Самородок [Александр Федорович Шестаковский] (fb2) читать онлайн

Русский народ талантлив. История дает немало примеров того, как его представители на десятилетия и даже века опережали конструкторскую мысль своего времени, предлагая оригинальнейшие технические решения.

Но творческие усилия наших мастеров были направлены не только на изобретение машин и механизмов, облегчающих труд. Для обуздания иноземных захватчиков издавна приходилось заниматься разработкой и совершенствованием оружия. Одним из талантливейших конструкторов-оружейников стал подручный сельского кузнеца С. Г. Симонов, жизни и творчеству его посвящена эта книга.

Самородок

Рецензенты:

М. НОВИКОВ, кандидат исторических наук, полковник-инженер,

И. САВЧЕНКО, научный сотрудник сектора вооружения и техники Центрального музея ВС СССР

Художник Н. СТАРЦЕВ

Каждые полчаса у Мавзолея В. И. Ленина сменяется караул. В руках воинов надежное оружие: самозарядные карабины СКС-45, созданные старейшим советским оружейником Героем Социалистического Труда, дважды лауреатом Государственной премии СССР С. Г. Симоновым. В книге рассказывается, как бывший подручный сельского кузнеца стал выдающимся конструктором стрелкового оружия, создателем первой автоматической винтовки и знаменитого противотанкового ружья, сыгравшего заметную роль в борьбе с фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны.

Рассчитана на массового читателя.

ОТ АВТОРА

Эти минуты всегда торжественны и величавы. Бьют куранты Спасской башни. Печатая шаг, по древней брусчатке Красной площади идет очередной караул на главный пост страны, к Мавзолею основателя Коммунистической партии Советского Союза и Советского государства В. И. Ленина. В руках часовых изящные и легкие самозарядные карабины СКС-45 конструкции старейшего советского оружейника, дважды лауреата Государственной премии СССР, Героя Социалистического Труда, заслуженного изобретателя РСФСР Сергея Гавриловича Симонова. О нем, создателе нашедшего столь почетное применение карабина и ряда других конструкций огнестрельного оружия, способствовавшего разгрому врага в годы Великой Отечественной, и пойдет рассказ в этой книге.

Много лет мы знаем друг друга. Нередко меня приводили к Сергею Гавриловичу редакционные задания. Мы встречались на его квартире в Сокольниках, на подмосковной даче в Бутове, в хранилищах оружия Центрального музея Вооруженных Сил СССР. Бывал он в гостях и у меня. И каждый раз в неспешных беседах изобретатель раскрывался передо мной все новыми гранями. Постепенно накопилось о нем столько материалов, личных наблюдений, что все это как бы само просилось в книгу.

Написать о нем подталкивало еще и то, что ему в некотором роде «не везло». Написаны книги о его коллегах — В. Г. Федорове, Ф. В. Токареве, В. А. Дегтяреве, Г. С. Шпагине, в которых конечно же не обошлось без упоминания С. Г. Симонова. А о нем самом, хотя вклад Сергея Гавриловича в создание отечественного автоматического оружия внушителен, кроме коротких журнальных и газетных статей и зарисовок, ничего не было.

Предназначая книгу в основном для молодых, я стремился показать достойное подражания упорство моего героя в достижении поставленной перед собой высокой цели. Его-то, к сожалению, у юношей иногда не хватает. Другую свою задачу я видел в том, чтобы дать картину истории создания и совершенствования отечественного автоматического оружия. История эта вызывает законную гордость за наших конструкторов, рабочих и специалистов, всех тех, кто ковал оружие победы. Насколько это удалось — судить не мне.

Выражаю искреннюю признательность кандидату исторических наук полковнику-инженеру М. В. Новикову, доктору исторических наук Д. Н. Болотину, кандидату технических наук А. А. Троненкову, главному хранителю оружия ЦМ ВС СССР А. Ф. Корнееву, научному сотруднику сектора вооружения и техники ЦМ ВС СССР И. Ф. Савченко. Их советы, представленные в мое распоряжение материалы, дружеская поддержка помогли рождению этой книги.

ВОСХОЖДЕНИЕ

Неодолимые силы тянут человека туда, где он родился. И чем он старше, тем сильней. Вот и Сергей Гаврилович давно собирался навестить места своего детства, побывать у родни, да все недосуг было. И мне давно хотелось посмотреть на эти места, чтобы лучше представить обстановку, в которой он рос. И вот в один из майских дней, воспользовавшись согласием зятя Симонова — Геннадия подвезти нас на «Жигулях», мы оказались на его родине.

Едем на машине по асфальтированному шоссе, соединяющему Владимир с Ковровом, вдоль того места, где прежде находилась деревня Федотово, а Симонов, как ни напрягает зрение, рассматривая сквозь ветровое стекло окружающие строения, почти ничего не узнает. Может, подкачала память — ведь он не был тут около 45 лет. Но скорей всего сказывается преображающая сила современного быстротечного времени. Федотова давно уже не существует. Деревня слилась с соседней — Мелиховом, образовав современный рабочий поселок, протянувшийся на много километров возле мощной известковой гряды, разрабатывавшейся еще задолго до Октябрьской революции. Пришлось обратиться с расспросами к прохожим. Они-то и помогли. И вот мы у цели — дома с номером 220 по Первомайской улице.

Словно помолодевший, проворно вышел Сергей Гаврилович из машины и с волнением стал разглядывать дом, узнавая и не узнавая его. Ведь это был отцовский дом, в котором он 4 октября 1894 года появился на свет. Правда, новые хозяева сделали в нем существенную перестройку. Однако, присмотревшись, Симонов все же узнал его.

На стук в ворота вышла пожилая женщина. Увидев посторонних людей и среди них Сергея Гавриловича при всех орденах и со Звездой Героя Социалистического Труда на груди, она сперва растерялась, не догадываясь, чем обязана такому визиту. Но вот Симонов представился. Лицо женщины, назвавшейся Анной Петровной Савиной, сразу же просветлело, и она гостеприимно пригласила нас в дом. Как же, она хорошо помнит Гаврилу Игнатьевича и Евлампию Терентьевну — родителей Сергея Гавриловича, у которых они вместе с мужем еще в 1939 году купили этот дом. Помнит и то, что старшие Симоновы тогда перебрались к сыну в Ковров. Они же с мужем прожили все эти годы безвыездно и до ухода на пенсию трудились на разработках известняка.

Евлампия Терентьевна, мать С. Г. Симонова

Гаврила Игнатьевич, отец С. Г. Симонова

Переступив порог калитки, Сергей Гаврилович каким-то неведомым путем сразу же узнал знакомый с детства предмет. Словно не доверяясь ослабевшему зрению, он потянулся к сделанной каким-то особым способом защелке калитки и пальцами ощупал ее, вызвав у хозяйки дома и у нас недоумение. Какое-то мгновение он был сосредоточен, но тут же с забавной гордостью сказал:

— Видать, неплохо мною защелка сработана, что служит уже более семидесяти лет...

Мы улыбнулись. Можно было подумать, что после этого немудреного запора не было прославивших его автоматической винтовки, противотанкового ружья, самозарядного карабина, десятков других конструкций и что в создании защелки, которую мы с любопытством разглядывали, вся его заслуга.

Внутренняя часть дома оказалась полностью перестроенной — прежней осталась только кухня. Чистенько. Добротная недорогая, но современная мебель, в углу телевизор. Невольно Симонов сравнил нынешнюю обстановку дома с той, в которой довелось в детстве жить его многочисленной семье. Тогда единственной «мебелью» был стоявший в углу грубо сколоченный стол да окружавшие его лавки. Спали на русской печи и на полатях. Вечерами рано гасили лампу-коптилку — чтобы не переводить зря керосин.

Нельзя не удивляться непостижимому совершенству человеческой памяти. Она подчас извлекает из тайников мозга такие, казалось бы, давно забытые подробности, что только диву даешься.

— Отец мой, как и дед, числился хлеборобом, — вспоминает Симонов. — Так что я, можно считать, потомственный крестьянин. Однако крохотные наделы, да и скудность земли, как мы ни старались, давали столь мизерные урожаи, что своего хлеба хватало только, как в старину говорили, до рождества, а точнее, до Нового года. Поэтому, чтобы прокормить семью, отцу приходилось работать у местных заводчиков, занимавшихся разработкой известняка. Вон она, гряда, — показал Симонов на видневшиеся в окно карьеры. — Немало там пришлось пролить пота отцу, да и мне досталось...

За 15 верст отец возил на тощей лошаденке известь в город. В неделю зарабатывал, помню, 3 рубля 60 копеек. На эти деньги по тогдашним ценам можно бы и жить. Но от них после покупки корма для лошади и коровенки оставалось не более 60 копеек. На такие деньги, ясное дело, семье, в которой было семь детей, не прожить. Чтобы кое-как свести концы с концами, отцу приходилось еще и заготавливать дрова на продажу.

И все же, по теперешним понятиям, мы тогда буквально нищенствовали. Летом бегали босиком. Когда холодало, заматывали ноги тряпьем и одевали лапти. Поношенную одежонку отец покупал для нас в городе на базаре. Мать, как могла, ее ушивала.

В семье было заведено, что детей с шести лет приучали работать в поле. В таком возрасте только бы и играть да играть, а мы сажали картофель, подносили снопы. И дома всегда находились дела: нянчились с меньшими, убирали избу, мыли посуду. Помню, крепко доставалось, коль нечаянно разобьешь чашку или блюдце.

С десяти лет мы летом уже косили корове траву, жали серпом хлеб. Осенью вместе с отцом заготовляли дрова. Деревья в лесу рубили прямо топором — так нам казалось сподручнее. Разделывали их и стаскивали в так называемые костры — штабеля, чтобы потом легче было грузить на телегу или сани. Потом перевозили хлысты к дому. Здесь их распиливали, кололи и укладывали в поленницы — вон возле того забора.

Сергей Гаврилович отодвинул шторку окна и кивнул на черный от времени, но еще прочный частокол, огораживающий хозяйственный дворик, вымощенный им вместе с отцом каменными плитами более полувека назад.

Как о единственном светлом времени детства, отмеченного не по возрасту тяжелым трудом и крайней нуждой, он вспомнил о часах, проведенных в стенах начальной сельской школы. Ее здание и сейчас виднеется в окно через дорогу на горке.

— Учился я охотно и, видимо, успешно, ибо меня всегда среди немногих учеников отмечали похвальными листами. Учитель — Александр Александрович — должно быть, был хорошим человеком и педагогом, что к нему до сих пор сохранились самые теплые чувства. Бывало, в метель увидит в окно, что я с книжками под мышкой никак не могу взобраться в гору, выйдет, встретит меня и на руках принесет в школу. И к другим детям бедняков он относился с сочувствием. Особенно к тем, которые приходили из соседних деревень. Чтобы они не были голодны, он поручал сторожу варить им картофельный суп. Помню, очень нравилось мне это варево и казалось, нет на свете еды вкусней.

Когда я ухитрялся делать уроки, право, ума не приложу. Ведь с меня не снимались многочисленные домашние обязанности. На третью зиму успешно сдал экзамены, получил похвальный лист и свидетельство об окончании начальной школы. Мне очень хотелось дальше учиться. И учитель, помню, говорил отцу, что я способный, и советовал продолжить мое образование. Но у семьи не было на это средств. Да и руки мои требовались в хозяйстве. Отец сочувствовал, но все же был неумолим. Должно быть, нелегко было прокормить и одеть нашу многочисленную ораву.

Документ об успешном окончании федотовской начальной школы

Похвальный лист Сергея Симонова

Сергей Гаврилович вспоминает, как уже тогда, еще ребенком, проявлял он интерес к разным ремеслам. Конечно же домашние дела почти не оставляли свободного времени. Но коль перепадали такие минуты, он с увлечением что-нибудь пилил, строгал. Приходилось мастерить украдкой от отца, боявшегося, что он поломает инструмент.

Тут, в родном доме, Сергей Гаврилович то и дело наталкивался на следы своих первых в жизни поделок. В груде старого хлама в углу двора он чудом усмотрел обрубок валика со следами деревянных лопаточек. Оказалось, что это остатки маслобойки, которую он изготовил из дерева, когда ему еще не было и десяти лет. Ее он мастерил в конюшне при свете керосиновой коптилки, когда его чуть свет посылали подкормить лошадь. Получилось отменно. Маслобойкой стала пользоваться не только мать, но и соседи, с трудом верившие, что такое мог придумать и смастерить малолетний Сергейка.

Мальца неумолимо стала тянуть к себе кузница, что приютилась на краю деревни. Привлеченный сюда однажды лязгом обрабатываемого на наковальне металла, он уже не мог равнодушно мимо нее проходить. Порой, забыв обо всем на свете, и в том числе о домашних обязанностях, он подолгу восхищенно наблюдал за таинством превращения бесформенных кусков железа в столь полезные в крестьянском хозяйстве предметы. Кузнец Сергей Антонович поначалу его вроде бы не примечал: и другие мальчишки забегали к нему из любопытства. Но Сергейка, в отличие от них, появлялся в воротах кузни чуть ли не каждый день и одолевал вопросами. А однажды несмело напросился помочь.

Антоныч смерил его любопытным взглядом, словно оценивая. Уж больно он был мал, хотя вроде бы крепок.

— Ну что ж, возьми вон тот молот, что полегче.

Сергейка вмиг схватил кувалдочку, поплевал на ладони, как это всегда делал Антоныч, и стал к наковальне. Кузнец выхватил щипцами из горна раскаленный прут. Один удар, второй, третий. Антоныч сначала ручником показывал, куда ударить, но потом только передвигал по наковальне прут, заметив, что парнишка и сам неплохо соображает что к чему.

— Молодец, толк из тебя получится, — похвалил Антоныч, когда шина для тележного колеса была выкована. — А теперь беги домой, скажи отцу, что вечерком загляну — есть к нему разговор.

Но предупредить отца Сергейка так и не успел. Гаврила Игнатьевич приехал поздно и, как всегда, уставший. Едва успел отстегнуть вожжи, развязать хомут, ослабить чересседельник, как пожаловал Антоныч. Велев Сергейке распрячь лошадь и задать ей корма, отец позвал кузнеца в дом. Выпроводив малышню, они долго шептались. Потом отец позвал Сергейку.

«Так вот ты где пропадаешь, — нарочито строго сказал отец. — Сам себе работу нашел? Ну что ж... К Антонычу в ученики пойдешь?»

— Такого вопроса мне можно было и не задавать, — вспоминает Сергей Гаврилович. — Ведь осуществлялась моя первая в жизни мечта. Конечно же я с радостью согласился.

Здесь, в кузнице, у Симонова и произошло первое близкое знакомство с металлом, с которым он уже больше никогда не расставался, с его неограниченными возможностями превращаться в умелых руках в самые разнообразные предметы. Вместе с Антонычем они ковали подковы, обтягивали шинами колеса, оковывали телеги, тарантасы, сани, делали и наваривали сошники и лемеха к плугам. В кузницу сельчане носили лудить самовары, запаивать прохудившиеся тазы и кастрюли, исправлять замки. Однако потребности жителей деревни в кузнечных работах были ограничены. Тогда Антоныч брался и за столярные и даже малярные работы. Они изготовляли телеги, сани, другие деревянные поделки — словом брались за любую работу, когда не было более подходящей.

Сергей Гаврилович с благодарностью вспоминает Сергея Антоновича, искренне стремившегося научить полюбившегося ему паренька всему, что умел сам. В те времена такое отношение ремесленников к своим ученикам было большой редкостью, ибо мастера всегда видели в них потенциальных конкурентов. Их обучали ровно настолько, чтобы освободить себя от тяжелой и грязной работы, не посвящали в тонкости ремесла, ревностно следили за тем, чтобы подмастерья не могли стать мастерами. Сергейка нравился кузнецу тем, что был не по годам серьезным, покладистым, трудолюбивым. С ним работалось легко.

Кузнец был из тех основательных мужиков, которые благодаря тому, что труд их в деревне нужен всем, находятся на каком-то особом, привилегированном положении. Этим он не злоупотреблял — брал с односельчан «по-божески», чем и заслужил доброе к себе отношение.

Он был еще не стар, физически здоров, спиртным не баловался. И все же жизнь его складывалась как-то бестолково. Рано похоронил первую жену. Потом женился опять. Но детей так и не было. Оттого пустой и скучной казалась ему собственная изба, в которой никогда не слышалось ни детского плача, ни смеха. За длинным рублем не гонялся, не видел в нем смысла. На жизнь хватало — и ладно. Должно быть, завидовал домовитым многодетным соседям, жившим подчас впроголодь, но зато дружно, общими заботами. У них была цель, перспектива. Он был лишен и того и другого. Поэтому в Федотове, с его тремя с половиной десятками домов, он чувствовал себя одиноко, неуютно. Отсюда пошла и его замкнутость, острое желание поделиться с кем-то своими безрадостными думами. Но так случилось, что и друзей-то у него не оказалось. Может быть, именно поэтому он стал относиться к своему подручному со сдвоенным чувством: как к сыну и как к товарищу одновременно, хотя разница в годах между ними была около двадцати лет.

Большую тягу к Антонычу испытал тогда и Сергей. Его сверстники еще, как говорится, били баклуши, когда он уже зарабатывал себе на хлеб, помогал семье. Оттого и друзей-одногодков у него также не было. Рано повзрослев, став самостоятельным, он просто не находил с ними общего языка, общих интересов.

Вечерами, когда смеркалось и работать было уже нельзя, мастер и его подручный не торопились домой. Закрыв ворота, они усаживались на обрубках бревен у потухающего горна и душевно беседовали, пока не тускнел последний уголек.

Темы разговоров были самые разные. О жизни, о войне, о тяжкой доли крестьян и рабочего люда. Чаще всего беседа вертелась вокруг того, что им было ближе всего — об их профессии металлистов. Тут уж Сергей засыпал Антоныча градом вопросов. Об устройстве швейной машины, часов-ходиков, ружья, которые он видел у зажиточных соседей, и о многом другом. Кузнец отвечал как мог, больше по догадке, ибо знал по-настоящему толк только в кузнечном деле. Ответы Сергея не удовлетворяли. Антоныч это чувствовал и злился. «Да что ты ко мне пристал? — говорил он в сердцах. — Иди поработай на заводах, где их делают, вот тогда и узнаешь...» Невдомек было Антонычу, что в эти минуты он говорил именно то, о чем Сергей и сам думал не раз, как бы укреплял его убеждение, что, только познав самые разные ремесла, можно стать настоящим мастером-металлистом.

Однажды Сергей не выдержал — высказал свою сокровенную мечту и сам испугался: думал, Антоныч будет над ним смеяться. Но кузнец проявил такт и понимание. Он как-то странно взглянул на своего ученика, словно видел его впервые и, опять уставился в дотлевавшие угли. Помолчали.

— Ты, парень, прав‚ — наконец молвил он раздумчиво. — Нашему брату выбиться в люди можно лишь упорством, а то и упрямством. И еще бить в одну точку. Тогда можно стать Большим Мастером. Мне поздно... А ты станешь...

Словосочетание «Большой Мастер» не было выдумкой Антоныча — его придумал для себя как цель своих устремлений Сергей. В этих двух словах, которые в своем воображении он писал обязательно с прописных букв, ему рисовался эдакий повелитель железа, для которого не существует секретов и который все может. Может изготовить швейную машину, ходики, ружье — словом все, что сработано из металла.

Слова Антоныча крепко запали в душу Сергея, утвердили его в правильности выбранного пути. Что ж, настойчивости, упорства и даже упрямства у него хватит — в этом он не сомневался. Надо только больше узнать. И обязательно тогда станешь Большим Мастером.

Сергей не стеснялся расспрашивать, если что-то было непонятно. Очень скоро он мог уже сам выполнять разные кузнечные и столярные работы и все чаще изумлял своего учителя сноровкой, неожиданными предложениями, упрощавшими их труд.

— Ай да Сергейка, — говорил кузнец простодушно. — Не голова, а Государственная дума!

Но прошло время, и Сергей заскучал. Не то чтобы надоело работать в кузнице Швецова, нет. Как и прежде, он не знал устали, трудился на совесть. Однако все чаще не находил ответов на возникавшие вопросы. Азы металлообработки он усвоил. Но стал догадываться, что есть производства и более высокого класса. В этом убеждали его такие предметы, как примусы, швейная машина, ружья. Как их делают? Антоныч сам имел об этом весьма смутное представление. На заводе, мол, делают — единственное, что мог сказать кузнец. Но это ничего не объясняло. Сергея безудержно стало тянуть на этот самый «завод», чтобы самому увидеть, как из тех же кусков металла, из которых он в кузнице выковывал простейшую крестьянскую утварь, изготовляют все эти изделия, казавшиеся ему тогда верхом совершенства. А может быть, и самому научиться делать такие же.

Все оказалось не так-то просто. Паренек напрасно ездил несколько раз в Иваново-Вознесенск; желающих получить работу было гораздо больше, чем требовалось фабрикантам.

— Каждое утро собирались мы, ищущие работу мастеровые, у проходной, — вспоминает Сергей Гаврилович. — Полицейские отгоняли, но мы снова возвращались к воротам. И вот однажды мне повезло: я чем-то приглянулся служащему ситценабивной фабрики заводчика Куваева, и он, выделив меня из толпы безработных, велел следовать за собой.

Огромный цех, в который они пришли, сразу же ошеломил грохотом десятков станков, большими металлическими баками-барабанами, множеством других механизмов неведомого ему тогда назначения. А тут приведшего его в цех служащего куда-то позвали, и он не возвращался несколько минут. Предоставленный самому себе, Сергей стал с любопытством оглядываться. Кругом сновал рабочий люд. Все вместе — рабочие и машины — в бешеном ритме мелькало в глазах, отчего немного кружилась голова. И все же Симонову тут сразу понравилось: его захватил ритм коллективного труда, направляемого какой-то непонятной силой. За кажущейся неразберихой он угадывал разумное начало, заставлявшее каждого играть отведенную ему роль.

Симонова определили в отделочное производство. Беспрерывная лента ситцевой ткани, тянувшаяся откуда-то из-за смежной стены, проходила тут сквозь печатные станки, крахмальные барабаны, сушильные и мерные машины, прежде чем превращалась в готовую продукцию. Сергея приставили к крахмальному барабану. Так начался для него — сына крестьянина — первый день приобщения к рабочему классу.

Трудовой день на фабрике длился десять с половиной часов с коротким перерывом на обед. Едкий запах краски, исходивший от печатной машины и смешивавшийся с испарениями крахмальной ванны, создавал в цехе невыносимую атмосферу. Об устройстве вентиляции хозяин и не помышлял, ибо это, особенно в холодную пору, было бы связано с дополнительным расходом дров.

Порядки Куваев установил строгие. Чуть кто-либо не поспеет к утреннему фабричному гудку или отвлечется от станка дольше положенного времени — штраф. Ну а если кто заболел или по другой какой причине пропустил хоть день, с тем разговор был коротким. Мастер не принимал никаких оправданий, даже слушать не хотел, а лишь говорил: «Иди в контору и получай расчет!» Фабрикант и его подручные могли с рабочим людом не церемониться. Знали — за проходной всегда ждет голодная толпа безработных, готовая трудиться на любых условиях.

Были заведены и другие меры устрашения. Весной, на пасху, работа на короткое время приостанавливалась, рабочим давали полный расчет и возвращали хранившиеся в конторе паспорта. Каждый уходил с тяжелым сердцем: «А возьмут ли обратно, когда через несколько дней фабрика вновь будет пущена?» Понятно, что за проходной оказывались неугодные мастерам рабочие, и в первую очередь те, которые в той или иной форме выражали свое недовольство.

Симонову довелось с головой окунуться и в безрадостное житье-бытье рабочих вне фабрики. Куваев не утруждал себя строительством бараков для работников: зачем, если от, по существу, дармовых рабочих рук и так отбоя не было. Каждый устраивался как мог.

После нескольких дней поисков жилья Симонову наконец удалось устроиться на постой к одной старушке. В комнате, которую она сдавала, помимо нее жило еще десять постояльцев: супружеская чета с шестилетней девочкой, женщина с грудным ребенком, девушка, пожилой холостяк, двое парней — ровесников Сергея. Кровать была только одна — на ней спала хозяйка. Остальные устраивались на полу, подкладывая кто что имел. Утром весь этот скарб свертывался, и его выносили в маленькие дощатые сени. Старушка брала с каждого постояльца по рублю в месяц. Тогда это были немалые деньги. Симонов, например, зарабатывал на фабрике всего 47 копеек в день.

Достаточным оказалось двух дней для полного освоения Сергеем своих обязанностей на крахмальной машине. Через неделю он уже разобрался в ее устройстве и, когда случались неполадки, не звал слесаря-наладчика, а устранял неисправности сам.

Но свой путь к достижению цели — к большому мастерству Сергей видел в изучении устройства и остальных механизмов, работавших в цехе. Он стал просить мастера перевести его на другие станки. Но тому было невдомек, зачем пареньку такая перестановка — ведь на других машинах работать было нисколько не легче и платили все те же 47 копеек в день. К тому же рабочие обычно неохотно расставались со своими привычными рабочими местами, а тут — сам просится. Мастер в общем-то был доволен прилежанием Симонова, но все же счел его чудаком.

На первых порах Сергей был в отчаянии, даже хотел с фабрики уходить. Но вот рабочие стали примечать, что, урвав несколько минут от короткого обеда, он неизменно прибегал в цех раньше других и, подойдя то к мерочной, то к другой машине, разглядывал, ощупывал пальцами детали, чтобы понять их назначение и взаимодействие друг с другом.

Однажды произошел случай, который изменил отношение к Сергею мастера и товарищей по цеху — они стали к нему относиться с приметным уважением.

После обеденного перерыва по чьей-то оплошности в редуктор печатной машины упала рукавица. Что-то заскрежетало, и валики встали. Авария! Остановился весь цех, связанный технологической цепочкой с машиной. Прибежало начальство. Мастер суетился, ругал рабочих на чем свет стоит. Один из них полез в машину, пытался ее исправить, но вскоре беспомощно развел руками. Не могли отыскать и запропастившихся куда-то слесарей-ремонтников. Начальство нервничало. Приуныли и мастеровые — за простой они не получат ни копейки.

И тут из обступивших машину полукольцом рабочих несмело вышел Сергей. Он заглянул в редуктор, осмотрел механизм и сказал:

— Давайте починю...

Мастер с изумлением взглянул на низкорослого рабочего, казавшегося совсем мальчишкой. Но его удивила и подкупила уверенность, с которой Симонов предлагал свою услугу.

— Валяй попробуй, чем черт не шутит, когда бог спит. А вдруг?..

Сергей засучил рукава и взялся за дело. Ловко орудуя полукувалдой, он выбил шпоны, разобрал шестерни и вытащил застрявшую между зубьями рукавицу. Потом, прихватив погнувшиеся тяги, вмиг сбегал в фабричную кузницу, выпрямил их и, вернувшись в цех, быстро собрал машину. Не прошло и часа, как она снова застрекотала. Стал работать и весь цех.

До этого дня мастер словно бы и имени его не знал. А тут стал величать Сергеем Гавриловичем. Так он не обращался даже к пожилым мастеровым. И рабочие стали к нему относиться с почтением.

С тех пор, когда в той или иной машине что-то барахлило, мастер не посылал за слесарем, а подходил к Симонову и говорил:

— Поди-ка, Сергей Гаврилович, погляди. — И ставил временно вместо него к крахмальной машине другого рабочего.

Симонов мигом обнаруживал неисправность и быстро ее устранял. Только однажды мастеру все же пришлось посылать за ремонтниками, когда рассыпался подшипник — запасного в цехе не оказалось.

Так прошло два года. Сергею стало невмоготу изо дня в день выполнять на своей «крахмалке» до одури монотонную работу. Правда, некоторое разнообразие вносили минуты, когда его звали устранять неполадки на других машинах. Но скоро и это надоело — он стал понимать, что новому тут в цехе уже не научишься.

Симонов досаждает начальству просьбами перевести его в какой-либо другой цех: там были машины, устройство которых ему очень хотелось узнать. Но мастер уперся — ему не хотелось расставаться с толковым покладистым парнем. Сергей был в отчаянии.

А тут еще пришло письмо из дому, подтолкнувшее на решительный шаг. Мать писала, что отец стал сдавать, уже не управляется с хозяйством. В доме поселилась еще большая нужда. Не раздумывая, Сергей взял полный расчет и уехал в Федотово.

Нет, это не было отступлением от намеченной цели. Свою заветную мечту стать Большим Мастером он не бросает и обязательно осуществит. Время, проведенное на текстильной фабрике, не пропало даром: здесь он кое-что познал, многому научился. Но сейчас нужно поразмыслить, посоветоваться с Антонычем. Нужно и родным помочь.

Весна 1914 года в Федотове была такой же, как и предыдущие, — ничто, казалось, не предвещало грозных событий. Поднимавшееся день ото дня все выше солнце быстро сгоняло с полей снег. Раньше обычного прилетели грачи. Деревня после зимней спячки словно бы встрепенулась — крестьяне готовились к весенним полевым работам. Заметно прибавилось работы и в кузнице — Антоныч был завален заказами. Поэтому он с радостью встретил Сергея, вновь взял его к себе в подручные. Началась вроде бы прежняя жизнь, какой она была до поездки Симонова в город.

Но кузнец стал примечать, что парень в чем-то существенно изменился. Нет, на работе он, как и прежде, ни минуты не мог просидеть без дела — все что-то придумывал, совершенствовал. Но от прежней наивности крестьянского паренька не осталось и следа. Увидев в городе, как фабриканты зверски эксплуатируют рабочих, Симонов все отчетливее стал понимать суть социальной несправедливости.

В августе разразилась война. Началась мобилизация в армию. Работавший в городе старший брат Павел сообщил, что его забирают в солдаты. В письме к Сергею он наказывал: «Сам понимаешь, какие доходы у солдата. Я больше денег высылать не смогу. Коль так получилось, то тебе теперь одному помогать родителям растить сестренок и младшего братишку...» Павла угнали на фронт.

Еще более тяжелым бременем легли на плечи Сергея заботы о семье. Раньше, казалось, отцу износа не будет. А тут только въедет во двор поздним вечером после работы, бросит поводья — и нет уж у него больше силенок. Шатаясь от усталости, взойдет в дом, плюхнется прямо одетым на лавку и лежит, тяжело дыша, пока Сергей распряжет лошадь, задаст ей корма. Сергею до слез было жалко отца, и он, как мог, старался его освободить от всего, что тот обычно делал в вечерние часы: чинил сбрую, точил инструмент.

А тут и несчастье тяжелым комом свалилось на дом Симоновых. Однажды к ним в избу забрел отпущенный подчистую солдат-калека, пробиравшийся через Федотово в свою деревню. Он рассказал, что служил с Павлом в одной роте. В том же кровавом бою, в котором солдат был изувечен, Павел погиб. Сраженный горем, отец совсем занемог.

Затеянное империалистами кровавое побоище требовало все больше пушечного мяса. Одна мобилизация следовала за другой. Забрали в солдаты и уже далеко не молодого кузнеца Антоныча.

Все эти события сплелись в тугой узел и подтолкнули Сергея к решительным действиям. С одной стороны, он не мог бросить семью — без его рук она бы совсем пропала. С другой — надо было найти такую работу, которая позволяла бы хоть сводить концы с концами: в Федотове такой не было. К тому же нестерпимым стало сознание того, что за год он к осуществлению своей мечты нисколько не приблизился. Нет, время слишком дорого, нельзя дальше медлить! С таким настроением он отправился в город Ковров, что в 12 верстах от Федотова. Здесь ему приглянулся чугунолитейный механический завод.

Выслушав Сергея и узнав о его прежней работе, мастер никак не мог взять в толк, зачем парень пришел именно к ним: ведь о литейном производстве он, по существу, не имел никакого понятия. Невдомек было мастеру, что как раз это Симонова сюда и привело. Сначала он ему даже категорически отказал, посоветовал пойти на другие заводы, где мог бы пригодиться его прежний опыт.

— Пришлось проявить настырность, — вспоминает Сергей Гаврилович. — Стал умолять поставить меня к тискам и дать любое задание. Мастер вроде бы сдался, но чувствую, что готовит подвох. И действительно, он долго копался в каком-то ящике, пока не выбрал самую сложную деталь. «Изготовь такую же, — сказал он, протягивая ее мне. — Да чтобы размеры совпадали. Заготовку найдешь вон там». Сказал и ушел куда-то.

В углу, что указал мастер, заготовок никаких не оказалось. Были лишь самой разной формы куски железа, брошенные туда за ненадобностью. И все же среди этого хлама Симонову удалось найти обрубок подходящего размера. В инструменте недостатка не было, и он энергично взялся за дело.

Не прошло и часа, как деталь была готова. Но мастер все не возвращался. Тогда Сергей принялся еще и шлифовать поверхность детали, хотя этого и не требовалось, придавая ей зеркальный блеск: пусть, мол, знает, на что я способен!

Когда наконец пришел мастер и увидел поделку Сергея, от изумления он словно бы лишился речи: перед ним была работа самого высокого класса. Мастер долго придирчиво проверял размеры детали штангенциркулем, убедился в их полном соответствии с оригиналом: ни миллиметра больше, ни меньше. Вырвав из блокнота листок, он что-то написал на нем карандашом и протянул Сергею:

— Иди в контору, оформляйся.

Так Симонов стал слесарем завода, изготовлявшего станины и другие массивные детали для ткацких, сверлильных и прочих станков.

...Здесь, в родном отцовском доме, где Сергей Гаврилович одну за другой воскрешал в памяти страницы далекой юности, все новые попадавшие на глаза предметы напоминали ему о прошлом.

На заднем дворе, где начинался огород, он вдруг узрел приделанную кем-то к заборному столбу причудливо изогнутую металлическую трубку с облупившейся никелировкой. Конец ее был задран вверх наподобие вешалки. То ли козу к ней привязывали, то ли веревку для сушки белья — теперь сказать трудно.

Сергей Гаврилович узнал в этой трубке руль велосипеда, на котором в 1915 году ездил из Федотова на работу в Ковров.

— Каждый день ходить по 12 верст в оба конца пешком не шутка, — вспоминает Сергей. Гаврилович. — Так не надолго меня хватило бы. И вот узнаю, что у соседа есть в сарае давно проржавевший велосипед. Иду к хозяину — прошу продать. Он и отдал его по дешевке. Помню, как ругался отец, когда принес эту рухлядь в избу, — не верилось ему, что все это можно восстановить. Я и сам сомневался, хотя вида не подавал. Каждый вечер после работы возился с велосипедом, пока не довел до ума...

Работа слесаря по ремонту оборудования давала Симонову возможность свободно ходить из цеха в цех. Это было как раз то, о чем он мечтал. Устраняя неисправности то в одном, то в другом месте, Сергей за год не только изучил до тонкостей все имевшиеся на заводе станки и машины, но и само литейное производство. Он был доволен: сделан новый шаг к Большому Мастеру.

И тут, как два года назад на фабрике Куваева, он стал все отчетливее чувствовать, что, продолжая работать на литейно-механическом, квалификацию уже никак не повысишь.

Начальство ценило его расторопность, умение быстро обнаружить и устранить неполадки, словом, было им довольно. Любили его и рабочие за покладистость, готовность в нужный момент прийти на помощь. И все же в душе все отчетливей пробуждалось беспокойство, что напрасно теряет время, не приближающее его теперь уже ни на шаг к поставленной цели.

Мастер уговаривал его остаться и даже обещал повысить оклад, но Симонов не отступил, хотя и знал, что на новом месте будет зарабатывать меньше. Увлеченность идеей отстраняла материальные соображения на второй план.

И вот он в том же Коврове устроился на фабрику по ремонту ткацких станков. Если в Иваново-Вознесенске ему довелось познакомиться со всеми машинами, используемыми на текстильной фабрике в отделочном производстве, то о ткацких станках он не имел никакого представления. Пришлось еще раз начинать все сначала. Ну что ж, Сергей к этому стремился.

Не беда, что на первых порах вновь пришлось быть в роли ученика: солидный запас знаний, уже приобретенные профессиональные навыки вместе с природной смекалкой позволяли за считанные дни разобраться что к чему, прочувствовать специфику прежде незнакомого ему оборудования. Ну а потом начинался процесс более глубокого познания самых сложных узлов машин. Уже на этой стадии, опираясь на свой опыт, Симонов нередко удивлял мастеров своими предложениями, упрощающими и улучшающими работу механизмов. По существу, на новом месте ему нужно было лишь неделю-две, чтобы полностью освоиться и стать вровень со своими товарищами, проработавшими тут подчас несколько лет. А через месяц он уже слыл мастером на все руки.

Теперь, когда любому парню открыты двери всех учебных заведений — только учись! — пожалуй, может показаться, что Симонов был «летуном». И в самом деле: тогда он ни на одном предприятии не работал более одного-двух лет. Сергей Гаврилович вспоминает, как трудно порой бывало расставаться с привычным укладом, с хорошими людьми, с которыми успевал подружиться. И все же, встречаясь за воротами завода с рабочими других предприятий, он всегда дотошно их расспрашивал, нащупывал место, куда бы стоило перейти. При этом заработком он интересовался меньше всего. Важнее для него было, чтобы там обязательно присутствовало что-то новое, доселе ему неведомое, чтобы было чему научиться.

Как-то, а шел тогда уже 1916 год, в разговоре с мастеровыми Симонов услышал, что на станции Растяпино Нижегородской губернии навезли много техники, приступили к строительству механического завода. Требовались там рабочие всех специальностей и конечно же металлисты, слесари самых высоких разрядов. К такому сообщению Симонов не мог отнестись равнодушно — ведь строительную технику он не только не знал, но и видеть не доводилось. А тут еще мастер, не ведая того, подлил масла в огонь — исчерпав свое красноречие в посулах, уговаривая Сергея остаться, как последний, по его расчетам, неотразимый аргумент выпалил:

— Куда ты идешь! Ведь там машины, которые ты и не нюхал! Охота ли тебе, уже не мальчишке, ходить в учениках?!

И тут Симонов неожиданно для мастера широко улыбнулся. Не будет же он объяснять, что тот попал в самую точку. Ошарашенный такой реакцией на свои слова, мастер, видимо, счел, что парень рехнулся, и с досады только махнул рукой: «Ну валяй, поступай как знаешь!»

Стройка на станции Растяпино не обманула надежды Симонова — его охотно приняли и направили в инструментальный цех механической мастерской. Тут работа была более тонкой, чем та, к которой он привык, более деликатной, что ли, требовались повышенная внимательность и немалое мастерство. Симонов жадно постигал новое для него дело.

— Почему-то в жизни редко бывает, чтобы абсолютно все было хорошо. Одно хорошо, так другое обязательно плохо, — говорит раздумчиво Сергей Гаврилович. Работа, помню, мне тогда нравилась — чувствовал, что набираюсь знаний, полезных навыков, которые мне в будущем пригодятся. Казалось бы, только радоваться. Но не тут-то было: когда мы, мастеровые, возвращались в отведенный нам барак, несметные полчища блох, расплодившихся в опилках за дощатой стеной, набрасывались на нас, не давая никакого житья. Поужинав, намотавшись за день на заводе, мы забирались на нары и мгновенно засыпали. Но вскоре просыпались от нестерпимого зуда во всем теле — насекомые давали о себе знать. Так до утра, бывало, и не заснешь...

Рабочие инструментального цеха были для начальства на заводе как бы палочкой-выручалочкой. Чуть где не ладится — бежали за ними. Знали, что тут собраны наиболее квалифицированные слесари, способные быстро устранить любую неисправность. Пожилые инструментальщики, как правило, не очень охотно бросали свои рабочие места, долго собирались, а если удавалось, то и отлынивали от аварийных вызовов — им это было ни к чему. Симонова же не приходилось в таких случаях уговаривать. Он вмиг собирал в сундучок инструмент и шел, куда звали. Нередко и сам напрашивался, хотя от выдаваемых мастером ежедневных заданий его никто не освобождал. Потом наверстывал за счет обеденного перерыва, оставался после шабашного гудка. И все это без дополнительной оплаты, за тот же оклад.

Такое рвение к работе и бескорыстие Симонова плохо укладывались в сознании товарищей по цеху. Они ценили в нем способность быстро разбираться в незнакомых механизмах, умение с безукоризненной точностью и чистотой изготовлять любую деталь, что далеко не каждому было по зубам. И все же считали его чудаком. Сергей это чувствовал, но даже не пытался их разубеждать. «Пусть считают меня кем хотят, — думал Симонов, — это избавит от необходимости объяснять свои поступки, какими бы нелепыми они им ни казались...»

За помощью к инструментальщикам приходили и когда заболевали дежурные слесари других цехов и на месте не было замены. Сергей и тут всегда охотно шел. На удивление товарищей, он даже как-то согласился в морозы покинуть теплое помещение инструментального цеха и несколько недель дежурить на лесозаводе. Там аварии случались нечасто. И все же Симонов работу себе находил. Одну за другой он по своей инициативе разбирал строгальные, фальцовочные и другие машины, когда они из-за отсутствия заказов простаивали, вновь собирал, заменяя изношенные детали, смазывал трущиеся части, словом, производил полный профилактический ремонт.

