Мёд и дёготь (СИ) [La donna] (fb2) читать онлайн

- Мёд и дёготь (СИ) 348 Кб, 40с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (La donna)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Вкус слов ==========

Белль опирается на прилавок и застывает над раскрытым чемоданом. Мысли проплывают в её голове, как сонные рыбки, не желая облекаться в слова.

Чемодан почти полон. Белль кладёт в него свои любимые лодочки, несколько платьев — восхитительно простых — без шнуровок, корсетов, колющих кружев, длинных подолов, которые вечно норовят за что-нибудь зацепится… Два затрёпанных тома из городской библиотеки - «Как открывалась Америка» и «Унесённые ветром». Раз уж она единственная из бывших обитателей Зачарованного леса лишена «ложной памяти» об этом мире, то, пожалуй, будет совсем нелишне получше изучить его историю. Хотя, может быть, во время медового месяца у них и не останется времени для чтения. Эта мысль заставляет Белль улыбнуться.

- Медовый месяц, - произносит девушка вслух, пробуя эти слова на вкус. - Медовый.

Это путешествие его подарок. «Бостон, Нью-Йорк, Майами, всё что пожелаешь!» - обещал муж. (Муж - ещё одно слово, которое нужно как следует распробовать) Румпельштильцхен помнит, что когда-то Белль хотела увидеть мир и готов осуществить её давние мечты. Это было доказательством его любви и заботы. Белль, пожалуй, разлюбила приключения и уже не приходит в волнение от мысли о новых местах, которые ей предстоит увидеть. Но, во всяком случае, её очень радует, что во время их свадебного путешествия она не увидит Сторибрука.

Пальцы Белль рассеянно скользят по покрывающим прилавок вмятинам и трещинам.

- Медовый месяц, - бормочет она снова.

Целый месяц ей не придётся ходить по Сторибрукским улицам, тщательно выбирая маршруты, чтобы ненароком не оказаться у своей обитой войлоком тюрьмы, не придётся сталкиваться «У бабушки» с доктором Вейлом и той бесцветной медсестрой, мисс Найз, что так ловко нащупывала иглой вену. Не придётся слышать бесцеремонный голос Королевы, которая перестала быть злой, но не перестала распоряжаться и командовать повсюду…. Даже здесь, в лавке Голда. Пусть всем кажется, что улыбчивая девушка успела позабыть и два года проведённых в подземелье замка Злой Королевы, и двадцать восемь лет заключения в стерильной палате психиатрического отделения. Белль не упоминает об этом. Словно не помнит. Не придаёт большого значения. Никто не догадывается, что в присутствии Реджины, Вейла, и даже больничного охранника Уолша, Белль накрывает мокрая волна паники. Паники, которую она не может разделить ни с кем. Даже с Румпельштильцхеном. Особенно с Румпельштильцхеном. Меньше всего Белль хотелось будить дремавшее в нём чудовище.

Белль смотрит на часы. Уже скоро. Скоро они поедут по вечернему шоссе в мир без магии. Что ж, его готовность хотя бы на время их медового месяца отказаться от своих магических привычек — можно расценивать как ещё один свадебный подарок. Впрочем, у неё есть подарок не хуже. Белль умиротворённо улыбается своим мыслям, представляя, как её Румпельштильцхен, - мой Румпель-штильцхен, о, да, это тоже звучит как-то особенно — обрадуется подарку. Эти мысли возвращают Белль к действительности. Она перебирает уложенные в чемодан вещи, ещё раз проверяя себя — туфли, платья, книжки, несколько смен белья, и спрятанная между слоями одежды маленькая картонная коробочка перевязанная голубой лентой. Белль кладёт на дно чемодана щипцы для для выпрямления волос — ещё один подарок, уже от Руби. Наверное, стоило бы прихватить с собой несколько пижам, и мягкий кашемировый свитер, запасные сапоги …и хорошо бы втиснуть в багаж свадебный подарок мистера Хопера — шахматы. Хорошо бы, но невозможно. Небольшой старомодный чемодан набит до предела, туда даже пижамы не влезают. Белль захлопывает крышку, натягивает ремни… Не сходится! Белль наваливается всем телом, утрамбовывая содержимое.

- Привет, бабушка! - окликает Белль появившийся на пороге подросток.

Белль возвращает ему улыбку. Ну, да, если Генри приходится Румпельштильцхену внуком, то и она в какой-то мере…

- Куда-то собираешься? Пакуешь чемоданы?

Нет, поливаю цветы. О, кажется, ехидство заразно. Белль подавляет просящийся наружу смешок и произносит доброжелательно:

- Да. Румпель везёт меня в Нью-Йорк на наш медовый месяц.

- Но, - Генри выглядит встревоженным, - граница города находится под чарами Снежной Королевы! Кто выйдет из Сторибрука - обратно уже не вернётся. Ты разве не слышала?

- Нет, не слышала, - ничто не может согнать улыбку с её лица. Генри, малыш — твой дед — великий маг. Страшно, но в этом есть и некоторые преимущества. - Наверняка Румпельштильцхен что-нибудь придумал.

- Если бы он ещё придумал, как подарить моей маме счастливый конец! - переминается с ноги на ногу подросток. - Я имею ввиду Реджину.

Ну, да, логично, теперь все будут со своими просьбами к ней приходить. Она же жена Тёмного… И теперь должна заставить его всех облагодетельствовать, в том числе и бывшую Королеву. Настроение отчего-то портится. Но Генри, кажется, по-настоящему огорчён.

- Я не думаю, что есть повод отчаиваться, - улыбается она мальчику. - Если с ней раньше происходили такие неприятные вещи, это не значит, что так будет всегда. Всё ещё может измениться.

- Спасибо, бабушка!

Что, он так теперь всегда будет её называть?

- Лучше просто Белль. Не поможешь мне достать ещё один чемодан?

Подросток кивает, встаёт на изящный венский стул (О, нет! В уличных ботинках! Хорошо, Румпель этого не видит!) и снимает со шкафа ещё один чемодан, попутно обрушивая на пол гору какого-то хлама.

- Прости… - растерянно смотрит на неё Генри.

Бэлль разглядывает упавшие со шкафа вещи:

- Странно.

- Тебе помочь, ба… Белль? Я сейчас всё уберу.

- Спасибо, я сама, ступай, - девушка выпроваживает новоявленного внука из лавки и возвращается к лежащим на полу вещам.

Чемодан покрытый хлопьями пыли, какие-то тряпки, две куклы и железная перчатка от рыцарского доспеха. В этом ломбарде, пожалуй, слишком много вещей с магической начинкой. Белль остаётся надеяться, что чемодан не из их числа. Что куклы всего лишь куклы, а старая ветошь не загорится голубым пламенем от её прикосновения. Но что касается перчатки… Белль уверена в её необычности. Она видела её когда-то давно, в прошлой жизни, когда была служанкой в Замке Тёмного. Румпельштильцхен ещё говорил, что с её помощью можно найти самое уязвимое место у любого человека.

Белль кладёт кукол на полку, рваной тряпке, кажется, самое место в мусорном ведре, а что до перчатки… Белль собирается вернуть её на прежнее место, но задерживается, не в силах выпустить из рук это напоминание о прошлом. О времени, когда она была глупой принцессой, считавшей, что мытьё полов — самая большая неприятность, которая может с ней случится. О времени, когда она ещё не любила своего тюремщика, но уже поддразнивала его, не в силах преодолеть детскую уверенность «со-мной-не-стрясётся-ничего-плохого». О времени, когда ужасный Тёмный оттачивал на принцессе-служанке своё злое остроумие, но, всё же, отвечал на вопросы и рассказывал ей истории о королях и королевствах, драконах, магических битвах, принцессе, что проспала сто лет… И это было интереснее, чем читать в книгах о выдуманных подвигах выдуманных героев. Белль вздыхает и думает о том, что ей и сейчас не хватает той лёгкости и тех бесед. Они муж и жена, но Белль уже не может спрашивать с прежней непринуждённостью. В каждом вопросе ей чудится опасность узнать о прошлом мужа что-то, чего она вынести не сможет. И ответы наполнены уже не красочными подробностями и бахвальством, а уклончивыми, осторожными словами и чувством вины. Слишком много между ними боли, её боли и его, слишком много того, о чём хочется молчать, а не говорить. Просто сидеть в темноте, прижавшись друг к другу плотно, нежно и почти невинно, словно они и не любовники, а потерянные дети, и шептать единственные слова не потерявшие своего значения «Румпельштильхцен» - «Белль» - «Румпель…» - «Белль». Он есть у неё, а она у него. Это главное… А что до утерянной лёгкости, - лицо Белль невольно озаряет лукавая улыбка, - то, возможно, она ещё вернётся. В конце-концов они находятся в самом начале своего «долго и счастливо» и у них в запасе достаточно времени, чтобы унять эту боль.

Белль улыбается, прижимает к груди тяжёлую металлическую перчатку, волшебный талисман прошлого, магический артефакт, и выуживает из своего сознания обрывки воспоминаний. Эта перчатка была нужна Румпельштильцхену для чего-то не слишком приятного. Для того, чтобы «манипулировать людьми»… Да, он именно так и сказал. «Почти у каждого слабое место это то, что он любит больше всего». Интересно, как работает эта штука? Белль растерянно глядит на артефакт и вставляет внутрь руку. Она не чувствует ничего необычного, никакого даже лёгкого покалывания. Перчатка не засветилась, не задрожала… Она оказалась самой обычной, очень тяжёлой и внутри, похоже, ещё более грязной и пыльной, чем снаружи. Может быть, в этом мире рукавица потеряла свои волшебные свойства? - спрашивает себя Белль. - Как же дать ей задание? Размышляет девушка и совершает ещё одну попытку: «Покажешь мне самое слабое место Румпельштильцхена,» - просит она негромко. Белль помнит его слова — самая большая слабость — это любовь, и поэтому готова к тому, что закованная в перчатку рука укажет железным пальцем на неё саму. Разве осталось в этом мире что-то ещё, что он может любить? Но рукавица заставляет обернуться к двери, ведёт её наружу… Определённо, самое уязвимое место мистера Голда находится за пределами его лавки, определённо, брешью в броне старого мага оказалась вовсе не его жена.

