Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
Сразу скажу — я
подробнее ...
довольно-таки не сразу «врубился» в весь этот хитроупный расклад (из-за которого автор видимо проделал просто титаническую работу) и в описания жизни всех эти «коронованных тушек» Лео ...(польды, Людовики и пр) начали складываться в немного понятную картину только (где-то) к тому №2. И как ни странно — но «в одолении данного цикла» мне очень помог тов.Стариков (с его: «Геополитика, как это делается) где и был вполне подробно расписан весь «реальный расклад» времен ...надцатого века))
В противном же случае, не являясь большим поклонником «средневековых тем» (и довольно посредственно участь в школе)) весьма трудно понять кто (из указанных персоналий) занимает какое место, и что это (блин) за государство вобсЧще?))
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (озвучивающего «общую партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Впрочем нельзя не заметить и тот (многократно повторяемый мной) факт, что «весь рассказ об этом персонаже» все же НЕ свелся к очередному описанию «гламурно-понтовой» императрицы (сотворенной в «наивно-розовой вере», в подростковом стиле с большим непробиваемым апломбом)) А ведь это именно то — чего я изначально опасался (открывая часть первую))
Габриэль Гарсиа Маркес
Мужчина, приходящий с дождем
Всякий раз, начиная внимать дождю, она испытывала подобную тревогу и беспокойство. Ей чудилось, как скрипит железная решетка садовых ворот, чудились саженные и крадущиеся мужские шаги по вымощенной кирпичом дорожке, чудился шорох грубых подошв по земле прямо возле порога. Вереницу бесконечных вечеров провела она в ожидании его — мужчины, который постучит в ее дверь. Позднее же, постепенно начиная постигать язык дождя и разгадывать его бесчисленные и зачастую необыкновенно загадочные звуки, она осознала, что предполагаемый гость не явится уже никогда, и решила отучаться от своего ожидания. Это решение было принято ею пять лет тому назад в дождливую и ветреную сентябрьскую ночь и явилось окончательным. Всерьез поразмышляв о своей жизни, она сказала себе: «Всё, довольно, а то мне так и предстоит состариться в ожидании». И вот с того самого дня звучание дождя стало иным, а шум мужских сапог по вымощенной кирпичом дорожке заменили другие звуки.
Но, разумеется, невзирая на то, что ее решение было окончательным, временами в дождливую ночь вновь скрипели петли ворот, и мужчина переступал порог ее дома, счищая перед этим грязь со своих сапог. Однако она уже обрела способность уходить с головой в иные мысли и воспоминания, которые ей навевал дождь. И в подобные ночи она внимала рождественским псалмам, звучавшим еще на то самое Рождество, которое она встречала, когда ей было пятнадцать лет, обучая своего любимого попугайчика основам катехизиса; в шуме дождя она различала звучание граммофона, проданного старьевщику по смерти последнего мужчины в их семье. Она умела выбирать из дождя звуки, плутавшие по отдаленному и недавнему прошлому их дома, и самые родные и близкие для себя голоса, звучавшие чисто и ясно.
Все это стало для нее уже настолько привычным, что она пережила настоящий шок от явленного ей чуда, когда мужчина, столь часто отворявший ворота ее дома в ее мечтах, на самом деле прошел по дорожке, вымощенной кирпичом и, кашлянув возле порога, дважды постучал в дверь. На ее лице при этом отобразились тревога и смятение; руки еле заметно дрогнули, а голова повернулась в ту сторону, где сидела другая женщина.
И ее губы прошептали:
— Это он, он все-таки появился!
Другая женщина восседала за столом, опираясь локтями на его массивные, скверно оструганные доски и, казалось, была выхвачена этим стуком из мрачного, но отрадного покоя и ввергнута в пучину непонятного и терзавшего ее волнения. Она отвела свой взгляд от лампы и чуть слышно поинтересовалась:
— И кто ж бы это мог быть — в такой час?
И она услышала в ответ слова, что были произнесены голосом, вновь обретшим уверенность, и что зрели уже на протяжении нескончаемых лет:
— Теперь это совсем не важно. Кто бы там ни появился, я полагаю, что он вымок до последней нитки и вдобавок продрог до самых костей.
Другая женщина поднялась из-за стола, в то время как первая пристально провожала ее взглядом. По пути она взяла лампу и устремилась в коридор. Из утопавшей во мраке гостиной еще пронзительнее доносились шум дождя и стенание ветра; сквозь них отчетливо слышалась поступь ушедшей женщины. Ее шаги удалялись, сбиваясь на всех трещинах и выбоинах, имевшихся в вымощенных кирпичом полах прихожей и галереи. А потом раздался чуть слышный металлический звон — это лампа, подвешиваемая на крюк возле двери, коснулась стены; вскоре донеслось скрипение проржавевших петель засова.
Кроме звучавших в отдалении неразборчивых голосов, она в первый миг не услышала ровным счетом ничего. Голоса казались невероятно далекими, а потому — счастливыми; они словно беседовали о Рождестве, тихо распевая торжественные псалмы и попутно обучая попугайчика основам катехизиса, — при этом она в воображении предстала себе самой сидящей на винной бочке. Чуть погодя во дворе тягуче запели колеса — это ее отец Лаурел растворил обе створки ворот, пропуская телегу, влекомую двумя волами. Прозвучал голос Женевьевы, по своему обыкновению беспорядочно метавшейся по дому, сообщая всем и каждому о том, что «постоянно, ну просто постоянно эта ужасная ванная кем-то занята». А потом принял эстафету отец, огласивший воздух отборной казарменной матерщиной, умудряясь при этом бить влет проносящихся ласточек, причем из того самого ружья, с каким во времена последней гражданской войны ему удалось в одиночку расколошматить целую дивизию правительственных войск... У нее промелькнула мысль, что, вероятно, и на сей раз все завершится как обычно, даже толком не начавшись, на пресловутом стуке в дверь и, как то не раз уже бывало, сгинет с последними звуками потрепанных сапог по дорожке из кирпича; ей подумалось, что стоит лишь сейчас той, другой женщине, отворить дверь — и за нею никого и ничего не окажется, за исключением влажных от дождя керамических ваз, цветов да еще наводящий тоску безлюдной улицы.
Но тут слуха ее вновь достигли голоса, принадлежащие уже иной
Последние комментарии
1 минута назад
20 минут 16 секунд назад
2 часов 17 минут назад
11 часов 9 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад