Let's start over! [Catherine Macrieve] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Всё последнее время я только и делала, что нарушала правила. Самые разные. Правила морали, правила хорошего тона, этикета, ну и иногда ещё кое-какие законы. Мне нравилось идти наперекор всем и вся, и, должна признаться, впервые я сделала это достаточно давно. Около восьми лет назад, пожалуй. Но обо всём по порядку.

Итак, я… Меня зовут Хейли, и вы, конечно, про меня знаете. В смысле – вы впервые слышите обо мне? Эй, алло, я Хейли Браун, фотомодель, лицо компании «Jamile Johnes»*, популярной марки одежды для девушек, чей достаток выше среднего. Нет, всё ещё не узнали? А если я скажу, что я – завсегдатай первых полос жёлтой прессы и скандалистка, что меня поймали с внушительным пакетиком марихуаны в одном из ночных клубов и выпустили под залог? О, кажется, я немного забежала вперёд.

Итак, давайте начнём с самого начала. Мой отец – Дориан Браун, владелец заводов, газет, пароходов, а точнее крупной калифорнийской сети ювелирных магазинов «Hope Diamond». Моя мать, Нельда, вышла замуж за отца очень рано – ей было всего семнадцать. Причиной столь раннего брака стала безумная любовь моих родителей друг к другу, а так же мамина беременность. Милые предки всегда старались дать мне всё самое лучшее, так что я не знала недостатка ни в любви, ни в материальных благах. Не скрою, я росла избалованным маленьким чудовищем. Единственный ребёнок у родителей, единственная внучка у бабушки и дедушки, я была окружена заботой и любовью, так что очень быстро возомнила себя королевой мира. И я всегда получала то, чего хочу. Регулярно срывая приёмы, которые устраивали мои родители или же те, на которые они меня таскали, я не была наказана ни разу. В отличие, скажем прямо, от остальных детишек всех этих богатеньких буратин. В нашем обществе – я говорю о людях, равных моим родителям по положению и достатку, – я получила прозвище «наследная принцесса Браун». Впоследствии оно просочилось и в прессу, в которую я сама попала неслучайно.

Как уже говорилось, впервые наперекор всему и вся я пошла восемь лет назад. Тот день я запомнила на всю свою жизнь, хотя мне едва минуло десять. Отец взял меня с собой на съёмки промо-фотосессии для новой коллекции ювелирных изделий. Я сидела посреди всего этого блеска и шика, окружённая высокими стройными красавицами, которые сновали туда-сюда, шурша шифоновыми юбками, а на их шеях, пальцах и в ушах сияли сапфиры, алмазы, рубины и изумруды… Эти девушки были так прекрасны, как будто сошли не со страниц журналов, а с самих небес! Ослеплённая их очарованием и вспышками фотокамер, я тем же вечером заявила своим родителям, что хочу заняться модельным бизнесом. И это было первое, в чём мои родители попробовали мне отказать.

Мама хваталась за сердце и говорила, что не пустит меня в этот мир греха и порока. Отец хмурился и бормотал, что я многого не понимаю, ведь фотомоделью на самом деле работать гораздо сложнее, чем я могла видеть чуть ранее. Мне было плевать. Я твёрдо решила, что в десять лет нашла дело всей своей жизни. Родители оставались непреклонными ровно до того момента, пока я с поразительной для ребёнка хитростью не выдала, выдавливая скупую слезу:

– Ну, что ж. Я всё понимаю. Вы могли бы просто сказать мне, что я недостаточно хороша для… всего этого.

Что бы мне ни говорили родители, я продолжала гнуть свою линию. И, в конце концов, мама и папа были вынуждены сдаться. Добившись своего, я была совершенно счастлива. Меня отправили на курсы в модельную школу – оказалось, что туда я попала в самом что ни на есть подходящем возрасте. Там же я встретила своих будущих лучших – читайте, единственных – подруг. Глория Уилкост была такой же, как и я, юной искательницей счастья в загадочном мире модельного бизнеса. Для десятилетней девочки она была слишком прекрасна с её почти белыми лёгкими волосами, обрамлявшими нежное лицо с неестественно правильными чертами. Конечно, с годами Глория – мы прозвали её просто Глори*, - превратилась в просто изумительную красавицу, и не было ничего удивительного в том, что за молодой фотомоделью толпами увивались поклонники. Хотя никого из них Глория не принимала всерьёз. Она была решительной, чуть грубоватой, но порой чересчур легкомысленной.

Второй нашей подругой стала дочь одной из наших преподавательниц в модельной школе. Хождение по подиуму, так же, как и позирование перед фотокамерами, не прельщали одиннадцатилетнюю тогда Ванессу Оуэн. Она достаточно насмотрелась на моделей, таскаясь за матерью по показам и урокам, но в конце концов она выбрала профессию, связанную с нашим бизнесом. Ванесса к девятнадцати годам заработала славу начинающего, но определённо обещающего стать успешным дизайнера одежды. Хотя Ванесса была несколько странноватой и отрешённой – не зря же мы дали ей кличку «Несси»! – она, казалось, была куда умнее, чем мы с Глорией вместе взятые. Хотя порою мысли её посещали уж очень необычные, но мы радостно шли на поводу у подруги. Несси уделяла своей внешности существенно меньше времени, чем я или Глори, и, судя объективно, уступала природными данными, но в ней было что-то, заставляющее людей оборачиваться и не сводить глаз с её маленького эльфийского личика и огромных серых глаз, выглядывающих из-под часто растрёпанных тёмно-рыжих волос.

Мы составляли буйное, но, несомненно, очаровательное трио. Годам к тринадцати-четырнадцати мы открыто пренебрегали всем, что нам говорили старшие. Как раз в этом возрасте наше с Глорией обучение было окончено, и обе мы – почти одновременно – получили заказы от разных торговых домов на рекламу новой коллекции подростковой одежды. Должна сказать, это были наши первые кровно заработанные деньги. И мы, разумеется, хотели отметить это дело как-то по-взрослому, а посему условились улизнуть из дома, едва родители сомкнут глаза. Задуманное нам троим – конечно, Несси мы взяли с собой, – удалось без особенного труда, и мы направились в самый центр Сан-Франциско, в модный ночной клуб. К счастью, и я, и Глория уже к тому моменту неплохо владели навыками макияжа, так что яркий мейк-ап, кажущийся ещё красочнее благодаря деньгам, которые мы втихаря сунули охранникам, стал для нас пропуском в это место.

Атмосфера ночного клуба захватила меня настолько, что полученный утром нагоняй от родителей не стал катастрофой. Слушая, как отец отчитывает меня за безнравственное поведение, я прокручивала в памяти эпизоды прошедшей ночи: первый опробованный шот текилы, громкая, бьющая по ушам музыка, ароматный клубный дым, разгорячённые тела танцующих молодых людей… И посреди этого три хорошенькие девочки тринадцати лет, улизнувшие ночью из-под родительского покровительства. Девочки, у которых были простые наивные планы: покорить город, а вместе с ним и весь мир.

Родители честно пытались меня приструнить. Блокировали мои банковские карты, имея на это полное право, так как я была несовершеннолетней. Чуть позже, когда я уже получила права и попалась полиции за езду в нетрезвом виде, меня этих самых прав лишили. Причём не полицейские – им я отвалила круглую сумму, – а родные родители. Но я так или иначе выкручивалась с помощью моих жадных до развлечений подруг. В конце концов родители перестали закатывать истерику по поводу каждой скандальной статьи, где журналисты с удовольствием описывали похождения «наследной принцессы Браун», хотя обращать внимание не прекратили. Не то чтобы я не любила родителей – напротив, я их обожала. Но мне казалось, что они меня не понимают. Я любила развлечения, любила свою несложную, но захватывающую работу. Мой доход позволял мне отдыхать на широкую ногу, хотя, не скрою, спуская все деньги на досуг, я так и не смогла накопить достаточной суммы для приобретения собственного жилья, так что продолжала в восемнадцать с лишним лет обитать в родительском доме. В целом, как вы понимаете, я была счастлива и довольна своей судьбой.

Пока всё не испортил один неприятный эпизод.

*

В тот вечер мы праздновали успешную презентацию новой коллекции Несси. Она была настоящая молодец, и, конечно, тусовка в её честь должна была быть потрясающе шумной. Хотя традиционный фуршет прошёл без сучка без задоринки, нам этого показалось мало. Мы направились в наше излюбленное место с целью хорошенько шлифануть различными алкогольными напитками успех презентации. В клубе было, как всегда, шумно и многолюдно. Когда мы были уже разгорячены коктейлями и бутылкой ледяной водки, Несси, опираясь лицом на ладони и даже не пытаясь сфокусировать взгляд, заявила, что для полного счастья ей не хватает косячка.

Пошатываясь, я поднялась со своего места. Обычно поиском лёгкой наркоты занималась Глория, но в этот раз она явно была неспособна что-либо найти, так как даже не слышала реплики Ванессы. Дело в том, что Глори в этот момент благосклонно выслушивала слова восхищения от очередного сражённого её прелестями мужика. В толпе отдыхающих я прежде заметила одного старого знакомого. Сразу отмечу, что наркотиками я не увлекалась. Даже травка была для меня почти запретной, и такую слабость я позволяла себе крайне редко. Но знакомые в сфере продажи дури у меня имелись. Дело в том, что внимание прессы я заслужила не только своими выходками. Около пяти месяцев назад пресса смаковала подробности моего разрыва с известным музыкантом… Знаете, мне не хочется сейчас произносить его имени, однако скажу, что с миром торговли наркотиками я познакомилась достаточно близко именно благодаря ему.

Итак, выловив старого знакомого, я быстро и максимально, как мне казалось, незаметно обменяла деньги на пакетик травки. Едва я успела спрятать его в задний карман джинсовых шорт и сделать несколько шагов в сторону нашего с девочками столика, как кто-то схватил меня за локоть.

– Какого хрена? – я развернулась и столкнулась нос к носу с охранником.

В заднем кармане шорт пакетик травки был обнаружен достаточно быстро, и остаток ночи я провела в полицейском участке. Конечно, в итоге меня выпустили под залог, и родители устроили так, что никаких обвинений мне не было предъявлено. В нашем деле главное – шорох зелёных купюр, как вы понимаете. Однако информация о моём аресте и его причинах была облизана журналистами и приправлена парочкой неправдоподобных подробностей.

И я бы могла с этим спокойно жить. Вы же понимаете, мне не впервые оказываться в эпицентре скандалов. Но всё повернулось совсем не так, как я хотела.

____________

*здесь и далее все названия придуманы автором.

*glory (англ.) – великолепие, красота.

========== Часть 2 ==========

После эпизода с марихуаной прошло около десяти дней. Угрызения совести меня совершенно не мучили, тем более, что, заплатив за меня залог и устроив моё освобождение из цепких лап калифорнийской полиции, мои родители, казалось, забыли о неприятном инциденте. Поначалу меня это вполне устраивало. Я не особенно хотела в первые дни выходить из дома, но в конце концов мне пришлось это сделать. Нужно же было как-то опровергать нелицеприятные статейки в Интернете о том, что меня отправили в закрытую реабилитационную клинику! Девочки предложили любимый шоппинг, и это было прекрасной идеей.

Однако наша затея потерпела неудачу в первом же бутике. Я пыталась расплатиться за покупку, когда обнаружила, что все до единой банковские карты из моей визитницы заблокированы. В очередной раз. Я серьёзно разозлилась на родителей, ведь, в конце концов, мне было уже не пятнадцать! Я была взрослой самостоятельной барышней восемнадцати лет, которая вполне себе зарабатывала на свои капризы. Однако родители снова решили попробовать проучить меня, как будто хоть одна из прежних попыток возымела успех! Вернувшись домой, несмотря на протесты подруг, я закрылась в своей комнате. А прежде выудила из домашнего бара бутылку ликёра. Накачавшись алкоголем, в конце концов я решила, что прямо теперь пойду и выскажу родителям всё то, что я думаю об их поведении, но домработница извиняющимся тоном сообщила мне, что мама и папа отсутствуют, и она не знает, когда они вернутся. Это удивило меня: время было достаточно позднее, а родители, уходя куда-либо, обязательно предупреждали прислугу о приблизительных сроках возвращения и координатах того места, куда направлялись (на случай форс-мажора). Я твёрдо решила дождаться отца и мать, вернулась в свою комнату, приложилась ещё разок к ликёру и в конце концов уснула.

Ранним утром (под «ранним» я имею в виду десять часов) та же самая горничная разбудила меня. Накануне я забыла запереть дверь в комнату, за что и поплатилась. С трудом приподняв помятое лицо с подушки, я протянула руку к стакану воды, протянутому заботливой Элизой. Только восстановив естественную влажность пересохшего ранее горла, я сообразила, что горничная сказала, разбудив меня.

– В смысле они хотят видеть меня? Сейчас? Ох…

Я сделала слабую попытку подняться с постели. Мой мозг соображал с трудом в эту минуту – от недосыпа и выпитого ликёра, конечно.

Элиза печальным взглядом обвела беспорядок в моей комнате и посоветовала:

– Мисс Браун, ваши родители не в самом добром расположении духа. Было бы лучше, если бы вы слегка поторопились.

Я разозлилась.

– Не надо мне указывать, что я должна делать, – огрызнулась я, не испытывая мук совести за то, что нагрубила доброй горничной. – Сейчас я к ним спущусь.

Элиза хмыкнула и вышла из комнаты, а я поплелась к зеркалу. Конечно, «сейчас» в итоге растянулось на добрые полчаса. Я долго и придирчиво разглядывала помятое своё отражение в зеркале. Должна сказать, я никогда не отличалась ложной скромностью и прекрасно понимала, что была по-настоящему красивой. У меня было лицо в форме сердечка, прямой нос и, к сожалению, не самые совершенные губы: верхняя была слегка бесформенной, даже то милое у многих девушек углубление над губой было невыраженным и совсем пропадало, когда я улыбалась во всю зубную поликлинику. Зато у меня были красивые глаза. Большие, с намёком на восточный разрез, они были бледно-зелёными и привлекали к себе внимание. Но самым большим моим достоинством были, конечно, мои волосы, густыми, тяжёлыми кудрями ниспадающие до талии. Я очень гордилась тем, что никогда не красила их, и они остались первозданно чёрными. Словом, сама я была вполне довольна собственной внешностью. Иногда меня слегка раздражало то, что приходится держать своё тело внутри стандарта «90-60-90», потому что, не скрою, втайне я мечтала о пышной груди и бёдрах. Но в остальном я не могла бы сказать, что страдаю какими-либо комплексами.

Итак, потратив какое-то время на приведение себя в порядок и маскирование вчерашней алкоистерики, я в конце концов соизволила войти в кабинет отца. Папа восседал в своём любимом кресле, а матушка стояла за его спиной. Честно говоря, я всегда поражалась своим родителям: за девятнадцать лет брака они ни разу толком не поссорились, и даже спустя годы продолжали смотреть друг на друга с такой любовью, что рядом с ними порой было неловко находиться. Мама была рядом с отцом в то время, когда у него не было ничего. Она поддерживала его во всех начинаниях, оказывала моральную помощь тогда, когда папа считал, что все его старания напрасны. В этом доме я ни разу не слышала никаких слов о разводах и тому подобном. В плане брака мои родители казались мне наилучшим примером для подражания, хотя уж я-то сама не собиралась в ближайшее время связывать себя узами супружества.

– С добрым утром, – буркнула я, усаживаясь в кресло напротив папы. Отец поднял на меня уставшие глаза и не ответил. Я невесело усмехнулась, предчувствуя, что сейчас начнутся долгие и нудные нотации о моём поведении. Однако отец ещё долго буравил меня тяжёлым взглядом, сохраняя в кабинете гнетущую тишину. Матушка явно нервничала, заламывая тонкие пальцы. В конце концов, не нарушая молчания, отец положил передо мной на стол газету, открытую как раз на колонке светских сплетен.

Я быстро пробежалась взглядом по статье. Ох, это было действительно что-то новенькое. Мою собственную скандальную известность обычно связывали с моим родом деятельности и теми громкими инцидентами, в коих я зачастую играла главную роль. Но моё имя крайне редко светилось в статьях рядом с моим отцом и его бизнесом. Что касается того, что я только что прочитала… Не скрою, мне самой стало неприятно. В статье журналисты обвиняли мою семью в том, что я, мол, отбилась от рук и совершенно потеряла совесть. Приводилась масса примеров, и ситуация с марихуаной была лишь вишенкой на торте моих прегрешений. Я слегка покраснела, снова обратив взор на родителей.

– Ну, ясно. Вы поэтому решили отрезать мне все пути к отступлению? – поинтересовалась я, намекая на заблокированные карты.

Вместо ответа отец протянул мне внушительную папку документов. Я пролистала её, и всё смущение, испытанное мной несколько минут назад, уступило место праведному гневу. Из тех документов, что я держала в руках, следовало, что до двадцати одного года – фактического совершеннолетия – я лишалась права принимать самостоятельно любые серьёзные решения. Что мы понимаем под серьёзными решениями? Чуть меньше, чем через год, истекал мой контракт с Jamile, и по всему выходило, что продлить его могли только мои родители. Точнее, я сама – но с одобрения матери и отца. Любые серьёзные покупки, типа недвижимости или автомобиля, так же могли оформляться только при родительском участии. И самое худшее – мой годовой доход был заморожен, я получала только небольшое ежемесячное содержание.

Вот тебе и заблокированные карточки…

Когда я завершила чтение, отец всё-таки прервал тишину.

– Ты должна понимать, – начал он, и я поняла, что речь его была заготовлена заранее, – что всё это сделано исключительно для твоего блага. Твои проступки уже давно пересекли грань разумного, Хейли. Мы не хотели применять таких мер, но ты не оставила нам выбора.

– Ну конечно, – съязвила я, – поэтому вы и решили ограничить меня во всех возможных действиях. То есть почти три года я должна вести себя паинькой, не так ли?

Мама вздохнула, избегая смотреть на меня, и мне сделалось дурно от плохого предчувствия.

– Более того, – продолжал отец, игнорируя мою реплику, – хорошенько подумав, мы с твоей матерью пришли к выводу, что и нам неохота нести ответственность за твоё отвратительное поведение. Поэтому, дорогая, прочитай-ка ещё вот это, – отец развернул ко мне свой ноутбук с открытой заметкой, опубликованной на новостном сайте не больше часа назад.

«Дориан Браун сообщил о причинах исчезновения своей дочери», – так была озаглавлена заметка. Нервно сглотнув, я приступила к чтению.

«Небольшой переполох вызвало то, что известная фотомодель Хейли Браун, завсегдатай всех модных вечеринок в Сан-Франциско, неожиданно пропала из поля зрения камер. Это вызвало множество предположений о том, что в свете последних событий дочь владельца крупной сети ювелирных магазинов угодила в реабилитационную клинику для наркозависимых.

Однако вчера вечером Дориан Браун сделал шокирующее заявление для прессы.

«Наша дочь в полном порядке, – сообщил он, – ни о какой реабилитационной клинике и речи быть не может. Произошедший несколько дней назад эпизод был не более, чем простым недоразумением.»

Нашего корреспондента весьма удивил ответ на вопрос о том, почему же в таком случае мисс Браун не появляется на людях.

«Всё дело в том, что Хейли занята подготовкой к свадьбе. Видите ли, уже через несколько месяцев наша дочь собирается связать себя узами брака. Как вы понимаете, подготовка к свадьбе – дело весьма хлопотное, поэтому, боюсь, некоторое время она не сможет появляться на людях.»

О том, кто является избранником принцессы Браун, Дориан умолчал, лишь обмолвившись, что данная информация пока что является конфиденциальной.

А нам остаётся только гадать, кто же этот таинственный мужчина, которому Хейли Браун отдала своё сердце.»

Закончив читать, я несколько минут переваривала эту информацию.

– Это что, шутка? – в конце концов выдала я, глядя на родителей. Матушка по-прежнему отводила взор. – В каком это смысле я готовлюсь к свадьбе? Не собираюсь я себя никакими «узами брака» связывать! Да и с кем? Вы что, всерьёз вознамерились выдать меня замуж за… кого-нибудь? Что же, сейчас идёт кастинг кандидатов? – я не заметила, что мой голос сорвался на крик. – Ну-ка, а я сама имею какое-либо право голоса в этом вопросе? Или, ах да, это же явно относится к разряду серьёзных решений, так что я должна молчать в тряпочку, пока вы двое будете решать, кому бы поудачнее сбагрить меня с рук! – я истерически засмеялась, и отец дал мне достаточно времени на то, чтобы я успокоилась. В конце концов он с поистине спартанским спокойствием выдал:

– Не волнуйся, кандидат уже есть. Это Гарри Саутвуд. Помнишь такого?

– Нет! – снова выкрикнула я, и тогда, наконец, к нашей беседе присоединилась мама.

– Вы дружили в детстве, – её голос звучал настолько мягко, в отличие от ледяных интонаций отца, что от изумления я успокоилась. – Генри, его отец, начинал бизнес одновременно с твоим папой, и, хотя они были в некотором роде конкурентами, дружба их была сильнее. Когда тебе было семь, Саутвуды переехали в Нью-Йорк, и мы думали… Думали, что было бы неплохо, если бы вы с Гарри, когда вырастете, поженились.

– Не хочу, – категорично заявила я, силясь вспомнить какого-то Гарри из своего детства. У меня ничего не получилось, а мама тем временем продолжала.

– Когда полгода назад Генри сказал, что они с женой и сыном возвращаются в родные места, мы решили, что это прекрасный шанс для нас всех. Ведь ваш брак мог бы способствовать объединению двух преуспевающих компаний. Правда, мы не собирались давить на тебя…

– Давить? Это слабо сказано! – я фыркнула, перебивая матушку. – И что же, вы хотите мне сказать, что этот Гарри не против жениться на девчонке, которую даже не помнит? Кстати, сколько ему лет?

– Он старше тебя на четыре года, – охотно сказала мама, видимо, восприняв мой ехидный вопрос как проявление интереса к этому безликому «женишку», – и, конечно, сначала это не планировалось как вынужденный брак, – она слегка виновато улыбнулась, – мы хотели, чтобы вы заново познакомились, возможно, у вас бы что-то получилось, и тогда уже слияние компаний стало бы следствием вашего добровольного бракосочетания, но…

– Но ты повела себя так отвратительно, что мы решили особенно не церемониться, – раздражённо перебил отец, уставший от маминых витиеватых формулировок. – У Генри тоже есть кое-какие рычаги давления на сына, так что Гарри уже дал согласие на брак. Это…

– А моего согласия в этой ситуации никто не спрашивает, верно? – съехидничала я.

– Верно, - не смутившись, ответил отец, – и ты сама в этом виновата.

Я глубоко вздохнула. Сил злиться в ту минуту у меня не было – нужно было прежде переварить информацию. А информация в моей голове совершенно не укладывалась.

– Я не пойду замуж, – наконец, заявила я, – вы совсем не знаете меня, если думаете, что вам удастся заставить меня пойти на такой шаг.

С этими словами я встала и, гордо подняв голову, покинула помещение. Добравшись до своей комнаты, я громко хлопнула дверью. Уверена, грохот был слышен на весь дом. Во всяком случае, я на это надеялась.

========== Часть 3 ==========

Мама вошла в мою спальню спустя четверть часа после моего бегства из кабинета. Я сделала вид, что не заметила звука открывающейся двери и её неуверенных шагов. Просто лежала лицом к стене, никак не реагируя на то, что на моё плечо легла мамина рука.

Молчание наше было достаточно тяжёлым, и в конце концов я первая нарушила его.

– Не понимаю, мама, как ты могла это допустить. Только не говори, что всё это ради моего же блага – от этой фразы меня уже тошнит!

Матушка ничего не говорила ещё с полминуты, прежде чем, наконец, ответить мне.

– Хейли, – осторожно начала она, подбирая слова, - конечно, мы можем винить только себя в том, что ты совершенно не думаешь о последствиях своего поведения. Я согласна с тем, что мы довольно-таки поздно взялись за твоё… воспитание… Но ты должна понимать: на эту крайнюю меру ты сама спровоцировала своего отца. – Мама вздохнула, словно собираясь с силами, и быстро выпалила: - Я пыталась сначала его отговорить, но он убедил меня в том, что это правильное решение.

– Правильное? – я повернулась к матери, и она незамедлительно вернула сброшенную было ладонь на моё плечо. – Правильно – сбагрить меня в руки незнакомца? Наверное, я чего-то не понимаю. Мама, ты же должна осознавать, что я не пойду на это, верно?

Она грустно улыбнулась.

– Твой папа позаботился о том, чтобы у тебя просто не оставалось выбора. Конечно, с нашей стороны жестоко загонять тебя в такие рамки, – да, судя по голосу, мама действительно чувствовала себя виноватой, и это почему-то придало мне сил, – но Дориан считает, что только так ты сможешь пересмотреть своё отношение в жизни.

– Только так? В смысле, только будучи полностью ограниченной в правах, только выданной замуж против собственной воли? Да, мама, ты права – это жестоко, – я села, обхватив руками колени, и уставилась на мать. – Что, если я откажусь? Если просто уеду куда-нибудь? – я уже всерьёз обдумывала варианты бегства к моим подругам, в конце концов, они не могли бы бросить меня в беде.

– Твой отец составил документы таким образом, – нехотя сказала мама, – что в случае твоего протеста он сможет с лёгкостью аннулировать твой контракт с агентством. И заключить новый ты не сможешь. Как, в общем-то, и устроиться на любую работу. Так что…

По маминому взгляду я поняла, что меня действительно в случае отказа ждут три года безработицы. Я лишалась возможности заниматься своим любимым делом. Разумеется, я разозлилась, но виду не подала, всё ещё лелея надежду, что смогу как-то из этого выкрутиться. Так что я решила сменить тему.

– А мой, – тьфу! – жених? Надеюсь, я хотя бы смогу встретиться с ним до того, как нас сочетают браком? И, кстати, когда это должно произойти?

– Ваша свадьба состоится в августе, – мама лучезарно улыбнулась, и я осознала, что она действительно радуется перспективе выдать меня замуж за этого как-его-там. Любопытно. – Ну и, разумеется, вы встретитесь! Послезавтра мы ждём Саутвудов на ужин.

– В августе? То есть, через три месяца? – я ужаснулась. – И… уже послезавтра? Как это всё забавно, мама. За три месяца я могу не успеть, – я хотела сказать: «придумать, как избежать этого всего», но сдержала порыв, – толком узнать его. Хоть убей, я совсем не помню ничего такого из детства.

Только сейчас я заметила, что мама принесла с собой в мою комнату старенький фотоальбом. Она с готовностью открыла его на нужной странице. Я увидела на фотографии симпатичного мальчишку с белоснежными кудрями, который по-хозяйски обнимал меня, худощавую большеглазую девчонку, за плечи. Не скрою – ребёнком он был необыкновенно мил, я даже на какую-то долю секунды подумала, что если он по-прежнему хорош, то эта затея, в общем-то, не так уж и плоха. Правда, я тут же заставила себя возненавидеть Гарри Саутвуда за то, что он обнимал меня тогда так… собственнически. Я ощутила себя загнанной в угол. И, конечно, нравиться это мне не могло.

*

В тот день, на вечер которого было запланировано моё знакомство с будущим супругом, я решила сразить того наповал. Зачем? Ну, кроме желания потешить собственное самолюбие, я решила перестраховаться. Видите ли, на тот случай, если бракосочетания я избежать не смогу, было бы неплохо, чтобы супруг обожал меня, не так ли? Ведь в этом случае моим фактическим опекуном станет он. А значит, если он окажется у меня под каблуком, я смогу держать ситуацию – и свою жизнь – под контролем.

Я специально не вышла встречать гостей, чтобы небольшим опозданием привлечь к себе всеобщее внимание. Должна сказать, мне это удалось. Во всяком случае мои потенциальные свёкр и свекровь очевидно оценили внешние данные будущей невестки. Из обширного гардероба я выбрала достаточно скромное коралловое платье длиной чуть выше колена. Его покрой выгодно подчёркивал изгибы моей фигуры. Я оставила волосы распущенными, а макияж был простым, но достаточно эффектным. У моего женишка должна была бы отвалиться челюсть при виде меня.

Но этого не произошло.

Когда я спустилась в гостиную, за столом сидели лишь мои родители и, как я догадалась, родители Гарри. Генри и его супруга Диана едва ли не синхронно заговорили о том, как я выросла. Меня охватило смущение – так странно было слышать такое от людей, которых толком и не помнишь. А ещё раздражение, потому что моего будущего мужа нигде не было видно. Поторапливаемая матерью, я села на своё место за столом. И, едва я устроилась на стуле, он всё-таки почтил своим присутствием нашу гостиную.

И, знаете, челюсть едва не отвалилась у меня.

Милый мальчик с фотографий вырос в привлекательного молодого мужчину. Правда, определение к нему у меня подходило только одно. Прошу пардона за свой французский здесь и далее, но он выглядел, как откровенный блядун. Просто сразу возникла такая ассоциация, когда я увидела его худое лицо, светлые – не такие светлые, как в детстве – волосы, которые закрывали ему лоб и часть ушей, и были тщательно уложены в подобие художественного беспорядка. Он был неплохо сложен, хотя несколько худощав, и к тому же на глаз был чуть ли не на добрую голову выше меня – хотя уж я-то считалась высокой девушкой. Глаза у него были прозаично серые, – я всегда предпочитала парней с яркими глазами, и здесь Гарри разочаровал меня. Чуть удлинённый нос и губы… Вот губы, должна сказать, привлекали в нём больше всего. Так отличающиеся от моих, его губы были словно нарисованы талантливым художником. Превосходной формы, довольно пухлые для парня, они заставляли меня думать о том, о чём вообще не следовало бы заикаться, учитывая моё положение и мои намерения. Почему-то в голове пронеслась фраза, вычитанная мною в какой-то книге: «Ведь твоя мать говорила тебе, что следует остерегаться парней с такими губами.» Эти губы были созданы для поцелуев, как бы патетично это ни звучало.

Но взгляд, коим меня одарил женишок, тут же избавил моё затуманенное сознание от мыслей о поцелуях. Собственно, я тотчас решила, что целоваться с ним не собираюсь. Дело в том, что Гарри Саутвуд смотрел на меня, как на товар, к которому приценивался. Если бы в этот момент я стояла, уверена, он не постеснялся бы окинуть меня взором с головы до ног, но в ту минуту ему было открыто лишь моё лицо и верхняя часть торса. Очевидно, что он остался доволен увиденным, так как уголки губ приподнялись в одобрительной улыбке. Гарри сердечно поздоровался с моими родителями, извинился за опоздание и подошёл ко мне. Ему было отведено место за столом рядом со мной. Но прежде, чем занять его, он приложился неприлично долгим поцелуем к тыльной стороне моей ладони. Мне стало жарко.

В целом, ужин проходил спокойно, и даже напряжение, которого опасались мои родители, было не столь ощутимо. Я украдкой разглядывала своего наречённого супруга, не зная, что и думать. Он явно был великолепно воспитан, если судить по его поведению за столом и правильной речи. Пока наши родители смеялись над какой-то давней историей, свидетелями которой не удалось побыть ни мне, ни Гарри, Саутвуд слегка наклонился ко мне и проговорил:

– А ты, взрослея, времени даром не теряла.

У него был потрясающий голос. Я отметила это сразу же, но только сейчас, когда он обратился ко мне, сумела оценить всю силу его воздействия на меня. Чёрт возьми, даже если бы он был горбуном, косым и кривым на всё лицо и тело, я бы могла влюбиться в него просто из-за этого голоса. Обволакивающий баритон с характерной хрипотцой… Я ощутила слабость в коленках, и только осознание того, с какой интонацией были произнесены обращённые ко мне слова, вернуло меня с небес на землю.

Очевидно, что привычка Саутвуда относиться ко мне так по-собственнически осталась с детства, и одобрять этого я не могла. Но то удовольствие, прозвучавшее в его голосе, было таким, словно бы я «взрослела» только для того, чтобы заслужить сейчас эту похвалу.

– Не для тебя старалась, – сквозь зубы пробормотала я. Его тон и довольный взгляд бесили меня.

В тот момент я не совсем понимала, почему Гарри так раздражает меня, и только вечером мне удалось осознать, в чём причина. Саутвуд вёл себя так непринуждённо, словно я была единственной в этом доме, кого не устраивала сложившаяся ситуация. Я-то сделала вывод, что он тоже недоволен нашим намечающимся бракосочетанием, и, видимо, это так и было, но его поведение было таким наглым, словно это он держал ситуацию под контролем. Это страшно бесило меня, так что я вскоре извинилась и вышла на улицу подышать свежим воздухом.

Майский ветерок оказался куда прохладнее, чем я рассчитывала, и вскоре я замёрзла. Но возвращаться назад мне совсем не хотелось. Моя кожа покрылась мурашками, и когда я начала дрожать от холода, всё-таки решила вернуться в дом. Но тут же столкнулась лицом к лицу с новоявленным женишком. Оказавшись с ним наедине, я отчего-то испытала неловкость. Гарри прислонился спиной к дверному косяку и закурил. Я честно старалась не думать, что Саутвуд, кажется, первый мужчина, которому так идёт эта пагубная привычка.

– Может быть, ты перестанешь вести себя, как капризный ребёнок?

Его голос вывел меня из оцепенения, а нахлынувшая злость заставила забыть о холоде.

– Пошёл ты, – огрызнулась я, – ещё нотации мне читать собрался!

– Ты могла бы и прислушаться к советам старого друга, – усмехнулся Гарри, – я плохого не посоветую, ну и, учитывая, что скоро ты станешь моей законной женой…

– Послушай-ка, Саутвуд, – перебила я его, – я не собираюсь выходить за тебя замуж. Смотри, – я показала ему свою правую ладонь, – у меня есть пять причин. Первая – я тебя совершенно не знаю. – Левой рукой я загнула мизинец. – Вторая – даже то, что я сегодня увидела, не вызывает у меня никаких положительных чувств. – Тут я слегка лукавила, но всё-таки загнула большой палец. – Третья – я сама принимаю решения о том, что мне делать. – Загнула безымянный. – Четвёртая – я не хочу замуж в принципе, тем более за такого самодовольного болвана, как ты. – Загнула указательный и продемонстрировала ему единственный оставшийся. – А последнюю причину я пока не придумала, но, пожалуй, додумаешь сам!

Мой красноречивый жест оказался накрытым большой тёплой ладонью Гарри. Я выдернула руку и с вызовом посмотрела на него.

– Знаешь, Хейли, мне нравится, когда девушки зовут меня по фамилии, – улыбнулся он. – И, если честно, я сам не в восторге от того, что мне приходится брать в жёны взбалмошную, эгоистичную, безответственную девчонку, – последние четыре слова он произнёс с расстановкой, – у которой ещё молоко на губах не обсохло. Но у нас с тобой нет выбора, к моему сожалению. Хейли, неужели ты думаешь, что я не старался избежать этой свадьбы? Но, моя дорогая, выхода у нас нет, и даже ты теперь понимаешь это.

– Может быть, всё не так плохо? – спросила я скорее саму себя, нежели его. – Может, ещё есть возможность как-то избежать этого?

– Нет, – жёстко ответил Гарри, – хочешь ты этого или нет, но тринадцатого августа мы станем мужем и женой.

Все крохи симпатии и влечения, возникшие за вечер, тут же исчезли. Я ненавидела его! Всей душой! Мне пришлось признать в нём равного. Потому что он так же не стремился наладить отношения со мной, как и я с ним. Что ж, хоть что-то общее у нас было. Но, чёрт, как же я ненавидела его! За то, что он относится ко мне так, словно я уже стала его женой, за то, что даже не пытается сопротивляться родительской воле… И, кажется, он вовсе не оказался сражён моим очарованием так, как я на это рассчитывала.

Судя по тому, что сам Саутвуд тоже был не в восторге от идеи жениться на мне, но не нашёл никаких путей к отступлению, мы оба действительно были в полной заднице. Однако, в отличие от Гарри, я не собиралась мириться с этим беспределом и вести себя так, как будто сложившееся положение меня устраивает. Я планировала бороться за свою свободу.

========== Часть 4 ==========

Спустя примерно месяц с того дня, когда я официально была представлена будущему мужу, я поняла, что в одном он был прав: мы действительно находились в безвыходном положении. Я встречалась с несколькими юристами с целью найти лазейку в папиной ловушке, но все они разводили руками. Документы были составлены с таким умом, с такой предусмотрительностью, что мне пришлось признать собственное бессилие. И вот теперь мне приходилось делать вид, что я действительно готовлюсь к этому фарсу, имя которому – свадьба.