Белль резким движением стягивает рукавицу с руки. Она тяжело дышит. Кто или что значит для него так много?

========== Всего дороже? ==========

Вещи так и остаются не собранными, а второй чемодан сиротливо лежит на полу. Белль надевает пальто, смотрит в зеркало, поправляет волосы, тщательно убирая выбившиеся пряди обратно в причёску, будто её внешний вид сейчас имеет какое-то важное значение. «Тише, тише», - шепчет она сама себе и делает несколько глубоких вдохов. Надевает рукавицу. Кожу холодит металл, но отчего же ладонь так вспотела? Белль произносит имя, самое важное имя в своей жизни: «Румпельштильцхен!» и рукавица ведёт её вдоль по улице. Девушка как за соломинку хватается за мелькнувшую мысль: ну, да, конечно, больше всего на свете Румпель любил сына, и рукавица, конечно, укажет на могилу Нила… Но эта надежда угасает, когда обхватившее её руку железо велит Белль свернуть на главную площадь города. Она направляется к библиотеке. Странно, более чем странно, но вот Белль уже поднимается по лестнице на второй этаж, на третий и оказывается в часовой башне над библиотекой. Она тут не одна. Она слышит негромкий разговор, доносящийся сверху. Два голоса — Румпельштильцхена и Киллиана, Крюка. Белль уже хочет воскликнуть: «Эй, я здесь!» и добавить закономерное: «Что это вы тут делаете?», но что-то удерживает её от этого. Она двигается почти беззвучно, но ей самой кажется, что подошвы сапог грохочут при каждом соприкосновении со ступенями шаткой лестницы, и грудь вздымается слишком шумно. Однако мужчины не замечают её присутствия. Их занимает нечто более интересное, чем шаги и шорохи.

- Когда звёзды на шляпе совпадут со звездами в небе, тогда-то всё и начнётся, - говорит Румпельштильцхен самым заурядным тоном.

- Для меня скорее закончится, - отвечает Киллиан, и Белль отчётливо слышит нотки презрения в его голосе.

- Как смело. Я ждал, что ты сломаешься на пороге смерти. - равнодушно констатирует Темный.

- Это не я здесь трус, - выплёвывает с ненавистью Киллиан.

- Хорошо, - мягко соглашается его собеседник. - А теперь полюбуйся, как трус раздавит твоё сердце.

Белль видит Румпельштильцхена только со спины. Неужели он вырвал сердце пирату? Неужели это и есть то, что ему дороже всего? Месть? Она делает ещё шаг и видит на что указывает перчатка. В левой руке Румпельштильцхена поблёскивает волнистое лезвие… Кинжал тёмного? Но ведь Румпельштильцхен отдал этот кинжал ей… Мысли проносятся в голове с невероятной быстротой… Перчатка больше не нужна. Они достигли места назначения. Белль вынимает руку из холодного железа и замирает, парализованная отчаянием и страхом.

Она видит, как маг взмахивает кинжалом над шкатулкой, как раскрывается потолок башни, как шкатулка парит в воздухе, превращаясь в светящуюся, покрытую звёздами шляпу.

Белль хочет закричать, но не может произнести ни звука.

Румпельштильцхен вздрагивает и кладёт кинжал на составленные друг на друга деревянные ящики.

Кинжал! Сердце Белль ёкает, но она всё ещё не может справиться с внезапным параличом.

Снизу слышится шум. Распахивается дверь лифта, и в часовую башню врываются Эмма и Белоснежка.

- Стоп! Голд, ты не сделаешь этого, остановись! - восклицает Эмма угрожающе.

- Простите, не могу, я слишком долго ждал этого момента, - извиняется Румпельштильцхен и одним движением пальцев заставляет Эмму и Мери-Маргарет замереть.

Белль хватает ртом воздух, ей нужно сделать всего два шага. Всего два шага, и вот она уже сжимает в ладони рукоять Тёмного кинжала. Настоящего. Он в её руках, а Румпельштильцхен в её власти, но Белль по прежнему не может произнести ни звука. Воздуха не хватает. Чтобы отдать приказ и остановить того странно чужого человека, который так похож на её мужа и возлюбленного, нужно вдохнуть, нужно выдохнуть, нужно вытолкнуть из горла этот душащий комок.

- А это доставит мне радость! - говорит Румпельштильцхен, и она улавливает что-то новое в его интонациях.

Сейчас он раздавит сердце Киллиана. Пират уже стонет от невыносимой боли. А Белль кажется, что это её сердце сейчас раскрошится в пыль.

«Нет, остановись!» - губы Белль движутся беззвучно, но этого достаточно.

Крик Килиана обрывается, и Тёмный маг вопрошает недоуменно:

- Я не понимаю. Почему я не могу…

- Потому что я тебе приказываю, - находит в себе силы говорить Белль.

Румпельштильцхен оборачивается, смотрит ей в глаза, а она старается не замечать его ошарашенного взгляда.

- Брось сердце. Освободи всех, - командует Белль ровно.

Румпельштильцхен без слов выполняет её приказы. Конечно, он ведь не может иначе, у неё кинжал. А если бы не было, что бы он сделал? Посмеялся бы над ней? Убил бы Крюка на её глазах, а после стёр ей память зельем забвения и оставил бы при себе, и даже заботился бы о ней… по-своему. Как о забавной домашней зверюшке.

- А теперь перенеси нас к городской черте. Нам нужно остаться наедине.

Румпельштильцхен кивает, и они исчезают в облике багрового дыма, чтобы материализоваться на шоссе, всего в нескольких метрах от черты, отделяющей Сторибрук от остального мира.

- Белль, опусти кинжал, я всё объясню, - говорит он так, как будто речь идёт просто о семейной ссоре, о маленьком недоразумении между влюблёнными, и смотрит на неё с нежностью. Тем взглядом, что всегда предназначался ей одной.

Только Белль больше этому взгляду не верит.

- Нет, моя очередь говорить. Я нашла в лавке рукавицу, ту самую. Ты говорил мне, что эта рукавица может указать на чьё-то слабое место, на то, что человек любит больше всего. И знаешь, на что она мне указала? На настоящий кинжал. Вот кто твоя истинная любовь, твоя магия…

- Да, она мне нравится. А чего плохого в магии? Если она делает меня сильным? И с её помощью я могу получить всё, что мне… нам нужно.

Румпельштильцхен взмахивает рукой, но это движение мало напоминает вычурные жесты, которыми он когда-то завораживал и пугал посетителей Тёмного замка. Длинные пальцы дрожат, лицо искажено страхом и жалостью. Румпельштильцхен тянется к Белль, чтобы коснуться её, коснуться её щеки. Коснуться её щеки той же самой рукой, что так безжалостно сжимала сердце Килиана.

Белль отшатывается, выставляя перед собой кинжал.

- Мне ничего было не нужно, кроме тебя. Я хотела быть для тебя всем, но… никогда не была. Ты никогда не отказывался ради меня от своей магии, не собирался, и не откажешься никогда!

- Прости меня. Белль, я исправлюсь… Я заглажу свою вину. Я смог изменится однажды, я смогу снова.

- Ты никогда не менялся. Никогда, - спешит Белль высказать жестокие слова. - Когда-то я разглядела в чудовище человека. А теперь я смотрю на тебя и вижу только чудовище. Уходи. За черту.

Румпельштильцхен делает шаг назад, он не может сопротивляться опутавшей его магии кинжала. Делает шаг за шагом, но всё равно не отводит глаз.

- Я не смогу вернуться.

- Я знаю, - Белль почти кричит. - Повелеваю тебе, Румпельштильцхен, уходи за черту города.

И он уходит. Пятясь и протягивая ей руки. Он говорит какие-то слова, о своей любви, о своём страхе, он не верит, что она может прогнать его. Белль и сама не верит. И не может больше сдерживать слёз.

За чертой этот человек оступается и падает, и снова что-то говорит. Кажется, он просит прощения и зовёт её уйти с ним. Но Белль не хочет слушать. Слёзы текут по лицу. Она плачет в голос — можно, никто не услышит. Размазывает ладонью по лицу солёную влагу и медленно идёт по шоссе в сторону Сторибрука, крепко, до боли, сжимая в правой руке ставший не нужным кинжал.

========== Переступив черту ==========

Белль выходит из леса уже глубокой ночью. В такой час в Сторибруке можно встретить разве что припозднившихся завсегдатаев «Кроличьей норы». Впрочем, это обстоятельство Белль как раз устраивает. Меньше всего ей сейчас хочется отвечать на чьи-то вопросы, или, что ещё хуже, слышать слова сочувствия. Утром, разумеется, Белль придётся ввести в курс произошедших у черты событий хотя бы Эмму. Шериф Свон захочет узнать, куда Белль дела мага, едва не раздавившего сердце Киллиана. Но пока у Белль просто нет сил на это.

