Трон Знания. Книга 1 [Такаббир Рауф Такаббир] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Пролог. Часть 01

В стране объявили траур.

Люди посмотрели на траурные флажки, которые за двадцать лет успели поистрепаться и выгореть, и поспешили по своим делам. Никто не помолился об усопшем, не проводил его в последний путь, не помянул покойного добрым словом. Народ сбился со счёта, сколько наместников иноземного правителя ушло в лучший мир, не оставив в памяти ни имени, ни отпечатка.

В давние времена эта страна носила другое название. Когда-то летописцы сохраняли историю о славных делах и подвигах предков. Но мятежные потомки сожгли летописи, отреклись от прошлого и дали родине новое имя — Порубежье.

Долгие годы страна переходила из рук в руки. На трон карабкались и знатные роды, и не столь именитые фамилии. Их петушиные бои и мышиная возня утомили правителя соседней державы, и Моган Великий — король могущественного Тезара — превратил Порубежье в колонию.

Как правило, наместником назначали человека в годах. Его замена проходила быстро. В этот раз лоскутки скорби исчезли с домов, а сообщения о новом ставленнике Великого всё не было. Ранее равнодушный и ко всему безучастный народ разволновался: не задумал ли Моган бросить их страну на произвол судьбы?


***

Дворец готовился к балу: хлопали двери, звенела посуда, оркестр настраивал инструменты. Но в зале Совета царило далеко не праздничное настроение. Советники с пеной у рта пытались протолкнуть своих протеже на пост наместника в Порубежье.

Моган Великий — статный, синеокий, с переливчатой волной золотых волос и лёгкой сединой в короткой бороде — смотрел на неподвижный маятник старинных напольных часов. В пылу словесного сражения никто не заметил поникших плеч короля, его рук, устало лежащих на подлокотниках кресла, его отстранённого взора. Не заметил никто, кроме старшего советника Троя Дадье.

— Великий… — тихо произнёс Трой.

Вынырнув из раздумий, Моган придвинул к себе список.

Среди претендентов на доходную должность никогда не было молодых дворян и дворян средних лет. Те и другие не хотели надолго оставлять своих жён и детей и не желали везти их в Порубежье: условия жизни в колонии были непригодны для существования цивилизованного человека. Собственно, об этих условиях никто не радел. Порубежье — сырьевой придаток, территория для размещения вредного производства. Чем ниже уровень жизни, чем хуже условия труда, тем дешевле рабочая сила. Суть политики Тезара, проводимой в колонии, оставалась неизменной на протяжении двадцати лет и привела к экономическому рабству присвоенной страны и духовному упадку её населения. В такой стране не место благородным дамам и любимым чадам.

Зато престарелые дворяне выискивали среди советников покровителей, осыпали их обещаниями и дарами и молили Бога, чтобы должность наместника в Порубежье досталась им. Здесь, в Тезаре, они всего лишь госслужащие в отставке, которым суждено прозябать в загородных имениях, водиться с внуками и писать мемуары. А там, в колонии, они царьки.

Моган пробежал взглядом по строчкам. Любой из претендентов достоин победы. Но только не сегодня! Решение принято, но до сих пор терзали сомнения — не допустил ли он ошибку?

— Обсуждение продолжим завтра, — сказал Великий и отложил список.

В зале повисла тишина. Трой Дадье поднялся с кресла, подошёл к напольным часам. Узкий в плечах, тонкий в кости, с седыми лохматыми волосами, он больше походил на суфлёра, чем на старшего советника. Если бы не баснословно дорогой костюм, можно было решить, что сухопарый старичок случайно забрёл во дворец, перепутав его с театром.

Трой перевёл стрелки, подтянул гири.

— Ещё немного, и Порубежье забудет, что у него есть хозяин, — произнёс он и толкнул маятник; раздался отчётливый стук.

В углу зала из-за письменного стола поднялся молодой дворянин: высокий, слегка полноватый, с непослушными русыми волосами и глазами чайного цвета:

— Ваше Величество! Прошу слова!

Советники опешили. За сорок лет правления Могана это был первый случай, чтобы на заседании государственных мужей заговорил слушатель Совета.

Всегда спокойный и сдержанный Трой резко повернулся:

— У вас нет права голоса.

Дворянин одёрнул чёрный пиджак, сшитый по последней моде:

— Великий! Прошу слова!

— Напомните своё имя, — сказал Моган.

— Маркиз Вилар Бархат, Ваше Величество.

Великий посмотрел на оцепеневшего Суана Бархата. Кто бы мог подумать, что у самого безупречного советника такой бесцеремонный сын?

— Слушатель Совета не участвует в обсуждении вопросов. Вас не предупредили?

— Предупредили, Ваше Величество, — ответил Вилар. — Я знаю, что нарушаю правила. И знаю, чем мне это грозит, если мои слова окажутся недостойными вашего внимания.

— Подойдите, — приказал Великий и, когда молодой маркиз приблизился к круглому столу, коротко кивнул. — Мы слушаем.

Вилар поклонился:

— Ваше Величество! Назначьте наместником Адэра Карро.

Моган сжал подлокотники кресла. Смельчак и смутьян озвучил решение, которое уже несколько дней мешает вздохнуть полной грудью.

— Продолжайте.

— Вы авторитетный и влиятельный правитель. За вами никто не видит вашего сына. Когда человек долго находится в тени, он привыкает к этому и ни к чему не стремится. Дайте Адэру возможность почувствовать свою силу. Дайте ему право самому принимать решения и отвечать за свои поступки. Разрешите ему выйти из вашей тени и занять место рядом с вами.

