Авианосцы [Владимир Ильич Контровский] (fb2) читать онлайн
- Авианосцы (а.с. Петли времени -2) (и.с. Военная фантастика) 5.01 Мб, 348с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Владимир Ильич Контровский
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Владимир Контровский Авианосцы.
Si vis pacem, para bellum[1]
ПРОЛОГ
Экономист Дитмар Зееберг ошибался, полагая, что настоящей войны никогда более не будет – прав оказался Карл Дениц, офицер флота кайзера. Не успели ещё просохнуть чернила на многостороннем мирном договоре, подписанном в Роттердаме, как на планете начал вызревать новый глобальный конфликт, непримиримый и беспощадный. Видимо, не совсем ещё осевшие дым и пыль от многочисленных взрывов на полях Европы и не окончательно рассеявшиеся удушливые облака боевых газов, загадившие её небо во время Мировой войны, помешали заокеанским наблюдателям разглядеть, что же именно вызревает на руинах Российской империи. Впрочем, вряд ли стоит обвинять их в недостатке прозорливости: мало ли всевозможных революций, мятежей и бунтов знала история человечества? Что тут такого небывалого-особенного? Сколько раз беснующиеся толпы обездоленных, смяв защитников трона, рубили головы царям-королям, вешали на любой мало-мальски подходящей приспособе бояр-дворян, азартно делили злато-серебро, задирали юбки вопящим княгиням-герцогиням, жгли дворцы-хоромы и радостно кричали: «Свобода! Свобода!», страстно веруя при этом – наконец-то сбылось-свершилось! А после жуткой всемирной бойни где только не заполыхало: и в Германии, и в бывшей Австро-Венгрии, и в Турции… Не ошибаются только богоравные (и то не всегда). Новоявленные властители мира, единственные реальные победители в Мировой войне, навязавшие планете свою систему ценностей и уже примерявшие на себя венец вершителей судеб человечества, оказались близорукими: они успокоились, получив сиюминутную выгоду от ослабления Британии и Германии, нейтрализации Франции и от устранения с мировой арены России – сильного соперника в беспощадной грызне за привычные приоритеты: за территории, природные богатства, за сферы влияния и приложения капитала. И в конечном счёте – за мировое господство, за этот древнейший и самый заманчивый приз, которым грезили как целые народы, так и отдельные личности в течение веков и тысячелетий. Не было никаких серьёзных попыток вмешаться в гражданскую войну в России на стороне кого бы то ни было – монархистов, республиканцев, военных вождей-диктаторов или социалистов-большевиков. Соединённые Штаты устраивал любой исход этой войны, а у европейских держав – Англии, Германии, Франции, – переваривавших не слишком вкусные для них итоги Мировой войны, до России не доходили руки (разобраться бы со своими внутренними делами). Против России не могли и не стали воевать, впервые столкнувшись в двадцатом веке с первобытной свирепой готовностью целого народа умирать и убивать во имя светлых идеалов, в которые этот народ истово уверовал. Народ огромной страны, называвшейся Россия, веками бредущий по колено в грязи и крови, отмахивающийся топорами и рогатинами от накатывавшихся на него со всех сторон света разномастных орд завоевателей – норманнов, печенегов, половцев, монголов, тевтонов, поляков, шведов, французов; народ, отогревавший орущих от голода детей у огня горящих изб, подожжённых вражьими ядрами; народ, прятавший под лохмотьями исполосованные барским кнутом спины, под длинными рукавами стёртые кандалами запястья и под надвинутыми на лицо шапками вырванные палаческими клещами ноздри; народ, продаваемый и покупаемый, замордованный до потери страха смерти, но всё-таки сохранивший в самой глубине души своей святую и наивно-детскую веру в торжество справедливости для всех – этот народ поверил новоявленным пророкам и пошёл за ними. И в Германии всё вышло не так, как планировали проектировщики послевоенного мироустройства. Кайзеровская Германия вкусила сладость великой морской победы над непобедимой доселе Британией, но не смогла насладиться этой своей победой – законная добыча хищника была вырвана у него прямо из пасти, – и гордость воинственного народа, издревле огнём и мечом проходившего по землям всей Европы, требовала возмездия. Обе страны – и Германия, и Россия, – внешне являвшие собой конституционную монархию и «народную» республику, на деле были жёстко структурированными военно-феодальными образованиями, подчинёнными одной-единственной цели: сбросить с шеи золотую петлю, такую красивую на вид, и такую убийственную на деле. И невдомёк был экономистам и социологам американских исследовательских центров, кропотливо подбиравшим ярлыки для новой Германии и новой России, что в обеих этих странах почти бессознательно была реализована попытка воспротивиться тотальному господству принципа «Всё продаётся, и всё покупается». И эти страны неизбежно должны были стать союзниками. У истории и социальной эволюции в запасе уйма времени – его хватает на всё, в том числе и на многочисленные пробы и ошибки.
* * *
Чудовищный нарыв набухал. Старушка Европа, только-только оправившаяся от шока мирового экономического кризиса, прихорашивалась, примеряла украшения, строго оценивая, подходят ли они к новому фасону платья, и дегустировала пьянящие творения виноделов Италии и Франции под томные голоса шепчущих о любви певиц и под пронзительные синкопы пришедшего из-за океана джаза. Cнова наполнялись публикой рестораны и казино, театры и музеи; аромат тонких духов дополнял очарование женских лиц на пляжах Ривьеры и Майами. Белокурые лайнеры резали голубую океанскую синь, и чистая публика в роскошных каютах этих плавучих дворцов наслаждалась всеми радостями жизни. Перевели дух и не принадлежавшие к верхним слоям общественной пирамиды, всерьёз уверовав в то, что самое худшее уже позади. Работа приносила деньги, снова обретшие цену, и, сэкономив при рачительном распоряжении семейным бюджетом пару сантимов или пенсов, уже можно было кое-что себе позволить. Самое главное – отступил вызывающий тёмный ужас вопрос: «А что будет завтра?». Трудолюбивое человеческое племя перемогало очередные неурядицы; и вновь строились дома, мосты и дороги; и возделывались поля и сады; и писались картины и книги; и вызывали смех ужимки великих комиков ещё немого кинематографа. «I love you… Te amo… Ich liebe dich… Je vous aime…» – звучало на разных языках древнейшее заклинание, и рождались дети, и как тысячелетия назад их матерей прежде всего волновало, как ребёнок поел и как чихнул. И подросло новое молодое поколение, знавшее о Мировой войне только по рассказам старших, эту войну переживших. А в недрах генеральных штабов (ни в одной стране не существовало Министерства нападения, а были исключительно Министерства обороны) уже ложились на всё терпящую бумагу планы будущих стратегических компаний. Хищные когти разноцветных стрел тянулись через карты, испещрённые условными значками, вонзаясь в очерченные тонкими линиями границ тела стран, именуемых вражескими. В тиши лабораторий люди изощрялись в изобретении наиболее эффективных способов превращения других людей в гниющую органику. И выкатывались на танкодромы всё новые ползающие боевые машины, и стальные цилиндры из стальных труб летели всё дальше и точнее. С голодным клёкотом – выше, дальше, быстрее! – секли воздух пропеллеры летательных аппаратов, предназначенных исключительно для убийства. Грузно сползали в волны морей новые бронированные плавучие чудовища, и командиры подводных лодок разглядывали в перископы залитые огнями пассажирские суда, решая учебную – пока учебную! – задачу встречи торпеды с целью. Под бравурные звуки военных маршей перед трибунами вождей, удовлетворённо взиравших на свои верные войска, печатали шаг бесконечные шеренги; и светились преданностью глаза на молодых лицах солдат; и летели к небесам громкие вопли толпы, впавшей в состояние, близкое к истерическому. И в калькуляциях стратегов многие тысячи этих одётых в военную форму парней (равно как и других, ещё не обмундированных и беззаботно целующихся со смеющимися девушками) уже были внесены в пяти– и шестизначные цифры предполагаемых и приемлемых потерь. Политики и дипломаты (чьи помыслы, вне всяких сомнений, были чисты, как контрастирующая с их элегантными чёрными фраками белизна крахмальных манжет) с отрепетированными улыбками на холёных лицах плели никчёмную вязь невесомых слов, используемых только лишь для сокрытия истинных мыслей, – Лига Наций громогласно убеждала народы в том, что с кошмарами войн покончено на веки вечные. Нарыв рос, пульсировал злой тянущей болью, готовясь лопнуть и затопить всё вокруг кровью и гноем, огнём и чёрным дымом, криками и муками. Беременные снарядами пушки, судорожно дёргаясь, разряжались в Африке и в Азии, но война уже стучалась и в двери европейского дома. Виноградники Арагона ложились под гусеницы итальянских «ансальдо», а марокканская конница жгла андалусийские селения, грабя, насилуя и убивая. Лётчики германского легиона «Кондор» оттачивали боевое мастерство на женщинах и детях Герники. В «безоблачном небе» Испании «Ме-109» столкнулись с «чатос» и «москас»[2], и пилоты Германии и России взглянули друг на друга через паутинные перекрестья прицелов. Русские водители сидели за рычагами быстроходных танков «БТ-7», превративших в окровавленный металлолом моторизованные колонны дуче под Гвадалахарой; и русские советники стояли на боевых мостиках «Либертада» и «Мендеса Нуньеса», наблюдая за стеной огня, взметнувшейся над торпедированным крейсером франкистов «Балеарес». Русские пароходы из Одессы и Петрограда, выгрузив на причалы Картахены, Альмерии и Сантадера ящики с оружием, принимали на борт сотни испанских ребятишек – зарёванные Хосе и Кончиты уплывали в далёкую страну, где им обещали новый дом вместо сожжённого. Однако «испанский конфликт» не повредил крепнущему сотрудничеству Германии и России – два сюзерена решали, чьим непосредственным вассалом будет Испания, не более, а заодно использовали Пиренейский полуостров в качестве полигона. Несколько десятков погибших под «безоблачным небом» с обеих сторон – это такая мелочь, о которой не стоит и упоминать (на любых крупномасштабных учениях в мирное время гибнет больше). Наладившаяся в конце двадцатых – начале тридцатых годов дружба не дала трещины: продолжался интенсивный обмен тактическими разработками и военными технологиями, а с востока в прожорливую утробу кайзеррейха сплошным потоком шло зерно и нефть, цветные металлы и древесина – сырьё, в котором остро нуждалась военная промышленность Германии. Две военизированные державы были нужны друг другу и инстинктивно тянулись друг к другу, отчётливо понимая, что в будущей Мировой войне им предстоит сражаться бок о бок.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ. МЕЖДУ ВОЙНАМИ
Грандиозное сражение линейных флотов в Северном море 7-8 ноября 1916 года завершилось несомненной победой немцев. Тем не менее, Флот Открытого моря понёс тяжёлые потери, а Гранд Флит не был полностью уничтожен: уже к весне семнадцатого года «дредноутный паритет» был восстановлен (вступление в войну Италии, взявшей на себя блокаду Адриатики и нейтрализацию австрийского флота, позволило французам перевести в Северное море шесть лучших линкоров). А летом семнадцатого года должны были вступить в строй четыре новых мощных британских линейных крейсера, и флот Антанты получил бы перевес над Хохзеефлотте. «Мы сражаемся с многоглавой гидрой, – сказал Рейнхардт Шеер во время посещения кайзером Вильгельмсхафена, – которая тут же отращивает новую голову взамен отрубленной». Впрочем, бравый гросс-адмирал не впадал в безнадёжный пессимизм и готов был померяться силами и с объединённым англо-французским флотом, невзирая ни на что.
СОСТАВ ЛИНЕЙНЫХ ФЛОТОВ к весне 1917 года ГЕРМАНИЯ Флот Открытого моря 1-я эскадра линейных кораблей – 4 единицы «Тюринген» (вице-адмирал Бенке), «Гельголанд», «Рейнланд», «Вестфален» 3-я эскадра линейных кораблей – 4 единицы «Фридрих дер Гроссе» (вице-адмирал Сушон), «Кайзер», «Кёниг Альберт», «Принц-регент Луитпольд» 4-я эскадра линейных кораблей – 6 единиц «Баден» (гросс-адмирал Шеер), «Байерн», «Заксен», «Гроссер курфюрст» (контр-адмирал Энгельгардт), «Маркграф», «Кронпринц», 1-я эскадра линейных крейсеров – 6 единиц «Шарнхорст» (адмирал Хиппер), «Гнейзенау», «Дерфлингер», «Гинденбург», «Мольтке» (вице-адмирал Бедикер), «Зейдлиц»
Итого: 20 дредноутов (14 линкоров и 6 линейных крейсеров)
БРИТАНИЯ Гранд Флит 1-я эскадра линейных кораблей – 4 единицы «Эрин» (контр-адмирал Дэфф), «Коллосез», «Коллингвуд», «Темерер» 4-я эскадра линейных кораблей – 4 единицы «Бенбоу», (контр-адмирал Гонт), «Геркулес», «Сент-Винсент», «Сьюперб», 5-я эскадра линейных кораблей – 4 единицы «Вэлиент» (вице-адмирал Битти), «Рэмиллис», «Ривендж» (вице-адмирал Берни), «Резолюшн» 6-я эскадра линейных кораблей (французских) – 6 единиц «Бретань» (адмирал Буа де Лапейрер), «Прованс», «Курбэ», «Жан Бар», «Пари», «Франс»
1-я эскадра линейных крейсеров – 4 единицы «Тайгер» (контр-адмирал Ливсон), «Острелиа», «Индифатигэбл», «Индомитебл» Итого: 22 дредноута (18 линкоров и 4 линейных крейсера) 2-я эскадра линейных крейсеров (в достройке) «Худ» (вице-адмирал Хет), «Хоув», «Энсон», «Родней»
Однако новой битве дредноутов не суждено было состояться: в европейские воды прибыл американский «Миротворческий флот». Начались мирные переговоры, а на фронтах наступило затишье, названное впоследствии «перемирием Вудро Вильсона». Двенадцать американских дредноутов не вогнали в трепет германский Адмиральштаб, хотя объединённый флот англо-саксов превосходил Хохзеефлотте более чем в полтора раза. Дело было не в линкорах под звёздно-полосатым флагом как таковых, а в стоявшей за ними экономической мощи Североамериканских Соединённых Штатов. «Война экономик» должна была кончиться поражением Германии – правящие круги империи это уже понимали, – а для победы на суше не было сил: слишком многое было вложено в строительство боевого флота. Даже революция в России и назревавший её выход из войны не спасал Германию, и кайзер Вильгельм вынужден был уступить американскому давлению: в конце концов, для него это был не самый плохой выход. Мировая война, которую пока ещё не называли «Первой», закончилась.
СОЕДИНЁННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ «Миротворческий» флот «Пенсильвания», «Аризона» Водоизмещение – 36.000 тонн, 21 узел, броня (пояс) – 343 мм, двенадцать 356 мм орудий «Невада», «Оклахома» Водоизмещение – 32.000 тонн, 21 узел, броня (пояс) – 343 мм, десять 356 мм орудий «Нью-Йорк», «Техас» Водоизмещение – 30.000 тонн, 20 узлов, броня (пояс) – 305 мм, десять 356 мм орудий «Арканзас», «Вайоминг» Водоизмещение – 27.000 тонн, 20 узлов, броня (пояс) – 280 мм, двенадцать 305 мм орудий
«Флорида», «Юта» Водоизмещение – 23.000 тонн, 20 узлов, броня (пояс) – 280 мм, десять 305 мм орудий «Делавэр», «Норт Дакота» Водоизмещение – 22.000 тонн, 20 узлов, броня (пояс) – 280 мм, десять 305 мм орудий
* * *
В 1922 году на Вашингтонской конференции ведущие морские державы согласовали численность своих военных флотов и подписали соответствующее соглашение. Соединённые Штаты, нещадно эксплуатируя свой имидж третейского судьи, «международного гаранта», а также, само собой, всеобщего кредитора, добились для себя заметного преимущества. США получили право иметь линейный флот в полтора раза больший, чем уравненные Германия или Британия, и приступили к реализации обширной программы строительства крейсеров, которых у Америки практически не было. Американская судостроительная промышленность уже размялась, выстроив за пару лет две сотни гладкопалубных эскадренных миноносцев, так что с технической точки зрения никаких трудностей не возникло. В начале двадцатых годов в состав американского флота вошли десять лёгких крейсеров-скаутов типа «Омаха», а с конца двадцатых и до конца тридцатых годов флот Соединённых Штатов пополнился восемнадцатью тяжёлыми крейсерами типов «Пенсакола», «Нортхэмптон», «Нью Орлеанс», «Портленд», вооружённых восьмидюймовой артиллерией главного калибра, а также девятью лёгкими крейсерами типа «Бруклин» с шестидюймовыми орудиями. Не остались без внимания и корабли нового класса – авианосцы. В конце двадцатых годов США ввели в строй два таких корабля – «Лексингтон» и «Саратогу», – переделанных из линейных крейсеров, чьё строительство было прекращено по условиям вашингтонского соглашения, а в начале тридцатых – «Рейнджер», первый авианосец специализированной постройки. В конце тридцатых годов американский флот получил авианосцы «Йорктаун» и «Энтерпрайз» – богатство Америки подкреплялось её растущей военно-морской мощью…
Американский флот в период между войнами Линейные корабли – 15 единиц в строю (6 – в постройке) «Колорадо», «Мэриленд», «Уэст Вирджиния» (1920-21 гг.) – 3 единицы Водоизмещение – 35.000 тонн, 21 узел, броня (пояс) – 343 мм, восемь 406 мм орудий «Теннесси», «Калифорния» (1919-20 гг.) – 2 единицы Водоизмещение – 35.000 тонн, 21 узел, броня (пояс) – 343 мм, двенадцать 356 мм орудий «Нью-Мексико», «Миссисипи», «Айдахо» (1918-19 гг.) – 3 единицы Водоизмещение – 35.000 тонн, 21 узел, броня (пояс) – 343 мм, двенадцать 356 мм орудий «Пенсильвания», «Аризона» (1916 год) – 2 единицы Водоизмещение – 36.000 тонн, 21 узел, броня (пояс) – 343 мм, двенадцать 356 мм орудий «Невада», «Оклахома» (1916 год) – 2 единицы Водоизмещение – 32.000 тонн, 21 узел, броня (пояс) – 343 мм, десять 356 мм орудий «Нью-Йорк», «Техас» (1914 год) – 2 единицы Водоизмещение – 30.000 тонн, 20 узлов, броня (пояс) – 305 мм, десять 356 мм орудий В постройке – 6 единиц (заложены в 1937-39 гг.) «Норт Каролина», «Вашингтон», «Алабама», «Массачусетс», «Индиана», «Саут Дакота» Водоизмещение – 45.000 тонн, 27(28) узлов, броня – 343(305) мм, девять 406 мм орудий «Арканзас» (1912 год) – 1 единица Водоизмещение – 27.000 тонн, 20 узлов, броня (пояс) – 280 мм, двенадцать 305 мм орудий
Авианосцы – 5 единиц в строю (2 – в постройке) «Лексингтон», «Саратога» (1925-27 гг.) – 2 единицы Водоизмещение – 45.000 тонн, 33 узла, 90 самолётов «Рейнджер» (1933-34 гг.) – 1 единица Водоизмещение – 20.000 тонн, 29 узлов, 70 самолётов «Йорктаун» (1937 год), «Энтерпрайз» (1938 год), «Хорнет» (в постройке) – 3 единицы Водоизмещение – 25.000 тонн, 32 узла, 80 самолётов «Уосп» (в постройке) Водоизмещение – 20.000 тонн, 29 узлов, 80 самолётов
* * *
Англия неохотно расставалась с титулом «владычица морей». Сохранив по условиям Вашингтонского договора десять линейных кораблей (считая крейсера типа «адмирал» за линкоры), Британия в двадцатых годах вывела из состава боевого флота дредноуты-ветераны «Эрин» и «Бенбоу», заменив их двумя новыми кораблями: «Куин Элизабет» и «Куин Мэри». «Новые королевы» получились кораблями оригинальными: они должны были превосходить по огневой мощи германские «бадены», не уступая им по скорости хода и бронированию, и в то же время их водоизмещение не должно было превышать договорные 35.000 тонн. В итоге на «новых королевах» установили три трёхорудийные башни (до этого не применявшиеся в Ройял Нэйви) с шестнадцатидюймовыми орудиями, сгруппировав их пирамидой в носовой части. Внешне эти корабли смотрелись странно. За своеобразную архитектуру их прозвали «крокодилами», однако офицеры Ройял Нэйви считали это поношением королевского имени, и матрос, неосторожно употребивший это малопочтительное прозвище, рисковал угодить в карцер.
После списания лёгких крейсеров-участников войны и окончательно устаревших броненосных крейсеров в составе британского флота осталось около двух десятков лёгких крейсеров типов «Е», «Д» и «С», вооружённых пятью-шестью палубными шестидюймовыми орудиями. Их дополняли три крейсера типа «Хоукинс», спроектированных в ходе войны для защиты морских коммуникаций от германских рейдеров. Специально для этого они были вооружены тяжёлыми 190-мм орудиями, которые теоретически могли поразить противника раньше, чем он сможет ответить из своих 150-мм орудий. «Хоукинсы» стали прародителями класса «вашингтонских» крейсеров, поскольку на момент созыва конференции они являлись самыми большими в мире и поэтому их параметры были выбраны в качестве граничных. На стыке двадцатых и тридцатых годов английский флот пополнился пятнадцатью тяжёлыми крейсерами типов «Йорк», «Норфолк», «Лондон» и «Кент» с восьмидюймовой артиллерией главного калибра. Эти крейсера предназначались в первую очередь для защиты коммуникаций и охоты за рейдерами, а не для действий в составе главных сил флота. По сравнению с аналогичными кораблями флотов других стран они были менее быстроходны и имели слабое бронирование, однако обладали большой дальностью плавания и хорошей мореходностью. Морские теоретики никак не могли решить, что лучше – три шестидюймовых ствола или два восьмидюймовых, тем более что хилая броня «вашингтонских» крейсеров одинаково плохо защищала от обоих этих калибров, и в тридцатых годах в состав Ройял Нэйви вошли шестнадцать лёгких крейсеров типов «Линдер» и «Саутгемптон» с восемью-двенадцатью шестидюймовыми орудиями. Британская империя, над которой никогда не заходит солнце, шла к своему закату, но её заморские владения всё ещё были обширны, и для их защиты требовалось немалое число крейсеров. Однако главной проблемой для островитян оставалась Германия и её Хохзеефлотте. Вашингтонская конференция закрепила равенство линейных сил германского и английского флотов, и тогда британское Адмиралтейство обратило своё внимание на авианосцы, надеясь повторить «дредноутную гонку» на новом уровне. И шансы выиграть эту гонку у англичан были – просто потому, что британцы начали строить авианосцы гораздо раньше немцев, переоборудуя линейные крейсера типа «Корейджес» и построив первый в мире авианосец «Гермес», заложенный по специальному проекту.
Английский флот в период между войнами Линейные корабли – 6 единиц в строю (4 – в постройке) «Куин Элизабет», «Куин Мэри» (35.000 тонн, 23 узла, девять 406-мм орудий) «Вэлиент», «Рэмиллис», «Ривендж», «Резолюшн» (ветераны Первой Мировой войны) в постройке – 4 единицы: «Кинг Джордж V», «Принс оф Уэлс», «Дьюк оф Йорк», «Кинг Эдуард VII» (46.000 тонн, 30 узлов, бронепояс 380 мм, девять 406-мм орудий)
Линейные крейсера – 4 единицы «Худ», «Хоув», «Энсон», «Родней» (48.000 тонн, 30 узлов, бронепояс 305 мм, восемь 381-мм орудий)
Авианосцы – 6 единиц в строю (4 – в постройке) «Арк Ройял» (28.000 тонн, 31 узел, 72 самолёта) – авианосец специальной постройки «Корейджес», «Глориес» (27.000 тонн, 30 узлов, 48 самолётов) – перестроенные линейные крейсера «Фьюриес» (27.000 тонн, 30 узлов, 36 самолётов) – перестроенный линейный крейсер «Игл» (27.000 тонн, 30 узлов, 36 самолётов) – перестроенный линейный корабль «Гермес» (14.000 тонн, 25 узлов, 15 самолёта) – авианосец специальной постройки в постройке – 4 единицы «Викториес», «Илластриес» (28.000 тонн, 30 узлов, 68 самолётов) «Формидебл», «Индомитебл» (32.000 тонн, 31 узел, 72 самолёта)
* * *
По Вашингтонскому договору Германия сохранила шесть линкоров – три «бадена» и три «маркграфа» – и шесть линейных крейсеров: два «макензена», два «дерфлингера» и «Зейдлиц» с «Мольтке». Этот флот требовал обновления, и в конце двадцатых Германия, сдав на слом «кёниги», разоружив «Мольтке» и переведя «Зейдлиц» в статус учебного судна, ввела в строй два новых линейных корабля – «Бисмарк» и «Тирпиц». Эти сверхдредноуты водоизмещением тридцать пять тысяч тонн[3], с ходом в двадцать пять узлов и вооружённые восемью шестнадцатидюймовыми орудиями в четырёх башнях, по своим характеристикам были близки японскому «Нагато» и американским «мэрилендам». По огневой мощи новые дредноуты кайзермарине превосходили «ривенджи» и не уступали «новым королевам», что в какой-то мере компенсировало неравенство в численности – пять против шести – немецких и английских «кораблей линии». Британским «адмиралам» Германия противопоставила своих: были достроены два линейных крейсера с 380-мм артиллерией главного калибра, получившие названия «Адмирал Шеер» и «Адмирал Хиппер». Оба героя битвы в Северном море были ещё живы, но кайзер счёл возможным, учитывая заслуги обоих, прижизненно назвать в их честь боевые корабли. Рассматривался вопрос и о достройке третьего «эрзац-йорка» (с одновременным выведением из состава действующего флота двенадцатидюймовых ветеранов типа «Лютцов»), однако в итоге было принято другое решение. В военно-морских кругах всего мира набирала силу «авианосная лихорадка», и третий «эрзац» был достроен как авианосец «Граф Цеппелин», ставший первым немецким кораблём этого класса. Не останавливаясь на достигнутом, Германия спроектировала и в тридцатых годах ввела в строй флота и первый авианосец специальной постройки – «Петер Штрассер», названный в честь командующего германскими боевыми дирижаблями времён войны и не уступавший по своим тактико-техническим данным британскому «Арк Ройялу». В противовес английским авианосцам типа «Формидебл» в тридцатых годах немцами были заложены четыре аналогичных корабля («Зейдлиц», «Мольтке», «Лютцов», «Блюхер»), а как ответ на британские дредноуты типа «Кинг Джордж V» – четыре линкора типа «К» («Кайзер», «Кёниг», «Кронпринц» и «Курфюрст»). Прототипом для новых «кайзеров» были взяты американские «массачусетсы» – Германия, не желая проигрывать новый виток гонки вооружений, очень внимательно следила за всеми военно-морскими новинками. А судьба «Дерфлингера» и «Гинденбурга» оказалась своеобразной. Оба ветерана, носившие на своих корпусах шрамы от когтей «великолепных кошек» вице-адмирала Битти, не пошли на слом – наоборот, они прошли капитальную модернизацию, стоимость которой была соизмерима со строительством двух новых кораблей такого же водоизмещения. В ходе этой модернизации, продолжавшейся с перерывами несколько лет, на обоих крейсерах была полностью заменена паросиловая установка – новые котлы работали на жидком топливе, а новые турбины – на паре высоких параметров. Такое странное, на первый взгляд, решение Адмиральштаба и лично гросс-адмирала Шеера, сменившего фон Тирпица, было вызвано не только невозможностью строительства «лишних» кораблей (в рамках суммарного тоннажа, разрешённого вашингтонским договором). Скорость модернизированных крейсеров выросла до тридцати узлов, заметно улучшилась мореходность, и главное – вдвое возросла дальность плавания. Оба линейных крейсера превратились в мощные океанские рейдеры, для которых встреча с тяжёлыми крейсерами англичан с их восьмидюймовками не представляла особой опасности – именно это и было основной целью модернизации знаменитых Gro?e Kreuzere. А ларчик открывался просто. В ноябре 1916 года, после победы в сражении в Северном море, когда Хоххзеефлотте пусть ненадолго, но обрёл наконец вожделённое господство на море, германские адмиралы с некоторым удивлением обнаружили, что в полной мере реализовать это господство они не могут – нечем . Да, дредноуты кайзера вымели Гранд Флит из Северного моря, английская блокада была прорвана, в порты Германии косяками пошли нейтральные (в первую очередь, понятное дело, американские) торговые суда. Но блокировать побережье Англии немцы не смогли: линкоры для этого не годились, а лёгких крейсеров у них было слишком мало. Флот Открытого моря на самом деле не был таковым: он был построен для решительного боя с Гранд Флитом и овладения Северным морем, но не более того. Вот тогда-то и появилась в умах немецких адмиралов мысль о необходимости создания сильного крейсерского флота. И флот этот должен был быть дальним: очень скоро стало ясно, что в будущей войне придётся иметь дело не только с Британией, но и с Америкой, до берегов которой надо ещё доплыть. Построить крейсерский флот, превосходящий по численности английский, Германия не могла: творцы Вашингтонского договора предусмотрительно ограничили ей разрешённый суммарный тоннаж крейсеров двумя третями британского. Требовалось найти нестандартное решение, и оно было найдено. Первоначально в недрах Адмиральштаба вынашивался проект мощного океанского рейдера, способного выйти победителем из боя с любым английским крейсером и в то же время уйти от любого британского линкора. Этой концепции придерживался Шеер, однако победила точка зрении Хиппера. «Причина гибели эскадры фон Шпее при Фольклендах, – говорил командующий линейными крейсерами, – не подавляющее огневое превосходство англичан, а недостаточная скорость хода наших броненосных крейсеров. Океанский корсар-рейдер должен придерживаться тактики «кусай и беги» – даже незначительные повреждения, полученные в бою, пусть даже этот бой закончился уничтожением неприятельского военного корабля, крайне нежелательны для крейсера, оперирующего за многие тысячи миль от своих баз, и поэтому боя следует всячески избегать». Так появился на свет проект «корсарского» крейсера, который и был принят кайзером.
Первый корабль нового типа вопреки традиции называть лёгкие крейсера именами городов был назван «Клаус Штёртебекер» – имя легендарного средневекового пирата и выпивохи[4], попортившего немало крови ганзейским купцам, очень точно характеризовало целевое назначение нового крейсера. При водоизмещении почти девять тысяч тонн крейсер был вооружён девятью 150-мм орудиями в трёх башнях (одна на носу и две на корме, чтобы отстреливаться от погони) и пятью спаренными 88-мм зенитками. Этой артиллерии было достаточно для нейтрализации эскортных кораблей класса «шлюп-корвет-эсминец» (броня «Клауса» обеспечивала защиту от шестидюймовых снарядов) и для потопления торговых судов, что и являлось основной задачей «пирата». При встрече же с «кентами» рейдер должны был спасаться бегством, не вступая в бой, а в пиковой ситуации полагаться на торпеды – потопление «Ройял Соверена» произвело неизгладимое впечатление на германское командование, осведомленное к тому же о японских достижениях в области торпедного оружия. На «Клаусе Штёртебекере» имелись четыре трёхтрубных 600-мм торпедных аппарата, которые были очень грозным оружием – дальность хода новейших торпед была соизмеримой с дистанциями артиллерийского боя, а стрельбовые автоматы существенно повышали вероятность поражения цели. Но главной изюминкой нового крейсера стала его силовая установка. Германия долго лидировала в области дизелестроения – в качестве главных двигателей для «Штёртебекера» были выбраны дизеля, обеспечившие крейсеру огромную – до восемнадцати тысяч миль – дальность плавания и скорость хода в двадцать пять узлов, что было вполне достаточно для перехвата любого конвоя. На дизелях уже ставили турбонаддув, и отсюда оставался всего один шаг до использования газовых турбин для привода гребных валов. Силовая установка «корсара» была комбинированной: турбины и дизеля работали на валы через редукторы, и в случае необходимости крейсер мог дать форсажный ход до сорока узлов – газовые турбины вращали винты, а дизеля работали в режиме свободнопоршневых генераторов газа, подавая на турбины дополнительный объём рабочего тела. Длительная работа турбин приводила к резкому возрастанию расхода топлива, но они же были спасительными, когда требовалось быстро оторваться от погони. Вслед за «Клаусом Штёртебекером» было построена целая серия из двенадцати таких крейсеров, названная «эскадрой павших героев» – рейдерам присваивали имена германских морских офицеров, погибших во время войны. Концепция использования этих кораблей на океанских коммуникациях вероятных противников выглядела заманчиво, а как оно выйдет на деле – ответ на этот вопрос могла дать только война. И, похоже, ответа этого ждать оставалось уже недолго: в конце тридцатых годов приближение новой мировой войны, которая была нужна всем (в том числе и «миролюбивым» США) ощущалось всеми более-менее здравомыслящими людьми, способными сложить два и два.
Германский флот в период между войнами Линейные корабли – 5 единиц (4 – в постройке) «Бисмарк», «Тирпиц» (35.000 тонн, 25 узлов, восемь 406-мм орудий) «Баден», «Байерн», «Заксен» (ветераны)
в постройке – 4 единицы: «Кёниг», «Кайзер», «Кронпринц», «Курфюрст» (водоизмещение – 45.000 тонн, 29 узлов, броня – 350 мм, девять 406 мм орудий)
Линейные крейсера – 4 единицы «Адмирал Шеер», «Адмирал Хиппер» (38.000 тонн, 30 узлов, восемь 381-мм орудий) «Шарнхорст», «Гнейзенау» (ветераны) «Дерфлингер», «Гинденбург» (ветераны, но скорость хода возросла до 30 узлов)
Авианосцы – 2 единицы (4 – в постройке) «Граф Цеппелин» (35.000 тонн, 30 узлов, 42 самолёта) – перестроенный линейный крейсер «Петер Штрассер» (30.000 тонн, 32 узла, 72 самолёта) – авианосец специальной постройки
в постройке – 4 единицы «Зейдлиц» (бывш. «Дойчланд»), «Мольтке», «Лютцов», «Блюхер» (33.000 тонн, 31 узел, 64 самолёта)
* * *
По итогам Вашингтонской конференции Франция оказалась морской державой «второго ряда» – от её былой военно-морской мощи остались жалкие крохи. Линейный флот Франции состоял всего из трёх боевых единиц (дредноуты типа «Бретань»), не вылезавших из непрерывных модернизаций, и двух учебных («Курбэ» и «Пари»). В рамках разрешённого тоннажа Франция могла построить ещё два линейных корабля, и она этим воспользовалась: в тридцатых годах в строй французского флота вошли линкоры «Дюнкерк» и «Страсбург».
Корабли эти были оригинальными. Вооружённые восемью тринадцатидюймовыми орудиями в двух носовых четырёхорудийных башнях и обладавшие скоростью в тридцать узлов, они являли собой «убийц вашингтонских крейсеров» и предназначались для борьбы с модернизированными германскими «дерфлингерами» (броня «дюнкерков» была рассчитана на противостояние 305-мм германским снарядам). Два полноценных линкора – «Ришелье» и «Жан Бар» – Франция заложила только в конце тридцатых по весьма тривиальной причине: из-за нехватки денег. Над прекрасной Францие неизбывным кошмаром висела угроза нового тевтонского вторжения, и львиная доля военного бюджета вбухивалась в «линию Мажино», способную, как считалось, остановить орды германских варваров, а флот финансировался по остаточному принципу. Упор делался на быстроходные и хорошо вооружённые эсминцы и крейсера (основным противником Франции на Средиземном море была Италия), а также на многочисленные субмарины. «Если Англия содержит мощный линейный флот для ловли сардинок, – заявил Буа де Лапейрер, – то пусть тогда бедной Франции позволено будет иметь достаточное количество подводных лодок для ботанических исследований морского дна». И «ботанические» лодки строились, что вызывало беспокойство не столько Британии, сколько Америки. Италия Муссолини, объявившая себя наследницей Римской империи и по результатам «справедливого мира» считавшая себя обделённой, не прочь была прибрать к рукам всё Средиземноморье. До поры до времени (пока не прояснился европейский расклад сил) она не шла на обострение отношений с Англией и ограничилась капитальной модернизацией своих четырёх дредноутов типов «Андреа Дориа» и «Конте ди Кавур» (в противовес Франции), постройкой крейсеров, эскадренных миноносцев и подводных лодок. Но в тридцатых годах Италия (под благовидным предлогом замены устаревших кораблей) заложила четыре новых линкора типа «Рома», имея в виду столкновение не только с Францией, но и с Британией.
Благие намерения оставались благими намерениями, а разговоры о «вечном мире» – не более чем разговорами. Европейские страны вооружались, недоверчиво поглядывая друг на друга, но всё большее раздражение Европы вызывала усиливающаяся гегемония Америки.
ГЛАВА ВТОРАЯ. КРОВЬ ЛЮДСКАЯ НЕ ВОДИЦА…
февраль 1917 года В свитском вагоне литерного поезда, стоявшего на псковском вокзале, царила мёртвая тишина – такая же, которая наступает при известии о скоропостижной кончине, даже если покойный был тяжело болен. В ушах генералов свиты Е.И.В. грохотом канонады всё ещё звучали слова, негромко произнесённые по-французски министром императорского двора графом Фредериксом: «Все кончено, государь отказался от престола за себя и за наследника Алексея Николаевича в пользу брата своего Михаила Александровича». И генералы молчали – что они могли сказать? Случилось неизбежное… Рушилась великая империя. Фронты расползались, как гнилое сукно: «Роттердамское перемирие» породило волну дезертирства, солдаты покидали окопы тысячами, прихватив с собой оружие. Крестьянин крепок хозяйским умом, и крестьяне, одетые в серые шинели, смекнули, что при разделе помещичьих угодий (а в том, что такой раздел неизбежен, мало кто сомневался – за что кровь проливали?) винтовка станет самым надёжным землемерным инструментом. Рабочие забастовки в Петрограде, сопровождаемые «голодными бунтами» и грабежом булочных, переросли в вооружённый мятеж частей Петроградского гарнизона. На улицах столицы шла стрельба, из тюрем выпускали всех – и политических, и уголовников; по городу начались убийства полицейских и городовых, грабежи и мародёрство. Железную дорогу лихорадило: литерный поезд, покинувший Могилёв, за трое суток добрался только до Пскова и встал – по сообщениям (то ли достоверным, то ли нет) рельсы были разобраны, а на промежуточных станциях появились взбунтовавшиеся воинские части с артиллерией. Надо было что-то делать, вот только делать это «что-то» было некому. Генерал Иванов сообщил Николаю II, как он в своё время подавил бунт в Харбине силами двух полков, и получил ответ: «Я вас назначаю главнокомандующим Петроградским округом, там в запасных батальонах беспорядки и заводы бастуют, отправляйтесь». Генерал Эверт, командующий Западным фронтом, выделил Иванову верные части, дополнительные полки по приказу генерала Алексеева, начальника штаба Верховного Главнокомандующего, были выделены Северным фронтом. Однако движение «верных частей» на Петроград сильно задерживалось (подразделения Северного фронта находились в ещё только Луге, а Западного – в Полоцке). Сам генерал Иванов добрался до Царского Села, где его настигла телеграмма царя «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». И генерал отбыл в Вырицу, получив сведения, что к Царскому Селу выдвигаются революционные тяжёлый дивизион и батальон Первого гвардейского запасного стрелкового полка, а в самом Петрограде «в распоряжении законных военных властей не осталось ни одного солдата, и борьба с восставшей частью населения прекратилась». А через пятнадцать минут после его отъезда на царскосельском вокзале появляются революционные войска с пулемётами. …Николай Романов сидел в салон-вагоне литерного поезда. Один – он попросил выйти всех. На плечи этого человека свалилась огромная тяжесть, смяла его и раздавила. Он, примерный семьянин, мог бы быть добропорядочным буржуа в любом из городов Европы, но роль самодержца великой державы ему была явно не по плечу, и в этом была и трагедия России, и его личная трагедия. Николай сидел в одиночестве за письменным столом, и в его воспалённом мозгу рождались смутные видения: какой-то мрачный подвал, треск выстрелов, жалобные женские крики и хруст костей, ломаемых штыками. «Господи, – прошептал царь, – спаси и сохрани…». Потолок вагона лопнул, и внутрь протиснулось чёрное каплевидное тело бомбы. Оно на миг зависло в воздухе и обернулось огнём, дымом и вихрем острых стальных осколков, рубивших стены, зеркала, мебель, оконные стёкла и тело человека, сидевшего за столом. Из распахнувшихся дверей вагона вывалился, цепляясь за поручни, гвардейский офицер с окровавленным лицом; с его разорванного мундира плетью свисал рассечённый аксельбант. – Государь-император… – выдохнул он, падая на руки подбегавших к нему людей. – Убит… В этой короткой фразе содержалась неточность: убит был не государь, а полковник Романов – отречение уже было подписано. …Высоко в небе развернулся на обратный курс германский цеппелин. Несмотря на «Роттердамское перемирие», боевые действия ещё продолжались, и цеппелины изредка и бессистемно атаковали узловые железнодорожные станции в глубоком тылу противника и на западе, и на востоке, оказывая психологическое давление. Дирижабль сбросил на Псков несколько пятидесятикилограммовых бомб, не причинивших городу никакогоущерба, но одна из этих бомб по чистой случайности (из числе тех случайностей, которых не бывает) угодила в литерный поезд Николая II, уже переставшего быть Е.И.В.
* * *
март 1917 года – Господа, – тонкие губы мичмана Бобринского искривила язвительная усмешка, – а вы знаете, что такое Интернационал? Интернационал – это когда на русских кораблях под занзибарским флагом в финских водах на немецкие деньги играют французский гимн. – Прекратите пошлить, штурманец, – устало произнёс артиллерийский офицер, лейтенант Ливитин. – Не найдёте вы здесь благодарных слушателей. Но если вас одолевает словесный зуд, рекомендую вам пройти в матросскую курилку – вот там вас оценят, причём настолько, что полёт за борт вам будет обеспечен. Не верите? Могу держать пари, что так оно и будет. – Господа, – негромко уронил старший офицер, – не время и не место. Все мы в одной лодке, которая чёртовски сильно течёт: не стоит её ещё и раскачивать. То, что случилось, – это только первый порыв ветра, а шторм ещё впереди. Маленькая, но уютная кают-компания эскадренного миноносца «Орфей» внешне не изменилась – тот же стол, те же кресла, тот же выжженный на деревянной доске парусник в штормовом море (творение механика, большого любителя подобной живописи), и тот же фривольный абажур на подволочной лампе, сооружённый из дамских панталон (трофей, добытый минным офицером на поле любовной битвы в те времена, которые ныне казались безмерно далёкими), – но запах встревоженности сочился из переборок и втекал даже через задраенные иллюминаторы. Слишком памятны были всем недавние дни, когда избитых до полусмерти офицеров топили прямо в бухте, когда вице-адмирал Вирен был превращён в кровавый кусок мяса матросскими штыками на Якорной площади Кронштадта, а лейтенант Ливитин спас жизнь минному офицеру «Орфея», вознамерившемуся развернуть торпедный аппарат и всадить три торпеды в линкор «Гангут», первым поднявший красный флаг. Минный офицер исчез неизвестно куда – о нём напоминал лишь экзотический абажур, – а «Гангут», осиное гнездо мятежа, вместе с другими линкорами властно давит тысячами тонн брони серую воду гельсинфоргского рейда и ждёт-размышляет, куда ему метнуть снаряды главного калибра, так и не доставшиеся дредноутам Хохзеефлотте. И офицеры эскадренного миноносца «Орфей», сидевшие в его кают-компании, люди очень разные, но объединённые общностью судьбы, тоже ждали. Чего? Этого с уверенностью не мог сказать никто из них. – Война закончилась, господа, – продолжал старший лейтенант, уходя от опасной темы. – Подписание мира – вопрос нескольких дней. – И что дальше, Алексей Васильевич? – задиристо спросил Бобринский, полоснув Ливитина злым взглядом. – Пока шла война, матросиков хоть как-то можно было держать в узде – правда, не всех, на линкорах команды бесились от безделья, – а теперь? Мы с вами и шагу не можем ступить без оглядки на судовой комитет, и это называется военный флот? – он безнадёжно махнул рукой. – Жаль, что господин Ливитин не позволил тогда мичману де Ливрону поломать торпедами этот плавучий шифоньер с клопами, – штурман кивнул в сторону иллюминатора, за стеклом которого виден был тяжёлый силуэт «Гангута», – господин Ливитин у нас не иначе как якобинец… – Набиваетесь на ссору, мичман? – с ледяным спокойствием спросил артиллерист. – Или мечтаете о дуэли? – Прекратить! – повысил голос старший офицер. – Может, вы ещё вздумаете заколоть друг друга кортиками? Стыдитесь, господа, – вы офицеры российского флота! – Нет больше этого флота, – мрачно произнёс Бобринский. – И державы, именуемой Российская Империя, тоже нет. Доигрались в либерализм… – Вот только не надо заупокойных молитв, – вмешался доселе молчавший механик, – рановато вы хороните Россию, мичман, так я вам скажу. «Интересно, – подумал лейтенант Ливитин, переводя взгляд с механика на штурмана, – кто из них прав?».
* * *
апрель 1917 года Девятого апреля тысяча девятьсот семнадцатого года от немецкой железнодорожной станции Готтмадинген, расположенной на швейцарской границе, отошёл небольшой поезд, состоявший всего из одного вагона и паровоза. И вагон этот был странным: три из четырёх его дверей были наглухо заперты, а за четвёртой неусыпно наблюдали два молчаливых офицера германского Генерального штаба: капитан фон Планец и лейтенантом фон Буринг. С такими предосторожностями возят опасных преступников, однако пассажиры странного вагона, среди которых были женщины и дети, казались людьми вполне приличными: хорошо одетые и вежливые, они отнюдь не походили на уголовный контингент. На станциях вагон они не покидали – свежие газеты и молоко для детей покупал их представитель Фридрих Платтен, – и вообще вели себя пристойно. Правда, пассажиры иногда пели «Марсельезу» и другие песни из революционного репертуара – это весьма раздражало сопровождающих офицеров, и Платтен (во избежание осложнений) прекратил эти вокальные экзерсисы. Поезд-призрак почти безостановочно пересёк всю Германию с юга на север, и прибыл в Засниц, где его пассажиры – сплошь русские эмигранты – пересели на пароход «Королева Виктория», следовавший в шведский порт Треллеборг. Балтика была спокойной – морская болезнь не угрожала хорошо одетым людям, любящим хором петь «Марсельезу». …Британская подводная лодка «Е-19» в сентябре 1915 года прорвалась в Балтийское море, где вошла в состав британской подводной флотилии, действовавшей на Балтике против немецкого флота. Её командир, лейтенант-коммандер Френсис Кроми, был самым успешным британским подводником на Балтийском театре военных действий: за время двухнедельного боевого похода он потопил четыре германских парохода и ещё три вынудил выброситься на берег. Кроме того, Кроми привёл шведский пароход с железной рудой в Ревель, где судно было конфисковано после судебного разбирательства. Британские подводники действовали в соответствии с призовым правом: немецкие пароходы досматривались, а перед потоплением их экипажи пересаживались в шлюпки. Крупным успехом «Е-19» стало торпедирование в западной Балтике немецкого крейсера «Ундине»: Кроми выпустил по крейсеру две торпеды, и корабль быстро затонул. За этот бой английский офицер был награждён высшей русской офицерской наградой за храбрость – орденом Святого Георгия 4-й степени – и удостоился от русской императорской семьи приглашения на обед. Британия наградила Кроми орденом «За выдающиеся заслуги», чином коммандера и назначением командиром флотилии подводных лодок.
Однако сегодня Френсис Кроми, подменивший командира своей любимой «Е-19» и вышедший на ней в море на поиск германских военных кораблей, был мрачен и оживился, увидев в перископ большой немецкий пароход, идущий на запад, к Треллеборгу. – Атакуем! – коротко бросил он. – Как обычно, сэр? – осведомился его помощник. – Всплываем, и… – Нет, – перебил его коммандер. – Это немец, и мы потопим его без предупреждения: так, как германцы топили наши суда. Меня не интересуют ни награда, ни призовые деньги: в ноябре на дредноуте «Айрон Дьюк» погиб мой лучший друг, и это моя личная месть немцам. Война скоро кончится – другого шанса у меня уже не будет. Помощник спорить не стал – в королевском флоте это не принято, а коммандер Кроми пользовался непререкаемым авторитетом среди своих подчинённых. И в конце концов, в его действиях был определённый резон: врага надо топить, а оправдываться перед начальством за нарушение перемирия (пусть неофициального), не вызванное острой необходимостью или прямым приказом, – дело малоприятное. Зачем оставлять лишних свидетелей? «Королева Виктория», получив торпеду в середину корпуса, затонула очень быстро. Спасшихся были единицы – «Е-19» не стала никого подбирать: пусть немцы подумают, что пароход налетел на русскую мину. – Запишите в журнал, – приказал коммандер Кроми[5], – что мы потопили германский вспомогательный крейсер.
* * *
лето 1917 года …Огромная толпа, заполнившая площадь перед Мариинским дворцом, Синий мост и всё пространство между зданием бывшего германского посольства, Исаакиевским собором и гостиницей «Англетер», тяжко дышала и ворочалась как многоглавый зверь, вылезший на свет из тёмной берлоги. Она волнами плескалась у подножия памятника Николаю Первому, поворачивая белые пятна лиц к самодельной трибуне у ступеней Мариинского дворца и к черноволосому человеку в пенсне и в кожаной куртке, стоявшему на этой трибуне. Человек этот рубил воздух энергичными взмахами рук и бросал в жадно внимавшую толпу раскаленные сгустки слов, обжигавших души, исстрадавшиеся по справедливости . «Свобода!» – это значит, что не будет больше над тобой никаких господ, и даже мосластый кулак краснорожего «унтерцера», вколачивающего в «серую скотинку» чинопочитание, не прогуляется по твоей физиономии. «Равенство!» – и это тоже ясно-понятно. Все равны перед Господом, и это справедливо. А то что же это получается, а? Моя Фёкла день-деньской колготится с детьми малыми да по хозяйству деревенскому, покуда муж-кормилец кровь проливает за отечество, стареет до сроку-времени, а фря городская напомаженная, у которой всех забот – передок ловко подставить тузу козырному, в неге да бархате живёт-поживает, да на лихачах с дутыми шинами раскатывает. А вот накося выкуси – придём мы в квартиры богатые, да прикладом по зеркалам, да штыком по брюху шёлковому: хватит, пожировали! «Власть народная, советская!» – а как же иначе? Сами будем теперь себе губернаторы, всем миром дела решать будем, вот так. Земля – крестьянам, фабрики – рабочим. Эх, что за жизня наступит расчудесная! За такую жизню и подраться можно, благо навострились руки за два с половиной военных года пули вгонять в человечьи головы, а ноги попривыкли перешагивать через кровь, текущую по окопам водицею. Даёшь счастье народное! – Пронзительно говорит (слово «подлец» сказано не было, но оно подразумевалось), – произнёс хорошо одетый человек, стоявший у открытого окна на втором этаже Мариинского дворца и внимательно слушавший оратора, – доходчиво. И если он даже скажет этим людям в серых шинелях «Я избавлю вас от химеры, именуемой совестью!», они всё равно пойдут за ним в огонь. – Семена падают на благодатную почву, – его собеседник пожал плечами. – Россия созрела для революции как никакая другая страна, и даже перезрела. А перезрелый плод при надавливании лопается и брызжет… – …кровавым соком. И наша задача – я имею в виду всех здравомыслящих людей и в рядах нашей партии, и среди эсеров, и среди анархистов, – не допустить этого. Революцию надо держать в узде, иначе она превратится в чудовище, пожирающее собственных детей. Так уже было – во Франции, – а у нас пиршество этого чудовища получится куда более обильным. Выход один: консолидация всех сил, радеющих за Россию, причём не на словах, а на деле. Тогда, и только тогда наша революция обернётся светлым будущим, а не тёмным прошлым. – Согласен, Леонид Борисович. Вот только, боюсь, без диктатуры нам не обойтись, хотя бы на первых порах. Свобода – это очень пьянящее вино, а пьяный человек способен на всё, в том числе на самые глупые и дикие поступки. Таким человеком легко управлять, а уж охотники поуправлять найдутся – хотя бы вот это пламенный трибун. – Вы правы, Александр Александрович. К сожалению, исторически так уж сложилось, что свободы русский человек не видел веками. Свободные славяне полегли под копытами татарской конницы, а уцелевшие были загнаны в ярмо на двести пятьдесят лет. Потом были грозные цари, потом – крепостное право. Русский человек привык к суровой руке правителя, другого он не ведает, и мягкость он считает слабостью. Русский человек не знает, что такое свобода, он не пробовал её на вкус, и позволить ему перекушать этой свободы всё равно что дать человеку после голодовки наесться до отвала – чем это кончится, вы, как врач, хорошо себе представляете. – Значит, диктатура? – Да. Но диктатура коллегиальная , чтобы никто – ни вы, ни я, ни Савинков, и никакой, как вы выразились, пламенный трибун вроде вот этого, – хорошо одетый человек кивнул на оратора в кожанке и пенсне, – не подмял под себя партию, революцию, а потом и всю страну. – Трудная задача… – Трудная. Но это – единственный выход. Никакой хирургии – только терапия, что не исключает, однако, применения сильнодействующих лекарств. Временное правительство недееспособно, это историческая фикция. Власть должна перейти в руки Советов – вопрос только в том, какими будут эти Советы, начиная с низовых и кончая Верховным, и кто будет ими управлять. И с какой целью – это важно.
* * *
1918 год
Корчит тело России От ударов тяжелых подков, Обречённы мессии Офицерских полков. И похмельем измучен, От жары и тоски сатанел, Пел о тройке поручик У воды Дарданелл.…Гражданская война раздирала на части громадную Империю, строившуюся веками. Власть Советов установилась (в большинстве случаев – со стрельбой и кровью) в крупных городах, оседлавших сплетения железных дорог (и то не везде), а в деревнях, станицах и сёлах, притаившихся за лесами и скорее отделённых, чем связанных с промышленными центрами непроезжими трактами, грибами после ливня возникали скороспелые уделы, где тёмные, но энергичные личности, опиравшиеся на «войско», сильно напоминавшее обычную банду разбойников, объявляли себя «батьками» и даже «князьями», ведущими родословную (в зависимости от вкусов и фантазий) и от Рюриковичей, и от атамана Кудеяра, и даже от былинных персонажей вроде Добрыни Никитича. «Красные», «белые», «зелёные», «жёлто-голубые» – в кровавых схватках схлёстывались чуть ли не все цвета радуги, и только кровь у всех была одного цвета: алого. И бронированными рыцарскими отрядами проходили по ним маленькие, но сильные и профессионально умелые офицерско-казачьи армии, возглавляемые царскими генералам, каждый из которых объявлял себя законным регентом при малолетнем цесаревиче Алексее и гарантом восстановления Империи. Украина, исхлёстанная гуляй-польским свинцовым ливнем, сеявшимся с махновских тачанок; Сибирь с её немногословными охотниками-староверами, бившими белку в глаз, и забайкальскими всадниками Даурии, свирепо-яростно рубившимися с чахарами и баргутами, потомками нукеров Чингисхана; «новые абреки» Кавказа и джигиты Туркестана, снявшие с настенных ковров прадедовские кривые сабли, – все тянули одеяло на себя, отрывая от него большие и малые куски и пытаясь выкроить из них нечто хотя бы отдалённо похожее на государственное образование. Пленных в этой войне не брали (вернее, брали, но только для того, чтобы довести их до ближайшего оврага и там перестрелять, быстро и деловито, или, экономя патроны, порубить шашками). И приливной волной катилась к границам бывшей Империи новорождённая Красная Армия, не считавшая потерь и бравшая числом и верой в рай земной, который непременно грядёт, надо только перебить всех в этом сомневавшихся.
* * *
1919-1921 года
Справа маузер, слева эфес Острия златоустовской стали. Продотряды громили окрест Городов, что и так голодали... И неслышно шла месть через лес По тропинкам, что нам незнакомы, Гулко ухал кулацкий обрез Да ночами горели укомы.Деревня, получившая землю и вместе с ней возможность распоряжаться хлебом по своему усмотрению, сидела на мешках с зерном и даже не думала делиться им с городами, которым нечего было предложить взамен – в пустых заводских цехах гулял-завывал ветер. И уходили из городов продотряды, уходили навстречу лесным засадам и беспощадным ночным налётам; уходили, не прося и не давая пощады, и возвращались с хлебными эшелонами, спасавшими от голодной смерти прозрачных от недоедания городских женщин и детей. Военный коммунизм с его системой распределения был злом, но злом неизбежным; горьким, но необходимым лекарством, исцелявшим больную державу, с трудом встававшую на ноги. А затем продразвёрстка сменилась продналогом, куда лучше всяких карательных экспедиций тушившим пожары бесчисленных крестьянских мятежей; один за другим уходили в небытие (как в историческое, так и в физическое) белые генералы, и царская семья, символ павшей Империи, отплыла на французском дредноуте из Севастополя в Марсель, в эмиграцию без возврата, – красные полки, выстелив своими трупами Сиваш и Перекоп, ворвались в Крым.
На фоне социальных потрясений, менявших судьбу великой державы, вспыхивали и гасли яркие искры человеческих судеб – и судеб простых людей, ничем не примечательных, и тех, кто оставили след в истории, и даже тех, кого назвали потом людьми великими. Новая Реальность, рождённая 16 декабря 1914 года разгромом 2-й линейной эскадры Гранд Флита, жила своей жизнью, свитой из новых полос вероятностей; изменения нарастали по мере удаления от «точки перегиба», причём не только изменения, явившиеся следствием победы Хозхзеефлотте над Ройял Нэйви, но и те, которые вроде бы не были напрямую связаны с этим событием – новая картина рисовалась новыми штрихами неслучайных случайностей. Крестьянский лидер Нестор Махно, выдвинувший лозунг «Советы без коммунистов и свободный крестьянин на свободной земле», в итоге стал народным комиссаром сельского хозяйства Советской России, а «красный фельдмаршал» и «демон революции» Лев Троцкий, наводивший порядок в армии расстрелами каждого десятого бойца в дрогнувших частях, был зарублен казаками Мамонтова, рвавшимися к Москве и громившими тылы красных. Ни один из белых генералов так и не стал российским Наполеоном, Совет Народных комиссаров принял форму коалиционного правительства, в которое вошли не только эсдеки, но и эсеры, а также представители ряда других партий, свободные от «революционного фанатизма»; крестьянина-собственника признали трудящимся элементом. НЭП наполнил магазины теми мелочами, без которых трудна и даже немыслима жизнь человеческая, а усилия советских дипломатов прорвали экономическую блокаду России со стороны стран Запада, искавших новые источники сырья, рынки сбыта и сферы приложения капитала. Наркомвоенмор Михаил Фрунзе не умер на операционном столе, генеральным секретарём ЦК российской социал-демократической рабочей партии был избран Сергей Киров, а двенадцатидюймовый снаряд с дредноута «Петропавловск», накрывший в районе Сестрорецка командный пункт группы войск, брошенных на подавление Кронштадского «мятежа», искрошил командарма Тухачевского со всем его штабом. История – штука вариативная: всё дело в том, какая из равновесных вероятностей в определённой точке пространства-времени станет доминирующей.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КАРТЫ СДАЁТ ШУЛЕР
Под сводчатым потолком пивной, расположенной в полуподвальном помещении добротного каменного дома на Кайзерштрассе, слоями плавал сизый табачный дым – почти все её посетители усиленно курили, и трубки казались орудийными жерлами, извергавшими струи дыма. Невнятный гул голосов вздымался и опадал волнами; градус дискуссии, обильно орошаемой пивом, постепенно повышался, обещая рукопашное побоище с применением стульев и пивных кружек. – А я ещё раз говорю, – повторил краснолицый человек в потёртом морском бушлате, брякнув об стол пустой кружкой, – мы победили! Я был там, да, – я участвовал в знаменитой битве Северного моря, и я видел, как наши снаряды, сделанные руками германских рабочих на наших заводах из нашей немецкой стали, ломали английскую броню! Дредноуты бриттов взрывались под нашим огнём, и хвастливые томми летели во все стороны, разбрызгивая по волнам кишки! Я оставил там руку, – он шевельнул плечом, с которого свисал пустой рукав, – но мы победили! Но потом приплыли эти, из-за океана, – лицо однорукого перекосила злая гримаса, – и украли у нас победу! Тевтонские воины не были разбиты в бою – нас пронзили мечами у наших домашних очагов, подлым ударом в спину! – старый моряк схватил полную кружку и жадно припал к ней губами, глотая отменное баварское пиво. – И мы, – он вытер рот тыльной стороной ладони, – никогда не простим американцам того, что они сделали! – Ударом в спину? – пробормотал кто-то из слушателей. – Разве такое было? На него зашикали – мол, не прерывай старого вояку, – и даже пихнули в бок кулаком, однако бывший моряк, вдохновлённый вниманием аудитории и собственным красноречием, пропустил его реплику мимо ушей. – Вы, молодые, – краснолицый снова пригубил кружку, – должны отплатить этим заокеанским плутократам за всё! Старик Вильгельм, наш кайзер, большая умница – он делает всё, чтобы в следующей войне Германия никому не уступила победы! Но ему нужны воины, и вы, – он обвёл осоловевшим взором лица слушавших его людей, – станете его солдатами, воинами кайзеррейха, воинами Великогермании! Наши тевтонские предки подмяли под себя всю Европу, пробивая боевыми топорами черепа зажиревших богачей, а вы – вы поплывёте за океан! Он высоко поднял кружку, и люди, сидевшие в пивной, – рабочие, мелкие клерки, бауэры, приехавшие в город, – ответили ему слитным рёвом и криками «Хох, хох, хох! Да здравствует кайзер, да здравствует Великогермания!». Два хорошо одетых человека лет сорока, сидевших за столиком у самых ступенек лестницы, ведущей на улицу (удобная позиция, позволяющая быстро покинуть пивную, если начнётся драка – в последнее время такие драки стали обычным явлением), не принимали участия в стихийном «пивном митинге». Они наблюдали за происходящим, неспешно пили пиво маленькими глотками и обменивались короткими репликами. – Я был не прав, – сказал один из них, – тогда, десять лет назад, у лодки-памятника. Война будет. Они, – он кивнул в сторону зала, наполненного возбуждённо гомонившими людьми, – ждут этой войны, они хотят её. Они недовольны, и они готовы убивать и умирать. – Да, Дитмар, – согласился второй, – война будет. Её хотят все: и эти люди, и наши генералы, и твои промышленники, и кайзер, и американцы, совсем ещё недавно заверявшие мир, что с войнами покончено. Диалектика – есть такой философский термин. – Ты верен себе, Людвиг, – Дитмар Зееберг усмехнулся. – Мыслишь философскими категориями и рассматриваешь мир как сложную систему взаимодействия интересов. – А разве это не так? Я историк, а история и философия – науки родственные. Правда, эти люди не забивают себе головы тонкими материями – для них достаточно знать, кто враг, а кто друг, остальное уже неважно. Есть кайзер, и есть фельдфебели с боцманматами – они доходчиво объяснят, что к чему, если одетому в форму мастеровому или крестьянину что-то будет неясно. А большая политика их не интересует – они мыслят простыми категориями: еда, выпивка, женщина, деньги. – И величие Германии. – И величие Германии, потому что великая Германия обеспечит каждому из них куда более широкий набор упомянутых первичных ценностей, чем Германия нынешняя, оттёртая от мирового лидерства. Всё очень просто – этот принцип проверен веками и тысячелетиями, он применялся властителями всех времён и народов. – Ты говоришь так, словно это тебе не нравится. – Дело не в том, нравится мне это или нет. Это данность, которую следует принимать, и с которой нельзя не считаться. А по мне, пусть уж лучше миром правит Великогермания – я всё-таки немец, – чем Великобритания или Великоамерика. Мы начнём с Европы, а потом пойдём дальше, пока нас не опередили. По-другому никак, нравится это кому-то или нет. – Мы уже начали. Аншлюс Австрии и присоединение Судетской области – это вопрос решённый. В Европе идёт делёжка наследства Австро-Венгрии, и нам зевать не приходится. Бисмарк объединил Германию железом и кровью, а кайзер Вильгельм намерен объединить всех, кто говорит по-немецки – Ein Reich, ein Volk, ein Fuehrer.[6] – Вообще-то это девиз национал-социалистов… – Да. Но он отлично подходит и для имперского девиза. Партия Эрнеста Рема имеет большинство в рейхстаге, она пользуется большим авторитетом среди таких людей, как эти завсегдатаи пивных. Среди нацистов хватает личностей не слишком адекватных, которых к власти нельзя допускать ни в коем случае, но кое-что из их идеологии вполне применимо для идеологии кайзеррейха, и в наших правящих кругах это хорошо понимают. Простым людям и лозунги нужны простые и понятные – доходчивые, – и тогда эти люди горы свернут. Идея – это великая сила! – Что-то ты тоже перешёл на социально-философские категории, Дитмар. – От тебя заразился, – парировал Зееберг. – С кем поведёшься… – Да ладно тебе, – Клайзен махнул рукой. – Расскажи лучше, чем ты сейчас занят. – Сейчас я пью пиво, а через два дня, – экономист сделал паузу, – еду в Россию. – В Россию? – Да, в Россию. Понимаешь, друг мой Людвиг, нынешняя война – это война экономик. И если дело дойдёт до войны с Америкой, а оно до этого дойдёт… Хребет США сломают не эскадры дредноутов, и не гренадёрские дивизии, – хотя без них не обойтись, – а ресурсы и промышленная мощь. – И ты едешь в Россию… – …для деловых переговоров. Извини, большего я сказать не могу. – Интересно… – задумчиво произнёс историк. – Да, у кайзеррейха и Народной России много различий, но есть и общие черты. И мы нужны русским точно так же, как они нужны нам. Союз Германии и России не только возможен, но и необходим – с Британией, не говоря уже о Франции, мы справимся сами, а вот что касается Соединённых Штатов… Интересно, чёрт возьми! Завидую тебе, Дитмар, – ты творишь историю, а я её только фиксирую. – Не завидуй, – Зееберг глотнул пива, – а то ещё сглазишь. Однако, – он посмотрел на лестницу, – Карла, я так понимаю, мы с тобой не дождёмся – он у нас теперь человек очень занятый. На этот раз высокопоставленный служащий концерна «Сименс» Дитмар Зееберг был прав – Карлу Деницу было не до встреч со школьными друзьями. У контр-адмирала Карла Деница хлопот было по горло: Германия строила новый подводный флот, и Дениц делал всё, чтобы флотилии субмарин кайзеррейха стали максимально боеспособными.
* * *
– Итак, господин Хаммер, подведём предварительные итоги? – Я был бы признателен, – американец лучезарно улыбнулся, – если бы вы называли меня «товарищ». Он говорил по-русски чисто и правильно, причём с характерным одесским акцентом, однако ни у кого из присутствующих это не удивляло: все они – и Молотов, председатель президиума Верховного совета Федерации Народная Россия, и Красин, председатель Совета народных комиссаров, и Генеральный секретарь ЦК Киров, – основательно ознакомились с подноготной заморского гостя (без этого мистер Арманд Хаммер просто не встретился бы с первыми лицами государства, пришедшего на смену Российской Империи).
Биография этого человека, сына одесского еврея, эмигрировавшего в Америку, была извилистой и изобиловала тёмными пятнами, представляющими несомненный интерес для полиции и судейских чиновников. Его деловая карьера началась с криминального аборта, закончившегося смертью пациентки, и если бы не любящий папаша-аптекарь, взявший вину на себя и заявивший, что операцию несчастной даме делал не Арманд, студент-медик, а он сам, сынуле грозило бы тюремное заключение. Избегнув тюрьмы (и сделав вывод, что врач – профессия рискованная), Арманд занялся бизнесом: торговал лекарствами, антиквариатом (в том числе поддельным) и алкоголем, а также представлял интересы серьёзных американских компаний. Именно это и позволило ему добиться аудиенции на высшем уровне – правителей Народной России мало интересовал мелкий бизнесмен-фармацевт, а вот деловые контакты с ведущими корпорациями США – это совсем другое дело. «Тоже мне, товарищ, – подумал Киров. – Ты не товарищ, ты фармазон с Пересыпи. Хотя нет – ты, брат, вор законный: за тобой стоят урки международные, факт». «Судя по тому, что во время переговоров он спокойно оперировал миллиардными суммами контрактов и займов, полномочия у этого товарища есть, – подумал Красин. – И он не блефует – такие вещи заметны. Ну что ж, посмотрим…». «Уж больно у тебя рожа хитрая, товарищ Хаммер, – подумал Молотов. – Так мы и поверили, что ты будешь рад победе коммунизма в мировом масштабе. Свой у тебя интерес, господин хороший, и у твоих хозяев тоже. Но нам сейчас позарез нужно сотрудничество хоть с чёртом-сатаной, и мы даже его назовём товарищем, если ему так хочется». – Хорошо, товарищ Хаммер, – невозмутимо произнёс предсовнаркома. – Меморандум о сотрудничестве будет подготовлен к завтрашнему дню, а пока вы сможете ознакомиться с достопримечательностями Москвы и вкусить нашего русского гостеприимства. До встречи на вечернем банкете, товарищ Хаммер. – Ну, что скажете? – спросил Молотов, когда «триумвиры» остались одни. – Буржуй он недорезанный, – буркнул Киров. – Мы таких в восемнадцатом к стенке ставили, и точка. «Заматерел Мироныч, – подумал Молотов, – вот тебе и мальчик из Уржума. Власть – это дело такое. Может, лучше бы Сталин был генсеком? Вон он как лихо порядок наводит на Кавказе, от абреков только пух летит. Но – история не знает сослагательного наклонения». – К сожалению, – заметил Красин, – дорезать всех американских буржуев в настоящее время несколько затруднительно. Но их можно использовать – в наших интересах. – Американцев интересует бакинская нефть, – Киров поморщился. – А она нам самим пригодится. – Не только нефть, – добавил Молотов, листая толстую папку с протоколами встреч. – Тут и концессии, и капиталовложения в промышленность, и долгосрочные кредиты, и режим наибольшего торгового благоприятствования. Американцам дай палец, они руку отхватят по самое плечо. – Ситуация просчитывается, – спокойно пояснил Красин. – В дальней перспективе США интересуют наши природные ресурсы, но главное – им нужен рынок сбыта и помойка. – Помойка? – удивлённо переспросил Киров. – Помойка. Очередная страна, на которую можно сбросить инфляцию, спасая от неё свой внутренний рынок. В конце прошлого века такой фокус американцы уже проделали с Латинской Америкой, где их с тех пор «любят» горячо и пылко. В мире зреет финансовый кризис, и воротилы Уолл-стрит очень хотят, чтобы этот кризис был для них как можно менее болезненным. Россия – огромная страна, и огромный рынок, для насыщения которого нужно немало лет. И ради этого американцы согласятся на многое, в том числе и на помощь нашему «режиму», как его называют на Западе. Но есть ещё и ближняя перспектива. – А именно? – спросил Молотов. – В Европе – особенно в Германии – не очень любят США, мягко говоря. Дело идёт к войне, и Соединённым Штатам очень не хочется остаться в этой войне без союзников. Мы им нужны как противовес кайзеррейху, тем более что совсем недавно немцы были нашими противниками. Обычная американская практика – во время Мировой войны они помогали и Англии, и Германии, лишь бы они ослабили друг друга. – И ты предлагаешь, Леонид Борисович, – с вызовом бросил Киров, – чтобы русские солдаты снова проливали кровь за чужие интересы? – Ни в коем случае, Сергей Миронович. Я предлагаю извлечь максимальную пользу из американских предложений. Нам нужна индустриализация – как и за чей счёт мы будем её проводить? Обдерём как липку крестьян, которые только-только встали на ноги, и погоним на стройки социализма трудовые армии, как предлагал товарищ Троцкий, доблестно павший в бою с врагами революции? Нет, так не годится. Мы возьмём американские деньги, и построим на них заводы – например, тракторные, которые в случае необходимости быстро станут танковыми. И мы пойдём на кое-какие уступки, но взамен попросим уже не деньги, а специалистов, оборудование и технологии. – Однако долги полагается возвращать, – с сомнением в голосе проронил Молотов. – Как бы нам не закабалиться вконец. И ещё эти нефтяные концессии… – Да, долги полагается возвращать. Но не всегда: бывают случаи, когда возвращать их не нужно – например, если кредитор безвременно почил в бозе. Государства – они ведь тоже смертны, они имеются свойство рушиться и распадаться. Не факт, что из будущей мировой войны США выйдут победителями, особенно если мы не будем их союзниками. – О как! – восхищённо произнёс Киров. – Твоим же кайлом, да тебе же и поделом? «Чёрта его же вилами… – подумал глава Верховного совета. – Лихо…». – Примерно так, – Красин холодно улыбнулся и добавил, обращаясь к Молотову: – А концессии, Вячеслав Михайлович, как и долевое участие заграничного капитала в нашей промышленности – это не смертельно. В случае войны эти предприятия национализируются – придут на бакинские нефтепромыслы красноармейцы товарища Фрунзе и очень вежливо – штыком – попросят совладельцев освободить помещение. – Рискованно, – Киров яростно почесал подбородок. – Но – возможно. Ну ты и хват, Леонид Борисыч, – надо думать, тебя не сильно беспокоит, честно это или нет? – Если ты садишься играть с карточным шулером, о честности лучше забыть. И разве получать с должника больше, чем ты ему одолжил, – это честно? Вот-то и оно… А политика международная вообще дело нечестное – увы. Может быть, она когда-нибудь станет честной, если нам удастся построить тот новый мир, в который я искренне верю, но пока… Однако это всё лирика, товарищи, а прагматический итог таков: американские предложения следует принять – разумеется, с разбором, а не огульно. Нам эти предложения крайне выгодны, такое моё мнение. – Тогда что, сотрудничество с немцами сворачиваем? – спросил Молотов. – Хаммер намекнул, что такой поворот для США очень желателен. – Ни в коем случае, – повторил Красин. – Во-первых, они помогают нам не займами, а натурой – за наше сырьё мы получаем из Германии промышленное оборудование и готовую технику. А во-вторых – кайзеррейх видится мне нашим союзником в будущей войне. Или вы считаете, что с Америкой мы управимся самостоятельно? И вообще: ласковый телёнок двух маток сосёт, есть такая русская пословица. – А что с этим товарищем Хаммером? – спросил Киров, вставая из-за стола. – А что в нём особенного? – Молотов закрыл папку с бумагами и тоже встал. – Он гонец, и ничего больше. Но гонец с доброй вестью, таких в былые времена награждали. Вот и мы его наградим – яйцами. – Чем-чем? – Киров слегка опешил. – Яйцами Фаберже – мне рассказывали, как у него загорелись глазки, когда он на них смотрел. Подарим ему пару таких яиц, а лучше – продадим за символическую цену, ему как бизнесмену это будет понятнее. И приятнее.
* * *
Европа напоминала перегретый паровой котёл, у которого по недосмотру механика закрыт предохранительный клапан. Стенки котла вибрировали и зловеще гудели, стрелка манометра плясала у красной черты, однако кочегары, не замечая (или не желая замечать) грозных признаков грядущей катастрофы, лопату за лопатой продолжали подбрасывать в уголь в пышущую жаром топку. Взрыв (экономический кризис, знаете ли, в этом всё и дело) казался неизбежным, но каждый из участников этого взрывоопасного эксперимента почему-то полагал, что его не заденет. Кайзеррейх деловито пришивал к мундиру Великогермании, надетому на мускулистое тевтонское тело, цветные лоскуты расползшейся Австро-Венгрии, бесхозно разбросанные по мостовым европейских столиц. До вооружённых конфликтов пока не доходило – вопросы решались на дипломатическом уровне, где призывы помочь германоязычному населению, угнетённому бессовестными чехами и поляками, соседствовали с девизом «Кайзеррейх есть законный наследник и правопреемник Священной Римской Империи!». Война пока ещё не грянула, но она уже вызревала: дым заводов Рура сгущался и обретал форму, превращаясь в стальные слитки танков и тяжёлых орудий. В кайзеррейхе, памятуя баррикадные бои начала двадцатых годов со сторонниками «русского пути» и учитывая воинственную популярность нацистов, не скрывавших своего желания подвинуть «старика Вильгельма», нашли действенное средство борьбы с кризисом. Экономика Германия была жёстко централизована и милитаризована – военно-феодальное государство, каковым являлся кайзеррейх, оказалось отличным инструментом для обуздания стихии рынка и аппетитов всех его участников. Статус армейского офицера в Германии был неизмеримо выше статуса удачливого торговца, и лозунг «Пушки вместо масла» не вызывал резкого протеста у Фрицев и Гансов. К тому же германские пушки можно было обменять на русское масло – такой обмен устраивал обе стороны. И кайзеррейх вооружался, готовясь потребовать у кое-кого оплаты старых счетов, и не слишком жаждал американских кредитов – их заменило бартерное сотрудничество с Народной Россией, незатронутой кризисом. Здраво оценивая масштаб «германской угрозы», США лихорадочно искали выход из создавшегося положения. Дядя Сэм давно прижал прекрасную Францию в гостиной Европы, как называли пространство между Пиренеями и Рейном, и властно запустил ей руку под юбку, ощупывая соблазнительные округлости прелестницы и прикидывая, в какой позе её попользовать. Мадам время от времени попискивала, изображая оскорблённую невинность, и тогда Дядя Сэм указывал ей на север, где угрюмо ворочался тевтонский варвар, до глаз закованный в крупповскую броню: мол, я тебя подарками дорогими одариваю, а это чудище железное тебя попросту изнасилует, и спасибо не скажет. И прекрасная Франция вздыхала, томно закатывая глазки, и снова падала в цепкие объятья сухопарого заокеанского ухажёра. Американские кредиты были ей необходимы, чтобы хоть как-то залатать дыры в экономике и сгладить социальную напряжённость – социалисты прямо называли правительство Блюма «правительством национального предательства», и на Елисейских Полях во весь рост маячил призрак Парижской Коммуны. В награду за покладистость США намеревались сделать Франции ценный подарок – Испанию. Как союзник кайзеррейха Испания Америку никак не устраивала, а в качестве французского вассала страна коррид и серенад могла служить континентальным плацдармом для высадки американских дивизий в надвигавшейся войне. Под лозунгом «восстановления демократических свобод» готовилось вторжение в Испанию французских войск, а на случай недовольства Италии французские субмарины (те самые, «ботанические») уже крейсировали у Таранто и Бриндизи, выцеливая стеклянными глазами перископов итальянские крейсера. Однако Франко оказался не так прост: не желая оказаться между американским молотом и германской наковальней (кайзеру нужны были военно-морские базы в Бискайском заливе и Гибралтар, ключ к Средиземному морю), он объявил политику национального примирения. Побеждённых республиканцев никто не преследовал, а марокканцев, изрядно докучавших своими бесчинствами мирным гражданам Кастилии, Франко быстренько выдворил восвояси – гонять по Сахаре верблюдов. Несколько таборных вождей, пожелавших вместе со своими подданными навеки поселиться на испанской земле, которую они считали отвоёванной у неверных, погибли при загадочных обстоятельствах – то ли были убиты разбойниками, то ли растерзаны свирепыми хищниками, неведомо как объявившимися на берегах Гвадалквивира, – и «марокканский вопрос» был закрыт. Повод для вторжения исчез, Франция осталась без подарка, а Испания каудильо сохранила нейтралитет (по крайней мере, официальный). Италия тоже попыталась наложить руки на австрийское наследство, но руки эти у неё оказались коротки. Югославянские республики, припомнившие Италии её бездействие при разгроме Сербии, решительно воспротивились намерениям дуче, и тот не решился посылать своих берсальеров на горные склоны. Вместо этого Муссолини (по примеру Венгрии бравого адмирала Хорти) поспешил уверить кайзеррейх в своей искренней симпатии и фактически признал себя вассалом Великогермании (выговорив себе за это Грецию, которую, впрочем, надо было ещё взять). Но в самом неприятном положении оказалась Англия, снедаемая тоской по былому величию, жаждой сохранить свою шатавшуюся империю, «над которой никогда не заходит солнце» (или хотя бы её видимость), презрением к «проститутке Франции», страхом перед растущим могуществом Германии и неприязнью к США, нагло предавших «англосаксонских братьев» в ходе Мировой войны и воспользовавшихся их слабостью после неё (забывая при этом, что ученик всего лишь хорошо усвоил политические принципы учителя и творчески их применил). Британия и рада была проводить самостоятельную политику, привычно жертвуя кем угодно ради своих интересов, да здоровье не позволяло – без американских кредитных инъекций английская экономика начинала задыхаться и кашлять надрывно, хотя те же самые кредиты, использованные для надувания мыльного пузыря биржевых спекуляций, ввергли Соединённое королевство в жесточайший финансовый кризис, от которого его корёжило не меньше, чем США, его бывшую и «неблагодарную» колонию. Британия уже не могла держать в узде свои прочие колонии (не менее неблагодарные) – империя разваливалась. Бурлил Ближний Восток – турецкие аскеры, топча бунтующие племена бедуинов, соревновались с иранскими сарбазами за право подмять под себя Египет, а у Британии уже не было сил, чтобы одним грозным пушечным рыком разогнать их всех по углам. Япония откровенно точила катаны на Сингапур и, страшно сказать, на Индию; Море-Среди-Земель перестало быть английской вотчиной и вежливое послушание доминионов грозило в любой момент обернуться открытым неповиновением британской короне. Англия, желчно глядя по сторонам, прикидывала, куда ей податься – по всему выходило, что кроме как к заклятому заокеанскому другу прислониться не к кому: изрядно потускневшее величие Британии упало в цене и уже не принималось к оплате ведущими банками Европы. Сыграли свою роль и давние деловые связи между Сити и Уолл-стритом, которые несмогли разорвать никакие конфликты, – Британия нехотя пристраивалась в кильватер США, приберегая, однако, увесистый камень за пазухой, чтобы при случае от души врезать им по откормленному затылку Америки. Сложившаяся европейская конфигурация не нравилась Соединённым Штатам, однако Америка воздерживалась от резких телодвижений, и немаловажной причиной этого была неясная позиция Народной России. Русские исправно выплачивали проценты по кредитам и с самым простодушным видом подписывались на новые займы, но в американских деловых кругах нутром чуяли недоброе. Народная Россия вежливо, но твёрдо отклонила предложения о выкупе контрольных пакетов акций предприятий тяжёлой промышленности, построенных с американской помощью, и несмотря на заманчивые обещания золотых гор, омываемых кисельными реками с молочными берегами, не изменила своей внутренней экономической политики: на откуп частному капиталу отдавалась кондитерские и парикмахерские, лавки и магазины, пошивочные и обувные мастерские и сфера услуг, а во всех стратегически важных отраслях, включая добычу полезных ископаемых, допускалось только его долевое участие. И Россия, невзирая на высказываемое вслух неудовольствие США, продолжала сотрудничать с кайзеррейхом, и контуры этого сотрудничества всё больше напоминали союзнические. Это не оставалось незамеченным, и Америка всё чаще задавала себе вопрос: а так ли просты эти «монголо-татарские казаки», как кажется? И всё-таки США вели себя в Европе не слишком активно, и причина тому была очень простой: кризис, рухнувший на западный мир в начале тридцатых. Кризис был неизбежен, как дождь после долгой жары, – капитал, гипнотизируемый магическим словом «прибыль», переливался из промышленной сферы в сферу финансов, где эта прибыль была на порядок выше, причём без рисков, присущих реальному производству. Мыльный пузырь спекуляций надувался и лопнул, забрызгав с ног до головы всех его надувавших и оставив им только лишь память обо всех цветах радуги, коими он переливался в процессе надувания. Кризис потряс США до основания, и правительству президента Рузвельта пришлось пойти на те же «недемократические» меры, которые применялись в «тоталитарных» Германии и России. Суть этих мер была очень простой – разрушительная активность частного капитала была поставлена под контроль государства. Государственные работы – строительство дорог и мостов – обеспечили занятость миллионам отчаявшихся американцев, но главное – вектор американской экономики был переориентирован на федеральные военные заказы. Формула «деньги-товар-деньги» содержит в себе одну хитрую закавыку: чтобы произведённый товар, в который вложены деньги, обернулся новыми (и бо?льшими) деньгами, товар этот надо ещё продать, что зачастую не так просто. А госзаказ гарантирует оплату (если, конечно, боевой корабль не утонет сразу после спуска со стапеля), и поэтому он так соблазнителен. Драка за военные заказы среди ведущих корпораций США шла лютая, и в это драке применялись все средства, вплоть до физического устранения особо опасных конкурентов. Трупы эти никто не считал – на войне как на войне, невелика жертва ради спасения национальной экономики, – и мало кто понимал, что накопление оружия опасно само по себе, ибо оружие должно быть использовано: для этого оно и создаётся. Но так далеко почти никто не заглядывал, и Соединённые Штаты приняли обширную судостроительную программу, имевшую целью дать Америке флот, по меньше мере равный флотам Британии, Германии и Японии вместе взятым (американские стратеги допускали гипотетическую возможность создания даже такого союза, на первый взгляд немыслимого). Хозяева оружейных концернов потирали руки в предвкушении сказочных барышей: кроме флота, Америке требовалась ещё и сильная армия, создавать которую надо было практически с нуля. Вся чудовищная экономическая мощь США переходила на военные рельсы, и новая мировая война стала абсолютно неизбежной, несмотря на миролюбивый лепет Лиги Наций. И в Европе уже определилась точка, в которой давление пара должно было прорвать обшивку перегретого котла. Как сказал один из высших офицеров германского Генерального штаба: «Единственное назначение независимой Польши с её гонором – стать детонатором большой войны, и если бы такого государства не существовало, его пришлось бы создать». Шулер сдал карты – мир неудержимо катился к новой войне.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. АГРЕССОР НЕ ТОТ, КТО ВЫСТРЕЛИЛ ПЕРВЫМ
02 сентября 1939 года С берега прилетали порывы лёгкого тёплого ветра, как будто суша, уставшая за день, вздыхала устало, расслабляясь после трудовой недели. Вечерний город надел янтарное ожерельё электрических огней, прихорашиваясь перед ночью, наполненной развлечениями. На рейд доносилась музыка из береговых кафе и ресторанчиков (вся Европа танцевала танго, пересекшее океан), где можно было не только хорошенько выпить и основательно закусить, но и уединиться с дамой за колышущимися занавесками, отделявшими кабинеты от общего зала. И в этих же храмах разгула плоти совмещали приятное с полезным – под страстные стоны саксофонов, заглушавших тихие слова, «решались вопросы» и заключались сделки из числа тех, которые не любят дневного света. Вольный город Данциг, формально входивший в состав кайзеррейха, имел особый статус и потому кишел тёмными личностями, начиная от воров и контрабандистов и кончая боевиками «Народовых сил збройных» и агентами чуть ли не всех разведок мира. Прусская Польша – протекторат, как её называли в Германии, – по Роттердамскому «справедливому» мирному договору получила широкую автономию и стала для кайзера неизбывной головной болью. Острота этой боли менялась от привычно-ноющих наскоков польских (и мировых) газет, сокрушавшихся о горькой судьбе поляков, стонущих под железной германской пятой, до револьверных прострелов – теракты с человеческими жертвами были в протекторате явлением обыденным. Польский нарыв – след от скальпеля роттердамских хирургов – болел, и рано или поздно должен был вскрыться. Берег безмятежно сиял огнями, создавая иллюзию умиротворённости, а серая громада германского линейного крейсера «Зейдлиц», стоявшего на рейде Данцига, была погружена во тьму. Ветеран мировой войны, ставший ныне учебным кораблём кайзермарине, вернулся из очередного плавания по Балтике с кадетами, гардемаринами и учениками-матросами и тоже отдыхал, вцепившись когтистыми лапами якорей в илистое дно.
На «Зейдлице» горело всего несколько огней: субботним осенним вечером треть его постоянного экипажа и две трети практикантов были уволены на берег, предвкушая все те немудрёные радости, кои положены моряку по возвращении в порт. Оставшиеся на борту несли стояночную вахту или спали, завидуя во сне тем счастливчикам, которые этой ночью на берегу будут не только спать. На палубе линейного крейсера было пусто, лишь на самой его корме сидели два унтер-офицера, меланхолично попыхивая короткими трубками. Ганс Рильке и Фриц Нойер были похожи друг на друга как два снаряда артиллерии противоминного калибра. Кряжистые, краснолицые, ширококостные, они прослужили на «Зейдлице» всю свою флотскую жизнь и прошли вместе с ним все бои мировой войны. Они были друзьями, и когда после великой битвы в Северном море крейсер захлёбывался водой и каждая минута могла стать последней, клятвенно пообещали друг другу: тот, кто выживет, позаботится о родных и близких павшего товарища. К счастью, до этого не дошло – крейсер добрался до спасительного дока, – но с тех пор Рильке и Нойер стали неразлучны. Они были единственным ветеранами войны, всё ещё служившими на «Зейдлице», и давно получили высшие для унтер-офицерского состава звания обермаатов, но продолжали служить, потому что не мыслили себе другого. Они с лёгкой иронией смотрели на взбудораженных парней, спешивших на берег, где их ждали доступные девушки и выпивка, но придирчиво проверяли у них форму одежды – порядок есть порядок. Для Фрица и Ганса забавы юности были уже в прошлом – они давно перебесились, вырастили сыновей и выдали замуж дочерей, хотя при случае своего не упускали: а как же иначе? Они любили море, ненавидели англосаксов и обожали кайзера, и год за год старательно (словом, делом, а иногда и зуботычиной, если дело касалось рядовых) превращали зелёных юнцов в бравых моряков. Обоим обермаатам всё было ясно – они даже мыслили схоже, и поэтому неудивительно, что зачастую Ганс и Фриц понимали друг друга без слов. – Интересно, – спросил Рильке, глядя на береговые огни, – сколько из наших цыплят вернуться завтра с триппером? – Триппер – это мелочь, Ганс, – отозвался Нойер, – лишь бы все вернулись живыми. В этом чёртовом городе запросто можно получить нож в бок. – Пустое, Фриц, – Рильке махнул рукой. – Шлюхи во всех портах мира одинаковы, и польские девки ничем не отличаются от мексиканских и филиппинских. Весь их патриотизм начинается и кончается между ног, для них главное пенензы, а борьба за свободу и всё такое – в эти игры они не играют. – Кроме девок, там – Нойер указал чубуком трубки на огни Данцига, – есть ещё и парни, которые готовы убить любого немца только за то, что он немец. Не понимаю я нашего старика Вильгельма: я бы на его месте давно бы… Что сделал бы обермаат Фриц Нойер на месте кайзера Вильгельма II, обермаат Ганс Рильке так и не узнал. Ночную темноту разорвало яркое пламя, и палуба учебного линейного крейсера кайзермарине вздыбилась под ногами унтер-офицеров. Высоченный водяной столб, вставший у борта, не успел ещё опасть и рассыпаться солёными брызгами, как раздался ещё один взрыв, куда более мощный, – сдетонировали погреба кормовых башен. И через пять минут одни лишь обломки и пятна горящей нефти напоминали о том, что здесь только что стоял огромный военный корабль, переживший мировую войну и погибший спустя двадцать два года после её окончания.
* * *
Из газеты «Берлинер тагенблат» от 05 сентября 1939 года
…Беспорядки в протекторате достигли угрожающих масштабов. За последние три дня на балтийском побережье от Данцига, где 2 сентября при загадочных обстоятельствах погиб крейсер кайзермарине «Зейдлиц», до Штеттина имели место организованные хулиганские выходки с ярко выраженной антигерманской направленностью. Нарушители общественного спокойствия выкрикивали «Немцы, вон с польской земли!», били стёкла лавок и магазинов, избивали добропорядочных подданных кайзера. Доходило до стычек с полицией, которая в ряде случаев в ответ на выстрелы распоясавшихся молодчиков была вынуждена применить оружие. Десятки погромщиков задержаны на месте преступления, и мы не сомневаемся, что имперское правосудие воздаст им по заслугам…
…На месте гибели крейсера «Зейдлиц» был поднят из воды труп в легководолазном снаряжении английского производства. Этот человек, погибший при взрыве (или, по другой версии, застреленный в воде при прочёсывании рейда после катастрофы), был опознан как Кшиштоф Микульский, известный в бандподполье под кличкой «Мститель». Микульский был замешан в террористической деятельности и давно разыскивался полицией кайзеррейха. Есть все основания считать, что именно он, один или с сообщниками, заминировал и взорвал наш знаменитый линейный крейсер, погубив вместе с ним сотни юных немецких моряков, будущий цвет кайзермарине.
…В предместье Данцига после самого настоящего боя с применением артиллерии и бронемашин доблестными воинами кайзера было разгромлено бандитское гнездо. Среди взятых трофеев – крупные суммы в имперских марках и фунтах стерлингов, портативные рации, взрывчатка и английские автоматы «стен», только что поступившие на вооружение частей британской армии. Захваченные у террористов документы не оставляют сомнений в том, что мы имеем дело с посягательством на целостность кайзеррейха, которое бандиты называют борьбой за свободу и единение Польши. Уже ясно, что инсургенты пользовались поддержкой Англии и Польши, хотя в ответ на официальные запросы нашего Министерства иностранных дел Великобритания не дала вразумительного ответа, а польское правительство ответило в оскорбительном тоне…
…Вчера вечером банда так называемых «польских повстанцев», численностью до двухсот человек, преследуемая по пятам моторизованными частями рейхсвера, была прижата к польско-германской границе. Бандитам было предложено сложить оружие, но в это время с польской стороны по германским солдатам и пограничникам был открыт пулемётный огонь, что позволило террористам перейти границу. Стрельба по территории сопредельной страны – это акт неприкрытой агрессии, который не может остаться безнаказанным. Складывается впечатление, что Польша и Англия хотят войны с Германией – что ж, они её получат!
* * *
– Странно всё это, – начальник имперской военной разведки Вильгельм Канарис потёр виски своими тонкими пальцами пианиста. – Да, поляки от гонора могут потерять голову, но не настолько же! Сидеть зажатым между двумя великими союзными державами, одно шевеление любой из которых оставит от нахала мокрое место, и при этом дразнить их может только безумец. – Я проанализировал всю имеющуюся информацию, экселенц, – Вальтер Шелленберг почтительно склонил голову. – Я слушаю. – Сначала по взрыву на рейде Данцига. К днищу крейсера была прикреплена мощная мина с часовым механизмом, взрыв которой вызвал детонацию погребов боезапаса и привёл к гибели корабля и трёхсот членов экипажа. Вопрос: кому это было надо? Полякам? Зачем? Чтобы спровоцировать войну, которая наверняка кончится быстрым поражением Польши? Не идиоты же они, в конце концов. – Думаю, Польша рассчитывает на поддержку Британии и Франции, с которыми она связана договорами о дружбе, а в перспективе – и Америки. Только этим я могу объяснить вспышку антинемецких выступлений в протекторате вслед за взрывом «Зейдлица», стрельбу на границе, а заодно и истерику в Лиге Наций, призывающей ввести в «прусскую Польшу» англо-французский миротворческий контингент. Полякам кто-то скомандовал «фас!», и они эту команду выполнили, надеясь получить обещанный кусочек сахара. И здесь вполне могут быть замешаны англичане. – На первый взгляд – да. Подводное минирование корабля – задача далеко не простая. Боевые пловцы только появились – в частности, в Италии, – есть они и у англичан, но вряд ли польские повстанцы уже овладели всеми необходимыми навыками. Этот Микульский, труп которого мы выловили на рейде Данцига, – он был в снаряжении боевого пловца, но он ли заминировал «Зейдлиц»? У него была прострелена голова, однако эксперты установили, что смерть наступила за несколько часов до взрыва, когда крейсер был ещё в море. Мне как-то не очень верится, чтобы покойник, пусть даже в дыхательном аппарате, мог орудовать под водой после того, как ему продырявили голову пулей. Вывод: этого «Мстителя» нам просто подкинули, чтобы списать всё на поляков. – Значит, всё-таки англичане… – задумчиво сказал Канарис. – Странно – после того урока, что мы преподали им в шестнадцатом году, бриттам надо бы вести себя поскромнее. Они что, так жаждут войны с Германией? – В том-то всё и дело! – произнёс Шелленберг с торжеством в голосе. – В ответ на наш запрос «Откуда у польских инсургентов английское оружие и снаряжение?» англичане ответили «Знать не знаем», и это естественно. Но по нашим агентурным каналам удалось установить, что британцы действительно не поставляли в Польшу свои новейшие пистолеты-пулемёты – они всего лишь продали небольшую партию этого оружия… американцам. И вот теперь мозаика складывается. Американцы верны себе: им надо разжечь в Европе большой огонь, чтобы таскать из него каштаны – разумеется, чужими руками. Они надеются, что пока мы будем истреблять друг друга, они развернут всю свою мощь и выйдут на сцену под занавес с коронным номером – примерно так же, как они сделали это в шестнадцатом. И им нельзя ждать: Англия колеблется, и может не только воздержаться от конфликта с нами, но и занять позицию, враждебную Соединённым Штатам. Вот американцы и торопятся столкнуть лбами нас и англичан, раз уж не вышло столкнуть лбами нас и Россию. А поляки – им в этом гамбите отведена роль жертвенной пешки, которой обещают, что она непременно выйдет в ферзи. – Логично, – Канарис хрустнул пальцами. – Хорошо продуманная многоходовая комбинация. К сожалению, Вальтер, мы уже ничего не можем изменить. Кайзер не хочет потерять лицо, и через, – он посмотрел на стенные часы, – два часа дивизии рейхсвера перейдут польскую границу. – К сожалению, экселенц, – согласился Шелленберг. А потом подумал и добавил: – А может быть, к счастью.
* * *
Нарыв лопнул. Четырёхмоторные «валькирии» повисли в небе над Варшавой и осыпали её смертным градом из распахнувшихся бомболюков, превратив в руины целые кварталы. Лязгающая военная машина кайзеррейха взломала границу, развернулась на польских равнинах и, не встречая серьёзного сопротивления, покатилась вперёд, подминая и вдавливая в землю всё на своём пути. Моторизованные гренадёры на грузных «ганомагах» и юрких мотоциклетках двигались быстро: они ворвались на улицы Варшавы на второй день войны, а ещё через два дня уличные бои в польской столице были погашены огнемётным пламенем и затоптаны гусеницами тевтонских танков – лёгких пулемётных «куниц» и средних «рысей», вооружённых трёхдюймовыми орудиями и прикрытых противоснарядной бронёй. Генерал Гейнц Гудериан, которого ещё не называли Heinz Brausewetter – «Гейнц-ураган», – получил возможность проверить на практике свои теоретические выкладки, касавшиеся танковых соединений, и доказал, что «панцеркампфвагенам» суждено стать королями дымных полей новой мировой войны. Через две недели после начала военных действий независимая Польша прекратила своё существование: Англия с Францией хоть и объявили войну кайзеррейху, но не успели помочь полякам (или не захотели). А на берегах Буга встретились соединения рейхсвера и части Красной Армии: Народная Россия шустро прибрала к рукам наследство императорской России, и Германия не возражала – такой вариант рассматривался и согласовывался заранее. С обеих сторон были те, кто четверть века назад стреляли друг в друга, но на сей раз встреча прежних врагов была мирной – в Бресте, в обстановке строгой секретности, многолетнее сотрудничество кайзерреха и Народной России обернулось подписанием союзного договора: долгий флирт увенчался законным браком. Нельзя сказать, что такой поворот событий стал полной неожиданностью для Запада. Соединённые Штаты, отслеживая контакты Германии и России, давно уже опасались такого неприятного сюрприза. К концу тридцатых годов масштабы американской помощи России существенно снизились – Вашингтон подозревал недоброе. А сразу после вторжения немцев в Польшу в Москву с чрезвычайной миссией прибыл всё тот же Арманд Хаммер. «Лучший друг Народной России» имел широчайшие полномочия и без промедления предложил: США согласны списать все долги России по кредитам, если она не станет союзником кайзеррейха. Красин и Киров с азиатским коварством тянули время – «Надо подумать, такое с кондачка не решишь», – а потом в одно не самое прекрасное утро Хаммер прочёл в газете «Правда» о заключении российско-германского договора. Газета выпала из рук американца – он понял, что его миссия, начавшаяся ещё в двадцатых годах, провалилась, и что за это ему придётся отвечать. Предчувствия его не обманули. Вскоре после возвращения в Штаты Арманд Хаммер предстал перед судом по целому вороху обвинений – от неуплаты налогов до финансовых махинаций в особо крупных размерах. Американская Фемида влепила Хаммеру тридцать лет тюрьмы (правда, с правом переписки и даже свиданий), однако Арманд выслушал приговор с видимым облегчением. Ушлый делец ожидал худшего – он хорошо знал, за что его карают на самом деле. Польский дебют неумолимо переходил в европейский миттельшпиль – германские дивизии концентрировались на границе с Францией, и первые британские торговые суда уже ушли на дно, торпедированные «унтерзееботами» Деница и расстрелянные быстроходными «корсарами», вышедшими на охоту в Атлантику. Британия с лихорадочной поспешностью формировала территориальные войска для обороны метрополии, французы прятались в доты линии Мажино, надеясь выдержать удар тевтонских орд. О разгромленной Польше и бритты, и франки уже забыли – своя рубашка ближе к телу. И Англия, и Франция хорошо понимали, что Польша для кайзеррейха – это только разминка перед большой дракой, и что Германия на этом не остановится (особенно теперь, когда она спокойна за свой восточный тыл). И Даладье с Чемберленом, чувствуя ягодицами, как под ними шатаются премьер-министерские кресла, с надеждой смотрели за океан, одновременно испытывая раздражение – ну чего там Дядя Сэм так копается?
ГЛАВА ПЯТАЯ. ОСЫ ПРОТИВ МАСТОДОНТОВ
07 ноября 1939 года – Летят, – процедил фрегаттен-капитан Шнайдер, не отрываясь от окуляров бинокля. – «Стрингбэги»[7] – палубные торпедоносцы. Старший артиллерийский офицер «Бисмарка» не ошибся – это действительно были английские авианосные самолёты-торпедоносцы «суордфиш». Их было много: в поле зрения насчитывалось не меньше тридцати машин, а из туманной дымки, подёрнувшей горизонт, вываливались новые. С виду эти неуклюжие бипланы казались безобидными, но на деле это было не так: каждый из «четырёхкрылых» нёс под брюхом восемнадцатидюймовую торпеду, начинённую ста пятидесятью килограммами тротила, – удачное попадание всего лишь одной такой «рыбки» грозило серьёзными неприятностями даже линкору. Спаренные стопятимиллиметровые зенитки – на линкорах кайзермарине их было по три с каждого борта – развернулись навстречу воздушному противнику. Длинные и тонкие стволы орудий напоминали вскинутые вверх копья, готовые принять врага на свои острия. И торопливо задирались к небу тридцатисемимиллиметровые автоматы – оружие ближнего боя, способное (по крайней мере, в теории) превратить в решето любой атакующий самолёт. – Feuer![8] Небо густо испятнали дымные кляксы разрывов, похожие на клочья грязной ваты. Четыре германских дредноута – «Тирпиц», «Бисмарк», «Байерн» и «Заксен» – изрыгали поток взрывчатого металла. «Огнедышащие мастодонты против ос, – промелькнуло в голове Шнайдера, – титаны против летучих пигмеев». К резким хлопкам четырёхдюймовок добавился захлёбывающийся кашель зенитных автоматов. Простреленное небо съёжилось до панорамы прицела каждого из наводчиков, до узкого сектора, где мельтешили «авоськи». Скорострелки хлестали их длинными плетями очередей; казалось, тихоходные бипланы, которых было уже до полусотни, вот-вот попадают в море один за другим, но нет – самолёты продолжали лететь как ни в чём ни бывало, словно неуязвимые. Они развернулись по фронту и, чтобы не мешать друг другу, явно намеревались атаковать сразу все четыре немецких линкора. Эскадрильи шли на разной высоте и кое-где в два эшелона: британцы, сделавшие ставку на авианосцы, много времени уделяли подготовке пилотов палубной авиации. Шнейдер, как ни приглядывался, так и не увидел среди машин противника ни одного истребителя. Здесь были одни торпедоносцы – вероятно, англичане были уверены, что никто не встретит их в воздухе. «Где же наши «ландскнехты»[9] и «беовульфы»[10]? – недоумевал фрегаттен-капитан. – Неужели оба наших авианосца потоплены? Нет, этого не может быть!». – Горит! – истошно заорал кто-то. Разматывая за собой чёрный шлейф и роняя в волны обломки, одна из «авосек» упала в море в кабельтове от «Бисмарка». Вторая развалилась в воздухе – кусок плоскости отлетел в сторону, вращаясь как оборванный лист. Однако большего Шнейдер не разглядел – третий «суордфиш» прострекотал над самыми мачтами линкора, а затем у его борта рванулась вверх вспененная вода Норвежского моря. Фонтан рассыпался, обрушив на палубу «Бисмарка» тонны шипящей воды. Торпеда попала по миделю, но угодила в броневой пояс, и поэтому не причинила серьёзного вреда. Нескольких матросов сбило с ног, кое-кто заработал перелом ноги, и погиб старший боцман Киршберг, ударившийся головой о броню. Однако «Бисмарку» ещё повезло… Шнайдер не верил своим глазам: «Тирпиц», флагманский корабль линейной эскадры, валился на борт, и крен его всё увеличивался. Линкор получил три торпедных попадания, и прямо на глазах старшего артиллериста «Бисмарка» «суордфиш», шедший над самой водой, всадил в него четвёртую торпеду. Удачливый торпедоносец не уцелел – он вспыхнул и упал в море, беспомощно кувыркаясь, но четвёртая торпеда оказалась роковой для флагманского линкора Флота Открытого моря. Крен подорванного корабля продолжал возрастать, и через пятнадцать минут после окончания атаки «Тирпиц» перевернулся вверх килем.
И это было ещё не всё. «Байерн» тоже получил попадание (к счастью, сохранив ход и оставшись на ровном киле). «Заксену» пришлось хуже: одна британская торпеда проделала в его корпусе здоровенную подводную пробоину, а вторая заклинила рули – как раз в тот момент, когда линкор уклонялся от атаки и описывал циркуляцию. Могучий дредноут сделался совершенно беспомощным, а погода тем временем быстро портилась: Норвежское море никогда не балует моряков курортными условиями, а в ноябре тем более. По палубе «Бисмарка» со звоном катались стреляные гильзы. Гильз было очень много и наверняка не все снаряды, выпущенные в ходе боя зенитками четырёх немецких линкоров, ушли в небо безвредно для атаковавших самолётов – в конце концов, Шнайдер видел, как падали сбитые «авоськи». Однако прикидывать потери противника ему не хотелось – ясно, что бритты выиграли этот бой, причём с явным преимуществом. «Тирпиц» погиб, остальные линкоры повреждены, и ещё вопрос, удастся ли спасти «Заксен». Дредноут-ветеран охромел, а торпедоносцы наверняка вернутся – кто сможет им помешать? Разве что темнота, но до ночи ещё далеко. «Осы закусали мастодонтов, как те ни отмахивались хоботами и бивнями, – мрачно подумал фрегаттен-капитан. – Кто мог предположить такой исход?».
* * *
Германская военно-морская доктрина конца тридцатых была простой как броневая плита. Основной противник – Британия. Цель – завоевание господства на море. Средство достижения цели – разгром основных сил неприятельского флота в генеральном сражении, после чего поражение Англии, наглухо блокированной крейсерами и подводными лодками, становится всего лишь вопросом времени, причём непродолжительного. Под «основными силами» понимались линкоры: почти все высшие чины кайзермарине были участниками «Великой битвы Северного моря», и грохот пушек победоносного Ютланда всё ещё звучал в ушах германских адмиралов. Авианосцам в рамках этой доктрины отводилась скромная роль – палубная авиация должна была вести воздушную разведку в интересах главных сил флота и обеспечивать противолодочную оборону дредноутных эскадр. Предполагалось также, что самолёты смогут наносить предварительные удары по линейным кораблям противника перед решительным артиллерийским боем и добивать повреждённые корабли после него – такая задача возлагалась в начале века на миноносцы. Никому из адмиралов кайзера и в голову не приходило считать палубную авиацию самостоятельной грозной силой, способной решить исход морского сражения, – опыты, проведённые в двадцатых годах в Америке, показали, что самолёты могут топить бронированные корабли, но скептиков это не убедило. Бомбить корабль-мишень, стоящий на якоре, говорили они, дело нехитрое. Вы попробуйте потопить линкор, маневрирующий на полном ходу в открытом море, да ещё стреляющий по самолётам из орудий, да ещё борющийся за живучесть, вот тогда поговорим. Тем не менее, Германия авианосцы строила – они появились у Англии, и с этим нельзя было не считаться. В отличие от немцев, англичане подошли к вопросу боевого использования палубной авиации куда серьёзнее. Ларчик открывался просто: потерпев жесткое поражение в Северном море в шестнадцатом, Британия жаждала реванша и возвращения титула «владычица морей» и очень внимательно рассматривала все варианты решения этой задачи. Победители вообще склонны почивать на лаврах, тогда как побеждённые (или не имеющие возможности сойтись с оппонентом на равных) ищут новые средства и способы борьбы.[11] К 1939 году Англия располагала шестью авианосцами с почти тремястами боевыми самолётами. Основным типом ударного самолёта был «Фэйри Суордфиш», используемый и как торпедоносец, и как бомбардировщик, и как постановщик мин. У этого биплана хватало недостатков, но они компенсировались его же преимуществами и высокой выучкой пилотов – кадры «воздушных пиратов» Ройял Нэйви выковывались в жёстких условиях. «Авоськи» взлетали с палуб авианосцев и в шторм, и в плохую видимость, и даже ночью. И не только взлетали, но и садились, что куда сложнее. Самолёты разбивались при посадке, падали за борт и тонули[12], но Адмиралтейство не делало из этого трагедии – Британии нужна была победа на море. И ради этой победы английские лётчики тренировались денно и нощно, отрабатывая заходы на цель на разной высоте и с разных курсовых углов: в одиночку, парами и целыми эскадрильями. Игра стоила свеч… Кроме «суордфишей», у англичан имелись палубные истребители-бомбардировщики «скуа», способные и вести воздушный бой, и бомбить, а также истребители «гладиатор». На смену этим машинам должны были придти бомбардировщики-торпедоносцы «барракуда» и палубные истребители «глостер», но война началась, когда авиапарк Ройял Нэйви ещё не успел обновиться. Однако и со старыми бипланами британские авианосцы кое-чего стоили, а германский Адмиральштаб их явно недооценивал.
* * *
Попытки дать англичанам генеральное сражение предпринимались немцами с самого начала войны, однако Гранд Флит (который назывался теперь Флотом метрополии, так как словосочетание «Гранд Флит» будило у бриттов неприятные воспоминания) от этого боя уклонялся. Британия придерживалась традиционного принципа «fleet in being»[13] и не хотела рисковать, прекрасно понимая, чем для неё обернётся потеря морского паритета. В начале октября четыре германских линейных крейсера – «Адмирал Шеер», «Адмирал Хиппер», «Шарнхорст» и «Гнейзенау» – атаковали Ла-Манш и учинили там форменный погром, но даже это не заставило английские линкоры выйти в море. Набег на Канал обернулся для немцев всего лишь тактическим успехом и укрепил германских адмиралов во мнении, что авиация не так и страшна быстроходным боевым кораблям в открытом море – несмотря на неоднократные атаки самолётов берегового базирования, немецкие крейсера не получили ни одного попадания. И Адмиральштаб почему-то не принял во внимание, что атаки эти были слабыми и плохо организованными – разрозненные и немногочисленные группы английских бомбардировщиков атаковали соединение адмирала Лютьенса в условиях плохой видимости, а в Северном море его прикрыли германские истребители. Уклоняясь от решительного сражения, бритты с успехом применили против немцев их же тактику «предварительного уравнивания сил» – ещё в сентябре, во время первого же выхода Флота Открытого моря, линейный корабль «Баден» подорвался на минах, скрытно выставленных подводным заградителем «Порпойз» у Вильгельмсхафена, и вышел из строя на три месяца. А в октябре линейный крейсер «Гинденбург», направлявшийся на «охоту» в Атлантику, был торпедирован у Гельголанда британской субмариной «Тритон», потерял ход, отдрейфовал на своё же минное поле и там затонул после двух последовательных подрывов. Англичане, сознавая масштаб нависшей над ними угрозы, дрались зубами и когтями… И тогда германское командования, припомнив опыт Первой Мировой, использовало старый приём и решило выманить противника в море угрозой крупномасштабной десантной операции. Целью операции стала Норвегия – её захват сулил немцам стратегическую выгоду, и англичане не могли отдать Норвегию без боя. С точки зрения стратегов кригсмарине соотношение сил было в пользу немцев. Флот Открытого моря выставил для участия в операции четыре линкора – «Тирпиц», «Бисмарк», «Байерн» и «Заксен» – и четыре линейных крейсера – «Шеер», «Хиппер», «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Англичане могли противопоставить им только два линкора – «Куин Элизабет» и «Куин Мэри» – и два линейных крейсера – «Энсон» и «Родней». У Британской империи было слишком много болевых точек, где требовались военно-морские горчичники. Италия вступила в войну на стороне кайзеррейха, и для нейтрализации Regia Marina (на французов надежды было мало) англичанам пришлось направить в Средиземное море соединение «R» в составе авианосца «Игл» и дредноутов «Вэлиент», «Рэмиллис» и «Резолюшн» (линейный корабль «Ривендж» находился в ремонте). Этот район был слишком важен, чтобы бросить его на произвол судьбы, а кроме Италии у Британии здесь имелись и другие противники – бурлил Ближний Восток, угрожая потерей Суэцкого канала, и неясной оставалась позиция Турции, от которой можно было ждать чего угодно. Линейный крейсер «Худ» находился в Сингапуре в качестве флагмана Восточного флота – японские дредноуты демонстративно резали форштевнями воды Малаккского пролива, угрожающе поводя стволами тяжёлых орудий, и Англии необходимо было обозначить там своё присутствие. «Хоув» с авианосцем «Гермес» и французскими кораблями «Дюнкерк» и «Страсбург» гонялся по Атлантике за «Дерфлингером» – немецкий линейный крейсер ещё в октябре прорвался через Датский пролив (потопив мимоходом подвернувшийся ему под стволы вспомогательный крейсер «Равалпинди») и нещадно рвал английские трансатлантические коммуникации. Но, вдвое уступая немцам в линейных силах, англичане вдвое превосходили их по авианосцам. Флот метрополии располагал четырьмя авианосцами («Арк Ройял», «Фьюриес», «Корейджес», «Глориес»), имевшими на борту двести четыре самолёта (девяносто шесть «суордфишей», шестьдесят шесть «скуа», двадцать четыре «фулмара» и восемнадцать «си гладиаторов»). Хохзеефлотте имел в своём составе только два авианосца – «Граф Цеппелин» и «Петер Штрассер» – со ста четырнадцатью самолётами (сорок два торпедоносца «физелер»[14], двадцать четыре пикирующих бомбардировщика «берсерк»[15], двадцать четыре истребителя «беовульф» и двадцать четыре истребителя «ландскнехт»).
Однако это обстоятельство не слишком заботило ни Редера, главкома кайзермарине, ни Маршалля, командующего Хохзеефлотте, – главным образом потому, что они не считали палубную авиацию англичан серьёзной угрозой, а двойной перевес в линкорах казался обоим достаточным условием для достижения победы. Этой убежденности германских адмиралов не поколебал даже октябрьский налёт англичан на Таранто, где горстка «авосек» – всего две эскадрильи, восемнадцать машин! – в ходе ночной атаки потопила один и тяжело повредила два итальянских линкора. «Ещё один Порт-Артур, – резюмировал Редер, узнав о результатах английской атаки. – Макаронники проспали, и британцы били их дредноуты на выбор, как мишени в тире». …Англичане вызов приняли: получив информацию о готовящейся немцами высадке в Норвегии, они начали боевое развёртывание Флота метрополии. Пятого ноября 1939 года германская десантная операция началась – Хохзеефлотте направился в Норвежское море навстречу победе и славе.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. КАПКАН ДЛЯ ОХОТНИКА
…Древние скалы, помнившие драккары викингов, разлетались щебнем под ударами тяжёлых снарядов. Сильнейшие дредноуты Флота Открытого моря – «Тирпиц» и «Бисмарк» – били из шестнадцатидюймовых орудий, громя норвежские береговые батареи и кроша в пыль каменные кости заснеженных утёсов, карауливших входы в узкие фиорды.
Германское вторжение развивалось в строгом соответствии с планом операции. Утром шестого ноября на юго-западном побережье Норвегии во всех ключевых портах – в Бергене, Ставангере, Эгерсунде, Кристиансанде – при огневой поддержке линейных кораблей и под прикрытием лёгких крейсеров и эскадренных миноносцев были высажены морские десанты. Солдаты кайзера ловко карабкались по обледенелым валунам, занимали причалы и маяки, батареи и узлы связи, подавляя попытки сопротивления и подгоняя прикладами пленных. Сопротивление было слабым – соотношение сил не оставляло защитникам северной земли никаких шансов на победу, и после короткой перестрелки (а кое-где и без единого выстрела) они складывали оружие. В середине дня десантники высадились в Тронхейме и Нарвике, а к вечеру был занят Осло – германские парашютисты захватили столичный аэродром Форнебю, после чего там начали садиться транспортные самолёты с войсками. Оборона Осло-фиорда недолго продержалась под пятнадцатидюймовыми снарядами «Байерна» и «Заксена» – после двухчасового обстрела над островом-фортом Оскарсборг затрепыхался на ветру белый флаг, и вскоре у пирсов военного порта Хортен – у морских дверей норвежской столицы – встали под разгрузку немецкие транспорты с горнострелковыми батальонами. Армейское командование ликовало – при ничтожных потерях задача была выполнена полностью. Командование кайзермарине тоже вроде бы не имело особых оснований для недовольства – потери флота ограничились повреждением нескольких крейсеров и эсминцев (десяток разбитых катеров не в счёт), однако гросс-адмирал Эрих Редер испытывал смутное беспокойство. Исход операций сомнений не вызвал – тевтонские войска прочно вцепились в берег, и сковырнуть их оттуда теперь не так просто, – Редера беспокоил Флот метрополии. Судя по данным радиоперехвата, британские линкоры и авианосцы покинули Скапа-Флоу, но где они, что делают, и куда направляются? Суша – это дело генералов, а ему, Редеру, нужен решительный бой с Ройял Нэйви – в конец концов, ради этого и затевалась вся операция! А донесений о контактах с английскими кораблями нет ни от подводных лодок, ни от авиации. Оставить без внимания германское вторжение в Норвегию англичане не могли, значит… Значит, они где-то неподалёку, и обнаружить их мешает только плохая видимость и слишком короткое светлое время суток – ноябрь есть ноябрь, тем более в этих широтах. Что ж, подождём до завтра – ночью адмирал Маршалль соберёт все свои корабли, разбросанные вдоль побережья. Огневая поддержка войскам на берегу больше не нужна, а в предстоящем бою с Флотом метрополии каждый ствол дорог. Несмотря на отсутствие внятных разведанных, Редер ничуть не сомневался в том, что бой с британским флотом неизбежен, причём в самое ближайшее время.
* * *
Для адмирала Маршалля, командующего Хохзеефлотте, державшего флаг на линкоре «Тирпиц», день 6 ноября был напряжённым, но не принёсшим каких-либо неожиданностей. «Бисмарк» и «Тирпиц» работали по берегу у Эгерсунда и Ставангера, «Байерн» и «Заксен» (флаг контр-адмирала Заальвахтера) обстреливали Осло-фиорд. Два крейсера 2-й линейной эскадры – «Шарнхорст» и «Гнейзенау» (флаг контр-адмирала Кюмметца) – поддерживали высадку в Бергене, два других корабля – «Адмирал Шеер» (флаг вице-адмирала Лютьенса) и «Адмирал Хиппер» – обеспечивали захват Тронхейма. Авианосцы «Граф Цеппелин» (флаг контр-адмирала Бема) и «Петер Штрассер» также держались в районе Тронхейма – отсюда они контролировали Норвежское море и могли атаковать любую точку побережья Норвегии от Осло до Нарвика. Удар по Нарвику (его нанесли пикирующие бомбардировщики со «Штрассера») понадобился, но море оставалось пустынным – британский Флот метрополии не давал о себе знать. Тем не менее Маршалль, ожидавший боя, ночью с 6-го на 7-е ноября перегруппировал свои силы: к утру седьмого ноября четыре линейных корабля 1-й эскадры находились южнее Бергена, четыре линейных крейсера 2-й эскадры и авианосцы – севернее.
Ранним утром 7 ноября из Нарвика пришёл запрос на поддержку с воздуха – какая-то шалая норвежская часть продолжала драться, обстреливая из орудий гавань. Нарвик имел важное стратегическое значение – он был ключом к шведским железным рудникам, – и Бем, чуть поколебавшись, с первыми проблесками зари послал на город эскадрилью «берсерков» с «Петера Штрассера». Одновременно с «Графа Цеппелина» на разведку взлетели девять «физелеров», а затем на полётные палубы были подняты шестнадцать истребителей – восемь «беовульфов» и восемь «ландскнехтов». На ангарных палубах обоих авианосцев оружейники подвешивали к «физелерам» торпеды – напряжение нарастало, оно витало в воздухе, и это чувствовали все. В начале десятого в светлеющем небе над немецкими кораблями появился английский самолёт – двухместный истребитель-бомбардировщик «скуа». Со «Штрассера» на перехват поднялась пара «беовульфов», но пока они набирали высоту, англичанин описал широкий круг и скрылся в облаках. А через час Бем получил ошеломляющее сообщение от одного из разведывательных «физелеров»: к северо-востоку от Фарерских островов – в двухстах милях к северо-западу от полуострова Сконе[16] – обнаружены «три или четыре линейных корабля, два или три авианосца и около двадцати крейсеров и эсминцев». Это был Флот метрополии, встречи с которым так жаждали немцы. Выйдя в море 5 ноября, англичане направились на север, к высокимширотам, чтобы атаковать противника с неожиданного направления и вне зоны боевого патрулирования немецких подводных лодок. Скверная видимость и шторм скрыли их от глаз германских дальних разведчиков, однако те же погодные условия не позволили британцам нанести удар 6 ноября, когда дредноуты Хохзеефлотте были разбросаны вдоль побережья Норвегии. И вот теперь, похоже, Ройял Нэйви был полон решимости померяться силами с Флотом Открытого моря. О появлении английских кораблей Бем немедленно доложил по радио Маршаллю, и тот – в полном соответствии с германской концепцией боевого использования авианосцев – приказал командующему авианосным соединением атаковать британские линкоры. Крейсера Лютьенса находились в двухстах тридцати милях от противника и могли вступить с ним в бой (если англичане не изменят курс и будут идти на сближение) через несколько часов, но линкоры 1-й эскадры отделяло от Флота метрополии существенно большее расстояние. 2-я эскадра Хохзеефлотте уступала по боевой мощи четырём британским линейным кораблям и могла рассчитывать на успех только при поддержке линкоров 1-й эскадры. Но если один-два английских дредноута будут повреждены предварительными ударами с воздуха, Лютьенс мог бы и в одиночку вступить в бой с Флотом метрополии – шансы уравнивались, – а затем появление на арене дредноутов Маршалля означало бы полный разгром флота Её Величества (к чему, собственно, и стремилось командование кайзермарине). Всё так, но ни Маршалль, ни Бем почему-то не приняли во внимание, что англичане тоже могут повредить и вывести из строя германские линейные корабли «предварительными ударами с воздуха» (и даже с большей степенью вероятности, учитывая их перевес в численности палубной авиации). Для удара по английским кораблям Бем поднял все оставшиеся в его распоряжении «физелеры» (тридцать две машины) и одиннадцать «берсерков». Истребительное прикрытие обеспечивали двенадцать «беовульфов» со «Штрассера» – для «ландскехтов» с «Цеппелина» расстояние до английских кораблей было великовато (а кроме того, истребители требовались и для прикрытия германского соединения на случай более чем возможной воздушной атаки бриттов). И атака началась – в воздухе появились «скуа». Их число увеличивалось, как будто незримый великан выколачивал серый полог неба, вытряхивая из него чёрных жужжащих насекомых.[17] Бомбардировщики шли на высоте двух-двух с половиной тысяч метров, заходя на цель с разных курсовых углов и готовясь к пикированию. Истребительного прикрытия не было – англичане считали, что «обожжённые до черноты»[18] могут и сами за себя постоять. В небе закрутилась гигантская карусель, из которой то и дело вываливались горящие машины. Немцы успели поднять в воздух все свои истребители – двенадцать «беовульфов» и двадцать четыре «ландскнехта» схлестнулись с пятью дюжинами английских истребителей-бомбардировщиков. На стороне британцев был почти двойной численный перевес – неся потери, они всё-таки прорывались к кораблям, и главной их целью были не дредноуты Лютьенса. От тихоходных «ландскнехтов» «скуа» успешно отбивались, а «беовульфов», превосходивших «обожжённых» скоростью и вооружением, было слишком мало. Зенитный огонь оказался малоэффективным – английские самолёты один за другим сваливались на крыло и пикировали, целясь в палубы германских авианосцев пятисотфунтовыми бомбами. «Граф Цеппелин» получил три попадания. Первая бомба наискось пробила полётную палубу, прошила наружный борт и взорвалась снаружи, покорёжив обшивку; вторая угодила в надстройку и разрушила ходовую рубку и мостик – при взрыве погибли контр-адмирал Герман Бем и большая часть офицеров штаба соединения. Третья бомба вызвала пожар на ангарной палубе – пожар вскоре удалось взять под контроль, но со стороны казалось, что корабль, окутанный чёрным дымом, обречён. «Штрассеру» достались четыре бронебойные бомбы. Одна попала в дымовую трубу авианосца, проникла в котельное отделение и там взорвалась, выведя из строя три котла и паропроводы, – корабль потерял ход и превратился в большую неподвижную мишень для пикировщиков. Вторая бомба разрушила самолётоподъёмник, третья разворотила кормовую часть полётной палубы. Самым тяжёлым стало четвёртое попадание: бомба взорвалась на ангарной палубе, из разорванных топливопроводов хлынул горящий бензин. Огонь быстро распространялся, подбираясь к хранилищу бомб и авиаторпед. В густом дыму аварийные партии боролись с пожаром, пытаясь сбить пламя, но в 11.30 раздался сильнейший взрыв, и над кораблём взметнулось грибообразное клубящееся облако.
Занятые авианосцами, «скуа» почти не обращали внимания на линейные крейсера. «Адмирал Шеер» получил одно случайное попадание, не причинившее крейсеру серьёзных повреждений, но осколком бомбы был случайно ранен Лютьенс, стоявший на мостике своего флагманского корабля. В «Хиппер» врезался сбитый самолёт; возник пожар, который быстро потушили. «Шарнхорст» и «Гнейзенау» отделались несколькими близкими разрывами бомб, осколки которых безвредно прозвенели по броне башен. Отбомбившиеся «скуа» – атака стоила англичанам двадцати двух машин – уходили, но на смену им явились три десятка «суордфишей» с «Глориес» и «Фьюриес». К счастью для немцев, торпедоносцы запоздали и атаковали германское соединение самостоятельно, а не одновременно с бомбардировщиками, и к тому же авиагруппы с двух авианосцев выходили в атаку поочерёдно. На них навалились немецкие истребители, разъярённые зрелищем своих горящих кораблей, и сбитые «авоськи» посыпались в море. Они сумели прорваться, идя над самой водой, но тут кто-то германских артиллерийских офицеров сообразил поставить им «водяную завесу», открыв огонь из противоминных орудий на максимальном угле снижения. Для медлительных бипланов завеса стала очень серьёзным препятствием – высокие всплески от падения шестидюймовых снарядов ломали «суордфишам» хрупкие крылья. В результате ни один из кораблей соединения контр-адмирала Кюмметца (он принял командование после ранения Лютьенса и гибели Бема) не пострадал. Точнее, почти ни один: шальной торпедой оторвало нос эскадренному миноносцу «Z-17», и ещё две торпеды попали в «Петер Штрассер». Для пылающего авианосца это стало прекращением агонии – в 12.07 он затонул. Пилоты «берсерков», вернувшихся с бомбёжки Нарвика, были потрясены – они не знали, куда им садиться, пока на «Цеппелине» не оправились от шока и не приняли на ещё дымившуюся палубу и бомбардировщики, и уцелевшие истребители – в бою с английскими самолётами погибли восемь «ландскнехтов» и три «беовульфа». Несмотря на то, что ещё несколько машин из-за повреждений были потеряны при посадке, на «Цеппелине» почти не осталось места для самолётов, вылетевших для удара по Флоту метрополии. Однако об этом на авианосце молчали – никто не мог сказать, сколько их вернётся, и вернётся ли хоть кто-нибудь. Удар торпедоносцев мог иметь куда более тяжкие последствия для 2-й эскадры Флота Открытого моря, если бы эскадрильи с «Арк Ройяла» и «Корейджеса» – пятьдесят четыре «суордфиша» – перед самым вылетом ударной волны не были перенацелены на линкоры Маршалля, обнаруженные англичанами вскоре после обнаружения крейсеров Лютьенса и авианосцев Бема. Бритты сочли, что без малого ста ударных самолётов хватит для разгрома авианосного соединения, и не хотели упускать возможность расправиться и с линкорами, не имевшими истребительного «зонтика».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВРАТА ВАЛГАЛЛЫ
Низкая облачность придавила взлохмаченную ветром поверхность Норвежского моря, сливаясь с туманной дымкой, сочившейся над волнами. «Недаром эти места называют промозглой прихожей Нифльхеля[19], – думал гауптман Вольфганг Липперт, командир 2-й истребительной эскадрильи авианосца «Петер Штрассер», всматриваясь через остекление кабины в серую муть, разрезаемую крыльями «беовульфа». – И вход в эту преисподнюю тоже здесь, у Лофотенских островов, где вода скручена воронкой Утгарда, которую почему-то называют Мальстрёмом. Боги Асгарда предусмотрительны: они устроили поистине адские врата тем, кто недостоин врат Валгаллы: мотаясь в этих широтах – особенно севернее, где царят мрак и холод, – проклянёшь всё на свете… То ли дело Испания, где после лихого воздушного боя можно было славно отдохнуть за бутылкой доброго вина в компании с любвеобильной черноглазой сеньоритой…». Размышления на религиозно-философские темы и воспоминания о войне в Испании не мешали Липперту следить за показаниями приборов и за тем, что за бортом. Судя по часам, ударная волна германских самолётов – одиннадцать пикирующих бомбардировщиков «берсерк» (двенадцатый не вернулся вчера из налёта на Нарвик), тридцать два торпедоносца «физелер» и двенадцать истребителей «беовульф» – почти достигла точки, где утром был обнаружен Флот метрополии, и в любую минуту в разрывах облаков должны были появиться британские линкоры и авианосцы. Авианосцы – значит, «томми» наверняка прикрыли свои дредноуты «зонтиком», а поскольку гауптманн Вольфганг Липперт отнюдь не спешил войти во врата Валгаллы (или Нифльхеля, это как повезёт), он смотрел в оба, чтобы не прозевать появления английских истребителей. Плохая видимость сослужила пилотам кайзера плохую услугу. Мало того, что ударная волна разделилась – истребители и пикировщики оторвались от торпедоносцев, обогнав их, – «берсерки» и «беовульфы» прошли над английским флотом, сместившимся за прошедшее время на полсотни миль к юго-востоку, и не заметили его. Когда в расчётной точке самолёты со «Штрассера» снизились, готовясь к атаке, они не увидели ничего, кроме бесконечной череды волн, раскрашенных полосами белой пены. И Липперт, и Хогебак, командир бомбардировочной эскадрильи, на мгновение растерялись, но быстро сообразили, что к чему, и заложили крутой вираж, разворачиваясь на обратный курс. На долгие поиски противника времени не было – и пикировщики, и истребители действовали на пределе дальности. Тем временем «физелеры» вышли на цель – они летели ниже облаков и буквально наткнулись на Флот метрополии через двадцать минут после того, как с ним разминулись эскадрильи Липперта и Хогебака. Прямо перед собой пилоты торпедоносцев увидели четыре британских дредноута – две «королевы» и два «адмирала», идущие в кильватер, – а за ними – четыре раздельно маневрирующих авианосца, окружённые крейсерами и миноносцами. С палуб авианосцев взлетали самолёты, но они не привлекли внимания германских лётчиков – перед ними были линкоры: те самые линкоры, по которым, согласно доктрине кайзермарине, и следовало нанести удар. И две торпедоносные эскадрильи с «Петера Штрассера» (пилоты ещё не знали, что их корабль уже горит) атаковали английскую колонну с левого борта – двадцать три машины шли чуть ли не крыло к крылу, исполненные решимости победить или умереть.
Делая ставку на авианосцы, англичане озаботились и противовоздушной обороной своих кораблей – зенитная артиллерия британских линкоров была серьёзней, чем у немцев. Они встретили германскую атаку огнём 120-миллиметровых универсалок, восьмиствольных 40-миллиметровых «пом-помов» и счетверённых крупнокалиберных пулемётов. А главное – «физелеры» были встречены истребителями бриттов: к началу атаки воздушный патруль над Флотом метрополии состоял из двенадцати «фулмаров» и девяти «гладиаторов», но с палуб «Фьюриес» и «Арк Ройяла» в быстрой последовательности взлетели ещё столько же. Германские торпедоносцы шли вратами Нифльхеля – истребители сбивали самолёт за самолётом (первая эскадрилья была выбита полностью, вторая потеряла восемь машин из двенадцати). А затем английские дредноуты дружно развернулись на восемь румбов влево, перестроившись в строй фронта навстречу атакующим «физелерам», и в результате ни одна из сброшенных ими торпед не попала в цель. Успеха добилась только эскадрилья с «Графа Цеппелина» – атаковав с правого борта и потеряв половину самолётов, она всё же добилась попадания в носовую оконечность «Куин Элизабет». Адмирал Джон Тови, командующий Флотом метрополии и ветеран Первой Мировой, был огорчён этим обстоятельством, но не сильно: возникший крен быстро спрямили контрзатоплением, и «королева», рассчитанная остаться на плаву при заполнении водой любой из оконечностей, нисколько не утратила своей мореходности и боеспособности. Подоспевшие «беовульфы» спасли немецкие торпедоносцы от полного истребления, разметав английские истребители как волчья стая свору сторожевых псов и отправив в море дюжину «фулмаров» и «гладиаторов». Липперт не смог обеспечить «физелерам» успех, зато он расчистил дорогу пикировщикам Хогебака. Пятёрка «берсерков», презирая зенитный огонь, атаковала «Куин Мэри» – пилоты кайзера по-прежнему считали британские линкоры своей главной целью. Первая бомба попала «королеве» в крышу средней шестидюймовой башни левого борта, пробила тридцатимиллиметровую броню и расколола башню, превратив её в груду искорёженного железа. Однако в погреба огонь не проник: англичане хорошо усвоили уроки четвертьвековой давности – они кардинально переделали защиту снарядных погребов и усилили их бронирование. Вторая бомба ударила в тяжёлую броню носовой башни главного калибра, остальные упали по бортам атакованного линкора. От сотрясения башня временно вышла из строя, но 250-килограммовая бомба не причинила ей серьёзных повреждений: «берсерки», нанося удар на пределе дальности, не могли взять на подвеску полутонные бронебойные бомбы, о чём гауптманну Вернеру Хогебаку оставалось только пожалеть. Он вёл вторую пятёрку бомбардировщиков и нацеливался на «Родней», но потом вдруг почему-то передумал и атаковал первый подвернувшийся авианосец – «Корейджес». Две бомбы разорвали полётную палубу авианосца, проделав в ней зияющие дыры, и хотя возникший пожар вскоре был потушен, «Корейджес» вышел из строя – его изуродованная палуба стала непригодной для посадки самолётов. И это было всё, чего сумели добиться пилоты кайзермарине, впервые атакуя крупные боевые корабли. Они были далеко не самыми худшими среди германских лётчиков, но их было слишком мало, и вся их несогласованная атака сильно напоминала процесс выпечки первого блина, который практически никогда не обходится без образования комков. Почему командир эскадрильи пикирующих бомбардировщиков сменил цель, осталось неизвестным – возможно, Хогебак опасался, что не сможет нанести линкорам существенных повреждений, или его впечатлило зрелище горящих «физелеров», и он решил сжечь хотя бы одно плавучее гнездо английских истребителей. Вопрос этот так и остался без ответа – на выходе из пике в самолёт гауптманна попал пятидюймовый снаряд, и машина взорвалась, разлетевшись на сотни обломков.
* * *
Адмирал Тови был удовлетворён ходом боя и его результатами. Судя по донесениям пилотов, один из двух германских авианосцев потоплен, второй как минимум выведен из строя; два (или даже три) линейных крейсера получили попадания. Даже с учётом вольных или невольных преувеличений со стороны лётчиков, участвовавших в атаке, можно было считать, что северное соединение Хохзеефлотте почти утратило боеспособность – во всяком случае, его авианосцы нейтрализованы. Жестоко пострадало и южное соединение немцев – один линкор достоверно потоплен, остальные повреждены, причём один из них остался на месте атаки без хода. А Флот метрополии не понёс серьёзного ущерба – повреждения обеих «королев» несущественны, «адмиралы» и вовсе не пострадали. Правда, «Корейджес» вышел из строя (его пришлось отправить в Скапа), однако три других авианосца приняли и свои поредевшие авиагруппы (успешный удар по эскадрам Хохзеефлотте и отражение германской атаки обошлись Ройял Нэйви в шестьдесят с лишним самолётов всех типов), и «бездомные» машины с «Корейджеса». Успех обозначен – его надо развить. До наступления сумерек не меньше трёх часов – время ещё есть. На ангарных палубах «Арк Ройяла», «Глориес» и «Фьюриес» заправляются и вооружаются шестьдесят «суордфишей», сорок «скуа» и двадцать истребителей. Их пилоты отдыхают, подкрепляясь горячим бульоном и кофе, и уже через час они будут готовы снова лететь в бой за короля и Британию (возвращаться им придётся уже в темноте, но пилоты Ройял Нэйви обучены ночным посадкам на палубы авианосцев). Необходим второй удар – на сей раз по линейным крейсерам Лютьенса, – а потом ночные атаки эсминцев и утренние залпы тяжёлых орудий британских дредноутов добьют уцелевшие германские корабли, ещё оставшиеся на плаву. Это будет реванш за Ютланд – реванш, который Англия ждёт уже почти четверть века! Флот метрополии полным ходом шёл к юго-западному побережью Норвегии, готовясь к решающему бою. В 14.27, когда английские авианосцы уже разворачивались против ветра, чтобы поднять в воздух самолёты, у борта «Арк Ройяла» взметнулись вверх десятки тонн вспененной воды.
* * *
…В туманной дымке английский эсминец, поднимавший белые буруны и тащивший за собой густой шлейф чёрного дыма, казался огромным – величиной с линкор. «Нет, приятель, – подумал капитан-лейтенант Гюнтер Прин, опуская перископ, – ты мне не нужен, и близкое с тобой знакомство в мои планы не входит. А вот «большие дяди» за твоей спиной – это совсем другое дело».
«U-47» уже неделю крейсировала севернее Шетландских островов – командование кайзермарине, ожидая появления Флота метрополии, заранее развернуло в Норвежском море подводные лодки. Целую неделю Прин созерцал в перископ пустынный горизонт (сидение в засаде – дело муторное), но сегодня его долготерпение было вознаграждено: волею судеб «U-47» оказалась на пути Флота метрополии, спешившего к берегам Норвегии. Завесу кораблей охранения Прин прошёл мастерски, хотя кроме умения ему помогла гидрология – эти воды изобиловали слоями температурного скачка[20], затруднявшими работу английских асдиков.[21] Удача до ушей улыбалась капитан-лейтенанту: прямо перед собой он увидел британский авианосец, шедший постоянным курсом, без противолодочного зигзага. Это был «Арк Ройял», готовившийся поднять авиагруппу и створившийся с линейным крейсером «Энсон». «Двух зайцев одним залпом, – мелькнуло в голове у подводника. – Мне никто не поверит…». Корпус «U-47» вздрогнул. Прин выпустил все четыре торпеды из носовых торпедных аппаратов: «Арк Ройял» шёл тридцатиузловым ходом, что увеличивало вероятность промаха, да и попадания одной торпеды маловато для такого гиганта. В лучший авианосец Ройял Нэйви попала всего одна торпеда. Две другие прошли мимо, а четвёртая угодила в корму «Энсона» (акустик «U-47» потом утверждал, что слышал металлический лязг от удара торпеды о корпус крейсера), но не взорвалась.[22] Гюнтер Прин скрипнул зубами: такая цель, и всего одно попадание! Однако хватило и одной торпеды. «Арк Ройял» начал быстро крениться на правый борт. Попадание торпеды пришлось в единственное на корабле отделение динамо-машин, и вскоре все генераторы были затоплены. Прекратилась подача электроэнергии – погас свет, но главное – обесточились водоотливные и перекачивающие насосы: невозможно стало ни откачать воду из затопленных отсеков, ни спрямить крен. Эсминцы, подошедшие к борту гибнущего великана, попытались подать на него энергию от своих электростанций, но эта операция требовала времени, которого не хватило. Возрастающий крен, помимо угрозы опрокидывания, таил в себе и другую опасность. На борту «Арк Ройяла» находилось свыше семидесяти самолётов – тридцать шесть «авосек», двадцать два «скуа» и четырнадцать «фулмаров», – и большинство из них были заправлены и вооружены. «Суордфиши», поднятые на полётную палубу, при увеличении крена скатились за борт и упали в море, но самолётам, стоявшим на ангарной палубе, падать было некуда. В темноте, при тусклом свете аварийных фонарей, техники пытались закрепить сползающие машины, однако возрастающий крен сводил на нет все их усилия. И в конце концов «скуа» с подвешенной бомбой сорвался с места и врезался в «суордфиш», под фюзеляжем которого висела торпеда… «Это был ад, – вспоминал один из спасённых с «Арк Ройяла». – Взрывы раздавались один за другим, горящий бензин тёк по палубе, всюду валялись обломки и обгорелые трупы. Дым, чёрный дым, и огонь, огонь, огонь…». Авианосец стал похож на сказочное чудовище, то и дело выдыхавшее струи пламени. Спасти корабль было уже невозможно, и сэр Джон Тови отдал приказ снять с него экипаж. Но и это оказалось не так просто: очередной взрыв на «Арк Ройяле» накрыл подошедший к нему эсминец «Хесперус» ураганом стальных обломков, выкосившим десятки людей на его палубе. Эскортным кораблям удалось спасти меньше половины команды «Арк Рояйла»…
Тем временем затопление отсеков продолжалось – вода просачивалась через швы и повреждённые переборки. Пылающий авианосец валился на борт и оседал, засасываемый Норвежским морем. В 16.15 его полётная палуба встала под прямым углом к поверхности моря, а в 16.33 «Арк Ройял» затонул – «вошёл в огненные врата Валгаллы», как сказал бы гауптманн Вольфганг Липперт, случись ему видеть это зрелище.
* * *
Гибель «Арк Ройяла» с авиагруппой на борту лишила Флот метрополии половины оставшихся у него крылатых машин и перечеркнула все планы адмирала Тови. Теперь он мог бросить в бой всего полсотни ударных самолётов с «Глориес» и «Фьюриес» – тридцать три «суордфиша» и девятнадцать «обожжённых», – причём без истребительного прикрытия: все уцелевшие «фулмары» утонули вместе с «Арк Ройялом», а десяток «морских гладиаторов», переживших бой с «беовульфами», нужны были для хоть какой-то защиты британских кораблей от воздушной атаки – преследуя Хохзеефлотте, Флот метрополии к утру должен был оказаться в пределах радиуса действия германской авиации с аэродромов Ютландии, захваченных немцами. Командующего Флотом метрополии ждал ещё один неприятный сюрприз. Самолёт-разведчик, следивший за северным соединением немцев, был сбит «беовульфами», успев сообщить по радио, что атакован германскими палубными истребителями. Палубными – это означало, что второй германский авианосец не только не выведен из строя, но и располагает боеспособной авиагруппой, в составе которой вполне могут быть не только истребители, но и бомбардировщики с торпедоносцами. «Граф Цеппелин» принимает на борт до полусотни самолётов – значит, немцы смогут не только растрепать ударную волну англичан и сорвать её атаку, но и нанести Ройял Нэйви ответный удар (не сегодня, так завтра). А у Хохзеефлотте всё-таки шесть дредноутов против четырёх английских. И ещё эти немецкие субмарины… Сэр Джон Тови не любил уравнений со многими неизвестными. Риск был слишком велик – адмирал очень хорошо знал, что значит для Англии её флот, и какими последствиями чревата его потеря. Командующий Флотом метрополии отменил повторную воздушную атаку Хохзеефлотте и приказал своим кораблям ложиться на обратный курс: удачный бой надо вовремя прервать, пока он не обернулся поражением. Капитан цур зее Эрих Гедеке, командир «Графа Цеппелина», действовал правильно, несмотря на контузию, полученную при взрыве английской бомбы, отправившей в небытие адмирала Бема. Приняв все германские самолёты, находившиеся в воздухе после окончания английской атаки, он уже через час снова поднял в небо на патрулирование шесть наскоро заправленных истребителей, которые сбили британский разведчик. Освобождая место для более ценных машин, он приказал сбросить за борт восемь «ландскнехтов» – самолёты, наносившие удар по Флоту метрополии, возвращались, и по мере того, как их моторы жадно дохлёбывали последние капли бензина, «беовульфы» и «берсерки» вынужденно садились на воду. Несколько машин утонуло, однако «Цеппелин» всё-таки сумел принять на палубу шесть бомбардировщиков, семь истребителей и семь торпедоносцев. В 16.10 Гедеке доложил адмиралу Кюмметцу, что авианосец имеет на борту сорок семь самолётов, пригодных для боевого использования: восемнадцать «берсерков», пятнадцать «физелеров» и четырнадцать «беовульфов». Уже темнело, но ни Кюмметц, ни Гедеке не сомневались, что на следующий день бой продолжится. Однако новый бой не состоялся: гросс-адмирал Редер, потрясённый гибелью «Петера Штрассера» и «Тирпица», потопленных авиацией, и не располагавший точными данными о потерях Ройял Нэйви, приказал эскадрам Хохзеефлотте возвращаться в Вильгельмсхафен. Бритты поспешили объявить бой в Норвежском море своей победой. Справедливости ради следует признать, что «по очкам» англичане действительно выиграли – утром 8 ноября Хохзеефлотте потерял ещё и повреждённый «Заксен», шедший шестиузловым инвалидным ходом и перехваченный подводной лодкой «Труант» под командованием капитан-лейтенанта Хатчинсона. Англичанка всадила в искалеченного ветерана три торпеды – Британия, когда-то считавшая субмарины «оружием слабых», в период между войнами всемерно развивала свой подводный флот. Командующий кайзермарине навестил в госпитале раненого Лютьенса. – Ты ничего не хочешь мне сказать, Гюнтер? – спросил Редер, глядя на посеревшее лицо командующего 2-й эскадрой, обрамлённое белизной бинтов. – Хочу, – ответил Лютьенс, и в глазах его вспыхнул горячечный блеск. – Авианосцы, герр гросс-адмирал, авианосцы! А неделю спустя в Петрограде на расширенном чрезвычайном заседании Морского Технического комитета академик Костенко заявил: – Итоги недавнего боя в Норвежском море между немцами и англичанами заставляют пересмотреть концепцию, согласно которой линейные корабли являются основой морской мощи. Я предлагаю прекратить строительство наших линкоров, заложенных на стапелях, а на достраивающихся единицах существенно усилить зенитное вооружение. Все присутствовавшие на заседании кораблестроители и военные изумлённо молчали, и только адмирал Галлер, нарком военно-морского флота, одобрительно кивнул: мол, дело говорит Владимир Полиевктович, дело.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ФЛОТУ – БЫТЬ!
Пронзительная трель колоколов громкого боя – сигнал боевой тревоги, – властно вытряхнула моряков из мира снов и сновидений. Ещё до конца не проснувшись, они быстро натягивали робы и бежали туда, где им полагалось быть, – месяцы тренировок довели их действия до автоматизма на уровне инстинкта, когда тело само, без вмешательства разума, выполняет все нужные движения. Люди – живая кровь огромного корабля – растекались по венам коридоров, грохотали ботинками по металлу палуб и ступенек трапов, протискивались через узкие горловины люков, лязгали задрайками водонепроницаемых дверей. И спящий стальной монстр – линейный крейсер водоизмещением тридцать пять тысяч тонн – оживал и пробуждался. Жужжали электромоторы, скрежетали проворачиваемые механизмы, дрогнули и поползли заиндевелые стволы башенных орудий, задирая четырнадцатидюймовые жерла к тёмному небу, перевитому жгутами снежных вихрей. Горячими толчками забилось сердце корабля – машинные отделения наполнились гудением вентиляторов, свистом заработавших насосов, шипением пара в магистралях и тяжкими вздохами прогреваемых турбин; за кормой взбурлила чёрная вода, потревоженная лопастями винтов. Крейсер втянул ноздрями клюзов железные плети якорных цепей и развернулся на выход из Кольского залива, зажатого заснеженными скалами. Офицеры на верхнем мостике (они снова назывались офицерами, эвфемизм «красные командиры» остался в двадцатых годах, и на плечи командиров армии и флота Народной России снова легли погоны), пряча лица от ледяного ветра, молчали. Ночная тревога вполне могла обернуться громом орудий и рвущими темноту багровыми вспышками залпов: в Европе уже два месяца шла война, и пламя её быстро расползалось, грозя лизнуть холодные северные берега. Молчал и командир корабля, капитан первого ранга Колбасьев, двадцать лет назад начинавший свою флотскую службу здесь, на севере, – все ждали слова адмирала Вадима Степановича Макарова. – Товарищи офицеры, – произнёс командующий Северным флотом. – Германские войска высадились в Норвегии и, судя по имеющимся у нас сведениям, заняли всю её территорию. В Норвежском море произошло сражение между Ройял Нэйви и Хохзеефлотте. Исход боя пока неясен, однако не исключено появление в наших водах британских кораблей. Германия – наш союзник, и поэтому нам надо быть готовыми ко всему. «Да, кайзеррейх – наш союзник, – думал он, вглядываясь в темноту. – Двадцать три года назад я в этих самых водах потопил на «Грозовом» немецкую субмарину, а теперь… Всё меняется, кроме одного – у России есть только два верных союзника: армия и флот».
…Линейный крейсер «Наварин» набирал ход, направляясь в открытое море. Следом шёл авианосец «Варяг», готовясь с первыми проблесками зари поднять в воздух самолёты, и лёгкие крейсера «Адмирал Эссен» и «Адмирал Ушаков»; эсминцы охранения ушли вперёд, к горлу залива. А между островом Медвежий и Нордкапом разворачивалась завеса подводных лодок – Северный флот, самый молодой флот России, готов был встретить кого угодно: хоть немцев, хоть англичан, хоть американцев.
* * *
Смутное время конца десятых годов двадцатого века развалило и обескровило флот рухнувшей Российской Империи. Балтийский флот, оставивший все свои передовые базы, вернулся в своё родовое гнездо в Финском заливе – туда, откуда двести лет назад вылетали на морские просторы белокрылые петровские фрегаты. Численно – на бумаге – в 1919 году флот этот представлял собой внушительную силу: весной 1918 года из Гельсингфорса, ставшего столицей независимой Финляндии, в Кронштадт перешло свыше двухсот тридцати боевых кораблей и судов. Дредноуты, крейсера и эсминцы прошли, обдирая стальную кожу обшивки, сквозь льды Финского залива и замерли, упершись бронированными спинами в кронштадтские пирсы, прикрытые орудиями фортов. Корабли были, однако флота не было: его сложный механизм не выдержал ударных нагрузок, обрушенных революцией на всю страну. Корабли не могут жить без нефти и угля, без снарядов и продовольствия, без ремонта и организации, превращающей эти железные конструкции, способные держаться на воде и передвигаться, в грозную силу, имя которой – военно-морской флот. В 1919 году в Кронштадте ничего этого не было, точнее, было, но в явно недостаточном количестве. И главное – люди, тот необходимый компонент, без которого нет (и не может быть) ни армии, ни флота, ни дела, ни государства. Людей не хватало: на кораблях Балтийского флота был большой некомплект личного состава. Часть матросов, воодушевлённая идеями мировой революции и грядущего счастья для всех и каждого, отчаянно дралась на фронтах гражданской войны с белогвардейцами, не менее отчаянно дравшимися за свои идеалы; часть подалась в родные деревни делить землицу или ловить рыбку в мутной водичке; часть, наименее энергичная, отсиживалась на полумёртвых кораблях (подальше от разноцветной всероссийской смуты) в ожидании лучших времён. Ещё хуже обстояло дело с командным составом. Одни офицеры были перебиты матросами, сводившими старые счёты с ненавистными «золотопогонниками»; другие бежали к белым или за границу. Остались единицы – из числа тех, кто приняли Советскую власть, искренне веря, что она принесёт их стране светлое будущее. Эти люди, для которых слова «флот» и «Россия» не были пустым звуком, продолжали нести службу на своих кораблях. А это было совсем не просто: на «бывших» косились, и малейшая их ошибка расценивалась как предательство (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Понятие «дисциплина» было отменено как «старорежимное», и сплошь и рядом бравые «красные военморы» вместо того, чтобы выполнять боевой приказ, собирали митинг, на котором долго и нудно обсуждалось, а надо ли его выполнять. И тем не менее, Балтийскому флоту суждено было сыграть важную роль на одном из крутых поворотов, коими всегда изобиловала история государства российского. На излёте гражданской войны, ранней весной двадцатого года, в Петрограде собрался съезд фракции РСДРП, именовавшей себя «истинными коммунистами» и возглавляемой Урицким и Свердловым. На этом съезде «крайне левые» объявили коалиционный Верховный Народный Совет, находившийся в Москве, «предателями дела революции», а НЭП, который очень многие приняли с облегчением, был назван «установлением власти буржуазии». Съезд бросил вызов законной власти в стране, призывая «широкие массы трудящихся» развязать «беспощадный террор» по отношению ко всем «паразитным» классам и «экспроприировать экспроприаторов» дотла. И эти призывы не оставили безучастными тех, кто уже вошёл во вкус безнаказанного грабежа (а таких было немало). Петроград заявил о своём неподчинении Москве, и дело шло к новому витку гражданской войны, небывало ожесточённому. Однако восстание «истинных коммунистов» не встретили поддержки в Кронштадте, что немало изумило вождей «крайне левых», помнивших, как матросы штурмовали Зимний дворец во время сентябрьской революции семнадцатого года. А теперь моряки сказали «нет» – от добра добра не ищут. Царских генералов добили – зачем снова лить кровь? Вождям «третьей революции» нужен был Кронштадт и боевой флот, чтобы говорить с Москвой с позиции силы. Они объявили кронштадцев мятежниками и бросили на крепость войска, перешедшие на сторону «истинных коммунистов» и возглавляемые командармом Тухачевским, тайно грезившим о славе Наполеона. Адмирал Эссен, командующий Балтфлотом, сохранил верность Верховному Совету. Он встретил атакующих огнём тяжёлых орудий – двенадцатидюймовые фугасные снаряды проделывали во льду громадные полыньи, и ледяная вода быстро охладила пыл сторонников «перманентной революции». Тухачевский погиб, а затем два дредноута под командованием адмирала Щастного – «Севастополь» и Петропавловск», – следуя за ледоколом «Ермак», вошли в устье Невы. В наших стволах, сообщали моряки в своём послании фракционерам, сидят тридцатипудовые поросята, и если мы запустим их по Смольному, то сильно попортим всю его красивую архитектуру, так что кончайте бузить. Ультиматум, обильно насыщенный боцманским лексиконом и напоминавший письмо запорожцев турецкому султану, возымел действие, тем более что с кораблей высадились матросские десантные отряды, взявшие под контроль мосты через Неву. Вожди «крайне левых» растерялись, а тем временем из Москвы подтянулись воинские части, верные Совету, и бронепоезда, и путч «истинных коммунистов» погас как пожар под струями воды из брандспойтов.
Красин резко осудил выступление «истинных коммунистов», заявив, что «одна партия не имеет права монополизировать волеизъявление всего народа». Крови он не жаждал, но Киров был непреклонен. «Они, – сказал он, имея в виду фракционеров, – тащили страну к братоубийству. Это опасное сумасшествие, которое лечится только свинцовыми пилюлями». И Свердлов, Урицкий, а также ближайшие их сподвижники были расстреляны.[23] Держава, именуемая Народной Россией, дала опасный крен на левый борт, но сумела выпрямиться, отряхивая с бортов кровавую пену. Время «разрушать до основанья» прошло – наступило время созидать.
* * *
Восстановление флота началось в двадцатых годах. На морях и океанах безраздельно царил Его Величество линкор, кадеты военно-морских училищ изучали Ютландский бой, триумф дредноутов, и Народная Россия следовала тем же курсом – были отремонтированы и модернизированы четыре балтийских линкора. Котлы перевели на нефтяное отопление, для улучшения противоминной защиты были установлены наделки (були) блистерного типа. Несмотря на увеличение водоизмещения, сечения миделя и смачиваемой поверхности, снижения скорости хода не произошло: изменившиеся обводы подводной части корпуса улучшили гидродинамику. Зенитное вооружение кораблей состояло из двенадцати орудий – шесть 76-мм (по три на носовом и кормовом мостиках) и шесть 47-мм (по три на крышах первой и четвёртой башен главного калибра). Кардинально усилить бронирование было невозможно, однако считалось, что модернизированные «севастополи» смогут выполнять функции «дредноутов береговой обороны» и прикрыть морские подступы к Петрограду. Завершающим штрихом (во исполнение лозунга «отречёмся от старого мира») стало переименование кораблей: теперь они назывались «Сентябрьская революция» («Гангут»), «Народная Россия» («Петропавловск»), «Парижская коммуна» («Севастополь») и «Заря свободы» («Полтава»).