Девушка стоит посреди улицы и не знает, куда идти. Она не останется жить в их доме. Это совершенно исключено. Завтра же переберётся в гостиницу вдовы Лукас. Но врываться в маленький отель посреди ночи, пожалуй, не стоит. Конечно, суровая на вид «бабушка» выделит ей номер в любое время суток, но Белль не хочется причинять лишнее беспокойство доброй женщине, которая сейчас, наверное, уже видит пятый сон. К тому же, Мадам Лукас уже довольно пожилая особа, и заснуть снова ей наверняка будет не так-то просто. Когда Белль будила Румпельштильцхена своими кошмарами, он не смыкал глаз уже до утра. («Бессонница - обычное дело для старых людей» - «Ты не старый». - «Ты права, Белль. Я не старый. Я — древний». ) К глазам снова подступают слёзы. Она не должна думать о нём. Не должна вспоминать. Белль суёт руку в карман, нащупывая брелок. Она может пойти в их дом. Или в лавку. Конечно, в любом из этих мест ей слишком многое будет напоминать о муже. Но она только дождётся утра, а после отправится в гостиницу. Не ночевать же в самом деле на улице. А где ночует сегодня Румпель? Белль закусывает губу. Она не будет беспокоиться о Румпе… мистере Голде. Это уже не её дело. Ничего с ним не случится. Прожил двадцать восемь лет без магии в Сторибруке — и умудрился всех вокруг запугать даже без золотистой кожи и фиолетового дыма. Значит, выкрутится и сейчас. В конце-концов в её родной Анволии мистера Голда за содеянные преступления ждала бы как минимум виселица, как максимум — смерть на костре. Или — если он действительно такой бессмертный — бессрочное заключение в каком-нибудь мрачном подземелье. Так что этот… мистер Голд должен быть ей ещё благодарен. Белль ощущает во рту солёный привкус крови. Взвешивает на ладони ключи и принимает решение: в лавку. Туда всё равно придётся зайти. Там её вещи. И они, по крайней мере, уже собраны.

Здесь всё точно так, как было несколько часов назад. Табличка “закрыто”, стеклянные витрины. Выставленная на всеобщее обозрение коллекция редкостей. На полу подсобки всё так же лежит пустой чемодан, на столе — чемодан полный. Ничего не изменилось. Только она. Белль проходит в крохотную комнатушку, в которой стоит зажатый между двумя массивными шкафами диванчик. Она совсем не уверена, что может заснуть, но собирается хотя бы попытаться. Белль кладёт кинжал на высокую подушку, садится, закрывает лицо руками. Почему всё именно так? Почему она сидит здесь и чуть не плачет? Зачем она пришла? За своими платьями? Или потому что захотела? Прийти именно сюда?

У Голда был дом — розовый особняк с множеством комнат, чьи названия напоминали Белль скорее об отцовском дворце, чем о Тёмном замке. Спальни, гардеробная, кабинет, маленькая голубая гостиная, зала, столовая… Она ходила по комнатам, наполняя их своим присутствием. Оставляла раскрытые книги на стеклянном журнальном столике в голубой гостиной и на овальной дубовой столешнице в столовой. Её заколки странным образом оказывались в стаканчике для ручек в его кабинете. В гардеробной, между скрытыми под чехлами изысканными мужскими костюмами, обосновались коробки с её обувью. Платья Белль занимали шкаф в спальне. И не только шкаф — периодически их можно было обнаружить на стульях или спинке кровати. Дважды в неделю Белль обходила комнаты с жёлтой фланелевой тряпкой в руках — вытирала пыль. Ежедневно хозяйничала на кухне, и её самоуправство периодически становилось причиной их маленьких стычек. Это был их дом. Ломбард же оставался «лавкой Голда», норой Румпельштильцхена и лабораторией Тёмного. Здесь он проводил дни и вечера двадцать восемь зачарованных лет. До того, как розовый особняк стал их домом, для Голда он был всего лишь аксессуаром, соответствующим его статусу самого богатого человека в городе. Он не слишком любил там бывать в те годы. Белль знала это. Так же, как и то, что, когда она его оставила… Румпельштильцхен окончательно переселился в подсобку, навещая особняк лишь для того, чтобы принять душ и переодеться. Потому что это был их дом. И они должны были вернуться туда вместе. И — вернулись же. Вернулись. Уже мужем и женой.

Белль не замечает, что воспоминания перестают причинять боль. Руки безвольно падают на колени. И вот она уже не сидит, глядя перед собой, а спит свернувшись клубочком на узком диванчике, спит и не помнит, что всего в нескольких сантиметрах от её лица — лезвие острого как бритва магического кинжала.

***

На следующее утро Белль входит в кафе «У бабушки», сгибаясь под тяжестью набитого чемодана.

- Руби, у вас есть свободная комната? - вместо “здрасте” выпаливает она.

- Ждёт тебя, - Руби улыбается и добавляет, не удержавшись от сарказма. - Надеюсь, мистер Голд не повысит нам по этому поводу арендную плату и не превратит в отместку наше заведение в курятник.

- Нет, Руби, могу тебе обещать, что этого точно не случится, - Белль выделяет голосом слово «точно».

Официантка удивлённо приподнимает бровь:

- Я ничего не пропустила?

Руби смотрит на Белль вопросительно. Вчера, бегая между кухней и залом, Руби слышала, как Эмма бросила Реджине, просидевшей весь вечер у стойки за коньяком, таинственную фразу «Обрадую: Голду сейчас ещё хуже, чем тебе». И появление на пороге миссис с чемоданом явно как-то связано с тем вчерашним разговором. Но как?

Белль не спешит прояснить ситуацию, лишь молча облизывает ссадину на нижней губе да ерошит распущенные волосы странным, напряжённым жестом.

- Белль, ты в порядке? Не хочешь объяснить, что значит твоё «точно»? - переспрашивает Руби подругу.

- Я в порядке, - улыбается Белль уголками рта. - И… - выдыхает она, - да, ты что-то пропустила. Если вкратце, мистер Голд покинул Сторибрук и больше сюда не вернётся. Что скажешь? - выжидающе смотрит Белль в тёмные волчьи глаза Красной Шапочки.

Руби медлит от силы полминуты, обнажает зубы в оскале улыбки и сжимает Белль в объятьях.

- С возвращением, подруга!

========== Так просто быть несносной ==========

Белль уже две недели как живёт «У бабушки», но они так толком и не поговорили. Руби не ожидала, что рассказ Белль о происшествии, буквально потрясшем Сторибрук, ограничится одним предложением. О подробностях изгнания Румпельштильцхена бойкая официантка узнавала не от подруги, а от посетителей кафе. Эту новость на все лады мусолят гномы, а Киллиан после литра пива охотно рассказывает всем желающим и нежелающим слушать, какие были у Крокодила глаза, когда милая жёнушка взяла его за яйца.

- Да что ты говоришь, Белль никогда бы так не поступила, - как бы то ни было, а вступиться за подругу Руби считает своим долгом.

- Я фигурально выражаюсь, милочка, - нагло усмехается пират. - Фигурально.

Руби закатывает глаза. И думает рассказать о нахальном поведении этого типа Белль. А заодно и выяснить, как она намерена жить дальше… без своего опасного мужа.

Но Белль просто неуловима. Вечно куда-то спешит и увиливает от разговоров по душам. Проглатывает с утра стакан чая, закусывает блинчиком и скрывается из кафе так быстро, словно овладела искусством телепортации.

«Сходим вечером в Нору, развеемся», - предлагает Руби поглощающей завтрак подруге. А Белль только взмахивает рукой: «Ох, Руби, не могу, мне потом ещё тащиться в ломбард! Жду-не дождусь, когда это всё закончится! Ты не представляешь, что там творится». Руби заинтересовано цокает языком, но Белль смотрит на часы и, не договорив, убегает в библиотеку. Хотя туда, по мнению Руби, можно было бы так не спешить.

В ломбарде, или лавке Голда, наплыв посетителей. Пожалуй, за последние два дня их перебывало здесь больше, чем за всю историю её существования. Почти две недели на стеклянной двери висела табличка «закрыто», и никто не решался зайти внутрь. Но три дня назад на городском совете Мери-Маргарет, самопровозглашённый мэр отрезанного от остального мира Сторибрука, приняла решение, которое устроило всех. Присутствующие сошлись на том, что экспонаты и товары, заполнявшие лавку, попали в руки Голда не по праву, а благодаря его магическим махинациям. И вещи следует вернуть их настоящим владельцам. Белль поручили контролировать процесс, чтобы, как выразилась Эмма, «создать видимость порядка и законности». Белль должна была не только помогать разыскивать тот или иной предмет, но и записывать, что это за предмет, кому он достаётся и каким образом оказался в коллекции Тёмного мага. Эмма позволила Белль «так и быть» вести учёт в тетради, пообещав собственноручно перенести данные в компьютерную базу. «Зачем?», - простонала Белль. «Это не бессмысленно, - непреклонно ответствовала спасительница. - Задача шерифа не только расследовать преступления, но и предотвращать их».

Ну, да, в чём-то Эмма была права, просто запустить горожан в наполненную магическими артефактами лавку означало подвергнуть их опасности, серьёзность которой нельзя преуменьшить. Поэтому уже третий день Белль приходилось то разыскивать в разорённых чулане и подсобке бронзовый колокольчик, серебряные столовые приборы, шарик со снегом, подстаканник с монограммой «РА» и многое другое, то стоять за прилавком и вносить в общую тетрадь информацию о желающих заполучить назад своё законное имущество. Большая часть предметов попала в коллекцию Тёмного благодаря сделкам, заключённым в Зачарованном Лесу. Вторая, чуть меньшая, была приобретена им у жителей Сторибрука во время действия проклятья. К ней же относились и вещи, отданные под залог, но так и не выкупленные.

