есенин, звонкий песенник и гусляр, талантливый лирический поэт… Песенный строй его поэтической речи, опора на народную деревенскую ритмику, на узоры деревенских образов, глубоко лирический и в то же время разухабисто-ухарский тембр его поэтического голоса сочетались в нем с самыми отсталыми элементами идеологии: с враждой к городу, с мистикой, с культом ограниченности и кнутобойства».

О Валерии Брюсове Бухарин сказал, что он «наиболее близко, совсем вплотную подошел к революции пролетариата». Он дал также высокую оценку В. Маяковскому, А. Безыменскому, М. Светлову, Э. Багрицкому и другим. Особое внимание он уделил Б. Пастернаку, Н. Тихонову, И. Сельвинскому. О Борисе Пастернаке он говорил, что это «один из замечательнейших мастеров стиха в наше время, нанизавший на нити своего творчества не только целую вереницу лирических жемчужин, но и давший ряд глубокой искренности революционных вещей».

Вот что вспоминал об этом выступлении Бухарина Илья Эренбург: «Его встретили восторженно: когда он назвал имя Маяковского, все встали. Доклад Бухарина был защитой поэзии от риторов, стихотворцев на случай, вульгаризаторов. Некоторые поэты обиделись и напали на Бухарина (будучи близкими к партийному руководству, они знали, что можно безнаказанно ругать Николая Ивановича). Особенно резок был Демьян Бедный, говорил, что „Бухарин выделил некий поэтический торгсин для сладкоежек“, что он „старчески щурит глаза“ и так далее. Между тем Бухарин отозвался о поэзии Демьяна Бедного мягче, чем некогда Ленин, — в воспоминаниях Горького есть такие слова Владимира Ильича: „Грубоват. Идет за читателем, а надо быть немножко впереди“. Бухарин в заключительном слове высмеял „фракцию обиженных“».

Бухарин энергично выступил против «бюрократизации творческих процессов». Он пропагандировал могучее, богатое, многообразное искусство, которое бы охватывало «весь мир эмоций, любви, радости, страха, тоски, гнева и т. д. до бесконечности — весь мир хотений и страстей». Выступая за метод социалистического реализма, он отстаивал необходимость широкой «свободы соревнования в творческих исканиях». Закончил свою речь словами: «Давайте вместе с вами будем не только проникаться пафосом величайшей в истории человечества эпохи, но сделаем для себя из этого вывод: мы должны идти к литературе громадной, литературе, мощной по своему содержанию. К литературе действенной, к литературе, которая и по своему мастерству будет стоять великим горным хребтом в истории человечества и в истории искусства!»^[334] Бурные аплодисменты всего зала, переходящие в овацию, крики «ура», весь зал встает, приветствуя докладчика.

Эта речь не прошла для Бухарина бесследно. 17 мая 1937 года «Правда» оценит его выступление как попытку «дезориентировать советских поэтов и писателей». Надо сказать, что в 1958 году, когда развернулась травля Б. Пастернака, против него был использован и тот факт, что его в свое время высоко оценил Бухарин.

27 января 1936 года в «Известиях» появилась статья Бухарина «Нужна ли нам марксистская историческая наука? (О некоторых существенно важных, но несостоятельных взглядах тов. М. Н. Покровского)». Для этой статьи характерен страстный призыв к широкому развитию исторической науки. Бухарин подчеркивает, что «люди сами делают свою историю», что совершенно несостоятелен вывод Гегеля из его «Философии истории»: «История учит, что народы и правительства никогда ничему не учились из истории: каждое время для этого слишком индивидуально».

В современных условиях, когда налицо явное отставание исторической науки, размышления Бухарина звучат особенно актуально. «История есть наука, — писал он, — требующая такого же долголетнего, вдумчивого изучения, как и химия или физика». Он утверждает, что истории «нельзя научиться в порядке налета или наскока; что она крайне многосложна и разветвлена по специальностям; что ее развитие требует многочисленных кадров специалистов своей отрасли, а не беллетристов и не „публицистов“, что необходимо вести историческую работу по всему громадному фронту этой науки; что нельзя считать научным занятием стрижку цитат друг у друга; что нельзя поощрять невежество в области, касающейся иностранной буржуазной науки; что порапокончить с доморощенным провинциализмом, верхоглядством и комчванством; что нельзя отбалтываться радикальной фразой и быть неучем по существу; что нужно воспитывать историков так же, как мы воспитываем инженеров; основным критерием оценки должно быть знание, глубокое знание фактов и марксистский метод их обобщения; основной добродетелью — научная работа, о которой судят по научным результатам, а не по количеству резолюций о текущем моменте на историческом фронте. Пора перестать болтать. Нужно по-серьезному браться за постоянную работу».

Рассматривая исторические работы М. Н. Покровского, Бухарин пишет: «Было бы несправедливо отрицать заслуги покойного нашего историка вообще; на него самого надо посмотреть исторически. М. Н. Покровский провел блестящую работу по разрушению консервативных буржуазных и мелкобуржуазных исторических концепций… Все они попали под остро отточенную бритву его беспощадного критического анализа». В то же время за последние годы «наши познавательные запросы выросли на несколько ступеней, а вслед за успешным разрешением наиболее важных задач социалистического строительства пришла очередь серьезно взяться и за нашу историческую науку». Бухарин считает, что некоторые взгляды М. Н. Покровского «сузили размах работы, привели к целому ряду вульгарных извращений марксизма и духовному обеднению советской исторической науки». Он подвергает критике эти взгляды, в частности его известный вывод, вызвавший неоднозначную реакцию: «История есть опрокинутая в прошлое политика». Бухарин же считал, что на первом месте должен стоять вопрос об истинности исторического познания. По мнению Бухарина, Покровский подошел к изучению российской истории слишком абстрактно.

В целом Бухарин присоединился к официальной травле известного революционера и историка. А ведь еще совсем недавно мнение о Покровском было иным. В извещении ЦК ВКП(б) о его кончине 10 апреля 1932 года он назывался виднейшим представителем старой большевистской гвардии, активным участником революционного движения, непримиримым борцом за генеральную линию партии, неустанным пропагандистом идей марксизма-ленинизма. В извещении говорилось: «Вся работа М. Н. Покровского была целиком проникнута воинствующей партийностью… Являясь мировым ученым-историком, он, громя буржуазно-либеральную историографию, всячески доказывал, что „история есть политика, опрокинутая в прошлое“, что только стальным оружием марксистско-ленинского диалектического метода можно вскрыть, обнажить истинные движущие силы исторического процесса в прошлом и настоящем и сделать революционные выводы из исторического прошлого для исторического будущего. Он говорил: „марксизм — минус диалектика — это марксизм — минус революция“».^[335]

Чем же объяснялся столь крутой поворот в оценке М. Н. Покровского? Его политическая и научная дискредитация была связана с атмосферой утверждавшегося культа личности И. В. Сталина. Историку не могли простить, что в его трудах не воздалось должное «выдающейся роли» Сталина в истории партии.

Возможность вновь печататься в центральной прессе появилась у Н. И. Бухарина только после того, как в январе 1933 года он признал свои «совершенно неправильные установки» и призвал всех сплотиться вокруг существующего партийного руководства. На XVII съезде партии произошло его возвращение к более активной политической деятельности. Хоть он и был переведен из членов ЦК в кандидаты, но в то же время был назначен на ответственный пост редактора «Известий». Речь Бухарина на съезде была выслушана с большим вниманием и встречена аплодисментами. И хотя он назвал Сталина «славным фельдмаршалом пролетарских сил», в его выступлении прозвучали идеи, которые Сталиным не разделялись.

Так, еще в январе 1924 года на Пленуме ЦК РКП(б) Сталин заявил, что за последнее время произошла «передвижка мелкобуржуазных социал-демократических сил в сторону контрреволюции, в лагерь фашизма. Вывод: не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней, как с опорой нынешней фашизированной власти». В том же году в статье «К международному положению» Сталин дал глубоко ошибочную, антиленинскую оценку сущности фашизма и социал-демократии: «Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма… Эти организации не отрицают, а дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы. Фашизм есть неоформленный политический блок этих двух основных организаций, возникший в обстановке послевоенного кризиса империализма и рассчитанный на борьбу с пролетарской революцией».

Вплоть до 1935 года Сталин придерживался взгляда, что фашизм и социал-демократия идентичные понятия. Он постоянно употреблял термин «социал-фашизм». Это была грубая политическая и тактическая ошибка, которая в немалой степени препятствовала достижению единства коммунистического и рабочего движения, в значительной степени способствовала победе фашизма в Германии.

На XVII съезде партии Сталин говорил, что для Советского Союза неважно, в какой форме буржуазия будет осуществлять свое господство в той или иной стране, в том числе в Германии. «Дело здесь не в фашизме хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной».^[336] Сталин рассматривал фашизм как разновидность капиталистического режима.

Бухарин был последовательным сторонником антифашистской тактики, создания единого фронта коммунистов и социал-демократов. Еще на XII съезде партии в 1923 году он говорил: «Фашистские организации растут в настоящее время повсеместно. В Италии фашистская партия стала правящей и государственной партией. В Германии имеется громадное количество всевозможных конспиративных организаций, наиболее крупной из которых является Баварская организация „национальных социалистов“ во главе с Гитлером…».^[337]

На XVII съезде партии, разоблачая фашистскую идеологию, проповедуемую в книге Гитлера «Майн кампф», Бухарин подчеркивал, что в Германии налицо «открытый разбой, открытая скотская философия, окровавленный кинжал, открытая поножовщина». Он обращает внимание на ярко выраженную антисоветскую направленность политики Гитлера. «Вот это звериный лик классового врага! Вот кто стоит перед нами, и вот с кем мы должны будем, товарищи, иметь дело во всех тех громаднейших исторических битвах, которые история возложила на наши плечи».^[338]

В речи Бухарина на съезде германский фашизм и японский милитаризм были названы главными врагами Советского Союза. Он прямо говорил, что только сплочение всех антифашистских сил может остановить агрессоров.

Но эти трезвые взгляды не получили поддержки. Участники съезда буквально соревновались друг с другом, всемерно восхваляя мудрость вождя. Особенно усердно занимались самобичеванием и прославлением Сталина лидеры разгромленной оппозиции. Л. Б. Каменев, говоривший на XIV съезде партии, что Сталин «не может выполнить роли объединителя большевистскою штаба… Мы против теории единоличия, мы против того, чтобы создавать вождя!»,^[339] назвал восемь лет пребывания на посту генсека Сталина равнозначными годам, «когда во главе нас стоял Ленин». Г. Е. Зиновьев объявил работы Сталина «квинтэссенцией ленинизма в данную эпоху». Явно незаслуженные дифирамбы Сталину произносили Преображенский, Пятаков, Ломинадзе и другие.^[340] Такое противоречащее логике событий их поведение еще ждет объяснения историками, психологами.

Проблемам борьбы с фашизмом Бухарин посвящает ряд статей в «Известиях». Он настойчиво проводит мысль о том, что надо выступить против фашизма в союзе с демократическими буржуазными государствами, пишет о необходимости готовить народ к обороне отечества, положить конец его недовольству, особенно крестьянства, повысить жизненный уровень населения.

Сталинским лозунгам борьбы с «гнилым либерализмом» Бухарин противопоставил пропаганду гуманистических идеалов. Центральное место в его публикациях занимают пропаганда социалистического гуманизма и разоблачение звериной сущности фашизма. Он призывал проявлять «заботу о всестороннем развитии, о многогранной материальной и духовной жизни» трудящихся, к «расцвету богатой, многообразной, яркой и радостной жизни». Он писал, что улучшение материального благосостояния и повышение культурного уровня советских людей есть главная задача социалистической экономики. Социалистический гуманизм, подчеркивал Бухарин, должен по всем направлениям противостоять бесчеловечной идеологии и скотской практике фашизма, западные демократии должны вместе с Советским Союзом решительно и энергично выступить «против антигуманистического нацизма». Эту идею он повторяет многократно. Он напоминал партии и советскому народу о великих идеалах, провозглашенных социалистической революцией, и призывал бороться за «творческое, счастливое человеческое общество», чтобы идеология стала претворяться в жизнь и социалистический гуманизм «стал идейной осью нашего времени».^[341]

А в это время Сталин в массовых масштабах применял репрессии; были ликвидированы Общество старых большевиков, ряд исторических журналов, уничтожались книги многих видных революционеров.

После XVII съезда ВКП(б) Сталин уничтожил свыше половины его участников: 1108 из 1956 делегатов, 98 членов и кандидатов в члены ЦК из 139. Было уничтожено более половины высших и средних командных кадров Красной Армии.

В публикации докторов исторических наук О. Волобуева и С. Кулешова приводятся примеры сталинских пометок в книгах, которые позволяют проследить чудовищную логику тирана. Так, в «Курсе русской истории» (Пг., 1916) он подчеркивает слова: «Чингиз-хан перебил много людей, говоря: „Смерть побежденных нужна для спокойствия победителей“». В «Послании пошехонцам» М. Е. Салтыкова-Щедрина Сталин выделил слова: «Пишите, мерзавцы, доносы».^[342] И доносчиков развелось великое множество. Их грязными услугами Сталин пользовался для уничтожения миллионов.

По отношению к Бухарину Сталин вел себя в высшей степени двулично. Во всеуслышание он заявил: «Все мы его любим и знаем», — а тайно по его указке над Бухариным все ниже опускался дамоклов меч. 10 февраля 1936 года «Правда» резко выступила против его взглядов.

В конце февраля 1936 года Бухарин отправился в Париж вместе с В. В. Адоратским и А. Я. Аросевым, чтобы приобрести архив разгромленной нацистами Германской социал-демократической партии. Этот архив, в котором хранились также рукописи К. Маркса, находился у меньшевистского историка Б. И. Николаевского. 3 апреля 1936 года Бухарин сделал доклад «Основные проблемы современной культуры» в ассоциации по изучению советской культуры. В том же году доклад был опубликован в Париже на французском языке. Недавно он появился в советской печати. В докладе Бухарин говорил о кризисе капиталистической системы, который нашел наиболее яркое подтверждение в идеологии и практике фашизма. Он характеризует фашизм как варварскую силу, создающую угрозу всей цивилизации. При фашизме происходит «возрождение реакционных идей полицейского социализма… истребление авангарда масс… создание тотального государства, всесильного и во все вмешивающегося». Росту фашистской угрозы Бухарин противопоставляет растущую силу социализма как новой цивилизации.

Бухарин побывал также в Праге, Берлине, Копенгагене. Он мог предполагать, что его ожидает на родине, но решительно отказался от предложений остаться за границей.

Бухарин вернулся в Москву в конце апреля 1936 года. Он видит, что сталинский террор все разрастается. Опять же иносказательно, критикуя фашистские режимы, действующие под флагом «обманной идеологической демократии», Бухарин показывает реальную обстановку в стране. В некрологе о кончине А. М. Горького «Певец разума», опубликованном в «Известиях» 20 июня 1936 года, он дал ему оценку как «великому пролетарскому гуманисту». 6 июля в «Известиях» появилась его исключительно смелая статья «Маршруты истории — мысли вслух», в которой под видом анализа «сталинской конституции», в подготовке которой он принимал участие, он дает убийственную характеристику «фашистским режимам всех марок и всех оттенков». Он вновь призвал к союзу всех демократических сил против нарастающей угрозы со стороны фашистской Германии и выразил надежду, что советский народ в любом случае даст достойный отпор «фашистской контрреволюции».

19 августа 1936 года начался процесс по «делу» Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и других. Они дали показания, что различные преступления совершали совместно с Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым, М. П. Томским и рядом других «контрреволюционеров». Вышинский тут же объявил о начале следствия по делу Бухарина и других лиц, скомпрометированных показаниями подсудимых. Чтобы избежать унижений, М. П. Томский на следующий день застрелился у себя на даче в Болшеве. Вскоре гроб с телом был вырыт и увезен в неизвестном направлении. Но неожиданно 10 сентября «Правда» объявила, что для очередного процесса нет достаточных «юридических данных», и «дело» было закрыто.

Главной действующей фигурой на процессе был Генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский. В прошлом меньшевик, в большевистскую партию он вступил только в 1920 году. В 1925―1931 годах являлся ректором Московского университета, с 1933 года заместитель, а затем Генеральный прокурор СССР. С его именем связаны тягчайшие преступления: были оклеветаны и уничтожены виднейшие большевики, ленинская когорта революционеров, военачальники, ученые, деятели науки и искусства. Основой судебного произвола явилось изъятие из обращения презумпции невиновности, в соответствии с которой лишь суд устанавливает виновность обвиняемого.

Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, все 16 участников процесса обвинялись в том, будто под началом находившегося за границей Л. Д. Троцкого готовили террористические акты против видных деятелей партии и правительства, покушение на жизнь И. В. Сталина, убийство С. М. Кирова, а также в шпионаже, вредительстве, диверсиях и других тяжких преступлениях. Свирепый приговор был вынесен им фактически до начала суда. 15 августа 1936 года «Правда» писала: «Теперь они разоблачены до конца. Вскрыта связь зиновьевцев с заграничной контрреволюционной организацией Троцкого, систематическая связь с германской фашистской охранкой (гестапо). Маскировка бесполезна. Не о „моральной“, не о „политической“ ответственности идет речь, а о прямой организации Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Бакаевым подлого убийства Кирова и террористических покушений на жизнь товарища Сталина и других руководителей партии. Смрадом бандитского подполья дышит на нас дело Троцкого, Зиновьева, Каменева. Гадина подползает к тому, что для нас дороже всего… Нет пощады, нет снисхождения для врагов народа, пытающихся отнять у народа его вождей. Слово принадлежит закону, который знает только одну меру для преступлений, совершенных троцкистско-зиновьевской бандой».

В конце сентября 1936 года Н. И. Ежов сменил главу НКВД Г. Г. Ягоду. Еще ранее, 29 июля 1936 года, по инициативе Сталина была принята секретная инструкция о допустимости любых методов следствия в отношении «шпионов, контрреволюционеров, белогвардейцев, троцкистов и зиновьевцев». Неудивительно, что бывший замнаркома внутренних дел Заковский, судимый до революции за убийства, хвалился, что он и самого Маркса сумел бы заставить признаться в работе на Бисмарка. Террор, как бушующее пламя, с беспощадной жестокостью пожирал все новые и новые жертвы.

23 января 1937 года начался процесс над Г. Л. Пятаковым, К. Б. Радеком, Г. Я. Сокольниковым — всего 17 человек. Характерно, что к процессу готовилось 36 дел, остальные подсудимые, надо полагать, отказались клеветать на себя и были уничтожены тайно. Под воздействием изощренных физических и моральных пыток подсудимые признались во всех «преступлениях». Они также дали показания об участии Бухарина и Рыкова в организации диверсий, убийств, шпионажа.

Действительность оказалась такова, что во многом жертвы сталинского террора сыграли на руку тирану. Так, Каменев и Зиновьев не прислушались к предсмертному предостережению Ленина и не допустили смещения Сталина с поста генсека. Пятаков и Радек публично требовали смертной казни Каменеву и Зиновьеву, а вскоре сами оказались жертвами адской сталинской машины. Многие из видных большевиков сами подбрасывали поленья в разгорающийся костер культа личности и теперь пожинали плоды этого.

27 февраля 1937 года Пленум ЦК ВКП(б) рассмотрел «дело» Бухарина и Рыкова. На Пленуме Сталин, Молотов, Ворошилов и другие в грубой форме обвиняли Бухарина и Рыкова в связях с троцкистским центром. Попытка Бухарина опровергнуть клеветнические обвинения была «признана несостоятельной». На Пленуме Бухарин и Рыков были названы наемными убийцами, вредителями и диверсантами, шпионами иностранных разведок. Бухарин заявил Молотову: «Я не Зиновьев и не Каменев и лгать на себя не буду!» На это Молотов ответил: «Не будете признаваться — этим и докажете, что вы фашистский наймит. Они же в своей прессе пишут, что наши процессы провокационные. Арестуем — сознаетесь!»

Бухарин обвинил Сталина и его подручных в организации контрреволюционного переворота в стране, призвал партию вернуться к ленинским традициям, обуздать НКВД, который фактически захватил власть.

На Пленуме Бухарину и Рыкову было предъявлено обвинение в том, что они якобы на протяжении длительного времени выступали против партии и В. И. Ленина. Пленум постановил «исключить Бухарина и Рыкова из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из рядов ВКП(б) и передать дело в НКВД». В решении говорилось, что Наркомат внутренних дел отстал, по крайней мере, на четыре года в своей деятельности по разоблачению наиболее непримиримых врагов народа. Прямо с Пленума Бухарин и Рыков были увезены в сырые подвалы Лубянки. Их судьба была предрешена.

В окончательном приговоре сталинского «правосудия» Бухарин не сомневался. Поэтому еще накануне ареста он подготовил выстраданное им письмо «Будущему поколению руководителей партии», которое его жена Анна Михайловна Ларина сохранила в своей памяти и благодаря этому оно дошло к нам сегодня. Сомневаться в его достоверности не приходится: оно написано в бухаринском стиле — образно и мощно. Об этом же говорит сравнительный текстологический анализ данного письма и опубликованных работ Бухарина. Письмо ходило по рукам еще 30 лет назад, но возможность его публикации появилась только теперь. Оно недавно напечатано. В нем говорилось:

«Ухожу из жизни. Склоняю свою голову не перед пролетарской секирой, должной быть беспощадной, но и целомудренной. Чувствую свою беспомощность перед адской машиной, которая, пользуясь, вероятно, методами средневековья, обладает исполинской силой, фабрикует организованную клевету, действует смело и уверенно.

Нет Дзержинского, постепенно ушли в прошлое замечательные традиции ЧК, когда революционная идея руководила всеми ее действиями, оправдывала жестокость к врагам, охраняла государство от всяческой контрреволюции. Поэтому органы ЧК заслужили особое доверие, особый почет, авторитет и уважение. В настоящее время в своем большинстве так называемые органы НКВД — это переродившаяся организация безыдейных, разложившихся, хорошо обеспеченных чиновников, которые, пользуясь былым авторитетом ЧК, в угоду болезненной подозрительности Сталина, боюсь сказать больше, в погоне за орденами и славой творят свои гнусные дела, кстати, не понимая, что одновременно уничтожают самих себя — история не терпит свидетелей грязных дел.

Любого члена ЦК, любого члена партии эти „чудодейственные органы“ могут стереть в порошок, превратить в предателя, террориста, шпиона. Если бы Сталин усомнился в самом себе, подтверждение последовало бы мгновенно. Грозовые тучи нависли над партией: одна моя ни в чем не повинная голова потянет еще тысячи невиновных. Ведь нужно создать организацию — бухаринскую организацию, в действительности не существующую не только теперь, когда вот уже седьмой год у меня нет и тени разногласия с партией, но и не существовавшую тогда, в годы правой оппозиции. О тайных организациях Рютина, Угланова мне ничего известно не было. Я свои взгляды излагал вместе с Рыковым, Томским открыто. С восемнадцатилетнего возраста я в партии, и всегда целью моей жизни была борьба за интересы рабочего класса, за победу социализма. В эти дни газета со святым названием „Правда“ печатает гнуснейшую ложь, что якобы я, Николай Бухарин, хотел уничтожить завоевания Октября, реставрировать капитализм. Это неслыханная наглость, это ложь, адекватной которой по наглости, по безответственности перед народом была бы только такая: обнаружилось, что Николай Романов всю свою жизнь посвятил борьбе с капитализмом и монархией, борьбе за осуществление пролетарской революции.

Если в методах построения социализма я не раз ошибался, — пусть потомки не судят меня строже, чем это делал Владимир Ильич. Мы шли к единой цели впервые, еще не проторенным путем. Другое было время, другие нравы. В „Правде“ печатался дискуссионный листок, все спорили, искали путей, ссорились и мирились и шли дальше вместе.

Обращаюсь к вам, будущее поколение руководителей партии, на исторической миссии которых лежит обязанность распутать чудовищный клубок преступлений, которые в эти страшные дни становятся все грандиознее, разгораются, как пламя, и душат партию.

Ко всем членам партии обращаюсь! В эти, может быть, последние дни своей жизни я уверен, что фильтр истории рано или поздно неизбежно сметет грязь с моей головы. Никогда я не был предателем, за жизнь Ленина без колебаний я заплатил бы собственной. Любил Кирова, ничего не затевал против Сталина. Прошу новое, молодое и честное поколение руководителей партии зачитать мое письмо на пленуме партии, оправдать и восстановить меня в партии.

Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесете победоносным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови. Николай Бухарин».^[343]

После ареста Бухарина началась охота за всеми, кто был как-то связан с ним. И. Эренбург вспоминал:

«Ольга Павловна Ногина рассказывала мне о судьбе Лидии Николаевны Недокуневой. Она отошла от партийной работы, а после революции Бухарин устроил ее в одном из журналов. Когда Бухарина арестовали, от Лидии Николаевны потребовали, чтобы она выступила на собрании, заклеймив „врага народа“, — это было в нравах того времени. Недокунева в своей речи, забывшись, начала прославлять Николая Ивановича, а в конце спохватилась: „Товарищу Сталину было трудно пожертвовать таким человеком, но он это сделал для партии…“ С собрания она пришла к О. П. Ногиной и сказала: „Ночью за мной придут“. Ольга Павловна пробовала ее успокоить, но в ту же ночь Лидию Николаевну забрали. Она выжила и вернулась в Москву после XX сьезда».

Процесс над Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым, Н. Н. Крестинским, И. А. Зеленским и другими (21 человек) начался 2 марта 1938 года в Октябрьском зале Дома союзов. В день начала процесса «Правда» писала, что начался суд над «пойманной с поличным бандой троцкистско-бухаринских шпионов, убийц, вредителей и диверсантов». На следующий день в репортаже «Свора кровавых собак» о Бухарине говорилось:

«Низко опустив голову, сидит Бухарин, разоблаченное коварное, двуличное, слезливое и злое ничтожество. Давно уже была сорвана маска с Бухарина и его приспешников, давно было показано их подлинное лицо — агентов кулака, адвокатов буржуазии, слуг реставрации капитализма в нашей стране».

Гнусная пародия на правосудие продолжалась 11 дней. Заправилами на этом процессе были А. Я. Вышинский и В. В. Ульрих. Все показания у обвиняемых были вырваны самыми изощренными пытками. Инквизиторский принцип средневековья, по которому признание являлось достаточным основанием для обвинения, на сталинских процессах был поставлен во главу угла. Бывший член Политбюро первого состава, в момент ареста — первый заместитель наркома иностранных дел Н. Н. Крестинский, по воспоминаниям начальника санчасти Лефортовской тюрьмы НКВД Розенблюма, был доставлен с допроса в бессознательном состоянии. «Он был тяжело избит, вся спина представляла из себя сплошную рану, на ней не было ни одного живого места. Пролежал, как я помню, он в санчасти три дня в очень тяжелом состоянии».^[344]

Протоколы допросов Бухарина, Рыкова и других были фальсифицированы. Путем угроз, насилия и обмана их принуждали давать ложные показания. На первых допросах Бухарин виновным себя не признавал. Он говорил, что имел разногласия со Сталиным по конкретным политическим и экономическим вопросам, но никакой противозаконной деятельностью не занимался. Характерно, что эти протоколы к делу не приобщались и были обнаружены только в 1961 году.

О жутких пытках, применявшихся для того, чтобы вырвать из людей нужные палачам показания, свидетельствует дошедшее до нас письмо Всеволода Мейерхольда. 20 июня 1939 года он был схвачен НКВД и «признался», что по заданию Бухарина, Рыкова и Радека «проводил подрывную деятельность в области театрального искусства». 13 января 1940 года Мейерхольд написал письмо академикам Молотову и Вышинскому, где описывал муки и унижения, которым был подвергнут. Мейерхольд «признался», что был английским и японским шпионом, что в троцкистскую организацию его завербовал Илья Эренбург и т. д. Василий Ульрих, глава военной коллегии, отправил Мейерхольда на казнь за двадцать минут.^[345]

На «бухаринском» процессе 1938 года Вышинский заявил:

«Ровно год назад товарищ Сталин, анализируя недостатки нашей работы и указывая меры ликвидации троцкистских и иных двурушников, говорил:

„Два слова о вредителях, диверсантах, шпионах и т. д. Теперь, я думаю, ясно для всех, что нынешние вредители и диверсанты, каким бы флагом они ни прикрывались, троцкистским или бухаринским, давно уже перестали быть политическим течением в рабочем движении, что они превратились в беспринципную и безыдейную банду профессиональных вредителей, диверсантов, шпионов, убийц. Понятно, что этих господ придется громить и корчевать беспощадно: как врагов рабочего класса как изменников нашей Родины. Это ясно и не требует дальнейших разъяснений“.

Прошел год. На примере настоящего процесса мы видим, как глубоко прав был товарищ Сталин в своей оценке троцкистов и бухаринцев».^[346]

Вот так, без всяких доказательств, Сталин, а за ним Вышинский вдалбливали людям мысль, что всем должна быть ясна чудовищная вина «преступников», что не требуется даже никаких разъяснений.

Вышинский вел себя на процессе вызывающе нагло, грубо, подло. Вот что он говорил о Бухарине: «Таков Бухарин — эта лицемерная, лживая, хитрая натура. Этот благочестиво-хищный и почтенно-злой человек, эта, как говорил Максим Горький про одного из своих героев из галереи „бывших людей“, — „проклятая помесь лисицы и свиньи“»; «лицемерием и коварством этот человек превзошел самые коварные, чудовищные преступления, какие только знала человеческая история». Бухарин, восклицал Вышинский, «прожженный политический плут и один из крупнейших организаторов иностранного шпионажа в СССР».

Вся ответственность за трудности в стране в области снабжения продовольствием была также свалена на подсудимых. «Теперь ясно, — демагогически утверждал Вышинский, — почему здесь и там у нас перебои, почему вдруг у нас при богатстве и изобилии продуктов нет того, нет другого, нет десятого. Именно потому, что виноваты в этом вот эти изменники… Организуя вредительство, все эти Рыковы и Бухарины, Ягоды и Гринько, Розенгольцы и Черновы и так далее, и тому подобное преследовали в этой области определенную цель: попробовать задушить социалистическую революцию костлявой рукой голода».^[347]

По разработанной в сталинских застенках «методике» получить подтверждение этого не составляло особого труда. И вот председатель Центросоюза И. А. Зеленский «признается», что уничтожил 50 вагонов яиц, чтобы не допустить их в Москву, что занимался обманом, обвесом и обмером покупателей, засылал в магазины летние товары зимой, и зимние — летом, подмешивал в масло битое стекло и гвозди. Вышинский с негодующим пафосом осудил практику «подбрасывания в предметы продовольствия стекла и гвоздей, в частности, в масло, что било по самым острым жизненным интересам, интересам здоровья и жизни нашего населения».^[348]

Помимо всего прочего поражает невероятно убогий уровень этих состряпанных обвинений, построенных по типу невежественных сплетен, рассчитанных на обывателя.