Броненосцы и крейсера додредноутной эры списывались – Германия охотно покупала плавучий российский металлолом, – но были отремонтированы и достроены двадцать четыре эсминца типа «Новик». Эсминцам намеревались дать имена выдающихся революционеров, боровшихся за Народную Россию, однако от этого пришлось отказаться: Киров с Красиным и Фрунзе проявили скромность («Прижизненно наносить наши имена на корабельные борта? Не пойдёт!»), а главное – многие из революционеров оказалась людьми неоднозначными (два эсминца в 1919 были названы «Урицкий» и «Свердлов», а уже в 1920 эти названия пришлось закрашивать). И тогда было принято решение подарить старым эсминцам имена-прилагательные на букву «С» (единообразия для, и для понятности – ну не знает матрос-народофлотец, кто такие старорежимные лейтенант Ломбард или капитан Кроун, а «Фёдор Стратилат» или «Гавриил» – это вообще что-то религиозное!). И к середине двадцатых годов вышли в Балтику «Суровый» и «Смелый», «Страшный» и «Стерегущий».[24] Балтийский флот окреп и уже посылал эсминцы в Мурманск и на Тихий океан, но на Чёрном море флот перестал существовать – большая часть его кораблей была затоплена или уведена белогвардейцами в далёкую Бизерту. Уцелели только два эсминца – «Гневный» и «Громкий», отстоявшиеся в Одессе, захваченной махновцами. В двадцатые годы удалось поднять и восстановить ещё четыре эсминца, названные в унисон «подаркам батьки Махно» «Гордый», «Грозный», «Гремящий» и «Грозящий», и старый крейсер «Память Меркурия», ставший учебным кораблём «Коминтерн». Этого было слишком мало для флота, и в 1929 году с Балтики на Чёрное море перешли линкоры «Парижская коммуна» и «Заря свободы».[25] Современных турбинных крейсеров в составе флота не было, но имелись шесть уже спущенных на воду корпусов лёгких крейсеров, и судостроительной промышленности новой России (к счастью, не разрушенной до основанья) оказалось вполне по силам их достроить. Первоначальный проект был в корне переделан: достроенные крейсера получили по восемь шестидюймовых орудий итальянского образца в четырёх двухорудийных башнях и по четыре спаренные 100-мм зенитки. Переименован был только головной корабль – игривое женское имя сочли для него неподходящим. Крейсер был назван «Адмирал Макаров» (с намёком, поскольку его планировали отправить на Дальний Восток), и к концу двадцатых годов в строй вошли ещё четыре однотипных корабля: на Балтике – «Адмирал Спиридов» и «Адмирал Грейг» (в 1930 году ушёл на Север), на Чёрном море – «Адмирал Нахимов» и «Адмирал Лазарев» (в 1931 году крейсер перешёл на Дальний Восток). Были предложения переименовать «царских адмиралов», но возобладала точка зрения моряков, считавших, что «имена этих людей, служивших славе России, прошли проверку временем, и заслуживают памяти».
Не всё шло легко и гладко, несмотря на иностранную помощь. На новых кораблях хватало построечных дефектов, а в 1931 крейсер «Адмирал Грейг» переломился на волне во время шторма в Баренцевом море и погиб почти со всем экипажем. Из этой катастрофы были сделаны выводы: два следующих крейсера – балтийский «Адмирал Эссен» (бывш. «Адмирал Бутаков») и черноморский «Адмирал Ушаков» (бывший «Адмирал Корнилов»), вошедшие в строй в 1935-36 годах, – имели лучшую мореходность и повышенную прочность корпуса. Они строились по новому проекту – вместо четырёх двухорудийных башен главного калибра на них устанавливали по три трёхорудийные башни. На сей раз без переименований не обошлось: руководители Народной России помнили, что сделал Эссен для страны в 1920-м, а «Корнилов» был переименован во избежание ненужных ассоциаций с царским генералом, яростно боровшимся против советской власти. В 1937 году оба крейсера были переброшены на север: противники в будущей войне уже определились, и Северный флот, флот открытого океана, стал очень важен. Дошли руки и до линейных крейсеров типа «Измаил», давно ждавших своей очереди. Их достройка была задачей на порядок более трудной, чем постройка «москитного флота», ремонт эсминцев и модернизация старых линкоров, но «дредноутная доктрина» давила на умы морских стратегов. С самого начала было ясно, что все четыре корабля промышленности не осилить – в наличии имелось только три башни главного калибра. В лучшем случае корабли можно было довести до ума к концу тридцатых, однако к этому времени проект этот уже окончательно устаревал. И тогда пытливые умы из числа новых флотских офицеров и кораблестроителей вспомнили об авианосцах. Строительство корабля совершенно нового типа обещало массу трудностей, но выход был найден. Через «товарища» Арманда Хаммера удалось договориться самериканцами – их соблазнили тем, что русские авианосцы предназначались для Тихоокеанского театра[26] (это более чем устраивало Америку). За основу был взят американский «Лексингтон» – русский флот не экспериментировал с навесными полётными палубами как японцы или с усечёнными как англичане. Два авианосца строились на кредиты США и с американской технической помощью, и в 1933 году авианосец «Варяг» вышел на Дальний Восток, неся на борту две эскадрильи истребителей «И-5» и две эскадрильи бомбардировщиков «Р-5» – всего сорок восемь бипланов. Американцы предлагали купить у них и самолёты (истребители «ястреб» и новейшие бомбардировщики «BG»), но заломили за них слишком высокую цену – пришлось обходиться своими наработками и… помощью немцев.
Последнее обстоятельство не слишком понравилось американцам, и они сократили своё участие в строительстве второго авианосца. Однако дело было сделано: используя опыт, полученный при постройке «Варяга», корабельные инженеры и рабочие Народной России достроили «Рюрик» самостоятельно: в 1936 году авианосец отправился на Тихий океан, имея на борту уже шестьдесят четыре самолёта – истребители «И-16М» и первые отечественные палубные торпедоносцы, не уступавшие «суордфишам» и «физелерам». «Варяг» в 1937 году вернулся на Балтику и в 1938, пройдя модернизацию и получив новую авиатехнику, ушёл на Север, к месту своего постоянного базирования. «Бородино» и «Наварин» были достроены как линейные крейсера (с незначительными проектными изменениями). «Наварин» хотели вооружить восемью шестнадцатидюймовыми орудиями вместо двенадцати четырнадцатидюймовых, но затем от этой идеи отказались: для решительного боя с линкорами русские «измаилы» имели слишком слабое бронирование, а при столкновении с крейсерами потенциального противника двенадцать стволов были явно выгоднее восьми. «Бородино» вошёл в состав Тихоокеанского флота, «Наварин» – в состав Северного флота: кораблям открытого моря на Балтике было тесно.
* * *
Наследство российского императорского флота свои возможности исчерпало – пора было строить новые корабли. Судостроительная промышленность Новой России, окрепшая, сохранившая старые кадры[27] и взрастившая кадры новые, накопившая опыт модернизаций и достроек, готова была приступить к постройке кораблей любого класса с нуля, от закладки до сдаточных испытаний. В конце тридцатых годов на флот стали поступать новые эсминцы типа «Быстрый» и типа «Резвый».[28] Вооружённые четырьмя 130-мм орудиями и 533-мм торпедными аппаратами, с ходом тридцать шесть узлов, эти корабли ничем не уступали зарубежным сверстникам и заменяли ветеранов-«новиков», отслуживших своё. А вслед за ними со стапелей заводов Петрограда и Николаева сошли и новые крейсера. Первые четыре корабля, названные «Степан Разин», «Емельян Пугачёв», «Александр Невский» и «Дмитрий Донской» (правители новой России, извлекая из прошлого звучные имена, странным образом уравняли в заслугах князей и разбойников) вошли в строй в 1939. Эти крейсера выросли из бывших «светлан»: они имели большее водоизмещение, четвёртую трёхорудийную башню главного калибра, дополнительные зенитные «сотки», ход в тридцать три узла и стомиллиметровую броню. По совокупности характеристик «князья-разбойники» не уступали вашингтонским крейсерам – меньший (по сравнению с восьмидюймовками) вес 152-мм снарядов компенсировался числом стволов, скорострельностью (что было особенно важно в бою с эсминцами противника) и превосходной баллистикой новых шестидюймовых орудий. К постройке были намечены ещё восемь «воевод» (четыре единицы были заложены в 1938-1939 годах) – не собираясь ограничиваться обороной своих берегов, Россия строила океанский флот. Эта тенденция отразилась и в развитии её подводных сил. Старые «барсы» давно уже числились учебными лодками – в начале тридцатых им на смену пришли прибрежные лодки типа «М» и субмарины ближнего радиуса типа «Щ». В 1934 «главный подводник» Народной России, адмирал Александр Бахтин[29], встретился в Киле с Карлом Деницем. О чём говорили два адмирала, знали очень немногие, но вскоре после этой встречи строительство «малюток» и «щук» резко сократилось: вместо них Народный Красный флот начал получать средние лодки типа «С», пригодные для действий в океане, и закладывались подводные крейсера и подводные минные заградители.[30] И пришло время «владык морей» – линкоров: оно не могло не придти в те годы, когда дредноут считался средоточием и олицетворением морской мощи державы. «Измаилы», не говоря уже о «севастополях», не могли соперничать с новейшими линкорами: России нужны были новые корабли.
В конструкторских бюро были разработаны несколько проектов. К исполнению был принят проект линкора водоизмещением шестьдесят тысяч тонн, вооружённого девятью 406-мм, двенадцатью 152-мм и двенадцатью 100-мм орудиями, имевшего скорость хода двадцать восемь узлов и защищённого четырёхсотмиллиметровой бронёй. Промышленность освоила производство броневых плит и крупнокалиберных орудий – она могла выковать дредноутам и щит, и меч. В тридцать седьмом году были заложены два первых линкора – «Победа» и «Слава», в тридцать восьмом – «Чесма» и «Синоп». Одновременно в Петрограде и Николаеве заложили два тяжёлых (фактически – линейных) крейсера «Кронштадт» и «Севастополь» – этим быстроходным (тридцати три узла) кораблям водоизмещением тридцать пять тысяч тонн, вооружённым девятью 305-мм орудиями, отводилась роль «истребителей крейсеров» – тех самых, что в большом количестве входили в состав флотов Англии и Америки. В тридцать девятом «Победа» была спущена на воду, «Слава» готовилась к спуску, а в Северодвинске шла сборка корпусов «Чесмы» и «Синопа». Но грянул бой в Норвежском море, заставивший призадуматься адмиралов и кораблестроителей всех стран. После долгих дебатов решено было достроить два головных корабля серии «побед», усилив их зенитное вооружение, а северодвинские линкоры достраивать как авианосцы (пятый корабль серии – «Гангут» – уже изначально был заложен как авианосец). Линейным крейсерам надлежало обеспечить прикрытие новых авианосцев, причём не только морское, но и воздушное: их двухкалиберную среднюю артиллерию должны были заменить семью спаренными башенными установками 130-мм универсалок, разработка которых шла полным ходом. Тремя такими же установками предполагалось вооружать новые океанские эсминцы типа «Напористый» – в Народной России в полной мере оценили угрозу с неба. Проходили лётные испытания новые типы палубных самолётов – истребители «кречет», пикирующие бомбардировщики «сапсан» и торпедоносцы «единорог». Им суждено было встретиться в бою с английскими «барракудами» и «глостерами» и с американскими «девастейторами» и «буффало», только об этом ещё никто не знал. Русский флот быстро набирал силу, но вступление в строй новых линкоров ожидалось не раньше 1942 года, авианосцев – не раньше 1943-го. Народная Россия готовилась к войне – другого выхода у неё не было, – однако война эта, как часто бывает, началась неожиданно.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ФЛИБУСТЬЕРЫ КАЙЗЕРА
1940 год, январь Носовые орудийные башни линейного крейсера «Дерфлингер» выхлестнули четыре багровые молнии, обёрнутые бурым дымом. Двенадцатидюймовые снаряды с рокочущим гулом описали огромную дугу и через двадцать секунд отметились всплесками недолётов – там, на горизонте, возле едва различимых силуэтов английских кораблей. Чуть шевельнулись стволы орудий, принимая введённые поправки, и воздух разорвал новый залп – на этот раз из кормовых башен. «Дерфлингер» пиратствовал в Атлантике третий месяц. В октябре тридцать девятого, благополучно избегнув обнаружения английскими субмаринами и патрульными самолётами, крейсер прорвался через Датский пролив. Там он, правда, столкнулся нос к носу с бывшим лайнером «Равалпинди», ставшим вспомогательным крейсером Ройял Нэйви, но эта встреча нисколько не нарушила планов рейдера. Артиллеристам «Дерфлингера» понадобилось всего несколько минут, чтобы с двадцати кабельтовых превратить в обломки лайнер, отважно (но тщетно) пытавшийся задержать своего могучего противника. Уважая мужество британских моряков, капитан 1-го ранга Лангсдорф, командир «Дерфлингера», задержался на месте неравного боя, подбирая уцелевших. Спасти удалось немногих – вода была холодной, погода скверной, а немецкий крейсер, опасаясь появления английских кораблей, оставался в районе гибели «Равалпинди» не больше часа. А потом рейдер кружил по Атлантике, отрываясь от гонявшихся за ним британских и французских кораблей и встречаясь с германскими танкерами для бункеровки и пополнения запасов. За два месяца рейдерства «Дерфлингер» потопил одиннадцать судов и захватил два, но Лангсдорф был недоволен. Он жаждал встречи с конвоем: караван из десятков торговых судов – вот это достойная цель для многочисленных орудий линейного крейсера. И встреча эта состоялась 2 января 1940 года.
Конвой «НХ-13», состоявший из тридцати судов, был обнаружен разведывательным самолётом «арадо», взлетевшим с «Дерфлингера». По донесению пилота, охранение конвоя было слабым – крейсер и два эсминца, – и рейдер, набирая ход, пошёл на перехват, быстро сокращая расстояние до вожделенной добычи. Некоторое беспокойство Лангсдорфа вызвала «каталина» с американскими опознавательными знаками, прошедшая над самыми мачтами «Дерфлингера», – цур зее капитан был уверен, что летающая лодка оповестит всю Атлантику о том, что германский линейный крейсер обнаружен. Лангсдорф хотел открыть по ней огонь, но сдержался: кайзеррейх не находился в состоянии войны с Америкой, и командир одного из боевых кораблей кайзермарине не вправе был эту войну начинать. Накопившуюся боевую ярость немцы выплеснули на британские корабли охранения. Пилот «арадо» ошибся: рейдеру противостояли не два эсминца и крейсер, а три крейсера – тяжёлый «Йорк» и лёгкие «Орион» и Нептун», – но это почти не меняло соотношения сил: «Дерфлингер» вдвое превосходил всю английскую эскадру по весу бортового залпа, и к тому же шести– и восьмидюймовые снаряды британских крейсеров не могли пробить тяжёлую броню германского рейдера. Отвага англичан, преградивших путь линейному крейсеру, была не безрассудной, а самоубийственной: во время Первой Мировой войны в схожих ситуациях «Эдгар Кинэ» и «Минотавр» ушли на дно, не причинив врагу серьёзного ущерба. И всё-таки бритты приняли бой, надеясь (как полагал Лангсдорф) дать конвою время рассредоточиться. Три восьмидюймовых снаряда с «Йорка», попавшие в «Дерфлингер» (один в крышу башни «Бруно», второй в бортовую броню, третий в основание носовой надстройки), ничуть не снизили боеспособность рейдера. Бой был неравным – пристрелявшись, немцы быстро добились накрытия, а затем и прямых попаданий: фрегаттен-капитан Пауль Эшер, старший артиллерист рейдера, знал своё дело.
Один из снарядов третьего залпа «Дерфлингера» лёг у самого борта «Йорка», выкосив осколками прислугу зенитных орудий и торпедного аппарата, изрубив самолёт, стоявший на катапульте, и превратив в решето борт и надстройки от ватерлинии до среза дымовых труб. Полубронебойный снаряд из следующего залпа прошил носовую часть английского крейсера без взрыва, но через четыре минуты четырёхсоткилограммовый фугасный снаряд ударил в носовую возвышенную башню «В». От сильнейшего сотрясения башня полностью вышла из строя; воющий вихрь осколков накрыл носовую надстройку «Йорка», перебив и переранив всех находившихся на мостике. Нарушилась связь и управление огнём; корабль перестал слушаться руля и покатился влево, описывая циркуляцию и подставляя противнику правый борт. И в этот борт в течение пяти минут попали ещё два снаряда с германского линейного крейсера: один разворотил верхнюю палубу и вызвал сильный пожар, второй, с лёгкостью проломив трёхдюймовую броню, взорвался в машинном отделении. Это попадание стало роковым: «Йорк» окутался паром, потерял ход и начал крениться на правый борт. Спасая своего флагмана, «Нептун» и «Орион» пошли на сближение, осыпая рейдер градом шестидюймовых снарядов и выходя на дистанцию торпедного залпа. На докучливые снаряды лёгких крейсеров Лангсдорф не обращал особого внимания, но с угрозой торпедной атаки он не мог не считаться: шестнадцать торпедных труб – это серьёзно. «Дерфлингер» перенёс огонь на новых противников, оставив в покое изувеченный «Йорк». Немцы стреляли с прежней меткостью, но англичане применили индивидуальное маневрирование, каждый раз меняя курс в направлении падения предыдущего неприятельского залпа. Метод «охоты за залпами» давал результаты на больших дистанциях при высокой скорости уклонения – за время полёта снаряда цель смещалась на два-три кабельтова, и «правильная» корректировка огня приводила к промахам. Однако дистанция уменьшалась, и в конце концов «нахальство» бриттов было наказано: сначала двенадцатидюймовый снаряд упал у борта «Ориона», собрав осколками кровавый урожай на мостике и на палубе англичанина, а затем такой же снаряд пробил барбет возвышенной кормовой башни «Нептуна», выведя её из строя, и ударился в барбет нижней кормовой башни, заклинив и эту башню. Укрывшись дымовой завесой, британские лёгкие крейсера отвернули, выходя из боя и признавая своё поражение, а «Дерфлингер», уклонившись от выпущенных торпед, перенёс огонь на «Йорк». Теперь, когда рейдеру никто уже не мешал, расстрел почти неподвижной мишени не занял много времени: получив восемь попаданий, «Йорк» повалился на правый борт и перевернулся вверх килем. Линейный крейсер развернулся в сторону конвоя, готовясь учинить бойню торговым судам, но в это время в двух кабельтовых от его борта взметнулись четыре водяных столба. И судя по их высоте, они были подняты не шести-, и даже не восьмидюймовыми снарядами, а куда более крупными.
* * *
Вся северная часть горизонта была подёрнута туманной дымкой. Там, в этой дымке, беззвучно полыхнуло, и через полминуты с противоположного борта «Дерфлингера» встали четыре высоченные «свечки» – невидимка, скрытый полосой тумана, сделал второй залп. И невидимка этот был плечистым: он располагал орудиями линкоровского калибра. «Кто это может быть? – лихорадочно соображал командир рейдера. – Четыре ствола в залпе – «Дюнкерк» или «Страсбург»? Или… Но если мы его не видим, то как он видит нас? А он явно бьёт не наугад, снаряды ложатся слишком близко. Радар! Радар, будь он проклят! По данным разведки, радиолокаторы есть у англичан, значит…». Рухнул третий залп, а потом туманная завеса истончилась, и в двадцатитрёхкратной цейсовской оптике «Дерфлингера» прорисовались очертания большого военного корабля с двумя трубами и четырьмя орудийными башнями, изрыгавшими пламя. «Линейный крейсер типа «адмирал», – подумал Лангсдорф, холодея. – «Энсон» или «Хоув», от которого мы ускользнули месяц назад. А теперь он нас всё-таки выследил – ему подсказали, где мы есть. Проклятая «каталина» – надо было её сбить «по ошибке», такие же самолёты есть и у британских ВВС…». Мозаика сложилась – ответы на вопросы были получены, но командиру германского тяжёлого рейдера не стало от этого легче. В поединке с французским линейным крейсером с его тринадцатидюймовыми орудиями «Дерфлингер» ещё мог рассчитывать на успех, однако «Хоув» был одним из тех немногих кораблей, встречаться с которыми ветерану Ютланда не стоило: не уступая «Дерфлингеру» по бронированию и по скорости хода, «адмирал» вдвое превосходил его по весу бортового залпа. В бою с «Хоув» рейдер мог рассчитывать только на «золотой выстрел», но удача – слишком капризная дама, чтобы всерьёз уповать на её милость. И Лангсдорф сделал то, что ему оставалось: дал полный ход, пытаясь оторваться от своего грозного противника и удерживая его на острых кормовых курсовых углах. В бою на отходе «Дерфлингер» мог отстреливаться только кормовыми башнями, но и англичанин мог вести огонь лишь носовыми башнями, а это вдвое увеличивало шансы рейдера продержаться до наступления темноты. Одновременно цур зее капитан дал радио, обращаясь ко всем, кто мог его слышать (и в первую очередь – к немецким субмаринам, резвившимся в этих водах): «Атаковал конвой. Потопил тяжёлый крейсер. Веду бой с британским линейным крейсером типа «Худ». Мои координаты…». Два огромных корабля мчались на юг, выжимая из машин всё, что они могли выдать. Расстояние между ними не сокращалось, но и не увеличивалось – котлы «Хоув» нуждались в ремонте, однако и состояние силовой установки «Дерфлингера» оставляло желать лучшего. Кроме того, днище германского линейного крейсера сильно обросло, особенно за то время, которое рейдер провёл у берегов Камеруна, поддерживая негров, вооружённых германским оружием и гонявших по джунглям других негров, вооружённых французскими винтовками. Британские снаряды ложились у самых бортов немецкого крейсера, обрушивая на его палубу потоки воды, но прямых попаданий пока не было. «Дерфлингеру» удалось влепить в «Хоув» двенадцатидюймовый снаряд, не причинивший преследователю существенных повреждений – скорость хода «адмирала» не снизилась. Немцам пока что везло, но везение не может быть бесконечным. Эфир кипел от торопливых переговоров – район боя уподобился громадному магниту, притягивавшему к себе корабли и самолёты. По правому борту «Дерфлингера» появились старые знакомые – недобитые «Нептун» с «Орионом» в сопровождении четырёх эсминцев поисковой противолодочной группы. Англичане скалили на рейдер торпедные зубы, однако носовые башни главного калибра и противоминные шестидюймовки германского крейсера не позволили им подойти на дистанцию уверенного залпа, а эсминец «Глоууорм» получил попадание и густо задымил. Но на мостике «Дерфлингера» увидели следы торпед (реальные или мнимые, сказать трудно), и рейдер, уклоняясь, описал коордонат влево. И во время этого поворота в его кормовую возвышенную башню («Цезарь») ударил 381-мм снаряд с «Хоув». За четверть века многое изменилось: английские пятнадцатидюймовые снаряды стали куда более мощными, чем те, попадания которых «Дерфлингер» неоднократно выдерживал в ходе Первой мировой. Снаряд пробил 80-мм броню плоской части крыши башни (от удара её сорвало с болтов, и она лязгнула, как крышка неправдоподобно большой консервной банки) и взорвался внутри, приведя в негодность всё боевое железо и превратив в пепел орудийный расчёт. В погреба огонь не проник, но башня выгорела, и рейдер мог теперь отстреливаться от наседавшего противника лишь из двух орудий. И в довершение всего на смену эсминцам и лёгким крейсерам пришла шестёрка торпедоносцев «суордфиш» – британский авианосец «Гермес» спешил принять участие в бою. Торпедоносцы шли, презирая зенитный огонь, плотностью которого «Дерфлингер», сын дредноутной эпохи, похвастаться не мог. Не мог он и выписывать замысловатые петли, уклоняясь от сброшенных торпед, – любой поворот рейдера сокращал дистанцию до «Хоув», наступавшего ему на пятки. Немецкий линейный крейсер всё-таки сбил один торпедоносец, распавшийся в воздухе на куски, и отманеврировал четыре торпеды из пяти. Пятая торпеда попала в носовую часть «Дерфлингера», и внутрь корпуса хлынул яростный водяной поток, напор которого был усилен стремительным бегом крейсера. Сама по себе торпедная пробоина не угрожала «Дерфлингеру» гибелью, но скорость его снизилась, и «Хоув» с неумолимостью рока кабельтов за кабельтовым начал выигрывать гонку. И результаты не замедлили сказаться: очередной снаряд «адмирала» проделал в корме рейдера подводную пробоину и повредил винторулевую группу. Немецкий крейсер рыскнул влево, а «Хоув», сократив расстояние и подвернув, ввёл в действие свои кормовые башни, расстреливая рейдер из восьми стволов. «Дерфлингер» огрызался, однако каждое попадание с «Хоув» наносило ему вдвое большие повреждения, чем получал «адмирал» от его ответных ударов.[31] К тому же «Дерфлингер» имел только шесть орудий против восьми английских, а вскоре попадание в носовую надстройку нарушило на рейдере централизованное управление огнём, и эффективность его стрельбы стала быстро падать. А затем тяжёлый снаряд пробил главный броневой пояс «Дерфлингера» и привёл к затоплению одного из машинных отделений. Скорость рейдера снизилась до четырнадцати узлов, а «Хоув» продолжал всаживать в него снаряд за снарядом. Появился нарастающий крен на левый борт – горящий «Дерфлингер» агонизировал, но продолжал упорно держаться на плаву, демонстрируя превосходную живучесть, свойственную германским кораблям. И тогда кэптен Конвэй, командир «Хоув», приказал добить рейдер торпедами. Лёгкий крейсер «Орион», зайдя с правого борта и уже не встречая сопротивления – стволы шестидюймовых противоминных орудий «Дерфлингера» задрались вверх, – выпустил четыре торпеды, и всё было кончено. Эсминцы подбирали людей. «Хоув» развернулся, остывая от боевой горячки, и лёг на обратный курс. Дело было сделано – Атлантика избавилась от бронированного плавучего кошмара, преследовавшего её два с половиной месяца. Но победитель не вернулся в родной порт, и даже не дожил до заката: через час после гибели «Дерфлингера» курс «адмирала» пересёкся с курсом германской субмарины «U-99» под командованием капитан-лейтенанта Кречмера, успевшего стяжать славу одного из асов-подводников кайзермарине. Утром 2 января Кречмер испытал сильнейшую досаду, встретив в океане авианосец «Гермес» и не сумев его атаковать из-за большого расстояния и высокой скорости цели, но уже к вечеру судьба явила ему свою благосклонность. «Хоув» напоролся на «U-99» как вепрь на рогатину, и Кречмер аккуратно всадил в него три торпеды. Взрыв одной из них вызвал детонацию боезапаса стосорокамиллиметровых орудий, вспоровшую борт и днище линейного крейсера ударом гигантского меча. «Адмирал» затонул с большей частью экипажа – спасённых было немного.
Фортуна на войне переменчива: цур зее капитан Лангсдорф, умерший в плену от ран, пережил кэптена Конвэя, погибшего вместе со своим кораблём.
* * *
1939 год, весна – Ах, Отто, как ты возмужал! А как тебе идёт форма! – проворковала фрау Зееберг, сложив на груди руки и с материнским умилением глядя на стоявшего перед ней молодого человека в мундире офицера кайзермарине. – Ты стал таким красавцем – ты так похож на своего отца… Последние слова матери вызвали у новоиспечённого лейтенанта лёгкое недоумение. Нужно было обладать богатой фантазией, чтобы уловить сходство между широкоплечим и статным блондином и одутловатым и пухлым Дитмаром Зеебергом, темные волосы которого давно пали под натиском обширной лысины. И чертами лица, переплавившего нежную женскую красоту в суровую мужскую, сын скорее походил на мать, слывшую в молодости красавицей, чем на угрюмого гешефтмахера герра Зееберга, не умевшего даже улыбаться. – А где он, кстати? – спросил Отто, оглядываясь на дверь отцовского кабинета. – Я надеялся застать его дома. – Как всегда, – ответила фрау Зееберг, раздражённо дернув плечами. – Он в России, весь в делах. А в промежутках между деловыми встречами, – желчно добавил она, – Дитмар развлекается с одной из своих похотливых референток или отдыхает в кругу второй семьи, которую он наверняка завёл за семь лет постоянных поездок в эту холодную страну. Отто Зееберг промолчал. Он кое-что знал об амурных шалостях папаши – в частности, о его секретарше Берте, стервозной особе с повадками мартовской кошки (именно она по поручению господина Зееберга, заботившегося о репутации своей семьи и не желавшего, чтобы его сын якшался с проститутками, «посвятила» семнадцатилетнего Отто в «таинство любви»), – но не счёл нужным развивать эту тему. Зачем расстраивать мать? Их отношения с отцом, сколько помнил Отто, никогда не отличались особой теплотой – их брак состоялся по воле родителей жениха и невесты, соединивших перспективного экономиста и наследницу солидного состояния. – Не будем об этом, – сказала фрау Зееберг, снова превращаясь из обиженной жены в любящую мать. – Какие у тебя новости? Ты надолго приехал? – На три дня, мама. Я получил чин лейтенанта, – Отто покосился на свой левый погон, – и назначение на крейсер-рейдер «Отто Штайнбринк». И через три дня я… – Что?! О, mein Gott… – выдохнула фрау Зееберг, опускаясь в кресло и побелев так стремительно, как будто невидимый вампир разом высосал у неё всю кровь. – Что с тобой, мама? – встревожено спросил Отто, наклоняясь к ней. – Ничего, – ответила женщина, глядя в сторону. А потом подняла глаза, внимательно посмотрела на сына и произнесла спокойно и холодно: – Я должна тебе кое-что сказать. – Я слушаю, мама. – Дитмар Зееберг, – она помедлила, словно собираясь с силами, – тебе не отец. – Что?! – Что слышал. Твой настоящий отец – лейтенант флота Штайнбринк. – Ты знала этого героя-подводника, в честь которого назвали крейсер? – ошарашено пробормотал молодой человек. – Я не знаю, кто такой Отто Штайнбринк – я о нём даже не слышала. Твоего отца звали Гюнтер, он служил на линейном корабле «Кайзер» и погиб в Великой битве Северного моря. А этот твой подводник – он просто однофамилец моего Гюнтера. «Мне двадцать два, – промелькнуло в сознании юноши, – а мать замужем двадцать четыре года. Она изменяла мужу, да ещё родила ребёнка от любовника! Вот это да – кто бы мог подумать…». – Мой муж, – фрау Зееберг словно прочла мысли сына, – никогда не находил для меня ни времени, ни внимания: для него существовало только то, что называется американским словом «бизнес». А Гюнтер… Я влюбилась в него без памяти, и побежала бы за ним на край света, стоило ему поманить меня пальцем… Но он не поманил – он любил войну и море, и погиб в море, за кайзера и Германию. А у меня в память о моей любви остался ты… Отто молчал, ошеломлённый материнской исповедью. – Я никогда бы не рассказала тебе об этом, разве что на смертно одре, – фрау Зееберг хрустнула пальцами. – Но когда я услышала, как называется корабль, на котором ты будешь служить… Это перст судьбы, и я очень надеюсь, что тень твоего отца – твоего настоящего отца! – будет оберегать тебя в бурях и битвах, мой мальчик. И пусть это будет нашей тайной. Потом они пили кофе и говорили, и пора было подумать об ужине, но тут вдруг фрау Зееберг лукаво улыбнулась и сказала: – Пожалуй, тебе надо идти – я же вижу, как ты ерзаешь! Твоя Анхен давно заждалась своего жениха, не будем мучить бедную девочку. Иди, сынок, три дня – это очень мало, особенно когда ты молод. «Да, женщины, – думал лейтенант Отто Зееберг, шагая по темнеющим улицам к дому своей невесты, – таинственные существа, понять которых не может ни один мужчина». Но вскоре философские мысли о загадочности женской натуры сменились мыслями куда более приятными: молодой офицер кайзермарине подозревал, что сегодня его ундина, неизменно пресекавшая все попытки жениха перейти от объятий и поцелуев к более тесному общению, откроет наконец ворота своей упорно обороняемой крепости. Не зря же она как бы случайно сообщила ему по телефону, что её родители уехали, и что ей скучно одной в пустом доме.
* * *
1940 год, январь Крейсер «Отто Штайнбринк» шёл на форсаже, взрезая серо-свинцовую поверхность океана и оставляя за собой длинный вспененный след, похожий на свежий шрам. Радио с «Дерфлингера» на «Штайнбринке» приняли полтора часа назад, и фрегаттен-капитан Эрхард Клайзен, командир крейсера, немедленно изменил курс и направился к месту неравного боя. Ни у кого из офицеров рейдера не возникло ни малейших сомнений в правильности его действий – да, одного попадания пятнадцатидюймового снаряда достаточно, чтобы пустить на дно «корсара» с его пятидесятимиллиметровой бронёй, но «корсар» вооружён мощными дальнобойными торпедами (всего одна такая торпеда сломала хребет британскому дредноуту «Ройял Соверен» в Ютландском бою), и главное – разве можно бросать боевых товарищей? И «Отто Штайнбринк» нёсся сороказуловым ходом, и кипела вода у бортов, и стонал воздух, всасываемый дрожавшими от натуги вентиляторами. Через час к «Штайнбринку» присоединился второй «корсар» – «Курт Бейтцен», – но они не успели. От района боя крейсера отделяло сто пятьдесят миль – «корсары» прошли чуть больше половины пути, когда их радиостанции приняли последний сигнал с гибнущего «Дерфлингера». В рубке «Штайнбринка» повисло тягостное молчание, а потом его командир произнёс, тяжело роняя слова: – У древних германцев был обычай: справляя тризну по доблестно павшим в бою, они приносили в жертву пленников. Мы сделаем то же самое: «Дерфлингер» обнаружил конвой – нам осталось разорвать его в клочья. Эрхард Клайзен был человеком со странностями. Служака до мозга костей, он в то же время разбирался в литературе и живописи, любил классическую музыку и неплохо знал историю (этим, как он сам говорил, фрегаттен-капитан был обязан своему старшему брату, известному историку кайзеррейха Людвигу Клайзену). Командир «Отто Штайнбринка» мог часами – с профессорской обстоятельностью, достойной кафедры Берлинского университета, – вести беседу в кают-компании на социально-экономические и философские темы, но в боевой обстановке с ним происходила разительная перемена: интеллектуал уступал место воину, наслаждавшемуся не гекзаметрами Гомера, а зрелищем горящих и тонущих кораблей противника. И сейчас он сказал именно то, что надо было сказать – то, что хотели услышать его офицеры. Рейдеры сбросили ход, перейдя с турбин на дизеля. Спешить было уже некуда, и они рассчитывали атаковать конвой в сумерках – далеко не все ещё английские корабли имели радары. Расчёт оказался точен. Крейсера сблизились с конвоем под вечер и атаковали его с двух направлений, словно пара опытных волков. Роли распределили заранее: «Бейтцен» отвлёк внимание «Нептуна», обменявшись с ним несколькими залпами и растворившись в сгущавшейся темноте, а «Штайнбринк» врезался в строй торговых судов, шарахнувшихся от него во все стороны. За полчаса боя, стреляя из девятнадцати стволов – в ход пошли не только шестидюймовые орудия главного калибра, но и 88-мм зенитки, – «корсар» потопил шесть транспортов, и ещё несколько повредил. Последнюю свою жертву – большой пароход водоизмещением десять тысяч тонн – рейдер добивал уже в темноте, подсвеченной пожаром на подбитом танкере. Изрешеченный снарядами пароход оседал, уменьшаясь в размерах; от его борта отвалила шлюпка, переполненная людьми. – Будем подбирать? – негромко спросил старший офицер. – Нет, – отрезал Клайзен. – Наша основная задача – топить корабли «томми», а не спасать утопающих. Великодушие не всегда оправданно – в радиусе ста миль от нас бродит десяток английских крейсеров, и все они жаждут нашей крови. – Да, англичане – достойный противник, и победа над ними достаётся недёшево. – Англичане – это застрельщики, лучники и пращники, которых бросают на убой, а исход боя решит тяжёловооружённая пехота, ждущая своего часа. Эта тяжёлая пехота – там, за океаном. Американцы – вот кто наш главный противник, и не только наш. И война с ними будет беспощадной, потому что от исхода этой войны будет зависеть, по какому шаблону будет скроен и сшит весь послевоенным мир. А война с Англией – это всего лишь увертюра к опере. «А ведь он прав, – подумал лейтенант Отто Зееберг, бросив взгляд на жёсткое лицо командира, на которое падала тень от козырька фуражки. – Прав, чёрт меня подери!».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ТЕВТОНСКИЕ ВАРВАРЫ
1940 год, апрель Затишье на германско-французской границе, назвать которую линией фронта можно было только с большой натяжкой, рухнуло и рассыпалось, сломанное рёвом авиационных моторов, лязгом танковых гусениц и грохотом тяжёлых орудий. С самого начала войны, с осени тридцать девятого, на этой границе накапливались дивизии рейхсвера – имперская армия кайзеррейха напоминала пружину, одним концом упёршуюся в границу. А с другого конца пружина эта сжималась и сжималась, подпираемая всё новыми и новыми частями и соединениями и армадами танков, непрерывно сходивших с конвейеров немецких заводов. И наконец пружина распрямилась, с хрустом сокрушая границы, города и людские судьбы. Всё решило простое соотношение сил – против ста шестидесяти германских дивизий французы имели всего девяносто дивизий. Рейхсвер, мимоходом покончив с «двоевластием» Эльзаса и Лотарингии, обошёл с фланга линию Мажино, распластав Голландию и намотав на гусеницы Бельгию, и врезался во Францию, исполинским когтем раздирая её тело с севера на юг. Англичане успели перебросить во Францию экспедиционную армию – они прекрасно понимали, что против военной машины кайзеррейха один на один им не выстоять, и хотели поддержать союзника, – но фронт был рассечён (британские «матильды» и французские «S-35» не устояли под натиском германских «панцебёрен»[32]), английская армия была отрезана от французской, прижата к морю у Дюнкерка и разгромлена (частично уничтожена, частично пленена): эвакуации помешал Хохзеефлотте, прикрытый авиацией берегового базирования и молчаливо созерцавший картину катастрофы.
«Берсерки» и «беовульфы» господствовали в небе Франции, сводя на нет все попытки французского командования нанести контрудар. Гремящая лавина германского наступления сметала заслоны, наспех создаваемые из резервных частей французской армии, обходила узлы сопротивления, оставляя их защитников вариться в «котлах» окружений, и неудержимо катилась вперёд – на Париж. Держава, числившаяся в ряду великих, была сокрушена всего за полтора месяца: в конце мая гренадеры кайзера вошли в столицу Франции и заняли большую часть страны. Французские вооружённые силы не были разгромлены полностью – в южной части Франции оставались ещё десятки боеспособных дивизий (итальянцы, почуявшие запах богатой добычи и поспешившие вступить в войну, крепко получили по зубам и притихли), и оставался Алжир, гнездо «непримиримых», готовых сражаться до конца, – но было утрачено главное: были сломлены воля к сопротивлению и боевой дух, без которого нет и не может быть победоносных армий.
* * *
citeДорогой генерал, Я получил « Военного лётчика »; благодарю вас, что выслали мне мой единственный экземпляр. Не знаю, в результате каких размышлений возникло у вас желание прочесть эту книгу, не знаю, изменил ли своё мнение о ней тот офицер, что так энергично нападал на меня во время завтрака и так мне понравился. Я был поражен не столько его враждебностью, сколько тем, что он говорил искренне, и мне очень хотелось, чтобы он прочёл эту книжку. Поскольку вы не передаёте мне его мнения, я заключаю, что он меня не понял. Мне кажется очень странным, что атмосфера полемики может исказить столь простой текст даже в глазах столь прямодушного человека. Мне совершенно безразлично, что там лепечут алжирские тыловики, разоблачая мои тайные умыслы. То, что они мне приписывают, так же похоже на меня, как я на Грету Гарбо. Мне в высшей степени наплевать на них, даже если это приведёт к запрету на мою книгу в Северной Африке. Я не книготорговец. А вот то, как извращает мои мысли ваш друг, для меня, как ни странно, нестерпимо. Потому, наверное, что я его уважаю. Я ведь обращался к нему и к таким, как он, а не к политикам. Почему же мои несколько страничек предстали перед ним в ложном свете, почему он принял их за политическую программу? Вообразите, что я Монтень и опубликовал в одной из алжирских газет свои «Опыты», а все точно сговорились трактовать их с точки зрения перемирия. Какие только макиавеллиевские уловки не обнаружатся в моем произведении! Да, я говорил об ответственности. Но, черт побери, у меня же все ясно сказано! Я ни одной строчки не написал в защиту чудовищного тезиса о том, что ответственность за поражение ложится на Францию. Я недвусмысленно сказал американцам: «Ответственность за поражение лежит на вас. Нас было сорок миллионов крестьян против восьмидесяти миллионов обитателей промышленной страны, подмявшей под себя всю Европу. Один человек против двух, один станок против пяти. Даже если какому-нибудь Даладье удалось бы обратить весь французский народ в рабство, он все равно не в силах был бы вытянуть из каждого по сто часов работы в день. В сутках только двадцать четыре часа. Как бы ни управляли Францией, гонка вооружений все равно должна была бы развиваться из расчёта один человек против двух и одна пушка против пяти. Мы согласились воевать из расчёта один к двум, мы готовы были идти на смерть. Но чтобы умереть с пользой, нам нужно было получить от вас недостающие четыре танка, четыре пушки, четыре самолета. Вы хотели, чтобы мы спасли вас от германской угрозы, а сами производили исключительно «паккарды» да холодильники для своих уик-эндов. Вот единственная причина нашего поражения. И всё-таки это поражение спасёт мир. Разгром, на который мы сознательно шли, станет отправной точкой сопротивления тевтонам». Я говорил американцам, не желавшим вступать в войну: «Настанет день, когда из нашей жертвы, как из семени, вырастет дерево Сопротивления!». Возьмём этот первый кусок книги: в чем, черт бы меня побрал, мнения вашего друга расходятся с моими? Чудо, что американцы прочли эту книгу, и что она стала у них бестселлером. Чудо, что за ней последовали сотни статей, в которых сами американцы говорили: «Сент-Экс прав, не нам винить Францию. На нас лежит часть ответственности за её поражение». Если бы французы, живущие в Соединённых Штатах, больше ко мне прислушивались, а не спешили бы объяснять всё гнилостью Франции, наши отношения с Соединёнными Штатами были бы сейчас совсем другими. И в этом меня никто никогда не разубедит. Но есть в моей книжице второй, главный кусок, и там я действительно говорю: «Мы ответственны». Но речь идет вовсе не о поражении. Речь идет о наступлении варварского средневековья, воплощённого в кайзеррейхе с его культом воинской касты. Я говорю (что тут может быть непонятного? Я так старался выражаться яснее!), итак, я говорю: западная христианская цивилизация ответственна за нависшую над ней угрозу. Что она сделала за последние восемьдесят лет, чтобы оживить в человеческом сердце свои ценности? В качестве новой этики было предложено: «Обогащайтесь!» Гизо [33] да американский комфорт. Чем было восхищаться молодому человеку после 1918 года? Мое поколение играло на бирже, спорило в барах о достоинствах автомобильных моторов и кузовов или занималось пакостной спекуляцией остатками военных запасов. Вместо опыта монашеского самоотречения, вроде того, к которому я приобщался на авиалиниях, где человек вырастал, потому что к нему предъявлялись огромные требования, – сколько людей увязало в трясине перно и игры в белот или – смотря по тому, к какому слою общества они относились, – коктейлей и бриджа! В двадцать лет меня тошнило от пьес г-на Бернстейна [34] (этого великого патриота) и от пошлости г-на Луи Вернейля. Но больше всего – от всяческого изоляционизма. Каждый за себя! «Планету людей» я писал самозабвенно, я хотел сказать своему поколению: «Вы все обитатели одной и той же планеты, пассажиры одного и того же корабля!». Но эти жирные прелаты, которые, между прочим, превратились сейчас в коллаборационистов, эти чиновники Государственного совета – разве они годились в хранители христианской цивилизации с её культом вселенского? Вы томились жаждой жажды, и ничто на континенте не утоляло её. Как по-вашему, не потому ли я проникся к вам такой пылкой дружбой, что признал в вас человека той же породы, что и я? Я умирал от жажды. И – вот оно, чудо! – утолить эту жажду можно было только в пустыне. Или превозмогая ночь в нелёгкие часы на авиалинии. Мне, как и вам, невыносимо было читать «Канар аншене» и «Пари-суар». Я терпеть не мог Луи Вернейля. Я люблю тех, кто дает мне утолить жажду. Меня тошнит от того, во что превратили человека Луи Филипп, и г-н Гизо, и г-н Гувер. [35] Если женщины, сдающие напрокат стулья в соборе [36] , подверглись нападению варваров, кто в этом виноват в первую очередь? Вечная история оседлых и кочевых племен. Спасение цивилизации – дело постоянное. В хорошо вам знакомом Парагвае девственные леса проглядывают в каждой щелочке между булыжниками, которыми вымощена столица. Они, эти леса, притворяются простыми травинками, но дай им волю – и они пожрут город. Нужно постоянно загонять девственные леса обратно под землю.
Что же в предвоенной этике могло заслужить одобрение вашего друга, которого, как мне кажется, я немного знаю? А если он, как мы, чувствовал, что умирает от жажды, тогда какого дьявола он негодует, что я упрекаю эту эпоху в духовном убожестве? Почему он вкладывает в мою книгу превратный смысл, которого я вовсе не имел в виду? Когда я пишу, что каждый отвечает за всё, то продолжаю тем самым великую традицию блаженного Августина. Равно как и ваш друг, когда он воюет. Через него в войне участвует и бретонская крестьянка, и сельскийпочтальон из Монтобана. Если страна – живое существо, то он – кулак этого существа. Его руками сражается и сельский почтальон. А он руками этого почтальона служит обществу по-другому. Нельзя делить живое существо. Какое отношение имеет тема, которую я исследовал, к идиотским иеремиадам против политики Леона Блюма? [37] Какая строчка в моей книге дает вашему другу право думать, что слова «я ответствен» имеют малейшее отношение к униженному «mea сulра»? [38] Слова эти – девиз каждого гордого человека. Это вера в действии. Более того, это доказательство собственного существования. Пускай себе конторские мокрицы ищут в моей книге политическую подоплеку, я над этим разве что снисходительно усмехнусь: хоть мне уже сорок четыре, я каждую неделю, как-никак, вылетаю на задания во Францию. Неделю назад, когда я возвращался, на хвосте у меня повисли вражеские истребители, а четыре дня назад над Анси у меня отказал один из двигателей! Плевать мне на них. Но вашему другу, такому благородному, я решительно отказываю в праве на подобную интерпретацию. Я пишу «для» него. Я пишу о нём. И если сегодня совсем невозможно быть правильно понятым даже чистыми душами, пусть меня перечитают через десять лет. Генерал Шамбу свернул письмо и положил его в карман френча. «Непременно надо с ним встретиться и поговорить, – подумал он, – и чем скорей, тем лучше». Но ему не удалось выполнить это намерение: Антуан де Сент-Экзюпери[39] не вернулся из очередного боевого вылета.
* * *
Восьмидесятичетырёхлетний маршал Анри Филипп Петэн чувствовал себя солдатом-новобранцем, которого строгий капрал за небрежно вычищенную винтовку отправляет чистить ротную латрину. Ему, герою Вердена, выпала горькая участь склонить голову перед тевтонскими варварами, одно присутствие которых оскверняет тяжеловесное великолепие Елисейского дворца, резиденции президентов Французской республики. А что делать? Даладье бежал, а он, Петэн, подобрал брошенную власть… Престарелый кайзер Вильгельм II не прибыл в Париж, не появился там и кронпринц Фридрих Вильгельм, которого уже полуофициально именовали Вильгельмом III. Германию представлял принц Август Вильгельм, главнокомандующий армией вторжения, захватившей Францию. Этот человек был беспощаден – «железный принц», как его называли, откровенно симпатизировал нацистам и даже принимал активное участие в нацистском путче 1933 года (после подавления путчистов от суровой кары его спасла только принадлежность к дому Гогенцоллернов). Несмотря на это (а может, и благодаря этому) принц Август был очень популярен в армии – ходили даже слухи, что он может стать кайзером в обход кронпринца и двух других своих старших братьев (всякое бывает – несчастный случай или там, скажем, хворь неожиданная, поразившая законного наследника престола: люди – они смертны…). О том, что принесёт Европе и всему миру такой кайзер, политики старались не думать – чур, чур меня! – Итак, господин маршал, – лязгающим голосом произнёс «железный принц», – у вас есть выбор. Или вы соглашаетесь с нашими условиями, и Франция становится вассальной страной, сохранившей кое-какие вольности – внутреннее самоуправление, законы, полицию, денежную систему, – или мы вернём Францию в средневековье, не останавливаясь перед полным истреблением всех нам противящихся и превращением всех остальных в бесправных вилланов, которые будут безропотно трудиться на благо кайзеррейха. И мы это сделаем, если вы, согласившись на передачу нам всего вооружения французской армии и боевых кораблей, нарушите условия соглашения. В первую очередь это касается вашего флота: если хоть один французский корабль из этого списка, – Август коснулся листа бумаги, лежавшего перед ним на столе, – достанется англичанам или кому-либо ещё – пеняйте на себя. – Но это… – пробормотал маршал севшим голосом, – это геноцид. Цивилизованные люди… – Цивилизация – ваша цивилизация – это тупик для человечества. Вы называете нас тевтонскими варварами, – губы «железного принца» тронула пренебрежительная усмешка, – что ж, мы сможем оправдать этот титул. А если вам непременно нужны «цивилизованные» формулировки, то здесь, – он пододвинул к себе акт о капитуляции и пробежал его глазами, отыскивая нужную строчку, – всё расписано чётко и ясно. Вот, пункт одиннадцать: Франция передаёт Германии свои боевые корабли, находящиеся в базах, подконтрольных парижскому правительству. И пункт двенадцать: если хоть один корабль из числа находящихся в Тулоне покинет базу, не будет передан Германии или будет тем или иным способом приведён в негодное состояние – затоплен, взорван, подожжён, и т.п., – Германия оставляет за собой право пойти в отношении Франции на любые карательные меры, которые сочтёт нужными. Это понятно? Маршал Анри Филипп Петэн посмотрел в окно, за которым был виден внутренний двор Елисейского дворца и щучьерылые германские «насхорны», стоявшие в этом дворе, и тихо произнёс, выжимая из себя слова: – От имени правительства Франции… мы согласны на вассалитет. Вы получите наш флот, принц.
* * *
1940 год, июнь Адмирал Джеймс Сомервилл был мрачен. Ему не нравилась предстоящая операция, которую адмирал считал откровенной авантюрой. Соединение «R» получило нестандартную, мягко говоря, боевую задачу: принудить французский флот, стоявший в Тулоне, покинуть базу и перейти под контроль англичан или затопиться, чтобы не стать германским трофеем. И самое главное – в случае отказа французов от обоих этих вариантов адмиралу Сомервиллу надлежало уничтожить «тулонский флот» силами соединения «R». Англичанам предстояло стрелять по французам, по своим единственным европейским союзникам, с которыми они сражались бок о бок и в Первую мировую войну, и во Вторую, – такое казалось диким, и отдалённые последствия подобного шага не просчитывались. Уайтхолл и Черчилль совсем потеряли голову – другого объяснения у командующего соединением «R» не было. Ко всему прочему, адмирал Сомервилл считал, что для силового решения проблемы французского флота сил у него совершенно недостаточно. Соединение «R», нейтрализовав итальянский флот ударом по Таранто, играло роль средиземноморской «пожарной команды» – демонстрировало флаг у Дарданелл, сдерживая Турцию, обстреливало с моря восставший Бейрут и прикрывало Суэцкий канал: от бунтующих египетских арабов можно было ожидать чего угодно. И это прикрытие в итоге обернулось катастрофой: в марте 1940 итальянские подводные «боевые колесницы» проникли в гавань Александрии и подорвали стоявшие там линейные корабли «Рэмиллис» и «Резолюшн», надолго выведя их из строя. Адмиралтейство усилило соединение Сомервилла, перебросив на Средиземное море дредноуты «Ривендж» и «Куин Мэри», но большего сделать оно не могло: над метрополией нависал Хохзеефлотте, и атлантические коммуникации трещали под напором германских рейдеров. А в Тулоне было сосредоточено свыше ста французских боевых кораблей, включая новейшие линкоры, и оборона главной военно-морской базы Франции располагала мощной береговой и зенитной артиллерией. Если бы речь шла о внезапной (на манер Таранто) ночной атаке Тулона, сомнений у адмирала было бы куда меньше (хотя что может сделать одна-единственная эскадрилья «авосек» с «Игла» с целой армадой французских кораблей?), однако Сомервиллу надлежало сначала попытаться убедить французов выполнить английские требования, а уже потом прибегать к «последнему доводу королей».[40] Тем не менее, адмирал Джеймс Сомервилл был готов выполнить приказ Британии и короля. Он надеялся, что французы всё-таки проявят разумный патриотизм (не отдавать же флот проклятым бошам!), а если заговорят пушки – что ж, тогда остаётся уповать на низкую боеспособность французского флота, деморализованного поражением Франции. …Соединение «R», разрезая волны, шло сквозь ночь. К сожалению, его командующий не знал об ультимативных условиях капитуляции Франции и о разговоре между маршалом Петэном и адмиралом Дарланом, командующим французским военно-морским флотом.
* * *
– Теперь, когда вам известны германские требования, адмирал, вы всё ещё намерены отдать флоту приказ покинуть Тулон и перейти в Северную Африку? Дарлан молчал. – Вы, адмирал, возьмете на себя ответственность за судьбы тысяч и тысяч французов, женщин и детей, ставших заложниками германцев? Я видел глаза этого тевтонского варвара – такие как он когда-то заливали кровью Европу. А взывать к милосердию кайзера… Немцам нужен наш флот: кайзер может закрыть глаза на происходящее, а от сожалений, высказанных задним числом, мало толку. Дарлан молчал. – Хорошо, – продолжал Петэн, – предположим, наш флот покидает Тулон. Оставим в стороне вопрос о более чем возможных германских репрессиях, и ответим на другой вопрос: «А что дальше?». Немцы доберутся и до Алжира, и судьба самой Англии висит на волоске. Поплывёте в Америку? Германии не нужны наши корабли, чтобы сокрушить Британию – она с ней и так справится, да, да. Кайзеррейх рассчитывает использовать наш флот против США, и очень не хочет, чтобы французские корабли достались американцам. Франция растоптана, я пытаюсь сохранить от неё хоть что-нибудь, а вы спасаете флот, который в итоге всё равно или погибнет, или достанется США. И что получается? Вы подставляете под топор палача народ Франции ради выгоды, которую получит Америка? Америка, для которой мы всегда были верными союзниками, и которая даже не шевельнулась, когда во Францию вторглись тевтонские орды! Что вы молчите, адмирал Дарлан? – Я не знаю, что сказать, – глухо ответил командующий. Французский флот остался в Тулоне…
* * *
Над гаванью, помнившей гром пушек молодого Бонапарта и паруса Нельсона, стлался густой дым: двадцать пять тяжёлых орудий соединения «R» били по французским кораблям, стоявшим в Тулоне. Дипломатическая миссия адмирала Сомервилла провалилась: выслушав английский ультиматум, вице-адмирал Женсоль, исполнявший обязанности командующего французским флотом, отверг требования англичан и в резкой форме посоветовал бриттам «не совать нос во внутренние дела Франции». И тогда Сомервилл отдал приказ открыть огонь. На бумаге соотношение сил было далеко не в пользу Ройял Нэйви – против трёх английских линкоров, четырёх крейсеров и девяти эсминцев, прикрытых авианосцем «Игл» с его двенадцатью торпедоносцами «суордфиш» и двенадцатью истребителями «глостер», у французов было семь линкоров, двенадцать крейсеров, десятки эскадренных миноносцев и подводных лодок. Но поражение Франции превратило этот мощный флот в аморфную массу: часть кораблей утратила боеспособность, и почти на всех кораблях экипажи сократились почти наполовину – после капитуляции дезертирство приняло масштабы повального бегства. Французские корабли сгрудились у пирсов и на внутреннем рейде и представляли собой отличную мишень для английских орудий, огонь которых корректировался с самолётов. Линкор «Бретань» затонул от одного попадания пятнадцатидюймового снаряда – его команда покинула корабль, даже не попытавшись его спасти. На «Дюнкерке» попадание 381-мм снаряда во вторую башню вызвало пожар, в огне погибла прислуга правой полубашни. Другой снаряд пробил броневую палубу и несколько переборок и взорвался в вентиляторном отсеке – прекратилась подача электроэнергии, вышла из строя система управления огнем главного калибра, возник пожар в перегрузочном отделении 130-мм снарядов. Но самым серьёзным было попадание в котельное отделение – 381-мм снаряд поднырнул под броневой пояс, пробил подводную защиту и взорвался, ударившись в противоторпедную переборку. Носовое машинное и два котельных отделения были разрушены, линейный крейсер начал тонуть и был вынужден приткнуться к мели. Попадания авиаторпед получили линейные корабли «Прованс» и «Ришелье» (первый полузатонул, второй отделался незначительными повреждениями благодаря своей противоминной защите) – англичане выигрывали бой. Адмирал Сомервилл не ошибся, давая низкую оценку боеспособности французского флота. Но любой человек будет драться, если в него стреляют (и если он видит, как снаряды врага рушат дома мирных жителей его страны). Сопротивление французов, пусть даже плохо организованное, нарастало: если первая атака торпедоносцев «Игла» обошлась без потерь, то вторая шестёрка «авосек» потеряла три машины, сбитые зенитным огнём. Ожили береговые батареи Сен-Мандрье-Сюр-Мер и форты мыса Сепет – Артиг, Фарон и Кап-Брен. «Ривендж» получил попадание, на «Вэлиенте» вспыхнул пожар, снарядные всплески окружили «Куин Мэри», флагманский корабль соединения «R». «Я сделал всё, что мог, – думал британский адмирал, глядя в бинокль на затянутую дымом гавань, – и даже то, чего не стоило делать… Надо отходить: французы поднимут в воздух авиацию и атакуют моё соединение эсминцами и субмаринами – в этом тесном заливе не поманеврируешь». Сомервилл не ошибся – самолеты появились, только не французские, а итальянские. Десятки пикирующих бомбардировщиков «савойя», прикрытые истребителями «фиат», шли волна за волной, игнорируя английские линкоры и упорно пробиваясь к авианосцу. Горстка «глостеров» не в силах была отразить все атаки – «Игл» получил попадания трёх 500-кг бомб и загорелся. «За авантюризм политиков расплачиваются моряки, – подумал адмирал, когда горящий корабль после двух новых попаданий превратился в сплошной факел, – своими жизнями».
Английские эсминцы добили «Игл» торпедами, однако худшее было ещё впереди: над отходящей эскадрой на смену итальянцам появились немцы. Бомбардировщики «василиск»[41], взлетевшие с аэродромов Северной Италии, были заранее переброшены туда германским командованием, чтобы не допустить ухода французского флота. Флот Франции остался в Тулоне, но «василиски» нашли себе другую цель – линкоры соединения «R». И Сомервилл понял, почему итальянские пикировщики атаковали только «Игл», не обращая внимания на другие английские корабли. «Василиски» были вооружены новым секретным оружием – планирующими бомбами SD-1400X, предназначенными для поражения крупных надводных кораблей. Новое оружие требовалось испытать, и британские дредноуты оказались очень подходящими подопытными кроликами. Результаты эксперимента оказались впечатляющими. В 15.40 первая бомба попала в палубу «Куин Мэри» с правого борта под острым углом, у «пирамиды» башен шестидюймовых орудий. Пробив броневые палубы, переборки и днище, она взорвалась под кораблем. Были повреждены взрывом и затоплены два котельных отделения, кормовое машинное отделение и смежные с ним помещения. Вышла из строя средняя артиллерия правого борта, а также система управления стрельбой. Появившийся крен спрямили контрзатоплением, подача электроэнергии была восстановлена – линкор сохранил боеспособность с уменьшившимися запасами плавучести и остойчивости. Смертельным стало второе попадание. В 15.50 управляемая бомба почти под прямым углом попала в корабль у средней (возвышенной) башни главного калибра. Полуторатонная стальная туша играючи проткнула палубы, разрушила броневую защиту артиллерийского погреба и взорвалась, вызвав детонацию всего боезапаса главного калибра – восьмисот тонн снарядов и зарядов, не расстрелянных по кораблям «тулонского флота». «Она повторила судьбу своей предшественницы, – подумал кэптен Белл, командир «Ривенджа», участвовавший в бою 16 декабря 1914 года и видевший своими глазами гибель линейного крейсера «Куин Мэри». – Несчастливое имя…». «Вэлиент» тоже получил попадание, но сумел дойти до Гибралтара. До Портсмута добрался один только «Ривендж» – соединение «R» прекратило своё существование.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ОСАЖДЁННЫЙ ОСТРОВ
После разгрома Франции практически вся Европа до границы Народной России была закрашена цветом фельдграу, цветом полевой формы рейхсвера, и призрачный нейтралитет Швеции, Швейцарии и стран Пиренейского полуострова сохранялся только до тех пор, пока это отвечало планам кайзеррейха. «Обиженная» Италия, не сумевшая отгрызть свой кусок от Франции, переключилась на Адриатику и нацеливалась на Грецию во исполнение «мудрого» высказывания дуче «Легионы Рима некогда завоевали Элладу – их орлы указуют нам путь!». В ливийской пустыне гремели пушки – дивизии маршала Грациани, несмотря на численный перевес, никак не могли взять верх над бригадами генерала Монтгомери. Дуче с надеждой поглядывал на кайзера (когда же он пошлёт в Африку своих гренадеров?), но командование рейхсвера не намерено было распылять силы, сосредоточившись на решении главной задачи: на штурме осаждённого острова – Англии, отгороженной от завоёванной тевтонами Европы широким рвом Ла-Манша. Однако бритты были полны решимости не допустить тевтонского вторжения, и Ройял Нэйви, воодушевлённый результатами боя в Норвежском море, ещё в феврале 1940 задумал дерзкую операцию. Успех атаки на Таранто сподвиг английских адмиралов на замысел атаки Вильгельмсхафена – ни много, ни мало. Имея к началу марта в водах метрополии четыре авианосца – «Корейджес», «Глориес», «Фьюриес» и «Гермес» – со ста пятидесятью боевыми самолётами, Адмиралтейство рассчитывало одним ударом нейтрализовать линейный флот Германии и уничтожить единственный авианосец противника – «Граф Цеппелин». Второй по значимости целью были германские линейные крейсера: англичане опасались повторения рейда «Дерфлингера» в Атлантику.[42] Британские авианосцы получили новые палубные самолёты, и если торпедоносцы «альбакор» немногим отличались от «авосек»[43], то истребители «глостер» были достойными противниками германским «беовульфам». И большие надежды возлагались на пикирующие бомбардировщики «барракуда»[44] – именно они должны были нанести основной удар по линкорам кайзера, стоявшим не в открытой бухте Ядэ, а у причальных стенок. Прикрытие ударного авианосного соединения обеспечивали линейные корабли Флота метрополии – «Куин Элизабет», «Куин Мэри», «Ривендж», «Энсон», «Родней», – восемь крейсеров и две флотилии эсминцев; у побережья Германии заранее развёртывалась завеса подводных лодок. Противолодочная оборона флота возлагалась на авиагруппу с «Гермеса» (шестнадцать «суордфишей»), противовоздушная – на истребители с «Фьюриес» (тридцать шесть «глостеров»). В состав ударной волны входили тридцать две «барракуды» с «Глориес» и «Корейджес», прикрытые тридцатью двумя «глостерами» с этих же авианосцев. Тридцать два «альбакора» «Глориес» и «Корейджес» оставались в резерве на случай выхода линкоров Хохзеефлотте в море (в Вильгельмсхафене находились все германские дредноуты – «Баден», «Байерн», «Бисмарк», «Шарнхорст», «Гнейзенау», «Адмирал Шеер» и «Адмирал Хиппер», – шесть лёгких крейсеров типа «Эмден» и около двадцати эсминцев) или (при благоприятном стечении обстоятельств) для повторной атаки Ядэ. На слишком благоприятные условия английское командование не рассчитывало: немцы – не итальянцы, оборона главной базы кайзермарине была насыщена многочисленными береговыми и зенитными батареями, а на ближних аэродромах, по данным британской разведки, базировалось до двухсот «берсерков» и «беовульфов». Однако соблазн, подкреплённый жизненной необходимостью, был слишком велик, и операция под кодовым названием «Ренессанс» началась.
Удача сопутствовала англичанам: в ночь с 7-го на 8-е марта 1940 года соединение приблизилось к Вильгельмсхафену на сто тридцать миль, оставшись необнаруженным, и ещё в темноте подняло в воздух ударную волну – шестьдесят четыре боевые машины. Расстояние до цели позволяло «барракудам» взять на подвеску 1600-фунтовые бомбы и вернуться назад налегке: выпустив самолёты, британские авианосцы немедленно развернулись на обратный курс, следуя к Доггер-банке и полным ходом удаляясь от берега. Авиагруппа с «Корейджес» появилась над целью внезапно – по непонятной причине германские локаторы не зафиксировали[45] приближение английских самолётов, и воздушная тревога была объявлена только тогда, когда первые «барракуды» уже начали пикирование. И атака увенчалась успехом: 727-кг бронебойная бомба поразила «Гнейзенау», попав в корабль у носовой башни главного калибра. Бомба пробила броневую палубу и взорвалась; раскалённые осколки проникли через вентиляционную шахту в погреб и воспламенили там несколько зарядов. Взрыв причинил серьёзные повреждения башне и погребу, а пожар охватил заряды в отделении готового боезапаса. Силой взрыва крыша башни была сброшена, а её вращающаяся часть приподнята на полметра. Осев на роликовый погон, многотонная махина смяла и повредила его – ролики, по которым при повороте катилась башня, выскочили из неподвижной обоймы. Боезапас в погребах обеих носовых башен не взорвался, однако вспыхнул мазут в топливных цистернах. Высокая температура от горящего топлива и двух сотен зарядов главного калибра нарушила структурные свойства металла обшивки и броневых плит в районе башни «А», что требовало их полной замены. Взрыва боезапаса удалось избежать затоплением снарядных погребов, но пожар опустошил башню, была деформирована нижняя броневая палуба, бимсы и настил верхней палубы вспучило, противоторпедную переборку смяло и покорёжило до появления трещин, повреждены были все соседние отсеки, палубы и переборки. «Гнейзенау» надолго вышел из строя.[46] На этом везение бриттов закончилось. Падающие бомбы вздымали громадные столбы воды у бортов дредноутов кайзера, однако новых прямых попаданий достигнуто не было. А небо над Ядэ превратилось в огненную паутину: сотни стволов яростно выплёвывали тысячи и тысячи снарядов, и авиагруппа с «Глориес», запоздавшая всего на четыре минуты, попала под плотный зенитный огонь. А вскоре в воздухе появились и германские «беовульфы», и первые горящие «барракуды» рухнули в воду. «Глостеров» прикрытия с их крыльевыми «браунингами» задавили числом – количество немецких истребителей быстро возрастало, и поредевшие британские эскадрильи развернулись на обратный курс, огрызаясь короткими очередями из спаренных «виккерсов». И в довершение ко всему, патрульная «валькирия» обнаружила английские авианосцы – как раз в том момент, когда на Вильгельмсхафен упали первые бомбы. Германские самолёты настигли англичан на Доггер-банке. В налётах приняло участие в общей сложности свыше ста «берсерков» и «беовульфов», проломивших ПВО британского соединения. Положение бриттов осложнялось необходимостью принять на палубы самолёты своей потрепанной ударной волны – от тяжёлого поражения Флот метрополии спасла только несогласованность атак немецких эскадрилий, взлетевших с разных аэродромов, и пилоты «глостеров», делавшие всё возможное для отражения этих атак. «Родней» и «Куин Элизабет» получили повреждения, и крепко досталось невезучему «Корейджесу», залечившему раны, полученные в бою в Норвежском море. В авианосец попало две 500-кг бомбы: одна пробила палубу-уступ в носовой части корабля, прошла до подводной части левого борта и взорвалась, вырвав изнутри несколько десятков квадратных метров обшивки и образовав огромную пробоину, вторая взорвалась на полётной палубе, в кормовой её части, разметав и воспламенив стоявшие там «альбакоры», – горящий бензин потёк ручьями, просачиваясь вниз. Благодаря умелым действиям аварийных партий удалось локализовать пожар, справиться с поступлением воды и выправить крен – корабль сохранил ход и управляемость, хотя его самолётам пришлось садиться на «Глориес». Линейные корабли Хохзеефлотте в море не вышли, но злоключения «Корейджес» на этом не кончилось: над соединением появились германские двухмоторные торпедоносцы «морской орёл».[47]
«Орлы» действовали умело и сноровисто: прорываясь к кораблям, они выбрали целью дымящийся «Корейджес» и добились попадания. Торпеда попала в левый борт авианосца; крен резко увеличился, а скорость хода снизилась до девятнадцати узлов. Несмотря на это, «Корейджес» шёл к родным берегам, и, может статься, дошёл бы (тем более что Флот метрополии уже прикрыли британские истребители берегового базирования), если бы вечером его не перехватила подводная лодка «U-29» капитан-лейтенанта Отто Шухарта. Германская субмарина с дистанции в полторы мили всадила в повреждённый авианосец две торпеды, взорвавшиеся в районе машинного отделения. Торпеды «U-29» поставили точку в биографии бывшей «суперкошки» адмирала Фишера: через пятнадцать минут «Корейджес» затонул. Второго Таранто не получилось. За попытку нокаутировать Хохзеефлотте англичане заплатили не только потерей авианосца и полусотни самолётов с опытными пилотами, но и тяжёлым повреждением флагманского корабля адмирала Тови – на траверзе Хамбера «Куин Элизабет» подорвалась на магнитной мине (немцы в изобилии усыпали прибрежные воды Британии этой смертоносной боевой новинкой) и вышла из строя на четыре месяца.
* * *
22 июня 1940 года план «Зеедрахе» – план полного разгрома Англии и оккупации Британских островов – был одобрен кайзером и принят к исполнению. Согласно этому плану рейхсвер должен был перепрыгнуть пролив, смять британскую армию и в течение двух-трёх месяцев занять всю территорию Соединенного королевства. Германские генералы ничуть не сомневались в победе: лучшие части англичан погибли под Дюнкерком, а территориальная армия, пусть и многочисленная (перед лицом тевтонской угрозы в Британии была объявлена всеобщая мобилизация), по технической оснащённости, подготовке и боеспособности явно проигрывала рейхсверу, имевшему богатый боевой опыт. «Бритты полягут под гусеницами моих «панцербёрен», – говорил принц Август, – но сначала наши танки должны вцепиться этими гусеницами в английскую землю». Ройял Нэйви, несмотря на потери, представлял собой серьёзную силу, и наивно было полагать, что британские дредноуты и крейсера будет спокойно смотреть, как германские солдаты переправляются через Ла-Манш, чтобы вломиться в двери английских домов. Гросс-адмирал Редер гарантировал рейхсверу высадку «на британский берег, а не на морское дно» у Дувра, в самом узком месте Канала, на что генералы отвечали «мы хотим высадить войска на берег, но не хотим пропускать их через мясорубку». Англичане ждали «дуврский десант» и усилили береговую оборону Па-де-Кале, насытив её огневыми точками и укреплениями. Генральштаб требовал от флота надежного прикрытия высадки в любой точке побережья Англии от Плимута до Лоустофта, чтобы иметь возможность маневра по фронту вторжения, но этого командующий кайзермарине (будучи реалистом) обещать уже не мог. Fleet in being, и пока британский флот in being, с ним приходилось считаться. А кроме этого, были ещё и королевские ВВС, противник не менее (если не более) опасный, чем Ройял Нэйви. Авиация берегового базирования, как показали рейды на Вильгельмсхафен и Тулон, – грозная сила, способная просочиться сквозь дыры в любом воздушном «зонтике» и топить любые корабли. Учитывая всё это, план «Зеедрахе» пришлось доработать. Высадке в Англии должно было предшествовать мощное воздушное наступление на Британию, имеющее целью если не уничтожить, то хотя бы обескровить английскую авиацию. Кроме того, составной частью плана «Зеедрахе» стала операция «Ландграф» – захват Фарерских и Шетландских островов и высадка в Исландии. Успех «Ландграфа» обеспечивал успех «Зеедрахе»: германский флот, получив новые океанские базы, превращал войну на коммуникациях в Атлантике в блокаду, в экономическую удавку, которая неминуемо (и быстро) должна была довести Британию до летального исхода. Кроме того, Редер был уверен, что англичане постараются не допустить падения рубежа, прикрывающего Северо-Западные подходы, – Флот метрополии выйдет в море. У Хохзеефлотте появится возможность взять реванш и разгромить Ройял Нэйви, после чего гренадеры кайзера смогут высадиться хоть на набережных Темзы. Ко всему прочему, надо было спешить. США, обеспокоенные триумфом кайзеррейха во Франции и хорошо понимавшие, чем для них обернётся потеря Британии – последнего европейского союзника, плацдарма и «непотопляемого авианосца», – могли в любой момент покончить с политикой изоляционизма, вступить в войну и послать на помощь Англии флот и войска. Американцы уже передали англичанам пятьдесят эсминцев (не забыв, правда, выторговать себе за это английские базы на Антильских островах) и (по данным ведомства адмирала Канариса) намеревались «продать» бриттам авианосец «Рейнджер», причём вместе с экипажем. И Германия спешила: в портах Франции строились тысячи десантных тендеров и барж, способных принять на борт не только пехоту, но и тяжёлую технику, а Хохзеефлотте пополнялся новыми кораблями и готовился к бою.
* * *
1940 год, июль Изящный парадный катер, сверкая белизной надстройки, блеском остекления рубки и янтарной желтизной палубы, резал серо-голубую гладь Ядэбузен. Кайзер Вильгельм II стоял на корме катера, старясь держаться прямо, как и положено человеку в военном мундире. Стоявший рядом с ним кронпринц Фридрих осторожно поддерживал императора под локоть – старик разменял уже девятый десяток. Гросс-адмирал Редер, командующий кайзермарине, и адмирал Лютьенс, командующий Хохзеефлотте, делали вид, что не замечают сыновней заботы кронпринца: фраза «Король умер – да здравствует король» витала в воздухе, однако адмиралы помнили слова кайзера «До победы над Америкой я не доживу, но разгром Англии увижу своими глазами». А сейчас император смотрел на свой флот, и глаза его блестели не от старческой слезливости, а от воинственного восторга.
Линейные корабли стояли на якорях, освещённые летним солнцем. Небо было чистым – ни облаков, ни вражеских самолётов. Генералу Каммхуберу, командующему силами ПВО кайзеррейха, было обещано, что если во время императорского смотра в небе над Ядэбузен появится хотя бы один английский бомбардировщик, генерал лично отправится в рейд на Лондон, причём не в качестве пилота, а пассажиром, привязанным к пятисоткилограммовой бомбе, подвешенной под брюхом «валькирии», и командующий ПВО знал, что это не шутка. Кайзер любовался своими дредноутами. Их было восемь: в строй вошли «Кронпринц» и «Кайзер», ничем не уступавшие британским «королям» и американским «индианам», а к концу года к ним должны были присоединиться однотипные «Кёниг» и «Курфюрст». Но с ещё большим удовольствием император Германии глядел на тяжёлые авианосцы «Мольтке» и «Зейдлиц», только что вернувшиеся с Балтики, где они прошли полный цикл испытаний и боевой подготовки. Прикрытые броневыми палубами и утыканные многочисленными универсальными 128-мм орудиями и зенитными автоматами, новые авианосцы Хохзеефлотте были намного прочнее погибшего в Норвежском море «Штрассера» и устойчивее к боевым повреждениям, а во время учений их экипажи не знали сна и отдыха, с немецкой педантичностью доводя до автоматизма действия по борьбе за живучесть (особенно это касалось тушения пожаров). На борту каждого из этих кораблей находилось до семидесяти боевых самолётов, и хотя ещё два авианосца – «Лютцов» и «Блюхер» – ещё не были закончены постройкой, Хохзеефлотте уже было чем поприветствовать англичан и обеспечить проведение операции «Ландграф».
…Британский флот тоже усилился – он пополнился линкорами «Кинг Джордж V» и «Принс оф Уэлс» и тяжёлыми авианосцами «Илластриес» и «Викториес». А в конце июля в Скапа-Флоу прибыл американский авианосец «Рейнджер» с авиагруппой из восемнадцати торпедоносцев «девастейтор», восемнадцати пикирующих бомбардировщиков «доунтлесс» и тридцати шести истребителей «буффало». Формально корабль был передан Англии, и на его мачте взвился «Юнион Джек», однако команда авианосца осталась полностью американской – США, медлившие вступать в войну открыто, сделали ход конём. …Разворачивалось германское воздушное наступление на Британию – командование рейхсвера считало уничтожение или радикальное ослабление английских ВВС обязательным условием успеха «Зеедрахе». Горели Лондон и Ковентри; каждую ночь в небе Англии шли жестокие воздушные бои, и обломки немецких «берсерков» и «валькирий» перемешивались с обломками британских «огневержцев» и «ураганов». В июне дальние четырёхмоторные бомбардировщики «зигфрид»[48] – боевая новинка кайзеррейха – нанесли удар по Скапа-Флоу. Высотное бомбометание по кораблям (даже стоящим на якоре) оказалось малоэффективным, однако «зигфриды» всё же добились успеха: две тысячекилограммовые бомбы, упавшие у бортов авианосца «Фьюриес», причинили ему смертельные повреждения. Старый авианосец считался самым плавающим кораблём Ройял Нэйви, корпус его был сильно изношен – гидравлические удары проломили металл, разорвав его как бумагу, и «Фьюриес» затонул на ровном киле, упокоившись на дне просторной шотландской бухты. …Через Атлантику потоком шло стратегическое сырьё и американское оружие. На зелёных холмах «доброй старой Англии» лязгали гусеницы «грантов», пополнявших спешно формируемые английские танковые бригады, а «томагавки» и «аэрокобры» собирались чуть ли не на причалах и взлетали в дымное небо, рассечённое белёсыми лучами прожекторов. Вот тебе шланг, туши пожар в своём доме[49], а помогать тебе бороться с огнём мне покамест как-то не с руки – примерно такой была позиция США. Тем не менее, Америка вооружалась – была принята грандиозная судостроительная программа, и практически с нуля создавалась армия, которая должна был стать сильнейшей армией мира. Кайзермарине делал всё, чтобы перерезать пуповину, питавшую жизненными соками осаждённых бриттов, – волны океана багровели от зарева горящих танкеров, на дно уходили транспорты с распоротыми днищами, эсминцы, изрешеченные снарядами «корсаров» или переломленные торпедными взрывами, и лодки Деница, растерзанные глубинными бомбами. Американцами рассматривался вопрос об отправке в Англию линкоров «Колорадо» и «Мэриленд» (причём уже под звёздно-полосатым флагом, без всякого камуфляжа), а также нового авианосца «Уосп». Ройял Нэйви уже имел четыре авианосца против трёх германских, и тогда кайзеррейх обратился за помощью к своему главному союзнику – слишком многое зависело от успеха операции «Ландграф», а время работало против Германии. …29 июля 1940 года на рейде Киля бросили якорь корабли Северного флота России – линейный крейсер «Наварин», авианосец «Варяг», лёгкий крейсер «Адмирал Ушаков» и три эсминца, – а 30 июля к ним присоединился крейсер «Александр Невский», прибывший из Кронштадта в сопровождении семи новейших эскадренных миноносцев.