- Я закладывал их, выкупал, снова закладывал — сотни раз, — делится воспоминаниями ворчун Лерой, воссоединившийся со своими похожими на серебряную луковицу часами, - Да на одни только проценты можно было бы скупить здесь половину товара. У Голда всегда были дикие проценты!

Белль отрывает взгляд от тетради, улыбается широкой искренней улыбкой, так не похожей на вечно кривую тонкую усмешку её мужа.

- Интересно тебя послушать, Лерой, но, боюсь тем, кто ждёт своей очереди, тоже есть, что мне сказать.

После Лероя к прилавку подходит женщина лет сорока с выщипанными в ниточку бровями.

- Миссис Голд, мне нужно моё обручальное кольцо… Это всё, что осталось от моего покойного мужа…

- Хорошо, миссис…

- Рэчелл.

- Итак, миссис Рэчелл, вы видели ваше кольцо в витрине или мне поискать…

- В витрине моего кольца нет, оно на вашем пальце, миссис Голд, — голос этой самой Рэчелл звучит слегка вызывающе. Или Белль это только кажется? Во всяком случае, она снимает с пальца кольцо и покорно отдаёт его посетительнице.

- Подождите, мне нужно записать… Ваше имя в Зачарованном Лесу?

- Госпожа Марта. Что ещё?

- Как кольцо перешло к мистеру Голду? - Белль задаёт этот вопрос чуть ли не сотый раз за день, и ей уже не больно. Наверное, оттого, что в той, прежней жизни, она никогда его Голдом не называла, и можно представить, что речь идёт о ком-то постороннем.

- Я отдала его в заклад. Знаете, Румпельштильцхен всегда забирал у людей самое дорогое.

Темнота за окнами становится всё более непроглядной, на двери лавки висит написанное от руки объявление: «Закрыто. Ваши вещи вы можете забрать с 16 до 20 часов. Спасибо за понимание!», колокольчик наконец перестал трезвонить. Белль помыла пол, принесла из кладовки очередную порцию предметов и разложила их в опустевших витринах, чтобы горожане могли опознать свои вещи и не посылали Белль в очередной раз на поиски того, что выглядит так или этак, «точно не помню». Стёкла витрин кажутся заляпанными и нечистыми. Хм, когда здесь властвовал Голд, никому не приходило в голову тыкать в стекло пальцами. От мысли, что ей придётся возиться с тряпкой, жидкостью для мытья окон и мыльной водой, Белль делается дурно. «Не буду!» - говорит она сама себе. В конце концов, она взялась вести учёт и возвращать награбленное, а не чистоту наводить. Белль тяжело вздыхает. Впереди ночь, а её «план на день» выполнен только на половину. Значит — как уже стало привычным за эти две недели — ей достанется четыре-пять часов сна. Белль чувствует себя уставшей настолько, что, кажется, если бы ей вздумалось улечься прямо на пол без всяких там подушек и одеял, она бы мгновенно отключилась. Но пока рано расслабляться. Поэтому Белль гасит свет и отправляется в отель.

В отведенной ей комнате царит оставленный с утра беспорядок. Покрывало смято, книги лежат кривой стопкой на прикроватной тумбочке и… в ванной так и не появились полотенца. Белль огорчается собственной неряшливости, но радуется тому, что в её отсутствие комнату не навещали. Белль снимает с рычага чёрную пластиковую телефонную трубку и заказывает ужин в номер. Ей совсем не хочется спускаться в кафе, тем более, что её ждёт недочитанная книга. На этот раз — учебник по химии. Белль усаживается на кровать и погружается в чтение, время от времени отрываясь от строчек учебника для того, чтобы сделать пометку в блокноте.

- Количество связей, которые может завязывать атом вещества, - говорит она, пытаясь запомнить определение, и продолжает рассуждать вслух: - Так может или завязывает? В молекуле воды два атома водорода и один кислорода. Следовательно, можно предположить, что валентность кислорода два, а водорода один. Но в углекислом газе два атома кислорода и один углерода. То есть валентность может меняться? Или нет?

- А какое это имеет значение?

Белль поднимает глаза и видит Руби, стоящую на пороге с подносом в руках.

- У тебя же сегодня выходной? - удивлённо приподнимает брови молодая женщина. - Ты, кажется, в клуб собиралась?

- Собиралась, но передумала. Решила составить тебе компанию, - Руби улыбается, а Белль замечает, что помимо заказанных чая и карбанары на подносе присутствуют две бутылки вишнёвого пива. - В «Норе» и без меня обойдутся.

Руби ставит поднос на комод и садится на кровать рядом с подругой. Белль о чём-то молчит. Не только о том, что произошло у городской черты. Может быть, Руби и не хватает такта, зато наблюдательности не занимать: она замечает и осунувшийся вид Белль, и её красные глаза… Что же, она плачет ночи напролёт? Белль с Голдом трудно было бы назвать подходящей парой, но она его сильно любила. А ещё внезапное увлечение химией. За всем этим стоит какая-то тайна, а Руби не любит, когда её держат в неведении.

- Белль, ты в последнее время выглядишь странно.

- Не замечала.

Позаниматься мне сегодня уже не удастся.

- Всё-таки мы подруги, и поэтому между нами не должно быть секретов.

Белль ёрзает под пристальным взглядом Руби:

- Да у меня и нет секретов. Просто есть вещи, которые не хочется обсуждать.

И ещё есть вежливость и тактичность. Не все знают об их существовании, к сожалению.

- А чем вызван такой интерес к химии? - Руби продолжает сверлить глазами собеседницу.

Белль чувствует себя словно на допросе. Руби — не лучшая, а единственная подруга Белль. Отношения с Румпельштильцхеном делали Белль чуть ли не зачумлённой в глазах горожан. И её либо сторонились, либо пытались предупредить, насколько опасен человек, с которым она захотела связать жизнь. Только Руби воздерживалась от поучений и советов и запросто болтала с Белль на любые темы. Собственно, Белль и сама собиралась рассказать Руби о своих планах. Но чуть позже, когда у неё появится хотя бы подобие уверенности, что эти планы возможно осуществить.

- Эээ… - мямлит Белль. - У меня, в отличие от всех вас, совсем нет ложных воспоминаний, связанных с проклятьем. Я хотела заполнить свои пробелы в знаниях.

- Ты явно что-то не договариваешь, - Руби впивается в подругу испытующим взглядом. - Но если ты не хочешь со мной говорить, не надо. Я тебя вообще ни о чём больше не спрошу. Знаешь, дружба предполагает честность и открытость. А если этого нет, нечего отнимать друг у друга время.

Иногда Руби просто несносна. И пользуется тем, что она единственный человек, с которым у меня в принципе получается поговорить не о погоде.

- Ты несносна! - констатирует Белль вслух. Она уже поняла, что оставить Руби в неведении не удастся. Проще согласиться, чем объяснить почему нет. - Ладно, я собираюсь подавать документы в колледж. Но для начала мне нужно освоить школьную программу.

- А на кого ты хочешь учиться?

- На дизайнера. Когда-то я неплохо рисовала, только забросила…. Было как-то не до того.

- Здорово! - Руби улыбается ободряюще. - Уверена, у тебя получится. Я и не знала, что в Сторибруке есть колледжи.

- Их и нет.

Смысл этих слов доходит до Руби долго. Наконец, после затянувшегося молчания она медленно произносит:

- Значит ты уезжаешь? Без возможности вернуться?

- Ну, ещё не сегодня и не завтра…

- Только не говори мне, что ты собираешься отыскать Голда! - выпаливает Руби.

- И в мыслях нет. Мир за пределами Сторибрука очень велик. У нас не будет никакого шанса встретиться. Да мне этого и не нужно. - Белль предельно серьёзна. - Я хочу жить, по-настоящему жить, быть кем-то, а не быть придатком своего отца, мужа или городской библиотеки. Мне надоело совершать подвиги ради чьего-то спасения. Я хочу сделать что-то только для себя. Например, поступить в колледж.

- За это стоит выпить.

Руби встаёт, чтобы взять пиво, и внимание её привлекает лежащая на комоде коробочка, перевязанная голубой лентой.

- Ой, а что это у тебя?

Девушка раскрывает коробочку раньше, чем Белль успевает как-то среагировать на её реплику. Руби ожидает увидеть там золотую цепочку с кулоном, или что-нибудь в этом роде. Но внутри нет ничего драгоценного. Только узкая полоска картона перечёркнутая двумя малиновыми линиями.

- Ты беременна?!

- Да, Руби, да. Но ты не представляешь, до какой степени это ничего не меняет.

========== Новая реальность ==========

У неё синие глаза и тёмные вьющиеся волосы. Короткие настолько, что их невозможно завязать в хвост или сплести в косу, но не настолько, чтобы причёску на её голове можно было бы счесть стрижкой под мальчика. Когда она улыбается, на её щеках появляются две маленькие ямочки. Она носит широкие яркие балахоны чуть выше колена, разноцветные кеды или ботинки без каблука. При ней всегда фотокамера и сумка с учебниками. Она не самая лучшая студентка, и порой в её письменных работах встречаются совсем детские ошибки. Но, всё же, она не кажется растерянной и заискивающей даже рядом с самыми строгими профессорами. Если и смотрит на них снизу вверх, то только в силу своего невысокого роста. Когда её спрашивают, сколько ей лет, она отводит глаза и в непонятном смущении произносит — двадцать пять. Но когда она улыбается, или откидывает за ухо непослушную прядь волос, или говорит что-то, склоняя голову к левому плечу — она кажется значительно моложе того возраста, что называет. Как и все беременные, она ходит чуть неуклюже, выставив вперёд круглый животик. Её называют именем звонким как колокольчик — Мирабелль. Она сама выбрала это имя и ей нравится его новизна, его чудесное значение и таящийся в нём отзвук прошлого. В этом девушке слышится обещание, что она справится с этой новой жизнью и сумеет не потерять в ней себя.