Мастер лесозавода сначала наблюдал за действиями нового дежурного слесаря настороженно — уж слишком непривычным и даже подозрительным казалось его рвение. Но потом, приглядевшись и убедившись в бескорыстии Симонова, видя, как благодаря ему оборудование лесозавода приводится в образцовое состояние, он был ему очень благодарен.

С. Г. Симонов. 1916 г.

Симонов не терял время попусту. Он считал, что понять устройство и взаимодействие узлов и деталей машины — это только полдела. Нужно еще и докопаться до тонкостей, прочувствовать назначение каждого выступа и углубления, каждой шайбы и винтика. А это давалось только полной разборкой и сборкой механизмов. И он не ленился. Словно губка впитывал в себя практические знания, которые в будущем обязательнопригодятся. Он в этом был твердо уверен.

Вместе с тем Сергей все острее ощущал необходимость пополнения своего теоретического багажа — хотелось свободно читать чертежи, не только знать, но и понять физико-химические процессы, происходящие в металле, скажем, при нагреве. Почему, например, в одном случае железо становится мягким, вязким, в другом — хрупким, в третьем — «твердокаменным»? О загадочных изменениях железа под действием тепла он знал еще со времени работы в родной деревне у кузнеца Шведова. Мог, если надо, закалить или отпустить любую деталь на углях кузнечного горна и даже с помощью паяльной лампы. Помогали накопленный к тому времени уже немалый опыт и интуиция. И все же Симонов сознавал, что на одном опыте далеко не уедешь: чтобы быть с металлом, как говорится, на «ты», нужно еще и проникнуть в тайну его структуры, в механизм внутренних превращений под воздействием термических и прочих обработок.

Старые мастеровые на его расспросы обычно растерянно пожимали плечами. Они бы охотно просветили любознательного парня, но и сами о вещах, которыми интересовался Сергей, имели приблизительное представление. Конечно, можно бы многое узнать от начальства. Но оно, как правило, держалось свысока, относилось к рабочим с пренебрежением.

Значительная часть технической интеллигенции, щедро подкармливаемая предпринимателями, бдительно охраняла свои привилегии. Так, не давая возможности талантливым рабочим подняться выше определенной черты, они сохраняли существовавший водораздел.

Сергей тяжело переживал это. Неужели он уперся в стену, которую ни пробить, ни обойти? Неужели его восхождение приостановилось, и он теперь не достигнет желаемой вершины? «Не хотите помогать, так обойдусь и без вас! — думал он упрямо. — Надо только найти способ подковаться теоретически, и он еще покажет, на что способен рабочий человек!»

Вскоре произошли события, которые помогли осуществить его заветную мечту...

Бесславная империалистическая война уносила все новые и новые человеческие жертвы. Россия изнемогала от бесчисленных мобилизаций. Каторжный труд и бесконечные поборы, связанные с войной, поставили рабочий класс в невыносимые условия, способствовали росту его политического самосознания и стремлению к революционным преобразованиям. Петроград и многие другие города и губернии страны сотрясались от забастовок и стачек.

Со всей полнотой обнажилась бездарность царского правительства, показавшего свою несостоятельность в военных вопросах. Уже в начале 1915 года в действующей армии ощущалась острая нехватка оружия и боеприпасов. Достаточно сказать, что для вооружения мобилизованных резервистов, призванных защищать «веру, царя и отечество», не хватало почти миллиона винтовок. Чудовищное благодушие в организации производства и снабжения фронта оружием и боеприпасами поставило русскую армию на грань катастрофы. Выход виделся царским сановникам только один — идти на поклон к иностранным капиталистам — производителям оружия.

Не мог пройти мимо внимания царских военных специалистов факт ускоренного оснащения пехотных дивизий воюющих стран ручными пулеметами.

Будучи значительно легче станковых, ручные пулеметы обладали хорошей маневренностью и мощностью огня, столь необходимой в наступательных операциях. В то же время, отличаясь от автоматических винтовок наличием сошки для упора и увеличенной емкостью магазина, они обеспечивали высокую меткость стрельбы и скорострельность.

Как вороны на падаль, слетелись тогда в Петроград представители зарубежных фирм и компаний, почуявшие возможность поживиться на крови своих и чужих народов. Ловчее других оказался датский промышленный делец и конструктор оружия Мадсен. Он предложил наладить в России производство ручных пулеметов своей системы и с этой целью высказал готовность «перебросить» в страну свой завод из Дании с полным комплектом оборудования и даже персоналом.

Царское военное ведомство ухватилось за это предложение. Ведь Мадсен единственный из иностранцев предлагал оружие, к которому подходил русский трехлинейный патрон. Это обстоятельство оказалось решающим. Но тут всполошились петроградские финансовые воротилы и крупные промышленники. Им не было никакого дела до того, чтобы русский солдат перестал быть безоружным перед неприятелем, что напрасно лилась людская кровь. Их больше беспокоили многомиллионные суммы, достававшиеся не им. Нет, они ничего конкретного не предлагали, чтобы облегчить участь соотечественников, одетых в солдатские шинели. Наоборот, пользуясь своими связями и влиянием в военных и правительственных кругах, они делали все возможное, чтобы притормозить заключение контракта с датчанами.

В конфиденциальных беседах с Мадсеном они давали понять, что сделка его состоится только в случае, если он согласится на их участие и, следовательно, поделится жирным пирогом сверхприбылей. Деваться датчанину было некуда. Боясь получить от ворот поворот, Мадсен согласился на участие в созданном в Петрограде синдикате «Первого русского акционерного общества ружейных и пулеметных заводов». Акционеры заключили договор с военным министерством на строительство в России датского завода и поставку русской армии до ноября 1918 года 15 тысяч трехлинейных ручных пулеметов Мадсена. Стоимость этого оружия определялась баснословной по тем временам суммой — 26 миллионов рублей.

Строить было решено в Коврове. В выборе места оказалось решающим сравнительно близкое расположение города к промышленной Москве, с которой он был связан железной дорогой. К тому же леса, обступающие город со всех сторон, давали возможность обеспечить стройку необходимыми материалами и топливом, а протекающая рядом Клязьма в случае необходимости могла быть использована для сплава. Немаловажным было и то, что в Коврове к тому времени уже имелись предприятия, занимавшиеся металлообработкой и, следовательно, рабочие кадры. Наиболее квалифицированных концессионеры намеревались переманить к себе.

И вот в середине августа 1916 года в лесу близ города состоялась торжественная закладка первого в России пулеметного завода. В ближней церкви трезвонили колокола.

В заблаговременно вырытом квадратном котловане одетые в пожалованные хозяевами чистые рубахи и новые фартуки по приказу урядника неловко крестились каменщики. Подрядчик передал им окропленный «святой» водой камень, и они с подобающей случаю торжественностью уложили его на заранее приготовленное место. Так начался завод.

Строительство пошло споро, хотя датчане с самого начала изменили проект. Чтобы не сорвать предусмотренные договором сроки поставки первых пулеметов, это грозило им большим штрафом, они решили параллельно с основным зданием строить другое, временное, поменьше, которое быстро можно было пустить в ход. И действительно, не прошло и двух с половиной месяцев со дня закладки, как уже начался монтаж оборудования.

Под бревенчатым сводом пролета временного здания установили более 200 различных станков, слесарные верстаки, создавали участок сборки. В одном из углов корпуса поставили два дизеля, динамо-машины, генераторы.

С приближением пуска завода датчане принялись энергично комплектовать управленческий аппарат и рабочие смены цехов. Прослышав об интересной работе, свои услуги им предлагали русские спецы с Тульского и Сестрорецкого оружейных заводов, стремившиеся познакомиться с передовыми по тем временам западной техникой и технологией. С этой же целью Главное артиллерийское управление военного ведомства направило на завод несколько своих квалифицированных специалистов. Но датчане были непреклонны: под разными предлогами они каждому русскому инженеру давали отказ.

Такая же тенденция — насыщать командные посты производства своими соотечественниками — наблюдалась у датчан и при подборе рабочих. Прибывшие из Копенгагена слесари, кузнецы, машинисты, как правило, были мастерами высокого класса. Но среди них имелись и работники чрезвычайно низкой квалификации, которых, несмотря на это, ставили на должность старших только потому, что они были датчанами. У них в подчинении оказывались умелые, знающие дело русские станочники и рабочие других профессий. Дело было не в каких-то производственных секретах, которые акционеры стремились сохранить в тайне. Все объяснялось гораздо проще.

В договоре был пункт, согласно которому при исполнении заводом заказа на поставку армии оговоренного количества пулеметов русскому военному ведомству предоставлялось право приобрести выстроенный акционерным обществом завод со всем оборудованием и строениями. Но Мадсену хотелось во что бы то ни стало и после истечения договора сохранить за собой концессию, продолжать получать огромные прибыли. Вот он и делал все так, чтобы в будущем русские не могли без него обойтись. Ловкий делец, разумеется, не мог предвидеть, что вскоре очищающая волна народного гнева сметет в революционном порыве вместе с собственными эксплуататорами и его самого. Но это было впереди.

А пока в конце декабря, в преддверии грозового семнадцатого, пришли в движение ременные приводы токарных, фрезерных и сверлильных станков. Запускались в производство детали трехлинейных ручных пулеметов для пробной партии. Акционеры довольно потирали руки, предвкушая получение больших барышей.

О закулисных интригах вокруг строительства пулеметного в Коврове Симонов тогда, разумеется, не знал. Однако до него, продолжавшего трудиться на заводе в Растяпино, доходили слухи о невиданной стройке, о том, что завезено современное зарубежное оборудование, налаживается оружейное производство, казавшееся ему таинственным и заманчивым.

Нет, он тогда еще не предполагал, что именно создание оружия станет главным содержанием всей его жизни. Его тянула новизна дела, возможность познать диковинную технику, наивная надежда, что концессионеры помогут ему набраться теоретических знаний.

Неведомыми путями в конце февраля пришла в Растяпино потрясающая весть: царь низложен, власть перешла к Временному правительству. Начальство завода проявило полную растерянность. Рабочие же, согнанные на строительство с разных мест, были неорганизованны.

Воспользовавшись неопределенностью и неразберихой, Симонову легко удалось уговорить мастера отпустить его на несколько дней в Ковров.

В Коврове на вокзальной площади Сергей увидел возбужденные толпы людей. Многие обнимались, жали друг другу руки. Такого оживления не бывало даже в большие престольные праздники. За Павловским мостом шла колонна демонстрантов. Впереди несли кумачовое знамя. Шествие направилось к солдатским казармам 250-го запасного стрелкового полка, расквартированного в городе. Рабочие волновались: как встретят их солдаты? Но двери казарм оказались распахнутыми. Солдаты вышли на улицу и примкнули к демонстрантам.

Тут и там стихийно возникали митинги. Трепет алых знамен, восторженные речи. Один за другим сменялись ораторы. То и дело слышались слова: «свобода», «равенство», «братство» и возгласы: «Долой войну!». Но были и ораторы, провозглашавшие: «Война до победного конца!» От наплыва мыслей и чувств Сергей был ошеломлен, растерян.

В конторе завода его встретили, словно он явился с другой планеты.

— Что? Работы? Какой еще работы? Не видишь, паря, что делается кругом?

Датчане пребывали в панике. Хотя в Петрограде министерские портфели и захватили крупные финансовые, промышленные и земельные воротилы, вроде бы люди, с которыми они раньше всегда находили общий язык, но само правительство ведь и называлось-то Временным. А каким оно будет, когда станет постоянным?

Симонов завернул из Коврова в деревню, побыл всего несколько часов дома и был вынужден ни с чем уехать обратно на растяпинский завод. Но от намерения перейти на пулеметный он не отказался, нет. Надо только повременить, дождаться более благоприятной поры.

Вскоре она настала. В апреле от приехавшего с побывки земляка Сергей узнал, что акционеры, получив подтверждение от нового правительства, что прежние контракты остаются в силе, ускоренными темпами продолжают воздвигать завод, набирают рабочих. И вот Симонов снова в Коврове. В конторе пулеметного его узнал служащий, отказавший ему в приеме два месяца назад.

— Опять пришел? Ну что ж, посмотрим, на что ты способен...

На специально отведенном для проверки принимаемых на работу новичков слесарном верстаке были привернуты отменные тиски. В многочисленных выдвижных ящиках верстака и на установленной рядом вращающейся стойке-турникете великое множество слесарного инструмента, удобного в работе и самого высокого качества. Это Симонов определил сразу.

— Полегче или трудный дать тебе заданий? — спросил на ломаном русском языке датчанин. Он был одет в ладный белый комбинезон. Видимо, мастер.

— Давайте самое сложное, — неожиданно для самого себя уверенно выпалил Сергей. И сам испугался своей смелости.

Датчанин глянул на него недоверчиво: уж не много ли берет на себя парень, ведь совсем еще молод. Но все же дал ему на пробу изготовить деталь на высший разряд. Он чуть помешкал, пока Симонов как бы примерялся к заготовке, и тут же, к счастью, куда-то ушел. Уж очень Сергей не любил, когда кто-то торчит над его душой. Он споро взялся за инструмент, и работа закипела.

Когда датчанин вернулся, деталь была в основном готова и Сергей заканчивал чистовую обработку. Мастер невольно залюбовался сноровкой парня, его точными уверенными движениями, в которых угадывался опытный работник. Он дождался, пока деталь была окончательно отработана и Симонов, разжав тиски, протянул ее мастеру.

Датчанин повертел ее в руках, разглядывая со всех сторон. Потом вытащил из нагрудного кармана штангенциркуль и придирчиво проверил заданные размеры. Все было точь-в-точь. На лице его еле заметно промелькнула улыбка удовлетворения. Уловив ее, Симонов облегченно вздохнул — вроде пронесло.

— Корошо, корошо, — сказал одобрительно датчанин. — Будешь работать лекальни мастерская по высший разряд...

Сергей по-настоящему был счастлив. Каким-то чутьем он почувствовал, что наконец-то будет заниматься делом не побочным. Все, что было до этого, свою работу на других заводах и фабриках он оценивал лишь как подготовку к тому, к чему пришел сейчас.

Конечно же приятна была высокая оценка его умения, данная датчанином. И все же он не тешил себя мыслью, что в своем восхождении к профессиональному мастерству достиг совершенства.

Наоборот, именно здесь, столкнувшись с самым современным оборудованием и требующим скрупулезной точности производством, Сергей понял, что далеко еще не все умеет, не все знает. Еще обостренней стало желание учиться, постигнуть теоретические основы металлообработки, без чего его рост как специалиста мог остановиться.

Симонов, как и прежде на каждом новом для него производстве, жадно знакомился с устройством оборудования. Датчане только поражались: вроде бы парень недавно впервые увидел фрезерный, строгальный станки, а вот уж он управляется с ними не хуже заправского станочника.

На пулеметном с каждым днем усиливалась борьба большевистской группы за влияние среди рабочих. Однако меньшевики и подпевавшие им эсеры тоже не дремали. На заводском дворе проходили митинги, разгорались ожесточенные словесные баталии.

Весть об исторических решениях Всероссийской (Апрельской) конференции РСДРП(б) и знаменитых Апрельских тезисах В. И. Ленина принес на пулеметный завод солдат 250-го запасного полка Нейбах, представлявший на конференции ковровских большевиков. Члены большевистской секции стали энергичнее разъяснять рабочим линию РСДРП(б), ставившую на повестку дня задачу перехода государственной власти к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Только так можно было разрешить животрепещущие проблемы войны, мира, земли и хлеба.

Сергей Гаврилович хорошо помнит один из митингов, который шел на заводском дворе в начале мая. Рабочие расположились на ящиках из-под станков, на штабелях досок, на бревнах. Поводом для сбора явилась нота министра иностранных дел Временного правительства Милюкова. В ней союзным державам давалась гарантия, что остаются в силе все договоры царского правительства и Россия будет продолжать борьбу «до победного конца».

С трибуны выступили большевики: чернорабочий Борисов и вахтер Левин. Они гневно клеймили предательскую политику министров-капиталистов, ратовавших за продолжение кровавой бойни. Слово взял заводской инженер меньшевик Кауфман. Он обвинял большевиков в «разжигании смуты», в пораженчестве, что, дескать, на руку врагам русского народа, немецким милитаристам. Не жалели громких слов, чтобы очернить линию большевиков, и краснобаи-меньшевики инженер Дверин, мастер Лютов. Им подпевал, как обычно, эсер механик Родзянко. Рабочие были сбиты с толку, заколебались.

Но вот на трибуне один из вожаков заводской большевистской организации Николай Самуилович Абельман, Избранный незадолго до этого в Ковровский городской комитет РСДРП(б). Симонов и прежде видел его в цехах завода среди рабочих, у которых он пользовался непререкаемым авторитетом. Зачесанные вверх черные как смоль волосы оттеняли большой красивый лоб. Аккуратно подстриженные усы. За легкой оправой очков светились глаза, в которых угадывались решительность и одновременно необыкновенная доброта.

— Мы, большевики, заявляем протест против политики войны и голода! — прозвучали на заводском дворе его слова, лишенные витиеватости, понятные каждому рабочему. — Меньшевики и эсеры сыплют красивые фразы, а на деле угодничают перед капиталистами и буржуазией. Мы, большевики, — с пролетариатом! Долой войну! Всю власть — Советам рабочих и крестьян!

Кауфман вновь забрался на трибуну, но его слова заглушил пронзительный свист рабочих. Не дали говорить и другим соглашателям. Меньшевистские краснобаи потерпели поражение.

Не искушенному еще в политической борьбе Симонову трудно было сразу освоить обилие разноречивых лозунгов и идей. И все же всем нутром он чувствовал, что правда за большевиками.

Ковровский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, возглавляемый большевиками, все больше заявлял о себе как сила, выступающая за насущные интересы рабочих. Уже в апреле на всех предприятиях города был установлен 8-часовой рабочий день. Усилился нажим на датскую администрацию пулеметного завода. В частности, был поставлен вопрос о выплате пособий семьям рабочих в случае призыва их кормильцев в действующую армию.

Не ограничиваясь решением текущих вопросов, большевики сумели заглянуть и в завтрашний день. Предчувствуя, что власти датчан на пулеметном скоро придет конец, они проявили заботу о том, чтобы подготовить им смену. С этой целью администрацию принудили создать специальные курсы, на которых группу русских рабочих после трудового дня обучали обслуживанию датского оборудования. По настоянию большевиков в программу ввели занятия по теории металловедения и металлообработки.

Прослышав об этом, Симонов одним из первых подал заявление с просьбой принять его на курсы. Наконец-то осуществилась его давняя мечта.

Конечно же нелегко было после напряженного рабочего дня, кое-как перекусив, еще 2 — 3 часа слушать лекции, а затем на своем «верном коньке» — велосипеде ехать ночевать за 12 верст в Федотово. Домой приезжал незадолго до полночи. А утром, с первыми петухами, снова мчался в Ковров, чтобы поспеть к заводскому гудку. И так — каждый день.

Порой от физической усталости и постоянного недосыпания предательски слипались на лекциях веки. Огромным напряжением воли он заставлял себя не пропустить ни слова. Бывало и так, что, приезжая ночью после курсов домой, он от усталости уже не мог есть и, не притронувшись к оставленному матерью ужину, как сноп, валился на полати.

Мать, жалеючи, причитала:

— Да, что ж ты, сынок, так себя истязаешь? Вон, другие, без курсов обходятся. И ты без них не помрешь...

Но Сергей упрямо продолжал учебу, не пропуская ни одного занятия.

Сейчас Симонов с благодарностью вспоминает преподавателей курсов — русских инженеров, научивших его многому такому, что очень пригодилось впоследствии. Он стал безошибочно ориентироваться в сложных чертежах и сам научился чертить, получил ответы на мучившие его вопросы из самых различных областей металловедения.

Преподаватели приметили трудолюбие, прилежность парня, его любознательность, которую стремились всячески удовлетворить. Так он основательно подкрепил теоретически свои практические знания, накопленные в течение многих лет на разных производствах. Симонов чувствовал, что делает большой скачок к своей заветной цели.

Время шло, копенгагенские хозяева пулеметного завода настороженно следили за событиями в России. Уже был выстроен малый корпус завода, продолжалось сооружение большого. Но производство пулеметов так и не начиналось. Датчане не торопились завозить необходимый металл, калибры, часть специального инструмента, без которого завод не мог быть пущен. В сейфы зарубежных банков было перекачано более 15 миллионов рублей аванса, но дело двигалось медленно.

В дни октябрьских баррикадных боев в Москве рабочие Коврова создали боевой отряд под командованием большевика Жирякова и отправили его на помощь своим братьям по классу. По дороге он влился в двухтысячный отряд Владимирской губернии во главе с М. В. Фрунзе.

Как только в Коврове стало известно, что социалистическая революция свершилась, Временное правительство низложено, немедленно был создан Революционный комитет во главе с большевиком Н. С. Абельманом. К комитету и перешла вся власть в городе и уезде.

Датская администрация, напуганная социалистической революцией, с согласия акционеров решила закрыть завод, демонтировать и увезти в Данию все его оборудование. Но народная власть решила иначе. Осуществление рабочего контроля над деятельностью администрации промышленных, торговых и транспортных предприятий страны, узаконенное Советским правительством в конце ноября, возлагалось на фабрично-заводские профсоюзные комитеты.

Между тем завком пулеметного, в котором оказались меньшевики, выступил против введения рабочего контроля над датчанами, отстаивая их сомнительные права на завод, выстроенный руками русских рабочих, и оборудование, за которое иноземцы уже успели получить деньги с лихвой. Такая двурушническая, а по существу, предательская линия меньшевиков на некоторое время задержала национализацию предприятия.

В декабре в помещении строящегося корпуса большого завода состоялось общее собрание рабочих. Заслушивали отчет о работе завкома его председателя меньшевика Лютова. Понятно, что он, как только мог, расписывал свою деятельность «во имя интересов рабочих». Но тут с места раздалось сразу несколько голосов:

— А почему завком не поддержал наши забастовки в защиту увольняемых датчанами рабочих?

— Где вы прятались, когда акционеры допускали произвол?!

Слово взял пользовавшийся огромным уважением в коллективе за свою прямоту и честность слесарь большевик Андрей Михайлович Бурухин.

Под сводами корпуса раздались его страстные, гневные слова. Он беспощадно клеймил меньшевиков, саботировавших выполнение решений Советского правительства, мешавших осуществлять шаги к налаживанию расстроенного хозяйства.

Выступило еще несколько ораторов. Все они поддерживали Бурухина, ставшего после избрания Абельмана в Совет и уездный комитет РСДРП(б) большевистским вожаком на пулеметном.

После шумных дебатов был избран новый состав заводского комитета профсоюза, во главе которого был поставлен Андрей Бурухин. Однако меньшевикам все же удалось тогда протащить в завком несколько своих сторонников.

Хотя позиции завкома значительно усилились, фактическими хозяевами завода продолжали оставаться датчане. Всеми доступными средствами, а их оставалось немало, они упорно сопротивлялись вмешательству завкома в дела администрации и продолжали гнуть свою линию. Чувствуя, что их господству скоро придет конец, они потихоньку увольняли наиболее квалифицированных рабочих, старались сделать так, чтобы предприятие не могло наладить выпуск оружия. Так за воротами оказался на короткое время и Сергей Симонов.

ФЕДОРОВСКАЯ ШКОЛА

Весна восемнадцатого года врезалась в память Сергея Гавриловича такими подробностями, что сейчас, слушая его, право же, диву даешься — можно ли все это помнить! Но сначала маленький экскурс в события тех дней.

Великий Октябрь стал поворотным пунктом не только в истории страны, но и всего человечества, в судьбах миллионов советских людей. Рожденным Октябрем как личность считает себя и Симонов.

Победа Октябрьской революции разорвала цепь безраздельного господства мирового капитала. Пример рабочих и крестьян бывшей Российской империи, сбросивших с себя оковы самодержавия, а затем и буржуазного Временного правительства, оказывал огромное революционизирующее воздействие на угнетенные народы всех стран. В стане империалистов царили смятение и страх. Наиболее дальновидные его представители усмотрели в событиях России первый звонок, предупреждающий о крушении всевластия капитализма. Правильно усмотрели — такова была историческая неизбежность. Неизбежность, с которой капиталисты не могли, не хотели примириться.

Крупнейшие империалистические державы стали открыто готовить военную интервенцию, чтобы задушить молодую Советскую Республику. Они установили тесные контакты с внутренней контрреволюцией, пытавшейся силой оружия восстановить господство свергнутых эксплуататорских классов, развязавших в стране гражданскую войну. Вот почему перед молодой Советской Республикой встала задача создания вооруженных сил, которые могли бы противостоять натиску внутренних и внешних врагов революции.

Ленин предупреждал: «Самая лучшая армия, самые преданные делу революции люди, будут немедленно истреблены, если они не будут в достаточной степени вооружены, снабжены продовольствием, обучены». Как видим, вождь революции первым среди насущных потребностей военного строительства поставил вооружение.

А между тем арсенал оружия, доставшийся Красной Армии от царизма, оказался крайне убогим: русская трехлинейная винтовка системы Мосина образца 1891 года, карабин той же системы образца 1907 года да станковый пулемет Максима образца 1910 года — вот и все, что из стрелкового оружия производила военная промышленность отсталой в технико-экономическом отношении царской России. Несмотря на закупку некоторого количества иностранных винтовок и пулеметов, имевшееся вооружение в крайне малой степени удовлетворяло потребности фронтов даже в первую мировую войну. По этой причине наряду с принятием ряда мер по упорядочению системы снабжения армии вооружением и боеприпасами и их экономному расходованию после Великой Октябрьской социалистической революции встал вопрос об увеличении производства оружия.

Но Сестрорецкий оружейный завод из-за угрозы Петрограду со стороны немецких войск, вышедших к Пскову, был эвакуирован, Ижевский — был захвачен белогвардейцами. В этих условиях в штабе революции — Смольном обратили внимание на покинутый акционерами Ковровский пулеметный завод. По предложению В. И. Ленина Совет Народных Комиссаров поставил перед Военно-хозяйственным комитетом задачу в кратчайший срок наладить на заводе выпуск стрелкового автоматического оружия. Возглавить эту работу было поручено выдающемуся инженеру и изобретателю оружия Владимиру Григорьевичу Федорову.

Бывший царский генерал, с первых же дней Октября сумевший разглядеть в пролетарской революции великую силу, способную преобразить Россию, не колеблясь встал на сторону трудового народа, видел свой гражданский долг в служении ему. Он немедленно и безвозмездно предоставил рабоче-крестьянскому правительству свои изобретения: автоматическую винтовку и первый в мире автомат. Федоров с радостью принял назначение правительства. Договорившись со своим помощником В. А. Дегтяревым, с которым много лет вместе трудились на Сестрорецком заводе, они выехали на пулеметный завод.

Удручающая картина предстала перед ними, когда 24 февраля 1918 года они прибыли в Ковров. На территории недостроенного завода под снегом были разбросаны строительные материалы вперемежку с ящиками неустановленного оборудования. По цехам уныло бродили десятки рабочих. Несколько месяцев им не выплачивали жалование.

Уже первое знакомство с доставшимся от акционеров хозяйством наталкивало Федорова на грустные размышления. Для налаживания производства не хватало квалифицированных рабочих, оборудования, сырья, многих материалов и инструмента. Трудности усугублялись отсутствием надежного источника финансирования намеченных работ. В то же время Главное артиллерийское управление (ГАУ), в чьем ведении находились оружейные заводы, назначило сжатые сроки для развертывания производства на полную мощность — с 1 мая 1918 года по 1 февраля 1919 года.

Отсутствие денег привело к тому, что к апрелю работы на заводе практически были свернуты. Но борьба за его жизнь не прекращалась. В то необычайно трудное для страны время Федорову чудом удалось выхлопотать в Военно-хозяйственном комитете ВСНХ 700 тысяч рублей. Это позволило сохранить только что созданное конструкторское бюро для разработки рабочих чертежей автомата, удержать наиболее квалифицированных лекальщиков, станочников, инструментальщиков, слесарей-монтажников, специалистов по установке оборудования. Удалось создать и специальную мастерскую для изготовления образцов деталей будущих автоматов, которые должны были служить эталоном. Работе этой мастерской, получившей название образцовой, Федоров уделял огромное внимание и потому поставил во главе ее своего самого близкого помощника — Василия Алексеевича Дегтярева.

Расположилась мастерская в небольшом помещении малого корпуса, где при акционерах была лекальная мастерская. Тут было все, что могло потребоваться: с десяток токарных, фрезерных, шлифовальных и сверлильных станков, установка для заточки инструмента, слесарные верстаки. Костяк мастерской составили прибывшие вместе с Федоровым и Дегтяревым рабочие Сестрорецкого завода И. Соловьев, И. Пейдеман, А. Спиридонов и другие.

На первых порах сильно мешало и то, что ГАУ присылало большие партии изуродованного вооружения, которое предписывалось срочно отремонтировать и выслать в воинские части. Такие внеплановые заказы отнимали много времени и отвлекали от выполнения основной работы. Однако Федоров, как никто другой, понимал, насколько остра проблема немедленного, сиюминутного вооружения войск оружием перед лицом затягивавшегося вокруг молодой Республики Советов кольца интервентов. Он энергично принимал меры, чтобы эти заказы выполнялись качественно и в срок.

Вместе с тем он радовался тому, что рабочие образцовой мастерской, многим из которых не доводилось до этого иметь дело с оружием, набирались знаний, опыта, приобретали навыки его восстановления и отладки. На ремонт поступали и изготовленные в Туле «максимы», и английские пулеметы Льюиса, и французские — Шоша, множество других иностранных винтовок самых различных систем и модификаций. И в каждом образце рабочие находили для себя что-то конструктивно новое, обогащавшее их технический кругозор. И все же это была еще кустарная работа, ничего общего не имевшая с тем налаженным на научной основе современным производством, о котором Федоров мечтал.

Будучи носителем самой передовой по тому времени технической мысли, Владимир Григорьевич отдавал себе отчет в том, что совершенно новое для страны производство автоматического оружия нельзя создавать старыми методами. Именно в период становления Ковровского завода особо ярко проявилась характерная черта его деятельности как одного из создателей новых социалистических форм труда и производственных отношений.

С приездом Федорова на заводе постепенно устанавливалась атмосфера доброжелательности и взаимоуважения между членами коллектива, столь необходимая для настоящей творческой работы.

Много лет спустя Симонов писал: «В. Г. Федоров обладал всеми качествами настоящего руководителя, на себе испытавшего нелегкий путь изобретателя в старое время. Владимир Григорьевич как-то сразу расположил к себе коллектив завода своей приветливостью, оставаясь в то же время требовательным. Постепенно он вводил нас в область изобретательства, давал советы, как улучшить производство автоматов, столь необходимых для Красной Армии, защищавшей завоевания Великого Октября на многочисленных фронтах...»

Теперь, когда изготовление обычного гвоздя, дверной ручки или другого, на первый взгляд, простейшего предмета не мыслится без разработок конструкторов, технологов и других специалистов, диву даешься, что когда-то могло быть иначе. Существующие ныне конструкторские бюро, опираясь на знания и опыт предшественников, изобретают новое, реализуют свои идеи сначала в эскизах, чертежах, расчетах, прежде чем они воплотятся в экземпляр опытного образца. Однако, если даже опытный образец превзойдет всеми параметрами все существующее, это не всегда означает, что он будет принят в производство. Нужно, чтобы изделие было еще, как говорят специалисты, технологичным: состояло из возможно меньшего числа деталей, изготовление которых было бы достаточно дешевым. Иначе может случиться, что стоимость изделия окажется большей, чем полученный от него эффект. Обо всех этих «тонкостях» ныне думают специалисты конструкторских бюро буквально всех отраслей материального производства.

Одна из значительных заслуг Федорова в этом отношении и состоит в том, что еще в 1918 году он создал на Ковровском пулеметном заводе первое в Советской России проектно-конструкторское бюро (ПКБ). В этом проявилась прозорливость выдающегося инженера, понимавшего, что изобретательство из удела одиночек должно превратиться в коллективное творчество. И хотя в те годы у молодого Советского государства не всегда находились деньги для финансирования опытных конструкторских работ, на материалы и оборудование для изготовления опытных образцов, Федоров верил, что все эти трудности носят временный характер, и то, что было немыслимым в России царской, будет осуществлено в России Советской. ПКБ с входившей в его состав опытной образцовой мастерской стало подлинным университетом талантливых оружейников из народа, ставших впоследствии выдающимися конструкторами стрелкового оружия.

С самого начала работы ПКБ приступило к практическому осуществлению идеи Федорова об унификации стрелкового оружия на базе автомата его конструкции. И тут изобретатель оказался дальновидным, опередив на несколько лет проведение подобных работ в других отраслях промышленности.

Унификация заключалась в создании на основе какой-то базовой модели различных по своему назначению (для пехоты, авиации, танков) образцов оружия с единым принципом работы автоматики и схемой запирания, наличием многих общих деталей.

Она существенно снижает себестоимость и упрощает изготовление оружия, улучшает его качество, способствует специализации производства и повышению производительности труда, обеспечивает взаимозаменяемость большинства деталей и узлов в различных образцах. Помимо этого очень важно, что благодаря унификации ускорилось оснащение Красной Армии новым оружием, облегчилось обучение стрелков умению пользоваться им. Впоследствии на заводе была проведена большая работа и по унификации стрелкового оружия на базовой основе пулемета Дегтярева.

... Во время поездки весной 1979 года с Симоновым на его родину, с которой я начал свой рассказ, мы не могли не побывать и в Коврове. Теперь это современный город с развитой промышленностью, благоустроенными кварталами жилых домов, светлыми зелеными проспектами. Сравнительно небольшой город, каких немало в центре европейской части России, славится не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами экскаваторами «Ковровец».

Одним из наиболее совершенных, оснащенных самой передовой техникой стал Ковровский орденов Ленина, Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени завод имени В. А. Дегтярева. Именно на нем впервые в стране было разработано и освоено производство отечественного автоматического стрелкового оружия, сыгравшего огромную роль в деле защиты завоеваний Октября и разгрома немецко-фашистских захватчиков в Великую Отечественную войну. В послевоенные годы он стал выпускать первоклассные мотоциклы «Ковровец», «Восход», удостоенные многих дипломов и наград ВДНХ, Всесоюзной промышленной выставки и международных ярмарок.

В последнем году десятой пятилетки с конвейерных линий завода на дороги страны вышли новые особо прочные и комфортабельные мотоциклы «Восход-3» и машины класса 250 см3 с улучшенной отделкой, надежные в эксплуатации. Тракторная промышленность страны ежегодно получает с завода несколько десятков тысяч муфт сцепления самого высокого качества.

Сергей Гаврилович от души радовался переменам, восторгался автоматическими системами управления производством на основе ЭВМ, конвейерными линиями законченного цикла, станочным парком с программным управлением и простодушно сожалел, что не довелось ему работать со всей этой великолепной техникой.

За 40 с лишним лет, что Симонов расстался с Ковровом, город по существу полностью обновился. И все же то тут, то там Сергею Гавриловичу удавалось видеть места, связанные с его далекой юностью.

На бывшей Литейной улице, а ныне улице Рыжова, чудом уцелел дом под номером 11, в котором Симонов жил в течение пяти лет, когда перебрался сюда в 1919 году из Федотова. Он его узнал по четырем огромным кустам сирени, украшавшим палисадник. Когда он их сажал, они едва достигали пояса. Теперь же их кроны нависли над сильно покосившимся вправо домом с почерневшими от времени бревнами. Потом мы узнали, что старые строения по этой улице не ремонтируются потому, что по плану реконструкции города здесь в скором будущем поднимутся кварталы современных жилых домов.

Домик в Коврове на бывшей Литейной улице (ныне улица Рыжова), в котором С. Г. Симонов изготовил свои первые макеты стрелкового оружия

Мы постучали в дверь. Никто не отзывался. Мы уже решили, что в доме никого нет, как прибежала соседка и пояснила, что хозяйка — тетя Паша — плохо слышит. Она, видимо, прилегла отдохнуть, и потому нужно стучать в стену напротив ее кровати. Не обращая внимания на протесты Сергея Гавриловича, посчитавшего неудобным беспокоить старую женщину, соседка сама разбудила хозяйку.

И вот мы в крохотной небогатой, но чистенькой горнице, в которой Симонов не был более 55 лет. Теперешняя владелица домика — Прасковья Ивановна Гречкова почти совсем потеряла слух — пришлось с ней объясняться с помощью записок. Однако память ее отлично сохранила события более чем полувековой давности. Узнала она и Сергея Гавриловича, у которого приобрела домик. При этом с печальной улыбкой оба признали, что с тех пор они «чуть-чуть» изменились.

У Прасковьи Ивановны никого не осталось из родных. Конечно же нелегко жить в преклонном возрасте одной, но ее не забывают соседи. В течение дня по нескольку раз заглядывают, помогают прибраться в избе, приносят из магазина продукты. В этом домике цепкая память Сергея Гавриловича одно за другим выхватывает события тех далеких дней.

Работая у акционеров, чрезвычайно трудно было ежедневно поспевать из Федотова к заводскому гудку. А в зимние месяцы, когда на велосипеде по снегу не поедешь, и вовсе было невозможно. Поэтому пришлось купить в рассрочку этот дом и перевезти сюда семью.

Сергей Гаврилович с заметным волнением внимательно разглядывал заднюю часть дома, оборудованную им в те далекие годы своими руками под домашнюю мастерскую. Охватившее его возбуждение легко было понять — ведь с этим домом и пристройкой связаны его первые серьезные конструкторские разработки. Но об этом он обещал рассказать несколько поздней. А тогда, случайно узнав из разговора с Прасковьей Ивановной, что ей почему-то приходится самой ходить на почту за пенсией, он вдруг заторопился. Ему захотелось немедленно ей помочь. Вечерело, и нужно было успеть заглянуть до окончания рабочего дня в некоторые учреждения.

И вот мы в горсобесе. Сергей Гаврилович переходит из одного кабинета в другой, разговаривает с разными людьми, уговаривает, требует и успокаивается только тогда, когда сама заведующая заверила его, что Прасковье Ивановне пенсию будут приносить прямо домой. По дороге в гостиницу Симонов заметил: «Сегодняшним днем я очень доволен — удалось помочь хоть одному человеку...»

В гостинице мы попросили, чтобы нас поместили в одном номере. Сергею Гавриловичу не хотелось оставаться одному, он чувствовал потребность поделиться чувствами, охватившими его от встречи со своей юностью. И мне не терпелось послушать его.

Легли. Потушили свет. Но, несмотря на усталость, не спалось. Сергей Гаврилович восстанавливал в памяти один эпизод за другим. Его неспешный обстоятельный рассказ шел об очень важных событиях шестидесятилетней давности, когда автора этих строк и на свете еще не было. И все же впечатления дня, увиденное и услышанное, сливаясь воедино, высветили в воображении пафос и романтику той далекой поры. Словно я сам был если не участником, то, по крайней мере, свидетелем того, о чем рассказывал Сергей Гаврилович.

Уволенного датчанами Симонова охотно взяли на Ковровский механический завод: его высокая квалификация служила лучшей рекомендацией. Он и тут трудился добросовестно, хотя не получал духовного удовлетворения. Устаревшее оборудование, знакомая до тонкостей технология — все это воспринималось им как повторение пройденного, не приносило радости познания нового. Но даже тут его пытливый ум и врожденное стремление к совершенствованию, казалось бы, отработанного производства дали свои плоды. Несколько придуманных им простых приспособлений заметно облегчили труд слесарей, сделали его, как сказали бы теперь, более производительным.

Однажды после рабочего дня сразу за проходной его привлекла толпа горожан и солдат, стремившихся протолкнуться к приклеенному на заборе воззванию. Еще не понимая причину возбуждения людей, он из любопытства нырнул в толпу. Вот уж Сергей Гаврилович, привстав на носки, прочитал заголовок, от которого сердце тревожно забилось в груди: «Социалистическое Отечество в опасности!» Он протиснулся ближе и жадно дочитал до конца. Это был призыв партии большевиков иСоветского правительства к народу.

В воззвании говорилось, что германское правительство, прервав переговоры в Брест-Литовске и нарушив перемирие, двинуло кайзеровские войска в глубь России. Под угрозой оказались жизненно важные для страны центры и в первую очередь — колыбель революции Петроград. Партия призывала народ к решительному сопротивлению.

