Гортензия в огне [Анастасия Сагран] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анастасия Сагран Гортензия в огне

Предисловие

На старой планете людей, Клервинде, собрались разные виды человекоподобных. Кроме обычных людей с красной кровью, там появились фиты, крылатые и перевёртыши. Каждый вид обнаружил своих гениев, магов, лидеров, лихих героев и древнейших представителей.

Амбиции и ненависть заставляли их уничтожать друг друга, но однажды война Севера и Юга прекратилась. Святой Брайан именем Единого бога основал город Ньон и короновал Эрика Бесцейна на владение всей планетой. Древнейшие назвались принцами и объединились в принсипате для того, чтобы помогать императору избегать ошибок и повести империю к процветанию.

С тех пор прошло 118 лет. Планетарная империя Бесцейна отразила множество нападений враждебных перевёртышей извне, но ясновидящий предсказал нападение армии, которая ещё не знала поражений.

1. Возвращение домой

Крылатый Уоррен Келли Мэйн, герцог Элайн, отчаянно моргая, оторвал щёку от тёмной обивки жёсткой софы.

– Хочешь есть? – услышал он.

Сел относительно прямо и с трудом ответил:

– Кажется, я всегда хочу есть.

– Я не об этом. Сколько, по твоим ощущениям, тебя не было?

– Не больше дня. Почему ты задаёшь мне такие вопросы? – невнятно поинтересовался Уоррен, убрал от лица локон золотых волос и принялся рассматривать Брайана, голос которого до сих пор слышал.

Друг изменился. Красные волосы на макушке и чёрные шипы на плече торчат как прежде. Но одежда невыразимо иная, взгляд строгий и серьёзный, черты лица заострились, а вот в плечах будто раздался. Брайан выглядит чуть крупнее, сильнее. Больше похож на древнейших или перевёртышей. Его это, как и прочих крылатых, не сделало привлекательнее. Подчёркнутая мощь ещё никого не сделала привлекательнее.

– Меня что, опять долго не было?

– В этот раз тебя не было семнадцать лет, – с нажимом проговорил Брайан.

– Семнадцать!.. – у Уоррена Мэйна, герцога Элайна, перехватило дыхание.

Он точно знал, что не спал, не цепенел и не терял сознания до возвращения на Пенрин, и древнейшие, силу которых он направлял в последней экспедиции, действовали быстро и весьма бодренько – даже суток не могло пройти с тех пор, как они втроём покинули планету. Но вот… прошло семнадцать лет.

– И опять меня никто не предупредил, – покачал головой Элайн. Прошлая экспедиция заняла около ста двадцати дней, но, вернувшись в империю, Уоррен узнал, что за время его отсутствия минуло сорок четыре года. В тот раз феномен сумел красиво и гладко объяснить названный отец Уоррена, принц Рональд Мэйн, но принять естественным образом случившееся перемещение во времени оказалось не так-то просто. Ещё сложнее принять тот факт, что снова придётся побыть идиотом, которому всё надо объяснять.

– Ты бы всё равно согласился, – сказал друг и поджал губы. – На собрании принсипата, семнадцать лет назад, принц Санктуарий прозрачно намекнул, что защита дальних подступов к империи – наш долг. А ты, ко всему прочему, ещё числишься генералом дневных летящих. Джулиан посчитал это длительной командировкой.

Уоррен едва не застонал вслух, услышав такое.

– За две экспедиции… шестьдесят один год прошёл, – подсчитал он. – И всё ещё числюсь офицером?!

– Ты числишься в запасе, но до нападения алмазного варлорда остался почти год, и тебе не удастся избежать участия в защите Пенрина.

– Ясно, – глубоко вздохнул Элайн. – Но это плохо.

Это не плохо, это скорее ужасно. Уоррен ненавидел проводить защиты планет в командирском составе. Куда ближе по духу ему было тесное боевое братство в построениях, разящий меч в руке и уверенность в том, что рискуя, подвергаешь опасности только свою жизнь… и в меньшей мере пятерых товарищей.

Но Брайан возразил, даже прекрасно всё зная:

– На мой взгляд, уж прости, несколько хуже то, что Роджер не готов. Ты знал, что старик-провидец сделал на него ставку в битве с алмазным варлордом?

Уоррен ответил не сразу. Алмазные варлорды перевёртышей всегда были и будут самыми смертоносными бойцами этой вселенной. И поражал даже тот факт, что обычного крылатого, разве что умопомрачительно ловкого и быстрого, каким был Роджер, близнец Брайана, кто-то считает способным не только выжить в схватке против алмазного, но и победить.

Ну, можно сказать, что Роджер и вправду мог быть лучшим мечником. Но любая битва полна случайностей. Как можно гарантировать выживание?

– Санктуарий говорил об этом на Рилкое, – спокойно кивнул Элайн. – Но ещё он сказал, что Роджера подстрахует Колин Хант.

– Меня это не волнует. Меня волнует то, что Роджер может погибнуть.

– Ты умер и снова родился за эти семнадцать лет? – слабо улыбнулся Уоррен.

– Что такое? – не понял Брайан.

– Следовательно, за последние семнадцать лет вы ни разу не вылетали на защиту вместе, иначе бы ты так не нервничал. Так вот: на войне разумные гибнут повсеместно. Роджер и сам тебе не раз, наверное, говорил, что всё его мастерство мечника ерунда в широкомасштабном сражении, где раненые и трупы буквально валятся сверху. Сумма возможных случайностей адски давит на исчисление вероятности выжить… даже таких ловких парней, как Роджер. Да, ты переживаешь, потому что ты его близнец и не готов узнать, что его жизнь подкатилась к финалу, – Элайн вздохнул. Брайан смотрел на него очень мрачно. – Теперь, когда ты не отгораживаешься от мира стенами монастырей, ты словно во второй раз родился. Придурок.

Слово "придурок" будто снова запустило в Брайане механизм разговорной речи:

– Знаю, помню, говорил. Сам придурок. Советуешь набраться мужества и готовиться к худшему? А знаешь ли ты, за что так славят главкомов и ясновидящего? – в голосе Брайана появилась сдерживаемая горячечная ядовитость, которой раньше не было. – За то, что они таким образом продумывают предстоящие сражения, что гибнут нынче буквально единицы! Но, чёрт возьми, никому из них не предстоит сразиться с алмазным варлордом. И это предстоит именно моему брату! – внезапно хриплым голосом заговорил Брайан. – Всего через год! И потом, никто не будет плакать по Роджеру так, как я.

– Со своей стороны позаботься, пожалуйста, о том, чтобы ему не пришлось плакать о тебе. Это всё, что ты можешь сделать.

Серв, облачённый в пепельно-белую форму с серебром, вкатил тележку с едой.

– Когда ты успел? – Уоррен еле оторвал взгляд от подносов с едой.

Он имел в виду то, что не видел, как и когда Брайан заказал еду.

– Уоррен, неужели ты думаешь, что дворец Нью-Лайт не станет пользоваться достижениями науки и техники?

Брайан поднял руку выше, чтобы Уоррен обратил внимание на метакарту в его ладони:

– Пара движений пальцами и на кухне уже читают списки излюбленных яств герцога Элайна. За несколько свечей путешествий твои вкусы в еде, надеюсь, не изменились?

– Долго же меня не было… – пробормотал Уоррен, имея в виду изменение в технических средствах.

Серв перед уходом снял с блюд крышки, и запах еды распространился по гостиной, вызывая головокружение. Герцог даже не заметил, как дошатался до стола и сел. Брайан занял место напротив. Аппетита у рыжего друга не было – он просто хотел видеть, с каким удовольствием будет есть Уоррен.

Проглотив первый кусочек, Элайн застонал от наслаждения. Собственно всё, что бы он сейчас ни съел, казалось бы превосходной едой – так он был голоден. Но поварам дворца Нью-Лайт, наверное, платили баснословные суммы за то, что они творили на кухне. Иначе всё это не объяснить. Он ведь кушал где-то свечей десять назад, а это даже не сутки.

В гостиную, вихрем сиреневого шёлка, ворвался Роджер, темноволосый близнец Брайана, сопровождаемый побрякиванием и звоном невидимых крохотных бубенчиков:

– Я нашёл вас по звукам громкого урчания, издаваемого Элайном. Уоррен, а я слышал, что ты придерживаешься воздержания во всём, даже в еде.

– Не провоцируй его, – грубо оборвал близнеца Брайан, такой мягкий и корректный в первое тысячелетие своей жизни. – Парень заслужил немного нормальной еды.

– А я заслужил нормального секса, но я же с такой жадностью не бросаюсь на леди, не так ли? – с самым невинным видом ехидничал Роджер.

– Так ты встречаешь друга? Наваливая на него своё чувство вины и неудовлетворённости? – Брайан встал и придвинулся к близнецу, чтобы вглядеться ему в глаза. – Никто не просил тебя хранить верность Шерил.

– Никто не просил Элайна давать Единому абсолютно все возможные обеты.

Напряжение возросло. Но Уоррен только усмехнулся, разглядывая обоих друзей детства. Когда-то знаменитые близнецы клана Си были абсолютно похожи. Похожи настолько, что оторопь брала. Но теперь они даже внешне отличались как день и ночь. Красноволосый Брайан Валери, губернатор столицы империи, стригся довольно коротко и носил искусные доспехи на куртке, слегка маскирующие посланные проклятием Церкви шипы на плече и предплечье. Роджер Кардиф, с переменной успешностью лучший мечник крылатых, так и не отстриг чёрные волосы, завязывал их на затылке на манер перевёртышей-варлордов, да и одежду носил в том же стиле – тончайший струящийся шёлк, слегка непристойно распахивающийся на груди. Впрочем, Роджер никогда не носил ничего эпатажного – не любил привлекать к себе лишнее внимание. И если маркиз Кардиф одевается именно так, то к подобному образу, скорее всего, стремится вся империя, называя его элегантным и мужественным, если не сдержанным. Видимо и Элайну придётся нацепить что-то такое. Хотя это, конечно, поражает.

Но сейчас близнецы явно планировали подраться, а заодно разнести стол с едой. Брайан всерьёз думал, что Роджеру удастся испортить Уоррену аппетит. Однако надо постараться, чтобы остановить Элайна, добравшегося до еды.

– А что, галстуки вышли из моды? – медленно спросил Элайн, дожевав и цепляя с блюда новый кусочек отбивного.

– Не полностью, – не отрывая глаз от лица брата, быстро ответил Роджер. – Галстуки хороши по случаю. Но неужели женщины могут быть требовательнее Единого в соблюдении обетов, положенных им?

– Благосклонности Единого Элайн уже добился, а вот тебе до благосклонности Шерил ещё очень далеко. Так что да, в твоём случае женщина требовательнее самого бога.

Уоррен чуть не подавился, сообразив, что Роджер до сих пор сохнет по той же леди, что и… сто… двадцать… сто двадцать лет назад!.. Возможно, снова придётся выслушивать массу жалоб на бедняжку, сушить свои жилетки от слёз Роджера и до самоубийства напиваться с другом, чтобы заглушить собственное желание помочь ему.

– Я обращусь в агентство справедливости, – отвернувшись, заныл Роджер. Невидимые бубенчики отчётливо звякнули. – И если это не в их компетенции, то я кого-нибудь там порешу.

Драка отменяется. Уоррен принялся есть спокойнее.

– Значит, мне это не показалось, – понял он. – Колокольчики.

– Император специальным указом повелел Роджеру носить эти звякалки, – пояснил Брайан. – Бесцейн был не в духе, а Роджер подкрался к нему слишком тихо, представляешь? Впрочем, дело не в императоре, храни его Единый. Это Роджер переполошил всех, пока отвоёвывал свой чемпионский титул обратно.

Но едва Уоррен заинтересовался подробностями, как близнецы почему-то встревоженно переглянулись. Уоррен услышал чью-то поступь.

– А, все трое слепых в сборе, – протянул ясновидящий предок близнецов, широко распахнув двери и встав на пороге.

Немного изменился. Всё тот же высокий черноволосый крылатый с насыщенного оттенка синими, тёмными глазами, но теперь суховатый, сосредоточенный и как будто вытянувшийся и раздавшийся в плечах. И это естественно, ведь кто же, как не Сапфир, с маниакальной настойчивостью все эти годы готовил и тренировал Роджера для встречи с алмазным варлордом?

– Трое слепых? – переспросил Роджер, явно ужаснувшись.

Будучи ясновидящим, принц Сапфир Сильверстоун, бывало, нёс невероятную чушь, но достаточно было узнать его немного лучше, чтобы понять, что всё им сказанное вполне вероятно могло или ещё может произойти. Или нет. Важно то, в какую сторону поведёт всех Сапфир или что упустит на этом пути к лучшему будущему.

– Возможно, вас будут так называть, – быстро пояснил Сапфир. – За то, что только вы трое ничего не видите, но взаимодействуете наравне с полнокровными с чем-то необычным. Есть ветвь развития событий, в которой это станет критически важным.

Друзья переглянулись.

– И много ещё у тебя планов на нас? – низким голосом поинтересовался Роджер.

– Достаточно. Вот вам первое задание: отправляйтесь втроём в одно из проклятых мест. Элайну надо познакомиться с этим явлением вживую, а не по байкам Рональда.

Да, в прошлое возвращение Элайна принц Рональд Мэйн действительно рассказывал о пепелище позади предела принца Ли. Мол, то место проклято, и для разумных может стать погибелью даже краткий визит на почерневшую землю. В истории Клервинда – планеты, где родилась империя Бесцейна, такого настолько убедительного и не заключённого в материю зла не бывало. И хотя бы потому требовало тщательного изучения.

– Это срочно?

– М… – ясновидящий прикидывал, водя взглядом по потолкам и стенам. – Вовсе не срочно, но тебе будет проще, Элайн, если ты сначала изучишь все обстоятельства, а потом решишь, как будешь с ними справляться.

– Спасибо за заботу, – поблагодарил Уоррен.

Кажется, Сапфир собирается повесить на него проблему проклятий. Это как называется? Везение?

– И ещё одно, Элайн, – решил добавить Сапфир, – послезавтра императорская семья в сопровождении принсипата и глав кланов отправится на неделю охоты к Рону на Соно-Мэйн. Приоденься. На тебя будут смотреть очень внимательно.

– Что вы имеете в виду?

Принц Сапфир Сильверстоун загадочно улыбнулся:

– Просто сделай это, – и ушёл.

– А теперь установим порядок, – на вздохе заговорил Роджер: – Сначала я отвезу тебя к Вайсваррену…

– Я что, сам не смогу? – возмутился Уоррен.

– Нет, я отвезу, – возразил Брайан, глядя на близнеца. – У тебя дела. А сегодня на закате отправимся… в Три-Алле. Туда ближе.

– Какого адмора ты меня опекаешь? – взъелся на брата Роджер. – От папочки заразился?

– Я даже не считаю нужным отвечать, – скривился Брайан. – Роджер, прими успокоительное что ли…

– Если я приму успокоительное, то скорость реакции снизится, и мои тренировки опять будут унизительным валянием меня любимого по полу.

– С каких это пор ты различаешь, что унизительно, а что нет? – поднял левую бровь Брайан.

– А вы всё те же, я смотрю, – вдруг сообразив, засмеялся Уоррен. – Ничего не изменилось.

– Я? Я стал старше, – поднял обе брови Брайан.

– А я… – Роджер скрестил руки на груди и выпрямился. – Ну, я… просто я стал… популярнее. И быстрее.

– Это не сделало вас меньшими придурками, – счастливо улыбался Уоррен.

Близнецы вот уже тысячу лет были значительной частью его жизни. Иногда сумасбродной частью, надо сказать. И всё равно он их любил.

– Он давно не получал двойной по шее, – глянул Роджер на Брайана.

– Двойной – да.

– Подождите! – всё довольно посмеивался Уоррен. – У меня нет времени на ваш безобразный мордобой. Везите меня к Вайсваррену, мальчики.

– Простим ему? – переглянулись маркизы Сильверстоунов, и Роджер ушёл, издавая тихий мелодичный звон, а Брайан потащил друга на осмотр к принцу Вайсваррену, предварительно макнув друга лицом в небольшой фонтан в одном из проходных залов дворца.

Принц Вайсваррен правил образами и жизни для себя другой не смыслил. Это из-за его виденья в мужскую моду вновь входили высокие сапоги на каблуке и распахнутые на груди рубашки. Кроме всего прочего Элайна быстренько нарядили в предметы гардероба, подобных которым он за всю свою жизнь в десять веков ещё не видел. Но ещё сильнее поразили мантия и маска для официальных мероприятий.

– Что это? – пальцы Уоррена прошлись по искуснейшей и подробной вышивке мантии.

Драгоценных камней и золота с одной мантии хватило бы, чтобы отстроить большой город. О маске с короной и говорить нечего.

– Мужчины, лица и имена которых известны в империи повсеместно, должны приезжать на официальные действа в таком наряде, – объяснил Брайан, тоже разглядывая мантию, приготовленную для Уоррена. – Вайсваррен плавно ввёл это. Понятия не имею, почему и зачем, но у Роджера, естественно, есть пара вариантов интересных объяснений. На досуге спроси. Но зато дамы для мероприятий обнажаются так, как никто из нас раньше и мечтать не смел.

Уоррен попытался представить и не смог.

– С нетерпением жду… – пробормотал он. Вот только искушения в виде полуобнажённых красавиц ему не хватало!

– Хочешь передохнуть? – вдруг спросил Брайан. – До заката ещё три свечи, но ты уже выглядишь утомлённым.

– Я вовсе не устал, – возразил Уоррен. – И было бы неплохо отправиться в Три-Алле сейчас. Что там такого?

– Пока ты навещал принца Мэйна в прошлый раз, Классик подорвал этот дворец. Санктуарий остался внутри, и принцы немного повздорили, – Брайан особенным образом выделил своё "немного". – Теперь вся территория дворца проклята точно так же, как пепелище Лифорда. Бриана и Шесна уверяли, что ты со своим даром призыва символа соединения научился справляться с таким ещё на Рилкое. И теперь Сапфир хочет, чтобы ты попробовал свои силы там.

– Вот как? – прошептал Уоррен, опознавая в себе усталость. – Хорошо, но учти, что всё это мне вовсе не нравится и ничуть не приятно.

– Я напишу Роджеру, чтобы тащился в Три-Алле. Да выброси ты старую одежду! – протянул Брайан, увидев, как Уоррен тянется за своими вещами, чтобы переодеться. – Носи то, что на тебе сейчас.

– Наверное, ты прав, – кивнул Элайн и постарался привыкнуть к ощущениям – неведомая ткань, напоминающая кожу своей плотностью, холодила и ласкала плечи, мех топорщился почти отовсюду и непереносимо щекотал шею.

Странно то, что Вайсваррен определил Уоррену исключительно чёрную и серую одежду. Словно что-то сказать этим пытался. Элайн воспринял это как дурное предзнаменование. Особенно после того, как Сапфир предсказал Уоррену и близнецам некую слепоту. Объяснения ясновидящего должны были успокоить, но назвав их слепыми, старый принц как будто проговорился, сказал давно известную правду.

На улице Элайна и Брайана вдруг окружила стая небольших, размером с кулак, летшаров. Их было так много и они подлетали так близко, что Уоррену стало не по себе. Они даже заслоняли солнце.

Он застал их появление ещё до первой экспедиции. Эти небольшие шары, управляемые операторами, создавали слепки реальности, передаваемые после небольшой обработки через сеть на метакарты – похожие на открытки передатчики.

– Не обращай внимания, – посоветовал Брайан. – Или начинай привыкать. Как один из красивейших мужчин империи, ты так и будешь вызывать интерес. Лучше просто привыкнуть. Но найми тех, кто будет проверять твои апартаменты – какой-нибудь особенно прыткий шарик может залететь к тебе под кровать, пока ты не видишь, и в самый неудобный момент запечатлеет твою святую задницу.

– Понял. И кому же повезло подобным образом?

– Роджеру. Коллекция журналов с мордашкой Приближения Весны дополнилась слепками того, как он чистит пёрышки в состоянии хандры.

– Приближения Весны… ты так сказал?

– Истинно.

– Зрелище стоит того, чтобы смотреть?

– Нет, конечно. Но шестнадцать девственниц, по слухам, внезапно объявили о беременности из-за этого слепка. И, господь тому свидетель, империи определённо нравится смотреть на Роджера, когда он на пределе.

– И что, действительно смотрят на это?

– Ещё как! Любимые типы слепков делятся на "Кардиф споткнулся", "Кардиф смущается" и "Кардиф атакует".

Друзья сели в почти полностью прозрачный городской экипаж и влились в поток машин, внешне похожих на гигантские капли росы. Элайн уже видел это в прошлое своё возвращение, но улицы старого доброго Ньона всё равно ещё казались ему фантастическими.

– Расскажи мне об этом, – Уоррен показал через прозрачные изнутри стенки экипажа на улицу, по которой они двигались.

Высокие серые и белые дома из необычного материала иной раз смыкались высоко вверху, становясь похожими на каменные стены и арки, белые стволы огромных деревьев или топорщились длинными штыками-ветками, направленными горизонтально. Сама дорога, ярко-зелёная, как свежая трава, осталась внизу, разделённая вдоль одной линией с необычной конструкции фонарями-коротышками. Сами экипажи двигались, то ускоряясь, то замедляясь, на значительной высоте над дорогой, по которой шли жители и изредка проезжали экипажи привычного старого типа. Уоррен совершенно не слышал, как работает механизм-двигатель, только едва ощущал изменение скорости экипажа.

– О, Рашингава, можно сказать, вырвался на свободу. Другие принцы тоже не спят, а потому мы имеем постоянно патентуемые новые технологии. Это своего рода гонка, в которой навряд ли смогли бы выжить недостаточно крупные финансовые объединения довоенного типа. По факту империя за последние семнадцать лет имеет изрядное количество нового оружия. В этом мы стремительно догоняем фитов. Кроме того, на Пенрине появились полностью автоматизированные населённые пункты. Я тоже ввёл автоматизацию в Ньоне. Сложно было, даже без учёта летающих камней. Но… долго рассказывать. Самое интересное то, что бедняки теперь мечтают о своём доме на улице, спроектированной по последнему слову техники, тогда как те, кто богаче, платят огромные деньги за то, чтобы есть приготовленную на чадящем очаге еду из глиняной посуды. Это какое-то помешательство.

– И у Роджера снова есть любопытные мысли по этому поводу?

– Конечно.

– А как там… Шерил Чедвик? Судя по твоим словам, у него есть шанс.

– Если и есть, то мне об этом неизвестно. Однако мы понимаем, что выглядеть героем в глазах леди очень хорошо. Так что Роджеру остаётся только выжить в драке с алмазным…

– …И упасть в трепещущие от восторга и благодарности объятия Шерил Чедвик, – закончил за Брайана Уоррен. – Ты хоть понимаешь, что всё это детские мечты? Шерил? Да ни за что!

– А разве Сапфир не подыграет Роджеру после битвы? – вдруг ухмыльнулся, сузив глаза, Брайан. – Хочешь пари? Я готов ставить что угодно.

– В таком случае, ты что-то знаешь, и это будет не честно.

– Сапфир уже несколько лет сдерживает Роджера клятвами в том, что поможет ему.

– И ты думаешь, что фокусы ясновидящего помогут Шерил влюбиться в наше "Пёрышко"?

– Роджер верит…

– Роджер ослеплён.

– За восемнадцать последних лет слепота должна была исчезнуть. Роджер тоже знает о Шерил что-то особенное и потому верит Сапфиру… Что такое?

– Купол Три-Алле, – произнёс Уоррен.

Он не отрывал взгляда от похожей на треснувшую и разбитую цветную полусферу крыши дворца Санктуариев. Сквозь неосыпавшиеся витражные стёкла свет проникал внутрь, прорезая тьму. Это было и красиво, и жутко.

– Это случилось, когда ты был на Соно-Мэйн.

– Говоришь, это место проклято? – переспросил Уоррен.

– Да. Только мы с Роджером способны выдерживать проклятие Три-Алле и пепелища Лифорда. Остальные разумные… одинаково часто кончают с собой. Всего лишь находиться в Три-Алле – словно пытка, а на пепелище, говорят, спокойнее, но можно сойти с ума. Дракон Ксенион в некотором роде способен переносить пепелище, но, говорят, в Три-Алле он даже под пыткой не соглашался войти.

– Его пытали?

– Нет. То есть я так не думаю. И не хочу спрашивать.

Громадина разрушенного дворца всё приближалась, и вот Уоррен с Брайаном оказались у ограды.

– Ну а вы двое?

– Сложно описать свои ощущения. Я сделаю это как-нибудь потом. Хочу посмотреть, удастся ли тебе очистить это место хоть ненадолго. Моя молитва работает… но только пока я способен творить её почти беспрерывно. Затем проклятие постепенно возвращается.

– Смотрите, – услышал Уоррен голос с площади перед Три-Алле. – Это двое святых империи, герцог Элайн и маркиз Валери!..

Уоррен обернулся и увидел, что позади них собирается толпа. Он почти ощутил трепет замерших прохожих, когда отворачивался. Верно, Даймонд Лайт – красивейший из мужчин империи – никогда или почти никогда не появлялся на улице вот так запросто, да к тому же участвовал в последней семнадцатилетней экспедиции. А Уоррен числился вторым Красивейшим и отстутствовал ещё дольше. А теперь к богатству и запоминающейся внешности прибавился неправдоподобный ореол чистоты и невинности, присущий святому. Так народ ещё долго будет показывать на него пальцем.

Брайану красоты не досталось – длинноватые носы Сильверстоунов значительно портили в остальном вполне симпатичные лица близнецов. Но Брайан не нуждался в совершенстве лица, чтобы на него глазели, как на нечто невероятное. Он прославился и губернаторством в собственноручно заложенном городе, ставшем столицей, и тем, что короновал императора уже будучи падшим, потерявшим сан и святость. А ещё Брайану несказанно повезло стать избранником Красивейшей из женщин, Морганы. Уоррен много лет втайне мечтал о ней, старался избегать её и всячески скрывал влечение. И даже сейчас отчаянно хотел оказаться на месте Брайана, стараясь не представлять, как вечером рыжего друга будет встречать обожающая жена.

Захотелось спросить, каковы отношения Роджера и Морганы, но Брайан потащил Элайна на территорию Санктуариев, и Уоррен пришёл в себя. Нельзя отдаваться зависти тогда, когда народ ожидает чуда.

– Подожди, – тихо сказал Уоррен, опустив голову, чтобы не встречаться с другом взглядом. – Я должен собраться.

– Я помолюсь о тебе, – пообещал Брайан и положил руку на плечо Уоррена. Тот глубоко вздохнул и мысленно обратился к Единому, попросив, как всегда, у него прощения за всё, что пришло в голову.

– Я ничего не чувствую, – наконец сказал Уоррен. – Что-то не так.

– Есть подозрение, что Брайан тебе мешает, – раздался голос одного из близнецов позади. И поскольку Брайан стоял слева, то это сумел подкрасться Роджер?

– Ты просто мастер, знаешь? – обернулся Уоррен. – Ты ходишь неслышно, даже не смотря на бубенчики.

– Весь секрет в том, чтобы двигаться плавно, – ухмыльнулся Роджер. – И когда император поймёт, что я обошёл его, то отменит дурацкий указ. Или разрешит Д-Дэл… Джереми-и или Мэлвину Дануину создать индикаторы моего присутствия, что будет уже не унижением, а честью.

– Своего рода, – скептически глянул Брайан и отошёл вместе с Роджером как можно дальше.

Уоррен покачал головой, глядя в спину Роджера, и медленно пошёл к парадному подъезду. Остановился, потому как ему что-то не нравилось, но это было глухое и совсем непонятное чувство. А потом вдруг навалилась такая чёрная зависть к Брайану, что Уоррен перестал дышать и видеть. В какой-то момент он подумал, что до сих пор не понимал очевидного – он любил Моргану всегда и только пытался умерить своё чувство. Но больше не получается. Всё вскрылось, вышло наружу.

– Эй, нет, так быть не может! – вырвалось у Уоррена.

Не верилось, что можно было столько времени хранить в себе чувство, а потом из-за одной зависти понять всю глубину любви. Как-то странно.

Ещё ненормальнее думать о любви в проклятом месте, в котором прочие разумные совершают саморасправу или испытывают нечто ужасное.

Усилием воли он взял себя в руки и для полного успокоения принялся про себя говорить с богом. Это помогло, и в руках сама собой начала возникать светлая бурлящая сила. Тяжесть с плеч перелилась через руки и напряжённые пальцы и обратилась в ощущение присутствия чего-то невидимого. Зарождающийся свет внезапно вспыхнул золотым туманным огнем, и Уоррен едва успел схватить то, что появилось в воздухе. Ослеплённый, он мог действовать только на ощупь. Но и этого хватало, чтобы со всей дарованной от природы силой расколоть плиты двора Три-Алле нижним концом символа и установить своеобразный крест.

Уоррен никогда не знал, что и каких размеров пошлёт Единый. Сейчас это был литой символ со множеством металлических лучей, исходящих из места, находящегося ниже перекрестья. Про себя Уоррен называл такие кресты "Восходящее солнце", и подозревал, что это довольно плохой признак, так как из рассказов Брайана знал всю символику Церкви. Перемещение лучей вниз имело два толкования. Одно из них говорило о том, что дьявол сейчас более ощутим, чем бог. Другое… почти такое же недоброе.

Но стало совсем легко. Возле призванного креста всегда становилось легко.

Он выпрямился, отвернулся и отошёл, внимательно прислушиваясь к себе. Кроме того, что захотелось выпить чашку сладкого шоколада и выспаться, нутро ни о чём не говорило. Путешествие с принцем Алексом Санктуарием научило Уоррена прислушиваться к себе. Раньше им руководили только трезвая мысль и расчёт.

Через семь шагов в сторону что-то неуловимо начало меняться. Уоррен пошёл по границе изменения – по полукругу ровно в двенадцать шагов от креста. Как внезапно на него навалился прежний сильный страх и заставил застыть, словно обледеневшего.

Чистокровные крылатые, такие, как Уоррен, не испытывают страх в общем смысле слова. И Элайн раньше не был исключением. Но чем более праведную жизнь он вёл в предыдущие годы, тем сильнее становился вот такой внезапный страх. Но не сам страх парализовал Уоррена. Его парализовало полное незнание того, что делать с тем, кто его ужас вызывал.

Ему пришлось бы пройти долгий путь по признанию собственной способности испытывать что-то настолько необычное для крылатого, вот только Уоррен почти с самого начала ощущал, что боится незримой сущности, заглядывающей ему прямо в душу, способной превратить в отвратительное месиво всё, что было в самом себе дорого Элайну.

И теперь он ощущал, что незримое сосредоточие тьмы, стихийное, но сложное и обладающее более высокой организацией, чем проклятие или даже само воплощённое зло, стоит прямо перед ним. Уоррен ощущал его присутствие каждой клеточкой кожи. Оно чуточку приблизилось и заглянуло прямо в лицо. Уоррену казалось, что если он пошевелит хотя бы пальцем, то коснётся его.

Ужас и страх всё росли пропорционально идущему времени. Вдруг рядом снова появился Роджер и навалился на плечо Уоррена:

– Что у тебя здесь происходит? На что смотришь?

Уоррен медленно повернулся и смотрел в глаза друга всё время, пока Роджер говорил и пока нечисть перемещалась. Но в голубых глазах приятеля абсолютно ничего не изменилось. Тогда как нечто жуткое, судя по ярким ощущениям Уоррена, определённо вошло в Роджера.

– А что сейчас чувствуешь ты? – спросил Элайн, заставляя себя умерить возникшую дрожь.

– Ничего. Ты что-то понимаешь во всём этом?

– Кое-что. Ты точно ничего сейчас не почувствовал?

– А, что-то было, да? – догадался Роджер. Он улыбался так, будто выбирал, с кем потанцевать. – Рашингава с помощью полнокровных исследовал нас с братом здесь. Он говорил, что тёмное облако любит концентрироваться во мне, а по ходу Брайана рассеивается. Мы воздействуем на незримые силы, представляешь?

– Мои кресты тоже воздействуют, пока не исчезают. Я понял это на Рилкое.

– Твои кресты исчезают?

– Иногда через три-четыре дня, иногда через пару свечей. Но воздействуют только они. А судя по ощущениям, в тебя и правда сейчас вошло нечто тёмное. И очень злое.

Роджер явно удивился. Уоррен ещё прекрасно ощущал дьявола, буквально вместе с Роджером наваливающегося на плечо, но страх отступил.

Наконец друг заговорил:

– Это объясняет тот факт, что мой великолепный внутренний мир вдруг возжелал захлебнуться в крылосколе и познать жестокое насилие над в общем-то любимой женщиной.

– И ты так радостно об этом говоришь?

– Не могу сказать, что родился таким, – посмотрел вдаль Роджер. Его светлый и чистый взгляд ни на мгновение не омрачился, – но для меня это вариант нормы. Я принял это в себе и не раскаиваюсь.

– Звучит дико, – отшатнулся Уоррен.

– Парень, я же не говорю, что всегда делаю то, что хочу. Чем бы я в таком случае отличался от животного?

– Ясно, – сказал Уоррен. – Знаешь, дьявол так и будет прятаться в тебе, пока…

– Я слишком умён и горд, чтобы позволить ему взять над собой верх. А в остальном нам обоим внутри меня вполне комфортно.

– Тебе комфортно представлять, как ты мучаешь Шерил?

– Она отвергла меня раз двадцать. Четыре раза – не только прилюдно, но и кра-айне, крайне унизительно! Да, мне очень комфортно представлять, как я издеваюсь над ней, – закатил глаза Роджер. – Ну о-очень комфортно.

– И при этом любишь её.

– И люблю. Нет, это правда нормально. Ты слишком милый, Уоррен. Даже для крылатого.

– Я вовсе не такой милый.

– Пойдёмте внутрь, – на ходу пригласил Брайан. – В прошлый раз Роджер принёс туда ящик фруктового латкора и карты.

– Точно! Латкор! – воскликнул Роджер и оставил Уоррена, устремившись во дворец. Дьявол едва успевал за Кардифом. – Отлично!

Но недобрые чувства начали возвращаться всё равно, едва Элайн остался один под открытым небом. Лучше держаться рядом с близнецами.

Через десяток тактов он уже шёл покрытыми пылью и каменной крошкой коридорами дворца прямо к большому залу под разбитым куполом цветного стекла – оттуда доносилось пение Роджера. Друг пел песню собственного сочинения о том, как весело бывает залиться крылосколом. В песне ещё присутствовали слова: "И-и-и, уже не больно, когда по морде бьют". И в этом весь Роджер.

Уоррен частенько бывал в Три-Алле до первой экспедиции. Одна из дочерей Роджера, Бриана, вышла замуж за принца Санктуария, и отчего-то Уоррену очень нравилось наведываться к ней. Она красива и обаятельна, умна и добра, но не старалась скрывать свою неангельскую сущность, против того, чем пытались хвастать почти все знакомые крылатые леди.

– Кстати, где сейчас Бриана? – громко спросил Уоррен, войдя в огромный тёмный зал под куполом.

Здесь цветные лучи точно так же прорезали воздух, как это виделось снаружи. Когда-то в этом месте танцевали титулованные империи. Ныне можно увидеть, что между каменными плитами пробивается трава, сгнила мебель, обвалились юго-восточные стены, отделяющие зал от взорванных комнат, везде валяются крупные куски камня и стекла. Витражи западной и восточной стен тоже треснули и частично отсутствовали. Потёки явно человеческой крови справа облепили насекомые. Роджер занимался тем, что деловито заворачивал окоченевшее тело светловолосого юноши в чистую белую простыню, стопка коих лежала на столе, поставленном чуть левее центра зала. Под столом – ящик с латкором. Рядом пара стульев и батарея пустых бутылок из-под крылоскола. Брайана нигде не было видно.

– Вы здесь устроили что-то вроде клуба для своих посиделок? – поражённо спросил Уоррен. – Прямо здесь?!

– Иногда мы находим здесь трупы, приятель, – невесело сказал Роджер, выпрямившись. Он отвернулся от тела юноши. – Иногда смотришь на такого, понимаешь, насколько молод парнишка и думаешь, что привело его сюда, что он пережил, прежде чем пришла смерть. Сначала просто хотелось всё это обдумать. Затем – выпить. Выпить – мне, конечно же. Брайану после таких вот находок тоже очень не по себе. Я должен сказать тебе… не знаю, как ты отреагируешь… Брайан часто вспоминает его здесь в такие дни. Патрик погиб.

– Патрик? Шип Валери? Невозможно, – не поверил Уоррен.

Перед внутренним взором возник Патрик. Малышу достались прекрасные искрящиеся глаза Морганы, но чаще всего они сверкали яркой зеленью. В его глаза можно было смотреть часами. Они были изменчивы и чисты, похожи на свежую весеннюю листву, сквозь которую иной раз пробиваются солнечные лучи.

Моргана – эскортесс, и должна была пить кровь, чтобы успешно выносить ребёнка Брайана. Помочь ей таким образом вызвался Элайн. Точнее, Брайан сам попросил его об этом. И Патрику достались некоторые черты лица и цвет волос Уоррена. В Патрике, пусть и ненастоящем своём сыне, но единственном, кто как-то подходил под это определение, Уоррен видел много близкого и родного. Иногда только растущая на плече мальчика игла напоминала о том, что, по сути, Патрик – сын Брайана, а не Уоррена. Эта игла, шип, выросший на высоту ладони – след церковного проклятия Брайана (бывший святой носил на плече два десятка шипов) – и стала прозвищем Патрика. Шип Валери. Мальчишку узнавали повсеместно. Его все любили. Он рос добрым и честным, сильным и смелым.

– Как он погиб? Неужели здесь?

– Это случилось через несколько лунных периодов после того, как ты отправился за Роджером, – громко сказал Брайан. Он нёс третий стул с другого конца зала, но его голос был слышен так хорошо, будто он стоял рядом.

– И не здесь. И вовсе не из-за проклятия, – добавил Роджер.

– Драконы рассказали, что его невеста забеременела, – рассказывал Брайан. – Но Классик пригласил её в свой предел, чтобы помочь ей стать жрицей более высокого ранга, чем она могла бы, просто служи она в храме Сэйи.

– Она… перевёртыш?

Брайан поморщился и остановился. Ему явно стало больно до потери способности говорить. И пока один из близнецов пытался справиться с нахлынувшим и вытирал со щеки спускающуюся слезу, другой брат, почти точно так же поморщившись и испытывая почти то же самое, смотрел на тело и рассказывал то, что знал:

– Её имя – Грир Ллиенса. Она захотела остаться у Классика, когда Патрик пришёл за ней. По факту она убила его, но она не воин и сама бы не смогла. Патрик направил её клинок себе в сердце и помог ей. Мальчишка надеялся, что она одумается. Уверен, что он всё просчитал правильно и доверился её выбору. А девчонка всё-таки его не выбрала.

Брайан тяжело и прерывисто вздохнул, когда Роджер смолк.

– На моей памяти это первый Сильверстоун, фактически покончивший с собой из-за женщины, – Роджер подошёл к столу, вытащил и раскупорил одну из бутылок и пошёл поливать подсыхающую лужу крови латкором. Затем поднял тело и понёс к выходу.

Брайан поставил стул и подошёл к Уоррену, чтобы подвести к столу и усадить:

– Шестьдесят один год прошёл, а боль не стихает. Тагир, родившийся после смерти Патрика… пропал без вести на защите планеты. Уоррен, это какое-то дьявольское проклятие. Теперь я только и делаю, что присматриваю за другими мальчишками.

Брайан немного помолчал, а Уоррен понял, что такое обязательно надо рассказать и медленно, превозмогая растерянность и горе по потерянному мальчишке, заговорил:

– Санктуарий однажды поведал, что в пору идеально чистой веры лишился жены и маленьких сыновей, потому что не внял указанию нечистой силы. Это значило в его истории… что Бог указывает нам правила, по которым следует жить ради достижения всеобщего счастья, а дьявол указывает, чего мы можем лишиться, если будем продолжать верить богу.

– Я не помню ничего подобного в священных текстах, – закрыв глаза, сказал Брайан.

– Эти священные тексты – история прошлых битв Единого и нечисти. Дьявол же в прошлом не остался, он играет нашими душами здесь и сейчас. Он придумывает новые способы поколебать нашу веру. Возможно же? Тогда согласись, что историю Санктуария стоит дописать к Священным текстам.

– Дописать?! Ах да… Знаешь, ты действительный, реальный святой империи, ты имеешь право… дописывай. Я права потерял. Да и верить в такое не хочу.

– Не веришь в коварство дьявола? Его ярость раскалена до предела, и если его внимание полностью не сосредоточено на тебе сейчас, то это не значит, что так было и будет вечно.

– То, что ты говоришь – ужасно, Элайн.

– Да, но ты совершенно правильно трясёшься над сыновьями… сколько их у тебя?

– Если не считать Феррона, то четверо. Рок Син унаследовал титул Ливиаранда после того, как погиб Патрик, Джоселин родился Браненбруком, Кей – Уинфордом, а младший, Люсьен Сатвелл, получил графство Тагира.

Но тут вернулся снова деловитый Роджер, вручил каждому по вскрытой бутылке латкора, провозгласил тост и принялся расспрашивать Уоррена о последнем путешествии.

Ближе к завершению рассказа Брайан не выдержал:

– Ты мог бы сказать, жив ли Тагир? Господь, ты знаешь, никогда не говорил со мной после потери святости. Но с Гиром могло что угодно случится…

Уоррен сосредоточился на друге и существовании у него сыновей и… не ощутил присутствия Тагира среди живых. Брайан всё понял по взгляду. Роджер что-то ощутил внутри близнеца и тут же, вскочив, прижал рыжую голову к своему сердцу.

Проходили доли свечи, четверти, Роджер сел, начал шутить, развеселил. А потом и сам рассмеялся:

– Император издал бы указ, чтобы мне зашили рот, если бы сюда заглядывали летшары и снимали нас здесь.

– А что, это кощунство – только твоя идея? – спросил Уоррен, имея в виду пьянство и карты в месте многочисленных самоубийств.

– Нет, но я не о том. Просто ему показалось бы, что я спаиваю единственных парней, на данный момент имеющих признаки хоть какой-то святости.

– Да, зрелище, конечно, вырывает мозг напрочь, – покосился хмурый Брайан, Молитвенный Щит Империи, на чудотворца Уоррена, только что опрокинувшего бутылку и кивнул на карты. – Сыграем?

– Если бы я знал, что в нашей реальности ещё можно было бы спать, с кем хочется, и не потерять дар Единого… – протянул Уоррен.

– А вдруг можно? – неожиданно нежно и немного лукаво улыбнулся Брайан. – Я тебе живое доказательство того, что лазейку найти можно. Женился бы я по всем правилам на Моргане тогда, в пору несомненной святости, может и не пал бы. Только я не верил, что такое счастье возможно. Я был высокомерен, честно говоря.

Роджер помалкивал, отчего-то довольный. Брайан зевнул и принял от Роджера свою часть карт. Взглянул на них с внезапно живым интересом во вспыхнувшем взгляде и положил обратно на стол. Повернулся к Уоррену:

– Возможно ты, проходя по жизни, и создашь новое правило, откроешь непреложную истину, которая поможет сотням и тысячам других… верующих… – глубокая печаль вдруг вернулась в глаза друга, и он с трудом продолжил: – Было бы здорово, а? К примеру… твоя… в принципе здравая мысль о том, что дьявол… может забрать семью, откажись ты отступить от веры…

– Это не мысль, это история из прошлого Санктуария, – поправил Уоррен, стараясь не замечать изменения в тоне Брайана. – Вовсе не на Клервинде родился этот прохвост. Так же путешествовал с планеты на планету, как и другие древнейшие. И много чего пережил.

– Это хоть как-то объясняет то, что Санктуарий прекрасно знает схему функционирования властных структур империи и армии Калледи, – сухо проговорил Роджер и с затаённым участием, но нарочито насмешливо посмотрел на брата: – А что, лапочка моя, ты думал, достаточно быть неправдоподобно смелым, чтобы, взяв с собой парочкударовитых блондинчиков, отправиться в такую экспедицию и успешно завершить её за один день?

Брайан, как-то неимоверно сладко и чуточку вызывающе глядя на близнеца, одними губами медленно послал его куда подальше.

– Ребята, когда вы вместе, не всегда понятно, кто из вас почти святой, а кому с дьяволом в душе комфортно, – быстро сказал Уоррен, ощущая, что краснеет.

Ужасно нездоровая штука этот целибат! Уже и Сильверстоуны кажутся привлекательными.

Близнецы одинаково усмехнулись, вперили взгляды в воздух перед собой и переглянулись. Элайн понял, что случайно натолкнул друзей на какую-то мысль.

– Да, есть древняя легенда о каком-то… чудовище или полубоге, которого сразили близнецы, Брайан, – вдруг сказал Роджер. – Это единственное упоминание о близнецах в древних эпосах людей.

– Что ж, сыграем в старую игру, – кивнул Брайан, став серьёзнее.

– Подождите! – повысил голос Уоррен. – Роджер, что же ты делаешь?! Брайана не готовили к битве точно так же как и тебя! Только ты восемнадцать лет готовился к битве с алмазным, он – нет. И ты подставишь брата?! Я понимаю, что тебе хочется увеличить свои шансы на выживание, но…

Радужки братьев некоторое время бесконтрольно меняли цвета, но только Брайан взял себя в руки и почти угрожающе пророкотал Уоррену "Не лезь!"

Роджеру Брайан пообещал, что они продумают идеальный план и подготовятся так, чтобы выжили оба.

– Ладно, – откинулся на спинку стула Уоррен. – Ваше дело. Но я, чтоб вас, высказал здравую мысль.

– Империи важен только результат, – слабым и глухим голосом проговорил Роджер. – Алмазный варлорд, ведущий своё царство на завоевание Пенрина, должен быть уничтожен любым способом. Если я этого не сделаю, не сделает Хант, то древнейшим придётся показать свои настоящие силы, а они этого очень не хотят.

– Никогда не понимал этого, – сдержанно возмутился Брайан. – Ты должен погибнуть только ради сохранения инкогнито наших древнейших? Это не тянет на причину!

– Шесна Коли узнала в Санктуарии героя легенд только благодаря пробивающейся к вечеру щетине, – вспомнил Уоррен. – Надо думать, что наши древнейшие не хотят, чтобы о них так же услышали их давние враги или другие алмазные варлорды, желающие померяться силами. Таким образом они сдерживают угрозу.

– Однако я похож на Сапфира, – сквозь зубы заговорил Роджер. – Тот же типаж! Много ли черноволосых крылатых знает эта вселенная?! Это буквально приглашение. А перевёртыши и так рассылали гонцов во все стороны космоса в войну Севера и Юга.

– Посмотрим ещё, вдруг Сапфир прикажет выкрасить волосы? – примирительно предположил Брайан.

Уоррен вдруг ощутил, как закрываются глаза.

– Я устал, девочки, – поднялся Элайн. – Это был дли-и-инный и очень тяжёлый день. Мэйнери стоит на том же месте?

– Никуда не делся твой дворец, – пробурчал Роджер и вдруг задорно улыбнулся: – Передавай привет тётушке Агате.

– Она убьёт меня за то, что сразу не появился перед ней, – проговорил Уоррен, но тут в голове у него сверкнула догадка: – Ты тянул свои грязные лапы к моей тёте?

– Нет, – просто и коротко ответил Роджер, подняв глаза. – Но она мне нравится, – и подмигнул. – Мы недавно славно поболтали.

– Скажи лучше, какая женщина в этом большом городе тебе не нравится, – хмыкнул Брайан. – И с какой ещё ты славно не поболтал.

– Кстати о женщинах. Я отчётливо слышу, как леди зовёт Уоррена. И голос какой-то знакомый, – забегали глаза Роджера.

Уоррен пошёл к выходу. У ворот его имя выкрикивала… Шесна Коли. Одна из бывших жён ясновидящего, она повстречалась им с четой Санктуариев в первой экспедиции. Тогда троица оказалась на планете Рилкой, раздираемой войнами и голодом, и никто понятия не имел, где искать Роджера.

– Я ищу Даймонда. Он мне срочно нужен, – без приветствий обратилась к Уоррену Шесна.

Будто расстались сегодня, а не восемнадцать лет назад. Белокурая невысокая красотка с детским личиком и выдающейся красивой грудью, медным отливом кожи и чёрными глазами, она могла пытать разумных, а затем очень натурально притворяться юным наивным существом.

– Он прибыл со мной во дворец Нью-Лайт, – сказал Уоррен.

– Да, я знаю. Но сейчас его там нет, и я очень беспокоюсь, что он сделает что-нибудь глупое.

– Например?

– Я сплю с Адмором. Даймонд может решить, что это не моя идея.

– Ага… – протянул Уоррен, скрестив руки на груди и посмотрев на Шесну.

– Не смотри на меня так, – засмеялась Шесна. – С кем хочу, с тем и сплю.

– Как мило.

– Зависть – плохая штука, – назидательным, но мягким тоном начала говорить Шесна. – Не будь плохим, Уоррен, не завидуй.

– Как мужчине, мне нелегко понять, чему тут можно завидовать. Секс с Адмором! Надо же. Нет, я – точно не завидую.

– Вижу, ты уже заразился от Роджера солдафонским юмором. Так где мой сын?

Уоррен вздохнул, пообещал сделать всё возможное, и ноги сами понесли его к искомой личности.

– Я буду у Адмора на всякий случай, – бросила Шесна и пошла в другую сторону. – Скажи ему, чтобы связался со мной через метакарту!

Уоррен с удовольствием шёл туда, куда его тянуло будто бы нитками, привязанными к одежде – так ощущался дар Единого. Уоррена всегда тянуло к тому, о ком просили подумать. На Пенрине это стало особенно заметно.

И это был неплохой шанс оглядеться. Проходя переулками, он впервые разглядел металлические нити, дугами взлетающие над невысокими домами и касающиеся углов некоторых домов – это были драконы Классика, слившиеся с первофитами в его прошлое отсутствие. Теперь они были скорее не живыми, чем не мёртвыми и выглядели как украшение города.

Продолжая идти, Уоррен попадал с одной стилизованной улицы на другую, и вскоре заметил закономерность в изменённой планировке Ньона. Каждая четвёртая улица обставлена простейшими лачужками всех знакомых и незнакомых культур, соседствующими с огромными домами из дерева и камня, небольшими уютными магазинчиками, кафе, тесными рынками и скромными гостиницами. На каменных столбах посреди узких улиц – факелы. Ограды – из зарослей живых растений. Чем-то всё это напомнило Ньон самых первых дней: бурлящая жизнью торговля, тесные хлипкие хибарки – всё вокруг нескольких церквей и храмов, заложенных Брайаном собственноручно. Но уже следующая улица – и опять повсюду дома того недавнего времени, которое очень живо помнил Уоррен – всё такое обычное, неизменённое. Водопровод и электричество, добротность, серьёзная стоимость и относительный простор каждого жилища, широкие улицы, брусчатка и размеренная жизнь прогуливающихся по паркам и площадям ньонцев.

Переходя на следующую улицу, Уоррен каждый раз словно терялся. Здесь высоко в воздухе проносились шарообразные экипажи, подстрахованные тремя стальными рельсами, удержавшими бы экипаж, попытайся его сбить даже несколько перевёртышей. Здесь дома имели дюжину этажей сверху и больше напоминали резные белые башни-деревья, увитые очень светлыми лианами, часть которых ярко цвела какими-то нежными, сахарными оттенками голубого, сиреневого, розового и жёлтого. Меж домов по рельсам прокатывались белые машины, мигающие индикаторами ярко-розового или ослепительно-бирюзового оттенков, то и дело приставая к металлическим ставням нижних окон зданий и явно что-то выгружая. Здесь фонари висели очень высоко над землёй – где-то в воздухе под самым небом. Здесь яркими огнями на разных языках горели вывески, гласившие о предоставлении разнообразных услуг, от просто неожиданных, до крайне экзотических и полубезумных. Здесь на улице играло много детей, и малыши смело взбирались на аппараты-доставщики, не обращая внимания на писк и треск фиолетово-красных индикаторов опасности.

Но четвёртая, какая-то геометрически идеальная, совершенная улица поражала не меньше, хотя Уоррен уже проезжал по ней, направляясь в Три-Алле – дома-башни выглядели ещё мощнее и выше, увитые лианами точно так же, они щетинились длинными пиками, на которых были уложены мостки, соединяющие здания между собой на огромной высоте. Улица просматривалась по всей длине на огромное расстояние. Здесь уже не сновали по улицам машины-доставщики, не горели разноцветными огнями вывески, а мостовую покрыл мягкий, пружинящий под ногами мох, такой чистый и благоухающий, что захотелось снять обувь и пройтись по нему босиком. Как это возможно посреди шумной столицы? Фонари-коротышки, бросившиеся в глаза Уоррену во время поездки к Вайсваррену, оказались сконструированы для этих улиц таким образом, чтобы освещали только дорогу, а сам свет не попадал в глаза. И когда начало темнеть, сияние ночного Ньона именно здесь выглядело прекраснее всего. Очень может быть, что на такой улице захотелось бы пожить любому разумному, даже обеспеченному герцогу империи.

Затем Элайну пришлось пережить небольшое приключение "в поисках Даймонда", когда ради Шесны он забрался в ту часть дома клана Дан-на-Хэйвин, куда никогда не думал попасть. Но дело кончилось успехом, а потому наконец-то можно было отправляться в Мэйнери.

Тётушки встретили Уоррена объятиями, поцелуями и вытиранием своих слёз со щёк и с самого Элайна. А потом все одновременно принялись ругать его за то, что им пришлось следить по журналам за его возвращением, а не лицезреть сразу по прибытии.

Но Уоррен был уверен, что тётушки не слишком обиделись, когда он уснул на диване ещё до апогея всеобщего осуждения.

На следующий день императорский секретариат прислал сообщение, что Эрик Бесцейн желает его видеть на Соно-Мэйн и официально поприветствовать именно там. На что Уоррен ответил, что непременно будет и снова отправился в Три-Алле.

Словно Единый вёл Элайна, потому что войдя в зал под разбитым куполом, он увидел мужчину, сидящего на полу и раскачивающегося из стороны в сторону. В его руке – пузырёк с прозрачной жидкостью, а на лице – боль, отчаяние и решимость. И просто призвать крест, чтобы успокоить несчастного было мало. Уоррен долго разговаривал с Ноэлем, сумел вывести из Три-Алле и привёз к тётушкам. Те вытрясли всю ужасную историю жизни гостя, напоили его шоколадом, успокоительным и заставили съесть немало булочек с кремом. Лили даже заставила его улыбнуться.

Ночью за Элайном прилетел отец. Он без лишних разговоров схватил Уоррена за руку и через собственную магическую систему ходов утащил на Соно-Мэйн – вторую планету-колонию империи.

– Сапфир советовал мне приодеться, – сказал Уоррен, прежде чем крылатый принц империи Рональд Мэйн оставил его руку уже на Соно-Мэйн.

– Я должен был догадаться, – поморщился принц и исчез, снова с помощью магии перемахнув через огромное космическое расстояние. Отца не было довольно долго, и Уоррен успел оглядеться.

Элайн оказался в замке. Красивом замке, построенном из огромных глыб камня. Такое быстро могли строить только перевёртыши и крылатые вместе. Но это не тот замок, что бывает похож на утыканную штыками огромную модель коробки, а тот, что выглядел как дворец с толстыми высокими стенами и узковатыми окнами.

Правда, даже заблудиться здесь ему не дали. Сопроводили в отведённые наследнику принца покои, и отец собственноручно усадил Уоррена к зеркалу и принялся причёсывать, будто маленькую дочь.

– Что происходит, не подскажешь? – мягко спросил Уоррен.

– Сам скоро догадаешься, – взволнованно и немного мрачновато сказал принц Мэйн, проводя расчёской по длинному золоту волос Элайна.

– Скажи хотя бы пару слов, чтобы я по неосторожности не разрушил ваши планы, – взмолился Уоррен.

– Ты должен произвести впечатление.

– Прибудет кто-то интересный?

– Тебе надо познакомиться с эрцеллет Рашингавы, Марией. Его драгоценной женой.

– Рашингава… э-э-э… восхитился какой-то женщиной настолько?

– Однако да. Влюбился настолько, насколько мог. Вир тоже женился. Но Клаудиа с их сыном, герцогом Рего, на данный момент где-то в провинции. Император развёлся с Эрией. Она вела себя странно и… её признали безумной. Уже прошло много лет, а Бесцейн пока не женился.

– Я… Посмотри на меня!

Отец поднял глаза и посмотрел на Уоррена в зеркало.

– Почему ты так беспокоишься? – медленно проговорил вопрос Уоррен. – Ты так не волновался… никогда… или всего раз на моей памяти. Не в Рашингаве же дело!

– Будет большой праздник, – нехотя признался Рональд. – Но его ещё надо дождаться и к нему ещё надо хорошенько подготовиться. Я бы очень хотел, чтобы именно этот праздник запомнился тебе на всю жизнь.

– Жизнь крылатых – много тысяч лет. На всю жизнь?!

– Да, сынок. Представляешь? На много тысяч лет.

– Ты совсем не хочешь говорить о чём-то очень важном. И это что-то прямо касается меня. Ты знаешь…

– Молчи. Ты не захочешь ждать этого так же, как и я. Но только вот ты… всё.... лишь испортишь. А я смогу помочь так, чтобы… просто наслаждайся происходящим. Наслаждайся и ни о чём не думай. Я смогу защитить тебя от всего на свете.

Уоррен промолчал. Это звучало крайне странно. "Наслаждайся!" Какое "наслаждайся", если дьявол ходит рядом и заглядывает в глаза, Единый требует постоянного преклонения в виде молитв и добрых дел в его честь, через год сражение с армией алмазного варлорда, а генерал дневных летящих иррегулярных войск поднебесных только вернулся после шести десятков лет отсутствия и постоянно ощущает себя идиотом?

Когда прибыли все, включая императора с семьёй и свитой, и Уоррен с отцом встретили всех и с каждым переговорили, стало совсем непонятно:

– Ну и на кого же я должен был произвести впечатление? – шепнул Уоррен на ухо принцу. – Не вижу, чтобы восхитил собой хоть кого-то. К тому же почти все меня прекрасно знают. Не жену же Рашингавы я должен очаровать? Я вовсе не жажду бессмысленной смерти в мучениях.

– А ты расслабься.

– Отличный совет, – тихонько хмыкнул Уоррен.

Неподалёку от него, буквально в двух шагах, застыла принцесса крови Эсса Винона Бесцейн. Её неповторимое маленькое лицо с острым подбородком, почти детской припухлостью щёк и симпатичного носика Уоррен бы ни за что не забыл. Но короткие золотые волосы и заметная чёрная краска на ресницах и веках сбили его с толку, смутив и заставив изучать взглядом фигуру с хрупкими плечиками и приятными глазу округлостями.

Красное платье на Эссе так и кричало: "Прикоснись ко мне, почувствуй меня, ощути мою бархатистую нежность!" Как держалось это платье – загадка. Никаких бретелек и рукавов в помине не было.

А спина у Эссы-при красивейшая. Так и хочется скользнуть рукой вдоль позвоночника вниз и под платье. Ах, что за женщина!.. А грудь так и вовсе… великолепные линии. Видно, как принцесса дышит. А когда оглядывается…

– А, вы… – услышал Уоррен сладчайший в мире тонкий, но при этом грудной и мягкий голос.

На мгновение Элайну показалось, что он сходит с ума, или видит сон, потому что кроме него и Эссы во всей вселенной вдруг никого не осталось. И он смотрел на её знаменитую обаятельную светлую улыбку и напрягался, ощущая, как его начинают пробирать дрожь волнения и что-то глубокое и неизъяснимое. Раньше ему доводилось испытывать рядом с ней что-то похожее, но всё было не так сильно, не так захватывающе.

"Наверное, дьявол играет", – решил он. А сам уже сделал шаг к Эссе. Уловил её аромат и чуть не застонал в голос. Этот аромат породил страшный голод.

– Ох уж этот целибат святых, – подобрав юбки, скользнула к ним с отцом Эсса. – Но ваш наследник всё равно очень милый, Рональд.

Её голос, кажется, возбудил ещё сильнее.

А она взяла Уоррена под руку и потянула вверх по ступенькам:

– Идёмте. Можете смотреть на мою грудь, ничего страшного. Осторожно, ступеньки. Вот так, да, – и она преувеличенно осторожно повела Элайна в замок.

Окружающие, которых теперь заметил Уоррен, засмеялись, решив, что Эсса-при, с присущими ей живостью и юмором, решила обыграть происходящее, а заодно наказать наглеца. Однако она обращалась с ним как с…

– Я не идиот и не ребёнок, ваше высочество, – выдавил Элайн. – Не надо меня поддерживать.

– Почему тогда вы никак не можете перестать пялиться на мой вырез на груди?

– Потому что слаще женщины не видел.

– Но мы знакомы много лет.

– Побывав на других планетах, я убедился в вашей прелестной исключительности.

– Хм, умно вывернулись, герцог Элайн, – её голос становился всё нежнее и слаще с каждым мгновением. Это просто неправдоподобно!

Прилив желания коснуться обнажённой кожи Эссы-при и ставшее тяжёлым и беспокойным сердце заставили Уоррена нахмуриться.

– Ну что же вы молчите? – улыбаясь, спросила Эсса. – Я ожидаю ещё комплементов.

– Вы дьявольски привлекательны.

– Умница, Элайн, – вскинув брови и улыбнувшись, снова похвалила Эсса.

Её тон ничуть не изменился. Она всё ещё разговаривала с ним как с ребёнком.

– Ну хватит, ваше высочество!

Она остановилась на пару ступенек выше и улыбнулась только ей свойственной улыбкой – той самой, при которой её глаза казались почти закрытыми. И только редкий блеск тёмно-карих глаз среди чернёных ресниц говорил, что она наблюдает за собеседником.

– А как вам моя стрижка? – вдруг провела она ладонью по коротко обрезанным, сильно осветлённым волосам. – Я слышала, вы терпеть не можете, когда леди коротко стригутся.

– Это так, но ваша исключительность стала ещё заметнее.

И это было полной правдой. Раньше Уоррен не обращал на Эссу такого пристального внимания.

– Ах, бедный герцог, – сочувствующе вздохнула принцесса и потрепала его щёку.

– Думаете, что мой длительный целибат виновен в том, что я считаю вас восхитительной?

– Конечно! – выпалила Эсса. – Идёмте, мой бедный, несчастный герцог. Кажется, собирается дождь.

Они стояли на широких ступенях к огромным парадным дверям. Элайн оглянулся назад, и стрела света заходящего солнца, пролетев над верхушками деревьев и ударивший из-под туч, на момент ослепил оранжево-алым. За чудным ровным лугом, край которого Элайн ранее видел в окно, простирался лес – охотничьи угодья, заинтересовавшие императора.

А императорская дочка… так возбуждает, что это неприлично даже осознавать. Бесцейн и наследник престола наблюдают за ним с верхней ступеньки. Император прибыл сюда отдохнуть и развлечься, может быть и услышать что-то новое и интересное. Но не это, пожалуй.

Уоррен извинился и попытался хотя бы на время смириться с обращением Эссы, которая, играя соблазнительными полуулыбками, повела его так, словно бы он был рассыпающимся в труху стариком, впавшим в детство.

Очень хотелось показать ей, что он не ребёнок и не старик, но кажется, это невозможно. И Элайн хмурился всё время.

Потом все пили коктейли, и Эсса издевалась ещё жёстче, пытаясь промокнуть его губы платком или упрашивая быть осторожнее и не ронять бокал, ведь он очень хрупкий и если разобьётся… и всё прочее, что обычно говорят совсем крошечным детям.

А Уоррен считал себя терпеливым крылатым. Но от шага за границу пристойного поведения его удерживал только взгляд императора. И когда благодаря усилиям Эссы над ним смеялся весь принсипат и наследники советников, император переводил взгляд на Оливию Сильвертон – образец благопристойности. Бесцейн явно ждал, что она скажет "хватит". Но, кажется, герцогиня Си с её невинными помыслами не увидела в поведении Эссы двойного смысла, подмеченного повелителем.

Так что из-за дочки Эрика Бесцейна Элайн пережил знакомство с крохотным отделеньицем натурального ада. Было бы хоть немного лучше, если бы Эсса на мгновение позволила понять, что влечение сильно не только в нём, но и в ней. Но по Эссе заметить этого не удалось. Она выглядела так, будто даже не издевается, а от чистого сердца заботится о нём.

Ночь за тем прошла тяжело. Во сне Элайн буквально горел, и спас его отец… тем, что поднял с постели и повёл на конюшню.

– Я даже не рассказывал тебе об этом замке, – говорил отец, ступая по вымокшей от ночного дождя песчаной дорожке.

Ещё не до конца рассвело, но Элайн всё же заметил, что на Соно-Мэйн надвинулась осень. Причём не такая радостная и яркая, какой этот сезон любят перевёртыши, а дождливая и промозглая, слякотная, серо-коричневая. В такую осень человеческие дети непременно хрипло кашляют, фитами овладевает чёрная тоска, и в гости никто не ходит, не желая свечи напролёт сидеть возле камина и долго сушить вещи.

– А что с ним? – спросил Элайн. – Замок и правда выглядит так, будто…

– Будто предназначен только для приёма императорской семьи и двора? Да. Именно с этой целью и построен. Вир, конечно, разделил со мной почётную обязанность и на следующий местный год Бесцейны отправятся к нему. Но в этом году… Бесцейн будет гостить столько, сколько захочет. И ты должен продержаться без скандалов.

– Ты имеешь в виду Эссу? Я бы не оскорбил её всё равно. Никак, поверь! Во-первых, я помню, что ты всегда относился к ней особенным образом, а во-вторых…

– Ты слегка солгал.

– Нет же…

– Ты действительно пялился на её грудь так, что всем стало ясно, каким образом, сколько раз и каким местом ты хотел бы её оскорбить. А позже… да не будь она дочерью императора, и в живых Эссу не оставил бы, наверное, нравится она мне или нет.

– Преувеличиваешь, конечно, но… доля правды есть. Поставь себя на моё место!

– Я был бы счастлив оказаться на твоём месте! – загремел голос отца, но тут же снова стал мелодичным, бархатистым и проникновенным, как обычно: – Однако я для неё слишком архаичный, уж не знаю, почему кажусь Эссе таким.

– Счастлив? Мой целибат – вполне реален! А она… – Элайн глубоко вздохнул и извинился перед отцом: – Прости за всё это.

– Надеюсь, ты понял, что даме лучше смотреть в глаза, а не на грудь.

– Мне не семнадцать лет, не надо мне объясня…

– Но на Эссу ты реагируешь так, будто тебе семнадцать, а она – первая встреченная тобой женщина.

– Ничего подобного, – тихонько рассмеялся Уоррен.

Не смеяться над этим просто невозможно.

– Хорошо, в таком случае обговорим охоту, – устав спорить, продолжил принц Мэйн, ведя Элайна меж стойлами и кивая работникам конюшни. – Тебе предстоит первый день, и он будет сложным. Для приёма императора и выращены, и выучены и первоклассные кони, и вёрткие хитрые кремолы всех возможных расцветок. Эсса-при, однако, объявляет охоту провалом года каждый раз, когда её отцу удаётся подстрелить слишком много зверюшек. Да и сам император со временем начал всё больше ценить по-настоящему изворотливых ушастых противников. Но на самом деле я волнуюсь за жизнь императора. Игрейна Пятая как-то обронила, что падение с лошади – не такая уж редкая причина смерти человека. Они довольно хрупкие существа.

– Просто привяжешься к принцессе крови, а Сапфир пусть следует за императором.

– Сапфир увяжется за Игрейной.

– Не хочешь же ты, чтобы я…

– Я, как хозяин владений, должен буду сопровождать императора, куда бы его ни понесла нелёгкая. Фенимор Бесцейн не азартный охотник, а вот Эсса-при… раз десять видел, как она рискует лошадью, якобы случайно направляя её наперерез императору. Я ей уже выговаривал, но она отвечает, что ей жалко кремолов. А лошадей, говорю, не жалко? А она говорит, что они с отцом слишком хорошие наездники, чтобы причинить вред лошадям. Тем более что императора это забавляет. Но бесит меня! Не позволяй ей делать это, хорошо?

– Хорошо. То есть… Ты только что дал мне понять, что Эсса-при целенаправленно…

– Да, именно, она каждый раз пытается сорвать охоту императора. И каждый раз венценосный отец приглашает дочь снова. Значит, ему всё происходящее нравится. Пожалуй, это собственная игра Бесцейнов друг с другом.

– Но ты хочешь, чтобы в этот раз я помешал Эссе-при?

– Игрейна Пятая всё ещё кандидат на трон империи. Мы с Сапфиром хотим подстраховаться, а Эсса… займи её. Она действительно способна выкинуть что-то не то.

– Эсса-при до сих пор тебя волнует, – понял сын. – Почему ты так и не женился на ней?

– Сапфир запретил, если честно, – негромко сказал Рональд Мэйн. – Я не то, чтобы с ума по ней сходил, но она мне нравилась настолько, чтобы как минимум… а потом Сапфир предупредил, что её судьба ходит совсем рядом.

Уоррен слышал продолжение этой истории с десяток раз. И об Эссе-при был наслышан достаточно. Её нельзя было назвать любимой дочерью императора, и особенно выдающейся она тоже не числилась, не была ни самой заметной из людей или даже из принцесс крови, не считалась красивой, никто не цитировал её слова и не ставил в пример, но она, как говорили, внушала симпатию почти с первого взгляда. Непосредственная, любознательная, улыбчивая и общительная, она часто покровительствовала самым разным личностям, но никогда не оказывалась участницей скандалов. Впрочем, лучше всего о ней рассказывал тот факт, что Классик – принц-перевёртыш, принц-коварство и принц-садист – настолько проникся обаянием Эссы-при, что женился на ней и несколько раз перезаключал с ней брачный контракт. И это значит, что Эсса либо настолько светлое существо, что даже Классик проникся, либо она изворотлива, хитра и умна настолько, что способна к чему-то такому, что будет запутаннее интриг всех знакомых женщин. Уоррену что-то подсказывало, что Эсса и светлое существо, и всё же хитра одновременно.

