Тень рыцаря [Себастьян де Кастелл] (fb2) читать онлайн

Себастьян де Кастелл Тень рыцаря

Моему отцу, Густаву де Кастеллу, которого я знал больше по рассказам, чем в жизни, но как прекрасны были эти рассказы…

Пролог

Если однажды зимним вечером вы после долгого пути в поисках ночлега доберетесь до одного из трактиров, которыми усыпаны торговые пути Тристии, и, попивая разбавленный эль у камина, постараетесь держаться подальше от местных громил, то, возможно, увидите, как туда забредет плащеносец. Вы узнаете его по длинному форменному кожаному плащу, ставшему от непогоды темно-коричневым, а местами темно-красным, зеленоватым или даже синим.

Он постарается смешаться с толпой. Обычно это им хорошо удается: если вы поглядите налево, то в затемненном углу увидите второго плащеносца, скучающего в одиночестве. Тот, что только что вошел, скорее всего, направится прямо к нему и сядет рядом.

Передвиньтесь чуть левее (только осторожно) и прислушайтесь к их разговору: вы уловите обрывки рассказа о судебных делах, которые им довелось разбирать в городах и селениях. Плащеносцы примутся обсуждать герцогов или лордов, притесняющих свой народ. Вы узнаете о вынесенных вердиктах и о том, пришлось ли плащеносцам участвовать в поединке, чтобы настоять на их исполнении.

Понаблюдайте за этими двумя, и вы поймете, что время от времени они оглядывают трактир. Присматриваются к постоянным посетителям, чтобы не случилось никакой беды. А теперь обратите внимание на их плащи: вы заметите неброский узор – это костяные пластинки, вшитые в кожу; они способны защитить от стрелы и клинка, при этом плащ весит не больше обычного и не препятствует движениям.

Если вам когда-нибудь удастся рассмотреть его изнутри, то вы обнаружите сотню потайных карманов, где хранятся различные хитроумные приспособления, ловушки и снадобья, которые дают плащеносцам преимущество в драке с любым противником и даже целой толпой. И пусть клинки, скрытые под плащом, ничем не отличаются от обычных, они всегда смазаны, наточены, остры и готовы к любому делу.

В легендах говорится, что вначале плащеносцы были поединщиками и наемными убийцами, пока некий великодушный король – а может, и королева – не собрал их под свое крыло, чтобы убедиться, что древние законы соблюдаются во всех девяти герцогствах Тристии. Герцоги – понятно, не слишком довольные подобным вторжением – замыслили в ответ самые ужасные пытки и смерть для всех плащеносцев, которых побеждали в бою их рыцари. Но когда погибал один плащеносец, на его место вставал другой: он надевал плащ, чтобы продолжить важное дело, и отправлялся в дальний путь, к неудовольствию дворян, обеспечивая исполнение закона, который приносил знатным людям столько неудобств. Так продолжалось до тех пор, пока чуть более ста лет назад наиболее богатые и полные решимости герцоги не наняли дашини – членов тайного ордена убийц, которые порождали порок даже в такой развращенной стране, как Тристия. Тем самым они надеялись повергнуть плащеносцев в уныние и посеять между ними распри. И назвали сей заговор Плачем плащеносцев.

Я не стану утомлять вас деталями, добрый путник, ибо так не следует поступать в беседе с воспитанным человеком. Скажу лишь, что после того, как дашини сокрушили последнего плащеносца, которого смогли захватить, никто больше не осмелился надеть плащ… в течение целого века. Продолжалось это до тех пор, пока юный король-идеалист по имени Пэлис и безрассудно отважный простолюдин по имени Фалькио не решили повернуть реку истории вспять и не воссоздали орден плащеносцев.

Но и с этим уже покончено. Король Пэлис погиб, плащеносцев распустили пять лет назад. И те двое, за которыми вы наблюдаете, рискуют головой каждый раз, когда пытаются исполнять возложенные на них обязанности. Поэтому они просто допьют вино, расплатятся и растворятся в ночи. Возможно, вы даже заметите улыбку на их лицах и услышите, как они уверяют друг друга, что Плач плащеносцев – не более чем легенда, о которой рассказывают странники в холодную ночь у пылающего камина. А если оно даже и произошло, то никто из ныне живущих не сможет вновь навлечь эту беду на плащеносцев. Но они ошибаются, да и вы вместе с ними. Ибо мне известно из достоверных источников, что Плач плащеносцев реален. Что он намного ужаснее, чем об этом говорится в легендах. Я бы мог рассказать вам больше, но, к несчастью, тот самый «достоверный источник», о котором я говорил, – я сам и есть.

Меня зовут Фалькио валь Монд, я – один из последних плащеносцев короля, и если вы хорошенько прислушаетесь, то, возможно, услышите мою печаль.

Глава первая Игра в ожидание

Можно пересчитать по пальцам, сколько раз за всю свою взрослую жизнь я просыпался спокойным и счастливым, не боясь неминуемой смерти и не желая кого-нибудь немедленно убить. И то утро, спустя четыре недели после того, как Патриана, герцогиня Херворская, меня отравила, к ним не относилось.

– Он умер.

Несмотря на туман в голове, заглушавший звуки, я узнал голос Брасти.

– Нет, не умер, – ответил ему другой, более глубокий голос. Он принадлежал Кесту.

Шаги Брасти, топающего по деревянному полу дома, стали громче.

– Обычно он к этому времени приходит в себя. Говорю тебе, на этот раз точно умер. Смотри, почти не дышит.

Меня ткнули пальцем в грудь, затем в щеку и в глаз.

Вам, наверное, любопытно, почему я просто не заколол Брасти и не уснул снова. Во-первых, рапира моя лежала далеко, на скамье у двери дома, в котором мы втроем обитали, а во-вторых, я не мог шевельнуться.

– Прекрати в него тыкать, – возмутился Кест. – Раз он все-таки дышит, значит, еще живой.

– Что странно, – отозвался Брасти, – ведь нита – смертельный яд.

Я представил, как он грозит мне пальцем.

– Мы, конечно, счастливы, Фалькио, что ты выжил, но хватит уже каждое утро вот так лежать бревном: это очень неудобно. Я бы даже сказал – эгоистично.

Несмотря на все предпринятые попытки, мои руки отказывались хватать за горло и душить Брасти.

В первую неделю после отравления я заметил странную слабость во всех конечностях и двигался намного медленнее обычного. Когда я пытался шевельнуть рукой, она повиновалась не сразу, а лишь через пару мгновений. Лучше мне не становилось – наоборот, состояние постепенно ухудшалось, и каждое утро после пробуждения я оставался запертым в своем теле все дольше и дольше.

Рука довольно сильно надавила мне на грудь: это Брасти оперся на меня.

– Кест, ты же со мной согласишься, что Фалькио скорее мертв, чем жив?

Повисло молчание: я понял, что Кест обдумывает вопрос. Проблема Брасти в том, что он идиот. Красивый, обаятельный, самый меткий лучник и при этом идиот. С первого взгляда этого, конечно, не заметишь: он прекрасно поддерживает разговор и использует всякие умные слова. Только он употребляет их не в том контексте. А иногда и не в том порядке.

Проблема же Кеста заключается в том, что он хоть и чрезвычайно умный, но считает, что для «большего глубокомыслия» необходимо раздумывать над любыми идеями, даже если в них нет совершенно никакого смысла, – например, над теми, что высказывает упомянутый выше идиот.

– Полагаю, что так, – наконец выдавил из себя Кест и немного искупил свои слова, добавив: – Но, наверное, правильнее будет сказать, что он скорее жив, чем мертв.

Снова повисло молчание. Я уже упоминал, что эти два болвана – мои лучшие друзья и соратники по ордену плащеносцев? Что именно на их защиту мне остается надеяться, если леди Трин решит натравить на нас своих рыцарей именно в этот момент?

Полагаю, что теперь ее следует называть герцогиня Трин. В конце концов, это я убил Патриану, ее мать (да-да, ту самую, что отравила меня), – в защиту свою скажу, что лишь пытался спасти наследницу короля. Подозреваю, что более всего Трин обижается на меня именно за то, что появилась настоящая претендентка на престол, которая нарушила ее планы стать королевой.

– Он так и не двигается, – заявил Брасти. – Думаю, что на этот раз он умер.

Я почувствовал, как его рука скользнула по потаенным местам моего тела, и понял, что он обыскивает карманы в поисках денег. Да уж, принять бывшего браконьера в ряды странствующих магистратов – не самая блестящая мысль короля, и вот тому подтверждение.

– Кстати, у нас провизия закончилась, – добавил Брасти. – Я думал, эти проклятые крестьяне обязаны снабжать нас всем необходимым.

– Будь благодарен хотя бы за то, что они позволили нам укрыться здесь, – благодушно ответил Кест. – Такой маленькой деревушке нелегко прокормить сотню плащеносцев. Кроме того, они только что принесли еду из зимних хранилищ в горах. Швея, должно быть, сейчас делит ее между всеми.

– Тогда почему не слышно воплей сорванцов, которые обычно бегают, кричат и надоедают нам своими просьбами дать им для игры клинки или, что еще хуже, мой лук?

– Наверное, они услышали, как ты жаловался на них. Сегодня утром жители деревни решили не брать с собой детей и оставили их в горах.

– Ну наконец-то!

Я почувствовал, как Брасти пытается поднять мое правое веко, – яркий свет ослепил меня. Затем его пальцы оставили меня в покое, вместе с ними исчез и свет.

– Когда уже Фалькио оживет и перестанет быть совершенно бесполезным? Я имею в виду, что будет, если рыцари Трин прознают о нем? Или дашини? Или кто-нибудь еще? – По мере того как Брасти говорил, голос его становился все более беспокойным. – Назови любых мерзавцев, знающих множество жутких способов убийства, и я больше чем уверен, что Фалькио и среди них завел себе врагов. Любой из них может…

Я почувствовал, как сердце мое начало колотиться все быстрее и быстрее, и попытался заставить себя дышать медленнее, но вскоре меня охватила паника.

– Замолчи, Брасти! От твоих разговоров ему становится хуже.

– Они придут за ним, Кест, ты же знаешь. Может, прямо сейчас уже идут. И что, ты убьешь всех и каждого?

– Если потребуется. – Когда Кест говорил так, голос его становился ледяным.

– Хоть ты и святой клинков, но все равно в одиночку с армией сражаться не сможешь. А что будет, если состояние Фалькио ухудшится и он даже дышать перестанет? Что случится, если нас здесь не будет, а…

Я услышал какое-то пыхтение, постель моя затряслась, словно кого-то прижали к стенке.

– Убери от меня свои проклятые руки, Кест! Святой ты или нет, я…

– Я тоже за него боюсь, Брасти, – ответил Кест. – Все мы боимся.

– Он… После всего, что мы пережили, он же должен быть самым сообразительным. Почему, во имя левого сосца святой Лайны, Фалькио допустил, чтобы его снова отравили?

– Чтобы спасти ее, – ответил Кест. – Спасти Алину.

Несколько минут они молчали – из-за этого впервые за все утро я не мог представить, что происходит. Я даже испугался, что слух у меня тоже пропал. Но, к счастью, Брасти никогда надолго не замолкал.

– И вот еще что, – сказал он. – Если он такой смышленый, то зачем рисковал своей жизнью ради девчонки, с которой никогда раньше не встречался? Просто потому, что ее назвали так же, как и его покойную женушку?

– Она наследница короля, Брасти, а если еще раз упомянешь жену Фалькио, то узнаешь, что бывают вещи похуже паралича.

– Я бы рискнул, если б ему это помогло, – откликнулся Брасти. – Проклятье, Кест! Он же самый умный из нас. У Трин есть наемные убийцы и войско, и все чертовы герцоги на ее стороне, а у нас ничего нет. Как мы сможем посадить на престол тринадцатилетнюю девчонку, когда Фалькио в таком состоянии?

Я почувствовал, что веки мои затрепетали, серая пустота сменилась ярким светом, потом он погас и снова замелькал. Довольно неприятное ощущение.

– Полагаю, что теперь нам с тобой придется стать умнее, – ответил Кест.

– И что ты предлагаешь?

– А как это делал Фалькио?

Снова повисла долгая пауза, затем Брасти сказал:

– Он… ну он как-то всё просчитывает. Ты же знаешь, одновременно происходят шесть разных событий, и все они кажутся не слишком важными, а затем он вдруг вскидывается и говорит, что к нам подбираются убийцы, или что лорд-предводитель подкупил городского констебля, или еще что-нибудь подобное.

– Значит, и нам так придется, – заметил Кест. – Нам нужно просчитать, прежде чем все это произойдет.

– Каким образом?

– Что, например, происходит прямо сейчас?

Брасти фыркнул.

– Трин собрала пять тысяч воинов, и за ее спиной стоят по крайней мере два могущественных герцогства. А у нас лишь сотня плащеносцев и кое-какая поддержка дряхлого герцога Пулнамского. И, кстати, она сейчас небось подкрепляется и придумывает, как бы ей занять престол, а мы голодаем, прячемся в вонючей деревушке и наблюдаем за тем, как Фалькио превращается в живой труп. И вообще, я умираю с голоду.

Они снова замолчали. Я попытался пошевелить пальцами. Не думаю, что вышло, но, по крайней мере, я уже чувствовал под рукой жесткое шерстяное одеяло. Хороший знак.

– Тебе хотя бы не приходится слушать вопли мальчишек, – утешил Кест.

– Да уж!

Я услышал, что Кест подошел ко мне, и почувствовал его руку на плече.

– И что, по-твоему, обо всем этом думал бы Фалькио? Что это все означает?

– Это означает… – Брасти надолго задумался. – А ничего не означает. Просто разрозненные события, никак не связанные между собой. Думаешь, Фалькио просто делал вид, что он такой умный, и никто не смог его на этом подловить?

У Брасти был такой разочарованный голос, что мне захотелось смеяться, и я почувствовал, как у меня слегка дернулись мышцы в уголках рта. О боги, я выхожу из паралича! Давай двигайся, сказал я себе. Вставай с постели и помоги Швее победить войско Трин.

Посади Алину на престол, а затем оставь всю эту политику и войны кому-нибудь другому и отправляйся в путь: будешь разбирать дела о коровах, наложивших лепешек на соседском поле, и время от времени ловить рыцарей-преступников.

Почувствовав, как все скрутилось в животе, я понял, что тоже голоден и не один Брасти мечтает о сытном завтраке. Значит, надо поесть, подумал я, а потом уже решать, как спасать мир. Я был рад тому, что мне не придется слушать крики деревенских мальчишек, которые хотят поиграть с нами в плащеносцев и выклянчивают клинки, действуя всем на нервы.

А вообще-то это странно. Почему это крестьяне не привели сегодня своих детей? В деревушке было спокойно: Швея поставила дозорных по всей округе, но они не сообщали о серьезных угрозах, пару раз лишь видели нескольких воинов Трин. Если задуматься, где находится ее остальное войско? Может, его куда-нибудь отправили, но наверняка подтянут, если хоть кто-то узнает, что мы здесь. А дети…

– К оружию! – воскликнул я.

«Воскликнул» – это, конечно, чересчур оптимистично сказано, учитывая, что язык мой прилип к глотке и я едва мог пошевелить губами. Хоть глаза окончательно открылись, и то хорошо.

Брасти подбежал ко мне.

– Курва Рижу? О ком это ты?

– Может, он имеет в виду ту женщину, что спасла ему жизнь?

– Наверное, ты прав. – Брасти неумело погладил меня по голове. – Не волнуйся, Фалькио, мы найдем тебе другую курву, как только ты…

– К оружию, болваны, – пробормотал я. – К оружию!

– Ну-ка, подними его, – сказал Брасти. – Кажется, он хочет сказать «окружают». Может, на нас вот-вот нападут?

Кест обнял меня за плечи, помог мне подняться и поставил на трясущиеся ноги. Проклятье, я дрожал, как старик!

Брасти взял рапиры со скамьи и протянул мне.

– Держи. Думаю, клинки тебе пригодятся, раз уж нам придется драться.

Я бы убил их обоих, если бы не был так уверен, что совсем скоро за меня это сделает кто-то другой.

Глава вторая Ночная мгла

Спотыкаясь, я вышел из дома, кое-как сжимая в руках клинки. Солнечный свет раздражал глаза, глиняные кирпичи, из которых были сложены стены, подернулись красновато-коричневой кровавой дымкой.

– Что происходит, Фалькио? – спросил Кест.

– Дети, – почти уже внятно произнес я.

– Их тут нет, ты разве не слышал? – возразил Брасти.

– В этом и дело. Крестьяне оставили детей в горах. Зачем? Может, они знают, что случится? На нас скоро нападут.

Я споткнулся о камень и потерял равновесие, но руки Кеста удержали меня от падения.

– Тебе лучше вернуться в дом, Фалькио, позволь нам с Брасти…

Слева от нас в огороде копошились крестьяне.

– Где Швея? – спросил я.

Мой рот все еще плохо двигался, скованный параличом, и, наверное, со стороны казалось, что я говорю как полоумный дурачок.

Мужички испуганно смотрели на меня, не понимая, чего я хочу, пока Кест не пояснил:

– Он спрашивает, где Швея.

Тогда один крестьянин поднялся и ткнул пальцем в дом, стоявший неподалеку; рука его слегка дрожала.

– Она там. Провела в этом доме весь вчерашний день и ночь с девчонкой и двумя другими плащеносцами.

– Собери людей, – приказал я, – и приведи их сюда.

– Шли бы вы отсюда, – ответил он с возмущением и беспокойством в голосе, и я бы заметил их, если бы нашел время поразмыслить. – Не годится нам прятать плащеносцев.

– Где ваши дети?

– В надежном месте.

Я оттолкнул его и побежал к дому. Смог сделать три шага, прежде чем упал. Кест и Брасти склонились, чтобы помочь мне, но я закричал:

– Тысяча чертей, бросьте меня и ступайте к Алине!

Они поняли мои слова буквально: бросили меня на землю и потопали по дороге к дому. Я кое-как поднялся на ноги и огляделся, ожидая увидеть врагов, бегущих отовсюду, но вокруг стояли лишь те же крестьяне, а еще несколько плащеносцев Швеи. Может, враги прячутся среди них? Крестьяне мирно возились на огородах, как обычно, когда спускались в деревню с гор.

Я поковылял следом за друзьями и подошел как раз вовремя: Швея вихрем вылетела из дома, ее седые волосы развевались на ветру, а на морщинистом лице отразился весь ее скверный характер. Она совсем не походила на матушку короля – видимо, именно так ей и удалось сохранить эту тайну даже после смерти Пэлиса.

– Во имя святой Биргиды, Наплакавшей реку, что втемяшилось тебе в башку, Фалькио? Мы пытаемся продумать стратегию битвы.

Меня задело, что она не пригласила меня на столь важный совет, но я постарался не замечать этого.

– Дети, – выдохнул я. – Крестьяне не привели своих детей…

– И что? Может, им надоело, что Брасти учит их новым ругательствам.

– Ваши дозорные, – продолжил я, показав на двух плащеносцев, стоящих неподалеку. – Вы сказали, что на пятьдесят миль вокруг они не обнаружили ни одного бойца из войска Трин.

Швея мерзко ухмыльнулась.

– Эта мелкая сучка мнит себя волчицей, но она знает, что не стоит нападать на нас здесь. Мы ее уже не раз кусали за пятки. Они не нападут, если не захотят увидеть горы трупов со своей стороны.

– Святые угодники! Неужели вы не понимаете? В этом и дело. Жители деревни нас предали!

Швея скисла.

– Следи за языком, сынок. Я знаю жителей Фана уже двадцать лет. Они на нашей стороне.

– И все эти годы они оставляли детей в горах, когда никакой опасности не было?

Гнев на лице Швеи сменился подозрительностью – она оглянулась, а затем крикнула одному из мужчин, копавшихся в огороде:

– Эй ты, Крагтен! Чем занимаешься?

Мужчина средних лет с лысиной, обрамленной пушком пегих волос, и короткой бородкой проворчал:

– Чем-чем, вердену окучиваю.

Швея подошла к нему, доставая из-за пазухи кинжал.

– Чего это ты вдруг копаешься в земле, Крагтен, когда скоро нужно снимать урожай?

Мужчина поднялся, глаза его забегали, остальные крестьяне принялись нас окружать.

– Вы не собирались тут надолго задерживаться. Это наша деревня, черт побери, а не ваша. Нам нужно думать о своих семьях. Герцогиня Трин…

Левой рукой Швея схватила Крагтена за грудки.

– Каких глупостей ты натворил, Крагтен? Боишься Трин, эту восемнадцатилетнюю шлюху, которая легла в постель со своим дядей ради того, чтобы получить его войско и стать королевой? Попробуй предать меня, и я тебе покажу, кого нужно бояться!

Казалось, что Крагтен присмирел, но потом он вырвался из руки Швеи и заорал:

– У нас дети, черт вас побери! – повернулся и побежал на окраину деревни.

– Остановите его! – скомандовала Швея.

Потребовалось лишь пара мгновений, чтобы плащеносцы поймали Крагтена. Они притащили его назад – крестьянин упирался и испуганно кричал:

– Отпустите меня! Пожалуйста, пожалуйста, не надо! Если они увидят, что я говорю с вами, они убьют ее!

Швея наклонилась, чтобы посмотреть, что закапывал Крагтен на грядке. Я тоже подошел поближе.

– Тысяча чертей, – прорычала она, разглядывая смесь чернозема и желто-зеленого порошка.

– Что это?

– «Ночная мгла». Этот проклятый болван закапывал «ночную мглу»!

Я посмотрел на остальных крестьян – одни копались на огороде, а другие тащили от насоса полные ведра, вода переливалась через край.

– Только не вода! – закричал я, но, как только крестьяне увидели, что к ним бегут плащеносцы, они вылили содержимое ведер на свежевскопанные грядки.

– Слишком поздно, – вздохнула Швея, увидев, как от земли начал подниматься серо-черный дым, густой, как болотная вода.

Всего горсть этой смеси серы с желтохлопьями и одним лишь святым известно чем еще может создать такую густую дымовую завесу на сто ярдов вокруг, что вы не увидите собственную руку. А крестьяне закопали на огороде несколько ведер этой дряни.

Я повернулся к Швее.

– Где Алина?

– Пошла погулять, чтобы повидаться со своей чертовой лошадью, – ответила та, показывая, в каком направлении скрылась девочка. – Не стой уже, беги!

Кест с Брасти обогнали меня, я бросился следом, уже слыша тяжелую поступь марширующих отрядов и лязг металла о металл.

Если бы мы всего на несколько минут раньше догадались, что происходит, то успели бы подготовиться – но вместо этого я валялся, прикованный к постели, как дряхлый старик. Враги собирались напасть на нас лишь с одной целью – убить дочь моего короля.

Клубящаяся черная мгла настигла меня, когда я не успел сделать и десяти шагов по тропе. Солнце все еще сияло надо мной, и небо было чистым и голубым, но земля превратилась в мир призрачных теней.

Я выставил вперед рапиры, шевеля ими, словно муравей усиками, тихо чертил острием короткие дуги вверх и вниз: нужно было найти противников прежде, чем они отыщут меня и Алину. Я хотел позвать девочку, но боялся обнаружить ее и тем самым помочь людям Трин.

На деревню опустился хаос, как в страшном сне; на миг мгла рассеялась, и я увидел вдали фигуры, которые дрались и убивали друг друга. В следующее мгновение туман поглотил меня, и я мог разглядеть лишь искры: они отражались на скрещенных клинках и были похожи на светлячков, порхающих в ночном воздухе.

Ненавижу магию.

– Фалькио! – позвал Брасти.

Голос его звучал издалека, но я пробежал несколько футов и увидел, что он дерется с двумя бойцами в темных одеждах и с масками на лицах. На миг я замер, вспомнив о дашини. Трин натравила на нас дашини! Я сразу же представил себе сотни убийц, орудующих в паре, которые перебьют нас всех поодиночке. Мне едва удалось выжить в Рижу, когда я их встретил, и если Трин смогла…

– Не подсобишь? – крикнул Брасти, разрушая наваждение.

Я подскочил к нему как раз вовремя: один из противников, яростно махнув палашом, описал дугу и отсек бы Брасти голову, если бы я не успел отразить удар, скрестив рапиры над головой друга. Ватные колени задрожали, ощутив всю силу удара. Брасти поднырнул и кувыркнулся в сторону – опасный трюк, когда у тебя в руках кинжал, – при этом он пнул каблуком врага в колено и свалил на землю.

Второй боец повернулся ко мне и издевательски помахал клинком.

– Давай, шкурник, – сказал он. Мгла сделала его голос зычным и глубоким. – Покажешь мне пару трюков плащеносцев, прежде чем я разделаюсь с тобой, а еще лучше проводи меня к тому, кто называет себя святым клинков. Я с радостью отберу у него этот титул.

Дашини никогда не мололи языком во время драки. «Ты устал… – внушали они. – Твои глаза закрываются… да пребудет с тобой мир». И все такое прочее. И опять-таки палаш. Нет, дашини дерутся длинными кинжалами с тонким клинком, они не используют боевого оружия. Значит, это не дашини, а кто-то другой.

Я сделал выпад, ткнув рапирой ему в лицо, – он не парировал удар, а отбросил клинок предплечьем. Я услышал лязг металла. Ага, металлические наручи. Значит, под темно-серыми одеждами у тебя доспехи.

– Может, вам стоит представиться, сэр рыцарь? – спросил я.

Он махнул палашом. Двигался я все еще медленно и едва успел уклониться от удара, увидев, как мимо проносится клинок; попытался поразить врага в правую подмышку и промахнулся примерно на дюйм – рапира ударилась о стальную пластину. Я все еще не мог стряхнуть с себя скованность временного паралича. Будь здесь Кест, он бы напомнил мне, как хороший фехтовальщик приводит в порядок мыщцы.

Драться с рыцарями сложно: они носят на себе огромное количество металла, а это означает, что приходится либо забивать их до смерти дубиной, которая намного тяжелее рапиры, либо пытаться заколоть противников сквозь зазоры в доспехах. Темно-серые одежды, надетые поверх доспехов, мешали мне обнаружить эти зазоры, а «ночная мгла» усложняла задачу еще больше. Брасти и его противник уже скрылись из виду.

– Нечестно, – заметил я, кружась вокруг рыцаря по ходу часовой стрелки в надежде, что доспехи помещают ему двигаться быстро. – Разве рыцари не обязаны все время носить табарды цвета своего герцогства?

– Будешь говорить мне о чести, шкурник? – спросил рыцарь, передразнивая меня. Вдобавок к оскорблениям он попытался вонзить палаш мне в живот.

Я повернулся на каблуках, и клинок прошел слева от меня; гардой я ударил противника по плоской стороне клинка, заставив опустить оружие. Рыцарь тут же отступил, чтобы не дать мне воспользоваться преимуществом.

– Так не я привык хвастаться своей честью, – ответил я. – Не говоря уж о том, что не я решил напасть под покровом «мглы», чтобы убить тринадцатилетнюю девочку. Во тьме. Как убийца. И трус.

Я думал его разозлить. Обычно мне удается возбудить в рыцарях желание тут же меня убить. Но он лишь рассмеялся.

– Именно поэтому вам, плащеносцам, никогда не стать рыцарями.

– Потому что мы не убиваем детей? – Я снова ткнул в него клинком, но рыцарь отбил его рукой.

– Потому что вы считаете, что честь проистекает из действий. Это все равно что думать, будто конь, бьющий копытом три раза, когда ему показывают три яблока, является ученым мужем.

Он провел быструю серию коротких яростных ударов и с каждым разом бил все сильнее и сильнее – я уворачивался как мог, пытаясь избежать нападения. Отступая назад, я молился святой Верте, Бегущей по волнам, прося ее не дать мне споткнуться о камень или корень дерева и упасть. Я давно распрощался с надеждой дожить до преклонных лет, но все еще уповал на то, что мне удастся погибнуть более достойной смертью, а не просто рухнуть обезглавленным трупом в грязь.

– Честь даруется богами и лордом, – важно произнес рыцарь, продолжая атаковать. – Ее невозможно заслужить, заучив наизусть именослов или детские стишки. Что для тебя грех, шкурник, то для меня – добродетель.

Он обрушил на меня клинок под таким странным углом, что мне пришлось парировать его сразу двумя рапирами. Удар оказался настолько сильным, что едва не выбил клинки у меня из рук.

– Даже самое добродетельное деяние твоей короткой никчемной жизни не принесет ничего хорошего, – продолжил он. – Но боги изольют на меня свои благословения, когда я выбью весь дух из этой маленькой сучки… этой… су…

Он замолчал – наверное, потому, что острие моей рапиры наконец-то нашло зазор под маской, прикрывавшей лицо. Я всаживал клинок ему в рот до тех пор, пока он не вышел с обратной стороны черепа и не уперся в шлем. Рыцарь рухнул на колени, его тело билось в конвульсиях: он еще не умер, но собирался покинуть наш мир.

Иногда Кест надо мной смеется за то, что я слишком много говорю во время драки, но, в отличие от некоторых, я достаточно тренировался, чтобы не ослаблять внимания, когда делаю это.

Я вынул клинок и отдышался, когда мой противник упал на землю. Только тристианский рыцарь мог сказать, что для соблюдения чести не обязательно поступать честно и убийство ребенка может быть оправдано, если этого требует господин, которому он служит. Ну вот и получил. Это моя страна: в ней я родился и провел большую часть своей жизни, пытаясь защитить ее от подобных людей. Если для этого требуется убить несколько рыцарей, что ж – так тому и быть, подумал я и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить сердце.

– Брасти! – позвал я.

Никто не ответил, и я испугался, подумав, что он погиб. Брасти имел при себе клинок, но управлялся с ним не слишком хорошо, особенно в близком бою. Мне нужно было найти его и Кеста, чтобы защитить Алину. Я слишком долго провозился с рыцарем.

Тысяча чертей! Нам не следовало так долго оставаться в деревне. Они, несомненно, надеялись, что мне станет лучше, но этого не произошло. Не нужно быть великим стратегом, чтобы понимать, что если тебе приходится сражаться с силами, превосходящими тебя в пятьдесят раз, то нельзя подолгу оставаться на одном и том же месте.

Я бежал сквозь мглу, исполненный ярости и чувства безысходности, и запнулся о чье-то тело, лежащее на земле. Поднявшись на ноги, я нагнулся над ним и сквозь дым разглядел тело девочки в голубом платье, истекающее кровью; руками ребенок закрывал лицо, словно пытался защититься от смертельного удара.

Глава третья Мертвая девочка

Склонившись над телом девочки, я слышал лишь свое жесткое затрудненное дыхание и собирался с силами, чтобы посмотреть на нее. Святой Загев, Вызывающий слезы песней, прошу тебя, нет, не сейчас… Пусть это будет кто-то другой. Я встал на колени и убрал руки с лица девочки.

Глаза ее были широко распахнуты, открытый рот застыл, скривившись от страха и боли, когда удар клинка раскроил ей череп; струящаяся кровь окрасила рыжие волосы багровым.

Рыжие.

Хвала святым. У девочки были кудрявые рыжие локоны, а не прямые каштановые волосы, которые Алина унаследовала от своего отца. На смену вспышке нежданного облегчения почти сразу же пришло гложущее, тошнотворное чувство вины. Эта девочка, смерти которой я порадовался с такой легкостью, ничем не заслужила такой страшный конец в полном одиночестве. Звала ли она на помощь свою маму или отца, когда клинок разрубил ее?

Моих ушей достиг приглушенный крик – я обернулся и увидел, что ко мне кто-то бежит, «ночная мгла» облекала его распростертые руки. Это был один из деревенских жителей. Баннис? Барис? Я помнил лишь, что он выращивал на поле ячмень и варил пиво. Крестьянам оно нравилось.

– Селеста! – закричал он и, не обращая внимания на мои клинки, оттолкнул меня от тела. Упал на колени, обнял девочку, качая ее на руках. – Я же говорил ей, чтобы осталась в горах! – рыдал крестьянин. – Говорил… Я вернулся, но она ушла: наверное, побежала за мной. Вы!.. Это все из-за вас и ваших проклятых плащеносцев. Будьте вы прокляты! Проклятые… шкурники!

Он рыдал и кричал на меня, обвиняя во всех смертных грехах, говорил все, что обычно говорит человек, который держит на руках мертвого ребенка и ищет виновного в его гибели. Мне тоже хотелось заорать на него, сказать, что если бы он и его трижды проклятые односельчане не предали нас, то девочка бы не погибла, но я не мог заставить себя открыть рот, потому что в чем-то он был прав. Не будь нас здесь, им бы не пришлось предавать нас, и, возможно, ничего бы не случилось.

С другой стороны, это же Тристия.

Я крепче сжал рапиры. Скорбь улетучивается быстрее, чем нужно, когда ты окружен врагами, и гнев вносит ясность. Нужно разыскать Трин и заставить ее заплатить за это. И не только за взрослых и детей, погибших в селениях по всему герцогству Путнам – таким образом Трин пыталась заставить герцога Эрриса поддержать ее, – но и за убийство лорда Тремонди, и за то, что она собиралась сделать с Алиной.

Мглу разорвал звон лязгающей стали, и чувство вины сменилось страхом. Иди вперед, сказал я себе. Хватит сидеть и скорбеть. Алина где-то там, одна, ждет, пока ты найдешь ее. Я побежал на звуки, раздававшиеся во мгле. Я найду ее, пообещал я себе. Алина – девочка умная и храбрая, когда нужно: разве мы с ней не продержались в Рижу почти всю Кровавую неделю, пока нас не поймали? Я был уверен, что она где-то спряталась. Нашла укромное местечко и ждет меня, и я найду ее раньше, чем это сделают люди Трин, заберу ее, и мы ускачем отсюда как можно дальше. Дочь короля не погибнет из-за меня.

Брасти я обнаружил ярдов через пятьдесят, у деревенского колодца: он сидел на теле поверженного противника, лежавшего лицом в грязи, и баюкал руку.

– Этот сукин сын меня зацепил, – сказал он, показывая рану не глубже царапины от бритвы.

– Жить будешь, – ответил я. – Вставай.

– Это же рука, Фалькио, – продолжал жаловаться Брасти, поднимаясь на ноги. – Я лучник, а не фехтовальщик. Мое искусство требует точности и навыка: это тебе не куском заостренной стали махать, как старик палкой.

– Напомни, чтобы я тебе потом руку поцеловал, и сразу все пройдет, – сказал я, таща его за собой.

Мы побежали дальше во мглу, перепрыгивая через усыпавшие землю тела деревенских жителей, плащеносцев и воинов Трин. Алины нигде не было, и я взмолился Биргиде, Наплакавшей реку, чтобы она помогла нам ее найти.

– Где Кест? – спросил я.

– Не знаю. Я потерял его из вида, как только появился здоровенный вооруженный ублюдок, который легко расправился с двумя плащеносцами Швеи. Я говорил Кесту, что нужно держаться вместе, но его лицо засветилось красным, и он пропустил мои слова мимо ушей. – Брасти помрачнел. – Он все еще делает это, Фалькио. Он просто…

– Я знаю.

С тех пор как Кест победил Кавейла, Разрезающего клинком воду, и стал святым, что-то в нем изменилось. Когда мы попадали в беду, он шел прямиком к сильнейшему бойцу, и только к нему, словно неудержимый порыв побеждал здравый смысл.

– Фалькио, нам нужен план. Мы понятия не имеем, сколько воинов Трин нас поджидают. Может, их в десять раз больше, чем нас. Нам известно лишь то, что все они в доспехах.

Это меня напугало: Брасти Гудбоу, человек, который терпеть не мог заранее планировать, напоминал о том, что нужно разработать стратегию. И все же он был прав: мы, плащеносцы, умели драться на поединках, а не выступать против целой армии. Кроме того, из-за «мглы» и темно-серых одежд рыцарей Трин обнаружить слабые места в их доспехах оказалось намного сложней. Нам требовалось найти преимущество, придумать какой-нибудь трюк, чтобы сбить их с толку, когда появится подходящий момент.

– Брасти, возьми-ка Невоздержанность и полезай на крышу.

– Это не поможет. Может, там воздух и почище, но во «мгле» я друзей от врагов не отличу. Могу попасть в наших. Почему эти рыцари не сражаются в блестящих доспехах, как раньше?

Я сунул руку за пазуху и из маленького кармана – одного из многих, где хранились различные необходимые плащеносцу приспособления, – достал три кусочка «светлячка».

– Предоставь это мне, – сказал я. – А сам захвати свои чертовы длинные стрелы из железного дерева и полезай наверх.

– Ладно, только потом не вини меня, если я кого-то из наших застрелю, – ответил он и побежал в том направлении, откуда мы пришли, вглубь деревни.

Я продолжил поиски девочки, но вскоре мгла вновь зашевелилась, и передо мной возникла фигура женщины с темными волосами, ростом выше Алины. Она смотрела в сторону, и я различил элегантные, чувственные черты лица, ради которого большинство мужчин пошли бы на что угодно.

Трин.

Ненависть и страх смешались во мне, словно части «ночной мглы», затопили душу, вихрем закружив желания. Я крепче сжал рукояти рапир. Меня она не видела. И шла, даже не обнажив клинка. Мне вдруг захотелось позвать ее по имени, услышать, как оно стекает с моих губ, увидеть ее лицо, когда я положу всему конец. Но я промолчал. Взяв Трин в заложницы, мы бы получили огромное стратегическое преимущество, но, возможно, ее люди находятся поблизости и услышат меня, если я брошу ей вызов или попытаюсь захватить живой. На меня налетит не меньше дюжины рыцарей прежде, чем я успею расправиться с их госпожой. Геройствовать, конечно, прекрасно, но если ты все еще частично парализован и напуган, то и грязные уловки подойдут. Если я просто убью ее, это же не будет считаться вероломством? На войне как на войне. Даже король бы такое понял. Понял бы?

Я приготовился к бою: мне нужно было сделать лишь три шага, чтобы подойти к Трин и прикончить ее. Вся ярость и раздражение, мучившие меня несколько недель, разгорелись в душе ярким костром. Еще несколько секунд, и она встретится со своей проклятой мамашей в преисподней, уготованной для душегубов и мучителей детей. Кожа на моем лице натянулась, и я не сразу понял, что улыбаюсь.

Я подошел к ней на расстояние выпада, и она вдруг повернулась ко мне. Глаза девушки округлились, в них отразились блики моих рапир – но, когда она увидела мое лицо, выражение страха сменилось облегчением.

– Фалькио! – сказала она.

Я кое-как удержал клинок, запнулся и чуть не потерял равновесие. Валиана. Это же Валиана, идиот! Они с Трин очень похожи, и в тумане моя жажда мести едва не победила здравый смысл.

– Что ты здесь делаешь? – взревел я. Проклятье! Будь ты проклята за то, что ты – не она. – Иди в дом и спрячься где-нибудь, пока тебя не убили.

Я отчитал ее строже, чем требовалось, изливая на девушку гнев, хотя она этого не заслужила.

– Я… Я теперь тоже плащеносец, – сказала она с упрямством восемнадцатилетней девицы, которая ни разу не дралась на поединке. – Я должна найти Алину и защитить ее.

Валиане только и осталось, что ее решительность. Вся ее жизнь принцессы обернулась обманом, злой шуткой герцогини Патрианы, придуманной холодным расчетливым умом не ради развлечения, как обычно бывает у богатых и порочных людей, а ради того, чтобы спрятать Трин, настоящую дочь герцогини, и при этом оставить ее на виду у всех. Теперь в руках Валиана держала клинок, она носила форменный плащ, который Швея надела на нее в обмен на клятву защищать Алину, бросившись на клинки ради нее. А еще имя, напомнил я себе. Ты дал ей имя. Теперь она зовется Валиана валь Монд, другой дочери у тебя точно не будет.

– Спрячься где-нибудь в доме, – уже спокойнее повторил я. – Хочу, чтобы ты была в безопасности.

– Я поклялась защищать ее, – ответила Валиана еще тверже и решительней, зная, что имеет на это право. – Если я при этом погибну, то пусть так и будет.

Я подумал: а не выбить ли мне клинок у нее из руки и не оттащить ли насильно в деревню? Она брала уроки фехтования, как это принято у дворян: для них поединки – это игра, где за уколы начисляются баллы, а за изящные приемы зрители аплодируют. В реальном мире все это быстро лечилось смертью.

– Фалькио! – крикнула она.

За годы боев я научился тому, что если лицо человека перед тобой вдруг искажается страхом и он выкрикивает твое имя, то сейчас точно произойдет какая-нибудь неприятность. Я пригнулся и прыгнул в сторону – обернувшись, заметил, как железный шар с шипами приземлился как раз там, где я стоял секунду назад. Я выставил перед собой рапиры, пока парень с боевым цепом готовился к очередному удару.

Никогда не понимал, в чем прелесть цепа как оружия. Он всегда мне казался медленным и неповоротливым, хоть и удачно названным. Но мой враг явно намеревался доказать обратное. Он быстро и прицельно размахнулся шипастым металлическим шаром, прикрепленным к цепи, не дожидаясь, пока я нападу. Я уклонился в сторону, думая, что цеп ударит в землю и мой противник потеряет равновесие, но он грамотно использовал движение шара, чтобы снова размахнуться и ударить в этот раз горизонтально. В прошлом я неоднократно видел, как цеп ломает ребра защищенных доспехами воинов. Костяные пластины плаща были крепкими, но до сих пор мне не приходилось проверять на практике, выдержат ли они удар цепа. И вряд ли теперь стоило это делать. Я поднял рапиру в правой руке так, что ее острие смотрело прямо в небо, и отступил ровно настолько, чтобы шипастый шар пролетел мимо меня – но цепь обернулась вокруг клинка. Изо всех сил я дернул рапиру, подтянув к себе рыцаря, и ткнул клинком в область подмышки, где предположительно имелся зазор между доспехами. Не попал, в который уже раз проклиная темно-серую защитную ткань.

Валиана попыталась заколоть рыцаря, но ее никогда не учили бою с противником в доспехах, так что ее легкий клинок стал для него слабой помехой. Я же вцепился в его руку, держащую оружие, и продолжал колоть рапирой так быстро, как только мог, в надежде найти проклятый зазор. Это мало походило на искусство фехтовальщика, которое воспевают в балладах, но большинство из них все равно не о плащеносцах. С третьей попытки я наконец-то нашел незащищенное место между шлемом и шеей – рыцарь выронил цеп и рухнул на землю.

Не успел я насладиться заслуженным чувством облегчения, как Валиана вновь закричала – я обернулся и увидел, что к нам приближается целая толпа рыцарей. Тысяча чертей! Двигайся я побыстрее, может, нам бы и удалось сбежать прежде, чем они нас увидят.

Трое размахивали клинками, двое – булавами. Надеяться даже на то, что я справлюсь с двоими, мне не приходилось, не говоря уж о пятерых. Вот Кест мог бы их победить. Я проклял свою неудачу и «ночную мглу», а в придачу и Кеста, которого не оказалось рядом, когда он был так нужен.

– Беги! – крикнул я Валиане. – Беги, разыщи Кеста и оставайся рядом с ним.

Она не послушалась и встала в защитную стойку рядом со мной; такая картина украсила бы любой дворец, вот только в бою с врагами это не слишком помогало.

– Фалькио! – Я услышал, что Брасти зовет меня откуда-то сзади и сверху. – Где ты, черт побери?

– Здесь! – проорал я в ответ.

– Я ни черта не вижу. Лишь силуэты – не знаю, вы это или чертовы рыцари!

– Не повезло вам, – отозвался один из рыцарей. Он взглянул на Валиану. – Герцогиня Трин окажет особую милость любому, кто приведет эту девку к ней на цепи.

Голос прозвучал кровожадно, и я представил, как они поступят с девушкой, если схватят ее. Нет, сказал я себе. Не теряй голову. Успокойся. Яростью тут не победить.

В воздухе прозвенела стрела, едва не задев мою руку, и ударилась в землю.

– Я попал в него?

– Не полагайся на голос! – прокричал я. – «Мгла» искажает направление.

Где-то в мире живет бог или святой, который придумал магию. И когда-нибудь я его убью!

– И как мне быть?

Когда ко мне приблизился первый рыцарь, я сунул руку в карман и достал кусочек «светлячка». Этолегкое хрупкое вещество, которое светится, когда его крошишь; «светлячок» используют для того, чтобы пометить место, где обнаружены улики. Я швырнул его в грудь рыцаря. Сначала ничего не происходило, но спустя несколько секунд на его одежде засветилось маленькое пятнышко, словно в него попал горящий уголек.

На какой-то миг рыцарь даже растерялся, но быстро сообразил, что это не огонь.

– Глупые штучки плащеносцев, – проворчал он и поднял клинок.

– Что это? – прокричал Брасти. – Фалькио, это…

– Целься на свет, Брасти!

– A-а, шкурник! – взревел рыцарь. – Сейчас к тебе придет смерть!

Он бросился на нас.

– Так и есть, смерть уже идет, жестянщик, – крикнул в ответ Брасти.

Рыцарь успел лишь на короткий миг посмотреть наверх, прежде чем услышал громкий стук: это длинная, в два с половиной фута, стрела глубоко вонзилась ему в грудь; я даже подумал, что она пробьет его насквозь.

– Трусость… – пробормотал он, валясь на колени.

– Не трусость, сэр рыцарь, – сказал я, – а Невоздержанность.

Я мысленно поблагодарил святого Мерхана, Оседлавшего стрелу, за то, что он сделал Брасти плащеносцем. Неважно, насколько крепкими были доспехи рыцаря – они не могли противостоять длинной стреле со стальным наконечником, выпущенной из огромного лука – шестифутового, из красного тиса и черного хикстена. Кроме того, Брасти ненавидел рыцарей больше всего на свете.

Остальные нападавшие начали осторожничать и принялись окружать нас. Я швырнул второй кусок «светлячка» в очередного рыцаря, но, прежде чем тот разгорелся, противник успел смахнуть его с себя на землю и растоптать. Что ж, если мне и сопутствует удача, то длится она не больше двух секунд.

Стоявший напротив меня рыцарь отозвался эхом, словно подслушал мои мысли:

– Твой трюк сработал лишь один раз, шкурник. Больше не выйдет.

– Фалькио, что происходит? – крикнул Брасти. – Где следующая цель?

– Я как раз этим и занимаюсь, – ответил я.

Рыцарь обрушил на меня меч – я отскочил назад, и клинок просвистел мимо моего носа. Я чиркнул обеими рапирами по грудной клетке, но противник рассмеялся, даже не пытаясь парировать. Рапира наносит нагрудному доспеху вреда не более, чем нежное прикосновение шелкового платка. Но я и не собирался пробивать его защиту – просто срезал маскировочные одежды.

– Что-то блеснуло, – крикнул Брасти.

– Это твоя цель! Стреляй!

Рыцарь понял, что сейчас произойдет, и попытался прикрыть блестящие доспехи, но было поздно: в тот же миг стрела пронзила его грудь.

– Валиана, – сказал я, – возьмешь на себя одного рыцаря с булавой, только держись от него подальше и не пытайся убить. Просто срежь с него одеяния, что закрывают доспехи.

К нам спешили другие рыцари, но при таком раскладе я уже мог с ними справиться. Два мечника попытались обойти меня с обеих сторон, но мои рапиры двигались раза в два быстрее, чем их палаши. Да и целиться мне не приходилось.

Вновь послышался голос Брасти:

– Кажется, я что-то вижу…

– Сперва убедись! – крикнул я в ответ, боясь, что он мог принять отблеск моих клинков за доспехи.

Один из рыцарей попытался отрубить мне голову, но я пригнулся и обогнул его сзади. Потребовалось лишь два коротких разреза, чтобы обнажить доспех на его спине: кажется, он даже не заметил этого, когда повернулся ко мне. Солнечные луч пронзили мглу, сверкнув на рыцарских доспехах, – в ту же секунду стрела вошла в его тело.

Я слышал, как стрела прозвенела в воздухе, повернулся и увидел, что она вонзилась в тело противника Валианы. Умница! Не обязательно убивать его, просто делай, что можешь. Когда рыцарь упал на колено, девушка полоснула ему по горлу – мгновение спустя в его шею вонзилась еще одна стрела.

Второй боец с клинком пытался держаться как можно ближе ко мне, но здесь все зависело от скорости и живости, а в этом я его превосходил, даже несмотря на мою недавнюю болезнь. Я отскочил назад и трижды полоснул перед собой, обнажая нагрудный доспех. Стрела Брасти тут же нашла цель. Мне оставалось лишь убрать последнего из нападавших.

Я услышал крик и повернулся к Валиане – клинок лежал на земле в нескольких футах от нее, последний рыцарь готовился поразить девушку булавой. Получив удар, она умрет в ту же секунду. Я вдруг представил, как Валиана лежит на земле с жуткой вмятиной на черепе. Бросился к ним, проклиная всех святых, кого только мог вспомнить, и понял, что опоздал. Рыцарь был полностью облачен в защитные одежды, «мгла» еще не рассеялась, так что Брасти сможет разглядеть лишь смутные тени. Валиана поскользнулась и упала на землю; я понимал, что если Брасти выстрелит прямо сейчас, то он в равной степени может убить меня, Валиану или рыцаря. Но выбора у нас не оставалось.

– Брасти, стреляй!

– Не вижу, Фалькио…

– Попытайся…

«Мгла» расступилась, и сквозь нее проступила жуткая фигура, которая неслась на Валиану и ее противника, размахивая клинком. От существа исходило красное сияние, словно под кожей у него пылал огонь. Демон, подумал я. Трин нашла способ натравить на нас демонов. В тот же миг существо взлетело в воздух, без труда перемахнув через лежащую девушку; оно направило меч острием вниз. Повинуясь тяготению, опустилось на землю, одновременно с огромной силой вогнав клинок в грудь рыцаря. Сталь пронзила доспех и впилась в тело. И в этот миг весь мир застыл.

– Никогда раньше не использовал этот прием, – сказал Кест, вынимая окровавленный клинок из тела. Голос у него был спокойный и даже расслабленный, словно он только что вышел из горячей ванны.

– Что произошло? – крикнул Брасти. – Я не…

– Все в порядке, – ответил я и протянул руку Валиане, помогая подняться. – Святой клинков наконец-то удостоил нас своим посещением.

Кест поднял бровь.

– Я был занят, сражаясь с семерыми. А скольких уложил ты?

– Меньше, – признался я.

Из тьмы появился Брасти с Невоздержанностью в одной руке и дюжиной стрел в другой.

– А я – восьмерых, – сообщил он.

Наверняка солгал.

Трудно описать то облегчение, которое я испытал, когда появился Кест. Он был моим лучшим другом, самым опасным бойцом из всех, что мне доводилось встречать. И когда оба моих друга стояли рядом, то казалось, что «мгла» вот-вот развеется. Вместе мы сможем сразиться с людьми Трин. И найдем Алину.

Из «мглы» появилась чья-то фигура.

– Эй вы! – прокричал человек.

Когда он подошел ближе, я увидел, что это один из плащеносцев Швеи. Лицо его вдруг смертельно побледнело, и лишь тогда я понял, что Кест, Брасти, Валиана и я сам угрожаем ему клинками.

– Идите за мной, – сказал он, справившись с собой. – Вы нужны Швее.

– Куда мы идем?

– К лошадям. Оставшиеся в живых рыцари Трин бежали и похитили Алину.

Глава четвертая Обман

Спустя несколько минут мы уже были на другом конце деревни, черно-серая мгла почти рассеялась, словно даже она понимала, что миссия наша завершилась. Осталось лишь несколько клочков тумана, от которых горели легкие, и неразбериха, неизбежно следующая за любой битвой.

Тела лежали вдоль дороги. Я насчитал четырех павших плащеносцев и около двадцати пяти рыцарей, но больше всего жертв оказалось среди жителей деревни. Предавшие нас, зажатые меж двух воюющих сторон, они оказались заперты в ловушке тумана, который сами же и сотворили. Земля была усыпана их телами. Здесь же лежали раненые, взывая к тем нескольким счастливцам, что остались стоять на ногах и теперь оказывали помощь своим односельчанам. Но большинство крестьян либо умирали, либо уже оставили этот свет.

Швея стояла в окружении плащеносцев, ярдах в ста от столбов, к которым привязали наших лошадей. На ней тоже был форменный плащ, обычно распущенные седые волосы убраны в пучок. Ясные глаза сияли, она выглядела скорее как закаленный в боях генерал, нежели как загадочная воинственная Швея, которую я знал с давних пор. Ни на ее лице, ни на лицах ее парней я не увидел даже намека на напряженное ожидание и тревогу, да и лошади стояли расседланные.

– Какого черта вы тут просто так стоите? – спросил я. – У вас есть…

– Погоди, – сказала Швея и подняла руку, приказывая мне замолчать.

– Вы рехнулись? Они схватили Алину! – Я решительно шагнул мимо нее к лошадям. Но двое ее плащеносцев преградили мне путь, держа оружие наготове. Кест и Брасти тут же подскочили и встали по обе стороны от меня.

Я повернулся к Швее.

– Вы что, пытаетесь помешать мне спасти наследницу короля? Вашу собственную внучку?

– Я не забыла, кто она, – ответила Швея, оглядывая крестьян, бродивших неподалеку. – Но у нас есть план, и мы ему последуем.

Голос у нее был спокойный, без малейшего признака паники, которая охватывала меня – я едва сдержался. Брасти не смог.

– У меня есть мысль, – сказал он. – А давайте мы отделаем ваших парней, заберем лошадей, спасем девчонку, а потом, когда мы вернемся, вы расскажете нам о своем плане.

Она посмотрела на нас троих с таким пренебрежением, которого я раньше не замечал: так учитель смотрит на неразумного ученика, с которым ему надоело нянчиться.

– Придержи свой язык и ступайте со мной, – сказала она голосом, не терпящим возражения.

– К черту, – отмахнулся Брасти. – Пошли, Фалькио. Поучим этих пижонов в черной коже, объясним, почему настоящие плащеносцы ни перед кем не кланяются.

И я хотел с ним согласиться, боги знают, как сильно хотел. Швее следовало бы понять, что если она и правит армией людей, которые выглядят как плащеносцы и называют себя так – хотя поступают они скорее как воины и шпионы, а не как магистраты, – то нам она все равно не указ. Но что-то в выражении ее лица заставило меня остановиться. Она знала кое-что такое, чего я не знал.

– Мы пойдем, – решил я. – Но лучше вам как можно скорее доказать свою верность наследнице короля.

Она ничего не ответила и вошла в ближайший дом – я дал знак Кесту с Брасти, чтобы они следовали за мной.

Тусклые лучи света проникали сквозь трещины в стенах, но они едва могли рассеять царивший внутри полумрак. Когда мы вошли, Швея дала знак, чтобы я закрыл дверь.

– Говорите тихо и спокойно, вы все.

Мне не хотелось вести себя тихо и спокойно. Наоборот, хотелось кричать от злости, но Швея ткнула пальцем в дальний угол комнаты. Сначала я не разглядел ничего, кроме теней: после боя во мгле мои глаза все еще не могли привыкнуть ни к яркому свету, ни к полумраку. Постепенно я смог разглядеть очертания, и тень превратилась в фигуру, сидящую на стуле. Девочка.

Я чуть не выкрикнул ее имя, но Брасти вовремя зажал мне рот рукой. Его зрение было острее, и, должно быть, он увидел девочку на пару мгновений раньше нас с Кестом. Она встала со стула и подошла. Теперь я смог рассмотреть растрепанные каштановые волосы до плеч, старое, выцветшее зеленое платье, миловидное лицо, так напоминающее ее отца, немного резковатое, чтобы назвать его красивым. Хвала всем святым, это была она. Алина.

Брасти убрал руку, я встал перед девочкой на колени и обнял ее. Боги, остановите мгновение, подумал я, почувствовав необычайное облегчение. Дайте мне насладиться счастьем хоть несколько секунд.

– Я так боялась, – прошептала Алина мне на ухо.

– Неужели? – спросил я дрожащим голосом. – Представить не могу, чего ты боялась.

Она высвободилась из моих рук и посмотрела мне прямо в глаза.

– Я не могла выйти и подавать вам метательные ножи, как тогда в Рижу. Боялась, что вас ранят без меня.

Меня всегда поражало, как Алина, несмотря на весь ее острый ум, могла иногда говорить как маленькая девочка.

Брасти фыркнул.

– Какая же она умница, Фалькио. С каким невероятным инстинктом самосохранения. Не могу дождаться, когда мы возведем ее на престол.

– Ладно, – сказала Швея. – Кончайте уже эти муси-пуси. Девочка в безопасности, и мы опять друзья. А теперь выходите на улицу и держите рот на замке. Кое-кто из жителей деревни выжил, но мы больше не можем им доверять.

– Кого же тогда забрали рыцари? – спросил я. – Ваш парень сказал, что они увезли Алину.

– Он видел, как рыцари забрали девочку, – ответила Швея. – И подумал, что это Алина. Большего вам знать не надо.

– Вы отдали им какую-то девочку вместо Алины? Они же убьют ее!

– Пару минут назад ты сомневался в моей верности наследнице короля. А теперь говоришь, что я слишком много для нее сделала? Послушай-ка меня, Фалькио, и слушай внимательно. Только одно важно – Алину нужно защитить, чтобы она смогла занять престол. Никто не помешает этому. И ничто.

Я вспомнил погибшую девочку, ее рыжие волосы, побагровевшие от крови. Может, она тоже была всего лишь пешкой в игре Швеи? Неужели она погибла, чтобы сбить со следа рыцаря Трин? Хотел бы король, чтобы мы так далеко зашли, защищая Алину? Вряд ли, подумал я. Он бы такого никогда не сделал.

Очень осторожно я произнес:

– Там в деревне девочка. По возрасту как Алина. Она…

– Я тут ни при чем. Этот идиот Бранет знал, что Селеста не хотела оставаться одна. Он должен был найти там в горах кого-то, кто бы за ней присмотрел. Теперь этот болван пожинает плоды предательства, и да простят его и сохранят святые угодники.

Воспоминание о том, как скорбящий отец обнимал изломанное тело ребенка, повергло меня в уныние и замешательство.

– Вы были готовы к этому нападению, – сказал я. – Должны были готовиться. Но откуда вы знали, что они придут именно за ней?

– А я не знала, – ответила Швея и опустилась на стул, где прежде сидела Алина. – Понимала лишь то, что скоро что-то обязательно должно произойти.

Она посмотрела на шкафчик для посуды.

– Алина, детка, налей-ка мне в чашку того, что в том кувшине.

Алина кивнула и наполнила старую помятую металлическую кружку напитком, походившим на прокисшее пиво.

– Трин слаба, – сказала Швея, сделав добрый глоток из кружки. – Несмотря на ум и коварство, унаследованные от матери, она всего лишь восемнадцатилетняя девчонка, которую все еще пару недель назад считали служанкой Патрианы.

– У нее армия в четыре раза больше, чем у герцога Пулнамского, – заметил Кест.

– Ну да, войско у нее есть. Только ее солдаты в два раза старше нее самой, они верны ей лишь потому, что служили ее матери, других причин у них нет. Патриана правила Хервором, прилагая все свои умения и хитрость. Ее армия последние двадцать лет всегда побеждала, и графство, соответственно, процветало. Но теперь Патриана мертва, и мы должны благодарить богов за это.

– Теперь у них есть Трин, – сказал я, пытаясь продолжить ход мыслей Швеи. – Юная, неопытная…

– Нет, – возразила Швея, в голосе ее слышалась радость. – Еще какая опытная! Она уже почти месяц пытается заставить герцога Пулнамского склониться перед ней, но чем еще она может похвастаться? Ничем, разве что телами павших воинов!

Если бы херворская армия Трин сошлась на поле брани с необученной и разобщенной армией Эрриса, герцога Пулнамского, то сомневаюсь, что Пулнам простоял бы хоть еще один день. Но Швея бросала в атаку своих плащеносцев, заставляя войско Трин гоняться за ними. Армию, которая не знала поражений два десятилетия, а теперь из-за какой-то сотни плащеносцев не могла уничтожить врага.

– Конечно, ей пришлось напасть на нас, – согласился я. – Но почему она не прислала сюда целую армию, если крестьяне предали нас?

– Они еще чересчур далеко находятся, – пояснил Кест, похоже, подсчитывая в голове наши шансы. – Если бы она попыталась слишком быстро перебросить их сюда, то ее армия не смогла бы устоять против сил Пулнама.

Я представил, как Трин, красивая и высокомерная, вышагивает перед херворскими генералами. Она была прекрасной актрисой, когда хотела; умела казаться невинной и обольстительной в одно и то же время, совершая безжалостные и даже жестокие поступки. Она всех обманула, представляясь юной застенчивой девушкой после убийства лорда Тремонди, и крутила нами как хотела. Трин любит играть в игры, подумал я. Нужно как-то использовать это в подходящий момент.

– Она должна доказать своим рыцарям, что так же умна, как и ее мать, – сказала Швея. – Они должны поверить, что Трин способна привести их даже к более блестящим победам. Поэтому нельзя посылать десять тысяч человек, чтобы уничтожить сотню. Чтобы поразить их, она должна причинить нам значительный ущерб, пожертвовав лишь несколькими, одержать победу малой ценой. Убить тебя хитроумно и показательно, Фалькио, – скорее всего, она задумала именно это.

– А вы придумали, как защитить меня?

Она ткнула пальцем в грудь Кеста.

– Решила, что он с этим как-нибудь разберется.

– Вы же понимаете, что я все слышу? – обиженно сказал Кест.

Но Швея оставила его без внимания.

– Но, несомненно, главный приз для них – Алина. Только представьте, как бы Трин вываляла в грязи наследницу короля Пэлиса на виду у своих генералов, а потом рассказала солдатне о своей хитроумной победе, прежде чем бросить девочку им на растерзание.

Боги, страшно подумать, что бы они сотворили с Алиной, прежде чем перерезать ей горло. И тут до меня дошло, что с девочкой, которую отдала им Швея, они совершат то же самое.

– Девочка, что вы выдали за Алину…

– Та, которую я послала, знает, как защититься, – отрезала Швея. – Большего я не скажу. Она оставит за собой след, через час я пошлю по нему плащеносцев.

– А почему не прямо сейчас?

– Между войском Трин и нами стоит небольшой отряд: его отправили на помощь. Либо герцогиня захватила несколько небольших деревень, либо разбила лагерь. Я хочу узнать, где они, мне нужны эти люди. – Швея улыбнулась, но совсем не доброй улыбкой. – Маленькая стерва решила обставить меня? Пусть объясняется со своими генералами и расскажет им, как она не только не смогла захватить Алину, но еще и потеряла сотню воинов. Посмотрим, как после этого рыцари станут смотреть на наследницу герцогини Херворской.

– А если они сообразят, что это не Алина, еще не успев вернуться в лагерь? Что, если они решат… попользоваться ей прямо на месте?

Швея повела плечами.

– Нам пришлось пойти на этот риск. Кроме того, никто из рыцарей Трин никогда прежде не видел Алину. Скорее всего, они как следует позаботятся о девочке, пока не привезут ее в лагерь. – Старуха поднялась с кресла и дала знак Алине, чтобы та заняла ее место. – А теперь она останется здесь, а мы выйдем на улицу, но сохраним в тайне все, о чем говорили.

Я понимал, что нам нужно скрывать военную хитрость от деревенских жителей, но мне казалось жестоким обманывать плащеносцев. Сам я чуть с ума не сошел, когда решил, что ее забрали. Боги!

– Нужно найти Валиану! Она до сих пор не знает о ваших планах и считает, что Алину схватили!

– Хорошо, ей можешь рассказать, – разрешила Швея. – Только тихо. Никаких криков радости или…

– Вы не понимаете! Она считает, что защищать Алину – это ее священная обязанность. Раз она до сих пор не сломала дверь, чтобы узнать, как мы собираемся спасать девочку, то лишь потому, что уже ушла!

Я выбежал из дома и огляделся – вокруг стояли лишь плащеносцы Швеи. Подбежав к лошадям, я увидел, что одной серой кобылы не хватает, именно той, что принадлежала Валиане.

Кто-то схватил меня за плечо – я обернулся и увидел Швею.

– Фалькио, ты не можешь поехать за ней, иначе поставишь под угрозу весь план. Валиана сделала выбор…

– Она считает, что враги схватили Алину, черт вас побери. Ее поймают. Что, если Трин ждет их в лагере?

Святые угодники, прошу, пусть этого не случится. Ненависть Трин к Валиане не знает границ. Перед тем, что герцогиня сотворит с девушкой, все пытки, которые мне пришлось вынести от рук ее матери, покажутся бледной тенью.

– Ты не поедешь, – твердо сказала Швея. – А даже если бы и поехал, она уже далеко. Ты не догонишь ее. Так что будем придерживаться плана.

– К чертям ваши планы! – выругался я и оттолкнул ее. Мне оставалось лишь одно.

Я подбежал к амбару, где вдали от остальных лошадей стояло огромное существо в шрамах, сотканное из ярости и страха. Последняя из легендарных лошадей фей, которую Патриана, герцогиня Херворская, истязала на протяжении многих лет, пытаясь превратить в оружие войны; теперь гривоносец стала мощным, злобным зверем с острыми зубами и яростью в сердце, которая могла сравниться лишь с моей. Мы называли ее Чудище.

Я подошел к лошади, и она издала странный звук, смесь ржания и рычания, сообщая, что сегодня не собирается никого везти.

Собрав все свое мужество в кулак, я вскочил на ее спину.

– Валиане нужна наша помощь, – крикнул я в ухо Чудищу. – Она из нашего табуна. Дан’ха ват фаллату. Она из твоего табуна. Ее поймает Трин, жеребенок той, что мучила твоих детей. Трин снимет с нее кожу, если мы с тобой не поедем и не защитим ее.

Напрягшиеся мускулы и взрыв ярости чуть не скинули меня со спины Чудища. Изо всех сил лошадь взрыла землю копытами, подняв в воздух облако пыли, пронеслась через сгоревшие луга мимо деревни и бросилась к горам. Гривоносец замышляла убийство.

И я тоже.

Глава пятая Пленница

Рыцари не слишком старательно заметали следы. На каждой развилке пыльной дороги они проезжали пару сотен ярдов в другом направлении, а потом возвращались. Этим обмануть меня было сложно. По следам Валианы я понял, что она тоже не попалась на их уловки – это означало, что она доберется до них раньше, чем я успею ее перехватить.

Мы отъехали от деревни примерно миль на десять, когда вдалеке я увидел пять лошадей. Одна из них – серая кобыла Валианы. Значит, тело, лежавшее на земле, – это сама Валиана. Один рыцарь, наступив ногой, удерживал ее на земле, остальные оборонялись от девочки в желтом платье, которое от пыли стало коричневым. Девочка размахивала клинком, слишком длинным для ее роста; оружие она, по всей видимости, отобрала у одного из рыцарей. Несмотря на его вес, она на удивление умело обращалась с клинком, но перед ней стояли четыре рыцаря, так что вряд ли ей удалось бы продержаться достаточно долго. А я находился слишком далеко от них.

– К’хей! – крикнул я Чудищу и обнажил рапиру. Лети.

Огромная зверюга рыкнула так громко, что ее услышали даже рыцари: один из них повернул голову и посмотрел в нашу сторону. Он стоял без шлема, и я с удовольствием заметил страх в широко распахнутых глазах, когда он увидел существо, которое к нему приближалось. Зря это он: надо было следить за девчонкой. Она размахнулась украденным палашом и нанесла удар – голова рыцаря отлетела от тела.

Я соскочил со спины Чудища и ринулся в атаку на того, кто удерживал Валиану; сделал выпад, заставив его отступить. Валиана не встала: взглянув на нее, я понял, что она лежит без сознания. Рыцарь уклонился от моего следующего удара, но копыт Чудища избежать не смог. Мне пришлось отпрыгнуть в сторону, когда зверюга принялась топтать рыцаря.

Один из оставшихся в живых рыцарей одолевал девчонку в желтом платье. Она была сильна, но уже выбилась из сил, сражаясь тяжелым клинком. Рыцарь собирался нанести ей удар сверху, но я схватил его за руку сзади и дернул, надеясь сбить с ног. Рыцарям в доспехах тяжело подняться со спины. Он тут же ударил меня локтем. Я вовремя успел отвернуть голову, но противник с силой заехал мне в ключицу – хорошо, что в плаще есть костяные пластины.

Я ударил ему по лицу навершием рапиры – на нем был шлем, который зазвенел, словно колокол, и рыцарь пошатнулся. К несчастью, девочка успела зайти ему за спину, и он упал прямо на нее.

– Не беспокойся обо мне, идиот, – закричала она, пытаясь с кинжалом в руке выбраться из-под беспомощно барахтающегося рыцаря. – Лови второго! Если он сбежит, нашему плану конец!

Краем глаза я увидел, как последний оставшийся в живых рыцарь схватил Валиану и поскакал к горам на черной лошади.

Я подбежал к Чудищу. Едва успел вскочить на нее, и она тут же понеслась следом за черным конем рыцаря. Мчался он быстро, но Чудище, сгусток скорости и ярости, отчаянно стуча копытами, вскоре нагнала его. Лошадь фей ударила боком коня противника, сбросив рыцаря и Валиану на землю, и я в который раз вспомнил, что, если прибегаешь к помощи опасного, безумного гривоносца, всегда приходится расплачиваться за это.

Рыцарь быстро пришел в себя и, встав на колени, потянулся к булаве, висящей у него на поясе, но острие рапиры уже смотрело ему в горло, нацелившись между нашейником и подбородком.

– Сдавайся, – потребовал я.

Рыцарь поднял руки.

– Сдаюсь.

Все еще держа его на острие, я оглянулся и увидел, что Валиана уже пришла в сознание, хоть и оглушена падением. Затем я посмотрел на девочку, которая шла к нам с кинжалом в руке – позади нее на земле лежал ее противник, должно быть, уже мертвый.

– Нужно убить его, – сказала девчонка. – Никто не должен знать, что здесь произошло.

– Он сдался – теперь это наш пленник.

Она приближалась, и я понял, что неверно было бы называть ее девчонкой. Она была молода, лет двадцати – двадцати пяти, невысокая для взрослой женщины, примерно одного роста с Алиной. И лицо выглядело очень молодо, так что ее вполне можно было принять за девочку-подростка. Но по глазам стало сразу понятно, что она совсем не ребенок.

– Я сказала, нужно убить его.

– А я сказал, что он – мой пленник. А теперь назови свое имя и…

Девушка прошла мимо, как бы между делом отбросила в сторону мой клинок и, даже не взглянув на меня, вонзила кинжал в горло рыцаря. Медленно, но уверенно всадила нож, заставив тело упасть на землю, а затем одним резким движением извлекла лезвие. Кровь фонтаном заструилась из горла умирающего.

Я ужаснулся тому, с каким равнодушием она убила пленного, но спорить с ней не собирался. Пока.

– Кто ты такая? – снова спросил я.

Она не ответила, да я и не стал дожидаться ответа. Валиана села, но еще не до конца пришла в себя. Я встал на колени, чтобы осмотреть ее раны.

– Валиана, это я, Фалькио. Ты ранена?

– Меня зовут Дариана, – сказала женщина за моей спиной. – Девчонка не так уж сильно пострадала, как пострадаешь ты, если еще хоть раз встанешь у меня на пути.

На щеке у Валианы багровел кровоподтек, словно она ударилась головой, но открытых ран не было.

– Не выросла еще, чтобы угрожать мне, – проворчал я.

В затылок мне уперся клинок. Эта Дариана не промах. Если бы она приставила его мне к горлу, то я бы схватил ее за руку и перебросил через плечо. А так она контролировала ситуацию.

– Ты что, не знаешь? Важен не рост, а длина клинка.

– Раз ты работаешь на Швею, то полагаю, что состоишь в ордене плащеносцев. Может, тогда следует и вести себя подобающе?

– Плащеносцы? – Девушка сплюнула. – И зачем мне становиться чертовым плащеносцем?

Будь здесь Кест, он не преминул бы напомнить мне о дюжине способов отразить клинок, затем просчитал бы мои шансы на успех, а в конце напомнил бы, что мне не следовало поворачиваться спиной к тому, кого я вижу в первый раз. Но я не придал значения его советам, тем более воображаемым, и вместо этого наклонился, чтобы помочь Валиане подняться. Если эта женщина собирается убить меня, пусть убивает. Я устал, у меня все болело, к тому же я был зол, и мне надоело чувствовать себя все время уставшим, больным и злым.

– Я отвезу Валиану обратно в деревню, – сказал я. – С твоей помощью или без нее.

Острие у затылка исчезло.

– Приведу лошадей, – согласилась она. – Постарайся ничего не испортить, пока меня не будет.

Глава шестая Предательство

Несколько часов спустя я собирал свои вещи и готовился к утреннему отъезду из деревни. Швея считала, что если мы сможем отвлечь отряды Трин, то надолго задержим ее, повысив тем самым шансы армии герцога Эрриса: нам лишь нужно какое-то время не позволять ей одерживать победу, и тогда генералы перестанут ей верить. А затем нам, возможно, даже удастся убедить их, что наивная тринадцатилетняя девочка на престоле предпочтительней восемнадцатилетней психопатки, которая любит истязать и убивать.

Я размышлял о том, что случится с этой деревушкой после того, как мы отсюда уйдем. Стоны тяжелораненых постепенно утихали, семьи крестьян вернулись с гор в родную деревню, сотни лет терпящую набеги и войны, и стали свидетелями трагедии, произошедшей из-за плащеносцев. Женщины и дети пребывали в шоке и ярости – я боялся, что они набросятся на нас. Но плащеносцев было много, и мы владели оружием, поэтому они просто собрали умерших и вернулись в горы, проклиная нас на чем свет стоит.

Вспоминая лица этих крестьян, я впервые за всю свою жизнь начал сомневаться в своем короле. Все эти годы он составлял план, разрабатывал стратегию и тактику, чтобы принести раздробленной, несчастной стране мир и справедливость. И чем все кончилось, с чем он нас оставил? Никто, даже самые близкие друзья не знали его замысла. За несколько дней перед тем, как потерять престол, а вместе с ним и голову, Пэлис дал каждому из нас тайное поручение и развеял плащеносцев по всем ветрам. Сто сорок четыре человека отправились по сто сорока четырем направлениям, не зная, что будет с остальными.

Пять лет я искал то, что Пэлис называл «королевскими чароитами», хоть понятия не имел, где они находятся. Оказалось, что чароиты – это вовсе не драгоценные камни. В конце концов я нашел Алину – тайную дочь короля. Кровь от крови его. Его наследницу. Редчайший самоцвет из всех.

И что мне теперь делать? Возвести Алину на престол?

В этом и заключался весь твой план, долговязый, заморенный голодом хлюпик? Мы с тобой делили одну мечту на двоих. В самом начале нас было лишь двое, но мы и других заставили поверить в нашу мечту. Каждый плащеносец мог наизусть процитировать королевский закон, мы могли даже пропеть его, чтобы любой крестьянин, будь он хоть самым жалким пьяницей, слово в слово запомнил вынесенный вердикт. Кто из магистратов до сих пор еще верит в то, что закон и правосудие облегчают страдания? Верят ли еще в это Брасти с Кестом и остальные первые плащеносцы, где бы они сейчас ни были?

Верю ли я?

Я снял плащ и положил его на скамью рядом с клинками. Мне не хотелось ложиться спать, потому что меня пугали кошмары, вызванные чувством вины, и уж тем более не хотелось, проснувшись, вновь испытать действие яда Патрианы.

Тихий, осторожный стук в дверь прервал мои мысли. Странно, но я сразу же понял, что это Алина. Может, потому что все проведенные вместе дни в Рижу нам приходилось вести себя тихо и осторожно, чтобы не привлекать чужого внимания. Я открыл дверь – она вошла, одетая все еще в то же самое выцветшее зеленое платье.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я и выглянул за дверь, не следит ли кто. – Если крестьяне…

– Они все ушли, – ответила Алина. – Кроме того, дело сделано. Трин уже поняла, что ее люди потерпели неудачу.

– Лучше бы ты поспала.

– Лучше бы я умерла.

Я присел и заглянул ей в глаза. Девочка была не столько напугана, сколько изнурена.

– Что случилось?

– Ничего.

– Тогда почему…

– Ничего, просто меня хотят убить могущественные люди. Снова. Хотели и будут хотеть.

Я поднялся и разлил по кружкам воду из кувшина, стоявшего у печки.

– У них ничего не вышло, – возразил я, подав ей кружку.

Она выпила – я подумал, что все не так уж плохо, и тоже отпил.

– Спасибо вам, – сказала она, возвращая мне чашку.

– Еще хочешь?

Она покачала головой.

– Может, хочешь сесть и поговорить?

Алина оглянулась на приоткрытую дверь.

– Лучше прогуляемся. Я бы хотела посмотреть на звезды.

Швее это не понравится, ее плащеносцам тоже. Я устал, мне не хотелось ввязываться в новую драку. Но Алина была наследницей, а не пленницей, и, кроме того, люди Швеи охраняют деревню со всех сторон.

К тому же я люблю подраться, как напоминал мне король едва ли не каждый день.

– Конечно, – сказал я. – Только возьму кое-что.

Я надел плащ и вложил рапиры в ножны, накинул теплое шерстяное одеяло на плечи девочки.

Мы пошли по главной дороге: мерцавший свет, проходивший сквозь трещины стен в домах, освещал наш путь. Иногда до нас доносились обрывки бесед плащеносцев.

– Куда пойдем? – спросил я.

– Может, поднимемся на холм за околицей?

Странная просьба. Я не хотел вести ее за границы защищенного лагеря, но подумал, что вряд ли на нас нападут повторно. Трин попыталась – ее люди заплатили за это головами.

– Ладно, – согласился я. – Только ненадолго.

Алина взяла меня за руку, и мы начали подниматься по тропе, пройдя мимо шести плащеносцев. Они даже не поприветствовали нас, хотя заметили. Вряд ли плащеносцы станут жаловаться, если мы не уйдем слишком далеко. На тихие шаги за спиной, которые сопровождали нас от самого дома, я постарался не обращать внимания.

Мы прошли по широкой тропе мимо странной скалы, которую называли Аркой. За ней лежали восточные пустыни и изогнутый торговый путь, который шел с севера на юг и назывался Лук. Он вел прямо в Рижу.

Рижу.

От воспоминаний об этом городе меня до сих пор передергивало.

– Вы замерзли? – спросила Алина.

– Нет, просто задумался кое о чем.

– Со мной тоже так бывает, когда я думаю, – сказала она.

– О! И от каких же мыслей ты начинаешь дрожать? Она посмотрела наверх.

– Мне нравятся звезды, – сказала Алина, пренебрегая моим вопросом. – В Рижу они тоже видны, но их не так много, как здесь. Кажется, что они совсем близко. Идемте, я хочу подойти к ним как можно ближе.

По узкой тропинке мы поднялись на холм. Вершина у него была плоской, и мы уселись на самом краю. Мелкие животные шмыгали в темноте, но не заглушали звука шагов, следовавших за нами.

– Она повсюду за мной ходит, – сказала Алина.

Я сначала удивился, что девочка тоже услышала шаги, но она была умницей и обращала внимание на всё, что ее окружало.

– Она ранена, – ответил я. – Ей бы лучше отдохнуть.

– Скажите ей об этом, Фалькио, только не думаю, что она послушает. Она совершенно потеряна.

Я поглядел на Алину, пытаясь понять смысл ее слов, но девочка смотрела на звезды.

– Что ты имеешь в виду?

– У нее все отобрали. Она всю жизнь считала себя принцессой, а теперь стала обычной девушкой. Я всю жизнь думала, что я обычная девочка, а теперь мне говорят, что я должна стать королевой. Это так несправедливо.

– Для кого?

Она повернулась и взяла меня за руку.

– Я не хочу, чтобы Валиана умерла ни за что, Фалькио. Вы ее защитите?

– В каком это смысле «ни за что»? Спасение твоей жизни – не пустой звук.

Она облокотилась на землю и снова взглянула в небо.

– А на Южных островах тоже так много звезд?

– Я… Я не знаю, – ответил я. – Наверное. Полагаю, что это зависит от того, сколько там облаков и источников света на земле. Именно из-за них звезд не разглядеть.

Казалось, мой ответ ее удовлетворил.

– Значит, если мы будем жить не в большом городе, то в ясную погоду сможем и на островах видеть много звезд, да?

– Алина, что ты хочешь сказать?

– Вы вспоминаете об Эталии, Фалькио?

Такого вопроса я не ждал. Конечно, я думал об Эталии каждый день. Не так давно она исцелила мои раны и вернула мне часть души.

– Да, я все еще думаю о ней, – осторожно ответил я.

– Тем утром, когда вы были в ее комнате и она отослала меня вниз… Я не ушла. Осталась у двери и слышала всё, что она вам сказала, – призналась девочка.

На какой-то миг я снова оказался в той комнатке, почувствовал запах чистых простыней и простой пищи, утренних цветов, но прежде всего – ее аромат. «Ты не думаешь, что мы оба достойны счастья и сможем обрести его друг в друге?»

Я знал Эталию лишь одну-единственную ночь и за это короткое время влюбился во второй раз в жизни. Спустя пару минут после того, как она произнесла эти слова, я бросил ее одну. Плачущую.

– Почему ты спрашиваешь, Алина?

– Как вы думаете, она все еще согласится увезти нас на свой остров, о котором рассказывала? Она же сказала, что я тоже могу поехать.

– Я… Однажды, когда тебе надоест быть королевой, ты наверняка… – Я знал, насколько глупо это звучит, поэтому даже договаривать не собирался.

– Нет, – сказала Алина. – Я имею в виду сейчас. Если бы мы с вами вернулись туда – только в Рижу бы не заходили, а просто отправили ей письмо, – как вы думаете, она бы забрала нас на свой остров?

– Алина, ты – дочь короля Пэлиса. И ты станешь королевой Тристии.

Она потрясла головой, но не заплакала. Словно проигрывала этот разговор в голове много-много раз и подготовилась ко всем моим возражениям.

– Мне не обязательно становиться королевой. Никто не может заставить меня стать королевой.

– Мне не всегда хочется быть плащеносцем, но я все равно продолжаю служить. Что случилось бы, если бы я просто перестал это делать?

– Я бы умерла, – просто сказала она. – В тот день, когда Шивалль хотел меня убить или когда нас обнаружили громилы. Или когда Лета с Раджером предали меня, или когда пришли дашини. Или вот сегодня.

Я почувствовал себя круглым дураком. Забыл, что она еще совсем дитя, а ей пришлось столкнуться со столькими смертями, что и не каждый воин увидит.

– Но я все-таки сохранил тебе жизнь.

– Да. Убили людей Шивалля, громил, фальшивых плащеносцев и дашини. И сегодня тоже убивали ради меня. Скольких людей вы убили сегодня, Фалькио?

Я взял ее за руку.

– Я убью столько, сколько потребуется, Алина. Буду убивать до тех пор, пока они не оставят тебя в покое.

Она выдернула свою лапку и вскочила.

– Вы совсем ничего не понимаете! Я не хочу, чтобы вы убивали ради меня! Не хочу, чтобы Валиана погибла, защищая меня! Не хочу, чтобы жители деревни предавали нас и из-за этого умирали! Мне всего лишь тринадцать лет, Фалькио, а из-за меня уже погибло столько людей, что и не сосчитать. Не хочу!

Я тоже поднялся.

– Но нам не всегда…

– Нет! Это не одно и то же. Я не хочу быть королевой. Вы стали плащеносцем не потому, что вам пришлось, Фалькио. Вы стали плащеносцем, потому что никем другим быть не можете.

Алина отвернулась и убежала.

Права, конечно. Это несправедливо. Она заслуживала лучшей жизни, имела право быть ребенком, смеяться и плакать, сердиться, убегать в темноту и там дуться на всех. Но до сих пор мир был не слишком справедлив к ней и изменяться не собирался, поэтому я не мог позволить ей убежать в темноту и там дуться.

Я бросился за ней и догнал у тропы, ведущей вниз с холма.

– Оставьте меня в покое! – кричала девочка.

– Остановись, – сказал я, крепко взяв ее за руку. – Остановись и расскажи, чего ты хочешь. Хочешь, чтобы я увез тебя отсюда? Отправился на юг и спросил Эталию, примет ли она нас?

Рука Алины дрожала – нет, это была моя рука. Я дрожал. От мысли, что может случиться, если она потребует, чтобы я увез ее отсюда. О боги, только скажи «да» и сними с меня обязательства, которые я дал твоему отцу. Ты, мой король, никаких дальнейших указаний не давал. Просто приказал найти ее – я это и сделал. Если она попросит, чтобы я увез ее отсюда, я так и поступлю, и к черту все твои планы, которыми ты со мной не удосужился поделиться.

Но она не ответила «да». Скажи она, я бы в ту же секунду увез ее на юг. Но вместо этого она произнесла: «Я хочу перестать бояться» – даже не понимая, что проявила самую невиданную храбрость.

– Это не одно и то же. Не думаю, что это вообще возможно.

Она начала плакать.

– Но почему я должна стать королевой?

– Не должна, – ответил я. – Страна и так проживет. Герцоги будут вести себя как и прежде, и на престол взойдет Трин.

– Маттея, то есть Швея, сказала, что есть и другие наследники. – В ее голосе прозвучало разочарование. – Почему вы их не нашли?

– Не знаю. Я даже не подозревал о вашем существовании. Но не думаю, что остался еще кто-то, Алина. Скорее всего, Патриана их всех разыскала.

Я задумался. Патриана держала Алину в своих лапах. Избивала ее и мучила, но все же не убила, предпочитая использовать ее, доставляя мне страдания. Теперь я вспомнил, как она спрашивала вновь и вновь: «Где остальные?» Тогда я предположил, что она говорит о плащеносцах, но теперь, оглядываясь назад, я начал понимать, что она имела в виду других наследников, «чароиты», как называл их король. А вдруг кто-то из них еще жив?

– Алина, если другие наследники существуют, ты бы хотела, чтобы они заняли твое место?

– Я…

Слезы медленно катились по ее щекам; я бы обнял ее, но знал: она не захочет, чтобы кто-то к ней прикасался. Так и мы и стояли, пока она не подняла взгляд.

– Им бы пришлось пройти через то же самое, что и мне?

Я кивнул, ничего не сказав: понял, что в душе она уже приняла решение, но теперь пытается осмыслить его.

– И… им будет еще хуже, чем мне? Потому что они не пережили всего, что пережила я. На них бы это все разом свалилось.

– Полагаю, что так.

Она молчала, долго глядя на звезды.

– Значит, придется мне? Если я откажусь, то все это свалится на кого-то другого, и ему или ей придется даже хуже. Придется стать отважнее меня.

Глухим голосом я ответил:

– Не думаю, что кто-то может быть отважней тебя, милая.

Алина обхватила свои плечи руками.

– Иногда нам приходится быть не теми, кем мы хотим стать. Так?

Я не сразу смог ответить. До сих пор я не понимал, насколько сильно в глубине души желал, чтобы она отказалась от прав наследования, чтобы она попросила меня увезти ее. Я даже себе не признавался, как сильно хотел уехать вместе с Эталией и прожить нормальную жизнь, не пытаясь осуществить зыбкую мечту покойного короля. Я вспомнил тот день, когда познакомился с королем Пэлисом и отдался дикому, мечтательному безумию. Я подумал о Кесте с Брасти и остальных. У каждого из них была собственная история, каждый из них сделал свой выбор.

– Думаю… нам приходиться быть теми, кем этот мир хочет, чтобы мы стали.

Алина еще раз шмыгнула, словно хотела вернуть слезы, которые пролила.

– Тогда этого достаточно. Я буду королевой, Фалькио, если кому-то станет лучше. Если этого ждет от меня мир.

Мы постояли еще немного, потом она взяла меня за руку, и мы спустились вниз в деревню.

Мне нужно было вслух принести клятву ночи и тому, что ждало нас утром. Нужно было пообещать Алине, что я всегда буду рядом и защищу ее. Нужно было дать обет богам и святым, но я этого не сделал. Алина, умная и серьезная девочка, не любила, когда люди дают обещания, которые не смогут сдержать.

Я проснулся на следующий день, не способный ни двигаться, ни говорить, как и прежде. Сначала это длилось лишь несколько ужасных секунд. Теперь же счет шел на минуты, паралич уже казался чуть ли не обычным делом.

Со мной в комнате находился кто-то еще. Кто-то дышал медленно и легко, лишь изредка сквозь сон издавая стоны боли или страха. Валиана, подумал я. Несколько часов назад она едва не погибла, а все равно присматривает за мной. Наверное, Швея приказала ей держаться подальше от дома Алины, и она решила охранять меня. Как же сильнодевушка изменилась с тех пор, как мы познакомились пару месяцев назад: перестала быть той надменной, раздающей приказы дворянкой, которую воспитывали как будущую правительницу страны. Каково это – представлять себя принцессой, а потом узнать, что ты дочь неизвестной крестьянки, без титулов, семьи и даже без имени? Мне очень хотелось открыть глаза и посмотреть на нее. Вообще хоть что-то увидеть.

Несколько лет тому назад я познакомился со слепцом, который продавал фрукты, стоя у торгового тракта; ему помогала старуха, я счел ее его женой. Я спросил его, каково это – жить без зрения. «Закрой глаза, – сказал он. – Представь себе прекрасную женщину. Каждую минуту я вижу именно это». Жена ласково посмотрела на него. Он рассказал мне, что мир может стать намного прекраснее, чем мы можем себе представить, если воображение наполнено любовью. Я хотел рассказать ему, что, закрывая глаза, тоже вижу свою жену, но ее образ наполняет меня лишь болью, горечью и яростью, с которой я не могу справиться. Но я испугался, что своими словами нарушу его прекрасные видения, его беззубая улыбка на морщинистом лице остановила меня.

Теперь же, спустя столько лет, я уже не помнил лица своей жены. Мог бы описать ее, волосы, кожу, насмешливую улыбку над очередной моей глупостью… Эта улыбка. Она обещала смех, поцелуи и еще много всего. Я бы мог рассказать вам о ней, но лишь словами, потому что заставил себя выучить их наизусть. Мы были бедны, поэтому не осталось ни ее портрета, ни даже наброска. Она потеряна для меня навсегда, и есть лишь один способ вернуть ее обратно.

Грубая рука схватила меня за подбородок, и на лице я почувствовал тепло чужого дыхания. Валиана пошевелилась в кресле.

– Прекратите!

Кончики пальцев уже начинало покалывать. Я не знал, как долго продлится паралич сегодня, но казалось, что прошло уже больше времени, чем в предыдущие дни. Веки затрепетали. Если и существовало лицо, которое мне совсем не хотелось видеть, так это было лицо Швеи.

– Пора вставать, первый кантор, – сказала она саркастично и требовательно. – Проснись и пой!

Я увидел, как подошла Валиана и попыталась отпихнуть Швею.

– Вы же сказали, что у нас есть еще пара часов до отправления.

– Это было до, – отозвалась старуха.

– До чего? – спросил я, кое-как ворочая языком.

Швея посмотрела на меня, и лишь тогда я заметил ее гневный взгляд.

– До того, как герцог Пулнамский предал нас.

Плащеносцы, собравшиеся перед домом, готовились к походу. Стаскивали на телеги тела погибших рыцарей, поспешно чинили дома, поврежденные во время битвы.

– Не дело оставлять крестьян с разрушенными домами и кучей мертвых рыцарей, – сказала Швея, так быстро шагая на другой конец деревни, что я едва поспевал за ней. – Заберем их с собой и бросим где-нибудь. Пусть Трин и этот ублюдок Эррис, герцог Пулнамский, их сами хоронят.

– Я не понимаю, почему они нас предали? Вы же говорили, что ваши набеги проходят успешно.

Она оскалилась.

– Набеги прошли очень успешно. Трин предложила ему перемирие. Она обещала не отбирать у него герцогство в обмен на то, что он позволит ее отрядам пройти в южные пределы Пулнама, минуя заграждения герцогства Домарис. Он также согласился заплатить за проход ее отрядов.

– Он заплатит? За что?

– За защиту, – сказала Швея. – Похоже, они все-таки опасаются плащеносцев.

Когда мы дошли до околицы, я увидел Кеста с Брасти, седлавших коней.

– Наконец-то! – воскликнул Брасти. – Фалькио, скажи ей, пусть она прекратит отдавать нам приказы, ничего при этом не объясняя.

– О чем это он? – спросил я Швею.

– Вы отправляетесь на юг.

– Куда?

– В Арамор – туда, где все началось.

– Святые угодники. – Брасти закатил глаза. – Вы еще не забыли, что в Араморе нас разыскивают за убийство?

– Это Трин убила лорда Тремонди, – возразил Кест. – Наверняка герцог Исолт уже это знает.

– Неважно, – отрезала Швея.

– Почему это? – возмутился Брасти. – Потому что нас троих есть кем заменить?

– Потому что, черт побери, у нас нет другого выхода, болван. У герцога Исолта есть деньги и солдаты. Нам нужно и то и другое, и прямо сейчас.

Швея подняла с земли палку и начала чертить ею по земле.

– Отсюда Трин отправится на юг, – сказала она, – в герцогство Домарис с его бесконечными лесами. Гадьермо, хваленый Железный герцог Домарисский, идиот, но он с ней сразится. Он знает, что герцог Перо стал ее любовником и хочет расширить пределы собственного герцогства. Если Домарис падет, то Перо достанется половина, вторую заберет Трин, а герцога Гадьермо выгонят на морозе в одном белье.

– Сколько мы сможем продержаться против объединенных сил Трин и Перо? – спросил я.

– Несколько недель. От силы месяц.

Мы с Кестом и Брасти переглянулись, понимая, сколько всего на нас валится. Хервор, Орисон, Пулнам и вот еще Домарис – все четыре северных герцогства. Трин со своей армией захватит их все и потом сметет юг, если только южные герцоги не окажут сопротивление – а они вряд ли на это пойдут, если их не возглавит король или королева.

– А-а! – сказала Швея. – Похоже, свет разума проникает даже в самые темные места.

– А зачем герцогу Араморскому поддерживать Алину? – спросил Кест.

– Арамор всегда имел тесные отношения с королями Тристии, – ответила она. – Исолт не любил моего сына, но и ненависти, как остальные, не проявлял. И он всегда ищет выгоду. Герцог поймет, что от нас получит больше, чем от Трин.

Я все еще сомневался. Эти «тесные отношения» не много добра принесли Пэлису, когда Исолт вместе с остальными герцогами пришел за его головой.

– Предположим, мы переманим на свою сторону Исолта… – начал я.

– Ты переманишь, – уточнила Швея. – Не заблуждайся. Если он снюхается с Трин, то все кончено, во всем огромном мире не найдется ни одного уголка для нас. Так что отправляйся туда, как хочешь ублажай его, обещай что угодно, только заручись его поддержкой.

– Ладно. Я переманю его. А потом что?

Он ткнула палкой в герцогства на юго-западе своей карты.

– Из Арамора отправишься в Лут и Пертин, чтобы заручиться и их поддержкой. А герцогиня Бэрнская сама прибежит следом за ними.

– Трин получит север, а Алина – юг, – сказал я.

Швея ухмыльнулась и ткнула палкой в середину, в самое сердце страны.

– Окончательная битва произойдет в Рижу, и твоему другу герцогу Джилларду придется решить судьбу мира. Все еще гордишься тем, что не убил его, когда тебе выпал такой шанс?

– Он поклялся поддержать Алину, – сказал я. – Кроме того, даже во время войны существуют законы.

– Ага. Но, похоже, ты даже первого не усвоил – законы придумывает победитель.

Она стерла ногой рисунки на земле.

– Я поведу плащеносцев в Домарис, и мы постараемся насколько возможно замедлить наступление Трин. Если она считала, что наши набеги доставляют неприятности, то будет удивлена, какой вред мы нанесем ее солдатам, когда им придется маршировать сто пятьдесят миль по лесу.

– А как же Алина? – спросил я. – Вы же не собираетесь отправить ее на поле битвы?

– У тебя есть другое решение?

– Мы возьмем ее с собой. Увезем ее из Пулнама и Домариса на юг, спрячем где-нибудь в безопасном месте, пока все не закончится.

Швея улыбнулась.

– Отлично. Мне нравится твоя мысль, Фалькио.

Издевается? Я поверить не мог, что она так быстро согласится с планом, который я придумывал целых десять секунд.

– Серьезно? Вы позволите забрать ее?

Она покачала головой.

– Конечно, нет, болван. Но, вероятно, не ты один полагаешь, что женщина должна прятаться за спиной у мужчин.

Я хотел возразить, но она подняла руку.

– И не нужно рассказывать мне обо всех тех женщинах, которые по твоей милости стали плащеносцами. Если бы Алина была мужчиной, ты бы сказал: нам нужно показать всему миру, что этот человек достоин возглавить страну.

У меня было множество причин ненавидеть Швею: на втором месте стояла ее способность видеть все мои недостатки. Но больше всего я ненавидел ее за то, что она чаще всего оказывалась права.

– Если я так ошибаюсь, то почему…

– Потому что Трин тоже думает как мужчина. Она верит, что мы отправим Алину на юг и именно с тобой. Все-таки ты очень предсказуем, Фалькио.

Брасти фыркнул.

– Ее шпионам не потребуется много времени, чтобы понять, что мы не везем с собой Алину. И что нам тогда делать? Нарядить Кеста в сарафан?

– Вы поедете не одни, – сказала Швея.

И в этот миг Дариана вышла из-за ближайшего столба. На ней был форменный плащ.

– A-а, Дари, вот ты где!

– Я же предупреждала, чтобы меня так не называли.

– Ага, как же, продолжай мне угрожать, и я когда-нибудь покажу, насколько мне плевать на это. – Швея обернулась ко мне. – Она поедет с вами.

– Мелковата для драки, – сказал Брасти, скептически оглядев ее с головы до ног. – Да и для всего остального тоже.

Дариана удостоила его лишь мимолетным взглядом и презрительно хмыкнула. Кесту она уделила больше внимания.

– Значит, это ты святой клинков, а? – спросила она, осмотрев его. – Не слишком впечатляет.

– Четыре удара.

– Что?

– Ты же раздумываешь о том, смогла бы меня победить или нет. Ты бы успела сделать лишь четыре удара.

– Что ж, – невинно улыбаясь, сказала она и прикоснулась рукой к его груди. – Возможно, стоит убить тебя во сне?

– Я учел это, когда сказал четыре. Хочешь узнать, сколько бы ты продержалась, если бы напала не исподтишка?

– О боги! Спасите меня от этих безумных поединщиков, – простонала Швея. – Может, в другом месте будете мериться длиной своих клинков? Вам пора в дорогу.

– Значит, это всё? – спросил я. – Позвольте хотя бы попрощаться с Алиной и Валианой.

– Алина уже в укрытии с моими людьми, – ответила Швея. – Вы попрощались вчера ночью, хоть и не понимали этого. А с Валианой можешь говорить сколько душе угодно по дороге на юг. Вот и она.

Двое плащеносцев тащили Валиану под руки, она упиралась и пыталась вырваться.

– Прекратить! – крикнула Швея, и сначала я подумал, что она отдала приказ своим людям, но потом понял, что держу рапиру в руке. – Валиане ничего не угрожает.

– Не могу сказать того же обо всех остальных, – рыкнул плащеносец, толкнув девушку к нам. – Эта дуреха мне щеку порезала, пока я не отобрал у нее клинок.

Швея подошла к нему и без предупреждения отвесила оплеуху. Глаза его потемнели.

– За что? Вы же сами приказали привести ее.

– За то, что какая-то неумеха, которая и оружие-то держать толком не может, чуть не лишила тебя глаза после всех твоих тренировок и упражнений.

– Он еще чего-нибудь лишится, если попробует еще раз ко мне прикоснуться, – пригрозила Валиана, поднимаясь на ноги и отбирая у меня рапиру.

Второй плащеносец тут же обнажил клинок, но Дариана спокойно взяла девушку за руку.

– Тише, пташка. Давай-ка мы тебя поучим, как обращаться с этим разделочным ножом, а потом пойдем и зарежем парочку парней по всем правилам, а?

Швея повернулась к нам.

– Мы с играми покончили? Зря теряем время, у меня есть дела поважнее, чем разбираться с вашими дерзостями.

– Я поклялась жизнью защищать Алину, – сказала Валиана. – Я ее не оставлю.

– Да, и если нам повезет, то Трин будет думать именно так.

– Но…

– Неужели и ты хочешь стать героиней, как эти болваны? – спросила Швея, тыкая в нас пальцем. – Хочешь погибнуть, воображая, что спасаешь Алину и что твоя жизнь в конце будет стоить больше, чем в начале? Хорошо. Тогда делай, что я тебе говорю: поезжай с ними. Поезжай и получи клинок в брюхо, помня о том, что ты помогла защитить ее. Будем надеяться, что Трин из-за своей ненависти потратит много сил, гоняясь за тобой. Здесь ты Алине пользы не принесешь – скорее наоборот, будешь мешать тем, у кого есть силы и способности, чтобы защитить ее.

Гнев Валианы, а вместе с ним и гордыня исчезли с ее лица. Она так отчаянно держалась за клятву, принесенную Алине, потому что должна была верить, что стоит за правое дело, что ее жизнь имеет хоть какой-то смысл. Девушка вела себя точно так же, как и я много лет тому назад, когда только познакомился с королем. Он поверил в меня и заставил меня поверить в себя. Король Пэлис был идеалистом, романтиком и мечтателем. Но Швея даже близко на него не походила.

– Я сделаю всё, что вы говорите, – промолвила Валиана. Она повернулась и отошла к лошадям.

То, с каким бессердечием Швея сказала все это, как она пренебрежительно отмахнулась от боли и горестей Валианы, всех нас, жгло мне сердце. И я должен был объяснить ей, насколько мне противны ее холодная расчетливость, то, как она всё придумала и спланировала, а еще – что она ничем не отличается от герцогов, которых так ненавидит.

Все остальные смотрели на меня, ожидая моего ответа. Но я не собирался вести себя как сердитый, своенравный ребенок. С того самого дня, когда король вывел меня из состояния безумия, я пытался быть благородным и отважным. Но не мог. Просто потому, что не обладал этими качествами.

– Чертова стерва, – выругался я.

Швея улыбнулась.

– Ага, я такая. Я такая, какой меня хочет видеть этот мир и моя внучка. А теперь отправляйся в путь и поступай так, как это нужно ей. Заручись поддержкой герцогов-южан, чтобы мы победили в этой проклятой войне прежде, чем девочка, которую мы оба поклялись защищать, погибнет.

Глава седьмая Маска

Древний торговый путь, известный под названием Лук, должен был вывести нас из Пулнама. Во времена правления короля Пэлиса торговля процветала, и сотни повозок, запряженных лошадьми, и караванов весь год колесили по тракту в триста миль. Придорожные гостиницы и трактиры хорошо зарабатывали на богатых купцах и странниках, ищущих удачу в восточных герцогствах. Теперь же, спустя пять лет после смерти короля, старинную, мощенную камнем дорогу постепенно заносил песок. Жестокая пустыня выжгла листья на кустах по обочинам, забила трещины между камнями. Разбойников нынче стало больше, чем честных путников, но даже они с трудом сводили концы с концами.

В первую неделю мы скакали так быстро, как только могли, рассудив, что чем быстрее мы движемся, тем сложнее в нас попасть. И мы не ошиблись: я возблагодарил святого Гана, Хохочущего над игрой в кости, за то, что он помог нам выжить в самые первые часы, когда мы, торопясь, покинули деревню. Прежде чем мы успели добраться до Лука, на нас напало шестеро дозорных Трин. Они были вооружены арбалетами и прятались в кустах. Пришлось сразиться с ними, так как они не оставили нам другого выбора: лучше уж сейчас, чем потом, когда нас поймают на открытой местности. Мы знали, что даже если мы избежим их стрел, то они наверняка погонятся за нами, припася для этого отдохнувших лошадей, поэтому, как только они выстрелили, мы дали сдачи.

Бывает непросто, когда к отряду добавляется новый боец. Мы с Кестом и Брасти выработали общий ритм, предугадывая движения друг друга. Нам повезло, что Дариана влилась в нашу команду быстро и удачно. Кест моментально определил сильнейшего врага и атаковал его, Брасти стрелял в тех, кто пытался обойти нас с флангов, Дариана шныряла между всеми, перерезая глотки и вспарывая животы прежде, чем враги успевали ее заметить. Им троим понадобилось всего несколько минут, чтобы разделаться со всеми шестью дозорными. Я же в этом бою, как и во всех последующих, пытался защитить Валиану.

– Стой позади, – каждый раз говорил я. – Не пытайся драться, поняла? Ты еще не прошла обучение и не готова к бою.

– Когда это произойдет? – каждый раз спрашивала она.

– Когда я мирно умру от старости в собственной постели.

В течение первой недели на нас напали еще дважды, и стало понятно, что уловка Швеи сработала. Трин поверила, что Алина поехала с нами: ее дозорные и впрямь принимали Дариану за наследницу короля. В начале каждого боя она устраивала небольшое представление, начинала кричать и убегать от воина Трин, а потом, заманив его, поворачивалась и с улыбкой вонзала клинок ему в шею. Брасти как-то назвал ее Беспощадная Дари. Она пообещала освежевать его, если еще хоть раз услышит это прозвище.

Радость, которую испытывала Дариана в бою, меня нервировала, но безрассудство Валианы просто ужасало. В последний раз, когда нападавшие увидели, как Дариана убила двоих, они поняли, что это не Алина, и поэтому бросились за Валианой. Девушка могла бы убежать или хотя бы просто отойти и уступить мне место – вместо этого она яростно напала на них, размахивая длинным клинком и мешая мне, пыталась заколоть их, даже не думая о том, чтобы парировать удары противников. Она дралась как на фехтовальном турнире, где клинки тупые и в худшем случае можно схлопотать лишь пару синяков.

Воин Трин оказался не слишком проворным, но крепко стоял на ногах, он сделал серию финтов, чтобы девушка потеряла равновесне. Валиана отшатнулась и опустила острие клинка – по крайней мере, ушла с моей дороги, уступив место. Когда враг свалился на землю, я вынул из него сталь, но не расслаблялся: вдруг он снова захочет драться. Но парень лежал без сознания в луже собственной крови, которая натекла из раны, и умирал.

– Я сама могу постоять за себя, – рассерженно сказала Валиана.

– Вообще-то не можешь пока… – Я все еще смотрел на умирающего воина, но краем глаза заметил, что девушка приложила руку к груди. – Черт побери, – пробормотал я и сунул рапиру в ножны, чтобы осмотреть рану.

– Это всего лишь царапина, – отмахнулась Валиана, не даваясь мне. И лишь тогда я понял, что во время битвы ее плащ был расстегнут.

– Ты забыла застегнуть свой чертов плащ как полагается, – разозлился я. – Ты каждый день по несколько часов упражняешься с клинком и при этом забыла сделать одну вещь, которая может спасти тебе жизнь!

Кест и Брасти знали, что лучше не вмешиваться, но Дариана подошла и оттолкнула меня. Осмотрела рану Валианы и сообщила:

– Не так уж и плохо. Останется симпатичный шрам, которым потом сможешь хвалиться.

Я достал из кармана маленькую баночку и протянул ее Валиане.

– Нанеси эту мазь. Даже маленькая ранка может загноиться.

– У тебя ее и так мало, – сердито сказала Валиана. – Что произойдет, если кто-то из вас всерьез пострадает? Вы все нужны Алине живыми.

– Думаю, она будет только рада, если ты тоже останешься в живых, – ответил я.

– Что случится со мной, не так уж и важно.

Я понимал, что нужно разобраться с этим самоуничижением, поговорить с девушкой и попытаться изменить ее отношение к себе, но я же не лекарь, в конце концов. Тысяча чертей, единственное, что я мог сказать ей, обсуждая душевные болезни, – что и сам много лет был безумен.

– Если сама не хочешь, тогда сними свою чертову рубаху, и я намажу тебе рану, – сказал я.

Она вспыхнула, отобрала у меня банку и отошла к кустам на обочине дороги.

– Если ты не против, то я не хотела бы разгуливать тут без рубахи перед тобой и Кестом с Брасти. Я и сама справлюсь.

Проклятье, подумал я. Надо было плюнуть на приказы Швеи и запретить Валиане ехать с нами.

– Ей нужно учиться, – сказала Дариана. – Сейчас, а не когда-нибудь в будущем, когда ты наконец-то снизойдешь.

– Я обучу ее, – предложил Кест, встав на колени, чтобы оттереть кровь с клинка о редкую траву на обочине.

Дариана захохотала:

– Ты?

– Он – святой клинков, – сказал Брасти, хотя ни он сам, ни я, ни даже Кест точно не знали, что это означает.

– Он раза в два крупнее нее и в три раза сильнее, – возразила Дари. – И чем ей поможет его стиль боя?

Она подошла к Валиане, надевавшей плащ.

– Пошли, пташка, я покажу тебе, как правильно убивать парней. Нужно оценить противника и определить его слабые места. А еще в первую очередь тебе нужно научиться уходить от опасности.

Валиана смотрела неуверенно, словно полагала, что девушка смеется над ней. Она получила плащ, который не заслужила, и клинок, которым не умела пользоваться; кроме того, девушка понимала, что все остальные знают это. Учитывая, что самая могущественная женщина в мире хотела Валиану убить, шансы у нее были невелики.

– Пока просто научи меня драться, – сказала она. – А все остальное я как-нибудь сама освою.

Девушки отошли чуть подальше в пустыню, а я сказал Кесту:

– То, что Беспощадная Дари взялась научить ее, меня не слишком радует.

– Думаешь, она ей только повредит?

– Не знаю. Нет, я так не думаю. Дариана уж точно умеет драться. Но она это делает с такой готовностью. Даже не знаю, как объяснить. Словно она…

– Больная на всю голову, – предположил Брасти.

– Вроде того.

– Надеюсь, тебя успокоит то, что Валиана научится гораздо большему у Дари, чем у своего прошлого учителя. Она считала его чуть ли не святым, а он на нее даже внимания не обращал.

– И кто это такой? – спросил я.

Брасти похлопал меня по плечу.

– Ты.

Следующий день, десятый с тех пор, как мы распрощались со Швеей и плащеносцами, прошел без происшествий. Несмотря на то что боги и святые благословили меня на всю жизнь обостренным чувством опасности, я позволил себе надеяться на то, что нам удалось избавиться от всех дозорных Трин. Чем дальше на юг мы продвигались, тем больше появлялось ответвлений от главного тракта, ведущих в соседние селения, что давало нам возможность добраться до Арамора другими путями.

Я искал подходящее место, чтобы сойти с Лука и разбить лагерь, когда вдруг увидал девочку в желтом платье, которая сидела на обочине и плакала.

Она как-то странно стояла на коленях в сотне ярдов от нас, закрыв руками лицо. Позади нее возвышалось небольшое строение, окруженное камнями, которое я принял за старинную часовню. Знаком я приказал всем остановиться.

– Кого-нибудь еще, кроме девочки, видишь? – спросил я Брасти.

Он прищурился.

– Никого.

– Как по-твоему, сколько ей лет?

– Ростом она примерно футов пять. Двенадцать или тринадцать? – Он бросил быстрый взгляд на Дариану. – Если она, конечно, не недоросток.

Дариана промолчала, внимательно смотря на дорогу впереди нас.

– А это не ловушка?

– Не вижу никаких признаков, – ответил Брасти. – Никаких отпечатков конских копыт, которые бы уходили к обочине. Может, она их, конечно, замела, но тогда это бы тоже было заметно. Да и часовня такая маленькая, что не спрячешься. Будь там люди, я бы их отсюда рассмотрел.

Кест оглянулся.

– Сзади никого.

– Никаких признаков опасности, – заключил Брасти.

Я расслабился и опустил рапиры.

– Значит, точно ловушка.

– Наверняка, – согласился Брасти и махнул мне рукой, чтобы я ехал вперед. – Хочешь в нее угодить?

– Я поеду с тобой, – сказала Валиана.

– Нет, останешься здесь. Брасти, дай Валиане свой колчан.

Он послушно отцепил его и вручил девушке, а я сказал:

– Будешь подавать ему стрелы. Звучит просто, но придется успевать за ним. Если где-то поблизости прячется войско Трин, то Брасти должен уложить как можно больше.

– А я? – спросила Дариана.

– Тоже останешься здесь.

– И что мне делать?

– Выглядеть беззащитной. Ты же должна выдавать себя за Алину. Если это ловушка, то я не хочу, чтобы хоть кто-то узнал, что на самом деле ее с нами нет.

– Девочка нас увидела, – сказал Кест, глядя на нее.

Я оглянулся. Каштановые волосы ребенка висели сосульками. Девочка находилась слишком далеко, и я не смог рассмотреть ее лицо, но видел, что оно, от лба до подбородка, окружено каким-то толстым овалом.

– Что это у нее на голове? – спросил я.

– Даже не знаю, – ответил Брасти. – Похоже на раму от овального зеркала. Не слишком ей идет, хотя кто знает, может, она работает у местного попа, а это новая церковная мода? У религиозных фанатиков что угодно может быть.

Девочка подняла руку и помахала мне. Я не ответил – тогда она вскочила и вбежала в каменную часовню.

– Она может держать там арбалет или даже пистоль, – предупредил Кест.

– Или это просто невинная девочка, на которую напали, и теперь она опасается за свою жизнь, – сказал я.

Дариана фыркнула.

– Ты в самом деле в это веришь?

– Нет. Я почти убежден, что это ловушка.

– Тогда зачем в нее попадаться?

– Чтобы узнать…

– Потому что он всегда так поступает, – вмешался Брасти. – Спрашивает себя, как глупее всего можно поступить в данной ситуации, а потом так и делает.

– Пошли, – сказал я Кесту.

Он обнажил клинок и зашагал следом. Рапиры я оставил в ножнах, но достал метательный нож. Из лука я стреляю отвратительно, но метаю неплохо – если девочка достанет пистоль, то у меня, по крайней мере, будет в руках оружие, способное долететь быстрее, чем она успеет выстрелить.

Когда мы приблизились к часовне, Кест положил руку мне на плечо.

– Что-то тут не так.

– Что?

– Не знаю, – сказал он. Лоб его покрыли бисеринки пота.

– Тогда…

– Ближе я подойти не могу.

Глаза его округлились, желваки заходили, словно он пытался сглотнуть слюну. За всю свою жизнь я ни разу не видел, как Кест боится.

– Что с тобой?

– Не знаю. Я… Я не могу войти.

Я еще раз осмотрел маленькое каменное строение. В крошечной часовне не было ничего особенного, по всему Луку таких сотни. Я посмотрел на землю, где лежали отвалившиеся кирпичи, и увидел, что широкое кольцо из камней осталось нетронутым.

– Просто разрушенная часовня какого-то древнего святого, – сказал я. – Ты же не собираешься начать мне втолковывать всякие прописные истины?

– Я… Кажется, я… – Он попытался сделать еще шаг, и я увидел, как его нога задрожала. Приложив колоссальные усилия, он все-таки поставил ее на землю, но затем упал на колени и склонил голову.

– Вставай, Кест.

– Я не могу.

– Он говорит правду, – раздался из часовни женский голос.

У входа стояла девочка в желтом платье. Брасти оказался прав: ростом она была не больше пяти футов, фигура как у истощенной девчонки лет тринадцати. Но лицо выглядело на несколько лет старше – как у молодой взрослой женщины. Темные глаза смотрели из-под длинных густых ресниц. Прямой тонкий нос, высокие скулы, как у богини Любви. Пухлые яркие губы, рот чуть шире, чтобы смотреться идеально. Такие чувственные лица воспевают трубадуры.

Трин.

Я уже замахнулся, чтобы метнуть нож ей в горло, но Кест схватил меня за лодыжку.

– Нет, Фалькио, это не она. Трин высокая, как Валиана. Это Другая.

– Меня зовут Кантисса, – сказала девушка, голос ее дрожал, она сложила перед собой руки, словно умоляла о пощаде. – Я живу в селении неподалеку со своими родителями.

– Брось притворяться, – сказал я. – Видал я актрис получше даже в переулках у дешевых борделей.

Мы подошли к девушке достаточно близко, и теперь я мог как следует разглядеть странную овальную раму. Она была сделана из темного дерева и огибала голову. Толстые железные винты удерживали ее на месте. Аппарат казался пугающим и даже непристойным: не маска и не зеркало, но, чем бы эта конструкция ни была, она придавал девушке черты лица Трин.

«Магия, – подумал я. – Святые угодники, как же я ненавижу магию».

Губы у девушки задрожали, словно я обидел ее, затем уголки рта растянулись в широкую улыбку.

– A-а, мой шкурник, тебя не обманешь, не так ли? Мне удалось это лишь в тот день, когда я убила лорда Тремонди прямо у тебя на глазах. А еще на протяжении нескольких недель, пока мы вместе путешествовали и я играла роль служанки. Между прочим, а где Валиана? Это она там с вами на дороге? Я бы хотела повидаться с ней.

– Я приведу Валиану поздороваться, но, боюсь, она убьет тебя прежде, чем поймет, что на самом деле тебя здесь нет.

– Неужели у нее наконец-то вырос хребет? Раньше она без моей помощи и причесаться-то не могла. Ты ее еще в постель не уложил? Когда мы расстались, она была девственницей. Ужасное положение для привлекательной юной особы.

– Неужели? Насколько я понимаю, твой дядя, герцог Перо, уже помог тебе решить эту проблему?

– Не ревнуй, Фалькио. Наверняка ты еще не забыл, что я тебе первому себя предлагала.

Руки ее задрожали, словно девочка пыталась бороться с наваждением, но миг спустя они безвольно повисли, потом поднялись к шее и провели по всему телу сверху вниз. Наверное, это должно было меня завлечь.

– Может, это тело тебе больше по вкусу? В конце концов, ей столько же лет, сколько и Алине. – Она повернула голову и посмотрела вдаль. – Это она там с тобой? Дорога может быть слишком опасной для юной девушки. Уверена, что Кантисса со мной согласилась бы, если бы могла говорить.

– Может, Кантисса утешится, когда узнает, что ты никогда даже пальцем не коснешься Алины. Она взойдет на престол и станет королевой, а о тебе будут вспоминать лишь как о дурном сне.

У девочки снова затряслись руки, и я понял, что Кантисса всё слышит и борется. Посмотрел на винты с маленькими деревянными ручками. Может, если их открутить, заклинание будет разрушено? Я осторожно шагнул к ней.

– Ах-ах-ах, – сказала Трин. – Не думаю, что ты собираешься поцеловать меня, мой шкурник. Так что стой, где стоял, или я заставлю Кантиссу выколоть себе глаза.

Я попятился. Трин поглядела на меня и театрально ухмыльнулась.

– В самом деле? Не хочешь рискнуть жизнью даже глупой крестьянской девчонки? А что, если, убив ее, пока я нахожусь внутри, ты убьешь и меня, Фалькио?

Я промолчал, ожидая хоть какого-то знака, правда это или нет. Может, и впрямь? Сколько бы жизней я спас, если бы убил Трин прямо сейчас? Поняла бы меня Кантисса? Попросила бы она меня об этом?

– С тобой не так весело, когда ты не привязан к стулу в подземелье, Фалькио. Надо будет этим вскоре заняться.

Я не видел смысла в том, чтобы продолжать игру Трин. Какова ее цель? Задержать нас? Может, она прямо сейчас каким-то образом подает команды своим солдатам, сообщает им, где мы находимся, и собирается послать достаточно людей, чтобы покончить с нами?

– Что происходит, Кест? – спросил я.

Она перевела взгляд на Кеста, который все еще стоял на коленях.

– Это же очевидно. Он не может войти в священное место. – Она наклонилась вперед. – Тебе не следовало убивать Кавейла, Рассекающего клинком воду, – громко сказала она, словно говорила с глухим идиотом. – Ты плохо поступил. Расстроил того, кто мне очень нравился.

– Почему он не может войти в священное место? Кест же теперь стал святым клинков.

– Правда. Но мне кажется, что слово «святой» сюда не очень подходит. Скорее они все проклятые. Бедный Кавейл бродил по миру в поисках достойного противника: мне говорили, что он однажды чуть не убил свою жену и сына.

– Почему это святой проклят?

– Богам не нравится, когда люди прыгают выше головы, Фалькио. Разве ты этого еще не понял? Всё так устроено в нашем мире. У каждого есть свое место и назначение, а если ты отрицаешь это, то придется расплачиваться.

Я посмотрел на Кеста, который весь дрожал, пытаясь сдвинуться с места, словно его приковали цепями к земле. Пора рисковать. Я сунул метательный нож обратно в карман, схватил его под мышки и оттащил назад, пока он не поднял руку.

– Я снова могу двигаться, – сказал Кест.

– Вот и хорошо. Пошли отсюда.

Он замешкался и оглянулся на девочку.

– В ее игры играть не собираюсь, – сказал я.

Трин засмеялась.

– Глупый, если ты не будешь играть со мной, то я найду кого-нибудь другого. – Она приложила руки ко рту и закричала: – Валиана! Иди сюда, милочка моя! Иди, поиграй со своей любимой Трин!

Тысяча чертей, нужно было этого ожидать.

– Стой там, где стоишь! – крикнул я, но бесполезно.

Голос Трин, женщины, которая забрала у нее всё, превратился в аркан, затянувшийся на шее Валианы. Она бросилась к часовне.

Увидев лицо Трин, Валиана бросилась на девочку, даже не вытащив клинок из ножен.

– Остановись! – приказал я, ухватив ее за плечи и прижав к себе. – Это не Трин, а трюк.

– Я просто хотела еще раз посмотреть на свою прекрасную Валиану, – сказала Трин с издевкой в голосе напополам с обидой. – И не тебе говорить о трюках, Фалькио. Делал вид, что Алина с тобой, чтобы я посылала за вами своих людей? Теперь, когда маленькая Алина у меня, я прикажу своим людям с ней не слишком церемониться.

У меня ёкнуло сердце. Неужели Швея так быстро пала? Если Трин схватила Алину, то, вероятно, Швея и все плащеносцы мертвы. Но, с другой стороны, если Трин уже победила, то зачем устраивать это представление?

Трин приставила руку к уху, словно к чему-то прислушиваясь.

– Не слышишь? Кажется, наша малышка только что стала женщиной.

Ярость едва не овладела мной, но какая-то малая толика здравого смысла во мне еще осталась, и она подсказывала, что что-то тут не так. Я не сомневался, что Трин могла приказать своим парням сотворить такое, но понимал: она бы обязательно захотела, чтобы это свершилось в моем присутствии. Уловка. Просто уловка. Слишком поздно я осознал, зачем она подозвала Валиану.

– Не сметь прикасаться к ней! – вскричала она таким голосом, словно он мог достичь людей Трин сквозь деревянную раму. – Вы ее не коснетесь! Слышите меня? Не сметь!

Трин улыбнулась мне.

– Видишь, как все просто.

Валиана, сбитая с толку, повернулась ко мне.

Я покачал головой.

– Она не схватила Алину, – объяснил я. – Просто хотела понять, с нами ли она.

– О! Не сердись на Валиану. Рано или поздно я бы все равно узнала. Кроме того, не нужно быть великим стратегом, чтобы понять: старуха послала тебя заручиться поддержкой герцогов с юга, и кто-нибудь из них все равно отправил бы мне весточку, что девчонки с вами нет. – Она сделала паузу. – Интересно, к кому из герцогов ты собирался в первую очередь? У Росета в Луте больше всего солдат. Зато у Исолта больше денег. А может, вы собрались к старому ворчуну Мейлларду Пертинскому? Имеет смысл начать с родного герцогства, не так ли?

– Ты не так умна, как о себе думаешь, – сказал я.

– Это неважно: никто из них не доверится плащеносцам, а если ты такой умный, то тоже не станешь им доверять. Мы живем в холодном, расчетливом мире, Фалькио.

– Благодаря тебе он становится еще холоднее, – парировал я. – Но Швея скоро решит эту проблему, если ее не опередят твои же генералы.

– Не будь таким злым, милый. Мне на многое пришлось пойти, чтобы поболтать с тобой. – Она опустила взгляд, сделав наивную мордашку, как у юной девицы, когда она хочет пригласить парня на танец. – У меня есть для тебя подарок, Фалькио.

Девочка разжала пальцы. В кулаке у нее лежал маленький желто-белый камешек размером с полногтя. Она протянула его мне.

– Я отполировала его для тебя. Когда мы нашли его, он был коричневым и страшным.

Я не пошевелился, и Трин сказала:

– Ну же, возьми его. Я потратила много времени и денег, чтобы добыть его. Это принадлежало твоей жене, Алине.

В груди заледенело. Трин знала. Знала об Алине и о том, что король назвал свою наследницу в ее честь. Глупо было надеяться, что Трин или ее слуги не разнюхают моего прошлого. Несмотря на риск, я вынул из плаща черную тряпку, которой обычно чистил клинки, и взял то, что она предлагала.

Поднеся ближе к глазам, я понял, что это зуб. Она подарила мне зуб жены.

– Мне сказали, что его нашли в таверне, где это случилось. Полагаю, лет пятнадцать уже прошло. Хотела повесить его на цепочку, но мне показалось, что это слишком старомодно.

Я зажал в кулаке подарок в тряпке так сильно, что, казалось, либо сломаю себе пальцы, либо раскрошу зуб. Кест сжал мое плечо. Он знал, что я почти готов вытащить клинок и вонзить его в горло Трин. Только, конечно, это была не она, поэтому моя ярость и злость излились бы на ни в чем не повинную девочку, которую использовала герцогиня.

Очень медленно и осторожно я разжал кулак. Взял зуб и выбросил его в пустыню так далеко, как только смог.

Трин поцокала языком.

– Разве так следует поступать с подарками? Особенно такими редкими? Ну и ладно, у меня еще есть. Я сохраню его до поры до времени.

Я хотел ответить, но вдруг заметил: что-то происходит. Девочка вдруг побледнела, глаза ее помутнели. Слеза покатилась по щеке Трин.

– Прекрати, капризуля, скоро все закончится. – Она вздохнула. – Похоже, моей маленькой Кантиссе недолго осталось. Магия плохо действует на хрупкие юные тела.

– Хорошо, ты уже все доказала. Отпусти девочку.

– Все ли, Фалькио? Не уверена, а тебе стоило бы понять, что Кантисса такая же, как вся Тристия. Глупая, голодная и существует лишь для того, чтобы погибнуть, служа чему-то более важному. В этом мире, где мы живем, Фалькио, даже невинная девочка не защищена от интриг герцогов, рыцарей и святых. Честно говоря, я даже не понимаю, зачем ты сражаешься за такое ужасное место? Лучше оставь его. Оставь его мне. У меня есть армия, и власть, и столько денег, что ты даже представить не можешь.

– Если ты такая могущественная, то зачем тебе я?

– Болван. Дело не в тебе, ты здесь вообще ни при чем. Дело в том, что из-за тебя делают другие. Ты вдохновляешь их на глупые поступки, Фалькио, действия, которые могут досаждать новой королеве.

– Твоим престолом станет лишь самая жалкая дыра в темнейшей из преисподних, которую я тебе устрою.

Девочка уперлась руками в бока, словно собиралась отчитать меня.

– Что ж, если будешь так себя вести, то нам придется попрощаться! – Трин улыбнулась еще шире. Руки потянулись к винтам с деревянными ручками, которые сжимали виски девочки. Прежде чем я успел что-то сделать, она повернула их.

– Прекрати! – закричал я.

Мы с Валидной бросились к девочке, но она, спотыкаясь, ушла в часовню, на ходу закручивая винты. Тело упало на землю и задергалось.