Сергей сразу же решил для себя, что в борьбе за народную власть, за независимость Родины он не может, не имеет права оставаться в стороне. Носить оружие по состоянию здоровья он не мог. Поэтому решил, что сможет принести наибольшую пользу как оружейник. Ведь еще работая у датчан, он понял — создание оружия стало для него кровным делом, без которого будущее уже не мыслилось. Решил вернуться на пулеметный. Но сразу перейти не удалось: на механическом заводе выполняли какой-то срочный заказ и потому никому расчета не давали. И на пулеметном, хотя и требовались люди, набирать новых рабочих не могли, не было еще налажено финансирование: порой не хватало денег даже на зарплату. Пришлось набраться терпения и ждать случая.

Сергей Гаврилович благословляет, как говорится, тот день, когда случай представился. И действительно, не будь этого дня и последовавших за ним нескольких лет работы рядом с Федоровым и Дегтяревым, возможно, иначе сложилась бы его судьба.

В образцовой мастерской, в которую он с некоторой оторопью вошел с направлением отдела кадров завода, вроде бы все было так же, как при акционерах, только люди работали другие. Каким-то чутьем он угадал в невысоком плотном человеке лет сорока, возившемся с деталями у слесарных тисков, Дегтярева, к которому в отделе кадров велели ему обратиться. Симонов подождал, пока Василий Алексеевич освободится, и подошел.

— Хочу у вас работать,— несмело сказал он, протягивая Дегтяреву направление.

— Ну что ж, такое желание я только приветствую. Рабочие нам во как нужны. А ты кто, слесарь?

Так запросто, как с товарищем, с Симоновым не разговаривал ни один мастер. Это сразу сняло напряжение.

Дегтярев прочитал бумажку отдела кадров, в которой говорилось, что слесарь Сергей Симонов сдал экзамен на девятый разряд. Сочетание столь высокого разряда с мальчишеской внешностью вызвало у мастера недоумение.

— Ну а где работал?

Симонов, подавив в себе робость, перечислил заводы и фабрики, где трудился, обстоятельно рассказал, какие выполнял работы.

— Ну хорошо, опыта вроде бы ты набрался. И все же хочу посмотреть на твою сноровку.

Дегтярев подвел Симонова к пирамиде с несколькими образцами оружия.

— Знаешь, что это такое?

— Винтовки, но какие-то чудные, — неуверенно сказал Сергей.

— Правильно. Но не чудные, а автоматические. Короче — автоматы, перезарядка в них производится без вмешательства стрелка. Гордись, парень, что тебе доведется собирать их. Ни в одной стране пока таких нет. А они ой как сейчас нужны Красной Армии, чтобы отбиться от интервентов... Вот их и будешь собирать, отлаживать...

Симонов по собственному опыту знал, что сборку и особенно отладку любых механизмов всегда поручают наиболее квалифицированным слесарям. На мгновение зародилось сомнение: а сможет ли? Ведь автомат он видел впервые.

Дегтярев уловил его неуверенность, усмехнулся:

— Не бойся, парень, не боги горшки обжигают... Вот смотри.

Василий Алексеевич принес с соседних верстаков готовые части автомата и стал их неспешно собирать. Он называл детали и объяснял их назначение. Сергей не спускал с его рук взгляда.

— Попытайся разобрать, — сказал мастер, когда автомат был собран.

Многих слесарей-сборщиков повидал на своем веку Дегтярев. Одни работали споро, механически запомнив последовательность сборки и часто даже не понимая назначения деталей, не разбираясь в их взаимодействии. Такие нередко выпускали брак. Другие, может, и не были столь шустрыми, как первые, но зато разбирались что к чему. При сборке такой слесарь сам забракует негодную деталь, не допустит, чтобы она была установлена. Или устранит неисправность, если это возможно. Таких думающих слесарей Василий Алексеевич особо жаловал. Вот ему и захотелось сразу уяснить, к какой из этих категорий относится новичок.

Симонов без суеты, уверенно стал разбирать автомат, укладывая детали одну к другой. Любившему во всем порядок Дегтяреву это сразу понравилось.

— Молодец, части никогда не нужно валить в кучу, иначе запутаешься. — Ну а теперь попробуй собери, — сказал он, когда автомат был полностью разобран.

Сергей очень не любил, когда кто-то стоит над душой. Не то чтобы стеснялся, а просто чувствовал себя неуютно. Дегтярев это уловил и отошел к соседнему верстаку. Больше для видимости, чем по делу, стал перебирать какие-то детали, наблюдая из-под опущенных бровей за новичком.

Задача была не из легких. Как действует система автомата в целом, Симонов конечно же за столь короткий срок уловить не смог. Приходилось рассчитывать больше на смекалку. Впрочем, разбирая, он укладывал детали одну к другой на верстаке слева направо. Значит, собирать следует в обратном порядке.

Помедлив чуть-чуть, словно прицеливаясь, Сергей принялся за дело. Прилаживая детали одну к другой, а их оказалось более сотни, он собрал автомат без единой ошибки.

— Вижу, работать можешь, — одобрительно произнес Дегтярев, подержав в руках собранное оружие. — Считай, что пробу выдержал.

Начались дни, как никогда прежде, насыщенные освоением нового. Симонов упорно докапывался до мелочей сложного механизма автомата, нередко удивлял Василия Алексеевича своей дотошностью. Начальник мастерской первое время не спускал с новичка глаз. Он оказывался рядом с верстаком Симонова каждый раз, когда у того возникали затруднения. Терпеливо и обстоятельно он разъяснял все непонятное, делился опытом отладки различных узлов автомата.

Дегтяреву нравился Сергей. Его подкупала любознательность парня. «Коль интересуется — значит любит дело. А коль любит да еще смекалист — значит выйдет из него отменный оружейник», — думал Дегтярев. Возможно, уже тогда он угадывал в Симонове незаурядные способности. Не потому ли относился к нему с отеческой заботой, старался скорее посвятить во все тайны производства?

Впрочем, Василий Алексеевич, будучи нетерпимым к разгильдяям и лодырям, душевно относился ко всем, кто добросовестно трудится, старателен. В нем не было и следа от напыщенных манер обращения с рабочими, которые были столь характерны для дореволюционного заводского начальства. Рабочие любили его за уважительное к ним отношение, уравновешенность, невозмутимость, сдержанность. Вместе с тем Дегтярев был требователен, непримирим к недобросовестным. А еще не могла не вызывать уважения у окружающих его преданность делу. Порой людям казалось, что у Дегтярева нет других забот, кроме производственных. И немногие знали тогда, что он обременен большой семьей, которую в годы голода и разрухи чрезвычайно трудно было обуть, одеть и прокормить.

Не прошло и двух недель, как Симонов окончательно освоился в образцовой мастерской и уже самостоятельно собирал и отлаживал автоматы.

Как-то туда в сопровождении Дегтярева заглянул Федоров. Сергей многое уже слышал о нем такого, от чего аж дух захватывало: создатель первой в мире автоматической винтовки... царский генерал... автор фундаментального труда «Автоматическое оружие»... А еще он уже знал, что Федорову довелось беседовать с самим императором всея Руси.

Незадолго до первой империалистической войны Федоров, будучи уже полковником, читал курс лекций по оружейному делу в Михайловском военном училище, которое сам когда-то окончил. И вот однажды в середине занятий в аудиторию вошел Николай II в окружении свиты. Сделав рукой жест, означавший, что не нужно на него обращать внимания, он уселся с сопровождавшими его высшими военными чинами на свободные задние места.

В перерыве царь подозвал к себе Федорова и спросил:

— Полковник, правильно ли меня информировали, что вы изобрели автоматическую винтовку?

— Так точно, ваше императорское величество.

— Знайте, я против ее использования в армии, — резко отрезал царь и повернулся, собираясь уходить.

Но Федоров все же успел послать ему вдогон:

— Осмелюсь спросить — почему?

Услышав вопрос, Николай оглянулся, удивленный смелостью полковника, но все же ответил:

— Потому, что для нее не хватит у нас патронов...

А еще знал Симонов и о демократичности Федорова. К рабочим он относился с величайшим вниманием, принимал близко к сердцу их нужды и заботы, как мог помогал. Прослышал Сергей и о многолетней дружбе Федорова с Дегтяревым — генерала с солдатом...

И все же наибольшее впечатление на Симонова произвели успехи Федорова в изобретении оружия. «Вот живут на свете миллионы и даже миллиарды людей, — думал Сергей, — а среди них находится один, который раньше всех додумывается до принципиально нового. Конечно же тут дело в таланте. Но ведь и талант ничего не стоит, если он не опирается на разносторонние знания, опыт. Наверное, ни один невежа еще ничего путного не придумал...»

От Дегтярева Симонов узнал, что в наиболее развитых капиталистических странах накануне первой мировой войны делались отчаянные усилия по созданию автоматической винтовки. Однако западным инженерам-оружейникам не удалось опередить Федорова: образцы его конструкции уже в сентябре 1912 года отлично прошли полигонные испытания, выдержав без поломок по 10 тысяч и более выстрелов. Немецкая автоматическая винтовка Маузера и созданные французами образцы оружия впервые испытывались только через год, а американские еще позже — лишь в 1914 году.

Симонов представлял себе Федорова эдаким всесильным повелителем металла, все знающим, все умеющим. В воображении вставал образ, чем-то сходный с плодом его юношеских мечтаний о Большом Мастере. Да, Федоров и есть Большой Мастер. Теперь Сергей знал, к чему стремиться. Большим Мастером он сможет себя считать только тогда, когда создаст что-то такое, до чего не мог додуматься до него ни один человек. До славы главного конструктора ему вряд ли дотянуться. Но, работая рядом с ним, чувствовал себя золотоискателем, натолкнувшимся на первые следы находящейся где-то близко богатой золотой жилы. Надо только еще поднапрячься, еще упорнее учиться, учиться и учиться. Так думал Симонов...

И вот он наконец увидел Федорова. Нет, совсем другим его представлял Сергей. В главном конструкторе не было ни генеральской важности, ни какой-то сверходухотворенности. Наоборот — весь облик его был столь обыкновенным, что Симонов подумал: встретил бы его на улице, принял, наверно, за почтового служащего. Открытое лицо, аккуратно постриженные стреловидные усы, внимательный добрый взгляд — все это было таким, каким могло быть у тысяч других людей. На голове — форменная фуражка дореволюционного инженерного ведомства с жестким козырьком. Отличали его, пожалуй, лишь безукоризненно чистая белая рубашка да галстук-бабочка.

Федоров с Дегтяревым обошли мастерскую, разговаривая о чем-то между собой. Вот они у верстака, за которым работал Симонов.

— Познакомьтесь, Владимир Григорьевич. Это наш новый слесарь — Сергей Гаврилович Симонов, — представил его Дегтярев. — Первые образцы собранных им автоматов уже готовы.

Федоров приветливо взглянул на новичка. На мгновение его смутила моложавость нового рабочего (Симонов и в юности и в зрелом возрасте выглядел значительно моложе своих лет). Главный конструктор привык видеть на сборке и отладке оружия — самых ответственных операциях — пожилых, умудренных опытом оружейников, а тут — почти мальчишка.

Он бросил короткий взгляд на Дегтярева — не разыгрывает ли тот его. Убедившись, что никакого подвоха нет, Федоров изумился, но вида не подал.

— Ну что ж, рад познакомиться, Сергей Гаврилович. Будем работать вместе.

Конструктор повертел в руках один автомат, другой. Все было в исправности, все как нужно. На лице Федорова Сергей заметил удовлетворение и облегченно вздохнул.

По сложившейся практике каждый вновь собранный образец автомата немедленно испытывался на заводском полигоне в присутствии Федорова, Дегтярева и слесаря, производившего сборку и отладку. Так было и на этот раз.

— Здравия желаю! — зычно приветствовал на стрельбище прибывших стрелок-испытатель Малинин, встав по стойке смирно. Старый солдат никак не мог отвыкнуть от привычки по всей форме обращаться к начальству, приобретенной за долгие годы службы в царской армии.

Еще в шестнадцатом году Малинин был рядовым особой роты 189-го Измаильского пехотного полка, на вооружении которой были автоматы системы Федорова. В роте он слыл лучшим стрелком.

В одной из схваток с неприятелем Малинин был тяжело ранен, но нашел в себе силы доползти до полевого лазарета и вынести с поля боя оружие. Долго лечился в госпитале. Уволенный из-за тяжелого увечья из армии вчистую, он разыскал в Сестрорецке Федорова и Дегтярева и стал у них работать. С ними же он прибыл на Ковровский пулеметный завод.

Симонову не терпелось самому испытать собранные им автоматы. С этой просьбой он обратился к Федорову. Главный конструктор на какое-то мгновение заколебался. Но установленного на стрельбище порядка все же не захотел нарушать.

— Хорошо, Сергей Гаврилович, вы обязательно постреляете. Проверите качество своей работы. Но первым будет стрелять испытатель. Так у нас заведено.

После Симонов узнал, что Малинин, будучи отличным стрелком, способен был давать объективную оценку оружия только с точки зрения точности и кучности боя. Мелкие неисправности автоматики он не улавливал, а если и замечал, то не мог объяснить. Поэтому после него обычно стреляли Федоров или Дегтярев.

И вот за Малининым место на линии огня занял Симонов. Стрелять ему довелось впервые, и потому, понятно, он немного волновался. Но после первых же выстрелов совершенно успокоился, увлекся и стал вести себя так, словно на стрельбище, кроме него, никого нет. После каждой серии выстрелов, не приподнимаясь с земли, он поворачивал на руках автомат вверх магазином, что-то внимательно разглядывал. Федоров с Дегтяревым недоумевали — что бы это могло означать? Однако не вмешивались.

Когда магазин опустел, Симонов встал, отряхнул брюки от пыли и несмело подошел к Федорову и Дегтяреву:

— Хочу кое-что сказать. Можно?

— Ну конечно, — подбодрил его Федоров.

Симонов поднял с земли сучок и стал рисовать острым концом на песке один из узлов автомата.

— Мне кажется, что эти две детали можно бы заменить одной, но только вот такой формы, — показал Сергей эскиз. — Работа автомата улучшится, и производство будет проще...

Главный конструктор и его помощник, словно забыв, что они не в конструкторском бюро, а на стрельбище, склонились над рисунком и напряженно следили за ходом мысли своего нового слесаря-сборщика.

— Тут что-то рациональное определенно есть, — после короткого раздумья, как бы рассуждая сам с собой, произнес Дегтярев.

Эмоциональный и увлекающийся Федоров был в оценке предложения Симонова более восторжен:

— Это же идея! Причем весьма плодотворная. — Потом, повернувшись к Дегтяреву, добавил: — То, что разбуженные революцией рабочие потянулись к истинному творчеству — стало реальностью! Вот вам, Василий Алексеевич, яркий тому пример.

Он изучающим взглядом посмотрел на Симонова, видимо все еще не избавившись от впечатления несоответствия моложавости Сергея и его опыта, знаний.

— Вы, Сергей Гаврилович, молодчина, — сказал главный взволнованно. — Спасибо за идею. Мы ее рассмотрим со всех сторон, но уже ясно, что она весьма ценна. Дерзайте, ищите и дальше. Всегда можете рассчитывать на нашу с Василием Алексеевичем поддержку.

Дружеские слова Федорова окрылили молодого рабочего. Он почувствовал, что перестает быть только исполнителем с функциями от и до. Отныне он будет дерзать не только как слесарь-сборщик, но и как изобретатель. Симонов стал верить, что это ему уже по плечу.

Мастерская располагала единственным отлаженным образцом автомата. Его привезли еще из Сестрорецка как эталон. Для изготовления оружия в ограниченных количествах полукустарным способом этого было вполне достаточно. Но ведь речь шла о выпуске большой серии автоматов. Тут уж одним образцом никак не обойтись — нужно было делать другие. Эта чрезвычайно тонкая и ответственная работа была поручена наиболее квалифицированным слесарям — Симонову, Голубеву, фрезеровщикам — Соловьеву, Пейдеману, Машинину, Беляеву, токарям — Филиппову, Белозерову. К слесарным тискам, станкам нередко вставал и сам Дегтярев.

Понимая важность задания, каждый работал увлеченно, не жалея сил. Уходили из мастерской далеко за полночь. Часто заходивший сюда Федоров не мог нарадоваться: детали изготовлялись столь тщательно, что даже главный конструктор не мог отличить их от образцов.

Однако выпуск автоматов налаживался с чрезвычайными трудностями. Не хватало то одного, то другого, и всякий раз совершенно необходимого. К тому же вся документация была выполнена в дюймах, а в стране специальным декретом уже была введена метрическая система мер. Пришлось срочно перерабатывать чертежи, приводить их в соответствие с новыми, требованиями.

Но нет, как говорится, худа без добра. Трудности заставляли находить выход из положения, заставляли быть изобретательными не только руководство завода, инженерно-технических работников, но и рабочих, каждый из которых в силу своих способностей и знаний вносил что-то свое в общий котел.

Заслуга Федорова и Дегтярева состояла в том, что они всячески поддерживали любое толковое предложение, от кого бы оно ни исходило, сумели создать на заводе атмосферу подлинного творчества, что и помогало преодолевать трудности общими усилиями.

Творчество приняло на заводе форму узаконенной производственной деятельности рабочих и специалистов. В помощь людям пытливой мысли администрация выделила инженера Апарина, которому вменялось в обязанность техническое консультирование новаторов и оказание им всяческого содействия.

Результаты столь внимательного отношения к рационализаторам не замедлили сказаться. Слесарь сборочной мастерской Безруков придумал и изготовил приспособление для правки собранных магазинных коробок к автоматам. Мастер инструментального цеха Кондратьев разработал метод штамповки спусковых скоб и ложевых колец. А работник заводской кузницы Лабутин предложил сократить обработку ложевого кольца на девять операций, что уменьшало расход инструмента, материалов и станочного времени. Плодотворными людьми показали себя рабочие образцовой мастерской токари Белозеров и Гордеев, слесарь Фомин и многие другие. И все же наибольший успех выпал на долю Симонова, ставшего к тому времени мастером сборочной мастерской.

Существовавший в то время технологический процесс предусматривал клеймение целого ряда деталей. Выполнение такой операции вручную требовало определенных навыков, отнимало немало времени. Сергей Гаврилович решил механизировать его, что обещало дать значительный выигрыш.

Принцип действия задуманного станка пришел не вдруг. Правда, Симонову было известно о существовании установки, предназначенной для клеймения крупных серий совершенно одинаковых по форме и весу деталей. А надо было придумать такой станок, на котором можно ставить клеймо на деталях независимо от их размеров и конфигурации. Задача была не из легких. Мысленно он перебрал множество узлов машин, с которыми доводилось сталкиваться на разных фабриках и заводах, но принципы их действия в данном случае не подходили. Стало ясно, нужно додуматься до чего-то абсолютно нового.

Подойти посоветоваться к Дегтяреву Сергей постеснялся —тот был вечно занят заботами мастерской. И Федорова беспокоить в столь горячее для завода время счел неудобным. Пошел к инженеру Апарину.

— Что ж, мысль хорошая, но... по силам ли тебе ее осуществление? — откровенно высказал инженер свои сомнения. — Уверен, что над этой проблемой давно уже бьются многие инженеры, а может быть, и целые конструкторские бюро. Не заняться ли тебе, парень, чем-нибудь попроще?

Из кабинета Апарина Симонов вышел мрачный. Он вспомнил, как еще до революции слышал от заводского начальства это «не заняться ли тебе чем-нибудь попроще». Так было всякий раз, когда речь шла о том, чтобы что-то улучшить, упростить. Хотя и понимали собеседники, что парень говорил дело, но почему-то старались подчеркнуть, что не его, мол, это забота.

Сергея охватила злость. «Не хотите помогать, обойдусь и без вас», — думал он. Подогретый обидой, он с двойным упрямством осуществлял задуманное.

В голове рождался один вариант за другим. Постепенно сложилась принципиальная схема. Но как проверить, насколько идея удачна? Ответ мог дать только макет. Где его сделать?

Конечно, можно бы у Василия Алексеевича попросить разрешения оставаться в цехе после рабочего дня и изготовить макет здесь. Дегтярев, пожалуй, и уважил бы. Но тогда макет не спрячешь. Не избежать насмешек тех, кто считает, что рабочий, даже самый квалифицированный, ничего нового придумать не может, что это удел только избранных, спецов. Симонов натерпелся от подобных высказываний еще до революции, боялся услышать их вновь и потому решительно отогнал эту мысль. Оставалось одно: построить себе мастерскую дома и там, вдали от посторонних глаз, изготовлять макеты, экспериментировать. Но где взять строительные материалы?

Помог случай. На выделенной заводом под дрова лесной делянке в семи километрах от Коврова оказались деревья, вполне пригодные для строительства. Он и нарезал бревна нужной длины, а потом, выпросив лошадь на заводском конном дворе, перевез их к дому на Литейную улицу. Возить пришлось ночью, днем из цеха не уйдешь, а в воскресенье нельзя было взять лошадь.

Пригодились навыки, приобретенные еще в детстве в родной деревне. Сам срубил три стены и пристроил к дому. Сам же сложил печь, сделал верстак. Именно этой мастерской было суждено стать колыбелью первых крупных творческих удач Симонова в изобретательстве.

С завершением постройки мастерской трудностей не убавилось. Появилась новая проблема: как сделать чертежи станка, соответствующие техническим требованиям? Самостоятельно выполнить эту задачу Сергею еще было не под силу.

Но не зря говорят, не имей сто рублей, а имей сто друзей. Симонов поделился своими задумками со старым товарищем — техником Павлом Ефимовичем Ивановым, с которым довелось работать вместе еще у датчан. Уговаривать не пришлось — Павел тут же согласился помочь.

И вот в зимние вечера они стали работать в мастерской — один у чертежной доски, другой за верстаком. Постепенно вырисовывались контуры станка и на бумаге, и в натуре, правда, пока из дерева.

Когда идея была выверена и не было сомнения, что станок будет работать, Симонов отослал чертежи в Петроград в Государственный комитет по изобретениям, никому об этом на заводе не сказав ни слова. Успех был налицо, но в удачу все еще не верилось.

Тягостными были долгие месяцы ожидания ответа. Каждый вечер, возвращаясь домой, Сергей Гаврилович с надеждой заглядывал в почтовый ящик, но тот был пуст. И вот — радость: сначала он получил по почте уведомление, что чертежи будут рассмотрены, а затем и авторское свидетельство на изобретение.

Первый серьезный успех вдохновил, прибавил настойчивости, уверенности. И еще Симонов сделал для себя вывод, что любые трудности преодолимы, если веришь в то, что задумал, если не даешь сбить себя с толку, упрямо добиваешься цели.

В 1920 году в опытной мастерской появился новый слесарь, к которому Сергей Гаврилович сразу же почувствовал симпатию. Это был Георгий Семенович Шпагин.

Конструктор-оружейник Георгий Семенович Шпагин

Как и Симонов, Шпагин был выходцем из владимирской сельской глуши, сыном крестьянина. Признанный негодным к строевой службе из-за увечья, полученного еще в ранней юности, он все же был призван в армию и направлен в походную оружейную мастерскую. Здесь он приобрел первые навыки оружейника.

Сергей Гаврилович приметил его с того самого момента, как Шпагин проходил практический экзамен для определения возможности его работы в опытной мастерской. Сюда принимали слесарей и станочников только самой высокой квалификации.

Неразговорчивый, угрюмый мастер не стал расспрашивать, где работал, что умеет, а поставил к тискам, вручил обрубленный кусок железа и велел изготовить маленькую, но замысловатую деталь от пулемета Мадсена, называвшуюся собачкой.

Уже по тому, как Георгий взялся за дело, было видно, что он не новичок. Шпагин быстро разобрался в чертеже, нанес на металл размеры, подобрал нужный инструмент и не мешкая стал орудовать напильником.

Через пару часов мастер обмерил готовую деталь, удовлетворенно крякнул и, не говоря Шпагину ни слова, написал записку и велел одному из слесарей проводить Георгия к Федорову. Такой уж был заведен порядок, что с новичками, которым предстояло работать в опытной мастерской, непременно беседовал технический директор.

Шпагин был сильно озадачен дотошными вопросами Федорова, связанными с деятельностью прифронтовых оружейных мастерских. Лишь позднее он узнал, откуда такой интерес, — ведь Владимир Григорьевич был их первым организатором в русской армии.

Очень скоро новичок показал, что он не только хороший рабочий, но и творческая личность. Поставленный на сборку магазинов автоматов Федорова, он предложил уменьшить количество заклепок, переместив их лишь на новое место, что нисколько не уменьшало прочности узла. Дегтярев и Федоров похвалили его за находчивость.

Когда Федоров поручил Дегтяреву разработать приспособление для установки автоматов на самолет с тем, чтобы заменить устаревшие пулеметы Льюиса, тот взял себе в помощники Симонова и Шпагина.

Сергей Гаврилович вспоминает, с каким упоением Георгий (в мастерской его прозвали Егором) взялся за дело. Шпагину было поручено сделать новый дисковый магазин. Он был счастлив, впервые ему довелось участвовать в создании нового вида оружия.

Удачно выполненное первое, по-настоящему творческое задание окрылило Шпагина, прибавило уверенности в своих силах. По совету Дегтярева он, оставаясь после работы, скрупулезно изучает богатую коллекцию иностранного оружия, которая имелась в опытной мастерской. Постигать премудрости иноземных конструкций ему нередко помогал Сергей Гаврилович.

Вскоре Шпагину поручили изготовить шаровую установку крепления в танке автомата Федорова для стрельбы по воздушным целям. Еще до сборки, при изготовлении отдельных деталей, Шпагин понял, что громоздкое и сложное приспособление можно существенно упростить. По его предложению установка была сконструирована заново. В результате удалось устранить более 40 деталей — механизм стал компактней, меньшим по весу, сравнительно простым и более надежным в работе.

Вскоре Симонов горячо поздравил своего товарища с тем, что его изобретение, получившее название шаровой установки системы Шпагина, было принято на вооружение Красной Армии.

С отъездом Симонова с пулеметного они со Шпагиным виделись редко — лишь на полигонах при испытании оружия да на совещаниях в наркомате в Москве. Сергей Гаврилович, несмотря на это, внимательно следил за творчеством своего коллеги, радовался его успехам. А они были немалые: Шпагин очень удачно модернизировал 12,7-миллиметровый крупнокалиберный пулемет, поступивший затем на вооружение под названием ДШК.

Вершиной его творчества явился пистолет-пулемет образца 1941 года (ППШ), широко использовавшийся в Великую Отечественную войну. В те же военные годы им была разработана оригинальная конструкция сигнального пистолета.

Ранняя смерть Георгия Семеновича в 1952 году не дала ему возможности осуществить многие интересные задумки.

Его заслуги перед Родиной как конструктора стрелкового оружия были высоко оценены. Шпагин был Героем Социалистического Труда, лауреатом Государственной премии, кавалером многих орденов и медалей. Но все это было позже.

А тогда, в начале двадцатых годов, работа Симонова на ниве изобретательства показала, что он оказался прозорливее многих других изобретателей оружия, направив свои творческие силы еще в 1922 году на создание ручного пулемета.

Опыт первой мировой войны показал эффективность применения ручного пулемета, позволявшего существенно повысить огневую мощь пехоты. Не случайно количество всякого рода пулеметов на пехотную дивизию за четыре года войны увеличилось в германской армии в 13 раз, в английской — в 16, во французской — в 27, в армии США — более чем в 55 раз.

Причем львиную долю составляли именно ручные пулеметы. Обладая хорошей маневренностью и достаточной мощностью огня, они становились важным дополнением к станковым пулеметам там, где их применение в бою было ограничено или исключено. Незаменимым стал ручной пулемет и в наступлениях.

Царская армия вследствие того, что в России ручные пулеметы вообще не производились, была вынуждена закупать их за рубежом. Это было оружие систем Льюиса, Шоша, Гочкиса. Пулеметы этих систем были поначалу и на вооружении Красной Армии.

Однако ручные пулеметы Льюиса и Гочкиса отличались большим весом и сложностью устройства, а система Шоша — малой скорострельностью и недостаточной надежностью. И те и другие конструкции к началу двадцатых годов явно устарели и, следовательно, не соответствовали новым боевым задачам и требованиям.

Больше того, отсутствие запасных частей вынуждало списывать пулеметы при поломках деталей, что сокращало и без того небольшое их число. Патроны к иностранным пулеметам у нас в стране не изготовлялись, а дореволюционные запасы быстро иссякали. Вот почему создание отечественного ручного пулемета стало в ряд самых неотложных проблем вооружения Красной Армии.

Учитывая, что создание новой системы под отечественные патроны потребовало бы не менее трех лет, в качестве временной меры было решено оснастить Красную Армию этим видом оружия путем переделки станкового пулемета Максима, производство которого было налажено на Тульском оружейном заводе.

Переделку независимо друг от друга осуществляли опытные конструкторы-оружейники И. Н. Колесников и Ф. В. Токарев. После долгих полигонных и войсковых испытаний, доработок и доделок предпочтение было отдано конструкции, созданной Токаревым, которая и была принята на вооружение. Однако задача создания нового ручного пулемета, легкого и надежного в бою, не была снята с повестки дня. Среди советских конструкторов-оружейников, которые, проявив прозорливость, раньше других принялись за разработку отечественного ручного пулемета, оказался, как уже говорилось, и Сергей Гаврилович Симонов.

Казалось бы, работа слесаря-отладчика автоматов системы Федорова, а затем и мастера на пулеметном заводе отнимала много сил и не оставляла времени для творчества. И все же, едва освободившись от разработки станка для клеймения, Симонов с головой уходит в создание ручного пулемета.

И снова в маленькой мастерской на Литейной улице допоздна коптит керосиновая семилинейная лампа. Симонов чертит эскизы узлов будущего оружия, тут же изготовляет деревянные макеты для проверки своих конструкторских идей — творит, изобретает. Работал он столь увлеченно, что нередко спохватывался, что нужно перед рабочим днем хоть немного соснуть. В крохотном окошке мастерской уже брезжил рассвет.

Днем, на заводе, он не упускал случая побыть в комнате-музее, где стараниями Федорова были собраны образцы отечественного и зарубежного оружия. Нет, не для того, чтобы позаимствовать какую-нибудь техническую идею — устройство всех этих видов вооружения он не только знал назубок, но и мог оценить преимущества каждой системы и ее недостатки.

Симонов задался целью, опираясь на опыт других конструкторов-оружейников, не повторяя их ошибок, создать такой ручной пулемет, который был бы легче существующих систем, более маневренным, простым в обращении и изготовлении.

Чрезвычайно трудной оказалась задача придумать принципиально новую систему пулемета, которая бы соответствовала весьма высоким тактико-техническим требованиям, предъявлявшимся уже тогда к оружию. Пришлось мобилизовать не только знания, приобретенные на пулеметном, но и весь предыдущий опыт. Пусть он был на первый взгляд очень далек от тонкого оружейного дела, однако этот опыт оказался незаменимым. Принципы механики и автоматики имеют много общих черт, в каком бы производстве они ни использовались.

Именно в этом, прежнем опыте была сила Симонова, его преимущество перед многими коллегами-оружейниками. Именно он и компенсировал в какой-то мере недостаток технического образования, которого у Сергея Гавриловича тогда не было. Не раз он с благодарностью думал о мечте юности стать Большим Мастером, которая заставляла его в свое время изучить устройство множества самых разнообразных машин. Это очень пригодилось не только на заре изобретательской деятельности, но и на протяжении всей его жизни конструктора-оружейника.

Вслед за общими принципами действия нового детища рождались в сознании, в чертежах его детали, а затем и отдельные узлы. Не все даже удачное следовало брать за основу. Приходилось учитывать ограниченные производственные возможности тех лет. Нужно было постоянно думать о так называемой технологичности производства, исходить из наличия оборудования, имевшегося тогда на оружейных заводах страны. Это заставляло подчас отбрасывать как негодные отличные конструкторские идеи, искать другие, более подходящие.

В результате упорного труда, бесчисленных экспериментов на макетах родился, наконец, проект ручного пулемета, обладавшего многими преимуществами в сравнении с существовавшими в то время образцами по удобству обращения, надежности эксплуатации, экономичности производства.

В отличие от других систем, пулемет Симонова не имел ни одного резьбового соединения. Даже ствол соединялся со ствольной коробкой посредством подвижной прямоугольной чеки. Это принципиальное новшество, введенное впервые в практику конструирования стрелкового оружия Сергеем Гавриловичем, широко использовалось впоследствии не только им самим, но и другими советскими конструкторами.

Принципиально важной новинкой было и то, что конфигурация ствольной коробки была столь простой, что ее можно было штамповать или отливать без дальнейшей механической обработки внешней поверхности. Внутренние же выемки, вкладыш запирания затвора, направляющий шток поршня были строго цилиндрической формы, что позволяло использовать простую токарную обработку и сверление. Той же цилиндрической формы и, следовательно, простым в изготовлении был и сам затвор.

Спусковой механизм пулемета предусматривал возможность ведения огня как одиночными выстрелами, так и очередями. Закрытый дисковый магазин располагался сверху, что предохраняло механизм подачи патронов от попадания пыли и влаги. Пулеметчик мог менять диск одной рукой. Отражение стреляных гильз производилось через открытое «окно» в ствольной коробке вправо вперед. Это позволяло бойцу держать пулемет рукой снизу. Значит, удобно было вести прицельную стрельбу.

Разработанная впоследствии технология производства ручного пулемета Симонова показала и другое важное преимущество конструкции: простоту и дешевизну изготовления.

Однако изобрести новую конструкцию, убедиться, что она будет исправно работать, вычертить каждую деталь и продумать, как ее самым дешевым способом изготовить, — было еще только половиной дела. Требовалось еще добиться разрешения на изготовление опытных образцов, выхлопотать на эти цели деньги. Все это оказалось очень нелегким делом. Кроме того, в артиллерийском управлении в ту пору бытовало мнение, что ручной пулемет — явление, якобы, эпизодическое. Ведущую роль в будущих военных действиях там отводили станковым пулеметам как более мощному и хорошо освоенному оружию. По этой же причине не встретила на первых порах поддержки инициатива Дегтярева, начавшего создавать ручной пулемет своей конструкции.

Но если Дегтяреву, признанному конструктору стрелкового оружия, да к тому же одному из ведущих руководителей пулеметного завода, трудно было пробивать свою идею, то легко себе представить, каково же было положение слесаря Симонова, делавшего в изобретательстве первые шаги.

Приехав в Москву, Сергей Гаврилович пережил горькое разочарование. Военные специалисты, рассматривавшие его проект, не отрицали, что ему удалось создать конструкцию, которая по многим техническим данным оказалась лучше, чем существовавшие тогда системы. И все же они проявили равнодушие, считая, что ручной пулемет — оружие бесперспективное.

В 1924 году произошло событие, имевшее исключительно важное значение для определения дальнейших путей развития советского автоматического оружия. В середине марта М. В. Фрунзе был назначен заместителем наркома по военным и морским делам. На него была возложена забота о техническом оснащении Красной Армии. Во время посещений частей и подразделений Михаил Васильевич имел случай убедиться в том, что красноармейцы по существу не имели надежного ручного автоматического оружия. Командиры указывали на сложность автомата Федорова, из-за чего было трудно пользоваться им и обучать бойцов.

И тогда Фрунзе решил поговорить с ковровскими оружейниками, пригласил в Москву Федорова и Дегтярева. Впоследствии Федоров писал: «...Фрунзе раскрыл перед нами широкую перспективу творческой работы советских оружейников и поставил задачу по созданию ручного пехотного пулемета, которым уже вплотную тогда занимался Дегтярев».

А вот слова Дегтярева: «Михаил Васильевич принял нас очень тепло, долго и подробно расспрашивал о работе, о планах на будущее, о наших замыслах. Я хотел высказать товарищу Фрунзе свои мечты о русском пулемете, но он, словно прочитав мои мысли, сам заговорил об этом. Михаил Васильевич сказал, что Красной Армии крайне нужен легкий, прочный и надежный пулемет и что создать такой пулемет должны мы, советские изобретатели. И если потребуется, то государство окажет нам любую помощь».

Встреча М. В. Фрунзе с оружейниками сыграла большую роль в создании советского автоматического стрелкового оружия. Артиллерийское управление, исправляя свою прежнюю линию, предложило правлению только что созданного ружейно-пулеметного треста сосредоточить внимание на скорейшем оснащении Красной Армии ручным пулеметом.

Стечением обстоятельств сложилось так, что в тот момент, когда ковровцам нужно было незамедлительно решить вопрос о налаживании производства ручного пулемета, проект Симонова затерялся в одном из подотделов артиллерийского управления. О нем даже не вспомнили. Все силы были брошены на доработку проекта Дегтярева, на изготовление первых образцов и их отладку.

Владимир Григорьевич Федоров с увлечением помогал Дегтяреву в расчетах, обогащал изобретателя теоретическими соображениями. Для начинающих конструкторов период доводки пулемета Дегтярева явился хорошей школой. Все знали о срочном задании наркомата и в меру сил и способностей помогали его осуществлению. Вдохновенно трудились над чертежами и разработкой отдельных деталей заводские конструкторы Гавриил Марков, Павел Иванов, Иван Долгушев, Евгений Александрович. Старательно изготовляли детали слесари-отладчики Алексей Кузнецов, Иван Безруков, Александр Голышев и многие другие. С полной отдачей сил помогал своему наставнику и Сергей Гаврилович Симонов, назначенный в то время мастером сборочного цеха. Вместе с другими наиболее опытными производственниками он внес свой вклад в подбор металла, повышение «живучести» ряда деталей.

Энтузиазм, охвативший весь коллектив, легко понять — речь шла и о судьбе самого предприятия. Незадолго до этого завод был переведен на хозяйственный расчет: деньги отпускались лишь за выполненные работы. Новый способ финансирования вследствие резкого снижения заказов на автоматы Федорова, отсутствия заделов и запасов сырья поставил предприятие под угрозу сворачивания производства. Не спасало дело и то, что часть цехов была переведена на изготовление предметов широкого потребления: плотницких ватерпасов, деталей для текстильных машин, струбцин, тисков, режущего, мерительного и прочего инструмента. Все надежды коллектива связывались с быстрым налаживанием выпуска ручных пулеметов Дегтярева. Только это могло спасти предприятие, помочь ему сохранить кадры квалифицированных рабочих.

Противоречивые чувства испытывал в это время Сергей Гаврилович. Конечно же было обидно, что чертежи пулемета его конструкции пылятся где-то в шкафах артиллерийского управления. Напомнить об этом начальству? Природная скромность не позволяла. К тому же он отдавал себе ясный отчет, что если его пулемет даже лучше дегтяревского, то на его изготовление и отладку потребуется слишком много времени. А тут — срочное правительственное задание. Да еще решалась судьба завода, ставшего ему родным. Нет, он не будет ставить свои интересы выше общественных, приложит все старания, чтобы пулемет Дегтярева как можно быстрей был запущен в производство. Этого требовали интересы армии, интересы коллектива. И Симонов помогал Дегтяреву с полной отдачей, пока не были изготовлены первые образцы, пока они не поступили на полигонные испытания.

А как же с его первенцем — ручным пулеметом, родившимся в столь тяжких муках? Нет, Сергей Гаврилович не мог от него отступиться. Тем более, что некоторые узлы в нем решены более удачно, чем в конструкции Дегтярева. Надо еще поднапрячься, отшлифовать элементы конструкции, в безотказности работы которых еще есть сомнение. И тогда...

Каким бы уставшим Симонов ни приходил домой на Литейную улицу, он находил силы по нескольку часов проводить в своей домашней мастерской. Работа продолжалась.

Краткосрочные поездки в Москву, чтобы добиться разрешения на изготовление опытного образца, ни к чему не приводили. За день он не успевал повидаться со всеми людьми, от которых зависело дело, а оставаться дольше в столице не мог.

Сергей Гаврилович тяжело переживал. Порой приходил в отчаяние от сознания своей беспомощности. Ведь столько затрачено сил. Неужели все это напрасно? Оставалось одно — покинуть на время пулеметный, перебраться поближе к Москве. А тут еще получил письмо из Подольска, от прежнего сослуживца. Друг писал о том о сем и обмолвился, что на подольском заводе «Госшвеймашина» требуются металлисты самой высокой квалификации.

Симонов прикинул: от Подольска до Москвы — рукой подать, будет возможность почаще наведываться в артиллерийское управление. Почему бы и не поехать? Смотришь— и дело сдвинется с мертвой точки.

И он решился. Не стал никому ничего объяснять — взял расчет да уехал. Семью оставил в Коврове, словно знал — скоро вернется.

Устроиться на завод швейных машин не составляло большого труда. Предприятие, оснащенное самым совершенным по тому времени немецким оборудованием фирмы «Зингер», испытывало острую нужду в специалистах первой руки. Тут, как и на других предприятиях, репутация Ковровского пулеметного завода была высока, и Симонова без промедления назначили помощником мастера в станочный цех. Даже без обычных в таких случаях испытаний. Угол для ночлега помог найти товарищ.

В который уже раз Сергей Гаврилович с головой окунулся в совершенно новое для него производство. Он конечно же знал, что работает тут только до поры до времени: оружейному делу он не изменит, прикипел душой к нему. Тем не менее, привыкнув за многие годы выполнять любую порученную работу увлеченно, он и тут с первых же дней старался как можно быстрей понять устройство на первый взгляд мудреных иностранных машин.

Какие бы зигзаги ему ни готовила судьба, он был верен взятой еще в юности линии: не упускать ни одной возможности в совершенствовании своих технических знаний, внимательно изучать опыт самых разнообразных производств, приобретать навыки.

Тут в самом деле было чему поучиться. Завод представлял собой образец налаженного массового производства стандартных изделий. Изучая агрегатные автоматические станки для производства крупных деталей, Симонов не раз думал о том, что их вполне, чуть изменив, можно бы приспособить под изготовление ряда деталей больших серий оружия. Сколько бы это сэкономило ручного труда! А револьверные автоматические станки! Каждый из них, перестроенный под нарезку винтов и гаек, мог заменить целую смену токарей на пулеметном.

В освоении специфики нового для него дела быстро летели дни. Вскоре Симонов не только полностью освоился, но и стал примечать возможности дальнейшего совершенствования производства. Его предложения тут же осуществлялись и давали заметный эффект. Мастер и начальник цеха почувствовали в новом работнике незаурядные творческие способности и нередко в сложных ситуациях обращались к нему за советом. Незаметно он стал необходимым и весьма ценным членом коллектива. Причем таким, которого не приходилось, как других, уговаривать, если вдруг появлялась необходимость работать сверхурочно. Наоборот, он сам напрашивался, когда кого-либо нужно было подменить. Заработанные таким образом отгулы Симонов использовал для поездок в Москву в артиллерийское управление.

И вот однажды, придя вечером на квартиру, где снимал угол, он увидел на своей койке положенное хозяйкой письмо с гербовыми сургучными печатями наркомата по военным и морским делам. С понятным волнением вскрыл конверт. В нем — официальное разрешение отдела военных изобретений на изготовление образца ручного пулемета его системы. И копия письма руководству Ковровского пулеметного завода с предписанием об оказании «конструктору Симонову» всяческого содействия.

Наконец-то! Сбылось то, к чему стремился столько лет. Его пулемету быть! Впервые в официальной бумаге он именовался не слесарем-отладчиком, не мастером цеха, а конструктором.

Радости не было границ, и она буквально из него выплескивалась. Сбегав в магазин, Сергей Гаврилович накупил всякой снеди и устроил «царский» ужин квартирантам и хозяйке. Стихийно возникшее торжество затянулось за полночь. Скупые обычно на проявление эмоций мастеровые от души поздравляли своего собрата, выбивающегося, как они говорили, в люди. Для Симонова же это был праздник официального признания его как творческой единицы и одновременно... прощания с Подольском. Не знал он тогда, что ему еще предстояло вернуться в этот город.

На следующее утро, выполнив необходимые формальности в отделе кадров, забежал проститься с товарищами в цех. Успевшие полюбить Симонова станочники душевно поздравляли его, горячо жали руку. Им жалко было расставаться с человеком, который столь часто и охотно приходил им на помощь, когда была в ней нужда. Уход Симонова был неожиданным для руководства цеха. И начальник, и мастер чувствовали себя словно обкраденными: уходил наиболее квалифицированный специалист, с которым у них были связаны планы на будущее. Сергей Гаврилович и сам с сожалением покидал коллектив, к которому успел привыкнуть. Но ничего не сделаешь — нужно!

На пулеметный пришел, словно бы после отпуска. Здесь мало что изменилось. До винтика знакомое оборудование, те же люди, увлеченно занятые, как и прежде, доводкой пулемета Дегтярева. Друзья сердечно поздравляли Симонова, рады были его возвращению. И он с головой окунулся в общие заботы, словно позабыл, что вернулся на завод в несколько ином качестве.

Достоинства ручного пулемета Дегтярева перед существовавшими тогда зарубежными образцами были очевидны. Он был легче, состоял из значительно меньшего числа деталей. И все же окончательная его судьба долго не решалась. Пулемет подвергался нескольким заводским испытаниям, но всякий раз возвращался на доработку из-за поломок отдельных частей. В. конце сентября 1926 года, незадолго до возвращения Симонова на завод, первым полигонным испытаниям подверглись сразу два образца. Из них было сделано около пяти тысяч выстрелов. Однако из-за поломок выбрасывателей и ударников и недостаточно продуманной защиты механизма от попадания пыли испытания были прерваны, образцы возвращены на доработку.

И снова над чертежами склонялись конструкторы во главе с Дегтяревым, искали и находили пути устранения неисправностей, повышения прочности деталей. И снова станочники и слесари без задержек воплощали в металле только что родившиеся в конструкторском бюро идеи. Как и прежде, с получением заказа на изготовление пулеметов Дегтярева были связаны надежды всего коллектива. Понятно, что в этой обстановке нелегкими оказались первые шаги Симонова по созданию образца пулемета собственной конструкции.

На первых порах в инструментальной мастерской ему выделили для работ скромный уголок возле кладовки. Фрезерный же и токарный станки находились в другом здании. Приходилось по нескольку раз в день переходить из корпуса в корпус. Потом установили токарный станок со слесарным верстаком, и работать стало легче. Но для фрезерных работ нужны были переходы с одного участка на другой. Не всегда удавалось сразу получать нужный металл, необходимый инструмент. Зная о больших нехватках и того и другого на заводе, Сергей Гаврилович не обижался: обходился без них или добывал где мог. Вначале работал один: сам в вечерние часы готовил рабочие чертежи, днем — изготовлял детали. Дело шло медленно и трудно.

Начальство успокаивало: «Пустим в серию дегтяревский пулемет — окажем помощь и тебе». И Сергей Гаврилович ждал.

Но находиться в коллективе и не жить его заботами Симонов не мог. Поэтому, когда его попросили стать старшим мастером сборочной мастерской, он охотно согласился. Правда, времени для творческой работы поубавилось, но он жил надеждой: вот-вот пойдет дегтяревский пулемет, он поможет наладить производство и тогда вплотную займется конструированием.

В канун десятилетия Великого Октября ЦК ВКП(б) принял решение о массовом приеме в партию лучших производственников, доказавших свою преданность ленинским идеалам. Их сознание формировалось в борьбе с остатками троцкизма. Заводские коммунисты отличались высоким пониманием своего пролетарского долга, среди них не было ни идейных шатаний, ни разброда. Ковровская партийная организация непоколебимо стояла на позициях XIV съезда ВКП(б), который, подводя итоги победам советского народа на мирном фронте, подавляющим большинством голосов горячо одобрил ленинский курс ЦК, обеспечивавший общий подъем народного хозяйства и укрепление позиций социализма. Исходя из указаний В. И. Ленина, съезд призвал партию, весь народ держать курс на индустриализацию и укрепление на ее основе экономической независимости и оборонной мощи страны.

Газеты сообщали о злобных акциях империалистов против молодой Страны Советов, пытавшихся сорвать выполнение намеченных партией планов. Весной 1927 года с целью втянуть СССР в войну английские империалисты, стоявшие во главе антисоветских сил, организовали серию провокаций. Вслед за налетом на советское посольство в Пекине в Лондоне было совершено бандитское нападение на советское торговое представительство и наше торговое общество «Аркос».

На заводе прошли митинги протеста. Гнев и возмущение звучали в словах выступавших. Рабочие клеймили позором империалистических провокаторов, заявляли о поддержке миролюбивой политики своего правительства.

В условиях оголтелой империалистической травли, диверсий и провокаций врагов партии и народа производственная и политическая активность каждого рабочего приобретала особое значение. Каждый был на виду, не трудно было выделить лучших из лучших — передовиков производства, рационализаторов, тех, кто энергично боролся за общее дело, и рекомендовать их в ряды коммунистов. За короткое время партийная организация завода выросла до 600 человек. Среди тех, кому было оказано высокое доверие, был и Сергей Гаврилович Симонов.

В канун XV съезда ковровские оружейники решили сделать высшему форуму партии подарок: изготовить и преподнести экземпляр ручного пулемета Дегтярева. Это тонкое дело было поручено наиболее квалифицированным мастерам — Симонову и Голубеву. За короткое время они блестяще справились с задачей: специальная комиссия из представителей заводоуправления и парткома дала их работе наивысшую оценку. На металлической пластинке, приделанной к прикладу, было выгравировано:

« XV съезду ВКП(б) от рабочих инструментального Госзавода № 2...»

В один из дней работы исторического съезда, утвердившего директивы первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР, подарочный экземпляр пулемета был торжественно вручен ковровцами. Его и сегодня можно видеть в экспозиции Центрального Музея Вооруженных Сил СССР. И не случайно. Ведь ДП (Дегтярева пехотный) явился родоначальником множества модификаций этого пулемета для танков, самолетов — оружия, сыгравшего значительную роль в борьбе с фашистскими агрессорами в годы Великой Отечественной войны.

Первые детали серийных ДП стали поступать на сборку в начале 1928 года. Это сразу же потребовало перестройки всей работы. Начальником сборки был назначен уволенный в отставку по возрасту бывший полковник царской армии А. И. Каменский.

Осуществляя общее руководство цехом, он не особенно вникал в технологию и организацию производства, перепоручив это дело, требующее знаний и опыта, старшему мастеру Симонову. Сергей Гаврилович с неизменной добросовестностью принялся за наладку работы.

На первых порах Симонов поставил слесарей собирать пулеметы полностью. Это нужно было Сергею Гавриловичу, чтобы выяснить способности каждого, определить сноровку и смекалку рабочих. Один управлялся быстро, но попадалась ему неисправная деталь — не замечал. Другой собирал не спеша, но брака не допускал. Третий особенно охотно возился с механизмом автоматики, но не любил крупных деталей. Четвертый — наоборот. Так потихоньку старший мастер узнавал, кто на что способен.

Поток деталей, поступавших на сборку, постепенно нарастал. Нарастало и число тех, что имели разного рода дефекты. Чтобы поставить им заслон, Сергей Гаврилович выбрал наиболее смекалистых слесарей и поставил на контрольные операции. Потом появилась необходимость ввести в сборочном цехе поэтапную специализацию. Симонов был к этому готов: зная способности и наклонности слесарей-сборщиков, не составляло большого труда поставить каждого именно на то место, где он сможет трудиться с максимальной отдачей. Более квалифицированные выполняли самые ответственные операции. Ну а те, у кого опыта еще маловато, постепенно накапливали его на сборке простых узлов пулемета.

Однако вскоре сборочный стало лихорадить из-за неритмичного поступления деталей. Подчас накапливался месячный запас одних, в то время как из-за отсутствия других вставала сборка. Появлялся главный инженер завода Дмитревский и, не разобравшись в чем дело, набрасывался на Каменского. Тот терялся и не находил вовремя ответов. Немолодой, со слабым здоровьем, он очень тяжело переносил разносы.

Однажды после очередной взбучки, полученной от главного, он разыскал в цехе Симонова и пожаловался ему:

— Ну, вот опять, Сергей Гаврилович, мне от главного попало. А за что? Ты уж, пожалуйста, что-нибудь придумай...

Симонов задумался. Ему очень хотелось помочь человеку, случайно оказавшемуся на склоне лет в должности, к которой был мало приспособлен. Через мгновение Сергей Гаврилович широко улыбнулся:

— Не унывайте, Александр Иванович, я, кажется, что-то действительно придумал. Сделаем главному сюрприз...

В кладовке сборочного цеха Симонов еще раньше установил строгий учет поступлений. Пользуясь им, нетрудно было изобразить графически баланс деталей на миллиметровой бумаге. Вычерченная диаграмма убедительно показывала общую картину: чего недостает для нормальной работы, что в избытке. Впервые начальник цеха и старший мастер стали с нетерпением ждать главного инженера...

При первой же заминке на сборку пожаловал взвинченный главный, готовый учинить очередной разнос. Александр Иванович не дал ему распалиться, а сразу же предъявил старательно вычерченный Симоновым график. На диаграмме столбики, соответствовавшие наличию деталей, были самой разной высоты. Достаточно было бросить короткий взгляд, чтобы сразу все было ясно: ствольные коробки есть, самих же стволов нет. Все вроде бы для затворов есть, а личинок к ним недостает. Шпилек же, винтиков на месяц хватит. Главный, глядя на график, сделал себе несколько записей в блокнот и впервые без шума покинул сборочную.

— Ну, брат, спасибо, выручил старика, — благодарно пожал руку Сергею Гавриловичу начальник цеха.

Вскоре заведенный Симоновым учет движения деталей стал эффективным средством налаживания более ритмичной работы всех цехов. Директор завода А. М. Бурухин каждое утро, прежде чем идти к себе в кабинет, заходил в сборочный цех, чтобы ознакомиться с симоновским графиком. Взглянет, вызовет начальников отстающих цехов, ткнет их в график, даст нагоняй, смотришь, дела поправляются. Так производство дегтяревских пулеметов постепенно налаживалось.

Ну а как же детище Симонова? Неужели проекту пулемета его конструкции так и не суждено было обрести плоть? Нет, руководя, по существу, единолично самым ответственным на заводе цехом, Сергей Гаврилович о пулемете не забывал. Правда, свободного для творчества времени оставалось совсем мало, но зато дали в помощь токаря и двух слесарей. Он их разместил прямо в своем кабинете. Тут же были установлены токарный станок и слесарные верстаки. Фрезерные работы выполнялись, как и прежде, в другом корпусе. Все отчетливее вырисовывались реальные контуры оружия, существовавшие прежде только в воображении конструктора.

Потом Каменского проводили на пенсию, а начальником сборочного цеха был назначен военный инженер Пашкевич. С ним, как и прежде с Каменским, трудолюбивый и покладистый Симонов быстро сработался. Они четко распределили между собой функции и совместными усилиями значительно улучшили работу цеха. Но трудиться долго им вместе не довелось: Пашкевича откомандировали в Москву. Начальником сборочного стал Сергей Гаврилович.

Вскоре — новая проблема. С увеличением выпуска ДП все отчетливее вырисовывался серьезный недостаток в работе цехов, поставляющих детали на сборку. Из-за использования несовершенного оборудования и ряда других причин детали изготовлялись с недопустимо большими припусками. Это заставляло сборщиков терять много времени на их подгонку. В результате деталь, пригнанная к одному пулемету, не подходила к другому, и наоборот. Отсутствие взаимозаменяемости создавало большие затруднения в войсках, когда случались поломки. От завода потребовали изменить производство таким образом, чтобы все детали оружия были стандартными, подходили к любому образцу. Речь, по существу, шла о серьезной реконструкции предприятия, повышении его технического уровня. Возглавить эту непростую работу поручили комиссии в составе начальника технологического бюро Фреймана, старшего мастера Соловьева и начальника сборочной мастерской Симонова.

В первую очередь были определены и утверждены жесткие нормы допусков. Это повлекло за собой необходимость изготовить огромное количество новых мерительных приспособлений, инструмента, калибров. Опыт, накопленный к тому времени специалистами сборки, оказался в этом деле исключительно полезным.

Определенные комиссией мероприятия по упорядочению технологии производства проводились ускоренными темпами во всех цехах под наблюдением самого директора завода.

Когда намеченное было осуществлено, на всех переходах установили контрольные посты качества деталей из числа мастеров. Результаты не замедлили сказаться: уже к 1930 году производство ДП нескольких модификаций было налажено с четкостью часового механизма. Полностью были укомплектованы и кадры рабочих-специалистов на самых ответственных операциях. Немалая заслуга во всем этом была и начальника сборочного цеха Симонова. Теперь, казалось, можно было вплотную заняться доводкой ручного пулемета своей системы.

Однако в просьбе освободить его от обязанностей руководителя цеха полностью директор завода тогда отказал. Но Сергей Гаврилович проявил настойчивость, и ему все же удалось выхлопотать себе на конструкторские работы четыре месяца.

В том же корпусе, где размещался сборочный цех, Симонову дали отдельное помещение, установили в нем токарный, фрезерный и сверлильный станки, слесарные верстаки. Но выделенные в помощь четыре слесаря, токарь и фрезеровщик оказались в оружейном деле новичками. Пришлось обучать их, прививать любовь к тонкому делу, без чего, Сергей Гаврилович был в этом убежден, нельзя добиться настоящей творческой работы даже в самом маленьком коллективе.

И вот — радость. Наконец-то Симонов увидел в металле два образца своего пулемета, который он вынашивал в мыслях долгих восемь лет! Конечно же не все ладилось в образцах с самого начала, кое-что требовало доработки, доводки. Но пулеметы стреляли! Стреляли отлично! Правильными оказались заложенные в них конструкторские идеи. А это само по себе было уже победой.

В памяти конструктора сохранились добрые воспоминания о людях, помогавших продвигать изобретение. Среди них Сергей Гаврилович с особой благодарностью вспоминает С. Ф. Горохова — сотрудника научно-технического полигона, куда на испытания поступили образцы пулемета. Бывший командир батальона Красной Армии времен гражданской войны, большой знаток стрелкового оружия, Сергей Федорович сразу же по достоинству оценил принципиальные новшества, внесенные в конструкцию Симоновым, и оказывал ему всяческое содействие. С пониманием и сочувствием отнесся к новинке и начальник полигона В. П. Середин. Это и позволило во время испытаний определить в полной мере преимущества симоновского ручного пулемета перед аналогичными образцами других советских и зарубежных изобретателей, выявить недостатки. Впрочем, достоинств оказалось, несомненно, больше.

Вскоре после успешно прошедших испытаний на заводе было проведено изучение возможностей постановки нового пулемета на поток, разработана была так называемая маршрутная технология. И что же оказалось? Пулемет Симонова был проще в изготовлении, чем ДП, и, следовательно, дешевле.

И все же авторитетная комиссия Главного артиллерийского управления, признав несомненные достоинства симоновского пулемета, не сочла возможным внедрить его в производство. Дело в том, что технические возможности тех лет были еще столь ограниченными, что перестройка налаженного конвейерного выпуска ДП нескольких модификаций на изготовление новой продукции потребовала бы нескольких лет, что задержало бы оснащение Красной Армии необходимым оружием. На это пойти было нельзя. Отлично понимал ситуацию еще до заседания комиссии и сам конструктор. Поэтому он на первых порах конечно же огорчился, но воспринял решение как неизбежное.

Разумеется, горько было от сознания, что восемь лет упорного труда не принесли столь желаемого результата — пулемет так и не был принят на вооружение. Вместе с тем Сергей Гаврилович ни тогда, ни позже не считал эти годы потерянными напрасно. Наоборот, работая рядом с отцом русского и советского автоматического оружия Владимиром Григорьевичем Федоровым и таким замечательным изобретателем, каким был Василий Алексеевич Дегтярев, Симонов глубоко познал закономерности конструирования автоматического оружия, сам приобрел колоссальный опыт. Без этих неустанных поисков собственных путей совершенствования военной техники не было бы и изобретений, которые его ждали впереди.

...Изменения названий городских улиц порой как нельзя лучше отражают социально-политические преобразования, происходящие с течением времени. Особенно отчетливо это проявилось в перемене имени тихой улицы старой части Коврова, на которой мы с Сергеем Гавриловичем оказались к исходу дня. Отдельные ее здания дореволюционной постройки еще сохранили следы прежних хозяев, желавших выразить то ли свое богатство, то ли что-то другое. Об этом говорят замысловатые деревянные завитушки, украшающие фасады старых домов. Здесь жили в основном дворяне, и улица называлась Дворянской. Рабочий люд Коврова переименовал улицу в Пролетарскую.

Но потом и это название перестало удовлетворять горожан. Они не могли не заметить, что не только эта улица, но и весь город, вся страна стали пролетарскими. Да к тому же в Коврове оказалось несколько улиц с тем же названием. Городской Совет принял решение назвать улицу именем Владимира Григорьевича Федорова, много сделавшего для утверждения славы ковровских металлистов. Именно на ней, в доме № 6, где ныне расположился детский сад работников прядильно-ткацкой фабрики имени Н. С. Абельмана, и жил Федоров. Об этом свидетельствует и мемориальная доска:

«Здесь в 1918 — 1931 гг. жил выдающийся советский ученый и конструктор автоматического оружия, Герой Труда, доктор технических наук, генерал-лейтенант инженерно-технической службы Федоров Владимир Григорьевич (1874 — 1966)».

Владимир Григорьевич Федоров

— Эта доска была торжественно установлена в дни празднования 100-летия со дня рождения Федорова, — пояснил Сергей Гаврилович. — Здесь тогда собрались сотни горожан, десятки людей приехали из других городов. Я оказался одним из немногих, которому довелось работать вместе с ним тут, в Коврове.

Войти в здание и потревожить детишек мы постеснялись. Обошли дом вокруг. Сергей Гаврилович рассказывал о Федорове с особой теплотой. Само собой разумеется, что он прежде всего говорил о вкладе ученого в совершенствование стрелкового оружия.

Созданный Федоровым в 1916 году автомат был первым подобного рода оружием в мире. Действие его основывалось на использовании отдачи ствола при выстреле, приводившей в движение автоматику выбрасывания гильзы и подачи нового патрона. Питание осуществлялось из коробчатого магазина, в котором размещалось в шахматном порядке 25 патронов. Автомат был приспособлен как для одиночных выстрелов, так и для непрерывного огня.

Однако значение Федорова не ограничивается практической конструкторской деятельностью. Его фундаментальный труд «Автоматическое оружие», увидевший свет еще в 1907 году, позднейшие работы — «Основания устройства автоматического оружия», «Составление рабочих чертежей и технических условий для образцов стрелкового вооружения», «Эволюция стрелкового оружия», «Оружейное дело на грани двух эпох» — и многие другие научные работы, не потерявшие актуальность и в наши дни, дают основание считать его основоположником русско-советской школы автоматического оружия.

Родился и воспитывался Федоров в семье смотрителя училища правоведения в Петербурге. В 1892 году, после успешного окончания гимназии, поступил в Михайловское артиллерийское училище, что и предопределило его последующий путь. Произведенный в офицеры, Владимир Григорьевич два года командовал взводом в гвардейской артиллерийской бригаде. Послужной список, исключительное трудолюбие и интерес к технике явились лучшей рекомендацией для поступления в артиллерийскую академию, которую он блестяще закончил в 1900 году. С той поры и началась его научная и конструкторская деятельность в оружейном отделе Артиллерийского комитета.

Уже в 1905 году Федоров представил проект мосинской магазинной винтовки, переделанной в автоматическую. На следующий — приступил к разработке автоматической винтовки оригинальной конструкции. Трудно и медленно рождались узлы принципиально нового оружия. Но вот первое заметное признание — в 1912 году он был удостоен Большой Михайловской премии, присуждавшейся раз в пять лет за наиболее выдающееся изобретение в области артиллерии. Еще через год Федоров создал проект 6,5-миллиметровой автоматической винтовки под им же сконструированный патрон улучшенной баллистики. Идеи, заложенные в этот образец, легли в основу устройства знаменитого автомата, прославившего имя изобретателя в 1916 году.

Еще в дореволюционные годы Владимир Григорьевич так много сделал в теории и практике, что остается только удивляться, как он только успевал. А ведь ему приходилось преодолевать косность бездарных военных чиновников, которые, как и царь, считали автоматическое оружие излишней роскошью для русской армии. С другой стороны, в годы первой мировой войны много времени отнимали и продолжительные командировки в Японию, Англию и Францию для изучения оружия воевавших держав с целью выяснения возможностей его приобретения для русской армии. Отвлекали от плодотворной деятельности и частые приемы при дворе, на которых он вынужден был присутствовать как высший офицер царской армии — полковник, а затем и генерал. Таковы в самых общих чертах вехи биографии и творческой деятельности Федорова к 1918 году, когда Симонов познакомился с ним на пулеметном заводе в Коврове.

Автоматы Федорова находились на вооружении Красной Армии до 1928 года. Но шло время, и к стрелковому оружию предъявлялись все более высокие требования. При войсковых испытаниях выявились повышенная чувствительность федоровских автоматов к запыленности и загрязнению. К тому же при непрерывной стрельбе только первые пули попадали точно в цель, остальные отклонялись. Все это было серьезным недостатком при использовании автоматов в боевых условиях. На смену им на некоторое время пришли самозарядные винтовки.

Сергей Гаврилович подчеркивал особую культуру, которая всегда была присуща Федорову.

В любых обстоятельствах он не позволял себе приходить на завод с какими-либо недочетами во внешнем виде. Даже в ту тревожную ночь, когда на пулеметном случился пожар, Федоров, прибежав одним из первых, был в белоснежной сорочке, с тщательно выбритым лицом. Неизменные внешняя аккуратность и собранность руководителя оказывали благотворное влияние на подчиненных. Он никогда никому не делал замечаний, но благодаря его личному примеру постепенно перевелись «бородачи» даже среди рабочих, они стали стесняться попадаться ему на глаза в рваных или грязных спецовках. Возможно, тут сказывалось не только воспитание Федорова, а еще и его убеждение, что обязательной собранности в тонком оружейном деле должна предшествовать аккуратность во внешнем облике людей.

На заводе ни один инженер, мастер или рабочий никогда не слышал от Владимира Григорьевича грубого слова. Со всеми он был ровен, в каком бы настроении ни находился. Вместе с тем Федоров ни с кем не говорил на «ты». Даже Дегтярева, с которым он дружил более 40 лет, Федоров называл только по имени и отчеству.

Еще в 1906 году в мастерской ружейного полигона офицерской стрелковой школы в Ораниенбауме они вместе трудились над осуществлением первых конструкторских идей Федорова. И с тех пор не расставались вплоть до 1931 года, до отъезда Владимира Григорьевича из Коврова. Но их тесная связь не прекратилась вплоть до смерти Дегтярева в 1949 году. Федорову он помог довести идею автомата до логического завершения. Дегтярев же не забывал, что именно благодаря Федорову вырос в конструктора-оружейника, ощущая постоянную помощь и поддержку даже и после того, как Владимир Григорьевич перебрался в Москву.

Симонов отметил и другую сторону характера Федорова, сделавшего его любимцем рабочих. У технического руководителя завода при всей его занятости не было определенных часов приема, как у другого начальства. К нему с любыми вопросами можно было подойти запросто в рабочий кабинет или во время обхода завода. Он неизменно внимательно и уважительно выслушивал каждого и, если выполнение просьбы было в его силах, всегда помогал.

Однако особую симпатию Владимир Григорьевич проявлял к молодым рабочим, тянувшимся к знаниям. К ним он был откровенно неравнодушен. На любой их вопрос он всегда старался дать обстоятельный ответ и не успокаивался, пока не чувствовал, что его поняли. При этом Федоров оперировал доступными пониманию рабочего терминами, иллюстрируя подчас свои пояснения простейшими карандашными набросками, сделанными тут же на вырванном из блокнота листе.

Нередко такие ответы на вопросы рабочих превращались в настоящие лекции. Станочники приостанавливали работу, окружали его и слушали. Нервничал мастер, у которого подчас горел план. Но и ему передавалось убеждение Федорова, что только теоретически образованный рабочий может действовать с полной отдачей. Мастер словно бы забывал о своей тревоге и присоединялся к слушателям. Впрочем, после каждой такой импровизированной лекции рабочие трудились с особым старанием и со своим дневным заданием все равно справлялись.

Сергей Гаврилович вспомнил, как Федоров ревностно следил за каждым его шагом, когда он начал разрабатывать ручной пулемет. Ведь именно тогда он нуждался в наибольшей поддержке — много было технических сложностей. Федоров помог Симонову увидеть недостатки в первом крупном изобретении, оценить удачные находки. Впрочем, столь же ревностно он следил за успехами и других начинающих конструкторов из рабочих: Шпагина, Горюнова.

Начав работу по изучению и обобщению истории и опыта создания стрелкового оружия еще в начале века, Федоров потом почти на 25 лет был от нее отвлечен практической деятельностью. Наукой удавалось заниматься урывками.

Лишь в 1931 году, когда в созданном им конструкторском бюро была налажена разработка автоматического оружия, Федорова отозвали в столицу и предложили целиком переключиться на научную работу.

Получив доступ к изучению архивных материалов Главного артиллерийского управления и Исторического артиллерийского музея, он заново пересматривает свой труд «Вооружение русской армии за ХХ столетие». В результате напряженной работы, на которую ушло около четырех лет, ему удалось создать первую в нашей стране историю огнестрельного вооружения — от «кремневок» до новейшего автоматического.

Этот труд, получивший название «Эволюция стрелкового оружия», был издан в двух томах в 1939 году и заслужил самую высокую оценку специалистов. Почти одновременно Федоров заканчивает и издает трехтомную историко-мемориальную работу «Оружейное дело на грани двух эпох», в которой описывает развитие огнестрельного оружия с начала ХХ века до современности.

Федоров горячо любил Родину. С тревогой он читал сообщения о развязанной фашистами на западе войне и чувствовал, что коричневая чума неминуемо направит свои захватнические устремления на нашу страну. Чем же он, старый оружейник, может помочь отчизне в надвигавшейся смертельной опасности?

Ответом на подобные тревожные думы явилась небольшая книга «История винтовки», написанная Федоровым и изданная массовым тиражом за год до того, как на западных границах нашей страны раздались первые выстрелы Великой Отечественной. Книга была проникнута заботой о том, чтобы наши воины хорошо знали устройство наиболее массового вида индивидуального оружия, могли им эффективно пользоваться в любой обстановке.

Написанная в популярной, понятной каждому солдату форме, эта книжка повествовала об истории знаменитой мосинской винтовки, которая помогла нам штурмовать Зимний дворец, взять власть в свои руки в октябре семнадцатого года, выстоять и победить в годы иностранной интервенции и гражданской войны. Глубоко патриотичная «История винтовки» рождала в сердцах защитников Родины любовь и уважение к своему основному оружию, звала к бдительности и готовности защитить в грозный час священное Отечество.

Великую Отечественную 67-летний ученый-конструктор встретил как и положено солдату. Отказавшись от эвакуации, он с удвоенной энергией трудился в Наркомате вооружения, где выполнял хлопотные обязанности ученого-консультанта по автоматическому оружию и постоянного члена комиссии, рассматривавшей проекты новых образцов вооружения и модернизации действовавших систем.

Симонов подчеркивает необыкновенную работоспособность Федорова, которой был свидетелем, особо проявившуюся в трудные для страны дни. Казалось, ему нет износа. Возвращаясь поздним вечером из наркомата домой, Владимир Григорьевич подолгу засиживался за своими научными исследованиями. Он считал чрезвычайно важным изучение опыта применения оружия в войне для разработки новых систем.

Тогда же маститый ученый счел необходимым поделиться с молодежью воспоминаниями периода первой мировой войны. В его мемуарах, которые были напечатаны в нескольких номерах журнала «Техника — молодежи», рассказывалось о поездках в составе военных миссий в союзные страны с целью закупки оружия. Немало страниц было посвящено иллюстрации лицемерия правительств, официально числившихся союзными.

В это же горячее время не только в наркомате, но и в небольшом двухэтажном доме на Новопесчаной улице в районе Сокола Федорова часто навещали Дегтярев, Симонов, Шпагин. Они тянулись к нему не только как благодарные продолжатели его дела: им нередко требовалось рассеять возникавшие сомнения или получить поддержку. Они знали — Владимир Григорьевич, как бы ни был занят, всегда внимательно выслушает, всегда поможет делом, советом.

Все, кто близко знал Федорова, поражались его бескорыстию. Он был готов хлопотать за каждого, нуждавшегося в помощи, но никогда и никого не просил о себе.

Сергей Гаврилович вспомнил такой случай.

В годы войны Федоров, не прерывая работы в наркомате, в течение полутора лет выполнял в одном научно-исследовательском учреждении большое и чрезвычайно важное задание. Когда работа была завершена и получила высокую оценку, ему начислили зарплату сразу за полуторагодичный срок. Но Федоров от вознаграждения отказался. В поданном по этому поводу рапорте он писал, что считал своим долгом выполнить работу в общественном порядке, а причитавшуюся ему немалую сумму просил перевести в Фонд обороны страны.

Духом большого патриотизма была наполнена его научная работа и в послевоенный период. Не прекращая обобщения опыта использования оружия в Великой Отечественной, он одновременно много времени уделял изучению истории русской артиллерии.

О широте научных интересов Федорова можно судить и по тому, что рассказал Симонов об одном из своих визитов к ученому в начале 50-х годов.

Федоров, как всегда, радушно принял Сергея Гавриловича в своем домике на Новопесчаной. Был теплый осенний вечер, и они долго беседовали, сидя на скамейке в саду среди пышно разросшихся деревьев и цветов. Разговор, разумеется, сначала был о новостях близкого обоим оружейного дела. Вспомнили, конечно, пулеметный завод, общих знакомых. Когда стало темнеть, перешли в дом. Разговор продолжили за чашкой чая. И тут Сергей Гаврилович невольно обратил внимание на кипу древних рукописей, которыми был завален стол ученого. Перехватив его взгляд, Федоров улыбнулся:

— Копаю глубь веков...

— А зачем? — изумился Симонов.

— Это очень важно. Мы, русские, должны хорошо знать свою славную историю...

Федоров поведал, что занимается изучением с военной точки зрения знаменитого «Слова о полку Игореве» с целью прояснения спорных вопросов.

Заметив, что Симонов с жадным интересом слушает его, Владимир Григорьевич увлекся и рассказал о любопытных выводах, к которым он пришел, изучая древние документы.

Еще в юные годы Федоров впервые прочитал «Слово о полку Игореве», и уже тогда зародилась мечта установить точный маршрут похода славного князя. Но неотложные дела на долгие годы отвлекли от осуществления задуманного, и только в весьма преклонном возрасте он смог его осуществить.

Тщательно исследуя летописи, древние архивы, произведения греческих и арабских ученых того времени, Федорову удалось доказать, что воины князя во время похода делали за сутки не 25 — 30 верст, как считалось ранее, а около 40. Это открытие имело существенное значение, так как позволяло предполагать совершенно иной, чем принято было считать, маршрут похода Игоревых дружин. Свои находки ученый вскоре обобщил в работе «Военные вопросы «Слова о полку Игореве», изданной Академией артиллерийских наук.

Труд оказался столь интересным, что привлек к себе внимание не только узкого круга специалистов, но и маститых писателей, историков, литературоведов. Правда, нашлись и такие, которые, отстаивая свои прежние воззрения, ставили под сомнение утверждения Федорова. Ученый настойчиво проводил свои взгляды, находя им все новые подтверждения в различных источниках. Результатом дополнительных исследований и находок явилась изданная в 1956 году массовым тиражом новая книга — «Кто был автором «Слова о полку Игореве» и где расположена река Каяла?». На оба поставленных в названии книги вопроса Федоров дал убедительные ответы.

Опираясь на достоверные данные, ученый отверг прежние предположения об авторстве «Слова» и разработал свою гипотезу. Согласно ей создателем шедевра мог быть только человек, близкий княжескому двору в Чернигове, хорошо разбиравшийся в военном искусстве и по своему времени высокообразованный. Федоров поддержал мнение ученых о том, что автор, несомненно, был участником похода князя, сражался в битве и разделил с Игорем тяготы плена. По мнению Федорова, таковым мог быть только один человек — тысяцкий Рагуил.

Был предложен ответ и на второй вопрос. Основываясь, в отличие от других ученых, на углубленном военном анализе похода, Федоров называет возможным местом битвы дружин Игоря с половцами поле в 70 километрах западнее Изюма при слиянии рек Орели и Орельки. Разумеется, сложно говорить об абсолютной правоте утверждений ученого. Однако обоснованная им гипотеза имеет такое же право на существование, как и другие.

В тот осенний вечер, проводив Симонова до калитки, Федоров с извиняющейся улыбкой сказал:

— Вы уж не взыщите, Сергей Гаврилович, что я вам тут голову заморочил. Конечно же наше с вами главное дело — создавать новые, более совершенные виды оружия. Приезжайте, как только сможете. Я вам всегда буду рад...

После увлечения углубленным исследованием «Слова о полку Игореве» Федоров вновь возвращается к изучению и обобщению опыта использования стрелкового оружия в годы Великой Отечественной войны. Это была его стихия. С ней он не расставался до последних дней жизни.

Желая облегчить задачу молодым конструкторам, создающим новые системы, Федоров напряженно работал над созданием капитального труда «Классификация автоматического оружия». В нем он четко определил пути дальнейшего развития отечественного автоматического оружия.

В книге показана несостоятельность классификации автоматического оружия, разработанная иностранцами Вилле и Кайзертреем. Указывая на ее несовершенство, ученый предложил свою систему, лишенную обнаруженных им недостатков. Дополненная впоследствии некоторыми уточнениями академиком А. А. Благонравовым, эта работа и сегодня является энциклопедией создателей новых видов стрелкового оружия.

Сергей Гаврилович вспоминает, как в мае 1949 года широко отмечалось 75-летие со дня рождения и 50-летие научной и конструкторской деятельности Владимира Григорьевича Федорова. В газете «Красная звезда» большую статью «Создатель первого в мире автомата» посвятил юбиляру академик Благонравов.

Чествование Федорова состоялось в Центральном Доме Советской Армии. Были оглашены приветствия от министра вооружения СССР, президиума Академии артиллерийских наук, множества военных, конструкторских и научных учреждений. Поздравили юбиляра его ученики и соратники со всех концов страны.

Сам юбиляр, как вспоминает Симонов, весьма неловко чувствовал себя в президиуме. Он всю жизнь самозабвенно трудился, но никогда не помышлял ни о славе, ни о почестях, ни о наградах, хотя и не был ими обделен. Еще в 1940 году ему были присвоены степень доктора технических наук, звание профессора, в самый разгар войны, в 1943 году, он получил звание генерал-лейтенанта, на лацкане его кителя в особо торжественные дни можно было видеть ордена Ленина, Отечественной войны I степени, Красной Звезды. И все же Владимир Григорьевич с большим смущением слушал произносимые в его адрес теплые слова.

Чаще всего говорилось: «первый», «впервые». Создатель первых научных трудов по теории конструирования автоматического оружия, изобретатель первого в мире автомата, организатор первого в стране конструкторского бюро, знаменовавшего собой переход от изобретателей-одиночек к коллективному изобретательству, автор идеи унификации оружия и человек, осуществивший ее, автор первой в стране фундаментальной истории стрелкового оружия...

Сергей Гаврилович, вообще-то, не любит и не любил выступать. Да и оратором себя никогда не считал. Но на этот раз он не мог молчать — среди присутствовавших в зале он был единственным свидетелем начала бурной и плодотворной деятельности ученого и патриота на заре Советской власти там, на пулеметном.

С большой теплотой и задушевностью Симонов рассказал об этом замечательном ученом и организаторе, патриоте своей Родины, человеке, бескорыстная помощь которого помогла многим стать выдающимися изобретателями. В том числе и самому Сергею Гавриловичу Симонову.

...Приехав в город, Симонов не мог не посетить и места, непосредственно связанные с памятью о замечательных ковровцах. Они покоятся в тенистом сквере напротив церкви Ивана Воина. Не предупредив меня обэтом неплановом заезде, Сергей Гаврилович на первых порах вызвал мое недоумение: ведь всего час назад он торопился, желая поспеть к открытию мемориального Дома-музея Дегтярева.

Только я хотел ему об этом напомнить, как Симонов, словно не замечая пронизывающего ветра, обнажил голову и стал сосредоточенным. Я понял, что заезд наш не случаен.

...Бесхитростный обелиск, установленный над могилой ковровского революционера-большевика Александра Яковлевича Малеева, погибшего от рук царских казаков в Орехово-Зуеве в декабре 1905 года. Вправо от него памятник, ради которого мы посетили это печальное место. На постаменте возвышается серая плита. В центре — головной барельеф. Под ним золотом — «Дегтярев В. А. 1879 — 1949». И больше ни слова. И наверное, правильно. Ведь в городе каждый знает, кто такой Дегтярев.

Симонов остановился напротив памятника и, устремив взгляд в очертания барельефа, о чем-то напряженно думал. Может быть, вспоминал, как Василий Алексеевич в далеком 18-м приобщал его к таинствам профессии оружейника, ставшей делом всей жизни. А может быть, сопоставлял судьбу Василия Алексеевича со своей и поражался их сходству и вместе с тем различию.

Василий Алексеевич Дегтярев

И в самом деле — начинали вроде бы одинаково. Оба родились в небогатых семьях. Оба начинали в юные годы свой трудовой путь в кузницах. И тот, и другой окончили с похвальными листами начальную школу. Но если Симонов происходил из крестьян, и в его детстве ничто не предопределяло дальнейший жизненный путь, то у Дегтярева было иначе. Сын потомственного тульского оружейника, он с самых ранних лет только и слышал дома разговоры между дедом и отцом об оружии, и как-то само собой получилось, что не мыслил себя в иной роли.

Как и Симонов, Дегтярев еще мальчишкой стал работать на заводе. Но если Сергей Гаврилович, прежде чем стать оружейником, изучил немало других производств, то путь Дегтярева был более прямым. Он сразу же попал на знаменитый Тульский оружейный завод, как раз в тот год, когда на нем налаживалось производство винтовок, изобретенных капитаном Мосиным. На первых порах работал на «шарманке», простейшем устройстве для испытания на прочность винтовочных пружин.

Общее у Симонова и Дегтярева было и то, что оба с первых же шагов, как только научились кое-что делать своими руками, сейчас же потянулись к разного рода поделкам, усовершенствованиям. И поразительное совпадение. Объектом их первых рационализаторских поисков явился один и тот же предмет — велосипед. Симонов, как мы помним, вложил в свое время много изобретательности, чтобы восстановить, сделать пригодным для езды старую рухлядь, починить которую казалось невозможно. Полтора десятка лет раньше (Дегтярев был старше Симонова на 15 лет) Василий Алексеевич еще мальчишкой изготовил трехколесный велосипед, или, как тогда говорили, — самокат, на удивление тулякам, не видевшим подобных экипажей на улицах своего города. Конечно же по сегодняшним меркам велосипед тот далек был от совершенства — железные обода колес лязгали и грохотали по мостовой, отчего седока неимоверно трясло. Но самокат обгонял пешеходов, и не было отбоя от ребятишек, желавших на нем прокатиться.

Дегтярев, как и Симонов, рано потерял отца, и на его плечи тяжелым бременем легла забота о своих младших братьях. Такая же ситуация позднее сложилась и в семье Симонова. Но на этом, пожалуй, совпадения и закончились.

Осенью 1901 года Дегтярева призвали в армию. Не по годам серьезный парень, поставивший перед собой цель стать отменным оружейником, шел служить неохотно — ему казалось, что это будут бесцельно потерянные годы. Но опасения его были напрасными. Более того — можно предполагать, что навряд ли Дегтярев впоследствии вырос бы в крупнейшего советского конструктора-изобретателя, если бы служба в армии не свела его с замечательными людьми, определившими всю его дальнейшую судьбу.

Офицерская школа в Ораниенбауме, что невдалеке от Петербурга, куда попал служить Дегтярев, играла в те годы важную роль в военном ведомстве России. Именно здесь, на полигоне школы, специалистами делались попытки совершенствовать отечественное оружие, испытывались образцы иностранного вооружения, которое предполагалось купить. Сюда же свозилось чуть ли не со всей страны на ремонт оружие, которое из-за серьезности поломок не могли починить в воинских частях. Поэтому мастерскую полигона постоянно стремились пополнять новобранцами, знавшими толк в оружейном деле, работавшими до призыва на военных заводах. Надо думать, что именно в силу этого обстоятельства сюда попал и Дегтярев.

Полученные еще на Тульском оружейном заводе навыки, природная сообразительность в сочетании с трудолюбием и добросовестностью быстро выделили Дегтярева в ведущие мастера. К тому же сразу оценил его способности и начальник полигона полковник Николай Михайлович Филатов — грозного вида человек, бывший между тем душевным и справедливым.

Филатов был тогда одним из крупных знатоков оружейного дела и одним из немногих офицеров на полигоне, кто по-человечески относился к солдатам, заботился о них. Особую любовь он питал к талантливым или просто способным людям, всячески содействуя тому, чтобы они набирались опыта и знаний.

А для получения знаний и приобретения опыта на полигоне, как уже говорилось, действительно были идеальные условия. Сюда привозили винтовки, пулеметы, револьверы самых разных систем, отечественного и иностранного производства. Учись, постигай — только не ленись! Случай предоставил Дегтяреву и возможность лично познакомиться с некоторыми из крупнейших зарубежных изобретателей оружия того времени.

Война с Японией продемонстрировала неподготовленность к ней царской армии, ощущавшей с первых же боевых операций огромную нужду в огнестрельном оружии. Воспользовавшись этим и решив, что более подходящего момента для сбыта своей продукции не найти, в Россию один за другим приезжали иностранные изобретатели — фабриканты оружия, пытаясь заключить выгодные контракты. Привозили подчас явно недоработанные образцы в расчете на то, что русские при острейшей нужде не будут придирчивы. Испытания оружия производились на полигоне в Ораниенбауме.

Во время испытаний то и дело случались поломки. Изобретатели часто наведывались в домик мастерской, чтобы устранить неисправности. Филатов поручал Дегтяреву заниматься этим, помогать оружейникам.

Датский фабрикант и изобретатель новой конструкции пулемета Мадсен старался втереться в доверие не только членов государственной комиссии, обследовавших образцы, но и рабочих оружейной мастерской. Он стремился казаться эдаким добряком, соря деньгами и подарками направо и налево.

Более солидно и, пожалуй, честней вел себя австриец Шварцлозе. Удрученный неудачным испытанием своего пулемета и поняв, что о контракте не может быть и речи, он быстро укатил восвояси, бросив привезенные образцы. Должно быть, он и сам был о них не очень высокого мнения.

Самоуверенно и даже нахально держался знаменитый изобретатель пистолета американец Браунинг, рассчитывавший получить заказ на изготовление большой партии своих винтовок. Сопровождаемый тремя здоровенными парнями-телохранителями, он во все бесцеремонно совал нос, пытаясь заранее навязать свое мнение комиссии.

Но американец не был счастливее своих коллег — и его образец отказал во время стрельбы. Исправить неполадку на линии огня ему не удалось. И вот, возбужденный, он вбежал в мастерскую. Дегтярев, приставленный по распоряжению начальника полигона помогать иностранцам, протянул было руку к винтовке, но был не очень вежливо отстранен еще не потерявшим самоуверенности Браунингом.

Браунинг бросил свой пиджак сопровождавшему его переводчику и, засучив рукава тонкой белоснежной сорочки, энергично взялся за дело. Но прошло 10 — 15 минут, а неисправность ему устранить так и не удалось. Браунинг стал нервничать, боясь, что члены комиссии, не дождавшись его, разойдутся. Он заметно сник и, провозившись безуспешно еще немного, отошел от верстака, нервно закурив толстую сигару.

И тут — куда девалась прежняя спесь! — Дегтярев поймал на себе извиняющийся, просящий взгляд прославленного изобретателя. Не хотелось, но, помня приказ Филатова, пришлось помогать.

С конструкцией винтовки Браунинга Василий Алексеевич не был знаком. Но, разбирая ее деталь за деталью, он быстро уловил принцип действия, а вскоре обнаружил и неисправность.

Товарищи по мастерской, бросив работу, обступили верстак Дегтярева и ревностно наблюдали за каждым его движением: вот бы утереть нос заносчивому иностранцу! Пришли в мастерскую из любопытства и несколько высших офицеров — членов государственной комисии.

Когда причина заедания затвора была выяснена, устранить неполадку уже не составляло труда. Дегтярев зажал в тиски какую-то деталь и, ловко орудуя надфилем, убрал заусенец, оставленный по недосмотру при заводском изготовлении. Тут уж и Браунинг подошел, и в глазах его засветилась надежда. Когда винтовка была собрана, Дегтярев подал ее изобретателю. Браунинг недоверчиво взял ее. Но, щелкнув затвором, убедился, что неисправность устранена, и расплылся в неловкой улыбке. Достав бумажник, он извлек, не считая, пачку долларов и протянул Дегтяреву. Но тот, к удивлению иностранца, решительно отстранил руку:

— Ничего не надо...

Браунинг не понял. Прибавив к пачке еще несколько бумажек, он снова пытался их вручить.

— Скажите ему, — попросил Дегтярев переводчика, — что я денег не возьму...

Много лет спустя, когда к слову пришлось вспомнить этот эпизод, Дегтярев говорил Симонову:

— Ты понимаешь, Сергей, тогда речь шла о чем-то гораздо более важном и дорогом, чем деньги, — о чести русских оружейников. Спесь с иностранца я сбил. Но мне еще очень хотелось показать присутствовавшим при сем царским генералам, раболепствовавшим до противного перед чужеземцами, что мы, русские, не лыком шиты, кое на что способны... Деньги же мне тогда ой как были нужны — ведь я все свое солдатское жалование посылал матери. И все же убежден, правильно сделал, что не взял ни копейки — ведь этим испортил бы всю обедню, эффект получился бы не тот...

Когда подошел конец службы, добрый наставник Дегтярева Филатов уговорил его остаться в Ораниенбауме. Конечно же тянуло домой, в родную Тулу. Но он понимал, что только здесь, оказавшись в более свободном положении вольнонаемного, он сможет осуществить свои мечты, проверить возникшие идеи усовершенствования стрелкового оружия.

Вскоре Филатов, сыгравший заметную роль в становлении солдата-слесаря как искуснейшего мастера-оружейника, свел его с человеком, самым прямым образом определившим всю дальнейшую судьбу Дегтярева. Этим человеком оказался Владимир Григорьевич Федоров — в то время молодой гвардейский капитан, сотрудник артиллерийского ведомства.

Случилось так, что начальник полигона Филатов, стремившийся помочь Федорову, который занимался тогда разработкой нового патрона с пулей особой конфигурации, посоветовал ему обратиться к Дегтяреву как к умельцу, который сможет выполнить любой сложный заказ. И вот произошла их первая встреча.

— Вольнонаемный Дегтярев прибыл по вашему приказанию, ваше высокоблагородие, — отрапортовал молодой слесарь по старой армейской привычке, войдя в помещение, где находился офицер.

— Ну какое уж там высокоблагородье, зачем так сложно? — улыбнулся Федоров, протягивая руку. — Зовите меня Владимиром Григорьевичем. Я вас также буду называть по имени и отчеству. Договорились?

Рукопожатие, которым они тогда обменялись, знаменовало собой начало долголетней дружбы, которая прервалась лишь с кончиной Василия Алексеевича в 1949 году.

Дегтярев сразу стал очень нужным Федорову. До того, как они познакомились, Владимиру Григорьевичу довелось обращаться за помощью к другим слесарям. Среди них были и настоящие умельцы и очень добросовестные люди. Но не было такого, как Дегтярев, который понимал его с полуслова, мгновенно ухватывал идею, часто и сам вносил в нее существенные коррективы, сообразуясь с технологией изготовления отдельных узлов и деталей.

Не оставался внакладе и Дегтярев. Тесное общение с Федоровым обогащало его теоретическими знаниями, расширяло кругозор, приобщало к восприятию культурных ценностей, о которых он ранее имел весьма приблизительное представление.

Первой серьезной проблемой, над которой они совместно трудились, было изменение конфигурации винтовочной пули для улучшения ее баллистических данных. Потребовалось изготовить и испытать несколько вариантов с различными профилями, прежде чем была найдена наиболее подходящая форма пули. Возросла дальность ее полета и, что особенно важно, пробивная способность и точность поражения цели. Она была принята на вооружение русской армии.

На долю Дегтярева тогда выпала почетная и ответственная миссия — изготовить абсолютно точный макет пульки из медного прутка, который и явился образцом для изготовления головок миллионов патронов. И все же он тогда еще не был творцом, а только исполнителем.

В следующей совместной работе — попытке переделать мосинскую винтовку в автомат — Дегтярев уже нередко давал дельные советы, как облегчить, упростить отдельные детали. Владимир Григорьевич внимательно выслушивал замечания и все стоящее сейчас же принимал, всячески поощряя находчивость Дегтярева. Но, когда переделка близилась к концу, стало очевидным, что они идут по неверному пути: надетый на ствол кожух намного утяжелял винтовку, делал ее неудобной в бою. Федоров понял, что нужно отказаться от переделки существовавших тогда систем, а делать принципиально новый образец оружия.

Как только Дегтярев приступил к изготовлению первых деталей разработанного Федоровым автомата, стало ясно — на старых разболтанных станках, имевшихся в мастерской при полигоне, невозможно добиться необходимой точности изготовления деталей. И тогда по настоянию Федорова и при содействии Филатова эти работы были перенесены на Сестрорецкий оружейный завод. Здесь за счет наличия современных станков у изобретателя и его помощника были сносные условия.

Но дело продвигалось медленно. Как в любом принципиально новом деле, не имея ни предшественников, ни опыта создания подобных конструкций, до всего приходилось додумываться самим. И тут неоценимую помощь изобретателю оказали природная смекалка и поистине золотые руки Дегтярева. Он не только помогал Федорову находить наиболее рациональные конструкторские решения при создании отдельных узлов автомата, но и целиком, до последнего винтика изготовил его своими руками.

Здесь же, на Сестрорецком заводе, при поддержке Федорова Василий Алексеевич в 1916 году сделал и свое первое самостоятельное изобретение — разработал автоматический карабин. Таковы в самых общих чертах события жизни. Дегтярева до того момента, когда в начале 1918 года пересеклись их пути с Симоновым на Ковровском пулеметном заводе.

А вот и мемориальный Дом-музей Дегтярева невдалеке от моста через Клязьму, на одной из центральных улиц Коврова. Чтя память о своем знаменитом земляке, горожане не посчитались с тем, что его деревянный одноэтажный дом оказался чуть ли не посредине проектируемой магистрали. Они не снесли его и нашли возможность оставить в том виде, каким он был при жизни конструктора.

Улица со временем обросла многоэтажными современными зданиями, а дегтяревский домик остался на прежнем месте, превратившись в одну из достопримечательностей города. Правда, пришлось немного урезать сад и огород, чтобы не стеснять движение городского транспорта.

Симонов признается, что при жизни Дегтярева ему не часто доводилось тут бывать — может быть, лишь раз или два, не больше. И Дегтярев бывал у Симонова на Литейной улице только тогда, когда ремонтировал свою лодку на его участке, примыкавшем к протоке, впадавшей в Клязьму.

Казалось бы, схожесть судеб, одинаковость избранной профессии, а отсюда и интересов, должны бы их сблизить, сделать друзьями. Но нет, чего не было, того не было. Проработав рядом и общаясь каждый день друг с другом на производстве в течение чуть менее 16 лет, они не перешагнули границ взаимоотношений хороших сослуживцев, связанных единым делом. Каждый ценил в коллеге деловые качества, относился к другому уважительно, но особенного сближения не произошло. Может быть, тому мешала разность возраста — ведь Дегтярев был старше Симонова на 15 лет, может, разница в положении — один был начальником другого, — сказать трудно. Незадолго до кончины Дегтярева Симонов навестил тяжелобольного Василия Алексеевича в московской больнице. Как-то сам собой получился разговор об их многолетних связях, и оба высказали искреннее сожаление о несостоявшейся тесной дружбе, которая между ними вполне могла бы сложиться.

После того как дом Дегтярева был превращен в музей, Сергей Гаврилович конечно же не раз бывал здесь. Во время нашего совместного посещения невольно бросалось в глаза, что Сергей Гаврилович проявлял повышенный интерес не к удобному и рациональному расположению комнат, не к развешенным на стенах фотографиям, на некоторых из них был запечатлен и он сам. Лишь оказавшись в домашней мастерской Дегтярева, Сергей Гаврилович словно бы забыл обо всем на свете. Его внимание было приковано к миниатюрному токарному станку, какой-то особой сверлильной установке, множеству самого разного слесарного инструмента. Дегтярев многие свои технические задумки осуществлял в домашних условиях. Должно быть, Сергей Гаврилович по-хорошему позавидовал своему коллеге. Ведь ничего подобного не было в его домашних мастерских ни на Литейной, ни на Муромской улицах. Тиски, зубило да напильники...

В 1934 году одна из нескольких конструкций пистолетов-пулеметов, созданных Дегтяревым, была принята на вооружение войск. Подвергнутая впоследствии серьезной модернизации автором, она в дальнейшем получила широкое применение как образец 1940 года.

Усовершенствованный в 1938 году крупнокалиберный пулемет Дегтярева на универсальном станке Колесникова ДШК широко использовался как мощное средство зенитной обороны. В следующем году был принят на вооружение Красной Армии станковый пулемет Дегтярева ДС.

Весьма продуктивной оказалась изобретательская и конструкторская деятельность Дегтярева в военные годы. Созданные и принятые на вооружение защитников Родины однозарядное противотанковое ружье ПТРД и прежние его конструкции сыграли заметную роль в отражении агрессии фашистских захватчиков, в победоносном завершении Великой Отечественной войны.

Заслуги Дегтярева перед Родиной были отмечены самыми высокими наградами. Он был удостоен звания Героя Социалистического Труда, четырежды — лауреата Государственной премии. За совокупность изобретений и значительный вклад в военную науку Василию Алексеевичу была также присвоена ученая степень доктора технических наук.

КРУПНЫЙ УСПЕХ

Современный Ковров — город металлистов, создающих первоклассные экскаваторы, мотоциклы, многие другие машины, изделия для народного потребления, — просыпается рано. Но на второй день нашего пребывания в городе Сергей Гаврилович встал, похоже, раньше всех. В окне едва забрезжил рассвет. Может, он так и не заснул, возбужденный затянувшейся далеко за полночь беседой.

В какой уже раз, стараясь не шуметь, он нетерпеливо подходил к окну и, отодвинув штору, выглядывал на улицу: скорей бы день! Потом, заметив, что я проснулся, сказал:

— Придется нам сегодня вернуться обратно...

— Куда обратно? — не понял я.

— В середину двадцатых годов... Сейчас поедем на Муромскую улицу...

И вот, наскоро позавтракав, мы вновь едем по улицам Коврова. Сергей Гаврилович сидит рядом с шофером, подслеповато смотрит сквозь ветровое стекло и командует: прямо... теперь направо... еще раз направо... влево... Вот и Первая Муромская улица.

Я взглянул на табличку, закрепленную на углу одного из домов, и прочитал: «Улица Челюскинцев». Сказал об этом Симонову.

— И надо же! Уже успели переименовать, — простодушно заметил Сергей Гаврилович. Слово «уже» звучало забавно. Как будто не прошло около 40 лет с тех пор, как он последний раз проходил по этой улице.

— Сбавь, Геннадий, скорость. — Сергей Гаврилович стал внимательно разглядывать строения с нечетной нумерацией домов. — Стоп, вроде приехали, — сказал он наконец не очень уверенно.

Не успели мы еще подойти к дому под номером 51, как Симонов подтвердил:

— Он. Точно он! Вот в этом доме я жил с 24-го по 32-й год.

Дом в Коврове, в котором С. Г. Симонов жил с 1924 по 1932 г.

Удобно примостившись на завалинке, подставив лицо теплым майским лучам солнца, покуривал пожилой человек. Увидев, что мы идем именно к нему, встал, недоумевая, зачем он мог бы нам понадобиться? Поздоровались.

— Николай Георгиевич Павлов, слесарь завода имени Дегтярева, — представился хозяин дома.

— Ну вот и добре, — приветствовал его Сергей Гаврилович, — значит, коллеги. Я тоже когда-то малость слесарил на этом же заводе... Симонов моя фамилия.

На лице нашего нового знакомого на мгновение отразилась напряженная работа мысли, словно бы он старался, но никак не мог о чем-то вспомнить, и тотчас же, разглядев на груди своего собеседника Звезду Героя и множество других наград, неуверенно спросил:

— Сергей Гаврилович?

— Да, он самый.

— Вот радость-то! Слышать о вас слышал, а вот видеть доводится впервые. Прошу в гости.

Оказалось, что дом достался Павлову от его тестя — Ефима Доронина, которому Сергей Гаврилович продал его в 1932 году.

Николай Георгиевич достал с самого дна огромного сундука пожелтевший от времени, с надломленными краями лист бумаги и положил на стол.

— Посмотрите, Сергей Гаврилович, может, узнаете?

Это была «Земельная запись на право пользования землей, находящейся в черте города», выданная Симонову еще в 1924 году. Сергей Гаврилович вытащил из кармана лупу и стал внимательно разглядывать лист. А документ и в самом деле был любопытен своим оформлением. Множество нарядных виньеток венчали отпечатанный вычурным шрифтом текст.

— И надо же! Не документ, а прямо-таки картинка, которую и на стену не грех повесить, — сказал Сергей Гаврилович.— Сейчас такое оформление сочли бы несерьезным. А жаль! Ведь это документ, который бережно хранится в каждой семье много лет...

И вновь, как накануне на Литейной улице, Сергей Гаврилович с разрешения теперешнего хозяина обходит комнаты, надворные постройки. Кое-что, разумеется, перепланировано сообразно потребностям и вкусам новых хозяев. Но многое осталось прежним. Оно-то, прежнее, будоражит память Симонова, помогает ему воскресить, казалось бы, давно забытое.

К 1924 году в крохотном домике на Литейной улице разраставшейся семье Симонова стало тесно. Неудобство создавала и отделенная от жилья лишь переборкой мастерская. Вечерами, а ему удавалось мастерить только после рабочего дня, нельзя было пилить, строгать, чтобы не разбудить детей. Да и сам домик был на окраине города, откуда далеко до завода. Все это заставляло думать о постройке более удобного и просторного жилья где-нибудь в другом месте.

Сергей Гаврилович, как не раз прежде, опять становится по воскресным дням лесорубом. Лесничество разрешило ему на делянке в нескольких километрах от Коврова заготовить бревна на сруб. Но дети были еще маленькими, в помощники не годились. Можно бы, конечно, попросить пособить кого-либо из товарищей — они бы не отказались. Но уж таков характер Симонова — постеснялся их тревожить: мол, и так выматываются за неделю на работе. Стал рубить сам.

Когда бревна были свезены во двор, нанял плотников, которые и сделали сруб. А вскоре случайно нашелся и подходящий участок на Муромской улице. Прежняя его хозяйка оказалась вынужденной уехать в другой город, успев построить только сарай. Вместе с участком она уступила его Симонову. Вот тогда-то и появился на свет документ, который мы теперь с интересом разглядывали.

Строиться всегда было трудно. Тогда, пожалуй, еще трудней, чем сейчас. Симонову пришлось продать велосипед, ружье, патефон, совершенно необходимую в семье швейную машину, кое-что из одежды и даже корову, чтобы кое-как свести концы с концами. Вырученные деньги пошли на покупку строительных материалов. Работы по сооружению дома он в основном выполнял своими руками. Причем с особой тщательностью отделал помещение под мастерскую, да так, чтобы можно было в ней в любое время трудиться, не мешая домашним. С мастерской, с возможностью в ней чертить, работать выдумывать он связывал все свое будущее. В то время наряду с созданием ручного пулемета своей конструкции у него появилась новая задумка, с которой до поры до времени он ни с кем не делился.

После первой империалистической войны основным индивидуальным оружием пехотинцев всех государств еще долгое время оставалась магазинная винтовка, несмотря на широкое распространение ручных и станковых пулеметов.

Однако во всех армиях мира, в том числе в нашей стране, делались настойчивые попытки вооружения солдат более совершенным автоматическим оружием ближнего боя. В связи с этим многие наши оружейники еще в середине двадцатых годов наряду с работами по проектированию и созданию ручных пулеметов начали интенсивно разрабатывать опытные образцы автоматических винтовок. Это были Федоров, Токарев, Дегтярев Колесников, Коновалов. Перед ними ставилась задача создать систему весом не более 4 килограммов под трехлинейный патрон, предусмотреть возможность ведения огня как одиночными выстрелами, так и очередями. Винтовка должна была иметь штык и магазин на 15 патронов.

В начале 1926 года все пять конструкторов представили на первые конкурсные испытания образцы автоматических винтовок своих систем. Но был в те годы еще и шестой конструктор, работавший над этой же проблемой как бы «подпольно», вне конкурса. Это Сергей Гаврилович Симонов.

Казалось бы, руководство сборочным цехом, строительство жилья, продолжение работы по созданию пулемета своей конструкции — все это не должно бы оставлять свободной минуты. И все же в Центральном государственном архиве Советской Армии (ЦГАСА) хранится документ, свидетельствующий о том, что еще 7 апреля 1926 года Артиллерийский комитет рассматривал проект автоматической винтовки, представленный Симоновым. В документе сказано: «Автоматическая винтовка (Симонова) по своей конструкции довольно проста; отдельные детали также имеют простое очертание и устройство, однако она имеет и большие конструкторские недостатки».

Та винтовка явилась как бы изначальной точкой отсчета серии новых образцов, созданных впоследствии Сергеем Гавриловичем. Принцип действия ее конструкции основывался на неподвижном стволе с отводом пороховых газов из дульной части, воздействовавших посредством поршня и тяги на автоматику. Существенным недостатком конструкции было то, что газоотводное приспособление располагалось не по оси симметрии винтовки, а справа, что неминуемо должно было вести к отклонению пули при стрельбе ввиду перенесения центра тяжести.

Не все было до конца продумано и с точки зрения простоты обращения с винтовкой. Так, например, для того, чтобы вынуть затвор, надо было отделить приклад и рукоятку. Конструкция не предусматривала и возможности ведения одиночного огня. Вследствие этих и некоторых других несовершенств Артиллерийский комитет пришел к выводу о нецелесообразности включения винтовки в предстоящие конкурсные испытания.

В сравнении с другими тогда уже признанными конструкторами Сергей Гаврилович работал в весьма невыгодных условиях. Он все еще руководил наладкой производства ДП, требовавшей немало изобретательности и сноровки, напряжения сил.

Трезво оценив обстановку, Симонов понял, что и ручной пулемет и автоматическую винтовку одновременно тянуть у него просто не хватит ни времени, ни сил: нужно сосредоточиться на чем-то одном. Предпочтение пришлось отдать завершению конструирования пулемета, тем более, что на это было уже получено разрешение ГАУ.

Вплотную вновь заняться автоматической винтовкой Симонову довелось только через пять лет. Многолетние попытки создать надежное оружие этой системы Дегтяревым, Токаревым и другими конструкторами к желаемым результатам не привели.

В 1931 году партия и правительство, внимательно следившие за созданием новых образцов стрелкового оружия, объявили конкурс на создание автоматической винтовки. В задании конструкторам заместитель наркома обороны И. П. Уборевич писал: «Опыты, проведенные у нас, показали, что создание надежной автоматической винтовки, стреляющей непрерывным и автоматическим огнем, является трудным делом и до настоящего времени нашими конструкторами не разрешенным. Принимая во внимание большое практическое значение иметь автоматическую винтовку, работающую одновременно как автоматическим, так и одиночным огнем, предлагается и разработку такой винтовки к 1 сентября 1931 года».

Принимаясь за совершенствование своей автоматической винтовки, наконец-то Сергей Гаврилович имел в своем распоряжении помощников. Теперь не приходилось самому ни чертить беловые чертежи, ни вытачивать на станках детали, как он это делал много лет. Он сумел подобрать в свое маленькое, наконец-то настоящее конструкторское бюро умелых, преданных делу специалистов, станочников и слесарей.

Первым делом Симонов принялся за устранение недостатков, отмеченных Артиллерийским комитетом при рассмотрении его проекта в 1926 году. Упорные поиски наиболее рациональных решений приводили к принципиальным находкам, которые постепенно видоизменили конструкцию настолько, что образец, родившийся в 1931 году, не имел, по существу, ничего общего с первым вариантом.

Автоматика винтовки приводилась в действие отводом части пороховых газов при выстреле. Впервые в оружии этого класса Симонов применил запирание ствола клином, перемещавшимся в вертикальных пазах ствольной коробки.

Подъем клина для запирания производился скосом, расположенным в передней части стебля затвора, а опускание — взводной муфтой, в передний конец которой упирался толкатель с поршнем, приводимый в движение пороховыми газами. Такая конструкция позволяла рационально распределить нагрузку на запирающем узле в момент выстрела, уменьшить вес затвора и всей винтовки.

Ударно-спусковой механизм предусматривал возможность вести как одиночный, так и непрерывный огонь. Рычажок перевода оружия с одного вида огня на другой — переводчик — был флажкового типа. Имелся и предохранитель от случайных выстрелов, смонтированный в задней части спусковой скобы. Очень удачной оказалась идея конструктора установить газовую камору сверху ствола, что в настоящее время делается почти на всех отечественных и зарубежных автоматических винтовках и автоматах.

Винтовка имела отъемный коробчатый магазин на 15 патронов, располагавшихся в шахматном порядке. Наполнение магазина можно было производить без его съема. Секторного типа прицел допускал ведение огня на расстояние до 1500 метров. Оружие имело складной игольчатый четырехгранный штык, замененный позднее на ножевой клинковый.

И вот наконец наступил долгожданный день конкурсных испытаний. Государственная комиссия еще накануне рассмотрела в предварительном порядке предъявленные образцы и допустила к ним автоматические винтовки Дегтярева, Токарева и Симонова.

Сергею Гавриловичу впервые в жизни довелось вступать в творческое состязание с прославленными к тому времени оружейниками. К тому же Василий Алексеевич Дегтярев был в некотором роде его учителем, отчего на первых порах Симонов испытывал неловкость. Впрочем, как только раздалась команда приступить к испытанию винтовок на живучесть и безотказность и стрелки, заняв огневую позицию, приступили к стрельбе, он целиком был поглощен наблюдением того, как молодой боец посылал в цель очередь за очередью. Тут уж не оставалось места для лишних эмоций. «Так, так, — мысленно говорил он после каждой очереди. — Не подведи, милая!» И «милая» его не подвела.

По условиям конкурса оружие должно было выдержать не менее десяти тысяч выстрелов. Конструкторы и члены государственной комиссии, расположившиеся позади стрелков, уже успели поделиться всеми новостями, а стрельба все продолжалась.

На четвертой тысяче выстрелов первой дала задержку винтовка Токарева. Члены комиссии осмотрели ее и признали, что вести из нее дальнейшую стрельбу опасно. Однако по настоянию конструктора все же разрешили продолжать испытания из-за специального щитка, предохранявшего стрелка от неожиданностей. Таким необычным способом было произведено еще около тысячи выстрелов, после чего винтовка полностью вышла из строя.

Немного дольше держалось оружие, созданное Дегтяревым: после восьмой тысячи выстрелов оно также отказало.

Винтовка Симонова держалась молодцом — стреляла и стреляла. Уже был преодолен заветный десятитысячный рубеж, а в образце не обнаруживалось никаких неполадок. Сделали еще 340 выстрелов, после которых члены комиссии констатировали, что винтовка все еще находится в рабочем состоянии. Можно себе представить радость конструктора! Это была победа, да еще какая!

Прибывший к концу испытаний заместитель наркома обороны М. Н. Тухачевский собрал персонал полигона и конструкторов. Обращаясь к ним, он подчеркнул важность быстрейшего оснащения Красной Армии автоматическим оружием, и в частности автоматической винтовкой. Поздравляя Симонова с творческим успехом, Тухачевский вместе с тем высказал пожелание, чтобы работы по снижению веса винтовки продолжались.

Вернувшись с испытаний в Ковров, Сергей Гаврилович, не заходя домой, поспешил в конструкторское бюро, чтобы порадовать своих сотрудников. Инженеры Благов, Заворуев, слесари Бизяев, Махотин, фрезеровщик Думов и другие заждались своего главного: им не терпелось узнать о результатах испытаний. Весть о полной победе собранного ими оружия вызвала ликование. Еще бы! Ведь это было первым крупным признанием заслуг группы Симонова на заводе, где обычно «трофеи» творческих удач доставались дегтяревцам.

С удвоенной энергией Сергей Гаврилович и его коллеги стали готовиться к повторному полигонному испытанию, назначенному ГАУ. В соответствии с указаниями заместителя наркома усилия коллектива были направлены на снижение веса винтовки. Одновременно удалось внести и несколько усовершенствований, увеличивших надежность конструкции.

Новые полигонные испытания, проведенные в сентябре 1932 года, еще раз подтвердили преимущества симоновской автоматической винтовки в сравнении с другими, и в частности с модернизированным образцом представленным Токаревым. Было принято решение о производстве автовинтовки Симонова под индексом АВС.

В это время на заводе развертывалось социалистическое соревнование за успешное выполнение заданий третьего года первой пятилетки. Ковровские металлисты стали одними из инициаторов всесоюзного конкурса хозрасчетных бригад. На видных местах в цехах появились лозунги: «Мы первыми включились в конкурс — первыми должны добиться победы!»

Страна принимала меры к тому, чтобы избавиться от иностранной зависимости. Заводу все чаще давали задания осваивать производство самого разного рода механизмов, покупавшихся до этого на золото за рубежом. Так, в канун 1932 года ВСНХ поручил ковровцам наладить выпуск автомобильного стартера «бендикс» для нижегородских автомобилестроителей. До этого необходимое для каждого автомобиля пусковое устройство покупалось в Америке. Лозунг «Освободимся от иностранной зависимости!» захватил буквально всех тружеников завода. Контролер лекальной мастерской Червяков сконструировал специальный штангенциркуль, давший возможность выполнять все промеры, делавшиеся прежде микрометром Цейса. А работник той же мастерской Савин разработал и изготовил угломер для проверки габаритов конусов, с успехом заменивший заграничный прибор.

Создавшаяся на заводе атмосфера массового творчества в значительной мере способствовала успехам во всесоюзном конкурсе хозрасчетных бригад. Только за два месяца ударной работы число таких бригад увеличилось в пять раз. Рабочие этих коллективов, как правило, успешно выполняли принятые социалистические обязательства, их деятельность давала большой экономический эффект.

Сергей Гаврилович не был в стороне от патриотического порыва, охватившего тружеников родного предприятия. Он первым среди конструкторов завода включился в движение ударников третьего года пятилетки.

В изданном Артиллерийским управлением РККА приказе № 29 от 27 февраля 1932 года говорилось:

«Конструктор одного из заводов Орудийно-оружейно-пулеметного объединения тов. С. Г. Симонов обратился 3 января с. г. с письмом в Революционный Военный Совет Союза Советских Социалистических Республик, объявляя себя с настоящего 3-го года пятилетки ударником, передавая все свои знания, умение и все будущие изобретения, а также систему сконструированного им легкого пулемета в распоряжение РВС СССР.

Происходя из рабочей среды, тов. Симонов этим своим высокосознательным поступком доказал беспредельную преданность рабочему классу.

Такой поступок может служить лучшим примером того, как конструктор и изобретатель может прийти на помощь Пролетарскому государству в деле осуществления строительства социализма.

Артиллерийское управление РККА шлет тов. Симонову свой братский привет и выражает благодарность».

Забота и внимание окрылили изобретателя, придали новые творческие силы. Сергей Гаврилович целиком отдает себя разработке технологии изготовления автоматической винтовки своей конструкции, активно участвует в общественной жизни коллектива завода.

Несмотря на первый крупный успех в конструировании оружия, Сергей Гаврилович продолжал мечтать о получении систематического образования. Он чувствовал, что мог бы сделать несоизмеримо больше, подкрепив огромный практический опыт теоретическими знаниями. Еще в 1929 году, когда по решению ЦК РКП(б) в высшие учебные заведения страны были посланы тысячи коммунистов-рабочих, не сумевших, как и он, получить в свое время образование, он послал заявление во Владимирский губком партии. Однако тогда его кандидатура была отклонена из-за недостаточного партийного стажа. Отказ конечно же огорчил Сергея Гавриловича. Он был в том критическом возрасте, после которого на учебу обычно не посылают.

В 1932 году, когда вопрос о запуске в производство АВС был наконец решен, он вновь стал проситься на учебу. Заводская партийная организация поддержала его и стала ходатайствовать перед горкомом. Отличная партийная и производственная характеристики сделали свое дело: специальным решением партийных органов его в порядке исключения, несмотря на то, что ему уже исполнилось 38 лет, послали в Москву на учебу.

И вот Симонов студент первого курса Промышленной академии. Трудно было немолодому производственнику превращаться в «школяра». Лекции, контрольные работы, зачеты, экзамены, общежитие — все эти условия студенческой жизни на первых порах были трудными и непривычными. Приходилось себя ломать, перестраиваться. Были моменты, когда его охватывало отчаяние. Но нет! Не для того, чтобы бросить учебу, он к ней стремился столько лет! Отказавшись от соблазнов столичной жизни, Сергей Гаврилович целиком отдает себя освоению учебных дисциплин, о которых ранее знал только понаслышке. Когда самому было трудно в чем-либо разобраться, не стеснялся обращаться к преподавателям, а то и к более подготовленным товарищам.

Было упорство. Была и привычка работать по ночам. Все это, подогреваемое огромным желанием как можно быстрее наверстать упущенное, дало свои плоды. Не прошло и трех-четырех месяцев, как Сергей Гаврилович из отстающего превратился в одного из лучших по успеваемости курсантов академии.

Туго поддавались гуманитарные дисциплины. Легче — экономика и точные науки. А когда начался курс лекций по организации производства, элементарной механике и другим практическим дисциплинам, дела у Симонова и вовсе пошли как по маслу. Теперь уж Сергей Гаврилович и сам охотно помогал однокашникам. Многие годы работы на самых различных предприятиях и федоровская школа очень пригодились.

Появилось даже свободное время. Симонов не растрачивал его попусту — посещал Политехнический музей, где, как и теперь, демонстрировались самые последние технические новинки. Подолгу Сергей Гаврилович рассматривал различные механизмы, докапываясь до тонкостей их устройства. Пусть они не имели никакого отношения к оружейному делу, но пытливый ум изобретателя подчас находил интересные технические решения, которые могли пригодиться в будущем. Одно только неизменно раздражало Симонова в залах музея — нельзя было трогать машины руками.

Каждый день Сергея Гавриловича был наполнен радостью познания доселе неизвестного. Как когда-то, в пору работы на заводах и фабриках, он с жадностью приобретал практические навыки, так теперь усердно постигал теоретические знания. Увлеченность учебой на время отодвинула на второй план и неосуществленные технические задумки, давала возможность меньше скучать о детях, оставшихся в Коврове.

На душе было спокойно и уверенно, как вдруг нежданно-негаданно весной 1933 года Сергея Гавриловича вызвали в Оборонный отдел ЦК партии. Беседовавший с ним ответственный работник рассказал о трудностях, с которыми столкнулись на Ижевском оружейном заводе при налаживании производства АВС. Дело, по существу, застопорилось. Собеседник дипломатично готовил Сергея Гавриловича к тому, что в интересах государства ему на время придется расстаться с академией.

«На время...» Симонов отдавал себе отчет, что это навсегда. Ему уже сорок. Да и наладка АВС, по-видимому, займет несколько лет... Значит, прощай академия!

Но он понимал и другое. Понимал, что автоматическую винтовку ждут в войсках, значит, совершенно необходимо как можно быстрей наладить ее массовое производство в интересах безопасности страны. И он твердо произнес:

— Коль надо — то считайте вопрос решенным...

— Ну вот и прекрасно, — облегченно вздохнул сотрудник ЦК. — Кстати, приказ о вашем откомандировании на Ижевский оружейный завод уже подписан наркомом тяжелой промышленности Орджоникидзе...

Новый город, новый завод, новые люди. Кое-кто трудно привыкает к новым условиям, не сразу вписывается в новый коллектив. Сергей Гаврилович быстро находит с людьми, связанными едиными заботами, общий язык. Так было уже не раз прежде. Так случилось и теперь.

В Ижевскприбыл с предписанием начальника Ружейно-пулеметного треста директору Ижевского оружейного завода, в котором, в частности, говорилось: «...В отношении помощи в части окончательной отладки образца, то таковая предрешена решением всемерной помощи Вам со стороны автора этого образца т. Симонова, указания которого в основном в достаточной мере обеспечат Вашим работникам правильное направление в этой работе. Вам надлежит установить наиболее полную связь с тов. Симоновым и возможно полнее использовать его помощь и указания...»

А на заводе действительно в ту пору с налаживанием производства АВС дела обстояли плачевно. Старое предприятие не было приспособлено к изготовлению тонкой механики автоматического оружия. В термическом цехе, например, нагрев и закалка деталей все еще производились на глазок. Незадолго до приезда конструктора целиком загубили первую партию деталей из-за того, что их после нагревания погружали для охлаждения не в масло, как положено, а в воду. И все же основная причина срывов заключалась в том, что на заводе АВС находилась в положении пасынка — ей не уделялось должного внимания. Отдельные детали запустили в производство в цехи, где изготовлялась модернизированная мосинская трехлинейка. На трехлинейку был план, на АВС — нет, поскольку она еще числилась в освоении. Отсюда и отношение к симоновской винтовке как к чему-то не обязательному, второстепенному.

Как только Симонов ознакомился с обстановкой, то понял, что ему предстоит настоять на коренной перестройке всего производства. Частыми стали его визиты к директору завода, главному инженеру, технологам. Сергей Гаврилович просил, доказывал, требовал. Он убеждал, что со старыми мерками подходить к изготовлению современного оружия нельзя. Его предложения не то чтобы встречались в штыки, нет. Руководство завода и само сознавало необходимость модернизации. Но из-за постоянной текучки, связанной с реализацией напряженного плана, руки до нее не доходили. И все же, уступая настойчивости Симонова, одно за другим вводились усовершенствования, осуществлялась перестройка. Сергей Гаврилович упорно внедрял высокую культуру производства, преимущества которой он оценил, работая на Ковровском заводе.

Вроде бы из лучших побуждений допускались отклонения от чертежей. Так, якобы с целью экономии времени и сокращения объема слесарных работ не считалось обязательным округлять выступающие углы ряда деталей, делать так называемые радиусы. Сергею Гавриловичу пришлось собирать мастеров и контролеров, разъяснять им, что автоматика не допускает таких вольностей, что необработанные радиусы снижают живучесть деталей при стрельбе, неоправданно повышают вес винтовки.