Отец показывал лошадей, подготовленных для членов семьи императора. Все породистые, быстроногие.

Непонятное предчувствие пронзило Элайна.

– Рональд! – радостно взревело существо, шагающееся к отцу от дверей.

– Алекс? – удивился принц Мэйн, обернувшись.

Уоррен оглянулся и увидел принца империи Алекса Санктуария, хозяина проклятого дворца Три-Алле. Один из древнейших, по рождению этот солнцеподобный гигант был человеком. Но в нём не было ни неуклюжести, ни размашистости, какую так и ожидаешь от таких, внешне добродушных огромных разумных, как принц Санктуарий.

– Наверное, ты рад меня видеть.

– Само собой. Как быстро ты отреагировал на приглашение! – улыбнулся принц Мэйн.

– Бриана заставила. Сам я бы из постели не вылез в такую мёрзлую рань.

– Надеюсь, жена с тобой?

– А как же. Мы с эрцеллет не виделись семнадцать лет, – довольно улыбался Санктуарий. – Думаешь, отпустила бы куда-нибудь одного?

– Не могу представить, какого чёрта ты не взял её с собой во вторую экспедицию.

– Она была дико зла на меня и за те сорок четыре года, на которые я оторвал её от дочурок. Ещё семнадцать? Да она разорвала бы меня в клочья! А вот в Элайне я злости не вижу.

Уоррен только хмыкнул. Не то, чтобы ему было безразлично то, что он пропустил полвека, но он делал в этих путешествиях то, что должен был. И делал это, по сути, ради империи. Это повод для гордости, а не злости.

– Иди, Уоррен, я кое о чём расспрошу Алекса, – отослал Мэйн сына.

Элайн кивнул и с лёгким полупоклоном отошёл.

– Больше не нюхаешь волосы? – поддел вдогонку Санктуарий, вспомнив кое-что из прошлого совместного приключения.

Уоррен демонстративно вдохнул запах своих волос, подняв кончики к лицу:

– М-м-м! Никакого запаха дыма!

– Чем вы там занимались? – засмеялся Мэйн.

– Кто чем, – быстро ответил Санктуарий и сменил тему.

Уоррен Элайн, вернувшись в замок, в первой же гостиной застал Бриану, сидевшую неподалёку от своего старшего сводного брата Джулиана Дарка, главнокомандующего поднебесными. Обоих знал с рождения, так как с их отцом, Роджером Кардифом, дружил с тринадцати лет.

Тишина в гостиной стояла полная. Разве что Бриана постукивала кончиками пальцев по столу и мечтательно улыбалась, глядя на электросвечу, отмеряющую непрерывно уходящее время.

Серв аккуратно внёс шоколад для обоих отпрысков Роджера. Бриана же схватила Уоррена за руку и усадила рядом с собой. Она выглядела счастливой.

– Давно тебя такой не видел, – заметил Уоррен.

Джулиан Дарк даже не взглянул на них.

– Думаю, что рада возвращению Алекса. Он будет решать свои дела с членами принсипата, а я – скучать. Можно я увяжусь за тобой?

– Зная тебя, могу предположить…

– Да, я хочу посоветоваться.

– Хорошо, обязательно найдём время…

– Не трогай Элайна, Бриана, – посоветовал Джулиан Дарк, не отрывая глаз от метакарты. – Ему сейчас не до твоих мелочных проблем.

– Я справлюсь, – заверил главкома Уоррен.

– Справишься или нет, советую тебе не слушать её. В худшем случае, ты похоронишь своё время во имя её интересов и защиту планеты проведёшь среди рядовых. Но в этом же худшем случае я с тебя шкуру спущу.

Бриана выразительно закатила глаза и встала:

– Пора наряжаться. Ты уже готов, а я должна поторопиться.

– Пожалуй.

Вскоре охотники начали собираться на лугу, и Элайн пошёл туда, чтобы помочь дамам устроиться в сёдлах подведённых для них лошадей. По счастью рядом оказался герцог Сильвертон, и когда Эсса сделала выразительный жест пальчиком, как бы прочерчивая путь Уоррена мимо неё, Сильвертон помог принцессе взобраться на лошадь. Он сделал комплимент её внешности. Но Эсса и правда выглядела сегодня очень симпатично, улыбалась игривее и горделивее (что за сочетание!) и ей очень шёл тёмно-синий костюм со вставками псевдовоенной формы.

Эсса вдруг взглянула на Уоррена, отвела глаза, но посмотрела снова, чтобы заливисто рассмеяться, и, подъехав, сообщить, что лошадь герцогини Бон завтракает его волосами. И пока Уоррен боролся со зверюгой, а Элизабет Бон извинялась за то, что не уследила, Эсса смеялась над Уорреном, почти не скрываясь.

"Перепутала с соломой!" – заливалась принцесса.

Дамы, казалось, не перешёптывались, но никто точно не удивился, когда Уоррен, взлетев в седло, последовал за Эссой. Эрцеллет-принцесса Санктуария, Бриана, тоже последовала за ними. На лесной охоте очень легко уединиться, просто отстав или решив якобы "срезать" путь.

Эсса не оглядывалась. Уоррен мечтал догнать её, стащить с лошади, стянуть сапоги с принцессы и отправить её босиком до замка, чтобы хвоя и ветки искололи ей все ноги. Нет, Единому за эти мысли он каяться вряд ли должен. Нельзя так смеяться!..

– Уоррен, что происходит? – улучив момент, спросила у него Бриана. Совершив путешествие на Рилкой за Роджером они, конечно, необычайно сблизились, но Уоррен не был уверен, что может разговаривать с Брианой так же свободно, как говорил бы со своими старыми друзьями.

– Если бы я хорошо понимал, что происходит…

Уоррен не договорил. Ему очень не нравилось то, как Эсса подстёгивает лошадь. Деревья ненормально быстро промелькивают мимо. Не заметить какую-нибудь ветку проще простого!.. Нет, она просто сумасшедшая!..

– Я буду скакать справа от неё, а ты – слева, – начала было Бриана, уловив его беспокойство.

– А если ты сломаешь шею? Что я скажу Алексу?

– Я прямо-таки скучала по этим твоим словам.

– Правда?

– Нет, конечно! – насмешливо протянула она.

Как вдруг Эсса натянула повод и постепенно перешла на лёгкий аллюр, явно прислушиваясь. У неё тоже была своя стратегия на императорской охоте. Она хотела вспугнуть кремолов так, чтобы дать им возможность сбежать. Для этого нужно было, по её мнению, проехаться на большой скорости и, похоже, заорать во всю силу лёгких:

– Хэй, пушистики, хватит торчать в этом лесу! Бегите, что есть силы!..

И почти из-под копыт выскочило что-то пушистое и белое, и понеслось, шурша, вправо.

– Отлично, жаль только не кремол, – Эсса обернулась к Бриане и попросила: – Давайте вместе.

– Хм… а мне император простит такое?

– Скажете, что я угрожала хлыстом, – и Эсса ткнула рукояткой в грудь подъехавшего слишком близко Элайна: – Вы тоже должны кричать.

Уоррен покачал головой.

– Кричите, или…

Тогда эрцеллет Санктуарийская впервые в жизни увидела, как принцесса крови, человеческая женщина, изо всех сил хлещет красивейшего генерала-крылатого в истории.

2. Гортензия в огне

Уоррен поднял руку, защищая лицо, и скоро ему удалось перехватить хлыст и удержать рвущиеся вопросы. Он решительно ничего не понимал. Эсса что, вымещает злобу?

Она тяжело дышала и слегка дрожала от ярости.

– Отпусти, – процедила она, а когда он сделал это, снова хлестнула по нему, и, развернув коня, скоро скрылась из виду.

– Знаешь, все наши с Санктуарием скандалы по шкале напряжения уступали вот этому, – после недолгого молчания сказала Бриана.

– Я должен убедиться, что она не сломает себе шею, – сказал Элайн.

– И, поскольку это явно что-то личное, я, пожалуй, отстану ненадолго. Где-нибудь на треть свечи. Или вовсе потеряюсь.

Уоррен кивнул и отправился за Эссой. Поскольку она снова остановилась, чтобы выкричать свою злость, прикрываясь заботой о кремолах, он смог не только догнать принцессу, но и стащить её с лошади.

– Немедленно оставь меня в покое! – властно потребовала Эсса, сверкнув такой отчётливой неприязнью во взгляде, что в Уоррене возникло что-то подобное в ответ. При этом голос принцессы остался таким же парадоксально сладким.

– Поверьте, у меня нет ни малейшего желания вас останавливать! Меня тошнит от лицемеров. Однако я не хочу обвинений в том, что не выполнил свои обязанности и не защитил вас от несчастного случая. Вы на самом деле такая?

– Это было бы слишком просто… Я спокойна, отпустите! – выпалила Эсса, сделав попытку вырваться.

– Враньё. Но будь даже это правдой, я вас всё равно не отпущу, пока мы не окажемся подле вашего отца, – Уоррен сжал пальцы правой руки вокруг обоих запястьев Эссы и повёл её, успев ухватить под уздцы одну из лошадей левой рукой. Конь Элайна самовольно потрусил куда-то в кусты и довольно быстро исчез.

До Эссы дошло то, что он сказал, когда они прошли несколько шагов к замку:

– Ты с ума сошёл?

– Ваши милые улыбочки, как оказалось, ничего не стоят. А раз я не помню, чтобы обижал вас, но всё же получил хлыстом по лицу, значит эти злость и ненависть всё время с вами и могут вырваться в любой момент.

– Мои злость и ненависть не способны спалить лес, – возбуждённо, но почти естественно возразила Эсса.

– А я чувствую, что вы доставите мне немало проблем, едва я отпущу вас, – гнул своё Уоррен.

Эсса зашипела ему в спину витиеватые, но при этом не слишком бранные проклятия. Почти так же шуршали опавшая листва и хвоя под ногами.

Уоррен остановился и повернулся к Эссе:

– Я просто попался под горячую руку, а раз ношу святость, то способен вытерпеть любую вспышку – так вы подумали?

– Нет! – внезапно воскликнула Эсса. – Я вас ненавижу – вот что я подумала!

– Меня не было в империи шесть десятков лет! Что я мог сделать?

– Ах, святой! Недостаточно ничего не делать и просто выполнять свой долг, чтобы не вызвать ненависти!..

– Да вы себя слышите?! Что за чушь!

– …Я ненавижу вас за святость, целибат и чёртову идеальность!

– Я… вы… – часто заморгал Элайн. – Объясните.

– Вы – один из тех, чей мир полированный и плоский, а таким никогда не понять таких, как я!

– Ох, и каков же ваш мир, позвольте спросить?

– Мой мир – роскошный и сложный, как гортензия в огне! Отпустите, наконец.

– К этому имеет какое-то отношение принц Хоакин? – замерев на мгновение, озвучил догадку Уоррен.

– Это только моё, – сглотнув, ответила Эсса и отвела глаза. Вроде бы не ложь, но так не может быть. Ненавидеть за такое могут только подобные Классику. Или Эсса просто изранена до глубины души?

Уоррен забыл про её лошадь. Куда она исчезла? Вокруг только лес. Странно тихо и холодно. Император, по указанию принцев и егерей, направил охоту в совершенно другую сторону. Эсса скоро успокоится и начнёт зябнуть. Из её рта вырывается пар. Как бы не пошёл снег.

Волосы Эссы-при, пушистые, неровно уложенные, напоминали потемневшее золото даже сейчас, в тени деревьев. Уголки необычной формы губ очень тонкие, нежные и лукавые, стремятся вниз, но потом всё равно заметно изгибаются кверху сами по себе, даже теперь, когда нет ни одного намёка на улыбку. Кожа её кажется волшебством, состоящим из ароматов и ощущений любви и неги.

Уоррен даже не понял, как оказалось, что он обнимает невысокую принцессу крови и целует её шею.

– Так-то лучше, – услышал он.

Дьявол мог радостно вопить рядом, но никакое недоброе предчувствие и осознание опасности не заставило бы Уоррена отпустить Эссу Винону Бесцейн.

– О, гораздо лучше, – выдохнул Уоррен.

Целибат? Влюбился? Чувственный голод? Всё равно прекрасно, какой бы ни была причина.

– И что же, "до свидания" всем знаменитым обетам Единому? – промурлыкала Эсса ему в ухо.

Уоррен ответил тем, что прижал к себе Эссу как можно крепче. Обеты, демоны… всё это чушь и бред, всё ни при чём. Запах, вкус, влечение – вот что важно.

Но чувство запретности происходящего всё же оттенило ощущения Уоррена. Эсса всё-таки дочь властелина планетарной империи. Эрик Бесцейн в любой момент может промчаться рядом в сопровождении двух-трёх десятков подданных, а Уоррен этого даже не осознает, потому что Эсса сводит с ума.

И Уоррен опустился на колени, ощущая, что ему не хватает силы воли сдвинуться с места. Отдавать должное красоте Эссы самым приятным и примитивным образом тоже нельзя. Сначала следует договориться об этом хотя бы с Единым.

– Какого чёрта? – возмутилась Эсса.

Он всё ещё держал её за руку.

– Я должен… – начал было Уоррен, но принцесса не стала слушать, а снова зашипела яростно и твёрдо:

– Я ненавижу, ненавижу тебя! Страдай и мучайся, Уоррен Элайн!

– Демон… больно, – пробормотал Уоррен.

Было же что-то сильное в нём? Достаточно вспомнить свой страх, чтобы прийти в себя, так?

– Демон? Больно? – ахнула Эсса.

Она ничего не поняла. Да и не могла понять. Свободной рукой Эсса принялась расстёгивать на себе куртку. Стремительно опустилась рядом с ним на колени, рванула пуговицы рубашки и потребовала: – Посмотри на меня!

– Зачем тебе это нужно? Почему тебе это настолько нужно?! Перестань, – взмолился Уоррен.

Под рубашкой у неё было что-то настолько миниатюрное и тонкое, что, можно сказать, что ничего и не было. А ещё тонкий аромат, нежно-розовые губы…

Она направила его руку, и вот уже он стянул с её плеч почти всё лишнее и снова, голодный, наслаждался теплом кожи Эссы.

– Зачем тебе целибат? – спросила она так, будто отвечала на его вопрос.

Она не оставалась холодна, нет. Она слегка постанывала. Но её так яростно жгло что-то неведомое и непонятное, что забыть об этом она не могла.

– Это один из старых способов доказательства силы духа, – прошептал Уоррен, замерев прямо возле её рта.

Он ещё ни разу не ощутил её губы своими и до головокружения сильно хотел исправить это. По его телу пробегала дрожь; промозглая осень уже казалась жарким летом.

– Ты всё доказал?

– А ещё это способ доказать, что способен хранить верность самой чистой любви. Я – способен.

– О, так ты потому сейчас здесь со мной? – спросила Эсса и её ладони скользнули ему под одежду. – Хочешь? Ты хочешь меня?

Прикосновение её рук сбило дыхание Элайна. Уже не до поцелуев. Это конец, падение, это сумбурно-быстрое стягивание брюк с Эссы Бесцейн заметно трясущимися руками.

Но принцесса, добившись победы, села, и, упёршись каблуком ему в грудь, смогла оттолкнуть на порядочное расстояние. После чего встала с видом полного превосходства:

– Итак, Элайн, надеюсь, ты хорошо понял глубину своего падения и безмерность твоей благодарности мне за то, что я тебя всё-таки отвергла в последний момент?

Она застегнула брюки, вернула на плечи рубашку и куртку, однако, не приводя их в полный порядок. Уоррен ощутил себя беспомощной жертвой очень хитрой издевающейся принцессы.

– Если ты… решила обеспечить себе место в раю таким образом… – давил из себя Уоррен, пытаясь умерить дыхание. Отвергла, так отвергла. – То могу заверить, что подобных тебе в рай не берут даже после пяти веков послушания. Внутри вы тщеславные, извращённые существа, неспособные к чистосердечным поступкам.

– Как будто я не знаю?! Знаешь что? Казни меня за это… м-м-м… – сладко предложила Эсса и назвала позу для "казни".

У Элайна потемнело в глазах. Главным образом потому, что услышал топот лошадиных копыт и понял, что не успевает. Почти тут же мимо промчалась небольшая кавалькада всадников. Среди них не было императора, но это не значит, что Эрик Бесцейн не вызовет Элайна и не задаст никаких вопросов. Уоррену придётся навсегда остаться на Соно-Мэйн, а отцу – вернуться в Ньон. Всё будет испорчено.

Нет, это не дьявол атаковал, это только его и Эссы вина. Возможно, даже только Эссы. Она ведь прекрасно знала, что делает. Всё это безумие чётко контролируется её волей.

Но в её взгляде смешанные чувства. Нет, она не хотела таких проблем для Элайна. Ей всего лишь нужно было, чтобы и его изнутри жгло что-то точно так же, как и её саму. Она хотела обратить его в свою веру. Во что же она верит так, что у самой дух захватывает? Что же это за мир, похожий на гортензию в огне?

– Встань, – безразличным тоном посоветовала Эсса. – И отец здесь может появиться.

– Застегнись в таком случае.

– А мне нравится так.

– Хотя бы рубашку.

– Подойди, да застегни.

Уоррен прикрыл глаза, назвав принцессу про себя нехорошими словами.

– Доиграешься, изнасилую, – пообещал он, берясь за пуговицы её рубашки.

Внутри, однако, он уже смирился с произошедшим.

– Крылатые не насилуют женщин, – мягко, искушающе прошептала Эсса.

– В любом ряду бывают исключения.

– Но не в ряду святых.

– Я уже не буду святым к тому моменту. Твоими стараниями.

Это флирт чистой воды. Как будто бы всё идёт по новому кругу.

– Считаешь, я так сильна?

– И так… красива, великолепна, хитроумна, очаровательна. Эсса, какого чёрта? Почему именно ты, почему именно так?

– Спроси у своего бога.

– Ты в него не веришь?

– Он допускает ад на земле, он несправедлив. Ему никого не жалко. Я верю в его существование, но не верю в его добрые помыслы.

– Это то же самое, что не верить.

– Тогда так.

– Только дьявол…

– Хватит! – прикрикнула она. – Хватит религии! Я больше не могу, не хочу, прекрати!

– Когда я просил тебя перестать… – Уоррен припомнил ей свои мольбы, оставшиеся без ответа, и притянул её за руку к себе, шепча на ухо: – Единый поможет тебе…

К его огромному удивлению из глаз Эссы брызнули крупные слёзы, но она быстро вытерла их.

– Я одна, Элайн, мне никто не поможет, – прошептала она.

Нет, она не шутит, не издевается только потому, что жестока и безразлична. В ней действительно бушует нечто разрушительное и находит только один мучительный для него выход. Он должен окончательно успокоиться и помочь.

– Я здесь и всё ещё чудотворец, – мягко сказал Элайн, едва отдавая себе отчёт, что нежно касается её лица.

– Хочешь откровений? Нет, я унесу это с собой вмогилу.

– Я попрошу Брайана…

– Не смей! – вскрикнула она.

Возникло странное ощущение, что в Эссе сидит настоящий демон. Но в её глазах было столько страдания, что даже мысль об изгнании нечисти отпала. Нет, изгоняя демонов, Эссе не помочь. В её душе есть что-то такое, что только молитвой не убрать. И это что-то принадлежит лично ей. Это очередная миссия, возложенная богом?

Ему вдруг живо вспомнился тот мужчина в Три-Алле. Уоррен был почти уверен, что не только спас его от самоубийства, но и отвратил от других таких же мыслей. А ведь Ноэль просто рассказал свою историю.

– Расскажи, почему гортензия в огне, расскажи, откуда пришёл огонь, – очень тихо попросил Элайн.

Эсса посмотрела на него как на безумца:

– И ты правда думаешь, что о таких вещах можно рассказывать?

– Тогда я попробую угадать. Судя по твоей настойчивости в соблазнении святого, смею предположить, что ты переспала с кем-то, с кем спать было никак нельзя. Ты ведь хочешь, чтобы и я перешагнул грань, верно? Единый никак не наказал тебя за это. Ты хочешь увидеть, как Он накажет меня и успокоиться, посчитав, что только такие, как я, и достойны его внимания. Но, кроме этого, те запретные свидания были так мучительно, противоестественно и ненормально прекрасны, что до сих пор это – самое великолепное, что было в твоей жизни. Надеюсь, ты не нарушила закон, пока предавалась разврату?

Он определённо отчасти был прав. Но отразившиеся страх и паника на её лице – вот что оказалось самым сильным из всего, что она испытывала, вспоминая свой "огонь". Не томление по тем мгновениям, не тоска, а страх… и что-то ещё. То, что жгло её изнутри.

– Ты боишься, что кто-нибудь узнает? Или боишься кары? Или не хочешь повторения?

Эсса явно хотела ответить, но не стала этого делать.

– Или ты узнала, что твой отец по политическим или личным причинам тайно уничтожал сотни и тысячи разумных?

– Что за бред?! – тут же возмутилась Эсса.

– Значит никто, кроме тебя, не виноват в том, что с тобой творится, – сделал вывод Элайн. – Но чувство вины даже не гложет тебя. И только это объясняет твою ненависть к святости, целибату и… что-то там про идеальность. Значит, у тебя не было выбора. Такое переживать сложно и тяжело. Скажи мне, скажи мне всё.

– Я никогда…

Они оба вскинулись, потому что к ним снова двигалась кавалькада всадников. Теперь уже с севера.

– Этот лес мог бы быть и больше, – проворчал Уоррен.

На этот раз это были её родной брат Фенимор Бесцейн, герцоги-перевёртыши и принц Макферст с одним из наследников. Они окружили Эссу и Уоррена, задавая бодрые вопросы об утере лошадей и вспухших рубцах на лбу и щеке Элайна. О распахнутой куртке человеческой принцессы вопросов не было, хотя люди обычно мёрзнут в такое время года.

Но Уоррен словно язык проглотил и не мог отвести взгляда от Эссы. Она вдруг превратилась в обычную себя, такую любимую всеми обаятельную принцессу крови Эссу Бесцейн. Солнечно-радостная, нежная леди улыбалась и шутила, и только в глубине её глаз один-единственный раз мелькнуло страдание. Это нечто невыносимое и постоянное – её огонь.

Эсса унеслась в окружении доверяющих её улыбкам мужчин, и только принц Фенимор остался с Уорреном. Он спешился и задал вопрос, от которого Элайн похолодел:

– Как вы посмели?

Сказать ему, что вовсе не пытался приставать к Эссе, и что Фенимор – слепец, понятия не имеющий, что происходит с его сестрой?

Но что-то ответить надо.

– Она цела, невредима и уехала, как вы видели, с улыбкой на лице.

– Члену императорской семьи не престало плакать и жаловаться, – не поверил принц Фенимор. – Но своему брату сестра расскажет, если кто-то оскорбил её.

Элайн понял, что слишком долго молчит и смотрит в пустоту. В основном потому, что стало яснее ясного: Эсса расскажет Фенимору таких дивных гадостей, что увидеть лицо Эрика Бесцейна Уоррен сможет только века через три.

– Да, вы решили, что я оскорбил её высочество, и она отходила меня хлыстом за это?

– В случае Брайана Валери падение, как говорят, было более заметным… – Фенимор тяжело вздохнул, прежде чем продолжить, – благодаря церковному проклятию, но вы к церкви отношения не имеете, святой. Потому, не ожидая явных знаков с неба, я попрошу вас держаться от моей сестры как можно дальше.

– Спросите, я прошу вас, эрцеллет-принцессу Санктуарийскую, о том, что она видела.

– И что же она видела?

– Как её высочество Эсса Винона подняла на меня кнут в ответ на отказ криками распугивать кремолов.

– За такое не бьют. И никогда – Эсса. Вероятнее всего, вас, герцог, отходили кнутом за другую провинность, свидетельницей которой эрцеллет Санктуария не стала. И мне остаётся только надеяться, что Эсса скоро забудет вас, чтобы вы не сделали.

– Мне очень жаль, что…

– Мне тоже очень жаль, однако, судя по всему, во дворец Сердца Цитадели вход для вас будет закрыт. Кроме того, я попрошу вас завтра же покинуть регион, как бы странно и грубо ни было просить хозяина покинуть собственный дом.

Фенимор пожелал "всего наилучшего", взлетая в седло, и ускакал, оставив Уоррена одного. Пришлось немного пройтись пешком до замка, но когда он вышел на лужайку, то каждый шаг стал даваться с большим трудом, словно тяжёлыми оковами обложили ноги. Во-первых, отец очень просил обойтись без скандалов, и хоть Эсса целиком и полностью подставила его, но по всему выходит, что это Уоррен станет объектом сплетен на весьма и весьма долгое время. Во-вторых, Бесцейны больше не захотят видеть Элайна, и в принсипате им потребуется отец. В этом случае все планы отца рухнут. В-третьих, немилость хотя бы одного Бесцейна – не шутка. А тут сразу двое наследников прониклись к нему неприязнью. И плевать на то, что он сделал для империи…

Надо как-то исправлять положение.

Навряд ли получится сделать это, не убедив Эссу в своём дружеском участии. К сожалению, даже если и получится её убедить – это может оказаться бесполезным. Но если позволить ей унизить себя и насладиться этим, то она, быть может, и не станет добивать его, рассказывая брату небылицы.

Элайн добрался до своих комнат и остановился перед зеркалом. Странно, но с Брайаном такого не случилось бы ни в пору святости, ни после падения. Он бы не оказался в такой ситуации, не смотря даже на то, что его близнец – довольно известный сердцеед и соблазнитель. Нет, окажись Брайан в том лесу с Эссой и Фенимором, всё было бы чинно и мирно, и никому даже в голову не пришло бы обвинить Брайана, сказать ему о своей ненависти или соблазнить его. С Брайаном Эсса так не поступила бы.

И сколько бы Элайн не разглядывал себя в зеркале, он никак не мог найти ничего такого, что бы разительно отличало его от Брайана. Разве что…

Брайан не пялился бы на грудь Эссы – с этого всё началось. Раньше и Уоррен в подобном не был замечен. Так что же произошло?

Он спустился на те самые ступени, на которых понял, что принцесса Бесцейнов ужасно привлекательна. Обычные серые ступени широкой и длинной лестницы, ничего сверхъестественного.

Но близнецы клана Си – очень чувственные парни. Роджер никогда не казался помешанным на сексе, хотя и бывало, что неделями путешествовал только из постели в постель. Но, ни одно из предположений окружающих о причинах такого поведения ни разу не попало в цель. Никакой причины заниматься сексом часто и с огромным аппетитом у Роджера не было. Всего лишь очень чувственный парень, который заводился (и наверняка заводится по сей день) от чего угодно.

И Брайан в юности был точно таким же. И таким же остался. Только череда случайностей и неприятных событий оставила близнецов по разные стороны монастырских стен. И Брайан мог бы оказаться на месте Уоррена. Однако… всё же… он прочитал бы Эссе пламенную речь или целую лекцию… просто потому, что по какой-то причине её боль, её лицемерие и неожиданные порывы, вызванные глубокими переживаниями… не нашли бы отклика в его душе. А Уоррену дьявол уже нашептал слишком много разрушительных мыслей, слишком многое показал, ужасая и оставляя тьму.

Значит, не стоит проклинать себя ни за влечение к Эссе, ни за желание освободить её из плена мучительных чувств.

Дождался её возвращения.

– На вас всё быстро заживает, Элайн, – отметила она, остановившись рядом. – Даже исцеления не требуется.

– Его высочество Фенимор приказал мне убраться с ваших глаз к завтрашнему утру, так что вам не придётся видеть всю последующую "красоту" заживления.

Она ответила полуулыбкой, деликатно положила ладошку ему на плечо и дружески, нежно проворковала:

– Надеюсь, что всё это нам с вами послужит неплохим уроком.

– Хотите сказать, с вами это впервые? – немного саркастично изумился Элайн.

– Конечно, – сладко произнесла Эсса. – Всё только для вас.

Вдруг некто с железной хваткой поволок его прочь, извинившись перед Эссой. Это был отец.

– Ты что опять вытворяешь? Я говорил тебе ссориться с принцессой?! – и с силой впихнул Элайна в ближайшую комнату. Уоррен даже почувствовал себя пятилетним мальчонкой в здоровенных ручищах отца. И как-то сразу вспомнилось, что принц Мэйн – древнейший, до сих пор не растерявший, а только бесконечно накапливающий силы и опыт.

– Император… Император уже вернулся? – догадался Уоррен. Отец должен был сопровождать Эрика Бесцейна во время охоты.

– Ты был так поглощён ссорой, что даже не заметил? Так, ясно. И, тем не менее, ответь на вопрос. Впрочем, не надо. И так понятно, что ты идёшь по пути падшего Брайана – стараешься оттолкнуть желанную женщину, чтобы сохранить обеты Единому.

– Всё не так. Просто… это я ей не нравлюсь и… И она совершенно прямо сказала об этом.

– Ты?! Да как ты можешь кому-то не нравиться?! Ты ветеран войны, ты один из трёх красивейших мужчин в империи, ты – чудотворец и вообще хорош во всём, что ни возьми. Ты только что вернулся из экспедиции, даже попасть в которую невозможно! Эсса должна обожать тебя, восхищаться тобой, испытывать безумное любопытство и влечение.

– Но это не так.

Мэйн глянул на Уоррена и заходил из стороны в сторону. Он нервничал, но говорил теперь очень тихо:

– Женщины говорят, что твой неожиданно низкий голос будоражит и возбуждает, но даже когда ты молчишь, на тебя так и хочется смотреть. Ты не просто красив, от тебя глаз не оторвать. Одна возможность посмотреть на тебя волнует, а всего лишь обещая познакомить с тобой, можно заработать целое состояние. Эсса… наверняка без ума от тебя и до сих пор не прилипла к тебе только из желания сохранить лицо, что важно для дочери императора…

– …И тем не менее… Я… Я постараюсь решить свою проблему сегодня вечером и ночью, но если не выйдет, то к утру мне нужно будет покинуть регион.

– Зачем?

– Нас застали в лесу наедине. Куртка на ней была распахнута, моё лицо уже располосовано… Фенимор посчитал, что я оскорбил её. Физически.

– Да тут любой бы так посчитал. Ты со стороны себя не видел, когда был только что рядом с ней.

– А что такое?

– Ты одним взглядом оскорбляешь её. Почти физически.

– Кажется, мы имеем в виду немного разные вещи…

– Ничего подобного, – покачал головой древнейший. – Поверь, опыта мне хватает, чтобы понять, что ты хотел бы ******* её в обоих смыслах.

– Как пошло, – поморщился Уоррен, а у самого горло сжалось от понимания правоты отца.

Это ведь он так потрясающе красив, что она должна наброситься на него с поцелуями! Но что-то всё не так…

– Иди, и всё исправь!

Уоррену повезло – он увидел, как Эсса поднимается по лестнице, когда он вышел в холл. Но принцесса была далеко не одна, и он решил уйти. Остаток дня он бродил по гостиным, ожидая момента, когда она останется одна или спустится.

И вот она, наконец, очутилась в гостиной.

Не красивая? От Эссы невозможно было оторвать взгляда. Невозможно было перестать прислушиваться к её словам. Он сбился со счёта, отмечая каждый раз новую, неповторимую улыбку. Они все были разные. Вспоминая вкус чего-то сладкого, она прикрывала веками глаза и склоняла голову вниз и набок, улыбалась мило, но не широко. Шире её улыбка становилась, когда она, откидывая голову немного назад и вбок, поднимала лицо при воспоминании о какой-то картине, виде или особенной погоде. И так во всём – все её реакции были разными. Её открытость в выражении чувственного наслаждения поразила его. Да, она не из тех, кто словами выражает свои чувства. Нет, она из тех, кто их показывает мимикой, телодвижениями и жестами, выражением смеющихся глаз. Правда, для того, чтобы распознать всё это непередаваемое богатство, надо смотреть на неё, и смотреть внимательно. Но мало кто делал это. И слава Единому, что её внешность не во вкусе большинства, а вокруг море более ярких женщин – иначе Эссу носили бы на руках толпы мужчин, и он сам обратил бы на неё внимание заметно раньше.

Он не заметил, как очутился рядом с ней.

– Вы с ума сошли?! – вдруг с неприязнью и довольно громко заговорила Эсса. – Перестаньте!

– Перестаньте – что?

– Вы меня нюхаете, похоже? Вы слишком близко сидите.

– Прошу прощения.

Эсса смерила его недовольным взглядом и, посмотрев на кого-то, сказала:

– Вы посмотрите, извиняется, но с места не двигается.

– Влюбился, – насмешливо сказал её собеседник.

– Да так, что не соображает, – дополнил ещё кто-то со смешком.

– Что же, он не слепой. Элайн, – вдруг раздался голос императора, – можете прийти ко мне завтра утром и попросить разрешения ухаживать за Эссой.

– Завтра утром я попросил его покинуть регион, ваше императорское величество, – возразил принц Фенимор своему отцу. – Взгляните на отметины кнута Эссы на лице Элайна. Я не думаю, что его ухаживания ей по нраву.

– Подойди, Элайн, – нахмурившись, повелел император, и Уоррену пришлось подойти и по жесту Бесцейна сесть рядом.

– Чем вы провинились? – спросил Эрик после долгого разглядывания лица Уоррена.

– Тем, что ношу святость так, будто её нет.

– За этой продуманной лаконичностью ответа я вижу богатство прочувствованных эпитетов и массу интересных и важных нюансов. Завтра утром вы всё расскажете мне… Фенимор, я сам послежу за Элайном.

– Так когда свадьба? – спросила вдруг Бриана.

Уоррен в недоумении воззрился на неё и понял, что дочка друга выпила чуть больше нужного. Её супруг, принц Санктуарий, выглядел трезвым и вполне естественно засмеялся, услышав вопрос.

– Моя дорогая эрцеллет, похоже, искренне считает, что причинение увечий мужчине – это способ показать ему своё расположение, – пояснил он, потерев свой многострадальный, множество раз переломанный нос.

Бриана действительно не единожды колотила мужа. И обожала его при этом. Прямо сейчас она обвилась вокруг сильной руки Санктуария с самым счастливым видом.

– А разве нет? – выпрямилась эрцеллет Санктуария.

– Нет, – улыбнулся супруге Алекс.

– Не верю, – в ответ ослепительно улыбнулась Бриана и повернулась к эрцеллет Рашингавы и принцессе Соно. – Это же так логично – избиваете мужчину и проверяете, сколько вытерпит. Если терпеливый и не слишком гордый, значит, годен для брака. Совместная жизнь, в конце концов, готовит немало неожиданностей. И если не вытерпит холодности, жестокости и капризов на стадии ухаживаний, то на что он вообще сгодится потом?

– Есть своя правда, – вдруг сказал весь из себя идеальный Ричард Сильвертон. – Пусть и нестандартного образа.

– Вообще-то, – заговорила Шесна Коли, древнейшая, мать принца Даймонда Лайта, – я знавала места, где царили подобные порядки.

– О, Шесна, ты мой кумир, – мечтательно простонала Бриана, и тут же очень живенько обратилась к Эссе и Уоррену: – Так что на свадьбу не забудьте пригласить меня.

– Ты получил отсрочку, – шепнул на ухо Уоррену отец. – Так что поблагодари императора за это.

Уоррен так и сделал. Но что-то его сильно раздражало в тот момент и последующие, и он никак не мог понять, что именно. Ночью он вспоминал этот вечер в деталях:

Вот Эсса показывает великолепное владение собой. Вот она смеётся словам Брианы. Вот она произносит тост за то, чтобы в конечном итоге счастливых союзов, начинающихся неудачно, было больше, чем удачно начинающихся несчастливых союзов.

Вот ей поддакивает герцог Ветреный, подходит к ней и подливает ей вина.

Вот она снова показывает великолепное владение собой, но уже что-то не так. В её глазах появляется что-то сложное. Что это? Похоже на её огонь, но немного не то. Здесь в ней есть упрямство, но и беззащитность.

Что-то не так. Что-то не так с Ветреным. Он неправильно смотрел на Эссу. Будто бы…

Раньше, чем подумал, Элайн вышел из комнаты и отправился к Эссе. Дверь была открыта.

– Ветреный, какого дьявола вы здесь делаете?! – громким шёпотом поинтересовался Уоррен у снимающего сапоги сына принца Классика.

– А ты вовсе не такой слепой, как о том говорят, – негромко протянул Ветреный.

Сейчас, в темноте, парень казался совсем невинным подростком. Низкорослый для перевёртыша, хрупкий и худой, с тонкими чертами лица в форме сердечка, с жутковатыми и красивыми серыми глазами под тонкими бровями, с шапкой разлетающихся шелковистых каштановых волос, герцог Ветреный чем-то напоминал тощеватого принца дождя Рэйна Росслея. То же количество высокомерия и заносчивости в забавном сочетании с миловидным, почти девичьим лицом. И столько же притворства. Разве что сын Классика был греховодником и извращенцем, жестоким и распущенным, а Рэйн Росслей – нет, страдал от циклических приступов безумия.

Но Ветреный – опасный тип, совершенно немилосердный. Перейти ему дорогу можно, он не мстительный, но никогда не знаешь, чего от него можно ожидать.

И Элайн сделал единственное, что мог сделать, нарушив планы Ветреного, но сделав это как можно более тактично.

Он… призвал крест. Комнатка осветилась золотым светом, и из сосредоточия его проявился символ. На лице Ветреного расцвёл детский восторг. Извращенец потрогал пальцем символ, лизнул его, заулыбался и ушёл. Что творится в голове у этого типа?!

Уоррен потряс головой, чтобы избавиться от мыслей о Ветреном, запер за ним дверь и вошёл к Эссе.

Она сидела на постели и смотрела так, будто сейчас заплачет.

– Эй, всё в порядке, он ушёл.

– На данный момент я не знаю, может быть, всё в порядке было бы, если бы ушёл именно ты.

– Он – самый мерзкий тип. Говорят, он называет жалкими сучками всех леди, с которыми спит. И делает это до, во время и после соития.

– Так и есть, – легко сказала Эсса.

– Ты же не хочешь сказать… Ты и этот мелкий… я не верю. Здесь сумрачно, наверное, и я не разглядел твоих глаз…

– Я спала с ним ещё в то время, когда была в контракте с Классиком. И, кажется, сам Классик знал об этом.

– Сколько грязи… – на выдохе прошептал Элайн. – Именно это так мучает тебя? Это было давно. Хочешь помолиться вместе со мной, чтобы Единый…

– Наивный, глупый Элайн.

– Думаешь, он так и будет приставать к тебе?

– Наивный, глупый Элайн, – снова тем же тоном повторила Эсса. – Иди ко мне.

– А как же молитва?

– Я хочу секса. Немедленно.

– Там, за дверью, крест призванный стоит. Я не могу.

– Если бы он работал как надо, то я бы не вспомнила о том, что мы творили с Ветреным и не возбудилась бы до предела. А ты бы не испытывал ту неуверенность, что я слышу в твоём голосе.

– Да, меня к тебе тянет. Но я у тебя на поводу не пойду. Знаешь почему? Потому что один раз ты уже подставила меня, и второго раза не допущу. Ты хорошо слышала, что я должен завтра рассказать твоему отцу всё то, что понял о тебе в лесу. Но была уверена, что тот факт, что я чуть было не стянул с тебя брюки, удержит меня от подробного рассказа. Теперь же я знаю о твоей связи с Ветреным, и ты захотела, чтобы я ничего не смог рассказать императору, потому что переспал с тобой. Я всё правильно сказал?

– Я сама сказала тебе о том, что спала с ним, – немного, но заметно разозлилась Эсса.

– Сам бы догадался, – парировал Уоррен.

– Убирайся из моих покоев!

– Лучше бы продолжала соблазнять.

– Убирайся!..

– В таком случае… закрой двери после моего ухода, пожалуйста. Меня вовсе не радует перспектива стоять всю ночь у твоих дверей в ожидании схватки с очередным любовником.

– Всё это совершенно точно не твоё дело!

– Как это не моё? Я же влюбился в тебя так, что потерял рассудок.

– Абсурд.

– Все вокруг теперь будут считать, что я млею от одного твоего вида. Что, в принципе, правда. Но если все вокруг будут знать, что у тебя любовник и это не я, то меня будут считать жалким, обманутым глупцом, слепым, тупым и глухим. А мне такая слава ни к чему.

– То есть из-за твоего тщеславия и я должна быть одинока и несчастна?

– Это не тщеславие. Разумным не запрещено хранить честь и достоинство как внешний образ отражения кинъе перевёртышей.

– Спасибо за лекцию, но ты несёшь просто дивный бред, – спокойно улыбнулась Эсса, и тут же, мгновенно вскипев, закричала: – Пошёл вон!

– Ух, какая злая, – деланно испугался Уоррен. Ему уже некоторое время было весело – он очень гордился тем, что не поддался на очередную уловку Эссы. – Такая сладкая и такая злая.

И тут она встала, абсолютно обнажённая, и подошла к нему. У Уоррена дух захватило. Веселиться или что-то говорить он уже никак не мог. Словно маленький мальчик в руках колдуньи, он задрожал, но послушно, зачарованный, сделал всё, что ей было нужно. И даже больше.

Пытаясь продрать глаза утром, он не мог понять, как всё это произошло, как ей удалось его соблазнить, просто встав перед ним без одежды. Ему уже тысяча лет. И любовниц у него было достаточно. И тряпкой не был, и нарушить обет он боялся. Да и не слишком её разглядывал. Так что же случилось? Не влюбился же так, как об этом все подумали?

Следовало поторопиться, и Уоррен наскоро привёл себя в порядок, оделся и ушёл, оставив спокойно спящую Эссу. У дверей в коридоре столкнулся с двумя дамами, смутившимися, пожалуй, ещё сильнее, чем он сам.

У своей спальни он обнаружил адъютанта императора, и по одному взгляду понял, что Эрик ждёт его немедленно.

– Доброго утра, наглый герцог, – поприветствовал его император, стоя у окна с чашкой кофе в руке.

– Доброе утро. Прошу прощения?

– Подойди сюда и посмотри на то, что этим утром увидел я.

Элайн незамедлительно сделал это. И глазам не поверил.

– Это ручей, протекавший неподалёку от замка. И за ночь он изменил русло, – рассказывал император. – Причём так значительно, что кроме как руку бога в этом не признаешь.

То кристально прозрачная, то откровенно красная вода теперь текла прямо по той дорожке, по которой сутки тому отец вёл Уоррена через сад к конюшням.

– Уверен, это чья-то шутка, – по возможности мягко сказал Уоррен.

– Как и лужайка с распустившимися ночью цветами, – кивнул Бесцейн. – Лепестки имеют редкий оттенок голубого. Тот самый редкий оттенок, который романтично описывает Приближение Весны. Что-то там… в летнюю пору, когда пыльца парит в воздухе с самого раннего утра, а солнце только поднимается в безоблачное небо, на западе, над самым горизонтом, подёрнутая жемчужной дымкой голубизна… что-то там… в слегка сиреневый оттенок. Это про ваши глаза он так говорил. Уверял, что только ваши глаза так живо напоминают утреннее западное небо.

– Но это…

– Если я сказал, что послежу за вами, то, скорее всего так и есть, не так ли, Элайн? Мне не нужен особый дар Единого, чтобы знать, где вы находитесь. Надеюсь, ради вашего же блага, что Эсса в таком восторге, что согласится как можно скорее объявить о вашем союзе.

Император присел на краешек стола, отпил из чашки и вгляделся в лицо Уоррена:

– Меня не волнует, с кем она спит и насколько об этом известно. Это совершенно ничего не меняет для меня лично. Но молодой женщине нужна полноценная, здоровая жизнь с минимальными угрозами. И вы предоставите Эссе такую жизнь, не так ли?

Элайн на мгновение зажмурился. В словах императора что-то говорило о том, что ему известно о связи Эссы с Ветреным. И он желает всеми возможными способами разорвать эту связь, воспользовавшись подвернувшимся Элайном. Но Эссе всё равно. Она не просто не согласится на брак, а представит всё таким образом, что Уоррен будет изгнан и лишён званий или окажется в Абверфоре – первой тюрьме-крепости Ньона.

Поскольку Уоррен молчал, пытаясь придумать хоть что-нибудь, император вздохнул и разрешил идти, прибавив несколько печально:

– Попытайтесь убедить её выйти за вас. Но ведите себя хоть немного приличнее. Вся эта ситуация кажется мне личным оскорблением. Вас оправдывает только очевидная влюблённость. Идите.

Уоррен направился прямо в покои Эссы с серьёзным чувством вины за пазухой. Встречавшиеся ему по дороге разумные, принцы, герцоги, эрцеллет, адъютанты и камеристки – все безуспешно пытались скрыть улыбки и смешки.

Крест, призванный в передней против Ветреного, стоял на месте. Эсса принимала ванну. Её комнатные девушки почти бегом покинули покои, краснея и хихикая в кулачки.

– Говорят, очередной святой пал этой ночью, – выдержанно проговорила Эсса, продолжая намыливать плечи. – Не знаешь, кто это был?

– Я, и уже побывал перед не слишком радостно настроенным императором. Ты всё верно рассчитала. Он не стремился расспрашивать меня о вчерашней охоте. И, судя по всему, все полностью уверены, что это моя похоть стала причиной падения.

– Кроме всего прочего, – продолжила Эсса холодно, – проводя параллели с почти святым Брайаном, о том, что я спала с тобой, никто даже не подумает. Все решат, что для падения тебе хватило малого. А на тот случай, если что-то пойдёт не так…

Она демонстративно окунула правую руку в воду и подняла. Мыльная пена осталась на воде, а на запястье теперь темнели отметины, будто кто-то со страшной силой сжимал руки Эссы.

– …Всемогущий… кто это сделал?

– Ветреный. Он не принимает отказов.

Значит, Ветреный уже уходил от Эссы, когда Уоррен пришёл. Значит… пристрелить ублюдка!

– Но о том, что он вчера был у меня, никто не знает, – улыбнулась Эсса, опустив глаза. – Наслышаны все только о тебе.

– Зачем всё это? – поморщившись, спросил Уоррен.

Невыносимая горечь смешалась со сладким чувством внутри. Вот так мужчины и теряют гордость: околдованные женщиной, готовой бессовестно играть чувствами.

– Я же сказала, что ненавижу тебя.

– Ты говорила так, но у тебя больше нет причин… я больше не святой, я нарушил обет, идеал – это не про меня.

– Ты прав, но мне почему-то не легче. Может быть, это сейчас так. Потом, когда я выплыву и моё имя окажется по-прежнему чистым… наверное, я испытаю удовольствие. Или продолжу менять тебя.

– Если у тебя такие далеко идущие планы, то ты не захочешь, чтобы император отправил меня в Абверфор.

– Пожалуй, – Эсса разглядывала свои руки.

– Тогда тебе стоит согласиться на объявление о нашем союзе.

– Брак? – подняла глаза принцесса.

– Идея его императорского величества, – пояснил Уоррен.

– Мне надо обдумать, – медленно произнесла она.

– Я защищу тебя от Ветреного, если хочешь.

– Очень мило с твоей стороны, – словно проснувшись, пробормотала она. Посмотрела в пустоту и сообщила: – Но знаешь, этого не требуется. Говорили, что ему не нравятся коротко остриженные блондинки. Я обрезала и высветлила волосы. Он отстал на много лет. Но едва все подумали, что я могла бы выйти за тебя, как он тут же появился. Как думаешь, не придётся ли тебе, в конце концов, ждать у дверей собственной спальни до тех пор, пока он не закончит со мной?

– А Классик ждал?

– Хочешь сравнить себя с Классиком? Ветреного подогревают всего несколько демонов, тогда как Хоакин легионы таких демонов укротил, одел в униформу и вызывает по необходимости. Ты милая маленькая девочка в сравнении с этими двумя. А говорили, что ты – их родственник. Ничего в тебе нет от них. Разве что тоже считаешь меня привлекательной.

– Подожди-ка… – нахмурился Уоррен.

– Ах да, тебя не было на планете, когда Ксенион рассказал правду… Твой так называемый отец, Рональд Мэйн, приходится родным дедушкой Классику. В тебе и мерзком гадёныше Ветреном есть много общего. Наследственность, например. Как интересно, не правда ли?

– Ты…

– Я не лгу. Посмотри в мои глаза снова. Видишь? – она подалась вперёд, улыбаясь. – Можешь звать братцем Ветреного.

Элайн поднял одну бровь и кивнул:

– Я это легко переживу. Выходи за меня.

– Ты больной или сумасшедший?

– А что?

– Я тебя подставляю, кручу тобой, как хочу, рассказываю о том, с кем и как ты связан, а тебя интересует…

– Не думаю, что я могу что-то исправить.

– Имею в виду, что ты должен сейчас предпочесть века в Абверфоре свадьбе со мной.

– Единый мне особого выбора не оставил. Я с ума по тебе схожу, и эта ночь показала, что слаще тебя женщины на земле точно нет. Император хочет, чтобы ты была всем довольна, а я готов на многое пойти, чтобы моя первая и единственная жена была счастлива.

– Мне никогда не быть счастливой, Элайн. И я утяну тебя в ад.

– Ты только так думаешь. В конце концов, всё лишнее отпадёт и останется только то, что ты возьмёшь сама. И это будет то, что сделает тебя счастливой.

– И что же, по-твоему, мне до сих пор мешало взять счастье самостоятельно?

– Политика. И что-то ещё, с чем я разберусь.

– Если оставить эфемерное "что-то ещё", то вспоминается, что ты тоже член принсипата и регент Мэйна на Пенрине. Политика – это твоё.

– Но со мной не будет той грязи. Я всего лишь стою на позиции отца в принсипате… и всё. К тому же в этом году меня ждёт тьма учений перед защитой Пенрина. Я буду пропадать в лагерях иррегуляров и мешать особенно не буду. В твоём распоряжении будет домен Мэйна и колония Соно-Мэйн. Ты сможешь взять лучших телохранителей и отправиться в путешествие по имениям клана. Или даже запереться в одном из них, если тебе все так осточертели.

Эсса, едва дослушав, погрузилась в воду с головой. Вода успела успокоиться к тому моменту, как принцесса снова села, откинула мокрую чёлку со лба и стёрла воду с ресниц.

– Я согласна.

– Можно поцеловать невесту? – тут же спросил Уоррен.

– Нельзя. Уйди.

– Хорошо. Я скажу императору, что ты согласна?

– Я сама скажу. Иди к себе и не показывай своё сияющее лицо наружу. Иначе объявлением мы удивить никого не сможем.

– У меня вовсе не сияющее лицо.

– Да, а я вовсе не сижу в ванной, – иронично и несколько мрачно поддакнула Эсса. И тут же сладко пропела: – Влюбился, красавчик Элайн влюбился! Влюбился глупо и до слепоты.

Уоррен попытался представить, какой необычной особой надо быть, чтобы вот так комментировать влюблённость одного из Красивейших в себя. Тем более, если она уверена в его влюблённости. Как будто не с ней всё это происходит.

Ничего не смог окончательно понять, помотал головой и ушёл.

Уже вечером Бесцейны и принсипат отмечали объявление о бракосочетании. Уоррена слегка трясло, потому как Ветреный и Классик были рядом, смотрели понимающе, папа невесты – император, а сама невеста могла в любой момент изменить решение, снова создав чудовищную ситуацию, готовую обернуться скандалом. Перчатка, скрывающая синяки на её запястье в любой момент могла быть расстёгнута и сброшена.

– Должен разрушить ваши сладкие мечты, но придётся немного отложить подписание контракта, – вдруг довольно громко сказал Джулиан Дарк. – И это "немного", к сожалению, зависит от моего решения о готовности Элайна к определённому рангу в командовании иррегулярными войсками.

– То есть Уоррену следует подготовиться к экзамену? – взяв за руку Элайна, мягко спросила Эсса у главнокомандующего.

Она так хорошо и естественно смотрелась в роли его невесты, что Уоррену отказала способность конструировать приличные фразы.

А ещё она назвала его по имени.

– Совершенно верно. Не смотря на то, что Элайн в роли генерала был очень хорош на прежних защитах, за шесть десятков лет военная наука стала ещё серьёзнее. И, как нет уверенности в том, что Приближение Весны нанесёт смертельный удар алмазному царю, так и нет уверенности в том, что Элайн менее чем за год усвоит всё необходимое и проведёт все требуемые учения. Ему предстоит напряжённая работа.

– Хорошо, что вы так прямо сказали об этом, Дарк, – проникновенно отвечала Эсса. – Я сделаю всё, чтобы поддержать Уоррена.

– Что бы это не значи… – начал, было, принц Санктуарий, изображая замах хлыстом, как все засмеялись.

Бриана вдруг подошла и тихонько сказала:

– А я думаю, что ты не заслужил всё это.

– Ты же… сегодня решила воздержаться от пьянящих жидкостей и судьбоносных высказываний?

– Тебе было так тяжело там, на Рилкое. Я видела, с каким трудом, с какой мукой ты извлекал кресты… А теперь это… и война тоже ужасное испытание. Я никак не могу помочь, но буду молиться за тебя, пусть Единый особенно меня и не слушает. Надеюсь, Эсса действительно сделает твою жизнь легче и счастливее.

Видимо в глазах Уоррена Бриана прочла, что он на самом деле думает о роли Эссы в своей жизни, потому что вздохнула, бросила на принцессу крови быстрый острый взгляд и пообещала молиться за друга отца каждый день.

Ночью Уоррен пошёл к Эссе одновременно с Ветреным и схватил его за плечо в коридоре возле самых дверей:

– Я могу следить за тобой почти круглосуточно, – предупредил Уоррен герцога Классического предела. – И призову крест раньше, чем…

– Ты же потерял свой дар, разве нет?

Уоррен кратко помолился Единому, и в руках возник свет, из которого появился новый символ, обрушенный на то место, где мгновение тому стоял Ветреный.

– Ах ты псина помойная, – тихонько выругался перевёртыш и скорым тихим шагом ушёл. Элайн успел скрыться за дверью Эссы прежде, чем на шум в коридор кто-либо вышел.

– Кто там? – спросила Эсса. На сей раз она зажгла светильник. И на сей раз – опять полностью обнажённая.

– Я слежу за Ветреным. И ты до сих пор спала без охраны и с открытой дверью?

– Много лет, – кивнула она.

– Но ты понимаешь, что на данный момент следует запираться?

– Ветреный – твоя проблема, не моя.

– В каком это мире сволочь, оставляющая синяки – не проблема? Вроде не в этом. А ты в каком живёшь?

– Догадайся.

– Ой, не может быть, – смущённо засмеялся Элайн. – Я не смогу тебя так сильно ударить, даже если от этого будет зависеть острота твоего удовольствия.

– Оставим это, – холодно повелела принцесса. – Зачем ещё ты появился?

– Ни за чем, разве что ради того, чтобы… – Уоррен, чувствуя себя полнейшим идиотом, подошёл к самой кровати Эссы и снял рубашку: – Разрешишь остаться?

– Бедняжка, наши отношения настолько оригинальны, что даже не знаешь, что можно, а что нельзя. Оставайся. Даже если не захочу тебя, всё равно будет очень неплохо. Высокий и красивый золотистого типажа крылатый в моей постели – одно это как минимум приятно.

– Хорошо, что ты так к этому относишься, – осторожно заметил Уоррен. – Но как же прошлая ночь? Разве она не была для тебя таким же откровением, что и для меня?

– Ты хорош, Уоррен Элайн. В сравнении с Ветреным и Хоакином у тебя есть преимущество: тебе не нужно лезть в глубины моего подсознания, ты заводишь одним своим видом. Ты слишком красивый и запоминающийся. На то, что у Классиков уходит полсвечи, у тебя уходит две доли. Я говорю о прелюдии.

– Ветреный и прелюдия?

– Своеобразная, но да, пожалуй.

– Хорошо. Мы обсудили всех твоих любовников?

– Нет, но на место ты поставлен, я так понимаю.

Уоррен едва сумел проглотить ругательство в её адрес. Опять она замыслила и провела потрясающую серию ударов, завершив мощным апперкотом.

– Надо уже привыкнуть к тому, что любая твоя болтовня имеет конечную цель.

– Приму к сведению и буду болтать ещё и просто так. Что бы ты не ожидал подвоха. Ну, ты раздеваешься или передумал?

– Ах, какая смелая. А где же та глубоко израненная, роняющая слёзы принцесса, которую я видел в лесу?

– На данный момент она пытается не огрызаться.

– Назови мне настоящую причину того, почему ты согласилась выйти за меня.

– Ты так явно меня хочешь, что твоя способность спокойно разговаривать внушает значимое уважение, – окинув его дерзким взглядом, промолвила Эсса, в заключение сладко улыбнувшись.

– Я хорошо себя контролирую. Обычно. Так по какой причине…

– Я расскажу тебе потом. В отличие от тебя, я не в настроении разговаривать.

Следующим утром Уоррен проснулся довольно рано, и, после того, как Эсса прогнала его, получил возможность подумать над всем, что произошло.

Ещё на Рилкое Бриана говорила, что его способность принимать любой бред за норму очень приятна для оригиналов всех мастей. Правда была в том, что Уоррен научился не сходить с ума в тех бредовейших ситуациях, к которым приводила его тесная и частенько излишне преданная дружба с близнецами. Оказываясь в позиции защитника Роджера и прикрывая друга перед его бывшими, прошлыми и будущими любовницами, их мужьями, отцами и сыновьями, Уоррен нахохотался над абсурдом ситуаций свыше нормы. Нахохотался так, что даже не успевал, бывало, уследить за собственными, иной раз несколько беспорядочными, связями. Такое прошлое не могло не приучить оставаться в полном спокойствии тогда, когда делаешь предложение принцессе крови, даже зная, что она тебя ненавидит и в дальнейшем собирается превратить жизнь в ад. Просто потому, что она волшебная и сладкая и хочется ей помочь. Другой мужчина признал бы собственный идиотизм или остановил бы весь этот кошмар, но Уоррен как-то умудрялся справляться с самыми спорными ситуациями раньше. Верил в себя и сейчас.

Отправился добывать себе кофе в тусклой утренней мгле. Думал, будет один, но в столовой нашёл Джулиана Дарка. Главком поднебесных уже поднял сервов, и в полном одиночестве пил тот же напиток бодрости, щедро разбавляя латкором. Один из служащих, еле сдерживая зевоту, стоял за стулом Дарка и явно ждал жеста принца, чтобы наполнить его чашку снова. Джулиан Дарк был гением войны, возглавившим защиту планет империи, продолжал расти в своём деле и удивлять минимальным количеством жертв, и простые смертные готовы были на любое действие по его слову. Но Дарк не замечал этого почтения. Он считал важным только то, что к нему никто не лезет ни с вопросами, ни с советами. И если находился дерзкий, то был очень скоро унижен и уничтожен в собственных глазах.

Дарк взглянул на Уоррена и туман за окнами рассеялся как по волшебству. Холодный свет наполнил комнату. Джулиан Дарк на мгновение превратился в тёмное пятно.

– Командующий, – сказал Элайн, сел напротив и мягко обратился к серву: – Принесите самый большой кофейник, ещё одну чашку и можете быть свободны.

Джулиан Дарк посмотрел так, будто хотел убить. Уоррен скорее почувствовал это, чем увидел. Дарк почти всегда смотрел зло из-за неяркой красновато-чёрной плёнки, покрывающей его радужки и почти полностью скрывающей зрачки – эта плёнка облегчала ему командование поднебесной частью защиты планеты, да и управление регулярными войсками в мирное время. Когда-то она была абсолютно красной и чуть менее жуткой.

Но на этот раз Дарк, похоже, и вправду не испытывал ничего хорошего:

– Ещё раз намекнёшь, что я плохо обращаюсь с сервами, и я устрою тебе самую сложную из всех внеочередных аттестаций, и только от степени твоего провала будет зависеть, на сколько рангов я тебя понижу.

– Я просто отослал парня, – оправдывался, примирительно подняв руки, Элайн.

– Да, отослал, но уж что я помню с детства, так это твоё снисходительное выражение и мягкий тон: "Джулиан, ты не должен так обращаться с людьми. Это унижает их достоинство!"

– Если бы не я тогда, то ты и с офицерами высшего состава обращался бы как с ничтожествами.

– Ты слишком много о себе думаешь, будущий рядовой.

– Правда? А мне кажется, я был единственным из всех знакомых твоего отца, кто не целовал тебя в задницу.

– Меня никто не целовал в задницу, а ты был единственным, кому хватало наблюдательности и мозгов, чтобы обратить внимание на меня в детстве, и искренности, чтобы дать подзатыльник, пока отец этого не видит.

– Это было всего один раз!

– Я запомнил, будь уверен.

– Как? Прошла тысяча лет.

– Я и через четыре тысячи тебе этого не забуду.

Элайн расхохотался. Да, однажды он действительно слегка двинул избалованному до фантастического уровня первенцу Роджера. Мальчишке достаточно было восьми недель, чтобы начинать задирать нос перед каждым новым учителем и тыкать беднягу в пробелы в знаниях. Исключение составляли некоторые преподаватели по дисциплинам военного дела, и в попытках превзойти и их, Джулиан шёл на самые разные меры. Однажды он собрал сервов дворца Енгори в прилегающем парке, разделил их на отряды и заставил их колотить друг друга. Но чтобы понять, как боль и страх боли влияют на сознание и способности, он заплатил сервам за серьёзные побои и принялся наблюдать. В ожидании Роджера и обещанной тренировки с ним, Уоррен и наткнулся на всё это. Сначала он остановил сервов, перекричав шум, а затем выругал прямо перед ними Джулиана, действительно дав подзатыльник. Роджер бы такого не сделал. Он обожал своего первенца так, как не обожала Джулиана его родная мать. И с присущим ему обаянием заставлял всех вокруг превозносить и бесконечно одобрять своего сына. Для Джулиана не существовало никаких законов в то время. Но сначала армия, а потом дед, Ричард Сильвертон, немного изменили его. Нет, Уоррен ни разу не посчитал себя ответственным за становление личности Джулиана Дарка. Сильвертон сделал бы то же самое, но его никогда не было рядом – в то время он был предводителем крылатых и фактически управлял делами на всей старой планете, своим авторитетом подавляя даже монархов людей.

– Считай, что приказ о лишении тебя генеральского чина уже в силе, – тем не менее, сказал Джулиан.

– Да ты сегодня очень зол и разговорчив, я посмотрю. Что-то случилось?

Джулиан вдруг сузил глаза, и его верхняя губа хищно приподнялась, прежде чем он заговорил:

– Я скажу, если ты встанешь на колени перед Эссой-при и попросишь у неё прощения.

– За что? – задохнулся Элайн. – Что ты видел и где?

– Я ничего не видел, но принцесса крови не должна быть недовольна поведением одного из моих подчинённых. Делай всё, что она скажет. В том числе, если придётся повеситься. Её улыбки меня не обманывают. Она тебя еле терпит.

– Пф, Джулиан, тебе нет нужды опасаться, что тебя могут сместить. Это вообще невозможно. Ты можешь унижать Уайт-принца и дать такой же незабвенный подзатыльник Фенимору – тебя никто не заменит, и Бесцейны знают это лучше нас.

– Я не опасаюсь ни за себя, ни за тебя. Но есть первоканон, Элайн, по которому армия должна у повелителя с руки есть, а властьдолжна любить своих солдат. Что-то не так – и вся смертоносная сила главного тандема империи теряется.

Уоррен глубоко вздохнул. На колени?

– И я должен сделать это на глазах у тебя?

– Да.

Оба немного помолчали.

– Я это сделаю, когда представится случай. Но мне-то ты поведаешь, отчего в такую несусветную рань так зол?

– Скажем так, проблемы с принцессой не у тебя одного.

– Что произошло? – подавленно и нервно спросил Элайн, боясь, что услышит то, от чего с оглушительным шумом рухнет всё, построенное за прошедшие сутки. – Что она сделала? Я думал, Эсса…

– Я не ту принцессу имею в виду. Я имею в виду хвостатую девчонку с Рилкоя. Принцесса? Одно название. Но она требует к себе внимания как к королеве.

Уоррен вспомнил девчушку, младшую фитку, которая не побоялась броситься в воронку Рэйна за Роджером, когда он возвращался домой с Рилкоя. Спустя столько лет она так и осталась в империи Бесцейна. Но, похоже, она вовремя поняла, что Роджер по уши влюблён в леди Чедвик и принялась за Джулиана. Но он не из тех, кто будет терпеть помехи в виде крошечной леди.

– Почему она всё ещё здесь? Император приказал тебе терпеть её?

– Она уже отбыла на Рилкой и снова вернулась. Пытается склонить меня к войне на своей Родине.

– И тебя бесит то, что она не принимает отказа?

– Тщеславное, себялюбивое, глупое существо, даже не способное справиться со шнуровкой на корсаже. Она выбрала меня в качестве своего личного раба, когда перестала увиваться за отцом, – прошипел Джулиан Дарк.

И это говорил тот, в ком смешалось наследие трёх монархов-древнейших, кто рос во дворцах, купался в роскоши, и, как говорилось, ежедневно и многоразово был целован в задницу.

– О, уважаемый главком, тщеславный, себялюбивый и неглупый, а давно ли ты сам научился завязывать себе шнурки?

Джулиан Дарк крепко выругался и встал, явно собираясь обогнуть стол и врезать. Не потому, что не мог ответить словесно, а потому, что захотелось вылить свою злость из-за рилкойской принцессы с помощью физического насилия. В клане Сильверстоунов это явление было нормой.

Уоррен вскочил тоже, но вступать в драку не хотел, а потому поднял стул ножками в сторону Джулиана и медленно отступал, пытаясь немного смягчить свои слова:

– Предполагаю, что справляться со шнуровкой на дамском корсаже ты научился лет на сто раньше, чем со шнурованием собственных ботинок, – посмеивался Уоррен. – Ведь даже ты не стал бы звать камердинера в спальню любовницы, чтобы раздел её, когда ты уже в огне.

Джулиан на мгновение отвёл взгляд, силясь вспомнить, как это было, но затем просто взял другой стул на тот же манер и…

– Вот такого я ещё никогда не видел, – замер в дверях император. – Фехтование на стульях? Приятно, конечно, что и высшие армейские чины не сидят на месте, но мебель – наихудший вариант, насколько я знаю.

– Наихудший вариант, если позволите, канделябры, – с поклоном ответил Джулиан. – С горящими свечами. На фабрике по производству взрывчатки.

– Сейчас догадаюсь, – с расширенными глазами, очень оживлённо заговорил Эрик Бесцейн. – Это не что иное, как тренировка с Приближением Весны?

– Приближение Весны? – тихонько переспросил Уоррен. – Я слишком много слышу о нём.

– Это новое прозвище Кардифа, – так же негромко пояснил Джулиан.

Похоже, что Роджер популярен не только благодаря томным вздохам девственниц, но и симпатии императора. Несмотря на колокольчики.

Интересно, нравился ли Роджер Эссе? Наверняка, но насколько сильно?

Вслед за императором вошёл второй наследник Бесцейна, Фенимор, и за ним – принцесса Джулианна и Танияма, адъютант императора.

– Кстати, Элайн, – что-то вспомнил Эрик Бесцейн, – Дарк вчера так прозрачно намекнул о необходимости вашей аттестации, что я не смог не задуматься об этом и вспомнил, что так же слышал о вас много положительного. Если вы решите не возвращаться в армию в том же качестве, что и прежде, меня это не порадует.

– Возвращайтесь, пожалуйста! – попросила вдруг принцесса Джулианна. – Говорят, что вы любите солдат, проницательны, и что ваш ум очень изворотлив. Почему вы не хотите?

– Ваше императорское высочество, мне слишком не по душе сама война, но я всё же вернусь в войска, а ваш отец выражает сомнение в моём желании очень иносказательно. Чтобы, в том случае, если я не справлюсь с аттестацией или комиссия и принц Дарк решат, что я недостаточно хорош, меня можно было не унижать званием "слабак", а отнести всё к моему нежеланию.

– О, папа, тебя совершенно не поймёшь иногда, – улыбнулась и возмутилась Джулианна.

– Но почему крылатые так хорошо меня понимают? – парировал Бесцейн.

– Потому что глупцов до тебя просто не допускают. Не будь я твоей дочерью, меня бы и близко к тебе не подпустили.

Джулиан слегка изменился в лице и сделал едва заметный знак Элайну и шевельнул губами, мол, вот она, нормальная принцесса, не воображающая о себе неизвестно что.

– Ты достаточно умна для моего двора, дочь, – успокоил принцессу император. – Просто ты ещё очень торопишься жить. И да, про неторопливых, почему Эсса ещё спит? Кажется, вчера мы договаривались встретиться в это время, – и снова окинул взглядом Элайна. – Мне доложили, что вы призвали крест к её дверям.

– Из самой глупой ревности, – быстро признал Элайн.

– Но тем не менее, вы не потеряли дар, как Брайан Валери после падения.

– Вероятно, падения не было. Я ничего не заметил и не почувствовал.

– Почему тогда Эсса согласилась выйти за вас?

– Потому что я сделал ей предложение самым удачным образом.

Император сощурил глаза и шагнул вплотную к Элайну, чтобы шепнуть ему:

– Разве что Ветреный вам будет равен в наглости. Я же просил вас соблюдать элементарные приличия и не глупить.

После чего властитель отступил и сказал в полный голос:

– Я разрешаю вам отбыть в Дарк-юн сейчас же. Пусть вам составят программу аттестации и начинайте готовиться… ага, не нравится? Ничего, потерпите. А я посмотрю, как скоро Эсса запросится в Ньон. Вот оно что, опасаетесь, что не запросится? Вот и узнаем, согласилась ли она выйти за вас из-за удачно сделанного предложения или же из-за ваших красивых глаз. Идите немедленно. Это приказ.