* * *
– План операции «Ландграф» предусматривает решительное столкновение с Флотом метрополии. Более того, бой с Ройял Нэйви желателен: уничтожение основных морских сил Англии в огромной степени облегчит наше вторжение на Британские острова. По данным нашей разведки, англичане не догадываются о том, что мы намерены высадиться в Исландии – они предполагают, что целью операции «Ландграф» является нанесение массированного удара по судоходству в Атлантике нашими тяжёлыми надводными кораблями, прикрытыми авианосцами, и полное пресечение североатлантических транспортных коммуникаций. Для Британии это смерть, – в голосе Редера проскользнули зловещие нотки, – и англичане это знают. Ваша эскадра, – командующий кайзермарине посмотрел на адмирала Льва Галлера, наркома военно-морского флота Народной России, прилетевшего в Киль для согласования с союзниками условий участия русского флота в предстоящей операции, и на вице-адмирала Вадима Макарова, командующего Особой эскадрой флота Народной России, – будет играть роль диверсионного соединения, рвущегося в Атлантику, и вынудит англичан действовать. Вы направитесь к Фарерским островам и далее к берегам Исландии, а Хохзеефлотте будет двигаться следом на расстоянии ста двадцати – ста пятидесяти миль и атакует британский флот, когда тот попытается преградить вам путь в Атлантику. Галлер и Макаров обменялись быстрыми взглядами, даже не дослушав переводчика, – оба достаточно владели немецким, чтобы понять, о чём идёт речь. «Капкан, значит, – подумал Галлер. – А мы в нём приманка…». «Немцы отводят нам роль подсадной утки, – подумал Макаров. – Лихо…». – Нет оснований считать, – поспешил добавить Редер, от которого не укрылся обмен взглядами, – что против одного вашего авианосца и одного линейного крейсера англичане бросят все свои силы: о выходе Хохзеефлотте им наверняка станет известно, и они оставят большую часть своих кораблей в резерве. А почему роль авангарда отводиться именно вашей эскадре – нами запущена дезинформация, согласно которой мы попросили вас выделить достаточно сильное соединение для действий в Атлантике, так как основные силы нашего флота заняты подготовкой вторжения в Англию. На самом же деле наши авианосцы будут готовы нанести сокрушительный удар по Флоту метрополии и разбить его по частям – такое уже случалось. Господа союзники, я готов выслушать ваши вопросы и соображения. – А если наша эскадра, – прищурился Галлер, – дойдёт до Исландии необнаруженной? – Тогда, – на губах Редера появилось подобие улыбки, – высаживайтесь в Рейкьявике и поднимайте над ним красный флаг. Армии у Исландии нет, а с частями береговой охраны и персоналом английской военно-воздушной базы ваши морские пехотинцы справятся легко. Обсуждение продолжалось несколько часов, пока союзники не пришли к соглашению и не уточнили все детали совместной операции. – Их обнаружат, – произнёс Лютьенс, оставшись наедине с Редером. – Бритты бросят против них минимум два авианосца: они слишком хорошо помнят, что натворил в Атлантике «Дерфлингер», и чего стоило его уничтожение. – С таким же успехом, – гросс-адмирал поморщился, – англичане могут обнаружить нас, а не их. У русских есть такая игра: берётся револьвер, заряжается одним патроном, и… – Я знаю. Она называется «русская рулетка». Экзотический способ самоубийства… – Это война, Гюнтер, и потери в ней неизбежны. Я не собираюсь бросать русских на съедение – Россия нужна кайзеррейху, впереди ещё война с Америкой. Мы не будем медлить и спокойно смотреть, как англичане топят русские корабли – это не в наших интересах. И, повторяю, может так случиться, что бритты обрушатся на Хохзеефлотте, а русские доплывут до Исландии без помех. Всё в руках Всевышнего, хотя, не буду скрывать, мне бы хотелось, чтобы первый удар приняли на себя они, а не мы – я ведь всё-таки немец.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ГОРЯЧИЙ ЛЁД ИСЛАНДИИ
04 августа 1940 года, 07.45 Командир лёгкого крейсера «Манчестер» процеживал горизонт окулярами бинокля. Вода, вода, серая вода на все тридцать два румба – вода, и ничего более, – но кэптен Хью Фолкнер знал, что монотонность волн в любой момент может быть нарушена хищными силуэтами германских рейдеров, рвущихся в Атлантику. Пролив между Исландией и Фарерскими островами был поистине горячей границей. Если в начале войны немецкие корабли выходили в океан в основном через Датский пролив, огибая Исландию с севера, держась подальше от баз британской метрополии, то в сороковом году «корсары» зачастую шли напролом, прорывая цепь дозорных британских крейсеров на полной скорости и растворяясь в просторах Атлантики. Мало того, изменяя своей обычной практике, они даже ввязывались в бой – месяц назад патрульный крейсер «Шеффилд» был атакован двумя рейдерами в двухстах милях севернее Фарер. Немцы действовали тактически грамотно: разделившись, они не стали состязаться с английским кораблём в перебрасывании снарядами – дали форсаж и, сблизившись с «Шеффилдом», атаковали его торпедами с двух направлений, пересекавшихся под прямым углом. Уклоняясь от торпедного залпа одного из противников, «Шеффилд» подставил борт второму и получил попадание. Взрывом 600-мм торпеды крейсеру начисто оторвало корму по четвёртую башню главного калибра, причём задранный вверх стальной палубный настил нанизался на стволы этой башни. Моряков «Шеффилда» спасло появление тяжёлого крейсера «Беруик», который отогнал «корсаров», снял с повреждённого корабля команду и добил обрубок, всё ещё державшийся на плаву. Воздушное охранение «Исландского барьера» тоже несло потери: в том же июле 1940 года «берсерки» с авианосца «Граф Цеппелин» нанесли удар по авиабазе в Торсхавне, а его же «беовульфы» в «свободной охоте» сбили над океаном три «каталины», ставшие лёгкой добычей для германских истребителей. Флот метрополии на сей раз оказался не на высоте и не смог перехватить германское соединение, отошедшее к берегам Норвегии. Кэптен Хью Фолкнер обо всём этом знал, и поэтому до рези в глазах всматривался в серую даль. Он не то чтобы не доверял сигнальщикам или радиолокаторам – просто ему так было спокойнее. И командир «Манчестера» первым заметил на горизонте неясные очертания кораблей – он сделал это раньше, чем радиометристы доложили на мостик о контакте. Кораблей было много – не меньше дюжины, – и медведями в стае волков выделялись среди силуэтов эсминцев и лёгких крейсеров внушительные абрисы авианосца и линкора. Против такой армады у «Манчестера» не было ни единого шанса, и кэптен Фолкнер, не понимая, почему над мачтами его крейсера ещё не загудели тяжёлые снаряды, начал поворот наобратный курс, терзая эфир торопливыми радиограммами «Срочно. Вне всякой очереди». «Почему они не стреляют? – размышлял командир «Манчестера». – Они ведь нас тоже видят, и дистанция позволяет…». Ответ пришёл с возгласом артиллерийского офицера с дальномерного поста. – Это не германцы, сэр! Это русские! «Русские? – изумился Фолкнер. – Что они здесь делают? Неужели Адмиралтейство не ошиблось, предупреждая, что Россия может вступить в войну на стороне кайзеррейха, и что русская эскадра собирается выйти в Атлантику? Эскадра – вот она, хотя никаких сведений о начале войны с Россией не поступало. Мистер Черчилль и Форин-офис[50] спят?». Командир «Манчестера» теперь уже и сам различил в мощной оптике характерные очертания линейного крейсера типа «Измаил» – таких кораблей не было ни в одном флоте мира, – и даже разглядел его флаг: флаг военно-морского флота Народной России. Да, это были русские корабли, но оставался неясным их статус. Кто они – нейтралы или уже враги? Скорее первое – ведь их орудия молчат. Однако не факт, что эти пушки будут молчать, когда эскадра выйдет в океан: было уже однажды что-то похожее во время гражданской войны в США, когда две русские эскадры были готовы наброситься на британские торговые пути. Кэптен Фолкнер, сообщив об обнаружении эскадры Народной России, ждал приказа и был готов – если прикажут – атаковать эту эскадру, невзирая на всю её мощь. И приказ поступил: командующий Флотом метрополии приказывал «Манчестеру» не терять контакт, висеть у русских на хвосте и ждать дальнейших распоряжений. «Манчестер», разваливая корпусом волны, шёл двадцатиузловым ходом, держась на расстоянии девяти миль от русских кораблей, идущих на северо-запад.
* * *
Британский линейный крейсер «Энсон»
– Русская эскадра, – произнёс контр-адмирал Фрейзер, аккуратно свернув голубой листок радиограммы. – Авианосец, линкор, один или два крейсера, около десятка эсминцев. В ста девяноста милях к юго-востоку от нас. Судя по их курсу, направляются в Атлантику. – Русские? – американский офицер связи, стоявший рядом с адмиралом на мостике «Энсона», флагманского корабля соединения, изумлённо поднял брови. – Что им здесь надо? Великобритания не находится в состоянии войны с Россией! – Соединённые Штаты Америки, коммандер, тоже не находятся в состоянии войны с Германией, – не без яда заметил Фрейзер, – однако ваш авианосец, – он кивнул в сторону «Рейнджера», шедшего по левому борту «Энсона», – вот он. – Он не совсем наш, – пробормотал американец, но развивать дискуссию не стал. Соединение контр-адмирала Фрейзера в составе авианосцев «Рейнджер» и «Глориес», линейного крейсера «Энсон», тяжёлого крейсера «Кент», лёгких крейсеров «Пенелопа» и «Галатея» и девяти эсминцев покинуло Скапа-Флоу 1 августа, как только стало известно, что русская эскадра вышла из Киля в неизвестном направлении. 2 августа соединение прибыло в заданный район на «Фарерском рубеже», имея задачей не допустить выхода русских боевых кораблей в Северную Атлантику. Как эта задача должна быть выполнена, не уточнялось, но прямого приказа открыть огонь по кораблям Народной России адмирал Фрейзер не получил. Англии, изнемогавшей в единоборстве с кайзером, совсем не хотелось обострять отношения с Россией (особенно учитывая задумчивую позицию США), но и допустить появления на своих коммуникациях мощной эскадры, которая в любой момент могла стать враждебной, она не могла. Адмиралтейство не исключало военного столкновения, и поэтому соединение Фрейзера обладало заведомым перевесом над потенциальным противником. Флот метрополии – авианосцы «Илластриес» и «Викториес», дредноуты «Родней», «Кинг Джордж V», «Принс оф Уэлс», «Куин Элизабет», «Ривендж», семь крейсеров и два десятка эсминцев – вышел в море 2 августа, когда стало ясно, что опустел не только Киль, но и Вильгельмсхафен, и что Хохзеефлотте тоже начал какую-то операцию. Англичане считали, что немцы намерены атаковать побережье Англии по образу и подобию набегов на Хартлпул и Скарборо во время Первой Мировой войны, однако не исключали и поддержки тевтонами прорыва русской эскадры в Атлантику. Ройял Нэйви зашевелился… «Манчестер» неотступно сопровождал эскадру адмирала Макарова, однако Тови для надёжности приказал Фрейзеру поднять и самолёты для слежения за русскими кораблями. Фрейзер, немного подумав, поручил эту задачу американцам, рвущимся показать себя в деле, и через час с небольшим шестёрка бомбардировщиков-разведчиков «доунтлесс», взлетевшая с «Рейнджера», появилась над «Варягом» и «Наварином». По распоряжению кэптена Джона Хаксли, командовавшего авианосцем, американские самолёты с опознавательными знаками британских ВВС вылетели с бомбами – ковбой может выйти из дома без штанов, но «кольт» подвесить он не забудет. В действиях Хаксли был определённый резон – обстановка могла потребовать немедленной атаки, – но американский командир авианосца, действовавшего под флагом Англии, почему-то не испросил разрешения у контр-адмирала Фрейзера и даже не сообщил ему о своём решении. В ответ на появление самолётов потенциального противника с палубы «Варяга» тут же поднялись шесть истребителей. Двенадцать крылатых машин закружились над эскадрой, и было в этом что-то завораживающее. А потом случилось неизбежное… Что произошло на борту «доунтлесса» номер «семнадцать», осталось неизвестным – было ли это случайное замыкание электроцепи бомбосбрасывателя, или пилот случайно (а может, и неслучайно ) нажал роковую кнопку. Как бы то ни было, пятисотфунтовая бомба пошла вниз, подчиняясь суммарному воздействию тяготения, скорости самолета, силы ветра и даже вращения Земли, описала крутую дугу, врезалась в надстройку эсминца «Ретивый», прошла почти насквозь и взорвалась, сокрушая корабельные внутренности. Над эсминцем взметнулся столб чёрного дыма, в мгновение ока расколовший на куски то хрупкое, что именуется коротким словом «мир». Случайностей не бывает. Если на стене висит ружьё, оно когда-нибудь выстрелит, а если друг против друга стоят вооружённые люди, видящие перед собой врагов и держащие пальцы на спусковых крючках, то выстрел рано или поздно прозвучит – непременно.
* * *
04 августа 1940 года, 09.55 «Доунтлессы», висевшие над эскадрой адмирала Макарова, были сбиты в считанные минуты – первый из них вспыхнул, когда над «Ретивым» ещё не рассеялось облако взрыва. В палубную авиацию Народной России отбирали лучших пилотов, а «кречеты»[51], взлетевшие с «Варяга», заранее распределили цели: каждой твари по паре. Расправы избежал только один американский самолёт из шести: войдя в глубокое пике, он набирал скорость, отрываясь от преследовавшего его «кречета». Но уйти не удалось и ему – пилот чуть ошибся и слишком поздно начал выводить машину из пикирования. Бомбардировщик зацепил крылом пенный гребень, пару раз подпрыгнул, шлёпая брюхом словно камешек, брошенный играющим в «блинчики» великанским мальчишкой, врезался в подошву волны и скрылся под водой.
Кэптен Фолкнер среагировал на резкое изменение обстановки быстро и правильно. Он видел взрыв на одном из русских эсминцев, видел, как падают в море горящие самолёты, и сумел сложить два и два – понял, что всё это значит. «Манчестер» круто развернулся, черпая бортом воду, и лёг на курс отхода, пришпоренный кипенно-белыми султанами от разрывов упавших в его кильватерной струе четырнадцатидюймовых снарядов «Наварина». Снаряды ложились близко и кучно, однако «Манчестер» распустил за кормой густой шлейф седого дыма, подвернул и скрылся в дымовой завесе, потеряв визуальный, а затем и локационный контакт с русской эскадрой. Британский крейсер отделался лёгким испугом: осколки посекли борта и надстройки, двое матросов получили ранения. Его не преследовали: Макарову было достаточно избавиться от соглядатая, и русские лёгкие крейсера, послав вслед удиравшему «Манчестеру» пару залпов, прекратили погоню. Командующему Особой эскадрой всё было ясно. Корабли флота Народной России шли к берегам Исландии воевать, а не любоваться суровой красотой скалистых фиордов, расцвеченных дымами термальных источников. Война между Россией и англосаксами была неизбежна, и то, что эта война официально ещё не объявлена, ничего не меняло. Адмирал Вадим Степанович Макаров выполнял боевую задачу – так, как умел, и как считал нужным, – хотя и не спешил выстрелить первым. Шальная бомба разрубила тугой политический узёл, стягивавшийся годами, и породила грохочущую лавину, сметавшую всё на своём пути. Не связанный приказом «не поддаваться на провокации», вице-адмирал Макаров не стал гадать, случайной была эта бомба или нет. Один из кораблей его соединения тонул, на нём были десятки убитых и раненых, и в любой момент эскадра могла подвергнуться новому (и уже массированному) удару с воздуха – её местонахождение было известно англичанам. И адмирал Макаров, отогнав английский крейсер, сделал то, что подсказывала ему обстановка. Прежде всего он изменил курс и увеличил ход до полного, заметая следы, а затем на палубе «Варяга» заработали десятки авиационных моторов. Адмирал не знал, где противник, но медлить было нельзя. Эскадра была атакована авианосными самолётами, они появились над русскими кораблями через полтора часа после встречи с «Манчестером», и появились они с северо-запада. Исходя из этого, можно было предположить, что там, на расстоянии примерно ста семидесяти – ста восьмидесяти миль находится как минимум один британский авианосец, и что он уже поднимает свои бомбардировщики-торпедоносцы. И командующий Особой эскадрой бросил им навстречу пятьдесят боевых машин: тридцать два торпедоносца «сапсан»[52], прикрытых восемнадцатью «кречетами».
* * *
…Адмирал Фрейзер, узнав из радиодонесения «Манчестера» о случившемся, пришёл в тихую ярость. Он проклинал самоуверенных янки, привыкших палить навскидку во всё, что движется, и когда Хаксли, узнавший о гибели своих самолётов (и вспомнивший на сей раз о субординации) сообщил ему, что авиагруппа «Рейнджера» готова взлететь и отправить на дно всю русскую эскадру, Фрейзер в резкой форме приказал ему сидеть смирно и ждать распоряжений командующего. Адмирал хотел было посоветовать своему ретивому союзнику ходить без его разрешения только в гальюн, ибо там он может всего лишь сам вляпаться в дерьмо, не вляпывая в него Британию, но сдержался: были дела поважней. Фрейзер надеялся избежать раскручивания конфликта, хорошо понимая, чем грозит его стране война с Россией. Тайные пружины и шестерни большой политики пришли в движение. Адмирал Тови немедля уведомил о случившемся Адмиралтейство, оно известило правительство. Уинстон Черчилль безотлагательно связался с российским представительством в Лондоне, выражая своё искреннее сожаление в связи с прискорбным инцидентом и готовый принести любые извинения. Русские молчали: они ждали директив из Москвы. А время шло, и торпедоносцы с «Варяга» стремительно пожирали мили, приближаясь к соединению Фрейзера. Пахнущий дымом и кровью ответ Москвы – «Народная Россия считает потопление русского военного корабля актом агрессии и объявляет войну Британской империи» – был получен в 11.07: как раз тогда, когда радар «Рейнджера» засёк на удалении тридцати миль от соединения множественные воздушные цели. С палуб обоих авианосцев начали поспешно взлетать истребители, но было уже поздно – через пять минут над английскими кораблями появились «кречеты», а через восемь минут подоспели «сапсаны». Шесть «глостеров» и восемь успевших взлететь «буффало» были размётаны яростной атакой «кречетов». Девятый истребитель, стартующий с «Рейнджера», взорвался прямо на полётной палубе, прошитый очередями крупнокалиберных пулемётов, и блокировал взлёт остальным машинам. А пока команда авианосца торопливо сгребала горящие обломки за борт, очищая палубу, на цель вышли «сапсаны», устремившиеся в атаку на «Рейнджер» с обоих бортов. «Это был сущий ад, – вспоминал впоследствии артиллерийский офицер с «Энсона». – Русские шли как одержимые, презирая бешеный зенитный огонь. Их сбивали «глостеры», сумевшие прорваться к торпедоносцам, они рассыпались в воздухе от прямых попаданий, но они шли и шли, и их было слишком много». К счастью для англичан, «сапсаны» сосредоточили своё внимание на «Рейнджере», игнорируя «Глориес», державшийся чуть поодаль, – командирам торпедоносных эскадрилий явно не хватало боевого опыта. А заградительный огонь «Энсона», стрелявшего на заданную дистанцию, оказался неожиданно эффективным – русские самолёты, шедшие напролом, сами входили в клубящееся облако снарядных разрывов. С «Глориес» один за другим взлетали всё новые истребители; потери «сапсанов» росли, однако они всё же добились трёх попаданий в «Рейнджер», и не только в него: случайную торпеду (специально в него никто не целился) получил тяжёлый крейсер «Кент», и уже под занавес, когда русская атака уже выдыхалась, в кормовую часть «Глориес» на уровне ватерлинии врезался одинокий «сапсан», не успевший – или не сумевший – сбросить торпеду. Авианосец потерял три узла хода, часть отсеков была затоплена, однако боеспособности он не утратил. «Рейнджеру» повезло куда меньше (и теперь уже кэптен Хаксли проклинал тупого англичанина, не позаботившегося заранее поднять в воздух побольше истребителей). Взрыв одной из торпед разрушил бензиновую цистерну, вспыхнул пожар, быстро охвативший ангар и стоявшие там самолёты, которых не успели поднять наверх. А затем чудовищный взрыв вздыбил полётную палубу американского авианосца, превратив его в пылающие обломки, медленно погружающиеся в воду. Уцелевшие русские самолёты уходили на юго-восток, и адмирал Фрейзер, провожая их взглядом, приказал поднимать с «Глориес» ударную волну «барракуд». Война с Россией стала данностью, и ему оставалось только принять эту данность. Адмирал Тови, находившийся со своим флотом в двухстах милях к югу от соединения Фрейзера (и в ста шестидесяти милях к юго-западу от эскадры Макарова), тоже смирился с мыслью, что война с Россией началась. Зная о потерях Фрейзера, Тови не был уверен, что Фрейзеру теперь хватит сил для разгрома русской эскадры, сумевшей попортить столько крови королевскому флоту, и в 12.20 поднял свою ударную волну в составе тридцати шести «барракуд» и тридцати двух «си харрикейнов». Половину имевшейся у него авиации он оставил в резерве: его беспокоил Хохзеефлотте, о котором не было никаких сведений. Командующий Флотом метрополии не знал, что немецкие авианосцы и дредноуты, пока ещё не замеченные английскими разведывательными самолётами, находятся к востоку от него, на расстоянии ста восьмидесяти миль. И ещё он не знал, что германская субмарина «U-100» капитан-лейтенанта Йоахима Шепке уже обнаружила Флот метрополии, и хотя не сумела выйти в атаку, сообщила адмиралу Лютьенсу о местонахождении главных сил Ройял Нэйви.
* * *
07 августа 1940 года Гидросамолет, урча моторами, ловко подрулил прямо к парадному трапу «Александра Невского». «Хм, – подумал командующий кайзермарине, окидывая надстройки, орудийные башни и палубу русского крейсера опытным взглядом. – Не скажешь, что ещё позавчера они были в бою: всё чисто, прибрано и даже подкрашено. Хорошие моряки, и хорошо, что они наши союзники, а не враги…». Адмирал Макаров встретил Редера у трапа. – Приветствую вас, герр гросс-адмирал, – сказал он по-немецки, вскидывая руку к козырьку фуражки. – Мы воспользовались вашим советом, и сделали это в Рейкьявике. С этими словами он показал на красный флаг, развевавшийся на ветру над зданием ратуши. – Вы сделали не только это, адмирал, – ответил Редер, показывая на носовую часть авианосца «Глориес», торчавшую из воды между островами, и на притопленный «Наварин», приткнувшийся к берегу у полуострова Сельтьяднарнес. – Повреждения вашего линейного крейсера серьёзны? Мы поможем вам отбуксировать его в Киль для ремонта. – В этом нет необходимости. Энергетика корабля в полном порядке, и три орудийные башни действуют. Мы считаем, что «Наварин» целесообразнее оставить здесь как мощную береговую батарею – под его пушки сюда не сунется ни один британский крейсер. Прошу вас в кают-компанию, герр гросс-адмирал. «Да, – подумал Редер, – эти русские – хорошие моряки и мужественные люди. Они понесли тяжёлые потери, но принесли нам победу…».
* * *
04 августа 1940 года, 12.05 Организовать ответный удар по эскадре Макарова Фрейзер смог только через сорок минут после окончания русской атаки на корабли его соединения. Надо было спрямить крен «Глориес», и нужно было посадить, заправить и вооружить истребители, вышедшие из боя. Девять «глостеров» были сбиты «кречетами», два разбились при посадке на авианосец, и ещё два требовали ремонта. У Фрейзера осталось всего одиннадцать истребителей, и все они вылетели вместе с «барракудами» – английский адмирал считал, что повторную атаку этими силами он отразить всё равно не сможет, и жаждал реванша. Фрейзер шёл ва-банк: победу ему могло принести только потопление русского авианосца со всеми его самолётами. Все «барракуды» были вооружены торпедами: командующий соединением помнил, как потопили «Тирпиц» у берегов Норвегии, видел, как был потоплен «Рейнджер», и считал авиаторпеды самым эффективным оружием против крупных надводных кораблей. Командир «Глориес» придерживался другого мнения, но спорить не стал (начальник всегда прав), и ударная волна из тридцати четырёх самолётов (у одного из торпедоносцев на взлёте «обрезало» мотор, и машина упала в море) пошла на цель. Командующий русской эскадрой использовал время, предоставленное ему задержкой вылета самолётов Фрейзера (ко всему прочему, они не сразу вышли на корабли Макарова, сместившиеся на шестьдесят миль от места их обнаружения «Манчестером»). Он не только успел принять на палубу «Варяга» поредевшую ударную волну (за потопление «Рейнджера» пришлось заплатить гибелью тринадцати «сапсанов» и семи «кречетов»), но и дозаправить и снова поднять в воздух – в дополнение к восемнадцати истребителям воздушного патруля – шесть вернувшихся «кречетов» (в ходе начавшегося боя к ним присоединились ещё два). В итоге козырная карта адмирала Фрейзера оказалась битой: имея двойной численный перевес, «кречеты» связали боем десяток английских истребителей и занялись торпедоносцами. Четырнадцать из двадцати трёх «барракуд» были сбиты (две из них – зенитками), а единственным успехом атаки стало попадание торпеды в «Адмирал Ушаков», прикрывавший «Варяга». Бой был проигран Фрейзером вчистую, но в 13.25 Особая эскадра была атакована подоспевшими «барракудами» и «морскими ураганами» Флота метрополии. «Кречеты» вели бой «в партере» против торпедоносцев «Глориес», и к тому же ударная волна адмирала Тови была прикрыта тремя десятками истребителей. Сила солому ломит: британские пикирующие бомбардировщики прорвались к русскому авианосцу.
«Барракуды» с «Илластриес» и «Виктиориес» несли тысячефунтовые бомбы – среди пилотов были участники потопления «Петера Штрассера», хорошо знавшие, как вонзать эти бомбы в палубы вражеских кораблей, и зенитный огонь не стал для них преградой. «Варяг» сразу же получил два попадания, а затем в течение несколько минут – ещё четыре. Во внутренних помещениях авианосца вспыхнул сильнейший пожар, днище было пробито в двух местах – бронебойные бомбы с взрывателями замедленного действия прошли насквозь. Бывший «Измаил» медленно оседал, окутанный дымом как погребальным саваном. «Наварину» досталась одна бомба. Она пробила крышу носовой башни; над кораблём взметнулся громадный столб чёрного дыма от загоревшихся зарядов. Со стороны казалось, что линейному крейсеру пришёл конец – флагман Особой эскадры спасло только быстрое затопление погребов, позволившее избежать взрыва боезапаса. Всплески разрывов окружили «Александр Невский»; три бомбы упали у его борта, но от прямых попаданий крейсер сумел уклониться. Терзающая нервы нота боя оборвалась. Небо над эскадрой очистилось. Английские самолёты возвращались на свои авианосцы, но «кречетам» возвращаться было уже некуда. «Варяг» затонул в начале третьего, и его осиротевшие самолёты, опустошив бензобаки, один за другим садились на воду, уповая на помощь вёртких эсминцев, спешивших подобрать из воды уцелевших лётчиков.
* * *
04 августа 1940 года, 14.00 Адмирал Тови мог бы гордиться одержанной победой, но ему было не до того. Около тринадцати часов с гидросамолёта-разведчика с «Куин Элизабет» пришло ошеломляющее сообщение: «Обнаружен Хохзеефлотте – три авианосца, восемь линейных кораблей, около десяти крейсеров и свыше двадцати эсминцев». До германских кораблей было не больше ста пятидесяти миль, и командующий Флотом метрополии похолодел от мысли, что «берсерки» адмирала Лютьенса уже вылетели для атаки Ройял Нэйви. Джон Тови немедленно поднял в небо тридцать шесть оставшихся у него бомбардировщиков-торпедоносцев, остро сожалея, что нельзя вернуть хотя бы часть истребителей первой волны, направленной против русской эскадры. «Харрикейнов» явно не хватало: адмирал смог выделить для прикрытия «барракуд» только шестнадцать машин, иначе его флот оставался без истребительного «зонтика». Предположение сэра Джона оправдалось: в 13.40 на британский флот обрушились самолёты Хохзеефлотте. Лютьенс, стремясь решить исход боя одним ударом, ввёл в дело все свои силы: сорок восемь пикирующих бомбардировщиков и двадцать четыре «нибелунга»[53], прикрытые тридцатью двумя истребителями «беовульф». Атака немцев была двухуровневой, хорошо скоординированной и увенчалась полным успехом, несмотря на яростный зенитный огонь и на отчаянные попытки «морских ураганов» отразить тевтонский воздушный натиск. «Викториес» был выведен из строя тремя попаданиями пятисоткилограммовых бомб, изувечивших его полётную палубу, а «Илластриес», получивший два бомбовых попадания, был затем атакован «нибелунгами», зашедшими с двух направлений и поразивших авианосец тремя торпедами, попавшими ему в левый борт. Машинное отделение «Илластриес» было быстро затоплено; огромный корабль повалился на борт, стряхивая с палубы людей словно крошки хлеба с подноса. Попадание торпедой получила также «Куин Элизабет», а на «Роднее» бомба пробила тонкую палубную броню и взорвалась в артиллерийском погребе одной из носовых башен главного калибра. Корабль исчез в огненно-дымном вихре, напомнив офицерам Ройял Нэйви о судьбе «кошек» адмирала Битти, погибших под германскими снарядами. Атака англичан по кораблям Лютьенса оказалась безрезультатной. Зная по горькому опыту о высокой уязвимости авианосцев, немцы увеличили число истребителей прикрытия – «Граф Цеппелин» нёс на борту одни только «беовульфы». Против пятидесяти двух машин британской ударной волны (тридцати шести «барракуд» и шестнадцати «си харрикейнов») немцы бросили восемьдесят истребителей, получивших радарное целеуказание, – английские самолёты были смяты и задавлены целой тучей «беовульфов». Это был разгром, и адмирал Тови, опасаясь, что к вечеру германские дредноуты настигнут его и навяжут ему бой, приказал соединению Фрейзера присоединиться к главным силам Флота метрополии. Фрейзер выполнил приказ, однако внёс в него свои коррективы: в сопровождении крейсера «Галатея» и шести эсминцев он пошёл на «Энсоне» на соединение с Тови, а «Глориес», ход которого снизился, а течь увеличилась, отправил в Рейкъявик под эскортом лёгкого крейсера «Пенелопа» и двух эскадренных миноносцев. Фрейзер не хотел рисковать последним авианосцем и подставлять его под удар «берсерков» и «нибелунгов», тем более что погода портилась – надвигался шторм. Англичане так и не узнали, что целью русско-германского флота является Исландия – Фрейзер надеялся, что «Глориес» отстоится в сторонке, исправит повреждения и прорвётся в Скапа-Флоу. Эскадру адмирала Макарова он сбросил со счётов: по донесениям лётчиков, авианосец и линкор русских были потоплены, а два лёгких крейсера повреждены. На самом деле «Наварин» остался непотопленным (и даже не потерял боеспособность), а «Александр Невский» – неповреждённым. Но этого Фрейзер не знал, как не знал и того, что Макаров, отправив в Берген повреждённый «Ушаков» и пять эсминцев, перегруженных спасёнными, полным ходом направился с шестью кораблями к Рейкьявику, уже зная о разгроме Флота метрополии самолётами Хохзеефлотте.
Ближе к вечеру германские самолёты нанесли повторный удар, на сей раз охотясь за британскими линкорами, оставшимися без прикрытия с воздуха. Авиагруппа «Зейдлица», производившая поиск к югу от Фарерских островов, не обнаружила корабли адмирала Тови, поспешно отходившие к берегам Шотландии, – погода ухудшилась до штормовой, густо приправленной дождевыми фронтами, – но самолёты «Мольтке», прочесывая океан к западу и юго-западу от Фарер, нашли подходящую цель. Потопив мимоходом тяжёлый крейсер «Кент», повреждённый торпедой «сапсана», «берсерки» и «нибелунги» дважды атаковали «Энсон» – флагманский корабль адмирала Фрейзера, – и в течение двадцати минут добились в него трёх бомбовых и трёх торпедных попаданий. Авиация вновь доказала, насколько она опасна для кораблей, не имеющих истребительного прикрытия, – в 18.30 «Энсон» затонул. Большая часть экипажа была спасена кораблями эскорта, но контр-адмирала Фрейзера среди спасённых не оказалось. Командующий разгромленным соединением погиб вместе со своим флагманским кораблём – наверное, это было для него лучшим выходом…
* * *
Финалом Исландского сражения стал бой у Рейкъявика. В ночь с 4 на 5 августа русская эскадра вошла в залив Факсафлоуи. Англичане были захвачены врасплох: они никак не ожидали появления противника, а береговая линия скрыла корабли Макарова от радаров. Выскочив из-за оконечности полуострова Сельтьяднарнес и увидев в белёсом полусумраке силуэты британских кораблей, «Наварин» и «Александр Невский» открыли огонь с расстояния около трёх миль – для тяжёлых орудий это дистанция прямой наводки. Противник был на острых курсовых углах, и «Наварин», носовая башня которого вышла из строя, дал залп из второй башни и начал подворачивать к берегу, чтобы ввести в действие остальные орудия. Капитан 1-го ранга Колбасьев маневрировал осторожно и медленно, чтобы не посадить тридцатипятитысячетонную махину линейного крейсера на камни, и вторая башня «Наварина» успела сделать ещё один залп, прежде чем противник оказался в секторе обстрела третьей башни. Четыре четырнадцатидюймовых снаряда двух первых залпов упали у бортов авианосца, пятый пронесся над ним и разорвался на камнях небольшого острова, возле которого стояли англичане, а шестой вошёл под носовой козырёк полётной палубы, пропорол переборки и взорвался в верхнем ангаре. Разрыв сопровождался утробным ухающим звуком, похожим на стон раненого кита; из-под палубы авианосца потекли струи сизого дыма. Через минуту последовало попадание в надстройку – тяжёлый снаряд разнёс мостик, боевую рубку и смежные помещения, перебив и переранив всех там находившихся. А затем семисоткилограммовый фугасный снаряд третьей башни «Наварина» проник в машинное отделение, разорвался, круша котлы и трубопроводы, и «Глориес» начал тонуть, глотая воду пробоинами в днище. Бой был жестоким и скоротечным. Английские моряки пришли в себя с похвальной быстротой, и сражались отчаянно. Прежде чем «Наварин» ввёл в действие четвёртую башню, лёгкий крейсер «Пенелопа» дал ход, открыл огонь и поставил дымовую завесу, прикрывая избиваемый «Глориес». Спасая авианосец, «Пенелопа» жертвовала собой: на пересечку ей из-за крошечного островка выскочил «Александр Невский», расстреливая «англичанку» из двенадцати стволов. Английский крейсер успел сделать всего пару залпов из носовых башен – под градом шестидюймовых снарядов он загорелся от носа до кормы. Но пожар этот был недолгим – эскадренный миноносец «Буйный», лихо развернувшись, с десяти кабельтовых дал по «англичанке» трёхторпедный залп. Для крейсера водоизмещением шесть тысяч тонн, уже получившего в корпус добрый десяток 152-мм снарядов, хватило одной 533-мм торпеды: «Пенелопа» затонула у скалистого островка, не успев выброситься на берег. Поставленная «Пенелопой» дымовая завеса хоть и оказалась жиденькой, но всё-таки сбила прицел артиллеристам «Наварина». Возникло опасение, что авианосец может уйти, и тогда три русских эсминца один за другим выпустили в его направлении двенадцать торпед – две из них попали в медленно разворачивавшийся «Глориес» и стали для него ударом «кинжала милосердия». А навстречу русским торпедам неслись английские. Эсминцы «Хэвок» и «Хотспер», поочередно вынырнув из дыма, пошли в атаку и до своей гибели (оба они были изрешечены снарядами шести русских кораблей) успели выпустить восемь торпед, одна из которых попала в «Наварин». Линейный крейсер приткнулся к берегу и сел на грунт, оставшись на ровном киле. Бой, в ходе которого затонули четыре корабля и погибли сотни людей, продолжался всего пятнадцать минут – сонный Рейкъявик даже толком и не проснулся, силясь понять, что же произошло у самого его порога, в заливе Факсафлоуи. – Высаживайте десант, пока они не очухались, – приказал адмирал Макаров. – Прежде всего надо захватить авиабазу. И надо подобрать англичан: тонущих положено спасать, даже если они враги и сами могут доплыть до берега. – А всё-таки мы авантюристы, Вадим Степанович, – произнёс командир «Наварина», когда стало ясно, что линейному крейсеру не угрожает опасность затонуть. – Вломились не постучавшись – мол, никого тут нет, и быть не может. А если бы здесь оказался «Энсон» с дивизионом эсминцев? – Победителей не судят, Сергей Адамович, – отрезал командующий Особой эскадрой. Но потом, помолчав, добавил: – Хотя ты прав: могло быть хуже. Впредь наука – война, брат, только начинается…. Дальнейшее уже не представляло никакой сложности. Персонал английской базы не оказал десантникам никакого сопротивления – грозные силуэты русских боевых кораблей на рейде были весомым аргументом, – а местные власти даже не разобрались, что происходит. Исландия была мирной страной (Рейкьявик не знал разорения свыше трёхсот лет, со времени набега берберийского пирата Мурада Рейса), которой не было никакого дела до споров за власть над планетой. К вечеру 5 августа всё было кончено – над Рейкьявиком взвился красный флаг. «Этот лёд, – подумал Макаров, глядя с борта «Наварина» на заснеженные вершины исландских гор, облитые багрянцем заката, – кажется горячим». …Шестого августа 1940 года, завершая операцию «Ландграф», немцы высадились в Исландии, в Исафьордюре и Акюрейри, а также в Торсхавне и Лервике, захватив без боя Фарерские и Шетландские острова. «Заняв Исландию, – резюмировал Дениц, лодки которого уже обживали исландские базы, – мы закрываем крышку гроба Британии, останется только приколотить её гвоздями».
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ВОСХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ НАД ОКЕАНОМ
9 ноября 1940 года Вода в Южно-Китайском море чиста и прозрачна. Взгляд человеческий проникает в неё на десятки метров – видно, как под водой скользят огромные рыбы, похожие на торпеды, и как на придонных камнях шевелятся водоросли. А во время полного штиля, когда ни одна волна не тревожит гладкую поверхность, кажется, что громадный корабль висит в воздухе над многометровой пропастью, и в любую секунду может рухнуть вниз, на острые каменные клыки, оскалившиеся в ожидании добычи. Но вице-адмирал Томас Филипс, командующий Восточным флотом Великобритании, не любовался красотой моря и неба, и уж тем более не приходили в его голову философские мысли о том, какая чудесная планета волею Всевышнего досталась человечеству, и как по-глупому оно распоряжается этим роскошным подарком. Прозрачность воды он отметил, но с чисто прагматической точки зрения: если в толще этой воды заскользят торпеды, похожие на огромных рыб, они будут хорошо заметны, и это облегчит маневр уклонения. Соединение «Z» полным ходом шло в Сиамский залив. Линейный крейсер «Худ», флагманский корабль Восточного флота, сопровождали эскадренные миноносцы «Электра», «Экспресс» и «Вампир» – это было всё, что Филипс сумел наскрести в спешке и сумятице последних дней. Разношёрстная интернациональная эскадра, собранная с бору по сосенке, ещё формировалась у берегов Калимантана и Суматры, застигнутый врасплох американский флот бездействовал, а японская авианосная авиация деловито выжигала индонезийские и филиппинские аэродромы, выстилая их взлётные полосы дымящимися обломками боевых самолётов США. Адмирал Филипс понимал, что сил его соединения, к тому же не имевшего прикрытия с воздуха («Гермес»[54], единственный английский авианосец на театре, ушёл в Тринкомали встречать линейный корабль «Рэмиллис», вырвавшийся из Александрии), явно недостаточно для серьёзного боя, но выбора у него не было. По данным авиаразведки, крупный японский войсковой конвой (свыше ста транспортов) вышел из Индокитая для высадки в районе Кота-Бару. Сингапур не имел никакой сухопутной обороны – британское командование опасалось, что армия генерала Ямаситы, численность которой была вдвое преувеличена англичанами, захватит его с ходу, и единственную возможность избежать этого видело в перехвате конвоя в море. И поэтому адмирал Филипс со своими четырьмя кораблями шёл навстречу японцам – точнее, навстречу неизвестности. Встречи с тяжёлыми японскими кораблями Филипс не опасался. «Худ» был сильнее любого японского линейного крейсера и быстроходнее любого линкора, а тяжёлые крейсера японцев можно было вообще не принимать в расчёт. Реальную опасность представляла лишь японская авиация, однако соединение Нагумо, по последним сведениям (которым, впрочем, не приходилось особо доверять) выдвигалось навстречу американскому флоту, наконец-то очнувшемуся от спячки. И удача какое-то время сопутствовала соединению «Z» – выйдя из Сингапура ещё утром 9 ноября, оно до полудня не было обнаружено подводными лодками и береговой авиацией противника. Благодать кончилась в 14.00, когда японская подводная лодка «И-65» обнаружила соединение «Z» северо-восточнее Сингапура и в 15.15 сообщила об этом по радио. В 17.00 английскую эскадру засёк патрульный самолет и доложил её курс и скорость. Поспешно организованная атака кораблей Филипса бомбардировщиками 22-й эскадрильи не удалась: англичане не повернули на юг, а изменили курс и пошли на север, желая во что бы то ни стало перехватить японский конвой, и самолёты их просто не нашли. Тем не менее дальнее прикрытие конвоя – линейные крейсера «Хиэй» (под флагом вице-адмирала Гунити Микавы, командующего 3-й дивизией линкоров 1-го флота) и «Конго» с 6-м дивизионом эсминцев («Акацуки», «Хибики», «Икадзучи», «Инадзума») – было предупреждено и приготовилось к возможной встрече с противником. Из состава охранения конвоя к нему присоединилась часть 2-й эскадры эскадренных миноносцев – лёгкий крейсер «Дзинцу» и 16-й дивизион эсминцев («Хацукадзе», «Юкикадзе», «Амацукадзе», «Токицукадзе»). В 05.08 10 ноября корабельный самолёт-разведчик с «Конго» доложил Микаве «один большой и три малых корабля на NNO, курс 285, скорость 20-22 узла, расстояние около 25 миль». Японские корабли увеличили скорость до 26 узлов и начали сближаться с бриттами на сходящихся курсах; в 05.22 на дистанции 20 миль были обнаружены мачты и трубы английских кораблей. В 05.23 англичане тоже заметили противника и увеличили ход да 28 узлов, готовясь к бою, – решимость, с которой японцы шли им навстречу, свидетельствовала о том, что конвой, для перехвата которого соединение «Z» и вышло в море, находится где-то рядом. Филипс, потомок поколений корсаров и адмиралов, считал, что «Худ», символ мощи Ройял Нэйви, справится с обоими кораблями противника с их «картонным» бронированием и с аристократическим презрением относился к «азиатам», которые, чисто случайно одержав ряд побед над китайскими неумехами и русскими варварами, возомнили о себе невесть что. С этим прикрытием, полагал он, нужно было расправиться как можно скорее, чтобы успеть разодрать на части конвой, пока над мачтами «Худа» не появилась японская авиация. И в 06.09 тишина раннего утра была разорвана грохотом тяжёлых орудий – с дистанции в сто пять кабельтовых «Худ» открыл огонь по головному японскому линкору.
Но адмирал Микава придерживался иного мнения. Несмотря на разгром Гранд Флита немцами при Ютланде, японцы относились к своим учителям-бриттам с должным пиететом, однако командующий 3-й дивизией линкоров рассчитывал на свой перевес в числе стволов и на выучку своих комендоров. Микава не хотел уклоняться от боя, да и не мог этого сделать: перед ним был самый опасный корабль английского Восточного флота, и его уничтожение (в том числе и любой ценой) было для японского адмирала делом самурайской чести. Парируя маневр Филипса, намеревавшегося обрезать нос японского колонне, «Хиэй» довёл ход до полного, продолжая идти на сближение, и открыл ответный огонь в 06.11, а через минуту в бой вступил и орудия «Конго». Лавры Цусимы, где Того, применив метод «железного дождя» и удерживая русские корабли в фокусе «артиллерийского зеркала», одержал блестящую победу, грезились всем адмиралам Дай-Ниппон Тэйкоку Кайгун[55], и Гунити Микава не был среди них исключением. Он знал, что сделали японские фугасные снаряды с русскими броненосцами с их малой площадью бронирования, и 3-я дивизия 1-го флота перед войной усиленно тренировалась, осваивая новейшие методики концентрации артиллерийского огня нескольких кораблей по одной цели. И теперь четырёхорудийные залпы японских линейных крейсеров следовали каждые десять секунд – «Худ» оказался под непрерывной «огневой струёй», свитой из четырнадцатидюймовых фугасных снарядов. Именно фугасных – на дистанции в десять миль трудно было рассчитывать на пробитие главного пояса англичанина 356-мм бронебойным снарядом, тогда как фугасные снаряды производили громадные разрушения небронированных частей и вызывали пожары. Эсминцы обеих сторон держались с нестреляющих бортов – их время ещё не пришло. Дистанция боя сократилась до 90 кабельтовых, и подготовка японских артиллеристов вскоре дала о себе знать: за десять минут боя японцы, отвечавшие двумя выстрелами на один английский (меньший вес японских снарядов, учитывая относительно слабое бронирование «адмирала», не имел особого значения), добились семи попаданий. Один из снарядов угодил в бронепояс по миделю, однако броню не пробил – эффект попадания выразился только в огромном столбе воды, окатившем всю носовую надстройку «Худа». Два фугасных 356-мм «подарка» произвели значительные разрушения в носовой надстройке (были повреждены контрольно-дальномерный пост и посты управления зенитным огнём); ещё один, попавший в основание задней трубы, распорол её и повредил дымоходы. В кормовой надстройке возник пожар, вышли из строя две спаренные 102-мм зенитные установки правого борта. Ещё три снаряда легли у борта «Худа» и щедро осыпали его осколками. Англичане в долгу не остались, ответив тремя попаданиями в «Хией». Бронебойный 381-мм снаряд попал между 3-м и 4-м казематами 140-мм противоминных орудий, повредив оба орудия; второй, взорвавшийся между третьей и четвёртой башнями главного калибра, уничтожил катапульту и повредил кран для подъёма гидросамолёта на борт. Самым опасным оказалось третье попадание: британский снаряд, пробив бронепояс в носовой оконечности, проделал в борту японского флагмана солидную подводную дыру – «Хиэй» начал садиться носом и терять ход.
С уменьшением дистанции японцы наряду с фугасными снарядами пустили в ход и бронебойные. В промежуток между 06.23 и 06.33 «Худ» получил ещё шесть попаданий – все по верхним частям корабля. Была разбита радиорубка и повреждена кормовая 102-мм спарка, из-за перебитых кабельных трасс «Худ» ослеп и оглох, оставшись без централизованного управления огнём и без средств связи. Прямое попадание фугасного снаряда вывело из строя кормовую башню главного калибра – броню не пробило, но от сильнейшего сотрясения полопались трубы гидравлики и были повреждены электрические цепи. Но эти достижения дорого обошлись адмиралу Микаве: три последовательных попадания пятнадцатидюймовых снарядов основательно изувечили японский флагман. На «Хиэй» была разбита первая башня главного калибра, на рострах свирепствовал большой пожар, а из-за новой пробоины – 381-мм снаряд проломил бронепояс «Хиэй» как камень оконное стекло, – возник крен на левый борт. Однако японский огонь не ослабевал, и Филипс начал сомневаться в благоприятном для него исходе боя. Японцы пристрелялись, и в 06.35 «Худ» описал коордонат влево, чтобы выйти из зоны поражения и увеличить дистанцию. Шансов на перехват конвоя у «Худа» становилось всё меньше – теперь командующего соединением «Z» устроило бы уничтожение одного из двух его противников и успешный отрыв от второго. Горящий «Хиэй» отвернул вправо, уступая место «Конго». Огонь японцев сделался менее сокрушительным, но на повороте «Худ» получил очень неприятное попадание в корму – бронебойный снаряд,поднырнув, сделал подводную пробоину и повредил один из винтов, срезав у него лопасть и нарушив центровку, что привело к снижению скорости британца. А японские эсминцы уже готовились к атаке – как волки, почуявшие кровь. Следующие десять минут «Худ» и «Конго» яростно осыпали друг друга снарядами, и в поединке один на один шансы английского крейсера, даже оставшегося с тремя башнями, были явно выше. К тому времени, когда «Хиэй», оправившись, вновь вступил в бой, «Конго» заработал две подводные пробоины и загорелся, но продолжал метать в «Худ» свои тяжёлые снаряды. Оценив упорство противника и повреждения собственного корабля, Филипс понял, что пора уносить винты – продолжение артиллерийского состязания грозило «Худу» такими повреждениями, которые сделали бы невозможным его возвращение в базу. И дамокловым мечом висела над головой английского адмирала угроза атаки с воздуха: опыт боёв в Европе показал, что могут сделать самолёты с кораблём, не имеющим истребительного прикрытия. Филипс лёг на курс отхода, надеясь, что повреждённые японские крейсера не смогут его преследовать. Однако он ошибся – японцы повисли у него на хвосте, не желая разжимать зубов, вцепившихся в добычу, а бой на отходе был англичанам невыгоден: шести японским башенным орудиям «Худ» мог противопоставить только два. К 07.00 накопленные «Худом» повреждения достигли критического уровня. Крейсер получил уже до тридцати четырнадцатидюймовых снарядов – бронебойные проламывали его трёхдюймовую палубу и рвались внутри корабля, рождая пожары, а фугасные сметали всё наверху: трубы, мачты, шлюпки, 102-мм орудия и надстройки, превращая их в металлолом, нафаршированный мелко нарубленным человеческим мясом. Появился крен на правый борт и дифферент на корму; разрозненные пожары слились воедино, разматывая над «Худом» косматый занавес чёрного дыма. Сильно пострадал и «Конго» – 381-мм снаряд проник в румпельное отделение, вызвав его затопление, и вышла из строя одна из башен главного калибра, – но представительский корабль Ройял Нэйви проигрывал бой. Способные ученики явно превзошли своих учителей: численный перевес, боевая подготовка и милость богини Аматерасу, которую японцы в полной мере вкусили ещё во время русско-японской войны, были на стороне сынов Страны Восходящего солнца. Скорость хода обоих японских кораблей снизилась, однако и «Худ» утратил свою резвость – оторваться от противника ему не удалось. В начале восьмого английские эсминцы по приказу Филипса попытались прикрыть свой избиваемый флагман дымовой завесой, но эта попытка была сорвана японским огнём – четырнадцатидюймовый снаряд с «Конго» угодил в машинное отделение «Электры», пройдя навылет (миноносец потерял ход и окутался паром), «Экспресс» получил повреждения от близких падений тяжёлых снарядов. Британский линейный крейсер получил ещё несколько попаданий, а эффективность его огня снизилась из-за выхода из строя системы центральной наводки – англичане сумели всадить в «Конго» всего лишь один снаряд, разорвавшийся на верхнем мостике и перебивший там всех, включая командира корабля, капитана 1-го ранга Томидзи Коянаги. «Худ» медленно умирал, продолжая огрызаться… В 07.27 японские эсминцы, походя добив «Электру» и «Экспресс», исполнили свой коронный номер – в Тэйкоку Кайгун очень уважали торпедное оружие и не без основания гордились своими крупнокалиберными кислородными торпедами. Эсминцы 6-го и 16-го дивизионов, зайдя с двух сторон, с дистанции в тридцать кабельтовых выпустил по «Худу» тридцать две торпеды. Отразить эту атаку «адмиралу» было нечем: ради усиления зенитного вооружения корабля его 140-мм противоминные орудия были заменены семью спаренными 102-мм установками, а к этому времени большая часть из них была уничтожена японскими снарядами. Хищные тела торпед были хорошо видны в прозрачной воде Южно-Китайского моря, но охромевший «Худ» не в силах был уклониться от массированной торпедной атаки, произведённой одновременно с двух направлений. Четыре «длинных пики» попали в цель. «Гибнет последний «адмирал», и вместе с ним гибнет великая Британская империя» – успел подумать Томас Филипс за секунду до того, как сотрясение от взрыва первой торпеды, попавшей в «Худ», сбило его с ног, швырнуло и размозжило ему голову о броню.
– Не забудьте сотворить молитвословие по нашим жертвам, – торжественно произнёс вице-адмирал Микава, глядя на пылающий «Худ», медленно уходящий под воду. …Победа досталась японцам дорогой ценой. «Хиэй», получивший шесть попаданий, еле дополз до Сайгона, а «Конго» не удалось сделать и этого: девять попавших в него 381-мм снарядов стали причиной обширных неконтролируемых затоплений, и через три часа после гибели «Худа» японский линейный крейсер затонул, разделив судьбу своего павшего врага. – Поручили бы это дело мне, – проворчал адмирал Тюити Нагумо, узнав о «славной победе» Микавы, – и я бы отправил это большое английское корыто к морским духам одной эскадрильей палубных торпедоносцев.
* * *
С самого начала войны Америка встала в свою любимую позу, суть которой, называя вещи своими именами, выражалась в следующем: «Так, ребята, разбивайте себе носы, а мы будем подкидывать вам (само собой, небесплатно) разные увесистые приспособления, чтобы сделать этот процесс как можно более увлекательным». Подобная методика была опробована в ходе Первой мировой, эффект превзошёл все ожидания, и правящие круги США не считали нужным придумывать что-то новое. Алгоритм прост: заработать на чужой драке, а потом, когда соперники, умывшись кровавыми соплями и тяжело дыша, разойдутся по углам, выйти на сцену и продиктовать им условия мира – конечно же, справедливого и выгодного (если не для всех, то уж для рефери – непременно). Однако изменившийся расклад сил заставил внести в эту схему кое-какие коррективы. Симпатии США были определены заранее – непомерно усилившийся кайзеррейх и Россия, удумавшая построить что-то новое, принципиально отличное от всех ранее существовавших государственных образований, как сверхдержавы, всерьёз влияющие на мироустройство, никоим образом не устраивали заокеанских «властителей мира», уже привыкших к этому титулу. Конечным итогом новой войны должно было стать полное сокрушение (или хотя бы максимальное ослабление) Германии и Народной России (чтоб знали, кто в доме хозяин). Следовало также обломать зубы и японскому дракону – азиатская рептилия уже тянула свои лапы, увенчанные острыми когтями авианосцев, через Тихий океан, намереваясь прибрать всё, что плохо лежит (а заодно и то, что лежит немного лучше). США намеревались вступить в войну (по-другому никак), но сначала они хотели набрать привычные бонусы и позволить противоборствующим сторонам ослабить друг друга. Америка полагала, что англо-французы способны противостоять кайзеррейху достаточно долго, а что же касается выступления всех геополитических соперников Америки – Германии, Японии и России – единым фронтом, то это считалось маловероятным из-за серьёзных противоречий, существовавших между этими странами. У Народной России с Японией были старые счёты, оставшиеся ещё с русско-японской войны; их интересы пересеклись в Китае, обостряясь до серьёзных вооружённых конфликтов с применением танков и авиации, а среди оперативных планов японского Императорского флота были и планы молниеносного уничтожения русских военно-морских сил на Дальнем Востоке. Американцы обо всём этом знали, и поэтому союз русского медведя и японского дракона казался им противоестественным и попросту нереальным. Отношения между Народной Россией и кайзеррейхом внушали США куда большие опасения – тут возможность военно-политического союза просматривалась невооружённым глазом. Однако американские аналитики не сомневались, что в итоге Германия и Россия всё равно вцепятся друг другу в глотки: слишком велика была принципиальная разница между капиталистическим кайзеррейхом с его средневековым культом воинской касты и хищной агрессивностью и Народной Россией с её социалистической идеей справедливости для всех. Возможность союза тевтонов и самураев была реальной, но с этим тандемом Америка, прикинув и взвесив соотношение экономических потенциалов, надеялась справиться даже в случае войны на «два флота». И поначалу все шло так, как и предполагали за океаном. Россия не спешила вступать в войну, а британский флот в бою в Норвежском море основательно потрепал Хохзеефлотте. Однако потом ситуация резко ухудшилась: неожиданно быстрый и сокрушительный разгром Франции отдал всю континентальную Европу под железную длань кайзера, а захват немцами (причём уже в союзе с русскими) Исландии и Фарерских и Шетландских островов поставил Британию на грань катастрофы, которую следовало ожидать уже в самое ближайшее время. Англию – последнего союзника США – надо было срочно спасать, и тут вдруг выяснилось, что сделать это не так просто. Америка не была готова к большой войне: грандиозная судостроительная программа только разворачивалась, армейские формирования пребывали в зачаточном состоянии. Для деблокады Англии необходимо было направить к её берегам достаточно сильный флот, а его у США просто не было: многочисленные (и старые) американские линейные корабли уже не представляли собой решающей силы. К сентябрю 1940 года Соединённые Штаты имели пять авианосцев, причём один из них – «Уосп», только что законченный постройкой, – не был ещё полностью укомплектован и готов к действию. Англия располагала тремя авианосцами – повреждённым «Викториесом» и достраивавшимися «Индомитеблом» и «Формидеблом», – но они испытывали острую нехватку палубных самолётов и обученных лётчиков: воздушная битва над Британскими островами беспощадно перемалывала Royal Air Force[56], а поставки по ленд-лизу были почти полностью пресечены германским флотом, оседлавшим Атлантику. В составе Хохзеефлотте к началу октября было уже пять авианосцев (в строй вошли «Лютцов» и «Блюхер»), и в Рейкьявик прибыл русский авианосец «Рюрик», переброшенный с Дальнего Востока по Северному Морскому пути (это свидетельствовало и о том, что до войны между Народной Россией и Страной Восходящего солнца в ближайшее время дело не дойдёт, раз уж русское командование сочло возможным ослабить свой Тихоокеанский флот). Конечно, США могли пригрозить кайзеррейху войной, требуя от него «помиловать» Англию, однако американские политики очень сильно сомневались в том, что упоённые победами тевтоны воспримут всерьёз угрозы и увещевания, не подкреплённые внушительным лязгом боевого железа. Для достижения авианосного паритета с флотом раджеров[57] американцам требовалось спешно достроить шестой авианосец – «Хорнет», – и ради спасения Британии бросить в бой весь этот «миротворческий флот», полностью оголив Тихоокеанский театр. Но (не говоря даже о том, что шансы на победу в равном бою с германскими авианосцами с их опытными пилотами оценивались американскими адмиралами скептически) Соединённые Штаты не могли направить все свои авианосцы в Атлантику: над Тихим океаном сгущались грозовые тучи, кое-где уже прошитые быстрыми взблесками военных молний. Японцы не забыли и не простили «бледнолицым братьям» ничего: ни ограничений Вашингтонской конференции, лишившей Японию возможности выстроить мощный военный флот, ни экономических санкций, ни силового взлома японских дверей эскадрой коммодора Мэтью Перри. И главное – наиболее аппетитные куски, на которые плотоядно облизывался азиатский дракон, лежали не к северу, а к югу от островов усилившейся японской Империи. Война с Россией не обещала той добычи, которую могла дать война против США и старых колониальных держав – Британии, Франции, Голландии, – владевших в бассейне Тихого океана обширными территориями, богатыми ценнейшими природными ресурсами. Выбор был сделан: Япония, подписав с Народной Россией договор о нейтралитете и ненападении, готовилась к большой войне и выжидала удобного момента, чтобы вонзить в спину Америке, сосредоточившей своё внимание на событиях в Европе, остро отточенный самурайский меч. Дальновидный и расчётливый президент Рузвельт отлично понимал всю сложность ситуации. С одной стороны, с политикой изоляционизма было необходимо кончать, и как можно скорее, пока Англия не разделила судьбу Франции и не легла под гусеницы немецких танков, с другой стороны – вступление в войну Японии не давало американцам возможности выделить достаточные силы на европейский театр военных действий. По его инициативе и под его давлением были смягчены экономические санкции в отношении Японии, и Америка была даже готова уступить настырным японцам китайский рынок – пусть подавятся. «Не надо дразнить голодного дракона, – говорил Рузвельт. – Кинем ему жирный кусок, а пока он будет его переваривать, мы сплетём для него железную узду. С японцами мы сочтёмся, но позже, а сейчас главное – остановить наступление тевтонских варваров, объединившихся с русскими ордами». Конгресс ещё колебался, не решаясь объявить войну России и Германии, но обработка общественного мнения уже шла полным ходом – газеты в один голос клеймили позором «русских дикарей, подло потопивших авианосец «Рейнджер», не производивший по отношению к ним никаких враждебных действий». В этой ситуации образ ещё одного врага был не нужен (враг уже нарисовался, а войны с Японией следовало пока избегать), и Рузвельт распорядился убрать из Пёрл-Харбора все ценные боевые корабли, дабы не вводить в соблазн японских адмиралов, и всемерно усилить охрану этой главной военно-морской базы США на Тихом океане – «жертвенная овца» уже не требовалась. Соединённые Штаты начали перебрасывать свои морские силы в Атлантику – в конце октября на рейде Гуантанамо бросили якоря «Йорктаун» и «Энтерпрайз», «Уосп» и лучшие линейные корабли стояли в Норфолке, а в Тихом океане остались только «Саратога», «Лексингтон» и восемь старых линкоров так называемых «сил сдерживания». Англия пока что держалась, хоть и слабела день ото дня, и Соединённые Штаты надеялись не опоздать со своей помощью.
Но японцы, впечатлённые Исландской победой Хохзеефлотте, сочли, что подходящий момент наступил, и восьмого ноября 1940 года начали боевые действия. «Внезапный удар» по Пёрл-Харбору сорвался: японская ударная волна была обнаружена на подлёте и рассеяна американскими истребителями (понёсшими при этом тяжёлые потери), а четыре авианосца адмирала Нагумо были атакованы американской авиацией берегового базирования и отбили эту атаку с большим трудом, сумев избежать потерь и повреждений. Первый раунд кончился вничью, но это не обескуражило адмирала Исороку Ямамото, командующего императорским флотом Японии. Преимущество в силах всё равно было на стороне японцев – оставалось только его реализовать, дав американскому флоту решительный бой. А покамест японские вооружённые силы развернули широкое наступление по всему Тихоокеанскому фронту – в полном соответствии со своими предвоенными планами. Одиннадцатого ноября 1940 года США объявили войну Германии и России, опередив немецких и русских дипломатов, уже получивших указания сделать то же самое. Война стала поистине мировой… «Европа и Азия зажали нас в тиски, – резюмировал президент Рузвельт, выступая на заседании комитета начальников штабов, – и это может для нас очень плохо кончиться».
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. НОВЫЕ НОРМАННЫ
Могучий дуб может простоять века, меняя зелень летней листвы на багрянец и золото осени, презирая наскоки холодных ветров и радуя глаз человеческий своей воплощённой природной мощью. Но жить он будет только до тех пор, пока его разветвлённая корневая система будет питать древесного титана живительными соками – если приток живой силы земли иссякнет, цветение быстро сменится увяданием. Осыпятся листья, засохнут ветви, с кряжистого ствола пластами сойдёт кора, и рухнет столетний исполин под напором первого же шквала, прилетевшего с моря, и обратится в труху, и развеется невесомой пылью. Нечто подобное случилось и с Великобританией – с империей, над которой никогда не заходит солнце. Англия могла воевать, напрягать свои индустриальные мышцы и вообще жить только когда в её портах ежедневно разгружались десятки танкеров и сотни грузовых судов, доставлявших всё необходимое, от промышленного сырья до колониальных товаров, пахнущих экзотическими ароматами дальних стран. И как только тевтонский морской топор разрубил тысячемильные корни океанских коммуникаций, питавшие метрополию, Англия зашаталась, теряя силы в голодном обмороке и неумолимо сползая в экономический коллапс, в тисках которого даже пудинг, бекон и традиционный эль становятся предметами роскоши. Стаи «зигфридов» и «валькирий» ежедневно взлетали с континентальных аэродромов и обрушивали тысячи тонн бомб на города Британии, оставляя за собой дымящиеся руины. Им навстречу взмывали «спитфайры», но число английских истребителей от вылета к вылету уменьшалось – конвейеры авиазаводов работали с перебоями, не успевая восполнять потери, и всё чаще и чаще нечем было заправить даже имевшиеся боевые машины. Над опустевшими пирсами английских западных портов заунывно выл ветер – полноводный поток ленд-лиза иссяк, обернувшись скупыми каплями редких блокадопрорывателей. Флот кайзера перекрыл Атлантику – конвои рассевались комбинированными ударами с моря и воздуха и добивались торпедами немецких U-boats и скорострельными орудиями быстроходных «корсаров»: вдали от своих берегов британские «каунти» и «линдеры» становились лёгкой добычей палубных «берсерков» и «нибелунгов» и тяжёлых орудий германских линейных крейсеров, оставляя беззащитными караваны транспортов. «Василиски», вооружённые планирующими бомбами, методично атаковали базы Ройял Нэйви: в Скапа-Флоу погиб дредноут «Куин Элизабет», в Росайте были тяжело повреждены линкор «Дьюк оф Йорк» и новый авианосец «Формидебл» (оба корабля сели на грунт), а Хамбере полузатонул линейный корабль «Кинг Эдуард VII». Бритты спешно переводили свои уцелевшие боевые единицы в западные порты, спасая их от ударов авиации и уступая кайзермарине Ла-Манш и воды восточного побережья Альбиона. Океан между Исландией и Шотландией кишел подводными лодками четырёх стран, охотившимися друг за другом, и зачастую английский или русский подводник отказывался от атаки, опасаясь торпедировать американскую или германскую субмарину. Ощутимого успеха в этой битве добилась британская подлодка «Тайгрис», торпедировавшая германский авианосец «Блюхер»; субмарина погибла, закиданная глубинными бомбами и протараненная немецким эсминцем, но «Блюхер» на три месяца вышел из строя. Черчилль тут же сообщил об этом Рузвельту, взывая о помощи и недвусмысленно давая понять, что в случае высадки немцев на британские острова английский флот станет добычей кайзера, который наверняка найдёт такому трофею должное применение. Рузвельт обещал помочь, туманно намекая на некую американскую «диверсионную» операцию против Исландии и заклиная коллегу «ради спасения свободного мира не сдавать корабли Ройял Нэйви тевтонским варварам и русским дикарям», а перевести его (вместе с королевской семьёй и английским золотым запасом) в порты США, где британцы «в полной мере смогут вкусить американского гостеприимства и продолжить борьбу». Английский премьер на это ничего не ответил – прожжённый политический циник, он отлично понимал, что американский президент блефует. Белоголовый заокеанский орёл не прилетит на помощь отощавшему британскому льву – нет у США ни сил, ни оперативных возможностей для деблокады Англии – на Тихом океане вовсю набухает «жёлтый прилив», затопивший Индонезию и Филиппины, глотающий атолл за атоллом и подступающий уже к Гавайским островам. Что же касается британского флота и английского золота, то на этот счёт у Черчилля были свои соображения: торг уместен в любой ситуации. Пятого января 1941 года операция «Зеедрахе» началась: тевтонская армада вторжения получила приказ наступать.
* * *
– Ну, мистер Черчилль, – принц Август, командующий армией вторжения, растянул губы в улыбке, похожей на оскал голодного крокодила, – поговорим. Место здесь для этого, – он оглядел подземный бункер, в котором располагался «военный кабинет» английского премьер-министра, – самое подходящее. Я понимаю, вам несколько не по себе: девять веков Британия не знала вражеских нашествий, а последние четыреста лет вы покоряли всех, кто только попадался вам на пути. Как сказал ваш поэт Редьярд Киплинг, «от Оркнея до Горна и звёзд, протянем же кабель – взять! Вокруг всей планеты, с петлею, чтоб мир захлестнуть. Вокруг всей планеты, с узлами, чтоб мир затянуть !». Очень откровенно сказано, не так ли? И вы, бритты, захлёстывали и затягивали, но теперь… Моё полное имя Август Вильгельм Генрих Гюнтер Виктор – на ваши острова явился новый Вильгельм Завоеватель, Вильгельм Победитель, чтобы исправить вопиющую историческую несправедливость и воздать вам по делам вашим. Как вы себя чувствуете в шкуре правителя покоряемого народа? Ощущение, надо думать, незабываемое? Сэр Уинстон Черчилль промолчал. В его «военном кабинете» ничего не изменилось – те же столы, та же карта на стене, тот же телефон прямой связи с надписью «Индия», и та же бесшумная пишущая машинка, – но наверху, у незаметной двери, выходящей в парк Сент-Джеймс, стоят на страже не британские коммандос со «стенами», а парашютисты кайзера со «шмайссерами». «Железный принц» откровенно издевался, но главное – за последние недели произошли события, выбившие почву из-под ног даже у такого незаурядного человека, как герцог Мальборо. …Удар германской армады рухнул на берега Южной Англии «гневом богов, молотом Тора», как высокопарно сообщил в Берлин принц Август. Сотни и сотни самолётов шли волна за волной, вываливая свой бомбовый груз на британские позиции, и самолёты эти были не только немецкими. По просьбе германского командования Россия перебросила во Францию Отдельную воздушную армию, насчитывавшую в своём составе до тысячи боевых машин, и русские штурмовики атаковали Англию вместе с германскими пикировщиками. Островитяне не могли противостоять этому натиску: хребет королевских военно-воздушных сил, обескровленных жестокой «битвой за Британию» и выжатых как лимон пятимесячной блокадой островов, был сломан. Бритты уступили противнику небо, а с появлением русской авиации господство союзников в воздухе не только в районе высадки, но и почти над всей Англией стало абсолютным. А с моря, из Ла-Манша, очищенного от мин и подводных лодок Ройял Нэйви, непрерывно гремели крупнокалиберные орудия германских дредноутов, и если на восточном участке высадки (от Портмсута до Рамсгейта) по берегу работали «Бисмарк», «Байерн», «Баден», «Шарнхорст» и лёгкие крейсера, то западный участок (от Плимута до Портленда) прикрывали «Фридрих дер Гроссе» («Ришелье»), «Император Вильгельм» («Жан Бар»), «Адмирал Ингеноль» («Дюнкерк»), «Адмирал граф Шпее» («Страсбург») и «Аларих» («Алжир»). Бывшие французские корабли получили немецкие имена, но в их экипажах было немало французских добровольцев, офицеров и матросов. Французы не простили бриттам обстрела Тулона, и теперь уже французские пушки били по английским портам. Вторжение осуществлялось на широком фронте, по всему южному побережью, что позволило германцам маневрировать, меняя направление ударов и обходя те участки, где оборона оставалась недодавленной, и где сопротивление англичан оказывалось неожиданно сильным. На стороне рейхсвера был двойной численный перевес в живой силе и тройной – в бронетехнике и средствах огневой поддержки, а в точках прорыва превосходство тевтонов было пятикратным. Численное преимущество нападавших над защитниками острова могло бы быть и большим – Народная Россия предложила кайзеррейху включить в состав армии вторжения специально сформированный стотысячный русский десантный корпус. Однако на сей раз немцы отказались, мотивируя это тем, что бритты основательно задолжали Германии ещё в Первую мировую, и что доблестные тевтонские воины хотят взыскать с них этот долг сами, без чьей-либо помощи. На самом деле причина отказа была иной: генералов кайзера и его самого весьма впечатлил красный флаг над Рейкьявиком, и появление этого флага над каким-либо английским городом было для них нежелательно. Под непрерывный гром корабельных пушек к английскому берегу шли сотни паромов «зибель» и Marinefahrprahm – морских десантных барж, между которыми сновали шустрые десантные катера: по плану «Зеедрахе» в первых эшелонах десанта предполагалось высадить на берег около семисот тысяч человек с тяжёлым вооружением. Съезжали по распахнутым аппарелям лёгкие «куницы»-амфибии, плюхались в волны и плыли к берегу, отфыркиваясь сизыми выхлопами, и морскими чудовищами, стряхивая с бронированных спин потоки пены, выползали на берег «рыси», снабжённые гибкими «шнорхелями» для работы двигателей под водой. Берег бил по десанту из всех уцелевших стволов, волны выбрасывали на береговой песок простреленные трупы германских гренадеров, но силы были слишком неравными: к исходу первого дня вторжения на теле Англии кровоточащими ранами появилось до десятка немецких плацдармов. Вторжение было мощным, хорошо подготовленным и комбинированным: Британия была атакована и с моря, и с воздуха. Парашютный корпус генерала Штудента (его солдаты получили боевой опыт ещё в Бельгии, десантируясь на бетонные капониры укреплённых фортов) высадился в Саутгемптоне и захватил аэродромы, на которые один за другим стали садиться тяжёлые транспортные самолёты, доставлявшие подкрепления. Саутгемптон пал после яростных, но непродолжительных уличных боёв: через двенадцать часов после начала атаки к его причалам пошли косяками германские транспорты с артиллерией и танками.
Южная армия генерала Гарольда Александера дралась отчаянно – кое-где на участке от Дувра до Брайтона немцы не смогли даже зацепиться за берег. Но одной только отваги и готовности английских солдат умереть за родную землю, сидя в разбитом окопе под градом германских бомб и снарядов, было мало – тевтоны превосходили бриттов числом, боевой выучкой, вооружением и холодной свирепостью отлаженной военной машины. Англичанам не хватало многого, в том числе и самого необходимого – патронов и снарядов, хотя все арсеналы Англии выскребались до дна, и в ход шли запасы, сберегаемые со времён не только англо-бурской, но даже Крымской войны. Эсминцы и торпедные катера Ройял Нэйви с двух сторон проникали в Ла-Манш, гибли сами и губили врагов, однако все эти попытки не могли переломить ход битвы – большая часть флота Его Величества была выметена из ближайших портов авиацией союзников. Упорство войск генерала Александера в конечном счёте обернулось против них самих – когда британское командование осознало, что надо отступать, сделать это было уже нельзя. Германцы захватили Рамсгейт и Портсмут, и оттуда выдвинулись танковые клинья, отсекая сходящимися ударами британские дивизии, оборонявшие южное взморье. Резервы не сумели придти на помощь – над забитыми беженцами дорогами висели германские «берсерки» и русские «сапсаны», превращая в окровавленный металлолом колонны англичан, спешивших на юг, а на восточном побережье Британии (между Ипсвичем и Нориджем) немцы высадили несколько тактических десантов. Английское командование, опасаясь, что эти булавочные уколы могут обернуться новыми проломами в стенах осаждённой крепости, выделило часть резервов для парирования этой угрозы, ослабив южную группировку, истекавшую кровью. Тевтоны шли на Лондон, охватывая город. На Хорселской пустоши Кардиганский полк во встречном бою был сожжён германскими огнемётными танками, и этот не самый значительный боевой эпизод возымел неожиданный эффект. Кто-то вспомнил, что именно там, между Хорселом, Уокингом и Чобхэмом, тот самый Кардиганский полк был уничтожен уэллсовскими марсианами, и это странное совпадение породило волну мистического ужаса – теперь английский обыватель ничуть бы не удивился, если бы услышал, что германцы пьют живую кровь, высосанную из жил пленных. А немецкие дивизии тем временем замкнули кольцо окружения и в районе Гастингса прижали к морю двухсоттысячную британскую группировку. Генерал Гарольд Александер был убит пулей снайпера, попавшей ему в глаз, – ещё одно мистическое совпадение, – и его войска сложили оружие. Беззащитный Лондон погружался в хаос – поползли слухи, что тевтоны собираются атаковать столицу газовыми бомбами и потравить всё её население как крыс. В конце января последним – и очень болезненным для британцев – ударом стал захват германскими парашютистами Виндзорского замка. Король Георг VI в 1940 году пребывал в Букингемском дворце, пока однажды ночью тысячекилограммовая немецкая авиабомба не разорвалась в двадцати метрах от стен лондонской королевской резиденции. Король испытал сильный стресс (и с тех пор он стал с опаской поглядывать в небо[58]), и по согласованию с Черчиллем королевская семья перебралась в Виндзор, спасаясь от бомбёжек. Король Георг спасся от бомб – германская авиация не бомбила Виндзорский замок, – но только для того, чтобы вместе с женой и дочерьми стать пленником воздушных десантников кайзера. Это был шок. Шестого февраля 1941 года – через месяц после начала вторжения – немцы вошли в Лондон, уже не встретив никакого сопротивления, а Черчилль, не успевший покинуть обречённый город, тоже оказался в плену. И неудивительно, что герцог Мальборо, понимавший неизбежность капитуляции, молчал, слушая победителя, – что он мог сказать в ответ?
* * *
– Итак, мистер Черчилль, – «железный принц» говорил по-английски почти без акцента, чисто и правильно, – вы побеждены. Ваша авиация уничтожена, ваша армия разбита – наши панцергренадеры перемешивают с дерьмом остатки ваших бригад, бегущих на север, к шотландской границе. Все гавани западного побережья Англии от Кардиффа до Карлайла забиты потопленными судами – авианосцы Хохзеефлотте атаковали со стороны Ирландского моря. В стране хаос – порядок присутствует только там, куда уже дошли германские части. Король Британии в плену, и вы, мистер Черчилль, тоже наш пленник. Вы потеряли всё, хотя, – Август бросил быстрый взгляд премьер-министра, – кое-что у вас всё-таки осталось. Это «кое-что» – ваш военный флот, вещь вам уже ненужная, а вот нам она очень пригодится. Мясистое лицо герцога Мальборо оставалось бесстрастным, напоминая застывшую маску, хотя он давно догадался, о чём пойдёт речь, и что представляет наибольшую ценность для победителей. – Вы побеждены, – повторил Август. – Vae victis![59] Теперь всё зависит от того, что вы сможете бросить на свою чашу весов, чтобы уравновесить наш меч, брошенный на другую чашу. Обсудим условия капитуляции. – Чего вы хотите? – напрямик спросил Черчилль. – Нам нужен ваш флот. Авианосцы. Линкоры. Крейсера. Эсминцы. Подводные лодки, – отрывисто бросил «железный принц». – Это одно из основных условий капитуляции. Все боевые корабли должны быть переданы нам в неразрушенном и неповреждённом состоянии – такой приказ должны получить ваши адмиралы. – А если офицеры королевского флота не подчинятся такому приказу и уведут свои корабли в Канаду или в США для продолжения борьбы? – Ключевые слова – королевского флота , славящегося своей дисциплинированностью и преданностью Британии и королю. Приказать можно по-разному… – А если я – и Его Величество – откажемся отдать такой приказ? – Тогда, – очень спокойно произнёс Август Вильгельм, – мы зальём всю вашу страну кровью и спермой и сделаем так, что само название «Англия» исчезнет с географической карты Европы. Так поступали с непокорными наши предки, и правильно делали. Черчилль вздрогнул. В глазах «железного принца» зажглись дьявольские огоньки, и премьер-министру на миг почудилось, что серый мундир германца превратился в рыцарские латы, а на поясе вместо пистолетной кобуры появилась рукоять тяжёлого меча. – Это средневековое варварство… – выдохнул герцог Мальборо. – Это… – Не вам, бриттам, рассуждать о варварстве! – резко перебил его Август. – «Ударьте своего врага в живот и продолжайте наносить удары, когда он упадёт; бросьте пленных в кипящее масло, если возьмете их, подвергните пыткам женщин и детей. Тогда люди будут бояться вас…» – это сказал не варвар, а ваш высокопоставленный соотечественник, лорд Фишер, знаете такого? И сказал он это не во времена тёмного средневековья, а всего полвека назад, на Гаагской мирной конференции. Нам есть с кого брать пример – вы, бритты, после подавления восстания сипаев в Индии казнили тысячу индийцев за каждого убитого англичанина, используя слонов в качестве живых помостов для виселиц! И что нам мешает обращаться с вами так, как вы обращались с другими? Черчилль не ответил – набычившись, он молчал. – Впрочем, – принц снова улыбнулся-оскалился, – мне почему-то кажется, что если мы расстреляем семьи моряков, которые уведут свои корабли за океан, и если из-за вашего бычьего упрямства миллион-другой английских юношей умрут в шахтах и каменоломнях, работая на Германию, а миллион-другой английских девушек будут истрёпаны в солдатских борделях до состояния замызганной половой тряпки, ваша совесть не изгрызёт вас до костей, сэр Уинстон. Поэтому мы поступим по-другому: наш карающий меч обрушится не на головы простонародья, а на холёные шеи вашей элиты. Мы вырежем всю вашу знать, уничтожим физически – это обычная средневековая практика, так делали все завоеватели, покорившие какую-либо страну. Так поступил бы и мой тёзка Вильгельм, если бы у саксонских танов не хватило ума склониться перед нормандскими ярлами и тем самым сохранить не только свои жизни, но и земли и привилегии. Народу ведь всё равно, кто будет править: эрл Бултонский или маркграф Саксен-Кобургский… Так что мы начнём рубить головы сверху – у вас в Англии казнили даже королей и королев, для вас это не в диковинку. – Вы осмелитесь посягнуть на жизнь Его Величества? – спросил Черчилль, внешне сохраняя спокойствие. – Вряд ли, – принц тяжело вздохнул. – Все королевские фамилии Европы состоят в родстве, и мой венценосный отец, который пока ещё кайзер, а также мой старший брат, кронпринц Фридрих, который уже одной ягодицей сидит на троне, на это не пойдут. Но у вас в Англии хватает и других знатных особ – вы не до конца истребили друга друг в кровавой распре Алой и Белой Роз. И знаете, кто будет первым кандидатом на обезглавливание? Вы, мистер Черчилль, вы лично. Причём в угоду «цивилизованному общественному мнению», – принц Август скривился, словно надкусил что-то очень кислое, – будет устроен суд, которые признает Великобританию виновной в развязывании этой войны, а вас, её премьер-министра, виновным в преступлениях против человечества. Горе побеждённым – победитель всегда прав, а юристы, эти маги и кудесники нашего времени, трудолюбиво подведут законный фундамент под любые его действия. Надеюсь, в этом вы не сомневаетесь? – Если вы развяжете террор, – хрипло произнёс герцог Мальборо, – у вас земля будет гореть под ногами. А потом Соединённые Штаты превратят Германию в пустыню. – Не исключено, – согласился командующий армией вторжения, – только вы этого уже не увидите. Я знаю, вы мужественный человек, мистер Черчилль, и готовы приобщиться к сонму великомучеников. Но вы ещё и умны, так подумайте: Соединённые Штаты Америки вас предали, а вы собираетесь гордо пойти на плаху ради их грядущей победы. Да если бы Америка вступила в войну в прошлом году, и в Исландском сражении приняло бы участие американское авианосное соединение, мы с вами, может статься, не обсуждали бы сейчас условия вашей капитуляции! Но нет, США предпочли продавать вам патроны и не спешили с реальной военной помощью. Англо-саксонское братство… Миф это, мистер Черчилль, – мы, немцы, и вы, англичане, являемся народами одного корня, и мы куда ближе друг другу по крови, чем вы и заокеанская нация-конгломерат, пусть даже говорящая на одном с вами языке. Мы не испытываем ненависти к англичанам – все карательные меры, о которых я говорил, мы можем предпринять – и предпримем! – только в случае вашего неоправданного упорства и вашего нежелания прислушаться к голосу разума, что равносильно продолжению бессмысленного сопротивления. Кайзеррейх отнюдь не стремимся уничтожить Англию как государство, нас вполне устроит Британия-партнёр – разумеется, младший, мы ведь всё-таки победили, – в известных пределах сохранивший свою самостоятельность под верховной властью кайзера. «Да, – подумал Черчилль, – вам нужна Англия как экономка, смирившаяся со своей участью и время от времени греющая хозяину постель, а не в качестве грубо изнасилованной рабыни, только и ждущей подходящего момента, чтобы подсыпать яду в хозяйское вино. Хм, на месте германцев я рассуждал бы точно так же…». – Мы сохраним вам статус, который имеет любое европейское государство из тех, что находятся под дланью кайзера, – продолжал «железный принц», – и даже оставим вам ваши колонии… часть из них. И гордая английская аристократия будет по-прежнему развлекаться псовой охотой, скачками и умными разговорами за файв-о-клоком. Что же касается вашего вассалитета – лучше потерять часть, нежели целое, это же аксиома. И неужели вы думаете, что американцы в случае победы даруют вам партнёрство равноправное? Как бы не так! Они целенаправленно устраняют с мировой арены всех мало-мальски опасных конкурентов – это вы испытали на своей собственной шкуре ещё в Первую мировую. Могу также добавить, что лидеры независимой Ирландии и Шотландии, к которым мы уже обратились с подобными предложениями, выказали к этим предложениям живейший интерес. Они задержали в своих портах стоявшие там английские боевые корабли и готовы передать их нам в знак своей вассальной преданности. Вот это я называю разумным подходом к вопросу… А что скажете вы, мистер Черчилль? Какой вариант вас больше устроит – «бархатный» или «железный»? «У Британии нет постоянных друзей, – подумал герцог Мальборо, – у Британии есть только постоянные интересы. Нам важно избежать тотального опустошения, а там – будущее покажет». – Мне кажется, – произнёс он, – первый вариант более наполнен здравым смыслом.
* * *
Приказ Его Величества, короля Георга VI, своему флоту и его адмиралам был чётким и ясным, и не допускал двойного толкования. А для особо непонятливых в нём были и такие строки: «Офицеры, повинные в неисполнении или ненадлежащем исполнении этого приказа, будут считаться изменниками и подлежат самому суровому наказанию». Ройял Нэйви, краса и гордость Британии, перешёл в руки немцев – тевтоны получили авианосцы «Викториес», «Формидебл», «Индомитебл», линейные корабли «Дьюк оф Йорк», «Кинг Эдуард VII», «Кинг Джордж V», до тридцати крейсеров, свыше ста эсминцев и около сорока подводных лодок. Не всё прошло гладко – кое-где британские морские офицеры не выполнили приказ о сдаче, несмотря на дополнительное «разъяснение». В Скапа-Флоу были затоплены дредноут «Ривендж», ветеран Ютланда, несколько крейсеров и десяток эсминцев, а часть кораблей из тех, что были готовы к бою и походу, ринулись в Атлантику на прорыв. Прорваться в Канаду удалось немногим: линкор «Принс оф Уэлс» был перехвачен немцами и затонул под градом бомб и авиаторпед, на дно ушли четыре крейсера и дюжина эсминцев. Германская служба безопасности уже располагала списками экипажей кораблей Ройял Нэйви, покинувших британские порты, но кайзер запретил принцу Августу предпринимать какие-либо карательные меры в отношении их семей. Вильгельм II был доволен тем, что флот Британии стал флотом Германии, а также тем, что командиры и офицеры «Ривенджа» и других кораблей, затопленных в Скапа-Флоу, самими англичанами были отданы под суд по обвинению в государственной измене и в причинении ущерба интересам Великобритании и расстреляны. Английские таны подчинились германским ярлам… «Дело сделано, – сказал старый кайзер кронпринцу Фридриху. – Англия повержена, и теперь я могу спокойно сойти в могилу. Я оставляю тебе победоносную империю, сын, и её заокеанского врага, с которым тебе придётся разбираться уже без меня».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПЕРЕКРОЕННЫЙ МИР
– У, бля! – вскрикнул заряжающий Никифор, коснувшись ладонью брони, и зашипел от боли, отчаянно тряся рукой и дуя на пальцы. – Да на ней яичницу жарить можно! – Из твоих невыразимых, – глубокомысленно заметил механик-водитель, стаскивая шлем и расправляя слипшиеся от пота волосы. – Один хрен они тебе тут без надобности. – Эт точно, – согласился пострадавший. – С бабами тут полный атас, а ежели какие и попадаются, то и не разберёшь, крокодил она нильский или как – ходят в упаковке с головы до пят. Сказывали, они физиономию не открывают даже когда доходит до сладкого. Снизу-то, понятное дело, заголяются, а на фасад глянуть не дают – с этим у них строго. – Трепло ты, – заметил командир танка, сосредоточенно дымя папиросой. – Как бог свят, Степаныч! – Никифор дурашливо осклабился. – Личико открыть – это токмо с законным мужем, а когда по скорой любви с другим каким добрым молодцем... – Ты кроме баб о чём-нибудь ещё думать можешь? Тебя сюда зачем послали, а? Нести свободу угнетённым народам, стонущим под игом британского империализма, или местных девок окучивать? – Могу, товарищ лейтенант, так точно! Думаю денно и нощно, и забочусь о вверенной мне сорокапятимиллиметровой пушке «двадцать «ка» образца одна тыща девятьсот тридцать четвёртого года, чтоб, значит, в бою не подвела! – браво отрапортовал башнёр и добавил: – А что до девок, то краше наших саратовских всё равно нету. Но – на бесптичье и поп соловей. –Смотри, птицевед, пропишет тебе политрук ижицу через причинное место, прямо и наискосок. Тут брат, восток – тронешь кого, такая каша может завариться – половником не расхлебаешь. – Да нешто я не соображаю? Да я… – начал было Никифор, но тут от головы колонны донеслось протяжное «По маши-и-ина-а-ам!». – Тьфу! – механик-водитель сплюнул на горячий песок, нахлобучил шлем и полез в танк. …Войска Народной России под командованием генерала Трофименко вошли в Иран в первых числах января 1941 года, одновременно с началом германского вторжения в Англию. Русский «бросок на восток» замышлялся давно (его подготовка началась ещё в октябре 1939 года), но быстрой реализации этого плана мешали дипломатические нюансы. Реза Пехлеви, шахиншах Ирана, противился иноземному вторжению, опасаясь потери независимости, да и Германию отнюдь не радовала перспектива глубокого проникновения русских на Ближний Восток – кайзер и его советники отлично понимали, что целью Народной России является не Иран, а нефтеносные районы Ирака и выход к Индийскому океану, о котором грезил ещё Пётр Первый. Многосторонние переговоры продолжались в течение целого года, пока сторонам не удалось придти к более-менее приемлемому компромиссу. Шахиншаха успокоил договор, согласно которому русские войска не оккупировали Иран (и уж тем более не посягали на его суверенитет), а всего лишь получали право беспрепятственного прохода через иранскую территорию к английским и французским владениям – к Сирии, Ливану, Трансиордании и Палестине, а также к Ираку и Египту, – и за это Россия предоставляла Ирану экономическую помощь и военную поддержку в назревавшем конфликте Ирана с Турцией, а также в других возможных военных столкновениях – после поражения Франции и ослабления Англии весь Ближний Восток вскипел, сотрясаемый непрерывными арабскими восстаниями. Обиженная Турция пожаловалась кайзеру, однако её стенания не произвели на Вильгельма впечатления. Российские дипломаты проявили должную твёрдость, объяснив немцам, что за спокойный континентальный тыл, за военный союз и за бесперебойные поставки стратегического сырья надо платить: Народная Россия не возражает против территориальных захватов кайзеррейха в Европе и Африке, но тоже имеет свои интересы и поступаться ими не намерена. Союзники, слегка порычав друг на друга, пришли к согласию, а Турции пришлось довольствоваться тем, что заветные проливы у неё никто не отобрал (при условии беспрепятственного прохода через Босфор и Дарданеллы германских и русских военных кораблей). И Черноморский флот Народной России тут же воспользовался этим правом – русские линкоры, крейсера, эсминцы и транспорты с десантом появились в Средиземное море, следуя к берегам Сирии и Египта в рамках операции «Согласие». Соотношение сил не оставляло французам и англичанам никаких шансов на успех – русская экспедиционная армия имела десятикратное превосходство в живой силе и технике над колониальными частями европейских держав, дислоцированных в Египте, Месопотамии и на подмандатных территориях. Лёгкие пулемётные «виккерсы» не могли противостоять русским «БТ-7» (русские машины выходили из строя не в боях, а на марше через пустыню); немногочисленная авиация «империалистов» была уничтожена в считанные дни, после чего и англичане, и французы решили не проявлять чудеса героизма, а просто сложили оружие – в Египте добычей победителей стал английский линкор «Резолюшн», стоявший в Александрии на ремонте. В течение двух месяцев сфера советского влияния охватила почти весь Ближний Восток – в ней оказались не только нефтепромыслы, но и Суэцкий канал, одна из важнейших мировых артерий. Спохватившись, немцы, не ожидавшие от русских увальней такой прыти, направили в Северную Африку корпус генерала Роммеля – вторжение в Англию шло по плану, не требуя дополнительных резервов. Разгромив британские войска у Эль-Аламейна, Роммель спешно погнал свои танки к пирамидам и к берегам Нила. Но бравый германский генерал опоздал: возле усыпальниц древних царей его «панцербёрен» встретились с русскими «Т-34». Дело едва не дошло до перестрелки (советские офицеры пытались объяснить тевтонам, что, мол, «места в партере уже заняты», а их германские коллеги плохо понимали ненормативную русскую речь, слегка разбавленную редкими немецкими и английскими словами) – конфликт удалось уладить только благодаря своевременному появлению полномочных представителей сторон, сопровождаемых переводчиками. Следуя политике «освобождения народов от чужеземного гнёта», русские не стали свергать ни короля Египта Фарука, ни малолетнего короля Ирака Фейсала (сами разберутся), ограничившись лояльностью этих коронованных особ по отношению к Народной России и предоставлением ей военных баз. Тем не менее, Иосиф Сталин, верховный политкомиссар экспедиционной армии, был назначен «координатором» всего Ближнего Востока – советское правительство сочло, что в бурлящей ближневосточной каше просто необходимо иметь своего представителя, тем более что уже было принято решение о создании в Палестине независимого государства Иудея. Назначение Сталина на этот нововведённый пост было одобрено Красиным – старик уже уступил место председателя Совета народных комиссаров Николаю Вознесенскому, но исполнял обязанности правительственного советника. «Товарищ Сталин подойдёт, – сказал Красин Кирову и Молотову, – он энергичен, властолюбив, дьявольски работоспособен. На Востоке такой человек и нужен: пусть реализует свои амбиции, пусть хоть новым фараоном себя объявит и строит коммунистический Египет. А мы посмотрим, что из этого выйдет – мы с вами идём путём неведомым, и нам любой опыт будет полезен, даже негативный: не на России же нам экспериментировать…».
* * *
Тевтонский клинок перекраивал карту мира. С падением Англии война в Европе практически закончилась – последний противник кайзеррейха прекратил сопротивление. Ещё гремели выстрелы в югославских горах и на Балканах, где Муссолини, давясь и обжигаясь, силился заглотить свой кусок европейского пирога. Несмотря на подавляющее превосходство в силах, это у него получалось не очень – потомки древних римлян явно не унаследовали доблесть и воинское умение своих предков: сломить сопротивление греков и оттеснить югославских партизан берсальерам дуче удалось только с помощью немецких войск, которые в качестве «платы за содействие» заняли Кипр, Крит и Мальту. Точно такая же история повторилась и в Северной Африке, где победу над англичанами одержал Роммель, а не итальянские дивизии – итальянцам пришлось уступить «старшим братьям по оружию» Тобрук. Успех германского вторжения на Британские острова положил конец колебаниям Франко: в конце января сорок первого каудильо объявил Англии войну. Испанские войска осадили Гибралтар, блокированный с моря итальянским флотом; два яростных штурма были отбиты, но в итоге британцы, израсходовав боеприпасы и уже не рассчитывая на помощь метрополии, сложили оружие. В качестве трофея испанцам достался английский дредноут «Вэлиент», переименованный в «Эспанья» и ставший флагманом франкистского флота, а на Канарских островах теперь уже по-хозяйски расположились корабли кайзермарине. Антониу ди Оливейра Салазар войну Британии не объявлял – он молча склонился перед мощью тевтонского оружия (а что ему ещё оставалось делать?), предоставив Германии право на аренду военных баз на Мадейре, островах Зелёного Мыса и Азорских островах. Португальский диктатор оказался хитёр: он не сделал ни единого выстрела, и в случае чего с самым невинным видом мог заявить, что вынужден был уступить грубой силе, и в мыслях ничего не имея против доблестных англосаксов. Примерно так же поступила и Швеция, де-юре сохранившая статус нейтральной державы, но де-факто ставшая сырьевым придатком кайзеррейха; Финляндия предпочла прислониться к Народной России на правах автономии. Pax Britannica уступал место Pax Germania, однако с самими островитянами тевтонам, несмотря на военную победу, пришлось повозиться. Кайзеррейху не нужна была покорённая провинция – в предстоящем противостоянии с США ему требовалась промышленная мощь Англии как лояльной державы, и перспектива не то что партизанской войны на островах, но даже тихого саботажа Германию не устраивала. Старый политический зубр Черчилль учуял это сразу, и поэтому с определённым равнодушием воспринял угрозы «железного принца», хотя и допускал, что Август может перейти от слов к делу. По приглашению нового кайзера Вильгельма III герцог Мальборо ездил в Берлин, где будущее Британии обсуждалось в ходе долгих переговоров на высшем уровне. В ходе этих переговоров сэр Уинстон преуспел больше, чем вся территориальная армия, не сумевшая отстоять зелёные холмы доброй старой Англии: Британия сохранила самоуправление, право на свои внутренние законы и даже на кое-какие заморские владения (в частности, ей была гарантирована неприкосновенность Индии и доминионов). Однако и кронпринц, ставший императором взамен скончавшегося Вильгельма II, тоже оказался не лыком шит: хватке «бархатного» Фридриха мог бы позавидовать и «железный» Август со всеми своими средневековыми замашками. Германия получила не только британский флот, значительно усиливший кайзермарине, но и британскую судостроительную промышленность со всем её персоналом – на английских верфях были заложены четыре авианосца типа «Индомитебл» (уже не для Ройял Нэйви, а для Хохзеефлотте) со сроком готовности к концу 1942 года, а взамен на изголодавшиеся острова из Европы хлынул поток продовольствия. И очень большое значение для переориентации вектора внешней политики Британии имела бесцеремонность Соединённых Штатов, разместивших свои войска на территории Канады, высадивших десант на Бермудские острова и, не спрашивая даже формального согласия экипажей, включивших в состав своего военно-морского флота четыре английских крейсера, одиннадцать эсминцев и девять подводных лодок, не подчинившихся приказу о сдаче флота и прорвавшихся в Канаду. «Они рановато нас похоронили» – буркнул Черчилль. Антиамериканские настроения, бытовавшие в Англии ещё в тридцатых годах, резко усилились: фактически Британия (как и пэтеновская Франция) стала союзником Германии (пусть даже не совсем добровольным). А финальный аккорд «европейской симфонии, сыгранной на тевтонском барабане», ошеломил весь мир, и в первую очередь – Америку.
* * *
В средние века Швейцария была страной, населённой лихим воинственным народом, – швейцарские наёмники, отважные, умелые и стойкие в бою, продавали свои мечи многим европейским властителям (служили они и королю Франции Людовику XVI, что, впрочем, не спасло его от гильотины). Но времена меняются, и к началу ХХ века Швейцария славилась уже не солдатами, а швейцарским сыром, швейцарскими часами и швейцарскими горными курортами. И ещё – как-то тихо и незаметно Швейцария стала страной банкиров, страной, где переплелись золотые нити, мало-помалу опутавшие всю планету. Первая мировая война обошла Швейцарию стороной, оставалась она нейтральной и в ходе Второй мировой войны. Швейцарские банкиры бесстрастно взирали на всё творящееся в Европе, свято уверенные в своей неприкосновенности – разве может быть иначе? И громом среди ясного неба прозвучало для них рычание германских боевых машин, ворвавшихся в мае 1941 года на тихие улицы Цюриха, Берна и Лозанны. – Что вам угодно? – вежливо спросил управляющий «Schweizerische Nationalbank» у рослого оберста в фельдграу, бесцеремонно вломившегося к нему в кабинет. – Что означает ваше… э-э-э… вторжение? – Оно означает, – громыхнул полковник, – что Швейцария оккупирована войсками кайзера Вильгельма III. А мне угодно получить от вас коды от дверей всех ваших хранилищ, всю финансовую документацию и подробные сведения обо всех ваших клиентах – кто они, откуда, и какими средствами вашего банка они располагают. Дальнейшее вас уже не касается – что делать с этой информацией, мы решим сами. – Это невозможно, – промямлил управляющий. – Мы свято соблюдаем банковскую тайну, она основа основ нашей деятельности. А все ценности, хранящиеся в нашем банке, это… – Это наша военная добыча, принадлежащая кайзеррейху! – перебил его оберст. – Мы здесь по праву победителей! И мы заберём всё, что сочтём нужным, и без вашей помощи: у меня есть сапёры, отлично умеющие управляться с взрывчаткой, – он посмотрел в сторону распахнутой двери, за которой толпились его солдаты, – а также другие специалисты по вскрытию сейфов… с богатым криминальным прошлым. Мне просто не хочется взламывать ваши добротные сундуки – они нам ещё пригодятся. – Вы ведёте себя как чикагский гангстер, как бандит с большой дороги! – взвизгнул управляющий. – Выбирайте выражения, – тихо и зловеще произнёс немец. – Я имперский офицер, и я не намерен терять время, выполняя приказ. Даю вам минуту на размышление. С этим словами он расстегнул кобуру, достал «вальтер» и поднял его на уровень лба господина управляющего. Тот мгновенно побледнел, а его помощник, стоявший в дальнем углу кабинета, приник к стене, словно пытаясь обернуться алебастровой кариатидой. – В-вы не посмеете… – пролепетал управляющий банком, почти физически ощущая, как тают отпущенные ему секунды. – Посмею, – спокойно сказал полковник. – Минута истекала, – добавил он, посмотрев на часы. И выстрелил, а потом повернулся к помощнику управляющего. – Теперь моё требование адресуется вам. Поторопитесь. Или, – оберст равнодушно поглядел на труп, – вы предпочтёте составить компанию вашему начальнику?
…Мир оцепенел – такого никто не ожидал даже от тевтонских варваров. «Я хочу, чтобы все поняли, – заявил Вильгельм III. – Время господства золота прошло – возвращается эра меча. Мы понимаем полезность промышленников и банкиров – они нужны государству, – но мы не потерпим их посягательств на власть. Кесарю – кесарево». Захватив Швейцарию, немцы получил доступ к финансовым активам множества фирм и частных лиц, и не замедлили секвестировать авуары «субъектов, враждебных Германии». Под это размытое определение подпадали европейские концерны с участием американского капитала и счета людей, живущих на другом конце света и державших свои сбережения «в самых надёжных банках мира». Величественная финансовая система, строившаяся веками, разлетелась вдребезги под ударом тевтонского боевого топора – чужие деньги, вложенные в европейскую промышленность, стали немецким военным трофеем и перетекли в Имперский банк кайзеррейха, поменяв владельцев с той же лёгкостью, с которой это происходит при вооружённом грабеже. А в довершение всего, 22 июня 1941 года на площади Отель-де-Вилль в Париже (на бывшей Гревской площади, несколько веков служившей местом публичных казней), был обезглавлен барон Эдмонд де Ротшильд, глава французской ветви этого могущественного семейства. «Золотого барона» приговорили к смерти «за пособничество с врагом»: следствие установило, что проценты по кредитам, высасываемые банками Ротшильдов, уходили за океан – промышленность покорённой кайзером Европы, наращивая производство, в то же самое время работала и на США, подпитывая американскую экономику и способствуя росту военной мощи Америки. Казнь была показательной: германский император демонстрировал всему миру серьёзность своих намерений.
* * *
Тремя годами раньше – Скажите, господин профессор, что заставило вас покинуть Германию? Имели место преследования по национальным мотивам? – Антисемитизма как государственной политики в кайзеррейхе нет. Но там тяжело дышать: в Германии любой тупоголовый фельдфебель пользуется куда большим уважением, чем почтенный негоциант или талантливый учёный. То, что происходит сейчас в Германии, можно назвать феодальной контрреволюцией – немцы во главе со своим кайзером решили повернуть время вспять и вернуть мир во тьму средневековья с его мракобесием, кровавыми войнами и кострами инквизиции, прикрываясь при этом красивыми словами о рыцарской доблести и чести. В этом они схожи с японскими самураями: неудивительно, что эти страны стали союзниками. – Как интересно! А что вы можете сказать о России? – Россия? Россия тянет человечество ещё дальше в прошлое, к первобытному строю – общая пещера, общий огонь, общая еда, общие женщины. Старый Свет, оправдывая своё название, регрессирует: прогресс и будущее человечества – здесь, в Америке. Здесь лучшие люди, пользуясь не силой и жестокостью, а умом и талантом, способны добиться многого. Им должна принадлежать львиная доля всего созданного человечеством за тысячелетия упорного труда, выраженная в концентрированной форме – в деньгах, – потому что только эти люди смогут распорядиться ею разумно и для всеобщего блага. И поэтому я здесь, чтобы помочь свободному миру отразить натиск тьмы, наступающей и с востока, и с запада. Меня ничто более не связывает с Европой, я даже фамилию свою изменил на английский манер. И я не одинок в своём выборе: многие представители европейской интеллектуальной элиты тоже пересекли океан и обосновались в Соединённых Штатах, где умеют ценить человека по его заслугам, а не по архаичной «знатности рода» древних завоевателей. Война никому не приносит пользы: даже победители оплакивают павших, а побеждённым остаётся только дым и пепел. А торговля выгодна всем: продавец получает прибыль, покупатель – нужную вещь. Просто удивительно, что человечество, столь многого достигшее в науке и культуре, до сих пор этого не поняло… – Благодарю вас за содержательную беседу. Уважаемые наши слушатели, перед вами выступал профессор Элберет Уанстоун, известнейший учёный с мировым именем, живущий и работающий ныне в Америке.
* * *
лето 1941 года Реакция Соединённых Штатов Америки на случившееся была бурной. Её суть чётко и ясно выразил мистер Эйбрахам Долл, глава элитного клуба АВС[60], сказавший: «Если бы эти варвары-тевтоны заживо сдирали кожу с девственниц и жарили на кострах младенцев, чтобы закусывать их мясом баварское пиво, я бы, конечно, возмутился, поскольку подобные деяния отвратительны. Однако то, что они сделали, запустив свои грязные лапы в мировой кошелёк и покусившись на святая святых, на основу мироустройства, лежит за пределами добра и зла – этому преступлению нет ни покаяния, ни оправдания. Теперь война будет длиться до тех пор, пока германский народ, породивший свирепого монстра под названием «кайзеррейх», не будет истреблён – весь, до последнего человека!».[61] Народная Россия молчала: по поводу происходящего она имела своё особое мнение.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. СТАЛЬНЫЕ АКУЛЫ
Берег был уже хорошо виден – не только горы, но и аккуратные домики Рейкьявика, и пирсы, возле которых швартовались русские субмарины. За год, прошедший со времени боя в заливе Факсафлоуи и высадки в Исландии, многое изменилось: северный город, живший размеренной жизнью, где самыми значимыми событиями были сельдевой лов и спортивные состязания, превратился в крупную военно-морскую базу. Над островом гудели патрульные гидросамолёты, а место пропахших рыбой траулеров заняли авианосцы и крейсера Германии и Народной России. Были здесь и корабли мёртвые – нос «Глориеса» так и торчал из воды, а у самого берега полузатонул «Наварин». Линейный крейсер залатал торпедную пробоину, полученную при захвате Рейкьявика, и готовился к переходу на ремонт в Кронштадт, но в сентябре 1940 года английская подводная лодка «Тетрарх», воспользовавшись прорехами в противолодочной обороне базы (оборону эту создавали с нуля) проникла в залив и атаковала «Наварин», попав в него двумя торпедами. От опрокидывания крейсер спасла малая глубина – «Наварин» сел на грунт, накренившись на продырявленный борт. Полное восстановление старого корабля было признано нецелесообразным, и после спрямления крена и осушения части отсеков он был превращён в стационарную крупнокалиберную береговую батарею – в искусственный стальной остров, плотно сидящий на грунте и защищенный не только бронёй, но и бетоном и камнем. Противоминные орудия с «Наварина» сняли и установили на берегу для защиты от нежелательных визитов – в конце сорокового года была высока вероятность американского контрудара по Исландии, а русские устраивались в Рейкьявике всерьёз и надолго. И уже в конце августа 1940 года подводные лодки Народной России, прибывшие с Балтики и с Севера, вышли отсюда к берегам Америки. …Сергей Прокофьевич Лисин, командир «С-7», был опытным моряком-подводником – он начал свою боевую карьеру ещё в Испании, где кайзеррейх и Народная Россия были противниками. Однако острой ненависти к немцам Лисин не испытывал (в конце концов, он ведь не выпустил по ним ни одной торпеды), и теперь, когда они стали союзниками, капитан 3-го ранга относился к ним спокойно. Хорошие моряки, умелые бойцы, у которых есть чему поучиться, а кто враг – это решать не ему, офицеру-подводнику. В настоящее время врагом Народной России были Соединённые Штаты Америки, и командир «С-7» добросовестно ловил в перископ корабли под звёздно-полосатым флагом. «С-7», в очередной раз покинувшая Рейкьявик в августе сорок первого, крейсировала у Малых Антильских островов. В этом районе водились жирные танкеры, возившие в США латиноамериканскую нефть – достойная цель для торпед, – но в этом походе лодке Лисина явно не везло. «С-7» трижды обнаруживала суда противника, однако два раза выйти в атаку не удалось, а на третий раз Лисин, раздосадованный неудачами, поторопился, сделал ошибку и в результате промахнулся. Конечно, можно было бы всплыть и расстрелять «полосатого» из стомиллиметрового палубного орудия, но тут в воздухе появился вражий гидросамолёт, и командир «С-7» смирил свой охотничий пыл: при таком раскладе легко самому стать дичью. Кончалось топливо; истекал срок автономности, и капитан 3-го ранга мрачнел, думая о том, что он, опытный подводник, открывший свой боевой счёт потоплением английского эсминца ещё год назад, услышит на базе от командования, вернувшись из похода без единой победы и с десятью торпедами из двенадцати (и откуда – из самого «охотничьего» района, где пузатые транспорты сами лезут под выстрел!). Но всё-таки удача улыбнулась Лисину, и ещё как – до самых ушей!
Приблизившись к острову Мартиника, «С-7» направилась к заливу Фор-де-Франс, где были удобные гавани: топить корабли можно не только в открытом море. Однако врываться в порт и палить из орудия на манер старинных флибустьеров лодке не понадобилось: в устье залива был обнаружен авианосец, следовавший в охранении двух эсминцев. Порывшись в справочнике, штурман доложил, что это скорее всего французский «Беарн», то есть корабль державы, уже вышедшей из войны. Давя в себе разочарование, Лисин всё-таки начал атаку, и чутьё его не обмануло: в очередной раз взглянув в перископ, капитан 3-го ранга увидел на мачте авианосца американский флаг. Теперь всё встало на свои места, и русский подводник с лёгким сердцем дал по «Беарну» четрёхторпедный залп из носовых аппаратов. Зрелище было фееричным. Три торпеды попали в цель, взметнув у борта авианосца огромные столбы вспененной воды, а когда они рассыпались, на смену белой пене пришёл чёрный дым и багровый огонь: торпедированный авианосец имеет обыкновение вспыхивать не хуже танкера, гружённого авиационным бензином. Фейерверк продолжался недолго – «Беарн» затонул через двадцать минут после атаки, – но это не расстроило командира «С-7» (скорее наоборот, особенно если учесть, что эскорт не обнаружил советскую субмарину и занялся спасением экипажа французского корабля под американским флагом). А вечером того же дня Лисин двумя торпедами отправил на дно ещё и транспортное судно в грузу, шедшее без охранения, и со спокойной совестью повернул к дому, уже не опасаясь язвительных упрёков начальства. …Теперь всё было позади: и поиск целей, и радость побед, и томительное ожидание взрывов глубинных бомб, и духота тесных отсеков, и опасные воды Северной Атлантики, где подводников кайзеррейха и Народной России караулили их американские коллеги. «Эски» походили силуэтом на немецкие лодки (они и строились по германскому проекту), и янки не боялись ошибиться и не особо разбирались, кто перед ними: в любом случае будет уничтожен противник. Лисин покосился на штурмана, стоявшего рядом с ним на мостике. Хрусталёв жадно глядел на приближавшийся берег, и ноздри его раздувались как у гончей, взявшей след. И командир «С-7» знал, о чём думает его подчинённый. Рейкьявик стал уже полурусским городом, и хотя политруки не уставали напоминать советским морякам о «враждебном окружении», эти предупреждения частенько оказывались «холостым выстрелом в пустыне», как говорил начальник минно-торпедного склада, хитрый, но добродушный хохол с усами как у Тараса Бульбы. Да и то сказать – если «враждебное окружение» оборачивается кольцом ласковых женских рук, да ещё после боевого похода, где любая минута может стать последней, какие тут могут быть колебания-сомнения? Домой мы пришли, и баста, – в Рейкьявике любой местный пацан свободно изъясняется на русском матерном! А местные дамы охотно падают в объятья русских подводников, и как выяснил командир «С-7» по опыту… э-э-э… «неформального общения» с пышнотелой Ингрид, владелицей маленького, но уютного бара на окраине, все рассказы об их холодности есть чистой воды дезинформация. По темпераменту (при правильном обращении) светловолосые скандинавки ничуть не уступают жгучим брюнеткам, с чьей пылкостью Сергей Прокофьевич имел возможность (и удовольствие) ознакомиться четыре года назад, под жарким солнцем и безоблачным небом Испании.
* * *
Европа щетинилась оружием. Тевтонская бронированная лавина растекалась по всему континенту от Гибралтара до Нордкапа и от Ирландии до Румынии и замерла, уткнувшись в Атлантический океан. Там, за этим океаном, был враг, сильный и очень опасный, вот только добраться до него было не так просто. Океан – это не пролив Ла-Манш, его не преодолеть одним прыжком; война вступила в новую фазу, и Генеральный штаб кайзеррейха разрабатывал новые стратегические планы, которых к моменту начала войны в Европе ещё не существовало. Всем было ясно, что решающая роль отныне принадлежит флоту: четырёхмоторные «зигфриды» и шестимоторные «во?роны Вотана», разработка которых шла полным ходом[62], могли пересечь океан, но только флот мог доставить на американский материк закалённые в боях германские дивизии и перенести войну на территорию Соединённых Штатов. Но даже примерные подсчёты масштабов подобной операции впечатляли: в ней должны были быть задействованы десятки крупных кораблей, сотни кораблей эскорта, тысячи транспортов и десантных судов, десятки тысяч самолётов, сотни тысяч единиц техники и миллионы людей, не говоря уже о том, что для начала надо было сокрушить американский флот и авиацию и обеспечить господство на море и в воздухе хотя бы в районе высадки. Военная разведка кайзеррейха была осведомлена о развёрнутой в США грандиозной кораблестроительной программе, знали в Германии и о чудовищной экономической мощи США. Известно было кайзеру и о настроениях, воцарившихся среди американской деловой элиты после оккупации немцами Швейцарии, замораживании счётов и национализации ряда европейских концернов с долевым участием американского капитала. «Это будет не война до победного конца, – заявил Вильгельм III своим генералам и адмиралам, – это будет война на уничтожение. В ней будет применено любое оружие, которое только можно использовать, а все сентиментальные постановления мирных конференций прошлого будут окончательно отброшены. Или – или: или они, или мы, третьего не дано. И если мы хотим, чтобы Старый Свет взял верх над Новым Светом, то ради достижения этой цели нельзя пренебрегать ни одной мелочью, а кое-чем можно и поступиться». Континенталы вооружались. На германских верфях были заложены четыре тяжёлых авианосца типа «Мольтке», которые должны были войти в строй в 1943 году, а также восемь лёгких авианосцев типа «Хаген». Опыт боёв показал, что авианосец даже с бронированной полётной палубой очень уязвим, и при равных экономических затратах и скорости постройки две менее мощные боевые единицы могут оказаться выгоднее одной более мощной. На этих кораблях была использована комбинированная силовая установка, опробованная на рейдерах типа «корсар», что делало «хагены» высокоавтономными боевыми единицами, пригодными для дальних океанских рейдов. Загрузив свои верфи (кроме авианосцев, Германия строила десантные суда, эскортные корабли и подводные лодки), немцы использовали и верфи покорённых стран. Вильгельм III оказался незаурядным дипломатом, умело совмещавшим кнут и пряник: оккупация Англии и Франции была «мягкой» – ни о каких репрессиях (за исключением подавления вооружённого сопротивления) не было и речи, тевтоны соблюдали местные законы, а грабежи и насилия по отношению к мирному населению вассальных стран жестоко карались. Франция сохранила за собой Алжир и Мадагаскар; Британия – Кению и Занзибар, а также все свои доминионы. И демарш Рузвельта, объявившего Канаду, Австралию и Новую Зеландию «территориями, жизненно важными для США» и перешедшего от слов к делу (в Канаду вошли американские войска, а Новая Зеландия и Австралия разместили американские военные базы), крайне не понравился Черчиллю. Победитель-кайзеррейх, ворвавшийся на Британские острова с мечом в руке, всё-таки выказал побеждённым бриттам некоторое уважение, тогда как Соединённые Штаты – былой союзник! – беззастенчиво прибрали к рукам территории, по мирному договору с Германией оставшиеся под эгидой британской короны. И если с независимостью Ирландии и Южно-Африканского союза Англия смирилась, то Шотландию она не потеряла: кайзеррейх предпочёл независимости потомков Роб Роя лояльность Англии и откровенно дал это понять шотландским сепаратистам. И даже восстание Джавахарлала Неру не лишило Великобританию её колониальной жемчужины: русские и японские войска остановились на границах Индии. Кайзеррейх в жёсткой форме потребовал от своих союзников сохранения неприкосновенности Индии «пока она остаётся британским владением». И она им осталась: у индийского лидера хватило ума согласиться на статус доминиона, не претендуя на полную независимость, а Народная Россия (не особо расстраиваясь) и Япония (поворчав) выполнили германские требования – перед лицом США не стоило ссориться по пустякам. В результате многоходовых дипломатических комбинаций Германия своего добилась: Франция взялась достраивать авианосец «Жоффр», а на британских верфях были заложены четыре авианосца типа «Илластриес» со сроком вступления в строй в 1943 году. Реальность этого срока вызывала сомнения, но кайзеру хватило бы и пары лишних авианосцев в составе Хохзеефлотте – в грядущей мировой драке каждый кулак дорог. Нельзя сказать, что бритты и французы испытывали пылкую любовь к Германии – недавние раны ещё кровоточили, – но и к США они не испытывали особой приязни, и кайзер умело этим воспользовался. Речь шла даже о формировании английских и французских добровольческих частей, готовых драться с «общим врагом», а кайзеррейх вернул бывшим противникам часть захваченных кораблей – в частности, Англии был возращён линкор «Кинг Джордж V» (символический жест, поскольку этот корабль носил имя отца нынешнего короля Британии). Ради этого Германия отклонила требование Народной России о передаче ей (в качестве компенсации потерь, понесённых русским флотом в Исландской операции) бывших английских линкора и авианосца. «Мы надеемся на ваше понимание, – ответил кайзер Молотову. – Лояльность Британии важнее: пусть эти корабли поплывут к берегам Америки не под русским, а под английским флагом». Континентальный союз наращивал силы – оставалось только выбрать точку нанесения удара. Наибольший интерес у тевтонских стратегов вызывал район Карибского моря с его многочисленными островами. «Это же целая эскадра непотопляемых авианосцев, – сказал Редер, – надо только взять их на абордаж!». Однако Адмиральштаб прекрасно сознавал все трудности этой операции и нехватку времени: Хохзеефлотте имел подавляющий численный перевес над Атлантическим флотом США, но с каждой неделей это преимущество таяло – корпуса новых боевых кораблей росли на американских верфях не по дням, а по часам. Для успеха требовалась и согласованность действий союзников: пока японский императорский флот нависает над Тихим океаном и активно наступает, американцы не смогут перебросить в Карибское море значительные силы. И шли невидимые глазу, но очень важные процессы в мировой экономике: захват Швейцарии с её банками, произведённый на основе рекомендаций ведущих экономистов (в том числе и русских – в обстановке глубочайшей секретности свои соображения по этому поводу высказали предсовнаркома Вознесенский и «патриарх русской революции» Красин), имел далеко идущие последствия. Тут работал уже не меч, а скальпель: перераспределялись глобальные денежные потоки, и голенастый имперский орёл на германской марке уверенно теснил белоголового американского орла на долларе, изгоняя его из Европы, Азии и Африки. К концу 1941 года подготовка операции «Реконкиста» вошла в завершающую стадию, а тем временем сотни подводных лодок континенталов – «стальных акул с торпедными зубами», по выражению адмирала Деница, – атаковали американское побережье и особенно район Карибского моря: не только для того, чтобы отсечь США от поставок сырья из Южной Америки, но и для изоляции Антильских островов и затруднения переброски туда техники, подкреплений и снабжения – тевтоны взялись за дело с немецкой обстоятельностью. Лодкам союзников было где базироваться: всё атлантическое побережье Африки, Европа и все мало-мальски значимые острова в Атлантике (за исключением Гренландии и Бермуд) стали домом для военно-морского флота антиамериканской коалиции.
* * *
октябрь 1941 года – «В ночи горят гаулы Карфагена…» – нараспев продекламировал Эрхард Клайзен, глядя на пылающий танкер. – Красиво, не правда ли, обер-лейтенант? – Красиво что? Простите, не понял, господин цур зее капитан. И что такое «гаулы»? – Гаулами, в отличие от военных, назывались торговые суда карфагенян, с которыми римляне воевали долго и упорно. Вы что-нибудь слышали о Пунических войнах? – Я знаю об этих войнах, – в голосе обер-лейтенанта Отто Зееберга проскользнула еле заметная тень обиды. – Их было три, ещё до Рождества Христова. Рим победил, и Карфаген был разрушен. – Всё верно, кроме одного: победа Рима не была окончательной – Карфаген восстал из пепла. Сейчас идёт Четвёртая Пуническая война, и это, – Клайзен кивнул в сторону горящего судна, – наш с вами вклад в победу в этой войне: в победу Рима. «Да он же млеет, глядя на пламя, в котором плавится металл и сгорают люди! – понял вдруг молодой офицер, мельком взглянув на лицо командира, на котором плясали багровые блики. – Вот тебе и философ-гуманист…». – Вечный спор стали и золота, – продолжал между тем командир «Штайнбринка», не отрывая глаз от зарева, разогнавшего темноту тропической ночи. – На первом аркане карт Таро изображён кубок с вином, клинок и монета – это означает, что наслаждение можно или купить, или отобрать силой: мечом. Вот мы и проверяем, какой способ перспективнее… «А разве нельзя это удовольствие не покупать и не отбирать, а получить заслуженно? – подумал обер-лейтенант и тут же одёрнул сам себя: – Тьфу, нашёл о чём размышлять в боевой обстановке! Странный всё-таки человек наш командир, очень странный…». Капитан цур зее Эрхард Клайзен, командир крейсера-«корсара» «Отто Штайнбринк», действительно был человеком странным, но его привычка изрекать философские сентенции в самое неподходящее время почему-то не раздражала офицеров рейдера – потому, наверное, что Эрхард Клайзен философствовал только тогда, когда реальной угрозы не было: командир «Штайнбринка» словно ощущал это неким таинственным шестым чувством и не на миг не забывал о том, что идёт война, и что вверенный ему корабль выполняет боевую задачу у берегов Венесуэлы. Вот и сейчас он вдруг резко сменил тон (и тему), возвращаясь к суровой реальности.
– Фейерверк красивый, но с этой красотой пора кончать. Этот факел виден не только из Каракаса, но даже из Нью-Йорка. Здешние ночи темны, но коротки, а мы находимся в радиусе действия американской авиации берегового базирования. Все помнят, что случилось с «Карлом Гальстером»? Офицеры «Штайнбринка» помнили о судьбе собрата – две недели назад «Гальстер» был застигнут в Карибском море американскими самолётами-торпедоносцами и потоплен (к счастью, большая часть его экипажа была спасена четырьмя подводными лодками – русской, итальянской и двумя немецкими, – подоспевшими к месту гибели крейсера). «Гальстер» стал вторым «корсаром», потерянным кайзермарине (первым был «Эрих Гизе», потопленный ещё в сороковом в Атлантике, – его командир слишком увлёкся атакой конвоя, попал в клещи и получил восьмидюймовый снаряд в машинное отделение, после чего английские тяжёлые крейсера без труда расстреляли беспомощный рейдер), и никому на борту «Штайнбринка» не хотелось, чтобы их корабль стал третьим в списке потерь. – Не тратьте зря снаряды, – приказал Клайзен, – танкеры очень живучи. Подарите ему лёгкую смерть: добейте его торпедой. А нам пора ложиться на курс, ведущий к дому. «Домой – это хорошо, – подумал Отто Зееберг, когда танкер, переломленный пополам взрывом шестисотмиллиметровой торпеды, скрылся под водой, и погребальный огонь погас, – я наконец-то увижу своего маленького сына. И мы встанем на ремонт, а полгода без войны – это прекрасно». Обер-лейтенант не знал, что смерть прошла мимо. Подводная лодка «С-13» капитан-лейтенанта Александра Маринеско, привлечённая пламенем пожара, приняла «Штайнбринк» за американский корабль, охранявший торпедированное судно, и уже собиралась выйти на него в атаку. К счастью, командир «С-13» вовремя заметил, что «американец» стреляет по горящему танкеру, то есть не спасает его, а совсем наоборот, и дал отбой. Но капитан цур зее Эрхард Клайзен всё это время оставался спокойным. Догадывался ли он об опасности, угрожавшей его кораблю, и был ли уверен в том, что русский подводник разберётся и не сделает роковой ошибки? Кто знает…
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ЖЁЛТЫЙ ПРИЛИВ
1941 год …Империя Ямато победоносно наступала, захватывая всё новые территории на Тихом океане. В январе пал Сингапур – главная крепость Великобритании на Дальнем Востоке, – а в начале февраля в бою в Яванском море была полностью уничтожена интернациональная эскадра, безуспешно пытавшаяся противостоять высадкам японских десантов: не понеся никаких потерь в кораблях, японцы потопили голландские крейсера «Де Рёйтер» и «Ява», британский «Эксетер», американский «Хаустон», австралийский «Пёрт» и восемь эсминцев.
Американская авиация берегового базирования на Филиппинах, прореженная ещё в первые дни войны (только на авиабазе Кларк-Филд на острове Лусон было уничтожено свыше ста американских самолётов, в том числе около двух десятков «летающих крепостей» Б-17), и малочисленные сухопутные войска не могли остановить «жёлтый прилив». Японцы, высадившиеся на островах в ноябре 1940 года, уже в декабре вступили в Манилу. Дольше всех продержались полуостров Батаан, куда отступили американцы, и остров Коррехидор – американо-филиппинская армия на Батаане капитулировала в марте 1941 года, Коррехидор пал в апреле. Генерал Макартур, покидая Филиппины, оставил на песке фуражку, пообещав за ней вернуться, однако его патетический жест был воспринят скептически – сложившаяся обстановка не располагала к оптимизму. И столь же быстро была захвачена японцами Голландская Ост-Индия. В январе 1941 года японцы начали вторжение, в феврале, вскоре после побоища в Яванском море, самолёты с авианосца «Рюдзё» потопили у Чилачапа американский авиатранспорт «Лэнгли» – первый авианесущий корабль флота США, в 1922 году переоборудованный из угольщика «Юпитер», – доставлявший на Яву истребители, а в первых числах марта остров был занят японскими войсками. Американские линкоры отстаивались в Пёрл-Харборе – на Тихом океане США имели всего два авианосца («Лексингтон» и «Саратога») против шести авианосцев Нагумо (четырёх тяжёлых и двух лёгких), а опыт боёв в европейских водах уже показал, что делает авиация с линейными кораблями, не имеющими надёжного прикрытия с воздуха. Владея инициативой, японское авианосное соединение господствовало в западной части Тихого океана, нанося внезапные и мощные удары по уязвимым точкам от атолла Уэйк до австралийского порта Дарвин, – оно казалось какой-то несокрушимой армадой, которую очень трудно обнаружить и практически невозможно успешно атаковать. Убедившись в пассивности американского флота, в марте японцы перебросили своё ударное соединение в Индийский океан, чтобы добить остатки Ройял Нэйви, укрывшиеся на Цейлоне. Удар по Тринкомали был сокрушительным: торпедоносцы «кейт» и пикирующие бомбардировщики «вэл» с авианосцев адмирала Нагумо потопили там английский авианосец «Гермес», тяжёлые крейсера «Дорсетшир» и «Корнуолл», два танкера и два эсминца эскорта. Линейный корабль «Рэмиллис», два лёгких крейсера и четыре эсминца сумели прорваться в Бомбей, где по приказу из Лондона они вошли в состав флота Индии, только что получившей статус британского доминиона. У Нагумо чесались руки отправить на дно и эти корабли, но под нажимом кайзеррейха и НароднойРоссии империя Ямато заключила с Англией мир и вынуждена была оставить в покое новорождённый английский доминион. Япония, завладевшая огромными территориями, не собиралась останавливаться на достигнутом, и основным препятствием для дальнейшей экспансии считала американский флот. «Мы должны попытаться захватить что-то, что американцы не могут отдать, – сказал адмирал Ямамото. – Они будут вынуждены принять бой, в котором мы их и уничтожим». Десант в Австралию сулил огромные трудности, а главное – и Австралия, и Новая Зеландия, находившиеся (в отличие от Канады) в относительной безопасности от угрозы американского вторжения, склонны были вернуться в материнское лоно британской империи и выйти из войны, предоставив Японии и Америке решать свои проблемы без их участия. На Алеутские острова нацеливалась Народная Россия, так что выбор «болевых точек» у Японии был невелик: или Гавайские острова, или Новая Гвинея с дальнейшим продвижением в Меланезию и Полинезию, на Фиджи и Самоа. Американцы, считая Гавайи своим основным оборонительным рубежом в центральной части Тихого океана, непрерывно подбрасывали туда авиационные подкрепления, ожидая японской атаки, тогда как насыщенность авиацией берегового базирования островов южных морей была на порядок ниже. Дипломатических нюансов в этом районе не ожидалось – Соединённые Штаты подгребли здесь под себя всё «наследие полудохлых европейцев», не особо разбираясь, где чья колония. Кроме того, захват Полинезии давал возможность подводным лодкам союзников активно действовать у берегов Чили, где шли в США караваны транспортов, гружёных медной рудой и селитрой. Выбор был сделан, и в апреле 1941 года японцы направились в Коралловое море, имея целью захват Порт-Морсби – столицы Папуа-Новой Гвинеи. Американский флот боя не принял. Расколов японский код, американцы узнали о том, что японцы послали в Коралловое море соединение Нагумо в полном составе, и не пошли на риск. К этому времени в Тихом океане появился третий авианосец США – «Йорктаун», – но незадолго до его прибытия «Саратога» была повреждена торпедой с японской субмарины «И-26» капитана 3 ранга Йокота, так что боеспособных американских авианосцев осталось по-прежнему два. Соединение вторжения адмирала Сигейоши Иноуэ свою задачу выполнило – Порт-Морсби был захвачен без активного сопротивления американского флота, – однако главнокомандующий японским флотом испытал разочарование: Ямамото, участник Цусимы, жаждал генерального сражения и яркой победы. И его ожиданиям суждено было сбыться.
Комитет начальников штабов США пришёл к выводу, что дальнейшее отступление недопустимо. К концу мая 1941 года американцы перебросили на Тихий океан «Энтерпрайз» и «Уосп» (считалось, что защиту восточного побережья США сможет обеспечить береговая авиация), вернулась в строй «Саратога» и в скором времени ожидалось прибытие в Пирл-Харбор новых быстроходных линкоров «Вашингтон» и «Норт Каролина». Правда, японский флот также существенно усилился – его пополнили новые тяжёлые авианосцы «Дзуйкаку» и «Сёкаку», легкий авианосец «Сёхо» и суперлинкор «Ямато», о котором толком никто ничего не знал, – однако американское командование считало, что имеющихся у него сил (с учётом авиации берегового базирования) достаточно, чтобы остановить японское наступление в лабиринте Множества Островов. Кайзеррейх, следивший за развитием событий на Тихом океане, предложил Японии дополнить мощь императорского флота парой-тройкой германских авианосцев с кораблями обеспечения, однако японцы отказались, мотивировав свой отказ тем, что самурайская честь требует от сынов богини Аматерасу самим победить врага, без чьей-либо помощи, – девяти японских авианосцев хватит, чтобы превратить в обломки весь американский флот. На самом деле мотивы гордых самураев были несколько более прозаичными – Япония опасалась, что Германия потребует свою долю в добыче, и уж во всяком случае не преминет вернуть себе немецкие колонии на Тихом океане, – но тевтоны не стали настаивать, сосредоточившись на Атлантическом театре военных действий. Первого июня Объединённый флот империи Ямато начал боевое развёртывание.
* * *
– Господин адмирал, снова «дивэстейторы». А это значит… – капитан первого ранга Минору Гэнда, блестящий штабной офицер, всегда хранивший полную невозмутимость, присущую истинному самураю, сейчас выглядел растерянным. – Это значит, что наша разведка ошиблась, – медленно произнёс вице-адмирал Тюити Нагумо, следя за падающим в волны горящим самолётом. – Американских авианосцев здесь не три, а четыре. А то и все пять, – добавил он, – судя по числу машин. Значит, «Саратога» уже отремонтирована, и «Энтерпрайз» тоже прибыл на Тихий океан. Но самое неприятное – они прилетели с востока: оттуда, откуда мы их не ждали. Нас взяли в клещи. До этого момента всё шло по плану. Японский флот, вытеснив противника из района Соломоновых островов, всей своей мощь обрушился на Полинезию, продвигаясь к Фиджи и Самоа, на которых после поражения Британии обосновались американцы. Вектор японского наступления определился: отказавшись от крупномасштабной высадки в Австралии (как по чисто военным, так и по политическим соображениям), японцы сосредоточили внимание на островах Полинезии. Глубокий прорыв на этом направлении отсекал Гавайи от британских доминионов, при допустимом напряжении сил сулил ощутимые стратегические выгоды и должен был заставить американцев принять бой: потеря Полинезии резко ухудшала позиции США не только в южной, но и в центральной части Тихого океана и обнажала транспортные коммуникации у западного побережья Южной Америки. Высадка на всех без исключения островах не планировалась – островов этих было слишком много, – для господства в южных морях достаточно было овладеть ключевыми пунктами. Тылы Объединённого флота надёжно прикрывала авиация с Гуадалканала и Сан-Кристобаля; самолёты с девяти японских авианосцев планомерно выжигали американские аэродромы на атоллах, подавляя вражескую авиацию берегового базирования, а меланхоличные аборигены задумчиво смотрели в небо, гадая, что за железные птицы там дерутся, и как это скажется на вылове рыбы и на урожае кокосовых орехов. Сопротивление американцев было слабым. Спорадические и несогласованные налёты «балтиморских шлюх» без особого труда отражались японскими палубными истребителями: учтя германский опыт Исландской операции, японцы увеличили количество истребителей прикрытия (на лёгких авианосцах «Сёхо», «Дзуйхо» и «Рюдзё» базировались одни только «зеро»), и «фабрики вдов»[63], тщетно пытаясь прорваться к кораблям, падали в море, рассыпая по гребням волн горящие обломки.
Надводные корабли флота США не показывались, однако командующий авианосным ударным соединением не расслаблялся: он был уверен, что американский флот выйдет в море, и поэтому японские разведывательные гидросамолёты скрупулёзно прочесывали всё пространство к северу и северо-востоку от Соломоновых островов – появления вражеского флота ожидалось со стороны Гавайев. Так оно и вышло, хотя американские корабли были обнаружены не авиацией, а подводными лодками, завеса которых была заблаговременно развёрнута у островов Кирибати. Подводная лодка «И-19» капитана второго ранга Кинаси обнаружила три авианосца противника и атаковала один из них – «Уосп», на котором держал флаг адмирал Тернер. Из шести выпущенных торпед в цель попали три; торпедированный авианосец окутало огненно-дымное облако. Мало того, добычу нашли и ещё две торпеды лихого самурая: пройдя не менее пятидесяти кабельтовых, они достигли кораблей прикрытия авианосцев Спрюэнса – «Энтерпрайза» и «Йорктауна». Одна из торпед оторвала нос эсминцу «О’Брайен», вторая ударила в борт нового линейного корабля «Норт Каролина», флагмана американского флота. Эсминец пытался добраться до Самоа, но разломился на зыби и пошёл на дно, а линкор вернулся в Пирл-Харбор, вынудив вице-адмирала Спрюэнса перенести флаг на тяжёлый крейсер «Астория». Капитан Кинаси мог гордиться своей атакой – пять из шести его торпед поразили три вражеских корабля, причём затонул не только «О’Брайен», но и «Уосп». В момент атаки авианосец заправлял бензином свои самолёты, готовя их к вылету, – взрывы торпед буквально разорвали заполненные трубопроводы, заполненные горючим, на корабле вспыхнул пожар, который очень быстро вышел из-под контроля. Через шесть часов после атаки экипаж покинул гибнущий авианосец, а затем эсминец «Лэнсдаун» отправил на дно его пылающий остов.
Растерянность американцев помогла «И-19» благополучно уйти от преследования, а вторая японская субмарина – «И-15», не сумевшая атаковать, но наблюдавшая красочный спектакль из первого ряда, – сообщила адмиралу Нагумо о долгожданном обнаружении неприятельского флота. Ударные авиагруппы с обеих сторон взлетели одновременно – американцам уже было известно, где находится японский флот, и с палуб «Энтерпрайза» и «Йорктауна» поднялись сорок пять торпедоносцев «девастэйтор» и сорок пять пикирующих бомбардировщиков «доунтлесс» в сопровождении сорока пяти истребителей «уайлдкэт». Спрюэнс бросил в бой все свои силы – игра шла ва-банк. А навстречу американским самолётам летели японские – адмирал Нагумо послал в атаку сто шестьдесят торпедоносцев «кэйт», бомбардировщиков «вэл» и истребителей «зеро» с четырёх тяжёлых авианосцев. Общее число боевых машин у японцев достигало шестисот, однако часть ударных самолётов с «Хирю», «Сорю», Акаги» и «Кага», а также авиагруппы с «Дзуйкаку» и «Сёкаку» продолжали утюжить островные аэродромы, добивая остатки американской авиации берегового базирования, и ждать их возвращения было нельзя. Конечно, подавляющий численный перевес – это залог победы, но Нагумо не сомневался, что для расправы с двумя американскими авианосцами ему хватит и тех сил, что он послал в атаку. Две ударные волны встретились в небе, на полпути между враждебными флотами, на удалении около ста пятидесяти миль. Встретились – и сцепились, яростно рубя друг друга очередями «кольт-браунингов» и трассами двадцатимиллиметровых снарядов. Американцы, пренебрежительно относившиеся к «азиатам», были неприятно удивлены: оказывается, японцы сумели создать истребитель, не только не уступающий американским машинам, но кое в чём их превосходящий. Вёрткий «зеро» в маневренном бою уверенно брал верх над «диким котом», грациозно заходя ему в хвост, – американским пилотам оставалось только уповать на защиту и живучесть своих истребителей, а также на сосредоточенный сноп огня, который выбрасывали пулемёты «уайлдкэта». Бой шёл на равных, и сбитые машины с обеих сторон густо падали в море, поднимая высокие фонтаны воды. Взаимно проредив друг друга, самолёты противников разминулись, следуя каждый к своей цели. В результате скоротечного боя строй и порядок следования эскадрилий были нарушены: «дивэстейторы» с «Энтерпрайза» и «Йорктауна» опередили остальные машины и появились над японским флотом, обогнав не только пикирующие бомбардировщики, но и «диких котов» прикрытия. Пилоты торпедоносцев горели желанием «надрать задницу этим джапам» и сходу пошли в атаку, презирая плотный зенитный огонь.
Лихая атака оказалась самоубийственной. «Девастэйторы» были встречены не менее чем пятидесятью японскими истребителями и стали для них лёгкой добычей. Под радостные крики с палуб японских кораблей «зеро» сбивали самолёт за самолётом, не давая им выйти в точку сброса торпед. Эскадрильи с «Энтерпрайза» – двадцать две машины – были выбиты начисто, авиагруппа «Йорктауна» потеряла четырнадцать торпедоносцев из шестнадцати. Двум «девастэйторам» удалось выйти на цель, но торпеда одного из них не отделилась от держателей, а торпеда второго самолёта то ли переломилась при ударе о воду, то ли прошла мимо, то ли попала в борт «Сорю», но не сработала. А в следующие несколько секунд оба торпедоносца разделили судьбу своих товарищей: один был подожженных истребителем, коршуном упавшим на него сверху, второй, изрешеченный зенитными автоматами, вспыхнул и развалился в воздухе. Адмирал Нагумо был доволен, но через пару минут картина боя резко изменилась: над японскими кораблями появились пикирующие бомбардировщики «доунтлесс». «Зеро», учинившие бойню торпедоносцам, работали «в партере», гоняясь за жмущимися к воде «девастейторами», и не успели набрать высоту для перехвата атакующих пикировщиков. Первым под удар попал «Рюдзё». Лёгкий авианосец почти полностью скрылся за стеной высоченных водяных всплесков и за чёрными султанами прямых попаданий. Бомбы рвали его палубу, и казалось, что корабль кричит от боли. Но мучения его были недолгими: через полчаса после начала атаки «Рюдзё» перевернулся, показав пробитое днище – красный сурик превратил пробоины в подобие окровавленных ран, – и затонул. Успех американских пикирующих бомбардировщиков не ограничился потоплением «Рюдзё». Прежде чем «доунтлессы» были подавлены целой стаей японских истребителей, пикировщики добились трёх попаданий тысячефунтовыми бомбами в «Хирю» и одного – в «Сорю». На обоих авианосцах вспыхнули пожары; адмирал Нагумо при виде этого зрелища с такой силой прикусил губу, что по его подбородку потекла струйка крови. Адмирал был в бешенстве, но тут, к счастью, пришло сообщение от ударной волны, атаковавшей американское соединение: «Оба авианосца противника горят». Счёт потерь сравнялся, и Нагумо со свистом выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Конечно, победа обошлась недёшево, подумал адмирал, но истинный самурай готов платить цену победы. Он повернулся к своему начальнику штаба и вдруг услышал его прерывающийся голос: – Господин адмирал, снова «дивэстейторы». А это значит…
* * *
Вице-адмиралу Тюити Нагумо впору было вознести благодарственную молитву богине Аматерасу Амиками за то, что она надоумила его разделить авианосное соединение подивизионно. Девять японских авианосцев образовали три оперативные группы, в состав каждой их которых входили два тяжёлых и одни лёгкий авианосец, быстроходный линкор, два тяжёлых крейсера и два дивизиона эсминцев во главе с лёгким крейсером-лидером. Все три дивизии держали между собой дистанцию около двадцати миль, и эта предосторожность оказалась спасительной: американские самолёты не накрыли разом все корабли Нагумо. Под удар авиагрупп с «Энтерпрайза» и «Йорктауна» попала 2-я дивизия авианосцев, а волна самолётов с «Лексингтона» и «Саратоги» атаковала 1-ю дивизию – «Сёкаку» и «Дзуйкаку» повезло остаться незамеченными.[64] Корабли 1-й дивизии оказались менее везучими. Флагманский «Акаги» получил два попадания тысячефунтовыми бомбами в носовую часть, над которой тут же взметнулся полог гудящего пламени; Нагумо едва удержался на ногах, опёршись на руку Гэнды. – Может быть, вам стоит перенести флаг на линкор «Харуна»? – тихо осведомился начальника штаба. – Находится далее на «Акаги» небезопасно… – Нет, – адмирал решительно отвёл его руку. – Я останусь здесь: я верю, что мои матросы справятся с огнём. А если нет – что ж, тогда я погибну вместе со своим кораблём, как и подобает самураю! Капитан первого ранга промолчал. У него был свой взгляд на самурайские принципы и на необходимость ритуального самопожертвования, но спорить с командующим он не стал. И как ни странно, команда «Акаги» сумела локализовать пожар – возможно, нахождение Нагумо на борту горящего авианосца воодушевило экипаж. Дымящийся «Акаги» увалился под ветер, ведя яростный огонь из всех зенитных стволов. Положение «Кага» было куда серьёзнее: кроме трёх бомб, авианосец получил две торпеды и загорелся от носа до кормы. Защита топливных цистерн на японских авианосцах была слабой – цистерны и топливопроводы разрушались при взрывах бомб и торпед, рождая пожары, пожиравшие корабельные внутренности. Через четыре часа, когда дальнейшая борьба за живучесть была признана безнадёжной, команда покинула «Кага». Эскадренные миноносцы подбирали людей, осторожно двигаясь среди плавающих обломков и человечьих голов, и в это время гладкую поверхность океана разрезал пенистый след от торпеды. Американская подводная лодка «Нотилэс» вышла в атаку и даже добилась попадания, однако её выстрел оказался холостым – торпеда ударила в борт «Кага», но не взорвалась. Зарядное отделение отломилось и утонуло, а корпус торпеды всплыл чудовищной рыбой. Находившиеся в воде японские моряки зло колотили по нему кулаками, мстя за пережитый испуг; эсминцы провели активный поиск, кончившийся ничем – субмарина вовремя унесла винты. Пока 1-я и 2-я дивизии соединения Нагумо несли тяжёлые потери, контр-адмирал Ямагути, командующий 3-й дивизией, не терял зря времени. «Зеро» с «Дзуйкаку», «Сёкаку» и «Сёхо» подоспели к месту боя и рассеяли американские самолёты, спасая израненные японские корабли. А затем с палуб «журавлей» поднялась ударная волна – свыше ста машин – для атаки восточного соединения противника, наконец-то обнаруженного гидросамолётом с крейсера «Тонэ». Японцы жаждали реванша…
Первыми на цель вышли пикировщики «вэл». Поддержанные истребителями «зеро», они прорвались сквозь воздушный патруль и зенитный огонь и всадили три 250-кг бомбы в «Саратогу» и четыре – в «Лексингтон». «Леди Сара» избежала фатальных повреждений, и спасительная темнота тропической ночи укрыла её от беспощадных глаз японской авиации, но судьба «Леди Лекс» была более суровой – вслед за пикирующими бомбардировщиками над мачтами кораблей адмирала Флетчера появились торпедоносцы «кейт», подарившие ей три торпеды. К вечеру «Лексингтон», измочаленный затяжными взрывами, был оставлен экипажем и уже в темноте добит кораблями охранения. Северное соединение адмирала Спрюэнса к этому времени тоже было разгромлено. «Энтерпрайз» получил три бомбовых попадания, однако превосходно поставленная служба живучести спасла его от гибели – авианосец, зализывая раны, добрался до Пирл-Харбора. «Йорктаун» был поражён четырьмя авиабомбами и потерял ход, а затем в него попали две торпеды, сброшенные «кейтами». Корабль долго горел, но упорно держался на плаву, хотя и был покинут экипажем. Затонул он только к утру, причём складывалось впечатление, что избитый авианосец, устав бороться за жизнь, нырнул в пучину по своему собственному желанию.
…Бой восточнее Соломоновых островов был объявлен японцами победой имперского оружия. Строго говоря, результат столкновения двух флотов, которого так жаждал адмирал Ямамото, был ничейным. Потопив три американских авианосца – «Уосп», «Лексингтон» и «Йорктаун», – японцы потеряли два тяжёлых авианосца («Акаги» и «Сорю» удалось отстоять, но выгоревшие корпуса «Хирю» и Кага» были затоплены кораблями эскорта) и два лёгких (уже по окончании операции лёгкий авианосец «Сёхо» был торпедирован подводной лодкой «Силайон» и затонул у атолла Трук); примерно равными были и потери пилотов. Но соотношение сил на Тихом океане осталось в пользу империи Ямато, сохранившей на театре пять авианосцев против двух американских. А прямым следствием этого боя стало начало затяжной «полинезийской мясорубки», в ходе которой среди Множества Островов сшибались отдельные корабли, соединения и целые эскадры противоборствующих сторон, отбиравших друг у друга жалкие кочки суши, затерянные в океанских просторах. Американские аналитики пришли к выводу, что такое противостояние Япония сможет выдержать не больше года, а потом неминуемо выдохнется. Их заключение, подтверждённое длинными колонками цифр и анализом экономических потенциалов сторон, было бы справедливым, если бы – если бы Страна Восходящего солнца сражалась с Америкой один на один, без помощи кайзеррейха и Народной России.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. НЕ ВАЛЯЙ ДУРАКА, АМЕРИКА!
…Волны, лохматые сизые волны, сердито шипя, лезли на борта, забирались на палубы, растекались-разбегались, распадясь мириадами солёных капель, тут же застывавших на холодном ветру матовым льдом на леерах, трапах, на броне орудийных башен. Жестокий шторм, прилетевший из высоких широт, трепал корабли флота Народной России, шедшие к Алеутским островам. Непогода свирепела, гривастые валы раскачивали крейсера и эсминцы. Тридцатипятитысячетонные громады линейного крейсера «Бородино» и авианосца «Рюрик», раз за разом стряхивавшего с полётной палубы каскады вспененной воды, казались утлыми рыбацкими карбасами, с которыми океан играл-забавлялся; лёгкие «воеводы» и «адмиралы» зарывались в волны по клюзы, отплёвываясь бурлящими потоками, а на эсминцы страшно было смотреть – а вдруг они уже не вынырнут из очередного провала между исполинскими водяными горами? И всё-таки корабли шли, с каждым часом приближаясь к Алеутской гряде.
К началу сорок первого на Дальнем Востоке Россия располагала линейным крейсером «Бородино», лёгкими крейсерами «Адмирал Макаров» и «Адмирал Лазарев», двенадцатью эсминцами, шесть из которых были старыми «новиками», и полусотней подводных лодок, в том числе двумя десятками «эсок»; береговая авиация Тихоокеанского флота насчитывала до пятисот самолётов всех типов. Сил этих для ведения активных боевых действий против сильного противника было явно недостаточно, и после высадки тевтонов на Британские острова и завершения операций в европейских водах русское морское командование начало переброску боевых кораблей с Севера, Балтики и Чёрного моря на Дальневосточный театр через Суэцкий канал, по обоим берегам которого стояли советские танки. В мае сорок первого во Владивосток прибыли авианосец «Рюрик» – его присутствие в Атлантике стало уже ненужным, – линкор «Леонид Красин» (бывший «Резолюшн»), лёгкие крейсера «Адмирал Эссен», «Емельян Пугачёв», «Степан Разин», четырнадцать эскадренных миноносцев типов «Б» и «Р» и около двадцати подводных лодок типов «С», «Л» и «К»; на заводе в Комсомольске строились крейсера «Александр Суворов» и «Михаил Кутузов», эсминцы и подлодки. Это было уже кое-что, и русский флот нацелился на Алеутские острова, откуда его лодки могли воздействовать на транспортную артерию между Гавайями и Соединёнными Штатами и на коммуникации у западного побережья Северной Америки. Вторжение на Аляску пока не планировалось – оно было сопряжено со слишком большими трудностями, – но рассматривалась и такая перспектива: несмотря на скверные погодные условия этого района, Алеутские острова являли собой плацдарм для наступления на североамериканский континент. И в июне сорок первого года, когда началось сражение в Полинезии, флот вышел в море. …Корабли натужно скрипели на волнах. Жёлтый свет подволочных ламп плясал на измученных лицах людей – если большинство народофлотцев из экипажей достаточно уже «оморячились», то морским пехотинцам десантной бригады приходилось туго. Зелёные от морской болезни, они уже были согласны на всё: и на скользкие камни под ногами, и на кинжальный пулемётный огонь, и на минные поля, лишь бы прекратилась эта вынимающая душу болтанка. Главстаршина Евсей Донатыч, боцман «Бородино», похожий сложением на матёрого моржа, ненароком затесавшегося в лабиринты корабельных коридоров, приподнимал дух вусмерть укачанного личного состава вдумчивой беседой, представлявшей собой странную смесь политинформации, проповеди и разговора «за жизнь», густо пересыпанную морскими байками-прибаутками и солёным словцом. Старый моряк знал, что вернейшее средство от морской болезни – это работа, а коли её нет, отвлечься от спазм в желудке хорошо помогает трёп, но не простой, а со смыслом. Мясистый красный нос боцмана, за который Донатыч получил прозвище «Фонарь флота», безошибочно чуял, где градус уныния «салаг» достигал критической отметки, и главстаршина тут же принимал меры – во избежание, как он сам говорил. Вот и сейчас он сидел в курилке подле обреза, в котором экзотическими рыбками плавали папиросные окурки, попыхивал короткой трубкой и зорко следил за выражением лиц благодарных слушателей. – Самураи – оно, конечно, народ драчливый. Чуть что не так, тут же за ножики свои хватаются. И вояки они хорошие, этого у них не отнять – видел я пацаном, какими пришли во Владик в четвёртом годе наши крейсера после боя в Корейском проливе, живого места на них не было. И счёты у нас с японцами старые, не зря мы с ними то и дело цапались. Но вот только враг у нас сейчас другой – американцы. – А что они, – спросил кто-то, – хуже японцев, или как? – Да не то чтобы хуже, но... – боцман замолчал, подбирая слова, чтобы яснее выразить свою мысль. – Американцы – народ лихой, и работать умеют, и драться. И бандитствовать тоже – в двадцатых в Охотском да Беринговом море спасу не было от их браконьеров, мне на «Стерегущем» даже топить доводилось ихние промысловые шхуны: отстреливались, однако. Но главное – до денег они люто жадные, за копейку мать родную с потрохами продать могут. Когда открывались у нас американские лавочки, наблюдал я всё это очень даже натурально. И такой вот манер они в мировом масштабе учинить норовят, факт: чтоб, значит, всяк на их выгоду работал. Оплот капитала, йоптыть… Так что воевать с ними придётся до полной и окончательной победы, ежели мы хотим сами на своей земле хозяевами быть и жить своим укладом. А острова эти Алеутские – это наши земли, русские, открытые ещё двести лет назад мореплавателем Чириковым, так что мы, почитай, своё возвращать направляемся. Ясен вам теперь текущий момент? Похожие разговоры велись и среди офицеров эскадры вторжения. Неизвестно, о чём думал вице-адмирал Ливитин, командующий соединением, державший флаг на «Бородино», или капитан первого ранга Николай Кузнецов, командир «Рюрика», но молодые лейтенанты живо обменивались мыслями о противнике, с которым предстояло иметь дело. – Странно, – задумчиво проговорил командир зенитной батареи крейсера «Емельян Пугачёв» капитан-лейтенант Глеб Асафьев, грея озябшие руки над кружкой чая, истекавшей ароматным паром. – Что именно? – поинтересовался каплей Анатолий Серов, минный офицер крейсера. – Война странная. Мы с немцами дрались насмерть в Первую Мировую, и с японцами тоже воевали, а теперь они наши союзники. А вот с американцами воевать не приходилось. У них бы нам поучиться не грех, я так думаю, – деловой народ, хваткий. И помогали они нам во многом. – Это точно, – минёр усмехнулся, – хваткости у них хоть отбавляй. С немцами всё просто – они те же псы-рыцари, только пересевшие с коней на танки, а самураи – эти петухи драчливые, на всю Азию замахнувшиеся. Это, Глеб, противник привычный и понятный, и, надо думать, доведётся нам ещё померяться силами с теми, и с этими. А что касается янки… Знаешь, я рос в детдоме, много было в России сирот после гражданской. И был у нас там такой случай, – Серов отхлебнул чая и продолжал: – Появился среди воспитанников этакий жучок-паучок, сладенький да гладенький. Хитёр был жук: давал голодным шкетам осьмушку хлеба, а вернуть требовал четвертинку. Такой вот мальчик-процентщик выискался… – И что, соглашались? – Соглашались – есть-то хотелось, голод не тётка. И очень скоро паучок этот опутал долгами всю нашу школу – все ему должны оказались. И неизвестно, чем бы дело кончилось, если б не бунт: набили ему морду от души, а потом он пропал куда-то.[65] – И к чему ты мне это поведал? – А к тому, что такую же политику проводят и Соединённые Штаты Америки. Они помогали нам не от широты душевной, а с дальним прицелом: они тихо, незаметно, вежливо, но настырно опутывают весь мир долгами, чтобы потом сидеть и попукивать безмятежно. Собирают деньги, и могут себе позволить и покупать на них лучшие учёные умы планеты, и строить армады кораблей и самолётов, и хорошо платить своим солдатам и рабочим, чтобы тебе трудились добросовестно и не чирикали не по существу. А все остальные – они для них данники, обречённые трудиться во имя дальнейшего процветания США, такая вот картина вырисовывается. И не нравится мне эта картина, хоть убей, и потому придётся нам бить морду американцам, по-другому никак. – Ты, Анатолий-книгочей, – зенитчик покачал головой, – прямо философ. Тебе бы в Главпуре сидеть, идейно-воспитательной работой заниматься. – Нет, брат, я уж лучше останусь здесь, при своих торпедных аппаратах. Тут от меня больше будет пользы – так мне кажется.