Симонов настоял и на коренной перестройке закалочной мастерской, оснащении ее термопарами и пирометрами для измерения температур, позволявшими избавиться от работы на глазок. По его требованию руководство металлургической лаборатории выделило специального техника для наблюдения за термической обработкой деталей АВС.

И все же Сергей Гаврилович понимал, что введенные им за короткое время усовершенствования — только полумеры, не способные сами по себе по-настоящему обеспечить поточное производство АВС. Для этого требовалось создать специализированный цех со всеми вспомогательными службами. Обращения по этому поводу к руководству завода ни к чему не приводили. Впрочем, и директор и главный инженер отлично понимали важность скорейшего выполнения правительственного задания, но самостоятельно решить вопрос не могли — не было на это ни указаний, ни средств. Симонов был вынужден писать в Москву.

Ответа долго ждать не пришлось. Вскоре на завод пришло предписание, составленное по личному указанию Орджоникидзе, в котором предлагалось в кратчайший срок создать специальный цех для сборки АВС с необходимыми мастерскими. Для этой цели выделялись необходимые технические и денежные средства.

Были решены и организационные вопросы. Начальником цеха АВС назначили заместителя главного инженера завода талантливого инженера А. Милехина, главным технологом — инженера В. Мичкова. Сергей Гаврилович наконец был освобожден от необходимости руководить налаживанием производства АВС. Ему удалось целиком сосредоточиться на конструкторской работе. В помощь Симонову, который стал теперь начальником конструкторского бюро и опытной мастерской, выделили группу молодых инженеров: Е. Собелева, Е. Лавренева, В. Колоскова, И. Дрождина, А. Юркина и А. Григориадиса.

Первым делом нужно было перерассчитать чертежи деталей АВС для того, чтобы добиться их полной взаимозаменяемости. Тут Симонов использовал богатый опыт, накопленный им в свое время при работе по нормализации деталей федоровских автоматов и пулемета Дегтярева в Коврове. Несмотря на то что приходилось по нескольку раз в день отлучаться из конструкторского бюро для решения практических вопросов, связанных с наладкой производства АВС, удавалось немало сделать и в области совершенствования винтовки.

Большой творческой удачей явилось создание реконструированного образца АВС-02. В этом варианте клин запирания был сделан с ромбиками, а в стебле затвора имелись наклонные пазы. Нововведение позволило существенно упростить конструкцию винтовки, ибо отпала нужда во взводной муфте. Запирание и отпирание клина производились принудительно стеблем затвора.

Однако удачное усовершенствование внедрить в производство так и не удалось. Руководители завода не согласились ломать налаженную технологию, что требовало и времени и средств.

Наряду с усовершенствованием отдельных узлов своей автоматической винтовки Сергей Гаврилович много внимания уделял и созданию новых образцов оружия на базе АВС. Так, уже в середине 1935 года проводились полигонные испытания созданного им автоматического карабина (АКСИ). По взаимодействию отдельных узлов и принципу их устройства карабин не имел особых изменений по сравнению с винтовкой. Однако укороченный ствол и облегчение отдельных деталей позволили уменьшить вес оружия на 400 граммов. Это было удачей. Однако при испытании выявилось, что замедлитель не обеспечивал равномерного темпа стрельбы во всех режимах, из-за чего карабин был возвращен конструктору на доработку.

И снова Сергей Гаврилович склонялся над кульманом. Один за другим вырисовывались контуры самых разных по конструкции замедлителей. Каждый эскиз всесторонне обсуждался сотрудниками конструкторского бюро, прежде чем попадал в опытную мастерскую на изготовление. Но не всегда то, что казалось удачным на бумаге, было приемлемым для исполнения в металле. Часто приходилось отказываться от задумок из-за нетехнологичности, трудности изготовления при серийном производстве.

Это заставляло искать еще и еще раз новые конструкторские решения, которые бы одновременно удовлетворяли всем требованиям. Но вот механический замедлитель, обеспечивавший равномерный темп стрельбы в любых условиях, был создан. Опробовали в действии. Работал безотказно. Комитет по изобретениям признал оригинальность созданной конструкции и выдал Симонову еще одно авторское свидетельство.

Опытно-конструкторские работы по дальнейшему совершенствованию основной модели АВС продолжались. Поиски велись в целях изменения системы запирания, лучшей защиты механизмов от попадания пыли и влаги, работы автоматики от одной возвратно-боевой пружины. Один за другим рождались образцы — АВС-010, АВС-020, АВС-05 и другие, в каждый из которых вносились на первый взгляд незаметные, но по своей технической сути важные улучшения.

В 1935 — 1936 годах прошла серия полигонных испытаний, в результате которых АВС показала свое явное преимущество в сравнении с образцами других конструкторов. Правда, на линии огня отдельные экземпляры преждевременно выходили из строя, но, как отмечала комиссия, причиной тому были главным образом дефекты изготовления, а не конструкции. «Недостаточная живучесть деталей винтовки, — указывалось в протоколе

Автоматическая винтовка АВС

Техническая характеристика

Калибр 7,62 мм

Масса без патронов, штыка и магазина 4,05 кг

Начальная скорость пули 840 м/с

Скорострельность:

при одиночных выстрелах 20—25 выстрел/мин

при стрельбе очередями 40 выстрел/мин

19 июля 1935 года по поводу очередных испытаний двух образцов АВС, — нужно отнести не столько за счет конструктивных недостатков в отдельных деталях... сколько по вине недоброкачественного изготовления винтовки. Подтверждением этому могут служить первые опытные образцы «АВС», выдержавшие до 27 000 выстрелов и совершенно не имевшие таких поломок, которые наблюдались в испытанных образцах».

В 1936 году автоматическая винтовка Симонова (АВС-36) была официально принята на вооружение Красной Армии. Этот акт сам по себе имел большое значение. Советский Союз оказался первым среди наиболее развитых держав мира, получивших на вооружение своей армии столь совершенное оружие. Приоритет советской конструкторской мысли в создании автоматического стрелкового оружия вынуждены были признать и крупные зарубежные специалисты. В том числе и кичащиеся совершенством своей техники американцы, считавшие тогда, что США — единственная в мире страна, которая по уровню технического оснащения может позволить себе иметь автоматическую винтовку. Крупный американский теоретик-оружейник Гаррет Андерхиль в статье «Вооружение Красной Армии», опубликованной в американском «Журнале пехоты» в августе 1942 года, писал, имея в виду АВС-36: «Русские войска получили свою самозарядку раньше, чем мы выпустили винтовку Гаранда...»

С принятием на вооружение АВС-36 их выпуск, производившийся ранее отдельными сериями, заметно возрос. По сравнению с винтовкой, предложенной конструктором в 1931 году, она имела ряд существенных усовершенствований. Для уменьшения отдачи ствол венчал дульный тормоз. Изменены были конфигурация ствольной коробки и защелки крышки, крепления штыка и ствольной накладки. Сама ствольная накладка была укорочена и имела металлический наконечник. Затыльник приклада был штампованным, цельнометаллическим.

В конструкции АВС-36 был ряд принципиальных технических нововведений, которые впоследствии широко использовались другими конструкторами при создании новых видов стрелкового вооружения. Это расположение газовой каморы поверх ствола, крепление шомпола не ввинчиванием его в нагель, как это делалось до АВС, а удержанием его за счет собственной упругости, крепление деревянной ствольной накладки и ложи без помощи колец и другие.

В конце февраля 1938 года директор Ижевского оружейного завода А. Быховский сообщал секретарю Удмуртского обкома партии, что автоматическая винтовка системы Симонова освоена и пущена в массовое производство. Отмечая исключительные заслуги в разработке и освоении АВС, он представил Сергея Гавриловича к правительственной награде и просил обком поддержать его ходатайство. Конструктор был награжден орденом Красной Звезды.

С появлением автоматической винтовки, в которой при нажатии на спусковой крючок выстрелы следуют непрерывно до тех пор, пока он не будет освобожден или не кончатся патроны в магазине, не снизился интерес к самозарядной винтовке. Для выстрела из нее нужно отпустить спусковой крючок и нажать на него снова.

Самозарядки обеспечивали достаточную скорострельность, лучшую кучность и, что немаловажно, более экономное расходование патронов. Поэтому в мае 1938 года был объявлен конкурс на разработку самозарядной винтовки для вооружения Красной Армии.

В тактико-технических требованиях к новому оружию указывалось, что оно должно быть удобным в обращении, носке и уходе за ним, надежным и безотказным в действии, простым в изготовлении и изучении, обладать высокой живучестью. Технические условия конкурса оговаривали и так называемую технологичность производства: малое количество деталей несложной конфигурации, минимальное число пружин и использование для изготовления деталей обычной углеродистой стали. Организаторы конкурса, придавая большое значение вопросу скорейшего оснащения войск самозарядной винтовкой, определили весьма сжатые сроки представления образцов.

В конкурс на создание самозарядной винтовки включились такие многоопытные конструкторы оружия, как Ф. В. Токарев, В. А. Дегтярев, Н. В. Рукавишников. Помериться творческими силами со своими старшими коллегами решил и Сергей Гаврилович Симонов.

Но еще за год до этого на заводе существенно изменились условия, в которых приходилось трудиться конструктору. С одной стороны, Симонов испытывал огромное удовлетворение от того, что ему удалось воспитать и подготовить группу молодых инженеров-конструкторов. Но с другой — дирекция завода все чаще загружала бюро решением вопросов, не имевших никакого отношения к конструированию нового оружия.

Побочные работы отнимали столь много творческих сил и времени, что это стало мешать конструкторской деятельности, которую Сергей Гаврилович считал своей основной задачей. И тогда по настоянию Симонова руководство заводским конструкторским бюро было поручено одному из молодых инженеров, а сам он возглавил секцию специалистов, занимавшихся исключительно разработкой новых образцов. Такая реорганизация на первых порах помогала делу. Но вскоре выявились и ее отрицательные стороны.

С горячностью, свойственной молодости, новый начальник конструкторского бюро взялся за разработку самозарядной винтовки собственной конструкции, собираясь принять участие в объявленном конкурсе. Ну что же, Сергей Гаврилович только радовался такому намерению своего недавнего ученика, подбадривал его, решил помогать, чем только сможет.

И действительно. Не прошло и нескольких дней, как Симонов, выкроив время, заглянул к своим молодым коллегам. Внимательно разобравшись в первых эскизных набросках проекта винтовки, он обнаружил в них несколько ошибочных конструктивных решений, тут же подсказал, как их можно устранить.

Еще через неделю, когда он вновь зашел в бюро, то почувствовал к себе явный холодок. В поведении молодого начальника была плохо скрываемая отчужденность, о причине которой Сергей Гаврилович на первых порах даже не догадывался. Бросив короткий взгляд на листы ватмана, он сразу же увидел, что его советами пренебрегли. Больно резануло по сердцу чувство обиды. Будучи по натуре вспыльчивым, он большим усилием воли постарался себя сдержать.

— Но ведь этот узел не будет работать, — ткнул он пальцем в чертеж. — Такое уже пробовали и я, и Колесников. Долго бились, но так и не сумели отладить. Не пошло...

— А что, если у нас пойдет? — В словах молодого начальника бюро Симонов впервые уловил нотки заносчивости. Этого он просто не переносил. И все же опять сдержал себя.

— Запомни, что в тонком оружейном деле слово «если» не в почете. Надо опираться на опыт, а не рассчитывать на случай, чтобы не изобретать велосипед...

Сергей Гаврилович еще что-то хотел добавить, но, обескураженный неловкой сценой, махнул рукой и ушел.

За первой размолвкой последовали события, которые стали тормозить работы Симонова. Его преемник в конструкторском бюро запустил в производство сразу десять экземпляров своей винтовки. Весь станочный парк был загружен. Когда же Симонову нужно было изготовить какие-либо детали, то это удавалось с трудом. Хорошо еще, что станочники относились к Сергею Гавриловичу с большим уважением, выкраивали время на выполнение и его заказов.

Так или иначе, но работы по созданию самозарядки шли успешно. Если бы тогда кто-нибудь посторонний заглянул в помещение, где работала симоновская группа, то навряд ли смог сразу сказать, кто здесь какую играет роль. Сумев сплотить вокруг себя энтузиастов, мастеров на все руки, Симонов порой словно бы забывал их основную профессию и поручал каждому делать то, что в данный момент сдерживало общий ход работ. И сам, когда в этом появлялась необходимость, засучив рукава, вставал за слесарный верстак. Не только техники, но даже чертежница и копировщица чувствовали себя участниками творческого процесса и не стеснялись высказывать свои соображения. Сергей Гаврилович всегда внимательно выслушивал каждого. Все разумное сейчас же принималось на вооружение. Самозарядка быстро обретала плоть, вырисовывались ее окончательные контуры.

Автоматика в винтовке Симонова действовала на использовании части энергии пороховых газов, отводимых из канала ствола. Причем, как и в АВС, газоотводящая камора находилась сверху. Ударно-спусковой механизм, как предусматривалось условиями конкурса, допускал лишь одиночные выстрелы. Экстракция и отражение стреляной гильзы осуществлялись с помощью подпружиненного выбрасывателя, смонтированного в передней части затвора, и отражателя, жестко закрепленного на левой стенке ствольной коробки.

Винтовка имела коробчатый магазин на 10 патронов, расположенных в шахматном порядке. Прицел секторного типа допускал ведение огня на расстояние до 1500 метров. Укороченная в передней части ложа, компактное цевье (ствольная накладка), металлический кожух, закрывавший ствол и газовую камору, — все это придавало винтовке совершенную форму и даже некоторое изящество.

Первые конкурсные испытания прошли в конце августа — начале сентября 1938 года. Компетентная отборочная комиссия, произведя предварительные стрельбы, отклонила из-за несовершенства несколько представленных образцов винтовок. В том числе была сразу забракована и винтовка недавнего коллеги Симонова по работе в заводском конструкторском бюро. Успешно выдержали предварительные стрельбы и были допущены к конкурсным испытаниям лишь образцы винтовок Токарева, Дегтярева и Симонова. Но и им в то время не повезло.

В протоколах испытаний отмечалось, что ни одна из представленных винтовок не соответствовала требованиям конкурса. Всем трем конструкторам было предложено в сжатые сроки доработать свои образцы с тем, чтобы устранить выявленные недостатки и представить их вновь.

С. Г. Симонов и Ф. В. Токарев изучают итоги испытания своих автоматических винтовок

В приподнятом духе и полный радужных надежд возвращался Сергей Гаврилович на завод. Пусть комиссия признала лучшей винтовку Токарева, но и в адрес своего образца Симонов услышал немало лестных слов. Его самозарядка, несомненно, была компактней, весила значительно меньше других образцов, была проще в изготовлении.

Однако настроение Симонова на заводе вскоре было испорчено. Новый начальник конструкторского бюро плохо скрывал свое раздражение провалом его винтовки на конкурсных испытаниях. Внешне он обращался к своему недавнему наставнику, как и прежде, вежливо. Вместе с тем у него всегда находились оправдания тому, что заказы Симонова выполнялись в последнюю очередь, с большими задержками.

Готовясь к повторным конкурсным испытаниям, Сергей Гаврилович намеревался изготовить винтовку, в которой полностью были бы устранены замеченные комиссией недостатки, испытать ее на живучесть и ускоренными темпами изготовить второй экземпляр.

Однако этим намерениям так и не суждено было сбыться. Недостатки, правда, в одном образце самозарядки удалось устранить, но на его испытание и изготовление второго экземпляра так и не хватило времени. Пришлось ехать на полигон с единственным образцом.

И вновь залегли стрелки-испытатели, расстреливавшие одну за другой обоймы патронов в цель. Вновь суетились, не находя себе места, конструкторы. Уже не молодой Токарев, стараясь скрыть свое волнение, прохаживался за спиной испытывавшего его винтовку стрелка, скрестив на груди руки. Симонов же, годившийся по возрасту ему в сыновья, бессознательно то и дело вытаскивал из кармана запасные части своей винтовки и тут же засовывал их обратно. Дегтярев старался отвлечься разговорами то с одним, то с другим членом комиссии, не упуская при этом из вида своей винтовки.

Первой вышла из строя винтовка Дегтярева и была снята с испытаний. Затем в самозарядке Симонова поломался ударник. Конструктор тут же заменил его на запасной, и стрельба была продолжена. Немало задержек было и в винтовке Токарева. При каждой из них комиссия тут же определяла причину: если из-за плохого качества деталей — то испытания продолжались. Основанием для снятия образца с линии огня могли явиться лишь конструктивные недостатки.

Положенные условиями конкурса 10 тысяч выстрелов выдержали обе винтовки. Однако, поскольку поломка в винтовке Симонова была признана серьезной, комиссия отдала предпочтение самозарядке Токарева. Одновременно в протоколе отмечалось, что винтовка Симонова (СВС), в конструктивном отношении представляет несомненный интерес и имеет ряд преимуществ. В конце февраля 1939 года на основании результатов двух конкурсных полигонных испытаний винтовка Токарева (СВТ-38) была принята на вооружение Красной Армии.

Но с принятием СВТ среди ряда работников Наркомата вооружения, Артиллерийского управления РККА — специалистов в области стрелкового оружия сомнения в правильности отклонения самозарядной винтовки Симонова не улеглись. На это были веские основания.

Винтовка Симонова выгодно отличалась компактностью и удобством обращения. Она была на 650 граммов легче, чем СВТ, в ней было на 25 деталей и на 6 пружин меньше, чем в самозарядке Токарева.

В середине мая 1939 года была создана комиссия для сравнения и оценки в производственно-экономическом отношении винтовок систем Симонова и Токарева.

Но в связи с тем, что СВТ уже дважды завоевывала первенство на полигонных испытаниях, Комитет Обороны, руководствуясь стремлением быстрее вооружить Красную Армию самозарядными винтовками, в середине июля 1939 года принял постановление о прекращении дальнейшего обсуждения вопроса о самозарядках и предложил сосредоточить все усилия на производстве винтовки Токарева.

Есть идея!

ГРОЗА ФАШИСТСКИХ ТАНКОВ

Смекалист и талантлив русский народ. История дает немало доказательств того, как и в прежние века он опережал просвещенный Запад множеством выдающихся изобретений.

В этой связи нельзя не вспомнить Андрея Нартова, который на семь десятков лет опередил англичанина Модсли, изготовив суппорт к токарному станку. Стараниями Родиона Глинкова родилась первая в мире прядильно-чесальная машина, ознаменовавшая собой переворот в текстильном производстве.

Наш же соотечественник Козьма Фролов первым в мире закончил сооружение силового каскада, в котором вода реки Карбалихи приводила в движение не только механизмы предприятия, но и внутризаводской транспорт. Внедренные им впервые вагонетки на рельсах получили самое широкое распространение на промышленных предприятиях развитых стран мира.

Паровоз Ползунова, самоходный экипаж Кулибина, подводная лодка Никонова, паровой гусеничный трактор Блинова — вот лишь некоторые изобретения, в создании которых русским умельцам принадлежит приоритет.

Но творческие усилия наших мастеров были направлены не только на изобретение машин, облегчающих труд. Издавна для обуздания иноземных захватчиков приходилось заниматься разработкой и совершенствованием оружия и механизмов для его производства.

Известно, что вскоре после победы над шведами Петр I велел повесить на стене своей комнаты шпагу поверженного Карла XII с выгравированной надписью: «Побежден лучшим оружием». Среди тех, кто внес наибольший вклад в его создание, был выдающийся изобретатель Яков Батищев. Он создал на Тульском оружейном заводе целую серию машин для сверления стволов, зачистки с поверхности и изнутри. И, что очень важно, в основу был положен принцип одновременной обработки нескольких деталей, широко распространенный и в наши дни.

Оружие, изготовленное на станках Батищева, верно служило охране священных рубежей нашей отчизны — им воевали солдаты Суворова, штурмовавшие Измаил, герои Отечественной войны 1812 года.

На многие годы, а порой и на столетия опередили русские оружейники своих зарубежных коллег. В этом смысле любопытен такой факт: в 80-х годах прошлого столетия Петербургский артиллерийский музей посетил немецкий «пушечный король» Крупп. К великому своему удивлению, он обнаружил, что «изобретенный» им клиновый пушечный затвор, оказывается, впервые в мире создан русскими умельцами еще в XVII веке. Эти затворы, да не простые, как у Круппа, а механические, имелись на пищалях, изготовленных в России за двести лет до него.

Славную предысторию, связанную с именами мастеровых людей из народа, имеет и изобретение первой в мире автоматической винтовки.

Оригинально решил эту проблему замечательный русский изобретатель Сергей Иванович Мосин. В созданной им в 1891 году трехлинейной винтовке помимо обоймы на пять патронов уже имелись механизмы для выбрасывания стреляной гильзы и подачи нового патрона из магазина в ствольную коробку.

Но специалисты военной техники во всех странах мира настойчиво искали новые пути дальнейшего повышения скорострельности оружия. А путь был толька один — автоматизировать операции, совершаемые стрелком вручную. И снова в этом деле преуспели русские мастера. Еще в 1889 году оружейный мастер Двоеглазов предложил проект конструкции первой в России автоматической винтовки. Однако из-за косности царского военного ведомства изобретатель не получил должной поддержки. Его идея так и не была осуществлена.

Первую в России действующую автоматическую винтовку, которая сама заряжалась очередным патроном силой воздействия отдачи пороховых газов, создал кузнец Загряжского полка, сын крестьянина Черниговской губернии Яков Устинович Рощепей.

Примечательно, что в его винтовке, испытанной еще В 1907 году, уже имелся неподвижный ствол и свободный затвор, открывавшийся с замедлением. Эта новинка впоследствии была широко использована зарубежными конструкторами при создании стрелкового оружия, и в частности австрийцем Шварцлозе — в пулемете в 1912 году, американцем Педерсеном — в автоматической винтовке в 1921 году.

Одним из славных умельцев из народа, намного опередившим своей смекалкой прославленных зарубежных изобретателей стрелкового оружия, наряду с Дегтяревым, Токаревым явился и Сергей Гаврилович Симонов.

Более полувека посвятил конструированию стрелкового оружия Симонов. За эти годы им создано более 150 самых различных конструкций автоматических винтовок, карабинов, пулеметов. Но если вы его сегодня спросите, какие дни из этих пятидесяти лет были для него самыми горячими, напряженными, памятными, не задумываясь, он назовет те, в которые рождалось противотанковое ружье.

Прошло меньше четырех недель с начала Великой Отечественной. Симонова, занятого совершенствованием своей автоматической винтовки, вызвали в Москву. В наркомате не скрывали, да он и сам знал по скупым сводкам Совинформбюро о тревожном положении на фронтах.

Высокая степень моторизации фашистской армии позволяла ее ударным группировкам, и прежде всего танковым соединениям, стремительно развивать наступление, перехватывать наши жизненно важные коммуникации, упреждать советские войска в переходах на новые рубежи обороны, срывать или ослаблять их контрудары.

К середине июля враг был уже в 120 километрах от Ленинграда, в районе Смоленска, угрожал прорывом к Москве, подошел к Киеву. Оборона при недостатке противотанковых средств оказывалась непрочной. А тут еще промышленность из-за перебазирования многих предприятий на Восток не могла обеспечить фронт необходимыми противотанковыми средствами.

И все же сотрудники наркомата, с которыми довелось беседовать Симонову, были настроены оптимистически.

— Вспомни, в первые дни своего разбойничьего нападения фашисты продвигались в среднем по 20 — 30 километров в сутки, — говорил Симонову старый знакомый офицер Главного артиллерийского управления. — Теперь же не более 3,5 — 8,5 километра. Настанет час, когда мы их совсем остановим. И ты должен в этом помочь...

Симонов знал, что в стране идет колоссальная перестройка всей экономики на нужды обороны. Недавно созданный Государственный Комитет Обороны с первых же шагов уделял пристальное внимание производству артиллерийского и стрелкового вооружения. Уже 3 июля была утверждена программа его выпуска на ближайшие месяцы, а 12 июля ГКО принял специальное постановление о выпуске противотанковых и танковых пушек 45- и 76-миллиметрового калибра, производство которых незадолго до войны было прекращено. Но это оружие попадет на фронт только через несколько месяцев. А пока...

Симонову вспомнился приклеенный к стене дома плакат. На нем был изображен красноармеец, бросавший из окопа бутылку с горючей смесью в надвигавшийся на него фашистский танк. Сердце конструктора сжалось.

В воображении он разыграл лучший возможный вариант. Изготовленная полукустарным способом граната попала в уязвимое место танка — броню над двигателем. Вспыхнула от спички горючая жидкость, проникая во все щели. Вот она просочилась к бензобаку и вызвала взрыв. От него могли детонировать и снаряды. И тогда... Бросивший бутылку храбрец, если и уцелел от гусениц, мог погибнуть от расколовшегося над головой мощного взрыва...

Симонову стало не по себе. «Нет, так дальше нельзя. Надо что-то придумать, — мучительно засверлило в его сознании. — Но что?»

— Вас ждут, — прервал его размышления голос секретаря.

— Нужно противотанковое ружье. Легкое и простое в изготовлении. Срок — месяц, не больше. От вас зависит многое, — сказал нарком вооружения.

Так вот оно, простое и мудрое решение мучившего его вопроса: противотанковое ружье! Определенность цели подняла на миг его настроение. Но сердце переполнилось тревогой, когда подумал о назначенном сроке. Он вспомнил, что на создание автоматической винтовки, принятой на вооружение Красной Армии в 1936 году, у него ушло шесть лет напряженного труда. Да совершенствовал ее потом еще более пяти лет. А тут — месяц!

Он хотел наркому что-то сказать, поделиться сомнениями в реальности названных сроков. Но тут перед глазами вновь встала фигура того бойца, замахнувшегося бутылкой на вражеский танк, и он твердо произнес:

— Сделаем... Обязаны сделать...

С этого момента и начался отсчет тех тридцати дней, стоивших, по признанию самого конструктора, целых годов.

— Правильно говорится, что великая цель рождает великую энергию,— рассказывает Сергей Гаврилович. — В этом убедился тогда на собственном опыте. Пока ехал из наркомата в свое конструкторское бюро, схема будущего оружия в общих чертах в голове уже вырисовывалась...

С любезного разрешения главного хранителя оружия Музея Вооруженных Сил СССР А. Ф. Корнеева мы беседуем с конструктором в зале фонда вооружений. На полках, стеллажах, в пирамидах и на подставках, прямо на полу разложены древние фузеи, «кремневки», заряжавшиеся с дула, партизанские огнестрельные поделки гражданской войны, оружие Великой Отечественной.

Симонов любит сюда приходить. Еще бы! Среди тысяч экземпляров отечественного стрелкового оружия, заботливо сохраняемого Александром Федоровичем и его помощниками, более 150 образцов, созданных конструкторской мыслью Симонова. Вот они в пирамиде за стеклом выстроились в шеренгу.

С. Г. Симонов в ЦМ ВС СССР

Сергей Гаврилович приходит сюда как на свидание со своими детищами, вымученными подчас отчаянными сомнениями, до одури напряженными исканиями единственно правильного конструкторского решения. Но как бы ни были тяжелы «роды» каждого образца, они все ему одинаково дороги. Здесь вся его творческая биография, молодость и зрелость, удачи и неудачи — вся его жизнь...

Между нами, сидящими друг против друга, лежит на столе знаменитое ПТРС образца 1941 года. Сергей Гаврилович то и дело поглаживает кончиками пальцев то одну, то другую деталь своего творения и продолжает рассказ:

— Вообще-то и тогда, в сорок первом, противотанковое ружье было оружием в принципе не новым — оно появилось у немцев еще в 1918 году, представляя собой увеличенных размеров винтовку калибра 13,95 мм. Тяжелое, громоздкое, дающее при выстреле чудовищную отдачу. От него быстро отказались. Теми же недостатками, да к тому же слабым бронебойным действием, как мне было известно, обладали и противотанковые ружья, находившиеся на вооружении фашистской пехоты.

Наши конструкторы еще задолго до войны делали попытки создать ПТР, но ни один образец так и не был принят на вооружение Советской Армии из-за несовершенства.

Впервые разработкой отечественных противотанковых ружей советские конструкторы стали заниматься в начале тридцатых годов. Уже летом 1932 года в частях Московской Пролетарской стрелковой и 4-й кавалерийской дивизий испытывались 37-миллиметровые динамо-реактивные противотанковые ружья, созданные конструктором Л. В. Курчевским. Изобретатель предложил два варианта конструкции: ружье массой 28 килограммов и более мощное — массой 32 килограмма. В них соответственно использовались патроны, весившие 500 и 600 граммов.

Достигнутая начальная скорость полета снаряда до 530 метров в секунду позволяла пробивать 20-миллиметровую цементированную броню соответственно на расстоянии 400 и 500 метров. Однако испытания выявили, что использование ружей небезопасно для самих бронебойщиков. Недостаточной была также их маневренность и бронепробиваемость. По этим причинам производство ружей Курчевского было прекращено. Проблема самозащиты пехоты от вражеских танков так и не была решена.

Решение о разработке противотанковых ружей было принято в марте 1936 года. К созданию ПТР были привлечены такие опытные конструкторы, как С. А. Коровин, М. Н. Владимиров, М. Н. Блюм и другие. Однако время шло, а желаемого результата достичь так и не удалось. За два года конструкторами было предложено 15 образцов различных противотанковых ружей, но ни один из них не был признан удовлетворительным.

И тогда Артиллерийский комитет в качестве временной меры, впредь до создания приемлемой конструкции, настоял на производстве магазинного самозарядного ружья типа «Маузер», приспособленного по предложению конструктора В. Н. Шолохова под 12,7-миллиметровый патрон. Войска стали оснащаться этими противотанковыми ружьями, хотя они и не обладали достаточной бронепробиваемостью.

В то же время интенсивно продолжался поиск более совершенной конструкции ротного средства защиты от вражеских танков. Уже к 1939 году конструкторы С. В. Владимиров, Н. В. Руковишников и Б. Г. Шпитальный предложили свои варианты противотанковых ружей калибра 14,5 миллиметра.

Наиболее удачной оказалась конструкция, разработанная Н. В. Руковишниковым. Созданное им оружие было достаточно компактным и удобным в обращении, обладало хорошей скорострельностью — до 15 выстрелов в минуту, легко переносилось двумя бронебойщиками при помощи наплечных ремней. Удовлетворительной по тем временам была и бронепробиваемость ружья — оно поражало 20-миллиметровую цементированную броню под углом встречи 20 градусов на расстоянии 500 метров. В октябре 1939 года ружье Н. В. Руковишникова было принято на вооружение Красной Армии.

Но тут произошло досадное событие, имевшее весьма неблагоприятные последствия. Среди некоторых работников Наркомата обороны, пользовавшихся неправильной информацией, верх взяло мнение, что гитлеровцы, готовясь напасть на нашу страну, оснащают свои танки броней толщиной не менее 60 — 80 миллиметров. В этой связи противотанковые ружья окажутся бесполезными. В результате их производстве тормозилось, а в августе 1940 года они и вовсе были сняты с вооружения.

«Это неправильное решение, — писал доктор исторических наук Д. Н. Болотин в своей книге «Советское стрелковое оружие за 50 лет», — нанесло ущерб Советским Вооруженным Силам, из системы вооружения которых необоснованно изымался столь необходимый в условиях того времени вид оружия. И хотя оно было пересмотрено в первые дни Великой Отечественной войны, но время было упущено, и Красная Армия к началу войны почти не имела противотанковых ружей, насущная потребность в которых диктовалась тем, что противник в это время применял в основном легкие и средние танки с толщиной брони не выше 45 мм».

Однако работы по совершенствованию этого вида оружия продолжались.

Прошло чуть более двух недель со дня нападения гитлеровских войск на нашу страну, как Главный военный совет был вынужден рассматривать вопрос о возможности принятия на вооружение значительно улучшенного образца противотанкового ружья системы Руковишникова. Члены Главного военного совета констатировали, что большинством важнейших параметров конструкция Руковишникова превосходит иностранные образцы. И все же ружье не было принято из-за сложности конструкции, быстрое освоение которой производством в условиях военного времени было исключено.

— Так что нам довелось начинать не на пустом месте, — рассказывал Симонов. — Страна имела хорошие конструкторские и рабочие кадры, опыт организации производства вооружения.

По дороге на завод Сергей Гаврилович полностью отключился от окружающего, не замечал даже видневшихся то тут то там признаков энергичной подготовки столицы к воздушным налетам. Конструктор думал только об одном — полученном правительственном задании. Десятки сложнейших, казалось неразрешимых, проблем навалились на него одновременно. В какой-то миг охватило даже отчаяние. Но как только машина выкатилась на загородное шоссе и в открытое боковое окно дохнул свежий запах подмосковного леса, мысли приобрели четкость, ясность и последовательность.

Начал с того, что попытался как можно точнее сформулировать главную задачу. Оружие должно быть таким, чтобы его легко могли переносить два бойца, а в критической ситуации — даже один, — это раз. Во-вторых, его нужно сделать не только надежным, но и простым, чтобы боец мог быстро научиться хорошо стрелять. И наконец, оно должно быть простым в изготовлении, состоять из минимального числа деталей, по возможности литых и штампованных, не требующих большой токарной или иной станочной обработки.

Конструктору сразу стало ясно, что оружие надо делать под калибр 14,5 мм, поскольку незадолго до войны было налажено производство таких патронов для крупнокалиберных пулеметов: не делать же специальных. Ясно было сразу и то, что ружье должно иметь длинный ствол, чтобы достигнуть начальной скорости полета пули не менее 1000 метров в секунду. Иначе ей броню не пробить.

Заманчивой показалась идея не изобретать новую конструкцию, а для ускорения дела укрупнить основные удачные узлы его же автоматической винтовки. Но сделанные тут же, в машине, подсчеты заставили сразу отмести эту мысль — в связи с совершенно новым тактическим назначением нового оружия многое придется придумывать заново.

Было поздно, но Симонов, не заезжая домой, приехал на завод. В конструкторском бюро его нетерпеливо ждали, хотя рабочий день давно закончился. Люди знали, что по пустяшным делам в наркомат не вызывают. Не будучи приучены впустую терять время, молодой техник Иосиф Улицкий, слесари Алексей Иванов, Николай Никонов, токарь Бердышев старательно заклеивали стекла окон полосками бумаги крест-накрест. Такие меры для защиты от взрывной волны в ту пору принимали всюду, где ожидались налеты вражеской авиации. Слесари же Виноградов и Брянцев сколачивали ящики и засыпали их песком, чтобы тушить зажигательные бомбы.

— Мои коллеги так увлеченно занимались делом, до которого в рабочие часы не доходили руки, что даже не сразу заметили мой приход в конструкторское бюро, — рассказывает Сергей Гаврилович. — Но вот десяток пар глаз вопросительно смотрят на меня и с жадным нетерпением ждут моего слова. Конечно же я начал с задания. Когда назвал отпущенные нам сроки, прочитал на лицах большинства сотрудников сомнение в их реальности. Пришлось рассказать и о положении на фронтах, о фашистских танках, о бойце с бутылкой горючей смеси. Люди сразу как-то подтянулись, поняли: надо!

Допоздна в конструкторском бюро продолжалось шумное обсуждение отдельных сторон развернутого Симоновым плана. Сергей Гаврилович в такие минуты обычно молчал. Он боялся подавить чью-либо инициативу, заглушить, не дать высказать хорошую мысль. Он сделал, как говорится, затравку, и пусть теперь высказываются другие. Незаметно для них конструктор записывал на листке все стоящие предложения, идеи, над которыми позднее надо отдельно поразмыслить.

Далеко за полночь раздалась его команда всем идти по домам спать. Но перед этим он распорядился убрать эскизы, чертежи, заготовки, детали экспериментальных образцов его автоматической винтовки. До поры до времени. Чтобы ничто не мешало утром взяться за новую работу.

Знаменитое противотанковое ружье ПТРС

Техническая характеристика

Калибр 14,5 мм

Масса 20.9 кг

Скорострельность 15 выстрел/мин

Начальная скорость пули 1012 м/с

Количество патронов в магазине 5

Одновременно с самозарядным противотанковым ружьем с обоймой на пять патронов конструкторское бюро Симонова стало разрабатывать и однозарядное, облегченного типа. Впрочем, второй конструкции так и не суждено было увидеть свет. Но это было позже.

— Мы работали день и ночь. Спали урывками, — вспоминает Сергей Гаврилович. — Нарком требовал ежедневного доклада. Под рукой были станки, и каждая новая конструкторская мысль сейчас же воплощалась в металле. Время было спрессовано до предела. Когда кто-либо из станочников уходил перекусить, его заменяли другие. И сам я нередко вставал к фрезерному станку...

Симонову теперь трудно восстановить в памяти точную дату первых заводских испытаний ПТР. Но это было не позднее 20 — 22 дней после начала работ, считает он. Во рву, окруженном насыпью, прямо на территории завода в тот день собрались все сотрудники конструкторского бюро. Слесарь Алексей Михайлович Иванов, собравший опытный образец, настоял на том, чтобы ему предоставили право сделать первый выстрел.

— И вот — первая удача: пуля на расстоянии 500 метров как шилом проткнула 40-миллиметровую броню. Именно такую имели средние фашистские танки. Можно себе представить радость людей, увидевших плоды своего самоотверженного труда. Это был успех, но одновременно в конструкции выявилось и немало недостатков, которые еще предстояло устранить.

С этого момента в заводском рву по нескольку раз в день стали раздаваться выстрелы. Все усовершенствования тут же испытывались на полигоне. Вместе с тем Симонов упорнопродолжал искать и находил пути облегчения конструкции и повышения надежности узлов и деталей.

Однако на последних заводских испытаниях с однозарядным ружьем произошел досадный срыв. Во время одного из выстрелов из патронника повалил пороховой дым. Видимо, бойком пробило капсуль патрона. В результате конструкция была снята с дальнейших испытаний.

...Там, в музее, нельзя было не удивляться проворству, с которым Симонов вмиг, ориентируясь больше привычкой и осязанием, чем зрением, разобрал лежавшее между нами на столе ПТРС.

Бросились в глаза узлы, имеющие сходство с его предыдущими конструкциями.

— А как же иначе, — подтвердил Симонов, — великий грех не использовать, особенно при такой спешке, удачные, оправдавшие себя конструкторские решения.

Вот газовая камора, например, — показал он трубку, расположенную над стволом, по которой отводится часть пороховых газов для выброса гильзы и перезарядки ружья. — Такое расположение каморы сверху, а не снизу ствола я уже использовал в своей АВС-36. А вот прямоугольная чека, тоже в основных чертах заимствованная у ручного пулемета 1922 года. Вытащив ее, можно разъединить ствол от коробки, что позволяло бойцам переносить ружье вдвоем.

С заметным удовольствием конструктор объяснял устройство затвора и магазина, в который снизу вставляется обойма с пятью патронами. Благодаря взаимодействию всех этих узлов бронебойщику не нужно было после выстрела тратить время на перезарядку ружья: эту работу исправно выполняла автоматика. Чувствуется, что конструктор и сейчас удовлетворен этой своей работой, сделавшей оружие удобным в обращении, надежным и безотказным.

Потом Симонов перехватил мой взгляд, остановившийся на металлическом кольце, расположенном в конце ствола ружья.

— Это дульный тормоз, — пояснил он. — Пороховые газы при вылете из ствола ударяются в него, чем значительно уменьшают отдачу в плечо бронебойщика...

Но вот мы с Сергеем Гавриловичем мысленно вновь возвращаемся в далекий сорок первый. Крепко в память конструктора врезался день 20 августа, когда образец его нового оружия предстал на полигоне перед государотвенной комиссией.

1943 г. С. Г. Симонов показывает офицерам, направляющимся на фронт, как наиболее эффективно использовать ПТРС

Все началось с неожиданной встречи: еще из машины он увидел приметную фигуру своего прежнего руководителя, сослуживца, а в значительной мере и учителя — уже к тому времени широко известного в стране конструктора стрелкового оружия Василия Алексеевича Дегтярева.

Оказалось, что им обоим одновременно было дано одинаковое задание. Об этом они раньше не знали.

— То, что мы на государственных испытаниях предстали как бы в качестве конкурентов, нисколько не смущало ни меня, ни Дегтярева, — сказал Симонов. — Мы искренне рады были встрече — ведь не виделись несколько лет, хотя внимательно следили за успехами друг друга.

Впрочем, это был не первый случай, когда мне, его ученику, доводилось как бы состязаться с Дегтяревым, выяснять перед государственной комиссией, чей образец лучше. В 1936 году на конкурсных испытаниях, в которых помимо нас участвовал еще и Токарев, победил мой АВС. Ну а теперь...

Залегшие на линии огня бойцы посылали одну за другой пули в цель. Десятки патронов, сотни. Обе конструкции работали безотказно, ни одной задержки. Нам трудно было предвидеть решение государственной комиссии. Можете себе представить нашу радость, когда через несколько дней мы узнали, что оба образца приняты на вооружение Советской Армии: мое самозарядное с магазином на пять патронов (ПТРС) и однозарядное ружье Дегтярева с ручным заряжением и автоматическим открыванием затвора.