По утрам у Мирабелль отекают ноги. И думать нечего о том, чтобы влезть в туфли. Глядя на своё пополневшее отражение, она считает дни, оставшиеся до того, как дитя, растущее в ней, появится на свет. Она готовится к этому моменту. Но когда чувствует, как шевелится внутри неё маленький человечек, взгляд её синих глаз становится тоскливым и тусклым, она поджимает губы и щёки прорезают две резкие морщинки — и тем, кому случалось видеть её в эти минуты, кажется что Мирабелль гораздо старше, чем говорит.

Обучение оказалось увлекательным. Но гораздо более трудным, чем она предполагала. Последние месяцы своего пребывания в Сторибруке Белль лихорадочно готовилась к САТ — тесту, сдав который можно было претендовать на поступление в колледж. В Зачарованном лесу тоже существовали научные дисциплины, и даже был университет… Хотя Белль, как женщина, посещать его и не могла, зато преподаватели, которых сэр Морис нанимал для своей единственной наследницы, получили свои дипломы именно в его стенах. Сыновей у сэра Мориса не было, и передать правление ему предстояло именно Белль и её будущему супругу. Так что сэр Морис считал, что его дочь должна знать всё, что может пригодится главе небольшого герцогства и заставлял её штудировать историю, философию, арифметику, геометрию, астрономию, риторику и древние языки. Но в этом мире большая часть знаний Белль была совершенно бесполезна. Ну зачем жителю США уметь читать эльфийские руны? Или быть в курсе многовекового противостояния карликовых лесных королевств? Кое-какие параллели в изысканиях учёных двух миров всё же были. Например, геометрия была той же, или, корпя над естествознанием, Белль обнаруживала, что неплохо помнит законы Ньютона, ибо закономерности ими описываемые — входили в курс философии — хотя и носили другое название. Такие совпадения немного помогали… Но их было не так много: ночные бдения над учебниками довели Белль до полного изнеможения, а результат САТ оказался далеко не блестящим. Всё, на что можно было претендовать с такими баллами — место в провинциальном общественном колледже. Впрочем, прибыв в Шернбер, новоиспечённая студентка даже порадовалась, что высокорейтинговые заведения для неё недоступны. Программа обучения была по всеобщему утверждению простой. Но Мирабелль - это имя уже начало прирастать к ней — спотыкалась даже на самых элементарных вещах. Единственное, в чём она давала фору другим студентам — уроки живописи. И фотографии раз от раза становились всё совершеннее.

Бывали дни, когда Мирабелль - или всё-таки Белль? - почти жалела, что не захотела отложить осуществление своих планов на более поздний срок. Отучиться — до рождения ребёнка — будущая мама успевала где-то около двух месяцев. После чего в и так не слишком успешно идущем образовательном процессе придётся сделать перерыв на три недели — до того как младенца можно будет отдать в ясли. Разумнее было бы послушаться многочисленных советов и задержаться в Сторибруке. В интересах ребёнка остаться в окружении людей, всегда готовых прийти на помощь, сказать доброе слово. Но Белль, может быть, впервые в жизни поступила не так, как было нужно, а так как ей хотелось.

Несмотря на отёки и всё увеличивающуюся неуклюжесть, она не давала себе поблажек и продолжала посещать занятия. День икс задерживался — и лишь спустя десять дней после положенных сорока недель — Белль проснулась от боли в пояснице и поняла: началось. Роды были не слишком болезненными — ей дважды вкалывали анестетик, но мучительно, изматывающе долгими.

Когда всё закончилось, Белль расслабленно закрыла глаза. Хотелось спать. А ещё — в душ. Смыть с себя пот и кровь, переодеться в чистое. Но Белль была не уверена, что у неё достанет сил подняться. Где-то рядом раздался звук похожий на длинный глубокий всхлип. Это плакал её ребёнок. «Миссис Фрэнч, у вас девочка!», - торжественно провозгласила акушерка. «Спасибо», - произнесла Белль, но так и не подняла век. На живот ей легло что-то холодное. Пакет со льдом, - догадалась она. Между тем акушерка обратилась к ней озабоченно: «С вами всё хорошо? Дать вам девочку сейчас?» - «Чуть позже. Я немного устала». Нет, много. Очень устала. Она сама не понимала, почему её голос звучит так звонко и спокойно. Казалось, что после пятнадцати часов пытки она сможет только шептать или хрипеть. Белль всё-таки открыла глаза, скользнула взглядом по белому потолку палаты, тонкой трубке капельницы. Интересно, когда ей разрешат встать и принять душ? Белль подавила желание закрыть глаза снова. Заснуть. Оттянуть момент встречи со своей дочерью. Потому что ей страшно. Сможет ли она полюбитьребёнка, отца которого предпочла вычеркнуть из памяти, так же как вычеркнула его когда-то из своей жизни? Ребёнка, который был зачат в отношениях, построенных на обмане? Белль не хотелось отвечать на эти вопросы сейчас, когда она и без того измучена. Но отсрочки ей не дали.

- Семь фунтов живого веса! - провозгласила акушерка таким тоном, словно в этом - её личная заслуга. - Ну, малышка, поздоровайся с мамой.

На грудь Белль водрузили младенца — ещё голенького, но уже отмытого.

- Какая она у вас красавица! - умилённо проворковала акушерка.

Но малышка, вопреки этому утверждению - вопиюще некрасива. Красная сморщенная кожа, опухшие глазки-щёлочки, сплюснутая голова. Голое, беспомощное создание. Оно не может даже поднять на неё глаза, повернуться на бок, подвинуться на сантиметр и прильнуть ртом к соску. Белль осторожно подталкивает дочь к груди и её накрывает волной щемящей жалости. Белль уже не думает о том, любит ли она дочь. Лишь о том, что должна защитить и позаботиться.

- Как вы её назовёте? - интересуется акушерка.

Белль перевела растерянный взгляд с распластавшегося на животе ребёнка на приготовившуюся записывать женщину. Новорождённая настолько не походила на человека, скорее её можно было сравнить с камнем или цветком. Идея называть этот маленький комок плоти по имени казалась Мирабелль абсурдной. Но она понимала, что вопрос задан не из чистого любопытства, и её ответ будет внесён в графу анкеты и свидетельство о рождении её дочери. И Белль произнесла первое, что пришло в голову. Имя своей матери. Ведь детей принято называть в честь кого-то, не так ли?

- Раймонда.

========== Бегом от судьбы ==========

Маленькая Раймонда на редкость спокойный ребёнок. Она не плачет по ночам, днём же может долго лежать в кроватке, созерцая гирлянду из погремушек, и терпеливо дожидаться, когда на неё обратят внимание. Когда Мирабелль перепелёнывает дочь, та трогательно подрагивает согнутыми ручками и ножками и сосредоточенно смотрит на склоняющуюся над ней женщину. С каждым днём девочке всё больше подходит определение «красивая малышка». Раймонда наела круглые щёчки, с ореховых глаз, обрамлённых тёмными ресницами, сошла отёчность и теперь вряд ли кому придёт в голову назвать их маленькими или узкими. Мирабелль любит смотреть, как девочка обхватывает губами большой коричневый сосок и уютно чмокает, скашивая глазки. Иногда Мирабелль вкладывает указательный палец в ладошку дочери и чувствует, как рефлекторно сжимаются маленькие тонкие пальчики. Три недели, проведённые наедине с дочерью, были, если не счастливыми, то умиротворяющими… Но они закончились.

Утром своего первого учебного дня Мирабелль отвозит малышку в детский сад. Няня улыбается дежурной любезной улыбкой, а Мирабелль держит дочь на руках и обещает, что вечером за ней вернётся. «Понимаешь, милая, я не только твоя мама, я ещё студентка. Мне надо учиться, чтобы многое узнать… Получить диплом. Устроиться на хорошую работу… Чтобы ты могла мной гордиться». Раймонда слушает эту речь с серьёзным видом и выдаёт в ответ тихое «эа». Малышку уносят, а Мирабелль стоит у стеклянной двери до тех пор, пока не обнаруживает, что ещё чуть-чуть, и у неё не будет никакого шанса успеть на утреннюю лекцию.

Мирабелль (белль-белль — дребезжит где-то колокольчик) пытается наверстать, что упустила, переписывает вопросы к тренировочным тестам, поднимает руку на семинаре, но где-то на границе её сознания крутится мысль о дочери, проживающей эти часы отдельно от неё. Под покровительством опытной Уинн, на руках у лицензированных нянек, Раймонда, может быть, в большей безопасности, чем рядом со своей неуклюжей мамой. Но сразу по окончанию занятий Мирабелль (дзинь-бом звенит что-то в висках под черепной коробкой) мчится к детскому саду с такой скоростью, словно её дочь находится не на попечении заботливых нянюшек, а в плену у злобного огра.

Мирабелль приходит за сорок минут до обговорённого времени. И, прежде чем уложить свою малышку в коляску, тычется лицом в тёплый детский живот, дует, бормочет нечленораздельное «ух-ты ах-ты бухты-барахты» и сообщает дочери, как по ней скучала. «А ты по мне скучала, маленькая?» Маленькая молчит и растягивает рот в полубессмысленной младенческой улыбке.

Они уже собираются уходить, когда миссис Уинн просит Мирабелль задержаться:

- Мисс Фрэнч, зайдите ко мне в кабинет, нужно уладить кое-какие формальности.