Бухарин признал себя ответственным за все политические преступления «блока», но все конкретные обвинения в диверсиях, шпионаже, убийствах категорически отрицал. Вот что он говорил: «Я считаю себя ответственным за величайшее и чудовищное преступление перед социалистической родиной и всем международным пролетариатом. Я считаю себя далее и политически, и юридически ответственным за вредительство, хотя я лично не помню, чтобы я давал директивы о вредительстве». «Мы все превратились в ожесточенных контрреволюционеров, в изменников социалистической родины, мы превратились в шпионов, террористов, реставраторов капитализма. Мы пошли на предательство, преступление, измену. Мы превратились в повстанческий отряд, организовывали террористические группы, занимались вредительством, хотели опрокинуть Советскую власть пролетариата».^[349] Понимать эти его «признания» можно по-разному. Но сам Бухарин все свои «признания» свел на нет одной фразой: «Признания обвиняемых необязательны. Признания обвиняемых есть средневековый юридический принцип».

«Я был в Октябрьском зале, — писал И. Оренбург, — и увидел на скамье подсудимых, кроме Бухарина, несколько людей, которых знал, — Крестинского, Раковского. Они рассказывали чудовищные вещи, их жесты, интонация были непривычными. Это были они, но я их не узнавал. Не знаю, как Ежов добился такого поведения. Ни один западный автор халтурных полицейских романов не мог бы напечатать подобную фантастику».

В последнем своем слове, как говорится в постановлении пленума Верховного суда СССР, Бухарин, «заявив в общей форме о признании своей вины, фактически так изложил обстоятельства дела, что они свидетельствовали как о его невиновности, так и о невиновности всех остальных». Вот некоторые отрывки из его выступления:

«…Я считаю себя вправе опровергнуть некоторые обвинения… Я признаю себя ответственным и политически и юридически за пораженческую ориентацию, ибо она господствовала в „правотроцкистском блоке“, хотя я утверждаю… лично я на этой позиции не стоял…

Гражданин прокурор разъяснил в своей обвинительной речи, что члены шайки разбойников могут грабить в разных местах и все же ответственны друг за друга. Последнее справедливо, но члены шайки разбойников должны знать друг друга, чтобы быть шайкой, и быть друг с другом в более или менее тесной связи. Между тем я впервые из обвинительного заключения узнал фамилию Шаранговича… Впервые узнал о существовании Максимова. Никогда я не был знаком с Плетневым, никогда не был знаком с Казаковым… Я категорически отрицаю, что был связан с иностранными разведками, что они были хозяевами надо мной и я действовал, выполняя их волю…

Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова. Я отвергаю обвинение в покушении на Владимира Ильича…»

Он не ждал пощады. Он надеялся, что история его оправдает.

Американский корреспондент Харольд Денни писал: «Один Бухарин, который, произнося свое последнее слово, совершенно очевидно знал, что обречен на смерть, проявил мужество, гордость и почти что дерзость. Из пятидесяти четырех человек, представших перед судом на трех последних открытых процессах по делу о государственной измене, он первым не унизил себя в последние часы процесса… Во всей бухаринской речи не было и следа напыщенности, язвительности или дешевого краснобайства. Это блестящее выступление, произнесенное спокойным, безучастным тоном, обладало громадной убедительной силой. Он в последний раз вышел на мировую арену, на которой, бывало, играл большие роли, и производил впечатление просто великого человека, не испытывающего никакого страха, а лишь пытающегося поведать миру свою версию событий».^[350]

В последнем слове Бухарин говорил: «…когда спрашиваешь себя: если ты умрешь, во имя чего ты умрешь?.. Дело не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его международном значении».^[351]

В деле этого позорного судилища не оказалось ни одного документального факта в поддержку чудовищных обвинений. Тем не менее Вышинский патетически восклицал: «Уж слишком сильны улики и слишком убедительны доказательства!»^[352] Еще до вынесения приговора, 10 марта, «Правда» призывала: «Уничтожив безо всякой пощады шпионов и провокаторов, вредителей и диверсантов, Советская страна еще быстрее пойдет по сталинскому маршруту, еще богаче расцветет социалистическая культура, еще радостнее станет жизнь советского народа».

В заключение Вышинский говорил: «Пройдет время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением…»^[353]

В одном Вышинский пока оказался прав: могилы Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского, Н. Н. Крестинского и многих других жертв неслыханного произвола нам неизвестны. Зато хорошо известно, где похоронен палач — «государственный обвинитель» А. Я. Вышинский.

4 февраля и 13 июня 1988 года пленумы Верховного суда СССР отменили приговоры и реабилитировали облыжно осужденных по трем большим московским процессам 1936, 1937 и 1938 годов. Они вошли в историю по именам главных жертв сталинщины: Зиновьева и Каменева, Пятакова и Радека, Бухарина и Рыкова.

Благородную очистительную работу необходимо продолжать, ядовитый туман должен быть рассеян, историческая правда должна восторжествовать.

Пришла пора сказать народу, сколько людей погибло в сталинских застенках и бесчисленных лагерях, сколько среди них было партийных работников и хозяйственных руководителей, писателей и художников, железнодорожников и строителей, крестьян, физиков и артистов, генералов и солдат, большевиков и беспартийных, жен и детей «врагов народа».

Как отмечал М. С. Горбачев в докладе на XXVII съезде партии, восстановление справедливости по отношению к жертвам репрессий — наш политический и нравственный долг. XIX партконференция приветствовала предложение соорудить памятник жертвам сталинского беззакония в Москве.

Пришла пора назвать поименно всех доносчиков, всех, кто пытал и допрашивал невинные жертвы, кто фабриковал «дела» на честных людей.

Сталин был главным организатором и дирижером массовых репрессий против большевистской партии и советского народа. Конечно, активными участниками совершенных преступлений были такие зловещие фигуры, как Ягода, Ежов, Берия, Вышинский, а также такие послушные и беспринципные исполнители сталинской зловещей политики, как Молотов, Маленков, Каганович, Ворошилов, Шкирятов, Мехлис, Жданов и многие другие. Но власть узурпировал Сталин, и на нем лежит главная ответственность за произвол и беззаконие, за уничтожение многих сыновей и дочерей отечества накануне жестокой схватки с фашизмом. «Политический руководитель, — писал Ленин, — отвечает не только за то, как он руководит, но и за то, что делают руководимые им».^[354]

Горечь утрат, тяжесть преступлений против социализма, за которые несут ответственность Сталин и его окружение, не могут зачеркнуть великого подвига советского народа в создании могучей индустриальной державы, разгроме фашизма.

Сегодня общественность страны продолжает волновать вопрос: почему же взяла верх сталинская линия в строительстве нового общества, несмотря на то, что ей были гуманные альтернативы. Фатален ли был такой исход? Ведь Сталину, как он сам позднее признавал, противостояли во внутрипартийной борьбе сильные «враги». «Какой же нам будет плюс, — лицемерно вещал Сталин перед творческими работниками в октябре 1940 года, — если мы шумели, если была классовая борьба, борьба капитализма с социализмом, и вдруг оказалось, что мы замухрышку разбили. И враги шумели, не так уж слабы они были. Разве не было среди них сильных людей? Почему Бухарина, каким бы он ни был чудовищем, не изображать так, что у него были какие-то человеческие черты…»^[355]

Ныне имеет хождение мнение, что, поскольку Сталин мертв, зачем ворошить прошлое, это, мол, противоречит нормам и обычаям всех народов. (Это о Сталине, который нарушил все мыслимые человеческие нормы, законы, обычаи!) С этим нельзя согласиться. Ленин писал: «Фарисеи буржуазии любят изречение: … о мертвых либо молчать, либо говорить хорошее… Пролетариату нужна правда и о живых политических деятелях, и о мертвых, ибо те, кто действительно заслуживает имя политического деятеля, не умирают для политики, когда наступает их физическая смерть».^[356]

Возвращение

На февральско-мартовском Пленуме ЦК (1937 г.) Сталин сформулировал свою концепцию высокоцентрализованной и военизированной партии. «В составе нашей партии, — говорил он, — если иметь в виду ее руководящие слои, имеется 3―4 тысячи высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут 30―40 тысяч средних руководителей. Это наше партийное офицерство. Далее идут около 100―150 тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство».^[357] Еще раньше он назвал большевистскую партию орденом меченосцев внутри Советского государства. В той партии, которую хотел видеть Сталин, не было места самостоятельно мыслящим личностям, в том числе Н. И. Бухарину, А. И. Рыкову и многим другим соратникам Ленина, старым большевикам. На этом Пленуме Бухарин был исключен из партии и вскоре, обвиненный во множестве преступлений на основании грубо сфабрикованных материалов следствия, был расстрелян.

Сталинская машина продолжала работать. Сегодня страшно читать, как, оболванивая общественное мнение, различные органы печати шумно приветствовали эту расправу, нагромождая одну ложь на другую.

Так, журнал «Профсоюзы СССР» опубликовал передовую статью под названием «Свора кровавых псов уничтожена». В ней говорилось о Бухарине:

«Еще в 1918 г. мастер черных дел, организатор шпионажа и убийств был организатором и руководителем чудовищного заговора против Советского государства, против В. И. Ленина, И. В. Сталина, Я. М. Свердлова.

Бухарин сговаривался с эсерами, троцкистами и зиновьевцами о свержении Советского правительства во главе с Лениным, Сталиным и Свердловым и об их физическом уничтожении. Бухарин и его бандитская группа „левых коммунистов“ пыталась препятствовать заключению Брестского мира.

Бухарин вдохновлял эсеровский мятеж, провокационное убийство германского посла Мирбаха и покушение эсерки Каплан на Ленина в августе 1918 г.

…Но никакие увертки и иезуитское мастерство не помогли шпиону и убийце Бухарину скрыть от суда советского народа совершенные им за 20 лет гнуснейшие преступления, не спасли его от справедливого приговора».^[358]

Аналогичные публикации появились во многих журналах и газетах.

Оклеветанный, Бухарин погиб.

Сегодня известна чудовищная практика сталинских времен выкорчевывать «врагов народа» из жизни, из памяти со всеми корнями и побегами. Тяжелая участь была уготована всем близким Бухарина.

Отца, Ивана Гавриловича, лишили пенсии, и он остался без всяких средств к существованию. В 1940 году он умер. Во время похорон в Донском крематории сфотографировать гроб было запрещено.

Брат Николая Ивановича Владимир Иванович (1890―1979) с 1918 по 1937 год работал в текстильной промышленности. Восстанавливал, а затем возглавлял фабрики, производившие сукно для солдатских шинелей, был одним из первых «красных директоров». В 30-х годах работал в Наркомате легкой промышленности СССР. В 1938 году был незаконно репрессирован и в течение 23 лет находился в различных лагерях и ссылке. Последнее место ссылки — совхоз-конезавод около Кустаная.

2 мая 1961 года Владимир Иванович от имени членов своей семьи — жены Камиллы Клавдиевны, имевшей две правительственные награды (в 1948 году она была сослана на 10 лет в Казахстан), и детей Майи Владимировны и Николая Владимировича — обратился с письмом в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. «Находясь в исправительно-трудовых лагерях и работая на ответственных постах, — писал он, — я, как и до 1938 года, отдавал всего себя производству, работал в основном на оборону, воспитывал и создавал кадры квалифицированных рабочих, мастеров, работников ОТК и других из массы лагерников. Все это было отмечено более чем 20 благодарностями за доблестный труд в Великой Отечественной войне, 15 премиями за личное эффективное внедрение рацпредложений и неоднократным награждением коллективов красными знаменами… С 1938 года по настоящий 1961 год все мы, как советские люди, трудились и трудимся, каждый на своем участке, и верим, что дойдет и до нас черед и правда восторжествует. Я и члены моей семьи просим вас снять с нас морально тяжкие и незаслуженные решения Особого совещания и всех нас реабилитировать». В 1961 году они были реабилитированы. Еще двое его сыновей в свое время вынуждены были уехать из Москвы и испытали многие тяготы жизни как родственники «врагов народа». Владимир Владимирович в настоящее время профессор Московского университета, Евгений Владимирович — ветеран труда, работал и жил в Златоусте, летом 1988 года вернулся наконец в Москву.

Были репрессированы и двоюродные сестры Н. И. Бухарина по отцовской линии Екатерина Евгеньевна и Вера Евгеньевна Бухарины. После реабилитации они вернулись из ссылки в Москву.

Надежда МихайловнаЛукина — первая жена Николая Ивановича — была активной участницей революционного движения. После революции, тяжело больной человек, она преподавала, вела редакторскую работу в Большой советской энциклопедии (1-е издание). Бухарин ухаживал за ней, опекал вплоть до своего ареста. По воспоминаниям А. М. Лариной, Надежда Михайловна написала Сталину письмо, что не желает быть членом партии в то время, когда Бухарину предъявляют чудовищные, необоснованные обвинения, и лично ему отослала свой партийный билет. Несмотря на то что она была инвалидом, ее отправили в лагерь, где она вскоре погибла.^[359]

Брат Надежды Михайловны Николай Михайлович Лукин, академик, один из основателей советской исторической науки, был репрессирован в 1938 году и погиб в 1940 году.

В 1921―1929 годах женой Н. И. Бухарина была Эсфирь Исаевна Гурвич (род. в 1895 г.), член партии с мая 1917 года. С 1919 года она работала в редакции «Правды», участвовала в подавлении кронштадтского мятежа. Находилась на преподавательской работе, доктор экономических наук. После казни Бухарина, хотя она уже давно не была его женой, ее исключили из партии, затем восстановили. В 1949 году она была арестована и осуждена на 10 лет лагерей строгого режима, которые отбывала в Тайшете. В 1956 году реабилитирована. В настоящее время — ветеран КПСС, персональный пенсионер союзного значения.

Дочь Н. И. Бухарина — Светлана Николаевна Гурвич — родилась в 1924 году. Арестована в 1949-м, за несколько дней до государственных экзаменов на историческом факультете Московского университета. В обвинении указывалось, что она «достаточно изобличается в том, что является дочерью Бухарина». Была сослана в Новосибирскую область, село Пихтовка, на пять лет. Амнистирована в 1953 году, после смерти Сталина, реабилитирована в 1956-м. Работала в Институте истории СССР и Институте всеобщей истории АН СССР. Кандидат исторических наук, автор монографий «Рабочее движение и левый блок во Франции (1921―1926)» (М., 1966) и «Радикал-социалисты и рабочее движение во Франции в начале XX века» (М., 1976). В настоящее время на пенсии.

В 1934 году женой опального уже Бухарина стала Анна Михайловна Ларина. В 1936 году у них родился сын Юрий, а 11 июня 1937 года Анна Михайловна вместе с женами Тухачевского, Уборевича, Якира, Радека была выслана в Астрахань. Ей было тогда 23 года. Многое пришлось вынести и пережить. Реабилитирована в 1956 году.

А. М. Ларину разлучили с сыном, когда ему был всего год. До 1946 года Юрий жил у родственников, затем у сестры матери Ю. Г. Гусман. После ареста ее мужа Б. И. Гусмана, принимавшего участие в сооружении Мавзолея В. И. Ленина, Юрия поместили в детский дом. Свою мать он увидел только в 1956 году, когда приехал к ней в поселок Тисуль Кемеровской области.

Трагически окончилась жизнь многих друзей Бухарина, большевиков, разделявших его взгляды. Все они были расстреляны или погибли в сталинских лагерях. Чудом выжил только Валентин Астров, опубликовавший в конце 60-х годов исторические романы «Круча» и «Огни впереди».

Стремителен и необратим ход истории: с высоты сегодняшнего дня мы можем более спокойно и трезво проанализировать сложную обстановку в партии и в стране конца 20-х годов. Мы видим, к каким трагическим последствиям привели узурпация власти Сталиным, установление такого уродливого явления, как культ личности. В объективных и субъективных причинах захвата Сталиным всей полноты власти обществоведам еще предстоит разобраться. Но не вызывает сомнения, что без Сталина наши успехи были бы более впечатляющими. Процесс создания общества без насилия, эксплуатации и угнетения в значительной степени замедлился, ибо «невозможен победоносный социализм, не осуществляющий полной демократии».^[360]

Бухарин погиб в расцвете своих творческих сил, ему не исполнилось и пятидесяти лет. После убийства Рамоном Меркадером (псевдонимы Жак Морнар, Джексон) в августе 1940 года в Мексике Л. Д. Троцкого из шести видных политических деятелей, названных Лениным в письме к съезду, остался один Сталин.

Жизнь и многогранная деятельность Бухарина — это частица истории нашей партии с ее взлетами и падениями, успехами и поражениями. Нельзя жить без знания своей истории, а историю нельзя познать без изучения жизни ее подлинных творцов, активных ее деятелей.

История не знает политических деятелей, у которых не было бы ошибок. Но сила и влияние политического деятеля, как и партии в целом, заключается в умении признать совершенную ошибку и преодолеть ее. «Анализируя ошибки вчерашнего дня, мы тем самым учимся избегать ошибок сегодня и завтра»,^[361] — подчеркивал Ленин. Перед нашей партией в современных условиях стоит задача исключительной важности — преодолеть ошибки и недостатки прошлых лет, в максимальной степени извлечь из них уроки, выбрать из многих альтернатив дальнейшего развития наиболее целесообразные и ответственные решения.

Сталин и его сатрапы смогли отнять у Бухарина жизнь. Но история неумолимо ставит все на свои места. В стране идет очищение от всего наносного, чуждого социализму. Быстрыми темпами идет процесс восстановления подлинной роли, которую играл Бухарин в истории нашей партии и государства.

Необходимо отметить, что ни у Троцкого, ни у Каменева, ни у Зиновьева, ни у Сталина не было разработано целостного плана социалистического строительства. Такой план содержался в работах Бухарина.

Можем ли мы сделать вывод, что предложения Бухарина о путях строительства социализма в нашей стране были предпочтительнее тех, которые осуществлялись? Здесь надо иметь в виду, что и новая экономическая политика во второй половине 20-х годов постепенно вползала в кризисную ситуацию. В связи с этим, видимо, наиболее оптимальным путем развития страны в тот переломный период было бы сочетание модернизации новой экономической политики, которую отстаивал Бухарин, с отдельными элементами набиравшей силу административно-командной системы, так как вполне очевидно, что и внутренняя и международная обстановка того времени настоятельно диктовали необходимость централизации как политических, так и экономических рычагов управления.

Сегодня, в условиях начавшейся перестройки, расширения процесса демократизации и гласности, о революционной, политической, теоретической деятельности Бухарина появились десятки публикаций в «Коммунисте», «Вопросах истории», «Огоньке», «Неделе», «Московских новостях», «Знамени», «Юности», «Литературной газете», «Политическом образовании» и других изданиях. В них приводятся новые данные о деятельности Бухарина, показывается его большой вклад в дело разгрома троцкизма, отстаивания ленинских принципов социалистического строительства. В «Правде», «Коммунисте», «Вопросах истории», «Международной жизни», «Литературной газете», «Советской культуре» опубликованы статьи Бухарина.

Среди публикаций последнего времени выделяется содержательная статья историков Г. Бордюгова и В. Козлова «Николай Бухарин. Эпизоды политической биографии», напечатанная в тринадцатом номере журнала «Коммунист» за 1988 год. Авторы дали оценку политической деятельности Бухарина на разных этапах его жизни. Они уточнили его позицию на VI съезде партии, более глубоко показали сложные и неоднозначные процессы идейной борьбы в ВКП(б) в конце 20-х годов. В статье убедительно и аргументированно отмечается, что взгляды Сталина оказались ближе к троцкистским, чем к бухаринским, что в ноябре 1929 года Бухарин, Рыков, Томский отстаивали заветы Ленина, а большинство ЦК встало на позиции сталинизма. «Члены ЦК, сделав свой исторический выбор, — подчеркивают авторы, — несут и историческую ответственность за последовавшие в 30-е годы трагические события. По сути дела, они вынесли вотум доверия Сталину и его курсу на политическую и экономическую „чрезвычайщину“». Новые сведения приведены также о поведении Бухарина на февральско-мартовском Пленуме 1937 года. Так, на все обвинения сталинистов Бухарин ответил, что в них нет «ни единого слова правды». Он закончил свою речь словами: «Я говорю здесь правду, но никто меня не заставит говорить на себя чудовищные вещи, которые обо мне говорят, и никто от меня этого не добьется ни при каких условиях. Какими бы эпитетами меня ни называли, я изображать из себя вредителя, изображать из себя террориста, изображать из себя изменника, изображать из себя предателя социалистической родины не буду».

Хочется привести и концовку этой статьи. «Бухарин, со всеми его достоинствами и недостатками, бесспорными заслугами и серьезными ошибками, принадлежит истории нашей партии и нашего государства. Его теоретическое наследие охватывает широчайший круг проблем. Оно требует переосмысления в свете опыта, накопленного партией в последние десятилетия. Это позволит включить все действительно ценное, выдержавшее испытание временем в наш научный и политический арсенал. Анализ наследия Бухарина должен быть объективным, правдивым и критическим, то есть таким, какой был завещан современным поколениям коммунистов Лениным».^[362] (Следует обратить внимание на фактическую неточность, имеющуюся в статье. Авторы считают, что Бухарин стал председателем Исполкома Коминтерна в 1926 году, заменив на этом посту Зиновьева. В действительности в это время VII расширенный пленум ИККИ упразднил должность председателя и создал новый орган — политический секретариат, членом которого и стал Бухарин.)^[363]

Накануне открытия XIX Всесоюзной партийной конференции, 21 июня 1988 года, Комитет партийного контроля при ЦК КПСС рассмотрел вопрос о партийности Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова и, учитывая необоснованность политических обвинений, предъявленных им при исключении из партии, их полную реабилитацию в судебном порядке, а также, принимая во внимание их заслуги перед партией и Советским государством, восстановил их в рядах КПСС. На этом же заседании подтверждено членство в партии М. П. Томского. В конечном итоге справедливость восторжествовала, невиновные жертвы деспотического режима полностью реабилитированы, их имена возвращены народу.

Периоды культа личности и застоя, говорится в резолюции XIX партийной конференции, «вызвали глубокие деформации в социалистическом обществе, задержали его развитие на целые десятилетия, привели к огромным человеческим жертвам и неисчислимым нравственным и идейным потерям».^[364] И сегодня, когда революционная перестройка набирает темпы, идет процесс обновления и дальнейшего развития социализма, идеи Николая Ивановича Бухарина нужны в грандиозном деле созидания нового мира.

Из публицистического наследия Н. И. Бухарина

Еще раз о тов. Ленине

Против тов. Ленина поднялась новая волна клеветы, и на этот раз неслыханно грязная.

Застрельщиком выступил небезызвестный Г. А. Алексинский, сотрудник протопоповской «Русской воли». Этот господин, который с самого начала войны стремился занять место добровольного агента «по сыскной части», был в свое время заклеймен даже обществом парижских буржуазных журналистов за свое гнусное поведение по отношению к некоему г. Дмитриеву, которого он тоже обвинял в немецком шпионаже. Во Франции он изо дня в день травил газету «Наше слово» (орган Мартова, Троцкого и др.), постоянно намекая на «немецкие деньги».

В деле высылки тов. Троцкого из Франции он сыграл не последнюю роль, и его имя упоминалось не раз наряду с именами сыщиков «свободной республики».

В свое время Исп. комитет не допустил этого человека к себе и отказался от его услуг.

И вот этот человек теперь осмеливается обвинять тов. Ленина. Тов. Ленин известен всем революционерам всех оттенков, известен уже много лет. Никто никогда не осмеливался говорить о политической нечестности тов. Ленина. Даже если бы оказалось, что к партийным руководящим кругам примазался какой-нибудь грязный субъект, вроде Малиновского, то и тогда лишь отъявленный негодяй мог бы бросить ком грязи непосредственно в товарища Ленина.

Грязь и клевета, которая поднимается вокруг этого честного революционного имени, может сравниться лишь с той клеветой, которая ползла в Германии вокруг имени героя современной войны — товарища Карла Либкнехта. Ведь вся буржуазия выла, что он — подкупленный агент Англии и России. А он шел своей дорогой.

Это нелегко. Это мучительно. Идти своим путем сквозь строй брани, клеветы, всей низости, на которую способна буржуазия, может только человек, который готов пожертвовать всем ради правого дела.

Таким человеком является тов. Ленин. И не Алексинскому опорочить его.

Н. Б.

(Социал-демократ. № 100. 6(19) июля 1917 г.)

Печатается по: Бухарин Н. На подступах к Октябрю: Статьи и речи (май — декабрь 1917 г.) М.; Л., 1926.

Чего хотят большевики!

Такой вопрос ставит себе средний обыватель. Рабочие и солдаты отлично знают, что большевики защищают интересы бедноты и что за эти интересы они будут биться до конца. Но вот обыватель — не рабочий и не солдат, — а мелкий лавочник, ремесленник, учительница, средний почтовый служащий, телефонистка — все они совсем не понимают, из-за чего идет борьба, чего в самом деле хотят большевики. Тысячи самых вздорных слухов ходят среди них. Послушать их разговоры, — можно просто ужаснуться: до какой степени эти люди одурачены капиталистической прессой! Все они зарабатывают гроши; жизнь у них подчас нищенская. Но, воспитанные капиталом, не находясь в общении с рабочим классом, они становятся послушными рабами капитала и поддерживают своих злостных эксплуататоров.

«Большевики — это грабители». «Большевики хотят все отнять». «Большевики — немецкие агенты». «Большевики — противники всякого порядка». «Большевики — насильники». «Большевики хотят сорвать Учредительное собрание» и т. д. Такие толки и пересуды, как комары в летний вечер, летают среди обывателей. И вот некоторые из них, особенно перепуганные, забиваются в темный угол и молятся «неведомому богу» об избавлении от ужасных большевиков. Другие, более озлобленные и менее трусливые, разбалтывают на всех перекрестках чепуху про большевиков. Третьи — занимают выжидательную позицию и просто посматривают, что-то будет. И первые, и вторые, и третьи, сами того не сознавая, играют лишь роль слепых орудий капитала, осужденных на вечное порабощение, если их не освободит рабочий класс, против которого они так настроены.

В самом деле, от чего страдает мелкий люд сейчас больше всего? От разрухи, отсутствия порядка, от дороговизны, бестоварья, от войны: ведь даже средний обыватель понимает, что истощение страны войной — это корень большинства наших теперешних зол.

Но именно большевики и являются самыми последовательными борцами за мир. В самом деле, ни одна партия и ни одна организация не выказали такой несгибаемой воли к миру, как партия большевиков. О чисто буржуазных партиях нечего и говорить: Милюковы и до сего дня щелкают зубами и проповедуют войну. Но даже наши ближайшие соседи справа, благодаря своему соглашательству с воинствующей крупной буржуазией, не могут вести действительно мирной политики. Они могут выдавливать иногда из себя фразы о мире, но они не могут делать решительных шагов в этом направлении. Ибо они боятся резкого разрыва с буржуазией.

Только наша партия не боится такого разрыва. Вот почему большевики — это партия мира. Вот почему одним из первых шагов нового правительства Народных Комиссаров была выработка декрета о мире. Первый раз был предложен всем правительствам и всем народам мир; первый раз за все время войны предложено заключить немедленное перемирие.

Но большевики — говорят нам — хотят заключить мир, а дома заняться грабежом. Они хотят не платить государственных долгов и разорят мелких вкладчиков. Они будут отнимать у мелкого собственника его жалкую копейку. Они снимут последнюю рубашку.

Неправда! Никаких конфискаций и реквизиций у мелкого люда не будет. Мелкие вкладчики будут вознаграждены. Мелкая собственность останется в полной неприкосновенности.

Что же касается крупной, то от того, что будут затронуты интересы крупных заводчиков и фабрикантов, домовладельцев и спекулянтов, оптовых торговцев и банкиров, — от этого обыватель только выиграет.

В самом деле, если, скажем, будут введены карточки на квартиры и введено понижение или временная отмена квартирной платы, — кто будет от этого страдать? Конечно, не учитель, не чиновник, не телефонистка. Они нанимают квартиры, а не сдают. От этого получается некоторая неприятность для домовладельца, который в течение ряда лет выкачивал деньгу из своих квартирантов, ничего не делая.

Или возьмем другой случай. Совет Народных Комиссаров издал уже декрет о передаче всей помещичьей земли крестьянам. Конечно, это очень невыгодно для помещиков, которые сдавали землю крестьянам по бешеной цене. Это, наоборот, очень выгодно так называемым «мужикам».

Для крупного зажиточного горожанина-капиталиста это может быть подчас так же невыгодно, как и для помещика: он может быть связан с земельными банками, которые страдают от того, что крестьянину стало легче. Совсем другое — мелкий обыватель. У него нет гор золота или ценных бумаг. Он еле-еле сводит концы с концами, получая каких-нибудь 200―300 рублей в месяц, на которые нужно прокормить иногда целую семью. Сейчас он страдает от недостатка хлеба. Но этот хлеб крестьяне гораздо охотнее повезут в города, когда они увидят, что новое правительство Советов дало им землю. Еще большее значение имеет конфискация хлебных запасов у оптовых торговцев хлебом и в помещичьих экономиях, от которой «страдают» мародеры тыла и волки международной биржи, от которой выиграют обыватели.

Хорошо. Но вот большевики не хотят порядка. Сейчас всюду безалаберщина: на железных дорогах, в трамвае, в магазинах, на улицах и на площадях, на фабриках и на заводах, в городах и в деревнях. А большевики хотят узаконить эту анархию.

И это неправда! Сейчас две силы создают беспорядок: во-первых — война, во-вторых — злая воля крупных хищников капитала, которые нарочно закрывают предприятия, нарочно саботируют подвоз хлебов в целях создания суматохи. Недаром Рябушинский обещал народу «костлявую руку голода». Порядок может быть, конечно, создан и кнутом и виселицей. Мертвецы — самый спокойный народ. Но такой, корниловский порядок есть смерть и рабство. Может быть другой порядок: когда производство организовано, все запасы берутся на учет, правильно распределяются; когда всякая злая воля капитала парализуется; когда спекулянты обузданы; когда народный контроль господствует над тем, над чем раньше господствовало хищничество спекуляции и мародерства. Это есть порядок революции. Такого порядка и хотят большевики. Но такой порядок выгоден также и всем тем обиженным жизнью, которые часто не понимают своих же собственных интересов.

Да. Но большевики хотят сорвать Учредительное собрание. Они боятся народного голоса. Они смотрят только на рабочих.

Опять неверно. Большевики — это чисто рабочая партия. Но именно поэтому они действуют в интересах всего трудящегося населения. Потому что если они свергают господство капитала, то тем самым они уничтожают зависимость крестьянина от ростовщика, квартиронанимателя от домовладельца-капиталиста, чиновника от капиталистического государства, потребителя от спекулянта.