Я услышал, как кто-то подбегает к нам. Это был Брасти с луком в руке.

– Что случилось? – спросил он. – Что с девочкой? Кто она такая?

– Не надо, – промолвил Кест, но я вошел в часовню.

К Кантиссе вернулось ее лицо. Лицо простой крестьянской девочки с маленькими круглыми глазками и носом картошкой. Глаза были широко открыты от страха. Из ран, причиненных винтами, сочилась кровь, тело билось в агонии. Я встал на колени и прижал ее к груди, пытаясь остановить дрожь, до тех пор, пока Кантисса не покинула наш бренный мир.

Глава восьмая Дорога

В течение следующей недели, пока мы пробирались от южной окраины Пулнама к северной границе Арамора, пейзаж вокруг становился всё зеленее и живописнее. Пустынный ландшафт на востоке с коричневыми кустами и песком по обе стороны от дороги постепенно сменился плодородными пшеничными и ячменными полями, свидетельствовавшими о давнишнем благосостоянии Арамора.

Каждое утро я просыпался не в состоянии ни двигаться, ни говорить, ни видеть и каждое утро повторял себе, что паралич не удлиняется и рано или поздно все пройдет, как обычная лихорадка.

Несколько дней подряд мне представлялось, что Кантисса где-то рядом, что она пытается ухватиться за винты, медленно вонзающиеся в ее череп, но не может их достать. Иногда мне казалось, что ее лицо превращается в лицо Алины.

Пока я ничего не мог сделать для дочери короля. Лишь надеялся, что Швея и ее плащеносцы спрятали девочку в безопасном месте. Мне нужно было подумать об Араморе и герцоге Исолте. Лишь заручившись его поддержкой, я мог дать Алине шанс стать королевой. Слова Швеи все еще звенели в моих ушах: «Алину нужно защищать, чтобы она взошла на престол. Никто не помешает этому. И ничто».

Когда мы наконец-то пересекли северную границу Араморского герцогства, я отдал приказ остановиться.

– Нужно напоить лошадей, – сказал я, спешиваясь.

– Что бы ты ни говорил, Фалькио, – заявил Брасти, спрыгнув с лошади и подойдя ко мне, – я сегодня буду спать в гостинице. Слишком уж долго холодный пустынный ветер морозил мне яйца.

– Ничего страшного, твоим яйцам не мешает остыть, – хмыкнула Дариана, все еще сидя в седле.

Брасти поглядел на нее с отвращением.

– Не бойся, Дари, милочка моя. Стоит лишь на тебя посмотреть, и они тут же замерзают.

Лгал, конечно. Дариана по-своему была вполне миловидной, хотя привлекательной я бы ее не назвал: слишком уж она напоминала мне Швею. С другой стороны, Брасти был свободен от предрассудков в отношении дам. В пути он часто и старательно подкатывал к Дариане, увлеченно расписывая ей свои достоинства, и, если честно, так преувеличивал, что его рассказы выходили за рамки возможного. Было очевидно, что Брасти вызывает в ней лишь отвращение, ибо девушка не упускала шанса напомнить ему об этом, и это качество мне в ней очень даже нравилось.

– Кто-то едет в нашу сторону, – сказал Брасти, показывая рукой на дорогу.

– Далеко?

– Он примерно в двухстах ярдах.

К нам подошла Валиана, держа руку на мече.

– Я ничего не вижу.

– Послушай.

Через пару секунд мы расслышали стук колес: телега, запряженная лошадью, медленно катилась по неровному тракту.

– Спрячемся, будем драться или сбежим? – спросил Кест.

Я посмотрел на Брасти.

– Рядом с телегой еще всадники есть?

– Нет. Думаю, это какой-то торговец.

– Держитесь рядом с лошадьми, – сказал я.

Примерно через минуту мы увидели одинокого старика: он восседал на повозке, запряженой двумя мулами.

– Плащеносцы, а? – спросил он, остановившись.

Я кивнул.

– У меня есть краснотравка, – сказал торговец. – Помогает, когда болят десны.

Он рассматривал нас, словно ждал, что мы покажем ему свои зубы.

– Благодарим вас, не нуждаемся, – ответил я.

– И всякие другие травы тоже есть. Стебли якруты – помогают при боли в суставах и в амурных делах тоже, так мне говорили.

– Без надобности.

Он отпустил вожжи и достал из повозки одеяло. В него были завернуты дюжины коробочек и пузырьков.

– Быть не может, чтобы вам ничего не пригодилось, – настаивал старик. – Таким-то парням? Поди, не только царапины получаете. А как насчет черной тельмы? Ею хорошо ушибы смазывать.

– Я… – И тут мне пришла в голову мысль. – А у вас нет средства от отравления нитой?

– Нитой? Вы ничего не перепутали?

– Нет. Нужно именно от ниты.

Старик покачал головой.

– Это все равно что просить средство от дождя. Постарайтесь не травиться нитой – вот и всё противоядие. Нита – смертельный яд, сынок. Достаточно одной понюшки, и ты отправишься к праотцам. Люди говорят, что это не самая плохая смерть. Хотя не знаю, откуда им это известно.

– Ладно. А вы когда-нибудь слышали об утренних параличах после нескольких часов сна?

– И как долго это длится? – спросил он.

– Несколько минут. Может, около часа. И потом конечности двигаются плохо.

– Это называется старость, сынок.

– Вы ошибаетесь, это…

– Разницы нет, – возразил торговец. – Нита – смертельный яд. Тот, кого отравят ею, обязательно умрет. Всё очень просто.

– Меня отравили. Но я до сих пор жив.

Старик взялся за вожжи.

– Если тебя отравили нитой, сынок, то ты – покойник. Просто твоему телу требуется чуть больше времени,чтобы это понять.

– Вот ведь старый оптимистичный ублюдок! – воскликнул Брасти. Он посмотрел на солнце, клонящееся к горизонту, и крикнул вслед повозке: – Эй, старик, здесь поблизости есть какой-нибудь город с трактиром? Мне нужно выпить.

– Шелльярд, – крикнул в ответ тот. – В трех часах езды отсюда. Если, конечно, вы не свалитесь с коней и не умрете.

Брасти ухмыльнулся.

– Ну хотя бы некоторым из нас это не грозит.

Мы провели ночь в маленькой гостинице под названием «Золотой колокол»; на следующее утро я проснулся и увидел своего короля, что было удивительно: прошло больше пяти лет с его смерти. Фигура его казалась темной и расплывчатой, что, в общем-то, понятно, ведь глаза я не открывал. Ни лица, ни одежды я не разглядел, но сразу узнал его по худой костлявой фигуре и несуразной позе: из-за нее мне всегда казалось, что король вот-вот расскажет какой-нибудь неприличный анекдот.

Постепенно становилось всё светлее, и я понял, что мои глаза, должно быть, открылись. Я выходил из паралича. Но по странному стечению обстоятельств галлюцинация лишь стала четче, и на какой-то миг я увидел короля Пэлиса так ясно, словно он стоял совсем рядом. Выглядел он так же, как во время нашей последней встречи в башне Араморского дворца, где он провел свои последние часы. Король ласково посмотрел на меня и заговорил. Я удивился тому, что очень четко услышал его голос. Прежде чем мои глаза окончательно открылись, он произнес три слова:

– Ты предашь ее, – вот что он сказал.

Яркий утренний свет прогнал видение, и вместо лица короля я увидел Кеста.

– Ты уже можешь двигаться? – спросил он.

– Кажется, да.

– Отдохни чуток.

Здравый совет.

– А чем заняты остальные?

– Брасти пошел на охоту. Сказал, что дворяне Пулнама очень ценят диких фазанов из этих мест. Мне кажется, что он скучает по браконьерству.

– А Валиана?

– Как всегда, упражняется. Дариана – хорошая наставница, несмотря на ее странный стиль фехтования. Я все еще не могу понять его.

– Как-нибудь разберешься с этой загадкой, – сказал я и облокотился, чтобы подняться на ноги.

Кест помог мне. Когда я встал, он посмотрел на меня и сказал:

– Сегодня потребовалось двенадцать минут.

– О чем это ты? – спросил я, хотя уже знал ответ. Просто не знал, что с этим делать. Когда я впервые проснулся, запертый в собственном теле, паралич длился не больше нескольких секунд. Затем минуту. Теперь уже двенадцать.

– Что будешь делать? – спросил Кест.

– Ничего. Доберемся во дворец герцога Араморского и очень вежливо постучим в ворота. Если все пройдет хорошо и мы заручимся поддержкой Исолта, поедем в Лут, и в Пертин, и ко всем остальным, к кому понадобится, чтобы посадить наследницу короля на престол.

– А потом?

– Потом? Потом я как-нибудь вылечусь и найду себе очередную причину для беспокойства, – ухмыльнулся я.

Кест пожал плечами и упаковал мои постельные принадлежности. А я представил себе остров у берегов Бэрна в теплом южном море и женщину с темными волосами, прекрасным лицом и морщинками вокруг глаз, которая подарила мне отдых и надежду, когда я в них сильнее всего нуждался. Вот бы хоть еще разок увидеть Эталию перед концом, подумал я. Это всё, о чем я прошу.

– Поехали, – сказал я. – Арамор нас ждет. Если святым угодно, то у нас всё получится как надо и никто при этом не пострадает.

На случай если я об этом еще не упоминал, святые в Тристии отвечают лишь на просьбы богатых и могущественных или тех, кого благословляют боги. А я никогда в их число не входил.

Глава девятая Герцог

К середине дня мы прибыли во дворец герцога Араморского и вежливо постучали в ворота, предъявили охране бумаги, чтобы нам позволили беспрепятственно встретиться с герцогом Исолтом. Только пользы-то от вежливости. Мы даже не успели разглядеть дворец как следует, а нас уже окружили две дюжины рыцарей в доспехах и дружно обнажили клинки, показывая, что нам здесь не рады.

– Брасти, когда ты в следующий раз почувствуешь необходимость вогнать стрелу в грудь рыцаря, – сказал я как можно более спокойным голосом. – то постарайся делать это не на виду у его двадцати товарищей.

– Или хотя бы убей сразу парочку, – добавила Дариана.

Мы впятером стояли спина к спине в огромном, вымощенном камнем дворе, окруженные целым отрядом герцогских рыцарей. Они держали двуручные мечи и шаг за шагом сжимали кольцо. Иногда они останавливались, словно ждали команды капитана: кто-то выкрикивал угрозы в наш адрес и подвигался чуть ближе, остальные следовали за ним. Наверное, из башни это походило на труппу танцоров, которые не знают, когда нужно начинать представление.

– Вообще-то, Фалькио, подобные советы нужно давать до того, как это свершилось. Кроме того, он собирался тебя убить.

– Ты этого не знаешь.

– Он держал в руке клинок и целился тебе в шею.

– Может, просто попугать хотел, – предположил я.

– Ага, попугать, доказав, что одним ударом может отсечь голову от тела.

Конечно же, Брасти был прав. Рыцарь с клинком не желал с нами беседовать и лишь как заведенный повторял одну и ту же фразу: «Мерзавцы-шкурники». В его защиту надо сказать, что он всё утро простоял на открытом солнце и, наверное, спекся внутри своих доспехов. У меня не было времени обнажить клинок, поэтому Брасти принял решение по ситуации. Неплохое, кстати, решение, только теперь мы все из-за него умрем. Рыцари окружили нас со всех сторон и ждали приказа капитана, чтобы напасть.

– Вам нужно обдумать следующий шаг, – предупредил я рыцарей. – Нет нужды, чтобы сегодня кто-то умирал.

– Вы, плащеносцы, всегда мелете языком вместо того, чтобы драться? – спросила Дари.

– Всегда, – хором ответили Брасти с Кестом.

– Теперь я начинаю понимать, каким образом герцогам удалось так легко убить короля. – В голосе ее не было страха.

Левую руку она положила на плечо Валианы. То ли чтобы ободрить ее, то ли чтобы удержать и не позволить ринуться на клинки.

Я рассмотрел табарды рыцарей, окруживших нас. На них был изображен серебряный вол Арамора на зеленом поле. У одного из рыцарей над волом сияли три звезды.

– Капитан! – обратился я к нему. – Мы пришли с честными намерениями, чтобы встретиться с герцогом Исолтом…

– Разве шкурники ценят честь? – раздался голос из-под стального шлема.

– Видимо, в наши дни ценят даже больше, чем герцоги, – ответил Брасти.

– Ты только всё портишь.

Рыцари все еще медленно приближались к нам – но почему они до сих пор не атаковали? Я повернулся к Кесту.

– Какие у нас шансы на победу?

Он оглядел двадцать рыцарей, окруживших нас во внутреннем дворе, посмотрел на большие ворота, которые закрылись у нас за спиной, смерил высоту внешних стен – вероятно, ища возможность перелезть через них в том случае, если нам удастся прорвать строй.

– Никаких, – наконец ответил он.

– В самом деле?

Я, конечно, понимал, что шансы у нас не слишком радужные, но такого окончательного приговора не ожидал.

– Двадцать человек в доспехах против пяти. Видимо, мы застали их во время учений или смотра, – сказал он. – Возможно, сегодня собирались проводить парад. Нынче в Араморе не праздник случайно?

– Отлично, – отозвался Брасти. – Мы сейчас вот-вот погибнем, а святой клинков интересуется, не будет ли сегодня вечером пира.

– А что, если мы прорвемся сквозь строй? – спросил я.

– Посмотри на стены, – ответил Кест.

Вообще-то я так старался избежать кровопролития и уговорить их отпустить нас, что не заметил множества арбалетчиков, которые прятались на крепостной стене.

– A-а, тысяча чертей!

Капитан рыцарей услышал меня.

– Вы отсюда выйдете лишь одним путем, шкурники. Уплывете по реке из собственной крови. Выходите и встретьтесь со своей судьбой, которую вы многократно заслужили.

– Вы нарушаете законы и обычаи Арамора и бесчестите своего герцога! – прокричала Валиана, держа перед собой клинок.

Капитан захохотал.

– Что тебе известно о чести герцога, шлюха?

– Я…

– Ничего, – ответил я. – Она ничего об этом не знает, сэр рыцарь. Отпустите женщин. Они обычные странницы, которые просто хотели заехать в Арамор и не имеют к этому никакого отношения.

– Тогда почему на них форменные плащи? – спросил рыцарь. Дариана за моей спиной фыркнула.

– Он всегда такой блестящий стратег?

Капитан снова засмеялся.

– Первый ход за тобой, шкурник.

Я переглянулся с Кестом и Брасти, и они кивнули мне в ответ. Мы прекрасно знали, что случится в следующий момент. Каждый поединщик рано или поздно встречает того, кто дерется лучше него. С самого первого дня, когда ты берешь в руки меч, ты начинаешь готовиться к тому, что когда-нибудь острие проткнет тебе брюхо. Но Валиана не была плащеносцем – по крайней мере, для меня. Она была невинной юной девушкой, не имевшей шанса приготовиться к неминуемой смерти. Она заслуживала лучшего.

Я шепнул Дариане:

– Когда начнется драка, мы попытаемся прорвать строй. При первой возможности хватай Валиану и бегите к сторожке у ворот. Там стоит всего лишь один человек – сможете через сторожку выбраться наружу в обход ворот.

Она ухмыльнулась, взглянув на меня.

– Ты пытаешься спасти мою жизнь или душу? Думаешь, я не готова сразиться с этими ублюдками и погибнуть? Думаешь, я боюсь?

– Дариана, я думаю, что ты совершенно безумна. И готова умереть в бою, а может, даже отчаянно мечтаешь об этом. Но Валиана не такая, как мы. Она…

– Она, может, и красивая пташка, но у нее сердце льва, первый кантор. Ты оскорбляешь ее, относясь к ней как к ребенку.

– Отлично. Вот пусть она меня за это и ненавидит потом. Но сейчас сделаешь так, как я тебе сказал.

Она вопросительно посмотрела на меня и почти сразу же кивнула. Понимала, что этот бой не выиграть.

Я повернулся к остальным.

– Значит, всему конец? – спросил Брасти.

– Конец, – ответил я, сам удивляясь своему спокойствию. Такая безмятежность наступает лишь тогда, когда остается лишь одна-единственная причина для драки.

– Отлично, – сказал Брасти. – Если этот день наступил – что ж, отлично. Но если придется погибнуть, то я прихвачу с собой в могилу еще несколько чертовых рыцарей.

– Кого из них убьем? – спросил Кест. – Можем завалить шестерых. Нет, у тебя же с собой быстрый лук. Значит, восьмерых.

Рыцари приблизились к нам еще на дюйм. Теперь нас разделяло меньше десяти футов. Еще шаг, и они бросятся в атаку.

– Простите, – обратился к ним Брасти, – у нас тут небольшая проблема.

– Именно так, шкурник, – смеясь, сказал кто-то из рыцарей.

Брасти не обратил внимания.

– Видите нашего друга? Он святой клинков и считает, что мы можем убить восьмерых, прежде чем погибнем сами. Уверен, вы все очень хорошие парни, хотя я не понимаю, какой хороший парень станет рыцарем, но все мы ошибаемся. Однажды я даже…

– Ближе к делу, Брасти, – сказал я.

– Точно. Если среди вас есть те, кто бьет жен и убивает детей и стариков, не могли бы вы поднять руку или кивнуть? Нам было бы проще выбрать.

– Брасти, это сме…

К моему удивлению, один рыцарь начал поднимать руку, пока не заметил, что на него смотрят товарищи. Для того чтобы носить доспехи, блестящего ума не требуется.

– Хорошо, – продолжил Брасти. – Так что же ты сделал? Жену побил или убил ребенка? Или ты… Ну, полагаю, это не так уж и важно.

Он положил стрелу на тетиву и отпустил. Стрела пробила нашейник – рыцарь упал, кровь потекла из шеи.

– Кто следующий? Кто из вас жестоко обращается с животными?

Рыцари заорали и бросились на нас. Я не могу так же хорошо, как Кест, предсказывать исход боя, но предположил, что через минуту нас уже одолеют.

– Бегите! – крикнул я Дари и полностью переключился на врагов. Когда противников слишком много, главное – сделать так, чтобы они друг другу мешали, по возможности, приблизиться к ним вплотную; правда, это означает, что вы открываете спину. Можно также постараться так сильно их разозлить, чтобы каждый хотел убить вас первым и буквально начал сражаться за это право со своими товарищами. Сделать это проще, чем вам кажется. Для этого у нас даже есть специальная песня.

Я обнажил рапиры.

– Каждый рыцарь на свете ужасный глупец, – пропел я.

Кест тут же подхватил:

– Трус, мучитель, урод, да к тому ж подлец.

– Поимеет мамашу, – радостно пропел Брасти.

– И сестренку с отцом, – прибавил Кест.

– Но обычно имеет он дело с ослом!

Рыцари окружили нас, и поэтому арбалетчики, стоявшие на стенах, стрелять боялись. На меня сверху вниз летел меч – я поднял гарду правой рапиры, направив оружие острием вниз. Чужая сталь скользнула по моему клинку, высекая искры. Другой рыцарь замахнулся мечом по горизонтали – я отскочил за спину первого и заставил его принять удар на себя. Пусть лучше он подставляет свои доспехи, чем я свой плащ. Краем глаза я заметил, что девушки все еще с нами. Проклял всех святых, но не мог разобраться с этим.

Мы старались оставаться посреди толпы рыцарей, чтобы затруднить работу арбалетчикам. Наши плащи могут многое выдержать, но попадание стрелы отвлекает от главного, и тогда кто-то получит возможность ткнуть в нас чем-нибудь острым. Я бросил беглый взгляд на арбалетчиков – к моему удивлению, они стояли наготове, но не стреляли, исполняя приказание своего рыцаря-капитана, который поднял руку, останавливая своих людей. Что-то тут не так. Почему это один отряд рыцарей пытается убить нас, а другой нет?

Брасти размахивал луком, держа его в горизонтальном положении – рыцарей этот прием, несомненно, сдерживал, но ненадолго. Кест дрался одновременно с тремя, еще двое пытались подобраться к нему сзади. Нам пришел конец. Неужели так скоро, подумал я. Вряд ли время замедляется, когда приходит смерть, – скорее наш мозг понимает, что осталось лишь несколько секунд, и начинает работать быстрее. Брасти успеет выпустить две стрелы, прежде чем его обезвредят. Кест расправится с нападающими, а потом арбалетный болт вонзится ему в голову. А я? Высокий рыцарь, стоящий рядом, направил на меня клинок, который неминуемо должен был в ближайшем будущем воткнуться мне в левый глаз.

Хаос нарушил звук горна, громкий, как сотня кричащих орлов.

Почти все рыцари тут же отступили. Парень, который целился мне в лицо, не остановился вовремя, но отвлекся, и я смог отбить его удар.

Снова загудел горн, издав три коротких сигнала, – рыцари тут же прекратили бой и выстроились в четыре ряда. Двое, которых мы убили до начала драки, лежали на земле, а подле них еще пятеро.

На какой-то миг воцарилась тишина, пыль начала медленно оседать на землю, а затем раздался голос:

– Рыцарь-капитан Геридос, доложитесь.

Рыцарь, стоявший в первом ряду, сделал два шага вперед, словно собирался обратиться к нам с Кестом и Брасти.

– Рыцарь-командор, сэр, – сказал он.

Я услышал шаги, и из-за спин рыцарей вышел высокий мужчина, крупнее всех остальных, его доспехи ярко сияли на солнце. На табарде тоже был изображен араморский вол, но с четырьмя звездами. Мужчина остановился напротив отряда, лицом к нам, будто хотел доказать, что ему не нужно смотреть на своих воинов, чтобы они исполнили его команду.

– Доложитесь, я сказал.

– Мы… – начал Брасти.

Я ударил его локтем в бок.

– Он не с нами разговаривает.

– Сэр Шуран, эти шкурники напали на нас.

Не поворачиваясь к нему, Большой рыцарь, сэр Шуран, сказал:

– О! Неужели кто-то из них был одет как сэр Ки? Потому что я смотрел сверху и видел, как сэр Ки пытался отрубить этому человеку голову прежде, чем он обнажил меч.

– Говорил тебе, – прошептал Брасти.

Геридос переминался с ноги на ногу.

– Сэр…

– Какой приказ я отдал вам этим утром, рыцарь-капитан Геридос?

– Отдали, сэр. Но…

– Какой приказ, рыцарь-капитан?

Капитан Геридос прищурился, всем своим видом выражая презрение к рыцарю-командору.

– Сэр Шуран, вы приказали ждать прибытия трех посланников претендентки.

– И?

– Вы приказали не вступать в бой с посланниками, даже если они будут провоцировать.

Сэр Шуран снял шлем. Коротко остриженные черные волосы, суровое лицо с квадратным подбородком. Чуть старше сорока, но точнее сказать было невозможно из-за того, что всю левую сторону лица покрывали грубые рубцы от сильного ожога.

– Я на собственном опыте убедился, рыцарь-капитан Геридос, что ответ на провокацию может привести к неприятным результатам.

Рыцарь-капитан немного поколебался, но сказал:

– Но, сударь, даже после убийства сэра Ки и до нашей атаки их лучник расправился с сэром Ретарисом. И еще пятеро наших лежат на земле.

Шуран подошел к телу сэра Ретариса, которого убил Брасти. Он пнул тело носком сапога.

– Кем он, по-вашему, был?

– Сударь?

– Бил жену или убивал детей и стариков? Почему он поднял руку?

Сэр Шуран начинал мне нравиться. Но затем я напомнил себе, что он рыцарь, и проблема отпала сама сабой.

– Сэр Шуран, меня зовут Фалькио валь…

Он поднял руку в перчатке.

– Прошу вас, погодите, я еще не закончил разговор со своими бойцами. Рыцарь-капитан Геридос, вы позволили сэру Ки напасть на этих людей, несмотря на мои особые распоряжения. Вы окружили их и дали ясно понять, что собираетесь схватить или убить посланников. – Командор прикрыл глаза рукой и посмотрел на крепостную стену. – Примите во внимание, что сэр Немет, командующий арбалетчиками, приказ выполнил и своих людей сдержал. И, наконец, я должен указать на то, что, командуя отрядом из двадцати лучших рыцарей в Араморе, вы не смогли уничтожить ни одного врага, в то время как они забрали жизни восьмерых моих солдат.

– Сударь!

– Да?

– Они убили лишь семерых.

Сэр Шуран вновь подошел к отряду и встал напротив рыцаря-капитана.

– Спасибо, что напомнили. Преклоните колени и снимите шлем, сэр Геридос.

Капитан-рыцарь растерянно посмотрел направо, потом налево, словно надеялся, что кто-то вступится за него. Затем встал на колени и снял шлем, явив юное лицо, обрамленное длинными русыми волосами.

Сэр Шуран обнажил меч. Простой, без всяких узоров и надписей на клинке. Но я обратил внимание, что он точно соответствовал росту хозяина, а таких высоких людей в мире не много. А еще его клинок был шире, чем обычно, словно его ковали специально для человека, наделенного силой. Клинок был сделан на заказ отличным оружейником и стоил недешево, несмотря на внешнюю простоту. Этот человек высоко ценил оружие, но не был слишком тщеславен, чтобы украшать его.

Сэр Шуран взял клинок обеими руками и вознес его над шеей рыцаря-капитана.

– Вы готовы, капитан Геридос?

– Да, рыцарь-командор.

– Нужно ли вам время – помолиться богам или отдать последние распоряжения, чтобы ваши люди передали личные вещи родственникам?

– Нет, рыцарь-командор. Я готов к смерти.

– Прямо здесь? Потому что я потребовал вашей смерти?

– Да, рыцарь-командор.

– Очень хорошо, – сказал сэр Шуран. – Ваша глупость стоила вам жизни, рыцарь-капитан. И лишь послушание смогло вернуть ее вам.

Он вложил меч в ножны, висевшие у бедра.

– Оставайтесь на месте, пока солнце не сядет и не поднимется вновь.

Потом командор подошел ко мне.

– Я – сэр Шуран, рыцарь-командор Арамора и верный слуга Исолта, герцога Араморского.

Он снял перчатку и протянул мне руку.

Я простоял как столб не меньше минуты. За всю жизнь я повстречал больше сотни рыцарей, но никто из них не протягивал руки ни мне, ни какому-то другому плащеносцу.

– Фалькио валь Монд, – представился я и неловко ответил на рукопожатие. – Первый кантор королевских плащеносцев.

– Простите, но как вы можете называться королевскими плащеносцами, если короля давно нет в живых?

– Это что-то вроде почетного титула, – объяснил Брасти. Он с радостью протянул руку, ожидая, что рыцарь ее отвергнет. – Брасти Г'удбоу.

К его удивлению, сэр Шуран и его руку пожал. Большой рыцарь посмотрел на стоявших за мной.

– Дамы, прошу прощения за неучтивое обращение моих людей.

Я оглянулся и увидел Дари с Валианой.

– Дверь оказалась заперта, – сказала Дари.

– А вы, – повернулся сэр Шуран к Кесту, – если не ошибаюсь, вы – плащеносец по имени Кест Мюрроусон?

– Да, – ответил тот.

– Говорят, что вы называете себя величайшим фехтовальщиком в мире?

– Нет, так называют меня другие.

– Он святой, – заметил Брасти. – Только не святой смирения. Сэр Шуран улыбнулся.

– Не соизволите ли, сударь, оказать мне честь сразиться со мной в поединке, когда у вас будет время?

Кест оценивающе осмотрел рыцаря, затем бросил взгляд на его следы на земле.

– Вы опираетесь больше на левую ногу, – сказал он. – Поворачиваетесь к противнику правой стороной – возможно, для того чтобы защитить обгоревшую часть лица при атаке?

– Возможно, – ответил сэр Шуран.

– Или потому что левый глаз у вас поврежден и вы не видите им как следует?

Рыцарь улыбнулся.

– И это тоже возможно.

– В бою со мной вы продержались бы десять ударов. Может быть, даже двенадцать, если бы я стоял против солнца.

– Что ж, в поединке с вами нет никакого смысла, если вы всё уже…

– Просчитал.

– И все же, если вы дадите мне шанс, я бы хотел, как говорится, узнать из первых рук. Смогли бы вы победить меня, не убив при этом?

Кест задумался.

– За четырнадцать ударов.

– Сэр Шуран, – вмешался я. – Я понимаю, что некоторых людей очень забавляет мысль о том, что Кест может избить их до полусмерти, но мы…

– Простите меня, вы правы, – сказал он. – Во мне очень силен дух соревновательности. Но вы пришли сюда совсем не поэтому. Позвольте мне проводить вас к герцогу. Он с нетерпением ждет встречи.

Мы пересекли двор и вошли внутрь дворца; я пытался понять Большого рыцаря, который не питал антипатии к плащеносцам и лично ко мне. Конечно, не существовало закона, по которому рыцарям предписывалось бы презирать нас, – по крайней мере, я о таком не слышал. И все же что-то меня настораживало.

– Вы приказали своим воинам ожидать нашего прибытия, – сказал я, когда мы поднимались по широким каменным ступеням лестницы.

– Так точно.

– Откуда вы знали, что мы прибудем именно сегодня?

– Я не знал. Они поджидали вас с того самого дня, как нам сообщили, что вы приедете.

– И как давно это было?

– Шесть дней назад.

Я остановился наверху лестницы.

– То есть вы приказали двадцати рыцарям и двадцати арбалетчикам каждый день стоять на палящем солнце, поджидая нас?

– Вас что-то смущает, первый кантор? Я также приказал им не нападать на вас.

– Да-да, вы приказали не нападать. Но вы же знали, что они нападут. Ведь даже в лучший день своей жизни, с мешком золота и полной бутылью вина, после ночи, проведенной со святой Лайной, ставшей шлюхой ради богов, любой рыцарь нашел бы повод, чтобы напасть на плащеносца. Эти люди…

Сэр Шуран пошел дальше по длинному коридору, украшенному красными и зелеными гобеленами, мы последовали за ним.

– Мои люди должны исполнять приказы. Рыцарю прежде всего следует соблюдать дисциплину. Но чаще всего рыцарям очень просто исполнить приказ. Мы приказываем им сделать то, что они и так ожидают. То, что им нравится делать.

– Значит, вы решили воспользоваться этой возможностью, чтобы определить, насколько дисциплинированны ваши люди?

– Да, – ответил сэр Шуран. – И я узнал.

– А что, если бы им удалось убить нас прежде, чем вы вмешались? Вашего герцога это бы не расстроило?

– Первый кантор, насколько я понимаю, вы трое являетесь лучшими плащеносцами короля Пэлиса. – Он улыбнулся Дари и Валиане. – Не хочу никого обидеть. Уверен, что вы тоже отличные бойцы. Но, если верить рассказам, Фалькио сбежал из тюрьмы герцога, приручил лошадь фей, победил дашини, хотя считается, что это невозможно, и убил герцога Рижуйского.

– Что не настолько впечатляет, как тот факт, что он же вернул герцога к жизни, – добавил Брасти.

– Именно так. Поэтому, первый кантор, я пришел к заключению, что если мои люди убьют вас раньше, чем я вмешаюсь, то герцогу Исолту вы не пригодитесь.

Мы добрались до конца коридора, который был настолько широк, что через него бы и караван прошел. Два охранника, стоявшие по обе стороны двери, приветствовали сэра Шурана и распахнули створки. За ними находился огромный зал, в конце которого располагался трон. Сэр Шуран указал на него.

– Идите туда. Герцог встретится с вами, когда будет готов.

Следующий час мы простояли как столбы в наследном тронном зале герцогов Араморских.

– Что мы тут делаем, Фалькио? – в третий раз спросил меня Брасти.

– Помалкивай, – ответил я в четвертый. С первого раза мне не удалось его заставить.

Зал выглядел точно так же, как и любой герцогский тронный зал, где мне довелось побывать за многие годы службы, и все они скорее походили на королевский. Со стен свисали гобелены, изображающие победоносные батальные сцены – видимо, о проигранных битвах здесь упоминать не любили. Клинки и щиты украшали квадратные колонны, расположенные по всей длине зала. Наверху каждой колонны располагался герцогский герб, по деталям которого можно было проследить историю предшественников Исолта.

Всё блестело серебром и золотом – неудачная попытка достичь королевской пышности.

Наверное, человеку вроде Исолта нелегко было жить здесь, зная, что замок Арамор стоит всего в тридцати милях отсюда и что он намного более великолепный, чем дворец герцога, да к тому же совершенно пустой, с тех пор как Пэлиса свергли и убили. Наверное, Исолта ужасно раздражало, что он находится так близко от символа власти над Тристией, но не может даже подойти к его воротам, потому что остальные герцоги тут же развяжут войну.

Наконец в дверях, через которые мы вошли, появился старик, за ним шли четыре пажа с тяжелыми серебряными подносами. Слуги поставили два стола по обе стороны от трона, подали яства и вино и ушли, а старик занял место у дверей. Неужели они хотят проверить, примемся ли мы за еду, прежде чем придет герцог?

– Ты понимаешь, что слишком часто задаешь этот вопрос Фалькио? – спросил Кест.

– Что? – не понял Брасти.

– «Что мы тут делаем?» Ты повсюду задаешь ему этот вопрос.

– И что?

– Пора бы уже понять, что у него нет ответа.

Ну спасибо тебе, Кест. Я оглянулся на дверь, в которую мы вошли. Там стоял сэр Шуран. Он кивнул мне – я кивнул в ответ. Старик гофмейстер стоял рядом с ним. Меня он даже взглядом не удостоил. Следовало бы обидеться, но я не был уверен, что старик не спит.

– Следите за своими языками, – предупредил я остальным. – До сих пор Шуран был весьма любезен с нами, и я не хочу никого оскорблять.

– Они пытались убить нас, Фалькио, – напомнил Брасти.

– Рыцари герцогов всегда пытаются убить нас. А этот, по крайней мере, любезен. В королевстве девять герцогств – должно же быть хоть одно, где люди нас уважают.

– А, вот и они! – раздался глубокий, рокочущий голос из-за трона. – Сукины дети короля Пэлиса, которые до сих пор не слизнули со своих коричневых губ засохшие крошки королевского дерьма.

Прежде я никогда не встречался с Исолтом, поэтому, когда он вошел в зал через дверь, располагающуюся в нише позади трона, я постарался как можно внимательнее разглядеть его. Человек обычного роста, средних лет, с большим животом, в золотисто-зеленых одеждах из шелка или ткани, напоминающей шелк. Ему не шла ни одежда, ни инкрустированная золотом деревянная корона с огромным зеленым самоцветом посередине. Только в Тристии герцоги носят короны.

– Ваша светлость, – обратился я, не поклонившись ему.

– Дерьможор, – ответил он. Взошел по ступенькам, ведущим на трон, и грузно сел. – Если хотите, можете поесть. Только ешьте с того стола, – сказал он, указав на тот, что стоял справа от нас. – А этот для меня.

Да уж, можно избежать многих проблем, когда ты ешь специально приготовленную для тебя еду, а остальные питаются отдельно.

– Мы не голодны, ваша светлость. Уже пообедали.

Герцог протянул руку, едва не свалившись с трона. Корона слетела у него с головы и брякнулась об пол. Ему было все равно. Он оторвал ногу от крупной жареной птицы, лежавшей на столе.

– Пулярка, – сказал он, неизвестно к кому обращаясь, и жадно откусил. – Вижу, вы с собой шлюх притащили. Какая из них для меня?

– Видимо, я, ваша светлость, – сказала Дариана.

Исолт разглядел пугающую ухмылку на ее лице и повернулся ко мне.

– Сдается мне, что это мерзкая мелкая тварь вовсе не собирается доставлять мне наслаждение, а задумала нечто совсем другое. Может, она станет сговорчивей, если я сначала свяжу ее по рукам и ногам?

Ее выражение лица тут же изменилось.

– Я бы на это с радостью посмотрела, ваша светлость.

Я положил руку ей на плечо. Она взглянула сначала на мою руку, затем в глаза. Казалось, что на меня она злится даже больше, чем на герцога Исолта.

– Маленькая негодница. Вижу, что на ней тоже форменный плащ, это всё объясняет. Ваша проблема, плащеносцы, в том, что… A-а, черт! Бешар! – громко позвал он старика, стоявшего у дверей. – В чем проблема плащеносцев? Помнишь, пару дней назад я говорил тебе.

– В том, что они зазнались, ваша светлость, – прокричал в ответ гофмейстер.

– Правильно! Именно так. Зазнались. – Его светлость наклонился к нам и театрально прошептал: – Бешар – сдувшийся старый извращенец, который мечтает овладеть мной, пока я буду спать, но он верен, как питтерьер.

Исолт бросил недоеденный кусок курицы на блюдо, но не попал.

– В самом деле, попробуйте напасть на меня. И милый старый Бешар прибежит сюда быстрее Шурана.

– Герцог Исолт, – начал я.

– Вам, должно быть, интересно, почему я призвал вас, – сказал он.

– Эм-м… Вы не призывали нас, ваша светлость. Мы пришли по приказу Швеи от имени Алины, дочери…

– Да-да… Алина, чья-то там дочь, какого-то правителя, наследница какого-то там престола. Что за дерьмо?

– Я вас не совсем понимаю, ваша светлость.

– Я сказал, что все это дерьмо.

– Да, ваша светлость. Я слышал слова, которые вы произнесли. Но не понял их.

Герцог Исолт наклонился и взял другой кусок пулярки, на этот раз крылышко.

– Да какая разница, кто это? Вы меня знать не знаете: я бы мог быть сыном свинопаса, которого какая-то прачка перепутала с настоящим сыном герцога. А настоящий герцог Араморский, может, сейчас наливает помои в корыто для свиней.

Поглядев на испачканное жиром лицо Исолта, я подумал, что такое вполне возможно.

Он утер рот рукавом.

– Доказательства благородного происхождения, испытание сердца, городские мудрецы… Все это сплошное дерьмо. Но у вас же с собой есть клинки! Вот это имеет значение. Сотня плащеносцев надрала задницу пятистам воинам Джилларда. И это имеет значение. А теперь подумайте: еще несколько раз попытаетесь провернуть этот трюк, и перед вами будет стоять армия в тридцать тысяч. Вы же понимаете, что вам предстоит именно это?

– О чем вы говорите, ваша светлость? Я не понял ни слова с тех пор, как вы заговорили о прачке.

Он захохотал.

– Ха! Вот это мне в вас нравится, в плащеносцах. У вас есть… черт возьми! Бешар, что есть у плащеносцев?

– Яйца, ваша светлость, – прокричал Бешар. – Вы говорили, что у них есть… яйца.

– Яйца! Здоровенные стальные яйца, – заржал Исолт, показывая руками размер и вес упомянутого органа. – Начнем с того, что вы все наполовину помешанные, то и дело талдычите «закон гласит то, закон гласит сё». Прибавьте к этому войну, и рано или поздно вам придется драться с целой армией, независимо от ее размеров. – Он погрозил мне пальцем. – Тридцать тысяч, парень. Именно столько могут выставить против вас герцоги, если объединятся. Тридцать тысяч. Думаешь, ты со своей сотней плащеносцев сможешь им противостоять?

– Нет, ваша светлость. Мы не сможем победить тридцать тысяч. – Я обдумал следующую фразу и сказал: – Но нам и не придется.

– Неужели? И почему это?

– Потому что вы не доверяете друг другу, – ответил я. – Вы все время говорите о том, чтобы уничтожить того врага или этого, но на самом деле вы все боитесь, что один из герцогов станет более могущественным, чем другие. Скорее уж ваш подменыш-свинопас воссядет на троне, чем мифическая тридцатитысячная армия выйдет на поле боя.

Исолт зычно захохотал.

– Ха! Это тоже мне нравится в плащеносцах! Помнишь, Бешар, что я сказал на днях?

Бешар хотел ответить, но я поднял руку.

– Наше чувство юмора. Ваша светлость, простите мою дерзость, но не могли бы мы перейти к сути дела?

Герцог тут же перестал смеяться.

– К сути? Ты бы давно ее понял, если бы не зазнавался и если бы у тебя не было пары огромных яиц и чувства юмора, которым ты прикрываешься, как щитом. Суть в том, что герцоги никогда не объединятся.

– Тогда…

– Пока вы их хорошенько не напугаете. Мы уже когда-то объединялись, разве ты забыл, Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев?

– Помню, – ответил я ледяным голосом.

– О-о, Шуран, тебе лучше поспешить сюда со своим огромным клинком. Этот парень нехорошо на меня смотрит. О боги! – Герцог Исолт поманил его пальцем.

Отвечать ему не было смысла, поэтому я промолчал.

Исолт внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Хорошо. Ты не настолько глуп, как кажешься. Кстати, кто придумал эти ваши плащи? Вы выглядите как… а-а-а, неважно. Суть в том, что король напугал нас сильнее, чем мы могли напугать друг друга, – в этом и заключалась его ошибка. Он объединил нас. Пришлось низложить его, другого выбора не осталось. Он должен был уйти.

Я снова почувствовал, как изнутри поднимается горячая тьма. Герцог Исолт заглянул мне в глаза, затем поднялся с трона и, спустившись по ступенькам, встал прямо передо мной.

– Еще раз посмотришь на меня так, парень, и я обнажу клинок и задам тебе порку, которую ты заслужил. Думаешь, я не смогу?

– Вы продержитесь два удара, – сказал Кест. – Фалькио намеренно пропустит ваш первый удар, а затем…

– Это был теоретический вопрос, – зашипел Брасти, но так громко, что его, наверное, услышали даже усопшие предки герцога.

– Ты имел в виду «риторический», – ответил Кест.

Я поднял руку.

– Прекратите.

– Умно, – усмехнулся Исолт. – Что ж, рассуди сам. Если ты хочешь возвести на престол девчонку, то тебе лучше найти способ рассорить нас, чтобы мы дрались друг с другом, а не с тобой и твоей бродячей труппой безумцев.

– Что-то уж слишком настойчиво вы пытаетесь уговорить нас разбить герцогов, учитывая, что вы один из них, ваша светлость.

Он подошел к столу справа, с которого предлагал нам поесть. Оторвал еще одну куриную ногу.

– Да уж, похоже на то.

– Позвольте спросить почему?

– У меня есть на то свои причины, но главная в том, что нам нужен король. Или королева. Или чертов козел, мне без разницы. Даже любая из ваших дамочек подошла бы. Нужно, чтобы кто-то занял престол в замке Арамор. Нам нужны королевские законы. – Он поднял палец. – Пусть не так много, как хотел Пэлис. Меньше, но нужны. Человек должен иметь возможность работать на земле и растить семью, не боясь, что какой-нибудь говнюк-лордишка изнасилует его дочерей и отберет все деньги. Вся экономика от этого страдает, ты же это понимаешь?

Я никогда не думал об этом с такой точки зрения, но…

– Да, ваша светлость, понимаю.

– А что случится, если эти варвары из Авареса, пьющие собственную мочу, решат в один прекрасный день перейти горы? Они нас в клочья разорвут. Тридцать тысяч, я сказал, не так ли? Это всё, что могут собрать герцоги. Знаешь, парень, а аваресцы могут и сто тысяч выставить, если захотят. – Он вгрызся в мясо пулярки.

В словах Исолта был здравый смысл. Герцог верно оценил состояние страны, и, хотя я сомневался, что он может судить о размере аваресской армии, эти цифры меня не удивили. С другой стороны, я все еще помнил день, когда объединенная армия герцогов пришла в замок Арамор. Армия была не слишком большая, но в нее входили отряды из всех герцогств, в том числе и Арамора.

– Так почему вы не поддержали короля, когда у вас был шанс? Почему не настояли на своем.

– Почему не настоял на своем? – Он бросил в меня недоеденную ножку, она отскочила от плаща, оставив жирное пятно. – Не считай меня трусом, парень. Я же сказал тебе, твой проклятый король Пэлис слишком сильно давил на нас, причем чересчур быстро. Эта стерва Патриана призвала нас к оружию, заявив, что плащеносцы начнут прибирать к рукам герцогства. В первую очередь Пэлис захватил бы герцога Джилларда в Рижу – ему пришлось бы. А кто находится между подмышкой Хервора и задницей Рижу? – Исолт указал на себя большим пальцем. – Арамор. Вот кто.

– Король никогда не собирался захватывать герцогства, – сказал я. – Ни одного. Он не дал ни одного распоряжения на этот счет и не написал ни одного указа. Король просто хотел сделать так, чтобы простолюдинам жилось легче.

Исолт фыркнул.

– В самом деле? Он тебе скормил эту ложь?

Я услышал, как рыцарь, стоящий сзади, обнажил меч.

– Что?

Рука Кеста легла мне на плечо.

– Ты первый обнажил клинок, Фалькио, – сказал он, держась за рукоять шпаги. Я посмотрел вниз – и правда, мой клинок наполовину торчал из ножен.

– Простите меня, ваша светлость, – сказал я. – Я потерял голову.

– Да уж, парень, и впрямь. Слушай, я вовсе не говорю, что король был плохим человеком. Он понимал, какая опасность исходит от Авареса. Знал, что нам нужно стать процветающей страной, если мы надеемся защитить Тристию от захватчиков. – Исолт поднял руку. – По твоему лицу я вижу, что мы не придем к согласию по этому вопросу, пусть так и будет. Пусть Пэлис останется героем простолюдинов в твоих глазах и хитрым эгоистичным стратегом в моих. Возможно, мы оба правы. В любом случае Тристия не сможет стать сильным государством без правителя.

– Значит, вы поддержите Алину?

Он выдохнул и посмотрел мне прямо в глаза.

– Неужели лучше нее никого найти не смог?

– Я не понимаю, ваша светлость.

– Тринадцатилетняя девчонка, не представляющая, как править государством. И на нее мы должны возложить все надежды?

– Она наследница короля.

– А другие?

Я постарался не выдать своих чувств, пока размышлял над ответом.

– А-а! – сказал он. – Значит, парень, ты не знаешь, выжили ли другие. Что ж, может, в один прекрасный день мы оба удивимся.

– А сейчас? – спросил я. – Вы поможете Алине стать королевой Тристии?

– Да, помогу.

Туго скрученная в груди пружина ослабла. Арамор не очень сильное герцогство, но богатое и с большими запасами пищи. Для начала это чертовски хорошо: у других появится причина, чтобы тоже поддержать нас. Мы бы могли…

– Но не просто так.

– Простите, ваша светлость?

Он взял еще кусок курятины и с ним поднялся на трон.

– Не ломай дурочку, парень. Старая ведьма ведь послала тебя не с пустыми руками.

– Нет, ваша светлость. В ответ на вашу поддержку Алина…

– Ты же имеешь в виду Швею.

– Я…

– У Алины ни черта нет, чтобы мне предложить, парень. Она ж девчонка – поди, даже бумагу с податями не прочитает, даже с двумя писцами и лупой. Это старуха дергает за ниточки. Нам, черт побери, просто повезло, что она не стоит в ряду престолонаследников. Не хотел бы я жить в мире, где правит эта старая ведьма.

– Алина, – продолжил я, подчеркнув ее имя, – готова снизить королевские подати на десять процентов в сравнении с теми, чтобы были при короле Пэлисе. Она также обещает, что не поднимет их в течение десяти лет.

– Да я сейчас почти ничего не плачу, так что это никудышное предложение.

– Это не совсем так, ваша светлость, – сказала Валиана.

– А? – он осмотрел ее с ног до головы. – А она еще и говорить умеет? Восхитительно! А что еще ты умеешь делать ртом?

Валиана не обратила на это внимания.

– Вы каждый год делаете внушительные взносы Совету герцогов.

– Это лишь половина того, что мне приходилось платить Пэлису.

– Большая часть королевских податей шла на содержание дорог и поддержку торговли, которая так важна для экономики вашего герцогства. А сколько денег возвращается в Арамор из той суммы, что вы платите сейчас, ваша светлость?

– Мне больше нравится, когда ты молчишь: можно представить…

– Представляйте все, что вам вздумается, – отрезала Валиана. Она улыбнулась, и на мгновение я вновь увидел в ней ту знатную гордячку, с которой когда-то познакомился. – Между прочим, другие герцоги захватывают северные земли и поглядывают на юг, в сторону араморских полей и пастбищ. Как вы думаете, что они себе представляют, ваша светлость?

Исолт тут же помрачнел, и я принял это за хороший знак.

– Алина обеспечит безопасность ваших границ и торговых путей. Она также заставит лордов – предводителей караванов снизить расценки и обменные курсы на Копье и на Луке.

– Неужели? И как она это сделает?

– Она потратит часть податей на починку дорог и расставит посты по всем торговым путям.

– Умно, – согласился Исолт. – Может, даже и получится. Но этого недостаточно.

– Алина также согласится на то, что в течение пяти лет в герцогствах не будут вводиться новые законы.

– Как раз чтобы она успела вырасти и узнать, каковы они, теперешние законы? Прекрасно. Но все еще мало.

– Простите меня, ваша светлость. Но чего еще вы хотите?

Исолт протянул мне блюдо с курицей. Не зная, что с ним делать, я взял его и поставил его на стол.

– Видишь ли, парень, – сказал он, – десять минут назад ты бы никогда не взял блюда у меня из рук. Но теперь ты чуешь запах возможной сделки и с радостью унижаешься передо мной.

– Это не…

– О, я не осуждаю. На самом деле я даже рад, что в тебе остались хоть какие-то чувства. Ведь то, чего я хочу, твоя девчонка не способна мне предложить.

– Чего же вы хотите, ваша светлость?

Он ткнул пальцем.

– Тебя.

– Меня?

– Тебя. Плащеносцев. Вы же обязаны следить за исполнением законов?

– Именно так, ваша светлость.

– А герцог имеет право облагать податями своих поданных, не так ли?

– Имеет, если эти подати не…

– «Если подати не слишком обременительны, а штрафы не слишком высоки, чтобы их нельзя было выплатить», а также прочая чушь и ерунда, и так далее и тому подобное… Наплевать. Суть в том, что если это не так, то они обязаны мне заплатить, верно? Я хочу, чтобы ты со своими парнями отправился в селение Карефаль: оно находится в трех днях пути отсюда на западной границе герцогства.

– Ваша светлость, я не понимаю. Вы хотите, чтобы мы отправились в это селение, потому что кто-то отказался платить подать?

– Не совсем так, – сказал Исолт. – Все селение Карефаль отказывается платить подать. Вы поедете туда, спляшете свой танец плащеносцев, споете им пару куплетов о законе и заставите их исполнитьсвой долг.

– Но разве вы не… – Я оглянулся на Шурана.

– Я не отправлю своих рыцарей и солдат на подавление жителей какой-то деревушки. Таким образом я лишусь либо своих воинов, либо плательщиков. Нет, парень. Хочешь возвести свою крошку на престол? Хочешь быть хранителем закона в нашей стране? Прекрасно. Поезжай и докажи, что сможешь добиться правосудия для любого человека.

– И если мы исполним это?

Исолт встал с трона, спустился вниз и поднял руку.

– Весь Арамор поддержит твою девчонку. Может, у нас и не слишком большая армия, но рыцари Арамора – самые беспощадные в стране. Я пошлю Шурана, чтобы он сразился с солдатами Трин, и уверяю тебя, что половина из них сбежит с поля боя.

Я посмотрел на остальных. Кест скучал, разглядывая щиты и мечи, украшавшие стену. Валиана выглядела разочарованной, Дари ухмылялась, словно выиграла в споре. И только Брасти был встревожен. Я разделял его чувства. Но другого выхода не видел. Без поддержки хотя бы одного герцога у нас не было никаких шансов посадить Алину на престол, и лишь Исолт согласился помочь нам.

– Хорошо. Я поеду в Карефаль. Если народ действительно отказывается платить подати, как вы говорите, я вынесу решение в вашу пользу.

Мы пожали руки.

– Отправляйтесь, – сказал герцог. – Шуран поедет с вами и захватит еще пару человек, чтобы вас не убили, если дело дойдет до драки.

Когда мы подошли к выходу, Исолт крикнул нам вслед:

– Насчет девчонки!

Я обернулся и посмотрел на него.

– Я сказал, что помогу тебе возвести ее на престол, и выполню свое обещание. Но она не продержится, Фалькио. Тринадцатилетняя? Она погибнет через неделю после коронации.

Глава десятая Трубадуры

Селение Карефаль лежало в сотне миль от дворца герцога Ардморского. Приятная двухдневная поездка – если вам, конечно, нравится слушать храп лошадей, взбирающихся на холм и спускающихся вниз, которые иногда поскальзываются на серых плоских камнях, отколовшихся от узкой горы, словно струпья с руки прокаженного.

– Ваши дороги не мешало бы починить, сэр Шуран, – обратился я к рыцарю-командору, который ехал позади со своими людьми.

Он познакомил меня со всеми девятью, но, так как никто из них не пожелал пожать мне руку, я решил отомстить тем, что тот же час забыл их имена.

– Дороги герцогства не входят в круг обязанностей рыцарей, – ответил Шуран. – Разве плащеносцы мели лестницы и мыли полы в замке Арамор?

– Дайте ему время, – отозвался Брасти, оставив Кеста и подъехав ко мне. – Я уверен, что Фалькио и этим займется, когда покончит со всей грязной работой, порученной герцогами.

– Помалкивай, Брасти, – сказал Кест, скорее по привычке, потому что увещевания никогда не действовали на нашего друга.

Если вам кажется, что проехать сотню миль верхом, борясь с тошнотой, недостаточно сложно, то возьмите в спутники человека, который, по идее, должен вам подчиняться, и пусть он всю дорогу жалуется, как сварливая баба.

Я надеялся, что Дариана спасет меня от этого ворчания, втянув Брасти в бесконечный спор о его мужских качествах, но, к сожалению, девушки ехали позади нас. Время от времени я слышал, как они смеются. Казалось бы, не было ничего плохого в том, что они сдружились, но отчего-то меня это настораживало. Дари оказалась отличной наставницей для Валианы и порой вела себя даже дружелюбно (особенно когда шел разговор о нанесении увечий противникам), но под ангельской внешностью скрывался прожженный убийца, который не раздумывая уничтожал своих врагов. Мой конь в очередной раз поскользнулся на камне и чуть не сбросил меня со спины, напомнив, что нужно внимательней следить за дорогой.

Один из парней Шурана что-то сказал – я не расслышал его слова, но в ответ раздалось громкое фырканье. Я не сразу понял, что рыцарей все еще забавляет колкость Брасти. Должно быть, их смешит, что плащеносцы оскорбляют друг друга. Наверное, если бы мы избили друг друга до полусмерти, это их бы еще больше развеселило. Что ж, может, и такое развлечение мы им тоже предоставим.

Шуран посмотрел на меня так, словно собирался поднять щекотливый вопрос, и сказал:

– Должен признаться, первый кантор, я не совсем понимаю вашу субординацию. Если бы кто-то из моих рыцарей обратился ко мне подобным образом, то я бы устроил ему серьезную выволочку.

– Я разберусь с этим, когда придет время.

– Может, вам просто стоит урезать ему плату? – предложил рыцарь.

Брасти резко захохотал высоким голосом, едва не повизгивая.

– Прежде чем урезать плату, ее надо сперва начать выдавать. Шуран удивился.

– Вы не платите своим людям?

– Я похож на короля? – спросил я. – А вы разве платите своим парням?

Шуран повернулся к рыцарю, который недавно смеялся.

– Сэр Эллет, кто выплачивает вам еженедельное жалование?

– Вы, рыцарь-командор.

– А в случае ранения кто платит за услуги лекаря?

– Вы, рыцарь-командор.

– А если вы падете в бою, кто выплатит пенсию вашей семье?

– Вы…

– Погодите, – сказал я. – Разве он не работает на герцога?

– Он служит герцогу, как и все мы, но рыцарь-командор обязан платить своим людям, – ответил Шуран благочестивым голосом. – Если бы нашему господину пришлось платить жалованье, это бы осквернило священные узы нашего служения герцогу. Все равно как просить у богов деньги за то, что человек живет честно.

– Наконец-то! Вот это религиозное учение я бы поддержал, – сказал Брасти, сжав повод в руках, словно он собирался молиться. – О великая богиня Любви! Я побреду по долгим, глухим дорогам нашей страны, неся послание сострадания всем, кто в нем нуждается. Красота заставит меня склонить голову, и я буду возносить тебе хвалу утром, в полдень и вечером. – Он повернулся к нам с язвительной улыбкой на лице. – А за это прошу у тебя еженедельное жалование в двенадцать серебряных «оленей» и дополнительную премию в два «оленя» в базарный день. И хорошо бы маленький домик. Ничего особенного, как ты понимаешь, просто…

– Помалкивай, Брасти, – хором сказали мы с Кестом.

Рыцари наслаждались представлением, и Брасти не возражал. Ему нравилось находиться в центре внимания, даже если это внимание на него обращали герцогские рыцари, которых он в принципе презирал, всех вместе и каждого по отдельности.

Мысль о том, что командир отряда платит людям из своего кармана, показалась мне странной. Да и недешевая это затея.

– Погодите. Если вам приходится платить каждому рыцарю, который служит под вашим командованием, то кто же платит вам?

– Герцог, разумеется, – сказал Брасти.

– Но разве это не осквернило бы служение? – спросил Кест, наконец-то заинтересовавшись разговором. Кест не только был лучшим фехтовальщиком в мире, но и имел нездоровый интерес к бюрократии.

– Если бы мне платили, то это в самом деле замарало бы мое служение, – ответил Шуран. – В конце концов, мы же безгрешны.

Брасти уже собирался нагрубить ему, но Кест его перебил:

– Правильно ли будет предположить, что ваше служение не будет унижено в том случае, если герцог пожалует вас подарком в знак признания ваших благородных деяний?

Шуран кротко улыбнулся.

– Подобный дар стал бы подтверждением того, что я исполняю волю богов.

– И насколько часто это происходит?

– Я стараюсь совершать благочестивые деяния каждую неделю. – Он улыбнулся еще шире. – Всем известно, что по средам я особенно благочестив.

Я попытался прикинуть, какого размера требуется подарок, чтобы хватило на оплату более чем тысяче рыцарей, но цифры всегда были моим слабым местом, и я сдался.

– Значит, вы платите вашим парням, делясь с ним «дарами» герцога?

– Частично; этого лишь хватает на то, чтобы выплатить им минимальное жалование и покрыть кое-какие расходы.

– И откуда берется вторая часть?

Шуран знаком приказал своим парням замедлить ход и натянул повод.

– Это долгий разговор.

Валииана подъехала к нам.

– Почему мы замедлились?

Шуран показал на двухэтажный деревянный дом, стоявший в сотне ярдов от нас и почти скрытый от глаз деревьями.

– Впереди постоялый двор. Места там всем не хватит, но мы можем разжиться провизией и питьем и разбить лагерь поблизости.

– Я как-то путешествовала по этой дороге с матушкой. – Валиана запнулась и потрясла головой. – То есть, я хотела сказать, с прежней герцогиней Херворской.

В голосе послышалась грусть. Прошло лишь несколько месяцев с тех пор, как Валиана самым неприятным образом обнаружила, что никогда не приходилась герцогине дочерью.

– В любом случае, – продолжила она, – я почти уверена, что милях в десяти вдоль дороги есть постоялый двор получше, и там точно всем хватит места.

– Простите, миледи, – возразил Шуран. – Уже поздно, и я предпочитаю не загонять лошадей. Переночуем здесь, а утром приедем в Карефаль.

– Так если у них нет комнат, то в чем смысл? – спросил Брасти.

– Зато есть провизия для нас и лошадей, а еще кое-какое развлечение, которое, подозреваю, вам понравится.

– И молот герцога ударил, – пропел сказитель.

Несмотря на моложавую внешность певца, голос у него был глубокий и зычный, словно святой Анлас, Помнящий мир, сам вещал через этого человека. Свет камина бросал тени на стены большого зала, освещая красивое лицо сказителя; он походил на магическое существо. С прямыми темными волосами, доходившими до подбородка, короткими усами и бородкой по обычаю трубадуров. Наверное, им кажется, что так они выглядят солиднее. Или мудрее. Понятия не имею, зачем они их отращивают. На нем была синяя рубаха, черный камзол и такие же штаны, залатанные в нескольких местах, как я успел заметить.

Рядом с ним на табурете сидела женщина и перебирала струны короткой дорожной гитары, сопровождая его рассказ музыкой. Ее одежда также была синего и черного цветов, но внешность разительно отличалась. Светло-коричневые волосы, обрамлявшие круглое простоватое лицо, плотное тело без изгибов и женской чувственности. Благодаря музыке, которую она извлекала из своего инструмента (в основном простое арпеджио, но сыгранное мастерски), его посредственное выступление стало завораживающим.

– Но испугался ли наш герой могущества герцога? – обратился сказитель с вопросом к слушателям. – Отступил ли он хотя бы на дюйм, когда воины герцога пришли за ним?

За столами постоялого двора «На краю мира» сидело тридцать-сорок крестьян и торговцев, которые были настолько поглощены сюжетом или вином, что не могли ответить, поэтому трубадур продолжил рассказ. Он махнул руками, словно разгоняя табачный дам, который плавал в воздухе, поднимаясь из трубок зрителей.

– Он не испугался, друзья мои, ибо рука его была сильна, да, а голос… его слова – еще могущественней. Можно даже сказать, что он пел, подобно трубадуру!

Раздались смешки, но больше всех хихикал Брасти.

– Что вам принести, шкурники? – тихо спросил трактирщик, чтобы не мешать представлению, которое проходило в другом конце зала. – У нас есть пиво за три черных гроша или приличное вино за пять. А на ужин есть говядина за одного серебряного «вола».

Я пропустил «шкурников» мимо ушей. Большинство крестьян не знают, что это значит «драные шкуры», и не понимают, что это оскорбление. Хотя, может, и знают, но им все равно.

– Говядина у нас нечасто бывает, – продолжал трактирщик, склонившись к нам так, словно предлагал сделку века. – Почти так же редко, как и баранина.

– Возможно, потому что здесь «Край мира»? – спросил Кест.

– A-а, ну да, наверное.

– Вообще-то мы находимся не на самом краю мира, – заметил Брасти. – Понятно, что здесь уже почти юг, но все равно это не край земли. А если бы это и было так, то тогда каждый постоялый двор от Бэрна до Пертина следовало бы называть «На краю мира». – Брасти огляделся вокруг. – Да и вообще, это не столько постоялый двор, сколько трактир.

– Здесь есть комната, – сдержанно ответил трактирщик. – Значит, это постоялый двор.

– А где комната? – спросил Брасти.

Парень указал во двор.

– Там. Кровать есть и все как полагается.

– Разве это не конюшня?

– Лошадей там нет.

– Все равно это не…

– Слышь, шкурник, – перебил трактирщик. – Если тебе и твоим приятелям комната не нужна, то и платить за нее не надо. Хочешь называть это место трактиром, а не постоялым двором – да пожалуйста, сколько влезет. Вы трое чего-нибудь заказывать будете? Пиво – пять монет, вино – семь, говядина – один серебряный «вол» и три черных гроша.

– Погоди-ка, ты же говорил…

– То были расценки постоялого двора, а это расценки трактира. Доволен?

Я сунул руку в карман, отсчитал пять серебряных араморских монет с изображением вола. Выложил их на стойку один за другим.

– Пять порций говядины, – сказал я. – А к ним еще пять кружек пива.

– Что? Этого мало. Вы что же, шкурники, грабежом занялись?

Я махнул в сторону потрепанных зрителей, которые, сидя за столами, наслаждались ужином.

– У этих людей, похоже, серебра не водится, а они при этом едят и пьют. И говядина с бараниной тут частенько бывают, потому что Арамор славится своими стадами, – сказал я, ткнув пальцем в вола на монете. – А если еще раз употребишь слово «шкурники», то я тебе скормлю еще несколько черных грошей да передние зубы в придачу: утром, когда пойдешь до ветру, сможешь их пересчитать.

Трактирщик как-то сразу подобрел.

– Прекрасно, прекрасно. Пять порций говядины за пять серебряных монет.

– И десять кружек пива, – напомнил Брасти.

– А как же, пять кружек пива. Разолью их в десять, если угодно. – Отворачиваясь, трактирщик пробормотал: – Может, вы и плащеносцы, да только не Фальсио. Это я вам задаром скажу.

Фальсио?

Брасти потянул меня за руку к последнему пустому столу в зале, где уже сидели девушки в ожидании нас. Стол стоял в дальнем углу, в стороне от всех прочих, да еще и в тени, что нам подходило как нельзя лучше. Шуран взял у трактирщика провизию, за которую, очевидно, рыцарям платить не приходилось, и ушел к своим парням, которые готовились к ночевке и разбивали лагерь. Видимо, здешнее представление их не слишком интересовало.

Музыкантша продолжала перебирать гитарные струны короткими пальчиками так плавно, что мелодия лилась от аккорда к аккорду, порой перекрывая песню.

– Она восхитительно играет, – сказала Валиана, внимательно наблюдая за движениями рук музыкантши.

Дариана пожала плечами.

– Не фальшивит. О певце и этого не скажешь.

– Нет-нет, ты не понимаешь. Когда я жила в Херворе, во дворец часто приглашали трубадуров. Они все были отменными музыкантами, иначе ма… герцогиня им бы никогда не разрешила выступать. Эта женщина, она совсем другая… Ее пальцы похожи на воду, которая омывает речные камни.

– Слуха не хватает, чтобы различать такие тонкости, – призналась Дариана и подмигнула. – А вот певца могу и убить, если он еще раз петуха даст.

Я снова погрузился в музыку, слушая искусную игру на гитаре и очень шероховатое пение.

Певец замолчал – женщина продолжала играть. Представление подходило к концу.

– Вот и конец истории, мои друзья и соотечественники. Пусть она согреет ваши сердца и придаст мужества в темные времена, которые на нас надвигаются. Не поскупитесь, подайте пару-тройку монет бедным трубадурам, скитающимся по дорогам и не имеющим ни дома, ни угла.

Один из зрителей выкрикнул:

– Монет? За рассказ? Нам и пива хватит, чтобы обрести мужество!

– Да уж, – подхватил другой. – Пой свои глупые песенки девчонкам.

Третий стукнул его в плечо.

– Кончай уже, Джост, что плохого в рассказах. И плевать, правдивы они или нет.

Рассказчик обратился к ним глубоким голосом:

– Я же из бардов, друзья мои. – Он оглядел зал, чтобы понять, произвели ли его слова нужное впечатление. – Истории, что я рассказываю, истиннее луны, светящей за окном, правдивее самых крепких деревьев в лесу.

И тут Джост встал.

– Хочешь сказать, что все это правда? Что какой-то там мерзавец обвел вокруг пальца самого герцога? Чего? А народ встал и заступился за какую-то там девчонку, потому что он им сказал?

Джост опустошил кружку и взвесил ее в руке, словно пытался запустить ею в барда.

– Даже не начинай, Джост, – пригрозил трактирщик, расставляя перед нами тарелки.

Кусок говядины терялся среди лука и картошки. Проворная рыжеволосая девушка поставила перед нами кружки с пивом и улыбнулась Брасти. Он улыбнулся в ответ и хотел уже завязать с ней разговор, но я ткнул его локтем в бок.

Джост всплеснул руками.

– Ах, оставь меня в покое, Беррет, я ничего дурного не делаю. Просто не люблю, когда мне лгут, да еще денег за это просят, вот и всё.

– Тогда ты зашел не в тот трактир! – звонко выкрикнул кто-то.

– Постоялый двор! – рыкнул Беррет. Он повернулся ко мне. – Видишь, что из-за тебя началось?

– Друзья мои! Друзья! – встал трубадур.

Он нервничал, понимая, что шанс получить монеты ускользает. Женщина совсем не обращала внимания на происходящее, продолжая играть медленную, приятную мелодию.

– Платить мне или нет, решайте сами. Но не сомневайтесь в словах настоящего барда. – Голос его стал еще глубже, словно он пытался запугать людей и заставить их бросить монету. – Ибо неудача постигнет того, кто порочит имя человека, служащего святому Анласу, Помнящему мир. Я рассказал вам правдивую историю и знаю это потому, что сам находился там в тот день.

Он поставил ногу на стул и ткнул пальцем на юг, словно капитан корабля.

– Да, в то самое утро я был в Рижу. Я слышал, как он говорил. И я стал одним из двенадцати. Если вам нужны еще доказательства, то вот. – Он поднял руку и показал монету. Золотую с королевским знаком – короной с семью зубцами и мечом позади нее.

У меня пересохло во рту. Это была монета плащеносцев: обычно такие мы давали присяжным, которые, рискуя жизнью, обещали исполнить вынесенный приговор. Одна золотая монета могла прокормить целую семью на протяжении года.

По залу пробежал вздох восхищения.

– Значит, это правда, – сказал Джост, протягивая руку к монете.

Трубадур тут же спрятал ее.

– Каждое слово.

– Что ж, – сказал другой крестьянин, вставая из-за стола и оглядываясь на своих собутыльников в поисках поддержки. – Сдается мне, что человек с золотой монетой мог бы нас всех угостить, а?

– Нет, – возразил трубадур. – Настоящий присяжный никогда не расстанется со своей монетой. Я бы лучше собственную душу продал, чем отдал монету, полученную от плащеносца.

– И где же он теперь, твой герой? Живет в каком-нибудь замке с дюжиной женушек?

Сказитель посмотрел в нашу сторону, и я подумал, что сейчас он укажет на нас рукой, но тут женщина с гитарой вдруг сыграла фальшивую ноту, и трубадур вновь обратился к толпе:

– О том мне не ведомо, друг мой. И никому другому. Где бы он ни был, я молюсь, чтобы сегодня вечером Фальсио насладился теплой постелью, вкусной едой и добрым пивом. – Он поднял свою кружку. – За Фальсио даль Бонда!

Зрители тоже подняли кружки и хором прокричали:

– За Фальсио даль Бонда!

Я посмотрел на Брасти, который глядел на меня с издевательской улыбкой.

– Опусти свою кружку, идиот, – сказал я.

– А что такого? Мы прославились. И не как обычно – убийствами, трусостью или изменой.

Брасти оглядел зал, вероятно, высматривая рыжеволосую служанку.

– Не уверен, что слава Фалькио распространяется и на нас, – заметил Кест.

– Ты что, не помнишь? Мы были рядом, когда двадцать, нет, пятьдесят охранников герцога пришли за ним. Мы с тобой вступили в бой, и благодаря моему луку Фалькио был спасен. Я убил пятнадцать человек за первые пару минут.

– А скольких убил я? – спросил Кест.

Брасти поджал губы и посмотрел в потолок, словно подсчитывал что-то в уме.

– Двоих, – наконец сказал он. – Может, троих.

– Это…

– Хватит, – оборвал я.

– Ладно-ладно, – сказал Брасти. – Чего ты…

– Помалкивай.

Я пожалел, что не прислушался к истории, рассказанной трубадуром, с самого начала. Находился ли он в тот день в Рижу или нет, этого я не знал, но он точно не входил в число присяжных, иначе я бы его запомнил. Но больше всего меня беспокоило то, что Брасти прав. Впервые за много лет о плащеносцах рассказывали историю, не обвиняя при этом в трусости и предательстве. Меня удивило, что трубадур не боялся говорить о нас что-то хорошее на людях – более того, зрители ему аплодировали. Они с готовностью поверили в то, что я – герой, противоставший герцогам. Вряд ли бы Исолту эта история понравилась. Черт возьми!

– Что такое? – спросил Кест.

– Я понял, почему Исолт послал нас разбираться с деревенским бунтом.

– Из-за трубадура? Это же просто история, Фалькио.

– На этом все не закончится, – сказала Валиана. – Если такая баллада добралась до трактира на задворках герцогства, то скоро ее будут петь повсюду. Фалькио прав. Стали распространяться слухи, что плащеносцы возвращаются, и Исолт испугался, что простолюдины начнут снова восхищаться вами.

Восхищаться вами. В ее голосе и глазах сквозила грусть, потому что она не считала себя одной из нас. Я хотел как-то ободрить ее, но в первую очередь следовало разобраться с более важными делами, чем чувства Валианы. Я заметил горящий взгляд Дарианы и прочитал по губам: «Идиот».

– Восхищаться нами, – поправил я девушку и хлопнул ее по плечу. – Даже не думай, что тебе удастся остаться в стороне. Мы все варимся в одном котле.

Она слегка улыбнулась. Губы Дарианы прошептали: «Так лучше».

– Вот и отлично, – сказал Брасти, все еще пытаясь привлечь внимание хорошенькой служанки. – Мы все по уши, по уши в беде. Люди вновь нас полюбили. Что же нам делать?

– Ты не понимаешь, – объяснил я. – Именно поэтому Исолт послал нас сюда. Не для того, чтобы мы доказали, что можем вершить закон. Герцог хочет, чтобы мы подавили деревенский бунт, а он затем расскажет об этом целому миру. Он использует нас, надеясь, что мы собственными руками разрушим свою репутацию.

Брасти помахал рыжеволосой служанке, которая стояла у дверей, и, когда она улыбнулась, он встал.

– Беспокойся об этом, если душе угодно, Фалькио. Только не слишком долго. Это всего лишь история.

Брасти никогда не понимал, насколько могущественным может быть слово.

Глава одиннадцатая Деревня

– Может, снова вдохнем порошок дашини? – спросил Брасти. – Лучше уж бояться до смерти и бормотать, как безумец, обмочившись и наложив в штаны, чем это. Клянусь, это гораздо хуже.

– Что? О чем ты говоришь? – спросил я, но не издал ни звука.

Тогда-то я и понял, что наступило утро и меня в очередной раз настигли галлюцинации из-за паралича. И сколько они продлятся на этот раз?

Хоть мои глаза и были закрыты, я видел перед собой большой зал. На голых каменных стенах висели яркие флаги фиолетового и серебряного цветов. Видел я, как всегда во время галлюцинаций, нечетко, но все равно создавалось ощущение, что я нахожусь там с двумя десятками плащеносцев, мужчин и женщин, которых не видел уже много лет. Я сидел на полу рядом с Кестом и Брасти. Мы находились в замке Арамор, упражняясь в особой форме боя, которую никогда прежде не изучали.

Салима, женщина-трубадур, которую король нанял обучать нас пению, гневно ударила по струнам гитары. Клянусь, у меня даже затылок от этого заболел.

– Если вы еще раз откроете рты, а я не услышу песни, – сказала она мрачным, зловещим голосом, – то клянусь, я сыграю такую мелодию, что вам захочется побежать и сброситься со скалы.

Брасти на мгновение смутился, а потом широко ухмыльнулся, открыл рот и мелодичным голосом сказал:

– Если ты будешь заставлять меня петь, то я сам пойду и брошусь со скалы без посторонней помощи.

Салима вновь начала перебирать струны, быстро и яростно, но ноты никак не складывались в мелодию. Каждая звучала немного фальшиво, хотя пару мгновений назад она настроила инструмент. Она играла всё быстрее и быстрее, и мне становилось всё тяжелее различать ноты. Вскоре легкое беспокойство переросло в страх, который постепенно полностью овладевал мной. И тут я осознал, что, возможно, старинные легенды о бардах, которые музыкой могли свести человека с ума, правдивы. Сквозь пелену боли и тумана, очень медленно я принялся вынимать клинок из ножен.

– Святые угодники, разве на нас напали? – послышался голос короля, который тут же развеял наваждение. По крайней мере, когда он вошел в зал, Салима прекратила играть. – Скажите, трубадур, мы сегодня вечером занимаемся экспериментальными мелодиями?

Сидя на полу скрестив ноги, она подняла голову и улыбнулась ему. Барды никогда не беспокоятся о том, что своим поведением могут оскорбить знать.

– Просто слегка отчитываю их, ваше величество. Вашим плащеносцам не хватает дисциплины.

Король тут же с ней согласился:

– Еще не придумал, как решить эту проблему. Но ваше решение и мне доставляет боль, а у меня, могу вас уверить, никаких проблем с дисциплиной нет.

– Ваше величество, – вставая, сказал Брасти, – может, положите этому конец? Я не могу представить себе, что мне придется петь во время поединка, да и ни один герцог всерьез не воспримет приговор в виде песни.

– Дело не в герцогах, Брасти, и не в тебе.

– Простите меня, сир, но я запутался. Я не собираюсь зарабатывать на жизнь, распевая перед крестьянами и кузнецами на постоялых дворах и в трактирах. Тогда зачем мне этому учиться?

Король не ответил. Обычно он заставлял нас делать что-либо, не объясняя причин. Человек, по мнению Пэлиса, скорее запомнит то, что поймет сам, нежели то, что ему расскажут. И часто король слишком уж переоценивал наши способности к обучению.

– Дело в мелодиях? – спросил Кест. Взгляд его помутнел, словно он старался прийти к какому-то заключению. – Нам нужно, чтобы жители городов и деревень запомнили вынесенный приговор, но большинство из них не умеют читать, и наши слова они просто не удержат в памяти.

– Но любой человек запоминает хорошую застольную песню, правда, Брасти?

Брасти ухмыльнулся.

– Я их много знаю, ваше величество. Я вам еще не пел о девице, которая проснулась и обнаружила бриллианты у себя в…

– Помалкивай, Брасти, – отрезал я.

– «Бриллианты девицы», – сказала Салима. – Мелодия же называется «Третий хоровод странника». На эту же мелодию поют «Медяки и эль» и «Кусачего старика».

Я задумался. Песню «Кусачий старик» я слышал раз или два, а «Медяки и эль» распевали в половине трактиров Тристии.

– Вы правы, – признал я. – Никогда этого не замечал.

– А слова этих песен вы помните? – спросил король.

Я кивнул, все остальные плащеносцы тоже.

– Вот и хорошо, – сказал король Пэлис. – Тогда разучите «Третий хоровод странника». К нему еще первый, второй и четвертый и все остальные, если понадобится. А потом научитесь перекладывать вынесенные вердикты на эти мелодии. Таким образом…

– Таким образом каждый крестьянин и кузнец сможет их запомнить, – сказал я. – И будут помнить, даже когда мы уедем. Тысяча чертей, они их наверняка будут распевать каждый раз, когда напьются!

Король улыбнулся. Иногда ему приходили в голову блестящие мысли. Он заметил, что я смотрю на пего, и перестал улыбаться.

– А затем ты ее предашь, Фалькио, – сказал он, отвернулся и ушел от меня.

– Что? Нет! – Я попытался встать с пола, но не мог даже двинуться.

Ощущение паралича вернуло меня к реальности и к жесткому полу, на котором я спал.

– Полегче, – сказал кто-то и слегка сдавил мне плечо.

Глаза медленно открылись, впуская утренний свет. На меня смотрел Кест.

– Ты уже проснулся, – сообщил он.

Я попытался ответить, но еще не мог выговорить ни слова.

– Остальные уже готовы ехать дальше, – сказал Кест. Он встал и протянул руку, чтобы помочь мне встать. – На этот раз прошел почти час, Фалькио.

В тот день мы путешествовали молча. Даже Брасти старался меня не донимать и не злить. Если я не смогу исполнить то, о чем просил герцог, он не поддержит Алину. А если исполню, то он все равно может нарушить свое обещание – в любом случае плащеносцев снова будут считать предателями народа Тристии. Ты предашь ее.

– Скоро мы доберемся до Карефаля, – сказал Шуран, подъезжая ко мне.

Я не ответил. В тот день мне не хотелось говорить с рыцарем-командором из Арамора.

После нескольких мгновений неловкого молчания Шуран добавил:

– Осталось около мили.

– И что случится, когда мы приедем? – наконец вымолвил я.

– Мы встретимся с человеком по имени Теспет. Он собирает подати в этих краях. Он и его приказчик расскажут, как сейчас обстоят дела с жителями деревни.

– Хорошо, – сказал я.

– Вы сегодня молчаливы, Фалькио.

Поняв, что он не оставит меня в покое, я спросил:

– А вы знали?

– Знал о чем?

– О тех историях, которые рассказывают обо мне и о том, что случилось в Рижу? И о том, что Исолт пошел на сделку со мной, чтобы плащеносцы снова потеряли доверие простолюдинов?

– Герцог Исолт советуется со мной по многим вопросам, Фалькио, но редко по политическим.

– И все же я думаю, что вы знали.

– Да? И почему вы так считаете?

– Вчера вы упомянули «развлечение»… Вы уговорили нас остановиться на постоялом дворе ради того, чтобы мы посмотрели выступление трубадура? Вы знали, что он станет рассказывать обо мне?

Шуран посмотрел на меня с непроницаемым лицом.

– Я рыцарь, Фалькио. У меня нет времени на легенды и песни. Да они мне и не нужны.

Он пришпорил коня и уехал вперед.

Брасти привстал на стременах и поглядел вперед. Он лучше всех видел, что происходит на дальнем расстоянии: полагаю, что хорошее зрение – необходимое требование для лучника.

– Деревня находится в полумиле от нас. – Он прикрыл глаза рукой от солнца. – А у околицы что-то стоит.

– И что это?

– Похоже на две клетки.

– Клетки? Что там внутри, можешь разглядеть?

Он сел в седло.

– Не уверен, но, кажется, люди.

– Они мертвы? – спросил Шуран.

Клетки были сплетены из веток. Внутри каждой, скорчившись, лежал человек.

Я спешился и подошел к людям, чтобы проверить пульс, но заметил, что грудь их вздымается.

– Нет, просто без сознания. – Я повернулся к Большому рыцарю. – Если я узнаю, что это сделал мытарь Теспет, то у вас начнутся серьезные проблемы.

– Он этого не делал, – ответил Шуран.

– Откуда вам это известно? – спросила Дариана, подойдя поближе, чтобы посмотреть.

Он указал на человека в клетке справа.

– Это сам Теспет. Второй – его приказчик.

Я услышал тяжелое дыхание лежащего, затем подошел ко второй клетке и присел. Оба были мертвецки пьяны.

– Фалькио, – предупредил Кест, – люди.

Я поднялся и увидел, что из-за придорожных деревьев появилось не меньше сорока человек, мужчин и женщин. Некоторые держали в руках луки, другие – неумело вырезанные дубины. Третьи – клинки; интересно, откуда они взяли стальное оружие?

Люди сэра Шурана обнажили мечи, и один прокричал:

– На колени!

– Сами на колени, – ответил женский голос.

– Успокойтесь, все вы, – сказал я и поднял руку, пытаясь примирить стороны. – Мы пришли не для того, чтобы навлечь на вас беду.

Женщина подошла ближе.

– Ты ее и не навлечешь, странник, если сейчас развернешься и уедешь туда, откуда приехал.

Стриженая шатенка, крепко сбитая. Ей могло быть лет сорок, а может, и всего лишь двадцать: жизнь крестьян в Тристии нелегка. Она указала клинком на Шурана.

– Рыцари останутся здесь как наши заложники.

– Вряд ли это возможно, – ответил Шуран. – Мне не приказано сдаваться в плен.

Женщина пропустила его слова мимо ушей и пригляделась ко мне.

– На вас и ваших спутниках форменные плащи?

– Почему они всегда принимают его за главного? – спросил Брасти у Кеста.

– Помалкивай, Брасти, – ответил тот.

– Да, это форменные плащи, – сказал я.

Женщина скривилась.

– Тогда вы тоже останетесь. Мы плохо относимся к тем, кто грабит плащеносцев.

Валиана неосторожно шагнула навстречу женщине.

– Вы не заберете у нас того, что принадлежит нам по праву. Почему вы считаете, что мы не плащеносцы?

У старика, неловко державшего длинный лук, затряслись руки, и я забеспокоился, что он убьет одного из нас просто потому, что устанет.

– Разве плащеносцы разъезжают в компании рыцарей?

Брасти посмотрел на меня так, словно она подтвердила его точку зрения.

– Меня зовут Фалькио, – обратился я к женщине. – Я – первый кантор королевских плащеносцев. Это Кест, Брасти, Дари и Валиана. С нами рыцари…

Женщина рассмеялась, недослушав. Она повернулась к односельчанам.

– Слушайте, парни, герцог Исолт решил устроить нам представление. Подослал актеров, чтобы они разыграли спектакль. «Герой Рижу и убийца святого Кавейла»!

– О да! – сказал один из крестьян, размахивавший вилами. – Сам Фалькио пришел освободить нас! Ну же, Вера, хватит шутки шутить. Убьем их и покончим с этим.

– Погодите, – сказал Брасти. – А как же я?

– А что ты? – спросила Вера.

– Я – Брасти Гудбоу. Вы обо мне не слышали?

– Боюсь, что нет.

– Не беспокойся, – заверил его мужик с вилами. – Убьем и тебя, словно ты тоже знаменитость.

Сэр Шуран положил руку на навершие клинка.

– Боюсь, вам придется нелегко.

– Нас больше, чем вас, – ответил мужик с вилами.

Он обвел рукой стоявших. Мало кто из них выглядел как воины – это были простые крестьяне и торговцы. Одна девушка яростно размахивала кинжалом, и на миг мне даже показалось, что это Алина. Святые угодники, лишь бы галлюцинации не начинались еще и во время бодрствования.

Рыцари захохотали – Вера посмотрела на них сквозь прищуренные глаза.

– Хихикайте сколько вздумается, господа рыцари, но некоторые из нас уже наслушались вашего смеха на всю жизнь.

Она кивнула одному из своих людей – двое мужчин дернули за веревки, которые, как я теперь заметил, уходили к верхушкам деревьев по обе стороны дороги. И тут же из земли возникли пики, грубо сработанные из веток. А прямо за нами появились человек двадцать крестьян, вооруженных луками, пращами, кинжалами и даже просто булыжниками.

Я посмотрел на Кеста – он покачал головой. Я с ним согласился: другого выхода не осталось. Если бы мы попытались обойти копья, чтобы добраться до противников, жители деревни просто забросали бы нас камнями и стрелами.

– В чем дело, господа рыцари? Больше не смеетесь?

– Вы совершаете ошибку, – сказал я.

– Неужели? Мы собираемся взять в заложники тех, кто был послан, чтобы убить нас, – вряд ли это можно назвать ошибкой.

– Если бы мы пришли убивать вас, – ответил сэр Шуран, – мы бы привели с собой еще тридцать рыцарей. Вы бы уже были мертвы. Я – сэр Шуран, рыцарь-командор Арамора. Герцог Исолт послал нас, чтобы уладить разногласия.

Крестьяне насторожились. Они слишком долго пытались выжить под гнетом дворян, жадность которых не вызывала у них доверия.

Вера повернулась ко мне.

– Ты сказал, что вы плащеносцы. Ну-ка, докажи.

– Как ты хочешь, чтобы я доказал?

– Назови мне седьмой имущественный закон.

Я уже собирался ответить, но Валиана меня опередила:

– Седьмого закона не существует.

Вера попыталась взглядом заставить Валиану отступить, и я понял, что они не сильно отличаются по возрасту, как мне раньше казалось. Разница была лишь в том, что Валиана провела восемнадцать лет в роскоши и безопасности, а Вера нет.

– Хорошо. Тогда каков шестой закон?

Девушка не замешкалась:

– Подати не могут превышать четверти от полученного дохода.

Не стоило удивляться тому, что Валиана могла по памяти цитировать королевские законы. В конце концов, она почти всю жизнь готовилась стать королевой. Вне всяких сомнений, девушка учила законы Тристии, даже те, которые герцоги никогда не позволяли проводить в жизнь.

Вера с подозрением поглядела на нее.

– Любой, кто читал «Книгу королевских законов», мог бы это сказать.

Валиана нахмурилась. При желании она могла вести себя как самая настоящая надменная аристократка.

– Тогда зачем было спрашивать?

– Если бы вы не знали ответа, я могла бы сэкономить время, – ответила та.

Я посмотрел на жителей деревни, которые пришли сюда, готовые к драке. Вряд ли хоть кто-то из них знал королевские имущественные законы или любые другие.

– Что ж, похоже, не сработало, – сказал я. – А вы знаете, почему король придумал шесть имущественных законов?

– Чтобы герцоги не могли отбирать у нас всё, что мы зарабатываем собственным трудом?

– Частично, – признал я.

– Только эта часть и имеет значение.

– Но не для монарха, – вступила Валиана. – Если герцог возлагает на вашу землю непомерные подати, то из-за этого уменьшаются запасы еды, дерева и прочих товаров, которые вы могли бы продать. Таким образом, вся система начинает разваливаться. Эти законы предотвращают экономический крах в королевстве.

– Зачем вы мне об этом рассказываете? – спросила Вера.

– Чтобы вы знали, что король хотел, чтобы вы платили свои чертовы подати, – сказал я.

Вера фыркнула.

– Смешной. Когда ты умрешь, я насажу твою голову на пику – надеюсь, она меня будет смешить после тяжелой работы на полях.

– Он вовсе не такой смешной, когда умирает, – сказал Брасти. – Особенно когда начинает нотации читать.

Я услышал звук спущенной тетивы, затем левой щекой почувствовал колебание воздуха: стрела пролетела мимо и вонзилась в дерево, стоявшее позади меня. Руки старика больше не выдержали напряжения. Прежде чем я успел среагировать, один из рыцарей Шурана обнажил клинок и шагнул вперед.

– Нападение на посланника герцога карается смертью, старик.

– Прекратить! – крикнул я и вытащил левую рапиру из ножен.

– Шкурники предали нас! – воскликнул кто-то из рыцарей. Они тут же перестроились, чтобы напасть на нас.

В следующий миг против нас пятерых стояли десять рыцарей, двое из них держали заряженные арбалеты. Мы оказались между ними и жителями деревни с заточенным дубьем.

– Фалькио, – начал Кест.

– Я знаю наши шансы, черт побери. Опустите клинки, – сказал я рыцарям. – Мы не ради этого пришли сюда, Шуран.

Рыцарь-командор клинка не обнажил.

– Согласен, – сказал он. – Поэтому мне нужно, чтобы твои люди и жители деревни сложили оружие. Они не должны угрожать рыцарям герцога.

Вера оскалилась.

– Больше заработаете, если убьете безоружных.

– Опустите оружие, – повторил Шуран, – или мне не останется другого выбора, кроме как приказать своим людям вступить в бой.

– Отдадите этот приказ, – сказал я, – и я прикажу Брасти убить вас первым.

Старик, начавший всю эту заварушку, стоял, тяжело опираясь на лук: казалось, что ему нет дела до происходящего.

– Такого мы от рыцарей и плащеносцев не ожидали.

Другой деревенщина принялся крутить пращой.

– Брасти, поглядывай на него. Вера, следи за своими парнями.

– Фалькио? – позвал Брасти.

– Я занят.

– Ты бы помог мне, если бы сказал, кого нужно убить прямо сейчас.

– Я все еще пытаюсь разрешить ситуацию.

Из леса раздался треск, чуть не дав начало бою. Из-за деревьев вышел худющий, странного вида юноша, который тяжело дышал; в руке он держал рапиру. Немногие использовали в бою рапиры – этого я встречал и раньше.

– Кайри? – с сомнением спросил я.

Бесхитростные карие глаза под густой шапкой волос посмотрели на меня.

– Фалькио! – Он подбежал ко мне и рухнул на колени. – Первый кантор! Поверить не могу, что это вы! Здесь, в Карефале! Вы пришли за мной?

– Встань, – сказал я.

В последний раз я видел Кайрна в Рижу, где он доказал свое ревностное желание стать плащеносцем и в то же время полную неспособность к этому. С тех пор, похоже, ничего не изменилось.

– Я просто…

– Во-первых, ты не плащеносец, а потому не обязан присягать мне на верность, а во-вторых, плащеносцы ни перед кем не кланяются.

Брасти наклонился вперед и прошептал так громко, как только смог:

– Кроме герцогов, как выяснилось, чтобы сподручнее было целовать их задницы.

– Помалкивай, Брасти.

– Кайрн, это правда? – спросила Вера. – Он в самом деле тот, за кого себя выдает?

Кайрн встал.

– Я не знаю, за кого он себя выдает, но это Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев. – Парень сунул руку в карман и достал золотую монету. – Он дал мне это. Я вошел в число двенадцати присяжных, которых он призвал в конце Ганат Калилы. Это – герой Рижу, человек, который вдохновил наше восстание!

Меня передернуло. В голосе Кайрна звучала гордость, смешанная с религиозным усердием, но для меня все это звучало как восторги деревенского дурачка, который в головке сыра разглядел лик святого. Осмотрев толпу крестьян, я заметил, что их настроение немного изменилось: слишком уж им хотелось верить в то, что герои придут и спасут их. Возможно, впервые за долгое время они даже готовы были поверить в то, что эти герои – плащеносцы.

Вера подошла ко мне и остановилась в одном шаге: она изучала мое лицо, словно монету, чтобы убедиться, что она не фальшивая.

– Что ж, герой Рижу, – сказала она, – ты пришел сюда спасти нас или предать?

Глава двенадцатая Суд

Карефаль – селение большое. Около двухсот человек жили там в таких условиях, какие только могут позволить себе крестьяне. Посреди деревни шла главная улица, хоть и не выложенная камнем, но все же достаточно ровная, чтобы повозка могла спокойно проехать по ней, не боясь сломать колесо. Дома с треугольными крышами выглядели скромно, но вполне могли защитить от непогоды. Я заметил две церкви: в одной поклонялись богу Монеты, которого в Араморе звали Аргентусом, а в другой – богине Любви, Фении. Эти два божества символизировали простые желания обычных людей. Но больше всего в Карефале меня поразили лица людей, вышедших на улицу. Мужчины, женщины, старики и дети глядели на нас, словно мы были на параде, только никто не улыбался нам и флагами не махал.

Когда мы подошли к центральной площади, Кайрн уже стоял на каменном постаменте статуи, такой же высокой, как и дома позади нее. Статуя изображала толстого и плохо приспособленного к войне человека в доспехах и с боевым топором в руках. Должно быть, подразумевалось, что это сам герцог Исолт или один из его предшественников.

– Жители Карефаля! – крикнул Кайрн. – Вы знаете, что я не умею произносить речи.

Толпа в ответ разразилась криками от «Тогда помалкивай!» и «Хвала святым за это!» до «Подрасти сперва, мальчишка!». Видимо, и здесь к Кайрну относилисьне лучше, чем в Рижу. Но, к его чести, он не обратил внимания на издевки.

– Друзья мои, – обратился он и указал на меня, – перед вами стоит Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев. Здесь стоит герой Рижу!

На мгновение воцарилась тишина. Затем маленький мальчик сказал:

– А я думал, его зовут Фальсио.

И тут толпа словно взбесилась.

Вокруг меня роились люди. Если бы воины Шурана хоть немного волновались за мою безопасность, они бы давно напали, но рыцарь-командор приказал им отступить от толпы. Меня тормошили и трогали, не слишком вежливо, люди выкрикивали мое имя. Некоторые задавали вопросы, но я не успевал ответить, потому что меня тут же отвлекали другие. Постепенно голоса слились, и толпа начала скандировать:

– Фальсио! Фальсио! Свободу Карефалю! Свободу Карефалю!

Вера и ее люди начали отталкивать от меня односельчан.

– Довольно! – кричала она. – Вы рехнулись? Разве не видите, что там стоит десять герцогских рыцарей? Не понимаете, что этот Фальсио или Фалькио, как бы он себя ни называл, приехал сюда вместе с ними? Так и будете унижаться перед этим дрессированным псом, пока герцог не захватит нашу деревню?

Несколько человек все еще продолжали скандировать мое имя, но постепенно крики улеглись. Кто-то положил руку мне на плечо – я оглянулся и увидел Кеста.

– Что еще? – спросил я.

– Просто подумал, что пора бы тебе успокоить толпу, прежде чем тут начнется очередной бунт и рыцари всех уничтожат.

Я повернулся к жителям деревни. Святые угодники, да Кест прав: все они вперились в меня горящими взглядами. Прошло пять лет с тех пор, как король умер. Пять лет постепенного упадка: стабильно, день за днем, люди теряли веру в своих правителей, в свою страну и более всего в себя. Кто бы на их месте не пошел за первым же человеком, который кричит громче всех? И если сохранить уважение к себе можно лишь в бездумном, обреченном на провал бунте, то это уже кое-что.

– Меня зовут Фалькио валь Монд, – сказал я, подавив желание произнести свое имя по слогам – «Фаль-ки-о». – И да, я – первый кантор плащеносцев. Я был в Рижу.

Толпа взревела.

– Полагаю, что чем больше люди пересказывают историю, которая там произошла, тем более героическим и благородным я в ней становлюсь.

Толпа засмеялась, хвала святым.

– Я пришел сюда не для того, чтобы начать войну, а чтобы остановить ее. Эти рыцари надели доспехи не для красоты. Если вы нападете на них, они не останутся в долгу. Если вы одолеете их, то придут другие и перебьют вас всех до одного. И нам, плащеносцам, не останется ничего другого, как умереть рядом с вами. Посмотрите на свои семьи. Посмотрите на ваших детей. Нет ничего благородного в том, чтобы погибнуть от руки армии, которая после себя оставит лишь трупы ваших детей.

Толпа начала затихать: выражение надежды и обожания на лицах людей менялось на отвращение и отчаяние.

– Интересно, – заметила Дариана, – а в Рижу ты говорил то же самое? Если это так, то должна сказать, что трубадур пересказал твою речь куда как интереснее.

– Фалькио прав, – обратилась к толпе Валиана. – Если вы не отступитесь прямо сейчас, вас перебьют. Все мужчины и женщины вашей деревни погибнут. Ради чего?

– Они тоже умрут, – ответила Вера, указав на рыцарей. – И дворяне немного поголодают, потому что некому станет возделывать поля – будем надеяться, что собственное брюхо Исолту дороже, чем гордыня!

Ей захлопали.

– Вы ошибаетесь, – ответила Валиана. – Я знаю, как рассуждают герцоги. Они не станут терпеть бунтовщиков в своем герцогстве. Их положение слишком ненадежное.

– Так это и хорошо, разве нет? – спросил старик, опиравшийся на лук.

– Нет, плохо. Власть герцогов так шатка, что они не могут допустить, чтобы кто-то заметил их слабость, – они лучше сожгут свое герцогство дотла, чем потеряют лицо на виду у противников.

– И что же нам остается? Страдать ради того, чтобы потешить их самолюбие?

Некоторые крестьяне смотрели на меня, словно ждали, что я возражу Валиане. И на самом деле я был бы не прочь. Если дерево прогнило изнутри, то не лучше ли срубить его?

– Закон, – громко сказал я. – Остается закон.

– Так что нам делать? – спросила Вера. – Сложить оружие и сдохнуть от голода? Этого ждет от нас закон?

– У вас случился неурожайный год? – поинтересовался я.

Вера оскалилась.

– Мы собрали самый лучший урожай за последние десять лет, – сказала она.

– Так что же…

– Они нас задушили своими податями! – отрезала она. – Ваши дружки в доспехах и их жирный герцог толкают нас на голодную смерть.

Шуран шагнул вперед, и мне показалось, что Вера вот-вот бросится на него, но, к счастью, рыцарь поднял руки вверх.

– Вы позволите?

Вера кивнула, но не отпрянула даже на дюйм. Я восхитился ею.

– Полагаю, спор завязался из-за того, где находится это селение.

– В географическом смысле, – уточнил я, – или в политическом?

– Выходит, что в обоих. Карефаль расположен на границе между Арамором и Лутом. Давным-давно появились… разногласия из-за того, к какому герцогству он относится.

– Другими словами, и те и другие требуют платить подати! – объяснила Вера.

К нам подошел Кайрн, надеясь, что ему удастся вступить в разговор от имени деревни, но Вера оттолкнула его. Очевидно, блеск моей репутации на него не распространялся.

Валиана обратилась к Шурану:

– То есть вы хотите сказать, что эти люди платят подать дважды? В законах герцогства нет подобных прецедентов.

– Нет, – ответил Шуран. – После нескольких инцидентов на границе герцоги Араморский и Лутский пришли к соглашению. Арамор собирает подати в четные годы, Лут – в нечетные.

– Но подати обоих герцогств слишком высоки, – сказала Вера.

– И Арамор, и Лут взимают подати, установленные прежним королем, – четвертую часть урожая.

– Поэтому вы спросили нас о шестом имущественном законе? – спросил я Веру.

– Да уж, но они дерут с нас больше. Мытарь Теспет требует, чтобы мы отдавали половину урожая.

– Это правда? – спросил я у Шурана.

Рыцарь смутился.

– Существует исключение из закона на случай войны. Герцог прибег к нему в этом году.

– Войны? Какой еще войны?

– Которая еще не началась, но, учитывая серьезные политические изменения, советники герцога уверены, что конфликт, скорее всего, разгорится.

– Какие «политические изменения» вы имеете в виду?

– Во-первых, то, что вы убили герцогиню Херворскую. Вы также настроили народ Рижу против герцога и положили конец Ганат Калиле. – Он взглянул на Валиану. – И нарушили планы Совета герцогов возвести на престол дочь Патрианы, которая…

– Разве герцог Исолт желает видеть на престоле Трин? – нетерпеливо спросила Валиана.

Шуран ответил спокойно:

– В то время герцог не знал о ее истинном происхождении. Как и другие, он считал вас, миледи, дочерью Патрианы, герцогини Херворской, и Джилларда, герцога Рижуйского. Почти никто не осознавал, насколько глубок этот заговор.

– Трин никогда не займет престол, – твердо произнесла Валиана, схватившись за рукоять клинка. – Королевой станет Алина.

Шуран повернулся ко мне.

– Вы сами обратились к нам с просьбой поддержать вас в борьбе с северными герцогствами – разве вам не понятно, что вскоре разразится война? Разве герцог не имеет права сделать необходимые припасы на случай подобного конфликта?

Брасти повернулся к Кесту и театрально прошептал, но так громко, что все его услышали:

– Мне одному кажется, что Фалькио разрушил нашу страну? Кест смутился.

– Я… Фалькио действительно это сделал. Немного. – Он повернулся к Шурану. – Думаю, стоит заметить, что завышенные подати, которые герцог требует у людей, скорее всего, привели бы к войне, даже если бы она не намечалась.

– Справедливое замечание, – согласился Шуран. – Но нужно решить вопрос. Жители Карефаля не могут просто так отказываться от уплаты податей.

– Заставьте нас заплатить, если сможете! – ответила Вера.

Крестьяне возликовали. Им надоело уже стоять и трепаться, хотелось пролить кровь. И, как это всегда бывает, находясь посреди толпы, они преувеличивали свои возможности.

Кест с Брасти взглянули на меня. Проклятье! Почему мне все время приходится затягивать петлю у себя на шее?

– Хорошо, – сказал я. – Герцог попросил меня решить этот вопрос, и я его решу. Мирным путем. – Я поднял руку и обратился к Вере: – Выберите человека, который будет представлять вашу точку зрения. – Затем повернулся к Шурану и спросил: – Теспет сможет представить сторону герцога?

– Полагаю, что он еще слишком пьян. Я смогу выступить от имени герцога в этом деле. Хотя не могу обещать, что соглашусь с вынесенным решением. Здесь вы являетесь представителем герцога, а не закона.

– Здесь я пытаюсь свести кровопролитие к минимуму. Мы посмотрим, к чему это нас приведет, но прошу вас запомнить это.

Шуран развел руками.

– Как вы и сказали, посмотрим, к чему это приведет.

Будучи плащеносцем, я провел больше сотни судебных процессов. Я слушал дела о пастбищах для овец, о нарушении брачных договоров и об объявлении войны между герцогствами. Мне приходилось настаивать на исполнении приговора, назначая присяжных среди горожан, грозить местным правителям ответными мерами со стороны короля, но чаще всего – даже не смогу сосчитать, сколько раз – приходилось решать дело поединком с лучшим фехтовальщиком герцога. Но прежде мне никогда так сильно не хотелось перерезать свое собственное горло.

Жители деревни принесли для меня большой и на удивление неудобный деревянный стул, Вера и Шуран встали напротив и привели всё те же аргументы, которые мы выслушивали в течение последних трех часов. Все свелось к одному вопросу: имеет ли герцог право налагать «военные» подати, если война еще не разразилась? Если да, то почему бы и Луту не начать поборы? На самом деле, вполне возможно, что жителям Карефаля придется платить дань и Арамору, и Луту в то время, как герцогства будут воевать друг с другом.

Решение, которое предлагала Вера, тоже нельзя было назвать разумным. С ее точки зрения, герцог должен был совсем отказаться от права взимать подати. Она уже была готова потребовать от герцога вернуть им деньги за все предыдущие годы.

– Довольно, – наконец сказал я. – Мне нужно несколько минут, чтобы посовещаться с плащеносцами.

Я поднялся со стула. Спина затекла, да и в голове бултыхалась боль – не только от непоколебимого упрямства с обеих сторон, но и из-за горького осознания того, как сильно Тристия трещит по швам. Даже если я и возведу Алину на престол, каким образом ей удастся исправить положение в разрушенной стране? Слова герцога Исолта вновь и вновь звучали в ушах: «Она погибнет через неделю после коронации».

Брасти почувствовал мое настроение.

– Мы же не позволим этим людям умереть от голода?

– Нет, но… нам нужно заручиться поддержкой Исолта. Без него мы не сможем посадить Алину на престол. То, чем мы тут занимаемся, не будет иметь никакого смысла без монарха на троне, и…

– Только не начинай про политику, Фалькио. Швея и так тебя несколько недель за нос водила, и это ничего не дало. Герцог Пулнамский нас предал, герцог Араморский манипулирует нами, а теперь еще ты хочешь, чтобы народ повернулся к нам спиной: ты ведь так сильно мечтаешь посадить тринадцатилетнюю девчонку на престол, что даже забыл, что законы должны улучшать жизнь простых людей. Мне нравится Алина, Фалькио, и то, что ты сохранил ей жизнь во время Кровавой недели, само по себе чудо – почище всех тех историй и песен, которые я слыхал. Но она – не моя королева. Пока еще нет.

– Ты же поклялся королю Пэлису.

– Да. Поклялся хранить закон Тристии.

– Закон гласит, что они обязаны платить проклятую подать.

– Нет, если им приходится голодать, – сказала Дариана, скрестив руки на груди и прислонившись к столбу. По ее выражению лица можно было понять, что ей нет дела, чем всё закончится, но она не упустит возможности указать мне на мое лицемерие. – Что случится, если завтра придут рыцари из Лута и тоже потребуют подать военного времени?

Я хотел уже ответить, но Кест меня остановил:

– Фалькио, ты когда-нибудь думал о том, что король имел в виду именно это?

– Это? – спросил я, указав на толпу. – Вооруженных жителей деревни, провозгласивших свою независимость и жаждущих развязать войну, в которой не смогут победить?

– А вдруг смогут? – ответил Кест. – Пусть не сейчас, не сегодня, но в будущем. Может, с этого всё и начнется.

К такому я готов не был. Может, с этого всё и начнется. Король терпеть не мог систему герцогского правления. Всю свою жизнь он пытался прижать пятой дворян, чтобы обычным людям жилось хоть немного свободнее. Если бы Пэлис мечтал о хаосе и гражданской войне, то мог бы развязать ее, когда плащеносцы находились на самом пике, – но отчего-то этого не сделал. Он позволил герцогам низложить его, но не разрешил нам вступить с ними в бой.

– Нет, – сказал я, – король хотел, чтобы на престол взошел его наследник. Алина…

– Ты не можешь допустить, чтобы это влияло на твое решение, – возразила Валиана.

– О! С каких это пор тебе стало безразлично будущее Алины?

– Мне не безразлично. Она наследница короля, и я умру ради того, чтобы возвести ее на престол. Но королевский закон является законом лишь тогда, когда его применяют без всяких предубеждений. Ты не можешь принять то или иное решение просто потому, что так удобней.

Меня жутко разозлило, что Валиана отчитала меня за несоответствие идеалам плащеносцев. И все-таки она была права.

Я оглянулся на толпу в ста ярдах от нас, затем на рыцарей Шурана, стоявших чуть ближе. Если я вынесу решение в пользу герцога, то эти люди либо умрут от голода, либо взбунтуются и погибнут еще быстрее. Если вердикт будет вынесен в пользу жителей деревни, то каким образом я смогу обеспечить его исполнение? Я вспомнил давнишний разговор с королем, когда мы с ним обсуждали детали некоторых малопонятных законов, найденных в древних книгах. «Когда не существует единственно правильного решения, то боги повелевают нам придерживаться буквы закона», – сказал он. Я спросил его, улыбнутся ли нам боги, если мы так поступим. «Улыбнутся ли нам? Нет, Фалькио, я убежден, что за следование букве закона тебя скорее накажут, чем за его нарушение».

– Что? – сказал Брасти.

– А-а? – отозвался я.

– Ты засмеялся. Или кашлянул. Может, даже собирался чихнуть – в общем, что-то непонятное сделал. Ты принял решение? На чьей мы стороне – Исолта или жителей деревни?

– Закона, – сказал я. – Мы будем следовать закону.

Давайте, боги, подумал я. Давайте, только попробуйте меня наказать.

У моего приговора имелось лишь одно достоинство – он никому не понравился. Рыцари Шурана назвали меня предателем и трусом, который не смог исполнить своего обещания, данного герцогу. Они думали, что мы быстренько разделаемся с бунтовщиками и вернемся домой к ужину. Жители деревни назвали меня предателем и трусом, почитая изменой то, что я не расправился с рыцарями голыми руками.

– Закон гласит: одна четвертая часть стоимости урожая, – повторил я в третий раз. – Война еще не объявлена, поэтому нельзя применять исключения военного времени. У вас нет причин для бунта, который, должен заметить, скорее приведет к голоду, нежели уплата податей. Сумма, уплаченная мытарю – которого следует немедленно освободить, как только он проспится, – зачтется за этот год.

Люди принялись приводить свои доводы за и против, выкрикивать оскорбления, которые были в первую очередь направлены на меня. Когда мне всё это надоело, я дал им знать, что немедленно покидаю их селение, после чего они могут начать убивать друг друга, раз уж им так этого хочется. Жители деревни приняли ворчать, но в конце концов даже Вера согласилась.

– Принято, – сказала она.

Я подумал, что теперь следует ждать проблем от рыцарей, но Шуран заставил их замолчать и повторил:

– Принято.

– Неужели? – спросил я, не веря своим ушам.

– Решение не идеальное, – ответил он, – но и мир далек от идеала.

– Рыцарь-командор, – возвысил голос кто-то из рыцарей. Молодой, не старше двадцати, с черными волосами и редкой бороденкой, отпущенной из честолюбия.

– Да, сэр Уолланд.

– Эти люди должны сдать оружие.

Шуран нахмурился.

– Сэр Уолланд, я не спрашивал вашего совета.

Сэр Уолланд расправил плечи.

– Прошу прощения, сударь, но это древнейший герцогский закон. Человек имеет право на владение стальным оружием только в том случае, если он служит герцогу.

Шуран сжал губы, поглядев на слишком ревностного юного рыцаря, и вздохнул.

– Он прав. Эти люди должны разоружиться. Мы должны забрать с собой оружие, выкованное из железа.

Я помнил об этом с самого начала, но рыцари часто понятия не имеют о многих законах, даже тех, что установлены их герцогами, и надеялся, что и в этом случае обойдется. Однако сэр Уолланд оказался прилежным учеником и выучил герцогские законы лучше других. Я повернулся к Валиане: вдруг ей известно некое исключение из правил, которое можно было бы применить.

Но она покачала головой.

– Он прав. Во всех герцогствах страны существует подобный закон.

– Но почему? – спросил Брасти. – Какая разница, если они платят подати?

Раздражение Шурана передалось и ему.

– Потому что, вооружившись, крестьяне в следующий раз могут напасть на представителей герцога, если решат, что им не нравится их законы.

Дариана зло рассмеялась.

– Я считаю, что герцогу как раз таки нужны вооруженные крестьяне, чтобы приструнивать обнаглевших представителей власти.

– Позволю себе с этим не согласиться, – сказал Шуран спокойно, но я не сомневался, что дальнейших провокаций он не потерпит.

Сутулый мужик поднял клинок.

– А что, если нам нет дела до того, что вы думаете, сэр рыцарь?

– Тогда, – сказал Шуран, берясь за рукоять клинка, – нам придется найти способ, чтобы разрешить наши разногласия.

– На какой компромисс вы готовы пойти? – спросил я его.

– Любой, который даст мне уверенность в том, что эти люди исполнят закон и не нападут на герцога или его представителей.

– А какие гарантии вы можете мне предоставить, что их не накажут после того, как мы отсюда уйдем?

– Они не пострадают до тех пор, пока снова не поднимут на нас оружие. Даю вам слово.

Крепко сбитая седая крестьянка вышла вперед и плюнула на землю.

– Слово рыцаря. Честь рыцаря.

Она показала нам руки, покрытые безобразными коричневыми шрамами.

– Десять лет назад мой муж погиб от рук рыцарей из Лута, которые требовали подать. Они забрали всё, что у нас было. Спустя неделю к нам пришел мытарь из Арамора с двумя рыцарями, они выслушали меня и сказали, что я все равно должна заплатить им. Сказали, что раз мой муж не смог защитить свою землю, то он не достоин владеть ею. Я отвесила ублюдку пощечину – всего лишь одну, заметьте. Они затащили меня в кузницу и прижали руки к горнилу. Тыльной стороной, а не ладонью, чтобы я все еще могла работать на герцога и выплатила ему свой долг. Так что к черту слово рыцаря и его честь!

Шуран шагнул к ней – Брасти тут же вытащил стрелу, а я рапиру, но Большой рыцарь поднял руку.

– Подождите, – сказал он. – Я не всегда был рыцарем. – Шуран снял шлем, показав всем обгоревшее лицо. – И родился я не в знатной семье. Отец мой был рыцарем не более, чем все вы.

Крестьянка молча взирала на лицо Шурана. Он взял ее за руку и приложил ее ладонь к обгорелой коже.

– Мы не такие уж разные, – сказал он.

Но женщина отдернула руку.

– Только я дерусь за то, чтобы жизнь стала лучше, а вы за то, чтобы все осталось как прежде.

Я восхитился попыткой Шурана преодолеть пропасть, разделявшую его с жителями деревни. Я не встречал ни одного человека, кроме короля Пэлиса, кого природа так же щедро наградила лидерскими качествами. Я также восхитился крестьянкой: ни угрозы, ни лесть не смогли поколебать ее убеждений относительно того, что правильно, а что нет. Но крестьянам не позволялось владеть железным оружием, если они не находились на службе у герцога, – и никакая храбрость тут не могла помочь.

– Мы должны забрать кованое оружие с собой, – сказал я. Рыцари довольно ухмыльнулись. – Но вам придется купить его.

Один из парней Шурана тут же потянулся за клинком, но рыцарь-командор остановил его взмахом руки.

– Сколько? – спросил он.

– Десять – нет, двадцать серебряных «оленей» за штуку, – сказала Вера.

– Договорились, – ответил Шуран.

Она даже удивилась, как быстро он согласился.

– А что насчет остального? – спросил мужик с вилами.

Шуран улыбнулся.

– Все остальное можете оставить себе. Мы не сможем собирать подати, если вам нечем будет возделывать землю.

– А луки нужны для охоты, – внезапно вклинился Брасти. – Они нужны, чтобы завалить оленя и протянуть зиму.

Мне показалось, что Шуран начнет с ним спорить, но он лишь кивнул.

– Хорошо. Луки нужны для охоты, все-таки это не боевое оружие. – Он повернулся к толпе. – Но я видел, что у вас есть арбалеты. Их мы заберем с собой.

Некоторые жаловались, пытались скрыть оружие, но в конце концов все пошли на уступки. Вряд ли можно сказать, что рыцари и жители деревни расстались друзьями, но, по крайней мере, никто не погиб.

Прошел час с тех пор, как мы покинули деревню. Я пришпорил лошадь, чтобы догнать Шурана, и поехал рядом.

– Герцог разозлится? – спросил я.

Шуран повернулся ко мне, поглядев недоуменно.

– Какие у него могут быть причины для недовольства?

– Жители деревни заплатят ему меньше, чем раньше. Ваш кошель намного легче, чем обычно.

Большой рыцарь засмеялся.

– Что тут смешного?

– Простите, – сказал он. – Я не хотел проявить неуважение. Просто…

– Что?

– Вы сами установили, что подать должна равняться одной четвертой от ежегодной стоимости урожая.

– И что?

– Просто герцог дал распоряжение согласиться даже на одну пятую, чтобы успокоить бунтовщиков. А эти клинки? Они обошлись бы мне в пятьдесят монет, если бы пришлось покупать их у оружейщиков Арамора, так что в следующий раз, когда придет время обновить оружие, я неплохо на них заработаю.

Тысяча чертей!

Шуран похлопал меня по плечу.

– Вы отлично ведете переговоры, – сказал он. – Вам следует предложить свои услуги герцогу, чтобы он взял вас на службу.

Глава тринадцатая Горячка святого

Мы остановились на ночлег в маленькой гостинице в двадцати милях от Карефаля. Все проводили вечер в общем зале внизу, но мне не хотелось общаться. Так что первым, с кем я поговорил после отъезда из Карефаля, оказался мой умерший король.

На нем были красные парчовые одежды – подарок посла одной маленькой нищей страны, лежащей за восточными пустынями. Полы, слишком длинные для короля, не отличавшегося высоким ростом, волочились по земле, да и отделка казалась чересчур роскошной для него, поэтому Пэлис – пока был жив – носил эти одежды лишь тогда, когда хотел досадить какому-нибудь дворянину, потребовавшему личной аудиенции.

– Это сбивает их с толку, – сказал Пэлис в моей галлюцинации.

– Да никого это не сбивает с толку, – возразил я. – Просто все считают тебя полоумным.

Он улыбнулся.

– Так в чем разница?

Вопрос меня озадачил. Король всегда так делал: он превращал оскорбления в свой адрес в неоспоримые доказательства своего ума. В свою защиту должен сказать, что нита, видимо, не только парализовала мое тело, но и повлияла на разум.

– Может, стоило надеть их, когда герцоги пришли убить тебя? – наконец вымолвил я.

– Это в план не входило. Я… – Король закашлялся, как обычно.

У него часто были простуды и лихорадки. Я воспользовался случаем.

– О! Значит, ты планировал, что тебя убьют? А как насчет того, что случится после твоей смерти? Это входит в твой план? Ты послал меня разыскивать свою наследницу, даже не сказав, что она у тебя есть. А вдруг бы я никогда ее не нашел?

Король продолжал кашлять. Я подождал немного, но кашель никак не утихал, и отчего-то меня это очень раздражало.

– Вдруг бы я никогда ее не нашел? – повторил я. – Вдруг Патриана смогла бы убить всех твоих так называемых чароитов? Да и вообще, кто называет своих бастардов чароитами? Неужели тебе было так важно, чтобы я понятия не имел, с какой целью ты меня отправил в путь? А как насчет остальных плащеносцев? Неужели они все еще скитаются по стране, пытаясь понять приказы, которые ты им дал?

Король улыбался, но продолжал кашлять. Из рукава он извлек красный платок и утер рот. Когда он сунул его обратно, я заметил темное пятнышко, но так и не смог разобрать, что это: кровь или ткань просто потемнела от слюны. Кашель все еще продолжался.

– И что мне делать теперь? – продолжал я разглагольствовать. – Ты только погляди на меня. – Король не обращал на меня внимания, и я закричал: – Погляди на меня! Я парализован! Пара минут здесь, пара минут там, какая разница? Думаешь, я совсем болван? Думаешь, я не вижу, что с каждым днем мне становится все хуже? Нита не уходит из тела, я скоро умру!

Король Пэлис кашлял все громче, звук затопил мои уши и разум, и в его кашле тонули мои слова.

– Что будет, если я не смогу посадить Алину на престол прежде, чем это случится? Что тогда? Что ты хочешь, чтобы я сделал?

В горле саднило от крика – странно, я ведь только представлял себе весь разговор.

Наконец король перестал кашлять.

– Я же уже сказал тебе, – начал он, но из левого уголка рта потекла тоненькая струйка крови.

Он утерся платком, затем аккуратно сложил его и сунул в рукав. Выпрямился и поглядел мне прямо в глаза.

– Ты предашь ее, Фалькио.

– Почему ты продолжаешь повторять это? Зачем мне ее предавать? – Мне хотелось ударить кулаком обо что-нибудь, но я не мог. Постепенно галлюцинация растворялась, превращаясь в реальность.

Фигура Пэлиса исчезала, в глазах мелькали свет и тьма. Даже в моих галлюцинациях ему не хватало истинного королевского величия.

– Ты опять задаешь неправильные вопросы, Фалькио.

– А какой вопрос правильный, черт тебя подери?

Он улыбнулся и ткнул в меня пальцем.

– Правильный вопрос такой: «Почему к моему горлу приставили нож?»

Веки мои затрепыхались, и я увидел, как от моего горла отодвинулся кинжал.

– Подумала, может, этот трюк тебе поможет, – объяснила Дариана.

Я не клюнул на эту наживку, но лишь потому, что еще не мог двигать языком и не хотел позориться. Стоящая надо мной Дариана пугала. Как долго она находилась в моей комнате? Почему Кест и Брасти позволили кому-то, кого мы почти не знаем, остаться со мной наедине, когда я лежу, разбитый параличом?

– Наверное, тебе интересно, почему я здесь? – спросила она.

Девушка поднялась с кровати и подошла к маленькому окошку, бывшему единственным украшением в комнате, которую мы сняли с Кестом и Брасти.

– К Шурану приехал гость.

– Кто? – каркнул я.

– Рыцарь. По крайней мере, он был в доспехах. Приехал рано утром и потребовал встречи с рыцарем-командором. Похоже, что остальные рыцари с ним не знакомы. Шуран вышел из своей комнаты и поговорил с ним наедине. Затем посетитель ушел и свернул на главный тракт. Хочешь узнать, в каком направлении?

– Просто…

– К дворцу Исолта.

Я потряс головой, чтобы избавиться от тумана. Зачем Шурану посылать кого-то вперед, если мы и так отправляемся во дворец? Мы выполнили свою часть сделки. Может, Исолт с самого начала не верил, что нам удастся погасить мятеж? Или Шуран собирается предать нас?

Я огляделся, ища, за что ухватиться, чтобы подняться с постели, но ничего не нашел, поэтому просто свалился на пол. Паралич по крайней мере притуплял боль; я развернулся и пополз к изножью кровати, чтобы подняться на ноги, проклиная всех святых на чем свет стоит, не только из-за моего неловкого пробуждения, а еще и из-за того, что по своей глупости я разделся перед сном и теперь мне предстояло одеваться в присутствии Дари.

– Остальные рыцари собирались выехать примерно час назад, – продолжила она. – Кест и Брасти пошли поговорить с Шураном и узнать, что происходит, потому что тебе, очевидно, понадобилось проспать все утро. На мой взгляд, ты довольно беспомощен, поэтому я всё думаю: почему это из вас троих ты, первый кантор, самый главный?

– Повезло, – коротко сказал я, чтобы понять, насколько уже пришел в себя. Результаты меня приятно удивили – это, конечно, говорит о том, что в те дни особых надежд я не питал. Я осторожно и очень неумело попытался поднять с пола штаны и рубашку и вовремя понял, что если продолжу наклоняться, то снова свалюсь на пол.

Дариана повернулась и посмотрела на меня. Впервые я обратил внимание, что у нее прекрасные темно-карие глаза. Но улыбка ее мне не понравилась.

– В самом деле? – спросила она. – Я слышала, что тебя бросил отец, жену твою убили, твоего короля казнили как тирана, плащеносцев распустили, и они либо погибли, либо стали разбойниками. Страна погрязла в коррупции, и бесы ей не овладели лишь потому, что жить здесь противно. Тебя избивали, пытали, травили, и вот ты лежишь здесь полумертвый. Я могла бы убить тебя, пока ты спал, и вряд ли кто-то бы возразил. Так что заставляет тебя вставать и идти дальше?

Я еще раз наклонился за штанами, прислонившись к стене, чтобы не потерять равновесия и не свалиться. Выглядело это наверняка отвратительно: меня качало из стороны в сторону, и время от времени я хватался за край кровати, чтобы снова не рухнуть на пол.

– Ты кое-что забыла, – сказал я, надеясь, что она прислушается к моим словам, которые выходили уже почти четко, и не станет смотреть на то, как я теряю равновесие.

– Да? И что же?

– Людей, которые все это совершили. Йереда, герцога Пертинского; Патриану, герцогиню Херворскую, дюжину городских констеблей-взяточников, тех, кто избивает своих жен, убивает детей, насильников и громил, двух дашини и более пятидесяти герцогских рыцарей…

– Я так понимаю, это все те люди, которых ты убил?

– Да.

– Ладно, ты их всех убил. Они мертвы. Так что же теперь заставляет тебя идти вперед?

– Осталось еще несколько человек, до которых я не добрался. Пока.

Она улыбнулась, подошла и поцеловала меня в щеку.

– Видал? Вот это я понимаю. – Дари подняла с пола мою одежду и отдала мне. – Тебе нужно одеться. Если нам предстоит бой с Шураном и его людьми, то вряд ли ты захочешь драться полуголым.

– Почему нам придется драться с Шураном? Он же…

– Он еще ничего не сделал. Пока. Но я ему не доверяю.

– А ты вообще хоть кому-то доверяешь?

– Вообще-то нет. Но дело в том, что святой клинков ему тоже не доверяет. Похоже, что Шуран собирался уехать раньше нас. Кест считает, это может означать, что Исолт предаст Алину. Подозреваю, что он собирается совершить что-нибудь безрассудное.

Я от души рассмеялся. Из всех людей Кест менее всего склонен к безрассудным поступкам. Он всегда был разумным, осторожным и терпеливым. Полагаю, что он мог бы попытаться уговорить Шурана подождать до тех пор, пока я не начну двигаться, но войну по этому поводу он затевать точно не стал бы.

– Кест найдет способ сохранить мир, – сказал я. – Где он сейчас?

– Когда я его видела в последний раз, святой клинков направлялся во двор, чтобы поговорить с рыцарем-командором Арамора. Скажи мне: когда он намерен сохранить мир, его кожа всегда светится красным?

– Почему, черт возьми, ты так долго ждала, прежде чем сказать мне, что Кест и Шуран собираются драться? – буркнул я Дариане, вываливаясь во двор.

Утреннее солнце ослепило меня, да еще и туман по-прежнему стоял перед глазами.

– А кто сказал, что я хочу, чтобы ты остановил драку? – спросила она.

С одной стороны двора стояли рыцари Шурана с обнаженными мечами. С другой – Брасти с коротким луком и стрелами наготове и Валиана, державшая клинок острием вниз, чтобы случайно не начать драку раньше времени. Противники явно превосходили их силами, но ни рыцари, ни плащеносцы почти не обращали внимания друг на друга.

Между ними стоял Шуран в доспехах и шлеме, подняв высоко свой массивный меч, готовый ринуться в атаку. Подобная стойка подходила для того, чтобы нанести быстрый и смертельный первый удар; это была поза истинного рыцаря – сильного, решительного и непоколебимого, ибо нелегко стоять неподвижно в тяжелых доспехах. В отличие от него, Кест, в одной рубахе и штанах, нетерпеливо ждал начала поединка. Его плащ лежал на земле. Это был совсем не тот Кест, которого я знал с самого детства, человек спокойный, как озерная вода под коркой льда. Тот, кого я знал, не рыскал, как волк, в ожидании атаки. Нет, тот, с кем я бок о бок провел сотни боев, обнажив клинок, хранил молчание, как ночной воздух. Тот, кого я знал, не выкрикивал невнятные угрозы и не издевался в открытую над противником. У того, кого я знал, кожа не светилась красным в утренней дымке.

– Выходи, трус! – кричал Кест, в голосе его слышалась издевка. Он походил на безумца, пытающегося сдержать смех. – Ты посмел обнажить клинок в моем присутствии? В присутствии святого клинков?

– Я не собираюсь бросать вам вызов, Кест. – Голос Шурана звучал спокойно и разумно, он осторожно взвешивал свои слова. – Вы первым обнажили клинок – я действовал лишь в целях самозащиты. Нет причин для конфликта. Давайте разойдемся и спокойно поговорим, прежде чем прольется чья-то кровь.

Если бы я до сих пор не понял, что с Кестом что-то стряслось, то его полное невнимание к словам Шурана меня бы окончательно в этом убедило. Даже если у Кеста была причина для поединка, ему бы следовало немедленно согласиться на предложение или, по крайней мере, озвучить условия сдачи. Вместо этого сдержанность Шурана его лишь только раззадорила.

– Поговорим? Зачем? Чтобы ты улучил шанс и во сне перерезал мне горло? Думаешь, таким образом сможешь отобрать у меня святость?

Шуран покачал головой.

– Я ничего не хочу отбирать у вас.

Кест начал смеяться.

– Неужели? Думаешь, я не понимаю, насколько сильно тебе хочется стать святым клинков, Шуран? Да у тебя алчность на лбу написана!

– Даже если бы и хотел, сейчас не время для этого. У нас обоих есть дела поважнее, чем спор о том, кто из нас лучший фехтовальщик.

– Глупец, – рассмеялся Кест, потрясая в воздухе клинком. – Только это и важно. Клинки, рассекающие ветер; звук закаленной стали, режущей воздух, кожу и кости; плоть, которая распадается, как бумага; кровь, орошающая камни, как дождь. Всё это. Ибо ничего другого нет!

– Тысяча чертей, что здесь происходит? – спросил я Брасти.

Он услышал мой голос и повернулся.

– Фалькио! Хвала богам, которые еще не обратились против нас! Ты должен остановить Кеста, он сошел с ума.

– Что случилось?

– Шуран сказал, что получил приказ Исолта и должен немедленно возвращаться, он стал готовиться к отъезду раньше нас. Кест узнал об этом и превратился в берсерка. Начал рычать и насмехаться над Шураном, вызывать его на поединок – на самом деле, кажется, меня он тоже пытался вызвать.

– Тысяча чертей! Почему ты его не успокоил?

– Я пытался – странно, но мои обычные увещевания на него не подействовали. – Брасти указал на пару сломанных коротких палок, связанных тетивой и лежавших на земле. Это был его лук, перерубленный пополам.

– Кест! – крикнул я и сделал пару шагов к ним.

В воздухе что-то блеснуло, и я почувствовал колыхание под подбородком, словно ребенок дохнул на меня. Когда я взглянул на Кеста, он уже вернулся на прежнее место, сверля глазами Шурана. Черт, подумал я, он мне чуть голову не отрубил и даже не взглянул на меня.

– Кест, назад. Сейчас же!

– Помолчи, Фалькио. Скоро и твоя очередь придет.

– Ты сошел с ума? Я же твой друг!

На этот раз он одарил меня взглядом, мимолетным – я увидел лишь красные глаза и злую ухмылку.

– Не трать на меня слова, Фалькио. Я знаю, ты считаешь, что лучше меня. Но ты ошибаешься.

– Кест, я не…

Прежде чем я успел закончить предложение, Кест в мгновение ока подскочил к Шурану и наставил клинок на грудную пластину рыцаря. Шуран опустил меч, пытаясь парировать и одновременно выбить клинок из руки Кеста, но у него не получилось. Клинок Кеста был подвижен и быстр, как вода, он вовремя уклонился от удара и тут же нашел свою цель. Жизнь Шурана спасло лишь то, что Большой рыцарь успел вовремя отшатнуться, и острие его не достало.

Кест усмехнулся.

– Я же говорил тебе, что ты переносишь весь свой вес на заднюю ногу.

Шуран крепко встал на обе ноги.

– Повторяю, я не оспариваю вашего превосходства во владении клинком, святой Кест.

Но прежде, чем Шуран успел встать в защитную стойку, Кест снова ударил, ловко вращая клинком, который извивался по линии атаки, как змея. Воздух наполнился издевательским лязганьем металла о металл, острие ударило рыцаря раз, другой, третий – в запястье, в колено, в локоть.

Тысяча чертей, каким образом человек, даже Кест, может атаковать так быстро?

Шуран, несмотря на свой рост, двигался легко, нанося смертельные удары. Наблюдая за чужим поединком, фехтовальщик постоянно спрашивает себя, справился бы он с такими противниками или нет. Шуран управлялся с мечом так, что я сильно засомневался, что смог бы победить его в честной драке, и все-таки понимал, что он ступает слишком тяжело. Я не знал, откуда у него такие ожоги, но они мешали ему сравниться с Кестом, и тот это понимал. Святой клинков давил на слабые стороны Шурана, насмехаясь над ним, заставляя Большого рыцаря все сильнее и сильнее размахивать мечом, чтобы парировать клинок Кеста. Казалось, что прошло много часов, хотя они дрались лишь несколько мгновений. Битва подходила к концу.

– Когда мы встретились, я сказал, что одержу над тобой победу за двенадцать ударов, рыцарь-командор, – сказал Кест. – Тебе осталось лишь пять.

– Мы вроде договорились о четырнадцати, – ответил Шуран, тяжело выдыхая.

– Четырнадцать в том случае, если я не стану тебя убивать.

– Остановись, Кест! – крикнул я. – Это, черт побери, приказ!

Кест пренебрег моими словами – Шуран полностью поглотил его внимание. Наблюдение за тем, как он охотится за рыцарем-командором, вызывало во мне лишь тошноту и омерзение. Он был намного быстрее, при этом использовал свои навыки, чтобы сковать движения Шурана: складывалось ощущение, что он невидимой иглой и нитью сшивает саван вокруг живого тела противника. Кест собирался убить рыцаря-командора на виду у его парней и разрушить все наши надежды на союз с Арамором. Шуран опять отступил и упал на одно колено.

– Вставай, – потребовал Кест. – Встань в последний раз. Или сдайся, и я милостиво отсеку твою алчную голову.

Шуран держал клинок прямо перед собой, хотя не мог подняться.

– Подумайте! Неужели вы действительно этого хотите? Хотите начать войну между герцогом Араморским и девочкой, которую собираетесь сделать королевой?

Кест не ответил – только ухмыльнулся и знаком приказал Шурану подняться. И никакие силы ада не дали бы рыцарю-командору шанс выжить в следующей атаке. Да простят меня святые, подумал я и вытащил из внутреннего кармана плаща метательный нож.

– Во имя левого сосца святой Лайны, что ты делаешь? – прошипел Брасти, тронув меня за плечо.

– Предотвращаю войну, – ответил я, замахнулся и метнул маленький нож Кесту в плечо.

Он лишь слегка двинул клинком в мою сторону и сбил нож прямо в воздухе. Но я знал Кеста лучше, чем кто бы то ни было в целом мире, и, конечно же, понимал, на что он способен, – как только первый нож покинул мою руку, я тут же достал второй. С тихим стуком он вонзился в его бедро. Если бы Кест надел плащ, то он бы его защитил. Неужели он специально оставил его? Может, в глубине души Кест хотел, чтобы я его остановил?

– Умно, – сказал он мне, ухмыльнулся и вытащил нож.

О, черт…

Я поднял воротник, повернулся и пригнулся – как раз вовремя, потому что почувствовал, как клинок ударил в костяную пластинку, которая была пришита к плащу изнутри. Удар был не слишком болезненным, но глубоко ранил мои чувства. Знал ли Кест, что я смогу вовремя защититься, или он настолько тронулся, что в самом деле решил убить меня?

Я снова повернулся к противникам и увидел, что Шуран пытается воспользоваться ранением Кеста, чтобы повернуть ход боя. Слишком поздно. Большой рыцарь получил от Кеста такое количество ударов, что я удивлялся, как он до сих пор может держать клинок. Шуран зарычал и ринулся в последнюю сокрушительную атаку, но Кест ударил по крестовине его меча и повернул против часовой стрелки, выбив оружие из руки Шурана.

Кест ухмыльнулся.

– Осталось лишь одно движение, сэр рыцарь.

Шуран рухнул на колени, опустив руки по бокам. Его рыцари готовы были ринуться на Кеста, но рыцарь-командор поднял руку.

– Нет! Мы – рыцари герцога. Люди чести. Когда всё закончится, бегите. Все. Врассыпную. Пусть тот, кто первым увидит герцога, передаст ему, что плащеносцы нас предали.

– Кест! – снова крикнул я. – Остановись! Ради любви к королю, ты должен остановиться!

Он повернулся ко мне, и на какой-то миг мне показалось, что он пришел в себя, словно победа развеяла его безумие. Только это продлилось недолго.

– Я скоро, Фалькио, – ответил он и вновь повернулся к Шурану.

Кест для меня был ближе, чем брат. Мы знали друг друга с детства, и с тех самых пор я любил его. Но я не мог позволить ему разрушить замысел короля. Я выскользнул из плаща и обнажил рапиры. Бросил Брасти:

– Если не получится, тебе придется застрелить его.

– Хочешь, чтобы я выстрелил в Кеста?

– И не один раз, а столько, сколько потребуется. Будешь стрелять до тех пор, пока он не перестанет двигаться.

– Он не сможет отбить стрелу, Фалькио.

– Сможет, – сказал я и пошел к Кесту. – Просто продолжай стрелять до тех пор, пока он не затихнет.

Кест приложил клинок к шее Шурана и косо посмотрел на меня.

– Почему ты снял плащ, Фалькио?

– Убьешь его – я следующий. Отдай мне клинок, Кест, или дерись со мной.

Он прищурился.

– Думаешь, сможешь меня победить? Даже без плаща? Фалькио, ты, похоже, тронулся умом.

– Давай узнаем.

Выражение его лица слегка изменилось, словно он вдруг перестал понимать, где находится. Он был близок к тому, чтобы вернуться к нам, но насколько близок, я не знал. Я сделал еще шаг.

– Фалькио, остановись… – предупредил он. – Я не хочу убивать тебя.

– Тем не менее у тебя есть только два варианта.

Мы стояли уже совсем близко друг к другу. Проклятье, из всех смертей, которые я себе представлял – и надо заметить, ум у меня весьма изобретательный, – о такой я никогда даже подумать не мог.

Кест посмотрел на меня, затем на Шурана, губы его шевелились, словно он говорил сам с собой: я видел, как они снова иснова выговаривали слово «нет». Вдруг он замахнулся клинком и направил острие вниз, в грудь Шурана. Под таким углом он мог бы с силой пронзить грудную пластину доспехов.

– Нет! – крикнул я, проклиная самого себя, прыгнул и сделал выпад.

Кест без всяких усилий отбил мою рапиру и с легкостью подбросил свою шпагу в воздух так, чтобы схватить ее за лезвие и нацелиться на Шурана навершием рукояти. Он ударил Шурана в грудь, как крестьянин, который пытается вколотить кол в землю. Двор наполнился звоном, напоминавшим бой церковного колокола, – Шуран все еще стоял на коленях, шатаясь от мощного удара. На левой стороне грудной пластины осталась круглая вмятина от навершия рукояти Кеста. Он отметил место, куда бы вошел клинок – прямо в сердце Шурана.

Мой лучший друг смотрел на меня мутным взором, губы его дрожали, затем он повернулся к рыцарю-командору из Арамора и сказал:

– Я сдаюсь!

И без чувств рухнул на землю.

Дальше начался хаос. Как только Кест упал, люди Шурана взяли противников в кольцо: пятеро охраняли командира, остальные стояли над телом Кеста. Я подбежал к нему, но рыцари дали понять, что они меня не пропустят. Брасти, Валиана и Дариана присоединились ко мне, выстроившись напротив рыцарей.

– Остановитесь, – прошептал Шуран, он тяжело дышал и едва смог выговорить.

Большой рыцарь снял шлем, со лба его стекал пот, придав обгорелой части лица неестественный блеск.

– Все закончилось. Никто не погиб и не должен погибнуть.

– Расступитесь, дайте нам осмотреть нашего друга, – сказал я. Рыцари сдвинули ряды.

– Ваш бешеный пес теперь наш пленник, – заявил один из них. – Он пытался убить рыцаря-командора Арамора.

– Он не в себе, – сказал я. – Он бы никогда…

Шуран махнул рукой.

– Это поединок, честная драка, – сказал он, обращаясь к своим людям.

– Но, рыцарь-командор, – возразил парень, – этот человек…

– Выстроиться позади меня! – приказал Большой рыцарь, и его воины, действуя на удивление слаженно, тут же оставили Кеста и выстроились в шеренгу в четырех футах позади Шурана. Рыцарь-командор сделал шаг назад, чтобы уступить мне место, – я встал на колени рядом с Кестом. Сердце его билось, но медленно, гораздо медленнее, чем мое. Может, теперь это нормально для Кеста? Я понятия не имел: раньше у меня в друзьях святые не ходили. Он выглядел так, словно принадлежал к миру иному. Красное сияние не исчезло, но как бы приглушилось, словно он несколько дней простоял на солнце. Кожа была сухой, почти обгоревшей.

– Что, тысяча чертей, с ним стряслось? – спросил я.

Ответа я не ждал, но, к моему удивлению, Шуран заговорил:

– Думаю, это горячка святого.

Брасти встал рядом.

– Шутите? Горячка святого – это же красная сыпь по телу, детская болезнь!

– Родители называют так этот недуг, потому что симптомы похожи. Но существует и настоящая горячка святого, и назвали ее так по особой причине. Мало что написано об истинной природе святых, но я читал в одной книге, что у них внутри гнездится какая-то болезнь. Когда Кест в последний раз проводил время в святилище? Ни разу с тех пор, как он убил предыдущего святого клинков?

– Он победил его в честном бою, – заметил я. – Кавейл пытался убить нас.

– И все равно, почему Кест не…

Брасти вышел вперед.

– Мы лишь хотим вам сказать, железный человек, что понятия не имеем, о чем вы тут говорите.

Рыцарь-командор посмотрел на Кеста широко распахнутыми глазами.

– Боги! Не удивительно, что на него нашло это безумие. Поверить не могу, что он так долго сдерживал его…

– Какое святилище вы имели в виду? – спросил я.

– Церковь. Любую часовню. Он должен провести в ее стенах три ночи, пока…

– Он не может войти в церковь, – сказал я. Нашу последнюю встречу с Трин я не скоро забуду. – Кест не смог переступить через круг из камней.

– Вот как нужно сделать, – объяснил Шуран. – Пойдите в церковь и попросите священнослужителя убрать один из камней, и тогда Кест сможет туда войти. После этого священник должен поставить камень на место и восстановить круг…

– Разве он тогда не попадет в ловушку в церкви? – спросил Брасти.

Дельный вопрос, подумал я.

– В этом-то всё и дело. Он будет заперт внутри святилища. Нужно сдерживать ту силу, что сжигает его изнутри. Святой должен смириться в церкви, чтобы спастись. Если рассказы правдивы, то спустя три дня священнослужитель сможет снова убрать один камень, и святой выйдет в мир, способный контролировать собственное безумие.

– Вы очень много знаете о святых, – заметил я.

– Разве не все люди надеются стать чем-то большим, чем они являются?

Этот ответ меня насторожил, но одного взгляда на лицо Кеста хватило, чтобы вспомнить, что у нас есть неотложные заботы. Кожа его бледнела, становясь нормального цвета, но он выглядел исхудавшим и изможденным.

– И что же мне делать теперь? – пробормотал я.

– Ничего, – сказал Шуран, возвращая клинок в ножны и отходя от нас. – Я не знаток, но читал, что Кест на какое-то время придет в себя. Когда накатывает приступ горячки, он… проходит очень бурно, но потом человек может контролировать себя в течение какого-то времени. Однако я бы очень советовал вам, когда вы закончите дела с герцогом Исолтом, найти святилище для Кеста.

– Черт, – выругался Брасти. – Похоже, не всё в жизни святого годится для легенд.

Шуран улыбнулся.

– Кое-что годится. И думаю, что призванным тяжело этому противится.

Я вспомнил, что Кест выкрикивал в начале драки с Шураном. «Да у тебя алчность на лбу написана!»

– А вы, сэр Шуран? Вы чувствуете призвание стать святым клинков?

– Сейчас я призван лишь к тому, чтобы вернуться к моему герцогу, – сказал он. – Сэр Лорандес, если вы не возражаете.

Названный рыцарь оставил строй и подошел к лошадям. Не сказав ни слова, он взял повод жеребца, на котором ехал Шуран, и подвел его к нам.

– Все остальные поедут во дворец герцога вместе с вами, – сказал Шуран. – По прибытии встретимся, завтра или послезавтра. – Он повернулся и посмотрел на своих рыцарей. – Клянусь честью, никто из моих людей не станет причинять вреда Кесту или кому-то из вас.

– Но почему вы должны уехать прямо сейчас? – спросил я. – Почему вы отправляетесь один раньше всех остальных?

– Потому что мой господин призвал меня и повелел ехать без промедлений. В одиночку я доскачу до дворца намного быстрее. Я исполняю приказы герцога, Фалькио. Моя служба заключается именно в этом.

Он возвышался надо мной, и я поглядел ему прямо в глаза.

– А что, если герцог решит предать нас?

К его чести, Шуран даже не моргнул.

– Герцог Исолт – правитель Арамора. Если он решит разорвать ваше соглашение, я ничего не смогу поделать.

– Значит, вы предадите нас, если он прикажет.

– Вы совсем не понимаете смысла рыцарской службы, Фалькио. Если герцог прикажет, то это не будет считаться предательством.

Мое уважение к Шурану росло день ото дня, и, возможно, в другой жизни мы бы подружились. Но в этот момент я думал лишь об одном: святые угодники, как же я ненавижу рыцарей.

– То есть вы ждете, что мы беспечно впорхнем во дворец, надеясь, что не угодим в ловушку? Если Исолт решил продать нас Трин, то что может помешать ему схватить или даже убить нас, чтобы заключить с ней сделку?

– Герцог Исолт никогда бы так не поступил, – твердо ответил Шуран. – Если он передумает и решит поддержать герцогиню Трин, а не принцессу Алину, то он скажет это вам прямо в лицо и отошлет. Он не прикажет мне схватить вас если вы не нападете первыми.

Я оглянулся на его людей. Нас пятеро, их – десять, нормальные шансы. Если придется драться, мы сможем их победить, если, конечно, Кест придет в себя после обморока.

– Могу поклясться, – сказал Шуран, – что лично гарантирую вам безопасность, если вы приедете во дворец.

– А если Исолт прикажет вам напасть на нас? Тогда что? Вы откажетесь?

Для меня вопрос был очевиден, но Шурана он потряс. Подумав, он сказал:

– Я откажусь от рыцарства и сделаю всё, чтобы выполнить обещание, данное вам.

– А как же ваша драгоценная честь?

Он сунул ногу в стремя и вскочил на коня.

– Если герцог прикажет мне напасть на тех, к кому он обещал относиться справедливо, то моя честь не будет стоить и ломаного гроша.

Он пришпорил коня, а я остался стоять на постоялом дворе, чувствуя себя одновременно предателем и преданным. Вот так штука!

Глава четырнадцатая Измена

Спустя несколько часов мы выдвинулись в путь, сопровождаемые рыцарями Шурана, которые хранили гробовое молчание. Кест очнулся от своей горячки, когда мы почти уже соорудили для него носилки: все плащеносцы умеют вязать различные узлы для подобных случаев. Красное сияние практически прошло, сменившись сероватой бледностью – возможно, это был всего лишь симптом истощения, но я не мог успокоиться, боясь, что это более серьезная болезнь. Он медленно тащился на своей лошади, упершись взглядом в землю, словно пьяный с похмелья, который пытается понять, сколько же он проиграл в кости, – трудно даже было назвать это верховой ездой.

Я старался ехать медленнее, чтобы Кест мог меня догнать, и каждый раз надеялся, что он со мной поговорит и поможет понять, что же с ним произошло. Но каждый раз он останавливал меня жестом, бормоча:

– Не сейчас.

Так мы и продолжали путь.

Зарядил монотонный дождь, и дороги, которые никто не поддерживал в надлежащем состоянии после смерти короля, раскисли и стали опасны – нам пришлось замедлиться еще сильнее, чтобы не рисковать лошадьми.

Тяготы пути действовали на нас по-разному. Я был благодарен, что Дариана приглядывает за рыцарями, скакавшими впереди нас, хотя никто из них до сих пор не посмел ослушаться приказа Шурана. К Брасти вернулось мрачное настроение: он считал, что мы предали жителей Карефаля.

И только Валиана пожелала говорить со мной.

– Мы поступили правильно, ты же знаешь. – Она подъехала ко мне и заставила свою лошадь идти рядом. – Я имею в виду, там, в деревне.

– Закон есть закон, – ответил я, хотя эти слова прозвучали скорее как издевка, чем как утешение.

Она коснулась моего плеча.

– Люди только тогда поверят в законы, когда увидят, что они работают.

– Только что закон сработал против отважных жителей, которые желали лишь справедливости со стороны герцога и ничего другого.

– В этом и смысл. Герцоги поступили неправильно, но и жители деревни тоже. Они поступили так, потому что не видели другого выхода. Вот что плохо в нашей стране, Фалькио. Люди не видят другого выхода, кроме как захватить власть и использовать ее для своего блага.

– Сказала девушка, которая сама не так давно собиралась стать королевой.

Я тут же пожалел о своих словах: ее так воспитали, и сама она ни в чем не виновата. Я собирался уже извиниться, но тут понял, что Валиана даже не обиделась, как я ожидал.

– Если бы я стала королевой, то нашла бы способ вернуть закон в Тристию: именно этим и должен заниматься монарх. Ведь король Пэлис так и поступал?

– Да, пока герцоги его не убили.

– Ну и к чему это привело? Страна обнищала, на дорогах опасно. Герцоги не стали богаче, чем прежде, но даже если их не грабят разбойники, они тратят целые состояния на то, чтобы шпионить друг за другом и привлекать в свои армии новых рыцарей, а людям платят все меньше и меньше.

– Рыцарям вообще не платят, помнишь? Они служат ради чести.

Валиана не обратила внимания на мой сарказм.

– Посмотри на людей Шурана, а затем вспомни тех, кого мы видели во дворце. Ты заметил, что среди них немало седобородых?

Лучшие их годы давно прошли. Раньше после многих лет службы рыцарям дарили землю, чтобы они могли провести старость в мире и процветании. Но Исолт так больше не делает. И другие герцоги тоже. Они принимают в армию новых рыцарей, а старых не вознаграждают за службу.

Об этом я даже не думал, но она была права. Несмотря на все рассказы о рыцарях, их чести и славных делах, мы, плащеносцы, считали их наемниками с претензией на благородство. Я никогда прежде не думал о них как о людях, у которых были свои надежды и мечты на дальнейшую жизнь после того, как они снимут доспехи. Полагаю, было легче совсем о них не думать, учитывая то, как часто приходилось с ними драться. Я покачал головой, отгоняя эту мысль.

– Если ты ждешь, что я проникнусь симпатией к герцогским рыцарям…

– Ты должен относиться с состраданием ко всем, кто страдает, – возразила она. – В Рижу ты сказал мне, что нет ничего хуже, чем сидеть и ждать, пока зло процветает. Разве ты не можешь хоть какую-то жалость проявить к этим людям?

Я подумал об Алине, о том, что невозможно сделать ее королевой, а еще о Трин, которая превращает наш мир в хаос. Я подумал об остальных из ста сорока четырех королевских плащеносцев, рассеянных по всем ветрам, скитающихся в одиночестве или погибших, а может, и того хуже, ставших разбойниками, чтобы выжить. Я подумал о Кесте, по-прежнему страдающем из-за своей «святости», которая оказалась настоящим проклятием. А еще я подумал о том, что, ложась головой на подушку, я не знаю, смогу ли утром двинуться вновь.

Затем я посмотрел на десять герцогских рыцарей из Арамора, которые скакали впереди. Если бы не приказ командора, они бы с радостью напали на нас и перерезали глотки, просто потому что мы – плащеносцы.

– К черту рыцарей, – сказал я.

Через три дня непрерывного дождя, убедившего меня в том, что все боги Тристии решили воспользоваться возможностью и помочиться на мою голову, мы достигли ворот дворца герцога Исолта. Мы промокли до нитки, ожидая, пока стражник разыщет сэра Шурана.

– Вы прибыли без происшествий? – спросил Большой рыцарь, шагнув к нам из-под широкой арки дворца. Его отполированные доспехи сияли, в отличие от моего промокшего, заляпанного грязью плаща. – Насколько я понимаю, ничего за это время не случилось.

Я обратил внимание на то, что Шурана сопровождает свита вооруженных солдат, которые окружили его тесным кольцом, держа наготове оружие. Кест шагнул вперед, подняв руки, чтобы показать, что он безоружный.

– Сэр Шуран, я вел себя… недостойно. Я несу полную ответственность за свои действия: никто больше не знал, что я…

– Что? Назовете меня трусом и предателем? Вызовете меня на поединок без всякой на то причины, а затем попытаетесь всадить мне клинок в сердце, причем почти успешно? – Он постучал пальцем по вмятине на грудной пластине. Он отполировал доспехи почти до зеркального блеска, но почему-то не потрудился выправить вмятину. – Вы указали моим врагам идеальную цель, святой клинков.

Кест кивнул.

– Я приму любое наказание, которое вы сочтете нужным, только если мои друзья…

– Довольно, – перебил Шуран. – Может, я и восхищаюсь святыми, но мучеников не терплю. Вас поразила горячка святых, и, кроме того, я же все-таки принял ваш вызов.

– И все же… я бы хотел возместить ущерб.

Шуран усмехнулся.

– Хорошо. Пусть вашим наказанием станет честный бой, когда мне не придется бороться за жизнь, чтобы исполнить поручения герцога, а вы не будете страдать от красной ярости.

Кест согласно кивнул, и дело было улажено – по крайней мере, на какое-то время.

Шуран повернулся ко мне.

– Вас проведут в ваши комнаты. Герцог знает о том, что произошло в Карефале. Уверен, он захочет встретиться с вами утром.

От мысли, что придется провести здесь ночь, мне стало не по себе. Я не сомневался, что рыцари прямо сейчас рассказывают своим товарищам историю о том, как плащеносцы едва не убили их командира.

– Нет, – сказал я. – Нужно уладить всё сегодня вечером. Мы не останемся во дворце.

– Сегодня не получится, – ответил Шуран. – Вечером герцог будет занят.

На севере сверкнула молния, пару мгновений спустя раскаты грома докатились до моих ушей. Вода капала с волос и заливала глаза, и я мог думать только о жирном, надменном герцоге, который сидит на троне, наслаждаясь каким-нибудь представлением. Я не искал проблем, но мне надоело находиться под пятой Исолта.

– Мне все равно. Скажите ему, что он должен встретиться с нами сегодня вечером.

Шуран заговорил очень тихо, словно не хотел, чтобы его люди расслышали:

– Боюсь, так не выйдет, Фалькио. Здесь герцог решает, когда он хочет встретиться с вами, а не вы.

– Тогда передайте ему, что так или иначе, при его поддержке или без нее, Алина станет королевой, и она будет принимать решения насчет податей, законов и границ между герцогствами. Скажите, что я спасал ей жизнь несколько раз и смогу использовать свое влияние, чтобы наказать тех, кто чинил мне препятствия на протяжении многих лет.

Шуран посмотрел на меня, словно пытаясь понять, говорю я серьезно или нет. Через пару мгновений он произнес:

– Хорошо, Фалькио. Я передам. Что случится потом, падет лишь на вашу голову.

Через полчаса я стоял в тронном зале – без спутников, по требованию герцога Исолта. Наверное, он хотел заставить меня поволноваться.

– Ваша светлость, – сказал я, склонив голову, чтобы вода с волос капала на пол.

– Дерьможор, – ответил он, – тут о тебе всякое рассказывают… Бешар, о чем рассказывал Шуран? Он сказал, что дерьможор…

– Потребовал встречи с вами, ваша светлость.

– Правильно, – подтвердил Исолт. – Потребовал встречи со мной. Но он еще что-то рассказывал, помнишь, Бешар? Что еще натворил этот дерьможор?

– Угрожал вам, ваша светлость? – предположил Бешар.

Исолт хлопнул в ладоши.

– Правильно, плащеносец мне угрожал. Но мы же знаем, что Шуран огромный, жирный лжец, правильно, Бешар?

– Нет, ваша светлость. Прошу прощения, но о сэре Шуране я такого никогда не слышал.

– Нет? О, так, значит, это правда, Фалькио валь Монд?

– Полагаю, что мои слова можно было расценить как угрозу, – согласился я.

Исолт улыбнулся и отпил из кубка, стоявшего на подлокотнике трона. Он утер губы рукавом зеленых шелковых одежд.

– Замечательно. Я тебе уже и место подготовил. В темнице. Милое местечко. Впрочем, у тебя побольше опыта, чем у меня, в этом деле: ты уже сидел закованным в цепи и терпел пытки, так что я положусь на твое мнение. Я боялся, что мне передали твои слова неверно и все мои приготовления напрасны.

Я сунул руки в карманы плаща, не желая, чтобы герцог увидел, как они трясутся. Прошло не так много времени с тех пор, как в Рижу меня несколько дней пытали в темнице, и я до сих пор чувствовал оковы на руках и ощущал боль в плечевых суставах из-за того, что долго висел на вывернутых руках. Я едва выжил, и мысль о повторных пытках меня страшила.

– Не стоило так беспокоиться, – спокойно сказал я.

– О, какие могут быть беспокойства!

– И все-таки я считаю, что у вас есть более действенное решение, ваша светлость.

– Неужели? Что ж, нам в Араморе нравятся действенные решения. Что ты предлагаешь?

– Выдайте мне бумагу, в которой вы обещаете поддержать Алину, и я уеду, мы больше никогда с вами не встретимся.

Я ждал оскорблений или угроз, но вместо этого герцог почесал бороду.

– Ты считаешь, что заслужил этого?

– Я сделал то, что вы попросили. Утихомирил бунтовщиков.

– Полагаю, что это так, – хихикнул герцог и с сожалением поглядел на опустошенный кубок. Очевидно, не первый за вечер. – Жаль, я этого не видел своими глазами. Великий Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев. Герой Рижу. Сделал то, что я ему сказал.

Голос его смягчился. Он больше не издевался надо мной, но в голосе слышалось… разочарование?

– Ты на удивление хорошо исполняешь приказы, Фалькио, – продолжил герцог, а затем прокричал на всю комнату: – Из него бы вышел хороший Бешар, не так ли, Бешар?

– Как вам будет угодно, ваша светлость, – отозвался гофмейстер.

– Мне угодно, – сказал Исолт и снова обратился ко мне: – Может, ты тоже имеешь тайное желание овладеть мной, как старина Бешар? – Он поднял руку, словно пытаясь остановить мои протесты. – Или нет, ты не похож на Бешара. Просто хочешь сохранить верность мертвому королю и делаешь всё, чтобы доказать это. Может, возвести тебя в рыцари, а? Как Шурана? Хочешь стать рыцарем, дерьможор? Без обид, ты же понимаешь, мне просто любопытно.

– Я бы лучше женился на одном из ваших палачей и провел медовый месяц в самой темной камере вашей темницы, чем стал герцогским рыцарем, – ответил я. – Без обид.

Исолт засмеялся – не моим словам, а своим мыслям, словно сам себе рассказал какую-то шутку. Выглядел он при этом необычайно довольным.

– Хочешь услышать кое-то смешное? – спросил он.

– Я…

– Я часто вспоминаю твоего мертвого короля Пэлиса.

– Он был и вашим королем, – задумчиво уточнил я.

Исолт пошевелил пальцами в воздухе.

– Все это мелочи. Заботиться о мелочах, но упускать главное – обычное дело для магистрата.

Бешар, словно в ответ на приказ, который я не заметил, подошел к трону с серебряным кувшином. Наполнил вином кубок, а затем поклонился и ушел назад на свое место в другом конце длинного зала. Герцог залпом осушил кубок и постучал по нему пальцем – Бешар снова пустился в путь с другого конца.

– Возможно, было бы проще, если бы Бешар стоял рядом с кувшином вина, – предложил я.

– Нет-нет, это последний кубок. О чем мы говорили? О да, я иногда думаю о короле Пэлисе. И даже представляю, как он стоит здесь предо мной. И мы с ним разговариваем. Он и я. Ты когда-нибудь представляешь, как говоришь с королем?

– Стараюсь ограничивать беседы с умершими, ваша светлость.

– A-а! Видишь ли, ты неправ, это весьма здравое занятие. Я говорю с королем Пэлисом о законе и стране, о безопасности границ и заключении соглашений с другими герцогами.

– И король вам отвечает?

– Нет, в этом-то и прелесть. Он все время говорил, пока был жив, но, умерев, он смилостивился и стал прекрасным слушателем. Иногда я задаю ему вопросы, но он, конечно же, не отвечает – просто стоит там со своей кривой ухмылкой. Как я ненавидел эту гримасу, когда он был жив! Так и хотелось отвесить ему пощечину. Но теперь, как ни странно, она лишь заставляет меня больше думать, и знаешь что? Я сам нахожу все ответы. Умерев, наш Пэлис стал королем намного лучшим, чем был при жизни. Полагаю, я отлично со всем справляюсь при наличии мертвого монарха.

– Рад, что у вас наконец-то сложились хорошие отношения с королем.

Исолт покачал пальцем.

– Но есть один вопрос, который я иногда задаю Пэлису, а он лишь смотрит на меня со своей глупой ухмылкой, и только на него я не могу найти ответа.

Исолт снова отпил из кубка, но в этот раз лишь пригубил, не отрывая от меня взгляда. Видимо, ждал, что я спрошу.

– И что же это за вопрос, ваша светлость?

Герцог бросил в меня кубком – я этого не ждал, он попал мне в щеку и обагрил вином плащ.

– Что ты, черт побери, задумал? – закричал он.

Он вскочил с трона, и я даже подумал, что он сейчас бросится на меня, но герцог просто стоял и орал на весь зал:

– Ты дал стране свои проклятые обещания и проклятых плащеносцев, а когда мы пришли вспороть тебе брюхо, ты сидел, как овца в ожидании стригаля. А я‑то думал, что у тебя есть какая-то блестящая стратегия, хитроумный план по изменению мира – прошло уже пять лет, а я так и не понял, что ты, черт побери, задумал! Неужели просто хотел свести нас с ума от ожидания, что твой замысел когда-нибудь свершится? И это всё? Просто одна большая шутка, наряду со всеми прочими, которые ты уже с нами сыграл?

Герцог бесновался – я оглянулся на Бешара, стоявшего в другом конце зала, но тот никак не реагировал: либо уже видел все это раньше, либо считал, что лучше в такой момент держаться подальше.

– Ваша светлость, – начал я, но замолчал, потому что не знал, что сказать дальше.

К счастью, говорить ничего не пришлось, потому что Исолт тяжело плюхнулся на трон.

– Довольно. Будет уже, – вздохнул он. – Отправляйся в постель, первый кантор плащеносцев. Ты выполнил обещанное, я сделаю то же. Утром мы проведем маленькую церемонию, и я подпишу указ.

Он обмяк на своем ужасно неудобном сиденье, и у меня создалось впечатление, словно я стал свидетелем выражения глубочайшей скорби.

Бешар вежливо кашлянул у меня за спиной, давая знак, что пора уходить.

– Простите, ваша светлость, – твердо произнес я. – но я не уйду, пока вы не дадите мне указ.

– Я же сказал тебе, дерьможор, утром. На церемонии. С пирожными.

– Уверен, что пирожные вкусны, ваша светлость, но мне нужно получить указ прямо сейчас.

Герцог поглядел на меня из-под полуприкрытых век.

– Ты сомневаешься в моей чести, Фалькио валь Монд?

Я знал, что ступаю на опасную территорию, но не мог рисковать, потому что буйный герцог мог в любое время изменить свое решение.

– Мы заключили соглашение, ваша светлость, и, полагаю, вы в силах разрешить любые вопросы относительно вашей чести.

Лицо его побагровело, и я уж подумал, что он сейчас вскочит и попытается придушить меня. Но мгновение спустя ярость его улеглась, он сунул руку за пазуху и извлек пергаментный свиток. Бросил его мне под ноги.

– Вот твое отпущение грехов, Фалькио валь Монд.

Я опустился на колени и поднял пергамент, не смея снять с него тонкую зеленую шелковую перевязь.

– Ну же, – сказал Исолт. – Ты меня столько раз оскорблял, что больше ничем уже не оскорбишь.

Я развязал шелковую ленту и прочитал указ. Самый простой и ясный документ, который мне приходилось видеть, без недосказанности и двусмысленностей. Исолт признавал Алину полноправной королевой Тристии и обещал, что Арамор исполнит все традиционные обязательства по отношению к ней. Внизу стояла его подпись.

– Благодарю вас, ваша светлость, – сказал я. – Сожалею, что не придется отведать ваших пирожных, ибо нам нужно немедленно уезжать.

Исолт фыркнул:

– Не думаю, что вы сегодня уедете.

Я огляделся, ожидая, что сейчас рыцари арестуют меня, но в зале, кроме нас, находился лишь Бешар, смиренно стоявший на своем месте.

– Я хочу воспользоваться вашим никчемным присутствием здесь, – сказал герцог. – Хочу показать своим лордам и маркграфам, что заключил союз, дающий Арамору особый статус, чтобы они тоже знали свое место.

– Ваша светлость…

Исолт достал из складок одежды еще один пергамент.

– Если не появишься здесь утром, первый кантор, я подпишу второй указ, отменяющий первый.

Я посмотрел на свиток, который держал в руке.

– Чего стоит ваш указ, герцог Исолт, если вы можете просто отменить его другим; чего стоит ваше слово, если вы так легко берете его назад?

Исолт поглядел на своего гофмейстера.

– Видишь, Бешар? А дерьможор все-таки не так глуп, как кажется.

Бешар повел меня вверх по лестнице, затем вниз и дальше по длинному коридору к моим покоям; по дороге он показал мне комнаты, где разместились Кест с Брасти и Валиана с Дари.

– Я вернусь за вами завтра утром, – пообещал старик, открывая дверь.

– Как давно вы служите герцогу?

– Я служил еще его отцу и даже застал деда.

– Как по-вашему, он – человек чести? – спросил я, ожидая грозной отповеди старика. Тысяча чертей, да я и задал этот вопрос лишь для того, чтобы вызвать в нем гнев.

– В каком-то отношении, – спокойно ответил Бешар. – Мы живем в бесчестные времена в насквозь прогнившей стране. Полагаю, что герцога можно считать человеком чести, насколько это возможно в нашем мире.

Его ответ был настолько искренним и логичным, что я не нашелся, что ему сказать – да, очевидно, и не стоило. Старик положил мне руку на плечо, что показалось мне странным и неуместным, пока я не понял, что меж пальцев у него зажато маленькое острое лезвие, касающееся моей шеи.

– Нужно добавить, что я присматривал за герцогом Исолтом с самого рождения. Я полюбил его, как только он открыл глаза и пустил ветры. Если завтра утром после разговора вы попытаетесь причинить ему зло, то помните, что очень скоро вас найдут лежащим в луже собственной крови, потому что старик перережет вам глотку. – Он убрал руку и криво улыбнулся. – Воображаю, какой это будет позор для такого молодого и способного юноши, как вы. – Он отдал мне ключ от комнаты и прибавил: – Спи спокойно, шкурник.

Меня трясло, и следующие несколько минут я никак не мог успокоиться. Угрозы Исолта и лезвие Бешара как следует потрепали мои нервы. Старик, который едва поднос мог держать, развел меня, как мальчишку. Конечно, я бы мог победить гофмейстера сотней различных способов, но все же позволил ему подойти настолько близко, что он мог с легкостью перерезать мне горло. Все мои упражнения и опыт свелись на нет в один миг, когда я ослабил внимание.

Когда я взял себя в руки и перестал заикаться, я тут же тихонько постучал в соседние двери, чтобы собрать остальных у себя в комнате. Объяснил им сложившуюся ситуацию и показал указ Исолта, а затем рассказал, что задумал.

– У меня есть вопрос, – сообщила Дариана, когда я закончил.

Скрестив ноги, она сидела на моей постели, нисколько не заботясь о том, что грязные сапоги марают одеяло.

– Какой? – спросил я.

– Есть ли у тебя какой-нибудь другой план, где нам с Валианой не придется убегать и прятаться, пока ты..

– …пока он попытается сделать так, чтобы нас с Кестом убили? – закончил за нее Брасти. – Нет. В этом-то и заключаются все мастерские ухищрения Фалькио, так что ты привыкай.

– Это не то, что вы подумали, – возразил я, передавая Дариане свиток. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Валиана думает о моем плане. – Послушайте, нам необходимо доставить указ Швее. Даже если Исолт подпишет второй, мы сможем извлечь из первого пользу для Алины. Дариана, ты лучше остальных знаешь, что она задумала и где может быть, поэтому, пока ты не поделишься этой информацией с остальными…

– Не поделюсь.

– Отлично. Тогда ты должна выбраться из дворца сегодня же ночью. Жди нас на постоялом дворе, который мы проехали два дня назад. Тысяча чертей, как он назывался?

– «Красный молот», – ответил Кест.

– Да, именно там. Он находится неподалеку от Копья – так будет проще всего добраться на север до Домариса. Если мы не появимся в течение следующих трех дней, отправляйтесь в путь и найдите Швею, скажите ей, что у нас ничего вышло.

– Звучит логично, – согласилась Дариана.

– Хорошо, тогда…

– Но почему ты отправляешь со мной Валиану? В одиночку я доберусь быстрее.

Я смотрел на нее до тех пор, пока наши взгляды не скрестились.

– Потому что я не доверяю тебе. Вот почему.

Она ухмыльнулась.

– Понятно, в этом есть смысл.

– Хорошо. В конце коридора есть окно. Если вы дождетесь…

– Ой, только не нужно рассказывать мне, как проникать в здания и выбираться из них. Не стоит позориться.

– А что, у тебя большой опыт в том, как проникать в герцогские дворцы и незаметно уходить? – спросил Брасти.

– Учителя были хорошие, – ответила она.

– Рад за тебя, – заметил я. – А теперь убирайтесь все из моей комнаты. Если все пройдет как надо, герцог сдержит свое слово, и в худшем случае нас с Кестом и Брасти заставят выслушать пару-другую оскорблений, пока мы пьем вино и едим пирожные.

Я готов уже бы завалиться на кровать, но Брасти поднял руку.

– У тебя вопрос?

– Нет, – сказал он. – Просто хочу оставить за собой право на первый удар по герцогу Исолту.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Кест.

– Утром мы придем в тронный зал, Исолт предаст нас, тогда Шуран и рыцари нас окружат, Фалькио начнет прыгать, распинаясь о законе и о том, что нужно быть верным своему слову, – в общем, будет нести всю ту чушь, которую обычно несет, – и тогда я первым заколю Исолта.

– Ты всегда такой пессимист? – спросила Дариана.

– Веришь или нет, обычно я вполне весел.

– И из-за чего же ты превратился в такого циника?

Как ни странно, ответил Кест:

– Он стал плащеносцем.

Когда они наконец оставили меня, я снял плащ и верхнюю одежду и задрожал от холода, стоя на каменном полу. Посмотрел на теплое одеяло, мечтая о сне, но позволить себе такого я не мог. От многих дней, проведенных в седле, тело затекло – мне нужно было размять мышцы, а еще убедиться, что оружие заточено и смазано маслом. Спать было слишком рискованно: возможно, Брасти прав, и герцог в самом деле намеревается напасть на нас утром. Я не мог позволить себе проснуться парализованным, с помутившимся рассудком, не способным на быстрые действия.

Давай работай, сказал я себе, доставая рапиры и промасленную тряпку. Отдохнешь потом, когда Алина будет сидеть на престоле, а Трин – валяться на дне могилы.

Спустя два часа кто-то постучал в мою дверь, словно в доказательство того, что Брасти ошибся.

– Боюсь, немного поздно для посетителей, – сказал я, стоя справа от двери, на случай, если человек по ту сторону вдруг решит выстрелить из пистоля. Мы с Кестом и Брасти разработали целую систему стуков, которые сообщали, кто и зачем пришел и что происходит. Мы даже придумали специальный стук на тот редкий случай, если нам приставят нож к горлу и заставят выманить второго.

Но это не был ни один из условленных стуков, поэтому я держал рапиру наготове, ожидая, что случится дальше.

– Это рыцарь-командор Шуран. Откройте дверь. – сказал он и немного погодя добавил: – И советую опустить клинок.

То, что он назвал себя по званию, дало мне знать, что он не один, а с людьми, а упоминание клинка означало, что следует ожидать драку.

– Предупреждаю вас, Шуран, если герцог решил пойти на попятную, то это решение дорого всем обойдется, – сказал я.

– Откройте дверь, первый кантор. Не время бросаться угрозами.

– Где Кест и Брасти?

– Я пришел прямиком к вам.

Я задумался. Если он в первую очередь пришел ко мне, то, должно быть, полагал, что они сразу бросятся в атаку, и хотел, чтобы я помешал им начать заварушку. Не придумав ничего лучше, я открыл дверь.

– Благодарю вас, – сказал Шуран.

За его спиной стояла дюжина рыцарей в полном облачении.

– Что случилось? – спросил я.

– Герцога Исолта убили.

Глава пятнадцатая Неизящный труп

Из Исолта, герцога Араморского, труп получился не слишком изящный. Даже несмотря на зеленую шелковую простыню, которая укрывала его тело, из-за чрезмерного круглого живота он походил не столько на человека, сколько на неопрятную кучу земли.

Тело лежало в центре зала, его окружали двенадцать сжимавших клинки рыцарей в доспехах. Когда я наклонился, чтобы снять полотно, укрывавшее герцога Исолта, все клинки устремились на меня.

– Первая позиция, – скомандовал Шуран, в голосе не слышалось ни гнева, ни беспокойства, только абсолютная уверенность в том, что его команда будет тут же исполнена.

Уверенность его не подвела: рыцари двигались как части хорошо смазанной машины и тут же вернулись в прежнюю позицию: прислоненные к плечам клинки смотрели вверх, готовые в любой момент к атаке.

Я снова нагнулся и приоткрыл простыню. Лицо Исолта застыло в оскале, напоминая голову убитого медведя, водруженного на стену в виде охотничьего трофея. Убрав простыню с тела, я заметил, что руки, сложенные на груди, были покрыты порезами. Он дрался и принял не меньше дюжины ударов на предплечья, защищаясь. Раздвинув руки, я обнаружил маленькую рану: клинок вошел ему прямо в сердце и поразил насмерть.

– Точный удар, – сказал Кест, стоя надо мной. – Убийца мог бы разделаться с ним быстрее, если бы не хотел прикончить одним ударом.

Стук тяжелых сапог эхом заметался по залу, и в комнату вошел рыцарь с длинными белокурыми волосами. Геридос, рыцарь-капитан, который приказал напасть на нас, когда мы прибыли в Арамор на предыдущей неделе.

Он пренебрег присутствием Шурана и обратился непосредственно к рыцарям:

– Арестуйте их, – приказал он.

– Отставить! – отозвался Шуран.

– Вы позволите этим убийцам и дальше осквернять тело герцога? – спросил рыцарь-капитан. – Может, это вы помогли расправиться с ним?

Шуран ударил его рукой в тяжелой перчатке, и капитан-рыцарь рухнул навзничь.

– Держите свое остроумие при себе, сэр Геридос, или потеряете голову, которую недавно вернули себе послушанием. Я все еще рыцарь-командор Арамора.

Сэр Геридос не выглядел ни довольным, ни испуганным.

– Изменник не может быть рыцарем-командором.

Сэр Шуран шагнул к нему.

– Советую вам, сэр Геридос, вспомнить самый опасный момент вашего бессмысленного существования: тот, когда вы были на волосок от смерти. Уверяю вас, сейчас вы гораздо ближе к ней, чем тогда.

– Эти люди – подлые убийцы! – воскликнул сэр Геридос.

– Наши бойцы стояли на страже у дверей их комнат всю ночь. Каким образом они могли совершить убийства?

Убийства? Когда нас вели в тронный зал, у дверей лежали два мертвых стражника, но вряд ли Шуран говорил о них.

– У них были сообщники! – настаивал сэр Геридос. Он поднял кусок пергамента. – Смотрите. Герцог составил второй указ, который разрывал его соглашение со шкурниками. Если бы он его подписал, их планы бы развалились.

– Но это никак не отменяет тот факт, что всю ночь у их дверей стояла стража.

– А как насчет женщин? – спросил сэр Геридос. – Или вам еще неизвестно, что они убежали из дворца вчера вечером?

– Мне это известно, сэр Геридос, я послал за ними погоню. – Он повернулся ко мне. – Вашим дамам ничего не грозит. Мои люди следовали за ними несколько часов и довели их до границы; когда они пересекли ее, рыцари вернулись. Им бы не хватило времени, чтобы возвратиться и убить герцога.

– А у той, другой? – спросил сэр Геридос.

Какой еще другой?

Сэр Шуран посмотрел на меня, затем снова на рыцаря-капитана. Кест ткнул меня в бок.

– Фалькио, тут что-то не так.

– Что ты имеешь в виду?

– Они точно знают, что мы этого сделать не могли, так почему сэр Геридос верит, что виновен кто-то из нас?

– Потому что они рыцари, а мы плащеносцы, – ответил Брасти. – Между нами всегда так.

Я посмотрел на сэра Геридоса. В глазах его горела искренняя ненависть: он и в самом деле верил, что это мы убили герцога. Брасти все-таки оказался прав.

– Кому выгодна смерть герцога? – спросил сэр Шуран.

– Его врагам, – ответил сэр Геридос. – А кто ненавидел его больше, чем шкурники? Те, кто лизал сапоги королю-тирану, хотят отомстить тем, кто восстановил честь в этой стране пять лет назад!

Я вспомнил все те случаи за последние годы, когда стоял в тени у дворца герцога и в дождь, и в холод, а горячая кровь в моих венах бурлила настолько, что мне приходилось сдерживаться, чтобы не расцарапать себе кожу. Я стоял и думал о том, будет ли убийство считаться убийством, если жертвы хвастались друг перед другом, отмечая тот день, когда они пришли с целой армией, чтобы убить моего короля. Но Пэлис заставил нас поклясться, что мы не станем мстить. Наоборот, мы должны были рассеяться по стране, чтобы исполнить таинственное поручение, которое он дал каждому из нас. Я даже не знал, кто, кроме нас с Брасти и Кестом, остался в живых.

– Замолчите, – приказал сэр Шуран и повернулся ко мне. – Отвечая на ваш вопрос, скажу, что жители Арамора любили герцога, насколько это возможно. Бунтовщики из Карефаля были первыми и единственными, кто причинил нам проблемы. У нас случались приграничные конфликты с Росетом, герцогом Лутским, а также с Джиллардом, герцогом Рижуйским, однако из-за нападения на его светлость у них бы возникли неприятности с Советом герцогов.

– Кто должен стать герцогом Араморским после Исолта?

– Его сын Лукан: ему шестнадцать, и он является следующим в череде наследников. После него идет Патрин, которому двенадцать, поэтому жена герцога Енелла стала бы при нем регентшей. И, наконец, дочь Аветта. Ей всего шесть. Но убийца не является членом семьи герцога; им также не может быть человек, который надеялся бы добиться их расположения.

– Почему? – спросил я.

Сэр Шуран посмотрел на меня долгим взглядом.

Он явно что-то знал и хотел понять, знаю ли я.

Потом он повернулся к сэру Геридосу.

– Скажите, пусть войдут.

– Священнослужители…

– Я отдал вам приказ, – сказал он.

Рыцарь-капитан вернулся к входу в тронный зал и распахнул двери. Он дал знак рыцарям, стоявшим в холле, которые несли на руках большие, обернутые зеленой тканью свертки. Они осторожно положили ношу рядом с телом герцога.

Сэр Шуран приподнял шелковую ткань с одной стороны. Под ней лежала женщина средних лет с рыжевато-белокурыми волосами.

– Ее светлость герцогиня Енелла, – сказал он, затем отвернул шелк со второго свертка. Мальчик-подросток, довольно высокий для своего возраста. – Их сын Лукан.

Рядом лежал мальчик поменьше с перепачканным кровью лицом.

– Второй сын Патрин.

Он наклонился и поднял шелк с последнего тела. Маленького, с белокурыми колечками волос. Личико девочки казалось бы красивым, не застынь оно в маске ужаса. Она лежала в желтом платьице, залитом красным от воротничка – ей перерезали горло – до самого подола.

– Аветта, – сказал рыцарь. – Она любила рисовать собак. Думала, что если нарисует красиво, то сможет уговорить отца, чтобы он подарил ей на день рождения щенка.

Сэр Шуран взглянул на меня, чтобы увидеть мою реакцию. Он не сразу нам показал тела, чтобы понять, что нам известно, но, кажется, не добился того, чего хотел.

– Вы поймали убийцу? – спросил я.

– Да, но думаю, что в данном случае это не поможет, – ответил он.

– Но тогда почему мы…

– Будет проще, если мы вам покажем, – сказал рыцарь-командор и снова сделал знак сэру Геридосу.

Рыцарь-капитан развернулся на каблуках и пошел к другому концу тронного зала с таким рвением, что я не сразу понял, что мы должны последовать за ним.

Он провел нас в маленький кабинет или библиотеку: у одной стены стоял письменный стол, у других – полки с книгами.

– Вот. – Геридос показал на тело, лежащее на полу у окровавленного меча. – Вот он, убийца, которого вы подослали зверски расправиться с герцогом Араморским и его семьей.

Тело не было покрыто простыней. Оно лежало лицом вниз на полу, одетое в кожаный форменный плащ.

Сэр Шуран встал на колено и повернул тело лицом вверх. Высокая женщина со светло-каштановыми волосами, широко раскрытыми голубыми глазами, острыми чертами лица и злой улыбкой.

– Как она умерла? – спросил я сэра Геридоса. – Ее убили ваши люди?

– Нет, ее убил герцог, прежде чем погиб сам. Он вонзил свой кинжал прямо в ее черное сердце.

– Вы знаете эту женщину? – спросил сэр Шуран.

Она была по-своему красивой. Яростной, острой на язык и всегда готовой к драке. На лбу у нее появились морщины, которых я не помнил, но прошло уже несколько лет с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Я переглянулся с Кестом и Брасти, чтобы убедиться, что мои глаза мне не лгут. Брасти выругался. Кест пригляделся внимательнее, изучая каждую деталь лица. Потомпосмотрел на меня и кивнул.

– Да, знаю, – ответил я, вспоминая тот самый день много лет тому назад, когда она, как и я, впервые надела плащ.

Тогда она взглянула на короля и улыбнулась, слезы потекли у нее по щекам, как у всех нас. Я никогда больше не видел, как она плачет, ни до того дня, ни после.

– Ее звали Уинноу, – сказал я, – по прозвищу Королевский кулак, четвертый кантор королевских плащеносцев.

Посмотрев на остальных, я заметил, что сэр Геридос наконец-то нашел повод, чтобы улыбнуться.

В течение следующего часа мы наблюдали спор сэра Шурана с рыцарем-капитаном, и это окончательно сбило меня с толку. Меня настораживало не только то, что сэр Геридос так пламенно жаждал казнить нас всех, что было вполне ожидаемо при сложившихся обстоятельствах. Больше пугало то, что сэр Шуран, самый могущественный командор из всех, кого мне до сих пор доводилось встречать, не хотел или не мог заставить другого рыцаря замолчать. Каждый раз, когда говорил Геридос, Шуран поглядывал на священнослужителей и рыцарей, собравшихся в тронном зале: они больше походили на герцогских магистратов в зале суда, нежели на простых солдат, которые обязаны подчиняться приказам командира. Я был уверен в том, что Геридос назначил охранять зал людей, преданных ему.

– Убитый герцог Исолт требует правосудия! – вскричал Геридос. Он подошел к телам погибшей семьи. – Его супруга заслужила правосудия! И дети требуют его! И двое наших товарищей, сэр Урсан и сэр Уолланд, они тоже погибли от руки этой шлюхи-шкурницы. Их души тоже взывают к правосудию. Только, возможно, вам, сэр Шуран, как чужаку не понятен язык их мольбы.

– Неужели? А вы слышите их голоса, сэр Геридос? – спросил Шуран.

– Слышу! Они вызывают с того света. – Геридос распахнул руки. – И их слышит каждый человек, любивший герцога.

Всё внимание в зале оказалось приковано к Геридосу. Звание сэра Шурана, его репутация и отношения с подчиненными – все осталось в прошлом. Сэр Геридос неоднократно упоминал, что сэр Шуран здесь «чужак», находя понимание у остальных рыцарей, так что я даже задумался, как скоро сэра Шурана закуют в железо. Слишком многое стояло сейчас на кону, чтобы задумываться о верности. Власть, прежде сосредоточенная в одних руках, теперь разлилась по всему герцогству Арамор.

Такое же хрупкое положение и во всей Тристии, подумал я. Раз герцог и все члены его семьи мертвы, то кто теперь будет править Арамором? Кто-то из лордов или отдаленных маркграфов возьмет власть в свои руки и начнет новую герцогскую династию? Может, кто-то из них замыслил и разыграл это убийство? Но нет, рыцари даже не задумывались о такой возможности: ведь тогда до созыва Совета герцогов им пришлось бы взять власть в свои руки, чтобы не допустить хаоса и кровопролития. А это означало, что власть перейдет к сэру Шурану, рыцарю-командору Арамора, если, конечно, его рыцари последуют за ним. Еще неделю назад они казались такими верными и дисциплинированными, но с тех пор произошло многое: Шуран поехал с нами в Карефаль, а герцога убили. К тому же он защищал плащеносцев, тех самых ублюдков, которые, с точки зрения рыцарей, убили герцога. В Араморе разгоралась война, и политика перестраивалась.

– Священнослужители! – наконец произнес Шуран.

В зале стояло несколько мужчин в зеленых одеждах, но никто из них не вышел вперед. Взгляд Шурана упал на молодого парня с редкими черными волосами, который пробормотал:

– Да, рыцарь-командор…

– Кому молился герцог?

– Простите?

– Я задал простой вопрос. Какому богу молился герцог Исолт? Вы же были его личным духовником, не так ли?

– Был, сэр Шуран.

– Разве он не рассказывал вам, какому богу поклонялся? Как же вы могли руководить его духовной жизнью, если не имеете понятия, кому он молился: богу Войны или Любви?

В зале послышались сдавленные смешки, но они быстро утихли.

– Аргентусу, богу Монете, рыцарь-командор, – сказал коротышка, напоминавший хорька. – Все герцоги Араморские следовали учению Аргентуса.

– А члены семьи герцога? Они тоже молились Аргентусу?

– Конечно, – ответил духовник.

– Хорошо, – сказал сэр Шуран. – Хоть что-то узнали.

– Я не понимаю, какое это имеет значение, – пробормотал сэр Геридос.

Сэр Шуран пропустил его слова мимо ушей.

– Когда умирает верный слуга Монеты, куда отправляется его душа?

– В руки самого Аргентуса, разумеется, – сказал духовник. – Чтобы пировать и радоваться в небесном доме, который создан его богатствами на земле.

– Что? – спросил Шуран. – То есть вы говорите, что верный слуга Аргентуса не проводит время, рыдая от боли и сожалея о своей смерти?

– Конечно, нет, рыцарь-командор. Такая участь ждет только неверующего, который… – Духовник заметил взгляд сэра Геридоса и замолчал.

– Довольно, – сказал сэр Геридос.

– Вы все еще слышите голос нашего герцога, рыцарь-капитан? – спросил сэр Шуран.

– Сейчас не время для…

– Я задал вам вопрос, сэр Геридос. Вы слышите вопли и стенания герцога?

Сэр Геридос оглядел комнату, но, не увидев поддержки, ответил:

– Я лишь имел в виду, рыцарь-командор, что народ Арамора потребует, чтобы виновникам произошедшего было воздано по заслугам. И отомстить за них – это наш долг.

– А-а, – протянул сэр Шуран. – Вот теперь мы хоть в чем-то пришли к согласию.

– Хорошо, тогда…

– Но не по вопросу отмщения, сэр Геридос. Народу нет дела до отмщения. А если и есть, то скоро у них начнутся совсем другие заботы.

Геридос посмотрел на Шурана так, словно тот только что швырнул ему кошель с золотыми монетами.

– Какие другие заботы могут быть важнее, чем наказание убийцы?

– Хорошо бы их еще найти для начала, – отозвался сэр Шуран.

– Да вот же они стоят.

Я не мог винить сэра Геридоса. Уинноу была одной из нас, настоящим плащеносцем, хотя я не мог понять, как кантор могла стать наемным убийцей. Уинноу не питала любви к герцогам, как и я, Кест, Брасти и любой другой из нашей братии, но мы прилежно исполняли королевский закон. Почему она отвернулась от него?

Мои мысли вновь устремились к тем дням, что я провел в темницах Рижу с Патрианой, герцогиней Херворской: вспомнил, как она громко смеялась, наблюдая за пытками, а еще громче – когда рассказывала мне, что половина плащеносцев служит ей, а вторая – прибегла к разбою. От воспоминаний, как я висел там, закованный в цепи, меня передернуло: они жгли так же сильно, как раны и ядовитая мазь, от которой плоть покрывалась нарывами.

Я потряс головой. Ты сдохла, старая змея. Не смей бередить мою Душу.

– Я с радостью сам обезглавлю этих людей, – сказал Шуран, – если найду доказательства их соучастия, но так как они были под охраной, когда это случилось, то, полагаю, нам будет трудно обвинить их.

– Вы думаете, это случайность, что герцога с семьей убили через шесть дней после того, как они тут появились? – воскликнул Геридос. – Они хотят возвести на престол свою маленькую сучку!

– А сделать это было бы намного проще при живом герцоге, который поддержал бы ее, как он обещал в своем указе.

– Молчать, шкурник, – рявкнул сэр Геридос. – Жаль, что мои люди не убили вас, когда вы сюда прибыли.

Сэр Шуран шагнул к нему.

– Если бы они так поступили, рыцарь-капитан, то ослушались бы приказа вышестоящего командира. Или мне нужно еще раз напомнить вам, каково наказание за невыполнение прямого приказа рыцаря-командора?

Но Геридос не поддался.

– Такое же, как наказание за измену? Вы же родились не в Араморе, сэр Шуран? Довольно странно, если учесть, что все остальные рыцари родились и выросли в этом герцогстве. Вы слишком быстро поднялись для человека, который провел здесь всего лишь несколько лет.

Наконец-то он подошел к самому главному. Геридос пытался убедить своих товарищей и собравшихся священнослужителей, что сэр Шуран – предатель: не зря же он все время напоминал о том, что тот чужак и к чему это может привести.

– Меня повышали в звании, сэр Геридос, потому что так распоряжался герцог.

– Герцог был слишком щедр, – отозвался тот.

Шуран улыбнулся.

– Да, это так. Честно говоря, не помню, когда я впервые получил повышение до рыцаря-сержанта. – Он оглядел собравшихся в зале. – Может, кто-то из вас помнит, почему меня повысили? А то что-то память подводит.

Воцарилась неловкая тишина.

– Наверное, – предположил Шуран, – просто в честь моего дня рождения.

Он подошел к самому старшему рыцарю с широкими плечами и редкими коричневыми волосами на лысеющей голове. Шуран придвинулся к нему едва ли не вплотную.

– Это так, сэр Карлен? Мне дали звание рыцаря-сержанта в виде подарка на день рождения?

Я наблюдал за ним с восхищением: он знал, как говорить с толпой.

– Никак нет, – ответил Карлен.

– Нет, сэр Карлен? Тогда почему, как вы думаете? Может, за мою привлекательность? – Он ткнул пальцем в обгоревшую сторону лица.

– За битву на пике Брантла, – сказал сэр Карлен.

– Какую битву? Вы уверены, сэр Карлен?

– Так точно, рыцарь-командор. В тот день вы спасли жизнь герцога.

Сэр Шуран обернулся и посмотрел на остальных рыцарей.

– Неужели? Что за странное поведение для чужака. – Он подошел к другому рыцарю, такому же высокому, как и он, но молодому. – А почему герцог сделал меня рыцарем-капитаном, сэр Беллетрис?

– Из-за разбойников, – ответил молодой рыцарь. – Они окружили нас, когда семья герцога возвращалась с севера из Хервора. Вы спасли его семью, спасли нас всех.

В голосе молодого рыцаря, в его манере держать себя слышались нотки восхищения героем.

– Спас? Как же замечательно. Значит, наверняка герцог просто так назначил меня рыцарем-командором: он любил широкие жесты, разве не так, сэр Геридос?

Шуран подошел к рыцарю-капитану и встал напротив него.

– Вы уже всё доказали, – сказал он.

– Нет, я так не думаю. Почему меня повысили до ранга рыцаря-командора, сэр Геридос?

– Из-за того, что в прошлом году на нас напал Лут.

– Кто напал, вы сказали?

– Лут. Воины герцога Росета атаковали наши границы, они втрое превосходили нас числом – вы повели нас в атаку и выиграли битву.

Сэр Шуран задумчиво поглядел на него.

– Знаете, после вашего рассказа я тоже кое-что вспомнил. Вы же тоже там находились, сэр Геридос? Мы были с вами в одном звании; напомните мне, почему вы не повели людей в бой?

Сэр Геридос промычал что-то нечленораздельное.

– Что вы сказали? Простите, сэр Геридос, но я плохо слышу. Можете еще раз повторить?

– Я был небоеспособен.

Послышались смешки.

– Да, – сказал сэр Шуран, – трудно встать на ноги, когда ты уронил клинок, а затем поскользнулся и упал в грязь, пока поднимал его.

Смех стал еще громче. Очевидно, рыцари пришли к соглашению. Шуран повернулся к ним спиной и посмотрел на нас с Кестом и Брасти. Я даже думал, что он что-нибудь добавит, но он просто стоял и слушал, пока смех не наполнил весь зал.

Обернись, болван, подумал я. Ты же даешь Геридосу идеальную возможность напасть!

– Я не стану служить под твоей пятой, чужак-предатель! – вскричал Геридос.

Но даже тогда Шуран не двинулся с места. Сэр Геридос бросился на него с саблей в руке – я попытался вытащить рапиру, зная, что не успею. Другие рыцари тоже все это видели, но никто не сдвинулся с места. Почему? Это было бесчестное нападение, маневр труса. Но если Шуран умрет, кому будет до этого дело? Геридос замахнулся клинком, готовясь снести череп Шурану. Но как только клинок пошел вверх, я с восхищением увидел, как Шуран ловко развернулся, одновременно доставая свой меч, и одним идеальным движением полоснул сэра Геридоса по шее.

Голова рыцаря-капитана Геридоса пролетела по воздуху, шлепнулась на пол – раз, другой, третий, – а потом откатилась к самым дверям.

– Вот дерьмо, – выругался Брасти.

Я слышал, как выдохнул стоявший рядом Кест, и повернулся, чтобы посмотреть на него. Он быстро моргал, словно просматривал то, что произошло, снова и снова.

– Он лучше, чем хочет казаться, – наконец выговорил Кест. – Теперь мне понадобилось бы девятнадцать ударов.

– Только если тебе придется снова драться с ним, – сказал я. – Будем надеяться, что этого не случится.

Сэр Шуран вернул клинок в ножны.

– Кто-нибудь еще желает моей смерти? – негромко, почти шепотом спросил он собравшихся рыцарей.

Ответа не последовало.

– Я спросил, кто-нибудь еще хочет бросить мне вызов? – Он ударил кулаком в тяжелой перчатке по стоявшей рядом квадратной колонне. – Я – рыцарь-командор Арамора, – сказал он совсем другим голосом, чем прежде, – зычно, уверенно, властно. – Если среди вас есть те, кто хочет, чтобы я оставил свое место, говорите сейчас. Даю вам лишь один-единственный шанс. Я сейчас положу свой клинок, и вы, если пожелаете, можете даже заковать меня в железо. Если считаете, что кто-то другой сможет лучше руководить вами в темные дни, которые нас ожидают, скажите об этом.

Никто не осмелился произнести ни слова.

– Думайте, – повторил он, – ибо если я останусь рыцарем-командором Арамора, то это последний, самый последний раз, когда я позволю кому-либо подобную глупость. Следующего, кто усомнится в моей чести или звании или попытается напасть на меня, я разрублю пополам и отправлю одну половину на север, а другую на юг, в разные концы мира.

Он прошел вдоль строя рыцарей и священнослужителей.

– Что ж, я жду вашего ответа. Считаете ли вы меня командующим рыцарей Арамора?

– Так точно, рыцарь-командор, – сказали они как один.

Мне казалось, что они выкрикнули эти слова громко, как только могли, но сэр Шуран этим не удовлетворился.

– Я спросил, считаете ли вы меня своим командующим?

– Так точно, рыцарь-командор! – выкрикнули они.

– Как я уже говорил сэру Геридосу, я плохо слышу. Говорите громче, если хотите, чтобы я услышал.

– Так точно, рыцарь-командор!

От их рева зазвенели клинки и щиты, висевшие на стенах. Они продолжали выкрикивать его звание, словно по залу прокатывались раскаты грома. Шуран полностью изменил ситуацию в свою пользу, и воины, которые еще несколько минут назад собирались его предать, стали верны ему вдвое больше, чем прежде. Он теперь не просто командовал рыцарями Арамора. Он ими правил.

Шуран повернулся к священнослужителям.

– Составьте послание ко всем маркграфам и лордам. Но не отправляйте, пока я лично не прочитаю его. Рыцари, приготовьте охрану дворца и все остальные отряды. Никто не может покинуть это место без моего личного разрешения. Я не хочу, чтобы слухи распространились прежде, чем я буду готов. Да, и похороните сэра Геридоса со всеми почестями.

– Но, сударь, – сказал священник. – что нам делать с герцогом и его семьей? Мы же должны подготовить их к похоронам.

– Нет, – отрезал Шуран. – Сделайте все необходимые приготовления, но тела пока оставьте здесь. Мне понадобится день, чтобы разобраться, что произошло.

– А они? – спросил священнослужитель, показывая на нас.

– Плащеносцы? – Шуран обернулся. – Они знают, как поступать в таких случаях. Они помогут мне сложить воедино все детали произошедшего. Если я получу то, что мне от них нужно, они, в свою очередь, обретут благодарность всего Арамора.

Он посмотрел на каждого из нас.

– А нет, так я их сам убью.

Глава шестнадцатая Расследование

– Девочка умерла первой, – сказал я Кесту, который вместе со мной осматривал тела.

Брасти глядел в окно, выходящее на восточную сторону: к подобной работе он питал отвращение. Насилие, особенно убийство, вносит хаос, не поддающийся объяснению и изматывающий душу. Даже мне пришлось на несколько секунд отвернуться от лица Аветты. Она была младше Алины, с более мягкими чертами лица, но бессознательно я продолжал видеть в девочке, лежавшей на холодном полу тронного зала, Алину. Посмотри на нее, сказал я себе. Ты не поможешь Аветте, делая вид, что она не умерла.

Плащеносцы должны были научиться различать раны, разрывы ткани и следы на полу. Нельзя добиться правосудия, пока преступление не будет раскрыто.

– Откуда вам это известно? – спросил Шуран; его гулкий голос эхом разносился в опустевшем зале. Облаченные в металл рыцари и священнослужителям в шелковых одеждах наставляли перепуганных и невыспавшихся слуг, расспрашивали их, так что в зале остались только мы трое и рыцарь-командор. И, конечно, усопшие.

– Вот, видите, когда ей перерезали горло, с этой стороны надавили сильнее. А еще у нее мелкие кровоподтеки на другой щеке. – Я показал пальцами, как могли быть нанесены увечья. – Они от руки того, кто ее схватил. Аветта находилась в спальне одна?

– С матерью: девочку иногда мучили кошмары… – Голос его угас.

– Убийца, скорее всего, держал ее вот так. – Кест выставил вперед левую руку, сжимая воображаемую голову девочки. – А теперь посмотрите на герцогиню Енеллу. Колотая рана на задней стороне шеи. Женщине приказали встать на колени, затем убийца затащил девочку за спину матери и, перерезав Аветте горло, вонзил клинок в шею матери.

– А что насчет мальчиков? – спросил Шуран.

Я передвинулся к Лукану, старшему из двух сыновей герцога.

– У него раны на руках, вот здесь, видите? Не только на внешней стороне предплечий, где обычно бывают порезы, если человек пытается прикрыть лицо, – я поднял его руку и показал две глубокие раны, – но еще вот здесь на ладони, словно он пытался схватить руку, вооруженную клинком. Он дрался за свою жизнь.

– Наверное, они погибли первыми, – предположил Шуран.

– Обратите внимание, насколько эти раны глубокие и рваные, – заметил я. – Лукан был сорванцом?

– Нет, – ответил Шуран. – Он усердно учился.

– Чтобы получить столько глубоких ран, он должен был броситься на убийцу, как безумный, подойти к нему совсем близко. Даже если он не видел, как убивали его мать и сестру, он обнаружил их тела.

Шуран посмотрел на нас с Кестом округлившимися глазами. Это выражение я много раз видел на лицах людей, особенно рыцарей. Большинство живут в мире простых понятий: честь и бесчестие, правильно и неправильно, жизнь и смерть. Они очень удивляются, когда начинают видеть мир так же, как мы, – как осколки истории, составленные из отголосков событий прошлого.

С одной стороны, мне хотелось на этом остановиться, хотя требовалось доказать, что плащеносец не стал бы убийцей. Одно дело – видеть мертвого ребенка, и совсем другое – заставлять себя шаг за шагом представлять, как это произошло. Плохое занятие, жестокое. Даже, может, извращенное.

Когда-то я сказал об этом королю, в одну из многочисленных ночей, когда мы исследовали тела погибших мужчин, женщин и детей, об обстоятельствах смерти которых мы уже знали от свидетелей.

– Они мертвы, – сказал я. – Пусть покоятся с миром.

Король повернулся ко мне, посмотрел, как обычно, изучающим взглядом, словно подозревал и меня в чем-то.

– Убитый человек не может упокоиться, Фалькио. Он может послужить либо живым, указав на своего убийцу, либо убийце, скрыв его личность. Что ты выберешь?

– Фалькио, мы продолжаем? – спросил Шуран, рассеяв мои воспоминания.

В его взгляде я заметил тошнотворный интерес к происходящему. Он подошел к младшему мальчику.

– Расскажите мне о Патрине.

– Думаю, он был последним.

– Почему вы так считаете?

– Убийца начал бы с более опасного противника. Лукан старше и выше, поэтому его зарезали первым. Думаю… – Мне пришлось сделать паузу. Извращенная логика убийства застряла у меня горле. – Думаю, что Патрин видел, как убили его мать и старшего брата.

– Откуда вы знаете?

– Наверняка не знаю, но взгляните сюда. У него только одна рана – удар в сердце, такой же, как у его отца.

Я стянул зеленую ткань до колен мальчика. На ночной рубашке около паха расплылось темное пятно.

– Он обмочился, – заметил Шуран без осуждения или сочувствия в голосе.

– Парнишка ужаснулся увиденному, – сказал я, защищая погибшего.

Рыцарь-командор поднялся и подошел к телу герцога Исолта.

– И вы совершенно уверены, что герцог умер последним? С чего такая уверенность?

– По двум причинам, – ответил я, накрыв мальчика и подойдя к Шурану. – Во-первых, убийца явно хотел убить всю семью. Герцога охраняют лучше, а это значит, риск того, что тело быстро обнаружат и поднимут тревогу, очень велик.

– А вторая причина?

– Посмотрите на его лицо.

Сэр Шуран вглядывался в лицо человека, которому он был обязан всем.

– Он обезумел, – сказал Шуран с глубокой скорбью в голосе. – Его глаза… как у дикого зверя.

Иногда мертвые говорят с нами таким простым языком, что и слова не нужны, подумал я.

– Это лицо человека, которому только что сказали, что всю его семью убили.

Сэр Шуран оставил тела и подошел к трону, поглядел так, словно ждал, что на него вот-вот поднимется герцог.

– Теперь вы расскажете мне, как это могло произойти, Фалькио? Почему эта женщина, Уинноу, совершила такое?

– Она бы такого не сделала, – ответил я. Этот разговор мы оставили на самый конец. Отчего-то казалось важным сначала рассказать историю остальных усопших, о которых скоро забудут, как только в Араморе начнется борьба за власть.

Он повернулся ко мне.

– Я понимаю, что вы не хотите думать плохо о своей соратнице, но она здесь. Это ее клинок отнял жизнь герцога.

Частично это было правдой. Уинноу всегда дралась палашом с клинком, который слегка расширялся у наточенного острия. Удар в сердце Исолта был нанесен именно им.

– Возможно, семья герцога была убита другим оружием, – начал Кест.

– Их всех убили палашом, – сказал Шуран.

– Да, но это мог быть не ее клинок. Такие раны можно было нанести любым клинком с широким лезвием.

– Включая и ее, – настоятельно добавил Шуран.

Кест кивнул.

– Простите меня, но тогда, похоже, мы нашли убийцу.

Прежде чем я успел ответить, двери в тронный зал распахнулись. Рыцарь с темными волосами с густой проседью втащил пожилую женщину в грязном фартуке и с убранными назад волосами.

– Что такое, сэр Чандис? – спросил Шуран.

Сэр Чандис подтащил женщину к телу Уинноу.

– Это она?

Старуха увидела шесть трупов и зажмурилась.

– Это она? – требовательно спросил Чандис, тряся ее.

– Ага, она, – заплакала старуха. – Она это.

– Что тут происходит? – спросил я. – Кто вы?

– Я Виррина, рыцарь-командор, – ответила женщина, поглядев на сэра Шурана; меня он словно не заметила. – Главная стряпуха.

– Конечно, я помню тебя, Виррина, – мягко сказал Шуран. – Что ты хочешь рассказать нам о гибели герцога?

– Да ничего, сударь. Я ничего не знаю, только… Эта женщина… Тесса.

– Кто?

– Она имеет в виду убийцу, – сказал сэр Чандис. – Виррина сообщила одному из охранников, что пропала служанка. Ее описание соответствовало внешности женщины-плащеносца, поэтому я привел ее сюда, чтобы она взглянула на тело.

Виррина сжала руки у груди и беспрестанно трясла головой.

– Это она, рыцарь-командор, клянусь, хотя раньше я никогда не видела ее в такой одежде.

– Она знала герцога? – спросил Шуран.

– Так мы все знаем герцога, сударь, он же… Ой, вы имели в виду, знала ли она его лучше других?

– Да, Виррина, это я и имел в виду.

Старуха опустила голову и пожевала губами. Затем покачала головой, словно вела сама с собой какой-то спор.

– Говори, женщина, ты находишься в присутствии рыцаря-командора Арамора, – приказал сэр Чандис.

– Она и так знает, кто я, сэр Чандис, – спокойно сказал Шуран. – Виррина, ты нам поможешь, если расскажешь всё, что знаешь.

– Ну сударь, я… Я не хочу никаких проблем из-за того, что не могу…

– С тобой всё будет в порядке, если ты скажешь правду.

– Она… ну… Герцог иногда посылал за ней мальчишку. Думаю, они… – Она замялась и уставилась в пол.

– Думаешь, что они были близки? – спросил Шуран.

– Не скажу этого наверняка, но он иногда посылал за ней.

В комнате воцарилась тишина, пока мы все пытались осознать последствия этого простого утверждения. Он иногда посылал за ней. Та Уинноу, которую я знал когда-то, не стала бы отдаваться любому мужчине, особенно такому, как Исолт. Ее мужа убили незадолго до того, как она встала в наши ряды. Именно из-за убийства мужа и неспособности другого герцога покарать преступника она стала плащеносцем. Так что же она делала, когда герцог посылал за ней?

– Бешар, – вдруг сказал я. – Где Бешар?

Если кто и знал об интрижках Исолта, то только Бешар. Тысяча чертей, Исолт мог даже заставить старика смотреть, как он развлекается.

– Бешар мертв, – ответил Чандис.

– Что? Когда? – воскликнул Шуран.

– Мы только что нашли его в своей комнате, в постели. С перерезанным горлом. – Сэр Чандис внимательно следил за выражением лица Шурана. – Рыцарь-командор, разве не очевидно? Эти люди убили гофмейстера, чтобы прикрыть тайну шкурницы-шлюхи. Она устроилась на кухню горничной, привлекла внимание герцога и, когда пришло время, исполнила то, ради чего ее послали. – Рыцарь указал на нас. – Послала та самая девчонка, Алина, которую они хотят посадить на престол.

Сэр Шуран поднял брови.

– Я могу допустить, что преступление совершила эта женщина, Тесса или Уинноу, как бы ее ни звали, но с трудом поверю в то, что этот план придумал тринадцатилетний ребенок, сэр Чандис.

– Тринадцатилетняя? – перебила его Виррина. – Тогда это вообще невозможно, сударь.

Чандис огрызнулся:

– Ты теперь магистратом стала, старуха?

– О, что вы, сударь, просто… эта Алина, кем бы она ни была… Ей бы пришлось придумать план всего лишь в восемь. Тесса проработала у нас пять лет.

Пять лет? Неужели Уинноу пять лет пряталась под личиной посудомойки? И что она все это время делала? Спала с герцогом Араморским?

– Бессмыслица какая-то, – пробормотал я.

Сэр Шуран посмотрел на меня, затем на стряпуху.

– Благодарю тебя, Виррина. Сэр Чандис, отведите ее на кухню. Уверяю тебя, тебе нечего бояться ни за себя, ни за свою семью. Возможно, мне придется еще раз с тобой поговорить попозже, а пока что сэр Чандис лично будет отвечать за твою безопасность.

Сэр Чандис тут же присмирел, отсалютовал и вывел старуху из зала.

– Все это выглядит как заговор, первый кантор, – сказал сэр Шуран.

– Согласен, – отозвался Кест, – но не слишком умелый.

– Почему? Сделано то, что задумано, – сказал рыцарь-командор с нотками легкого раздражения в голосе.

– Убийца пробирается в покои семьи, оглушает, но не убивает стражников и при этом расправляется с женой герцога и его детьми. Затем отправляется в спальню Бешара и уничтожает его. Наконец, возвращается сюда, закалывает двух охранников, уделяет время тому, чтобы сообщить его светлости, что вся его семья погибла, а затем тоже его убивает. Итого у нас восемь трупов.

– Простите меня, святой клинков, но для меня все звучит очень логично, – сказал Шуран.

– Но почему не убиты те стражники? – спросил Брасти. – Те, что охраняли покои семьи? Почему их просто оглушили? Это же большой риск.

– Из щепетильности, – предположил Шуран. – Возможно, эта ваша Уинноу хотела убить дворян, но пощадила охранников, которые просто выполняли свою работу? А когда добралась сюда, поняла, что другого выхода у нее нет, и ей пришлось убить стражников Исолта…

– А как насчет Бешара? – спросил я. – Он не дворянин, и все равно его убили в собственной постели.

Шуран обвел руками трупы, лежащие на полу.

– Я понимаю, Фалькио, что вам может быть трудно в это поверить, но самое простое и логичное объяснение произошедшему заключается в том, что ваша соратница Уинноу убила герцога и его семью.

– Но почему? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Возможно, из мести: за то, что он был причастен к смерти короля.

– Пять лет спустя? – усомнился Кест.

– Или за какой-то недавний промах. Если они и впрямь были любовниками, женщина могла надоесть герцогу. Может, она узнала, что герцог Исолт не собирается подписывать указ с обещанием помощи Алине и вместо этого хочет поддержать Трин?

– А он собирался? – спросил я.

– Я не знаю, – ответил Шуран. – Когда я в последний раз говорил с ним вчера вечером, герцог был пьян. Он метался меж двух решений, сначала клялся помочь Алине, потом проклинал имя короля и божился, что поддержит Трин. Когда я попытался подтолкнуть его к решению, он отослал меня прочь.

– А к какому именно решению вы пытались его подтолкнуть? Шуран устало улыбнулся.

– Я просто попросил его определиться и сказать мне, чтобы я мог приготовить своих людей к последующим событиям.

На самом деле он имел в виду следующее: «Если Исолт собирался предать плащеносцев, мне нужно было подготовить своих людей к тому, чтобы арестовать и убить вас». Интересно, а он вообще думал о том, что станет делать – исполнит ли свой долг перед герцогом или же обещание, данное мне? В такие времена честь – обременительное дело.

Мы стояли в тишине, пытаясь осознать, что же произошло.

– Что за кровавое месиво, – наконец выговорил Брасти. Все это время он молчал, и печальные нотки в его голосе нас всех удивили.

– Ты о чем?

– О ней. – Он показал на рану на бедре Уинноу. – Только погляди, какая рваная рана, словно герцог ударил ее в одно и то же место три-четыре раза.

– Герцог был в ярости, – сказал Кест.

– Конечно. Тогда почему рана на груди такая чистая? Единственный удар. Ты когда-нибудь видел, чтобы разъяренный человек бил несколько раз по бедру, а затем нанес один смертельный удар в сердце? Почему он не разделал ее на куски?

– Наверное, потому что сам умирал, – предположил Шуран. – Они некоторое время боролись, затем Уинноу нанесла ему смертельный удар, и, перед тем как умереть, он вонзил ей в сердце кинжал.

Брасти фыркнул.

– Как в древних легендах.

– В этом есть своя темная симметрия.

– Только у человека, которому только что палашом пронзили сердце, не хватит сил совершить то, что, по-твоему, сделал Исолт. Фалькио, Уинноу убил кто-то другой.

Я переглянулся с Кестом.

– На удивление, – признал он, – Брасти прав. Шансов на то, что все это совершила одна женщина, пусть и Уинноу, практически нет. Тем более что она не могла умереть от руки полного, пьяного мужчины, ослепленного яростью. Даже получив серьезную рану, Уинноу бы легко с ним справилась.

– Согласен, есть еще один убийца, – сказал я. – Что бы тут ни случилось, но драки между Уинноу и герцогом Исолтом не было. Шуран, вы должны позволить нам найти его. У нас с Кестом и Брасти есть опыт в подобных делах. Мы и раньше выслеживали убийц.

– Я не могу пойти на это, Фалькио. Вы же знаете, что не могу. Если я отпущу вас, дворяне и попы, жаждущие власти, сочтут это слабостью.

– Кто займет трон? – спросил я.

– Никто. Таких прецедентов, чтобы погибла вся семья герцога, еще не было… Я даже такого случая не припомню. Мне нужно приказать своим рыцарям расставить охрану по всему Арамору до тех пор, пока не соберется Совет герцогов.

– То есть вы хотите сказать, что оставшиеся восемь герцогов решат, кому отдать власть?

Он кивнул.

– А до тех пор кому выгодно такое положение?

Шуран немного помолчал.

– Мне, полагаю, на какое-то время. Но герцоги никогда не возвысят рыцаря до своего уровня.

– А как насчет врагов Исолта?

– Герцог Росет может попытаться использовать возникшие обстоятельства, чтобы расширить границы Лута. Наверняка Карефаль и окрестные деревни попадут под его контроль.

– А Трин? – спросил Брасти. – Разве теперь ей не станет проще?

– Вообще-то нет, – ответил Шуран. – Если подозрение падет на нее, то, скорее всего, герцоги Пертина, Дута, Бэрна и даже Рижу объединятся. Убийство герцога – не самый лучший шаг для претендента на престол.

– Хорошо, – сказал Брасти. – Значит, нам нужно найти доказательства того, что она виновна в убийстве, – тогда все проблемы разом решатся.

Шуран шагнул вперед, сжав рукоять клинка.

– Я же сказал, что не могу вас отпустить. Знаю, что вы не несете ответственности за произошедшее, но мне и без того нелегко удерживать всё в своих руках – не хочу, чтобы еще и дворяне принялись обвинять меня в том, что я позволил ускользнуть плащеносцам от возмездия.

Кест встал напротив. Он не стал обнажать клинок, рыцарь-командор тоже в этом не нуждался.

– Мы уже как-то дрались, сэр Шуран. Как вы считаете, если бы вам выпал удачный день, вы бы смогли меня победить?

Шуран хитро улыбнулся.

– Я не знаю. – Он отпустил рукоять клинка и позволил ему вернуться в ножны. – Сегодня явно не самый мой удачный день. – Рыцарь повернулся ко мне. – Вы хотите, чтобы я попытался контролировать Арамор, в то время как все будут считать меня человеком, отпустившим плащеносцев?

– Или так, или человеком, позволившим убийце герцога избежать правосудия. Не сомневаюсь, что истинного преступника несказанно радует то, что вы нас удерживаете. Вам нужно решить, каким образом вы сможете лучше послужить герцогу Исолту.

Шуран посмотрел на нас троих, словно ждал знака, что нам можно доверять. Или, возможно, искал доказательства нашей виновности – хоть чего-нибудь, что помогло бы ему принять решение. Руку я держал у рапиры, не веря, что он нас отпустит.

Он преклонил колено у тела герцога.

– Исолт был добр ко мне, вы же знаете. Думаю, ему нравилось, что я чужак и отличаюсь от всех. Он насмехался над моими шрамами, а остальные делали вид, что их не замечают, но герцог всегда говорил правду – так, как ее видел. Идите, – сказал он, все еще глядя на тело. – Если существовал второй убийца, то он – или, может быть, она – использовал потайной ход, который находится за дверью около трона. Ход ведет за стены дворца. Если вы говорите правду, то вы – моя единственная надежда отыскать того, кто это сделал. Если же нет, то будьте уверены: я тоже смогу разыскать любого человека, когда мне это нужно.

Потайной ход, который начинался за троном Исолта, вился внутри стен дворца, словно огромная змея проложила себе путь сквозь камни, заглотив их. Он привел нас к пустому проходу около внешней стены, затем вновь вернулся в самое сердце дворца.

– Святые угодники, – пробормотал Брасти. – Какой пьяный архитектор построил этот лабиринт?

– Здесь есть закономерность, – сказал Кест, указав на узкие двери, которые время от времени появлялись на пути. – Основной коридор идет вокруг дворца, а по боковым можно попасть в любые покои и помещения.

– Значит, он мог за всеми шпионить.

– Наверное, лучше уж так, чем наоборот, – ответил Кест.

Я заметил размазанное пятнышко крови на стене.

– Убийца пошел туда, – сказал я, показав в другую сторону коридора. – Почему проклятые охранники не направились по его следам?

– Были заняты, предполагая, что это сделали мы, – заметил Кест.

– Нет, – сказал Брасти, встав на колени, чтобы изучить следы на пыльном полу. Опыт охотника и браконьера научил его идти по следу – нам с Кестом этого умения недоставало. – Смотрите, вот здесь видно, что охранники все-таки преследовали его.

– Если надежда на то, что они поймали убийцу? – спросил я.

– Нет, вот тут, видишь? Следы ведут во внутренний круг, но только потому, что убийца хотел, чтобы мы туда пошли. Он пытался скрыть свои следы на пыли, но его выдает левая нога. На самом деле он пошел прямо к проходу, который ведет из замка.

– Откуда ты знаешь?

Брасти смахнул пыль с дорожки. Сначала я ничего не мог увидеть, но затем кое-как разглядел в темноте темно-красные капли на камнях.

– Он прикрывал кровь пылью, а затем размазал немного по стене, чтобы показать, что идет в другую сторону, – на самом деле убийца шел к выходу из замка спиной. Посмотри, как он бережет одну ногу.

– Уинноу всегда предпочитала в первую очередь наносить рану в ногу, – заметил Кест.

Хорошая стратегия, и в прошлом она ее всегда выручала. Если получается ранить противника в ногу, то он теряет равновесие и начинает двигаться медленнее, давая фехтовальщику возможность сконцентрироваться и нанести смертельный удар.

– Плохо, что в этот раз кто-то сыграл с ней в ту же игру, – сказал я. – Идем.

Мы выбрали направление, посматривая, нет ли поблизости ретивых охранников, которые могли бы продолжить поиски. Следуя потайному ходу, мы обогнули весь дворец, иногда забираясь под странными углами на другой этаж и спускаясь по узким лестницам. Но, несмотря на все наши усилия, мы все-таки потеряли след.

– Как ты думаешь, где он нас обхитрил? – спросил я Брасти.

– Еще в начале, – резко ответил он. – Проклятье. Я должен был заметить. Если мы пойдем назад, то…

– Нас, скорее всего, поймает охрана.

Тысяча чертей! Кто бы это ни сделал, прятался он лучше, чем мы искали.

– И что теперь? – спросил Кест.

– Там выход наружу, – сказал Брасти и показал на пятно света справа от нас.

Чем ближе мы подбирались к выходу, тем более неровным становился путь. А в конце нас ждала голая скала и обрыв в сотню метров, внизу по камням бежала горная речка. Приглядевшись, мы обнаружили едва заметную тропу, которая уводила от дворца.

– Не хотелось бы мне идти по этой дороге в темноте, – заметил Брасти. – Сомневаюсь, что она бы понравилась Исолту, если бы понадобилось бежать.

– Убийца, видимо, спустился вниз, – сказал я. – Я уверен. Он поводил нас по всему дворцу, но сам добрался сюда несколько часов назад.

– А как же следы? – спросил Кест.

– Возможно, он оставил их еще вчера вечером, – ответил Брасти. – Убийца знал, что это лучший вариант для отхода, и поэтому оставил ложные следы еще до того, как совершил убийство.

Кест смотрел с сомнением.

– По-моему, это слишком большой риск для человека, которого не должны увидеть.

– Не обязательно, – возразил я. – Думается мне, Исолт не многим разрешал пользоваться потайным ходом: какой смысл в шпионской сети, если все о ней знают? Если убийца знал, как забраться внутрь, он мог спокойно разгуливать по потайному ходу.

– Все это, конечно, понятно, – согласился Кест, – но кое-что меня все-таки тревожит.

– У нас и так всё хуже некуда, а тебя еще что-то тревожит? – спросил Брасти.

– Да. Очередность убийств. Зачем надо было сначала убивать семью?

– Потому что лучшие стражники охраняли самого герцога? – предположил Брасти.

– Но это не так. Всего два стражника? В покоях его жены и детей находилось намного больше.

– Словно он хотел сохранить в тайне отношения с Уинноу, какими бы они ни были, – заметил я.

– Отлично, – сказал Брасти. – Выходит, он развлекался с Уинноу – вот это меня точно смущает. Она даже над моими шутками никогда не смеялась, но, даже если это отбросить, все равно имело смысл убить герцога в первую очередь. Кто-то мог заметить, как убийца входит и выходит из покоев семьи, и поднять тревогу, тогда бы он никогда не добрался до Исолта. Нет, убийц точно было двое. Один расправился с Исолтом, второй – с его семьей.

– В таком случае Уинноу вполне могла убить герцога, а ее подельник – семью, – заметил Кест.

– Невозможно. – В голосе Брасти звучала уверенность.

– Значит, ты согласен с Фалькио? – удивленно спросил Кест.

– Нет, конечно. Фалькио – идиот-идеалист, когда дело касается Уинноу и остальных – и, конечно, короля. Он забыл, что Уинноу с катушек съехала к чертям собачьим.

– Тогда…

– В этом-то и дело. Если бы она хотела убить Исолта, она бы не стала ждать пять лет. И не убила бы его изящным ударом в сердце. Помните, как она дралась? Вот дерьмо! Если бы Уинноу решила убить Исолта, она бы отрезала голову и ему, и всей его охране, а в оставшееся время украсила бы тронный зал головами, насадив их на пики, а затем допила бы все вино, прежде чем уйти. Нет, Уинноу не стала бы расправляться с ним из-за какой-то личной мести.

– Возможен и другой вариант, – сказал Кест. – Но тебе он, Фалькио, не понравится.

– Какой?

– Наверное, нам сначала надо выбраться отсюда. Спускаться вниз долго, потом еще придется зайти в деревню, чтобы купить лошадей и амуницию.

– Ну-ка, говори, – потребовал я.

Он помолчал немного и сказал:

– Ты все время говорил, что у короля был какой-то замысел, что он не оставил бы всё просто на волю случая. А что если это и был его план? Что если…

– Нет, – отрезал я. – Король бы никогда не одобрил убийства. Даже если…

– Выслушай. Только что стало известно о наследственных правах Алины. Поползли слухи, что она постарается взойти на престол. Собирался Исолт предать нас или нет, но его находят мертвым.

– Это не…

– Кест прав, – поддержал его Брасти. – Слушай, Фалькио, я знаю, как сильно ты любил короля. И многие из нас его любили. Но война и политика – это совсем не то же самое, что сидеть в библиотеке замка Арамор, попивая вино и листая старинные книги о философах-стоиках. Дело в Алине, родной дочери короля. Если бы у тебя был ребенок и ты понимал, что с ним произойдет, когда ты умрешь, неужели ты бы не попытался его защитить? И если бы ты знал, что сам не сможешь этого сделать, разве не имело бы смысла придумать что-то подобное? Разослать плащеносцев, чтобы они убили герцогов, когда придет время, – нанести удар прежде, чем герцоги нападут на Алину?

– Твоя теория ошибочна, – сказал я.

Он всплеснул руками.

– Да уж! Просто потому, что тебе не нравится.

Кест стоял, задумавшись, словно пытался прокрутить в голове всё с начала до конца. Наконец он спросил:

– И в чем заключается ошибка?

– Мы трое справились бы с подобной миссией лучше всех, – ответил я, – но он нам ничего подобного не приказал.

Они посмотрели на меня с недоверием. И тут до меня дошло, что до сих пор ни один из них так и не рассказал, какое последнее поручение дал им король.

Помолчав, Брасти сказал:

– Святые угодники, Фалькио. Ты в самом деле не понимаешь?

– Чего?

Ответил Кест, тихим и необычно ласковым голосом:

– Король так сильно любил тебя, что не мог приказать тебе совершить убийство. Он знал, что это убьет тебя самого, Фалькио.

Я прислонился к скале, в груди сжалось так, что дышать стало трудно. Где-то в глубине души я, сам не желая того, поверил, что Брасти с Кестом говорят правду. Мы с королем были лучшими друзьями, и я всегда верил в то, что мы разделяли общие взгляды. Но в тот страшный час, когда герцоги маршировали с армией к замку, намереваясь отрубить ему голову… мог ли Пэлис отвернуться от наших идеалов? Мог ли он во имя дочери повелеть кому-то из моих соратников-плащеносцев совершить убийство? Ноги стали ватными, словно паралич, вызванной нитой, опять охватил меня, а в голове снова и снова звучали слова короля Пэлиса: «Ты предашь ее».

Глава семнадцатая Швея

Хаос начал охватывать герцогство Исолта, прежде чем мы выбрались из дворца. Городские констебли рыскали по улицам с обнаженным оружием, хотяпонятия не имели, кого они ищут. Округу прочесывали небольшие отряды людей Шурана; они были дисциплинированнее, хотя казалось, что и рыцари здесь тоже для видимости, а не ради серьезной цели. Мы постарались не сталкиваться ни с теми ни с другими. Было бы проще, если бы Шуран выдал нам подорожные бумаги, но я понимал, почему рыцарь оставил за собой возможность в дальнейшем решить, сбежали мы или он нас отпустил.

Мы пробирались по задворкам Арамора, сменив широкие, изъезженные пути на бездорожье и лесные тропы. Слухи об убийстве герцога постепенно расползались из столицы, но чаще всего люди просто не обращали на нас внимания, идя по своим делам.

Несмотря на заверения Шурана, я хотел убедиться, что Валиане и Дари не причинили вреда, но, когда мы на второй вечер все-таки добрались до «Красного молота», они уже уехали.

Хозяин постоялого двора, молодой белокурый парень по имени Тайн, не умел даже сводить счета, и я подозревал, что он лишь недавно занялся этим делом. Он долго листал страницы взад и вперед, что-то бормотал себе под нос, а потом заявил:

– Уехали два дня назад.

– Два дня? – спросил я. – То есть через день после прибытия? Ну-ка, еще раз проверьте свои записи.

Он искренне испугался, что перепутал что-нибудь, но все-таки твердо сказал:

– Два дня.

– Вы случайно не путаете отъезд с приездом?

Тайн нервно хихикнул.

– Нет, смотрите сами, вот графа «приезд». «Две прекрасные дамы» и дата, когда они прибыли. А теперь глядите сюда. – Он перелистал несколько страниц и ткнул пальцем. – В графе «отъезд» день спустя тоже «две прекрасные дамы». Всё просто, видите?

– А почему «две прекрасные дамы»? – спросил Кест. – Почему вы не записали их имена?

Хозяин постоялого двора пожал плечами.

– Дык у меня с именами плохо. Да и вообще никто надолго не остается. Проще написать «три здоровых воина» или «слабоумный старик».

– Вы понимаете, что согласно герцогскому закону Арамора вы обязаны записывать имена постояльцев в книгу?

Тайн посмотрел так, словно у него кусок в горле застрял.

– Пожалуйста, судари… Я не знал! Я не… То есть я только недавно тут работаю. Мой дядя купил это место месяц назад. Он сказал мне, чтобы я тут всем управлял, а сам уехал обратно в Пертин.

– Ваш дядя владеет многими постоялыми дворами? – спросил я.

– Не, он вообще-то рыцарь. Постоянно охраняет границы вместе с другими воинами. Дурацкая служба, как по мне.

– И ему хватило денег, чтобы купить постоялый двор? – спросил Кест.

Тайн снова пожал плечами.

– Наверное, рыцарь-командор наградил его за службу. Хотя дядя Эдуарте не очень-то надежный – так Ма говорит. Скажите, а вы меня не оштрафуете? Просто я тут только работаю, а не…

Я воспользовался его паникой, чтобы выхватить из рук книгу. Две записи разделял лишь один день.

– Почему они уехали на следующий же день, не подождав нас? – Я вернул ему книгу. – А они посланий никаких не оставляли?

– А вы кто?

– Фалькио, – сказал я. – Фалькио валь Монд.

Хозяин постоялого двора широко улыбнулся.

– Смешно. А вам никто не говорил, что ваше имя похоже на Фаль…

– Ищите письмо.

– А что его искать? – сказал парень и показал на деревянную коробку, стоявшую за ним. – Тут никаких писем нет.

– Тогда почему вы спросили мое имя?

Хозяин нахмурился.

– Разве не вы мне только что сказали, что я должен записывать имена?

Кест ткнул пальцем в последнюю запись.

– Фалькио, глянь-ка. Подозреваю, это всё объясняет.

Я посмотрел в записи. Прочитав, что написано в графе, где должны быть указаны имена, я тут же простил хозяина, хотя цена за комнату была вдвое меньше той, что он нам назвал.

Брасти тоже прочитал запись через мое плечо.

– Вот дерьмо!

– А вы не знаете, где сейчас находится «злая старуха»? – спросил я хозяина.

– У себя в комнатах, где ж еще. Носу не казала, с тех пор как приехала, насколько мне известно. Наверху, последняя дверь направо. Обычно мы сдаем эти комнаты дворянам, но… она вроде как… и я не хотел…

– Понимаю, – сказал я и сочувственно улыбнулся.

Перед тем как подняться на второй этаж, мы с Кестом и Брасти отряхнули пыль с плащей и расправили плечи. Последняя дверь в коридоре была сколочена из струганых дубовых досок, скрепленных бронзовыми клепками и уголками, и украшена подобающим бронзовым молотком. Я уже собрался воспользоваться им, но услышал рык, донесшийся изнутри:

– Входите, болваны.

Я открыл дверь, и мы втроем вошли в самые просторные комнаты на постоялом дворе: гостиная была чуть больше обычной комнатушки, к ней за закрытой дверью примыкала спальня. На полу лежал огромный ковер, а на окнах даже висели занавески. Швея устроилась на стуле у окна с иглой и нитками в руках: она шила нечто напоминавшее большой носовой платок.

– Откуда вы узнали, что это мы? – спросил Брасти.

– Я знаю, где начинается и заканчивается каждая нить, – ответил Швея, не отрываясь от работы. – А кроме того, я слышала ваши шаги в коридоре. Вы трое ходите, как пьяная трехногая лошадь, скрещенная с уткой.

Я сел на широкую скамью в нескольких шагах от нее. Она тут же возмущенно подняла брови, но я посчитал это небольшой платой за те неудобства, которые она наверняка еще причинит.

– Почему вы отослали Валиану и Дари? – спросил я.

– Нашла им дело.

– Подробнее не расскажете?

– Если тебе так угодно. Нашла им важное дело.

Я промолчал, не желая подыгрывать Швее. Как всегда, в начале разговора старуха давала понять, что знает больше меня, и обладает большей властью, и лишь она одна решает, что мы будем обсуждать, а что нет.

– Что ты делаешь? – спросила Швея.

Я думал, что она обращается ко мне, но женщина смотрела поверх моего плеча – я оглянулся и увидел, что Брасти стоит у двери.

– Пойду поищу чего-нибудь на обед, – сказал он. – Вернусь через час-другой. Может, к тому времени Фалькио уже перестанет позволять вам наставлять ему рога.

– «Наставлять рога» означает совсем не то, что ты думаешь, – заметил Кест.

Швея захохотала.

– Но вообще-то Брасти говорит дело, – продолжил Кест. – Герцог Исолт мертв, а плащеносца подозревают в его убийстве. Есть по крайней мере еще один убийца, и мы понятия не имеем, в чем дело. Сейчас не время для игр.

– Что ж, – сказала Швея, – раз вы ничего не знаете, так и молчали бы, пока я не расскажу вам то, что следует знать.

– Пока не расскажете то, что, как вы считаете, нам следует знать, – пробормотал я.

– Какая разница?

Брасти прислонился к косяку, скрестив руки на груди.

– Знаете, что я думаю о вас в последнее время? Думаю, что вы мысленно вы всё еще видите себя женой короля, со слугами и фрейлинами, с обходительным обращением и прочей чепухой. Думаю, что вы скучаете по всему этому. Поэтому и обращаетесь с нами как с чернью, а Фалькио вам позволяет.

Брасти говорил легко, почти весело, но в глазах его я увидел прежнюю горечь.

– Пусть ее, – сказал я. – Мы все здесь на одной стороне…

– Ты так «думаешь»? – спросила Швея, не отрываясь от шитья. – Интересно, что бывший браконьер, чей умишко не больше горошины, считает, что его мысли хоть кого-то в этом мире волнуют. Ты никто – бродяга и ублюдок, Брасти Гудбоу. Ты цепляешься к тем, кто лучше тебя, надеясь, что в присутствии этих двух болванов станешь хоть кем-то.

– Довольно! – воскликнул я. – Брасти – плащеносец. Он один из нас, и вы должны обращаться к нему с уважением, которого он заслуживает.

Швея перестала шить и посмотрела на меня как на бродячего щенка, который облаял ее.

– Предполагала, что человеку, который столько раз был на волосок от смерти, должно это надоесть.

– И напрасно, – парировал Кест.

Дверь, ведущая в спальню, осторожно приоткрылась, прервав наш разговор, и кто-то прошептал:

– Что происходит?

В дверной щели показалось лицо Алины.

– Фалькио, – сказала она радостным, но приглушенным голосом, открыла дверь и выбежала ко мне. – Я спала. – Девочка обвила меня руками.

– Прости, что разбудил тебя, – сказал я, встав на колено, чтобы как следует обнять ее. – Мы просто играли в одну игру.

Алина отодвинулась.

– У вас что, нет других, более важных дел, чем в игры играть?

Она мне вдруг чем-то напомнила Швею.

– Знаешь, ты абсолютно права. У нас нет времени на глупые игры.

Старуха усмехнулась.

Стараясь не допустить, чтобы она заметила ужас на моем лице, я вновь посмотрел на Алину. Бледная кожа, почти пепельная. Девочка не выглядела так, словно только что проснулась, – наоборот, казалось, она не спала несколько недель. Алина исхудала еще больше с тех пор, как я видел ее в последний раз, глаза ввалились. Темным кругам не место на лице тринадцатилетней девочки. Она накручивала на палец сухие, ломкие волосы. Ногти были искусаны.

– На что вы засмотрелись? – возмущенно спросила она.

Я заставил себя улыбнуться.

– На юную неряху с худющими, как у ее отца, руками и ногами и костлявым носом, не очень-то королевским.

– Вы тоже не слишком похожи на плащеносца, – сказала она, машинально коснувшись носа.

– Это правда, – согласился я и еще раз обнял ее. – Но у нас слишком много дел в этом мире, так что будем делать всё, что сможем.

Она порывисто обняла меня на мгновение и снова отстранилась.

– Я так рада видеть вас, Фалькио. Но если всё в порядке, я пойду и попытаюсь еще поспать. Так устала сегодня.

– Конечно, милая.

– Вы же разбудите меня, прежде чем уйдете?

Алина снова рассеянно теребила свои волосы. Я взял ее руку и опустил.

– Еще увидимся перед моим отъездом. Иди отдыхай.

Она улыбнулась так, словно из нее высосали все силы, и ушла обратно в спальню, притворив за собой дубовую дверь.

Я переглянулся с друзьями – на их лицах отражалось то же беспокойство, что и на моем.

– Ее чем-то накачали, – сказал Кест с едва заметной ноткой обвинения в голосе.

– Это нужно, чтобы помочь ей заснуть, – ответила Швея. – Хотя бы попытаться.

Брасти едва сдерживался, чтобы не взорваться.

– Какого черта здесь…

– А ну, тихо, – пригрозила ему Швея. – А то сделаешь еще хуже.

Брасти плотно сжал кулаки и яростно зашептал:

– Святой Загев, Вызывающий слезы песней! Что случилось с Алиной?

Я разделял его страх и замешательство, но уже знал ответ.

– Война, – сказал я и повернулся к Швее. – Дела в Домарисе идут плохо? Поэтому вы здесь?

Швея кивнула.

– Сколько осталось? – спросил Кест.

– Армия герцога Гадьермо скоро будет разбита наголову. Мои плащеносцы изо всех сил борются с отрядами Трин, но мы можем лишь задержать их, а не победить. Домарис продержится неделю, в лучшем случае две. Потом Трин двинет свое войско к границам Рижу.

– И какое отношение это имеет к Алине? Она ранена? – спросил Брасти.

– Да, но не клинком.

– Тогда что с ней? Она говорит как семилетнее дитя, а не как девушка и будущая королева.

– Это от усталости, болван, – сказала Швея. Голос ее был сердитым и отрывистым, и я понял: на нее тоже давит чувство вины за то, что она подвела Алину. – Ей всего тринадцать лет!

– Но прошло лишь несколько недель! – умоляюще сказал Брасти, словно надеялся выторговать у нее лучший ответ.

– Нет, – тихо сказал я. – Для нее все это длится уже несколько месяцев. Началось еще в Рижу, когда она едва не сгорела в пожаре с семьей Тиарен – семьей, которую она считала своей. Затем мы нашли ее и сразу же бросились в бега. За нами гнались все убийцы в городе, пока не закончилась Кровавая неделя: посмотри правде в глаза, в Рижу никогда не было недостатка в убийцах.

– А затем нам пришлось бежать от рыцарей герцога Перо, – добавил Кест, глядя куда-то вдаль, – до самого Пулнама.

Я вспомнил свою единственную встречу с Перо, герцогом Орисонским, его плохо скрываемую радость, когда он надеялся забрать Алину и Валиану для своих мерзких удовольствий.

Швея прыснула.

– Может, Кест, тебя порадует то, что Перо больше не смог удовлетворять потребности Трин. Она нашла себе нового любовника, который убил Перо, когда тот наслаждался с Трин в последний раз.

– Алине от этого не лучше, – ответил Кест.

Швея вновь взяла свою работу.

– Ничто ей не поможет. Бедняжка Алина, отважная наша девочка. Ей только тринадцать, а разум тринадцатилетнего ребенка не способен вместить всего этого…

От тошнотворной догадки свело живот и перехватило горло.

– Она сходит с ума от страха.

Швея сжала губы, не отрывая глаз от шитья.

– Ага, можно и так сказать.

– Но что же нам теперь делать? – требовательно спросил Брасти. Он шевелил пальцами правой руки, словно перебирал стрелы. – Мы тратим время на войны и политику, в то время как девочка, которую мы должны спасти, увядает! Как она сможет взойти на престол в таком состоянии?

Швея работала иголкой, умело прокладывая стежки. Она промолчала. Ни гневных речей, ни язвительных шуток – лишь молчание, как на поле боя после того, как драка уже завершена.

– Швея, вы хотите сказать, что все закончилось? – спросил я. – И нет никакой надежды возвести Алину на престол?

Она не ответила. Кест разглядывал комнату, словно надеялся углядеть какой-то узор на деревянных стенах. Глаза Брасти наполнились слезами от разочарования и горечи – мои, кажется, тоже.

– Все кончено, – наконец сказала она. Положила шитье на подоконник, встала со стула. – И, отвечая на ваш первый вопрос, скажу, что девушки вернутся сегодня вечером. Дюжина воинов Трин заметили нас еще в Домарисе и шли за нами до самого Рижу, так что я послала Дари и Валиану сбить их со следа.

– А почему так мало? – спросил Кест. – Почему она не отправила за вами сотню или тысячу, чтобы расправиться раз и навсегда?

– Джиллард дал понять, что не позволит армии Трин пройти через его герцогство, поэтому герцогиня послала лишь небольшой отряд, который проник незаметно.

– Значит, он все-таки выполняет условия сделки? – удивленно спросил я. – Герцог Рижуйский честно соблюдает соглашение, заключенное с Алиной?

Швея фыркнула.

– Пора бы тебе знать, что использовать слово «честно» в одном предложении с «Рижу» – это все равно что дать овце шерсти и попросить ее связать тебе плащ. Он делает то же, что и все остальные, – ждет, пока Трин не предложит ему более выгодные условия.

– А когда она их предложит? – спросил Кест.

Выражение лица Швеи не изменилось, но внутри забулькала ярость и разочарование.

– Пусть каждый герцог Тристии горит в своем собственном аду, – прошипела она. – Лишь об этом я теперь прошу богов.

– У нас же есть указ, – сказал Брасти. – Разве мы не можем использовать его, чтобы…

– Чтобы что? – спросил я. – Если бы убили лишь Исолта, то его место занял бы старший сын, которому пришлось бы соблюсти условия, но…

Швея прищурилась.

– О чем вы говорите? Кто-то убил не только Исолта, но и Лукана?

Я втайне порадовался, что Швея о чем-то не знала.

– И не только его. Вырезали всю семью Исолта.

– Проклятая страна, – выругалась старуха, глядя по очереди на каждого из нас, словно хотела проверить, не лжем ли мы. – Но как это случилось? Вся семья была рядом с Исолтом?

– Нет, – ответил Кест. – Когда убийцы пришли, они все находились в разных комнатах.

– Святая Лайна, Ставшая шлюхой ради богов! Какой ужас. – Швея повернулась ко мне. – Ходят слухи, что в тронном зале, где убили Исолта, также нашли плащеносца. Это правда?

Я кивнул.

– Уинноу.

Швея задумалась.

– А какого черта она там делала?

Этот вопрос жег меня изнутри с тех пор, как мы сюда прибыли, но я не был уверен, что готов услышать ответ.

Тысяча чертей, подумал я, если я узнаю наверняка, неужели станет хуже?

– Вы когда-нибудь обсуждали с королем план убийства герцогов плащеносцами?

– Пэлис бы никогда не одобрил подобного. И ты это знаешь.

– А что теперь? – спросил Кест. – Раз мы не можем выиграть войну с Трин, что нам делать дальше?

Швея раскрыла полотняную сумку, которая лежала на подоконнике рядом с шитьем. Достала оттуда мешочки и протянула каждому из нас.

Я открыл свой – внутри лежали маленькие золотые монеты, около тридцати штук, как мне показалось на первый взгляд.

– И что нам с ними делать?

– Уйдите на покой.

– Не понял.

– Отправляйся в Мерисо – это неподалеку от столицы Рижу.

– Я знаю, где находится Мерисо, но зачем мне туда ехать? Голос Швеи смягчился.

– Потому что она там. Ждет тебя.

Брасти всплеснул руками, чуть не упустив из рук кошель с монетами.

– Может, кто-нибудь объяснит мне, о чем идет речь?

В памяти всплыло лицо женщины: темные волосы, обрамляющие бледную кожу, голубые глаза, маленькие морщинки в уголках глаз, которые можно разглядеть, лишь приблизившись для поцелуя. Улыбка, обещавшая звезды.

– Эталия, – сказал я. – Там Эталия.

Швея улыбнулась.

– Вы только посмотрите на выражение лица этого идиота. Фалькио, клянусь, в лучшем мире я бы даже сочла это милым. Отправляйся туда по проселочным дорогам. А потом вы сможете присоединиться к какому-нибудь каравану, который идет на восток, в Бэрне купите себе маленькую лодку. Поезжай и проведи свои дни на Южных островах. Трин ими не интересуется.

– А как же мы? – спросил Брасти.

– Вы? Забирайте монеты и живите своей жизнью. Там достаточно денег на шлюх и эль, пока ты не упьешься допьяна и не застрелишь себя из собственного лука.

– Меня не интересуют ни шлюхи, ни эль, – сказал Кест.

Швея подошла к нему и потрепала по щеке.

– Ах, Кест. Твоя любовь и самая благородная, и самая жалкая.

Я не успел спросить, о чем она говорит, потому что мне в голову пришла более важная мысль.

– А как же Алина, что будет с ней?

– Алина останется со мной, – ответила старуха. – Я спрячу ее. Трин захватит страну и ввергнет ее в пучину гражданской войны – возможно, это и к лучшему.

Я хотел возразить, но Швея подняла руку.

– Тристию не спасти, ни в таком виде, какая она сейчас, ни с Алиной, которая слишком юна и не выдержит тягот престола.

Нет, Трин захватит власть и принесет разруху, а вскоре она будет взирать на свое безголовое тело с пики. Герцоги, вероятнее всего, также падут, и тогда страна будет готова принять нового здравомыслящего монарха. До того дня я и буду защищать Алину.

Я вспомнил свой разговор с Алиной на вершине холма неподалеку от Фана.

– Алина поедет со мной, – сказал я.

Глаза Швеи стали непроницаемыми и жесткими, как черный камень.

– Нет. Этому не бывать.

– Я сохранил ее жизнь в Рижу. Здесь будет проще. Я могу…

– В Рижу ты не умирал, – тихо сказала Швея.

– О чем вы говорите? – спросил Брасти.

– Ты им не объяснил?

Кест с Брасти посмотрели на меня. Они, может, и подозревали, но не знали наверняка. Понимали, что я страдаю от последствий ниты, но я не делился с ними своими мыслями – да и сам, как это ни глупо, надеялся, что найду исцеление. А теперь я лишь думал о том, сколько дней займет поездка из Пертина в Мерисо, а затем и до Южных островов.

– Сколько мне осталось? – спросил я.

Выражение лица Швеи стало печальным и жалостным, но взгляд затвердел еще больше.

– Если уедешь прямо сейчас, то, может, успеешь насладиться закатом над Южными островами.

– Значит, все закончилось? – спросил Брасти. – Все, что мы делали, все, о чем говорил король… всему конец? Мы больше не будем ни скакать, ни драться, ни судить? Мы просто…

– Все закончилось для вас. Но не для других. Алина выживет, я позабочусь об этом. Но вы трое уже достаточно сделали. Идите, проживите оставшиеся дни счастливо в этом испорченном и разрушенном мире, если сможете.

Она потянулась и положила руку на грудь Брасти – не ожидал я такого ласкового жеста от Швеи.

– Эта страна не создана для героев. И в грядущей войне для вас нет места.

Я поднялся и встал рядом с Кестом и Брасти. Почему-то в конце концов мы всегда собирались вместе. Даже когда путешествовали в одиночку, всегда знали, что воссоединимся. Все эти пятнадцать лет мы были стрелой, клинком и сердцем королевской мечты, а теперь Швея говорила, что все кончено, что все, ради чего мы боролись, исчезло, что путь плащеносцев оказался лишь пустой утопией, о которой скоро забудут. Нам приказали выйти из боя.

Мы переглянулись, не говоря ни слова, и кивнули. На какое-то мгновение наши умы объединились, и все трое постигли неизбежную истину. Мы не стали пожимать друг другу руки или обниматься. Ничего не сказали и не сделали, потому что любые слова и действия показались бы фальшивыми.

– Ну что ж, хорошо, – сказала Швея.

Она подошла к двери и тихонько приоткрыла ее. Я услышал, как женщина нежно разбудила Алину и собрала ее вещи. Когда они вернулись, я неловко встал на колено у скамьи, чтобы дочь короля могла положить свою уставшую голову мне на плечо.

– Швея сказала, что нам пора, но вы не можете поехать с нами. Вы отправляетесь на задание?

Я вдруг понял, что до сих пор никогда не лгал Алине.

– Да, – ответил я. – На очень важное задание. Я бы тебе о нем рассказал, но это тайна, и, кроме нас с Кестом и Брасти, о нем никто не знает.

Она хихикнула:

– Как же вы плохо умеете лгать, Фалькио.

– Поэтому я никогда не лгу тебе. А если бы солгал, то Чудище откусила бы мне руку.

Глаза Алины вдруг потемнели и наполнились слезами.

– Мне пришлось отослать Чудище, Фалькио. Она все время сходила с ума и даже меня пыталась укусить. Ее больше нет.

– Мне… мне очень жаль. – Я оторвал ее от своего плеча, и взгляд Швеи подтвердил то, чего я боялся. Чудище пыталась убить всякого, кто мог причинить вред Алине, но как бы лошадь фей защитила девочку от безумия, что постепенно подкрадывалось к ней?

Я редко молюсь, безумная зверюга, но сейчас я прошу богов, чтобы ты обрела мир. Дан’ха ват фаллату, Чудище. Мы из одного табуна.

Швея положила руку на плечо Алины и нежно потянула ее.

– Пора, милая.

Алина взглянула на меня.

– Я сейчас улыбнусь, – сказала она. – И вы тоже улыбнитесь, а затем мы зажмурим глаза и будем держать их закрытыми, пока я не уйду. Тогда мы навсегда запомним друг друга такими.

– Я… Ладно, Алина. Давай.

Она улыбнулась, и весь мир словно стал светлее на какой-то миг. Затем я тоже улыбнулся и быстро зажмурил глаза, боясь, что ее улыбка исчезнет, прежде чем я успею их закрыть. Спустя мгновение я услышал их удаляющиеся шаги. Так и стоял, прислонившись к скамье, слушая, как они идут по коридору, спускаются по лестнице и уходят с постоялого двора и из моей жизни.

Наконец Кест положил мне руку на плечо и помог подняться.

Мы трое еще раз посмотрели друг на друга, не зная, что сказать.

Первым молчание нарушил Брасти:

– Так что, думаете, Швея на это купилась?

Глава восемнадцатая Последняя попойка

В огромном трактире при постоялом дворе «Красный молот» мы с Кестом уселись за стол у двери. Посередине зала стояла жаровня: она освещала небольшой помост и согревала две дюжины посетителей, которые занимали не более четверти столов, раскинутых по всей комнате.

Брасти вернулся от трактирной стойки с тремя кружками эля. Он внимательно осмотрел каждую и поставил передо мной самую большую.

– Мне жаль, что ты умираешь, Фалькио.

– Спасибо, – отозвался я и взял кружку, тронутый этим странным знаком внимания.

– Наверное, тебе больше монеты не понадобятся? – добавил он. – Ну раз уж так судьба сложилась?

Кест поднял брови.

– Неужели ты всерьез воспользуешься болезнью Фалькио для того, чтобы выудить у него деньги?

– Погоди-ка, я…

Я засмеялся.

– Он все-таки выдал мне самую большую кружку, Кест.

– Правильно, – сказал Брасти. – Так и есть.

Я сделал большой глоток. Хороший эль, теплая комната, рядом лучшие друзья, которых я люблю больше, чем кого бы то ни было, и никто даже не пытается меня убить. Как это ни смешно, но я чувствовал себя счастливым.

Брасти хотел что-то сказать, но Кест, не отрывая от меня взгляда, поднял руку. Брасти откинулся на спинку стула и принялся за эль – так мы и сидели в полном молчании. Я немного ощущал себя виноватым: я заставил Алину поверить в то, что навсегда ее покидаю. По крайней мере, я ей не солгал, сказал я себе. Даже Швее не солгал, если уж на то пошло.

Я понимал, почему Швея захотела убрать нас со своего пути. Так было бы проще и ей, и Алине, да и, наверное, всем. Если они намереваются спрятаться где-то в глуши и ждать, пока мир рухнет из-за прихотей Трин, то, наверное, лучше нам с Кестом и Брасти не пытаться отсрочить неизбежное. Я понимал ход ее мыслей и логику. И мне было все равно.

Давным-давно жил человек, невероятно умный и глупый одновременно. Он видел, что эта страна погрузилась во тьму, и мечтал о том, чтобы сделать мир светлее. И даже несмотря на то, что этого человека убили и его незаконченное дело развалилось на куски, небольшие осколки его мечты засели в нас с Кестом и Брасти. У нас троих, таких непохожих друг на друга, было нечто общее.

Но, кроме этой мечты, мы трое разделяли кое-что еще – веру в то, что из некоторых битв нельзя просто так уйти, чего бы это ни стоило. Поэтому в тот момент, когда Швея предложила нам оставить службу и отправиться на заслуженный отдых, никто из нас не принял это предложение. Мы смотрели друг на друга, ничего не говоря, и молча пообещали, что если мир разрушится, то умрем и мы вместе с ним. Дерясь до последнего.

Именно поэтому, сидя в полупустом зале грязного постоялого двора на границе трех герцогств, я ощутил недолговечное, но неописуемо драгоценное счастье.

Попы говорят нам, что гордость – это грех и слабость; тщеславие, которое заставляет человека забыть о естественном для него смирении. Они говорят, что обрести довольство можно, лишь считая себя рабом некоей могучей силы. Гордость, говорят они, закрывает врата между нами и богами.

К черту попов, подумал я. Я сохраню эту гордость и буду держаться за нее, сколько смогу.

Я опустошил кружку и поставил ее на стол. Брасти посмотрел на меня, а затем на Кеста, словно ждал, что ему позволят говорить. Кест закатил глаза, Брасти посмотрел на него с неодобрением, затем повернулся ко мне и спросил:

– Так каков наш план?

– Лут, – сказал я. – Проведем здесь ночь, а утром отправимся в Лут.

– В Лут? А что там?

– Две вещи. Что бы там себе ни думала Швея, герцог Росет все-таки может согласиться поддержать Алину, чтобы не пустить Трин на престол.

– Но Алина больше не собирается стать королевой.

– Росет об этом еще не знает, – заметил Кест.

Брасти широко улыбнулся.

– Хорошо; мне вообще нравится, что мы продолжим обманывать герцогов. А какова вторая причина?

– Росет и Исолт часто враждовали, – сказал я, вспоминая слова Шурана в Карефале и во дворце. – В последнее время Арамор и Лут не слишком дружили, и все эти приграничные споры тому доказательство.

Кест усомнился:

– Думаешь, герцог Росет пошел бы на такое – подослал бы убийц к герцогу и его семье?

– Может, да, а может, и нет, но он наверняка знал врагов Исолта. В любом случае, у него все пойдет кувырком, если у Совета герцогов появятся причины предполагать, что он приложил руку к убийству герцога и его семьи.

– Думаешь, ты таким образом заставишь его поддержать Алину? А что, если Росет решит, что, встав на сторону Трин, он сможет больше не беспокоиться о Совете герцогов, и поймет, что ты блефуешь?

Я взял кружку и вылил последние капли к себе в глотку.

– Тогда нам придется бежать. И быстро.

Брасти захохотал.

– Значит, мы поедем в Лут и станем шантажировать тамошнего герцога, а если у нас не выйдет, сбежим. – Он повернулся к Кесту. – И люди все еще считают его самым умным из нас.