Дыхание наполовину перекрыло что-то тяжёлое и неприятное. И так было ясно, что император очень проницателен и догадывается обо всём быстрее, чем ему докладывают. Но теперь оказывается, что Эсса в своих играх берёт пример с отца.

Судя по всему, Бесцейн решил разорвать помолвку дочери через несколько дней, но именно в тот период, пока ни новости, ни члены принсипата с семьями ещё не отправились на Пенрин. Объявлением о свадьбе он тоже чего-то пытался добиться. Но это, скорее всего, что-то из области самых глубоководных политических интриг.

– Мне в этом ни за что не разобраться, – признался Уоррен отцу, когда тот переправил его прямо на площадь перед Дарк-юном, дворцом Дарков, отданным в пользование поднебесным войскам. – Понятия не имею, в чём дело.

– Я бы рассказал тебе увлекательную историю, предшествующую этим манёврам Бесцейна, но сейчас на это нет времени. Да и бессмысленно. Знай только, что Эсса обязательно присоединиться к тебе в Ньоне. Если она ещё не поняла, как ей повезло обратить на себя твоё внимание, то вскоре обязательно поймёт.

– Ты уверен, что мне не следует знать о причинах Бесцейна? Знаешь, мне пришлось услышать от Эссы о своём родстве с Классиком.

– Не сердись…

– …Это тоже слишком длинная история, чтобы рассказывать мне о ней?

– Классик ни вслух, ни мыслью никогда не признает нашего родства. Я – тоже. Потому мы не считаем друг друга родственниками. Это примерно так же, как и у нас с тобой. Пусть ты только мой потомок в пятом колене, а не сын в действительности – всё это не важно. Мы сами устанавливаем правила. И с Классиком у нас нет ничего общего.

Принц и его потомок немного помолчали.

– Это была случайность? – всё же спросил Уоррен. – Твоя связь с сереной перевёртышей.

– Нет, вовсе не случайность. Я восстанавливал и укреплял мною же поверженное царство и женился на варледи самого, на мой взгляд, выдающегося из выживших кланов. Мы полюбили друг друга. Это не такая уж редкость – любовь между представителями разных рас и видов. Хоакин… как-нибудь потом расскажу о том, как он ушёл. Главное, не переставай думать о Классике то же, что и прежде. Он – крайне опасен и жесток. Он всегда был не такой, как все. С самого рождения.

И всё же мнение о принце Хоакине, лидере одного из царств перевёртышей, древнейшем по прозвищу Классик, немного изменилось. Ведь когда-то он, так же как Уоррен, находился под пристальным взором опытного Рональда Мэйна, так же, наверное, восхищался широтой планов древнейшего, обсуждал с ним дела и шёл по прочерченному предком пути. И если было сказано, что Классик ушёл, значит, началось всё только лишь с расхождения во взглядах. Значит, Классик не предавал, не убивал невиновных и не делал ничего запредельно жестокого в молодости. Возможно ли, что именно противостояние с Сапфиром сделало Классика тем, чем он стал? Но Эсса не стала бы кривить душой… ни к чему ей это. И о личности Классика лучше даже не думать. Но кто же тогда Эсса? Жертва Классика и Ветреного или всего лишь отточенное ими жало с ядом? Личный опыт подсказывал, что улыбки Эссы не были лживыми до того момента, как она вышла за Классика. Наблюдал же за ней, когда она была ребёнком. С самого детства Эсса была той солнечной, радостной малышкой, которая верила в справедливость, чудеса и лучшее "завтра". Большинство считает, что принцесса такой и осталась, что она такая и есть на самом деле. Но Уоррену она показала то, что вдребезги разбило образ. Значит, что-то произошло. Если это из-за Классика, то… это может оказаться не по силам такому сопляку, как Уоррен Элайн. Чудотворец? Генерал дневных? Для Классика он глупый мальчишка и только.

Уже следующим утром, завтракая в Мэйнери, Уоррен получил записку от Эссы на метакарту: "Я прибуду к вам в полдень, чтобы помогать готовиться к аттестации".

– Слишком мило, – пробормотал Уоррен, и тётушки тут же обратили на него свои пристальные взгляды. Он вздохнул, потому что если Эсса действительно появится, то молва об этом разнесётся по империи и следует рассказать обо всём тётушкам. Уоррену и самому очень хотелось скорее сообщить всем вокруг о предстоящем браке, но реальность желаемого будущего казалась слишком маловероятной даже сейчас, когда Эсса всё же покинула Соно-Мэйн. Удивительно, что она это сделала, ведь последняя встреча с императором внушила Уоррену мысль о том, что на самом деле Бесцейну этот брак совершенно не нужен, и он всего лишь заигрывает с обоими Классиками.

Эсса прибыла в полдень, как и обещала. Уоррен уже поджидал её на ступеньках второго подъезда, когда она появилась, совершенно одна, в красивом тяжёлом платье тёмного цвета. Сложная золотая отделка придавала коже принцессы нежности и сияния. Уоррен же мгновенно спланировал дальнейшие действия.

– А где твои тётушки? – сладко пропела Эсса, поднимаясь. Если бы она хотела официоза, то прибыла бы со свитой, и непременно к парадному подъезду.

– Я ничего не сообщил им, – тем не менее объяснил Уоррен.

– Хотел сделать сюрприз?

– Вовсе нет. Я не был уверен, что ты действительно приедешь, а если и приедешь, то не был уверен, что ты не швырнёшь мне в лицо… что угодно. Твой нынешний характер, Эсса, буквально создаёт непредсказуемость.

– А я была уверена, что ты понял, что в окружении других я всегда очень мила.

– То есть узнать тебя настоящую ты больше никому не позволишь?

– Кажется, я говорила, что ты идиот, если посчитал мою ненависть к твоей идеальности проявлением настоящего характера. Возможно, я сказала это несколько другими словами. Не вспомнил?

– А… ты сказала "это было бы слишком просто", так?

– Да.

Она остановилась и освободила руку в холле. На неё сверху лились ярко расцвеченные витражами лучи солнца. Она подняла руки в стороны и покружилась с улыбкой на лице. Такие её приятно-мечтательные улыбки обозначали льющееся через край наслаждение. Но откуда? Он уже понял, что разные мелочи ненадолго, но заметно развлекают её. Вот только счастливой её так не сделаешь.

– Я хочу выйти за тебя как можно скорее, – вдруг негромко сказала она. Одна её щека была красной, другая – зелёной. На лбу – жёлтый овал. Очень красиво.

– Очень красиво, – так и сказал Уоррен, озвучивая скорее своё чувство, чем мысль. – А как на счёт искренности? Не хочешь сказать, почему ты настаиваешь на бракосочетании на самом деле?

– Искренность? Думаю, между нами это в какой-то мере возможно… Не помню, был ты на Клервинде или нет, когда это случилось… – Эсса задумчиво пошла в тёмный проём, ведущий к лестнице наверх. Уоррен последовал за ней и отчётливо услышал:

– Ты должен был познакомиться с нынешней эрцеллет принца Рашингавы, Марией. Я знаю её. Она – милая и добрая женщина, общительная и смелая фитка. И я точно знаю, что Рашингава не объект изучения полюбил, как уверяли драконы, а замечательную леди, жизнелюбивую, умную, сознательную и совершенно очаровательную. Это в её честь Рашингава назвал первую колонию. Мария пробыла у Классика всего две недели, а после, по его щелчку, совершила покушение на Сапфира. На вечере, где присутствовало всё общество. Хоакин загипнотизировал её так, что она понятия об этом не имела. И до сих пор ничего не смогла вспомнить. Что говорить?.. Я прожила с Классиком двадцать лет. Прошло полвека с тех пор, и мне кажется, что ты, разве что только ты вне опасности быть задушенным во сне мною, если Классик так же обработал гипнозом и меня. Недавно всплыла кое-какая информация… есть предположение, что я могу стать опасна для своих братьев или даже для отца. Есть вероятность, что Классик захочет избавиться от правящей династии моими руками. И это будет выглядеть естественно, поскольку… моя мать признана безумной, разведена и заточена. Почему бы и мне на краткий миг не обезуметь? Конечно, я мать его сына, но кто в здравом уме посадит дракона на трон? Нет, он не стал бы использовать меня так. Потому я должна как можно скорее поселиться в Мэйнери. Тебе придётся очень постараться, чтобы я забеременела и стала непригодна для посещения Сердца Цитадели. Я понимаю, что ты не лучшая кандидатура и родить от тебя здорового ребёнка сложнее, чем от фита или человека, но пока что всё складывается в пользу твоей кандидатуры. К тому же… я люблю детей.

Они уже некоторое время стояли возле лестницы. Эсса выразительно, но тихо говорила, прислонившись спиной к перилам, а Уоррен почти обнимал её, положив руки на перекладины по обе стороны от её локтей. Он ловил нюансы выражения её лица и глаз. Слышать от неё такое и видеть её печаль, такую разную, меняющуюся на каждом третьем слове – удивительно и тяжело.

– А ты почему женишься? – спросила она, посмотрев на него прямо и с интересом. – Кроме очевидного, конечно же.

– Для этого должны быть особенные причины? Мужчина решил жениться, вот и всё.

– Нет, не всё так просто. Тебе более тысячи лет. Наверняка уже не раз сильнейшим образом влюблялся и хотел жениться. Но так ни разу женат и не был. Такие, как ты, должны быть уверены, что это на всю жизнь, что избранница идеальна и что чувство абсолютно и полностью взаимно. И красотки не проходили проверку.

– Ты права. Честнее всего признаться, что раньше всё было именно так.

– Тогда что же изменилось? Почему ради меня ты нарушил правило?

– Моя влюблённость здесь не имеет никакого значения. Император сказал, что я должен убедить тебя и раз, таким образом, наш брак возможен, то… почему бы и нет?

– Так тобой руководят планы Мэйна?

– Нет. Он обещал, я так понимаю, расчистить мне путь, но дело всего лишь в том, что я хочу тебя и хочу, чтобы всё было правильно и по возможности безгрешно. Я – крылатый, помнишь?

– Ах да, всё время забываю, что за исключением Кардифа крылатые не любят заниматься сексом не в браке или вне дома свиданий. Но тогда ты должен был всё-таки жениться раньше. Мне говорили, что до пришествия Ли на Клервинд твоя репутация была такова, что любой бы в истерике смеялся, узнав, что однажды ты будешь держать целибат.

– Кардиф повлиял на меня в юности. Мы же с детства развлекались вместе. Затем я видел, как он ломает все возможные рамки в отношениях с леди и многое с удовольствием перенял.

– А я слышала, что вы подружились с поры взросления.

– Мы с близнецами частенько играли вместе и в раннем детстве, но всерьёз сошлись в двенадцать-тринцадцать, когда Сильвертон привёз этих двоих в дом моих родителей на пару лунных периодов. Мы какие-то родственники по моей матери и матери Сильвертона, так что шансов избежать возни с близнецами у меня было маловато ввиду примерно одинакового возраста.

– Примерно?

– Я на год старше.

– Какими они были тогда?

– Одинаковыми. Я могу тебе рассказать много историй в доказательство того, что они были двумя симметричными сторонами одного и того же существа… Они как один крылатый и его чуть более игривое и задиристое отражение. Но ты впервые в Мэйнери в качестве невесты… потому позволь показать твои будущие апартаменты.

– Идём, – кивнула она и светло улыбнулась. – Вечерами через этот витраж тоже проникает солнце? – показала она на окно, к которому пришлось подойти, чтобы начать подъём по лестнице.

– Да. В солнечную погоду в Мэйнери очень красиво.

– Как сегодня.

– Рад, что тебе нравится.

А затем Уоррен услышал топот и шелест юбок.

– Тётушки, – негромко простонал он.

– Надеюсь, ты не расскажешь им истину о наших отношениях.

– Полагаю, что захочу остаться твоим другом, даже если наш брак невозможно будет спасти от разрушения. Потому с удовольствием поддержу легенду о невероятной любви.

– Очень хорошо, – успела тихо произнести Эсса прежде, чем тётушки подошли слишком близко. Наверху они расступились, давая принцессе крови дорогу, и одинаково присели в реверансе. И понеслась светская болтовня.

Уоррен опять не мог оторвать глаз от Эссы. Она светилась счастьем и так искренне, казалось, была рада встрече с его тётушками.

– Тереза, Анфиет, хорошо выглядите… Камилла, Агата, давно не виделись… ох, ваше платье изумительно, Марта!.. Мириам, не расскажете, где на этот раз вы побывали?.. Ох, неужели!.. Удивлена. Очень рада… Лили? Конечно же, я не откажусь от чашечки шоколада. Нет, я предупредила Уоррена о визите… Чуть позже, полагаю, а сейчас мне необходимо поговорить с вашим племянником… Разумеется.

Едва получилось избавиться от лишних ушей, Уоррен задал интересующий вопрос:

– Неужели это не напускное?

– Что именно? – стрельнула взглядом Эсса.

– Никак не могу в тебе разобраться. Как ты заставляешь себя так натурально радоваться встрече с моими тётушками? Или это всё по-настоящему?

– Можешь поставить мне высший бал за владение лицом – я притворялась. К сожалению, твои тётушки невыносимо скучны, пресны и даже немного неприятны мне.

– Я не надеялся на такой уровень откровенности, но и на том спасибо. Я всё это учту.

– Вижу, что задела, – остановилась Эсса, повернулась и вгляделась ему в глаза: – Когда-то я действительно считала их забавными, очень интересными леди и даже не надеялась стать похожей на них. И сейчас во мне нет высокомерия в их отношении, поверь. Просто меня больше не интересуют разумные. Меня интересует только результат деятельности.

– Какое оригинально-чёрствое отношение. Когда ты стала такой материалисткой?

– Я не такая. Просто я слишком быстро устаю удерживать на лице ту самую улыбку и не хочу, чтобы кто-то заподозрил, что она не настоящая. Потому стараюсь сократить общение с окружающими. Кроме всего прочего ты необходим и потому, что с тобой я могу снимать прежний образ.

– Так ты боишься разочаровать окружающих или всё же они тебя не интересуют? Первое или второе?

– А как на счёт того и другого вместе? – усмехнулась Эсса и продолжила путь, взяв Уоррена за руку. – Разве так не бывает?

– Ты хочешь сказать…

– Я принцесса крови, Элайн. Я обязана поддерживать образ милой и непосредственной дочери императора и подчёркивать самим своим существованием серьёзный настрой братьев.

– Понял, о чём ты. Но угрозы правлению Бесцейнов нет… Твой отец избран богом.

– Да неужели?

– Думаешь, Брайан не отличил бы откровение Единого от магического внушения принцев?

– Верить в Брайана Валери – значит верить в бога. А я этого не хочу. Мне нужна надёжность иного рода.

– Но ты сходишь с этого круга, выходя за меня замуж.

– Всё не так уж плохо, если мы оба получим желаемое, разве нет?

– Лишь бы получилось.

– Уверена, что получится. Я буду бывать с тобой везде и всюду, и нас будет сложно разлучить. До моих покоев ещё далеко?

– Слишком далеко. Разреши, я поцелую тебя здесь.

– Ты для этого хотел показать мне?.. – Эсса засмеялась, широким полукругом обошла Элайна и подставила губы для поцелуя.

Уоррен поцеловал невесту и признался:

– Не только для этого. Но и ты не отказалась бы мне так помочь, правда?

– Скорее, это ты поможешь мне. Я сгораю от желания. Не знаю что со мной, но…

– Насколько я помню, вон та комната почти не используется. Идём скорее.

Эсса снова засмеялась, увлекаемая в полузабытую тётушками гостиную.


– Она такая крошечная рядом с ним, – услышали они голос Агаты, спускаясь к тётушкам и приготовленному шоколаду в оранжерейную веранду. – Интересно, он чувствует себя неуклюжим верзилой с ней и много нежничает?

– Это было бы романтично, – вздохнула Мириам.

– Верно, – робко согласилась Камилла. – Если такой мужчина как Уоррен падёт в бездну самокритики из-за влюблённости, то это, пожалуй, действительно романтично.

– У вас очень странное понимание романтики, – немного сварливо прозвучал голос Терезы.

Уоррен бросил взгляд на Эссу. Она – для человеческой женщины – нормального, даже высокого роста, но ему чуточку не доходит до линии плеч. Он не обращал на это внимания, потому как напряжённость общения с Эссой сильно отвлекала его от этого факта. Но теперь вдруг стало ясно, почему целовать её и заниматься с ней чем-то ещё более приятным оказалось куда удобнее именно в постели.

– Нет, я не чувствую себя неуклюжим верзилой рядом с её высочеством, – сказал он, входя.

И снова лишился дара речи из-за Эссы. Она расцвела улыбками и прежним обаянием, почти заставила его поверить, что она души не чает в "пресных" тётушках и обожает его самого, ждала этого дня целый век и считает каждое мгновение до бракосочетания. На последнем моменте она особенно акцентировала внимание, и, воспользовавшись случаем, увела Уоррена готовиться к аттестации. Впрочем, свечу спустя они оказались в постели.

– Ты заметила? – со вздохом поднимаясь, спросил он.

– Что?

– Мы удивительно хорошо подходим друг другу.

– Это ты заключил из того, что мне не нужны долгие прелюдии с тобой?

– Это ирония или такой особенный сарказм?

– А как ты думаешь?

3. "Тебе очень повезло"

Уоррен улыбнулся и принялся одеваться:

– Ты сама точно не знаешь. Я тебе так сильно нравлюсь, что, как бы ты не хотела скрыть это, у тебя не получается.

– В таком случае тебе очень повезло, – мягко и возмутительно сладко проговорила Эсса.

Уоррен не понял как, но вместо того, чтобы одеться полностью, он принялся раздеваться снова.

Следующим утром, на тренировке в Нью-Лайте:

– Тебе очень повезло, – в один голос сказали близнецы, стараясь не таращить глаза.

– Как всё удивительно гладко и быстро сложилось… – добавил Брайан, а от Роджера ощутимо повеяло завистью.

В Сердце Цитадели, всего через девять дней:

– Вам очень повезло, Элайн, – сказал ему Бесцейн по возвращении с Соно-Мэйн. – Она выбрала именно вас!

В Мэйнери, немного позже:

– Тебе очень повезло, – сказал Рональд Мэйн. – Кажется, Эсса действительно любит тебя.

Уоррен уже почти привык ничего не отвечать. Да, ему везёт с каждым проходящим мигом, если Эсса до сих пор не раздумала выходить за него.

В Дарк-юне, один лунный период спустя:

– Тебе очень повезло с характером и концентрацией, – задумчиво сказал Джулиан после первого экзамена. – Если бы я был настолько влюблён в леди, как и ты, то не понимал бы ничего из того, что должен изучить.

– Тебе очень повезло, Уоррен! Кажется, ты можешь найти кого угодно! – почти выкрикнула Эсса, когда к нему пришли люди с просьбой найти потерявшегося ребёнка. – Да ты почти всемогущ!

И тут же потребовала экскурсию в одно из проклятых мест. А он как раз не выспался, потому что прямо в Мэйнери пришли родственники пропавшего молодого парня. И уже пять раз просили о помощи доспешники. Уже семь раз его отрывали от еды ради подобных поисков и десятка два – будили среди ночи.

На этот раз всё было почти как всегда: родственники боялись, что пропавший слишком переживал из-за разрыва с невестой и мог пойти в Три-Алле. Но парень всего лишь напился со случайными знакомыми и купил проезд на побережье, где счастливо уснул прямо на песке.

– Я лучше сделаю тебе слепок на метакарту, – раздражённо пробурчал Уоррен.

– А я знаю, что ты сможешь меня туда проводить, – радостно настаивала Эсса. – Ты ведь не потерял способность призывать кресты. Шесна Коли говорила, что возле них дышится легко… Те, которые стояли в моих покоях в Соно-Мэйн… я тебе не говорила, но я впервые за много лет захотела петь возле них. Они и правда словно меняют всё вокруг…

– Да, это всё так, но…

– Давай хотя бы попробуем. В случае чего ты унесёшь меня оттуда. Я выбираю дворец Три-Алле.

– Почему ты хочешь туда на самом деле?

– Хочу прочувствовать то горе, которое можно ощутить только там. Хочу сравнить свои чувства с тем, что накатывает в том месте. Это такое… исследование собственных чувств, понимаешь?

Уоррен с сомнением смотрел на Эссу. Она хочет оценить свои чувства. Результат может добить её самоуважение.

– В итоге это поможет тебе стать счастливее? – спросил он.

– Я надеюсь на это.

– В таком случае, – вздохнул Уоррен и поднял глаза к небу. – Я одобряю твоё желание. Мы сделаем это. Сейчас?

– Да.

– Тогда я вызову близнецов Си. Ты не та персона, которой пристало ходить без свиты.

– Не боишься, что я наброшусь на Кардифа с поцелуями? – вдруг лукаво посмотрела Эсса.

– Скажем так, он без какого-либо почтения отшлёпает тебя за это, и я буду отомщён. А он может сделать это, приговаривая отеческим тоном самые нравоучительные куски из лекций Брайана. И он это сделает, поверь мне.

– Звучит возбуждающе.

– В этом не будет ничего возбуждающего. Роджер в свои пятнадцать так отвадил одну извращенку от Брайана, что она уехала в глушь лечить попку отварами и жить в молитве и одиночестве.

– В пятнадцать? – недоверчиво переспросила Эсса. – Отварами?

– Да.

– Расскажешь?

– Нет, – Уоррен нервно сглотнул, припомнив выражение глаз Роджера, рассказывающего о том ночном приключении. – Крылатому такое вряд ли пришло бы в голову. И не в пятнадцать лет. И… Роджер любит меня не так, как Брайана, но всё же готов на многое. Только почует, что между нами всё не так, как бы мне хотелось… и ты встанешь под его прицел. Не дай ему повода вмешаться, пожалуйста. Он, всё же, хороший парень. И в Абверфор его нельзя, ты знаешь.

После всех этих предупреждений Эсса не могла перестать то и дело поглядывать на Кардифа возле Три-Алле. Но внимание можно было бы объяснить тем, что Роджер быстро прилетел ко дворцу Санктуариев на странной полусфере размером с него самого и до того эффектно спрыгнул со своего загадочного аппарата, что прохожие ахнули в один голос. Зато Уоррен расслабился и ощутил вкус первой маленькой победы, когда сумел заметить тот особенный момент прозрения Эссы. Веками отточенное, многогранное обаяние Роджера Кардифа превосходило её мягкое, бедняжки, сияние. Невинный взгляд его глаз всё равно воспринимался Эссой как отражение души, но память уже подкидывала страшные образы, нарисованные воображением. В представлении Эссы Роджер Кардиф теперь был вулканом, в любой момент готовым снести лавовой волной всю жизнь на сотни тысяч шагов вокруг. И что чёртов огонь скрывается за такой же милой улыбкой, как у неё. И теперь Эсса поняла, что некоторые взрослые мальчики и девочки, живущие с демонами внутри, высвобождают зло только для битвы за добро и справедливость. Что есть альтернатива существованию в деятельно-жестоком стиле Классика и эгоистичном – Ветреного.

А двор перед Три-Алле выглядел совершенно обыденно. Не осталось ни следа от крестов, жуткая атмосфера глазу тоже не была заметна. В аллее неподалёку, спрятавшись в кронах высоких деревьев, пели птицы, заливаясь сладкими трелями. Всё тихо и спокойно.

Си, Уоррен и Эсса вошли на проклятую территорию, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям.

– Не думаю, что я готов, но пора начинать, – со вздохом сказал Уоррен и обернулся к близнецам: – Вы уже проверили, есть ли что внутри?

Близнецы вспомнили о возможности найти труп во дворце.

– Нет, – быстро ответил Роджер. – Разве её высочеству хотелось получить не настолько интересную экскурсию?

– Пожалуй, я отправлюсь вперёд, – решил Брайан и устремился в Три-Алле.

Роджер слегка улыбнулся и наверняка послал брату в спину мысль о том, чтобы и бутылки убрал.

– Думаешь, передастся? – усмехнулся Уоррен.

– Не знаю. Но Сапфир дал добро на наш план. Теперь мы учимся читать мысли друг друга. Снова.

– Плохо учитесь – твои мысли в мою сторону полетели. А ещё осталось мало времени. Вы успеете?

– Не будем успевать через полгода, примем специальные меры.

– Хорошо, я…

Уоррен вдруг ощутил абсолютную необходимость призвать символ – к нему приближалось нечто очень сильное. Он сделал несколько шагов вперёд, как вдруг понял, что снова стоит лицом к лицу с тем самым пугающим существом. Превозмогая наваливающийся липкий страх, Уоррен раскинул руки и прочитал краткую молитву, чтобы она дала ему силы. Однако ни дьявол, ни страх не ушли.

"Я отправлю в каждую из ньонских молелен по букету самых красивых цветов!" – мысленно поклялся Единому Уоррен. – "Я буду чаще приходить на молитвы в храмы. Пожалуйста. Ты же знаешь, наши отношения не такие, как с прочими чудотворцами, правда? Ты смог проникнуть ко мне так потому, что по-другому я верить не могу, не так ли? Я верю в тебя иначе, ущербно. Так почему испытания на мою долю ты выдаёшь ещё более пугающие? Ты снизошёл ко мне, нечестивцу, зная, что Эсса может заставить меня разувериться в твоей любви? Нет, я знаю, что ты любишь нас. Настало время показать это, разве нет? Да, я знаю, что так неправильно… но я же тот самый, которому можно немного неправильно, да?"

Ответом стало свечение прямо в том месте, где только что стоял дьявол. Нечисть изгнана волей Единого. Уоррен протянул руки к свету и коснулся толстого ствола медного, с золотыми прожилками, дерева. Его крупные ветви вверху изображали перекрестье, а мелкие, тонкие веточки с крошечными листьями – сияние и лучи.

– Такого он вроде бы ещё не выдавал, – прокомментировал Роджер дерево-крест.

Хорошенький ротик Эссы приоткрыт, а в глазах – недоверчивость.

– Что-то не так, ваше высочество? – усмехнулся Роджер, предложив невесте друга прогуляться с ним под руку до дерева-креста.

– Готова поверить во всё, что угодно. Например в то, что Рональд Мэйн каким-то образом зачаровал руки наследника и теперь Уоррен призывает кресты вместо света.

– Не ощущаете его святости?

– Ни капли. Он просто безумно красивый мужчина, привлекательный и желанный, идеально сочетающий достоинство и свою приятность для окружающих.

– Понимаю. Влечение уничтожает восприятие святости в большинстве разумных. Это так ужасно, что я бы назвал это парадоксом, доказывающим правомерность всех прежних претензий Уоррена к догматам веры.

– Что, простите? Уоррен… и претензии… к вере?!

– Да. Ни за что не скажешь этого по нему, но у нашего замечательного Уоррена очень критический взгляд на вещи. И никто так беспощадно не разбирал священные тексты, как он прежде. Но посмотрите, в кого он превратился теперь? Пожалуй, единственный вывод, который можно сделать на данный момент будет примерно таким: все мы, наши мысли и желания – абсолютное ничто перед волей Единого.

Уоррен, прислушиваясь к разговору, уже призвал два похожих креста и остановился, собираясь с мыслями. Как творить чудеса, когда ревнуешь? Всё дело в Роджере. Он же уводил женщин у сыновей и уважаемых им друзей с такой лёгкостью, что это было даже смешно. Стоило только Роджеру поманить, как леди бежали к этому ласковому гаду. А тут он улыбается Эссе во всю свою голодную пасть и присматривается к ней. Уоррен попытался успокоиться и вспомнил тот день, когда между ним и Морганой вспыхнуло особенное чувство, похожее на влечение и любовь, готовое помочь сблизиться. Это было что-то болезненное и неизведанное, опасное и разрушительное. Тогда с ними был Брайан, пребывающий в идеальной форме святости. Друзья понимали, что у отца церкви, старающегося построить столицу и успеть короновать Эрика Бесцейна до своей смерти, не может быть отношений с красавицей эскортесс. Но Уоррен осознавал, что Моргана принадлежит Брайану. И чувства этих двоих сильны, чисты и вовсе не так саморазрушительны, как у него. И он отступил, хотя Морганой потом втайне грезил десятки лет. Роджеру надо аккуратно намекнуть… кому и чем конкретно он обязан… наедине.

Уоррен зашагал вперёд, но снова вернулось то, что пугало его. Страх вдруг вышиб из него всякую уверенность. Тьма, которой он не видел, но ощущал, слабо коснулась его. Нечто положило ему руку на плечо и внезапно сильно навалилось, будто это был Роджер. Но затем жуткие пальцы принялись подбираться к самому его горлу и так больно сжимать тело, что Уоррен заскрипел зубами, не в силах сдержаться. Это впервые так. Он попытался вырваться, но только натолкнулся другим плечом на что-то невидимое, но совершенно точно ощутимое. Поднял руки и коснулся чего-то, на ощупь похожего на стволы деревьев, с иссушенной, растрескавшейся корой, но всё тут же продавилось под его руками в пустоту. Уоррен и не думал, что страх может проникать даже сквозь кончики пальцев, и в это было сложно поверить, но он это почувствовал, и сомнений больше не было: Единый открывает всё больше и больше.

– Уоррен, что происходит? – вдруг громко спросил Роджер.

– Я… не могу сказать.

В полнейшей тишине, такой идеальной, что Уоррен услышал шум собственной крови в ушах, оглушительно и зловеще зашелестели, перемежая свой странный говор сухими щелчками, маленькие аппараты, заключённые в форму, подобную перевёрнутой стекающей капле. Уоррен их раньше не замечал, но сейчас различил значки Рашингавы на них. Правильно, принц-перевёртыш Рицка Рашингава – учёный, и, как Уоррену говорили недавно, больше всех продвинулся в изучении проклятых мест именно этот лидер. С его исследованиями связана уже не одна тёмная история, но он хотя бы не подвержен суевериям, страхам и вере и сможет, возможно, однажды что-то разъяснить с позиции измеримых научных фактов.

– Я позову Брайана, – прошёл мимо Роджер, по пути вложив ладошку Эссы в руку Уоррена. – Мне это не нравится.

– Что происходит? – спросила принцесса своего жениха, подняв к нему побледневшее лицо.

В её глазах ни страха, ни ужаса, только обеспокоенность. Она прижалась к нему или это он так отчаянно близко притянул её к себе?

– Я хочу быть с тобой откровенным, но лучше не сейчас.

Элайн не чувствовал себя в безопасности. Тьма, сгустившись, сейчас стояла вокруг. Тьма, которую только он чувствовал. Роджер не знал, на сколько шагов от креста нельзя отводить Эссу и завёл её далеко. Они стояли уже почти у ступеней. Здесь и в прошлый раз на него налип жуткий страх. А сейчас, теперь… Пугающее нечто, казалось, окружило их. Уоррен вглядывался в пространство вокруг, но ничего не мог увидеть. Только чувствовал, что ему в глаза заглядывает тот, кто настойчиво вызывает в его мыслях наслаждение от того покоя, который наступит, если свернуть шею Эссы одним быстрым движением. Всё будет просто. Она такая жестокая, развратная, такая хитрая, заслуживает этого и…

Уоррен глубоко вдохнул вдруг очень горький воздух, и, закрыв глаза, ощутил внутри чужое сердце, бьющееся так, словно подгоняет тело к свершению убийства.

– Поцелуй меня, – шёпотом попросил он, и Эсса легко и невинно коснулась его щеки губами.

Эта невинность и лёгкость предназначалась для зрителей – за оградой, окружающей Три-Алле, наверняка найдутся подданные её отца. Но в поцелуе было что-то особенное. Какая-то нежность, которой не находилось раньше. И вот она-то и не была наигранной.

Вернулись оба близнеца Си:

– Как вы?

И, пока Уоррен думал над ответом, внимание всех привлекла Эсса. Она сняла свою руку с его плеча и смотрела на неё, испуганно пытаясь выговорить какое-то слово. В конце концов, она просто показала свою ладонь. Вымазанная кровью крылатого, она уже начинала поблескивать золотом.

Уоррен молча стёр свою кровь с ладони Эссы, тронул плечо и поднял руки, чтобы исцелиться, но нахмурившийся Роджер остановил его:

– Есть время, давай посмотрим. Идём внутрь.

Они зашли в первую же гостиную, Элайн призвал крест и спустил одежду с плеч. По лицам близнецов и Эссы понял, что раны выглядят пугающе. Брайан подошёл ближе:

– Не знаю, на что это похоже.

– А я знаю, – тоже придвинувшись, сказал Роджер. – Это похоже на следы древнего пыточного устройства людей. Лет семьсот назад видел гравюру и читал статьи об этой штуке, но не помню ничего точно. Кажется, я видел её мимоходом в музее на севере. Думаю, Дан-на-Хэйвины что-то могут знать об этом.

– Оставь, – покачал головой Брайан. – Это не имеет значения. Ни её высочество, ни Уоррен не смогли бы не заметить, если бы на них свалилось что-то подобное, а затем снова исчезло.

– Так это что-то сверхъестественное?

– Ты знаешь хоть что-то невидимое и не сверхъестественное?

– Тебе правда интересно? – притворно обрадовался Роджер и заговорил быстрее: – Легко! Вот: магнитное поле, например… и вообще большинство активных излучений. Твоя любовь к собственной жене тоже подходит – её совсем не видно, хотя она вроде как существует. Понятия сублимации и диспозиции, все междометия, воздух, справедливость, интеллект Катеньки Райенгот, деятельность целого ряда парламентариев, ближайшая чёрная дыра… Продолжать?

– Хватит. Парню больно, а ты цепляешься к словам, – всего лишь немного недовольно отчитал брата Брайан.

– Вот так больно? – Роджер тыкнул пальцем прямо в одну из сочащихся кровью ранок.

– Сволочь ты, – втянул воздух Уоррен.

– Уоррен, исцеляйся немедленно! – зазвенел голос Эссы. – Они могут целый год издеваться и наблюдать, как ты истекаешь кровью, а вот я не могу!

– Простите, ваше высочество! – одновременно воскликнули близнецы и исцелили Уоррена.

Он вздохнул глубже.

– Так что это было, дорогой? – серьёзно посмотрел на него Роджер.

Теперь он выглядел как заботливый папочка.

– Оно не представилось. И надеюсь, что только мне выпала честь познакомиться с этой штукой, но если нет и это всего лишь предупреждение, то Эссе тут не место. Да и вам тоже.

– Думаю, что не место и тебе, – мягко сказала принцесса, подойдя ближе и взяв его за руку.

Элайн сжал её пальчики в своей ладони, но её прикосновение и забота только вдохновили его. Он придёт сюда один и получит много времени и концентрации, чтобы разобраться со всем.

– Ладно, краткая экскурсия, и уходим, – решил Уоррен. – Ты разобралась в себе или тебе не хватило времени?

– Я не думаю, что у меня получится достичь того, зачем пришла, Уоррен. Сначала ты произвёл на меня слишком сильное впечатление, а теперь чересчур волнуюсь за твою сохранность. Может, уйдём прямо сейчас?

– Ты и сам всё понимаешь, – мимоходом шепнул ему Брайан, когда они расходились.

Уоррен прекрасно понимал. Господь не допустил бы ничего этого, если бы не хотел показать своему народу границы между мирами. И это значит, что выйдя из Три-Алле, Уоррен должен рассказывать налево и направо о том, что пережил. Но Уоррен не мог даже говорить о том, что чувствует и не представлял, как сможет поделиться хотя бы с кем-нибудь.

Возможно, это слишком плохая идея, одному прийти туда и принять на себя, без всякой подстраховки, всю ярость потусторонних существ. Но только так он сможет разобраться в том, насколько плохи дела и сколько силы нужно ему самому, чтобы выдерживать натиск дьявола. И как будет страшно, и сойдёт ли он с ума? Справится ли?

Стыд владеет им – вот что понял Уоррен спустя пару дней. Невозможно рассказать обо всём, ведь это значит, что надо признаваться в страхе. Крылатые не боятся – они не поймут. У остальных страх – это слабость и проигрыш. Как в этом признаться?

Однажды ночью он вернулся, как и задумал, но наткнулся на необыкновенное зрелище. Во дворе Три-Алле разместилось шестнадцать полукровок. Там, где большинство сходило с ума и пыталось покончить с собой, эти полукровки… танцевали. Это был экзотический танец, какого Уоррен ещё не видел. В руках этих существ, вполне реальных, были жезлы с бубенчиками и длинными лентами, овивающими в танце руки и ноги, стелящимися по земле и взмывающими к небу.

Элайн некоторое время смотрел на это действо, ожидая чего угодно, но они продолжали и продолжали танцевать и ничто, казалось, им не мешало.

Двор Три-Алле был хорошо освещён принесённой откуда-то аппаратурой.

Похоже, что нет смысла выбирать время суток для визита сюда.

– Элайн! – позвал его кто-то с улицы справа.

Это был один из крылатых древнейших – принц Стефан Вир. – Почему ты решил вернуться?

– Вы тоже занимаетесь вопросом проклятых мест? – подошёл к его высочеству Уоррен.

– Я как всегда хочу всё знать. И если что-то мне недоступно, то спать перестаю. Так что у тебя?

– Ничего особенного. Всего лишь ещё одно испытание духа. А вы знаете, что здесь происходит? – и Уоррен кивнул в сторону танцующих.

– Это полнокровные. Большинство из них – потомки принца Рашингавы. Он принялся за эксперимент по их разведению после того, как родился Феррон Элстрэм. Стало, видите ли, интересно исследовать смешение крови всех четырёх видов. В результате… возможно для тебя это будет некоторым потрясением, Элайн… И я поражён тому, что честь поведать тебе об этом выпала именно мне… Трагедия полнокровных в том, что часть из них ощущает ту же нечисть что и вы с Тайлером Сидмором. Теперь об этом стало широко известно. Собственно, Сидмор и Дануин – тоже полнокровные, разве что в них нет кровиРицки Рашингавы.

Уоррен ускоренно заморгал. Он совсем не ожидал услышать это. Обрывки разговоров о полнокровных доносились до него, но он даже не догадывался о чём-то подобном тому, что говорил ему сейчас принц Вир.

– …Авалон, помнится… – медленно проговорил Стефан Вир, – так зовут одну из старших полнокровных… решила, что если её родня будет очищать такие места беспорядочно, то это будет выглядеть глупо. Потому она решила придать очищению форму танца. И это красиво.

– Очищение?

– Если приглядишься, то заметишь в их руках жезлы. Они замаскированы лентами и бубенцами, но это что-то вроде устройства, очищающего пространство. Рашингава создал. Сапфир запретил ему использовать эту технологию повсеместно, но в таких редких случаях и в таком небольшом объёме, считаю, это вполне безопасно. Я разбирал их танец… так вот, они последовательно и точно очищают пространство, якобы размахивая этими жезлами. Танец вообще недооценён разумными. Как молитва – по сути всего лишь слова – имеют силу, так и особенный танец, связанный со сверхъестественным, обязательно должен быть найден. Умница, Авалон. Прекрасная идея.

– Я тоже так считаю, – сказала красивая девушка-перевёртыш, спрыгнувшая с большой металлической пластины, подлетевшей к ограде слева. Длинные чёрные волосы девушки подчёркивали идеальную осанку. Тёмная форма кроем и нашивками не напоминала ни одно из известных военных подразделений. Рядом с девушкой вдруг возникли ещё три тёмные фигуры. Один из мужчин, однако, словно светился. Его пепельно-белые волосы, три небольших пера прямо по центру лба, указывающих на чистокровного крылатого и что-то неуловимое в чертах лица и фигуре прямо указывали на потомка Стефана Вира.

– Герцог Рего, мой сын, – вдруг сказал Вир, уловив взгляд Уоррена. – Подойди, познакомься с Элайном.

И молодой герцог подошёл. Куда стройнее и тоньше отца, Рего казался более совершенным и красивым, но в нём нельзя было даже заподозрить то обаяние и ту неповторимость принца Вира, которые Уоррен узнал ещё в войну Севера и Юга.

– Меня зовут Мартин. Я служу городу рядовым доспешником, – сказал Рего, – и при дворе я не пользуюсь успехом. Возможно, именно потому мы до сих пор не познакомились.

– Что ж, успех и достоинства личности не всегда идут рука об руку, – ответил Уоррен. – А это ваши друзья?

– Друзьями нас назвать сложно, но мы поддерживаем друг друга. Это что-то вроде небольшого антиполитического союза, – улыбнулся в свою очередь Мартин Рего.

– Рэй Рашингава, – представил длинноволосую девушку Рего, – последняя из чистокровных дочерей принца Рашингавы. Возможно, она будет вести войска его предела на предстоящей защите.

– Не просто "возможно", а обязательно буду! – высокомерно и немного гневно заявила гордая девушка, блеснув алыми искрами в тёмных глазах.

– Конечно-конечно, – мягко протянул подошедший спутник Рего и Рашингавы. – Но назначения ещё не было, не так ли?

– Это Габриэль Накханский, действующий главнокомандующий новых войск. Удача на защите сделает его принцем Грином.

– В честь Лейменгриновских?..

– Нет, в честь одной из разработок моей матери, – быстро сказал Габриэль Накханский. – Это слишком долгая история.

В глаза Уоррена вперил взгляд самый, пожалуй, не блещущий внешностью полукровка в империи, а может и в группе ближайших Вселенных. Обычно темнокрылые – те, в ком смешалась в равной степени кровь крылатых и перевёртышей – были красивы, но Габриэлю Накханскому выпала другая доля. Сильверстоунски длинное лицо и длинный, крупный нос немного напомнили Роджера с Брайаном, тяжеловатый подбородок воскресил в памяти лицо Джулиана Дарка, а хищные жёлтые глаза в чёрных ободках, маленькие, но с очень запоминающимся острым взглядом, врезались в душу и память. Ничто не смягчало его черт, за исключением небрежной причёски с несколькими выбившимися прядями. Он, казалось, совсем не походил на своего отца, Колина Ханта, принца Накханского. В отце было больше изящества, лёгкости, романтизма, но и скрытности, и чего-то ещё, присущего только перевёртышам. В сыне – прямота, крепость и приземлённость, интеллект и эмоциональная отстранённость. Нет, этому парню не нужно быть красивым. Он и без того завоюет себе всё, что угодно, когда захочет. Ему никак не может быть больше шестидесяти – он выглядит на двадцать пять, но уже возглавляет новый род войск. И это лучше всего говорит в его пользу.

– А это Виктория Хоакина, – представили Уоррену выступившую из темноты невысокую девушку.

Ни одно, пожалуй, юное существо, имеющее родными отцом и матерью перевёртышей, не могло оказаться столь невысокого роста. Она походила на человека – худенькая и хрупкая миловидная девушка. Даже её коротко обрезанные чёрные волосы напоминали человеческие – их свободно шевелил ветерок, тогда как локоны другой леди-герарды, Рэй Рашингавы, были так тяжелы, что непоколебимо и ровно струились по спине. А ещё Уоррена обеспокоил взгляд Виктории, потому что такие, как она, не проронят ни одного лишнего слова. Они сперва так жестоки к себе, а потом и к другим, едва появляется шанс вылить эмоции… Если она – действительно родная дочь Классика, то её душу, возможно, выжигает тот же огонь, что царит в душе Эссы. Но Виктория спасается союзом с прямолинейными Рэй Рашингавой и Габриэлем Накханским, а так же наверняка очень правильным и независимым Мартином Рего. Ей повезло.

– Так вы тоже интересуетесь проклятиями? – спросил Уоррен у яркой четвёрки наследников.

– Не то слово, – кивнул Габриэль Накханский. – Однако на данный момент мы просто страхуем Рашингаву – у неё задание от папочки, и результат важен для общества тайны.

– Какого, простите, общества?

– Общества тайны полнокровных, – повторил Стефан Вир. – Моя жена возглавляет его. Она чистокровная крылатая, но изредка чувствует проклятые места и не только их, к сожалению. В обществе состоят те, кто сталкивался с этой проблемой, изучал вместе с Рашингавой, знает кое-какие подробности и сочувствует полнокровным. Это ещё одна очень длинная история и большое количество интересных фактов, но я не приглашаю вас в общество, так как нам не ясна ваша позиция относительно официальной церкви, и, полагаю, вам следует уделять всё своё время подготовке к защите.

Уоррен тяжело вздохнул. Информация от этого общества помогла бы ему продвинуться в решении проблемы Три-Алле.

– Не разочаруйте Дарка, – вдруг положил ему руку на плечо Габриэль Накханский. – Он верит в вас и очень недоволен тем, что вы умудрились влюбиться до чёртиков именно тогда, когда ничто не должно вас отвлекать от подготовки.

– Однако, вы пришли сюда, чтобы показать силу духа, как вы сказали, или, всё-таки, что-то ещё? – вдруг прищурился Стефан Вир. – И вы пришли в одиночку, – принц покачал головой. – Я хочу предостеречь вас от подобных поступков. Близнецы отличаются от вас, пусть Сапфир и называет вас третьим слепым, объединяя с Кардифом и Валери. Но они просто не способны ощущать всю гибельность того, что здесь беснуется. А вот вы – ощущаете. Иначе, чем полнокровные, и совсем иначе, чем моя эрцеллет – она опознаёт тьму интуитивно… А ещё ваша явная избранность, она же святость… – Стефан Вир покачал головой с сожалением. – Повремените с этим местом.

– К сожалению, Сапфир ясно дал понять, что проблема проклятых мест отныне моя.

– Он видит результат, но совершенно не представляет, да и не хочет представлять, через какие сложности вам придётся пройти, чтобы разобраться с проклятыми местами. Я предлагаю вам поберечь себя.

– Но согласитесь, нет ничего важнее результата.

Вир вздохнул.

– В любом случае, вы должны знать, что не одиноки, – принц явно завершил диалог этой фразой.

– Я понял это, – кивнул Уоррен и перевёл взгляд на закончивших танец полнокровных.

Они покинули двор Три-Алле, датчики Рашингавы ушли под землю, какая-то неведомая аппаратура была собрана и унесена. Другая – разложена. Включено какое-то странное, мёртвое освещение и Рэй Рашингава медленно вышла на середину двора.

Габриэль Накханский взрастил меч и замер в ожидании, опустившись на одно колено возле ворот. Его мускулы заметно напряжены. Меньше мгновения ему потребуется, чтобы атаковать. Но разве тут что-то может произойти такое, что потребует физического вмешательства? Вполне возможно. Отголоски насилия Классика и Санктуария завладеют Рэй Рашингавой или тьма будет нападать? В таком случае это значит, что четвёрка наследников продвинулась дальше, чем он, Уоррен Элайн.

Но всё оказалось совершенно не так, как Уоррен мог себе представить. От аппаратов на земле к Рэй вдруг, материализовавшись из песка, пыли и травы, начали двигаться какие-то фигуры. Наследница защищалась, старательно разрубая врагов на как можно более мелкие части, которые не рассыпались обратно в пыль, пока не падали к самой земле.

Уоррену стало очень не по себе:

– Что это за дела? – спросил он у Вира. – Мне вмешаться?

– Это просто эксперимент. Я скажу тебе, если что-то пойдёт не так.

Рэй Рашингава рубила "врагов" очень активно и быстро. Но лучше от этого не становилось. Песок поднимался, образовывая самые причудливые, бесформенные, а то и наоборот, очень строгие фигуры, всё ближе и ближе к девушке. Количество противников увеличивалось до тех пор, пока они не начали появляться прямо из-под ног наследницы. Мартин Рего хмурился, плечо Габриэля Накханского подрагивало, Виктория Классика зажмурила один глаз и наблюдала ещё долю свечи.

Затем Накханский полукровка сорвался с места и словно разрезал собой ту небольшую песчаную бурю, в которую превратилось сражение Рашингавы. Песок тут же заколотил по плитам двора ливневым дождём. Но всё стихло почти мгновенно. И тут же протестующий возглас Рэй Рашингавы смутил внезапную тишину:

– Слишком рано!

– А слишком поздно – это когда песочек будет высыпаться из-под юбки? – ехидно поинтересовался будущий принц Грин.

– Ах ты негодяй! – рассвирепела тут же девушка и атаковала приятеля.

Никто больше не пошевелился. Видимо потасовки наследников Накханы и Рашингавы – дело нормальное. Сначала уверенно отражая удары, полукровка вдруг очень резко увернулся, быстро отступил и буквально сбежал с территории Три-Алле.

– Я бы справилась, – обиженно фыркнула девушка, опустив оружие и двинувшись за Габриэлем Накханским.

– А я – нет, – довольно громко возразил Накханский наследник со своего места. – Я бы не смог противостоять искушению и сделал бы слепок того, как тебя круто насилуют все эти песчаные монстры. А потом показывал бы всем как пример "вознаграждения" излишней самоуверенности.

– Это уже слишком!.. Я пожалуюсь на тебя принцессе… И почему ты до сих пор думаешь, что я так слаба? Да ты ни разу с младших классов не победил меня.

– Потому что всегда поддавался тебе, лапочка. Не люблю видеть плачущих малявок.

– Наглая ложь! И я старше тебя на полгода!

– Опасно продолжать так думать и уповать на эти жалкие полгода. Тренируйся больше.

Крылатым любопытно было замечать в словах молодого полководца равное соотношение правды и лжи. И так же заинтересовали причины поведения и лукавства Накханского наследника. Но Уоррен только помотал головой, пытаясь сбросить с себя яркость впечатления от перепалки молодёжи.

– Так и что же дал эксперимент? – спросил он. Ответил ему, немного помолчав, принц Вир:

– Проклятое место уникально. Тьма в нём похожа на озеро, из центра которого внезапно взяли воду, и на освобождённое место хлынули волны. Песок притянулся к тьме (очередная разработка Рицки Рашингавы), а тьма, в свою очередь, атаковала девочку. Рэй ещё очень чиста сердцем и душой, и какая разница, есть ли в ней что-то действительно святое. И тьма, к сожалению, от её меча не уничтожалась. А вот он, тот самый искомый факт: полнокровные действительно очистили двор, но тьма тут же поспешила занять своё прежнее место, расценив живую душу, как огромное дополнительное пространство и хлынуло к ней в большем, чем можно было представить, количестве. Рашингава указывал прежде на этот любопытный факт, но вслух замечал, что так бывает далеко не всегда и нужны дополнительные исследования.

Если всё так, как сказал Вир, то в этих новостях нет ничего даже отдалённо хорошего. Тьма начала возвращаться на прежнее место спустя какую-то жалкую четверть свечи. Уоррену не потребовалось много времени, чтобы понять, что приложи он усилие, в пятикратном размере большее, этого будет не достаточно, чтобы справиться с задачей. Нужно что-то действительно мощное, чтобы победить проклятие. А если тьма Три-Алле воспримет душу святого как очень большое пространство, то тогда не удивительно, если на него будут набрасываться всё более и более сильные незримые противники по мере увеличения возможностей самого Элайна.

Он уходил от Три-Алле в подавленном состоянии, на рассвете. Да, он не один на один с этой напастью, но даже всего этого очень мало. И слова Накханского наследника об излишней самоуверенности будто засели у Элайна в голове. Но в какой-то момент между домами показалась крыша Нью-Лайта Сильверстоунов, а над ней – полыхающий красно-розовыми бликами клинков бой близнецов, оттачивающих навыки. Они летали, падали, отзывали и призывали мечи с такой неправдоподобной скоростью, что Уоррен надолго застыл, глядя в небо. Он успел увидеть, как к близнецам подлетел сам Накханский принц Колин Хант и как тренировка лучших бойцов продолжилась, став ещё более опасной. Бойцы готовятся, балансируя на грани физических возможностей, улучшая свои и без того великолепные навыки. Дуэль Уоррена с проклятием Три-Алле тоже должна быть закончена однажды. У него время не ограничено, однако он тоже может готовиться. Для этого не нужен тренер – только чистая вера и церковь.

Элайн повернул назад, потому что где по пути видел цветочную лавку. Купил четыре десятка роскошных соцветий гигантской лио-розы и отправился в ближайший храм. Входя, он молился, а представ перед алтарём, улыбнулся.

"Единый, цветы – мой подарок тебе. Лио-розы прекрасно подчеркнут красоту твоего храма. У тебя здесь очень красиво и спокойно. Я так рад, что пришёл сюда!"

Священник подошёл к Уоррену и принял цветы. Парень побледнел и был очень взволнован, но дело было, кажется, только в посетителе, потому что никого больше в храме не было, и атмосфера казалась очень приятной. Священник не проронил ни слова и Уоррен начал молитву. Несколько дней Уоррен наполнял цветами храмы Ньона, молился так истово, как мог и так, как умел, но когда вернулся в Три-Алле, ситуация усугубилась настолько, что пришлось, не раздумывая, удалиться в лагерь иррегуляров, где всего себя посвятить подготовке к предстоящей аттестации. Эсса взяла камеристок, вещи и оправилась туда же с таким видом, будто это совершенно естественно.

– Правда, что Три-Алле отгрызло вам руку и пришлось призывом отзеркаливать её? – спросил Уоррена по прибытии Орли – один из бессменных адъютантов Джулиана Дарка. – Правда, что это случилось после того, как вы много дней молились по многу свечей?

Уоррен оглядел офицеров, замерших в ожидании его ответа. Только Орли был настолько непосредственным и неуязвимым, чтобы задавать вопросы неудобного характера.

– А вам не пора возвращаться в ставку Дарка? – сощурила глаза Эсса, сидевшая рядом с Уорреном.

– Проклятие Три-Алле действительно лишило меня руки на некоторое время, – признал Уоррен и внимательно посмотрел на невесту: – Я в порядке, не нужно меня оберегать.

– От того, что стараешься показать, что ты в порядке, лучше не станет. Мне очень жаль, что у тебя нет времени отдохнуть и отвлечься.

– Я прекрасно отвлекусь здесь, – мягко сказал он и бросил взгляд на руку.

Вряд ли он сможет забыть тот ужас и то, как его рука у него на глазах разлеталась в воздухе голубой кровью, на лету обращающейся золотым песком. И это случилось именно тогда, когда он был так уверен в благоволении к нему Единого.

– Посмотрим.

Из-за последнего случая в Три-Алле Эсса стала реже являть свои сладкие улыбочки. Хотя даже её загадочные или мечтательные полуулыбки (каждая из них!) стали ещё дороже Уоррену.

– Мне действительно пора возвращаться, – сдержал своё любопытство Орли и поднялся из-за стола, за которым расположились офицеры командующего иррегулярами Сентриксона. Он не был готов столкнуться с не самой милой принцессой крови. И никто не был готов.

Заговорили о порядке сдачи Элайном всех экзаменов, аттестации и задачах после восстановления прежнего чина. Никто не допускал и мысли о том, что Уоррен может не успеть подготовиться.

Тогда как первый же экзамен – на выносливость в полёте – Уоррен с треском провалил. И это при том, что провёл в небе почти всё время пребывания на Рилкое! Уоррен точно знал, что силён и никогда не подвергал сомнению свой навык взлёта. Но провал был настолько значителен, что это не могло не встревожить. И Уоррен отправился к войсковому врачу. Тот провёл несколько тестов и заявил, что всему виной долгие ужины с принцессой.

– О чём это вы? – искоса посмотрел нахмурившийся Элайн.

– Ваш вес на четверть превосходит норму. Что удивительно, так как внешне вы совсем не изменились, – врач смерил Уоррена снисходительно-высокомерным взглядом.

– Вы уверены?

– Да. Абсолютно. Та же великолепная внешность. Но набор веса – закономерность, которую я встречал раньше. Множество мужчин матереет с обретением жены. Плечевой торс, руки и спина крепчают. Вы носите жену на руках, тогда как раньше только бегали от свадьбы. Повторюсь: это случается со многими мужчинами. Упражняйтесь теперь в прыжках, а Эссу-при вместо ужинов приглашайте на прогулки.

Уоррена несколько позабавило то, что сказал врач, но пришлось поверить, так как в памяти возникло замечание Роджера, сделанное нескольким господам по тому же поводу. Но Роджер объяснял всё несколько пошлее, и процесс у большинства происходил медленнее, чем у Уоррена. Сам же Роджер после свадьбы ничуть не менялся и объяснял это тем, что ни комфорта, ни секса после женитьбы у него больше не становилось почти никогда. Скорее наоборот.

Воспоминания о похождениях Роджера отлично развеселили, но в целом на душе у Уоррена было паршиво, и отвлечься беспробудной учёбой и изматывающими упражнениями оказалось действительно прекрасно. И вроде бы всё получалось, но чем дальше – тем замечательнее вела себя Эсса в роли невесты, и тем сильнее это нервировало Уоррена.

Взрыв случился на чудесном лугу, под жарящим солнцем, где-то между бурлящей от купающихся рекой и странно тихим лагерем. Уоррен вместе с Эссой валялся в благоухающей траве с книгами. Эсса уже давно начала углубляться в его занятия с необыкновенной увлечённостью.

Он погладил её по спине сначала осторожно, потом принялся рисовать ладонью круги вдоль позвоночника невесты и аккуратно спустился к округлостям ниже спины. Во рту немного пересохло.

– Все купаются. У нас есть полсвечи на то, чтобы зайти в мою палатку, – вкрадчиво предложил он.

– Я поняла, но мы договорились лишний раз не смущать окружающих фактом того, что ты спишь со мной до брака.

– Я воспользуюсь даром, что бы понять, есть ли кто рядом, когда ты будешь уходить.

– Уоррен, у всех здесь слишком хорошее зрение. Даже будь кто угодно как угодно далеко, он всё равно всё увидит. Планировка лагеря такова, что незамеченным трудно пройти даже ночью.

– То есть ты мне отказываешь. Как грустно.

– Нет, Элайн, я тебе не отказываю. Просто прошу подождать до ночи.

– Ты ждёшь слишком глубокой ночи и в итоге засыпаешь.

– Такое было всего несколько раз.

– Шесть раз я испытал ужасное разочарование, муки ревности и серьёзные страдания, связанные с твоей холодностью ко мне. Я думал…

– Холодностью? Да я просто замечательная невеста! Я заботлива, нежна, поддерживаю тебя во всём и частенько сплю с тобой. Что ещё тебе нужно?

– Я говорю не о роли, которую ты играешь. Я говорю о твоих настоящих чувствах ко мне. Влюбись ты в меня так же, как и я в тебя, то ни за что бы не засыпала в ожидании свидания.

Эсса явно хотела возмущённо возразить, но вдруг улыбка скользнула по её губам, принцесса дважды окинула жениха взглядом и снова подняла на ладони раскрытую книгу и перевела взгляд на страницы:

– Ты слишком много хочешь.

– Я не хотел притворства! – задохнулся Уоррен.

Раздражение, казалось, всегда сидевшее в нём, вылилось в гнев. Крылатый вскочил, резковато подняв на ноги Эссу.

– Ни одному разумному в этой вселенной не может нравиться притворство!

– Понятно, что ты хотел, чтобы я влюбилась в тебя, – твёрдо ответила Эсса, снова смерив взглядом жениха. – Но нужно поддерживать хотя бы видимость…

– То, что ты делаешь – это не просто поддержание образа ради самой возможности пожениться. Нет, ты притворяешься даже тогда, когда находишься наедине со мной, и никто не может слышать то, как ты заботлива! Меня воротит от этого!

– Что же, тогда я приду к тебе только когда действительно захочу, – холодно бросила Эсса, уже сделав пару шагов прочь.

"Значит, хотела далеко не всегда!" – мелькнула мысль в голове Элайна и испортила весь день и несколько последующих.

"Зачем тогда приходить, если не очень-то хочется? Тоже хотелось играть великолепную невесту? Или это от жалости к мучительно влюблённому герцогу? Она наслаждалась тем, как нервничал и как сильно хотел её…"

– О чём думаешь? – дружески поинтересовался Никольен Сентриксон, появившись в палатке Уоррена вечером через два дня. – Подыскиваешь извинения для её высочества?

– Извинения?

– Не удивлюсь, если император вызовет тебя на допрос по поводу вашей ссоры.

– Какой ссоры?

– Не притворяйся. Ты сорвался на бедной принцессе два дня назад.

– Это она так сказала?

– Это говорят все в лагере. Говорят, ты повысил голос.

– Я бы никогда так не поступил.

– Но её видели в слезах. А обе её камеристки последние два дня печальны и то и дело тягостно вздыхают.

– Наверняка притворилась, – покачал головой Уоррен.

– Ты говоришь о принцессе!.. – оборвал Сентриксон Элайна. – Если бы не твои заслуги и титул, то обозвал бы идиотом, так и знай.

– Что же, Ник, по-твоему, принцессы не умеют притворяться?

– Только не Эсса-при. Это бесконечно чистое, милое создание. А то, что она уступала тебе и твоей смазливой мордашке несколько ночей, вовсе не делает её подобной всем остальным женщинам.

– Не делает. Она… – Уоррен остановился.

С одной стороны, он хотел сказать, что Эсса-при, напротив, куда хуже большинства знакомых женщин и едва заставил себя замолкнуть. А с другой стороны, от осознания того, что все в лагере знают, что она с ним спит, его вдруг затопило невероятно приятным, горячим чувством. Уоррен ощутил, как заполыхало лицо. Обычно он старался держать в секрете имена любовниц, но теперь оказалось, что его всё это время так и подмывало сообщить всем, что Эсса дарит ему себя не по протоколу. Ведь если то, что она выбрала его в будущие мужья – всего лишь уловка, то хотела она его совершенно по-настоящему. И даже если ей не всегда хотелось красться к нему в палатку, оказавшись в его постели, заводилась Эсса быстро и восхитительно сильно. Никаких длительных прелюдий, как с Классиком или Ветреным.

Нет, пожалуй, ему просто нравилось, что все знают, что она с ним спит. Как бы глупо это ни было.

– Ты… – начал было Сентриксон, но его прервало появление Таниямы – одного из адъютантов императора.

Бесцейн вызывает.

– А я говорил тебе, – тихонько сказал Сентриксон за пару мгновений до того, как Уоррен шагнул в магическую сеть, перенёсшую его за пару миллионов шагов от лагеря.

Ник Сентриксон был самым частым из замов главкома. И не просто так – надо не забывать об этом.

Бесцейн принял Элайна в своём кабинете.

– Как посмел ты… – император проглотил обидное слово, – обижать мою дочь?! Я надеялся, что, всегда корректный и милый, ты будешь вести себя с принцессой крови так трепетно, как она этого заслуживает! Но нет, ты – обыкновенный мужлан, ничуть не лучший, чем какой-нибудь пьяница-человек или дурак-перевёртыш. Такие как ты, не гнушаются поднять руку на женщину, так?

Кровь отхлынула от лица Элайна. Он считал себя мужественным и смелым крылатым, но сейчас внутри что-то ёкнуло и перевернулось. И неприятная смесь тревоги, растерянности и бессилия словно растеклась по его телу.

– Что молчишь?!

Но Элайн никак не мог сообразить, что сказать в свою защиту.

– Если тебе не нравится невеста, то я заберу её. Поплачет и забудет тебя.

Бесцейн внимательно вглядывался в глаза и лицо Элайна.

– Ты в обморок не упадёшь? – вдруг спокойнее спросил Бесцейн. – Выглядишь так, будто действительно испугался.

– Я думаю, что вам донесли всего лишь сильно преувеличенные слухи, – наконец выдавил Уоррен. – Никакой ссоры не было. И я не сказал ей ничего такого, что бы могло заставить её плакать.

– Она плакала? – Эрик Бесцейн сжал челюсти.

Наверняка не самый добрый знак.

– Мне так сказали, но не думаю, что это правда.

– Тебе сказали, значит… Значит, вы не виделись в последние два дня, так?

– Нет, что вы…

– Не виделись. Значит, ссора действительно была.

– Нет, я бы…

– Что ты ей наговорил?

Элайн глубоко вздохнул и спросил:

– Неужели вам действительно нужно знать всё в подробностях? Это же личное де…

– Говори, Элайн!

– Возможно, вам следует отвести меня в пыточную камеру, если у вас есть такая.

– Возможно, я создам такую специально для тебя. Моя дочь никогда не плакала! Она сильна духом! Я хочу, что бы ты немедленно…

– Я сказал, что ей незачем притворяться, что она любит меня, если это не так, – быстро выпалил Уоррен.

– Господь Единый! Какая ерунда! – тут же расслабился император, откинулся к спинке кресла и провёл рукой по лицу. – Как будто двадцать, а не тысяча лет мужику, честное слово!.. Вон отсюда! Ползай у неё в ногах, пока не простит тебя… Господи… влюблённые – все идиоты…

Растерянный Элайн был выставлен за дверь.

– Похоже, наш император выдрал ещё одну титулованную задницу, – донеслось до ушей Уоррена, когда он оказался собирающимся с мыслями прямо посреди лагеря.

– Ну, надо быть довольно смелым парнем, чтобы ухаживать за одной из самых популярных дочерей императора, – ответил кто-то ещё, – и орать на неё время от времени.

Уоррену захотелось посмотреть на этих ребят, что слишком громко говорили о нём, но обернувшись, он увидел стремительно приближающегося Джулиана Дарка. Тот с ходу понёс кулак Элайну в челюсть. Уоррен успел увернуться, но почему-то знал, что второй атаки не последует и внимательно вгляделся в лицо главкома. И получил в ответ такой же пристальный взгляд.

– Ты так бледен потому, что раскаиваешься, потому, что Эсса-при разорвала отношения или потому, что тебя успел вызвать император?

– Последнее.

– И?

– Дела не так уж плохи.

– Я прибыл сразу, как только смог, – кивнув, сказал Джулиан Дарк. – Но не успел. Впрочем, преклонить колени и принести нижайшие извинения её высочеству вовсе не поздно. Самое время, я бы сказал. Ты же ещё не додумался сделать это?

Уоррен покачал головой, и Джулиан приказал позвать её высочество Эссу Бесцейн.

Она пришла, и Уоррен принял соответствующую покаянию позу, сказал нужные слова, послушал милостивое "ты прощён" и поднялся.

– И что это было? – шёпотом спросила она, взяв его за обе руки. – Что за бред?

– Обратная сторона того, что мы делали, – так же шёпотом ответил он. – Все считают, что я сорвался на тебе на лугу, наорал, а ты ушла в слезах. Император уже вызывал меня для правки мозгов.

– Не ожидала, что глупые сплетни – особенность, присущая войскам, – вздохнув, сказала Эсса. – Но почему ты не объяснил?..

– Я не знал этих подробностей до самого последнего момента.

– Не знал? Но ты правда сорвался там, на лугу. Это тебе не удастся назвать преувеличением.

– За это я готов извиниться отдельно, но дело в том, что я ещё не осознал своей вины и искренности в моих словах некоторое время будет не доставать.

– Неужели так сложно было не орать и не срываться на принцессе крови?

– Неужели так сложно было не соблазнять чудотворца?

– Мы же не об этом.

– Мы о том, кто виноват, в чём и когда.

– А ты довольно раздражительный, не так ли? Ты потому не женился тысячу лет? Потому что привык скрывать и копить раздражение, а потом внезапно срывался на своих возлюбленных?

Уоррен согласно промычал в ответ, посмотрев на пасмурное тёмное небо поверх голов всё ещё присматривающихся к нему офицеров во главе с Дарком, скрестившим руки на груди. Раздражение опять вернулось. Эссе абсолютно всё равно, кто её жених, каким он был, что готов, а что не готов признать. Но она всё равно продолжает говорить об этом.

– Не поднимай на меня свою бровь, – грубовато посоветовал главком. – И поработай над своими манерами. Мне не слишком понравилось твоё извинение. А вам, ваше высочество?

– Это было очень мило, – сладко улыбнулась Эсса Джулиану Дарку.

– Я слышал, что практически всё, что исходит от Элайна, леди считают очень милым, – немного суховато произнёс Дарк. – Даже откровенные гадости.

– О, Уоррен не мог быть таким! – удивилась Эсса.

– О чём вы сейчас, позвольте спросить? – решил вмешаться Уоррен.

– Тысяча лет и ни одного объявления о свадьбе, – покачал головой Джулиан и медленно начал поворачиваться в сторону, чтобы отойти, – наверняка что-то не так.

– Я поняла! – возбуждённо и почти радостно повернулась Эсса к Уоррену, видимо от избытка чувств подняв руки, сжатые в кулачки: – Ты так омерзительно вёл себя с любимыми женщинами, что они не выдерживали и бросали тебя, но считали тебя при этом настолько милым, что без конца винили во всём только себя и в итоге, когда ты обуздывал свою натуру, сами же тебе отказывали! Я права? Всё было так?

– Не-ет, – немного подумав, воспротивился такой идее Уоррен. – Я всего лишь всю свою жизнь ждал такой женщины, как ты.

– Звучит, как клише, – сказала Эсса, отвернулась, и, сложив руки за спиной, пошла прочь.

– Слова "Я тебя люблю" тоже звучат как клише? – догнав её, спросил Уоррен.

– Да, но звучат приятно, так что продолжай, не останавливайся.

– Это были тяжёлые два дня.

– Ещё.

– Я ужасно скучал по тебе.

– И?

– Я злился, потому что ты – наверняка не скучала.

– Остановись.

Оба остановились. Элайн посмотрел вопросительно.

– Не заводи тот же разговор, что и на лугу.

– Хорошо, прости.

– И не следуй за мной.

– Я сделал что-то не так?

– Нет, я просто хочу побыть одна сейчас.

Она ушла, а он остался стоять столбом. Только сейчас он заметил, что тучи ходят слишком низко, а ветер несёт дождь. Вот-вот начнётся.

Уоррен успокоился и на всякий случай призвал крест.

Через несколько дней он сдал очередной экзамен.

А потом сожранная тьмой рука начала побаливать, словно о чём-то предупреждая.


Эсса смотрела в темноту. Лежала с открытыми глазами и прислушивалась к тихому дыханию спящих камеристок. Ей надо пойти к Уоррену и попытаться согнать тоску. В конце концов, таких идеальных парней больше не существует. Но неясная тревога поселилась в её сердце несколько дней назад. В душе и до этого момента столько всего бесновалось, что ей очень и очень хотелось не допускать туда ничего больше. А теперь это. Почему она не может идти к Уоррену? Он спасает её, согласившись на брак без любви с её стороны. Так что же это – чувство вины? Перед ним? Нет, ни в коем случае!