Вот почему рабочая партия стоит за созыв народных представителей в Учредительное собрание. Вот почему одним из первых декретов правительства Народных Комиссаров был декрет о созыве Учредительного собрания в назначенный срок. Этот декрет был подписан не кем иным, как тов. Лениным.

Почему же на нас клевещут? Почему про нас рассказывают всякие небылицы? Да как раз для того, чтобы обмануть и подчинить мелкий люд идейному влиянию крупного капитала.

Мир, рабочий контроль над производством, обуздание крупного капитала, земля крестьянам, революционный порядок, избавление от гнета домовладельцев и спекулянтов, созыв Учредительного собрания — вот под какими лозунгами дня идут большевики. И те обыватели, которые не хотят быть простыми пешками в руках крупного капитала, не только не должны точить зубы на большевиков, но они должны их поддерживать.

Без подписи.

(Социал-демократ. № 197. 1(14) ноября 1917 г.)

Печатается по: Бухарин Н. На подступах к Октябрю: Статьи и речи (май — декабрь 1917 г.) М.; Л., 1926.

Марксизм Ленина^[365]

Я подхожу теперь к вопросу относительно ленинизма. Мне рассказывали, что на одном из знамен Института красной профессуры написано: «Марксизм в науке, ленинизм в тактике, таково наше знамя». Мне кажется, это деление в высшей степени неудачно и отнюдь не соответствует «передовому авангарду на идеологическом фронте», как себя называют наши красные профессора, потому что так отрывать теорию от практики борьбы абсолютно нельзя. Если ленинизм, как практика, это не то, что марксизм, то тогда происходит тот именно отрыв теории от практики, который особенно вредоносен для такого учреждения, как Институт красной профессуры. Ясное дело, что ленинский марксизм представляет из себя своеобразное идеологическое образование по той простой причине, что он сам есть дитя несколько иной эпохи. Он не может быть простым повторением марксизма Маркса, потому что эпоха, в которую мы живем, не есть простое повторение той эпохи, в которую жил Маркс. Между той эпохой и этой есть нечто общее: и та эпоха не была органической эпохой, и эта эпоха еще в меньшей степени является органической эпохой. Марксизм Маркса был продуктом революционной эпохи. И ленинский марксизм, если можно так выразиться, является продуктом необычайно бурной и необычайно революционной эпохи. Но само собой понятно, что здесь так много нового в самом ходе общественного развития, в самом эмпирическом материале, который дается как материал для теоретических обобщений, в тех задачах, которые ставятся перед революционным пролетариатом и, следовательно, требуют соответствующего ответа и соответствующей реакции, так много нового, что наш теперешний марксизм не есть простое повторение той суммы идей, которая была выдвинута Марксом.

Я этот вопрос разовью более подробно потом, чтобы здесь не было недоразумений в смысле противопоставления, потому что я отнюдь не хочу противопоставлять одно учение другому. Одно есть логическое и историческое завершение и развитие другого. Но я хотел бы раньше остановиться на тех новых фактах социально-экономической политики, которые являются базой для ленинского марксизма. В самом деле, что нового в этой области мы имеем перед собой, нового в том смысле, что эти явления были недоступны Марксу, потому что их просто не было в то время, в какое жил Маркс? Мы имеем, прежде всего, некоторую новую фазу в развитии капиталистических отношений. Маркс знал эпоху торгового капитала, который лежал за ним. Маркс знал промышленный капитал. Эпоха промышленного капитала считалась, можно сказать, классическим типом капитализма вообще. Вы отлично знаете, что только при Энгельсе начали образовываться такие вещи, как синдикаты и тресты. А целую новую стадию капиталистического развития с большой переорганизацией производственных отношений в капитализме, того, что Ленин обозначал, как монополистический капитализм, — сумму всех этих явлений, ясное дело, Маркс знать не мог, потому что их не было, и по этой простой причине он не мог их выразить и обобщить.

Эти новые явления должны быть теоретически схвачены, и поскольку они теоретически схвачены, они представляют из себя дальнейшее звено в старой цепи теоретических рассуждений и положений. Все это — явления из области финансового капитала, из области империалистической политики этого финансового капитала. Вопрос о создании и сплочении мировых экономических организаций капитала и его государственной организации и целый ряд аналогичных вопросов, вытекающих из специфической структуры капитализма, как он выражен в последние годы XIX и в первые десятилетия XX столетия, — это все есть вопросы, которые не были известны Марксу и которые должны были подвергнуться теоретическому анализу. Вторая сумма вопросов, — это есть вопросы, связанные с мировой войной, с распадом капиталистических отношений. Как бы я сейчас ни оценивал степень и глубину распада капиталистических отношений, какой бы прогноз я ни ставил в этом отношении, как бы я ни оценивал в частности теперешнюю экономическую ситуацию в Западной Европе, как бы я ни говорил о глубоком кризисе или крахе, какую бы радикальную формулировку ни привести в ту или другую сторону, — все-таки совершенно ясно: перед вами налицо такого рода явления, которых не было раньше. Ни государственного капитализма в общей специальной формулировке, ни связанных вместе с ним явлений, ни явлений распада и дезорганизации капиталистического механизма с совершенно специфическими явлениями в области социальной по всей линии, распада, начиная от производственного базиса и кончая явлениями из области денежного обращения, — всех этих явлений не было во времена основоположников научного коммунизма. Эти вопросы ставят перед нами ряд интереснейших и новых теоретических проблем, и само собою разумеется, что вместе с этими теоретическими проблемами необходимыми являются и соответствующие практические политические выводы, которые на них основаны и с ними связаны. Это другой род явлений, очень большой, делающийся эпохой, в известном смысле слова, явлений, которые не были известны ни Марксу, ни Энгельсу. Наконец, третий ряд явлений, которые связаны непосредственно с рабочими восстаниями в период краха капиталистических отношений, в период, который получается в результате громадного столкновения этих чисто капиталистических тел в их войнах, которые суть не что иное, как своеобразная форма их капиталистической конкуренции, особая формулировка, неизвестная тому времени и той эпохе, в которую жил и учил сам Маркс и его ближайшие единомышленники и друзья. Сейчас же эти вопросы непосредственно связаны с процессом социалистической революции, они тоже представляют из себя громаднейший социальный феномен, социальное явление совершенно объективного порядка, которое точно так же нужно теоретически изучить, которое имеет своеобразную закономерность, которое ставит перед нами целый ряд теоретических и практически-политических вопросов. Само собою понятно, что во времена Маркса можно было давать самые общие формулировки этого, а теперешний эмпирический материал дает громаднейшее количество всевозможных положений и явлений, которые подлежат теоретической обработке. Вот это есть третий род явлений и связанных с ними вопросов и связанных с решением этих вопросов практически-политических выводов. Это есть третий род проблем и теоретических и практических, которые не были известны Марксу, потому что они не были известны вообще той эпохе. Наконец, есть еще четвертый ряд, который стоит, как глыба, совершенно новых постановок вопроса, это ряд, связанный с эпохой, или началом эпохи господствующего рабочего класса. Как Маркс ставил вопрос? Я напомню марксовскую формулировку, которую я приводил: «Мое учение и его сущность состоит не в том, что речь идет о классовой борьбе, а в том, что оно неминуемо ведет к диктатуре пролетариата». Вот — это была граница. Когда эта диктатура пролетариата является уже фактом, то совершенно естественно, что дальше мы уже выходим за границу. Сущность марксова учения — это есть неизбежная диктатура пролетариата и только, и здесь остановка.^[366] Иначе не могло быть в ту историческую эпоху, потому что пролетарская диктатура не была дана, как реальный факт, и сопутствующие ей явления не были даны, как материал чисто опытных явлений и наблюдений, которые могли бы быть теоретически обобщены и которые могли бы служить объектом теоретического анализа или практической реакции. Этого не было. Поэтому, само собою разумеется, что весь цикл этих громаднейших явлений представляется совершенно новым, ибо мы уже пришли к тому, о чем Маркс сам сказал: для меня это грань. Теперь мы имеем ряд явлений, стоящих за этой гранью. Чем больше эти явления принципиально новые, тем более они должны являться принципиально новыми и теоретически; тем, следовательно, оригинальнее должна быть та концепция, которая включает в себя общее рассмотрение и этих явлений, принципиально новых для всех предыдущих эпох. Вот это есть 4-й разрез тех явлений социально-экономических, политических и всякого иного порядка, которые должны служить и объектом теоретического рассмотрения, и теоретически-систематизированных норм поведения со стороны рабочего класса. Я привел здесь 4 разреза. Само собою разумеется, что все они представляют из себя не что иное, как некоторую колоссальную эпоху в развитии не только европейского капитализма, но и вообще всего человеческого общества. Вся эта эпоха во всей ее сложности и конкретности представляет из себя такое колоссальнейшее богатство всевозможных проблем, и теоретических и практических, такое богатство, такую огромную махину этих проблем, что совершенно естественно, что тот ученый диалектик и практик, который соединяет разработку теоретических вопросов с практикой на этом эмпирическом материале, — он уже выходит за пределы того, чем был марксизм в его старой формулировке.

Здесь я должен остановиться на одном, чтобы не было недоразумения. Что мы можем подразумевать под марксизмом? Под ним можно подразумевать две вещи: или перед нами методология — система методов исследования общественных явлений, или это определенная сумма идей — скажем, мы сюда включаем теорию исторического материализма, учение о развитии капиталистических отношений и проч., и кроме того, включаем целый ряд конкретных положений, т. е. берем марксизм не только как метод или теоретически сформулированную методологию, но берем целый ряд конкретных приложений этого метода, всю сумму идей, которые получились в результате этого приложения. С последней точки зрения совершенно ясно, что ленинский марксизм есть поле гораздо более широкое, чем марксизм Маркса. Понятно почему! Потому что к той сумме идей, которая была тогда, прибавилось колоссальное количество новых идей, связанных с анализом и с практикой — на основе этого анализа — совершенно новых явлений, совершенно новой исторической полосы, и в этом смысле это есть вывод за грань марксизма, в этом условном смысле слова. Но если мы под марксизмом будем подразумевать не сумму идей, какова она была у Маркса, а тот инструмент, ту методологию, которая заложена в марксизме, то само собою разумеется, что ленинизм не есть нечто видоизменяющее или ревизующее методологию марксового учения. Наоборот, в этом смысле ленинизм — есть полный возврат к тому марксизму, который был сформулирован самими Марксом и Энгельсом.

Так разрешаются, мне кажется, противоречия, которые в значительной мере базируются на смешении терминов, на том, что целый ряд терминов употребляется в различных значениях. Если теперь мы спросим себя, как же мы можем характеризовать в общем и целом историческое лицо этого ленинского марксизма, то, мне кажется, что его можно рассматривать как соединение, как синтез троякого порядка. Во-первых, это есть возврат к марксовой эпохе, но не просто возврат, а возврат, обогащенный всем новым, то есть это синтез марксизма Маркса со всеми приобретениями на основе применения марксизма; мы можем его рассматривать как марксистский анализ всего колоссального нового, которое дает нам новая эпоха. Это — во-первых. Во-вторых, это есть соединение и синтез теории и практики борющегося и побеждающего рабочего класса, и, в-третьих, это есть синтез разрушительной и созидательной работы рабочего класса, причем последнее обстоятельство мне кажется наиболее важным.

Здесь я позволю себе по поводу этого третьего положения сказать несколько слов в его разъяснение. Ортодоксальный марксизм, то есть революционный марксизм, то есть наш марксизм, само собой разумеется, имеет перед собой разные практические задачи в разные исторические эпохи, и соответственно этому идет и логический идеологический подбор, потому что практические задачи в конечном счете определяют и наши теоретические суждения и сцепления отдельных теоретических положений и звеньев в этой системе, в теоретической цепочке. Когда рабочий класс и когда революционная партия занимают положение борющихся за власть, то во всех решительно идеологических работах, всюду и везде мы должны неизбежно заострять, делать ударения, специально анализировать все противоречивые стороны, мы должны отмечать все основные неслаженности капиталистического общества, мы должны тщательно отмечать, подбирать и перестраивать в теоретическом ряду то, что разъединяет различные элементы этого общества. По той простой причине, что для нас практически важно, как мне кажется, в эти щели вогнать наиболее остро и наиболее резко действующий клин. Перед нами задача разрушительная, нам нужно опрокинуть капиталистический режим, и поэтому, само собой разумеется, что в первую очередь подбор всех теоретических положений и звеньев идет именно по этой линии. Нам теоретически важно отмечать все противоречия, которые практически важны, их углублять, чтобы от общих теоретических положений они шли через промежуточные звенья, через наших агитаторов, дальше, потому что здесь перед нами основная разрушительная, ниспровергательная задача. И весь характер всех теоретических сочинений Маркса был по этой линии построен. Когда рабочий класс встает у власти, перед ним встает задача склеивания различных частей общего целого под определенной гегемонией рабочего класса. Практический интерес представляет целый ряд вопросов, которые раньше интереса не представляли, которые теперь должны поэтому быть в гораздо большей степени осмыслены. Мы должны сейчас не разрушать, а строить. Это совершенно другой аспект, совершенно другой угол зрения. Я думаю, что каждый из нас, когда он сейчас читает целый ряд вещей или даже делает целый ряд наблюдений над текущей жизнью, скажет, что у него получается совершенно иной аспект на те же самые явления, на которые он раньше смотрел другими глазами, по той простой причине, что раньше практически он должен был разрушать какой-нибудь определенный комплекс, а теперь он должен его построить, так или иначе склеить. Вот почему мне кажется, что эта струя находит себе соответствующее теоретическое отражение и теоретическое выражение в целом ряде вопросов, относящихся к этому порядку проблем. Они не ставились раньше, в эпоху первой формулировки марксова учения, формулировки, которую делал сам Маркс. В эпоху II Интернационала они ставились под углом зрения врастания в буржуазное государство, и так как они ставились под углом зрения врастания в буржуазное государство, то есть поскольку социал-демократические оппортунистические партии ставили своей задачей мирное культурное строительство не для опрокидывания капиталистического режима, а для приспособления и молекулярно-эволюционной переделки этого капиталистического режима, ясное дело, что эти зачатки теории «строительства» встречали враждебное отношение у нас, марксистов-революционеров. Ибо все это обобщалось под углом зрения врастания в капиталистическое государство, врастания организаций в механизм капиталистического аппарата, который мы ставили своей целью разрушить. Но диалектика истории такова, что когда мы стали у власти, то совершенно ясно, что для нас стал необходим другой аспект, как практический, так и теоретический. Ведь нам надо, с одной стороны — разрушить, а с другой — построить. Мы должны были поставить перед собой ряд таких вопросов, которые бы нам дали синтез этого разрушения старого и построения нового и синтез этих аспектов — в некотором едином целом. Вот, с этой точки зрения, поскольку дело идет о теоретических обобщениях, Владимир Ильич этот синтез дал. Здесь чрезвычайно для нас трудно сформулировать общие основные положения из этой области, потому что здесь опять-таки мы имеем перед собой целый ряд отдельных замечаний, разбросанных по всем решительно томам сочинений Владимира Ильича, и особенно в его речах и пр., но совершенно ясно, что это есть самое новое, самое значительное в том, что дал ленинизм, как теоретическая система, в дальнейшем развитии марксизма. Может быть, конечно, было очень много сделано в области теоретического подбора по разрушительной линии, но в области созидательной здесь было очень мало точек опоры в прежних формулировках Маркса. Здесь также нужно было строить заново, и поэтому, мне кажется, что самое большое и самое великое, что внес в теоретическую и практическую сокровищницу марксизма тов. Ленин, можно формулировать таким образом, что у Маркса была главным образом алгебра капиталистического развития и революционной практики, а у Ленина есть и эта алгебра, и алгебра новых явлений и разрушительного и положительного порядка, и их арифметика, то есть расшифровка алгебраической формулы под более конкретным и под еще более практическим углом зрения.

Печатается по: Бухарин Н. Ленин как марксист. Л., 1925.

О ликвидаторстве наших дней

I. Крах иллюзий пролетарской революции

Маркс писал, что пролетарские революции постоянно критикуют самих себя. Это понятно. Ибо ни одна буржуазная революция не имеет перед собою таких оригинальных проблем, ни одна из них не поставлена перед такими принципиально новыми задачами, перед которыми неизбежно становится всякая пролетарская революция и в ее первоначальной фазе, когда пролетариат борется за власть, и на дальнейших этапах ее развития, когда пролетариат побеждает, укрепляет свою диктатуру и борется за изменение способа производства, являясь уже фактически, — хотят или не хотят того отдельные группы, слои, прослойки, и даже некоторые классы, — руководителем всего общественного целого.

Эти сложность, новизна, оригинальность, трудность задач, стоящих перед победоносным пролетариатом, вызывают ряд ошибок, иллюзий, неправильных оценок, ложных ориентирующих попыток в его практике. И отсюда-то и вытекает та трезвая самокритика, в которой вырабатывается правильная линия поведения. В огне этой самокритики сгорают и исчезают без следа иллюзии детского периода, реальные отношения выступают во всей их трезвой наготе, и пролетарская политика приобретает иногда — по внешности — менее патетический, но зато более уверенный, прочный, плотно прилипающий к действительности — и потому гораздо вернее изменяющий эту действительность — характер.

С этой точки зрения переход к новой экономической политике явился крахом наших иллюзий. Противники коммунизма, бесконечно пустые меньшевистско-эсеровские болтуны, наравне с признанными оракулами нашей подлой либеральной буржуазии, оценивали и оценивают переход к новой экономической политике как крах коммунизма. Заметьте: в этой оценке с ними сходятся и «сменившие вехи» российские интеллигенты, надеющиеся на эволюционное перерождение пролетарской диктатуры в российскую великодержавность буржуазно-демократического образца. Они «приемлют» Советскую власть не как диктатуру пролетариата, а как власть «Новой России». Они не разделяют глупого афоризма салопниц: «Ничто не ново под луной». Но в то же время они уверены, что с другого конца мы придем к «Великой России» господина Петра Струве, который так неудачно служил своей Прекрасной Даме под подозрительно-шарлатанскими знаменами «истинно русского» барона Врангеля.

Таким образом, все оттенки буржуазной мысли и мелкобуржуазного недомыслия трогательно объединились на одной платформе: новая экономическая политика есть крах коммунизма. Для полноты картины напомним, что точно так же оценивали положение вещей и теоретики международной социал-демократической гнили. Эта падаль тоже ухватилась за возможность констатировать пресловутый «крах».

И только одна сила занимала, занимает и будет занимать принципиально иную позицию: рабочий класс и его революционная партия — партия коммунистов.

Что же по сути дела «крахнуло»? Крахнул «военный коммунизм», как система, и крахнула идеология военного коммунизма, то есть те иллюзии, которые имелись налицо в нашей партии. Это вовсе не значит, что военно-коммунистическая система была в основе своей для того времени неправильна. В условиях внешней и внутренней блокады мы вынуждены были действовать так, как мы действовали. Но в том-то и дело, что мы не представляли себе всей относительности военно-коммунистической политики.

Тогда мы думали, что наша мирная организаторская работа, наша экономическая политика, строительство нашего хозяйства будут дальнейшим продолжением централизаторского планового хозяйства этой эпохи. А так как и в то время уже было достаточно много нацентрализовано, то отсюда, естественно, возникало представление о близости вполне прочно поставленного на ноги социалистического планового хозяйства. Другими словами: военный коммунизм мыслился нами не как «военный», то есть пригодный только для определенной ступени в развитии гражданской войны, а как универсальная, всеобщая и, так сказать, «нормальная» форма экономической политики победившего пролетариата. Простые рационализированные формы строжайшей экономии при падении производительных сил принимались за рациональные формы мирной хозяйственной политики. И в этом, в своей основе, заключались иллюзии того периода. Они неизбежно должны были пасть, как только отпали нормы и идеология военного времени. Тогда сразу всплыло море новых вопросов настоящей хозяйственной политики; на арену выступила вся пестрота хозяйственных форм, заговорившая — а кое-где и завопившая — голосами своих классовых носителей. Иллюзии военного коммунизма лопнули в тот самый час, когда пролетарская армия взяла Перекоп.

II. Путь к коммунизму

С точки зрения «сознания» эпохи военного коммунизма новая экономическая политика была несомненным и очень крупным отступлением; с точки зрения реальной революционной линии она была предпосылкой, первым шагом, общимнеобходимым условием действительной хозяйственной политики пролетариата, то есть политики, ориентирующейся на развитие производительных сил страны.

Если смотреть на весь переходный от капитализма к социализму период под углом зрения алгебры высшего порядка, то есть наиболее абстрактно, тогда мы получим картину роста планового общества, строящегося пролетарской диктатурой. Но в действительности дело не так просто, не так однотонно, потому что в самом переходном периоде есть много переходных форм. План не устанавливается сразу, априорно, сверху, рационалистически. На деле он может лишь вырасти вместе с ростом крупного социализированного производства, вместе с его централизацией, под постоянным давлением упорядочивающего начала государственной власти рабочего класса. Это не значит, что он возникает только стихийно. Пролетариат имеет в своих руках достаточно весомую величину в виде крупной промышленности и транспорта, которыми он может управлять и которые он может направлять. Но он неизбежно должен считаться с громадным давлением разрозненных мелких хозяйств, вся распыленность и мелкобуржуазная ограниченность которых выражается в слепой, но еще мощной рыночной стихии, химически выделяющей купца и идущей в объятия новой буржуазии.

Переходный период в переходном периоде выражается в целом ряде фактов: в пестроте хозяйственных форм, начиная от социалистической госпромышленности, продолжая мелкобуржуазным крестьянским хозяйством на государственной земле и кончая хозяйством частного капиталиста, нэпмана; он выражается в рыночных отношениях, в силе денег, в анархичности общественного хозяйства в его целом; он выражается в капиталистических формах и методах хозяйственной политики наших госпредприятий, хотя эти формы и методы имеют совершенно антикапиталистическое содержание; он выражается в разнообразии хозяйственных стимулов и в удивительном сочетании этих стимулов; наконец, он выражается в молекулярном процессе борьбы антагонистических форм хозяйства и всех соподчиненных этим формам элементах. Таким образом, классовая борьба пролетариата принимает невиданные и крайне оригинальные формы: это есть борьба пролетарской крупной промышленности за господство над частным капиталом. А отсюда — в более конкретном разрезе: классовая борьба пролетариата за влияние над крестьянством принимает характер борьбы против частного капитала за хозяйственную смычку с крестьянским хозяйством через кооперацию и госторговлю. А отсюда, в свою очередь, классовая борьба пролетариата против собственнических вожделений мелкой буржуазии, даже деревенской, есть борьба за кооперирование крестьянства и за электрификацию.

В период гражданской войны речь шла о ясных категориях политики: бей буржуазию, ищи союзников в крестьянстве, давай отпор вандейцу-кулаку. Эти основные проблемы классовой борьбы надевают теперь на себя хозяйственный костюм, но от этого ни на дюйм не перестают быть проблемами классовой борьбы: госпромышленность против капиталиста, смычка с крестьянством против торговца; кооперация и электрификация — орудие в борьбе за постепенное преодоление мелкой собственности. Другими словами: раньше классовая борьба носила для нас, в первую очередь, военно-политически ударный характер; теперь же она стала носить мирно-хозяйственно-органическую физиономию. Победа в этом типе классовой борьбы (мы отвлекаемся здесь от проблем внешнего порядка) и есть окончательная победа социализма.

Можно подойти к вопросу и иначе, примерно так. При капиталистическом режиме налицо борьба самых различных форм. Но общая тенденция развития заключается в том, что крупное производство побеждает своего более мелкого противника, вытесняет его, преодолевает его и в конце концов становится экономическим диктатором страны. В пределе мы имели бы здесь государственный капитализм (не в нашем русском, а в западноевропейском смысле слова). Формально мы имеем то же и у нас. Но с той принципиальной, существеннейшей разницей, что крупное производство у нас находится в руках пролетарского государства. Это крупное производство ведет борьбу с частным, более мелким, капиталом. Оно конкурирует со своим врагом. Оно пользуется при этом капиталистическими методами, и даже все счетоводство («калькуляция») ведется в капиталистических формах. Но объективно эти формы и методы обслуживают другой класс, т. е. пролетариат. Процесс этой конкурентной борьбы должен обеспечить победу крупному производству, т. е. нашему, пролетарскому. А по мере этих побед, по мере централизации хозяйства, по мере кооперирования крестьянства (все эти процессы регулируются и направляются диктаторской властью рабочего класса) будет все более реальным и хозяйственный план, который все скорее будет превращаться в действительный план всего общественного производства. В пределе мы будем иметь здесь не государственный капитализм, а социализм, так как чистые формы пролетарской общественной собственности вытеснят и государственно-капиталистическое (концессии, аренду, частный капитал, регулируемый нами, и проч.). Таким образом, наша конкурентная борьба теперь, внешне чрезвычайно похожая на ту борьбу, которую ведет крупный капитал с капиталом мелким, по сути дела, т. е. с точки зрения классов, имеет резко выраженный пролетарский, антикапиталистический, социалистический характер.

«Декретами не построишь социализма», — любили говорить наши противники, когда диктатура рабочих экспроприировала экспроприаторов, цвет российских промышленных и торговых тузов. Конечно, одними декретами социализма не построишь. Нельзя его построить и одной голой экспроприацией. Но эта экспроприация, овладение командными высотами хозяйственной жизни, открыла этап такой форме классовой борьбы, открыла путь такой конкуренции хозяйственных типов, из которых неизбежно вырастает социалистический строй.

Преимущества крупного производства, которые в наших условиях суть преимущества пролетариата, не могли существовать в условиях падения производительных сил, хозяйственного распада, отсутствия источников сырья и топлива, полного отсутствия управляющих и знающих кадров. Но они неизбежно будут выявляться все резче и резче по мере роста производительных сил, роста крестьянского рынка теперь, когда у нас есть уже топливо, сырье и, что является колоссально важным фактором, — знающие и умелые товарищи, прошедшие уже достаточную школу суровой хозяйственной борьбы.

III. О ликвидаторстве наших дней

Путь к коммунизму, таким образом, оказался вовсе не таким простым, каким мы предполагали раньше. Мы избавились от иллюзий, что само по себе означает нашу крупную победу: ведь в переходный период пролетариат, по выражению Маркса, должен переделывать и свою собственную природу. Но этот гораздо более трудный и извилистый путь, несмотря на то, что он обещает нам победу, требует от нас и величайшей энергии в классовой борьбе. Более того: он сопровождается не только трудностями, непосредственно вытекающими из логики этой своеобразной борьбы (например, трудностями в деле осуществления лозунга «учитесь торговать»), но и совершенно новыми трудностями социального порядка внутри самого борющегося пролетариата. Сюда относятся все проблемы так называемого перерождения, когда перед рабочим классом и его партией возникает задача дополнительной борьбы уже в пределах самого рабочего фронта.

Таким образом, задача усложняется по новой линии. И опять-таки: теперь совершенно ясно, что это — не случайность, что эта проблема, наоборот, будет играть довольно крупную роль в любой рабочей революции. И здесь, следовательно, иллюзия более прямого и гладкого пути лопнула.

Крах иллюзий до известной степени аналогичен поражению. С известной точки зрения (очень условной и относительной) он сам может быть рассматриваем как поражение, хотя реально он является победой: он является поражением с точки зрения тех самых иллюзий, которые потерпели крах и, следовательно, с точки зрения реальных носителей этих иллюзий.

После всякого поражения появляются дезертиры. Но если проанализировать ряды этих дезертиров, то всегда оказывается, что они вербуются из среды наименее устойчивых, наименее выдержанных бойцов.

В пролетарской армии таковыми являются мелкобуржуазные и интеллигентские элементы. Они могут легко увлекаться и идти на горячий штурм, но они так же легко выдыхаются, впадают в отчаяние, истерически «сомневаются», «теряют веру», впадают в скептицизм, «хнычут», «пересматривают» или же ударяются в какую-либо «высокую» область, предоставляя тащить лямку «верующим».

Тогда они, на самом дне отщепенства, разыгрывают из себя аристократов духа, которые высоко посматривают на то, из чего «все равно ничего не выйдет».

Картину такого бегства, бегства в настоящем смысле этого слова, мы видели после поражения революции в 1905 году, когда тысячи ушли от рабочего класса и ушли навсегда.

Некоторую аналогию мы имеем и теперь, после краха иллюзий. И здесь точно так же интересно проследить, как строится идеологическая цепочка отщепенства.

В демократической революции 1905 года либеральная буржуазия еще до декабрьского восстания перешла открыто в контрреволюционный лагерь. Она стала центром идейного притяжения для тех попутчиков рабочего класса, которые после декабря массами стали покидать его ряды. Меньшевики стали плевать на восстание московских рабочих и пошли на сделку с кадетами; открытые дезертиры прониклись настроениями «Вех»; кое-кто из бывших «максималистов» начал обзывать русский народ несмысленной Фефелой, ради которой господам героям и стараться-то, в сущности, нечего. И так далее, и тому подобное.

Еще до Октябрьской революции из лагеря пролетариата и крестьянства ушли меньшевики и эсеры, подобно кадетам в 1905 году. Но после краха иллюзий военного коммунизма эти меньшевики и эсеры стали центром идейного притяжения для дезертиров. С этой точки зрения чрезвычайно любопытен был бы анализ таких группировок, как «рабочая группа» (мясниковцы) и «Рабочая правда». Крах иллюзий они приняли за крах коммунизма и, начав с «левой» критики нашей партии, сделали (в особенности «Рабочая правда») полный оборот в 180°, придя целиком к меньшевистской концепции.

«Рабочая правда», начав с критики РКП, как партии якобы предавшей Октябрьскую революцию, закончила свою карьеру критикой Октябрьской революции, т. е. свернула на дорожку Либерданов в октябре 1917 года. Мясниковцы, начав с критики внутрипартийной «диктатуры» в кавычках, дошли до критики диктатуры пролетариата и до лозунгов, объединяющих всех врагов Советской власти, начиная от Милюкова и кончая Даном. И все эти почтенные люди — и Даны, и «Заря», и эсеры, и дезертиры — все в одну дудочку кокетничают с антинэповскими мотивами, хотя политически требуют нэповской «демократии».

Все это — пропащие люди. Хуже всего, однако, то, что у нас есть — зачем это скрывать? — скрытые скептики, в особенности из среды квалифицированной учащейся молодежи. Среди них считается признаком дурного тона говорить о нашем продвижении вперед, и, наоборот, они чрезвычайно охочи, с видом своего собственного превосходства (на то ведь они и «критически мыслящие личности», не в пример всем прочим!) сладострастно посудачить о наших болезнях, промахах и ошибках.

Не священная тревога за судьбу революции живет в них, а глубоко скрытое неверие в наше будущее. Не поисками положительных решений они живут, а более «высокой» деятельностью, перед которой бледнеет «злоба дня сего».

Вот этот тип собачьей старости, который идейно родственен дезертирству, но облекается в туманную вуаль «высокого и прекрасного», нужно лечить, пока не поздно. Как резко контрастируют с ними свежие рабочие силы, которые сотнями тысяч приходят к нам в ленинском призыве! Какой глубокой уверенностью, каким громадным социальным оптимизмом проникнуты эти новые ряды! И они видят тысячи трудностей, и они видят громадные болячки на нашем теле. Но у них все дышит активной творческой уверенностью в том, что все трудности мы победим, если сплочены и дружны будут наши стальные ряды.

И в этом смысле то громадное обновление, которое переживает наша партия, само по себе служит могучим признаком роста пролетарской страны. Ликвидаторству приходит волею пролетариата бесславный конец.

Печатается по: Большевик. 1924. № 2.

О новой экономической политике и наших задачах^[367]

В настоящее время наша партия и советская власть особенно внимательно рассматривают вопрос о соотношении между рабочим классом и крестьянством, о соотношении между нашей государственной промышленностью и крестьянским хозяйством. Этот вопрос становится ныне опять с очень большой остротой в порядок дня.

Все мы ощущаем сейчас рост нашего хозяйства, причем темп этого роста в настоящее время никак не может быть назван медленным. Но, учитывая этот факт, необходимо иметь в виду и другое новое обстоятельство, которое ни в коем случае нельзя недооценивать.

Мы имеем в виду здесь тот процесс, который называется теперь ходовым именем «стабилизации» капитализма в Западной Европе. То, что капитализм в Западной Европе, в первую очередь в центральной Европе, сейчас вырастает и поправляет свое расшатанное войной здоровье, едва ли может подлежать сомнению. Подлежит большому сомнению только то, насколько прочен этот восстановительный процесс. Но совершенно бесспорно, что в данный отрезок времени, т. е. в текущий год, в текущие месяцы, этот процесс обозначился со всей решительностью; его оспаривать нельзя, он является очевидным.

Правда, когда мы оцениваем общую мировую конъюнктуру, общее международное положение, мы видим и другие тенденции, свидетельствующие о наличии большой революционной лихорадки. В данном случае обычно говорят о Китае, о колониальных движениях и проч. Это все совершенно верно, это тоже не подлежит никакому сомнению. Но — повторяем и подчеркиваем еще раз — в наиболее близких к нам географически капиталистических странах сейчас восстанавливается буржуазное хозяйство; это обстоятельство до известной степени влияет и на постановку вопроса о нашем внутреннем экономическом положении.

Мы живем между капиталистическими странами, мы окружены врагами. Если некоторое время тому назад мы могли говорить совершенно определенно, что параллельно с нашим ростом буржуазные страны экономически и политически падают и идут книзу, то теперь этого мы сказать не можем. Мы растем, и они растут, вот это есть нечто новое в той всемирно-исторической картине, которая развертывается сейчас перед нами. Этого не было в сравнительно недавнее время тому назад, это есть теперь.

Отсюда сразу же необходимо сделать один вывод, который напрашивается сам собой: при таком положении вещей, когда мы растем одновременно с близлежащими капиталистическими нашими противниками, вопрос о темпе развития, т. е. вопрос о быстроте нашего развития, приобретает исключительное значение. Если раньше он такого значения не имел, потому что наши капиталистические враги шли книзу, а мы шли, хотя медленно, но кверху, то совершенно очевидно, что в условиях одновременного подъема и у нас и у нашего противника вопрос о скорости подъема приобретает первостепенное значение. Вот почему наша партия, которая видит не только частности, мелочи, второстепенные конкретные детали, но которая должна и приучилась видеть за частностями и общую картину, должна отметить это новое в мировой обстановке.

Наша партия должна иметь в виду эту генеральную перестановку сил и сделать отсюда все необходимые выводы. Первое положение, которое отсюда вытекает, это положение о необычайной важности для нас темпа развития нашего крестьянского хозяйства.

Исходя из этой постановки вопроса, мы прежде всего должны прийти к такого рода заключению: нам важно сейчас дозарезу все время ускорять быстроту хозяйственного оборота, и это ускорение быстроты хозяйственного оборота надо понимать как ту основную задачу, тот общий вопрос экономической политики, в который мы упираемся сейчас больше, чем в какую бы то ни было другую проблему.

Мы говорим, что мы должны расти хозяйственно быстрее. Это значит, что мы должны добиваться возможно более скорого накопления во всем народном хозяйстве в целом, в нашей государственной промышленности в особенности, потому что она является базой растущего социализма. Мы знаем, что сейчас от иностранного капитала едва ли можно ожидать многого. Следовательно, быстрота нашего хозяйственного оборота и оборота нашего капитала играет огромнейшую роль. Если мы ускорим движение хозяйственных соков во всем нашем хозяйстве, если мы ускорим оборот капитала, мы получим гораздо более быстрый темп нашего накопления, гораздо больший хозяйственный рост.

Это истина азбучная. Но на ней надо остановиться потому, что в эту проблему как раз и упираются все остальные вопросы хозяйственной политики.

В сущности говоря, если не считать самых первых шагов нашего хозяйственного развития, мы прошли три периода нашей хозяйственной политики, причем средняя из ее форм не представляла собой периода в настоящем смысле этого слова. Это была однодневка, которая, просуществовав некоторое время, быстро умерла.

Первая форма — система военного коммунизма; вторая — это как раз и есть та однодневка, о которой мы упомянули, система свободной торговли в местном обороте, т. е. первый шаг, который мы сделали, обнаружив, что система военного коммунизма совершенно не соответствует реальности; наконец, третья форма, к которой мы перешли с 21 года и которую мы имеем до сего времени, необычайно живучая в своем названии и вечно молодящаяся, несмотря на свой почтенный возраст, новая экономическая политика.

Как уже было указано, промежуточная фаза — местного торгового оборота — оказалась, по сути дела, лишь экономической однодневкой. Это был первый шажок по пути к настоящей, правильной экономической политике пролетариата. Местный оборот отнюдь не удержался в своем местном масштабе; он был сорван, товарооборот вышел из берегов, которые ставили ему первоначальные законодательные предначертания советской власти, выработанные нашей партией, и мы получили товарооборот, распространившийся более или менее по всей стране, поскольку этому не мешали дезорганизация рынка, плохие пути сообщения и целый ряд явлений экономического разлада.

Ленин в своей брошюре «О продналоге», которую нужно читать и перечитывать, — потому что каждый раз ее читаешь под новым углом зрения и каждый раз открываешь в ней то, что раньше оставалось незаметным, — замечательно определяет систему военного коммунизма, как систему «запертого» оборота. С этой точки зрения вполне естественно обозначить новую экономическую политику, как систему «отпертого» оборота.

Система военного коммунизма выполнила свою историческую роль, роль такой хозяйственной формы, которая должна была более или менее правильно распределить уже имеющиеся запасы, когда характерным являлось не столько развитие хозяйства и подъем производительных сил, сколько потребление уже имеющихся запасов. Система военного коммунизма определялась не тем, что промышленность оживляла сельское хозяйство и обратно; дело было не в том, чтобы внутри промышленности оживлять различные отрасли, чтобы установить условия, в которых хозяйственные факторы взаимно оплодотворяли бы друг друга. Военно-коммунистическая политика имела своим содержанием раньше всего рациональную организацию потребления, причем в первую очередь это потребление должно было охватить армию и остатки рабочего класса в городах. Эту историческую роль система военного коммунизма выполнила. Но совершенно ясно, что когда нужно было восстанавливать хозяйство, система военного коммунизма не могла дольше существовать. В нашем партийном сознании это отражалось таким образом, что мы начали сознавать необходимость «отпереть», освободить от связывавших его пут, товарооборот.

Мы его сперва отперли на полоборота ключа; мы сказали: местный товарооборот. Но оказалось, что потребности развивающегося хозяйства или хозяйства, которое делало первые шаги к тому, чтобы развиваться, в сознании разных классов — и, что особенно важно, в сознании рабочего класса — отражались как властная потребность раздвижения рамок этого хозяйственного оборота. Отсюда мы пришли к тому, что мы должны были сделать еще полуоборот ключа, отпереть то, что было заперто в эпоху военного коммунизма. Мы это сделали и получили новую экономическую политику.

В чем смысл новой экономической политики? У целого ряда наших партийных товарищей смысл новой экономической политики сводится только к одному: крестьянин на нас наступил, мелкобуржуазная стихия взбунтовалась, мы отступили и больше ничего — и только к этому якобы сводится все дело. Но дело, конечно, не только в этом, вернее, не столько в этом. Смысл новой экономической политики, которую Ленин еще в брошюре о продналоге назвал правильной экономической политикой (в противоположность военному коммунизму, который он там же в этой брошюре охарактеризовал как «печальную необходимость», навязанную нам развернутым фронтом гражданской войны), — в том, что целый ряд хозяйственных факторов, которые раньше не могли оплодотворять друг друга, потому что они были заперты на ключ военного коммунизма, оказались теперь в состоянии оплодотворять друг друга и тем самым способствовать хозяйственному росту.

При системе военного коммунизма крестьянин не был заинтересован в том, чтобы больше производить. Все излишки у него отбирались, легально продавать он не мог, его личный стимул хозяйствования был подрезан. Поэтому была полная хозяйственная «размычка». Товарооборот был заперт на ключ. Следовательно, неизбежно должна была стоять и наша промышленность. Но и внутри самой крупной промышленности мы имели явления отрицательного порядка, вытекавшие из недоучета личной заинтересованности. Если у нас не было сдельщины и т. п., мы тем самым заперли частный индивидуалистический стимул, и тот, который есть даже в рабочем классе. Когда мы перешли к сдельщине и к другим формам оплаты, мы этим ключом открыли и фактор личной заинтересованности даже членов рабочего класса, заставили содействовать развитию хозяйства.

Что значит с общехозяйственной точки зрения установление торговой связи города и деревни? Это значит, что мы сделали для города возможным хозяйственно оплодотворять деревню, а для деревни сделали возможным хозяйственно оплодотворять город. Другими словами, самый глубокий смысл новой экономической политики заключается в том, что мы впервые открыли возможность взаимного оплодотворения разных хозяйственных сил, различных хозяйственных факторов, а только на основе этого и получается хозяйственный рост. Только из этой связи и из взаимного воздействия этих хозяйственных факторов и получается этот хозяйственный рост, т. е. рост производительных сил и подъем хозяйства.

Вы можете иметь сколько вам угодно самой лучшей, самой квалифицированной рабочей силы; вы можете иметь довольно хороший инвентарь в крестьянском хозяйстве, даже не разоренном; вы можете иметь очень цветущих, здоровых «пейзан» вместо полуголодных крестьян; но если вы не дадите возможность различным хозяйственным факторам экономически воздействовать друг на друга, — у вас будут стоять фабрики, у вас будут стоять заводы, у вас будут падать крестьянские хозяйства: у вас будет общее попятное движение.

Нужно было эти различные хозяйственные группы, эти различные хозяйственные факторы сцепить таким образом, чтобы обеспечить их взаимное экономическое оплодотворение. Исходя отсюда, мы вырабатывали наши лозунги при переходе к новой экономической политике; поэтому совершенно не случайно мы пошли по линии торговли в первую очередь, потому что торговля-то и означает как раз ту связь, которая позволяет воздействовать одному хозяйственному фактору на другой, в первую очередь, городу на деревню и обратно.

Это есть основа новой экономической политики, и если мы под этим углом зрения посмотрим на различные хозяйственные этапы, которые мы прошли, то наше движение можно определить как движение от «запертого» ко все более «отомкнутому» хозяйственному обороту.

Но этот опыт экономического движения нам показал, насколько неправильны были наши старые представления о достижениях социализма уже после завоевания государственной власти пролетариатом.

Грубо говоря, раньше мы представляли себе дело так: мы завоевываем власть, почти все захватываем в свои руки, сразу заводим плановое хозяйство, какие-то там пустячки, которые топорщатся, мы частью берем на цугундер, частью преодолеваем, и на этом дело кончается. Теперь мы совершенно ясно видим, что дело пойдет совсем не так.

Среди громадного количества нелепостей и глупостей буржуазные критики политики пролетарской диктатуры в России сказали кое-что неглупое и относительно верное. Один из самых умных критиков коммунизма, австрийский профессор Мизес, написавший в 1921―22 гг. книгу о социализме, развертывает следующий ряд положений. Мы, говорит он, согласны с марксистскими социалистами, что нужно бросить всякую сентиментальную ерунду и ставить вопрос так, что лучшим является тот хозяйственный порядок, который лучше развивает производительные силы. Но так называемый «деструктивный» социализм коммунистов ведет не к развитию производительных сил, а к их падению. Это происходит прежде всего потому, что коммунисты забывают о крупнейшей роли частно-индивидуалистического стимула, частной инициативы. Капитализм страдает пороками — это верно. Но капиталистическая конкуренция ведет к развитию производительных сил, которые гонятся капиталистическим развитием вперед, и в результате роста производительных сил общества больше приходится и на долю рабочего класса. Поскольку коммунисты хотят установить производство по приказу, из-под палки, поскольку их политика потерпит и уже терпит неминуемый крах.

В системе военного коммунизма, рассматриваемой с точки зрения ее экономической сущности, несомненно, есть кое-что похожее на эту карикатуру на социализм, гибель которой предрекали все ученые-экономисты буржуазии. И поэтому, когда мы от этой системы стали отказываться и когда перешли к рациональной экономической политике, буржуазные идеологи заголосили: здесь начинается отступление от коммунистических идей: сдали свои позиции, проиграли свою игру и теперь возвращаются к почтенному капитализму. Они так ставят вопрос, но проиграли-то в сущности не мы, а они.

Мы были поставлены в определенное положение, при котором мы действовали так, как нужно и можно было действовать. Но потом мы сообразили, как нужно идти дальше, и теперь можно сказать, что наши противники в этом споре проиграли. Мы отстояли в борьбе самое важное, что нужно было отстоять: диктатуру пролетариата.

Когда же мы перешли к нэпу, мы этим самым практически стали преодолевать изложенную выше буржуазную аргументацию, выставленную против социализма. Почему? Потому, что смысл нэпа заключается в том, что мы, используя хозяйственную инициативу крестьян, мелких производителей и даже буржуа, допуская, таким образом, частное накопление, — мы вместе с тем в известном смысле ставим их объективно на службу социалистической госпромышленности и всего хозяйства в целом. Развязав товарооборот, мы тем самым дали возможность выявиться заинтересованности мелких частных производителей, стимулировали расширение производства, поставили на службу социализму индивидуалистические стимулы отсталых слоев рабочих, которыми движут не коммунистические идеи, а частные интересы, путем введения формально прежней системы оплаты — сдельщины и пр.; заставили так работать, что, исходя из своих частных интересов, пролетарии способствуют подъему общего производства.

Наши прежние представления заключались в том, что мы считали возможным почти сразу достигнуть планового хозяйства.

Наши теперешние представления иные. Мы захватываем главные командные высоты, ставим главное; а затем наше государственное хозяйство разными путями, даже иногда конкурируя с остатками частного капитала через рыночные отношения, постепенно все больше и больше увеличивает свою экономическую мощь, все больше увеличивает свое могущество и постепенно втягивает отсталые экономические единицы разными методами в свою собственную организацию, причем проделывается это, как правило, через рынок.

Каким образом мы вытесняем прямых противников, частных капиталистов? Конкуренцией, экономической борьбой. Если они будут продавать дешевле, мы должны добиться положения, при котором мы продавали бы еще более дешево. В этом, между прочим, заключается наша классовая борьба в современной обстановке.

Таким образом, мы придем к плановому хозяйству в результате многолетней, многотрудной экономической борьбы с остатками частного капитала и проч., благодаря усилению нашей хозяйственной мощи. Это будет долгий процесс. Мы развязываем в течение некоторого времени хозяйственные силы, которые есть в стране, не только у нас, но даже у наших противников; мы должны их поставить в такое положение, что они волей-неволей будут одновременно обслуживать и наше дело.

Можно, следовательно, сказать, что если наше прежнее представление о развитии социалистического строя заключалось в том, что немедленно после диктатуры пролетариата мы уничтожаем рынок и тем самым сразу уничтожается капиталистическое хозяйство и сразу проводится плановое хозяйство — то тут мы ошиблись. Не сразу, а в процессе вытеснения, преодоления и переработки целого ряда промежуточных форм. В этом процессе рыночные отношения, деньги, биржа, банки и проч. играют очень крупную роль.

Теперь вся коммунистическая партия без исключения признает, что именно таков будет ход развития. Это теперь зафиксировано в проекте программы, принятой Коммунистическим Интернационалом на последнем конгрессе.

Настоящую хозяйственную политику победоносного пролетариата, т. е. такую политику, которая использует все хозяйственные силы и которая действительно повышает производительные силы страны, мы можем вести только при таких условиях и тем успешнее, чем у нас будет более развернут хозяйственный оборот, т. е. если мы будем вести хозяйство не на «запоре», а путем дальнейшего раздвижения рамок военного коммунизма.

Но здесь возникает целый ряд новых проблем, которые значительно осложняют вопрос. Само собой разумеется, что нам важно добиться не просто развития производительных сил, и не просто хозяйственного подъема. Если бы мы сейчас взяли и за бесценок отдали бы всю нашу страну американскому капиталу, то возможно, что он, влив весь свой излишний капитал, мог бы двинуть экономически нашу страну, на первых порах быстрее, чем мы (если, конечно, отвлечься от перспективы ожесточенной классовой борьбы, которую российский пролетариат привык вести против капитала в течение ряда десятилетий).

Нам нужно такое развитие производительных сил нашей страны и такой хозяйственный подъем, которые сопровождались бы ростом социалистических форм и постоянным вытеснением и ослаблением форм капиталистических, враждебных социализму. Нам нужно достигнуть такого развития производительных сил, которое вело бы нас к социализму, а не такого, которое вело бы нас к возрождающемуся целиком, так называемому «здоровому» капитализму.

Нам кажется, что, когда мы переходили к новой экономической политике, у тов. Ленина был при разрешении этой проблемы один стратегический план, а когда он писал свою статью о кооперации, т. е. оставлял нам последнее завещание, в смысле основ экономической политики, у него был другой стратегический план. Эти оба плана не есть абсолютная противоположность, они, конечно, связаны друг с другом.

В чем основной мотив рассуждений Ленина в брошюре «О продналоге»? Он говорил, что в движении к социализму прежде всего необходимо преодолеть распыленную мелкобуржуазную стихию. Мелкобуржуазная стихия, мелкий хозяйчик с точки зрения экономической — наш главный враг, и для того чтобы эту стихию и распыленность преодолеть, нужно иметь смелость использовать крупный капитал, главным образом концессионный, как посредника. Пролетариат — социалистический элемент хозяйства плюс крупный капитал в известном смысле образуют экономический блок, который связывает разными нитями распыленную мелкобуржуазную стихию, являющуюся нашим главным врагом.

«Не государственный капитализм борется здесь с социализмом, — пишет т. Ленин, — а мелкая буржуазия плюс частнохозяйственный капитализм борются вместе, заодно и против государственного капитализма, и против социализма…» (Ленин. О продналоге).

Вот каков был первый стратегический план.

Обратите внимание на то, что в этой связи товарищем Лениным написано по поводу кооперации буквально следующее:

«Кооперация мелких товаропроизводителей (о ней, а не о рабочей кооперации идет здесь речь, как о преобладающем, о типичном в мелкокрестьянской стране) неизбежно порождает мелкобуржуазные капиталистические отношения, содействует их развитию, выдвигает на первый план капиталистов, им дает наибольшую выгоду. Это не может быть иначе, раз есть налицо преобладание мелких хозяйчиков и возможность, а равно необходимость обмена. Свобода и права кооперации, при данных условиях России, означают свободу и права капитализму. Закрывать глаза на эту очевидную истину было бы глупостью или преступлением». (Ленин. О продналоге).

Этот первый стратегический план совершенно ясен. Нам нужно достигнуть социализма, т. е. планового хозяйства, — это есть наш идеал. Нам нужно сделать целый ряд уступок крестьянскому хозяйству, потому что крестьянин на нас напирает. Но мелкобуржуазная стихия — наш главный враг, мы должны ее преодолеть в союзе с крупным капиталистическим союзником — концессионным капиталом, государственным капитализмом против мелкобуржуазной стихии. Кооперация в этом плане определяется как важнейшее звено государственного капитализма, потому что кооперация это есть такое звено, которое в первую очередь помогает капиталистическим элементам, кулацким элементам деревни. Но это не страшно. Мы припаяем эти элементы посредством кооперации к системе нашего государственного капитализма, регулируемого диктатурой пролетариата, и, таким образом, в состоянии будем, держа блок с этими капиталистическими элементами, преодолевать многочисленные миллионные атомы мелкобуржуазной стихии. Таков был этот план.

Если мы сравним теперь только что изложенное с тем, что было написано в последней статье Владимира Ильича о кооперации, то мы увидим совершенно другой план. В первых строках этой статьи дается ряд пояснений о государственном капитализме. Насчет кооперации там уже не говорится, что это звено государственного капитализма.

«При государственном капитализме предприятия кооперативные отличаются от государственно-капиталистических как предприятия частные, во-первых, и коллективные, во-вторых. При нашем существующем строе предприятия кооперативные отличаются от предприятий частнокапиталистических, как предприятия коллективные, но не отличаются от предприятий социалистических, если они основаны на земле, при средствах производства, принадлежащих государству, т. е. рабочему классу».

Или ниже:

«Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен (с указанным выше „небольшим“ исключением) с ростом социализма…» (Ленин. О кооперации).

В соответствии с этим вся стратегическая обстановка там не такая, как в брошюре «О продналоге», а существенно иная. Основная линия плана: это — блок с крестьянством, которое организуется в кооперацию, против крупного капитала и против остатков частного капитала вообще.

Таковы два плана, которые были выдвинуты самым крупным умом и самым крупным теоретиком и гениальным вождем рабочего класса. Наличие этих двух планов, конечно, нельзя объяснять так, что Владимир Ильич думал раньше так, а потом радикально иначе. Эти планы не находятся в коренном противоречии. Но за это время, от первого варианта тов. Ленина до второго варианта, до письма о кооперации, произошли громадные сдвиги. Произошел ряд событий, который раскрыл перед т. Лениным известные новые перспективы.

Мы уже отметили, что нам нужен не рост производительных сил сам по себе, а такой рост производительных сил, который бы обеспечивал победу социалистических элементов. С другой стороны, мы указали, что рост производительных сил возможен только при самом быстром обороте. Но теперь представьте себе, что, имея магазины, в которых были почти одни только вывески с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и где не было бы ни куска товара; имея фабрики, на которых висели бы красные знамена, на которых тоже было написано — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и в которых тоже ничего не было и которые не были на ходу; имея банки, т. е. банковские помещения, на которых тоже было написано — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», но в которых не было почти ломаного гроша; имея очень большое количество советских знаков, в которых можно было потонуть на рынке и на которых тоже было написано — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и которые имели тот небольшой недостаток, что они не имели никакой ценности; если бы, имея все это, в таких условиях мы распустили абсолютно все шлюзы, весь тот оборот, о котором мы подробно рассказали, что бы тогда было? Тогда мы бы имели очень большой риск потерять и нашу экономику и даже наши головы.

Это могло бы случиться потому, что у нас не было в настоящем смысле этих слов экономических командных высот; в таких условиях мелкобуржуазная стихия плюс выделяющийся постоянно из этой стихии мелкий капиталист, который становится с каждым оборотом все более и более крупным, могли бы нас захлестнуть. Обеспечивая социалистический рост производительных сил, обеспечивая главную столбовую дорогу для поступательного движения социализма, мы должны были распускать вожжи для всего этого оборота в той мере, в какой это не угрожает нам; обеспечить условия, в которых мы были бы достаточно конкурентоспособными, чтобы в процессе развертывающейся экономической борьбы, а не зажима побеждать своего конкурента. Когда мы только что вступили в теперешний товарооборот и делали робкие шаги в этом направлении, мы отлично сознавали то громаднейшее значение, которое имеют командные экономические высоты. Но когда мы эти высоты взяли, это были почти пустышки. У нас были железные дороги, но они не ходили; банки с обесцененными деньгами и т. д. и т. п. Значит, здесь надо было быть в величайшей степени осторожным, и нам представляется, что именно поэтому у Владимира Ильича был тот план, который назван нами первым вариантом, первым его стратегическим планом. Надо было, прежде всего, как-нибудь укрепить свои командные высоты. Из чего? Единственный источник, который предполагался, это был иностранный капитал, концессии. Им предполагалось подпереть командные верхушки, чтобы себя укрепить — в результате этого приобрести известную маневроспособность.

Что произошло за время от первого варианта до второго? К этому времени выяснилось, во-первых, что иностранный капитал не очень склонен помещать себя в пределах нашего Союза. Мы сейчас имеем чрезвычайно мало концессионных договоров, но тогда их было еще меньше (в скобках замечу, иностранный капитал начнет к нам приливать в значительных размерах только тогда, когда мы сами окрепнем). Второй факт заключается в том, что мы сами оказались в состоянии развивать наши внутренние силы так, как не рассчитывали даже очень большие оптимисты из нашей среды. Из смрада, из гнили, из голода и холода мы вылезаем довольно быстро, без посторонней помощи и без уплаты процента за оную помощь. Это стало уже ясно к тому времени, когда тов. Ленин еще был жив.

Наконец, третье, что стоит в связи с этим: оказалось, что командные высоты на почве хозяйственного роста укрепились в достаточной мере. Мы имеем командные высоты по-настоящему, как командные высоты, т. е. у нас железные дороги стали ходить, наша индустрия стала работать, мы начали организовывать банки, мы стали подбираться к оздоровлению нашей государственной финансовой системы.

Поскольку мы реально получили командные высоты, постольку, совершенно естественно, произошло перемещение классовых сил. Если у нас нет банков, а создается мелкобуржуазная кооперация, то она нас давит. А если у нас есть банки, то она от нас зависит: мы ее кредитуем; если мы ходим голенькими, то кулак нас побеждает экономически, а если он является вкладчиком наших банков, он нас не победит. Мы ему оказываем помощь, но и он нам. В конце концов, может быть, и внук кулака скажет нам спасибо, что мы с ним так обошлись.

Совершенно естественно, что в этой новой обстановке нужно было принять новый вариант. Получилось новое соотношение сил и новое сочетание экономических отношений. С той поры как мы получили в свои руки живую, обросшую мясом, плотью и всем прочим, чем полагается, промышленность, должна была измениться наша политика: меньше зажима, больше свободы оборота, потому что эта свобода нам менее опасна. Меньше административного воздействия, больше экономической борьбы, большее развитие хозяйственного оборота. Бороться с частным торговцем не тем, что топать на него и закрывать его лавку, а стараться производить самому и продавать дешевле, лучше и доброкачественнее его.

Если мы сами сильны, если в наших руках сосредоточена действительная экономическая мощь, если мы владеем действительными могущественными экономическими, хозяйственными высотами, то развязывание экономического оборота нам не страшно. Мы сами растем.

Вот новая обстановка, в которой совершенно естественно у т. Ленина мог зародиться план, гениально предвосхищавший ход событий и служащий нам путеводной нитью и на будущее. Сейчас дело идет о том, чтобы развитие мелкобуржуазных хозяйственных стимулов поставить в такие условия, чтобы оно вместе с частным накоплением все в возрастающей степени обеспечивало укрепление нашего хозяйства. Раньше шло разрушение нашего пролетарского хозяйства;тогда мелкое производство было выгоднее крупного, и в голом факте обладания крупными заводами мы, по сути дела, еще не имели решающего преимущества; но когда начинается хозяйственный подъем, мы с каждой минутой, с каждым часом будем ощущать все большую силу. Чем больше будет загрузка наших заводов, тем более массовым будет наше производство, тем больше город будет вести деревню; рабочий класс тем мягче и в то же время прочнее будет вести крестьянство к социализму.

Когда идет разруха по всему фронту, тогда деревня усиливается в противоположность городу, мелкое производство получает преимущество перед крупным; когда начинается подъем, руководящая роль города становится непреодолимой, и так как мы уже в эту полосу вступили, то есть все основания полагать, что, усиливаясь во всеувеличивающейся прогрессии, мы достигнем очень быстрого темпа развития.

Среди рабочего класса и в нашей партии встречаются такие товарищи, которые настроены в отношении крестьянства цеховым образом: какое, мол, дело нам до деревни! Эту манеру рассуждений нужно оставить потому, что ничто сейчас так не вредно, как непонимание того, что наша промышленность зависит от крестьянского рынка.

Социалистическая промышленность зависит от количественных и качественных изменений в крестьянском спросе. Но что значит спрос со стороны крестьянского хозяйства? Спрос со стороны крестьянского хозяйства существует двоякий: спрос потребительский, т. е. спрос на мануфактуру, ситец и т. д., и спрос производительный, т. е. спрос на с.-х. орудия, на средства производства всякого рода.

От чего зависит потребительский спрос сельского хозяйства, т. е. от чего зависит, скажем, количество мануфактуры, которое спрашивает крестьянство? Оно зависит от состояния и темпа развития крестьянского хозяйства.

Платежеспособный спрос крестьянства определяется, прежде всего, состоянием крестьянского хозяйства, его высотой, развитием производительных сил этого хозяйства. Этот спрос будет развиваться в меру того, как будет развиваться и спрос производительный, т. е. постольку, поскольку крестьянство будет улучшать свое хозяйство, двигать его вперед, вводя все большее количество лучших орудий, повышая хозяйственную технику, методы обработки и т. д. Отсюда совершенно ясна необходимость процесса накопления в крестьянском хозяйстве, чтобы не все проедалось и растрачивалось, а чтобы часть средств шла на покупку сельскохозяйственных орудий и т. п.

У нас еще до сих пор сохранились известные остатки военно-коммунистических отношений, которые мешают нашему дальнейшему росту. В связи с этим стоит тот факт, что зажиточная верхушка крестьянства и середняк, который стремится тоже стать зажиточным, боятся сейчас накоплять. Создается положение, при котором крестьянин боится поставить себе железную крышу, потому что опасается, что его объявят кулаком; если он покупает машину, то так, чтобы коммунисты этого не увидели. Высшая техника становится конспиративной. Таким образом, зажиточный крестьянин недоволен тем, что мы ему мешаем накоплять, нанимать работников; с другой стороны, деревенская беднота, которая страдает от перенаселения, в свою очередь, ворчит на нас иногда за то, что мы мешаем ей наниматься к этому самому крепкому крестьянину.

Излишняя боязнь наемного труда, боязнь накопления, боязнь прослойки капиталистического крестьянства и т. п. может привести нас к неправильной экономической стратегии в деревне. Мы излишне усердно наступаем на ногу зажиточному крестьянину. Но из-за этого середняк боится улучшать свое хозяйство, подвергаться сильному административному нажиму; а бедняк ворчит на то, что мы мешаем ему применять рабочую силу у богатого крестьянина и т. д.