На вопросы журналистов я поначалу отвечала без особенного энтузиазма. А вопросов было более чем достаточно, и все, конечно, были связаны с предстоящим скоропалительным бракосочетанием. После того, как один журналист в своей статье заподозрил во мне отсутствие желания выходить замуж, я стала чуть более радушной по отношению к представителям прессы. Просто отец той статьёй был, мягко говоря, не особенно доволен. Так что я начала отвечать на однотипные вопросы с большей видимой охотой.

Да, мы держали наш роман в тайне. Нет, я не жду ребёнка. Конечно, свадьба будет пышной. Разумеется, гостей будет много.

И так далее, и тому подобное…

Однажды вечером мы встретились с подругами, и я наконец призналась вслух: у меня нет выхода, и уже через шесть недель мне предстояло принести клятву верности мужчине, которого я, в общем-то, не переносила. Гарри, к моему удовольствию, в поле моего зрения практически не появлялся. Мы засветились на фотографиях с посвящённого нашей официальной помолвке торжества, а также показались вместе на парочке мероприятий. В остальном мы с Гарри старательно избегали друг друга, впрочем, я теперь не особенно располагала временем и возможностью тусоваться, как прежде. Это вгоняло меня в депрессию, так что, встретившись с девчонками и жалуясь им на свою горькую судьбинушку, я приняла решение накачаться любимой текилой.

– Полегче бы ты, – обеспокоенно посоветовала Несси, когда я опрокинула в себя три рюмки подряд.

– Отвали, пожалуйста, – от всей души попросила я, – и так хреново.

– Может быть, – осторожно продолжила Ванесса, – и не стоит так расстраиваться, Хейли? Всё может оказаться не так уж и плохо. Вы ведь не дали друг другу даже шанса познакомиться поближе. Ты ведь сама говорила, что он достаточно привлекательный мужчина. Как считаешь, может быть, он мог бы тебе понравиться? А ты ему?

Глория фыркнула, допивая залпом мартини с водкой.

– Несс, какая ты всё-таки мечтательница, – ехидно промолвила она. – Хейли не зря искала пути избежать этого брака. Поверь мне, они с Саутвудом совершенно не подходят друг другу. По-моему, дорогая, – она обратилась ко мне, – ваши с ним родители совершенно съехали с катушек, ты уж извини. Конечно, они пытаются таким способом вразумить вас обоих, но…

– Подожди, – я перебила её жестом руки и влила в горло очередную рюмку текилы, – что ты хочешь этим сказать, Глори? Для Гарри этот брак, по-твоему, тоже наказание? Мне показалось, его родители решили женить его на мне просто потому, что других кандидаток на место под солнцем не оказалось.

Собственно, я действительно так думала. Иначе почему бы мои дорогие мама и папа в один голос твердили, какой Гарри «хороший мальчик» и как мне повезло, что со мной рядом будет такой разумный мужчина?

– О, ну конечно, – захихикала Глория, – то есть, я не хочу сказать, что жениться на тебе можно только по принуждению, в качестве кары за проступки, но твой жених, как бы это сказать… далеко не святоша.

Ванесса принялась хлопать глазами, уставив взор на Глорию.

– Ты должна немедленно рассказать всё, что тебе удалось разузнать, – возбуждённо выдохнула Несси, да и я буквально сгорала от любопытства.

– Что ж, – Глория была явно довольна произведённым эффектом, – на самом деле, информации не так уж много. Саутвуд никогда не имел серьёзных отношений с девушками, а те особы, с которыми его обычно замечали, обладали, скажем так, репутацией девиц, весьма лёгких на подъём. Несколько лет назад, по-моему, около четырёх, имя Саутвуда связывали с какой-то неприятной историей, что-то о распространении наркотиков. У меня не получилось узнать подробнее, то дело просто ужасно секретное, но одно я поняла: он там играл далеко не последнюю роль. Вроде бы это ещё как-то было связано с его двоюродным братом. Знаете, что я подумала – может, они всей семейкой занимаются чем-то нелегальным? А с полгода назад на одно серьёзное мероприятие, устроенное его отцом, твой Гарри, – я поморщилась при определении «твой», – притащил в качестве своей спутницы проститутку. Отец тогда устроил ему скандал. Думаю, по этой причине его и решили быстренько женить на тебе. Прекрасный вариант, не так ли?

О да, подумала я. Две паршивые овцы, я и Саутвуд.

Я сильно обиделась на маму с папой, потому что они-то рекламировали мне будущего супруга, как образец добродетели, а теперь вот вылезли на поверхность такие нелицеприятные подробности. Впрочем, козлина Саутвуд или же нет, разницы никакой. Я даже начала мириться с тем, что мне придётся стать его женой, во всяком случае, номинально. Вы же понимаете, что этот брак не мог стать фактическим ни при каком условии.

– Мда, подруга, – закончила свою тираду Глория, – мудаки слетаются на тебя, как мухи на… гхм… на мёд.

Я рассмеялась, хотя её намёк на моего бывшего был более чем прозрачен. И Глория, и Ванесса знали, что упоминать при мне имя моего самого большого разочарования в мужчинах не стоит. Поэтому я беззаботно попыталась перевести тему на более приятные вещи.

– Знаете, есть у этого всего одинсущественный плюс. Мои родители и родители Гарри собрались преподнести нам собственное жильё в качестве свадебного подарка. Здорово, да?

Что ж, у меня получилось отвлечь девчонок от обсуждения моей горькой судьбы хотя бы на тот вечер. Ей-Богу, терпеть их сочувственные взгляды у меня не было никаких сил. Знаете, на самом деле им обеим процесс подготовки к моей свадьбе казался чертовски весёлым, и их настроение – вместе с преследующими меня настроениями мамы и будущей свекрови – мало-помалу передалось и мне. Я окунулась в процесс подготовки с головой, и единственным, что меня не устраивало в грядущем бракосочетании, была личность моего жениха.

Должна сказать, что будущие родственники – я имею в виду Генри и Диану Саутвуд – действительно со временем понравились мне. Генри был во многом похож на моего отца. То ли тому способствовал общий род их деятельности, то ли старые друзья просто в своё время сошлись на почве этой самой похожести, но мой будущий свёкр производил впечатление надёжного, сильного мужчины. Для своих лет он был достаточно симпатичным, и, если опираться на внешнее сходство с сыном, я могла бы сказать, что в его годы и мой уже почти супруг останется красавцем. Диана же была такой деятельной женщиной, что её активность невольно заражала всех окружающих. Даже моя немного меланхоличная матушка рядом с Дианой становилась такой, словно вместо одной чашки кофе с утра выпила целых три. Генри и Диана были красивой, респектабельной парой. Будущая свекровь немного рассказывала мне о своей жизни и семье, в которую мне предстояло войти. Оказалось, что на самом деле Саутвуды – семейство поистине огромное, и родственников у моего жениха было очень много. Генри был родом из Нью-Йорка, и Диану, уроженку Сан-Франциско, он встретил, проводя каникулы у обитающих здесь родственников. В общем-то, две основные ветви семейства как раз обосновались именно в штатах Нью-Йорк и Калифорния – так далеко друг от друга. Я узнала, что история этой семьи охватывает собой многие десятилетия, и такому разбросу между крупнейшими ветвями Саутвуды обязаны давней Гражданской войне… Всё это оказалось неожиданно интересным для меня, только я считала ужасно неестественным тот факт, что историю своей будущей фамилии я узнавала не от исчезнувшего из поля зрения жениха, а от его матери.

Впрочем, я запретила себе думать о Гарри, потому что каждая мысль о нём портила мне настроение. С неумолимым приближением свадьбы я переставала жалеть себя: жалость уступила место страху. Я безумно боялась того, что моя семейная жизнь обещает стать по-настоящему несчастной, но как исправить эту перспективу на более радужную, не имела ни малейшего понятия.

*

Конечно, в преддверии свадьбы мы не могли не отправиться на девичник. Когда-то давным-давно мы с девочками условились, что девичник той из нас, кто соберётся замуж первой, будет проходить не где-нибудь, а именно в Лас-Вегасе. Неожиданно мои родители одобрили нашу затею, как будто давали мне возможность повеселиться в последний раз. По пути в соседний штат мы успели изрядно накачаться виски, и те сутки, что мы провели в увеселении, к счастью – или к сожалению – сохранились в нашей памяти достаточно смутно.

В общем-то, не было ничего такого уж особенного. Просто ящик разнообразного алкоголя и косяк травы для трёх одиноких девушек, одной из которой через четыре дня предстояло стать неодинокой. Никакого шика, никаких излишеств. Парочка ночных клубов и налёт на казино, где мы оставили добрую половину бюджета на девичник. Правда, перед тем, как мы направились в следующее место дислокации (мужской стриптиз), случился один весьма неприятный инцидент.

Одетая в алое микро-мини и бутафорскую фату, на выходе из казино я столкнулась с моим будущим супругом. По всему – под «всем» я подразумеваю его явный перегар и преимущественно мужскую компанию – было видно, что в этот вечер жених тоже решил отдать дань своей умирающей свободе.

– О, моя дорогая жёнушка, – Гарри не постеснялся грубо прижать меня к себе, попутно облапав мою задницу, как если бы был действительно рад меня видеть, и тут же прошипел мне на ухо: – Искренне надеюсь, что это не твой свадебный наряд.

– Не надейся, – хмыкнула я, списывая удовольствие от лапающих меня рук на последствия травки, и уже громче добавила, – и пока что я ещё не твоя жёнушка, милый. Так что соблюдай приличия.

– Эй, ребята, – игнорируя моё замечание и по-хозяйски обхватывая мои плечи рукой, Гарри обратился к своим спутникам, – познакомьтесь-ка с моей невестой. Та ещё стерва, но, согласитесь, весьма очаровательна!

В тот же момент мой взор обратился на одну из немногих представительниц прекрасного пола в окружении Гарри. Знаете, среди девушек моей профессии было много таких, кому повезло куда меньше, чем мне или Глории. Те из них, кто не хотел возвращаться к серой и скучной жизни без света софитов, зачастую становились работницами агентств, предоставляющих эскорт-услуги. А те, кому повезло ещё меньше, становились проститутками. Это считалось почти нормальной практикой в модельном бизнесе, вы понимаете. Я встречала таких неудачливых девиц прежде, и по блядской печати, неизменно появляющейся на хорошеньких лицах проституток спустя короткое время в этой сфере деятельности, безошибочно определила, что спутницей моего жениха была одна из них.

– Милый, – прощебетала я, выворачиваясь из-под руки Гарри, – я настоятельно рекомендую тебе записать номер твоей пары на этот вечер. Знаешь ли ты, что в нашем обществе принято считать, что секса после свадьбы между мужем и женой не бывает?

Мы с Гарри обменялись ещё кое-какими любезностями, в том числе я назвала его кобелиной, а он меня – бесчувственной сукой. Кое-как распрощавшись с женихом, я в компании подруг отправилась продолжать покорение Лас-Вегаса.

Наутро после девичника я проснулась в отвратительном самочувствии, что, собственно, было немудрено. Я долго думала, глядя на лежавшего в ногах моей постели мулата-стриптизёра, умудрилась ли я с ним переспать. Мужчина был полностью обнажён, в то время как на мне из одежды оставались только трусики и злосчастная фата, служившая мне покрывалом. Я решила, что вряд ли, потому что меня никогда и ни в каком состоянии не привлекали парни с таким оттенком кожи. К тому же он был весь в масле, фу. Поднять подушку от головы – в смысле, наоборот, – было сродни подвигу. На тумбочке у кровати я обнаружила полупустую бутылку Jim Beam, и решила, что бурбон поможет мне слегка вернуться в сознание.

Однако виски легло на старые дрожжи, и я, будучи по-прежнему пьяной, заставила себя вытащить свою ногу из-под стриптизёра и подняться с постели. На диване голая Глори спала, сплетённая в объятиях другого мулата, и я с грустью подумала, что уж она-то своего не упустила. Несси же обнаружилась в ванной: абсолютно одетая, она дрыхла, свернувшись калачиком около джакузи. В следующую минуту я глянула в зеркало и взмолилась всем известным мне богам, чтобы надпись «я выхожу за мудака и урода», замысловато выведенная на моей груди, не оказалась татуировкой. К счастью, это оказался всего лишь перманент. В противном случае у меня были бы серьёзные проблемы с декольтированным свадебным платьем.

Прежде, чем разбудить девочек, я привела себя в порядок и ещё несколько раз приложилась к бурбону. По телу разлилось блаженное тепло, и зрение мало-помалу стало проясняться. В конце концов стриптизёры были выставлены за дверь нашего люкса, получив соответствующую оплату своих услуг, девчонки по моему примеру привели себя в относительный порядок (хотя, с другой стороны, о каком порядке может идти речь после такой-то пьянки) и мы, попивая остатки Jim Beam, стали коллективными усилиями припоминать, чем закончилась предыдущая ночь. Несси утверждала, что я потребовала остановить лимузин у фонтана Белладжио и, плюнув на охрану, полезла в этом самом фонтане купаться. Это было весьма правдоподобно, учитывая, что жаркий пустынный климат Невады сводил меня с ума.

Словом, мы хором решили, что наш девичник удался. Единственным хреновым моментом общепризнанно был назван эпизод встречи с будущим мужем, правда, я махнула рукой и на это. Я приняла для себя решение: несмотря на то, что мне пришлось смириться с грядущей переменой фамилии и образа жизни, я сделаю всё это по своим правилам. Если Гарри так же сильно раздражён перспективой нашего совместного будущего, как и я, то всё не так уж плохо. Мы не будем лезть в жизнь друг друга, и наш брак будет только для вида. Конечно, это не самая лучшая судьба, на которую я могла рассчитывать, но, в конце концов, выбора у меня не было. Я смирилась с поражением в попытке избежать этого фарса. Но у меня ещё оставалась надежда на то, что после свадьбы мне удастся устроить свою жизнь так, как я по-настоящему хотела.

И отсутствие в перспективе бесчисленных тусовок неожиданно показалось мне лишь малой жертвой, о которой я почему-то даже перестала жалеть.

Мне кажется, именно в тот момент, приняв свою будущую судьбу как данность, я запустила колесо перемен, которые произошли со мной много позже. Ещё многое предстояло поменять в моём сознании, и ещё многое должно было произойти, чтобы родители могли быть довольными произошедшим со мной, но уже тогда я где-то очень, очень глубоко в душе начала понимать, что они были в чём-то правы. Но признать это вслух мне предстояло намного позднее.

========== Часть 5 ==========

Тринадцатое августа приходилось на субботу. Свадебная церемония была назначена на пять часов вечера – идеальное время суток для летнего бракосочетания. Выходя замуж по собственной воле, я не могла бы подобрать более подходящего момента для этого события. Но всё, конечно, было не так. Невольный характер моего брака и вызванная им депрессия, отпустившая было меня, снова навалилась на меня в свадебное утро, накрыв меланхолией, с которой у меня не было никаких сил и желания бороться.

Знаете, мне всегда казалось, что каждая девушка стремится запомнить день своего бракосочетания. Те немногие невесты, которых я видела, обычно пребывали в радостном возбуждении от предстоящих событий, но только не я. Я безучастно наблюдала в зеркале, как парикмахер колдует над моими тяжёлыми локонами, превращая их в незамысловатую, но красивую в своей простоте свадебную причёску. В итоге часть локонов оказалась приподнятой наверх, выгодно подчёркивая форму моего лица, в то время как остальные свободно струились по спине. После того, как парикмахер и визажист окончили свою работу, я впервые ощутила удовольствие от происходящего: следовало признать, что я никогда прежде не выглядела так хорошо, как в тот день.

Выбор моего подвенечного наряда тоже оказался на редкость удачным. Я мысленно вернулась в те дни, когда в компании матери, будущей свекрови и подруг выбирала фасон пошитого впоследствии на заказ платья. Ткань была не девственно-белой, но цвета шампанского; в сочетании с моей чуть загорелой под калифорнийским солнцем кожей это было очень красиво. Платье было без рукавов, лиф с довольно-таки скромным вырезом был расшит золотисто-кремовым жемчугом. Из такого же жемчуга был и заказанный для меня отцом эксклюзивный гарнитур: ожерелье с вправленными в него топазами и серьги. Юбка, в которую плавно переходил корсаж, была не слишком пышной, а небольшой шлейф не создавал преград к комфортному передвижению. Словом, я была поистине красивой невестой, нельзя было это отрицать. Правда, мне казалось, что я выглядела бы ещё прекраснее, не будь моё бракосочетание подневольным.

Но было некогда жалеть о чём-либо или предаваться грустным мыслям. Все вокруг казались такими радостными, что и я нацепила на лицо вынужденную улыбку, только чтобы не портить всю картину своим печальным личиком.

В последние десять минут своего девичества я, должно быть, представляла собой воплощение удивительной невинности. Пока отец вёл меня к алтарю, я, покорно держа его под руку, медленно шла, опустив глаза, так что длинные ресницы лежали на щеках, а моё лицо было прикрыто легчайшей фатой. Моё появление на дорожке, ведущей к алтарю, было вызвано восхищённым вздохом гостей, что, разумеется, весьма потешило моё самолюбие.

Жених не отставал от меня в привлекательности: я даже не могла себе представить, что Гарри будет так хорош в костюме. Его рубашка тоже не была белой, походя оттенком на моё платье, так что рядом мы выглядели удивительно гармонично. Правда, именно Гарри был, казалось, единственным человеком, которого не восхитил мой свадебный образ; он смотрел словно сквозь меня, а глаза казались замутнёнными, как будто мой наречённый жених хорошенько обдолбался перед бракосочетанием. Во время церемонии, которая проходила за городом на снятой по такому случаю вилле, у меня было немного времени для того, чтобы предаться грусти, пока моё лицо скрывала фата. Обидевшись на Гарри за его отсутствующий взгляд, я попыталась представить себе, на что была бы похожа свадьба, если бы между нами всё было по-другому. Странно, но у меня ничего не получилось, хотя я никогда не страдала недостатком воображения. Наверное, холодность Гарри была слишком уж очевидна, и я даже боялась, что вездесущие журналисты разгадают, в чём тут дело.

Удивительное дело, но я ужасно не хотела, чтобы информация о вынужденном характере нашего брака просочилась в прессу. Разумеется, для меня обычным делом было находиться в центре скандала, но я не желала, чтобы кто-то прознал о роли моих родителей в выборе спутника жизни для меня. Ну и ещё, конечно, я боялась потерять свою репутацию независимой девушки, которая определённо бы потерпела крах в случае одной-двух приближённых к истине статей. А долбаные папарацци буквально дежурили по периметру площадки, отведённой нам для бракосочетания. Так что приходилось из кожи вон лезть, лишь бы это фальшивое действо выглядело максимально естественным.

Когда Гарри, наконец, удостоил меня своим взглядом, мне захотелось, подобрав юбку, бежать прочь от места проведения церемонии. Было просто ужасно ощущать всю эту его неприязнь, явно сквозившую в его взоре, и я опять почувствовала себя самой несчастной на всем белом свете. Но я заставила себя прогнать жалость к своей персоне, и у меня получилось. Вместо этого я разозлилась. Спектакль под названием «Свадьба счастливой пары» был достаточно сложен, и я использовала всё своё актёрское мастерство, ведь у меня была одна из главных ролей. Так почему же Гарри не мог играть свою так же хорошо, заставляя меня отдуваться за нас обоих? Как будто это я тащила его под венец, ей-Богу.

Мы наконец обменялись брачными клятвами, и нас объявили мужем и женой. В дань традиции новоиспечённый супруг легонько коснулся моих губ своими, и меня почти ударило током. Не в прямом смысле, конечно, но одного незначительного подобия поцелуя с этим человеком хватило, чтобы меня словно пронзил заряд электричества. Я хорошо отдавала себе отчёт в том, что мой красивый муж с его сексуальным голосом вызывает у меня алогичное, почти противоестественное влечение. Противоестественное потому, что в остальном мои чувства к нему были далеки от положительных. Это противоречие выбивало меня из колеи, потому что было совершенно ненормально хотеть до дрожи в коленках кого-то, к кому испытываешь такую сильную неприязнь.

Как уже говорилось ранее, у моего супруга (возможно, чем чаще я стану это повторять, тем скорее привыкну) была действительно большая семья. Среди приглашённых добрую треть составляли родственники со стороны жениха. Пока Гарри и я под восхищёнными взглядами гостей танцевали наш первый танец, я нервно оглядывала своих новых родственников из-за широкого плеча супруга. И кто же все эти люди, мать их так и эдак? Рука Гарри лежала на моей талии весьма по-хозяйски, но, увлечённая разглядыванием окружающих нас людей, я забыла, что должна от этого испытывать раздражение. Саутвуд вёл меня в вальсе так уверено, что я задумалась, где же он научился танцевать. Мы толком не знали друг о друге ничего, но теперь были обвенчаны, и это казалось неправильным. Нет, не казалось – это, чёрт возьми, было неправильным.

Я подняла на него взор – наши глаза встретились. Наверное, мне просто так хотелось думать в эту по-настоящему кажущуюся волшебной минуту, поэтому я решила, что в его взгляде равнодушие уступило место чему-то другому, тёплому, нежному. Я понимала, что принимаю желаемое за действительное, но всё же даже эта иллюзия почему-то согревала моё сердце.

Его рука обжигала мою кожу даже через плотную ткань свадебного платья, а мы всё танцевали, глядя друг другу в глаза, и, наверное, выглядели со стороны действительно нормальными молодожёнами, счастливыми, захваченными чарующей атмосферой нашей свадьбы. В тот момент я почти почувствовала себя нормальной.

Когда колонки затихли, Гарри заговорил со мной впервые за этот день.

– Выглядишь прекрасно.

Вроде нормальная фраза, но слышали бы вы этот тон, которым она была сказана! Слова были брошены небрежно, как дань традиции, и я рассердилась. Наваждение прошедших нескольких минут покинуло меня, и я только холодно поблагодарила мужа за его внимание.

Начались общие танцы; едва только снова заиграла музыка, к нам с Гарри подбежала незнакомая мне девушка и повисла на шее моего новоиспечённого супруга. Неожиданно я испытала прилив оскорблённого чувства собственности, и смерила спину незнакомки (муж крепко обнимал эту самую спину) придирчивым взглядом. Девушка была облачена в золотистое платье, которое не скрывало того, что фигура её явно превышала модельные стандарты. По спине струились густые каштановые волосы, в которых закатное солнце играло золотисто-рыжими бликами. Когда объятие прервалось, девушка повернулась ко мне. Я автоматически отметила про себя, что она, конечно, была красавицей со своими янтарно-карими, потрясающе живыми глазами и чертами лица, выгодно подчёркнутыми умелым макияжем. Не успела я сделать выводы, как она с неменьшим пылом, чем моего мужа, обняла и меня.

– Добро пожаловать в семью! – прощебетала она, и я неловко обняла её в ответ, бросив на Гарри недоумённый взгляд из-за её плеча.

– Кат, – улыбнулся Гарри, заставив девушку отпустить меня, – где Фредди?

Девушка обернулась через плечо и махнула рукой в ответ.

– Да вон он идёт, дурак старый…

«Старый дурак» оказался одним из двух шаферов Гарри, на которых я до этого не успела обратить внимание. Он был мало того, что ровесником моего мужа, так ещё и походил на него, как две капли воды. Те же самые светлые волосы – только немного другого оттенка, – те же тонкие черты лица и не по-мужски красивые губы. Правда, глаза у незнакомого мне Фреда были голубыми, а выражение лица казалось куда более дружелюбным, чем у Гарри.

– Вау, – не сдержала я восхищённого вздоха, – да вы прямо как близнецы.

– Близнецы-то близнецы, да только разные отцы! – нараспев выдала девица, которую мой муж назвал Кат. Я снова почувствовала себя неловко, а ситуацию разрешил, как ни странно, Гарри.

– Хейли, дорогая, – мне почудилось, что он выделил это обращение таким тоном лишь затем, чтобы передразнить моё «милый», ехидно сказанное при встрече на девичнике, – рад представить тебе Фреда. Он не только мой кузен, но и ближайший друг, – при этих словах Фред лучезарно улыбнулся мне и запечатлел на моей руке галантный поцелуй, – а это Катриона, его жена.

Девушка расцеловала меня в щёки, и я искренне поразилась её радушию.

– Да-да, я – ещё одна миссис Саутвуд. Уверена, мы с тобой подружимся! – заявила она, а я опять смутилась.

– Кат, любимая, – позвал её Фред, – пожалуйста, постарайся не шокировать Хейли. Думаю, этот день и так для неё достаточно тяжёл.

– Ох, – Кат махнула на мужа рукой и доверительно шепнула мне: – Эти Саутвуды, ты знаешь, порой бывают такими занудами. Ворчит, как старый пень… Впрочем, дорогая кузина, у нас ещё будет время поболтать, а пока – развлекайтесь, а то что это мы всё обо мне да обо мне! – расхохотавшись, Катриона схватила супруга под руку и смешалась вместе с ним в толпе танцующих.

Гарри снова приобнял меня за талию, начиная новый танец. И очень вовремя, ведь мы стояли посреди настила, как два истукана, и некоторые гости уже успели наградить нас изумлёнными взглядами.

– Нет, правда, – как ни в чём ни бывало заговорила я, едва ли не впервые начав беседу с Гарри самостоятельно, – вы просто безумно похожи. Я понимаю, что вы кузены, но…

– Всё очень просто, – от улыбки Гарри, в первый раз адресованной мне, по венам разлилось тепло, – мой папа и папа Фреда – близнецы. Поэтому мы с кузеном так похожи. Нас многие даже путают, и ты не первая, кто решил, что мы родные братья. Ты попала в по-настоящему большую семью, Хейли.

– О, не беспокойся, я не займу много места, – попыталась я пошутить, и неожиданно эта попытка увенчалась успехом, развеселив Гарри.

Вечер продолжался. Солнце давно село. За нас было выпито такое количество тостов, что гости должны были давно свалиться замертво. Но веселье продолжалось, и я станцевала с огромным количеством людей. По традиции с отцом, свёкром, и прочими родственниками мужа. Когда я танцевала с Фредди, он искренне пожелал мне счастья и сказал, что с его братом я смогу построить по-настоящему крепкую семью. «Очень сомневаюсь», – подумала я, но вслух сердечно поблагодарила нового родственника. Потом я снова пересеклась с Кат, и на этот раз мы поговорили немного дольше. Кат сообщила мне, что мы с Гарри наверняка будем очень, очень счастливы, ведь мы поженились тринадцатого числа – сама Катриона считала это хорошей приметой, потому что сама вышла замуж за Фреда именно тринадцатого. Я вежливо улыбнулась новоиспечённой кузине, как назвала меня Кат, а сама подумала, что мой брак не могла бы сделать счастливой никакая из возможных «удачных дат».

Конечно, наши родители пытались устроить для нас с Гарри свадебное путешествие, но мы ещё в самом начале подготовки, не сговариваясь, синхронно проявили в этом вопросе твёрдость. Ни я, ни, очевидно, он не хотели лететь куда-то с тем, чтобы провести наедине какое-то время. Такой отдых был бы безнадёжно испорчен. Общественности наш отказ от медового месяца мы объяснили необыкновенной занятостью обоих. Так что сразу после свадьбы мы отправились в наш с Гарри новый дом.

Прежде я никогда не бывала здесь, так как мама и Диана решили устроить нам сюрприз. Матушка прекрасно была знакома с моими вкусами, а свекровь – со вкусами своего сына, так что они вдвоём задались целью сделать наше семейное гнёздышко по-настоящему уютным для нас обоих. Утомлённая сложным для меня во всех смыслах днём бракосочетания, я мало что успела рассмотреть в своём новом жилище, однако то, что я увидела, определённо понравилось мне. То ли моя мама принимала в обустройстве дома больше участия, то ли наши с Гарри вкусы в чём-то совпадали, но в тот момент я не заметила ничего, что мне захотелось бы переделать.

Конечно, вы не увидите ничего странного в том, что я отправила Гарри ночевать на диван в гостиной. О, разумеется, я не собиралась пускать его в супружескую постель.

Хочу объяснить: моему странному желанию к Гарри потакать я не собиралась. Тому было множество причин. Для начала, я не хотела, чтобы сам Гарри знал, как волнующе действует на меня его близость. Такой власти над собой я не могла бы ему позволить. Далее, секс между новоиспечёнными супругами наверняка сделал бы этот брак более реальным. Пока он был чисто номинальным, я могла тешить себя иллюзией независимости. Ну и напоследок, я думаю, что влечение в нашем случае было односторонним. Потому что Гарри не сделал ни единой попытки воспротивиться моему посылу в сторону гостиной. И, кажется, мой муж не очень-то этому расстроился. Только усмехнулся и пробормотал что-то про «не больно-то и хотелось».

Моё самолюбие было ущемлено, но, с другой стороны, я молча благодарила Бога за поведение мужа, ведь если бы он проявил настойчивость в вопросе супружеского долга, я бы точно сдалась. Ненавидела бы себя, но сдалась бы.

– Спокойной тебе ночи, миссис Саутвуд! – заорал Гарри из гостиной.

– Тебе тоже, – не утруждаясь повышать голос, дабы муж услышал мой ответ, проговорила я.

«Миссис Саутвуд»… Пора привыкать к этой мысли. Хейли Мишель Саутвуд. Красиво, но моё новое имя казалось мне совершенно чужим. Я не могла знать точно, как долго продлится наш с Гарри брак и что нас ждёт впереди, но твёрдо решила, охраняя свою давно потерянную добродетель, держать супруга на максимальном расстоянии от себя, хотя бы до тех пор, пока мы не узнаем друг друга получше.

Впрочем, я даже не знала, будет ли у нас такая возможность, потому что мы оба не проявляли к такому узнаванию особенного интереса.

С этой мыслью я провалилась в царство сновидений.

========== Часть 6 ==========

В моё первое утро в новом доме я проснулась от звука голоса Гарри, и тут же поставила себе мысленную пометку впредь не пренебрегать замком на двери оккупированной мною спальни, задумывавшейся, как супружеская.

– Вот, жёнушка, я и узнал о тебе кое-что новое, – разбудивший меня голос мужа был полон нескрываемого удовольствия, – у тебя, знаешь ли, просто прелестная задница.

Я молча поправила одеяло, сползшее во время сна и теперь бесстыдно открывающее мужиному взору филейную часть моего тела. Гарри нагло улёгся поверх этого самого одеяла рядом со мной, подложив под голову скрещённые руки.

– Свали отсюда, – проворчала я, поражаясь бесцеремонностью человека, ставшего моим супругом менее суток назад.

– Милая, я имею право не только возлежать на супружеском ложе, – хитро подмигнул мне Гарри, – но и заниматься здесь кое-чем ещё.

Я, отвернувшись, молча вытащила из-под своей головы подушку и, не глядя, кинула её в ту сторону, откуда доносился весёлый голос моего супруга. Ну как можно пребывать в таком добром расположении духа с самого утра?

Гарри рассмеялся, очевидно, поймав подушку в полёте, и сказал:

– А теперь поведай мне, почему я провёл ужасную ночь на неудобном диване, в то время как в нашем доме есть гостевая спальня?

– А в нашем доме есть гостевая спальня? – эхом откликнулась я, думая, что словосочетание «наш дом» режет мне слух.

– Поня-ятно, – протянул Гарри.

Я села на постели, завернувшись в ту часть злополучного одеяла, которая не была придавлена телом супруга. Гарри лукаво рассматривал меня, и, судя по его взгляду, открывшееся ему зрелище явно доставляло мужу удовольствие. С удивлением я отметила, что супруг был уже полностью одет. Облачённый в классические брюки и нарочно выпущенную из-под ремня рубашку, с растрёпанными волосами, он был так хорош, что у меня защемило сердце. Интересно, зачем он пришёл? Наверстать упущенное прошлой ночью? Думаю, в тот момент я не отказалась бы от порции хорошего утреннего секса с этим человеком, потому что спросонья мой мозг отказывался припомнить все те причины, почему наш с Гарри брак не предполагал исполнения супружеского долга.

Однако, к моему разочарованию и облегчению, Гарри пришёл в спальню не за этим.

– Знаешь ли, Хейлз, – так меня никто раньше не называл, и однозначного мнения о такой версии моего имени я составить в тот момент не могла, – у нас в холодильнике повесилась мышка.

– Почему меня должна была волновать какая-то мышка? – легкомысленно отозвалась я, приглаживая растрёпанные волосы ладонью.

– О, ми-и-илая, – протянул Саутвуд, разглядывая мои обнажённые плечи без малейшего стеснения, – тебе стоит привыкнуть к тому, что ты теперь стала хозяйкой. Так что тебя определённо должна волновать и повесившаяся в холодильнике мышь, и наведение порядка в столь щедро подаренных нам хоромах.

Остатки сна как рукой сняло, когда он это сказал. Я выпрямилась, тут же оставив в покое запутанные волосы, и воззрилась на супруга, как баран на новые ворота.

– В смысле наведение порядка? Ты хочешь сказать, что уборкой и готовкой должна заниматься я сама? Но я планировала нанять домработницу…

– Ну уж нет, – оборвал он меня, – никаких слуг в нашем доме не будет. И это даже не обсуждается.

– Мы экономим? – с паникой в голосе спросила я. Конечно, мы с Гарри оба происходили из более чем обеспеченных семейств, и моё приданое, не скрою, было довольно-таки щедрым, однако во всём остальном нынче я была ограничена. Моё месячное содержание было не то чтобы скудным, на шпильки и булавки должно было хватить с головой, но я-то привыкла жить на широкую ногу! О послесвадебном финансовом положении Гарри я осведомлена не была, так что со страхом ожидала его ответа.

– Нет, – засмеялся муж в ответ, – у нас нет никакой нужды экономить. Ты вышла замуж весьма удачно, Хейлз, – Гарри снова мне подмигнул. – Моего дохода хватит нам обоим, даже без твоих денег.

Я подумала, что к тому моменту, когда я получу неограниченный доступ к собственным финансам, наш брак, вероятнее всего, распадётся, но вслух я этого говорить не стала.

– А чем ты вообще занимаешься? – с неожиданным даже для себя самой интересом спросила я. Бог мой, я не знала о Гарри даже этого! – Семейный бизнес, все дела?

– О, нет, – казалось, Саутвуд открестился от этой идеи с такой поспешностью, что меня обуяло неуёмное любопытство. – несколько лет назад мы с Фредди решили заняться организацией всяческих праздников, мероприятий, знаешь. Открыли сразу два филиала, здесь и в Нью-Йорке. – Гарри говорил охотно, словно мой интерес ему польстил. – Тот, что в Нью-Йорке, прогорел из-за высокой конкуренции, а здешний вполне так занял своё место в нише подобных агентств.

– Ну, может, тот филиал прогорел из-за твоего непосредственного участия, – съехидничала я раньше, чем успела подумать.

Моё замечание явно обидело Гарри, потому что он тут же поднялся с кровати и высокомерно поглядел на меня сверху вниз.

– Никто не запрещает тебе так думать, – от прежнего веселья в голосе не осталось и следа, и я пожалела о своих необдуманных словах. – В общем, ты поняла меня – в доме должна быть чистота и вкусная еда. И не забывай, Хейли, – почему-то меня обуяла тоска, что он не назвал меня «Хейлз», как несколько минут назад, – теперь я, а не твои родители, являюсь твоим опекуном, так что ты целиком в моей власти.

Каким-то очень быстрым движением Гарри обошёл кровать и оказался с той стороны, где я сидела. Я не успела и слова сказать, как его лицо оказалось в опасной близости от моего, и, глядя на меня в упор, процедил:

– Полностью, Хейли.

И так же быстро покинул мою комнату. Я хотела было запустить в него подушкой, но уже не шутливо, а на полном серьёзе со всей обуявшей меня злостью на его напоминание о моей беспомощности, но несчастная подушка угодила лишь в закрывшуюся за мужем дверь.

Нет, вы только подумайте, как он мог сказать такое? Я, естественно, благополучно забыла, что вспышка его холодности была вызвана моей неосторожной фразой, так что мой гнев не знал предела. Некоторое время я пылала от ярости, которая помешала мне снова уснуть, а потом решила всё-таки осмотреть своё новое жилище, чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей.

Что же, я была вынуждена признать, что по степени уюта мой новый дом не уступал родительскому. Гостевая спальня была отделена от супружеской небольшим, но комфортным кабинетом. В кабинете, помимо удобных кресел, письменного стола и пушистого ковра, были внушительных размеров книжные полки. Все книги, которыми те были заполнены, совершенно новые. Обе спальни, обустроенные со вкусом, вызывали чувство защищённости, и мне это очень понравилось. Была там ещё одна комната, с бледно-жёлтыми обоями и паркетным полом, совершенно без мебели. Я постаралась отогнать от себя мысль, что из этого помещения кто-то планировал однажды обустроить детскую. Ванная комната поражала своим великолепием, и я с восторгом отметила, что мама заполнила шкафчики всеми моими любимыми средствами по уходу за собой.