* * *
Острова Атту и Кыска встретили эскадру туманами. Сопротивления десанту не было: гарнизонов на островах не имелось, и морские пехотинцы высадились без помех. Разведка предупредила адмирала Нимица относительно намерений русских, однако командующий Тихоокеанским флотом США не смог выделить сил для эффективного противодействия – его флот ещё приходил в себя после побоища у Соломоновых островов, латал дыры в бортах и хоронил убитых. В июне 1941 года на Алеутских островах находились два американских тяжёлых и три легких крейсера, одиннадцать эсминцев, шесть старых подводных лодок, несколько катеров береговой охраны, вспомогательных корабли и двадцать гидросамолётов «каталина». Авиация в этом районе насчитывала около ста истребителей, дюжину тяжелых бомбардировщиков Б-17 и около тридцати средних бомбардировщиков Б-26, собранных на базах южной Аляски. Высадка осуществлялась по исландскому сценарию – с боевых кораблей. «Бородино» обеспечил захват Атту, крейсера «Степан Разин» и «Адмирал Лазарев» – Кыска, «Адмирал Эссен» и «Емельян Пугачёв» – острова Адак. Линкор «Леонид Красин» и крейсер «Адмирал Макаров» составляли резерв на случай, если американские линейные корабли с Гавайев всё-таки выйдут в море, но эта вероятность так и осталась гипотетической: наличие в составе эскадры вторжения русского авианосца с семидесятью двумя боевыми самолётами удержало американцев от опрометчивых телодвижений. Тринадцатого июня 1941 года «сапсаны» с «Рюрика» нанесли удар по Датч-Харбору. Патрульная «каталина» обнаружила русское соединение на подходе, но потеряла контакт и не вызвала бомбардировщики; вторая «каталина», появившаяся над кораблями адмирала Ливитина, была сбита «кречетами» прикрытия. Выйдя в заданную точку, «Рюрик» поднял в воздух шестнадцать бомбардировщиков-торпедоносцев и шестнадцать истребителей. Погода была плохой, но над целью – над островом Уналашка – она оказалась почти идеальной. Русская атака была внезапной. В гавани находились плавучая база гидросамолётов, подводная лодка, четыре сторожевых катера и два войсковых транспорта. И сытыми гусями безмятежно качались на лёгкой волне восемь «каталин» – вкусная добыча для русских «хищных птиц». Бомбы сыпались на гавань в течение двадцати минут. Были потоплены транспорт и катер, основательно разрушены береговые сооружения (сгорели четыре нефтяные цистерны). Пылающая авиаматка выбросилась на берег, на воде были сожжены шесть «каталин», а подводная лодка «Кашалот», уклоняясь от атаки, налетела на камни и распорола себе днище.
На отходе один из пилотов сообщил, что видит в соседней бухте несколько боевых кораблей, и последовала атака второй волны. На сей раз «сапсаны» несли торпеды – среди лётчиков «Рюрика» были ветераны «Варяга», топившие «Рейнджер» и знавшие своё дело. Торпедоносцы потопили лёгкий крейсер «Рэлей», прозванный «макаронной фабрикой» за свои четыре тонкие и высокие дымовые трубы, и эскадренный миноносец «Бэгли». Потери русских оказались ничтожными: один «сапсан» был сбит зенитным огнём, и два «кречета» разбились при посадке на авианосец – погода по-прежнему не баловала пилотов «Рюрика». Пока русские самолёты второй волны летели к Датч-Харбору, американцы наконец-то обнаружили авианосец противника. Сначала русские корабли заметил одинокий Б-26 и сбросил торпеду так близко от «Рюрика», что она пролетела над авианосцем и упала в воду с другого борта. Пилот ушёл от зенитного огня, но его самолет разбился во время возвращения на аэродром. Затем на «Рюрик» наткнулись несколько В-17, однако их бомбы, сброшенные с горизонтального полёта, не причинили авианосцу никакого вреда. Один бомбардировщик был сбит, из десяти человек экипажа спасся только один, который попал в плен. Последнюю атаку провели несколько В-26, вооруженных торпедами, но попаданий они не добились. Над морем висела мглистая дымка, одинаковая мешавшая и лётчикам, и зенитчикам – действия авиации над Алеутскими островами очень сильно зависели от погоды, которая по большей части была практически нелётной. Вице-адмирал Ливитин имел все основания быть довольным: операция шла по плану. Десанты овладели всеми намеченными пунктами высадки, оставалось только надёжно в них закрепиться. И в середине июня с Камчатки под прикрытием крейсера «Адмирал Макаров» и шести эскадренных миноносцев к Алеутским островам вышел конвой из десяти транспортов со вторым эшелоном вторжения, артиллерией, техникой и оборудованием для создания на захваченных островах взлётно-посадочных полос.
* * *
Приказ адмирала Нимица «воспрепятствовать доставке противником подкреплений на Алеутские острова, задействовав надводные корабли» не вызвало у вице-адмирала Кинкейда бурю положительных эмоций. Он понимал, что будь такая возможность, Нимиц передал бы командованию Северного района авианосец, пяток крейсеров, дюжину эсминцев и в придачу пару линкоров, и что русским нельзя дать закрепиться: выковырнуть их после этого с Атту, Кыски и Адака будет стоить большой крови. Однако попытка перехвата конвоя противника немногочисленными крейсерами напоминала недавний бой в Яванском море и предполагала такой же исход – с той только разницей, что вода в Яванском море теплее, чем в Беринговом: можно дольше пробарахтаться, если, конечно, тебя не сожрут акулы. Тем не менее, приказ есть приказ, и его надо выполнять. Киикейд располагал всего двумя боеспособными крейсерами – лёгким «Ричмондом» и тяжёлым «Солт Лейк Сити» (в ходе последних налётов русской палубной авиации на рейде Кадьяка был повреждён старый лёгкий крейсер «Трентон», в Анкоридже – тяжёлый крейсер «Честер») и несколькими эсминцами. На первый взгляд, эти силы были ничтожными по сравнению с мощью русской эскадры, но кое-какие шансы на успех у американцев всё-таки имелись. Русский линкор «Красин», по данным разведки, остался в базе: русское командование не видело для него достойного противника и не хотело рисковать таким ценным кораблём, подставляя его под удар подводных лодок и бомбардировщиков. Авианосное соединение в составе «Рюрика», «Бородино», трёх лёгких крейсеров и восьми эсминцев работало по базам на Аляске, пытаясь нейтрализовать американскую авиацию. Русские самолёты были очень заняты, и к тому же авиагруппа «Рюрика» несла ощутимые потери: аэродромы на материке прикрывались американскими истребителями, а сложные метеоусловия вызывали высокую аварийность. В итоге выходило, что для прикрытия конвоя русские смогут выделить от силы один-два лёгких крейсера и эсминцы, бой с которыми был бы для спешно сформированного оперативного соединения контр-адмирала Макморриса, поднявшего флаг на лёгком крейсере «Ричмонд», боем на равных (и даже с перевесом в пользу американцев). Над Алеутскими и Командорскими островами сновали «каталины», обеспечивая Кинкейда разведывательной информацией, а в артиллерийском бою адмирал рассчитывал на радары, которыми были оснащены все его корабли – по имевшимся данным, у русских радиолокаторы были только на «Рюрике» (подарок его величества кайзера) да на «Красине» (на бывшем английском линкоре «Резолюшн»).
Тяжёлый крейсер «Солт Лейк Сити», «выросший» из английского «Хаукинса», являя собой воплощение «антирейдерской» концепции. Считалось, что на дальних дистанциях он сможет эффективно поражать лёгкие крейсера противника восьмидюймовой артиллерией, находясь в относительной безопасности от воздействия их шестидюймовых орудий. И теперь эту умозрительную концепцию предстояло проверить в бою.
* * *
...На рассвете 20 июня 1941 года оперативная группа контр-адмирала Макморриса в составе лёгкого крейсера «Ричмонд», тяжёлого крейсера «Солт Лейк Сити» и четырёх эсминцев находилась в ста восьмидесяти милях к западу от острова Атту и в ста милях к югу от ближайшего из Командорских островов, идя в кильватерном строю пятнадцатиузловым ходом. Вскоре после рассвета радары головного американского эсминца и флагманского крейсера «Ричмонд» обнаружили прямо по курсу на дистанции десяти миль несколько целей, а затем в оптике прорисовались силуэты русского лёгкого крейсера типа «адмирал» и трёх эсминцев, за которыми смутно различались несколько транспортов. Это был долгожданный конвой, и Макморрис, развернувшись, открыл по обнаруженному противнику огонь всем бортом. Ситуация благоприятствовал американцам: в воздухе не было ни одного самолета, а огневое превосходство «Ричмонда» и «Солт Лейк Сити» над «Адмиралом Макаровым» было подавляющим – десять восьмидюймовых и семь шестидюймовых орудий против восьми 152-мм орудий русского крейсера (хотя для пушек «Ричмонда» расстояние было великовато). Американцы вели ураганный огонь и добились накрытия – несколько снарядов легли у самого борта «Макарова»; русские отвечали скупо, однако уже на пятой минуте боя снаряд с «адмирала» попал в правый верхний носовой каземат американского флагмана, пробил его тонкую противоосколочную броню и взорвался, искрошив в труху весь орудийный расчёт. «Ричмонд» задымил и отвернул, уходя из-под накрытия, но «Солт Лейк Сити» продолжал посылать залп за залпом, окатывая надстройки и палубу русского крейсера потоками воды. Было ясно, что «Адмиралу Макарову» долго не продержаться – первое же попадание могло стать для него роковым, – но в это время по северной части горизонта пробежала цепочка ярких вспышек, и в непосредственной близости от американского тяжелого крейсера упало не менее двух десятков шестидюймовых снарядов. Случилось то, что и должно было случиться: адмирал Ливитин, считая, что мощных четырнадцатидюймовых орудий «Бородино» вполне достаточно для прикрытия «Рюрика» от любого надводного противника, отправил крейсера «Емельян Пугачёв» и «Степан Разин» навстречу конвою, оставив при авианосном соединении «Адмирала Эссена» с эсминцами. И подкрепление прибыло вовремя, резко изменив ход боя. Теперь перевес был на стороне русских: двадцать четыре скорострельных орудия двух новейших крейсеров превосходили по огневой производительности десять восьмидюймовок «Солт Лейк Сити», а его броня была рассчитана только на противодействие пятидюймовым снарядам эсминцев. И выйти из боя Макморрис уже не мог: машины первого «вашингтонца» флота США выжимали от силы двадцать восемь узлов, тогда как «разбойники» легко давали тридцать два узла. И самое неприятное – артиллерийский огонь русских кораблей был очень точен, несмотря на плохую видимость, что наводило на мысль: у русских есть радары, и они умеют ими пользоваться. Этот сюрприз был неожиданным: американцы имели весьма смутное представление о том, что творится в Народной России. В США бытовало мнение, что в России царит принцип «серого стада», выделяться из которого не рекомендуется, а раз так, о каких технических прорывах и достижениях может идти речь? Какой талант согласиться быть «таким, как все» и откажется от возможности стать богатым благодаря собственному уму? Это невозможно, значит, Народная Россия, провозгласившая «всеобщее равенство», обречена на техническое отставание во всех областях и вечно будет царством тупых пьяных мужиков с балалайками. Правда, ещё год назад эти «тупые русские мужики» быстро и умело потопили «Рейнджер», но сделали они это не благодаря своему воинскому умению или хорошей боевой технике – они подло, без объявления войны, атаковали мирный американский авианосец, не готовый к бою. Но теперь, встретившись у Командорских островов с русскими крейсерами, на которых стояли радары (и, похоже, русские, а не английские или германские), адмирал Макморрис вынужден был признаться (хотя бы самому себе), что русские мужики не такие уж и тупые. Однако для рефлексий времени не было: «разбойники» пристрелялись, и вскоре «Солт Лейк Сити» получил одно за другим три прямых попадания. Первый снаряд попал в самолёт, стоявший на катапульте, превратив его в пылающий костёр и порубив осколками с десяток матросов; загоревшийся «кингфишер» пришлось сбросить в море. Второй снаряд угодил в корму, повредив рулевую машину; угол перекладки руля ограничился десятью градусами, что снизило маневренность корабля. Третий снаряд разорвался на палубе, разрушив 127-мм зенитное орудие и вызвав пожар, который был вскоре потушен аварийной партией. Русские корабли быстро сокращали дистанцию, и «Солт Лейк Сити», энергично отстреливаясь из всех стволов, лёг на курс отхода, забыв о транспортах: продолжение боя не сулило американскому крейсеру ничего хорошего – тридцать два русских орудия засыпали его снарядами. Ответный огонь тяжёлого крейсера не приносил видимых результатов: американцам показалось, что на «Степане Разине» возник пожар, быстро погасший, но на самом деле за огонь пожара была принята вспышка залпа из кормовой башни русского крейсера.[66] Через пятнадцать минут после начала боя с «разбойниками» «вашингтонец» получил четвёртое попадание,оказавшееся самым тяжёлым. Шестидюймовый снаряд с «Пугачёва» проломил борт и вызвал затопление отсека гирокомпаса и кормового машинного отделения (вода в нём поднялась на метр с лишним). Появился крен на левый борт, хотя крейсер ещё мог держать высокую скорость. Однако вскоре затопление распространилось и на кормовое котельное отделение, и скорость «Солт Лейк Сити» упала до восемнадцати узлов. А затем произошло самое худшее: забортная вода попала в топливную систему и все котельные форсунки вышли из строя. Упало давление пара, встали турбины и генераторы, корабль остался без хода и электроэнергии. На мачте крейсера взвился сигнал «Скорость – ноль», причём флаг «Ноль» тут же был сорван очередным русским снарядом.
Положение стало критическим, и Макморрис, видевший всё это с борта «Ричмонда», отдал приказ эсминцу «Дэйл» прикрыть инвалида дымовой завесой, а эсминцам «Хенли», «Магфорду» и «Монагхану» атаковать русских торпедами. Эскадренные миноносцы бодро выполнили приказ и попали под перекрёстный огонь – угол между пеленгами на два отряда русских кораблей составлял почти девяносто градусов. Эсминцы подставили борта под огонь «Адмирала Макарова», и уже через три минуты «Магфорд» получил два попадания. 152-мм снаряды вскрыли его палубу; эсминец окутался жирным чёрным дымом горящего мазута. А затем навстречу американским эсминцам устремились советские – «Страшный», «Стойкий», «Разъярённый», «Разумный», «Бдительный», «Безупречный», – и атака янки захлебнулась. Торпеды сумел выпустить только «Хенли», но ни одна из них в цель не попала. «Солт Лейк Сити», превратившийся в «сидячую утку», продолжал вести яростный огонь, одновременно пытаясь запустить машины и дать ход. Попадания в него следовали одно за другим, носовые башни замолчали, на верхней палубе свирепствовал сильный пожар, но доблестный «вашингтонец» сражался до конца. И конец не заставил себя ждать: с дистанции в тридцать кабельтовых «Пугачёв» дал по неподвижной мишени пятиторпедный залп. Три торпеды попали в цель, «Солт Лейк Сити» перевернулся и ушёл на дно – минный офицер «Емельяна Пугачёва» капитан-лейтенант Анатолий Серов на деле доказал, что он находится именно там, где от него больше пользы: при своих торпедных аппаратах. «Ричмонду» повезло – густой дым горящего тяжёлого крейсера помог ему оторваться от погони; удалось уйти и трём эсминцам (повреждённый «Магфорд» был добит орудийным огнём «Разъярённого» и «Безупречного»). Повреждения и потери на русских кораблях были невелики: в «Степан Разин» попали два пятидюймовых снаряда с «Хенли» (один порвал антенну на грот-мачте, а другой взорвался в носовой надстройке, убив и ранив несколько человек), на «Пугачёве» снаряд с «Монагхана» взорвался на броне орудийной башни номер два, на «Макарове» осколки от близких падений снарядов «Солт Лейк Сити» посекли борта и надстройки, убив троих и ранив шестерых моряков. Скорострельные шестидюймовки взяли верх над более мощными восьмидюймовыми орудиями. Весь бой продолжался меньше часа, и ничьи самолёты так и не появились в небе над мачтами кораблей – небывалое событие для середины сорок первого года. «Это заноза в мёрзлой заднице Америки, – сказал адмирал Нимиц, узнав о том, что русские закрепились на Алеутских островах. – Жаль, что у нас нет хорошего пинцета, чтобы её выдрать: придётся подождать, пока наша промышленность его нам не сделает».
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ДВОЙНОЙ УДАР
…Средняя часть Панамского канала – озеро Гатун – красива и живописна. Озеро, причудливо изрезанное, усыпано множеством островков, покрытых шапками тропической зелени, сползающей к самой воде. Эти места помнят древних обитателей Мезоамерики и конкистадоров Васко де Бальбоа, первым из европейцев ступившего на тихоокеанский берег Панамского перешейка. Озеро и его острова безмятежно дремлют под шелест пролетающих над ними веков, равнодушно пропуская корабли, идущие из Атлантического океана в Тихий и обратно, и даже мировая война, накатывающаяся на американский континент и с востока, и с запада, не нарушила сонного покоя этих мест. Но Педро Лопесу, капитану задрипанного старого трампа «Мария де Картахена», древняя паровая машина которого астматическими своими вздохами наводила на грустные мысли о бренности бытия, было не до восхищения красотами природы. Во-первых, он уже проходил канал несчётное число раз, и вид его берегов давно ему приелся, а во-вторых (и это главное) – «Картахена» направлялась в Карибское море, что категорически не нравилось её капитану. Нет, против моря как такового он ничего не имел, и в другое время порадовался бы, что узкость канала скоро останется позади, но это в другое время – в мирное. А сегодня, когда это море кишит подводными лодками континенталов, капитан предпочёл бы стоять на приколе, а не направляться к берегам Флориды, дойти до которых не так-то просто. На мачте «Марии» развевается флаг нейтрального государства, но раджеры не особо обращают на это внимание. Любой германский или русский подводник, увидев в перископ тяжело гружёное судно (а что оно загружено под завязку, опытный морской глаз сразу определит – по осадке), идущее к берегам США, тут же его атакует. Одна торпеда – и всё, капитан Лопес со всей своей командой отправится на корм вечно голодным карибским акулам. Конечно, можно войти в состав конвоя, который формируется в Лимонской бухте, да только стальные акулы кайзеррейха и России опустошают и конвои, и ещё неизвестно, где больше шансов доплыть до порта назначения – в конвое или в одиночном плавании, уповая на то, что тебя не заметят. Впереди уже ясно различался шлюз Гатун – выход в Атлантику. В последнее время на стенках шлюзов полно солдат-гринго, которые в каждом латиноамериканце видят шпиона и диверсанта, и прохождение шлюза зачастую оборачивается полным досмотром и допросами, а то и арестами «подозрительных». Впрочем, капитан Педро Лопес даже хотел бы, чтобы его временно арестовали (без последствий, ясное дело) – пусть дальше эту старую лоханку ведёт первый помощник, большой любитель американского виски и американских шлюх, коих он надеется найти во Флориде, а капитан Лопес пересидит где-нибудь в безопасном помещении, пусть даже и с решётками на окнах. Хорошо бы, вот только вряд ли Господь всемогущий ниспошлёт этакую благодать на седую капитанскую голову… Но «Мария де Картахена» не направилась прямиком к тяжёлым воротам, запиравшим вход в шлюзовую камеру. Капитан Лопес получил строгий приказ подождать и отойти от фарватера – над шлюзом горой возвышалась серая громада американского линкора, грозно щетинившегося стволами орудий. Можно расслабиться, подумал старый моряк – пока этакая махина минует все три камеры, пройдёт немало времени. …Новейший линкор флота Соединённых Штатов «Вашингтон» под командованием кэптена Ховарда Бенсона спешил пройти канал. На Тихом океане становилось всё горячее, и командир линкора был согласен с адмиралом Нимицем, сказавшим «Любой американский военный корабль, находящийся не на Тихом океане, находится не там, где нужно».
Кэптен Бенсон наблюдал с мостика за суетой на стенках шлюза, за швартовными локомотивами, трудолюбивыми муравьями тянущими по камере грузную тушу линкора, и прикидывал, через сколько часов форштевень «Вашингтона» вспорет воду Панамской бухты по ту сторону перешейка, и что ему там прикажут: ждать прибытия авианосца «Хорнет» или следовать в Пирл-Харбор в одиночку. Занятый своими мыслями, Бенсон не сразу обратил внимание на еле слышный ноющий звук, доносящийся откуда-то с неба. Капитан Педро Лопес увидел самолёт – чёрный крестик на сияющем фоне неба – и следил за ним с интересом. Самолёт шёл на большой высоте, постепенно снижаясь, и был ещё далеко (милях в десяти, не меньше), но за ним появились и другие, и тогда Педро Лопес ощутил смутное беспокойство: во время войны прилетают не самые приятные гости. Похоже, на «Вашингтоне» решили точно так же. Истошно взвыла сирена – казалось, корабль закричал, то ли испугавшись, то ли испуская боевой клич, – зашевелились стволы пятидюймовых универсальных орудий, поспешно задираясь вверх. Но было уже поздно: от переднего самолёта, укрупнившегося и уже хорошо различимого, отделилась тёмная точка с искрящимся хвостом – привязанный к ней крошечный язычок пламени был виден даже при ярком свете дня. Тёмная точка быстро снижалась, нацеливаясь прямо на шлюз, и капитан «Марии» затаил дыхание, чуя нутром – сейчас что-то будет, тем более что точка эта была уже не одна – другие самолёты, следовавшие за первым, выплюнули точно такие же. Судорожно закашляли зенитные автоматы линкора, раскрашивая синее небо дымками разрывов, а потом перед воротами шлюза спокойная вода озера Гатун рванулась вверх белым столбом, и по ушам капитана Лопеса ударило грохотом мощного взрыва. Секунды почему-то стали очень длинными. Капитан «Марии» заворожено наблюдал, как разворачиваются в небе чёрные самолёты (их было уже не меньше десятка), как густеет рой тёмных точек, падающих на шлюз, и как разлетелся в буром вихре взрыва аккуратный служебный домик на разделительной бровке шлюза. А затем стальная гора линейного корабля обернулась вдруг клокочущим вулканом – рвануло так, что под ногами Лопеса вздрогнула видавшая виды палуба мостика. Над шлюзом до небес взметнулась чудовищная туча дыма, проглотившая всё: и огромный корабль, и все шесть камер шлюза Гатун, и окрестные берега. И падали с неба какие-то бесформенные обломки, с шипением плюхаясь в воду… – Veinte cuatro cajones de doce apostoles y cula de puta Maria![67] – потрясённо выдохнул Лопес, искренне радуясь, что его ветхое судно находится на достаточном удалении от этого огненно-дымного ада.
…Планирующая бомба «Блиц»[68], разогнанная реактивным двигателем и ускорением свободного падения, пробила броневую палубу «Вашингтона» и взорвалась в снарядном погребе второй башни главного калибра, вызвав детонацию сотен тонн боезапаса. Шлюз Гатун был разрушен полностью, и через выломанные ворота бурным потоком хлынула вода, обтекая разодранный корпус линкора, – уровень озера Гатун был на двадцать шесть метров выше уровня океана. Капитан Педро Лопес успел приткнуть свою «Марию де Картахену» к мелеющему берегу. Утерев пот, он возблагодарил Господа и кротко попросил у него прощения за свою невоздержанность на язык. Капитан Педро Лопес был доволен: вместо того, чтобы идти в Карибское море и ловить там бортом торпеды, он мог теперь этим же вечером направить стопы в ближайший посёлок и напиться там по-человечески, то есть до скотского состояния – carajo, пусть эти гринго сами решают свои проблемы! …Удар по шлюзам Панамского канала готовился в строжайшей тайне. Перебрав все варианты, германское командование решило использовать бомбардировщики «василиск» и планирующие бомбы «Блиц», предназначенные для разрушения крупных гидротехнических сооружений – дамб, мостов и плотин, – а доставить их должен был авианосец «Зейдлиц»: расчёты показали, что облегчённые двухмоторные «василиски» могут взлетать с его палубы. Правда, сесть обратно они уже не могли, но это и не планировалось – бомбардировщики должны были взлететь на расстоянии тысячи двухсот миль от Панамского канала, вне зоны патрулирования американских разведывательных самолётов с Антильских островов, нанести удар, а потом садиться на воду у берегов Суринама и Гайяны, где пилотов ждали подводные лодки, заранее развёрнутые в заданных квадратах. Операция попахивала авантюрой, но цель оправдывала средства – разрушение шлюзов делало невозможным переброску американских кораблей в Тихий океан. В конце июля 1941 года авианосец «Зейдлиц» вышел в Атлантику, неся на палубе шестнадцать «василисков». Его сопровождали линейный крейсер «Адмирал Шеер», четыре лёгких крейсера и шесть эсминцев; прикрытие с воздуха обеспечивали «беовульфы» «Графа Цеппелина». Соединение пересекло Южную Атлантику, у южноамериканского континента повернуло на север-запад и в ночь с первого на второе августа подняло ударную группу, тут же начав отход на восток и так и оставшись необнаруженным. Большую часть пути самолёты прошли над территорией Венесуэлы (её вооружённые силы почему-то не обратили внимания на факт нарушения самолётами воюющей державы воздушного пространства нейтральной страны – или сделали вид, что ничего не заметили) и появились над каналом внезапно. Успех превзошёл все ожидания. «С нами Бог! – проникновенно заявил кайзер, узнав, что взрыв линкора «Вашингтон», случайно оказавшегося в камере шлюза Гатун в момент атаки, на порядок увеличил масштаб разрушений (хотя военные эксперты утверждали, что шлюз был бы разрушен и без этого, на такое невероятное совпадение никто не рассчитывал). – Его десница направила бомбу – это воля рока!». И мнение Его Величество о «божьем промысле» только упрочилось, когда он узнал, что повреждены также шлюзы Мирафлорес и Педро Мигуэль (шлюз Гатун – основную цель – атаковали двенадцать машин, и ещё две пары «василисков» были посланы против двух других шлюзов), и что все лётчики спасены. Командование кайзермарине почтительно согласилось с монархом – зачем спорить, если все участники операции получили заслуженные награды?
* * *
Лейтенанта ВВС США Уильяма Картрайта разбудил не свет раннего утра, не лёгкий ветерок, налетавший из бухты Святого Георгия и путавшийся кустарнике, и не волосы лейтенанта медицинской службы Нэнси Логан, мягко щекотавшие ему щёку, – его разбудило смутное чувство тревоги, непонятно откуда взявшееся. Он открыл глаза, несколько секунд лежал неподвижно, глядя вверх, на шевелящуюся под ветром листву, и прислушиваясь к своим ощущениям, потом осторожно высвободил руку, на которой спала Нэнси (она сонно вздохнула, но не проснулась), приподнялся и сел на смятом плаще, заменявшем им постель. Вокруг было тихо. Солнце, оторвавшееся от горизонта, окрасило золотом вершину Маячного холма и уже потихоньку оттесняло утреннюю прохладу; по воде бежала мелкая рябь, загоняемая ветром в узкую щель пролива Ферри Рич, разделявшего острова Святого Георгия и Святого Давида, на котором размещались взлётно-посадочная полоса и строения авиабазы. Райский уголок, именуемый Бермудские острова, дышал миром и покоем, и в эту безмятежность лезвием ножа врезался сигнал тревоги. Картрайт вскочил на ноги и раздвинул кусты, чтобы видеть лётное поле, по которому уже мурашами бежали люди. – Билли? Что случилось? – проснувшаяся Нэнси, стоя на коленках, смотрела на него с беспокойством, придерживая на груди расстёгнутую блузку. – А, ничего особенного. Патрульный «либерейтор» засёк всплывшую субмарину или что-нибудь в этом роде, – преувеличенно бодро отозвался Уильям, прекрасно понимая, что из-за одиночной германской подводной лодки и даже крейсера общую тревогу поднимать не станут. – Жаль, но мне надо бежать. – Билли… В глазах девушки был страх – она ведь тоже всё понимала, – и Картрайт, неловко ткнувшись губами в её щёку, пробормотал «Не бойся, малышка, увидимся вечером», провёл ладонью по волосам лейтенанта Логан, выбрался из кустов и побежал к казармам лётного состава, искренне радуясь, что его эскадрилья не была дежурной, и что вчера они с Нэнси не ушли слишком далеко, благо треть острова Сент-Дэвид покрыта густым кустарником, самой природой предназначенным для того, чтобы укрывать от посторонних глаз влюблённые пары. Над аэродромом пронёсся двухмоторный «дрэгон» и ушёл в небо, с рёвом набирая высоту; за ним последовали два П-40, и лейтенант ощутил нарастающее беспокойство – для атаки подводной лодки истребители, как правило, не поднимают. «Что происходит, чёрт бы их побрал? – подумал он на бегу. – Только бы не напороться на кого-нибудь из начальства». Картрайту не повезло – первым, кого он увидел, подбежав к казармам, был полковник Мэтьюс, командир смешанного авиакрыла, базировавшегося на Бермуды. Полковник отдавал приказы и выглядел очень занятым, однако лейтенанта он заметил. – Ты где был, сукин сын? – рявкнул он. Не дожидаясь ответа (по встрёпанному виду молодого офицера и по следу страстного поцелуя на его шее старый вояка сразу определил, где был его подчиненный, и чем он занимался), он втянул ноздрями воздух, принюхиваясь, и бросил коротко: – Трезвый? Запихивай свою тощую блудливую задницу в самолёт, и если ты не собьёшь сегодня хотя бы пару немцев, лучше не попадайся мне на глаза – отдам под суд! – Есть, сэр! Уильям хотел было спросить, из-за чего такой тарарам, но поостерёгся: полковнику Мэтьюсу, когда он в таком состоянии, вопросов лучше не задавать. Что произошло, лейтенанту объяснил механик, переминавшийся с ноги на ногу возле его «лайтнинга». По его словам, минут двадцать назад локатор обнаружил множественные воздушные цели, приближавшиеся к островам с востока, и все самолёты получили приказ на взлёт: истребители – чтобы встретить врага, бомбардировщики – чтобы не сгореть на земле. Не дослушав, Картрайт кивнул и полез в кабину – механик знал свои обязанности, и самолёт был готов к вылету. Машины взлетали одна за другой, и лейтенант, набрав высоту и оставив позади бухту Касл-Харбор, не сразу отыскал в небе свою эскадрилью. – Девятый к бою готов! – доложил он, настроив рацию. – Понял, – услышал он ответ командира эскадрильи. – Держитесь, парни, сегодня нам будет весело. – Вот они! – раздалось в наушниках (Уильям узнал голос Зануды Эдди, долговязого пилота из Виргинии). – Господи, да их миллионы! Надо начинать бой! На остров шли самолёты, и их было много (не миллионы, конечно, но больше ста). И самолёты эти были германскими – лейтенант Картрайт узнал хищные силуэты истребителей «беовульф», изломанные крылья пикирующих бомбардировщиков «берсерк» и брюхастые очертания торпедоносцев «нибелунг». «Значит, к нам пожаловали авианосцы, – подумал он. – Впрочем, кто бы сомневался – немецким самолётам здесь неоткуда больше взяться».
А потом все посторонние мысли ушли, и лейтенант Уильям Картрайт, уже привычно ощущая «лайтнинг» продолжением своего тела, начал боевой разворот.
* * *
В августе 1941 германское морское командование, воодушевлённое успехом рейда на Панамский канал, решило нанести Америке ещё один удар – вопрос был только в том, где его наносить. Очень соблазнительной выглядела перспектива налёта на верфи Ньюпорт-Ньюса и Норфолк – на главную базу Атлантического флота США, – и Редер, командующий кайзермарине, склонен был осуществить эту операцию. Однако Лютьенс, командующий Хохзеефлотте, несмотря на присущий ему авантюризм, неожиданно выступил против. Да, говорил он, на моих шести тяжёлых авианосцах (повреждённый «Блюхер» закончил ремонт, а трофейные британские «Формидебл», «Индомитебл» и «Викториес», переименованные в «Дерфлингер», «Гинденбург» и «Фон дер Танн», укомплектовали германскими командами и авиагруппами) четыреста самолётов, но на американских базах атлантического побережья этих самолётов тысячи. Да, цель важная, но она и защищена соответственно – ударную волну встретят истребители и огонь множества зенитных батарей. Да, американский флот, имея всего три авианосца («Хорнет» и только что законченные постройкой «Эссекс» и «Индепенденс»), не сможет оказать серьёзное сопротивление, но германское авианосное соединение даже на отходе долгие часы будет находиться в пределах досягаемости тяжёлых и средних бомбардировщиков, не говоря уже о том, что на рубеже атаки оно наверняка будет атаковано торпедоносцами и пикировщиками – шансов на то, что целая армада сможет приблизиться к берегам Соединённых Штатов хотя бы на триста миль и останется при этом необнаруженной, практически нет. Успешный удар по шлюзам Панамского канала ещё ни о чём не говорит, доказывал Лютьенс, этот успех во многом стал следствием счастливого стечения обстоятельств – нет никаких оснований делать выводы об общей слабости и неорганизованности американцев и надеяться, что везение повторится ещё раз. Чрезмерным оптимистам, закончил он ядовито, невредно вспомнить, чем закончился в сороковом году рейд англичан на Вильгельмсхафен. Поначалу Редер воспринял возражения Лютьенса в штыки (дошло даже до упрёков в трусости), но затем, взвесив все «за» и «против», гросс-адмирал вынужден был согласиться с его мнением – прямая атака восточного побережья США была чревата для Хозхзеефлотте очень серьёзными потерями ценнейших кораблей и обученных пилотов, и это при заведомо скромных её результатах: вряд ли двести палубных бомбардировщиков за один налёт смогут до основания разрушить крупнейший центр американского судостроения. Окончательно же Редера, горевшего желанием доказать кайзеру, что флот стоит затраченных на него средств, успокоило предложение Лютьенса атаковать Бермудские острова – последний бастион США в Северной Атлантике. Эта идея была куда более разумной и реально осуществимой. На Бермудских островах базировалось не более ста американских самолётов, включая патрульные бомбардировщики «либерейтор» и «хадсон» и летающие лодки «каталина»: мощной палубной авиации немцев американцы могли противопоставить эскадрилью торпедоносцев «авенджер», три десятка истребителей и пару дюжин «мародёров», «дрэгонов» и «митчеллов». Острова обороняла бригада морской пехоты, береговая артиллерия насчитывала около трёх десятков орудий среднего калибра и до сорока зениток; в бухте Грейт Саунд стояли два эсминца, несколько сторожевых катеров и два транспорта последнего конвоя, прорвавшегося к островам, – силы явно несоизмеримые. Вмешательство американского флота считалось маловероятным, но на всякий случай у побережья США были развёрнуты двенадцать германских и четыре русские подводные лодки: тактика, применённая ещё Шеером против Гранд Флита. Противодействие высадке могла оказать дальняя авиация с материка, однако с приемлемой степенью риска считалось, что палубные истребители смогут прикрыть надводные корабли, тем более что авианосцы не должны были приближаться к островам – им следовало находиться примерно в ста двадцати-ста пятидесяти милях к востоку. Захват Бермуд был стратегически выгоден – патрульные самолёты, базирующиеся на острова, попортили немало крови подводникам континенталов, – и девятого августа 1941 года Хохзеефлотте вышел в океан. К островам шли шесть авианосцев, шесть линкоров, два десятка крейсеров и около сорока эсминцев; на боевые корабли погрузили шесть тысяч солдат с лёгким вооружением, и ещё восемь тысяч солдат с артиллерией – второй эшелон десанта – находились на быстроходных транспортах, следовавших за ударным соединением. Подавляющий численный перевес – это самый надёжный способ одержать победу. На рассвете тринадцатого августа авианосцы Хохзеефлотте приблизились к Бермудам на двести миль и подняли ударную волну в составе сорока восьми «берсерков», сорока семи «нибелунгов» и ста десяти истребителей, имевшую целью уничтожить авиацию противника и разрушить узлы обороны. Всё шло по плану, и даже одинокий «хадсон», оказавшийся на пути Хохзеефлотте, был сбит заранее поднятым в воздух «беовульфами» ещё до того, как он заметил германские авианосцы.
* * *
Бой над Бермудскими островами был яростным, но недолгим. Немногочисленные американские истребители частью были сбиты, частью, расстреляв боезапас, вернулись на свой аэродром – только для того, чтобы сгореть на лётном поле под бомбами германских пикировщиков. Возвращавшийся с патрулирования «либерейтор» неожиданно обнаружил к востоку от островов германские авианосцы и успел сообщить об этом по радио, прежде чем пылающим костром рухнуть в Атлантику. Однако атаковать немецкие корабли американцам было практически нечем – значительная часть ударных самолётов смешанного авиакрыла взлетела с пустыми оружейными подвесками, лишь бы не сидеть беспомощно на земле. Тем не менее, боеспособные «мародёры» и «авенджеры» ринулись в отчаянную (и безнадёжную) атаку на Хохзеефлотте и даже добились успеха: подбитый торпедоносец врезался в корму авианосца «Блюхер», разрушив оконечность и вызвав пожар. Повреждённый «Блюхер» под эскортом эсминцев покинул поле боя, но на следующий день американская подводная лодка «Трешер» добилась в него торпедного попадания, и невезучий авианосец, совсем недавно зализавший рану от торпеды с английской субмарины, с трудом доковылял до Скапа-Флоу. Подавив сопротивление береговой авиации, немцы прошлись по островам железным гребнем, добив на земле американские самолёты, не успевшие взлететь или вынужденные сесть – смешанное авиакрыло было разгромлено полностью; корабли, не успевшие покинуть рейд Гамильтона, отправились на дно. А после полудня к Бермудам подошли германские крейсера и старательно проутюжили берег тяжёлыми снарядами. После этого высадка уже не представляла никакой сложности – десантники кайзера проворно расползались по островам, гася последние очаги сопротивления. Лейтенант Уильям Картрайт не выполнил своего обещания, данного Нэнси, – он не смог с ней встретиться вечером. Истребитель Картрайта был сбит, и лётчик не выпрыгнул с парашютом – он был убит в кабине своего самолёта. Но и девушка не смогла бы придти на свидание – лейтенант медицинской службы Нэнси Логан погибла под развалинами здания госпиталя, разрушенного прямым попаданием пятнадцатидюймового снаряда с линейного крейсера «Адмирал Хиппер». Да и уединиться влюблёнными было уже негде – тевтонские гренадёры прочёсывали кусты, вылавливая последних защитников Бермудских островов. Неожиданно быстрой была реакция американской авиации берегового базирования с материка – первые Б-25 появились над Бермудами в этот же день, а уже на следующий день налёты двухмоторных бомбардировщиков, сопровождаемых дальними истребителями, стали массированными. Немцам пришлось бросить в бой все резервы – до двухсот «беовульфов», – чтобы прикрыть высадку второй волны и дать возможность войскам закрепиться на берегу. Несмотря на это, американскими самолётами в течение двух дней были потоплены эсминец и два транспорта, ряд кораблей и судов получили повреждения от близких разрывов; было потеряно свыше сорока «беовульфов». Авианосцам Хохзеефлотте пришлось задержаться у Бермуд на неделю – без поддержки с воздуха успех высадки оказался бы под угрозой. Немцы зарывались в землю – первые же налёты показали, что ждёт тевтонов в ближайшем будущем. Американский флот в море так и не вышел, но на пятый день высадки германский крейсер «Ариадне» (бывший британский «Сассекс») получил попадание пятисотфунтовой бомбой, сброшенной бомбардировщиком Б-17. На корабле возник сильный пожар, который удалось взять под контроль только с большим трудом. Повреждённый крейсер направился в базу, но не дошёл: в двадцати милях от Бермудских островов «Ариадне» и эсминцы эскорта попали в полосу очень плотного серого тумана, непонятно откуда взявшегося. Избегая риска столкновения, эсминцы увеличили дистанцию до двух миль, а затем «Ариадне» вдруг исчез с экранов локаторов. Когда же туман рассеялся (так же внезапно, как и сгустился), на волнах не удалось найти ни членов экипажа крейсера, ни даже его обломков.
Вся эта история попахивала мистикой, однако прагматичные адмиралы кайзермарине предпочли более правдоподобные версии случившегося. Скорее всего, крейсер наткнулся на плавучую мину или был атакован подводной лодкой; не исключалась и возможность взрыва погребов. Правда, оставалось неясным, как лодка сумела атаковать крейсер в густом тумане, и почему не было слышно грохота взрыва, но Адмиральштаб не собирался вдаваться в такие подробности. Война продолжалась и набирала обороты – что значила по сравнению с этим судьба одного крейсера (пусть даже странная), если нет оснований подозревать применение противником какого-то нового вида оружия? Невозможность использования Бермуд, находящихся под воздействием американской авиации, в качестве полноценной базы стала очевидной, но и это не слишком обеспокоило германское командование – на фоне его далеко идущих планов Бермудская операция была лишь эпизодом, пусть даже имеющим некоторое значение.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. НОВЫЕ КОНКИСТАДОРЫ
ноябрь 1941 года Третья планета Солнечной системы ещё не вошла в космическую эру – на орбите Земли ещё не было искусственных спутников. Но если бы они были, то хитрые приборы и наблюдатели на борту космических аппаратов наверняка засекли бы некое упорядоченное движение у берегов Старого Света. Европейский континент – в тех точках, где береговую линию материка оседлали узлы крупных океанских портов, – сочился-истекал струйками чёрных капель, уходивших в море. При укрупнении капли эти, обретая очертания, обрастали трубами, мачтами и надстройками и превращались в эскадры боевых кораблей и в караваны транспортных судов. Старый Свет бросал вызов Свету Новому – флот континенталов вышел в Атлантический океан, к берегам Америки. Линкоры, огромные и могучие как доисторические динозавры, давили волны тяжкими телами, выглаживая гребни и оставляя за кормой длинные белые шрамы вспененной воды. Ударные авианосцы Хохзеефлотте, загребая влажный морской воздух ладонями радарных решёток, мерно и безостановочно шли вперёд, неся на своих ангарных палубах самолёты, дремлющие в ожидании приказа взлететь и обрушить на врага огонь и смерть, упакованные в обтекаемых телах бомб и авиаторпед. Большие танкодесантные корабли (этих было немного, но они были) раскачивались на океанской зыби, и чуть подрагивали траки бронированных машин в ожидании того часа, когда можно будет вцепиться гусеницами в коралловый песок карибских пляжей. За боевыми кораблями шли десятки и сотни транспортов, загрузивших в трюмы технику, боеприпасы и всё то, без чего невозможна современная война, особенно на большом расстоянии от баз снабжения, и танкеры, под завязку залитые мазутом, соляром и авиационным бензином: топливо – это живая кровь войны. И шустро сновали вокруг конвоев эсминцы, вынюхивая подводного врага: для американских лодок, пусть немногочисленных, медлительные транспорты, битком набитые войсками, добыча лакомая. Армада вторжения, выйдя из европейских портов Германии, Франции, Испании и Англии, продвигалась на юг, спускаясь по меридиану до траверза Дакара. Над морем висели десятки патрульных «арадо» и «валькирий», поднявшихся с Канарских и Азорских островов, – воздушные патруль прикрывал фланг флота. Атака американских надводных кораблей не ожидалась, но крейсера эскорта всё равно ощупывали горизонт восьмидюймовыми стволами, готовые разорвать его на части залпами башенных орудий. В тесных десантных кубриках боевых кораблей витал запах амуниции и оружейной смазки – запах солдат, идущих убивать и умирать. Лица морских гренадеров кайзера были спокойными: они высаживались на скалах Исландии и Норвегии, они покорили Англию – они привыкли побеждать. Да, первому эшелону высадки придётся труднее всего, но когда за твоей спиной стальная мощь, созданная и подпитываемая промышленностью всей Европы, покорённой тевтонами, стоит ли сомневаться в победе? И вода там, на Антилах, теплее, чем на севере – не замёрзнешь, когда придётся брести к берегу, окунувшись по пояс. А если кто схватит пулю – что ж, тут уж как повезёт. И гремел по трансляции голос «железного принца» Августа, обращавшегося к своим верным воинам. – Зольдатен! Час пробил – мы бросаем вызов заокеанским плутократам, опутавшим весь мир своими ростовщическими сетями! Они высасывали все соки этого мира, но теперь этому конец – мы разрубим эту мерзкую паутину нашим славным мечом! Рыцарская честь превыше подленького расчёта торговца, думающего только о том, чтобы сколотить лишний пфеннинг – мы победим. Наш смелый удар по Панамскому каналу – этот был выпад стилета, пронзившего кольчугу, а теперь пора пустить в ход наш тевтонский топор, чтобы сокрушить в честном бою и щит, и шлем, и панцирь врага. Наша цель – острова Карибского моря: пора перебить яйца, на которые уселась тёплым брюхом американская наседка. И мы переколотим эти яйца, и сделаем из них яичницу, а потом – потом мы перенесём войну на американский материк, и мы победим! С нами Бог и кайзер! Хох, хох, хох! Принц Август Вильгельм, человек, застрявший в тёмных веках, испытывал искреннее наслаждение, глядя с мостика своего флагманского дредноута «Кайзер» на длинные колонны кораблей и судов, шедших на юг. Рождённый для войны, «железный принц» не мыслил себе иного занятия, и очень бы удивился, если бы кто-то сказал ему, что есть у людей и другие дела. Впрочем, в ближайшем окружении командующего трёхсоттысячной армией вторжения таких людей не было: сподвижники принца Августа, офицеры до мозга костей, разделяли его страсть к кровавым игрищам. А кроме того, кое-кому из них были известны тайные замыслы «железного принца», лелеявшего мечту стать кайзером Вильгельмом Четвёртым – любым способом, вплоть до военного переворота, – и эти «кое-кто» были его единомышленниками, готовыми идти за ним куда угодно. Армада вторжения шла на юг, чтобы затем у Дакара повернуть на запад и пересечь Атлантику, следуя к берегам Венесуэлы.
* * *
Для аналитиков американской разведки не составило труда установить, как появились над Панамским каналом «василиски», нанёсшие по нему такой болезненный удар. Для этого было достаточно взглянуть на карту, прикинуть радиус действия германских самолётов и сопоставить показания очевидцев атаки. Вывод был ясен – бомбардировщики прошли над территорией Венесуэлы, что позволило им достичь тактической внезапности. Да, можно было предположить, что венесуэльские вооружённые силы просто не заметили в небе своей страны чужие самолёты, но такое предположение выглядело крайне маловероятным. Дважды два будет четыре, а не пять: американцы не сомневались, что немцы действовали с ведома и согласия венесуэльских властей, и эта наглость «бананового диктатора» генерала Контрераса требовала возмездия. Когда президент Рузвельт ознакомился с заключением военных экспертов, первым его желанием было немедленно послать на Каракас пару эскадрилий «летающих крепостей». Но Рузвельт был дальновидным и вдумчивым политиком, не привыкшим действовать сгоряча. Котёл Латинской Америки бурлил, расплёскивая горячие брызги, и запашок от этого котла шёл явно антиамериканский. И причина этого аромата была не простой, а очень простой. В конце девятнадцатого века, сразу после окончания испано-американской войны, США навязали многим странам Латинской Америки неравноправные торговые договоры, используя их для распространения своей экономической экспансии и для сбрасывания в эти страны инфляции, душившей американскую экономику. Кроме того, подконтрольные США страны были обременены рекламациями, которые якобы должны были покрыть ущерб американских граждан и компаний, чье имущество пострадало в ходе революционных беспорядков в этих странах. Эти заведомо преувеличенные рекламационные иски местное население называло «счетами великого капитана» – как правило, они превышали сумму ущерба, установленную местными судебными органами, в сотни раз. Куба в 1900-х годах несла бремя американских рекламаций в четыреста миллионов долларов, Мексика – в девятьсот миллионов, Венесуэла – в сто шестьдесят миллионов. За счет экспорта инфляции доллара в колонии «великий капитан» менее чем за десять лет смог если не восстановить экономику США, то хотя бы создать видимость процветания и благополучия. И это позволило американским финансистам реализовать идею о частном центральном банке – родилась Федеральная резервная система, получившая законное право эмитировать бумажные деньги в тех количествах, в каких её хозяева сочтут нужным. А Южная Америка – ей осталось только расхлёбывать последствия этого хитрого маневра, что, само собой разумеется, не добавляло латиноамериканцам любви к бледнолицым гринго. И сейчас, когда бряцавший оружием кайзеррейх вплотную подобрался к границам США, а на Тихом океане шли тяжелые бои, было бы крайне неосмотрительно одним резким движением вызвать всеобщий латиноамериканский взрыв, способный вышибить почву из-под ног США. Ко всему прочему, осуществление «операции возмездия» против Венесуэлы было связано с серьёзными трудностями. Наступать по суше, через Панамский перешеек, – дело долгое и маятное (с дорогами в Центральной Америке было не очень), а морской десант не представлялся возможным ввиду превосходства сил кайзермарине над US Navy в Атлантике. Американцами была сделана попытка организовать «пронунсиаменто» – военный переворот, благо в южноамериканских джунглях можно набрать горячих парней, готовых пострелять, особенно если за это хорошо платят, – однако вышла осечка. Ведомство адмирала Канариса, державшее руку на пульсе событий, сработало на опережение, и с блеском: мятеж потух, так толком и не начавшись, а его основные участники были быстро и деловито расстреляны.[69] Но генерал всё же несколько струхнул (кайзеррейх далеко, а США – они рядом) и потребовал от Германии помощи: я весь ваш, душой и телом, так извольте меня защитить! И кайзер внял его мольбам: на дуэт Венесуэла-Германия смотрела вся Латинская Америка, и от успеха их совместного выступления зависела позиция многих южноамериканских стран – от этого зависело, на чьей стороне они выступят. И поэтому операция «Реконкиста» имела целью не только захват плацдармов на Антильских островах, но и демонстрацию тевтонской мощи. Отторжение Южной Америки от США, не говоря уже о её участии в войне на стороне кайзеррейха, было одним из условий победы континенталов, и ради этого «железный принц» готов был оставить на дне Карибского моря половину своего флота, а в боях на островах – половину армии вторжения. Американское командование это хорошо понимало и усиливало оборону Антильских островов, невзирая на тяжёлое положение на других фронтах. В район Карибского моря перебрасывались корабли, самолёты и части морской пехоты. Обе стороны нацелились на один участок, намереваясь драться до конца, и это предвещало упорные бои.
* * *
…Ночное небо над Порт-оф-Спейном, главным портом острова Тринидад, – чёрное тропическое небо, усыпанное яркими блёстками звёзд, – озарил холодный мертвенно-белый свет. Осветительная бомба, раскачиваясь на парашютных стропах, медленно снижалась над заливом Пария, высвечивая с фотографической резкостью дома, причалы и кроны деревьев на холмах, окружавших город. А потом это подсвеченное небо лопнуло, посыпая притихшую землю пятисоткилограммовыми бомбами. В городе вспыхнуло сразу несколько пожаров, и багровой кляксой на тёмной воде обозначился стоявший на рейде американский лёгкий крейсер «Милуоки», получивший прямое попадание. «Зигфриды», четырёхмоторные германские бомбардировщики, обрушились на Порт-оф-Спейн карой небесной, ниспосланной разноцветным обитателям этих мест непонятно за какие прегрешения. В городе размещался американский гарнизон – бригада морской пехоты с частями усиления, – имелись береговая и зенитные батареи, в заливе стояло несколько боевых кораблей флота США, а на аэродроме базировалось до полусотни самолётов всех типов, но бомбы падали бессистемно, сокрушая хрупкие домики мирных жителей со всем их содержимым. Приближение небесных ночных хищников не осталось незамеченным – радары отметили их появление, – но тревога была объявлена с опозданием, и отразить налёт было практически нечем: американцы располагали всего несколькими ночными истребителями, а на беспорядочный зенитный огонь «зигфриды» даже не обратили внимания. Ущерб, причинённый бомбёжкой, был невелик (если не считать попадания в «Милуоки», ставшее для крейсера роковым), однако по всему острову со скоростью лесного пожара расползалась паника: мировая война добралась и до этих мест. В эту же ночь дальние бомбардировщики кайзеррейха атаковали также Бриджтаун на Барбадосе, Скарборо на Тобаго, Сен-Джордж на Гренаде и Фор-де-Франс на Мартинике. Все эти авианалёты имели скорее психологический эффект, но это было только началом: уже на следующий день тревожные донесения посыпались одно за другим. Ранним утром 17 ноября в пятистах милях к востоку от Тринидада американская подводная лодка «Тэмбор» обнаружила два германских линейных корабля, следовавших на запад в охранении эскадренных миноносцев, и даже попыталась выйти на них в атаку. Затем патрульный «либерейтор» засёк два авианосца типа «Зейдлиц» и только чудом сумел уйти от преследования атаковавших его «беовульфов». Теперь американцам всё стало ясно: тевтоны явились «в силах тяжких», и скорее всего, с очень серьёзными намерениями. Сил для обороны Малых Антил у США было явно недостаточно – война не несколько фронтов пожирала все резервы. К ноябрю на всех островах, от Арубы до Пуэрто-Рико, американское командование сумело сосредоточить около восьмисот самолётов, в том числе до двухсот истребителей П-38 и П-40, около сотни пикирующих бомбардировщиков, до ста торпедоносцев и свыше двухсот бомбардировщиков Б-25 и Б-26, пригодных для атаки кораблей. Общая численность островных гарнизонов достигала двухсот тысяч человек, но эти силы были рассредоточены по десяткам больших и малых островов, и перебрасывать их с одного участка на другой было затруднительно. Наиболее сильной – около двадцати тысяч человек – была тринидадская группировка: американские генералы понимали, что Тринидад, если немцы намерены высадить десант, наверняка станет одной из первых целей вторжения. Американское командование исходило из того, что полностью отразить нашествие тевтонов наМалые Антильские острова вряд ли удастся, однако надеялось измотать немцев упорной обороной, остановить их натиск, а затем нанести удар силами флота, сосредоточенного в Норфолке и в Гуантанамо на Кубе. И как только авианосцы Хохзеефлотте были обнаружены, со всех островных аэродромов Малых Антил начали подниматься ударные эскадрильи, неся под крыльями торпеды и бомбы. Яростное сражение продолжалось целый день, и к вечеру исход его определился: атаки американских самолётов берегового базирования не принесли желаемого успеха. Авиагруппы атаковали разрозненно (что было неизбежно при имевшемся распылении сил), а над немецкими кораблями непрерывно висело не меньше сотни «беовульфов», занимавших позиции на разных высотах. Радиолокаторы засекали атакующих за шестьдесят миль, и к моменту выхода в атаку «авенджеры» и «митчеллы» уже несли тяжёлые потери. К кораблям прорывались единицы из десятков атаковавших машин: американцам удалось добиться лишь одного бомбового попадания в линкор «Курфюрст» и повреждения авианосца «Лютцов» несколькими близкими разрывами.
Хохзеефлотте, двигаясь вдоль Малой Антильской гряды на удалении трехсот миль, наносил ответные удары, выжигая на аэродромах самолёты противника, вернувшиеся из боя. Где расположены эти аэродромы, немцам было известно: подводные лодки континенталов месяцами вели разведку, рыская среди островов Карибского моря. Мобильность авианосцев стал козырем: немцы выбирали время и место очередного удара и создавали необходимый локальный численный перевес, владея инициативой и вынуждая защитников Малых Антил отражать удары, следовавшие один за другим. После трёх дней ожесточённых боёв американская авиация была обескровлена: было потеряно свыше пятидесяти процентов самолётов первой линии обороны, и американское командование для компенсации потерь начало переброску подкреплений с Кубы и Ямайки. Потери немцев, сражавшихся как правило в большинстве и превосходивших противника выучкой и боевым опытом, были в несколько раз меньше, но американские пилоты дрались отчаянно, и немало «берсерков» и «беовульфов» рухнули в ласковые воды Карибского моря и упокоились на чистеньком донном песке. Надводный флот США бездействовал – слишком неравным было соотношение сил, – но подводная лодка «Гроулер» добилась успеха: проскользнув через охранение, она всадила торпеду в германский авианосец «Блюхер», только что поднявший свои самолёты для атаки острова Сен-Люсия. Одно попадание – это вроде бы немного, однако «Блюхер» подтвердил свою репутацию невезучего корабля. Взрывом было повреждена топливная цистерна и пары бензина из-за ошибки офицера дивизиона живучести, включившего вытяжную вентиляцию, распространились по всему кораблю: авианосец превратился в огромный ящик, наполненный гремучей смесью. И случилось неизбежное: через четыре часа произошёл объёмный взрыв, вздыбивший полётную палубу и вырвавший днище. «Блюхер» затонул в двухстах сорока милях к востоку от Мартиники, не пережив третью по счёту атаку подводной лодки. Однако успех американских подводников не переломил ход битвы за Малые Антилы. 21 ноября германские войска высадились на Барбадосе, захватив остров одним броском, а 22 ноября первые немецкие части десантировались на Тринидаде. Крупнокалиберные снаряды линейных кораблей сломали оборону, и гренадёры кайзера, смяв сопротивление морских пехотинцев США, двинулись вглубь острова, гася последние очаги сопротивления и занимая один посёлок за другим. Генерал Контрерас облегчённо вздохнул: войска могущественного континентального союзника обосновались у самых границ Венесуэлы – на Тринидаде, отделённом от материка узкой полоской пролива Бока-де-да-Сьерпе.
* * *
…Тевтоны наступали, занимая остров за остров, но их наступление замедлялось. Американцы непрерывно подбрасывали на Малые Антилы авиационные подкрепления с Кубы и Ямайки, куда ещё пахнущие свежей краской самолёты перелетали с материка. В упорных боях с береговой авиацией противника Хохзеефлотте потерял уже до трети своей палубной авиации, и к тому же Лютьенсу пришлось выделить авианосец «Граф Цеппелин» с его истребительной авиагруппой для прикрытия Тринидада: тяжёлые бомбардировщики США нещадно бомбили Порт-оф-Спейн, куда потоком шли военные грузы, а переброска на Тринидад и в Венесуэлу германских истребителей берегового базирования только началась, и транспортам, доставлявшим самолёты, требовалось немало времени, чтобы пересечь океан. Ослабление «воздушного зонтика» над авианосцами Хохзеефлотте должно было сказаться, и оно сказалось: 26 ноября в ходе боёв за Гренадины «Фон дер Танн» получил попадания трёх крупных авиабомб. Одна из них разворотила полётную палубу, сделав невозможным взлёт и посадку боевых машин, другая разрушила самолётоподъёмник, третья угодила в «остров», вызвав пожар и причинив большие потери в личном составе (среди погибших оказался командир авианосца). Лютьенс вынужден был вывести «Фон дер Танн» из сферы боёв и направить его на ремонт в метрополию, благо для уцелевших самолётов «Фон дер Танна» хватало места на других авианосцах. 29 ноября флот кайзера получил ещё один тяжёлый удар: при высадке на Мартинику американские самолёты прорвались к «Зейдлицу». Авианосец был поражён двумя бомбами; на борту возник сильный пожар. А через полчаса успеха добился одинокий «авенджер»: самолёт исчез в туче зенитных разрывов, но сброшенная им торпеда попала в носовую часть «Зейдлица», вызвав обширное затопление отсеков. Экипаж авианосца оказался достойным славных традиций своего предка – крейсера «Зейдлиц», проявившего чудеса живучести в Ютландском бою, – возникший крен удалось спрямить, и пожар был взят под контроль. Корабль отошёл двадцатиузловым ходом, однако его повреждения были слишком тяжелы для продолжения участия в операции: Хохзеефлотте остался с четырьмя авианосцами, имевшими на борту около двухсот сорока боевых машин, пилоты которых были измотаны многодневными тяжёлыми боями. Тем не менее, наступление продолжалось. Развивая успех, немецкий флот нацелился на Гваделупу и Антигуа, хотя и Лютьенсу, и «железному принцу» было уже ясно, что его наступательный порыв вот-вот иссякнет, и Доминика – это последний остров, который ещё можно взять. Вероятно, так бы оно и случилось, но в это время в игру вступила новая сила, давно ждавшая своего часа. Адмирал Кинг, командующий Атлантическим флотом США, державший авианосное соединение в Гуантанамо и внимательно следивший за ходом боёв на Малых Антилах, счёл, что время пришло. 30 ноября он вышел в море с тремя авианосцами, двумя быстроходными линкорами, восемью крейсерами и двадцатью эсминцами, рассчитывая нанести германскому флоту решающий удар. Американское соединение скрытно выдвинулось к Виргинским островам, оставаясь необнаруженным немецкими разведывательными самолётами, но на рассвете 1 декабря у острова Сен-Мартен его курс пересёкся с курсом подводной лодки «К-21» капитана третьего ранга Лунина. Американские авианосцы уже разворачивались под ветер, готовясь поднять самолёты, когда «К-21» прошла завесу охранения и разрядила носовые торпедные аппараты по лёгкому авианосцу «Индепенденс». Корабль затонул через одиннадцать минут после атаки – для бывшего лёгкого крейсера типа «Кливленд» с лихвой хватило трёх попавших в него торпед. Оторвавшись от преследования эсминцев, Лунин подвсплыл и дал радио союзникам, предупреждая о появлении противника. Его радиограмма оказалась спасительной для ничего не подозревавшего Лютьенса: командующий Хохзеефлотте немедленно перенацелил свою ударную авиацию, готовившуюся к очередной атаке американских аэродромов, на флот адмирала Кинга, поднял в небо все боеспособные истребители и приготовился принять вражеский удар с пустыми ангарными и полётными палубами. Две ударные волны встретились над островом Монсеррат, встретились – и разошлись, следуя каждая к своей цели. На корабли Хохзеефлотте обрушилось сто двадцать самолётов противника, и около сорока из восьмидесяти «авенджеров» и «доунтлессов» прорвались к немецким авианосцам: способность любой обороны выдерживать непрекращающиеся атаки имеет свой предел. Американцы, разделившись, атаковали все германские авианосцы, и в трёх случаях из четырех добились успеха. «Лютцов» получил три бомбовых попадания, «Дерфлингер» – два; на обоих кораблях вспыхнули сильные пожары. «Гинденбургу» досталось четыре бомбы, причём одна их них, влетев в дымовую трубу, разорвалась в котельном отделение, разрушив два котла и снизив ход повреждённого авианосца. «Гинденбург» окутался густым дымом, и под его завесой «авенджеры» всадили в изувеченный корабль две торпеды. Потерь и повреждений избежал только «счастливчик» «Мольтке»: точно так же, как его предшественник во время Великой битвы Северного моря.
«Лютцов» и «Дерфлингер» удалось отстоять («Дерфлингер» даже сумел принять на палубу возвращавшиеся самолёты), но повреждения «Гинденбурга» стали смертельными для бывшего «Индомитебла». Авианосец отчаянно боролся за жизнь в течение восьми часов, и только к вечеру команда покинула обреченный авианосец, и его медленно погружавшийся выгоревший корпус был потоплен эсминцами охранения. Но Хохзеефлотте сумел дать сдачи: пока его корабли отбивались от американских самолётов, соединение адмирала Кинга было атаковано девятью десятками «берсерков» и, «нибелунгов», прикрытых полусотней «беовульфов». Четыре дюжины «диких котов» не смогли отбить эту атаку: «берсерки» с пронзительным воем пикировали на цель, опережая торпедоносцы, стелившиеся над самой водой. Зенитный огонь американских кораблей оказался неожиданно эффективным[70]; «Эссекс» отделался всего одним попаданием бомбы, не причинившей ему существенного вреда, зато «Хорнет» получил по полной программе. Сначала в него угодили четыре 250-кг бомбы, затем две торпеды, и на десерт в пылающий авианосец врезался самолёт, пилотируемый командиром бомбардировочной эскадрильи. «Хорнет» разделил судьбу «Гинденбурга»: он долго горел, упорно не желая тонуть, и уже в сумерках был потоплен «торпедами милосердия» с эскортных кораблей. Кроме того, прямое попадание получил флагманский линкор Кинга «Индиана» (бомба начисто снесла среднюю 127-мм орудийную башню левого борта), был торпедирован тяжёлый крейсер «Тускалуза» (торпеда разрушила румпельное отделение), а эскадренный миноносец «Портер», спасавший лётчиков, совершивших вынужденную посадку на воду, был потоплен торпедой германской подводной лодки. Враждебные флоты, не доводя дело до артиллерийской дуэли, разошлись в разные стороны: бой авианосцев у Виргинских островов стал заключительным аккордом операции «Реконкиста». Хохзеефлотте отходил к своим базам зализывать раны и восполнять потери, потрепанное соединение Кинга вернулось в Норфолк.
Германское наступление выдохлось. На песчаном дне Карибского моря остались десятки кораблей, сотни самолётов и тысячи трупов, но «железный герцог» был доволен: основные цели «Реконкисты» достигнуты. Хохзеефлотте надолго утратил свою грозную наступательную мощь, но большая часть Малых Антильских островов завоёвана, Латинская Америка с восторгом взирает на победителей-тевтонов, и потери американцев тоже очень велики. И неожиданным призом для немцев стало захват без боя (перед высадкой германские линейные корабли несколько часов месили снарядами берег, и были несколько удивлены тем, что оттуда по ним не было сделано ни единого выстрела) голландских островов Аруба, Кюрасао и Бонайре. Американцы сочли, что удержать эти острова, находящиеся у самых берегов теперь уже официально враждебной Венесуэлы, ставшей союзницей континенталов, не удастся, и под покровом ночи эвакуировали на боевых кораблях их гарнизоны, подорвав на прощанье нефтеперегонный завод на Арубе и разрушив бульдозерами взлётные полосы. «Мы переколотили карибские яйца, – заявил принц Август, подводя итоги операции, – пусть даже изрядно поцарапав себе руки. Великогермания выиграла очередной раунд, война продолжается, и будет продолжаться до нашей полной победы!».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЖЁСТКИЙ КЛИНЧ
1942 год, январь …Белые плети пурги хлестали каменные спины Алеутских островов. Седые волны остервенело врезались в береговые скалы, осыпая валуны тучами брызг, тут же застывавших на холодном ветру льдистыми матовыми горошинами. Всё живое прячется, спасаясь от холода и мрака, – в такую погоду не хочется не то что воевать, но даже покидать крышу над головой, где чадный огонь, пляшущий в пустой железной бочке, создаёт подобие покоя. Зимой сорок второго года погода и природа этих суровых мест остановили русское наступление на Аляску надёжней, чем скромные военно-морские и военно-воздушные силы США, расположенные в этом районе. До наступления зимы, воспользовавшись тем, что всё внимание янки было сосредоточенно на карибских островах, атакованных Хохзеефлотте, и на Полинезии, где японцы продолжали вгрызаться в американскую оборону, русская эскадра в составе линкоров «Леонид Красин» и «Бородино», авианосца «Рюрик», четырёх крейсеров и двенадцати эсминцев атаковала Датч-Харбор и высадила десант на острова Уналашка и Умнак. До этого русские закрепились на островах Атту, Кыска, Амчитка и Адак: «Рюрик» за несколько рейсов перебросил с Камчатки на Алеутские острова до двухсот истребителей «беркут»[71], а около двух сотен двухмоторных торпедоносцев Ил-6 «орлан»[72] и пикирующих бомбардировщиков Ту-2 «феникс»[73] перелетели туда своим ходом по воздушному мосту Сибирь-Камчатка-Командоры-Алеуты. Сопротивление высадке было слабым – Соединённым Штатам попросту не хватало сил для перекрытия всех угрожаемых направлений. Датч-Харбор пал, но в декабре 1941 года русский флот понёс ощутимые потери: у Командорских островов американской субмариной был потоплен лёгкий крейсер «Адмирал Лазарев», сопровождавший очередной конвой, а при налёте американской авиации на Датч-Харбор серьёзные повреждения получил линейный крейсер «Бородино». Памятуя исландский опыт, русское командование решило оставить подбитый крейсер в Датч-Харборе как мощную береговую батарею: буксировка «Бородино» на ремонт во Владивосток или Совгавань была признана нецелесообразной. Потеряны были также два эсминца и несколько транспортов, а затем зима положила конец активным боевым действиям сторон. Но война продолжалась: с Алеутских островов выходили к берегам США и Канады русские подводные лодки, а под Новый год на аэродроме Датч-Харбора появилась первая эскадрилья дальних тяжёлых четырёхмоторных бомбардировщиков «витязь»[74] – эти машины, созданные на основе собственных наработок и германских достижений, предназначались для нанесения бомбовых ударов по Сиэтлу и Такоме: по центрам американского судостроения, где росли на верфях Генри Кайзера десятки корпусов новых боевых кораблей US Navy.
Укомплектованные опытными лётчиками полярной авиации, налетавшими многие тысячи километров над арктическими льдами на трассе Северного Морского пути, «витязи», находя «окна» в круговерти плохой погоды, взлетали и шли над океаном на высоте девять тысяч метров, неся две тонны бомб. Полёт был долгим: около восьми часов машины шли туда, где их ждали радары, зенитные батареи и ночные истребители противника. А потом – восемь часов назад, и если в плоскостях и фюзеляже зияли дыры, и моторы захлёбывались, уповать оставалось только на утлые резиновые шлюпки да на подводные лодки, заранее развёрнутые вдоль «трассы отважных». Многие экипажи до весны сорок второго прошли эту трассу только в один конец: ненасытное чудище по имени «война» не уставало глотать всё новые и новые жертвы. Но самолёты взлетали, и пилоты желали друг другу вернуться назад живыми и невредимыми, и в сухих штанах. Этимология пожелания «сухих штанов» была оригинальной и прочно вошла в устный фольклор алеутских гарнизонов. Долгими зимними вечерами, когда острова тонули в белых снежных вихрях, политработники усердно занимались поднятием духа личного состава и разъяснением текущего момента. И вот однажды политрук заметил, что некий старшина Иван Трофимов из батальона аэродромного обслуживания без должного рвения внемлет его речи, клеймящей американский капитал и призывающей к бескомпромиссной с ним борьбе. «Товарищ нардноармеец, – строго произнёс политрук, глядя на Ивана, – повторите, что я сейчас говорил!». Надо сказать, что Иван Трофимов был личностью колоритной: добрый молодец, косая сажень в плечах, русые кудри и румянец во всю щёку – хоть сейчас на плакат «Трудовой народ, строй воздушный флот!», а то и на роль Добрыни Никитича в киноэпопее «Славный богатырь Илья Муромец». И силушкой он был не обижен: нашлись свидетели, видевшие, как он в одиночку перетаскивал спаренный тридцатисемимиллиметровый зенитный автомат, и при этом даже не сильно вспотел. «Вы говорили о борьбе с проклятым американским капиталом, товарищ комиссар третьего ранга!» – браво ответствовал старшина, преданно глядя на политработника своими синими глазами образца «смерть красным де?вицам». «О какой именно борьбе?» – вкрадчиво поинтересовался тот, надеясь, что старшина непременно свернёт себе язык на умном слове «бескомпромиссная». «О безмокрописной борьбе! – гаркнул Иван. – А это значит, что у нас штаны должны быть сухими, а у них – мокрыми!». Так оно и повелось: людям, ежечасно ощущавшим дыхание смерти, шутка, даже самая немудрящая, нужна как воздух. Русское командование допускало, что к лету сорок второго года американцы, накопив силы, могут начать контрнаступление на Алеутские острова, и усиливало свою аляскинскую группировку. Но до лета надо было ещё дожить, а покамест «Змеи Горынычи» взлетали с аэродрома на Уналашке и летели на Сиэтл, чтобы обрушить на него свой бомбовый груз.
* * *
1942 год, февраль В Полинезии зима, практически ничем не отличающаяся от лета, ничуть не охладила воинственный пыл враждующих сторон. Японская империя раздулась от приобретений как сытый удав, которому впору свернуться кольцами и переваривать добычу, но вошедшие в раж самураи продолжали хапать всё новые территории, уподобившись хорьку, забравшемуся в курятник и опьяневшему от пролитой крови. Авианосцы обеих сторон в боях не участвовали: японцы пополняли свои потрепанные авиагруппы, а что касается американцев, то они могли выдвинуть в этот район одну только «Саратогу», поскольку значительная часть Тихоокеанского флота США – ударный авианосец «Энтерпрайз», линейные корабли «Мэриленд», «Теннеси», «Калифорния», тяжёлые крейсера «Индианаполис» и «Миннеаполис» и лёгкие крейсера «Бойз», «Сент-Луис» и «Ричмонд», – была оттянута к западному побережью Америки, в район Лос-Анджелес – Сан-Франциско для парирования нараставшей «русской угрозы». В Пёрл-Харборе оставались ещё шесть линкоров, одиннадцать крейсеров и около сорока эсминцев – это был всё, что американцы могли противопоставить мощному императорскому японскому флоту, имевшему тройное численное превосходство. Тем не менее, американское командование не собиралась уступать Полинезию без боя – захват этого района японцами резко ухудшал стратегическую обстановку на Тихом океане. Острова Полинезии, по выражению адмирала Нимица, являли собой армаду «непотопляемых авианосцев», а Соединённые Штаты к началу 1942 года имели на Тихом океане не менее двух тысяч боевых самолётов. «Японцы выдохнутся здесь так же, как немцы на Антилах, – заявил генерал Макартур, возглавивший оборону Множества Островов, – я сделаю для этого всё возможное!». Японское наступление на Фиджи и Восточное Самоа началось ещё поздней осенью 1941 года, а к январю 1942 японцы заняли острова Тувалу, вели бои за Токелау и Уоллес-и-Футуна и вышли на подступы к архипелагу Фиджи. Бои отличались ожесточением и ростом потерь обеих сторон: японские и американские самолёты взлетали с островных аэродромов, сшибались в небе Полинезии и падали в океан, зарастая на дне водорослями и кораллами. Японцы к своим потерям относились с восточным стоицизмом, чего нельзя сказать об американцах: когда четырёхзначные цифры killed in action[75] сменились на пятизначные, американское командование заметно занервничало, тем более что конца-краю затяжной полинезийской мясорубке как-то не просматривалось. А японские войска упрямо шли вперёд, топча коралловый песок живописных атоллов и проламываясь сквозь джунгли, и не останавливались даже тогда, когда ощутимо получали по зубам. Первая попытка японцев высадить десант на Вануа-Леву захлебнулась под ураганным огнём оборонявшихся морских пехотинцев, неудачей кончилась и вторая попытка: японский отряд танкодесантных судов у острова Ясава был полностью разгромлен ударами с воздуха (в ходе этой атаки американцы впервые применили здесь метод топмачтового бомбометания, оказавшийся исключительно эффективным). Зацепиться за берег острова Вити-Леву самураям удалось только с третьей попытки, предпринятой в феврале 1942 года, – после того, как линейные корабли «Нагато», «Муцу», «Хиэй» и «Кирисима» выпустили по острову больше двух тысяч 406-мм и 356-мм снарядов. Успех высадки омрачился гибелью линкора «Муцу»: корабль взорвался в проливе Блай-Уотер по неизвестной причине (вероятнее всего, сам по себе детонировал погреб боезапаса – такое случалось, – поскольку ни подводники, ни лётчики США не претендовали на эту победу, а мины, выставленные в проливе, были тщательно вытралены). После этого в треугольнике Фиджи-Токелау-Самоа появился американский флот, что привело к целой серии боёв, происходивших преимущественно в ночное время. 9 марта 1942 года японской авиацией был потоплен американский тяжёлый крейсер «Честер», а через три дня американские самолёты сровняли счёт, отправив на дно японский тяжёлый крейсер «Кинугаса». В середине марта у островов Тонга в ночном бою, пользуясь радиолокаторным целеуказанием, американцы потопили японский крейсер «Фурутака», но в конце месяца американский флот потерпел жестокое поражение: соединение в составе тяжёлых крейсеров «Астория», «Куинси», «Винсеннес» и лёгкого крейсера «Марблхэд», прикрывавшее высадку подкреплений на Самоа, было полностью уничтожено пятью крейсерами адмирала Танака, не понёсшими при этом никаких потерь. Американские крейсера был потоплены торпедами: если в США считали крейсера артиллерийскими кораблями, то японцы придерживались мнения, что для победы следует применять любое оружие с любого корабля, способного его применить. Их «длинные пики» – 610-мм кислородные торпеды типа «93» с дальностью хода 40.000 метров, снабжённые пятисоткилограммовой боевой частью, – ещё раз доказали, каким грозными оружием они являются.
В апреле у Самоа в ходе суматошного ночного боя, в котором американцы вели огонь по своим, погибли американские лёгкие крейсера «Хелена» и «Трентон» и японский лёгкий крейсер «Сэндай»; у Фиджи американской субмариной был потоплен крейсер «Дзинтцу». А в мае наконец-то встретились в бою линейные корабли, давно ждавшие своего часа. Японский линкор «Хиэй», направленный для обстрела Апиа, был перехвачен тремя американскими линкорами («Норт Каролина», «Пенсильвания» и «Аризона») и расстрелян – его тонкая броня не устояла под ударами четырнадцати– и шестнадцатидюймовых снарядов. Но торжество победителей было недолгим: уже на следующий день в бою с подошедшими к Самоа пятью японскими линкорами («Нагато», «Исэ», «Хьюга», «Фусо» и «Ямасиро») была потоплена «Аризона», а «Пенсильвания» взлетела на воздух после попадания шести торпед с крейсера «Китаками», вооружённого десятью четырёхтрубными торпедными аппаратами. «Норт Каролине» удалось уйти, воспользовавшись своим преимущество в скорости хода, но после этого боя американский флот отошёл от Восточного Самоа к островам Рождества.
Японцы высадились на Самоа (потеряв при этом крейсер «Како», повреждённый береговой артиллерией и добитый самолётами корпуса морской пехоты) и через неделю боёв взяли Апиа – административный центр архипелага. Американцев, несмотря на заверения Макартура, выдавливали из Полинезии: у США не хватало сил на все направления – кроме «полинезийской» мясорубки работала ещё и «карибская», а русские готовились к высадке на Аляскинский полуостров. Однако кое в чём генерал оказался прав: умывшись кровью в Полинезии, японцы отказались от плана высадки десанта на Гавайи – даже самые горячие головы в японском генеральном штабе поняли, что для подобной операции у Японии попросту не хватит сил. К лету сорок второго года в Полинезию подтянулись японские авианосцы, и боевая активность американского флота свелась к ночным рейсам эсминцев, доставлявших грузы и подкрепления гарнизонам осаждённых атоллов[76], да к атакам торпедных катеров, в темноте подбиравшихся к японским транспортам и боевым кораблям. В июне 1942 у островов Кука во время одной из таких атак японский эскадренный миноносец «Амагири» протаранил и разрезал пополам американский торпедный катер «ПТ-109». Японцы подняли из воды шестерых полуживых моряков, сочтя остальных погибшими. А через трое суток туземцы острова Аитутаки обнаружили на берегу белолицего человека в обрывках одежды. Он не знал, как здесь очутился, и даже не помнил своё имя. Аборигены хотели было вернуть его туда, откуда он пришёл, то есть в море, но тут в дело вмешалась некая молодая вдова по имени Дже-Ки-Бу-Ве. Её мужа на днях съела акула, и убитая горем островитянка сочла Выброшенного Водой компенсацией, ниспосланной ей морским духом. Она энергично воспротивилась намерению соплеменников вышвырнуть несчастного обратно в море и забрала его в свою хижину. И не прогадала – Выброшенный Водой хоть и не помнил о себе ровным счётом ничего, но в целом оказался полезным приобретением: сильным, смышлёным и главное – неукротимым на семейном ложе из пальмовых листьев. Шли годы. Выброшенный Водой мало-помалу продвигался по местной иерархической лестнице, сделался старейшиной Аитутаки, а в пятидесятых стал членом парламента Самоа от островов Кука. И в шестидесятом году он одержал уверенную победу на выборах «вождя правительства» («О-ле-Ао-о-ле-Мало» по-самоански). К этому времени лицо его было густо покрыто ритуальной татуировкой, так что узнать в нём того, кем он был в прошлой жизни, было уже практически невозможно. Правление Выброшенного Водой ознаменовалось едва не разразившейся (в 1962 году) войной с Фиджи, что неминуемо привело бы к массовому поеданию пленных с обеих сторон – несмотря на известную цивилизованность, и самоанцы, и фиджийцы сохранили склонность к каннибализму. Но войну удалось предотвратить: самоанский «вождь правительства» сумел договориться с правителем Фиджи, носившем прозвище «Лысый Хру», что подняло рейтинг Выброшенного Водой на небывалую высоту. Но это же послужило и причиной его гибели: в ноябре 1963 года на одном из периферийных островов он был убит отравленной стрелой, пущенной, по версии следствия, с верхушки одиноко стоявшей пальмы. Кто стоял за этим убийством, так и осталось тайной. Организаторами покушения могли быть члены самых влиятельных семей Самоа – Малиетоа и Тупуа, привыкшие поочерёдно занимать пост «О-ле-Ао-о-ле-Мало» и неприязненно относившиеся к непонятно откуда взявшемуся чужеземцу, а может, роковую стрелу выпустил какой-нибудь ревнивец – Выброшенный Водой славился своей любвеобильностью и имел немало «двоюродных жён», а также внебрачных детей. В прошлой жизни – в той, где он был командиром торпедного катера, – этого человека звали Джон Кеннеди. От судьбы не уйдёшь даже в альтернативной Реальности.