Мы также ведем очень нажимистую политику в отношении мелкой буржуазии другого порядка — кустарей и ремесленников. Мы берем с них почти половину их продукции, в виде налогового обложения. Когда наша промышленность была слишком слаба, то существовала боязнь, что мелкий производитель подточит крупное социалистическое производство. Характерным моментом современного положения в деревне является то, что в деревне мы имеем массу крестьян, которые фактически нигде не работают, но есть должны; такое же избыточное перенаселение имеется среди кустарей, и вот это избыточное (скрытое и открытое) перенаселение страшно давит на город, усиливая безработицу. Совершенно естественно поэтому, что центр тяжести проблемы безработицы лежит не столько в городах, сколько в аграрном перенаселении.

Ничего смертельного в этих явлениях, конечно, сейчас нет, но это есть огромная гиря на наших ногах, которая мешает нам идти более быстрым темпом вперед. Мы пойдем более быстрым темпом вперед, если внесем целый ряд исправлений в ту систему экономических отношений, которые складываются под влиянием нашей политики.

У нас есть нэп в городе, у нас есть нэп в отношениях между городом и деревней, но у нас почти нет нэпа в самой деревне и в области кустарной промышленности.

Здесь еще в значительной мере процветает политика административного нажима вместо хозяйственной борьбы. Чем дальше, тем больше мы будем пользоваться в экономической борьбе не уздой административного нажима, а нашей растущей хозяйственной мощью. Одно дело подойти к частному купцу и закрыть судебным порядком его лавку; другое дело — если вы его вытесните в хозяйственной борьбе.

Настроение наших товарищей, работающих в деревне, которые воспитывались на системе военного коммунизма, таково, что они самой лучшей хозяйственной политикой считают именно политику снятия крыш за неуплату налога; если появился лавочник, — не выстраивай против него кооператив, не вытесняй в хозяйственной борьбе, а нажми на него, «припечатай» и т. д.

Такие способы и такая система были полезны, когда нужно было прямо хватать за горло и душить кулака, который шел против нас с пулеметом; сейчас же эти методы тормозят хозяйственное развитие. Нам необходимо теперь идти к тому, чтобы уничтожить целый ряд ограничений для зажиточного крестьянства, с одной стороны, и для батраков, которые продают свою рабочую силу, с другой стороны. А борьбу с кулацким хозяйством нужно вести другими путями, другими методами, на других дорожках; новыми методами надо ее вести, и вести энергично, чтобы в результате поворота не получилась, так сказать, ставка на кулака.

В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота; мы должны теперь вести такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы.

Что получим мы в результате накопления в крестьянском хозяйстве? Накопление в сельском хозяйстве означает растущий спрос на продукцию нашей промышленности. В свою очередь, это вызовет могучий рост нашей промышленности, который окажет благотворное обратное воздействие нашей промышленности на сельское хозяйство.

Совершенно несомненно, что, ведя такую политику, мы должны проявить максимум осторожности. Внутри нашей партии есть такие теченьица, которые имеют несколько кулацкий уклон; люди совершенно правильно ставят проблему, когда говорят, что нужно развязать накопление даже и в зажиточном крестьянском хозяйстве; но они не видят другой стороны этой проблемы, а именно: как же, при таком положении вещей, компенсировать рост капиталистических элементов для нашего середняцкого крестьянства, бедняков и батрачества. Правильное разрешение проблемы должно быть мотивировано следующим образом: и зажиточное хозяйство нужно развивать для того, чтобы помогать бедноте и середняку. Как же это? Поясним это на примере нашей финансовой политики. Налоговые поступления с мелкой буржуазии, со средней буржуазии и частного капитала возрастают. Получаемые таким образом средства мы распределяем на государственные нужды: на нужды нашей промышленности, на нужды нашего культурного строительства, на нужды нашего советского аппарата и т. д. Мы даем торговать частному капиталисту в известных пределах, беря с него путем налога известную часть экономических ресурсов, которые он получает, и эту часть мы даем на нужды социалистического строительства через наш государственный бюджет, через наш банковский кредит и через те каналы, которые имеются в многочисленных количествах в нашем распоряжении. Можно, конечно, запечатать лавку частного капиталиста и, запечатав эту лавку, самим не справляться с теми задачами, которые ложатся на нашу долю, и сказать: частному капиталу мы объявили войну. Мы можем сказать, что не в состоянии пока все делать сами, поэтому допускаем частный капитал, снимаем с его прибыли сливки, даем их опять рабочему классу и крестьянству. Что правильней? Конечно, правильней второй путь. Правильней и потому, что мы усиливаем мощь экономики в целом. Это с классовой точки зрения правильней потому, что мы непосредственно получаем добавочные экономические ценности и от обложения буржуазии (и от роста всего народного хозяйства в целом) и обращаем их на наше дело.

Примерно так же обстоит дело и с зажиточным крестьянским хозяйством. Могут появиться чудаки, которые предложили бы объявить крестьянской буржуазии «варфоломеевскую ночь», и они могли бы доказывать, что это вполне соответствует классовой линии и вполне осуществимо. Но одна беда: это было бы глупо в высшей степени. Нам этого совершенно не нужно делать. Мы бы от этого ровно ничего не выиграли, а проиграли бы очень многое. Мы предпочитаем разрешить буржуазному крестьянину развивать его хозяйство, но брать с него будем гораздо больше, чем берем с середняка. Получаемые от него средства мы будем давать в форме кредитования середняцким организациям или в какой-нибудь другой форме бедноте и батракам. Мы получаем от богатого крестьянина добавочные ценности, которыми мы действительно помогаем хозяйству массы бедного и среднего крестьянства, а не вколачиваем гвоздь в этого самого кулака, теряя экономически в этом случае сами; мы стремимся к тому, чтобы сумма нашего национального дохода возросла; чтобы движение нашего хозяйственного оборота было быстрее и быстрее; и только тогда именно, при таких условиях, мы не на словах, а на деле будем помогать середняцким, бедняцким и батрацким элементам. Кто не понимает этого смысла нашего положительного отношения к накоплению в деревне, а усваивает в этой политике только «развязывание кулака», тот страдает кулацким уклоном.

Из этого, конечно, не следует, что нам сейчас нужно скрывать, замазывать и бояться известного развития капиталистических отношений. Нам не нужно преодолевать их голым административным нажимом, а нужно использовать это положение для оказания хозяйственной помощи бедняцкому и середняцкому крестьянству. Кто этой проблемы не видит, тот имеет кулацкий уклон.

Есть еще другой уклон, который проскальзывает сейчас у нас в печати и который сводится к следующему.

Некоторые товарищи, давая правильную оценку кое-каким явлениям в деревне, делают такой вывод: кулака взять административным нажимом нельзя, нужно иметь такую перспективу, что в результате дифференциации у нас будут выделяться капиталисты и батраки; классовые отношения будут все более и более обостряться, и совершенно неизбежно дело дойдет до того, что мы должны будем произвести вторую революцию, т. е. насильственное экспроприирование кулака. Такая система взглядов имеет уже литературное выражение. Капитализм развивается, классовые противоречия капитализма в деревне обостряются, мы должны разжигать классовую войну в деревне и вести ее до тех пор, пока не обессилим и не экспроприируем кулака. Я считаю, что это теоретически неправильно, а практически бессмысленно. Если мы будем проповедовать в деревне накопление и одновременно пообещаем и устроим через два года вооруженное восстание, то накоплять будут бояться; это неверно теоретически, потому что рассуждающие так товарищи забывают одну небольшую мелочь, а именно: пролетарскую диктатуру.

Что характерно для пролетарской диктатуры? В таких условиях, о которых я здесь говорил, эта диктатура по своему назначению не сводится только к аппарату государственного принуждения. У нас диктатура пролетариата представляет из себя мощь комбинированной политической силы и экономическо-хозяйственной силы рабочего класса. У нас в число государственных органов входит и ВСНХ, у нас в государственный бюджет входит вся наша промышленность, все железные дороги, рудники и пр. Структура нашей государственной власти и под этим углом зрения отличается от структуры государственной власти буржуазного типа. Само собой разумеется, что те перемены, которые получаются во всем общественном целом после захвата власти рабочим классом, сводятся, помимо всего прочего, также к тому, что вообще сила государственной власти колоссально увеличилась, ибо к экономическому моменту присоединяется вся мощь государственной экономики, которая вместе с государственной властью является на исторических весах гирькой немалого веса.

Поэтому важно не только то обстоятельство, что рабочий класс захватил власть. Важно и то, что увеличиваются возможности в смысле того прироста силы и энергии, который получается после завоевания рабочим классом государственной власти. Поэтому совершенно естественно, что факт рабочей диктатуры в числе прочих общественных факторов, в числе прочих сил, определяющих общественное развитие, представляет собой гигантскую величину.

Очень часто говорят: экономика определяет политику. Это верно, это марксистская истина; но имейте в виду, что в нашу политику уже входит в значительной части экономика, ибо в структуре нашей государственной власти уже заключаются важнейшие экономические факторы, в том числе и те командные высоты, о которых я говорил в первой части своего реферата. Этот факт кладет грань между развитием человеческого общества до пролетарской диктатуры и развитием человеческого общества после установления пролетарской диктатуры. В самом деле, возможно ли, что в деревне все идет так же и в том случае, если есть пролетарская диктатура с ее политическим и хозяйственным аппаратом, и в том случае, если ее нет? Конечно, невозможно.

Само собой разумеется, что факт пролетарской диктатуры неизбежно должен внести какие-то глубокие изменения. Какие? Если бы дело заключалось только в одной политической государственной оболочке, а все остальное оставалось бы таким же, как и при капиталистическом режиме, т. е. если бы существовало такое положение, что пролетариат имеет государственную власть чисто политического типа, а промышленность находится в руках капиталистов, то ясно, что в деревне отношения складывались бы по прежнему типу. Разница была бы только та, что мы административно нажимали бы изо всей силы, но результатом этого нажима был бы неизбежный крах пролетарской диктатуры.

Если бы мы не экспроприировали крупный капитал, а только маневрировали бы в области чистой политики, то, безусловно, мы потерпели бы крах. Наша сила заключается не только в том, что мы имеем политическую власть. Наша сила заключается в том, что мы эту политическую власть вовремя стали делать рычагом экономической перестройки, и сейчас наша судьба определяется уже таким соотношением сил, когда мы имеем за собой экономические командные высоты, представляющие собою составную часть нашего государственного аппарата.

И вот, товарищи, если это так (а это безусловно так), если пролетарская диктатура с ростом нашего хозяйства все больше и больше будет представлять собою руководящую хозяйственную силу — то, само собой разумеется, из этого неизбежно вытекает, что в деревенское развитие вливается такой поток, который самым существенным образом изменяет это развитие по сравнению с предшествующим историческим периодом.

В этой части перед нами выступает вопрос, который был поставлен с такой гениальной яркостью и с такой силой Лениным в «Страничках из дневника», в его статье «О кооперации», мимо которой мы не можем пройти, ибо это есть самое существенное, что было сказано о нашей политике в отношении крестьянства. Те дополнения к положениям Ленина, которые необходимо сделать теперь благодаря накопившемуся опыту, ни на одну йоту не зачеркивают гениального стратегического плана, развернутого в этом втором варианте товарища Ленина.

Всем известно, что между нами и народниками велся очень крупный спор. Многие из русских народников, а также и иностранных развили в своем роде довольно стройную теорию так называемого некапиталистического развития крестьянского хозяйства. Они создали теорию так называемой «некапиталистической» эволюции сельского хозяйства, причем в народническом лагере было одно превалирующее течение, которое считало, что мелкое хозяйство в земледелии вообще выгоднее крупного, что машины в земледелии не могут быть так выгодны и т. п.; но было и течение, правда, очень маленькое, среди русских народников или полународников, которые соглашались с марксистами, что применение машин — это есть спасение для сельского хозяйства; которое считало, что крупное хозяйство гораздо лучше мелкого, выгоднее его, рациональнее, но которое утверждало, что в рамках капитализма сельское хозяйство крестьянина идет к крупному хозяйству совершенно особым путем — некапиталистическим, и в качестве этого пути оно выставляло как раз кооперацию.

Одним из довольно крупных русских теоретиков этого направления, которое признавало все преимущества крупного хозяйства или почти все, — являлся Суханов, который в своей книге, произведшей в свое время большой шум, выставляет со своей стороны довольно стройную сеть аргументов. Марксисты правы, говорил он, когда утверждают, что крупное производство в сельском хозяйстве имеет преимущества перед мелким, но крестьянство идет к крупному производству совершенно особым путем: через кооперацию. Эта кооперация, кооперация трудовых крестьян, есть особое явление. Мало-помалу она вырастает в большую силу, являющуюся базой для социализма. Марксисты-социал-демократы ошибаются, утверждал Суханов, что сельское хозяйство идет по линии капитализма. Наоборот, характерна его «декапитализация». Оно имеет свой особый путь некапиталистического развития. Этот путь есть кооперация.

Целый ряд теоретиков так называемого «аграрно-кооперативного социализма» в Западной Европе в разных вариантах развивали такую же концепцию, такую же систему взглядов. Это, конечно, совершенно неправильная система взглядов. Нужно прежде всего посмотреть, что нам дает в этом отношении интересного и поучительного капиталистический строй; как действительно обстоит там дело, каким образом буржуазия держит крестьянство в своем хозяйственном подчинении. Тут не нужно обольщаться. Мы видим, как в Западной Европе (речь идет не о колониях, а о таких странах, как Франция, Германия и пр.) подавляющее большинство крестьянства идет за помещиками и буржуазией. В этих странах буржуазно-аграрные революции против крепостничества уже давно канули в прошлое. Но каким же образом буржуазия и помещики держат крестьянство полностью или почти полностью в своих руках?

Одним из важнейших средств, а сейчас важнейшим средством влияния на крестьянство является у буржуазии кооперация. Если мы берем такую страну, как Германия, страну, которая наиболее пострадала от войны и где, следовательно, классовый антагонизм выражен наиболее резко, и попытаемся анализировать социальные отношения в деревне, то мы натолкнемся здесь на поразительные факты.

Самой крупной организацией, объединяющей сельскохозяйственное население, является Reichslandbund, который насчитывает больше 2 000 000 членов. Но характерна социальная структура этой организации; характерно, из каких слоев она состоит. Половина всего сельскохозяйственного пролетариата Германии входит в этот союз, командующую верхушку которого составляют крупные помещики, графы, князья, бароны и т. д.; половина сел.-хоз. пролетариата в такой передовой стране, как Германия, входит в организацию, руководимую баронами, князьями, помещиками! Этот союз представляет собою колоссальной величины машину, которая имеет гигантский аппарат, причем чиновниками его являются главным образом офицеры армии, имеющие свои организации, свои централизованные правления, которые опираются на целую громадную сеть кооперативов, которые имеют в своих руках целый ряд банков, сросшихся с индустрией.

Во Франции такое же положение: 7 крупных организаций, в которых крестьяне руководятся помещиками, и одна, маленькая, — наша, которая, по сути дела, представляет почти нуль по своей числовой величине. Крупные генералы, империалисты, стоят во главе ряда крупнейших кооперативных учреждений. В Америке недавно был гигантский сельскохозяйственный кризис. В этой стране, благодаря сел.-хоз. кризису, обостренному высокими ценами на изделия промышленности, так наз. «ножницами», усиленно раздвигаемыми американскими трестами, разорилось около 30 % фермеров. Банковики сумели целым рядом кредитных учреждений взять в свои руки фермерские кооперативные организации и целиком держать их в своих руках.

В Финляндии довольно мощная крестьянская кооперативная организация целиком находится в руках двух частных банков. Каким образом это достигается? Очень ловкой кредитной политикой, очень умной политикой регулирования отношений. Получилось так, что даже в том случае, если налицо были организации не эксплуататорского типа, а объединения трудового крестьянства, — они постепенно превращались в организации, руководимые помещиками и буржуазией, в конце концов влезавшие всеми своими частями в общий буржуазно-помещичий аппарат. В рамках капиталистического режима иначе и быть не может.

Возьмем, к примеру, кредитную кооперацию. Кредитная кооперация, поскольку она работает и развивается, должна иметь какие-нибудь сношения с другими институтами, банками в первую очередь, ибо у нее откладывается лишний капитал, который она не может пустить непосредственно в оборот. Хочет ли кооперация поместить на время за проценты свой капитал, желает ли она иметь кредит прямо или косвенно, она вынуждена обращаться к буржуазному банку, т. к. другого в капиталистических странах нет.

Если банк дает кредит целому ряду кооперативных организаций, он, конечно, заинтересован в их процветании; они, в свою очередь, заинтересованы в том, чтобы объединиться друг с другом, и так постепенно они втягиваются в капиталистическую финансовую систему.

То же самое происходит со сбыто-закупочной и другими видами кооперации в условиях господства капитала.

Если помещики и буржуа могли в условиях капиталистического господства путем умной политики построить союз с крестьянами против рабочих и добиться таких отношений, когда с бароном, князем и графом сотрудничает половина сельскохозяйственного пролетариата, то мы будем круглыми дураками, если не сумеем установить союз с крестьянством, к которому мы стоим неизмеримо ближе, чем бароны. И если крестьянин вползал через кооперативные организации в систему промышленного и банковского капитала, то при нашей диктатуре, при соотношениях нашей государственной власти с сельскохозяйственными учреждениями, в условиях национализации земли, чего нет ни в одной стране мира, он может постепенно врастать в систему социалистических отношений через кооперацию.

Однако надо себе представлять, что это движение крестьянства к социализму будет протекать в противоречивых формах. В этой области мы пережили ряд иллюзий, мешавших правильной политической работе. Кое-что от этих иллюзий осталось еще и теперь.

Многие товарищи и посейчас склонны по военно-коммунистическому переоценивать роль коллективных производственных объединений в деле приобщения крестьянства к социализму. Что мы должны всячески пропагандировать среди крестьянства объединения в коллективные хозяйства, это — верно, но не верно, когда утверждают, что это есть столбовая дорога для продвижения массы крестьянства по пути социализма. Как же мы должны втягивать в нашу социалистическую организацию крестьянство? Только путем хозяйственного заинтересовывания крестьянства. Кооперация должна привлекать крестьянина тем, что она дает ему непосредственные выгоды. Если это кооперация кредитная, то он должен получать дешевый кредит; если это кооперация по сбыту, то он должен более выгодно продавать свой продукт и быть от этого в выигрыше. Если он хочет закупить что-нибудь, то он должен это делать через свою кооперацию, он должен получать через кооперацию более добротный и более дешевый товар и таким путем строить кооперацию дальше.

Таким образом, мы заинтересовываем его как мелкого собственника, как мелкого хозяйчика. Это ни капли не страшно, потому что в конце концов на этом самом своем хозяйственном росте крестьянин будет продвигаться по пути превращения самого себя и своего хозяйства в частицу нашей общегосударственной социалистической системы, так же, как в капиталистическом режиме он врастает в систему капиталистических отношений. Предположим, мы имеем дело со сберегательными кассами и какой-нибудь кредитной кооперацией. Предположим, перед нами зажиточный крестьянин, имеющий лишнюю деньгу, желающий накоплять. Куда он вносит эти деньги? В сберегательную кассу, связанную с нашими государственными банками. Крестьянин заинтересован, таким образом, в прочности нашего банка, в прочности нашего государственного режима. Заинтересован очень прочно. А если этот банк дает ему через его кредитную организацию более дешевый кредит, чем бывало при царе, то заинтересованность растет все больше. Берем пример наименее для нас выгодный. Кулак, который эксплуатирует своих батраков, накопляет, получает прибавочную ценность, вносит вклады. Куда он вносит вклады? В конечном счете в наши банки. Получаем ли мы в этом случае какую-нибудь пользу? Получаем, потому что тем самым имеем добавочные ресурсы, рост которых дает нам возможность кредитовать середняцкую кооперацию и тянуть всю массу крестьянства к хозяйственному подъему. Вклад кулака мы используем для того, чтобы поддержать другие слои крестьянства.

Мы привели пример кредитной кооперации, но то же самое происходит и с закупочно-сбытовой кооперацией. Здесь тоже налицо связь ее с банками пролетарского государства, регулирующая роль последних, накопление в этих банках, в особенности в условиях растущего экспорта.

Таким образом, крестьянская кооперация будет срастаться с экономическими организациями пролетарской диктатуры, будет постепенно вдвигаться в систему социалистических отношений. Совершенно не нужно смущаться тем, что дело начинается не с производства, а с обращения. Логика вещей обязательно приведет к тому, что вслед за кооперированием в области обращения неизбежно будет идти разными путями и кооперирование производственное.

Само сельское хозяйство неизбежно будет индустриализироваться. Так, наша маслобойная кооперация связана с маслобойными заводами или наша кооперация, охватывающая районы с производством картофеля, связывается со всевозможными заводами, занимающимися переработкой этого картофеля. Кооперативные объединения начинают иметь и будут иметь заводы по выделке консервов, по сушке овощей, маринованию и т. д.

Снабжение тракторами и расширение электрификационной сети дадут возможность перейти от кооперирования в процессе обращения к процессу производства. Гладко ли будет протекать этот процесс? Нет, не просто и не гладко, потому что развитие будет идти в противоречивых формах. Крестьянство у нас неоднородно. Классовая борьба в деревне сразу не отомрет. Этого никто не будет отрицать, думать это было бы бессмысленной маниловщиной. Наоборот, в ближайшее время она будет расти. Но делать из этого выводы о «второй» революции нелепо и неправильно.

Ясное дело, что в некоторых кооперативных объединениях будут преобладать бедняки, в других — середняки, в третьих — кулаки. Совершенно естественно, что в колхозах будет прежде всего бедняк, что в кредитной кооперации в целом ряде пунктов будет брать верх в первое время кулак, что мы будем с ним на выборах правлений вести ожесточенную борьбу. Это все верно, но если мы будем вести правильную политику, то нам не придется проделывать снова революции. Наша политика должна заключаться в том, чтобы из всех предстоящих выгод положения — от ускоренного хозяйственного оборота, роста национального дохода, который получается от общего роста товарооборота, от роста госхозяйства и частного хозяйства — мы могли получить средства для помощи массе среднего и бедного крестьянства.

Можно ли и нужно ли сейчас проповедовать обострение классовой борьбы в деревне? Нет, у нас сейчас другое положение. Мы должны действовать хозяйственными путями, чтобы путем хозяйственных мероприятий, в первую очередь через кооперацию, двигать вперед основную массу крестьянского населения. В заключение мы считаем необходимым сказать несколько слов об этом вопросе в связи с теорией классов.

Классом крестьянство в собственном смысле слова является лишь в феодальном обществе, и притом там оно является основным классом. В капиталистическом обществе крестьянство не класс в собственном смысле этого слова, потому что оно разлагается и выделяет сел.-хоз. буржуазию и сел.-хоз. пролетариат. Но капиталистическое общество сохраняет в себе еще значительное количество феодальных элементов. Чем больше феодальных пережитков в обществе, тем более крестьянство является классом. Вот почему в октябрьскую революцию мы шли вместе со всем крестьянством вплоть до кулаков. Это было потому, что у нас страшно сильны были остатки не только капитализма, но и феодализма. Поскольку у нас были сильные феодальные отношения, крестьянство было классом как целое. Поскольку у нас был развит капитализм, постольку крестьянство не было классом.

Поскольку у нас в момент свержения капитализма капиталистические отношения в деревне не были развиты, постольку оставалась большая серединка этого крестьянства — крестьянин середняк. А поскольку мы произвели уравнительную дележку, этот середняк вырос в большую силу.

Поскольку мы будем хозяйственно расти и через кооперацию, налоговую систему и проч. уже не на основе грабительской дележки, выражаясь вульгарно, а на основе хозяйственного подъема, поскольку середняка и бедняка мы будем хозяйственно поднимать, — постольку мы все больше будем приближаться к тому, что уровень жизни середняка и бедняка будет приближаться к уровню более зажиточного хозяйства; а затем на основе этого подъема мы достигнем еще более высокой ступени, когда крестьянство будет исчезать и по отношению к пролетариату как особый класс.

Вот что нужно иметь в виду как определенную перспективу, которая еще очень далека, но уже стоит перед нами.

У нас — рабочая диктатура, но эта рабочая диктатура имеет союзника в лице крестьянства, и чем больше она хозяйственно и культурно помогает крестьянству, тем больше крестьянство будет втягиваться в нашу общую систему через кооперативные организации, тем больше крестьянство будет приобщаться к общей культуре, тем больше будет стираться разница между пролетариатом и крестьянством. Мы вообще идем к тому состоянию, когда деление между рабочими и крестьянами превратится в деление на передовой слой трудящихся и его отсталые слои.

Сейчас этого еще нет, но основная роль рабочего по отношению к крестьянству заключается в функции руководства.

У нас диктатура рабочего класса, но отношение диктатуры рабочего класса к буржуазии это одно, а отношение ее к мелкой городской буржуазии — другое, а отношение к крестьянству это — третье. Это нужно помнить. С крестьянством наша диктатура находится в союзе, она должна руководить крестьянством в борьбе за бесклассовое коммунистическое общество.

Печатается по: Большевик. 1925. № 8―10.

Программа Октября (к десятилетию программы нашей партии)

Сегодня исполняется десятилетний юбилей программы РКП(б), первой программы, которую выработала партия победившего пролетариата, и притом выработала ее под непосредственным руководством товарища Ленина.

Программа, принятая VIII съездом партии, имеет свою длинную историю. Ее истоки уходят к теоретическим битвам вокруг программных проектов старой РСДРП, когда происходили блестящие теоретические дуэли между Лениным и Плехановым и когда еще только намечалось едва уловимое различие между книжным марксизмом Плеханова и прирожденной гениальной диалектикой Ленина, в живом марксизме которого уже слышался нарастающий гул массового революционного движения. Но все это, включая и выработанную программу РСДРП и аграрные прения т. н. Объединительного съезда в Стокгольме, — лишь «предыстория» программы Октября. Ее «действительная история» начинается с того огромного исторического прыжка, который был сделан в феврале 1917 г., когда было свергнуто императорское самодержавие и заложены неимоверной силы фугасы под все здание капиталистической России.

I

Исходным пунктом явились здесь знаменитые «апрельские тезисы» тов. Ленина, те самые тезисы, на которые даже часть большевиков, этой «соли» революционной земли, смотрела испуганными глазами. Теперь, когда советская власть существует двенадцатый год, когда ее реальность «вбивает диалектику» даже в самые тупые и самые «мистические» головы наших противников, представляется невероятным тот исторический факт, что в 1917 году тезисы о советском государстве произвели впечатление с громом лопнувшей бомбы, взорванной «от отчаянной жизни» вынырнувшим из неведомого революционного подполья диким фанатиком, фантазии которого нездоровым туманом плавают в каком-то особом измерении, ничего общего не имеющем с нашим трехмерным пространством.

А тем не менее этот, по словам Плеханова, «грёзофарс» (для оценки ленинских тезисов Георгий Валентинович схватился за лексикон будуарного златоуста Игоря Северянина) был продуктом необыкновенно трезвого учета реальных общественных сил, внимательного проникновения в Марксову теорию диктатуры, гениального понимания «изломов истории» (Ленин), блестящего применения революционной диалектики.

В 1914 году, в эмиграции, Ленин, сложившийся и общепризнанный лидер революционного марксизма, его и теоретик и практик одновременно, штудирует Гегеля и записывает в своем конспекте «Науки Логики»:

«Афоризм: Нельзя вполне понять „Капитала“ Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса ¹/₂ века спустя!!».^[368]

А раньше, в том же конспекте «Большой Логики», он замечает:

«Всесторонняя, универсальная гибкость понятий, гибкость, доходящая до тождества противоположностей — вот в чем суть. Эта гибкость, примененная субъективно, = эклектике и софистике. Гибкость, примененная объективно, т. е. отражающая всесторонность материального процесса и единство его, есть диалектика, есть правильное отражение вечного развития мира».^[369]

Не подлежит никакому сомнению, что у Ленина была врожденная гибкость гениального ума. Но не подлежит также никакому сомнению и то, что упорный научный труд, огромная — если можно так выразиться — диалектическая самотренировка дали возможность Ленину так замечательно объективно применить «гибкость понятий», так удивительно «теоретически схватить» величайшие «изломы истории» и так легко и свободно предугадать ее бешеный ритм, скрытый от тучи обывателей и социалистических «софистов», «гибкость понятий» которых была лишь жалкой гибкостью «применительно к подлости».

Книжный диалектик, человек с «физической силой ума» и очень образованный, Г. В. Плеханов обнаружил величайший консерватизм; он превратил революционную диалектику в простоватые софизмы о «простых правилах права и нравственности», обосновывая во время войны «право» царизма на «защиту» от германского империализма. После февраля он применил аналогичный прием, обосновывая для буржуазии «право на защиту» против «насильников» (т. е. большевиков). Об апрельских тезисах, обозванных в «Единстве» «бредом», Плеханов писал в статье, носившей характерный заголовок: «О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен», следующие примечательные вещи:

«Я… сравниваю его (т. е. Ленина. — Н. Б.) тезисы с речами ненормальных героев названных великих художников (Плеханов имеет в виду Чехова и Гоголя. — Н. Б.) и в некотором роде наслаждаюсь ими. И думается мне, что тезисы эти написаны как раз при той обстановке, при которой набросал одну свою страницу Авксентий Иванович Поприщин. Обстановка эта характеризуется следующей пометкой:

„Числа не помню. Месяца тоже не было. Было черт знает что такое“.

Мы увидим, что именно при такой обстановке, т. е. при полном отвлечении от обстоятельств времени и места, написаны тезисы Ленина. А это значит, что совершенно прав был репортер „Единства“, назвавший речь Ленина „бредовой“».^[370]

Какой злой, какой ядовитой насмешкой над автором вышеприведенных строк, какой коварной иронией звучат эти слова теперь!

Какими седыми, какими обомшелыми, какими мертвенно-бледными софизмами представляются рассуждения Плеханова! В них не оказалось ни атома от развивающейся реальности. И наоборот: Ленин чувствовал и понимал все великое своеобразие начавшейся эпохи и весь конкретный «сок жизни». Это бурное кипение и клокотание революционной лавы, которая уже не могла быть замкнута границами буржуазной государственности; эта резко обозначившаяся роль пролетариата; этот оригинальнейший международный фон русской революции, — разве они не должны были сказать нового слова, нового с точки зрения всемирной истории?

Тезисы Ленина и лозунг советской власти были таким новым словом. И здесь родилась, по сути дела, программа коммунистической партии.

II

«Am Anfang war die Tat». «В начале было дело». И «дело» революции, ее бешеная диалектика развертывалась в буйном поступательном ходе событий, в ска́чке и необыкновенно быстрой смене исторических картин, калейдоскопической перегруппировке классов, во все новых и новых «ситуациях». Теоретическая мысль едва поспевала за этим галопом истории.^[371]

В предисловии ко 2-му изданию 1 тома «Капитала» Маркс писал о диалектике:

«В своей рациональной форме она для буржуазии и ее глашатаев-доктринеров есть соблазн и безумие, потому что она объемлет не только положительное понимание существующего, но также понимание его отрицания, его необходимой гибели; потому что она всякую осуществленную форму созерцает и в ее движении, а, стало быть, как нечто преходящее; потому что ей, диалектике, ничто не может импонировать; потому что она по существу своему проникнута критическим и революционным духом».

Революция шла так быстро вперед, что ленинская революционная диалектика должна была всем Плехановым показаться «соблазном и безумием», то есть «бредом». Но этот «бред» на самом деле вскрывал основную жилу исторического процесса. Тезисы Ленина совершенно объективно анализировали империализм и его войну. Но одновременно они взрывали на мельчайшие части социал-патриотизм, не оставляли камня на камне от идеологии «защиты отечества», а такими лозунгами, как лозунг братанья, прорывали фронт империалистической дисциплины. Они весьма и весьма «соответствовали» и времени, и месту, вопреки всем и всяческим проклятиям со стороны буржуазных кликуш. Тезисы Ленина совершенно объективно предугадали, опираясь на зародышевые формы пролетарской диктатуры, новый тип государства-коммуны. Тем самым они взрывали почти все «старые представления о предмете». Они сдирали кожу с буржуазной демократии, обнажали ее классовое существо. Они разоблачали до конца Львовых, Керенских, Милюковых и всю «социалистическую» братию. А с другой стороны, они будили массы лозунгами своей власти, власти трудящихся, и лавина массового сочувствия вздымалась им навстречу. Они, вопреки Плеханову, очень и очень соответствовали «моменту». Тезисы Ленина выставляли лозунг конфискации всех помещичьих земель и перехода к «контролю со стороны Советов Рабочих Депутатов за общественным производством и распределением продуктов».^[372] Они поэтому подымали на борьбу миллионы рабочих и крестьян, измученных войной и тянувшихся к земле, фабрике, власти. Наконец, они выставляли лозунг революционного Интернационала, «Интернационал против социал-шовинистов и против „центра“».^[373] Все это весьма и весьма соответствовало «текущему моменту», если только этот момент понимать именно как «текущий». Вот почему, несмотря на крутой излом событий в июле 1917 года, на попытку Корнилова въехать на белом коне в революционные центры в августе, пролетариат, сплотившись вокруг «бреда», т. е. вокруг программы большевиков, сравнительно легко разбил противника и зажал в кулаке всех министров временного правительства, а в залах Смольного провозгласил советскую власть.

За это время действовала «неписаная» программа большевиков. Все знали уже ее основные пункты: мир, земля, рабочий контроль, советская власть, курс на международную революцию и социализм. Писаной (т. е. законченной, принятой официально и т. д.) программы не было. Да и где же ее было написать? Книга Ленина «Государство и революция» была написана автором во время его нелегального «отпуска», когда за ним гонялись ищейки Керенского, юнкера и разведчики. Эта работа была тоже одной из важнейших подоснов будущей программы. Но уже в «Послесловии к первому изданию» Ленин говорил:

«Настоящая брошюра написана в августе и сентябре 1917 года. Мною уже был составлен план следующей, седьмой главы: „Опыт русских революций 1905 и 1917 годов“. Но, кроме заглавия, я не успел написать из этой главы ни строчки: „помешал“ политический кризис, канун октябрьской революции 1917 года. Такой „помехе“ можно только радоваться. Но второй выпуск брошюры… пожалуй, придется отложить надолго;приятнее и полезнее „опыт революции“ проделывать, чем о нем писать».^[374]

А в это же примерно время Г. В. Плеханов (соавтор Ленина по старой программе РСДРП), блестящий основоположник русского марксизма, завершая свое трагическое развитие, писал в «Открытом письме к петроградским рабочим»:

«Товарищи! Не подлежит сомнению, что многие из вас рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство А. Ф. Керенского, и политическая власть перешла в руки Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов.

Скажу вам прямо: меня эти события огорчают».^[375]

Круг замкнулся. Проверка «программ» и «тактик» была дана. Миллионы «проголосовали» действием. Открылась новая страница всемирной истории. Категории «Поприщиных», «бреда», «грезофарса» стали на свои действительные места: «утописты минимализма» стали в свои «огорчительные» позитуры, их «коалиционный» бред обнаружил себя именно как бред «титулярного советника Авксентия Ивановича Поприщина». История бросила их на свалку и зашагала своим путем.

III

После апрельской конференции 1917 года первой попыткой обсудить программный вопрос была, по сути дела, попытка, сделанная на VII съезде партии, т. е. уже во время брестских событий. Внешние затруднения новой советской власти достигли величайшего напряжения. Внутри страны шла глубокая борьба. Партия была разодрана противоречиями. И нужно отдать здесь дань величайшему мужеству и героическому коллективному хладнокровию нашей партии: под звон вражеских мечей, мобилизуя все возможные силы, она на своем съезде, решив вопрос о мире, поставила на обсуждение и вопрос о программе.

Характерно и здесь, что теоретическое лидерство Ленина было насквозь проникнуто бесстрашным духом диалектики. Ленин с удивительным мастерством вскрывал и основную линию развития («эпоха гигантских крахов, массовых военных насильственных решений, кризисов»), и пестроту картины («сколько еще этапов будет переходных к социализму, — мы не знаем и знать не можем»), и особенности развития в России («наш переход усложняется такими особенностями России, которых в большинстве цивилизованных стран нет»), и возможность того, что нас «откинут назад» (почему мы не должны отказываться «от использования буржуазного парламентаризма»).^[376]

Продвигая вперед все новое, все подлежащее завоеванию, «преобразуя мир», Ленин в то же время с крайним реализмом ставил вопрос о необходимости старой характеристики товарного хозяйства, чтобы и в программе была соблюдена та мера, которая соответствует отсталому строю нашей страны. Движение масс, государство масс, Советы, как новый тип государства, переход к социализму и крупному производству в сельском хозяйстве через закон, «который современные идеологи ставшего на сторону пролетариев крестьянства назвали социализацией земли»,^[377] социалистическая организация производства через профсоюзы и фабзавкомы, принудительное объединение в потребительско-производственные коммуны, всеобщая трудовая повинность и т. д. — таковы были общие черты программы, причем чрезвычайно ярко подчеркивалась международно-революционная роль Советов.

«Черновой набросок» Ленина был наброском программы в эпоху первых шагов пролетарской диктатуры. Еще не были — да, пожалуй, и не могли быть — нащупаны правильные основы хозяйственной политики (хотя подступы к решению задачи были сделаны). Теоретически Ленин говорил уже тогда о возможности разных переходных ступеней к социализму. Но их точная формулировка еще не была «найдена», и только массовый опыт наметил последующие решения. Некоторые «умники», крепкие задним умом, могут, конечно, открыть в этих черновиках немало «наивностей» (обязательные записи каждой сделки в потребительско-рабочие книжки, замена домашнего хозяйства «кормлением больших групп семей», обязательное держание денег в банках и т. д. и т. п.). Но нужно помнить, что даже великие исторические события необходимо измерять историческим масштабом.

На брестском «изломе истории» революция пролетариата ходила буквально по краю пропасти. И только комбинация международных событий и правильной тактики партии вывела диктатуру пролетариата из опаснейшего лабиринта. Нужна была поистине дьявольская «гибкость понятий», нужно было глубочайшее проникновение в пути истории, нужна была совершенно исключительная храбрость мысли, чтобы повернуть от «триумфального хода революции» к «похабному миру», от блестящего и героического факельцуга коммунизма к переговорам с генералом Гофманом и подписанию унизительных условий мира.

VII съезд партии не закончил работы над программой. Эта задача досталась на долю VIII съезда партии. Но вскоре после съезда (в марте — апреле 1918 г.) Лениным была написана знаменитая брошюра «Очередные задачи Советской власти», где в форме крайне яркой, решительной и почти суровой намечены проблемы ближайшего периода. Эта брошюра и последовавшая за ней речь стали фактически программной инструкцией для всей текущей работы партии. И здесь звучит грозная диалектика эпохи: в условиях крайне тяжелых нужно организовывать и строить, наводить порядок и подтягивать.

«Попробуйте сопоставить с обычным, ходячим понятием „революционера“ лозунги, вытекающие из особенностей переживаемой полосы: лавировать, отступать, выжидать, медленно строить, беспощадно подтягивать, сурово дисциплинировать, громить распущенность… Удивительно ли, что некоторых „революционеров“, когда они слышат это, охватывает благородное негодование, и они начинают „громить“ нас за забвение традиций Октябрьской революции, за соглашательство с буржуазными специалистами, за компромиссы с буржуазией, за мелкобуржуазность, за реформизм и прочее и тому подобное».^[378]

Руль партии был повернут. Он был повернут в сторону дисциплинированного труда.

IV

VIII съезд партии (18―23 марта 1919 г.) происходил уже в сильно изменившейся обстановке. Громадное обострение гражданской войны. Интервенция империалистов. Чехи и Колчак. Заговоры и восстания. Террор со стороны белых. Начало голода. Борьба за хлеб. Комбеды. Раскулачивание. Мятеж левых эсеров. А с другой стороны, гибель вильгельмовской монархии. Организация Коммунистического Интернационала. Аннулирование брестского договора. Советская Венгрия (во время заседаний VIII съезда обмен приветствиями по радио!). Год напряженнейших битв, сложнейшей работы в деревне, где была полоса беспощадной борьбы с кулачеством, год великих мобилизаций пролетарского авангарда, год национализаций, год упорядочения органов пролетарской диктатуры, год создания Красной Армии и ВЧК, год создания широчайших массовых организаций, героический год борьбы.

Этот год подытоживал VIII съезд партии. И он — после всех предыдущих попыток — принял программу РКП(б), которая и до сего времени является официальной программой нашей партии.

Чрезвычайно интересно теперь проследить, по каким главным линиям шла программная дискуссия на съезде и как товарищ Ленин проводил свою точку зрения в спорных вопросах. Интересно это потому, что под оболочкой абстрактно-теоретических проблем двигалась живая масса конкретных потребностей момента, и Владимир Ильич, этот чуткий ко всем намечающимся силовым сдвигам полководец, прекрасно формировал «общественное мнение» партии, согласно объективным велениям громадной борьбы. Он больше всего боялся приукрашивания действительности. В заключительном программном слове он говорил:

«У нас есть практический опыт осуществления первых шагов по разрушению капитализма в стране с особым отношением пролетариата и крестьянства. Больше ничего нет. Если будем корчить из себя лягушку, пыхтеть и надуваться, это будет посмешищем на весь мир, мы будем простые хвастуны».^[379]

Именно с этой точки зрения он подходил и к программным вопросам. Он протестовал против того, чтобы опустить характеристику «старого» капитализма. Он настаивал на том, что империализм есть «надстройка над капитализмом». Он указывал с удивительным упорством на «возвращение к самым первоначальным формам товарного производства». Постороннему наблюдателю эти споры могли бы показаться отвлеченными спорами об архитектонике программы — и только. А между тем тов. Ленин сам с величайшей ясностью (которой тогда — увы! — многие не понимали) говорил о практически-политической основе своей установки:

«Нас подвел (к соц. рев-ии. — Н. Б.) капитализм в его первоначальных товарно-хозяйственных формах. Надо все это понимать потому, что, только учитывая действительность, мы сможем разрешить такие вопросы, как, скажем, отношение к среднему крестьянству».

Вторым спорным вопросом был национальный вопрос. Тут, как и в других важнейших проблемах, история международной революции, ее прихотливый ход, ее колониальные побеги — блестяще подтвердили ленинскую правоту, правоту человека, который уже после спартаковского восстания смело спрашивал своих оппонентов: «Дифференцировался германский пролетариат от буржуазии? Нет!» И делал вывод: «Откинуть самоопределение наций и поставить самоопределение трудящихся совершенно неправильно, потому что такая постановка не считается с тем, с какими трудностями и каким извилистым путем идет дифференциация внутри наций».

Этим, в сущности, исчерпывались спорные вопросы, по которым шла дискуссия.

Но интересно отметить и другое. Интересно посмотреть, какие вопросы Ленин считал наиболее существенными из конкретных вопросов своего программного доклада.

«На первом месте, — говорил он, — я поставил вопрос о мелких собственниках и среднем крестьянстве». Ленин цитировал то место из проекта программы, где говорится против «мер подавления», где подчеркивается необходимость уступок среднему крестьянству «в определении способов проведения социалистических преобразований». И прибавлял при этом: «Мне кажется, здесь мы формулируем то, что много раз основоположники социализма говорили по отношению к среднему крестьянству».

Дальше В. И. останавливается на вопросе о кооперации («пресекать контрреволюционные поползновения», подчинить «аппарат»); о буржуазных специалистах («мы можем построить коммунизм лишь тогда, когда средствами буржуазной науки и техники сделаем его более доступным массам»; «заставить работать из-под палки целый слой нельзя»); о бюрократизме и вовлечении широких масс в советскую работу; наконец, «о руководящей роли пролетариата и обобщении избирательного права» (избирательное «неравенство мы отменим, как только нам удастся поднять культурный уровень»).

Этими вопросами отнюдь не исчерпывается программа. Она, конечно, гораздо богаче по своему содержанию. Нужно помнить, что ряд вопросов был подробно освещен на I конгрессе Коминтерна, ряд общих положений — согласно условленному разделению труда — был изложен в докладе пишущего эти строки. Текст программы, написанный в значительнейшей части тов. Лениным, содержит некоторые поистине классические места: такова, напр., характеристика буржуазной демократии и пролетарской диктатуры, как высшего типа демократии, — характеристика, до сих пор непревзойденная. Такова формулировка отношения партии к различным слоям крестьянства. Такова вся общая часть программы, поскольку она была написана заново. И т. д., и т. п.

Программа партии писалась в моменты наивысшего напряжения сил, в эпоху военного коммунизма, со всеми его положительными и отрицательными чертами, его героизмом и его иллюзиями, его попытками прямого перехода к социализму и подрывом производительных сил, с его массовым подъемом и непрестанным революционным горением. Программа партии носит на себе печать этой бурной и героической эпохи. Особенно это сказалось на экономической части программы: проблемы рынка, денежного обращения, кредита, товарного обращения вообще, товарооборота между городом и деревней в частности, не могли получить в программе партии своего надлежащего решения. Объективная основа — была замкнутая система военного коммунизма, «запертый товарооборот», как впоследствии говорил Владимир Ильич. Пока длилась гражданская война и огненные языки восстаний, белых нападений и империалистической интервенции лизали границы славной советской коммуны, на первом плане стояли интересы обороны. Программа РКП(б) прозвучала на весь мир, как набатный колокол, как весть о победе, как знамя великой борьбы, как сигнал нового строительства.

V

Полоса гражданской войны и военного коммунизма была полосой борьбы за существование и утверждение пролетарской диктатуры. Эта сторона дела, учение о пролетарской диктатуре, получила в программе наиболее блестящее развитие. Вот почему программа РКП(б) сразу стала играть крупнейшую международную роль. «Советская идея» стала завоевывать под свои знамена все большие массы, проникая в самые, казалось бы, «тихие» закоулки земного шара. Она стала в то же время мощным рычагом собирания сил вокруг Коммунистического Интернационала.

Гражданская война кончилась. По-новому стал вопрос о соотношении между рабочим классом и крестьянством. Военные потребности отошли назад. Хозяйственные потребности выдвинулись на первый план. Централизованная надстройка «запертого товарооборота» пришла в противоречие с конкретными потребностями хозяйственного подъема. Переход к «новой экономической политике» оказался объективной необходимостью. Доклад Ленина на X съезде партии, брошюра «О продналоге» заложили основу «правильных взаимоотношений с крестьянством». Этот переход неизбежно сопровождался перестройкой рядов, переорганизацией всего хозяйственного аппарата, «новыми» методами хозяйствования, приемами хозяйственного отступления и новыми приемами последующего наступления. Открылась следующая историческая страница.

На основе роста товарооборота очнулась от полупаралича хозяйственная жизнь страны. Вновь поднялись почти заснувшие заводские гиганты, стал собираться в городах рассыпавшийся пролетариат, заколосился хлеб на заброшенных полях, отогрелись замерзшие паровозы — начался «восстановительный период». В короткий сравнительно срок страна, упавшая в бездну разорения, разметав вооруженной рукой своих злобных врагов, поднялась на довоенную основу. И ее пролетариат и партия этого пролетариата взвалили на свои плечи новые заботы, заботы о великой перестройке страны. Мы вступили в «реконструктивный период». Индустриализация страны, коллективизация сельского хозяйства, кооперирование индивидуальных хозяйств, новая техника, новая экономика, новая культура, новые люди, — все это написано на знаменах, под которыми идут в хозяйственные сражения отряды закаленных бойцов. И здесь обнаруживаются свои трудности, свои прорехи, свои ошибки. И здесь приходится учиться на опыте, на опыте массовом, на этой самой лучшей проверке политики. Эти уроки придется систематизировать и обобщить, со всею внимательностью взвесив итоги прошедших лет.

Многое в программе партии уже устарело. Ко многому мы, наоборот, еще только-только подходим. Многое из нового обобщено в программе Коммунистического Интернационала. Многое подлежит еще обобщению. Опыт нэпа в наших условиях, его стадии, фазы его развития, закономерности этого развития, опасности и трудности этого пути, очертание грядущего преодоления нэпа через его собственное развитие — все это требует своей детализации.

Программа ВКП(б) должна быть пересмотрена в связи и с практикой и с решениями Коминтерна. Программа Коминтерна должна стать общей частью программы каждой «национальной» его секции, которая, в свою очередь, добавляет конкретную «национальную» программу на этой общей международной основе. Злобствующие социал-шовинисты, вроде Потресова (см. его статью в № 1 «Gesellschaft»), производят программу Коминтерна в ранг апологетического документа московской «касты», нового московского сословия «правителей». Скорбный главою Фридрих Адлер в «Kampfʼe» всерьез задает вопрос о том, «что бы сделал Ленин» для спасения русской революции, якобы находящейся на ущербе и даже на грани гибели. Эти шамкающие, сюсюкающие и клевещущие старички и престарелые младенцы социал-демократии получат свой ответ от объективного хода событий. Этим ответом будет победоносное осуществление программы Ленина, программы международной коммунистической революции.

23 марта 1929 г.

Печатается по: Бухарин Н. Программа Октября. М., 1929.

Политическое завещание Ленина

Доклад на траурном заседании, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина

Товарищи! Творения великих людей, — а одним из величайших людей был наш покойный учитель и вождь, — представляют собою чудесную сокровищницу идей. Из замечательного многообразия этой сокровищницы приходится выбирать. Приходится ограничивать свою тему, ибо богатства идейного наследства неисчерпаемы и необъятны. Я ограничиваю поэтому тему своего выступления политическим завещанием Ленина, то есть совокупностью мыслей, которые Владимир Ильич оставил как свое последнее, самое мудрое, самое взвешенное слово, как свою последнюю, самую продуманную директиву. Я буду говорить о проникновенном и гениальном плане всей работы, оставленном партии, которую Ленин создавал, которую он вел, которую он привел к победе, которой он руководил в героические железные дни гражданской войны, которую он перестраивал и вел снова в бой в начавшуюся эпоху великих хозяйственных работ.

Главнейшее из того, что завещал нам тов. Ленин, содержится в пяти его замечательных и глубочайших по своему содержанию статьях «Странички из дневника», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше», «О кооперации». Все эти статьи, если приглядеться к ним внимательно, представляют собой не отдельные разрозненные кусочки, а органические части одного большого целого, одного большого плана ленинской стратегии и тактики, плана, развитого на основе совершенно определенной перспективы, которую провидел гениальный и острый взгляд полководца мировых революционных сил.

Я очень хорошо знаю, что все эти статьи неоднократно цитировались, что почти каждая фраза этих статей подвергалась изучению. Но есть до сей поры один пробел, который мне хочется заполнить на настоящем торжественно-траурном вечере. Этот пробел заключается в том, что до сих пор не было сделано — насколько мне известно — попытки разобрать все эти статьи в их взаимной связи, понять их именно как частицу большого перспективного плана всей нашей коммунистической работы.

На перевале к шестому году со дня мучительной кончины нашего учителя может, пожалуй, появиться опасение: не мудрствуем ли мы здесь через край, не связываем ли мы задним числом сами, и притом искусственным образом, то, что у Владимира Ильича было только отдельными, хотя и гениальными замечаниями? В самом деле, что общего между оценкой всей нашей революции и замечаниями о том, как реорганизовать Рабкрин? А тем не менее сам автор статей смотрел на них как на выражение некоторого целостного плана.

Как раз в статье о Рабкрине, — казалось бы, здесь «только» «частный» вопрос! — Ленин пишет: «Вот как я связываю в своих мыслях общий план нашей работы, нашей политики, нашей тактики, нашей стратегии с задачами реорганизованного Рабкрина»^[380] (с. 405).

Если мы внимательно присмотримся к предсмертным статьям Ленина, мы увидим, что в них есть и общая оценка нашей революции с точки зрения возможности строительства социализма в нашей стране, и общие резко очерченные линии нашего развития, и очень глубокий, хотя и очень краткий анализ международной обстановки, и основы нашей стратегии и тактики, и вопросы нашего экономического строительства, и вопросы культурной революции, вопросы об основных классовых соотношениях, о госаппарате, об организации масс, наконец, об организации нашей партии и ее руководства. В сущности говоря, нельзя назвать ни одного сколько-нибудь крупного вопроса нашей политики, анализ которого не находил бы себе места в этом общем плане, развитом тов. Лениным в его последних директивах. Эти главнейшие вопросы политики Ленин развивал не с точки зрения моментальной и быстро преходящей конъюнктуры: он ставил их с точки зрения «большой политики», широчайших перспектив, генеральных путей, столбовой дороги нашего развития. Его анализ — не крохоборческий анализ маленького участка, а громадное полотно, на котором с необычайной мощью, убедительнейшей простотой и выразительностью изображена тяжелая поступь исторического процесса. Из этого анализа Ленин делает громадные выводы, но этому же анализу он соподчиняет и сравнительно второстепенную организационную деталь. Изобразить весь план Ильича как целое — вот задача, которую я себе ставлю сегодня.

I. Общая оценка нашей революции с точки зрения возможности социалистического строительства

Начну прежде всего с вопроса об общей оценке нашей революции с точки зрения возможности социалистического строительства в нашей стране. Этому посвящена статья, которая так и называется: «О нашей революции». С первого (поверхностного) взгляда можно счесть эту статью случайной, почти рецензионной «заметкой». Это, однако, вопиюще неверно. По своим мыслям «заметка» «О нашей революции» является одним из самых оригинальных и самых смелых творений Владимира Ильича. Он, конечно, не случайно выбрал тему «о нашей революции», то есть об оценке этой революции и ее возможностей в целом. Он предвидел, что могут возникнуть разные сомнения относительно строительства социализма в нашей стране: он знал, что нашему рабочему классу придется, быть может, пережить не одну волну разных «атак» и со стороны партий, которые когда-то действовали в качестве активных политических врагов внутри нашей страны, и со стороны их преемников, и со стороны отщепенцев нашей собственной партии. Он отлично понимал, что различные трудности строительства могут ставить снова и снова перед колеблющимися интеллигентами вопрос о возможности социализма в нашей стране; что найдутся скрытые поклонники «нормальных», капиталистических отношений; что сменовеховские россказни о великой пользе Октябрьской революции с точки зрения уничтожения старых дворянских гербов, феодальных конюшен и царского средневековья, но в то же время и с точки зрения благоденствия и грядущей победы нэпмана, — будут время от времени разогреваться. Мы отлично знаем, что такие сомнения были, что они кое-где есть и что они, по всей вероятности, известное количество времени будут.

Вот почему Ленин еще раз поставил коренной вопрос «о нашей революции», о характере нашей революции, об оценке ее в целом.

Тов. Ленин ставит коренной вопрос: утверждают, что у нас не было достаточных объективных экономических и культурных предпосылок для перехода к социализму. Хорошо. Но это еще не решает дела. Чего не понимают педанты-каутскианцы? Они не понимают того основного, что если с точки зрения всемирной истории проделывать пролетарскую революцию должны развитые страны, страны с чрезвычайно развитой экономической базой, вполне и вполне «достаточной» для перехода к социализму (хотя никто не может сказать, с какой ступеньки развития начинается эта достаточность), то могут быть особые исключения, определяемые своеобразием внутренней и внешней обстановки. Это своеобразие обстановки как раз у нас и имело место, ибо у нас революция была связана, во-первых, с мировой войной, во-вторых, с началом гигантского революционного брожения среди сотен миллионов восточных народов и, в-третьих, с особо благоприятным сочетанием классовых сил внутри страны, сочетанием, которое Маркс еще в пятидесятых годах прошлого века считал самым выгодным, а именно: сочетанием крестьянской войны, с пролетарской революцией. И вот эти-то обстоятельства, эта совершенно своеобразная и оригинальная обстановка была основой для всего развития нашей революции. Сделалось возможным такое оригинальное положение, что мы сначала завоевываем себе «рабоче-крестьянскую власть», а потом уж должны «на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя двинуться догонять другие народы». Эти чрезвычайно смелые рассуждения необходимы Владимиру Ильичу и для того, чтобы протянуть отсюда нитку для дальнейшего. Если у нас социалистическая революция в значительной мере держится на том особом сочетании классовых сил, которое было учтено еще Марксом, то это «сочетание пролетарской революции и крестьянской войны» (то есть союз рабочего класса с крестьянством под руководством рабочего класса)^[381] должно быть продлено и удержано во что бы то ни стало; ибо если лишиться этого особо благоприятного сочетания классовых сил, то выпадает вся основа развертывания социалистической революции в нашей стране.

Оценивая еще раз «нашу революцию» как социалистическую, отбив самые основные аргументы людей, кокетничающих с возвратом к «здоровому капитализму», к буржуазной реставрации, охарактеризовав «нашу революцию» во всем ее объеме, Ленин с необыкновенной заботливостью ставит и самый общий вопрос о характере развития «нашей революции» и, следовательно, об основах, о направлении нашей тактики. Ленин предвидит опасность того, что люди, прикрываясь революционной фразой, не поймут всего огромного, решающего, принципиального изменения, которое происходит во всем развитии общества после завоевания власти пролетариатом.

II. Общее направление нашего развития и генеральная установка политики

Отсюда опять-таки необыкновенно смелая, яркая, отчетливая и необычайно энергичная формулировка этого вопроса. Ее Владимир Ильич дал в своей замечательной статье «О кооперации».

В этой статье тов. Ленин пишет:

«…Мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм» (с. 376).

Когда и где с такой резкостью формулировался этот тезис? Я утверждаю, что из всех сочинений наиболее отчетливо и со всей суровой и страстной политической энергией этот тезис сформулирован именно в статье «О кооперации».

«…Мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм», — пишет тов. Ленин.

«Эта коренная перемена состоит в том, что раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную „культурную“ работу. Я готов сказать, что центр тяжести для нас переносится на культурничество, если бы не международные отношения, не обязанность бороться за нашу позицию в международном масштабе. Но если оставить это в стороне и ограничиться внутренними экономическими отношениями, то у нас действительно теперь центр тяжести работы сводится к культурничеству» (там же).

Это вовсе не значит, что Ленин здесь отрицает классовую борьбу, ибо «мирная организационная» «культурническая» работа есть тоже особая, форма классовой борьбы. Это значит, что пролетариат ведет за собой весь трудящийся народ, что он отвечает за развитие всего общества в целом, что он становится великим коллективным организатором всего «народного хозяйства», что направление развития не идет по линии раздвигания пропасти между основными классами (рабочим классом и крестьянством), что дело идет отнюдь не к «третьей революции» и т. д.

Разумеется, действительный ход жизни, согласно мефистофельскому изречению: «Теория, друг мой, сера, но зелено вечное дерево жизни», в действительности сложнее: сложнее могут оказаться и объективные условия, и не совсем идеальной может оказаться наша тактика. Поэтому реально могут быть периоды обострения классовой борьбы и ее форм, связанные с перегруппировками общественных классов. Мы переживаем сейчас один из таких периодов обострения классовой борьбы, когда мы не можем сказать, что наша работа «сводится» к «культурничеству». Было бы, конечно, абсолютно неправильно, если бы мы не учитывали особых черт каждого отдельного этапа нашей борьбы. Но в то же самое время основные положения тов. Ленина о характере нашего развития остаются глубоко правильными. И это должно остаться теоретическим фундаментом при определении нашей большой тактической дороги.

III. Международная обстановка и ее оценка

В своем политическом завещании Ленин отнюдь не ограничивается этими общими вопросами: от общего он идет к частному, ко все более конкретному и рукой мастера набрасывает все более живые и яркие краски, ставя все более и более животрепещущие проблемы. Владимир Ильич был международным революционером, первоклассным марксистом-теоретиком, и, само собой разумеется, он понимал, что наиболее крупные трудности, наиболее коварные угрозы и опасности связаны с нашим международным положением. Мы забываем подчас, что́ писал Владимир Ильич в своем политическом завещании насчет нашего международного положения, а между тем там дан анализ, который, за немногими исключениями, подтвердился всем дальнейшим ходом мировых событий. В одном пункте жизнь внесла крупнейшую поправку, пункте, который я ставлю первым. Тов. Ленин так изображал международное положение: 1) В Западной Европе раскол империалистических государств: Германия лежит на дне, Германию клюют страны-победительницы и не дают ей подняться. Этот пункт в значительной мере «снят»: Германия, как известно, поднялась под живительным американским золотым дождем, хотя и натыкается на огромнейшие трудности. 2) С другой стороны, анализирует положение Ленин, победители, то есть Франция, Англия, Соед. Штаты, Япония, на основе своих побед могут укрепить свою власть, могут делать рабочему классу уступки, которые, «все же, оттягивают революционное движение в них и создают некоторое подобие „социального мира“» (с. 402). Эта формулировка точна, правильна и в должной мере осторожна. 3) В то же время назревает революционное движение в странах Востока (Индия, Китай и т. д.) — в революционный водоворот втягивается большинство человечества. 4) Зреют внешние конфликты между, как пишет Владимир Ильич, «преуспевающими империалистическими государствами Запада и преуспевающими империалистическими государствами Востока…» (с. 403). 5) Зреют противоречия и конфликты между контрреволюционными империалистами и национально-революционным движением на Востоке, материальные силы которого еще малы. 6) Зреет конфликт между империализмом и Страной Советов.

Тогда, когда Владимир Ильич писал эти строки, мы не ставили вопроса относительно стабилизации капитализма — не было характеристики этой стабилизации. А Владимир Ильич, по сути дела, дал в основном тот анализ, до которого мы с огромнейшим трудом доработались лишь в течение целого ряда последующих лет. Владимир Ильич ни капли не боялся быть заподозренным в оппортунизме или каком-нибудь подобном смертном грехе и писал, что победившие империалистические государства будут «преуспевать»; а с другой стороны, он отмечал и те противоречия, которые рождает капиталистическая стабилизация. И, что особенно интересно, Владимир Ильич связывал следующий революционный взрыв непосредственно с грядущей войной.