Кест ничего не ответил. Он смотрел куда-то позади нас – я сидел спиной к двери и сперва почувствовал легкий сквозняк, а потом услышал шаги мужчины и женщины, входивших в трактир.

– Странно, – сказал Кест.

Я оглянулся, чтобы посмотреть на новых посетителей. Молодой, красивый мужчина с темными волосами и короткой бородой. Невзрачная, крепкая женщина с гитарой в коричневом кожаном футляре.

– Святой Ганн, Смеющийся с костями! – воскликнул Брасти. – Кто бы мог подумать, что они тут появятся?

Мужчина заметил наши взгляды, рассеянно улыбнулся и кивнул, не в силах понять, где мы встречались раньше. Я вспомнил, что на постоялом дворе «Край мира» мы сидели в самом темном углу, когда он выступал, – видимо, он нас тогда даже не заметил.

Трубадуры подошли к помосту. Женщина положила футляр гитары на стул, открыла его и пододвинула стул поближе к огню, чтобы инструмент согрелся.

К нашему столу подошла служанка и поставила перед нами три миски с похлебкой.

– Серебряный «олень» за каждую порцию, – сказала она. – Еще эля принести?

– Мы не заказывали еду, – сказал Кест.

– Если останетесь на представление, то придется взять.

Я сунул руку в карман в поисках нужной монеты: не хотелось светить золотом в такой компании. Дал ей четыре серебряные монеты.

– Три за похлебку, а на четвертую принеси по две кружки эля каждому, – сказал я. Когда девушка потянулась за деньгами, я накрыл их своей ладонью. – А как часто эти двое тут выступают?

– Эти? Примерно раз в месяц или в два. Они странствуют по южным герцогствам по одной и той же дороге, как большинство трубадуров.

– А когда они были здесь в последний раз? – спросил Кест.

Служанка посмотрела в потолок, словно там был написан ответ.

– A-а, около… пару недель назад, если подумать.

– И как их зовут?

– Да мне-то откуда знать. Они же трубадуры. Приходят, играют, парень много пьет, пытается затащить меня в постель, а потом они уходят. – Она столкнула мою руку и забрала монеты.

– И часто ему удается? – спросил Брасти.

Служанка хитро улыбнулась.

– А тебе так уж нужно это знать?

Брасти улыбнулся ей в ответ, и девушка убежала на кухню. Отчего-то их флирт, пусть и ни к чему не обязывающий, вывел меня из равновесия. Эталия живет в Мерисо, меньше чем в пяти днях пути отсюда. Ждет ли она меня? Просыпается ли каждое утро, надеясь, что сегодня я к ней вернусь и мы… Лучше уж не думать об этом. Если и есть в этом мире хоть какая-то справедливость, то Эталия давно обо мне забыла.

– Они вот-вот начнут, – сказал Кест.

Я повернулся к помосту, когда гитаристка начала играть. И снова я восхитился тому, как аккорды сливаются в мелодию, как незаметно меняется ритм. Зрители по большей части не обращали на них внимания, занятые едой и питьем, но сказитель принялся мерить шагами помост, разминая руки и шею, словно перед кулачным боем.

Я снова почувствовал дуновение ветра, когда дверь открылась, и спустя пару мгновений услышал женский голос:

– Тысяча чертей, не говорите мне, что я три дня скакала по дорогам без маковой росинки во рту, только чтобы снова наткнуться на этого болвана с его дурацкими россказнями.

Я оглянулся – за спиной стояла Дариана.

– Говоря о болванах, – сказала она и улыбнулась нам.

– Не стой в дверях, Дари, холодно, – раздался другой голос, и мимо нее прошла Валиана.

Обе девушки устали с дороги. Грязные лица, пыльные плащи. Длинные темные волосы Валианы были собраны в пучок, отдельные пряди, выбившись, висели сосульками, падая на лицо. Короткие рыжевато-коричневые волосы Дарианы растрепал сильный ветер.

Они пододвинули стулья и уселись за нашим столом, расстегнули плащи. Одежда в беспорядке, рубаха Дарианы разорвана от воротника до середины груди.

– Насмотрелся? – спросила она, свирепо взглянув на Брасти.

– Просто проверял, не ранена ли ты.

Трубадур снова начал рассказывать свою проклятую историю, коверкая мое имя – хотя, впрочем, это была наименьшая из его ошибок. Валиана поставила стул между мной и Кестом, и почему-то я склонился и обнял ее, хотя после почувствовал себя болваном.

– Ага, видишь? – ехидно сказала Дариана. – Папа Фалькио скучал по тебе.

Валиана неловко улыбнулась.

Трубадур продолжал свой рассказ, а гитаристка как могла украшала игрой его весьма посредственный голос.

– Уф, – фыркнула Дари и ткнула Брасти в плечо. – Эль, пожалуйста.

Он раздраженно посмотрел на девушку, но, обменявшись с ней взглядами, либо решил, что не стоит об этом спорить, либо понял, что и сам не прочь еще выпить, и пошел к бару.

– Где вы были? – спросил Кест.

– Где мы только не были, – ответила она, подмигнув Валиане. – За последние два дня мы объехали границы Арамора, Пертина и Рижу. Мы так петляли, что, наверное, у парней Трин голова закружилась.

– И? – спросил Кест.

– И еще мы убили тех, что от нас не отстали.

Я посмотрел на Валиану, которая довольно улыбалась.

– Дари невероятная! Она обманула их, заставив поверить, что мы разделились, а затем, когда они разбились на две группы, заманила одну к глубокому оврагу! А потом…

– Не выдавай все мои секреты, пташка, – сказала Дариана, как раз когда Брасти вернулся с пивом. Она взяла кружку и выхлебала одним глотком почти половину, не отрывая от парня взгляда.

– Чего? – спросил он.

– Даже не знаю, может, я просто не выспалась или голодна, но ты мне кажешься совсем не таким уродом, как раньше. Возможно, я даже с тобой и попробую. В конце концов, когда смерть близко, мне всегда…

– У тебя кровь на подбородке, – с легким отвращением сказал Брасти. – И какие-то… э-э-э… кровавые ошметки на шее.

Она утерлась и принялась разглядывать руку.

– Гм-м… Даже не знаю, откуда это взялось? Ну и ладно, уверена, что ему больше не пригодится.

Я думал, что увижу на лице Валианы шок и отвращение, но она мрачно и удовлетворенно ухмыльнулась.

– А что такого? – спросила она. – Они собирались убить Алину.

Дари наклонилась и потрепала подругу по плечу.

– Пташка в одиночку расправилась с троими. По очереди.

– В следующий раз будет еще лучше, – пообещала Валиана, задрав подбородок и расправив плечи. Девушка повернулась ко мне, и ее взгляд смягчился. – Швея сказала нам… В общем, она всё нам рассказала.

Я не нашелся, что ответить, не зная, стоит ли быть искренним или обходить острые углы. К счастью, заговорил Брасти, решив все сгладить:

– Эй, есть и хорошие новости. Ты, наверное, обрадуешься, когда узнаешь, что Трин бросила герцога Перо и он умер, так что не всё так плохо.

Валиану эта новость не развеселила, как рассчитывал Брасти, и не принесла ей облегчения, как думал я. Она прищурилась, словно думала, что мы лжем.

– Почему она разорвала отношения с герцогом Перо?

– От скуки? – предположил Кест.

– Да какая разница? – ответил Брасти. – Кто знает, почему эта ненормальная вообще все это делает?

– Трин не безумна, – возразила Валиана. – И что бы вы там ни думали, она не тщеславна и не мелочна. – Девушка посмотрела на каждого из нас. – Вы все говорите о ней так, словно она какая-то сумасшедшая развратница, но она не такая. Трин злобная, коварная и расчетливая, но не глупая. Патриана учила нас относиться к каждой встрече, к каждой связи как к способу укрепиться и возвыситься в этом мире. Трин легла в постель с Перо, потому что хотела заполучить его армию, а теперь, как вы говорите, он мертв? Наверняка ей будет сложнее держать в узде его генералов.

– Тогда зачем она это сделала? – спросила Дариана.

Валиана смотрела обеспокоенно.

– Я не знаю. Но если она завела себе другого любовника, значит, у него есть то, что ей нужно. Даже более полезное, чем армия Перо.

Брасти посмотрел на дно кружки.

– Н-да, отличный способ превратить приятный вечер в черт знает что.

– Обсудим это как-нибудь в другой раз, – сказал я, подумав: святые угодники, мне как раз этого и не хватало, всех этих тайн и обманов.

Музыка затихла, трубадур заканчивал рассказ и снова хвалился своей монетой присяжного. Где он ее взял, подумал я. Повернувшись к Валиане с Дари, я хотел было наплести простенькую историю, чтобы они подумали, что мы подчинились приказу Швеи, но вдруг остановился и откинулся на стуле. Они обе были храбры и умны и не давали мне повода сомневаться в них. Сколько раз я сталкивался с изворотливостью и происками Швеи? Меня тошнило от лжи и манипуляций повсюду, и ожидавшую нас опасность проще было встретить впятером, чем втроем.

Я переглянулся с Кестом и Брасти, и они оба согласно закивали. Святая Олария, Несущая облака, мы трое ведем себя как давно женатая пара, подумал я. Скоро будем предложения друг за другом заканчивать.

– Швея считает, что битва закончилась, – сказал я. – Нет больше смысла драться и спасать страну от будущего хаоса и гражданской войны. Мы с Кестом и Брасти решили доказать, что она не права.

Дариана поставила на стол с кружку с элем.

– Вы собираетесь нарушить приказ Швеи?

На самом деле я не знал, в каких она отношениях со Швеей, насколько предана ей. Я вообще ничего о ней не знал. Она может быть кем угодно, даже проклятой дочерью старухи. Служанка принесла пиво, за которое я расплатился раньше. После того как она ушла, я сказал:

– Да, я собираюсь нарушить приказ Швеи. И хочу, чтобы и вы это сделали.

Зависла тишина, а затем Валиана потянулась к кружке, наполненной доверху.

– Я последую за первым кантором, – сказала она. – За плащеносцев!

Кест поднял свою кружку.

– За плащеносцев!

Брасти сделал то же, а Дариана фыркнула.

– К черту плащеносцев, – сказала она, но тоже взяла кружку и подняла ее. – Похоже, вас ждет резня и бойня. Я только «за».

Что ж, подумал я, так тому и быть. И поднял кружку:

– За настоящую резню и бойню.

И в этот момент дверь в трактир сорвало с петель и преисподняя разверзлась.

Я понял, что мы в беде, когда заметил, как округлились глаза Брасти: он видел, что происходит позади меня. Прежде чем я успел оглянуться, Брасти перегнулся через стол, схватил меня за волосы и наклонил. Я успел вовремя повернуться, и поэтому удар о деревянную столешницу пришелся на левую скулу. Кест вскочил со стула, обнажая клинок, лезвие по дуге полетело в мою сторону. Я даже почувствовал легкое дуновение, когда клинок проскочил у щеки и вдоль тела и лязгнул о металл у меня за спиной. Брасти отпустил мои волосы, но тут же схватил меня за шиворот обеими руками и протащил по столешнице. Бок о бок мы свалились на пол с другой стороны стола.

– Принимаю твою благодарность за спасение жизни, – прокричал он в какофонии грохающих сапог и криков посетителей, выбегающих из зала. Странно, но я заметил, что музыкантша все еще играет.

– А предупредить меня не мог?

Брасти сверкнул глазами надо мной.

– Некогда, – рявкнул он и так сильно пихнул меня, что я откатился в сторону. В то место, где только что находились наши головы, приземлился топор.

Брасти уже вскочил на ноги и вытащил клинок из ножен, а я все еще пытался подняться на колени.

– Не сиди там, – крикнул он, перепрыгивая через перевернутый стол, и бросился в бой.

В зале неожиданно стало тесно: в него ворвались люди в сверкающих доспехах, никак не меньше дюжины. У большинства имелись клинки, у кого-то – топоры, как у того парня, который только что пытался зарубить меня. Он напал первым – неужели их целью был я? Вряд ли, он же не видел моего лица с того места, где стоял. Видимо, решил убить любого, прежде чем мы сообразим, что происходит.

– Ну же, Фалькио! – крикнул Брасти, я обнажил рапиры и огляделся, кому помочь первым.

Валиана и Дари дрались плечом к плечу, их клинки разили в сложном синкопированном ритме, не давая противникам даже шанса. В душе я поблагодарил Дариану за то, что она так хорошо натаскала свою ученицу. Кест продирался сквозь густую толпу, используя стиль, который Брасти как-то назвал старинным пертинским словом «сорендито»: в большинстве борделей оно означало чрезвычайно дорогое развлечение, в котором участвовали трое партнеров и… в общем, неважно. Кест бил попеременно то впереди себя, то позади. Он втыкал острие в живот противника, а потом, вынимая его, рукоятью бил по лицу болвана, которому выпало несчастье оказаться за спиной святого. Брасти рубил налево и направо, широко размахивая оружием, пытаясь не допустить того, чтобы два противника с более длинными клинками загнали его в угол.

Я увидел зазор в доспехах и ткнул острием правой рапиры в сгиб колена рыцаря. Он закричал и обернулся – его рот так завлекательно широко открылся, что не оставил мне другого выбора, и я проткнул его рапирой прямо туда. Его напарник перчаткой схватил клинок Брасти, пытаясь при этом ударить меня по голове. В принципе, неплохая мысль, только мой друг тут же бросил шпагу, скользнул ему за спину и принялся открывать забрало, дергая его назад, и несчастный опрокинулся на спину. Тогда Брасти поднял ногу и с наслаждением заехал ему каблуком по роже – раздался тошнотворный хруст.

Брасти наклонился и поднял шпагу.

– Я бы и сам справился.

– Пятнадцать лет, а ты до сих пор машешь клинком и тыкаешь, как новичок.

– Это чертов клинок, Фалькио. Что им еще делать, кроме как махать и тыкать?

– Где твой лук?

Он показал в другой конец зала, где лук висел на крючке рядом с колчаном у двери, которая вела в комнаты для постояльцев. Там же нападавшие ожидали своей очереди, чтобы сразиться с Кестом, Валианой и Дари, стоявшими спина к спине.

– Я пошел за ним, – сказал Брасти. – Скоро вернусь.

– Зал не слишком большой, – заметил я. – Это им будет лишь на руку.

Я побежал к выходу, Брасти последовал за мной, мы прорвались через заслон из трех воинов, охранявших дверь: я сделал это грациозно, Брасти не очень.

– Эй вы, сюда! – крикнул я.

Кест одобрительно кивнул, даже не посмотрев в мою сторону, пока двое его противников не рухнули ему под ноги; затем они с Дари и Валианой бросились к нам, перепрыгивая через сломанные и перевернутые столы и стулья, пока мы все не собрались вместе.

– К двери! – крикнули мы с Брасти одновременно, и все двинулись, как один.

План был довольно прост: если мы будем находиться по одну сторону дубовой двери, а нападающие по другую, то сможем драться с ними один на один. Тогда я мог выставить вперед Кеста, дав остальным возможность передохнуть и даже подремать, если уж так надо. Мы едва подбежали к двери, и тут мой план рухнул. До смерти перепуганный хозяин постоялого двора Тайн с грохотом захлопнул дверь прямо перед нашим носом. Когда я попытался вломиться, он запер ее на крепкий дубовый засов: видимо, из соображений безопасности общий зал обычно закрывали на ночь. Прорваться сквозь дверь не представлялось никакой возможности.

Мы угодили в ловушку, а в комнату через главный вход вбежала еще дюжина солдат. На полу валялись убитые и раненые, с которыми мы уже расправились, но я насчитал ровно семнадцать человек, выстроившихся перед нами в шеренгу. Трое были в обычной одежде путешественников, но под ней проглядывали доспехи: рыцари никогда не могут устоять и начищают их так, что они сверкают, как солнце. Наверное, этопроизводит неотразимое впечатление на молоденьких девушек, но не слишком удобно, если тебе нужно действовать под прикрытием. На плечах остальных висели желто-серебристые табарды герцогства Лут. Большинство оказались обычными солдатами, но я насчитал четырех рыцарей: у одного из них на табарде были вышиты две звезды, значит, он – рыцарь-капитан.

– Бросьте оружие, – сказал он высоким тенором.

Я даже подумал, что из него бы вышел неплохой трубадур или певец, уж получше того, что стоял в другом конце зала, пытаясь слиться со стенкой. Несколько посетителей, которым не удалось вовремя сбежать через кухню, прятались под столами. Гитаристка сидела на стуле на помосте, как и прежде, и теперь, когда стихли крики и звон металла, я услышал, что она все еще играет.

– Можешь уже остановиться, – крикнул ей Брасти. Ему удалось схватить лук и перекинуть через плечо колчан.

– Мне скучно, здесь больше нечего делать, – прокричала она в ответ.

Иногда мир бывает глупым, ужасно глупым местом.

Рыцарь-капитан сделал шаг вперед.

– Именем Росета, герцога Лутского, я приказываю вам сложить оружие и сдаться.

– Вы же помните, что мы находимся в Араморе? – спросил я.

– У нас есть право преследовать преступников на протяжении десяти миль от наших границ.

– А насколько близко мы находимся? – уточнил Брасти.

– Намного ближе.

– И на каком основании вы хотите нас арестовать? – спросил я.

– С этим мы разберемся в Луте, – ответил он.

Я наконец-то понял, что меня настораживало во всем этом сценарии. За нами и раньше гонялись рыцари, но мы еще не успели даже войти в Лут. А затем я увидел, как рыцарь, находившийся под прикрытием, что-то прошептал на ухо капитану. Он указал на нас – вернее, на девушек.

– Дариана.

Она посмотрела удивленно.

– Да, первый кантор?

– Возможно ли, что не все люди, которых за вами послала Трин, от вас отстали?

– Знаешь, я их не пересчитывала вообще-то. Думаешь, нужно было?

– Да, в будущем не стоит этим пренебрегать.

Три воина достали арбалеты и принялись их заряжать.

– Вам не следует этого делать, – предупредил Брасти.

– Не указывай моим людям, шкурник, – сказал рыцарь-капитан. – Вы сдадитесь мирно или мне следует приказать своим парням начать атаку?

– А почему воины Лута должны исполнять распоряжения рыцарей, посланных герцогиней Херворской? – спросил я. – Или ваш герцог уже передал свои земли самозванке, которая вознамерилась узурпировать престол Тристии?

Рыцарь-капитан окаменел лицом.

– Нет ничего бесчестного в том, что рыцари помогают друг другу задержать опасных преступников.

– Только мы не виновны ни в каких преступлениях, – отозвался я.

– Мой собрат-рыцарь сообщил мне, что эта маленькая ведьма совершила несколько убийств.

– Фалькио, – тихо позвал Кест.

– Что?

Он вздохнул. И я тут же понял.

– A-а! Опять говорю вместо того, чтобы драться?

Он кивнул.

– Дайте я всё улажу, – предложил Брасти. Он посмотрел на рыцаря-капитана и громким, командным голосом произнес: – Хорошо. Мы сдаемся.

Рыцарь удивился.

– В самом деле?

– Абсолютно.

– Тогда бросьте оружие, шкурники.

Брасти уронил на пол лук, который приземлился ему на левую ногу. Он поднял руки.

– Видите? Не нужно больше насилия.

Мы с Кестом поглядели на него, ничего не понимая. Он что, потерял рассудок?

– А что? – спросил он. – Мы раньше никогда не пробовали сдаваться. Я просто хотел понять, каково это.

Рыцарь улыбнулся. Отвратительная ухмылка только испортила вполне симпатичное лицо.

– A-а, теперь понял, – сказал Брасти, все еще держа руки вверх. – Это лицо не слишком убеждает меня в чести вашего герцога.

Дариана ткнула его в бок локтем.

– Если ты пытался поразить меня своим интеллектом, Брасти Гудбоу, то только всё испортил.

Брасти посмотрел на рыцаря, Дариану, затем на меня.

– Видишь, что выходит, когда я стараюсь поступать по уму? Ты мне всегда говоришь, что я слишком беспечный, но когда я… Ну ладно. К черту всё!

Он вскинул ногу, и лук взлетел в воздух. Одним движением Брасти схватил его левой рукой, правой вытащил из колчана стрелу и навел ее. Он проделал это с такой быстротой, что казалось, он даже с места не сдвинулся.

– Передо мной семнадцать уточек, – громко произнес Брасти. – Семнадцать желтых уточек, стоящих в ряд. Сколько нужно выбить, чтобы получить приз?

– У вас есть еще шанс решить всё миром, сэр рыцарь, – предложил я. – Отзовите своих парней и поклянитесь, что оставите нас в покое, – тогда сможете вернуться в Лут.

– А эти трое останутся. – Валиана показала на людей Трин. – Потому что они хотели убить наследницу престола.

Потрясающе. Не хватало еще, чтобы Валиана переняла кровожадность Дари.

Один из трех вышел вперед и обратился ко мне:

– Предлагаю тебе сделку получше, шкурник. Отдай нам этих двух шлюх, которые обманом и коварством убили истинных рыцарей. Мы разберемся с ними, как сочтем нужным, а остальные могут бежать, поджав хвосты между ног. – Он оглянулся. – Эй, ты! Трубадур!

Молодой сказитель испуганно шагнул вперед.

– Я?

Женщина, игравшая на гитаре, презрительно закатила глаза.

– Да, ты. Давай заключим сделку. Как быстро ты сочиняешь свои истории?

– Я… Ну это зависит от темы…

– Без разницы. Я сам придумаю одну для тебя. Она называется «История о сэре Элвине Эрнотте». Да смотри, запомни это имя хорошенько.

– Это вряд ли, – пробормотал я.

– Когда будешь петь о том, что здесь произошло, расскажешь, что сэр Элвин сошелся в бою со шкурниками и они бежали, оставив своих девок.

– Я… Обычно в историях бывает… – Он замолчал, когда музыкантша стукнула его инструментом по голове.

Сэр Элвин повернулся к нам и широко улыбнулся.

– Ну же, шкурник. Боги не дадут вам никаких шансов. А так хотя бы ты и твои друзья останетесь живы.

– Становится совсем скучно, – уныло сказала Дариана. – А ты вроде обещал нам резню и бойню.

Не сводя глаз с рыцаря, я прошептал Кесту:

– Шансы?

Он не ответил, и я взглянул на него. Его окружало красное свечение, и на мгновение я понадеялся, что это лишь игра света, который отразился от бронзовых ручек двери, – но нет, оно исходило от кожи святого. Он посмотрел на меня и оскалился. Такой жуткой рожи я в жизни не видел.

– За резню и бойню! – воскликнул Кест и бросился на противника, широко размахивая клинком, готовясь ударить.

– Брасти, давай! – крикнул я, но мог бы и не беспокоиться.

У одного арбалетчика уже торчала стрела из груди, и краем глаза я заметил, что Брасти снова натягивает тетиву. Остальные бросились за Кестом. Пятеро против семнадцати в доспехах. Но колчан Брасти был полон стрел, а святой клинков пылал огнем и жаждал крови.

Что ж, за резню и бойню, подумал я.

Глава девятнадцатая Барды

Впятером мы дрались, как слаженный смертоносный отряд: во-первых, в этом была необходимость, во-вторых, нам здорово повезло. Для человека постороннего бой показался бы хаосом во плоти, особенно потому, что стальной клинок Кеста отражал красное сияние его кожи, обагренной кровью врагов. Брасти дрался так же яростно: тетива его лука пела, и стрела попадала прямо в цель. Лицо его кривилось такой же злобой и бешенством, что и лицо Кеста, и это напомнило мне, что, несмотря на свое чувство юмора, Брасти больше всего на свете ненавидел рыцарей.

Дариана дралась как колибри, нанося удары исподтишка, а затем быстро перепархивала на другое место, чтобы враги не смогли ее достать.

Но больше всех меня напугала Валиана. Она отточила навыки боя, держалась наравне с воинами с многолетним опытом за плечами. И главный секрет ее мастерства был в том, что она бесстрашно бросалась в атаку. Клянусь, я видел: она так побежала на клинок противника, что тот от неожиданности отвел оружие в сторону. Когда все закончилось, на лице ее блуждала мрачная довольная улыбка.

– Оставь ее, – тихо сказала Дариана. – Ты ей не поможешь, поэтому хотя бы не навреди.

– Она дерется так, словно хочет, чтобы ее убили, – пробормотал я.

– Конечно. Она дерется как ты.

– Что? Ты с ума сошла? Я не…

Не успел я закончить фразу, как она просто ушла, словно меня и не существовало. Я огляделся, чтобы убедиться, что никто из мертвых или умирающих не пытается напоследок встать и напасть. Послышался скрип – я посмотрел на дверь в комнаты для постояльцев, которая слегка приоткрылась.

– Святые угодники! – простонал Тайн, затем увидел мое лицо и тут же закрыл дверь.

– Намотай себе на ус, платить за постой мы не будем, – прокричал Брасти и повернулся ко мне. – А ты даже не начинай нести всю эту чушь про то, что плащеносцы не воруют. Если бы он хотел получить с нас деньги, то не запер бы с семнадцатью солдатами, надеясь, что нас убьют.

– Прекрасно, – сказал я и еще раз осмотрел зал, чтобы понять, не прячется ли кто из посетителей и нет ли раненых.

Похоже, все, кто мог, сбежали и наверняка сидели по домам. И тут я понял, что кое-кого я так и не нашел.

– Чертова святая Олария, Несущая облака, – ругнулся я.

– Что такое? – тихо спросил Кест, счищая кровь с клинка. Выглядел он уже нормально и был спокоен, как озерная вода.

– Трубадуры… Я хотел поговорить с ними.

– Они выбрались, когда все подходило к концу, – сказал Брасти. – Кажется, побежали к амбару. Почему в Тристии на постоялых дворах есть амбары?

– Раньше здесь были семейные фермы, – объяснил Кест. – Согласно третьей переписи населения, король Агрид…

– Пошли, – перебил я. – Хочу поговорить с этим сочинителем.

Все остальные последовали за мной в ночь.

– А куда торопиться? – спросил Брасти, когда мы пересекли мощенный камнем внутренний двор. – Я даже не успел взять кувшина с элем. Ты все еще злишься на них за то, что они твое имя переврали?

– Мне на это наплевать, – ответил я. – Но перед тем, как началась заварушка, он снова показал эту чертову монету. Я хочу узнать, откуда он ее взял.

В те времена, когда люди считались с плащеносцами, воровство монеты у присяжного было серьезным преступлением. Взяв монету, присяжный обещал исполнить приговор; она являлась символом чести, но более всего платой тому человеку, который рисковал жизнью и мог погибнуть, оставив своих родных без средств к существованию. Одна золотая монета могла целый год кормить семью, и мне не нравилось, что ее забрали у того, кому плащеносец ее вручил.

Когда мы подходили к амбару, кто-то нас позвал – я посмотрел вверх и увидел трубадура, который выглядывал из окна на втором этаже, держа в руках заряженный лук.

– Если вы пришли со злом, то предупреждаю вас: я такой же хороший лучник, как и ваш товарищ. Я могу всех пятерых застрелить быстрее, чем у первого кровь просочится сквозь одежду. Когда вы встретитесь с богами, ваши кишки будут извиваться, как змеи, ползущие с горящего корабля.

– Хорошее сравнение, – оценил Брасти.

– Неплохое, – ответил Кест. – Но если подумать, не так уж это и впечатляет: застрелить человека из лука, прежде чем он вбежит в амбар и поднимется по лестнице.

– Дело не в том, как это происходит в действительности, а в лиричности фразы. Он же трубадур, помнишь? Он должен уметь описывать всё поэтически.

– Вы закончили? – спросил трубадур.

– Лучше тебе сойти вниз и поговорить с нами, – сказал я.

– Приведи мне три причины, и если первые две мне не понравятся, то у вас останется лишь один шанс спастись.

– Видал? – сказал Брасти. – Он настоящий поэт.

– Отлично, – согласился я. – Во-первых, на твоем луке трещина, и он вот-вот сломается. Скорее всего, ты нашел его на стене, а это значит, что только святым известно, как долго он провисел под дождем и снегом. Кроме того, ты так держишь лук, что у тебя есть лишь один шанс попасть стрелой в стенку амбара – если ты ее случайно выронишь.

– Умно, – одобрил Брасти.

– Возможно, Фалькио тоже смог бы стать поэтом, – предположил Кест.

– Бьюсь об заклад, что лук продержится достаточно долго, чтобы вогнать стрелу в твою грудь, – сказал трубадур.

– Скорее всего, нет. Потому что если тебе и удастся выстрелить, и лук не сломается, и даже если стрелу подхватит ветер и выровняет твой плохой прицел, то все равно наши плащи очень сложно пробить.

– Тебе понадобится лук побольше, – посоветовал Брасти. – С длинным, может, и получится. А лучше всего шестифутовый. Бери тисовый, не прогадаешь.

Я посмотрел на Брасти.

– А что? – спросил он. – Если человек хочет научиться стрельбе из лука, то я не стану его отговаривать.

– Ты меня не убедил, – сказал трубадур. – Любой может заказать себе такой плащ, если у него водятся деньги.

– Не очень-то умно так тратить средства, – возразил Кест. – Потому что у человека в таком плаще меньше шансов дожить до старости.

– А я и не говорил, что вы умны. Приведи мне третью причину, а если ее нет, то лучше бегите, спасайте свои жизни.

– Отлично, – сказал я. – Третья причина в том, что меня зовут Фалькио валь Монд. Именно так, Фаль-ки-о. А не Фаль-си-о. «Валь» на древнепертинском означает «сын», а частицы «даль» в этом языке вообще нет. Дальше переводить не буду, лишь скажу, что я – первый кантор плащеносцев, а у тебя есть монета присяжного. И если мне не понравится твое объяснение, откуда она взялась, я поднимусь, отделаю тебя до полусмерти той палкой, которую ты держишь в руках, а потом суну ее тебе в задницу. Как тебе такая причина? – Я обнажил рапиру. – И пока ты обо всем этом думаешь, скажи своей подруге, которая прячется в кустах за амбаром, что если ей нужны пальцы, чтобы и дальше играть на гитаре, то пусть лучше бросит кинжал на землю.

Трубадур был окончательно сбит с толку.

– Я… Этот аргумент меня убедил. Погоди… Ты в самом деле Фальсио из легенд?

– Ну всё, – сказал я, направляясь к амбару. – Сейчас я его убью.

Брасти схватил меня за плечо.

– Да, это он. Великий Фальсио баль Джонд. Спускайся сюда и расскажи, где взял монету, и мирно разбежимся по служанкам… В смысле, по своим делам.

Из кустов вышла женщина, держа перед собой кинжал.

– Я просто отошла помочиться, – сказала она таким тоном, словно бросала вызов и ждала, что я начну спорить.

Минутой позже спустился и сочинитель: в руке он все еще держал лук, но выглядел испуганным и присмиревшим.

– Это правда ты?

Я кивнул.

– Думал… что ты будешь выше.

– Ох уж эти барды, – хмыкнул Кест.

– Это скорее творческое переосмысление, – объяснил тот, но я заметил, что женщина недовольно прищурилась.

– Видите, – сказал Брасти. – Я же говорил, что он поэт.

– Как тебя зовут, сочинитель?

– Колвин, – представился он, протягивая руку. – А эта милая дама – леди Нера.

– Просто Нера.

Я пожал им руки, несмотря на все сомнения. Я так до сих пор и не понял, в каких они отношениях, но решил вернуться к изначальному вопросу.

– Что ж, Колвин, давай на нее поглядим.

– На кого?

– Монету, черт подери.

– А-а! – Он сунул руку в карман штанов и отдал ее мне. – Можешь забрать, если хочешь. За причиненные неудобства.

– И ты вот так просто отдаешь золотую монету плащеносца? – удивился Кест.

– Нет, это медный грош с воробышком. Херворский. Если оставить монету на ночь в соке желтоники, то она на вид становится как золотая. Попробуй ее потереть. Видишь? Если особо не приглядываться, то кажется, что на ней корона и клинок.

Трубадур сунул руку в карман.

– А хотите, я каждому из вас дам такую? Я их могу делать по десять штук за раз. Только нужно найти еще медных «воробышков».

– А зачем тебе так много? – спросил Кест.

Колвин покатал монетку в руке и улыбнулся.

– Из-за девок, понимаешь? Уложишь ее в постель, обещаешь обязательно вернуться. А пока просишь сохранить монету плащеносца. Они тогда чувствуют себя особенными.

Брасти взял одну, посмотрел на нее, показал мне и Кесту.

– Представляете, что бы я мог сделать с ними? – Он повернулся к трубадуру и по-братски обнял его. – Ты – истинный бард!

– А что насчет истории? И меня? – спросил я. – Почему ты ее изменил?

– A-а, насчет этого. Прошу прощения, если я тебя обидел. Понимаешь, старые легенды все такие героические, а эта смешная. А больше смеха – больше и монет. Может, лучше скажешь, в чем я ошибаюсь? Трудно точно передать все факты, а правда всегда звучит… Ну ты же знаешь…

– Правдивее? – спросил Кест.

– Точно.

– Где ты услышал эту историю? – спросил я. – Про то, что случилось в Рижу. Если тебя там не было, то откуда ты это узнал?

– «Историю о Фальсио на Валуне»?

– Фалькио, – поправил я. – Фаль-ки-о.

– Точно, прошу прощения. Слухи об этом ходят уже несколько недель. Теперь нечасто услышишь хороший рассказ о плащеносцах. А деревенщина, ты же знаешь, любит подобные басни – просто приходится немного осторожничать, чтобы не услышали те, кому не надо. Рыцари, слуги герцогов и прочие. – Он хлопнул меня по плечу. – Можешь гордиться! Тем, что там произошло, – или, вернее сказать, тем, что ты там совершил. Слухи носятся быстрее, чем вор на добром коне. Скоро станешь на весь мир знаменитым!

– Скорее Фальсио станет, – хмыкнул Брасти.

– А в чем смысл истории? – спросил я.

– Что ты имеешь в виду? Это просто хорошая история, и всё, – растерялся Колвин.

– Да, но в чем… Что выносят из нее слушатели?

– A-а, зависит от толпы, полагаю. Но думаю, что большинство считают, что ты когда-нибудь появишься и будешь драться за справедливость – ты же знаешь, убьешь там всех злых герцогов и всякое такое.

– Убью герцогов?

– Ну ты же убил герцога Рижуйского. Отрубил ему голову палашом.

– Рапирой, – уточнил Кест. – Фалькио дерется на рапирах.

Трубадур смутился.

– Непонятно, как можно отрубить человеку голову рапирой. Она же легкая.

Я схватил его за плечи.

– То есть ты мотаешься по городам и рассказываешь людям, что я убил Джилларда, герцога Рижуйского?

– И не я один. Сейчас все трубадуры рассказывают эту историю. И не только в городах, но и во всех селениях. Деревенщине нравится.

– Но Джиллард жив! – воскликнул я.

– И что с того? Когда, по-твоему, живой герцог Рижуйский заезжал в деревню в глуши Арамора? Тысяча чертей, сюда сам герцог Исолт-то много лет уже не приезжал. Я убил множество лордов и герцогов. И даже раз или два убил самого короля, когда-то в прошлом. Простому народу нравится слушать про то, как убивают дворян и всякое такое.

– Дворянам не понравится, – заметил я.

– Не обращай внимания на Фальсио, – сказал Брасти, давясь смехом. – Пошли лучше найдем кувшин отличного эля, и ты расскажешь мне о девках, которые так любят монеты плащеносцев.

Колвин улыбнулся ему в ответ, и на миг мне вдруг показалось, что наконец-то встретились два брата, разлученные когда-то в детстве. Они двинулись обратно на постоялый двор.

– Я за ним пригляжу, – сказал Кест и пошел следом, отставая лишь на пару шагов.

Дариана зевнула.

– Тысяча чертей. Три дня без отдыха, но думаю, что нам лучше не оставаться на постоялом дворе. Пошли, пташка, соберем вещички и запряжем лошадей.

Они тоже вернулись на постоялый двор, и я остался наедине с женщиной по имени Нера.

– Ты болван, Фалькио валь Монд. Ты это знаешь?

– Знаю, – сказал я. – Только сейчас-то за что меня так называть? Мы должны были позволить этим людям убить нас?

– Не поэтому, – ответила она. – А из-за Карефаля. Как же глупо было проворачивать грязные делишки Исолта.

– Знаешь, я начинаю понимать, почему на ваших выступлениях говорит Колвин, а не ты.

– Колвин тоже болван, – отрезала она. – Но, в отличие от тебя, не опасный. Он не станет развязывать гражданскую войну.

– Вообще-то я пытался ее остановить.

Она фыркнула.

– Тогда ты…

– Хватит уже называть меня болваном – лучше говори мне то, ради чего осталась. Святые угодники! Я думал, что барды рассказывают людям истории, а не бросаются оскорблениями.

Она подняла брови.

– Ты проявил невежество во второй раз. Давай еще разок, ибо боги любят троицу.

– Хорошо. Вижу я барда, который скитается по городам и весям с не самым лучшим трубадуром-сказителем, и начинаю думать: а не ходит ли этот человек за мной по пятам, не шпионит ли?

– Гм-м. Не складывается – похоже, остроумие твое окончательно иссякло.

– Почему это?

– Барды рассказывают истории, да, а ты как-то слишком легко сбрасываешь это со счетов. Потому что именно истории вдохновляют людей и ведут к изменениям. Истории заставляют их поверить, что жизнь может стать лучше. А еще мы собираем истории. Наше дело заключается в том, чтобы путешествовать по стране и описывать великие изменения в мире, сохраняя их, подобно тому как вы, шкурники, храните законы.

– Не называй нас шкурниками, – предупредил я.

– Надо же. Даже вы, плащеносцы, не знаете своей истории. Шкурники – это не оскорбление, а древнее название величайшего ордена. Такое же, как барды и рейнджеры или…

– «Шкурник» означает «драная шкура».

– Ну да, а «бард» переводится как «горлодер» или «сорванное горло». Это наш знак чести. Мы так много странствуем и поем с такой страстью, что наши голоса срываются от напряжения.

А плащеносцы сражаются за закон, пока их собственные шкуры не раздерутся. Я никогда раньше не слышал подобного объяснения, но оно показалось мне вполне правдоподобным.

– Значит, ты осталась тут, чтобы преподать мне урок истории? Она покачала головой.

– Нет, предупредить тебя. Тебя обманули, использовали, чтобы ты погасил восстание.

– Я и так это знаю.

– Знаешь, Колвин не просто так стал менять свой рассказ. Слухи быстро распространяются, и вскоре люди заговорят о том, как Фалькио валь Монд перешел на сторону герцогов и рыцарей, а не остался с простым народом – и не беспокойся, в этот раз они запомнят, что тебя зовут Фаль-ки-о.

Я задумался. Наверное, она права, но это ничего не меняло.

– Весь этот простой народ отвернулся от нас, когда погиб король. Они почти не поддерживали нас, когда он был жив. Так какая разница?

Нера засмеялась.

– Ах, ну вот и обещанное третье доказательство твоей глупости. Людям надо во что-то верить, Фалькио. Король мертв, герцоги – жалкие тираны, а плащеносцы – может, последнее, во что они верили, – оказались бесполезными. Как ты думаешь, сколько пройдет времени, пока народ не начнет требовать, чтобы хоть кто-то взял власть в свои руки? Пусть хоть Трин. Или еще кто похуже.

– Хуже Трин никого нет и быть не может, – отрезал я.

Нера покачала головой.

– Вот в чем твоя проблема, шкурник. Ты не знаешь истории. Всегда найдется тот, кто хуже, Фалькио, и обычно это человек, которого ты меньше всего подозреваешь.

Глава двадцатая Герцог Лутский

– Лучше бы ты его не убивал, ваше величество, – сказал я дрожащему королю Пэлису.

Мы смотрели на убитого, который лежал на полу в фиолетовом с серебряной бахромой табарде королевской охраны. Примерно моего возраста. Кровавый нимб растекался вокруг белокурой головы.

Это была первая попытка покушения на короля – вообще-то вторая, если считать меня, – к тому времени он занимал престол всего лишь несколько месяцев.

– А ты бы хотел, чтобы он меня убил? – Пэлис все еще сжимал в руке обеденный нож, которым заколол в горло напавшего.

– Лучше бы он был ранен, но жив: тогда мы смогли бы допросить его.

– Пытать?

– Расспросить с пристрастием, – сказал я; мне никогда не нравилась мысль о пытках, да и Пэлис их запретил.

Когда вставал этот вопрос, он доставал одну книгу, в которой очень убедительно доказывалось, что человек под пытками признается в чем угодно, лишь бы не подвергаться мучениям, – в чем угодно, кроме правды.

– Нам ведь нужно узнать, кто подослал его, ваше величество.

Король бросил нож на пол.

– Кто подослал его? Да какая разница. Герцог Джиллард, герцог Перо или герцогиня Патриана. Добрая богиня Любви не станет возражать, каким бы образом я ни появился у ее дверей.

К его легкомыслию я отнесся с недоверием.

– Думаешь, это неважно?

– Конечно, важно, Фалькио, но скоро мы узнаем.

Я подумал о расследовании, которое мне нужно начать, чтобы узнать, кто подослал наемного убийцу. Понять, с кем он разговаривал, откуда приехал, на какой лошади; узнав все эти детали, я пойму, кто его нанял, и тогда… Это займет много месяцев.

– Ха! – рассмеялся король, заметив выражение на моем лице. – Ты бы поглядел на себя, Фалькио. Думаешь, что, кроме плащеносцев, некому больше выполнять мои поручения? Кто бы мог подумать, что ты настолько самовлюбленный?

– Если не мы, то кто же?

Он подошел к окну.

– Лазутчики, – ответил он. – Скоро я получу рапорт о том, какой герцог, лорд или маркграф подослал убийцу.

Я опешил.

– Для подобной работы понадобится слишком много лазутчиков.

Он обернулся и хлопнул меня по плечу.

– Фалькио, да у меня в пять раз больше шпионов, чем плащеносцев, – в каждом дворце герцога, в каждой усадьбе лорда. У меня лазутчики повсюду!

– А герцоги? – спросил я. – У них тоже есть свои лазутчики.

– Конечно. Из Пулмана, Домариса, Орисона, даже из твоего родного Пертина. Все здесь. Клянусь, это самая развитая сфера деятельности королевства.

– Отлично. Давай тогда найдем того, кто это сделал, и тогда сможем…

– Что ты сможешь? – Король отвернулся от окна и посмотрел на меня.

– Мы с Кестом пойдем и убьем этого ублюдка.

Король покачал головой.

– Нет, вы этого не сделаете.

– Ты серьезно? Ты нам не позволишь наказать герцога или лорда, который послал убийцу?

– Герцога. Это наверняка сделал один из них. Большинство лордов тоже меня не любят, но и своих герцогов они ненавидят не меньше.

Я почувствовал, что начинаю злиться.

– То есть герцоги у нас выше закона?

– Конечно, Фалькио, герцоги выше закона, и я тоже. Думаешь, ты бы мог арестовать меня?

– Если бы ты совершил убийство, грабеж или насилие, то да, черт побери, я бы тебя арестовал.

Он раскинул руки.

– И если бы кто-то из герцогов совершил убийство, грабеж или насилие, ты бы мог поехать и свершить над ними правосудие. Но ты не можешь арестовать их за действия, совершенные в полном согласии с их положением.

– Это бессмыслица какая-то.

– Нет, все это имеет смысл. Если ты узнаешь, что герцог или герцогиня замышляли убить меня из личных низких побуждений, то можешь арестовать их. Однако если они, являясь представителями герцогской власти, считали это убийство необходимым для защиты и сохранения своего герцогства, то ты не имеешь права ничего делать.

Я окончательно потерялся. Зачем мы тогда говорили о воссоздании ордена плащеносцев, странствующих магистратов, несущих справедливость городам и весям Тристии, если не можем вершить правосудие в отношении самих герцогов?

Почувствовав мое разочарование, король сказал:

– Правосудие, Фалькио, должно быть рекой, которая всегда течет и постепенно размывает камни, стоящие на ее пути, а не клинком, который ломается, когда ты им ударяешь о камень.

– Тогда, может, стоит вооружить плащеносцев лодками вместо клинков?

Король пропустил мои слова мимо ушей, что странно: обычно он всегда парировал, потому что любил остроумные шутки, особенно свои собственные.

– Ты боишься герцогов, – сказал я, немного помолчав.

– Боюсь? Нет, Фалькио. Я не боюсь, я в ужасе от них. Дворяне, которыми, даже смешно сказать, я должен править, слабы, деспотичны и безжалостны.

– Ты боишься, что мы потерпим поражение? Думаешь, мы не сможем справиться с герцогом, который подослал убийцу? Поэтому и не хочешь бросать им вызов?

Король взглянул на меня и рассмеялся.

– Неужели ты думаешь, что я не смог бы убить кого-то из них, если бы захотел? – Он подошел ко мне и положил руку на плечо. – Фалькио, я бы мог убрать любого из них за неделю – тысяча чертей, да я в любое время мог бы приказать убить каждого в его же тронном зале. Я бы мог уничтожить их, Фалькио, и не только каждого герцога, лорда и маркграфа, но и всех их жен и детей, весь род смести с лица земли. Всё, что мне нужно сделать, – лишь приказать.

И вдруг Пэлис перестал быть королем, с которым я подружился, человеком, с которым мы мечтали о другом будущем для нашей страны. Тощим, испуганным мальчишкой, таким сердитым, что и не описать. За месяцы нашего знакомства я восхитился его умом, попал под чары его чувства юмора и разделил его идеалы. Но никогда прежде я не боялся короля Пэлиса. До того самого момента.

Странно, когда день и ночь меняются местами. Мы скакали с самой полночи, решив, что лучше уехать от места боя как можно дальше. В темноте мы могли позволить себе часто останавливаться, чтобы скрыть следы, но вскоре нас начала одолевать усталость, которая охватывает все тело после битвы. Вскоре после рассвета мы въехали в лесок, росший вдоль южной стороны одной из неприметных дорог. Мы собирались проспать большую часть дня, а затем, как стемнеет, отправиться в столицу герцогства Лут.

В течение всего утра мы все то и дело просыпались. Я слышал, как остальные встают, чтобы сменить дозорного или пойти облегчиться. Кажется, я слышал, как Брасти с Дарианой занялись любовью, хотя я бы предпочел, чтобы это был ночной кошмар. К полудню я окончательно проснулся, но не смог пошевелиться. В первые несколько минут я сохранял спокойствие, но, когда паралич так и не прошел, я запаниковал. Старался как мог открыть глаза, издать звук, но у меня лишь участилось дыхание и началась истерика. Ко мне бы запросто мог подобраться убийца, чтобы перерезать горло, или, еще хуже, люди Трин могли окружить наш лагерь. Когда мы съехали с дороги, Валиана умирала от усталости. Она не привыкла к подобной жизни.

Будь ты проклят, Брасти. Чтоб ты в аду сгорел, если клевал носом во время дозора. Будь проклята Дариана со всеми ее играми и тайнами. Будь проклят я со своей слабостью. Проклятье! Тревога переросла в панику, паника – в безумие, которое грозило поглотить меня целиком. Не знаю, что бы случилось, если бы я не ощутил на своей груди теплое прикосновение руки и не услышал голос Кеста:

– Ты в безопасности. Я здесь.

Дрожь еще возвращалась ко мне какое-то время, но постепенно мягкая тяжесть его руки успокоила меня.

– Ты провел в таком состоянии около двух часов, если тебе интересно. Не думаю, что это еще долго продлится.

Два часа. В прошлый раз, когда он за мной присматривал, это заняло лишь час. Сколько дней прошло с тех пор? Какой срок отмерила мне Швея? «Если уедешь прямо сейчас, еще успеешь насладиться закатом над Южными островами». Я снова ощутил нарастающую панику, но Кест, умнейший тактик, принялся говорить со мной обо всем и ни о чем. Он описывал деревья в лесу, объяснял, почему здесь они выглядят более серыми, чем в герцогстве Пулнам, хотя климат там суше из-за близости к пустыне. Он рассказал мне обо всех насекомых и животных, которых заметил в лесу.

– И, кстати, я почти уверен, что Брасти с Дарианой занимались любовью, когда он должен был нести дозор, – хотя, с другой стороны, может, она просто не давала ему заснуть.

Я услышал сдавленный смешок и узнал свой голос – вернее, так бы звучал мой голос, если бы я состарился, хотя вряд ли этому суждено случиться. Мигнул свет, серо-зеленые листья деревьев замелькали в поле зрения.

– Ты приходишь в себя, – заметил Кест. – Не пытайся пока шевелиться.

Я заплакал, кое-как поднял затекшую руку и коснулся его. Хотел выразить ему свою благодарность, сказать, как много значит для меня его дружба, – но пока я пытался привести в движение мыщцы, а Кест пригнулся ко мне, чтобы расслышать, тяжесть всего мира навалилась на меня.

– Я хочу уничтожить их, Кест. Хочу уничтожить каждого ублюдка, который пытался убить Алину.

– Таких немало, – ласково сказал он.

– Тогда я начну с чертового герцога Лутского, и посмотрим, куда меня это приведет.

Кест осторожно подхватил меня за плечи и, приподняв, усадил спиной к стволу дерева. Стряхнул с меня пыль и опавшую листву.

– А король бы этого хотел? – спросил он.

– Уже не знаю, – ответил я. – И, кажется, мне уже все равно. Кест поднялся.

– Принесу тебе что-нибудь поесть, – сказал он. – Вечер еще не наступил, до темноты далеко. А мы в паре часов езды от дворца Росета. Скоро тебе придется решать, кем нам быть.

Слова Кеста меня встревожили и заставили задуматься о Росете, герцоге Лутском. Неужели он в самом деле дал разрешение своим людям помочь убийцам, которых послала Трин? Возможно, Швея права и мир неумолимо катится к тому, что обезумевшая женщина займет престол, а в страну придет разруха?

Пусть будет, как будет, сказал я себе, прислонившись затылком к грубой коре дерева. Неважно, приказал герцог Росет своим людям поддержать Трин, или он настолько слаб, что они сделали это по собственному желанию, но рыцари Лута попытались убить дочь моего короля. Вскоре мы прибудем в герцогский дворец, и ублюдку придется нам все объяснить. Я даже не сомневался, что он заговорит. Я умирал, и страна моя тоже умирала; девочка, которую я поклялся защищать, рассыпалась на тысячу осколков, и последние остатки моего понимания, что хорошо, а что плохо, расползались, как нити изношенной тряпки, которую слишком сильно потянули в разные стороны. С тех пор как мы оставили герцогский дворец в Араморе, я сотни раз задавал себе вопрос: возможно ли, чтобы Уинноу, плащеносец, встала на путь предумышленного убийства. Но теперь я перестал себя спрашивать.

Спустя шесть часов мы начали взбираться по наклонной южной стене дворца герцога Лутского. Хотя я и не лекарь, но уверен, что любой из них посоветовал бы человеку в моем состоянии не заниматься подобными упражнениями.

– Не упади, – прошептал Брасти, поджидая меня. Он сидел на каменном выступе, болтая ногами в ночном воздухе. – Но поторопись. У нас же не целая ночь впереди.

Святая Марта, Сотрясающая льва, даруй мне достаточно силы, чтобы я мог проползти еще несколько дюймов, схватить Брасти за ногу и утащить его за собой в пропасть. Я же прошу у тебя не слишком многого?

Я добрался до дыры между камнями с помощью шипастых хваталок (одного из самых полезных изобретений короля), которыми был оснащен плащ: они превращали самоубийственный подъем по стене просто в рискованное и безрассудное занятие. Во тьме я мог разглядеть лишь тени своих товарищей, поднимающихся вверх. Кест двигался медленно, но грациозно и без усилий – на его фоне я казался невероятно неуклюжим.

Я ожидал, что Кест опередит меня, но выше всех поднялась Дариана. Она лезла вверх с удивительной легкостью, перепрыгивала с одной точки опоры на другую, цепляясь за выступы и сколы в камнях, раскачивалась на одной руке, чтобы ухватиться за следующую зацепку: в сравнении с ней даже Кест казался новичком. Я бы и дальше продолжал восхищаться ее умениями, но мои пальцы начинали неметь, и я побоялся, что соскользну вниз.

– Нет, погоди! – прошипел Кест.

Я поглядел наверх и увидел, что Валиана попыталась повторить прыжок Дарианы, но из-за безрассудного маневра не смогла удержаться. Святые угодники, она сейчас упадет! Девушка начала соскальзывать по наклонной стене ко мне, ее шипастые хваталки царапали камень – я изо всех сил сжал свои, надеясь, что у меня будет достаточно сил, чтобы удержать девушку, когда ее ноги коснутся моих плеч. Кест умудрился вовремя передвинуться вбок и схватить Валиану левой рукой за шиворот, чтобы она остановилась и смогла снова закрепиться на каменной стене. Спустя пару секунд она кивнула и продолжила лезть вверх.

Вот же глупая! Я молча злился, хотя опасность уже прошла. Хватит уже повторять за этой чертовой Дарианой!

Из-за страха и усталости я дышал прерывисто, а еще пытался сосредоточиться: мне нужно было добраться до верха, и точка. Медленно, камень за камнем я наконец пробрался к зубчатым бойницам и увидел, что все остальные уже там.

– Ты собираешься присоединиться к нам в ближайшем будущем? – шепотом спросила Дариана.

– Просто наслаждаюсь ночным воздухом, – ответил я, пытаясь схватиться за стену совершенно онемевшей рукой. Глядя на мои безуспешные попытки, Кест наклонился и схватил меня за запястье – с его помощью мне удалось подтянуться и втащить свое тело наверх.

– Что-то не так, – сказал он.

– Я в порядке. Хватит уже…

– Нет, я не об этом. Мы слишком медленно лезли наверх.

Я огляделся вокруг, ожидая увидеть дюжину охранников, бегущих на нас, но никого не заметил. Брасти фыркнул:

– Святой клинков расстроен, что на нас еще не напала дюжина охранников?

Кест покачал головой.

– Дело не в этом. Мы слишком долго поднимались – сторожа уже должны были вернуться.

Он прав. Нам потребовалось почти полчаса, чтобы забраться наверх; из наблюдений мы знали, что охрана обходит стену каждые двадцать минут. Так где же они?

– Можешь потом пожаловаться их командованию, – сказал Брасти. – Хватит уже ворчать каждый раз, когда нам удается избежать кровопролития и смерти.

– Брасти прав, – откликнулся я.

Пусть герцог Лутский беспокоится о том, что охранники запаздывают, а мы порадуемся лишним десяти минутам.

– Идемте, сделаем то, ради чего пришли.

Мы пошли по парапету. Дом герцога Лутского походил не столько на обычный дворец, сколько на укрепленный замок, а это означало, что он не только претендует на военное господство, но и опасается за собственную жизнь. Что ж, не могу вас винить, ваша светлость, так как мы пришли как раз затем, чтобы поставить под угрозу вашу личную безопасность.

Мы уже собирались спуститься по лестнице, ведущей на верхний этаж дворца, когда Валиана схватила меня за руку. Я оглянулся – она смущенно посмотрела на меня.

– Прости, Фалькио. Нас могли поймать из-за меня.

С одной стороны, я хотел отругать ее, чтобы она не забывала о том, что еще неопытна и безрассудна, но с другой – кое-что меня глубоко поразило.

– Ты не кричала, – сказал я.

– Я… не понимаю.

– Ты молчала, даже когда начала соскальзывать: большинство людей, независимо от опыта, вскрикнули бы хоть раз, когда поняли, что падают. А ты не кричала.

Она благодарно улыбнулась и начала спускаться по лестнице.

Я в который раз подивился отваге и решительности Валианы. Святые угодники, подумал я, когда-нибудь она станет прекрасным плащеносцем. Хотя я вряд ли доживу, чтобы увидеть это.

За полчаса мы быстро и тихо прошмыгнули по дворцу, пока не достигли крыла, где находились личные покои герцога Росета, скользнули мимо охраны, которая была либо слишком ленива, либо плохо обучена и даже не заметила бесшумно двигающиеся тени. Плащеносцы проводят большую часть жизни, незаметно пробираясь в различные замки, усадьбы, темницы и прочие хорошо охраняемые здания и выбираясь из них. И в этом состоит наша работа. Во дворце имелось множество слуг, сторожей и охраны, как из рыцарей, так и из простолюдинов, но ни у кого из них не было такого опыта и выучки. Никто не заметил, как мы оказались в покоях Росета. При желании мы могли бы пройти по самым потаенным закоулкам дворца, проникнуть в опочивальню герцога Лутского и вонзить в него кинжал. Просто. Слишком уж просто.

– Что-то не так, – пробормотал я.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Брасти.

– Кест был прав. Никого нет на месте. Дверь охраняет лишь один стражник, а их должно быть двое. А еще я заметил слуг, которые носятся по коридорам, как цыплята с отрезанными головами. Рыцари маршируют маленькими отрядами по шесть человек. Они кого-то ищут, но дела у них идут плохо. Они все в панике.

Стало понятно, что хаос охватил весь дворец. Мы бесшумно двигались по коридорам и пустым комнатам, стараясь не попадаться на глаза дворцовой страже, пока не спрятались в маленькой кладовке, которой, по всей видимости, пользовались не слишком часто. Брасти прижался ухом к двери и прислушался.

– Что происходит? – спросил я.

Он поднял палец к губам, и лишь тогда я услышал голоса по другую сторону двери. Держа рапиру наготове, я вынул на всякий случай и метательный нож, чтобы бросить его в первого, кто откроет дверь. Спустя пару мгновений голоса стихли, и мы услышали, что люди уходят.

Брасти повернулся к нам.

– Я понял, почему они так плохо организованы.

– В чем дело? – спросила Валиана.

– Похоже, мы опоздали на праздник. Герцог Росет уже мертв.

Глава двадцать первая Королевская рука

Дариана вошла и закрыла за собой дверь, аккуратно обходя стопки тарелок и постельного белья, чтобы не уронить их и не привлечь к нам внимания, несмотря на то что в замке Лут царила необычайная суматоха.

– Там настоящее безумие, – едва ли не радостно сказала она. – Теперь понятно, почему так легко удалось пробраться.

– И не так уж легко, – отозвалась Валиана, разминая руки. – Я думала, что упаду и умру.

– Поэтому цени жизнь, пташка, – хмыкнула Дари.

– Зато выйти отсюда будет сложно, – заметил Кест. – Нужно выбираться: проскочить мимо охранников легко не получится, особенно теперь.

– Нет, – сказал я, аккуратно стягивая тесемки мешочка с мелом для скалолазания и убирая его во внутренний карман. – Нужно узнать, что произошло с Росетом.

– Хочешь, чтобы нас всех убили? – спросил Брасти, хватая меня за грудки. – Герцога Лутского обнаружили мертвым, а в замке появились мы впятером. Думаешь, найдется еще один такой добрый рыцарь-командор, как Шуран, который встанет на нашу сторону?

– Сам подумай, – сердито оттолкнул я его. – Герцоги Арамора и Лута враждовали – можно было предположить, что один подослал убийцу к другому. Но теперь они оба мертвы. Что-то тут не так.

Брасти фыркнул.

– Что плохого в том, что герцоги умирают? Только ты, Фалькио, можешь так подумать. Пусть хоть совсем друг друга перебьют. Что с того, если все герцоги королевства умрут к завтрашнему дню? Кто будет по ним скучать?

Я сам себе задавал этот вопрос, пока мы ехали из Арамора в Лут. Кому будет не хватать герцогов? Если страна в самом деле трещит по швам, разве после всего этого хаоса не будет легче восстановить ее без влияния продажных герцогов? Но чем ближе мы подъезжали к замку, тем лучше я понимал, что никогда не смогу совершить убийства исключительно по политическим мотивам.

Закрывая глаза, я видел кривую улыбку короля Пэлиса. Ты близко подошел, Фалькио, не так ли? Ему всегда нравилось смотреть, как я борюсь со своей совестью.

Кест выглянул через приоткрытую дверь.

– Охрана и рыцари беспорядочно рыщут по всему дворцу, словно все с ума посходили.

Я встал на его место и увидел, как слуги и охранники бегают по коридорам из угла в угол. В замке начался беспорядок. Герцоги всегда правили своими землями железным кулаком – без них никто не знал, что нужно делать. Рыцари в доспехах и желтых табардах пытались овладеть ситуацией, но кто станеткомандовать ими, когда всё уляжется?

Вот почему король Пэлис при жизни не собирался насильно отбирать власть у герцогов. Я прикрыл дверь и повернулся к Брасти.

– То, что сейчас происходит во дворце, – лишь малая толика той бойни, которая охватит всю страну, если погибнут все герцоги. В Тристии разразится кровавая гражданская война на долгие годы.

– Возможно, кто-то именно этого и хочет, – сказал Кест. Он собирался еще что-то добавить, но замолчал. – Слышите? Сюда идет охрана.

– Они пройдут мимо, как все остальные, – уверенно сказал Брасти.

– А что потом? – спросила Дариана. – Кем бы убийца ни был, вы не сможете схватить его в этой толпе болванов.

Валиана перехватила мой взгляд.

– Фалькио, а что известно о его семье? Ты же говорил, что убили не только Исолта, но и его наследников.

– Ты права, убийца мог быть не один, и мы не знаем, за кем еще они охотятся.

Дариана фыркнула.

– Кажется, пару часов назад ты сам лично хотел убить Росета.

– Хватит, – отрезал Кест.

Он всегда заранее знал, что я буду делать. Но Дариана не обратила на него внимания.

– Подумай, первый кантор. Какую выгоду мы можем из этого извлечь? Как это поможет Алине?

– Ну-ка, вы все, помолчите, – прошептал Брасти. – Они идут сюда.

Он занял позицию, которая давала ему возможность убить первого, кто вошел бы в эту дверь. Дариана вытащила из-за пазухи длинный кинжал и встала сбоку от двери.

Мы ждали молча. Я слышал, как несколько человек по ту сторону двери спорили между собой.

– Обыщите каждую комнату, – приказал один.

– Никто туда не заходит – кроме того, выхода оттуда тоже нет. Нужно быть полнейшим глупцом, чтобы там спрятаться. Ради всех святых, да вы ранены! Отправляйтесь-ка к лекарю, пока не истекли кровью.

– Потом. Нам сначала нужно…

– Хорошо. Как хотите, если вам нравится смотреть на то, как кровь стекает на пол, рыцарь-сержант. Я попытаюсь организовать других и проследить за проклятыми поисками.

Через секунду ручка повернулась, и в кладовку ввалился человек в доспехах и с палашом. Меня он увидел первым.

– Ты! Это ты! Я, черт возьми, хорошо…

Кест схватил рыцаря за шкирку, втащил в кладовку и закрыл за ним дверь.

– Говорите тише, сэр рыцарь, – прошипела Дариана, приставив лезвие к его горлу.

Рыцарь переводил взгляд с ее кинжала на нас. В глазах металась лишь одна мысль: как удержать нас и позвать на помощь. Брасти тоже это заметил и прицелился в живот рыцаря.

– Двинешься, жестянщик, или издашь хоть малейший звук, и я выпущу в тебя стрелу. – Он придвинулся ближе, но тут же ослабил натяжение тетевы. – Фалькио, похоже, кто-то уже прикончил этого парня.

В самом деле. В животе под грудным доспехом у рыцаря виднелась небольшая рана, из которой сочилась кровь.

– Ты! – пробормотал рыцарь, привалившись к двери. – Я знал, что это ты. Я точно…

– Мы этого не делали…

Рыцарь выронил клинок и снял шлем. Шатен с волосами до плеч, мягкое лицо с короткой бородкой.

– Я вспомнил твой голос, Фалькио.

– Кто ты? – спросил Кест, прежде чем рыцарь упал на колени. Рыцарь поднял голову и, посмотрев на Кеста, улыбнулся.

– Ты не узнаешь меня? Я же…

– Найл, – сказал я. – Кест, это Найл.

Найл, сын рыбака, который взял клинок в руки, чтобы воевать за Пертин во время короткой войны с Аваресом. Вернувшись, он узнал, что вся его семья погибла, и начал бесцельно бродить по дорогам; мы нашли его, когда он защищал старика, которого хотел до смерти забить пинками племянник лорда. Найл Пэджиман, восьмой кантор плащеносцев, по прозвищу Королевская рука.

– Святые угодники, Найл, что случилось? – спросил я.

Найл потряс головой, моргнул, словно хотел ответить, но кровь сильнее потекла из раны.

– Он убил меня, Фалькио. Этот ублюдок меня прикончил.

Мы помогли Найлу сесть, прислонившись к двери, и Брасти озвучил вопрос, который мы все себе задавали:

– Святые угодники, Найл, что, во имя тощей задницы святого Загева, ты тут делаешь?

Мы называли Найла Королевской рукой, потому что хоть он и не был рослым, но мог победить любого здоровяка в борьбе на руках. Король шутил, говоря, что нам в Тристии вместо поединков на клинках нужно ввести подобную борьбу и тогда Найл в одиночку установит мир в королевстве на все времена.

– О, Брасти, здорово, – сказал Найл слабеющим голосом. Изо рта у него текла тонкая струйка крови, смешанной со слюной. – Ты… постарел. Я бы не узнал никого из вас, если бы не услышал голоса.

– И ничего я не… – начал Брасти, пытаясь поправить волосы.

Кест шлепнул его по руке.

– Не отвлекайся. – Он снова повернулся к Найлу. – Кто сказал тебе, что мы придем?

– Донесся слух из Арамора… Один мелкий мерзавец из рыцарей сказал, что вы можете приехать сюда. Ты будешь рад услышать, сказал он, что, возможно, они не участвовали в убийстве герцога Исолта.

Найл потянулся к металлической застежке на плече нагрудного доспеха. Я встал на колени и помог ему открыть ее.

– Спасибо, – выдохнул он. – Проклятые доспехи. Пять лет прошло, а я до сих пор их ненавижу. Скучаю по плащу. Надо было сохранить его у себя, но я не мог рисковать. Знаете, я зарыл его в трех милях отсюда, у озера… Интересно, в каком он сейчас состоянии? Наверное, следовало его сжечь, но я не мог себя заставить. – Глаза его затуманились. А потом он заметил Валиану. – Здравствуйте, прекрасная дама. Как вас зовут?

– Валиана.

– Вы плащеносец?

– Я… – Она заколебалась и посмотрела на меня, словно ждала разрешения.

– Одна из лучших, – сказал Брасти, и я даже на него обиделся за столь быстрый ответ, потому что теперь выглядело так, словно я в нее не верю.

Найл улыбнулся и, протянув руку в перчатке, коснулся ее плеча.

– Не бойтесь, миледи. Я умираю от раны в животе, а не от зимнего гриппа.

Валиана преклонила колено и сжала его руку.

– Главное, что болезнь не заразная.

Найл засмеялся.

– Ах, гм-м. Клянусь, что видел где-то ваш портрет. Безвкусно расписанную деревяшку, которую послала стерва, которую нельзя называть по имени. Эта грязная старуха когда-нибудь упоминала обо мне? Я доставил ей хлопот раз или два.

Валиана помялась немного, но сказала:

– Она часто говорила о вас. Сказала, что вы один из немногих плащеносцев, которых она боится, и что если бы увидела, как вы умираете у нее на руках, то счастливо дожила бы до конца своих дней.

Найл издал сдавленный смешок.

– Она мне нравится, Фалькио. Лжет и даже не краснеет. Могла бы стать фрейлиной. Скажите, а разве это не вы совсем недавно должны были стать королевой? Слишком многие стремятся стать королевами в наши дни. – Он посмотрел на Дариану. – А вы тоже хотите занять престол?

Она фыркнула:

– К чертям собачьим.

– Умница. Это ужасное занятие, насколько я понимаю. Королю, кажется, не нравилось. – Найл выгнул шею. – Знаете, а вы похожи на дочку Шаниллы. Помнишь Шаниллу, Фалькио?

Конечно, я помнил ее. Из всех плащеносцев я восхищался ею больше всех. Она знала королевский закон, умела драться, но всегда старалась решить дело миром, когда могла. Они с Уинноу походили на двух сестер, но я не помнил, чтобы у нее была дочь. Может, в этом и заключалась тайна Дарианы? Соберись, сказал я себе.

– Что ты здесь делал, Найл? – спросил я. – Только не нужно рассказывать мне, что я постарел: меня пытали и травили, и я едва не умер.

Найл засмеялся, потом закашлялся. Я вытащил платок из кармана и утер кровавую слюну с его рта.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Воды не найдется?

Мы оглянулись, и я заметил кувшин, стоявший на сервировочном столе. Кест тут же принес его. Понюхав то, что находилось внутри, он сказал:

– Похоже, тут вино.

– Еще лучше, – обрадовался Найл. – Давай сюда.

Мы с Брасти поддержали его, а Кест дал ему сделать глоток вина.

– Ну же, Кест. Не будь таким ханжой. Я же умираю.

Кест дал ему еще немного, но, когда Найл попытался отобрать у него кувшин, он сказал:

– Прости, Найл. Нам нужны ответы – если ты напьешься, нам это не поможет.

– Мне поможет…

– Найл, – сказал я, – убийца где-то рядом. Нам нужно найти его, пока это возможно.

– Он давно ушел, Фалькио, – ответил Найл. – Ты его не найдешь, если он сам этого не захочет. Не думаю, что ты сможешь задержать его.

– С этим я как-нибудь сам разберусь. Лучше скажи мне, почему, во имя всех святых, ты здесь?

Найл искоса посмотрел на меня.

– Из-за короля, конечно.

– А при чем тут король? – спросил Брасти.

– Он приказал мне. Это его последний… в тот день в Араморском замке, когда он с каждым встречался в отдельности. Он приказал мне прийти сюда и охранять герцога.

– Почему?

Найл пожал плечами.

– Это же король Пэлис, Фалькио. Он разве что-нибудь объяснял? Просто приказал мне прийти сюда и охранять герцога до тех пор, пока я смогу.

– Значит, ты пришел сюда и стал рыцарем? – спросил Брасти.

Найл ухмыльнулся.

– Это оказалось проще, чем ты думаешь. У меня была с собой поддельная дворянская грамота. Помнишь Пимара? Паренька, который прислуживал королю. Он умел чертовски хорошо подделывать бумаги. Он клялся чем угодно, что король сам нашел ему учителя и приказал перенять его умения. Боги, король Пэлис был странным. Почему я пошел за ним?

– Потому что остальные были еще хуже, – ответил Кест.

– Ах, да, вот в чем дело. В любом случае быть рыцарем проще, чем кажется, несмотря на все эти правила, уставы и условности. Главное – родиться в дворянской семье.

– Или найти мастера, подделывающего документы, – добавил Брасти.

– Да, или так. Все равно никто не проверяет: даже самих герцогов это не слишком заботит, для них рыцари – это те же солдаты рангом повыше. В общем, когда тебя примут, от званий тоже нет никакого толку, разве что на турнирах. Когда я привык к копью и этим чертовым доспехам, все стало проще.

– До рыцаря-сержанта дослужился? – спросил я.

– Мог бы даже стать рыцарем-капитаном, если бы очень захотел, только пришлось бы больше путешествовать. А рыцарь-сержант в основном командует герцогской стражей.

– Значит, ты его охранял все последние пять лет?

Найл улыбнулся.

– Самая легкая работа из всех, Фалькио. Хороший провиант, жалованье намного больше, чем у плащеносцев. Девки сами за тобой бегают и не ждут, что ты на них женишься. – Он поглядел на Брасти. – Удивлен, что ты не стал рыцарем.

– Стал бы, если бы они так не привередничали насчет лучников.

– Понятно. – Найл прикрыл глаза.

– Помоги мне снять это с него, – сказал я Кесту, показав на доспехи.

Найл схватился за мою руку.

– Не надо, иначе я тут всё залью кровью. Они удерживают мои внутренности. – Он попытался посмотреть на небольшую дыру в доспехах. – Как только этот ублюдок умудрился всадить в меня кинжал? Чертова штуковина выглядела так, будто вот-вот сломается. Даже если бы я двигался быстрее, не подумал бы отразить его удар. И на тебе…

– Что мы можем для тебя сделать? – спросил я.

– Ничего. Думаю, минут через десять я потеряю сознание, а еще через полчаса найду Пэлиса, в каком бы аду он не находился, и изобью его. – Найл взглянул на меня и засмеялся. – Ха! Видел бы ты свое лицо, Фалькио. Ты всегда терпеть не мог, когда о короле плохо отзывались.

– Найл, каким был убийца?

– Обычным, Фалькио. Они же специально делают так, чтобы их не узнали. Да и в комнате темным-темно, но я думаю, что он… Знаешь, он был в маске и темной одежде. Сомневаюсь, что это поможет.

– Сколько раз покушались на жизнь герцога?

– За последние пять лет? Не считая этой попытки?

Я кивнул.

– Ни разу.

– Ни разу? Никто никогда не пытался его убить?

– А кому это надо? Крестьяне и горожане находились под его пятой целую вечность, да и дворяне ни разу не пытались.

– А другие герцоги?

Он покачал головой.

– Ни за что бы… Эй, знаешь, что я узнал за последние пять лет? Наша земля лучше всего рождает лазутчиков – заметь, не тех, кого посылают в другие страны, а тех, которые шпионят в самой Тристии. Говорю тебе, Фалькио, каждый замок королевства кишит шпионами. Если какой-то герцог попытается подослать убийцу к другому, то об этом станет известно прежде, чем он подпишет приказ.

Найл снова закашлялся, выплевывая сгустки крови. Ему недолго осталось.

– Так кто же это сделал? Кто мог… – спросил я.

– Нет, лучше расскажи, как он двигался, – попросил Кест, пронзая бывшего товарища взглядом.

– Оставь его, – сказал я.

– Я должен знать.

Найл уставился на стену напротив.

– Тек, как река. – Он нарисовал в воздухе восьмерку. – Словно угорь, скользкий и быстрый.

Только однажды я встречался с людьми, которые двигались так, как описывал Найл.

– Хочешь сказать, это были дашини?

– Знаешь, я тоже сперва о них подумал, но он не плевался своей проклятой пылью. Той дрянью, от которой пачкаешь штаны, пока они тебя убивают. Но сейчас я вспоминаю, что двигался он именно так, как рассказывают в легендах. Это правда, что ты дрался с дашини в Рижу?

– Да.

– Говорят, что обычно они ходят парами. Это правда?

Я кивнул.

– Святые угодники, ты убил двух дашини? Как, черт побери, тебе удалось это сделать?

– Я кое-что сказал им, чтобы сбить их с толку…

– Ха, – засмеялся Найл, кровь запузырилась у него на губах и потекла на подбородок. – Какая ирония! Ты всегда заговаривал людей до смерти, Фалькио.

Валиана протянула руку, чтобы утереть кровь с подбородка, но он схватил ее и приложил к сердцу, а потом, не издав ни вздоха, ни хрипа, Найл Пэджиман умер. Валиана продолжала сжимать его руку. Она почти не знала этого человека, но держала его до тех пор, пока не поняла, что дух покинул его, и лишь затем отпустила его руку, и слезы заструились по ее щекам.

И я полюбил ее за эти слезы.

Глава двадцать вторая Супруга герцога

– Фалькио, нужно выбираться отсюда, – сказал Брасти.

– Еще минуту. – Я провел ладонью по лицу Найла и закрыл ему глаза. – Нужно взять его с собой.

Кест посмотрел на меня сверху вниз.

– Нельзя. Вероятно, нам придется прорываться.

– Мы не можем оставить его здесь, – твердо произнес я. Найл не заслужил того, чтобы лежать в луже собственной крови в кладовке. Нужно похоронить его, как полагается, и не в чертовых блестящих доспехах, а в плаще. – Где Найл зарыл свой плащ? У озера? Отнесем его туда и…

Кест встал на колени, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Нельзя, Фалькио, ты же знаешь. Они считают его рыцарем.

И похоронят его со всеми рыцарскими почестями.

Найлу бы это точно не понравилось.

– Но почему? – спросил я. – Почему король послал его охранять проклятого герцога? Неужели он и Уинноу послал? Она поэтому оказалась в Араморе? – Меня мутило от одной только мысли.

Может, он ей еще и приказал стать любовницей Исолта?

Кест сжал ладонями мои виски – странный жест, но он поступал так, лишь когда считал, что я теряю рассудок.

– Уинноу мертва, Найл тоже. Король умер, Фалькио, и тебе нужно принять решение, если не хочешь, чтобы и мы погибли, потому что скоро…

– Поздно, – отрезала Дариана, заняв свое место сбоку от двери и вынимая клинок.

– Сколько их? – спросил Кест.

– Более чем достаточно, – раздался глубокий баритон.

Дверь отворилась, и появился мужчина в сияющих доспехах со знаком рыцаря-капитана на мундире. Брасти прицелился ему в голову, защищенную шлемом, но рыцарь поднял руку.

– Выпусти стрелу, и вся мощь герцогской охраны падет на тебя, шкурник.

– А что случится, если не выпущу? – спросил Брасти.

Но рыцарь ткнул пальцем в меня.

– Ты. Леди Бейтина зовет тебя.

– А кто такая эта леди Бейтина?

– Леди Бейтина – супруга герцога Росета, а примерно три часа назад она стала новой правительницей Лута. И только она помешала мне – по крайней мере, на какое-то время – надеть на всех вас петлю и вздернуть посреди коридора.

– Почему она нас зовет? – спросил Брасти.

Рыцарь фыркнул.

– Не вас. – Он снова ткнул в меня рукой, закованной в перчатку. – Ей нужен лишь ты, Фалькио валь Монд, первый чего-то там драных шкур.

Клинок мой прошелестел, выползая из ножен.

Охрана, стоявшая в коридоре, напряглась, но рыцарь их остановил.

– Спокойно, – сказал он.

– Откуда ей известно, что я тут? – спросил я.

Рыцарь-капитан посмотрел на своих людей.

– Поняли, о чем я говорил? Эти шкурники считают себя чертовски умными. – Он повернулся ко мне. – Наши лазутчики еще несколько дней назад сообщили о том, что произошло в Араморе. Герцог Росет знал, что вы придете сюда, потрясая кулаком, и потребуете расплаты за его воображаемые преступления.

Я оценил, какие у нас есть варианты. Дверной проход узок – значит, рыцари не ввалятся сюда толпой и будут атаковать по одному; с другой стороны, у нас нет иной возможности уйти. В коридоре стоял арбалетчик, который сможет стрелять из-за спины капитана по нам, а кладовка маленькая, так что и не спрячешься.

– Могу ли я быть уверен в добрых намерениях леди Бейтины? – наконец спросил я.

– Герцогиня хочет поговорить с тобой наедине. Больше мне знать не положено, да и тебе тоже.

– А вы не боитесь, что я ее убью?

– Вообще-то нет. Убийца с ней уже расправился. Рыцарь-сержант Кайлен, – капитан показал на Найла, – попытался защитить ее, но герцогине проткнули клинком легкое. Она умирает.

Из открытой двери, ведущей в покои леди Бейтины, доносилось хриплое дыхание.

– Жидкость в легких, – сказал Кест.

Он всегда обладал поразительной способностью определять состояние, предшествующее мучительной смерти.

Два охранника в желтых камзолах заграждали нам дорогу, стараясь не слишком нервничать, но это лишь усиливало их страх перед нами.

– Стоять, шкурники, – приказал старший.

Из комнаты раздался тихий, прерывающийся голос:

– Пусти их, Растен. Они невиновны; кроме того, хуже мне уже не сделают.

Стражник посторонился, пропустив нас в покои герцогини. Просторная комната со стенами из мореного дуба и яркой отделкой голубого и серебряного цвета. Два больших зеркала висели на стенах, а третье в резной позолоченной раме, обильно украшенной цветами, стояло посреди комнаты. Небольшая дверь сбоку вела в гардеробную, где стояли платяные шкафы и висела одежда.

Теперь я вспомнил, что слышал о леди Бейтине. Она совсем недавно обвенчалась с герцогом Росетом, который был старше ее на три десятка лет. Совсем молоденькая, очень красивая, грациозная женщина, угодившая в ловушку богатства и власти.

– Я здесь, – прохрипела она. – Прошу, подойди ближе, шкурник.

Оставив друзей стоять у дверей, я подошел к ней. У постели госпожи стояли на коленях две девушки, которые держали ее за руки. Пожилая женщина с кудрявыми седыми волосами убрала со лба Бейтины компресс из светло-зеленой целебной травы и желтых цветов, завернутых в белое полотенце, и вместо него положила новый.

– Это называется «фейная сумка», – сказала Бетина. – Они говорят, что я скоро исцелюсь.

Она была не просто хороша, а потрясающе красива. С длинными белокурыми волосами, которые не свалялись от горячечного пота, но были аккуратно причесаны и уложены на подушки. Они обрамляли ее бледное, искаженное болью лицо, белоснежное, словно алебастровое, еще не посеревшее от надвигающейся смерти. Шейку ее обнимал венок из маленьких синих цветов, которые в точности повторяли цвет ее глаз. Она походила на портрет святой Верты, Бегущей по волнам, который так часто украшает каюты богатых капитанов.

Все это выглядело просто жалко.

Вот так кончают свои дни богачи – не отважно и не трусливо, а «красивенько». Бейтина была настолько тщеславной, что даже на пороге смерти желала выглядеть так, словно могла в любой момент встать с одра и закружиться в танце с великими лордами и прекрасными дамами. Хотелось сказать ей, что она уже мертва, что какой-то человек пробрался в замок и убил ее, даже не задумываясь о ее красоте, грации и манерах, что она скоро покинет сей бренный мир и боги уже ожидают ее, но, скорее всего, врата рая для нее не откроют.

– О вашей красоте слагают легенды, миледи, – сказал я, склонившись к ней. – Но и они не в силах ее передать.

Она улыбнулась, и я увидел, как затуманились ее глаза, предвещая скорые слезы. Герцогиня моргнула, чтобы сдержать их.

– Благодарю тебя, шкурник.

Она разжала руки девушек и отослала и их, и травницу. Я посмотрел на Кеста с Брасти, ожидавших у входа, и они тоже вышли. Стражник закрыл дверь – мы остались одни.

– Вы хотели видеть меня, миледи, – продолжил я. – Могу ли я как-то облегчить ваши страдания?

Она усмехнулась, но затем ее скрутил жесточайший приступ кашля, от которого разметались волосы и полотенце сползло на лицо.

– Пожалуйста, – устало произнесла она, – не нужно шутить.

Я попытался поправить полотенце с травами.

– Нет, – сказала Бейтина. – Убери этот дурацкий компресс.

Я сделал, как она просила, а затем задумался, как это будет выглядеть, когда остальные вернутся.

– Вы уверены? Разве он не должен…

– Не будь идиотом. Невозможно остановить внутреннее кровотечение компрессом из сорных трав и цветов.

– Хотите, чтобы я приказал вашим людям поискать другого лекаря?

– Эта льстивая идиотка, которую я только что отослала, лучшая из всех, что тут есть. Старая дура даст тебе сколько хочешь сладеньких микстур и ароматных мазей, но она бы не знала, что делать с имбирным корнем, если бы он даже вырос у нее между пальцев.

– Вы разбираетесь в медицине?

– Я и сама училась знахарству, – ответила Бейтина. – Оставался последний год, когда со мной случайно познакомился герцог и изменил всю мою жизнь.

Она попыталась сесть на постели, но у нее не вышло. Глаза ее устремились на меня. Я помог ей сесть, стараясь не навредить.

– Хочешь, расскажу тебе кое-что смешное, плащеносец? – спросила она, пока я помогал ей. – Обычно знахарки из глухих селений, те, что перенимают знания от своих матерей и бабушек и готовят отвратительные на вкус отвары и вонючие мази, – они-то как раз и умеют лечить людей. А от тех, которых обучают в герцогских дворцах великие мастера, обычно нет никакого толка. Они могут задурить голову всякими заумными названиями, но лечить не умеют вообще.

– Удивительно, как дворяне умудряются оправиться от простуды, – заметил я.

Она слабо улыбнулась.

– Они, то есть мы хорошо питаемся и стараемся не выходить на мороз. Нас не слишком часто ранят, мы не страдаем от голода и жажды. Но когда нас одолевает болезнь, то у нас нет ни лекарств, чтобы исцелиться, ни выносливости, чтобы победить недуг. Мы похожи на прекрасные высокие стеклянные вазы: брось в них камнем – разлетятся на тысячи кусков. – Она беспечно раскинула руки. – Мы бесполезны и прекрасны.

Меня удивило, как хорошо она осознавала свое состояние. Дворяне так тщательно защищали свой мир от черни, что никогда бы не доверились деревенской знахарке или ведунье и не подпустили бы их к себе. Дворяне, как и сказала леди Бейтина, невероятно хрупкие.

– И все же, – возразил я, – похоже, что вы намерены отправиться в лучший мир, выглядя…

Она снова улыбнулась, но дернулся лишь один утолок ее рта.

– Красота, хотя ничего и не стоит, – это все мое богатство, на которое я могу положиться. Благодаря ей меня приняли в школу, хоть у меня не было денег; она завоевала сердце герцога, хоть я и не принадлежу к благородной семье. Полагаю, что боги так же мелки, как и все мы. Скажи, кому мне молиться перед смертью? Орросу или Лефее?

– Кто это, ваша светлость?

– Здесь, в Луте, мы зовем Орросом бога Монеты. А Лефея – это богиня Любви, но иногда она может быть ревнивой – так учат нас духовники. И Пургейзе, бог войны, не лучше, но уж он-то точно осыплет меня милостью, если я предстану перед ним такой красивой?

– Боюсь, я не слишком хорошо разбираюсь в богах, миледи.

Бейтина кивнула, словно я сказал какую-то мудрость.

– Истинно так. Боги не приходят к простолюдинам. Однажды муж сказал мне, что с ним разговаривал Оррос, но, может, Росет просто пошутил. – Она прикрыла глаза. – Думаю, это неважно. По крайней мере, благородные знахари знают толк в опиатах. Сейчас я совсем не чувствую боли.

Несмотря на бойкость в словах, глаза ее вновь начали наполняться слезами. Она держалась, но я видел, что герцогиня не просто испугана – ее охватывал ужас, и я устыдился, что так плохо думал о ней прежде. Неважно, как я относился к ее супругу, – эта молодая женщина умирала просто потому, что приняла предложение выйти замуж, которое вряд ли смогла бы отвергнуть.

– Если желаете, миледи, я постараюсь найти вам хорошую знахарку. Неподалеку отсюда есть деревня, я вернусь к вечеру.

Она долго смотрела на меня, а затем сказала:

– Дай мне руку.

Я полагал, что она хочет встать, но Бейтина просто сжала мою руку, поднесла к губам и поцеловала.

– Мне нравится, что ты пытаешься спасти меня, хотя в другой день пожелал бы мне смерти. Что изменило твое мнение – мое жалкое состояние или прекрасные цветы в волосах?

– Ни то ни другое, миледи.

– Только не говори мне о долге и чести, я все равно не поверю.

– Нет, миледи, я… – У меня не имелось причин утешать ее, а уж тем более говорить правду, но она была напугана и страдала от боли, поэтому заслуживала ответа. – Когда-то я был женат.

– Она была такая же хорошенькая, как и я? – спросила Бейтина.

Странный вопрос.

– Не настолько хорошенькая, как вы, миледи, но вдвое прекраснее.

Леди усмехнулась.

– Хороший ответ. Если я встречу твою жену в другом мире, то расскажу ей о твоей доброте и верности. Продолжай, расскажи мне о своей женщине. Наверное, она была святой?

Я подумал о своей жене Алине, о ее коварной улыбке и шутках – как она торговалась на рынке, пока несчастный не начинал трясти головой от отвращения, разглядывая свой лучший товар, который отдал ей за бесценок, а потом моя жена возвращалась к нему на другой день и дарила пирог, что сама испекла. Вспомнил, как Алина отказывалась пожертвовать черный грош попу и даже как-то раз украла деньги в церкви, чтобы купить еды голодным детям, ждавшим на улице. Вспомнил, как однажды она назвала меня трусом, когда я отказался связываться с задиристым соседом, а потом просила меня не ввязываться в драку, когда…

– Она была разумной женщиной, – сказал я, – и не любила пустые траты и подлость.

– И что?

– Когда я смотрю на вас, то думаю, о чем бы попросила меня Алина. Думаю, она бы сказала…

Бейтина фыркнула.

– Муженек, пойди-ка поищи для этой изнеженной богачки хорошую знахарку!

– Что-то вроде того.

– И что бы ты ей ответил?

Следующую фразу я произнес так мягко, как только смог:

– Я бы сказал ей, что вы не сможете прождать целый день или даже полдня. Что у вас в легких жидкость, и осталось лишь приготовиться к концу.

Дама вновь потянулась к моей руке. Я не хотел прикасаться к ней, но чувствовал, что ей это нужно. Это всего лишь рука, сказала бы Алина. И колотые раны не заразны. Я протянул руку – она ее сжала, я пожал в ответ.

– Ты еще немного посидишь со мной? – спросила она.

– Я…

Где-то там разгуливал убийца и, возможно, не один. Он что-то замышлял, а я понятия не имел что. Если это и впрямь дашини убивают герцогов, которые могли бы поддержать наследницу короля, то мы уже проиграли.

– Я посижу еще немного, – выговорил я.

– Даже несмотря на то что я жена твоего врага?

– Даже несмотря на это.

– И ты пообещаешь посидеть со мной еще час, даже если мне придется сказать тебе ужасные, обидные слова?

Я посмотрел на нее с искренним изумлением.

– Миледи?

Она медленно, со свистом вздохнула: казалось, что миг этот занял целую вечность и никогда не закончится.

– Мой супруг подписал очень плохое соглашение. Никто не должен заключать договоры из страха, – сказала она и поглядела мне прямо в глаза. – Я знаю, кто ты, Фалькио валь Монд. Ты – первый кантор плащеносцев и фаворит короля-тирана.

Я заметил, что слишком сильно сжимаю ее руку.

– Миледи, лучше нам не упоминать короля.

– Прости меня, – попросила она. – Я имела в виду… Полагаю, слишком поздно говорить, что я не хотела тебя обидеть. Тем не менее я хотела сказать, что, если верить трубадурам, ты пережил пытки и дрался со множеством убийц и врагов, чтобы спасти жизнь королевской наследнице.

– Они также рассказывают, что я отрубил голову Джилларду, герцогу Рижуйскому, миледи, но, полагаю, скоро вы узнаете, что он вернулся в свой замок и голова его все еще крепко сидит на шее. Трубадуры часто преувеличивают и приукрашивают.

– А то, что ты говорил на Валуне, они тоже приукрасили? Что благодаря тебе рижуйцы восстали? Они в самом деле сами придумали, что ты помешал герцогу продлить Ганат Калилу?

– Полагаю, что я только…

– Пытался спасти девчонку. – Дама покачала головой. – Ты и впрямь такой глупец?

– Миледи?

– Мы с тобой говорили о хрупкости знати, о том, как они укрыты от невзгод и всё же так беззащитны. Фалькио, ты поехал в Рижу и достучался до Валуна! Знаешь ли ты, что после этого бунт продолжался еще десять дней? Знаешь ли ты, что многие отказались отдавать не только повышенную плату за жилье, но и даже установленную законом подать?

Я вспомнил тот день. Когда это было? Наверное, месяца два тому назад? Я уже потерял счет времени, и всё как-то смазалось. Но я помнил толпу и то, как народ кричал: «Никто не сможет разбить Валун!» А я‑то считал, что на следующий день после попойки они успокоятся.

– Потом бунт стал разрастаться, – продолжила Бейтина, прервав мои воспоминания. – В городах достаточно стражи и рыцарей, чтобы подавить восстание, но в селениях и в глуши люди герцога не могли добраться до бунтовщиков. Начали распространяться слухи о твоих подвигах, и народ задумался: а стоит ли нести ярмо, возложенное на простых людей дворянами. Лишь вчера нам рассказали, что в какой-то деревне на окраине убили мытаря.

Карефаль, подумал я. Она говорит о Карефале. Неужели все это произошло из-за меня, из-за речи, которую я произнес, отчаянно ища способ сохранить жизнь Алине?

– Миледи, что вы хотите сказать?

– Я же говорила тебе, Фалькио-плащеносец, что дворяне не настолько защищены, как это кажется. Что должен делать слабый человек с клинком в руках, когда окружающие начинают сомневаться в его силе? Слабый должен убивать быстро и беспощадно, иначе кто-то другой решит отобрать его клинок. Мой супруг заключил сделку, Фалькио, ужасную сделку. Он должен был вернуть власть в свои руки и позволил рыцарю-командору самому решать, как это сделать. Карефаль находится на нашей границе. Если бы жителям этой деревни позволили пренебречь герцогским законом, то и другие последовали бы за ними – в герцогстве бы воцарился хаос. Они имели при себе оружие, стальное оружие. У герцога Росета не оставалось другого выбора, Фалькио. Ты не оставил ему выбора.

– Что вы имеете в виду?

– Рыцарь-командор послал в Карефаль солдат.

И тут словно пелена упала с моих глаз, и я понял, что она хотела сказать.

– Нет…

– Не торопись, – сказала она. – Уже слишком поздно. Наверное, Карефаль уже весь в огне.

Я отпустил ее руку и отошел назад.

Бейтина посмотрела на свою ладонь.

– Что ни говори, а эта старая кошелка варит прекрасные болеутоляющие снадобья. – Она протянула мне руку. – Кажется, ты ее сломал.

Меня охватил ужас и отвращение к тому, что я сделал с ней.

– Зачем? Зачем вы мне это рассказали?

– Прости. Ты казался мне порядочным и был добр ко мне – по крайней мере, до сих пор.

– Тогда зачем?

Бейтина грустно вздохнула.

– Потому что я стала женой герцога и верна ему. Росет разозлился из-за того, что ему пришлось сделать, – он бы хотел, чтобы я все это сказала тебе. Каждое тело, что ты найдешь в деревне, каждая жертва, погибшая по распоряжению герцога, которому пришлось подавить бунт железом и кровью, падет на твою голову, Фалькио валь Монд. Это ты принудил нас к убийству.

Она вновь начала кашлять и хрипеть, и, нарушив свое обещание, я бежал из покоев герцогини.

Глава двадцать третья Карефаль

Дым и невыносимая вонь, от которых мы стали задыхаться еще на расстоянии полумили от деревни, рассказали печальную историю об уничтожении Карефаля до того, как мы заметили первые трупы. Чем ближе мы подъезжали, тем больше нервничали лошади, отказываясь идти вперед; в конце концов нам пришлось спешиться и пройти последние сто ярдов пешком. Нам нужно было собственными глазами увидеть, что случилось с жителями Карефаля.

– Смотрите в оба, – предупредил Кест девушек. – Те, кто это совершил, могли на всякий случай оставить тут дозорных.

– А кого мы ищем? – спросила Валиана.

– Рыцарей, – ответил я.

– Дети могли остаться в живых, – сердито произнес Брасти неверным голосом, словно спал наяву. – Иногда они уходят в лес собирать ягоды.

Глупость какая. Мы с Кестом и Брасти и сами выросли в селениях не больше Карефаля и прекрасно знали, что сезон сбора ягод закончился уже несколько недель назад. Никакие дети в деревню не вернутся. Но, увидев, как ходят желваки у него на скулах, и услышав дрожащий голос, я промолчал.

У входа в деревню мы столкнулись с первыми свидетельствами того, что здесь произошло. Семь трупов свисали на веревках с веток высокого дерева: обгоревшие тела все еще дымились, хотя языки пламени уже погасли. От легкого ветерка тела медленно покачивались и вращались, словно кто-то невидимый крутил ручку жаровни.

Зачем сжигать тела повешенных, подумал я.

Стоявшая рядом Дариана предвосхитила вопрос.

– Посмотрите на узлы веревки. – Она показала наверх. – Это багажные узлы – они не затягиваются сами собой, нужно специально тянуть. Они повесили людей, подожгли и ждали, пока те не задергаются от жара и дыма.

Я почувствовал сильный рвотный позыв. Пришлось прислониться к дереву, чтобы не рухнуть на колени. Люди погибли от ужаса и боли, подвергнутые ужасающей, медленной пытке.

– Зачем? – спросил Брасти, держа наготове лук и стрелы. – В чем смысл?

Смысл в том, что не одна только Дариана может распознать багажные узлы, подумал я. Смысл в том, что сюда придут другие и увидят, что случилось с жителями деревни; история о Карефале будет передаваться из уст в уста, и все узнают, что за бунт придется заплатить цену, которая страшнее самой смерти. Я понимал все это, но не мог заставить себя сказать вслух.

В самой деревне рыцари убивали менее показательно, но в больших масштабах. На улицах лежали мужчины и женщины, совсем маленькие дети и старики – горы трупов. Некоторые погибли от удара клинком в живот, другим отрубили головы. Нескольких человек затоптали лошадьми. И всех потом сожгли.

Треугольные крыши свалили на землю в проходах между домами и подожгли, а поверх накидали трупы. Плоть сгорала местами: некоторые части тела превратились в угли, другие розовели нетронутой кожей. Перед моим мысленным взором предстали убийцы: они заставили жителей деревни обрушить крыши своих домов, чтобы потом сжечь их на кострах, разведенных собственными руками.

– Сколько человек? – спросил я у Кеста.

– Жителей? – Он оглядел горы трупов. – Думаю, около двухсот.

– Нет, сколько человек совершили это?

Кест посмотрел по сторонам.

– Видны отпечатки подков и следы сапог. Работали методично от улицы к улице, окружив деревню со всех сторон. Так что, наверное, человек тридцать-сорок.

– Это были рыцари? – спросил я.

Хотел бы я, чтобы такое сотворили разбойники: для убитых это ничего бы не изменило, а мне бы стало хоть немного легче.

Кест не разбрасывался словами почем зря, потому не ответил. На земле следы хорошо отпечатались – значит, это совершили люди в тяжелых доспехах. Любой сразу бы понял, что это сделали рыцари. Я проклял герцога Росета, как проклинал его все время, пока мы ехали сюда из дворца. Позади меня послышались всхлипывания, и на мгновение я даже понадеялся, что кто-то остался жив и сможет рассказать нам, что тут случилось, но это плакала Валиана. Слезы беспрерывно текли у нее по щекам, хотя она вытирала их снова и снова. В какой-то миг мне захотелось прикрикнуть, сказав, что от ее слез никакой пользы, но я вовремя понял, что она не отворачивается, а продолжает смотреть на погибших.

– Тебе не обязательно…

– Еще как обязательно, – произнесла Дариана голосом, не терпящим возражений. Она стояла в тени повешенного. Черные глаза горели, как угли. – Теперь мы живем в таком мире.

– Я не верю. Не верю…

– Фалькио, – схватил меня за плечо Кест. – Тебе нужно поговорить с Брасти.

– О чем?

Он показал на Брасти, который отошел в сторону и принялся стаскивать труп на землю. Когда я подошел, Брасти уже стоял на коленях и пытался пальцами разрыть землю в нескольких дюймах от огромной кучи тел.

– Хочешь прокопать поземный ход в Империю Шань? – спросил я как можно ласковей.

– Хочу похоронить их. Много времени не займет: я знаю, что мы не можем оставаться здесь надолго.

В этой куче лежало тридцать, может, сорок тел, их руки и ноги переплелись. Как и у других, кожа покрылась обгоревшей коркой. В деревне было несколько таких куч.

– Брасти, ты не сможешь их всех похоронить. Даже если мы найдем лопаты, нам потребуется несколько дней или даже недель, – мягко сказал я. – Мы не можем тут оставаться.

– Знаю, – ответил он и продолжил копать.

Я встал на колено и положил руку ему на плечо.

– Брасти, ничего не выйдет. Ты не сможешь выкопать могилу голыми руками.

– Смогу, вот увидишь.

Налетел ветер и снова обдал меня тяжелым запахом горелых тел. Что-то зашелестело – я посмотрел наверх, боясь, что на нас сейчас свалится труп. И не смог отвести взгляд. Некоторые мертвецы отвернулись, словно страшились живых, другие же наблюдали за стараниями Брасти в молчаливом ужасе с широко открытыми глазами и ртами. Но больше всего меня удивило лицо одной женщины, искаженное яростью. Я узнал ее. Вера, подумал я. Крестьянка, возглавившая мятеж. В конце концов ее тоже бросили в кучу вместе с остальными.

Я вновь повернулся к Брасти и обратил внимание на его пальцы. Они кровоточили.

– Прекрати, – сказал я.

– Много времени не займет, Фалькио. Просто позволь мне…

– Прекрати. Ты должен остановиться. – Я схватил его за запястья и показал ему руки. Из пальцев текла кровь. – Смотри, что ты делаешь!

Он попытался освободиться.

– Мне не больно, Фалькио. Просто дай мне немного времени, и я всё сделаю сам.

Я решил, что он сходит с ума, но ни на лице, ни в голосе я не заметил признаков истерики – наоборот, казалось, что он действует, всё спокойно обдумав и взвесив.

– Ты повредишь себе пальцы, Брасти.

– Они мне не нужны, – сказал он и вырвался из захвата.

– Ты же лучник, болван. Ты не сможешь натянуть тетиву пальцами, ободранными до костей. – Я постарался говорить спокойно, чтобы при желании он мог мне возразить, сказав, что сможет и пальцами ног ее натянуть. Брасти любил, чтобы за ним оставалось последнее слово.

Но он просто продолжил копать. Затем пробормотал что-то, но я не расслышал.

– Что ты сказал? – спросил я.

– Я сказал, что стрела попадает в цель лишь в том случае, когда ее направляют куда нужно.

– Не понял. Брасти, перестань копать. Остановись, иначе я позову Кеста, и мы свяжем тебя, пока ты не придешь в себя.

Руки его перестали копать – он замер, напоминая вдовца, горюющего на могиле жены. Затем Брасти задышал все чаще и чаще, изо рта его вырывалось шипение и свист. Я испугался, что сейчас он потеряет сознание, и протянул руку к его плечу, но прежде, чем я успел дотронуться до него, он вскочил с колен и повернулся ко мне. Окровавленными руками схватил меня за грудки.

– Какая разница, лучник я или нет? Какая разница, попаду ли я, если я никогда не целюсь туда, куда надо? Кто заметит, если я прямо сейчас отрублю себе обе руки?

– Брасти, успокойся. Давай уедем отсюда и поговорим…

– Поговорим! – крикнул он. – Поговорим! Ты только это и делаешь, Фалькио! Говоришь, говоришь и говоришь, но никогда ничего толком не скажешь. Ты заставляешь нас носиться по стране, чтобы найти ответы на вопросы, которые никого, кроме тебя, не интересуют! Думаешь, кто-нибудь еще хочет знать, кто убил герцога, черт его побери, Исолта? Или кто убил герцога, черт его побери, Росета: те же самые люди или другие? Или хочет ли кто-то развязать войну между дворянами?

– Короля бы интересовали. Он…

Брасти так сильно оттолкнул меня, что я отлетел на кучу трупов; они обхватили обгоревшими конечностями мое лицо и плечи, пытаясь затащить к себе.

– Может, король хотел, чтобы всё именно так и произошло, Фалькио! Ты когда-нибудь думал об этом? Уинноу находилась там, в тронном зале Исолта, а она ненавидела герцогов, Фалькио, и ты это знаешь! Она сама его убила, куда уж проще-то? Но ты… О нет, ты же веришь, что есть какая-то неизвестная причина. И почему это все считают тебя, черт побери, таким умным, когда ты пытаешься подстроить доказательства под собственную систему убеждений?

Я вскочил на ноги, все еще чувствуя прикосновение мертвых рук на коже.

– Да она находилась там не для того, чтобы убить его, – попытался объяснить я. – Найл сказал, что его король послал. Он пошел туда, чтобы…

Брасти истерически захохотал.

– А тебе не приходило в голову, что Найл лжет? Может, король всё так и задумал: сказал им подождать, пока его наследники не объявятся, а затем уничтожить всех герцогов, чтобы расчистить отпрыскам дорогу к престолу? И знаешь еще что? Уверен, он сказал остальным плащеносцам: «Только не говорите об этом Фалькио. Он не поймет. Слишком уж он у нас чувствительный: вы же знаете, что он хочет спасти весь мир».

Меня бросило в жар.

– Полагаю, что я знал короля лучше, чем ты, Брасти…

– Неужели? Ты так полагаешь? Потому что, по-моему, любой человек в этой проклятой стране знал короля лучше, чем ты.

– Хватит, – сказал я. – Ты зол, я понимаю. То, что здесь случилось… Я и сам никогда ничего подобного не видел. Но теперь нам нужно подумать. Разработать план.

Даже мне самому эти слова показались банальными.

Брасти махнул рукой.

– План? К чертям твои планы, Фалькио. У меня теперь свой план. Я собираюсь убить каждого рыцаря, который ходит по этой земле. И мне плевать, кто они – разбойники или благородные дворяне, как твой чертов дружок Шуран.

– Брасти, если мы не станем соблюдать закон, то что…

Он снова повернулся ко мне.

– Хочешь законов? Так вот тебе закон: никто не имеет права носить доспехи. Никогда. Человек надевает их лишь в одном случае, Фалькио, – когда собирается избить, изнасиловать и убить того, кто слишком беден, чтобы позволить себе купить доспехи. – Он ткнул пальцем в трупы, лежащие на земле. – Посмотри на этих бедных ублюдков! У некоторых даже клинки имелись, икакую пользу они им принесли без доспехов, которые носят рыцари? Ты не сможешь воевать с ними, не взяв специальных уроков. Но знаешь что, я нашел средство от этого. У меня есть Невоздержанность, которая способна пробивать стрелами из железного дерева даже толстые стальные пластины. Я могу наделать столько стрел, сколько понадобится, и буду делать их до тех пор, пока останется в живых хоть один мужик с яйцами, который не побоится надеть на себя доспехи. – Брасти плюнул мне под ноги. – Тебе нужны законы? Вот тебе закон Брасти.

Я пытался найти слова, чтобы одновременно и воззвать к его логике, и утихомирить гнев, но не мог, потому что по-своему он был прав. Я посмотрел на тела. Кожа на ладонях тех, кто сжимал клинки, запузырилась и покрылась волдырями от раскалившейся стали.

Кест подошел к нам, за его спиной держались Дари с Валианой. Он пробормотал:

– Дай Брасти время. Сейчас… он с этим не справится.

Так и есть. Брасти ценил в жизни простые вещи, особенно те, что находил в общении с другими людьми. Кестом же двигала потребность в совершенстве овладеть клинком. А я? Мною руководило что-то другое. По сути, Брасти лишь желал находиться в окружении людей, а меня это отчего-то злило. Мне тоже хотелось быть с некоторыми людьми, но большинство из них уже умерли. Осталась лишь пара человек, да и тех я, пожалуй, не увижу, потому что нита вскоре прикончит меня. Так что к дьяволу Брасти с его яростью.

Тяжелый трупный запах подавлял волю. Будьте вы все прокляты, подумал я. Зачем простолюдины выступили против рыцарей в доспехах, не имея никакого боевого опыта? Я снова посмотрел на тела.

Святой Денеф, Обманувший богов! «Зачем» – это неверный вопрос. Нужно спрашивать не «зачем», а «как».

– Что такое? – спросила Валиана.

– Клинки, – ответил я. – Мы же забрали у них клинки, помните? Шуран заплатил за них и отвез во дворец Исолта, чтобы убедиться, что крестьяне не поднимут их против рыцарей.

– Думаешь, они купили себе новые? – спросил Кест. – На те деньги, что дал им Шуран?

– Нет, помнишь, что сказал Шуран? Это оружие стоило бы ему в два раза больше, если бы он покупал новое. Как они могли позволить себе такую роскошь? На самом деле, даже если бы они те прежние мечи покупали, они бы знали настоящую цену кованого оружия.

– Значит, кто-то снабжал крестьян клинками, – догадалась Дариана. – Но почему? Из благих побуждений?

– Нет, – задумчиво произнесла Валиана. – Нет, так могла бы поступить Патриана: вооружить крестьян своего врага и подтолкнуть их к бунту, чтобы войско герцога зря тратило на них свои силы. Чтобы сохранить мир, солдат требуется в три раза больше, чем бунтовщиков, – таким образом, враг ослабляется изнутри, и его проще победить на поле боя.

– Но герцоги в этот раз даже не пытаются сохранить мир, – заметил я.

– Они не могут… Эта женщина, супруга герцога Росета, была права, Фалькио. Рыцари должны нагонять страх, чтобы другим неповадно было бунтовать против своего господина, иначе как герцоги смогут противостоять армии Трин, когда она сюда заявится?

В голове эхом зазвучали слова Бейтины: «Что должен делать слабый человек с клинком в руках, когда окружающие начинают сомневаться в его силе?» Я повернулся и увидел, как Брасти медленно побрел в сторону, оглядывая каждый труп, словно художник, который хочет написать портрет каждого селянина.

– Кест, иди за ним и приведи обратно.

На лице у него заиграло сомнение.

– Фалькио, я не уверен, что он…

– Сейчас же, – сказал я. – Брасти может потерять рассудок потом, а сейчас он нужен мне со своим луком и яростью. Хочет убивать рыцарей? У меня есть для него целая дюжина.

Кест припустил по дороге.

Валиана преклонила колено рядом с мальчишкой не старше двенадцати, который от одного удара лишился лица. В руках он все еще сжимал стальной клинок, который был слишком тяжел для него – вряд ли он мог его даже поднять. Валиана аккуратно разжала его пальцы и взяла клинок, затем вытащила свое оружие и вложила в руку погибшего.

– Он гораздо тяжелее, чем твой, – заметила Дариана.

– Я теперь сильнее, и если мне придется драться с рыцарями в доспехах, как раз пригодится клинок потяжелее.

– Что ж, – хмыкнула Дари. – Рада, что ты наконец-то обрела добродетель отмщения.

– Дело не в отмщении, – ответила она. – Если южные герцоги хотят сделать так, чтобы крестьяне даже не помышляли о бунте, то, уничтожив одну деревню, они не остановятся.

– А зачем им останавливаться? – спросил подошедший Брасти; он опирался на Кеста, словно ноги не держали его. – Зачем им всем останавливаться? Они убили короля, а мы ничего не сделали. Они прибрали к рукам страну, и мы ничего не сделали. – Он стряхнул с себя руку Кеста. Встал на колени рядом с убитым мальчиком, с которым Валиана обменялась клинками, и неумело пригладил его волосы. – А теперь… Теперь они сотворили такое. Зачем им останавливаться, если им не приходится расплачиваться за свои деяния?

Я посмотрел на Кеста, рассчитывая в основном на его поддержку, но он даже не взглянул на меня.

– Их слишком много, Фалькио. Трин, герцоги, рыцари и дашини… Мы даже не знаем всех своих врагов. Просто их… Что ты хочешь, чтобы мы сделали?

Они стояли и смотрели на меня, и лица их были так же неподвижны, как у мертвецов из Карефаля. Как я могу теперь их о чем-то просить? Валиана не получила должного обучения, но взяла клинок, который слишком тяжел для нее. Дариана ожесточенно дралась с нашими врагами, но доверять ей можно было не больше, чем им. Кест, святой клинков, мог в любой момент перестать контролировать себя. Брасти, жизнерадостный негодяй, терял рассудок, его разум разлетался на тысячу осколков от вида обгорелых останков жителей деревни. А мне, умирающему болвану, осталось лишь несколько последних боев с врагом, которого я не видел и уж тем более не надеялся победить. Пятеро сломленных человек, пытающихся сохранить разваливающуюся на части страну. Остались только мы.

– Вы правы, – сказал я. – Их слишком много, а нас слишком мало. Они затевают заговоры внутри заговоров, и на нас со всех сторон нападают наемники, но знаете что? Мне уже все равно. Вы говорите, что не знаете, кто теперь наши враги. А я скажу, что они не знают, кто мы такие. Может, наш бой безнадежен. – Я поглядел на Кеста с Брасти: у них были мрачные лица, однако я улыбнулся. – Но ведь безнадежные драки – это наш конек.

Воцарилась тишина, и долгое время я не слышал ничего, кроме ветра, раздувавшего тлеющие угли сожженных домов.

Первым заговорил Брасти.

– С чего начнем? – спросил он цинично и безапелляционно, но от искорки надежды в его словах я впервые за долгое время ощутил тепло.

– Мы станем на них охотиться, – ответил я.

– На кого? – спросила Валиана. – На рыцарей?

– Рыцарей. Трин. Дашини. Будем охотиться на всех.

Дариана фыркнула.

– И когда найдем их всех, что дальше?

Я улыбнулся – возможно, просто ради того, чтобы позлить ее, или потому, что любил этих людей, несмотря на их разрушенные жизни, а может, потому что, если тебе ничего другого не осталось, ты улыбаешься смерти в лицо.

– Проще простого, – ответил я. – Мы научим их первому правилу клинка.

Интерлюдия

В самом сердце замка Арамор расположена маленькая библиотека, известная как Королевский атенеум (или, как называл ее Брасти, «смешная круглая комнатушка, где король показывает своим аристократам, какой он умный»). Вскоре после того, как герцоги отрубили королю голову, они разграбили библиотеку – видимо, благородные мужи и дамы хотели поразить окружающих своим умом. Однако, если расчистить толстый слой пыли и паутины и поискать среди тех книг, что герцоги оставили валяться на полу библиотеки, можно найти не слишком внушительный том, который называется «О рыцарской храбрости».

Вы можете предположить, что напыщенные герцоги в первую очередь пожелали бы, чтобы подобная книга украсила их каминную полку. В конце концов, какой дворянин, распираемый чувством собственной значимости, не любит подолгу разглагольствовать о чести и верности своих рыцарей? (Не говоря уж о деньгах, которые он на них тратит.) Несомненно, подобный трактат, доблестно названный «О рыцарской храбрости», станет предметом зависти и споров между герцогами?

Увы, обложка трактата порвана и изношена, она выцвела, порыжевшие страницы не слишком приятно пахнут заплесневелой кожей и гниющей бумагой.

Если бы кто-то из герцогов подобрал эту книгу, он бы заметил, что ее написал Арлан Хеменсис, и после краткого исследования узнал бы, что человек этот служил писцом далеко не в самом благородном доме, а затем провел много лет в темнице в результате спора с герцогским рыцарем. Рыцарь чрезвычайно огорчился из-за того, что старик отказался оплатить ему новый табард взамен старого, который был испорчен, обагренный кровью Верена Хеменсиса, единственного сына Арлана. Это случилось во время поединка рыцаря с юным Вереном… Для рыцаря не имело никакого значения, что мальчику было всего лишь семь с половиной лет и, вызывая рыцаря на поединок, он думал, что это всего лишь игра. В конце концов, поединки – священная обязанность герцогских рыцарей.

Арлана освободили из темницы в возрасте шестидесяти семи лет, и он прожил еще достаточно долго, чтобы написать свою маленькую книгу.

На первый взгляд кажется, что в книге говорится о чести и пользе рыцарства, хотя при более детальном изучении любой скептический читатель начнет задаваться вопросами. Мне больше всего нравится последний абзац. В нем говорится: «Так велик истинный рыцарь, что даже если он погибнет на поле брани – когда его доспехи пронзит дюжина стрел, а шлем, прежде защищавший воина, вопьется в череп и размозжит его, так что мозг брызнет во все стороны, – даже тогда, мой благородный читатель, когда останки бренного тела рыцаря падут на землю, доспехи его зазвучат так звучно и благородно, что всякий, услышавший этот чудесный звон, пожелает снова и снова услышать его.

Даже если умрет тысяча крестьян, смерть их пройдет незаметно для истории, но когда вероломные негодяи нападут на благородного мужа и каким-то чудом отнимут жизнь у рыцаря, то тело его, заключенное в доспехи, еще долго будет отбрасывать тень».

Глава двадцать четвертая Святая милосердия

Мы, пятеро измученных, отчаявшихся плащеносцев, в горьком молчании ехали на север Лута, гонясь за отрядом из сорока герцогских рыцарей. Кест вычислил, что, несмотря на тяжесть доспехов, они опередили нас на целый день пути. Когда меня одолевала сонливость, я представлял себя на месте тех, кого мы преследуем, скалящих зубы шакалов, с радостью разрывающих невинных крестьян на куски. По правде говоря, убивали они методично и бесстрастно. В конце концов, они же герцогские рыцари, люди, которые просто исполняют приказы и – ах да, повеления чести. Я собирался убить всех до единого.

Враги наши даже не пытались скрыть свои следы: каждый отпечаток подковы в грязи напоминал улыбку, приглашавшую нас идти за ними. Оглядываясь назад, я представлял, как мертвецы Карефаля следуют за нами: мужчины, женщины и дети взирали на меня пустыми, ничего не выражающими глазами. Мне казалось, что рты их снова и снова выговаривают слова «трус» и «предатель», словно они хотели заставить меня ехать быстрее, но мы и без того скакали настолько быстро, насколько дорога нам позволяла, чередуя рысь и галоп, чтобы наши кони не упали замертво от усталости.

Дариана и Кест по очереди вели наш отряд, следя за тем, не свернули ли рыцари с северной дороги. В первый день Брасти не произнес ни слова и отказывался смотреть нам в глаза. Но Валиана все-таки достучалась на него. Она не обращала внимания на его молчание – ехала рядом, ничего не говоря, просто чтобы быть с ним. На следующий день девушка сделала то же самое, и спустя несколько часов он что-то пробормотал – я не расслышал, и она тоже не ответила. Я держался немного в стороне, но спустя какое-то время Брасти заговорил, затем принялся ругаться и, наконец, зарыдал – все это время Валиана молчала. Просто слушала. И когда он наконец затих, она не стала решать его проблемы или говорить, что он неправ и глупо себя ведет.

– Продолжай, – сказала она.

Я хотел присоединиться к ним и произнести что-нибудь умное или смешное, чтобы Брасти, наш вечно скалящий зубы, высокомерный ублюдок Брасти, который удерживал остальных от безумия, наконец-то вернулся. Но я понимал, что любое слово, вырвавшееся у меня изо рта, лишь сделает хуже, поэтому я смотрел на дорогу прямо перед собой и думал о сложившейся ситуации.

Кто-то хотел уничтожить страну.

Дело не в сохранении порядка, думал я. Убийства герцога Исолта и герцога Росета с домочадцами как-то связаны с мятежами в деревнях.

Было бы проще всего свалить это на Трин. Мы все знали: она настолько порочна, что способна отдать подобное повеление и насладиться результатами, но если герцогиня обладает такой силой и влиянием в этой части королевства, то почему до сих пор не захватила власть? Если она развяжет в Тристии гражданскую войну, то чем потом собирается править?

Я по очереди проклял всех святых.

Мне нужны дополнительные сведения. Необходимо всё обсудить: разложить в голове эту мешанину из слов и картинок и узнать, что думают другие. Валиана почти всю свою жизнь провела подле Трин, она знает о ней больше, чем кто бы то ни было, но сейчас она сосредоточила все внимание на Брасти. Я понимал, что он нам нужен в предстоящей битве, и поэтому пытался не трогать его.

– Знаешь, а я ведь думала, что буду ее ненавидеть.

Я оглянулся и увидел Дариану, скачущую рядом.

– Я, конечно, слышала о ней, – сказала она. – Говорили, что она чванливая стерва, великая и могучая дочь Кровавой герцогини, девушка, которая всю жизнь верила, что Патриана сделает ее королевой. А затем, когда все открылось, я ждала, что Валиана начнет себя вести как оскорбленная святая. Но она этого не сделала.

– Нет, не сделала.

– Она получила клинок и плащ и просто… Знаешь, Валиана ведь даже не злится. Она, конечно, желает Трин смерти, но в основном за то, что та пытается убить Алину. – Дари обернулась и поглядела на девушку. – Как так получается? У нее отобрали все привилегии аристократки, всю власть, а она стала…

– Благородной?

Дариана фыркнула.

– Видимо, так. – Она немного помолчала и добавила: – Она же должна беситься от злости! Должна пытаться убить всех и каждого, кто…

Голос ее угас, и какое-то время мы ехали молча. Потом я спросил:

– Это же правда? То, что сказал Найл? Ты дочь Шаниллы, Королевского компаса?

Дариана прищурилась.

– А какая разница?

– Я видел ее лишь пару раз, – сказал я, вспомнив невысокую рыжеволосую женщину с бездонными зелеными глазами. – Король принял ее в плащеносцы, когда я разбирал дело в Домарисе, поэтому мы близко не общались, но я узнал ее достаточно хорошо, чтобы проникнуться уважением.

– Ты замечаешь какие-то ее черты во мне? – спросила Дариана.

– Я…

Шанилла была в числе лучших магистратов. Она овладела всеми тонкостями королевского закона как никто другой, даже сам король не мог с ней сравниться. И фехтовала она прилично, хоть и не обладала большой силой.

– У тебя ее глаза, но вы совершенно разные.

Дариана улыбнулось. Но улыбка показалась мне грустной.

– Хорошо.

В жесткой линии подбородка Дарианы вдруг появилась какая-то хрупкость, и я почувствовал, что нужно попытаться с ней сблизиться. Шанилла никогда не старалась заводить врагов – напротив, пыталась избежать конфликтов. И все-таки какой-то герцог, маркграф или лорд разозлился на нее из-за приговора или победы над его поединщиком настолько, что как-то ночью подослал к ней убийц-дашини: они подстерегли ее в миле от замка Арамор.

– Ты была совсем юной, когда она погибла?

Дариана кивнула.

– Лет четырнадцать-пятнадцать?

Она снова кивнула, но не стала уточнять.

Я подумал о Валиане, как ей удалось пробиться сквозь стену к Брасти. Может, у меня с Дари тоже получится?

– Можем поговорить об этом, – как можно мягче сказал я.

– Можно задать тебе вопрос, Фалькио?

– Конечно.

– Твоя жена погибла лет пятнадцать тому назад?

– Да.

– Ты бы мог описать всё, что случилось в этот день и потом, каждую деталь? Она выкрикивала твое имя, когда ее убивали?

Я крепко сжал повод.

– Почему ты…

Дариана пригнулась ко мне.

– Ее же еще и изнасиловали, да? А ты в голове своей прокручиваешь, что с ней сделали? Все те мерзости и непристойности, которые они сотворили с ее телом? Представляешь лица мужчин…

– Прекрати! – крикнул я. – Да что, черт возьми, с тобой не так?

– Прости, – сказала она. – Полагаю, что воспоминания приносят тебе лишь боль.

– Каждый день, черт тебя побери.

Дариана наклонилась еще ближе.

– Хорошо, лучше думай о своей жене, если хочется поковыряться в старых ранах. А мои оставь в покое.

Она пришпорила лошадь и ускакала вперед.

Спустя пару минут ко мне подъехал Кест.

– Кажется, ты ей не нравишься.

– Мы просто говорили.

– Нет, ты не понимаешь. Когда она на тебя смотрит, в ее взгляде сквозит такая ярость – может, даже ненависть. Я не в первый раз это замечаю.

– Думаешь, она хочет мне навредить?

– Не знаю, но буду приглядывать за ней.

Я подумал обо всех драках, в которых мы бились бок о бок, начиная от боя с дозорными Трин в Пулнаме, заканчивая потасовкой с рыцарями из Лута на постоялом дворе «Красный молот» пару дней назад.

– У нее было достаточно шансов прикончить меня, если бы она хотела, – заметил я, хотя помнил то утро, когда проснулся парализованный с приставленным к горлу кинжалом. – Она могла бы сделать это, и когда мы оставались наедине.

– Правда, – сказал Кест. – И все же…

– Знаю, она меня ненавидит. И сейчас столько всего происходит. Наверное, все будут думать обо мне лучше, когда я умру.

Обычный человек, наверное, немного помолчал бы после этих слов, но Кест не терял время даром.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, буравя меня взглядом.

– Кажется, нормально, только двигаюсь немного медленней, чем обычно. Мысли блуждают. И просыпаюсь в таком диком ужасе, что, кажется, вот-вот обмочу штаны, но даже этого из-за паралича не могу.

Кест кивнул.

– Значит… всё не так уж плохо.

С моих губ слетел смешок.

– О! Во всем есть светлая сторона, даже в смерти от паралича. Например, не нужно беспокоиться, что я состарюсь и покроюсь морщинами.

Он внимательно смерил меня взглядом.

– Из тебя выйдет прекрасный труп, Фалькио.

– Все дело в параличе: в последние дни я отлично высыпаюсь.

– Слышал, что бессонница и хождение во сне – довольно распространенные симптомы.

– Но не в моем случае. – Я поднял руку с воображаемым кубком. – За герцогиню Патриану и неожиданные преимущества отравления нитой.

Он тоже поднял воображаемый кубок.

– Одно из которых – ее быстрая смерть.

Мы расхохотались, несмотря на то странное обстоятельство, что мы ехали по пути насилия, продвигаясь от места массовой расправы к следующей битве, лишь ненадолго утешаясь присутствием друга. И когда эти мимолетные искры счастья рассеивали тьму, мы пытались сполна насладиться моментом. Поэтому я не сразу задал ему вопрос, о котором думал уже много дней:

– Как ты думаешь, как долго мне осталось?

Он блеснул глазами и уставился на дорогу, лежащую впереди.

– Я не лекарь, Фалькио. Я не знаю…

– Да ладно, – сказал я. – Ты же можешь подсчитать, сколько времени нужно, чтобы вытащить клинок из ножен в дождь и ясный день. И каждый раз прикидываешь шансы, когда кто-нибудь косо смотрит в нашу сторону. Хочешь сказать, ты еще не выяснил, когда нита меня прикончит?

– Это… Я не знаю всех факторов. Несомненно, твой паралич длится всё дольше с каждым днем, и чем больше ты в нем находишься, тем более прерывистым становится твое дыхание: когда-нибудь горло сдавит спазмом, и если он не пройдет достаточно быстро, то…

– Как долго?

Кест поглядел на меня и тяжело вздохнул, словно мысль о моих симптомах влияла на его дыхание.

– Шесть дней, думаю. Может, семь. – Он снова отвернулся. Он всегда так делал, когда сам не верил своим словам. – Может, есть какое-то средство, которое поможет. Или яд все-таки покинет твое тело. Возможно, тебе станет лучше, если…

– Всё в порядке, – сказал я. – Шесть дней.

– Может, семь.

– Может, семь. За это время нужно каким-то образом найти того, кто убил двух герцогов с домочадцами, и понять, почему в Карефале лежат двести убитых.

– Возможно, это никак не связано, – заметил он. – Найл думал, что его убили дашини, – кем бы ни были эти рыцари, вряд ли они состоят в ордене ассасинов.

– Они могли выполнять приказ одного и того же человека, – возразил я, и отчего-то слова прозвучали фальшиво. – Нет, что-то тут не складывается.

– Почему?

– Дашини точны, быстры и смертоносны, как лезвие стилета. Они инструмент, который используется в тех случаях, когда необходима изощренность, они словно шепот в ночи.

Кест удивленно улыбнулся.

– Шепот в ночи? Ты в свободное время увлекаешься поэзией?

– Это всё из-за проклятых бардов! – пожаловался я. – Но только подумай: рыцари – это тупая сила и ярость, кувалда в руке силача. Их пускают в дело, чтобы всем заявить о себе – это все равно, что кричать с колокольни.

– То есть жители деревни угодили в ловушку между острыми клинками дашини и тяжелой кувалдой рыцарей?

– И кто из нас теперь поэт? – поддразнил я. – Но дело не только в этом. Кто-то вооружил крестьян, дважды. В первый раз еще до того, как кто-то услышал о Карефале, а затем – ударь меня, если я не прав, – их вооружили во второй раз, вскоре после того, как мы конфисковали их стальное оружие.

– Кто-то очень хочет развязать гражданскую войну в стране, – предположил Кест.

– Нет, дело уже давно к тому шло, на протяжении многих лет. Но кто-то решил поторопить ее.

– Трин – самый очевидный виновник.

– Почему? Она хочет править Тристией, а не просто восседать на престоле и смотреть, как страна раздирается изнутри.

– Она сумасшедшая, – сказал Кест.

– Сумасшедшая, но не глупая. – Я посмотрел на дорогу, приглядываясь к следам, оставленным рыцарями, за которыми мы гнались. – Кест, кто-то сознательно ввергает страну в хаос. Кто-то хочет, чтобы она сгорела в пламени войны.

Каждый час, проведенный в пути, в следующие два дня сам по себе стал для меня ядом. Я сильно устал и не мог собраться, бóльшую часть времени я боролся с дремотой, и каждый раз, когда наезжал на кочку или яму, я дергался, разрывая тяжелые объятья сна, и хватался за гриву своего бедного коня, чтобы не вылететь из седла. Время деформировалось: сначала оно сжалось – не успевал я моргнуть глазом, как полдня пролетало, – а затем начало немилосердно растягиваться, и мой ум блуждал от воспоминаний о резне, которую рыцари устроили в Карефале, к мыслям о том, кто станет следующей целью.

– Кто-то там впереди, – сказал Брасти, вырвав меня из размышлений.

Мы натянули повода, я поднял руку, чтобы защитить глаза от яркого солнца.

– Сколько их? – спросил я.

– Всего одна. Женщина, – ответил он.

– Вооружена? – Я обнажил рапиру и прищурился, глядя в том направлении, куда указывал Брасти.

Я всегда завидовал его прекрасному зрению, хотя это, несомненно, справедливо. Близорукие лучники – не слишком хорошие бойцы.

– Как ты живешь с таким отвратительным зрением?

– Закалываю тех, кто подходит близко. Отвечай на вопрос.

Он привстал на стременах и посмотрел вперед.

– Оружия не вижу. Просто стоит там. Блондинка, волосы почти белые. На ней неяркое платье, которое… даже не знаю… струится, словно прозрачная занавеска в легком вечернем ветерке.

– Святые угодники, все вдруг превратились в бардов? – И тут я вспомнил маленькую часовню по дороге в Пулнам, где мы встретили девочку, которую Трин превратила в орудие пытки, чтобы причинить нам страдания. – Брасти, а нет ли на…

Но он уже понял и покачал головой.

– Нет, у нее ничего нет на голове.

Я слегка пришпорил коня, и он сделал несколько шагов. Не стоит суетиться без всякой на то нужды. Проехав немного вперед, я и сам увидел женщину. Издалека из-за белокурых волос казалось, что это старуха, но теперь я разглядел, что она молода. Лет двадцати – двадцати пяти.

– Стойте, – сказал Кест.

Мы с Брасти натянули повода и остановили лошадей.

– Что такое? Что ты увидел? – спросил я.

Дариана начертила в воздухе защитный знак.

– Она ведьма?

– Нет, – сказал Кест и спешился.

– Тогда что?

– Она здесь не из-за вас, – ответил Кест и медленно, осторожно зашагал к незнакомке. – Она пришла ко мне.

Когда Кест преодолел уже полпути до девушки, Валиана спросила:

– Что он имел в виду, сказав: «Она пришла ко мне»?

– Не знаю, – ответил я и повернулся к Брасти: – Держи лук наготове.

Брасти спешился и снял с седла Невоздержанность – самый длинный из трех луков, поставил колчан на землю, прислонив его к ноге. Вытащил несколько стрел и раздал нам.

– Когда назову ваше имя, протяните мне стрелу. Положите в открытую ладонь, опереньем ко мне, черными перьями слева.

– Чего-нибудь еще желаете, мастер лучник? – спросила Дариана.

– Да. Не загораживайте обзор.

Кест уже подошел к женщине – они разговаривали. С такого расстояния невозможно было услышать слов, но по тому, как они стояли, казалось… что они знакомы, возможно, даже близко.

– Думаешь, Кест ее знает?

Брасти фыркнул.

– Женщину? Разве это помогает в бою?

Девушка покачала головой, и Кест оживился: он принялся размахивать руками, как обычно делал, когда рассказывал о драке или планировал атаку. Женщина не шевелилась, словно наблюдала за волнами, омывающими берег.

Спустя пару минут Кест замолчал, но заговорила женщина. Я не слышал ни слова, но она произнесла долгую речь. А спустя миг Кест вдруг задрожал.

– Что она делает? – спросил я и обнажил вторую рапиру. – Брасти, можешь вогнать ей стрелу в ногу? С Кестом что-то не так.

Я пошел к ним, но Брасти дернул меня за плечо.

– Остановись, – сказал он. – Не думаю, что она ранила его.

– Тогда что с ним не так?

– Он плачет.

– Кест? Плачет?

Я не мог припомнить случая, чтобы Кест когда-нибудь плакал с тех пор, когда нам было по десять лет. Да и тогда он плакал лишь от того, от чего обычно ревут десятилетние мальчишки: когда падают в реку, или когда их бьют старшие и более сильные ребята. Ничего подобного не происходило за все эти долгие годы.

– Он возвращается, – сказал Брасти.

Кест шел к нам, двигаясь медленно и неуклюже, словно шагал по неизвестной ему земле.

– Что случилось? – спросил я, хватая его за плечо. – Эта женщина что-то сделала с тобой?

– Нет, ничего, – ответил он. Глаза его были красными и мутными, но он даже не пытался скрыть слез. – Она хочет поговорить с тобой.

– С кем? – спросила Дариана.

– С Фалькио. Она сказала, что ей нужно поговорить с Фалькио.

Я уже собирался пойти к ней – мне хотелось узнать, что происходит, – но Кест схватил меня за руку.

– Оставь рапиры.

– Почему?

Кест не отпустил мою руку, просто ждал, и отчего-то я не смог ему противиться.

– Почему? – снова спросил я, отдав ему оружие.

– Потому что иногда ты начинаешь гневаться, Фалькио, и я не хочу, чтобы ты натворил глупостей.

– Хорошо, – сказал я, раненный его словами.

Женщина на меня не смотрела – вернее, смотрела сквозь меня. Может, до сих пор наблюдала за Кестом.

– Здравствуйте, – сказал я, подходя к ней.

Она улыбнулась мне, и я чуть не упал на колени от ее красоты. Плащеносцы ни перед кем не кланяются, напомнил я себе.

– Здравствуй, Фалькио, – сказала она, протянув руку ладонью вниз. Я прильнул к ней и поцеловал. – Спасибо, что оставил рапиры. Знаю, как тебе без них тяжело.

Я отпустил ее руку.

– Человек моей профессии часто жалеет, когда остается безоружным.

– Возможно, – сказала она. – Но тот, кто повсюду носит с собой оружие, сам на себя навлекает такую судьбу.

Замечательно, подумал я, мало было мне хлопот с поэтами, теперь еще и с философами разбираться придется.

– Я пришел не для того, чтобы плясать с вами, миледи. Вы этого хотите?

Она ласково посмотрела на меня.

– Знаешь, оружие бы не помогло тебе в тот день. Даже если бы оно у тебя было, когда пришли те люди. Даже если бы у тебя было такое же оружие и мастерство, как сейчас, Алина все равно бы погибла, и ты тоже.

– Назовите…

– Тебе не нужно угрожать мне, Фалькио валь Монд.

– Я и не собирался…

Она подняла руку.

– Ты собирался сказать: «Назовите ее имя еще раз – и увидите, что с вами будет». Ты слишком часто угрожаешь людям, Фалькио, и делаешь это без всякой на то причины.

– Похоже, вы слишком хорошо меня знаете, миледи.

На этот раз голос ее зазвенел металлом:

– А ты меня, похоже, совсем плохо знаешь.

Я присмотрелся к ее чертам, стараясь не замечать красоту, которая так поразила меня, обратил внимание на форму носа и губ. Женщина может переменить платье и цвет волос, но изменить лица не может. Но чем пристальнее я разглядывал женщину в белом платье, тем больше убеждался, что никогда не видел ее раньше.

– Мы не встречались, – наконец выдавил я.

– Верно, но я звала тебя по имени много-много раз.

– Когда? Если мы никогда не встречались, то на что вы надеялись?

Она закрыла глаза и приложила к каждому из них палец, и в тот же миг женщина и дорога исчезли, а вместо них я увидел битвы, поединки, отчаянные злые драки. Я узнал всех своих прежних врагов, тех, кого я убил.

– В пылу схватки, – сказала она, – я взывала к тебе каждый раз в тот миг, когда ты уже победил, но еще не нанес последний удар.

Я почувствовал, как моя рапира прокалывает брюхо противника, как клинок перерезает ему горло.

– Зачем вы показываете мне все это? – спросил я.

– Ты же сказал, что не знаешь меня. Я хотела показать тебе почему.

– Потому что я побеждал? – сбитый с толку, раздраженно спросил я, понимая, что это важный момент, что бы ни случилось потом.

Она снова открыла глаза, и в них я увидел гнев.

– Потому что ты пренебрегаешь мной, когда я зову тебя.

– Я… – Мне хотелось сказать, что ее игры мне надоели.

Я уже и раньше встречался с магией и ненавижу ее. Женщина хотела, чтобы я просил ее, нет, умолял сказать, кто она такая, и это вызывало во мне отвращение даже посильнее магии. «Она здесь не из-за вас, – сказал Кест. – Она пришла ко мне». И кто же мог прийти к Кесту, а не ко мне? Это первая подсказка. Я знаю, что ты такое, дамочка, а теперь я хочу знать, кто ты такая.

– Хотите, чтобы я пожалел тех, кто так сильно старался убить меня?

– Иногда нам всем нужно хоть немного жалости.

– Или милосердия? – предположил я.

Она улыбнулась.

– Я часто думала, что в милосердии больше смысла, чем в жалости.

– Тогда я вас знаю, миледи, – сказал я.

– О! И как же меня зовут?

– Вас зовут Биргида.

Она сделала реверанс.

– Воистину я – Биргида. Распространенное имя, но все равно впечатляющая догадка. Ты и другие фокусы умеешь показывать, Фалькио?

– Вторая часть вашего имени не так распространена, миледи.

– Тогда назови его и яви свою мудрость целому миру.

– Святая Биргида, Наплакавшая реку. Вы – святая милосердия, как говорят люди.

Она засмеялась.

– Ах, значит, это правда, что я слышала о тебе. Ты и впрямь умен, Фалькио, первый кантор плащеносцев.

Я вдруг почувствовал, как сердце в груди разом переполнилось смехом, печалью, ожиданием и сожалением.

– Прекратите, – сердито сказал я.

– Я не могу ничего с этим сделать, Фалькио. Доблесть всегда тянется к состраданию, она приходит, когда ты признаёшь меня. – Святая коснулась моей щеки. – Я сожалею, что у меня не получается склонить тебя на свою сторону, когда мне это больше всего нужно.

– Зачем вам это?

Она не ответила на мой вопрос.

– Знаешь, где мы сейчас находимся?

Мы стояли на перекрестке. Главный тракт вел на север, другая дорога – с востока на запад.

– Кажется, в герцогстве Рижу.

Так и есть. А знаешь ли ты, что находится в конце этой дороги? – спросила она, показывая на восток. – Примерно в шестидесяти милях отсюда?

– Ничего важного, если учесть, что люди, которых мы преследуем, едут на север.

– Там находится городок, маленький, но красивый. Туда заезжают купцы, которые ждут разрешения на въезд в Рижу. – Глаза ее казались одновременно и юными, и древними. – Говорят, там приятно проводить время.

И вдруг пред моим мысленным взором предстало лицо с темными волосами и пухлыми губами, которые были созданы для улыбки. Эталия.

– Там Мерисо, – сказал я. – Вы говорите о Мерисо.

Она кивнула.

– Поэтому вы здесь?

– Я пришла к Кесту, а не к тебе. И все же разве не странно, что поиски привели тебя именно сюда, на этот перекресток? Ты не думаешь, что, может, это боги говорят с тобой?

– Нет. Боги говорят лишь с праведниками и богачами.

Она улыбнулась одними уголками рта.

– А святые?

– Я не слишком часто общался со святыми, миледи, но интуиция подсказывает мне, что они действуют примерно так же, как боги, – может, только платить им приходится чуть меньше.

– Думаешь, я пытаюсь подтолкнуть тебя к Эталии? Не бойся, Фалькио: по мне, так лучше, чтобы ты держался от нее подальше.

– Вы знаете Эталию?

– Она дитя сострадания, – ответила Биргида. – Она тебя любит, но жестокость всегда побеждает сострадание.

– Довольно циничное высказывание для святой милосердия, – заметил я.

– Оно принадлежит женщине, которая пыталась обвенчать милосердие с жестокостью. В результате этого союза родилась еще большая жестокость.

И все-таки она склонила меня на свою сторону, ибо была так прекрасна, как воспоминание об идеальном поцелуе. Когда она говорила, во мне пробуждались самые светлые чувства, но я по опыту знал, что им не следует доверять.

– Я благодарен, что вы уделили время, чтобы напомнить мне о моей ничтожности, святая Биргида, но я пытаюсь остановить войну. Так что, если не возражаете, просто скажите то, что собирались, и я отправлюсь дальше.

– Я же говорила, я пришла не к тебе. – Она потрепала меня по щеке. – Но даже меня привлекает доблесть, поэтому я хотела лично встретиться с тобой.

– Вы пришли к Кесту, – сказал я, меняя тему на ту, в которой чувствовал себя более уверенно. – Почему?

Она убрала ладонь.

– Не нужно меня бояться, Фалькио.

– Обычно эта фраза меня не слишком ободряет. Лучше ответьте на вопрос.

Во взгляде мелькнуло раздражение – наверное, не оттого, что я нагрубил, а потому, что она поняла: грубостью я пытаюсь вывести ее из себя.

– Я пришла к Кесту, потому что он новичок в сонме святых и ему нужно было узнать кое-что важное – то, что должны знать все святые. Ему должен был рассказать об этом Кавейл, но их отношения оказались не слишком дружескими. Неподалеку от Арамора есть одно место, пристанище. Священнослужителю можно доверять. И именно там Кест может найти облегчение своим желаниями.

– Желаниям? Вы говорите о «горячке святого», чем бы это ни было? Он больше не нуждается в святилище, он контролирует недуг.

– Нет. Когда святой пытается сдержать ее, горячка жжет его изнутри. Когда он позволяет ей вырваться наружу, недуг лишь усиливается. Краснуха сожрет Кеста живьем. – Святая пошла по узкой тропинке на запад, а не на восток. – Идем. Мне нужно еще кое-что сказать тебе, но это не займет много времени.

Я пошел рядом, не говоря ни слова, твердо решив, что не буду умолять ее мне ответить. Больше ни у кого не стану просить ответов.

Она почувствовала мою решимость.

– Очень хорошо, Фалькио. Если кто-нибудь спросит, я скажу, что в течение всего разговора ты стойко держался. Но вот что тебе еще нужно знать. Кест взял в руки клинок ради тебя.

– Меня? – остановился я. – Потому что мы друзья?

– Да, но не только.

– А что еще?

– Когда Кест был юн, к нему пришла женщина и рассказала ему о том, что ждет тебя в будущем.

Биргида ждала, что я начну задавать вопросы. Мне это все надоело, и я снова отказался играть по ее глупым правилам.

– Она рассказала ему, что ты погибнешь от руки святого клинков.

– Что?

Я снова вспомнил тот день, больше двадцати лет тому назад, когда Кест пришел ко мне домой и сообщил, что хочет взять в руки клинок. Он так и не объяснил почему, а я никогда и не спрашивал: думал, что он не ответит.

– Но тогда…

– Она сказала ему, что святому клинков всегда приходится сражаться с противником, который может победить его, – в этом наше проклятие, понимаешь? Мы навсегда становимся идеальным воплощением того, что из себя представляем. Мы не можем этому противиться – нам удается сдержаться на какое-то время, но в конце концов наши желания нас пересиливают.

– Значит, вам всегда приходится быть самой милосердной в целом мире?

– Что-то вроде того.

– А что произойдет, если появится кто-то, у кого окажется больше милосердия?

– В этот день, Фалькио, я буду очень счастлива.

Я оглянулся на Кеста, который стоял рядом с Брасти и смотрел на дорогу.

– Значит, он стал величайшим фехтовальщиком в мире, чтобы мне не пришлось драться с Кавейлом?

– Да. Он всегда стремился к тому, чтобы стать лучше тебя. – Ее глаза исполнились печалью.

– Но… сработало же? Кест победил Кавейла.

– Победил и сам стал святым клинков.

– Значит…

Она протянула руку и снова потрепала меня по щеке.

– И теперь, Фалькио валь Монд, ты лучший фехтовальщик в мире после него.

– Я… – Я отодвинулся от нее. – Вы шутите, миледи. Есть гораздо более ловкие и сильные фехтовальщики и наверняка более искусные, чем я.

– Я не сказала ни «ловкий», ни «сильный», ни даже «искусный». Я сказала «лучший». Ты единственный, кто когда-либо смог победить Кеста, не так ли?

– Это был турнир, – возразил я, – и я его обманул.

– Помнишь старую поговорку фехтовальщиков? В самых важных боях…

– …побеждают не умением, – закончил я, раздраженный тем, что не смог удержаться.

– Посмотри на него, – продолжила Биргида. – Внутри него бушует война каждый миг, что он проводит с тобой. Как ты думаешь, насколько еще его хватит?

Я посмотрел на Кеста, который стоял в двадцати шагах от нас со склоненной головой, и едва ли не почувствовал красную горячку, исходившую от него. Неужели из-за меня он угодил в собственный ад, уготованный для святых, не желающих убивать своих лучших друзей? Хотелось подбежать к нему и сказать, чтобы он убирался отсюда, отправился в Арамор, нашел себе маленькое святилище и заперся там, но мыслями я вновь вернулся к Алине, к ее тусклым волосам, лицу, измученному долгими неделями страха и усталости, вспомнил о горах мертвых тел в Карефале.

– Он еще продержится какое-то время, – сказал я. – Он нужен мне. Он нужен стране.

На неестественно юном лице Биргиды появилось выражение раздражения – нет, чувства более глубокого, чем раздражение.

– Кто ты такой, чтобы говорить за всю страну? – желчно спросила она.

И я почувствовал, что меня переполняет безудержный гнев, словно она пересекла какую-то невидимую черту.

– Я? Никто, – ответил я. – Просто человек с клинком в руке и ядом в жилах, чью голову хотят заполучить слишком многие. Но я пытаюсь, святая Биргида. А ты стоишь тут и осеняешь своим присутствием мир, ради спасения которого я готов отдать жизнь. Кто я такой? Дамочка, я – плащеносец. А ты, черт побери, кто такая?

Я смотрел в глаза герцогов, рыцарей и всяких душегубов, но, заглянув в глаза святой Биргиды, я увидел бесконечное одиночество, которое охватило меня настолько, что у меня затряслись ноги.

– На колени, жестокий человек, – сказала святая Биргида спокойным голосом, но я почувствовал, что на меня навалилась волна и придавила к земле. – Не гляди на меня слепыми своими очами. Лучше посмотри на землю, куда ты скоро ляжешь, если продолжишь идти тем же путем.

Нет, подумал я, я ни перед кем из вас на колени не встану. Когда это боги или святые помогали кому-то, кроме богачей и власть имущих? Я смотрел в землю, заставляя себя стоять. Можешь убить меня, дамочка, но я перед тобой не склонюсь.

Внутри меня разрасталось невероятное ощущение пустоты, я почувствовал себя настолько ничтожным, что мне пришлось упереться взглядом в камень, чтобы напомнить себе, что я еще существую. Я рассматривал следы в грязи, сломанные веточки, пыль и опавшие на дорогу листья…

Что-то тут не так.

Следы вроде вели на север, но кто-то смел листья на дорогу. Я посмотрел влево и увидел заметенные отпечатки подков, уходившие на запад. Рыцари нас все-таки обманули. Они специально не скрывались, чтобы мы спокойно ехали за ними и пропустили место, где они оставили фальшивые следы на перекресте.

Я бы продолжил ехать на север, даже не заметив, что чертовы рыцари сменили направление. А что лежит на запад отсюда? В десяти милях от нас Гарниоль, селение чуть больше Карефаля, в котором проживало несколько сот человек. Рыцарям удалось уничтожить Карефаль, и теперь они решили испробовать свою тактику на более крупной цели.

Давление и пустота вдруг исчезли – я поднял голову и еще раз взглянул в глаза святой Биргиды, Наплакавшей реку. Они наполнились глубочайшей грустью, и я понял, что произошло. Она не могла помогать нам напрямую, поэтому разозлила меня, чтобы напасть – очевидно, боги позволяют святым убивать людей. Просто не хотят, чтобы они нам помогали.

– Мы не можем вмешиваться. – Она вдруг стала совсем юной, прошептала, как ребенок, на которого взирает рассерженный отец.

– Думаю, что через неделю-две я умру – может, хоть это богов порадует.

Святая Биргида повернулась и ушла.

– Не болтай понапрасну, Фалькио валь Монд. Одна смерть может быть хуже другой. А ты торопишься к худшей из всех.

Глава двадцать пятая Гарниоль

Конь мой уже начал уставать к тому времени, как петляющая дорога привела нас на вершину холма, под которым лежало селение Гарниоль.

– Не все из нас рождаются лошадьми фей, – сказал я, сочувствуя бедному животному. Конь хорошо послужил мне в последние несколько недель, но я скучал по Чудищу. Она никогда не уставала, особенно когда мы преследовали врагов. Глупо отрицать, меня задело то, что Алине пришлось отпустить ее. Между ними, двумя сломленными существами, установилось какое-то взаимопонимание, и, наверное, я надеялся, что они помогут друг другу исцелиться.

– Будет тебе, старик, – сказала Дариана.

Как бы я ни старался скрывать симптомы своей болезни, Дариана их всегда замечала и не упускала случая уколоть меня.

– Не дразни его, – попросила Валиана. – Фалькио не старый. Он пытается побороть яд,который давно бы убил любого.

– Ничего, – сказал я, слегка раздраженный тем, что восемнадцатилетняя девушка почувствовала необходимость встать на мою защиту, а еще больше оттого, что «побороть» неминуемую смерть невозможно, сколько ни старайся.

Святая Биргида, если мне придется вскоре умереть, то прошу тебя, пусть это случится не в маленьком грязном Гарниоле. Здесь я бывал уже дважды и помнил это селение, которое чуть больше окрестных деревень, хоть и недостаточно крупное, чтобы считаться городом; жители его, бедные, ограниченные, считали себя правыми во всем. Дело не в том, что они не слишком хорошо относились к плащеносцам, – гарниольцы не хотели иметь ничего общего и с жителями близлежащих городков. Возможно, именно поэтому рыцари, которых мы преследовали, решили напасть на них.

– Пожаров не видно, – сказал Кест. – Все тихо.

– Это потому что ты слепой, – возразил Брасти, привстав в стременах и прикрывая глаза от солнца.

С такого расстояния я видел лишь маленькие домишки и улицы, ведущие к центральной площади. Люди казались не больше муравьев, и что-то ярко сияло на солнце.

– А ты что там видишь? – спросил я Брасти.

– Вижу двадцать пять – нет, тридцать рыцарей в доспехах. Разбросанные по всему селению толпы местных жителей. Рыцари передвигаются строем. Прикрываются щитами. – Он наклонился чуть вперед, я даже испугался, что он сейчас свалится. – Проклятье! Эти чертовы крестьяне совсем не умеют драться. Рыцари еще не атакуют, просто оттесняют жителей вбок.

– Когда начнется схватка? – спросил я.

– Судя по тому, как они двигаются? Думаю, минут через десять польется кровь.

– Чем защищаются местные?

– В основном вилами да топорами, насколько я понимаю… Нет, погоди-ка… у них и нормальные клинки есть, и немало. Несколько копий и охотничьих луков. Тысяча чертей, почему они не дерутся все вместе? Лучники стреляют прямо по щитам рыцарей…

– Вот болваны, – издевательски сказала Дари. – Никогда не вытаскивай клинок, если не умеешь им пользоваться.

Я кое-как сдержался, чтобы не скинуть ее с лошади.

– Не думаю, что местным жителям сейчас бы пригодился твой совет.

– Они же крестьяне. Земледельцы, – заметила Валиана. – Наверное, большинство из них никогда меча в руках не держали. Откуда, черт побери, они берут стальные клинки? Сомневаюсь, что это им по карману.

– Сочувствуй им сколько тебе вздумается, пташка, – сказала Дари, хлопнув подругу по плечу. – Но если мы спустимся вниз к рыцарям, они нас пятерых быстро прикончат и крестьян тоже убьют.

– Но мы же победили солдат на постоялом дворе!

– Их было в два раза меньше, и драться приходилось, бегая между столами и стульями. А сейчас рыцари стоят в боевом порядке, в доспехах и с щитами. Мы впятером не пробьем строй.

В словах ее звучала безжалостная правда, но и Валиана была по-своему права: мы должны что-то сделать.

Брасти повернулся ко мне, глаза его потемнели, голос звучал жестко, как никогда:

– Скажи нам, что делать.

– Что?

Он обвиняюще ткнул в меня пальцем.

– Ты же должен разбираться в этом, Фалькио. Именно поэтому мы за тобой и следуем. Крестьян сейчас перебьют, всех до одного. Там и дети есть, Фалькио, и я… Я не знаю, что делать. – Голос его сломался. – Ты скажи мне, что делать.

Я обернулся к Кесту – тот покачал головой.

– Мы должны разбить их шеренгу, но пятерых для этого недостаточно, и стрелы Брасти их щиты не пробьют. Нужно нарушить строй, но, будь нас даже вдвое больше, не думаю, что нам удалось бы сделать это, особенно когда крестьяне путаются под ногами.

Я так же сильно, как и Брасти, ненавидел рыцарей. Вам это нравится, не правда ли: вы, трусы, чувствуете себя в безопасности в своих металлических шкурах.

Местные жители превосходили числом нападавших раз в пять, поэтому рыцари, несомненно, сочтут победу почетной, несмотря на то что у крестьян нет вообще никаких шансов выжить. Рыцари выстоят в любом случае, даже если их будет меньше: они-то знают, что у жителей селения нет нужных навыков боя, чтобы разрушить их проклятый богами строй. На самом деле его очень просто разбить такими силами, если знать простые принципы…

Я повернулся к остальным.

– Послушайте. Мы спустимся вниз, и у вас появится искушение броситься в бой с рыцарями. Но не делайте этого. Так у нас ничего не получится.

– А что нам тогда делать? – спросила Дариана.

– Мы обойдем селение вокруг и подберемся к толпе местных жителей. Я хочу, чтобы вы созвали тех, у кого есть оружие подлинней: пики, старые алебарды, вилы – что угодно.

Она поглядела на меня с недоверием.

– Хочешь, чтобы мы сформировали собственный отряд?

– Именно. Вооруженных мечами поставьте прямо за ними. Когда рыцари попытаются прорваться сквозь пики, пусть мечники ринутся вперед и начнут бить в просветы между щитами.

– Да половина из них погибнет! – воскликнула Валиана.

– Лучше половина, чем все, – сказал я ужасно мрачным, ледяным голосом. Дариана взглянула на меня так, словно собиралась произнести обличительную речь, но я остановил ее взглядом и прорычал: – Заткнитесь и делайте, как я сказал, или каждая лишняя смерть ляжет на вашу душу!

– Хорошо, – ответила она. – Построить их: тех, у кого длинное и острое оружие, поставить вперед, мечники пойдут следом и будут бить в просветы. Что-нибудь еще, командор валь Монд?

Я не обратил внимания на ее сарказм.

– Скажите лучникам, чтобы собрались в южной части селения. Пусть идут задними дворами, не выходя на главную площадь. – Я повернулся к Брасти. – Соберешь их на южной стороне и скажешь этим дважды проклятым лучникам, чтобы придержали стрелы до тех пор, пока мы не разобьем строй.

– А что делать мне? – спросила Валиана.

– Ты займешься детьми. Уведешь их в западную часть поселка. – Я поднял руку, увидев ее выражение лица. – Я знаю, что ты можешь сражаться, Валиана, но дети напуганы, так что тебе они скорее поверят, чем мне.

Она кивнула, и я облегченно выдохнул. Может, приказы она и не слишком хорошо исполняет, зато мыслит логично.

– Хочешь, чтобы я собрал оставшихся мечников? – спросил Кест.

– Нет, это сделаю я. Если рыцари умны, то, когда мы нападем, они постараются обойти крестьян с флангов. Попытаются нагнать страху и создать панику. Нужно, чтобы ты их отвлек. Когда будешь драться с ними, Кест…

Я ненавидел себя за то, что собирался вот-вот сказать.

– Что дальше? – спросил он.

На краткий миг я подумал об Эталии и о том, как всего лишь час назад стоял на перекрестке и мог выбрать иную дорогу. Другой Фалькио валь Монд мог бы обрести покой и утешение и провести последние дни жизни в любви. Но я вновь выбрал кровопролитие. Я отвернулся от дороги, ведущей к радости, а не к жестокости, к миру для Кеста, а не к огню. Биргида сказала, что красная горячка сожрет его живьем.

И, умирая от ненависти к себе, я тихо произнес:

– Кест, когда будешь драться с ними, не сдерживай горячку.

Глаза его округлились, когда он наконец-то понял, о чем я его прошу; он склонил голову в знак молчаливого согласия и принялся подтягивать подпругу. Но не только Кест ощущал красную горячку, жгущую его изнутри.

Я оглянулся и посмотрел на остальных. Никаких речей. Никаких обещаний.

– За Карефаль, – сказал я и пришпорил лошадь, скача по грунтовой дороге вниз.

Спустившись в деревню, мы разошлись, выполняя каждый свое задание. Дариана свернула направо, чтобы объехать отряд рыцарей, Брасти пошел собирать разбросанных по всему селению лучников. Местные жители с оружием в дрожащих руках держались кучками, они понятия не имели, как противостоять этой неудержимой машине из тридцати рыцарей с щитами и клинками, надвигавшихся на них боевым строем.

Рыцари были одеты в черные табарды. Для них это война, подумал я. Они воюют со своим народом.

Я соскочил с лошади.

– Сюда! – крикнул я трем женщинам и двум мужчинам, которые сгрудились неподалеку. Мужчина держал длинную рогатину для охоты на медведей. – Ты, – сказал я. – Проберись на другую сторону и найди других пикейщиков.

Женщины держали неумело сделанные охотничьи луки с провисшей тетивой – хоть какое, но оружие. Я показал на узкую тропинку между домами слева от меня.

– Вы двое, идите туда. Увидите парня с рыжими волосами и бородой, одетого как я. Он скажет вам, что нужно делать.

– А кто ты такой, что мы должны тебя слушаться? – спросила лучница с блестящими волосами соломенного цвета и широкоскулым лицом и прицелилась мне в грудь.

– Ты умеешь им пользоваться? – спросил я.

– А ты как думаешь? – она натянула тетиву.

Я поднял руку и прикрыл лицо рукавом плаща, но она повернулась и выстрелила в рыцарей, стоявших в тридцати ярдах от нас. Стрела попала в щит.

– Я стреляю из лука с самого детства. Просто я…

Я вырвал лук у нее из рук прежде, чем она успела положить еще одну стрелу.

– Если ты так хорошо умеешь стрелять, то зачем тратишь чертовы стрелы впустую, украшая ими щиты? – воскликнул я. – Спрашиваешь, кто я такой? Я – Фалькио валь Монд, первый кантор королевских плащеносцев.

Она плюнула на землю.

– Никогда о тебе не слышала. Люди тут едва ли помнят плащеносцев за все то добро, что вы нам причинили.

Я улыбнулся и бросил ей лук.

– Что ж, сестрица, я тоже о тебе никогда не слышал. Может, перестанешь пускать мне пыль в глаза и сделаешь то, что я тебе говорю, и люди когда-нибудь вспомнят о нас обоих?

Вторая женщина, такая же белокурая, но на несколько лет старше, судя по морщинам на лбу, сказала:

– Ладно, Полли, у нас все равно ничего не выходит. Можно попробовать…

– Хорошо, – сказала та.

Остальным жителям было под шестьдесят: такие много не навоюют, даже при самом плохом раскладе.

– Что нам делать? – спросила женщина.

Я посмотрел, чем они вооружились – кухонными ножами, которые годились лишь для чистки картофеля.

– Пойдите и передайте всем остальным то, что я вам сказал. Пусть те, у кого есть пики или вилы, идут в восточную часть села, а лучники отправляются в южную. Если увидите людей, одетых так же, как и я, делайте то, что они вам скажут.

Вперед шагнул мужчина.

– Моему внуку Эриду всего двенадцать. Вы не могли бы…

– Нет, – сказал я. Лучше бы им понять, что такое война, раз уж она подошла к самому их порогу. – Хотите, чтобы мальчик выжил? Тогда давайте убьем этих проклятых рыцарей.

Я повернулся и перешел через улицу, где стояла еще одна кучка местных жителей.

Даже в небольшом селении понадобилось много времени, чтобы организовать людей. Нам кое-как удалось построить их в ряд, но они нарушили строй прежде, чем мы успели напасть на рыцарей. Некоторые бежали вне себя от страха, другие впадали в ярость, видя на улицах истекающие кровью тела своих родных и близких.

– Время пришло, – сказал Кест, подойдя ко мне сзади. – Рыцари уже поняли, что мы делаем, и сейчас нападут.

– Держите строй, черт вас побери! – кричала Дариана на другом конце площади. – Думаете, рыцари такие страшные? Они просто люди, которые вас убьют. А я? Я вытащу ваши чертовы задницы за околицу и скормлю вашим же проклятым свиньям!

– Она нашла необычный способ, чтобы поднять их боевой дух, – заметил Кест.

– Сойдет, если это их удержит.

– Фалькио! – позвала Валиана.

Я не сразу нашел ее взглядом: она стояла в окружении детей в тридцати футах от нас в конце узкого проулка.

Подбежав к ней, я спросил:

– Это все? – В основном здесь находились дети в возрасте десяти-тринадцати лет. – А где малыши?

Один мальчик ответил:

– Моя матушка присматривает за ними в дни работы на полях. Они все вон там. – Он показал на двухэтажный амбар с плоской крышей.

– Мне бежать туда? – спросила Валиана.

– Нет, просто выведи этих за околицу. Я разберусь с ними, когда будет можно.

Я огляделся в поисках высокого здания, на которое мог бы забраться, и заметил небольшую водонапорную башню с деревянной потрескавшейся лестницей, ведущей от земли к самой крыше. Бросился к ней, ругаясь каждый раз, когда поскальзывался на мокрой земле. Из-за незаметной течи в траве образовался целый ручеек. Я взобрался наверх, на высоту двадцати пяти футов, и оглядел раскинувшееся передо мной поле боя.

По одну сторону площади стояла Дариана, возглавившая местных жителей с длинным оружием и разным крестьянским инвентарем. Ободряя и запугивая их, она каким-то образом удерживала людей в строю. Рыцари, стоявшие по другую сторону, ждали приказа командира, готовые к атаке.

На южной стороне Брасти выкрикивал команды, проигнорировав мой приказ. Вместо того чтобы собрать всех лучников вместе, он расставил их парами между домами. Нужно признать, эта стратегия оказалась намного лучше, потому что теперь рыцарям было сложнее прикрывать друг друга щитами. Но, с другой стороны, Брасти, конечно, не мог контролировать лучников, и ему оставалось лишь уповать на то, что они выполнят его приказ и будут стрелять по сигналу.

На восточной стороне площади стоял Кест, взирая на отряд рыцарей. Он сжимал меч двумя руками, обнажив клинок и опустив острие к земле. Казалось, что он опирается на него.

На миг я представил, что чувствует Кест, когда красный огонь разъедает его изнутри, а затем сосредоточил все внимание на рыцарях. Пора было браться за свои обязанности.

– Я обращаюсь к рыцарю-капитану, – крикнул я.

Один из рыцарей, стоявших в центре боевого отряда, поднял голову вверх и начал озираться, пока не заметил меня. Он пронзил меня взглядом.

– Кого это я там вижу? Странную коричневую птаху, которая свила гнездо на водонапорной башне и чего-то там чирикает?

Рыцарь говорил с расстановкой, как и полагается дворянину: скорее всего, он был вторым сыном какого-нибудь лорда или маркграфа. Но это меня к нему совсем не расположило.

– Что это за черная ворона каркает в ответ? На ней должен быть желтый табард Лута или зеленый, араморский. А может, багровый, рижуйский? Как по мне, рыцари в черных табардах самовольно ведут войну со своим народом. Вот что я вижу, рыцарь-капитан.

– Плевать, что видит маленькая коричневая птаха, – ответил он. – Скоро ей обрежут крылья, и она больше не сможет чирикать. Может, лучше что-нибудь споешь?

Я глубоко вздохнул, надеясь, что остальные сумеют удержать людей в строю.

– Вот что я спою, рыцарь-капитан. Мы сдаемся.

Повисло молчание – рыцари смотрели на своего командира.

– Вы сдаетесь? – спросил рыцарь-капитан.

– Целиком и полностью. Просим лишь о милости, простой милости. Эти люди молят лишь о том, чтобы вы пощадили их жизни, и ни о чем другом.

Рыцарь-капитан разразился смехом.

– Простой милости? Для псов, которые кусают ноги своего хозяина? Мы можем оказать лишь единственную милость этим разбойникам: кулак бога войны падет на их жалкие душонки и раздавит. Эти крестьяне обзавелись стальным оружием, да еще поднимают его на своих хозяев, нарушая тем самым закон.

– Они за это заплатят. Но на вас они не нападали, а наказание за владение стальным оружием – всего лишь штраф или заключение в темницу, но не смерть. Я повторяю, рыцарь-капитан, мы подчиняемся. Эти люди…

– Мерзкие свиньи, – сказал рыцарь-капитан. – И сегодня мы уничтожим каждого мужчину, женщину и ребенка.

– Повторяю в третий раз, сэр рыцарь, мы сдаемся и просим помиловать нас.

Во всех старинных легендах это повторялось трижды, и я решил придерживаться традиций. Некоторые рыцари забеспокоились, но большинству не было дела. Ну и ладно, я и такое приму. Если мне удастся заставить хотя бы некоторых усомниться в порядочности своего командира, то мы сможем воспользоваться замешательством в их рядах.

– Сдавайтесь хоть тысячу раз, если хотите, – засмеялся рыцарь-капитан. – Ничего не изменится. О том, что сегодня произойдет в Гарниоле, крестьяне и через сто лет будут рассказывать испуганным шепотом, помня о том, кто их хозяева.

– Ладно, хорошо, – согласился я. – Просто хотел спросить.

Если мой ответ и удивил рыцаря-капитана, то он этого не показал. Лишь повернулся к своим воинам.

– Арбалетчики, кто-нибудь из вас подстрелит для меня эту коричневую птаху?

Двое отложили клинки и отстегнули кожаные ремешки, которыми арбалеты крепились к их спинам.

– Прежде чем выстрелите, я бы хотел, чтобы вы еще кое-что узнали, – крикнул я.

– О! Неужели у тебя есть еще одна песенка?

– Есть. Это песня о рыцарях. О рыцарском кодексе Тристии, которому они когда-то следовали. Жили, дрались и умирали по правилам, которые никто не смел нарушить в течение тысячи лет. Кто из вас впервые надел доспехи и взял в руки оружие, мечтая стать таким же, как рыцари прошлого? А сегодня вы прячетесь за щитами и готовитесь уничтожить людей, которых обязаны защищать. Или теперь вы следуете другому кодексу? Получше? Кто из вас клялся погибнуть героем?

Я посмотрел на них и попытался представить лица рыцарей, хотя не видел их. Кто они? Молодые ретивые юнцы, впервые попробовавшие вкус битвы, или седобородые ветераны, послушно исполняющие приказы?

– Ну что? – прокричал я. – Чувствуете себя сегодня героями? Думаете, те самые рыцари, о которых рассказывают легенды и слагают песни, назвали бы вас своими братьями? Или бросили бы вам в лицо железную перчатку и вызвали на поединок? Нет, мне кажется, они бы даже не согласились сойтись с вами в поединке. Не сочли бы вас достойными этого.

Рыцари, защищенные металлической броней, пылали яростью. Я чувствовал, как их захлестнуло гневом – в основном они злились на меня, но я надеялся, что где-то в глубине души они понимают, как низко пали.

Честно говоря, мне было все равно: я лишь стремился посеять семена неразберихи и замешательства, каждое из которых на вес золота в подобном бою. Оставалось лишь дождаться, пока в меня выстрелят из арбалета.

Один из рыцарей вышел вперед с арбалетом в руке. Снял шлем, поднял оружие и прицелился.

Существовал, конечно, шанс, что он промахнется или пластины, вшитые в плащ, не позволят стреле вонзится в мою плоть, но я не стал испытывать удачу.

– Брасти!

Я увидел, как Брасти, стоявший на крыше дома на другом конце площади, прицелился и выстрелил – спустя миг стрела уже торчала из шеи рыцаря. Он медленно упал на землю.

Остальные рыцари гневно взревели – жители деревни ответили тем же.

– Дариана! – крикнул я.

– Вперед! – скомандовала она своему отряду, состоявшему из крестьян и батраков, безбородых мальчишек и девушек в сарафанах, которые держали в руках оружие, не умея с ним обращаться. По ее команде они бросились вперед, размахивая копьями, алебардами, ржавыми граблями и сломанными вилами, шаг за шагом приближаясь к своей судьбе, которую держали в руках искусные, закаленные в бою воины в блестящих доспехах.

Рыцари тоже выдвинулись вперед, сохраняя строй коробки; защищаясь щитами, они заставили крестьян отступить, но тут Дариана снова выкрикнула команду, и ее бойцы, сражавшиеся в первом ряду, уперлись древками в землю, не давая рыцарям прорваться. Парни и девушки, стоявшие во втором ряду с клинками, кирками и садовыми граблями, бросились вперед на щиты. Некоторые сразу же погибли, но не все, и им даже удалось разорвать защиту рыцарей.

– Лучники! – крикнул Брасти, и с боковых улиц и крыш, окружавших площадь, высоко и низко полетели стрелы. Большинство из них попали в проклятые щиты, но, когда несколько угодили в цель, я наконец-то облегченно выдохнул, даже не осознавая, что надолго задержал дыхание. Нам не нужно было одерживать победу при каждом ударе – достаточно убить лишь некоторых.

Когда рыцари вновь начали наступать, им пришлось перешагивать через павших товарищей. Рыцарь-капитан, выкрикивая приказы, чуть не упал, зацепившись ногой за лежащее тело. Он злости он даже закричал. Воины ждали, что бой будет прост: в конце концов, драться ведь им приходилось с крестьянами, земледельцами, безбородыми юнцами и девушками, которые еще заплетали волосы в косу. Даже не слишком хорошо обученный рыцарь легко справится с дюжиной таких жалких противников, не вспотев. Но на этот раз их были сотни, и каждый раз, когда этим девчонкам удавалось попасть в цель, – даже если спустя мгновение они погибали, разрубленные палашом или обезглавленные топором, – бравые мужчины в доспехах начинали нервничать и злились еще больше.

Святые угодники, что со мной не так? Неужели сердце мое настолько очерствело, что когда я пересчитываю тела погибших детей, то не чувствую ровным счетом ничего?

Я спустился по лестнице в самую гущу битвы.

Рыцарь-капитан наконец-таки понял, что подвергает своих людей серьезному риску поражения, и отдал приказ пятерым обойти крестьян с фланга и схватить Дариану.

Ну вот и всё, пошли за главным. Все вояки думают одинаково.

Кест, до сих пор неподвижно, словно статуя, стоявший вдали, вдруг поднял свой клинок высоко в воздух и, подгоняемый северным ветром, бросился на противников, размахивая мечом. Мощный удар пришелся на рыцарский щит, разрубив его почти пополам. Не останавливаясь ни на секунду, Кест ткнул мечом вперед, пытаясь пробить латный нагрудник рыцаря. Металл выдержал удар, но прогнулся, чуть не задушив воина. Тот выронил из рук клинок и, задыхаясь, схватился руками за горло в беспомощной попытке отстегнуть доспехи и рухнул на руки своих товарищей. От отряда отделились еще двое: они попытались окружить Кеста, но тут с неба упала стрела и вонзилась в спину одному из них.

– Нет! – вскричал Кест, лицо его побагровело от ярости и горячки. – НЕТ! Следующий, кто убьет моего противника, встретится со мной, когда всё закончится! – Он начал вращать клинком, как палицей, и вонзил его во врага, даже несмотря на то что рыцарь пытался пригнуться и уйти от нападения.

– Фалькио! – крикнула Дариана.

Я обернулся и увидел, что ее отряд нарушил строй. Он продержался целых семь минут – намного дольше, чем я рассчитывал. От первоначального войска рыцарей осталось лишь двенадцать человек, но они быстро перегруппировались, и жители селения стали терять выдержку.

– Разойтись! – прокричал я Дариане, и как только она отдала приказ, жители деревни повернулись и побежали, теряя на ходу неудобное оружие. Спустя пару секунд Дариана осталась совсем одна. Она положила руку на бедро, подмигнула рыцарям, а потом тоже повернулась и перебежала на другую сторону улицы.

Нападать стало не на кого, и рыцари растерялись. Им оставалось либо и дальше стоять посреди площади, прикрываясь щитами, либо разбиться на маленькие группы и броситься вслед за крестьянами. Они выбрали второе.

Хорошо. Если они больше не станут строиться в коробку, наши лучники смогут их перебить.

Из тени появились две фигуры. Прекрасно, но мои приказы вновь нарушили. Зачем люди требуют, что я придумал блестящий план, если, черт побери, не собираются его исполнять? Брасти с Невоздержанностью в руке шел к рыцарям, рядом с ним шагал мальчишка лет двенадцати. В одной руке он держал колчан, в другой – стрелу.

– Брасти, что ты делаешь? – прокричал я.

Если он меня и услышал, то не подал виду.

– Никаких больше доспехов, – твердо сказал он и выстрелил в грудь рыцарю. Звук пронзенного металла эхом заметался по широкой площади. Мальчик тут же вытащил еще одну стрелу из колчана и подал лучнику – другой рыцарь бросился на них, но Брасти его опередил. Он положил стрелу, натянул тетиву и одним быстрым движением спустил ее – рыцарь рухнул на землю.

Остальные тут же перестроились, составив щиты стеной, чтобы отразить атаку Брасти, но в это время Дариана выбежала из переулка между домами, ударила по подколенной ямке рыцаря, который находился к ней ближе всех, и тут же ретировалась, пока остальные не успели опомниться. Раненый рыцарь завизжал, как заколотая свинья, и упал на своих товарищей, образовав дыру между щитами.

– Никаких больше доспехов, – произнес Брасти в третий раз и застрелил еще одного рыцаря.

Остальные не стали ждать, пока сумасшедший с огромным луком в руке их убьет. Пока они разбегались в разные стороны, я мчался к площади, понимая, что рано или поздно кто-нибудь из них поймет, что с лучником очень просто справиться. Поэтому сам себя назначил защищать Брасти. И вскоре три рыцаря во главе с капитаном попытались окружить Брасти и мальчика, подававшего ему стрелы. Все-таки рыцарь-капитан оказался не так глуп: он прежде всего собирался убить мальчишку. Убьют его, и Брасти останется без боеприпасов – тогда-то рыцари его и схватят, прежде чем он успеет подобрать стрелы с земли.

Так они собирались сделать, пока я не подбежал к ним, увидев, как кто-то высоко занес палаш, чтобы снести мальчишке голову. Я скрестил рапиры и прыгнул в его сторону. Больно приземлился на колени, но мощный удар палаша пришелся как раз на поднятые вверх скрещенные рапиры. Клинок рыцаря остановился, не долетев до головы мальчика совсем немного, но, похоже, Брасти этого не заметил, а его оруженосец даже не понял, что едва не остался без головы.

– Никаких больше доспехов, – повторил Брасти, отправляя в полет очередную стрелу.

– Никаких больше рыцарей, – в тон ему сказал мальчишка, подавая длинную, в два с половиной фута стрелу со стальным наконечником.

Рыцарь-капитан зарычал и бросился на меня.

Я все еще стоял на коленях, не успев подняться после удара. Вставай, будь ты проклят, сказал я самому себе, но, еще не исполнив своего приказа, краем глаза заметил красный туман слева. Кест отбил удар одного рыцаря, нападавшего на меня, затем другого.

Увидев кроваво-красного святого клинков, рыцарь-капитан тут же изменил свой план. Вот и вся честь, подумал я, когда он схватил за плечо своего товарища и толкнул его на Кеста, а сам' бросился бежать в другой конец площади. Я поднялся на ноги, чтобы помочь другу с двумя оставшимися рыцарями, но Кест выругался:

– Убирайся отсюда к чертям собачьим и не стой на моем пути, Фалькио!

Я бросился к центру площади. Благодаря маниакальному искусству Кеста, сосредоточенной стрельбе Брасти и командирским способностям Дарианы мы разбили рыцарей. Прямо передо мной небольшая толпа крестьян расправилась с одним рыцарей, справа Дариана вытащила клинок из шеи его товарища. И вдруг оказалось, что из целого отряда в живых осталось лишь двое.

– Сдаемся! – крикнул один из них. Рыцари бросили оружие и встали на колени. – Мы сдаемся!

Брасти подошел к ним. Словно по велению богов, у него осталось всего лишь две стрелы: одну из них он уже положил на тетиву, вторую держал наготове мальчишка.

– Никаких больше доспехов, – сказал Брасти. – Никаких больше рыцарей.

– Мы сдаемся! – умоляюще, с отчаянием в голосе повторили они.

Мне ужасно хотелось посмотреть, как Брасти отведет назад руку, прицелится и пустит стрелу, которая как ураган ворвется в грудь рыцаря, стоящего на коленях. Я хотел запомнить этот момент и прокручивать его в голове вновь и вновь, потому что эти люди заслужили подобной смерти.

– Вы сказали «сдаемся»? – спросил Брасти. – Вы так и сказали?

– Прошу!

Рыцарь был молод, не старше двадцати; он не плакал, а мне так хотелось увидеть его слезы.

– Доспехи! – потребовал Брасти.

– Прошу вас!

– Снимайте доспехи.

Рыцари торопливо принялись снимать с себя стальную броню, неловко отстегивая плечевые и боковые пряжки нагрудных пластин. Не так уж просто ее снять, даже вернувшись домой после боя. А уж когда на тебя смотрит тридцатидюймовая стрела со стальным наконечником, сделать это еще сложнее.

Чуть погодя рыцари стали помогать друг другу.

Слишком медленно, подумал я и наконец-то понял, как чувствует себя Кест, когда горячка святого жжет его изнутри. Давай же, мысленно поторопил я Брасти, застрели их!

Но внутри меня звучал и второй, тихий голос, едва заметный шепот. «Я взывала к тебе, – сказала она, – каждый раз в тот миг, когда ты уже победил, но еще не нанес последний удар».

«Нет, – подумал я, – нет. Это правильно. Справедливо!»

Но в глубине души я понимал, что это – месть без малейших примесей.

Облагороженная, праведная месть. Но все же отмщение, а не правосудие.

Зачем проводить судебное разбирательство, если не осталось никаких сомнений в совершенном преступлении и нет никаких смягчающих обстоятельств? Какая разница, когда меч падет на шею преступника – сейчас или после вынесения приговора?

Потому что закон должен быть выше нас – если мы хотим, чтобы он имел значение, подумал я. И мой плащ вдруг показался неимоверно тяжелым.

Рыцари не сняли с себя даже половины доспехов, когда Брасти вдруг натянул тетиву.

– Брасти, – сказал я очень тихо. Мне не нужно было кричать, потому что в глубине души он ждал, когда же я его остановлю. – Достаточно.

Поначалу я не был уверен, как он поступит. Может, Брасти ждал, пока я попрошу его остановиться, чтобы все равно выстрелить и доказать, что он больше не подчиняется моим приказам? Рыцари еще усерднее зазвенели застежками и пряжками доспехов, сдирая их с себя. Вокруг нас собрались жители деревни, больше сотни. Они сжимали круг, ожидая, когда же Брасти выпустит стрелу.

– Брасти, – повторил я. – Остановись.

Быстрым, почти незаметным движением он ослабил натяжение тетивы и опустил лук.

– Убейте их! – прокричал какой-то крестьянин.

– Их будут судить, – твердо произнес Брасти.

Вперед вышел мужчина. Правая рука, из которой сочилась кровь, бессильно висела, но он все еще сжимал маленький топорик.

– Почему? Почему их нужно судить после всего, что они тут натворили?

– Я не знаю, – ответил Брасти, посмотрев на меня. – Просто нужно.

Толпа начала шуметь, недовольное ворчание прерывалось стонами и всхлипыванием раненых, но я постарался не обращать внимания. Повернувшись к Дариане, спросил:

– Где Кест?

– Он ушел, как только закончилась битва. – Она указала на вершину холма, поднимавшегося позади нас.

Кого-то еще не хватало. Я оглядел площадь и стоявшую на ней толпу. Землю устилали тела местных жителей и рыцарей. Уничтожать Гарниоль пришли тридцать рыцарей, из них в живых осталось только двое.

– А Валиана?

– Она с детьми постарше у околицы, на другой стороне деревни.

Я вновь поглядел на тела мертвых рыцарей в черных табардах, стараясь понять, что же я упустил. Не что, а кого.

– Рыцарь-капитан! – вспомнил я. – Я видел, как он бежал, – ты его убила?

Дариана покачала головой, я выругался:

– Найди Кеста. Скажи ему, пусть разыщет…

– Трусы! – раздался голос.

Сначала я подумал, что это выкрикнул кто-то из толпы, но затем услышал женский вопль и понял, что звук исходит с крыши двухэтажного амбара на другой стороне площади. И только когда тело упало на землю, я увидел, что это была молодая женщина. Хруст шейных позвонков пронесся над площадью.

О боги, только не она! Я же приказал ей туда не ходить… Бросившись к женщине, я, к своему стыду, почувствовал облегчение, поняв, что это не Валиана. На крыше двухэтажного здания стоял рыцарь-капитан. Его руки, ноги и тело были обмотаны веревками с привязанными к ним детьми. Маленькими мальчиками и девочками, малышами. Они плакали и пытались вырваться, но рыцарь-капитан дергал веревки, таща детей за собой. Он превратил их в свой щит – нет, подумал я, в доспехи. Он прикрывается детьми, как доспехами.

– Трусы! – крикнул рыцарь-капитан; теперь стало понятно, что он обращается к своим воинам. – Наденьте свои доспехи и сражайтесь! Рыцари никогда не сдаются.

Молодой рыцарь выкрикнул ему в ответ:

– Сэр Лирис, остановитесь! Это не…

– Молчать! Мы пришли утихомирить бунтовщиков и выполним это. Покажем им нашу решимость, сэр Везье. – Голос его стал громче, как у учителя, который собирался преподать урок непослушным школьникам. – Чернь должна понять, что всё так и будет продолжаться до тех пор, пока они не встанут перед нами на колени.

Брасти прицелился.

– Ты покойник.

– Я? – Рыцарь-капитан шагнул вперед и дернул веревки, подтащив за собой детей. – Кто из них ощутит укус стрелы, если ты попытаешься попасть в меня?

Он дернул веревку, и маленькая девочка упала и покатилась к краю крыши.

– Эйла! – воскликнул какой-то мужчина. – Прошу вас! Не надо!

– Ну же! – крикнул рыцарь-капитан, подтащив девочку поближе к себе. – Стреляй, лучник. Может, у тебя получится попасть в меня, не задев детей. Давай! Покажи свое мастерство.

Брасти натянул тетиву, но я его остановил.

– Не смей. Он привязал к себе детей и встал на край не просто так. Даже если он упадет на спину, когда ты попадешь в него, он все равно может свалиться с крыши и утащить с собой детей.

– Умная коричневая птаха – сообразила, что эти утята не взлетят. – Рыцарь-капитан поглядел на толпу. – А теперь на колени!

– Исполняйте, – сказал я.

Жители Гарниоля упали на колени: некоторые отказались исполнять приказание, в основном молодые парни, но их быстро заставили это сделать. Мы с Брасти тоже преклонили колени, Дариана, немного поколебавшись, присоединилась к нам.

– Хорошо, – сказал рыцарь-капитан. – Очень хорошо. Послушные псы. Видали, сэр Везье? Сэр Орн? Вот она – истинная сила приказа. Их больше сотни, но все как один склонились перед праведным рыцарем.

– Чего вы хотите? – спросил я.

Рыцарь-капитан пропустил мой вопрос мимо ушей – он обращался только к своим подчиненным:

– Сэр Везье. Сэр Орн. Поднимите клинки и отрежьте головы всем псам этой скулящей своры.

Он улыбался до ушей, словно и впрямь верил, что люди так просто отдадут свои жизни, зная, что вслед за ними он расправится и с их детьми.

Старший из двух рыцарей выглядел неуверенно, но тем не менее попытался подняться. Младший, сэр Везье, схватил его за плечо и удержал.

– Нет, рыцарь-капитан, – сказал он. – Это не то, на что мы… Это недостойно звания рыцаря.

– Нет? Никчемный мальчишка. Боишься, что они восстанут против тебя? Тебя, рыцаря? Значит, ты не заслуживаешь этого звания! Сэр Орн, поднимите клинок и сделайте то, что я вам приказал. И начните с сэра Везье.

На этот раз старший даже не двинулся с места, уставившись взглядом в землю.

– Похоже, вы попали в тупик, рыцарь-капитан, – обратился я.

– Неужели? Что ж, хорошо, поглядим, как быстро мы из него выйдем. Жди и смотри, и ты увидишь, что такое истинная отвага, поймешь, что настоящий сын войны никогда не дрожит перед натиском огня.

– Что он затеял? – спросил Брасти.

– Я не знаю.

Рыцари никогда не умели проигрывать битвы, даже в лучшие времена, а этот человек явно утратил рассудок от ярости. Если он намеревался сбросить детей с крыши, то мог бы это уже сделать, но казалось, что этого ему недостаточно. Он собирался произвести впечатление и хотел, чтобы мы увидели…

Будьте вы прокляты, боги, подумал я, когда взглянул на прорезанное в стене оконце амбара. Оттуда начал выходить дымок.

– Он поджег амбар, – сказал я. – Он собирается сгореть в огне вместе с детьми.

Какая-то женщина вскочила на ноги и попыталась прорваться сквозь толпу, но мужчина воскликнул: «Нет!» – и схватил ее, не пуская к занимающемуся зданию.

– Ну же, – крикнул рыцарь-капитан, хохоча. – Кто из вас хочет присоединиться ко мне?

Черт! Мы не могли убить его, но нельзя же стоять и ждать, пока огонь поглотит детей.

– Я.

– Ты с ума сошел? – спросила меня Дариана. – Не ходи туда. Ты же сгоришь живьем.

Я поднял воротник плаща и крепко стянул завязки: наверное, выглядел я как разбойник с большой дороги, который собирается ограбить повозку.

– Кожа и костяные пластинки плаща защитят меня от жара, а шелк ворота помешает дыму, – с надеждой пробормотал я.

– И что ты, черт побери, собираешься делать, когда заберешься на крышу? – спросил Брасти. – Если поторопишь его, он просто спрыгнет вниз. И потом, даже если тебе удастся влезть на крышу, обратно сквозь огонь ты все равно не спустишься.

– К водонапорной башне приставлена лестница, – сказал я. – Идите туда с Дарианой и принесите ее.

– Фалькио, у тебя даже плана нет. Ты погибнешь ни за что ни про что!

Я улыбнулся. Всегда улыбайтесь, когда вам страшно.

– У меня всегда есть план, Брасти. Просто не всегда хороший. – Я поднялся. – С другой стороны, против чуда я бы тоже не возражал, так что лучше приготовьте лестницу на всякий случай.

На первом этаже амбара, как ни странно, царил мир. Пламя еще не занялось, и скорее казалось, что кто-то расставил светильники, чтобы создать атмосферу для романтического ужина. Но огонь постепенно перебирался на охапки сена, которые разгорались от малейшего дуновения ветра.

По лестнице я взбежал на второй этаж, который заполнился густым дымом, так что даже на расстоянии двух шагов ничего нельзя было разглядеть. И если бы девочка не заплакала, я бы даже не заметил ее.

Она сидела в углу, уткнувшись лицом в коленки, поэтому я смог разглядеть лишь темно-коричневую головку.

– Беги вниз по лестнице, – тихо сказал я. – Беги!

Девочка зарыдала и протянула ко мне ручонки.

– Я не могу пойти с тобой, мне нужно наверх. Пожалуйста, беги отсюда, спускайся вниз прямо сейчас.

Она покачала головой и заплакала еще громче, протягивая ко мне руки. Я закашлялся. Да будь оно все проклято… Мало мне было хлопот. Я обхватил девочку и легко поднял ее.

– Нужно быть смелой, – мягко сказал я ей. – Можешь остаться со мной, только если плакать не будешь, ладно?

Я начал подниматься по лестнице на крышу.

Девочка приникла мордашкой к моим волосам.

– Стлашно, – пожаловалась она.

– Знаю, малышка, но сейчас не время бояться. Как тебя зовут? – спросил я, пока мы выбирались на крышу.

Девочка растерялась, но потом ответила:

– Не сказу. Па говолит, постолонним велить нельзя.

– Умница, – похвалил я ее.

Мы выбрались наверх, и я тихо ступил на деревянную крышу. Не хотел рисковать и пугать сумасшедшего, поэтому сказал:

– Я здесь.

Он повернулся и подтянул к себе детей.

– A-а! Моя коричневая птаха, вижу, ты принес мне сбежавшего утенка. Как мило.

Я опустил девочку, но она схватилась за мою ногу. Я осторожно расцепил ее пальчики и отодвинулся.

– Нужно быть храброй, – напомнил я ей.

Рыцарь-капитан глумливо фыркнул.

– Храброй? Без чести любая храбрость не более чем душевный порыв пса. У животных нет чести. Испугавшись или разозлившись, они ведут себя так, как подсказывают им инстинкты.

– Как же мне надоело, когда детоубийцы проповедуют о чести, – сказал я.

Рыцарь-капитан помрачнел.

– А мне надоело, что страна разваливается из-за тех, у кого чести нет ни на грош. Король был тираном, герцоги не выполняют своих обязательств перед рыцарями, а крестьяне и горожане отказываются подчиняться нам, как повелевают им боги. И только мы, драгоценная горстка людей, еще храним эту страну.

– Значит, вы действуете вопреки закону и вопреки приказам герцогов?

– Мы пришли к заключению, что герцоги – ненастоящие правители, – сказал он. – Наступило время перемен.

Хоть в этом мы с ним согласны. Рыцарь-капитан смотрел на меня так, словно бросал вызов. Святые угодники, он и впрямь думает, что я буду с ним спорить! Он в самом деле верит, что мы сейчас начнем рассуждать о воле богов и святых и природе чести. Что ж, прощу прощения, сэр рыцарь, но у меня есть дела поважнее.

Я посмотрел на плачущих детей, привязанных к рыцарю-капитану: некоторые были так сильно напуганы, что вцепились в него, как в могучее дерево. Он их звал утятами, как в той игре, в которую мы все играли в детстве. Или нет, не все, понял вдруг я. Только бедные дети играют в утят – богатые рыцари эту игру не знают. Для нее не нужно ни игрушек, ни мячей – всего лишь несколько детей.

– Эй, ребятишки, – сказал я беспечным голосом, – какой у нас тут замечательный выводок утят. Поиграем, узнаем, кто из вас самый лучший утенок?

Дети не обратили внимания на меня и, кажется, вопроса не расслышали.

– Ну же, – подбодрил я их, пытаясь увлечь. – Когда мне страшно, я всегда играю в утят.

– Ты надо мной издеваешься? – сказал рыцарь-капитан, дергая за веревки, отчего один малыш громко заверещал.

– Вами я тоже скоро займусь, сэр рыцарь. – Я обратился к детям. Их было семеро, как раз хватит, подумал я. Должно хватить. – Эй, малыши, вы же помните правила? Поиграем?

– Я тоже хочу поиглать в утят, – сказала маленькая девочка, которую я принес со второго этажа.

Я поглядел на нее. Круглые глазенки, нахмуренные бровки. Она была напугана, но старалась оставаться храброй.

– Что ж, хорошие утятки всегда слушаются маму, так ведь? Когда она говорит «ути-ути», то они все бегут к маме, помните? А когда она говорит «баю-бай», они ложатся на животик и закрывают глазки. Надо очень постараться, чтобы успеть, потому что кто выполнит команду последним, тот проиграет. Готовы?

Рыцарь-капитан поглядел на меня и так угрожающе расхохотался, что малыши опять разревелись.

– Хочешь успокоить их? Чтобы они не боялись смерти? Какой же ты слабак, шкурник, как и все остальные в этой стране. Зачем…

– Ути-ути! – крикнул я.

Все дети одновременно бросились ко мне, натянув веревки.

– Ути-ути! – повторил я, стараясь, чтобы голос звучал радостно и спокойно, словно мы просто играем. – Тот, кто прибежит последним, проиграет.

Как только дети побежали ко мне, рыцарь-капитан начал соображать. Он попытался отвязать веревки, одну, другую, но детей уже было не остановить, и он грохнулся на крышу.

– Баю-бай! – крикнул я, и дети в ту же секунду легли и закрыли глаза. – Спите, мои утята, баю-бай!

Я сунул руку за пазуху и вытащил кинжал, прыгнул через их головы прямо на спину рыцаря-капитана, который пытался встать на ноги. Изо всех сил я вонзил ему клинок в ямку на шее – он вошел прямо в череп по самую ручку – и яростно повернул его несколько раз, хотя нужды в этом не было: безумец уже умер.

Наступил блаженный миг тишины, а затем я услышал легкий порыв ветра и треск разгорающегося пламени внизу, и мне пришлось вспомнить, что мир не стоит на месте. Правая рука дрожала, и я сообразил, что все еще вдавливаю кинжал в череп рыцаря-капитана. Я кое-как заставил себя остановиться. Медленно вынул кинжал, быстро закрыл окровавленную рану на голове табардом. Потом перерезал веревки, связывающие детей с мертвым телом, и подошел к краю крыши.

Внизу меня ждали Брасти с Дарианой.

– Ути-ути, – сказал я, дети встали и, подбежав ко мне, бросились так сильно обнимать, что я чуть не свалился с крыши. Да уж, вот это был бы плохой конец, подумал я. – Эй, малыши, – позвал я, когда над крышей появилась голова Брасти. – У вас теперь новая мама-утка, и она вас по одному спустит с крыши на землю.

– Мама-утка? – удивленно спросил Брасти, когда я передал ему маленькую девочку.

Пятилетний мальчуган подошел к телу рыцаря-капитана.

– А спать уже не надо, – решительно сказал он. – Раз ты к маме-утке не побежал, значит, сам и проиграл.

Глава двадцать шестая Отъезд

Спустя пару минут после того, как мы спустили последних детей с крыши, амбар загорелся, как свечка. Жители деревни принялись копать канавы и заливать их водой, чтобы огонь не перебросился на соседние здания, хотя я не надеялся, что им удастся сохранить дома на этой стороне улицы. На улицах и на площади лежали тела, в основном мертвые, но некоторые люди были еще живы и нуждались в помощи лекаря. Но, кроме всего прочего, повсюду царила ярость, способная вспыхнуть и разгореться в любой момент.

– Назад! – раздался молодой голос за моей спиной.

Я обернулся и увидел, что посреди площади опять началась суматоха. Сэр Орн, старший из оставшихся в живых рыцарей, лежал на земле с перерезанным горлом, над ним стояли двое дюжих молодых парней: один держал в руке окровавленный клинок, пытаясь дотянуться до сэра Везье, перед которым прыгала маленькая фигурка, размахивая стрелой и обороняясь ею, как кинжалом. Это был тот самый мальчишка, который подавал стрелы Брасти.

– Его нужно судить, – кричал мальчишка. – Лучник сказал, что его будут судить!

– Уйди с дороги, – прорычал здоровяк, пытаясь оттолкнуть мальчишку, но тут же убрал руку, которая вдруг обагрилась кровью. – Ах ты, мелкий ублюдок! – вскричал он и поднял клинок.

Я бросился к ним, зная, что двигаюсь чертовски медленно и вряд ли успею…

Но сэр Везье вскочил с земли и заступился за мальчишку. На нем почти не осталось доспехов, только металлические перчатки, однако даже они могли отразить не слишком умелый удар. Но рыцарь и не пытался – он лишь раскинул руки и закрыл глаза, когда клинок вонзился ему в брюхо.

Сэр Везье еще постоял мгновение, удерживаемый клинком. Глаза здоровяка стали совсем бешеными, когда тело сэра Везье качнулось в его сторону. С отвращением он оттолкнул рыцаря, и тот сполз на землю, клинок выскользнул из его тела.

Я подбежал к сэру Везье и склонил колено, чтобы осмотреть его рану. Мальчишка, пытавшийся его защитить, сказал:

– Я приведу знахарку, она его поставит на ноги. Нужно провести суд – так Лучник сказал.

Я знал, что знахарка не придет: слишком многие нуждались в ее помощи, так что вряд ли она уделит время человеку, который пришел сюда, чтобы убить ее близких.

– Всё в порядке, – сказал сэр Везье. Изо рта у него стекала струйка крови.

– Зачем? – спросил я. – Зачем вы пришли сюда?

– Приказ. Рыцари выполняют приказы. Мы думали… – Он схватил меня за руку и притянул к себе. – Нас много. Сотни.

– Какая у вас цель? Кто возглавляет черные табарды? Трин?

– Нет, – ответил сэр Везье. – Герцоги нас обманули, все до одного. Они обращаются с нами как со слугами… А в стране с каждым годом становится все хуже. Нужен порядок. Мы должны показать людям, что можно навести порядок.

Меня осенила страшная догадка.

– Сэр Везье, а куда вы потом собирались? – спросил я. – Какая ваша следующая цель? – Он закрыл глаза, но я крепко потряс его за плечи и настойчиво повторил: – Какая следующая цель? Другое селение – такое же, как Гарниоль? Как Карефаль?

Он попытался что-то ответить, но начал захлебываться кровью. Наконец ему удалось проговорить:

– Рижу. Рыцарь-капитан сказал, что потом мы пойдем в Рижу.

– В какое селение?

– В сам Рижу. В столицу.

Каким образом, черт побери, они собирались взять столицу? Герцог Джиллард жил в самом безопасном месте в мире: его собственный дворец напоминал крепость, защищенную даже лучше Араморского замка.

Сэр Везье протянул руку, словно ждал, что я ее возьму. Но я не стал этого делать.

– Что нам оставалось? – спросил он. – Порядок же должен быть?

Рука его скользнула по моему рукаву. Кровь сочилась всё сильнее из раны на животе и изо рта. Сэр Везье умер.

Молодой парень, который убил его, стоял у меня за спиной. Он повернулся к тем, кто не тушил пожар.

– Я… Это сделал я, – похвалился он. – Я убил этого ублюдка.

Сердце оборвалось, когда я услышал эти слова и увидел, как лицо его начинает светиться от гордости. Дело не в том, что я пожалел сэра Везье: он находился в числе напавших на это селение и, скорее всего, участвовал в карефальской резне. Я радовался тому, что он спас мальчишку, но скольких таких же он убил, прежде чем понял, что исполняет приказы безумца? Но я пал духом от мысли, что этот деревенский парень ходит задрав нос и считает себя героем, а ведь он собирался убить мальчишку, который пытался защитить безоружного. И не какого-то там мальчишку, а своего односельчанина. Я подумал: а что еще он станет рассказывать через пару дней после нескольких кружек пива? Поверят ли ему другие жители, которые тоже захотят приукрасить свои рассказы?

– Они не виноваты, – послышался женский голос.

Волосы Валианы растрепались, лицо было перепачкано грязью, на щеке царапина. Дети, которых она защищала, сгрудились за ее спиной.

– В чем не виноваты? – спросил я.

– Они не знают, как стать такими же, как ты.

– Я и не хочу этого. Я не какой-то там…

– Да, – сказала она, встала на колени рядом со мной и положила руку на грудь. – Ты такой. Хватит делать вид, что в тебе нет ничего особенного, Фалькио. Из-за этого все остальные чувствуют себя полнейшим ничтожеством.

Я подумал, что прежде Дариана пыталась мне это объяснить, а еще Брасти. Тысяча чертей, кажется, все меня уже предупреждали.

– Чтобы быть таким, как я, не обязательно стремиться к тому, чтобы тебя убили, Валиана. На самом деле, меня еще ни разу не убили.

– Хоть ты и пытался, – сказала она.

– Это не…

Она подняла руку.

– Я знаю и не пытаюсь умереть, честное слово. Но я хочу, чтобы моя жизнь имела смысл. Я хочу быть… Даже не знаю. Храброй. Героической. – Она дерзко улыбнулась. – А ты единственный пример, который есть у меня в этом ужасном мире. Так что, нравится это тебе или нет, я буду жить в соответствии с именем, которое ты мне дал. – Она подалась вперед и порывисто меня обняла. – Я Валиана валь Монд, черт подери, и пусть все с этим считаются.

Я тоже ее обнял. Наверное, выглядело странно, потому что мы стояли на коленях и сжимали друг друга в объятиях над телом мертвого рыцаря.

– Что ж, тогда нам всем не поздоровится, – сказал я.

На меня вдруг навалилась тяжесть всего, что произошло; во время пожара и драки меня подстегивал страх того, что безумный рыцарь утащит детей за собой в ад, – теперь этот ужас накатил на меня, и мне больше не нужно было притворяться, что я способен с ним справиться. По щекам полились слезы, я попытался что-то сказать, но из груди моей вырвалось лишь рыдание.

Святые угодники, я ничем не лучше тех малышей на крыше, парализованных страхом и позабывших обо всем. Все последние годы я гонялся за собственной смертью и благодаря ните и параличу с каждым днем приближался к ней.

– Не хочу умирать, – прошептал я.

Мы провели ночь в Гарниоле, в постелях тех мужчин и женщин, которые погибли во время битвы. Не знаю, отчего нас так разместили: либо из обычной практичности, либо потому, что гарниольцы хотели нам напомнить, что нам не удалось спасти сорок трех жителей деревни.

Я проснулся со знакомым онемением во всем теле и не смог пошевелиться. Я не чувствовал кожи и пальцев на руках и ногах. Глаза мои не открывались, и мир казался безгранично серым. Впервые я воспринял свое положение как приятный сюрприз, ибо на следующее утро после драки обычно ноют ушибы и ссадины и тело скручивает болью. Нита уберегла меня от тягостных ощущений, и на мгновение я испытал настоящее блаженство… Но почти сразу ощутил жжение в груди и неприятную пустоту в легких и понял, что не могу вдохнуть. Дело было не столько в легких, сколько в разуме, который не подавал им сигнала, что в них нет воздуха.

Дыши, сказал я себе, хотя понятия не имел, как заставить себя сделать это. Дыши! Казалось бы, какая простая вещь, но ведь мы просто не задумываемся, сколько всего нужно для этого.

В глазах, еще закрытых, замелькали вспышки света. Нет, попытался прокричать я, только не сегодня. Я еще не готов. Прошу!

Что-то надавило мне на грудь и отпустило. Может, у меня получилось? Дыши! Работайте, глупые легкие. Дышите!

Я услышал какое-то захлебывающееся шипение, но звук показался слишком резким, словно кто-то скреб железом о камень, и тут я почувствовал, как меня затопило воздухом. С этим звуком открылось мое горло, и легкие втянули воздух. Веки затрепетали и открылись. Надо мной стоял Брасти, положив обе руки мне на грудь.

– Святые угодники, Фалькио! Ты вдруг перестал дышать, словно… словно твоя грудь пыталась двигаться, но не могла. Пришлось надавить несколько раз… Ты в порядке?

Я кое-как кивнул, и он рухнул на стул подле моей постели. Не ожидал его увидеть: обычно по утрам за мной ухаживали Кест или Валиана.

– Кест?

Брасти казался немного уязвленным..

– Здесь… То есть где-то в деревне. Все еще пытается… Вообще-то я даже не знаю, что он пытается сделать. Это как-то связано с его чертовой красной горячкой.

– А остальные? – выговорил я.

– Валиана в поле с Дари – упражняются на клинках, можешь поверить? Думал, они захотят чуть-чуть отдохнуть после вчерашнего, но Валиана сказала, что немного просчиталась, когда на нее напал рыцарь, и он ей оцарапал щеку. Поэтому она решила поупражняться с Дари в различных финтах.

Я поразился, что Валиане удалось в одиночку победить рыцаря, защищая при этом детей. А мне она об этом даже не рассказала.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – спросил Брасти, вставая.

– Поз… же, – сказал я, слова выходили изо рта лишь отдельными слогами. – Чуть поз… же.

Брасти сел и подобрал что-то с пола. Я повернул голову и увидел, как он поднес толстую иглу к рукаву плаща. Сначала я подумал, что он решил заштопать разрыв, но потом разглядел: на иголке нет нити. Наоборот, он распарывал шов.

– Что де-лашь? – спросил я. Уже лучше: выходит как у полупьяного.

– Пятнадцать лет ношу плащ, и этот чертов правый рукав все время мешает мне стрелять. Кстати, распарывать чертовы швы – все равно что пытаться камень разрезать.

Я ни разу не замечал, чтобы Брасти промахивался, поэтому задумался, чем ему так этот рукав мешает. Но больше всего меня настораживало то, что распарывание швов казалось осквернением святыни.

– И не смотри на меня так, – буркнул он. – Я только один рукав отпорю. Так что защита не слишком пострадает.

Я почувствовал покалывание, понял, что вскоре смогу двигать руками и ногами, и попытался сесть в постели. Получилось не слишком хорошо, но в целом успешно. Брасти увидел, что я не нуждаюсь в помощи, и вернулся к своему рукаву.

– Пчемуты?

– Я был не прав, – вдруг сказал он. – В Карефале. Я… Даже не знаю что. Но я всё выплеснул на тебя и поступил плохо.

– Всё впрядке.

– Нет. То, что ты вчера сделал… – Он потряс головой. – Когда мы стояли на вершине холма, я подумал: «Вот и всё. Все эти люди погибнут, все до одного. Сам проклятый бог войны мог восстать из пламени ада, в котором он живет, чтобы сказать нам, что выхода нет». Но ты нашел выход, Фалькио. Ты отдал нам приказ, и несмотря на то, что у нас почти не было шансов, мы спасли деревню.

Приказа недостаточно, хотел сказать я, но он не дал мне возможности.

– И когда этот безумный рыцарь затащил детей на крышу, я не мог заставить себя выстрелить. Черт, я слишком боялся попасть в детей и думал, что рыцарь свалится с крыши и их за собой потащит. Но ты… ты просто бросился туда и, когда влез на крышу, уже придумал план. – Он замолчал и, высунув язык от старания, пытался иглой поддеть нитку рукава.

Спустя какое-то время он сдался, положил плащ на колени и посмотрел на меня.

– Все эти годы я говорил себе, что вы с королем зря болтали о стратегии и тактике. Говорил себе, что это дерьмо. Что лишь интуиция имеет значение в решающий момент. А у меня хорошая интуиция, Фалькио, ты же знаешь… Но моя интуиция подсказывала мне спуститься в деревню на коне и убить столько рыцарей, сколько получится, и если бы я это сделал, все жители деревни погибли бы. – Он поглядел на рукав, лежащий на коленях. – А ты… даже не знаю, Фалькио. Хотел бы я уметь думать так, как ты.

– Ты умеешь…

– Не надо. Я же не жалуюсь. Большую часть жизни я был браконьером, прежде чем стать магистратом, и интуиция меня всегда выручала. Я лучник; что бы там люди ни думали, я так же хорошо управляюсь с луком, как Кест с клинком, а ты со своими хитроумными планами. Я не завидую твоим талантам. – Он наконец улыбнулся. – А тот мальчишка вчера? Который мне стрелы подавал, помнишь? Он подошел ко мне сегодня утром, а с ним еще семеро мелких и пятеро взрослых. Некоторые луки с собой принесли, кто-то у погибших их подобрал – в общем, просили меня научить их стрелять. Представляешь? Я спросил их, не хотят ли они попросить Кеста научить их махать клинком, но один из них сказал: «Зачем мне драться дурацким старым клинком?» – и все остальные согласились.

Я тоже улыбнулся. Настал-таки звездный час Брасти: наконец-то хоть кто-то согласился с ним, что лук лучше клинка.

– Я ухожу, Фалькио, – сказал Брасти, отложив плащ и иглу.

Я снова улыбнулся, хоть и не понял, что он имеет в виду. Попытался встать.

– Нам нужно ехать в Рижу, Брасти, – сказал я как можно четче, хотя губы и язык все еще меня не слушались. – Они туда направлялись. Не знаю почему, но…

Брасти ласково усадил меня.

– Это тебе нужно ехать в Рижу, Фалькио. И Кесту, и Валиане с Дари. Пока мы говорим, Кест запрягает лошадей, и я молюсь всем богам, чтобы они помогли вам сделать там все, что нужно. Но я остаюсь тут, с этими людьми. Если я проведу здесь, в Гарниоле, хотя бы неделю, я смогу научить их отражать атаки.

– Ты… – Мог ли я просить его о том, чтобы он не помогал местным жителям? Конечно, нет. – Ладно, Брасти, оставайся здесь на неделю, научи их и приезжай в Рижу. Мы оставим…

– Нет, – сказал Брасти. – Нет, после того как научу этих, я поеду в следующую деревню, а потом в город. Охотничьи луки в этих местах есть у всех, просто люди не знают, как пользоваться ими в бою. Тут есть кузнец, мы соберем доспехи убитых рыцарей, расплавим их и сделаем стальные наконечники для стрел. Только подумай, Фалькио: из доспехов одного рыцаря я смогу сделать столько наконечников, что хватит, чтобы убить сотню. Представь, что можно сделать с тридцатью!

– Закон Брасти, – прошептал я.

Он кивнул.

– Я знаю, что это не решит все вопросы. Знаю, что нужно и другое, и ты это сделаешь, с Кестом и Валианой. Только за Дари присматривай. Она удивительная, но, черт возьми, совершенно шальная. И ради всех святых, если она придет к тебе ночью, то не…

– Прошу, – остановил я его. – Прошу, я не хочу об этом слышать.

Он засмеялся.

– Бедный старый святой Фалькио. – Брасти удалось разорвать еще один шов на правом плече, он вытащил нитку и оторвал рукав.

Встал, надел плащ. Без рукава он смотрелся странно, но все же отчего-то казалось, что так и должно быть.

– Ублюдок, – сказал я.

Брасти обиженно скривился.

– Не зови меня так, Фалькио. Так меня называл король. «Ублюдок Брасти», – говорил он. Видимо, я никогда не соответствовал его ожиданиям.

Шатаясь, я поднялся.

– Король любил тебя, Брасти.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Нет, не любил, и сейчас самое время перестать в это верить. Пора тебе перестать считать короля этаким любящим отцом. Он был старше нас лишь на два года. И дерьмо его пахло точно так же, как у всех остальных людей. Он слишком много пил, и лгал каждый раз, когда ему представлялся случай, и переспал с половиной аристократок в королевстве, как выяснилось. Он был великим человеком, Фалькио, но всего лишь человеком. – Он помолчал немного и добавил: – Хотя тебя он любил, Фалькио, а Кестом восхищался. И о других заботился: о Найле, Пэррике, Киллате… Почти обо всех. Но только не обо мне. Для него я всегда был «ублюдок Брасти» – какой-то браконьер, которого королю из-за тебя пришлось принять в ряды плащеносцев. Я могу с этим жить, и тебе тоже стоит.

– Тысяча чертей, Брасти, он был сложным человеком, – попытался я объяснить. – Худосочным и неуклюжим, и при этом пытался спасти мир, а ты, ты такой красивый и самоуверенный, и…

– Хватит его оправдывать, Фалькио. Я знаю, что король был умен, но какой в этом смысл, если он никому не раскрывал своих планов? Знаю, что вы оба хотели спасти мир, но я понятия не имею, как это сделать, – взамен мне приходится тратить время на то, чтобы вытащить людей из навозной кучи, которую мы называем страной.

Брасти отвернулся и поднял с пола свой седельный вьюк. Мне хотелось стукнуть его по голове навершием рапиры, надеясь, что нам с Кестом удастся заставить его переменить решение, но, скорее всего, он уже поговорил с Кестом. Судя по его тону и манере держаться, он давно обдумал, как ответить на все мои возражения… и уже попрощался со всеми остальными.

Он обернулся и неловко обнял меня. Потом схватил меня за плечи и язвительно ухмыльнулся.

– Ладно, а теперь я улыбнусь, и ты тоже улыбнись, а затем мы зажмурим глаза и…

– Убирайся к чертям, Брасти Гудбоу, – сказал я, пытаясь не засмеяться и не заплакать одновременно.

Из-за утреннего паралича я чувствовал онемение и двигался с трудом, но, по крайней мере, мог держаться в седле. Вчетвером мы проехали по Гарниолю, напоминая себе, что одержали победу над силами, которые пытались разрушить нашу страну. Но в воздухе все еще висел запах гари со вчерашнего пожарища, и кровь пока не впиталась в землю. Не слишком красивая победа.

Мы три дня ехали по узким дорогам, уводившим нас на северо-восток, пока не вышли на крупный торговый путь, который лежал между Пертином и Рижу. Грунтовая дорога стала мощеной, обширные зеленые поля сменились фруктовыми садами с толстыми двухсотлетними яблонями. Листва постепенно становилась золотой и красной. В герцогстве Рижу даже прекрасный вид был неверным и обманчивым.

В основном мы ехали молча. Не то чтобы у нас не находилось тем для разговора, но обычно их заводил Брасти – его отсутствие каждый ощутил по-своему. Склонный к мелочному мародерству Брасти был слишком тщеславным и безрассудным для магистрата, но в то же время он мог быть отважным и бесконечно верным своим друзьям. Может, он и не являлся приверженцем королевского закона, как мы с Кестом, но его вердикты имели для жителей большое значение и исполнялись так же, как и наши: возможно, именно потому, что он думал обо всех этих людях, живущих в маленьких городках и селах. «Ты хочешь спасать мир, Фалькио. А я хочу спасать людей, живущих в нем». Конечно, во многом к его приговорам прислушивались и не противились им потому, что луком он владел так же хорошо, как Кест клинком. Я представил себе, как он смотрит на меня с нескрываемой яростью и говорит: «Фалькио, это все равно что похвалить трубадура, сказав, что он так же прекрасно играет на музыкальном инструменте, как его сосед пускает ветры».

Я засмеялся от этой мысли и понял, что совсем потерял счет времени. Отпустил повод, чтобы поупражнять руки, сжимая и разжимая кулаки. Пальцы мои снова онемели – слишком рано, подумал я, пытаясь вернуть им чувствительность. Слишком-слишком рано.

Ко мне подъехал Кест.

– Ты в порядке?

– Я не собираюсь плакать по Брасти, если ты об этом беспокоишься.

– Ты же знаешь, что я не об этом спрашиваю.

– Я в порядке. Сегодня лучше, чем вчера.

Кест посмотрел на меня так, словно пытался разглядеть что-то сквозь прозрачную занавеску.

– Перестань, – сказал я.

Мы проехали еще немного, и я вспомнил, что хотел у него спросить.

– Ты узнал, откуда жители деревни взяли оружие?

– Нет. Все как один говорили, что оно досталось им в наследство от предков. Они на удивление уверенно лгали, хотя очевидно же, что клинки и наконечники копий выкованы совсем недавно очень опытным оружейником. Наверное, до них дошли слухи, что мы приказали жителям Карефаля сдать оружие.

Я поехал медленнее, чтобы нас догнала Валиана.

– А ты у детей ничего не узнала о том, откуда у них оружие? – спросил я.

Она раздраженно закатила глаза.

– Каждый раз, когда я пыталась их расспросить, родители их уводили, и если мне даже и удавалось задать вопрос, дети глядели на меня в полном смятении. Не думаю, что им было хоть что-нибудь известно об оружии.

Святой Денеф, Обманувший богов! В каких еще деревнях и городах раздавались новые клинки и копья? Что случится, когда об этом узнают банды обезумевших рыцарей в черных табардах?

Лошадь Валианы решила пойти быстрее, но девушка натянула поводья, чтобы ехать с нами рядом.

– Фалькио, почему бы нам не отправиться на поиски этих рыцарей? Неужели ты хочешь, чтобы мы всем рискнули ради того, чтобы спасти герцога Джилларда?

Я и сам задавал себе тот же вопрос с тех пор, как мы покинули Гарниоль. Рижу был последним местом на земле, которое я хотел посетить: кто-кто, а Джиллард заслуживал того, чтобы его скинули с трона. Но дело было не в нем. Некто убивал целые семьи герцогов, некто подбивал крестьян на мятеж, снабжая их стальным оружием, и он же рассылал отряды взбунтовавшихся рыцарей в черных табардах, чтобы убить мятежников. Я мог оценить хитроумность этого плана, который одновременно ослаблял власть аристократов и лишал воли простолюдинов, но в результате него Тристия трещала по швам.

– Фалькио? – позвала меня Валиана, и я понял, что так и не ответил на ее вопрос.

– Нам придется спасти Джилларда, – ответил я. – Но не потому, что он заслуживает этого, а потому, что кто-то хочет его убить не за то, за что надо бы.

– Но кто? – спросил Кест. – Кто мог все это провернуть, кто разработал такой идеальный план?

Дариана фыркнула позади нас.

– Только поглядите, прекрасные плащеносцы ведут важные беседы и пытаются разоблачить заговор… Очевидно же, что это всё Трин.

Лучше бы это была Трин. Я знал, что она достаточно умна, чтобы придумать такое, и в сердце ее не нашлось бы ни грамма порядочности, которая могла бы удержать ее от разрушения. Но Трин слишком эгоистична, а после всего этого безумия править будет нечем на протяжении целого поколения, а может, и дольше. Ей бы это точно не подошло.

– Это не Трин, – сказал я. – По крайней мере, она не во всем замешана.

– Если это не она, то разве не следующего подозреваемого мы сейчас едем спасать? – спросила Дариана.

– Если это Джиллард… – Я замолчал.

Герцог Джиллард Рижуйский много раз намеревался расширить свои владения, и он мог бы искать способы захватить Лут и даже Арамор. Но любой осмелившийся на такое рисковал бы тем, что его планах узнают другие герцоги и сплотятся против него. Нет, это и не Джиллард – более того, я был уверен, что он стоит следующим в списке будущих жертв. Рижу находился в самом сердце Тристии, и герцогство обладало достаточным богатством и силой, чтобы объединить страну во время кризиса. Если кто-то хочет увидеть Тристию в огне, развязать гражданскую войну и ввергнуть страну в хаос, то именно здесь они и попытаются разжечь искру. Следующая их цель – Рижу.

Я заметила, что Кест и Валиана обеспокоенно смотрят на меня.

– Что такое?

– Ты говорил, а потом вроде как задумался, – ответила Валиана.

– Может, он теряет контроль не только над телом, но и над разумом? – предположила Дари, ехавшая позади.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Валиана.

– Прекратите задавать мне этот вопрос.

– Так я тебя и не спрашивала, – хмыкнула Дари. – Но у меня есть другой вопрос.

– Какой?

– Если ты так уверен, что нам нужно ехать в Рижу, то ты, должно быть, уже придумал, как мы туда попадем?

Вопрос справедливый. Рижу обнесен стенами, а ворота всегда под охраной – этот город был защищен лучше любого другого в стране. И мне следовало бы знать, как мы туда попадем.

Дариана ткнула в меня пальцем.

– Если во всех тех историях, которые рассказывают трубадуры, есть хоть частица правды, то ты публично унизил герцога Джилларда. И сдается мне, что он и до этого очень хотел убить тебя.

– Что ты пытаешься доказать?

– Если это правда, то как, черт побери, мы собираемся пройти сквозь городские ворота? А если и попадем внутрь, то как доберемся до дворца, прежде чем нас поймают и повесят без всякого суда и следствия?

Я думал над этим же вопросом с тех пор, как мы выехали из Гарниоля, – и, честно говоря, нашел способ пробраться в Рижу.

Да простят меня святые, но я собирался разбить ей сердце.

Глава двадцать седьмая Возвращение домой

Мы подъезжали к Мерисо. До заката еще оставалось чуть больше часа. Городишко располагался на горе в нескольких милях от столицы Рижу – темной, насквозь прогнившей сердцевины Тристии, где я собирался закончить свои дни в отчаянной попытке спасти человека, который держал меня в темнице и пытал, чуть не убил Алину, а сейчас, скорее всего, планировал предать нас.

Святой Загев, Вызывающий слезы песней, если жизнь моя все равно загублена, можно было найти способ и получше…

– Кто-то впереди, – сказал Кест, указывая на ворота города примерно в трехстах ярдах от нас, и добавил: – Это городские ворота, так что, наверное, там всего лишь стража.

– Мерисо – мирный город, – заметила Валиана. – Обычно ворота не охраняются до заката.

Мы подъехали ближе, и я поднял руку, чтобы защитить глаза от лучей вечернего солнца.

– Он что, булаву держит? Странная какая-то.

– Это женщина, – сказал Кест. – У нее в руках цветы.

На краткий миг мне показалось, что я снова увидел святую Биргиду с бело-желтыми ромашками в руках, которая опять станет укорять меня, но, подъехав ближе, я разглядел темные волосы, гладкую белую кожу и голубые глаза, пристально смотревшие на меня даже на таком расстоянии. В первый раз, когда я ее увидел, на ней было белое платье из полупрозрачной ткани, переливавшейся в лунном свете. Сегодня она надела простое красное платье, а к волосам приколола желтый цветок из букета, который держала в руках.

Той ночью, когда Эталия спасла меня в Рижу, ее улыбка казалась мудрой и загадочной. А теперь она улыбалась как обычная женщина, которая рада видеть своего мужчину.

Я остановил коня, не доехав сотни ярдов, и спешился. Биргида, Наплакавшая реку, если ты и в самом деле святая милосердия, то пусть она отвернется. Пусть бежит в город и запрет дверь. Пусть ее соседи солгут и скажут мне, что она давно уехала, а еще лучше – пусть из городских ворот сейчас выйдет мужчина, высокий, крепкий, красивый, с корзиной еды и кувшином вина в руках. Пусть она повернется, заслышав его шаги, засмеется и подбросит в воздух цветы, а затем обовьет руками его шею и осыпет поцелуями. Пусть та ночь нежности, которую женщина подарила нуждавшемуся страннику, окажется лишь моей фантазией.

Эталия бросилась ко мне, и я выругался. Будь ты проклята, святая Биргида, ты и все прочие святые, да будут прокляты боги. Будь проклят и ты, король Пэлис, со своими ребяческими мечтами. Хотите, чтобы я разбил ей сердце и предал все ее надежды? В предательство можно играть вдвоем. Клянусь, если она попросит меня бросить всё и уехать с ней, если попросит хотя бы раз, я уеду, и пусть мир, потеряв всякую надежду, сгниет – этого он и заслуживает.

Эталия все еще бежала ко мне, и ее улыбка стала еще шире. Я вдруг почувствовал необычайное облегчение. Теперь я знал, что произойдет. Она подойдет ко мне, назовет по имени и скажет, что каждый день ждала меня. И я исполню свой долг, расскажу ей, почему приехал сюда: что решил потратить последние часы и минуты, которые мог бы разделить с ней, на то, чтобы попытаться спасти человека, не заслуживающего этого. Она рассердится: еще бы, какой болван поступил бы так на моем месте? И даст мне последний шанс, всего один. «Иди со мной, – скажет она. – Иди и будь счастлив, пусть и недолго».

И я пойду.

К черту твои мечты, Пэлис!

Но, приблизившись, Эталия заметила выражение моего лица, а затем увидела Кеста и остальных. Шаги ее замедлились, улыбка побледнела, и радость в глазах угасла: в них появились беспокойство и страх, сменившиеся печалью. Словно с одного взгляда она разгадала весь мой жизненный путь.

Она остановилась всего в шаге от меня, но прежде мы никогда не были так далеки друг от друга.

– Эталия, я…

Она покачала головой, приказывая мне замолчать; мы простояли так несколько мгновений, а потом она глубоко вздохнула и сказала:

– Очень хорошо. Это всё, что мне осталось. Всё, о чем я могу попросить.

Она шагнула ко мне и, подняв руки, обняла за шею. Притянула к себе мое лицо и поцеловала – я обнял ее и почувствовал, как одиночество и горе вдруг исчезли из моей жизни. Я тут же позабыл о боли, которую пережил, о смертях, которые видел, о яде, пожиравшем меня изнутри, и о насилии, разрушавшем страну. В тот момент я думал лишь о ней и ее поцелуе.

Это всё, что мне осталось.

Мы простояли так не меньше минуты, а может, даже целый год, но затем она оторвалась от меня и заговорила:

– Я – друг в часы тьмы, – сказала она. – Я – свежий ветер под палящим солнцем. Я – вода и вино, которыми щедро делятся с ближним. Я – отдых после боя и исцеление ран. Я – друг в часы тьмы, – повторила она. – Я здесь ради тебя, Фалькио валь Монд.

С такими словами к возлюбленным не обращаются – так в ее ордене приветствовали незнакомцев. Еще несколько мгновений она не отрывала от меня взгляда, но затем повернулась к моим друзьям, стоявшим неподалеку.

– Добро пожаловать в Мерисо, – сказала она. – Я – Эталия, сестра Милосердного света.

Дариана фыркнула.

– Шлюха? Твой грандиозный план привести нас в Рижу заключался в…

– Помалкивай, – яростно прошептал Кест.

– Мир тебе, мечник, – сказала Эталия. – Твой гнев ранит меня даже больше, чем ее слова.

– Простите, – сказал он и отступил.

Эталия подошла к нему и заглянула в глаза:

– Я бы помогла вам, святой клинков, ради вашей любви к Фалькио и ради вас самого, но я не могу сделать этого. Вы должны оставить это место и направиться в святилище в Араморе. Потому что сейчас вы не более чем охапка хвороста, которая может вспыхнуть от одной искры.

– Я потерплю.

– Имеющий глаза да увидит вашу силу воли. Но ее недостаточно.

– Тем не менее, сударыня, я потерплю.

Эталия улыбнулась и коснулась его щеки. Она вздрогнула, словно обожглась, и тут же убрала руку.

– Спасибо, что попытались, – поблагодарил Кест.

Эталия повернулась к Валиане и почтительно присела.

– Миледи, мы встречались прежде, но не думаю, что вы меня помните.

– Простите, – сказала Валиана. – Я… встречалась со многими, но теперь я совсем не та, кем была прежде.

– Всё к лучшему, вы согласны? Плащеносец. Первая призванная с тех пор, как погиб король.

– Ошибаешься, шлюха, – сказала Дариана, надавив голосом и поглядев на Кеста. – Их сотни.

На лице Эталии не нашлось места ни страху, ни гневу – она посмотрела на Дариану как на маленького сердитого ребенка.

– Но они не совсем такие, вы согласны?

– Тут ты права.

– Ми… – Я осекся, потому что собирался назвать ее «миледи», словно чужую. Нет, подумал я. Нет. Даже если жизнь нас развела, я знаю, что она настоящая, она была со мной и в какой-нибудь другой жизни она могла бы… нет, точно стала бы моей. – Эталия, нам нужно попасть в Рижу.

– Я знаю, – сказала женщина. – Но должна предупредить тебя, что Рижу стал еще опасней с тех пор, как ты там побывал. Я уехала оттуда, как и многие другие сестры моего ордена.

– Ты можешь помочь нам попасть туда?

– Могу, – вздохнула она. – Кое-что осталось неизменным: я знаю стражников, охраняющих ворота, они… испытывают благодарность по отношению к сестрам Милосердного света. Когда вы собираетесь туда отправиться? Вы бы могли провести ночь в Мерисо, а утром…

– Сегодня вечером, – сказал я. – Нам нужно попасть туда сегодня вечером.

Она не дрогнула лицом.

– Как скажете. Идемте, нужно подготовиться.

Она повела нас в Мерисо, и ее ладонь скользнула в мою.

Это всё, что мне осталось.

Той же ночью невероятной красоты юноша в прекрасных одеждах из тончайшей красной парчи, приличествующей рижуйскому дворянину, провел нас сквозь первые и вторые городские ворота. Он представлялся Эрастианом, и это наверняка прозвище: не мог же он в самом деле быть святым романтической любви. Я так предположил, потому что он часто останавливался, чтобы прочистить нос, потом вдыхал щепоть бело-голубого порошка и чихал в шелковый носовой платок.

Эрастиан не рассказал, откуда он знает Эталию и сестер Милосердного света. Я беспокоился, что потом будет с сестрами, если их участие в этом деле откроется. Как мог я убеждал Эталию уехать на юг, на маленький остров неподалеку от побережья Бэрна, но она отказалась.

– Через третьи врата пройдете сами, – сказал Эрастиан, нарушая ход моих мыслей. – Я послал им весточку, и стражники пропустят вас без расспросов. Но они не должны видеть меня.

– Благодарю вас, – сказал я и протянул руку, но он лишь вежливо улыбнулся, словно не увидел моего жеста, и пошел к воротам, которые остались позади нас.

– Как ты думаешь, кто он такой? – спросила Валиана.

– Не знаю, и, кажется, он не очень хочет, чтобы мы узнали.

– Тогда будем надеяться, что он нас не предаст, – сухо заметил Кест.

Когда мы медленно прошли сквозь последние ворота, отделявшие нас от города, я испытал настоящее облегчение: никто не вылил нам на голову кислоту из трубок, проложенных внутри каменной арки, и не расстрелял арбалетными стрелами сквозь маленькие отверстия в стенах.

– И что теперь? – спросила Дариана, не в силах скрыть удивление, что нам удалось так далеко забраться. – Нам все равно еще нужно попасть внутрь дворца, не так ли?

– У меня есть план, – ответил я.

Она посмотрела так, словно думала, что я лгу, но у меня в самом деле имелся план. В конце концов, во дворец герцога всегда можно попасть двумя путями. Как приглашенный гость. Или как узник.

Нам не понадобилось слишком много времени, чтобы найти одного из соглядатаев Шивалля: Рижу кишел ими, как гнилое яблоко червями. Несмотря на всю свою продажность, они считали плащеносцев пустым местом. Но, к счастью, с нами была Валиана.

Потратив деньги на слишком дорогое платье, бархатный плащ, туфли на невероятно высоких каблуках и медную тиару, покрытую тончайшим слоем золота, она превратилась из закаленной путешествиями шкурницы в дочь маркграфа, которая только что приехала из герцогства Бэрн. Я немного сомневался, что она все еще сможет сыграть роль надменной аристократки, но был поражен, с какой легкостью девушка нагнала страха на соглядатая Шивалля.

– Примите мои извинения, миледи, клянусь, я не хотел вас оскорбить.

– Встань с колен, – приказала Валиана. – Если еще раз попытаешься приложить свои грязные губы к моей руке, то останешься без зубов.

– Конечно-конечно, – поспешно ответил он, вставая и отряхиваясь. – Но буду честен с вами, миледи. Вы просите о том, что стоит немалых денег, и даже такому человеку, как Тесиан, организовать это будет сложно.

Человек по имени Тесиан оказался толстым лысеющим мужчиной, от которого так и разило тошнотворной смесью ароматических масел. Я, конечно, вовсе не разбираюсь в парфюмерном искусстве, но, по-моему, выливать их все разом на себя не стоило.

– Боюсь, мы можем потратить не слишком много денег на этот раз. – И Валиана кинула на стол Тесиана пять золотых монет Швеи. Вообще-то, по любым меркам, это была довольно значительная сумма.

Тесиан поглядел на нас, словно пытался понять, кого мы ограбили по дороге в его лавку.

– Я… сочувствую вашим несчастьям, моя прекрасная леди. – Он помолчал, и я почти увидел, как жернова жадности смололи в пыль его страхи. – И все же… – сказал он, беря каждую монету жирными пальцами и потирая ее. – Я не могу гарантировать вам безопасность при встрече с советником герцога. Шивалль… э-э-э… не всегда идет навстречу.

– Но вы же сделаете всё, что в вашей власти, чтобы убедить его отнестись к нам по справедливости, не так ли? – спросила девушка и положила на стол еще две монеты.

– Конечно-конечно, миледи, даже не стоит об этом спрашивать. Тесиан всегда был близким другом Шивалля, миледи, очень хорошим другом. Мы как братья – вообще-то даже ближе, чем братья.

И в это я уж точно мог поверить.

Монеты тут же исчезли в маленьком красном кошеле Тесиана, висевшем у него на поясе.

– Позвольте спросить, как вы меня нашли? Таких людей, как я, э-э-э, нелегко вычислить.

– Воистину так, – ответила Валиана. На самом деле нам пришлось обойти целый квартал, пока мы не нашли аптекаря. – Но мы были настойчивы и уповали на святых.

Тесиан улыбнулся.

– И святые ответили на ваши мольбы. Уверены ли вы, что избрали правильное место для встречи? Если… Я не утверждаю, что это произойдет, ибо Тесиан – близкий друг Шивалля, и все это знают, но если возникнет какое-то… скажем, недоразумение, то здесь может появиться сотня рыцарей, и в этом случае боюсь, что даже такой прекрасной леди, как вы, миледи, будет сложно избежать встречи с ними.

Для тайных встреч в Рижу существует специальный протокол. Проводятся переговоры, стороны приходят к соглашению, а затем встречаются в условленном месте. В этом случае я выбрал Тейяр Рижу, Рижуйский валун. В последний раз именно здесь я произвел чрезвычайно негативное впечатление на людей герцога Джилларда и, в частности, на Шивалля. При желании он мог бы с легкостью продемонстрировать свою силу на этой широкой, открытой площади, хотя тем самым, несомненно, нарушил бы условия встречи, о которой мы так поспешно договорились.

– Мы бы опечалились, если бы произошло подобное недоразумение, – сказала Валиана. – Предполагаю, что ваше влияние… позволит избежать неприятностей.

– Конечно, – ответил Тесиан. – Я лично отправлюсь в церковь и помолюсь за вас всем святым самым осторожным и тихим голосом.

Он протянул Валиане руку, чтобы заключить сделку, – она тут же повернулась ко мне и высокомерно сказала:

– Шкурник, пожми руку этому человеку от моего имени. Я бы не хотела повредить свой маникюр.

Сначала я решил, что она меня разыгрывает, но потом понял, что если бы Тесиан пожал ей руку, то он бы сразу почувствовал мозоли на ладони, которых не бывает у благородных дам. Умно. Она всегда была такой умной?

Я пожал руку Тесиану – ощущение оказалось даже хуже, чем я ожидал, – мы вышли через заднюю дверь его лавки и отправились к Тейяр Рижу.

– Отличная работа, – похвалил Кест Валиану.

– Ага, – поддакнула Дари. – Ты вполне убедительно ведешь себя как надменная стерва.

– Старые привычки, – одарила нас улыбкой Валиана. – А теперь давайте найдем переулок потише, где я смогу снять с себя эти смехотворные тряпки. Не хочу встречаться с Шиваллем без плаща и клинка.

– Неужели мы и впрямь доверим свои жизни этому жирному слизняку? – спросила Дариана. – И не просто жирному слизняку, а тому, который работает на другого жирного слизняка – на Шивалля, уже пытавшегося убить Фалькио? Ты не боишься, что он просто тебя продаст?

– Да, – ответил я. – Я доверил наши жизни жирному слизняку, который обязательно нас продаст.

Спустя час мы стояли в центре Тейяр Рижу, лицом к лицу с Шиваллем, который уперся мягкими толстыми ручонками в жирные бока и мерзко, самодовольно улыбался. Нас окружала сотня герцогских рыцарей с клинками наготове.

Мой план сработал.

В уме моем боролись две истины, и я не знал, чему верить. Первая говорила, что мой король был именно таким человеком, которым я его считал, – блестящим стратегом, который, изучая прошлое, мог предсказать будущее. Человеком, создавшим плащеносцев и поставившим их именно там, где страна в них больше всего нуждалась. Он отправил Уинноу в Арамор, а Найла в Лут, чтобы защитить герцогов от убийства, которое Пэлис каким-то образом предсказал.

С другой стороны, король Пэлис мог оказаться жалким тираном, которого заботило лишь его потомство. Возможно, он распорядился уничтожить всех, кто встанет на пути у его наследников, когда они обнаружатся.

И теперь, стоя в окружении сотни герцогских рыцарей, я понял, что наконец-то узнаю, каким был король на самом деле, узнаю, кому я служил.

– Я знаю, ты там! – крикнул я стоявшим перед нами людям с мечами и в сияющих доспехах, переводя взгляд на каждого. – Я не вижу тебя под шлемом, но знаю, что ты там.

– Какая муха тебя укусила, шкурник? – спросил Шивалль.

– Помолчите, – сказал я. – Я занят.

– Да я тебя…

– Время пришло, – властно произнес я. – Какую бы ты миссию ни исполнял, что бы ты ни собирался сделать, герцога убьют, если я не помогу ему. Но я не смогу сделать этого, если моя голова на пике украсит дворцовую стену.

Шивалль захохотал – когда Кест и Дариана вытащили клинки, я поднял руку и остановил их.

– Спокойно, – сказал я.

– Мы проведем состязание, – продолжал насмехаться Шивалль. – Я прикажу своим поварам поджарить тебя, и тот, кто съест мяса шкурника больше всех и при этом не проблюется, получит кошель с золотыми монетами. Ах да, еще и твой драный плащ в придачу. Победитель может и его себе забрать и повесить на стенку, как охотничий трофей.

Некоторые рыцари засмеялись, Шивалль раздул грудь, готовясь играть на публику.

У меня заканчивалось время.

– Хорошо, – сказал я, позволив раздражению прорваться в голосе. – Я обычно не щеголяю чинами, но ты меня разозлил.

Я замолчал и уставился в землю. Вот и посмотрим, кто прав: я или ты, хитроумный хиляк в королевской короне. Потом я поднял голову и произнес:

– Меня зовут Фалькио валь Монд, первый кантор королевских магистратов, и я приказываю тебе, плащеносец, выйди из строя и доложись. Это приказ. – Нужно было на этом остановиться, но я как болван добавил: – Я не шучу.

Шивалль чуть не грохнулся на землю от удивления, когда наконец-то понял, что происходит.

– Ты совсем рехнулся, шкурник. – Он махнул рукой рыцарю-капитану. – Сэр Джайрн, арестуйте этого болвана.

Рыцарь-капитан вышел вперед – крупный мужчина, чьи широкие плечи и бочкообразную грудь покрывали доспехи. Он вытянулся передо мной, словно ждал чего-то.

– Сэр Джайрн! – воскликнул Шивалль.

Рыцарь снял шлем. Под ним я увидел моложавое широкоскулое лицо с пепельными волосами и короткой бородкой. На щеке был шрам, который он получил во время поединка в Араморе много лет назад.

– Пэррик Эдран по вашему приказанию прибыл, первый кантор, – сказал он, а затем с отвращением посмотрел на Шивалля. – Если вы прикажете убить этого слизняка, то я буду весьма благодарен. Но считаю, что нам прежде всего нужно пойти и повидаться с герцогом.

Глава двадцать восьмая Необычный союз

Шивалль приказал остальным рыцарям арестовать Пэррика, или сэра Джайрна, как он себя теперь именовал, что сначала поставило нас в тупик. Но большинство воинов служили с «сэромДжайрном» и считали его отличным рыцарем-капитаном: он вел их в бой множество раз в пограничных стычках, нес тяготы службы бок о бок со своими товарищами, не раз рискуя жизнью.

А Шивалля они откровенно презирали и осуждали как хитроумного манипулятора, плетущего тайные заговоры, в результате которых им приходилось драться и проливать свою кровь. Но более всего рыцари от всего сердца верили в необходимость субординации – уверен, они впитывали это с молоком матери, – а Шивалль, несмотря на всё его влияние на двор герцога, не являлся их командиром.

В конце концов Пэррик добровольно сдался рыцарю-сержанту сэру Коратисимо, который согласился с ним, что все вопросы о заключении нас под стражу и казни стоит решать во дворце уже после того, как герцог получит возможность лично узнать обо всех откровениях. Условно Пэррик был арестован, но, несмотря на все протесты Шивалля, никто не связал ему руки.

– Тут творится адский хаос, первый кантор, – сказал Пэррик, когда мы шли рядом по широким мраморным улицам, ведущим в герцогский дворец. – Нам сообщают о беспорядках, которые происходят по всему герцогству и за его пределами. Есть и внутренние трудности. Наш рыцарь-командор неожиданно уехал вчера, прихватив с собой двести рыцарей: предполагается, что он отправился охранять восточную границу.

– А что происходит на восточной границе?

– Ничего – насколько мне известно, он уехал вопреки приказу герцога. Я знаю, в это сложно поверить, но начинаю подозревать, что идет подготовка к вооруженному мятежу.

– Как идут дела на севере? – спросил я. – Трин еще не прорвалась?

– Герцогиня Трин расположила свою армию на юге Домариса, но ей все еще досаждают неожиданные атаки слева, организованные силами герцога Гадьермо, – сказал он с ухмылкой. – Они разделились на небольшие отряды и любыми, самыми неожиданными путями пытаются уничтожать людей Трин, насколько это возможно. Кто бы мог подумать, что герцог Гадьермо разбирается в тактике? Я всегда считал его идиотом.

Но Швея полагала, что его войска скоро падут…

– Не думаю, что стоит отдавать ему все лавры, – сказал я, немного подумав. – Скорее всего, эти отряды возглавляют плащеносцы Швеи.

Пэррик нахмурился.

– Слышал я о том, что Швея набрала новых плащеносцев. И каковы они?

– Такие, как она, – сказал я, указав на Дариану. – Отличные бойцы без капли совести.

Дариана улыбнулась.

– Будет тебе, Фалькио: люди могут решить, что я тебе небезразлична, если ты будешь мне так льстить.

Пэррик поглядел на нее.

– Не знаю, что и думать о новых плащеносцах. Неужели Швея полагает, что мы ни на что не годимся?

– Она считает вас абсолютно бесполезными, – ответила Дариана. – И, учитывая, что последние пять лет вы защищали людей, убивших короля, она еще слишком хорошо о вас думает.

Казалось, слова ее потрясли Пэррика, и дело было не в том, что он подвел короля, – в конце концов, вина лежала на всех нас. Но говорить с ним так, словно он остался в стороне и ничего не сделал, когда…

Нет, пока я еще не был готов разбираться с этим.

– Пэррик, что сказал тебе король Пэлис? Каким был его последний приказ?

Пэррик побоялся посмотреть мне в глаза, и я его не виню. В конце концов, король приказал сохранить его последнее поручение в тайне, как и всем нам.

– Да ладно, – сказал я. – Уже нет смысла хранить тайны.

– А никаких тайн больше и нет, – ответил Пэррик. – Он приказал мне поступить в рыцари в Рижу и охранять герцога, вот и всё. Больше он ничего не сказал. А еще заставил меня поклясться, что я сделаю это, несмотря ни на что. Я… чуть не нарушил клятву, Фалькио, когда увидел тебя… А потом, когда герцог поехал в Пулнам с пятью сотнями, он приказал мне оставаться здесь и охранять город – иначе даже не знаю, что бы я мог натворить.

– Не будем об этом, – остановил я его.

– Мы пришли. – Он показал на вход в тронный зал Рижу. – Надеюсь, у тебя есть чертовски важная причина приехать сюда и заставить меня раскрыться, потому что я почти уверен: меня казнят за то, что я обманом проник в ряды рыцарей герцога Рижуйского.

– На самом деле у меня есть замечательная причина, – ответил я. – Я хочу предупредить герцога Джилларда о том, что кто-то планирует его убить.

Пэррик встал как вкопанный и посмотрел на меня так, словно я вошел в бальный зал совершенно нагой.

– Фалькио. – Он глубоко вздохнул и продолжил: – Святые угодники, и это всё? Кто-то уже пытался убить герцога, мы поймали этого ублюдка три дня назад.

Я оглянулся на двадцать рыцарей, которые окружали нас, и ухмыляющегося Шивалля и вошел в тронный зал. Герцог поклялся убить меня, и у него больше не было причин оставлять меня в живых.

Джиллард, герцог Рижуйский, красавцем не был, но следил за своей внешностью. Как и большинство аристократов, он держал себя в форме, одевался в лучшие наряды и мог похвастаться идеальной прической. Благодаря умелому брадобрею и прекрасным маслам, привезенным из других стран, его черные волосы и коротко стриженная борода выглядели всегда ухоженно. В бархатных одеждах пурпурного цвета, отделанных золотом и серебром, он восседал на рижуйском троне, возвышаясь над всеми, как судья, собирающийся вынести приговор. Видимо, и впрямь на это надеялся.

– Наконец-то ты в моих руках, Фалькио валь Монд; что же мне с тобой делать? – Он беспокойно крутил золотое кольцо с огромным красным самоцветом на пальце. Довольно странный жест для человека, который мог убить нас мановением руки. – Ты никогда не приходишь один, всегда приносишь с собой проблемы. – Он подался вперед и поглядел на Валиану. – Вижу, привел с собой девчонку, которую Патриана пыталась выдать за мою дочь. Выглядишь неважно в этом потертом плаще, дорогуша. Хочешь, чтобы я приказал Шиваллю принести тебе хорошее платье?

Валиана вежливо присела.

– Так мне гораздо удобнее, ваша светлость.

– Плащ может стеснить тебя в будущем, – заметил Джиллард.

Пэррик заговорил прежде, чем я успел сказать хоть слово:

– Ваша светлость, прошу вас, выслушайте Фалькио. Он…

– Молчите, сэр Джайрн или как вас там… Пэррик? Кем бы ты ни был, ты не раз спасал мою жизнь, и теперь мне приходится думать, с какой целью. Ты все еще дышишь, а не захлебываешься кровью лишь потому, что я еще не решил, стоит ли мне отрубить тебе голову как предателю или повесить как лазутчика.

– При всем моем уважении, ваша светлость, – сказал я, – вряд ли вы можете обвинить Пэррика в том, что он лазутчик.

– Нет? Шивалль сказал мне, что он шнырял у меня дома под видом рыцаря около пяти лет.

– Да, ваша светлость, но по справедливости стоит добавить, что король умер прежде, чем Пэррик приехал сюда, так что для кого ему было шпионить? Вы понимаете, о чем я?

– Думаешь, сейчас время демонстрировать свои способности к дебатам? – улыбнулся Джиллард, и улыбка его была совсем не доброй. И все же под этой самоуверенной ухмылкой скрывалось кое-что еще – беспокойство, а может, даже страх.

Шивалль встал.

– Ваша светлость, позвольте, я позову свою охрану и прикажу им разобраться с изменником.

– На колени, – потребовал герцог. – Лучше тебе стоять на коленях, Шивалль. Не знаю, за что я вообще тебе плачу, раз ты до сих пор не смог выяснить, что один из моих рыцарей-капитанов на самом деле шкурник.

Червь-переросток тут же рухнул на колени, чем очень меня порадовал.

– А теперь ты, – сказал Джиллард, взглянув на Пэррика. – Ты был лучшим из рыцарей до сего часа. Но, несмотря на всё, что ты сделал для меня в прошлом, почему я должен верить тебе сейчас, если знаю, что ты – предатель?

Тень наползла на лицо Пэррика.

– Разве предатель спас вашу жизнь три года назад, когда посол из Авареса попытался воткнуть нож вам в горло? Или предатель не дал вам погибнуть, когда ваш конь сломал ногу и вы едва не свалились в каньон? – Пэррик повернулся ко мне с выражением вины на лице. – Или предатель стоял и смотрел, как вы…

Джиллард вскочил с трона.

– Все это ты делал по приказанию мертвого тирана, а не из преданности мне!

Воспоминания о последнем визите в Рижу внезапно пробудили во мне гнев, и только рука Кеста помешала мне обнажить рапиру. Как Пэррик мог служить такому негодяю, как Джиллард? Как он мог стоять рядом с ним каждый день и смотреть на все его зверства? Почему король Пэлис отдал Пэррику подобный приказ? И как он мог выполнить его?

И все-таки я понимал, что только прошлые заслуги Пэррика могут нас сейчас спасти.

– Ваша светлость, – сказал я, – думаю, я смогу назвать поразительную причину, почему вы можете доверять Пэррику.

Герцог сел, все еще глядя на Пэррика.

– Неужели? Считаешь, что тебе удастся убедить меня в верности шкурника?

Я выбирал слова очень осторожно.

– Когда я в последний раз оказался в вашем дворце, вы отправили меня в темницу. И подвергли меня избиениям. А затем позволили Патриане… позволили ей пытать меня и Алину. – Я повернулся к Пэррику, почти чувствуя вину за то, что собирался сказать. Почти. – Ты все это время был здесь: когда люди герцога притащили меня сюда в цепях, когда они бросили меня в темницу и истязали. Ты все это время находился здесь, во дворце.

Лицо Пэррик стало мертвенно-бледным.

– Святые угодники, Фалькио, прости. Я знаю, ты, должно быть, презираешь меня, и не виню тебя за это. Но ты должен мне поверить: король заставил меня поклясться… Он заставил меня поклясться: что бы я ни увидел, что бы ни сделал герцог… Фалькио, я бы никогда…

Я оборвал его взглядом, не будучи готов простить. Еще не готов.

– Если бы этот человек хотел предать вас, герцог Джиллард, то разве он бы не сделал этого давным-давно?

– Полагаю, что это так, – наконец выговорил он. – В конце концов, меня так часто предавали, даже мой палач, и тот… – Он наклонился вперед. – Знаешь, мы поймали его на следующий день.

– Он никак не связан с моим побегом, – сказал я чуть быстрее, чем нужно, чтобы мне поверили.

– Он открыл дверь и выпустил тебя! – бросил герцог. – Он признался в этом, а потом начал повторять королевские законы и твердил их снова и снова, хоть ни одного не произнес правильно. Он выкрикивал их мне в лицо, гордясь собой. Гордыня его поутихла, когда мы подвесили его на дыбу.

– Ближе к концу он начал звать тебя по имени, – сказал Шивалль из-за спины, надеясь вернуть себе расположение герцога. – Наверное, и другие тоже так делали в течение многих лет.

– Фалькио, – предупредил меня Кест.

– Всё в порядке, – ответил я, хотя рука моя то и дело тянулась к рапире. – Вы глупец, ваша светлость, если хотите играть в месть в то время, когда страна разваливается у вас на глазах.

– Мой палач предал меня, – повторил Джиллард, ударив кулаком по подлокотнику трона. Он быстро взял себя в руки, взглянув на Пэррика. – Но не ты. Ты бы мог освободить шкурника, если бы захотел, ты бы мог с легкостью сделать это и не попасться.

Пэррик выглядел так, словно его сейчас стошнит.

– Очень хорошо, – сказал герцог наконец, крутя кольцо на пальце. – Допускаю, что у меня есть причина доверять Пэррику. Но тебе, Фалькио валь Монд, почему я тебе должен верить? Ты даровал мне свободу, когда мои люди подвели меня в Пулнаме, но это был лишь политический маневр с твоей стороны. Мы с тобой стоим по разные стороны.

Я ждал этого. Оглянулся на моих плащеносцев, старых и новых, надеясь, что не приговариваю их к тому, чтобы их похоронили под тяжелыми каменными плитами дворца Джилларда.

– Я не на вашей стороне, ваша светлость. Да и как может быть иначе? Вы чудовище. Вы приказали уничтожить семью Тиаррен и многих других по вымышленным причинам. Послали за мной убийц, каких только нашли – нет, хуже, не за мной, а за наследницей короля. И, проиграв в Ганат Калиле, вы попытались нарушить свой собственный закон и прикончить Алину. Вы – ядовитая гадина, герцог Джиллард; у меня есть самые серьезные намерения когда-нибудь увидеть, как вы расстанетесь со своей головой.

Герцог насторожился.

– Что ж, это всё облегчает…

– Но не сегодня, не сейчас. Ваша смерть будет последней каплей, которая потопит страну. Если тот, кто убил герцога Исолта и герцога Росета, доберется до вас, то гражданская война и ваша милая дочурка Трин ввергнут нас в такой ад, который никому и не снился.

Джиллард засмеялся, и на этот раз смех его показался искренним.

– Трин? Это она поставила тебя на колени передо мной? Ты блефуешь, шкурник. Трин завладела армией своей матери, обладая лишь малой толикой ее коварства, – несомненно, она здорово повеселится, бегая по северу страны и играя в командора. – Он наклонился вперед и вкрадчиво добавил: – Но если она попробует пересечь границу Рижу, мои воины окажут ей все те почести, которые я должен был оказать ее матери много лет тому назад.

– Ваши речи чересчур смелы для человека, только что потерявшего рыцаря-командора и армию в двести человек, ваша светлость, – заметил Кест и с искренней заинтересованностью спросил: – Кто же теперь возглавит ваших воинов, когда нападет Трин?

– Жалкие предатели – это та цена, которую мне приходится платить за свое положение. – Герцог откинулся на спинку и махнул рукой. – Кроме того, ты и твой приятель-шкурник только что решили эту проблему.

– Каким образом? – спросил я.

– Разве Уинноу, одна из ваших плащеносцев, не убила герцога Араморского? Исолту никогда не нравилась моя идея охранять границы совместно, но теперь там новый регент – как его, сэр Шуран? Ему понадобится моя поддержка, если он надеется удержать Арамор от аристократов, которые хотят разорвать герцогство на куски, чтобы править самолично. Вообще-то я уже отправил послов, чтобы одолжить у Шурана тысячу его лучших рыцарей.

Но в надменном тоне Джилларда проскальзывала неуверенность: что-то еще таилось под напускным злорадством.

– Кажется, вы всё заранее продумали, – сказал я. – Так почему же вы напуганы, ваша светлость?

– Напуган? Думаешь, я боюсь, шкурник? – Он засмеялся. – Что меня убьют? Мои рыцари, включая сэра Джайрна – простите, конечно же, плащеносца Пэррика, – уже поймали преступника. Конечно, нужно признать, меня огорчило то, что мои отношения с дашини расстроились, после того как ты убил двоих.

Я посмотрел на Пэррика.

– Ты поймал дашини? Живьем? Но как?

– Благодаря удаче и ценой жизней десяти рыцарей. Он не смог выбраться из-под веса мертвых тел в доспехах, и мне удалось его вырубить. – Увидев мой скептический взгляд, он добавил: – Я ударил его рукоятью клинка в голову.

– И сейчас он сидит в темнице?

– Конечно, – ответил Шивалль. – В которой и ты вскоре окажешься. Вот я и поймал тебя, надменный ублюдок.

– Не думаю, – ответил я.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Джиллард.

Даже то, что он задал сейчас вопрос, подтвердило мою правоту.

– Если убийца пойман и все нормально, то почему вы нас сразу не арестовали? Зачем нужно было играть в шарады? Потому что вы все еще боитесь, ваша светлость. Думаю, вы знаете, что будет еще одно нападение.

Джиллард спустился с трона и мельком взглянул на Шивалля, прежде чем обратиться ко мне:

– Тогда почему ты не рассказываешь, каким образом они собираются убить меня после того, как первая попытка провалилась? Оглянись, Фалькио валь Монд. Я правлю самым защищенным городом в мире. Мы находимся во дворце, который смог бы сдержать армию. Пять тысяч человек могли бы осаждать его ворота, но не получили бы ничего, кроме сведенных от голода животов.