Она тихо встала и оделась. Кайли она успокаивающе, как ребёнка, уговорила ещё поспать, когда та, очень чуткая, проснулась и захотела помочь.

Вышла в прохладу. Летние пенринские ночи, конечно, хороши, но, от освежающих и до буйных, они всегда не спокойны: чаще всего шумит или даже взвывает ветер, и потому даже после жаркого дня ночью человеку прохладно или даже холодно. На Клервинде и на Соно-Мэйн летние ночи упоительны для занятий любовью под открытым небом. Впрочем… это было давно.

Эссу неотвязно мучили глубоко спрятанные, но такие сильные боль и жар, что в последние годы она не съёживалась даже от сильного ночного мороза Циннии. Холод её всего лишь успокаивал. Ещё немного и она будет считать его своим другом.

Ветер, бросившийся в лицо, не удовлетворил ни на один момент, и Эсса, постояв немного, побрела прочь из лагеря. Однако на выходе ей отсоветовали идти одной. Она настояла на своём, вышла, но на полпути её догнал Элайн:

– Все считают тебя такой прелестной девочкой, что не могут даже подумать, что ты можешь выйти среди ночи из лагеря для свидания с любовником, а не для того, чтобы пройтись.

– Дорогой, ты считаешь меня такой гадкой девочкой, что не можешь даже подумать, что я могу захотеть всего лишь пройтись, а не…

– В любом случае, "он" увидит меня и предпочтёт спрятаться. Я всё испортил, прости. Повернём назад.

Так темно, что не видно его лица. Интересно, он подшучивает над существованием у неё гипотетического любовника или бравирует своей якобы неревностью?

– На самом деле я иду искупаться.

– Просто каприз?

– Мне невыносима моя жизнь, я хочу отвлечься хотя бы ночным купанием. Это самое безобидное действие, которое я могу себе позволить.

– Чем же тебе невыносима твоя жизнь? Твой план по устранению угрозы семье идёт как надо, Ветреный не досаждает. Может, ты кого-то очень любишь, а я мешаю?..

– Элайн! – укоряюще и резковато оборвала она Уоррена.

– Что?

– С каких это пор только внешние обстоятельства определяют счастье или несчастье человека? С каких это пор наличие или отсутствие любви должно определять счастье женщины?

– То есть ты хочешь сказать, что тебя заботит ещё что-то? Да, конечно, это вполне нормально. Я сглупил.

– К тому же не всё идёт как надо. Я не беременна.

– Но ты же…

– Я была беременна ещё пару недель назад, если честно.

– И уже нет? – его голос зазвучал еле слышно.

– Уже нет.

– Так ты не приходила?.. – он не договорил.

– Да. Именно. И мне тяжело справиться с этим. Я даже не знаю как.

Они уже стояли на берегу реки. Вода чернее ночи, песок серый, а фигура спутника призрачна. Но здесь и сейчас шум реки и ветра соединились в успокаивающий дуэт. Реальность словно дёрнула Эссу и она начала раздеваться.

– Присоединишься? – поинтересовалась она у Элайна.

– Если настаиваешь.

– Я не настаиваю.

Он остался стоять у самой кромки воды, а она вошла в совсем не холодную воду. Нырнула. Плавать её научили в совершенстве.

Тьма и прохлада окружали её, и это было отчасти приятно. Но приходилось выныривать за глотком воздуха.

Ушёл ли Элайн? Кажется, она давно здесь. Нет, он сидит на песке. Как сторож, как пёс.

В какой-то момент она ощутила, что комок, уже давно стоявший в горле, стал душить её. Так хотелось проораться.

Элайн не снимает боль. Да, он помогает справиться с самыми насущными проблемами принцессы империи, но не способен избавить ото всех. И вряд ли кто-то другой способен. Разве что сам Классик. Но он ничего не станет делать, лишь посмеётся. Впрочем, иногда один его смех мог расставить всё по местам.

Вот если бы повернуть время вспять… Она бы попросила Сапфира так перевести всю историю, чтобы всего этого не было. Он наверняка смог бы. Нет, скорее всего, он этого не сделал бы. Все так прославляют его… но он готов жертвовать ради будущего чем угодно. Это наверняка. Ох, знает ли он, в какой ад повергает тех, за чьим будущим присматривает? Со стороны она, Эсса Бесцейн, наверняка кажется счастливейшей из женщин, единственное переживание которой только о том, покроет ли себя славой жених в предстоящей битве. Но хуже того, что владеет ей сейчас, нет ничего.

Эсса нырнула снова. Она не дышала так долго, что захотелось спать, расслабиться, вдохнуть воды – этой прохладной тьмы вокруг.

Так больно, так ужасно! А она так устала ощущать это, думать об этом, мучиться этим.

В очередной раз она набрала воздуха в грудь и ушла под воду. Только на этот раз закричала и попыталась выкричать всю боль. Но вода заполнила лёгкие куда раньше, чем она повредила себе связки безумным напряжением. Паника почти не коснулась сознания. Только проклятая жизнь будто выскальзывала из её тела в окружающую тьму. Сначала было странно, потом невыносимо, будто Классик снова душил её, затем даже немного приятно…


Глаза привыкли к темноте, и Уоррен смотрел то на небо, то на песок, то на реку. Он ощущал что-то, но не мог понять, что именно. Ему пришлось думать над тем, как утешить Эссу и как извиниться за своё поведение в то время, когда у неё такой сложный период. Оказывается, сейчас он мог бы радоваться тому, что станет отцом. Но нет.

Мысли всё текли друг за другом, и вот уже пришлось гнать свои желания по отношению к обнажённой Эссе, плещущейся неподалёку. Но вдруг Уоррен совершенно отчётливо всё понял. В его голову будто вколотили гвоздь со знанием. Здесь Единый. Он здесь, рядом. Он присутствует прямо сейчас.

Только вот порядок своих мыслей Уоррен устроить не мог. Они всё время возвращались к Эссе, прорываясь сквозь горячую молитву-благодарность. Он укорял себя, он стыдился себя, но никак не мог перестать отвлекаться. Подумать только! Бог здесь, рядом, он услышит, а он, Уоррен Элайн, не может обуздать себя.

Но вместе того, чтобы собрать всю силу воли, Уоррен разделся и вошёл в воду. Он решил, что стоит поделиться с Эссой знанием присутствия Бога. Может быть, Единый этого хочет?

Как вдруг понял, что его невеста… в этой тьме исчезает… на самой глубине.

4. Чудо и проклятие

Это было так странно и так неестественно, будто нечисть воплотилась на дне, и впору было бы испугаться. Но страха не было. Волнообразно возрастало чувство опасности. И Элайн всё окончательно понял.

Он никогда не был очень хорош в этом, его тело крылатого с полыми костями было слишком лёгким, но ему удалось нырнуть так, чтобы зацепить Эссу за руку и поднять. Её тело отяжелело, и Элайн чуть не пошёл вниз, в чёрную глубину. Но уже через мгновение они были на берегу. Не совсем на берегу… Он споткнулся обо что-то и упал, уронив Эссу и упав на неё сверху. Но вода уже не захлёстывала её рот и нос. Он приподнялся на локтях и направил исцеляющий свет на её голову, потом на её грудь и шею. Она внезапно открыла глаза, спихнула его с себя и выплюнула речную воду, иногда мучительно кашляя.

Наконец она застонала, прижимая к носу и горлу руки. Её затрясло.

– Милая… – прошептал Уоррен, оглаживая её тело ладонями, исторгающими беспрерывный исцеляющий свет.

– Уоррен! – прошептала она сперва, а затем повторила его имя в полный голос, набрала полные лёгкие воздуха и нечётко, но быстро проговорила: – Никогда не думала, что можно чувствовать себя так замечательно после попытки самоубийства. Спасибо.

Его руки упали. Он хотел, чтобы это была шутка, но надеяться на это было бы глупо.

Сел рядом, не отрывая от неё глаз. Она смотрела по сторонам так, будто это всё было забавным приключением. Его захлестнул гнев: Уоррен вскочил, скрипнув зубами, трясущимися руками натянул все доступные вещи на невесту, оделся сам и повёл к лагерю.

Но на половине пути остановился и прошипел ей всё, что подумал о ней там, у кромки воды.

Она не дрожала, не смотря на пережитое в реке, не смотря на сильный ветер и на то, что её мокрые волосы, лишь слегка вытертые его рубашкой, должно быть, теперь холодили ей голову и шею.

– Мне стало лучше! – рассмеялась она в ответ. – Это было так сильно, что всё отступило на какое-то время. Мне понравилось. Я сделаю это снова.

Думал Уоррен о том, что делает или не думал, но он сжал плечи принцессы так, что она вскрикнула от боли.

– Дура. Больная сука! – сдавленно прорычал он.

– О, в последний раз это было с… Классиком? – в её голосе был спокойный интерес, не смотря на брызнувшие слёзы.

Уоррен отдёрнул руки. Во рту пересохло. Кажется, он только что переступил невидимую черту.

– Ты знаешь, какова вероятность, что принцессе крови кто-то причинит физическую боль? – спокойно вопрошала Эсса, не обращая внимания на бегущие слёзы. Голос даже ни разу не дрогнул: – Ничтожно малая. Послушай… А в тебе та же кровь, что и в Классике… потому ты сделал это сейчас. Причинил боль дочери своего властелина. Он тоже так делал. Хоакин.

Она почти обнимала себя за плечи, но не касалась их, словно защищала и от ветра, и от Элайна.

– Мне абсолютно всё равно, насколько я похож на Классика, Эсса. Мне плевать, что ты принцесса и что, кажется, испытываешь удовольствие от этого кошмара. Но бесит сам факт того, что я не могу понять, как ты, так переживая за жизнь нашего ребёнка, так беспечно относишься к своей собственной жизни!

– Он погиб во мне, наш ребёнок погиб внутри меня! Вдруг я больше не способна дать жизнь ни одному живому существу?

– Это не ответ! И вдруг это я не способен стать отцом, Эсса? Плохо, ну и что?

– Да это ты больная сука, Уоррен! Как можно?..

– Заткнись. Дай знак, если я не прав, но я думаю, что причина твоего поступка вовсе не в том, что ты не можешь родить от меня.

– Что?!

– Так, теперь я уверен в этом. А теперь отправляйся к себе в Сердце Цитадели, разбей пару десятков графинов и ваз и возвращайся. Тогда выскажешь мне всё спокойно. Выскажешь правду. И я так же спокойно и обдуманно постараюсь ответить.

– Нет, – отрезала она и тут же очень мягко пояснила: – Это не поможет. Я была готова к этому ещё до встречи с тобой. Ты был моей последней надеждой. Но ты не оправдал ожиданий. Сочувствую твоей утрате. Заранее. Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать?

Уоррен глубоко дышал – это всё, что он сейчас мог делать. Ему бы хотелось заорать как сумасшедшему, но могут услышать в лагере. Ему бы хотелось выпороть принцессу, но это не поможет, да и может понравиться. Хотелось посадить её к себе на колени и рассказать сотню историй о том, как разумные выбирались из самых сложных ситуаций. Хотелось уговорить её остаться в живых. Но… итог один. Да, она повторит попытку.

Она ушла к лагерю, сказав, что сегодня наверняка поспит очень хорошо.

Он медленно сел в траву. Такого в его жизни ещё не было. Все женщины, с которыми он был близок, приносили в его жизнь счастье и радость, потому что им немного было нужно, чтобы создавать свет из любви к нему. А таких как Эсса, с бездной страдания внутри, он никогда не баловал вниманием. Чаще всего они не привлекали его именно потому, что он видел их мучения и не желал ввязываться. Считал это лишней тратой сил и времени. Иногда он опасался, что такая леди может утянуть его в свою непролазную густую тьму и задушить ею. А иногда опасался получить чувство вины за муки такой женщины, даже если онивовсе не любовного характера и с ним никак не связаны.

И вот его будущая жена относится к такому ряду. Вторая жена Джулиана Дарка, возможно, была такой. Она ведь покончила с собой, когда их сыну было два-три года. Злые языки говорили, что это главком довёл супругу до такого. Но Уоррен теперь видел параллель: эрцеллет Дарка не оставила бы сына в этом мире одного, если бы только могла остаться в мире живых. Эсса тоже не способна жить только ради того, чтобы однажды в будущем произвести на свет крошечное живое существо. Она мучается здесь и сейчас. Эссу не спасла бы и любовь к мужчине, появись такая. Или это он себя уговаривает?

Что же… у неё есть камеристки.

Он вошёл к Эссе и разбудил её комнатных девушек. Всё прямо им объяснил и ушёл. Эсса догнала его:

– Зачем ты впутал их? Как ты не понимаешь, что у них будут неприятности, когда выяснится, что они знали о моих планах?!

– К сожалению, у меня будут те же неприятности, но тебе ничто не помешало всё рассказать мне. Об этом ты не подумала, так? Однако они доложат Пэмфрою, и твоему отцу, потому что это их долг.

– И тогда мне запретят быть с тобой, идиот! Что это за жених, невеста которого собирается покончить с собой?

– Что я могу тебе сказать? Ситуация плачевная. Тебе остаётся только разобраться с приоритетами. Либо продолжать свои рискованные эксперименты, либо быть со мной. Иди и постарайся быть искренней со своими камеристками и убеди их, что оставаться моей невестой важнее, чем исследовать границу жизни и смерти. Но я готов к любому твоему решению.

Она подавленно молчала. Уоррен ушёл.

– Нельзя отнимать у разумного право на самоубийство, – шепнула она ему на следующее утро.

– Я не отнимал. Я просто спросил, готова ли ты остаться абсолютно одна перед смертью и пережить эпизод разбирательства со своим отцом. Оказалось, что ты этого совсем не хочешь. Тебе так страшно поговорить с императором начистоту…

– Он запрёт меня, как мою безумную мать.

– Мало ли шансов сделать это в процессе разбирательств? Ведь ты всё равно причинишь ему боль, сделав это до или после разговора с ним. Любишь отца, не так ли? Ой, дело ведь не в том.

– А в чём же?

– А в том, что ты упиваешься своей болью, своим состоянием, и сделаешь свой последний шаг только тогда, когда твоё горе заглушит всё остальное. Иначе говоря, чтобы сделать это, тебе нужен порыв. Сделать это иначе, по решению, а не в соответствии с раскрученными ощущениями, тебе не под силу.

– Какого чёрта?! – воскликнула она и вскочила. – Не смотри ко мне в душу, Элайн!

– Значит, я прав, – тоже поднялся он.

Она смерила его гневным и высокомерным взглядом.

– Осторожнее, Элайн, – шепнул ему кто-то из-за плеча.

Только что они сидели за грубо сколоченным столом и поглощали завтрак, одновременно штудируя учебники. Рядом завтракали другие офицеры.

– Почему ты не можешь рассказать мне всё до конца? – как можно тише спросил Уоррен. – Ты можешь не бояться потерять мою любовь, я всё равно сделаю всё, что обещал. Мы договаривались быть искренними.

– Сейчас последует обычная фраза…

– Какая?

– Не всё так просто, Элайн.

Уоррен промолчал, ощутив, что подступает к краю очередной пропасти, а Эсса, сверкнув слегка неуверенной улыбкой, объяснила:

– Знаешь, есть две старые стихотворные строки, точно дающие ответ: "То, что не высказал я, ценнее того, что сказал". И так будет всегда. Я попробую объяснить, но не смогу. В языках нет названия тому, что я чувствую.

– А вдруг там найдётся моя вина и что-то про то, что в моих силах всё исправить?

– Нет, – засмеялась она, – это не так.

Несколько дней осталось до последнего экзамена и аттестации. Дальше – свадьба и учения. Четыре лунных периода до нападения алмазного варлорда.

Потому Эсса подняла книгу и швырнула её в Уоррена:

– Характеристики Р-301-42-15. Быстрее говори! В тебя стреляют, Элайн! – и со смехом продолжала закидывать его всем, что попадалось под руку. И когда Уоррен скороговоркой всё рассказал, сумев ни разу не попасть под "пулю", невеста обогнула стол и поцеловала его, сказав, что это было потрясающе.

– Я бы не смогла так даже после долгих тренировок.

– Смогла бы, но только после очень долгих тренировок.

– Нет. Я бы даже не вспомнила, что… а чем Р-301-42-15 отличается от Р-306-40-15?

– Номер – это и есть характеристики. Надо только запомнить, что эти цифры значат у конкретной серии. То же самое у всей линейки сверхдальних орудий. А вот для орудий многоцелевого назначения это не работает. Там характеристики так просто не запомнишь. Надо знать механику и уже из неё делать выводы.

– Я проглядела то пособие, там об этом ничего не было сказано.

– Это близнецы Си, а точнее Роджер. Мы виделись пару раз и немного поболтали. Брайан шепнул, что Роджер постоянно грезит о леди Чедвик, но при мне Кардиф о ней не вспоминал.

– Тебе просто повезло, – криво усмехнулась Эсса и тут же озаботилась другим: – Так жалко его… Но за тебя мне просто страшно. Говорят, все сражения будут транслировать с помощью магии на Соно-Мэйн. Возможно, я узнаю обо всём раньше, чем ты…

– С гибелью Роджера ничего не закончится.

– А с гибелью Колина Ханта?

– Мы не погибнем, даже если они не справятся. У нас есть гений Дарка или хотя бы… магия принцев.

– Принцы будут сражаться с наследниками царя, между прочим, тоже алмазными варлордами. А Рэйн Росслей с леди Мелиссой – страховать кольцо тишины вокруг алмазного во время битвы с лучшими мечниками и… Вдруг принц Росслей погибнет?

– Тогда Роджеру и Ханту лучше справиться с задачей и справиться с ней как можно скорее. Кстати, откуда ты знаешь о кольце тишины?

– У папы спросила.

– О, так если тебя хорошенько потрясти, то можно получить все государственные тайны?

– Это не так, Элайн. Я узнавала только о плане защиты. Тебе ведь его ещё не сообщили?

– Нет.

– Но ты тоже знаешь о кольце тишины.

– Благодаря дружбе с близнецами. Они и сообщили, что Дарк планирует отправить меня обеспечивать это самое кольцо тишины.

Близнецы Си, самые давние и близкие приятели Уоррена, даже не поздравили его с аттестацией, когда пришло время, и очередной рубеж был достигнут. Роджер и Брайан только взяли его на опробование нового артиллерийского орудия после возвращения в столицу. Но, как и всегда в Ньоне, близнецы оказались окружены летшарами, и уже спустя пару свечей Уоррен увидел Роджера с Брайаном на огромном постаменте для трансляций. И себя рядом с ними. Близнецы уже выглядели идентично: Роджер постригся, а Брайан выкрасил волосы в чёрный и спилил с плеча шипы. И только благодаря лёгкой кровожадности в улыбке Роджера, явно получающего удовольствие большее, чем брат, Уоррен и смог отличить его теперь. Две свечи назад он буквально знал, кто из них кто и его это не смущало, но теперь они выглядели одинаково, как до конца войны Севера и Юга…

Мысли и воспоминания о признаках святости Брайана повели Уоррена в Три-Алле. Но он не решился ступить на территорию, так как был один. Да и рука заболела невыносимо уже в воротах.

Вокруг было очень тихо, так странно тихо, как бывало перед рассветом на Клервинде – сравнительно безветренной планете.

Боль начала надоедать.

Нарастало тягостное желание излить боль, но не призывом символа, а как-то иначе. И тут его за кисть потянуло коснуться плит двора Три-Алле. Казалось, что после будет легче, что боль выльется. Но когда он опустился на колени и, протянув руку, сделал это, то в пальцы словно ударил разряд. Неведомая сила туго обхватила его запястье и рванула на плиты двора. Ещё одним рывком затащила за ограду и быстро поволокла ко дворцу. Ударившись головой о ступени, Уоррен потерял сознание.


…Только Джулиан Дарк разразился небольшой речью перед ближайшими подчинёнными, скорее ставя в пример Уоррена, чем поздравляя его. И Дарк не был бы собой, если бы не предложил после защиты подумать о продолжении военной карьеры в регулярных войсках. Впрочем, менее многословным, но более искренним оказался император…

Уоррен почему-то вспоминал это, приходя в себя. Близнецы склонились к нему и пытались привести его в чувство, но их слов было не разобрать. В ушах сильно звенело, но боль нигде не ощущалась.

Уоррен понял только, что близнецы считают, что ему следует ещё немного полежать. И задумался о том, почему поздравления Дарка и Бесцейна не оставляют его. Наконец понял. Дело всего лишь в том, что теперь у него есть много времени на то, чтобы разобраться с Три-Алле. С пониманием вместе пришло предвестие страха, прежнего страха перед той силой, перед которой уже не единожды дрожал. В последний раз он был с близнецами, но проклятие дворца Санктуариев всё равно откусило ему руку. Да, это было похоже на старость крылатых, только начавшуюся с кончиков пальцев и стёршее сразу всю кисть. Когда Брайан, войдя в пору святости, заметно постарел, его кожа постепенно покрылась серебряной пылью, а руки и ноги также слушались всё хуже и хуже. Потеряв святость, Брайан снова стал молодым и полным сил. Уоррен же не успел ощутить старость. Но уж очень это было похоже на тот случай, когда рука исчезала почти на глазах. После всего он так же не мог рассказать Эссе о том, что чувствовал. И не потому, что не существует слов, описывающих это, а потому, что таким делиться никак нельзя.

– Дайте время, я ещё плохо слышу.

– Хорошо, – прорвалось через звон, и близнецы одновременно отошли.

Уоррен с трудом сел. Руки и ноги на месте. Уши целы, но с волос сыпется золотая пыль вперемешку с песком. Значит, был ранен. На одежде тоже полно золота, но не ясно, в чём дело – ни ран, ни прорех в ткани нет. Три летшара фиксировали всё вокруг.

– Расскажите, что случилось, – попросил Уоррен, когда звон стих.

– Сапфир только увидел нас, как сказал, что ты погибнешь в Три-Алле и велел мчаться сюда, – пояснил один из близнецов. – Когда мы сюда прилетели, тебе разрывало челюсть и глотку. Исцеление буквально свило твоё лицо из волокон и лент, на которые тебя порезало. Я никогда такого не видел. Не существует ничего, кроме самой тщательно скрываемой магии, что бы могло нанести такие увечья. В любом случае, разумный такого не смог бы сделать.

– Уходим? – спросил другой, но после нескольких мгновений молчания продолжил: – Очевидно, что на тебя здесь нападает нечто, но угроза не постоянная. Она иной раз отступает. Я предлагаю вознести молитву. Роджер?

– Я умею молиться, не смотри на меня так.

– Любой дурак гипотетически умеет проговаривать про себя нужные слова. Но сможет ли совершать молитву достаточно глубокую, чтобы она вообще могла отличаться от обычного соединения слов и мыслей?

– Не будь занудой, – поморщился Роджер и горделиво добавил: – Я могу всё. Вообще всё, абсолютно. И молчи про Шерил. Её я тоже могу… просто нужно ещё немного времени. И выжить.

Уоррен хотел опереться о почерневший от плесени диван, но в ушах так зазвенело, а перед глазами стало настолько темно, что он потерял понятие пространства.

– Это был знак, мальчики, – выговорил он, едва поборов приступ дурноты и слабости. – Проклятие хочет убить меня раньше, чем я всё расскажу. Правую руку отгрызло, чтобы не смог записать, рот и глотку – чтобы рассказать, когда решусь. Оно не хочет, чтобы я передавал свои знания о том, что чувствую здесь. Интересно то, что общество тайны, полнокровные или Рашингава наверняка знают больше меня. Но только меня Единый считает достаточно подходящим, чтобы поведать империи о том, что происходит. Иначе он не разрешил бы дьяволу терзать меня.

– А что происходит-то?

– Появилось окно в потусторонний мир, мальчики. Оно ещё пока заколочено, но Единый хочет, чтобы все знали, что оно существует.

– Полный бред! – резко выпалил Роджер. – Брайан, наш друг ещё ни разу не говорил настолько тухлой ерунды. Давай порубим его, снова исцелим и посмотрим, что он скажет тогда?

– А мне кажется, что он это серьёзно, – переводя взгляд с брата на друга, сказал Брайан.

– Не верю. Слишком внезапно.

– Неженка. Ко всему-то тебя надо готовить, – немного издевательски улыбнулся Брайан.

– Хм… Так это дьявол тебя так? – спросил у Элайна Роджер.

– Кто-то из того ряда.

– И ты говоришь, что Единый позволяет ему делать это с тобой? – плотно занялся новостью Роджер. – Чтобы подтолкнуть тебя рассказать об этом?

– Да, но я понятия не имею, как это сделать.

– Я провожу тебя к отцам церкви, и они расспросят тебя, – предложил Брайан.

– Когда они начнут задавать вопросы, то решат, что я…

– Я верю, что они разберутся в твоей каше из святости и греха.

– А я… просто могу рассказать то, что видел и что всё это значит, – предложил Роджер. – Нынче к моим словам как-то по-особенному прислушиваются.

– Это потому, что думают, что если ты погибнешь в драке с алмазным, то его никто больше не сможет остановить и империя будет обречена, – криво усмехнувшись, сказал Брайан.

– Ах, ну да… знаешь, а у того крепкозадого парня должно быть имя, – легко перевёл тему Роджер. – Я бы хотел узнать его.

– Спроси у Сапфира.

– С чего это ему знать имя парня, которого мы с Хантом порешим во второй день защиты?

– Если ты спросишь у алмазного его имя, он тебе ответит, и ты выживешь хотя бы в нескольких вариантах будущего, то Сапфир будет в курсе, – внятно и быстро разъяснил Брайан.

– Логично, чёрт возьми, – похлопал ресницами Роджер и задумался ещё о чём-то.

Брайан молча посозерцал лицо брата, а потом сказал:

– Роджера поразила мысль о том, что на поле боя можно разговаривать. Ветеран многих сражений, называется.

Роджер вскинулся, но Уоррен, усевшись на полу как можно удобнее, вмешался:

– Эсса намекнула мне, что будет трансляция сражения. Так что спроси у алмазного. Всем будет интересно.

– Но если я спрошу, а потом он догадается, что Брайан мой близнец и подловит его тем, что он не знает его имя… – протараторил Роджер, – ты тоже, братишка, должен узнать это имя. Какова вероятность, как думаешь, что он будет отслеживать нас по массам и вся затея с треском провалится?

– Если Сапфир разрешил, то не провалится.

– Но алмазный может насторожиться в ходе боя. Готовься в таком случае испариться… и дать воссиять моей величественной славе.

Уоррен чуть не подавился воздухом. Намеренный и внезапный пафос более чем жалкого и неуверенного в своих силах Роджера Кардифа казался таким неадекватным ситуации, что стал смешным.

– Да, а теперь молитва, – улыбнувшись, Брайан опустился на колени и дёрнул брата за штанину. – Должна же она иметь силу, в конце концов.

Уоррен закрыл глаза, чтобы быстрее сосредоточиться и призвал святой символ. Он получился идеальным. Роджер присоединился к молитве последним, но, судя по всему, вложил душу.

– Я считаю это победой, – вдруг произнесла красивая девушка, появившаяся из ниоткуда. В сгустившейся тьме её было видно едва-едва. Только холодный свет фонарей с улицы и слабое золотистое свечение креста делали заметными её лицо и фигуру.

– Бриар, детка, – поднялся с колен Роджер. – Тебя бог послал в ответ на мои молитвы? Я честно молился ему о его воцарении в этом месте, но потом подустал и попросил у него красивую девушку себе в спасительницы. Правда, я не имел в виду конкретно тебя. Из чего следует, что ты – самая красивая…

Она засмеялась, что-то ответила Роджеру и сразу стала живой и настоящей. Роджер схватил её за руку и притянул к себе. Затем поцеловал девушку в щёку и продолжил бы флиртовать, если бы Брайан не решил, что пора представить Бриар Уоррену.

– Одна из старших полнокровных. Как и девяносто процентов из них, она – потомок принца Рашингавы. Стояла во главе поддержки его исследований и разработок, большая часть которых на данный момент засекречена и запрещена.

– Прекрасно.

– А это Уоррен Элайн, чудотворец, который ещё толком не знает ничего о массовом самоубийстве в 56-м, – представил Брайан друга.

– Массовом самоубийстве?

– Долгая история, – покачал головой Брайан. – Просто не спрашивай, она не прольёт свет на то, что происходит сейчас.

– Но ты упомянул об этом. Зачем?

– Пытался предупредить Бриар, что ты не будешь лезть к ней с расспросами, даже если уже что-то слышал.

– Не буду? – с сомнением переспросил Уоррен.

– Не будешь, – твёрдо предостерёг Брайан.

– Хорошо, как-нибудь потом.

– Ужасно приятно быть с вами в одной компании, маркиз Валери, – мягко сияя, проговорила Бриар, – вы так предупредительны. С вами сразу чувствуешь себя хрупкой принцессой. А с вами, – она повернулась к Роджеру, – косноязычной недотёпой.

– Почему это, интересно? – заморгал Роджер.

– Вы постоянно подшучиваете, но ваш взгляд так смущает, что отвечать симметрично совсем не выходит.

– Ого… в таком случае вы, наверное, не очень хотели встречаться со мной?

– С удовольствием встретилась бы с вами, если бы не считала себя недостойной отнимать ваше время.

– Отнимите у меня всё моё время, я вас умоляю, – пылко произнёс Роджер, снова завладев руками Бриар и притянув к себе привлекательную полнокровную.

– Не сомневаюсь, что вы с удовольствием избежали бы своих изматывающих тренировок с любой подвернувшейся леди, – вывернулась Бриар из настойчивых рук Роджера. – Но я пришла просто сообщить, что чудо совершено и Три-Алле полностью очищен от проклятия.

– Не верю, – вырвалось одновременно у Брайана и Уоррена.

– Познавшие святость не верят в свои силы? – задрал одну бровь Роджер.

– Прошла регистрация необычного типа смены облаков в этом месте. Динамика их движения относительно нормальная, – Бриар некоторое время легко выговаривала череду непонятных терминов. – Но я тоже не верю, что это навсегда. Скорее всего, через некоторое время проклятие вернётся. Я передам вам сообщение о том, когда это случится.

– В таком случае, это действительно победа, парни, – улыбнулся Роджер. – Отметим? Бриар, ты пьёшь латкор? Извини, но я не планировал приводить сюда леди, так что у меня тут только дорогая, но достаточно крепкая выпивка.

– Я полнокровная.

– И?

– В некоторых из нас не достаточно крови крылатых и перевёртышей, чтобы пьянеть от ваших напитков.

– И ты относишься к таким? – пытал девушку Роджер.

– Нет, – с заминкой призналась Бриар. – Но раз вы не даёте мне шанса отказать вам иносказательно, то скажу прямо. Вы опасны, Роджер Кардиф, я не хочу в вас влюбляться, а потому отклоняю заранее все ваши предложения!

На лице Роджера отразилось разочарование.

– Но ты не уйдёшь от меня просто так! – решил он и быстро поцеловал Бриар в губы.

После чего отпустил, ласково и немного стеснительно попрощавшись, чем вызвал у Бриар прилив горячей крови к щекам.

– Ты меня дискредитировал, – проворчал Брайан. – В моём присутствии такого быть не должно.

– Но я уже изнемогаю… – прошептал Роджер.

– Целуй своих сыновей и дочерей.

– Мне этого не достаточно. К тому же моя чувственность смутит их и меня самого.

– Тогда не знаю. Ничем не могу помочь.

– Но ты же не смутишься, если я приду к тебе ночью? Раньше ты не смущался.

– Теперь я сплю с женой.

– Мы отправим её куда-нибудь…

– Пожалуй, сегодня ваша близнецовая близость достигла каких-то запредельных высот! – проговорил Уоррен и отправился на выход, благо ноги уже слушались.

– Ты чего? – вдогонку спросил Роджер.

Уоррен остановился, чтобы объяснить:

– К сожалению, что мне всё ещё нравится смотреть на то, что вы тут разыгрываете. Но я точно не должен это слышать.

– Но мне правда не хватает ласки, – возразил, посмеиваясь, Роджер.

– А я сто лет скучал по брату, – кивнул Брайан, чуть более успешно сохраняя серьёзность.

– Я знал, что ты будешь скучать, – ахнул Роджер, театрально схватив брата за плечо. – Только на твою любовь я всегда мог рассчитывать…

– Я рассчитываю на твою признательность, мой сладкий…

– Позволь мне выразить её этой ночью…

– Придурки. Я ухожу! – уже не скрывая улыбки, повысил голос Уоррен и снова повернулся к близнецам спиной. В этот раз даже действительно далеко ушёл.

Когда-то близнецы Си любили повторять, что Единый не мог ошибиться дважды, сотворив их обоих. В одинокие вечера Уоррен очень завидовал им – они были друг у друга ещё до рождения. Но всегда задавался вопросом о том, каким образом вообще другие близнецы находят себе женщин, если для тесной связи у них есть родной, и такой близкий, идеально понимающий брат? На кой Роджеру духовная близость с женщинами, когда ему хватает близости с Брайаном? Но почему тогда Брайан стал таким преданным слугой Единого? Почему Брайан нашёл стоящим духовный рост монашествующего служителя?

И неизбежно Уоррен переставал завидовать близнецам. Потому что как минимум один из них уже тысячу лет в поиске того, что могло бы превзойти ту искренность, что была с братом. А ему не удастся найти такую. Жизнь ставит в такое положение, что даже с любимой женщиной нельзя быть искренним до конца. И счастлив тот, в чьей судьбе этот закон ещё не сработал.


Проклятие не возвращалось в Три-Алле ещё двое суток.

Но когда вернулось, близнецы и Уоррен арендовали летшары и штат операторов, чтобы всегда знать, не появился ли в проклятых местах очередной самоубийца.

– Давно надо было это сделать, – сказал тогда Брайан.

Подписание брачного контракта с Эссой прошло идеально. Уоррена почти не беспокоило, что всё сорвётся. Он знал, что они с Эссой всё равно поженятся, что бы ни случилось. Она носила его ребёнка вот уже во второй раз, и эта беременность всё продолжалась.

На свадьбу, празднование которой состоялось прямо во дворце Точки Соглашения, было приглашено так много гостей, что Уоррен где-то с пару свечей только знакомился или играл в "угадай-кто-это-совсем-не-изменился".

Единственная странность была в том, насколько пышным было празднование. Оно показалось Уоррену настолько значительным и ярким, что молодожёны начали подозревать, что происходит что-то более значительное, чем свадьба дочери императора (не первая) и герцога империи.

– Отец, – Уоррен подошёл к принцу Мэйну, прибывшему на Пенрин ради торжества, – ты ничего не хочешь мне сказать?

Принц с довольным видом засмеялся, вскинув голову:

– Ну хорошо, хорошо! Когда Сапфир просил меня не смотреть в сторону Эссы и сказал, что её судьба ходит рядом, он говорил не о Классике, а о тебе. Вам двоим пришлось проделать сложный и долгий путь друг к другу. Но оно того стоило, не так ли?

– Да… – Уоррен почувствовал себя лучше, чем когда-либо, но не позволил себе забыть о другом своём вопросе: – А тот большой праздник, о котором ты говорил мне в замке на Соно-Мэйн?

– Да, мы теперь здесь, на этом празднике. Не спрашивай, чего мне стоило сделать тебя наиболее достойным претендентом в глазах императора. Тебе лучше не знать.

– Что-то ужасное, полагаю, кроется за всем этим.

– Не думай об этом. Тебя это никогда не коснётся.

И принц Мэйн, улыбнувшись, прошагал к принцам Виру и Макферсту.

Уоррен до сих пор даже не задумывался, что он может быть не угоден Эрику Бесцейну как муж дочери. Пребывал в романтических иллюзиях. Но отец обещал расчистить путь, и он сделал это.

Теперь казалось, что ничему не удастся испортить Уоррену вечер.

Как вдруг к ним с Эссой подошёл Классик с бокалом в руке, и Уоррен кожей почувствовал недоброе.

– Я отправил вам свадебный подарок, – сразу начал принц-перевёртыш.

Всё выглядело мирно. Но не по себе было всем троим. Эсса задрожала – Уоррен почувствовал это по её руке и приобнял жену за плечи, притянув к себе. Откуда-то появился Ветреный и подошёл ближе, но просто ухмылялся и смотрел на происходящее.

Уоррен поблагодарил.

– Но это ещё не всё, – вздохнул Классик и глотнул тореннского, заставляя время тянуться в ожидании продолжения. – Я отправил Эссе ещё один подарок. И для ровного счёта должен сделать ещё один вам, Элайн. Но не приложу ума, что бы это могло быть, – последние слова его были откровенной ложью, но Классика ничуть не смущало, что крылатый, стоящий напротив, это видит. Казалось, так и было задумано.

Классик сделал полшага к Элайну и Эссе, и оказался настораживающе близко.

– Я задумал открыть вам тайну.

5. Граница его влияния

Уоррен весь подобрался, а Классик, наслаждаясь, продолжал:

– Пожалуй, это может пригодиться для ваших развлечений в постели. О, не смотрите на меня, как на перебравшего дядюшку-пошляка!.. Элайн, я упрощаю вам путь к удовольствию. Я подготовил это для себя, но…

Эсса вдруг прижалась к Уоррену, зажмурившись и спрятав лицо у него на груди. Она была страшно напряжена. Уоррен обнимал её, пытаясь дать ей ощущение защиты, но этого было мало. Он не знал, что происходит, не знал, чего ждать.

– Смотрите, Элайн, как это просто, – мягко сказал Классик и щёлкнул пальцами.

Услышав щелчок, Эсса изогнулась, тихо вскрикнула и застонала от сильнейшего наслаждения. Уоррен опознал мощный и совершенно неконтролируемый оргазм у своей жены. Он смотрел в её лицо как зачарованный. Где-то на краю сознания плескались мысли о том, что всё это видят гости, что он не единственный мужчина, знающий, как выглядит женщина в момент наивысшего удовольствия. И о том, что Классика убить невозможно.

Ветреный тихонько засмеялся.

– Очень качественно и натурально, а главное – никакой магии, – с теплотой улыбаясь, говорил Классик. – Ну, хороший подарок я вам преподнёс?

Не дожидаясь ответа, бывший муж Эссы отошёл, оставив новобрачных приходить в себя. Уоррену ничего больше не оставалось, кроме как поцеловать Эссу. Она знала, что Классик способен на это. Знала, что он способен так подставить её посреди полного зала гостей. Знала, что останется в подчинённом положении, даже выйдя за Уоррена. Ей нужно было выйти за кого-то более сильного и умного. Надо было выйти за Рональда Мэйна.

– Он не смог бы любить меня так, как ты, – хрипло парировала Эсса, и Уоррен понял, что последние свои мысли высказал вслух. – И мне не нужна защита, если ты об этом. Классик не считает меня своим врагом. Это была демонстрация власти надо мной. Ты, милый, принадлежишь Сапфиру. Я – Классику. И это не изменить. Я переделана.

– Ты говоришь о себе, как о неживом существе, как о вещи.

– Ах, Уоррен, но так и есть.

– В этом причина, да? – Уоррен прижался лбом ко лбу Эссы. – Дочь властелина трёх планет находится в рабстве?

– Причина чего? – спросила она легко, но Уоррен увидел, как гневно сжались её кулачки.

– Причина однажды остаться на дне реки.

– Ох, это… Знаешь, почему так невыносимо больно? Знаешь, почему гортензия в огне? Потому что стоит рядом с домом, стены которого раскалены до ослепительно-белого. В доме – эпицентр уничтожающего пламени. Это не просто пожар. Ты видишь всего мгновение перед чудовищным взрывом.

Почему-то Уоррен понял, что Эсса говорит о нынешних годах как о затишье перед бурей. И битва с армией непобедимого алмазного варлорда не имеет значения перед полным ужаса периодом, который ожидает империю.

– Ты знаешь гораздо больше, чем… но это…

– Тебе показалось, – уверенно произнесла Эсса, оттолкнула его, улыбнулась и снова стала самой собой – непосредственной и потрясающе сладкой принцессой крови.

Итак, Уоррен Мэйн, империи крылатый герцог Элайн, по прозвищу "третий слепой" и "чудотворец Элайн", едва женившись на принцессе крови Эссе Виноне Бесцейн, узнал, что любой разумный старше шести лет, умеющий щёлкать пальцами, может доставить его жене несравнимое удовольствие.

Мог ли он принять другое решение?

Назавтра он увёз любимую в свой дом во владениях Мэйнов на Пенрине, Эл-о-Уивер.

– А ты действительно можешь себе это позволить? – интересовалась Эсса, проезжая с мужем под сенью красивой аллеи цветущих деревьев. Скоро должен был показаться сам дом. Лошади ступали послушно и ровно.

– О, молодожёнам полагается как время уединения, так и время полной свободы для путешествий. Нам, поскольку мы – двое ответственных разумных, способных наступить на горло своим желаниям, полагается неделя на всё.

– Мило, – сказала Эсса.

Это во всю величину показался дом. Пять этажей, примерно двести шагов в ширину, для резиденции наследника принца на одной из планет… А не велико ли здание?

– А я почему-то этого и ожидала. Ты же член принсипата.

– Расширенного собрания.

– Но вхож туда.

– Да, как и большинство вхожих туда наследников, я всего лишь слушатель. Они только объявляют уже принятые решения. То же самое делают на сборе кланов.

– И всё же…

– Да, для перевёртышей это имеет значение. Но… слушай, дом действительно великоват.

– Вовсе нет. Ты – герцог, Уоррен. Герцогам положено…

– Было положено когда-то. Наступают иные времена.

– Если ты про жизнь на одной из высокотехнологичных четвёртых улиц, то я отвечу тебе. Я думаю, что это не более, чем экзотика. И это пройдёт. На первых улицах как прежде стараются выстроить дома шире и больше.

Эсса соскочила с лошади первая и пошла к дому. Не смотря на происшествие на свадьбе, она выглядела всем довольной.

Уоррен догнал жену в холле. Она разглядывала картины, развешенные по стенам, и заглядывала в открытые двери.

– Мне кажется, или здесь всё преимущественно в сером цвете? – с подозрением посмотрела она.

– Да. Нет ни одного витража и ярких красок почти нет. Этот дом, по сути, был выстроен моим прадедом и больше не перестраивался. Свой титул, как ты знаешь, я получил после того, как все мои родственники мужского пола погибли в войне. Кроме принца Мэйна.

– Но почему у тебя не оказалось даже очень дальних маленьких родственников? Ведь у тебя должны быть какие-нибудь троюродные братья, успевшие оставить в убежище маленьких сыновей.

– Да, только вот война Севера и Юга длилась достаточно долго, чтобы и эти маленькие сыновья выросли, вступили в ряды войск и погибли, не успев оставить потомство. Джереми Дэлсиера взяли в войска в пятнадцать лет. О нём говорили, ставили в пример. Другие пятнадцатилетние тоже рвались помахать мечом, но даже если не все выглядели так взросло, как Джереми, и их просили подождать ещё пару лет, то всё свободное время они посвящали не ухаживаниям за девушками, а тренировкам. И таков результат храбрости и упорства. Или же перевёртыши намеренно уничтожали потомков Мэйна, а я жив только по счастливой случайности.

Их прервали старшие сервы, присматривающие за домом. Необходимо было познакомиться.

И только когда Уоррен закончил показывать Эссе дом, ему снова выпала возможность поговорить с ней. Шоколад допит, бисквиты съедены, торопиться совершенно некуда.

– Сколько ни думал, не смог понять… – начал он.

– Ты о том, что я сказала тебе вчера? Я поняла по тону твоего голоса, что ты об этом. Правда же я замечательная жена?

– О да, только…

– Да, есть это "только".

Эсса встала с диванчика и вышла на середину гостиной, будто хотела уйти, но передумала. Некоторое время молчала, глядя в пол. Ощутимо набиралась сил заговорить, и когда начала рассказ, голос её зазвучал глухо.

– Слушай внимательно, Уоррен. Пепелище Лифорда – пустошь, выжженная взаимной ненавистью Ли и Мэйна. Но в Три-Алле всё иначе, потому что это отражение. Только замутнённое зеркальное отражение. Реальность проклятия внутри Классика. Но он укротил легион своих демонов и так же, пусть и с большим трудом, справляется с проклятием. Хоакин сделал так, чтобы никто так и не понял, что с ним происходит, но те, кто какое-то время были с ним рядом, ощутили это. Я была его любовницей после развода с Сапфиртой. И знаешь, что я могу сказать, проведя с ним те ужасные периоды? Мне страшно ещё и потому, что личность Классика, миллионы лет не подверженная влиянию, теперь обречена измениться. А когда Хоакин изменится в худшую сторону… Тогда… я просто не хочу знать, что будет тогда. Он превратится в самое ужасное из разумных существ. Империю разорвёт на части. А ведь я любила его и люблю сейчас. Он восхищает. До проклятия я знала его тем, кто стремится к совершенству во всём. Даже не смотря на ту мерзкую историю с Ветреным… я уважала его и готова была принять то, что он перевоспитывает меня, как ребёнка. Да, мне мерзко вспоминать многое из того, что я пережила из-за Классика и Ветреного. Но непереносимо именно то, что меня переделали, перевоспитали не только против моей воли. Элайн, меня переделали для жизни, которой нет! Для жизни в обстоятельствах, которых не существует в нынешней реальности. И Классик сделал это не спросив, не имея на это никакого права… Это бесит меня больше всего! Меня тошнит от современности и обстоятельств! Мне нет в ней места. Я так хочу смириться, но не могу!..

– Так ты любишь его? Ты любишь Классика и потому ты…

– Уоррен! Ты меня не слышишь!.. Хорошо. Я не так люблю его, чтобы предпочесть брак с ним наступившему времени с тобой, – очень твёрдо сказала Эсса. – Мои чувства к нему другие. Они основаны на вере в его правоту, вере в него самого, симпатии его взглядам и устремлениям. Когда прежний Классик исчезнет, когда исчезнет тот, кто провёл меня через внутреннее преображение, исчезнет то будущее, ради которого моя душа исковеркана и так болит. Я, такая, какая я есть сейчас, возможно стану нужна. Но ненадолго. Я погибну, сыграв свою роль. К сожалению, это только вопрос времени. Сапфир терпит Классика, потому что Хоакин обладает аурой, вносящей упорядоченность вокруг себя. Классик никогда не играет по правилам, но когда в его планы входит сохранение мира и развитие, Сапфир относительно спокоен. К сожалению, едва всё потеряет форму, ясновидящий объявит священную войну, которая закончится уничтожением Классика. И даже если я переживу всё это, какое будущее меня ждёт? Мне в нём не будет места точно так же, как нет места в современности.

– Наш ребёнок…

– Он легко переживёт мою смерть, я хорошо знаю разумных, дорогой. Ни один ребёнок не покончил с собой, узнав о смерти родителя.

– Картина изменится, когда сын родится, я тебе обещаю. Ты с такой силой полюбишь своего ребёнка, что не захочешь причинять ему боль, даже если её ты обменяешь на свой покой. Ты уже была матерью и глупо спрашивать о твоих отношениях с сыновьями-драконами, но разве ты не обожала их? Разве их слияния…

– Я не хочу помнить о тех временах. Я обещала себе, что забуду их. Сапфир… только он виновен в том, что с ними случилось. Знаешь, – она невесело усмехнулась, – после стольких смертей складывается ощущение, что только тебя я могла выбрать в отцы своему ребёнку. Сапфир не даст его в обиду, потому что он – твой. Он защищён от гибели в священной войне, потому что твой и мой. Но только твоего ребёнка я так и не могу родить…

– Можешь. Надо набраться терпения. Ну и… наверняка в этот раз всё получится, – он подошёл и, встав за её спиной, обнял как можно крепче. – Но личность Классика… Как он?.. Он проклял самого себя?

– Ах Уоррен, ты ведь переживаешь за меня… но мне это никак не помогает. Прости, – она повернула к нему своё лицо и спросила: – Я сейчас очень жестока?

– Невообразимо. Но я это… как-нибудь переживу. Я сильный парень.

– Да, я на это рассчитывала. Хватит о Классике. Расскажи мне, пожалуйста, о своём путешествии по империи Калледи, – она за руку потянула его к дивану, скидывая на ходу туфельки. – Я слышала о том, что внешняя его политика бесчеловечная и кошмарна настолько же, насколько эффективна, но в самой империи наверняка очень красиво, так ведь?

Уоррен очень чётко понял, что Эсса больше не хочет говорить о том, что и так причиняет ей боль постоянно.

– О, я столько повидал хранилищ, храмов и дворцовых покоев изнутри, что хватит ещё на год очень ярких снов! – живо заговорил он.

– Вот как? У тебя впечатления от увиденного переходят в сны?

– Да, чем больше видел, тем дольше и ярче сны. После Три-Алле мне снятся кошмары, но готов спорить, что и после защиты планеты так будет.

– Странно, но не было никаких признаков того, что тебе снится что-то ужасное, – Эссу неожиданно захватила возможность поговорить о снах.

– Эсса, ты не замечала, потому что находишься во власти собственных кошмаров. Моё бодрствование в сотни раз приятнее, чем сон, тогда как у тебя это, похоже, не так.

– Одинаково. Бывают хорошие сны и хорошие моменты с тобой, когда я забываюсь. Но редко. Я слишком… хорошо сознаю кто я и какая я.

– Сейчас не те времена, чтобы разумные были сосредоточены на том, что представляют сами по себе. От Санктуария, кажется… или от Шесны Коли… слышал фразу об этом: "Попавшим под колёса небесной повозки рассуждать некогда".

– Серьёзно? Только отталкиваясь от того, какие они, люди совершают половину своих поступков. Говорят, дела определяют человека. Но чёрт возьми, это как раз и значит, что от человека зависит, какими будут его дела!

– Звучит вроде бы здраво. За минусом обстоятельств, создающих рамки. И если поступки всегда будут ограничиваться условиями, то характер разумного и эти условия не соизмеримы. Связь очень субъективна, а признаки в итоге указывают на гипотетическую силу качеств, при их безусловном наличии, конечно.

– Ты не ушёл от темы, случаем?

– Нет.

– Тогда признаю, что не совсем поняла тебя сейчас.

Уоррен постарался не раздражаться:

– Возьмём разумного, своровавшего, скажем, кольцо. Ты говоришь, что он сознаёт у себя слабость и отсутствие всякой гордости, чтобы поступить так в любой удачно подвернувшийся момент.

– Да.

– А если его разум затмевает голод?

– Это старая сказка, – усмехнулась Эсса.

– Думаешь, в империи нет и таких?

– Я готова допустить, что кто-то может оказаться в похожей ситуации вне зависимости от того, насколько мой отец любит свой народ.

– И, думаешь, оказавшись в ужасной ситуации, кто-то готов умереть от голода, потому что слишком горд?

– Да.

– Вообще, я с тобой согласен. Такие могут отыскаться. Однако в критической ситуации химические реакции заставляют тело человека двигаться помимо его желания.

– Ты говоришь о включении инстинкта самосохранения. Но у меня есть примеры, когда этим и не пахло. Разве я вынудила тебя жениться на мне и мучаю только потому, что мной руководит инстинкт самосохранения?

– Тебе не жаль меня потому, что императорская семья важнее, чем я, не смотря на мой дар. К тому же, в конце концов, я не потерял его.

– А, я поняла, для чего весь этот спор! Ты пытаешься убедить меня, что перемены во мне не так уж важны. Что я могу быть счастливой, не смотря на то, что я себе ужасно не нравлюсь. И поступать по совести. Ты надеешься, что защитишь меня, поможешь мне пережить то время, когда Классик начнёт исчезать.

– Хочешь сказать, что не выйдет? Оставь скепсис, давай попробуем.

– Я не очень хочу.

– Что за бред? – неприятно поразился Уоррен.

У него возникло ощущение, что его только что его снова отвергли, только на сей раз – явно безумная женщина.

– Я не буду на тебя рассчитывать, не буду доверять тебе. Ты не моя опора. Классик вбил мне в голову это очень крепко.

– Тогда на кого ты можешь надеяться? Только на себя и на него?

– Да. Хо-алэй как-то сказал мне, что готов поддержать Хоакина, но никогда не сможет его заменить. Не потому что это невозможно, нет, план древнейшего вполне реально просчитать. Но потому, что у него лично никогда не было и не будет тех же причин. Иначе говоря, зачем быть Классиком, когда можно быть Хо-алэем? Видишь, парню сотни тысяч лет и почти столько же он находился подле Хоакина, но даже он понимает, что значит отталкиваться в своих поступках от того, что представляешь сам по себе.

– Это безумие. Если я решу, что я – убийца, то буду убивать? Так что ли?

– Это работает, как ни странно.

– Но если я решу, что я талантливый актёр, то смогу заставлять людей плакать и смеяться?

– Если захочешь. Только решив, что ты женщина, вряд ли сможешь родить ребёнка. Но даже на это сильные волшебники вроде Рэйна Росслея найдут, чем возразить. Близнецы Сильверстоунов… они же одинаковые. Но один из них познал святость, а другой вряд ли когда-нибудь будет прощён богом.

– Эсса, надо знать историю их юности, чтобы говорить о том, почему так случилось.

– То есть они всё-таки пережили что-то, что изменило их обоих?

Уоррен не смог сразу ответить.

– И да, и нет, – наконец сказал он. – Причины в их первых побуждениях после одного случая. Но… эти первые побуждения были закономерны.

– Закономерность чего-либо – не объяснение и не оправдание.

– Ты права, сладкая. Кстати, ты ведь понимаешь, что, поскольку у меня нет ничего, чем необходимо заниматься… я буду заниматься только тобой?

– Ты уже начал заниматься только мной. Мы беседуем только обо мне уже свечу, наверное. Но, может быть, ты хочешь заниматься мной ещё как-то?

– Я знаю один способ. Останови меня, когда устанешь.

– Знаешь, я слышала, что бракосочетание – это вовсе не разрешение заниматься сексом сколько угодно и когда угодно…

– Не хочу думать о том, на что ты намекаешь. Я ведь могу умереть на защите. Я лучше проведу эту неделю самым приятным образом.

– Тогда идём в спальню, – печально, с видом обречённой, вздохнула Эсса.

Уоррен ужаснулся, но Эсса тут же рассмеялась:

– Тебя так весело дразнить! Ты бы видел, как поменялось выражение твоего лица сейчас! И только потому, что я так тягостно вздохнула.

– Пожалуйста, не делай этого больше, – с облегчением, но серьёзно попросил Уоррен. – Санктуарий и его эрцеллет постоянно поддразнивали друг друга в нашем путешествии по Рилкою. Меня это не беспокоило, потому что я видел, что они обожают всё это, но, тем не менее, удивлён, как Алексу удалось не поседеть за время брака, а Бриане – выжить и сохранить крепкие нервы. Я точно не из тех, кто любит сюрпризы и острые ощущения в отношениях.

– Тогда почему ты со мной?

– Ты не оставила мне выбора, помнишь?

Эсса сладко улыбнулась, и, помедлив, сменила тему:

– Мне не хочется снова обуваться. Донесёшь меня до постели?

– С удовольствием.

На третий день их пребывания в Эл-о-Уивере, в доме появились гости – школьная подруга Эссы и две её бойкие внучки. Поскольку Эсса пожелала её видеть и проболтала с ними пару свечей, то, абсолютно закономерно, на следующий день гостей стало в три раза больше. И все – женщины. Эсса нисколько не ревновала. И это слегка портило Уоррену настроение. Но куда хуже стало, когда он обратил внимание на то, о чём разговаривают все эти дамы и Эсса, когда считают, что он не слышит.

– Ох, вот этот слепок, посмотрите, – блаженно вздохнув, протянула одна из женщин. – Здесь он так хорош собой!

Краем глаза Уоррен заметил, что Эсса взяла в руки предложенную метакарту, оценила изображение и одобрила мнение знакомой.

– Мне больше нравится тот, где не видно его глази он снимает рубашку. Немного обнажённого тела, его красивый подбородок и губы, – сказала другая. – Я просто таю, когда смотрю на всё это.

– Да, слепок крайне удачный, – сдержанно произнесла третья.

– И мне он всегда нравился, – легко улыбнулась Эсса.

– А мой любимый вот этот, – и леди нагнулась и показала всем метакарту с очередным слепком.

– И этот видела, – кивнула принцесса.

– Ох, он здесь такой романтичный! – воскликнули сразу две женщины.

– …И печальный, – вздохнув, добавила ещё одна.

– Оторвала бы голову любому, кто сказал бы, что здесь он не красив! – со внезапной кровожадностью призналась одна смирная с виду леди.

– Ох, у меня есть вот такая. Она совсем свежая, смотрите, – сообщила ещё одна леди и совсем не скрываясь, показала слепок на метакарте.

– Он здесь совсем голый? – с внезапно загоревшимся взглядом спросила до сих пор спокойная, почти неживая дама.

– Не известно. Я даже не знаю, откуда взялся этот слепок. Естественно, приятно думать, что голый.

– Вот здесь, смотрите, он полностью одет…

– Старый слепок.

– Да, но мне нравилось, когда у него были такие длинные волосы и он закалывал их не как перевёртыш, а как фиты.

– Фиты закалывают не так. У них куча побрякушек свисает вместе с волосами. А он закалывал без всего этого.

– Так делает герцог Рэйли, – промолвила школьная подруга Эссы.

– В общем, это мой любимый слепок. Он выглядит здесь таким серьёзным…

– А ваш любимый слепок, ваше высочество?

– Сейчас покажу.

Недолгое напряжённое молчание и взрыв эмоций, эпитетов и бессмысленных восклицаний, однако о многом говорящих.

– Это было очень приятно? – услышал Уоррен вопрос одной леди.

– О да… – мягко и тихо ответила Эсса.

– Хорошо быть принцессой крови, – вздохнула школьная подруга Эссы. – Можно приказать самому Приближению Весны целовать себя и делать слепки этого блаженства, чтобы потом смотреть и вспоминать, когда захочется.

Уоррену показалось, что он совершенно оглох на следующие полсвечи, пока у него внутри всё переворачивалось от желания завыть, вырвать у Эссы из рук метакарту и помчаться убивать одного из двух своих лучших друзей – Роджера Кардифа – то самое Приближение Весны.

Она попросила Роджера поцеловать её и сделала слепок на метакарту, чтобы показывать таким вот подружкам… Или это всё, что осталось после продолжительного романа?

Вечером, он спросит вечером.

– Эсса, – позвал он её, едва они остались одни, – у тебя был роман с Роджером?

– Нет, Уоррен, – усмехнувшись, ответила она. – Но я была немного в него влюблена.

– Зачем лгать? Наконец-то захотелось пощадить мои чувства?

– Я солгала?

– Очевидно, раз я, крылатый, это заметил.

Эсса нахмурилась и признала:

– Хорошо, он очень нравится мне и сейчас тоже.

– Ты переспала бы с ним, если бы представилась возможность?

– Нет, – резковато ответила Эсса.

Уоррен не увидел лжи, но её ответ – всего лишь мнение, изменчивая, собственно, штука.

– Уверена?

– Да, – подумав, ответила она. – Когда своими поступками руководишь сам, исходя из того, какой ты, то можешь точно сказать некоторые вещи. Да, я способна на зло, хитрость и коварство. Но я остаюсь принцессой крови. Спать с кем захочется мне нельзя.

– А Ветреный?

– А это… это уже не в моей власти.

По её лицу пробежала тень.

Уоррен содрогнулся от собственных мыслей и почти тут же, словно получив подзатыльник, весьма противным образом прозрел. Да, не слишком приятно то, что любимой жене нравится Роджер. Судя по всему, увлечение Приближением Весны – признак нынешних времён и любой современник должен просто принять это увлечение как норму. В конце концов, парень страдает от неразделённой любви несколько десятков лет и при этом достаточно силён и крут, чтобы полностью вложиться в предстоящую битву с опытным и кровожадным царём-варлордом, покрытым непробиваемой бронёй. Он – настоящий романтический герой. И возможно, что он погибнет. Половина женщин империи в тайне обливаются слезами, думая об этом. Но Ветреный… желать смерти нужно только ему. Ни один здоровый разумный не станет преследовать женщину и принуждать её к сексу, что бы ни было между ними в прошлом. Нет, Ветреный наверняка наслаждается теми эмоциями, которые вызывает у Эссы. И если Классик освобождает своих демонов, попутно достигая какую-то цель, то Ветреный просто развлекается.

– Мне надо смотреть в оба… – начал Уоррен, но понял, что разговаривает с пустотой.

Наверное, Эсса решила, что он обиделся и замкнулся, и ушла поскорее, чтобы не тратить силы и не тормошить его.

– Он ведь может попытаться прийти сюда, не так ли? – спросил Уоррен у Эссы, когда нашёл её зажигающей огонь в камине погрузившейся во тьму библиотеки.

– Ветреный?

– Да. Ты же хорошо его знаешь, да?

– Он… может попытаться прийти сюда. Будь осторожен. У него карманы набиты всеми возможными артефактами и склянками с самой разной отравой. Он тебе не мальчик. Убивать тебя не станет, но вполне может придумать что-то, чтобы обездвижить, пока будет развлекаться мной. И не надейся на свой дар. Ему потребуется всего две свечи, чтобы добраться сюда, а всё спланировать он сможет и в пути.

– Что же ты значишь для него? – изумился Уоррен. – Две свечи на то, чтобы добраться, потратить наверняка очень редкие зелья… если он здесь появится, то это будет значить, что он обожает тебя не меньше, чем я.

Эсса, наконец, поднялась и отошла от камина. Она смотрела на него, приоткрыв рот.

– Ох, тебе до сих пор всё доставалось легко, быстро и без всяких усилий, да? – начала она внезапно громко и с напором. – Так вот, Элайн, тебе завидует почти вся вселенная. Даже император, Классик и пресловутый Роджер Кардиф! Всем приходится планировать, маневрировать, выжидать, свечи напролёт сидеть в засаде, чтобы получить желаемое. Это только ты настолько нарасхват, только ты так хорош во всём и настолько перегружен своей великой судьбой избранника Единого, что ни одной свечи тебе не приходится ждать. Это только ты всегда занят чем-то, да и то только тем, что по-настоящему важно. Все остальные, поверь мне, ведут временами довольно скучную жизнь. И Ветреный, с его любовью к разврату и острым ощущениям, способен проделать огромное расстояние, чтобы изнасиловать принцессу крови, только что вышедшую замуж за чудотворца!

Уоррен некоторое время не мог сказать ни слова. У него не укладывалось в голове то, что сказала Эсса.

– Ты не можешь этого понять, да? – насмешливо и чуть зло спросила Эсса и отвернулась.

Уоррен почувствовал себя ужасно глупым, когда задал вопрос:

– Так тебе не нравится боль?

– Ты о чём вообще? – раздражённо повернулась она.

– Всё это время я считал, что боль, которую тебе причинял Ветреный, тебя возбуждает. И что ты ценишь меня за то, что получаешь удовольствие со мной, не получая синяков… вопреки своим истинным сексуальным предпочтениям.

– О, нет!.. Правда?! – мягко рассмеялась Эсса.

Уоррен был готов к истерическим ноткам в её голосе, но перед ним Эсса, переделанная Классиком. Она мягко смеётся, когда другая бы кричала, ей всё это кажется забавным.

– Но если это не так… почему ты это терпела?

– Во-первых, он бы начал принуждать вместо меня одну из моих сестёр. Может быть даже Джулианну, а она совсем наивна. Во-вторых, если кто-то из Бесцейнов будет прятаться от кого-то из Классиков, это послужит не слишком значительным, но всё же рычагом для шантажа или других неприятных политических манипуляций. В-третьих, я не знаю того, кто бы смог вести тихую войну с Ветреным и победить его.

– Но на что же ты рассчитывала, выходя за меня замуж? На то, что я буду слишком занят молитвами и призывами крестов, учениями и прочим, и позволю ему творить это с тобой?!

– Это могло бы продолжаться тихо и незаметно. Я бы справилась.

– Чушь какая-то. Безумие. Иди ко мне, – Уоррен притянул к себе Эссу и посадил её к себе на колени, почти рухнув на диван. – Надо подумать.

И тут же отпали давние вопросы к ясновидению Сапфира, потому что стала понятна часть его проблем. Хотя какие проблемы могли быть у крылатого с абсолютным даром?

Но Уоррен начал понимать. Сейчас он, чудотворец Элайн, благодаря дару Единого мог сказать, как далеко в этот момент находится Ветреный. Сможет сказать это через полсвечи. Может наблюдать за ним с расстояния. Может ждать его действий. Но стоит ему уснуть или отвлечься… Ветреный может начать движение. Ветреный может послать своих ребят для отвлечения внимания или чтобы подложить Уоррену что-нибудь в еду. Расслабляться совершенно нельзя, потому что если есть малейшая вероятность того, что произойдёт катастрофа, то следует сделать всё, чтобы не допустить её.

Итак, безопасное место, куча охранников. Но кто бы они ни были, Ветреному не составит труда каким-нибудь образом раскидать всех. Если же в дело вмешается политика… Ветреный не посмеет испортить картину своему отцу. Избить нескольких безвестных доспешников или крылатых ничего не стоит. А вот поднять руку на парней другого клана… это уже может быть чревато осложнениями. Для того чтобы защитить Эссу до полной неприкосновенности… потребуется… У Дарков есть своя символика, и они ею пользуются. И никто не смеет вставать на пути тех, на ком красуется шитый узор из чёрной птицы-вихря с крыльями из высоко взметнувшихся волн. Мэйнам тоже пора расширять штат и укреплять позиции. Профессионалы с эмблемой Мэйнов будут охранять Эссу. Они будут появляться рядом с ней всюду. Она должна быть на виду. Больше камеристок для неё, больше подруг, гостей, смотрителей. Она всегда должна быть в центре внимания нескольких разумных. Для полной уверенности нужно поговорить с отцом и выяснить степень его возможной конфронтации с Классиком.

– У нас есть ещё два дня, – сказал он Эссе, напряжённо разглядывавшей его. – Я приглашу сюда близнецов Си и Моргану, если ты не против.

– Хочешь… ты хочешь… что ты задумал?

– Я собираюсь всеми возможными способами обеспечить твою безопасность. Я не слишком доверяю тебе и Роджеру, но должен доверять, и я постараюсь. Не нравится мне мысль о том, что Ветреный может прикоснуться к тебе. Ублюдок. Он должен быть наказан, но пока начнём с этого.

– С чего?

– С твоей полной безопасности. За эти два дня, пока мы здесь и под присмотром близнецов и Морганы, я всё устрою. Он не сможет и близко к тебе подойти.

– Уоррен, ты слишком…

– Ты ведь не любишь боль? – сощурился Уоррен, придя в контролируемую, но всё-таки ярость. – Это точно? Я спрашиваю ещё раз, потому что всё это дико странно… И я могу спросить ещё раз, Эсса, не любишь ли ты боль? Потому что я могу отхлестать тебя посильнее, чем мерзавец Ветреный. Я ведь старше и опытнее Ветреного. Только дай знак, и я немедленно займусь тобой.

Эсса смотрела на него, как присмиревшая девчонка.

– Нет. Я не люблю боль, – наконец сказала она.

– Вот и славно, – начал успокаиваться Уоррен. – Тогда не задавай вопросов.

– Но меня самую малость возбуждает кое-что, – как зачарованная промолвила она.

– И что же это?

– Ты не сделаешь этого для меня.

– Сначала скажи.

– Нет, – она удивительным образом засмущалась и раскраснелась.

Уоррен такого ещё у неё не видел.

– Скажи!

– Нет.

– Эсса, я женат впервые за тысячу лет своей жизни! И уж в чём я всегда был уверен, представляя свой брак в прошедшие десять веков, так это в том, что для своей жены обязательно сделаю всё, что в моих силах.

– Тогда… – она задохнулась от переизбытка волнения. – Я скажу тебе это потом. Когда ты не будешь на меня давить.

Уоррен ожидал чего-то экстраординарного и полностью аморального и внутренне готовился к тому, что придётся пережить эпизод общественного порицания, но… то, что приводило Эссу в сильнейший восторг, оказалось всего лишь… полупрозрачным и очень обтягивающим мужским бельём. А он-то внутренне готовился к преступлению!..

Уже ночью встречал близнецов и Красивейшую.

– Как быстро вы добрались!

– Ты написал, что дело плохо, – пояснил один из совершенно одинаковых Сильверстоунов.

– Да, Ветреному может взбрести в голову, что Эсса – великолепное развлечение.

– Да, дело и правда плохо, – покачала головой Моргана.

В войну Севера и Юга, где-то полторы сотни лет назад, и она была любовницей Классика, а может быть уже и Ветреного, если тот достаточно подрос к тому моменту. – Где принцесса?

– Наверху, поднимешься по лестнице и никуда не сворачивай.

– Она не против моего присутствия?

– Помнится, ты сопровождала императора. Вряд ли кто-то может быть против твоего присутствия.

Моргана ушла. Уоррен тихо подивился своему спокойствию в её присутствии. Близнецы одинаково хмурились.

– Ветреный, значит, – пробормотал один. – Я с ним как-то сталкивался и очень тяжёлый противник оказался.

– М-хм, – согласно промычал другой Сильверстоун.

– Зато потом он у меня уже ползал по земле… – с горячей затаённой радостью прошипел Роджер, отчётливо показавший свою сущность.

– А какой план дальше? Он же есть, этот план? – немного неуклюже для самого себя, но очень точно для копии Роджера, бодро спросил Брайан.

– Да, за пару дней я планирую набрать штат хорошей охраны. А как вообще… ваше настроение?

– Хочу невменяемо сладкий крем-мусс из шоколада и много секса, – совмещая лихорадочный блеск глаз и мечтательность, протараторил Роджер.

– Даже я уже хочу этот дурацкий крем-мусс и много секса, – пробурчал другой Сильверстоун. И это явно был Брайан. – Мы, кажется, слегка перебрали с братской эмпатией.

– Всё настолько плохо?