* * *
1942 год, июнь Жёсткий клинч, в который вошли тевтоны и американцы на Антильских островах, начался ещё в ноябре сорок первого, и в сорок втором он продолжался, несмотря на то, что германское наступление на Карибах (равно как японское в Полинезии) было остановлено. Кровавая мясорубка, запущенная на Антилах, равнодушно пережёвывала корабли и самолёты, боевую технику и людей. Потери сторон неумолимо росли, причём гибли ценные военные кадры – лётчики и моряки, на подготовку которых затрачивалось немало времени и сил. Немцы перебрасывали через океан всё новые воинские контингенты и авиационные соединения: в джунглях Венесуэлы и на Тринидаде появились многочисленные германские истребители, грозные бомбардировщики «василиск», прозванные «убийцами линкоров», двухмоторные истребители «крестоносец»[77] и торпедоносцы «морской орёл», охотившиеся за вражескими кораблями. Американцы совершали на Тринидад и другие Малые Антильские острова, занятые немцами, налёт за налётом, и налёты эти оборачивались масштабными воздушными боями, в которых с обеих сторон участвовали сотни самолётов. А через Атлантический океан шли и шли германские вспомогательные авианосцы, наскоро переоборудованные из быстроходных торговых и пассажирских судов, неся на палубах десятки «беовульфов» и «викингов».[78] Германское командование рассматривало «карибскую мясорубку» как полигон для «испытания огнём» лётчиков палубной авиации: личный состав антильских эскадрилий сменялся каждый месяц (за исключением тех, кто не сдал экзамен и навеки остался на Карибах), и обстрелянные пилоты направлялись на авианосцы Хохзеефлотте – и на старые, и на новые. Испытывая недостаток опытных лётчиков, немцы согласились на присутствие на Карибах русских пилотов, воевавших на русских машинах, – Народная Россия не меньше кайзеррейха заботилась о комплектации авиагрупп своих новых авианосцев. Торговое судоходство в Карибском море, насквозь перекрытом авиацией берегового базирования, замерло, и германские «корсары» и подводные лодки в поисках новых целей начали перебираться в Тихий океан, используя Фольклендские острова как промежуточную базу и огибая мыс Горн. Их появление у берегов Чили и Перу и у Галапагосских островов стало для американцев очень неприятным сюрпризом: тевтонский топор был занесён над последней жизненно важной коммуникацией, питавшей сырьём промышленность США. И бурлила Южная Америка, всё больше склоняясь к тому, чтобы встать под победоносные знамёна Старого Света, явившегося свести счёты с Новым Светом, – летом 1942 Аргентина и Бразилия стали союзниками раджеров и объявили войну Соединённым Штатам. Война стучалась в двери американского дома – и в атлантические, и в тихоокеанские, – а Европа оживала, забывая о затемнении и прочих прелестях военного времени. Война ушла за океан, и в кинотеатрах кайзеррейха и всей Европы с большим успехом шёл фильм «Карибская битва», в котором континенталы крушили авиацию и флот США, а прекрасные (и не очень одетые) смуглокожие туземки самоотверженно выхаживали раненых тевтонских воинов.[79] И война в этом красочном кинофильме казалась красивой и совсем не страшной.
* * *
1942 год, ноябрь Бетонный пол толкнулся в подошвы. Затряслись проволочные сетки потолочных ламп, по стенам прошуршала цементная пыль, выбитая из стыков плит содроганием земли; среди людей, набившихся в длинный пенал бомбоубежища, пронёсся тихий вздох, похожий на приглушённый стон. «Война пришла к нам, – рассеянно подумал старый Джейкоб, – раньше такого не было никогда… Мы всегда считали, что убивать и умирать будут где-то далеко, за океанами, и в Первую Мировую так оно и было. А теперь – теперь шестимоторные германские летающие чудовища каждую ночь взлетают с аэродромов Гренландии и бросают на наши города бомбы с чёрного неба. Война пришла к нам…». Земля снова вздрогнула, послышался отдалённый гул. «Тяжёлая фугаска, – отметил старик. – Эти твари обычно сбрасывают планирующие бомбы на доки Ньюпорт-Ньюса и причалы Норфолка, целясь в корабли, но иногда они дарят и такие подарки. И если такая штука попадёт сюда, этот чёртов каменный ящик станет одним общим гробом для всех, кто ищет здесь спасения: и для домохозяек, и для сезонных рабочих, и для клерков, и для уличных торговцев. Я-то ладно, я прожил долгую жизнь, а вот малыш Джо и его сверстники, которым всего одиннадцать лет, – их-то за что?». Он посмотрел на внука, сидевшего рядом с ним обхватив колени и уткнувшись в них подбородком. В глаза мальчика отражался свет ламп, и было видно, что ему страшно, очень страшно, но Джо старается не подавать виду: он ведь настоящий американец и настоящий мужчина. – Ничего, малыш, – негромко произнёс старик, касаясь ладонью волос внука, – наши парни на «чёрный вдовах»[80] поджарят задницы этим поганцам-тевтонам и прогонят их прочь. Скоро всё это кончится, и мы пойдём домой: наш домик цел, а что взрывной волной выбило оконные стёкла, так это пустяки, верно? А потом со смены на заводе придёт мама…
Джо промолчал, сосредоточенно глядя прямо перед собой. «Он ещё не знает, – с горечью подумал Джейкоб, – что мой зять, его отец, месяц назад не вернулся из боевого вылёта на Карибах. Мы ему об этом не говорили… Конечно, Сэмми мог не погибнуть, а попасть в плен, но… Эх-хе-хех…». – Кончится налёт, – очень тихо сказал вдруг мальчик, – а война? Мистер Аарон Смит, наш школьный учитель, говорил, что против нас воюет весь мир. Континенталы завидуют нашему богатству, нашей свободе и демократии, и хотят нас уничтожить. Значит, они все плохие, а мы – мы хорошие, да? – Наверное, Джо. Твой мистер Смит образованный человек: он знает, что говорит. – Я недавно прочёл книжку «Lord of the Rings». Её написал один англичанин, Толкин его имя.[81] И в этой книге рассказано, как силы Тьмы поднялись, чтобы сокрушит силы Света, и как злые орки… – Кто? – Орки – так зовут воинов Тьмы. Они очень похожи на раджеров, дед. И я думаю, что эта книга пророческая: она об этой нашей войне, а вовсе не о сказочной битве. Силы Тьмы наступают – сможем ли мы, американцы, их остановить? – Не знаю, – ответил старый Джейкоб. – Во всяком случае, мы очень постараемся это сделать, и эти твои орки поломают о нас все свои зубы. И я тебе так скажу: нас, американцев, ещё никто и никогда не побеждал!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ХУДОЙ МИР ХУЖЕ ТОЛСТОЙ ДРАКИ
1943 год Мир корчило в судорогах затяжной общепланетной войны. Вооружённые силы Евразии подступили к берегам Америки и с восхода, и с заката, заняли предполье, выбив врага из всех точек, которые ему трудно было удержать, и замерли, прикидывая: а что же дальше? Североамериканский континент превратился в осаждённую крепость, взять которую не так просто: стены крепки, башни высоки, и защитники твердыни многочисленны. А за стенами день и ночь горели огни кузнечных горнов и звенели молоты, выковывая оружие и доспехи; и соглядатаи доносили, что крепостные ворота могут вскоре распахнуться, выпуская на битву плотные ряды хорошо вооружённых ратников. Война шла уже три с половиной года, но и в сорок третьем континенталы, несмотря на все успехи, были немногим ближе к полной победе над США, чем в сороковом. Наступило зыбкое равновесие, и обе стороны прилагали все усилия, чтобы качнуть чашу весов в свою пользу. Кайзермарине достиг пика своего могущества – он пополнился новыми кораблями, строившимися на верфях всей Европы. К четырём германским эскадренным авианосцам типа «Остфрисланд» и восьми лёгким авианосцам типа «Хаген», вошедшим в строй в 1942-1943 годах, добавились два новых авианосца британской постройки – «Рейнланд» и «Вестфален» – и два французских корабля: «Ганновер» (бывший «Жоффр») и его систершип «Гессен». Хохзеефлотте имел теперь двадцать два авианосца (не считая вспомогательных), несущих на борту более тысячи трёхсот самолётов: грозная сила. Вошли в строй и все боеспособные корабли английского и французского флотов, причём в их экипажах были бритты и франки – добровольцы, не питавшие особой любви к Америке и вставшие под знамёна победителей-тевтонов.[82] Количественный рост сопровождался непрерывным совершенствованием качества – так уж повелось, что люди наиболее изобретательны по части уничтожения себе подобных, а во время войн эта их склонность многократно усиливается. Германские субмарины, в 1942 году понёсшие тяжёлые потери от американских сил ПЛО, в 1943 получили устройства для работы дизелей под водой – «шнорхели» – и самонаводящиеся акустические торпеды «Лют» и «Цаункёниг». Теперь они могли наносить эскортным кораблям ответные удары и атаковать с предельной дистанции – головки новых торпед сами захватывали цели при сближении. Усиление американской ПВО (с появлением ночных истребителей с радарами потери «зигфридов» и «воронов Вотана» возросли до двенадцати-пятнадцати процентов) заставило немцев задуматься над новым стратегическим оружием, и таким оружием оказались ракеты «химмельдрахе»[83] Вернера фон Брауна, создававшиеся для обстрела Англии. Их невозможно было остановить истребителями и зенитками, но дальность полёта этих баллистических монстров была недостаточной для стрельбы через Атлантику. Решение напрашивалось: значит, ракеты надо запускать с кораблей, благо кайзермарине владел водами Атлантики. Первым ракетным кораблём стал линейный крейсер «Гнейзенау», башня «А» которого была разрушена в марте 1940 года во время рейда англичан на Вильгельмсхафен. С крейсера сняли и вторую носовую башню и на освободившемся месте смонтировали пусковые шахты для реактивных «драконов» фон Брауна. Результаты опытных стрельб настолько впечатлили германское командование, что в сорок втором году под ракетоносцы (с демонтажем кормовых башен главного калибра) были переделаны все дредноуты-ветераны – «Бисмарк», «Баден», «Байерн» и «Шарнхорст». Старые линкоры, низкая скорость которых не позволяла сопровождать авианосцы, получили новое оружие, и в сорок третьем они, находясь вне пределов радиуса действия американских самолётов берегового базирования, нанесли ракетный удар по Вашингтону, вогнав в трепет и президента Рузвельта, и всё его окружение. Особо пристальное внимание немецких адмиралов привлекли и зенитные снаряды с радиолокационными взрывателями. Именно эти снаряды спасли флот адмирала Кинга в бою у Виргинских островов, где зенитным огнём было сбито не меньше двадцати «нибелунгов» и «берсерков». Лютьенс полагал, что удар почти сотни бомбардировщиков и торпедоносцев уничтожит всё американское соединение, тогда как потоплен был один только «Хорнет» – германская атака была встречена очень эффективным зенитным огнём. Все без исключения немецкие адмиралы были флотоводцами «линкорной школы» – они помнили победный рёв германских пушек при Ютланде, сокрушивший морское могущество Британии, и не могли свыкнуться с мыслью, что эра дредноутов ушла в прошлое. Новые зенитные снаряды давали линкорам возможность самим постоять за себя, не уповая только на помощь истребителей, и в известной степени реабилитировали прежних властителей морей (а заодно и позволяли реализовать численное превосходство континенталов в крупных артиллерийских кораблях). Неудивительно, что разработкам немецких учёных в этой области дали «зелёную улицу», и уже в сорок третьем кайзермарине получил пятидюймовые снаряды с радиолокационными взрывателями. Германия готовилась к новым боям, нацеливаясь всё туда же – на Карибы. Наступление японцев в Полинезии выдохлось: империя Ямато напоминала спринтера, решившего пробежать марафонскую дистанцию. Коммуникации Японии на Тихом океане растянулись на тысячи миль, и острая нехватка грузового тоннажа усугубилась усилившимся подводным натиском американцев, получивших большое число новых лодок типа «Гэтоу» и «Балао» и справившихся с неполадками торпедных взрывателей. Противолодочная оборона японцев была никакой[84]: американские субмарины чувствовали себя волками, ворвавшимися в овечье стадо. Однако Япония, располагавшая в 1943 году одиннадцатью авианосцами[85], не оставляла надежд на полное вытеснение американцев из Полинезии и даже на успешный штурм Гавайских островов, благо Австралия и Новая Зеландия, по-прежнему считавшие себя частями Британской империи, вышли из войны. Японские подводные лодки, вооружённые гидросамолётами «сейран», блокировали Гавайи, затрудняя снабжение этого оплота США на Тихом океане. Русское командование непрерывно усиливало свою Алеутскую группировку, готовясь к высадке на Аляскинский полуостров. Военный флот Народной России пополнялся новыми кораблями, и к началу 1943 года на Дальний Восток были переброшены новейший авианосец «Гангут», линкор «Победа», линейный крейсер «Кронштадт», лёгкие крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» и до тридцати эскадренных миноносцев. Тихоокеанский флот России получил также крейсер «Александр Суворов» с восьмидюймовыми орудиями[86], построенный в Комсомольске, и больше сорока подводных лодок (частично прибывших с Балтики иЧёрного моря, частью построенных на Дальнем Востоке). На Алеутских островах усиливалась авиация, и ждали отправки в «Русскую Америку» полнокровные и превосходно вооружённые и оснащённые сибирские дивизии.
Русские подводные лодки охотились за транспортными судами и ставили мины вдоль всего западного побережья Северной Америки, от Калифорнии до Аляски, «змеи горынычи» бомбили Сиэтл, и к лету 1943 года русское командование сочло, что у него хватает сил для дальнейшего наступления.
* * *
Экономика Соединённых Штатов Америки работала на войну. Гремел исполинский конвейер, штампуя корабли и самолёты, танки и артиллерийские орудия, винтовки и пулемёты, снаряды и патроны. В 1942-1943 годах американский флот получил двенадцать тяжёлых и восемь лёгких авианосцев, пять линкоров, двадцать крейсеров, четыреста эсминцев и эскортных кораблей, около ста подводных лодок и сравнялся по своим боевым возможностям с самым сильным из неприятельских флотов – с кайзермарине, – превосходя по численности флот императорской Японии. Время неравных боёв, когда континенталы давили американцев числом, прошло. Почуяв нешуточную угрозу самому своему существованию, Америка пустила в ход все резервы: богатства, накопленные США за последние сто лет, превращались в оружие. И отходили в тень привычные понятия, записанные в Конституции: вся страна превратилась в единый военный лагерь, где приказы не обсуждаются, а выполняются. «Если мы хотим спасти нашу свободу и демократию, – заявил президент Рузвельт, – мы должны забыть о демократии. Мы воюем с тоталитарными империями, в которых слово вождя имеет силу закона, и если мы хотим победить, мы должны бить врага его же оружием. Свобода – это потом, сейчас для нас главное – целесообразность и необходимость». Его слышали и слушали. И выполняли: на место мужчин, ушедших воевать, к станкам становились женщины, и мускулистая клепальщица Рози вытеснила с рекламных плакатов томных и соблазнительных голливудских красоток с их аппетитными округлыми формами – всё для фронта, всё для победы.
И взлетали в небо тысячи самолётов, атакуя и защищая; и морские пехотинцы США цеплялись за каждую пядь земли, обильно орошая своей кровью атоллы Океании и острова Карибского моря; и субмарины под звёздно-полосатым флагом уходили к берегам Европы и Африки, к Филиппинам, Индонезии и Малайи, высматривая добычу немигающими глазами перископов. И создавалось новое оружие – ракеты и реактивные самолёты, – а под сенью сверхсекретного «Манхэттенского проекта» рождалось нечто, о чудовищной мощи которого имели смутное представление даже физики-ядерщики, работавшие над этим проектом. Американские войска, используя право сильного, вошли в Канаду. Русский медведь занёс мохнатую лапу над Аляской – сухопутный Северный фронт становился реальностью, а перебрасывать и снабжать многотысячные армии морем, где ни один корабль не мог отойти от берега на пару миль без риска поймать торпеду, не представлялось возможным. Слабые возражения канадского правительства не принимались во внимание, а с Черчиллем Рузвельт, потрясённый «предательством» былого союзника, вообще не желал вести переговоры. США с большим удовольствием заняли бы и Австралию с Новой Зеландией, но на это у них пока не хватало сил: большинство американских верфей располагалось на восточном побережье, а частично восстановленный Панамский канал находился теперь в радиусе действия немецких «зигфридов» и «василисков» с аэродромов Венесуэлы и Тринидада. Военная машина Соединённых Штатов Америки работала, но её операторы (те самые «капитаны большого бизнеса») видели, что режим её работы опасно близок к критическому. Оказалось, что война – это не только очень выгодное дельце, это ещё и кровь, смерть и разрушения, причём не где-то за океанами, а здесь, на территории самих США. Потери уже превысили потери Америки в гражданской войне, считавшейся самой кровавой войной за всю историю Штатов, и это при том, что не было ещё масштабные боёв на суше, подобных сражениям Первой Мировой или тевтонскому вторжению во Францию или Англию. К таким потерям Америка не привыкла… Но самое главное – монотонный гул размеренно работающего механизма экономики то и дело сменялся покашливанием, характерным для перебоев. Огромной американской машине не хватало того, что служило для неё и топливом, и смазкой – денег . За первую треть ХХ века американский спрут распустил по всему миру свои щупальца, усеянные присосками транснациональных банков и корпораций, и деловито вытягивал соки отовсюду, куда смог дотянуться. А теперь германская секира, русский меч и японская катана обкорнали чудищу его щупальца, оставляя спрута без пищи.
Доллар был изгнан из покорённой тевтонами Европы и Африки, с Ближнего Востока, где набирала силу держава «красного фараона» Иосифа Сталина, причудливо совместившего марксистскую идеологию и обычаи средневековья и подчинявшего себе арабский мир, из Юго-Восточной Азии, где хозяйничали самураи, и из Латинской Америки, страны которой одна за другой присоединялись к антиамериканскому союзу. Бумажка, выкрашенная зелёной типографской краской, хороша тогда, когда её без звука (и даже с радостью) принимают в обмен на реальные ценности, созданные людьми, а внутри одной отдельно взятой страны денежная масса должна быть уравновешена товарным объёмом – бесконтрольное включение денежного печатного станка чревато финансовой катастрофой, по сравнению с которой Великая депрессия тридцатых годов – не более чем лёгкий ветерок по сравнению с торнадо. И первые признаки этой катастрофы уже просматривались: в США росла инфляция, и кое-где уже вводилось нормированное распределение продуктов первой необходимости. «Капитаны большого бизнеса» всё это видели, но они не в силах были изменить ни суть искусственной страны, спроектированной и созданной с одной-единственной целью – для достижения власти над миром, – ни свою собственную суть. Им оставалось надеяться, что войну удастся закончить (если не победой, то хотя бы почётным миром) раньше, чем эта машина развалится, похоронив их под своими обломками.
* * *
Общая стратегическая обстановка складывалась в пользу континенталов, и весной 1943 года главы трёх государств – кайзер Вильгельм III и «теневой кайзер» Август, премьер-министр Японии Хидэки Тодзио и «русская тройка» (Вознесенский, Киров, Молотов – некий симбиоз экономики, идеологии и политики) – собрались в Ялте для согласования планов дальнейших действий. Муссолини на конференцию пригласили из вежливости – как-никак, Италия располагала солидным флотом, который мог пригодиться. И на этой конференции Николай Вознесенский, достойный ученик Красина, отлично знавший, что экономика не поддаётся заклинаниям, и что (по выражению Наполеона) «для успешного ведения войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги», основываясь на сравнительном анализе военно-промышленных потенциалов США и союзников, сделал оптимистический прогноз: континенталы войну выиграют. «Мы воюем с ростовщическим государством, порождённым и вскормленным деньгами, – сказал он, – и мы одолеем этого монстра его же оружием». «Тогда, быть может, – язвительно спросил принц Август, – нам, военным, стоит отойти в сторонку и подождать, пока Америка не рухнет сама по себе, без нашей помощи?». «Отнюдь, – спокойно возразил Вознесенский. – Войну выиграют военные, хотя победа будет подготовлена экономической мощью наших стран – вам останется только сделать так, чтобы победа не обошлась нам слишком дорого: тяжёлые раны, полученные победителем, до срока сведут его в могилу». И позиция стран Латинской Америки имела к «вопросу цены» победы самое прямое отношение. После успешного вторжения тевтонов на Малые Антильские острова и перехода на сторону кайзеррейха Венесуэлы, Бразилии и Аргентины прогерманские настроения латинос заметно возросли. Германия получила ощутимую пользу от вступления в войну крупнейших стран восточного побережья Южной Америки, приобретя аэродромы и морские порты по эту сторону Атлантики. Особо ценным приобретением были Мальвинские острова, отошедшие к Аргентине и ставшие опорной базой германского флота, добравшегося до Тихого океана. И уже в конец сорок второго подводные лодки кайзера встретились у берегов Эквадора, Чили и Перу с охотившимися там японскими «кайдай» и «джюнсен».
А весной 1943 года Чили объявило войну США. Для этой страны, ещё в 1932 году провозгласившей Социалистическую Чилийскую республику, решающим фактором стали не успехи тевтонского оружия, а то, что на стороне континенталов сражалась Народная Россия, строившая новое общество, о котором в Латинской Америке мечтали многие. В Чили очень хорошо помнили, что СЧР просуществовала недолго, что причиной её гибели были пушки американских линейных кораблей, подошедших к берегам Чили, и поэтому для большинства чилийцев ответ на вопрос «Кто враг?» был однозначен. Переворот был почти бескровным, и новым президентом страны стал Мармадуке Грове, «крёстный отец» чилийской республики тридцать второго года, встреченный с ликованием. Реакция Соединённых Штатов была быстрой и резкой. Американское соединение во главе с авианосцем «Энтерпрайз» полным ходом ринулось к берегам Чили, и 19 апреля 1943 года палубные самолёты «Энтерпрайза» потопили в порту Вальпараисо чилийский линкор «Альмиранте Латорре» – тот самый, который американцы тщетно хотели купить ещё перед войной. Линкор, получивший до десяти бомбовых и торпедных попаданий, затонул на рейде, однако на высадку адмирал Кинкейд не решился и поспешно отошёл из опасного района. «Акция устрашения» имела результат прямо противоположный: вслед за Чили войну Америке объявило Перу, а Хохзеефлотте отправил в Тихий океан дополнительные силы для зашиты своих новых союзников. В ответ американцы под прикрытием нескольких эскортных авианосцев одним броском захватили Галапагосские острова, распугивая морских черепах и наплевав на нейтралитет Эквадора, а заодно и вторглись в Мексику, создавая «санитарный кордон» от разгоравшегося огня «латиноамериканского пожара» и спасая Панамский канал от возможных «необдуманных действий» стран Центральной Америки. Но дело было сделано: вся нижняя половина американского материка отпала от США. И взрослел в Аргентине пятнадцатилетний Эрнесто Че Гевара, а на Кубе – семнадцатилетний Фидель Кастро Рус, и оба уже задумывались о будущем…
* * *
Флоты и армии союзников обладали существенным численным перевесом над флотом и армией США, но коалиция есть коалиция: между её участниками всегда будут трения, и зачастую серьёзные. И Соединённые Штаты Америки возлагали немалые надежды на раскол континентального блока, и готовы были заключить сепаратный мир с любым из трёх своих основных противников. Действуя исподволь и осторожно, через новорождённое ведомство генерала Уильяма Донована[87], военный министр Генри Стимсон, госсекретарь Халл и сам президент Рузвельт зондировали почву для переговоров. Более других к заключению мира была склонна Япония, захватившая богатую добычу – бывшие тихоокеанские колонии Англии, Франции и Нидерландов – и нуждавшаяся в передышке для неспешного переваривания обильной трапезы и наращивания мускулов. Но даже она, опьянённая успехами, желала большего: всей Полинезии и Гавайских островов для завершения создания мощного оборонительного периметра, удалённого от берегов Америки и отделённого от неё тысячами миль океана без островов-плацдармов. Запросы России была куда скромнее: она претендовала только на Алеутские острова и Аляску – на бывшие русские территории, проданные Америке. Это было ещё терпимо, но Россия хотела также и аннулирования всех долгов по американским кредитам, что вызывало бурное негодование «капитанов большого бизнеса». Самыми категоричными оказались требования кайзеррейха (в США не без основания считали, что тут не обошлось без подсказок со стороны русских, ни в коем разе не хотевших сохранения недобитого – то есть потенциально опасного – американского монстра). Тевтоны требовали многого: передачи Германии всех островов Карибского моря, вывода войск США из Мексики и Канады и признания Латинской Америки сферой немецких интересов. А кроме того – выдачи Америкой всего военного флота (за исключением сторожевых судов береговой охраны) и выплаты ею контрибуции, равной расходам, понесённым Германией в ходе войны. Германские требования были явно неприемлемыми, но с Японией американцы могли бы поторговаться: выход Страны Восходящего солнца из войны развязывал Америке руки на Тихом океане, давая возможность нейтрализовать русский Тихоокеанский флот, остановить русское наступление на Аляску, вернуть Алеутские острова и сосредоточить все силы против Германии. Но Япония колебалась: к желанию получить сиюминутную выгоду примешивался страх перед последствиями заключения сепаратного мира с США, причем страх не только перед более чем возможным американским возмездием в будущем. Народная Россия держала на Дальнем Востоке десятки кадровых дивизий, полностью укомплектованных и развёрнутых по штатам военного времени. На запросы Японии Россия вежливо отвечала, что эти части готовятся к вторжению на Аляску, но рёв моторов русских танков у границ Манчжоу-Го будил у японских генералов не самые приятные воспоминания о боях с русскими в Монголии и ограничивал аппетиты самураев в отношении Китая. В японском генеральном штабе нисколько не сомневались, что в случае чего эти танки будут топтать гусеницами не аляскинскую тундру, а маньчжурские сопки. И эти опасения были недалеки от истины: Рихард Зорге исправно информировал Москву о намерениях японцев. Американские попытки заключения сепаратного мира продолжались в течение всего 1943 года, и закончились совместным меморандумом континенталов, предъявленным США. И смысл этого меморандума был предельно ясным: Германия, Народная Россия и Япония готовы заключить мир с Америкой, если та примет условия, выдвинутые всеми союзниками, а о сепаратном мире США с одной из упомянутых стран не может быть и речи. – Их условия похожи на те, на которых Рим заключил мир с Карфагеном по итогам Первой Пунической войны, – сумрачно заметил Корделл Халл. – Они лишают нас всего, чего мы добились за полтораста лет, и низводят Америку до статуса второстепенной державы, не имеющей веса на мировой арене. – Избавьте меня от исторических аллюзий, – нервно произнёс Рузвельт, вцепившись пальцами в край стола, как будто боясь упасть вместе с креслом, – и так ясно, что раджеры хотя слишком многого. Они уже считают нас побеждёнными – что ж, придётся показать, что они ошибаются. Пусть попробуют взять Антильские острова, Гавайи и Аляску – посмотрим, как это у них получится. Худой мир хуже толстой драки – есть такая русская пословица. О’кей, пусть будет толстая драка!
* * *
декабрь 1943 года На Москву падал снег, белый и пушистый, навевавший мысли не о войне, гремевшей за океанами, а о мирном домашнем уюте и о Новом годе с праздничным столом, подарками и морозным запахом хвои. Но далёкая война продолжалась… – Я хотел бы кое-что уяснить, – Лев Галлер, державшийся с выправкой офицера российского императорского флота, одернул безукоризненно сидевший китель. – Как нарком ВМФ, я отвечаю не только за боеспособность и состояние флота, но и за умонастроения его личного состава. – А что, разве что-то не так? – Киров недоуменно поднял брови. – Всё так, но… – адмирал флота сделал паузу. – Имеет место некоторое, я бы сказал, недопонимание, причём среди старшего комсостава, командиров кораблей и соединений. – И в чём это выражается? – Мы воюем за интересы кайзеррейха, – с солдатской прямотой заявил нарком ВМФ. – Совместный меморандум, предъявленный нами США, выгоден прежде всего Германии – он фактически выводит её в мировые гегемоны. Наши моряки и лётчики гибнут на Аляске за то, чтобы кайзер Вильгельм стал властелином мира, и наш Атлантический флот пойдёт в бой тоже ради тевтонской победы? Мы, русские, веками оплачивали победы своей кровью, а их плодами пользовались другие, есть у нас такая национальная традиция. И я не считаю это правильным. Глаза Кирова гневно вспыхнули, но Вознесенский успокаивающе поднял руку. – Давайте разберёмся, – спокойно произнёс предсовнаркома. – Вопрос важный. Мы, как и любая другая держава, воюем за свои собственные интересы. Предельное ослабление США – упомянутые в меморандуме территориальные уступки, выдача флота, контрибуция, – совпадает с интересами России. Касательно же того, что львиная доля трофеев достанется кайзеррейху – так эти трофеи надо ещё захватить и, как вы совершенно правильно заметили, товарищ Галлер, оплатить их кровью: большой кровью. Вот пусть Германия и платит «цену победы», а мы поможем ей… в меру сил. Помнится мне, в сороковом году ваши морские пехотинцы подняли красный флаг над Рейкьявиком, почему бы этому флагу не взвиться над Багамскими островами в сорок четвёртом? Думаю, кайзер возражать не будет: в Карибском наступлении задействованы интернациональные силы – англичане, французы, итальянцы и даже испанский легион, воюющий в джунглях Колумбии, – и все они рассчитывают на свою долю добычи. Цинично? Увы, таковы реалии нашего мира. А насчёт делёжки американского флота – хотя говорить об этом несколько преждевременно – тут я надеюсь на ваш опытный морской глаз, Лев Михайлович: полагаю, вы сможете отобрать для нас хорошие корабли. – А что до Южной Америки, – Вознесенский посмотрел на собеседников и слегка прищурился, – будущее покажет, кто станет там хозяином. В латиноамериканских странах весьма сильны пророссийские симпатии, и Чили тому пример. Тевтоны для них всего лишь новые завоеватели, пришедшие сменить завоевателей старых, тогда как мы, русские, несём нечто иное, отличное от. И это иное становится для латиноамериканцев всё более и более привлекательным. Мы работаем в этом направлении: правильно я говорю, Сергей Мироныч? Киров молча кивнул. – Наш конфликт с кайзеррейхом в будущем неизбежен, – добавил Молотов, – и не только в силу амбиций Германии, но и из-за коренной разницы в общественном устройстве наших двух государств. Мы это понимаем, и принимаем соответствующие меры. Например, на летних общевойсковых учениях западных округов глава германской делегации генерал Гудериан был впечатлён зрелищем наших танковых корпусов, прорывавших линию обороны условного противника. «И вы собираетесь использовать эти армады в заснеженной Аляске?» – спросил он генерала Жукова. «В Америке, – ответил тот, не моргнув глазом, – есть ещё и степи Оклахомы и Техаса, вот где простор для танков!». И оба ведь понимали, – усмехнулся глава Верховного совета, – что наши «зверобои» и «стрельцы» гораздо быстрее доедут до полей Европы, чем до прерий Канзаса, но делали вид, что я не я, и лошадь не моя. Вот и верь после этого тому, что солдаты – плохие дипломаты... – Да, конфликт неизбежен, – согласился Вознесенский. – Но пока мы с немцами в одной упряжке: США никогда не простят Германии «банкирской резни» в Европе, а России – долгов по кредитам. Вспомните Маркса, товарищи: «нет такого преступления, на которое не пойдёт капитал ради прибыли». А мы осмелились покуситься на эту прибыль, и стали для хозяев Америки смертельными врагами и адскими исчадиями. Так что или – или, третьего не дано. И постарайтесь объяснить суть этой дилеммы вашим морякам, товарищ наркомфлота, а Главное Политуправление вам поможет. – Поможет, – веско обронил Киров. – Пойдёмте-ка со мной, товарищ Галлер, уточним кое-что. Они вышли из кабинета, а Вознесенский встал, подошёл к окну и посмотрел на огни Москвы, подёрнутой снегопадом. – Как думаешь, Николай Алексеевич, – негромко спросил Молотов, – закончим войну в сорок четвёртом? – Не знаю, Вячеслав Михайлович. Хотелось бы…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ВСКИПЕВШИЙ ТИХИЙ ОКЕАН
май 1943 года Адмирал Честер Нимиц, командующий Тихоокеанским флотом США, не имел никаких оснований сомневаться в достоверности полученных данных. Во-первых, сведения слишком серьёзные – такими вещами не шутят, да и люди, обосновавшиеся в только что возведённой пентаграмме здания Министерства обороны, к шуткам как-то не склонны. А во-вторых – новорождённое ведомство генерала Донована, несмотря на свой младенческий возраст, структура основательная, к делу подходит со всей ответственностью и не станет поднимать панику без многократной проверки информации – тем более такой информации. «Значит, – подумал адмирал, – русские действительно намерены осуществить высадку на Аляске и открыть сухопутный фронт, пусть даже удалённый от жизненно важных центров Соединённых Штатов Америки. И мне – именно мне! – надлежит пресечь эту угрозу всеми средствами, имеющимися в моём распоряжении. А вот как раз с этим-то – со средствами – и проблема…». Если бы Нимиц бросил все имеющиеся силы против русских, он, пожалуй, смог бы остановить русское наступление, повернуть его вспять и даже, вероятно, отбить Алеутские острова. Однако кроме русских, на Тихом океане есть ещё и японцы, давящие на Полинезию, а по данным разведки флота, возглавляемой кэптеном Элиасом Захариасом[88], которому адмирал привык доверять, нацелившиеся и на Гавайи, которые сдавать нельзя ни в коем случае. И на парирование обеих этих угроз сил флота не хватит, это ясно как божий день. Конечно, можно попытаться убедить комитет начальников штабов в невозможности выполнения полученного приказа, но... Нимиц отлично понимал, что положение отчаянное: у Соединенных Штатов просто-напросто не хватает сил для перекрытия всех угрожаемых направлений. Нет возможности насытить береговые аэродромы на Аляске тысячами боевых самолётов: «Верден над Антилами», как его называют, вот уже полтора года безостановочно перемалывает и технику, и людей – людей! Потери пилотов, на обучение которых затрачена уйма времени и денег, растут в геометрической прогрессии, а в последнее время эти потери в основном фатальные. То ли акулы в Карибском море стали прожорливее, то ли самолёты, севшие на воду, стали тонуть куда быстрее, и лётчики не успевают из них вылезти, то ли… Впрочем, Нимиц догадывался, что дело не в этом – ожесточённость с обеих сторон нарастает, и американских пилотов, сбитых над Тринидадом, не берут в плен: им позволяют утонуть (или даже помогают это сделать). И началось это после того, как три сотни «Б-17» произвели налёт на Каракас, в ходе которого погибли тысячи мирных жителей (а лётчиков, сбитых у побережья Венесуэлы, вылавливают из воды венесуэльские сторожевые катера). Собственно, и пленных немцев со сбитых над Норфолком или Нью-Джерси «воронов» стало меньше: чего церемониться с «орками», тем более что всегда можно эти расправы списать на суд Линча, учинённый обезумевшими жертвами тевтонских бомбардировок? Да, чем дольше длится эта война, тем дальше противники скатываются в тёмное средневековье (глядишь, так и до первобытных времён недалеко с их каннибализмом и принесением пленников в жертву богу войны). А в результате – в результате пилотов не хватает: одно дело лететь, надеясь всё-таки выжить, если твой самолёт будет сбит, и совсем другое дело – знать, что в этом случае тебя ждёт верная смерть… Адмирал отогнал ненужные мысли. Перед ним, командующим флотом США на Тихом океане, поставлена конкретная задача, и он должен решить её наилучшим образом. Эх, если бы только была возможность запросить подкрепление – скажем, пяток авианосцев, укомплектованных обученными авиагруппами. Но это фантастика: Панамский канал теперь не только бомбят – к нему то и дело подбираются вооружённые группы непонятно кого: то ли германских диверсантов, то эквадорских «герильерос», вооружённых немецким оружием. Так что придётся обходиться тем, что есть: соединением Спрюэнса в Пёрл-Харборе и соединением Кинкейда во Фриско – общим счётом два тяжёлых авианосца, шесть линкоров, девять крейсеров и полсотни эсминцев. Не густо, совсем не густо, особенно если учесть, что в Тихом океане появились ещё не только субмарины и «корсары» кайзера, но и немецкие авианосцы, заставившее Кинкейда поспешно отойти от Галапагосских островов к западному побережью Северной Америки. Вся надежда только на подводные лодки (которых слишком мало для просторов Тихого океана), да на «каноэ» – вспомогательные авианосцы, которые Генри Кайзер печёт как гамбургеры (правда, подготовка пилотов для них оставляет желать лучшего, да и сами эти корабли не идут ни в какое сравнение с настоящими авианосцами). А что делать?
Приказ, рожденный в штабе Тихоокеанского флота, предписывал адмиралу Кинкейду начать подготовку противодесантной операции в районе Аляскинского полуострова (там, куда нацелилось остриё русского удара). Хорошо ещё, что армия выделит необходимые силы – американские войска заняли Канаду, они погрузятся на транспорты в западных канадских портах, сокращая плечо перевозок и уменьшая риск быть торпедированными на переходе. С авиацией сложнее: лучшие береговые эскадрильи переброшены на Антилы. Но шестнадцать «каноэ» – это пятьсот истребителей и бомбардировщиков, да плюс самолёты «Энтерпрайза», да на аэродромах Канады и Аляски кое-что всё-таки найдётся. На островах Рождества – на последнем рубеже обороны Полинезии – самолётов пока хватает, но надолго ли их хватит? И поэтому на соединение адмирала Спрюэнса возлагалась поддержка обороны этого последнего рубежа, а для усиления ему придавались двенадцать «каноэ», прибывших в Пёрл-Харбор из Сан-Франциско. Нимиц считал, что этого хватит, а там, глядишь, дойдёт и до подкреплений – не могут же раджеры (не говоря уже о японцах) всё время наступать: они тоже смертны, и их резервы тоже не бесконечны. Хотя, конечно, до стабилизации положения в Карибском море о подкреплениях можно только мечтать… «Одной ладонью не заткнуть две дыры сразу, – с горечью подумал командующий Тихоокеанским флотом. – Что ж, будем затыкать эти дыры растопыренными пальцами». В 14.00 девятого мая 1943 года исходящие распоряжения Кинкейду и Спрюэнсу ушли, а через два часа поступило тревожное известие: флот империи Ямато начал атаку островов Северной Полинезии.
* * *
Выражения «начали» или «возобновили» наступление в Полинезии применительно к японским вооружённым силам были неточными. Империя Ямато и не прекращала натиск на Полинезию с середины 1942 года, со времени захвата Самоа, но тугая пружина этого напора была уравновешена не менее тугой пружиной американской обороны. Продвижение японцев было приостановлено, и в Полинезии началось то, что можно назвать позиционной войной в островном варианте: переходили из рук в руки атоллы, в проливах сталкивались в яростных схватках отряды кораблей, а с неба с завидным постоянством падали горящие самолёты; обе стороны подбрасывали подкрепления, которые таяли в боях вешним снегом. Американцы довольствовались тем, что остановили наступление противника, не имея сил его отбросить, – всё их внимание было приковано к району Карибского моря, где бронированный тевтонский кулак упорно долбил солнечное сплетение Мексиканского залива, прикрытое одиноким клыком Флориды. Там, у берегов Америки, решалась судьба войны, а Полинезия, при всей её важности, рассматривалась как второстепенный театр военных действий.
Ситуация изменилась, когда японский императорский флот пополнился несколькими новыми авианосцами, не принимавшими участие в боях в течение полугода. За это время японцы сумели подготовить достаточное количество пилотов палубной авиации взамен тех, что погибли в сорок первом, перебросили в район боевых действий значительные армейские резервы и сосредоточили большие запасы военного снаряжения. Обновился и парк японской палубной авиации: на вооружение были приняты пикирующие бомбардировщики «суйсей» («джуди») и торпедоносцы «тензан» («джилл»), сменившие ветеранов «вэлов» и «кейтов». К весне 1943 года японский флот располагал одиннадцатью авианосцами, включая хорошо бронированный «Тайхо», ставший новым флагманским кораблём вице-адмирала Нагумо, и японцы сочли, что время сидения кончилось: пора идти вперёд. В целом боевая подготовка японских лётчиков была ниже, чем у американцев (соотношение потерь в боях в Полинезии составляло один к двум не в пользу сынов Страны Восходящего солнца), однако японцы надеялись сломать оборону противника шестью с половиной сотнями авианосных самолётов, укомплектованных отборными пилотами. Адмирал Нимиц оценил обстановку спокойно и правильно – японское наступление ожидалось. План американского командования был простым и походил на план сражения за Малые Антильские острова: предполагалось измотать и обескровить противника активной обороной, выбить его палубную авиацию, а затем нанести ему решающий удар соединением, состоявшим из тяжёлого авианосца «Саратога» и двенадцати «каноэ», базировавшихся на Пёрл-Харбор. Японцы имели большой перевес в тяжёлых надводных кораблях – линкорах и крейсерах, – но на четвёртом году войны все уже привыкли, что исход морских сражений решает авиация, а не крупнокалиберная артиллерия. И поначалу всё шло именно так, как и прикидывали американские стратеги. Японцы наступали на острова Лайн, стремясь захватить атолл Киритимати (остров Рождества) – самый большой атолл в мире площадью более трёхсот квадратных километров и громадный природный аэродром – и не считаясь с потерями. За три недели непрерывных боёв они потеряли не менее пятидесяти процентов своей авиации берегового базирования и были вынуждены бросить в бой драгоценные авианосцы, надеясь переломить ход сражения в свою пользу. Американская авиация также понесла большие потери, однако Нимиц считал их допустимыми: адмирал ожидал прибытия в Пёрл-Харбор четырёх эскортных авианосцев с истребителями, а по сообщениям пилотов, атаковавших флот вторжения, к началу июня были достоверно потоплены два японских авианосца, два предположительно, три или четыре повреждены; в ходе воздушных боёв сбито не менее трёхсот японских палубных самолётов. На самом деле всё обстояло далеко не столь радужно. Фактически в боях за острова Лайн бомбардировщиками были потоплены только авианосец «Хиё» и тяжёлый крейсер «Аоба» и повреждён авианосец «Акаги», вынужденный отойти на Трук вместе с «Сорю», потерявшим две трети своей авиагруппы. Лёгкий авианосец «Рюхо» также был повреждён (авиаторпедой) и покинул поле боя, и несомненного успеха добилась подводная лодка «Тредфин»: ей удалось поразить двумя торпедами гигантский «Мусаси» (один из двух таинственных линейных кораблей, о которых американцам было известно чуть больше чем ничего) и нанести ему повреждения. «Тайхо» сохранил полную боеспособность, а облако дыма, окутавшее корабль после налёта «хеллдайверов» и убедившее американских лётчиков в том, что с ним покончено, оказалось всего лишь густой дымовой завесой, имитировавшей смертельные повреждения японского флагмана. Тем не менее Нимиц решил, что противник измотан, и что пора его добить: по данным воздушной разведки в районе архипелага Лайн осталось только два-три японских авианосца. Но японцы всё-таки начали высадку на атолл Киритимати, перепахав его тяжёлыми снарядами, – медлить было нельзя ещё и поэтому. 11 июня 1943 года американское соединение вышло из Пёрл-Харбора, направляясь к острову Рождества. Первыми гавань покинули линкор «Норт Каролина» под флагом вице-адмирала Спрюэнса и авианосец «Саратога» в сопровождении лёгких крейсеров «Гонолулу», «Сент-Луис» и десяти эскадренных миноносцев. Через час за ними последовали корабли контр-адмирала Флетчера: одиннадцать «каноэ» (эскортный авианосец «Кроатан» вынужден был остаться в базе из-за неисправности в машине), линейные корабли «Уэст Вирджиния» (флагман), «Невада», «Оклахома», тяжёлые крейсера «Нортхэмптон» и «Пенсакола», лёгкий крейсер «Детройт» и шестнадцать эсминцев охранения. Флот шёл в бой, и глядя на эту силу, трудно было поверить, что её можно уничтожить. Но там, за горизонтом, ждала другая сила, не менее (если не более) грозная, и никто не мог сказать, насколько она ослаблена. И люди на мостиках американских кораблей молчали: неумолимо приближалась та грань, которая должна была поделить их всех на живых и павших. Адмирал Честер Нимиц остался в Пёрл-Харборе. Он уже привык командовать флотом с берега – с «каменного фрегата», – и вечером того же дня он первым получил неприятные известия, нарушившие ход противодесантной операции. Всё началось с сигнала бедствия, переданного с борта эскортного авианосца «Сэнти», прибытия которого ожидали. Сигнал пришёл из района разлома Молокаи, находившегося в тысяче трёхстах милях к востоку от Оаху, на полпути между Гавайями и материком, и был коротким. «Атакован самолётами» – и тишина, означавшая только одно: корабль потоплен. Никаких самолётов там не могло быть по определению: японцы оперировали в Полинезии, а германское авианосное соединение к этому времени уже покинуло Тихий океан и вернулось в Атлантику. Можно было предположить, что «Сэнти» был атакован «сейраном» с одной из японских субмарин, однако в сообщении речь шла о самолётах во множественном числе, и оставалось неясным, как одинокий тихоходный гидроплан мог успешно атаковать эскортный авианосец, имевший на борту тридцать истребителей «корсар». А затем случилось худшее: авианосец «Сэнгамон», также следовавший в Пёрл-Харбор с истребителями, донёс, что он атакован японскими крейсерами, и наступившее вслед за этим тишина в эфире красноречиво свидетельствовала о его судьбе. Штаб Тихоокеанского флота США встал на уши (и было отчего). Проверка донесений показала, что неделю назад у Маркизских островов были замечены «один или два корабля, вероятно авианосцы, следовавшие на север». Контакт вскоре был потерян, и о нём забыли: японцы энергично наступали, и у американцев хватало более насущных забот. Но теперь, сопоставив данные, штаб флота пришёл к выводу, что между Лос-Анджелесом и Гавайями действует японское соединение, имеющее в своём составе авианосец (или даже не один).[89] Японцы применили ту же тактику, которой пользовались немцы, блокируя Англию: они вывели в океан надводные рейдеры с авианосцами, причём соединение Озавы могло с успехом выдержать бой как с кораблями Кинкейда, так и с кораблями Спрюэнса. Над Пёрл-Харбором нависла угроза блокады, и третье трагическое сообщение – о гибели неподалёку от Гавайских островов эскортного авианосца «Шенанго», торпедированного подводной лодкой, – подтвердило этот мрачный прогноз. Четвёртый авианосец – «Суини» – вынужден был вернуться в Лос-Анджелес, избегая встречи с японскими рейдерами: у янки не было сил для немедленного разгрома соединения Озавы. На авиационное подкрепление рассчитывать уже не приходилось, но японцы высаживались на Киритимати, воды вокруг атолла кишели их кораблями, и Нимиц не счёл возможным прервать начатую операцию. И уже утром 13 июня у рифа Кингман и атолла Пальмира «Саратога» была атакована японскими пикировщиками «джуди» с авианосцев «Тайхо» и «Дзунъё». В течение четырёх часов японцы трижды атаковали соединение Спрюэнса, в атаках приняли участие около пятидесяти бомбардировщиков «джуди» и торпедоносцев «джилл», прикрытых четырьмя десятками истребителей «зеро». Японцы продемонстрировали очень неплохой уровень лётной подготовки и тактического мастерства, но всех их усилия были сведены на нет умелыми действиями американских «хеллкэтов» и зенитным огнём линкора «Норт Каролина». 127-мм снаряды с радиолокационными взрывателями оказались весьма эффективными: ими было сбито не менее десяти японских самолётов. Авиагруппа с «Тайхо» была выбита почти полностью, добившись всего двух попаданий в «Норт Каролину» – в бак и в пятидюймовую орудийную башню номер два левого борта, расколовшуюся от взрыва как яйцо под молотком. В свою очередь «Дзунъё» получил два бомбовых попадания, загорелся и вышел из боя, отчаянно борясь с огнём. Спрюэнс уже считал, что бой выигран, когда у борта «Норт Каролины» взлетел к небу громадный водяной столб. Флот империи Ямато не имел самонаводящихся торпед, подобных немецким, зато у него были люди, готовые бестрепетно умереть за обожаемого Тенно – императора, – и были превосходные кислородные торпеды с огромной дальностью хода. И в результате родилась «кайтен» – человекоуправляемая торпеда калибром 1000 мм, снабжённая полуторатонной боевой частью и способная проходить со скоростью 36 узлов не менее двенадцати миль, а со скоростью 30 узлов – и до двадцати миль. По сути, это была уже не торпеда, а миниатюрная подводная лодка, запускаемая не из торпедного аппарата, а с палубы субмарины-носителя. Водитель торпеды с помощью перископа корректировал курс, наводя «кайтен» на цель, а при сближении с атакованным судном давал форсаж и устремлялся на свидание с духами синто. Именно «кайтенами» была вооружена японская подводная лодка «И-58» капитана 3-го ранга Мотицуро Хасимото, оказавшаяся в этот день у атолла Пальмира.
Хасимото стрелял с предельной дистанции, выпустив по американским кораблям четыре «кайтена». В цель попала только одна человекоторпеда, но хватило и одной: взрыв чудовищной силы разорвал борт и днище «Норт Каролины», и бурлящий водяной поток, ворвавшийся в машинные и котельные отделения, быстро завладел своей добычей. Линкор затонул в течение тринадцати минут. Адмирал Спрюэнс погиб вместе со своим кораблём. «Норт Каролина» ещё тонула, когда началась четвёртая атака японцев по «Саратоге». И эта атака увенчалась успехом: воспользовавшись растерянностью американцев, самолёты с лёгких авианосцев «Титосэ» и «Тийода» за считанные минуты всадили в «Леди Сару» две торпеды и две бомбы, и корабль-ветеран вспыхнул от носа до кормы. Горящая «Саратога» отползала к Пёрл-Харбору, а с «каноэ» адмирала Флетчера один за другим взлетали «авенджеры»: японские линкоры вели огонь по атоллу Киритимати, и требовалось немедленно заткнуть их четырнадцатидюймовые огнедышащие пасти.
* * *
Имея всего три линейных корабля, Флетчер не мог не считаться с наличием в районе высадки японского десанта линкоров противника. По данным авиаразведки, их было то ли три, то ли четыре: «Нагато» и два-три корабля типа «Фусо» – ровесники и одноклассники американских «невад», первых кораблей флота США с бронированием «всего или ничего», построенных в соответствии с концепцией боя на дальних дистанциях. Опасение у Флетчера вызвала вероятность встречи с японским суперлинкором «Ямато», о мощи которого ходили смутные слухи, но предполагалось, что этот монстр торпедирован «Тредфином» и выведен из строя.[90] Таким образом, по линейным кораблям был примерный паритет, и это вселяло надежду на успешный исход противодесантной операции, сильно напоминавшей авантюру. Основной ударной силой соединения адмирала Флетчера были эскортные авианосцы – одиннадцать «каноэ» несли на своих палубах свыше трёхсот самолётов, из них более ста пятидесяти ударных. Флетчер рассчитывал вымести линкоры противника ударами с воздуха, а после этого учинить резню японским транспортам, битком набитым войсками. Разгром флота вторжения позволял остановить японское наступление и удержать остров Рождества: японцы выдохлись (в этом американская разведка не ошибалась) и уже не имели сил для повторного удара. Игра стоила свеч… Налёты американской авиации на японский флот у Киритимати начались утром 14 июня. Они следовали один за другим: пилоты «авенджеров» и «доунтлессов», впавшие в азарт, вывали на линкоры противника смертоносный груз, возвращались, снова подвешивали бомбы и торпеды и опять взлетали, выскребая из хранилищ любой боезапас, пригодный для поражения тяжёлых надводных кораблей. Японских истребителей в воздухе было очень мало – почти вся японская авиация была выбита в ходе многодневных боёв, – «хеллкэты» почти не встречали сопротивления, добившись локального господства в небе над атоллом. Прежде всего американцами была атакованы линкоры «Нагато» и «Хьюга», державшиеся у северной оконечности острова, у мыса Мэннинг. Японцы били по самолётам из всех стволов, включая главный калибр (эти снаряды выбрасывали мотки стальной проволоки, режущей фюзеляжи); разрывов было так много, что они образовали подобие кучевого облака, висящего над морем. Около полудня «Нагато» получил два прямых бомбовых попадания. Одно пришлось в котельное отделение номер один левого борта, снизив скорость, выведя из строя четвёртую башню главного калибра и уничтожив четыре средних орудия; второе попадание пришлось в кубрики. Для ремонта потребовался почти час, и все это время скорость хода «Нагато» была снижена до 21 узла. Близкие разрывы совершенно закрыли всплесками «Хьюга» – казалось, корабль обречён, хотя на самом деле взрывной волной на нём были повреждены надстройки да изрешечены осколками противоминные наделки (були).
Очередная атака завершилась попаданием торпеды в «Нагато» и трёх бомб в «Хьюга», и японские корабли начали отход, продолжая яростно огрызаться. Флетчер списал со счётов эту пару и перенёс удары на южную группу – на «Фусо» и «Ямасиро», находившиеся вбухте Кораблекрушений. Американские линкоры и крейсера полным ходом подтягивались к месту боя, спеша разделаться с беззащитными десантными кораблями. И тут в небе над «каноэ» Флетчера появились японские дальние бомбардировщики «бетти». За два с половиной года войны на Тихом океане японцы потеряли много опытных пилотов и не сумели обучить достаточное количество новых: нормы подготовки лётчиков в японских ВВС были очень жёсткими. По наблюдениям американцев, «теперешние японцы выглядят в воздухе как стреноженные», неумело маневрируя и неумело выходя в атаку. И это обстоятельство, помноженное на специфическую самурайскую психологию, привело к появлению лётчиков-смертников – воздушного аналога человекоторпед «кайтен». К этому времени на вооружение японских ВВС поступили реактивные бомбы «Ока»[91]: управляемые самолёты-снаряды, начиненные тысячью двумястами килограммами аммонала и подвешивавшиеся к бомбардировщику-носителю. И в отличие от немецких планирующих бомб «Блиц», «оки» управлялись не по радио и не по проводам: в кабине самолёта-снаряда сидел человек. От него требовалось очень немногое (или очень многое, это как посмотреть): навести «оку» на цель, врезаться в палубу вражеского корабля и исчезнуть в огненном веере взрыва. Минимальная лётная подготовка и максимум самопожертвования: только на Востоке мог родиться такой вид оружия… Силясь переломить ход битвы за Киритимати, японское командование бросило в бой последний резерв: специальный воздушный корпус «кукусуйтай»[92], вооружённый «цветками сакуры» и укомплектованный лётчиками-смертниками. Нет, японцы отнюдь не отказывались от традиционных способов ведения войны, но для отражения американской контратаки у них сейчас уже не осталось ничего, кроме этой крайней меры. Реактивные бомбы «Ока» – лёгкие хрупкие планеры, фугасы, не предназначенные для пробития бронированных палуб, – были бессильны против тяжёлых кораблей, но картонные «каноэ» оказались очень уязвимыми для «цветков сакуры» (на это и рассчитывало японское командование). Атака нескольких десятков «бетти» стала неожиданной для американцев – почти все их истребители работали над Киритимати, засыпая мелкими бомбами десантные катера и плашкоуты, – и удар пилотов корпуса «кукусуйтай» увенчался успехом. Первой жертвой стал эскортный авианосец «Сент Ло». Атака застала американских моряков врасплох и в самый неподходящий момент. Противовоздушная оборона корабля не сразу среагировала на появление противника, зенитки открыли огонь с опозданием и били беспорядочно. В итоге управляемая бомба оказался прямо над головами палубной команды, подвешивающей бомбы и заправляющей топливом самолёты, только что вернувшиеся со штурмовки. «Цветок» шёл так низко, что можно было почувствовать запах гари от выхлопа его двигателя; за остеклением кабины «оки» кое-кто успел увидеть улыбающееся лицо молодого пилота. А в следующую секунду бомба врезалась в шеренгу стоявших на палубе «хеллкэтов» и взорвалась. Во все стороны полетели тысячи обломков, огнемётными струями брызнуло горящее топливо из взорвавшихся самолётных баков. Моряки из палубной команды, обслуживавшей самолёты, за секунды вспыхивали и сгорали как спички; сразу в нескольких местах начался сильный пожар.
Взрывы следовали один за другим, разнося злополучный корабль на части. А вслед за ним попадания получили «Уайт Плейнз», «Лиском Бэй» и «Боуг». Когда же загорелся пятый авианосец – «Олтамаха», – контр-адмирал Каллагэн, оставшийся старшим, по собственной инициативе начал отход, сообщив Флетчеру, что «джапсы сошли с ума, держаться нету сил». Адмирал Флетчер, узнав, в чём дело, одобрил решение своего подчиненного. Тем не менее, он был далёк от того, чтобы впасть в отчаяние – Флетчер считал, что дело сделано. Он уже подходил к атоллу со своими тремя линкорами, тяжёлым крейсером «Нортхэмптон» и десятью эсминцами и полагал, что справится с двумя японскими линейными кораблями и несколькими крейсерами, державшимися у берегов Киритимати: в конце концов, у него были для этого основания.
* * *
…Стволы орудий выплюнули багровое пламя и бурый дым. Тугая воздушная волна неприятно резанула лицо. Адмирал Флетчер поморщился, не отрывая от глаз бинокля. Вот оно, то, о чём он мечтал, ещё будучи кадетом. Громовые залпы главного калибра, тяжёлый гул снарядов, уносящихся туда, где видны силуэты кораблей противника, высокие белые всплески, издали кажущиеся такими изящными и красивыми. Апофеоз морского боя, гнев воинственных богов, рвущийся на волю из конических цилиндров бронебойных снарядов. Такой бой должен венчаться победой – разве может быть по-другому? «Ямасиро» и «Фусо» зажаты в бухте Кораблекрушений – три американских линкора бьют по ним из двадцати восьми стволов, каждые двадцать секунд выбрасывая одиннадцать тонн железа, начинённого взрывчаткой. Японские корабли быстроходнее американских, но сейчас они попались: за из спинами берег, и броня у них потоньше – 305 мм против 343, – а «Вест Вирджиния» лупит шестнадцатидюймовыми, которые с девяноста пяти кабельтовых прошивают такую броню как бумагу. Крейсера, конечно, улепетнут, – вон они, маячат у юго-восточной оконечности острова, – но линкорам самураев деваться некуда. Огрызаются, да, но американцы уже пристрелялись и перешли на поражение, так что… Японцы, застигнутые у побережья Киритимати, сопротивлялись яростно. Их тяжёлые крейсера дали по линкорам Флетчера торпедный залп, но дистанция была слишком велика, и американцы отманеврировали все торпеды, пенные следы которых отчётливо различались в прозрачной воде. «Ямасиро» добился двух попаданий в «Оклахому», «Фусо» влепил снаряд в «Неваду», однако счёт был явно в пользу американцев: на «Ямасиро» разгорался пожар, а «Фусо» всё заметнее кренился на левый борт. «Ещё полчаса, – подумал Флетчер, бросив взгляд на свои эсминцы, ожидавшие приказа к атаке, – и можно снимать скальпы. Да, это вам не сорок первый год…». В кормовую надстройку «Вест Вирджинии» ударил четырнадцатидюймовый снаряд, вспыхнуло пламя, полетели дымящиеся обломки. Адмирал едва устоял на ногах, но тут он услышал радостный вопль кого-то из офицеров: – Сэр, головной японец повернул к берегу! Разматывая гривастый шлейф дыма, «Фусо» направился к берегу атолла, заваливаясь на борт, и намерения его были ясны – горящий (и, похоже, тонущий) вражеский корабль собирался выброситься на мель. – Причешите его напоследок! – приказал Флетчер артиллерийскому офицеру. – И бейте второго, он ещё дышит! Эсминцам… Командующий соединением, уже предвкушавший триумф, не договорил. Он увидел…
…из-за мыса Саут-Ист клинком, выходящим из ножен, выдвигался ещё один корабль, огромный и грозный, разворачивая стволы башенных орудий. Дымовая труба корабля была скошена назад, словно линкор подобрался перед прыжком, у форштевня кипел белый бурун – японец давал не меньше двадцати пяти узлов. И адмирал Флетчер сразу узнал этот корабль, хотя никогда его раньше не видел. «Как же так, – растерянно подумал он. – «Ямато»… Но его же торпедировали…». Дрогнуло небо, выгнутое рёвом, и застонало, терзаемое полуторатонными снарядами, вылетевшими из орудий флагманского корабля адмирала Исороку Ямамото. Десять миль – смешная дистанция для такого калибра, и первые же исполинские всплески взметнулись у самых бортов «Вест Вирджинии»: японские артиллеристы почти сразу же дали накрытие. – К повороту! – выкрикнул Флетчер, ощутив под ложечкой холодный комок. – Завесу! Дымовую завесу, я сказал! Эсминцы… А затем дымовая труба американского флагмана была смята взрывом. Второй снаряд снёс верхушку носовой надстройки, и медленно и величественно рухнула вниз срезанная и покорёженная радарная решётка. А потом – потом упала темнота, в которой ни звука, ни шевеления… Военное счастье, увы, переменчиво. Против «Ямато» старые американские линкоры не имели никаких шансов: броня этого мастодонта была им не по зубам, а их собственная броня не рассчитывалась на восемнадцатидюймовые снаряды.[93] Не могли старики и спастись бегством: двадцать один узёл полного хода «невад» – это всяко меньше двадцати семи узлов «Ямато». Не принесла успеха и отчаянная атака американских эсминцев: японские крейсера, заняв выгодную позицию, быстро и деловито расстреляли два из них, заставив остальных отступить. Через двадцать две минуты после того, как японский флагман появился на поле боя, «Вест Вирджиния» горела факелом, хлебая воду громадными пробоинами. «Длинные пики» положили конец её мучениям, а японцы, выбрав следующую жертву, взялись за «Оклахому». До наступления спасительной темноты было слишком далеко. Все три американских линкора погибли один за другим – их не спасли и спорадические атаки самолётов с «каноэ», пытавшиеся сделать хоть что-нибудь. Не ушёл от судьбы и «Нортхэмптон»: уже под вечер его после долгой погони настигли японские «такао», имевшие преимущество в скорости хода, и расстреляли крейсер в сорок восьмидюймовых стволов, добив умирающий корабль торпедами. Противодесантная операция обернулась тяжелейшим поражением Тихоокеанского флота США и почти полным уничтожением его пёрл-харборского оперативного соединения. Семь «каноэ» с переполовиненными авиагруппами дошли до базы (три из пяти эскортных авианосцев, получивших попадания «лепестков сакуры», затонули, ещё один был перехвачен у Гавайских островов авианосцами Озавы, спешившими принять участие в побоище, и тоже потоплен). Не добралась до спасительной гавани и «Саратога», несмотря на все усилия, – изувеченный авианосец полз инвалидным тринадцатиузловым ходом, японские крейсера гнались за ним по пятам, и экипаж ветерана был снят эсминцами эскорта. В авианосец были выпущены две торпеды, однако «Саратога» никак не желала тонуть – уже в темноте к её всё ещё горящему корпусу подошли японские корабли и отправили его на дно, поставив точку в долгой битве за острова Лайн. …Над бесчисленными мелкими лагунами и среди кокосовых пальм и колючих кустов атолла Киритимати ещё несколько дней звучали выстрелы. Победители-самураи добивали побеждённых, и судьба пленных американских морских пехотинцев была незавидной...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. КОГДА ПЛАВЯТСЯ КАМНИ
июнь 1943 года …Над берегом клубилась туча бурого дыма, которую то и дело прошивали быстрые огненные взблески. Мористее, в пяти милях от береговых скал, затянутых дымом, отчётливо видна была серая громада линейного корабля «Леонид Красин», властно давившего грузной тушей сизую воду, взлохмаченную белыми гребнями волн. Чудовище, созданное на верфях Британии и сменившее имя и флаг, попеременно выдыхало молнии из носовой и кормовой групп башен, разрушая и убивая – делая то, для чего оно и было построено. Над проливом Шелихова с рёвом пронеслась тройка «сапсанов», ощупывая Кадьяк пунктирными пальцами пушечно-пулемётных трасс – морские пехотинцы, штурмовавшие остров, снова наткнулись на очередной узел сопротивления и вызвали поддержку с воздуха. В промежутках между грохотом пятнадцатидюймовок «Красина» с берега доносился треск пулемётных очередей – американцы, оборонявшие остров, дрались за каждый камень.
Контр-адмирал Николай Кузнецов, стоявший на мостике линкора, опустил бинокль. Высадка шла по плану (захват острова Кадьяк – всего лишь вопрос времени, причём времени небольшого), потери десанта невелики, американская береговая авиация действует не слишком энергично. Войска Народной России зацепились за Аляскинский полуостров, и в Бристольский залив уже пошли косяками транспорты второго эшелона, гружёные техникой и военным снаряжением. Всё так, но беспокоило отсутствие активного противодействия янки – не могут же они безучастно наблюдать, как непрошенные гости вламываются в двери американского дома. Адмирал был далёк от недооценки противника – враг силён, и несмотря на «карибскую мясорубку» и на Полинезию, где идёт большая драка, у него есть что бросить и на Аляску: как-никак, это ведь американская земля! На Сан-Франциско базируется мощное корабельное соединение противника – тяжёлый авианосец «Энтерпрайз», два-три линкора, три или четыре крейсера, эсминцы, подводные лодки. Да ещё эскортные авианосцы: корабли вспомогательные, но грозные своими палубными самолётами. Их насчитывается чуть ли не два десятка, и крылатых боевых машин на них как минимум вдвое больше, чем на «Рюрике» и «Гангуте» вместе взятых, а это уже серьёзно. И ничто не мешает этой армаде появиться на рейде Джюно и в Аляскинском заливе: пара суток хода – и они тут как тут. «Почему же их до сих пор нет? – подумал адмирал. – Они что, будут ждать, пока мы доберёмся до Анкориджа? Странно, очень странно…». …Через полчаса радиометристы доложили о появлении большой группы воздушных целей, идущих с востока, и Кузнецов испытал чувство облегчения: ожидание кончилось.
* * *
Американская воздушная разведка своевременно засекла появление кораблей России у Аляскинского полуострова, однако вице-адмирал Кинкейд медлил с развёртыванием своих сил. Он ждал приказа Нимица следовать в Пёрл-Харбор, на помощь флоту, изнемогавшему в боях за Полинезию, или приказа атаковать соединение Озавы, пиратствовавшее в океане, – Кинкейд считал, что его корабли нужнее против японского флота, а для прикрытия Аляски хватит и береговой авиации. Даже если русские и высадят десант, далеко ли они уйдут по северному бездорожью? А на границе Канады их встретит американская армия и навсегда отобьёт у этих злостных неплательщиков охоту посягать на территориальную целостность Соединённых Штатов Америки. Однако командующий Тихоокеанским флотом подтвердил прежнюю задачу – остановить русское вторжение на Аляску, – и адмирал Кинкейд скрепя сердце приступил к выполнению операции «Зимняя жара», запланированной месяц назад. План этой операции не претендовал на оригинальность. Предполагалось, что русский флот вторжения, поддерживая десантный корпус, втянется в Аляскинский залив, где будет атакован всеми силами американской береговой и палубной авиации и разгромлен, будучи прижат к Аляскинскому полуострову, после чего надводные корабли Кинкейда должны были зачистить залив и уничтожить все уцелевшие вражеские боевые единицы. Оставшись без поддержки флота, русский десант на полуострове вынужден будет капитулировать – другого выхода у него нет. Всё очень просто… Для решения этой задачи Кинкейд располагал линейными кораблями «Калифорния» и «Теннеси», тяжёлыми крейсерами «Индианаполис» и «Миннеаполис», лёгкими крейсерами «Бойз» и «Ричмонд» и тремя десятками эсминцев; в заливе были развёрнуты одиннадцать подводных лодок. Тихоокеанский флот Народной России не уступал американцам по числу боевых кораблей: вице-адмирал Ливитин имел два линкора (в том числе новейший линкор «Победа», вошедший в строй в сорок втором и прибывший на Дальний Восток в начале сорок третьего года), восемь крейсеров с восьми– и шестидюймовой артиллерией, около пятидесяти эсминцев и свыше сорока подводных лодок, нацеленных на коммуникации вдоль западного побережья Северной Америки. По крейсерам русские имели ощутимый перевес, но американцы надеялись, что с ними справится «большой крейсер» «Аляска», вооружённый двенадцатидюймовыми орудиями и только что построенный на старейшей военной верфи США Маре-Айленд в городке Вальехо, в сорока километрах от Сан-Франциско. Правда, у русских появился достойный противник «Аляски» – крейсер «Кронштадт», не уступавший американке по боевой мощи, но тут уже Кинкейд уповал на свою палубную авиацию. На двух русских авианосцах было всего около ста шестидесяти самолётов, тогда как на «Энтерпрайзе» и шестнадцати эскортных «каноэ», имевшихся в распоряжении Кинкейда, насчитывалось более пятисот боевых машин. Береговая авиация противников была равной: русские на Алеутских островах и американцы на аэродромах Аляски имели по шесть сотен самолётов всех типов, от гидропланов до тяжёлых бомбардировщиков, и вся эта авиация уже неделю вела тяжёлые бои, исправно сокращая число вражеских машин. Начав действовать, адмирал Кинкейд более не медлил и вышел в море со всем своим флотом. Число его эскортных авианосцев уменьшилось до пятнадцати – в тридцати милях от Золотых Ворот Сан-Франциско «Копахи» налетел на мину (фарватер был недавно протрален, но какая-то русская лодка уже успела нагадить) и повернул обратно с развороченной кормой, – но это не остановило Кинкейда. Не поколебала его решимости и гибель лёгкого крейсера «Ричмонд»: на траверзе Сиэтла ветеран северных вод, шедший во главе боевого охранения, был торпедирован русской (других здесь не было) подводной лодкой, сумевшей подкрасться незамеченной. Эти потери ничего не меняли: ранним утром 22 июня 1943 года соединение Кинкейда находилось в четырёхстах милях от Кадьяка и готовилось поднять самолёты.
* * *
…Бомба упала у самого борта напротив первой башни и взорвалась, вздыбив поток взбесившейся воды. По корпусу ударил гигантский молот – адмирал физически ощутил, как линкор застонал и вздрогнул, словно живое существо. Следующая бомба ударила в крышу четвёртой башни главного калибра – 12,7-мм пулемёт, стоявший на башне, исчез, как будто его там и не было. Третья тысячефунтовая бомба взорвалась в воде рядом с кораблем, окатив палубу «Красина» шипящим водопадом. Лай зенитный автоматов оборвался – воздушная атака завершилась так стремительно, как и началась. «Третья, – подумал Кузнецов, принимая доклады о потерях и повреждениях. – И не последняя…». «Красину» в этой атаке досталось. С левого борта близким разрывом листы обшивки буля повредило на протяжении двадцати метров, буль заполнила вода. С правого борта – там, где упала третья бомба, – нижняя часть буля была повреждена и изогнута, образовалась пробоина размерами пять на шесть метров, и хлынувшая в неё вода вызвала крен в полтора градуса, который пришлось выравнивать перекачкой топлива. В крыше орудийной башни появилось отверстие диаметром до полуметра, 108-мм броневая плита была слегка согнута и приподнята. От осколков бомбы воспламенились заряды, и пожар (через двадцать минут потушенный) повредил электрический кабель. «Могло быть хуже» – мысленно подытожил адмирал. Могло – подтверждением тому служили мачты эсминца «Настырный», торчавшие из воды у берега. Во время второй атаки эсминец зазевался и поймал авиаторпеду, перебившую ему хребет, – корабль, захлёбываясь, еле успел дотянуть до мелководья. Однако «Красин», флагман отряда огневой поддержки десанта, пережил вторую атаку без единой царапины благодаря предусмотрительности Кузнецова. Первая атака, в которой принимали участие до сорока «авенджеров», была отбита «кречетами» с «Рюрика», прикрывшими корабли, однако Кузнецов, не теряя времени, завел линкор в пролив Шелихова, подойдя так близко к берегу, что по броне боевой рубки прозвенела пулемётная очередь, прилетевшая из-за береговых валунов. На эту мелочь адмирал не обратил внимания: занятая позиция обеспечивала защиту от атак торпедоносцев. Заходить на линкор со стороны острова они не могли – мешали горы, – а с носовых или кормовых курсовых углов «Красин» представлял собой очень узкую цель, поразить которую торпедой практически невозможно. Так оно и вышло – свыше тридцати «авенджеров», участвовавших во второй атаке, улетели не солоно хлебавши (если не считать потопления «Настырного»). Но в третьей атаке американцы изменили тактику. Вместо торпедоносцев появились «доунтлессы», отбиться от которых было не так просто – убавившиеся в числе истребители с «Рюрика» (кроме «авенджеров», в налётах участвовали и «дикие коты») не могли надёжно прикрыть и линкор, и авианосец, державшийся между островами Троицы и Чирикова, и все остальные русские корабли. И Кузнецов не без основания подозревал, что дальше будет хуже. Так оно и вышло. Четвёртая атака американских самолётов была комбинированной: на русские корабли обрушились и торпедоносцы, и пикирующие бомбардировщики, которых в общей сложности насчитывалось не меньше семидесяти. И последствия этой атаки были тяжёлыми для русского флота. Линкор получил прямое попадание 1000-фунтовой бронебойной бомбы в палубу бака справа от дымовой трубы – бомба взорвалась на верхней палубе в батарее 152-мм орудий. Палуба бака была повреждена на площади в добрых сорок метров, а верхняя – на площади до пятидесяти метров. В верхней палубе образовалась пробоина в два с половиной на два метра, за взрывом последовал пожар. Два 152-мм орудия были серьезно повреждены, а спаренная 102-мм пушка взрывом выброшена за борт. Пожар удалось ликвидировать, но дым и газы заполнили котельное отделение номер три, которое пришлось покинуть. Погибло тридцать восемь моряков, тридцать два человека были ранены. К счастью, палубная броня «Красина» над погребами ещё в бытность им «Резолюшном» была усилена до 127 мм, и только поэтому это попадание не привело к катастрофе. Тем не менее, положение «Леонида Красина» вскоре стало безнадёжным. В кормовую надстройку линкора врезался сбитый самолёт, залив всё вокруг горящим бензином, а затем в течение нескольких минут корабль получил три или четыре бомбовых попадания и начал тонуть – медленно, но верно. Повреждения получили крейсера «Емельян Пугачёв» и «Степан Разин», работавшие по берегу Аляскинского полуострова, и очень не повезло «Рюрику». Авианосец удачно отбил все атаки американской палубной авиации, но подкравшийся под шумок одинокий «мародёр» влепил в него тысячефунтовую бомбу с горизонтального полёта. На корабле вспыхнул пожар, разгоравшийся всё сильнее, и «Рюрик» в сопровождении лёгкого крейсера «Адмирал Эссен» направился к Датч-Харбору, выходя из сферы боя. «Умыли они нас, – мрачно размышлял адмирал Кузнецов, глядя с палубы катера на полузатонувший «Красин» и морщась от боли в раненой голове. – Ничего, ещё не вечер».
* * *
Вице-адмирал Кинкейд, вступив в бой с русским флотом вторжения, вынужден был решать уравнение с несколькими неизвестными (как, впрочем, почти всегда бывает в любом бою). Решение атаковать русские корабли у Кадьяка (линкор, авианосец, четыре крейсера, до десятка эсминцев) максимально возможным числом самолётов было правильным: защитники острова держались из последних сил, а на Аляскинском полуострове русские войска быстро продвигались вперёд, захватив Диллингхэм и обозначив угрозу Анкориджу. Однако адмирал не мог не считаться и с мощным русским соединением, крейсировавшим в районе Датч-Харбора – воздушная разведка обнаружила там сильнейшие боевые единицы противника: большой авианосец, опознанный как «Гангут», линейные корабли «Победа» и «Кронштадт», четыре крейсера типа «воевода»[94] и около двадцати эскадренных миноносцев. Такую угрозу нельзя было не принимать во внимание, и Кинкейд нацелил на это соединение авиагруппу с «Энтерпрайза» – восемнадцать «авенджеров» и восемнадцать «хеллдайверов», прикрытых тридцатью истребителями «хеллкэт». Американские эскортные авианосцы, сопровождаемые «Аляской», тяжёлым крейсером «Индианаполис» и лёгким крейсером «Бойз», находились в двухстах пятидесяти милях к востоку от Кадьяка, выпуская и принимая самолёты, а группа «Энтерпрайза» – авианосец, два линкора и тяжёлый крейсер с эсминцами – держалась в тридцати милях к юго-западу, прикрывая «каноэ» от возможной атаки русских палубных самолётов. Покамест такой атаки не последовало (ударные самолёты «Рюрика» штурмовали аэродромы на Аляске), хотя несколько раз соединение атаковали самолёты берегового базирования – торпедоносцы «орлан» и пикировщики «феникс».[95] Эти налёты оказались безрезультатными: на палубах «каноэ» и в воздухе над ними хватало истребителей.[96] Кинкейду удалось отвлечь внимание русского авианосца – обнаружив «Энтерпрайз», «Гангут» атаковал его своими самолётами. Русский налет закончился тем, что «Энтерпрайз» получил два бомбовых попадания, разворотивших полётную палубу и вызвавших сильный пожар, оба американских линкора были повреждены близкими разрывами бомб, а в борт «Миннеаполиса» врезался горящий русский бомбардировщик – двухмоторные многоцелевые «единороги»[97] и новые палубные истребители «беркут», сильно потрепавшие авиагруппу «Энтерпрайза», оказались опасными противниками. Американцы не знали, насколько серьёзные повреждения получили корабли адмирала Ливитина в ходе атаки на его соединение. Было зафиксировано торпедное попадание в корму линкора «Победа», «Гангут» загорелся, а «Кронштадт» полностью скрылся в дыму разрывов. По донесению самолёта-разведчика, русская эскадра изменила курс и направилась к острову Унимак, словно собираясь уйти в Берингово море через Унимакский пролив. Основываясь на этих данных, Кинкейд пришёл к выводу, что оба русских линкора сильно повреждены, и уже зная о потоплении «Красина», сбросил со счётов все три сильнейших русских корабля. В бою над кораблями Кинкейда было сбито около тридцати русских палубных самолётов, а пожар на борту «Гангута» скорее всего сделал русский авианосец небоеспособным. Исходя из этого, Кинкейд счёл, что дальнейшее противодействие операции «Зимняя жара» смогут оказать только русские крейсера, с которыми без особого труда справится «Аляска». «Энтерпрайз» вышел из строя, его авиагруппа потеряла больше половины своего состава, но в строю оставались все «каноэ» с их четырьмя сотнями самолётов. Чаша весов клонилась в сторону американцев, и Кинкейд отдал приказ всем эскортным авианосцам следовать к полуострову Кенай, чтобы на следующий день оказать более эффективную поддержку войскам на берегу. В порту Джюно началась погрузка на транспорты бригады морской пехоты и частей армейской дивизии – американцы спешили развить наметившийся успех. …Тем временем вице-адмирал Ливитин, оценив обстановку, перенёс флаг на крейсер «Кронштадт» (в отличие от «Победы», получившей авиаторпеду в корму, крейсер остался практически неповреждённым) и к вечеру взял курс на Кадьяк, сопровождаемый четырьмя «воеводами» и двенадцатью эсминцами; четыре крейсера и четыре эсминца соединения адмирала Кузнецова получили приказ присоединиться к эскадре. Командующий флотом шёл ва-банк: синоптики обещали ухудшение погоды, и Ливитин надеялся навязать противнику артиллерийский бой и переломить ход сражения за Аляску.