Конечно же, он был прав. Из всех герцогов Тристии Джилларда убить сложнее всего. Но если они собирались ввергнуть страну в хаос, то именно Джиллард стал бы следующей целью, и если уж его решили уничтожить, то они будут продолжать подсылать к нему убийц. Всю дорогу от Гарниоля я спрашивал себя, каким образом они смогут подобраться к нему, и находил лишь один ответ.

– Ваш сын, – сказал я. – Томмер. Они найдут способ похитить его, заставят вас выйти ему на помощь и, когда вы это сделаете, вас убьют.

Лицо герцога вдруг вытянулось и застыло, я почти физически чувствовал исходящую от него тревогу. И что-то еще. Отчаянье.

Он что-то скрывает: видимо, это уже произошло.

– И что случится с Томмером, – сказал герцог, и я услышал, как он пытается придать голосу дерзости, – во время этого предполагаемого похищения, если я сдамся?

Я подумал о семье Исолта: его супруге, двух сыновьях и маленькой дочке, которая рисовала щенков в надежде, что отец подарит ей собаку.

– Мне жаль, ваша светлость. Они его тоже убьют. Если я прав… Понимаю, если вы не захотите мне поверить…

– Я тебе верю, – очень тихо сказал Джиллард. – Верю всему.

Плечи его вдруг поникли, и он весь словно сдулся. Как будто актер сошел со сцены не в силах больше продолжать представление.

– Они уже схватили Томмера, не так ли?

И снова Джиллард бросил взгляд на Шивалля, прежде чем повернуться ко мне.

– Да, будь ты проклят. Единственная причина, по которой я тебе поверил и тебя еще не вздернули на яблоне в моем саду, в том, что два дня назад мой сын, единственный человек на свете, которого я люблю, был похищен.

Кровь прилила к лицу Пэррика, и я подумал, что он тотчас же кинется на Джилларда.

– Почему рыцарям об этом не сообщили? – настойчиво спросил он. – Мы должны попытаться разыскать его! Ему, черт побери, всего лишь одиннадцать лет! Он не сможет…

– Вам не сообщили, – сказал Джиллард, – потому что мы точно знаем, где он.

– Где? Я соберу своих людей…

– В этот самый миг Томмер сидит в пятидесяти футах под нами, и убийца приставил клинок к его горлу.

– Он здесь? – спросил я. – В вашей темнице? Но как…

– Томмер сказал, что хочет своими глазами увидеть убийцу-дашини. Он слышал легенды… Увидеть живого дашини – это же такое приключение! Конечно же, я ему отказал. К нижнему уровню темницы есть лишь два ключа: один у охранника, второй в сейфе в моих покоях. Томмер пробрался туда и выкрал мой ключ.

– А как же рыцари, которые его охраняли? – рассвирепев, спросил Пэррик. – Они же должны были находиться с ним постоянно.

– Находились. Он убедил их сопровождать его в темницу, чтобы защитить. Он хороший мальчишка, но не всегда послушный. – Голос у герцога перехватило, и я понял, насколько ему больно. При всей моей нелюбви к герцогу я понимал, что Томмер единственный, о ком он на самом деле заботился.

А еще я вспомнил, чего стоило непослушание этого мальчишки Балу Армидору, трубадуру, которого он так любил. Неужели Томмер настолько бесчувственный, что готов рискнуть жизнью рыцарей, даже зная цену отцовского гнева?

– Проклятые болваны! – выругался Пэррик. – Я выбью из них всю дурь, когда… – Он осекся, поглядел на Джилларда, потом на меня, а затем уставился в пол, вдруг осознав, как неуместна его вспышка гнева в данной ситуации.

– Полагаю, они уже поняли свою ошибку, – сказал Джиллард.

– Что произошло? – спросил я.

– Дашини совладал с рыцарями, палачами и всеми стражниками на нижнем этаже темницы. Судя по запаху, который оттуда исходит, он убил немалое число людей. Раз в день он передает нам свои требования через раненого сэра Тужана, который не может сбежать, потому что к его горлу привязана веревка.

– Каковы его требования?

– Вернее сказать, требование, в единственном числе. Он желает, чтобы я сам предстал перед ним.

– И всё? Когда?

– В любое удобное для меня время, – раздраженно произнес Джиллард. – Он сказал, что Томмер… сказал, что мой сын протянет всего лишь несколько дней.

– Почему вы не заставили свои отряды пробиться на нижний этаж?

– Всё дело в том, шкурник, что, во-первых, он пообещал убить Томмера, если мы попытаемся, а во-вторых, мы просто не можем туда попасть. Помнится, в прошлый раз, когда ты очутился в этом дворце, я тебе говорил, что это самое защищенное место в Тристии. Подземелье… огромно. У него каменные стены толщиной в пять футов, туда ведет всего одна дверь в два фута толщиной, укрепленная железом, косяками же ей служат железные пруты, вбитые в камень. Существует лишь два ключа, и оба сейчас в руках убийцы. Нижний этаж построен так, чтобы оттуда нельзя было убежать. Но, похоже, и проникнуть туда тоже не получится.

Глава двадцать девятая Черная дверь

Больше всего в герцогском дворце в Рижу я ненавидел его нынешнего владельца. На втором месте стоял архитектор, соорудивший эту громадину, а потом и все, кто перестраивал дворец на протяжении двухсот лет. Они сделали всё, чтобы дворец стал идеальным воплощением герцогской власти, начиная от огромного бального зала в несколько этажей, построенного так, чтобы приглашенные гости чувствовали себя крохотными и незначительными, до спален и коридоров, которые становились тем уже и меньше, чем дальше они находились от собственных покоев герцога. Все двери и альковы напоминали гостям об их положении. Но больше всего мне нравилось, что хранилища с запасами провизии не закрывались и находились на первом этаже рядом с комнатами для слуг. Зачем искушать горничных и посыльных деликатесами и кушаньями, которые так легко украсть? Потому что никто из слуг Джилларда, каким бы глупым он ни был или в каком бы отчаянном положении ни находился, не рискнул бы совершить подобное преступление. Напоминанием о необходимости мудрости и сдержанности служила огромная железная дверь в конце коридора, за которой находилась двадцатифутовая лестница, ведущая на нижний этаж огромного подземелья. Но, словно этого было недостаточно, чтобы держать в узде голодных слуг, которым мало платили, в их комнаты днем и ночью проникали звуки из подземелья, напоминавшие о том, что с ними случится, если их поймают на краже.

Древняя пословица гласит: «Рижу вэ аурут эт фаба», что означает «Деньги и страх правят в Рижу».

Около полуночи мы ввосьмером спустились по лестнице на нижний этаж подземелья. Я взял с собой Кеста, Дари и Валиану, и Джиллард потребовал, чтобы с ним также пошли Шивалль и двое рыцарей, в том числе и Пэррик. Это показалось и странным, и грустным одновременно: Джиллард не доверял никому, кроме человека, который обманывал его на протяжении последних пяти лет. С другой стороны, рижуйцы – народ прагматичный, а Пэррик неоднократно спасал Джилларду жизнь.

Пэррик снял доспехи и надел форменный плащ – ни Джилларду, ни мне это не понравилось.

– Он мой, черт побери вас обоих, – выругался Пэррик. – Я его заслужил уже дважды, и тот, кто с этим не согласен, может попытаться отобрать его у меня.

Мы с герцогом переглянулись.

– Носи что хочешь, – сказал Джиллард. – Только верни мне сына.

Второй рыцарь, сэр Истан, похожий на девушку, с волосами мышиного цвета, был единственным, кому Шивалль доверил новость о похищении сына герцога. Возможно, это произошло благодаря его юному возрасту и отсутствию амбициозных союзников. Нервный юноша медленно спускался по лестнице, тяжело ступая, словно не ждал, что ему доведется отсюда выйти. По милости Джилларда я совсем недавно провел здесь пять суток – неужели всего лишь пять? – и полностью разделял страхи юного рыцаря.

А что, если все это ловушка, подумал я. Что, если убийцы и вся это история с похищением придуманы для того, чтобы заманить меня в идеальный маленький ад, созданный руками Джилларда? Нет, не может быть. Что-то у меня паранойя разыгралась… И все-таки я на собственном опыте узнал, что властители в Рижу способны устроить пожар в стране ради воплощения собственных жалких амбиций.

Так или иначе, но скоро я всё узнаю, подумал я. Когда мы спустились, Шивалль остановил нас жестом.

– Мы пойдем по главному коридору, – сообщил он надменным, не терпящим возражений голосом. – Затем свернем в коридор поменьше и выйдем к черной стальной двери, за которой находится лестница на нижний этаж. Черная дверь – это единственный способ спуститься туда. Как объяснил уже герцог Джиллард, ее невозможно взломать. – Он взглянул на меня, не пытаясь даже скрыть своей ненависти. – Поэтому пришло время спросить, как именно вы собираетесь проникнуть внутрь?

Конечно же, я этого не знал, но, если мы не найдем способа попасть внутрь, Томмер непременно погибнет, а вслед за ним и Джиллард, и еще один герцогский род будет уничтожен. Герцогство развалится, и прежде, чем мы поймем, что произошло, Тристия окажется ввергнута в хаос гражданской войны.

– Всё просто, – ответил я. – Постучу.

Шивалль фыркнул и повел нас по широкому каменному коридору, ведущему на первый этаж подземелья. Его пересекали узкие ходы, освещенные небольшими бронзовыми светильниками, которые были подвешены к потолку.

– Сколько здесь камер? – спросила Дариана, заглянув в одно из ответвлений.

– На этом этаже? Сто. В каждой может содержаться от трех до десяти узников в зависимости от наших пожеланий относительно условий содержания.

– Вы можете содержать тысячу узников? – не веря своим ушам, воскликнула она. – Что может произойти, чтобы столько людей было арестовано?

Шивалль обернулся и с улыбкой поглядел на меня.

– Мятеж.

Наши шаги эхом отдавались в коридоре, а в камерах шевелились узники и восклицали:

– Прошу вас, судари, это ошибка! Я никогда не… – Первый голос угас, за ним тут же зазвучал второй, третий.

– Сколько узников у вас сейчас? – спросил Кест у герцога.

– Не так уж и много, меньше пятидесяти, – сказал он. – Включая около двадцати женщин и пятерых-шестерых детей.

– Вы держите детей в темнице? – схватилась за клинок Валиана.

Герцог Джиллард посмотрел на нее с удивлением и искренним непониманием.

– Я же не настолько жесток, чтобы разлучать их с родителями.

Я замедлил шаг, и Кест тут же последовал моему примеру. Я сделал знак остальным, и, когда они немного обогнали нас, я повернулся к другу и пробормотал:

– Если мы вытащим Томмера живым, каким-то образом остановим гражданскую войну и не позволим Трин взойти на престол, если произойдет чудо и я не умру в ближайшем будущем… Если все это случится, Кест, то мы вернемся сюда и камня на камне от этого места не оставим.

Кест осмотрел стены, пол и своды.

– Похоже, дворец сложен из нескольких тысяч тонн камня, Фалькио. Просто хочу сказать, что будет сложно его разрушить.

Я вынул метательный нож и процарапал на камне линию.

– Найдем способ.

– Первый закон гласит, что все люди свободны, – процитировал Кест. – А к преступникам это тоже относится?

– Нет, – ответил я. – Но, зная Джилларда – пусть не близко, но и этого достаточно, – полагаю, что наказание большинства узников не соответствует их преступлениям.

Из глубин подземелья донесся тихий угрюмый голос:

– Первый закон гласит, что все люди свободны.

Я оглянулся, пытаясь понять, откуда исходит звук.

– Да ладно, – сказал Кест. – Просто кто-то повторил мои слова.

– Первый закон гласит, что все люди свободны, – фальшиво пропел голос. – Без свободы… невозможно служить всем сердцем. Невозможно служить богам. Невозможно служить королям. К черту королей. Невозможно служить всем сердцем. А сердце важно. Боги… Боги не важны. Сердце, вот что важно. Человек должен быть свободен.

Мои глаза округлились. Я узнал этот голос. «Ближе к концу он звал тебя по имени», – сказал Шивалль. Мелкое лживое чудовище.

Я побежал дальше, крикнув:

– Кест, помоги мне отыскать того, кто поет.

Мы бросились в один из проходов, мимо больших и маленьких камер, наполненных изощренными орудиями пыток с шипами и винтами, толстыми кожаными ремнями, от которых исходил запах кала, мочи и человеческих страданий. Эхо неслось отовсюду.

– Кого мы ищем? – спросил Кест.

– Уродливую скотину с седеющими короткими волосами. Просто иди на звук.

– Четвертый закон гласит, что детей нельзя обижать, – промычал голос. – Ребенок мал и глуп, он ничего не смыслит. Нельзя сажать ребенка в темницу. Нельзя налагать на ребенка штраф. Нельзя обижать ребенка. Четвертый закон гласит…

– Фалькио! – услышал я возглас Кеста; голова его вынырнула из прохода, он помахал рукой, чтобы привлечь мое внимание.

Вместе мы подошли к камере длиной в семь футов, отделенной от коридора толстыми железными прутьями от пола до потолка с вмонтированной в них маленькой дверью, через которую можно было войти в камеру. Внутри находился человек, прикованный цепями к стене. Бледный, рябой, с маленькими глазками и толстыми губами. Он не мог сесть, так как руки были прикованы слишком высоко. Я вспомнил эти руки, толстые пальцы, жесткие костяшки, которые столько раз меня били, что, наверное, давно утратили чувствительность. На протяжении многих часов эти руки метелили меня в кровь, день за днем, пока я находился в узилище Джилларда, но они же подняли меня с пола и вывели по коридорам и лестницам темницы наружу. Этот человек, имени которого я не знал, был моим палачом и освободителем. Я называл его Уфом.

– Пятый закон гласит… Чертова преисподня! Что гласит пятый закон? Ладно-ладно. Первый закон. Первый закон гласит, что все люди свободны. Если человек не свободен, он не может служить всем сердцем. Как можно…

– Уф! – позвал я и удивился тому, что голос мой задрожал.

Он поднял голову, и взгляд его стал осмысленным.

– Кто ты? Ты пришел, чтобы снова избить меня? Ладно-ладно. Заходи, бей меня, обломай об меня руки, чертова баба.

– Уф, это я, Фалькио.

Он снова пригляделся.

– Какой Фалькио? – Затем взгляд его скользнул по моему плащу. – Плащеносец? Чертов плащеносец, а? Ты опять тут, чертов болван? Крутой парень, крутой, как чертова обезумевшая лошадь. Я разрушил свою жизнь ради тебя, а ты, придурок, снова сюда вернулся? Да лучше бы я чертову лошадь выпустил.

– Я свободен, Уф, смотри! – Я показал ему руки, чтобы он понял, что на мне нет оков. – Я не узник, но почему, черт побери, тебя сюда посадили?

– Поймали меня чертовы рыцари, привели сюда. Наверное, закон такой: палачу нельзя выпускать болвана-плащеносца. Как первый королевский закон, только наоборот, а? – Он хрипло хохотнул.

– Фалькио, кто-то идет, – предупредил Кест.

Я поглядел на Уфа, прикованного к стене. Его маленькие глазки не отрываясь смотрели на меня.

– Я вернусь, – пообещал я, – и вытащу тебя отсюда, клянусь.

– Клянешься? Чертов плащеносец. Ты обещаешь. Дерьмо… Всё дерьмо. Вернешься или не вернешься – все равно. Просто…

– Что?

– Расскажи мне пятый королевский закон. Я забываю. Всё время забываю.

Я схватился за прутья его клетки. Уф слышал, как я повторял законы снова и снова, пока находился в заключении. Королевские законы помогли мне не потерять рассудок во время пыток, и те же самые законы, вопреки здравому смыслу, изменили его сердце.

– Пятый закон гласит, что нельзя наказывать человека, не доказав сперва его вины, – тихо произнес я, а потом добавил чуть громче: – Никого нельзя пытать.

Уф улыбнулся.

– A-а, да. Пятый закон – никаких пыток. Теперь я запомню. Смешно, что этот я всё время забываю, а?

– Я вернусь, – пообещал я.

– Хорошо-хорошо, ты вернешься. Глупый чертов крутой плащеносец. В цепях, поди, вернешься?

Мы с Кестом бросились назад и обнаружили, что остальные ждут нас в конце главного коридора.

– Знакомых встретили? – ухмыльнулся Шивалль.

Мне хотелось избить его до полусмерти, но я не мог отвлекаться на его жестокость, как и на прочие глупости, стоявшие между мной и тем, кто сотворил весь этот хаос.

– Просто отведите нас к двери, – сказал я.

Шивалль проводил нас по маленькому коридору, который протянулся не более чем на сто шагов и заканчивался черной стальной дверью. В толщину она, может, и была два фута, но в высоту не превышала человеческого роста: Пэррику пришлось бы пригнуться, чтобы через нее пройти. Наверное, дверь весила не меньше тонны. На расстоянии фута от верха на ней имелись три прорези, примерно шесть дюймов в высоту и два в ширину. Я заглянул сквозь них и увидел грубо вытесанную лестницу, ведущую в глубины второго этажа. Также я обратил внимание на невероятную толщину самой двери: выломать ее было не легче, чем поднять весь дворец в воздух.

Сэр Истан приник к прорезям.

– Похоже… похоже на горло древнего чудища. И камень здесь красный и черный, как в утробе…

– Достаточно, сэр Истан, – перебил его герцог и обратился ко мне: – Что ж, мы пришли, и дверь ты увидел. Есть ли у тебя план?

Я осмотрел дверь от центра и до краев, примыкавших к камню.

– На ней нет петель, – заметил я. – Как она открывается?

– С левой стороны двери от пола до потолка идет железный прут в шесть дюймов толщиной, вделанный в дверь и камень. Он и служит петлей. Когда дверь открывается, она вращается на этом пруте.

Я осмотрел то место, где прут проходил сквозь дверь, и не заметил ровным счетом ничего – вряд ли здесь обнаружится слабое место. Шершавый камень нависал над дверью, образуя небольшой козырек, но он был вытесан из цельной глыбы, а не составлен из отдельных частей, которые можно было бы расшатать.

– Почему бы не использовать таран? – спросила Дариана. – Он даже стены замка может пробить.

– В этом-то всё и дело, – ответил Джиллард. – Дверь прочнее, чем камень. И даже если бы мы нашли крепкое орудие, протащили его сюда и люди смогли бы втиснуться и начать бить, то и тогда нам потребовалось бы много дней, чтобы разбить дверь. Но что, если при этом разрушится свод, погребет всех под собой и закроет выход? Тогда мой сын окажется в ловушке.

– Надо вскрыть замок, – сказал я. – Искусные взломщики могут справиться даже с самыми надежными замками – не думаю, что в Рижу недостаток в таких умельцах.

– Замок чрезвычайно сложен. Если бы у нас остался хоть один ключ, то, возможно, кто-то из «умельцев» и придумал бы, как открыть замок. Но у нас его нет.

Я осмотрел замок. На мой взгляд, он совершенно ничем не отличался от всех остальных.

– Не верите мне – спросите у своих «умельцев», мы только что прошли мимо нескольких из них.

– Вы их заточили в темницу? – спросил Кест.

– Они меня подвели. Кроме того, если уж они такие «умельцы», то могли бы давно выбраться отсюда.

– Я не понимаю, – сказала Валиана. – А что бы случилось, если бы охранник потерял ключ? Неужели им бы пришлось будить вас и брать второй ключ, чтобы накормить узников?

– Когда охранник теряет ключ, он тут же теряет свою жизнь вместе с ним. Висит на двери несколько недель, чтобы другим неповадно было.

– Умеете вы пробуждать в людях преданность, – заметил я.

– Я знаю, как вырабатывать дисциплину.

– Погодите-ка, – перебила его Дариана, не обратив внимания на его сердитый взгляд. – Если вы уже наказывали охранника за это, значит, где-то есть еще один ключ?

– Нет, – ответил Джиллард. – Оба раза, когда ключи терялись, другим охранникам было приказано найти их, чтобы не разделить судьбу товарища. Смешно, но каждый раз ключи быстро находились.

Святые угодники! Как такой человек, как Джиллард, может находиться у власти даже в таком развращенном городе, как Рижу?

– Немудрено, что ваш рыцарь-командор с двумястами воинами покинул вас, – сказал я, размышляя, как охранники герцога справлялись с таким давлением, когда малейшая ошибка или неудача вроде сломанного кольца, на котором держался ключ, могла привести не только к их собственной смерти, но и гибели товарищей.

– А что, если использовать кислоту? – спросила Валиана. – Герцогиня Патриана знала множество…

Джиллард поднял руку.

– Я в курсе экспериментов Патрианы, и ты права, это могло бы сработать, но потребовались бы недели и даже месяцы, чтобы растворить обшивку двери, не говоря уже о болтах, вкрученных в камень.

– Что ж, – сказал я, – остается лишь один способ.

Джиллард впился в меня глазами.

Гляди сколько влезет, жалкий ублюдок, подумал я. В конце концов, ты сам позволил похитить своего сына.

Наконец герцог отвел взгляд и отступил от двери.

– Хорошо. Приступай.

Я подошел к стальной двери, протянул руку и постучал.

Стук эхом заметался по лестницам и коридорам, располагавшимся за дверью. Подождав немного, я снова постучал, затем еще раз.

Ввосьмером мы стояли в узком коридоре и ждали. С каждой минутой Джиллард бледнел всё больше. Он на самом деле любит Томмера, подумал я. Герцог – чудовище и тиран, и все же сердце его трепещет от страха при мысли, что он может потерять ребенка. И при этом он не задумывается, что разрушил сотни, а может, и тысячи жизней других детей и их родителей. Каких только странных существ не порождает наш мир.

Дариана посмотрела на дверь и хмыкнула:

– Похоже, никого нет до…

Кест знаком заставил ее замолчать.

– Я тоже слышала, – сказала Валиана.

Я приложил ухо к двери и различил едва заметное шуршание, которое постепенно становилось всё громче и громче, а затем я расслышал, как кто-то поднимается вверх по ступенькам. Послышался и другой звук – плач. Я повернул голову и посмотрел сквозь прорези в двери – по лестнице с большим трудом поднимался человек. Он был раздет до пояса и весь залит кровью, словно кто-то сунул его с головой в чан. Судя по лицу, искаженному болью, и страху в глазах, кровь струилась из многочисленных ран на его теле.

Когда он поднялся, голова его вдруг дернулась, и он едва не покатился вниз по лестнице, и тогда я увидел веревочную петлю на шее. Веревка тянулась вниз в темноту.

Герцог Джиллард оттолкнул меня от двери и занял место у прорезей.

– Сэр Тужан!

– Ваша светлость, – воскликнул несчастный, – простите меня! Простите меня!

Веревка, уходящая во тьму, натянулась, и я услышал шепот, слишком тихий, чтобы разобрать слова, но сэр Тужан всё понял.

– Он спрашивает, принимаете ли вы приглашение. Он говорит… – Снова послышался шепот. – Он говорит, что начинает беспокоиться, что Томмер… Ах, да простят меня боги, ваша светлость… – Веревка натянулась, придушенный сэр Тужан закашлял, хватаясь за шею, и, кое-как справившись, продолжил: – Он говорит, что Томмеру совсем плохо. Они используют… Используют какую-то пыль, ваша светлость. Дуют ее в лицо мальчику, и он…

Сэр Тужан начал всхлипывать, не в силах произнести ни слова.

– Пыль? – удивленно переспросил сэр Истан.

– Пыль дашини, – ответил я. – Они выдувают ее в лицо жертве. Если ты раньше с этим не сталкивался, пыль сводит тебя с ума от страха. Даже сильные бойцы теряют самообладание, и дашини гораздо проще их убить.

– Он все время использует эту пыль на Томмере, сударь, – сказал мне Тужан. – Дуют ему в лицо утром и вечером. Томмер…. Не думаю, сударь, что он сможет еще долго это выносить.

Святые угодники. Они подвергают одиннадцатилетнего мальчишку этой пытке снова и снова? Да он от страха умрет.

– Сэр Тужан, передайте, что я дам ему что угодно, – начал герцог, – всё, что ему угодно, если он…

Сэр Тужан ответил громким, почти раздраженным голосом:

– Ему ничего не нужно, ваша светлость! Только вы!

– Каким образом? – спросил я.

Рыцарь поглядел на меня сквозь прорези.

– Что?

– Каким образом? Каким образом герцог должен туда спуститься?

Если убийце нужен Джиллард, то ему рано или поздно придется открыть дверь, и это наша единственная возможность.

– Он говорит, что герцог должен стоять по ту сторону двери, где и стоит, и его должны поддерживать двое. А затем… – Он немного помолчал. – Затем герцог должен взять кинжал и перерезать себе горло, и пусть кровь просочится под дверь. Тут двадцать семь ступенек. Когда кровь добежит до самого низа, он отпустит мальчишку.

Двадцать семь ступенек, каждая в фут высотой. Сколько крови может потерять человек и остаться в живых? Я поглядел на Кеста, но тот покачал головой.

– И каким образом убийца собирается выбраться отсюда? – спросил он.

Глаза сэра Тужана забегали.

– Не думаю, что он собирается это делать. Он говорит, что у него всего одна миссия – убить герцога Рижуйского. Для завершения миссии ему нет нужды выбираться отсюда.

Нет более совершенной ловушки для врага, чем та, в которой ты сам готов умереть. Мы не сможем победить, если не найдем пропавший ключ.

Я повернулся к Джилларду и прошептал:

– Умоляйте.

– Что?

– Умоляйте его. Просите пощады так громко, как можете, как человек, сошедший с ума от горя. Просите пощадить Томмера. Сейчас же!

Джиллард поглядел на меня, поджав губы, но тут же открыл рот и взвыл:

– Пощадите! Пощадите моего сына, прошу вас, умоляю, он всего лишь ребенок, невинное дитя, он не виноват в моих преступлениях. Я дам вам все что угодно, все, что вы попросите, только позвольте мне заключить его в объятия еще раз!

Герцог кричал, плакал, выл, а я приник к прорезям в двери.

– Сэр Тужан, – яростно прошептал я. – Есть два ключа. Два. Один украл Томмер, второй был у охранника.

– Охранник мертв, – ответил он. – Думаю… думаю, оба ключа у убийцы.

– Значит, вам нужно найти способ украсть у него ключ.

– Я не могу, – простонал сэр Тужан. – Он… Вы что, не понимаете? Это же не человек, он…

– Послушайте, сэр Тужан, когда вы были мальчишкой, вы же мечтали стать героем? – Я подождал, но ответа не последовало. Джиллард продолжал выкрикивать мольбы, сэр Тужан стонал. – Отвечайте! Вы мечтали стать героем?

– Я… Да, сударь. Я хотел стать рыцарем, как те…

– Это были лишь легенды, сэр Тужан. Просто истории. А это реальная жизнь. И нам нужен герой. Пришло время для того, чтобы сердце воина, непреклонное и бешеное, начало гнать по жилам кровь и железо. Не доспехи и клинок сделаны из стали, а вы, сэр Тужан. Ваш час пришел. Мальчик, которым вы когда-то были, требует, чтобы вы наконец-то стали героем. Достаньте ключ!

Рыцарь издал звук, похожий на приглушенное рыдание вперемешку со смехом, веревка натянулась, и сэр Тужан шаг за шагом исчез во тьме.

Герцог Джиллард закачался, и Пэррик поддержал его, не дав упасть.

– Ваша светлость?

– Я… я в порядке, – сказал он. – Это всё из-за криков. – Он обратился ко мне: – Что это за пыль? Я ничего о ней не знаю. Что чувствует мой сын? Что ему приходится выносить?

Что может чувствовать мальчик, угодивший в ловушку, один на один с убийцей? Словно он попал в ад, подумал я. Томмер на своей шкуре ощутил, каково это: пройти через сотню преисподних.

Глава тридцатая Подземелье

Несколько часов я просидел на пыльном каменном полу под черной дверью, которая отделяла меня от Томмера. Я почти не общался с ним – знал лишь, что он любил трубадура Бала Армидора и что, когда я призвал людей стать присяжными на Рижуйском валуне, он тоже взял монету и тем самым спас не только меня, но и Алину.

Я не могу сломать тебя, молча обратился я к двери. Не могу ни расплавить тебя, ни просверлить, ни выбить. Как такая мелочь, как ключ, может открыть тебя?

Герцог Джиллард сидел в нескольких футах от меня и наблюдал за мной. Остальные вернулись в коридор пошире, чтобы обсудить болеесложные и менее осуществимые способы спасения Томмера.

– Нет никакой надежды? – спросил Джиллард. – Я построил темницу для врагов, из которой невозможно убежать, и теперь они уловили в нее душу мою.

Выход есть. Должен быть.

Колокольный звон эхом заметался по темнице, отражаясь от стен; высота звука слегка менялась, пока он не превратился в пугающий хор.

– Четыре утра, – сказал Джиллард. – Как полагаешь, когда убийца вновь станет мучить Томмера своей адской пылью?

Глаза его наполнились страданием: он вполне осознавал свою вину в том, что произошло. Герцог поглядел на прорези в двери.

– В первый день, когда Томмера схватили, я привел колдуна. Очень дорогого. Говорили, что это он произнес заклинание и разрушил стены замка в Невилле.

– И что он сказал?

Джиллард хрипло рассмеялся.

– Сказал, что если я хочу разрушить стены дворца, то за определенную плату он за это возьмется.

– Но не дверь?

– Железо, – объяснил герцог. – Все дело в нем. Оно ослабляет силы, которые насылает колдун.

– Как это вообще работает? – спросил я, не ожидая ответа. Ненавижу магию.

– Кто знает? – ответил Джиллард. – Они говорят загадками и стихами, все эти колдуны и маги. Порой я ненавижу магию и всех, кто ей занимается. Надо было бросить этого наглого ублюдка в темницу, но, если ты пойдешь против одного, считай, что пошел против всех колдунов на свете.

Наверное, в этом был определенный смысл. В Тристии существовало несколько человек, которые на самом деле разбирались в магии. И они, вне всяких сомнений, привыкли присматривать друг за другом в случае необходимости. Жаль, что охранники темницы до этого не додумались.

Погоди-ка… А что, если додумались? Я посмотрел на Джилларда.

– Другие охранники – сколько их всего было?

– Четверо.

– Один в темнице – предположительно, мертв?

– Да, так сказал сэр Тужан.

Я поднялся.

– Мне нужно поговорить с оставшимися тремя!

– Зачем? – спросил Джиллард, тоже поднимаясь. – Я же сказал…

– Потому что вы убили охранников, потерявших ключ, и пригрозили уничтожить всех остальных, если он не найдется.

– Не понимаю, как…

– Вы сказали, что они дважды находили потерянный ключ. Каковы были шансы оба раза найти столь маленькую вещицу?

Джиллард смотрел на меня так, словно я не мог сложить два и два.

– Думаю, шансы высоки, раз уж они все-таки нашли его.

– В этом и суть, они его и не искали. Охранники знали, что умрут, если потерянный ключ не будет найден, поэтому они кое-что предприняли, чтобы защитить друг друга.

Джиллард нахмурился.

– Что?

Он так до сих пор и не понял. При всей своей жестокости и хитроумии он не замечал очевидного.

– Они сделали дубликат.

Щеки Шивалля задрожали, когда он покачал головой.

– Ваша светлость, я сожалею… Я не могу привести охранников: они бежали из города два дня назад, когда узнали, что Томмер схвачен.

– Невозможно! Я с них шкуру живьем спущу. Да их семьи…

– Вы слишком часто угрожаете людям, – заметил я. – Охранники воспользовались шансом, потому что им в любом случае грозила смерть.

Джиллард посмотрел на меня с вызовом, но затем обмяк.

– Значит, и этот путь для нас отрезан – мой сын будет страдать и погибнет из-за близорукости своего отца.

Я разделял отчаяние герцога. Если третий ключ и существовал, то о нем знали лишь охранники. Да будет проклятый дашини осужден на вечные муки в преисподней за то, что истязает ребенка и собирается его убить. «Четвертый закон гласит, что нельзя обижать ребенка». Неуклюжие формулировки законов в исполнении Уфа эхом звучали в моей голове.

Я схватил Шивалля за руку.

– Дайте мне ключ к камерам на этом этаже, сейчас же.

– Я этого не сделаю! – запротестовал Шивалль, пытаясь вырваться.

– Если ты думаешь, что им получится открыть замок, то ты только тратишь время, – начал Джиллард, но я жестом остановил его.

– Дело не в этом, у меня еще одна идея. Прикажите Шиваллю отдать мне ключ.

– Никогда! Шкурник с ключами от рижуйской…

– Делай, что велено, – сказал герцог.

– Ваша светлось, это обман! Что бы он вам ни наобещал, он лишь возьмет ключи и освободит узников, а затем сбежит, когда начнется суматоха.

– А даже если и сбежит? – спросил Джиллард. – От этого что, вода перестанет литься из опрокинутого кувшина? Или день больше не сменится ночью? Или Томмер не погибнет? Отдай ему ключ, Шивалль.

Придворный покопался в складках одежды и вытащил связку ключей. Поиграл ею и, наконец вытащив один, передал мне.

– Мне понадобится еще один, от оков, – сказал я.

Шивалль снова с неодобрением взглянул на герцога и затем уставился на меня. К сожалению, ненависть в глазах скрыть трудно. Он снял со связки второй ключ, поменьше, и нехотя отдал мне.

– Ждите здесь, – сказал я и бросился к камере Уфа.

Остальные последовали за мной. Подойдя к камере, я услышал, как Уф бормочет:

– Четвертый закон гласит, что ребенок ни за что не отвечает. Ребенок слишком глуп. Он ничего не смыслит. Пятый закон… вот дерьмо. Пятый закон…

Я открыл дверь в камеру – Уф взглянул на меня.

– Эй, чертов крутой плащеносец. Ты вернулся? Будешь со мной сидеть? Места много. Какой там был пятый закон?

Я наклонился и снял с его рук кандалы, которыми он был прикован к стене.

– Пятый закон гласит, что нельзя наказывать несправедливо, – ответил я.

Он потер запястья.

– Точно-точно. Чертов пятый закон, все время забываю.

Я положил руку ему на плечо.

– Ключ от черной двери, – сказал я. – Где он?

Уф внимательно поглядел на меня.

– Есть только два ключа от черной двери. Один у охранника. Другой у герцога. Иди к охраннику. Герцог тебя быстрее убьет. – Глаза его забегали, он увидел Джилларда, стоящего у камеры. – A-а! Похоже, слишком поздно.

Уф торопливо принялся засовывать руки в оковы.

– Нет, – сказал я, не давая ему снова приковать себя. – Другой ключ.

– Какой другой ключ?

– Который сделали охранники на тот случай, если потеряют свой.

Уф на миг прищурился. Он знает, подумал я.

– Нет никакого другого, – твердо сказал он. – Только два. Один у герцога, второй у охраны.

– Есть еще один, – возразил я и мягко положил руку ему на плечо. – Всё в порядке. Тебя не накажут. – Я повернулся к герцогу, чтобы тот подтвердил. – Прошу, скажи нам.

Уф покачал головой.

– Если и есть другой ключ, охрана не делится с таким мужланом, как я. Они меня псом кличут.

– Но даже псы всё замечают, – сказал я. – А некоторые специально вынюхивают на случай, если им что-то понадобится.

Уф поглядел на герцога.

– Нет. Псы сидят в углу и помалкивают. Если пес встанет, хозяин его пнет ногой. Встанет еще раз – хозяин его прикончит.

– Этого не случится, – твердо произнес я. – Я не позволю.

– Иногда пес решает, что лучше сдохнуть, – продолжил Уф. – Такому псу все равно, что потом случится с хозяином.

– Это не ради него, ради Томмера. Мальчишки… Его держат взаперти на нижнем этаже темницы.

Лицо Уфа смягчилось.

– Там не место мальчишке. Там слишком… уродливо.

– Верно, – сказал я. – Там не место мальчишке. Нужно его вытащить оттуда, Уф. Ты и я, мы с тобой должны вытащить его оттуда прямо сейчас. Но нам нужен ключ.

Уф поглядел на меня и фыркнул.

– Говоришь со мной как с чертовой лошадью, а? Как с безумной чертовой лошадью. Сумасшедшей тварью, покрытой шрамами и ненавистью. Ты заставил ее думать, как человека. Как человека, который лучше меня. Что ты сказал? Ты сказал лошади, что девчонка в клетке – это жеребенок. Ты сказал «дам хаф фал», что-то такое…

– Дан’ха ват фаллату. Мы из одного табуна.

– Думаешь, что я как лошадь, а? Думаешь, мальчишка такой же? Из моего табуна? Он богач. И отец его богач. А у меня ничего нет. Он красивый, а я урод.

– Он напуган, – сказал я. – Он сидит в темноте.

Постепенно глаза Уфа наполнились слезами.

– Чертова лошадь. Чертова лошадь не убила девчонку, потому что ты сказал ей «дамхаф фалато». Чертова лошадь лучше меня.

– Лошадь не лучше тебя.

– Скажи еще раз, – попросил Уф, слезы текли у него по щекам. – Скажи «дамхафу»…

– Дан’ха ват фаллату.

Он неуклюже поднялся с пола, колени его тряслись.

– Чертова лошадь. Лошадь не лучше меня. Я пойду и вытащу чертового мальчишку, и ты скажешь лошади, а? Скажешь лошади, что я спас мальчишку. – Спотыкаясь, он проковылял мимо всех в конец коридора. – Идем. Мы вытащим сейчас мальчишку. Четвертый закон гласит, что нельзя обижать детей…

Ввосьмером мы последовали за Уфом в главный коридор, покружили по ответвлениям, и мне показалось, что мы вышли туда же. Я начал подозревать, что Уф заблудился, но он повернул в маленький проход и провозгласил:

– Сюда. Он тут.

Мы стояли у черной двери.

– Проклятый пес! – взревел Шивалль. – Ты бесполезнее куска дерьма! Мы и так знали, где эта дверь, болван! Ты только зря тратишь наше время.

– Вы уже знали? – спросил Уф, поворачиваясь к остальным.

– Конечно, – огрызнулся Шивалль.

Уф вопросительно поглядел на меня – я кивнул.

– Если вы уже знали, то почему, черт побери, до сих пор тут стоите?

Он поднялся на носки и пошарил на каменном выступе над дверью. Затем повернулся и вытянул свой здоровенный кулак. Когда Уф разжал пальцы, мы увидели шестидюймовый железный ключ. С огромной бороздкой сложнейшей формы.

– Глупые люди. Дамхаф фалато. А теперь мы пойдем и вытащим мальчишку, да?

Глава тридцать первая Нижний этаж темницы

Мы медленно спустились на нижний этаж темницы: тусклый свет фонарей освещал пыль и засохшую кровь, которая змеилась, подобно прожилкам руды, по двадцати семи ступенькам лестницы.

– Дорога сужается книзу, – заметил Кест. – Если нас ждет засада, мы не сможем ее избежать.

Я ничего не ответил, пытаясь справиться с тяжелым запахом. Иногда, чтобы посильней напугать своих слушателей, барды рассказывают о запахе отчаянья. Это не метафора. Страх в самом деле пахнет. Представьте себе смесь запахов пота, дерьма, крови, затхлого воздуха, заплесневевших каменных стен – и, как говорят жонглеры, вуаля! Это и есть настоящий запах человеческого отчаянья. Он обрушился на нас, когда мы спустились вниз.

Дариана скользнула вперед и заглянула в один из темных коридоров, который уводил в сторону по кривой.

– Что это за адская преисподня?

– Это уж точно – адская, дамочка, – ответил Уф.

Я хотел сказать что-нибудь умное, но ничего не приходило в голову. Я провел слишком много времени в подобных подземельях, но это место… Становилось понятно, почему никто не может отсюда сбежать.

Шивалль заметил мою тревогу и улыбнулся.

– Дорога разветвляется в разных направлениях, словно садовый лабиринт, – гордо сказал он. – Даже если человеку удастся сбежать из камеры, ему будет сложно добраться до лестницы. Многие ходы заканчиваются тупиками, а в некоторых для разнообразия скрываются ловчие ямы. Когда мы отправляем человека сюда, шкурник, он уже никогда не увидит света.

– Если только он не захватит это подземелье, – заметила Дариана. – И что ты тогда будешь делать, жирный слизняк?

Я заметил, как расширились глаза герцога, когда он увидел воду, сочащуюся по стенам, – словно Джиллард никогда раньше не видел, где исполняются его приказы.

– Это не по моему…

– Замолчите, – шепнул я, пытаясь заглушить в себе страх. Проклятье! Все произошло так быстро. Нужно понять, где находятся Томмер и его похититель, прежде чем он нас обнаружит. – Нам надо разделиться, – обратился я к герцогу Джилларду. – Вы пойдете назад, ваша светлость. Если убийца вас увидит, то попытается убить первым, и потом, выполнив свою миссию, он повернет клинок в сторону Томмера.

Джиллард, герцог Рижуйский, искоса посмотрел на Уфа.

– Думаешь, я позволю этому… этому существу рискнуть своей жизнью ради моего сына, а сам отсижусь у себя в покоях?

– Хрен тебе, – дружелюбно сказал Уф.

– Грязный пес! – сплюнул Шивалль. – Я вырву твой язык, когда всё…

Уф протянул свою лапищу, положил ее на макушку Шивалля и очень медленно сжал.

– Может, я и пес, – сказал он. – Но я чертовски сильный пес, а? Чертовски сильный.

От давления Шивалль выпучил глаза – пальцы Уфа всё крепче впивались в его череп.

– Может, мальчишке как раз пригодится сильный парень, а? А не жирный червяк, который корчится в грязи.

– Хватит, вы, – сказала Валиана. Она была бледна, но говорила твердым голосом. – Уф, отпусти. Томмер там, внизу, мы должны найти его, а не драться друг с другом.

Уф освободил Шивалля и улыбнулся.

– Хороша девка! Ты шлюха? Шлюхи меня любят.

Святая Ифилия, Вырезавшая себе сердце! И это герои, с которыми мне предстоит спасать мальчишку?

– Пошли, – сказал я. – Кест, ты возьмешь сэра Истана и Уфа. Валиана, отправишься с Пэрриком. Я – с его светлостью.

– А меня оставишь со слизняком? – спросила Дариана, меряя взглядом Шивалля.

– Он знает этот этаж лучше всех. Но если тебе так проще, не очень-то и важно, вернется ли он обратно живым.

Она улыбнулась – Шивалль побледнел.

– Что нам делать, если мы кого-нибудь найдем? – спросила Валиана.

– Если найдете Томмера, то пусть один из вас попытается его освободить, а другой в это время его охраняет.

– А если встретим убийцу? – На этот раз ей не удалось сдержать дрожь в голосе.

– Кричите так громко, как только можете. Остальные прибегут на ваш голос. Делайте всё, что сумеете, чтобы удержать его на расстоянии. Если это дашини, то не пытайтесь сражаться с ним, как с обычным противником: не выйдет. Это все равно что драться с человеком, у которого стальной змеиный язык длиною в три фута. Старайтесь держаться от него как можно дальше и, ради святых, не вдыхайте пыль.

– И еще, – добавил Кест. – Когда мы найдем убийцу, пропустите меня вперед и держитесь сзади.

– Почему? – спросил сэр Истан, не в силах скрыть облегчение.

– Потому что он мой и больше ничей. Мой. – Кест поглядел на меня. – Мне это необходимо.

Я заметил, что по краям его кожа начала светиться красноватым светом, и кивнул.

– Ладно. Где-то в этом аду есть человек, который прячется в тени и танцует со смертью. Ему неведом страх. – Я достал рапиру из ножен. – Но мы его научим бояться.

Я и раньше выслеживал убийц. Приговор, вынесенный убийце, который сбежал из селения, ничего хорошего не принесет семье, потерявшей близкого человека, а уж тем более семье будущей жертвы. Я никогда не отличался ловкостью в этом деле – Брасти находил преступников лучше меня и не упускал случая это подчеркнуть. Многие плащеносцы превосходили меня в этом: Киллата могла выслеживать людей даже спустя несколько недель после побега.

Но никого из них здесь не было.

– Ты ослеп, шкурник? – спросил Джиллард, когда я встал на колени. – Тут следы повсюду.

– Говорите тише, – прошептал я, надеясь, что остальные двигаются по подземелью молча. – Дело не в следах.

Обычно ты следуешь за преступником на протяжении многих миль, старательно отыскивая малейшие отметки его пребывания. Здесь же, в чреве темницы, проблема заключалась в обратном. Следы, отпечатавшиеся на грязном каменном полу лабиринта, и впрямь были повсюду.

И то, что мы шли медленно, тоже не помогало. Каменный пол становился то неровным – можно было легко оступиться, – то гладким и скользким, особенно рядом с ловчими ямами с усыпанным пиками дном. Даже несмотря на фонарь Джилларда, тени обступали нас, пытаясь поглотить. Нам лишь оставалось идти очень осторожно, стараясь не кружить в темноте.

Мы идем очень медленно, черт побери. Слишком медленно.

Если бы здесь находились узники, то можно было бы попытаться вытащить из них информацию, пообещав послабление или даже освобождение, но нам не везло – им тоже, потому что до сих пор нам попадались лишь мертвецы. Казалось, Джиллард даже не замечает мертвые тела.

– Погодите, – сказал я и остановился, наблюдая, как из-под двери одной камеры просочилась кровь и расплылась по полу лужей, сливаясь с другой, которая натекла из-под двери напротив. – Ваши палачи казнят людей прямо в камерах?

– Может, не будем терять времени на это? Мой сын где-то там и убийца, между прочим, тоже.

– Ну же!

Джиллард остановился и оперся рукой о неровную стену. Он выглядел уставшим.

– Если ваше сердце разрывается от жалости к тем, кто находится в этих камерах, то, может, прибережете ее для кого-нибудь более достойного? Те, кто попадает сюда, сострадания не заслуживают.

– Иногда мы все нуждаемся в жалости, – возразил я. Ну вот! Теперь я цитирую слова святой Биргиды, подумал я и отбросил эту мысль. – Но не это главное. Как проводится казнь на этом этаже?

Джиллард поднял брови.

– А сколько существует способов умертвить человека? Мои магистраты наказывают людей в соответствии с их преступлениями. В Рижу принято платить той же монетой.

– Значит, у нас появилась проблема. – Я ткнул пальцем в одну из камер.

Джиллард поглядел сквозь железные прутья.

– Какая? Преступник, похоже, мертв.

– Видите всю эту кровь на полу? Без света не разглядеть, но, кажется, ему перерезали глотку.

Джиллард пожал плечами.

– Могу представить, что он…

– И не только он. Все тела, которые встречались нам на пути, лежат с перерезанным горлом.

Глаза герцога округлились.

– Но зачем…

– Потому что покойник не расскажет, что он видел, – раздался голос из бокового коридора. – И, что более важно, кого он видел.

Я тут же поднял рапиру и встал в защитную стойку, закрывая собой герцога. Хотя если бы остановился и подумал, то мог бы использовать его вместо щита.

Я всматривался во тьму, но глаза не могли разглядеть даже малейшего движения.

– Кто тут? Кто посмел обратиться к герцогу… – начал Джиллард.

– Замолчите, вы, идиот, – прошипел я. – Не выдавайте себя, ваша светлость.

– Разумный совет, – ответил голос. – Однако думаю, что наш герцог не прислушивается к мудрым словам других людей, судя по сложившейся ситуации.

Я шагнул вперед, пытаясь удержать в поле зрения тени, лежащие перед нами и на перекрестке впереди, где мог находиться враг.

– Теплее, – сказал голос.

От близости голоса я вздрогнул. Он здесь! Я обернулся – на холодном полу во тьме камеры, скрестив ноги, сидел человек, совершенно голый.

Несмотря на недостаток света, я разглядел, что он молодой – лет двадцати, темноволосый и чисто выбритый. Благодаря наготе я заметил, что он худощав, но крепок. Он мог быть кем угодно. Странно, что юноша сидел расслабленный и спокойный, словно его совершенно не тревожило творящееся вокруг сумасшествие. Он не боялся того, что пугало бы любого в здравом рассудке. Парень поднял руку и помахал мне, и по тому, с какой грацией он совершил этот простой, повседневный жест, я понял, кто он такой. Дашини.

Глава тридцать вторая Допрос

– Простите, если я застал вас врасплох, – без всякой иронии сказал сидевший на полу. – Как неучтиво с моей стороны.

Я моментально осмотрел железную дверь камеры и тут же испытал прилив облегчения, поскольку на ней висел замок. Внешний засов также был задвинут в приваренные петли.

Джиллард подошел ближе и увидел сидевшего в клетке.

– Кто ты такой? – спросил он.

– Вы не узнаете меня? Ну конечно, нет: на мне же была церемониальная одежда, когда я пришел к вам. Неважно. В душе я такой же человек, как и вы. Хотя, возможно, и не такой. Скорее уж как Фалькио.

– Ты меня знаешь? – удивился я.

– Как же тебя не знать? Ты убил двух моих братьев – подобное никому прежде не удавалось. Ты у нас легенда, Фалькио: историю о тебе рассказывают снова и снова, она как водопад, разбивающий камень.

Само по себе то, что дашини знал мое имя, уже напугало меня, и я попытался скрыть свои чувства за ложной бравадой.

– Дайте знать, когда воздвигнете мне памятник. Можно сделать его и повыше, чем в реальности.

Человек в клетке засмеялся.

– Мне нравится твое чувство юмора: оно освещает даже такое темное место, как это. Но они сделают для тебя не статую, а кое-что более грандиозное. То, благодаря чему весь мир будет тебя помнить сотни лет.

– Ты говоришь «они», словно себя к ним не относишь.

Юноша не дрогнул лицом, но я вдруг почувствовал, как он замер, словно растерялся.

– Я пришел, потому что усомнился в мудрости некоторых соглашений, которые были заключены.

– Каким соглашений? С кем? Вы…

– Довольно! – оборвал Джиллард. – Кто этот человек? Почему он здесь?

– Это и есть убийца, – ответил я. – Человек, который пришел уничтожить вас.

Джиллард неуверенно заглянул внутрь камеры. Наверное, у него не было возможности допросить ассасина, когда Пэррик с рыцарями его схватили. Герцог дернул ручку двери.

– Она заперта. Как это возможно?

– Отойдите от решетки, – сказал я, оттаскивая Джилларда к стене. – Если хотите жить, держитесь подальше от нее. Вы никогда прежде не находились так близко к своей смерти, как сейчас.

Дашини раскинул руки.

– Какой осторожный! Ты погляди на меня. Я совсем один, мои одежды отняли. Забрали клинки. И пыль тоже. Я наг. – Он, не вставая, подался вперед. – Беззащитен.

– С этим мы согласны, – сказал Джиллард и повернулся ко мне. – Убей его, пронзи ему сердце клинком. Сейчас же!

Я не отвел взгляда от дашини.

– Он сидит слишком далеко – я не дотянусь. А если суну руку в камеру и попытаюсь, он разоружит меня. Овладеет клинком.

– Тогда метни в него нож, черт тебя побери!

– Тогда он получит нож. Он дашини, ваша светлость. Даже если я попаду в него, он вытащит нож. И прежде чем хоть капля крови из его раны прольется на пол, нож уже будет торчать в вашем горле.

Джиллад начал сердиться.

– Тогда мы пойдем и приведем с собой арбалетчиков. И они…

– Помолчите, – сказал я.

Мы с дашини не отводили друг от друга взгляда, и, хотя он сидел расслабленный и безразличный, я понимал, что он продумывает десятки различных способов убить герцога, не выходя из камеры, а я размышлял, как его остановить. Юноша сидел за железной решеткой, под замком, но отчего-то я чувствовал себя беззащитным, словно угодил в ловушку.

Немного подумав, я сунул рапиры в ножны.

– Что ты делаешь? – спросил герцог.

– Освобождаю руки.

– Ты рехнулся? Он заперт в камере, и даже если у него есть ключ, ему понадобится время, чтобы дотянуться до замка и открыть его.

– Этот герцог, которого ты защищаешь, глуп и беспомощен, – сказал дашини. – Думаешь, стоит сохранять ему жизнь? Интересно, а сын его настолько же глуп?

Джиллард двинулся к решетке.

– Поглядим, кто из нас глуп, когда я…

Я схватил герцога за ворот, как раз когда дашини вскочил. Его руки, как две стрелы, мгновенно протянулись сквозь решетку, пальцы собрались, словно клюв хищной птицы, целясь в горло Джилларда.

Дашини чуть было не схватил его, но я успел оттащить герцога к стене. Ударил убийцу кулаком по запястью, но он выкрутил руку ладонью вверх и уже схватил за запястье меня. Прежде чем он успел сжать руку, я высвободился и тут же ударил кулаком. Но он уже убрал руки и стоял в центре клетки, спокойно глядя в мою сторону, словно ничего не произошло.

Герцог Джиллард пришел в себя. Теперь он старался держаться поближе к стене.

Дашини улыбнулся.

– Ты быстр, Фалькио. Я думал, ты будешь двигаться медленнее, учитывая сложности со здоровьем.

– Ты, похоже, слишком много обо мне знаешь. Назовешь свое имя, и мы еще крепче подружимся.

– Ты знаешь достаточно. Я – дашини, в каком-то смысле; меня послали сюда, чтобы оказать последнюю милость Джилларду, герцогу Рижуйскому.

– В каком-то смысле? – переспросил я и пригляделся к нему. Он выглядел как обычный житель Тристии, может, даже был родом из Пертина, где я родился. Но меня не это насторожило. Я вспомнил лица двух дашини, которых убил в Рижу. – На тебе нет татуировок.

– Я – Необагренный. Герцог должен был стать моей первой жертвой. – Он почтил Джилларда полупоклоном и улыбкой. – Это считается большой честью.

– Почему, когда ты напал на герцога, с тобой не было другого дашини? Где твой азу?

– Он… стал непригоден после недавних событий.

– Почему ты в камере?

Если бы у него был ключ, если бы он мог выйти, то уже давно бы убил Джилларда и меня. Как он пытается нас обыграть?

– Как и многое в этом мире, ответ не так интересен, как вопрос. – Он взглянул на потолок, огляделся вокруг. – Я здесь, потому что меня поймали. Рыцари напали. Я убил троих слишком быстро, они рухнули на меня, и в какой-то миг я потерял равновесие.

– Наверное, тебе стыдно, – заметил я.

– Весьма.

Джиллард, несмотря на страх, больше не мог сдерживаться.

– Где мой сын, черт тебя подери?

– Здесь, – ответил дашини. – Где-то тут. Я слышу порой, как он кричит. И плачет тоже, в основном по ночам. Это поразительно… но он никогда не зовет вас, герцог Джиллард. Не кричит: «Папочка, папочка, спаси меня». Он зовет какого-то Бала Армидора, который никогда не приходит, потом мальчик перестает кричать и плачет. Вы этого человека в темнице замучили, ваша светлость? Ах да, еще он иногда зовет Фалькио. Разве не странно?

Джиллард бросил на меня взгляд, полный злобы, но на этот раз он, по крайней мере, не поддался на уловки дашини.

– Почему твои приятели-убийцы оставили тебя здесь? Что они надеются получить взамен?

Дашини не ответил. Просто посмотрел на меня с улыбкой, и я снова уловил его неуверенность.

– Другие убийцы – не дашини, – сказал я.

– А кто тогда? – спросил Джиллард.

– Не знаю. Думаю, что и он этого не знает.

Лицо Джилларда превратилось в маску, скованную страхом и непониманием.

– Но сэр Тужан сказал, что убийцы травят Томмера порошком дашини и сводят его с ума.

– Ваши рыцари поступили глупо, отобрав мои вещи, – сказал дашини. – Целее были бы, если бы оставили их мне.

– Поступи они так, – ответил Джиллард, – ты бы давно бежал.

– Знаете, – грустно вздохнул дашини, – так думают лишь простейшие. Вы видите человека в клетке и думаете, что поймали его. Поверьте, я могу сбежать отсюда в любой миг, когда захочу. – Он поглядел на грязный пол камеры. – Хотя, конечно, для этого потребуются некоторые усилия, но сделать это просто, особенно если бы Фалькио не пытался сломать мне пальцы.

– Тогда почему ты не сбежал раньше? – спросил Джиллард.

Дашини улыбнулся.

– Потому что вы еще не умерли, ваша светлость.

Джиллард невольно отшатнулся и ударился затылком о стену.

– Кто подослал тебя убить герцога? – спросил я.

Дашини поглядел на меня и склонил голову набок.

– Зачем мне отвечать на подобный вопрос? Дашини всегда стремились уничтожить порок. Время герцогов прошло. Ты же сам это понимаешь.

– Ты, грязный…

Я поглядел на Джилларда.

– Помалкивайте, ваша светлость. Если хотите жить, если хотите, чтобы Томмер выжил, помалкивайте. Он говорит с вами лишь затем, чтобы вывести вас из себя и толкнуть на безрассудство.

Затем я повернулся к дашини.

– Почему вы убиваете детей, которые даже не понимают, что значит быть наследниками герцога? Неужели они тоже настолько порочны, что вы закалываете их в постели под покровом тьмы?

Дашини поглядел на меня из-за решетки. Лицо его не выражало чувств, но от него исходило напряжение и даже гнев.

– Мы – дашини. Мы убиваем тех, кого нужно убить, – сказал он, а затем медленно, с расстановкой добавил: – Мы не убиваем детей.

– И все же вы убили жену герцога Исолта и его сыновей Лукана и Патрина. Вы убили Аветту, его дочь.

Она любила рисовать собак, как сказал Шуран. Надеялась, что если рисунок понравится отцу, то он подарит ей щенка на день рожденья.

– Нас послали убить герцога Исолта, – возразил дашини, – а не женщину и ее детей.

– Так что там произошло? Несчастный случай? Один из ваших братьев поскользнулся и случайно прирезал всю семью?

Дашини скривился.

– Мы – острейшие клинки, а не тупые деревянные дубинки. – Голос его кипел от гнева. – Мы не убивали семью герцога Исолта.

– Тогда кто это сделал?

– Может, один из ваших? – предположил он. – Шкурники сильно ненавидят аристократов.

Он хотел отвлечь меня, сыграть на моих сомнениях, и это о многом говорило.

– Думаю, ты уже знаешь, что это не так.

– Тем хуже, – ответил он. – Возможно, твой король был бы до сих пор жив, если бы его интуиция не подвела. Несмотря на все это, Фалькио, смерть властителей всегда приносит хаос. Ты лучше всех должен бы знать это. А когда возникает хаос, многие хотят воспользоваться им, обвиняя друг друга.

Святой Денеф, Обманувший богов! Так вот почему дашини все еще здесь, живой, когда с остальными узниками жестоко расправились.

– Черт, тысяча чертей! – воскликнул я.

– В чем дело? – спросил Джиллард. – Что происходит?

Вот что случилось с Уинноу. Она получила рану в бедре, защищая герцога Исолта от дашини, посланных убить его, но кто-то другой прикончил ее и семью герцога и выставил всё в таком свете, будто Уинноу в этом виновата. Один из заговорщиков подослал дашини убить герцогов, но кто-то воспользовался этим хаосом, чтобы расправиться с их семьями. Вместе они не работают, а это значит, что два игрока пытаются управлять событиями, оставаясь в тени. Один хочет ослабить власть герцогов, а другой жаждет разрушить страну целиком.

– Скажи мне, что происходит! – бешено потребовал Джиллард. – Прошу тебя! Скажи, что с моим сыном?

Я замешкался, прежде чем произнести следующую фразу, потому что до сегодняшнего дня даже представить не мог, что когда-нибудь это скажу:

– Проклятых дашини подставили.

Те, кто схватил Томмера, используют его как приманку, чтобы заполучить Джилларда и расправиться с ними обоими. Затем они уничтожат дашини и сделают вид, что это он совершил убийства, но не смог выбраться и умер от ранений.

Я уставился на парня, сидевшего в тени. Теперь я понимаю, что тебя беспокоит, как бы ты ни пытался это скрывать. Ты не знаешь, кто убивает детей. Тебя обвели вокруг пальца, как болвана, тебя и твоих братьев-дашини, но тебе нет до этого дела.

Дашини кивнул, хотя я ничего не сказал. А затем без всякого выражения в голосе он произнес:

– Мы пропали.

И мне вдруг показалось, что он меня умоляет.

– Где они? – спросил я. – Где они держат мальчика? Если не ты и не твои братья-дашини убивают наследников, то тебе не нужно защищать тех, кто это делает.

– Я не знаю, – ответил он. – Но не думаю, что теперь мальчика будет сложно найти.

– Теперь? Почему теперь? – спросил Джиллард.

Мне в голову приходил лишь один ответ: надо молиться, чтобы Кест и остальные уже нашли его.

Раздался странный писк, словно какое-то насекомое слишком близко подлетело к моему уху, но затем звук быстро изменился: отражаясь от стен, он заметался по проходам подземелья. Стал громче и превратился в жуткий стон, переходящий в крик ужаса, и я почувствовал, что сейчас сойду с ума от этого звука.

В глазах дашини мелькнуло сочувствие, и он сказал:

– Потому что наступило утро, а в это время они всегда истязают мальчика.

Герцог Рижуйский бежал по своему подземелью с криками и воплями, которые обычно исходили из уст его узников. Словно летучая мышь, переставшая ориентироваться в пространстве, он носился по искривленных ходам лабиринта, отчаянно пытаясь найти, откуда доносятся крики о помощи.

– Остановитесь! – воскликнул я и схватил его за плечо. Прижал к стене и удерживал его там, пока он не перестал бороться.

– Отпусти меня, будь ты проклят! Они истязают моего сына! Они…

– Послушайте, – сказал я, указывая туда, где в конце тупика находилась скрытая в тени яма в полу, дно которой было утыкано пиками. Охранник, привыкший к здешним местам, и даже любой осторожный человек заметил бы опасность, но беглец, спасающий жизнь, вероятней всего, угодил бы туда, даже не успев понять, что там ловушка. – Вы не поможете Томмеру, если погибнете.

Герцог огляделся и заметил боковой проход вправо.

– Там! – сказал он. – Смотри! Нужно идти туда.

– Остановитесь! – повторил я. – Подумайте. Поглядите на землю – видите, это наши следы. Мы просто ходим кругами.

– Святые угодники… мы… – Он помотал головой. – Мы здесь уже проходили несколько минут назад… Но я… – Он резко замолчал, и лицо его исказилось от отчаяния, словно стало маской, которую слепил безумный скульптор.

– Идемте, – ласково сказал я. – Я знаю, как найти его.

Я потащил герцога за собой и повернул в новый коридор. В хождении кругами тоже есть польза: узнаёшь, куда не стоит идти. Но, что важнее, я начал понимать, как звук распространяется по подземелью, и перестал следовать за самым громким эхом – вместо этого старался прислушаться к тому, что повторялось меньше всего. Я надеялся, что Кест и остальные уже давно это сообразили.

Когда мы подошли к следующему перекрестку, я заметил мелькнувшую тень и знаком приказал герцогу остановиться.

– Почему мы…

Я зажал ему рот.

– Тихо, – шепнул я. – Смотрите. – Я показал на проход.

Там виднелся свет. Мы нашли их.

Оставалось лишь надеяться, что убийц поразит внезапная слепота и они не увидят меня. Но прежде чем я успел придумать, что делать дальше, Томмер снова начал кричать. Джиллард вырвался из моего захвата и ринулся в тот проход, где мелькал свет, громко выкрикивая имя своего сына, лишив меня всякой возможности внезапно атаковать.

Черт бы побрал твою глупость, Джиллард, и меня за то, что я не вырубил тебя, пока мог.

Я бросился за ним, обнажив обе рапиры, стараясь, чтобы они не зацепились за стены узкого прохода. Мы завернули за угол и выбежали в длинный зал, из которого коридоры уходили налево и направо. На другом конце находилась большая камера, отделенная не решеткой, а железной стеной. Дверь посреди стены была открыта, и внутри камеры я увидел на полу троих окровавленных мужчин. Наверное, это были рыцари, охранявшие Томмера. Сэр Тужан безуспешно пытался подняться на ноги, второго рыцаря я не знал, третий, мертвый, валялся на полу у двери в луже крови. В центре камеры лежал на спине Томмер, сын Джилларда: казалось, он спит.

– Томмер! – вскрикнул герцог и вбежал в камеру.

– Ваша светлость, – простонал сэр Тужан. – Мы с сэром Одиаром услышали чьи-то шаги и молились Гуресте, богу войны, чтобы это были вы.

– Где убийцы? – спросил я.

Рыцари указали на небольшой проход.

– Когда дашини услышали крики герцога, они бросились туда.

– Сколько их?

– Пятеро.

– Пятеро дашини?

Тужан замешкался.

– Нет… я точно не уверен, может… Но на них же были маски, они наверняка дашини.

Тысяча чертей! Даже если убийцы и не дашини – а в этом я убеждался все больше и больше, – я бы не смог остановить пятерых в одиночку: у них было несколько дней, чтобы изучить эти коридоры.

Проблема решилась сама собой, потому что появились Кест и сэр Истан.

– Мы побежали на крики герцога, – ответил Кест на мой молчаливый вопрос. – Как мальчик?

– Не знаю, Кест. Тужан говорит, что их пятеро.

Кест осмотрел пыльный пол.

– Слишком много следов, и идут во всех направлениях. Как давно они ушли?

– Да только что, – ответил Тужан слабым, испуганным голосом. – Убежали, как только услышали, что герцог идет сюда.

– С чего бы им бежать? – спросил Кест, но прежде, чем Тужан успел ответить, послышались тяжелые шаги, и в дверях появился Уф, а за ним Валиана, Пэррик, Дариана и Шивалль в хвосте.

– Чертовы болваны. Так легко потерялись, – сказал Уф. – Толстяк такой умный, а? – Он ткнул пальцем в землю и принялся описывать им круги.

– Шивалль водил нас кругами, – пояснила Дариана.

Валиана бросилась к нам.

– Где Томмер?

Я показал – она вбежала и склонилась над ним. Протянула руки к мальчику, но Джиллард шлепнул ее по пальцам.

– Не трогай его! Никто не прикоснется к нему, кроме меня!

Томмер заморгал, веки его затрепетали, как крылья бабочки на ветру. Он посмотрел на отца, затем на Валиану.

– Сестра? – спросил он. – На тебе плащ… ты пришла спасти меня?

Меня удивило, что Томмер назвал ее сестрой. Очевидно, Джилларду это не понравилось.

– Томмер! – воскликнул он, не стыдясь слез. – Я здесь. Твой отец здесь. Я нашел тебя. Нашел!

Томмер посмотрел на отца.

– Да… отец, – пробормотал он. – Мне жаль, отец…

Джиллард прижал его голову к своей груди.

– Ты украл мой ключ, глупыш.

– Я… я не крал…

– Ваша светлость, – слабым голосом сказал сэр Тужан. – Убийцы… они сказали, что есть другой выход из подземелья, по которому они смогут вернуться и убить вас и вашего сына, когда захотят. – Он неловко встал на колени и кое-как поднялся, шатаясь. – Дайте мне клинок, ваша светлость, я их найду даже на краю земли.

– Не смешите меня, – сказал Джиллард, пытаясь поднять Томмера. – Вы и сэр Одиар едва стоите на ногах. – Он повернулся ко мне. – Ты сказал, что собираешься положить конец этому заговору, остановить убийства и так далее. Возьми с собой остальных, найди заговорщиков и убей.

И тут я увидел небольшой темно-синий мешочек размером с кулачок ребенка. Вытащил из-за пазухи нож и осторожно открыл вверх мешочка. Он был на четверть полон темно-синего порошка. Святые угодники, сколько же у них было в начале? Неужели они всё применили к Томмеру?

– Мальчику нужен лекарь, – сказал я.

– Шивалль! – воскликнул герцог. – Найди моего лекаря! Найди Фиренси, тотчас же!

Когда толстяк потащился к проходу, Уф прокричал ему вслед:

– Постарайся не потеряться, а?

Герцог Джиллард посмотрел на нас.

– Сэр Истан, сэр Джайрн, то есть Пэррик, как бы тебя, черт побери, ни звали, вы останетесь здесь, чтобы вместе со мной защищать моего сына. Все остальные, идите и отыщите убийц, прежде чем они сбегут.

– Пошли, – сказал я Валиане.

Она хотела встать, но Томмер схватил ее за руку и заплакал:

– Сестра, останься. Пожалуйста… Мне страшно. – Веки его снова затрепетали.

– Она тебе не сестра, – мягко сказал Джиллард, хотя в голосе его слышались нотки гнева. – Она не моя дочь, просто…

Мне захотелось на месте избить его до полусмерти за то, с какой легкостью он отрекся от девушки, которую на протяжении восемнадцати лет считал своей дочерью, но, к ее чести, Валиана думала лишь о Томмере.

– Он несколько дней находился рядом со злыми, опасными людьми, ваша светлость, – тихо сказала она. – Если мое присутствие его утешает, то…

– Хорошо, черт вас всех побери. А теперь идите, схватите этих проклятых дашини!

Мы вышли в зал.

– Три прохода, – показал я.

Не сказав ни слова, Кест побежал в один, Дариана – во второй, я пошел в третий, но не успел сделать и двадцати шагов, как услышал, что за мной спешит Уф.

– Я иду, – тяжело дышал он. – Я иду. Чертова лошадь не лучше меня. Но быстрее.

Мы дошли до конца коридора, я посмотрел на землю в поисках свежих следов, но ничего нового не заметил.

– Как ты думаешь, куда они пошли? – спросил я у Уфа.

Он показал на проход справа.

– Назад к лестнице. Потом на первый этаж и во дворец. Тут один путь.

– Не может такого быть, – возразил я. – Две дюжины рыцарей ждут на верху лестницы. Никакой убийца не пройдет этим путем. Должен быть другой выход.

Уф покачал головой.

– Нет другого. Одна дверь – черная.

– Послушай. Сэр Тужан только что сказал, что убийцы говорили о другом выходе, по которому можно войти в подземелье и выйти из него.

Уф резко ответил:

– Ты ничего не знаешь, чертов крутой плащеносец. Я иногда тут бывал, а? Никогда не знаешь, вдруг бы герцог разозлился или эта стерва Патриана меня сюда отправила, а? Я везде смотрел. Я везде ходил. Осматривал камеры. Чертовы рыцари ни хрена не знают. Я знаю. Один выход отсюда. Черная дверь.

Бывший палач смотрел с вызовом, ожидая, что я начну спорить; его черные маленькие глазки горели уверенностью, но как это возможно? Каким образом убийцы собирались отсюда выйти? Сотню раз я проклинал Джилларда и его жуткое подземелье, проклинал сэра Тужана и остальных двух рыцарей за то, что ничего не сказали, когда одиннадцатилетний мальчишка украл у отца ключ, и позволили дашини затащить его в подземелье. Они что, убить его пытались? Неужели пытались?

– Святой Загев, Вызывающий слезы песней… – Я повернулся и увидел в тусклом свете коридора, как две фигуры поднялись с пола в камере. Один из них протянул руку к синему мешочку с порошком дашини.

Молча выругавшись, я бросился бежать по коридору – Уф, пытаясь догнать меня, спрашивал:

– Что? Что??

Томмер не заставлял рыцарей приводить его в подземелье, – сказал я, проклиная себя за то, что оказался таким болваном. – Это Тужан и остальные двое насильно притащили его сюда.

Глава тридцать третья Похитители

Мы добежали до камеры за несколько секунд, но за это время успели проиграть битву. Сэр Истан умирал, лежа у железных ворот, кровь полилась у него из горла, когда он попытался встать в последний раз. В коридоре Пэррик на полу боролся с рыцарем, который прежде лежал рядом с Томмером. Рыцарь колотил кулаком по рукояти кинжала, который торчал у Пэррика между ребер – наверное, ему удалось обнаружить зазор между защитными пластинами плаща, – жуткий крик, от которого стыла кровь в жилах, эхом заметался по камере. Рыцарь поднялся, вытащил кинжал и вонзил его Пэррику в лицо. Уф подбежал к рыцарю, схватил его за длинные каштановые волосы и швырнул в мою сторону. Я ударил противника рапирой в правое плечо, затем в левое: хотел, чтобы он еще пожил немного и успел рассказать, кто приказал устроить нападение. Пусть помучается.

Послышался лязг – я оглянулся и увидел, как сэр Тужан закрывает дверь в камеру. Он заперся с Валианой, Джиллардом и Томмером; сквозь вертикальные прорези в двери я увидел, что он оборачивает тряпицей лицо, оставив открытыми лишь глаза. Мальчик все еще лежал на полу и не двигался. Валиана с Джиллардом сидели скрючившись в разных углах, стеная от ужаса.

Пэррик схватил меня за ногу, чтобы привлечь внимание.

– Пыль, – прошептал он. – Когда ты ушел, Тужан бросил в нас горсть пыли. Это… Святые угодники, Фалькио, это намного хуже, чем я думал…

Я понимал, что он имеет в виду: никогда не забуду пыль дашини и то, что она сотворила с моим разумом…

Я огляделся, не найдется ли другого способа пробраться в камеру, но черная железная дверь с тремя узкими, в два пальца шириной, вертикальными прорезями была единственным входом. Даже если бы я метнул нож через узкое отверстие, то вряд ли смог бы попасть в Тужана, и уж тем более не хотел рисковать, случайно ранив кого-то другого. Тужан тоже не рисковал: он бросился к пленникам, схватил Томмера и прикрылся им, как щитом.

– Даже не пытайся что-нибудь предпринять, шкурник, – сказал рыцарь, обвивая рукой шею Томмера. –Маленькие мальчики на удивление очень хрупкие. Хрусь-хрясь, и всё!

Я смотрел на сэра Тужана и старался понять, как остановить его. Он все еще был в крови: теперь стало ясно, что это не его кровь. Такая простая уловка. И все те мелочи, которые никак не укладывались в голове, наконец-то разъяснились. Он вместе с двумя товарищами украл ключ герцога, затем притащил сюда Томмера. Закрывшись в подземелье, они перерезали глотки всем узникам, затем послали наверх Тужана с требованиями похитителя. Пыль дашини позволяла удерживать Томмера в послушании…

Но почему они убили третьего? Может, он стал сопротивляться, когда понял, что остальные двое задумали? Сохранилась ли у них хоть капля совести?

– В чем дело, шкурник? – издевательски спросил Тужан. – Нечего сказать? Не хочешь узнать, как я отсюда выберусь после того, как убью Джилларда? И мальчика, разумеется, тоже.

Я не ответил, потому что был уверен: когда погибнут герцог и его сын, а потом и все мы, Тужан убьет дашини и представит себя горюющим героем, который сумел отомстить за своего герцога. Это наверняка понравится его товарищам: многие из них и без того презирают Джилларда. Он станет говорить о рыцарской чести, о воле богов и о шансе основать новую, славную династию, и рыцари его поддержат. Мне не было до всего этого дела: единственное, о чем я сейчас думал, – это как спасти мальчика и пронзить клинком черное сердце Тужана.

Валиана сидела в углу, скорчившись. В глазах ее плескался ужас, вызванный порошком дашини; она столкнулась со мной взглядом и попыталась взять себя в руки и встать, но тут же упала на пол и вскрикнула от страха, слезы заструились по ее лицу. Проклятые дашини и их чертов порошок. Как же отвратительно, что люди, умеющие так хорошо драться, используют яд, чтобы ослабить своих противников.

– Ну же, шкурник. Ты наверняка умираешь от любопытства и хочешь узнать, почему мы с сэром Одиаром решили убить нашего герцога и его единственного сына. Почему трижды прославленные рыцари…

– Пожалуй, нет, – ответил я, лихорадочно ища выход. – Полагаю, вы просто негодяи и трусы. Другого ответа мне и не требуется.

Я не мог метнуть в него нож: даже если бы просунул руку с клинком сквозь прорезь, мне не удалось бы размахнуться, чтобы причинить ему серьезный вред. А ему достаточно двинуть рукой, и он свернет Томмеру шею. Если бы Брасти был здесь, он бы выстрелил Тужану прямо в глаз или еще куда-нибудь, но я не мог похвастаться такой меткостью.

Будь ты проклят, Брасти, что бросил нас, когда ты так нам нужен!

– Мы – люди чести! – прорычал Тужан, обиженный тем, что я не уделил должного внимания его хладнокровному злодейскому плану. – Герцоги подвели рыцарей Тристии. Они подвели всю нашу страну. Они…

– Замолчи, – сказал я. – Ты мешаешь мне думать.

Уф оттолкнул меня и начал бросаться всем телом на дверь, снова и снова. Он был сильнее, чем кто бы то ни было, и железная дверь задрожала под его натиском. Возможно, лет через сто он бы ее и выбил.

– У тебя есть план, крутой парень? – выговорил он, тяжело дыша.

План у меня был. Пусть и не очень хороший. В первый раз, когда на мне испробовали пыль, я чуть не задохнулся от страха. Однако Киллата перенесла эту пытку немного легче, и другие женщины тоже: возможно, они могли лучше противостоять порошку… и тогда, может, у нас есть шанс.

Прости, Валиана. Никого нельзя заставлять проявлять подобную храбрость.

– Думаешь, ты тут в безопасности, Тужан? – прокричал я сквозь прорезь. – Ты поступил глупо, запершись в одной камере с плащеносцем.

Тужан захохотал.

– С ней-то? Знаешь, шкурник, когда я впервые услышал, что король стал набирать в ряды странствующих магистратов баб, то подумал, что это какая-то шутка. Есть причины, по которым бабы никогда не станут рыцарями, шкурник.

– Есть причины, по которым рыцари никогда не станут плащеносцами, – ответил я. Посмотрел на Валиану, надеясь, что удастся перехватить ее взгляд, но она лишь бормотала что-то и трясла головой снова и снова. – Это страшно, – крикнул я ей. – Все равно что стоять на утесе и смотреть в пропасть, а потом сообразить, что потерял равновесие и…

– Ты теряешь время, шкурник, – прервал меня Тужан. – В первый раз, когда мы испробовали порошок на мальчишке, я немного просыпал себе на кожу и потом орал и бегал, как сумасшедший.

Уф, стоявший рядом, хохотнул.

Похоже, ты не так уж крут, а?

Закрой пасть, пес, – сказал Тужан. – Когда мы проведем в Рижу праведную чистку, ты будешь болтаться на виселице рядом с герцогом.

– Висеть радом с герцогом? Большая честь для меня, а?

– Валиана, – продолжил я. – Вдохнуть пыль – все равно что впустить ад в свое сердце, я это знаю. Ужасно! Большинство людей не способны с этим справиться. Но за большинством людей не гоняются армии по всей северной Тристии, чтобы убить их, как они гонялись за тобой. Большинство людей никогда не брали в руки клинок, не дрались с солдатами в два раза крупнее них и в десять раз опытнее, как это делала ты.

– Я сломаю мальчишке шею! – выкрикнул Тужан.

– Тогда получишь кинжалом в сердце, умник, а? – сказал Уф.

Тужан прижал Томмера еще крепче. Мальчик немного повернул голову, и теперь на меня смотрели три пары глаз.

– Валиана, – сказал я успокаивающим, насколько возможно, голосом. – Многие бы просто скорчились на полу и не стали бороться с пылью, но им никогда и не говорили, что вся их предыдущая жизнь – одна сплошная ложь. Они не узнавали, что оказались совсем не теми, кем себя считали. Они не восставали против целого мира, как это сделала ты.

Я давил на решетку, пытаясь просунуть руку сквозь прорези.

– Валиана, ты справилась с большим количеством страхов, чем любой живущий на земле. Тебя не остановит какая-то пыль, созданная кучкой трусов, которые так боятся этого мира, что вынуждены скрывать лица за масками. Ты не такая. И раньше ты такой не была, и уж тем более не станешь теперь.

Тужан быстро повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Когда он обернулся ко мне, то даже сквозь ткань, закрывавшую рот и нос, я смог разглядеть отвратительную ухмылку.

– Хорошая мысль, шкурник: думаешь, что смог бы уговорить ее проявить отвагу, словно ты какой-то жалкий уличный священник? Должен признаться, меня тронуло, когда ты пытался уболтать меня у двери. «Когда вы были ребенком, вы же мечтали стать героем». Отлично сказано, шкурник, но, к сожалению, ни тогда, ни сейчас твои слова ни на что не повлияли. Боюсь, в жизни всё бывает не так. – Он наклонился и поднял с пола клинок. – Скоро сюда придут мои друзья.

Я пропустил его слова мимо ушей.

– Валаиана, пришло время, – твердо сказал я. – Ты говорила, что хочешь, чтобы твоя жизнь имела смысл. Так сделай это сейчас. Время пришло. Встань и убей этого сукиного сына ради меня.

Она взглянула на меня – рот ее перекосился от страха, словно моя просьба казалась намного хуже того, что она увидела под воздействием пыли. Но медленно, очень медленно она заставила себя встать и потянулась за клинком.

Тужан услышал скрип ее плаща и обернулся, и в этот миг я метнул нож. Мне повезло: клинок попал рыцарю в плечо, он вскрикнул и отпустил Томмера. Я достал второй, но, прежде чем успел его метнуть, рыцарь схватил Валиану за воротник и бросил ее к железной стене. Она отскочила к двери, на миг коснувшись пальцами моей руки. Ее колотило.

– У тебя получится, – прошептал я. – Бояться нечего, но…

Она поглядела на меня сквозь прорези в двери. Дрожащие губы вымолвили:

– Помолчи, Фалькио.

Она оперлась рукой о стену, восстановив равновесие, а потом повернулась к Тужану.

– С-сдавайся!

Тужан рассмеялся.

– Хочешь потанцевать со мной, девчонка?

Он поднял острие шпаги и сделал выпад ей в лицо – она отшатнулась к двери. Тут же выпрямила спину и шагнула в центр камеры. Клинок ее дрожал, но она держала его перед собой. Я хотел метнуть еще один нож, однако Тужан принялся ходить вокруг Валианы так, чтобы она все время стояла между нами.

Валиана сделала выпад, целясь Тужану в грудь: рука ее тряслась так сильно, что клинок комично выписывал волны в воздухе. Рыцарь переступил с ноги на ногу, слегка отодвинулся и злобно ухмыльнулся, потому что она промахнулась, но Валиана не собиралась останавливаться. Она продолжала атаковать его, пытаясь обойти защиту, и целилась в живот, шею, ноги. Когда Тужан нападал, она не пыталась парировать удар, положившись на защитные пластины, вшитые в плащ. Я порадовался тому, что она не видела Пэррика, пронзенного сквозь плащ… Пластины, несомненно, защищали ее, но Тужан был крупнее и намного сильнее, и клинок в его руке – тяжелее. Он обрушил палаш на ее плечо, затем ударил по ребрам, каждый раз заставляя меня зажмуриваться от страха.

Тысяча чертей, ты так долго не продержишься. Заставь его двигаться, девочка!

Валиана дралась как могла, но каждый раз, когда она пыталась подставить рыцаря под удар моего ножа, он делал широкий замах – это заставляло девушку передвинуться, чтобы не упасть и отпарировать удар.

– Ты умрешь, девчонка! – сказал Тужан, в который раз сбивая ее клинок с линии. – И как ты себя чувствуешь, зная это?

Она снова приняла защитную позицию.

– Чувствую… облегчение.

Он засмеялся.

– В этом вся история Тристии: глупая девчонка, брошенное отродье безвестных крестьян, представляет себя великим воином. У тебя хоть имя есть, девчонка? – Он поднял клинок и нанес страшный удар по шее наискосок.

Она успела вовремя отбить его, но Тужан отвел клинок и без труда ударил ее по ребрам.

– Я знаю, – радостно сказал он. – Я дам тебе имя! Будем звать тебя Стерва? Или Потаскуха? Может, Шлюха? Больше всего мне нравится Шлюха.

Почти лениво он размахивал клинком вперед и назад по широкой дуге, оттесняя Валиану к железной стене. Он даже не вспотел, а ее силы были уже на исходе.

– Знаешь, – сказал рыцарь, словно всерьез размышлял о сказанном, – Шлюха – слишком короткое слово для настоящего имени. Давай мы тебя будем звать Мертвая шлюха. Так же лучше? Звучит солиднее, не считаешь?

Тужан еще дважды махнул клинком – теперь он двигался быстрее, – ударил по ногам, затем в бок. И я услышал, как треснуло ребро.

Валиана отступила. В любую секунду она могла умереть.

– Прекрати! – крикнул я рыцарю. – Прошу тебя, остановись. Не делай этого.

Тужан оставил меня без внимания: он уже горел праведным гневом и наступал на Валиану.

– Вы правы лишь в одном, сэр рыцарь, – сказала Валиана, дрожа, но держась на ногах. – Это и есть история Тристии, которую рассказывают в подземном чреве отвратительного дворца, стоящего в сердце самого порочного города в мире. Это история рыцаря, бесчестного и трусливого, который готов убить маленького мальчика, чтобы удовлетворить свои грязные желания, захватив власть.

– Молчи, Мертвая шлюха. Я не какой-то там крестьянский сын, на которого ты можешь мычать. Я – рыцарь Тристии.

– Так и есть, – сказала она, пытаясь удержаться на ногах и едва не роняя клинок. – А я… Я – Валиана валь Монд, глупая крестьянка и плащеносец в одно и то же время. – Она сжала в руке оружие. – Я – мертвая шлюха, которая собирается тебя убить.

Она подняла клинок и сделала выпад, целясь ему в живот. Он отбился и ударил ей в грудь.

Быстр, подумал я, он слишком быстр для нее – девушка не успевает парировать. Но Валиана даже и не пыталась, позволив его клинку ударить ее еще раз в грудь слева. Сломалась защитная пластина – могу поклясться, я услышал, как рвется кожа плаща, а затем послышался тошнотворный влажный звук…

Глаза Тужана округлились от удивления и радости.

– Она… она просто сама шагнула на клинок! – Улыбка стала еще шире. – Вот же тупая шлюха! Вообще ничего не соображаешь? Никогда не дралась с законно… законнорожденным?

Рыцарь посмотрел вниз и только тогда увидел острие меча Валидны, лежавшее у него в ложбинке под шеей.

– Добро пожаловать в Тристию, – сказала она и обеими руками с силой вогнала клинок, проткнув его шею и голову насквозь.

Они простояли еще немного, глядя друг другу в глаза – два рассказчика, каждый убежденный в том, что его история правдивей. Затем Тужан яростно заморгал, я увидел, как кровь начала сочиться из уголков глаз: плоть внутри его черепа стала распадаться. Кровь полилась по лицу, и на краткий миг показалось, что он плачет кровавыми слезами раскаяния. Валиана вытащила клинок и оттолкнула рыцаря от себя – падая, он вытянул клинок у нее из груди. Девушка выронила оружие и упала на четвереньки рядом с Томмером, лежащим без сознания.

Нет, прошу тебя, нет, думал я, бессмысленно дергая ручку железной двери.

Очень медленно она водила рукой по грязному каменному полу, пока ее пальцы не нашли ключ. Не глядя, Валиана бросила ключ мне, и я едва не уронил его, но все-таки успел схватить. Руки дрожали, и я никак не мог попасть в замок, поэтому Уф отобрал у меня ключ, вставил в замочную скважину и отворил дверь.

Я вбежал внутрь и рухнул на колени подле Валианы, положил ее голову к себе на колени и прижал к ране платок, который достал из плаща. Ее веки трепетали, она стремительно бледнела.

– Валиана! – прокричал я. – Не уходи! Прошу…

Она сжала мою руку.

– Все в порядке, – едва слышно прошептала она. Затем повернулась и посмотрела на герцога Джилларда, который все еще корчился от страха в углу. – Теперь вы бы не возражали, чтобы у вас была такая дочь.

Глава тридцать четвертая Храбрец

– Где, черт побери, лекарь? – кричал я, поддерживая Валиану одной рукой, а другой прижимая платок к ране на груди, откуда сочилась кровь.

Томмер поднялся, мутными глазами оглядел камеру, словно только что очнулся от глубокого сна. Подошел к нам и склонился над Валианой.

– Сестра, – сказал он, – ты выглядишь уставшей.

Валаиана заставила себя на миг открыть глаза, слабо улыбнулась ему, но ничего не сказала.

В коридоре раздались шаги, и в дверях появился Кест, за ним Дариана и Шивалль. Следом прибежали стражники герцога.

– Лекарь сейчас придет, – сообщил Кест. – Он шел прямо за нами, скоро будет.

Шивалль вбежал в камеру. Джиллард перестал трястись – просто сидел в углу, что-то бормоча под нос. Я был уверен, что через час он придет в себя и станет таким же мерзавцем, как и прежде.

– Лекарь сначала осмотрит герцога, – как всегда нахально, сказал Шивалль, – затем Томмера. А уж потом, – он с отвращением поглядел на Валиану, – я рассмотрю все остальные просьбы о помощи.

– Кест, – сказал я спокойным голосом. – Когда появится лекарь, немедленно отправь его к нам.

Шивалль повернулся к стражникам, стоявшим за дверью.

– Арестуйте шкурника. Всех арестуйте.

– И еще, Кест, – я обратился к другу, – можешь убить всех, кто будет мешать лекарю осматривать Валиану.

Томмер покачал головой.

– Довольно, – сказал он и указал на тела, лежавшие на полу. – Довольно уже смертей. – Он отвернулся и подошел к Шиваллю. – Мой отец придет в себя. Потребуется лишь несколько часов, чтобы его разум очистился от пыли. А сестра смертельно ранена. Лекарь осмотрит ее в первую очередь.

– Она не ваша сестра, – возразил Шивалль. – Это просто крестьянка. Она…

– Я – сын герцога Джилларда, – сказал Томмер. – И однажды – возможно, даже скоро – я стану герцогом Рижуйским. Вам бы следовало запомнить это, Шивалль.

В одно мгновение из одиннадцатилетнего мальчишки, избитого и напуганного, Томмер вдруг превратился в будущего правителя самого могущественного герцогства Тристии. Лицо Шивалля стало мертвенно-бледным.

– Я… Конечно, сударь.

Томмер повернулся к Валиане и посмотрел на нее с такой теплотой, которую я не предполагал увидеть у мальчика, прошедшего через подобные ужасы.

– Она – моя сестра, раз я так говорю. – Он сел рядом с ней, положил голову ей на плечо и закрыл глаза. – Лекарь осмотрит ее в первую очередь.

– Давайте позволим решать, кого осматривать первым, тому, кто лучше всего в этом разбирается, – раздался голос из толпы. – Расступитесь, болваны.

Стражники пропустили вперед седого старца, который нес в руке кожаную сумку лекаря. Судя по его расшитым красным с золотом одеждам, он был дворянином. Старик взглянул на Томмера, затем на Джилларда, встал на колени и приподнял веко Валианы. Пощупал ее лоб и шею, приложил ладонь к щеке.

– Меня зовут Фиренси, – сказал он. – Моя рука кажется тебе холодной или горячей?

– Немного холодной, немного, – ответила Валиана.

– Она ранена в грудь, – сказал я. – Почему вы…

– Я знаю, где находится рана. Мне нужно понять, как ее тело справляется с ней.

– Положить ее на спину?

– Если хотите убить ее. – Лекарь открыл саквояж и вытащил маленький деревянный ларец. Внутри лежали белые пилюли. – Высунь язык! – приказал он Валиане и положил одну пилюлю ей в рот. – Не глотай, пусть рассосется. Боль уменьшится, и тебе станет легче.

Я вспомнил Бейтину и ее глупых лекарей со сладенькими микстурами, которые избавляли от боли, но не исцеляли.

– Где-нибудь поблизости есть деревенская знахарка? – спросил я.

Фиренси поднял брови, но продолжал смотреть на Валиану.

– Считаете меня придворным фатом, который только и делает, что прописывает богачам ароматические снадобья, чтобы они лучше ублажали своих женушек в постели?

– Я… – Не стоит злить этого человека, лучше от этого не будет, возможно, мне просто следует помолчать. – Нет, я..

– Так вы абсолютно правы, – сказал он и вытащил из саквояжа бинты, пластыри, иглы и пузырьки и поставил их рядом. – Я люблю вкусно есть, сладко пить и мягко спать, и чтобы постель мне застилала служанка. – Он повернулся ко мне и положил руку на плечо. – Но матушка моя была деревенской знахаркой и при желании могла даже полумертвого поставить на ноги. Я позабочусь об этой девушке и сделаю всё, что в моих силах. – Он надавил пальцами на какой-то нерв в плече девушки, словно вогнал туда огромную булавку. – А теперь не мешайте мне и позвольте заняться своим делом.

Я разжал объятия и помог усадить Валиану к стене, но она тут же схватила меня за руку.

– Не хочу умирать, Фалькио.

Я поглядел на нее. Длинные волосы висели сосульками, мокрые от пота пряди прилипли к сморщенному от боли лбу.

– Наверное, выглядит совсем по-другому, но я не хочу. Я боюсь смерти, ужасно боюсь, – прошептала она. – Когда рыцари… Мы с герцогом Джиллардом пытались помочь Томмеру, сэр Истан и Пэррик охраняли вход, чтобы никто на нас не напал. Сэр Тужан и тот, второй, были ранены и выглядели ужасно, но они тут же вскочили с пола – я ничего еще понять не успела, а сэру Истану уже перерезали горло, а Пэррику пронзили бок.

– Ладно, потом расскажешь. Ты не умрешь. – Я посмотрел на Фиренси, который доставал ошметки плаща из раны, хоть кровь продолжала течь. Если он и знал судьбу Валианы, то глаза его этого не выдавали.

Валиана закашляла.

– Тужан сунул руку в синий мешочек и бросил порошок прямо нам в лицо. Я постаралась не дышать, но…

– Он действует через кожу, – сказал я.

– Странно, – сказал Фиренси, нанося на края раны липкую мазь, которая пахла как разлагающийся труп. – Такого в моих книгах нет.

Он начал ощупывать рану – Валиана дернулась и сжала мою руку.

– Когда мы с тобой познакомились, ты бросался в любую опасность, чтобы спасти людей. Ты… Я тебя ненавидела, Фалькио. Потому что из-за тебя я чувствовала себя капризной девчонкой, которая играет в принцессу. Наверное, такой я и была. Когда ты сказал, что остаешься в Рижу, чтобы защитить Алину… Она была никем, просто дочерью не слишком знатного дворянина, и я подумала: «Если он погибнет, сражаясь за жизнь ребенка, пожертвует собой, чтобы спасти одну маленькую девочку… что люди скажут о нем?»

– Что он был идиотом, – сказал я и сел рядом. – Родился крестьянином, вырос болваном, умер идиотом.

– Неправда. – Пальцы Валианы скользнули вниз по моей руке прямо в ладонь. – Ты же уже давно это понял. Что люди будут помнить о нас? Вот что имеет значение. Кто мы такие? Об этом расскажут лишь наши дела, отважные или трусливые, щедрые или жадные. Я не хочу умирать, Фалькио, но если я умру сейчас, что люди подумают обо мне?

– Что у тебя было искаженное представление о философии, – ответил я, следя за руками Фиренси, который накладывал такую толстую повязку на грудь, какой я прежде никогда не видел.

Она засмеялась и тут же скривилась от боли.

– Нет, они скажут, что крестьянская девчонка без имени взяла в руки шпагу, чтобы спасти жизнь сыну герцога, хотя и знала, что он ей не брат. Они скажут, что сирота была такой же отважной, как рыцарь, а потом посмотрят на какую-нибудь глупую девчонку и задумаются, а вдруг и она станет героиней. – Валиана сжала мою ладонь. – Хорошая история?

– Чертовски хорошая!

Она улыбнулась и закрыла глаза.

– Хорошо. Теперь иди и останови все это безумие. А мне хочется спать.

Страх опутал сердце, потому что я заметил, что дыхание ее замедлилось и стало прерывистым.

– Это мазь, – объяснил Фиренси, поднимаясь на ноги и потягиваясь. – Она какое-то время проведет без сознания. Нужно пару часов, прежде чем ее можно будет перенести – я распоряжусь, чтобы убрали тела и доставили одеяла. Ей нужно находиться в тепле.

Меня вдруг осенило.

– Здесь неподалеку, в Мерисо, живет женщина. Ее зовут Эталия…

– Что? Какая-то знахарка? Полоумная ведунья, чьи родители находились в близком родстве? Все еще не доверяете мне, а?

– Она сестра Милосердного света, – сказал я. – Они могут…

– Знаю, кто они такие. – Фиренси оторвал взгляд от Валианы и посмотрел на меня. – Что ж, это не так уж глупо. В основном все это духовная чушь, конечно, но есть и доказательства того, что иногда они ускоряют процесс выздоровления. Значит, Эталия из Мерисо? Я пошлю за ней через день-два.

Я хотел возразить, но лекарь добавил:

– То, что она делает, не поможет при таком ранении, пока само тело не решит, жить ему дальше или умереть. Я пошлю за ней, когда придет время.

Люди Шивалля, которые несли длинные деревянные шесты, обернутые мешковиной, оттолкнули меня. Под руководством Фиренси они развернули их – оказалось, что это носилки. Томмера осторожно подняли и посадили на них. Двое стражников вынесли мальчика из камеры, двое других повторили то же с Джиллардом. Фиренси знаком отослал остальных: очевидно, сам он собирался остаться здесь, чтобы лично приглядывать за Валианой.

Тела Тужана и остальных заговорщиков вытащили из подземелья и бросили гнить где-нибудь в другом месте.

Я вышел следом и обнаружил, что Кест и Дариана ждут меня снаружи.

– Пэррик погиб, – сказал Кест. – Нож попал в печень.

Я ждал, что меня охватит волна горя и сожаления, но ничего не почувствовал. Пэррик видел, как меня истязали в камере этажом выше, но промолчал. Наверное, я был несправедлив – все-таки он до последнего исполнял приказ короля, – но будь он проклят. И будь проклят король, раз уж на то пошло!

– Твой приятель пытался остановить кровотечение, – сказал Кест, поглядывая на Уфа, который склонился над телом Пэррика, – но опоздал.

Уф поднялся с пола с окровавленными руками, он посмотрел на них так, словно хотел бы отрезать.

– Чертовски бесполезные. Только и умеют боль причинять. А спасти не могут.

Откровенное горе на лице этого странного здоровяка поразило меня: он, исполненный насилия, все еще пытался изменить свою жизнь к лучшему.

Я преклонил колено и начал снимать с Пэррика плащ: стянул один рукав, затем другой, бесцеремонно перекатил его тело. В конце концов он оказался снова на спине, лежал и смотрел на меня пустыми глазами.

– Что ты делаешь? – спросила Дариана.

Я передал плащ Уфу.

– Надевай.

Глаза Уфа округлились.

– Я ж не чертов…

– Я знаю. Ты не чертов крутой плащеносец. Все равно надевай.

Здоровяк сунул руки в рукава, и я удивился, как хорошо плащ подошел ему по размеру в плечах и груди – правда, был немного длинноват. Руки Уфа пробежались по коже плаща, трогая пуговицы. Он относился к нему так, словно это были одежды священнослужителя.

– Ты из ума выжил? – спросила Дариана. – Ты собираешься…

– Тебе придется принести клятву, – сказал Кест Уфу.

Тот поглядел на нас.

– Что такое клятва?

Ни Кест, ни я не ответили. Так всегда и бывает.

– Это смешно, – гневно сказала Дариана; я не ожидал такой реакции от женщины, которой не было никакого дела до плащеносцев. – Что бы сказал твой драгоценный король, если бы узнал, что ты надел плащ на какого-то проклятого палача?

– Не знаю никакого короля, – сердито сказал Уф, скорчив рожу. – К черту королей. К черту герцогов. Только одно имеет значение – Закон. Пятый закон – никакого несправедливого наказания. Никому. Никаких пыток. Больше никому никаких пыток. Ты дал мне плащ? Я пойду и выбью всю дурь из тех, кто пытает людей. Хочешь клятву? Пятый закон – моя клятва. К черту тебя, если она тебе не понравится.

Кест взглянул на меня.

– Это… оригинально.

– Пойдет, – согласился я.

Ухо уловило пронзительное хихиканье.

– Вы только поглядите, – издевался Шивалль, стоявший рядом с носилками герцога. – Они надели плащ на эту свинью и назвали ее магистратом. Он что, будет улаживать споры между коровами и курами?

Уф подошел к Шиваллю.

– А что хорошего в чертвом слизняке? В герцоге? Может, если не будет герцоговых слуг, так и крутые плащеносцы не понадобятся, а?

Герцога, лежавшего на спине, трясла крупная дрожь, он попытался подняться. Открыл рот, словно хотел что-то сказать, но я так ничего и не услышал. В хаосе и ужасе, а затем и внезапном облегчении после смерти Тужана мы все кое о ком забыли. О дашини.

Победа в поединке достигается не силой или скоростью, и уменье обмениваться ударами или парировать тоже ни при чем. Всё это лишь прелюдия. Одержать победу можно одной-единственной атакой, обманув противника или застав его врасплох. Если бы можно было разработать последовательность движений, которая позволяла бы это сделать, то все остальное стало бы ненужным. Один-единственный идеальный удар – этим и славились дашини.

Первым его заметил Кест. В странном уме моего друга весь мир состоит из углов и траекторий. Его напряжение передалось мне, и лишь тогда я увидел, что взгляд герцога направлен на что-то позади и чуть выше нас.

Мы оглянулись и увидели, как обнаженный дашини бежит к нам. Рука его кровоточила, мизинец был ободран до кости, и в первую очередь я подумал о том, как он открыл дверь своей камеры.

– Даши… – закричал я, но, схватившись за эфес левой рапиры, понял, что уже не успею.

Если бы дашини держал в руке клинок, он бы мог вонзить его в мое горло. Но оружия у него не было, и не в меня он целился. Не успев добежать до нас, он прыгнул вверх и вправо и промчался по узкому выступу в двух футах от пола. Дашини оттолкнулся и сделал сальто над нашими головами.

– Защищайте… – крикнул один из стражников, стоявших между нами и герцогом.

Повернувшись, я увидел, что он достал оружие и собирался защищаться, но дашини, сделав кувырок, ударил его согнутыми в коленях ногами в грудь.

Стражник упал на своего товарища и сбил его с ног, но прежде, чем мы с Кестом успели прийти к ним на помощь, дашини, используя упавших как платформу, спрыгнул. Тусклый свет фонаря блеснул на стали – юноша держал в руке клинок стражника.

Двое охранников предусмотрительно уронили носилки на пол, а вместе с ними и герцога. Один попытался достать клинок, второй, защищаясь, закрыл руками лицо – смешно, но ни то ни другое не сработало. Одним ударом дашини расправился с обоими: одному отрубил руку, другому – голову.

С тех пор как я прокричал «даши…», прошло меньше семи секунд, а убийца уже стоял над беззащитным герцогом Джиллардом, готовясь нанести один-единственный идеальный удар.

Убийца не просто выбрался из клетки – он наблюдал из тени, разрабатывая сложную комбинацию движений, чтобы никто из нас не успел его поразить. Он продумал, как обойти дюжину охранников в узком коридоре. Учел быстроту моей реакции и скорость движений Кеста. У него имелся план для каждого противника.

Кроме одного.

Уф стоял рядом с герцогом, но, в отличие от всех остальных, он не пытался схватить оружие, защититься или сбежать. Когда клинок, предназначенный для того, чтобы отнять жизнь Джилларда, устремился вниз, Уф обрушился на дашини всем весом своего тела. Любой здравомыслящий человек попытался бы обезоружить противника или свалить его, но никто бы даже не заподозрил в здравом уме бывшего палача, ставшего ныне плащеносцем. Уф обхватил дашини руками и держал его.

Я выхватил рапиру, остальные стражники тоже бежали к нам, пытаясь закрыть возможную жертву от ассасина. Сначала дашини решил не обращать внимания на противника и попытался дотянуться острием клинка до шеи Джилларда, но Уф прижал его к неровной стене прохода. Прорвавшись сквозь толпу охранников, я заметил проскочившую в глазах дашини искру. Но это был не гнев, не раздражение и не страх, а скорее, сожаление, может, даже извинение. Он поднял руки и тут же опустил их, ударив Уфа локтями по шее. Взгляд дашини устремился на герцога, но даже лучший в мире убийца теперь бы до него не добрался, потому что оставшиеся охранники окружили Джилларда тесным кольцом. И мы с Кестом находились поблизости. Когда тяжелое тело Уфа начало валиться на землю, дашини толкнул его на стену из человеческих тел и затем, низко пригибаясь, проскользнул между ударами клинков.

Он пробежал мимо стражников и Томмера, лежавшего на носилках, мимо камеры с Валианой и выбрался на другую сторону, к проходу, ведущему к лестнице и выходу из подземелья. Я прокричал:

– Стой!

Попытался пробраться сквозь стену проклятых стражников, которые сгрудились вокруг герцога, не давая нам с Кестом броситься в погоню за убийцей.

К моему вящему удивлению, дашини остановился. Он повернулся к нам и сказал:

– Мне не удалось, мы все пропали. Идем со мной, Фалькио валь Монд, если хочешь узнать ответы на свои вопросы, идем, и ты узнаешь, как опустел наш мир. – Затем он повернулся и скрылся во тьме прохода.

– Стража! – вскричал Шивалль, стоя на четвереньках у стены. – Схватить его!

Трое бросились следом за убийцей, оставив остальных охранять герцога, но у них не было шансов. Шивалль привел сюда всю свою охрану, и вряд ли кто-то остался сторожить лестницу наверху. Шивалль не показался мне человеком, который заранее продумывает все варианты развития событий, даже самые страшные. Кроме того, стражников было слишком мало, и им бы не хватило опыта остановить такого мастера побегов, как дашини.

Я не мог прорваться сквозь стену охранников, которые решили никого не пускать к герцогу, пока сам Джиллард отчаянно не закричал:

– Пустите его!

Недовольно ворча, они расступились – я подошел и увидел, что Джиллард и Уф лежат на земле. Головы их находились в футе друг от друга, а ноги смотрели в разные стороны.

– Ты… ты бросился на человека, который пришел убить меня, – сказал Джиллард.

– Глупый герцог. Я думал, он бежит к мальчишке, – ответил Уф, глядя мутным, почти молочно-белым взглядом.

Я встал на колено рядом с ним и положил руку ему на плечо.

– Чувствуешь руку?

– Ничего не чувствую.

– Фиренси! – позвал я, но в этом не было нужды.

Лекарь уже стоял у меня за спиной. Он склонился и осмотрел шею Уфа, затем взглянул на меня. Ему даже не нужно было качать головой.

Я повернулся, чтобы найти Кеста, но и он уже стоял рядом.

– Мы ничего не можем сделать для него, Фалькио. Этот прием называется «Милость пустыни». Скоро всё закончится.

– Милость, – хмыкнул Уф. – Наверное. Не так уж и плохо ничего не чувствовать.

Я взял его руку, хоть и знал, что он ничего не ощутит.

– У тебя есть семья? Может, хочешь, чтобы мы…

– Расскажи обо мне чертовой лошади, – сказал он, а затем парень, которого я называл Уфом, хоть на самом деле у него было совсем другое имя, сделал последний вдох и перестал дышать.

Почти всю свою жизнь он прожил жестокой скотиной, но умер как настоящий плащеносец через пять минут после того, как надел плащ.

Глава тридцать пятая Дашини

Шесть дней мы с Кестом и Дарианой преследовали убийцу-дашини: выбрались из подземелий Рижу, а затем и из города и направились в северные араморские леса. С каждым днем дорога становилась всё хуже и глуше, а затем разделилась на две тропы, слишком узкие для всадников.

– Придется оставить коней, – сказал Кест.

Я спешился и начал привязывать поводья к дереву, но остановился. Кто знает, когда мы вернемся назад, да и вернемся ли? Жестоко оставлять коня привязанным в этой глуши. Седельную суму я бросил на землю и взял с собой лишь запас вяленой еды и самое необходимое, чтобы быть готовым к любой ситуации.

– Пошли, – сказал я, забрасывая мешок на спину и выдвигаясь по лесной тропе.

– А зачем мы вообще гонимся за каким-то вероломным дашини? – спросила Дариана, догнав меня. Она задавала этот вопрос не меньше дюжины раз, и я надеялся, что рано или поздно ей это надоест. – Ты же сам говорил, что это рыцари похитили Томмера, а теперь они все мертвы.

– Тужан и его товарищи ждали подходящего момента, – ответил я. – Они знали, что кто-то подошлет убийцу к герцогу, и использовали эту возможность, чтобы похитить Томмера.

– Зачем?

– Я не знаю! – ответил я в шестой раз. – Знаю лишь одно: пока я не пойму, как в этом деле замешаны дашини, я не смогу предотвратить дальнейшие убийства.

– Мы приближаемся, – сказал Кест, разглядывая сырую землю.

– Еще бы, идиот! Он нас прямо к смерти приведет! Фалькио настолько хочет раскрыть тайну, что готов нами пожертвовать.

Я остановился на миг и прислонился спиной к дереву. Трона постепенно забирала вверх и поднималась на гору. Я сунул руку в карман и достал небольшой сверток в промасленной тряпке – осталось совсем мало. Отломил кусочек леденца, чуть больше, чем требовалось, осмотрел его и сунул в рот.

– Еще и это, – проворчала Дариана. – И сколько ты сможешь бороться со сном, принимая это зелье каждый раз, когда думаешь, что никто не замечает?

Вопрос закономерный. С тех пор как мы оставили Рижу, я позволял себе закрыть глаза лишь на несколько минут: боялся, что паралич овладеет мной и мы потеряем след. Шесть дней я полагался на действие леденца, чтобы идти дальше. Шесть дней без сна – уже на день дольше, чем во все предыдущие разы, и на целых два дня, чем королевский аптекарь считал безопасным для здоровья.

– Она права, – заметил Кест. – Ты едва стоишь на ногах, Фалькио.

Большую часть пути он хранил молчание, борясь с самим собой. Желание вытащить клинок из ножен было настолько сильным, что сжигало его изнутри.

– Я в порядке. Потом смогу отоспаться за все дни разом. А сейчас мне нужна лишь минута отдыха.

– Нет, тебе нужна не «минута отдыха». Ты и дня не протянешь в таком состоянии, Фалькио. Ты едва держишься, а что будет, когда мы догоним убийцу? А что, если он будет не один?

– Точно, – сказала Дариана. – Дашини понимал, что не сможет победить нас всех в замке Джилларда, поэтому и сыграл на твоем всемирно известном желании знать ответы на все вопросы, чтобы заманить нас в ловушку.

– Он определенно собирается нас завлечь, – согласился Кест, указывая на лесную тропу, лежащую перед нами.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Дождь прекратился всего час назад. – Он подобрал ветку ежевики, лежавшую в грязи около отпечатка ноги. – Смотри, если разломать, то внутри ветка сухая.

Это случилось уже не в первый раз. Каждый раз мы считали, что находимся рядом, но тут следы убийцы терялись. Когда мы их снова находили, они казались старыми. Несколько раз я почти был уверен, что он оторвался, а затем мы вдруг снова натыкались на его следы.

Я вгляделся в глубь леса.

– Значит, он только что здесь прошел. Мы совсем рядом.

– Нет, – возразил Кест. – Погляди на глубину следов. Он прошел здесь вчера. Затем вернулся другим путем и прошел еще раз, ступая по своим же следам. Ветка упала, когда он проходил здесь во второй раз. Это не мы приблизились к нему, Фалькио, а он к нам. Он позвал тебя за собой, а теперь решил убедиться, что мы делаем именно то, что он от нас хочет. Ты ему нужен, Фалькио.

Я хрипло рассмеялся.

– Думаю, ты преувеличиваешь мою важность.

Неожиданно Дариана отвесила мне пощечину.

– Чертов болван! И ты все еще повторяешь это? Но почему? Почему тебе, черт побери, так важно убедить себя, что ты обычный плащеносец, который обеспечивает исполнение законов?

Я был искренне удивлен ее бурной реакцией. Думал, что она не желает ничего другого, как убить дашини, после того как они расправились с ее матерью. Даже в лучшие времена Дариана вела себя безрассудно, а теперь ей наконец-то выпал шанс отомстить.

– Потому что это…

– Все дело в тебе, Фалькио! – прокричала она. – Ты еще не сообразил? Ты сказал, что дашини решил сидеть в камере до тех пор, пока у него не появится шанс уничтожить Джилларда, – так почему же он не убил его во время этого хаоса с рыцарями в камере? Или после? Он мог проскользнуть мимо охраны Джилларда и воткнуть клинок в горло этому ублюдку, как и собирался, но он изменил своей цели ради того, чтобы мы бросились за ним в погоню. Зачем? Зачем дашини это вообще нужно? – Она ткнула пальцем мне в грудь. – Потому что уничтожить тебя важнее, чем исполнить чертову клятву, вот почему!

Я посмотрел на Кеста.

– Думаешь, нам стоит остановиться?

Он немного замешкался, а потом ответил:

– Нет. Скорее всего, то, что сказала Дариана, правда, но и ты прав: дашини каким-то образом связаны с хаосом и гражданской войной, угрожающей стране. И это значит, что мы не сможем положить этому конец, пока не поймем их роли.

– И к чему, по-твоему, мы придем, если последуем за дашини? – сердито спросила Дариана. – Он играет с нами, ведет нас, как стадо тупых баранов. Отрывается ненадолго, а затем вовремя возвращается, чтобы мы не сбились со следа. Для него это всего лишь игра, чтобы измотать нас, прежде чем он нас прикончит.

– Тогда он пожалеет об этой игре, – ответил Кест.

– Ты совсем из ума выжил, о великий святой клинков? А что, если он окажется там не один, где бы это «там» ни было? Что, если их там несколько десятков, и они – только представь себе – решат не выстраиваться в ряд, чтобы ты смог сразиться с каждым по очереди.

Кест не обратил внимания на ее вопрос и взобрался на упавшее дерево, преграждавшее путь. Но Дариана с нами еще не закончила.

– Они не бойцы, Кест, а убийцы! – крикнула она. – Слово «дашини», черт побери, переводится как «охота заканчивается лишь после кровопролития». Неужели ты не понимаешь?

Кест не сдавался.

– Тогда мы найдем другой…

Но слова Дарианы вдруг дошли до меня.

Начавшаяся охота заканчивается лишь после кровопролития.

– Помолчите, – сказал я.

Они оба с удивлением поглядели на меня.

– Что вдруг? – спросил Кест.

– Просто помолчите, вы оба.

Святой Загев, Вызывающий слезы песней! Неужели дело именно в этом? Может, они и в самом деле все это затеяли, чтобы выманить меня? Я даже не задумывался о последствиях, когда убил тех двух дашини, пока мы с Алиной пытались выжить во время Кровавой недели в Рижу несколько месяцев тому назад. Я просто хотел сохранить жизнь Алины – и свою, разумеется, тоже. Но лазутчики Джилларда схватили меня сразу же после драки с дашини, и я даже не вспоминал о них, потому что пришлось пережить пытки. Теперь же у меня было время поразмыслить, и я начал понимать, что дашини точат на меня зуб. В конце концов, если вы принадлежите к древнему ордену ассасинов, известных всему миру тем, что они всегда убивают своих жертв, а потом вы… скажем, потерпели неудачу… Дело в том, что убийства для них не столько работа, сколько религия.

Поэтому мне пришлось спросить себя: возможно ли, что они в самом деле затеяли все это, чтобы убить меня таким безумно сложным, ритуальным способом?

– Что значит «конечно, возможно»? – спросила Дариана.

– О чем ты?

– Ты пробормотал: «Конечно, возможно».

Я поглядел на тропинку, лежавшую перед нами, на следы, аккуратно впечатанные в сырую землю. Мы находились в глуши, у подножья горы, по которой невозможно было подняться из-за булыжников, гальки и прочих опасностей.

– Я знаю, где мы, – сказал я. – Знаю, куда он нас ведет. Дариана проследила за моим взглядом.

– Наверх? Да мы туда не сможем подняться.

– Здесь тропа, – ответил я, – по которой кто-то взбирался до нас.

– Думаешь, она ведет к ассасину? – спросил Кест.

Я кивнул.

– Думаешь, Дариана права? Там будут и другие?

Я снова кивнул.

– Сколько?

– Все, сколько есть.

Кест прищурился.

– Бессмыслица какая-то. Это означало бы, что он привел нас…

– Это монастырь дашини, – сказал я. – Убийца ведет нас туда, где их растят, воспитывают и учат убивать.

– Но это было бы… Фалькио, сотни лет никто не мог разыскать монастырь дашини, скрытый от людских глаз. Зачем им выдавать себя?

– Потому что они знают, что мы придем. И надеются, что мы отсюда не выберемся – по крайней мере, живыми.

– Тогда нам нужно бежать, – сказала Дариана, пользуясь моментом, чтобы изменить маршрут. – Идем, соберем армию, а затем вернемся сюда и уничтожим их раз и навсегда.

– Они успеют сбежать. Дашини не верят в священные места. При необходимости они не колеблясь разрушат монастырь и переберутся куда-нибудь еще.

– И как мы будем с ними драться? – спросил Кест.

Ответ казался настолько жалким, что я едва решился произнести его вслух. У них все-таки есть право знать, ради чего я собирался рискнуть их жизнями.

– Много лет тому назад король начал посылать своих лазутчиков, чтобы они по одному влились в ряды дашини. Это продолжалось год за годом. Он верил, что если нескольким из нас удастся пробраться, то мы узнаем секреты ассасинов и сможем победить их прежде, чем они уничтожат нас и страну.

Кеста мои слова не убедили.

– Прошло много лет, Фалькио, мы ни разу не получали от них вестей. Какие у тебя есть доказательства, что хотя бы один из них до сих пор жив? Шансы…

– Мы – плащеносцы, – зловеще сказал я, словно произносил важную речь. – А когда плащеносцы просчитывали шансы?

Я улыбался, но сердце в груди заледенело. Я не особенно верил в то, что королевские лазутчики смогли успешно затесаться в ряды дашини, – просто не видел другого способа выжить. Если всё, что нам остается, – уповать на ложную надежду, что ж, лучше так, чем впадать в отчаяние.

Два герцога уже мертвы, в обоих случаях убийцы подставили плащеносцев. Среди знати начинает зреть хаос: напуганные крестьянскими восстаниями, дворяне стали бояться за собственные жизни, и на это есть веская причина. Таинственные рыцари в черных табардах бесчинствуют, повсюдуустраивая резню. Я даже не сомневался: дашини раздували гражданскую войну, ввергая Тристию в ад.

Так что либо в монастыре нас ждет дюжина плащеносцев, либо в моем мире наступит конец.

Начавшаяся охота заканчивается лишь кровопролитием.

Вы это верно подметили, ублюдки!

Чем круче поднимался склон, тем больше я нуждался в помощи Кеста. Вначале казалось, что прохода нет: перед нами стеной вставали колючие заросли, но мы обнаружили едва заметную тропку, которая вела между кустами. А порой наши ноги начинали скользить по раздробленному в осколки неверному камню, грозя падением в глубокую пропасть, если мы не будем держаться узкой, вырубленной в камне тропы.

Пастух-убийца вел нас от одной опасности к другой, на каждом шагу напоминая, что без него мы бы давно потерялись: иногда даже казалось, что дашини способны на то, чего не могут плащеносцы.

Я чувствовал себя слишком огромным, словно меня превратили в неуклюжего лесоруба, который пытается повторить действия непревзойденного мастера танцев. Каким образом той ночью в Рижу я действовал настолько быстро и точно, что умудрился убить сразу двоих? Какой бы бог или святой ни благословил меня во время того смертельного боя, он, очевидно, давно покинул меня. Даже несмотря на то что яд больше не притуплял чувствительность пальцев рук и ног, я понимал, что двигаюсь намного медленнее, чем раньше, и начал задумываться, удастся ли мне продержаться хоть несколько секунд, когда придется скрестить клинки с дашини.

Я поскользнулся на подмороженных сосновых иголках, но Кест вовремя подхватил меня и не дал стукнуться головой о ствол старого дерева.

Он точно выживет, подумал я. Значит, будем придерживаться такого плана. Если мы с Дарианой сможем хоть немного ослабить атаку ассасинов, то Кест заставит их отступить. Неважно, насколько искусен или быстр боец, его противник всегда будет вдвое опасней, если не пытается выжить.

Мысль о неминуемой смерти и освобождении от боли и обязательств перед дочерью погибшего короля принесла мне необычайное облегчение. Победить я их не смогу: глупо было бы ожидать этого от меня. Проще было бы потребовать, чтобы я изрезал клинком эту гору, чем одержал победу над дашини.

Когда солнце село, мы перевалили через опасный каменный выступ на краю горы и увидели в четверти мили от нас монастырь дашини: казалось, он стоит совсем рядом, и до него можно дотронуться рукой.

От одного только его вида мне стало не по себе. В центре возвышалась башня из черного камня, высокая и тонкая, как кинжал дашини.

– Словно кто-то воткнул черную иглу в нашу страну, – сказала Дариана.

На Кеста это зрелище тоже подействовало удручающе.

– Он все время был здесь, посредине Арамора, – прошептал плащеносец.

Престол королей Тристии находился в герцогстве Арамор с тех самых пор, когда о них начали рассказывать легенды. Такими же древними были и мифы о дашини, об их темных мистических силах и одержимости искусством убивать. Будучи плащеносцами, мы проводили много времени, упражняясь в фехтовании, чтобы достойно вести поединки с любыми противниками, но все мы страшились дашини. А дашини обучали именно здесь, не далее чем в пятидесяти милях от замка Арамор. При желании убийцы могли спуститься с горы, парами или все вместе, и через несколько дней они бы уже стояли у наших ворот.

Они в любой момент могли убить короля.

– Я попросил его отпустить меня, – сказал Кест.

– Что? – спросил я, завороженный башней.

Кест взглянул на меня.

– В тот день, когда пришли герцоги и он раздал нам поручения. Я попросил его отпустить меня, чтобы я смог найти дашини. Но король отказал мне, объяснив это тем, что слишком много отважных плащеносцев погибло, пытаясь найти их, и он не пошлет еще одного. А еще Пэлис сказал, что я был бы последним человеком, кому он дал бы такое поручение.

Я с удивлением посмотрел на него. Кест – мой ближайший друг, но я все время узнаю о нем что-то новое. Если бы кто-то и мог справиться с дашини, так это Кест.

– Почему король отказал тебе?

Кест продолжал смотреть на башню.

– Он сказал, что мне не хватает терпения.

– Он не хотел, чтобы ты умирал понапрасну.

Глаза Дарианы округлились, лицо исказилось от гнева.

– Значит, святой Пэлис считал, что ты слишком важный, чтобы позволить тебе рискнуть?

– Прости, Дариана, – сказал я. – Я знаю, ты считаешь, что королю следовало бы сделать больше после того, как твою мать убили, но он…

– Ты ровным счетом ничего не знаешь, Фалькио валь Монд! Я достаточно провела времени, мотаясь за тобой по всей стране. Думаешь, у короля Пэлиса был какой-то план? Тогда расскажи мне о нем, потому что сейчас я считаю, что он находится на втором месте из всех самых глупых мужчин в Тристии.

Я не обратил внимания на ее колкость.

– Иди назад, туда, где мы оставили лошадей, – сказал я. – Если к утру мы не вернемся, отправляйся к Швее – и да, я понятия не имею, где она. Скажи ей, что за всем стоят дашини. Если не сможешь найти Швею, тогда просто расскажи об этом всем, кто станет тебя слушать. Дашини решились на величайший трюк, чтобы уничтожить любое упоминание об их поражении. Они хотят погубить всю страну.

– Отлично, – спокойно ответила Дариана, повернулась и начала спускаться по тропе. Почему-то мне казалось, что она будет спорить и не захочет покидать нас. – Все плащеносцы, которых послал король, мертвы, Фалькио, – крикнула она напоследок. – И вы тоже умрете.

Кест поглядел на угасающее солнце.

– Свет уходит, – сказал он. – Нужно подождать, пока совсем не стемнеет.

– Нет, – ответил я, вынимая рапиру из ножен. – Мы пойдем сейчас.

– Сейчас? Они же нас заметят.

– Потому что темнота – это их время. Они любят тьму.

Когда мы направились к монастырю дашини, я начал готовиться либо к быстрой и жуткой смерти, либо к чуду.

Оказалось, что я был не прав. К тому, что случилось дальше, я не успел подготовиться.

Глава тридцать шестая Монастырь

Ветер, сменивший направление, первым подсказал нам, что что-то не так. Оставалось меньше двухсот ярдов – мы ожидали, что скоро нас облепят несколько десятков ассасинов в темно-синих одеждах. Но ветер сменил направление, и я почувствовал запах гари.

– Не понимаю, – сказал я, глядя на башню. – Они там что-то жарят?

Кест покачал головой:

– Нет. Что бы там ни было, оно уже не горит. Это произошло некоторое время назад.

И только подойдя ближе к островерхой башне, мы заметили признаки пожара. Чернота камня скрывала их, но вблизи я разглядел обгорелые края. Возможно, именно поэтому я не сразу увидел старика, сидевшего на камне и поджидавшего нас.

– Вы опоздали, – сказал он, подставив лицо последним лучам умирающего солнца. Вместо глаз у него зияли темные дыры.

Я поискал взглядом того, за кем мы сюда пришли.

– Кто вы? – спросил я старика.

– Это не имеет значения.

– Вы дашини?

– Дашини нет, – ответил он. – И никогда не существовало. Это лишь легенда, которую рассказывали вам родители, чтобы вы не забывали молиться на ночь.

– Вы с ума сошли? Вы же сидите рядом с их монастырем?

Старик рассмеялся.

– Неужели? Это было бы замечательно, не так ли? Но нет, уверяю вас, не существует ни монастыря, ни дашини.

– Тогда кто вы такой?

– Посланник.

– И какое у вас послание? – спросил Кест.

– Нет, – перебил я. – Сперва расскажите нам, кому вы должны передать послание и как долго ждете здесь.

Старик рассмеялся.

– A-а, да ты не так глуп, как выглядишь.

– Откуда вы знаете, насколько глупым я выгляжу? Вы же слепой.

– Истинно так, и все же могу сказать тебе со всей уверенностью, что выглядишь ты как настоящий болван. Разве вселенная не чудесна?

– Просто…

Старик поднял руку.

– Для тебя, – сказал он. – Мое послание для тебя.

– А кто я, по-вашему?

– Можно играть в эту игру хоть всю ночь, но становится холодно, и я слишком долго ждал. Мое послание предназначено тебе, Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев.

– Сколько вы прождали меня здесь?

– Я не засекал времени. Возможно, ты и сам бы мог ответить на этот вопрос.

Я немного подумал и сказал:

– Возможно, и смог бы, если вы мне скажете, что я такого сделал, чтобы получить послание.

– A-а, понял! Умен. До чего же ты умный болван. Что ж, скажу тебе так: послание мое передали те, кто когда-то находился здесь, но теперь их нет и никогда не было.

– Игры нас не интересуют, – сказал Кест. Гневное напряжение ощущалось у него вокруг глаз. Он ждал драки, чтобы выпустить огонь, горевший под кожей. – Больше не интересуют. Вы работаете на дашини или нет?

– Дашини? – спросил старик, едва сдерживая смех. – Разве я вам прежде не сказал? Дашини никогда не существовали.

– Разумеется, они существовали, – прорычал Кест. – Фалькио убил двоих в Рижу.

– A-а, вот вам и доказательство.

– Доказательство чего? – спросил я.

– Все знают, что дашини никогда не проигрывали, ни разу за все две тысячи лет своего предполагаемого существования. Они не могут потерпеть неудачу, ибо если это случится…

Наконец-то все встало на свои места.

– Если они потерпят неудачу, то это будет означать, что они не дашини и никогда ими не были.