Что касается крупных народных движений, то в первую очередь он искал их на Востоке, там видел он революционную ситуацию и возможность непосредственных взрывов больших народных масс. Разве история не оправдала полностью этого прогноза?

IV. Основы нашей стратегии и тактики с точки зрения международной обстановки

В свете этого анализа международной обстановки Владимир Ильич определял и основы нашей стратегии и нашей тактики.

Тов. Ленин рассматривал наше международное положение в первую очередь с точки зрения военной опасности. Это он безусловно считал основным.

В самом деле, как он ставил вопрос? Как он его формулировал?

«Какая же тактика предписывается таким положением дел для нашей страны?»

«Можем ли мы спастись от грядущего столкновения с этими империалистическими государствами?» (с. 403).

Какой тактики мы должны держаться, чтобы «помешать западноевропейским контрреволюционным государствам раздавить нас»? (с. 404).

Кто знает точность выражения у Владимира Ильича, кто знает, насколько целомудрен был Владимир Ильич в обращении с «большими» словами, и кто вспомнит, что речь идет о его политическом завещании, тот не может в этих постановках вопроса не прочесть глубочайшей тревоги (тревоги серьезного мыслителя и мудрого стратега) за судьбы всего социалистического строительства, за судьбы всей революции. Ленин отнюдь не был легкомысленным «ура-патриотом», он серьезно учитывал могущественные силы врагов. Он открыто говорил и о наших слабостях, призывал массы к их преодолению. Он прежде всего указывал на низкую производительность народного труда. Он отмечал, что империалистам не удалось уничтожить Советское государство, но удалось его разорить, затруднить его развитие, затормозить это развитие, то есть что им удалось решить задачу наполовину («полурешение задачи»).

Нужно признать, что хотя мы и сделали большой скачок в область экономического и культурного развития, но мы живем вместе с тем в обстановке полублокады. А что касается «низкой производительности народного труда», то хотя мы и здесь сделали крупнейший скачок вперед, но, по сравнению с Западной Европой и Америкой, мы все еще находимся на чрезвычайно низкой, полуварварской ступени развития.

Но как же отвечал на поставленные выше вопросы сам Владимир Ильич? Он отвечал чрезвычайно осторожно. Он говорил: решение общего вопроса об исходе гигантской борьбы зависит от «многих обстоятельств», которые заранее учесть нельзя. В конечном счете, однако, наша победа основана на силе исполинской массы. Основная масса человечества (СССР, Индия, Китай и т. д.) решит исход борьбы. Однако этот исход предполагает определенную тактику.

Итак: «Какая же тактика предписывается таким положением дел для нашей страны? Очевидно, следующая: мы должны проявить в величайшей степени осторожность для сохранения нашей рабочей власти, для удержания под ее авторитетом и под ее руководством нашего мелкого и мельчайшего крестьянства» (с. 403).

Таким образом, когда Ленин ставил вопрос, что же является основной внутренней гарантией в борьбе против нападения империалистов, что является основным тактическим правилом, необходимым, чтобы революция пролетариата победила в борьбе против контрреволюционных западноевропейских правительств, он отвечал: величайшая осторожность в тех пунктах политики, которые касаются отношения рабочей власти к крестьянству. В другом месте той же статьи он ясно, точно и с крайней скупостью в словах дал формулировки, которые тем более выразительны, чем более они кратки:

«Нам следует держаться такой тактики или принять для нашего спасения следующую политику.

Мы должны постараться построить государство, в котором рабочие сохранили бы свое руководство над крестьянами, доверие крестьян по отношению к себе и с величайшей экономией изгнали бы из своих общественных отношений всякие следы каких бы то ни было излишеств.

Мы должны свести наш госаппарат до максимальной экономии» (с. 404―405).

На первый взгляд это как будто бы маловато для «нашего спасения» при нападении западноевропейских капиталистических держав. Но дальше тов. Ленин по всем направлениям развертывает из этих, как будто бы «бедных», директив богатейшую цепь все более конкретных указаний, причем одно звено цепляется за другое и вырастает вся сложная и живая практика революционной борьбы и строительства. Мысль, которую Ленин так могуче подчеркнул, обрушив ее тяжеловесной глыбой, как будто бедна: руководство над крестьянством, «величайшая осторожность», доверие крестьянства, сокращение аппарата до минимума — этого как будто слишком мало, все это как будто слишком просто.

Но простота бывает двоякого рода: бывает «простота», которая «хуже воровства», и бывает гениальная простота, такая простота, которая представляет собою продукт глубочайшего проникновения в предмет и глубочайшего знания этого предмета. В области художественного творчества такая гениальная простота была у Льва Толстого. В области политики такая гениальная простота была у Владимира Ильича.

Из того, что я уже сказал, вытекает, что Владимир Ильич считал военное столкновение рано или поздно неизбежным и утверждал, что может выйти из него наша революция победоносно только тогда, когда крестьяне будут доверять рабочей власти. По ленинскому завещанию, это есть решающая предпосылка, без которой вся революция существовать не сможет. Это, в свою очередь, предполагает величайшую экономию в нашем хозяйствовании. Почему? Здесь тов. Ленин раскрывает все внутреннее богатство этих лозунгов: смысл «величайшей экономии» оказывается гораздо более глубоким, чем это кажется на первый взгляд.

V. Основы экономической политики

В своей известной статье «Лучше меньше, да лучше» Ленин развивает свой план по двум направлениям, которые увязаны с директивой союза рабочих и крестьян и с директивой экономии. Это — план индустриализации и план кооперирования населения. Поставив вопрос о том, что нам нужно сохранить доверие крестьян, изгонять все лишнее из наших общественных отношений, сократить госаппарат до минимума, накапливать постепенно, тов. Ленин вслед за этим спрашивает: но «не будет ли это царством крестьянской ограниченности?» (с. 405).

Владимир Ильич хорошо знал наших людей, он отлично знал, что будут такого рода нападения, будто он проповедует «царство крестьянской ограниченности», будто он слишком много говорит о крестьянстве и т. д. В ответ на это Владимир Ильич говорит:

«Нет. Если мы сохраним за рабочим классом руководство над крестьянством, то мы получим возможность ценой величайшей и величайшей экономии хозяйства в нашем государстве добиться того, чтобы всякое малейшее сбережение сохранить для развития нашей крупной машинной индустрии, для развития электрификации, гидроторфа, для достройки Волховстроя и прочее.

В этом и только в этом будет наша надежда» (там же).

Тогда мы удержимся наверняка и притом «не на уровне мелкокрестьянской страны… а на уровне, поднимающемся неуклонно вперед и вперед к крупной машинной индустрии» (с. 405―406).

В чем здесь «гвоздь»? В чем особо глубокая политическая мысль? В чем здесь то особое, что отличает ленинскую установку от всякой иной? Во-первых, то, что в основе всего плана лежит союз рабочих и крестьян и «величайшая осторожность» в этом пункте, осторожность, так резко отделяющая ленинскую «землю» от троцкистских «небес»; во-вторых, то, что здесь дан совершенно определенный ответ, на чем нам нужно строить дело индустриализации страны, где источники тех добавочных сумм, которые мы должны в возрастающей мере тратить на дело индустриализации страны. Эти источники могут быть разные. Они могут заключаться в трате резервов, которые у нас были (возрастающий пассивный баланс), они могут заключаться в выпуске бумажных денег с риском инфляции и товарным голодом; они могут заключаться и переобложении крестьянства. Но все это не здоровая база индустриализации. Все это не солидно, не прочно; все это может угрожать разрывом с крестьянством. Тов. Ленин указывает другие источники. Эти источники есть прежде всего максимальное сокращение всех непроизводительных расходов, которые у нас поистине огромны, и повышение качественных показателей, в первую очередь повышение производительности народного труда. Не эмиссия, не проедание запасов (золотых, товарных, валютных), не переобложение крестьянства, а качественное повышение производительности общенародного труда и решительная борьба с непроизводительными расходами — вот главные источники накопления. Это есть определенная директива, определенная политическая линия, и мудрость ее заключается в том, что это единственная линия, при которой дело хозяйственного строительства, социалистического накопления и пр. будет иметь и на экономической стороне и на стороне социально-классовой настоящую, крепкую, здоровую базу. Курс на индустриализацию, ответ на вопрос об источниках накопления, директива о том, чтобы политика индустриализации не только не разрывала с крестьянством, а, наоборот, сплачивала союз с крестьянством, и общая оценка вопроса об индустриализации как решающего вопроса («в этом и только в этом будет наша надежда», — писал Ленин о крупной машинной индустрии), — вот те директивы, которые вытекают у Ленина из всей социально-хозяйственной обстановки и анализа международного положения.

Конкретизируя вопрос о том, на какой же организационной базе должна получиться смычка между растущей индустрией и мелкими и мельчайшими крестьянскими хозяйствами, Ленин развивает свой «кооперативный план», план смычки через «кооперативный оборот» (с. 371). Почему через кооперацию должна идти эта смычка? Почему кооперация предлагается в качестве решающего метода? Потому, что это есть переход, как очень осторожно выражается Владимир Ильич, к «новым порядкам путем возможно более простым, легким и доступным для крестьянина» (с. 370), когда население идет к социализму через кооперацию, руководствуясь собственной выгодой.

Вопрос о смычке между рабочим классом и крестьянством (с хозяйственной и социально-классовой точки зрения) можно, конечно, ставить по-разному. Можно поставить его так, что рабочий класс будет строить социализм, крестьянство же не строит никакого социализма, как мелкая буржуазия (собственники), которая ни при каких условиях не способна ни на что в этом отношении. Владимир Ильич не так ставил этот вопрос. Отметив, что кооперация — самый простой и легкий способ вовлечения крестьянства, он продолжает:

«А ведь в этом, опять-таки, главное. Одно дело фантазировать насчет всяких рабочих объединений для построения социализма, другое дело научиться практическистроить этот социализм так, чтобы всякий мелкий крестьянин мог участвовать в этом построении. Этой-то ступени мы и достигли теперь. И несомненно то, что, достигнув ее, мы пользуемся ею непомерно мало» (с. 370―371).

Последнее верно и по сей день.

Всем известно, как тов. Ленин вообще оценивал кооперацию; он говорил, что поголовное кооперирование населения в наших условиях это — есть социализм, и что нам нужно «только» это.

«Никакие другие премудрости нам не нужны теперь для того, чтобы перейти к социализму. Но для того, чтобы совершить это „только“, нужен целый переворот, целая полоса культурного развития всей народной массы. Поэтому нашим правилом должно быть: как можно меньше мудрствования и как можно меньше выкрутас. Нэп в этом отношении представляет из себя в том отношении прогресс, что он приноравливается к уровню самого обыкновенного крестьянина, что он не требует от него ничего высшего» (с. 372).

Когда мы сейчас переживаем целый ряд новых трудностей с крестьянством, нам очень не вредно вспомнить это очень простое и в то же самое время очень мудрое правило. Нам нужно зацеплять крестьянина за его интересы, не мудрствуя, без всяких выкрутас, нам нужно искать самые простые подходы к нему. Для осуществления кооперативного плана нужна культурная революция, ибо для осуществления поголовного кооперирования нужно в первую очередь, чтобы кооператоры цивилизованно торговали. Наш кооператор, писал тов. Ленин буквально, «…торгует сейчас по-азиатски, а для того, чтобы уметь быть торгашом, надо торговать по-европейски» (с. 373).

Итак, за основу берется положение, что нужно исходить из простых и доступных крестьянину методов: зацепить «наше дело» за частные интересы крестьянина. В другом месте в той же статье Владимир Ильич в чрезвычайно острой форме ставит этот вопрос: нэп, пишет он, это «степень соединения частного интереса, частного торгового интереса, проверки и контроля его государством, степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов» (с. 370). Ленин учил: зацепить крестьянина за его собственные выгоды и на этой базе, через кооперативный оборот, через кооперацию вести его к социализму. А для того чтобы кооперация привела к социализму, нужна цивилизованная кооперация, для чего нужно торговать не по-азиатски, а по-европейски.

VI. Вопросы основных классовых отношений

Владимир Ильич подходил ко всем экономическим вопросам не с точки зрения какой-то внеклассовой экономики: он увязывал любой крупный вопрос одним концом с международным положением, другим концом — с классовой борьбой в нашей стране. Экономика у него развивается вместе с постоянными передвижками и переплетами в области классового строения нашего общества. При этом главной гарантией СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО строительства у нас есть забота о наиболее благоприятном сочетании классовых сил, которое обеспечивало бы нам возможность дальнейшего строительства социализма… забота о сочетании «пролетарской революции» с «крестьянской войной» в новой форме, на этот раз «строительной» форме. Это — ГЛАВНОЕ. Это — то, на что указывал Маркс, что, вопреки лассальянским традициям, вопреки всяким каутскианцам, меньшевикам и проч., является продолжением марксистских взглядов. Необходимость крепчайшего союза рабочих и крестьян особо подчеркивается тяжелой и трудной международной обстановкой. В связи с этим центральным положением Ленина находится то замечательное место, которое каждому из нас нельзя терять ни на минуту. Это место всем известно, но я считаю своим долгом его здесь еще раз напомнить.

«Конечно, в нашей Советской республике социальный строй основан на сотрудничестве двух классов: рабочих и крестьян, к которому теперь допущены на известных условиях и „нэпманы“, т. е. буржуазии. Если возникнут серьезные классовые разногласия между этими классами, тогда раскол будет неизбежен, но в нашем социальном строе не заложены с необходимостью основания неизбежности такого раскола, и главная задача нашего ЦК и ЦКК, как и нашей партии в целом, состоит в том, чтобы внимательно следить за обстоятельствами, из которых может вытечь раскол, и предупреждать их, ибо в последнем счете судьба нашей республики будет зависеть от того, пойдет ли крестьянская масса с рабочим классом, сохраняя верность союзу с ним, или она даст „нэпманам“, т. е. новой буржуазии, разъединить себя с рабочими, расколоть себя с ними. Чем яснее мы будем видеть перед собою этот двоякий исход, чем яснее будут понимать его все наши рабочие и крестьяне, тем больше шансов на то, что нам удастся избегнуть раскола, который был бы губителен для Советской республики» (с. 387―388).

Я обращаю внимание на некоторые, казалось бы, для марксиста «чудовищные» вещи. Всем известно, что рабочий класс это не то же, что крестьянство. Крестьянство, даже если говорить о крестьянине-середняке и бедняке, есть деревенская мелкая буржуазия (Владимир Ильич о кулаке вообще не упоминает в этих статьях). Всякому понятно, что если существуют два класса, то между этими двумя классами есть классовые различия, а Владимир Ильич дает такую формулировку, в которой говорится, что если возникнут серьезные классовые разногласия между этими классами, тогда раскол неизбежен и тогда гибель Советской республики неизбежна. В чем же дело? Отступил Ленин от марксизма или перестал Ленин считать крестьянство особым классом? Этого «дела» нельзя понять никак, если стоять на плоской, вульгарной, антиленинской точке зрения, если не понимать всей действительной диалектики оригинального, «советского» развития. Перед рабочим классом теперь стоит задача постоянно переделывать крестьянство, переделывать его «по образу и подобию своему», не отграничиваясь от него, а слившись со всей массой, вести его за собой. Совсем другое соотношение между пролетариатом и крестьянством существует в капиталистическом обществе. Наша Красная Армия, которая состоит в огромной степени из крестьян, это величайшая культурная машина для переделки крестьянина, который из нее выходит с новой психологией.

Владимир Ильич совершенно прав: раскол между этими двумя классами, то есть появление между ними серьезных классовых разногласий, которые этот механизм переделки одного класса другим уничтожили бы, означает гибель Советской республики. И поэтому совершенно понятно, что любое свое положение Владимир Ильич рассматривал под углом зрения соотношения рабочего класса с крестьянством. И именно отсюда следует его генеральная директива: ГЛАВНАЯ задача всей нашей партии, всех ее органов состоит в том, чтобы смотреть, из чего может проистечь раскол, и, вовремя заметив опасность, ликвидировать ее.

VII. Вопросы культурного строительства

Итак, индустриализация плюс кооперирование. Но кооперирование предполагает культурную революцию. Тут Ленин, выставляя лозунг культурной революции, отнюдь не ограничивается этим голым лозунгом. Он и здесь раскрывает его конкретное содержание, он говорит, что нужно делать, на что нужно обратить самое основное внимание, где здесь «звено». Этому специально посвящена его статья, которая называется «Странички из дневника». И этот вопрос Ленин ставит, конечно, с точки зрения соотношения между рабочим классом и крестьянством: «Тут основной политический вопрос — в отношении города к деревне, который имеет решающее значение для всей нашей революции» (с. 366). Общая установка ясна. Мы не делаем «главного»: мы не поставили народного учителя на надлежащую высоту. Вот одна директива. И Ленин сразу же идет дальше: взяв строение нашего государственного бюджета, он говорит: если хотите культурную революцию проводить, то моя директива вам: необходима перестановка всего нашего госбюджета в сторону первоначального образования. Значит, Ленин не только провозгласил лозунг культурной революции: он сейчас же сделал из этого практические указания, и притом указания очень широкого размаха. Никто не скажет, что это можно выполнить сразу и даже в текущем году, но директива смелая, революционная, глубоко правильная. Вы посмотрите, что́ в самом деле это значит: изгнать все излишества из наших общественных отношений, все барские игрушки, все ненужное; передвинуть госбюджет в сторону первоначального народного образования, поднять нашего народного учителя на надлежащую высоту. Это, конечно, целая «революция». Эту революцию можно провести, но против нее стоят стихийные силы привычек, быта, предрассудков, бюрократической рутины, обезьянничанья с бар. Владимир Ильич не стеснялся сказать, что мы «не делаем почти ничего для деревни помимо нашего официального бюджета или помимо наших официальных сношений» (с. 367). И исходя из задач культурной революции, он выдвигает идею массовых рабочих организаций, которые бы проникали в деревню, ставит вопрос о шефских обществах, дает формулу, что рабочие-передовики должны нести коммунизм в деревню. Но сейчас же тов. Ленин расшифровывает содержание этого понятия, опять-таки зная, как у нас любят фразу и барабанный бой вместо дела. Он поясняет свою мысль:

нельзя «нести сразу чисто и узкокоммунистические идеи в деревню. До тех пор, пока у нас в деревне нет материальной основы для коммунизма, до тех пор это будет, можно сказать, вредно, это будет, можно сказать, гибельно для коммунизма.

Нет. Начать следует с того, чтобы установить общение между городом и деревней, отнюдь не задаваясь предвзятой целью внедрить в деревню коммунизм. Такая цель не может быть сейчас достигнута. Такая цель несвоевременна. Постановка такой цели принесет вред делу вместо пользы» (там же).

Это — мудрость организатора, который организует не ячейку молодых людей из советских служащих, а организует десятки и сотни миллионов и знает, как к этим десяткам миллионов подходить. Обсуждая вопрос о формах связи деревни с городом (шефство и т. д.), он настаивает: не делайте это бюрократически, — и выдвигает лозунг всевозможных объединений рабочих, избегая всемерно их бюрократизации.

Так ставится Лениным вопрос о культурной революции и специально вопрос о деревне, причем характерно, как высоко оценивал Владимир Ильич эту работу. В статье «О кооперации» он говорит: перед нами стоят две главные задачи: 1) переделка госаппарата и 2) культурная работа для крестьянства (см. с. 376). Эту культурную работу среди крестьянства он в другом месте оценивает как всемирно-историческую культурную задачу.

Вы видите, таким образом, какой широкий план выставляется Владимиром Ильичем касательно культурной работы и как он тесно связан, как он, можно сказать, «притерт» к другим его положениям: о кооперативной организации, об индустриализации страны, о борьбе с международным капитализмом и проч.

VIII. Вопросы госаппарата и государственного и партийного руководства

Тут Владимир Ильич подходит к тому, что одним из величайшей важности составных моментов культурной революции, одним из величайших рычагов социалистического накопления и вовлечения масс в строительство, — а всякий мелкий крестьянин должен строить социализм! — является состояние госаппарата и качества руководства.

Этот вопрос развивается в двух статьях: «Как реорганизовать Рабкрин» и «Лучше меньше, да лучше». Интересен уже самый подход Владимира Ильича:

«Надо вовремя взяться за ум. Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т. д. Надо задуматься над проверкой тех шагов вперед, которые мы ежечасно провозглашаем, ежеминутно делаем и потом ежесекундно доказываем их непрочность, несолидность и непонятость. Вреднее всего здесь было бы спешить» (с. 390).

Исходя из такой установки, которая предполагает «солидность», «прочность», «понятость» — вещи довольно простые, Владимир Ильич подходит к вопросу о нашем аппарате.

Вы помните, какие предпосылки в вопросе об аппарате у Владимира Ильича были: нужна экономия, потому что только тогда можно провести индустриализацию. Нужно упрощение, потому что только тогда мы можем вовлечь массы. Нужно добиться общего повышения производительности труда. Таким образом, вопрос о госаппарате, с точки зрения вовлечения масс, экономии, производительности труда, связывается со всеми вопросами. В вопросе о госаппарате связываются, как в фокусе, все вопросы — от экономических до культурных.

И это понятно. В конце концов государственный аппарат — это тот самый рычаг, та самая машина, через которую наша партия, победоносная руководительница пролетариата, направляет всю свою политику; в конечном счете, если посмотреть с точки зрения перспективы, то наш госаппарат есть та самая организация, которая потом должна, охватывая миллионы, охватывая поголовно всех трудящихся, составить собой известный этап в переходе к государству-коммуне, от которой мы еще, к сожалению, очень и очень далеки. Так вот, товарищи, Владимир Ильич спрашивает: если встает так вопрос о государственном аппарате, то чем его чинить, куда мы должны обратиться, за какие рычаги мы должны ухватиться? И он дает замечательную формулировку. Он говорит: мы должны обратиться к самому глубокому источнику диктатуры; а этот самый глубокий источник — «передовые рабочие».

Итак, во-первых, нам нужно обратиться к передовым рабочим, а, во-вторых, к «элементам действительно просвещенным» в нашей стране. Нужно позаботиться о сосредоточении в Рабкрине лучшего, «что есть в нашем социальном строе» (с. 391), «человеческого материала действительно современного качества, т. е. не отстающего от лучших западноевропейских образцов» (с. 389).

С этого конца нужно чистить госаппарат.

Элементы, «действительно просвещенные», должны иметь такие свойства: они, во-первых, ни слова не возьмут на веру; во-вторых, ни слова не скажут против совести (совесть не отменяется, как некоторые думают, в политике); в-третьих, они не побоятся признаться ни в какой трудности и, в-четвертых, не побоятся никакой борьбы для достижения серьезно поставленной себе цели.

Вот какие требования предъявлял Владимир Ильич к этим людям.

Но этого мало. Для того чтобы обновлять госаппарат и начинать с Рабкрина, объединяемого с ЦКК, тов. Ленин предлагал ввести особые испытания, «экзамены» (экзамен на кандидата в служащие РКИ и экзамен на кандидата в члены ЦКК). Эти экзамены должны состоять в проверке знаний по устройству нашего государственного аппарата, по теории организации той отрасли труда, в которой они желают работать, и проч.

Сделав из РКИ такой первоклассный аккумулятор рационализаторской энергии, необходимо сделать его рычагом, определяющим собой все другие наркоматы, переделывающим весь строй работы, повышающим производительность труда. Но почему Владимир Ильич предлагал объединение с ЦКК, как это увязывается со всем планом? Это, товарищи, становится очень просто и понятно при внимательном изучении всего плана Владимира Ильича в целом. У него есть две главные оси плана: первое — лучшая работа, экономия, индустриализация, повышение производительности труда, повышение качественных показателей, второе — правильные соотношения между рабочим классом и крестьянством и забота о том, как бы не начался раскол между этими двумя классами через нашу партию, через раскол в нашей партии. Отсюда объединение РКИ и ЦКК, организация этого двуединого тела, которое должно смотреть за двумя главнейшими задачами, которое состоит из самых лучших элементов страны. Этот организационный проект связан таким образом целиком со всем предыдущим, начиная от международной политики. И, наконец, в этом же плане развиты и соответствующие требования насчет масс. Эти требования Владимир Ильич в одной чрезвычайно короткой, но выразительной формуле свел воедино: «действительное участие действительных масс». Ибо можно собрать кучу народа, но это не будет действительная масса; можно собрать их так, как будто они «участвуют», но они действительно не участвуют. Отсюда формула: «действительное участие действительных масс».

Итак, если мы теперь сведем весь план воедино, то мы видим, что помимо общей оценки нашей революции дана оценка международного положения, из этой международной обстановки выводится проблема утверждения власти, ее укрепления и главная директива рабочему классу удержать власть над мелким и мельчайшим крестьянством. Отсюда, в свою очередь, развивается курс на индустриализацию страны на основе сбережений, на основе повышения качества работы при кооперировании крестьянства, то есть наиболее легком, простом и без всякого насилия способе вовлечь крестьянство в социалистическое строительство. Отсюда опять-таки вытекают лозунги культурной революции, перестройки аппарата в деловой, хорошо работающий, вовлекающий массы аппарат; из заботы о правильном соотношении классов выводится забота о партийной линии, об единстве нашей партии: отсюда же строится и план двуединого органа (Рабкрин плюс ЦКК), который следит, с одной стороны, за качеством работы, совмещает в себе контроль, практические занятия и научно-теоретические занятия в области организации труда и, с другой стороны, следит за единством партии — и через нее — за дружным осуществлением рабоче-крестьянского союза.

Весь план грандиозный, весь план рассчитан на много лет. Весь план исходит из широчайшей перспективы. Весь план стоит на крепком фундаменте основных ленинских положений. И весь план в то же самое время конкретизирован, то есть дан целый ряд указаний действительно практического свойства.

Товарищи, я здесь попытался не пропустить ни одной важной мысли Ленина и не прибавил абсолютно ничего от себя, кроме некоторых комментариев, которые вытекают из соответствующих статей Владимира Ильича. Я старался представить их как нечто целое, как политическое завещание Владимира Ильича. Само собой понятно, что та большая историческая полоса, которую мы прожили со времен его кончины, внесла значительные изменения в объективные условия развития: и в области международных классовых соотношений, и в области отношений между империалистическими государствами и Советским Союзом; и в области нашего экономического строительства, и в области соотношений между классами (сюда относится и возросшая активность кулачества), и в области перегруппировок внутри нашей партии, и т. д., и т. п. Можно, пожалуй, сказать, не рискуя ошибиться, что вряд ли кто-нибудь из нас ждал, что мы можем поставить целый ряд крупных рекордных цифр, скажем в деле строительства промышленности. А мы действительно поставили целый ряд рекордных цифр, мы имеем много достижений и в области рационализации нашей промышленности, и в области научного оплодотворения хозяйства, и в области непосредственной технической реорганизации, и в области увеличения продукции, и т. д., и т. д. Экономически мы сделали огромный шаг вперед.

Мы в известной мере укрепились и на международной арене, хотя противоречия развития дают себя здесь знать наиболее остро. Однако наш рост шел крайне неравномерно, что вызвало целый ряд трудностей, о которых мы теперь так много говорим. Перед нашей партией был поставлен за последнее время целый ряд новых задач, которые буквами не написаны в текстах завещания Владимира Ильича.

Мы поставили вопросы колхозного строительства (что связано с кооперацией и на чем теперь мы делаем ударение), вопросы совхозного строительства, задачи технической реконструкции — вопросы и задачи, которые Владимир Ильич ставил только в общих чертах. У нас многие проблемы встали несколько по-иному. Но основной рисунок нашей политики, нашей стратегии, нашей тактики гениально Владимиром Ильичем предвосхищен и предопределен. И те трудности, которые сейчас переживают наша страна и наша партия, еще и еще раз заставляют нас обратиться к одному из неиссякаемых источников политической мудрости, к завещанию Владимира Ильича, и еще и еще раз самым внимательным образом просмотреть основной вопрос: об отношении рабочего класса с крестьянством. Ибо вопросы индустриализации, хлеба, товарного голода, обороны — это все те же вопросы о рабочем и крестьянине. Недаром наша партия на своей ближайшей конференции ставит этот вопрос в порядок дня.

Товарищи, пять лет назад в тихий зимний день отошел от нас гений пролетарской революции. Многим из нас выпало на долю счастье работать вместе с этим человеком, этим железным «Стариком», как мы его называли, вождем, революционером, ученым.

Через пять лет после его кончины, после проверки его заветов жестоким опытом жизни мы больше, чем когда бы то ни было, с большей горячностью, с большим упорством и с большим знанием действительности подымем наши красные стяги, чтобы идти вперед и вперед! (Продолжительные аплодисменты. Оркестр играет «Интернационал».)

Печатается по: Коммунист. 1988. № 2.

─────

В серии «История Москвы: портреты и судьбы» в 1988―1989 годах выходят следующие книги:

З. В. Гребельский. Федор Раскольников

В. Б. Кобрин. Иван Грозный

Примечания

1

МСЭ. 1-е изд. 1930. Т. 1. С. 914.

(обратно)

2

Все даты до 1918 г. приводятся по старому стилю.

(обратно)

3

Энциклопедический словарь Гранат. Деятели СССР и Октябрьской революции. Т. 41. Ч. 2. С. 54.

(обратно)

4

Огонек. 1926. № 52. С. 8―9.

(обратно)

5

Выдрина-Рубинская А. И. Воспоминания о революционном движении социал-демократической организации учащихся г. Москвы в 1905―1908 гг. // Комсомольская летопись. 1927. № 5―6. С. 70.

(обратно)

6

Там же. С. 75.

(обратно)

7

Бухарин Н. И. Михаил Иванович Калинин. М., 1936. С. 10.

(обратно)

8

Эренбург Илья. Люди, годы, жизнь. Кн. 5―6. М., 1966. С. 736.

(обратно)

9

ЦГАОР СССР, ф. 102, ДПОО, д. 5, ч. 46, лит. Б, 1910, л. 6.

(обратно)

10

См.: Большевики Москвы 1905. М., 1905. С. 43―44.

(обратно)

11

Опиани В. Большевистская партия и интеллигенция в первой русской революции. Тбилиси, 1970. С. 322, 347.

(обратно)

12

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 19. С. 214.

(обратно)

13

Там же. Т. 37. С. 386.

(обратно)

14

Энциклопедический словарь Гранат. Т. 41. Ч. 2. С. 92.

(обратно)

15

Марецкий Д. Николай Иванович Бухарин // БСЭ. 1-е изд. Т. 8 М., 1926. С. 271.

(обратно)

16

Пятый год: Сборник второй. М.; Л., 1926. С. 20―21.

(обратно)

17

Ходоровский И. Некоторые моменты из жизни Московской партийной организации в 1907 году // Пролетарская революция, 1925. № 2. С. 199.