На первом этаже, соединённом со вторым винтовой лестницей, располагались гостиная, кухня и столовая, а также ещё одна ванная. Просторная гостиная с её мягкими креслами и диваном, на котором провёл предыдущую ночь Гарри, была просто очаровательной, словно созданной специально для приёма гостей, но не кого попало, а только самых близких. Она аркой соединялась со столовой, где длиннющий дубовый стол, явно рассчитанный на большое количество персон, занимал почти всё свободное пространство. На стенах ненавязчивые картины чередовались с подвесными цветочными горшками, которые заставили меня нахмуриться. Я, конечно, понимала, что буду забывать поливать эти несчастные растения. Кухня не вызвала у меня особенного восторга, потому что идея приготовления пищи не вдохновляла меня нисколечко.

В общем и целом, я была очень довольна этим «семейным гнёздышком», но перспектива того, что в просторных помещениях придётся наводить порядок мне самой, заставляла меня печалиться. Впрочем, уборка ещё не так страшна, как кулинария, ведь я в своей жизни ни разу не пожарила даже яичницы.

Будучи всё ещё обиженной на Гарри, я твёрдо решила, что он останется без ужина. Но мой собственный организм подвёл меня, когда в начале пятого желудок взбунтовался от тех нескольких чашек кофе, которые послужили мне завтраком, обедом и ужином. Обдумав гастритную перспективку, я заказала на вечер пиццу. Ну а что, и сама поела, и Гарри накормила. Не то чтобы он был очень доволен, но я-то нашла спасение от нависшей было надо мной угрозы готовки. В течение недели я заказывала на дом различную еду, на восьмой день накупила в супермаркете полуфабрикатов.

Хмуро разглядывая разогретую в микроволновке рыбную котлету, Гарри заявил:

– Что же ты за женщина такая, Хейли? Даже пожрать нормально приготовить не можешь.

И вот уж не знаю, что меня оскорбило – его пренебрежительный тон или же то, что он считал меня полнейшей неумехой (кем, собственно, я и была), но я твёрдо решила освоить азы кулинарии.

На следующий день забытый в духовке мясной пирог устроил в нашей кухне первый маленький пожар.

Первый и не последний. Далеко не последний.

*

В конце концов я научилась более или менее сносно готовить. Мне очень помогли советы мамы и свекрови, а так же Катрионы, которая вместе с Фредом стала частой гостьей в нашем с Гарри доме. Роль домохозяйки поначалу претила мне, но потом я даже стала получать удовольствие от происходящего. Особенно тогда, когда после трёх локальных пожаров и замены похеренной кухонной плиты на новую, после отрезанного огромным ножом маникюра (сто пятьдесят долларов в мусорку), после нескольких сгоревших сковородок, спаленных кастрюль и обожжённых пальцев приготовленная мной еда стала более чем отдалённо напоминать что-то съедобное. Я была горда собой, как будто совершила нереальный подвиг. Впрочем, конечно, для меня это всё и было подвигом, ведь всего за несколько недель усердных попыток освоить азы кулинарии я определённо достигла успехов и не собиралась останавливаться на этом.

Конечно, пока мой контракт не истёк, я нередко ездила на любимые съёмки. Правда, домашние дела так выматывали меня, что я частенько навлекала на себя гнев своего агента и недовольство фотографов. Впрочем, я не особенно волновалась по этому поводу. В целом мой род деятельности процветал, и мне даже предложили эпизодическую роль в намечающемся блокбастере. Эта роль могла бы стать огромным прорывом в моей карьере не только, как первая моя актёрская работа; фильм был достаточно «звёздным» и определённо принёс бы мне какую-никакую славу. Перспективы открывались радужные, и я была необыкновенно довольна своими достижениями. Если до того момента я планировала продлевать контракт с Jamile, то теперь задумалась о том, чтобы пойти дальше. Да, съёмки были на стадии подготовки, но первичный кастинг я с лёгкостью прошла, а само по себе предложение поучаствовать в фильме было поистине большим прорывом для меня.

Как-то раз подруги решили вытащить меня на какую-то тусовку, ну, знаете, как в старые добрые времена. Естественно, я не поставила Гарри в известность относительно моих планов, и он, кажется, немного обиделся на меня. Но хуже было то, что вслед за моим появлением в свете пресса разразилась несколькими нелицеприятными статьями, в которых обсасывался наш с Саутвудом предполагаемый развод и вообще осуждалась наша скоропалительная женитьба. Родители были очень недовольны подобным поворотом, так что нам с Гарри пришлось вместе посетить несколько мероприятий, чтобы развеять все эти слухи.

Я говорю «пришлось», потому что Гарри и я после первого супружеского утра практически не общались. Наши беседы сводились к привет-пока по утрам и вечерам. Иногда он или я спрашивали другого, как дела и как прошёл день, но не более того. Мы, кажется, продолжали злиться друг на друга. Он на меня – за колкое замечание, а я – за ядовитые реплики о моей ему принадлежности. Как два маленьких ребёнка, мы дулись друг на друга, и никто не считал себя обязанным пойти на первый шаг к примирению. Так что наше с ним знакомство так и не сдвинулось с мёртвой точки, и всё, что я узнала о нём, ограничивалось лишь полученной в первое утро информацией. Словом, наш брак в первые же недели стал именно таким, как я думала. Мы жили под одной крышей, ночевали в соседних спальнях, ели за общим столом. По большей части он обеспечивал меня, а я занималась благоустройством нашего быта, так что в некотором роде мы всё-таки стали мужем и женой, но супругами, которые старательно избегают общества друг друга. Я даже привыкла носить его фамилию, хотя сочетание «Хейли Саутвуд» поначалу вызывало у меня недоумение на тему «а что это за моя тёзка носит фамилию моего как бы мужа, о, погодите, да это же я».

Стабильно каждые выходные к нам на ужин приходили Фред и Катриона. Я уже упоминала, что «кузина» поспособствовала моему обучению готовке, так вот, осознав, что я полный профан в этой сфере, она милосердно стала преподавать мне эту хитрую науку. Сама Кат готовила потрясающе вкусно. Своё умение, которое я приравнивала к божественному дару, девушка объясняла тем, что ей рано пришлось учиться готовить самостоятельно. В любом случае, благодаря ей я сумела поставить отбившийся от рук быт на место. Катриона иногда помогала своему мужу и Гарри в их работе, делясь с теми креативными идеями для праздников, но в остальном она была стопроцентной домохозяйкой, матерью-наседкой, даром что детей у них с Фредом не было. Удивительно, но общество Катрионы действительно нравилось мне, и я чувствовала, что между нами зарождается подлинная дружба. Кат была весьма болтлива, так что я очень быстро узнала, что они с Фредом были женаты уже почти пять лет. Именно пятая годовщина их брака в середине октября стала первым праздником, который мы с Гарри посетили вместе не по принуждению. К слову сказать, я считала, что Кат и Фредди были осведомлены о причинах нашего с Гарри скоропалительного бракосочетания, потому что, поднабравшись на годовщине, Кат шепнула мне, что мы с мужем – два идиота.

– Вот если бы вы дали друг другу шнапс… В смысле, шанс… – мечтательно протянула она, так что я даже умудрилась непринуждённо рассмеяться в ответ на её замечание.

Но мы с Гарри не давали друг другу никаких шансов. На людях Саутвуд был со мной предельно сердечен, заботливо приобнимал меня за плечи, когда мы куда-то ходили, а вот наедине, казалось, едва замечал моё присутствие. Поначалу меня это оскорбляло и только усиливало чувство обиды, но со временем я смирилась и даже научилась отвечать ему взаимностью. Во всяком случае, мы не ссорились, а это было уже что-то. Никаких подколов и язвительности, лишь убийственная холодность.

Несмотря на то, что с моим клубно-тусовочным прошлым было определённо покончено, я отчего-то не чувствовала сожаления от этого. Мне казалось, что та страница моей жизни теперь бесповоротно перевёрнута, но мне стало даже как-то спокойнее. Жестокие отцовские меры всё-таки возымели желаемый эффект, и единственным, о чём я жалела, был тот факт, что для становления мозгов на место мне пришлось потерять свою свободу – во многих смыслах.

Хотя я не могла бы сказать, что была несчастлива в эти первые недели своего супружества. Да, в обществе мужа я чувствовала себя порой весьма неуютно, но в остальном мне было почти хорошо. Было странно для меня, вечной тусовщицы, найти удовольствие в домашнем хозяйстве. Я начала иногда задумываться о том, что, может быть, именно это было моим призванием, а вовсе не модельный бизнес. Но в то время такие мысли ещё казались мне почти кощунственными.

Но я понимала, что в скором времени, возможно, они перестанут мне таковыми казаться. В конце концов мои подозрения оправдались, правда, несколько иначе, чем я ожидала.

========== Часть 7 ==========

Следующим, что мне предстояло узнать о муже, была дата его рождения. Что самое обидное, узнала её я не от Гарри, а от всё той же болтушки Кат. Просто за десять дней до предстоящего события она в свойственной ей манере во время телефонного звонка поинтересовалась, почему они с Фредом до сих пор не приглашены на празднество. Я испытала неловкость, признаваясь, что не понимаю, о чём она. Катриона вздохнула и сообщила мне, что за праздник она имела в виду.

В общем, мало того, что Гарри Саутвуд оказался Скорпионом, так его день рождения ещё и приходился на тридцать первое октября. Хэллоуин. Мой любимый с детства праздник. Я действительно чувствовала себя не в своей тарелке, когда, узнав о дне рождения мужа, решилась в тот же вечер побеседовать с ним.

- Мм. Гарри? – я нарушила привычное для совместной трапезы молчание, нервно ковыряя вилкой в картофельном соусе (еда получилась отличной).

- Что? – изумился он с набитым ртом. Меня почти умилила эта картина.

- Через десять дней Хэллоуин… И твой день рождения, да? – непередать, какой идиоткой я ощущала себя в ту минуту.

- Ну, - Гарри опешил, - да, и что?

- Я тут подумала, - набрав в лёгкие побольше воздуха, остаток предложения я проговорила на одном дыхании, - мы могли бы, знаешь, устроить вечеринку. Позвать друзей, украсить дом и всё такое прочее.

Саутвуд нахмурился, настороженно глядя на меня через стол (ужинали мы друг напротив друга). Я понимала его опаску, ведь, в конце концов, это был наш самый длинный приватный разговор за всё время супружества, не считая, конечно, того первого утра. Да и содержание беседы было, наверное, достаточно неожиданным.

- В общем-то, да, мы могли бы, - согласился он после неприлично долгой паузы. – Знаешь, Хэллоуин – мой самый любимый праздник, и не только из-за дня рождения.

Он улыбнулся как-то по-детски трогательно; такой улыбки я прежде у него не видела. Почему-то выражение его лица серьёзно зацепило какие-то струны в моей душе, и эти струны тоскливо заныли. Неуверенно вернув ему улыбку, я пробормотала:

- Да, мой тоже.

Почему-то тот факт, что мы с Гарри обожали один и тот же праздник, странным образом обнадёжил меня, так что я действительно обрадовалась своему решению завести этот разговор. Остаток того вечера мы провели, составляя список гостей и обдумывая, что нам потребуется для этой вечеринки.

*

Несмотря на то, что у нас было чуть больше недели для подготовки к празднику, всё прошло без сучка без задоринки – я, наконец, сумела оценить качество работы ребят из конторы Саутвуда. Они действительно знали своё дело. Мало того, что уже на следующий день после принятия решения о вечеринке были готовы потрясные пригласительные (все до единого именные, и все в форме чёрно-оранжевых черепов! Жуть, какие прикольные), так я могла с удовольствием наблюдать, как ребята колдуют над нашим жилищем, без особого труда превращая его в идеальное место для Хэллоуинской тусовки. Они же помогли нам с Гарри с костюмами, и я просто не могла дождаться тридцать первого октября, чтобы поскорее надеть свой.

Народу было созвано немеренно. Мои друзья-приятели (из которых о вынужденности нашего брака знали лишь Глория с Ванессой), друзья и родственники Гарри (родственников оказалось ощутимо больше, чем друзей, и в бесчисленных кузенах я давным-давно запуталась, так как их действительно было очень много и большая часть из них были ровесниками моего супруга) и все в подобном духе. Все до единого соблюли дресс-код – маскарадные костюмы, и никто не остался равнодушным к внутреннему убранству нашего семейного гнёздышка. Гирлянды из весьма натурально сделанных летучих мышей, тыквы самых разных размеров с горящими внутри них свечами, декоративные черепушки и даже притаившийся в углу гостиной очень натуральный скелет составляли мрачноватую атмосферу нашего дома. Тут впору было хлопать в ладоши, как маленький ребёнок, потому что всё это действительно походило на лучшую Хэллоуинскую вечеринку в моей жизни.

Мы с Гарри составили весьма симпатичную пару пиратов. Облачённый в кучу исторически правдоподобной одежды, Гарри выглядел так, что мог бы без труда заменить Джонни Деппа в роли Капитана Джека Воробья. Ей-Богу, он даже не отказался от услуг гримёра, который жирно обвёл ему глаза подводкой. Вопреки здравому смыслу, я исподтишка любовалась супругом, втайне лелея надежду, что и он доволен моим обликом.

Моя пиратка получилась куда более современной. Чёрный корсет облегал мой торс, как вторая кожа, юбка спереди едва прикрывала стратегически важные места, а сзади волочилась длинным шлейфом. На художественно всклокоченной шевелюре залихватски сидела широкополая шляпа с черепом и двумя перекрещёнными костями, а моему яркому макияжу и бижутерии могла бы позавидовать любая дамочка лёгкого поведения.

Мои подруги тоже оценили качество вечеринки, а уж они точно были ценителями в этом вопросе. Глория выглядела чересчур невинной в облачении ангелочка, а зелёный костюм лесной нимфы удивительно шёл к рыжим волосам Ванессы. Первая, кстати, явилась в сопровождении очередного то ли поклонника, то ли бойфренда – я даже почувствовала стыд, что не в курсе похождений моих подруг, с которыми, захваченная бытом, так мало встречалась в эти недели. Ванесса пришла одна, как обычно, но после буквально поразила меня, когда я обнаружила её в тени винтовой лестницы, целующейся с одним из троюродных братьев Гарри. То есть, если бы это была Глори, я бы совсем не удивилась, но Несси редко позволяла себе такого рода обжиманцы на вечеринках. Её отношения с сильным полом вообще были близки к нулю, а вот теперь… Я даже задумалась, а не станет ли моя подруга по такому поводу ещё одной миссис Саутвуд в недалёком будущем.

А за столом алкоголь лился рекой; поначалу приличные тосты за день рождения моего супруга сменялись похабными. Катриона, разодетая в готичную Алису, которая из Страны Чудес, предложила выпить за новую Саутвуд, то есть за меня. Звучал тост приблизительно так:

- За новоиспечённую супругу одного говнюка! Фредди, не надо так на меня смотреть.

Фред, в сочетании с одеянием супруги нарядившийся Безумным Шляпником, извиняющимся взглядом посмотрел на Гарри, но тот великодушно махнул рукой, давно привыкший, что у Кат всё сначала на языке, и только потом уже на уме.

Кстати, о Кат. Когда торжественная часть мероприятия была позади, и гости разбрелись по дому и лужайке, попивая коктейли, я столкнулась с Катрионой у туалета. Она взяла меня за плечи и, приподняв одну бровь, какое-то время смотрела в упор на меня. Я решила, что она уже накачалась, и хотела было что-нибудь по этому поводу сказать, но Кат опередила меня.

- Когда же вы двое, - голос «кузины» был совершенно трезв и вменяем, как и сфокусированный на мне взгляд, - перестанете ломать эту глупую комедию?

С этими словами она отпустила меня и исчезла в гостиной, оставив меня недоумевать, что же она имела в виду. Была ли комедией игра в счастливую пару или же наше нарочитое игнорирование друг друга вне публики? Я затруднялась ответить на этот вопрос. Особенно учитывая тот факт, что в моём желудке плескалось неопределённое количество рома.

Расходились гости около трёх часов ночи. Мы с Гарри честно предлагали самым пьяным остаться у нас, предлагали хором, не особенно задумываясь над тем, где будем обустраивать людей. Но все синхронно отказывались, с неприличным гоготом утверждая, что не хотят мешать нам определённым образом продолжать праздник в тесном семейном кругу. Удивительно, что я от этих замечаний краснела, как девочка, да и Гарри явно выглядел смущённым. Почему-то мне казалось, что это не совсем соответствует нашим ролям счастливых молодожёнов.

Провожая самых стойких гостей, мы с Гарри стояли рядом, и он непринуждённо обнимал мои плечи. Хотя непринуждённым это, должно быть, казалось лишь ему, потому что, разгорячённая алкоголем и близостью красавца-пирата, я чувствовала себя, как на иголках. Поэтому, когда мы остались вдвоём, я с поразительной скоростью взлетела вверх по лестнице, путаясь в юбке, и даже едва не забыла пожелать мужу доброй ночи. Гарри эхом откликнулся на моё пожелание, и я обернулась с площадки второго этажа, чтобы увидеть, как он наблюдает за моим бегством.

В спальне меня ждал неприятный сюрприз в виде неснимающегося корсета. Надевать этот предмет туалета мне помогала Несси, умудрившаяся не только завязать шнуровку со всей пролетарской ненавистью, но и спрятать концы этой шнуровки так удачно, что я и дотянулась-то до них не сразу. Все попытки провернуть корсет завязками вперёд увенчались лишь больно впившимися в рёбра костяшками. Плюнув на это дело, я попыталась устроиться на мягкой кровати, решив, что утром, трезвая, я смогу справиться с этим квестом. Но не тут-то было! Корсет мешал мне дышать глубоко, что было просто необходимо для того, чтобы спокойно заснуть в моём состоянии. В конце концов спустя треть часа я решила во что бы то ни стало избавиться от противного предмета одежды, и для этого мне были нужны кухонные ножницы. Я тихонечко спустилась вниз, и следующим неприятным открытием оказалось то, что мой муж не находился в своей спальне, как я рассчитывала, а сидит в гостиной перед плазмой, бездумно переключая каналы, уже переодетый в домашний халат.

Конечно, я не сумела прошмыгнуть в кухню незамеченной, так что натолкнулась на его изумлённый взгляд. Я старалась держаться невозмутимой, словно для меня нормальное явление расхаживать почти в четыре утра по дому в чулках, трусиках и корсете (ведь юбку-то я сняла без особенных проблем, а про шляпу вообще молчу). Гарри же явно был впечатлён открывшейся картиной, судя по его взгляду, но голос его был ровным и спокойным.

- Что-то случилось?

Я заправила прядь волос за ухо.

- Корсет не могу развязать, - призналась я, - а спать в нём невозможно. А ты почему здесь?

- Просто не могу уснуть, - пояснил Гарри, вставая с дивана, - иди ко мне, помогу с корсетом.

Ох, я понимала, что не следует этого делать, что лучше всего было бы отказаться от его помощи и придерживаться предыдущего плана и бежать на кухню за ножницами, а потом – опрометью обратно в спальню, но его невозмутимое «иди ко мне» манило меня, как горящая лампочка – мотылька. Пытаясь держаться так, как будто у меня вовсе не дрожат колени, я подошла к дивану. Гарри властно взял меня за плечи и развернул спиной к себе; его ладони обжигали кожу моей спины, пока он шустро справлялся с шнуровкой. В другой момент я бы обязательно ехидно поинтересовалась у него, где он научился так ловко обращаться с женской одеждой, но тогда у меня словно язык отнялся.

Когда дело было сделано, я повернулась к мужу и, едва справляясь с речевым аппаратом, пробормотала:

- Спасибо.

И только тогда подняла на него взгляд. Его глаза в слабом освещении казались почти чёрными, а может, дело было просто в расширенных зрачках. Я совершенно не протестовала, когда он завладел моими губами, а корсет, до того придерживаемый мной, с тихим шорохом упал к нашим ногам. Мне кажется, тогда ни он, ни я ни о чём не думали: ни о правильности наших действий, ни об их последствиях.

Поцелуй мужа был даже не страстным, он был яростным, и это чувство возбуждало меня так, как ничто другое прежде. Руки Гарри казались такими горячими, что я всерьёз боялась получить ожоги. Но, едва его большие ладони накрыли мою грудь, я и думать забыла о своих опасениях. Ласки мужа отнюдь не были нежными, но, чёрт возьми, мне ужасно нравилось, что он не церемонится с моим телом, как с хрупким фарфором. Мне было почти больно от его пальцев, когда одна его рука оказалась в ставших вдруг лишних трусиках. Ох, что выделывали эти пальцы – я не возьмусь описать. Гарри придерживал меня одной рукой под лопатками, а второй вытворял такое, что уже очень скоро я балансировала на грани острого удовольствия и желания поскорее получить разрядку.

Но Саутвуд не позволил мне испытать её, отпустив меня ровно в тот момент, когда я уже была готова взорваться. Тяжело дыша, я попыталась сфокусировать взгляд на лице мужа. Он смотрел на меня так, как никогда прежде, и желание в его взгляде никак не вязалось с самодовольной улыбкой, в которой были приподняты уголки красивых губ.

Я мало что соображала, осознавая лишь, что безумно хочу этого мужчину, который, в общем-то, уже больше двух месяцев полноправно был моим. Негнущимися пальцами я справилась с завязками его халата, впервые открывая своему взору его тело. Чёрт возьми, я должна была догадаться, что в довесок к дьявольски красивому лицу он обладает телом, которому позавидует любой рекламщик мужского белья. Я восхищённо водила ладонями по гладкой коже мужа, и совсем не испытывала никакого смущения, избавляя его от мешающих мне восторгаться трусов-боксёров. Это было моей маленькой тайной: наедине с мужчинами я частенько стеснялась, как девственница, но с Гарри такого не было. То ли виной тому долгие недели, когда я тайком облизывалась в его сторону, то ли осознание того, что, в конце концов, он был моим чёртовым мужем.

Гарри позволил мне сполна насладиться своим телом, прежде чем снова перехватил инициативу в свои руки… да и не только руки. Я никогда прежде не понимала смысла патетичной фразы “и он овладел ей”, но теперь, кажется, поняла. Это было очень точное определение для того, что Гарри, собственно, сделал. Во время нашей близости он проявил себя настоящим командиром, разворачивая меня так, как ему было удобно, ставя меня в нужные позы, ни о чём не спрашивая. Мне это казалось очень выгодной позицией, потому что каждое его движение оказывалось удивительно правильным, как будто он точно знал заранее, что мне нужно. Он брал меня почти что грубо, едва сохраняя тонкую грань между моим наслаждением и болью, как будто заявляя права на моё тело, и неожиданно мне безумно понравилось это.

Я позволяла ему делать всё, что угодно, потому что, что бы он ни делал, это доставляло мне удовольствие. Я даже не обращала внимания на то, каким неудобным был ставший нашим пристанищем диван.

Мы ничего не говорили, слова были бы явно лишними в тот момент. Когда наша схватка постельного масштаба кончилась, Гарри даже не дал мне возможности добраться до кухни за стаканом воды. Едва я встала с дивана, открыв его взору свои ягодицы, которыми он восхищался в первое утро нашего супружества, как муж снова потянул меня на диван.

Я не помнила, сколько это всё продолжалось, прежде чем мы уснули, но одно я знала точно – в то время за окном уже почти посветлело.

*

Проснулась я от ощущения мужской ладони на моей груди. Моя память не сразу вернула мне события, произошедшие до моего погружения в сон. А когда это произошло, я отказалась открывать глаза, надеясь, что мне всё это просто приснилось, и что я не оказалась такой дурой, чтобы по первому зову броситься в объятия нелюбимого мужа.

Нет, всё-таки, я оказалась…

Рука Гарри во сне сжалась, и моё несчастное, слабое тело мгновенно отозвалось на эту случайную ласку. Да что ж я за женщина такая, что веду себя в присутствии этого мужчины, как течная сука! У меня не было никакой возможности пошевелиться, не разбудив при этом мужа, потому что на одноместном диване вдвоём спать – это вам не кольчугу заправлять в трусы. Я наблюдала за Саутвудом из-под полуопущенных ресниц, и то, что я видела, на самом деле нравилось мне. Правда, мои щёки загорелись от стыда, едва я бросила взгляд на его широкие плечи, на которых виднелись неслабые следы моих зубов. В тот же момент Гарри открыл глаза и вопросительно посмотрел на меня, словно его разбудила прилившая к моим щекам кровь.

- С добрым утром, - почему-то шёпотом сказала я.

- С добрым, - согласился муж, тоже шёпотом.

- Ты не мог бы…?

Не отвечая, Гарри скатился на пол, опираясь на руки – это действие показалось мне чересчур грациозным для обнажённого мужчины. Я сразу же села на диване, прикрывая свои голые прелести невесть откуда взявшимся пледом. Гарри смотрел на меня снизу вверх, выжидая непонятно чего, ни в коем случае не стесняясь собственной наготы.

Я старалась отвести взгляд от тела, которое действовало на меня, как криптонит на Кларка Кента. В конце концов я нашла в себе силы открыть рот.

- Гарри, - позвала я.

- А? – дыхание сидящего на полу во всей красе мужчины обожгло мне коленку.

- Мы же взрослые люди, - сказала я, - и понимаем, что произошедшее прошлой ночью было, ну… случайностью, да?

- Все три раза? – съехидничал муж, и в следующую минуту эта ехидца исчезла из его голоса, который стал вдруг бесцветным, безжизненным. – Лишь бы ты понимала это, дорогая.

Я коротко кивнула и направилась в ванную. Тело болело так, словно меня били, но боль была приятной. И вообще, положа руку на сердце, я должна была признать, что это был лучший секс в моей жизни. Несмотря на то, что ладони мужа оставили на моей груди следы пальцев, а сбоку шеи, под ухом, можно было разглядеть след от укуса – как будто Гарри пометил меня, мелькнула безумная мысль.

Почему же я тогда сказала супругу, что наша близость была случайной? Что ж, ответ пугающе прост. Несколько часов назад я испытывала такие эмоции, которые показались мне первобытными. Я чувствовала, что Гарри тогда, в наше первое утро после свадьбы, сказал правду: я действительно принадлежала ему, и в эту ночь не только юридически. Эту самую пресловутую принадлежность, которой я так боялась, я ощущала каждой клеточкой своего тела. Я не хотела принадлежать кому бы то ни было, особенно этому незнакомцу, волей судьбы ставшему моим законным супругом.

Самым большим страхом для меня оказалось то, что я понимала: ещё несколько ночей близости с Гарри, и я могу возомнить, что влюбилась в него. Видит Бог, он безумно привлекал меня, так что наш вынужденный брак казался не таким уж плохим. Моим мужем вполне мог бы быть избран человек куда менее сексуальный, чем Саутвуд. Но помимо его несомненной физической привлекательности, я ничего не знала о супруге. Да, у нас был общий любимый праздник на двоих, и мы чувствовали себя комфортно в схожей обстановке, но это было, кажется, всё. Да, и ещё мы составили неплохой тандем в том, что касалось интимной стороны нашего брака. Но было ли этого достаточно для действительно счастливого супружества? Я не была уверена в этом.

Какая-то часть меня изо всех сил сопротивлялась принятому решению держаться от Саутвуда на безопасном расстоянии. Эта часть требовала сейчас же покинуть ванную и вернуться в гостиную, чтобы снова оказаться в объятиях супруга, но я этого не сделала.

К тому же моё самолюбие было весьма уязвлено тем фактом, что Гарри даже не попытался спорить со мной. Он с лёгкостью согласился, что наш восхитительный секс был нечаянным. Возможно, он именно так и считал – и я разозлилась на себя за то, что стала очередной галочкой в послужном списке своего супруга. Но сердце отказывалось верить в то, что произошедшее несколько часов назад можно было бы признать «просто обычным, ничем не выдающимся сексом».

Скажем так, может быть, всё развернулось бы по иному сценарию, если бы в то утро я совершила попытку разрушить стену отчуждения между мужем и мной, стену, которую воздвигла своими же руками. Но у истории нет сослагательного наклонения, так что мне предстояло расхлёбывать последствия собственной гордыни, упрямства и страха.

И ещё кое-какие последствия, о которых мы с Гарри даже и не могли подумать тогда. Однако эти самые последствия не заставили себя долго ждать, грозя перевернуть мою жизнь с ног на голову. И не только мою.

Правда, я совсем не знала, как сообщить об этом мужу, панически боясь его реакции. И потом оказалось, что боялась я не напрасно.

========== Часть 8 ==========

Первые три недели ноября я старательно выкидывала из головы все подробности нашей с Саутвудом запоздалой брачной ночи. Хотя поначалу впечатления казались чересчур сильными, так что я думала, что задуманное мною никогда не удастся, я неожиданно преуспела в нарочном склерозе. Во многом это произошло благодаря Гарри, который очень редко появлялся в поле моего зрения. Мы отдалились друг от друга ещё сильнее, хотя сразу после свадьбы мне казалось, что мы не сможем быть ещё более чужими. Но теперь Саутвуд уходил из дома затемно, когда я ещё спала, а возвращался, когда я давно отчаливала в царство Гипноса. Мы виделись только по выходным, когда нам наносили визиты Фред, Катриона и некоторые другие Саутвуды вместе с моими подругами до кучи. В уик-энды, при гостях, Гарри даже не старался больше вести себя со мной соответственно моей номинальной роли в его жизни.

В первую субботу ноября я просто не могла находиться рядом с ним. Его холодность, прямо противоположная тому, как он вёл себя той памятной ночью, сводила меня с ума. Я даже не чувствовала себя обиженной, просто недоумевала, что я-то такого сделала в этой ситуации. Постепенно моя гордыня взяла верх над здравым смыслом, и я с поразительной нелогичностью всё-таки возомнила себя оскорблённой. Ну, вы понимаете – мало того, что мной воспользовались (несколько раз!) так ещё и нос теперь воротят. Я решила, что Гарри пожалеет об этом. Я не знала, как, да и толком не была уверена, о чём именно Саутвуду предстояло пожалеть, но целью задалась.

В конце концов я решила, что всё произошедшее после дня рождения моего мужа мне просто-напросто приснилось. И столь сильным было моё самоубеждение, что, когда мой цикл неожиданно нарушился, я даже не сразу поняла, в чём дело. Только через неделю после предполагаемой даты начала менструации – а до этого мой организм работал чётко, как часовой механизм, - я сообразила, что нечто пошло не так.

Утро дня Благодарения, последний четверг того ноября, началось для меня с кучи использованных тестов на беременность. Накануне я сгребла в супермаркете все возможные варианты быстрого определения того, прошла ли наша с Гарри брачная ночь бесследно. Как итог, я оказалась сидящей на белоснежном кафеле в ванной, и вокруг меня в беспорядке лежало полтора десятка использованных тестов. На некоторых просто зияли две полоски, на других были плюсики, третьи пестрели надписью «pregnant», один даже показал мне «~4 weeks». А я, растерянная, смотрела на этот беспорядок, не зная, что мне дальше делать.

Не стану скрывать, что возможность заиметь ребёнка никогда особенно не привлекала меня. Точнее, не привлекала вообще. И если уж быть совсем честной, я просто никогда не представляла себя в роли гипотетической матери. Нет, ну подумайте, какая из меня могла получиться мамаша? Я и за собственным поведением следить не успевала, а тут… такая ответственность. Не упрощал ситуацию и тот факт, что мои отношения с потенциальным отцом этого ребёнка оставляли желать лучшего. Если бы я когда-нибудь и планировала стать матерью, то сейчас время и место точно были не самыми подходящими.

Но с другой стороны, я просто не могла представить себе, что вот пойду и избавлюсь от малыша, который ещё и малышом-то не был – так, несколько стремительно делящихся клеток в моей утробе. И не то чтобы я была прямо вот противницей абортов – или их сторонницей – я вообще как-то никогда не задумывалась над этим вопросом, но сейчас-то ситуация коснулась лично меня.

В конце концов, отморозив попу о холодный кафель, я встала и приняла самое глупое из возможных решений: ничего не предпринимать. Мне почему-то показалось, что возникшая внутри меня маленькая проблемка решится сама собой. И меньше всего мне хотелось говорить Гарри о том, что наша полузабытая близость прошла вовсе не так бесследно, как нам двоим хотелось бы думать.

День Благодарения остался далеко позади, шёл обратный отсчёт ночей, оставшихся до Рождества, и чуть больше, чем за неделю до намечающегося семейного ужина в честь этого праздника, в пятницу, шестнадцатого декабря, я почувствовала себя ужасно. Живот скрутило от страшной боли, так что я еле доползла до телефона, чтобы вызвать такси до больницы. Гарри не было дома. Не знаю, почему я вызвала именно такси вместо кареты скорой помощи, но это не очень-то помешало мне быстро добраться до клиники.

Врач в приёмном покое, увидев моё белое, как полотно, лицо, сразу же распорядилась отправить меня на УЗИ, анализы крови и прочее. Мне было очень плохо, как будто какая-то ледяная рука сжимает мне шейку матки, и хотелось выть от боли. Медсестра привычным жестом вколола мне обезболивающее. Мне показалось странным, что после укола меня не положили в палату, а оставили сидеть в приёмной, ожидая, пока меня вызовет врач. Лекарство подействовало довольно-таки быстро, и когда доктор почтила меня беседой, я уже не чувствовала никакой боли.

Правда, в том состоянии мне показалось, что моей персоне уделяют уж слишком мало внимания. Но врач оказалась достаточно приветливой, просматривая мою медицинскую карту.

- Итак, миссис Саутвуд, - радушно начала она, - как вы чувствуете себя сейчас?

- Лучше, спасибо, - осторожно ответила я, с опаской пытаясь разглядеть что-либо в своей медицинской карте, - а что это вообще было?

- Ну, - доктор ободряюще улыбнулась, - на самом деле, ничего такого страшного. Просто Вам и Вашему малышу определённо не хватает витаминов. Вы хорошо питаетесь?

Она оглядела мою тонкую фигуру с явным неодобрением.

- Мм, нормально, - пробормотала я, лукавя.

- Стоит наладить режим питания, - нахмурилась доктор, - миссис Саутвуд, сейчас Ваш организм просто взбунтовался от того, что Вы себя очевидно не бережёте. Но Вы были как никогда близки к угрозе выкидыша, - врач бросила взгляд на результаты моего УЗИ, на сроке шесть-семь недель это очень серьёзно.

Я растерянно кивнула, с трудом воспринимая информацию. Доктор выписала мне диету и размеренные физические нагрузки и ещё раз перед моим уходом посоветовала обратить внимание на мой образ жизни да поменьше нервничать.

Добравшись домой – к счастью, моё состояние не требовало госпитализации – я крепко задумалась. Почти три недели я старательно не думала о том, что все до единого тесты на беременность показали положительный результат. Я до этого момента так и не решила, как поступить с моим будущим ребёнком, и только теперь, услышав про угрозу выкидыша, поняла, что на самом деле мысль о потере малыша приводит меня в ужас. Это открытие поразило меня, ведь всё сразу же встало на свои места. Я поняла, что сохраню этого ребёнка во что бы то ни стало. Оставалась самая малость – сообщить о своих планах мужу.

В преддверии Рождества работа Гарри требовала его присутствия даже в уик-энды, так что возможности провести эту, несомненно, тяжёлую беседу у меня не было.

А даже если бы она была, я просто не знала, как лучше преподнести эту новость, и гадала, какой будет его реакция.

*

В канун Рождества я поехала к Катрионе гораздо раньше запланированного времени. Семейный ужин планировался в её с Фредом доме, так что Кат позвала меня помочь с рождественским печеньем. Это была такая её личная традиция – печь это печенье с кем-нибудь ещё. У Катрионы было много таких личных традиций, которые она неукоснительно соблюдала.

- Рождество – самый семейный праздник в году, - заявила она, вооружившись формами для выпечки, - я надеюсь, ты не очень расстроилась, что сегодня здесь будут только родственники.

Я усмехнулась. За четыре месяца брака я уже успела убедиться, что даже под собственной кроватью мне не удастся спастись от многочисленной родни мужа. Но это больше, кажется, не причиняло мне дискомфорта. Год назад я и подумать не могла, что буду испытывать неподдельное удовольствие, расхаживая по просторной кухне моей новой приятельницы с руками, по локоть выпачканными в муке.

- Знаешь, - лукаво продолжала Кат, - а ведь твои родители всё-таки добились своего. Ты успокоилась наконец, стала как-то взрослее.

Я подняла на девушку весёлый взгляд, в который раз удивляясь её способности как будто читать мысли собеседника.

- Кстати, а откуда ты-то узнала? Про то, что наш с Гарри брак… ну… фиктивный.

Этот вопрос волновал меня уже достаточно давно, и я, наконец, решилась его задать.

- Ну, ты, кажется, позабыла, что мы с Гарри не только родственники, но и близкие друзья. Да и честно говоря, если бы он не сказал мне и Фреду сам, я бы так и так докумекала. Не совсем ещё старушка выжила из ума! – Кат хитро подмигнула мне. «Старушка» была старше меня меньше, чем на четыре года. – Хотя я всё равно никак не могу этого понять, хоть убей. По-моему, вы отличная пара. Жаль, что ты не любишь его. У вас могло бы всё получиться.

Я сдержала готовое было сорваться с языка замечание о том, что и сам Гарри не испытывает от меня особенного восторга. Вместо этого я поинтересовалась:

- Кстати, а как это вообще вышло? Ваша такая тесная дружба. Ведь вы с Фредом после свадьбы жили в Сан-Франциско, а Гарри и до этого обитал в Нью-Йорке. Как ты умудрилась с ним так сдружиться?

Это почти не звучало ревниво. Почти.

Кат как будто поскучнела, ответив мне без особенного энтузиазма.

- О, как-то твой муж помог нам вылезти из такой задницы… мы тогда ещё не были женаты. История долгая и не очень весёлая. Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.

- Ну ладно, - я пожала плечами, выдохнула и неожиданно даже для самой себя выпалила: - Ты знаешь, я беременна.

Внушительный пакет с мукой, который Кат держала в руках, плюхнулся на пол, и белое облако взметнулось вверх, а кафель оказался весь словно покрытый пылью. Кат стояла, как громом поражённая, и казалась бледнее обычного.

- Не-ет, - прошептала она, - ты не могла. Только не ты.

Девушка вихрем пронеслась мимо меня, взметнув на поверхности стола ещё один столб муки, распахнула окно и, усевшись на подоконнике, достала из кармана фартука пачку сигарет и зажигалку. Глубокомысленно пробомотав: «Мне пиздец», - Кат закурила. Несмотря на то, что она выдыхала в раскрытое окно, табачный дым тут же смешался в кухне с запахами свежей выпечки и морозного воздуха. Докурив, Катриона повернулась ко мне, и в её взгляде было столько презрения, что я чуть было не разревелась.

- Ну и от кого ты беременна? – почти выплюнула она, и я поёжилась. Никогда прежде не видела её такой и не слышала подобного тона.

- От Гарри, - почти испуганно прошептала я.

- Ну конечно, - Кат передёрнула плечами, - я бы охотнее поверила, что ты залетела от Святого духа. Тьфу ты. Я не ожидала такого от тебя. Я же знаю, что вы не спите, зачем ты пытаешься повесить мне лапшу на уши?

И всё-таки я разрыдалась. Никогда не плакала на людях, да и вообще я редко плакала, но сейчас в ту минуту эмоции из меня так и пёрли. И даже наличие со мной в одном помещении постороннего человека меня не останавливало, так что я бессильно опустилась на ближайший стул, закрыв лицо руками и, конечно, вымазав кожу мукой.

- Вот поэтому, - всхлипнула я, понимая краем сознания, что мои слова звучат неразборчиво из-за рыданий, - я даже не представляю, как скажу ему. Хоть заранее тест на отцовство делай. Но я так не хочу… так не хочу доказывать ему что-либо, это неправильно! Да и ничто не правильно в этом чёртовом браке!

- Хейли, - уже чуть мягче проговорила Катриона, - скажи мне правду. Как это может быть, чтобы ты была беременна от Гарри?

- А то ты не знаешь, откуда берутся дети, - беззлобно съязвила я, вытирая следы слёз (на деле просто размазывая их по лицу вперемешку с мукой), и мне стало стыдно за свою истерику. Отвечая на вопросительный взгляд собеседницы, я пояснила: - В Хэллоуин. Мы с ним тогда… в общем…

- О, - понимающе хмыкнула Кат, - семь недель. Ты планируешь рожать?

- Разумеется! – выпалила я с такой уверенностью, словно не я ещё каких-то десять дней назад не имела ни малейшего понятия, что делать со своим деликатным положением. И тут Катриона сделала кое-что, чего я от неё никак не ожидала: опустилась передо мной на корточки и обняла меня. Уткнувшись в девичье плечо, я снова разревелась. Катриона пахла корицей, миндалём и сигаретами, и сочетание этих запахов странным образом приносило мне облегчение. Поглаживая мою спину, девушка пробормотала:

- Выплачься, милая. Прости, что наговорила тебе тут гадостей. Мы обязательно придумаем, как сказать об этом Гарри, а пока постарайся расслабиться, не стоит кому-либо раньше времени знать, даже Фреду не буду говорить…

И именно в этот момент, как по мановению волшебной палочки, дверь в кухню по-хозяйски распахнулась, впуская мужа Катрионы. Я едва успела вытереть слёзы, а Кат отскочила от меня, как ошпаренная.

- Уже совсем скоро все соберутся, - напомнил Фред жене, поправляя бледно-голубую рубашку. Принюхавшись и заметив раскрытое окно, он недовольно проговорил: - Кат, ты опять курила в доме? Мы договаривались…

- «Кат, ты опять курила в доме?» - передразнила его девушка, пытаясь казаться беззаботной. – Хорошо, что не спрашиваешь, что я тут курила – как во времена безвозвратно ушедшей юности!..

Я честно не собиралась привлекать к себе внимание, но бесконечные шутки двадцатидвухлетней Катрионы про минувшую молодость постоянно смешили меня. Я тихонько рассмеялась, и Фред, до того явно увлечённый планом похищения ароматного свежеиспечённого печенья из-под носа супруги, уставился на меня, а точнее, на моё покрасневшее от недавних слёз лицо.

- Эй, девки, вы чего, - пробормотал Саутвуд, - мокроту тут разводите? Что уже случилось?

Кат вздохнула. Я понимала, что она очень не хочет врать мужу, и внутренняя борьба явно отразилась на её красивом лице. Я махнула рукой, мол, говори уже, решив, что хуже уже не будет.

- Ну ладно, Фредди, иди сюда, - она жестом позвала мужа к себе и достала с холодильника мисочку бракованных печенек из первой партии – они были поломанными, потому что мы не соблюли правильность пропорций. Картина, открывшаяся мне, показалась забавной – Кат как будто подозвала любимца на лакомство. – На вот, поешь. Жуй и внимай, Фредди, только внимай, пожалуйста! – отправив в рот мужа сразу несколько печенек (видимо, с тем, чтобы с набитым ртом он не мог её перебить), девушка сказала: - У нас тут случился некий форс-мажор. Ты знаешь Гарри так хорошо, как никто другой, поэтому твоя помощь, в общем-то, будет неоценима. Видишь ли, твой кузен, окончательно вытрахавший своей супруге мозги, в самом ближайшем времени станет отцом…

Фредди продемонстрировал нам всю мощь глотательного движения и в недоумении переспросил:

- Мой кузен, вытрахав… прости, что? – Саутвуд переводил взгляд со своей жены на меня добрые полминуты, прежде чем спросить: - Как такое могло случиться?

- О, милый, - промурлыкала Кат, снова набивая мужнин рот бракованной выпечкой, - по ночам ты кажешься мне намно-ого сообразительнее… - лицо Катрионы на какую-то долю секунды приобрело неведомое мне мечтательное выражение, но она тут же взяла себя в руки. – Итак, отвечаю на твой вопрос. Так же, как и у всех остальных. Однако Гарри, знаешь ли, может как-то не так среагировать, учитывая обстоятельства этого брака. Поднимет бучу ещё, а ты сам должен понимать, что Хейли в её теперешнем положении не рекомендуется нервничать.

Фред остановил руку жены, вознамерившейся отправить ему в рот очередную печенюху, прожевал то, что она уже успела насовать, и сказал:

- Ну, мы можем сделать так, что Гарри не станет играть в Отелло. Предоставьте это мне, и давайте-ка пошустрее.

Фред явно вознамерился покинуть кухню, но Кат повисла у мужа на шее, запечатлев неприлично страстный поцелуй на его губах; смущённая, я наблюдала, как она попутно вытирает о его голубую рубашку муку со своих рук.

- Надеюсь, печенье было вкусным, - дождавшись утвердительного кивка, Кат улыбнулась, - а на столе будет ещё вкуснее. А теперь сделай милость, перемени рубашку. Эта вся грязная, никак не пойму, где ты умудрился так вымазаться! – Остатки муки с ладоней Катрионы в ту же секунду оказались на груди Фреда. – К тому же, в ней ты выглядишь не как верный муж, а как какой-то пидарок. Что? – она округлила глаза в ответ на недовольный взгляд мужа. – Я разве напрасно гладила тебе мою… в смысле, твою любимую грифельную рубашку?

Фред явно решил, что спорить с женой нет никакого смысла, и убрался восвояси.

- Ты только не волнуйся, Фредди сделает всё на высшем уровне, - сказала она мне, отправляя духовку последнюю порцию печенья. – А нам с тобой пора бы уже привести себя в порядок, ты так не считаешь?

*

В первую минуту, когда Фред привёл в действие свой план по спасению меня от несправедливого гнева Гарри, я пожалела, что доверилась своим новым родственникам. Потому что вместе с моим мужем о предстоящем пополнении узнала вся семья, включая моих родителей и свёкра со свекровью. А ведь я рассчитывала, что Гарри узнает всё в приватной беседе со своим лучшим другом…

А ведь Фреду Саутвуду только пришлось во время ужина хлопнуть любимого кузена по плечу и громко поинтересоваться:

- Ну что, старик, когда ты, наконец, поделишься со всеми радостной новостью?

Гарри явно хотел поинтересоваться, какой, когда Дженни, семнадцатилетняя сестра Фреда, спросила, обращаясь ко мне:

- Радостную? Вы что, подали на развод? – эта маленькая злобная сучонка, отличающаяся от большинства членов семьи отвратительным нравом, не взлюбила меня с первого же взгляда, и, не скрою, это было взаимно. Я слегка растерялась, но меня выручила Катриона.

- Закрой свой трепливый рот, - ангельским голоском пропела Кат и подмигнула мне, сказав одними губами: «Никогда не любила эту малолетнюю шлюшку». К счастью, эта крохотная перепалка не дошла до ушей наших родителей.

А Гарри хмурился, не понимая, что имел в виду Фред. Я сжалась в комок. Фред снова хлопнул двоюродного брата по плечу и засмеялся:

- Да ладно вам скрытничать, пора бы всем узнать, что вы с Хейли скоро обеспечите Саутвудов новым членом семьи! Кстати, я уже говорил, что если родится девочка, будешь отдуваться за топорную работу?

Стоило отдать Гарри должное: в замешательстве он пробыл всего несколько секунд. Когда все повскакивали со своих мест, поздравляя нас, и Гарри даже изображал улыбку, благосклонно принимая пожелания о крепеньком наследничке. Моя мама, не стесняясь, вытирала счастливые слёзы, а отец выглядел необычайно довольным.

Гарри больно сжал мою руку под столом, когда все вернулись на исходные места.

В одном расчёт Фреда оказался верным: лишённый возможности сразу обрушить на меня несправедливые подозрения, Гарри успел взять себя в руки. Почти весь оставшийся вечер он молчал, а по дороге домой не удостоил меня и взглядом. Я не собиралась брать на себя инициативу.

Как только я включила свет в прихожей, за моей спиной раздался ожидаемый вопрос мужа:

- От кого ты беременна?

- Слушай, не пошёл бы ты к чёрту, - искренне сказала я и направилась в свою комнату, как была, в тёплом пальто и сапогах.

Неспеша раздевшись, я едва успела облачиться в тёплый халат, когда дверь в мою спальню приоткрылась, впуская Гарри. Муж прошёл вдоль комнаты, сел в кресло и уставился на меня. У меня не было сил даже протестовать и требовать, чтобы он ушёл, так что я, скрестив руки на груди, просто спросила:

- Ну чего тебе ещё надо?

Гарри немного помолчал, прежде, чем удостоить меня двумя словами:

- Это правда?

Я закатила глаза и, не говоря ни слова, достала из шкафа сумку, с которой восемь дней назад была в больнице. Протянув Гарри выписку о результатах УЗИ, я выжидающе уставилась на мужа.

- Шесть-семь недель, - прочитал он вслух, - то есть, выходит, тогда…

- Когда же ещё, - бесцветным голосом подтвердила я, отходя к широкому окну. Мне хотелось насладиться видом ночной улицы, но вместо этого я обратила взор на отражение мужа в стекле. Он был явно растерян, бормоча себе под нос:

- Да, получается, это мой ребёнок. Фред и Кат не подставили бы меня так.

Я невольно хмыкнула. Всё же забавно, когда муж опирается в первую очередь на слова кузена и его жены, нежели на слова собственной супруги.

- Хейли, - после долгой гнетущей тишины сказал Гарри, - я всё понимаю… Но… Пойми меня правильно, я как-то не готов к тому, что…

- Ну ты и придурок, - восхитилась я. – А я готова? Мне ведь и девятнадцати нет, забыл? Но если я хотя бы услышу от тебя намёк на слово «аборт», я тут же забуду все причины, по которым мне приходится терпеть твоё общество. Это мой ребёнок, а ты свою работу уже закончил семь с лишним недель назад, спасибо.

Тут Гарри сделал то, чего я ожидала от него меньше всего. Он подошёл ко мне и обнял. Просто обнял. Я даже не пошевелилась, по-прежнему стоя к нему спиной. Его объятие не приносило мне ни дискомфорта, ни удовольствия.

- Не ломай комедию, - наконец холодно произнесла я, высвобождаясь. – Нас здесь двое, аплодисментов не сорвёшь. ДНК-тест, пожалуй, сделаю после Нового года, чтобы ты был абсолютно спокоен.

- Не надо, - внезапно попросил он, и мольба в его голосе смешалась с явным осознанием собственной вины, - я тебе верю.

- С чего бы вдруг? – всё тем же ледяным тоном поинтересовалась я. Не дожидаясь ответа, я ушла в ванную. Когда я вернулась, спальня была пуста.

========== Часть 9 ==========

Доктор Келли - та самая, сделавшая мне выговор на шестой неделе, - стала вести мою беременность. Гарри прежде навёл об этой женщине справки, выяснил всё о её репутации во врачебных кругах, и только тогда позволил ей заняться наблюдением за здоровьем матери своего ребёнка, то бишь, моим. Сесилия Келли нравилась мне, так что я бы в любом случае в выборе доктора остановилась на ней, но мне отчего-то нравилось позволить мужу думать, что решение оставалось за ним. Несмотря на молодость, эта женщина была достаточно строга, но вела себя довольно лояльно, и меня это полностью устраивало.

Стоило отдать Гарри должное: во время моей беременности он вёл себя, как образцовый муж, не только на людях. Вообще его поведение меня одновременно радовало и настораживало. Казалось, что он искренне счастлив от осознания того, что скоро станет отцом; он разве что не носил меня на руках, и то потому, что я продолжала держаться особняком.

Конечно, до этого я действительно думала, что хочу наладить отношения с мужем. Вы понимаете, поначалу мне ведь очень хотелось исправить то неприятное положение, в котором я оказалась из-за этого брака. Но с каждым днём моя обида на Гарри только росла. И я сама не понимала причин этому. Когда Гарри при друзьях и родственниках начинал рассказывать, что с нетерпением ждёт пополнения в нашем семействе, я невольно вспоминала его слова о собственной неготовности к предстоящему событию. Мне казалось, что он струсил тогда, а теперь вот пытался исправить проявленное ранее малодушие.

С другой стороны, конечно, забота, которой меняокружил муж, была очень приятной. Беременность сделала меня необычайно капризной - ей-Богу, даже более капризной, чем я была до свадьбы. Правда, Гарри сам спровоцировал меня на это (глядите-ка, как быстро я нашла виноватого!).

- Хейлз, - он снова вернулся к этому обращению, - может быть, ты хочешь сладенького? - я помотала головой. - Ну Хейлз, - уговаривал Гарри, - может, чего-то солёненького? Смотри, я купил маринованные огурцы. Они солёненькие, но сладенькие.

Я застонала, зарываясь лицом в подушку на диване.

- Отвянь, - попросила я. Гарри постоянно таскал мне то огурцы, то торты, то конфеты, но мне не хотелось ничего - аппетита не было совершенно, я с трудом даже придерживалась выписанной врачом диеты.

- Ну ты же наверняка чего-нибудь хочешь, - Саутвуд наигранно канючил, как большой ребёнок, - Хейлз, ну скажи, чего тебе дать скушать.

Я подняла голову от подушки и посмотрела на мужа. И внезапно поняла, что мне действительно кое-чего хочется - только к еде это не имело отношения. Мой организм, пока ещё не измученный токсикозом, жаждал любви и ласки. Я читала, что у некоторых женщин так бывает, что беременность вызывает повышение либидо. Правда, бросаться в объятия мужа я не хотела, обида была всё-таки слишком сильна. Так что я глубокомысленно изрекла:

- Ага. Арбуза хочу. Квашеного.

Арбузы я ненавидела в любом виде, так что сказала это, лишь бы Гарри отвязался. Но Саутвуд-то был не в курсе, что я не переносила даже вида красной мякоти, истекающей мерзким соком! Правда, когда Гарри добыл мне требуемое, я внезапно облизнулась и приговорила чёртов арбуз, не успев даже сообразить, что только что произошло.

С того дня я обнаружила в себе массу новых вкусовых пристрастий. Желание запрыгнуть на собственного мужа отошло в сторонку, уступив место нетипичному для меня обжорству. Хотя я по-прежнему оставалась стройной - тогда была всего одиннадцатая неделя моей беременности - я подозревала, что такой останусь недолго.

Правда, увлечение самой разнообразной едой впоследствии негативно отобразилось на моём состоянии. Едва минула тринадцатая неделя, как токсикоз всё же настиг меня. Он как будто извинился, что опоздал, прополоскав меня по полной и даже больше, чем я ожидала.

Гарри сделал очередную попытку сблизиться со мной (я по большей части отмалчивалась, разговаривая с кем угодно, кроме него), и как-то, когда я шла из кухни с тарелкой моркови по-корейски, забрал у меня мою еду, вызвав протестующий возглас, и прижал к себе. Просто взял и сгрёб в охапку. Я постояла так с полминуты, когда почувствовала приступ тошноты.

- Отпусти, - моментально ослабевшим голосом попросила я.

- Не-а, - я не могла видеть лица мужа, но чувствовала, что он улыбается. - Доктор Келли сказала, что тебе нужна нежность, вот я и дарю тебе её - объятия очень полезны в твоём…

- Да отпусти, твою мать, меня сейчас вырвет!

Растерянный Гарри от неожиданности разжал руки, но было уже слишком поздно - в следующую минуту я блевала на пушистый ковёр в гостиной. Гарри, к его чести, даже не позеленел от этого нелицеприятного зрелища, и даже помог мне, собрав сзади мои волосы. А историю о моём первом приступе тошноты рассказывал своим родителям, как какую-то семейную шутку:

- Вот так вот, обнимешь жену, а у неё от тебя с души воротит…

Ковёр мы, конечно, выбросили.

В середине марта выяснилось, что в две тысячи двенадцатом году семейство Саутвудов ожидает настоящий бейби-бум. Странно, но первой о том, что Катриона беременна, узнала я, а не её муж. В тот день Гарри с Фредом были ужасно заняты по работе, и Кат наведалась ко мне. Она была бледнее самой смерти, и я в первые минуты её визита даже испугалась, что случилось нечто ужасное.

- Я такое натворила, - прошептала она, с благодарностью принимая от меня чашку зелёного чая, - не знаю, что теперь делать.

Я не видела её в такой растерянности с тех пор, как она узнала о моей беременности.

- Что случилось? - осторожно спросила я, гадая, не стоило ли мне предложить ей выпить чего-нибудь покрепче (хотя Кат была за рулём).

Девушка глубоко вздохнула, прежде чем всплеснуть руками и быстро заговорить:

- Я всё смотрела на тебя, и честно вот, поняла, что и сама хочу ребёнка. Знаешь, Фред всё время твердил, что совершенно не хочет иметь детей. Я это знала даже до того, как вышла замуж за него, но мне всё казалось, что с годами он смягчится в этом отношении. Но этого не происходило, понимаешь? За пять лет он так и не поменял своего мнения. Даже когда я села на противозачаточные таблетки, он долгое время, ну… - Кат перешла на шёпот, а я даже перестала обращать внимание на тошноту, столь велико было моё удивление при виде смущения девушки, у которой, как я считала, понятие стыда отсутствует напрочь. - …перестраховывался. Потом перестал, конечно. Помнишь, полтора месяца назад я подхватила грипп? - Я утвердительно кивнула: как же не помнить, ведь Гарри с этой эпидемией гриппа совершенно сошёл с ума, чуть не заперев меня в четырёх стенах. - Доктор выписал мне антибиотики и предупредил, что они могут понизить эффективность моих таблеток. Я ничего не сказала Фредди… решила, будь что будет. А потом просто перестала пить гормоны.

Я с интересом смотрела на Катриону, уже понимая, к чему она клонит. Я прежде много наблюдала за их с Фредом отношениями, и мне казалось таким странным, что она сознательно обманула любимого и любящего супруга - это было похоже на кого угодно, только не на Кат.

- В принципе, я ни на что особенно не надеялась, - сделав глоток чая, продолжила она, - сама понимаешь, годы приёма противозачаточных. У некоторых годами не получается, ну и… в общем, я запланировала пренебречь таблетками всего на один цикл. Но, по-моему, Фред умудрился заделать мне ребёнка с первого же раза, потому что сейчас у меня четыре недели, а как раз месяц назад я бросила таблетки…

Я ободряюще улыбнулась подруге.

- О, - хмынула я, - ты знаешь, эти Саутвуды с их термоядерной спермой. Мне вон тоже одной ночи хватило, - я погладила себя по ещё не заметному животу.

Кат хихикнула, но тут же снова погрустнела.

- Я ужасно боюсь реакции Фреда, - призналась она, - я ведь солгала ему… Обманом забеременела. Мне кажется, он меня бросит, - Кат надула предательски дрожащие губы, и я накрыла её руку своей ладонью.

- Не говори ерунды, Фред на тебя надышаться не может. Такая ерунда, как беременность, - я усмехнулась, - не заставит твоего мужа тебя оставить.

Я действительно так считала, так что, когда Гарри без предупреждения вернулся домой в компании кузена, я решила взять дело в свои руки. То ли это было своеобразной расплатой за то, какую роль сыграла “другая чета Саутвудов” в знании Гарри о грядущем пополнении, то ли я действительно подозревала, что Кат не скоро наберётся смелости признаться Фреду в своём интересном положении, но, когда Гарри, обнаружив нас двоих в столовой, накачивающихся чаем, спросил, что это мы тут вдвоём делаем и почему Кат не предупредила о визите, я, хитро глядя на Фреда, изрекла:

- Ничего особенного, просто обмен опытом между двумя беременными барышнями.

Фред почти минуту переводил растерянный взгляд с меня на Катриону, явно не понимая, что я имела в виду. А потом молниеносно оказался около стула, где восседала его напряжённая, бросающая на меня полные ироничной благодарности взоры супруга и подхватил её на руки.

Я абстрагировалась от того, что Фредди говорил Катрионе, но одно поняла точно - новость явно не расстроила его, скорее, совсем даже наоборот. Кузен моего мужа и его супруга, казалось, забыли о нашем присутствии, так что я, поднявшись, взяла под руку опешившего Гарри и вывела его из кухни, прошептав:

- Дай им немного времени, я думаю, им стоит побыть наедине.

Я подумала, что, пожалуй, такой и должна быть нормальная реакция любящего супруга на вести о беременности жены, и мне стало немного грустно. Даже не от того, что у нас с Саутвудом был особенный случай, а скорее от того, что я не знала, предстоит ли и мне однажды испытать такие же сильные чувства.

- Не знал, что ты такая… чуткая, - проговорил Гарри, и я смутилась, осознав, что всё ещё держу его под руку. В серых глазах мужа плескалось какое-то неведомое мне доселе тепло, и я почувствовала, что мои щёки заливает румянец.

- Ты довольно многого обо мне не знаешь, - стараясь казаться невозмутимой несмотря на пылающее лицо, пробормотала я.

- Так может, ты позволишь мне исправить это упущение? - попросил Саутвуд, и я поняла, что для него это действительно оказалось важным. Это осознание подарило мне чувство какого-то успокоения.

Мягко высвободив свою руку, я ответила:

- Возможно.

*

Несмотря на то, что я не могла похвастаться неукоснительным соблюдением докторских предписаний, моя беременность проходила практически образцово. К середине весны истёк срок моего контракта с Jamile – почти к тому моменту, как у меня, наконец, появился животик. Продлевать контракт я не стала, хотя Гарри, в общем-то, не был против того, чтобы я впоследствии вернулась к своей работе. Однако я отчего-то чувствовала, что вернуться в модельный бизнес мне уже не суждено.

Моё решение было встречено подругами неоднозначно. Несси только пожала плечами, сказав:

- Теперь тебе придётся крепко задуматься, чем же ты будешь заниматься. Ни за что не поверю, что тебя устроит роль обычной домохозяйки.

Она была чертовски права, и я уже думала о том, что, отказавшись от возможности сиять на обложках журналов, загоняю себя в нехарактерные для меня рамки. Однако тогда меня беспокоило лишь то, что я хочу как можно больше времени уделять ребёнку, когда он (или она) родится, и что модельная деятельность не особенно способствует счастливому материнству. Но несмотря на то, что с ролью домохозяйки я смирилась и даже справлялась более, чем сносно, я понимала, что запереть себя на кухне на всю оставшуюся жизнь было бы глупейшим решением.

А вот Глори на меня даже обиделась. Мой уход из модельной индустрии был воспринят подругой, как личное оскорбление, и я потратила много времени, чтобы попытаться объяснить ей всё.

- Может быть, ты постараешься понять меня? – увещевала я. – В самом лучшем случае через год мне придётся вернуться на съёмки, а я не думаю, что готова сделать это так быстро. И то вряд ли кто-то согласиться дать мне целых двенадцать месяцев. И потом, наверняка возникнут определённые трудности, - я красноречиво провела ладонями по налившейся из-за беременности груди, - и мне будет некогда думать о малыше. Не хочу оставлять его на попечении нянек. О, Глория, ну не дуйся. Уверена, на моём месте ты приняла бы точно такое же решение.

В конце концов Глори сменила гнев на милость.

Ребёнок в моём животе рос и крутился, но каждый раз перед УЗИ ложился как-то неправильно, так что мы очень долгое время не знали, будет ли у нас сын или дочь. Гарри говорил, что ему всё равно, лишь бы малыш был здоровым, и я, в общем-то, разделяла это мнение. Неожиданно оказалось, что не только по этому вопросу наши мысли совпадали – кирпичик за кирпичиком мы вдвоём разрушали стену отчуждения, которую когда-то сами и построили друг между другом. Гарри оказался образцовым супругом для беременной меня, оказывая мне всю возможную поддержку, на которую только был способен. Мы узнавали друг друга, подолгу беседуя, и я неожиданно поняла, что муж действительно нравится мне. Но почему-то обиды первых недель наших отношений оставались слишком сильными, так что подпускать Гарри чересчур близко я опасалась, что не мешало внезапно зародившейся между нами дружбе.

Из Саутвуда вышла чудесная Золушка, потому что, когда мне стало тяжело передвигаться из-за живота, он мастерски перенёс на себя подавляющую часть домашних обязанностей. Вообще мы с Катрионой хохотали до колик, когда наши мужья внезапно начали обсуждать во время очередного субботнего ужина, как лучше бы замариновать курицу да как надо стёкла мыть, чтобы не оставалось разводов.

Мои родители, как и родители Гарри, мало того, что не могли дождаться внука, так ещё и теперь не забывали лишний раз отметить, какой удачной была идея поженить нас. Мы с мужем никак не комментировали их слова, однако, что касается моих мамы и папы, они явно были убеждены, что добились своего. И я даже не думала спорить с ними – я не только «образумилась», я стала совершенно, как мне казалось, другим человеком. И эта новая Хейли странным образом нравилась мне куда больше прежней.

Беременность сделала меня излишне мягкой и даже плаксивой. Гарри часто по вечерам составлял мне компанию в просмотре бесчисленных мелодрам (я скупала DVD буквально тоннами). Не одна футболка мужа пострадала от моих слёз, однако Саутвуд стойко терпел все мои закидоны. Понять всю силу моей к нему благодарности мне предстояло намного позже, когда муж поразил меня, изъявив желание присутствовать на родах.

Я попыталась отказаться от его участия, отшучиваясь, что его дело уже давным-давно сделано, но он был неумолим. Пожалуй, будь наши отношения другого рода, я бы спокойно отнеслась к его решению. Однако несмотря на нашу очевидную приязнь друг к другу, я всё ещё считала его чужим мужчиной, даром что была готова вот-вот дать жизнь его ребёнку. Мне казалось, что я не захочу его поддержки, что мне захочется, чтобы за руку меня держал кто-то более близкий, чем Гарри, но всё вышло не так.

Я, будучи совершенно здоровой, не нуждалась в долгосрочной госпитализации, так что доктор Келли проинструктировала меня и мужа приезжать лишь тогда, когда начнутся схватки. Предполагаемая дата родов, двадцать четвёртое июля, наступила и прошла, а я всё так же ходила с пузиком. Я уже даже начала нервничать и раздражаться – спина от тяжести болела неимоверно, и мне не терпелось разродиться, хотя моё дитя, кажется, вполне уютно чувствовало себя в материнской утробе. А вот я, запертая в четырёх стенах беременностью и невыносимой жарой, не могла дождаться «дня икс».

Тридцать первого июля, около полудня, я даже не сразу поняла, что происходит, потому что мне почти не было больно – так, небольшой спазм в животе, я даже вскрикнула, и то от неожиданности. Гарри, увидев, что я поддерживаю пузо с самым растерянным выражением лица, тут же подлетел ко мне и ободряюще приобнял за плечи.

- Да? – коротко спросил он, и я, хмурясь, ответила:

- Похоже на то.

Доктор Келли была как будто очень рада нас видеть. Пока схватки были несильными и нерегулярными, она заставляла Гарри водить меня из угла в угол палаты, пока у меня не отошли воды. Мне теперь казалось, что всё происходит чересчур быстро. Схватки стали более частыми, и меня тут же уложили на родильный стол. Я и думать забыла, что хотела выгнать Гарри, едва только это произойдёт; мне неожиданно стало ужасно страшно, но муж даже и не думал оставлять меня одну.

Роженицы чаще всего жалуются на ужасные боли, но в ту минуту страх был куда сильнее физического дискомфорта. Я боялась, что что-то пойдёт не так, и даже не пыталась отгонять от себя мрачные мысли о том, что могу потерять своего малыша, даже не подержав его на руках. Гарри ободряюще взял меня за руку, и при следующей же схватке я вонзила пальцы в его тёплую ладонь. Опасаясь, что что-то пойдёт не так, я старательно выполняла все указания врача: тужилась, когда мне говорили, и прекращала, если приказывали не делать этого. Гарри не отпускал моей ладони всё время, пока я трудилась над тем, чтобы дать нашему ребёнку жизнь, и, чёрт возьми, я была безумно благодарна ему за то, что он настоял на своём. Я не представляла, как бы справилась со всем этим одна, без руки мужа, которая в тот момент казалась даже более реальной, чем родовая боль.

Роды были на удивление недолгими и, как потом сказала доктор Келли, довольно лёгкими, несмотря на то, что это была моя первая беременность и на мою природную хрупкость. В конце концов палату огласил громкий крик младенца. Акушерка, придерживая ребёнка двумя руками, продемонстрировала мне и Гарри нашу новорожденную дочь. Малышка была вся в слизи, один глаз казался заплывшим, так что мне показалось, что она оглядывает нас с Гарри вполне так сознательно, словно говоря: «Ну вот вы и попали по-крупному!»

Гарри вытер с моего лба пот, и, когда малышке перерезали пуповину и положили мне на живот, мы оба принялись с восхищением разглядывать её. На голове пробивался едва заметный светлый пушок, а глаза ребёнка были серыми с еле различимой зеленцой. Несмотря на усталость, я не могла насмотреться на малышку, она казалась мне самым прекрасным существом на свете. Я никогда не могла себе представить, что к кому бы то ни было смогу испытывать такую всепоглощающую любовь, затопившую меня с необыкновенной силой. Мне кажется, в ту минуту ни я, ни Гарри, захваченные разглядыванием плода нашей близости, не слышали, что говорят доктор и акушерка. Я не чувствовала, что плачу, пока Гарри не вытер пальцем слёзы с моей щеки, - я благодарно улыбнулась в ответ, всё ещё не в силах отвести взгляда от крошечного младенца. Весь солнечный свет сосредоточился в одном месте, всё хорошее и доброе оказалось в это мгновение на моих руках, в теле этой малышки. Казалось, что сердце неспособно вынести этого обожания.

- Добро пожаловать в мир, Эвелин Саутвуд, - прошептала я, сознавая, что теперь-то уж точно я никогда не буду прежней.

========== Часть 10 ==========

Уже с первой недели жизни Эвелин стало очевидно, что она – моя почти что точная копия. За исключением только формы губ и цвета волос, доставшихся от отца, она была один в один похожа на мои детские фотографии. Все наши родственники хором восхищались нашей малышкой, а я – да и Гарри, видимо, тоже, - ужасно гордилась, когда кто-то из многочисленной родни, очарованный крохотной Иви, довольно говорил:

- Да-а, ребята… Славная девчонка у вас получилась.

Гарри смущался, но всё-таки довольно отвечал:

- Это всё от того, что не старались. Случайное всегда получается самым лучшим!

Новоявленные бабушки и дедушки чуть ли не спорили за возможность побыть с внучкой вместе. Как-то так вышло, что мы трое - я, Гарри и Эвелин - оказались запертыми в нашем потрясающем уютном мирке, где нам, родителям, доставляло истинное удовольствие часами слушать бессвязное воркование малышки. Мы даже не высыпались не от того, что дочь просыпалась по ночам - напротив, Иви, как мы шутили, проявляла недюжинную чуткость к родительскому сну, спокойно отдыхая почти всю ночь. Мы не высыпались просто от того, что долгое время, уложив наше маленькое чудо спать, наблюдали за дивной игрой эмоций на маленьком лице. Лице, в котором для нас с Гарри сосредоточилась теперь вся вселенная.

Эвелин была воистину ручным ребёнком, потому что кто-нибудь обязательно пользовался удобным случаем поносить её на руках. Достаточно сложно было решить вопрос с крёстными родителями Иви, так что, после долгих размышлений я согласилась с Гарри, что наиболее подходящими кандидатами для этой роли будут Фред с Катрионой. Причиной моего согласия была невозможность выбрать между двумя моими старинными подругами, а также и то, что друзей среди представителей сильного пола на роль крёстного отца у меня просто не было. Наше решение вызвало приступ восторга у Гарри и Катрионы; Кат, которой до рождения сына оставалось каких-то несколько недель, и вовсе бросилась мне на грудь и зарыдала. Мне была приятна такая реакция моих новых друзей. Да и к тому же к этим Саутвудам я успела привязаться немногим меньше, чем к мужу.

Да, вы не ослышались: я привязалась к Гарри. Это не было любовью или даже влюблённостью, но он нравился мне и, должна сказать, я была благодарна ему за всё, что он для меня сделал. Начиная, разумеется, с зачатия нашей дочери: никогда я не была так счастлива, как тогда - стоя над колыбелью малышки, позволяя ей ловить крохотной ручкой мой палец, радуясь её первым улыбкам. Мне было почти больно от переполнявших меня чувств к моей дочке, и я так радовалась, что и муж разделяет моё счастье.

Я уже давно смирилась с навязанным мне браком. Пожалуй, думалось мне, родители не могли бы сделать лучшего выбора для меня - как не могла бы и я сама. Да, пусть мы не любили друг друга, но дружба, которая крепла в нашей паре, радовала меня, приносила неведомое ранее успокоение. Мне было странно думать, что чуть больше года назад я буквально ненавидела этого мужчину. Теперь я даже не представляла, что когда-либо могла бы стать чьей-то чужой женой.

Наверное, нас так сблизило именно рождение дочери; позже я неоднократно задумывалась о том, что, не бросившись в ночь Хэллоуина в объятия друг друга, не зачав в недолгие часы взаимной страсти это удивительное дитя, мы бы так и остались чужими людьми. Впрочем, порой я ловила себя на мысли, что в наших отношениях всё не так просто. Гарри словно боялся подойти ко мне ближе; наши отношения так больше и не пересекли грани простого сожительства, и мне казалось, что Саутвуд опасается спугнуть так неожиданно установившуюся между нами гармонию. Да и я сама наслаждалась моментом, не спеша сделать нашу близость по-настоящему супружеской.

Катриона родила сына, названного Максом, четырнадцатого ноября. Мы шутили с ней потом, что ребёнок был, очевидно, зачат ровно в День Святого Валентина. Неожиданно Фред и Кат вернули нам с Гарри оказанное им доверие, так что у нас с мужем в некотором роде появился ещё один ребёнок - наш крестник.

Всё вокруг нас менялось, каким-то непонятным образом оставаясь вместе с тем неизменным; Ванесса в свойственной ей манере внезапно объявила, что мы вскоре породнимся в некотором смысле: Уильям, троюродный брат моего мужа, тот самый, с которым она целовалась под лестницей в моём доме в Хэллоуин, предложил ей руку и сердце. Глория получила предложение о сотрудничестве с парфюмерной компанией, не слишом крупной, однако достаточно известной, чтобы стать лицом её продукции считалось почётным. Я радовалась за моих подруг, но вместе с тем думала, какие же разные вещи нужны людям для того, чтобы быть счастливыми. Ванессе было нужно сердце любящего её мужчины, Глории - общественное признание, а я… Я и сама не знала, чего не хватает мне для того, чтобы чувствовать себя… полноценной.

В начале декабря моя Эвелин внезапно решила, что мамино молоко ей уже больше не нужно. Я сильно переживала по этому поводу, однако проблемы в этом вопросе возникали и раньше: моего молока было действительно мало для стремительно растущей крошки. Хотя мне доставляло необыкновенное удовольствие кормление грудью, я смирилась с тем, что мне придётся изменить рацион питания Иви.

Время текло необыкновенно быстро; казалось, только недавно я сжималась от страха, боясь признаться мужу в беременности, и вот уже наступило и прошло наше второе семейное Рождество. Гарри старался как можно больше времени проводить дома, и, не скрою, мне необыкновенно льстило, что он предпочитает Эвелин и меня своей ненаглядной работе.

В новом две тысячи тринадцатом году я сразу же заметила перемену в отношении мужа ко мне: неожиданно он начал ухаживать за мной. Пожалуй, это было бы достаточно точное определение для того, что он делал. Когда на Двенадцатую ночь он преподнёс мне в подарок дивной работы ожерелье из белого золота с вправленными в него сапфирами, я потеряла дар речи. До того мы обменивались на праздники чисто символическими подарками, но то ожерелье стало для меня как будто знаком перемены в роде внимания Гарри ко мне. Неожиданно я стала достаточно остро сознавать, что я была не просто женщиной, подарившей ему ребёнка; не просто сожительницей, обеспечивающей его уют и питание; не просто подругой, с которой было приятно скоротать вечер за чашкой чая и ненавязчивой беседой. Я была его женой, и внезапно это понимание обескуражило меня. Занятая заботами об Эвелин, я как-то отодвинула на задний план все мысли о Гарри, как о желанном мужчине. Разумеется, моё повышенное слюноотделение при одном взгляде на мужа, небрежным жестом поправляющего упавшие на лоб волосы, и затуманивающееся сознание при полузабытом уже воспоминании о том, как я впивалась пальцами в его широкие плечи, никуда не делись. Но я отчего-то ждала, что он рано или поздно сделает шаг в сторону истинного супружества.

Чёрт, я даже смирилась с тем, что проживу с этим мужчиной остаток жизни. Нас связывало горячо любимое дитя, ради которого и я, и, уверена, Гарри, наплевали бы на всё на свете. Но к огорчению моего жаждущего любви тела, мы так и оставались друзьями, и я гадала - может быть, у него есть кто-то на стороне? В конце концов, он молодой красивый мужчина, и наверняка где-то у него могла бы быть любовница; со мной, его супругой перед Богом и людьми, он просто жил под одной крышей и воспитывал ребёнка, зачатого случайно. Однако это предположение - предположение, вызывающее у меня дикую ревность и тоску, причины которой я тогда не могла понять, - никак не вязалось с уже упомянутым ухаживанием моего мужа за мной.

Помимо подарков и цветов, которые он частенько приносил мне по вечерам, он стал периодически намекать мне, что было бы неплохо нам двоим куда-нибудь прошвырнуться. Оставить Эвелин у наших родителей, например, и сходить в кино. Или театр. Я лишь отмахивалась, будучи действительно неспособной оторваться от дочери хотя бы на несколько часов, но сказала, что возьму его предложение на заметку. Помогите мне, боги, я действительно собиралась это сделать.

Как-то раз, когда я жарила к ужину отбивные, Гарри заставил меня густо покраснеть, внезапно схватив меня за задницу. После этого маленького эпизода я окончательно приняла решение менять наши отношения в нужном направлении. И я была готова сделать это, но капризная судьба решила всё иначе.

*

Это был один из тех редких дней, когда Гарри пришлось остаться на работе на целый день. До того он придерживался правила “Хороший начальник - это начальник, которого подчинённые видят редко, но метко”. Я в свою очередь собиралась вечером поехать с дочерью к Кат, где, как я рассчитывала, смогу поговорить с ней о том, чем мне дальше заниматься. Эвелин исполнялось полгода буквально через несколько дней, и я начала с эгоистичной болью понимать, что дочь не будет нуждаться во мне всю свою жизнь. Первые месяцы её жизни протекли так резко, что я осознала всю неумолимую быстротечность времени - и необходимость немедленно занять себя чем-либо, чтобы, когда Иви подрастёт, я могла с головой окунуться в заботы другого рода. Мне нужен был совет моей более взрослой, опытной и мудрой подруги: ей-Богу, Катриону, эту мою “оторви-и-выбрось” родственницу, я воспринимала не только, как друга, но как старшую сестру. И ей самой, кажется, эта роль весьма нравилась. Хотя многие, знающие “другую миссис Саутвуд” не так близко, могли бы поразиться тому, что за советом я обращаюсь именно к ней.

В обед мы с Иви вышли подышать морозным январьским воздухом на задний двор; было достаточно холодно, чтобы не идти в какой-нибудь парк, но слишком тепло для просиживания маленьких штанишек Эвелин в её комнате. Я часто фотографировала дочь; мне хотелось собрать максимально объёмный альбом её снимков, так что я привыкла всюду носить с собой камеру. Я собиралась заснять Иви, ловящую крохотными ручками крупные хлопья снежинок, когда с неожиданной для меня неловкостью мои руки упустили фотоаппарат. Снег не смягчил падения, так что камера рассыпалась вдребезги. Я была ужасно расстроена. Казалось бы, ничего такого страшного не произошло, но этот фотоаппарат стал для меня прямо навязчивой идеей. Я тут же позвонила свекрови и попросила её приехать - тащить Иви до торгового центра в такой мороз, пусть даже и на машине, я не хотела. Диана с радостью откликнулась на мою просьбу, явно решив воспользоваться возможностью побыть какое-то время наедине с внучкой.

Ожидая свекровь, я решила позвонить Гарри - сообщить о своих планах. Однако меня ждало разочарование: трубку муж не взял. Успев придумать себе кучу причин, почему Саутвуд не отвечает на звонки, я набрала его номер ещё раз и обнаружила, что он просто забыл мобильный аппарат дома. Телефон играл ненавязчивую мелодию из столовой, и я, повинуясь любопытству, нашла его. Каково же было моё удивление, когда на экране мобильника я увидела собственную фотографию! На телефонных обоях я была облачена в свадебное платье, и момент был пойман действительно очень удачно. Сначала я решила, что это уж перебор - зачем играть роль счастливого супруга так тщательно, ведь кто же возьмёт его мобильник без спроса… И, осознав отсутствие необходимости таких показных моментов, я испытала необычайное удовольствие. Могло ли быть такое, что Гарри поставил эту фотографию на заставку не ради чьего-то впечатления, а просто… для себя? Задумавшись о наших отношениях, я поняла, что мог. И решила, что шаг к новому этапу сближения сделаю нынче же вечером.

Едва Диана приехала, я покинула дом. Дорога предстояла недолгая, но в конце января вечер наступал слишком быстро, а я, признаться, была не таким уж опытным водителем, каким хотела казаться. Да и обернуться туда-обратно хотелось поскорее. Дороги были по большей части очищены от льда, но мне отчего-то взбрело в голову попробовать поехать коротким путём: не по основной трассе, а через жилой квартал. По дороге я болтала по конференц-связи с подругами, когда, убитый, очевидно, холодом, мотор моей “Мазды” неожиданно фыркнул несколько раз и заглох. За окнами машины уже стояла непроглядная тьма, и, как назло, в том районе, где я оказалась, не работало уличное освещение. Пообещав Несси и Глори перезвонить, я вышла из тачки, открыв капот.

Спрашивается, зачем я это сделала? Я и водителем-то была хреновым, что уж говорить о моих навыках работы с механикой? Однако я честно с пять минут пялилась на то, что открылось мне под симпатичным маздовским капотом. Ничерта не поняла, однако пялилась с самым серьёзным видом.

Тяжело вздохнув, я снова достала мобильный - следовало бы позвонить кому-нибудь, чтобы взяли меня на буксир, ведь вокруг, как назло, не было ни души. Но мой телефон после беседы с подругами сделал мне ручкой, так что я успела лишь увидеть сообщение о разряженной батарее.

Отчаянно матерясь, я снова загляделась на содержимое моей несчастной тачки. Я уже триста пятьдесять семь раз успела пожалеть о том, что вот всрался мне этот грёбанный фотоаппарат. Что называется, “девушка девяносто-шестьдесят-девяносто нашла приключений на свои вторые девяносто”. Злилась на себя я просто невероятно сильно. Я уж было решила пойти проситься к жителям близлежащих домов - надо же было хоть как-то сообщить родным о моём местонахождении. Закрыв капот, я направилась в сторону того здания, что было ближе всего к дороге. Но мои планы были жестоко нарушены.

Странно, что после оглушающего удара в затылок я не сразу потеряла сознание. Даже умудрилась почти не испугаться, ощутив лишь удивление от пронзившей мою голову боли. Я лишь пошатнулась, не успев толком понять, что только что произошло. Даже сумела коснуться ладонью задней части головы, почувствовать, что тонкая шерстяная шапка мгновенно пропиталась моей кровью. Господи, я даже успела увидеть на своих пальцах эту чёртову кровь, и лишь тогда сознание сжалилось надо мной и покинуло моё тело.

========== Часть 11 ==========

Не знаю, сколько времени я пробыла в отключке; должно быть, достаточно долго. Я как будто силилась проснуться, но не могла: тело словно отказывалось мне подчиняться. В конце концов моё пробуждение не только напомнило восстание из мёртвых, но и принесло массу неудобств.

В первую очередь, у меня саднил затылок. Во вторую, меня мучила жажда. В третью - мне казалось, что меня вот-вот стошнит. Я долгое время не решалась открыть глаза - а может, удар по голове был причиной того, что мне просто казалось, что я нахожусь в непроглядной тьме. Когда я, в конце концов, нашла в себе силы разлепить ресницы, я обнаружила, что смотрю в красивый навесной потолок с встроенными в него крошечными лампочками, сейчас озаряющими пространство приглушённым светом. Это настолько обескуражило меня, что я довольно долгое время пролежала, глядя на потолок, прежде чем попыталась пошевелиться.

Всё моё тело немилосердно болело, словно по нему протопталось стадо слонов. Следующим неприятным открытием оказалось то, что мои руки были скованы наручником - я обнаружила это, попытавшись перевернуться набок. Ноги оказались закованы тоже. К счастью, запястья были лишь скреплены между собой, а не зафиксированы у изголовья кровати - так же, как и браслеты на лодыжках просто оказались соединёнными тонкой цепью, лишь немного длиннее, чем цепь между руками. Превозмогая слабость и тошноту, я всё-таки справилась с управлением собственным телом и оказалась на боку. Моему взору открылась небольшая комната, обставленная весьма скудно, но определённо недёшево. Шёлковая простыня, в которую я теперь уткнулась лицом, была новой - судя по запаху - и явно дорогой. Панельные стены были на первый взгляд сделаны из очень качественного материала. С двух сторон комнаты были окна, плотно занавешенные тяжёлыми тёмными шторами.

Глухо застонав, я постаралась встать. Первая попытка не увенчалась успехом, как и вторая и третья: цепи на руках и ногах мешали лёжа установить равновесие и без того страдающего тела. Наконец, с четвёртого раза мне удалось сесть, и мои голые ступни утонули в пушистом ковре. С трудом встав, я попыталась оглядеться. Кровать, на которой я лежала ещё минуту назад, была очень красивой: широкая, с резными изголовьем и изножьем, несколькими подушками и роскошным балдахином.

В одном конце комнаты обнаружилось две двери, едва заметные на панельных стенах. Я бы сказала, что бросилась в ту сторону, но, учитывая моё состояние и скованные лодыжки, скорее всего, я просто заковыляла туда. И едва не застонала от разочарования - за одной дверью оказалась удивительно простенькая в контрасте с комнатой ванная (только унитаз да душевая), а за другой - шкаф, полный разнообразной одежды. Одного взгляда на гардероб хватило, чтобы понять: вся эта одежда предназначалась для меня. Совпадал не только размер - тут как раз и не было ничего удивительного, даже если учитывать мои лишь немного округлившиеся после родов формы, - но и стиль, как раз что-то подобное я предпочитала носить до свадьбы. Тонкие полупрозрачные блузочки, брюки, узкие настолько, что, казалось, сейчас лопнут даже на моей худосочной заднице, юбки, которые можно было бы принять за широкий пояс… Я подавила приступ тошноты, решив, что мне надо срочно искать выход из этого странного места.

Я вернулась в ту сторону, где были окна. Но разочарование едва не заставило меня вскрикнуть - за плотно закрытыми шторами обнаружилась лишь глухая стена. Я впервые с момента пробуждения задумалась - а что, собственно, тут происходит? Какие цели преследовал человек, поместивший меня сюда? Может быть, кто-то решил так жестоко и несмешно разыграть меня? Или, возможно, меня похитили ради выкупа?

Мне недолго пришлось стоять, пялясь в стену, прежде чем справа от меня скрипнула незамеченная мною ранее, искусно скрытая в деревянных панелях. Я слегка повернула кружащуюся голову в сторону скрипа - человек, открывший дверь, стоял чуть в тени, ещё не зайдя в комнату, так что я не могла бы разглядеть его, даже будь моё зрение в ту минуту таким мутным от тошноты и, очевидно, недавно полученного сотрясения мозга.

- Кто вы? - хриплым от долгого молчания, слабым от головокружения и дрожащим от неуверенности за свою жизнь голосом спросила я. - Зачем вы привели меня сюда?

В следующую минуту я лишь усилием воли сумела сдержать рвущийся из груди вопль и устоять на подкашивающихся ногах.

- Детка, - произнёс до боли знакомый и до дрожи ненавистный голос, и его обладатель вышел из тени, оказавшись в комнате. - Зачем же ты встала? Тебе не стоит вставать ещё несколько дней. Не стоит шутить с сотрясением мозга.

Интонации были такими заботливыми, словно всё было нормально и правильно, и Хэнк Дуайт был по-прежнему моим бойфрендом, просто-напросто переживающим за моё здоровье.

- Какого… - начала было я, но речь и сознание всё-таки предали меня, и колени стали подгибаться быстрее, чем я успела что-либо сказать или хотя бы подумать. Последним, что я запомнила, были поймавшие меня руки подскочившего в мгновение ока Хэнка - а потом меня снова накрыла спасительная темнота.

*

Так странно - я не произносила его имени вслух уже несколько лет. Да и не только вслух: мысленно я тоже старалась не возвращаться к этой части моего прошлого.

Мне было немногим больше шестнадцати, когда мы с Хэнком познакомились. Он был старше меня на девять лет, и мне это казалось огромной разницей в возрасте. Но тот факт, что я привлекаю такого “взрослого мужчину” казался мне необыкновенно лестным. Добавлял огонька к моей лести и такой момент: Хэнк был довольно успешным, хотя и не сыскавшим мировой славы музыкантом. Он играл на гитаре, пел и писал песни для популярной на калифорнийских площадках группы.

Стоит отдать ему должное: музыкантом он был поистине талантливым. Из-под его пера выходили чудесные строки, создающие удивительную гармонию с написанной им же музыкой. И, исполняя эти песни своим красивым, поставленным низким голосом, он довольно быстро завоевал юное девичье сердечко. Наш роман развивался бурно и под наблюдением папарацци. Всё казалось просто замечательным, мне, казалось, больше не о чем было и мечтать; мы провели вместе восхитительный год, прежде чем я начала осознавать, что в наших отношениях что-то идёт не так, как должно бы. И, когда я узнала причину своего беспокойства, отчаянию моему не было предела.

Хэнк сидел на героине. Это пристрастие появилось у него уже в тот период, когда мы были вместе. Конечно, он порой баловался травкой, амфетамином и другими, как он их называл, “стимулирующими творческий процесс” веществами. Влюблённая без памяти, я закрывала на всё это глаза, убеждая себя что “стимуляторы” не вызывают зависимости. Но употребление героина стало для меня огромным камнем преткновения для продолжения этого романа. Я много раз умоляла Хэнка бросить это “баловство” (именно этим словечком он называл своё пристрастие), ставила ультиматумы, грозилась уйти. Последнее на него даже действовало по первым порам, он завязывал, но после снова неизбежно срывался.

Вы знаете, что и я не была такой уж фанаткой здорового образа жизни; было бы лукавством сказать, что я просто не переносила рядом с собой человека, чья любовь к наркотику была сильнее привязанности ко мне. Но зависимость Хэнка никак не вписывалась в мою картину “радужного будущего”. Ту картину, где домик на побережье сиял издали белоснежным кирпичом, окружённый голубым забором, где любящий и любимый муж играл в свете закатного солнца с детишками, где была будка с огромной собакой и бесконечное счастье - то, о чём я мечтала с детства. И, конечно, безнадёжному наркоману в этой картине места не было. Да и флёр первой влюблённости к тому моменту рассеялся, и я стала понимать, что, пожалуй, Дуайт - не “мой” человек.

После очередного его срыва я ехала к нему для того, чтобы заявить: между нами всё кончено. Я обнаружила Хэнка в его квартире в компании незнакомых мне людей - и в наркотическом угаре. Стоя на пороге, я и слова сказать не успела, как он за руку втянул меня за дверь и представил меня гостям, как свою девушку. А после, заметив, какими взглядами моё худенькое тельце оглядывают его “друзья”, предложил поразвлечься со мной, заявив, что пустить меня по кругу было бы очень забавно и разнообразило бы нашу с ним сексуальную жизнь. Я до сих пор не понимаю, как мне тогда удалось вырваться, под гогот компании Хэнка крикнув ему, чтобы не смел ко мне более приближаться; пришла в себя я только на полпути к дому.

А в тот же вечер Хэнк отправился в какой-то задрипанный клуб. Несмотря на то, что заведение не отличалось престижем, молоденький администратор отказался пустить туда очевидно неадекватных людей. Разозлившись, Хэнк впечатал паренька лицом в асфальт и добавил сверху - так, что несчастный администратор провёл несколько недель в больнице. История скоро стала достоянием общественности, и, хотя Хэнк откупился от обвинений в нанесении тяжких телесных повреждений, его карьера закончилась. Из группы его выгнали, и больше ни один клуб или площадка не желали иметь с ним каких-либо дел. Он сам похоронил своё будущее, но в первые месяцы после разрыва я неоднократно слышала от общих знакомых, что в своём поражении он обвиняет только меня одну. Возможно, я и придала бы слухам больше значения, но как раз тогда события вихрем закрутились вокруг меня, события, следствием которых стало моё замужество.

И вот теперь, кажется, Хэнк Дуайт решил… отомстить мне? Я какое-то время не знала точно. Какое-то время (должно быть, прошли дни или даже пара недель, я не могла сказать точно, ведь в моей “тюремной камере” не было ни окон, ни часов, по которым можно было бы сориентироваться во временных промежутках) он преданно ухаживал за мной, поил таблетками и кормил. Я мало ела, потому что меня часто тошнило и было неприятно принимать еду из его рук. Всё это время я не делала попыток завести с ним беседу, молча размышляя, что он задумал по отношению ко мне, да и он не был разговорчив. Когда мои головокружения совсем отступили, вместе с ними закончилось и нарочито добродушное отношение Хэнка ко мне.

В тот день он пришёл ко мне, убитый дозой: до моего исцеления он всегда был в здравом рассудке. Я, взглянув в глаза с суженными зрачками, испытала страх впервые с того момента, как увидела его в дверном проёме комнаты, где была заточена.

- Почему ты не носишь той одежды, что я тебе купил? - обманчиво ласковым голосом поинтересовался он, оглядывая меня. Я лежала на кровати, свернувшись калачиком, по-прежнему одетая в джинсы и свитер, в которых была в день похищения. И мои цепи всё ещё сковывали мне руки и ноги. Теперь, не отвлекаясь на тошноту ипредательские мушки в глазах, ещё недавно мешающие мне думать, я обдумывала план побега.

Так что я не удостоила Хэнка ответом.

- Я спрашиваю, - он вмиг оказался около кровати, - тебя!

Я безучастно посмотрела на него, недовольная, что он помешал мне обдумывать ситуацию. Ведь я как раз размышляла, как мне узнать, где именно я находилась. Ведь если я была за пределами Сан-Франциско - или, как знать, вообще вне штата - проблем с возвращением было бы куда больше.

- Меня будут искать, - наконец, сообщила я Хэнку, решив, что разговор на тему моего похищения сможет помочь узнать моё местонахождение.

- Ну конечно, будут, - он, казалось, обрадовался этому факту, как какой-то неизвестной мне шутке. - И, уверяю тебя, даже обязательно найдут!

С этими словами он внезапно схватил меня за волосы и потянул на себя. Я вскрикнула от боли и обнаружила, что стою на полу, а моя шевелюра намотана на руку Хэнка.

Ещё спустя несколько мгновений я оказалась зажатой между телом мужчины и стеной. Мне было так страшно, что я и пискнуть поначалу не могла, и тут Хэнк жарко зашептал мне на ухо:

- Ты, наверное, хочешь знать, зачем ты здесь? - его рот впился мне в шею чуть пониже мочки уха, и я содрогнулась от отвращения. - Ты, детка, теперь моя. Только моя и ничья больше. Я забрал тебя у твоего муженька и ребёночка, так что ты навеки потеряна для всех… кроме меня. Разве не об этом ты мечтала когда-то?

- Отпусти, - выдавила я, пытаясь вывернуться или хотя бы отодвинуться от него, но мои попытки, кажется, только разгорячили Хэнка.

- Теперь я тебя никуда не отпущу.

Мой свитер оказался вдруг задранным кверху, и я почувствовала руки Хэнка на своей груди. Я ещё смутно помнила, что когда-то его пальцы были нежными, и я таяла в его ладонях, а сейчас я закусила губу от боли: эти самые пальцы больно зажали мой сосок. Особенно не церемонясь, Хэнк бросил меня на кровать. Я всё ещё пыталась увернуться, и Хэнк схватил меня за ноги, стягивая с меня джинсы вместе с бельём. Я закричала дурным голосом, словно бы кто-нибудь мог меня услышать, но член Хэнка уже резко и полностью оказался внутри моего тела. Я даже удивилась: мне совершенно не было больно. Я не чувствовала вообще ничего. Ровным счётом. Моё тело словно превратилось в кусок резины… Всё кончилось, к моему облегчению, довольно быстро. Некоторое время Хэнк удовлетворённо разглядывал меня, а потом заявил, как ни в чём ни бывало:

- Теперь можно переодеть тебя.

Я лежала, безучастно глядя на маленькие лампочки в потолке, практически голая - с задранным свитером и штанами, застрявшими на скреплённых наручниками лодыжках. Я всё ещё не осознавала, что сейчас произошло - и как вообще могло такое произойти со мной. Хэнк тем временем освободил мои ноги и руки, пробормотав, что я отсюда всё равно никуда не денусь, и снова поднял меня с кровати. Я чувствовала себя большой куклой, которую переодевает ребёнок. Правда, “ребёнок”, не переставая, восхищался моим голым телом, сжимая мою кожу пальцами то тут, то там. В конце концов я стояла перед ним, облачённая в лёгкий белый сарафанчик. Любуясь мной, Хэнк приник к моим губам поцелуем, а я осталась безучастной. Тогда он больно впился зубами в мою нижнюю губу и прокусил её. Довольный собой, он ещё раз оглядел меня и сказал:

- Ну, теперь всё отлично. Отдыхай, детка, а мне пора. Вот, принёс тебе кое-что почитать перед сном.

С этими словами Хэнк достал из кармана ранее сброшенной им куртки какой-то свёрток. Я развернула его только после того, как дверь за Дуайтом закрылась.

В свёртке оказалась немного помятая газета. Я пролистала её, не понимая, для чего Хэнк оставил её мне.

Пока не нашла на одной из страниц сообщение о смерти Хейли Саутвуд…

========== Часть 12 ==========

Комментарий к Часть 12

Спасибо всем за то, что отмечаете мне опечатки и недочёты в тексте, однако я хотела бы обратить ваше внимание на то, что прилагательное “beloved” - это не ошибка.

Мой некролог был милым и грустным. Автор сделал акцент на том, что я променяла карьеру на семью и всё такое прочее, что засчитывалось мне в плюс. Меня называли “невинной жертвой” и другими слезливыми определениями. Я ничего не понимала: ведь на самом-то деле я жива! Вот она я, в каком-то странном месте, да, я не стопроцентно здорова, но жива ведь! У меня не получалось ни рассуждать трезво, ни впасть в истерику, столь сильным было моя неприятие и непонимание ситуации.

Не знаю, сколько времени я просидела на кровати с газетой в руках, но в конце концов я уснула. Мой беспокойный сон был прерван скрипом открывающейся двери. Я открыла глаза и увидела, что Хэнк сидит на корточках рядом с кроватью и неотрывно смотрит мне в лицо. Судя по глазам, опять убитый…

Я глядела на него с несколько секунд, пока мои всё ещё сжимающие газету пальцы не напомнили мне, что я узнала, прежде чем забылась сном. И тогда я взорвалась.

- Что это значит, хотела бы я знать? - громко поинтересовалась я, садясь на мягкой постели. - Меня что, объявили пропавшей без вести? Но почему тогда признали мёртвой… так скоро?

Хотя точных сроков своего здесь пребывания я назвать не могла, всё же понимала, что времени прошло не так уж и много. И хотя я не очень-то и рассчитывала на ответы Дуайта, он поразил меня, охотно их предоставив.

- Тебя действительно объявили пропавшей без вести, - с видимым удовольствием поведал он, - но твоё тело очень быстро было обнаружено неподалёку от того места, где заглохла твоя машина.

- Моё… тело? - с ужасом переспросила я, осознавая, что, скорее всего, вместо меня обнаружили чей-то чужой труп. И эта мысль принесла мне жутковатое облегчение от того, что выход всё-таки оставался. - Но ты просчитался, ты понимаешь? Есть ДНК-экспертиза. На худой конец, стоматологическая проверка. Неужели ты об этом не подумал? - всё ещё возвышаясь на кровати, я смотрела на сидевшего на корточках Хэнка с превосходством. Но мой победоносный взгляд довольно быстро потух.

- Никакая стоматологическая проверка, - хищно усмехнулся Хэнк, - не сможет что-то обнаружить, если челюсть настолько повреждена. У твоего трупа, детка, вместо нижней части лица - месиво из костей. А что касается ДНК… знаешь ли ты, как сложно взять материал для исследования из обугленных костей? Или я не упомянул, что тебя нашли всю сожжённую? Только то, что ты пропала, и сходное строение позвоночника, и позволило твоей семье признать тебя мёртвой. Кстати, они сделали это, не особенно сопротивляясь. Смотри, я тут принёс тебе кое-что ещё.

На кровать передо мной легла обычная папка-скоросшиватель, и я дрожащими пальцами открыла её. Внутри оказались… фотографии. Фотографии с моих похорон.

Я растерянно смотрела на результаты скрытой фотосъёмки, где мои родители, как будто постаревшие на много лет, держали друг друга за руки, ища поддержки в своей второй половине. На одном из снимков удалось запечатлеть искажённое страданием лицо матери, и я почувствовала, что в моё сердце всадили иголку. Гарри… Гарри выглядел так, словно стоит на ногах лишь благодаря поддержке Фреда. Если бы в ту минуту я не была так напугана фотографиями, наверное, я обратила бы внимание на то, что мой муж - мой вдовец! - совершенно не стесняется других людей (а пришедших отдать мне дань памяти оказалось удивительно много) в своём горе, и горе это настоящее, искреннее, так не вяжущееся с тем, что наш брак был всеобщим обманом! Но тогда я только продолжала с каким-то странным чувством дикого, неестественного любопытства и неправильности происходящего разглядывать фотографии своих похорон, и с каждым новым снимком как будто бы действительно умирала. Съёмка явно велась тайно, как будто из чьей-то сумки. Мои подруги, обнявшись, плакали, и жених Ванессы придерживал за плечи и свою невесту, и Глорию, небесная красота которой, казалось, померкла в одночасье. Я заметила, что на похоронах не было Эвелин. Разумеется, заметила, ведь всю папку я пролистывала со страхом и скрытым желанием увидеть своего ребёнка хотя бы на этой странной фотосъёмке.

И ещё одного человека я так и не увидела на фотографиях.

- Почему не было моей кузины? - впервые я назвала так Катриону вслух, и увидела, как поморщился Хэнк.

- Не поверила, - неохотно сказал он, - что тельце твоё. Ну, знаешь, поссорилась с мужем и запретила что-то объяснять твоей дочке. Хотя это ничего не меняет.

Будто подтверждая его слова, передо мной оказалась последняя фотография из папки - совсем другая, определённо сделанная явно, а не тайно, как предыдущие. На ней была запечатлена простая плита посреди ухоженной зелёной травы - такой яркой, что это никак не вязалось с умиранием и последним пристанищем, - окружённая цветами, с надписью:

HAYLEY MICHELLE SOUTHWOOD

17 Apr 1993 - 30 Jan 2013

beloved daughter, mother and wife

Я смотрела на фотографию с ощущением того, что это всё неправильно и не по-настоящему. Не может быть над чужой могилой этой плиты с моим именем на ней. Просто не может. Я же не умерла на самом деле! Но все думали иначе. Я была похоронена. Моя Эвелин осталась без матери, родители потеряли единственную дочь, а муж овдовел. Я подняла на Хэнка тяжёлый взгляд и, изловчившись, толкнула его ногами в грудную клетку, умудрившись при этом не издать ни звука, хотя мне хотелось визжать и рвать на голове волосы. Вскочив с постели, я кинулась в сторону двери, но не успела даже двух шагов сделать: Хэнк схватил меня за лодыжку и потянул на себя, так что я упала лицом вниз и ушибла руку, машинально использованную в качестве защиты от перспективы разбить нос.

Хэнк захохотал, и, Господи, это был смех сумасшедшего. Он притянул меня к себе; до того казавшийся пушистым ковёр оказался на деле жёстким, и я почувствовала, как стёсываю об ворс кожу. Хэнк перевернул меня, и его лицо нависло над моим, так что я принялась отбиваться.

- Придётся всё-таки вернуть наручники на место, - не обращая внимания на моё сопротивление, словно бы мои удары (я колотила его руками, не особенно понимая, что делаю) были лишь щекоткой, сказал Хэнк. Некоторое время он ждал, пока я успокоюсь, а потом перехватил мои запястья одной рукой, а другой полез под подол сарафана. Я снова постаралась вывернуться. Безуспешно.

- Убери от меня руки, - прошипела я, когда надетое на меня Хэнком же бельё поползло в сторону коленок. До меня так и не дошло, как смел он ранее надругаться надо мной; мой мозг словно бы отказывался принимать тот факт, что я оказалась изнасилованной. Но допустить этого снова я не могла.

- Что меня в тебе всегда нравилось, - игнорируя мои слова, протянул Дуайт, - ты умудряешься сохранять свою гордость даже в самые неприятные моменты. Это твоё надменное выражение лица, приказной тон. Не представляешь, как это возбуждает, Браун.

Словно в подтверждение его слов я с отвращением ощутила, как его член ткнулся мне в бедро. Меня затошнило.

- Саутвуд, - выплюнула я, - моя фамилия Саутвуд, ублюдок.

Что разозлило его больше, я не знала - обращение “ублюдок” или же то, что я напомнила о своём замужестве, но неожиданно он вскочил на ноги, нагнулся и больно потянул меня за ушибленную ранее руку. Нетвёрдо встав на ноги, я тем не менее вскинула голову, глядя на своего мучителя в упор, зачем-то бросая ему вызов. Прежде, чем я успела сказать хоть слово, на мою скулу обрушился мощный удар, и я упала на кровать.

- Твоя фамилия, - презрительно кривя лицо, которое мне когда-то казалось красивым, сказал Хэнк, глядя на меня сверху вниз, - теперь уже никак, детка. И я буду называть тебя так, как мне заблагорассудится. Ты поняла меня?

Лёгкое платьице оказалось сорванным, а мои бёдра - раздвинутыми. Странно, что я ещё пыталась сопротивляться, но моя хрупкость в сравнении с силой находящегося под наркотическим стимулятором Хэнка ощущалась особенно остро. Ему хватило лишь впиться рукой в моё плечо, чтобы пригвоздить меня к кровати и лишить способности двигаться; другая рука прижимала к постели мою ногу, а своим бедром он больно упирался в моё. Член жёстко толкнулся в моё сухое лоно, и я с трудом подавила крик. Да, это было больно, до такой степени, что у меня темнело в глазах от ощущения того, что меня разрывают на части, и хотя в прошлый раз мой мозг сжалился надо мной и я ничего не осознала, теперь я понимала всё. Однако же в тот момент чувство обиды, непонимание того, как это могло случиться со мной и нежелание демонстрировать свою слабость хрипло дышащему над моим ухом мужчине заставили меня сдержать рвущиеся из груди крики, которые грозили огласить комнату с каждым его движением.

В конце концов всё было кончено; Хэнк скатился с меня, а я всё так же лежала в неудобной позе, отвернув лицо.

- Раньше ты подо мной визжала, как кошка, - деловито заметил мужчина, протягивая ко мне руку. Его пальцы впились в мой подбородок, и он насильно повернул меня к себе. - Что, хочешь домой к муженьку? Сука.

Он поднялся, поправляя одежду, и, не оборачиваясь, сказал:

- Тебе придётся смириться с тем фактом, что ты теперь принадлежишь мне. Безраздельно.

Я ничего не сказала, наблюдая, как он покидает комнату, но пообещала себе, что он никогда не сумеет меня сломать.

Прошло не так уж много времени, и данное самой себе обещание я нарушила.

*

Я не знала, сколько дней, недель или месяцев прошло с того момента, как я оказалась оторванной от своей семьи. Очевидно, я находилась где-то в подвале, раз нигде не было и намёка на окошко, но я не могла быть уверена в этом на все сто процентов. Хотя, впрочем, я не особенно теперь интересовалась такими вещами.

Для моего семейства я была мертва и похоронена. И с каждым визитом Хэнка во мне крепла уверенность, что они правы. Я больше не чувствовала, что живу. Моё существование сводилось к бессмысленному лежанию на кровати - ну или на ковре, где я порой отключалась, оставленная Хэнком, - от одного прихода Дуайта до другого. Поначалу я испытывала дикую панику, заслышав лишь скрип двери, но в конце концов и этот звук, и то, что за ним следовало, стало мне безразличным.

Когда всё только началось, я даже находила в себе силы удивляться его жестокости. Однажды Хэнк отхлестал меня по бёдрам ремнём, да так, что я несколько дней не могла лежать спокойно. Его сильно раздражало отсутствие реакции моего тела на него. За это я получала каждый раз, когда он меня насиловал. Вкус крови из моей хронически разбитой губы стал для меня привычным.

В моих “покоях” не было зеркала, так что я не могла видеть, как сильно от “ласки” Хэнка пострадало моё лицо. Но зато я знала на пересчёт каждый синяк на моей белой груди, каждый кровоподтёк на руках, а мои бёдра, в которые регулярно толкался худым тазом Дуайт, были сплошь фиолетовые с внутренней стороны. Поначалу меня это сильно беспокоило, а потом перестало.

Хэнк кормил меня с рук, не доверяя мне столовых приборов. И если в первые разы я отказывалась от пищи, выплёвывая её “кормильцу” в лицо, то, испытав несколько раз удары в челюсть (недостаточно сильные, чтобы сломать, но весьма ощутимые), я перестала сопротивляться.

Я жила, словно в тумане. Порой, в редкие минуты просветления, я задумывалась, что же будет дальше… Что он сделает, когда ему надоест истязать моё тело? С душой моей всё, кажется, и так было кончено. Убьёт меня? Это было бы неплохо. Ведь я и так почти уже умерла, оставалось только добить, чтобы жизнь перестала теплиться в моём теле и тем самым обрекать меня на новые страдания. Вернуться домой я и не надеялась. Меня там никто не ждал; я не была нужна моей семье теперь, они достаточно намучились во время моих похорон. Это был достаточно странный ход мыслей, но в том состоянии я полагала именно так. Фотография с изображением моей могилы висела на панельной стене, приклеенная заботливым Хэнком, и именно каждый взгляд на неё ежедневно затягивал меня всё глубже в пучину безразличия к собственной судьбе.

Мне совсем не снились сны, и, что хуже всего, даже тогда, когда во мне (всё реже с каждым разом) шевелилась жажда жизни, я не могла припомнить лиц своих близких. Даже образ дочери ускользал от меня, и это наводило ещё более жестокую тоску.

И вот, в один из тех дней - или ночей, я не знала точно - когда я лежала без единой мысли в голове, мне удалось уснуть почти здоровым сном. До этого я вырубалась так, как будто действительно каждый раз умирала, и каждое пробуждение было похоже на воскрешение. Теперь же я спала практически спокойно.

…Я не испытывала никакого дискомфорта от того, что стою босыми ногами на опавшей золотистой листве. Впереди меня был туман, такой плотный, что разглядеть что-либо не представлялось возможным. Я понимала, что необходимо идти в сторону тумана, но боялась… А обернуться назад не могла вовсе. Наверное, я очень долго сомневалась, стоит ли делать шаг вперёд, когда оттуда меня начал звать целый хор полузабытых родных голосов, и воспоминания накрыли меня, грозя сбить с ног.

Хриплый баритон мужа - и улыбка его красивых губ. Голос матери - добрый взгляд любящих глаз. Суровый тон отца - руки, обнимающие мои плечи. Хор становился громче и многогласнее, воспоминания - ярче и подробнее, но мне всё ещё не хватало чего-то очень важного, чего-то, что я упускала…

- Мама!

Звонкое сопрано перекричало все остальные голоса, и я, вспоминая тепло тела дочери в собственных руках, кинулась вперёд, в неизвестность, забыв о том, что ещё несколько минут назад боялась даже шагнуть туда.

Я даже не ощутила никакого сожаления, просыпаясь. Всё, что я себе придумала о желании скорейшей смерти, отошло на второй план, и теперь я твёрдо уверилась в том, что должна найти способ вернуться домой, во что бы то ни стало. Хотя бы ради Эвелин, тоска по которой затопила меня с неведомой ранее силой. И только для того, чтобы унять эту тоску и вернуться к дочери, я должна была выжить.

========== Часть 13 ==========

Удивительно, но возможность сдержать данное себе обещание подвернулась мне уже спустя несколько часов. Словно само Провидение ожидало, когда проснётся во мне моя неуёмная прежде воля к жизни, прежде чем предоставить мне шанс. Хэнк ввалился в мою комнату; я содрогнулась, представив себе, что, если сейчас он прикоснётся ко мне, я не смогу сдержаться. Однако сегодня Дуайт пришёл ко мне с другими намерениями. Усевшись в изножье моей кровати, он закатил рукав своей рубашки. Я вздрогнула, хорошо зная, что за этим последует.

Я с детства не переносила уколов и вообще вида иголок, и Хэнк, разумеется, отлично об этом знал. Он достал из кармана уже заправленный шприц, а я попыталась отвести глаза. Странно, что меня всё это по-прежнему цепляло, ведь необходимость смотреть на иглу, вводимую под кожу, была самой меньшей из зол.

- Не отворачивайся, сука, - довольный произведённым эффектом, сказал Хэнк, и я подчинилась, хотя бы чтобы избежать очередных побоев. Я боялась, что хотя бы один удар сможет вновь убить моё желание сбежать отсюда. Я с максимально бесстрастным выражением лица наблюдала, как тонкая игла протыкает и без того испорченную бесчисленными уколами кожу. Прошло несколько минут, прежде чем Хэнк снова заговорил - я знала, что наркотик начал захватывать его сознание. - Как здорово, что ты здесь, детка, - начал он, поглаживая мою лодыжку. Мне удалось подавить дрожь - упаси Господи, если Хэнк бы воспринял её за зарождающееся желание. - Лежишь тут, такая красивая, а они все думают, что ты гниёшь на кладбище. Ловко вышло, да? Вот как я отобрал тебя у твоего муженька. - Он хрипло захохотал, рука двинулась выше по моей ноге, и я изо всех сил напряглась, чтобы не двинуть ему этой самой ногой. - Ты теперь будешь всегда только моя, детка, только моя… - Его безумный смех всё не смолкал, ладонь практически добралась до штанины моих шорт, но неожиданно хохот превратился в надсадный кашель - и в следующую секунду Хэнка стошнило прямо на ковёр, и он повалился вниз.

Я взвизгнула и чисто по-женски подобрала колени к груди. А Дуайт лежал лицом вниз, силясь подняться, пока он продолжал блевать. В какую-то минуту меня охватило жестокое желание наступить ногой на его лопатки, чтобы он задохнулся в собственной рвоте и ворсе ковра, но всё происходило само собой - и хорошо, потому что моя совесть могла бы сыграть со мной злую шутку когда-нибудь потом, когда воспоминания о проведённых в этом месте неделях потускнеют - если такой момент действительно мог бы произойти. Хэнк продолжал кашлять, в комнате повис кислый запах блевотины, а я расширившимися глазами наблюдала за его содрогающимися плечами. Прошло какое-то время, и он упал лицом вниз и затих. Я просидела ещё несколько минут, не отрывая взгляда от коротких тёмных волос на затылке Хэнка. До меня медленно доходил смысл случившегося, и, когда я поняла, что всё-таки произошло, и осознала свою свободу, я даже испугалась. Преодолевая отвращение, я ногой перевернула Хэнка лицом кверху. Голубые глаза со зрачками-бисеринками невидяще уставились в потолок.

Не теряя ни минуты, я вскочила с постели и рванулась к двери своей темницы. Она оказалась, конечно, заперта, но я знала, что ключ Хэнк всегда носил с собой. Несмотря на то, что лежащий на ковре труп был испачкан в блевотине, я не испытывала никакого дискомфорта, шаря по карманам куртки Дуайта. Когда-то я ужасно боялась мертвецов, но не теперь. Только сейчас я осознала смысл давно сказанных мне мамой слов: “Мёртвых бояться не стоит, стоит бояться живых”. Человек, который причинил мне столько вреда, после смерти совсем не казался опасным…

В конце концов ключ оказался в моей руке, и, распахнув дверь - я даже подумать не могла, как часто мечтала об этом за время своего заточения! - обнаружила себя у подножия лестницы. Я всё-таки была права, местом моего заточения было подвальное помещение. Я поднялась по лестнице и огляделась. Комната, где я оказалась, была похожа на свинарник, в противовес роскоши внизу. Помещение вообще напоминало переделанный гараж с продавленным диваном, холодильником, плитой и столом. В полумраке я не сразу сориентировалась, в какой стороне находится входная дверь. В конце концов, я нашла её и впервые за долгое время ощутила запах свежего воздуха.

Сначала у меня закружилась голова. Слабый ветерок был очень тёплым, и я вдруг остро осознала, что действительно не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я исчезла из семьи. Тогда был самый разгар зимы, а сейчас… Я растерялась. Судя по ощущениям, около середины мая - или, возможно, даже начало июня. Первым порывом было бежать до первого же указателя, чтобы понять, где я сейчас нахожусь, но тут я, опьянённая чувством свободы, всё-таки вспомнила о том, что одета лишь в коротенькие шорты и майку, которые не скрывали моих жутких синяков. Я с полминуты размышляла, что делать, пока не вспомнила о полном гардеробе внизу.

Возвращаться туда не было никакого желания, но я действительно не думала, что смогу далеко уйти в таком виде. Так что, несмотря на затопивший меня страх, я спустилась в свою теперь уже бывшую камеру. В гардеробе обнаружила длинную юбку и лёгкую, но достаточно плотную кофту, закрывающую мои истерзанные руки. Также там обнаружился длинный шарф, которым я замотала покусанную шею и прикрыла часть лица и волосы. Закутываясь в шарф, я подумала, как хорошо, что я не проявляла интереса к содержимому шкафа прежде; найдя этот кусок ткани раньше, я, чего доброго, могла бы и повеситься. Уж точку опоры я, наверное, придумала бы…

Разочарованная тем, что не нашла никакой обуви, даже самых захудалых тапочек, я всё же обнаружила уже наверху шлёпанцы Хэнка. Было ужасно неудобно, но за неимением лучшего… А ещё, судорожно шаря по вещам Хэнка, я нашла внушительную стопочку налички. Её я забрала без малейших угрызений совести: мне нужно было добираться домой, а Дуайт за всё, что он мне причинил, должен был мне куда больше денег, чем было в стопке. Словом, я вышла из дома и двинулась вниз по улице в поисках таблички с указанием названия улицы. Когда мои поиски увенчались успехом, я едва ли не расплакалась от облегчения: я всё ещё была в Сан-Франциско. Я подозревала это с самого начала, но боялась казаться себе в этом уверенной на все сто, чтобы не разочароваться. Улица, на которой я находилась, была пустынной. Во всяком случае, я не обнаружила никого, кто помог бы мне добраться домой. Я с трудом добралась до более оживлённой дороги и в конце концов оказалась в такси.

- Куда Вам, мисс? - вежливо спросил водитель, и я задумалась. Уже начинало темнеть, и я решила, что не могу ехать сразу домой. Мне было действительно страшно появиться на глаза мужа сейчас, в таком виде, в таком состоянии… Родителей, которые явно тяжело переживали мою мнимую смерть, я тоже не хотела бы пугать. Не думаю, что внезапное возвращение “блудной” дочери могло положительно сказаться на их здоровье. Когда таксист настойчиво повторил свой вопрос, я назвала адрес единственного человека, который в своё время не поверил в мою гибель - Катрионы.

Да, конечно, она, может, и верила, что я жива, но этот факт не помешал ей, раскрыв двери, громко ругнуться и хлопнуться в обморок.

*

К чести Катрионы, она пришла в себя довольно быстро. Мне повезло, что в тот час она была дома одна; наверняка ведь, будь Фред рядом, мне пришлось бы рассказывать всё им обоим. Кат быстро отправила меня в ванную и, не обращая внимания на мои протесты, помогла мне вымыться - как если бы я была маленьким ребёнком. Впрочем, её помощь действительно оказалась неоценимой, ведь едва я оказалась в тепле и безопасности её дома, как тут же почувствовала боль в каждой чёртовой мышце, словно по мне танк проехался. После банно-прачечных процедур я, облачённая в халат Катрионы, была щедро обмазана заживляющими мазями.

- Конечно, - сказала Кат, - нужно ехать в больницу. Но сначала давай-ка попробуем разобраться, где ты была всё это время.

Я кивнула, разделяя её позицию.

- А какое число сегодня? - я вспомнила, что до сих пор не поинтересовалась этим моментом.

Катриона взглянула на меня и поморщилась.

- Седьмое июня, Хейли.

У меня как будто воздух в лёгких кончился, когда я поняла, что больше четырёх месяцев находилась во власти Дуайта. К горлу подкатила тошнота. Увидев, как я побелела, Кат быстро увела меня в кухню, где поставила передо мной тарелку дымящегося супа. Я благодарно улыбнулась подруге, радуясь, что снова могу есть сама, но кусок в горло не лез. Справившись с половиной содержимого тарелки, я отодвинула её в сторону.

- Чаю? - предложила Кат, убирая посуду прочь.

- Водки, - выдохнула я, и Катриона не стала со мной спорить.

Где-то полбутылки спустя Кат расширившимися от ужаса глазами смотрела на меня, не веря в услышанное. Мы долго молчали, когда мой рассказ кончился.

- Слишком легко, - наконец, сказала Катриона, - этот ублюдок сдох. Я бы воскресила его лишь затем, чтобы убить заново. Только куда более жёстко.

Кат, наполовину шотландка, была очень темпераментной и непримиримой, и в ту минуту я возблагодарила небеса за то, что они не сделали нас врагами.

- Ладно, всё это уже неважно, - проговорила я, - ты лучше расскажи… как вы все здесь. Почему ты не поверила в мою смерть, Кат? Ведь поверили все.

- Поверил Гарри, а уж все потом поверили ему, - отмахнулась девушка, - знаешь, именно это меня и насторожило. Я слышала, как следователь говорил ему про труп девушки… Он словно убеждал Гарри в том, что это ты. Гарри долго не хотел верить, но после, как загипнотизированный, твердил всем и каждому, что ты мертва. Это было… жутко. Мне показалось это странным, и я кое-кому заплатила. Кости той бедняжки обследовали повторно, но заключение было, гхм… Давай так, я не могла бы распространяться на тему того, кто и как мне его выдал. Суть в том, что та девица была нерожавшей - они выяснили это то ли по строению тазовой кости, то ли по чему-то там ещё. Но тот следователь и слушать ничего не хотел! Я поняла, что дело нечисто, но никто не верил мне. Гарри говорил, что, если бы ты была жива, обязательно бы вернулась. Он как будто обезумел с этим твоим исчезновением.

Я кивнула, переваривая услышанное, и задала вопрос, мучивший меня с самого моего прихода.

- А Эвелин?

- С ним. Он почти не отходит от неё - малышка растёт не по дням, а по часам. Знаешь, она уже начала говорить. Буквально пару дней назад… Звала тебя.

Мои глаза наполнились слезами, я попробовала проморгаться, но в конце концов разревелась. Это произошло впервые за последние четыре с хвостиком месяца, и сейчас каждое рыдание приносило мне облегчение. Кат осторожно приобняла меня за плечи, опасаясь причинить боль, и утешающе погладила по голове. Закончилось это тем, что мы сидели, обнявшись, и ревели хором.

- Знаешь, - сказала она, когда мы немного успокоились. - Гарри и Фред… они скоро будут здесь. Мы с Фредди всё старались Гарри почаще куда-то вытаскивать, и вот они вдвоём взяли детей… И должны вернуться с минуты на минуту.

Я не была готова к такой скорой встречи с не вполне овдовевшим мужем, однако позволила Катрионе осторожно вытереть мои слёзы и даже наметить план действий: было бы глупо, если бы я встретила Гарри и Фреда прямо с порога. Да их бы обоих кондратий хватил.

Выпитая водка если и ощущалась до того момента, как мы услышали звук поворачивающегося в двери ключа, то теперь выветрилась окончательно. Кат направилась встречать их, а я осталась около двери в гостиную, куда они прошли. Сердце тревожно колотилось в груди, грозя выпрыгнуть наружу, и я впилась ногтями в ладони, чтобы хоть немного успокоиться. Слова приветствия прошли мимо меня.

- Ребята, - осторожно начала Кат, - я хотела бы поговорить с вами.

- Кат, - голос Фреда был таким строгим, я ни разу не слышала, чтобы он так говорил с супругой, - если ты снова решила затянуть свою волынку про… Хмм… В общем, не стоит.

- Зачем ты это делаешь? - спросил Гарри, и я припала к щели между дверью и стеной: он сидел в кресле, держа на руках маленькую светловолосую девочку; я ничего не могла разглядеть, кроме того, что за четыре месяца моя дочь ощутимо выросла. Меня прямо тянуло к ней, но стоило дать Катрионе шанс подготовить своего и моего мужа к тому, что за дверью стоит мой призрак из плоти и крови.

- Делаю что? - слегка раздражённо бросила Кат. - Послушайте, вы два упрямых осла, я хочу сказать, что сейчас…

- Довольно, - оборвал её мой муж, - если бы Хейли была жива, ты понимаешь, что она дала бы о себе знать?

- Но если бы она не могла…

- Мама! - звонкий голос крутящейся на мужниных коленях Эвелин привлёк всеобщее внимание, даже Макс, её троюродный брат, которого держал Фредди, перестал агукать в повисшей напряжённой атмосфере, потому что я не выдержала и вышла в гостиную. Эвелин улыбалась, тянула ко мне руки, и я легко забрала её у шокированного Гарри.

Как же моя девочка выросла! Сколько всего я упустила за эти четыре месяца… Глаза Иви окончательно позеленели и стали точной копией моих. Пшеничные волосы сильно отрасли. Моя дочь обещала стать настоящей красавицей в будущем. Хотя она и сейчас была восхитительно милой даже для такого маленького ребёнка. Крошечная кукла, которая что-то бормотала на своём ребячьем языке, уткнувшись в мои волосы.

Минут десять никто ничего не говорил, а я ворковала с Эвелин. Иви действительно меня помнила. Это было удивительно, и в ту минуту я очень остро ощущала узы, возникающие между матерью и ребёнком с самого рождения. Я обнимала малышку, а она радостно смеялась, и всё прижималась ко мне, обхватывая, насколько было возможно, крохотными тёплыми ручками, и часто заглядывая мне в лицо, совсем как взрослая.

- Что произошло? - наконец, спросил Фред, видимо, слегка придя в себя. Гарри по-прежнему не находил слов, глядя на меня так пристально, словно боялся, что я опять исчезну.

К счастью, мне не пришлось ничего рассказывать - за меня это сделала Кат. Я посмотрела на неё с удивлением и благодарностью, потому что по её рассказу выходило, что Хэнк держал меня взаперти и периодически избивал, но не насиловал. Я действительно не знала, как сказать об этом кому бы то ни было, кроме самой Катрионы; казалось, произнеся это вслух, я просто передала кому-то другому право говорить о случившемся. И она ничего не поведала Фреду и Гарри.

- Как же ты сбежала? - спросил Гарри. Я обрадовалась тому, что, кажется, первый шок прошёл.

Я рассказала о том, что произошло, и мужчины шокированно переглянулись.

- Тебе нужно в больницу, - рассудительно заметил Фред, многозначительно глядя на мою разбитую губу и синяк под глазом. Нетрудно было догадаться, что под махровым халатом кроются следы и других побоев.

И я, и Гарри согласились с этим, но сначала я изъявила желание поехать домой. Я не была там так долго, и мне очень хотелось самостоятельно уложить мою клюющую крошечным носиком Эвелин. Фредди и Кат сердечно распрощались с нами, и муж повёз меня домой.

- Нужно как-то сообщить моим родителям, - это было единственное, что я сказала ему по дороге. Гарри молчал. Уж не знаю, то ли он был расстроен тем, что внезапно перестал быть вдовцом, то ли просто шок был столь сильным, но он не сказал мне ни слова, пока мы не добрались до дома.

Чуть позже он дал мне возможность побыть наедине с Эвелин, пока я укладывала её спать. И только потом, когда я вышла из детской, внезапно оказалось, что он всё это время дежурил под дверью.

- Хейлз, - прошептал он, и на мгновение во мне шевельнулись все тёплые чувства, которые я к нему испытывала, - я бы обнял тебя, но боюсь причинить тебе боль. Я просто хотел, чтоб ты знала: я очень рад, что ты вернулась.

Я не нашлась, что ответить, пробормотала лишь неуместное “спасибо” и скрылась за дверью собственной спальни.

Наконец-то я была дома. Мне больше не хотелось ни о чём думать. Включая отношения между мной и моим супругом.

========== Часть 14 ==========

Уже на следующее утро Гарри сразу после заботливо приготовленного завтрака отвёз меня в больницу. Хотя я понимала необходимость лечения, мне страшно не хотелось расставаться с дочерью. Говоря “страшно” я не преувеличиваю: я действительно испытывала ужас при мысли о том, что ещё какое-то время не смогу находиться рядом с Эвелин. Хотя Гарри уверил меня в том, что хорошо понимает моё состояние, в этом вопросе он был непреклонен.

Меня положили в стационар на общее обследование. Проблем у меня оказалось выше крыши, хотя врачи говорили, что я ещё легко отделалась. Хотя Гарри жаждал знать всё о моём состоянии, мне всё же удалось уговорить докторов не говорить ему о следах изнасилования на моём теле. По-хорошему, они не имели права скрывать от моего мужа какую бы то ни было информацию о моём здоровье: он всё ещё был официально моим опекуном, хотя быть таковым ему оставалось менее года: в следующем апреле мне исполнялся двадцать один год. Но, видя моё состояние, врачи всё-таки сжалились надо мной.

Даже не знаю, почему мысль о том, что муж узнает об изнасилованиях, так пугала меня. Всё равно ни он, ни я, ни кто бы то ни было уже никак не могли исправить случившееся или хотя бы отомстить за поругание моей чести. И всё же признаться Гарри в том, что в течение многих недель я была игрушкой для сексуальных утех психически нездорового человека я не могла. Уже потом я пришла к выводу, что просто берегла его от этой информации: Саутвуд и без того переживал за меня слишком уж сильно. Не хватало ему ещё новых поводов.

К счастью, мои болячки заживали достаточно быстро. Последствия сотрясения мозга были окончательно устранены, даже моё женское здоровье, сильно пошатнувшееся благодаря грубым “ласкам” Хэнка, мало-помалу восстанавливалось. На стационаре я провела чуть меньше трёх недель, прежде чем меня, страстно желающую попасть домой, всё же отпустили, прежде вручив мне целый список рекомендаций и медикаментов.

Гарри сам сообщил и моим, и своим родителям о том, что я жива. Я до сих пор так и не узнала, что он сказал им и как, но, когда моя мама ворвалась в больничную палату подобно вихрю и бросилась мне на грудь, я на минуту почувствовала себя почти хорошо. А потом, когда мы вдвоём плакали под наигранно строгим взглядом чувствующего себя неловко отца, я задумалась, что же перенесли мои бедные родители, когда им принесли весть о смерти их единственной дочери? И мама, и папа выглядели осунувшимися и бледными, и я невольно подумала, что было бы со мной, потеряй я моё драгоценное дитя? Стараясь гнать от себя эти мрачные мысли, я лишь ещё пуще разревелась. Мамины руки приносили чувство покоя. Папин голос возвращал к реальности. Пожалуй, именно их визит послужил толчком к тому, что я наконец начала ощущать себя хоть немного в безопасности… Хотя вернувшись домой, я осознала, что безопасность для меня теперь превратилась в иллюзию.

Я не могла чувствовать себя хорошо, оставаясь в одиночестве. Стала бояться тишины и приглушённого света. Вечерами вздрагивала от каждого шороха. Родные, как могли, оберегали меня от этих страхов, но они не могли находиться рядом постоянно. Я стала апатичной, пугливой и молчаливой. В конце концов на локальном семейном совете, где присутствовали Гарри, Фредди и Кат, мои родители и Диана с Генри, свекровь предложила показать меня психоаналитику.

Хотя мои родители, свёкр и Фред решили, что это вполне себе неплохая идея, Гарри и Кат синхронно выступили против предложения Дианы. Если бы кто-то спрашивал меня - даже не знаю, что я бы предприняла. Мне было, по большому счёту, всё равно, лишь бы меня не отрывали от Эвелин.

- Психоаналитик ей ничем не поможет, - заявила Кат, и, хотя они с Гарри были в абсолютном меньшинстве, это было последнее слово: - Ей нужна сейчас наша поддержка. А доктор только усугубит это состояние.

Я не горела желанием вообще разговаривать с кем-либо из них, потому что говорить было не о чем. Я не выдерживала этого постоянного сочувствия в их глазах, этого тихого, осторожного тона, которым они ко мне обращались… Эти голоса звучали так, как если бы в нашем доме лежал покойник и все боялись повышать голос. Я всё больше и больше закрывалась в себе.

Не способствовал улучшению моего состояния и фурор, который произвело в обществе моё возвращение с того света. Хотя Гарри и мои родители не хотели, чтобы кто-то знал подробности моего исчезновения, в конце концов им пришлось признать, что моё похищение было делом рук Хэнка Дуайта. Кстати, его труп обнаружили аж через три с лишним недели после того, как я вернулась в лоно семьи; Гарри и Фред хотели было устроить это раньше, но я умоляла их не делать этого, из последних сил стараясь избежать упоминаний моего имени рядом с именем Хэнка.

Тело девушки, похороненной под моим именем, эксгумировали и кремировали. Я испытывала странное чувство вины перед её пеплом, так как знала, что она погибла из-за меня, - вместо меня. Я много размышляла о том, кем она была, чем занималась… По заключению, которое когда-то попало в руки Кат, выходило, что она была моей ровесницей. Как странно, что её жизнь оборвалась вместо моей… Однако, кажется, никто её и не искал, и именно это заставляло меня страдать по несчастной погибшей.

Так или иначе, я не появлялась перед журналистами, которые осаждали мою семью со всех сторон. Это породило слухи о моём нестабильном психическом здоровье, которые Гарри упорно опровергал. Хотя он делал всё, чтобы мне не попадались на глаза журналы и газеты со статьями на эту тему, однажды, в его отсутствие, раздался дверной звонок. Я боялась открывать, но всё-таки решила преодолеть свой собственный страх, твёрдо убедив себя выползти из кокона, в который сама себя и загнала. Приходил курьер, молоденький паренёк, который вручил мне завёрнутый в красивую обёрточную упаковку свёрток. Испытывая странное чувство, я вскрыла пакет. Из него выпал тяжёлый альбом, полный газетных вырезок с упоминаниями моего имени. Не обращая внимания на подступающую истерику, я перелистывала пухлые страницы, как будто заранее зная, что я найду на заднем форзаце альбома. И действительно, я обнаружила фотографию могильной плиты, ту самую, что каждый день в моей темнице напоминала мне, что я умерла. Я точно знала, что это был тот же самый снимок: полоски, оставшиеся на глянце от скотча, точно совпадали с линиями, по которым фото было приклеено к панельной стене.

Чуть позже меня вывел из забытья голос мужа, когда он нашёл меня, закрывшуюся в шкафу своей спальни.

*

Гарри постепенно распускал мой кокон отчуждения. С того дня он вовсе перестал оставлять меня одну, даже порывался нанять охрану, но я воспротивилась, заявив, что не буду чувствовать себя в безопасности под наблюдением посторонних людей. Мы никому не сказали о том злополучном альбоме. Гарри пытался выяснить, кто его отправил, однако в курьерском агенстве сказали, что никакого работника, схожего по описанию на передавшего мне альбом мальчишку, у них отродясь не работало. Когда Гарри заставил меня собственноручно сжечь на заднем дворе нашего дома содержимое той посылки, мне действительно полегчало. И хотя я всё ещё продолжала вздрагивать от каждого шороха, мне стало значительно проще находиться рядом с мужем. Гарри опекал меня, как мог, словно маленьким ребёнком в нашей семье была не Эвелин, а я; Саутвуд расцветал от каждого моего слова, принимая мою речь за признаки моего выздоровления, а когда я впервые за долгое время подарила ему слабую улыбку, он радовался, как дитя. Меня трогала его забота, и с каждым днём я чувствовала, что возвращаюсь к почти нормальной жизни.

Меньше, чем за неделю до первого дня рождения Эвелин, Гарри за завтраком внезапно заявил мне:

- Миссис Саутвуд, а как ты помотришь на то, что я приглашу тебя на свидание?

Я с тоской поглядела на мужа.

- Я шагу за порог не сделаю, там везде журналисты, - напомнила я ему свою позицию, которую уже не единожды озвучивала.

- А я и не приглашаю тебя за порог, - улыбнулся супруг, - так, устроим ужин дома.Так что?

Я пожала плечами; мы каждый вечер ужинали дома, так что я не понимала его странного настроения. В итоге я кивнула, и Гарри, не окончив трапезу, тут же позвонил моей матери с просьбой забрать на вечер Эвелин. Я попыталась было протестовать, но Гарри, завершив разговор, сказал мне, что маленьким девочкам рано ходить на свидания, так что пусть лучше Иви побудет с бабушкой и дедушкой. После этого муж буквально выпихнул меня из столовой, заявив, что форма одежды на вечер - парадная, и что он зайдёт за мной в шесть. Я только усмехнулась, гадая, что же он задумал. Причин не доверять Гарри у меня не было, так что я послушно отправилась в свою комнату.

Хотя я уже давно не наряжалась и вообще, откровенно говоря, перестала заботиться о своей внешности, в тот день я ужаснулась этой своей позиции полного безразличия к себе. Тщательно вымывшись и вообще устроив себе глобальное домашнее СПА, я к назначенному времени собрала волосы в “ракушку” на затылке, сделала лёгкий макияж и облачилась в бирюзовое платье до колен с открытыми плечами и спиной. Гарри мой внешний вид явно порадовал, когда он ровно в восемнадцать ноль-ноль постучал в дверь моей спальни и протянул мне белоснежную розу на длинном стебле.

- Мадам, Вы прекрасно выглядите, - шепнул он, склоняясь над моей рукой для поцелуя.

- О, благодарю, - отозвалась я, столь увлечённая этой игрой, что даже не вздрогнула от его прикосновения, которых с момента своего возвращения избегала и боялась.

Гарри сопроводил меня в столовую. Все горизонтальные поверхности были сплошь заставлены свечами разных форм и размеров, а стол ломился от роскошного ужина. Наша милая уютная столовая напоминала вип-кабинку в дорогом ресторане. Я всё ещё не понимала, к чему это всё, но Гарри явно немного нервничал, так что я решила до поры до времени не задавать никаких вопросов.

Ужин был восхитительным. Мне даже было неинтересно, готовил его Гарри сам или где-то заказал, настолько это было вкусно. Мы пили сладкое вино, ненавязчиво болтали, а в желтоватом освещении ощущалась какая-то неведомая нам ранее интимность. Однако в конце концов я не выдержала и спросила:

- Ладно, может, ты объяснишь мне, зачем всё это? - мой голос не звучал ни расстроенно, ни недовольно, но Гарри тут же как-то скис.

- Ну, я подумал, - после небольшой паузы заговорил он, - что сегодняшний вечер мог бы стать особенным. Понимаешь, ещё тогда, полгода назад, да и гораздо раньше, я хотел сказать тебе одну вещь, и всё никак не решался…

Мне было странно видеть мужа таким смущённым. Саутвуд всегда источал какую-то внутреннюю силу, уверенность в себе, едва ли не граничащую с самовлюблённостью. А теперь он мялся, как подросток, и меня это настораживало - и в то же время как-то странно привлекало. Гарри помолчал ещё немного, прежде чем, прочистив горло, продолжить свою мысль:

- Дело в том, что я люблю тебя, Хейли.

Я выронила вилку, и она с жалобным звоном ударилась о тарелку.

- Ты меня что? - переспросила я, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица.

- Ну… люблю, - Гарри слегка неуверенно улыбнулся мне, и я почувствовала, как у меня внутренности от этой улыбки плавятся. - Я, в отличие от тебя, помнил с детства, что наши родители планировали нас поженить, и меня это вполне устраивало. Я ещё тогда в тебя влюбился, но детское чувство с годами не прошло. Я наблюдал за тобой из другой части страны, и эта влюблённость, как и уверенность в том, что однажды ты станешь моей женой, крепла. Потом ты… стала той, кем была, когда мы поженились. У меня словно крышу сорвало: когда я читал все эти сплетни о тебе, хотелось, знаешь… оторваться. И поэтому я так обращался с тобой, когда ты только вышла за меня замуж, и мне до сих пор ужасно стыдно. Теперь я знаю тебя настоящую. Ты не такая, как все думали, Хейлз… Как думал я. Ты нежная, ранимая, ты понимающая и добрая, и я действительно люблю тебя.

Я молчала, глядя на мужа во все глаза, с одной стороны шокированная, а с другой… Его слова были такими правильными, и я подумала, что, если бы была чуть более внимательной к его поведению, то обязательно поняла бы заранее всё то, о чём он сейчас твердил. Тем временем, Гарри продолжал; его голос окреп, стал увереннее, и я внезапно почувствовала себя по-настоящему любимой этим человеком, которого так долго не подпускала к себе и считала незнакомцем.

- Когда я решил, что потерял тебя, то пожалел, что не сумел тебя уберечь. Поначалу я грешным делом даже думал, что ты сама сбежала, и… если бы не Эвелин, продолжал бы так считать: я уже достаточно хорошо знал тебя, чтобы понимать, что ты бы её не оставила. И теперь каким-то чудом ты вернулась ко мне, и я хочу предупредить тебя, Хейлз: я больше тебя никуда не отпущу. Я прошу у тебя позволения начать всё сначала, хотя и понимаю, что ты меня не любишь.

Это было правдой: что бы я ни чувствовала к этому красивому мужчине, который с пылом объяснялся мне в любви, это не было взаимным чувством. Когда-то, когда я была беременна и когда наша дочь только родилась, он очень нравился мне, но сейчас внутри меня было слишком много пустоты, чтобы делать какие-то выводы о симпатиях и чём-то более серьёзном. Но я понимала: я очень хочу дать ему - нам обоим, на самом-то деле, - шанс. Хотя слышать просьбу о том, чтобы начать всё сначала, от мужчины, который был моим мужем без малого два года, от мужчины, от которого я родила ребёнка, было странно и даже как-то ненормально, я ответила:

- Да, Гарри. Мы начнём всё сначала.

Хотя я знала, что его просьба чисто формальна, как и моё согласие, и что он на самом деле не оставит мне выбора, впервые за два года я почувствовала, что мне это нравится.

Комментарий к Часть 14

Поздравляю всех своих читателей с Днём Всех Влюблённых! Желаю вам, чтобы ваши половинки любили вас так же сильно, как Гарри любит Хейли, только чтобы не совершали таких же глупостей.

Спасибо, что вы ещё здесь! А мы выходим на финишную прямую.

========== Часть 15 ==========

С того памятного дня мои дни потекли по одному и тому же сценарию, и я очень радовалась такому однообразию. Мне было нужно что-то стабильное, и я, наконец, получила это. Несмотря на протесты Гарри, я всё же заставила его возобновить ежедневные поездки на работу, заявив, что я не фарфоровая кукла, чтобы носиться со мной и бояться рядом со мною чихнуть. Я возобновляла ведение домашнего хозяйства, и готовка помогала мне отвлечься от посещающих порой мрачных мыслей. Я привыкла просыпаться до того, как встанет Гарри, чтобы успеть приготовить ему завтрак и сложить обед на работу; заботы об Эвелин и домашние обязанности отнимали почти всё свободное время, так что мне было некогда тосковать. По вечерам мы с Иви ждали Гарри на лужайке у дома; если он задерживался на работе, дочь хмурила маленькие бровки и обиженно констатировала: “Папа нет!”

Малышке уже исполнился год. Она говорила мало, чётко выговаривая лишь несколько слов, однако уже вполне самостоятельно ходила. Иногда мы с Гарри специально садились в разных углах комнаты, чтобы понаблюдать, как Эвелин, семеня пухлыми ножками, ходит от одного из нас к другому. Наш ребёнок был настоящим чудом. Она как будто специально старалась сблизить нас с мужем, капризничая, если мы были в разных комнатах, и отказываясь засыпать, если мама и папа не укладывают её вместе.

Наши с Гарри отношения тем временем перешли на новый уровень. То, что я когда-то называла ухаживанием, оказалось детским лепетом по сравнению с тем вниманием, что он уделял мне теперь. Это выражалось не только в подарках, которыми он щедро одаривал меня чуть ли не каждый день (хотя я и была той ещё жадинкой и любила материальные проявления симпатии), а скорее в том, как он тщательно окутывал меня своей заботой. Рядом с ним я чувствовала себя неузявимой и по-настоящему любимой, и теперь не понимала, как раньше не замечала его столь явного обожания. Пожалуй, в конце концов путём моего выздоровления было не время, как я думала поначалу, а именно любовь мужа. Она с каждым днём всё упорнее возвращала меня к жизни, и я начала надеяться, что однажды смогу исцелиться от своих воспоминаний полностью.

Почти каждый вечер, когда Эвелин засыпала, мы с Гарри проводили на диване в гостиной. Подолгу разговаривали, а потом он заключал меня в объятия. Я постепенно привыкала заново к тому, что близость мужского тела может быть безопасной, но не могла заставить себя зайти с мужем дальше поцелуев. Но он и не пытался сдвинуть дело с мёртвой точки, за что я была ему безмерно благодарна. Я чувствовала себя, как девчонка во время своих первых отношений с парнем, когда муж целовал меня. Его губы приятно волновали, и раз за разом я становилась всё смелее, зная, что однажды смогу достойно вознаградить супруга за его недюжинное терпение в борьбе с моими внутренними демонами.

Только один неприятный момент, за исключением моего беспокойного сна и временами накатывающей волнами апатии, тревожил меня. Когда ко мне вернулась способность рассуждать трезво, я вдруг поняла, что Хэнку ни за что не удалось провернуть это всё в одиночку. И более того, человек, помогавший ему, явно был близок к моей семье. Ведь те фотографии с моих мнимых похорон он не мог сделать самостоятельно, да и кто-то же держал его в курсе дел… Например, он не мог ниоткуда узнать о том, что тогда Кат не поверила в мою смерть и тем более, что она поссорилась по этому поводу с Фредом. Словом, я чувствовала, что эта история не закончилась с гибелью Дуайта, и это сильно волновало меня. Но Гарри, с которым я делилась своим беспокойством, утешал меня, говоря, что никому больше не позволит обидеть меня. И что, если мне будет угрожать опасность, он сделает всё, чтобы я была защищена.

Как-то незаметно наступила наша вторая с Гарри годовщина свадьбы. Празднество было бурным: отмечали не только годовщину, но и моё возвращение в мир живых. Мне было немного страшно оказаться перед всеми этими людьми, многочисленными родственниками и друзьями, но я преодолела свой страх с помощью мужа. В конце концов у меня даже получилось насладиться праздником. Хотя Глория и Ванесса, которых муж на пушечный выстрел не подпускал к больнице, когда я там лежала, мотивируя это тем, что мне сейчас будет вреден шум и гам - а после больницы я и сама никого видеть не хотела - выглядели при встрече так, как будто сейчас кинутся мне на грудь и оросят моё красивое зелёное платье слезами, муж взглянул на них так, что они хором натянули улыбки. Я махнула рукой - мне действительно было отрадно их видеть. Я даже не понимала, как на самом деле соскучилась по этой парочке. Хотя за полгода они обе как будто не сильно изменились внешне, я изъявила желание встретиться с ними в самое ближайшее время. Гарри нахмурился, сообщив, что обязательно позволит мне это “когда-нибудь потом”.

- О, Хейли, твой муж - настоящий тиран, - шутливо заявила Несси, и мы все расхохотались. Обстановка разрядилась - веселье продолжалось.

Мои родители вскоре забрали Эвелин, а отец и мать Фреда, с которыми до этого я имела удовольствие видеться лишь на собственной свадьбе, взяли Макса. Старшее поколение вместе с самым младшим решили позволить “молодёжи” хорошенько отдохнуть. Должна сказать, и мы, и наши гости возможностью этой не пренебрегли. Расходились далеко заполночь, и меня накрыло де жа вю: всё было так похоже на первую вечеринку в нашем доме, которая, кажется, прогремела так давно и закончилась зачатием Эвелин…

Проводив последнего гостя, я отправилась мыть посуду.

- Может, подождёшь до утра? - спросил Гарри, тенью следуя за мной на кухню. Я обратила внимание, что он уже успел снять галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу белоснежной рубашки. Он был так чертовски хорош, что я даже испытала гордость за то, что этот молодой привлекательный мужчина - мой муж, который любит меня и принадлежит одной мне безраздельно.

- До утра оно всё засохнет к чертям, потом зубами не отдерёшь.

Гарри обречённо вздохнул: он явно устал от вечеринки и теперь хотел спать, но не мог оставить меня одну. Его решение помочь мне помогло нам вдвое ускорить процесс, так что вскоре уже я стояла у двери своей спальни, сопровождаемая мужем. Это было несколько забавно: как будто он был моим воздыхателем, провожающим возлюбленную под подъезд родительского дома.

- С годовщиной, - сказала я ему, берясь за ручку двери.

- Спокойной ночи, - откликнулся он, наклоняясь и целуя меня.

Этот поцелуй не был похож на те, что в течение последних двух недель он дарил мне на нашем многострадальном диване. Я остро ощутила, что живу под одной крышей с взрослым половозрелым мужчиной, который явно желал меня - свою жену. Он обнял меня так крепко, что у меня перехватило дыхание; из-под одной его руки посыпались на пол шпильки из моих волос, а под другой смялся зелёный шёлк моего платья. Я даже не поняла, как открылась дверь спальни, как я очутилась на кровати, но неожиданно ощущение постели под моими лопатками, в то время как я оказалась прижатой телом мужчины, напугало меня, и я впала в истерику.

Мои рыдания мгновенно остудили пыл Гарри, и он сел, осторожно прижимая меня к своей широкой груди. Я поливала белоснежный хлопок его рубашки слезами, оставляя на ней чёрные разводы туши, пока он, укачивая меня, шептал какие-то слова извинения за свой неконтролируемый порыв, убеждал, что всё будет хорошо, и впервые от его речей мне становилось только горше.

- Не извиняйся, - всхлипнула я, силясь успокоиться, - ты же не виноват, что у тебя жена такая… поломанная.

Гарри нашёл в себе силы усмехнуться. Я не могла этого видеть, но услышала. Это слегка отрезвило меня.

- Хейлз, - твёрдым голосом произнёс Саутвуд, - ты не поломанная. Я понимаю, что тебе страшно, и я готов тебя ждать, сколько угодно. Я люблю тебя, ты понимаешь?

Я кивнула, ещё сильнее размазав остатки макияжа по его рубашке.

- Скажи мне, этот урод… он ведь не только бил тебя, да?

- Д-да, - выдавила я, снова начиная реветь.

Гарри шумно выдохнул.

- Почему ты не сказала раньше?

- Боялась, - честно призналась я, - это так… мерзко. Я теперь кажусь себе такой запятнанной, грязной, что не могла говорить об этом.

- Я понимаю, - медленно проговорил Гарри, - нет, ни хрена я не понимаю. Причём тут ты? Это он был грязным и запятнанным, Хейлз. И к сожалению, он посмел затронуть своей грязью и тебя. Но ты здесь ни при чём. Я знаю, что это никогда не происходило по твоей воле, так что перестань винить себя чёрт знает в чём. Мать его, надеюсь, этот ублюдок в аду круглосуточно варится живьём в котле!

Искренняя ярость, с которой муж произнёс последнюю фразу, неожиданно успокоила меня. Вера в то, что Гарри никогда не обидит меня и не позволит сделать это кому бы то ни было, окрепла в ту минуту сильнее, чем за прошедшие две с лишним недели.

- Я никогда не стану принуждать тебя к чему-либо, - пообещал Гарри, намекая на недавний эпизод со страстными поцелуями.

- Я знаю. Я верю тебе, Гарри.

Он уложил меня в постель, хотя я явно была одета не для сна и по-прежнему неумыта. Бережно стерев следы слёз с моего лица, Гарри наклонился, чтобы поцеловать меня перед сном, но я снова села на постели, прижимаясь к нему, желая вернуть чувство защищённости, которое дарили его руки.

- Останься со мной, пожалуйста, - прошептала я, надеясь, что если я буду в его объятиях, ставшие привычными ночные кошмары не посмеют завладеть моим сознанием. Я понимала, что прошу у него слишком многого, но Гарри терпеливо лёг рядом со мной - как был, одетый, - и привлёк меня к себе.

Я с трудом могла припомнить, спала ли я когда-нибудь так спокойно, как в ту ночь.

*

После годовщины я наконец поняла, что означают слова из брачной клятвы: “И в горе, и в радости”. Днём мы с Гарри делили радости. Он наконец сумел убедить меня выйти из дома, и мы стали подолгу гулять с Эвелин по парку. Жизнь снова начинала бить во мне ключом, как прежде, и я почти что чувствовала себя счастливой. Гарри возил нас с Иви по магазинам, и я с радостью преподавала годовалой дочери азы шоппинга, обряжая её во всевозможное крошечные шмотки. Однажды Саутвуд повёл нас в лунапарк - мы целый день катались на аттракционах, которые дозволялись для детей до трёх лет, а под вечер Гарри выиграл для нас с Иви в тире по огромному плюшевому медведю. Игрушке я радовалась едва ли не более бурно, чем дочь.

По ночам же Гарри забирал на себя часть моих горестей. Мне по-прежнему порой снились кошмары, но, просыпаясь в холодном поту, я находила себя в надёжных руках мужа, ставших мне сродни наркотику.

Всё же я понимала, что вечно помятый вид супруга и его явный недосып - на моей совести. Так что однажды я решительно отклонила его предложение о совместном сне и отправилась в спальню в гордом одиночестве, чтобы Гарри мог спокойно выспаться.

Пускай не сразу, но мне всё-таки удалось уснуть. Хотя уже через пару часов я пробудилась от мерзкого видения: Хэнк тянул ко мне мёртвые руки, захлёбываясь рвотой, и бормотал, что я принадлежу ему. Очнувшись ото сна, я не сразу поняла, что нахожусь дома, в своей постели, но это не принесло мне облегчения. Я встала с кровати и направилась в спальню мужа - ноги сами несли меня туда быстрее, чем я могла обдумать своё поспешное решение. Но мне были нужны успокаиваюшие объятия Гарри, и, видит Бог, я наконец осмелилась позволить ему соблазнить меня ещё раз. Мой бедный супруг! Должно быть, он действительно сильно любил меня, если ему хватало терпения лежать со мной в одной кровати каждую ночь и не прикасаться ко мне в интимном смысле. Твёрдо решив вознаградить его за сдержанность, я толкнула дверь спальни Гарри.

Он проснулся сразу же, как только приоткрытый вход в комнату впустил туда слабое освещение коридора; как будто ждал, что я приду. Гарри - такой заспанный, щурящий глаза, такой милый, что у меня защемило сердце, - сел на постели, включил лампу на прикроватной тумбочке, и я тотчас же бросилась в его объятия, раскрытые в ожидании. Несколько минут я провела вот так, убеждаясь, что в любящих руках мне не грозит никакая опасность.

- Хейлз, - хрипло прошептал муж, красноречиво глядя на задравшийся край моей ночной рубашки, - ради всего святого… Я же не монах.

- Да, - просто ответила я, прежде чем впервые за два года самой поцеловать мужа.

В его комнате было прохладно, так что, когда шёлк ночной рубашки стараниями Гарри обнажил моё тело, я слегка замёрзла. Муж уложил меня на постель, а сам встал рядом, благоговейно разглядывая мою наготу. Я зажмурилась: память оказала мне плохую услугу, и перед глазами пронеслась сцена, когда я так же лежала, голая и беззащитная, перед жестоким, собственническим взглядом Хэнка.

- Шш, любимая, - раздался осторожный шёпот мужа, и я, вынурнув из неприятного воспоминания, распахнула глаза. Конечно, это был не Хэнк. Это был Гарри с его нежным любящим взглядом, Гарри, который день за днём вытягивал меня из анабиоза.

Я слегка расслабилась. Муж сел рядом, кончиками пальцев проводя по моей коже. От ключиц к груди и по животу, потом - обратно. Наклонившись, Гарри поцеловал меня, но его поцелуй, хоть и далёкий от невинного, не был требовательным, скорее - просящим. Его губы двинулись ниже, по шее, заставляя моё дыхание возбуждённо прерываться. Мельком скользнули по груди, животу, бёдрам, целуя мою кожу там, где ещё несколько недель назад были синяки; окончательно заживляя, прогоняя ужасные воспоминания и даря взамен новые. Гарри провёл дорожку из поцелуев до самых лодыжек, прежде чем снова начать передвигаться выше. К тому моменту я уже почти забыла о том, что ещё несколько минут назад испытывала страх.

Я даже умудрилась смутиться, когда губы Гарри оказались на внутренней стороне моей ноги. Он мучительно долго целовал меня вокруг да около, лёгкими, скользящими движениями рта проводя по бёдрам так, что впору было уже умолять его, чтобы прекратил издевательства. В конце концов его язык, кружащий по самой чувствительной точке моего тела, довёл меня до исступления, заставляя извиваться на кровати и кричать, чтобы муж не прекращал этой сладостной пытки, даже если я умру от наслаждения.

Но я всё ещё была живой, даже когда Гарри вдоволь насладился моим вкусом. В конце концов случилось неизбежное: наши тела соединились. Памятуя о моей душевной хрупкости, Гарри заполнял меня медленно, хотя в тот момент я жаждала большего. Но мой муж, кажется, знал меня даже лучше, чем я сама. Когда его член оказался внутри меня, я сжалась, на миг вновь ощутив себя беззащитной и слабой, но каждое его плавное движение прогоняло мои страхи прочь.

Прошло не так много времени, прежде чем он позволил себе ускорить темп, хотя мне эти минуты почудились вечностью. Каждый его толчок в моём теле распространял по венам болезненный огонь, так что мне было почти больно от наслаждения. Я уже ничего не боялась, кроме того, что, если Гарри сейчас отпустит меня, я пропаду, поэтому и цеплялась в его широкие плечи пальцами, ловила его губы своими, прижималась, стремясь стать ещё ближе к нему - хотя куда уж было ближе! Он напряжённо смотрел на моё лицо, ища там признаки раскаяния или боли, как будто мог бы остановиться, если бы нашёл их - хотя я даже не сомневалась, что мог бы. А потом всё растворилось в вихре эмоций, и я потеряла ощущение времени и пространства, испытывая такое чистое, незамутнённое ничем удовольствие, как будто всю свою жизнь стремилась к этому моменту.

Когда всё кончилось, я ощущала приятную тяжесть мужского тела на себе, пока Гарри пытался отдышаться. Это больше не вгоняло меня в панику, а, наоборот, доставляло наслаждение. Я водила пальцами по влажной от пота спине мужа, и думала, какой же дурой я была раньше, сознательно лишая нас близости.

Потому что оно действительно того стоило. Это на самом деле не было обычное исполнение супружеского долга или банальное совокупление, мы как будто соприкасались не только телами. И это было просто чудесно.

И теперь я начала осознавать, чем на самом деле были мои чувства к мужу.

========== Часть 16 ==========

Я не могла бы сказать, что после той ночи жизнь моя вернулась на круги своя. Потому что всё, происходившее с нами в те тёплые сентябрьские недели, нельзя было назвать нормальным. Гарри и я – мы как будто навёрстывали упущенное, отыгрываясь за то, что два года назад собственной глупостью были лишены медового месяца. Мы были слишком счастливы. Ненормально, противоестественно счастливы. Я даже боялась этого счастья, таким оно казалось полным и всепоглощающим.

Гарри снова ушёл в отпуск. Как самые безответственные родители на свете, мы отдали Эвелин на десять дней обезумевшим от такой удачи бабушкам и дедушкам и рванули в Нью-Йорк. Конечно, не Бог весть что – из одного крупного города в другой, – но, хотя я бывала в Большом Яблоке и раньше, теперь мне всё казалось иным. Гарри водил меня не только по музеям и бродвейским мюзиклам, но и по местам своего детства и юношества. И я даже не могла бы сказать точно, что представляет для меня больший интерес.

Мне было немного совестно, что я – такая ужасная мать, бросившая своё дитятко на собственных родителей и укатившая отдыхать. Но я успокаивала себя тем фактом, что теперь мне приходилось делить привязанность между дочерью и мужем, а не отдавать её всю, как прежде, одной Иви. Гарри добавлял, что я только совершила доброе дело, позволив бабушкам и дедушкам вдоволь повозиться с внучкой: в конце концов мы с мужем обычно действительно слишком эгоистично распоряжались временем, которое наша дочурка могла бы провести с другими родственниками.

Мы с Саутвудом не могли друг от друга оторваться. Мне кажется, перемену в наших отношениях заметили все. Однажды мы собрались всей семьёй на ужин по поводу предстоящей свадьбы Ванессы и Уильяма (помолвку мы отгуляли уже давно, до моего похищения даже, а вот с датой бракосочетания будущие молодожёны едва-едва определились, так что там было, что отмечать). Было как-то немного неловко, когда я, вызвавшись помочь Несс, пошла на кухню за дополнительной бутылкой уже даже не помню чего, а Гарри незаметно прошмыгнул за мной – и в конце концов хозяева обнаружили нас целующимися чуть ли не на кухонном столе.

Я была очень рада за Ванессу, не только потому, что я, естественно, желала ей только счастья, но и потому, что приближающаяся свадьба дала мне возможность снова начать тесно общаться с подругами. В конце концов, стоило признать, что за время моего замужества мы действительно отдалились друг от друга, и я говорю не только о совместном времяпрепровождении. Общаться с Несс и Глори мне по-прежнему нравилось, но по какой-то причине я уже больше не могла, как раньше, рассказывать им все-все свои переживания. Я не знала, связано ли это с тем, что все мои секреты теперь в первую очередь узнавал Гарри, или, быть может, причина была иной. Однако факт оставался фактом: ни Глория, ни Ванесса не знали ни единой подробности истории моего похищения и возвращения, кроме общеизвестных моментов, просочившихся в прессу; невдомёк им было и то, что Гарри любил меня, а я начала отвечать ему взаимностью. Только когда Ванесса во время визита девчонок ко мне спросила, счастлива ли я, я не раздумывая ответила:

– Да, очень.

Наверное, Несси своего добилась: она-то задавала этот вопрос с целью развеять свои предсвадебные переживания. А вот реакция Глории на мой ответ поразила и меня, и Ванессу: наша подруга внезапно разрыдалась. Из всхлипываний мы с трудом сумели понять, что Глори волнуется, как бы мы совсем про неё не забыли. Ведь совсем скоро она останется единственной незамужней среди нашей неразлучной когда-то троицы. Конечно, мы хором принялись убеждать подругу в том, что никто не собирается ни о ком забывать, однако её слова дали мне пищу для серьёзных размышлений.

Конечно, я по-прежнему любила своих подруг, но кое в чём Глория была права: мы все менялись и взрослели, у каждой происходили определённые перемены в жизни, и случилось то, чего, как я в своей наивности полагала, нам удастся избежать. Мы действительно становились разными людьми, и я задумалась: а что, если в конце концов выйдет именно так, как опасается Глория? Ведь я определённо предпочитала компанию Гарри обществу подруг, и Ванесса, я уверена, после свадьбы тоже займётся более важными и более приятными вещами, чем бесконечные тусовки. Что же оставалось бедной Глории? Я поделилась своими мыслями с мужем.

– Да, я тебя понимаю, – сказал мне Гарри, – я стал испытывать дискомфорт при общении с неженатыми приятелями. Может быть, нам познакомить твою подругу с кем-то из них? Эта идея мне очень понравилась. В конце концов, когда-то я меньше всего ожидала, что сама сумею остепениться после замужества; и уж тем более я не могла предположить, что две из нас выйдут замуж до собственного двадцатилетия. Если раньше я и думала о перспективах брака для нашей неразлучной троицы, то уж точно была уверена в том, что именно Глория расстанется с холостяцкой жизнью первая (наверное, я считала так из-за череды вечно сменяющих друг друга бойфрендов). А теперь – вот, как оно всё получалось. Так что Глорию надо было срочно «спасать», чтобы не грустила так сильно.

Подготовкой к свадьбе Несси занималось, конечно, агентство моего мужа. Праздник планировался глобальным, так что многие вещи требовали непосредственного участия обоих совладельцев, Гарри и Фреда. Мы с Кат неожиданно синхронно обнаружили, что изнываем от безделья. Обе по натуре деятельные, мы даже будучи увлечёнными заботой о маленьких детях понимали, что чего-то нам не хватает. Наверное, с неделю или около того мы провели в жарких спорах на тему «чем бы заняться двум домохозяйкам». В конце концов мы приняли решение взять пример с наших мужей и заняться бизнесом. Мы обе в этом ни черта не понимали, однако энтузиазма нам было не занимать. Выбирая направление будущей деятельности, Кат и я остановились на чисто женском варианте: продаже косметических средств. Вооружившись литературой типа «Бизнес для чайников», мы решили, что годика так через пол, возможно, реализуем наши задумки. Во всяком случае, теперь нам обеим было чем заняться.

Гарри сделал всё для того, чтобы мои мрачные мысли покидали меня семимильными шагами. Я почти успокоилась, мой сон нормализовался, и, в целом, я вернулась к тому образу жизни, который вела до похищения Хэнком. Несмотря на то, что все эти неприятные события заняли достаточно долгое время и завершились, по сути, несколько месяцев назад, я старалась убедить себя в том, что всё произошедшее было «давно и неправда». И те положительные эмоции, которые дарил мне супруг, только помогали мне осуществить задуманное.

– Наверное, я его люблю, – сказала я как-то Катрионе. Мы решили испробовать рецепт нового торта, который раздобыла Кат, и уютно расположились на моей кухне. Гарри уехал в офис, а дети изводили устроившегося в гостиной Фреда. Кат улыбнулась моим словам.

– Я знала, что в конце концов всё так и получится.

Я рассмеялась, сделав вид, что хочу запустить в подругу кулинарную книгу. Катриона притворно испугалась, закрывая голову руками.

– И как же так вышло, – вздохнула я, когда мы перестали хохотать, – что все вокруг так хорошо знали, что будет лучше для меня?

– Я даже не знаю, – Кат пожала плечами, – просто… Знаешь, Гарри рассказывал мне, что он тебя любит, и я тогда подумала: не может быть, чтобы ты не полюбила его в ответ. Ты знаешь, эти Саутвуды… такие очаровательные…

– Это уж точно, – с очарованием мужской половины этого семейства спорить было почти невозможно. Я уже не раз скрипела зубами, замечая, какими взглядами моего мужа поедают представительницы слабого пола. Но Гарри, казалось, видел лишь меня одну, так что у меня не было причин ревновать его. Хотя я всё же ревновала. Самую малость.

– Ты ему, конечно, не говорила про свои чувства, – деловито заключила Катриона.

– Да, в смысле, нет, ещё не говорила.

– Стоит сказать, – посоветовала Кат, – знаешь, это сделает его по-настоящему счастливым.

Я знала это. Неожиданно мне захотелось, чтобы Гарри поскорее вернулся с работы, чтобы я могла рассказать ему, как я соскучилась и что я люблю его. Действительно, и что же я так долго тянула с этим признанием?

Беседа изменила своё направление в сторону детей. Обсудив последние достижения наших малышей, мы с Кат заговорили о перспективке заиметь когда-нибудь второго ребёнка. Катриона рассказала, что Элис, её школьная подруга, вот-вот должна была родить уже третьего. Мы принялись рассуждать вслух о том, что, возможно, когда-то попозже одна из нас решится на ещё одно пополнение, но чтобы стать матерью троих… Мы единодушно решили, что это не для нас.

– Просто представь себе, что у меня трое детей, – хихикнула Кат, – я же просто чокнусь с ними. И, надеюсь, если мы с Фредом решим завести второго, это будет тоже сын. Думаю, мне не удастся справиться с дочерью.

– Да ладно, ты справилась бы. Не думаю, что всё так уж критично, – ответила я. – Уверена, по закону подлости ты точно в следующий раз родишь дочку.

– Посмотрим, – мрачно резюмировала Кат. Я хотела было сказать ей, чтобы она не воспринимала всё это так серьёзно, но мои намерения прервал телефонный звонок. Наш с Гарри домашний телефон звонил так редко, что я даже не сразу поняла, откуда раздаётся этот звук. Когда до меня, наконец, дошло, я должна была насторожиться – ведь кто мог бы звонить на домашний номер? – но этого не произошло.

– Слушаю.

– Добрый день, – заговорил бесстрастный женский голос на том конце провода, – миссис Саутвуд, верно я понимаю?

– Да, – я слегка растерялась.

– Офицер Шейн, полиция Сан-Франциско, – представилась собеседница, и у меня конечности похолодели от дурного предчувствия. – Машина Вашего мужа…

Дальнейший текст я не запомнила, только слабо улавливала суть. Гарри попал в аварию, и в аварию достаточно серьёзную; кажется, отказали тормоза, и на повороте его вынесло на встречную полосу. Несмотря на лобовое столкновение с другой машиной, второй водитель не пострадал, а вот Гарри…

– В какой больнице? – слабо спросила я, не замечая, что осела на пол, прижимая к себе телефонную трубку. Офицер, без намёка на какое-либо сочувствие в голосе, холодно продиктовала мне адрес. Всё остальное я пропустила мимо ушей; женщина продолжала что-то говорить, но я только бросила: – Ага, я поняла, спасибо, – и бросила трубку.

Коротко пояснив Катрионе, что произошло и попросив её приглядеть за Эвелин, я помчалась по указанному адресу. Прошло какое-то время, прежде чем я обнаружила хоть кого-то, кто не пожал плечами, услышав фамилию Саутвуд. В конце концов я оказалась лицом к лицу с мужчиной среднего возраста, который представился, как доктор Дийк и сообщил, что он занимается моим мужем. Пригласив меня в свой кабинет, доктор настойчиво предложил мне присесть и, лишь когда я это сделала, соизволил ответить на мои многочисленные вопросы.

– Миссис Саутвуд, я очень сочувствую Вам, – было видно, что так оно и есть, – но состояние Вашего мужа очень тяжёлое. Повреждение тканей, сотрясение мозга, внутреннее кровотечение, три перелома и многочисленные ожоги, сильная потеря крови. Ему требуется операция.

– И почему вы её не делаете? – эта фраза, сказанная бесцветным голосом, даже не звучала, как вопрос.

– Необходимо прежде стабилизировать его состояние. Понимаете, кома третьей степени… Очень опасно оперировать его сейчас, потому что он может попросту не очнуться после этой операции.

Я сглотнула.

– И… каковы шансы? – я опустила глаза, чтобы доктору не было видно, как они наполняются слезами. Только сейчас я заметила, что так и приехала в больницу в фартуке. Правда, это не интересовало меня теперь.

– Прогноз не очень утешительный. Я не могу дать Вам никаких гарантий. С равной вероятностью он может как очнуться без нарушений деятельности мозга, так и умереть, не приходя в сознание.

Перед глазами всё поплыло. Это не могло быть правдой. Гарри попросту не мог умереть. Только не он… Ведь он обещал мне, что всегда будет рядом, и, если бы он нарушил это обещание, это было бы настоящим предательством с его стороны. Пока я переваривала услышанное, доктор Дийк вызвал медсестру, вколовшую мне лошадиную дозу успокоительного. Я вышла в коридор, готовая, несмотря на слова доктора о том, что это ничего не изменит, ждать в больнице, пока ситуация не прояснится. Разумеется, в реанимацию меня не пустили, хотя я поначалу рвалась увидеть мужа. Благодаря успокоительному я была умиротворённой, как мудрец, слабо реагируя на происходящее. Спустя час или больше – я не знала точно – ко мне подошла другая медсестра и сказала, что Гарри всё-таки повезли на операцию. Я решила, что это хороший знак.

Потом у меня зазвонил телефон: странно, что я не забыла взять мобильник с собой. Это снова была офицер Шейн; я безучастно выслушала то, что оставила без внимания во время прошлой беседы с ней. Сотрудница полиции сказала, что тормоза машины Гарри неспроста отказали: кто-то, грубо говоря, помог автомобилю моего мужа сломаться. После этого офицер спросила меня, а в каких, собственно, отношениях я состою с мужем.

– В прекрасных, – отозвалась я, не понимая, к чему все эти вопросы. – Я люблю Гарри, а он любит меня. У нас годовалая дочь. Какие ещё могут быть у нас отношения?

– А как же ситуация, в которой Вы недавно оказались? После Вашего похищения не изменилось ли отношение мужа к Вам? Может быть, Вы могли бы обвинять супруга в том, что он не доглядел и позволил Вас похитить?

– Что Вы такое несёте? – вспылила я. – На каком вообще основании Вы звоните на мой личный номер телефона и допрашиваете меня? Что-то не припомню, чтобы у кого-либо были полномочия проводить допросы в телефонном режиме. Офицер Шейн, знаете-ка что? Я сейчас жду, пока прооперируют моего мужа, так что идите-ка со своими расспросами к чёрту!

Я завершила вызов. Нет, ну надо же: эта полицейская подозревает меня в покушении на жизнь Гарри. Будучи разозлённой этими несправедливыми подозрениями, я не сразу поняла суть: кто-то действительно желал смерти моему мужу, желал настолько, что похимичил над тормозами его машины. Я позвонила Катрионе и сообщила ей последние новости; Кат испугалась, решив было, что покушение на Гарри могло бы быть следствием той давней истории, в которой она, мой муж и Фред когда-то были замешаны, но тут же «успокоила» себя, решив, что в таком случае начали бы с Фреда. Однако других вариантов, кто мог бы так сильно ненавидеть Гарри, у нас просто не было. Я попросила Катриону, чтобы Фред пока по возможности не пускал никого из родственников в больницу; не хватало тут ещё толпы нервничающих Саутвудов, а их присутствие (как, впрочем, и моё) всё равно ничего бы не изменило.

Спустя ещё какое-то время мой телефон снова отразил на экране информацию о входящем вызове с незнакомого номера. Я решила, что это снова звонит офицер Шейн, но немного не угадала. Звонок действительно был из полиции, но с другого конца провода раздался мужской голос.

– Добрый вечер, миссис Саутвуд, Вас беспокоит детектив Коллинз. Как поживает Ваш муж?

Я была слегка обескуражена тем, как бестактно нынче разговаривают со мной полицейские. Как будто знают обо мне всё на свете.

– На операции, – буркнула я. И тотчас же бесцеремонно поинтересовалась: – Что Вам надо?

– Миссис Саутвуд, я понимаю, что Вы сейчас находитесь в больнице и не можете покинуть больного супруга. Но, скажите, может быть, Вам всё же было бы удобно уделить некоторое время полиции?

Странно, голос этого детектива подействовал на меня почти успокаивающе; во всяком случае, у меня практически исчезло желание посылать к чёрту и его.

– Я уже знаю о том, как повела себя наша сотрудница. Примите мои извинения за неё, – продолжал мужчина.

– Забыто. Так зачем Вы хотите меня видеть? Тоже решили заранее обвинить меня в том, что я совершила на мужа покушение?

Детектив Коллинз, конечно, не был виноват передо мною ни в чём, но я не потрудилась казаться вежливой.

– Дело приняло неожиданный оборот, – странно, но от моего почти хамского тона виноватым себя, кажется, почувствовал именно детектив. – И нам действительно очень нужно Ваше присутствие. Гарантирую Вам, что Вы ни в чём не обвиняетесь. Но здесь есть кое-какие улики… Которые могут быть Вам интересны.

Я вздохнула. Покидать больницу крайне не хотелось, но я понимала, что моё присутствие ничем не поможет мужу. А сейчас было очень важно узнать, кто именно пытался лишить Гарри жизни.

– Куда мне подъехать?

Детектив явно с облегчением выдохнул.

– Сейчас я пришлю за Вами машину.

========== Часть 17 ==========

Не скажу, что никогда прежде не ездила в полицейских машинах, но обычно я в них находилась в роли арестованной за очередное дебоширство, и это было давно, кажется, чуть ли не в прошлой жизни. Странно, что тогда я об этом вспомнила: находясь под успокоительными, моё сознание вообще вело себя несколько атипично. Дорога до участка, из которого мне звонили сотрудники полиции, заняла совсем немного времени, но я была даже рада, что еду не на своём автомобиле: реакция была всё-таки немного заторможенной, так что, боюсь, я не справилась бы даже с таким коротким маршрутом. На крыльце участка меня встретил симпатичный молодой мужчина – лет двадцати восьми навскидку – и, когда он вежливо поздоровался со мной, я сразу по голосу поняла: это и есть давеча звонивший мне детектив Коллинз.

– Миссис Саутвуд, – зелёные глаза детектива, казалось, светились неподдельным сочувствием, но чьё-либо участие в тот момент было мне абсолютно по боку. – Мне очень жаль, что пришлось вызвать Вас сейчас… Скажите, как Ваш супруг? Операция прошла успешно?

– Операция ещё длится, – я пожала плечами. Несмотря на действие успокоительных, внутри я вся дрожала от страха при мысли, что что-то пойдёт не так. Но внешне изо всех сил старалась держаться с достоинством, хотя любезничать с полицейскими сил всё-таки не хватало. – Детектив, я бы хотела сразу узнать, зачем я здесь.

– Понимаю. Пройдёмте, – Коллинз провёл меня в участок, и в конце концов я оказалась в комнате для допросов. Увидев, как я иронично приподняла бровь, мужчина поспешил сказать: – Не переживайте, я уже сказал, что Вы ни в чём не подозреваетесь. Просто в моём кабинете сейчас такой хаос…

Детектив развёл руками, и я позволила себе изобразить слабую понимающую улыбку. Какая, в конце концов, разница, где он будет со мной говорить – лишь бы это поскорее кончилось. Я села.

– Быть может, Вы хотите чаю? Или кофе? – я отрицательно помотала головой в ответ. Меня начинало раздражать, что Коллинз, казалось, специально оттягивает момент, ради которого настоял на моём присутствии. Мужчина глубоко вздохнул, когда понял, что дальше тянуть уже просто неприлично, но всё же не спешил переходить к сути. – Итак, миссис Саутвуд… Вы не против, если я буду называть Вас по имени? Наша беседа носит достаточно светский характер, так что и Вы можете называть меня по имени. Меня зовут Эндрю.

– Эндрю, – несколько раздражённо сказала я, – можете называть меня хоть Санта Клаусом. Только, пожалуйста, не тяните кота за резину. Я должна быть рядом с мужем.

Мужчина несколько секунд смотрел мне в глаза, прежде чем заговорить.

– Да. Вы правы. Итак, Хейли… Скажите. Какие отношения связывают Вас и, – если бы он спросил про Гарри, я бы, наверное, его ударила, – мисс Глорию Уилкост?

От неожиданности я потеряла дар речи. Дурное предчувствие пересилило действие успокоительных, но я всё же сумела скрыть дрожь в голосе и ответить максимально беспечно.

– Глория? Она одна из моих ближайших подруг. Мы дружим с самого детства – уже, пожалуй, лет десять. А причём тут она?

Детективвздохнул. У меня сердце несколько ударов пропустило, и я поняла, что не хочу слышать его ответа, интуитивно чувствуя, что мне очень сильно не понравится то, что я услышу.

– Мисс Уилкост четыре с половиной часа назад была, – Эндрю прокашлялся, – обнаружена мёртвой в собственной квартире. Тело обнаружила соседка, которая заметила открытую дверь в квартиру.

Я тупо смотрела на детектива, не понимая, что он только что сказал. В каком смысле «тело»? Это слово никак не вязалось с Глорией в моём сознании, так же, как и слово «мёртвая».

– Чего? – тупо переспросила я. Мозг отказывался воспринимать информацию. Эндрю быстро налил в стоящий на столе стакан воды из графина и протянул мне.

– Точная причина смерти будет установлена только после вскрытия, – продолжил в конце концов детектив, – но по предварительным данным и по анализу крови… Хейли, скажите, Вы знали, что Ваша подруга – героинщица?

– Чего? – повторила я, вцепляясь в стакан воды мёртвой хваткой, так, что аж костяшки пальцев побелели. – В каком смысле героинщица?

Эндрю явно чувствовал себя неловко, и я невольно задумалась, что он, скорее всего, работает в полиции совсем недавно. Опытные полицейские обычно куда более бесстрастны. Даже странно, что я вообще могла отмечать такие детали в тот момент.

– Она, предположительно, скончалась от передозировки.

– Как она могла быть героинщицей? – рассудительно заметила я, всё ещё отказываясь принимать тот факт, что мы сейчас вообще-то говорим о моей, чёрт возьми, лучшей подруге, которая, по словам этого смущённого детектива с печальными глазами, умерла. – Она – модель. Ей постоянно приходилось держать на съёмках руки открытыми, да и ноги тоже.

– Она колола инъекции в пах, – Эндрю сказал это почти с облегчением, как будто бы это был единственный вопрос, на который детектив мог без проблем дать адекватный ответ.

– Я поняла, – медленно, по слогам произнесла я.

Воцарилось молчание. Я даже не знала, сколько это продлилось в итоге. В конце концов молчание стало гнетущим, и я снова заговорила.

– Что значит: «Глория обнаружена мертвой»?

Вопрос звучал ужасно глупо, но в моём понимании в ту минуту это было самое адекватное, что я только могла спросить. И тут Коллинз перестал со мной церемониться и внезапно стал серьёзным детективом, который должен разговаривать со мной исключительно по факту.

– Хейли, – нетерпеливо бросил Эндрю, – Глория Уилкост мертва. Она умерла от передозировки героина. Вы вообще способны адекватно воспринимать то, что я вам говорю?

– Наверное, – я не стала приукрашивать своё состояние. Хотя у меня в голове сидела цирковая обезьянка и била в две долбанные тарелки.

– Послушайте, Хейли. Я хочу, чтобы Вы сказали честно. Вы знали, что Ваша подруга Вас ненавидела?

– Она делала что? – переспросила я. Звон обезьяньих тарелок ни разу не был тише того, что говорил этот мужчина.

– Ненавидела Вас всей душой.

Я икнула. Эндрю Коллинз достал из ниоткуда толстую папку-скоросшиватель. Я не испытывала ни малейшего желания её открывать. Мне было дурно. Я хотела домой, к Гарри. Внезапно я вспомнила, что Гарри в больнице. И мне впервые за этот день захотелось зареветь. Я не желала ни слова больше слышать, потому что всё ещё не верила, что всё случившееся теперь действительно происходит со мной.