Старик взял свой костыль и поднялся.

– Ты понял, и теперь я могу передать тебе послание.

Он поднялся и, ковыляя, пошел вокруг основания башни – мы последовали за ним, и жуткий запах обрушился на нас. За башней мы обнаружили огромную яму. Поначалу сложно было что-то разглядеть в ней от черного дыма, но постепенно он развеялся, и мы увидели обгорелые останки. Более сотни трупов.

– Святой Загев, Вызывающий слезы песней, – ахнул я, закрыв лицо руками. Если кто-то считает, что это хороший способ не вдыхать ужасающий запах сотни обгоревших трупов, он глубоко заблуждается. – Как такое могло произойти?

– Смотри, Фалькио. – Кест показал на тело, лежавшее на самом верху; кожа обгорела, но человека все еще можно было опознать. Это был убийца из Рижу – тот, кого мы преследовали по всей Тристии.

– Он убил себя, – пробормотал я, не веря своим глазам. – Он привел нас сюда, а затем просто убил себя. – Я повернулся к старику. – Почему?

– Он не мог ничего рассказать, поэтому привел вас сюда, чтобы вы увидели своими глазами.

– Но каким образом все они…

– Они, шкурник? О ком ты говоришь? – спросил старик. – Здесь ничего нет. Какой стыд, не так ли? Я о том, что дашини никогда не существовали. Как ты думаешь, это означает, что и барды никогда не существовали? А может, и шкурники – это всего лишь фантазия? Если так, то это самая мрачная из всех истин. Истина, от которой нам изменяет отвага и сердце готово сдаться.

– Дашини не имеют ничего общего ни с нами, ни с бардами, – сказал я, сомневаясь, что говорю правду.

– Неужели? Шкурники, барды, дашини… Ты в самом деле не понимаешь?

Я начал догадываться, куда он клонит. Неужели действительно существовала связь между трубадурами, плащеносцами и дашини? А если и так, то что это значит?

Старик сунул руку в карман и достал что-то маленькое и красное. Сунул в рот и начал сосать.

– Ох, – сказал он, – как же долго я этого ждал. Как же прекрасен этот вкус.

Я схватил старика за плечо.

– Кто вы?

– С кем ты говоришь? – спросил он и сбросил мою руку, затем подошел к краю ямы и повернулся к нам.

– Вы же сами сказали, что вы посланник, так ответьте мне, кто вы такой?

– Посланник? Чтобы стать посланником, человеку нужен тот, кто передаст ему это послание, не так ли? А раз нет никого, кто мог бы передать его, то и посланника нет.

– Послушай, старик, мы…

– Старик? Нет никакого старика, и вообще никого нет – только два болвана, которые поднялись на гору, чтобы ни с кем не поговорить, никого не найти и ничему не научиться. – Из складок одежды он достал кинжал, тонкий, как игла, и зажал двумя руками. – Знаешь, а мне тебя жаль, Фалькио валь Монд. В самом деле.

Одним уверенным движением он пронзил свое сердце кинжалом.

– Нет! – вскрикнул я, но не успел подбежать, как старик рухнул спиной вперед в яму на обугленные останки тех, которые когда-то звали себя дашини. Кровь заструилась из раны, но слилась с тьмой, окружавшей его.

Я заглянул в яму: глаза мои искали хоть какое-то объяснение. Мы рискнули всем, придя сюда, и застали лишь мертвых дашини: вероятно, это случилось задолго до того, как начались убийства. Но если дашини не несли за происходящее ответственности, тогда кто стоит за всем этим безумием, охватившим Тристию?

– Пора идти, – сказал Кест.

Напряжение в его голосе меня испугало. Я оглянулся и увидел, что с ним не так.

Кожа Кеста алела, как свежая кровь.

Мы спускались быстрей, чем нужно, рискуя поскользнуться на гладком камне и скатиться вниз по раскисшей тропе. Кест молчал большую часть пути, хоть я и слышал, что он что-то бормочет себе под нос. Я перестал спрашивать, всё ли в порядке: и так было понятно, поэтому я решил, что впредь обойдусь без его горящего взгляда. Но иногда он даже не удостаивал меня горящим взглядом, и это казалось хуже всего.

Несколько раз мы сбивались с пути, даже несмотря на то что красноватое сияние кожи Кеста заставляло тьму перед нами расступиться. В конце концов мы вновь добрались до подножия горы, потому что так или иначе, но всё в этом мире падает вниз на землю. Дойдя до конца тропы, Кест внезапно остановился.

– Что такое? – спросил я и огляделся, чтобы понять, что его насторожило.

Никаких врагов. Впереди небольшая поляна, покрытая травой и небольшими камнями. Вокруг стояли деревья и несколько красноватых валунов у самого края. Кест не ответил, и я повторил:

– Прошу, скажи мне, что случилось. У нас и так довольно проблем, не хватает еще, чтобы ты…

Кест отошел от меня на несколько шагов, затем резко повернулся и сказал:

– Вынимай.

Я понял, что он стоит как раз в десяти шагах от меня: именно так начинаются все поединки. Но хуже всего было то, что он не только светился красным от головы до ног – сияние еще и пульсировало.

– Что, черт побери, происходит? – спросил я, хотя с ужасом начинал понимать.

– Обнажи клинок, – сказал он.

– Я не стану с тобой драться, Кест. Остановить и подумай.

– Нет, хватит думать, хватит говорить. Хватить таскать меня за собой в поисках ответов, которых не существует. – Голос его звенел, как сталь, лишившись последних отголосков человечности. – Я следовал за тобой, исполняя все твои чертовы желания, но теперь достаточно. Я взошел на вершину горы, так как ты обещал мне достойных противников, но мы никого не нашли.

– Обещал? Кест, ты потерял рассудок? Неужели ты думал, что мы делаем это ради того, чтобы ты развлекся дракой?

– Обнажи клинок. Вынимай, или я разрублю тебя на месте.

– Я не стану драться с тобой, Кест.

– Станешь, – пообещал он, прыгнул вперед, одним грациозным движением обнажил клинок и, размахнувшись, занес его над моей головой.

Естественно, я отреагировал по привычке. Вынул обе рапиры и закрылся от удара.

– Остановись! – крикнул я, но он меня не услышал и снова напал, заставляя отступать и защищаться.

Кест дрался тяжелым палашом, способным нанести более мощный удар, чем мои рапиры. Предполагалось, что именно поэтому он будет двигаться медленнее, но клинок Кеста мелькал так быстро, что я едва успевал парировать.

– Давай, Фалькио, – подначивал он. – Ты меня однажды победил – поглядим, удастся ли тебе сделать это снова!

Это произошло много лет назад, и победил я, применив хитрость, которую не смог бы повторить снова, особенно сейчас, когда едва держался на ногах. Но, похоже, Кесту не было до этого дела.

Его клинок просвистел мимо, но на этот раз я почувствовал, как он клюнул меня в щеку.

– Нападай! – прорычал он.

– Прошу тебя, Кест, остановись! Не заставляй меня…

Ночной воздух нарушил женский голос.

– Что, черт побери, вы тут делаете? – спросила Дариана.

– Уйди! – крикнул я. – Беги отсюда!

– Да, – согласился Кест, перебросив меч из руки в руку, словно перышко. – Уходи и поупражняйся. Упражняйся тщательно. Через несколько лет вернешься и тогда, может, порадуешь меня интересной дракой.

Дариана выглядела неуверенно, но не испугалась, что, несомненно, удивило меня. Любой, увидевший Кеста с клинком в руке, должен был испытывать такой же ужас, как и я.

Слишком поздно я понял, что он не может остановиться, потому что его охватил приступ красной ярости. Именно об этом Биргида и предупреждала меня. Она была права: стать святым клинков – не столько благословение богов, сколько проклятие. Даже Трин так сказала. Кест страдал от острейшего желания пролить чью-то кровь, ему требовалось найти хорошего соперника, который бросил бы ему вызов.

– Что мне делать? – спросила Дариана. Девушка начала вынимать клинок, и я вновь поразился, что она не боится.

Почему, черт возьми, она не боится?

– Не надо, – остановил я девушку. – Он тебя убьет.

– Не убью, пока не расправлюсь с тобой, Фалькио. Давай, попробуй победить меня. Ты же всегда мог победить меня, но делаешь вид, что я лучше тебя, а сам смеешься у меня за спиной.

Кест должен верить в то, что я могу одержать победу, и только тогда он может драться со мной. Он должен верить, что у меня в самом деле есть шанс… Я вздохнул про себя. Черт побери, лучше бы это сработало. Я снял с себя плащ и бросил его на землю.

– Если порежешь меня, Кест, то убьешь.

Он улыбнулся и снял свой плащ.

– И это твоя величайшая стратегия? Еще один пример «мастерской тактики» Фалькио валь Монда?

Он бросился вперед, не ожидая ответа, выписывая клинком восьмерки, настолько предсказуемые и обычные, что, казалось, отразить их проще простого, – но каждый раз, пытаясь отбить его клинок, я промахивался на толщину волоса.

Он меняет скорость движения, догадался я. Слегка, но этого достаточно для того, чтобы я не смог предсказать, где окажется его клинок в следующий миг.

– Кест, ты лучше меня, и сам это знаешь. Это нечестный поединок!

– Вполне себе честный, – ответил он и в очередной раз сбил мой клинок с прямой, заставив меня отступить.

– К черту, – выругалась Дариана и достала метательный нож. – Он рехнулся, я с ним разберусь.

– Нет! – Я попытался остановить ее, но опоздал.

Дариана метнула нож в горло Кеста. Святой лишь слегка изменил движение клинка, чтобы отбить в воздухе нож.

– Могу сражаться с вами одновременно, если хотите.

Я решил воспользоваться тем, что Кест отвлекся на Дариану, и сделал выпад, пытаясь кольнуть его в ногу, но он без усилий отбил мой клинок.

– Давай, Дариана, – издевательски сказал он, заставляя меня отступить, – кинь еще один нож. Кто знает? Может, на этот раз тебе повезет.

Но она этого не сделала. Кест – лучший фехтовальщик из всех, что я видел с тринадцати лет. А теперь, получив сверхчеловеческие способности, он при желании мог бы отбивать ножи всю ночь и при этом разделать меня в фарш. Ни она, ни я не могли бы застать его врасплох – с другой стороны, я…

Вот оно.

– Второй нож, – крикнул я Дариане. – Вытащи еще один метательный нож!

Кест улыбнулся мне и сделал шаг вперед, прорвав мою оборону и оставив маленькую отметину на другой щеке. Наверняка она была точно такой же длины, что и предыдущая.

Дариана вынула нож и прицелилась в Кеста.

– Нет! – закричал я, отбегая на несколько шагов назад и проклиная самого себя за то, что сейчас будет. – В меня! Ты должна метнуть его в меня.

– Что? Ты с ума сошел?

– Просто делай, что говорят. Давай!

Кест на мгновение замешкался, но почти сразу раскусил мой план – однако даже он не смог бы так быстро преодолеть это расстояние. Краем глаза я увидел, как Дариана размахнулась и бросила нож, и тут до меня дошло, что нужно было чуть конкретней сказать ей, куда целиться.

Кинжал просвистел в воздухе и воткнулся мне в левое плечо, и я закричал от боли очень громко и долго. Оказалось, даже когда знаешь, что сейчас будет больно, легче не становится.

У Кеста округлились глаза.

– Болван! Чертов болван! Да у тебя теперь никаких шансов! – отчаянно прокричал он; казалось, он почти умоляет.

Я рухнул на колени. Проклятье, нож, попавший в плечо, приносил мучительную боль. Я надеялся, что он не повредил мыщцу: если мне каким-то образом удастся пережить следующие несколько минут, то она мне еще пригодится.

– Прости, – сказал я, вынимая нож из плеча и яростно моргая, – но я не в состоянии сейчас драться с тобой честно. – На всякий случай я уронил нож на землю. – Может, если ты готов подождать, то через пару недель я подлечусь и устрою тебе порку, которую ты заслуживаешь.

Кест прорычал что-то невразумительное в ночное небо. Казалось, красное сияние сжигает его изнутри, пожирает его душу. Он бросил свой клинок, и тот пролетел в нескольких дюймах от моего лица и вонзился в ствол дерева, растущего позади. Святой рухнул на колени в нескольких шагах от меня и начал колотить кулаками об землю, снова и снова, пока они не покраснели, но уже не из-за свечения, а от крови.

– Прекрати, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Достаточно.

Сначала мне показалось, что он меня не слышит, но, когда я подошел ближе, Кест остановился и стоял на коленях, опустив голову, словно силы покинули его. Он больше не кричал, но вместо этого начал рыдать.

– Что со мной происходит? – стонал святой. – Как это остановить?

Его колотило.

– Я не знаю, – ответил я, встал на колени и обнял его.

Мы постояли так какое-то время – сзади Дариана подбирала ножи. Потом Кест оттолкнул меня.

– Я должен уйти, – сказал он.

– Что? Куда?

– Святая… Биргида… предлагала, чтобы я пошел с ней, но я отказался. Объяснил, что должен остаться с тобой, чтобы охранять тебя. – Он горько рассмеялся.

– Как ты ее найдешь?

– Я… Она рассказала мне об одном месте, что-то вроде храма. Он называется Деос Сават. Здесь, в Араморе. Мы должны были отправиться туда, чтобы я завершил ритуал и обрел контроль над собой. Я отказался. Сказал, что могу сдержаться. Боги, Фалькио. Какой же я болван.

С одной стороны, мне хотелось улыбнуться, потому что Кест всегда тихо, но упорно настаивал на том, что ограничения обычного человека к нему не применимы. С другой стороны, я понимал, что вскоре потеряю лучшего друга.

– На сколько тебе нужно уйти? – спросил я.

– Не знаю. Я ничего об этом не знаю. Я думал… думал, что поражение Кавейла – это моя победа. Думал, что всё будет лучше, но это не так, Фалькио. Я не стал лучшим фехтовальщиком, чем был прежде. Когда я впервые почувствовал… в общем, то, что перешло ко мне от Кавейла, это было как… даже не знаю. Словно я вдребезги пьян и в то же время абсолютно трезв. Но что-то внутри меня сломалось. Раньше я дрался, потому что хотел этого или так было нужно. А теперь… мне приходится.

– Знаю, – тихо сказал я.

Несколько лет я жил, повинуясь безумию, которое не имело ничего общего с отвагой или долгом. Эталия исцелила меня, но вряд ли она могла бы помочь Кесту. Я думал о том, что сделала Швея, о том, что мне предстоит и как сильно я нуждаюсь в поддержке Кеста. От нахлынувших мыслей произнести то, что нужно, оказалось еще тяжелее.

– Тебе нужно идти. Ты должен отправиться в тот храм и найти Биргиду.

Кест поглядел на меня.

– Не знаю, если у меня получится, Фалькио… Не знаю, смогу ли я после этого вернуться. Если я не обуздаю… чем бы «это» ни было, то…

– Ты вернешься, – твердо сказал я и пошел подбирать наши плащи, стараясь не обращать внимания на ножевую рану в плече, хотя от каждого шага все тело пронизывала острая боль. – Ты со всем разберешься, а затем найдешь меня. И мы спасем этот дрянной мир от него самого.

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

Я бросил ему плащ.

– Мы плащеносцы, – сказал я. – Только это и умеем.

Он рассмеялся.

– Что смешного?

– Ничего, – ответил он, поднимаясь на ноги. – Просто мне пришло в голову, что, если бы Брасти был с нами, он бы как-нибудь пошутил – правда, не знаю как, – а затем я подумал, что Брасти бы подтрунивал надо мной за то, что я не могу придумать шутку, а потом я начал смеяться. Странно, правда?

Он надел плащ, подошел к дереву, вынул свой клинок, а затем исчез в лесной чаще.

– Ты теряешь много крови, – заметила Дариана.

Я взглянул на плечо и заметил, что кровь пропитала рубаху.

– Меньше, чем мог бы. Ты умудрилась не разорвать мне мыщцу. Отличный бросок.

– Я же не могла допустить, чтобы ты умер у меня на руках.

Я сунул руку во внутренний карман плаща, достал бинт и принялся заматывать плечо.

– Дай-ка мне, – сказала она. – Ты всё неправильно делаешь.

Она отобрала бинт и отложила его в сторону.

– Что ты хочешь?

Дариана достала из кармана пузырек с мазью.

– Нет смысла просто заматывать рану: так ты все равно истечешь кровью, просто чуть медленней.

Она была права. Я совсем забыл об этом. Дариана нанесла тонкий слой мази на края раны, а затем наложила крепкую повязку на плечо. Делала она это медленно и осторожно и тем самым довела меня до бешенства.

– А побыстрее нельзя?

– Не хочу проделывать все это ради того, чтобы ты просто откинул копыта еще до того, как мы начнем.

– Что начнем?

Она закрепила бинт и помогла мне надеть плащ.

– Ну вот, так-то лучше.

Я заглянул ей в глаза – она улыбнулась.

– Итак, ты не погиб, и двенадцать плащеносцев под прикрытием не вернулись вместе с тобой, так что же ты там узнал?

– Мрачную истину, – сказал я, повторив слова старика.

– И что это значит?

– Там нас ждал старик: он сказал то, чего мы все боялись.

Если дашини совершили самоубийство после того, как я уничтожил двух их собратьев в Рижу, то убийцы, раздирающие Тристию, не члены их ордена. Так кто же они? Чем дольше я думал, тем становилось яснее. На самом деле всё очевидно: многие годы по стране ходили слухи. В животе все скрутилось узлом, сердце билось глухо. Кто еще, кроме дашини, мог пробираться в замки, минуя охрану и рыцарей, чтобы убить тех, кто защищает герцогов, и не только герцогов – чтобы, черт побери, убить их всех, а потом выскользнуть непойманным из дворца? Мне было известно лишь еще об одной группе людей, способной на такое.

– И что это? – спросила Дариана.

Истина, от которой нам изменяет отвага и сердце готово сдаться. Те, кого мы больше всего боялись, – это мы сами.

– Убийцы – плащеносцы, – печально сказал я. – Это делают наши.

– Что? Да ты… Ты уверен?

Я не ответил. Чувствовал ли я себя когда-либо более одиноким, чем сейчас? Последние несколько недель я боялся остаться парализованным, заточенным внутри своего тела. И вот без всякого паралича я попал в ловушку полного одиночества.

Я поглядел на Дариану и побоялся, что от этой неизбывной печали могу проговориться о том, что узнал.

– Спасибо за мазь, – поблагодарил я, потом поднял рапиры, но не вложил их в ножны.

– Ждешь беды? – спросила она.

Я попытался поднять рапиры и занять защитную позицию, но от боли в левом плече чуть не потерял сознание, поэтому выронил оружие.

– Ты не испугалась.

– Что ты имеешь в виду?

– Кеста. Он сказал, что займется тобой после меня, но ты не испугалась – даже не очень-то удивилась, когда это произошло.

– Ты рехнулся? Конечно, я испугалась. Но какой смысл убегать в слезах? Вообще-то я спасла тебе жизнь, помнишь?

Она выглядела сбитой с толку и даже сердитой, на лице не появилось даже намека на обман. Но я уже изучил ее.

– Ты лжешь, – сказал я. – Ты знала, что он это сделает. – Я оглядел поляну и красные камни, окружавшие ее. Как я раньше об этом не подумал? – Эти камни – их здесь не было, когда мы проходили в первый раз. Ты принесла их, чтобы горячка святого усилилась, не так ли?

Она не дрогнула лицом, но подняла руку, отведя указательный палец от большого на дюйм.

– Совсем немножко, – ответила она. – Она бы у него и так началась. Но мы не были уверены, что он вскипит, когда нам нужно.

Я подумал: наверное, стоит позвать Кеста, но знал, что он уже слишком далеко. Может, все равно стоило, но меня настораживало еще кое-что. Она не испугалась.

– Скольких ты с собой привела? – спросил я, оглядывая деревья вокруг поляны. – Они хорошо прячутся.

Дариана кивнула, словно мы с ней пришли к соглашению.

– Нас девять, и Кест уже далеко ушел.

Из-за деревьев появились фигуры, один за другим они вышли на поляну и окружили меня, держа клинки наготове. Все были одеты в плащи.

– Лучше так, – сказала Дариана. – Если бы нас было меньше, ты бы попытался подраться с нами, а это не помогло бы ни тебе, ни Швее.

– Думаешь, я позволю просто так убить себя?

– Убить тебя? Нет, первый кантор, это проблему не решит. Ты же хочешь обличить Швею? Наорать на нее? Начать угрожать ей? Вот и замечательно, мы тебя к ней и отведем.

Я посмотрел на людей, окруживших меня.

– Вы понимаете, что она собирается разрушить всю страну? Убить герцогов? Вооружить крестьян и толкнуть их на путь восстания? Начнется гражданская война и хаос на целое десятилетие.

Дариана поглядела на меня так, словно я шутил.

– Одного я в тебе не понимаю, Фалькио.

– Чего?

– Тебе и правда есть до этого дело.

Глава тридцать седьмая Вина

– Ты снова перевернул всё с ног на голову, Фалькио, – сказала Швея, уставившись на меня.

– Пожалуй, – согласился я, не отводя глаз.

Нас окружали ее так называемые плащеносцы, но мою рапиру они не забрали – значит, совсем меня не боятся. Я попытался сделать вид, что меня это вовсе не задело.

– Всего-то тебе и надо было убраться подальше, – продолжила она. – Ты бы мог уехать со своей шлюшкой и жить счастливо с этой «сестрой милосердия». А вместо этого вынуждаешь меня так поступать с тобой. – Голос ее загустел от гнева и обиды, словно это я унизил ее достоинство, а не она предала меня.

Она протянула мне руку, и на миг выражение ее лица смягчилось.

Я искренне желал, чтобы все случившееся оказалось ужасной ошибкой, недопониманием, возникшим между старыми друзьями, которое можно было бы разрешить словами, а не оружием, но одного мимолетного взгляда на убийц, стоявших рядом с ней и позоривших форменный плащ, который значил для меня так много, было достаточно, чтобы напомнить: мы не примиримся, этого никогда не случится.

– Вы предали моего короля, – сказал я.

Голос мой и сердце были так же холодны, как яд ниты, текущий в жилах. Я обнажил рапиры.

Лжеплащеносцы, все, как один, вынули шпаги из ножен, Швея поглядела на меня так жестко, что, клянусь, зрачки ее показались мне черными самоцветами, вставленными в медные ободки гнева.

– Он был моим сыном, черт побери. Может, Пэлис и твой король, но он – мой сын; еще раз позволишь себе говорить о нем подобным образом, первый кантор, и я тебе глотку перегрызу.

Кто-то из плащеносцев хотел вставить слово, но она его остановила.

– Помалкивай. Я помню, о чем мы договаривались.

Мне не нужно было спрашивать у Кеста, каковы мои шансы на выживание после этой встречи: я и так знал, что их практически нет, но мне было все равно. Отравление нитой подходило к своему логическому завершению: пальцы мои одеревенели, я едва держал в руках рапиры. Каждый удар сердца отзывался по телу так, словно уставший музыкант бил в барабан последний раз, не в силах продолжать. Закрывая глаза, я видел перед собой жертв карефальской резни, которые были брошены в дымящуюся кучу, – открывая же их, я видел предателей последней и самой большой надежды моего короля.

– К черту вас, всех и каждого, – сказал я.

Мне хотелось думать, что я заставлю Швею совершить ошибку, которая позволит мне приставить клинок к ее горлу и взять старуху в заложницы. Только так, при наличии удачи невероятных размеров, я бы смог сбежать. Но истина заключалась в том, что я был слишком зол и убит горем. Может, смерть окажется такой же пустой, как и жизнь, но, по крайней мере, я увижу, как на холодной земле растекается лужа крови нескольких лжеплащеносцев, которых я успею захватить с собой.

– Остановитесь! – раздался тоненький голос.

Из-за деревьев выбежала Алина и, спотыкаясь, встала между мной и Швеей.

– Остановитесь! – вскричала она, переводя дух. – Не делайте этого, Фалькио!

Ее волосы сбились в колтуны, руки и ноги истончились и лицо крайне исхудало. Швея взяла ее за руку и притянула к себе.

– Вы привели ее сюда? – не веря своим глазам, спросил я. – Чтобы она все это увидела?

– Она должна быть со мной, – печально, но без тени оправдания ответила Швея. – Только так я могу убедиться, что она в безопасности.

– В безопасности? Это так-то вы себя оправдываете? – Я повернулся к людям, окружившим меня и державшим клинки наготове. – Знает ли хоть кто-то из вас настоящую причину, почему она приказала убить герцога Исолта? И герцога Росета? Вовсе не потому, что они замышляли недоброе против Алины, уверяю вас. Исолт хотел ее поддержать.

– Болван. Он бы предал нас в ту же секунду, когда Трин подошла бы к его границам.

– Тогда зачем вы послали меня к нему? – с нажимом спросил я. – Зачем заставили меня…

– Потому что мне нужно было послать того, от кого таких убийств больше всего ждали. По всей стране рассказывают легенды о Фальсио Храбром, Фальсио Убийце герцогов. А Фальсио – болван.

– Значит, вы отправили меня на смерть? Или просто хотели подставить меня?

– Нет, тупица… Я подняла восстание среди жителей Карефаля, потому что знала, что Исолт отправит тебя подавить мятеж. И когда он послал тебя…

– Ваши убийцы собирались покончить с Исолтом.

– А ты бы в это время находился рядом с его рыцарями, поэтому никто бы не поверил, что в этом замешаны плащеносцы. Но я не ожидала, что ты окажешься таким болваном и в самом деле уговоришь крестьян сложить оружие.

– Поэтому вы поехали туда и дали им новое, – сказал я. – Вы приговорили их к смерти.

– Не будь таким болваном, черт побери. Думаешь, у меня есть лишнее оружие на случай, если они продадут то, что я им уже дала?

Она говорила вполне искренне, но я все еще помнил тяжелый дух дымившихся трупов, лежавших в куче на главной площади. Многие из них сжимали в руках стальные мечи, которые от жара прилипли к ладоням. Значит, она лжет, но зачем, если я скоро умру? Но если это не она вооружила жителей Карефаля, то кто?

– Отряды Исолта уничтожили бы их, – сказал я.

– А, так это сделали Черные табарды. Думаешь, для мертвых карефальцев есть какая-то разница?

– Тогда, получается, вина лежит на том, кто в самом начале поставил их в такое положение.

Швея издала отрывистый смешок, больше похожий на лай.

– Ну хоть в чем-то мы с тобой согласны, Фалькио. Думаешь, я бы стала поднимать их на восстание, если бы не твое проклятое геройство в Рижу? – Она начала медленно аплодировать. – Поздравляю, Фалькио! Ты и есть причина всего произошедшего с начала и до конца. Все это стало возможным лишь благодаря тебе.

Я пропустил это мимо ушей и обратился к ее плащеносцам:

– Гордитесь собой? Эта безумная старуха превратила вас в убийц.

Некоторые засмеялись, но Швея жестом приказала им замолчать.

– Парень, думаешь, ты такой умный, но ведь ты же так и не догадался, не правда ли?

– Зачем? – спросил я. – Зачем вы все это делаете? Вы же ввергнете страну в гражданскую войну. Каким образом это поможет Алине взойти…

Швея взглянула на девочку, которая прижималась к ее ногам и жалко всхлипывала; старуха погладила ее по спутанным волосам.

– Алина не сможет взойти на престол, разве это не очевидно? Она слишком юна, да и не готова. Страна еще не готова! – Она снова посмотрела на меня. – А чертова Трин уже там, пытается заручиться поддержкой, которая так ей нужна. И когда она ее получит, то захватит престол, и на этом, Фалькио, для нас всё закончится.

– Значит, по-вашему, лучше ввергнуть страну в хаос?

– Почему бы и нет. Тогда у нас будет пять лет. За эти пять лет знать падет, истребляя друг друга и пытаясь вернуть себе власть в восставших городах и селах.

– Пять лет будут гибнуть невинные люди, – сказал я.

– Невинные люди уже погибают, Фалькио. Так всегда было. По крайней мере, теперь они умрут стоя, а не на коленях.

Какая-то часть меня, маленькая и слишком уставшая, чтобы продолжать драться, хотела верить, что в ее словах есть мудрость и что мы можем достичь согласия.

– А что случится потом?

– Затем страна поймет, насколько будет лучше, когда на престоле воссядет законный монарх. Они возжаждут, чтобы ими правил человек милосердный, который сможет воссоединить страну. Через пять лет Алина будет готова возглавить их – они сами будут умолять ее занять престол.

Вполне логичный довод, основанный на естественных политических законах, которые испокон века управляли народом Тристии. Разумный, расчетливый человек немедленно согласился бы. Но существовала лишь одна проблема.

– Король мог бы так поступить, – произнес я, пытаясь не обращать внимания на то, что в глазах всё мутится. – Он мог бы посеять смерть и хаос, чтобы удержать власть, но вместо этого решил пожертвовать собой во имя мира.

Голос Швеи, наполненный яростью и горечью, зазвучал металлом.

– Во имя мира? Неужели ты все еще убеждаешь себя в этом, Фалькио? Он умирал, чертов ты глупый болван!

Слова повисли в воздухе, и прошло немало времени, прежде чем она продолжила:

– Он болел всю свою жизнь и должен был умереть, как и ты сейчас, Фалькио. Именно поэтому он приказал плащеносцам отступить и позволил герцогам схватить его. – Старуха шагнула ко мне, несмотря на рапиры, приблизилась к моему лицу почти вплотную. – Легко быть храбрым и жертвовать собой, когда смерть уже сжимает тебя в своих объятьях. Ты ведь поэтому всегда такой благородный, не так ли? Ты давным-давно умер, когда зарезали твою жену, и с тех пор ходишь по земле и молишься, чтобы хоть кто-нибудь проткнул тебя клинком. И мой сын вел себя так же. – Она больно ударила меня по левой щеке. – Будь ты проклят за то, что пытаешься сделать из него, самого обычного человека, святого.

Я обратился к своему сердцу, ища в нем ту же ярость, что полыхала в Швее, но обнаружил лишь горечь холода и одиночества. Всё, что она сказала, – правда. В моем сердце Пэлис был отважным, бесстрашным и полным жизни, но во всех моих воспоминаниях он, бледный, с немощью в голосе, постоянно кашлял и хрипел. Швея, конечно же, не ошибалась: он был смертельно болен, так что его гибель казалась геройством не более, чем кружение упавшего листа – метким попаданием в землю. Я всегда знал, что король – такой же человек, как и все остальные. Только не мог сжиться с этой истиной.

– Значит, все было зря? – вымолвил я.

– Нет. – Швея схватила меня за подбородок и заглянула в глаза. – Есть ведь девочка. Однажды Алина станет править королевством. Пусть это будет королевским наследством. Пусть она…

– Вы совершали убийства ее именем, – сказал я пустым, усталым голосом. – Как она будет править, когда люди это узнают? Как она…

Я поглядел на Алину, отчаянно желая хоть еще раз увидеть ее лицо, но она на меня не смотрела.

– Фалькио… – умоляюще сказала она.

– Ты знала, – прошептал я. – Швея не обхитрила тебя, она тебе не солгала. Ты знала.

– Я… И что вы хотите, чтобы я сделала, Фалькио? – заплакала Алина. – Я же говорила вам, что боюсь, не знаю, как мне быть. Я не хочу умирать!

– И поэтому ты позволила безумной старухе послать своих псов-убийц, чтобы уничтожить целые семьи. Она тебе говорила, что убьет сыновей и дочерей герцогов? Говорила, что они… – Голос мой сорвался. – Что они дети, Алина, младше тебя самой? Они…

– Я не приказывала убивать детей, – отрезала Швея. – Никогда.

– Почему я должен вам верить? – Голос мой так клокотал яростью, что Алина спряталась за старухой.

– Зачем мне их убивать? Какая мне выгода от того, что они мертвы? Будь они живы, Совет герцогов назначил бы регентов, слабых людишек с мелкими амбициями, которые никогда бы не смогли захватить власть. Мой план свершился бы намного лучше, будь они живы.

– И все же твои псы их убили. Я видел тела детей Исолта своими глазами.

– А я говорю тебе, что не отдавала такого приказа: это были не мои плащеносцы.

– Не называйте их плащеносцами, – сказал я. – Не смейте…

– Хорошо, – согласилась она. – Тогда они будут зваться Клинками королевы. Они делают именно то, чем должны были заниматься вы с Кестом, Брасти и остальными.

– Они – убийцы, – сказал я, глядя на них. – И я сниму с них плащи и закую их в цепи, прежде чем это произойдет.

Она хрипло рассмеялась. Ее чувство юмора начинало меня утомлять.

– Столько ярости – право, это странно, потому что если бы не ты, то они бы здесь не стояли.

Я оглядел их. Юные – младше, чем были мы, когда стали плащеносцами, – но хоть я не видел их в деле, все равно знал, что они опасные бойцы. Швея вряд ли могла бы собрать обычных юношей и девушек и обучить их настолько хорошо за несколько лет, а это значит, что они упражнялись очень давно – вероятно, с самого детства. Но дрались они совсем не так, как рыцари и плащеносцы, по-другому: никто не учился боевому фехтованию на таком уровне. Разве что…

Я почувствовал, как горький комок подкатил к горлу и сердце наполнилось страхом.

– Это дашини, – сказал я.

– В каком-то смысле, – откликнулась Швея.

– Но это же невозможно. Я побывал в монастыре и видел трупы.

– Ты видел Обагренных дашини, тех, которые принесли последние клятвы и убили жертв. А эти, – она обвела рукой стоявших, – Необагренные. Они еще проходят обучение.

– Но почему они не…

– Не мертвы? Потому что Необагренным не позволяется совершать ритуальное самоубийство, пока тела Обагренных не освятят землю. Можешь представить? Они должны сидеть там на протяжении нескольких месяцев, пока тела их наставников не разложатся до конца, и лишь потом им будет позволено убить себя.

– Но вы их убедили этого не делать?

– Я знала, что это случится после того, как ты убил в Рижу тех двоих: полагаю, что мне следовало бы тебя поздравить. Ты единственный живой человек, которому удалось победить дашини. Теперь ты мне веришь? Без тебя всего этого не произошло бы.

– Значит, это правда? Весь орден совершил ритуальное самоубийство, потому что мне повезло убить двоих?

– Дашини лишь тогда дашини, когда они непобедимы, – сказала она. – Я отправилась в монастырь, зная, что найду там Необагренных, оставшихся без наставников и руководства. Я дала им новую возможность. Предложила им стать великими.

– Но какой ценой?

Я и сам знал ответ на этот вопрос. Я заплатил эту цену, стал золотом, за которое Швея купила сотню головорезов. Начатая охота заканчивается лишь кровопролитием. Тень праведного гнева исчезла с лица Швеи, оставив после себя лишь печаль и стыд. Я понял, почему старуха хотела рассказать мне обо всем, почемуона считала важным, чтобы я понял ее замысел. Она ждала моего прощения.

Швея подождала немного, надеясь, что я заговорю, но впервые в жизни я не мог найти слов. Наконец она повернулась к плащеносцам.

– Дариана, забери Алину. Уже темнеет, ей надо поужинать.

Алина подошла ко мне и коснулась моей руки, она вся дрожала.

– Мне жаль, – прошептала она, – жаль, что я не смогла быть храбрее.

Я присел и неуклюже обнял ее, хоть и держал в руках рапиры. Она прижалась ко мне прохладной мокрой щекой.

– Все хорошо, – сказал я. – Никто и не ждал от тебя большей храбрости. Иди, милая, и не плачь. Со мной все будет в порядке, я тут разберусь.

Алина отодвинулась и протянула тонкую ручонку. Прикоснулась к моему лицу и снова заплакала. И через мгновение она отвернулась и убежала в тень деревьев. Дариана пошла следом.

– Это было щедро, – сказала Швея.

И снова в ее голосе и на лице я не заметил ни тени цинизма.

– Нельзя винить девочку, – отозвался я. – И ей не следует знать о том, что случится.

Я закрыл глаза и представил свою жену Алину, не такой, какой она была при жизни, а мертвой, какой я нашел ее на полу в трактире. Вызвал в себе последний прилив упрямой ярости, злобы, подогретой тем, что все мои идеалы рухнули, что я превратил свою жизнь в руины. Пробудил в себе все самые темные и жуткие чувства. Ринувшись в атаку на чудовищ, навсегда осквернивших имя плащеносцев, я улыбался.

Если бы я успел убить хотя бы двух ублюдков, то простил бы богам все их несправедливости. Если бы я дотянулся до Швеи, то даже вознес бы им благодарственную молитву. Но их было слишком много, юных, быстрых, отдохнувших, они с легкостью скрутили меня, раненого, отравленного и уставшего от жизни в мире, который зиждется на лжи и предательстве. Я даже не успел коснуться их клинком.

– Прости, Фалькио, – сказала Швея, когда трое Необагренных схватили меня. – Я бы пошла другим путем, если бы таковой существовал. Надеюсь, ты мне веришь. То, что сейчас произойдет… Нельзя сказать, что это к лучшему, но это наш единственный шанс. В том числе и твой.

Мне рассекли губу и столько раз ударили под дых, что я едва мог дышать, не говоря уж о том, чтобы глубоко вздохнуть. Руки и ноги мои немели, и я вдруг понял, как же легко проявлять отвагу и безрассудство, когда у тебя нет никакой надежды выжить.

– Надеюсь, ты поверишь моим словам, что ничего не закончится до тех пор, пока я не прикажу. – Она улыбнулась, мягко и сочувственно, что совершенно не подходило ей. – Вот что мне всегда в тебе нравилось, Фалькио, с того самого дня, когда ты пришел в мой дом в горячке, полуживой от голода, с отрезанной головой герцога Йереда в мешке. Ты никогда не сдавался.

– Будьте в этом уверены, – сказал я.

Кто-то из Необагренных повернулся к Швее.

– А теперь ступайте. Священнодействие не для ваших глаз.

– Я предупреждала тебя, Фалькио. Я же говорила, что ни перед чем не остановлюсь, чтобы посадить эту девочку на престол. И ни перед кем. – И она удалилась.

Когда меня куда-то потащили, я спросил:

– А мы что, тоже уходим? А я‑то надеялся поглядеть: не хотелось бы пропускать священодействия.

Двое, тащивших меня, остановились, третий ухватил меня за подбородок.

– Даже не беспокойся, шкурник. Ты увидишь и услышишь всё, что произойдет.

– Похоже, будет весело, – отозвался я, но от уверенности и ненависти, исходивших от него, у меня всё заледенело внутри.

– О, так и есть. – Он дал знак, и, когда меня снова потащили в чащу, он спросил: – Скажите, первый кантор, а вы когда-нибудь слыхали о Плаче плащеносца?

Глава тридцать восьмая Плач

Очевидно, Необагренные уже готовились к этому какое-то время. Ярдов через сто они вытащили меня на поляну, посреди которой стоял толстый столб из тисового дерева. Они срубили еще одно дерево, чтобы сделать из него две перекладины длиной в три фута, прибив их под углом по бокам столба на высоте пяти футов от земли. Вся конструкция напоминала молящегося, который простер руки к небесам и просил богов о пощаде.

А может, это должно напоминать кактус, сказал я себе и посмеялся над собственной шуткой.

Парни, державшие мои руки, поставили меня спиной к столбу. Я хотел сказать что-нибудь язвительное и умное, но один из них сунул мне кулаком в живот, и, когда я согнулся, они заломили мне руки и привязали их к перекладинам.

Когда они закончили, передо мной стояло семеро. Многих из них я встречал и раньше, когда мы сражались с войском Трин в Пулнаме, даже разговаривал с ними – однако теперь они делали вид, будто совершенно меня не знали. Несмотря на то что мы когда-то дрались вместе, ни один из них не проявил никаких эмоций. Прежде я и сам в подобных ситуациях запугивал людей или подстрекал их к бою, чтобы убить. И старался выглядеть хладнокровным, что несказанно веселило Кеста и Брасти. Но такого холодного выражения, которое я разглядел на лицах Необагренных, я никогда прежде не видел.

Передо мной стояли четверо мужчин и три женщины, одна из них Дариана. Беспощадная Дари, как прозвал ее Брасти. Интересно, как бы он ее теперь назвал? Я всё ждал, что она что-нибудь скажет или сделает: ударит, или плюнет в лицо, или обзовет меня болваном, или… в общем, хоть что-нибудь, но она стояла, как и другие, без малейших признаков человечности на лице.

Я почувствовал, как в сердце закрался страх. Забурлил под кожей, заструился по венам. Клянусь, я буквально чувствовал, как он вполз в мое сердце.

Один парень шагнул вперед. Невысокий, около пяти с половиной футов ростом, с коротко стриженными светлыми волосами, напоминавшими песок в пустыне. Молодой, не старше двадцати; на его лице было такое же отсутствующее выражение, что и у других, пока он не подошел ко мне. И тогда губы его изогнулись улыбкой, вполне дружелюбной, если бы я не знал, что он собирается меня убить.

– Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев, по прозвищу Королевское сердце, муж убитой женщины по имени Алина валь Монд, любовник рижуйской шлюхи Эталии, самопровозглашенный отец девушки по имени Валиана.

– Да, я тот самый Фалькио валь Монд, – ответил я, пока двое парней приматывали меня ремнями к столбу. – Вы сомневаетесь, что схватили не того, кого надо?

– Меня зовут Герин. Я… Впрочем, тебе не важно, кто я такой. Достаточно лишь сказать, что я исполню Плач.

– Звучит так, словно ты собираешься достать арфу и сыграть для меня.

В этом и заключается Плач? Потому что если это так, то это даже хуже, чем я боялся.

Герин пропустил мимо ушей мои насмешки, достал черный кожаный сверток и положил его на землю. Когда он развернул его, я увидел длинные стальные иглы, а также пузырьки разной формы с серебряными крышечками. Рядом с каждым пузырьком лежала маленькая темно-синяя тряпочка. Герин взял одну, расправил и переложил на нее одну иглу из потемневшего металла. Он внимательно рассмотрел меня от головы до груди, затем смерил взглядом до самых ног. Вытащил один из пузырьков из кожаного футляра, снял крышечку и осторожно наклонил ее над иглой. Я ждал, что из него потечет какая-нибудь жидкость, но посыпался порошок: ударяясь об иглу, темные и красные частички рассыпались в прах. Герин поднялся на ноги, осторожно держа иглу. Он пригнул мою голову вперед, чтобы подбородок коснулся груди.

– Ты готов?

– Дай подумать…

Ни секунды не колеблясь, он воткнул иглу в основание шеи. Я ожидал боли, зная, что это такое. Меня и раньше пытали.

Но это!

Я кричал, кричал и не мог остановиться.

Когда на следующее утро я очнулся, все вокруг имело красноватый оттенок, словно в глазах у меня запеклась кровь. Почти сразу расплывчатые тени обрели контур. Передо мной стояли Герин и Дариана.

– Потребовалось много времени, – непринужденно заметил Герин. – Ты совсем не двигался! И не реагировал, когда я вытащил иглу, – в какой-то момент я даже подумал, что совершил ужасную ошибку, но Дариана заверила меня, что это последствия недуга.

Дышал я медленно. Воздух казался тяжелым, и прошло несколько минут, прежде чем я смог вдохнуть полной грудью.

– Благодарю за заботу, – сказал я.

Он улыбнулся.

– Так и не вразумился? Вчера ты много рыдал и стонал. Боюсь, сегодня будет еще хуже.

Королю очень нравилась одна фраза, которую он вычитал в старинном учебнике для лазутчиков прошлых эпох, найденном в королевской библиотеке: «Нет преступления в том, что ощущаешь страх, но нет и доблести в признании его».

– Знаешь, что меня тревожит? – спросил я. – Почему это вы до сих пор считаетесь Необагренными? Как по мне, это несправедливо, ведь вы убивали мужчин, женщин и детей. Как вы можете называться Необагренными, когда уничтожили столько невинных людей? Я, конечно, понимаю, что у вас не было времени, чтобы наносить татуировки на лица, но разве вы не должны уже считаться полноправными дашини?

Герин хмыкнул.

– Дашини больше нет. Можешь называть нас плащеносцами.

Я дернулся, забыв, что связан, и от этого по телу прокатилась тошнотворная волна боли.

– Осторожно, – предупредил Герин. – Не хочу, чтобы ты слишком быстро отмучился. Давай-ка сделаем всё как полагается.

Он помахал рукой, подав заранее оговоренный сигнал двум своим помощникам, которые тут же подбежали, неся с собой пару тел. Когда они приблизились, я разглядел, что помощники притащили мужчину и женщину с фингалами под глазами и покрасневшими щеками. Я понял, что их били, не очень сильно, лишь для того, чтобы они стали послушными. Почти сразу я узнал их. Нера и Колвин, трубадуры, которые следовали за нами.

– Если вы привели их сюда, чтобы истязать, то должен предупредить: поет этот парень гораздо хуже меня, – заметил я, и от этих слов полумертвый бард тут же издал вопль и начал ругаться.

Колвин принялся умолять их, пытаясь отмежеваться от меня.

– Отпустите нас! – ныл он. – Мы не имеем ничего общего с этим человеком и тем, что он натворил. Мы не сделали ничего плохого…

Я осторожно повернулся к Дариане, все еще чувствуя боль.

– Видишь, как бывает? Идешь на такие жертвы, чтобы предать кого-то, и все равно приходится выслушивать вопли трубадура, которому медведь на ухо наступил.

Дариана не ответила: она помогала людям Герина привязывать трубадуров к стволу дерева. Заломила им руки и стянула запястья. Нера стиснула зубы от боли. Колвин начал кричать.

– Осторожно, – предупредил Герин. – Их нельзя ранить.

Неужели, удивленно подумал я. То есть вот здесь проходит граница жестокости. А может, кто-то провозгласил «Неделю доброго отношения к трубадурам», а я и не заметил?

Его парни слегка ослабили веревки, чтобы Нера и Колвин не слишком страдали, хотя и об их удобстве они тоже не слишком заботились.

– Ну вот, так лучше, – сказал Герин, одобрительно хлопнув в ладоши. – Нельзя же выступать без зрителей.

– Прошу прощения, – обратился я к нему. – Сегодняшняя пытка заключается в том, чтобы до смерти сбить меня с толку?

Герин подошел к трубадурам. Встал рядом с Нерой, протянул руку и провел пальцем по щеке и подбородку. Она даже не попыталась отвернуться, просто смотрела на него, а затем сказала:

– Подумай, что ты делаешь, Необагренный. Ты предал своих предков – это не забудется. То, что видят барды, вскоре становится известно всему миру.

– Я на это и рассчитываю, – ответил Герин.

Он подошел ко мне и пояснил:

– Этих двоих привели сюда, чтобы они стали свидетелями Плача, Фалькио. Чтобы всё записали и сделали так, чтобы память об этом сохранилась навечно.

Мне на ум пришла забавная мысль, и я не смог удержаться от смеха.

– Неужели? Боюсь, что вы поймали совсем не тех трубадуров, раз уж хотите, чтобы люди запомнили факты.

Герин улыбнулся.

– Хорошо сказано. Бравада тебе идет, Фалькио валь Монд. – Он повернулся к трубадурам. – Запомните его таким, отважным и дерзким. Когда будете рассказывать эту историю, не забудьте упомянуть, что Фалькио валь Монд проявил доблесть во время Плача.

– И все это из-за того, что я убил пару ваших братьев-дашини? Герин, как величайшие в мире убийцы могут быть настолько раздражительными неудачниками?

Он повернулся ко мне. В голосе его не было досады. И вообще никаких чувств.

– Тебе следует поблагодарить нас, Фалькио. Большинство людей живет и умирает, и никто не помнит их имен. Но ты! В течение сотен лет о тебе станут рассказывать снова и снова. Вспоминать шепотом во тьме, и даже при сияющем в небе солнце люди будут говорить приглушенным голосом. Мечтатели станут озираться по сторонам и утверждать: «Мир должен быть лучше. С несправедливостью нужно бороться». Они будут вспоминать легенды о плащеносцах и представлять, как вы надевали плащи, брали в руки клинки и с песней на устах пытались сделать наш мир лучше, чем он есть. – Он обхватил руками мои щеки. – Они будут помнить легенду о Фалькио валь Монде, о боли и ужасе, которые он пережил, о криках, что все еще вырывались из его рта, хотя сердце уже не билось. И они вернутся к обыденной жизни и постараются забыть о том, что плащеносцы когда-то существовали.

Герин встал передо мной на колени, открыл свою кожаную сумку и вытащил синюю тряпочку, пузырек из зеленого стекла и еще одну иглу с маленьким крючком на конце. Затем он поднялся и сказал:

– Через сто лет, Фалькио валь Монд, величайшим достижением твоей жизни окажется то, что никто больше не будет даже мечтать о том, чтобы стать плащеносцем. – Он помолчал и улыбнулся. – Ну что, начнем сначала?

От боли, длящейся несколько дней, любой человек в конце концов теряет сознание. Оказалось, что дашини нашли способ, чтобы справиться с этой неприятной проблемой.

– Нет-нет, первый кантор, сбежать не выйдет, – сказал Герин.

Дариана поднесла к моему носу синий пузырек, и я тут же очнулся, и боль мгновенно усилилась в миллионы раз.

Почему я больше не кричу, подумал я, но тут же смутно понял, что это не так: просто голос мой настолько охрип, что получалось выдавить лишь сиплый шепот, словно ветер шуршал опавшей листвой. «Нет преступления в том, что ощущаешь страх, но нет и доблести в признании его».

– Мне скучно, – просипел я. – Почему бы вам просто не убить меня?

– Плач состоит из девяти смертей, Фалькио. Пора бы уже понять, что суть его не том, чтобы умертвить тебя. А в том, чтобы целиком и полностью уничтожить.

– И сколько я уже прошел? – спросил я и поглядел на трубадуров. Нера наблюдала за мной, сжав челюсти – словно для того, чтобы просто смотреть на меня требовалась вся сила воли. Она плакала.

– Мы все еще на третьей смерти, – сказал Герин. – Продолжим?

На четвертый день я попытался перестать дышать, а когда не вышло, откусить себе язык. Когда я смог наконец-то открыть глаза, все казалось мутным и я не мог ничего разглядеть. Мир превратился в туман, сотканный из серых пятен с красными щупальцами, которые тянулись ко мне, забивались в нос, рот, даже уши.

Я попытался вспомнить рассказы о стариках, которые теряли своих жен, а потом, без всяких видимых на то причин, умирали во сне. Просто прекращали жить. В будущем им не оставалось ничего, кроме одиночества, поэтому их сердца переставали биться. Словно пьяный болван или безумец, я умолял свое сердце. Остановись, говорил я. Твоя жена умерла. Король умер. Страна умерла. Мир превратился в тюремную камеру.

– А-а! – раздался голос Герина. – Вижу, ты очнулся. Очень мило с твоей стороны, что это не заняло все утро. Возможно, мы в самом деле совершили ужасную ошибку и ты наслаждаешься болью?

Прекрати биться. Остановись.

– Продолжим?

Безумие. Безумие – вот ответ. Я пытался заставить себя умереть, но как же это глупо. Уловка болвана. Ты не можешь заставить себя умереть.

Сумасшествие – вот выход. Безумцы не чувствуют боли – вернее, чувствуют, но не осознают ее. Они кричат, стонут, смеются, хихикают, пускают слюни, глотают их и делают все то, что и прочие люди, но не понимают этого.

Как выяснилось, понимание и стало самой большой из моих проблем.

Я знал, какой сейчас день – четвертый, – и помнил, что предстоит еще пять, прежде чем они убьют меня. В этом и заключалась проблема.

Как же я нуждался в безумии.

– Доброе утро, – сказал Герин.

Глаза мои открылись, и я увидел, что он смотрит на меня. В животе все скрутилось от одного только взгляда. Ни лицо его, ни тело, ни единый волос не изменились, но что-то появилось в нем такое, от чего руки и ноги мои затрепетали и слезы навернулись на глаза. Глупец, которого люди называли Фалькио, попытался выдержать его взгляд, словно от этого могло стать лучше.

Болван.

Я заставил себя отвернуться и увидел, что женщина-бард все еще стоит, привязанная к дереву. Губы ее двинулись, складываясь в слово.

Борись.

Я не сразу понял, что она имела в виду.

Борись.

Бороться с чем, подумал я.

– Готов к продолжению?

Глаза ее округлились, и я удивился, почему ее так пугает эта простая фраза: в конце концов, Герин произносил ее каждый день с тех пор, как они схватили меня.

А затем я понял, что ее так напугало.

Это не Герин произнес. Я.

Мне в рот что-то вставили, какое-то металлическое устройство, которое удерживало челюсти в раскрытом состоянии. Маленькие иглы впивались мне в десны, язык и нёбо. Устройство увеличивалось, пока металлом не заполнился весь мир, а я не превратился в окровавленную тряпку, которая нависала над ним, чтобы механизм не заржавел от дождя. Ничего, кроме него, не осталось; я чувствовал лишь пульсирующую боль там, где аппарат касался моего лица, – все прочие ощущения притупились. Во рту ощущался вкус железа. В ушах стоял звук…

Звук, издаваемый устройством, показался мне каким-то странным. Не высоким и пронзительным, каким должен быть… Нет, в ушах раздавался теплый и успокаивающий шум, который я слышал раньше, еще до устройства…

Люди.

И тут я понял. Он звучал как человеческий голос. Но человек не разговаривал, а делал что-то другое…

Это называется пение, болван.

Я вдруг понял, что трубадуры поют. Песня показалась мне потрескиванием огня и теплом доброй шерсти. Я не понимал ни слова, но знал, что в песне поется о трубах, о конях и о том, за что стоит бороться. А еще о времени, что бы это слово ни значило, о времени после битвы, о времени облегчения и передышки. О мирном времени.

На миг я из красной тряпки над устройством снова превратился в человека, потому что трубадуры пели песню смерти.

Они пытались помочь мне умереть. Боль не ослабла, я все еще ощущал каждый укол, ожог, трещину, рану. Болела кожа, плоть, кости. Но боль стала просто… болью. Боль можно чувствовать, это не преступление. Болело тело, разум, сердце, но было кое-что еще. Внутри горел огонь, до которого не могла добраться боль: она даже не подозревала о его существовании. Никто не знал об этой тайне. Это было слово, написанное на руке мальчика. Он только что услышал его и почуял, что оно как-то связано с мужчинами и женщинами в длинных кожаных плащах. Мальчик не понимал слова, поэтому и попросил сказителя написать его на руке. «Ты умеешь читать?» – спросил сказитель. «Конечно, нет, – ответил мальчик. – Но мне и нужно только одно слово».

Я потянулся к этому слову, когда голос Герина оборвал песню.

– Невероятно, – прошептал он. – Похоже, что в легендах о бардах все-таки что-то есть, а я в них не верил. – Голос его изменился, словно направился в другую сторону. – Суньте им кляп, – приказал Герин, и я снова почувствовал на щеке его руку. Она потрясла устройство, и боль тут же усилилась. – Так не пойдет, – сказал он. – Придется начать сначала.

На седьмой день они мне что-то дали. Жидкое. Я не приметил ни цвета, ни вкуса, потому что это лежало уже за гранью моего понимания.

Сначала я поперхнулся, потом жидкость червем проползла сквозь горло и попала в желудок, а оттуда уже растеклась по всем частям тела. Словно рвалась наружу из рук и ног, а затем и из пальцев.

Глаза открылись. Я разглядел Герина, Дариану и двух трубадуров на поляне: мне потребовалось немного времени, чтобы понять, что зрение вернулось, я даже понимал, что такое «зрение». Боль все еще продолжалась, но на этот раз она была хуже, потому что я не просто ее чувствовал, но и понимал. За последние несколько дней боль объяла меня, и я позабыл о существовании всего остального.

– Ты пытался сбежать, – объяснил Герин. – Но не вышло. Еще рано.

Из горла вырвался смешок, когда я смог опустить взгляд и рассмотреть свое тело. Полный кошмар: я был привязан к столбу, иголки торчали из лица, обнаженного торса и даже гениталий, видневшихся сквозь рваные, испачканные штаны. Вряд ли я бы смог даже пальцем шевельнуть, не говоря уж о том, чтобы сбежать.

Но Герин имел в виду совсем другое, и я его понял. С одной стороны, мне даже нравилось, что он так беспокоится о том, что я могу сойти с ума. Я бы даже согласился так умереть – сломленной, пускающей слюни развалиной, которая когда-то была человеком. Представил, как бы разозлился Герин, если бы нашел меня в бессознательном состоянии, не способного воспринять все пытки, которые он так терпеливо проводил. В конце концов, какое может быть представление без зрителей?

Возможно, впервые за все это время я окончательно принял, что мне предстоит погибнуть: я не просто потеряю жизнь, а буду мучительно умирать в одиночестве, наполненный до самых краев ядовитыми воспоминаниями обо всех своих неудачах. Хорошо, подумал я. Пусть будет так, как говорил Герин. Пусть они рассказывают истории о болване Фалькио, который, как ребенок, верил в то, что мир можно изменить просто потому, что тебе так хочется.

Я моргнул. Делай, что тебе вздумается, дашини, или Необагренный, или плащеносец, как бы ты себя ни называл, потому что я нашел щит, через который не проникнут твои иглы.

Принятие.

Я принимаю.

И что ты теперь сделаешь, Герин? Я принимаю всё: боль, несчастья, сожаления. Я хочу их.

Я их приветствую.

Искра радости вспыхнула во мне. Пусть продолжают. Прошло семь дней. Могут продолжать хоть еще семь, или семьдесят, или семьсот.

Хороший способ умереть, подумал я. Не слишком отважный, но этого и не нужно. Мне и такого хватит.

Мне казалось, что я, схваченный и связанный, становлюсь свободным.

К сожалению, поздно вечером на седьмой день случилось кое-что такое, что принесло мне гораздо больше страданий, чем любой из ядов и порошков Герина.

Валиана попыталась меня спасти.

Она старалась подойти тихо, но ей не хватало мастерства, и они, конечно же, услышали ее. Валиана старалась двигаться быстро, но ей не достало скорости, чтобы обогнать их. Она старалась драться из всех сил, но все еще не оправилась от ран, полученных в Рижу.

В конце концов единственное, что ей удалось, – это сохранить отвагу. Она продержалась пять ударов, а затем Дариана зашла ей за спину и схватила за шею. Герин шагнул к Валиане и взял ее за подбородок. Он часто к этому прибегал, как я заметил.

– Ты была права, Дариана. – Он повернулся ко мне и покачал головой. – Я говорил, что нам нужно найти девчонку, что она не настолько глупа, чтобы самой разыскивать нас, но вот она здесь. Пташка приземлилась, чтобы отдохнуть на нашей поляне. – Он отпустил ее, подошел ко мне и сунул иглу между костями запястья.

Я закричал.

Он убрал иглу, которая торчала из локтя, и я вдруг почувствовал, что руки больше нет.

Одну за другой он вытаскивал иглы, которые так тщательно втыкал в нервные окончания на моих конечностях, не переставая говорить:

– Поздравляю, Фалькио валь Монд. У нас наконец-то есть то, что подарит тебе девятую и последнюю смерть.

Они собираются убить ее, понял я. Так они это и сделают. Так они пробьют мой щит принятия.

Но все же что-то не сходилось.

– Кажется, ты пропустил один день, – прошептал я.

– Ты прав. Девушка – важная участница твоей окончательной смерти, но сначала нужно сделать кое-что еще.

– Тогда поторопись, – сказал я, желая поскорее умереть, как никогда прежде.

– Он прав, – заметила Дариана, рассматривая мое лицо. – Долго он не протянет.

Герин покачал головой.

– Нет, мы подождем. У нас есть договор, нужно его исполнить.

– Она должна была уже прийти, – сказала Дариана, вглядываясь в звездное небо.

– Мы подождем, – повторил Герин.

Он повернулся к трубадурам. Пера и Колвин безжизненно висели на веревках, привязанные к дереву, и я вдруг понял, что Колвин давно умер, но они просто оставили его висеть. И кто говорил, что им нельзя причинять боль?

– Не спи, маленькая трубадурша. Она скоро придет, и случится то, чего никто уже сотни лет не видел.

Седьмая ночь близилась к концу, наступало утро, когда она пришла. Я понял, который час, по тому, как прохладный воздух остужал горящие раны, натертые веревками, и жар, исходивший от изуродованного лица. Послышалось жужжание насекомых, в лесу зашуршали мелкие зверьки, чуть громче, чем обычно, словно своими естественными повадками они хотели прикрыть все зверства, совершенные в их доме.

Глаза мои были закрыты, но я ее увидел.

– Время почти пришло, Фалькио. – В волосах ее играл ночной ветерок. Я забыл, как сильно они кудрявились. Вряд ли меня можно в этом винить: она умерла больше пятнадцати лет тому назад.

– Для чего, милая? – спросил я, хотя с губ моих сорвался лишь невнятный стон.

– Время стать храбрым, – сказала Алина.

Я почувствовал, как по щеке скользнула слеза. Это почти незаметное ощущение показалось мне таким же болезненным, словно боль разрывала мне кости и пронзала плоть.

– Я был храбрым, – ответил я просто, словно ребенок, которого в чем-то обвиняют.

Она протянула руку к моему лицу. Я так хотел почувствовать ее прикосновение. Я давно забыл ее лицо, но помнил каждую мозоль на руках, каждый изгиб пальцев, помнил, что первый сустав на безымянном пальце левой руки был слегка искривлен и она с трудом надевала обручальное кольцо. Лучше уж совсем не снимать, пусть остается навсегда, как-то сказала она, и я согласился: навсегда. Навсегда, до скончания веков. Но хоть я помнил все изгибы ее тела, это были лишь воспоминания: никогда, даже во время видений, я не мог почувствовать ее прикосновения.

– Почему ты не прикоснешься ко мне, Алина? – спросил я. – Разве жена не должна касаться своего мужа после долгой разлуки?

– Я не могу, – ответила она. – Они у нас это отобрали.

Наверное, глаза ее потемнели, но не наполнились слезами. Алина никогда не плакала.

– Это несправедливо, – сказал я. – Я могу понять пытки. И убийство неизбежно. Но человек должен иметь возможность хотя бы во время видений представлять, как жена касается его лица.

Она усмехнулась. Я всегда ее веселил, хотя не думал, что умел хорошо шутить: может быть, она просто так смеялась, чтобы порадовать меня.

– Теперь тебе придется быть очень смелым, – сказала она.

– Ты уже это говорила. Разве я был недостаточно храбрым? Разве я не стоял на своем, даже когда рыцари, убийцы и громилы превосходили меня числом? Разве я не старался поступать правильно, даже когда не оставалось надежды? Разве я не всадил кинжал в сердце короля, когда он попросил меня об этом? Я был храбрым, Алина. Я не боюсь умереть.

– Ты был очень храбрым, мой дорогой. Но теперь тебе нужно стать еще храбрее.

– Почему? – На этот раз я услышал не только сердцем, но и ушами, как хрипло вымолвил это слово.

– Потому что она уже здесь.

Веки мои затрепетали, и я думал, что Алина исчезнет, но ее фигура вся задрожала, меняясь с той, что пришла. Спустя пару секунд силуэт моей жены полностью исчез, и передо мной стояла совсем другая женщина: внешне она была гораздо красивее Алины, но от черноты ее сердца у меня все внутри замерзало. Алина не могла прикоснуться ко мне, но я ощутил другую руку с мягкой кожей и идеально прямыми пальцами, которые нежно гладили меня по щеке.

– Здравствуй, мой милый шкурник, – сказала Трин. – Какие же прекрасные моменты нам предстоит с тобою разделить.

Глава тридцать девятая Восьмая смерть

Возможно, прозвучит странно, но когда я понял, что пришла Трин, то почувствовал облегчение. Алина сказала мне, что придется проявить храбрость, но она не понимала, в какие глубины отчаяния я уже погрузился, так что падать ниже было некуда.

Все скоро закончится, пообещал я сам себе. Она начнет пытать меня и издеваться, но, когда ей надоест – а это случится довольно скоро, – всё закончится.

– Расскажи, как это действует, – сказала Трин, но говорила она не со мной.

Герин как раз готовил новые иглы: на этот раз он окунал их в вязкую черную жидкость, а затем в темно-синий порошок.

– Это сочетание элементов, – объяснил он, – но они лишь являются проводниками магии. Это древнее средство, и действие его весьма удивительно. Вы принесли с собой то, что нужно?

Из складок юбки Трин достала маленькую кожаную сумочку – Герин взял темно-синюю тряпку и протянул ей. Она развязала тесемки, и из сумочки выпало что-то желтоватое и хрупкое. Зуб.

– Я же тебе говорила, что у меня есть еще один, Фалькио, – сказала Трин, поворачиваясь ко мне. – Чтобы достать первый, который ты так бездумно выбросил, я потратила немало усилий. К счастью, есть и другой.

Она взглянула на Герина.

– Этого достаточно? Чтобы заставить его…

Он кивнул.

– А мне хватит?

– Да, но вы должны касаться друг друга кожей.

Трин начала раздеваться. Сначала сняла длинный коричневый плащ, затем расстегнула ворот кипенно-белой блузы. Она подмигнула мне и начала медленно расстегивать одну пуговицу за другой, задрала подбородок, раздвигая ткань, пока не обнажились ее груди. Руки ее пробежали по телу и остановились на талии. Штаны она тоже сняла, затем последовало и белье, пока она не осталась стоять полностью обнаженной передо мной.

– Знаете, достаточно лишь небольшого участка кожи, – заметила Дариана.

Трин поглядела на нее.

– Это было бы не так весело.

– Скоро начнем, – сообщил Герин. – Все готово.

Трин подошла ко мне и сняла с меня рубаху, висящую лохмотьями, и брюки, а затем взяла нож и освободила меня от изгаженного белья, что было не так уж и плохо.

– Совсем не обязательно, – повторила Дариана.

– Завидуешь, что сама об этом не подумала? – спросила Трин.

Ее рука скользнула к паху, и я почувствовал, как пальцы ее легонько теребят меня.

– Можете заставить его отвердеть? – спросила она. – Хочу, чтобы он затвердел.

Герин покачал головой.

– Миледи, он парализован. Мы разрушили нервные окончания. Он может чувствовать лишь боль – ни на что другое он не способен. Осталось лишь уничтожить небольшой участок разума.

– И его сердце, – добавила Трин. – Не забывайте о сердце моего милого шкурника.

Она обвила меня руками: одну ладонь положила на поясницу, другую на шею, затем правой ногой обхватила мою левую и тесно прижалась ко мне, словно к мачте корабля во время шторма.

– Вы слишком многого хотите, – пробормотал я.

Я придумал кое-что посмешнее, но выговорить не хватало сил.

– Пора, – сказал Герин.

Держа в руках две длинные иглы, он подошел ко мне сзади.

– Я должен очень точно поместить инструменты, леди Трин, – сказал он, и я почувствовал, как она убрала руку с поясницы.

Потом игла проколола кожу и мыщцу и вошла в позвоночник. Боль ощущалась, но она была не сильнее и не слабее той, что мне уже пришлось вынести. А когда Герин сделал второй прокол на шее и ввел иглу в череп, я даже почувствовал облегчение. Скоро всё закончится, напомнил я себе. Я посмотрел на бардов. Мертвые глаза Колвина глядели на меня с осуждением, Нера пребывала в ужасе.

– Бедный Фалькио, – сказала Трин, целуя меня в шею. – Не беспокойся, ты не один. Я все время буду рядом. Увижу то, что видишь ты, и почувствую то же, что и ты, мы разделим с тобой каждый драгоценный миг. Лишь ты и я. О, еще и она, конечно.

Не успел я понять, что она имела в виду, как веки отяжелели и дыхание замедлилось. Я увидел свет, но не тот, что люди видят в момент смерти. Наоборот, это был обычный свет масляных светильников, висевших на поперечных балках низкого потолка: они освещали обычный трактир. Длинные деревянные скамьи стояли вокруг жаровни в центре. В углу находилась трактирная стойка, за ней стоял мужчина чуть старше тридцати, который мыл кружки. Очевидно, здесь готовились к вечернему наплыву посетителей. Место показалось мне знакомым.

– Надо же! – прозвучал голос Трин где-то в глубине меня. – Это прекрасно.

Я услышал, как кто-то пинком открыл дверь, и увидел четырех человек из герцогской охраны. Один из них выделялся ростом и имел при себе боевой топор – я тут же узнал его. Его звали Фост. Затем я увидел, что остальные трое тащат кого-то, кто упирается и пытается царапаться и кусаться. Женщина закричала, и в отблесках света я увидел ее лицо.

И тут я наконец осознал, что происходит и что я сейчас увижу, и лишь тогда понял слова Алины. Тебе придется стать еще храбрее, Фалькио.

Но я не могу. Не могу…

Они прижали Алину к грубому деревянному столу и сорвали с нее светло-серое платье, и, как я ни пытался закрыть глаза, я не мог, потому что они и так уже были закрыты. Я видел всё с невероятной четкостью, словно кто-то ножом вырезал изображение на поверхности глазных яблок.

Алина попыталась пнуть нападавших, но двое стражников схватили ее за ноги, третий держал руки, словно они пытались растянуть ее. Я умолял, чтобы сердце мое перестало биться, но оно колотилось лишь быстрее и легче, словно у птицы, и я понял, что чувствую, как стучит сердце Трин.

Мужчины захохотали, говоря о том, что пора подоить корову, и Фост приспустил штаны и что-то им ответил. Я не расслышал, что он сказал, потому что остальные слишком громко засмеялись в ответ, да к тому же в ушах звенело хихиканье Трин.

Алина ругалась на чем свет стоит. Она сказала, что проклянет их и это проклятье падет не только на них, но и на всех прочих насильников. Сказала, что на каждого мерзкого насильника и убийцу найдутся в этом мире силы пострашнее. Сказала, что ее муж придет за ними. Но они всё смеялись и смеялись, и, когда Фост закончил свое черное дело, он поменялся местами с тем, кто держал женщину за ногу, – толстяком с рыжими жиденькими волосами вокруг лысины. Но прежде чем Фост успел схватить Алину, она пнула толстяка в лицо. У него из носа хлынула кровь – он наклонился к ней и ударил кулаком по лицу. Она воспользовалась замешательством, освободила руки и, сжав пальцы горстью, ткнула ногтями в глаз стражника.

Алина кричала все время, пока дралась с ними. Просила трактирщика помочь ей, отчаянно лгала, говоря, что сейчас сюда прибегут люди, вооруженные клинками, и она пощадит тех, кто помог ей. Но трактирщик ее не послушал. Он просто повернулся и ушел на кухню.

Фосту и остальным удалось снова схватить Алину – она плюнула кровавым сгустком в глаз того, кто держал ее за руки. Это и был ее зуб, понял я. Когда толстяк ударил ее, он выбил ей несколько зубов, но моя храбрая прекрасная девочка не проглотила их, а использовала как оружие. Но зубы не клинки, и безоружная девушка, какой бы отважной она ни была, не сможет победить четырех сильных воинов. Фост ударил ее по грудной клетке, сказав, что выбьет из нее всю дурь, – комнату наполнил звук треснувших ребер, и смех последовал за ним.

Толстяк навалился всей тушей, вбивая в нее свою ярость. Алина бешено стреляла взглядом, ища оружие или что-нибудь, что сможет отвлечь насильников хотя бы на миг. И в какой-то миг мне показалось, что наши взгляды пересеклись. Хотя это было невозможно.

Толстяк отвалился от нее и что-то сказал, но я не расслышал. Вместо этого услышал жуткий, выворачивающий душу звук. Алина выкручивала свою руку из сустава. Этот тошнотворный звук поверг того, кто держал ее руки, в шок – и мига хватило, чтобы моя храбрая девочка, прокусив себе губу до крови, встала и ударила Фоста локтем здоровой руки. Она угодила ему в горло – он отшатнулся и прохрипел что-то своим парням. Я не услышал, что они ответили, потому что слова их утонули в шумном потоке крови, затопившем мои уши. Трое стражников, окровавленных, побитых и оцарапанных, снова разложили Алину.

Фост схватился за топор.

– Довольно, – прорычал он, и я услышал его слова так четко, словно раскат грома в тихую ночь. – Мне хватит и титек с мокро-щелкой.

Он занес над головой топор – глаза Алины округлились от ужаса и страдания, вся ее бесконечная отвага вдруг иссякла до последней капли. Она смотрела на меня, клянусь, я услышал, как она прокричала мое имя:

– Фалькио! Фалькио! Фалькио!

Я молился, чтобы разделить с ней боль от удара, но этого не произошло. Она умерла в одиночестве.

Снова послышался смех, но свет в трактире вдруг замигал и погас – я открыл глаза и увидел потное лицо Трин, с мутными глазами и приоткрытыми губами. Она все еще прижималась ко мне. Тяжело дышала и стонала, дойдя до высшей точки наслаждения.

– Мы закончили, – сказал Герин, и я почувствовал, как он медленно вытащил иглу из основания черепа и из поясницы. Остальные остались там же, где были.

Трин слезла с меня и разжала объятия.

– Удовлетворены? – спросила Дариана, не проявляя никаких эмоций.

Трин все еще смотрела на меня.

– Хочу еще раз, – ответила она.

Герин усмехнулся.

– Боюсь, что это невозможно, миледи. И больших страданий это ему не причинит, если вы хотите именно этого. Он сломлен и почти готов к девятой смерти.

– Жаль, – сказала Трин и начала одеваться.

Когда она закончила, к ней подошел Герин.

– Мы договаривались…

– Да-да, мой дорогой Необагренный, наш договор исполнен.

– Хорошо, тогда…

– Но я бы внесла небольшую поправку, – сказала она, доставая из-за пояса кинжал. – Относительно безымянной сучки, которую вы держите на привязи.

Она обогнула Герина и шагнула к Валиане, но Дариана преградила ей путь.

– Об этом мы не договаривались.

– Она права, – сказал Герин. Трин повернулась к нему – в глазах ее зияла тьма. Юноша покачал головой. – Вы поступите немудро, предав наше доверие.

Никто из них не шевелился, но затем Трин сунула кинжал за пояс и улыбнулась.

– Придется довольствоваться воспоминаниями, мой милый шкурник. – Она поцеловала меня в щеку. – Благодарю тебя, Фалькио. Я буду всегда любить тебя за это.

Странно и невозможно, но я начал рыдать. Неужели внутри меня еще осталось место для горя? Наверное, это действие игл, масел и мазей, которые они применяют. Фалькио, болван Фалькио давным-давно умер, и только благодаря секретам дашини тело его еще держится. Все закончилось, сказал я себе. Перестань дышать. Просто перестань.

Но я не мог, воздух сам собой втягивался в легкие и выходил из них. Я вдыхал боль, которая росла внутри меня. Я не умер. Стал садом для стыда и сожалений. Но ведь Алина кое-что мне сказала? И это случилось совсем не так давно. Она сказала что-то о храбрости. Теперь тебе придется стать еще храбрее, Фалькио. Так она и сказала. Но храбрым я быть не смогу, подумал я, не смогу быть таким, как Алина. Я слишком занят растущими в моем сердце неудачами. Они укоренились там и растут, прорастают сквозь меня. И все же слова ее то и дело возвращались ко мне: «Ты должен быть храбрым. Храбрее, чем раньше».

Мне хотелось кричать от злости. Я думал о том, как пригрожу им. Перечислю все мучения, которые обрушу на них в своей ярости, как это делала Алина. Я посулю им месть, от какой все боги и святые отвернуться от Тристии, боясь, что увидят Фалькио на свободе. Но это не храбрость, это просто бравада. Что страшного может быть в угрозах трупа, который еще не нашел свою смерть? Но я же должен хоть что-то ответить? Алина повелела мне стать храбрым, очень храбрым. Храбрее, чем прежде. А что говорил король? Наша сила в рассудительности, и оружие наше – это знание закона. Банально, но что мне еще осталось?

Ладно, подумал я. Пусть последнее, что они от меня услышат, ранит их сильнее всего. Пусть этот последний нож, который я метну, будет заточен истиной. И я начал цитировать законы, которым меня научил король, один за другим, как делал это в лучшие моменты своей жизни, когда стоял бок о бок с плащеносцами. Как я делал это, когда думал, что скоро сгину в подземельях Рижу. Я начал с первого закона. Я повторю его сотню раз, сказал я себе. А затем перейду ко второму.

– Первый закон гласит, что все люди свободны, – тихо пропел я. – Ибо без свободы выбора люди не могут служить от всего сердца, не могут служить ни богам, ни святым, ни королю.

Голос мой оказался настолько тихим, что ни Герис, ни Дариана не услышали его. Трин же взглянула на меня, наклонилась вперед, словно пыталась понять, что я говорю.

– Первый закон гласит, что все люди свободны, – повторил я.

Голос мой стал немного сильнее, подумал я. Я пел снова и снова, Трин подошла ближе и почти приложила ухо к моему рту. Я продолжил петь, повторял одни и те же слова, зная, что в них есть магия, что если повторять их раз за разом, то они разрушат порок и в моей душе, и вокруг меня.

Наконец Трин отступила.

– Думаю, он готов к девятой смерти, – сказала она, не отводя от меня глаз, и выглядела при этом искренне удивленной.

– Почему вы так считаете? – спросил Герин.

– Потому что он все время повторяет «убейте меня, убейте меня».

Глава сороковая Королевское терпение

– Ты собираешься мне рассказать, о чем там говорится? – спросил я.

Мы с королем Пэлисом обедали на террасе, выходившей на луг за стенами замка Арамор. Обсуждали недавний имущественный спор. Погода стояла на славу, в небе виднелись легкие облака, «просто для украшения», как говаривала моя матушка. Кто-то из челяди принес королю записку, и как только он развернул ее, лицо его побледнело. Следующие пару минут Пэлис сидел, молча глядя в пустоту.

– Я кое-что сделал, Фалькио, – наконец сказал он.

Пэлис взял серебряный кубок и поднес к губам, руки его дрожали.

– Ваше величество?

– Это… – Он отпил глоток, затем осторожно поставил кубок на стол, словно считал, что не имеет права пить вино.

Король поднялся, подошел к высокому окну с витражом под аркой и выглянул во двор, где упражнялись плащеносцы.

– Короли используют людей, Фалькио.

Я даже не знал, что сказать, и попытался превратить всё в шутку:

– Разве это не входит в обязанности королей? Кто может – делает, кто не может – правит.

Но Пэлис не купился на это и не засмеялся.

– Это необходимо, – сказал он, словно требовалось объяснение. – Иногда ты понимаешь, что нужно послать людей в бой и они, скорее всего, погибнут. С этим я жить могу. Но бывает, что ты распоряжаешься жизнью человека, не зная наверняка… не будучи уверенным, что имеешь право. Делаешь допущение… Нет, не так. Идешь на пари. Или даже исполняешь свою прихоть.

Я не понимал, к чему он клонит. Король ненавидел насилие, он ненавидел рисковать нашими жизнями. Мы все это знали.

– Мы пошли на это добровольно, – отозвалсяя. – Плащеносцев никто не вербует, не то что у герцогов…

– Рыцарей тоже никто не вербует, – возразил он.

Я чуть не сплюнул: в те дни даже малейшего упоминания о рыцарях хватало, чтобы вывести меня из себя.

– Прошу прощения, ваше величество, но рыцари берут в руки оружие, чтобы пощекотать свое эго, веря, что богатство, подготовка, доспехи и боги знают что еще делают их такими важными, что они будут жить вечно. Когда рыцаря убивают в бою, на лице его появляется удивление.

– А плащеносцы?

– Мы проводим жизнь в служении, ради справедливости в стране и в мире.

Король горестно рассмеялся.

– Наша страна очень маленькая, Фалькио. Когда-нибудь ты перейдешь границу королевства и поймешь, насколько мы ничтожны.

– Что ж, я начну бороться за справедливость здесь, а потом поеду и в другие страны, когда появится больше времени.

Он обернулся и посмотрел на меня, как всегда, криво улыбаясь.

– До чего ж ты в себе уверен, первый кантор.

– Нет, я в тебе уверен.

Лицо его погрустнело, и король отвернулся.

– Иногда, Фалькио, твоя вера настолько тяжела, что я не могу ее вынести.

– Да я…

Он махнул рукой, и я замолчал. Повисла тишина: Пэлис выглядывал в окно, я молча сидел в нескольких футах от него. Король меня не отослал, и спустя пару минут я решил воспользоваться нашей дружбой.

– Что ты сделал?

– А-а?

– Я спросил, что ты сделал? – Если он собирался послать кого-то из плащеносцев на задание, с которого тот вряд ли вернется, я хотел это знать. – Ты явно совершил то, что терзает твою совесть. Кого ты послал?

Он покачал головой.

– Того, кого ты не знаешь.

Отчего-то этот ответ удивил меня. Плащеносцы были самыми искусными поединщиками в стране, и в те дни я знал каждого из них по имени. Послать того, кто не настолько искусен, довольно… жестоко.

– Если задание так важно, то почему бы не послать кого-то из нас?

– Потому что мне нужен был человек, которого можно развратить. – Он повернулся ко мне. – И я хотел надеяться на то, что он сможет преодолеть порок, способный уничтожить душу любого человека.

– Каким образом?

– Довольно, – сказал Пэлис. – Я устал от твоих вопросов, Фалькио. Устал, что ты сидишь и смотришь на меня как на…

Он смял записку и уронил ее на пол.

– К черту твою веру, Фалькио.

Король вышел через открытую дверь и побрел к замку, оставив меня одного с едой, питьем и моими заметками об имущественном споре. Спустя несколько минут я нагнулся и поднял смятую записку. Расправил ее и прочитал.

Там была всего лишь одна строчка, написанная женской рукой. «Я пропала».

Утром девятого дня я уже не заботился ни о боли, ни о жизни, ни даже о своей душе. Дашини утратили надо мной власть.

Дариана, Герин и еще двое дашини остались со мной. С одной стороны поляны на земле сидела Валиана, связанная по рукам и ногам. С другой – барды, живая и мертвый: тело Колвина воняло так сильно, что даже я начал ощущать запах, но оно все еще висело, привязанное к дереву. Нера, как всегда, смотрела на меня. Изо рта у нее торчал кляп. Я чувствовал себя виноватым под ее тяжелым взглядом.

Они хотели, чтобы трубадуры увидели то, что дашини сделали со мной, а затем рассказали эту историю всему свету – но Валиану они точно убьют: она для них никакой ценности не представляет. Она лишь маленькая, уродливая частичка моей смерти.

Даже сквозь мучительное изнеможение я понимал всю иронию ситуации. Сначала я винил во всем лекаря. Почему Фиренси отпустил ее? Ее тяжело ранили клинком – нужно было привязать ее к постели на месяц. Я пытался проклинать его, но не нашел в себе сил.

Валиана искала смерть с тех пор, как надела этот чертов плащ, чтобы доказать всему миру, что героизм – удел не только знатных. «Я – Валиана валь Монд, черт возьми. И я заставлю с собой считаться». Заставит, конечно. Дашини используют ее для того, чтобы сделать мою смерть немного хуже, – вместо того чтобы вдохновлять других, она раз и навсегда станет доказательством для грядущих поколений, что смерть благородной не бывает.

Этим утром Герин пребывал в прекрасном расположении духа.

– Ты знаешь, сколько раз твой жалкий король посылал своих лазутчиков, чтобы они затесались в наши ряды, Фалькио?

– Слишком мало? – предположил я, но на самом деле этого не сказал. Из губ моих слетело лишь жалобное «прошу».

– Двенадцать. Двенадцать раз он подсылал плащеносцев, чтобы они вступили в наши ряды. – Он достал тряпочку из складок плаща. – Я сохранил сувениры.

Он открыл сумку и достал из нее ожерелье из костяшек пальцев.

– Двенадцать. Двенадцать пальчиков.

Вероятно, Герин хотел напугать меня или ждал, что я разозлюсь из-за павших товарищей, но, увидев их пальцы, я лишь подумал об их семьях. Наверняка у всех этих плащеносцев были родные, которые любили их, вспоминали о них. Им ничего не осталось на память о близких.

На какой-то миг я даже забыл о том, что привязан, и попытался забрать у него ожерелье, но, когда понял, что не могу даже двинуться, Герин уже стоял на коленях, склонившись над кожаным свертком, и раскладывал пузырьки и иглы.

В голову пришла дерзкая и остроумная мысль, но губы и язык вновь изменили мне.

– Да, – сказал я. – Прошу. Прошу. Сейчас.

Интересно, помогло бы, если бы я назвал его хозяином?

Герин поднял голову и улыбнулся.

– О нет, эти иглы не для тебя. Было бы не слишком элегантно, если бы в конце мы просто загнали тебе в череп кусок стали. Нет-нет, ты еще не понял? Весь смысл Плача в том, чтобы ты умер от горя, первый кантор. Он заключается в самом названии, не видишь?

Он подошел и вколол одну из игл в левую сторону груди, и от неожиданной вспышки боли тело мое окаменело – из-за этого показалось, что остальные иглы, торчавшие из моего тела, начали ломаться.

– Все это необходимо, чтобы приготовить твое тело, Фалькио. Знаешь, что даже сейчас, после всей этой боли, которую ты испытал, ты еще способен жить? Ты стоишь на пороги смерти, но должен сам перешагнуть через него.

Он подошел к Валиане. От одного его присутствия она дернулась и начала корчиться. Дариана присела, чтобы удержать ее, и Герин очень аккуратно воткнул иглу Валиане в щеку чуть ниже глаза. Девушка судорожно глотнула воздух и попыталась вскрикнуть, но не смогла. Глаза ее наполнились слезами, она застонала, даже я ощутил ее муки. Новая боль, от которой меня не могло спасти ни изломанное тело, ни изломанное сердце. Значит, вот как они хотят, чтобы я умер. Это и есть Плач плащеносца. В мыслях моих не возникло ни оскорблений, ни мучений, которым я хотел бы подвергнуть Герина с Дарианой, – напротив, я лишь думал о том, что хочу умереть. Хотелось биться головой о столб, чтобы потерять сознание, или проглотить язык и задохнуться. Хотелось перешагнуть порог смерти прямо здесь и сейчас.

Делайте с ней все что угодно, но позвольте мне умереть, думал я, но с губ моих слетело совсем другое.

– Прекрати, – сказал я; предательские слова сами вырывались сквозь стиснутые зубы. – Прекрати сейчас же.

Герин улыбнулся еще шире.

– Голос появился? Отлично. – Он ввернул иглу поглубже, и тело Валианы свело судорогой.

– Прекрати, – повторил я, дергаясь в путах, узлы на веревках врезались в болевые точки тела.

Дариана тревожно посмотрела на меня, но Герин не обращал внимания.

– Не умирай пока, Фалькио, у меня еще есть…

Дариана оглянулась.

– Кто-то идет, – сказала она.

– Я ничего не слышу, – раздраженно отозвался Герин.

– Слышишь ты или нет, но кто-то сюда идет.

– Очень хорошо. – Герин повернулся к другим двум Необагренным. – Идите, найдите тех, кто там шныряет, и убейте их. Мы с Дарианой завершим ритуал. – Он посмотрел на меня, держа руку на игле, воткнутой в щеку Валианы. – Представь себе, Фалькио, только представь, что кто-то идет спасти тебя. Пусть надежда закрадется тебе в сердце хотя бы на мгновение – тогда последнее падение будет еще слаще.

Необагренные ушли, но, несмотря на увещевания Герина, надежды я не ощутил. Я знал, что Кеста там нет. И Брасти не явится чудесным образом спасти меня. Я остался совсем один.

Я думал, что от этой мысли ко мне придет отчаяние, но вышло наоборот: уравнение оказалось настолько простым, что я даже удивился, почему раньше этого не понимал.

Я один.

Валиану убивают.

Допустить этого я не могу.

Так просто. Почему я раньше об этом не думал? Я бы просто вырвался из оков, убил Необагренных, и Валиана была бы спасена.

Просто.

Восьмилетний мальчишка грозит кулаком небу и клянется: «Меня зовут Фалькио валь Монд, и я буду плащеносцем». У мальчика ничего нет. Отец ушел, мать постепенно чахнет в одиночестве. Он не знает, как драться, и не умеет махать клинком. И все же…

Все же внутри у него что-то есть.

И в тебе тоже, говорит он мне. То, что мы с тобой никогда не теряли. То, чего они не могут у нас отобрать.

Что это, спрашиваю я.

Мальчишка Фалькио смотрит на меня как на болвана. Хочешь, чтобы я сказал это слово? И что это тебе даст?

Не знаю. Что-нибудь. Слова имеют значение.

Хорошо, говорит он и смотрит на свою ладонь. Там что-то написано. Мгновение спустя он поднимает взгляд на меня и улыбается. Вот это слово. Представляешь?

Так что это за слово, спрашиваю я.

Не знаю. Я еще не научился читать, глупый.

Покажи мне, прошу я.

Он раздумывает, словно хочет сохранить свою тайну, но затем наконец-таки раскрывает ладонь.

Ты читать-то умеешь, спрашивает он.

Рука мальчишки кажется мутной, как и весь остальной мир вокруг, но не слово. Слово выделяется четко.

Да, говорю я. Да. Я умею читать.

У нас с тобой только это и осталось, да? Это то, что они не могут отобрать.

Да, соглашаюсь я, единственное, что они не могут забрать. Хочешь, чтобы я произнес это слово?

Он качает головой. Нет. Необязательно это говорить. Это надо проявлять. Нужно показать им.

Ладно, соглашаюсь я. Но я все равно хочу произнести это слово.

Что-нибудь изменится, спрашивает мальчик.

Для меня – да, отвечаю я. Слова много значат. Без слов нельзя рассказать историю, а без историй мы бы так и не узнали о плащеносцах.

Ладно, говорит он, произнеси для меня это слово, но поторапливайся. Пора показать им, что у нас внутри под всей этой дурацкой шелухой.

Я замешкался, потому что боялся и еще хотел, чтобы он снова меня попросил.

Так что это за слово, нетерпеливо спросил он.

Отвага. Это слово «отвага».

Мальчишка улыбнулся. Хорошее слово, говорит он. Разве можно забыть его?

Да, соглашаюсь я, не надо его забывать, но иногда мне кажется, что я его забываю.

Ты же теперь больше не забудешь?

Никогда. Я его никогда не забуду. Они нас никогда не сломают. Тогда покажи им, требует он. Покажи им, что такое отвага.

Мальчишка хочет, чтобы я освободился из пут и сразился с Герином. Он всего лишь мальчишка. Так не получится, хочу объяснить я ему, но не хочу расстраивать, поэтому молчу.

– Замечательно, – слышу я Герина, когда они с Дарианой подходят ко мне. – Погляди на него. Он, должно быть, полностью парализован. Не чувствует ни рук, ни ног, ни остальных частей тела, вся нервная система разрушена, и все равно он пытается освободиться. Думаю, дай мы время, может, ему и удалось бы.

Дариана встревожена.

– Неужели это возможно?

Конечно, чертова дура. Есть на свете вещи сильнее ненависти и смертоносней страха, и это одна из них. Кто-то должен дать ответ на порок и разложение этого мира.

Герин молчит, прищурившись, а затем улыбается.

– A-а, это нита. Дело в ните!

– Разве ему не должно быть от этого хуже? – спросила Дариана.

– Я тоже так думал, но похоже, что из-за нее нашим токсинам сложнее воздействовать на его нервную систему. Полагаю, внутри него борются два яда. Но все равно из-за боли и горя он должен быть парализован. Так почему же он продолжает двигаться?

Дариана внимательно рассматривает меня. Глаза ее выглядят как-то странно. Печально.

– Из-за нее, – наконец произносит она.

Герин смотрит на Валиану.

– Девчонки?

Дариана кивает, но голос ее выдает.

– Он готов вытерпеть любую боль, лишь бы мы перестали мучать ее.

– Что за глупость! Он до сих пор считает себя одним из древних героев, вытканных на гобеленах, – отмахнулся дашини. – Если бы он сам себя увидел таким жалким и сломленным, то даже не вздумал бы шевелиться. Просто ждал бы девятой смерти, собрав остатки достоинства.

Внутри меня мальчик поднял ладонь, чтобы я снова увидел, что на ней написано.

– Достоинства не осталось, – сказала Дариана. – Лишь отвага. Именно так она и выглядит. – Она помолчала. – Совсем не так, как в рассказах.

– Не будь сентиментальной, – рассмеялся Герин, но за его ухмылкой я разглядел страх.

– Я…

Звуки их голосов растворились, потому что в ушах зашумела горячая кровь. Я почувствовал, как путы поддаются, пусть и совсем чуть-чуть. Еще год или два, сказал я себе, и я вырвусь отсюда и покажу им.

– Достаточно, – сказал Герин. – Ты расстраиваешь меня, Фалькио валь Монд. Сердце твое разбито, дух сокрушен, а пустая оболочка все еще пытается сражаться. – Он обратился к Дариане: – Однако время вышло, и нам нужно отправляться в путь. Подай мне последнюю иглу. Мы используем самый простой способ, чтобы отправить первого кантора на тот свет. – Он поглядел на меня. – Можешь утешиться этим, Фалькио валь Монд. Ты все-таки расстроил наши планы, хоть и не так сильно.

Дариана замешкалась – интересно почему. Все это время она находилась рядом и наблюдала за тем, как Герин пытал меня всеми возможными способами. И ни разу не проявила милости. Если бы я смог освободиться, то, наверное, убил бы ее первой. Возмездие – это не храбрость, подумал я. Или услышал? Может, это сказала Алина? Нет, она обычно не говорила афоризмами. Пэлис, король, когда-то сказал это. Мне? Нет, теперь я вспомнил. Терпение, сказал он. Возмездие – это не храбрость. Сейчас нам требуется терпение. Даже королю необходимо терпение. Более всего. Когда он это говорил? Десять, нет, не десять, а двенадцать лет назад, вскоре после того, как дашини убили Шаниллу. Там была еще девочка. Она выбежала из комнаты.

Я заглянул Дариане в глаза, глубже, чем она того хотела, и в тот самый миг я понял.

Я кое-что сделал, Фалькио.

Девочка выбежала из комнаты.

Королю необходимо терпение более всего.

Смятая записка на полу. Я пропала.

Как ты мог, мой король? Короли используют людей. Заговоры внутри заговоров. Ты разослал мужчин и женщин по всей стране, и никто не понял твоего последнего повеления, но все верили, что это ради высшей цели, что это части сложной стратегии. Королю необходимо терпение более всего.

– Пора, – сказал я Дариане.

Сначала ничего не произошло. Она выглядела сбитой с толку, неуверенной, словно услышала чей-то голос и не могла разобрать. Как это с ней случилось? Каким образом король спрятал в ней знание о том, кто она такая? Насколько глубоко оно таилось?

– Я – Фалькио валь Монд из Пертина, первый кантор королевских плащеносцев, – хрипло прошептал я. Перевел дух, потому что вся суть заключалась в следующей фразе. – Я – Королевское сердце.

Герина это вывело из себя.

– Думаешь, мы не знаем, кто ты такой? Думаешь, мы не знаем имена всех, кого твой жалкий король послал, чтобы мы их схватили и убили? Первым был Глаз короля. Королевская булава пострадал очень сильно. Хочешь, расскажу тебе, что сделали с Королевским смехом? Мы вырезали его…

Лишь на мгновение я обратился к Герину:

– Сколько человек король послал, чтобы проникнуть в ряды дашини?

– Двенадцать. Хочешь снова пересчитать костяшки их пальцев?

– Двенадцать мужчин, – отозвалась эхом Дариана, и в голосе взрослой женщины прозвучали нотки маленькой девочки.

Герин обернулся к ней. Но было поздно.

– А затем он поумнел, – сказала она, – и послал женщину.

Она воткнула иглу прямо в лоб Герину. Острие чисто и без всяких усилий вошло ему в бровь, появилась всего одна капля крови. Герин распялил рот, но издал лишь тихое шипение. Затем его рот раскрылся еще больше, словно он хотел сообщить нечто такое важное, что оно не помещалось в небольшое отверстие.

Руки взлетели к лицу, пальцы задергались. Он провел ими по щекам, пытаясь нащупать бровь и вытащить иглу изо лба. И только тогда я понял, что он ослеп. Каким-то образом ноги Герина еще держали его, и он стоял, широко раскрыв глаза, умирал, но никак не мог умереть. Спустя пару мгновений руки его обвисли, и он выдохнул.

Но перед тем, как он начал заваливаться назад, Дариана схватила его за грудки и удержала.

– Я – Дариана, дочь Шаниллы, тринадцатого кантора плащеносцев, – сказала она. – И я – Королевское терпение.

Глава сорок первая Фрагменты

Вначале мир состоит из пыли. Мельчайших частиц света и звука. Быстрых вспышек солнца, отраженного в клинке маленького кинжала. Царапающих тонких волокон веревки, которая сперва сопротивляется, но после сдается. Падение…

Голоса.

– …нужно…

– …нет времени…

– …он умрет…

– …все равно…

Пыль исчезает, а вместо нее появляется гладкая серость. У этого отсутствия изображений, звуков и ощущений есть название. Сон. Кажется, мне нравится сон. Хочется удержать его, но мне не удается.

Мир режут ломтями: острые неприятные секунды разрубают мирную серость.

– Не подходи к нему! Не прикасайся ни к нему, ни ко мне!

– Я… пташка, клянусь, мне так жа… – Слова сливаются в рыдание, от которого переворачивается сердце, а потом и оно исчезает, и на его место приходят металлические нотки: – У нас нет выбора, черт тебя побери! Мы не можем драться против всех! Если они поймают его…

Холодно, мокро. Что-то прикасается к шее и спине. Неудобно. Грязно. Давит на руки и плечи. Я тону, но не очень глубоко, всего лишь на несколько дюймов. Мне известно, что такое «дюймы». Что-то сыплется на грудь, лицо, в рот. Грязь.

О боги, только не хороните меня.

Не. Надо. Только. Не. Хороните.

Серость. Сон.

Мир состоит из осколков, обрывков запахов и вкусов, из кашля и удушья, из воды, из плача, из чего-то очень мягкого, как шелк… Нет, это не шелк, а волосы. Волосы у меня на лице. Это Валиана, думаю я. Ее голова у меня на груди. Она слушает мое сердце? Или спит?

Сон. Серость.

Мир – это одинокий, холодный и безучастный голос.

– Твое тело исцеляется, – говорит Дариана. – Но недостаточно быстро, чтобы побороть горячку.

Жарковато, да, но какая разница? Я чувствую что-то мокрое и соленое на губах. Пот. Я вымок от пота. Но все вокруг такое мягкое, что мне все равно. Под телом одеяла, под головой подушка.

– Мне придется привести лекаря, – говорит она.

Не проще было бы не истязать меня до смерти? Это я подумал? Нет, я слышал голос. Знакомый голос. Мой.

– Лучше тебе отдохнуть. Мы в лесу на границе Арамора. В безопасности. Валиана и Нера побудут с тобой, а я приведу лекаря. Отдохни.

Хороший совет. Просто отличный. Именно это я и сделаю. Отдохну. Никаких слов. Никаких вопросов.

– Почему? – спрашивает мой голос. – Он… восемь дней он… Почему ты ждала до последнего?

Я попытался открыть глаза, но свет был слишком ярким. Просто усни, сказал я себе. Вернись в серость.

Вы же, наверное, уже поняли, что я никогда не слушался советов, даже своих собственных.

Я увидел комнату, только это оказалась не комната. Стены – деревянные бревна, кто-то воткнул их в землю под странными углами. Это же деревья, болван. Потолок – лиственный полог. Конечно, я же в лесу. Рядом костер.

Надеюсь, комната не сгорит.

Дариана стояла справа, нависая надо мной.

– Сейчас не время, – сказала она и собралась уходить.

Я схватил ее за запястье, сам удивившись тому, что рука моя еще двигается.

– Нет, – твердо произнес я. – Самое время.

Она стряхнула мою руку.

– Твое тело избавилось от ниты – именно поэтому ты больше не просыпаешься парализованным. Если бы я остановила Герина чуть раньше, ты бы давно умер.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее слова: их было слишком много. Я отделял их по одному, рассматривал, потом снова составлял все вместе, пока они не обретали значение. Логично. И все же…

– Ты лжешь. Ты не знала… Ты не могла этого знать.

– Может, ты и прав. Может, я просто не могла вспомнить, кто я такая. Знала свое имя и прошлое, но все это казалось ненастоящим, пока…

– Ты опять лжешь, – повторил я.

Разве эта женщина не знает, что я плащеносец? Мы зарабатываем тем, что допрашиваем людей, дамочка. Думаешь, я не понимаю, что ты мне снова лжешь? Конечно, все это правда, но ведь настоящая причина не в этом.

Взгляд Дарианы стал еще жестче.

– Ладно. Хочешь знать почему? Мне было четырнадцать, когда король Пэлис послал меня, чтобы я пробралась в ряды дашини. В этом монастыре я провела почти двенадцать лет. Меня избивали, и не просто избивали, а истязали. Меня обучали, или, лучше сказать, закаливали. Я – клинок, выкованный из печали, горестей и глупой, бессмысленной ярости четырнадцатилетней девочки, которая была слишком невинна, чтобы понять, на что она согласилась. И все-таки твой чертов король Пэлис послал меня туда, к тем людям. Хочешь знать, почему я так долго ждала, чтобы спасти тебя, Фалькио? Потому что до того самого момента я так и не могла решить, на чьей я стороне.

Она ушла.

Мир состоит из фрагментов.

В моей жизни было три момента настоящей радости, чувства настолько сильного, что оно могло побороть любую боль и горечь сожалений.

Первый – тот день, когда отец Кеста назвал меня «сынок». Второй – когда я женился на Алине. Третий – когда я надел свой плащ. Счастье – это редкие песчинки в пустыне жестокости и страданий.

На следующий день я проснулся в лесу, когда гаснувшие угли костра приветствовали тусклый утренний свет, проникавший сквозь листву над нами. Вот тогда-то я испытал радость в четвертый раз.

– Эталия, – сказал я.

Она стояла надо мной на коленях, вглядываясь в мои глаза, и плакала, и я подумал, что дела мои, должно быть, плохи. Но она же здесь, и от этого я испытал всю полноту радости. Мне хотелось, чтобы момент этот длился до тех пор, пока я не перестану дышать, но через пару секунд она утерла слезы и, повернувшись к кому-то, кого я не видел, сказала:

– Принесите мои вещи. Нужно поработать.

Я попытался повернуть голову, чтобы увидеть, с кем она говорит. Не сразу я разобрал черты лица, тускло освещенные восходящим солнцем, но спустя миг понял, что это Кест.

И я ощутил радость в пятый раз.

Какое-то время я просто лежал и смотрел на него. У него отросла густая борода, что довольно необычно, и я машинально поднял руку и ощупал свое лицо. Пальцы наткнулись на жесткие волосы, покрывавшие щеки, и я задумался о том, как выгляжу сам. Наверное, нужно сказать что-нибудь смешное, но Кест покачал головой, прежде чем я успел что-то произнести.

Он еще немного постоял надо мной, а затем огляделся, словно искал, на что бы сесть. Заметив плоский камень, он приволок его и поставил рядом с моей постелью. Сел рядом и долго смотрел на погасший костер.

Эталия держала в руке маленький сосуд. Она окунула в него палец и нежно прикоснулась к моим губам.

– Старайся не глотать, – сказала она, а затем обратилась к Кесту: – Мне нужно приготовиться. Можешь поговорить с ним пару минут, но не дольше.

– Что-то она уж очень сильно волнуется, – заметил я. – Ты, наверное, плохо выглядишь.

Кест улыбнулся, но продолжал смотреть на угли.

– Ах, Фалькио, – наконец сказал он низко и звучно, но все же голос его слегка дрожал. А затем я заметил слезы у него на глазах.

– Эй, – позвал я. – Я в порядке. В самом деле. Просто у нас вышло небольшое недопонимание…

– Со всем миром?

– Мертвецам я нравлюсь. Они говорят обо мне только хорошее.

– Это потому, что они считают тебя своим, – сказал Кест. – Как твоя горячка?

Я неловко ощупал свой лоб, мокрый от пота.

– У моей горячки все в порядке. А как твоя? Потому что если ты собираешься сиять красным светом и пытаться убить меня, то должен предупредить: я считаюсь отличным фехтовальщиком.

– Буду иметь в виду.

Я немного подождал, прежде чем задать вопрос, но в конце концов мне пришлось это сделать.

– Похоже, ты нашел святилище.

– Нашел.

– И как там?

– Спокойно, – ответил он. – И очень смиряет. А через пару дней становится очень скучно.

– В наши дни скучные места кажутся не такими плохими, как раньше. Помогло?

Он кивнул.

– Когда святость Кавейла перешла ко мне после поединка, то это было… как будто я вдруг стал всё видеть с необычайной четкостью. Чувствовал баланс клинка так, как никогда раньше. И все это… подавляло. – Он хмыкнул. – В каком-то смысле я стал совершенно беззащитным.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Тогда, в тот самый момент, я оказался настолько очарован всем этим, что даже шестилетка с ржавым кухонным ножом мог бы напасть на меня и вырезать печень, прежде чем я разобрался бы, что происходит.

– Представляешь, как удивился бы шестилетка, если бы стал светиться красным, став новым святым клинков.

– Теперь я понимаю намного лучше, Фалькио. Это не совсем то, чего я ожидал. Похоже… Словно тебе нужно ответить на вопрос, но у тебя нет необходимой информации, а вопрос этот все время горит в тебе.

– И каков же ответ? – искренне заинтересовался я.

– Не знаю точно. Такое ощущение, что у каждого, с кем ты встречаешься, есть кусочек ответа. У одних маленький осколок, у других… – Он замолчал и взглянул на меня. – У других побольше.

– Что-то не нравится мне твой взгляд. Кстати, хотел спросить, а как Дариана тебя нашла?

– Она не находила.

– Тогда как…

– Ты не поверишь, но мне рассказал трубадур. – Он поднял руку. – Это длинная история. Скажу лишь, что барды в самом деле странные и таинственные, как говорится в легендах. Впрочем, как и ты сам.

– Я? Да я самый обычный странствующий магистрат.

– Который выдержал Плач плащеносца, Фалькио. – Глаза Кеста наполнились бесконечной печалью. – Прости, что я не оказался рядом…

– Прекрати, – перебил я, поняв, что он хочет сказать. Я пока не мог этого выслушать. – Если бы Брасти был тут, он бы сказал: «Хватит восхищаться всем, что делает Фалькио! Конечно, его пытали, но знаете что? Слушать обо всем этом – вот настоящая пытка!»

Кест засмеялся, а потом ласково прикоснулся к моей руке, показав, что он все понял. О некоторых вещах мы не говорим.

– От Брасти ты так ничего и не слышал? – спросил я.

Он улыбнулся, на этот раз вполне искренне.

– Вообще-то по пути сюда я слышал две истории о человеке, которого все зовут Лучником и который победил несколько отрядов Черных табардов. Он выбирает пять-десять самых лучших стрелков в деревне, они устраивают засаду и нападают на рыцарей прежде, чем те успевают устроить беспорядки.

Я усмехнулся, подумав о Брасти и его лучниках.

– Пять-десять стрелков? Да это же капля в море. Как это похоже на Брасти.

– Не знаю. Подозреваю, что если бы Брасти оказался здесь, то он бы сказал: «Пять капель тут, пять капель там, и вскоре у тебя будет полная чаша».

Я засмеялся, стараясь не замечать надвигающуюся боль.

– Кест, это худшая в мире пародия на Брасти, – сказал я, почувствовав усталость. – Мне бы сейчас немного серости.

– Не понял, – откликнулся Кест и начал озираться.

– Сна, я сказал, сна.

– Ты сказал «серости».

– Неужели? Это же…

Мир начал сужаться, превращаясь из фрагментов в куски, из кусков в осколки, из осколков в песчинки. Я слышал, как меня зовет женский голос.

– Быстро… воды… жар… Фалькио, слушай… нужно…

Серость.

Глава сорок вторая Покой

Потребовалось несколько дней, чтобы сбить жар. Эталия пользовала меня отварами и мазями, но облегчение приносило самое простое: мокрая губка, которой она утирала горячечный пот, чтобы остудить меня, нежные прикосновения к щеке. Она что-то шептала мне в ухо: не ко мне обращалась, а пыталась уговорить мое сердце биться и легкие дышать, словно отдавала продуманные приказы своей армии. А еще иногда она меня целовала. А это уже только для меня, думал я.

Кажется, бóльшую часть времени мы находились в пути. По утрам они укладывали меня в повозку и везли объездными путями Арамора. Ночью они прятали повозку и укрывали меня и лошадей в лесу. Кест нес меня на руках, а затем укладывал на землю, чтобы Эталия могла осмотреть меня, кто-то разводил костер.

Бóльшую часть времени я спал, хотя по ночам часто просыпался, слыша, как кто-то спорит. Обычно Кест и Дариана отстаивали одну точку зрения, а Эталия с Валианой – другую. Нера никогда не говорила, но иногда играла на гитаре, и мне даже казалось, что я понимаю, о чем рассказывает мелодия. Это была песня о любви к тому, кто умер, но я не мог разобрать имени. Иногда, когда я почти начинал понимать или когда спор становился слишком горячим, Нера начинала играть по-другому – мелодия менялась совсем немного, но я снова засыпал.

Через несколько дней после того, как жар спал, ко мне вернулась боль, и я ценил каждую минуту. Пусть я испытывал слабость, но, просыпаясь по утрам, сразу же начинал видеть и слышать. Я открывал глаза и подносил руки к лицу, чтобы пошевелить пальцами. Смешные отростки. Они меня ужасно веселили.

– Он рехнулся? – спросила Дариана как-то утром. – Хихикает, как полоумный ребенок.

– Цыц, – сказала Эталия. – Лучше иди и принеси воды для чая. Кое-кто скоро придет сюда, и я советую тебе ее не убивать. Святому клинков это может не понравиться.

Я слышал, как Дариана встала, сунула клинок в ножны и открыла дверь. Мы находились в избушке, хотя я понятия не имел, когда мы сюда пришли и где она стоит.

– Если я решу ее убить, – сквозь зубы проговорила Дариана, – то она умрет. И не смей говорить мне «цыц», глупая корова.

Я оторвался от своих пальцев, потому что знал: Эталия улыбнется из-за того, что сказала Дариана, и мне хотелось увидеть ее морщинки вокруг глаз.

– Ты скоро поправишься, – пообещала она.

– Правда? Ты очень оптимистично смотришь на мир.

– Ниты больше нет.

– Неужели яды, которые применил Герин…

– Частично, – отозвалась она. – Токсины дашини должны были нарушить работу нервной системы и лишить тебя разума. Но нита действует по-другому: она встраивается в нервную систему, препятствует ощущениям и движениям тела, поэтому она блокировала токсины, хотя со временем они ее разрушили. В каком-то смысле нита спасла тебя от ядов дашини, а они, в свою очередь, спасли тебя от ниты.

Мне в голову пришла забавная мысль, и я засмеялся так сильно, что не мог говорить. А когда смог, оказалось, что я плачу.

– Значит, я должен благодарить герцогиню Патриану и дашини за то, что они спасли мне жизнь.

Эталия поцеловала меня, что меня успокоило.

– Это лишь часть правды, и лучше довольствоваться ей. Но внутри тебя горит что-то такое, чего даже яды заглушить не могут.

– Мое чувство юмора? – спросил я.

Она улыбнулась и снова поцеловала меня, не потому что я сказал что-то смешное, а потому что знала, что мне это нравится. Внутри что-то шевельнулось, и я протянул руки, чтобы уложить Эталию на одеяло рядом со мной. Святые угодники, подумал я, мне и в самом деле стало лучше.

– Прошу тебя, не развращай мою ученицу более, чем следует, – послышался чей-то голос у двери. – Она и так ужасно распутная.

Эталия улыбнулась и поднялась, оправляя юбки, словно юная шалунья, которую застали на сеновале с крестьянским мальчишкой.

– Простите великодушно, сударыня, но мы не занимались ничем предосудительным, что вы, не подумайте, просто…

– Это ты меня передразниваешь? – спросила Биргида, Наплакавшая реку, святая милосердия.

– Угу, совсем чуть-чуть, – ответила Эталия и бросилась к ней, чтобы обнять.

– Будет, дитя мое, мы же не так давно виделись. – Мне показалось странным, что она так говорит с Эталией, потому что ясное бледное лицо, обрамленное белокурыми волосами, казалось совсем юным.

Эталия оторвалась от нее.

– Три года прошло!

– Ах, да, я была слишком занята, – смиренно ответила святая, потом снова обняла Эталию и присела рядом с моей постелью. – Итак…

– Итак… – повторил я, не зная, что еще сказать.

Она осмотрела меня и вдруг напомнила недовольную старушку, хоть и выглядела лет на пятнадцать моложе меня.

– Вижу, что мои усилия свернуть тебя с пути насилия оказались напрасны.

– В свою защиту скажу лишь то, что меня пытались убить.

– Хороший предлог. И что теперь? Что ты будешь делать дальше?

Я знал, о чем она спрашивает – вернее, что предлагает. Еще один шанс – третий и, наверное, последний. Мы с Эталией могли отправиться в Бэрн, найти лодку, которая увезет нас на южные острова, где я освобожусь от насилия и всех обязательств. Мы можем быть счастливы там. Я бы мог позволить другим попытаться исправить наш разрушенный мир. Ведь я всего лишь человек, и у меня нет ни армии, ни влиянии, ни власти…

Тебе ничего этого и не нужно, сказал мне внутренний голос, голос мальчишки, который не желал расставаться с детскими идеалами. Ты – плащеносец.

Биргида вздохнула.

– Безнадежен.

– Он не безнадежен, – откликнулась Эталия. – И не глуп. Это что-то другое, хорошее.

Бирида посмотрела на нее и улыбнулась.

– Ты такая же, – сказала она. – Иди, подожди меня снаружи. Пусть сердитая девушка сюда не заходит – и, кстати, пока будешь ждать меня, постарайся не заниматься с мужчинами любовью за деньги.

Эталия ехидно улыбнулась ей и ушла.

– Глупое дитя, – сказала Биргида.

Я схватил святую за руку.

– Не смейте, – твердо произнес я. – Не смейте так ее называть.

Глаза Биргиды сверлили меня насквозь, и я почувствовал что-то очень древнее, могущественное, то, что превосходило меня силой.

– Бросаешь вызов святой, Фалькио валь Монд?

Что-то жуткое было в ее взгляде, но в последнее время я повидал слишком много ужасов.

– Дамочка, если вы пытаетесь угрожать мне, то надо было сделать это до того, как меня девять дней пытали убийцы-дашини.

– Есть кое-что похуже, чем…

– Нет, – сказал я, вспомнив восьмую смерть. – Ничего нет. Биргида вздохнула.

– Полагаю, что так. – Она немного помолчала, а затем сказала: – Эталия спорит о тебе ночью, когда она и другие считают, что ты спишь.

Я не раз слышал сердитый шепот по ночам, но никогда не мог понять, о чем они пререкаются.

– Герцог Рижуйский созвал Совет герцогов в замке Арамор. Он хочет объединиться с остальными герцогами, чтобы положить конец убийствам и резне, охватившим страну.

Горький смех вырвался из моего горла. В последний раз, когда герцоги собрались на Совет, они решили, что единственный способ спасти страну – это свергнуть короля Пэлиса. Тысяча чертей!

– Швея…

Святая Биргида мрачно улыбнулась.

– Именно. Она ведет свои силы в замок Арамор. Она знает, что герцоги потеряли поддержку большинства рыцарей и с ними будут лишь те немногие, которые им еще доверяют.

– Швея перебьет всех оставшихся герцогов, – сказал я. – Она считает…

– Я уже всё знаю, Фалькио.

Мне показалось, словно вес целого мира опустился мне на грудь и прижал к постели, даже вздохнуть я не мог. Хотелось лишь вернуться в глубокий серый сон и проснуться где-нибудь в другом, мирном месте. Так вот что они обсуждали по ночам.

– Так дело в этом: они спорили, куда везти меня. Дариана и Кест собираются отправиться в Арамор, а Эталия и Валиана хотят отвезти меня в более безопасное место.

Святая милосердия засмеялась.

– Ты так думаешь? Считаешь, что Эталия так любит тебя, что хочет потихоньку увезти с собой против воли?

– Но тогда…

– Это Кест и Дариана хотя отправить тебя подальше от всего этого, Фалькио. Они считают, что больше ты не выдержишь, да и никто бы этого не смог. Валиана – глупая идеалистка: она считает, что тебя нельзя остановить. Эталия мудрее, хотя ты бы так не подумал, если бы услышал, как она отстаивает свою точку зрения. Она знает, что, скорее всего, ты потерпишь неудачу и погибнешь.

– И поэтому она хочет отвезти меня в Арамор?

– Любовь – не клетка. – Биргида протянула руку и ласково погладила меня по щеке. Однако за этим жестом что-то скрывалось.

– Вы на меня сердитесь, – заметил я. – Но почему?

Биргида посмотрела на дверь избушки.

– Знаешь, она бы могла занять мое место. Я надеялась на это.

Я даже удивился, хотя понимал, что Эталия могла бы стать святой милосердия. А затем я подумал о том, через что пришлось пройти Кесту.

– Работенка не из приятных.

– Как и в любом деле, все зависит от того, как ты этим распорядишься. Ты погубил ее, Фалькио. Она любит тебя, и эта любовь будет мешать ей.

Я почувствовал острую боль в животе. Что, если Биргида права и Эталия должна была стать святой милосердия? Что я могу предложить ей взамен? Дни и ночи в одиночестве, в страхе за мою жизнь? Или еще хуже: кто-то решит расправиться с ней, чтобы добраться до меня… Нет, я бы не смог с этим смириться, больше ни за что.

Щеку вдруг обожгло – это Биргида дала мне пощечину.

– Не очень-то милосердно, – заметил я, хватаясь за щеку.

– Достаточно, если сравнить с тем, что мне хотелось сделать. Она тебе не принадлежит, Фалькио валь Монд.

– Я не…

– Не тебе решать за Эталию, кем ей быть и какие опасности преодолевать.

Я не знал, что ей сказать, но потом подумал об Алине, моей жене, и тут же понял, как ответить.

– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Если я не могу защитить ее, то в чем смысл любви?

Раздался смешок.

– А я ошибалась в тебе, Фалькио, и в Эталии, видимо, тоже. Считала тебя человеком насилия, а ее – сестрой милосердия, но это лишь одна сторона монеты. Конечно, она любит тебя, ибо она и есть сострадание, а ты – сама отвага, и отвага всегда влечет к себе сострадание.

Она положила руку мне на грудь и похлопала, словно больного ребенка, а затем встала и пошла к двери.

– Хочешь сделать ее счастливой, Фалькио, – тогда отвратись от своих путей, и пусть мир сам решает свои проблемы.

Я заставил себя подняться на ватные ноги.

– А если я не смогу?

– Тогда вспомни, что ты еще слаб и у тебя нет армии, а Совет герцогов начнется через три дня.

Глава сорок третья Последнее путешествие

– Тебе нужно отдохнуть, – сказала Валиана, держа меня за рукав и мешая сесть на коня. – Мы скакали два дня без остановки.

Ты убьешь себя.

– Всё в порядке, – ответил я, пытаясь в третий раз попасть ногой в стремя.

Лошади так долго и быстро скакать не могут, поэтому мы продали своих коней вечером первого дня, когда добрались до большого города, и купили свежих; то же самое сделали и во второй вечер. Но дело было не в конях, а во мне.

– Держи, – сказал Кест и протянул мне маленький мешочек размером с большой палец. – У тебя, наверное, леденцы все закончились.

Я отказался и сунул руку в карман.

– Всё в порядке, – повторил я и сунул в рот последнюю крошку леденца. Почти сразу же я почувствовал, как все вокруг стало выглядеть резче и сердце забилось быстрее. – Держи свои леденцы при себе. Будет плохо, если ты почувствуешь усталость, когда тебе придется драться.

– А ты что будешь делать? – поинтересовался Кест.

Я облокотился на седло, ожидая, пока пройдет головокружение.

– В основном смотреть. Иногда подбадривать тебя криками, если ты считаешь, что это поможет.

Нера подъехала к нам ближе.

– А что именно ты собираешься там делать, когда мы доберемся?

– Сочиняешь историю?

– Я же бард – этим мы и занимаемся.

– Что ж, если все пойдет по плану, то мы приедем чуть раньше, чем соберутся герцоги. Когда они появятся с охраной и рыцарями, которым еще доверяют, я предупрежу их, что туда направляется группа плащеносцев, у которых лишь одна цель – убить их.

– Думаешь, они не прикажут своим рыцарям и страже схватить тебя? На тебе вообще-то тоже плащ.

– Я постараюсь объяснить им, в чем разница.

Нера нахмурилась.

– Ты всегда бежишь к смерти, сломя голову?

– Иногда он идет, – ответила Дариана. – Иногда еле волочит ноги, а однажды я даже видела, как он неторопливо прогуливался, готовясь к встрече со смертью.

Нера возвела глаза к небу.

– Вы рискуете своей жизнью, когда шансы так ничтожны.

– Мы рискуем своей жизнью, чтобы она что-то да значила, – отозвалась Валиана. – Это наша работа.

Я поглядел на нее и улыбнулся. Святые угодники, как же мне нравится ее храбрость. Что случилось с принцессой, которая всех окружающих считала своими слугами? Куда подевалась озлобленная сирота, которая отчаянно стремилась погибнуть, прежде чем ей скажут, что она не имеет права на жизнь? Теперь я видел в ней лишь настоящего плащеносца. Король Пэлис бы ею восхищался, подумал я.

Дариана вскочила на коня и отправилась в путь, следом уехали Валиана, Нера и Кест. Я удержал Эталию за руку.

– Погоди, – сказал я.

Она обернулась, и в ее глазах я заметил печаль и обреченность. Эталия понимала, что я собираюсь сделать. Я показал ей развилку на дороге.

– Эта дорога идет на юг в Арамор, а потом сворачивает к Бэрну.

– Да? И ты решил оставить за спиной все это безумие и отправиться со мной?

– Я не могу, Эталия. Не могу позволить, чтобы наша страна пала. Не хочу, чтобы плащеносцев запомнили как убийц, которые ввергли страну в хаос гражданской войны.

Она отвернулась.

– Поэтому ты едешь туда, где опасно, и просишь меня остаться и ждать, как жену какого-нибудь бедного рыбака, которая надеется, что лодка ее мужа не потонет во время шторма.

– Я собираюсь драться, – постарался объяснить я. – Я должен. Но не смогу этого сделать, если ты будешь рядом, Эталия. Мне нужно…

– Тебе нужно безрассудно рисковать собственной жизнью. И ты боишься, что в моем присутствии сделать это будет намного тяжелей.

– Нет, черт побери. – Я притянул ее к себе, хоть думал, что она воспротивится: сам бы так и поступил, будь я на ее месте. Но Эталия всегда была мудрее меня, она с самого начала знала, что время, которое мы проводим вместе, – это дар, а гнев – это вор, крадущий самые драгоценные моменты. – Я не хочу умирать, – сказал я. – Больше не хочу.

– Одна дорога ведет к жизни и счастью, другая – к боли и смерти. Ты очень плохо ориентируешься в пространстве, Фалькио.

Я засмеялся. Мы недолго друг друга знали, и я даже не подозревал, какое у нее чувство юмора.

– Это точно. Но не забывай, что хоть ориентируюсь я плохо, но все-таки пришел к тебе.

Она наклонила голову и поцеловала меня.

– Чепуха, – сказала она, ехидно улыбаясь. – Иногда любовь бывает предсказана звездами, она так необходима этому миру, что даже боги не смеют стоять на ее пути.

– Меня беспокоят совсем не боги, хотя, судя по последним событиям, не стоит упоминать о них всуе. – Я отступил на шаг, держа ее руки в своих, пытаясь запечатлеть в памяти ее лицо навечно. – Ты же знаешь, что ядолжен это сделать. Я не могу просто так сидеть и смотреть, как то, ради чего мы с королем боролись, извратится, как и все остальное в этом проклятом мире.

– Я не прошу тебя перестать быть собой, Фалькио. Я бы никогда так не поступила.

– Тогда отправляйся на юг и найди свое счастье, хотя бы ради того, чтобы я сражался лучше, зная, что где-то в этом мире есть ты.

– Что за мир останется мне, если в нем не будет тебя?

– Тот, где я любил тебя.

Она поцеловала меня в губы и в щеки.

– Отправляйся в путь, Фалькио, любовь – не клетка. Помни об этом, когда наступит время.

Я оседлал коня и поехал вслед за остальными, оставив Эталию и всё, что она обещала, позади. Она ошибалась, и Биргида тоже. Любовь – это клетка, и я бы не смог сделать, что должно, сидя запертым внутри нее. Еще несколько часов, подумал я, а затем мы со Швеей начнем долгую беседу о том, куда идет наша страна. Если, конечно, Швея меня первым делом не убьет.

Впятером мы скакали по объездным дорогам центрального Арамора, стараясь найти короткие пути: мы с Кестом помнили их еще с тех пор, когда путешествовали с королем по округе. В сумерках мы подъехали к маленькому холму в нескольких сотнях ярдов от замка Арамор. Мы спешились, прошли сквозь деревья к дальнему краю и посмотрели на замок, лежавший внизу.

– Несколько минут на отдых, – с трудом произнес я, стараясь не свалиться на землю. – Затем мы спустимся и сделаем то, ради чего приехали.

Кест пошел дальше по холму, Дариана и Валиана последовали за ним, а Нера осталась со мной. По крайней мере, она из приличия сделала вид, что тоже крайне утомилась.

– Я не буду драться с вами, – сказала она.

Я повернулся к ней. Она не жаловалась с тех самых пор, когда ее схватили люди Герина. Колвин погиб, но она никоим образом не пыталась отомстить Дариане.

– Мне жаль, что так вышло с Колвином, – сказал я. – Я его не знал, но…

– Прошу, не говори чепухи, Фалькио. Причина не в этом.

– Ты не согласна с тем, что мы собираемся сделать? Думаешь, что гражданская война и хаос дадут возможность…

– Вот и во второй раз ты показал свое невежество, первый кантор плащеносцев. Давай еще раз, ибо боги любят троицу.

Я посмотрел на эту странную, внешне непримечательную женщину, которая могла преображать мир своей музыкой, говорила мало, но знала все истории на свете…

– Все дело в истории? – спросил я. – Ты хочешь стать свидетельницей того, что здесь произойдет.

Она хлопнула меня по спине.

– А ты не так безнадежен. Я должна быть там, где произойдет то, что произойдет, но я не могу в этом участвовать: не сейчас, ибо история должна быть рассказана.

Я встал и расправил спину и плечи. Мышцы задеревенели, подумал я. Еще не отошли.

– Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы история получилась хорошей, – пообещал я. – Только имя мое постарайся не переврать.

Она поглядела на меня без раздражения и сарказма, а затем наклонилась и ласково поцеловала в щеку.

– Постараюсь, шкурник Фалькио валь Монд, – сказала она и пошла вниз по холму.

Я недовольно поморщился.

– Прошу, перестань называть меня шкурником.

Неожиданно я услышал звон стали и посмотрел на холм, куда ушли другие. Трое держали в руках клинки – я бросился к ним, обнажая рапиры.

– Что такое? – спросил я. – Они уже здесь?

Побледневшая Валиана повернулась ко мне.

– Мы опоздали.