(обратно)

18

Энциклопедический словарь Гранат. Т. 41. Ч. 3. С. 55.

(обратно)

19

ЦПА ИМЛ, ф. 124, оп. 1, д. 337.

(обратно)

20

Там же, д. 1153, л. 6.

(обратно)

21

Там же, оп. 2, д. 509, л. 2―3.

(обратно)

22

ЦГАОР СССР, ф. 63, 1909 г., оп. 29/16, д. 592, л. 77.

(обратно)

23

Там же, 1910 г., оп. 29/16, д. 592, л. 24.

(обратно)

24

Там же, л. 77.

(обратно)

25

Там же, оп. 47, д. 222 (50), л. 2, 7.

(обратно)

26

Там же, ф. 280, 1910 г., оп. 1, д. 5007, л. 23.

(обратно)

27

МПА, ф. 1, оп. 1, д. 177, л. 25―26.

(обратно)

28

Орлов В. И. Годы реакции (1908―1910). М., 1925. С. 270.

(обратно)

29

Там же. С. 24.

(обратно)

30

ЦГАОР СССР, ф. 102, ДПОО, 1910 г., д. 5, ч. 46, лит. Б, л. 80.

(обратно)

31

Там же.

(обратно)

32

Там же, л. 87.

(обратно)

33

Энциклопедический словарь Гранат. Т. 41. Ч. 2. С. 93.

(обратно)

34

В. В. Шер — меньшевик, видный деятель и теоретик профессионального движения.

(обратно)

35

ЦГАОР СССР, ф. 63, 1910 г., оп. 46, д. 1, л. 277, 305.

(обратно)

36

Там же, ф. 102, ДПОО, 1910 г., д. 5, ч. 46, лит. Б, л. 56.

(обратно)

37

Рабочая Москва. 1923. 18 сентября.

(обратно)

38

ЦГАОР СССР, ф. 102, ДПОО, 1911 г., д. 5, ч. 46, л. 18.

(обратно)

39

Захаров С. Путь к коммунизму. М., 1922, С. 19.

(обратно)

40

ЦГИА г. Москвы, ф. 131, оп. 76, д. 154, т. 2, л. 77.

(обратно)

41

На заре рабочего движения в Москве. М., 1919. С. 112.

(обратно)

42

ЦГАОР СССР, ф. 63, 1910 г., оп. 47, д. 146, л. 74.

(обратно)

43

См.: Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 11. М., 1980. С. 2.

(обратно)

44

ЦГАОР СССР, ф. 102, ДПОО, 1911 г., д. 5, ч. 46, лит. Б, л. 13―14.

(обратно)

45

Там же, ф. 63, 1914 г., оп. 50, д. 18, л. 288.

(обратно)

46

ЦГИА г. Москвы, ф. 16, оп. 101, д. 4, т. 11, л. 154―155.

(обратно)

47

ЦГАОР СССР, ф. 102, ДПОО, 1911 г., д. 5, ч. 46, лит. Б, л. 238.

(обратно)

48

Там же, ф. 533, оп. 1, д. 787, л. 150.

(обратно)

49

Шестой съезд профессиональных союзов СССР (11―18 ноября 1924 г.). Полный стенографический отчет. М., 1985. С. 431.

(обратно)

50

Энциклопедический словарь Гранат. Т. 41. Ч. 3. С. 224―225.

(обратно)

51

Ломов А. Алексей Иванович Рыков: Краткие биографические сведения. М., 1924. С. 12.

(обратно)

52

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. М., 1972. С. 222.

(обратно)

53

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 133.

(обратно)

54

См.: Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 236.

(обратно)

55

Как выяснилось впоследствии, А. И. Лобов действительно был провокатором.

(обратно)

56

ЦГАОР СССР, ф. 63, 1914 г., оп. 15, д. 18, л. 283.

(обратно)

57

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 194.

(обратно)

58

См.: Вопросы истории КПСС. 1965. № 7. С. 111.

(обратно)

59

Крыленко Н. В. Судебные речи. М., 1964. С. 26.

(обратно)

60

Там же. С. 32.

(обратно)

61

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 226.

(обратно)

62

ЦГАОР СССР, ф. 63, 1913 г., оп. 15, д. 3169, л. 69.

(обратно)

63

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 134.

(обратно)

64

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 222―223.

(обратно)

65

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 242.

(обратно)

66

Бухарин Н. И. Политическая экономия рантье (теория ценности и прибыли австрийской школы). М., 1919. С. 4―5.

(обратно)

67

Бухарин Н. Мировое хозяйство и империализм: Экономический очерк. М.; Л., 1927. С. 167.

(обратно)

68

Там же. С. 168.

(обратно)

69

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. 93, 94.

(обратно)

70

См.: Бухарин Н. И. К теории империалистического государства // Революция права: Сборник первый. М., 1925. С. 5―32.

(обратно)

71

Левиафан — в библейской мифологии огромное морское чудовище, напоминающее гигантского крокодила. Это название использовал английский философ Т. Гоббс для сочинения по проблемам государства. Т. Гоббс писал о Левиафане: «Нет еще силы на земле, которая бы сравнялась с ним».

(обратно)

72

Там же. С. 115―116.

(обратно)

73

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. 339.

(обратно)

74

Там же. Т. 49. С. 155.

(обратно)

75

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 272, 273.

(обратно)

76

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 62.

(обратно)

77

См.: БСЭ. 1-е изд. Т. 8. М., 1927. С. 273.

(обратно)

78

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 220.

(обратно)

79

Там же. С. 293―294.

(обратно)

80

Большевик. 1932. № 22. С. 87―88.

(обратно)

81

Там же.

(обратно)

82

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 309.

(обратно)

83

Там же. С. 306―310.

(обратно)

84

Горбачев М. С. Октябрь и перестройка: революция продолжается. М., 1987. С. 7.

(обратно)

85

Бухарин Н. И. Атака: Сборник теоретических статей. М., 1924. С. 269.

(обратно)

86

См.: Пролетарская революция. 1922. № 5. С. 11.

(обратно)

87

Плеханов Г. О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен. П., 1917. С. 14.

(обратно)

88

Бухарин Н. Программа Октября (к десятилетию программы нашей партии). М., 1929. С. 4.

(обратно)

89

Плеханов Г. В. Год на родине. П., 1918. Т. 2. С. 244.

(обратно)

90

Бухарин Н. Программа Октября (к десятилетию программы нашей партии). С. 8.

(обратно)

91

Пролетарская революция. 1930. № 11. С. 152.

(обратно)

92

См.: Летопись героических дней. М., 1917. С. 452.

(обратно)

93

Cм.: Бухарин Н. На подступах к Октябрю: Статьи и речи мая — декабря 1917 года. М.; Л., 1926. С. 146.

(обратно)

94

Бухарин Н. Классовая борьба и революция в России. М., 1917, С. 3.

(обратно)

95

Шестой съезд РСДРП (большевиков): Протоколы. М., 1958. С. 104.

(обратно)

96

Там же. С. 102–103, 110, 138.

(обратно)

97

Там же. С. 276.

(обратно)

98

Бухарин Н. Классовая борьба и революция в России. С. 43.

(обратно)

99

Ольминский М. Тов. Ленин // Пролетарская революция. 1924. № 3. С. 25―26.

(обратно)

100

Бухарин Н. Классовая борьба и революция в России. С. 43―44.

(обратно)

101

Там же. С. 46.

(обратно)

102

Ломов А. Алексей Иванович Рыков. М., 1924. С. 16, 17.

(обратно)

103

Там же. С. 19.

(обратно)

104

См.: Пролетарская революция. 1922. № 10. С. 317.

(обратно)

105

Там же.

(обратно)

106

Там же.

(обратно)

107

См.: Грунт А. Я. Москва 1917-й. Революция и контрреволюция. М., 1976. С. 29.

(обратно)

108

См.: Октябрьское восстание в Москве: Сборник документов и воспоминаний / Под ред. Н. Овсянникова. М., 1922. С. 56.

(обратно)

109

Бухарин Н. Классовая борьба и революция в России. С. 43.

(обратно)

110

Социал-демократ. 1917. 10 октября.

(обратно)

111

Красное Замоскворечье: Сборник революционных воспоминаний ко дню X годовщины Октябрьской революции. М., 1927. С. 178―180.

(обратно)

112

Бухарин Н. На подступах к Октябрю. С. 167―168.

(обратно)

113

Яковлева В. Партийная работа в Московской области в период февраля — октября 1917 г. // Пролетарская революция. 1923. № 3. С. 196.

(обратно)

114

См.: Москва в Октябре. М., 1919. С. 39.

(обратно)

115

ЦПА ИМЛ, ф. 60, оп. 3, д. 5, л. 30―33.

(обратно)

116

Октябрьское восстание в Москве. М., 1922. С. 44―45.

(обратно)

117

Бухарин Н. На подступах к Октябрю. С. 170.

(обратно)

118

Там же. С. 173.

(обратно)

119

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 417.

(обратно)

120

Бухарин Н. На подступах к Октябрю. С. 182, 185.

(обратно)

121

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 254.

(обратно)

122

Там же. Т. 35. С. 400, 407.

(обратно)

123

Там же. С. 367.

(обратно)

124

См.: Правда. 1924. 3 января.

(обратно)

125

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 418.

(обратно)

126

Седьмой экстренный съезд РКП(б). Март 1918 года. М., 1923. С. 33, 34, 40―41.

(обратно)

127

Там же. С. 40―42.

(обратно)

128

Там же. С. 44.

(обратно)

129

Там же. С. 124.

(обратно)

130

Там же. С. 50.

(обратно)

131

Бухарин Н. И. Атака: Сборник теоретических статей. С. 259―260.

(обратно)

132

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 330.

(обратно)

133

Там же. Т. 36. С. 80.

(обратно)

134

Там же. С. 255―256.

(обратно)

135

См.: Бухарин Н. И. Программа коммунистов (большевиков). П., 1919.

(обратно)

136

См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 264, 268.

(обратно)

137

Бухарин Н. Программа коммунистов (большевиков). С. 30, 33, 57, 58.

(обратно)

138

Там же. С. 58―59.

(обратно)

139

Cм.: Коммунист. 1918. № 1. С. 19.

(обратно)

140

Правда. 1928. 25 октября.

(обратно)

141

См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 228.

(обратно)

142

Там же. Т. 38. С. 152.

(обратно)

143

Там же. Т. 36. С. 305.

(обратно)

144

Бухарин Н. И., Преображенский Е. А. Азбука коммунизма. М., 1920. С. 14.

(обратно)

145

Бухарин Н. И. Атака: Сборник теоретических статей. С. 111.

(обратно)

146

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 310.

(обратно)

147

Бухарин Н. И. Экономика переходного периода. Ч. 1. Общая теория трансформационного процесса. М., 1920. С. 128.

(обратно)

148

Там же. С. 141.

(обратно)

149

Там же. С. 146.

(обратно)

150

Ленинский сборник XL. М., 1985. С. 424, 429.

(обратно)

151

Красная новь. 1921. № 1. С. 251.

(обратно)

152

Большевик. 1924. № 2. С. 4.

(обратно)

153

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42, С. 242.

(обратно)

154

Рабочая Москва. 1922. № 189.

(обратно)

155

Процесс ПСР. Речи защитников: Членова, Шубина, Ф. Кона, Биценко, Бухарина, Садуля. М., 1922. С. 137.

(обратно)

156

Там же. С. 4.

(обратно)

157

См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 48―49.

(обратно)

158

Там же. С. 66.

(обратно)

159

Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. М., 1957. С. 129.

(обратно)

160

Ряскин Н. Д. Вторая программа Коммунистической партии. Л., 1980. С. 103.

(обратно)

161

Правда. 1919. 16 марта.

(обратно)

162

Бухарин Н. Программа Октября (к десятилетию программы нашей партии). М., 1929. С. 14.

(обратно)

163

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 68.

(обратно)

164

Протоколы X съезда РКП(б). М., 1923. С. 222―223.

(обратно)

165

Там же. С. 227.

(обратно)

166

Пролетарская революция. 1929. № 12. С. 6.

(обратно)

167

Протоколы X съезда РКП(б). С. 331.

(обратно)

168

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 282.

(обратно)

169

Там же. Т. 54. С. 180.

(обратно)

170

Бухарин Н. И. Пролетарская революция и культура. П., 1923. С. 46―47.

(обратно)

171

Бухарин Н. И., Преображенский Е. А. Азбука коммунизма. С. 148.

(обратно)

172

Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 года: Стенографический отчет. М., 1963. С. 148.

(обратно)

173

См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 78.

(обратно)

174

Там же. Т. 41. С. 293.

(обратно)

175

Труды Высшей школы МВД СССР. Вып. 2. М., 1957. С. 124.

(обратно)

176

Правда. 1921. 16 января.

(обратно)

177

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 279, 296.

(обратно) name=t199>

178

Там же. С. 242.

(обратно)

179

Бухарин Н. И. Теория исторического материализма: популярный учебник марксистской идеологии. М.; П., 1923. С. 12.

(обратно)

180

Там же. С. 6.

(обратно)

181

Левидов Михаил. Ораторы Октября: Силуэты, записи. М., 1925. С. 24―29.

(обратно)

182

Процесс ПСР. Речь тов. Бухарина. М., 1922. С. 109―144.

(обратно)

183

Бухарин Н. Борьба за кадры. М., 1926. С. 184, 194, 195.

(обратно)

184

См.: Бухарин Н. Коммунистическое воспитание молодежи. М., 1925. С. 21―35.

(обратно)

185

Там же. С. 112.

(обратно)

186

Отчет ЦК РКСМ. М., 1924. С. V―VI.

(обратно)

187

Неделя. 1987. № 51. С. 6.

(обратно)

188

Коэн С. Бухарин и большевистская революция: Политическая биография. 1888―1938. Нью-Йорк, 1980. С. 230.

(обратно)

189

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 84.

(обратно)

190

Там же. С. 345.

(обратно)

191

Там же.

(обратно)

192

Там же.

(обратно)

193

Там же. Т. 54. С. 141.

(обратно)

194

Правда. 1924. 21 января.

(обратно)

195

Пролетарская революция. 1924. № 3. С. 5.

(обратно)

196

Там же. С. 6―7.

(обратно)

197

Там же. С. 11.

(обратно)

198

Там же. С. 20.

(обратно)

199

У великой могилы. М., 1924. С. 243.

(обратно)

200

Большевик. 1924. № 1. С. 12.

(обратно)

201

Бухарин Н. Ленин как марксист. Л., 1925. С. 62.

(обратно)

202

Бухарин Н. Политическое завещание Ленина // Коммунист. 1988. № 2. С. 94.

(обратно)

203

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 36.

(обратно)

204

Там же. С. 35.

(обратно)

205

Правда. 1925. 21 января.

(обратно)

206

Бухарин Н. И. О новой экономической политике и наших задачах. М., 1925. С. 9.

(обратно)

207

Бухарин Н. И. О ликвидаторстве наших дней // Большевик. 1924. № 2. С. 3.

(обратно)

208

См.: Бухарин Н. И. Новый курс экономической политики. П., 1921. С. 11.

(обратно)

209

Бухарин Н. К критике экономической платформы оппозиции // Большевик. 1925. № 1. С. 29.

(обратно)

210

Десятый съезд РКП(б). С. 225.

(обратно)

211

Правда. 1921. 28 августа.

(обратно)

212

Cм.: IV Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. 5 ноября — 3 декабря 1922 г. М.; П., 1922. С. 192―193.

(обратно)

213

Правда. 1923. 25 января.

(обратно)

214

Там же. 30 июня.

(обратно)

215

Бухарин Н. И. Кризис капитализма и коммунистическое движение. М., 1923. С. 81―82.

(обратно)

216

См.: Большевик. 1925. № 9―10. С. 6.

(обратно)

217

За ленинизм: Сборник статей. М.; Л., 1925. С. 280.

(обратно)

218

Большевик. 1925. № 9―10. С. 5.

(обратно)

219

Там же. С. 4―5.

(обратно)

220

Там же. С. 63.

(обратно)

221

Бухарин Н. И. К итогам XIV съезда ВКП(б). М.; Л., 1926. С. 22.

(обратно)

222

Большевик. 1926. № 19―20. С. 58―59.

(обратно)

223

Там же. 1925. № 9―10. С. 4.

(обратно)

224

См.: Бухарин Н. И. В защиту пролетарской диктатуры. М.; Л., 1928. С. 129.

(обратно)

225

Большевик. 1925. № 9―10. С. 13.

(обратно)

226

Там же. С. 12.

(обратно)

227

Бухарин Н. И. Доклад на XXIII чрезвычайной Ленинградской губернской конференции ВКП(б). М.; Л., 1926. С. 23.

(обратно)

228

См.: Большевик. 1925. № 8. С. 14.

(обратно)

229

Чаянов А. В. Краткий курс кооперации. М., 1919. С. 77.

(обратно)

230

Там же. С. 9, 54.

(обратно)

231

Бухарин Н. И. Некоторые вопросы экономической политики: Сборник статей. М., 1925. С. 12.

(обратно)

232

Коэн С. Бухарин и большевистская революция: Политическая биография. 1888―1938. Нью-Йорк, 1980. С. 134, 165.

(обратно)

233

Бухарин Н. И. К вопросу о троцкизме. М.; Л., 1925. С. 4.

(обратно)

234

Там же.

(обратно)

235

Там же. С. 5.

(обратно)

236

Там же.

(обратно)

237

Там же. С. 10.

(обратно)

238

Там же. С. 11.

(обратно)

239

Там же. С. 26.

(обратно)

240

Там же. С. 62.

(обратно)

241

За ленинизм: Сборник статей. С. 372, 373.

(обратно)

242

Там же. С. 4.

(обратно)

243

Троцкий Л. Д. Новый курс. М., 1924. С. 50.

(обратно)

244

Троцкий Л. Д. 1905 год. М., 1922. С. 285.

(обратно)

245

За ленинизм: Сборник статей. С. 376.

(обратно)

246

Бухарин Н. И. К вопросу о троцкизме. С. 64.

(обратно)

247

Там же. С. 83.

(обратно)

248

Там же. С. 85.

(обратно)

249

Там же. С. 97.

(обратно)

250

Бухарин Н. И., Рыков А. И. Партия и оппозиционный блок. М.; Л., 1926. С. 52.

(обратно)

251

За ленинизм: Сборник статей. С. 347―348.

(обратно)

252

XV конференция ВКП(б). М.; Л., 1927. С. 593.

(обратно)

253

За ленинизм: Сборник статей. С. 348.

(обратно)

254

Там же. С. 292.

(обратно)

255

См.: Правда. 1925. 4 февраля.

(обратно)

256

XIV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б): Стенографический отчет. М.; Л., 1925. С. 135.

(обратно)

257

Там же. С. 152.

(обратно)

258

Бухарин Н. И. Партия и оппозиционный блок. Л., 1926. С. 24―85.

(обратно)

259

Февральская революция: Мемуары. М., 1925. С. 89, 96.

(обратно)

260

Бухарин Н. И. Международная буржуазия и Карл Каутский, ее апостол. М., 1926. С. 43.

(обратно)

261

Там же. С. 90.

(обратно)

262

Там же. С. 106.

(обратно)

263

КПСС о культуре, просвещении, науке. М., 1963. С. 154―155.

(обратно)

264

Бухарин Н. И. О мировой революции, нашей стране, культуре и прочем (Ответ академику И. Павлову). М., 1925. С. 7, 25, 32, 44.

(обратно)

265

Бухарин Н. И. Злые заметки. М.; Л., 1927. С. 8.

(обратно)

266

О писательской этике, литературном хулиганстве и богеме. Л., 1927. С. 4.

(обратно)

267

См.: XV съезд ВКП(б). Декабрь 1927 г.: Стенографический отчет. М., 1935. Т. 1. С. 712―713.

(обратно)

268

КПСС в резолюциях и решениях… Т. 4. С. 262.

(обратно)

269

Большевик. 1925. № 9―10. С. 12.

(обратно)

270

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 181.

(обратно)

271

См.: Большевик. 1925. № 9―10. С. 13.

(обратно)

272

КПСС в резолюциях и решениях… Т. 3. С. 369.

(обратно)

273

Бухарин Н. И. Путь к социализму и рабоче-крестьянский блок. М.; Л., 1925. С. 49.

(обратно)

274

Правда. 1927. 18 октября.

(обратно)

275

См.: XV конференция ВКП(б). 26 октября — 3 ноября 1926 г.: Стенографический отчет. М.; Л., 1927, С. 471, 585, 775.

(обратно)

276

Cм.: Большевик. 1928. № 8. С. 64.

(обратно)

277

Кузьмин В. И. Исторический опыт советской индустриализации. М., 1969. С. 29.

(обратно)

278

XV съезд ВКП(б). Декабрь 1927 г.: Стенографический отчет. М., 1962. Т. 2. С. 1230―1231.

(обратно)

279

Там же. С. 1367.

(обратно)

280

Там же. С. 1207.

(обратно)

281

КПСС в резолюциях и решениях… Т. 4. М., 1984. С. 301.

(обратно)

282

Там же. С. 294.

(обратно)

283

VII расширенный пленум ИККИ: Стенографический отчет. М.; Л., 1927. Т. 1. С. 110.

(обратно)

284

Там же. С. 447.

(обратно)

285

Большевик. 1926. № 19―20. С. 44.

(обратно)

286

Бухарин Н. И. Очередные задачи партии. М.; Л., 1928. С. 15.

(обратно)

287

XV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б): Стенографический отчет. М.; Л., 1928. С. 26.

(обратно)

288

Коммунист. 1988. № 7. С. 104.

(обратно)

289

Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 221, 225.

(обратно)

290

Там же. С. 305―306, 311.

(обратно)

291

Там же. Т. 11. С. 15.

(обратно)

292

КПСС в резолюциях и решениях… Т. 4. С. 352.

(обратно)

293

Бухарин Н. И. Доклад на XXIII чрезвычайной Ленинградской губернской конференции ВКП(б). М.; Л., 1928. С. 12―55.

(обратно)

294

См.: Из истории борьбы ленинской партии против оппортунизма. М., 1966. С 501.

(обратно)

295

Торгово-промышленная газета. 1928. 25 сентября.

(обратно)

296

Бухарин Н. И. Заметки экономиста: К началу нового хозяйственного года. М.; Л., 1928. С. 55―56, 16―17.

(обратно)

297

Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 236.

(обратно)

298

Большевик. 1930. № 2. С. 14.

(обратно)

299

Известия. 1988. 4 марта.

(обратно)

300

См.: Правда. 1928. 30 сентября.

(обратно)

301

Кузьмин В. И. В борьбе за социалистическую реконструкцию. 1926―1937 // Экономическая политика Советского государства. М., 1976. С. 40―42.

(обратно)

302

Лавров П. Л. Русской социально-революционной молодежи от редактора журнала «Вперед». Лондон, 1874. С. 40―43.

(обратно)

303

См.: КПСС в резолюциях и решениях… Т. 4. С. 381―382.

(обратно)

304

Ворошилов К. Е. За генеральную линию партии. Л., 1929. С. 102―103.

(обратно)

305

КПСС в резолюциях и решениях… Т. 4. С. 435.

(обратно)

306

Вревский А. Партия в борьбе на два фронта. М., 1930. С. 60.

(обратно)

307

КПСС в резолюциях и решениях… Т. 5. С. 49.

(обратно)

308

См.: Варейкис И. В борьбе за генеральную линию на практике. Воронеж, 1931. С. 226―227.

(обратно)

309

Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 227.

(обратно)

310

См.: История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1967. Т. 8. С. 587, 588.

(обратно)

311

См.: Ворошилов К. На историческом перевале. М.; Л., 1930. С. 85.

(обратно)

312

См.: Исторические записки. 1965. № 6. С. 17―41.

(обратно)

313

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 204.

(обратно)

314

Там же. Т. 41. С. 175.

(обратно)

315

Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 309.

(обратно)

316

Там же. С. 290.

(обратно)

317

XVI съезд Всесоюзной коммунистической партии (б): Стенографический отчет. М.; Л., 1930. С. 53.

(обратно)

318

Там же. С. 325, 326.

(обратно)

319

Там же. С. 159, 254, 256.

(обратно)

320

Литературная газета. 1988. 29 июня.

(обратно)

321

Большевик. 1932. № 19. С. 87.

(обратно)

322

Маркс К., Энгельс Ф. Т. 2. С. 102.

(обратно)

323

Академик Н. И. Бухарин. Борьба двух миров и задачи науки. М.; Л., 1931. С. 25, 29.

(обратно)

324

См.: КПСС в резолюциях и решениях… Т. 5. С. 289―291.

(обратно)

325

См.: Бухарин Н. О технической пропаганде и ее организации. М., 1931.

(обратно)

326

Бухарин Н. И. Финансовый капитал в мантии папы. М., 1930. С. 13, 19.

(обратно)

327

Троцкий Л. Д. Моя жизнь: Опыт автобиографии. Берлин, 1930. Т. 2. С. 60, 184.

(обратно)

328

Академик Н. И. Бухарин. Гете и его историческое значение. Л., 1932. С. 25, 33; Бухарин Н. И. Гейне и коммунизм // Этюды. М.; Л., 1932. С. 177―191.

(обратно)

329

Академик Н. И. Бухарин. Дарвинизм и марксизм. Л., 1932.

(обратно)

330

Памяти Карла Маркса: Сборник статей к пятидесятилетию со дня смерти. 1883―1933. М., 1933. С. 9―99.

(обратно)

331

Бухарин Н. И. Пролетарский якобинец: Памяти Ф. Э. Дзержинского. М.; Л., 1926. С. 3.

(обратно)

332

Вопросы истории. 1988. № 5. С. 83.

(обратно)

333

Бухарин Н. Вступительная статья // Апушкин Я. В. Константин Федорович Юон. М., 1936. С. 5―7.

(обратно)

334

Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934 г.: Стенографический отчет. М., 1934. С. 479―503.

(обратно)

335

Большевик. 1932. № 7. С. 1.

(обратно)

336

XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б): Стенографический отчет. М., 1934. С. 13.

(обратно)

337

XII съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1968. С. 273.

(обратно)

338

XVII съезд ВКП(б). С. 127―129.

(обратно)

339

XIV съезд ВКП(б). С. 274―275.

(обратно)

340

См.: XVII съезд ВКП(б). С. 118, 238―239, 253, 493, 520.

(обратно)

341

Известия. 1935. 7 ноября, 8 декабря, 10 декабря; 1936. 1 января.

(обратно)

342

Социалистическая индустрия. 1988. 25 июня.

(обратно)

343

Знамя. 1988. № 1. С. 48―49.

(обратно)

344

Неделя. 1988. № 7. С. 16.

(обратно)

345

См.: Литературная газета. 1988. 4 мая.

(обратно)

346

Судебный отчет по делу антисоветского правотроцкистского блока. М., 1938. С. 282.

(обратно)

347

Там же. С. 298, 309, 327.

(обратно)

348

Там же. С. 326.

(обратно)

349

Там же. С. 185, 371.

(обратно)

350

Коэн С. Указ. соч. С. 393.

(обратно)

351

Там же. С. 373.

(обратно)

352

Там же. С. 319.

(обратно)

353

Там же. С. 346.

(обратно)

354

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 218.

(обратно)

355

Сталин И. В. Соч. Т. 14 (макет). М., 1956, С. 392―393.

(обратно)

356

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 8.

(обратно)

357

Правда. 1937. 29 марта.

(обратно)

358

Профсоюзы СССР. 1938. № 3―4. С. 4.

(обратно)

359

См.: Огонек. 1987. № 48.

(обратно)

360

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. 253.

(обратно)

361

Там же. Т. 34. С. 257.

(обратно)

362

Коммунист. 1988. № 13.

(обратно)

363

Пути мировой революции. VII расширенный пленум ИККИ: Стенографический отчет. Т. 2. М.; Л., 1927. С. 468.

(обратно)

364

Правда. 1988. 5 июля.

(обратно)

365

Из доклада «Ленин как марксист» на торжественном заседании Коммунистической академии 17 февраля 1924 г.

(обратно)

366

Парижская коммуна была лишь намеком, послужившим для Маркса основой для ряда гениальных предвидений. Но разработать вопроса Маркс, конечно, не мог.

(обратно)

367

Настоящая статья представляет собой доклад Н. И. Бухарина на собрании актива Московской партийной организации 17 апреля 1925 г.

(обратно)

368

Ленинский сборник IX. С. 181.

(обратно)

369

Там же. С. 53.

(обратно)

370

Плеханов Г. В. Год на родине. Париж. Т. 1. С. 21.

(обратно)

371

Формально дело с программой шло так: тезисы Ленина «О задачах пролетариата в данной революции» (апрель); его же «Проект переработки теоретической, политической и некоторых других частей программы» (апрель); обсуждение вопроса на апрельской конференции; «Материалы по пересмотру партийной программы» с предисловием Ленина (май 1917 г.); в то же время в Москве вышел сборник: «Материалы по пересмотру партийной программы» (статьи Милютина, Сокольникова, А. Ломова, В. Смирнова); на VI съезде обсудить программу не удалось; затем появилась статья Бухарина (в журн. «Спартак»); после этого — критическая статья Ленина «К пересмотру партийной программы» («Просвещение»; см. XIV, ч. 2, с. 147―173); к VII съезду был роздан написанный Лениным «Черновой набросок проекта программы» (но о дальнейшем — в тексте).

(обратно)

372

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 116.

(обратно)

373

Там же.

(обратно)

374

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 120. Курсив Н. И. Бухарина.

(обратно)

375

Плеханов Г. В. Год на родине. Т. 2. С. 244.

(обратно)

376

См.: Протоколы VIII съезда РКП(б). Гиз. 1928. С. 148, 149, 152.

(обратно)

377

Черновой набросок проекта программы: Протоколы VII съезда. С. 182―183.

(обратно)

378

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 207.

(обратно)

379

VIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков): Стенографический отчет. М., 1919. С. 89.

(обратно)

380

Ссылки на работы В. И. Ленина даются по 45-му тому Полного собрания сочинений. В тексте указываются только страницы этого тома.

(обратно)

381

Маркс писал Энгельсу 16 апреля 1856 года: «Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием Крестьянской войны. Тогда дела пойдут превосходно». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 29. С. 37).

(обратно)

Оглавление

От автора

«…законно считается любимцем всей партии…»

  Дух буйного протеста

  В большевистском подполье Москвы

  Годы эмиграции

  Большевистское слово — оружие революции

  Политика «военного коммунизма»

  На крутом повороте

  Пропагандист и защитник нэпа

  Взлет и падение

  Трагический финал

  Возвращение

Из публицистического наследия Н. И. Бухарина

  Еще раз о тов. Ленине

  Чего хотят большевики!

  Марксизм Ленина[365]

  О ликвидаторстве наших дней

  О новой экономической политике и наших задачах[367]

  Программа Октября (к десятилетию программы нашей партии)

  Политическое завещание Ленина

*** Примечания ***