Моя конструкция была, разумеется, сложней в изготовлении и тяжелее на 3,6 килограмма. Зато наличие магазина и автоматики создавало дополнительные удобства бронебойщикам и позволяло делать в минуту 15 выстрелов, на 5 больше, чем из ружья Дегтярева. Для ПТР использовались мощные патроны со стальным каленым сердечником — Б-32 и металлокерамическим сердечником — БС-41, которые не только обладали высокой бронепробиваемостью, но и хорошим зажигательным действием.

Вскоре Симонова в спешном порядке откомандировали в Тулу, где предполагалось наладить производство противотанковых ружей его конструкции. Тульские оружейники — народ сметливый, цепкий — сразу ухватили идею, разработали технологию. Но вскоре Тула оказалась в прифронтовой полосе. Конструктора перебросили в один из приволжских городов на завод, выпускавший до войны тракторные детали. Не беда, что рабочие не имели представления о сложностях выполнения военных заказов: сознание важности порученного дела, помощь конструктора сделали свое дело. К тому же на завод на короткое время прибыл нарком вооружения, быстро устранивший организационные затруднения. Как только были изготовлены первые ружья, нарком с чертежами ПТРС вылетел в другой город, чтобы и там наладить их производство.

Нужда в противотанковом вооружении была тогда столь велика, что ружья «тепленькие», прямо из цехов направлялись на передовые позиции. Первые получила оборонявшая Москву 16-я армия Западного фронта, против которой немецко-фашистское командование бросило большое количество танков.

В донесении, направленном заместителю Народного комиссариата обороны Н. Н. Воронову, начальник артиллерии Западного фронта генерал-лейтенант артиллерии И. П. Камера 9 февраля 1942 года писал:

«Первый опыт применения противотанковых ружей имел место 16 ноября 1941 г.в СП (8 гв. СД) в районе Петелино, Ширяево, где в бою участвовало 8 ружей. Стрельба по танкам противника велась с дистанции 150 — 200 м. В этом бою было уничтожено 2 средних танка.

В последующих боях противотанковые ружья с успехом применялись для борьбы с легкими и средними танками противника. Стрельба велась обычно с 250 — 400 м.

Например, в боях под Крюковом 6.12.41 г. (Солнечногорское направление) командиром роты 1073 (СП/8 гв. СД) лейтенантом Каевым с несколькими бойцами было уничтожено 5 танков противника. Стрельба велась с расстояния 200 — 250 м с прицеливанием по башне и бензобаку. 8.12.41 г. бойцами того же полка на северной окраине Крюкова было подбито из противотанковых ружей еще 6 танков противника. В бою за станцию Луговая 8.12.41 г. ротой ПТР 35 стрелковой бригады (20 армия) было подбито 4 танка, причем в одном из них было обнаружено 18 сквозных пробоин в башне. В бою за деревню Ивановская 27.12.41 г. ротой ПТР 64 стрелковой бригады (20 армия) было подбито два средних танка: огонь велся из окон каменного здания с дистанции 100 метров. При осмотре подбитых танков обнаружено 3 пробоины, во втором — 6 пробоин в моторной группе...»

В середине ноября 1941 года в корреспонденции с Можайского направления Западного фронта газета «Красная звезда» сообщала:

«Несколько дней назад ордена Красного Знамени дивизия получила новые противотанковые ружья. На второй день бойцы и командиры сумели убедиться в огромной эффективности этого оружия в борьбе с фашистскими танками.

Недалеко от села Брыкино в 400 метрах от дороги залег красноармеец с противотанковым ружьем. Вскоре показалось несколько фашистских танков. Красноармеец тщательно прицелился и выстрелил. Пуля попала в башню, пробила ее и, очевидно, ударила в снаряд. Раздался взрыв, и башню снесло, словно срезало. Остальные танки немедленно повернули назад.

Красноармейцы и командиры высказывают восхищение противотанковым ружьем. Чтобы овладеть им, потребовалось несколько часов. В танк можно стрелять со значительного расстояния».

Высокие оценки боевых качеств ПТР были и в многочисленных письмах с фронтов. Вот одно из них:

«Москва. Наркомат вооружения. Конструктору Симонову. Рады сообщить Вам, что противотанковые ружья Вашей конструкции наносят ежедневно огромный урон немцам в гигантских боях, развернувшихся в районе Курска. Наша фронтовая газета ежедневно сообщает о крупных успехах бронебойщиков, овладевших ружьем. Бронебойщики успешно поражают и танки, и самолеты. У нас уже есть бронебойщики, которые подбили танк Т-VI («Тигр»). Первым здесь сделал почин красноармеец Никерин...»

На предприятии, где изготовлялись ружья Симонова, эта телеграмма была переписана на лист чертежной бумаги и вывешена на доске «Последние известия с фронта».

О многочисленных подвигах бронебойщиков рассказывается во фронтовых листовках тех лет, бережно сохраненных в Музее Вооруженных Сил СССР.

Вот текст одной из них:

«Отважные защитники Сталинграда — Болото, Алейников, Самойлов и Блинов вступили в единоборство с тридцатью вражескими танками и вышли победителями. Из противотанковых ружей подбили пятнадцать танков, а остальные повернули вспять».

В другой листовке сообщалось, что расчеты бронебойщиков младшего лейтенанта Яблоньки и красноармейца Сердюкова за один только день уничтожили 22 фашистских танка.

Но это документы более позднего времени. А тогда, осенью сорок первого, появление на фронтах противотанковых ружей оказалось весьма своевременным. Об этом говорили сводки Совинформбюро. Производство противотанковых ружей к концу года превысило 17,7 тысячи штук. Росло и мастерство бронебойщиков, а следовательно, и число уничтоженных фашистских танков.

— Мне особенно приятно было читать в «Правде», «Известиях» и других газетах тех лет сообщения о подвигах стрелков-«пэтээровцев», — рассказывает Симонов. — Некоторые вырезки сохранились у меня до сих пор.

Он извлек из папки еще одну вырезку из майского номера газеты «Известия» за 1943 год. С фотографии фронтового корреспондента смотрел богатырского сложения солдат, в руках которого более чем двухметровое противотанковое ружье воспринималось эдакой игрушкой.

— Это бронебойщик Семен Антипкин, о котором я вам рассказывал...

И действительно, в беседах с Сергеем Гавриловичем имя Антипкина в той или иной связи звучало не раз. Возникшая между ними еще в годы войны переписка продолжалась и в мирные дни. После победы демобилизованный солдат разыскал конструктора и поблагодарил за чудо-оружие, которое пришлось ему по душе.

Письма Антипкина, рассказы о нем Сергея Гавриловича и, наконец, заметка в газете — все это позволяет воспроизвести достоверный портрет одного из славных защитников Родины, воевавшего оружием, созданным Симоновым.

Весной сорок второго в одном из приволжских городов формировался 25-й кавалерийский полк имени А. Пархоменко. В него попали резервисты самых разных возрастов, и в том числе Антипкин.

При первом же построении новобранцев на плацу внимание командира полка подполковника Жигарева невольно было привлечено к огромной фигуре солдата, возвышавшегося над другими чуть ли не на две головы. Видавший виды конник-буденновец залюбовался правильностью телосложения великана, привлекательностью чисто русского лица с чуть выдававшимися скулами и живыми, с лукавой искринкой глазами.

— Откуда ты, такой богатырь, сыскался? — спросил подполковник.

— Пензенские мы, — с достоинством ответил солдат и уточнил: — Из села Вяземки.

— Пензу знаю, а вот о Вяземках и не слышал, — проговорил командир, улыбаясь в пышные буденновские усы.

Оглядывая с нескрываемым любопытством Антипкина с головы до ног, командир обратил внимание на обувь.

— А сапоги-то какого размера носишь?

— Старшина кое-как разыскал сорок седьмого. Да вот только пальцы немного жмут.

— Ну а весу-то в тебе сколько будет?

— В летней форме, без сапог, и полутора центнеров не наберется, — как бы сожалея об этом, проговорил солдат.

— Что же мне с тобой делать? — продолжая дружелюбно улыбаться, проговорил Жигарев. — Кстати, а как тебя величать?

— Антипкин я, Семен Филиппович.

Командир полка заломил на затылок свою кубанку и раздумчиво проговорил:

— Насчет сапог, Семен Филиппович, не сомневайся, обуем тебя, как положено бойцу Красной Армии. А вот где коня подходящего взять — ума не приложу. Да и обычное кавалерийское оружие для тебя будет легковато — хоть клинок, хоть карабин. Есть, правда, и пушки. Но твоя комплекция будет в бою демаскировать весь расчет.

Подполковник чуть помолчал и закончил:

— Ну, да ты, Семен Филиппович, не горюй, что-нибудь придумаем.

Вскоре по распоряжению командира полка Антипкина определили в один из взводов бронебойщиков.

Получив в личное распоряжение симоновское противотанковое ружье, Семен не мог нарадоваться. Он вертел его, словно игрушку, и так и эдак, поглаживал ладонью длинный ствол...

— Ну, что для меня двадцать один килограмм веса? — сказал как-то Антипкин командиру взвода бронебойщиков лейтенанту Малышеву .— Даже обидно, что к ружью два бойца приставлены по инструкции. Я бы и один с ним управлялся за милую душу.

И действительно, когда перед отправкой на фронт проводились учебные стрельбы, Антипкин отличился выходкой, о которой потом еще долго вспоминали в полку. На линии огня он не стал залегать, как все бронебойщики, а стоя вскинул противотанковое ружье к плечу и выстрелил как из обыкновенной винтовки. И самое поразительное — макет танка этим выстрелом был поражен в самое уязвимое место.

Поздней осенью сорок второго полк прибыл на Сталинградский фронт. Крупная группировка фашистских войск, зажатая в стальное кольцо, делала отчаянные попытки пробиться к своим из окружения.

Конники заняли отведенный им рубеж обороны. Как-то к вечеру стало известно, что враг готовит прорыв на участке полка. Взвод бронебойщиков получил приказ выдвинуться вперед на подступы к вершине небольшой высотки и удерживать занятые позиции.

Наступившие морозы прочно сковали землю, затруднив устройство оборонительных позиций. Всю ночь бронебойщики ломами долбили мерзлый грунт. Антипкин с напарником оборудовали свой окоп как положено и даже успели подготовить запасную позицию. Их окоп оказался крайним справа.

На рассвете из запорошенного снегом перелеска, что находился у подножия высотки, стал слышен гул моторов, постепенно нараставший. Вот уж видны выкрашенные для маскировки в белый цвет вражеские бронированные машины, мчавшиеся на большой скорости к позициям бронебойщиков.

Раздалась команда лейтенанта:

— Не стрелять! Подпустить танки ближе и бить наверняка.

Три передние машины двигались уступом, направляясь прямо на окоп Антипкина. Когда крайний слева танк был примерно в 150 метрах, Семен прицелился и выстрелил. Пуля угодила в край башни, не причинив ей вреда. Машина продолжала двигаться. Антипкин сообразил, что перед ним танк с усиленной лобовой броней. «Что ж, попробуем сменить тактику», — сказал он себе, целясь на этот раз в гусеницу. Раздался выстрел. Когда рассеялась дымка, бронебойщик увидел завертевшийся на месте вражеский танк с разорванной гусеницей. «Вот так-то, знай наших, пензенских!»

На второй и третий вражеские танки Антипкин израсходовал по одному патрону. Один из танков задымил, из него стали выпрыгивать танкисты, другой постигла участь первого, и с разорванной гусеницей он застыл на месте. «Ну что ж, — подводил итог Антипкин, — для первого боя не так уж плохо».

В дело вступила наша артиллерия. Весь скат высоты покрылся шквалом разрывов, завершивших дело, начатое бронебойщиками. Появилось еще несколько факелов горящих танков. Уцелевшие, ведя огонь из пушек, стали медленно пятиться назад и скрылись вскоре в ближних балках.

На следующий день в расположение полка заехал командир корпуса генерал Осликовский. Приказав собрать свободных от наряда бойцов, он торжественно вручил Семену Антипкину орден Красной Звезды, сердечно поздравив его. В тот же вечер Семен Филиппович сдал на полевую почту свое первое письмо Сергею Гавриловичу Симонову.

Кавалерийский полк участвовал во многих кровопролитных сражениях под Сталинградом, вплоть до полного разгрома врага в этом районе.

В июне сорок третьего конников перебросили на Курский выступ, где предстояло небывалое прежде танковое сражение. Вместе со стрелковыми частями они заняли второй рубеж обороны.

Командир взвода Малышев, с которым Антипкин сражался еще под Сталинградом, указал ему, где следует расположить огневую позицию. Здесь уже имелся мелкий окоп, кем-то когда-то отрытый. Несколько в сторонке, справа от него, росли два деревца. До бронебойщиков доносилась канонада сражения у линии первого рубежа обороны.

Антипкин со своим напарником решили времени зря не терять — они углубили окоп, подправили бруствер, оборудовали нишу, в которую сложили боеприпасы и свои пожитки.

Как только с этим было покончено, в непосредственной близости взметнулся разрыв вражеского снаряда. За ним второй, третий. И вот уж вся лежащая впереди равнина вздыбилась от разрывов фашистских мин и снарядов. Антипкин по опыту знал, что вслед за артподготовкой последует вражеская атака. И действительно, за огневым валом на передний рубеж кавалеристов ринулись неприятельские танки. Следом за ними бежали автоматчики.

«Ну-ка, посмотрим, чем ты дышишь», — подумал бронебойщик, тщательно прицеливаясь в головной танк. Выстрел. Стальная махина как ни в чем не бывало продолжала мчаться вперед.

«Спокойно, Семен Филиппович, главное — не горячиться, — успокаивал себя Антипкин. — Вилку под твое брюхо я все же подберу».

Когда вражеская машина была от окопа в нескольких десятков метров, он вновь нажал на спусковой крючок.

Удача! Отполированная до блеска гусеничная лента распласталась на раскаленной июльским солнцем курской земле. Танк завертелся на месте. Следующим выстрелом Антипкин прошил бортовую броню машины. Танк покрылся черным дымом и вспыхнул. Вскоре от метких выстрелов бронебойщиков задымили еще два вражеских танка. Слева защелкали выстрелы соседних расчетов. Им также удалось остановить несколько вражеских машин. Атака немцев была отбита.

Понимая, что фашисты наверняка засекли его позицию, Антипкин, как только стемнело, ее переменил. На этот раз он продвинулся вперед и расположился со своим ПТРСом возле двух деревьев. Конечно, они были хорошим ориентиром для врага, и Антипкин это понимал. Но в том и состоит солдатская хитрость, чтобы в момент боя оказаться там, где враг тебя меньше всего ждет...

На следующее утро над позициями полка появились вражеские самолеты. Волнами, с бреющего-полета, они сбрасывали бомбы на окопы, пользуясь отсутствием у кавалеристов зенитных средств.

И тут красноармейцы увидели не совсем обычное. Выбравшись из окопа со своим противотанковым ружьем, Антипкин положил его ствол на нижний сук одного из деревьев и направил вверх.

При очередном заходе вражеского самолета бронебойщик прицелился и выстрелил. Посмотрев вслед пролетавшему над головой стервятнику, он увидел, что за ним потянулся шлейф черного дыма. Чуть позже самолет рухнул на землю и взорвался. Остальные отвалили в сторону. Антипкин как ни в чем не бывало снял ружье с сука и нырнул в свой окоп.

После воздушного налета танки возобновили атаку. Против обороны полка шли «тигры». В этом бою Антипкину удалось подбить еще две вражеские машины...

Вечером, воспользовавшись коротким затишьем, Семен Филиппович отправил Симонову свое очередное письмо-донесение.

— Можете себе представить радость, когда вскоре после войны на пороге моей квартиры в Сокольниках неожиданно появилась огромная фигура Антипкина, — рассказывал Симонов, — рядом с ним, со стороны, я, наверное, казался лилипутом.

Семен Филиппович оказался человеком словоохотливым, остроумным, относившимся даже к трагическим случаям своей жизни на фронте с юмором. Проговорили вечер и ночь. Утром проводил его на вокзал. Солдат торопился в свою Пензенскую область...

Конструктор вытащил из письменного стола папку, развязал тесемку и, быстро найдя вырезку из «Известий» конца 1943 года, протянул ее мне.

«...Одновременно с появлением на поле боя немецких танков авиация противника принялась бомбить нашу окопавшуюся пехоту и огневые позиции артиллерии, — прочитал я в репортаже военного корреспондента А. Алинина с одного из Прибалтийских фронтов. — Бронированные машины остановились в 500 метрах от железнодорожной насыпи и открыли огонь из своих пушек. В это время из грузовых машин начала выгружаться немецкая пехота. Построившись в боевой порядок, она двинулась прямо к насыпи.

Через несколько минут ураган огня из тяжелых пулеметов преградил путь врагу. Часть немцев побежала назад, другая — залегла. Тогда танки возобновили движение, пытаясь протащить к насыпи своих пехотинцев. Наступила очередь взвода бронебойщиков.

До этого момента взводу приходилось иметь дело только с небольшими танковыми группами по 3 — 4 машины. Сейчас на его позиции устремилось более 20 танков. Они открыли огонь и рванулись вперед, к насыпи... Командир бронебойщиков старший сержант Тимонин приказал открыть огонь.

Сразу же отлично показал себя расчет Хорькова и Краснова. Хорьков совершенно спокойно наблюдал за идущим на него танком. Он подпустил его на 200 метров и дал два выстрела. Обе бронебойные пули угодили в мотор. Почти одновременно выстрелил и Краснов. Ему удалось ударить по гусенице танка и по башне. Танк остановился. Краснов дал еще два выстрела и поджег машину.

Остальные вражеские танки продолжали лезть вперед, их атака только началась. Вражеская авиация ожесточенно бомбила позиции позади бронебойщиков, но налета на свои позиции бронебойщики не боялись, так как они близко сошлись с немцами.

Тяжелый танк «тигр» подошел к Хорькову на такое расстояние, что казалось, бронебойщик вот-вот будет раздавлен его гусеницами. Однако Хорьков не попятился назад, а только подался в сторону, целясь в боковую броню танка. Несколькими бронебойными пулями Хорьков остановил «тигра», а затем поджег его.

Бронебойщики Писарев и Овчаров подбили каждый по два танка. Целуев вывел из строя одну машину. Всего бронебойщики разбили и сожгли 13 танков. Остальные откатились в исходное положение».

За создание противотанкового ружья С. Г. Симонов был в 1942 году удостоен Государственной премии первой степени.

Созданные Дегтяревым и Симоновым противотанковые ружья оказались значительно более совершенными, чем системы того же назначения, находившиеся на вооружении фашистских войск. Они обладали большей пробивной силой, отличались простотой устройства, безотказностью, легкостью освоения, малым весом.

Намного уступало им пробивным действием немецкое противотанковое однозарядное ружье ручного заряжения РВ-39. Венгерское «Солтурн» и швейцарское «Эрликон» к тому же были тяжелее в два-три раза. Не выдерживало никакого сравнения и чехословацкое противотанковое ружье, применявшееся немецко-фашистской армией, несмотря на его небольшой вес.

Развернутое на нескольких заводах нашей страны производство ПТР дало свои положительные плоды, за счет чего была снята острота снабжения ими фронта. В пехотных батальонах были созданы взводы ПТР, в стрелковых полках и истребительно-противотанковых дивизионах — роты ПТР. Ружьями были также вооружены истребительные противотанковые артиллерийские полки из расчета — одно на орудие.

Около двух лет самого тяжелого, начального периода войны ПТР являлись основным средством противотанкового вооружения пехоты. Метким огнем бронебойщиков были выведены из строя тысячи танков и борнетранспортеров фашистов.

Обобщая опыт использования противотанковых ружей, командующий артиллерией 4-го Украинского фронта генерал-лейтенант артиллерии С. Г. Кариофилли в донесении писал:

«В Отечественной войне ПТР, несомненно, сыграли большую роль и полностью оправдали свое назначение в борьбе с танками противника. Особенно значительны были результаты применения ПТР там, где они умело использовались.

Летом 1943 г. в боях на Орловско-Курской дуге части 17 гв. СК в условиях сильно развитой в инженерном отношении обороны вывели из строя при помощи ПТР большое количество танков противника, прорвавшихся на рубеже первых траншей нашей обороны. При стрельбе бронебойно-зажигательной пулей в борт, заднюю часть и гусеницы танков Т-IV ПТР дают хорошие результаты. В борьбе с самоходными орудиями с легкой броней, бронетранспортерами, автомашинами при стрельбе с коротких дистанций ПТР являются эффективным средством. Хороший результат противотанковые ружья дают при борьбе с пулеметными точками и стрельбе по амбразурам ДОТ, ДЗОТ и снижающимся самолетам».

С. Г. Симонов обучает бойцов способам поражения воздушных целей с помощью ПТРС

История Великой Отечественной войны свидетельствует о том, что наибольший эффект противотанковые ружья давали в первый период, примерно до июля 1943 года, когда противник в основном применял легкие и средние танки, а наши войска были сравнительно слабо вооружены противотанковой артиллерией. Со второй половины 1943 года, когда немцы стали применять тяжелые танки и самоходные орудия с мощной броневой защитой, эффективность противотанковых ружей значительно снизилась, а с насыщением войск противотанковой артиллерией их производство с января 1945 года и вовсе было прекращено. Сыграв свою роль, они уступили место более мощным противотанковым средствам. Однако до конца войны их продолжали широко использовать для подавления огневых точек противника, выведения из строя бронемашин и бронетранспортеров.

ВЕРШИНА ТВОРЧЕСТВА

Величествен и впечатляющ ритуал встречи высокопоставленных зарубежных гостей, прибывающих в нашу страну. Особенно он торжествен, когда встречают главу иностранного государства.

Как только смолкнут двигатели воздушного лайнера и к его борту подадут парадный трап, аэропорт, украшенный флагами СССР и страны, которую представляет гость, на мгновение словно бы замирает в торжественном ожидании. Но вот открывается люк самолета. На верхнюю площадку трапа выходит высокий гость, на мгновение задерживается, приветствуя встречающих жестом. Еще через минуту гостя и сопровождающих его лиц у трапа тепло приветствуют руководители нашей страны. Когда же над летным полем звучат величавые аккорды гимнов двух стран, все присутствующие в аэропорту застывают в строгом молчании.

Следующий этап ритуала — рапорт начальника почетного караула. И вот уж высокий гость и Председатель Президиума Верховного Совета СССР обходят строй почетного караула. Представители трех родов войск: пехотинцы, моряки, летчики — рослые красивые парни в нарядной и ладной парадной форме — держат перед собой по стойке «на караул» легкое и изящное оружие — самозарядные карабины (СКС-45) старейшины советских оружейников Сергея Гавриловича Симонова.

С тех пор как были изготовлены первые образцы карабина и испытаны на заключительном этапе Великой Отечественной во фронтовых условиях, прошло более трех с половиной десятилетий. Давно уж на вооружение Советской Армии поступило новое, более совершенное стрелковое оружие, а СКС-45 и сегодня продолжает свою добрую долгую службу в роте почетного караула, в охране Кремля и поста № 1 — у Мавзолея основателя Коммунистической партии Советского Союза и Советского государства Владимира Ильича Ленина.

Что это — своего рода консерватизм или сложившаяся с годами традиция? Нет! По изяществу форм, легкости, удобству в обращении нет пока оружия, способного заменить СКС-45 в этом почетном применении.

Как-то летом 1979 года, оказавшись по делам в Сокольниках неподалеку от дома, где живет Симонов, решил к нему заглянуть. Дверь открыла супруга, Антонина Ивановна, и провела в гостиную. Сергей Гаврилович сидел у включенного телевизора и с напряжением вглядывался в экран. Передавали репортаж из аэропорта о встрече президента Французской Республики Валери Жискар д’Эстена.

Сергей Гаврилович на миг оглянулся, кивнул, здороваясь, жестом пригласил сесть рядом с собой и вроде бы чуть-чуть смутился. Но в следующее мгновение он, будто бы забыв обо мне, превратился весь во внимание, не отрывал глаз от телевизора.

На экране оператор то и дело останавливал камеру на строе солдат роты почетного караула. Мужественные, сосредоточенные лица, гордые выпавшей на их долю миссией. Вот объектив крупным планом выхватил пехотинца с характерным русским лицом. Сергей Гаврилович невольно протянул к экрану руку, словно хотел дотронуться до своего детища СКС-45, отчетливо видного на переднем плане.

Получить оружие из рук изобретателя — большая удача

— Этому славному парню я сам вручил карабин, — произнес Сергей Гаврилович взволнованно. Но тут кадр сменился другим. Вскоре репортаж из аэропорта кончился, и он выключил телевизор.

Мы пересели к огромному письменному столу у окна.

— Карабин-то мой еще нужен, — произнес Сергей Гаврилович голосом, выдававшим его волнение. — Остальные мои изобретения теперь музейные экспонаты. А СКС работает! И не где-нибудь, а на охране Кремля. И вот тут, — кивнул он головой в сторону телевизора, — в роте почетного караула... — Симонов вытащил из стаканчика на столе карандаши и нервно стал их перебирать. — Недавно приглашали меня в Музей Вооруженных Сил. Конечно же я там бываю часто. Но это посещение было особенным: вручал новобранцам роты почетного караула свой СКС. Вот и запомнился тот парень, — кивнул он снова в сторону телевизора. — Кажется, Павлом его зовут...

Так уж случилось, что мы допоздна проговорили о его знаменитом карабине.

Сергей Гаврилович вытащил из шкафа папки с документами, газетными вырезками, дневниковыми записями, связанными со временем создания СКС. Каждая бумага будила в памяти конструктора воспоминания, которыми он неспешно делился.

— СКС помечен годом сорок пятым, временем, когда он принят на вооружение, — рассказывал Сергей Гаврилович. — Однако над его созданием я работал еще раньше много лет...

В годы, предшествовавшие Великой Отечественной, одновременно с развертыванием производства самозарядных винтовок и оснащением ими Красной Армии интенсивно шла разработка самозарядных карабинов. В самом начале 1940 года Токарев предъявил на полигонные испытания модификацию его же винтовки СВТ-38.

Несколько позже представил на полигонные испытания карабин своей конструкции и Симонов. В нем были сохранены все основные конструктивные элементы самозарядной винтовки. Однако в отличие от нее карабин имел постоянный магазин на 10 патронов, заряжаемый из обоймы. Укороченный ствол позволял вести прицельный огонь на 1000 метров.

Осенью 1940 года проводились полигонные испытания образцов карабинов Токарева и Симонова. Однако они выявили серьезные недостатки конструкций, представленных обоими изобретателями.

Полигонные испытания... Сколько раз за свою долгую конструкторскую жизнь Симонов участвовал в них. И каждый раз напряженная к ним подготовка: тщательное изготовление каждой детали, отладка собранного образца, предварительные заводские испытания. Каждый раз волнения и надежды. Тут на авось рассчитывать не приходится — только точный расчет, четкое взаимодействие абсолютно всех частей, их надежность могут обеспечить успех.

Сегодня, с бурным развитием техники, появилась возможность контролировать многие параметры оружия с помощью сложнейших электронных приборов. Это, разумеется, в корне изменило саму практику проведения испытаний. А тогда...

Самым продолжительным по времени было испытание на прочность. Из оружия производили более десяти тысяч выстрелов — это несколько часов. И все это время изобретатель не находил себе места: выдержит ли его детище? Если до десятитысячного выстрела оружие дотягивало, не рассыпалось, продолжало стрелять, конструктор облегченно вздыхал: экзамен на прочность выдержан.

Но это еще не все — испытываемое оружие трясли на специальных установках, проверяя безупречность соединения деталей. Затем стрелок-испытатель бесцеремонно бросал образец на землю, закидывал песком, поливал водой. Потом поднимал, слегка встряхивал и снова ложился на линию огня.

Это было испытание на надежность. Ведь в боевых условиях оружие может потребоваться и в дождь, и в зной. Не исключено, что его будут засыпать землей разрывы снарядов или бомб. Оно должно стрелять в любых условиях.

Специалисты полигона скрупулезно фиксировали все задержки. Чаще всего это были мелкие случайные неполадки, которые тут же устранялись. Но их должно было быть как можно меньше. Хуже, когда задержки были связаны с конструктивным несовершенством тех или иных деталей, узлов. Тогда оружие снималось с испытаний и конструктору предлагалось его доработать. Именно так случилось и с карабинами Токарева и Симонова во время испытаний осенью 1940 года.

Сергей Гаврилович не пал духом. Наоборот, он четко знал, в каком направлении следует вести дальнейшие работы. Еще на полигоне, наблюдая за работой СКС, он сформулировал несколько удачных идей. За их осуществление он и принялся, как только вернулся в свое конструкторское бюро.

В сделанные за полгода два образца СКС изобретатель внес ряд существенных улучшений: удалось модернизировать защелку клинка, благодаря чему исключалась возможность потери штыка во время рукопашного боя. Увеличена была мощность боевой пружины, что ликвидировало возможность осечки. Изменению подверглась и конструкция курка. Одному из карабинов были приданы постоянный магазин и специальная обойма на 10 патронов, второму — постоянный магазин на 5 патронов, заряжаемый из штатной обоймы мосинской винтовки.

В апреле 1941 года модернизация карабинов была Симоновым завершена. Они вновь подверглись полигонным испытаниям.

Авторитетная комиссия в итоговом протоколе записала:

«По безотказности работы автоматики в различных условиях эксплуатации СКС — 1941 г. показали удовлетворительные результаты, если исключить задержки по вине питания в одном из них. Карабины Симонова 1941 г. при стрельбе, в обращении, разборке и сборке удобны и по конструкции не сложны. В отношении выстрела при незакрытом затворе безопасны: выстрел может произойти только при закрытом затворе.

Результаты испытания стрельбой большим числом выстрелов на безотказность и надежность работы автоматики карабинов СКС свидетельствуют, что подвижная система по газовым путям отлажена и работает удовлетворительно...»

Вслед за полигонными испытаниями карабинов Симонова и Токарева их результаты были тщательно проанализированы Артиллерийским комитетом ГАУ. В подписанном 1июля 1941 года членами комитета документе отмечалось, что самозарядный карабин системы Симонова с постоянным магазином на 5 патронов в основном удовлетворяет тактико-техническим требованиям. Вместе с тем указывалось на значительное количество задержек при продолжительной стрельбе.

Особо отмечались легкий вес карабина и постоянный магазин, которые давали ему значительные преимущества.

Если карабин Токарева с боекомплектом 90 патронов весил 4,6 килограмма, то СКС с тем же снаряжением — 3,4 — 3,55 килограмма. Это давало стрелку возможность увеличить боекомплект примерно на 50 патронов.

Карабин Токарева имел три магазина, которые требовали тщательного изготовления, так как малейшее отклонение от габаритов могло вызвать значительное количество задержек. СКС имел один постоянный магазин, отладка которого требовала гораздо меньше производственных затрат. К тому же постоянный магазин не терялся, как это случалось при эксплуатации самозарядной винтовки системы Токарева.

Отдав явное предпочтение карабину Симонова, Артиллерийский комитет рекомендовал изготовить 50 экземпляров для проведения войсковых испытаний. В карабине с постоянным магазином на 10 патронов, учитывая его перспективность, конструктору предлагалось доработать спусковой механизм, усовершенствовать обойму.

С. Г. Симонов в конструкторском бюро

Однако Симонову в то время не удалось завершить работы по доведению СКС до государственных испытаний. Начавшаяся Великая Отечественная потребовала его усилий по созданию противотанкового ружья и другого оружия. Вернуться к дальнейшему совершенствованию СКС обстоятельства позволили ему только через три года.

Опыт войны со всей настоятельностью потребовал создания для стрелкового оружия нового патрона, который был бы мощнее пистолетного, но менее мощным, чем тот, что применялся со времени изобретения мосинской винтовки (7,62-миллиметрового калибра). Это обуславливалось несколькими причинами.

Стрелковое оружие, являясь в основном оружием пехоты, должно быть как можно более легким и компактным. Это очевидно. Чтобы сделать его таким, существовало несколько способов. Один из них весьма радикальный — уменьшение габаритов и, следовательно, массы патрона. При этом, естественно, снизится его мощность. Но, как показал опыт войны, некоторое снижение мощности патрона нисколько не уменьшало тактико-технические качества индивидуального оружия, ибо оно, как правило, использовалось при стрельбе на 600 — 800 метров, в то время как трехлинейный патрон мог поразить цель на дистанции более 2 тысяч метров.

Кроме того, попытки создания компактных автоматических винтовок и легких ручных пулеметов заканчивались неудачей вследствие больших габаритов и излишней мощности трехлинейного патрона. Это обстоятельство поставило на повестку дня неотложную задачу внедрения нового патрона, который бы по габаритам и мощности представлял собой что-то среднее между пистолетным и винтовочным.

Проектирование такого усредненного, или, как его называли, промежуточного патрона, началось еще в 1939 году. Конструкторам оружия было дано задание создать под него проект самозарядной винтовки. Однако с началом Великой Отечественной изобретатели-оружейники были переключены на решение более актуальных вопросов. Прекратились также работы по созданию легкого карабина под пистолетный патрон, хотя конструкторам Симонову, Коровину, Дегтяреву удалось к тому времени предложить удовлетворительные образцы.

1944 г. Снимок сделан после полигонных испытаний. В первом ряду сидят: С. Г. Симонов (первый слева), С. Г. Шпагин, В. А. Дегтярев (четвертый слева), В. Г. Федоров, А. И. Судаев

Усилия по проектированию промежуточного патрона вновь возобновились в 1943 году. Была поставлена задача сконструировать патрон 7,62-миллиметрового калибра, который бы при длине ствола оружия 500 — 520 миллиметров и весе не более 15 — 17 граммов обладал необходимой поражающей силой на расстоянии 1000 метров. Из представленных государственной комиссии образцов наиболее полно соответствовал тактико-техническим требованиям патрон, созданный конструкторами Н. Елизаровым и Б. Семиным. Он и был принят на вооружение Советской Армии под наименованием патрона образца 1943 года.

В том же году Симонов получил задание разработать под него карабин, автомат и ручной пулемет. Нужды фронта требовали ускоренных темпов. И Сергей Гаврилович сумел решить поставленную задачу. Сотрудники его конструкторского бюро трудились самоотверженно, вдохновенно. В сжатые сроки задание правительства было выполнено. Изготовленные образцы оружия (карабин и ручной пулемет) тут же были отправлены на завод для отладки патронов нового образца.

Новый СКС под патрон 1943 года внешне мало отличался от предыдущих образцов. И все же в него были внесены существенные конструктивные изменения, улучшившие боевые качества оружия. В связи с введением неотъемно-откидного штыка клинкового типа был снят дульный тормоз. Металлический кожух, закрывавший газоотводный узел, был заменен съемной газовой каморой, связанной со ствольной накладкой.

Государственная комиссия, рассмотрев представленный Симоновым проект и улучшенные образцы карабинов, признала СКС удовлетворяющим в основном тактико-техническим требованиям. По ее рекомендации была изготовлена серия карабинов и направлена в действующую армию на 1-й Белорусский фронт для испытаний в боевых условиях. Несколько образцов СКС было также отправлено на центральные офицерские курсы «Выстрел» для проведения испытаний и сравнения с существовавшим стрелковым оружием.

Конструктор с нетерпением и надеждой стал ожидать отзывов. Как поведет себя карабин на фронте, примут ли его бойцы?

Первые же известия об использовании СКС в боевых условиях принесли огромную радость. В письмах изобретателю красноармейцы благодарили за создание легкого и маневренного оружия.

Благоприятными и обнадеживающими были и сообщения от специалистов-оружейников 1-го Белорусского фронта, следивших за испытаниями СКС. Давая предварительную оценку, они отмечали его простоту, легкость освоения бойцами при изучении, небольшой вес и хорошую маневренность, удобство использования при стрельбе и в штыковом бою.

Однако указывалось и на слабые стороны карабина, требовавшие его доработки. Среди них — чувствительность к загрязнению, тугая экстракция гильз, из-за которых хоть редко, но иногда случались задержки.

В поступившем вскоре официальном заключении комиссии говорилось, что «7,62-мм самозарядный карабин Симонова по маневренным и эксплуатационным качествам может быть принят на вооружение Красной Армии при устранении установленных отрицательных сторон, т. е. при повышении безотказности работы автоматики».

Аналогичные суждения высказали и специалисты центральных офицерских курсов «Выстрел», отметив превосходство СКС перед системами карабинов других конструкторов.

И вновь, в какой уж раз, Сергей Гаврилович со своими сотрудниками на основании заключений комиссии совершенствует карабин.

Но на этот раз настроение было приподнятое. Еще бы! Завершался многолетний напряженный труд, который следовало отсчитывать со времени создания АВС-36, ибо в карабине использовались его отдельные принципиальные конструкторские решения. Соперники оставлены позади. Теперь еще одно усилие — и очередная творческая победа будет завоевана!

И все же не это было главным, рождало небывалую энергию работников конструкторского бюро Симонова. Советская Армия, изгнав фашистских агрессоров с нашей земли, вела широкое наступление в операциях по освобождению стран Западной Европы. Это вселяло в сердца людей гордость за выпавшую на их долю благороднейшую миссию — спасение человечества от коричневой чумы.

Внесенные за весьма короткое время усовершенствования полностью устранили отмеченные комиссиями недостатки. В 1945 году СКС официально был принят на вооружение Советской Армии под наименованием «7,62-мм самозарядный карабин системы Симонова образца 1945 г. (СКС-45)...».

Самозарядный карабин СКС

Техническая характеристика

Калибр 7,62 мм

Масса со снаряженным магазином ипринадлежностями 3,9 кг

Скорострельность 35—40 выстрел/мин

Начальная скорость пули 735 м/с

Емкость магазина 10 патронов

Подлинного творца отличает от ремесленника постоянная неудовлетворенность свершенным даже тогда, когда дело его рук и разума получило всеобщее признание. Такая неуспокоенность, стремление к совершенствованию уже принятого на вооружение оружия присущи и Симонову. В этом легко убедиться, побывав в Ленинградском военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи, в фонде вооружения Центрального музея Вооруженных Сил СССР. Здесь в экспозициях, иллюстрирующих историю создания отечественного стрелкового оружия, можно увидеть до десяти различных модификаций СКС, в каждом из которых улучшен тот или иной узел, внесены более или менее существенные конструктивные изменения. Все они были предложены уже после того, как СКС-45 был поставлен на массовое производство.

Сергей Гаврилович до сих пор жалеет о том, что не все разработанные им усовершенствования удалось тогда внедрить из-за того, что это потребовало бы кардинальной перестройки отлаженного конвейера, существенного изменения технологии производства на нескольких заводах, где изготовлялся СКС.

Одновременно с дальнейшим совершенствованием карабина Сергей Гаврилович делает попытки создать на его базе другие унифицированные виды стрелкового оружия. Уже в 1945 году им была сконструирована по типу карабина снайперская самозарядная винтовка. От СКС она отличалась длиной ствола, наличием оптического прицела и другими нововведениями, соответствовавшими назначению оружия.

Однако полигонные испытания винтовки Симонова не дали желаемых результатов: она не обеспечивала необходимой кучности боя. Неудовлетворительными оказались и образцы, представленные на испытания другими конструкторами. И тогда в качестве временной меры принимается решение об оставлении на вооружении Советской Армии снайперской винтовки образца 1891/30 г. Впоследствии ей на смену пришла снайперская винтовка конструкции Е. Ф. Драгунова (СВД), показавшая на испытаниях достаточно высокие тактико-технические и эксплуатационные качества.

Боевой опыт Великой Отечественной войны со всей очевидностью показал преимущества пистолетов-пулеметов (ПП) при ведении ближнего боя. В нем удачно сочетается легкий вес и портативность с непрерывностью пулеметного огня. Значительный выигрыш в весе давало использование пистолетных патронов, что позволяло бойцу иметь с собой большой их запас.

Заслуга создания первого советского пистолета-пулемета принадлежит Ф. Токареву, изготовившему образец еще в 1927 году. Вслед за ним принялись за конструирование этого нового вида оружия и другие изобретатели-оружейники. Так, уже через два года В. Дегтярев разработал на основе своего ручного пехотного пулемета и экземпляр пистолета-пулемета, а в 1930 году представил свой образец и конструктор С. Коровин. В последующие годы заметный вклад в проектирование пистолетов-пулеметов внесли также конструкторы С. Прилуцкий и И. Колесников.

Новый толчок проектирование ПП получило в ходе боевых действий с белофиннами, показавших эффективность применения этого мобильного вида оружия в условиях лесистой и пересеченной местности. Противник широко использовал пистолет-пулемет системы Суоми в лыжных рейдах по тылам наших войск, причинял нашим бойцам немало неприятностей: нападения на обозы, тыловые учреждения, нарушения коммуникаций.