Я прошел вперед и посмотрел вниз с холма. Перед замком Арамор находился большой луг, на котором раньше проводили состязания. Его разбили несколько сот лет назад, выкорчевав большой участок леса, который рос у стен замка. Король называл этот луг Зеленой рукавицей, потому что он напоминал огромную, в восемьсот ярдов, рукавицу великана, брошенную на землю. С одной стороны от нее располагался замок, с другой – густой лес. И там на сочной зеленой траве лежали дюжины, дюжины мертвых тел, разбросанных так, словно этот самый великан кидал их с огромной высоты.

Тела были в форменных плащах.

Глава сорок четвертая Замор Арамор

Мы в ужасе глядели на последствия кровопролития, запятнавшие зеленую траву вокруг замка Арамор. Убитые лежали по всему полю: человеческие останки, прикрытые длинными кожаными плащами, напоминали обломки кораблей в гавани после бури. Поднялся ветер, раздувая полы плащей, и до нас донесся запах крови, смерти и страха.

В другом конце «рукавицы» я увидел ряды конных рыцарей. Их было несметное число – наверное, не меньше тысячи. Они сидели верхом, словно собирались пройтись парадом вдоль стен замка. Некоторые держали палаши, другие – копья, но все были одеты в черные табарды.

Валиана повернулась ко мне.

– Я не понимаю… Они все мертвы. Как они смогли….

– Дашини – убийцы, – сказала Дариана. – Мы привыкли убивать, прячась в тени, на ночных улицах и в узких переулках. Скорость и незаметность – вот наше оружие, а не грубая сила кавалерийской атаки в открытом поле.

– Тогда почему… Почему Швея попыталась биться здесь?

– У нас не было выбора, – раздался женский голос.

Из-за деревьев, волоча ноги, вышла Швея в кожаном плаще, залитом кровью. В одной руке она держала сломанный клинок, другой прижимала к боку окровавленную ткань. Ветер трепал седые волосы, на лице виднелись кровоподтеки и раны, полученные в бою. Она сделала два шага и начала заваливаться набок, но Кест вовремя схватил ее за плечи и поддержал.

– Помоги мне сесть, – попросила она, отбрасывая клинок.

Кест помог ей, усадив на траву, затем встал на колени, чтобы осмотреть ее рану на боку.

– Чепуха, – сказала она, оттолкнув его. – Меня слегка задело копьем, когда лошадь рухнула подо мной. Это не моя кровь. – Она подняла взгляд на меня. – Вижу, ты пережил Плач. Наверное, доволен собой.

На какой-то миг я вновь очутился у столба, где Герин держал иглу и спрашивал: «Продолжим?» Я собрал всю волю в кулак, чтобы не воткнуть рапиры в горло Швеи.

Она засмеялась.

– Ах, Фалькио! Ты бы только поглядел на себя. Столько праведного негодования. Будет тебе. Я проиграла. Мои плащеносцы мертвы. Если ты собирался убить меня, то сделай это прямо сейчас.

– Как?

– Какое мне дело? Прояви милосердие и ударь прямо в сердце, а можешь изрезать меня на куски и изжарить, и я все равно буду тебе благодарна.

– Нет, – сказал я. – Как это произошло?

– Мы прибыли сюда, чтобы сразиться с герцогами, их слугами и личной стражей. Ожидали, что их будет не больше сотни, а столкнулись с тысячей. – Она обвела рукой луг. – И вот что мы получили.

– Где Алина? – спросила Валиана. – Она…

– В плену, – ответила Швея.

– Нам нужно…

– Держи свой клинок в ножнах, детка. Ты ничего не сможешь сделать. Они ее не убьют, пока продолжается Совет герцогов. Просто заставят отречься от намерения занять престол, и тогда она больше не будет представлять для них угрозы. – Швея взглянула на меня. – Жизнь Алины – это единственное, за что осталось бороться. И ты пойдешь туда, первый кантор, и будешь умолять Джилларда, чтобы он отдал тебе Алину. Пообещай, что увезешь ее из страны, если нужно. Ты спас ему жизнь. Может, и из твоего предательства выйдет хоть какой-то толк.

Валиана снова схватилась за клинок, но на этот раз я положил руку ей на плечо.

– Остановись. Это не важно.

– Я не позволю ей обвинять тебя в измене после всего, что она сделала с нами!

Я посмотрел на старуху с седыми волосами и глазами, словно выкованными из стали, с задубевшей кожей и острым, как игла, языком. Когда-то я любил ее – в те дни, когда только познакомился с королем Пэлисом. Она напоминала мне мудреца из легенд, раскрывающего герою волшебную тайну, которая когда-нибудь его спасет, – только старуха к тому же еще ругалась, как сапожник, и не упускала случая оскорбить. Хотел бы я, чтобы она оказалась мудрецом-сквернословом, которым я ее когда-то считал, – или, наоборот, мерзкой изменницей, которая пытается уничтожить героя и ввергнуть его во тьму. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять: она ни то ни другое. Просто мать, потерявшая своего единственного сына, и бабушка, которая скоро потеряет внучку. Умная, могущественная, коварная и холодная. Обычная женщина, такая же порочная и сломленная, как страна, расстилавшаяся вокруг нее.

– Швея права, – сказал я. – Всё, что нам осталось, – это попытаться спасти жизнь Алины.

– И какой у нас план? – спросил Кест.

– Никакого. Забирай всех, и постарайтесь выбраться отсюда. А я пойду и попытаюсь заключить с ними сделку.

– У них Алина, а ты что им можешь предложить?

Я наклонился и поднял меч, который Швея бросила на землю.

– То, что они хотят. – Я посмотрел на широкое лезвие, сломанное меньше чем в футе от эфеса. Такая простая штуковина, но способна принести столько горя. Катаная сталь, закаленная в огне, кованная молотом, рожденная в муках и желающая обрушить их на человеческую плоть. Интересно, оружейники когда-нибудь чувствуют сожаление, когда заканчивают работу и ставят на готовые мечи свое клеймо? Я поднял клинок, чтобы рассмотреть его при свете. Клеймо состояло из круга с крестом посередине и трех точек над ним в виде короны. Думал ли его создатель, сколько горя он принесет в этот мир?

Я разглядывал клеймо мастера, и оно показалось мне знакомым.

Тысяча чертей!

Я отшатнулся и чуть не упал на Кеста.

– Что не так? – спросил он.

– Клинки, – пробормотал я. – Стальное оружие в Карефале. – Я подошел к Швее. – Это вы дали крестьянам оружие.

– Конечно, и ты уже знаешь почему, так что не…

– Нет, после того как мы его у них забрали. После того как люди Исолта купили его и увезли с собой. Потом вы еще раз снабдили крестьян клинками?

– Я ведь уже говорила, что не делала этого. Да и как бы я смогла, болван? Я же не золотая. Да к тому же мне пришлось распределить свои запасы между всеми девятью герцогствами.

Я обернулся к Валиане.

– Дай мне свой меч – тот, что ты взяла в Карефале после побоища.

– Зачем?

– Просто дай.

Она обнажила клинок и протянула его мне. Я сравнил его со сломанным оружием Швеи.

– В чем дело? – спросил Кест.

Я перевернул клинки и показал ему.

Кест склонился, чтобы осмотреть их у эфеса. На обоих стояли клейма одного и того же мастера – крест, заключенный в круге, с тремя маленькими точками над ним.

– На них одно и то же клеймо, а это значит, что клинки, которые крестьяне получили во второй раз…

– Такие же, как те, что мы конфисковали, – закончил я.

– Но это значит…

– Шуран, – кивнул я. – Рыцарь-командор Арамора вернул те же самые клинки жителям Карефаля.

– Но зачем?

– Чтобы напугать знать. Подумай. Что объединяет их всех: герцогов, крестьян – абсолютно всех?

– Страх, – догадалась Дариана.

– Все до смерти напуганы. Кто-то убивает целые семьи герцогов в собственных постелях, крестьяне бунтуют, рыцари в черных табардах по всему королевству устраивают резню. А в чем нуждаются испуганные люди?

– В защите, в том, кто обеспечит им безопасность, – ответила она.

– И кто сможет защитить народ лучше, чем верный рыцарь Тристии? – спросил кто-то из-за спины.

Я оглянулся и увидел сэра Шурана, рыцаря-командора Арамора – он подходил к нам с той стороны, где мы оставили лошадей.

– Знаете, я сказал своим людям, что среди убийц есть старуха, но они не поверили мне. И вот я нахожу вас, мадам, сидящей на холме, словно вы собрались устроить пикник.

Швея поднялась и схватила Дариану за руку.

– Убей его! Сейчас же.

– Ужасная мысль, – ответил Шуран. – Во-первых, потому, что если вы посмотрите вниз – да, именно туда, – то увидите, что я привел с собой друзей, чтобы и они тоже смогли присоединиться к вашему пикнику.

Я взглянул, куда он указывал, – у подножья холма стояли двадцать всадников, которые постепенно начали подниматься вверх.

– У нас в руках маленькая девочка, которая сейчас находится в замке и ужасно напугана. Полагаю, ей бы хотелось увидеть лица друзей, поэтому давайте спустимся и познакомимся поближе.

– Я пойду с вами, а остальных отпустите, – сказал я. Конечно, я и не ждал согласия, но хотел отвлечь его разговором, пока соображу, как справиться с ним и его людьми.

– Не думаю, что герцоги захотят, чтобы я вас всех отпустил, Фалькио, – улыбнулся Шуран. – Хотя, с другой стороны, какое нам дело до герцогов и их желаний?

Я был поражен.

– Вы не причините нам вред и позволите уйти?

Шуран положил руку мне на плечо.

– Я не держу на вас зла, Фалькио. – Он посмотрел на остальных. – Ни на кого из вас. Хотя я не могу отпустить старуху. Прошу прощения, мадам, но обычно никто не одобряет убийства герцогов и членов их семьи. Мы предоставим вам удобную камеру, пока уладим все вопросы.

– Соглашайся на сделку, – сказала мне Швея.

– Идите, – приказал я остальным. – Седлайте коней и уезжайте.

Валиана попыталась возразить:

– Мы не можем оставить…

– Ты можешь хотя бы раз сделать так, как я прошу, и уехать?

Шуран сжал мне плечо.

– Только мне придется попросить вас об одном одолжении.

– Каком?

– Не вас, Фалькио. – Шуран разжал пальцы и обернулся к Кесту. – Я хочу, чтобы святой клинков напоследок удостоил меня обещанным поединком.

Шуран и его люди сопроводили нас с Кестом и Швеей вниз по холму и заставили пройти среди десятков тел погибших Необагренных дашини, которые лежали в рваных плащах по всему зеленому полю Рукавицы. После того как погиб король, замок Арамор по приказу Совета герцогов закрыли. Он простоял пустой более пяти лет. Сорные травы выросли и захватили его, но я заметил, что кто-то потратил время на то, чтобы скосить аккуратную лужайку перед замком, где теперь стояли стулья вокруг большого белого стола. Наверное, впервые за несколько сотен лет герцоги столкнулись с таким тяжелым кризисом в Тристии, но не хотели отказывать себе в привычном удобстве. Они расположились вокруг стола, попивая вино из изящных хрустальных бокалов с золотыми лебедями – я тут же их узнал. Это были бокалы из личной коллекции короля Пэлиса.

Увидев, как мы подходим, трое поднялись с мест: наверняка от одного вида плащеносцев им стало не по себе.

Герцог Джиллард шагнул навстречу.

– Выглядишь хуже, чем в нашу последнюю встречу, Фалькио.

– Это результат злополучного недоразумения, ваша светлость. Зато вы выглядите намного лучше со времен моего последнего визита в Рижу.

– Еще бы. Этот порошок дашини – та еще дрянь. – Он взглянул на меня, а затем на Шурана и рыцарей, стоявших за моей спиной. – Надеюсь, Фалькио, ты пришел сюда не для того, чтобы убить меня? Это было бы по меньшей мере странно, учитывая, как сильно ты старался сохранить мне жизнь.

– Надеялся на ответную услугу с вашей стороны.

Джиллард улыбнулся.

– Я так и думал. Что ж, прекрасно. Шуран, отпустите мужчин. Женщина, разумеется, останется здесь. – Он отвернулся, словно разговор на этом закончился.

– Мне нужна Алина, – сказал я. – Живая и невредимая. Я хочу, чтобы вы и остальные герцоги принесли клятву, что вы отпустите ее и оставите в покое.

Он поднял кубок, словно надеялся, что вино прольется с небес. И, как ни странно, так и случилось: к нему тут же бросился слуга и наполнил бокал.

– В самом деле, Фалькио? Я подарил тебе жизнь, так что мы в расчете. Почему я должен отдавать тебе еще и девчонку?

– Я уговорю ее отказаться от притязаний на престол.

– Она это и так сделает. Предложи что-нибудь другое.

Остальные герцоги взирали на нас так, словно мы были неприглядными сорняками, выросшими в их прекрасном саду. Менее всего мне хотелось спасать жизни тех, кто пять лет назад устроил мятеж в Тристии и убил короля, а теперь еще и торговался со мной за жизнь его дочери. Эталия ошибалась: все-таки любовь – это клетка.

– Я подарю вам ваши жизни, – наконец промолвил я. – По крайней мере, очень постараюсь.

Джиллард поднял брови.

– Ты угрожаешь нам смертью, Фалькио? Уверен, что сэр Шуран и его тысяча рыцарей сможет защитить нас. В их присутствии я чувствую себя безопасно.

– Вы страдаете близорукостью, ваша светлость. Сэр Шуран замышляет убить вас.

Собравшиеся герцоги и их слуги от души засмеялись.

Джиллар поставил кубок на стол.

– Ты понимаешь, в чем обвиняешь рыцаря-командора Арамора? Отряд этого человека пару часов назад спас всех нас от резни.

– Полагаю, что теперь вы собираетесь произвести его в регенты королевства?

У Джилларда округлились глаза, он открыл рот, чтобы ответить, но я продолжил:

– Вы собираетесь отдать все остальные армии под его командование и отправить их на север, чтобы уничтожить силы Трин. Он способный командующий, самый уважаемый рыцарь королевства. Шуран уничтожит войска Трин – если они тут же не бросят ее, лишь завидев его во главе отряда рыцарей.

– И сделав это, – сказал Джиллард, не отводя взгляда от Шурана, – он поможет нам восстановить порядок в стране и сложит с себя полномочия.

– Что-то я в этом сомневаюсь, – возразил я. – Шуран вооружил крестьян и подстрекнул их к бунту в ваших герцогствах, а затем послал Черных табардов, чтобы уничтожить их. Он организовал беспорядки, чтобы из страха перед бунтом вы обратились за помощью к рыцарям, многих из которых он подкупил за большие деньги, а других… Простите меня за то, что я сейчас скажу, мне это тоже причиняет боль. Другие рыцари преданы ему намного больше, чем вам. Шуран расправился с детьми герцога Исолта, он приказал уничтожить семьи остальных герцогов.

– Но зачем? – спросил Джиллард. – По какой причине?

– Рыцарь никогда не может занять место герцога, даже рыцарь-командор, – ответила Швея, посмотрев на меня: наконец-то она поняла, что и ее обвели вокруг пальца. – Этого бы никогда не случилось. Но что, если всех герцогов и их потомство уничтожат? Что, если люди будут напуганы? Что, если дворяне будут бояться, что им перережут глотку во сне? Возможно, тогда они согласятся отдать власть рыцарю, хотя бы на время.

Джиллард покачал головой.

– Всё, что вы тут наговорили: оружие для крестьян, взятки рыцарям, организация убийств – все это требует несказанного богатства. Где обычный рыцарь, пусть даже и рыцарь-командор, взял бы такие деньги?

Я поглядел на Шурана.

– Сами расскажете или лучше я?

– Прошу, – ответил он с улыбкой, – поступайте так, как сочтете нужным. Это же ваша история.

– А о бракосочетании скоро объявят? – спросил я и добавил: – Можете не отвечать. – Я обратился к Джилларду: – Вы были правы, ваша светлость. Трин никогда бы не удержала престола. О, она могла бы убить Алину: даже не сомневаюсь, никто из вас не возразил бы. Она могла бы победным маршем пройтись по стране и, возможно, захватить юг, если бы вы не смогли объединиться. Но в конце концов вы бы нашли способ убрать ее, она всегда это понимала. Ее мать, герцогиня Патриана, тоже знала это – именно потому в течение многих лет она создавала в ваших герцогствах внушительную базу. Вы назначаете Шурана регентом королевства, он убивает вас всех, а затем вместе с Трин заключает пакт или даже брачный союз. Таким образом, они создают новую династию и получают контроль над Тристией. Честно говоря, это, возможно, не хуже того, что мы имеем на данный момент.

– Это же… О боги… – Джиллард взглянул на Шурана с мрачным любопытством. – Теперь все стало ясно. Но убивать детей, чтобы получить возможность… Как рыцарь вообще мог пойти на такое бесчестие? И не просто рыцарь, а рыцарь-командор? Как вы могли поступить так со своим господином?

Сэр Шуран даже не дрогнул лицом, ударив герцога Рижуйского латной перчаткой и сбив его с ног.

– Она говорила, что вы умны, Фалькио, – сказал Шуран. – Но я тоже умен. У меня здесь тысяча человек, а будет еще больше, когда Джиллард умрет и его бывший рыцарь-командор вернется в Рижу и возглавит армию. – Он оглянулся и посмотрел на своих людей, терпеливо ожидавших команды. – Они прекрасны, не правда ли? Большинство воинов в наши дни непокорны и недисциплинированны, а мои молодцы преданы всей душой. Это настоящие рыцари. – Он повернулся ко мне. – Я дал им приказ напасть, как только солнце зайдет за горизонт, Фалькио. До тех пор они будут ждать, не нарушая строй. Они не сдвинутся с места, даже если горы на них падут. Именно об этом и умоляет Тристия: о дисциплине. О порядке. И мы с Трин дадим ей то, в чем она нуждается.

– Вы убивали детей, которых клялись защищать, – сказал я. – Вы ввергли страну в хаос и устроили кровопролитие. Меня утешает лишь одно: мужчина, который решил связать свою судьбу с Трин, уже мертвец, только он еще об этом не подозревает.

– Разве так следует говорить о своей королеве?

Мне показалось, что я узнал голос Трин, но, обернувшись, увидел Алину, которая медленно брела к нам с деревянной овальной рамкой, прикрученной к голове болтами. Внутри рамки виднелось лицо Трин.

– Видишь, какое решение я нашла, Фалькио? Ты же хотел, чтобы Алина стала королевой, но я тоже хочу ею стать, а таким образом мы обе сможем править. В каком-то смысле…

– Нет! – вскричала Швея и бросилась к девочке, я схватил ее и оттащил назад.

– Остановитесь! Она может убить Алину изнутри, если захочет, и мы не сумеем ей помешать.

– Я не собираюсь причинять вред девочке, – сказал Шуран.

– Девчонка умрет сегодня же, – провозгласила Трин, сверля взглядом рыцаря-командора.

Повисла тишина, затем Шуран поглядел на меня с горестной улыбкой.

– Как вы видите, это не в моей власти. Хотя, как только мы закончим, я буду рад передать девочку вам.

– Не делайте этого, Шуран, – взмолился я. – Не надо…

– Всё в порядке, Фалькио, – сказал Кест. – Он делает это не из-за Алины. Думаю, он поступает так даже не из-за того, что хочет править Тристией, – или, вернее, не только из-за этого.

– Тогда почему?

– Он хочет получить то, что только я могу ему дать, – ответил он и обернулся к Шурану. – Ну что, устроим поединок?

Глава сорок пятая Черные табарды

Святой клинков и рыцарь-командор Арамора смотрели друг на друга с разных сторон лужайки с вытоптанной травой. Они находились так близко друг к другу, словно стояли по оба конца герцогской купальни. Если бы один из них обнажил клинок и бросился в атаку, то другой, замешкавшись хотя бы на мгновение, не успел бы глазом моргнуть, как голова его слетела бы с плеч.

– Припоминаю, что, когда мы впервые встретились, – мимоходом заметил Шуран, – вы подсчитали, сколько ударов понадобится, чтобы победить меня.

– Десять, – отозвался Кест.

– Вы все еще утверждаете, что это так?

Никто из них не шевельнулся, но Кест бросил взгляд на скользкую тропинку за спиной Шурана, по которой пришел рыцарь:

– Теперь вы не хромаете, а раньше сильнее опирались на левую ногу. И правый бок берегли, когда мы только встретились. Это из-за ранения или вы просто делали вид?

Шуран улыбнулся.

– Если бы я вам сказал, что получил ранение, когда упал с подстреленной лошади, то как бы вы расценили мои шансы сейчас?

– Семнадцать ударов, – без запинки ответил Кест.

– Неужели? Значит, я приобрел семь лишних ударов, чтобы насладиться жизнью. А если бы я сказал, что притворялся, чтобы скрыть свое мастерство, сколько бы вы мне отвели?

Кест не дрогнул лицом, но я видел, что он лихорадочно думает, как ответить.

– Двадцать два, – наконец сказал он.

– Гениально. Ну раз уж вы были так добры и удовлетворили мое любопытство, позвольте еще немного испытать ваше терпение.

Шуран начал двигать левой рукой легко и проворно, даже не пытаясь угрожать или удивлять. Казалось, он просто слушает прекрасную музыку и движется в такт ее ритму, играя пальцами мелодию. На миг мне даже показалось, что это какой-то трюк или заклинание, но я заметил, что Кест внимательно следил за его движениями, и лишь тогда сообразил: Шуран демонстрирует свои способности.

– Тридцать один, – сказал Кест. – Нет, тридцать девять.

Шуран продолжал двигать рукой, меняя направление и темп. Можно было посчитать это пустым позерством – но я бы никогда не смог сравниться с ним в плавности, точности движений и идеальному владению рукой.

– Пятьдесят четыре, – сказал Кест.

– Неужели? И это всё?

Кест поглядел на Шурана – рыцарь улыбался, но это совсем не влияло на его движения.

– Семьдесят, – поправился Кест.

Шуран рассмеялся, издав на удивление мелодичный смех, который нисколько не отразился на плавности движений.

– Девяносто четыре, – сказал Кест.

– Осторожнее, – ответил Шуран. – Если мы продолжим, то вскоре вы скажете мне, что не сможете победить меня.

– Девяносто четыре, – повторил тот.

– Кто научил вас владеть клинком? – спросил Шуран.

– Отец. Друзья. Враги.

– Хорошо сказано. Я полагаю, что важно учиться у лучших, вы не согласны?

Неожиданно что-то в улыбке Шурана меня насторожило: в ней не было намека на безумие или угрозу, но все же она напомнила что-то знакомое. Нет, я не встречал ее раньше, но видел что-то связанное с ней. Бывает так, что ты видишь прекрасную женщину, и тебе кажется, что ты ее уже когда-то встречал, а потом понимаешь, что знавал мужчину, который за кубком вина в трактире рассказывал тебе о любви всей своей жизни, и вот теперь ты ее нашел.

– Что-то здесь не так, Кест, – предупредил я.

– Ну же, неужели мы остановились на девяноста четырех? – спросил Шуран. – Неужели я не смогу лучше?

– Кто вас учил? – ответил вопросом на вопрос Кест.

– А-а?

– Вы спрашивали, у кого я учился. Кем были ваши учителя?

– А, вы об этом, у меня был лишь один. Мой отец – говорили, что он очень хорош. Я удивился, когда он взялся за мое обучение, потому что отец никогда не возился с детьми. Меня он отчего-то стыдился. Поэтому первые семь раз, когда я просил его научить меня, он меня избивал до полусмерти.

– Видимо, потом он вас пожалел? – спросил Кест.

– Пожалел? Возможно. Думаю, поначалу это его забавляло. Он был холоден, ему нравилось смотреть, как я истекаю кровью. Мою мать это несказанно огорчало.

Движение руки, тон голоса, улыбка…

Все совпало.

– Боги, Кест! Я знаю, кто научил его. Знаю, кем был его отец.

– Святые угодники, – поправил Шуран, улыбка его стала еще шире, а рука наконец успокоилась. – В данном случае правильнее всего будет воскликнуть не «боги», а «святые угодники».

Когда я единственный раз повстречал этого человека, который, должно быть, являлся отцом Шурана, мне даже в голову не пришло, что у него могла быть семья. Я не сомневался, что мы скоро погибнем, и думал лишь о том, что мой лучший друг собирался отдать свою жизнь за то, чтобы мы с Алиной, Валианой и Брасти получили хоть небольшое преимущество, всего пару минут, и попытались сбежать. Кто бы мог подумать, что подобное существо, полностью посвятившее жизнь мастерству владения клинком, могло заниматься обычными повседневными делами: заниматься любовью с женщиной и завести ребенка?

– Кавейл, – сказал я вслух; мне показалось, что нужно произнести это имя, чтобы доказать, что я его не боюсь. – Вашим отцом был Кавейл, Разрезающий воду клинком.

Шуран перевел взгляд на меня.

– Я предпочитаю считать его наставником. Он не был слишком примерным отцом.

– Но как? – слабо и натужно спросил я.

– Даже святые… отвлекаются от своего дела, если можно так выразиться. Даже такие, как Кавейл, иногда ложатся в постель с женщинами.

– Но я полагал, что у святых не может быть потомства…

Шуран рассмеялся.

– Неужели? Фалькио, вы, наверное, наслушались стародавних легенд. Хотя, может, в этом и есть какая-то правда, если они спят с обычными людьми. Но, к счастью для меня, дело решилось полюбовно. Видимо, двое святых вполне могут иметь детей.

Биргида. Его мать – святая Биргида, Наплакавшая реку. Союз милосердия и жестокости порождает еще большую жестокость. Она пыталась усмирить жестокость Кавейла, но у них родился Шуран – сама жестокость во плоти. Всю свою жизнь он упражнялся, чтобы стать святым клинков – и стал бы, если бы не Кест, который, вопреки всем вероятностям, сумел победить Кавейла, чтобы спасти нас.

Но Шуран был рожден, чтобы стать святым.

– Итак, – сказал Шуран, снова переводя взгляд на Кеста. – Сколько же ударов вам потребуется, чтобы победить меня?

Я был фехтовальщиком с детства. С тех пор как взял в руки рапиру, упражнялся с ней почти каждый день. Я дрался на клинках, получал колотые и резаные раны, несколько раз едва не погиб. Когда проводишь жизнь подобным образом, то привыкаешь к мысли, что не всегда удается уследить за движением клинка опытного противника. Иногда он движется слишком быстро, и глаз не в состоянии уловить его. Поэтому ты начинаешь следить за движением локтя, постановкой ног, напряжением в плечах. И все это помогает тебе предугадывать его следующее движение. А если ты настоящий мастер, то можешь просто смотреть противнику в глаза. Этим и занимались Кест с Шураном.

Их мечи мелькали в воздухе так быстро, что лязганье металла о металл долетало до моих ушей лишь тогда, когда они уже разводили клинки. Они нападали так, как колибри порхает вокруг красной ягоды: небольшой надрез тут, пара капель крови там – достаточно, чтобы остановить противника хотя бы на долю секунды.

– Как вы полагаете, стали ли вы от этого быстрее? – спросил Шуран, обменявшись с Кестом пятью ударами – столько я насчитал, хотя их могло бы быть уже и пятьдесят.

– Быстрее от чего? – спросил Кест.

– От состояния святости, когда вы начинаете светиться красным. Это придает скорости?

– Понятия не имею.

Шуран склонил голову – естественное движение, но неразумное. Кест ввернул клинок и едва не коснулся горла рыцаря-командора. Шуран покрутил запястьем, чтобы отбиться, но не успел: клинка Кеста уже не было.

– А силы придает? – спросил Шуран, словно ничего не произошло.

– Не думаю, что моя рабочая рука стала сильнее.

– Что же тогда?

– Если честно, я не заметил, чтобы это вообще хоть что-то изменило. Возможно, я еще новичок в этом деле… Но думаю, что и Кавейлу это не дало ничего хорошего.

Гневная искра проскочила по лицу Шурана, и он бросился в атаку, нанеся целую серию ударов, которые, несмотря на всю их силу, выглядели чрезвычайно грациозно. Он двигался без малейших усилий – по крайней мере, так казалось, – переходя от диагонального удара, который мог снести Кесту челюсть, к мощному уколу в коленную чашечку. Клинок его летал то вверх, то вниз, мог нанести легкий порез, а затем с необычайной силой обрушиться сверху, угрожая разрубить противника пополам. Кест избегал ударов, иногда парировал, иногда аккуратно уворачивался, позволяя клинку проходить на расстоянии волоса от своего лица.

– Вы же знаете, что ничего не выйдет, – заметил Кест.

– Что именно? – В голосе Шурана не слышалось ни намека на напряжение сил или усталость, которую ощутил бы любой боец в подобном поединке.

– Вам не удастся хитростью заставить меня уступить вам те два дюйма земли, на которые вы рассчитываете.

Оба дрались на палашах, но клинок Шурана был длиннее дюйма на три. Если бы ему удалось немного увеличить расстояние между ними, он бы получил преимущество.

Шуран улыбнулся.

– Что ж, попробуем что-то другое.

Рыцарь сделал финт, целясь в левый бок Кеста, который тот подставил, но даже я его понял: слишком уж он был очевиден. Однако Кест парировал: опытный фехтовальщик может в последний миг обратить финт в атаку, если понимает, что противник не сумеет блокировать удар. Святой сделал выпад, чтобы кольнуть правое бедро Шурана – тот немного скованно попытался вернуть клинок, крепче сжал эфес и на долю секунды приоткрыл левый бок. Кесту лишь оставалось сделать полшага вперед и нанести удар.

– И это не сработает, – сказал Кест, оставшись там, где стоял.

– И что же я пытался сделать в этот раз? – невинно поинтересовался Шуран.

– Дело ведь в булыжнике, на вершине которого лежит галька? Вы хотели толкнуть меня, чтобы я наступил на него и потерял равновесие.

– Очевидно, сегодня у меня есть масса коварных замыслов.

Теперь Кест принялся нападать, каждый раз меняя не только цель и темп, но еще и стиль боя: от классического фехтования он незаметно переходил к боевым приемам. Иногда даже позволял себе пару движений, которыми пользуются завзятые дуэлянты и скандалисты: не потому, что они точны, а потому, что поражают противника своей яростной внезапностью. Но Шуран уходил от них, парировал, переходил к контратаке: все это длилось меньше двадцати секунд и кончилось тем, что они не сдвинулись и на два фута.

Когда оба противника вновь заняли защитную позицию, я заметил маленькую бусину крови над бровью Шурана.

– Браво, – сказал тот.

Медленно, очень медленно капля крови росла и потекла по лбу. Спустя мгновение кровь зальет ему глаз, заставив моргнуть. И в этот миг он погибнет.

– У меня почти получилось, – как бы невзначай сказал Шуран, – на четвертом ударе? Я почти достал вас. Но в какой-то миг вы перенесли вес.

– Скользкая грязь под ногами. Вы, вероятно, заметили.

– И все же вы обратили на это внимание и успели сменить тактику, – сказал Шуран. – Это невероятно.

– Вы тоже хороши, – признал Кест. – Но, увы, не святой.

Рыцарь-командор улыбнулся.

– Именно так. Я бы никогда не смог победить вас в честном бою. Теперь я это понимаю.

Слова «в честном бою» меня встревожили. Я огляделся вокруг, ища, где же ловушка – может, поблизости прячутся люди Шурана с арбалетами в руках, – но ничего не заметил. Возможно, Шуран просто решил напоследок сделать великодушное признание, поняв, что встретил того, кто лучше него.

Капля крови скатилась на бровь. Через секунду всё закончится.

Из-за разговоров о гальке и скользкой грязи я поглядел на землю, чтобы проверить, нет ли там чего, что может помешать Кесту покончить с Шураном, но ничего не увидел. Несмотря на все ухищрения Шурана, Кест двигался осторожно, стараясь стоять на твердой земле: даже когда противник пытался завлечь его, он обходил опасные места. Но кое-что не давало мне покоя. Зачем Шуран продолжал придерживаться столь неудачной стратегии? Да и вообще, откуда ему известно, где находятся все эти булыжники и гальки, словно он…

Ну конечно же, он всё это подстроил, сообразил я. Коварный ублюдок изучил здесь каждый камешек, каждый дюйм пыли на земле еще до поединка, поэтому он точно знал, как нужно двигаться. Кест слишком умен и наблюдателен, он обошел все ловушки, которые расставил для него Шуран, а теперь стоял на…

Тысяча чертей!

– Кест! – крикнул я. – Назад!

– Поздно, – сказал Шуран.

Он качнул головой, и кровь брызнула из раны на лбу. Кест поднял клинок, чтобы отсечь Шурану голову. Капля крови упала на землю, и клинок Кеста застыл в воздухе.

Святой попытался двинуться, но не смог. Ноги его задрожали, словно рука великана пыталась придавить его к земле.

– Я попросил попа освятить землю. – Рыцарь-командор ковырнул почву перед собой, и мы увидели идеально нарисованный круг. Кест стоял посредине. – Для действия магии нужна лишь капля крови. Конечно, я бы предпочел, чтобы это была ваша кровь, но и моя сойдет. Вам следует склониться: именно этого хотят боги от святого, стоящего на освященной земле.

Я бросился к ним, надеясь вытолкнуть Кеста из круга, но Шуран поднял клинок, и я едва успел остановиться, чтобы не налететь на острие.

– Не стоит, – сказал Шуран, не отводя взгляда от Кеста. – Наверняка вам будет приятно узнать, Кест, что я не могу вас убить, пока вы находитесь в круге. – Он размахнулся и рубанул по голове Кеста, но клинок его отскочил, словно ударился о стену. – Религия приносит столько хлопот, вы не находите?

Кест упал на колени, невольно склонив голову.

– Вы не смогли победить меня, Шуран. Что бы вы сейчас ни сделали, я убью вас, когда всё закончится. Вы никогда не станете святым клинком.

– Разумеется, стану. – Шуран ткнул в меня клинком – я отпрыгнул назад, но не успел. Острие ожгло мне щеку, я коснулся рукой – на пальцах остались капли крови.

Огромным усилием воли Кест повернул голову ко мне, и я увидел страх и беспокойство в его глазах.

– Вы так сдержанны, Кест, – продолжил Шуран. – Так логичны. Просчитываете каждое движение. Вряд ли кто-то может победить вас, когда вы полностью сосредоточенны. – Он обратил взгляд на меня. – Поэтому я собираюсь убить вашего друга Фалькио у вас на глазах, и это будет страшная смерть.

– Если вы собирались шокировать Кеста, то следовало осуществить это прежде, чем дашини пытали меня на протяжении девяти дней, – сказал я.

Шуран пропустил мое замечание мимо ушей – впрочем, так делали многие в последнее время.

– А когда я с ним покончу, дам приказ своим людям догнать остальных. Первой убью Валиану. Прекрасная девица, ее будет, несомненно, жаль. Не знаю, как вы относитесь к Дариане – вряд ли она хоть кому-то нравится. Но что бы вы о ней ни думали, я и с ней сделаю то же самое.

Он шагнул вперед, держа в руках клинок, который все еще целился в меня.

– Затем я приведу малышку Алину, и мы с Трин… Честно говоря, она единственная, с кем я не стал бы поступать подобным образом, но придется.

– Вы можете совершить сколько угодно жестокостей, – сказал Кест, борясь с невидимым грузом, прижимающим его к земле. – И все равно вам не стать святым.

Шуран улыбнулся.

– Вы ошибаетесь: после того как я уничтожу ваших друзей и отдам на поругание Трин невинную малышку Алину прямо у вас на глазах, я прикажу попу разомкнуть священный круг. И знаете, что случится, Кест? Вы нападете на меня, изливая черную ярость сердца. Только вы не привыкли драться в ярости, не так ли? Именно так я и смогу одержать над вами победу, так я убью вас. И так я стану святым клинков.

Глава сорок шестая Поединок

Есть одна старинная поговорка – кстати, она была написана на форзаце одного из множества трактатов о фехтовании из личной библиотеки Пэлиса; в ней говорится: «В самых важных боях побеждают не умением». Многие мастера-фехтовальщики считают это заблуждением, потому что смысл ежедневных упражнений с клинком в течение всей жизни заключается именно в том, чтобы развить умения и стать непобедимым.

Некоторые утверждают, что из поговорки выпало слово «только». «В самых важных боях побеждают не только умением». Уверен, что для многих фехтовальщиков по всему миру это стало бы настоящим утешением, но боюсь, что это неправда.

Когда-то мы с Кестом часами размышляли над этой фразой, пытаясь понять, что же она означает. Неужели ее создатель считал, что комбинация силы, скорости и длины рук – хотя все это очень важно в фехтовании – может победить умение? Если это так, то мне не повезло, потому что Шуран не только сильнее и быстрее меня, но и выше, а значит, у него есть преимущество в несколько дюймов.

Я ничего не мог поделать: поговорка крутилась у меня в голове, в то время как Шуран занес клинок, собираясь отрубить мне голову. Он поглядел на Кеста, который все еще стоял на коленях.

– Ну что, святой клинков, сколько ударов мне потребуется, чтобы отрубить голову твоему другу?

Кест попытался подняться, но снова упал на колени, словно согбенный старик, хлебнувший лишку. Он поглядел на Шурана, затем на меня и сказал:

– Семь.

– Семь ударов, – повторил Шуран. – Какой позор, что Швея сдала вас этим дашини: должно быть, они нанесли вам непоправимый ущерб. Ну же, Фалькио, мой друг, какой вам толк в этих семи ударах? Может, хоть раз в жизни пожалеете себя? Если хотите, можете помолиться и примириться с богами. Или вы предпочитаете, чтобы я приказал привести сюда Швею и позволил вам казнить ее за предательство? В любом случае не лучше ли насладиться последними моментами жизни, а затем позволить смерти забрать вас?

– Нет, – ответил я.

Шуран поглядел с удивлением.

– Почему?

Впервые в жизни у меня не нашлось ответа. Даже если бы свершилось невообразимое чудо и огромное дерево рухнуло на Шурана и убило его, то и тогда бы я не смог одержать победу, потому что в сотне метров от нас наготове стояла тысяча рыцарей. Битва была проиграна, даже не начавшись.

В самых важных битвах побеждают не умением.

А как тогда, черт возьми, в них побеждают?

Я услышал шаги у себя за спиной.

– Назад, – скомандовал я, полагая, что это Валиана или Дариана.

– А это еще кто? – удивился Шуран; я оглянулся, и сердце в груди разбилось.

Она выглядела точно так же, как когда я впервые увидел ее. Темные волосы, обрамлявшие бледное лицо, длинное платье из прозрачной ткани, оттенявшее ее неземную красоту; последние слабые лучи солнца сияли и переливались на нем тысячей маленьких звездочек.

Эталия.

Я потянулся к ней, но она отстранилась. На клинок Шурана женщина тоже не обратила внимания, прошла мимо нас и встала в нескольких шагах от него. Молитвенно сложила руки перед собой.

– Кто вы? – спросил Шуран.

– Я – друг в часы тьмы, – сказала она. – Я – свежий ветер под палящим солнцем. Я – вода и вино, которыми щедро делятся с ближним. Я – отдых после боя и исцеление ран. Я – друг в часы тьмы, – повторила она. – Я здесь ради вас, Шуран, сын Кавейла.

Трин, управлявшая телом Алины, проникшая своим черным сердцем в самую душу девочки, заставила ее подойти вперед и покачать головой. Жуткая деревянная рамка на голове Алины зашуршала.

– Это его шлюха, – провозгласила она. – Одна из сестер Милосердной случки, так их, кажется, называют.

Шуран улыбнулся.

– Вы пришли сюда, чтобы предложить себя мне? Или собираетесь умолять, чтобы я пощадил жизнь Фалькио?

Еще бы, ублюдок! Она полна любви, сострадания и готова на жертвы, она понятия не имеет, что делает!

– Эталия, подойди ко мне, только не совершай резких движений, – ласково сказал я.

Она пропустила мои слова мимо ушей, обратившись к Шурану:

– Я в самом деле пришла, чтобы предложить себя вам, и не собираюсь умолять о Фалькио.

Шуран поглядел на нее с округлившимися от удивления глазами, затем он закинул голову и захохотал на весь луг.

– О моя прекрасная леди. Ваше предложение меня несказанно поразило. Увы, я не могу так поступить с Фалькио. Разве он недостаточно страдал?

Нет, – сказала Эталия, голос ее был тих и спокоен, как озерная вода. – Я бы очень хотела, чтобы все произошло по-другому, но ему нужно пострадать еще немного.

– Тупая стерва! – выругалась Дариана и шагнула вперед, чтобы схватить ее.

Быстрый, словно молния, клинок Шурана отвесил ей пару пощечин: сперва по одной щеке, затем по другой. Она тут же отскочила назад от шока и боли. Шуран сказал:

– Так не разговаривают с дамами.

Трин все еще смотрела на Эталию.

– Я хочу знать, что нужно этой шлюхе, – потребовала она разъяснений.

– Мое предложение простое, – ответила Эталия, повернувшись к Трин. – Вы вместе с дашини совершили ритуал,заставив его пережить смерть супруги. Вы тоже присутствовали там с ним, не так ли?

– Да. – Губы Трин сложились в чудовищную ухмылку. – Это было так… возбуждающе. Я вспоминаю каждый миг, могу снова и снова прочувствовать каждый удар, который она получила. Помню, как ломались кости и трескалась кожа, как зубы вылетали изо рта… Помню, что она чувствовала, когда те мужчины…

– Не нужно продолжать, – прервала ее Эталия. – Вы уже сказали все, что нужно.

– О! И что же вам нужно? – спросил Шуран. – Вы же собирались что-то предложить.

– Так и есть. – Эталия повернулась ко мне и не отводила от меня взгляда, хотя обращалась к Шурану. – Если вы победите Фалькио в бою, то можете проделать со мной весь тот ужас, который прочувствовала герцогиня Трин, вплоть до сломанных костей и лопнувшей кожи.

– Ты с ума сошла? – закричал я. – Убирайся отсюда! Беги!

Но Трин опередила меня, воскликнув:

– Мы принимаем предложение! – Голос ее звучал весело, словно ей пообещали нечто необыкновенное. – С превеликой радостью!

– Очень хорошо, – сказал Шуран. – Своей собственной глупостью вы, миледи, решили свою судьбу.

– Да, – ответила Эталия голосом, полным дерзкой печали, глядя на Большого рыцаря. – До сегодняшнего дня я шла путем милосердия, и судьба моя заключалась в том, чтобы… Полагаю, что это больше ничего не значит.

Он улыбнулся.

– Не беспокойтесь, миледи. Я обещаю, что…

Эталия его перебила:

– Вы ничего не можете для меня сделать, Шуран, сын Кавейла. Вы уже мертвы. Я убила вас.

Она ушла, а он остался стоять с открытым ртом. Проходя мимо меня, она шепнула:

– Будь милостив, если сможешь, а когда наступит время, действуй быстро.

У меня заболело в груди, я не мог дышать. Словно восьмая смерть вернулась. До последнего звука и вкуса крови во рту, ощущения…

Нет-нет, прошу…

Я открыл глаза и посмотрел на Кеста. Спаси меня, подумал я. Выйди из этого чертова круга и спаси меня. Я не смогу этого сделать, Кест. Без тебя не смогу. Я видел, как он мучительно пытается справиться с невидимым грузом, лежавшим у него на плечах, который давил сильнее, чем чувство вины, с которым он боролся в душе. Но как Кест ни старался, он терпел неудачу.

Пора стать храбрым, Фалькио.

Я закрыл глаза и увидел свою Алину, но не мог понять, почему она хочет, чтобы я снова через это прошел. Не заставляй меня, просил я, не надо… Зачем?

Потому что пора перестать убегать.

Когда? Когда это я убегал? С тех пор как ты погибла, я дрался не переставая, но лучше не стало. Я не убегал, Алина.

Ты пытался убежать от моей смерти, но я хочу, чтобы ты ее отпустил. Ты должен увидеть все это еще раз. Пропустить через себя. Потому что в самых важных боях побеждают не умением.

Я открыл глаза, поглядел на Эталию и вдруг всё понял. Посмотрел на Кеста и увидел: он знает, что сейчас случится. Шуран лучше меня. Он лучший в мире фехтовальщик после Кеста, и как бы я ни старался, он все равно победит.

– Мне вас искренне жаль, Фалькио, – сказал Шуран, лениво обходя меня по кругу. – Вы ни разу в жизни не поступили неправильно, только вот последовали за чужой мечтой, идеалами, каких сами не понимали, которые никогда бы не сбылись.

Я разом обнажил обе рапиры и правой сделал финт, целясь в глаз Шурана: я надеялся, что он автоматически парирует. Тогда я смог бы уклониться от его выпада и ударить в шею, а левой рапирой нанести рубящий удар по его левой ноге, закованной в латы. Я знал, что Большой рыцарь не поведется на мой укол в глаз, а удар по ноге в лучшем случае закончится лишь искрами, но иногда подобные трюки отвлекают на миг противника, и тогда можно нанести удар ему в лицо.

Но Шуран не отвлекся: он двигался быстро и одним ударом палаша выбил у меня клинок из левой руки, а затем и из правой, прежде чем я понял, что произошло. Рапиры отлетели на несколько футов от меня.

Мастерский прием: никто бы не стал так рисковать, если бы хоть немного опасался противника. Неужели я настолько жалок?

– Это первый, – сказал он Кесту. Затем отошел и махнул мне рукой. – Возможно, вам стоит подобрать рапиры.

Мне ничего больше не оставалось, как подойти к клинкам. Я остановился на миг, чтобы понять, действительно ли он позволит мне поднять их.

Рыцарь-командор даже замер от удивления.

– Святые угодники, Фалькио! Вы же понимаете, не так ли? Вы же должны знать.

– Что знать?

– Что даже в самый лучший день вы никогда не смогли бы победить меня.

– Я знаю, – сказал я. – Благодарю, что напомнили.

– Тогда к чему все это представление? Зачем вы это делаете? – В голосе его звучал искренний интерес.

– Потому что вы… – Я попытался найти самое обидное оскорбление, но довольствовался малым. – Ты, чертов сын святого. Меня пытали, истязали и убивали восемь раз. Я измучен и слаб. Мой лучший друг сидит, запертый в ловушке, и презирает себя. Дочь короля одержима магией Трин – между прочим, я ненавижу магию. А моя любимая женщина только что приговорила себя к такой ужасной смерти, о которой я не могу перестать думать.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Я имею в виду, что это худший день в моей жизни. И поэтому я тебя уничтожу, никчемный злодей.

Я поднял одну рапиру и наклонился за второй. И тут же бросил ее в Шурана, чтобы ему пришлось пригнуться или отскочить в сторону: надеялся, что он раскроется и я смогу вонзить вторую рапиру ему в пах. Но он с места не сдвинулся, просто поймал клинок рукой в перчатке, а палашом отбил мой удар, выбив оружие из руки. Он поглядел на рапиру, которую держал в левой руке, затем подбросил ее в воздух и поймал за рукоять.

– Держите, – сказал он, передав ее мне. – Уверен, она вам понадобится.

Я отступил назад и на какой-то миг закрыл глаза.

Пора, сказала Алина.

Знаю.

Ты не можешь от этого спрятаться.

Не буду. Вот он я. С закрытыми глазами я увидел светильник, свисающий с потолка. Грубо вытесанные деревянные столы, грязный пол в объедках. Мужчин с грубыми руками и черными сердцами, улыбающихся мужчин в доспехах.

Я бросился на Шурана – он без труда отразил атаку, затем ударил меня по голове плоской стороной палаша. В глазах замелькали звезды, я проклинал его, как безумный, – он попытался оттолкнуть меня, чтобы сохранить дистанцию, но я продолжал на него бросаться. Он отталкивал меня – я брыкался, пинался, пока не попал ногой во что-то мягкое. Он взвыл, хлестнул меня клинком, порезав щеку.

– Что с ним не так? – спросила Трин. – Почему он так себя ведет?

– Не знаю, – ответил Шуран, отталкивая меня. – Наверное, свихнулся.

Я бросил в него правую рапиру – не успел рыцарь отбить ее, как я снова на него накинулся. Он сделал изящную дугу и ударил меня клинком в живот. Костяные пластинки плаща выдержали удар, но дыхание перехватило.

– Боги любви и смерти! – внезапно воскликнула Трин. – Я знаю, что он делает.

– Что? Это какая-то странная магия? – спросил Шуран, прижимая мой клинок к земле.

Я ударил его локтем в лицо другой рукой, а затем еще и еще, пару раз мне удалось его задеть. Он ответил, ударив меня по щеке эфесом. Одного зуба я тут же лишился.

В голосе Трин смешались восхищение и шок:

– Нет, это не магия. Он… он дерется как она. Как его жена – он переживает ее смерть.

Ты не ошиблась, чертова психопатка. Я выплюнул зуб прямо в лицо Шурана, он угодил ему в глаз, и рыцарь вскрикнул, скорее от гнева, чем от боли. Я держался слишком близко, и он не мог ударить меня клинком, поэтому принялся бить эфесом. Ребро треснуло, но в ответ я ударил его лбом по лицу и, наверное, попал по зубам: что-то твердое и острое вонзилось мне в кожу.

Я бросил второй клинок на землю и сцепился с Шураном, бил его, пинал, кусался. Рыцарь дрался с большим умением – я же как дикий зверь. Разница заключалась в том, что он пытался победить, а я нет. Мне это было не нужно, я просто старался отвлечь его внимание.

Я кричал снова и снова, даже не понимая слов, вылетающих изо рта, да это и не имело значения. Я был там, с ней, в том чертовом трактире, с теми насильниками, и знал, что они меня убьют, но я собирался забрать с собой всех, кого смогу.

Время быть храбрым, мой милый. В самых важных боях побеждают не умением.

Шуран тоже кричал: понял, что дерется не на жизнь, а на смерть, несмотря на всю свою огромную силу, превосходную скорость и неподражаемое мастерство.

Это ты призвал сюда Алину, ты, ублюдок, и пришло время тебе с ней познакомиться.

Рыцарь-командор возвышался надо мной: плотное его лицо покраснело от натуги, крови и ярости. Он наклонился, поднял одну и моих рапир и бросил мне.

– Возьми, – прорычал он. – Я хочу, чтобы ты умер с клинком в руках.

Он пытался победить меня элегантно, и в этом заключалась его ошибка. Но теперь он покончил с реверансами, прибегая лишь к силе и скорости. Шуран собирался меня убить.

Но в самых важных боях побеждают не умением, а я уже достаточно долго удерживал на себе внимание.

– Кест! – крикнул я. – Давай.

Шуран посмотрел на Кеста – тот все еще стоял на коленях в кругу, правая рука давила на невидимую стену, разделявшую нас с того самого момента, как начался мой бой с Шураном. Рыцарь начал смеяться.

– И ради чего все это? Все эти вопли и брыкание? Неужели ты думал, что это поможет Кесту освободиться? Боюсь, что в нашем мире так ничего не добьешься.

Кест, все еще стоя на коленях в кругу, продолжал медленно тянуться правой рукой к нам.

– Ты мастер фехтования, Шуран.

Рыцарь-командор поднял брови.

– Неужели, Кест? И это все, что ты хотел сказать? Что я хорош?

– Не просто хорош, а гораздо лучше, чем Фалькио.

– Так это же, полагаю, очевидно.

Необязательно было произносить это с такой презрительной усмешкой.

Пальцы Кеста затряслись, пот капал у него изо всех пор. Казалось, что рука его не сдвинулась с места, но я знал, что это не так.

– Знаешь, – продолжил Кест, – в тот миг, когда я убил Кавейла, его святость передалась самому искусному фехтовальщику в мире. Мне.

– Да, – ответил Шуран. – Я это уже знаю.

Глаза Кеста затуманились. Я услышал треск и подумал, не ломаются ли это кости его правой руки.

– Это было так… словно вся сила яростной реки потекла во мне. Чувство… опьяняющее… ошеломляющее.

Его рука тянулась все ближе и ближе, она почти уже разорвала круг.

Я напрягся – Шуран заметил это и дружески улыбнулся.

– A-а, готов к седьмому удару? Кажется, это будет последний.

Кест покачал головой, прикладывая все усилия. Кровь стекала с его правой руки.

– Два. Еще осталось два удара.

Шуран смутился.

Последним, мучительным усилием Кест прорвал связывавший его круг рукой. На миг я взглянул ему в глаза и увидел слезы страха и печали. Губы его едва шевелились, но он смог вымолвить:

– Давай.

Я поднял клинок и одним ударом отсек его руку. Сталь прорезала кожу, мышцы, кость, и правая кисть Кеста упала на землю.

– Зачем… зачем ты это сделал? Как?

Глаза Шурана вдруг приобрели неестественный цвет. Красный.

– Первый, – прорычал Кест, сжимая отрубленную руку здоровой.

Шуран посмотрел на себя. Он начинал светиться кроваво-красным.

– Поздравляю, сэр Шуран, – сказал я. – Теперь вы – новый святой клинков.

– Я… ощущения… боги, я – святой клинков. Я вижу… я вижу… – Шуран улыбался, ослепительная улыбка озарила его лицо. – Я чувствую… даже прежде чем ты успеваешь шевельнуться, я чувствую… Вижу каждое движение в воздухе… Ты прав, Кест, это ощущение ни с чем не сравнить. Я…

И лишь тогда сэр Шуран, рыцарь-командор Арамора, обратил внимание на то, что моя рапира вонзилась ему в живот.

– И вот второй, – сказал Кест и упал на землю.

Шуран взглянул на меня и на Кеста.

– И он… отдал это? Ради тебя? Почему?

– Потому что в самых важных боях побеждают не умением, – сказал я.

В них побеждают, принося жертву.

Глава сорок седьмая Война

Перед тем как сойти с ума, мир затих.

Всё началось с того, что Шуран с перекошенным ртом безмолвно глядел на меня во все глаза. В воздухе отвратительно запахло, и я понял, что, должно быть, проткнул его кишки. Тело его медленно начало сползать на землю вместе с моей рапирой.

Опустевшая рука моя тряслась – вначале я подумал, что это от изнеможения и страха, но затем едва заметное красное свечение начало расползаться по коже, и вдруг весь мир, в мельчайших деталях и оттенках, превратился для меня в вереницу нескончаемых противников, которые ждут, чтобы я их победил. Я взглянул на рыцарей, стоявших в двухстах ярдах от меня, и увидел все их недостатки. Почувствовал за моей спиной друзей, все их сильные стороны и слабые, и испытал неожиданный всплеск радости, что смогу испытать их, победить, увидеть, как их кровь стекает с моего клинка на обагренные руки…

Он не твой, сказал голос внутри меня. Это говорила Алина, моя жена, стоявшая передо мной. Она пыталась сдержать красную лихорадку.

Он призванный, ответил красный голос.

Алина не ответила, просто взяла мою руку и показала мне ладонь. На ней было написано слово. Я не мог его разобрать, и все-таки в линиях и закорючках я видел частицы себя и тех, кого я любил.

Подумай, чего ты сможешь добиться вместе со мной, обратился ко мне красный голос.

Я ему поверил, потому что видел своими глазами. Насколько бы лучше стал мир, если бы я мог подойти к любому врагу и просто убить его? Насколько проще бы стала жизнь без глупых понятий, таких как правосудие и закон, ведь они не более чем оправдание, которым слабаки прикрывают свой страх вместо того, чтобы делать что должно.

Я желал отдаться красному голосу, хотел, чтобы его шепот наполнил меня изнутри.

Но Алина даже не дрогнула лицом. Она показывала мне проклятое, зловредное слово снова и снова, и с абсолютной ясностью я вдруг понял, почему мне никогда не стать святым клинков, даже несмотря на то что когда-то я был третьим из лучших фехтовальщиков в Тристии. Уходи, сказал я красному голосу, найди себе другого болвана. Я уже призван.

Я взглянул на свои руки – они снова стали моими, белыми, бледными и трясущимися, но теперь трепетали не от предвкушения, а просто от усталости.

Тяжелое тело Шурана ударилось о землю, звук наконец-то долетел до моих ушей. В тот же миг отчаяние и долг, державшие меня до сих пор на ногах, исчезли, и я рухнул на колени. Я слышал лишь свое тяжелое дыхание, сердце колотилось в груди, но спустя миг, когда Шуран, упавший в грязь, наконец затих, время вновь потекло так, как прежде.

На миг повисла гробовая тишина.

А затем вскрикнула Трин.

Она побежала – вернее, это Алина побежала – к телу Шурана. Трин била его в грудь кулаками Алины и плакала слезами Алины, изливая собственную ярость и ненависть. Затем уголки губ ее медленно изогнулись вверх, и она улыбнулась.

– Твою за моего, – прошептала она.

Будь ты проклята, беспомощно подумал я, пытаясь добраться до нее и зная, что не успею этого сделать. Трин собиралась убить Алину, и я не мог ей помешать.

Сзади кто-то крикнул:

– Давай!

Краем глаза я увидел, что кто-то пробежал мимо; я не успел даже сообразить, что произошло, как Валиана и Дари уже крепко держали руки Алины, не давая Трин вкрутить деревянные ручки с металлическими винтами на концах в череп девочки. Они уложили тело Алины на землю, Эталия встала рядом с ней на колени. Трин плевала ей в лицо, кричала что-то нечленораздельное, пытаясь освободить руки, но они сидели на ней, и герцогиня не могла с ними справиться.

Эталия склонилась над девочкой, она осторожно раскрутила болты, удерживающие рамку на голове Алины, и сняла устройство. Затем одним сердитым движением разбила его о колено, и тут же Алина стала сама собой.

Все произошло очень быстро. Девушки придумали, как это сделать, пока я дрался с Шураном… еще до того, как мы поняли, что у нас есть надежда выжить.

Черт побери, знавал же я умных женщин в свое время…

Веки Алины затрепетали и открылись, глаза тут же наполнились слезами, но Валиана крепко обняла ее, а Эталия в это время бросилась на помощь Кесту. Дариана последовала за ней.

– Скорее, – сказала она на удивление спокойным для подобных обстоятельств голосом, – нужно остановить кровотечение.

Она достала из кармана небольшой сосуд с мазью, в то время как Дариана сняла с Кеста рубаху и разорвала ее на бинты.

Я хотел помочь им, но понял, что мне не хватит сил даже на то, чтобы подняться на ноги. Стоя на коленях, я отчаянно старался не упасть в грязь. Прежде я никогда не чувствовал себя настолько уставшим, даже когда нита действовала во мне на полную мощь. На миг я закрыл глаза.

Моя жена смотрела на меня.

Полагаю, что эта Эталия мне нравится, Фалькио. Она знает свое дело. Да к тому же разумна.

Я ей сообщу об этом, сказал я.

Она засмеялась. Ты и в самом деле знаешь о женщинах не больше, чем когда я была жива.

Может, тебе стоит поучить меня. Я протянул руку к ее лицу.

Она покачала головой. Нет. Достаточно. Хватит жить воспоминаниями и чувством вины. Пришло время отпустить меня, Фалькио. И оставить в покое твоего глупого короля. Хватит использовать мертвых, чтобы оправдывать живых.

Ее слова меня ранили, но Алина всегда говорила то, что нужно, а не то, что мне хотелось слышать. Мир вокруг меня разваливался на куски, а я хотел лишь одного – провести еще хоть несколько мгновений со своей прагматичной, прекрасной, отважной…

Нет, она была права. Уже хватит.

Тогда скажи это, Фалькио.

Я бросил последний взгляд на Алину, мою жену, мою первую любовь, женщину, которая сделала меня таким, каким я стал. Она права: пришло время становиться тем, кем я должен быть.

– Прощай, – прошептал я.

Открыл глаза и посмотрел на Кеста, но что-то случилось, потому что земля на удивление напоминала небо.

– Интересно, почему это парень, который только что потерял руку, стоит на ногах, а тот, кто ее отрубил, лежит на спине? – спросила Дариана.

– Поднимайся, – сказал Кест. Лицо его побледнело, но глаза смотрели ясно. Интересно, сколько леденца он принял, чтобы не лишиться чувств?

– Кест, тебе нужно…

Кровь уже немного просочилась сквозь бинты на культе.

– Сейчас на нас нападет тысяча рыцарей, Фалькио.

Дариана помогла мне подняться, и я посмотрел на поле, лежавшее перед нами. Маленькая, глупая надежда шевельнулась во мне: вдруг смерть Шурана заставит Черных табардов пересмотреть свои взгляды?

Вдруг кто-то из них придет и сообщит, что они сдаются мне без всяких условий?

По крайней мере, так обычно случалось в старинных легендах.

Но, к моему большому разочарованию – хоть мне и не хочется признаваться, но со мной происходило всегда одно и то же, – реальная жизнь не желала соответствовать моим ожиданиям.

Вместо того чтобы пасть на колени и умолять нас пощадить их жалкие жизни, рыцари лишь еще больше сплотились. Я поглядел на солнце, которое склонилось к самому горизонту, раздумывая, сколько времени осталось, прежде чем они перебьют всех нас. Час? Несколько минут? И я спрашивал себя, зачем им все это. Неужели тысяча рыцарей в самом деле бросится в бой против шестерых? Это того не стоит.

Я посмотрел на замок Арамор, где у ворот жались герцоги, окруженные собственной стражей. Когда начнется бой, они закроют ворота – которые вообще-то рассчитаны на то, чтобы сдерживать осаду, и любопытно было бы посмотреть, выйдет ли, – герцоги спрячутся внутри и будут ждать своей смерти. Я обратил внимание на то, что все они: герцоги, охрана и члены семей, которых они по глупости взяли с собой, – смотрели не на Черных табардов, а на нас.

– Что они там делают? – спросила Дариана.

– Надеются.

– На что?

Я обернулся к ней. Было что-то дьявольски привлекательное в ее ястребиных чертах и горделивой осанке. Она стояла, скрестив на груди руки и подняв вопросительно бровь, и выглядела так, словно собиралась, как обычно, доказать, что все, кроме нее, круглые болваны. Я улыбнулся.

А затем ответил на ее вопрос:

– Надеются, что старинные легенды правдивы.

– Это какие же?

– Те, в которых мы всех спасаем.

– Может, тогда нам стоит это сделать, – заметила Валиана.

Сердитый маленький красный шрам на ее щеке привлек мой взгляд: туда Герин втыкал иглу. Впервые я вдруг осознал, сколько ран и порезов получила Валиана за последние месяцы. Она была прекрасна, но красоту портили – нет, я не прав, красоту лишь подчеркивали доказательства ее храбрости и решительности.

Но дело было не только в ней, а в них всех. Кест пожертвовал рукой. Эталия отказалась от шанса на мирную, счастливую жизнь. Алина подошла к нам и прижалась к Эталии. Волосы ее были всклокочены из-за жуткой рамки, на щеках – следы слез. Предательство, страх и насилие разрушили ее детскую чистоту – с ней поступили еще более несправедливо, чем со всеми нами. Я слишком много времени провел с мертвыми и умирающими и никогда до конца не понимал, насколько сильно любил тех, кто стоял передо мной. Они заслужили лучший конец, чем гибель под копытами войска трусов в масках и черных табардах.

Они все смотрели на меня: друзья, враги, даже запуганные герцоги, которые прятались за воротами замка, – под тяжестью их взглядов я снова упал на колени.

Я не смогу этого вынести, мой король. Скажи мне, что делать. Несмотря на обещание, данное жене, я снова закрыл глаза, надеясь увидеть его самоуверенную улыбку и подмигивающие глаза. Хотел услышать его последний приказ или хотя бы еще одну из его любимых историй об отваге, чести и добродетели, которые неизменно заканчивались грязной шуткой.

Но Пэлиса я не увидел и понял, что пришел мой черед рассказать историю.

Кажется, я наконец-то начал понимать, зачем он создал орден плащеносцев, – по крайней мере, понял хотя бы малую толику его намерений. Дело было не в том, чтобы навязать закон развращенным герцогам и соблюсти порядок, избивая до полусмерти их поединщиков, и даже не в том, чтобы возвести на престол его дочь. Мой король хотел, чтобы мы стали примером, поэтому на каждого плащеносца была возложена особая миссия. Уинноу, Найла и Пэррика он послал охранять герцогов, которые убили его, чтобы показать: мы защищаем то, что больше даже самого короля. И именно поэтому Трин и остальные так сильно желали нас уничтожить, даже когда остались лишь единицы. Поэтому дашини придумали Плач, чтобы извратить историю плащеносцев, превратив ее в легенду об отчаянии.

Нет. Можете хоть всё у нас забрать, но не это.

Я заставил себя встать и пойти к рыцарям, которые ждали на другом краю луга. Набрал воздуха, стараясь не потревожить сломанные ребра и не сорвать хриплый голос, хоть надеялся, что смогу сказать настолько громко, чтобы меня услышали:

– Только посмотрите на себя. Тысяча всадников в доспехах, защищенные ложью, которой вы себя кормите. Думаете, что пришли сюда изменить мир, но вы здесь лишь для того, чтобы совершить убийство.

Некоторые из них рассвирепели, услышав слово «убийство». Кони заволновались, почуяв их тревогу, но командиры быстро навели порядок.

Но я не дал им времени полюбоваться своей работой.

– Я сказал, посмотрите на себя! На вас черные табарды, чтобы скрыть, откуда вы родом. Вы прячете лица под шлемами. Вы отказались от имен для того, чтобы, когда ваше черное дело свершится, никто не вспомнил, кто вы такие и что натворили.

Я сделал паузу, вдохнув еще раз. Черт побери, я забыл, как сильно болят сломанные ребра.

– Хотите скрыть лица за масками? – прокричал я. – Хотите, чтобы имена ваши забыли? Так будьте же забыты – говорю вам я.

Я обернулся и прокричал в сторону замка – там, за воротами, герцоги, члены их семей и стража были в безопасности… пока что в безопасности:

– Об этом дне будут рассказывать легенды. О том, как неизвестные в черных одеждах пришли, чтобы совершить убийство. И будут рассказывать о тех, кто погиб, сражаясь с ними, о тех, кто противостоял им. Сотни лет и даже больше люди станут говорить о том, что произошло в Араморе.

Я обернулся к рыцарям.

– Вашим детям предстоит слушать эти легенды. Так пусть же будет по-вашему, пусть мир забудет ваши имена. – Я сделал шаг вперед. – Но они запомнят наши. Ваши сыновья, внуки и правнуки услышат о дне, когда тысяча людей в доспехах и черных табардах вышли сразиться с четырьмя плащеносцами, безоружной женщиной и маленькой девочкой, и наши имена будут повторять вновь и вновь, до тех пор пока вы не окажетесь на смертном одре в ожидании, когда последняя тень скользнет по вашему челу. И что вы скажете напоследок? Вы произнесете наши имена.

Я думал, что же сказать дальше, и даже в душе посмеялся. Будь ты проклят, хилая развалина. Если бы ты мне рассказал обо всем этом, я бы остановился!

Я поднял клинок так высоко, как только мог, и провозгласил:

– Я – Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев, по прозвищу Королевское сердце. Я дрался у стен Арамора.

Кест шагнул вперед, встав рядом со мной с клинком в левой руке.

– Я – Кест, сын Мюрроу, по прозвищу Королевский клинок, и я дрался у стен Арамора.

Дариана удивила меня, встав с другой стороны с клинком, поднятым вверх. Еще больше она потрясла меня тем, что в глазах ее стояли слезы.

– Я – Дариана, дочь Шаниллы, по прозвищу Королевское терпение, и будьте вы все прокляты, но я была здесь, у стен Арамора.

Валиана, которая более, чем все мы вместе взятые, являла собой то, кем могли бы стать плащеносцы, заняла свое законное место рядом с нами.

– Я – Валиана валь Монд, – торжественно произнесла она, – по прозвищу Ответ сердца. Я была у стен Арамора.

– Я – друг в час тьмы, – сказала Эталия; голос ее прозвучал не громче, чем шепот, но он волной прокатился по лугу, – и я стояла рядом с моим любимым у стен Арамора.

Я почувствовал, как мою руку сжала маленькая лапка, и посмотрел вниз на лицо Алины. Она была в ужасе.

– Простите меня, Фалькио… Простите за плащеносцев Швеи, за дашини и все остальное. Я была такой…

– Всё в порядке. – Я сжал ее руку.

Валиана взяла ее за другую ладонь.

– Просто скажи им, кто ты такая.

Алина покачала головой.

– Я не могу, просто… больше не могу. Не могу смотреть, как вы погибаете, защищая меня, Фалькио. Если и я должна умереть, то… – Она вырвала свою руку и побежала к рыцарям.

– Алина, нет! – Я бросился за ней, спешащей к неминуемой смерти, хотя сам едва держался на ногах, чтобы сделать несколько шагов. Слава богам, ноги мои хоть и дрожали, но были все-таки длиннее, чем у девчонки, и я догнал ее, преодолев не больше дюжины ярдов.

– Отпустите меня, Фалькио! – кричала она. – Пустите меня…

Краем глаза я увидел, как из замка к нам кто-то бежит. Томмер, одиннадцатилетний сын герцога Джилларда, остановился перед Алиной и отдал ей неловкий церемонный поклон.

– Держитесь у меня за спиной, сударыня.

– Томмер! Томмер, вернись! – кричал Джиллард от ворот замка, но мальчик не послушался отца. Вместо этого он повернулся к рыцарям, выстроившимся на кромке луга.

– Я – Томмер! – прокричал он высоким тенором, который дрожал, как рыбацкая лодка в океане. – Я наследник Рижу и последний ученик Бала Армидора. Я – Голос менестреля в Араморе, и вы не прикоснетесь к ней, пока я жив.

Я посмотрел на рыцарей, уверенный, что сейчас они бросятся в атаку, но те не двинулись с места.

– Что они делают? – спросил Кест, подойдя к нам.

– Ждут. Ждут назначенного часа, как и сказал Шуран.

Из замка вышел еще один человек, высокий, с черной бородой с проседью. С длинным копьем и в красно-золотых одеждах Рижу.

– Ваш отец приказал мне привести вас обратно, – сказал он Томмеру.

– А я приказываю тебе оставить меня здесь, – ответил мальчик. Стражник улыбнулся.

– Я так и подумал. Что ж, к черту вас обоих. – Он повернулся к рыцарям и закричал: – Я - Ворас из Шантилля. Я… – Он запнулся и поглядел на нас, словно что-то потерял, но затем ухмыльнулся и закончил мысль: – Я - то чертово копье, которое вопьется вам в задницу, ублюдки в черном. Как вам прозвище, а? Ха!

Из замка вышла женщина в простом платье служанки и с камнем в руке.

– Я – Кемма, – прокричала она рыцарям. – Мой отец был кузнецом в селении, которого больше нет. Можете называть меня Молотом Карефаля. Когда вы разорили мой дом, меня там не было, но я была у стен Арамора, когда пришел ваш час.

Затем вышел еще один, другой, третий, все называли свои имена и селения, в которых они родились, и каждый был готов погибнуть в этой бойне.

Спустя несколько минут вышел один из герцогов. Я узнал в крупном мужчине Мейлларда, герцога Пертинского. Он посмотрел на меня с горестной улыбкой.

– Что ж, парень, по крайней мере, теперь наше герцогство появится на карте. – Он повернулся к рыцарям, и голос его прогремел так громко, что я даже подумал, что земля сейчас сотрясется: – Я - Мейллард, будь я проклят, герцог Пертинский. И другого имени мне не нужно. Клянусь святым Шьюллой, Купающимся со зверями, что любому из рыцарей в черном табарде, если он родом из моего герцогства, я лично оторву голову!

Около пятидесяти человек стояли перед тысячей рыцарей, которые не двигались с места и ничего не говорили. Если их и поразила наша дерзость, то они и виду не показали. Я поглядел на небо. Наступало время заката.

Раздался чей-то голос:

– Это и есть твой великий план? Просто стоять и называть свои имена перед толпой ублюдков в доспехах и с черными сердцами, надеясь, что они умрут от смеха?

Я попытался разглядеть, кто это прокричал, но, лишь почувствовав руку Кеста на своем плече, я сообразил, что голос раздался из-за спины; сердце мое взмыло до небес, когда я обернулся и увидел всадника на сером коне в коричневом кожаном плаще без одного рукава.

– Что за жалкое собрание малодушных героев! – сказал Брасти, спешиваясь. – И что, черт побери, случилось с рукой Кеста?

Увидев его, я ощутил такую необыкновенную радость: если и доведется умереть, то пусть лучше это случится здесь и сейчас в компании людей, которые мне дороже всего на свете.

– Я думал, что ты нас оставил, – сказал я. – «Идите и спасайте мир, а я пойду спасать людей» – разве ты не так мне сказал?

– Передумал, – ухмыльнулся он.

– И по какой это причине?

Он огляделся.

– Люблю осень в Араморе, а ты?

Я обнял его и прижал к груди.

– Да ладно, Брасти, признайся, мы же все равно умрем. Глубоко в сердце ты все-таки верил в мечту короля так же сильно, как и я.

Он отстранился и посерьезнел.

– Ты так и не понял, Фалькио. Я никогда не следовал за королем, черт побери, я даже никогда не следовал за плащеносцами. В душе я очень простой человек. Я бы не пошел ни за герцогами, ни за богами со святыми, ни за Кестом, если уж на то пошло, и вообще ни за кем.

– Тогда почему?

– Ты, Фалько, все-таки идиот. Я последовал за тобой. И все мы.

Я посмотрел на Кеста, Дариану, Валиану и Эталию, и все они согласно кивнули. Почему, хотел я спросить их. Они все пришли вместе со мной сюда, чтобы погибнуть, но кто я такой, чтобы вести их за собой? Я не сделал ничего особенного – просто пытался воплотить мечту того, кто верил, что мир может стать лучше. Но… Может, я следую за тобой, сказал мне король в тот самый день.

– Так в этом и заключается весь твой план? – снова спросил Брасти. – Стоять и смотреть, как эти псы в черных табардах убьют нас? На мой взгляд, это очень уж похоже на все твои прежние планы.

– Но ты должен признать, – заметил я, – что история из этого выйдет хоть куда. У нас здесь даже настоящий бард есть, который сможет обо всем рассказать.

Он улыбнулся.

– Что ж, можно согласиться с твоим подходом: звучит всё очень благородно. Уверен, что сказание о битве Фальсио в Араморе получится романтическим и трагическим одновременно. Но вообще-то у меня есть другой план.

– В самом деле? – спросила Дариана. – У Брасти Гудбоу есть план? Наверное, звезды сейчас свалятся с небес.

Брасти не обратил внимания на ее слова и пошел вперед, встав между нами и рыцарями.

– Я никогда не рассказывал, что повелел мне король пять лет тому назад, не так ли, Фалькио?

Я окинул взглядом двести ярдов, которые отделяли нас от отряда рыцарей в доспехах. Солнце садилось за горизонт, и по перестуку копыт и звону сбруи я понимал, что они готовятся к атаке.

– Конечно, мне хотелось бы об этом узнать, Брасти, но сейчас время не самое подходящее.

Он тоже поглядел на рыцарей.

– Неужели? Думаю, что другого времени у нас и не будет.

– Согласен. Хорошо. И что же он тебе повелел?

Брасти улыбнулся.

– Меня он позвал самым последним, помнишь? К тому времени он уже устал и начал раздражаться – помнишь, каким он иногда становился? Я это понял, потому что пошутил, когда вошел в тронный зал, а он ответил: «Знаешь что, Брасти? Ты настоящий ублюдок. Думаешь, твой лук делает тебя каким-то особенным, но я‑то знаю, что таким образом ты просто суешь палец в зад этому миру».

Брасти засмеялся, а вместе с ним и Кест. Король редко ругался, и никто не мог довести его лучше, чем Брасти.

Но я так и не понял, к чему он все это рассказал.

– Ну и? – спросил я.

– И что?

– И какое последнее повеление он тебе дал?

– A-а, ты об этом. Он был раздражен, что, в общем, неудивительно, потому что вот-вот ожидал прихода герцогов, собиравшихся убить его. Я уже хотел уйти, но меня задело, что он так и не дал мне последнего повеления. Король всегда вел себя так, словно я чем-то хуже всех остальных, просто потому что я не смотрел ему в рот, будто он свет мира.

– Время выходит, – напомнил Кест, кивнув на рыцарей.

Первый ряд медленно двинулся вперед.

– Ага, понял. В общем, я повернулся к королю и спросил: «И что? Для меня никаких божественных повелений не будет, ваше величество? Никакого великого поручения?» Он криво ухмыльнулся и сказал: «Для тебя? Ты всегда был ублюдком, и я убедился, что до последнего дня ты так ублюдком и останешься, Брасти. Ты и твой дурацкий лук. Но знаешь что? Этому миру нужно больше ублюдков. Вот так. Это и есть мое повеление. А теперь убирайся отсюда».

– И всё? – спросил я. – «Этому миру нужно больше ублюдков»?

Брасти кивнул.

– То есть все последние пять лет ты вел себя как заноза в заднице, потому что…

Он улыбнулся.

– Потому что исполнял повеление короля.

У короля, конечно, то еще чувство юмора. Оно всегда проявлялось в самое неподходящее время. Но Брасти еще не закончил.

– Должен кое в чем признаться: выяснилось, что до сих пор я не понимал, что король имел в виду.

– Как это? – спросил Кест.

Брасти поднял Невоздержанность и положил на тетиву черную стрелу. Затем быстро повернулся к нам и провозгласил:

– На нас надвигается тысяча рыцарей в доспехах.

Он направил стрелу вверх, натянул тетиву и выстрелил.

Стрела поднялась в небо, словно хотела дотянуться до солнца, а затем повернула и по узкой дуге неумолимо полетела к земле, упав в пятистах ярдах от нас.

Слишком поздно рыцари поняли, что происходит, и попытались выбраться из строя, но отряд стоял тесными рядами, и, когда двухфутовая стрела упала с неба, она мгновенно пробила шлем и убила рыцаря.

Брасти оглянулся.

– Один готов. Осталось девятьсот девяносто девять.

Кто-то из командиров пролаял приказ, и рыцари понеслись вперед. Еще немного, и они сметут нас.

– Умирать, так с музыкой, – сказал Кест, подняв палаш левой рукой.

Брасти фыркнул.

– Все еще держишься за меч? Разве я только что не продемонстрировал тебе преимущества лука?

– Если ты не сможешь повторить этого еще девятьсот девяносто девять раз за пару минут, то о чем разговор?

Лучник улыбнулся, выглядя слишком самоуверенным для человека, которого ждет неминуемая смерть.

– Гляди!

Рыцари уже проскакали половину дистанции, которая нас разделяла, они пронеслись мимо густых кустов, обрамлявших луг с обеих сторон, и вдруг из этих кустов в небо полетели стрелы, впиваясь в рыцарей, скакавших в первом ряду. С воплями люди и копи повалились на землю, в них врезались те, что неслись сзади. Сначала в небо взлетело не меньше ста стрел, спустя несколько секунд – другая сотня.

Я понятия не имел, что за деревьями и кустами скрываются люди, которые могут осыпать рыцарей градом стрел со стальными наконечниками.

– Как… – И больше я ничего не смог промолвить.

Брасти всегда был хорош собой, и ему всегда хотелось казаться умным и быть желанным. И за все годы знакомства он думал лишь о пьянках и симпатичных девушках. Теперь же он глядел на меня с совершенно другой улыбкой на лице – такой я еще не видел, – и взгляд его тоже изменился.

– Я называю их «ублюдками Брасти», – гордо сказал он.

– Миру нужно больше ублюдков, – сказал Кест с восхищением в голосе.

Брасти вскочил на коня.

– Что ты делаешь? – спросил я.

Он сунул Невоздержанность в чехол на седле и вытащил Оскорбление – лук, из которого можно было стрелять верхом.

– Подбавлю-ка я им оскорблений.

Брасти поскакал вперед, стреляя в тех рыцарей, которым удалось проскочить сквозь перекрестный обстрел. Валиана и Дариана бросились следом с песней и боевым кличем на устах.

Эталия с Алиной принялись доставать целебные мази из сумки.

Мы с Кестом поддерживали друг друга, чтобы не упасть.

– Боги! Что он натворил?

– Он их разбил, – сказал Кест. – Разбил рыцарей. Они никогда не станут такими, как прежде.

Никаких больше рыцарей.

Глава сорок восьмая Совет

– Знаешь, что смешно? – спросил Брасти.

Я открыл глаза, но увидел лишь тьму и запаниковал. Парализовало! Боги, нет-нет, не надо! Вы не можете снова так поступить со мной, только не теперь, после всего, через что я прошел…

– Всё в порядке, – нежно сказала Эталия. – Просто сейчас темно.

Я уснул на длинной скамье в просторном коридоре перед тронным залом замка Арамор, положив голову ей на колени. Я ощутил тепло ее ладони на щеке, глубоко вздохнул и лишь тогда услышал тихий перебор гитарных струн: мелодия эхом отражалась от стен.

– Нера? – позвал я.

– Я здесь, шкурник, – ответила она. – Ты дал мне начало прекрасной истории, но теперь мне нужно придумать аккомпанемент.

– Который час? – спросил я.

– Поздний, – отозвалась Дариана; сидя на полу, она водила по клинку точильным камнем. – До рассвета часа два осталось. Никто даже не подумал зажечь для нас факелы. Боюсь, что тебя и твоих плащеносцев здесь любят так же сильно, как и прежде.

Я вгляделся во тьму, пытаясь найти Кеста, и заметил лишь смутные очертания в другом конце коридора. На какой-то миг мне даже показалось, что он снова светится красным, словно стоит у камина, но потом все погрузилось во тьму.

– Может, хватит? – спросил Брасти, сидя в нескольких шагах справа от меня. – Определись уже, черт возьми, хочешь ты снова стать святым клинков или нет.

– Это не в моих силах, – спокойно отозвался тот.

– Твоя рука, – я поднял голову с колен Эталии и тут же пожалел об этом, – она…

Тень Кеста кивнула.

– Лекарь обработал ее какой-то кислотой, чтобы рана не воспалилась, и наложил повязку, чтобы я не истек кровью. Боль… неимоверная.

И снова красная вспышка озарила темноту зала.

Брасти кашлянул.

– Так вот, как я и говорил, знаешь, что смешно?

– Погоди, – сказал я. – Сколько мы уже тут прождали?

– Несколько часов, – ответил Кест. – Герцоги совещаются с тех пор, как закончилась битва. Около часа назад сюда приходил слуга, чтобы «напомнить нам», чтобы мы оставались здесь.

– Совет герцогов проводится в соответствии с очень строгим протоколом, – объяснила Валиана. Ее глубокий голос прозвучал из тени в другом конце зала.

– Где Алина?

– Она там, с ними.

Я начал вставать, но Кест вышел из тени и остановил меня.

– Они заверили меня, что не причинят ей зла, какое бы решение ни приняли. Я как мог постарался объяснить им, что произойдет, если хоть волос упадет с ее головы.

– Мы должны быть рядом с ней, – сказал я и услышал тихие шаги Валианы.

– Они не причинят ей вреда, Фалькио. Я изучала протокол проведения Совета и могу заверить тебя, что правила ясны и безопасность всех участников гарантируется. Процесс очень сложный: даже если бы ты туда и вошел, то сомневаюсь, что ты хоть что-нибудь понял бы.

По ее словам выходило, что я настолько глуп, что не смогу разобраться в государственных делах, – но я постарался на это не обижаться.

– Тогда ты сама должна находиться рядом с ней, раз уж так хорошо всё понимаешь. Могла бы позаботиться о ее интересах.

– Я не герцогиня, Фалькио. Даже не благородная дама – я вообще никто.

– Ты не хуже любого герцога и герцогини, пташка. Даже лучше – если судить по тому, что я видела, – возразила Дариана, и в этом я мог с ней согласиться. – Никто? Да ты, может быть, вообще самая благородная из всего этого жалкого собрания.

– Послушайте, – взмолился Брасти. – Может, хоть кто-то спросит, что мне кажется смешным?

Я повернулся туда, где он сидел по другую сторону зала, и сказал:

– Ладно, Брасти. И что же тебе кажется таким невероятно смешным?

– Этот замок.

– Замок кажется тебе смешным? – переспросил Кест.

– Ну, вообще-то, не сам замок, а вот эта паутина повсюду.

– Не понял, – сказал я. Я не издевался над ним, просто действительно не понял, что в этом смешного.

Брасти встал и раскинул руки.

– Вы только поглядите на это место. Это же замок Арамор, ради всего святого. Это же средоточие власти в Тристии – и это место больше пяти лет простояло в запустении. Герцоги свергли короля, а потом бросили замок. И никто сюда не входил до сегодняшнего дня.

– Он должен был оставаться пустым, – ответила Валиана, словно причина казалось ей очевидной. – Если бы кто-то из герцогов вошел сюда, то это расценили бы как объявление войны всем остальным.

– Знаю, но в этом и суть, понимаете? Арамор – самый защищенный замок во всей Тристии. Его можно запросто защитить с… Сколько понадобится человек, Кест?

– Пятьдесят воинов, – ответил тот.

– Пятьдесят воинов. Нужно лишь пятьдесят человек и припасы, чтобы целый год выдерживать осаду.

– И к чему ты клонишь? – спросил я.

– Просто говорю, что вместо того, чтобы плести интриги, Трин могла бы прийти сюда вместе с рыцарями и объявить себя королевой. Удивляюсь, что какой-нибудь козопас до сих пор не пришел сюда с сорока девятью приятелями и не объявил себя императором!

Сам того не желая, я вдруг представил, как крестьяне из постоялого двора «На краю мира» сидят за столом с кружкой эля и рассуждают, как стать правителями страны. Король Джост. Я не смог сдержаться и расхохотался.

– Не уверен, что это так уж смешно, – заметил Кест.

– Не смешно, – сказал я, держась за бока и пытаясь сдержать смех, от которого живот даже заболел. – Просто думаю, что в следующий раз, когда у нас начнутся проблемы с правителем, я пойду в ближайшую деревню, выберу любого мужчину или женщину, кто может написать свое имя, приведу сюда и короную нацарство.

Остальные тоже начали смеяться; весь следующий час мы рассуждали о пользе случайного выбора монарха, пока огромная двойная дверь, ведущая в тронный зал, не открылась, и оттуда не вышел слуга. Он указал на Кеста с Брасти, а потом и на меня.

– Герцоги желают видеть вас троих, – важно произнес он. – Остальным приказано ждать здесь.

Я сжал руку Эталии и встал.

– Идемте, – сказал я остальным.

Валиана не двинулась с места – я крепко взял ее за руку и повел за собой.

– Присутствие этой девицы не требуется, – начал слуга.

– Я его требую, – ответил я, и все вместе мы вошли в тронный зал.

Герцоги сидели вокруг длинного обеденного стола, стоявшего на благоразумном расстоянии от трона. Прошло больше пяти лет с тех пор, как я переходил порог тронного зала в замке Арамор, и, как ни странно, он показался мне меньше, чем я его помнил: место, являвшееся символом королевской власти, выглядело намного скромнее, чем тронные залы во дворцах герцогов.

Герцоги ужинали, перед большинством из них стояли тарелки с едой. Вокруг толпились слуги в разноцветных ливреях, прислуживавшие своим господам и подливавшие вино в кубки.

Герцоги привезли с собой намного больше слуг, чем стражи. Казалось бы, это не должно было меня шокировать и тем не менее сильно удивило.

Алина сидела в стороне от стола, у нее на коленях стояла тарелка с едой, к которой она почти не прикоснулась. Сами герцоги, увлеченные пиром, даже не обратили внимания на нас четверых.

– А для нас что-нибудь осталось? – по-простецки спросил Брасти.

Валиана, стоявшая рядом со мной, напряглась; видимо, как и я, ждала гневной отповеди от кого-то из герцогов или их слуг: в конце концов, знать не ест в компании простолюдинов. Но, к моему удивлению, Мейллард Пертинский прорычал:

– Осталось несколько пулярок. Они, конечно, сухие, и за их происхождение я тоже не поручусь, но лучше уж поесть, чем стоять там как болваны.

Его слова повергли остальных в шок, что меня несколько утешило, но спустя мгновение герцог Джиллард жестом приказал слугам принести тарелки и поставить стулья на дальнем конце стола. Никто из нас не знал, что делать, поэтому я сел за стол, остальные присоединились ко мне.

Когда мне на тарелку положили куриную ножку, я чуть не потерял сознание от ее аромата. Не помню, когда я ел последний раз, тем более за накрытым столом. Какой бы жесткой пулярка ни казалась герцогу Мейлларду, я счел ее мясо самым сочным и нежным из всего, что мне приходилось когда-либо пробовать. Справа от меня поставили серебряный кубок и налили в него вина.

– Могу ли я попросить у вас воды? – спросил я у слуги.

Мне не стоило сейчас пить: я был измучен и нездоров, а нам предстояло опасное дело.

Брасти же ни о чем не беспокоился.

– Совсем неплохо, – заметил он, ставя на стол опустевший кубок и знаком подзывая слугу, чтобы он подлил еще вина. – Нам следует чаще устраивать подобное – ну, знаете, решать проблемы за ужином, как подобает благородным сеньорам.

– Помалкивай, Брасти, – сказал Кест.

Тут встал герцог Мейллард.

– Итак, милорды, продолжим заседание Совета герцогов. Примите во внимание, что мы договорились провести совет несмотря на то, что на нем не присутствуют представители герцогств Орисона, Лута и Арамора, а также герцогиня Херворская.

Герцогиня Херворская?

– Э-э, простите меня, – сказал я. – Но…

Мейллард поднял руку.

– Во-первых, шкурник, ты будешь говорить лишь в том случае, если тебе даст слово глава Совета, то есть я. Во-вторых, отвечая на не заданный тобой вопрос, скажу, что, несмотря на нынешние разногласия, Трин все еще является законной герцогиней Херворской.

– Тогда можно мне слово?

– Тысяча чертей. Ладно. Что же ты хочешь нам сказать?

Я встал.

– Во-первых, я бы хотел сказать, что пулярка восхитительна.

– Принято во внимание. Перейдем…

– Во-вторых, моему другу Брасти нужно еще подлить вина.

Гадьермо, железный герцог Домариса, ударил кулаком по столу.

– Это Совет герцогов, а не деревенская свадьба. Думаешь, это шутка, шкурник?

– Вполне возможно. Несколько часов назад большинство из вас прятались за воротами замка, боясь, что ваши же люди вас перебьют, а Шуран готовился захватить власть в королевстве. Вы же сами, герцог Гадьермо, сдались войску Трин после… Сколько вы с ней воевали? Неделю?

– Там…

– Тишина! – воскликнул Брасти, передразнивая главу Совета. – Вам слова не давали!

– Ты же понимаешь, что у них больше народу, да к тому же мы ранены? – спросил меня Кест.

Но я обратился к аристократам, сидевшим вокруг стола:

– Страна находится на грани гражданской войны, потому что вы не только толкнули крестьян на путь восстания, но и позволили своим рыцарям стать изменниками.

– И ты решил открыть нам глаза? – прорычал Мейллард.

– А кто еще это сделает? Только мы вчетвером, а также остальные, отдавшие свои жизни, и все это несмотря на то, что многие из вас последние пять лет пытались нас уничтожить. О да! Мы справились с вашими врагами и сохранили вам жизнь, а теперь вы сидите здесь и решаете, что делать дальше со страной, в то время как наследница короля торчит в углу, как провинившаяся школьница. Да, ваша светлость, вполне возможно, что все это глупая шутка.

В зале воцарилась тишина, а затем кто-то зааплодировал. К сожалению, оказалось, что это Джиллард, герцог Рижуйский.

– Похоже, тут затевается переворот.

– Так и есть, – сказал Брасти, положив обе ноги на стол. – И так как мы спасли ваши бесполезные душонки, то вы могли бы показать хоть каплю раскаяния.

– Если воду вылить из кувшина, потечет ли она на землю? – спросил Джиллард.

– Чего? – вылупился Брасти.

– Вода. Если вылить ее, потечет ли она на землю?

– Пока мне приходилось наливать лишь вино, ваша светлость, и в основном себе в глотку, но полагаю, что и с водой вышло бы то же самое.

Тот улыбнулся и кивнул.

– Хорошо. Значит, мир всё так же управляется законами богов и природы. Понял?

– Не совсем, – отозвался Брасти, – но я чересчур много выпил за последний час.

– Он имеет в виду, – пояснил Кест, – что, несмотря на все произошедшее, герцоги считают, что естественный порядок вещей остается неизменным. Они хозяева страны, а мы их слуги или враги.

– Удивительно светлая мысль для шкурника, – сказал Джиллард.

– Благодарю, ваша светлость, – ответил я. – Ну а я полагаю, что теперь нам четверым следует удалиться. И Алину мы заберем с собой. – Я протянул к ней руку.

– Что это значит? – потребовал разъяснений Мейллард.

– Я бы тоже хотел знать, – тихо сказал Кест.

Я не отводил взгляда от герцогов.

– Мы уйдем. И приведем отряд Брасти…

– Ублюдков Брасти! – выкрикнул он и захихикал.

– И сразимся с вами! – прокричал я, и голос мой заметался эхом по залу. Затем я повернулся к Кесту и добавил: – Это единственное, что они понимают.

– Вы шутите? – спросил Гадьермо. – Да кого вы приведете? Сотню бестолковых крестьян с длинными луками?

– Сотню бестолковых крестьян, которые только что уничтожили герцогских рыцарей, – заметил я. – Ваших рыцарей. Представьте, что будет, когда слухи об этом разойдутся по стране.

Оссия, герцогиня Бэрна, женщина в летах, которая всегда неплохо относилась к королю и плащеносцам, деликатно кашлянула.

– Полагаю, что все мы видали тяжелые времена. Возможно, пришло время всем нам разойтись и обсудить этот вопрос спустя несколько месяцев. Думаю, мы можем договориться между собой и на время оставить всякую вражду, пока не приведем в порядок свои дома.

Я подумал о том, что это будет означать: еще больше страха и неопределенности для народа, еще больше возможностей для хитрых маневров герцогов.

– Нет, – сказал я. – Такие условия не подходят.

– Условия? – спросил Гадьермо. – Ты считаешь, что мы собираемся обсуждать с тобой условия?

– Нет, ваша светлость, – ответил я. – Простите, может, я неясно выразился. Это я диктую вам наши условия.

Люди повскакивали с мест, но теперь пришел мой черед ударять кулаком по столу. Мне давно хотелось это сделать – жаль лишь, что я не понимал, как это больно. Ну и пусть.

– Вы слишком долго вели себя в этой стране как хотели. С тех пор как погиб король, вы облагали простолюдинов налогами вне всяких границ. Вы запустили торговые пути, и разбойники теперь стали богаче купцов. Вы плели заговоры и интриги, разрушали всё, что пытался построить король.

– Это ты так видишь, – возразил Джиллард.

– Нет. Вы тоже так видите, все вы. И знаете, что мои слова – чистая правда. Может, король и оскорбил вас своими законами, но он дал вам уверенность в завтрашнем дне. Безопасные торговые пути и крепкие границы.

– А еще он дал нам плащеносцев, которые приходили и вмешивались в наши внутренние дела, – сказал Мейллард.

– Так и есть, и почти десять лет мы странствовали по всей Тристии и разбирали самые сложные дела во всех городах страны. Скажите мне, – я оглядел присутствующих, – сколько мятежей произошло в те годы? Сколько простолюдинов пыталось убить вас?

– Так вот в чем все дело? – протянул Джиллард. – Ты хочешь, чтобы мы возродили плащеносцев?

– Дайте нам год, – сказал я. – Один год, чтобы восстановить правосудие в стране. Год, чтобы показать людям, что в мире еще есть справедливость.

– А что потом?

– Потом можете продолжить плести заговоры друг против друга до самой смерти. После этого можете не впускать нас в свои герцогства. Можете снова начать убивать нас. Только думается мне, что вы не станете этого делать. Потому что прежде всего вам и вашим семьям надоели разруха и разложение по всей Тристии. Дайте мне год, и я верну вам страну.

На несколько минут в зале воцарилась тишина, а затем Мейллард покачал головой.

– Не понимаю, каким образом все это станет возможным без законного монарха на престоле. Я не сомневаюсь в твоих умениях или отваге, но шкурников почти не осталось. Дальше так продолжаться не может. Нам нужен монарх.

Джиллард повернулся к Мейлларду.

– Вы с ума сошли? Хотите посадить ребенка на престол?

Мейллард пожал плечами.

– Она – дочь короля. Не думаю, что мы сможем это сбросить со счетов.

– Она ничего не знает! Это просто маленькая девчонка, не имеющая ни знаний, ни опыта, и вы хотите сделать ее королевой? Сейчас – в то время как мы пытаемся восстановить страну? А что случится, когда она поймет, что все это слишком сложно для нее? Кто станет ее советником? Что случится, если кто-то подскажет ей, что лучше убить нас всех? И она одобрит этот план и расправится с нами! Рижу будет лучше без монарха на престоле.

– Это вы убили ее семью, – напомнил Брасти.

– И приложили все усилия, чтобы и ее уничтожить, – добавил Кест.

Мейллард выглядел уставшим.

– Я… Герцог Рижуйский говорит дело. Вряд ли дитя без должной подготовки сможет продержаться на престоле хотя бы неделю, не говоря уж про год. Чтобы править королевством, необходимо уметь принимать решения. А для этого требуется благородное происхождение и опыт, – твердо сказал он, поставив точку. Но в глазах его и остальных герцогов я снова увидел страх и крайнюю нужду.

Плащеносцы нужны им, понял я. Если я скажу, что Алина должна занять престол, то они согласятся на это. Будут угрожать и жаловаться, но в конце концов даже Джиллард скажет «да», потому что мы нужны им, потому что у Алины есть хотя бы родословная, которая их так волнует.

У меня даже дыхание перехватило. Лишь это и волнует всю страну: в какой семье ты родился. Я презирал всех, сидевших за столом, друзей и врагов, за то, что все они считали, что твоя жизнь определяется происхождением. Отличался ли от них мой король? В конце концов, он ведь хотел, чтобы я посадил на престол его дочь.

Алина смотрела на меня, выпрямившись на стуле, в глазах ее застыло выражение тихого ужаса с тех самых пор, как все это началось. Мейллард прав: она не продержится на престоле и недели. Она пыталась быть храброй, но этого для Тристии недостаточно.

– Так что? – спросил Мейллард, прерывая нить моих размышлений. – Ты все еще требуешь, чтобы мы возвели девочку на престол?

Я вспомнил обо всем, что пережил в моменты паралича, вызванного нитой, вспомнил, что говорил король, стоя передо мной. Ты предашь ее. И лишь теперь я понял, что он говорил без всякого гнева, лишь с уверенностью.

– Нет, – наконец сказал я. – Сегодня Алина не сможет занять престол.

Начался хаос, потому что кто-то из герцогов тут же предположил, что я сам собираюсь занять престол. Даже Валиана, стоявшая рядом, схватилась за клинок, готовая умереть, защищая Алину, а я улыбнулся, потому что она доказала мою правоту. Я поглядел на Алину и увидел слезы смятения в ее глазах. Прости, милая. Может, когда-то ты меня за это поблагодаришь, а может, и проклянешь.

Я поднял руку, призывая к порядку.

– Вы говорите, что для того, чтобы править страной, нужно благородное происхождение. А я скажу вам, что для этого нужна отвага, и сострадание, и готовность жертвовать собой. Милостивые государи, вы собирались назначить регента королевства, того, кто будет править страной, пока не будет избран новый монарх. Ну так и сделайте это: назначьте регента, пока Алина не подрастет и не научится тому, что требуется королеве. А вы за это время убедитесь, что она не станет замышлять зло против вас.

Эта речь заставила их замолчать лишь на пару мгновений. Первым заговорил Мейллард:

– Это не самая худшая идея из тех, что мне доводилось слышать. Мы так и поступаем, когда наследник герцога слишком юн, чтобы править.

– И кто станет регентом королевства? – спросил Джиллард. – Ты, Фалькио валь Монд? Может, наконец раскроешь карты? Неужели ты считаешь себя…

– Не я.

– Хвала святым! – воскликнул Брасти.

Я указал на Валиану:

– Она.

Несколько голосов тут же принялись возражать.

А Джиллард, как ни странно, замолчал.

Мейллард призвал к порядку.

– Простолюдинка? Ты собираешься поставить крестьянку во главе страны?

– Не так давно вы и сами собирались сделать ее королевой, – напомнил я.

– Мы считали, что у нее благородная кровь, – ответил Мейллард, полный праведного гнева. – Эта стерва Патриана обманула нас.

– Конечно. Наверное, это вас несказанно удивило! Но все это не отменяет того факта, что на протяжении восемнадцати лет Валиану воспитывали для того, чтобы править. Она знает все законы, королевские и герцогские. Она знает необходимые протоколы и дворцовые церемонии – всему этому она научилась у вас.

Теперь уже почти все присутствующие в зале принялись возражать: не только герцоги, но и их слуги обзывали нас с Валианой самыми обидными словами. Гадьермо даже начал предлагать северным герцогствам отделиться от Тристии, но быстро замолчал, когда Оссия заметила, что Трин бы это, несомненно, понравилось.

Наконец Джиллард поднял руку, призывая всех замолчать. Он нашел взглядом Валиану.

– Если мы поступим так, как просит шкурник, назначим тебя регентом королевства на один год, клянешься ли ты исполнить все заключенные здесь договоренности и не станешь ли мстить Совету герцогов? Сможешь ли забыть прошлые… разногласия?

Некоторые герцоги вновь попытались возразить, но Джиллард так громко прокричал: «Тишина!» – что кубки и блюда на столе зазвенели. Когда шум стих, он сказал:

– Давайте не будем играть в игры. Мы все понимаем, что кто-то должен взойти на престол, но никто из нас не может этого сделать. Так кто же подойдет лучше нее? Когда жизнь моего сына оказалась в опасности, она… – Голос его осекся, и я вновь увидел испуганного отца, который рыдал о своем сыне во тьме рижуйского подземелья. – Эта девушка сражалась за него. Кто из вас сделал бы то же самое ради меня? Кто?

– И вы размякли из-за того, что кто-то угрожал вашему мальчику? Рижу не руководит Советом, – выкрикнул Гадьермо.

Мейллард встал.

– Но я им руковожу. – Он потряс головой от отвращения. – Я никогда не поддерживал вас, когда вы хотели возвести на трон марионетку, но вы все равно упорствовали. А теперь нам нужен человек, который понимает, как руководить государством, видит и плохое, и хорошее. – Он повернулся к Валиане. – Встань, девочка, и скажи нам. Желаешь ли ты стать регентом королевы или нет?

Валиана поднялась, дрожа всем телом.

– Я… Нет, ваша светлость. Я не желаю ни править, ни овладеть престолом.

– Вот и хорошо, – сказал Мейллард. – Значит, ты идеально подходишь на эту роль.

На этом крики и вопли не закончились, и я удивился тому, насколько быстро они позабыли обо всех своих драгоценных протоколах. Но в конце концов голоса Мейлларда и Джилларда оказались решающими в этом деле.

Валиана подошла к Алине и встала перед ней на колени.

– Я клялась, – сказала она. – Клялась защищать тебя, что бы ни случилось.

Алина кивнула. Слезы высохли – теперь она выглядела лишь уставшей, слишком уставшей для столь юной души.

– Но теперь… все будет по-другому, если я возьму на себя эту роль, – продолжила Валиана. – Я займу это место, только если ты согласишься, но между нами всё изменится. Мне придется считать интересы королевства важнее твоих.

Алина ничего не сказала.

Валиана взяла ее за руку.

– Ты должна ответить. Должна освободить меня от клятвы, иначе я не стану этого делать.

– Что за глупость! – воскликнул герцог Гадьермо.

– Бывают вещи и похуже, чем правитель, который исполняет клятву, – ответил Мейллард.

Алиан встала и положила руку на голову Валианы.

– Я – Алина, дочь Пэлиса. Я, наследница престола Тристии, освобождаю тебя от твоей клятвы, плащеносец Валиана валь Монд.

Таким образом я предал ее, нарушив последний приказ короля, которого любил больше жизни.

Эпилог

Я смотрел на Швею сквозь железные решетки – она сидела на стуле тюремной камеры.

– Вы хотели видеть меня – я пришел.

Король не любил тюрьмы, поскольку большую часть жизни и сам провел под замком, поэтому он распорядился, чтобы в темнице замка Арамор солнечный свет мог проникать внутрь камер через маленькие окошки под потолком: дотянуться до них было невозможно, но весь день заключенные могли видеть небо.

– Вижу, что вы неплохо тут устроились, – добавил я.

– Пойдет, – сказала она и улыбнулась. – Это ненадолго.

– Сомневаюсь, что вам удастся отсюда выйти. Слишком много людей из-за вас погибло.

– Они бы и так умерли. Полагаю, что все вышло как нельзя лучше, на такое мы даже надеяться не могли. Герцоги бы никогда не приняли законную королеву, если бы им не пришлось. Они бы никогда не позволили тебе и твоим плащеносцам захватить власть, если бы не боялись чего-то более страшного. Это я и устроила, Фалькио. Я показала им призрак гражданской войны и хаоса. Показала армию убийц, на фоне которых плащеносцы стали казаться не более опасными, чем легкий дождь в теплую летнюю ночь.

– Вы превратились в чудовище, такое же… нет, даже хуже Патрианы.

– Нет. Я стала именно такой, какая нужна была миру, не более и не менее. – Она протянула руку и схватила меня за подбородок. – Так же как и ты, Фалькио.

Я оттолкнул ее руку.

– Я остался верен своим клятвам.

– Клятвы, – презрительно вымолвила она. – И что породило эту великую клятву? Гибель твоей жены, долгое безумное путешествие, которое началось кровью и закончилось сталью. Твоя клятва, Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев, – это порождение того зла, что свершилось в твоей жизни. Миру требовался человек отваги, и он наградил тебя болью и страданиями, чтобы ты стал таким, как ему нужно. – Она улыбнулась и снова попыталась до меня дотянуться, но я отстранился. – Мир нуждался в храбрости и порядочности. В герое. А ты был глиной, из которой мир его слепил.

– Жаль, что Неры здесь нет, – заметил я. – Возможно, она бы и подобрала нужное слово, чтобы обозначить, кем вы стали. Между нами все кончено, – сказал я и собрался уходить.

– Ты умирал.

Я остановился. Заранее знал, что она может сказать то, что собиралась, и пообещал себе, что уйду, прежде чем она это сделает, но остался – хотя бы потому, что ее парадоксы заслуживали слушателя.

– Нита убивала тебя, – продолжила Швея. – Ни я, ни лекари не смогли бы помешать ей проникнуть в твое сердце. То, что сделали дашини… это нейтрализовало яд. Спасло тебе жизнь.

Я обернулся, стараясь выглядеть удивленным.

– И вы об этом знали?

Не знаю, убедил ли я ее своим притворством, или она просто отнеслась к нему снисходительно ради самообмана.

– Подозревала. Я же говорила тебе, парень, что жизнь – это боль. Те страдания, которые причинили тебе Необагренные… Даже представлять их не хочу, но твердо знаю одно: без этого ты уже лежал бы в могиле.

Я мрачно улыбнулся, не в силах больше притворяться.

– Значит, вы сдали меня дашини для того, чтобы спасти мне жизнь.

Она не дрогнула лицом.

– В таком случае, Швея, в следующий раз вы окажете мне огромную услугу, если оставите умирать.

Она фыркнула.

– В самом деле? Думаешь, мне все еще есть дело до твоей гордыни? Или боли? Я уже говорила тебе и повторю снова и снова: я ни перед чем не остановлюсь, чтобы защитить Алину. Ни перед чем. Все это я сделала лишь для того, чтобы возвести ее на престол.

– Вы принесли в нашу жизнь разруху и смерть.

– Да. Принесла и еще принесу, если понадобится. Пусть потекут по стране кровавые реки, если так нужно, но Алина станет королевой.

Я знал, что ей ответить, но замешкался. Представил, как святая Биргида шепчет мне в ухо: «Я взывала к тебе каждый раз в тот миг, когда ты уже одержал победу, но еще не нанес последний удар». Я всегда верил в милосердие и сострадание – и теперь больше чем когда-либо я верил, что они жизненно необходимы.

Но также существует и справедливость, Биргида. И, кроме того, я не какой-то там чертов святой.

– Ваш сын возненавидел бы вас за то, кем вы стали, – сказал я.

Сначала я думал, что Швея разозлится и изойдет яростью или, может, сломается и начнет рыдать, но она, конечно же, не сделала ни того ни другого. Лишь сказала:

– Конечно, он бы возненавидел меня за это, Фалькио. И через тысячу лет не смог бы простить меня, даже несмотря на то что я возвела его дочь на престол. Но ведь именно поэтому мы с тобой так сильно любили его, не правда ли?

Позже той же ночью мы вшестером стояли на крепостном валу замка Арамор, и звезды сияли так ярко, что я готов был даже поверить, что нахожусь на Южных остравах. Как ни странно, но двух человек, которые лучше всего поняли бы меня в тот миг, с нами не было. Алина расположилась в покоях замка: больше ей ничего не грозило, лишь собственные страхи. Я пообещал ей, что вскоре и они развеются без следа. Эталия же осталась с ней, чтобы побыть рядом, пока девочка не заснет. Алина вновь перестала смотреть мне в глаза, то ли от чувства вины за то, что согласилась с замыслом Швеи, то ли из-за того, что я предал ее, так и не сделав королевой.

– Знаешь, а я бы согласился стать королем, – признался Брасти, поставив ногу на парапет и оглядывая просторы, словно они принадлежали ему.

– Из тебя получился бы ужасный король, – заметил Кест.

Ему сменили повязку на отрубленной кисти, и рана больше не кровила.

– Еще болит? – спросил Брасти.

– Смертельно. Такое ощущение, что ее медленно, очень медленно отпиливают.

– Тогда почему ты… ну, сам знаешь…

– Что?

– Не кричишь, – вымолвил Брасти. – Не плачешь. Не стонешь и не… в общем, не делаешь то, что делают нормальные люди, когда им отрубают руку!

Кест поглядел на него, слегка улыбнувшись, то ли озадаченный, то ли искренне удивленный.

– А что, это помогает?

Брасти всплеснул руками.

– Ты безнадежен.

Валиана рассмеялась, а с ней и Нера, которая перебирала струны, наигрывая нежную мелодию, которая так соответствовала звездной ночи.

Я повернулся к Дариане, которая стояла немного в стороне.

– Что ты там делаешь? – спросил я.

Она оглянулась.

– Что? Нера сказала, что я должна тут находиться. Вот я и нахожусь.

– Если отодвинешься еще дальше, то свалишься со стены.

– Я не одна из вас, – сказала она, – и никогда не была.

– И каково это? – спросил Брасти.

Она поглядела на него сквозь щели прищуренных глаз, но затем на губах ее расцвела ухмылка.

– Ты же понимаешь, что я переспала с тобой лишь потому, что собиралась отрезать тебе яйца и сохранить их в виде трофея?

– Дариана, если так уж хочешь ранить меня, то переспи со мной еще раз. Честно говоря, милосердней было бы отрезать мне яйца.

– Хватит, – оборвал я. – Кое-кто здесь едва не испытал это на собственной шкуре.

Брасти ужаснулся.

– Тысяча чертей, Фалькио. Прости… Я не имел в виду…

– Пора, – перебила Нера.

– Что пора? – спросил я. – Может, уже расскажешь, почему мы сюда забрались? Чертовски холодно.

– Наверное, тебе следовало надеть плащ, – сказал Кест, и хоть никто этого не заметил, в голосе его прозвучала грусть, смешанная с обреченностью.

Я не надел плащ, потому что предыдущим вечером обнаружил старый деревянный ящик, из которого король доставал наши плащи в тот день, когда вручил их нам. Мой плащ лежал теперь внутри, запертый на замок. Я с ним распрощался. Послужил своему королю так, как крестьянский мальчишка из Пертина и надеяться не мог. После встречи на крепостном валу я собирался спуститься вниз и найти Эталию, которая меня ждала. В самый последний раз она улыбнется мне и спросит, не хочу ли я оставить всё в прошлом. В последний раз расскажет о том островке неподалеку от Бэрна, где нет ни герцогов, ни рыцарей, ни плащеносцев. И предложит поехать с ней.

И я соглашусь.

Голос Неры отвлек меня от размышлений.

– Эту историю будут рассказывать на протяжении многих дней и лет. И я собираюсь передать всё правильно.

Брасти ухмыльнулся.

– Все началось с юного браконьера, храброго и твердого духом, который родился в нищете, но ему была уготована…

– Я не имею в виду историю о том, что произошло, – перебила Нера. – И уж тем более не нуждаюсь в твоем варианте. Я о том, что случится потом.

– Я не…

Валиана заговорила:

– Кажется, я понимаю.

Нера улыбнулась и посмотрела на меня.

– Видишь, Фалькио? Хоть что-то ты сделал правильно.

– Не уверен, что в этом есть моя заслуга.

– Значит, ты все такой же болван. – Она повернулась к Валиане. – Продолжайте, госпожа регент. Вернее, начинайте.

Валиана расправила плечи.

Святые угодники, подумал я, а ведь я когда-то считал, что она похожа на тех принцесс, которых спасают герои, – их еще потом изображают на гобеленах. Но теперь она выглядела по-другому. Как героиня.

– Герцоги не покончили со своими заговорами, – сказала она. – У них есть целый год, чтобы разработать новый коварный план, который позволит им захватить власть. Джиллард, Гадьермо – да все они обладают деньгами и влиянием. А еще есть Трин, которая никогда не остановится. Она выждет время, залижет раны и снова начнет кусаться, медленно, но верно, она снова начнет строить планы. Трин считает, что знает меня, – все они так думают. Они полагают, что я всё то же тщеславное и глупое дитя, девчонка, которая умеет улыбаться и приседать в нужное время. Все они верят в то, что смогут уничтожит Алину, потому что считают, что гораздо хитрее меня. – Она обернулась к нам. – Но они совсем не знают меня.

Я подумал, что мне следует что-то сказать, но прежде, чем я успел вымолвить хоть слово, Брасти запрыгнул на парапет.

– А еще там остались рыцари, – добавил он. – Люди в доспехах, которые из-за своих искаженных понятий о чести считают, что боги и святые на их стороне и они стоят выше закона. И я собираюсь доказать, что они неправы.

– Боги на их стороне, – отозвался Кест. – По крайней мере, так кажется.

Я улыбнулся.

– Собираешься сразиться с другими святыми? Не заметил, как всё обернулось в прошлый раз?

– Нет, – ответил он. – Думал в следующий раз попробовать себя в бою с богом.

И Кест тоже заулыбался.

– Нет! – воскликнул Брасти. – Ни в коем случае.

– А в чем дело? – с невинным видом спросил Кест.

Брасти спрыгнул с парапета и погрозил ему пальцем.

– Ты не станешь богом прежде, чем я стану святым! Мне надоело, что я делаю за вас всю работу, а вы становитесь легендами! Кто-нибудь вообще заметил, что это я расправился с тысячной армией рыцарей? Святой Загев, Вызывающий слезы песней! В этом чертовом мире не добьешься справедливости.

Мы с Кестом и Валианой засмеялись, а спустя мгновение и Брасти не сдержался и, забыв о праведном гневе, захохотал. Я наслаждался этим мигом в кругу таких странных и храбрых мужчин и женщин, но помнил, что у меня тоже есть несколько слов для них.

– Я должна кое-что вам сказать, – произнесла Дариана, – если вы, конечно, не против.

Мы ждали, что она заговорит, но она молчала, а затем Нера посмотрела на меня, и по ее губам я прочитал слово «идиот».

Ладно, подумал я.

– Ты должна быть здесь, – уверенно сказал я. – Вряд ли я когда-либо пойму, почему так случилось, но твердо знаю, что здесь твое место. Среди нас.

Валиана подошла в ней и обняла.

– Скажи то, что ты хотела.

Дари глубоко вздохнула и мягко оттолкнула Валиану.

– Я ненавидела дашини. Это страшные садисты, чудовища, они… Я так сильно их ненавидела, что сама стала такой.

– Теперь ты свободна.

– Знаю, но… Но кое-что я так и не понимаю. Помните старика, с которым вы встретились в монастыре? Он рассказывал, что когда-то дашини были… нет, не хорошими, но они были необходимы. В те самые времена, когда преступления совершали люди настолько могущественные, что не было другого способа остановить их. Тогда дашини поступали правильно, а потом и они извратились. – Она обернулась к нам. – Что произойдет, если лорд, герцог или, черт побери, даже сам король станет настолько могущественным, что его никто не сможет остановить? Трин пользуется магией, которую никто из нас прежде даже не видел.

– Ты хочешь сказать…

– Да. Кто-то должен понять, кем раньше были дашини, для чего предназначались, и, может… может, нужно даже возродить их. Простите, я знаю, что вы бы предпочли, чтобы я надела красивое платье и стала вести себя как добродетельная девица…

Брасти захохотал.

– Ради всего святого, – умоляющим голосом сказал он. – Прошу, не надевай красивое платье и не начинай вести себя как добродетельная девица! В мире и так слишком много хаоса.

Она улыбнулась, впервые за долгое время стерев с лица злобную ухмылку.

– Можешь об этом не беспокоиться, Брасти Гудбоу.

Я бы хотел, чтобы этот момент длился вечно, но Нера продолжала играть одну и ту же мелодию, словно ждала, когда же я заговорю.

Я только начал понимать, как сильно люблю их, и понимал, что мои слова разобьют их горячие сердца. Я собирался разорвать последнюю нить, связывавшую нас. Я не откажусь от Эталии, больше ее не отвергну.

– Я не… Мне нужно… Тысяча чертей! Мне тоже нужно кое-что сказать, черт побери, хотя не думаю, что вам…

– Пообещай мне, что будешь рассказывать историю совсем не так, как это делает Фалькио, – обратился Брасти к Нере.

– Помалкивай, – ответила она. – Тут всё только начинается.

Я почувствовал, что кто-то коснулся моей руки. Я настолько погрузился в собственные мысли, что даже не заметил, как ко мне кто-то подошел. Оглянувшись, увидел Эталию, лицо ее было так близко. Она создана для лунного света, подумал я. Но, к сожалению, сказал совсем другое:

– Ты хорошо выглядишь во тьме.

Брасти и Дариана прыснули практически одновременно, но Эталия улыбнулась, не обратив внимания на мою глупость – как она делала все время с момента нашей встречи, если быть уж совсем честным.

– Я принесла тебе это, – сказала она и передала мне узелок.

Я поглядел на кожу, ремешки и защелки, пятна и царапины, которые знал так же хорошо, как свои пять пальцев.

– Не понял.

Эталия молча ждала, пока я надену плащ, а когда я закончил, она взяла меня за отвороты и притянула к себе. Крепко поцеловала меня и стряхнула воображаемую пыль с плеч.

– Так-то лучше, – промолвила она. – Ночь холодная – мне будет спокойнее, если я знаю, что ты в тепле.

Она отпустила меня и пошла к лестнице, но прежде, чем начать спускаться, снова обернулась и сказала:

– Не стой тут слишком долго. Внизу так же холодно, как и здесь, и я заслужила немного тепла.

Я слушал, как стихают ее шаги на лестнице, ведущей вниз.

– Может кто-нибудь объяснит, что все это значит? – спросил Брасти.

Это значит, что любовь не клетка, подумал я. Повернулся к остальным и теперь точно знал, что им сказать.

– Что это с его лицом? – спросила Дариана.

– Он так улыбается, – объяснил Брасти. – Случается редко и выглядит просто ужасно…

– Помалкивай, Брасти, – велел Кест.

Я повернулся к Нере – несмотря на то что она не стала играть громче, ее мелодия гремела у меня в ушах. Казалось, что придется кричать, чтобы меня услышали. Но нет, кричать не пришлось. Я хотел, чтобы они услышали, чтобы весь мир услышал.

– Когда будешь рассказывать свою историю, Нера, рассказывай ее так, как захочешь. Даже можешь поведать всем, что я стоял на вершине горы и разгонял руками тучи, если хочешь. Но, когда дойдешь до конца, я хочу, чтобы ты кое-что сказала тем, кто будет слушать.

Нера перестала играть, и лишь последняя нота еще дрожала в ночном небе.

– Что же мне им сказать?

– Скажи им, что плащеносцы идут.

Благодарности

ПЛАЩЕНОСЦАМ «ТЕНИ РЫЦАРЯ»

В 2012 году я сидел в одном из баров Торонто со своей издательницей Джо Флетчер, с которой только что подписал договор на четыре книги серии «Плащеносцы», и признался ей, что боюсь писать продолжение «Клинка предателя». Она отнеслась с пониманием и наговорила мне много ободряющих слов, но я ничего не запомнил, потому что в голове крутилось лишь то, что я окончательно испортил себе жизнь.

Когда попадаешь в подобную ситуацию, хорошо, если твою спину прикрывает армия плащеносцев…

ТРИО

Фалькио, Кест и Брасти – звезды «Плащеносцев», но, когда я пишу книги, я прибегаю к помощи совсем других героев.

Кристина де Кастелл – моя любимая жена и постоянный источник вдохновения. Ко всему прочему, она помогла мне преодолеть несколько творческих кризисов, пока я писал «Тень рыцаря».

Эрик Торин – мой соавтор и истинный друг, который побуждает меня писать лучше. Не могу дождаться того дня, когда выйдут в свет книги, которые мы с Эриком написали вместе.

Хезер Адамс. Найдите книгу о том, как отыскать литературных агентов, прочитайте раздел, где говорится, что вы не можете беспокоить их по пустякам и не должны ожидать, что они решат все ваши писательские проблемы и будут выслушивать ваше нытье. Так вот, Хезер – полная противоположность.

СВЯТЫМ

Фалькио часто поминает имена святых, когда нуждается в их помощи (и иногда – когда ругается). В отличие от его святых, мои всегда отвечают на письма.

Джо Флетчер, Удаляющая штампы, – святая редактуры.

Адриенн Керр, Стоящая лицом к океану, – святая – покровительница авторов, Натаниел Марунас, Знающий рынок, – святой навигации в незнакомых водах, Эндрю Тернер, «Твитнувший» мир, – святой рекламы, Никола Бадд, Добивающая детали, – святая доведения дел до конца.

ТАЙНЫМ ПЛАЩЕНОСЦАМ

Конечно же, существует множество других людей, с которыми я почти никогда не вижусь, но которые неустанно трудятся, чтобы и эта, и другие книги появились на свет.

Я благодарю Патрика Карпентера, Кита Бэмбери, Мелани Томпсон, отделы продаж, маркетинга и авторских прав, а также buerosued.de за создание обложки и иллюстраций.

МОИМ ДРУЗЬЯМ-ФЕХТОВАЛЬЩИКАМ

Эти ребята из группы критики – не просто мои коллеги-писатели, а еще и партнеры по фехтованию, которые (к счастью) готовы проколоть меня каждый раз, если мои главы недостаточно остры: Уил Арндт, Брэд Денерт (@BradDehnert), Сара Фигуэро, Клэр Райян (www.ryanfall.com) и Ким Таф.

Кэт Зеллер, Майк Черч и Сэм Чандола были так добры, что прочитали книгу на разных стадиях ее создания, они указали на промахи и помогли сделать ее лучше.

БАРДАМ

Любым книгам и рассказам нужны люди, которые помогут читателям найти их. Героями издательского мира в двадцать первом веке являются блогеры, продавцы книг, библиотекари и читатели, которые много делают для того, чтобы поделиться книгой с миром. Вряд ли я смогу назвать имена всех тех прекрасных людей, которые помогли обратить внимание на плащеносцев, но я благодарю вас всех и хочу рассказать несколько историй.

Если вы никогда не встречались с книжными блогерами, то поверьте, они удивительные люди, которые в свободное время не просто читают понравившиеся им книги, но еще и талантливо и страстно рассказывают о них, чтобы и другие читатели открыли для себя новые приключения и истории. Это такие люди, как:

Марк Аплин (Fantasy-Faction.com),

Стефан Фергус (Civilian-Reader.blogspot.co.uk),

Табита Дженсен (NotYetRead.com).

И многие другие, с которыми я недавно познакомился. Надеюсь, что в ближайшие годы познакомлюсь еще со многими из вас.

Издательство «Голдсборо Букс» взяло на себя риск и выпустило первое специальное издание «Клинка предателя» для того, чтобы книгу заметили, прежде чем вышел крупный тираж. Мне было очень приятно познакомиться с Гарри Иллингвортом, который, наверное, лично продал половину тиража. Спасибо, Гарри!

Также мне оказали поддержку продавцы книжных магазинов, такие как Назия Хатун из «Уотерстоунс» в Лондоне, с которой я имел удовольствие познакомиться лично.

Уолтер и Джил из «Уайт Дворф Букс» в Ванкувере также очень сильно поддержали не только меня, но и многих других авторов книг в жанре фэнтези и научной фантастики. Если вы когда-нибудь приедете в Ванкувер, то обязательно посетите их магазин и познакомьтесь с ними.

И, наконец, я хочу поблагодарить всех читателей серии «Плащеносцы», потому что писать для вас – большая радость. Благодаря вашим электронным посланиям, твитам и добрым пожеланиям писатель перестает чувствовать себя одиноким.

С благодарностью, Себастьян де Кастелл

P. S. Если вы дочитали до этого места, то вы действительно любите книги и тех, кто их создает. И только вам я открою секрет «Плащеносцев» – настоящее имя Уфа, которое не называется ни в одной книге. Его зовут Вадрен Граф. В юности он хотел изучать философию, но из-за высокого роста и силы стал стражником герцогского дворца. Капитан прозвал его Псом, потому что считал, что он слишком глупый (и страшный), чтобы работать со всеми остальными, поэтому Вадрена отправили в темницу Рижу и заставили стать палачом. Никто никогда не спрашивал его имя – просто звали его Псом, и Вадрен не возражал. До встречи с Фалькио он убедил себя в том, что может смириться со своей ролью, потому что даже самый страшный палач не убьет столько невинных людей, сколько обычный воин. Из Вадрена получился бы хороший, неоднозначный философ.

Оглавление

Пролог

Глава первая Игра в ожидание

Глава вторая Ночная мгла

Глава третья Мертвая девочка

Глава четвертая Обман

Глава пятая Пленница

Глава шестая Предательство

Глава седьмая Маска

Глава восьмая Дорога

Глава девятая Герцог

Глава десятая Трубадуры

Глава одиннадцатая Деревня

Глава двенадцатая Суд

Глава тринадцатая Горячка святого

Глава четырнадцатая Измена

Глава пятнадцатая Неизящный труп

Глава шестнадцатая Расследование

Глава семнадцатая Швея

Глава восемнадцатая Последняя попойка

Глава девятнадцатая Барды

Глава двадцатая Герцог Лутский

Глава двадцать первая Королевская рука

Глава двадцать вторая Супруга герцога

Глава двадцать третья Карефаль

Интерлюдия

Глава двадцать четвертая Святая милосердия

Глава двадцать пятая Гарниоль

Глава двадцать шестая Отъезд

Глава двадцать седьмая Возвращение домой

Глава двадцать восьмая Необычный союз

Глава двадцать девятая Черная дверь

Глава тридцатая Подземелье

Глава тридцать первая Нижний этаж темницы

Глава тридцать вторая Допрос

Глава тридцать третья Похитители

Глава тридцать четвертая Храбрец

Глава тридцать пятая Дашини

Глава тридцать шестая Монастырь

Глава тридцать седьмая Вина

Глава тридцать восьмая Плач

Глава тридцать девятая Восьмая смерть

Глава сороковая Королевское терпение

Глава сорок первая Фрагменты

Глава сорок вторая Покой

Глава сорок третья Последнее путешествие

Глава сорок четвертая Замор Арамор

Глава сорок пятая Черные табарды

Глава сорок шестая Поединок

Глава сорок седьмая Война

Глава сорок восьмая Совет

Эпилог

Благодарности