На столе перед директрисой лежит пластиковая папка, вмещающая в себя «Личное дело Раймонды Френч».

- Мисс Фрэнч, я хотела напомнить Вам занести мне копию договора о медицинском страховании Раймонды. Не затягивайте с этим.

- Миссис Уинн, дело в том что…я не знала, что это необходимо.

- Мы не принимаем незастрахованных детей, - директриса поджимает губы. - Это не моя прихоть. Я не хочу, чтобы по вашей вине «Карапузики» потеряли лицензию.

- Признаюсь, - произносит женщина смущённо, - мне и в голову не приходило, что это необходимо. Я даже не знаю с какой стороны подступиться.

У миссис Уинн удивлённо взлетают вверх брови… Странная мама у этой спокойной щекастой малышки. Женщина, похожая больше на девочку, с лёгким нездешним акцентом, ясным взглядом синих глаз. Иностранка, - делает вывод миссис Уинн. И ощущает превосходство, но не неприязнь.

- Мисс Фрэнч, - Уинн решает проявить милосердие и улыбается со всей приветливостью, на которую способна. - Я не думаю, что с этим могут возникнуть какие-нибудь затруднения. Если хотите, я могу дать вам координаты. Или даже устроить вам встречу со своим агентом.

- Я была бы благодарна, - улыбается Мирабелль, слегка покачивая безмятежную Раймонду, уснувшую у неё на руках.

***

Ей снится сон, который она никогда не может вспомнить по пробуждении. Ни лиц, ни мест, ни слов. Только густой похоронный гул колокола. Бом-дон! Бом-дон! Ей кажется, что идёт война, что хоронят умерших. Но что за война, и кто умер — она не знает. Звон отдаляется и превращается в тонкое писклявое пиканье. Тихое, но назойливое. Она открывает глаза и обнаруживает себя одетой, лежащей поверх покрывала в окружении учебников и тетрадей. Настойчиво пищит домофон. Белль — Мирабелль нужна минута, чтобы вспомнить, что к ней должны прийти из страховой компании. Уже пришли. И сейчас уйдут. Если она не откроет. Мирабелль резко вскакивает, бежит к дверям, подносит к уху домофонную трубку. - «Либерти Норд? Да, миссис Фрэнч это я, извините за задержку». Она приоткрывает дверь на лестничную площадку — не хочется, чтобы звонок в дверь разбудил дочь, проверяет ещё раз спящую Раймонду, достаёт папку с документами и оглядывается. Довольно прилично. Мирабелль успевает порадоваться тому, что угол, служащий им спальней отделён от остального помещения плотной портьерой, и вошедший не увидит смятого покрывала и разбросанных на нём книг. Надо ли заранее приготовить деньги? И сколько их всё-таки понадобится? Размышления прерывает глухой звук падающего предмета… Женщина поднимает голову. На пороге стоит человек более всего похожий на Румпельшти… Нет, на мистера Голда, закованного в чёрный костюм и галстук. У его ног лежит опрокинутый портфель. Мужчина опирается на трость, и шарит в воздухе левой рукой, пока не нащупывает косяк. Хочет что-то выговорить, но получается плохо. С дрожащих губ срывается только одно короткое слово «Ты… ты… ты…»

Ей требуется полминуты, чтобы понять, что это не случайное сходство, не игра света и тени, не призрак, не галлюцинация.

Румпельштильцхен стоит в дверях и смотрит на неё, широко распахнув глаза. Говорит прерывисто и хрипло:

- Ты… счастье…я думал о тебе…не надеялся увидеть… счастье видеть тебя… - Румпельштильцхен шумно вдыхает и пытается изъяснятся более связно:

- Белль, милая, мне так многое нужно тебе сказать…

По тому как дрожит его голос, Мирабелль (Никакой Белль тут нет!) понимает, что он может заплакать в любую секунду. Крокодил.

- Уходи, - она говорит довольно тихо, опасаясь разбудить малышку. - Ко мне должны прийти из страховой. Уходи, Румпельштильцхен, тебе здесь не место.

Он хмурится, отрывает, наконец, ладонь от косяка, трёт наморщенный лоб, точно пытаясь припомнить что-то давно забытое. Вид у него растерянный и счастливый.

- Это я… Я из «Либерти Норд», - Румпельштильцхен достаёт из кармана пиджака сложенный вчетверо густо исписанный лист и читает вслух: - «М. Фрэнч, впервые, на ребёнка с мед. сопровождением, возможно на мать.» - поднимает глаза, жадно вглядывается в её лицо, говорит довольно бессвязно: - Эм. Френч. Белль. Я не думал… Ребёнок — у тебя же нет… - мужчина обрывает сам себя. Оглядывает комнату, разыскивая следы чьего-то присутствия. - Ты же не…

Белль мучительно подбирает слова. Здесь нет магии, и она не может подчинить его с помощью кинжала. Или прогнать силой. Силой не выйдет, у неё есть только слова. Надо подобрать правильные, чтобы стёрли с его лица это неуместное счастье, чтобы прошло его слишком явное облегчение от того, что «она же не…» Да, не замужем. Слов не должно быть много, но они должны быть точными.

- Ты всё подстроил, - нет, не те.

- Я не знал, Белль. Это просто работа, - он отводит глаза, словно пойманный на чём-то постыдном.

Ей причиняет боль звук собственного имени, и она ощупью ищет, как причинить боль ему.

- Я вас не хочу знать, - она хочет, чтобы это прозвучало максимально равнодушно. Хорошо, что Раймонда спит. Иначе Белль (нет, Мирабелль! Белль умерла, сдохла, бросилась с башни!) непременно сорвалась бы в крик, хотя и знает, что равнодушием можно ранить больше. - Я ждала специалиста, чтобы оформить страховку, и ваш спектакль мне неинтересен. Я считаю нужным позвонить в «Либерти Норд» и доложить о вашей… - она сглатывает, - грубости и некомпетентности, мистер… Голд.

Мужчина, стоящий в дверном проёме, смотрит в пол, крепче сжимает ручку трости, наклоняется, поднимая упавший портфель. Когда он снова поднимает голову, его глаза кажутся покрытыми коркой льда. Но он не уходит, как она надеялась, а обращает на неё свой тяжёлый взгляд:

- Прошу прощения, миссис Фрэнч. - он делает шаг вперёд, входя квартиру. Лицо, которое ещё недавно было смущённым, счастливым, виноватым, кажется маской, не выражающей никаких эмоций. - Вы впервые заключаете договор медицинского страхования?

- Впервые, - Белль сама не замечает, как включается в игру. Почему бы и нет. Ей в любом случае надо оформить страховку до понедельника. Он ждёт её смятения? Что она будет биться в истерике? Не дождётся.

- У нас есть несколько видов страхования — частично покрывающие медицинские расходы и полностью… - он говорит долго, подробно, называя суммы, указывая на разные возможности.

Белль пытается ухватить смысл его несколько монотонной речи. Насколько она понимает, чтобы удовлетворить требования миссис Уинн, ей надо заплатить относительно немного. Пока Белль обдумывает вопрос, так ли необходимы профилактические осмотры, ей довольно легко не фиксироваться на мысли, что сейчас она стоит лицом к лицу со своим мужем. В Анволии, - рассуждает Белль. - никому бы не пришло в голову звать лекаря просто «на всякий случай». Если с Раймондой будет не в порядке, я же пойму? - спрашивает она себя, а вслух говорит:

- Собственно, страховка мне нужна для того, чтобы уладить одну формальность. У моего ребёнка нет проблем со здоровьем.

Стоящий рядом человек недобро щурится, и предлагает перейти к оформлению документов.

Белль жестом указывает ему на стул, и Румпельштильцхен, хотя сейчас, когда он смотрит на неё без привычной нежности, ей проще называть его Голдом, протирает матерчатым носовым платком столешницу, раскладывает на ней бумаги и только потом садится.

Мужчина переписывает данные из метрики Раймонды и паспорта миссис Френч. Затем следует длинный ряд вопросов анкеты — Голд задаёт их совершенно бесстрастно, но именно эта подчёркнутая отрешённость подсказывает Белль, насколько он не в своей тарелке. Он склоняется над бумагами, занося данные во все три экземпляра договора. На застывшем лице морщины кажутся незаметней и тоньше. Полиэстеровый костюм выглядит старомодным, плохо сидит в плечах и неловко топорщится на груди, когда его владелец поднимает руки. Румпельштильцхен проставляет галочки в анкете, слишком сильно сжимая оранжевую ручку. Во внезапной тишине слышно, как её кончик скребёт бумагу. Наконец, он заканчивает.

- Вы должны поставить свою подпись в трёх местах: здесь, на первой и на последней страницах. И так на всех экземплярах, - поясняет он.

Белль берёт ещё горячую от пальцев Голда ручку. Мужчина, которого она так долго считала своей истинной любовью, медленно массирует себе правое запястье и отстранёно разъясняет миссис Френч, как расплачиваться: сначала за два месяца вперёд, а потом вносить по двести долларов каждый месяц. В квитанции надо указывать дату и номер договора. Белль кивает и протягивает ему четыре сложенные купюры. Она ждёт, когда Румпельштильцхен заберёт их: он же сам сказал, что это “просто работа”. Но мужчина словно оцепенел, и только когда тишину прерывает тихий плач проснувшейся Раймонды, глухо произносит, не поднимая взгляда:

- Оставь.

Белль хочет уйти к дочери, взять её на руки, утешить, но не двигается с места.

Он смотрит в сторону задёрнутой занавеси.