Поэтому в конце 1939 года было развернуто массовое производство пистолета-пулемета Дегтярева, официально принятого на вооружение в самом начале следующего года под названием ППД-40.

Однако работы по созданию новых конструкций пистолетов-пулеметов на этом не закончились. ППД все же был сложен, состоял из большого числа деталей, изготовление которых требовало много станков и производственных площадей.

Наибольших успехов в создании ПП, лишенного этих недостатков, добился Георгий Семенович Шпагин, один из талантливых конструкторов, прошедший в свое время, как и Симонов, федоровскую школу. Разработанный им проект пистолета-пулемета явился первым образцом советского стрелкового оружия, в котором широко применялась холодная штамповка, точечная и дуговая электросварка, благодаря чему была сведена до минимума механическая обработка деталей на станках.

Почти полностью отсутствовали резьбовые соединения и прессовые посадки, что также было большим преимуществом. Принципиально новая технология изготовления давала большую экономию металла, значительно сокращала производственный цикл, снижала трудоемкость, обеспечивая достаточно высокие боевые качества оружия. Все эти технологические преимущества позволили осенью 1941 года быстро наладить производство пистолетов-пулеметов Шпагина (ППШ) на многих предприятиях, в том числе и там, где не было специального оборудования, измерительного инструмента и высококвалифицированных станочников. Это дало возможность быстро насытить действующую армию ППШ, завоевавшим своей безотказностью любовь солдат и офицеров.

Однако в ходе весьма эффективного использования ППШ на фронтах выяснилось, что он по своим габаритам малопригоден для применения разведчиками, танкистами, связистами, саперами. В связи с этим перед конструкторами была поставлена задача создать ПП, который был бы легче ППШ, еще более простым в изготовлении, но не уступал ему по боевым качествам.

Среди нескольких образцов, отвечавшим поставленным требованиям, наиболее совершенным оказался пистолет-пулемет конструктора Алексея Ивановича Судаева. В результате конкурсных испытаний, проведенных в середине лета 1942 года, выяснилось, что ППС по технологическим и боевым качествам превосходит образец Шпагина.

По отзывам крупных специалистов, пистолет-пулемет Судаева оказался лучшим образцом, применявшимся во время второй мировой войны. Малый темп стрельбы способствовал высокой кучности боя, экономному расходованию патронов. Удачное сочетание высоких боевых качеств с небольшими габаритами и легким весом позволило широко использовать его в десантных и танковых войсках, он стал любимым оружием разведчиков и партизан.

Однако опыт войны настоятельно требовал дальнейшего совершенствования пистолетов-пулеметов. Для поддержки войск при форсировании водных рубежей и при других наступательных операциях все чаще выявлялся серьезный недостаток ПП — малая дальность эффективного огня. Это поставило перед конструкторами задачу создания такого автомата, который, используя патрон образца 1943 года, обеспечивал бы поражение цели на расстоянии до 500 метров при удовлетворительной кучности боя. За разрешение этой проблемы наряду с изобретателями Судаевым, Калашниковым и другими взялся и Сергей Гаврилович Симонов.

В победном 1945 году Симоновым был создан опытный образец ПП 7,62-миллиметрового калибра, подвергшийся полигонным испытаниям. Работа автоматики была основана на принципе отдачи свободного затвора. Капсюль разбивался в нем жестко закрепленным бойком под действием возвратной пружины. Конструкцией допускалось ведение только непрерывного огня. Роль предохранителя выполняла откидная рукоятка перезаряжания. Экстракция и отражение стреляной гильзы осуществлялись с помощью выбрасывателя, смонтированного в затворе. Питание производилось из двухрядного коробчатого магазина, рассчитанного на 30 патронов.

Сергея Гавриловича не расхолодили неудачи, постигшие его на полигонных испытаниях. Наряду с дальнейшим совершенствованием СКС он вынашивает идею создания пистолета-пулемета, который соответствовал бы всевозраставшим требованиям к этому виду оружия. В 1949 году он создал опытный образец ПП 9-миллиметрового калибра, существенно отличавшийся от его предыдущей конструкции устройством затвора.

И тут особенно ярко проявилась в Симонове еще одна черта характера, свойственная, вообще-то говоря, подавляющему большинству советских конструкторов стрелкового вооружения. Разрабатывая подчас один и тот же вид оружия различных конструкций независимо друг от друга и готовя свои образцы к конкурсным испытаниям, они вроде бы становятся в положение соперников.

Но это соперничество ничего общего не имеет с острой конкурентной борьбой между изобретателями в капиталистическом мире, приводящей нередко к трагическим развязкам. Советские конструкторы не раз демонстрировали свою заботу прежде всего об интересах государства, родной армии. В этом видится одно из замечательных проявлений советского образа мыслей, советского образа жизни.

Когда конструкторы старшего поколения Дегтярев, Симонов и накопивший уже опыт Судаев, внимательно следившие за творческими поисками молодых изобретателей, заметили незаурядный талант своего молодого коллеги Михаила Тимофеевича Калашникова, они ему оказывали всяческую помощь.

Сергей Гаврилович сразу же оценил удачные технические решения, найденные Калашниковым при создании им пистолета-пулемета, подбадривал его, дал ряд практических советов. Он не посчитался с тем, что в случае принятия на вооружение автомата Калашникова фактически перечеркивается его многолетняя работа по созданию аналогичного вида оружия, и помогал изобретателю как только мог.

А когда в 1949 году в результате полигонных, а затем и войсковых испытаний были выявлены высокие тактико-технические характеристики — надежность, простота устройства, удобство эксплуатации автомата Калашникова — и он был принят на вооружение Советской Армии, Симонов был одним из первых, кто от всей души поздравил изобретателя.

ЖИЗНЕННАЯ ПОЗИЦИЯ

Напротив дома, в котором я живу, растет можжевельник. Сперва он был один среди травы. Потом я стал высаживать вокруг него нарциссы и гладиолусы, астры и тюльпаны и даже роскошные болгарские гвоздики. Но все эти цветы при всей своей красе не затмевают величавость простого лесного красавца, а лишь подчеркивают его стройность, основательность.

Вот так же среди людей: отмеченные большим природным даром, они не нуждаются ни в каком обрамлении. Они сами по себе личности с большой буквы.

Пусть меня простит Сергей Гаврилович за вольное сравнение: именно такой самобытной личностью, выделяющейся среди других своим талантом, мне представляется и он сам — выходец из крестьянской семьи, добившийся своим упорством и трудом значительных высот в тонком конструкторском деле.

Растущий у дома можжевельник имеет к Симонову непосредственное отношение. Я привез его с родины Сергея Гавриловича. Во время поездки с ним во Владимирскую область в полукилометре от деревни Федотово мы облюбовали два стройных куста, выкопали с землей и увезли на легковой автомашине домой. И вот один из них теперь растет на подмосковной даче оружейника в Бутове, второй красуется на клумбе напротив моего окна.

Особо памятен мне разговор с Сергеем Гавриловичем в Бутове в один из майских дней 1977 года. Устроились на веранде. Сквозь настежь распахнутые окна до нас доносились тонкие нежные запахи цветения яблоневого сада, окружающего дом. Я был первым, поздравившим его с 50-летием пребывания в ленинской партии.

В такой знаменательный для конструктора день разговор не мог идти о пустяках. Сергей Гаврилович с некоторой грустью вспоминал события более полувековой давности и сам же удивлялся возможностям человеческого мозга, способного воскрешать в малейших деталях, казалось бы, давно забытое.

Помню, я сказал ему тогда, что его заслуги перед Родиной, отмеченные самыми высокими наградами, найденные им удачные компоновочные и технические решения, используемые конструкторами стрелкового оружия до сих пор, и, наконец, роль его противотанкового ружья в разгроме врага в Великую Отечественную — все это должно вселять в него чувство исполненного партийного и гражданского долга. Потом я заговорил о том, что конструктору сопутствовали удачи.

— У-да-чи!..— повторил, растягивая последнее слово, конструктор. — Грех жаловаться, они действительно были. Прежде всего огромная удача заключается в том, что полвека назад я неразрывно связал свою судьбу с Родиной, партией. Это придало всей моей работе особо глубокий смысл... Большой удачей считаю и то, что мои первые шаги оружейника направляли такие замечательные конструкторы стрелкового оружия, как В. Г. Федоров и В. А. Дегтярев.

Симонов на мгновение задумался и затем продолжил:

— И все же не надо думать, что вся моя более чем полувековая жизнь оружейного конструктора — непрерывная цепь удач. В этом легко убедиться, если побывать в фондах Центрального музея Вооруженных Сил СССР. Здесь собрано более 150 созданных мною образцов винтовок, ручных пулеметов, карабинов. Но только три из них были приняты на вооружение армии. Удача в нашем деле — скорее исключение, чем правило.

Главная удача в том, что я нашел свое место в общем строю.

Сергей Гаврилович подчеркнул, что его вступление в ряды ленинской партии произошло не сразу и не вдруг, а было подготовлено предшествующими этому событию делами и помыслами. Но свою жизненную позицию он определил раз и навсегда: делать то, что именно сегодня более всего нужно Родине, партии, народу.

И действительно, когда в грозовом 1918-м Сергей Симонов, успевший к тому времени получить довольно высокую квалификацию слесаря, попал на пулеметный завод, в автоматическом оружии он разбирался слабо. А революцию надо было защищать. Требовалось оружие, много оружия. Но, чтобы его делать, нужно было не только этого хотеть, но и уметь. И Симонов с жадным упорством постигает тонкости оружейного дела, быстро включается в работу по изготовлению образцов автоматов конструкции Федорова.

Наступил, наконец, долгожданный мир. Но вышвырнутые из страны интервенты и белогвардейцы все еще вынашивали планы разгрома молодого Советского государства. Стране нужно было не только восстанавливать разрушенное хозяйство, но и готовиться к возможной агрессии империалистических держав.

Вспомним: выполняя к тому времени хлопотные обязанности старшего мастера цеха, Симонов исподволь, в часы досуга приступил к созданию своей первой самостоятельной конструкции — ручного пулемета. К этому он пришел через преодоление трудностей самостоятельной учебы. Начального образования, полученного еще в деревне, было явно недостаточно. Но упорство побеждало. Сам сделал чертежи своего первенца, сам изготовил в деревне макет, сам ковал, пилил, сверлил, закаливал, полировал, собирал детали — довел дело до конца. Пулемет стрелял! И, по отзыву специалистов, стрелял неплохо. Но незадолго до этого государственная комиссия приняла на вооружение пулемет конструкции Дегтярева.

Оказался ли его труд напрасным? Нет, Сергей Гаврилович так не считает. Наоборот, он подчеркивает, что некоторые идеи, заложенные в его первенце, были удачными и воплотились в его последующих конструкциях.

1927 год. Страна готовилась к XV съезду ВКП (б). Симонов всем сердцем чувствовал, что это «его» съезд. Еще бы! Ведь он вынесет решение о всемерном развитии социалистической индустрии и развертывании коллективизации сельского хозяйства. И к тому, и к другому он, оружейник, представитель индустрии, а еще недавно крестьянин небогатой деревушки Федотово, где на сельской ниве трудились его родители, братья и сестры, имел самое прямое, самое непосредственное отношение. Вскоре вслед за первомайскими торжествами он был принят в ряды ленинской партии.

Завод готовил трудовой подарок съезду. Было решено с особой тщательностью собрать один из образцов пулеметов Дегтярева из первой опытной партии, предназначавшейся для полевых испытаний, и преподнести в подарок делегатам съезда. Сборку поручили молодым коммунистам — старшему мастеру Сергею Симонову и его товарищу, лучшему слесарю завода Александру Голубеву.

В начале тридцатых годов в связи с усилением напряженности в международной обстановке вновь во весь рост встал вопрос о вооружении Красной Армии самым современным оружием. В конкурс на создание лучшего образца автоматической винтовки включились такие прославленные конструкторы-оружейники, как Дегтярев и Токарев. Своим партийным и гражданским долгом счел включиться в него и Симонов.

И вот — государственные полигонные испытания. Автоматическая винтовка Симонова оказалась лучшей, и в 1936 году она поступает на вооружение Советской Армии.

Сергей Гаврилович заметно оживляется, когда речь заходит о другом его детище — знаменитом ПТРС, противотанковом ружье. Он достает из стола папку, листает ее и не без гордости протягивает мне вырезку из «Правды» за 19 июля 1943 года. На снимке — улыбающийся парень с ПТРС в руках. Подпись к снимку гласит: «Бронебойщик сержант И. Деревянко, подбивший в одном из боев 10 немецких танков».

Созданное Симоновым оружие сыграло заметную роль в сокрушении бронированных полчищ фашистских захватчиков. Партия и правительство высоко оценили труд конструктора, наградив его Государственной премией первой степени.

...Хорошо зарекомендовавшие себя в Великую Отечественную пистолеты-пулеметы не всегда обеспечивали решение задач, стоявших перед пехотой из-за сравнительно незначительной дальности эффективного огня. Перед конструкторами была поставлена задача — создать оружие, использующее патроны образца 1943 года с достаточной дальностью эффективной стрельбы За конструирование такого оружия энергично взялся Симонов. Уже летом 1944 года испытания созданного им образца нового самозарядного карабина в боевых условиях показали высокие тактико-технические качества. В следующем году карабин был принят на вооружение Советской Армии под наименованием СКС-45.

Коммунист Сергей Симонов и здесь оказался на гребне событий, создав оружие, превосходившее многими качествами то‚ что находилось на вооружении иностранных армий.

Хорошим оратором Сергей Гаврилович себя никогда не считал. Не любит он выступать перед большими аудиториями, да и, скажем прямо, порой теряется. И все же, выполняя много лет хлопотные обязанности депутата Верховного Совета РСФСР, ему нередко доводилось выходить на трибуну то городского Совета, то заводского клуба, то выступать перед своими избирателями. Пусть речь его не всегда была гладкой, но убежденность в правоте дела, ради которого он брал слово, заинтересованность, с которой отстаивал свою позицию, неизменно вызывали симпатию слушателей, делали их союзниками в решении тех или иных проблем.

Нередко его упрекали за излишнюю горячность, чрезмерно эмоциональную критику отдельных работников, тормозивших своей нераспорядительностью дело. Сергей Гаврилович говорил, что нерадивость рядовых работников еще как-то можно терпеть, причиняемый ими вред относительно невелик. Что же касается людей, которым доверили руководство, то с них, по его мнению, надо спрашивать сполна, без всяких скидок.

Пользуясь правами депутата республики, в каждый свой приезд в Москву он не стеснялся беспокоить работников любого ранга, когда без их участия нельзя было обойтись. Это были визиты, связанные с выделением более совершенного оборудования для завода, изысканием средств для расширения строительства жилья для оружейников. Немало вопросов, касавшихся благоустройства города, улучшения его транспортного обслуживания, по поручению ижевских партийных и советских органов ему удалось пробить.

Депутатские обязанности приводили его нередко в самые отдаленные села. Здесь его встречи, хотя их именовали отчетами депутата перед избирателями, неизменно превращались в душевный разговор, затягивавшийся подчас за полночь. Людям нравилась его простота, подкупало знание уклада деревенской жизни. Они нередко обращались к нему с просьбами, жалобами. Интуиция, подкрепленная житейской мудростью, помогала Сергею Гавриловичу отличить человека, действительно нуждающегося в помощи, от ищущего выгод в ущерб другим или государству.

Чаще всего жалобы он обстоятельно разбирал прямо на месте, стараясь помочь людям как можно быстрей, без проволочек. Если же вопросы были сложные, требовали решения государственных и общественных органов, он их записывал в блокнот. Вернувшись после такой поездки в Ижевск, он буквально осаждал городские организации: упрашивал, доказывал, требовал и, как правило, добивался удовлетворения справедливых запросов своих избирателей. Помогало делу и то, что во многих учреждениях хорошо знали его настойчивость, бескомпромиссность, знали, что от него не отвяжешься, пока вопрос не будет решен.

С тех давних пор, как Симонов еще на пулеметном заводе стал руководить людьми, он понял, что от подчиненных можно требовать полной отдачи только в том случае, если они сознательно относятся к делу, видят в нем смысл, интересуются не только своей непосредственной работой, не замкнулись в рамках личных забот. Поэтому уже тогда, старшим мастером, он никогда не упускал случая побеседовать с людьми о жизни и событиях, происходящих за пределами цеха, предприятия.

Чаще всего во время обеденного перерыва, когда рабочие в летнее время выходили на заводской двор и, присев на ящиках из-под оборудования, принимались закусывать принесенной из дома снедью (столовой на первых порах на заводе не было), исподволь, словно бы случайно Симонов заводил разговор то о международной жизни, то о событиях в стране.

Слово «исподволь» принадлежит не мне. Его произнес Сергей Гаврилович, когда я его попросил подробнее рассказать об импровизированных политбеседах, которые он вел на протяжении всей жизни на заводах, где работал, в конструкторских бюро среди своих подчиненных, будь то рабочие или конструкторы.

— Так почему же «исподволь», а не прямо, официально, что ли? — спросил я его.

Мой вопрос не застал Симонова врасплох. Чувствовалось, что он на этот счет имеет не лишенное смысла собственное мнение.

— Можно бы, конечно, объявлять политчас или как-то еще называть эти беседы, — сказал он. — Но ведь, во-первых, тогда надо было выкраивать для них особое время, а его у нас и так вечно не хватало. Во-вторых, такой политчас можно бы проводить раз в неделю, не чаще. А тут я имел возможность беседовать со своими людьми каждый день.

Сергей Гаврилович чуть задумался и потом продолжил:

— Но главное даже не в этом. Нужно знать психологию людей. Особенно тех немногих, которые аполитичны. Они очень не любят, когда насилуют их волю, их сознание. На лекцию или даже на политчас такой и не пойдет. И в общей беседе на первых порах не участвует, отмалчивается. Однако, хочет он того или нет, невольно прислушивается к суждениям своих товарищей, расширяет благодаря этому свой кругозор, становится сознательнее. Смотришь — через месяц-другой он сначала несмело бросит к слову реплику, а вскоре и активно включается в общий разговор. Так мне удавалось не оставлять ни одного человека вне благотворного влияния коллектива...

Но более полное представление о взаимоотношениях Симонова со своими подчиненными я получил не от него. Удалось встретиться и обстоятельно поговорить с механиком-отладчиком Анатолием Александровичем Раструсовым, общительным и жизнерадостным человеком, проработавшим под руководством Сергея Гавриловича чуть менее 35 лет.

Анатолий Александрович хорошо помнит напряженный ритм работы конструкторского бюро Симонова в теперь уже далеком 42-м году, когда он получил туда назначение. На нескольких заводах тогда налаживалось вновь или расширялось производство противотанковых ружей. Производственники то и дело обращались в бюро с просьбой приспособить технологию изготовления той или иной детали ружья к имевшимся у них условиям. Сергей Гаврилович всегда с пониманием отзывался на такие просьбы. Но прежде чем дать конкретные рекомендации, считал обязательным проверить, не ухудшит ли новая технология прочность детали. Занимались не только этим. У главного конструктора, несмотря на хорошие отзывы о ПТРС с фронтов, постоянно появлялись новые идеи совершенствования отдельных узлов, облегчения веса ружья. И каждая такая идея сейчас же апробировалась. Проводили десятки, сотни опытов. Людей не хватало, и потому каждому приходилось работать за двоих. Порой, когда задание было особенно срочным, по двое суток не уходили с завода домой. Но никто не роптал. Сергей Гаврилович всегда находил понятные, простые слова, убеждавшие в необходимости именно такой самоотверженной работы.

Но Симонов умел не только подчинять людей своей воле, но и по-отечески заботился о них. Анатолий Александрович вспоминает, как, несмотря на строгости карточной системы, Сергею Гавриловичу нет-нет да удавалось ему одному известными путями раздобывать продукты для своих подчиненных, чтобы поддержать их силы.

Во время обеденного отдыха или короткого перекура он непременно находился среди своих людей, интересовался их домашними делами, всегда приходил на помощь советом и делом.

Вместе с тем он был резок, если кто-то из станочников запарывал деталь. Сергей Гаврилович быстро остывал, если брак был из-за того, что токарь или фрезеровщик не понял чертежа. Ну а коль оплошность была допущена по небрежности — провинившемуся доставалось сполна. Особенно не выносил Симонов, когда виновник пытался оправдываться. Тут уж, казалось, гневу не будет предела. Но люди на него не обижались. Пройдет, бывало, час-другой, он сам подойдет к человеку, заговорит, словно бы ничего и не произошло, снимет с его души тяжесть.

Анатолий Александрович вспомнил и такую любопытную деталь. Прижился порядок, что все сотрудники конструкторского бюро уходили в отпуск одновременно. Конечно же у каждого были свои планы, где и как провести время отдыха. Надо думать, что такие наметки были и у Симонова. И все же он никогда не ставил личные интересы выше общественных. Время отпуска определялось коллективно на коротком совещании всех сотрудников в соответствии с желаниями большинства. О желании руководителя бюро никто не знал, он его никому не высказывал.

Со многими хорошими людьми довелось Сергею Гавриловичу тесно общаться на протяжении его большой, наполненной событиями жизни. Самые теплые слова он находит, когда речь заходит о тех, кто в той или иной степени определил его судьбу: учителе федоровской школы Александре Александровиче, кузнеце Сергее Антоновиче, Федорове, Дегтяреве. С благодарностью он всегда отзывается и о товарищах, трудившихся рядом с ним, работавших в его конструкторском бюро. Они верили в его творческие силы, самоотверженно помогали осуществлять задумки.

Многих из них уже нет. Других разбросала судьба по разным городам, и видеться удается редко — обмениваются лишь телеграммами в праздники, короткими письмами. «Собрать бы их всех, обнять, поблагодарить за то, что они есть, за то, что помогали», — часто думает Сергей Гаврилович. Но нет, сложности нашей жизни такую встречу осуществить не позволяют — одни чувствуют себя не совсем здоровыми, другие не могут оторваться даже на короткое время от своих внуков и правнуков, у третьих — еще какая-то причина. А жаль...

Вот Александр Иванович Голубев. С ним Симонов в один день был принят в ряды партии. С ним вместе изготовляли и подарок ковровских оружейников XVI съезду партии — пулемет Дегтярева, который ныне можно увидеть в экспозиции Центрального музея Вооруженных Сил СССР. Ему первому Сергей Гаврилович открылся, что разрабатывает пулемет собственной конструкции. Александр Иванович не только поверил в творческие силы друга, но и активно содействовал осуществлению задуманного: приходил в воскресные дни и по вечерам в домашнюю мастерскую Симонова на Муромскую улицу, помогал вырезать из цельного куска металла коробку пулемета и другие детали, которые одному изготовлять было не с руки. Их душевная дружба не остыла и позднее, когда Симонов стал начальником сборочной мастерской, а Голубев был у него старшим мастером. Александр Иванович искренне радовался каждому успеху товарища и всегда старался ему помогать. Тяжело переживал Сергей Гаврилович утрату друга, скончавшегося из-за болезни незадолго до Великой Отечественной...

Нет уже и Павла Николаевича Шабалина. На пулеметном он был мастером закалочной мастерской, всегда охотно помогал Симонову, когда требовалась термическая обработка той или иной детали. Оказавшись позднее в Подольске, именно он приютил на первое время Сергея Гавриловича, помог ему устроиться на завод швейных машин. Несколько лет назад не стало и Павла Ефимовича Иванова. Их душевная дружба, длившаяся много лет, началась еще в 1917 году в лекальной мастерской датчан. Сергею Гавриловичу весьма кстати оказалась тогда образованность Иванова, окончившего до поступления на пулеметный завод Мальцевское техническое училище во Владимире. Узнав о затруднениях друга в оформлении чертежей клеймильного станка, Павел Ефимович сам напросился ему помочь и вечерами приходил к нему на Литейную улицу. Обстановка способствовала их сближению, и как-то само собой получилось, что у Сергея Гавриловича тогда не было друга преданней.

Старательность и сметку Иванова приметил еще Федоров и назначил техником-конструктором в свое бюро. Впоследствии он хорошо сработался и с Дегтяревым, а за активное участие в создании новых видов оружия в группе с другими сотрудниками конструкторского бюро был удостоен Государственной премии.

Много добрых слов находит Сергей Гаврилович, рассказывая о работавших с ним в разные годы Иване Ефимовиче Безяеве, Алексее Михайловиче Иванове, Николае Васильевиче Никонове, Анатолии Александровиче Раструсове. Все они были весьма полезными помощниками Симонова в окончательной доводке ручного пулемета, автоматической винтовки, противотанкового ружья и самозарядного карабина.

Прожитые годы посеребрили голову заслуженного конструктора. Но, как и прежде, он деятелен. Выйдя на заслуженный отдых, старейший оружейник не теряет связи с молодыми конструкторами современного оружия, стремится передать им свой богатейший опыт. В этом коммунист С. Г. Симонов видит сегодня свой партийный долг.

НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ

О ней написано немало книг. Поэты и писатели посвящали ей свои лучшие строки. Красная площадь с непостижимой силой притягивает к себе людей. Откуда бы они ни приехали в Москву, здесь обязательно побывают. Поклониться великому Ленину, ступить на древнюю брусчатку, почувствовать дыхание истории России. Сколько ее славных страниц связано с этой площадью!

Сюда приходят, отправляясь на подвиг. Сюда возвращаются, совершив его. Так было, есть и будет.

На Красную площадь приходят и без особого повода, подумать о времени и о себе.

Как-то в середине мая 1980 года, когда холода наконец-то сменились долгожданным теплом, к концу рабочего дня позвонил Симонов.

— Вы давно были на Красной площади?

— Давно.

— Может быть, съездим?

Я никогда не упускаю возможности повидаться с Сергеем Гавриловичем. Эти встречи, где бы они ни проходили, всегда интересны. Пусть темы наших разговоров касаются чаще всего прошлого — без него не было бы и настоящего.

Симонова всегда интересно слушать не только потому, что его цепкая память удерживает остающиеся обычно «за кадром» малоизвестные детали событий, свидетелем и участником которых он был. Впечатляет сам ход мыслей, мудрость суждений человека, прожившего большую творческую жизнь.

И вот мы на Красной площади. Стрелки часов на Спасской башне вот-вот займут вертикальную линию — 18 часов. У Мавзолея, как всегда, много народу: командированные, отпускники, туристы со всех концов страны, увешанные фотоаппаратами и кинокамерами иностранцы. Немало и москвичей, пришедших сюда, как и мы, просто так.

Сквозь плотную стену людей, стоящих напротив Мавзолея, не протиснуться. Мы стали в стороне, за спинами группы пионеров. Отсюда хорошо виден вход в Мавзолей, застывшие часовые.

Но вот приближается торжественный ритуал смены почетного караула. В воцарившейся тишине сначала еле уловимо, а затем все отчетливее слышны шаги солдат, идущих от Спасской башни. Все ближе, ближе. Вот они на миг остановились напротив входа в Мавзолей, отточенными движениями сняли с плеч карабины, приставили к ноге. Поворот налево. Все с той же безукоризненной слаженностью, словно единый, хорошо отрегулированный механизм, разводящий и двое солдат преодолевают пару ступенек и, сделав еще несколько точно рассчитанных шагов, останавливаются напротив своих сменяемых товарищей. Еще секунда, а может быть, две— и с боем курантов Спасской башни смена караула закончена.

Я взглянул на Сергея Гавриловича. В этой многоликой толпе людей, собравшихся у Мавзолея, пожалуй, он один имел особое отношение к исполненному торжественному ритуалу. Ведь это его карабин в руках солдат, охраняющих святая святых всех честных людей планеты. Не знаю сам, чего ожидал, но оттого, что лицо Симонова не выразило никаких особых эмоций, я испытал что-то близкое к разочарованию. Оно было спокойным, безмятежным. Казалось, он думал о чем-то далеком, не имеющем к действительности никакого отношения. Я не удержался:

— Наверное, вам, Сергей Гаврилович, приятно, что СКС нашел такое почетное применение?

— Конечно, конечно... — ответил он неопределенно, словно бы с трудом возвращался к действительности. Потом, подумав, добавил: — Мне бы очень хотелось, чтобы СКС, как, впрочем, и любое другое оружие, никогда не стреляло, а использовалось бы только вот так и для парадов...

Мы отошли к середине площади. Отсюда отлично виден величественный ансамбль у кремлевской стены, обрамляющий Мавзолей. Над древней зубчатой стеной, как бы составляя с площадью единое целое, — здание Президиума Верховного Совета СССР, увенчанное алым стягом Страны Советов.

— Там, в Свердловском зале, мне в 1939 году вручили первую правительственную награду — орден Красной Звезды, — сказал Сергей Гаврилович, перехватив мой взгляд,— за разработку автоматической винтовки. Впрочем, в те годы часто доводилось бывать в этом здании как депутату Верховного Совета РСФСР.

Я прошу Симонова поподробнее рассказать о его депутатской деятельности.

Много самых неожиданных дел приходилось решать посланцу ижевских оружейников в парламенте Российской Федерации за восемь лет его полномочий. Для Симонова это время совпало с наиболее напряженной конструкторской работой для нужд фронта. И все же он выкраивал время для встречи с избирателями, старался помогать им как мог. Приходилось решать проблемы, связанные с реконструкцией завода на более современный лад, благоустройством города, участвовать в различных комиссиях и решать множество хлопотливых человеческих вопросов, которые неизбежно возникали в неимоверно трудные для страны годы Великой Отечественной войны.

...Человеческие вопросы. Я прошу Сергея Гавриловича разъяснить, что он под ними понимает. Чуть подумав, Симонов отвечает:

— Ну вот хотя бы такой случай. Получаю как депутат письмо, в котором рабочий сообщает, что его жену осудили за то, что, нарушив законы военного времени, она ехала на товарном поезде. Человек просит помочь. Человеческий вопрос.

Стал разбираться, побывал у автора дома. Узнал, что женщина ехала к больной сестре, везла лекарства, пассажирские поезда не ходили. Вот и совершила проступок по меркам военного времени достаточно серьезный.

Но, разбирая его, товарищи не учли ни обстоятельств проступка, ни того факта, что, арестовав мать, оставили без присмотра двух малолетних детей.

Что делать? Написал в Москву, съездил туда сам, добился пересмотра приговора. Детям вернули мать, да и рабочий, освобожденный от пресса свалившегося на него несчастья, уверен, стал работать на победу вдвое.

Беседуя с Сергеем Гавриловичем, мы не спеша пошли в сторону Исторического музея.

— Вот где-то тут я стоял в день парада Победы 24 июня 1945 года, — кивнул он в сторону трибун. — Пожалуй, невозможно передать душевный подъем, охвативший всех присутствовавших в тот день на Красной площади.

Десять ударов кремлевских курантов. Из ворот Спасской башни выехал на белом коне маршал Жуков. Навстречу ему для рапорта поспешил, также на коне, командовавший парадом маршал Рокоссовский.

Фанфары... «Слушайте все!» На середину площади вышел сводный военный оркестр — около полутора тысяч музыкантов. С берущей за сердце выразительностью они исполнили «Славься русский народ» Глинки.

И вот Жуков на трибуне Мавзолея.

«Отечественная война завершилась, — никогда не изгладятся из памяти конструктора слова маршала. — Одержана победа, какой еще не знала история. Источником этой великой победы является наш социалистический строй, мудрое руководство большевистской партии, правильная политика Советского правительства, морально-политическое единство народов нашей страны, исполинская сила Красной Армии и доблестный труд советского народа...»

Доблестный труд советского народа... Эти слова маршала имели самое непосредственное отношение к нему, Сергею Гавриловичу Симонову. И действительно, усилия конструктора, приложенные к созданию стрелкового оружия для воинов-победителей, нельзя не назвать доблестными, ибо они были приравнены к ратным подвигам и отмечены высокими боевыми наградами. Ордена Отечественной войны I степени, Кутузова II степени, Красной Звезды украсили тогда его грудь. Еще шла Великая Отечественная, а его вклад в разгром врага был отмечен орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. В 1954 году ему присвоено высшее звание трудовой доблести — Героя Социалистического Труда.

— На следующий день после парада Победы правительство устроило в Кремле прием в честь его участников, — рассказывает Симонов. — На него были приглашены и мы, изобретатели-оружейники. Сердце переполнилось гордостью, когда был провозглашен тост за нас, «представителей передовой конструкторской мысли». Среди имен творцов оружия победы — Яковлева, Шпитального, Грабина, Токарева, Ильюшина, Микулина, Лавочкина, Болховитинова, Швецова, Туполева, Климова — был назван и я. Мы, конструкторы, вышли к тому месту за столом, где сидел Верховный главнокомандующий в окружении руководителей партии и правительства, прославленных полководцев. Они нас тепло приветствовали. Меня, видимо, как самого в то время молодого коллеги подтолкнули вперед, чтобы я от их имени произнес ответное слово. Но не успел я собраться с мыслями и раскрыть рот, как Георгиевский зал словно раскололся взрывом рукоплесканий. Я так и не успел ничего сказать. Смущенные, мы возвращались на свои места за столом...

Весь спуск от Никольской башни до Александровского сада вы молчали, занятые каждый своими мыслями. Я думал о том, что назвать Симонова самородком — это значит сказать не так уж и много. Сергей Гаврилович — выдающийся советский конструктор. В том, что это действительно так, нет никаких сомнений. Его изобретения не потеряли актуальность и в наше время.

Я вспоминаю слова из американского еженедельника «Ньюсуик», писавшего в одном из своих номеров, обобщая опыт применения боевой техники во Вьетнаме:

«Вьетконговцы (так американцы называют вьетнамцев) могут гордиться еще двумя русскими отличными винтовками калибра 7,62 мм... Это снайперская и полуавтоматическая винтовка (под полуавтоматической винтовкой подразумевается карабин Симонова СКС-45), которые, по мнению американских специалистов, значительно превосходят своими тактико-техническими данными аналогичные образцы американского оружия». Признание весьма красноречивое. С другой стороны, многие технические находки Симонова и ныне используются в конструкциях современного оружия, продолжают свою жизнь.

Талант... Несмотря на существование множества толкований этого понятия, четкого представления о существе пока еще нет. Чаще всего говорят о каких-то особых способностях человека. Допустим. Но ведь и они не могут родиться из ничего. Так что же все-таки такое талант?

С этим вопросом я обратился к Симонову, когда мы вошли в Александровский сад.

Он посмотрел на меня как-то странно, не улавливая, видимо, связи вопроса с предшествующим разговором. И все же чувствовалось, что он об этом предмете и сам думал не раз.

— Талант — это умение не распыляться, умение, отрешившись от всего постороннего, направлять свои помыслы и действия в совершенно определенном направлении для достижения поставленной перед собой цели, — сказал он.

Потом, подумав немного, добавил:

— Но умение того и другого приходит только к тем, кто хочет и любит трудиться... Я не знаю ни одного лентяя, которого бы люди называли талантливым... Итак: целенаправленный упорный труд— вот что такое талант, — закончил он убежденно.

Что же, такое объяснение понятия «талант» вполне приемлемо. Значит, можно говорить о том, что талант не врожденное качество, а приобретенное неустанным трудом.

Симонов всей своей жизнью подтвердил справедливость такого толкования. Условия для рождения и расцвета его собственного таланта создала наша социалистическая действительность, дающая возможность каждому в полной мере проявить свои способности.

Мы постояли у могилы Неизвестного солдата. Потом по тенистым аллеям Александровского сада пошли по направлению к Боровицким воротам. Сергей Гаврилович, чувствовалось, утомился, и мы решили присесть. Свободное место на скамейке удалось найти только на площадке у великолепной клумбы напротив Манежа.

Мне очень хотелось с его помощью найти убедительное объяснение еще одного удивительного явления. Еще в хранилище оружия Музея Вооруженных Сил СССР среди образцов современных конструкторов мне бросилось в глаза какое-то особое изящество форм созданных Симоновым конструкций. Конечно же в оружии изящество не главное. И все же... Не из-за изящества ли его СКС живет столь долгой почетной жизнью?

Я спросил об этом у Симонова.

Сергей Гаврилович широко улыбнулся.

— А что такое красота? Красиво, на мой взгляд, — это когда удобно и практично. Поэтому я всегда стремился, чтобы каждая деталь в моих конструкциях была как можно более простой и легкой — лишь бы обеспечивала необходимую прочность и выполняла свои функции. Это во-первых. Во-вторых, особенно заботился всегда о том, чтобы бойцу было удобно пользоваться оружием в любых условиях: прежде всего, разумеется, при стрельбе, в штыковом бою, на марше, в строю и даже на привале. Прежде чем очертить окончательные внешние контуры оружия, по многу раз примерялся сам, имитируя все возможные варианты его применения. Пластилин помогал найти наиболее естественное расположение руки. Не раз подправлял очертания приклада, ствольных накладок, перемещал центр тяжести оружия, прежде чем рождался окончательный вариант. Ну а коль оружие получалось изящным, то только потому, что было удобным в применении...

А кругом благоухала запоздавшая весна. На деревьяхАлександровского сада трепетали не успевшие запылиться изумрудные листочки. На клумбе перед нами яркие огоньки первых распустившихся бутонов. Сквозь тучи нет-нет да проглядывало солнце, даря всему живому благодатное тепло. Природа праздновала свое очередное обновление. Это был, пожалуй, первый день, когда москвичи, наконец-то уверовав в скорое наступление долгожданного лета, впервые вышли на улицы в костюмах и платьях.

На скамейке рядом с нами сидели люди самых разных возрастов и занятий. Две старушки-подружки громко обменивались новостями. Рядом молодая мать держала на коленях крепыша и читала ему сказки. За ней — глубокий старец, оперев подбородок на суковатую палку, подставил лицо, испещренное морщинами, лучам солнца. Глаза его были зажмурены, он словно бы дремал. На другом конце скамейки две девушки и парень — должно быть, студенты, — развернув на коленях чертеж, что-то увлеченно обсуждали. Рядом мальчик и девочка бросали крошки слетевшимся на газон голубям. Все были заняты своими делами.

Беспрерывно двигался поток людей. Одни, должно быть с работы, с портфелями и сумками спешили домой. Другие — пришли сюда, в излюбленное место отдыха горожан, чтобы подышать свежим воздухом. Группа пионеров во главе со своим вожатым шла к могиле Неизвестного солдата.

Вот возле нас оказались двое военных: селовласый генерал и старший лейтенант. По лицам нетрудно было угадать, что это отец и сын. Грудь ветерана украшали несколько рядов орденских ленточек, у молодого офицера — только гвардейский значок. Они о чем-то оживленно беседовали, шагая по армейской привычке в ногу, только в замедленном темпе.

Поравнявшись с нами, генерал случайно остановил свой взгляд на Симонове и вдруг как бы встрепенулся. Пройдя несколько шагов, он обернулся и внимательно посмотрел еще раз на Сергея Гавриловича в профиль. Узнал его и теперь уже не сомневался. Вести знакомство с конструктором ему не доводилось, но, должно быть, видел его в воинских частях или на полигонах.

Отец и сын остановились невдалеке на повороте аллеи. Стараясь не обращать на себя внимание, они смотрели в нашу сторону, и генерал что-то оживленно говорил внимательно слушавшему его сыну.

Может быть, он вспоминал, как в финскую кампанию или при Халхин-Голе более сорока лет назад сражался, будучи тогда еще рядовым, против врагов Родины с автоматической винтовкой, созданной человеком, сидящим тут, рядом, на скамейке. Может быть, в первые суровые годы Великой Отечественной довелось ему громить фашистские бронированные машины с помощью противотанкового ружья Симонова, и теперь рассказывал об этом — остается только догадываться.

Отец и сын о чем-то посовещались и решительно направились в нашу сторону. Поравнявшись с нами, к изумлению соседей по скамейке и великому смущению Сергея Гавриловича, повернулись к нему бойким строевым манером и, встав по стойке смирно, не спуская с него глаз, поднесли руки к козырькам фуражек.

Это представители двух поколений защитников Родины — времени Великой Отечественной и нынешнего — отдавали честь человеку, много сделавшему для нашей победы в самой страшной из войн, для защиты нашего социалистического Отечества.

В конструкторском бюро. 1943 г.

Образцы оружия, сделанные С. Г. Симоновым

1945 г. С. Г. Симонов (первый справа) среди работников КБ

Выступление перед комсомольцами Коврова

На церемонии принятия присяги молодыми воинами

Конструкторы-оружейники. Слева направо: А. С. Константинов, Е. Ф. Драгунов, М. Т. Калашников, С. Г. Симонов

Встреча с ветеранами партии

1975 г. Регистрация делегатов районной отчетно-выборной партийной конференции

Оглавление

ОТ АВТОРА

ВОСХОЖДЕНИЕ

ФЕДОРОВСКАЯ ШКОЛА

КРУПНЫЙ УСПЕХ

ГРОЗА ФАШИСТСКИХ ТАНКОВ

ВЕРШИНА ТВОРЧЕСТВА

ЖИЗНЕННАЯ ПОЗИЦИЯ

НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