– Я скоро тоже начну возбуждаться при виде Шерил, – шёпотом пожаловался Брайан. – И ревновать от его возможных ощущений при виде Морганы. Это совсем не нравится мне. Совсем. Я постоянно хочу наглотаться крылоскола и целовать не только жену, но вообще всё подряд, включая дверные косяки, цветы и церковные лавки.

– Поплачь, если хочешь, – тихонько предложил Уоррен, увидев внезапно вскипевшие слёзы в глазах почти святого.

– Я не буду плакать. Я же Брайан Валери! Это Роджер всегда был плаксой.

– Ладно-ладно, мой мальчик, – отступил Уоррен. – Вздохни и расслабься.

– Я – Брайан Валери.

– Да-да, успокойся.

– Я Брайан…

– Ну-ну…

– Моя личность подавляет его, кто бы мог подумать? – со смешком сказал Роджер и устремился вглубь дома со словами: – Кухня там? Я таки сделаю этот дурацкий крем-мусс!..

– Он только что сказал "Я таки", – повернулся Уоррен к Брайану. – Так говорил только ты. Ты тоже проник в него.

– К сожалению… нет. Так говорила половина коллегии кардиналов во времена моей святости. Чем меньше я виделся с ними потом, тем быстрее это с меня сходило. Я уже давно так не говорю. Он просто копирует то, что вспоминается. Копирует хотя бы это, потому что больше нечего.

Уоррен с трудом проглотил ругательство. Опять то же самое, о чём говорила Эсса! И даже Брайана теперь интересует больше то, что представляет он сам, а не его служение Единому.

– Ты что, расстраиваешься из-за того, что у тебя меньше характерных привычек, чем у него? – спросил Уоррен, слегка поморщившись.

– Такое ощущение, что моя личность слабее, я как будто ничего ему не дал.

– Самое сильное в тебе, помимо нормальной отеческой любви к сыновьям, решимости и силы духа – это твоя безоглядная вера и доброта. Ну, ещё любовь к Моргане. Только вот веру показывать Роджер не станет, наверняка больше всего опасаясь, что это будет не правильно воспринято. Доброту в нём сочтут за желание нравиться, а Моргана и так сама по себе настолько хороша, что надо быть слепым, глухим и бессердечным, чтобы не полюбить её. А привычки и чудачества… да зачем они нужны? Мы – лучшие парни империи, почти идеал, так зачем дополнять нас такой чушью?

– Звучит немного легкомысленно.

– Звучит здраво для того, кто устал слушать о том, что качества разумного определяют его поступки.

– О, это не так.

– Приятно общаться с тобой.

– Спасибо. А кто говорил тебе подобное?

– Эсса.

– Она вводила тебя в заблуждение. Её путь, насколько я видел, все эти годы определял только долг.

– Уверен?

– Если тебе она видится другой, то просто протри глаза.

– Узнаю типичную грубость Брайана Валери.

– Ты что, хочешь сделать мне приятное в ответ? Я никогда не был более грубым, чем Роджер.

– Это не так. Спроси у Морганы.

– Это ошибочное впечатление. Просто от меня никто не ожидает грубости, а от него ждут солдафонства каждый раз, когда поблизости не оказывается женщин.

– Хм, может быть.

– Господа, нижайше прошу прощения, если прерываю ваш расчудесный обмен мнениями, но я совершенно не могу готовить еду, если хотя бы чуточку не пьян, – показался в коридоре Роджер. – Где тут… крылоскол?

– Сразу с тяжёлого вооружения? – удивился Уоррен.

– Мне же немного нужно. Зато сразу вспоминаются другие времена-а…

– Сильвертон опять отправлял вас на кухню в наказание за драки? – догадался Уоррен. – Такого не было лет четыреста.

– Я разбил Роджером любимую кушетку Оливии, – признался Брайан. – Она не плакала, конечно, но расстроилась и выглядела жутко несчастной. Я уже продумывал побег, а он всего лишь!.. Ты представь, всего лишь отправил нас на кухню.

– Почему всем достаются нормальные отцы, и только этот считает нас детьми, которых возможно воспитывать в тысячелетнем возрасте? – задал риторический вопрос Роджер.

– Потому что вы начали разбивать друг другом мебель, – тем не менее ответил Уоррен. – И потому что не близки со своим отцом. Если отец и сын близки по духу и мировоззрению, то между ними существует понимание. А перевоспитать отцы пытаются лишь тех сыновей, которых не могут понять. Иначе говоря, это попытка отца сблизиться с сыном. Тысячу лет Сильвертон не оставляет попыток. Может, пора тебе поискать путь ему навстречу?

Роджер нахмурился, резко отвернулся и пошёл на кухню.

– Твои слова его растрогали, – пояснил Брайан. – Ему бы хотелось, чтобы так было… А ты, оказывается, умеешь выдавать глубокомысленные сентенции, – и посмотрел с интересом и подозрением, после чего, тут же, мазанул высокомерным взглядом: – Хотя про отца всё же чушь сказал… м-м… несусветную.

Уоррен только рассмеялся. Близнецы вели себя с ним именно так, и не важно было, кто из них кто. Обозвать друга глупцом, когда он сказал что-то стоящее, назвать соломой его признанное прекрасным золото волос или начать доказывать ему, что очередная избранница его совсем не любит, особенно если явно любит – это в порядке вещей для Роджера и Брайана. Уоррен считал это их формой лести. Потому что если что-то действительно было не так, они смеялись и спрашивали, заметил ли он, что его жизнь катится в пропасть. Или сразу становились очень ласковыми и разговаривали с ним негромко, тщательно подбирая слова.

В эту ночь близнецам-маркизам вздумалось предаваться сладкой жизни: они поочерёдно изощрялись в приготовлении шоколадного мусса и составляли ему компанию на обзорной площадке на крыше. Брайан ушёл спать под утро, а Уоррен с Роджером встречали рассвет.

– Обожаю рассветы, – признался Роджер в который раз в жизни, глядя на расцвеченный оранжевым и розовым восток.

– Я не люблю такие рассветы, как сегодня, – отозвался Уоррен, имея в виду напряжение из-за непредсказуемости Ветреного и его порочных желаний.

– Ты нервничаешь как совсем молоденькая жена, отпустившая мужа на войну.

– Лучше расскажи мне о Ветреном.

– Есть особые причины говорить об этом самородке?

– Он сын Классика, а тот – головная боль вашего семейства.

– Я слышал, Классик – внук твоего отца.

– Да, Эсса сказала мне.

– Я упомянул это не с целью сообщить информацию, Уоррен, а с целью узнать что-то новое. Я случайно услышал об этом во время твоей свадьбы. Сапфир же молчит об этом так, будто открой он рот, у него оттуда высыплются все деньги, припасённые на старость.

– Хм… Мой отец предпочёл извиниться и почти никак не прокомментировать всё это. Сказал, что восстанавливал царство перевёртышей после того, как завоевал его и… женился на варледи. А Классик… появился буквально подле него, рос под его управлением. И был с ним какое-то время, но ушёл.

– Значит, никто из древнейших перевёртышей не может знать так же хорошо, как Классик, на что способны крылатые.

– Не совсем так. Отец уже тогда был не просто крылатым. Он к тому времени уже был легендарной личностью.

– И при этом Сапфир – ещё старше. Сколько же нашему старикану веков?

– Да уж… А зубы-то! До сих пор целы.

– Вот для чего ему ясновидение – чтобы зубы сохранить. Это его настоящая цель!

– А судьба империи… так, прикрытие… – серьёзно отозвался Уоррен.

Роджер всё-таки издал тихий смешок.

– Милый, я тебя обожаю, – проворковал Сильверстоун, – так приятно, что ты успел вернуться до защиты.

– Начинается… – протянул Уоррен. – Ты же не будешь сейчас?..

– О, детка… но разве ты не рад, что нам удалось увидеться и вот так побыть вместе?

– Ты используешь какие-то странные формы слов. Я подозреваю, что будь я женщиной, ты говорил бы мне то же самое, слово в слово.

– Вполне возможно, – скривил губы Роджер, став очень серьёзным. – Но ведь я очень люблю тебя и Брайана. Что в этом плохого?

– Пожалуй, ничего. А помнишь вооружённый конфликт в Саутлоке на твоё трёхсотлетие?

– В Саутлоке?

– Бунтарь из фермеров королевства Пириет, стихийно собравший войска и объявивший изгнание крылатых с Клервинда.

– Всё, вспомнил. Отец послал меня с дядюшками Ферди, Полом и Тоби с кузенами на помощь вашим отрядам.

– Мы до чёртиков напились вечером, а на утро вызвались послами. И пока летели, понятия не имели, убьют нас или нет.

– Дядюшка Тоби ещё не хотел отпускать тебя. Мол, ты слишком красив, чтобы умирать вместе с таким отбросом, как я. Мой дядюшка, но отпускать не хотел тебя!.. Ох, нынче Сильверстоуны друг друга ценят много больше!..

– Рад за вас, но я не об этом.

– А о чём?

– Мы тогда тоже не знали, чем всё закончится. Но благодаря…

– …Твоей красоте…

– …Твоему беспределу…

– …Мы справились, – улыбнувшись, закончил Роджер. – Но на этот раз ни мои шокирующие выходки, ни твоя красота и редкие проблески ума нам не помогут.

– Уверен?

– Нет. Но с помощью беспредела я таки смогу пережить твою смерть, если вдруг твоя красота исчезнет навсегда, – широко улыбнулся Роджер.

– Шансов на выживание у меня куда больше, чем у тебя, – "отомстил" Уоррен, напомнив другу о смертельном риске.

– Я удивлён, как это Джулиан, учитывая твой дар, не замыслил усадить тебя подле себя в штабе? – вдруг встрепенувшись, резко повернулся Роджер к Уоррену.

Он никогда не обижался, если только не мог извлечь от этого выгоду. Только копил отчаяние глубоко внутри себя до того самого момента, когда в очередной раз напивался и шёл к Уоррену, Брайану или сыновьям, чтобы нечленораздельно прорыдать "Меня все ненавидят!"

– Я убедил его, что буду полезнее на своём прежнем месте, – ответил Уоррен. – Мне почему-то показалось, что пользоваться даром Единого не правильно.

– Как? Пользоваться ясновидением для защиты Сапфиру Единый что-то не запрещает.

– Но строить тактику боёв на моём даре глупо, учитывая, что мне угрожает чудовищная сущность из Три-Алле. Вдруг я просто не доживу до первого дня боёв? А ещё вся стратегия защиты должна была быть перестроена, если бы планировалось пользоваться мной. И весь этот год я только и делал бы, что знакомился с каждым рядовым трёх видов войск. А ничья память не настолько хороша, чтобы удержать столько имён и лиц, поверь мне.

Уоррен действительно обладал замечательной памятью, но всё же никто в действительности не мог поверить, что он запомнит всех, кого нужно было бы запомнить для стратегии, основанной на даре. Ему легче было слушать о том, кого надо найти, находить этого разумного и тут же забывать о нём.

Но не всегда получалось забыть.

Спустя всего несколько свечей после того, как Уоррен лёг поспать, у него так разболелась рука, что больше спать просто не получалось. А затем прибыл мужчина из деревни неподалёку, чтобы попросить найти его дочь, которая не вернулась от подруги два дня назад. Он так подробно описал её, что Уоррен очень хорошо представил девушку и… не смог почувствовать. Это значило, что пропавшей либо не существовало никогда, либо она мертва. В обоих случаях следовало молиться… и Уоррен, пережив первые полсвечи в облаке неверия, а потом и горя несчастного отца, написал Даймонду Лайту.

– Он – принц империи. Я не уверен, что он займётся поисками тела вашей дочери даже если это действительно в его силах, – сказал Уоррен гостю, едва дышащему от потрясения. – Но я попытаюсь.

Эсса вдруг оказалась рядом.

– Он человек, Уоррен, ты не заметил? – внимательно посмотрела на него принцесса.

– Да, заметил.

– Пошли исцеляющую волну на его сердце. У людей так бывает – они могут умереть от сильного горя. Сердце не выдерживает.

– Хорошо, – сел рядом с гостем Уоррен и призвал в руку исцеление. – Позови кого-нибудь из крылатых, чтобы подменили меня.

Эсса ушла, а Уоррен смотрел ей вслед.

Она – человек. Вышла замуж за жестокого по всем меркам перевёртыша и была вынуждена спать с его отвратительным сынком. Родила драконов, любила их и гордилась ими, а затем как-то пережила их смерти. Не слишком ли много для одной человеческой женщины? И сейчас, испытывая то, что ему не суждено понять, она раз за разом встречает крушение своих надежд. Она верит в Классика, восхищается Кардифом, спит с Уорреном, но так хочет любить!.. Любить по-настоящему того, кто, несомненно, ответит ей тем же. Хочет любить своего ребёнка, родить которого у неё не получается. Как выдерживает её сердце? Насколько же в ней сильны надежда и чувство долга перед отцом и империей, чтобы переносить каждый новый день и не забываться в иллюзиях?

Даймонд Лайт собственной персоной возник прямо перед Уорреном. В комнате сразу будто стало значительно светлее, а время остановилось. Даже отец пропавшей как-то успокоился, засмотревшись на Красивейшего. Тот перевёл взгляд с Уоррена на его гостя. Ставший было жемчужным, воздух прояснился. Зато всё вокруг стало более красивым.

– Я не могу найти её тело, потому что она для меня – не вещь, – твёрдо сказал принц Лайт, несколько разрушая возникшую было странно-приятную, но такую неуместную атмосферу, похожую на сон. – Но я могу найти то, что на ней было. В чём она ушла из дома?

– На ней была алая блузка, цепочка с золотым кулоном в виде свернувшихся сухих листьев и клетчатая коричневая юбка на ремне, – медленно проговорил отец пропавшей. – Сапожки… кажется.

– Летом?

– Шёл сильный дождь. Да, она взяла мой зонт и матушкин плащ. Серый.

Даймонд с отстранённым видом посмотрел в окно и сказал:

– Я знаю, где всё это. На кулоне есть зелёный камешек?

– …Был, да, я его помню.

– Оставайтесь здесь.

– Я с тобой, – тут же поднялся Уоррен.

– Не нужно. Я знаю, что у тебя дел по горло.

– Здесь близнецы, они помогут.

– И Роджер спит, а Брайан прямо сейчас вступил в охрану Эссы-при – это я тоже знаю, – скривился Лайт и тут же исчез, словно растворился в жемчужной дымке, сделав шаг назад.

Через восьмую свечи Даймонд положил на колени отцу его дочь. Она казалась маленькой и хрупкой, казалась совсем живой, только спящей. На её лице были грязные разводы, везде пятна засохшей глины.

– Я вызову Рэйна, чтобы нашёл виновных, – сказал Лайт очень строго.

– Виновных?

– Да, – вздохнул принц. – Я нашёл там следы троих. Я буду голосовать за то, чтобы доспешникам преподавали первичные заклинания для расследования подобных дел. Давно я не был такому свидетелем.

Заново испытывающий горе отец укачивал мёртвую дочь, прижавшись щекой к её лбу. Красивая, яркая и молодая. Белая кожа, длинные русые волосы, светло-коричневые пятнышки веснушек на носу, длинные ресницы и светлые дорожки от слёз по щекам.

Рэйн Росслей к вечеру передал преступников местным доспешникам.

Перед тем, как укладываться спать ночью, Уоррен долго смотрел на Эссу.

– Ты явно хочешь мне что-то сказать, – поняла она.

– Девушку изнасиловали и задушили.

– Ты опять о Ветреном и его пристрастиях?

– Я ни за что не позволю ему даже смотреть в твою сторону. Он покинет эту планету.

– Как ты это сделаешь?

– Ещё не знаю, но я этого добьюсь. Выживу в Три-Алле, выживу на защите и добьюсь.

– Много смелых заявлений, и одно невероятнее другого.

– У меня нет другого выхода. Я люблю тебя.

– Ты в первый раз сказал мне это так прямо, – заметила Эсса после долгого молчания.

– Скажи спасибо Роджеру за это. Он вчера очень легко признался в любви ко мне и Брайану. А его пример заразителен, ты же знаешь.

– Да, что бы он ни делал и что бы ни говорил, все стараются делать так же и говорить то же.

Она потушила свет и легла рядом. Но через некоторое время спросила, не спит ли он и села лицом к Уоррену.

– Разреши мне говорить, что люблю тебя, – внезапно попросила она. – За моими словами не будет той силы, что и за твоими, но… и часть правды тоже будет. Я люблю твоё тело и лицо, люблю твой мягкий тон и внимательность, люблю уйти и тихо вернуться, чтобы посмотреть, как ты нюхаешь свои волосы, когда остаёшься один. Я люблю твою идиотскую уверенность в том, что другим всё даётся так же легко, как и тебе. А ещё люблю твою доброту, из-за которой в Ньоне ты почти каждую ночь поднимался, чтобы помочь родителям найти запаздывающих домой детей. И люблю твою выдержку, которая позволяет тебе не разреветься при виде горя отца, потерявшего дочь. Это удивительно и прекрасно.

– Ты… тебя это тоже тронуло?

– Мне вспомнилось время до Ночи Террора Драконов. Это было ужасно… но благодаря Классику я легко справляюсь с потерями и почти лишена сочувствия. Так ты разрешаешь?..

– Да.

– Почему?

– Я не хочу жить иллюзиями, но если то, что ты испытываешь ко мне и не настоящая любовь, то, по твоему описанию, она вполне на неё похожа. Только, разве что… Как будто ты действительно любишь меня, просто излишне прямолинейна и слегка эгоистична, потому причиняешь мне боль. А в целом… Эсса, всё это очень неплохо.

– То есть я наконец-то порадовала тебя?

– Да. И очень. Я действительно так часто нюхаю волосы?

– Просто постоянно!

– Странно…

– Сам не замечаешь?

– Нет, не замечаю. Эта привычка у меня с Рилкоя. Мы иногда спали возле костра, и я будто весь пропах дымом. Волосы тоже.

– Так что же, ты до сих пор чувствуешь этот запах?

– Да. Думаю, дело в преследующих меня ощущениях присутствия иного существа.

– Ты о том, что происходит в Три-Алле? О том, что ты там чуть не погиб? Уоррен, мне так не по себе!..

– Тогда сменим тему, если, конечно, не хочешь поспать или заняться каким-нибудь… более приятным…

– …С удовольствием. Ты обрежешь волосы для защиты?

– Да, – вздохнул Уоррен. – Как и все.

– Не знаю, что буду делать, если ты погибнешь. Опять стало так жутко… не понимаю, почему не удаётся поговорить о чём-нибудь другом.

– Но твои планы точно рухнут, если я погибну. И тебя это беспокоит.

– И мне будет серьёзно не хватать тебя.

– Какая прелесть.

– Почему я слышу иронию в твоём голосе?

– В темноте я не вижу твоих глаз, а значит и вранья. Ты хочешь рассказать мне о своих нежных чувствах как можно больше, чтобы при свете молчать об этом, так как, якобы, уже всё сказано?

– Ой, кажется, ты скоро будешь требовать от меня доказательств любви. Но их не так много.

– Самым важным доказательством для меня будет то, что ты никогда больше не совершишь попытки покончить с собой.

Эсса молчала и не шевелилась.

– Ты хочешь сделать это прямо сейчас?

– Нет, – спокойно ответила она.

– Тогда… почему не можешь просто пообещать мне, что никогда не сделаешь этого?

Она снова молчала. Но на этот раз всё же сказала:

– Я не могу пообещать. Я не настолько люблю тебя.

– Ясно, граница проведена.

– А ты искал границы?

– Они просто необходимы, тебе не кажется?

– Лучше знать и мучиться, чем спокойно верить?

– Не люблю быть обманутым в своих надеждах, так что да, лучше знать.

– Не любишь… вот видишь, и ты иной раз исходишь из собственных принципов, из того, какой ты.

– Ах, Эсса, глупышка… – устало вздохнул Уоррен и притянул её к себе. – Давай спать.

– Я…

– Спать.

– Но…

– Осталось не так много времени. Скоро моя смена.

– Ну и… ладно.

6. Один особенный парень

– Итак, всё готово, – объявил Уоррен за завтраком в Мэйнери. – Мой секретарь согласовал с твоим секретарём расписание и назначил камеристок и охранников. Надеюсь, тебя не удивит то, что там слишком много крылатых.

– Не удивит, – кивнула Эсса.

– Но остаётся кое-что… я тоже хочу знать твоё расписание.

– Но у тебя катастрофически не хватает времени даже на меня, не то, чтобы учить моё расписание, – возразила Эсса.

Она, безусловно, полностью права. Обязанности давят так, что личного времени почти нет.

– Я должен его знать, – упрямо настаивал Уоррен. – Прочитаю в пути.

– Мой секретарь тебе пришлёт. Вот только куда?

– Узнает у моего секретаря, – ослепительно улыбнулся Уоррен.

Это были последние его слова к Эссе в течение двух недель. Учения и тренировки следовали друг за другом почти всё время. Эсса почему-то осталась в Ньоне, но близнецы и Моргана обещали присматривать за ней. По возвращении Элайну пришлось заехать в Сердце Цитадели, потому что Эсса решила переночевать там.

Но едва он прибыл в резиденцию Бесцейнов, как ему сообщили о недомогании принцессы и только на условии полной секретности проводили в какие-то скромные, похоже тайные покои Эссы в Сердце Цитадели.

Она очень тихо лежала в постели, делая вид, что спит. Однако…

– У меня не получилось, Уоррен, – после тяжёлого вздоха сказала Эсса, даже не открыв глаза.

– Умер наш малыш? – тихо спросил он.

Она едва кивнула, а в его груди будто оборвалась тончайшая ниточка. Но боль после разрыва возникла такая, будто от сердца оторвали здоровенный кусок. В глазах вскипели слёзы, но Уоррен взял себя в руки и сделал то, что посчитал необходимым (самому ему или Эссе – он не знал) – сгрёб в охапку жену и крепко прижал к себе. И признался в том, что виноват перед ней:

– Я слышал о паре вирусов, которые могли бы помочь, но ничего не сделал, чтобы получить их, прости. Я думал, что сначала необходимо пожениться, необходимо выжить на защите… а потом я не думал, что ты сможешь так скоро, после первой неудачи, снова забеременеть.

– Уоррен! – в негодовании посмотрела на него Эсса. – Я прекрасно знаю, о каких вирусах идёт речь! Более того, я уже позаботилась о том, чтобы получить их!..

– Единый боже… ты… переспала с Кардифом, уже будучи моей?! Не…

– К твоему сведению, спать с ним вовсе не обязательно, чтобы получить полезную инфекцию! Пэмфрой разработал модели инъекций с вирусом Рилкоя для всех типов смешения крови.

– Это… удивительно… Но это так же значит… что никто из нас не виноват в случившемся. И мы просто попробуем снова. Постарайся больше спать и кушать.

Она вздохнула и покачала головой.

– Мне нужно отвлечься. Едва я смогу выбраться – тут же поедем куда-нибудь.

– Эсса… ты обратилась к Пэмфрою вчера?

– Да. Боишься, что отец…

– Нет. Всего лишь захотел поговорить с ним и узнать, насколько велики шансы… я не слишком разбираюсь в таких вещах. Как ты себя чувствуешь?

– Плохо, Уоррен. Целуй и обнимай меня до тех пор, пока я не засну.

Элайн улёгся на подушки и помог устроиться Эссе. Она с видимым удовольствием приобняла его и положила свой маленький подбородок ему на плечо.

– Расскажи мне, как ты понял, что влюбился в меня, – попросила она. Временами, вот как сейчас, в ней не было ничего от той женщины, хлеставшей его кнутом и циничными сентенциями, притворщицы и лгуньи. Временами она казалась ему настоящей.

– Я до сих пор не вычислил границы, за которой наступила влюблённость. Ты всегда казалась мне самой сладкой и обаятельной из женщин империи. У тебя восхитительный голос, а одно твоё появление вызывало во мне лёгкий трепет. Только раньше я считал тебя слишком непорочной и юной для того даже, чтобы просто смотреть в твою сторону и списывал своё особенное впечатление от твоей персоны на ореол императорской власти. Считал, что ты слишком нравишься моему отцу. Но когда вернулся и увидел тебя в том красном платье, то… уже не мог не смотреть и не мог оторвать от тебя глаз. Почти сразу же ты меня взбесила, и стало некогда прислушиваться к своим чувствам. Затем, как ты сама помнишь, меня раз за разом ставили перед фактом буквально все окружающие, уверяя, что я влюбился.

Эсса наконец-то слабенько, но всё же улыбнулась.

– Это кажется таким неправдоподобным. Любовь ко мне такого великолепного парня. Я бы хотела быть более красивой и милой, чтобы соответствовать тебе. Я ведь не красива. У человеческих женщин редка настоящая красота.

– Твоё лицо, твои глаза и фигура… трогательны, волнующи и вызывают обилие тонких, но сильных впечатлений и настроений, в которые так естественно вплетаются мои чувства к тебе. Возможно, не покажи ты мне свою тёмную сторону, я умер бы от разрыва сердца или натворил самых безумных глупостей – настолько милой и влекущей ты была и остаёшься сейчас для меня.

– Прошу прощения, ваше высочество, ваша светлость, – вдруг заглянула в приоткрывшийся дверной проём испуганная и встревоженная камеристка Эссы. – Но его императорское величество здесь.

И не успела леди исчезнуть, как дверь широко распахнулась, и Эрик Бесцейн шагнул в спальню дочери:

– О какой тёмной стороне он говорил, Эсса?

– Ты ведь не мог не предположить, что Классик научит меня чему-то недоброму? – сухо спросила принцесса, садясь в постели и позволяя Уоррену встать. – Элайн оказался настолько смел и добр, что не испугался и полюбил меня вместе с этой тёмной стороной. Не думаю, что кто-то ещё мог бы купить полотно, которое я так стремительно развернула перед ним.

Эрик вздохнул и одним взглядом приказал Уоррену выметаться. Эсса так же одним взглядом попрощалась.

Приводя себя в порядок буквально за считанные мгновения, Уоррен всё равно чувствовал себя медленным, неуклюжим и совершенно лишним. От обоих Бесцейнов, отца и дочери, повеяло чем-то едким, холодным, жёстким, но с восхитительно-приятной примесью чего-то… похожего на любовь и участие. Уже уходя, Уоррен осознал, что Эсса действительно гнула свою линию и в чём-то существенно перечила отцу. Но в то же время император очень переживал за дочь. Долг герцога Пэмфроя, очевидно, выполнен – Бесцейн практически первым узнал о беременности дочери и определённо раньше Уоррена услышал о потере ребёнка.

– Ты так расстроена этим происшествием, – услышал Уоррен, уходя. – Не думал, что ты настолько сильно хочешь быть матерью.

– Я тоже не думала…

Подслушивать Уоррену казалось не правильным, и он покинул покои Эссы. Некоторое время он ждал, что Бесцейн вызовет его, но этого не случилось.

Вскоре Элайну пришлось снова покинуть столицу, и в следующий раз он ехал уже в Нью-Лайт к Сильверстоунам, чтобы забрать оттуда жену. Ему пришлось ждать её в компании Джулиана, Оливии и нескольких гостей дома, которые распивали шоколад.

– Неужели они так подружились? – не выдержал Уоррен.

У него осталось катастрофически мало времени, а Эсса торчит где-то посреди этого лабиринта Си и не думает показываться.

– Моргана и Эсса-при? – переспросил Джулиан. – О, так ты не знаешь?

– Не знаю что?

– Тони взял в руки всю пропаганду империи и вынудил Кардифа написать женские партии для песен, долженствующих поддержать боевой дух армий. Все давным-давно знают, с кем придётся сразиться на защите. А Эсса-при будет петь эти песни вместе с Морганой, Шесной, принцессой Соно, эрцеллет Рашингавы и Мэйлин. Лиай, Чайна Циан, Мелисса и Шерил тоже будут петь. Сейчас они репетируют в покоях Сапфира – потому ничего не слышно.

– Ни… – Уоррен не знал, что хотел сказать, но посчитал, что остановился вовремя.

– Что? Ты что-то хотел сказать?

– Ничего, – спокойно отозвался Уоррен, наполовину солгав, и сделал большой глоток шоколада.

– Кардиф не знает об участии Шерил, – тихо предупредил Джулиан. – Это сюрприз. Не вздумай проболтаться.

– А она знает, чей дух будет воспламенять своим пением?

– Наверняка догадывается.

– Понятно, – улыбнулся Уоррен и тихо рассмеялся: – Я постараюсь быть там, где Роджер впервые это увидит и услышит.

– Я слышал своё имя, – вошёл один из близнецов. – Что опять не так?

– Всё прекрасно, – поспешила заверить Роджера Оливия.

– Не осталось ли шоколада для моей недостойной персоны? – Кардиф уселся рядом с Уорреном.

– Я пошлю на кухню… скоро дамы придут пить шоколад. Роджер, постарайся вести себя тихо.

– Хорошо, мамочка, – невообразимо милым образом пообещал Роджер и ухмыльнулся, стрельнув в её сторону аквамариновыми глазами из-под чёрных ресниц.

Оливия порозовела. Роджер приходился ей пасынком, да к тому же был почти в два раза старше её. И поведение Роджера смущало её.

– А кто такие Мэйлин и…

– О, Мэйлин… – тут же подхватил Роджер, с удовольствием припомнив обладательницу певучего имени. – Моя двоюродная сестра. Дочурка Берилл… И Ханта, разумеется. Помнишь Кантабриллин? В честь неё названа вторая луна. А Мэйлин – её младшая, тоже очень красивая сестра. Есть ещё одна девочка, Лиай. Мэйлин ты мог запомнить, если встречал при дворе – у неё почти такой же огненный взгляд, как у Левенхэма. Только у неё взор жгучий, а не жаркий. Понял, о чём я?

Тут вернулись дамы с репетиции и Роджер, стараясь делать вид, что не замечает Шерил, подозвал Мэйлин и Лиай познакомиться с Уорреном. Мэйлин, весьма точно описанная Кардифом, произвела на Уоррена впечатление. Ему будто показали какую-то часть изнанки Эссы. Жгучий взор Мэйлин соседствовал с горделивостью, строгостью и совершенством чётких линий лица и тела. А ещё в чертах её лица что-то говорило, что эта герарда предпочитает делить всех на своих и чужих, играть чужими, а интригуя, использовать своих, защищая в случае необходимости. Почти как Эсса. Лиай рядом с сестрой казалась невинным ребёнком. Впрочем, почти все леди в присутствии Мэйлин с её дикими глазами, казались милыми девушками.

Роджер стал запаздывать со словами, говорить тише и Уоррен обратил на него внимание. Роджер, не отрываясь, смотрел на Шерил Чедвик. Это был такой голодный и влюблённый взгляд, что Уоррену стало не по себе. Неужели он тоже таксмотрел на Эссу? Если так, то тогда ясно, отчего все так прямо заговорили о его влюблённости, а Бриана – сразу о браке. Такое не утаишь. Не утаишь и ещё кое-что, сопутствующее… сильное влечение, например. Уоррен продолжил разговор и, не привлекая внимания, положил другу на колени подушку. Тот очнулся от наваждения и поблагодарил, переменив позу так, чтобы всё выглядело естественно.

– Это с тобой всегда так? – тихонько спросил Уоррен.

– Нет, конечно! – громко возмутился Роджер, но тут же перешёл на шёпот: – Поза очень сексуальная.

– Не вижу ничего сексуального, – Уоррен окинул взглядом Шерил. Она всего лишь скинула одну туфельку и поджала ногу под себя, усевшись вполоборота к Мелиссе. Локоть на спинке софы, а ладошка под щекой. Свобода, которую выражало её тело, говорила о том, что в Нью-Лайте ей комфортно как дома, и о том, что Сильверстоуны любят её сильнее, чем многих других друзей и даже родственников. И готовы защищать даже от одного из своих.

Роджер осознал смысл ответа, снова посмотрел на Шерил и сдвинул брови так, будто старается не заплакать:

– Нет, это сексуально. Она в моём присутствии и ничто не говорит о том, что ей неприятно. Это уже сексуально.

– Хм… это способно опечалить… кого угодно!.. То, что ты говоришь.

– Если я выживу… Если только я выживу…

Уоррен посмотрел в глаза Роджера и увидел решимость любым путём добиваться своего. Этот парень выживет. Ему все говорят, какой он герой, потому что, не смотря на неизвестность результата, готовится сразиться с одним из сильнейших бойцов этой вселенной. Но он всего лишь рассчитывает, что за геройство ему перепадёт почестей, славы и значимости в глазах Шерил… Наверняка он собирается блеснуть, чтобы ещё больше поразить её. Хотя куда уж дальше? О Роджере, а не о первых красавцах империи, вздыхают женщины современности. Вспомнив об этом и ощутив лёгкую ревность, Уоррен взбодрился:

– Что ж, оставляю тебя в твоём томительном аду одного. Нам с Эссой пора домой.

– Радуясь жизни, не забывай о друзьях, – подёргал бровью Роджер.

– В том самом контексте звучит одуряюще пошло.

– Расчисть обзор, – недовольно махнул рукой Роджер, потому что Уоррен встал между ним и Шерил.

– Может, забрать подушку?

– Дома у тебя навалом подушек, – порозовев, всё-таки ответил Роджер. – Иди.

– Что это было между тобой и Кардифом в гостиной? – спросила Эсса по пути домой. – Вы смотрелись очаровательно. Будто флиртовали. О чём говорили?

– Ты видела, как он смотрит на Шерил?

– Да.

– Я так же смотрел на тебя в первые дни на Соно-Мэйн?

– Ты? Ты был ещё хуже!

– В каком это смысле?

– Твой взгляд я бы назвала пожирающим и обвиняющим одновременно. Если бы не моё умение контролировать себя, я бы не знала, куда деться от этого взгляда и… ни разу не подняла бы глаз, потому что застеснялась бы. Сила твоих чувств меня поразила… И сильнее всего в тот вечер, когда эрцеллет Санктуария предрекла свадьбу.

– Странно… ты вроде бы искушённая женщина.

– Да, но никто не предупреждал, что кто-то может влюбиться в такую как я так сильно и так откровенно. У тебя голова в те дни не кружилась?

– Нет. А должна была?

– Мне так казалось. Казалось, что ты слегка не в себе.

– Нет, я вполне трезво соображал. А сейчас я больше на тебя так не смотрю?

– Ты… твой взгляд изменился, стал не таким выразительным, но сиреневым. А ещё… ты постоянно поглядываешь в мою сторону. Как будто боишься, что меня выкрадут в любой момент, – и засмеялась.

– Смешно?

– Немного. Наши отношения поменялись. Ты для меня больше не символ идеальности, а парень, который не слишком любит расчёсываться. А я для тебя… надеюсь, я перестала быть для тебя опасной.

– Ты осталась очень сладкой – вот что я могу сказать.

– Как скупо!

– Нет времени на слова! – быстро проговорил он и коснулся своими губами её рта. Сначала невесомо, а затем принялся целовать Эссу как следует. Она отвечала со всей серьёзностью.


Когда до защиты оставалось меньше одного лунного периода, состоялся концерт, посвящённый храбрости бойцов. Поскольку трансляции ещё не обзавелись сопровождением звука, певцам следовало ярко одеться и танцевать. Уоррену танец Эссы и других леди врезался в память надолго. Мало того, что дамы довели выступление до совершенства, так и партии с относительной открытостью нарядов подчёркивали индивидуальность каждой дамы. Только отдельной партии Шерил не существовало, но тем не менее песни были спеты так, что у Шерил как бы появился повод обратить на себя внимание. Роджер тщательно скрывал свои эмоции и отказался комментировать увиденное и услышанное, но возможно, у него уже просто не было сил думать над словами – до выступления леди они с Брайаном тоже исполняли любимые песни империи. И их, в отличие от всех остальных, зал требовал петь снова и снова.

После выступления актёры, певцы и танцоры были приглашены на вечеринку Тони Эшберна. Но там Роджер снова повёл себя не самым ожидаемым образом и вовсе не открыл охоту на Шерил, хотя нет ничего доступнее, чем утомлённая и нетрезвая леди, впервые выступившая перед огромной публикой. Нет, Роджер и Брайан подошли к Уоррену, чтобы сказать что-то. Но не успели – к ним тут же присоединились Рэйн и Мелисса. В воздухе носилось что-то необъяснимое, будто сражение уже завтра и все напряжены и встревожены.

– Есть новости, – негромко сказал принц дождя, обращаясь к близнецам. – Сапфир прислал изменения.

– Что не так? – тут же сощурился Роджер.

– Хант сразится с Деказруа первым, – сразу же перешёл к сути Рэйн, как-то очень обыденно назвав алмазного по имени. – А уж после того, как измотает его, вступите вы. Ваша задача – расколоть его броню и отвлекать. Он должен поверить, что вы избрали его в противники и не сойдёте с пути. Едва появится возможность, я вложу в руку одного из вас заклинание и тот, кто получит его – должен будет ударить им по расколотому доспеху. Последует взрыв и только тогда будет наведено оружие и пилоты начнут стрелять по тому, что останется. Мелисса схватит одного из вас и унесёт за момент до взрыва. Потому берегите головы. И ещё – если один будет смертельно ранен или погибнет – другой так же должен исчезнуть.

– Это уже выучено, Рэйн. Но почему сначала Хант?

– На самом деле вся надежда на него. Вы оба настолько плохо подготовлены, что я теряюсь даже при мысли о том, как бы тактичнее ответить, – негромко, но с редким недовольством ответил принц Росслей и отошёл, взяв за руку сестру близнецов.

– Ого, – протянул Брайан. – Рэйн никогда на моей памяти не выглядел таким недовольным. Обычно он себе такого не позволяет.

– Я тоже не помню его таким, – кивнул Уоррен. – Но этот план мне нравится больше.

– Старо как мир!

– Если что-то имеет древние корни, то это что-то имеет право на жизнь.

– Сказал бы это Классику в годы войны.

– Прелесть ты моя, до сих пор не знаешь, когда заткнуться, – улыбнулся Уоррен.

– Невероятно! – воскликнула Эсса, оказавшаяся рядом. – Уоррен, это такие вещи ты говоришь друзьям, когда так мило улыбаешься? Тогда уже не знаю, чему в тебе я могу ещё удивиться.

– Что же, это…

– Это не так уж здорово, как ты себе, должно быть, воображаешь.

– Но дело в том…

– Ты разговариваешь с принцессой крови, Уоррен, – тут же заухмылялся Роджер. – Подчиняйся, не спорь.

– Но это…

– Все знают, что у тебя за характер, – спокойно начал Брайан, но ухмыльнулся точно так же, как брат. – И если бы её высочество не происходила из наилучшего рода империи, то без сомнения не смела бы пошевелиться без твоего указания. Но всё не способствует внутрисемейному диктату, увы.

– От диктатора слышу!

– Что? Мою жену империя видела голой, так что извини, здесь я победил.

– Теперь ты этим бравируешь?!

– Разве Уоррен такой? – удивилась Эсса. – Он любит тиранить женщин?!

– О да! – дружно закивали близнецы. – Леди не выдерживали его досвадебного контроля и потому не доходили с ним до алтаря.

– Вот оно что…

– Они бессовестно лгут! – попытался защититься Уоррен. – Смотри, они же смеются надо мной.

– Они совершенно серьёзны, – однако подозрительно заблестев глазами, нахмурилась Эсса, но её губы чуть дрогнули и Уоррен понял, что и она забавляется.

– Ах, вот оно что? – вспыхнул Уоррен. – Я же просил тебя не дразнить меня!

– Опять указывал жене, что говорить или не говорить! – хором и довольно громко прокомментировали близнецы.

Давно они не развлекались так дружно. Веков десять, пожалуй. Уоррен всё же порозовел от взглядов присутствующих.

Эсса не выдержала и рассмеялась:

– Уоррен, у тебя такой обескураженный вид… не обижайся, пожалуйста.

– Ты будешь вынуждать принцессу крови извиняться перед тобой? – нарочно поразился Брайан. – Элайн, где твои манеры?!

Уоррен вдруг понял, что Роджер быстро и незаметно исчез. Только покачивалась дальняя занавеска, ведущая в одну из комнаток. Что могло случиться? Новые указания от Сапфира? Но Рэйн Росслей здесь, нет только Шерил…

Поймав взгляд Тони Эшберна, подумавшего о том же, Уоррен чуть помедлил и пошёл за эту занавеску. Тони последовал за ним. Из комнатки было три выхода, и только за одной из дверей обнаружился Роджер, быстро раздевающий Шерил. И если бы томную чувственность и нежность можно было видеть в концентрированном виде, то здесь можно было бы в них потонуть. Губы уединившихся были заняты поцелуями. Оба запястья крылатой пойманы одной рукой Роджера. Шерил не сопротивлялась, хотя и была напряжена. И всё же Уоррен не смог бы повернуться спиной и уйти, каким бы сильным и ярким, запретно-мучительным удовольствием не отдавало происходящее. Поведение друга напомнило ему образ Ветреного, сложившийся в воображении. А в этом поведении не было ничего достойного.

Тони сострадание к голодному до женщин отцу не мучило. Он припомнил пару строк из песни Роджера и пропел их, чтобы сообщить слишком увлечённому ласками предку о своём присутствии.

– Чёрт бы тебя побрал, Энтони!.. Уоррен?! Какого дьявола тебе надо?! Если только здание не горит, выметайтесь отсюда, – прохрипел Роджер.

Чёртов придурок выглядел как никогда красивым рядом с женщиной, которую любил. А ещё ему повезло, что узкие брюки не в надел.

– Здание сгорит, если ты сейчас же не уберёшь лапы от подруги моей жены, – бодро произнёс Тони. – В конце концов, Чет сделает со мной кое-что чуть более страшное, чем то, что можешь измыслить ты.

– Как ты смеешь? – прошипел Роджер, вспыхнув яростью до глубины зрачков.

– Ты знаешь, что нельзя, но делаешь это, – негромко проговорил Уоррен. – Отпусти её и молись, чтобы на её запястьях не осталось синяков.

Роджер опомнился и тут же отпустил Шерил. Но снова склонился к ней и что-то зашептал, быстро целуя обнажённое плечо и шею. Леди подавленно молчала, не отводя серьёзных глаз от Роджера.

Тони и Роджер ушли, а Уоррен подошёл к Шерил, принялся натягивать приспущенное платье на положенные места и ощутил влекущий сладкий запах крылатой женщины. Да, тут есть от чего потерять голову. Однако… почему-то его куда сильнее влекло к экзотической человеческой принцессе.

Уоррен тихо ругал своего друга, а Шерил всё так же не шевелилась. С того момента, как Роджер ушёл, она смотрела в одну точку и молчала.

– Я больше не могу, – сказала она, наконец. – Это выше моих сил.

– Сдаёшься? Значит… позвать его обратно?

– Нет! Ни о чём не спрашивай, пожалуйста.

– Я не буду. Но я знаю кое-что о нём. Шерил, я знаю, что если бы ты ничего не испытывала к нему, то он оставил бы тебя в покое. Он не извращенец, чтобы годами преследовать тебя просто из упрямства или потому, что ему так нравится или хочется.

Шерил закрыла ладонями лицо.

Значит, её тоже терзает необъяснимый пожар мыслей и чувств.

А Эсса… что она испытывает к Ветреному? Она говорила о любви к Классику. Но Ветреный… Нет, он не Роджер, он преследует Эссу, потому что его душа насквозь прогнила. Впрочем, герцог Ветреный – результат воспитания Классика. Значит, Классику нужен был Ветреный и то, что он делает. И, по какой бы причине всё это ни происходило, Эсса наверняка воспринимает сына как продолжение плана отца. И потому так спокойно принимает. И потому, что сама является частью этого плана.

Уоррен вернулся в общий зал и его встретили, в благоговейном ужасе вытаращив глаза. Сначала это было недолго, и всего несколько пар глаз, но почти тут же все разговоры затихли. Что-то подсказало, что стоит обернуться. Занавеси, закрывавшие дверной проём, через который он только что прошёл, поднялись, словно удерживаемые парой невидимых рук, а теперь медленно опускались.

– Ты что-то чувствуешь? – тихо спросила Эсса. Она стояла в десяти шагах от него, но он хорошо услышал её благодаря воцарившейся тишине.

– Ничего плохого, – так же негромко ответил Уоррен. Но что-то приблизилось к нему, подняло в воздух прядь его волос и покрутило в невидимых пальцах. Уоррен улыбнулся – это было похоже на ласку и вовсе не пугало. А потом всё исчезло.

– И что же это? – спросил Брайан, прищурившись.

– Судя по ощущениям, что-то большое и очень дружелюбное, – не прекращая улыбаться, ответил Уоррен. – Всегда бы так. И рука совсем не болит.

– Оно ушло?

– Да.

– Ваше высочество, вы замечали рядом с ним что-то подобное раньше? – обратился Брайан к Эссе.

– Да, иногда в шаге от него вещи приходят в движение, например, сдвигается с места или наклоняется чашка с шоколадом.

– Я не замечал, – покачал головой Уоррен.

– Ты замечал, но всё время слишком занят, чтобы обратить на это должное внимание. Однажды ты при мне посмотрел на цветы в вазе рядом с тобой, когда они зашелестели и задвигались. Но ты отвернулся и продолжил читать. А ещё… и в нескольких шагах от тебя тоже что-то иногда случается. Просто для тебя это как будто не важно. Но разве это не важно? Оно трогало твои волосы!

– Я не чувствовал ничего плохого в такие моменты. Значит, либо не стоит обращать внимания, либо следует вознести молитву во славу Единого.

– А по-моему, это хороший знак, – вдруг улыбнулся Брайан. – Теперь я почти уверен, что защита пройдёт успешно.

– Незримому потребовалось показать себя, чтобы ты набрался мужества? Ну-ну.

– Уоррен, перестань издеваться над Валери, – почти не разжимая губ, потребовала Эсса.

На следующий день Уоррен позвал обоих близнецов в Три-Алле для сопровождения. Убил три свечи, но сумел самостоятельно убрать из дворца Санктуариев проклятие.

– Удивительно! – вскричал Роджер, когда Уоррен озвучил сделанное. И тут же добавил: – Но странно. Твой дар будто работает в разное время с разной силой.

– Я беспомощен перед той почти разумной силой, которая нападает на меня здесь, но тьму проклятия способен убрать. А сегодня… повезло.

Проклятие в Три-Алле вернулось, но несколько дней там было тихо и спокойно.

Всё больше и больше народу начало замечать, что возле Уоррена будто бы существует кто-то невидимый. Полнокровные либо отмалчивались, либо говорили о том, злая или добрая сущность находится рядом. Но Уоррен чаще всего ничего не чувствовал. И, закономерно, однажды его вызвали на встречу с коллегией кардиналов и долго, подробно расспрашивали, записывая каждое слово.

Когда Брайан забирал его поздним вечером, Уоррен ощущал себя так, будто его голову, сердце и душу подвергли безболезненной, но утомительной и при этом зрелищной вивисекции.

– Мне показалось, что они горят желанием запереть меня в какой-нибудь келье навсегда, – пожаловался Уоррен другу.

– Тебе не показалось, – весело отозвался Брайан. – Чудо, что они тебя не заперли. Могли бы пристать к тебе из-за неканоничности твоих отношений с Единым и провозгласить, что тебе необходимо прочитать пару-тройку десятков томов выдержек из священных текстов.

– Но отпустили.

– Даже они понимают, что тебе отбывать в расположение через пару дней и завершать последние приготовления к защите.

– Да, – Уоррен сразу подумал об Эссе.

Как только он улетит в лагерь, начнётся эвакуация мирных жителей. Большая часть империи отправится на Соно-Мэйн и будет расселена по специально подготовленным пределам. Уайт-принц останется поддерживать защитные системы столицы, а остальные Бесцейны будут эвакуированы. И Эсса в том числе. Уже послезавтра наступит время прощания…

– Ты готовился к этому так упорно, ты так умён и так быстр, Уоррен! – вместо слов прощания говорила Эсса через два дня. – Я знаю, что ты в очередной раз подчеркнёшь свои достоинства на этой защите. И вернёшься целым и невредимым.

Уоррен только кивнул. Ему пришлось бороться с собой, чтобы не начать возражать, спорить с принцессой и тем задержать её подле себя хотя бы на одну лишнюю четверть свечи. Она ушла, разок обернувшись и помахав рукой. Её улыбка была искренней, кажется…


На Соно-Мэйн Эссе предстояло прожить примерно два лунных периода.

Для Бесцейнов и приближённых семьи принц Мэйн оставил свой замок. Тот самый. Однако другим не так повезло, и абсолютному большинству предстояло провести время защиты в подземных городах-пределах. Хорошо освещённые и подготовленные для жизни всех четырёх видов, они, тем не менее, угнетали Эссу, потому она не часто приезжала туда в первое время. Однако знала, что едва прибудут первые слепки с защиты, и отец с Фенимором всё просмотрят, ей нужно будет отвезти их совсем не ретушированными узкому кругу избранных. Её будут ждать жёны, матери и дочери членов принсипата. Пусть обрезанную версию, с красивыми падениями и воодушевлёнными, но усталыми лицами бойцов транслируют всем остальным. А этим женщинам нужно знать всё до конца. Только весь материал позволит оценить масштаб жертв и то, во что обойдётся защита империи. Принцессе империи Хисуи Соно необходимо всё это знать – она помогает удерживать экономику на плаву. Но ещё остаются любящие женщины… эрцеллет герцога Ги очень переживает за мужа, хотя считается, что переживать следует только за его врагов. Берилл Накханская очень привязалась к пределу супруга и беспокоится не только за мужа, но и за детей, друзей и подруг, которых приобрела за прошедшие годы. И это уже не говоря о том, что одна из её дочерей, Мэйлин, впервые участвует в битве и увидит смерть во всей отвратительной красе. Эрцеллет Санктуария Бриана удочерила девочек-перевёртышей и одна из них – Сапфирта. И она так же участвует в защите. Чайна Циан Эшберн могла бы участвовать в защите, но она беременна и вынуждена сидеть и ждать новостей, а её муж, Тони Эшберн, сражается среди ночных летящих. Ясновидящий предсказал им дочь… увидит ли малышка своего отца?

Эсса и сама очень волновалась за друзей и знакомых, за старшего брата, оставшегося на Пенрине, за Уоррена…

Но к тому времени, как пришли материалы, все самые масштабные и серьёзные сражения уже завершились – защита Пенрина прошла успешно. По плану ясновидящего и командующих часть войска алмазного вытеснена на Циннию и там, сообразив, что с ними играют, атакующие уже должны вспомнить о том, что такое дипломатия. Рэйн Росслей с герцогом Элстрэмом вполне возможно уже сейчас прибыли в ставку командующего инопланетян и предлагают мир и место в растущей империи Бесцейна.

Но кто жив, а кто нет – ещё не известно.

Эсса не стала просматривать всё с отцом, решила выспаться перед поездкой в убежище.

И вот она спускается по ступеням всё глубже и глубже, а за ней несут ящики с материалами. Лиай показывает дорогу. Будь она старше на пару лет, тоже носилась бы под небесами планет второй звёздной системы.

Наконец, Эсса вошла в зал, полный взволнованных женщин. Собрались, кажется, все, кто подходил к ней в год перед защитой и умолял сообщить всё, что она узнает. Некоторые повставали со своих мест.

– Сейчас начнём, – громко сказала Эсса, пока её слуги вносили коробки. – Но должна передать вам слова императора. Прежде всего он сказал, что материл не обработан ни чтецами, ни анализаторами, никак и ничем. Потому если вы увидите, что кто-то что-то говорит, то велика вероятность, что мы ничего не поймём.

– Я умею читать по губам! – вызвалась Чайна Циан и добавила: – Но только на всеобщем, ингрендо и верети. Дзинго и крылофитский недостаточно хороши.

– Есть что-нибудь, что ты совсем не умеешь? – поразилась сидящая рядом с ней Шерил.

– Не знаю.

– И ещё кое-что, – взяла слово Эсса. – Там иногда не ясно, какую из армий видно, даже не смотря на ленты и значки, так что если кого-то узнаете, то сразу говорите.

И просмотр начался. Эсса видела всё это и раньше – армии просто ждут. Но затем к долинам Тодрис, что южнее Ньона, спустилась гигантская, размером с грозовую тучу, полусфера – авангард армии алмазного царя.

Отряд рыцарей одновременно с этим взлетел прямо вверх, навстречу. Ещё выше взлетел принц Вир – перевёртыши должны решить, что им предстоит иметь дело только с крылатыми. Принц потребовал переговоров. И увеличитель показал волевое лицо Деказруа – того самого алмазного варлорда, царя инопланетян, с которым предстоит сразиться Колину Ханту, принцу Накханы, и близнецам Си, если дела будут плохи.

Деказруа оказался самым огромным, но красивым перевёртышем из всех, каких Эсса когда-либо видела. Быть может, дело в алмазных доспехах, закрывающих почти всё тело варлорда. Но варлорды не обрастают доспехами, следовательно, этот перевёртыш настолько древний, что сумел научиться взращивать не только меч, но и доспехи. А это действительно дорогого стоит. Стало быть, и мечник он куда более опытный, чем Хант и близнецы Си вместе взятые. Остаётся уповать только на то, что гении меча всё же превзойдут совершенного и древнего воина умом и ловкостью.

Выражение лица Деказруа казалось милосердным, когда он обстоятельно отвечал на вопросы, но суть его ответов была ужасна:

– Либо вы станете моими рабами, либо будете убиты все до одного.

А затем Деказруа уничтожил ближайший летшар быстрым движением. Цветной песок, составлявший трёхмерное изображение в воздухе, разом осыпался.

– И что же? – поинтересовалась эрцеллет Вира. – Что же дальше?

– Сапфир сказал, что в первый день царь не будет вступать в битву лично, – сообщила герцогиня Сильвертон. – Так что Стефану ничего не угрожает. Алмазный захочет управлять войсками, а не делать за них всю работу. Он уже заметил передовые части космофлота и оценивает густоту лесов. Он предпочтёт полетать со свитой по Пенрину и выбрать место для будущей резиденции.

– Но у алмазного наверняка есть дети, – возразила Берилл.

– Да, их поиском и уничтожением займётся отряд рыцарей, пока их деятельность будут скрывать войска, а отвлекать внимание от войск будут драконы Ксениона, – пояснила Чайна Циан, когда примерно это они и увидели в следующем слепке. И это было не так уж страшно до тех пор, пока прямо перед летшаром не обнаружился эскорт, перегрызающий горло крылатому. Обнажённый, обгоревший до корней волос, он не смог убить ни одну из жертв, так как бросался на всех подряд, словно голодный, пытающийся надкусить все фрукты в вазе.

– Взбесился, – взволнованно проговорил кто-то.

– Войска уже знают. Не иначе потому он так обгорел, – ответила другая дама.

– Но это безумие не входило в планы Сапфира, – заволновалась герцогиня Сильвертон.

– Вы правы, это очень осложнит положение наших войск.

– Дело в том, – вмешалась Делла Генезис. – Что это не эскорт из отрядов Морганы. Это один из тех, кого казнила Игрейна Вторая на Клервинде. Сапфир предупреждал, что прежде алмазный прибудет на Клервинд, а к тому времени многие, если не все эскорты, казнённые неправильно, вылезут из земли и воды. И это один из них. Деказруа взял их с собой как цепных собак. Войска к этому готовы. Эскортам предстоит сразиться друг с другом.

– Говорят, у Морганы близнец и младший брат остались на Клервинде. Она может пощадить их.

– Она сознаёт свой долг.

Датчики очередного летшара запечатлели, как внезапно кому-то оторвали голову, и как кровь широкой струёй залила летшар. Хисуи Соно испуганно вскрикнула и отвернулась, хотя даже не поняла, кто это сделал и с кем. И эта принцесса чуть было не отдала жизнь за Ксениона тридцать лет назад, выступив против Сапфира? Не верится.

Слепки всё сменяли друг друга и слова императора о том, что определить, что происходит, почти невозможно, оказались верны. Женщины видели десятки, если не сотни тысяч неизвестных крылатых и перевёртышей, летящих к смерти. Слишком многие умирали ещё в воздухе, рассечённые жестокой рукой. Кого-то подхватывали в воздухе и не позволяли добить. Кого-то ловили и не позволяли разбиться при падении. А где-то среди этого кошмара Уоррен. Но его не видно. Эсса не увидела ни одного знакомого лица, не смотря на то, что прожила в лагере иррегуляров почти полгода. Только к вечеру на пару мгновений показался Хо-алэй среди сражающихся, да Мария Рашингава заприметила одну из дочерей мужа, всю чёрную от разбрызгавшейся крови. Ночью битвы продолжались как в воздухе, так и в пространстве высоко над облаками. Посреди боя, над самой землёй, падающая машина космофлота разметала на своём пути построение инопланетян и взорвалась, убив с десяток раненых и метнув скоростной волной землю и камни. Ночные летящие крылатых видны отчётливо, но Тони Эшберна среди них не было, не смотря на то, что до этого момента он вряд ли мог оказаться в опасности.

Материалы первого дня закончились, когда электросвеча показала полночь по местному времени, и Эсса отправилась назад, чтобы немного поспать и привезти новые слепки.

На второй день сражений намечена битва алмазного. Сапфир не хотел давать ему подачку в виде тех, кому не хватит мастерства ненадолго заинтересовать Деказруа. Нет, он собирался сразу же представить алмазному Ханта.

Среди остатков материалов о первой ночи нашёлся Тони Эшберн. С ним рядом летал его неизменный друг Франц Сен-Монфор, где-то поодаль был замечен граф Левенхэм. Сен-Монфор кровожадно улыбался и вёл себя отвратительно, почти играясь с частями тел врагов, которые отсекал легко, будто бы кожа перевёртышей не твёрже любой другой, а меч вовсе не затупился от ударов по доспехам и шипам. Эшберн и Левенхэм явно вели себя куда серьёзнее, но первый всё же обаятельно улыбнулся, перекликаясь с кем-то из товарищей. Говаривали, что у ночных летящих показывать лихость и забавы даже во время боя – хороший тон. Но Чайна Циан не расслабилась, увидев улыбки крылатых воинов. Она подалась вперёд и смолкла, когда увидела мужа, но её никто не одёрнул, потому что каждой женщине было ясно – она слишком сильно, до спазма голосовых связок, боится, что сейчас может увидеть худшее.

Но ночные летящие оказались ловкими и быстрыми, тактика их, почти предательская, была неизвестна врагам-перевёртышам. Подлетая сверху, они тучей покрывали отряды врагов. А нанося удары, ночные некоторое время бились и по команде складывали крылья и падали вниз, в темноту, фантастическим образом не схваченные в полёте. И в тот момент, когда за уходящими таким образом устремлялись перевёртыши, на голову им садился новый отряд ночных летящих и всё повторялось.

К рассвету Тони Эшберна можно было узнать в туче пролетавших за частями другой армии. Как и многие другие, он был вымазан в чёрной крови и выглядел уставшим.

Шерил скомандовала перерыв. Чайне Циан было необходимо немного очнуться от созерцания, хотя она всё равно будет переживать – её сын тоже где-то там, защищает Пенрин. И если она не увидела его смерти, это вовсе не значит, что он жив.

После краткого, но тихого перерыва Шерил повела всех обратно. К Чайне Циан вернулся голос – она снова идеально владела собой.

Схлестнулись почти равные отряды эскортов. На стороне империи была неожиданность, потому что казнённые вовсе не думали, что им придётся сражаться со сводными, родными или двоюродными братьями и сёстрами. На второй день ни один из отрядов не казался более сытым, чем другой, но управляемые Морганой действовали слаженнее, умнее и казались лучше тренированными. Но, к сожалению, случилось то, чего все опасались – Моргана встретилась с собственным близнецом и не смогла убить его, промедлила всего мгновение, и он выбил оружие из её рук. Даже обгоревший он выглядел как её точная, только мужская копия. Моргана могла бы увидеть такое лицо, посмотревшись в немного искажённое зеркало. Но брат схватил сестру в тесные объятия и поцеловал как любовницу, а не сестру. И жена почти святого Брайана ответила на поцелуй брата с такой невиданной страстью, что у Эссы в глазах потемнело. Правда и то, что через мгновение ошарашенные женщины увидели, как Моргана снимает ремень и обвивает его вокруг шеи близнеца. Сжав зубы и откусив брату язык, она заставила его захлёбываться кровью и начала затягивать ремень.

"Я съела кусочек тебя, Морган! Я съела твой язык, так что ты всегда будешь со мной. И ты больше не сможешь ни оправдаться, ни сказать, как я красива!"

А потом она пила его кровь и буквально перегрызла шею, сломав кости и оторвав в конце голову, выбросила её как можно дальше.

– Это ужасно, – промолвила эрцеллет Сильвертона. – Никому, я думаю, не придёт в голову показывать такое общественности?

Почти сразу за тем показали другую пару близнецов. Братья Сильверстоуны спокойно ждали возле призванного креста чудотворца где-то на широкой песчаной отмели одного из бесчисленных островов Пенрина. Это значило, что и он был там. Или остаётся сейчас. Да, вот он, подошёл слева. Это значит, что именно подразделение Уоррена возьмёт на себя окружение алмазного, и именно сейчас будет создаваться кольцо тишины, чтобы как можно незаметнее отрезать алмазного царя от его свиты – по-своему сложных противников.

Близнецы выглядели абсолютно одинаковыми, отдохнувшими и чистыми – их не пускали в бой до сих пор. Берегли для единственного выхода.

Раздетые до пояса, все трое выглядели так, будто просто наслаждаются лучами солнца. Эсса впервые видела мужа с коротко остриженными волосами. Он выглядел похудевшим. Черты его лица истончились, проявились удивительное изящество, ранимость и одухотворённый взгляд. Странно, но длинные волосы придавали ему больше мужественности и, кажется, словно были его защитой, хотя Эсса не смогла бы вполне объяснить эти свои мысли.

Один из близнецов лёг на песок, но тут же снова сел и обернулся к Уоррену. Эти трое вели неспешную беседу, но Чайне Циан было не разобрать, о чём они говорят.

– Он рассказал о том, что очень нравится Шерил, – вдруг озвучила Чайна Циан, сама удивлённая произошедшим. Леди Шерил Чедвик после небольшой заминки бросилась к транслятору и остановила его.

В зале все некоторое время молчали.

– Да перестаньте уже, Шерил, – после глубокого вздоха произнесла Берилл Накханская. – Все давно научились тактично к этому относиться. А кто не научился, тот просто привык.

Леди Чедвик выглядела смущённой и несчастной, но собралась с духом и ответила:

– Вам вполне можно смотреть и слушать. Это мне нельзя. Просто… никак нельзя.

– Тогда выйдите. То, что вы не хотите его любить, лишь частный случай. Мы-то его любим.

Шерил кивнула, включила аппарат и почти бегом покинула зал. Эсса поняла, что один из близнецов с такой нежностью в выражении лица и глаз говорил о Шерил, что только по этому в нём можно было легко опознать Роджера Кардифа. Но Чайна Циан опять не могла прочитать его слова – летшар так далеко отлетел, что движения губ говоривших смазались. Но Кардиф всё равно слегка светился. Как бездушная машина смогла передать это?

– Перед битвой, в которой может погибнуть, он говорит только о ней, – проговорила Лиай. – А она этого даже знать не хочет.

– Это не обязательно от большой любви. Это просто приятные мысли перед возможной смертью, – неожиданно для себя сказала Эсса. – Хотя надо отдать должное Кардифу. Необходимо иметь крепкие нервы и силу духа, чтобы в такое время сознательно выбирать, о чём думать.

Леди Чайна Циан снова стала читать:

– Совесть крылатого? Будешь взывать к ней? – насмешливо скривился Роджер Кардиф. – Сапфиру важнее всего будущее империи. И пока я могу ему помочь, сознательно или нет, он будет делать мне подарки.

И тут Уоррен рассмеялся.

– Поясни свой глупый смех, – тут же потребовал Роджер.

– Просто представляю, каким ты будешь смешным, когда решишь использовать это…

Летшар снова отлетел в сторону.

– Не будь как Даймонд, – протянул Роджер.

– Даймонд уважает тебя больше, чем Уоррен, – вмешался Брайан.

– Серьёзно?! – поразился Уоррен ещё сильнее.

– Так и есть.

Летшар некоторое время обозревал окрестности – побережье с длинной, тонкой песчаной полоской и едва заметной ниточкой зелени.

– Ах, Ева!.. – протянул Уоррен со светлой, но немного издевательской, мальчишеской улыбкой. – Вот кто знал, как надо над тобой пошутить. Она-то шутить умела, в отличие от тебя.

– Я добр в отличие от неё… Её юмор был смертельно…

– Провальный каламбур, даже не пытайся.

Теперь засмеялся Брайан. Роджер посмотрел на него в возмущении, но заметил что-то в стороне, выражение его лица переменилось, и он сказал:

– Уоррен, тебе пора.

– Значит, уже скоро, – поднялся с песка Уоррен и стал куда серьёзнее и будто взрослее. – Будьте готовы. Осталось совсем немного времени. Скоро всё решится. Помните, что один из вас должен выжить. Но я предпочту увидеть живыми вас обоих.

– Пусть Ханту сопутствует успех, – отозвался Брайан. – Я буду молиться за него.

– Предай дядюшке наши наилучшие пожелания, – улыбнулся Роджер. – Но больше ничего ему не говори, а то и его боевой дух сломишь!

– Я не знаю о нём столько позорного, сколько знаю о тебе, – парировал Уоррен.

– Придурок.

– Сам придурок.

Но все трое улыбались, будто взаимные оскорбления действительно забавляли их.

Летшар устремился за Уорреном. Тот поднял с побережья целую армию. Ощущение было такое, будто тысячи крылатых взлетели по одному его жесту. Впрочем, так наверняка и было.

Следующий слепок поразил женщин. Песок в увеличителе мелькал так быстро, что невозможно было понять хоть что-то. И лишь в один момент стало ясно, что именно происходит. Это случилось, когда принц Колин Хант отлетел от алмазного, чтобы провести ладонью по рассечённой груди и оценить серьёзность нанесённой ему раны. Но только поиграл мышцами груди, перехватив клинок двумя руками. Кровь несколькими тоненькими струйками потекла ему на живот, но он словно не чувствовал боли. И скорее воодушевился. Его глаза никогда ещё не горели таким азартом, реакция не была такой совершенной и молниеносной. Каждый бросок к алмазному – великолепен и красив, каждый удар настолько быстр, что почти незаметен. Что смогут близнецы Си, если не справится Хант?

В следующий раз всё замерло, когда Ханту пришлось вытирать глаза. Он попал точно в щель между доспехами на плече алмазного, и кровь царя брызнула фонтаном. Половина лица Ханта была в крови, но и пот катился с него так, что волосы казались совсем мокрыми, а с груди с ужасным глубоким и длинным поперечным порезом, будто сама собой смывалась кровь.

Он кружился вокруг алмазного, вытирая лицо и выбирая новую тактику.

– Выглядишь так, будто ремесло войны уже наскучило тебе, – вдруг насмешливо сказал Деказруа.

Его замечательный, сверкающий ещё вчера доспех теперь забрызган кровью и уже не слепил глаза, отражая лучи солнца.

– Мне наскучило разговаривать с тобой.

– Но мы только начали.

– Вот именно.

Деказруа рассмеялся:

– Какой дерзкий инуэдо!.. Что ты делаешь здесь, на этой водной планете?

– Встречный вопрос. Впрочем, не торопись отвечать – мне не интересно.

– Возможно, ты развлёк бы меня, если бы присоединился ко мне. Кому ты служишь? Кто тебе платит? Я заплачу много больше. И тебе лучше согласиться. Я не повторяю предложений, а в ответ на отказ убиваю.

– И благодаря этому правилу набрал целую армию трусов. Что ж, очень мудро…

– Так покажи мне свою мудрость и соглашайся. Для обычного инуэдо ты невероятно хорош.

– Повторяешься, вопреки собственным словам. Если бы я решил избрать себе лидера, то такие, как ты, слащавые пустозвоны, не заняли бы в моём рейтинге и последнего места.

Хант перехватил меч одной рукой, а другую завёл за спину и некоторое время сжимал и разжимал кулак, чтобы нагнать кровь. С кулака закапала чёрная кровь. А значит, он ранен в предплечье, но из-за куртки с металлическими вставками, распахнутой на груди, этого не видно.

– Паршивец! Смеешь говорить мне подобное?! Я не просто убью тебя, я заставлю тебя испытать боль и ужас перед смертью.

– Пытки? – спокойно поинтересовался Хант. – Да это просто смешно.

– Я уничтожу весь твой клан!

– Я не знаю имени своего отца, так что, парень, как ты выполнишь угрозу?.. Не страшно.

– Неужели не понимаешь, кто я?

– И кто ты?

– Я Деказруа Шестой. Во мне силы, скорости и крепости больше просто от рождения. Ты не получишь столько, даже если проживёшь миллионы лет, ежедневно тренируясь.

– Если так, то я чту предусмотрительность, мудрость и верность, ценю ум и честь, чистоту помыслов, посвящённость и следование долгу. К этому я стремлюсь и готов защищать свои убеждения ценой жизни.

– Слишком гордый, значит.

На этот раз алмазный атаковал иначе. Шёл напролом и таранил. Он заставлял Ханта соображать быстрее, маневрировать и не выпускал его из поля зрения.

– Чайна Циан, что он делает? – спросила Берилл, имея в виду своего мужа. Её голос был странно тонким.

– Он… вынудил алмазного быть серьёзнее.

– Зачем?

– Не признал в алмазном особого интеллекта и ждёт его ошибки, чтобы нанести точный удар. Смотрите, как перемахнул через его голову! В следующий раз может повести и проткнёт ему сердце, воткнув меч между ключиц сверху.

– Чайна Циан, он обещал мне, что не будет драться с ним серьёзно. Он говорил, что его задача – измотать алмазного и оставить его, уставшего, близнецам. Он говорил, что алмазного должен убить Роджер под прикрытием Брайана.