- Я хотел бы помогать тебе и… девочке. Хотя бы материально. Время от времени. Может быть, когда-нибудь…

- Не всё можно купить за деньги, - перебивает его Белль резко. - Спасибо, мистер Голд, если мне понадобятся ваши услуги, я непременно свяжусь с вами.

Мистер Голд, её муж, человек-чудовище Румпельштильцхен, разворачивается к ней спиной. Идёт нарочито медленно, словно надеется на то, что его остановят раньше, чем он покинет этот дом. Белль смотрит на проступающие под пиджаком ссутуленные лопатки и ищет слова, которые навсегда оградят её от встреч с ним. Находит и отправляет следом:

- Я никогда тебя не прощу!

Он отвечает, не оборачиваясь, не меняя ритма шагов, голосом сухим и тусклым:

- Ещё вопрос, смогу ли я тебя простить.

========== Шелуха ==========

Комментарий к Шелуха

Эта глава посвящается fragile_mari, с благодарностью.

Среди пачки квитанций обнаружилась визитная карточка. Синие буквы обещали все виды медицинского страхования и информировали, что компания «Либерти Норд» уже шестьдесят лет не тонет в море бизнеса. На оборотной стороне начертан синими чернилами телефонный номер и два слова «Адам Голд». Белль не без труда вспомнила, что ложная память проклятия, насланного Реджиной, когда-то дала Румпельштильцхену это имя. Она не собиралась звонить. Уж точно нет. Но теперь Голд знает, где она живёт, знает про Раймонду… А значит, явится снова, будет умолять, просить, уверять, что изменился. Этого следовало ожидать. Белль даже размышляла о возможности сменить квартиру. Но Румпельштильцхен не пришёл ни на следующий день, ни днём позже, ни через неделю, ни через две… Она беспокоилась напрасно. Никто не мешал ей прятаться за личиной Мирабелль и проживать в новом городе свою новую жизнь. Насыщенную, интересную, счастливую. И придуманную.

- Мирабелль! Мирабелль!

Белль не сразу понимает, что это зовут её. С трудом выныривает из своих мыслей и фокусирует взгляд на склонившемся над ней юноше. Что-то слишком часто она отключается в последние дни.

- Вот я вижу, ты одна ешь, решил составить тебе компанию, - улыбается ей однокурсник. - Не занято?

- Нет, - слегка кивает Белль. - Садись, если хочешь.

Они с Робертом ходят в одну группу на фотодело и историю английской литературы. Роберт из тех немногих студентов, что действительно хотят учиться.

- Эти твои портреты на синем фоне — знаешь, это что-то. Вроде свет никакой, сплошные тени, а всё-таки здорово у тебя получается.

- Эээ. Спасибо.

Она склоняется над тарелкой, с преувеличенным интересом разглядывает рагу. Белль тягостно поддерживать разговор. Хотя Роберт здесь не причём. Он неплохой. Забавный, смешливый и настоящий. Вот в чём разница между ними — Роберт настоящий, а она нет. Белль вдруг напоминает себе жителей проклятого Сторибрука, завязших во времени, как мухи в меду. С чужими именами. Со стёртыми воспоминаниями. Только ей никто не калечил память колдовством. Она сама предпочла забыть своё прошлое. Забыть себя. Забыть его. Или это одно и то же? Почему Румпельштильцхен не вернулся? Он смотрел на неё так, словно нашёл давно утерянное сокровище. Будто в ней — весь свет мира. Он был готов длить их встречу, даже когда она его унизила — а он её не унижал своей ложью? — он пытался придумать предлог для того, чтобы увидеться вновь, и, уходя, казалось, так хотел остаться с ней рядом. Почему же он не возвращается?

Смогу ли я тебя простить?

За что её прощать? Разве она делала что-то плохое? Спасла своё королевство от огров, спасла деревню от чудовищного ягуая, спасла Сторибрук от тёмного мага…

Так ты этого хочешь? Победить чудовище? Вернуться домой героиней?

- Ты не идёшь на занятия? - возвращает её к жизни голос Роберта.

Перерыв заканчивается, а Роберт смущён её внезапной необщительностью, понимает Белль (или Мирабелль? Имена много значат). Надо бы выдавить из себя что-нибудь похожее на улыбку. Если получится. Белль поднимает глаза:

- Мне надо зайти в библиотеку, после на живопись. Спасибо за компанию, Роб.

Занятия по живописи в шернберском общественном колледже очень отличаются от уроков изящных искусств в анволийском дворце — они не должны рисовать линии, очерчивать границы предметов, создавать объёмы бликами и тенями. Задача студентов - научиться видеть и фиксировать цвет. Их работы — мозаика из пятен — одновременно и отражающая, и разрушающая предметность мира.

Румпельштильцхен, зачем ты собираешь все эти волшебные предметы? Ты и без них владеешь могущественной магией.

Почему Белль так волнует то, что Румпельштильцхен больше не пытается её вернуть? Зачем ей нужно добавлять к коллекции его извинений ещё одну бесплодную попытку “всё объяснить”? Приди он, что бы она ему ответила? Ничего из того, что он хотел услышать. В очередной раз причинила бы ему боль. Белль приходится бороться с внезапной избирательностью памяти и напоминать себе о том, что Румпельштильцхен её предал. Вручил ей свой кинжал со словами о доверии. А потом подменил на фальшивый.

Только зачем она приняла этот страшный дар? Владеть предметом, несущим на себе печать самой чёрной магии, предметом, который превращает другого человека в раба… Её любимого человека. Это… не было предательством? Слишком много вопросов, ответов же вовсе нет. Когда Румпель подменил кинжал? Сразу? Или после того, как она впервые им воспользовалась? Вцепилась в инкрустированную ручку и потребовала делать, как она велит и никак иначе. А после попыталась его убить. И, увидев кровь, расплакалась от нахлынувшего раскаяния. И тёмный сердцем раб кинжала осушил её слёзы, сжал в объятии, провел рукой по волосам. Достаточно было сказать «прости». Но ведь она бы могла и не говорить, это бы ничего не изменило. Я понимаю. Румпель действительно понимал. Потому что и сам не мог справиться с искушением властью. Как и она…

Белль трясёт головой. У неё не получается это контролировать. Мысли и воспоминания накрывают её как волны. Откатываются, дают побыть довольной жизнью и собой прекраснодушной Мирабелль — и настигают снова, так внезапно, что она может забыть, что за книгу читает, остановиться посреди улицы, прервать разговор.

***

Белль идёт, толкая перед собой коляску, и сейчас, сжимая в ладонях чёрный пластик ручки, понимает, что свободна от рвущей душу в лоскуты раздвоенности. Словно наконец обрела недостающую ей точку опоры. Белль не знает насколько правильно, что её опорой становится существо, которое пока не в состоянии и дня прожить без чужой заботы. Белль смотрит на спящую дочь и улыбается своим мыслям. Когда-то, давным-давно, Белль сказали, что любовь это слабость. И она просто приняла это на веру. Как же она ошибалась. Любовь это сила. Страшная сила, которая может сметать на своём пути города и страны, ненароком разрушая целые миры.

Раймонда открывает глаза.

- Здравствуй, малышка! - склоняется над ней Белль.

В ответ Раймонда выдаёт весь свой репертуар. Помимо ставших уже привычными «ааа» и «аэ» недавно в её лексиконе появились «ага» и «лэ».

Коляска легко катится по тротуару, ветер приносит откуда-то запахи пожухлой травы, перепревших листьев, со свистом проносятся мимо автомобили.

Белль вытирает слюну с подбородка малышки.

- Знаешь, милая, я расскажу тебе сказку…

«Эээ», «эга».

Теперь их общение даже в чём-то похоже на диалог. Впрочем, маленькая Раймонда любит, когда с ней беседуют и пока совершенно неважно о чём.

Малышка, кажется, засыпает. Пора поворачивать к дому. Щёки Белль мокры от слёз, но женщина не замечает этого. Лицо её не искажено плачем, дыхание не сбито, просто из глаз течёт солёная вода. Белль спешит домой, ей предстоит переделать ещё много дел: покормить и искупать Раймонду, отредактировать фото для следующего занятия, приготовить что-нибудь себе…

Её руку, покоящуюся на чёрном пластике, сжимают горячие шершавые пальцы. Всего на миг. Как ему удалось подойти бесшумно? Белль отстраняется. Она не поднимает глаз и по-прежнему смотрит только на спящую в коляске маленькую девочку.

- Прости. Тебя не было дома, - будто это что-то объясняет. - Белль. Выслушай меня, пожалуйста, это важно.

Она не смотрит на него, но ощущает его близость. Молчит, чуть покачивает коляску, кивает головой.

- Эта страна огромна. Шернбер — я даже никогда не слышал о существовании такого города. А когда приехал сюда, не собирался здесь задерживаться, так получилось. Я не знаю, почему ты здесь, - Румпельштильцхен говорит слишком торопливо, сминая окончания слов, словно боится, что его перебьют, - но тут живёт почти сто тысяч человек, есть, по меньшей мере, четыре крупных страховых компании, и в «Либерти Норд» - десятки агентов. Мы не должны были встретиться. Мы бы никогда не встретились. - он замолкает, чтобы вдохнуть. - Есть только одно объяснение. Это судьба. С ней спорить себе дороже, - его голос всего на несколько мгновений обретает оттенок былой насмешливости. - Если бы мы…

Румпельштильцхен не договаривает. Он стоит рядом с ней, очень близко, почти касаясь, стоит и слушает её молчание.

Белль поднимает глаза, смотрит в лицо, вдруг оказавшееся так близко. Белль хочет задать только один вопрос, но спрашивает совсем другое:

- Почему тебя не было так долго?