– Что это такое? – спросила я, едва касаясь кончиками пальцев папки. Я не хотела её открывать. Боялась.

– Это, Хейли, скан-копии с дневника Вашей, как Вы сказали, подруги.

Я с тоской посмотрела на детектива.

– Зачем мне всё это? Причём тут вообще я?

Это действительно было для меня загадкой. В конце концов, даже если бы я на минуточку поверила в то, что этот мужчина говорит мне – зачем ему было тащить меня в участок и рассказывать это всё? Как будто у меня так чертовски мало проблем, что я хочу слышать вот это всё дерьмо.

– Потому что это имеет прямое отношение к делу о покушении на Вашего мужа.

Ладно, на самом деле, я была в ту минуту уверена, что меня разводят. Жестоко и бессмысленно, и тем не менее. Я действительно не верила в то, что одна из моих самых близких подруг может, во-первых, оказаться наркоманкой, во-вторых, умереть, а в-третьих, быть как-то замешанной в том, что мой муж теперь лежит на операционном столе и, возможно, не выживет.

Однако я зачем-то взяла предложенную мне ранее папку и, помедлив, открыла её. Это действительно был дневник – и, насколько я только могла судить, почерк принадлежал Глории. Всё моё существо противилось тому, чтобы вчитываться в аккуратно написанные строки, но я всё же погрузилась в чтение. Некоторые записи были выделены – очевидно, не автором этих страниц, а тем, кто анализировал написанное. Я старалась читать всё, но со временем поняла принцип выделения записей.

И то, что я узнала из этих страниц, повергло меня в ужас.

*

22 Aug 2009

Почему он не обращает на меня никакого внимания? Это так сильно бесит. Я опять попыталась его соблазнить, но он мало того, что не поддался, так ещё и пригрозил, что расскажет Хейли. Поссориться с Хейли я не могу – это сейчас единственный способ общаться с Хэнком и дальше. Так что я всё свела в шутку. Ну, как будто просто решила его проверить, насколько он верен Хейли. Чёрт, я не могу так. Я так люблю его! Он просто обязан быть моим.

30 Sept 2009

Поссорилась с родителями. Буду съезжать от них при первой же возможности. Нашли у меня упаковку от стимуляторов. Заявила, что сама могу решать, как и на что тратить заработанные деньги. Словом, решили ограничить мне расходы. Ага, сейчас. Хорошо, что у меня есть заначка.

15 Nov 2009

Один мужчина предложил мне пожить у него. Он женат, но у него есть “вторая” квартира для любовниц, он там не живёт постоянно. Я думаю, это того стоило. Осталось только придумать, как остаться в этой квартире более, чем на пару месяцев.

19 Dec 2009

Интересно, если я уговорю Хэнка попробовать стимуляторы, что-то получится? От них, конечно, в голове вроде и проясняется, но я как будто с них дурею. Немного. Хэнк как-то жаловался, что ему не хватает энергии ни на что. Пожалуй, стоит ему предложить этот вариант. Быть может, на Рождество?

26 Dec 2009

Вчера всё же получилось уговорить Хэнка на таблетки. Он-то не знал, что в сочетании с алкоголем они дают весьма интересный эффект. Я уж было хотела снова попробовать добиться его, одурманенного, но снова ничего не получилось.

А нынче утром Хейли с восторгом рассказывала, как чудесно она ночью лишилась невинности. НЕНАВИЖУ ЕЁ. На её месте должна была быть я. Хэнк заслуживает лучшего.

10 Mar 2010

На вчерашней вечеринке я думала, что мне конец. В том клубе туалет не раздельный для парней и девушек, а общий. Хэнк зашёл, когда я собиралась вдохнуть дорожку кокаина. Я уж решила, что сейчас начнутся нотации, а он вот просто наигранно обиделся, что я не поделилась с ним. Я всё-таки поделилась. Он сказал, что это будет наш маленький секрет. Хейли, кажется, не знает, что он нюхает.

19 Apr 2010

Не вижу в этом ничего плохого.

Я в любой момент брошу.

Но ни на что не хочется менять это ощущение С В О Б О Д Ы…

16 May 2010

Хэнк на тусовке спросил (тайком от Хейли) нет ли у меня чего-нибудь нюхнуть. Я предложила ему кое-что покруче кокса. И вот у нас появилась новая тайна! Одна на двоих…

18 Jul 2010

ДА! Наконец-то! Я затащила Хэнка в постель. Он жаловался, что Хейли стала такой холодной и неприступной. Наконец он понял, что я подхожу ему куда больше! Он ЧУДЕСЕН! Лучшего мужчины у меня никогда не было! ЛЮБЛЮ ЕГО…

9 Aug 2010

Нет, это просто невозможно. Он вовсе не собирается уходить от неё. Говорит, мол, люблю – не могу. КАК Я ЕЁ НЕНАВИЖУ.

И ещё мне, кажется, придётся съезжать. Ищу квартиру на съём. Та барышня, жена моего бывшего любовника, вроде бы обо всём прознала. Ничего, когда Хэнк поймёт, кто ему на самом деле нужен, мы станем жить вместе и всё это потеряет смысл.

18 Sep 2010

ОНА УШЛА! Наконец-то! Хейли бросила Хэнка. Это же надо, как здорово. Теперь он обязательно придёт ко мне.

19 Sep 2010

Он не пришёл. Не хочу жить.

29 Dec 2010

Вчера я узнала, что мой дилер умер. Передозировка. Это страшно. Я думаю, что зашла слишком далеко в своём пристрастии к героину. Нужно делать что-то со своей жизнью, на мне скоро от инъекций живого места не останется.

Записалась на анонимные встречи для алкоголиков. Не совсем то, конечно, но вдруг кто прознает об этом.

31 May 2011

Какие у нас новости? Хейли выдают замуж. Хэнк в дерьме, винит во всём её. Я приезжаю иногда, навещаю его. Странно, что ничего не могу с собой поделать. Вроде уже не испытываю к нему ничего, кроме отвращения, а всё равно при каждой встрече трахаюсь с ним. Сама себе после этого неприятна, зарекаюсь никогда больше не видеться с ним – а всё одно.

Рассказала Хэнку про замужество Хейли, он в бешенстве. Даже интересно, вдруг сделает что-то? Конечно, нам теперь уже нечего с ней делить, но я всё ещё не переношу её на дух. Наверное, остаточное явление.

9 Aug 2011

Кажется, я сошла с ума. Вчера на девичнике впервые увидела этого женишка Хейли. Он прекрасен. Мне кажется, это любовь с первого взгляда. Почему всё лучшее достаётся только ей?

Ненавижу.

26 Sep 2011

Больше никаких встреч анонимных алкоголиков.

26 Dec 2011

ОНА БЕРЕМЕННА. С ума сойти, а ведь ещё пару месяцев назад твердила, что никогда с мужем не переспит! Чёрт, я так надеялась, что она выполнит свою угрозу, и что мне удастся соблазнить Гарри. Я просто слюной исхожусь, когда вижу его… Исходя из его репутации, уверена, он бы не смог долго хранить верность Хейли. А теперь, оказывается, она не только спит с ним, но ещё и умудрилась забеременеть.

26 Mar 2012

Опять перестала колоться. Надеюсь, я больше не сорвусь…

Гарри обязательно будет моим. А он, оказывается, вообще не фанат всякого рода наркотиков. Курит вот, разве что, да выпивает по праздникам, но не более того. Жаль. Может, прошёл бы тот же номер, что с Хэнком…

10 May 2012

Она такая счастливая, ходит с этим пузом, как с сокровищем каким. Ненавижу. И ребёнка её ненавижу. Ещё и Ванесса теперь туда же – закабалила себя серьёзными отношениями, смотреть тошно. Всех их не переношу. Почему я не могу быть такой же счастливой?

3 Aug 2012

Родила. Я сделала вид, что ужасно обижена, что она не позвала меня в крёстные. Эта её новая подружка так смотрит на меня своими дикими глазами. Как будто знает, что у меня в душе творится. Я бы ей эти глаза вырвала и заставила сожрать.

19 Oct 2012

Всё, я так больше не могу. Мне нужно что-то сделать. Я не могу спокойно жить, пока жива Хейли. Чёрт, но и убить её было бы слишком просто.

Мне нужен героин, срочно. Но я пока что держусь.

25 Oct 2012

От одного укола ведь ничего не будет?

3 Nov 2012

Я всё придумала! Это просто гениально, хотя ужасно сложно в исполнении. И поможет мне Хэнк! Пожалуй, убить Хейли его руками – это прекрасная идея.

21 Jan 2013

Я так долго ждала этого дня! И всё прошло, как по маслу. Хейли, правда, отключилась не сразу после того, как я её ударила. Но ничего, даже если бы она меня видела… Она всё равно уже ничего никому не расскажет.

Та девчонка-беспризорница умерла быстро. Пришлось попотеть, чтобы расквасить ей лицо до состояния месива, но всё получилось. И труп в меру обожжённый, чтобы ДНК из него не изъяли… Всё отлично. Теперь Гарри почти вдовец – путь открыт!

5 Feb 2013

На похоронах Хейли старательно делала вид, что опечалена до ужаса. Прикрепила мини-камеру из магазина шпионского оборудования на пиджак какого-то их родственника, типа бросившись на шею в поисках утешения. Так же её потом и сняла. Фотографии будут просто отличными!

Как забавно. Все ревут по ней, а она на самом деле жива. Правда, это ненадолго…

11 Mar 2013

Приходил Хэнк, жаловался, что Хейли к нему холодна и безучастна. Трахнул меня – показала ему бурю эмоций. Посоветовала ему разделаться с ней… Он не воспринял эту идею всерьёз.

ЧЁРТ. Ну, надеюсь, как-нибудь потом он вспомнит мои слова.

17 Apr 2013

Она всё ещё жива…

А я сегодня попыталась на её поминках (ах, ей было бы двадцать лет! какое счастье, что нет) «утешить» бедного вдовца. Гарри накидался в хлам и не очень понимал, что происходит, и я решила, что это мне на руку…

Ничего не вышло. Едва ли не вышвырнул меня из дома.

18 Apr 2013

К счастью, Гарри ничего не помнит про вчерашний вечер.

Ладно, подожду ещё немного.

24 May 2013

Всё, сил нет, Хэнк уже начинает выходить из-под контроля. Грозится «приручить» Хейли и вывести её в свет, официально сделать её своей женой и всё такое. Я не могла такого предвидеть, конечно. Надо избавляться от них обоих. Думаю, подсуну ему бракованную дозу – он ведь по старой привычке добывает героин через меня. А её просто задушу. Хотя даже её призрак, обитающий теперь повсюду, где я появляюсь, раздражает меня неимоверно.

7 Jun 2013

Я не успела!!! Эта сучка сбежала. Чёрт, кажется, мы с ней едва-едва разминулись. Это серьёзный промах. Не знаю, что теперь будет, когда она «воскреснет».

20 Jun 2013

Всё ужасно. Хотя она в больнице, Гарри от неё не отходит. С другой стороны, кажется, она слегка поехала. Может быть, мне повезёт, и её упекут в психбольницу? Это было бы прекрасно.

30 Jun 2013

Ну, её выписали. «Счастливая семейка» снова в сборе, блин. КАК Я НЕНАВИЖУ ЕЁ. Ну, было бы неплохо подстегнуть её сумасшествие – я собираюсь отправить ей альбом с газетными вырезками, где журнашлюшки гадают, что с ней было. И приложу туда фотографию её надгробного камня.

6 Aug 2013

Я ТАК НЕ МОГУ. У них всё «наладилось»! Гарри с неё пылинки сдувает. Ну почему, почему, ПОЧЕМУ я не могу быть на её месте? Мне кажется, проблема не в ней. А в нём.

29 Sep 2013

Вчера была у них в гостях. Вышла типа в туалет и прошмыгнула в гараж через внутренний двор. Испортила тормоза в машине Гарри. Немного кое-что подкрутила под капотом. Хорошо, когда есть знакомые, способные объяснить, что к чему!

30 Sep 2013

Я надеюсь, они все сдохнут.

*

– Это невозможно, – прошептала я, дрожащей рукой отталкивая от себя папку. Не замечая, что по лицу катятся крупные, как горошины, слёзы, я сидела, шокированная только что прочитанным, и не верила ни единому слову.

Нет, это просто не могло быть правдой. Глория была моей подругой столько лет – и вот теперь кто-то пытается доказать мне, что дружбой там давно уж и не пахло? Такое не представлялось мне возможным. Глория, с её белыми волосами, невинным лицом, похожая на ангела – она просто не могла бы так поступить со мной – да и вообще с кем бы то ни было…

Это потом уже мне предстояло обдумать это всё и вспомнить, что и я порой ловила на себе взявшиеся, казалось, из ниоткуда взгляды, полные ненависти. Знаете, бывает, словно спиной чуешь, как кто-то тебе «добра» желает. И уже позже мне предстояло понять, что перепады настроения Глории были следствием её наркотической зависимости. Мне кажется, я так никогда и не смогла бы ответить ей взаимной ненавистью. К Глории я чувствовала только безграничную жалость и сострадание. Она была глубоко несчастным, больным человеком, а ненавидеть таких просто невозможно.

Но в ту минуту я так, разумеется, не думала. Я не верила, что меня могли так предать. Хотя все факты были на лицо, я всё же продолжала фанатично убеждать себя в том, что всё это неправда.

– Хейли, – позвал меня детектив, и я подняла на него заплаканное лицо, – я очень, очень Вам сочувствую.

Я вытерла слёзы с щёк. Голос мужчины отрезвил меня, и я придала лицу бесстрастное выражение.

– И всё же, я не понимаю. Зачем Вы меня вызвали, Эндрю? Это ведь могло бы и подождать. Надеюсь, Вы не против – я лучше поеду в больницу. Мне кажется, операция уже закончилась.

– Но, – Коллинз попытался меня остановить, – я хотел бы, чтобы Вы дали показания… По поводу Вашего похищения.

– Потом, – твёрдо сказала я, – мне нужно ехать. Всего доброго.

До больницы я добиралась на такси. Мозг сыграл со мной забавную шутку – если что-то вообще можно было считать забавным в этой ситуации. Я вроде как и понимала, кто виноват в аварии, произошедшей с моим мужем (а больше меня, кажется, тогда ничего и не волновало), но образ злоумышленника никак не вязался с Глорией. И то, что она была мертва, тоже пока что прошло мимо меня. Так что я сделала только один вывод из встречи с детективом: преступник найден и наказан, остальное – неважно.

Операция действительно была закончена, и доктора Дийка я уже не застала. Неожиданно оказалось, что на часах уже почти девять вечера. Гарри лежал в реанимации, и из коридора через толстое стекло я видела его. От его тела отходило такое количество трубочек и проводочков, что мне стало дурно. Ко мне подошла молоденькая медсестра, не из той смены, что была днём.

– Чем могу помочь? Время приёма давно закончилось.

Я проигнорировала фразу про приём и, не отводя взгляда от стекла, сказала:

– Там мой муж. Как он?

– О, – медсестра сжала губы, – знаете, его только недавно привезли с операции. Состояние тяжёлое, но стабильное. Дышит сам, хотя аппарат искусственной вентиляции у нас наготове. Доктор сказал, что он или очнётся теперь, или уж умрёт.

Тут она ойкнула, словно сказала лишнего. Я посмотрела на экран, где отображалось на тонкой полосе биение пульса Гарри.

– Пустите меня к нему.

– Ну что Вы! – девушка всплеснула руками. – Это же реанимация. Я не могу.

Я молча достала из кошелька хрустящую зелёную купюру. Медсестра растерялась.

– Я ничего не буду трогать. Просто, мать вашу, пустите меня к моему мужу.

То ли соблазнившись видом купюры, то ли испугавшись моего тона, девушка всё же позволила мне войти. Облачённая в медицинский халат, с волосами, собранными под шапочку, я прошла к кровати, на которой лежал Гарри.

Слегка коснулась его руки кончиками пальцев.

Расплакалась.

– Не смей, – выдавила я сквозь слёзы, не особенно надеясь, что он слышит меня, кто бы там что ни говорил о том, что люди в коме способны воспринимать окружающий мир. – Ты не можешь вот так взять и бросить меня… Бросить нас.

Меня била крупная дрожь, и я безумно хотела, чтобы Гарри сейчас очнулся и раскрыл мне объятия. Я бы тогда кинулась в них и никогда бы больше не согласилась отойти от него и на шаг.

– Ты же мне обещал, Гарри, что не оставишь меня и будешь рядом всегда. А теперь решил слиться? Чуть что, сразу в кусты, да? – неся откровенную чушь, я продолжала реветь, уже сжимая пальцами ладонь мужа. – Не могу поверить, что ты такой трус. Обещаю тебе, если ты вдруг решишь умереть, я тебя на том свете найду… И… Не знаю, что с тобой сделаю!

Его лицо выглядело так, словно он просто спит, и, если бы не бесчисленные трубочки и писк кардиомонитора, я могла бы забыть даже о случившемся. Я никогда в жизни не молилась, но теперь мне хотелось сделать это – сделать хоть что-то, что могло бы помочь Гарри выбраться из этого состояния и вернуться ко мне.

– Саутвуд, твою мать! Не смей! Я не смогу, если ты уйдёшь… Я же, чёрт возьми, люблю тебя!

Сквозь пелену слёз, делающую зрение расплывчатым, мне всё же удалось увидеть, как распахиваются самые прекрасные на свете серые глаза Гарри.

========== Эпилог ==========

Несмотря на то, что Гарри был против поездок куда-либо в моём теперешнем положении, мы всё-таки отправились к Катрионе и Фреду на очередной всесемейный сбор. В конце концов, Рождество было самым важным праздником в году, и я не считала последние недели беременности достаточным оправданием для отсутствия на этом мероприятии.

За прошедшие четыре года не столь уж многое изменилось в нашей семейной жизни. Гарри, уверенный теперь в моей безграничной любви к нему, делал всё, чтобы я с каждым днём влюблялась в него всё сильнее и сильнее, хотя мне всё время казалось, что сильнее уже и некуда. Ощущение сумасшедшего счастья больше не пугало меня, как прежде. Теперь я бы уж точно никому не позволила разрушить мою жизнь.

Конечно, когда осознание вины Глории наконец пришло, мне было очень больно. Но рядом всегда был любимый муж, чьё плечо служило надёжной опорой для моего душевного спокойствия.

Хотя я и хотела родить второго ребёнка намного раньше, у меня некоторое время не получалось зачать. Я сильно переживала, хотя Гарри утверждал, что в этом нет ничего плохого: в конце концов, попытки сотворить второе дитя были необыкновенно приятны нам обоим. Теперь же я точно знала, что ношу сына; мы с Гарри решили назвать его Александром в честь дедушки моего мужа. Это решение было весьма положительно принято нашими родственниками.

Я теперь нещадно подкалывала Катриону, называя её повторюшкой: она ухитрилась забеременеть во второй раз через несколько недель после меня. Спустя некоторое время появился ещё один повод для поддразниваний: Кат, прежде утверждавшая, что ни за что не справится с тремя детьми, оказалась беременной двойней. Так что теперь она уточкой перекатывалась по кухне, подобно мне, хотя ей-то рожать предстояло намного позже.

Эвелин уже исполнилось пять, и она обещала вырасти ослепительной красавицей. Хотя её баловали все, кому не лень, мы с Гарри всё же старались воспитывать её относительно строго, чтобы из неё не выросла копия меня. Ей-Богу, я была бы не столь терпелива, как моя матушка.

В доме Катрионы и Фреда был настоящий дурдом: Иви с Максом вместе с детишками Элис и Дэна, друзей хозяев праздника, устроили игру в прятки, пока собирались остальные гости, в то время как Кристина, годовалая дочка Ванессы, капризно кричала из детского стульчика, требуя к себе внимания. Дженни Саутвуд, сестра Фреда, недовольно морщилась, глядя на этот локальный детский сад. Её недовольство было мне, как бальзам на душу.

Когда все, наконец, собрались, и я сидела, окружённая родными людьми, я в очередной раз подумала: как всё-таки хорошо. Кто бы мог подумать, что моя выходка с марихуаной, спровоцировавшая давление родителей по поводу брака, обернётся именно так! Я так любила мужа, дочь и ещё не родившегося сына, что моё сердце, казалось, разрывается от этой любви.

Едва прозвучал первый тост за рождественским столом, как я вскрикнула от неожиданно пронзившей моё тело боли.

– Да? – с тревогой спросил Гарри, и я мысленно вернулась к тому моменту, когда начались первые в моей жизни схватки больше пяти лет назад. Я усмехнулась и ответила так же, как тогда.

– Похоже на то.

Это Рождество должно было действительно надолго запомниться всем нам.

Комментарий к Эпилог

Итак, дорогие читатели, эта история закончилась! Надеюсь, вы получили удовольствие, читая её. Впереди у нас флешбек: та самая история Катрионы и Фреда, из которой когда-то давно им помогал выбираться Гарри. А так же однажды мы с вами заглянем в далёкое будущее, узнав, что ждёт Эвелин Саутвуд на пути к её собственному счастью.

Я хочу поблагодарить каждого, кто прочитал “Let’s start over!”. Я действительно люблю этот рассказ больше всех остальных своих работ, и, надеюсь, вы разделите моё мнение. Отдельно хочу сказать “спасибо” Dynamite, не только незаменимой бете и первому критику, но и любимой подруге.

Через несколько недель нас ждёт небольшой бонус к этому рассказу, поэтому не уходите далеко;)

========== To do it right this time around ==========

Комментарий к To do it right this time around

Этот небольшой бонус посвящается моей дорогой подруге Dynamite в день её Рождения, ибо именно она вдохновила меня на эту авантюру - впрочем, не только на неё.

С твоим днём, золотце. Желаю тебе всегда достигать поставленных целей, и пусть это достижение, как процесс, так и результат, неизменно доставляют тебе удовольствие. Люблю.

Нет ничего хуже, чем видеть, как твой любимый человек угасает от терзающей изнутри боли.

Каждый чёртов день, прошедший с того дня, как Хейли выписали из больницы, был для меня сущим адом. Эйфория, настигшая меня от неожиданного «воскрешения» жены, быстро сменилась паникой.

Хейли была нездорова, и было бы глупо терзать себя ложными надеждами на то, что всё пройдёт со временем. Мне казалось, что ей становится только хуже. Я старался, как мог, быть рядом с ней каждую минуту, но она дичилась, напоминая раненого зверька, забивалась в углы и в ужасе глядела на меня своими огромными испуганными глазами. И именно осознание того, что я ничем не могу помочь жене, больше всего прочего меня угнетало.

Несколько раз я, проходя ночью мимо её комнаты, слышал сдавленные рыдания. Мне хотелось бы зайти к ней и попытаться утешить, но Хейли начинала дрожать от любого шороха даже в дневное время суток, что уж говорить о ночи — теперь она спала, если это было сном, только при включённом свете. Казалось, что лучше ей становится только с дочерью. Эвелин поначалу была для Хейли лучшим лекарством: заботясь о ребёнке, моя жена не выглядела такой загнанной в угол. Впервые увидев, как меняется выражение лица Хейли при виде дочери, я счёл было это добрым знаком, однако дни сменяли друг друга, а прогресса никакого не наблюдалось.

— Ей действительно нужна помощь квалифицированного специалиста, — заметила моя мать, и я чуть ли не впервые в жизни разозлился на давшую мне жизнь женщину. К моему огорчению, эта идея была положительно воспринята остальными членами семьи. Я чуть ли не сорвался на родственников, хотя никогда не страдал вспышками гнева, но меня поддержала Кат, заявив, что Хейли сейчас нужна наша поддержка, а не сторонних людей. Хотя мы с невесткой были вдвоём против всех остальных в этом вопросе, всё же нам удалось отстоять нашу позицию.

Но после Катриона встревоженно призналась мне:

— Я действительно не знаю, такая ли уж это хорошая идея. Хейли слишком замкнулась в себе. Удастся ли нам вытащить её, Гарри? Она ведь почти ни с кем не разговаривает теперь.

Я и сам не был уверен, что у нас что-то может получиться. Моя жена всё больше отдалялась от меня с каждым чёртовым днём, и все попытки наладить с ней контакт разбивались в пыль о глухую стену непонимания. Она как будто спряталась от всех вокруг в плотный кокон и не собиралась подпускать ни меня, ни даже своих родителей.

И ещё журналисты, будь они неладны. Хотя Хейли потеряла интерес к новостям в Интернете, мне пришлось отключить доступ к сети в доме, чтобы она даже ненароком не наткнулась на одну из этих ужасных статей, которые о ней писались. Газеты и журналы в наш дом так же не попадали, потому что Хейли вряд ли было бы приятно почитать домыслы репортёров о том, что она лежит в психушке. Или о том, что она могла быть причастной к смерти собственного тюремщика. Хотя полиция давно уже доказала, что этот урод всего сдох всего лишь от палёной дозы, журналистам нравилось думать иначе. Я даже подумывал о том, чтобы подать в суд на одну крайне резвую жёлтую газетёнку, но Фред и Катриона отговорили меня, убедив, что ничего хорошего из этого не выйдет. В конце концов, на подобные издания регулярно подавались иски, но они так же продолжали чернить репутацию всех, кого ни попадя.

Фред, надо отдать ему должное, взял на себя львиную долю моих рабочих обязанностей. Это способствовало тому, что большую часть времени я мог проводить дома, с женой. Только один раз фирма требовала моего присутствия, и я был вынужден оставить Хейли одну. Совершенно одну, надо сказать, потому что в то утро моя мать забрала Эвелин к себе.

— Иди, — бесцветным голосом откликнулась жена, стирая с обеденного стола мифические крошки, — я справлюсь одна.

— Ты уверена? — больше всего на свете мне хотелось коснуться её, обнять, но, едва я протянул руку, она отшатнулась, словно от проказы.

— Да, — бросила она и быстро вышла из столовой. Сердце подсказывало мне броситься следом за ней, прижать к себе, сделать хоть что-нибудь, чтобы она чувствовала себя в безопасности, но разумом я понимал, что только напугал бы Хейли пуще прежнего такими порывами. Поэтому я, стараясь сохранять спокойствие, молча пошёл собираться на работу. Пожалуй, это была самая моя большая ошибка с того момента, как Хейли вернулась ко мне.

Уже тот факт, что, вернувшись, я не нашёл её ни в гостиной, ни в столовой, ни на кухне, насторожил меня; обычно в это время дня она занималась домашними делами на первом этаже или же проводила досуг с Эвелин. Но я точно знал, что мать ещё не привозила внучку.

Предчувствуя неладное, я даже не сразу заметил на журнальном столике хаос из порванной обёрточной бумаги. В этом хаосе обнаружился внушительный тяжёлый фотоальбом. Конечно, я знал, что в нашем доме никогда не было ничего подобного. Я взял альбом в руки.

Уже первая страница заставила меня испытать к анонимному дарителю — а я был заранее уверен, что подписи не найду — такую сильную неприязнь, какой не испытывал даже к этому пресловутому Хэнку. Ведь кто-то же посмел усугублять состояние моей любимой женщины, мешая ей выбраться из безнадёжной апатии! Очередная перелистанная страница смялась под моей рукой. Но всё это было ещё ничего по сравнению с тем, что я обнаружил в самом конце. Даже мне стало дурно при взгляде на фотографию могильной плиты, под которой, как я сам думал ещё несколько недель назад, была похоронена Хейли; я мысленно вернулся в те дни, когда Фред едва ли не за шкирку вытаскивал меня с кладбища, где я проводил по нескольку часов кряду. На какую-то страшную долю секунды мне показалось, что последние недели моей жизни были просто сном. Что на самом деле Хейли действительно лежала там, в холодной могиле, а вовсе не возвращалась домой.

Я отбросил альбом от себя с таким отвращением, как будто это было какое-то мерзкое, дохлое и слегка разложившееся животное. В несколько шагов преодолел лестницу на второй этаж. Я даже не мог представить, что чувствует моя измученная переживаниями жена теперь, когда ей так жестоко напомнили о долгих месяцах заточения.

Оставалось лишь надеяться, что она где-то в доме; хотя Хейли и не выходила за порог, кто мог бы знать, на что она решилась от потрясения?

Ни в одной из комнат, включая ванную, её не было. Лёгкие заполнились ощущением липкого ужаса, и я почти позволил себе поддаться панике. Стоя посреди спальни жены, я попытался взять себя в руки. И, когда убийственную тишину внезапно нарушил еле слышный всхлип, облегчение едва не подкосило мне ноги.

Дверцы шкафа, из которого доносился звук, я открыл максимально осторожно. Мне не хотелось ещё больше пугать жену резкими движениями. Хейли действительно была там, забившаяся в угол у обувных полок. К счастью, её гардеробная была достаточно внушительных размеров, чтобы мы вдвоём не чувствовали себя стеснёнными в пространстве, так что я без труда пролез внутрь и сел на корточки рядом с женой.

Хейли сжалась в комочек и, казалось, ещё сильнее прислонилась к стене.

— Хейлз, — осторожно позвал я, протягивая к ней руку.

Она не могла помнить, что я так же называл её в детстве. Странно, но она вообще, казалось, не помнила, что мы были знакомы задолго до помолвки. Меня это поначалу даже обижало, потому что я-то её не забывал.

Даже сейчас в молодой испуганной женщине, затравленно глядящей на меня из-под мокрых от слёз резниц, я видел ту худенькую, нескладную девчонку, на которую были обращены муки моей первой детской влюблённости. Я до сих пор помню, как смеялся надо мной Фред, когда я доверительно рассказывал ему о своих чувствах к «будущей жене»: к родительским планам о возможной помолвке я относился со всей юношеской серьёзностью. Конечно, в те годы кузен не мог понять, отчего я так глупо себя веду; мне предстояло отыграться за подколы гораздо позже, когда сам Фред отдал своё сердце в тонкие белые пальчики Катрионы. Хотя, разумеется, в подростковом возрасте моё чувство к Хейли вряд ли было серьёзным. Но даже увлекаясь другими девчонками, я не забывал, что на другом конце страны живёт малышка, которая однажды станет моей спутницей. А потом своей неуместной гордыней отравил ей же первые месяцы супружества.

Глаза моей жены снова наполнились влагой, и она сморгнула слёзы. Хотя Хейли с явной опаской глядела на протянутую к ней руку, я не сумел сдержаться и двинулся ближе, стирая ладонью свежие дорожки на её щеках. Она как будто окаменела, вся напряглась, а потом и вовсе задрожала. Мне было почти физически больно видеть, как ей плохо, но каким-то шестым чувством я вдруг понял, что пора бы заново учить её терпеть чужие прикосновения.

Хейли издала протестующий писк, когда я привлёк её к себе и прижал к груди. Наверное, я мог бы ошибаться, но в ту минуту желание защитить её было даже сильнее заботы о её чуствах.

Она продолжала дрожать. Но я только крепче сжимал объятия, и в конце концов она слегка расслабилась и даже обмякла в моих руках.

А потом заплакала. Слёзы насквозь промочили мою рубашку, но это мало заботило меня в ту минуту. Я гладил жену по плечам и спине, отмечая, как сильно она похудела от стресса и твёрдо намереваясь исправить это. Успокаивающе касался чёрных волос, неожиданно чётко осознавая, что всего этого могло бы не быть. Только чудо вернуло мне мою любимую женщину; небеса сжалились надо мной, подарив второй шанс построить счастливое супружество с Хейли, потому что первый шанс я самым бездарным образом просрал.

— Хейлз, милая, любимая девочка, — прошептал я, ещё крепче прижимая жену к себе.

Удивительно, что делает любовь с людьми; я всегда считал себя человеком рассчётливым, строгим и умеющим держать при себе собственные чувства и эмоции, но эта женщина, моя молоденькая жена, превращала мой мозг в пирог с патокой. В который раз за прошедшие месяцы я пожалел о том, что не был рядом с ней в тот злополучный январьский день. И вообще о том, что с самого начала не пытался строить с Хейли хороших отношений. Дулся на неё, как мышь на крупу, непонятно, что пытался доказать ей своей пресловутой гордыней.

А теперь мне предстояла задачка не из лёгких: вытащить жену из анабиоза, снова вдохнуть в неё жизнь.

— Гарри, — мои размышления оказались прерваны глухим голосом жены, всё ещё утыкающейся лицом в мою грудь. — Что мы здесь делаем?

Я слегка отсранил её от себя, держа за хрупкие плечи, и взглянул в глаза. Лицо было абсолютно сухим, а взгляд зелёных глаз — осмысленным, как никогда в последние недели.

— Тебе было плохо, — осторожно сказал я, не веря в то, что жена выглядит вполне себе нормальной.

Хейли слегка нахмурилась.

— А, — наконец, сказала она, и голос её ощутимо поскучнел, — тот альбом…

Она слегка поёжилась: то ли от дурного воспоминания, то ли от того, что, наконец, поняла, что сидит на моих коленях.

— Хейлз, — я убрал с её лица растрепавшиеся локоны, и она слегка испуганно посмотрела на меня. — Ты знаешь, я… — Хотя моей первой идеей было увести её от мыслей о злополучном подарке, внезапно я понял, что это была не лучшая тактика. — Я думаю, что от этого альбома нужно избавиться. Пойдём.

Хейли помотала головой и неосознанно прижалась ко мне сильнее. Чёрт побери, момент был такой неподходящий — но я, блин, даже тогда умудрялся хотеть свою собственную жену. В конце концов, святошей меня назвать было трудновато. Отодвинув похабные мысли на задний план, я несколько резко сказал:

— Не надо мотать головой. Пойдём.

— Я боюсь, — неожиданно спокойно сообщила Хейли, — опять видеть ту фотографию. Ты знаешь, это было так страшно… там. Каждый раз напоминало мне, что я умерла.

Слышать фразу «я умерла» из уст жены было для меня хуже пытки; продолжая держать Хейли, я выбрался из гардеробной и поставил супругу на пол. Она слегка пошатнулась, и я ловко подхватил её под лопатки.

— Ты не умерла, — всё так же резко проговорил я, с неожиданной злостью схватив Хейли за подбородок и заставив её смотреть мне в глаза. — И больше не смей так говорить.

— Х-хорошо, — запинаясь, пробормотала жена, — пойдём избавимся от альбома.

Кажется, из двух зол — снова увидеть фотографию или испытывать на себе силу моего гнева — она выбрала первое, хотя я не мог думать, что оно было для неё меньшим. Я вывел её из спальни, по-прежнему поддерживая ей спину. Хейли спотыкалась на ступеньках, но я не позволил ей упасть. В конце концов, я поднял отброшенный ранее альбом и протянул жене. Хейли поморщилась; на красивом лице явственно отразилась внутренняя борьба, и было очевидно, что больше всего ей хочется отшвырнуть презент от анонимного дарителя как можно дальше. Но, выдохнув, она всё же нашла в себе силы взять альбом в руки. Я провёл жену на задний двор, подхватив ещё несколько газет, которые ранее достал из нашего почтового ящика. Мы вместе сложили макулатуру в кучу, и я отдал Хейли зажигалку, чтобы она подожгла газеты.

Хотя дни стояли жаркие и безветренные, импровизированный костёр долго не желал разгораться. Колёсико зажигалки под пальчиками жены щёлкнуло не менее дюжины раз, прежде чем газеты зашлись огнём.

— Положи альбом в самый центр, — велел я. Хейли стояла и отчего-то прижимала этот мерзкий предмет к груди, словно боясь с ним расстаться. — Хейлз, — позвал я, — это нужно сделать. Так ты сможешь оставить всё это позади.

Странно, но я действительно верил в то, что говорил.

Хейли медленно кивнула и аккуратно, чтобы не погасить огня, положила альбом в костёр раскрытыми страницами вниз. Я протянул к ней руку, и на этот раз жена приняла её. Мы долго стояли, наблюдая, как от причинившего столько вреда предмета остаётся только пепел.

Хейли, казалось, затаила дыхание, и только в тот момент, когда последний фрагмент почерневшей обложки рассыпался, поглощённый огнём, шумно выдохнула.

— Наверное, ты прав, — сказала она ещё какое-то время спустя, когда я уже затушил остатки пепелища из шланга и избавился от следов пепла. — Мне теперь действительно кажется, что всё это слегка померкло.

Я улыбнулся жене. Первый шаг в сторону её выздоровления был сделан, хотя она вряд ли понимала это. Теперь мне предстояло окружить её любовью и комфортом, чтобы она чувствовала себя в безопасности, и тогда, я точно знал, она окончательно сможет оставить страшные месяцы в прошлом.

И ещё я точно знал, что раз судьба распорядилась дать мне второй шанс, я воспользуюсь им, чтобы сделать любимую женщину счастливой.

На это у меня была впереди целая жизнь.