– Да, так и есть. Думаю, Сапфир и Ханту, и близнецам сказал одно то же: чтобы не слишком старались и не рисковали собой понапрасну. И… К тому же, несмотря на то, что уже прошло около свечи, по алмазному не видно, что он измотан или потерял концентрацию. Возможно, алмазному нужно приложить больше усилий для убийства Ханта, чтобы подустать.

– Но он…

Алмазный что есть силы ударил Ханта свободным кулаком по лицу. Удар был настолько сильным, что Хант начал падать, но вовремя очнулся и самостоятельно вправил себе челюсть, уйдя в глухую защиту.

– Хант всё понимает, Берилл, – вздохнув, твёрдо сказала Чайна Циан. – Но для него это особенное дело. Всё-таки он воин, который только и делал, что оттачивал мастерство, и это шанс проверить себя и научиться чему-то новому. Ты должна понять. Принцы дали ему шанс поднять рейтинг своего предела. Он поднимает рейтинг каждым словом и движением прямо сейчас. Так унижать алмазного царя!..

Клинок алмазного вдруг воткнулся над ключицей Ханта и двинулся к шее. Опять брызнула кровь, но Хант рванулся по движению клинка, опережая его, кувыркнулся, буквально прошёлся снизу по клинку алмазного, пнул варлорда в живот и прыгнул к земле. Достигнув её, ухватил немного песка и бросил алмазному в глаза. Воспользовавшись передышкой, ощупал плечо. Похоже было, что он стремительно теряет кровь. Последняя рана пусть и не задела ничего жизненно важного, но была глубока, что для перевёртышей с их быстро текущей кровью очень опасно. Снял один из ремней и перетянул плечо как мог. Скорее всего правая рука скоро потеряет реакцию и ему некоторое время придётся сражаться только левой. Левой рукой, с которой тоже капала кровь.

– У меня плохое предчувствие, – тихо сказала Берилл. – Чайна Циан, скажи мне…

– Времени у него осталось мало, вот что я скажу. Он либо найдёт ошибку алмазного сейчас, либо выйдет из игры.

– А ты уже знаешь, что это за ошибка?

– Я не заметила ни одной. Мне кажется, что алмазный совершенен, прости.

– Единый, не оставь моего Ханта! – тихо взмолилась Берилл.

Вряд ли Единый услышал молитву крылатой. Ведь всё уже случилось около периода назад. И это тогда надо было молиться.

Хант не спускал глаз с алмазного. Не известно, какой сложности вычисления он производил в своей голове, насколько хорошо знал своё тело, но даже сильная кровопотеря не заставила Ханта замедлиться или ослабнуть.

Единый и впрямь будто услышал Берилл – Хант продержался ещё около свечи, иной раз удивляя алмазного и заставляя обороняться. Он больше не позволил алмазному ранить себя, будто взяв на себя контроль над боем, предельно тяжело и сильно атакуя с почти ощутимым ритмом. Но к тому моменту, как алмазный действительно утомился, Хант уже выглядел неважно, был бледен, задыхался и вокруг глаз его появились пугающие глубокие тени.

И без комментариев Чайны Циан возникло впечатление, что Хант может умереть от ран, даже если не получит больше ни одной. Просто потому что давно обескровлен, устал и держался только на силе воли и данном слове. Эсса слышала, что бывали такие случаи – разумные держались за жизнь ровно столько, сколько нужно, чтобы выполнить задачу или попросить передать важные слова своим любимым. А затем умирали.

– Нет, Колин! – встала с места Берилл.

Алмазный появился за спиной врага и полоснул мечом Ханта. Кровь брызнула, сопровождая продолжившего путь алмазного. Он так же быстро отлетел, желая посмотреть, наступил ли конец дерзкого инуэдо или же он создан из особого материала. Только улыбнулся: Хант стал терять высоту и прилично ударился всем телом о землю. Уже рядом Деказруа, уже заносит меч, чтобы добить. Но тут засверкали вспышки одна за другой. О доспех алмазного зачиркали пули. Кто-то решил защитить Ханта, но Деказруа оказался неповреждённым. Варлорд только немного отступил на полшага, словно получив толчок в грудь и бедро. Этот кто-то нацелился алмазному прямо в лоб, но пуля отскочила, будто кожа алмазного сделана из толстого мощного сплава. Алмазный снова отшатнулся и закрылся, забеспокоившись и взрастив пластину доспеха. Чья-то рука подняла Ханта. Это был принц Ли. Он забрал Ханта прямо из-под носа алмазного и улетел с ним!

– Ли не даст ему умереть от ран, – сказала Делла Генизис супруге Ханта. – И если не потому, что ему должен, то хотя бы в память о Кантабриллин.

– Да. Всё. Теперь время близнецов, – переведя дыхание, произнесла Чайна Циан.

И один из них, улыбаясь так, будто пришёл поиграть к детишкам, действительно появился возле алмазного с серебристым мечом в руке.

– Что испугался-то? – заговорил один из близнецов на всеобщем. – Ты же великий и непобедимый алмазный варлорд! Тебя же не проймёшь какими-тоогоньками, а?

– А ты кто? Местный дурачок?

– Я один из лучших мечников этой планеты. По крайней мере, так говорят.

– Тогда понятна твоя самоуверенность.

Сильверстоун снова улыбнулся. Что-то подсказывало, что это не Брайан. Не смотря ни на что, Брайан не из улыбчивых.

– Как тебя зовут, великий и непобедимый алмазный варлорд?

– Деказруа. А кто ты?

– Роджер. Роджер Кардиф. Но у меня есть другие имена. Самые популярные: Отстань, Остановись и конечно же, мои любимые, Ещё, Быстрее, Ах! и Великолепно.

– Складывается ощущение, что тебе не хватает скорости, – усмехнулся алмазный и вытер лоб.

– Может быть. Но когда меня просят о скорости, я её любезно предоставляю.

– Проверим? Крылатые никогда ещё не выдерживали мой темп.

Роджер хитро улыбнулся:

– Конечно, попробуем! Ты не успеешь оглянуться, а я уже там! – и Роджер побежал вправо, подбросил клинок, подпрыгнул и призвал крылья. Они были похожи на крылья других представителей вида, но не кипельно-белые, а чуть сероватые, поблескивающие серебром. И по какой-то неведомой причине эти крылья несли Роджера с невероятной скоростью. Алмазный варлорд кинулся в воздух следом за противником и первым делом ударил его по крылу. Роджер засмеялся – меч прошёл сквозь крыло, будто оно было соткано из воздуха.

– Заметь, я мог бы ткнуть тебя мечом в глаз, пока ты был обескуражен, – захихикал Роджер и атаковал.

– Я предполагал, просто нужно было проверить, – защитился алмазный.

– Так говорят все обескураженные, когда оправдываются, думая, что выглядят нелепо. Но это и вправду было нелепо, – протараторил Роджер, продолжая атаковать раз за разом.

– Как у тебя получается так много болтать и так быстро махать мечом?

– А как у тебя получается всё время слепить меня, заходя по солнцу передо мной? Или это твоя тактика? М-м, как наивно! Мне не составит труда продержаться до заката, я свеж и полон сил! И потом, тебе, наверное, некогда было изучать крылатых, но у нас тоже есть защитное третье веко и ослепить нас очень сложно.

– Ты слишком много болтаешь.

– Ах, тебе не нравится? Тогда попытайся заставить меня замолкнуть.

Алмазный накинулся на Роджера бодрее и буквально смял его, отозвав меч и схватив крылатого обеими руками. Он хотел разорвать его или сломать как игрушку, но Роджер сделал какое-то неуловимое движение руками, быстро развернулся на восьмую круга влево и исчез. Летшар запечатлел его падающим вниз, отозвавшим крылья. Но перед алмазным появился Брайан, потому подмена замечена не была. Эссе наконец стал ясен план близнецов и что значит фраза о прикрытии Брайана. Второй Сильверстоун немедленно улыбнулся, но в его лице было что-то злое. Эссе тут же показалось, что вниз упал Брайан, а перед алмазным сейчас на самом деле Роджер.

– Как у тебя это получилось? – спросил алмазный.

– Как у тебя это получилось? – тонким голосом передразнил один из близнецов и улыбнулся ещё ослепительнее, вскинув подбородок и посмотрев в сторону: – Ну разве я не великолепен? А теперь давай закончим. День на исходе, между прочим.

– Ты куда-то торопишься?

– М-м… меня ждёт леди. То есть, конечно, она не скажет об этом вслух, но…

– Я думаю, что тешишь себя напрасными надеждами. Ты недостаточно смазлив, чтобы тебя действительно ждала леди.

– О, да ты умеешь поддержать светскую беседу! – ушёл от темы один из Си, в выразительном удивлении подняв брови. – Ты бы понравился моей мачехе. Подумай о том, чтобы стать одним из столпов империи. Мы подобных тебе принимаем вместе со всеми подданными, называем принцами и почти не просим платить налоги. Твой предыдущий противник один из таких. У него собственный предел, между прочим.

– Тогда понятно. Но кто же ты? Один из наследников местного монарха?

– Нет. Но мне тоже предлагали взойти на престол. Так что считай, что говоришь с равным.

– Вот как?

– Я серьёзен, как тебя там… Так вот, выслушай моё предложение: вливайся в империю. У нас красивейшие женщины, прекрасное положение, магия и прочие чудеса. То, что ты будешь одним из принцев, вовсе не сделает тебя рабом императора. Ты будешь тем, с кем ему придётся считаться. Понимаешь, о чём я?

– Я обдумаю… хотя нет. Ваши магия и прочие чудеса ничто передо мной. Я разорву вас на части одного за другим, насколько бы вы ни были изворотливы и хитры.

– Ну, я попытался, – нарочито зевнул Сильверстоун и поманил варлорда: – Нападай, разорви меня на части.

И алмазный напал. Улучив момент, близнецы поменялись. Уже скоро солнце скатилось к самому горизонту, и землю затопила густая тень, а очередной Сильверстоун (кто бы он ни был) выдерживал и скорость, и силу, и напор варлорда. Дважды он был страшно ранен, но оба раза исцелялся и смахивал с тела серебристый песок. Но едва появилась возможность, как близнецы снова поменялись. Стало ясно, что они тоже тянут время, надеясь, что алмазный начнёт допускать ошибки. Но этого не происходило.

– Ты же заметил, что вся твоя свита уже уничтожена? – вдруг спросил один из близнецов. – Оглянись и оцени потери. Я подожду.

Варлорд оглянулся, и на его лице возникло недоумение и возмущение.

– Думаешь, они бросили тебя? – хихикнул Сильверстоун. – Нет, они действительно убиты. Была ли среди них дорогая тебе женщина?

– Не надейся.

– А, такие как ты, любят только себя и только о себе заботятся. Потому ты даже не заметил, что бойня рядом с нами закончилась и что теперь вокруг только наши отряды. Они ждут моей победы, кстати. Хотят увидеть её своими глазами, из первых рядов. И я их не разочарую.

– Тогда иди ко мне.

– Будь ты очаровательной леди, я бы откликнулся, но, Деказруа, тебе придётся нападать первым, если хочешь продолжения.

И снова алмазный атаковал. Атаковал яростнее, чем прежде, но снова ни одной ошибки на допустил. Близнецы поменялись местами, солнце зашло, и в сгущающейся тьме они всё смелее обманывали варлорда, зная, что присутствие одного из них выдаёт только блеск крыльев и меча, которые можно и убрать на время падения. И контратаковали Роджер и Брайан всё активнее и активнее, всё повышая свою точность и скорость. И алмазный действительно показал, что не совершенен. Но это случилось только через четверть свечи и только после того, как близнецы стали, по словам Чайны Циан, показывать запредельную технику и скорость. Деказруа допустил ошибку, которую Чайна Циан даже не увидела, а близнецы ею воспользовались и нанесли ему рану, как и Хант, ткнув мечом в открытый участок между пластинами доспеха. Но именно после этого стало ясно, кто Брайан, а кто Роджер. Теперь Брайан действовал только на отвлечение, не пытаясь заменить брата и лишь помогая ему получить время на то, чтобы прийти в себя после полученной раны. Теперь ощущалось, что Брайан не настолько тренирован, быстр и точен, чтобы выдерживать безумный темп перевёртышей.

А затем Роджер извернулся и нанёс быстрый и точный, но совсем не глубокий удар прямо в глаз алмазному.

– Это чудо! – радостно закричала Чайна Циан, вскочив с места.

Когда-то её тоже ослепили, но прошло много лет, зрение регенерировало, и сейчас серена была полностью во власти происходящего на увеличителе.

Царь, раненый, но живой, взревел. Он полностью потерял спокойствие. Теперь, когда один глаз не мог видеть, владыка захватчиков боялся полагаться на зрение и доверился ощущениям. Теперь он заметил бы смену близнецов, следя за перемещением их масс. И теперь Роджеру пришлось ускориться до самого предела. До сих пор непредсказуемые в скорости, направлениях и характерах удары вынужденно упорядочились, разбились на заметно отделимые серии и выявился примерно тот же ритм, что держал Хант. Только на этот раз темп задавал алмазный, а Роджер только выдерживал его. Однако в его руках присутствовала сила и мощь, он не просто отмахивался. То, что делал алмазный, входило в рамки того, на что был способен сам Роджер. Но сможет ли лучший боец крылатых превзойти алмазного в скорости?

– У него нет времени для удара, – очевидно переживая, прокомментировала Чайна Циан. – Нет времени для замаха – алмазный слишком плотно насел.

И Роджер сделал невероятное движение, которое в полёте казалось просто невозможным. Будто крылья – это просто украшение, он, словно делая шаги забытого танца, переместился по воздуху влево от алмазного, дважды блокировав удар, развернулся, перекинул меч в другую руку и воткнул клинок вверх, между пластинами под рёбра. Алмазный застыл и потерял высоту. Но на этот раз это был сильный и глубокий удар и кровь алмазного, такая же чёрная, как у всех перевёртышей, пролилась обильным и быстрым потоком. Роджер сложил крылья, упал вниз и тут же отлетел, снова призвав крылья. Но алмазный последовал за Сильверстоуном. Кровь выплёскивалась из алмазного, едва он отрывал ладонь от живота, но царь всё же хотел победить. Он прессовал Роджера, но подпускал опасно близко. Несколько раз за единственную долю свечи Роджер был ранен, но успевал исцелиться. Кровь даже не успевала обращаться серебром на воздухе, как смывалась с Роджера новыми струями голубоватого перламутра. Это казалось бы невероятно красивым, если бы удалось забыть, что этот перламутр вымывает из Кардифа жизнь и силы.

Как вдруг к ним подлетела Мелисса и, поймав руку брата, вложила в неё нечто округлое и раскалённое добела. И Роджер, не медля и плюнув на всякую опасность и нарвавшись на удар мечом прямо в грудь, чуть левее сердца, всунул, ободрав пальцы и разорвав немного плоти врага, яркое нечто прямо в рану алмазного. От неожиданности царь выпустил из рук меч, и он остался в груди Роджера. Мелисса оказалась между противниками и вытащила меч, одновременно исцеляя. Затем она обняла Роджера свободной рукой, брат сложил крылья и прикрыл глаза. Деказруа затрясся, завибрировал, и на месте алмазного вспыхнул свет, страшными снарядами метнувший осколки алмазного во все цели в окружающей сфере. Ударами осколков о спину Мелиссы её вместе с Роджером отнесло от эпицентра взрыва. Мелисса, защищённая магией Рэйна Росслея, осталась полностью невредима, но это было ещё не всё.

Струи света пронизывали пространство, сотрясающееся от неведомых ударов. Это не могло иметь отношения к взрыву – иная сила уничтожала всё вокруг. И лишь спустя какое-то время нашёлся неповреждённый летшар, заснявший Мелиссу, уносящую Роджера всё дальше.


Дамы вокруг Эссы в ужасе вскакивали со своих мест, вскрикивая, ругаясь, призывая богов или Единого. Другие зажмуривали глаза или зажимали себе рот, пытаясь отвернуться, не видеть и не закричать. Да! Алмазный варлорд уничтожен, но…

Эсса не могла поверить глазам, но кажется это так: осколками Роджеру размозжило руку, начисто снесло ступни и превратило в нечто ужасное половину лица. Брызги и струи светлой крови крылатого немилосердная технология летшаров несмотря на тьму отобразила очень чётко и выглядело это на увеличителе до отвратительного подробно и жутко.

Мелисса, даже не будь она младшей сестрой Роджера, исцелила бы его, что она и сделала, едва осознала произошедшее. Но у неё было катастрофически мало времени, и первым делом она занялась головой Роджера, буквально на лету поливая ослепительным светом брата. Исцеляющий свет, казалось, устремился ото всюду – это войска, ожидавшие победы вокруг, слали помощь, не тратя время на то, чтобы приблизиться. Брайан подхватил Роджера, призывом отзеркалил ему руку целиком и занялся головой, но вот для того, чтобы вернуть обе ступни у крылатых призыва не существовало. Роджера положили на песок перед Сапфиром. Ясновидящий выглядел чуть здоровее Ханта – такой же взмокший, утомлённый и чудовищно напряжённый. Он совершит чудо?

Брайан улетел, а Сапфир надавил на грудь Роджера коленом и пощёчиной привёл в себя потомка.

– Кое-что случилось, малыш, – глядя прямо в глаза Роджеру, медленно заговорил Сапфир. – Кое-что очень плохое. С тобой.

– Я живой, правда?

– На некоторое время. Осколки алмазного варлорда остались в твоей голове. Это не то, что ты можешь носить с собой – это отравляет тебя. И я скажу тебе откровенно: скорая и мучительная смерть неминуема.

– Но я хочу жить, – прошептал Роджер, когда рука ясновидящего легла на его шею. – Я же сделал всё, что должен.

– Да, ты сделал. Я знаю несколько способов, малыш, облегчить твою участь, – очень мягко сказал Сапфир, явно пытаясь успокоить. Но у сощуренных глаз ясновидящего собрались невиданные ранее морщинки. – Есть ещё один способ… Иначе нельзя. Прости, Роджер, но только так. Я многое пообещал тебе. А теперь слишком поздно переставать мне верить.

– Это точно? – спросил Роджер, когда обе руки ясновидящего сомкнулись на его шее и начали сжиматься.

– Да. Верь мне до конца, – попросил Сапфир, всё сильнее напрягаясь. – Ты готов?

Роджер плакал, не шевелясь и не дыша, доверчиво и безотрывно смотрел в глаза того, кто до последнего момента поддерживал его верой в прекрасное будущее. Для Роджера прекрасным будущим была Шерил. Но, кажется, в любом будущем не будет Роджера.

Сапфир сжал пальцы и смотрел, как потомок, сцепив зубы, борется с инстинктами, которые повелевают воину сопротивляться, сражаться, победить и уничтожить врага.

7. Ещё один провал

Роджер сжимал в руках песок что есть силы и кровь пошла из его уха, но пальцы вдруг разжались, а голубые глаза закрылись сами собой.

В тот день ни у кого больше не было ни сил, ни желания что-либо смотреть. Женщины клана Сильверстоунов бурно оплакивали потерю. И никто не смог не заплакать – Роджер Кардиф был тайной мечтой многих женщин и примером для многих мужчин. Он пробирался в сердца исподволь, незаметно, против воли. В последние годы он бесконечно поражал разумных империи своей волей к победе, своей яркой личностью, своей продолжающейся безответной любовью к Шерил Чедвик. Для каждого разумного находилось что-то своё, что трогало за душу в Роджере, его поступках, словах и песнях.

Через несколько дней отец сказал Эссе с большим облегчением, что Кардиф не умер, не оцепенел, а находится без сознания и тело его медленно чернеет. Но что есть надежда.

Лёгкой показалась череда несомненных побед, последовавших за смертью алмазного варлорда.

Конечно же, гибли крылатые и перевёртыши, космофлот также нёс потери, но каждый понимал, что смертей было бы в десять тысяч раз больше, если бы не принесённые в жертву лучшие мечники.

Впрочем, Колин Хант через несколько дней очнулся.


Когда всё закончилось, и Уоррен наконец-то смог обнять жену, то это было самое потрясающее событие из всех. Оно если не превзошло весть о победе, то слилось с ним и помогло засиять ярче. Уткнувшись носом в волосы жены, и вдыхая любимый запах, Уоррен сознавал, что готов свихнуться от счастья.

Но первые её слова были о…

– Кардиф будет жить? Что говорит Сапфир? Неужели это конец?

Помолчав несколько тактов и смирив своё разом вскипевшее возмущение, пережив за несколько тактов если не горе, то глубокую печаль, Уоррен отодвинулся и посмотрел в лицо Эссе. Она мгновенно поняла его и быстро, чуточку взволнованно проговорила:

– Теперь я при своём великолепном мужчине и полностью счастлива. Но мои подруги переживают. А ты ведь знаешь больше, чем знали мы на Соно-Мэйне, правда?

Уоррен постарался ответить как можно спокойнее:

– Он будет жить, конечно. Только ступни ему уже не вернуть. Я своими глазами видел, как такое сделал Санктуарий, и это было чудо. Но даже если бы он мог попытаться сделать что-то подобное, то он был слишком далеко. Сейчас Роджера каждый такт отравляют и слегка облучают изнутри осколки алмазного варлорда, так что стоит вооружиться терпением. Они буквально внутри мозга – эти осколки. С ним ещё придётся повозиться и на это уйдёт несколько лет. По предсказанию Сапфира.

– Хорошо, что он… и нет, он же никогда больше не сможет танцевать! Я так любила видеть его в танцевальных залах.

– Роджер не сможет танцевать? О, я бы на это не надеялся! Роджер будет танцевать! Научится на протезах. Чтобы Роджер не танцевал!.. Ха, я должен своими глазами увидеть, как он превратится в кучу серебра, чтобы гарантировать, что Роджер Кардиф не будет танцевать! Двигаться вместе с разными леди в одном ритме и не быть осуждаемым всеми подряд – где ещё такое можно найти? Роджер встанет и пойдёт на танцы, с протезами или без них.

– А уже существуют такие протезы? – Эсса выглядела так мило, искренне волнуясь за… другого мужчину.

– Для него изобретут. Народ империи обожает Роджера, не так ли?

Эсса не сразу поняла намёк, и сначала ответив утвердительно, долго смотрела ему в глаза.

– Дело в том, что мы видели его битву от начала и до конца, – пояснила Эсса. – Как и за Ханта, мы очень переживали за Кардифа.

– Ясно. Значит, вам присылали слепки…

– Необработанными, но Чайна Циан озвучила всё, что смогла. Я видела тебя с близнецами… твои волосы… – она нежно провела пальчиками по его вискам, затылку и шее и неожиданно спросила: – Что же ты теперь будешь нюхать?

Уоррен зажмурился и застонал:

– Ну почему все, кто провёл со мной больше пары дней, обращают на это внимание?! Именно на это?!

– Ты слишком идеален, ни одного лишнего движения! А это серьёзно выходит из ряда. У тебя же нет ни одного чёртового недостатка! И при этом ты не самоуверен и не важничаешь!..

– Я раздражительный.

– А ещё?

– Я… недостаточно умён, недостаточно хорош, чтобы…

– Чтобы что?

– Чтобы взять на себя твои проблемы, чтобы дать тебе хоть немного той веры, которая меня переполняет.

– Это не недостатки, это грёзы. Знаешь, что меня больше всего поразило?

– Что же?

– Шерил тоже оплакивала Роджера, когда мы думали, что он умер. Она сбежала на поверхность из предела и долго бродила где-то одна. Её веки потемнели от слёз. Я знаю, что так бывает у чистокровных крылатых.

– Ох…

– Ну что!

– Ты опять о Роджере… Я запрещаю тебе говорить о нём в моём присутствии.

– Я говорю не о нём, а о Шерил.

– И тем не менее.

– Но я…

– Это уже переходит в ревность. А потом перейдёт в буйное помешательство.

– Ладно-ладно. Но она тоже любит его. И как ей удавалось…

– Может ли быть, что её чувство похоже на твоё к Классику? – очень осторожно повёл разговор Уоррен. – Только так можно годами любить, но держаться в стороне – если понимаешь, насколько губительно позволить такому парню влезть к себе в душу.

– Да, но масштаб личности, роль и характер – всё совершенно разное. Если бы Классик готовился к бою с более сильным противником, я бы гордилась им и следила за его сражением, а не сбежала куда глаза глядят. Как думаешь, когда Роджер поправится, она придёт к нему?

– Нет. Брайан как-то шепнул мне, что она никогда не придёт к нему сама. Она взяла на себя роль его наказания за грехи, за разбитые сердца других женщин. Из принципа будет отрицать свою любовь к нему. Не смотря на нежный вид, она довольно волевая леди.

– Ну а вдруг он решит использовать тот подарок Сапфира и вынудит её?..

– Уже не сможет.

– Почему?

Уоррен не позволил себе рассказать, не смотря ни на какие уговоры. Вообще вся эта ситуация с Роджером порядком раздражала.

День за днём всё постепенно теряло свою праздничность. Эсса снова принялась скрытничать и много притворяться. Только один вечер выбился из ряда.

В честь окончания Защиты, в честь принцев и Сапфира, император повелел провести триумфальное шествие, заказал оперу, восславляющую главкомов, танцы и пиры, и тем на один вечер вернул Уоррена в состояние почти ненормального счастья быть с Эссой.

Днём она шла по триумфальному пути перед главкомами и усыпала их путь лепестками цветов. Затем вдруг остановилась и расцеловала Джулиана Дарка в обе щёки. Уоррен этого не видел, ему кто-то передал.

– И что это был за приступ нежности к Дарку? – спросил Уоррен у Эссы во время танцев вечером.

– Я выразила ему благодарность за то, что ты жив.

Затем она улыбнулась, рассмеялась, схватила Уоррена за руки и закружила его. Уоррен и сам довольно засмеялся. Надо же! Его жена благодарна главкому за сохранность какого-то несчастного Уоррена Элайна! Просто чудо какое-то!.. Продуманный жест благодарности не включал бы в себя поцелуй. Нет, в этом слишком много порывистости и чувства.


– Так тебя бесит, что твой друг изранен и нуждается в постоянном моём присутствии? – не глядя спросил Брайан, занятый уходом за своим близнецом. Сейчас он вытирал полумёртвому Роджеру слёзы, иногда текущие из-под закрытых век. Роджера снова заставили спать из-за мучительной, никак не проходящей боли, но выглядел он чуть лучше под присмотром лекарей и древнейших клана, включая Рэйна Росслея, написавшего пару мелких заклятий для очистки крови от инфекции и создавшего охлаждающее постельное бельё для постели будущего шурина. Благодаря такой заботе Роджера сейчас окутывало жемчужное сияние. На подушке – серебряная пыль. В закрытой наглухо спальне светло, гуляет лёгкий, приятный волшебный ветерок.

– Нет, походы в Три-Алле тут ни при чём, – поморщился Уоррен. – Ты где витаешь? Я говорю тебе о том, что моя жена больше интересуется твоим братом, а не мной. За исключением редких, редчайших моментов!

– Переживёшь, – холодновато произнёс Брайан.

– Наверное, но это…

– Неприятно, понимаю. Но дело-то всего лишь заключается в том, что ты вплотную столкнулся с тем же, с чем чуть более туманно столкнулась половина мужчин, вернувшихся к жёнам с защиты. Слишком многим леди интересно, что же там с Роджером. Сапфир, как-никак, придушил его, чтобы парализовать. Сам не видел, но говорят, что выглядело так, будто по-настоящему прикончил. Так ты всё-таки хочешь пойти в Три-Алле?

– Три-Алле сейчас меня волнует меньше всего, поверь. Как ты умудрился не увидеть этой сцены? По всем трансляторам крутят. Эсса постоянно картинно ахает, когда смотрит на Сапфира с Роджером.

– Нет времени на просмотры. Знаешь что странно? До защиты возле тебя что-то бродило. Я бы на твоём месте сразу взял с собой двойняшек Росслеев и ринулся к воротам Три-Алле. Ты был с ними близок до своих путешествий за рубежи империи.

– И за кого нас принимали?.. Эсса спрашивала о возможности романа Шерил и Роджера.

– Ну…

– …Он грезил, что станет героем в её глазах, и она наконец-то упадёт к его ногам.

– Но теперь не к чему падать, – Брайан посмотрел туда, где когда-то должны были быть ступни брата и тихонько выругался, что для почти святого Брайана было невероятно. – Я сам смириться не могу, а уж каким ударом это будет для Роджера…

– Он сказал тебе о подарке Сапфира?

– Сразу же. Так радовался. Я и представить не мог… Сапфир всё говорил о том, останется Роджер жив или погибнет, но увечий не предсказывал – маловероятно. А тут такое. И именно теперь.

– Именно теперь, – печальным эхом повторил Уоррен. Когда-то, в войну севера и юга, Роджеру оторвали крылья, и он чудом выжил при падении. Но крыльям нужен век, чтобы вернуться, и любую часть тела, как было с оторванной рукой, можно отзеркалить соответствующим призывом, но вот симметричные лишения реальных конечностей не поддаются восстановлению, сколько тысячелетий не жди.

А подарок Сапфира заключался в информации о том, что больше всего возбуждает Шерил. И именно эту леди, оказывается, приводят в восторг мужчины в высоких, плотно облегающих сапогах, и, соответственно, секс в одежде. И Хайнек Вайсваррен как раз начал вводить в моду чёртовы сапоги. Сапоги, а не протезы!.. У Роджера наверняка был готов план соблазнения. Он был намерен доставить такое удовольствие своей обожаемой Шерил, чтобы у неё духу не хватало отказывать ему. И чтобы она пришла к необходимости выйти за него хотя бы для того, чтобы узаконить связь. Роджера ожидает не менее двух кругов ада, когда он очнётся.

– Мы с тобой везунчики в сравнении с ним, – сказал Брайан, явно подумавший о том же.

Имел в виду он вовсе не увечье, а взаимность любви, которой Роджер не имел. Только вот Уоррен ещё крепче сжал кулаки в карманах. Эсса мастерски притворялась любящей женщиной, и Брайан конечно же думал, что ревность друга из-за существования обаятельного и популярного Роджера явная глупость. Брайан говорит, что все мужчины слегка ревнуют из-за самого существования потрясающего парня, способного при желании если не увести любимую жену, то хотя бы занять её мысли на долгое время. И Уоррен не стал объяснять Брайану остроту своей проблемы – не мог.

Уходя из Нью-Лайта, он всё думал о том, почему сама невозможность рассказать другу о глубине своих чувств так задевает его. Заметил, что стоит посреди одной из вторых улиц и смотрит прямо перед собой. А его по широчайшему кругу обходят разумные. Все думают, что здесь, в воздухе перед ним, нечисть. Просто потому, что Элайн стоит и смотрит в пустоту. И хоть это не так, Уоррен усмехнулся мысленно отмеченной параллели с фактом, о котором пытался хоть что-то понять. Одна параллель мгновенно привела к другой.

Искренность, да?

– Я не мог объяснить Брайану, почему меня так сильно задевает твой интерес к Роджеру, – говорил Уоррен Эссе спустя пару свечей. – Но вспомнил, что так же никак не мог никому рассказать о своём страхе перед силой, которую чувствовал. Молчал, когда она впервые ранила меня в Три-Алле, и позволил бы себе истечь кровью, если бы ты не заметила её. Всё потому, что твоя любовь и все нюансы наших отношений для меня так же глубоко касаются, как и моя вера. Иначе говоря, я люблю тебя почти так же сильно, насколько верю в Единого и его замысел. Это, знаешь, абсолютная величина.

Эсса смутилась, но тут же рассмеялась и похлопала Уоррена по руке:

– Все давно знают, а ты только понял!

– Что…

– Что ты очень сильно любишь меня, глупый! Не знаю, почему ты не ощущаешь распирающего сердце огромного чувства ко мне, – со смехом говорила Эсса. – И не знаю, почему тебе пришлось прийти к этой истине с помощью логических выводов!.. Умный и в то же время глупый… как такое может быть, а?!

Теперь пришла очередь Уоррена смущаться:

– То есть все вокруг давно знают, насколько сильно я люблю тебя?

– Да. Ты удивлялся и возмущался тому, как хорошо у меня выходило изображать идеальную невесту, а потом и жену. Но ты так смотришь на меня, так ведёшь себя, что у меня это получается само собой! У меня просто не было выбора. Кстати, я опять беременна!

– И давно? – тупо спросил Уоррен.

– Только сегодня утром уверилась.

– Нужно было сразу сказать.

– Я хотела, но этот такой серьёзный вид, когда попросил тебя выслушать…

– Ты очень рада…

– А ты не рад? Не веришь, что в этот раз получится?

– Я верю, я рад, просто…

– Просто?..

– Кажется, мне придётся снова анализировать, чтобы ответить на твой вопрос.

Эсса рассмеялась и села Уоррену на колени, чтобы обнять его.

Через несколько дней, когда они пили шоколад с тётушками в Мэйнери, Уоррен ощутил напряжение. Ему будто вложили брусок стали в живот. Справившись с яркостью впечатления, он ощутил нечто загадочное, что описал бы как "мерцание". Словно облако насыщенного злом проклятия рассекло божьей благодатью на мелкие нити и понесло обгоняющими друг друга потоками через Мэйнери. А через долю свечи Эсса ухватилась за руку Уоррена и посмотрела на него затуманенным взглядом, выражающим страх и боль:

– Мне нужно… мне сейчас нужно чудо… скажи, что это…

Уоррен тут же всё понял:

– Не знаю, что делать, милая, – быстро заговорил он. – Пэмфрой говорил, что пытаться исцелять нельзя. Если с учётом всего… он всё равно не сможет выжить.

– Я знаю. Но я больше не могу это терпеть, – умоляюще посмотрела на него Эсса.

– Вам плохо, дорогая? – подскочили со своих мест тётушки. – Это… вот это снова, да?

– Ах, как же так!.. – застонала, сочувствуя, Тереза.

– Я отнесу тебя в постель, – сказал Уоррен и поднял жену на руки.

– Наказание Единого!.. – охнула Марта.

Уоррен остановился и обернулся:

– Выкинь это словосочетание из своего словаря, Марта! Чтобы я этого больше не слышал!

– Не кричи, Уоррен, – попросила, зажмурившись, Эсса. – Тётушка Марта, может быть, правду сказала. Может, я это заслужила.

– Она сказала это, чтобы хоть что-нибудь сказать, – отрезал Уоррен. – Ты этого никак не заслужила. Ты тут ни при чём.

– Я выбрала тебя. Потому они умирают во мне. Один за другим. Хотя бы потому, что я выбрала тебя.

– Глупости.

– Единый мстит мне за то, что я влезла в ваши дела и не позволила тебе вознестись и присоединиться к нему. За то, что я тебя совратила.

– Тогда почему он и меня проводит через весь этот кошмар? Это не Единый. Это совпадение. Наберись терпения и мужества, Эсса. Мы справимся, – и аккуратно положил жену на кровать.

– Ох, ты такой строгий… – и Эсса рассмеялась сквозь слёзы. – Если бы не кошмар положения, то сказала бы, что ты жутко сексуален сейчас. Видишь, насколько я прогнила?

– Поговорим, когда проснёшься. Я принесу снотворное.

Эсса проспала до следующего утра. Проснувшись, улыбнулась ему, охнула от боли в пояснице и вызвала камеристок.

– Вот видишь, я улыбаюсь уже на следующее утро, – сказала она, укладываясь обратно в постель. – Чудесно пахнут свежие простыни. И я снова думаю о том, как бы заняться с тобой сексом, хотя кровить будет ещё долго. Я ужасна и противна, должно быть.

– Вовсе нет.

– Ещё как!

– Ты так думаешь о себе только из-за того, что я настолько потрясающе выгляжу, что ты любуешься мной, когда тебе должно быть паршиво? Милая, одно другому не мешает. И напомню, что я действительно красив, если вдруг тебя подводили глаза до сих пор и ты не разглядела. А разумные, когда им особенно плохо, часто запоминают какие-то незначительные вещи во всей точности. Помню моменты, последовавшие за новостью о гибели моих родителей. Была потрясающе красивая осень. Помню, что был хорошо одет и пьян. Помню, во что был одет и каким сладким, каким потрясающим был латкор. Крепкий ягодный латкор, любимая. Очень красиво вокруг. Помню, что погоревав и побродив по городу, тем же вечером пошёл к любовнице, как к себе домой. Потому в то время бывал у любовницы в тысячу раз чаще, чем с родителями. Я помню, что бутылка у меня в руке была чёрная, а листья под ногами оранжевые, с розовато-красными пятнами. Один лист я помню особенно чётко, хотя в тот момент я ничего перед собой не видел. А всё же помню тот лист до сих пор. Видишь? Я пил, как позорный слабак, а после пошёл к любовнице. И это тогда, когда должен был подставить плечо сёстрам, оплакивать отца и мать с кланом, собирать мысли для утешительной речи или рисовать портреты, как принято у нас, крылатых. Но я был занят потаканием низменным слабостям. И знаешь, никто мне потом и слова на это не сказал… Теперь твоя очередь вспоминать.

– Я помню, сколько складок было на портьере справа, – медленно сказала Эсса. – Когда Ветреный впервые пришёл ко мне в спальню. Помню, что на левой – только одна складочка. Помню рисунок кружева простыни очень подробно. И мне тогда было непереносимо хорошо, а не плохо. Почему я не могу этого забыть?

– Потому что тебе очень стыдно за своё удовольствие и больно за ту простодушную девочку, которой ты была до того, как Классик включил тебя в свои многоуровневые планы. Держу пари, ты помнишь, как и я, отстранённость сознания.

– Да.

– Без этого ты бы не запомнила цвет и количество тех складок на портьере справа. Потому что сознание отключает мысли в такие моменты. Ты совершенно нормальная. В тебе нет ничего плохого.

– Ах, Уоррен, так было только в первый раз. Может быть, второй, вероятно и в третий. Но потом… Это только сперва чувство вины душит. Потом оно въедается в кожу и становится ошейником, что всегда с тобой. И вот уже ты в рабстве своей постоянной вины и под её влиянием совершаешь нечто такое, что ещё ужаснее прежних проступков. Вина постоянно напоминает тебе, какая ты мерзкая тварь, она топит тебя, погружает всё глубже во тьму, но заставляет притворяться милой, чтобы никто ничего не заподозрил, а потом добавляется усталость от этого притворства, переходящая в раздражение при виде тех, кому повезло считать себя незапятнанными. Я ненавидела всех вокруг за то, что у них нет того, что есть у меня – моего постоянного груза вины. Заранее презирала чистых душой и еле терпела тех, кто предпочитал считать себя правильными просто потому, что так спокойнее и удобнее. А потом появился ты, и я подумала, что ты настолько добр и честен, что не попытаешься отомстить, и я смогу безнаказанно разорвать тебя на кусочки и отвести душу.

– Но я не разорван на кусочки. Я очень даже цел. А ты вовсе не мерзкая тварь, а очень чистая душой красавица-принцесса, которой испортила самомнение парочка мастеров манипуляций. Эсса, ты жертва их игры. Глубже во тьму погружал тебя Классик, когда превозносил тебя, вдохновлял и обожал так, что ты не смогла не защитить его, обнаружив его преступление или якобы ошибку. Держу пари, ты просто никому не рассказала о том, что увидела, случайно оказавшись возле пыточной или подслушав изложение плана чьего-то убийства. Так и было?

– Он объяснил мне смысл того, что он делает, и я поверила, что цель оправдывает средства. Но так нельзя…

– А затем ты стала свидетельницей чего-то страшного, но он заставил тебя поверить в него в который раз. Эсса, ты дочь императора и прекрасно знаешь, какие жёсткие решения приходится принимать власти, потому смогла принять извращённые нормы морали Классика. Ты поверила, что изменилась, принимая раз за разом всё большие ужасы. Он не пробовал пытать разумных твоей рукой?

– П-пробовал, но…

– Но ты не могла. Для груза вины тебе достаточно было знать, что эти разумные не выйдут живыми из предела, и что ты ничего не сделаешь, чтобы им помочь.

– Ты опять всё прочитал в моей душе.

– Я почти год с тобой. Научился расшифровывать.

– Пожалуй, это плохо. Не надо было позволять тебе этого.

– Это финал твоей искренности. Если помнишь, мы договаривались быть искренними друг с другом.

– Я не думала, что ты сумеешь так…

– Это твой огонь? Жестокость Классика в отношении других – это и есть твой огонь?

– Меня жжёт моя вина, а не его оправданная или неоправданная жестокость.

– Но всё сходится. Если его планы не будут воплощены, то всё это потеряет смысл, и убийства, в пособничестве которым ты себя обвиняешь, окажутся ужасным, несмываемым пятном на твоей совести, а не тем необходимым злом, которое поможет сдержать большее зло. Так и есть, всё верно, я нашёл твой настоящий огонь.

– Судя по выражению твоего лица, тебе всё кажется слишком простым.

– После снятия военного положения мне вообще всё кажется слишком простым, так что не обращай внимания. Ах, милая, мы абсолютно точно сможем со всем справиться.

– Я хочу верить в тебя, Элайн.

– Уоррен, меня зовут Уоррен. Мне самому не очень нравится, но это моё имя.

– Уоррен. Хорошо.

– Поцеловать тебя можно?

– Нужно! И гладь меня везде, пожалуйста.


– Что ты здесь делаешь? – спросил Брайан. Он снова сидел у постели брата, после очередной операции ещё не пришедшего в себя. – Ты должен быть с женой.

– Как я уже понял, я совсем не могу говорить о том, что вызывает у меня сильнейшие эмоции. Но я должен сообщить ей эти свои мысли. И потому я хочу поговорить с тобой.

– Не логично. Надо поговорить с ней, вот с ней и говори.

– Это вы, Сильверстоуны, придумываете план или прёте напролом. Нормальным крылатым требуется подготовка или адаптация.

– Я что, похож на твою жену, чтобы ты со мной адаптировался?

– Ты похож на мужчину, не треплющегося о том, что слышал от своего друга.

– Ну хорошо, адаптируйся, – вздохнул Брайан. – Я тебя очень внимательно слушаю.

– Я уверен, что выкидыши Эссы не случайность, – в свою очередь вздохнув, выпалил Уоррен.

– Поясни скорее. Мне уже интересно, какую чушь ты там себе напридумывал.

– Как ты помнишь, я никогда не отличался более развитой, чем у Роджера, фантазией… думаю, что я проклят.

– Да не может быть!.. – скептично до самого оскорбительного уровня протянул Брайан.

Как будто это он проклял Уоррена и они оба прекрасно и давно знают за что.

– Я был с Эссой в тот самый момент, когда всё происходило. И ощущал что-то из области того, чем славятся пепелище Лифорда и дворец Санктуариев.

– Что-то? Но проклят именно ты?

– Санктуарий. То есть я, как Санктуарий. Помнишь, я рассказывал его историю? Он слишком верил и дьявол отнял у него жену и ребёнка.

– А, вспомнил. Думаешь, что эти повторяющиеся выкидыши – вариация произошедшего с Санктуарием?

– Да. Я снова говорил с Пэмфроем. На этот раз он сказал, что до того вируса с Рилкоя у неё могли быть выкидыши в таком количестве, если применить какие-нибудь сумасшедшие методы исчисления статистических данных. Но после… с этим вирусом кровь просто не может смешаться неверно или дать жизнь ребёнку хотя бы на пару недель. Так почему Эсса беременеет, но не может доносить? И скорее всего дитя вполне жизнеспособное, развивающееся нормально… Теперь он хочет изучать нас.

– Пэмфрой?

– Да. Но уверен, что он ничего не найдёт, ни одной причины, сколько бы ни копался.

– Так и скажи ему.

– Но…

– Отбросит эту мысль и займётся, наконец, моим братом вплотную.

– Думаешь, он бы не занялся, если бы мог?

– Поясни.

– Сапфир точно знает, как лечить Роджера и потому не подпускает Пэмфроя. А Пэму ужас как хочется запустить свои исследовательские щупальца в лучшего мечника и соблазнителя женщин, – Уоррен растопырил пальцы и вразнобой пошевелил ими, изображая якобы герцога Пэмфроя над Роджером. – Первым делом парень вскроет твоего брата и проверит, есть ли там вообще сердце.

Брайан рассмеялся. Талантливый лекарь тел и душ, герцог Пэмфрой, приходился Шерил родным сыном. И это он когда-то дал советы матери о том, как держать самого любвеобильного Сильверстоуна на расстоянии.

– И всё же Сапфир не слишком похож на того, кто точно знает. Я больше верю Даймонду. Он хотя бы чётко объясняет, что и как.

– А может и зря. Отец мне кое-что рассказывал о Сапфире. Конечно, он добавлял, что всё это слухи, но в одной вселенной поговаривали, что Сапфир перенёс кое-что похожее и потому теперь ваша кровь обращается серебром, волосы чёрные, а страсть нахамить и подраться отличает Сильверстоунов от крылатых и сближает с перевёртышами. Так же рассказывали, что у Сапфира внутри кусок ясновидящего-перевёртыша. Может и глаза у него тёмно-синие из-за симбиоза с врагом.

– Любопытно. А про Хайнека Вайсваррена говорили, что он пил кровь перевёртышей. Я у него спросил как-то раз. Он сказал, что чёрные волосы – редчайшее совпадение смешения крови предков. Все его родственники – с цветными волосами и глазами. Как и дети.

– Если слух про Сапфира правдив хоть сколько-нибудь, то Роджер тоже станет другим.

– Он уже стал, – негромко сказал Брайан. И действительно, вот уже три лунных периода с Роджера не сходила чернота.

– А глаза цвет не поменяли?

Брайан глянул на Уоррена и потянулся к брату. Поднял сначала одно веко, потом другое.

– Один потемнел, другой совсем чёрный, – сказал Брайан о глазах близнеца и немного помолчал, прежде чем задумчиво покачал головой и сказал: – Сапфир слишком не любит говорить о своём прошлом, тем более о молодости. Впрочем, если он поймёт, что мне не столько интересно его прошлое, сколько будущее Роджера… как думаешь, он расскажет?

– Не знаю я.

– Пойду и спрошу, пока он здесь, – и Брайан исчез за дверью.

– Потрясающее отношение. У его лучшего друга горе, между прочим, а он сбегает. А, Роджер, что скажешь?

Но Роджер молчал.

– Ты, друг, поправляйся поскорее. Леди очень переживают за тебя. И потом, если ты умрёшь, то веков через шесть называть детей Роджерами, Кардифами или Шедвардами вовсе перестанут. Эпоха Мистера Пёрышко или Приближения Весны закончится. А если выберешься, то обязательно нарвёшься на очередную феноменальную заварушку или скандальное секс-приключение, и Роджеры в империи не переведутся ещё тысячи лет.

В наступившей тишине стал слышен щебет птиц за окном.

– Ну, на этом все мои благожелательные слова тебе, придурку. И, поскольку ты, в отличие от твоего брата, мне не можешь ни нахамить, ни прервать меня, я расскажу всё ещё раз.

Заканчивая изложение проблемы в третий раз, Уоррен ощутил какое-то просветление. И как раз вернулся Брайан.

– Ну и что сказал Сапфир?

– Ничего. Разозлился и обозвал меня. Сказал, что я ничего не понимаю и не мне судить его. Короче, как всегда попутал будущее и настоящее.

– Попутал?

– У него это случается. Если сильно повезёт, то в такие моменты можно подслушать что-то интересное о будущем. Но… теперь-то ты понимаешь, почему я больше доверяю Даймонду и в принципе не против, чтобы Пэм посмотрел наличие сердца у Роджера?

– М. Так что ты думаешь о том, что я сказал?

– Чушь полнейшая.

– Я про Эссу и проклятие.

– Это не проклятие, Уоррен. Но замешан ли в этом дьявол? – Брайан поднял брови и покачал головой: – Не думаю, что могу знать это лучше тебя. Едва Роджер очнётся, я примусь молиться за ваше дитя, за тебя и Эссу. Это я могу обещать.

– Спасибо.

– Кстати, знаешь, почему один из нас обязательно должен был выжить?

– Нет. Об этом никто не говорил. Просто должен и всё.

– Один из нас обязательно должен жениться на Шерил. Это слишком важно, представляешь?

– Ого… То есть ты хочешь сказать, что если бы Роджер погиб, то тебе пришлось бы развестись с Морганой и жениться на Шерил?

– Да. Пусть даже я не представляю, каким образом взрослого мужика можно заставить сделать такое.

– Манипулируя будущим и судьбами миллиардов разумных, как же ещё? И зная тебя, святошу, могу сказать, что это могло сработать.

– От святоши слышу. Но, в таком случае я ужасно рад, что Сапфир не поведал о своём плане до защиты. Иначе я бы пылинки с Роджера сдувал, погубил наш замысел и алмазный убил бы меня, идиота.

– Но ведь… всё это значит, что Сапфир всё равно устроит брак Роджера с Шерил, не так ли?

– Да, – улыбнулся Брайан и нетерпеливым жестом взлохматил свои слегка отросшие, снова рыжие волосы. – И я наконец-то успокоюсь.

– Ты-то здесь причём? Опять твоя ревность?

– Изображения моей голой жены на каждой улице Ньона отучили меня ревновать. Но все эти десятки лет где-то на краю сознания отмечалась чернейшая тоска, вспышки грёз о Шерил и желание пасть перед ней на колени и вымолить милосердие и ласку. Роджер такой… слабак перед ней. Готов унижаться ради пары поцелуев. Правда готов!..

– Брайан… – смущённо протянул Уоррен. – Тебя обожает страстная женщина, ради покорения которой ты не сделал ровным счётом ничего. Другим не так повезло.

– Хочешь сказать, что и ты унижался, ухаживая за Эссой?

– Впервый вечер на Соно-Мэйн она была беспощадна только потому, что я слишком долго пялился на её грудь. Я бы так унижен!.. просто так, даже ещё не начав ухаживать.

– Придурок, – услышали друзья хриплый голос. – Нарушил правило номер один.

– Роджер! – радостно заорал Брайан и бросился к близнецу. – Посмотри на меня!..

– Не тряси меня. Я в порядке.

– В порядке?

– Ощущение такое, будто бы меня прожевал и выплюнул сказочный великан, но ничего, я справлюсь, – медленно проговорил Роджер, не открывая глаз. – Уоррен, иди сюда. Я тут проверял, сплю я или нет, и структурировал в памяти разную информацию. Так вот, я обнаружил, что совсем не помню, как ты выглядишь. Мой лучший друг, исключая брата, а я не помню тебя.

Уоррен подошёл к постели и заглянул в глаза друга, теперь заметно разноцветных. Роджер разглядывал Уоррена так, будто впервые увидел.

– Слышал, вместе с частью лица, мне снесло часть мозга, – издалека начал Роджер. – Так вот, это отчасти объясняет, почему во мне нет никакого отклика на твой вид.

– Что ты помнишь?

– Многое. Но не всё. Почти не помню, что не так с Шерил, например. В связи с чем меня немного беспокоит тот факт, что я должен на ней жениться. Но ещё сильнее меня беспокоит то, что я совершенно не помню своих родителей. Они живы?

Брайан светло улыбнулся и бросив, что приведёт отца, немедленно сбежал.

– А что ты помнишь о Шерил? – осторожно спросил Уоррен.

– Помню её лицо, помню имена всех её родственников, помню, что когда-то мы проводили время вместе, но просто болтали о всякой ерунде, и у неё было воодушевлённое выражение лица, когда она о чём-то рассказывала. У неё красивые глаза и очень… Мы были хорошими друзьями с Шерил?

– Ты был влюблён в неё и несколько раз предлагал ей брак.

– Стало быть… у меня к ней было очень спокойное и нежное чувство, – слабо улыбнулся Роджер. – Но ты сейчас выглядишь так, будто я говорю полную чушь. Что не так с этой Шерил?

Уоррен поколебался некоторое время. Возможно, Сильверстоуны голову ему оторвут за то, что не дал Роджеру хоть сколько-нибудь отдохнуть, оставаясь в неведении относительно сердечных дел.

– На самом деле у тебя к ней было бурное, жгучее и мучительное, безответное чувство. Это было пыткой для тебя. Она избегала тебя изо всех сил.

– Чувство к этой крошке?! – так удивился Роджер, что аж приподнялся в постели, втянув, правда, воздух сквозь зубы. – К чему там испытывать подобное?! Милое создание – ничего больше.

– А… – растерялся Уоррен. – Ну, вот и славно, что ты так считаешь. Или не очень. Нет, в конце концов, хорошо.

– Она приходила меня навещать? Или она ещё не знает, что она моя невеста?

– Она не знает.

– Вот и пусть дальше не знает. Что за глупая история.

Вошли Брайан и герцог Сильвертон.

– Роджер, как ты себя чувствуешь?

– Сносно, – быстро и очень сухо ответил Роджер. – Ты мой отец?

– Да.

– Тогда память у меня отшибло совсем не так уж серьёзно. Я помню тебя, просто почему-то наши отношения не напоминали должные, и я подумал… – Роджер решил сесть в постели, но сделал неловкое движение и озабоченно глянул на то место, где должны быть ступни: – А вот это я запомнил хорошо. Очень жаль, не так ли?

– Ты был лучшим из крылатых мечников, Роджер, – сказал герцог своему сыну. – Это слишком большая потеря для империи. Сапфир, ко всему прочему, предсказал тебе частичную потерю навыка.

– Ясно. Ну что же… это потом. А сейчас… надо как-то научиться жить без ног.

– Без ног ты не останешься, – заявил, входя, Сапфир. – Все думают, что древнейшие такие целые. Моё правое колено, левое бедро и несколько суставов по всему телу – чистая магия. А слушаются хорошо. Почти все потроха и зубы – магия. Пальцы на руках, кожа на спине, руках, ногах и половина шеи тоже. И тебе мы сделаем ноги, не переживай. Но я могу не только дать тебе часть тела, я могу видоизменять её.

– Как мои крылья? – сощурился Брайан и быстро заговорил: – Может, сделаешь что-нибудь с моими шипами, пока на всю длину не отросли? Я понимаю, церковное проклятие должно быть со мной, но… чудовищно надоели.

Сапфир оглядел потомка и прикусил губу, опустив глаза. Его глаза посерели; старый ясновидящий помолодел.

– Через какое-то время. За определённую цену.

– Ты намерен торговаться со мной? – глухим голосом возмутился Брайан.

– Я… Уоррен, тебе пора идти.

– Эсса? – сразу же насторожился Уоррен. – С ней что-то…

– Ничего серьёзного. Но тебе лучше быть с ней.

– Понял.

– Подожди, – резко выпрямился Роджер. – То, что ты рассказывал о Санктуарии, себе и Эссе… да, не строй удивлённую мордашку – я пришёл в себя чуть раньше и всё слышал. Тебя в последнюю защиту по голове не били?

– О чём ты?

– Видимо нет. А меня били, но даже я понимаю, что то, что ты ощущаешь, вполне реально. А раз так, и оно касается Эссы, то ты должен сделать всё, чтобы защитить её от этого. Сделай всё, что в твоих силах и всё, что можешь. Это же так естественно.

Уоррен смотрел на Роджера, израненного и искалеченного, но пытающегося помогать другу, едва очнувшись от беспамятства. Казалось, Роджер и вправду сейчас встанет и пойдёт, оденется и отправится разбираться со всем, что ещё не помнит.

– Тебе лучше ещё немного отдохнуть, мой мальчик, – мягко сказал Уоррен. – Не напрягай так мозги. Но какое слово из моих молитв о твоём здоровье тебя пробудило?

– "Придурок", кажется, – наклонив голову на бок, Роджер подарил другу любящую улыбку с чертовщинкой в глубине глаз. – Волшебное какое-то слово, не помню почему. Прямо за душу берёт. Потом расскажешь, – и подмигнул.

Уоррен ухмыльнулся и отправился к себе.

Навстречу ему в холл Мэйнери выбежала взволнованная серветка:

– Ваша светлость, принцесса не открывает двери. Леди обеспокоены и уже посылали за вами.

– У себя?

– Её высочество? Да, у себя.

Уоррен побежал к покоям Эссы. Он уверял себя, что не происходит ничего серьёзного, но обеспокоенность серветки передалась ему и усилилась в сотни раз.

– Эсса! – он сломал дверь и вошёл, быстро прикрыв за собой проём. Эсса сидела на полу в луже алой крови и осколках от битых бутылок. Он никогда не видел её пьяной, но сразу понял, что с ней. Выпила для храбрости и вскрыла себе вены. Это случилось не так давно – она подняла на него почти осмысленный взгляд.

– Ах ты негодница, – заскрипел Уоррен. Он даже не знал, что именно так звучит его голос, когда он почти не сдерживает гнев, разочарование и боль, но продолжал выговаривать: – Дрянь! Стерва!

– Я!.. Я вдруг… – она засуетилась, ощутив вину, свою вину перед ним, и попыталась подняться с пола. – Я знаю, о чём ты подумал… но я не это…

– Так что же?! – Уоррен опустился на колени рядом с Эссой и исцелил раны на её запястьях и ладонях. – Почему это повторяется?!

– Нет, я не хотела умирать, Уоррен. Это не…

– Тогда как это объяснить?..

– …Я хотела сделать себе больно.

– Наказать себя за что-то? Мы всё обсудили! Тебе не в чем себя винить!..

– Нет! Уоррен, дурак, ты совсем не понимаешь!..

По вспыхнувшим щекам Эссы потекли слёзы, но на губах появилась вымученная, почти счастливая улыбка. Ох, эти ужасные улыбки Эссы! Стоит возненавидеть их, чтобы избавиться.

– Когда душа рвётся на части, физическая боль кажется такой!.. Она кажется сладкой. Она кажется приятной, бодрящей. Я будто приходила в себя, делая это. Уоррен, Уоррен!.. Резать себя щекотно, когда так больно внутри.

– Что за глупости! Больная идиотка! Скажи эту чушь тем, кто лишился конечностей на защите!.. Скажи это тем, кого забили до полусмерти!..

– Ты… я… Мне так больно! – она отвернулась, спрятала лицо в ладонях и заплакала.

– Эсса, Эсса…

Уоррен уселся рядом с ней и привлёк её к себе. Но она вырвалась, чтобы посмотреть на него с ужасом и воскликнуть:

– Уоррен, ты сидишь на стекле!

– Не зачем так орать. Я почувствовал сразу, как сел. Чуть позже тебе придётся вытаскивать осколки из моего шикарного зада.

– Ну и кто из нас дурак?

– Да, всё верно, однажды я должен был перестать верить в свою неуязвимость. Хорошо, что только так, а не как-нибудь похуже.

Эсса тяжело вздохнула.

– Знаешь, одна из бывших жён Роджера, Луиза, однажды сказала мне кое-что, – припомнил Уоррен. – Она говорила, что однажды у меня появится любимая, у которой будет крупный недостаток, дурная привычка, безумство или что-то такое же неискоренимое. Что-то настолько серьёзное, что раньше не мог поверить, не мог представить себе без смеха или ужаса, что будешь терпеть это. Но однажды вдруг поймёшь, что уже завяз в этом, причём переносишь легко, почти не надрывая душу. Принимаешь этот недостаток или привычку как часть любимого.

– К чему ты это? К тому, что моё постоянное лицемерие, моя подавленность и даже якобы попытки самоубийства… это… ты принял это?

– Нет, не принял. Я ответил тогда Луизе, что если это серьёзный недостаток, то сумею уменьшить его или нивелировать. Сказал, что никогда не приму спокойно то, что должно было меня задевать. Но… я начал понимать её, мои прежние возражения потеряли смысл. Ты превзошла всё, ты подарила мне рай и ад на земле.

– Звучит как ругательство.

– Это оно и есть. Я пытаюсь выразить тебе, насколько серьёзное помешательство ты вызываешь у меня.

– О… А Луиза… Почему ты начал понимать её?

– Я ждал от тебя чего-то подобного этому. Без ужаса, хотя, как все знают, я невероятно сильно люблю тебя.

– Любишь, – она слабо улыбнулась.

– Почему стесняешься сказать, что хочешь боли? Я бы тебе устроил взбучку.

– Когда ты рядом, боли не хочется.

Уоррен посмотрел в глаза Эссы, и она мило улыбнулась ему. Иногда после таких слов он ощущал растекающееся по груди тепло, будто услышал крошечную часть признания в любви. Но вот эти слова можно было отнести к его влиянию как чудотворца, а не того, кто нравится.

– Тебе нужно переодеться и… помочь мне избавиться от пары осколков, – Уоррен отвёл взгляд и демонстративно вытащил небольшой кусочек стекла из колена.

– Ты будто боли не чувствуешь.

– Когда дружишь с двумя драчливыми Сильверстоунами, боль быстро теряет остроту и важность.

– Валери тоже любит подраться?

– Это сложно. После возвращения Роджера с Пенрина всё будто вернулось в первые годы моей с ними дружбы. В ранней юности, как ты могла бы догадаться, священные тексты не останавливали Брайана от того, чтобы врезать тем, кто, как он знает, не обидится, а соберёт зубы, исцелит пасть и с удовольствием врежет в ответ. Ключевое слово – с удовольствием.

– И ты умеешь… с удовольствием?

– Стал бы я предлагать тебе испытать боль в моих руках. Хотя, полагаю, моё удовольствие всё же спортивного и мстительного порядка, а не… Ветреного.

– Люблю тебя за это, – мягко и очень сладко сказала Эсса.

На этот раз в груди стало совсем горячо.


Едва возникла возможность, Уоррен отправился к двойняшкам Росслеям. Ему немного не повезло, и он нарвался на благочинную семейную посиделку с шоколадом и чтением вслух. И любимая всеми Росслеями Мелисса тоже присутствовала. Она-то, единственная леди в доме, и была занята чтением. Но, не смотря на явное обожание во всех взглядах, направленных на Мелиссу, двойняшки всё же не проигнорировали Уоррена и ушли с ним в кабинет Дануина.

Двойняшек Росслеев, как и близнецов Си, было легко отличить друг от друга. Старший, Мэлвин Дануин, не любил стричь свои тёмно-синие волосы, но знал в этом меру и тяготел к тому же стилю, что и Роджер. Его синие глаза, почти того же оттенка, что и у Сапфира, чаще всего смотрели добродушно и светло. В силу происхождения Мэлвин видел ангелоподобных существ. Пусть они казались ему призраками, но почти не бывало такого, чтобы переставал различать их вовсе. Мэлвин как-то раз гулял по столице около трёх свечей, чтобы убедиться, что не потерял способность видеть потустороннее. Но в конце концов его очень расстроил тот факт, что в течение трёх свечей в зоне видимости не оказывалось ни одной живой души, объятой яркими и сильными добрыми чувствами, способными привлечь ангелоподобных.

Тайлер, с его откровенно жёлтыми глазами, обладал копной чуть волнистых пепельно-белых волос, казался замкнутым, тихим и очень вежливым парнем. Он всегда был немного мрачноват, но это легко объяснялось способностью видеть тех, кого до панического ступора боялся Уоррен. Тайлер видел их почти постоянно и с самого рождения. И Уоррен долгое время был единственным, кто, кроме Мэлвина, знал об этом. А эти мальчишки были единственными, кто знал о страхе Уоррена.

Теперь Уоррен откровенно рассказал Тайлеру и Мэлвину о своих проблемах.

– Император знает? – первым делом спросил Тайлер.

– Наверняка. Пэмфрой обязан докладывать ему о состоянии дочери.

– Тогда скажем полнокровным и обществу тайны, что дело государственной важности.

– Но я готов заплатить.

– Это поможет, – кивнул Мэлвин Дануин.

– Но им ещё нужно объяснить серьёзность дела, чтобы восприняли правильно, – пояснил Тайлер. – В империи не любят, когда полнокровные действуют по чьей-то указке. В империи любят, когда у полнокровных есть право отказаться. Потому форма контракта с ними – лучшее решение. Мы возьмём всё на себя и организуем всё через общество тайны. Ты слышал об этом обществе?

– Да. Почему я сам не могу пойти в общество?

– …Как-нибудь потом, – уклончиво протянул один из братьев.

– Потому что не было прецедента, – сказал другой. – Никто ещё не пытался нанимать полнокровных. Церковь делает вид, что они не существуют, а народ боится даже разговаривать с полнокровными, как бы не вызвать у них желание покончить с собой, в очередной раз обвинив в этом эксперименты Рицки Рашингавы. Так что до сих пор они действовали от своего имени.

– Это было так ужасно? Я об экспериментах Рицки Рашингавы.

– Внешне вполне приемлемо, – сказал один из двойняшек.

– Кстати, – продолжил другой, – я думаю, что об этом стоит поговорить. Ты не слишком торопишься? Эсса-при сейчас может быть в опасности?

– Я не тороплюсь, а на счёт опасности… Я наставил в спальне столько крестов, что, пожалуй… не важно. Так что же?

– Как ты знаешь, чувства полнокровных затрагивает нечто необъяснимое. Одни видят тёмные силы, другие ощущают присутствие светлых. Хуже всего с рождения было тем, кто ощущает присутствие тёмных ещё острее, чем присутствие живых разумных рядом. Для первых таких полнокровных это было столь мерзко, отвратительно и столь губительно, что даже под контролем принца Рашингавы они, бывало, совершали самоубийство. Рашингава разрешил им исповедовать нашу веру и… уверовавших полнокровных возмутило его желание использовать тёмные и светлые силы, как люди использовали водяные мельницы в древности – для практических задач. Это возмущение не в то русло, к сожалению, направила Феб Мист – одна из полнокровных – и всё пришло к массовому самосожжению. Оставшиеся в живых полнокровные… не такие, как ты, но растёт новое поколение полнокровных, остро чувствующих присутствие демонов, и в последнее время я постоянно привожу им в пример тебя. Как тебе удаётся оставаться таким спокойным и выдерживать атаки дьявола?

– Я уже не молод, парни. Многое повидал.

– Совет набраться терпения им сейчас не поможет, – вздохнул и отвёл взгляд Тайлер.

– Понимаю, но… у меня нет особенного секрета. Просто справляюсь и всё.

– Он святой, братишка, – напомнил Тайлер Мэлвину. – Он не был таким раньше. Благодать Единого с ним прямо сейчас.

– Но мы не сможем сделать святыми всех полнокровных.

– Верно.

– Парни, но ваши полнокровные, как я видел, пользуются какими-то жезлами Рашингавы, очищающими даже Три-Алле от проклятия. Что мешает им…

– …Использовать те штуки? Общество тайны призвано сдерживать использование технологии Рашингавы, взаимодействующей с тьмой.

– Зачем?

– Сапфир предсказал, что бесконтрольное использование технологии приведёт к катастрофе, в которой погибнет девять из десяти разумных этой вселенной. Рашингава обещал следить за этим со своей стороны, однако… полнокровные теперь отделены от него и контролем заведует общество тайны. А мы полностью доверяем обществу. Что означает поиск другого способа.

– Расскажите об этом обществе тайны.

– Нет ничего особенного, что стоило бы знать о нём. В нём всего-то принц Вир и его супруга Клаудиа, её племянница Рхетта, виконт Ойфред и мы. Мы имеем право давить на принца Рашингаву и допрашивать полнокровных. Вот и всё.

– Это всё… странно. Но это значит, что вы поможете мне.

– Да, – легко и уверенно кивнул Мэлвин.


Через три дня первый контракт с полнокровными был заключён. Эсса набиралась сил под присмотром Томаса Пэмфроя, полнокровные следили за динамикой тёмных облаков в Мэйнери, и в начале зимы принцесса тихо объявила о том, что настало идеальное время для зачатия.

– Ты готова к мысли, что скоро появится ещё кто-то, так же сильно нуждающийся в тебе, как и я? – ласково спросил тогда Уоррен.

Эсса посмотрела так, будто она совершенно не верит в возможность родить здорового малыша.

И Уоррен бессознательно почувствовал что-то мерзкое. Он призвал священный символ, но ощущение отвратительного не ушло. Мелькнула догадка и Уоррен задался вопросом о том, где Ветреный. Как всегда, его словно за одежду потянуло прямо вперёд. И потянуло не сильно. Он рядом. Направляется в Мэйнери. Скоро о его визите было доложено. Уоррен отказался принимать его в гостиных и вышел к нему на лестницу, перед этим приказав не спускать глаз с Эссы.

– Хочешь видеть Эссу?

– Не без этого, – тут же отозвался Ветреный.

Он выглядел так, будто его всё забавляет.

– Она не сможет тебя развлечь.

– А я не ради развлечений здесь. У меня к ней разговор… надо обсудить кое-что, связанное с отцом.

– Я против.

– Тогда… может быть, мне стоит обсудить это с тобой?

– Может быть. О чём пойдёт речь?

– Мне нужна помощь. Я вызнал уязвимое место отца и готов нанести удар. Но мне нужно разрешение императора и Сапфира.

8. Истина сама себя обнаружит

Уоррен сжал губы. Ветреный поразил его до глубины души своими словами. Этому мальчишеского вида перевёртышу хочется ударить своего отца в уязвимое место… ради острых ощущений? Он достаточно умён, чтобы понимать, что убить Классика не сможет. И достаточно умён, чтобы знать, что Классик ответит. Однако не боится. Значит, у него всё чётко просчитано и всё, что он может потерять в конфронтации с родным отцом, точно не будет целью ответного удара. Скорее всего, у Ветреного просто нет ничего, что бы он ценил, кроме самого себя. А пока он сам – собственность Классика, кроме изощрённых пыток Ветреному ничего не грозит. Зачем Ветреному столько боли и ужаса? Ведь не ради развлечения? Или он так же изменён, как и Эсса, и хочет этой боли? Или у него припрятано что-то ещё? Перевёртыши-наследники, как известно, изо всех сил стараются превзойти своих отцов, чтобы однажды занять место лидера предела. В ход идут приёмы всех уровней бесчестности. Но Классик… его так просто ни за что не взять. Значит, есть что-то ещё.

– Почему тогда ты в Мэйнери, а не в Нью-Лайте и не в Сердце Цитадели?

– Потому что… мне запрещено появляться в обоих дворцах.

– Тогда будешь говорить с Эссой при мне.

– А теперь зачем мне с ней говорить? Ты ей просто всё передашь. Или зашевелишься сам, а я посмотрю, что ты будешь делать.

– Я? Мне нужно время, чтобы всё обдумать.