Дыхание Белль касается его лица белым облачком пара.

- Я не мог.

Белль видит усталую безнадёжность его взгляда, тени под глазами, маленькие трещинки на сухих губах.

- Ты теперь совсем человек?

Румпельштильцхен сглатывает:

- Я человек. Но… - он говорит тяжело и медленно, словно выносит себе приговор. - я совсем не тот человек, каким был когда-то. И не такой, каким ты была бы рада меня видеть.

Белль резко втягивает воздух. И решается выговорить то, с чего хотела начать разговор:

- Румпель, ты… Ты сказал тогда, что не знаешь, сможешь ли простить…

Он перебивает её, не давая договорить:

- Я так не думал.

Прежде, чем она успевает возразить, накрывает её рот своим. И Белль чувствует, что от неё, как шелуха, отлетают разочарование, обида, боль и все те пустые, лживые и злые слова, что звучали между ними. Румпельштильцхен отстраняется от её губ, и она снова сталкивается с безнадёжностью, столь ясно читаемой в его взгляде.

Никто, никогда не сможет полюбить меня.

- Ну же… Целуй ещё.

========== Там, за поворотом ==========

Маленькую Раймонду никогда не мучили колики, её щеки не покрывались красной диатезной коркой, она не плакала без причины, не требовала, чтобы её укачивали перед сном и держали на руках всё время, что она бодрствует. Раймонду было легко любить. Во всяком случае, пока она лежала в кроватке и ползала по манежу. Но едва малышка вышла из младенческого возраста, всё переменилось.

Вот и сейчас девочка сидит на полу, обхватив ногами большую кастрюлю. В каждой руке у неё по крышке. В левой маленькая, во второй - подходящая по размеру. Кроха по очереди примеряет их. Дзинь! - падает на дно маленькая. Раймонда вслушивается, восхищённо приоткрыв рот, и тут же обрушивает на кастрюлю вторую. Блямс! Блямс! В глазах девочки выражение абсолютного восторга.

Белль почти не слышит этих дребезжащих и грохочущий звуков. Она поглощена своими переживаниями, изливающимися в чуть сбивчивый, но пламенный рассказ. «Самая низкая оценка… Ты понимаешь, что это значит?» - заканчивает Белль-Мирабелль свою речь и вопросительно смотрит на мужа. Румпельштильцхен развалившись сидит за столом и ковыряется в том, что осталось от лазаньи. Выуживает вилкой оранжевые морковные кусочки и складывает их в горку. Белль повторяет свой вопрос.

- Да, конечно.

- Что именно «конечно»?

Он смотрит на неё тепло, в уголках губ прячется рассеянная улыбка:

- Пусть играет.

Белль давится словами. Румпель её не слышал. Отгородился, как от шумового загрязнения не от металлического лязганья крышки по кастрюле, а от неё. Опять был где-то далеко, как во времена, когда часами сидел за прялкой и смотрел на вращающееся колесо. Любовь — это тайна. Так она говорила в ту пору. До того, как устала от тайн, которые никак не удаётся разгадать, от вопросов, ответы на которые лучше не знать.

- Ты меня не слушал.

- Прости, - голос звучит вовсе не виновато, но Белль решается снова:

- Я тебе рассказывала, что мистер Саймонс меня невзлюбил.

- Значит, меня тебе мало, - Румпельштильцхен сгребает образовавшуюся на тарелке морковную горку и отправляет её прямиком в рот.

- С тобой невозможно серьёзно разговаривать…

- Недавно ты жаловалась, что я слишком серьёзный, - он так и не растерял до конца своей расслабленной рассеянности. - Милая, я просто не знаю, как тебе угодить.

- Мне не надо угождать, - Белль покосилась на дочь, которая встала и, по-прежнему зажимая в руке крышку, пошла вдоль стены в сторону ванной. По пути Раймонда пробовала звякать жестяной крышкой о стены и была явно разочарована тем, что не выходит гулкого «дзинь!» - Когда любишь, такие вещи сами собой выходят.

Румпельштильцхен тихонько вздыхает, не находя слов для ответа. Белль ждёт… Она не знает чего. Ей обидно, что Румпель смотрит на неё, как на милое дитя, чьи слова можно слушать, словно музыку, не воспринимая смысла. Чьи проблемы решаются с помощью шуток и улыбок. Но её жизнь, её новая жизнь, в которой старому мужу всё-таки нашлось место, не была детской прихотью или игрой. Право начать с начала на новом месте она выцарапывала у судьбы, ломая ногти и раздирая руки в кровь. Она заплатила за это разлукой со всем, что ей было хоть как-то привычно, бессонными ночами, проведёнными над учебниками, столкновением с десятками обычаев этого мира, справляться с соблюдением которых было довольно трудно. Это был путь, который ей пришлось пройти самой, в одиночестве. Ей, конечно, помогали и Эмма, и Мери-Маргарет, постаравшиеся подготовить её к реалиям жизни за чертой. Но никто не одобрял её решения, даже Руби, твердившая заученно, что всё будет хорошо. Учёба в колледже была не просто приключением — инвестицией в саму себя. Оценки за тесты, мнения преподавателей… Это было важным. Это было её настоящим. Настоящим, которое должно было обрести правильность и полноту теперь, когда она перестала бояться своего прошлого. Белль больно от того, что Румпельштильцхен не замечает этого, больно от необходимости объяснять, то, что и так слишком ясно. Белль видит, что этот человек счастлив одним её присутствием рядом, видит как Румпельштильцхен терпелив и мелочно заботлив с их дочерью. Белль смогла, наконец, разглядеть в нём и прятавшуюся за беспокойством нежность, и ту готовность к всепрощению, которой, пожалуй, нет в ней самой. Но ей этого мало. Пусть сама Белль не в силах простить Румпельштильцхена до конца. Пусть не может, как ни старается, его понять, но ведь и отвергнуть тоже не может, не сможет уже никогда. И ей очень нужно его понимание. Сейчас, и во все последующие дни.

Румпельштильцхен, откладывает вилку, встаёт, говорит что-то настолько тихо, что нельзя разобрать, обращается он к кому-то или просто бормочет себе под нос по привычке, усвоенной за годы одиночества, и следует за Раймондой в ванную. Какое-то время Белль вслушивается в басовитые интонации дочери, и тихие, увещевающие - её отца. Тянется к тарелке - убрать, но передумывает. Раскрывает конспект и скользит глазами по словам. Вникать в их смысл мешает застрявший в горле ком. Она злится на профессора Саймонса, который объясняет свой предмет так, что это помогает только запутаться, а не разобраться, злится на Румпельштильцхена, даже не потрудившегося выслушать её, злится на себя. Несмотря на несмолкающие в ванной звуки ударов металла о кафель, Белль слышит или чувствует негромкий стук трости и мягкий шорох шагов. Молодая женщина ниже наклоняет голову, чтобы тень от спадающих на лоб волос не дала ему разглядеть её лицо.

- Белль, - он пододвигает стул и присаживается рядом.

- Ну, я виноват.

Белль не откликается, только ниже склоняя голову над страницей.

- Скажи мне снова, что это за предмет такой.

Не дождавшись ответа, Румпельштильцхен нежно дёргает девушку за мочку уха.

- Зачем тебе? - глухо шепчет та.

- Вдруг я чем-то смогу помочь.

- Формальная логика, - всхлипывает Белль и взрывается. - Если я не закрою этот семестр — значит предыдущие полтора года — зря напрягалась… Неужели тебе всё равно?

- Нет, нет, - поспешно возражает мужчина, и Белль не уверена в его искренности. - Я просто мысли не допускал, что ты можешь не справиться, вот и… Но, мне кажется, - голос Румпельштильцхена звучит неуверенно, - я что-то такое помню. Хочешь, попробуем разобраться вместе?

Белль позволяет ему убрать волосы с её лица, нежно погладить по плечу, подвинуть к себе тетрадь с задачами. Румпельштильцхен останавливает палец на верхней строчке, шевелит губами, но кажется странно смущённым. Уж это Белль может прочесть по его лицу:

- Ну, Румпель, - вздыхает она. - Признавайся, что натворил.

- Ничего, - бывший маг замолкает и после паузы добавляет беспечно-равнодушным тоном: - Хотел кое о чём тебя попросить, но сегодня явно неподходящий момент.

Белль ненавидит эти увёртки, эти секреты, эти повадки пристыженного чудовища.

- Никогда. Не. Будет. Подходящего. Момента, - раздельно произносит она. - Выкладывай сейчас.

Теперь его очередь прятать глаза. Но он, всё же, встаёт, лезет в карман брюк и достаёт оттуда маленькую коробочку, в которой лежит гладкое обручальное кольцо.

- Мне было бы приятно, если бы ты носила его, - он всё ещё избегает встречаться с ней взглядом. - Я полагаю, то, что я дарил тебе на свадьбе, постигла та же участь, что и моё. Но с этим, будь уверена, такой казус не случится, - заканчивает Румпельштильцхен почти игриво.

- Почему? - непонимающе переспрашивает Белль.

- Это точно не превратится в солому, - он напряжённо улыбается. - На него есть чек и гарантия.

Румпельштильцхен надеется, что Белль рассмеётся шутке, а не станет в очередной раз говорить справедливые, но ранящие слова о том доверии, которого между ними больше не будет. Но вместо этого Белль сжимает его в объятьях, касается губами шеи, трётся щекой о его плечо, легко выдыхая имя: «Румпель!» Он думает, какой всё-таки непредсказуемой бывает его принцесса, и прижимает Белль к себе в стремлении продлить её внезапную нежность.