* * *
…Синоптики не ошибись: в ночь с 22-го на 23-е июня в Аляскинский залив ворвался свирепый шторм, хлёсткий, как пощёчина. Взрыхлив воду между Кадьяком и архипелагом Александра, он стиснул в своих воющих объятьях десятки боевых кораблей, резавших волны согласно полученным приказам, и прижал к взлётным полосам аэродромов и к полётным палубам авианосцев сотни самолётов, томившихся неутолённой жаждой бой. Непогода разорвала строй эскадры адмирала Ливитина: «Кронштадт» ломился вперёд разъярённым медведем, а лёгкие крейсера и эсминцы отстали, по надстройки зарываясь в беснующийся океан. В довершение ко всему, радиолокационные условия были скверными: на радарных экранах плясали «призраки»[98], сбивая с толку радиометристов. Линкоры Кинкейда шторм зацепил самым краем, зато эскортные авианосцы потрепал от души. Во время ночного маневрирования авианосец «Блок Айленд» столкнулся с лёгким крейсером «Бойз»; оба корабля, скрипя помятыми корпусами и по-утиному переваливаясь на тяжёлой зыби, сменившей с рассветом ярость штормовых валов, ушли в базы – зализывать раны. С палуб было сдуто и смыто несколько десятков самолётов, но «каноэ», выполняя приказ, продолжали следовать к полуострову Кенай. К утру шторм сменился низкой облачностью и полосами тумана, затянувшими залив от берегов Юкона до выхода на просторы Тихого океана. В 05.15 к «воеводам» Ливитина, шедшим в двенадцати милях за «Кронштадтом», присоединились корабли Кузнецова, а в 05.22 соединение, ещё не закончившее перестроение и не замкнувшее противолодочный ордер, напоролось на завесу американских субмарин, развёрнутую в Аляскинском заливе. В 05.29 подводная лодка «Дэйс» выпустила шесть торпед по крейсеру «Степан Разин» и добилась трёх попаданий; в 05.36 крейсер взорвался и затонул. В 05.32 другая подводная лодка – «Дартер» – дала четырёхторпедный залп по «Емельяну Пугачеву». На этот раз в цель попала только одна торпеда – подорванный крейсер, сильно осев носом, направился к Датч-Харбору. Удар из-под воды был неожиданным и тяжёлым, однако вице-адмирал Ливитин не изменил своих намерений: плохая погода, нейтрализовавшая авиацию обеих сторон, давала возможность предоставить слово корабельной артиллерии. И это слово прозвучало: в 07.25 «Кронштадт», достигший расчётной точки между полуостровом Кенай и островом Кадьяк, обнаружил американский «большой крейсер» «Аляска», получивший от подводных лодок донесение о появлении русских крейсеров и искавший с ними встречи.
Бой между линейными крейсерами, открывшими огонь в 07.30, продолжался более пяти часов и шёл на дистанциях от шестидесяти до тридцати пяти кабельтовых, прерываясь, когда противники теряли друг друга из виду. Первую кровь пролила «Аляска», в 07.33 – через три минуты после открытия огня – добившись попадания в «Кронштадт» с дистанции 11.000 ярдов. Её двенадцатидюймовый снаряд попал в надстройку русского крейсера перед носовой трубой и взорвался, разрушив ряд помещений. В 07.35 последовало второе попадание – бронебойный снаряд весом 517 кг ударил в бронепояс «Кронштадта». Попадание пришлось под углом, и 230-мм броня пробита не была, хотя несколько плит расшатались и сдвинулись. «Кронштадт» открыл счёт только в 07.43, с 9.700 ярдов попав 305-мм снарядом в надстройку «Аляски» над левой носовой 127-мм спаренной универсальной установкой. В ходе боя американцы пользовались локаторным целеуказанием, тогда как русские, несмотря на наличие на «Кронштадте» радара, больше полагались на оптические дальномеры, что в условиях плохой видимости вряд ли было наилучшим решением. К восьми часам утра «Кронштадт» получил восемь попаданий, ответив «Аляске» всего двумя. На русском крейсере полыхал пожар, в кормовой части имелась полуподводная пробоина. Два попадания в башни главного калибра 127-мм снарядами не причинили вреда, однако третье – 305-мм бронебоем – вывело из строя кормовую двенадцатидюймовую башню: сильнейшее сотрясение привело к повреждению электроцепей и башенных механизмов. Тем не менее «Кронштадт», демонстрируя завидную живучесть, продолжал энергично вести огонь, и в 08.06 вывел из строя носовую башню «Аляски», заклинив её в траверсном положении. Кроме того, одно из двух предыдущих попаданий «Кронштадта» оказалось весьма результативным: 305-мм снаряд пробил броню «американки» и повредил паропроводы и вспомогательные механизмы; скорость хода «Аляски» снизилась до двадцати семи узлов. Бой прервался, но через несколько минут возобновился: дистанция сократилась до трёх миль, и противники быстро пристрелялись. Сокращение дистанции позволило обеим сторонам использовать артиллерию среднего калибра: за следующий час боя, с 08.00 дл 09.00, «Кронштадт» добился девяти попаданий в «Аляску» – пяти 305-мм и четырёх 152-мм снарядами, получив в ответ четыре двенадцатидюймовых и два пятидюймовых снаряда. Этот раунд остался за «Кронштадтом»: несмотря на прогрессирующее затопление, вызванное попаданиями в корпус и близкими разрывами, а также на проникновение 305-мм снаряда в машинное отделение, русский крейсер, введя в действие (в 08.21) повреждённую кормовую башню главного калибра, нанёс «Аляске» серьёзный ущерб – в носовой части 305-мм снаряд проделал внушительную дыру, другой прошил навылет её надстройку, повредив средства управления и связи. Шестидюймовый снаряд попал в катапульту правого борта, разнеся в щепки стоявший на ней самолёт, а в 08.53, когда противники, отвернув в разные стороны, увеличили дистанцию до девяти тысяч ярдов, на «Аляске» была разрушена кормовая башня главного калибра: 305-мм русский снаряд ударил в амбразуру среднего орудия и взорвался, опустошив башенные внутренности. Бой вновь прервался, однако ненадолго. «Аляска», так искавшая встречи с русскими крейсерами, оказалась в положении героя известной притчи: «Я поймал медведя!» – «Тащи его сюда!» – «Не могу, он не пускает…». Русский медведь оказался не только жилистым, но и прытким: не имея преимущества в скорости хода, «Аляска» не могла выйти из боя. В течение следующего часа американский крейсер, оставшийся с одной действующей башней главного калибра, отстреливался из пятидюймовок, снаряды которых не причинили «Кронштадту» особого вреда – «медведь» получил несколько надводных пробоин и была повреждена одна из двухорудийных 152-мм башен, на полчаса прекратившая вести огонь. «Аляска» пострадала гораздо серьёзнее: один из двух 305-мм русских снарядов, попавших в главный броневой пояс, пробил броню ниже ватерлинии, а два близких разрыва пробили осколками небронированный борт ниже бронепояса, открывая лазейки воде. В начале одиннадцатого благодаря усилиям команды заклиненная башня «Аляски» ожила и тут же проявила себя, выведя из строя носовую башню противника. Второй 305-мм снаряд «американки» попал в заднюю дымовую трубу «Кронштадта» и, пройдя дымоходы, взорвался в машинном отделении; скорость хода русского крейсера упала до двадцати пяти узлов. Но в 10.10 русский двенадцатидюймовый снаряд взорвался в надстройке «Аляски», приведя в негодность артиллерийский радар. Дальнейший бой свёлся к яростному обмену выстрелами, когда противники находили друг друга в туманной мгле, сменявшемуся периодами затишья, когда они теряли контакт. В 10.48 «Кронштадт» восстановил боеспособность повреждённой носовой 305-мм башни и мог действовать всеми девятью стволами против шести стволов «американки». Это нисколько не радовало кэптена Ноубла, командира «Аляски», и он попытался выйти из боя. Тщетно – «Кронштадт» намертво вцепился в американский крейсер и не собирался разжимать зубы, следя за противником по экрану радара. Крейсера увечили друг друга в течение ещё трёх часов, напоминая тяжело дышавших боксёров, сплёвывающих на брезент ринга выбитые зубы и вытирающих кровь с разбитых физиономий, но продолжающих высматривать соперника глазами, заплывшими от синяков. За это время «Кронштадт» всадил в «Аляску» шесть двенадцатидюймовых снарядов, одни из которых разорвался на лобовой броне возвышенной носовой башни главного калибра, второй снёс кормовую спаренную 127-мм установку левого борта. Остальные попадания пришлись в корпус, добавляя пробоин и увеличивая распространявшиеся затопления. Несмотря на меньшее число активных стволов, «Аляска» добилась в «Кронштадт» семи попаданий. Русский крейсер получил две пробоины в оконечностях, на второй палубе возник пожар, потушенный с большим трудом. Двенадцатидюймовый снаряд уничтожил две спаренные 100-мм зенитки, другой пробил главный броневой пояс по миделю; надстройка была разворочена и охвачена огнём. Но самый тяжёлый удар «Кронштадт» получил около часу дня, когда силы у обоих противников уже почти иссякли. 305-мм снаряд пробил броню многострадальной носовой башни главного калибра. В башне вспыхнули заряды, взметнулось ревущее пламя. Взрыва погребов удалось избежать благодаря их быстрому затоплению, но башня выгорела и полностью вышла из строя. Бой оборвался – противники окончательно разошлись в разные стороны. Исход его был ничейным: «американка» уже не имела возможности воспользоваться своим финальным успехом, а Ливитин, трезво оценивая повреждения своего корабля, считал, что главная его цель – нейтрализовать самого грозного из противников – достигнута. Большего он сделать не мог – оба корабля измолоты до малобоеспособного состояния, погреба боезапаса опустели, скорость упала до восемнадцати-девятнадцати узлов, насосы не справляются с поступлением воды в повреждённые отсеки. Да и зачем что-то делать, если шесть русских крейсеров, по приказу адмирала не принимавших участие в «битве титанов», но не терявших зря времени, уже подходят к полуострову Кенай, где их ждёт богатая добыча?
* * *
Кузнецов, державший флаг на «Адмирале Макарове», жаждал боя. Он ещё ощущал под ногами палубу тонущего «Красина», и ноющая боль в скуле, рассечённой осколком американской бомбы, напоминала о том, что случилось. Приказ командующего флотом, предписывавший не путаться под ногами у «больших дядей», а искать эскортные авианосцы, контр-адмирал воспринял с удовлетворением – руки у него были развязаны. И около часа дня, когда «Аляска» и «Кронштадт» ещё обменивались последними ударами, его эскадра, состоявшая из шести крейсеров и шестнадцати эсминцев, обнаружила одну из трёх групп американского соединения – пять «каноэ» и четыре эсминца охранения. Адмирал Спрэгью, командовавший вспомогательными авианосцами, никак не ожидал встречи с крупными надводными кораблями русских. Из отрывочных донесений ему было известно об атаке подводными лодками русских крейсеров, но в них говорилось о четырёх крейсерах, два из которых были потоплены, а в радиограммах «Аляски» сообщалось о бое «с кораблями противника» – во множественном числе, – из чего Спрэгью сделал вывод, что два уцелевших русских крейсера перехвачены «белым слоном» и доживают последние минуты под залпами его двенадцатидюймовых орудий. «Каноэ», лишённые брони, вооружённые одним пятидюймовым орудием и зенитными автоматами и не имеющие последней надежды слабого – высокой скорости хода, – меньше всего предназначались для артиллерийского боя с крейсерами. Однако Спрэгью не впал в панику и сделал всё от него зависящее, чтобы атака русских кораблей не обернулась полным уничтожением всего его соединения. Тяжёлый крейсер «Индианаполис» – единственный крупный корабль, имевшийся в распоряжении адмирала, – вступил в бой, не обращая внимания на явное неравенство сил. Эсминцы эскорта поставили дымовые завесы и устремились в отчаянную торпедную атаку, а командиры авианосцев получили приказ «поднять в воздух всё, что может летать, даже если ни черта не видно, и утопить всех этих нахалов». Самолёты взлетали вслепую, шли над самой водой, пытаясь разглядеть противника, сбрасывали бомбы и торпеды, почти не видя цели, и возвращались за новым боезапасом. Они промахивались при посадке и падали в море, разбивались на полётных палубах, но снова и снова шли в бой, и даже «уайлдкэты» брали на подвески двухсотпятидесятифунтовые бомбы и атаковали русские крейсера.
Погода была нелётной по всем статьям (в нормальных условиях никто бы не разрешил поднять в небо ни один самолёт, тем более палубный), аварийные потери машин на порядок превышали потери от зенитного огня, однако пилоты сумели добиться успеха. В два часа дня тяжёлый крейсер «Михаил Кутузов», ведущий дуэль с «Индианаполисом», получил в борт авиаторпеду, а через пятнадцать минут – три бомбовых попадания, проломивших палубу. Два близких разрыва нанесли дополнительные повреждения по корпусу, появился крен, ход снизился. Крейсер боролся за жизнь до вечера, и в итоге был оставлен и добит торпедами эсминца «Бесшабашный». Но дело своё он сделал, спев дуэтом с «Александром Суворовым» прощальную песню «Индианаполису» под аккомпанемент шестнадцати башенных орудий – получив девятнадцать попаданий восьмидюймовыми снарядами, горящий американский крейсер вывалился из боя, закрываясь дымовой завесой. Положение соединения адмирала Спрэгью стало критическим. Избитая «Аляска», напрягавшая турбины в ста милях от места боя, уже не могла повлиять на его ход и исход, а тихоходные линкоры Кинкейда, находившиеся в пятистах милях от Кеная и направлявшиеся к острову Унимак, были слишком далеко. Атака американских эсминцев (их в охранении каждой из трёх групп было четыре-пять) была отбита сосредоточенным огнём русских кораблей, при этом эсминец «Коул» был потоплен 152– и 130-мм снарядами, а эсминец «Джонстон» переломлен пополам торпедой с «Решительного». По сути, нападение русских крейсеров на эскортные авианосцы походило на групповую атаку охраняемого конвоя (с той лишь разницей, что транспорты использовали для самозащиты боевые самолёты) – именно к таким атакам русское морское командование, тщательно изучавшее опыт германских рейдерских операций в Атлантике, и готовило свои крейсера: их офицеры знали, что и как надо делать. Первым из авианосцев погиб «Гэмбиер Бэй», расстрелянный «Дмитрием Донским» и «Владимиром Мономахом» с пятнадцати кабельтовых, – «каноэ» перевернулся и затонул. Затем фугасные снаряды шестидюймовых скорострельных орудий превратили «Калинин Бэй» и «Киткун Бэй» в сплошные костры, из которых пылающими каплями выкатывались и падали в море горящие самолёты. А потом русские эсминцы, развернувшись веером, дали залп тридцатью шестью торпедами по площадям, и через три минуты авианосец «Фэншо Бэй» взлетел на воздух в ослепительной вспышке взрыва, разваливаясь на куски.
Третья оперативная группа «каноэ» была уничтожена полностью, и разгорячённые боем крейсера Кузнецова атаковали следующую. Но погода улучшалась, и сопротивление американцев постепенно нарастало, несмотря на потери в кораблях и самолётах. В 15.20, при контратаке кораблей охранения второй оперативной группы в носовую часть тяжёлого крейсера «Александр Суворов» попала торпеда, выпущенная эскадреннымминоносцем «Хирман» с дистанции 7500 метров. Попадание повредило водонепроницаемые отсеки, якорную систему и отливные насосы; из-за бьющих в нос волн скорость пришлось уменьшить до 12 узлов. Около 16.00 крейсер был атакован «хеллкэтами» с подвешенными бомбами и повреждён близкими разрывами: с левого борта через разорванные швы обшивки началось поступление воды в котельное отделение номер один. А в 16.20 час судьбы пробил для лёгкого крейсера «Адмирал Эссен»: пользуясь окном сносной видимости, на него со всех сторон налетели самолёты с трёх «каноэ». И заклевали – в 16.35 крейсер пошёл на дно под градом бомб и торпед. Разгромив вторую группу эскортных авианосцев (были потоплены «Натома Бэй» и «Манила Бэй», повреждения получили «Сарджент Бэй» и «Стимер Бэй») Кузнецов понял, что лихие атаки пора прекращать. Погиб эсминец «Размашистый» (раскололся надвое после попадания бомбы в заряженный торпедный аппарат), все крейсера получили те или иные повреждения. На «Макарове» иссяк боезапас, негусто осталось его и на двух более-менее боеспособных «воеводах», а эскадренные миноносцы расстреляли почти все торпеды. Тем временем погода улучшалась, и контр-адмиралу очень не хотелось иметь дело с палубными самолётами уцелевших «каноэ» – он уже видел, на что они способны даже в экстремальных условиях. В 17.15 русские корабли повернули «все вдруг» и быстро исчезли в туманной дымке. На мостиках эскортных авианосцев облегчённо вздохнули, ещё не веря, что бой закончен, и что они остались в живых – из четырнадцати «каноэ» семь было потоплено, три повреждены; в распоряжении адмирала Спрэгью осталось меньше ста исправных самолётов. …Американский флот отходил от берегов Аляски: ни о каком продолжении операции «Зимняя жара» не могло быть и речи. Адмирал Кинкейд, удручённый потерями, отходил со своими линкорами к Ванкуверу: после внезапного появления на поле боя «Кронштадта» он отнюдь не был уверен в том, что так же внезапно не заявят о себе и «Победа» с «Гангутом», а покалеченный «Энтерпрайз» не мог обеспечить «Калифорнии» и «Теннеси» истребительного прикрытия. И они был прав: русский авианосец справился с боевыми повреждениями и к середине дня 23 июня возобновил взлёт и посадку самолётов. Потрёпанный «Индианаполис» избежал встречи с торпедоносцами «Гангута» и дошёл до Джюно вместе с транспортами войскового конвоя, возвращённого с полпути, но «Аляске» не повезло: около шести часов вечера она была обнаружена и атакована «единорогами» с их большим радиусом действия. В атаке участвовало всего двенадцать самолётов, и добились они всего одного торпедного попадания, но это попадание было очень удачным. «Большие крейсера» типа «Аляска» имели слабую подводную защиту – фактически у них не было никаких средств противодействия подводным взрывам, кроме конструктивного разделения продольными переборками узкого пространства вдоль бортов. А наиболее слабая часть подводной защиты находилась в районе кормовой башни главного калибра. Неудачное разделение на отсеки в этой зоне приводило к тому, что единственное торпедное попадание могло вызвать потерю остойчивости и опрокидывание корабля, хотя общий запас плавучести оставался неисчерпанным. Критики проекта (те, кто прозвали «большие крейсера» «белыми слонами») оказались правы. Одна-единственная авиаторпеда стала для «Аляски» роковой: «белый слон» затонул в двухстах пятидесяти милях от Кадьяка. «Кронштадт», построенный с учётом германского опыта и данных, полученных русскими специалистами при осмотре трофейных французских «дюнкерков» с их рациональной системой зашиты, оказался куда более живучим: несмотря на все повреждения, изувеченный крейсер своим ходом добрался до Петропавловска, где к нему присоединились «Рюрик» с выгоревшей ангарной палубой и покалеченный «Суворов». …Русское наступление на Аляске продолжалось, и было остановлено американскими войсками только в первых числах августа у Анкориджа, за который начались упорные бои с применением тяжёлой артиллерии и танков.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. В ФЛИБУСТЬЕРСКОМ ДАЛЬНЕМ СИНЕМ МОРЕ…
Операцию «Рагнарек», имевшую целью полный разгром военно-морского флота США и захват всех островов Карибского моря, высшее командование кайзеррейха планировало начать ещё осенью 1943 года, когда не все ещё новые американские авианосцы были готовы к бою. Однако уже на стадии предварительного планирования выяснилось, что всесторонняя подготовка операции сопряжена с объективными трудностями и требует гораздо большего времени, чем изначально предполагалось. Чтобы радикально свернуть шею американскому орлу, не ограничиваясь косметическим выщипыванием перьев из его хвоста, нужно было задействовать по единому стандарту многочисленные коалиционные силы, разнородные, разномастные и неравноценные по боевым качествам. И разноязыкие – простое непонимание могло стоить очень дорого, если дело касалось связи и координации действий. Были и субъективные причины: тевтоны ничего не имели против того, чтобы их союзники, покусывая Америку, сами при этом подрастратились и понесли ощутимые потери, отважно атакуя обледеневшие скалы Аляски и коралловые атоллы Полинезии с их голыми туземцами-рыбоедами, а заодно и лишний раз уяснили, что одним, без мощи германского оружия, им не справиться с монстром по имени США. И поэтому Хохзеефлотте и германская авиация в Карибском море ничуть не усиливали своё давление на противника в июне сорок третьего, когда на Тихом океане шли бои в Полинезии и в Аляскинском заливе. Латинская Америка заботила немцев куда больше, чем Тихий океан. Несмотря на все усилия, предпринимаемые кайзеррейхом, формирование южноамериканской армии, которую можно было бы бросить в атаку на Панамский канал, шло ни шатко, ни валко. С энтузиазмом (и то с относительным) это идею воспринял только Эквадор, «обиженный» американским захватом Галапагосских островов, а страны перешейка притихли, не желая повторить судьбу Мексики, оккупированной американскими войсками. Кроме того, подобраться к Панамскому каналу по суше можно было только через территорию Колумбии, а эта страна, несмотря на свой антиамериканизм, не видела особой разницы между Pax Americana и Pax Germanica и не спешила упасть в мужественные тевтонские объятия. При тайной и явной поддержке США, очень обрадованных колумбийской любовью к свободе, Колумбия не только отказала кайзеррейху в предоставлении баз и в размещении германских войск на своей территории, но и в пролёте над страной немецких самолётов. Это было уже чересчур, и тевтонский варвар, нахмурившись, потянулся к секире. Однако прямая военная акция Германии против Колумбии могла иметь в Латинской Америке негативный эффект (хм, а новые гринго ничем не лучше старых…), и кайзер решил доверить «укрощение строптивой» испанцам, возжелавшим вернуть хотя бы осколок былого колониального величия. По тайному соглашению с Франко, Германия признавала Колумбию «неотъемлемой частью Испании» с одним-единственным условием: Испания должна навести порядок в своём «новом старом доме» и решить колумбийскую проблему без проволочек. В Южную Америку германскими транспортами был переброшен испанский легион, который вторгся в Колумбию вместе с отрядами венесуэльских, бразильских, перуанских и эквадорских «добровольцев», жаждавших урвать кусок соседской земли; с моря легионеров поддерживала эскадра в составе линкора «Эспанья» и крейсеров «Альмиранте Сервера» и «Мендес Нуньес». После бомбардировки Боготы германскими самолётами (предпринятой по просьбе «законных властей») умиротворители продвинулись в глубь страны и вынудили капитулировать колумбийскую армию, однако вскоре они столкнулись с «гостеприимством» колумбийских партизан, выражавшимся в развешивании по деревьям пленных легионеров, причём предварительно оскоплённых и ослеплённых. Такой приём несколько шокировал испанцев, но кастильские идальго припомнили повадки конкистадоров, некогда резвившихся в этих краях, и начали платить сопротивленцам примерно теми же купюрами (и в той же непринуждённой манере), не особо разбираясь, кто попал под раздачу. Кайзер морщился, но не вмешивался «во внутренние дела Испании»: ему нужна была тропа к Панамскому каналу, прокладка которой явно затягивалась – под ударами американской авиации испанский флот отошёл к берегам Венесуэлы, а по ночам транспортные «дугласы» сбрасывали на парашютах оружие и боеприпасы, ориентируясь на костры в колумбийских горах и джунглях. Между тем подготовка операции «Рагнарек», начало которой было перенесено на весну 1944 года, шла полным ходом. Основная роль в ней отводилась германскому флоту, к началу 1944 года насчитывавшем в своём составе 14 эскадренных, 8 лёгких и 22 эскортных авианосца, 17 линкоров, 52 крейсера, до 700 эсминцев и эскортных кораблей, 310 подводных лодок. Активное участие в операции должен был принять военный флот Италии (авианосец, 8 линкоров, 30 крейсеров, 120 эсминцев, 105 подводных лодок), а также английская эскадра (линкор, авианосец, 3-4 крейсера). И, конечно, предполагалось содействие Атлантического флота Народной России (3 авианосца, 2 линкора, 8 крейсеров, 60 эсминцев, 95 подводных лодок), к которому адмиралы кайзера относились с куда большим уважением, чем к более многочисленному итальянскому. Решалась судьба мира, и континенталы собирались бросить в Карибское море для удара по «уязвимому подбрюшью» Америки всё, что у них имелось – всё, чтобы создано промышленностью Старого Света, денно и нощно ковавшей оружие. Атлантический флот США также являл собой грозную силу. 13 тяжёлых, 8 лёгких и 18 эскортных авианосцев, 12 линкоров, 39 крейсеров, до 400 эсминцев и кораблей эскорта, более 100 подводных лодок – вся эта армада готовилась встретить врага у своих берегов (где, как известно, и рифы помогают). Все поражения US Navy в 1941-1943 годах были частными и не поколебали уверенности янки в грядущей победе над «силами зла». «Мы им покажем, кто в доме хозяин!» – примерно такие настроения владели умами американских моряков, от матроса до адмирала. Час «Х» близился…
* * *
март 1944 года – Драка предстоит страшная, – произнёс адмирал Галлер, глядя на корабли, стоявшие в заливе Факсафлоуи. – Всё уже вроде обговорено, и прилетел я сюда, Вадим Степанович, – он повернулся к Макарову, – только для того, чтобы ещё раз тебе напомнить: не горячись, и не повтори той ошибки, которую ты допустил в этих местах в сороковом. Не подставляйся: четыре года назад твой авианосец сыграл роль приманки, притянул на себя все английские самолёты и дал возможность тевтонам разнести британский флот на кусочки. Германская победа была оплачена русской кровью, и я не хочу, чтобы новый «Варяг», – он посмотрел на коробчатообразный силуэт авианосца, из трубы которого сочился лёгкий дымок, – постигла судьба «Варяга» старого. – Понял, – командующий Атлантическим флотом кивнул. – Редер, конечно, хитёр – предложил нам высаживаться на Багамах: берите, мол, нам для союзников ничего не жалко. И оно соблазнительно – и плацдарм удобный, и гавани, и аэродромы. И вообще: багамский остров Сан-Сальвадор – первая земля, открытая Христофором Колумбом. С него началось открытие Америки, и закрытие её тоже начнётся с него – символично. – Мальчишество, – нарком неодобрительно покачал головой. – Багамы взять можно, и даже нужно, но только тогда, когда за них не придётся платить слишком дорого. Прежде чем играть в Колумба, нужно сначала разгромить американский флот, повыбить авиацию, а уже потом… Лезть на рожон большого ума не надо, и ты мне это брось! – Так точно, Лев Михайлович. Ошибок сорокового года не повторю. – Я надеюсь. Победа нам нужна, но не победа любой ценой, ясно? Адмиралы, служившие ещё под Андреевским флагом, хорошо понимали друг друга. Оба – и Галлер, и Макаров, – очень много сделали для того, чтобы избавить русский флот от неустройства и неудач, преследовавших его с Крымской войны, и вернуть ему славу и мощь времён Синопа и Чесмы. Победа была нужна и стране, и флоту, и лично вице-адмиралу Вадиму Степановичу Макарову. Прирождённый моряк, он не стеснялся энергично и безжалостно устранять всё, что, по его мнению, мешало развитию флота. В тридцать третьем году много шума наделал поступок Макарова, тогда ещё капитана первого ранга и командира авианосца «Варяг», по приговору суда офицерской чести повесившего на мачте своего корабля проворовавшегося интенданта, продававшего налево авиационный бензин. Макаров разделял мнение своего отца, считавшего, что поощрять стяжательство значит подкапывать принцип, на котором зиждется доблесть русского солдата , и очень хорошо знал, какой урон (и материальный, и нравственный) наносили армии и флоту воры в погонах. Недолюбливал адмирал Макаров и политработников, считая, что их некомпетентное вмешательство в боевую подготовку и оценка офицеров не по уровню профессионализма, а по степени преданности (зачастую показной) идеям «мировой революции» приносит только вред. «Если мой артиллерийский офицер умеет грамотно организовать стрельбу и может добиться накрытия и перейти на поражение раньше, чем это сделает противник, я не буду считать грехом смертным его незнание того, что Энгельс написал «Диалектику природы», а не «Диалектику при родах», и что эта книга вовсе не является пособием для гинекологов» – это высказывание Макарова дошло до верхов и вызвало гнев Главного Политуправления. Над головой командующего Атлантическим флотом сгустились тучи, и только прямое заступничество Вознесенского, отстаивавшего примат экономики над идеологией, спасло Макарова от нежелательных последствий. Киров распорядился оставить строптивца в покое, ограничившись кратким «Ты в следующий раз думай, что говоришь, адмирал», сказанным Макарову с глазу на глаз, но «идеологи» проявляли теперь к нему повышенный интерес, и Галлер знал, что любая ошибка адмирала может стать поводом для его отставки. Ошибкой же можно объявить всё – Ливитину, например, поставили в вину тяжёлые потери флота во время сражения в Аляскинском заливе, – и если в Карибском море русский флот потерпит поражение, Макарова не спасёт даже слава «героя Исландии»: припомнят ему и идеологию, и гинекологию. И Лев Галлер, хорошо зная горячий нрав своего подчинённого, тревожился за него не меньше, чем за жизни тысяч моряков Атлантического флота Народной России. …Одиннадцатого марта 1944 года русские корабли – авианосцы «Чесма», Синоп», «Варяг», линкор «Слава», линейный крейсер «Севастополь», крейсера «Ослябя», «Пересвет», «Александр Невский», «Ярослав Мудрый», «Аскольд» и двадцать четыре эсминца эскорта – покинули Рейкьявик, направляясь в Карибское море.
* * *
Уничтожение американского флота и захват Больших Антильских островов было для Хохзеефлотте двуединой задачей, одно без другого не мыслилось. Овладение «эскадрой непотопляемых авианосцев» давало германцам возможность воздействовать по территории США авиацией с островных аэродромов и прикрывать корабли, но для удержания островов требовалось господство на море. Успех операции «Рагнарек» давал надежду принудить США к миру на условиях «Меморандума-43», а в случае нежелания янки капитулировать позволял перенести войну на материк: флот и береговая авиация обеспечивали высадку десанта на побережье Мексиканского залива и захват плацдармов, ограждённых «огневым забором» корабельной артиллерии. По теории, оборонявшиеся выдавливались с плацдармов, которые затем накачивались войсками наступавших, хотя германское командование, хорошо понимая все трудности грандиозной высадки войск на североамериканский континент (начиная с многомиллионной численности армии вторжения и кончая проблемами её бесперебойного снабжения), предпочло бы до этого не доводить: одно дело сражаться за предполье, и совсем другое – ворваться на улицы города, защитники которого будут отчаянно драться за каждый дом. Но сам «карибский вопрос» требовалось решить безотлагательно: ведомство адмирала Канариса располагало смутной информацией о некоем «сверхоружии», создаваемом в США, а работы физиков-ядерщиков кайзеррейха и Народной России позволяли догадаться, что это за сверхоружие. «Ахейцы, – говорил кайзер, – могли десять лет осаждать Трою, не опасаясь, что олимпийцы вручат Приаму огненный меч богов. Мы такого позволить себе не можем: время работает против нас». И Германия готовила атаку на Карибы, готовило основательно и с размахом. Воздушное наступление на Антильские острова не прекращалось ни в сорок втором, ни в сорок третьем. Шли и шли через Атлантику авиатранспорты, и падали в море десятки, сотни и тысячи сбитых самолётов. Пилоты кайзеррейха (и Народной России) приобретали в этих боях бесценный опыт: они видели врага в прицелы, видели чужую дымную смерть, ощущали на себе её мертвящее дыхание, превращались в закалённых воздушных бойцов, готовых ко всему, и пополняли авиагруппы строившихся германских (и русских) авианосцев. А по обе стороны океана сходили с конвейерных лент новые крылатые боевые машины, и садились в их кабины молодые лётчики, многим из которых суждено было навсегда остаться двадцатилетними. Если континенталы могли готовить пилотов палубной авиации в безопасных морях, то у американцев такой возможности не было – не было для них безопасных морей. Зато у них были Великие озёра, где под учебные авианосцы переделали колёсные пассажирские пароходы, до войны возившие праздную публику на водные прогулки и пикники. Всё для фронта, всё для победы – Америка не собиралась сдаваться. Американский флот, спасаясь от непрерывных бомбёжек, базировался на Норфолк (Хохзеефлотте использовал порты Бразилии и Аргентины) – скорость хода позволяла новым линкорам и авианосцам оказаться в Карибском море менее чем за сутки. На Кубе (в Гаване и Гуантанамо) стояли только старые линейные корабли «Техас» и «Нью-Йорк»: командование US Navy намеревалось использовать их так же, как русское командование использовало «Наварин» в Рейкьявике и «Бородино» в Датч-Харборе – в качестве стационарных батарей береговой обороны (другого применения этим дредноутам всё равно не было). Обе стороны накопили серьёзный боевой опыт, и техническая оснащённость флотов была на одном уровне. И немцы, и русские, и американцы располагали новыми кораблями, имели эффективные радары, радиолокационные взрыватели и системы управления огнём, а «хеллдайверы», «авенджеры», «корсары» и «хеллкэты» стоили «нибелунгов», «берсерков» новых моделей, модифицированных «беовульфов», «беркутов» и «единорогов». Но кое в чём континенталы превосходили противника: у янки не было ничего похожего на управляемые бомбы «блиц», как не было и акустических торпед, которыми были вооружены германские субмарины. И если по численности главных сил американцы почти не уступали раджерам, то по крейсерам, подводным лодкам и эскортным кораблям превосходство континенталов было очень ощутимым – в несколько раз. Зато американцы имели некоторый численный перевес в авиации берегового базирования и гораздо меньшую протяжённость коммуникаций – им требовалось куда меньше времени для перебрасывания подкреплений и доставки военных грузов в район боевых действий, а численность американской армии к 1944 году достигла семи миллионов. На руку США играла и национальная пестрота союзников: коалиция всегда слабее монодержавного противника, равного ей по численности и качеству вооружённых сил. План американского командования был прямо противоположным плану союзников – он предусматривал изматывание противника активной обороной и последующий его полный разгром. Разгромив и уничтожив неприятельский флот, США получали возможность отбить Малые Антильские острова, восстановить контроль над Панамским каналом, приструнить латиноамериканцев, совсем забывших страх перед «Дядей Сэмом», и переломить ход войны в свою пользу. «Сорок четвёртый год должен стать решающим» – заявил президент Рузвельт на заседании комитета начальников штабов.
* * *
…Сирены воздушной тревоги взвыли надсадно, раздирая ночь истошными воплями. Очередной налёт германской авиации на Норфолк был массированным: в нём принимали участие до двухсот «зигфридов» и «воронов Вотана», несущих под крыльями управляемые бомбы «Блиц». К бомбёжкам, которые начались ещё в сорок втором, давно привыкли, и вой уже не вызывал того трепета, как два года назад. Самолёты скользили в чёрном небе ночными хищниками, но несмотря на несколько сотен сброшенных ими «блицев» (каждый «птенчик», как иронично называли американские пилоты шестимоторные «вороны», нёс по четыре ракеты или по четыре бомбы весом по 1800 килограммов), результат был нулевым. Немцы не добились ни одного попадания в корабли: визуальное наведение в темноте по неподсвеченным целям невозможно, а парашютные осветительные бомбы, медленно опускавшиеся с небес, расстреливались «чёрными вдовами» и зенитками и разлетались красивыми и яркими, но быстро гаснущими брызгами. Тевтоны дорого заплатили за этот фейерверк: над главной базой US Navy восточного побережья было сбито семнадцать германских тяжёлых бомбардировщиков, и ещё несколько повреждённых машин не дотянули до своих гренландских аэродромов. На следующую ночь сирены молчали, но тревожная тишина была вспорота грохотом мощных взрывов: на Норфолк посыпались баллистические ракеты «химмельдрахе». Обычно они не причиняли особого вреда – точность попадания этих творений Вернера фон Брауна была никакой, – однако на этот раз одна из ракет угодила в надстройку авианосца «Банкер Хилл», стоявшего у пирса. Ракета пробила палубу и взорвалась внутри, вызвал сильнейший пожар; корабельные помещения заполнил удушливый дым. Борьба с огнём осложнялась тем, что удар был совершенно внезапным: тревога не объявлялась – её сигналом стал сам взрыв. Среди экипажа было большое число жертв – люди задыхались, не успев толком проснуться, – а сам авианосец требовал основательного ремонта. Причиной попадания «химмельдрахе» в корабль сочли статистическую случайность – даже ничтожная вероятность какого-либо события всё-таки отлична от нуля. Ходили слухи, что ракета наводилась с подводной лодки, и даже по радиомаяку, установленному агентами кайзера чуть ли не на борту злополучного авианосца, однако официального подтверждения этим слухам не было: если германские диверсанты и были причастны к этому попаданию, адмирал Канарис не собирался информировать противника о своём успехе. Зато достоверно известно, что за выход из строя «Банкер Хилла» немцы заплатили потерей линкора-ракетоносца «Бисмарк» – одного из пяти кораблей, с которых стартовали «химмельдрахе». «Бисмарк» не успел выпустить все восемь ракет: третья ракета взорвалась в пусковой шахте. При взрыве сдетонировали и остальные ракеты; корма линкора была почти оторвана серией взрывов, и через шесть часов «Бисмарк» был оставлен экипажем и добит торпедами. Ракетное оружие кайзеррейха было ещё слишком несовершенным и опасным в обращении, что и подтвердила гибель «Бисмарка». На третью ночь Норфолку не угрожали ни бомбардировщики, ни ракеты. Но если бы немцы произвели очередную атаку, он были бы сильно разочарованы: главная база US Navy опустела – американский флот вышел в море.
* * *
март 1944 года …Немецкое наступление на Большие Антильские острова началось с массированных авианалётов германской авиации на Кубу, Пуэрто-Рико, Гаити и Ямайку – примерно так же на суше обрабатывается тяжёлой артиллерией передний край обороны противника. Тевтоны имели на Карибском театре военных действий до трёх тысяч боевых самолётов всех типов – «василисков» и «валькирий», «крестоносцев» и «морских орлов», «берсерков» и «викингов», – не считая дальних бомбардировщиков, палубной авиации Хохзеефлотте и гидропланов, прикрывавших Атлантику, и вся эта армада ринулась в бой, чтобы добыть кайзеррейху победу. Американцы огрызались свирепо. На аэродромах карибских островов самолётов у них было не меньше, а с материка непрерывно перебрасывались подкрепления, пополняя быстро редеющие эскадрильи. «Лайтнинги» и «киттихоки» встречали в небе тевтонские бомбовозы, «мародёры» и «митчеллы» атаковали Малые Антилы, а «летающие крепости» добирались до Тринидада и Венесуэлы, вываливая смертельный груз на города и порты, на корабли и базы. Потери с обеих сторон росли снежным комом, и вопрос был уже не в том, кто сможет эффективнее восполнить потери, перегоняя на фронт новые самолёты, а в том, кто первый сломается, не выдержав нарастающего нервного напряжения: трудно идти в бой, из которого не возвращается половина бойцов. Американцы охотились за войсковыми транспортами континенталов, и добивались успеха: на рейде Порт-оф-Спейна получил попадание и взорвался транспорт с боеприпасами – зрелище было впечатляющим. Клубящаяся дымная туча взлетела вверх на сотни метров, выплёвывая раскалённые обломки, оставлявшие в небе извилистые трассы и с шипением падавшие в море; взрывом были повреждены ещё несколько кораблей, стоявших на рейде. Но вскоре у немцев появились реактивные истребители, резко осложнившие жизнь пилотам американских бомбардировщиков: стремительные «швальбе», дававшие восемьсот пятьдесят километров в час, легко настигали «летающие крепости» и рвали их в клочья снарядами тридцатимиллиметровых пушек. Рейды «Б-17» на Малые Антилы стали слишком опасными… «Если так пойдёт и дальше, – мрачно резюмировал генерал Лимей, командовавший авиацией США на Карибах, – нам придётся собирать манатки и убираться с Кубы к чёртовой матери. А если у тевтонов появятся ещё и реактивные бомбардировщики…». Адмирал Кинг, памятуя бои в Полинезии, понял, что пора вводить в дело авианосцы, иначе береговая авиация будет выбита начисто. Адмирала беспокоило и целенаправленное прореживание немцами авиации ПЛО: «крестоносцы» рьяно охотились за «каталинами» и «либерейторами», а Карибское море кишело лодками континенталов. Совпадение этих двух факторов грозило большими проблемами, и это очень не нравилось командующему US Navy.
* * *
…Море содрогалось от взрывов. Юркие эсминцы, прыгая на волнах, засеивали океан глубинными бомбами из бортовых бомбомётов, надеясь, что подводный противник окажется в их шестиметровом радиусе поражения. Моряки эскортных кораблей испытывали ярость: враг сумел нанести тяжёлый удар. Учитывая численность подводных лодок, имевшихся в распоряжении континенталов, и высокий уровень подготовки подводников (особенно германских), американское морское командование озаботилось противолодочной обороной авианосных групп – каждая из них прикрывалась не менее чем двадцатью эсминцами, со всех сторон замыкавшими походный ордер; в воздухе постоянно висели, сменяя друга, две-три пары патрульных самолётов. А на подступах к базам восточного побережья США – там, где немцы могли развёрнуть лодочные завесы, – воздушные противолодочные патрули летали круглосуточно, отслеживая радарами не только всплывшие субмарины, но и находящиеся в позиционном положении, и даже под «шнорхелем». И эти меры имели успех: в начале марта 1944 года у побережья Америки было потоплено несколько лодок континенталов. И тогда немцы изменили тактику. Перед началом операции «Рагнарек» они стянули в Карибское море до ста пятидесяти подводных лодок, в том числе около сорока субмарин IX серии, предназначенных для атак крупных надводных кораблей и имевших шесть носовых торпедных аппаратов вместо четырёх. Адмирал Дениц отнюдь не отказался от метода завес – он развернул эти завесы, но не у американских баз, а непосредственно в Карибском море, на вероятных путях подхода американских авианосных групп, в проливах между островами: там, откуда они должны были поднимать самолёты для удара по авианосцам Хохзеефлотте, обеспечивавшим высадку десанта на Пуэрто-Рико, Ямайку и Гаити. При известном радиусе действия американских палубных самолётов вычислить эти районы было совсем несложно, а количество субмарин, имевшихся в распоряжении союзников, позволяло насытить ими воды всего Карибского бассейна. И 2 апреля 1944 года третья оперативная группа Атлантического флота США в составе тяжёлых авианосцев «Интрепид», «Франклин», «Тикондерога», лёгких авианосцев «Монтерей» и «Белло Вуд», линкоров «Массачусетс» и «Алабама», крейсеров «Чикаго», «Бостон», «Мобайл», «Денвер», «Майами», «Сан-Диего», «Сан-Хуан», «Феникс» и тридцати двух эсминцев охранения в Наветренном проливе встретилась с «волчьей стаей» из двадцати двух немецких подводных лодок, развёрнутых между Гаити и островами Инагуа. Американское соединение было атаковано с фланга. Видимость была превосходной, и немецкие лодки, развёрнутые двенадцатимильной линией, выпустили пятьдесят две торпеды с предельной дистанции[99] по силуэтам американских кораблей. Программные механизмы торпед отработали исправно. Выйдя из аппаратов, торпеды разошлись, чтобы не создавать взаимных помех системам самонаведения, а затем легли на параллельные курсы, перекрывая «лепестками»[100] зон захвата всю полосу атаки. Вице-адмирал Марк Митчер, стоявший на мостике «Интрепида», замер, поражённый невиданным зрелищем. Вся поверхность моря, насколько достигал взгляд, была исчерчена длинными белыми полосами, как будто невидимый титан исхлестал воду гигантским кнутом, оставив на её ослепительной голубизне вспухшие пенные шрамы. И эти полосы тянулись к кораблям голодными змеями, приближаясь с каждой секундой. А затем раздались взрывы, следовавшие один за другим. Шеренга эсминцев, прикрывавшая авианосцы с левого борта, была буквально сметена – торпеды поразили семь кораблей из девяти; попадания получили крейсера «Чикаго» и «Мобайл». И ещё не осели водяные столбы, и не затих гулкий рокот взрывов, как на воде появились новые зловещие линии: германские лодки, в носовых аппаратах которых жаждали крови сто тридцать торпед, дали второй залп. На палубах эскортных кораблей матросы торопливо вывали за борт буксируемые генераторы шумов, предназначенные сбить с толку немецкие торпеды, авианосцы и крейсера разворачивались, пряча уязвимые борта, но было уже слишком поздно. Противолодочная оборона соединения была взломана, и бесстрастная электроника «цаункёнигов» реагировала теперь на шум винтов более соблазнительных целей.
Третья оперативная группа была разгромлена в считанные минуты. Торпеды нашли «Франклин», «Тикондерогу» и «Монтерей», были торпедированы «Массачусетс», «Бостон», «Сан-Диего» и «Феникс».[101] Марк Митчер в ярости сорвал с головы и бросил на палубу свою фуражку, а корабли охранения пошли в контратаку, страстно желая отомстить тевтонам за погибших товарищей.
* * *
Дни и ночи смешались в огненной круговерти. Море и небо корчились в грохоте плавучего и летучего боевого железа, брошенного в бой обеими сторонами.
В конце марта Хохзеефлотте ввёл в дело свои авианосцы, прикрывая высадку десанта на Виргинские острова и нацеливаясь на Пуэрто-Рико. Американская авиация берегового базирования, несмотря на тяжёлые потери и гибель лучших пилотов, интенсивно атаковала германские корабли. Компактные группы американских самолётов загодя обнаруживались немецкими радарами и рассеивались «беовульфами» и «викингами», но одиночные машины то и дело прорывались: никакое охранение не может быть абсолютным. Авианосец очень уязвим – для его серьёзного повреждения или даже потопления достаточно иногда одного попадания. У острова Саба был тяжело повреждён и вышел из строя авианосец «Ганновер», у Сент-Круа получил попадание тысячефунтовой бомбы авианосец «Остфрисланд». Как это часто бывает, попадание стало причиной затяжных взрывов горючего и боеприпасов, и через восемь часов горящий корабль затонул. Повреждения получили около двадцати германских кораблей; авиагруппы, штурмовавшие аэродромы на Тортоле и Анегаде, понесли ощутимые потери. Тем не менее, континенталы вытесняли американцев с Виргинских островов, а затем началось и высадка на Пуэрто-Рико, причём в первой волне шли «морские берсальеры дуче» – Муссолини очень хотелось урвать свою «законную» долю добычи. В первых числах апреля в бой вступили авианосцы US Navy, и несмотря на потери, понесённые 3-й оперативной группой Атлантического флота США в Наветренном проливе, чаша весов заколебалась. Решался вопрос «Кто кого?» – ключевой вопрос любого сражения и любой войны. Дни и ночи смешались в огненной круговерти…
* * *
Пилоты дежурной эскадрильи лёгкого авианосца «Сан-Джасинто» из состава второй оперативной группы ждали команды «На взлёт!». Германские аваиносцы были обнаружены, ударная волна вылетела для их атаки, и никто не сомневался: истребители «Сан-Джасинто», оставшиеся прикрывавшие авианосцы 2-й оперативной группы, тоже хлебнут свою порцию войны – смертного зелья у неё на всех хватит. – Что-то холодно, – поежился один из лётчиков, обхватив руками плечи, обтянутые комбинезоном. – Эти чёртовы механики никак не могут отрегулировать кондиционер… – Ничего, – меланхолично заметил другой, не переставая сосредоточенно двигать челюстями, перетиравшими жевательную резинку, – скоро будет жарко. А если тебя прошьёт очередью «беовульф», то вообще поджаришься: будет готовый бифштекс с кровью. Против нас весь мир: кому как, а мне это не очень нравится… – Не каркай! Мы ещё посмотрим, кто кого поджарит. Верно, Стив? Стив, светловолосый и голубоглазый парень, улыбнулся. – У меня у Минесотте осталась девушка. Её зовут Джинджер. Когда война кончится, мы с ней поженимся, а пока я смотрю на её фотографию, и мне становится теплее, несмотря на скверный кондиционер и на мандраж перед боем. В конце концов… – Мой отец, – перебил его третий пилот, парень лет двадцати, сухощавый (за худобу его прозвали «Кожа»), с глубоко посаженными глазами и резкими чертами лица, – сказал мне так: «Тебе платят за то, чтобы ты летал на истребителе и стрелял в японцев, а не за то, чтобы ты лил слёзы над фотографией своей девушки».[102] – В немцев… – Какая разница? Меня должны были послать на Тихий океан, поэтому мой старик и помянул джапсов. – Интересно… – протянул лётчик постарше (шрам на щеке и следы ожогов на руках говорили о том, что этот парень уже побывал в крутых переделках). – Платят, говоришь? Это, конечно, хорошо, и это правильно. Но если тебе не будут платить, ты что же, не будешь летать на истребителе и стрелять в раджеров, а? Глаза Кожи сердито блеснули. Он хотел что-то сказать, но в это время ожил динамик и прохрипел-пробулькал: – Дежурная эскадрилья, взлёт! По машинам, парни! – Я тебе потом отвечу, – бросил Кожа пилоту со шрамом. – Когда вернёмся, о’кей? …Но ему не удалось выполнить своё обещание: через сорок минут его «хеллкэт» был сбит «викингом» и упал в море; раненый пилот не смог выбраться из кабины и утонул вместе со своим самолётом. Погибшего лётчика, долговязого и сухопарого, звали Джордж Буш.[103]
ЭПИЛОГ
1944 год, май В распахнутое окно втекали пьянящие запахи. Радуясь жизни, самозабвенно щебетала какая-то птаха, деловито прожужжал майский жук, торопясь по своим неотложным жучиным делам, шелестели молодые листочки, ласково касаясь друг друга. – Весна… – тихо произнёс старик, лежавший на постели у окна. – Время жить, а не умирать… – Что вы, Константин Эдуардович, – преувеличенно бодро сказал лысоватый человек лет пятидесяти пяти, сидевший у постели Циолковского, – время ли думать о смерти! Жизнь впереди замечательная, ваши ракетные поезда полетят на Марс, и вы ещё увидите это своими глазами. – Нет, Фридрих Артурович, – губы старика тронула слабая улыбка, – моя дорога пройдена. В природе устроено мудро: отжившее и усталое уходит, уступая место молодому, новому, энергичному. Только не всегда мы, люди, можем понять и принять эту мудрость – не доросли… Цандер промолчал. Чуть наклонившись, он поправил одеяло на постели старика, хотя особой надобности в этом не было. – А ракетные поезда, – Циолковский говорил тихо, но отчётливо, – да, они полетят. Обязательно… «Вперёд, на Марс!».[104] Вы не один такой энтузиаст: есть и Юрий Васильевич Кондратюк, и Серёжа Королев. Много вас – нас – в России… Люди полетят в космос, Земля станет им тесной… Но сначала – сначала вам придётся делать боевые ракеты: такие, которые долетят и до Берлина, и до Нью-Йорка. Да, Фридрих Артурович, именно так: боевые. – Война… – Да. Война. Человечество воюет тысячи лет, и почти все его войны бессмысленны. Один царь побеждал другого, народы покоряли друг друга, а потом покорённые восставали и господа становятся рабами своих бывших рабов. Рушились империи, и на развалинах дивных городов варвары в звериных шкурах обломками прекрасных мраморных статуй разбивали кости, чтобы высосать из них мозг. И всё повторялось, и шло по кругу… Однако есть войны, которые определяют будущее, и наша мировая война – она из их числа. Решается вопрос, как будет жить человечество, по какой социальной модели. И будет ли оно вообще жить – это вопрос жизни и смерти… Цандер изумлённо молчал. За все годы его знакомства с Циолковским он никогда не слышал от него ничего подобного: скромный калужский учитель мог часами говорить о ракетах, об орбитальных станциях, о полётах к другим планетам, но социальная философия его как будто не интересовала. А тут вдруг… – Да, Фридрих, жизни и смерти, именно так. Вселенная, бесконечная и безграничная, населена великим множеством разумных рас. Одни отстают от нас в своём развитии, другие опережают. И есть такие, которые ушли вперёд так далеко, что трудно себе представить. Их могущество беспредельно, они гасят и зажигают звёзды, творят и разрушают Миры. Они упорядочивают Вселенную силой своего разума, и если какие-то разумные существа заходят в своём развитии в тупик и становятся ненужными и опасными для других разумных рас – на космическом уровне, – эти сверхвысокоразвитые их уничтожают: так поступает садовник с сорняками, чтобы сорняки не мешали расти цветам… Целесообразность эволюции…[105] И война, которая вот уже почти пять лет сотрясает нашу планету, решит – должна решить – каким путём человечество двинется дальше, и куда приведёт этот путь: к вершинам разума или в глухой тупик, из которого нет выхода. И поэтому – боевые ракеты… Старик замолчал и устало прикрыл глаза, дыхание его сделалось неслышным. – Это же… Это же целая философско-космогоническая концепция! – воскликнул Цандер, глаза его заблестели. – Почему вы никогда раньше об этом не говорили, Константин Эдуардович? Но скажите, где та оптимальная социальная модель, которая даст человечеству право на будущее? Германская модель с её воинственным правом сильного и объединением всей планеты «кровью и железом»? Или американская, в которой ценность любого человека определяется количеством имеющихся у него денег, неважно как приобретённых, но дающих узаконенное право повелевать другими людьми? Или «муравейное братство» Льва Толстого? Или, быть может, рафинированный рай для всех без разбора, куда сомневающихся следует загонять пинками, как считают наиболее оголтелые из наших идеологов, очень недовольные тем, что им не дают попробовать это на практике? Скажите, где торная дорога, а где кривая тропка?
Цандер был глубоко взволнован; он совсем забыл, что сидит у постели умирающего. – Где тупик, Константин Эдуардович, и где… – повторил он и осёкся. Фридрих Артурович понял, что ответа он уже не услышит: Циолковский умер, пройдя свой путь до конца…
* * *
1945 год, весна …Над пустыней штата Нью-Мексико, в шестидесяти милях от небольшого городка Аламогордо, расплескался ослепительный свет: не согревающий, а убийственно-сжигающий. Этот свет, пройдя через бронированные стёкла с примесью свинца, высветил фотовспышкой лица людей, находившихся в подземном бункере полигона. – Свет ярче тысяч солнц во тьме родится, – прошептал Роберт Оппенгеймер, – детей в утробах матерей убьёт… «Это строки из «Махабхараты», – подумал стоявший рядом с ним Элберет Уанстоун, – там, где речь идёт об астравидье, оружии богов… Но не рано ли боги вложили в наши руки божественную мощь?». – Ну вот, – с торжеством в голосе произнёс генерал Лесли Гровз, военный куратор и руководитель «Манхэттенского проекта», с интересом следя за вздыбленным валом песка, стремительно катившимся от эпицентра взрыва, – теперь-то мы поговорим по-другому и с варварами-тевтонами, и с русскими дикарями, и с японскими самураями. Ведь так, господа учёные?
Оппенегеймер не ответил. Он смотрел на клубящийся дымный гриб, который всё рос и рос, как будто силясь проткнуть раскалённое небо…
1
Si vis pacem, para bellum – хочешь мира – готовься к войне (лат. )(обратно)
2
Chatos – «курносые», moskas – «мошки» (исп .) – прозвища советских истребителей «И-16» и «И-15» в республиканской Испании.(обратно)
3
Официально. На деле водоизмещение «бисмарков» достигало 42.000 тонн.(обратно)
4
По одной из легенд, своё имя Клаус Штёртебекер получил за недюжинную способность выпить(нижненемецкое Stortebeker на современном языке означало бы «Sturz den Becher», призыв «пей до дна»).(обратно)
5
В нашей Реальности Френсис Ньютон Алан Кроми, произведённый в чин кэптена, в мае 1917 года был назначен исполняющим обязанности британского военно-морского атташе в России. После большевистской революции и выхода России из войны Кроми отказался передавать британские лодки немцам, как это было предусмотрено соглашением о перемирии между большевиками и Германией. Он перевёл флотилию в Гельсингфорс, а после высадки немецких войск в Финляндии руководил взрывом и затоплением лодок. Кроми направил Георгия Чаплина, служившего офицером связи на британской субмарине «E-1», в Архангельск для организации там антибольшевистского переворота и подготовки высадки английских войск. В июне 1918 он встретился с двумя латышскими агентами ВЧК, которые выдавали себя за участников московского контрреволюционного подполья, и представил их разведчику Сиднею Рейли, а также дал им рекомендательное письмо к британскому дипломатическому представителю в Москве Роберту Локкарту. 31 августа 1918 года, после убийства Урицкого и покушения на Ленина, советские власти решили арестовать британских дипломатов-разведчиков. Чекисты ворвались в здание британского посольства в Петрограде. На верхнем этаже сотрудники посольства под руководством Кроми жгли документы. Капитан бросился вниз и захлопнул дверь перед носом агентов ЧК. Они взломали дверь – англичанин встретил их на лестнице с двумя браунингами в руках. Бывший подводник застрелил двоих чекистов; те открыли ответный огонь, и капитан Кроми упал с простреленной головой.(обратно)
6
Ein Reich, ein Volk, ein Fuehrer – Одно государство, один народ, один вождь (нем .)(обратно)
7
Stringbag – авоська (англ. ). Прозвище английских бипланов «суордфиш».(обратно)
8
Feuer! – Огонь! (нем. )(обратно)
9
«Ландскнехт» – германский палубный истребитель-биплан (аналог в нашей Реальности – «Не-51»).(обратно)
10
«Беовульф» – германский палубный истребитель (аналог в нашей Реальности – «Ме-109Т»).(обратно)
11
История знает такие примеры. В ходе русско-турецкой войны 1877-78 гг. русские, не имевшие флота на Чёрном море, применили против турецких броненосцев минные катера (пароход-носитель этих катеров можно рассматривать как прообраз авианосца).(обратно)
12
В нашей Реальности такой случай – падение самолёта за борт авианосца «Фьюриес» при посадке – упомянут у Макинтайра в его книге «Истребитель подводных лодок».(обратно)
13
Fleet in being – флот существует (англ. )(обратно)
14
Палубный германский торпедоносец-биплан, схожий по ТТД с английским «суордфишем».(обратно)
15
Палубный пикирующий бомбардировщик (морская модификация пикировщика «Ю-87»).(обратно)
16
Южная оконечность Скандинавского полуострова.(обратно)
17
В атаке участвовали «скуа» с трёх английских авианосцев: с «Арк Ройяла» (18 машин), с «Глориес» (22 машины) и с «Корейджес» (20 машин).(обратно)
18
Дословный перевод английского «Blackburn» в названии этого типа самолёта.(обратно)
19
Ад в скандинавской мифологии – последнее пристанище для душ, не достойных лучшего.(обратно)
20
Слой температурного скачка – граница двух слоёв воды, имеющих разную температуру. Эта граница имеет свойство отражать посылки гидролокатора.(обратно)
21
Асдик – гидролокатор. Аббревиатура от Allied Submarine Detection Investigation Committee.(обратно)
22
В нашей Реальности в ходе Норвежской операции отказы взрывателей торпед попортили немало крови немецким подводникам и спасли не один английский корабль.(обратно)
23
После Третьей мировой войны, в самом конце ХХ века, русскими учёными было выполнено компьютерное моделирование ситуации, имевшей место весной 1920 года, и рассмотрены вероятные варианты её дальнейшего развития. Учёные пришли к выводу, что в случае победы путчистов в России возникло бы странное государство, в котором единственная партия становится безраздельно правящей и не борется за места в структурах управления государством, а подминает его под себя, дублируя и заменяя органы власти. «Это похоже на некое теократическое государство, где правящий орден склонен к фанатичному подавлению любого инакомыслия самыми жестокими методами» – таким было заключение комиссии. «Как хорошо, – воскликнул академик Лихачёв, ознакомившись с результатами моделирования, – что история не знает сослагательного наклонения!».(обратно)
24
Исключение было сделано только для самого «Новика» – этот прославленный эсминец и учебный крейсер «Аврора» сохранили имена, данные им при рождении.(обратно)
25
Переходом командовал адмирал Л.М.Галлер, будущий нарком ВМФ. Достройка черноморского дредноута «Николай I» по ряду причин (в частности, из-за отсутствия турбин, заказанных для него в Англии) была признана нецелесообразной.(обратно)
26
Для демонстрации намерений перестраиваемые в авианосцы ЛКР «Измаил» и «Кинбурн» были названы «Варяг» и «Рюрик», а командиром «Варяга» был назначен капитан 1-го ранга В.С.Макаров, сын знаменитого адмирала.(обратно)
27
В частности, в этой Реальности В.П.Костенко, один из виднейших советских кораблестроителей и создатель судостроительной промышленности Дальнего Востока, не сидел на Соловках.(обратно)
28
Аналоги в РеИ – эсминцы проектов «7» и «7У».(обратно)
29
В РеИ – герой-подводник, открывший боевой счёт советского ВМФ потоплением английского эсминца «Виттория».(обратно)
30
Аналоги в РеИ – субмарины типа «К» и типа «Л».(обратно)
31
Всего за время боя «Дерфлингер» добился пяти попаданий в «Хоув», не нанёсших английскому линейному крейсеру критических повреждений.(обратно)
32
Бронированный «медведь» (нем. ) – средний танк рейхсвера. Близкий аналог в нашей Реальности – «Т-4»(обратно)
33
Франсуа Гизо (1787-1874) – один из политических лидеров Июльской монархии во Франции – обратился с таким призывом к французской буржуазии. Изначальный смысл слов Гизо, относившихся к вопросу об имущественном цензе для избирателей («Обогащайтесь, и вы докажете свою способность управлять государством»), в дальнейшем забылся, и в расхожем употреблении они стали означать призыв к циничной и безудержной погоне за прибылью.(обратно)
34
Бернстейн Анри (1876-1953) – французский драматург, апологет буржуазного благополучия.(обратно)
35
Луи Филипп (1773-1850) – французский король (1830-1848). Его правление – время утверждения во Франции политического и идеологического господства буржуазии. Гувер Герберт Кларк (1874-1964) – президент США в 1929-1933 годах, пришедший к власти на исходе периода экономического «процветания» Соединенных Штатов в двадцатые годы.(обратно)
36
«Прислужница в храме, чересчур озабоченная сбором платы за стулья, рискует позабыть, что она служит богу» (с). «Собор» для Сент-Экзюпери служил символом коллектива, человеческой общности, скрепленной узами нравственных отношений и устремленной к высшей цели. Смысл приведенных слов следующий: французы, предавшись мелким, сиюминутным интересам, забыли о глубинных духовных основах своей цивилизации и оказались морально безоружными перед лицом тевтонских «варваров».(обратно)
37
Леон Блюм (1872-1950) – лидер Французской социалистической партии, в 1936-1938 гг. дважды возглавлял правительство Народного фронта. Непоследовательная политика, проводившаяся Блюмом перед лицом нараставшей германской угрозы, навлекла на него острую критику со стороны разных – как левых, так и правых, – политических сил; правительство Виши в 1942 году отдало его под суд, объявив одним из ответственных за поражение Франции в 1940 году.(обратно)
38
mea culpa – моя вина (лат.).(обратно)
39
Курсивом выделен текст подлинного письма Сент-Экса (из нашей Реальности). Писатель, лётчик и человек видел основную причину поражения Франции в падении её духа, в разъедании нравственных ценностей целого народа фетишем стяжательства, пришедшего из-за океана.(обратно)
40
Ultima ratio regum (лат. ) – надпись на французских пушках, которую делали по приказу кардинала Ришелье.(обратно)
41
Аналог в нашей Реальности – бомбардировщик «Дорнье-217».(обратно)
42
Эти опасения были необоснованными: командование кайзермарине сделало выводы из гибели «Дерфлингера» и приняло решение не посылать тяжёлые боевые корабли в Атлантику без надёжного прикрытия с воздуха.(обратно)
43
По выражению самих англичан, «альбакор» являл собой «слегка перепеченный» «суордфиш».(обратно)
44
«Барракуды» могли использоваться и как торпедоносцы.(обратно)
45
По другой версии (более правдоподобной), причиной был «человеческий фактор».(обратно)
46
По оценкам верфи, ремонт требовал полутора лет работы – нужно было заменить башню «А», а также большое количество броневых плит, листов обшивки и переборок.(обратно)
47
Примерный аналог в нашей Реальности – «Не-111».(обратно)
48
Примерный аналог в нашей Реальности – «Ме-264».(обратно)
49
Фразу о «пожарном шланге» в нашей Реальности произнёс президент Рузвельт.(обратно)
50
Foreign Office (англ.) – внешнеполитическое ведомство Великобритании.(обратно)
51
Русский палубный истребитель. Примерный аналог в нашей Реальности – «И-180».(обратно)
52
Примерный аналог в нашей Реальности – штурмовик-торпедоносец Ил-2Т.(обратно)
53
Германский одномоторный палубный торпедоносец Хейнкеля, сопоставимый по характеристикам с американским «авенджером». Немецкого аналога в РеИ нет.(обратно)
54
Лёгкий авианосец «Гермес» был переброшен на Дальний Восток весной 1940 года, вскоре после рейда на Вильгельмсхафен. Британия всё ещё старалась быть сильной везде, не желая признать, что сила её давно уже стала слабостью.(обратно)
55
Дай-Ниппон Тэйкоку Кайгун – Императорский флот Японии.(обратно)
56
Royal Air Force – королевские военно-воздушные силы (англ. )(обратно)
57
Русско-германские союзники (сленг ). Английская аббревиатура слов RUssians и GERmans.(обратно)
58
Реальный исторический факт.(обратно)
59
Vae victis! – Горе побеждённым (лат. ). Принц Август намекает на историю, описанную римским хронистом Титом Ливием. В 390 году до н.э. галльский вождь Бренн разбил римское войско и осадил Рим. Римляне начали переговоры, надеясь откупиться. Галлы согласились, назначив выкуп – тысячу фунтов золота, – но при его взвешивании использовали утяжелённые гири, чтобы получить больше. Трибун Квинт Сультиций стал возражать, и тогда вождь галлов бросил на чашу с гирями ещё и свой меч, воскликнув при этом «Горе побеждённым!». Смысл выражения – побеждённый теряет всё и не может что-то оспаривать и требовать.(обратно)
60
ABC – Association of Business Captains – Ассоциация Капитанов Бизнеса (англ. ). Точного аналога этой организации в нашей Реальности нет, однако кое-что похожее найти можно.(обратно)
61
В нашей Реальности президент США Франклин Делано Рузвельт сказал следующее: «Мы должны быть жестокими по отношению к немцам, я имею в виду немцев как нацию, а не только нацистов. Либо мы должны кастрировать немецкий народ, либо так с ними обращаться, чтобы они не производили на свет потомство, способное и дальше себя вести так, как в прошлом ».(обратно)
62
Примерный аналог в РеИ – дальний тяжёлый бомбардировщик «Ю-390».(обратно)
63
«Фабрика вдов» и «балтиморская шлюха» – прозвища бомбардировщика Б-26 «Мародёр», данные ему американскими пилотами.(обратно)
64
«Дзуйкаку» в переводе с японского означает «везучий журавль».(обратно)
65
Подобная история, случившаяся в нашей Реальности, хорошо описана в книге Пантелеева и Белых «Республика ШКИД».(обратно)
66
В ходе боя «Солт Лейк Сити» не добился ни одного попаданий главным калибром – как и в ходе боя у Командорских островов в нашей Реальности, где крейсер выпустил восемьсот с лишним 203-мм снарядов «за молоком».(обратно)
67
Испанское богохульство (Двадцать четыре яйца двенадцати апостолов и задница шлюхи Марии ).(обратно)
68
Примерный аналог в нашей Реальности – немецкая планирующая бомба Hs.293.(обратно)
69
В нашей Реальности генерал Контрерас, известный своими прогерманскими настроениями, в 1941 году был отодвинут от власти, и Венесуэла тут же объявила войну странам Оси.(обратно)
70
В этом бою американцы впервые применили 127-мм зенитные снаряды с радиолокационными взрывателями.(обратно)
71
Примерный аналог в нашей Реальности – истребитель «И-185».(обратно)
72
Торпедоносец-бомбардировщик берегового базирования с большой (до 5.500 км) дальностью.(обратно)
73
Эта машина получили прозвище «соловей-разбойник» за характерный свист, издаваемый ею при пикировании.(обратно)
74
Примерный аналог в нашей Реальности – Пе-8 М-82 с увеличенной до 8.000 км дальностью. Эти бомбардировщики получили неофициальное название «Змей Горыныч» за яркие языки пламени, выбрасываемые выхлопными коллекторами отработанных газов, что очень сильно демаскировало «витязей» при ночных налётах и приводило к лишним потерям. Проблема была решена установкой дополнительных пламегасителей.(обратно)
75
Killed in action – убитые (англ. )(обратно)
76
Эти рейсы получили название «вашингтонский экспресс».(обратно)
77
Примерный аналог в РеИ – «Ме-410».(обратно)
78
Примерный аналог в РеИ – «Фокке-Вульф-190».(обратно)
79
Главную женскую роль в этом фильме исполняла знаменитая Марика Рёкк.(обратно)
80
«Black Widow» – тяжёлый двухмоторный ночной истребитель ВВС США. Такие машины в 1942-44 годах защищали американские города от авианалётов континенталов.(обратно)
81
В нашей Реальности эпопея Толкина увидела свет в 1954 году. В данной АИ книга вышла в 1937 году, незадолго до начала Второй Мировой войны.(обратно)
82
В десантах на Малые Антильские острова принимали участие волонтёрские части – английская дивизия «Роберт Клайв» и французская бригада «Гасконь», а на авианосце «Ганновер» базировалась французская эскадрилья «Норманди», летавшая на истребителях «беовульф».(обратно)
83
Усовершенствованный вариант ракеты «Фау-2» с повышенной надёжностью, точностью попадания и увеличенной (до 1.800 км) дальностью.(обратно)
84
Пренебрежение ПЛО (как и в РеИ) было одной из серьёзных ошибок японского командования.(обратно)
85
В 1942 японский флот получил авианосцы «Хиё» и «Дзуньё» (перестроенные лайнеры), в 1943 – авианосцы «Титосе» и «Тийода» (перестроенные гадроавиатранспорты) и новый флагман адмирала Нагумо – тяжёлый авианосец «Тайхо» (лучший авианосец императорского японского флота).(обратно)
86
На четырёх крейсерах серии «воевода» трёхорудийные 152-мм башни заменили на двухорудийные 203-мм – новые американские тяжёлые крейсера были хорошо бронированы, и для их эффективного поражения шестидюймовых снарядов было уже недостаточно.(обратно)
87
Директор созданного в 1942 году Управления стратегических служб (англ. Office of Strategic Services; OSS ), первой объединённой разведывательной службы США, на основе которой впоследствии было создано ЦРУ.(обратно)
88
В РеИ капитан 1-го ранга Э.Захариас – матёрый американский разведчик, работавший против Японии с двадцатых годов ХХ века. Автор книги «Секретные миссии».(обратно)
89
В глубокий американский тыл прорвалось соединение адмирала Озава, состоявшее из авианосцев «Дзуйкаку», «Сёкаку», «Дзуйхо», линкоров «Харуна» и «Киришима», крейсеров «Тонэ», «Тикума», «Ойодо», «Агано», девяти эсминцев и четырёх танкеров, имевшее целью разорвать коммуникацию Гавайи – североамериканский континент.(обратно)
90
У атолла Киритимати находилось пять японских линкоров: «Ямато», «Нагато», «Хьюга», «Фусо» и «Ямасиро», восемь тяжёлых крейсеров – «Атаго», «Майя», «Такао», «Тёкай», «Микума», «Могами», «Судзуя» и «Кумано», – шесть лёгких крейсеров и около сорока эсминцев; поддержку с воздуха осуществляли самолёты с эскортного авианосца «Уньё» (24 машины) и остатки авиагрупп с «Тайхо», «Титосэ» и «Тийода». Линкор «Исэ» в первых числах июня напоролся на риф у острова Джервис и ушёл на ремонт в Японию, а что касается «Ямато», то о его присутствии в районе высадки десанта на Киритимати американцы даже не догадывались. Считалось, что жертвой торпедной атаки «Тредфин» стал «Ямато», а «Мусаси» ещё не введён в строй. В ходе боёв у архипелага Лайн «Ямато» дважды был обнаружен американскими самолётами, но оба раза неопытные пилоты не сумели его распознать.(обратно)
91
Цветок сакуры (яп. )(обратно)
92
От «кукусуй» (яп. ), что в переводе означает «хризантема на воде».(обратно)
93
Американцы, не имевшие сведений о схеме бронирования «Ямато», стоившегося в обстановке строжайшей секретности, вели огонь наугад. За время боя японский суперлинкор получил девять попаданий 406-мм и 356-мм бронебойными снарядами, не причинившими ему роковых повреждений. Два попадания в башни главного калибра и три в тяжёлую броню цитадели были неэффективными (броню не пробило), а разрушения в небронированных частях корабля оказались небольшими ввиду относительно малого количества взрывчатки в бронебойных снарядах. Две сквозные пробоины в оконечностях привели к частичному затоплению нескольких отсеков, однако линкор практически полностью сохранил боеспособность: вся артиллерия (за исключением одной трёхорудийной 152-мм башни) действовала, скорость хода не снизилась. Военные эксперты, анализировавшие бой, пришли к выводу, что если бы линкоры Флетчера стреляли фугасными снарядами, повреждения «Ямато» были бы более серьёзными, но на общий итог «бойни у Киритимати» это вряд ли бы повлияло.(обратно)
94
«Александр Суворов», «Михаил Кутузов», «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах».(обратно)
95
Они же «соловьи-разбойники».(обратно)
96
Семь из 15 авианосцев имели на борту по 9 пикирующих бомбардировщиков SBD «Доунтлесс», 8 бомбардировщиков-торпедоносцев TBF «Авенджер» и 14 истребителей F4F «Уайлдкэт»; восемь – по 9 бомбардировщиков-торпедоносцев TBM «Авенджер» и 22 истребителя F6F «Хеллкэт». Общее число истребителей на эскортных авианосцев – 274 единицы.(обратно)
97
Точного аналога в нашей Реальности нет. Можно рассматривать «единорога» как уменьшенный (палубный) вариант бомбардировщика «Ер-2», способный выполнять пологое боевое пикирование, топмачтовое бомбометание, а также нести торпеду.(обратно)
98
Явление, неоднократно наблюдавшееся в нашей Реальности в районе Алеутских островов в 1942-43 годах.(обратно)
99
Новые германские 533-мм торпеды G8 имели дальность хода 14.000-16.000 метров, что позволяло стрелять ими издалека, не входя в зону действия гидролокаторов эскортных кораблей.(обратно)
100
Диаграмма направленности акустической головки самонаведения торпеды представляет собой два совмещённых овала («вытянутое сердце»). При фиксации в этой зоне источника шумов (шум винтов) торпеда разворачивается на него.(обратно)
101
Авианосец «Франклин» выгорел полностью (взрывами попавших в него торпед были повреждены цистерны с бензином, огонь перекинулся на заправленные и вооружённые самолёты, готовившиеся к вылету) и вечеру был потоплен кораблями охранения, затонули крейсера «Мобайл» и «Сан-Диего» (взорвался), а также четыре эскадренных миноносца; «Тикондерога» и «Монтерей» вышли из строя.(обратно)
102
Фраза из американского кинофильма «Мидуэй».(обратно)
103
В нашей Реальности Джордж Буш-старший, в 1941 году (в 17 лет) записался в добровольцы ВВС, и в 19 лет стал самым молодым офицером-пилотом (морским лётчиком) США. В сентябре 1944 году «авенджер» Д.Буша, взлетевший с авианосца «Сан-Джасинто», был сбит зенитным огнём. Будущий президент США провёл четыре часа на надувном плотике, пока его не подобрала подводная лодка «Финбэк» (остальные члены экипажа погибли).(обратно)
104
«Вперёд на Марс!» – личный девиз Ф.А.Цандера, одного из пионеров ракетостроения, ученика К.Э.Циолковского. В этом Мире Цандер не умер в 1933 году от тифа в Кисловодске; Ю.В.Кондратюк, один из основоположников отечественной космонавтики, ещё в начале ХХ века рассчитавший траекторию полёта к Луне (эти расчёты были использованы НАСА в лунной программе «Аполлон»), не погиб в 1942 году на фронте, и Циолковский не умер в 1935 году, а дожил до 1944 года.(обратно)
105
Рассуждения Циолковского о «вселенских садовниках» есть в его записях. Эти мысли учёного малоизвестны: они были опубликованы только в начале XXI века. Их не то чтобы запрещали, но и не афишировали: потому, вероятно, что мысли эти подводили «научную базу» под церковные догматы о «божьей каре» и Страшном Суде. А кроме того, эта теория Циолковского не устраивала ни одну из государственных властных структур, существовавших в нашей Реальности в ХХ веке.(обратно)
Последние комментарии
1 час 50 минут назад
10 часов 42 минут назад
10 часов 45 минут назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 21 часов назад
2 дней 23 часов назад