– Только по-настоящему умные парни просят время на обдумывание, – уважительно протянул Ветреный. – Но дело в том… Ах, ты созовёшь полчище крылатых, доспешников и полнокровных, которых нанял? Позовёшь их всех, чтобы я не смог незаметно вынести твою супругу?

– Значит, тебе нужна именно она?

– Не так, что бы очень, но ведь ты именно этого опасаешься, да? Тогда я атакую тебя с этой стороны, если не сделаешь так, как угодно мне в этом деле с отцом.

– И всё же дай мне время.

– Я хочу встретиться с ней на берегу озера подле Накханского предела.

– Понял. Вечером.

Ветреный окинул его взглядом и ушёл. Классик, хорошо зная наклонности своего сына, подумает, что Ветреный пришёл к Эссе ради потакания прихотям, но если это не так…

– Ты знаешь слабое место Классика? – пересказав странный разговор жене, спросил Уоррен.

– Нет, но, возможно, это слабое место – разрушающаяся личность. Или же его забота о Сапфирте. Возможно, Хоакин окружил её таким же количеством своих ребят, как и ты – меня. Если Ветреный как-то узнал об этом, он мог решить, что она – его слабое место. Да, скорее всего он так и решил. Ведь проклятие явилось в день разрыва их контракта. Ветреный наверняка сопоставил эти два факта. К сожалению, она держится как можно дальше от Классика, и он не так уж быстро узнает, если с ней что-то произойдёт. Будь я Ветреным, я бы сыграла на нервах Классика с помощью этого расстояния. Да, если Классик уже начал меняться, то Ветреный мог подумать, что это тоска по Сапфирте делает его таким.

– Это значило бы, что Ветреный верит в то, что Классик может любить.

– В этом нет ничего особенного. Классик и Ветреный очень отличаются от остальных смертных, но… одинаково хотят быть способными на что-то настолько красивое, как любовь. Они хотят быть способными на всё, – со странным огоньком в глубине глаз говорила Эсса. – Но здесь что-то не так. Ветреный мог бы обратиться к кому-нибудь из предела Ханта. Берилл – урождённая Сильверстоун и также вхожа к отцу. Более того, если она явится к нему лично, он подавится от неожиданности – само её появление скажет ему о высочайшей важности визита. Так почему именно я?

– Боже, а вдруг ему закрыли проход и к ней?

Эсса усмехнулась:

– Это было бы логично. Рано или поздно все принцы закроют двери перед ним.

– Я напишу.

– Конечно. Я пойду с тобой.

Эсса пошла с ним. И пока он писал официальное послание секретарю принца Ханта, Эсса сидела на столе рядом и болтала ногами. Смотрела на него широко открытыми глазами и ловила каждый взгляд, который Уоррен бросал на неё. Или на её губы, плечи, грудь и прочие части восхитительного тела. Она почему-то начала посмеиваться. И едва он отослал слепок с запиской, как поймала его руку своей и притянула Уоррена к себе.

– Ты хочешь меня или ребёнка? – тихо спросил Уоррен.

Но смотрела Эсса сияющими глазами именно на него, а не вглубь себя или в сторону, и Уоррену показалось, что это и есть ответ.

Её объятия раскрылись для него, и Уоррен застонал от удовольствия, ощутив, как руки Эссы мягко, но настойчиво стягивают с него одежду.

Свечу спустя пришёл ответ от секретаря принца Ханта.

– Да, двери Накханы закрыты для Ветреного.

Не сдержавшись, Эсса выругалась не без присутствия мстительной радости в голосе и выражении тёмных глаз.

– Что будешь делать? – спросила она.

– Встречусь с Классиком и уговорю его отослать Ветреного. Это мой шанс.

– Он не согласится. Ветреный – часть его плана.

– Он должен понимать, что вся империя будет благодарна ему за избавление. И потом, если Сапфирта действительно что-то значила для него… он согласится.

Через Брайана Уоррен связался с Сапфиром и выяснил, где и когда будет Классик. Встреча произошла… в парке при храме Сэйи – одного из богов перевёртышей.

Классик медленно спускался по хорошо выметенной от снега лестнице с храма на холме. Один. Смотрел себе под ноги. Всё было удивительно буднично, спокойствие трогало за душу, а Классик казался самым обычным разумным, а не тем, кто изнутри выжигает души приближённых, дрессирует женщин и пытает мужчин.

Направо, в скромную аллею, вела чистая от снега тонкая тропинка. Подняв голову, Классик сделал приглашающий жест, и пошёл по тропинке.

Чуть пройдя, он остановился и развернулся к Уоррену:

– Скажу сразу, что не давал Эссе ничего такого, из-за чего у неё могли бы быть выкидыши.

– Я об этом даже не подумал! – мгновенно придя в ужас, отшатнулся Уоррен. Он даже не подумал о такой возможности! Но сами слова Классика уже подразумевали то, что Уоррен даже представить не мог. Хотя больше его поразило то, что Классик знает о нескольких беременностях Эссы.

– Так что же? – Классик отвёл взгляд, будто думал о чём-то другом.

– Ветреный. Опасаться его интереса к Эссе…

– Убей его.

– Нет. Это не так безопасно для меня, как для вас. Уберите его – пришло время. Ветреный сказал мне, что узнал ваше слабое место. Эсса считает, что это Сапфирта. Существует ли вероятность, что Ветреный подумал то же самое? Тогда, ради безопасности Сапфирты…

Классик медленно поднял взгляд на Уоррена и немного невесело усмехнулся:

– А, ты тоже включился в игру Сапфира?

– Игру Сапфира? Я не слишком хорошо понимаю…

– Ещё с тех времён, когда Санктуарий дал девочке это отвратительное имя, мы с Сапфиром знали, что она мне понравится. Я дал ей другое имя.

Уоррен не смог ничего сказать. Дар речи будто пропал. Классик сказал самую настоящую правду: и он, и Сапфир знали, что приёмная дочь Санктуария станет слабым местом Классика. Они знали это оба, но Классик всё равно приблизил её к себе, тренировал и женился на ней. А потом развёлся. И развёлся с ней, потому что хотел защитить Сапфирту. Чёрт, у этого садиста больше мужества, чем у него, чудотворца Уоррена Элайна, так и не набравшегося духа сказать Эссе, что это он виноват в её выкидышах.

– Сегодня же я отправлю его прочь из империи, – неожиданно сказал Классик. – Если бы не ты, я бы не пришёл к этой мысли. Сапфир опять будет дико зол на меня.

– Зол из-за удаления Ветреного? Да вся империя скажет спасибо!..

– Не скажет, – усмехнулся Классик, блеснув глазами. Уоррена передёрнуло: Классик согласился, но это его согласие приведёт к чему-то худшему.

Древнейший из живых врагов Сапфира смотрел в сторону и молчал. Уоррен уже было решил уйти, но Классик остановил его:

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал взамен.

– Вы, случаем, не просчитали весь этот разговор ещё пару дней назад? – мелькнула догадка в голове Уоррена.

– Нет. То есть просчитал частично, но лет сто тому… в этот раз я обойдусь малой кровью. Ты должен найти мне лучшую актрису этой Вселенной.

– Почему-то мне кажется, что она вам нужна не для развлечений, – сказал Уоррен, когда уяснил всё услышанное.

– Не для развлечений, – кивнул Классик. – Ну так что?

– Я согласен, но только в том случае, если это займёт совсем немного времени. Я не хочу оставлять Эссу даже на свечу.

– Хорошо. Мы всего лишь… – Классик развёл руки в стороны, и Уоррен успел увидеть чёрные, слабо поблескивающие нити между его пальцами.

Это было мерцание звёзд… А затем это мерцание поглотило его, и наступила тьма. В следующий момент Уоррен упал в снег с чудовищной высоты, хотя вокруг был всё тот же парк при храме, и над ними ветви деревьев ни разу не шевельнулись. В руках Уоррена была женщина в ворохе одежды и странной маске. Он выпустил её, женщина взлетела и принялась вставать на ноги, путаясь в ткани и оправляя сложную одежду. Классик с удовольствием разглядывал женщину. Она обратилась к нему на неизвестном языке, но, к удивлению Уоррена, Классик ей ответил и завязался весьма эмоциональный диалог. Пока Уоррен поднимался, его душило осознание того, что Классику никакое проклятие не смогло помешать опутать чудотворца магией и использовать божественный дар в своих целях.

– Сегодня же вечером Ветреного не будет в империи, – снова пообещал Классик Уоррену и отправил прочь: – Иди и доложи о случившемся Сапфиру. Это важно.

– С Эссой всё в порядке, – первым делом сказал Сапфир, выйдя из Нью-Лайта гостю навстречу.

– Сколько меня не было? – тут же спросил Уоррен, забеспокоившись. Какой бы совершенной не была магия Классика, на поиск и похищение лучшей актрисы этой Вселенной должно было уйти много времени по той простой причине, что в сегменте Пенрина время идёт быстрее.

– Около трёх недель.

Уоррен ощутил лёгкое головокружение.

– Классик сказал…

– Я уже всё знаю.

– Как приятно с вами разговаривать, – с иронией проворчал Уоррен.

– Ветреный, однако, пока вас не было, атаковал Мэйнери, а потом взял власть в Классическом пределе.

– Так Классик тоже отсутствовал?

– Да. С бедняжки Сапфирты я лично глаз не спускал. И убедил Хо-алэя и Эрика подождать. Эсса всего лишь немного испугана. А поскольку я позвал Даймонда защищать наёмников и полнокровных от Ветреного, то никто, кроме распутного мальчишки, не пострадал. Классик отправит его собирать по кусочкам империю Калледи. Ветреный станет идеальным новым Калледи, сколько бы ему ни пришлось подставлять свою задницу ради этого. И, самое главное, теперь Калледи Хете-ра будет защищать нас от атак из своего сектора космоса.

– Но Классик сказал, что вас это не обрадует.

– Взяв на себя роль Калледи, Ветреный в тот же миг станет принцем нашей империи. Ещё один перевёртыш в принсипате.

– Ветреный станет принцем?!

– Успокойся, получив такое развлечение, как целая империя в полном распоряжении и возможность быть изощрённо приконченным собственными подданными, он потеряет всякий интерес к Эссе и Сапфирте. Навсегда. И если ему и потребуется пару раз присутствовать в Точке Соглашения, то он даже не вспомнит о том, чем здесь можно поразвлечься.

– Так он… действительно имел в виду Сапфирту, когда говорил о слабом месте Классика?

– Да. Однако Классик специально сделал так, чтобы Ветреный понял это.

– Я никогда не пойму игр этих перевёртышей. Ветреный мог заставить Сапфирту пройти через ад!..

– Классик справедливо полагал, что я буду оберегать девочку. Лучше не думай об этом, – махнул рукой Сапфир. – Да, есть ещё кое-что… величайшая актриса Вселенной… сам факт её присутствия должен давить на меня. Вопрос в том, как он будет её использовать… Классик предполагает, пожалуй, сделать её своей марионеткой, прежде придав её личности вес и статус. Но это уже моё дело. Расслабься и отправляйся к жене. Не обращай внимания на актрису и то, что она будет делать. Только не забудь… проблему проклятий, хорошо?

– Где ты был?! – бросилась к нему Эсса, едва он сделал несколько шагов от экипажа к Мэйнери.

– Если вкратце, то Классик и меня заставил сделать кое-что незаконное, – медленно отвечал Уоррен, наслаждаясь объятиями жены. – Возможно, мне ещё придётся не единожды раскаяться в содеянном.

Эсса глубоко вздохнула и, обхватив его талию, сжала крепче. Уоррен прислушался к тишине и своим ощущениям. Внутри нарастал восторг. Эта внезапная для него страсть Эссы к долгим и горячим объятиям вдруг показала ему яснее прежнего, что она чувствует. Всё из-за небольшой разлуки, которой для него и вовсе не было. Если бы не эта разлука, он бы ничего не понял.

– Ты наконец-то полюбила меня?

– Да. Нет, я начала нуждаться в тебе как в воде для купания. Можно нуждаться и не любить. Или… люблю. Мне сейчас не разобрать.

– Ну надо же, ты только раз открыла рот, а я уже осчастливлен, пару раз отчаялся и дважды возродил надежду из пепла. Будь осторожнее в выражениях.

– Нет, – засмеялась она, немного отодвинувшись. – Только не с тобой! Это же ты требовал искренности? Или нет?

– Ясно. Эсса… я должен тебе сказать нечто очень важное.

– Что именно?

– Я считаю, что это я виноват в том, что наш ребёнок не появляется на свет.

– Мне кажется, мы об этом говорили… – с недоумением сказала Эсса.

– Не об этом. Санктуарий рассказывал, что в пору абсолютной веры лишился жены и детей. Дьявол уничтожил их и так нанёс сильнейший удар по его вере. И Санктуарий… он был предупреждён заранее, но не внял совету. А мне слишком давно кажется, что дьявол всё время где-то рядом со мной, что его мощь велика и что в любой момент всё готово сорваться в пропасть. То, что терзает меня в Три-Алле… если оно способно наносить физические повреждения в нашем мире, пусть и на территории проклятия… я уверен, что оно в силах прервать и жизнь внутри тебя.

– Не верю.

– Сейчас ты не веришь. Но скоро… что если это будет повторяться снова и снова? Эсса, лучше быть живым дураком, чем мёртвым. Я предлагаю не видеться столько, сколько мы будем способны выдерживать разлуку. Пока я не разберусь хотя бы с Три-Алле. Тогда у меня будет больше сил справиться со всем остальным. Эсса, ты поняла, что я сказал? Эсса?

Она оттолкнулась от него и прижала руку ко рту. Отвернулась, сделала несколько шагов прочь и остановилась.

Уоррен вдруг осознал, что они находятся перед Мэйнери, и их окружает множество любопытных. А Эсса, что с ней стало? Фенимор Бесцейн говорил, что члены семьи императора никогда не покажут слёз или даже растерянности. Но с Эссой что-то не так. Она ссутулилась и согнулась, продолжая крепко зажимать рот, словно боясь закричать. И это перед подданными императора!

Уоррен бросился к ней, но она вдруг выпрямилась и сделала несколько шагов, обогнув часть ограды. Искоса посмотрела на него, держась за решётку, и от её взгляда, совершенно прежнего, такого же, каким смотрела на него в лесу во время охоты императора, по плечам Уоррена пробежала крупная дрожь.

Но он так привык призывать крест каждый раз, едва ему что-то не нравилось, что даже не осознавая призвал чудо в свои руки, которые сами тянулись к Эссе, но натолкнулись на прутья ограды. И именно в этот момент случилось чудо – по ограде Мэйнери разлилось золото, пустившее стрелы в небо и где-то там свившееся лентами. Символы единения божества и вселенной окружили Мэйнери, вспыхнули отражёнными лучами солнца где-то в вышине и заперли дворец в огромной золотой клетке. Появились врата, которые раньше не существовали и закрыли все проходы внутрь.

Эсса оказалась заперта.


Уоррен отошёл на несколько шагов назад, чтобы объять взглядом сотворённое. Но уже через мгновение пальцы свело сильнейшей судорогой. Руку словно сжимало и перекручивало, боль нарастала до тех пор, пока Уоррен не заскрипел зубами в отчаянии. Рука застыла, окаменела. Но едва боль потеряла остроту, Уоррен ощутил движение, вибрацию и жуткое, мерзкое тепло под стиснутыми пальцами, хотя они сжимали только воздух. Сжимали изо всех сил что-то невидимое – так это выглядело. Его рука сама подалась вперёд, словно что-то внутри неё получило жизнь, волю и злой разум и потянуло его за кисть через невидимую границу в потусторонний мир. Уоррен ощутил опасность всем телом и дёрнул руку назад, расцепив пальцы, до этого момента непослушные. Но живое и невидимое стало ещё ощутимее и схватило его за запястье, обхватив цепко, горячо и мокро. С невиданной силой это нечто потащило его руку. Уоррен страшно напрягся, выругался и тут же призвал в помощь себе Господа. Упал на колени. Нечто схватило его за второе запястье и потянуло вниз. Ещё четыре руки обхватили его торс, шею и плечи.

Мгновение спустя он услышал крик. Из-за чудовищного давления затрещали кости. Ещё мгновение спустя его правая рука начала расплющиваться о невидимую плоскость в полушаге от снега, покрывавшего мостовую. Элайна забрызгало собственной кровью, когда кисть раздавило. Цепкая рука перехватила его правую руку выше. В горле застрял крик гнева и отвращения. Боль оглушила, стянула мутной серо-чёрной пеленой, среди которой ярко сияли только его кровь, жилы и кости. Элайн упёрся коленом в брусчатку, но и в ногу словно воткнулось невидимое копьё. Он не обратил на это внимание – лишь схватил себя за правое предплечье и рванул в сторону. Нечто схватило его за раненную ногу и принялось, удерживая руки и плечи, разбивать его колено о плоскость выше мостовой. Уоррен почти сразу же потерял сознание.

Очнулся он почти на том же месте. Он висел в воздухе над землёй, обездвиженный, и едва ли мог свободно открывать глаза – всё тело обхватила горячая, пахнущая гретым металлом и горьким дымом прозрачная плёнка, искажающая очертания предметов, но не портящая их цветов. Боль охватила всё тело, но это была почти приятная боль – настолько она была слаба.

– Элайн, с тобой сейчас говорит Рицка Рашингава. Дёрни левой рукой, если ты понимаешь мою речь.

Уоррен едва ли напряг мускулы, но не больше того – пошевелиться не давала плёнка.

– Отлично, – снова зазвучал голос принца Рашингавы. – Вир, он ваш.

– Торопитесь?

– Вы хотите дожидаться того момента, пока его снова начнёт швырять о мостовую? Лично у меня другие планы на ближайшую пару недель.

– Он не может быть обречён на жизнь в этой скорлупе.

– Потому я бы посоветовал её высочеству Эссе попрощаться с Элайном.

– Перестаньте говорить об этом так холодно.

– Для меня феномен Элайна даже интереснее, чем для вас ценна его жизнь. Так что не упрекайте меня в холодности. Я лишь хочу подчеркнуть, что в следующий раз ему не спастись.

– Хорошо, просто останьтесь здесь на полсвечи. Надо хотя бы дать Элайну вдохнуть свежий воздух, прежде чем опять запирать его.

И тут Элайн ощутил перемену в своём положении. В следующее мгновение плёнка исчезла и снег, весь в озолотившихся брызгах его крови, понёсся ему навстречу.

Он ткнулся в снег ладонями и тут обратил внимание на то, что они обе абсолютно целые.

– Принц Рашингава по случаю оказался рядом и спас вам жизнь, – промолвил Вир, когда Уоррен поднимался на ноги, готовые подкоситься от слабости.

– Благодарю, – тихо сказал Уоррен и огляделся.

След его застывшей крови тянулся от золотой клетки через улицу до того места, где он оказался.

– Меня тащило в сторону Три-Алле? – спросил Уоррен.

– Действительно, – оглянувшись себе за спины, одновременно отметили оба принца.

– Я… останусь… – чуть поколебавшись, сказал Рашингава.

– Дело усложняется, не так ли? – вздохнул Вир.

– Где Эсса?

За толпой зевак Уоррен не видел её.

– В обмороке, – сообщил один принц. – Внутри Мэйнери.

– Мои датчики показывают, что с ней всё в порядке, – сказал другой принц, однако вовсе не увешанный приборами. – А теперь… что это было?

– Вы что-нибудь видели?

– Как тебя размазывало в воздухе и только.

– Я ощущал пять-шесть рук, которые удерживали меня. Это случилось сразу после призыва вот этого… – и Уоррен повернулся к гигантской золотой клетке. – Понятия не имею, как могло получиться нечто подобное.

– Могу я возложить на вас обязательство доложить всё императору? – повернулся Рашингава к Виру. – Мои руки развязаны – это должно быть ясно.

– И тем не менее я должен быть в курсе всего. Я пришлю секретаря, – спокойно сказал Вир.

– Ваш секретарь умрёт от количества предстоящей писанины.

– Звучит устрашающе, но у меня целый штат секретарей.

– Предусмотрительно.

Рашингава взял Уоррена за руку, как ребёнка, и повёл к экипажу. Помог взобраться и уже через несколько мгновений вытаскивал перед Три-Алле.

– Со мной ты почти в полной безопасности, – с нотками человечности в тоне проговорил принц Рашингава. – Можешь начинать молитву, а я займусь исследованием того, что происходит и… в очередной раз сохраню тебе жизнь.

– Могу я немного промедлить? Ещё не вполне чётко соображаю.

– Как пожелаешь. Но молитву вы исполняете при помощи простейшего самогипноза, а не холодного разума, так что я бы на твоём месте не беспокоился о её тщетности.

И Рашингава поставил Уоррена на территорию проклятого дворца, от чего к крылатому снова вернулось давно позабытое воспоминание о силе отцовских рук.

Огляделся. Уоррена сперва обуял страх, но затем всё внутри успокоилось, и он немного прошёлся по двору Три-Алле. Ничего не происходило.

Тело хранило воспоминание о пережитой боли, казавшейся куда более впечатляющей, чем всё окружающее. Перед глазами ещё стояла рука, лопнувшая от давления. Чудотворец тяжело дышал. Реальность казалась немного странным, немного пугающим, но сладким сном, в котором возможно абсолютно всё.

Он призвал символ, и вот тогда что-то пришло в движение. Что-то задвигалось, закружилось вокруг, но он не видел этого. Оглядывался и таращил глаза, но так и не смог ничего разглядеть – всё было бесполезно. Однако это нечто не трогало его, и Уоррен успокоился.

Рашингава сделал знак подойти, но едва Элайн сделал к нему больше пяти шагов, как получил справа удар в голову, удар такой силы, что, кажется, сломались кости. Ещё один удар пришёлся в плечо, следующий выбил локоть, затем снова в голову и в колено. Уоррен упал. Он ощущал, что что-то проносится над ним и поднявшись, он получит ещё пару ударов.

– Ползи ко мне! – резко приказал Рашингава. Его щёлкающие аппараты повылезали из-под земли и затрещали с такой скоростью, что шум от них стал однообразным и непрерывным, оглушающим и мощным.

Уоррен исцелил себя и пополз к воротам Три-Алле.

– Послушай меня, Элайн…

Рашингава помог подняться, парой движений отряхнул от снега и сжал плечи крылатого, заглянув ему в глаза.

– Я слушаю, – невнятно ответил Уоррен.

– Пора обменяться информацией. Я вижу, как тёмные облака наносят тебе повреждения, эквивалентные слабому удару железным молотком.

– Это гораздо больнее, чем кажется, – медленно проговорил Уоррен.

– Представляю. Есть гипотеза, согласно которой… ты слабак, Элайн.

– Что? – изумился Уоррен.

Он не ожидал такого набора слов от принца-учёного Рицки Рашингавы.

– Иначе говоря, на данный момент ты слишком слаб. Но ты можешь стать сильнее, и тогда твоей жизни будет угрожать меньшая опасность. Сядь, ты слишком бледен.

Уоррен сел на нижнюю, каменную часть ограды Три-Алле. Принц придвинулся так, что разделяло их теперь не больше шага – не слишком безопасное расстояние. Но зато Рашингава мог говорить, не слишком напрягая голосовые связки.

– Перейду к делу. Я хочу, чтобы ты всё очень хорошо понял, – начал принц. – Точно так же тёмные облака касаются тех полнокровных, которые приходятся родными детьми мне или моим дочерям. То есть полнокровных полуперевёртышей. И, естественно, не всех, а только половину. Другую половину полуперевёртышей ласкают светлые облака. Но знаешь, ни с кем ещё тёмные облака не были так жестоки. Небольшое, но важное отступление: Санктуарий был человеком и остаётся им по крови, но правда в том, что у него есть признаки крылатого – дар семи призывов. Он изменился. Фактически изменился и ты – в тот день, когда пал. Да, я знаю, что на тебе нет церковного проклятия, подобного тому, что есть на Брайане Валери, но ситуации схожи. И если ты хоть немного напряжёшь память, то поймёшь, что Валери, изменившись, стал носить признаки перевёртыша. Шипы, частичный доспех и кожистые крылья. Сапфир изменил ему вид крыльев, но не стал убирать шипы с какой-то своей целью. Валери всё время мёрз с непривычки – почему? Он частично стал перевёртышем. А для нас ваш воздух немного прохладен, мы лишь не реагируем на это. Я подвожу тебя к мысли о том, что и ты послепадения частично изменился. Но ты изменился по типу Санктуария, изнутри. А Валери защитило церковное проклятие, которое повело изменение в другую сторону – во внешнюю настолько, насколько возможно. Древняя магия Церкви Единого по сей день защищает от невзгод парня, который так преданно служил вашему богу. Только ты остался не защищён, и потому тёмные облака нападают на тебя. Ты понял? Всё то, что происходило с тобой после падения – вот что истинно, естественно и в порядке вещей, а Валери – удачливый сукин сын.

Рашингава глубоко вдохнул воздух. Он с горделивым вызовом смотрел на Три-Алле, будто это ему предстояло сразиться с проклятием, а не Элайну. Но тут же Уоррену стало ясно, что Рашингава действительно собирается победить проклятие, разве что используя свой ум, а орудием выбрал Элайна, а не свои запрещённые технологии.

– Всё понятно? – Рашингава уронил взгляд алых глаз на Уоррена. – Тогда я продолжаю. Твои кресты только раньше были даром. После падения они стали нести в себе частички тебя самого. В каждом из них твоя кровь и плоть. Это аналог металлизированных шипов некоторых перевёртышей. Аналог мечей, которые мы, перевёртыши, можем взращивать из своих запястьев. И именно эти частицы позволяют тёмным облакам контактировать с твоим телом, объясняют твой увеличившийся вес при прежних внешних параметрах и отменный аппетит. Суть моей теории в том, что тёмные облака в отношении тебя тем слабее, чем меньше металла у тебя в запасе. В окружившей Мэйнери конструкции почти не было твоего тела – это было признаком твоей извращённой святости, воли бога, если угодно. Именно потому, что твой бог решал за тебя, именно потому тёмные облака накинулись на тебя. Знаешь, что это значит? Ты должен творить символы, почти не пользуясь призывом. Это истощит тебя. Это ослабит тебя физически, но только это сделает тебя настолько крылатым и настолько близким к прежней святости, насколько это возможно, а прежде всего, защитит от тёмных облаков.

Некоторое время Уоррен ещё пытался всё осознать, пытался не верить в услышанное, искать аргументы, но, в конце концов, только спросил:

– Как? Как творить кресты, не пользуясь обычным призывом?

– Экспериментируй, – пожал плечами Рашингава. – Всё то, что я сказал тебе – это не какая-то там гипотеза, а результат оперативной работы моих учёных. И моего любопытства. А потому ты можешь быть уверен в том, что ты достигнешь результата, если проявишь упорство.

Но Уоррен остался в полной растерянности.

Рашингава очевидно уловил эту растерянность. Взгляд его полыхнул нетерпеливостью, и принц присел на каменный низ ограды рядом с Уорреном. Поднял правую руку ладонью вверх, поднял рукав до локтя и выгнул запястье. Рука засветилась изнутри, и тут же чёрное пятно растеклось от запястья. Кожа принца в нижней части ладони побелела, истончилась, натянулась и вскрыла светло-серое острие, которое исходило паром и выдвигалось так же быстро, как кожа вокруг высыхала. Оно двигалось, просвечивая руку изнутри, и казалось, что между двумя костями появилась третья, но тонкая, как струна, словно неровные и спутанные нити, зарождающаяся в суставе локтя в виде струи, только проходя мимо костей и суставов сгиба запястья, обретали свой настоящий размер и вид клинка.

Рашингава чуть согнул запястье, просто обхватил клинок пальцами и смял его, словно мягкое масло, придав форму рукояти. Через мгновение вонзил новоявленный короткий и узкий кинжал в снег, попав глубже, между камнями брусчатки. И клинок был уже твёрд, звонок и абсолютно реален.

Кожа на руке Рашингавы возвращалась в норму так же стремительно, как чернела.

– Попробуй представить, что в твоей руке происходит то же самое, – сказал принц. – Сможешь призвать свет в свою руку?

Элайн закатал рукав и сделал то, что посоветовал Рашингава. Это было похоже на то, что происходило с рукой принца-перевёртыша, но только ни вихря, ни струны, тянущейся к запястью, не было.

– Есть, вероятно, особый механизм, запускающий процесс у полукровок, – промолвил Рашингава. – Связан с разгоном крови. Должен быть и у тебя. Попробуй запустить его на первый раз с помощью веры. Почему-то я уверен, что у тебя это легко получится.

Уоррен не поверил своим глазам, когда вихрь внутри руки действительно возник, упорядочился, вытянулся, и захотелось точно так же изогнуть запястье, словно затёкшее от длительной неподвижности. Уоррен вытянул руки, едва потянулся и выгнул запястья, как ладони нестерпимо зачесались. Он не сдержался и почти рефлекторно соединил руки, чтобы прикосновением умерить зуд. Но уже через мгновение уколол обе ладони. Вздрогнул он сам, и Рашингава отшатнулся, когда перед глазами Уоррена начал вырастать новый золотой крест, но на этот раз иной, словно создаваемый выдвигающимися клинками, соединяющимися и уходящими вверх и вниз от ладоней.

– Не переусердствуй! – прошипел ему Рашингава после того, как нижний луч, дошедший до брусчатки, вернулся к центру, пошёл вверх и добавил новые перекладины символу.

– Я не знаю, как это остановить.

– Так же, как и начал.

Элайн попытался взмолиться богу, но его сильно отвлекало то обстоятельство, что крест в его руках продолжал меняться. На плоскости клинков проступали стержни и тонкие пластинки так, будто становились заметнее на напряжённой руке вены, связки и мышцы.

Наконец символ отделился от Элайна – всё кончилось. Но невиданный крест тут же обрёл вес и продавил собой брусчатку. Накренил несколько камней, ушёл в землю и застрял, нависнув над входом в Три-Алле.

Теперь Элайн ощутил страшную слабость и прислонился к металлическим прутьям ограды. Руки словно вибрировали.

– Поздравляю, – противно бодрым голосом проговорил Рашингава. – А теперь иди в Три-Алле. Если оно не нападёт на тебя, то ты знаешь способ своего спасения. А если нападёт, то ты вполне можешь попробовать отмахиваться взращённым… – Рашингава попытался назвать клинком то, что взрастил Уоррен, но не смог: – Чем угодно из того, что ты сумеешь взрастить. Суть умений полнокровных полуперевёртышей в том, что взаимодействие с облаками взаимное. Им не нужны специальные технологии, чтобы в буквальном смысле уничтожать тёмные облака. Потому вторая твоя задача – оказать воздействие. Я не позволю тебе умереть здесь, потому сделай эти шесть шагов. Сейчас.

Уоррен даже не думал – он слишком устал для того, чтобы думать – он просто сделал чёртовы шесть шагов на территорию Три-Алле и попытался повторить успех с взращиванием клинка ли, креста ли – не важно. И снова появился крест, но пусть он был канонической формы и размер его не слишком превосходил рост Элайна, на нём также виднелись те пластины и стержни, словно укрепляющие крест, которые теперь стойко ассоциировались с напряжением.

– Рано! – крикнул Рашингава. – Брось его на ступени.

– Не так же он лёгок… – зная, что его не слышно, пробурчал Уоррен.

Но крест удалось поднять и почти получилось добросить до ступеней дворца.

– Не пытайся ничего делать, просто стой на месте! – командовал Рашингава.

И Уоррен получил время на отдых и размышления.

Если Рашингава прав, а он, судя по всему, действительно прав, то Элайн на какую-то часть стал перевёртышем. А Эсса не может выносить ребёнка потому, что люди и перевёртыши несовместимы в деле деторождения.

Только магия и химия Классика позволила Эссе забеременеть от него и родить драконов. Потому она должна узнать. О нет, она и сама всё скоро поймёт.

Пожалуй, эта катастрофа не меньшая, чем проявившаяся ненависть дьявола.

– Принц, у меня есть вопрос, – Элайн двинулся к Рашингаве.

– Спрашивай.

Уоррен заговорил, как только подошёл к Рашингаве максимально близко, и их разделяла только решётка ограды:

– Вероятно ли, что только из-за моей изменённости Эсса-при не сможет родить моего ребёнка?

– А вот здесь… – удивился Рашингава. – Я ничего не могу сказать. У меня не достаточно данных, чтобы что-то утверждать.

– Я полагал, что дьявол преследует её из-за меня. Мне нужно знать, если это не так.

– О… – протянул Рашингава. – Это маловероятно, но не могу точно сказать, что это не так. Мы должны сперва решить вопрос, проживёшь ли ты ещё какое-то время или же будешь разорван на части, едва я отвернусь. А потом, если мне разрешит император, я исследую и эту проблему. Возможно. Если захочу. Что по твоему разумению происходит в Три-Алле сейчас?

– Не имею представления. Не чувствую ни присутствия, ни атак.

– Ты не пытаешься, Элайн.

Рашингава вытащил из своей небрежной причёски чёрную ленту и волосы его тяжело упали по обеим сторонам от лица. Принц протянул ленту Уоррену, просунув руку между прутьями решётки:

– Завяжи себе глаза.

Уоррен помедлил, но всё же сделал, как сказано.

– Иди же! – отчего-то потерял терпение принц, и Уоррен развернулся в ту сторону, где находились парадные двери.

Сделал с десяток шагов и снова стоял и стоял во дворе, но разве что в этот раз действительно начал что-то чувствовать:

– Ваше высочество! Оно здесь!

– Я тебе больше скажу, – громко отвечал ему Рашингава, – оно здесь было всё время и его было много. Ты просто не хотел чувствовать его.

– Невозможно!

– Поверь мне.

Снова Элайн испытал страх, снова нечто перед ним сконцентрировало всю злобу, какая находилась в этом мире.

– Оно прямо передо мной!

– Я знаю. Тёмное облако увеличивается и густеет. Возможно, оно готовится напасть на тебя.

– Но я не понимаю, ваше высочество! Я и раньше чувствовал это. До проклятия. Три-Алле с этим никак не связано. Так почему мы здесь?

– Есть гипотеза, которую надо проверить.

– И в чём она заключается?

– Внимание, Элайн. Сейчас я хочу, чтобы ты оборонялся сам, – Рашингава говорил громко и отчётливо, но теперь заговорил менее внятно: – Валери? Нет, только не пытайтесь молиться за него. Он должен учиться справляться сам, без чьей-либо помощи.

Уоррен взрастил два клинка сравнительно быстро. Нечто дышало злобой возле его лица, пыталось заглянуть в невидящие глаза. Но Элайн стал смелее, потому что теперь чувствовал и пришедшего друга.

Внезапно голова Уоррена откинулась так сильно, что он не устоял на ногах. Уже в падении ощутил боль. Щёки и лоб закровоточили; что-то взобралось на него, и Уоррен знал, куда бить. Через мгновение он уже поднимался на ноги. Тишина давила на уши, но именно благодаря ей Элайн сосредоточился на ощущении сопротивления клинку. Сопротивление действительно было! На кратчайшее из мгновений увяз, а затем и заскользил клинок после удара. Это значило, что противник – неоднородное существо с пористой, сложной оболочкой в одном месте и плотной твёрдой поверхностью совсем рядом.

– Оно оформилось? – спросил Элайн в сторону.

– Относительно.

– Я исцелю его? – спросил Брайан у Рашингавы. Похоже, что тот кивнул, потому что лицо Уоррена овеяло теплом и зазудело от стягивающихся ран.

– Оно ещё здесь. Ты не расслабился? – снова громко спросил Рашингава.

– Нет, я его чувствую.

– Взрасти ещё что-нибудь, но на сей раз больше и мощнее. Я вижу, что атаки на тебя не так уж сильны, но нет доказательства… о!..

Уоррен ощутил, как новый взращённый крест растапливает снег, сминает под собой землю и буквально врезается в неё до приличной глубины. Перебрал с размерами и весом.

– Сомневаюсь, что после такого они будут нападать, – недостаточно громко сказал Рашингава, но Уоррен был сосредоточен на его голосе и всё понял.

– Я могу уходить?

– Нет, теперь важно не уходить!

В мирное время Уоррен ещё никогда не ощущал себя настолько обессилевшим. Казалось, что дуновения ветерка достаточно, чтобы свалить его с ног. А Рашингаве раз за разом что-то было нужно!

– Только не молись! – снова закричал Рашингава.

И Уоррен остался недвижим и с абсолютно пустой головой от крайней усталости.

Сколько всё это продолжалось, он не знал. Но когда лучи солнца сошли с его лица, он, не спрашивая разрешения, пошёл прочь, на ходу бросив чёрную ленту принцу.

Рашингава вздохнул и, когда Уоррен двинулся в сторону Мэйнери, принц стал что-то объяснять Брайану. Последний скоро нагнал друга и передал слова принца:

– Эксперимент удался. Всё подтвердилось.

– Не знаешь, как он получает информацию, когда при нём почти ничего нет?

– О, это сложно. Я объясню тебе однажды.

– А ты откуда знаешь?

– Роджер рассказал.

– А он откуда узнал?

– У Даймонда спросил. Ты знаешь, Роджер не боится показаться тупым. Особенно перед…

– А принц Лайт как узнал?

– Это объяснить ещё сложнее.

– Вкратце?

– Даймонд приглядывает за Рашингавой, а тот отслеживает методы нашего Лайта. Методы одного дают идеи другому и наоборот.

– Ты прав, понятнее не стало. Рашингава тебе рассказал о…

– О том, что мы с тобой частично полуперевёртыши? Я и раньше догадывался. Даймонд – такой же, как ты. Однажды Чайна Циан упомянула, что он в полтора раза тяжелее большинства крылатых. А вот Сапфир – нет. Рэйн – да, но с ним всегда всё не так. Старый Макферст был слегка тяжеловат, Нортвизор и Лейменгрин летать не слишком любили. Но наш Стефан Вир просто удивителен в этом плане. Гигантская плотность и энергия у этого парня. Как только не облучает всё вокруг – огромный вопрос. Но всех их защищает магия. Не магия церкви, ты не подумай. Роджер говорил, Нортвизор особенно ярко презирал магию и тем заметнее злился, когда пользовался ей. Но приходилось.

– Почему?.. – Уоррен вздохнул. – Почему никто не удосужился хотя бы намекнуть?

– Потому что проблемы, которые мы получаем после падения – это наша кара, друг. Никто из них не считал, что вправе раскрывать нам глаза и таким образом облегчать нашу участь. Ты бы и сам это понял, если бы не был так утомлён.

– Вероятно.

– Знаешь, что ещё сказал мне Рашингава? Сказал, что наш Бог – это проявление одного из законов этого мира хотя бы потому, что его чудеса схожи, повторяются и прочее. Редкий случай, когда кто-то, подобный ему, почти прав.

– Да тут слова можно местами поменять, и получится привычный текст из священных книг, – усмехнулся Уоррен и быстро выпалил: – Я должен увидеть Эссу.

– Понял, – остановился Брайан.

– Не понял. Совсем, – простонал Уоррен. – Но возвращайся в Нью-Лайт. В Мэйнери мне ничего не грозит.

– Я только должен убедиться, что ты до него доберёшься.

– Хорошо.

Уоррен дошагал до клетки вокруг дворца и протиснулся между прутьями. Брайан ушёл.

– Принцессы нет! – первое, что он услышал в Мэйнери.

– Куда она делась? – сощурился Уоррен на порядком взволнованную камеристку.

– Она пришла в себя и послала меня найти кого-нибудь для слежки за вами, но когда я вернулась, она исчезла. Ни её, ни каких-либо следов нет. Я очень волнуюсь! Где она?

Уоррена уже почти привычно потянуло за нити в сторону. Разве что на этот раз ещё одну нить будто привязали к самому сердцу, и тянуло с болью, колющей и глухой одновременно. Что-то, несмотря на бессилие, повелело ему бежать. И он бросился к Эссе даже не думая, куда именно бежит. Лишь по дороге понял, что обогнал Брайана и тот зачем-то понёсся за ним следом.

Уоррен ощутил, что не успевает.

Перед внутренним взором встала башня – один из тех домов четвёртых улиц, жизнь в которых обещалась быть такой современной. Верхние этажи там соединены мостками. И сейчас, в быстро сгущающихся сумерках, Эсса на краю одного из них почти не видна.

Он уже свернул на эту улицу, но не успевал ни добежать, ни подняться наверх, туда, где темнела фигурка в красивых тонких одеждах. Он ощутил, как в Эссе исчезает жизнь уже теперь, когда она ещё там, наверху, за мгновение до прыжка.

Мгновение – и Эсса отталкивается ногами от моста.

Сердце Уоррена не умерло, оно отказалось верить в смерть.

Вне всех "невозможно" и "так не бывает" расстояние сократилось, и Эсса вдруг оказалась в его руках. Каким-то чудом.

Он лишь понял, что схватил её высоко в воздухе, не смог проконтролировать скорость и уронил принцессу крови в проулке, после чего с размаху врезался в стену очередного дома плечом. Хруст в надплечье отозвался нестерпимой болью. Но едва оторвавшись от стены, Уоррен пошёл к Эссе. Её лицо не пострадало, но по волосам потекла пугающе красная кровь. Уоррен исцелил её, затем без сил опустился в снег и притянул к себе жену. Его душили рыдания, но он скоро смог подавить их. Ему слишком важно было снова посмотреть в лицо Эссы. Она впервые выглядела потрясённой, но и опустошённой, мрачной, серой, тихой и почти бездыханной. Это означало, что она, кажется, наконец-то начала принимать возможность смерти всерьёз.

Она молчала и смотрела вниз невидящим взглядом, но хмурилась, пытаясь что-то понять.

– Почти никто ничего не видел – вам повезло, – раздался над ухом голос Брайана. – За поворотом улица Эйлин Фог, там есть павильон, куда нас с радостью впустят. Вы можете встать?

Уоррен с трудом поднялся и крепко прижал к себе Эссу. Она двигалась так, будто в неё вселился безразличный чужеродный дух. Шла, обнимая его за талию одной рукой, но как прежде хмурилась и смотрела в одну точку. Ещё никогда её кожа не была такой серой, глаза такими бесцветными, а сама она – такой серьёзной и подавленной.

Брайан шёл впереди и действительно привёл их в какую-то чистую, тёплую комнату без окон, где были шкафы, мягкие диваны, пледы, зеркала и дверь в уборную.

– Я хочу знать, что произошло, – как-то очень строго сказал Брайан, когда Эсса села.

– Её высочество ненавидит свою жизнь и не прочь с ней покончить, – тихо ответил Уоррен. – Частично из-за того, что у нас нет детей. Частично из-за того, что Классик изменил её.

– Бред какой-то, – нахмурился Брайан, опустил голову, потоптался на месте. После недолгого молчания он заговорил снова: – Почему сейчас?

– Ветреный, – вдруг сказала Эсса, не меняя направления взгляда. – Он далеко. Это… причина.

– Что?! – изумился Уоррен.

На переносицу словно сильно надавило, и крылатый сел рядом с женой.

– Всё проясняется, – снова заговорила Эсса. – Среди прочего меня поставили в зависимость от Ветреного. Потому мне хотелось умереть с того момента, как я покинула Соно-Мэйн. И потому мне так сильно хочется умереть прямо сейчас.

– Милая моя, сладкая девочка, – Уоррен сгрёб Эссу в охапку и посадил к себе на колени. – Надо потерпеть и не искать сторонних причин. Кто сказал тебе о том, что…

– Ветреный же куда-то отбыл, да? – она почти посмотрела на него.

– Ты не знаешь?

– Я… чувствую.

– Классик обещал отправить его в другую планетарную империю. В империю Калледи. Ты действительно чувствуешь, что он далеко?

– Я чувствую, что желание прекратить своё существование стало нестерпимым. Только когда я падала, то вспомнила, что Ветреный тоже оттачивал внушение. На мне. Я ненавижу его. Ублюдок, он или его отец, кто бы это ни был, забыл об этом. Забыл предупредить меня! Чёрт возьми! Я бы хотела заставить их поплатиться за такое пренебрежение!.. – в её голосе наконец-то зазвучала ненависть.

Эсса потеряла безучастность. Теперь она была предельно заполнена той сосредоточенной злостью, которая помогает придумывать исключительную месть.

– Это поможет тебе, – выпалил Уоррен неожиданно для себя. – Злись на них, продолжай. Только не принимай всё случившееся прежде за нечто нормальное. Нет, это было ужасно. И ты должна злиться на них.

Брайан сделал пару шагов к Уоррену и бросил ему на колени платок:

– Вытри лицо.

Уоррен сообразил, что у него пошла носом кровь.

– Ваше высочество! – вдруг опустился на колени перед Эссой Брайан. – Скажите мне, пожалуйста, где Шерил Чедвик?

Друг был воодушевлён, его глаза горели очень ярко.

– У себя в Белых Колоннах, – растерянно произнесла Эсса, подняв глаза на Брайана.

– А Моргана?

– Не знаю… где-то совсем рядом, недалеко. Никогда не была там прежде.

– В таком случае, где её высочество Джулиана?

– Тайком прогуливается по городу.

В комнате стало тихо. Все переглядывались и недоумевали.

– Никогда ещё не видел, чтобы дар передавался от мужа к жене. Об этом нет записей в священных книгах, нет ничего в истории и легендах, – неожиданно густым голосом проговорил Брайан. – Так что же это? Не беременность ли? Не признак её?

– Даже если и так, то это не поможет. Эссу этим не спасти, – покачал головой Уоррен.

– Не то, чтобы мне было всё равно, но будь я Рашингавой, я сделал бы абсолютно всё, чтобы этот ребёнок родился на свет. Просто потому, что надо узнать, что из этого получится.

– Я не хочу, чтобы он прикасался к ней, – медленно проговорил Уоррен.

– Но он поможет.

– Брайан.

– Уоррен?

– Нет.

– За то время, пока он будет контролировать её высочество, мы разберёмся…

– Я не хочу, чтобы очередной перевёртыш контролировал меня, – дёрнулась Эсса. – Они вечно используют всех в своих целях. Особенно принцы.

– И меньше всех – Рашингава и Хант, – соглашался и гнул своё Брайан, так и не поднявшийся с колен. – Ханту и так хватает проблем, а Рашингаву интересует только познание. Послушайте: Рашингава высказался в пользу того, что чудеса Единого – это своего рода законы этого мира, разве что неизученные в своей механике. И рождение маленькой копии Элайна только подтвердит его гипотезу. Он почти наверняка возьмётся. И вы будете спасены.

– Нет.

– Ваше высочество, умоляю! Нам нужно время, чтобы разобраться с проблемой, связанной с Ветреным.

– Ничего не нужно делать. Уоррен всё равно считает, что мне и любому моему ребёнку будет угрожать опасность столько, сколько я буду оставаться его женой.

– Жалкий мальчишка, ваш муж, сравнил себя с Санктуарием, – вскочил Брайан. Он и ухмылялся, и злился: – И был не прав. Дьявол ничего не мог поделать с самим Санктуарием и потому отравил ему душу, убив семью. А вот Элайн сейчас – очень приятный и по цене, и по доступности деликатес, который будет сожран при первой же возможности. Заживо. Вам же не угрожает опасность. Скорее наоборот.

– Почему вы раньше молчали об этом, если знали всё? – воззрилась Эсса на Валери.

– Подтвердилось всё буквально полсвечи тому. Ну? Развеял я хоть часть ваших печалей?

– Вы назвали его жалким мальчишкой, – пробормотала Эсса.

– Он и есть жалкий мальчишка. Запутавшийся, подслеповатый, легко отвлекающийся и впечатлительный. Даже нос вытереть себе не может, – и Брайан не глядя смахнул золото свернувшейся крови с лица Уоррена. Смахнул так, что голова Уоррена мотнулась в сторону.

Эссе вдруг стало легче. Уоррен чувствовал, что надо было помалкивать и теперь благодарил себя за то, что сдерживался.

– Я даю вам время, – снова опустила глаза Эсса. – Сколько? Не знаю. Но я не выйду из этой комнаты, пока мне не станет легче. Иначе снова совершу что-то ужасное.

– Оставайся с ней, – кивнул Брайан Уоррену и пошёл прочь.

– Я хочу попробовать немного поспать, – прошептала Эсса.

Она словно вдруг охрипла.

Уоррен, не отпуская её, дотянулся до ближайшего пледа, расправил его одной рукой и укрыл жену. Она закрыла глаза, откинула голову на сгиб его локтя и как будто уснула. Только продолжала хмурить брови.

Слишком утомлённый всем происшедшим, Уоррен рад был временной передышке. Вскоре уснул и он.

Их разбудила Моргана. Принесла еду и информ-листки. В них не было ничего о внутренней политике, и это словно не разбудило Эссу. Она не улыбалась, конечно, но выглядела спокойной.

И всё же Уоррен сознавал, что всё из рук вон плохо. Эсса улыбалась бы и выглядела сладкой, даже если бы у неё не было сил. Маска солнечной дочери императора уже въелась в неё. Так что же происходит сейчас?

– Элайн, держи меня! – вдруг холодно скомандовала Эсса.

И он усадил её к себе на колени, как недавно, и крепко обнял. Понял, что она хочет повторить полёт с башни. Не резать себя, не тонуть, а именно вот так – оттолкнуться ногами от моста и очень быстро погибнуть.

– Я бы хотел помочь Брайану, – тихо сказал он после долгого молчания, когда нежность кожи Эссы подкупила его и начало казаться, что в жене родился покой точно так же, как и в нём, когда он слегка потёрся о её щеку своей.

– Не стоит, – всё так же холодно сказала Эсса и рассеяла уверенность Уоррена в безопасности ощущения покоя и нежности.

– Моргана или камеристки побудут с тобой.

– Я ни за что не скажу им держать меня, – невесело усмехнулась Эсса и словно окаменела: – Никогда. Я не могу.

Время тянулось мучительно и долго. Уоррен передумал столько всего и в таком темпе, что с удивлением узнал, что едва ли сгорела четверть свечи. В комнате не было электросвечи. Но он следил за перемещением знакомого монаха, который утверждал, что молится лишь полсвечи, но пять раз в течение дня.

Эсса всё так же напоминала каменную глыбу.

Он попытался отвлечь её разговорами, но она прервала его, заявив, что не может слушать, и что он мешает ей думать.

– О чём ты думаешь?

– До сих пор я ошибалась. И я потрясена происходящим со мной. Мне нужно найти в себе что-то такое, что поможет мне выстоять. Чёрт, Элайн, я очень стараюсь! Я знаю, что должна жить… – её голос упал, плечи слегка ссутулились. – Не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня.

– Думаешь, меня обвинят в твоей смерти?

– Ну, если даже обвинят и не прямо, то так, что тебе захочется истечь кровью на глазах людей. Прежде тебе достаточно было подружиться с двойняшками Росслеями, чтобы заговорили о том, что ты спишь с этими мальчиками. Что же будет теперь?

Уоррен промолчал. Ему было всё равно, что с ним станет. Но пока Эсса об этом беспокоится, у неё будет лишняя причина для искреннего "Держи меня!"

И он позволил им обоим молчать, думать и ждать. Пусть это было невыносимо тяжело.

Стало казаться, что они словно ожидают своей участи во вратах смерти. Решалось только одно: в рай или в ад.

– Почему Валери так резво бросился спасать меня? Что он может сделать? – нарушила молчание Эсса.

– Я не знаю, – почти не думая ответил Уоррен. – Он почти никогда не влезал в наши с Роджером личные проблемы. Но, пожалуй, дело в том, что мы заслуживали осуждения прежде. Сейчас… видимо… нет. Но каким бы он был бы подданным, если бы не посчитал своим долгом сделать всё ради твоего счастья? Как бы не навёл ещё шуму среди всех Си до восьмой степени родства.

– Но… я не мой отец.

– Но какой отец будет спокоен, когда его дочь в опасности?

– Отцу хватит силы воли на это.

– И всё же это важно. Просто позволь о себе позаботиться.

– С радостью, – строго ответила Эсса.

Но когда пришёл Рашингава, Эсса заявила, что не хочет, чтобы он подходил к ней.

– Элайн и Валери просили меня вызнать причины ваших выкидышей.

– Не хочу. Не сейчас.

– Тогда я обследую одного Элайна и попытаюсь сделать выводы исходя из того, что найду. Вас это устроит? – вежливо обратился Рашингава к принцессе.

– Пожалуйста.

– Я почти уверен в успехе. Тем более что ваши параметры у меня уже есть, – и принц Рашингава улыбнулся.

– Как?

– Я не вдавался в детали, когда давал задание своим парням.

И Рашингава принялся за дело. Несколько дней подряд он опутывал Уоррена гирляндами проводов, а затем исчез, и от него не было никаких вестей.

Моргана наведывалась к ним каждый день. Она приносила им бельё и еду, передавала Элайну послания от Брайана, рассказывала пустые новости и глупые мелкие слухи. Приносила им знание того, что они ещё живы, а эта комната – не склеп.

Так прошла неделя, в течение которой Уоррен научился взращивать мечи как перевёртыш и озолотил почти всю комнату. В Эссе же выросла уверенность в том, что малыш внутри неё жизнеспособен и абсолютно правильно растёт.

– Будет прекрасно, если мой дар передастся ему, – говорил Уоррен. – Это одно из самых полезных для народа империи умений – находить пропавших.

– Без сомнения, – с прохладцей отвечала Эсса.

Но что-то в её голосе сказало о том, что Эсса взволнована мыслью о предстоящей встрече с новым своим сыном. Более похожим на неё, чем те мальчишки-драконы, которых она родила от Классика.

– Кьёрен-Сэгерен словно бы и мой сын, но чужой мне. Какая-то капля участия и человечности, понятливость и редкий ход мыслей напоминает в нём скорее Коула Крэйга и Фенимора, чем меня, – сказала как-то Эсса о единственном выжившем своём сыне-драконе. – Знаю, что он встанет на нашу сторону в случае войны. Он не боится ни смерти, ни своего отца. Но как же тоскливо от того, что воспитан он Классиком!.. Хочу воспитывать своих детей сама.

Сейчас, снова вопреки всем сложностям, Уоррену казалось, что именно этот малыш не только родится, но и будет воспитан Эссой, точно как в её мечте.

Начал наведываться Пэмфрой. Он с ходу принялся выманивать у Эссы всё, что её беспокоит. И пусть она упрямилась и не желала открываться, он скоро всё понял и принялся за терапию. И едва Эсса признала, что ей чуточку легче справляться с ожиданием, как в их убежище появились Сапфир, Даймонд и Ветреный.

Принц Лайт поклонился и сразу же исчез, а вот Сапфир шарахнул Ветреного об пол и возвестил, что пора исправлять ошибки.

– Как вы нашли меня? – прошипел, поднимаясь с пола, Ветреный.

Он был странно одет и причёсан. Не иначе как уже успел влиться в культуру империи Калледи.

– Помнишь, как по заказу герцога Тана тебя насиловали наёмники? – тихо проговорил Сапфир. – Они засунули тебе подарочек Даймонда так глубоко, что пришлось бы ложиться под нож, чтобы вытащить. Но ты этот маяк даже не заметил, так как получал удовольствие, грязный извращенец.

– Да, получал, – криво ухмыльнулся Ветреный. – В отличие от вашего Лео. Как бы вы ни пытались мне мстить, мальчишек Дарка я попортил всё же существеннее, чем вы когда-либо смогли ******* меня. Просто смиритесь.

– Мне плевать. Это только ваши с Лео разногласия. Сейчас же я смогу загубить с самого начала твою миссию в империи Калледи или указать верный путь. Обещаю, что ******* тебя будут не единожды в обоих случаях. Но в одном случае твоё слово будет стоить меньше, чем доступ к заднице, а в другом – ты станешь новым Калледи. Надо лишь исправить ошибки, которые ты совершил прежде.

Ветреный огляделся и крепко сжал челюсти.

– Я понял.

Он подошёл к Эссе, сделав всего три шага, и удивительно ласково взял в ладони её лицо. Крепко поцеловал в губы и отошёл ровно на те же три шага.

Сапфир кивнул:

– А ты хорош. Справился бы и без моей помощи, – и повернулся к Уоррену и Эссе: – Меня не будет ещё пару недель. Надо доставить его обратно. Вы должны извинить нас за нелепый диалог. Ветреный всегда плохо влияет на подданных императора.

И оба гостя исчезли.

Потрясённый, Уоррен смотрел на Эссу и не знал, о чём думать.

– Как ты? – спросил он.

Эсса вздохнула и с недоумением посмотрела не него:

– Мне не слишком-то легче.

– То есть как?

– Пожалуй, я всё же была права, и дело было не только в Ветреном и нежелании жить. Но знаешь… самое ужасное закончилось. Теперь я уверена, что справлюсь.

– Справишься с чем?

– Со своим несоответствием. И с тем, что ты такой дурак, Элайн. Я счастливо отделалась.

– Ты о чём вообще? Я запутался.

– Классик воспитал Ветреного таким образом, чтобы Ветреный получал удовольствие от того, что его насилуют, ты понимаешь? Чёрт возьми, в сравнении с ним я действительно счастливо отделалась. Я чувствую себя свободной.

– С какой только целью можно было воспитать так своего сына? Воспитать именно таким?

– Для ожесточения, конечно. Герцог Тан отдал приказ. Разве мог бы крылатый, пусть полукровка, мстить так? Нет. И всякий, кто таким образом сталкивался с Ветреным, познал тьму, жестокость и бессилие. Чем сильнее ты желаешь уничтожить его, тем ему интереснее. Оттого и бессилие. Сыновья Дарка долго находились в плену у Ветреного. Они так же, как и я, испорчены. Просто немного иначе. И живут подле Сапфира, подле твоего Валери. Что в них спрятано? Но свой главный куш Ветреный сорвал – он получит трон Калледи в конце концов. Сапфиру больше нечего ему предложить за Тана и Ойфреда. Значит, я очень важна. Значит, жизнь ребёнка очень важна. Малышу передастся твой дар, Элайн!

– Отлично, замечательно, а почему же я дурак?

– Уоррен, помнишь, что ты сказал мне после своего двухнедельного отсутствия?

– Что… все твои проблемы из-за меня.

– О, я должна сказать тебе… меня это слишком сильно ранило. То есть не это…

Уоррен с удивлением увидел, как Эсса нервничает и стесняется говорить что-то. Но она покраснела, не поднимала глаз, принялась поправлять волосы и впервые на его памяти беспокойно затеребила левый рукав.

– …Саднило сердце почти всё это время из-за этого. Из-за тебя. Потому что ты нашёл причину не быть со мной. Это так выглядело. Я знаю, что я ужасна. Думала, что однажды ты от меня устанешь и решишь оставить меня. И в тот момент мне показалось, что это случилось – ты хочешь расстаться, а причину просто выдумал.

– Так ты…

– И мне важно знать, что ты меня не оставишь. Теперь это слишком важно для меня.

– Я… Да ни за что не оставлю! – возмутился Уоррен. – Уверен, что это ты меня бросишь, едва придёт Рашингава и скажет, что мы несовместимы.

Едва Эсса открыла рот, чтобы ответить, как в комнату вошла Моргана:

– У меня вести от принца Рашингавы.

Красивейшая передала Уоррену пакет. С гулко бьющимся сердцем Уоррен вскрыл его и развернул записку:

"Я был прав. Гибрид через код крови получит признаки перевёртыша. Он жизнеспособен, принцессе всего лишь нужен уход, о котором не подозревал Пэмфрой, но который он вполне может обеспечить. Я пошлю ему официальное уведомление и всю необходимую информацию. Во имя Единой империи".

– Я смогу родить! Я смогу его воспитывать. Сама! Я так рада!.. У меня будет нормальная семья!.. – вскричала Эсса, едва получив записку в руки.

Она подняла Уоррена с места и закружила по комнате. Впервые за долгое время он услышал, как она задыхается от счастья и тихонько смеётся.

И её словно прорвало – она говорила и говорила, задавала тысячи вопросов о том, что случилось с ним, и что Уоррен делал с Рашингавой у Три-Алле, расспрашивала об эмоциях и планах, предлагала, делилась и много улыбалась.

Ощутив отчего-то сильный голод, они скоро покинули это место.

К вечеру Пэмфрой нашёл их и рассказал о новых требованиях к уходу за принцессой крови. Ей всего лишь требовалась строгая диета, контрастный душ и частые, но короткие прогулки в лёгкой одежде.

Уже вечером ложились спать в свою постель, и Эсса всё мечтала вслух. Мечтала с улыбкой на губах. Словно яркость сияющего и такого желанного будущего заставила выцвести воспоминания, едва ли не все. Да, она действительно, от всего сердца желала стать матерью.

Чувство освобождения от тревоги показалось Уоррену отличной заменой ослепительному счастью. В следующие несколько дней он смеялся столько, сколько не смеялся, пожалуй, за восемь прошедших лет.

Эсса чувствовала себя в безопасности, и Уоррен вспомнил о своей миссии в Три-Алле. Он лишь на всякий случай оставил слежку за женой и сам то и дело проверял её местоположение. Но отправился в Три-Алле практически успокоенный.

Он чувствовал страх при приближении невидимого зла, но впервые этот страх был немного другим. Уоррену холодило затылок скорее от впечатления присутствия действительно осатанелой сущности, чем от собственной уязвимости. И впервые он смог прогнать это нечто, пусть и заставив крестами почти весь Три-Алле. Один.

Через несколько дней он ощутил, как покоряется его молитве сила и как расходится по Три-Алле мощь, словно раздвигающаяся границы тьмы.

Рашингава прислал ему правнука со словами одобрения.

Это победа.

9. Другое проклятие

А затем близнецы как-то сумбурно и нелепо утащили его из Ньона.

Прежде они появились в Мэйнери к ужину, абсолютно незваные, и один из них брякнул, усаженный за стол:

– А давайте устроим танцы.

Для Брайана это было немного необычно. Это Роджер любил такие действа. Из-за возможности познакомиться с очередной неземной красавицей. Но сейчас он, видно, оценивал свои шансы как невысокие – его правый, очень тёмный глаз окружала иссиня-черная кожа, скула и лоб буквально заклеены, совсем короткие волосы за многократно вскрытым виском осеребрились.

– Ты… – начал было удивлённо тянуть Уоррен, но Эсса его опередила:

– Я бы посмотрела, как вы танцуете. Танцы крылатых отличаются от обычных.

– Её высочество знает, что нам надо, – улыбнулся Брайан.

И пока дамы тихонько таяли от видения такой редкой, но такой ценной улыбки Брайана, Уоррен смотрел на Роджера.

А тот хранил молчание, абсолютно спокойный. Хорошо изученный прежде друг слишком спокоен. Слишком серьёзен и, в сравнении с собой прошлым, даже апатичен. Пытается что-то скрыть?

– Кажется, ваши танцы тренируют высоту прыжка? – поинтересовалась Эсса.

– Если это не парный танец, то истинно так, – ответила тётушка Марта. – Женщины же танцем тренируют только гибкость.

Губы Роджера тронула кривая полуулыбка, зрачки метнулись в сторону – пожалуй, вспомнил что-то приятное, связанное с женской гибкостью.

Всё же друг не слишком изменился.

– Не рано ли? – осторожно спросила Эсса, бросив взгляд на Роджера.

– Немного рано, – согласился Брайан. – Вот только Даймонд и Сапфир обещали сделать так, чтобы это было чем-то вроде подготовки к реальным прыжкам на протезах. Но давайте не будем о смешном.

Роджер опять лишь немного растянул губы. Уоррена начало беспокоить молчание друга. Прежний Роджер на подначку брата среагировал бы куда ярче и быстро рассказал бы, кто тут на самом деле смешон.

– Так… Эсса? Ты действительно хочешь смотреть на позорные прыжки этих двоих? – решил отвлечься Уоррен. – Кардиф будет тренироваться, и смотреть там не на что.

– Но тебя приглашают, а я хочу быть с тобой. Хотя бы неподалёку.

– Ты необычно молчалив, – тётя Анфиет обратилась к Роджеру. – Даже странно.

– Я переживаю крах своих мечтаний, – глубоким голосом заговорил Роджер, мгновение подумав. – Меня мучает жар, и я не представляю, какой может быть тренировка в столице. Я надеялся утянуть всех прочь из города, и устроить всё на свежем воздухе – там, где холод буквально потребует движения.

– Ах, Роджер, – вздохнул Уоррен, предвидя, что Эсса тут же предложит отправиться на какой-нибудь покрытый льдом остров.

Почти так и случилось.

Эссе, как и прежде, нравится Роджер. Почти не сводит с него глаз. И плевать ей, что Приближение Весны изувечен, и где-то внутри его отравляют мельчайшие частицы тела алмазного варлорда.

Но ночью она отказалась соглашаться с тем, что Роджер немного изменился.

– Молчаливый? Нет! – засмеялась она. – Как всегда что-то задумал или пытается удержаться от пошлостей.

На следующее утро экипаж нёс их, четверых, в крепость Аргиад, принадлежащую Моргане. Аргиад на Пенрине оказался на одном из северных островов, где зима ощутимо более снежная и долгая, и Роджеру, пожалуй, будет комфортно.

Эсса задремала, уперев щёку в плечо Уоррена, а он стал тихонько подбираться к Роджеру: задавать вопросы, подходя издалека. Сработало. Роджер засветился, почти как прежде, и принялся делиться с Уорреном свежими впечатлениями.

Эсса проснулась абсолютно не вовремя:

– Извините, мне очень неловко, но я вынуждена спросить… Разве Кардиф только что не употребил эпитет "предельно сексапильная", говоря о родной матери?

– Конечно же, вам приснилось, ваше высочество, – быстро ответил Роджер. – Я бы никогда так не сказал о своей матери.

И тут Уоррен ахнул:

– Брайан, он не помнит, что рит-принцесса Эллиан – его мать! Он не солгал только что!

Брайан очень широко распахнул глаза. Роджер рассмеялся, но постепенно стал серьёзнее. Он переводил взгляд с Брайана на Уоррена и обратно:

– Рит-принцесса Эллиан – моя мать?! – в глазах Роджера промелькнул настоящий ужас.

– Ваше высочество, – резко выдохнув, обратился Брайан к Эссе. – Мой брат потерял часть важнейших воспоминаний. В его ущербной памяти образ матери не сошёлся с нынешней внешностью рит-принцессы, и потому он оценил её при последней встрече не так, как следует.

Роджер нахмурился и отвернулся, чтобы какое-то время невидяще смотреть в окно. От Уоррена совсем скрылась почерневшая половина лица друга.

– Вы пытаетесь сгладить впечатление, – тоже нахмурилась Эсса, – однако я проснулась несколько раньше и слышала ваш разговор. Вы оба, я имею в виду вас и Уоррена, реагировали на высказывания Кардифа так, будто наслушались того же вдоволь. Но если бы всё было так просто, вы бы давно уже сообразили, что Приближение Весны не помнит матери…

Брайан поджал губы. Ему пришлось признать:

– Да, до потери памяти Роджер тоже воспринимал нашу мать несколько неправильно. Потому мы просто привыкли к его высказываниям на её счёт. И решили, что сейчас ничего чудовищного не происходит.

– Вопиюще неправильно! – сузила глаза Эсса. – Как это возможно?

– Рит-принцессе точно так же было неясно это, – вздохнул Брайан. – Это и послужило причиной её отдаления от нас. Впрочем, Роджер не делал ничего недостойного. Лишь однажды поцеловал мать слишком вольно. Так она заподозрила неладное и приняла решение держаться с нами холоднее, не переставая заботиться о нас издали.

– Слушать историю своей жизни иногда не слишком весело, – проронил Роджер. – Брайан, сегодня вечером ты перечислишь мне имена всех родственников. Я больше не должен допускать подобных ошибок. Сколько у меня дочерей?

– Двадцать восемь.

– Двадцать восемь?! – в один голос воскликнули Уоррен, Эсса и Роджер.

– Я думала, что их куда больше, – добавила Эсса. – Это же только законные? Извините, но у Кардифа есть внебрачные дочери – это общеизвестно. Двадцать восемь законных дочерей, правда?

– Восемь законных, шесть практически незаконных, ещё восемь незаконных абсолютно, две абсолютно тайных дочери, имена которых знаем только мы с Роджером и герцогом Сильвертоном и ещё четверо тайных, о которых всё равно все и так думают, что они – Роджера.

– А они мои? – бросил острый взгляд Роджер.

– Смотря кто, – хмыкнул Брайан.

– Анна Эрингтон? – полюбопытствовала Эсса. Но Брайан не ответил, и Эсса предположила снова: – Кэйтлин Мейерс?

Но Брайан хранил молчание. На самом деле его разбирал смех, но он хорошо держался.

– У тебя моя личная жизнь велась под запись? – тихонько спросил Роджер.

– Нет, но отец частенько велел мне узнать, чьи дети могут случайно оказаться твоими.

– Если припомнить моё восхищение принцессой Эллиан, то я понимаю почему.

– За твои заглядывания в чужие постели он больше всего тебя ненавидел. Наверняка где-то есть ещё те твои дети, которые не унаследовали внешнихпризнаков и потому легко скрывают принадлежность к Сильверстоунам.

– Надеюсь, их не много.

– Вам приписывали не менее сотни дочерей, маркиз Кардиф, – покачала головой Эсса.

– Мне даже захотелось извиниться за то, что их оказалось так мало, – с чертовщинкой в глазах протянул Роджер, улыбнувшись Эссе и окинув её взглядом.

Эсса в ответ слегка поморщилась, одновременно улыбнувшись:

– А герцог Сильвертон знал о том, как Приближение Весны относится к принцессе Эллиан? – чуть более расслабленно продолжила пытать она.

– О нет, слава всем святым, – после заминки ответил Брайан. – Это была бы катастрофа. И, конечно же, отец должен оставаться в полном неведении, как и все вокруг.

– Понимаю.

После этого разговора Роджер стал ещё молчаливее. Это заметила даже Эсса. Но конечно, она списала всё на другое:

– Он только что понял, что из-за влечения к собственной матери в аду его ждут давно и с нетерпением. Это кого угодно сделало бы молчаливым.

Уоррен только вздохнул.

В Аргиаде каменная крепость была занесена снегом так основательно, что крылатые принялись помогать сервам раскапывать внутренние дворы и подъезд перед прибытием музыкантов и сыновей Валери.

– А почему Моргана не приехала? – поинтересовалась Эсса у Брайана, когда все приглашённые прибыли, – это же её титульное владение. Вы только недавно воссоединились, и она бы с удовольствием поехала с вами, я уверена.

– О, её благородие не хочет отвлекаться от своей цели – она отказывается от крови уже долгое время и полирует все поверхности в дворцовой часовне.

– Какую же цель она преследует?

– Пожалуй, результат её стараний должен однажды превратиться в нечто подобное, – и Брайан кивнул в сторону сыновей.

Рука Эссы сама собой поднялась к животу.

– Ещё один Сильверстоун – это чудесно, – с чуточку опустевшим взглядом сказала она.

Тут Брайан внезапно близко подошёл к Эссе и взял её за руку:

– Я молюсь об исполнении вашего желания каждый день, клянусь вам.

Эсса широко раскрыла глаза:

– Верю, что уж вам-то Единый не откажет.

– Главное, чтобы Брайан в своих молитвах был внимателен и ничего не перепутал, – внезапно бодрым тоном втиснулся в разговор Роджер. – Не то у вас действительно родится нечто подобное, – и кивнул в сторону сыновей Брайана.

– Ты говорил ему? – быстро спросил Уоррен у Брайана.

– Что? Ах, нет. Он догадался. Да, мозгов у него стало чуть меньше, но заметно тупее он от этого не стал, что удивительно.

– Этот жест леди, ожидающей результатов полной самоотдачи в любви, – тихонько протянул Роджер и подмигнул Эссе, – выдаёт обычно уже беременную женщину. Бесплодные ночи не дают леди повода остановиться и задуматься.

– Как будто он стал добрее, – благодарно улыбнувшись Роджеру, Эсса повернулась к Уоррену. – Наверное, ты чуточку прав.

– В чём? В том, что я изменился? – слегка сощурился Роджер. – О, но это абсолютно точно. Брайан, скажи им.

– Он изменился, – подтвердил Брайан с непроницаемым лицом. – Изменения куда глубже, чем можно было бы предположить. Раньше его подогревало прошлое. А теперь, когда он его почти не помнит, его заставляют вспыхивать и дорога, которую предстоит пройти заново, и то, что мучает Уоррена.

– Ты… имеешь в виду… – начал Уоррен, но подошёл один из музыкантов и объявил, что они готовы. – Нет, подождите! Это важно!

Брайан попросил музыкантов подождать немного и повернулся к Уоррену:

– У Роджера всё не так, как у тебя. Они не причиняют ему вреда, но если раньше он допускал их влияние на себя, почти не замечал его и мог бы поспорить извращённой фантазией с демоническими сущностями, то теперь он сознательно не хочет всего этого. Если ты не заметил, ему теперь не нравится его прошлая репутация.

– Я заметил. Роджер? – Уоррен шагнул к другу, – Тебя они очень мучают?

– Сейчас – да. Мне трудно это выносить. Сапфир обещает, что однажды я стану сильнее их и смогу заставлять их служить себе. Потому я не прошу ни твоей помощи, ни чьей-либо ещё. Это просто ещё одна проблема, с которой мне надо справиться. Я смогу. Надо лишь немного времени.

– Как Классик! – громко зашептала Эсса. – Он так же строит легионы демонов. Но это сродни кошмарам наяву. Сапфир растит оружие, способное уравнять шансы.

– Ты думаешь? – оглянулся Уоррен на принцессу. – Но я не верю, что Роджер смог бы сравниться с Классиком когда-нибудь.

– О, я же сказала – оружие. Уоррен, сравниться с Классиком не сможет никто. Разве только Сапфир будет манипулировать всем подвернувшимся, в том числе и Кардифом. Это же так просто!

– Возможно это так, – холодновато сказал Брайан. – Но если и так, то это не было им задумано. Он просто пользуется создавшимся положением. Я уверен в этом. Сапфир не предсказывал ничего подобного тому, что происходит сейчас. По предсказаниям Роджер должен уверенно ухаживать за Шерил и только.

– Роджер, – твёрдо начал Уоррен. – Я знаю, что для тебя это труд, и знаю, что чем скорее ты добьёшься результатов, тем скорее жизнь покажется раем, но тебе нужны передышки. Возможно, найдётся пара свечей, когда твои тренировки будут более успешными, и ты поймёшь, что это благодаря тому, что тебя не мучают эти тёмные облака. Только попроси о помощи. Мы с Брайаном и полнокровные в силах помочь тебе.

– Конечно же, однажды я попрошу, – после недолгого молчания сказал Роджер. – Но не сейчас. Я верю, что могу справиться вопреки всему. Кажется, я потрясающий парень и потому способен на это.

– О да… – тихонько и очень сладко протянула Эсса.

Не испытать мучительную удавку ревности на шее тут было просто невозможно. Чтобы побороть её, Уоррен увёл Эссу в тепло, крепко поцеловал и вышел из крепости вслед за всеми. Обутый в тонкие и лёгкие сапоги Роджер задумчиво утаптывал снег магическими ногами, Сильверстоуны помогали и ожидали музыки. На стене, под деревянной крышей, заиграли музыканты. В безветрие чёткий ритм удивительно хорошо нёсся к снегу, вниз, и младшие Си заволновались в предвкушении активного движения.

Попав в ритм, почти все одновременно сделали первый шаг. Уоррен присоединился уже в процессе.

Роджер хорошо повторял все движения, но на сложном двойном развороте в прыжке он отошёл в сторону и сперва долго смотрел. Сыновья Брайана сумели зациклить все подходящие движения так, чтобы сложный разворот постоянно повторялся, но у Роджера не выходило. Он как будто не мог понять, как надо двигаться. Тогда мальчишки переразбили непроходимое для Роджера место и скоро что-то начало получаться.

Так, в ухищрениях и маленьких победах над восстанавливающимися навыками Роджера, прошло несколько дней. Уоррен и Эсса покинули это место, потому что наследник Мэйна был вынужден присутствовать на расширенном собрании принсипата, а Си продолжали тренировки.

Беременность Эссы начала показывать себя во всей красе – солнечную принцессу то и дело побеждала дурнота, и Уоррен шёл на всё возможное, чтобы облегчать и скрашивать существование жены.

В один из приездов тёти Мириам Уоррен услышал, как его поведение в очередной раз обсуждают тётушки:

– Это просто удивительно. Мне всегда казалось, что он не умеет быть таким. Помните, как мы вшестером или всемером бегали вокруг него: "Уоррен, не желаешь ли то, не желаешь ли это?" Так вот, мне кажется, он бегает за семерых вокруг принцессы теперь.

– Тереза, я же всё слышу, – пожаловался Уоррен из-под кресла.

Там он искал колечко, соскочившее с пальца Эссы. Она слегка похудела из-за дурноты и плохого аппетита, и кольцо упало во время шоколада.

– Ох, Уоррен, ты здесь? – поразилась Тереза. – Как я могла так быстро забыть об этом?

– Тереза, вы такая смешная, – посмеялась Эсса.

– Но раз я здесь, то не могла бы ты высказать мне это в лицо? – попросил Уоррен и сел обратно в кресло.

Кольца он ещё не нашёл, но хотел, чтобы тётушка Тереза посмотрела ему в глаза.

– Я не могу, это слишком смущает, – хихикнула тётушка.

– Я её понимаю, – сказала Лили и повернулась к Эссе. – Мы так хотели, чтобы наш Уоррен был милым дамским угодником, но он всё время пытался вырваться на свободу к этим рубакам-близнецам. Нам ничем было не удержать его. А теперь он всё время дома, и это так приятно.

– Я бы вас поцеловал, но мне надо искать кольцо, – подмигнул Лили и Терезе Уоррен и снова слез с кресла.

И Уоррен действительно был дома слишком часто. Он не забывал взращивать мечи или кресты и ничто не мучило его. Лишь изредка он исполнял свои обязанности подданного, ночами иногда искал пропавших и всего несколько раз приходил в Три-Алле.

Так Уоррен пропустил несколько особенных моментов.

Однажды принц Ли проснулся и отчего-то рассеянно произнёс "Что-то хочется войны…" после чего вся столица притихла. Множество господ, включая самого императора, немало напряглось, узнав о таких словах Ли. Словах принца, всегда ратовавшего за мир.

При этом сам Ли был тих и спокоен, задумчив и, возможно, сам недоумевал, отчего все так настороженны при нём. Но правду о том, что творилось в голове древнейшего, никто вполне не знал, потому почти несколько лунных периодов Ньон, казалось, дремал в ожидании кошмаров наяву.

Затем та женщина, которую при помощи Уоррена достал Классик, стала жрицей храма Сэйи и начала давать предсказания, по слухам, очень точные. Это казалось магией, казалось даром или какой-то уловкой, но это работало в отношении подданных императора, и дама прославилась. Звали её Аллирраквия Андерсон, и едва это имя получило известность, как один за другим титулованные начали вспоминать, что Сапфир когда-то предсказывал неких Андерсонов, после появления которых можно будет строить арену для сражений мастеров боя и принцев. Оказалось, что впервые предсказано было появление Андерсонов ещё во время войны Севера и Юга. Вот только все почему-то представляли себе, что Андерсоны – это братья-перевёртыши, одни из древнейших, вроде Десептора и Ретта Адморов.

Ещё вспомнилось, что Андерсоны будут участвовать в боях, а значит, Аллирраквия будет настолько хорошо предвидеть, что сможет защищаться даже от принцев. И это пошло только на пользу храму Сэйи, куда потекли толпы посетителей и пожертвований.

Церковь начала посылать к Уоррену самых сладкоголосых священников для того, чтобы убедить чудотворца пользоваться дарами Единого более активно и заметно. Но призывать символ Единого слишком часто Уоррен не хотел. Тем более что ему уже неоднократно жаловались на порченые дороги, в которые буквально вбивались под собственным весом его кресты. Оставался только дар поиска пропавших.

И так Уоррен пришёл в Братство Потерянных Крыльев. Оно насчитывало кое-какое количество братьев по всему Пенрину, и потому показалось Уоррену идеальным для его замысла. Чудотворцу всего лишь нужно было быть на связи с членами братства. А те могли принимать прошения и пересылать ему, получать от него вектор и сами же проводить поиски.

Братство ответило согласием. Все прекрасно понимали, что эта организация предназначена для военных и послевоенных действий, но так сложилось, что её члены так или иначе религиозны, и поиск пропавших импонировал им в той же мере, в какой позволял тренировать поиски упавших крылатых во время защиты планеты.

– Это не то, чего Церковь хотела от тебя, – заметил ему отец Бенедикт, по рождению принадлежащий клану Санктуариев

Он явился, как только Братство начало действовать и об этом стало широко известно.

– Да, – согласился Уоррен. – Но ты же понимаешь, Церкви нужен яркий пример, чтобы завлечь в свою обитель сомневающихся, тогда как поиски пропавших – эффективные поиски – важнее этого.

– Я разделяю твой взгляд на вещи, но мы не можем проиграть Аллирраквии Андерсон.

– Это не моя битва. Моя битва – проклятые земли в Ньоне.

– Ты же святой, Уоррен, – сменил тон Бенедикт. – Ты либо с Церковью, либо твоя сила без поддержки Церкви приуменьшится.

Он был немного моложе Уоррена, но по какой-то причине Уоррен всегда уважал Бенедикта, как старшего.

– Я падший. Совершивший грехопадение. Я не святой, – почти по слогам заговорил Уоррен, – и моя сила сегодня – лишь прихоть Единого. Он заберёт её любой момент. И с вами я настолько, насколько наш путь лежит в одной плоскости. Я доверяю Церкви, но не готов слепо соглашаться с её миссионерской политикой. У меня на это не хватает уверенности в завтрашних своих силах. Я буду продолжать молиться так, как умею, и совершать подвиги во имя Единого, а не во имя Церкви столько, сколько смогу. Если верующие в семь богов не увидят сияния воплощённых мной символов веры, то так тому и быть.

– И всё же подумай о том, как сделать это сияние ярче, – поднялся со своего места отец Бенедикт. – А я подожду, прежде чем говорить что-то о тебе и твоих взглядах.

Эсса между тем начала жаловаться на то, что Уоррен стал редко бывать дома. Поисковые запросы в Братство поступали и по самым пустяковым случаям, но все относились к ним серьёзно и Уоррен действительно появлялся в Мэйнери всё реже и реже.

В конце концов, Уоррен оборудовал один из залов Мэйнери под систему координат, с которой ему было легче вычислять и передавать область местонахождения пропавших. Конечно же, на первых порах точность определения была слабовата, и приходилось всё время следить за процессом поисков, заодно отлаживая свою систему. И, конечно же, Уоррен почти перестал покидать этот зал. Тем более, что в нём же почти поселилась Эсса – приказала перенести туда диван, столик и книжный шкаф, транслятор и подушки с пледами – чтобы можно было вздремнуть. И Уоррен в то время был почти полностью счастлив.

Затем он узнал, что Роджера вызвал к себе император, и что это положило начало новому витку популярности Роджера. Искалеченный и изуродованный, он непонятным образом ещё сильнее нравился женщинам. Остроты добавило известие о том, что он забыл о своих чувствах к Шерил Чедвик и не против принять ласку в любом качестве и количестве. Настал черёд Брайана ходить к Уоррену за советом. И пока Моргана с Эссой тихонько жаловались друг другу на беременность на том самом единственном диване в зале координат, Брайан, шатаясь, кружил вокруг Уоррена, отписывающего очередные координаты в Братство.

– То, что происходит сейчас – ужасно, – морщась, говорил о своём близнеце Брайан, почти несчастный.

– Почему? Разве всё не как всегда? – на мгновение подняв глаза, спросил Уоррен. – Не как раньше?

– Почти как раньше. Разве что теперь это какое-то помешательство.

– Значит, скоро утихнет. Кто-нибудь из твоих сыновей сыграет в очередной романтической постановке и дамы снова позабудут о Роджере.

– Но Роджер всё равно будет получать удовольствие за четверых мужчин ежедневно. Он мастер своего дела. И он чуть более доступен, чем мои сыновья.

– А в чём проблема? То есть я не хочу сказать, что меня не печалит его путь грешника, но… такое уже было раньше.

– Сапфир давит на меня. Говорит, что Роджер своим поведением причиняет боль Шерил. И если уровень её обиды дойдёт до критической отметки, то она сделает что-то, от чего пожениться этим двоим за тем будет слишком сложно.

– Так она действительно его любит? До сих пор?

– По словам Сапфира это так.

– Почему Сапфир не давит на самого Роджера?

– Предвидит, что скорее навредит этим, чем подстегнёт нужные события.

– Что ты мог бы предпринять?

– Не знаю. Я ничего не могу придумать. Опыта любовника сотни женщин у меня нет. Я понятия не имею, с какой стороны заходить в этом вопросе. Я бы, может, и поломал голову, но по этой части в моей голове пустыннее, чем на лунах.

– Хорошо, я подумаю. Наверное.

– Дай знать, когда появятся идеи.

Но через три дня Брайан снова кружил, а Моргана и Эсса снова обсуждали беременность.

– Одна леди опубликовала свои впечатления от ночи с Роджером, – громким шёпотом сообщил Брайан. – Естественно же, что анонимно. Но теперь ситуация ещё ужаснее.

– Написала что-то лестное о его навыках?

– Понятия не имею, что же она написала, но помешательство достигло какого-то нездорового уровня.

– Хм…

– Ты хотя бы пытался думать над решением проблемы? – безрадостно поинтересовался Брайан.

– Нет.

– Что-то случилось?

– Нет, я просто не вспоминал о твоей просьбе, – сказал чистую правду Уоррен.

– Это не в твоём стиле.

– Это в стиле нового меня, женатого. Теперь у меня чуть более интересная и насыщенная жизнь.

– Знал бы ты лет пятьсот назад, что однажды скажешь такое, – Брайан сперва распахнул глаза в удивлении, а потом криво усмехнулся.

– О да…

И в этот момент в зал вошёл отец Бенедикт. Пока кардинал церкви приветствовал присутствующих и перебрасывался положенными фразами с принцессой, Уоррен переводил взгляд с Бенедикта на Брайана и цеплялся за хвостик то ли мысли, то ли идеи, возникшей в голове.

Бенедикт очевидно пришёл за требованием сделать что-то яркое во имя Единого, но на пользу Церкви. Брайану надо помочь перекрыть путь к постельным удовольствиям для Роджера. И они появились одновременно. Чтобы дать Уоррену прийти к идее.

– Мы используем Роджера, – выпалил Уоррен, когда отец Бенедикт приблизился к нему и Брайану. – И уберём проклятие с пепелища Лифорда. Сапфир указал мне на проклятые места, и я решил, что они одинаковы и сконцентрировался на Три-Алле. И даже не задумывался над тем, чтобы посетить другое место. А ведь снять проклятие с него не менее важно. Втроём, исхитрившись, мы можем справиться.

– Кажется, с Три-Алле проклятие ты снимал даже один. Пару раз, – медленно, с подозрением глядя, напомнил Брайан.

– Я подразумеваю окончательное снятие, а не временную уборку. Скажи, Бенедикт, для Церкви этого будет достаточно?

– Этого не достаточно, но святые отцы Церкви на время успокоятся.

Брайан фыркнул, но тут же покачал головой в ответ на вопросительный взгляд Бенедикта.

– Если у нас получится с пепелищем, – предполагал Уоррен, склонив голову на бок, – то Роджер будет верить, что получится и с Три-Алле и будет выкладываться там, а не в гостиных. И, конечно, эта цель достаточно благородная, чтобы он перестал заманивать леди в свою постель и принялся воздерживаться от связей. Или, хотя бы, ограничился домом свиданий.

– Я же говорил, что это начнётся, – вздохнул Бенедикт.

– Да, говорил, много лет назад, – кивнул Уоррен.

Бенедикт был одним из тех, кто не хотел возвращать Роджера Кардифа в империю, тем, кто был против первой экспедиции чудотворца Уоррена Элайна. А всё потому, что предвидел потоки женских слёз.

Роджер умел задирать юбки так, чтобы их обладательницы не влюблялись в него. Но дамы всё равно отдавали ему сердца, чтобы после узнать, что всё ухаживание для Кардифа было забавой, такой потрясающий секс ничего не значил, а теперь у него нет времени и "назначен ряд важных встреч".

Уоррен искренне сочувствовал всем этим дамам. Даром, что некоторые из них находили утешение в его объятиях.

Вспомнив прежние времена, Уоррен сравнил нынешнюю ситуацию с недавней:

– Роджеру ещё зимой не нравилась его прошлая репутация. Что-то произошло?

– Ничего особенного. Он всего лишь споткнулся о чью-то кровать, поддался искушению несколько раз и… вспомнил, как сильно любил секс.

– Мы все любим секс, чёрт возьми. Ну, кроме Бенедикта, – Уоррен вздохнул и покосился сперва в сторону Эссы, а затем в сторону Бенедикта, чтобы убедиться, что тот либерален в отношении таких разговоров. – Что-то должно было случиться.

– Я об этом ничего не знаю.

– Хм…

– Может быть, тебе удастся вытянуть из него правду, а попутно уговорить помочь нам.

В третью встречу Эссе и Моргане в зале координат даже не пришлось колебаться в выборе темы для разговора – такими увлечёнными они выглядели, когда обсуждали что-то своё.

Роджеру, однако, идея очистить пепелище пришлась не по вкусу:

– Зачем, простите, это место Лифорду? Оно было абсолютно бесполезным до проклятия. Всего лишь какой-то лесок. Официально он даже не находится в черте города. Где-то между пределом и Коллуэем. Вокруг ничего важного. Глупая малышня туда не прибегает. На всякий случай пепелище окружают высокие стены. Зато Лифорд может казнить своих преступников, отсылая их на пепелище.

– Хорошая идея, но перевёртыши способны улететь оттуда.

– Значит, не перевёртышей, – утвердил Роджер. – Пепелище прекрасно подходит для украшения предела Ли. Такое же мра-ачное и тёмное.

– Ты пьян, – прищурившись на мгновение, ахнул Брайан. – Страшно пьян. И как я не заметил этого раньше?

– Потому что ты слеп.

– Подожди-ка, Брайан… ты… не… понял, что твой близнец пьян? Как?! – Уоррен был поражён до глубины души.

– Не знаю. А… понял. Он просто молчал до сих пор.

– Ух, ничего себе… – Уоррен прижал руки к сердцу, изображая тётушку Терезу, и перевёл дыхание. – Ну и напугал же ты меня.

– Но тогда зря я его сюда притащил.

– Очень зря, – истончившимся голосом заговорил Роджер. – Я не хочу помогать вам с пепелищем. Я не святой и становиться таковым не намерен.

– У тебя в голове куски перевёртыша и они могут пригодиться, – подмигнул Уоррен.

– Да-а, – непонимающе протянул Роджер, – но они не имеют почти никакого значения в том, что вы задумали.

– Рашингава доказал, что мы с Уорреном частично перевёртыши, – вмешался Брайан. – И это даёт нам возможность воздействовать…

– И при чём же тут я? – почти не плаксиво изумился Роджер. – Единый не делает раненого частично снарядом, если осколок остался внутри.

– Тем не менее, у тебя тоже получалось воздействовать на облака, пусть и на иной манер, – терпеливо выговорил Брайан.

– Извращенски, – добавил Уоррен, словно наслаждаясь вкусом слова.

– Да, но это было до попадания брони алмазного в мою голову, – ровно возразил Роджер.

– Мы тоже не знаем, почему ты мог взаимодействовать с ними, – быстро проговорил Уоррен. – Но этот твой мозг в мелких бриллиантах…

– Что если ты тоже падший? – ухмыльнулся Брайан. – Просто расстался со святостью ещё в пятнадцать? С особой жестокостью.

– Даже если и так, какой же у меня дар? – внезапно гулким низким голосом поинтересовался Роджер. – Если ты сейчас скажешь, что моя победа над алмазным не результат моего многовекового упорного труда, а дар Единого, то я… то ты не мой брат.

– Привлекательность, например, – мирно предположил Уоррен. – Мы все знаем, что ты редкий придурок, но женщины тебя предпочитают другим мужчинам. И это совсем не нормально: ты постоянно плачешь, спотыкаешься, краснеешь по любому поводу, неуместно шутишь, торопишься, грубишь и оставляешь в общественном месте леди одну и в мокром белье. Касательно последнего ты просто отвратителен.

– О, побывал под чьей-то юбкой сразу после меня? – довольно хмыкнул Роджер.

– Я презирал бы тебя, не будь ты моим другом. И… нет, не побывал, если тебе действительно интересно. Но о том, что ты творишь, всегда легко догадаться, увидев несчастную, сгорающую от стыда и очень смущённую леди, желающую исчезнуть, но надеющуюся, что ты "вот сейчас" вернёшься.

– Ха, вот не парню, второе имя которого "Келли", указывать мне, как обращаться с леди.

Брайан резко отпрянул, сделал круг в шесть-семь шагов и вернулся к другу и брату:

– Я не хотел всего этого слышать. И больше не хочу впредь. Господа. Никаких споров – мы просто отправляемся на пепелище, как только Роджер протрезвеет и пробуем снять проклятие, и если эффекта не будет – уходим. Роджер. Это дело государственной важности. На этом всё. Иди отсыпаться. Прямо сейчас.

– Иногда он такой неумолимый, – пробормотал Роджер, медленно разворачиваясь к дверям. – Мне следует это у него перенять.

– Ты шутишь? Ты бывал таким же, если не ещё хуже.

– Правда? – обрадовался Роджер. – А почему хуже?

– Потому что ты обычно заставлял нас делать что-то не совсем правильное. Но даже Брайан подчинялся.

На следующий день Брайану и Уоррену пришлось преследовать Роджера по всему Ньону.

– Я что-то немного не понимаю, – проговорил Уоррен, выбирая новый маршрут для экипажа, так как, судя по его ощущениям, Роджер тоже так сделал. – Какого демона он пытается упустить шанс таким образом послужить империи?

– Он бы так не поступил, – спокойно, улыбаясь одними глазами, сказал Брайан. – Он готов на всё ради империи. И… скорее всего он сейчас просто издевается над нами. И уже смирился с необходимостью потратить время на пепелище.

– Жаль.

– Почему? – откровенно удивился Брайан.

– Потому что ты мог бы прочитать ему лекцию о долге и под осознанием своей вины он стал бы доступнее для тёмных облаков.

– Ты хочешь, чтобы он привлекал их, а не молился с нами? Ты это задумал?

– Я задумал нечто куда более сложное, но не уверен, что получится. И нужно провести несколько экспериментов.

– Расскажи хотя бы одну из идей, пока есть время.

– Попробую. Мы трое похожи на рычаг, опору и верёвку. Не самое удачное сравнение, но заметь, с таким набором предметов уже можно придумать какой-то механизм. Но самое главное – это Роджер. Мы с тобой ещё не так интересны в своём взаимодействии с тёмными силами, как он.

– Я, кажется, начинаю догадываться… Но это опасно.

– Да. Это опасно. Потому прежде надо провести эксперимент.

– На тебя Рашингава так повлиял? Ты не знал прежде такого слова, как эксперимент.

– Возможно. Но это же не плохо, так?

– Так. Я действительно начинаю понимать, почему тебе так нужны эти осколки в голове Роджера. У меня только один вопрос. Что ты скажешь, если этого не хватит? Что, если тёмные облака не зайдут в его камешки и они окажутся бесполезны?

– Концентрация гадости в Роджере будет зашкаливать. Эти камешки наверняка зацепят какую-то часть проклятия, и это уже будет частью победы. Надо будет лишь повторить.

– Ясно.

– Хм… ты точно всё понял?

– Роджер впускает в себя проклятие и концентрирует его в себе. Ты создаёшь кольцо… как тогда, на последней защите… кольцо тишины…

– Да. И ты, Молитвенный Щит Империи, молитвой просишь уничтожить всю тьму в осколках алмазного.

– Ну что, славная была экскурсия, не так ли? – влез к ним в экипаж Роджер.

Не выдержал и сам пришёл – так хотел посмеяться над братом и другом.

Брайан с Уорреном смерили его тяжёлыми взглядами. Но Роджеру именно это напряжение и требовалось – он заулыбался.

– Вы серьёзно думали, что я попытаюсь увильнуть?

– Ты не собирался издеваться, – вдруг сощурил глаза Брайан. – Ты хотел, чтобы мы только слегка понервничали, так?

В ответ Роджер кивнул и подёргал бровями, лукаво и любяще глядя на брата. Брайан усмехнулся и принялся стаскивать с брата одежду с якобы шокирующими намерениями. Это была их старая игра "нежно изнасилуй брата", которая выглядела как мальчишеская борьба, сопровождалась хихиканьем и больше ничем, но неплохо снимала перекосы, иногда возникающие в сложных взаимоотношениях этих братьев.

Поклонницы Роджера за такое зрелище могли бы выложить состояние, а Моргана сгорела от ревности. Но нет, повезло видеть эти заигрывания двух громадных мужиков только Уоррену.

Экипаж двинулся.

Уоррен иногда отпихивался носком сапога от чьей-нибудь конечности, по случаю оказывающейся в опасной близости от его тела, но близнецам вскоре надоела их игра, и Брайан сосредоточился на своей задаче.

В молчании они прибыли к пепелищу Лифорда.

– Если ты сделаешь клетку, как снаружи Мэйнери, – заговорил Брайан, – то-о… мой дорогой приятель… постарайся сделать её так, чтобы мы хоть каким-нибудь образом смогли потом покинуть пепелище.

– Зачем клетка? – с подозрением поинтересовался Роджер. – Да не сбегу я, что вы, в самом деле…

– Это не для тебя, – рассмеялся Брайан. – И надо проверить, не нужно ли вынести чьё-нибудь тело.

– Может и кто-то живой ещё найдётся, – предположил Роджер и без призыва крыльев взлетел на высоту в четыре с половиной роста.

Уоррен от неожиданности потерял дар речи. Только схватил Брайана за плечо.

– Даймонд модернизировал Роджеру протезы. Теперь ему не нужны крылья… – пояснил Брайан. – Нет, слушай, ты действительно думал, что Роджер сможет взлететь с места с такими тяжёлыми протезами хотя бы через пару лет? Они чудовищно тяжёлые, поверь мне.

Нескоро, но к Уоррену вернулась способность говорить. По уверениям того же Брайана он и сам взлетел без призыва крыльев, когда Эсса падала, но Уоррен ничего не помнил об этом и относил это к чуду, совершённому Единым, не меньше.

Пепелище Лифорда напоминало сожжённый лес, с торчащими из-под земли и пепла каменными изогнутыми шипами, в обхвате равными столетним деревьям и высотой превышающими два роста Уоррена. Этот лес просматривался хорошо, но иногда деревья или шипы оказывались стоящими группками и то, что находилось за ними, необходимо было обследовать.

И всё же после обыска пепелища, когда троица собралась возле полумесяца, венчающего знак Ли, Уоррен попросил Роджера повторить фокус со взлётом на протезах. И даже дважды, для своего удовольствия.

– Ну всё, хватит! Скоро начнёт темнеть, – прервав мальчишеские радости, повысил голос Брайан. – Уоррен, тебе нужна поддержка?

– Нет. К сожалению, у меня может не хватить ресурсов на клетку, как вокруг Мэйнери. Но тут никто в принципе не поможет.

– Ладно. Роджер, ты знаешь, что надо делать?

– Молиться?

– Нет… Уоррен, вдруг он и это забыл?

– Не думаю. А если забыл, то скоро вспомнит. Роджер, ты должен не просто впустить в себя демона, ты должен завлечь всех демонов этого места к себе в душу и удерживать их внутри столько, сколько сможешь. Ты же помнишь, как это?

– Боюсь, нет, – с почти искренним сожалением ответил Роджер. – Но я… Я разве мог их завлекать… сознательно?

– Вообще-то нет. Они сами к тебе тогда тянулись.

Роджер смотрел растерянно. Вероятнее всего притворялся, потому что после фразы "В этом случае я ничем помочь не могу, и – до встречи!" он сразу же развернулся и пошёл прочь.

По дёрнувшейся правой щеке Роджера, не прикрытой волосами, Уоррен понял, что друг ухмыльнулся.

– А ну стоять!

– Хорошо-хорошо, – тут же вернулся Роджер и смирно встал возле Уоррена: – тогда помоги мне. Нельзя на слепого возлагать ответственность за путь, которого он не видит.

– Сапфир… – одновременно вспомнили Уоррен и Брайан.

Сразу после возвращения Уоррена из второй экспедиции Сапфир назвал их слепыми и подразумевал он их борьбу с проклятиями. Наверняка он предвидел этот момент. И то, что у них всё получится.

Это вселило уверенность.

– Я буду говорить тебе, чувствую я что-то или нет, а ты прислушивайся и к своим мыслям, и к своим ощущениям. Только… Брайан, ты должен отойти как можно дальше, но так, чтобы услышать мой голос, когда позову.

Брайан ушёл. Роджер скрестил руки на груди и закрыл глаза.

– В прошлый раз ты захотел жестокого насилия над Шерил, когда оно вошло в тебя, – сказал ему Уоррен. – В этот раз может быть то же самое. Ориентируйся на ожесточение.

– Я уже хочу тебе врезать. И не раз. И с особой жестокостью, – начиная рассеянно, Роджер закончил ощутимо задорно.

– Я тоже захотел съездить по вашим мордам, едва перемахнул через стену. Так что это не считается, – мягко сказал Уоррен, глядя на друга.

– Ха, я захотел тебе врезать, как только с тобой познакомился.

– Это потому что я уже тогда был красив и мне всё прощали, а ты был злобным завистливым мальчишкой, – вопреки смыслу слов, Уоррен не мог перестать говорить с теплотой. Ему всё казалось, что Роджер веселится и несёт чушь, как раньше, в молодости. – Тоже не считается.

Некоторое время они молчали.

Но уже через восьмую свечи Роджер открыл ставшие совершенно разными глаза. Левая радужка горела алым, а правая почернела, как от предательства.

И Роджер прошипел какое-то ругательство.

– Что ты чувствуешь? Чего хочешь?

– Тебе лучше не знать, – с откровенной ненавистью сказал друг, глядя мимо Уоррена.

И он не играл, не пытался заставить нервничать. Лицо его тоже потемнело и исказилось. Как вдруг Роджера повело в сторону, будто пьяного, и он, удивлённый, посмотрел в лицо Уоррену:

– Это словно… не может быть… они меня словно…

– Упрямься, Роджер, стой на месте! – крикнул Уоррен, хотя находился в трёх шагах от друга.

Иногда бойцам важно было услышать крик командира, чья воля сильнее воли одного бойца. А Роджер – тот же боец. Просто сейчас сражается с другим врагом.

Но Роджера вдруг протащило по влажному пеплу пару шагов. И даже этого хватило Уоррену понять, что дела их плохи. Нельзя было недооценивать пепелище Лифорда.

Эксперименты не нужны. И легко будет справиться с проклятием прямо сейчас, если только Роджер проявит собственную волю и веру.

Роджер не встал. Он потрясённо оглядывал себя. Красная радужка совсем побелела от удивления.

– Роджер, не отвлекайся, – намеренно спокойно заговорил Уоррен. – Мы продолжаем. Ты только стой на месте и держись. Просто стой и ничего не делай. Ты сможешь?

– Пожалуй. Я просто… хочу… я вспомнил…

– Умница, мальчик. Скоро всё будет хорошо. Кивни, если можешь постоять тут ещё свечу.

Роджер кивнул. Но его лицо снова темнело и это не предвещало ничего хорошего.

– Брайан! Брайан! – заорал Уоррен.

– Что? – спросил красноволосый близнец совсем рядом.

– Похоже, что ты подошёл ближе, и с него сошло несколько тёмных облаков. Не все. Близко не подходи, будь в пределе видимости и наблюдай за ним. Его только что протащило, как меня в Три-Алле. И это совсем не нормально. Знаешь, похоже, Роджер – не менее лакомый кусочек для дьявола, чем я.

– Значит, наш грязный развратник всё же снискал божью благодать однажды.

– И лишился её. Девчонки тянутся к свету, что остался в нём. Вот и решение загадки.

– Идите вы оба… – глухо простонал Роджер. К нему вернулся гнев и буквально душил его сейчас, но "лакомый кусочек" старательно держал себя в руках: – Я просто потрясающий парень и девчонки это понимают.

– Конечно, – неопределённо ответил Уоррен. – Я пойду создавать "кольцо тишины". Как только вернусь, мы займёмся тем, зачем пришли, и уничтожим проклятие.

Но Уоррен чувствовал, что ему не хватает сил и времени на клетку, подобную той, что окружала Мэйнери. Он понимал, что слишком впечатлён и опасался за жизнь Роджера. Будь он как Брайан, то ухватился бы за свою веру и ни на такт не усомнился бы в величии Единого и Его гении. Но пепелище словно подставило его. Ни разу не ощутив присутствия демонических сил, Уоррен оставался в полном неведении происходящего. А ведь он должен был ощутить, что друга буквально подцепило на крюк изнутри и теперь готово разорвать нечто, что чуть было не уничтожило самого Уоррена в Три-Алле и вне его.

Но кроме всего прочего, кольцо тишины должно быть сферой, которая не пропустит вихри тьмы ни в одну из сторон. А это значит, что ему нужно силой Единого создать колоссальных размеров сферу.

В некой растерянности Уоррен обратился к богу. Только молитва помогала ему, когда он не знал, как выполнить задачу, в которой никогда не мог помочь трезвый расчёт.

Сияние от его рук пронеслось с необычайной скоростью по стене, окружающей пустошь Лифорда. И тут же золотыми спицами прошило камень вслед сиянию. Уоррен зажмурился и продолжил молить Единого. Ему нужно было много силы и очень большое чудо. Такое, какое могли увидеть из Ньона.

Этой мольбе словно поддалась стена, заскользившая под ладонями Уоррена вниз. Уоррен отшатнулся, но понял только, что стена и вправду словно уходит под землю. Но едва верхние камни стены поравнялись с глазами Уоррена, как он увидел, что не только стена, но и вся земля за пределами ограды осталась внизу. И он понятия не имел, как это поможет. Лишь снова зашептал, внезапно срываясь на крик, что ему нужно чудо.

Открыв глаза, он увидел перед собой клетку из тонких перекрещенных прутьев, иногда не соединённых с другими. Но этого, пожалуй, должно было хватить.

Уоррен упал на колени, чтобы поблагодарить Единого, но крик Брайана заставил его ринуться к центру.

Брайан выглядел так, будто его пытают потусторонние силы: вспотел от напряжения, плохо видел, был бледен и прижимал руки к лицу.

– Надо спасать Роджера. Я начинаю молитву, – прошептал Брайан и упал на колени.

Уоррен со своего места услышал тяжёлый, глухой хрип, перемежающийся воем.

Сейчас Уоррен ни за что не смог бы подойти к Роджеру. Издали он видел, как тяжело дышит друг, согнувшись. В каком напряжении находится его тело. И не хотел смотреть в искажённое ненавистью и страданием лицо. Он хотел бы подбодрить Роджера. Хотел бы облегчить его участь, но не мог заставить себя даже пошевелиться. Теперь Роджера словно искорёжило.

Но Уоррен заставил себя очнуться и присоединился к спасительной молитве Брайана.

И едва он взмолился в третий раз, как их всех подбросило вверх, словно ударив по ногам. Земля под ногами разошлась огромными трещинами, и едва Уоррен упал, как тут же провалился в одну из таких трещин. И пока он пытался уцепиться хоть за что-нибудь, чтобы не соскользнуть ещё ниже и не застрять там, огромный пласт земли съехал с правой стенки и потащил Уоррена за собой, глубже. Левая стенка тоже начала обваливаться, крошась, и голову Уоррена засыпало землёй и камнями. Он успел согнуться так, чтобы перед носом у него оставалось пространство для дыхания и движения руками. Но на спину начало давить так сильно, что его ноги сами вкапывались в рыхлую землю внизу, которая буквально ссыпалась и засасывала Уоррена ещё ниже, в образовавшиеся пустоты.

Сейчас он понимал, что в любой момент его раздавит, так как земля продолжала двигаться – пласты под собственной тяжестью опускались, и края трещины в любой момент снова сомкнутся.

И впервые призвал крест во имя спасения собственной жизни, а не души. Кресты врезались в землю каждой своей оконечностью, и первый из них помог Уоррену не провалиться ниже, а второй – найти опору и ссыпать с себя огромное количество земли. Благодаря третьему он вдохнул запыленный, но всё же воздух, и увидел полоску стремительно темнеющего неба над головой. Вскоре, не без призыва меча, он смог вскарабкаться на поверхность. Но теперь здесь были только раскрошенный камень и уголь, вздыбленные кучи земли и стоящая в воздухе пыль. Ни огромного символа предела Ли, ни близнецов.

Уоррен закричал, но тут же закашлялся.

После сиплого звука точно такой же кашель раздался откуда-то справа. Уоррен побежал туда и увидел выбирающегося Брайана.

– Где Роджер?

– Роджер!

Уоррена потянуло влево. И когда он добежал до места, под которым был Роджер, то приготовился к худшему, потому что между Роджером и свежим воздухом лежала плотно упёртая краями в стенки трещины остекленевшая чёрная плита из песка и пепла.

– Брайан, быстрее! Он внизу.

Брайан уже выбирался и ринулся к Уоррену.

– У него из полезных призывов только свет и меч и, к тому же, тяжёлые протезы, – быстро проговорил Уоррен. – Он точно провалится, если мы что-нибудь не придумаем. Но сейчас он ещё прямо под ней.

– Поднимать плиту нельзя, она держит пласты слева и справа, – Брайан всё же не отрывал глаз от этой плиты.

– Да. Но я сомневаюсь, что ему хватит воздуха.

– Он продержится. Уоррен, мы можем только немного подкопать по линии разлома. Но на это уйдёт слишком много времени.

– Давай начнём.

– Нам нужна помощь.

– Сюда никто не придёт, а если придёт и окажется, что проклятие мы не сняли, то толку будет мало.

Вместо ответа Брайан бросился к части разлома, которую не перекрывала плита, но эта часть всё равно оказалась слишком узкой, чтобы пролезть под плиту. Рыхлая земля выгребалась легко и почти без усилий. Только камни царапали кожу, и Брайан изредка спрашивал, жив ли ещё Роджер.

– Жив.

– А ну-ка оба в сторону, – скомандовал голос над головой.

И под непонимающими взглядами Уоррена и Брайана принц Сапфир Сильверстоун ящерицей скользнул в вырытый лаз. Вот только как? Образованное отверстие было чудовищно узким. Едва ли можно было просунуть голову, а Сапфир отличался и ростом, и разворотом плеч.

Зашелестел песок, земля стала неустойчивой и словно начала засасывать плиту. Но тут же этот огромный кусок остекленевшего песка и пепла взлетел в воздух и почти вслед за ним выбросило Роджера. Сапфир лишь подпрыгнул и встал уже на съехавшиеся друг к другу пласты земли.

Роджер сумел сгруппироваться в последний момент и почти эффектно приземлился рядом с предком, взметнув, правда, тучу пыли.

– Что ты здесь делаешь? – тупо спросил Брайан у Сапфира.

– Принёс благую весть, – бодро заговорил Сапфир. – Проклятие с пепелища снято. Да и пепелища больше нет. Здесь всё так переворочено и перепахано, что… и ещё не очень устойчиво. Поднимайтесь в воздух, господа, не то рискуете снова провалиться под землю при новых подвижках.

– На Пенрине же нет землетрясений, – с нажимом произнёс Роджер, взлетая с помощью протезов.

– Нет, и не было. А вот пепелище поднялось в воздух и рухнуло обратно вниз. Оттого и впечатление землетрясения.

Уоррен и Брайан переглянулись и поспешили за Сапфиром и Роджером. Золотой клетки из тонких прутьев не было. Уже за стеной крылатые опустились на землю и смогли увидеть, насколько вспучилась земля пепелища, и пронаблюдали, как она в некоторых местах оседает, скрываясь за стеной.

– Это чудовищно, – тяжело вздохнул Брайан. – И это было очень опасное предприятие. Роджер, ты как?

– Я спасся от смерти. Такое очень бодрит в любой ситуации. Но я бы хотел принять душ.

Им всем хотелось принять душ. Уоррена Сапфир доставил домой точно так же, как отец доставлял на Соно-Мэйн.

Эсса, увидев мужа, перемазанного землёй и чёрного от пепла, пару дней шутила на тему того, как именно Уоррен снимал проклятие с пепелища.

Но на третий день случилось то, чего Уоррен не мог ожидать никак.

Он увидел Роджера, входящим в зал координат. Три такта спустя Уоррен поливал кровью пол, чудовищным усилием воли пытаясь преодолеть парализующее воздействие непереносимой боли и вытащить клинок из живота соскальзывающими пальцами.

Это был очень плохой удар. Плохой удар из тех, что перекрывают основную ветвь кровотока и в считанные мгновения приводят к смерти.

И самое невероятное то, что нанёс его именно Роджер. На глазах у беременной Эссы.

Уоррен мгновение смотрел на друга и видел холодный взгляд голубых глаз. Но затем Роджер чуть улыбнулся, вытащил клинок и мгновенно исцелил Уоррена.

Оба опустились на холодные плиты пола: Уоррен рухнул на колени, Роджер сел медленно, опираясь на руки и не спуская с друга глаз.

– Эсса не заметила, – прошептал Роджер и широко, приветливо улыбнулся ей, отвечая на еёкивок и улыбку. – Повезло.

– Зачем? – только выговорил Уоррен.

Даже исцелённая, не существующая рана ещё зверски болела и жгла, сердце колотилось как сумасшедшее, а от резкой кровопотери звенело в ушах.

– Это была твоя идея – так использовать меня на пепелище, – медленно проговорил Роджер. – И этот удар в живот – ещё не всё, что я хочу тебе сказать. Выйдем.

– Я… готов был к тому, что тебе не понравится. Но Роджер, разве сражение с алмазным не было таким же тяжёлым, но таким же достойным?

– Не смей сравнивать! – лицо Роджера потемнело и исказилось от гнева почти так же, как на пепелище. Но Роджер взял себя в руки и с улыбкой помог другу подняться, после чего повёл его прочь.

– Роджер, мы все не святые, но готовы к лишениям и трудностям во имя империи. А пепелище – я тебе напомню – земля империи.

– Не уговаривай меня. Твои слова теперь – пустой звук. Я всего лишь хочу показать тебе, в какой я ярости.

Через мгновение Уоррен летел с лестницы. Он никак не был к этому готов и ударился о ступеньки внизу так жутко, что содрал себе мясо с костей на руках и лице. Но Роджер мигом оказался рядом, вправил, вызвав вопль, пару суставов, исцелил и принялся пинать под рёбра с той безличной жестокостью, с которой ещё никогда не ввязывался в драки при Уоррене.

Удалось схватить Роджера за ногу и опрокинуть.

– Что происходит, отвечайте! – услышали они холодный и звонкий женский крик.

Эсса стояла наверху и смотрела на них.

– Стой там! – крикнул ей Уоррен и повернулся к Роджеру: – Мы, очевидно, не успели вытащить всё то, что вошло в тебя на пепелище Лифорда.

– Очевидно, – протянул Роджер, поднимаясь, и в руке его засветился меч.

– Ты что делаешь, Кардиф?! – снова закричала Эсса. – Убери немедленно!

– Нет, – проскрежетал Роджер.

Лицо его снова исказилось, как тогда, на пепелище.

– Ничего, Эсса… только не подходи, – проговорил Уоррен, уже не спуская с Роджера глаз.

Призванный клинок Уоррена ослепил его самого и сиянием сделал невидимым меч Роджера, тёмный и почти не отражающий света. Пока Роджер не понял этого, Уоррен поднялся, опираясь о стену, и отозвал свой меч, чтобы воплотить символ, который должен был действовать так же, как воздействовал на Роджера Брайан, и изгнать из Роджера всё худшее, что в нём ещё оставалось.

– Я вырежу на твоей коже сотню крестов, раз они тебе так нравятся, – прошипел Роджер в ответ на сияние и мечом разрубил воздух между ладонями Уоррена, словно разметав сияние призыва, развеяв его как дым.

Внезапно стало нечем обороняться – Уоррену требовалось всего мгновение, чтобы призвать меч и защищаться хотя бы на одних инстинктах, но и этого мгновения у него не было, потому что клинок Роджера уже нёсся к груди Уоррена.

В же время Эсса в растерянности сделала неловкое движение, оступилась и полетела с лестницы.

Что-то случилось с Роджером. Его меч вдруг с оглушительным звоном оказался на полу возле стены, а сам Роджер очутился на середине пролёта, чтобы поймать Эссу. И поймал. Чтобы уже через мгновение передать заметно беременную женщину Уоррену и без сил опуститься на пол.

Эсса смотрела огромными глазами на Уоррена и не дышала, ощупывая его и себя. Роджер не сводил глаз с Эссы. Он был поражён.

– Цела! – одновременно произнесли все трое.

Роджер некоторое время переводил взгляд с Уоррена на Эссу и обратно, и его глаза наполнялись слезами. После чего Эсса и Уоррен продолжали приходить в себя уже под звуки рыданий Роджера.

– Что это было? – тихо спросила Эсса у Уоррена под ухом, благо оставалась крепко прижата к телу мужа. – И что это сейчас с ним творится?

Уоррен никак не мог заставить себя расцепить руки и отпустить жену.

– Верность империи в нём сильнее всего, – так же негромко проговорил Уоррен. – Сильнее всех демонов. Это так странно. Но благодаря этому он пришёл в себя. Вовремя. И осознал, что чуть было не сделал. Но это не всё, Эсса.

Уоррен говорил, а самого его словно обсыпало снегом от осознания того, что чуть было не произошло с Эссой и тем малышом, что дожидался своего появления на свет.

Демоны в Три-Алле нашёптывали Уоррену, как замечательно будет убить Эссу, и он сравнительно легко игнорировал это в течение той четверти свечи, пока подвергался их влиянию. Роджера же они толкали на месть, искушая его каждое мгновение в прошедшие три дня, едва Брайана не оказывалось рядом. И Роджер не выдержал.

Уоррен отпустил Эссу и призвал крест.

Литому символу не удалось расколоть каменную плиту пола, и Уоррен просто приставил его к стене.

Это место стало напитываться тишиной и раскаянием Роджера. Друг действительно постепенно взял себя в руки. Только лицо Роджера, несмотря на рыдания, оказалось белее, чем первый снег. Уоррен не так часто в прошлом видел его таким. И никогда не видел, чтобы крылатый бледнел так сильно. Это было лицо мужчины, переживающего катастрофу. И Уоррен понимал, что Роджеру надо дать время, но как раз времени у них и не было.

Уоррен сел на пол рядом с другом:

– Чего тебе больше всего хотелось сделать там, на пепелище?

– Уничтожить Шерил, – через какое-то время проговорил Роджер.

– Разве она всё ещё занимает твои мысли?

– Нет. Но пока я был на пепелище, то постепенно вспомнил все последние годы. И это было действительно ужасно. Я как будто потерял нескольких сыновей разом. Но ещё хуже то, что я захотел с ней сделать.

– А чего тебе хотелось ещё?

– Уничтожить её семью. Убивать одного за другим.

– Ещё что-нибудь?

– Нет, ничего. Только это.

– Но почему борьба с этими желаниями показалась тебе настолько тяжёлой?

– Потому что я хороший парень, и такие, как я, не мучают, не насилуют и не убивают. А Шерил абсолютно точно заслужила хотя бы одну часть из этого. И мне было сложно вспомнить, что такое совесть. Мягко скажем, она исчезла.

– А что было в последние три дня?

– Я не мог перестать вспоминать те годы. И перестать думать о мести Шерил. Но почему я не вошёл в её дом, почему не поднял клинок на неё? Почему я чуть не убил вас всех?

– Я вижу всего два объяснения. Первое – ты всё ещё слишком любишь Шерил. Второе… Ты решил, что я сейчас сильнее, чем ты, и потому твои размахивания клинком мне не слишком повредят. Ты действительно хороший парень, Роджер. Ты должен продолжать верить в это.

– Мы все для себя хорошие парни. Но иногда невыносимо противостоять желаниям и обстоятельствам. И эта слабость, единожды допущенная, делает меня хуже. Я слишком устал бороться с собой. Мне надоело осознавать всё это. Я просто хочу отомстить. И уснуть снова.

Уоррен судорожно сглотнул. Друг говорил о том, что хочет оцепенеть снова.

– Ты не должен спать. Ты был и будешь орудием в руках Сапфира, а значит, нужен империи и нам всем. У тебя просто выдались не самые лучшие дни. Из-за меня. Немного отдохни. Просто расслабься. И не слушай никого и ничего. Делай только то, что должен.

– Если я расслаблюсь, это всё снова захватит меня.

– Уоррен, нужно убрать это из него, – вдруг сказала Эсса. – Его личность может измениться, если это будет долго продолжаться. Я говорила тебе о таком в Эл-о-Уивер.

– Ты, конечно же, права, – немного подумав, ответил Уоррен.

Эсса тогда рассказывала, что истинное проклятие Три-Алле находится в Классике, личность которого начинает меняться.

Что если Единый не услышал их молитву три дня назад, и всё проклятие полностью перешло в Роджера и сидит в нём? Ни одна душа не выдерживала той части проклятия, какой Роджер даже не замечал. Но теперь оно влияет на его действия. Значит, оно перешло в него полностью. И Роджер определённо не так несгибаем, как Классик, и потому в любой момент может выкинуть что-то ужасное и заслужить смертную казнь.

– Эсса, вызови Брайана немедленно. И держись от этого места как можно дальше. А лучше скажи, чтобы вышли все. Если что-то пойдёт не так, то Мэйнери станет чем-то вроде Три-Алле.

– Этого нельзя допустить, – покосился на Уоррена Роджер.

– Мне дороже ты, чем ещё один дворец. Даже не мой, кстати.

– Спасибо, – усмехнулся Роджер. – Но ты планировал меня использовать в Три-Алле точно так же, не правда ли?

– Планировал. Но теперь уже не хочу этого. Точно.

Роджер ещё раз слегка растянул губы в полуулыбке. Но даже это подобие выражения радости вдохновило Уоррена. Он был намерен хоть немного облегчить Роджеру эту свечу жизни.

Некоторое время Уоррен заставлял Роджера рассказывать обо всём лучшем, что было в его жизни, а когда не выходило, то припоминал самые весёлые приключения в прошлом.

Брайан застал их на том же месте, на котором оставила Эсса. Уоррен гладил волосы Роджера, а тот мирно спал, развалившись на полу, и положив голову на бедро друга.

– Что, если мы не справимся? – с сожалением смотрел Брайан.

– Это была моя идея, помнишь? Я готов жизнь положить, чтобы всё исправить.

– Мы так верили, что у нас всё получится. В прошлый раз.

– Да, я редкостный придурок. Был так счастлив и слеп, что не хотел считаться с рисками. Джулиан проявил дальновидность, когда отрядил меня всего лишь удерживать кольцо тишины во время защиты.

– Брось. То, в чём мы пытаемся навести порядок, не подлежит расчётам и измерениям. Ты защищаешься с одной стороны, а с другой уже надвигается гибель. И этих сторон даже не шесть. Чёрт, я устал.

– Вот это поворот! И от чего устал ты?

– Просто устал. Почти не спал несколько ночей подряд, и старики устраивают какие-то выбивающие из колеи тренировки, ещё кучи дел каждый день… а, ты подумал?.. Ничего серьёзного, конечно нет!..

– Отлично. То, что у тебя всё в порядке – это даже успокаивает. Давай приступим к молитве… Может, скоро новый чемпионат?

– Это бы объяснило особую стервозность стариков, – размеренно заговорил Брайан, опускаясь на колени рядом с братом. – Хотят, чтобы я снова получил чемпионский титул, пока Роджер сам себя не нагонит.

Затем Брайан легко шлёпнул близнеца по щеке:

– Просыпайся, красотка. Мы будем исцелять тебя. Молись об избавлении от проклятия. Молись от всей души, понял?

– Я ещё не проснулся, моя птичка, дай мне восьмую свечи, принеси кофе, шоколадный пудинг и я буду ве-е-есь твой.

– Шутишь? Господь не будет ждать, пока ты налижешься пудинга.

– Тогда молись, а я присоединюсь в процессе.

Брайан положил ладонь на лоб Роджера и закрыл глаза для того, чтобы быстрее сосредоточиться. Уоррен подумал, глядя на них, что в этот раз всё пойдёт как надо. Брайан обязательно вымолит у Единого свободу для Роджера. Если бы хотел, то в своё время вымолил бы, пожалуй, и Шерил для брата.

Они повторяли молитву снова и снова до тех пор, пока Брайан не выбился из сил.

– А теперь ты должен принести жертву Единому, – сказал Уоррен. – Пообещай ему сделать что-то во имя Его и сделай это.

– Что, например? – поинтересовался Роджер.

– Не знаю. Я посылаю цветы в каждый из храмов Ньона. Господь мне прощает мою религиозную неотёсанность.

– М-да, вера у тебя слабовата и фантазии мало… – протянул Брайан, с насмешкой глядя на Уоррена. – Да и крылатый ты так себе.

– Это да, но ваша нелюбезность, не могли бы вы подать идею со своей стороны? – манерничая ответил Уоррен.

– Религиозный подвиг может заключаться в чём угодно, в пределах разумного, конечно, если совершать его во славу Единого. Ты можешь вознамериться доказать, что восстановишь навык не за восемнадцать лет, а десять. Разве что… делать ты это будешь не для того, чтобы сразиться с алмазным, как в прошлый раз, а для того, чтобы помочь защитить верующих в Единого во время следующего нападения перевёртышей извне. Защищая верующих такой ценой, ты совершаешь подвиг во имя Единого, понимаешь?

– Отлично, но это касается длительного периода, – мягко возразил Уоррен. – Нужно что-то, что Роджер может сделать прямо сейчас.

– Это не подвиг.

– Молитва тоже не подвиг, но работает.

– Моя молитва – всегда подвиг, – слегка порозовел и ухмыльнулся Брайан. – Думаешь, мне не о чем подумать? У меня целый город проблем, а одна из них не даёт мне спать ночами уже лет сто.

– Хватит! – перекрыл спор Роджер. – Мой подвиг будет заключаться в том, что я пойду в дьявольский Три-Алле и впущу в себя столько нечисти, сколько смогу. И на этот раз справлюсь с этим.

– Нет, – резко возразил Уоррен. – Эсса считает, что реальность проклятия Три-Алле находится в Классике. Так что избавлять от проклятия нужно его. И судя по тому, что говорил мне Вир, по тому, как проклятие себя ведёт в этом месте… это, скорее всего, истинная правда. Но сколько я ни думал об этом, у нас нет шансов, потому что Классик не подпустит нас к себе.

– Он даже не узнает, – мрачновато пообещал Брайан. – Ты побудешь в Три-Алле, Роджер тебя на всякий случай подстрахует, а я буду молиться об избавлении Классика от проклятия, – Брайан договорил нехотя и немного помолчал, прежде чем с сомнением произнести: – Хотя я не уверен, что это наруку Сапфиру. Но здесь мне всё равно. Проклятие с Классиком уже много лет, должно быть оно уже научило его чему-нибудь. Это если принцесса права. Если нет, то мы всего лишь… как всегда потратим время. Которое и так иногда тратим в Три-Алле за картами и латкором, – и как-то вдруг посмотрел вверх и в сторону: – Хочу кофейного латкора. Или молочного.

– Взболтать и выпить! – добавил Роджер.

– Вы правы, нужно передохнуть, – устало проговорил Уоррен.

И близнецы ушли.

Ещё несколько недель они бились над проклятием Три-Алле, но, в конце концов, сдались. Брайан приехал к Уоррену однажды вечером и тихонько сообщил:

– Я решил поговорить об этом с Сапфиром. Старикан – надо же! – оказался в курсе наших проблем. И заявил, что у нас ничего не выйдет. Не сейчас точно. Он согласен с Эссой, уточнил лишь, что проклятие есть порождение самого Классика. То есть парень сам себя проклял, чтобы стать сильнее. И, что самое интересное, Единый не в силах справиться с проклятием разумного самого себя. Только сам Классик способен с ним справиться. К сожалению, Классик использует своё проклятие как оружие. Не спрашивай как – Сапфир не знает. Классик сейчас увлечён своими делами с Аллирраквией Андерсон и проклятие не причиняет ему заметных неудобств, как Роджеру, например. Но всё может измениться, и Сапфир обещал предупредить нас.

Уоррен долго молчал после этого сообщения. Он так привык к мысли, что Три-Алле – это его обязательство. Но теперь, узнав, что не в его силах справиться с этим проклятием, он не ощутил освобождения. Ему всё казалось, что найди он в себе больше веры и больше силы, то справился бы. Но постепенно пришёл к спокойному ожиданию.

Ждать ему потребовалось много лет.

С другой стороны ему врезались в голову слова о том, что даже Единый не в силах снять проклятие, которое разумный наложил на себя сам.

Он ходил из одного угла спальни в другой и думал, как преподнести эту мысль Эссе. В конце концов, остановился и рассказал всё Эссе своими словами.

– Значит ли это, что наша участь предрешена? – тут же спросила Эсса и сама себе ответила: – Да, это и значит.

– Нет, я не о том. О том, что Классик наверняка не первый и не последний. Мы все проклинаем себя время от времени. И у проклятия разные формы и причины. В итоге… я не решаюсь произнести это, Эсса, но ты должна понять. Это ещё и то, о чём мы спорили в Эл-о-Уивере, помнишь?

– Мы… ах, нет, я не в силах провести логическую связь. Поясницу так тянет…

Уоррен сел рядом с Эссой и привычно погладил её живот и спину. Поцеловал шейку и немного увлёкся, но Эсса оказалась не в настроении развлекаться:

– Всё ещё тянет, – пожаловалась она. – Погладь ещё.

И Уоррен вынужденно пришёл в себя.

– Мы спорили о том, что определяет разумного – он сам или его поступки, его воля или не зависящие обстоятельства рождения, воспитания или окружающих условий. В известной мере. Не схожа ли твоя ситуация с проклятием самой себя? Ведь это не даёт тебе спокойно жить, не так ли? И это похоже на проклятие. Пусть не в той же зловещей мере, но разве нет?

– Уоррен, – шумно выдохнув и улыбнувшись, повернулась к нему Эсса. – Ты такой милый. За все последние лунные периоды за своей работой с проклятием и пропавшими ты даже не заметил, насколько я стала счастлива. Ты исцелил мою душу. Ты, и наш малыш. С вами мне так хорошо, что уже не важно, что у меня там было на душе какое-то время назад.

– Это… замечательно, но как же…

– Я же изменилась правда? Это ты должен был заметить. Я стала мягче и приветливее, разве нет? Мои улыбки твоим тётушкам приобрели искренность.

– Я приписывал это… беременности и… моих тётушек невозможно не полюбить, они же… довольно милые, правда?

– Может быть. Но в целом это воздействие счастья, принесённого тобой. Всё благодаря тому, что теперь я люблю тебя почти так же сильно, как ты меня.

– Удивительно слышать это. Слишком странно. Может, ты так издеваешься, язвишь, а я просто не понял?

– Я говорю, что оттаяла, что ты меня согрел своим теплом, – как глухому, громко сказала Эсса. – Всё, Элайн! Ты победил, слышишь? Когда я смогу до тебя донести простую мысль?!

– Что случилось? Начались роды?! – вбежала тётушка Мириам.

– Нет, – растерянно отозвался Уоррен.

У него в голове сейчас была полнейшая каша. А то, что сердце билось так сильно, что отдавалось в ушах – совсем не помогало навести порядок в мыслях.

– Иди, Мириам, мне нужно кое-что сказать Эссе, – тихонько проговорил он и повернулся к жене: – Ты это серьёзно? То есть… Просто скажи прямо, без намёков, а то мне что-то всё время кажется, что ты сейчас снова…

– Я люблю тебя!

– Ещё. Я всё ещё не…

– Люблю тебя. Очень сильно!

– Ох, ну надо же… мне кажется, что смогу поверить, но это случится, только если ты скажешь это ещё…

– …Миллион раз? Ох, ну и хитрым же ты стал, Элайн! Это всё тлетворное влияние Кардифа. Наверняка.

Уоррен улыбнулся и обнял жену, почти уверенный, что это нравится ей так же, как и ему. Этой почти уверенности он будто бы ждал уже пару лет. Вероятно, полная уверенность появится, когда и её любовь проникнет в него так же, как его любовь проникла в её душу.

Уоррен целовал её губы и даже довёл дело до определённой степени раздетости, но Эсса вдруг остановила его:

– Всё это замечательно, Элайн, но мне кажется, что пришло время родить тебе сына. Если ты не против, разумеется.

– Ты ставишь меня в неловкое положение. Я бы хотел, чтобы он родился поскорее, но почему именно сейчас, а не через… скажем… Мне бы хватило и восьмой свечи, например…

– Мне, пожалуй, тоже, однако он хочет появиться на свет прямо сейчас. И если только ты не намерен запихивать его обратно, вызови мне Пэмфроя.

– Бегу.

Герцог Пэмфрой прибыл подозрительно быстро.

– Сапфир сказал мне быть наготове, но я никак не мог приехать раньше, – сказал опытный врачеватель. – Не хочешь удалиться в какой-нибудь храм и помолиться о том, чтобы роды прошли из рук вон отлично?

– Так не говорят. Либо из рук вон плохо, либо отлично.

– Знаю, но у человеческих женщин роды проходят на тонкой грани между отлично и из рук вот плохо. В лучшем случае. И никогда просто отлично. Так что исчезни из Мэйнери. Иначе пожалеешь.

– Ты уверен, что справишься?

– Полностью. Даже если принцессе и твоему сыну придётся приходить в себя пару дней, в конце концов, они будут живы и здоровы. Гарантирую.

Уоррен провёл в ближайшем храме всё время до глубокой ночи. Тогда справа от него очутился Сапфир.

Сердце перестало биться – ясновидящий мог прийти только с плохими новостями.

– Расслабься, парень. Всё прошло хорошо.

– Тогда почему вы здесь?

– Твой сын не подходит для царствования.

– Что, простите?

– Я видел, конечно, таких царей, которые ещё меньше подходят для царствования, чем Валентин, но это – что-то особенное. Воспитывай его так, чтобы он даже мысли не допускал о том, чтобы взять власть.

– Значит, и землёй своей он управлять не должен? Это слишком большие земли, чтобы не заботиться о них.

– Просто проверяй его и учи как можно дольше. Он из тех, кто доверяет всем подряд и предпочитает оставаться слепым, чтобы в результате приближать к себе мерзавцев и глупцов, считая их всего лишь смешными. Такие фавориты для императора вредны. Но мы никак не сможем избежать фаворских проблем при Валентине. Маловероятно, конечно, что Валентину на голову упадёт корона, но знаешь, есть такая крошечная вероятность. А посему… просто приучи его к тому, что никто не должен влиять на его дела. И что никому потакать нельзя. И доверять тоже… И знаешь, у Брайана скоро родится сын. Пусть Валентин будет неразлучен с ним. Май будет ему прекрасной опорой.

Сапфир смолк. Он опустился на колени и истово молился за будущее Валентина. Затем поднялся и пошёл вместе с Уорреном в Мэйнери, где Эсса беспокойно спала, а маленький Валентин, лишь отчасти похожий на отца и мать, молчал и хлопал глазами.

– Всё прошло из рук вон отлично, – серьёзно сообщил Пэмфрой, – как я и обещал. Подождал бы благодарностей, но у меня дела.

Целитель ушёл вместе с Сапфиром. Валентин начал закрывать глазки и вскоре уснул.

Это было странное и радостное чудо – маленький сын, а те чувства, которые он вызывал своим сонным видом, вряд ли могли поддаваться описанию.

Ощущение присутствия бога и осознание его благословения в этой тишине посреди полутёмной спальни захватили Уоррена.

В нём поселилась уверенность в том, что боль и смерть остались где-то снаружи. И сюда им не проникнуть.

Много раз в последующие годы Уоррен оказывался посреди полутёмной комнаты. Он долго стоял возле спящих Эссы или Валентина и прислушивался к собственным ощущениям. И даже когда забывал взращивать металл, не ощущал присутствия тёмных облаков. Все демоны словно оставили его, едва родился Валентин.

История Санктуария с его семьёй не повторится.

Страх перед дьяволом полностью пройдёт.

Эсса будет счастлива.

А значит, будет счастлив и он, Уоррен Келли Мэйн, герцог Элайн, чудотворец.

97-й год Террора Сапфира.

Послесловие

Валентину отчасти передался дар поиска разумных, и со временем он научился им пользоваться. У его младших братьев дар проявлялся в меньшей степени, но в достаточной, чтобы послужить не только империи, но и лично императору.

Роджер научился впускать в себя тёмные облака проклятия и справляться с этим, как бы сложно ему ни было. Но ни признаков святости, ни признаков её потери у него не нашли, и Церковь решила, что не стоит рассказывать общественности о роли маркиза Кардифа в снятии проклятия с пепелища Лифорда.

Звание лучшего мечника крылатых Роджер вернул себе с огромным трудом и совсем не так скоро, как хотелось бы.

Проклятие Три-Алле исчезло на какое-то время по воле Классика. Но однажды оно вернулось в изменённой форме. К тому году Уоррена, близнецов и полнокровных уже было не испугать ни одной из форм тьмы.

И однажды настали времена, когда изменённость Эссы очень помогла империи.

А в эпоху Печального мира солнечная, со сладким голосом, истинно счастливая Эсса стала нужна всем как воздух. Разумные тянулись к ней сильнее прежнего. Иногда её улыбкам не хватало искренности, но тогда она любила вспоминать вслух:

– Всем нам так нужна радость!

И если её кто-то внимательно слушал, то добавляла:

– Мы так часто боимся, злимся, завидуем, и иногда всё это одновременно! Но именно по этой причине людям так нужна радость. Каждый день, каждую свечу, и не меньше четырёх раз за каждую свечу! И удивительно то, насколько люди не умеют найти и узнать в лицо то, что будет доставлять им не простое удовольствие, а радость. Правда же? Вот что вас радует?

И её собеседникам всегда хоть немного, но становилось лучше.

P.S. Имена

Маленький Валентин крепко сжал в руках детали игрушки, вскочил и подбежал к отцу. Аккуратно, почти с нежностью, разложил у него на колене крупные части синего космического крейсера и подождал, когда папа посмотрит на него. Взгляд отца он почувствовал почти всем телом, будто проникающее тепло солнечных лучей.

– Пап, почему дядя Роджер сказал, что у тебя второе имя – женское?

– Это для него оно как женское. На самом деле Келли – отличное имя для мужчины.

Валентин услышал тихий смешок. Это вошла мама. Она улыбалась, глядя на папу, и молчала.

– Ты уверен? – Валентин решил посмотреть папе в глаза.

– Абсолютно, – папины глаза улыбались. – Напомни-ка, какое у тебя второе имя?

– Джинджер.

– И что же, Валентин Джинджер Мэйн, разве это не мужское имя?

– Мужское.

Папа улыбнулся и кивнул, словно подтверждая – "да, всё именно так".

И успокоенный Валентин вернулся к Маю играть.

Эсса присела рядом с мужем и подмигнула Роджеру:

– Мне кажется, Уоррен просто не хотел быть единственным титулованным мужчиной со вторым женским именем.

Близнецы лишь мгновение оценивающе смотрели на своего друга, после чего симметрично усмехнулись:

– Так и было!


Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.


Оглавление

  • Предисловие
  • 1. Возвращение домой
  • 2. Гортензия в огне
  • 3. "Тебе очень повезло"
  • 4. Чудо и проклятие
  • 5. Граница его влияния
  • 6. Один особенный парень
  • 7. Ещё один провал
  • 8. Истина сама себя обнаружит
  • 9. Другое проклятие
  • Послесловие
  • P.S. Имена