Великий рассматривал молодого маркиза. Сын рядового советника жаждет знаний, стремится постичь науку управления, мечтает стать достойной сменой отцу. А сын короля? Моган перевёл взор на пустующее кресло, стоящее по левую руку. Прочь сомнения! Безделье и правитель — понятия несовместимые.

— Я услышал вас. Можете уйти.

Вилар расправил плечи, приподнял подбородок:

— Великий! Если вы назначите Адэра Карро наместником, разрешите мне поехать с ним.

Моган жестом приказал Вилару удалиться, с чрезмерным спокойствием сложил бумаги в стопку и без единого слова покинул зал Совета.

— Это как понимать? — произнёс сухой, как палка, и прямой, как трость, советник Патрик Каналь. — Король принял решение или нет?

Трой вернулся к столу:

— Думаю, да.

— Это какой-то абсурд!

— Решения короля не обсуждаются.

— Обсуждаются! — Каналь с трудом перевёл дыхание. — Обсуждаются, когда наследника престола великого Тезара низводят до заурядного наместника и собираются отправить в какую-то глушь. И с чьей подачи? А? Я вас спрашиваю: с чьей подачи? Вместо того чтобы выставить наглеца за дверь…

— Осторожнее, Каналь! — откликнулся Суан Бархат. — Вы говорите о моём сыне.

— Да кто он такой, ваш сын, чтобы давать советы Великому?

— Вы ещё можете остановиться.

Каналь хлопнул ладонью по столу:

— Могу! Могу, но не хочу!

Бархат сложил на груди руки, изогнул дугой седую бровь. В бронзовых, потускневших, как старые подсвечники, глазах сверкнула смешливая искорка.

— Хватит ломать комедию. Вы мечтаете заполучить престолонаследника в зятья. Его отъезд рушит ваши планы. Разве не так? Вы боитесь, что Адэр забудет вашу дочь. Здесь она каждый день в поле его зрения, а там…

Каналь побагровел.

— И почему вы думаете, что слова моего сына повлияли на решение короля? — продолжил Бархат. — Великий всё решил без нас, он просто тянул время. Возможно, не хотел портить Адэру праздник. Или наоборот, хочет преподнести ему памятный подарок.

Повисло тягостное молчание, прореженное стуком маятника напольных часов.

— Объявляю заседание закрытым, — произнёс Трой.

— Ваша Светлость! — воскликнул Каналь. — Сделайте что-нибудь!

— Что, например?

— Поговорите с Адэром.

— О чём? О чём говорить с человеком, для которого праздные дни и ночи стали нормой жизни? К сожалению, время упущено, и командовать наследником престола не получится. Ему нужна хорошая встряска, чтобы в нём проснулся правитель, — сказал Трой и с присущей ему неторопливостью спрятал блокнот в папку с серебряным гербом Тезара. — Маркиз Бархат!

Суан вынырнул из раздумий:

— Слушаю, Ваша Светлость.

— Меня подкупила смелость вашего сына. Если ему понадобится помощь, он может на меня рассчитывать.

Бархат склонил голову:

— Благодарю, Ваша Светлость!

Порыв ветра распахнул окно и впустил в зал Совета шум столицы: тренькали звонки трамваев, сигналили автомобили, по мостовым цокали копыта лошадей, извозчики покрикивали на ротозеев и нетерпеливых водителей.

Трой посмотрел на мрачных коллег:

— Расходитесь, господа. И не забудьте на балу улыбаться. Хмуриться будете завтра.

Советники направились к выходу из зала.

Выйдя последним, Суан Бархат столкнулся с Каналем.

— Считаете, что ваш сын заполучил могущественного покровителя?

— А разве нет? — спросил Суан.

Каналь хохотнул и пошёл по коридору вальяжной походкой.


***

Стоя над обрывом, молодой человек рассматривал распростёртую внизу долину, похожую на бурливое море. Изумрудные травы покорно склонялись и вскидывались, повинуясь прихоти ветра. Шелковистые волны бежали к затянутому дымкой горизонту. Могучие деревья, как сказочные корабли, покачивали тяжёлыми кронами-парусами. Прячась в курчавой листве, зяблики исполняли гимн весне.

Человек устремил взор в небо — такое же тёмно-синее, как его глаза. Вынырнув из-за лохматой тучи, солнце озарило высокий лоб, ровный нос и твёрдый подбородок. Лучи заскользили по светло-пшеничным волосам, сбежали по величавой фигуре. Размытая тень распласталась пятном у крепких ног. На краю обрыва стоял сын Могана Великого, престолонаследник Тезара Адэр Карро.

На обочине дороги возле сверкающего серебром автомобиля топтались его друзья: рыжеволосый Дамир и жгучий брюнет Стефан.

— Не опоздать бы на вечеринку, — произнёс Дамир.

— Не волнуйся, без именинника не начнут.

— Надеюсь. Но на месте Адэра проверять бы не стал.

— Ты не на месте Адэра, — грубо бросил Стефан.

— Разумеется. — Дамир постучал носком лакированного ботинка по колесу. — Нельзя так часто испытывать терпение отца. У терпения есть свойство иссякать.

— А что Великий сделает? Отменит бал? Как бы не так! — Стефан присел на капот, скрестил руки на груди. — Он дождётся блудного сына и сделает вид, что ничего не произошло.

— Представляешь, каково ему?

— Хватит! — прикрикнул Стефан и понизил тон: — Решит Адэр проторчать здесь до вечера — я слова не скажу. Решит вернуться в замок Грёз — я поеду с ним. И плевать я хотел на бал. Мне всё равно, что предпримет Великий. А знаешь, почему? Потому что я хочу стоять рядом с троном, на котором будет сидеть Адэр.

Дамир усмехнулся:

— Кто тебя туда поставит?

— Адэр и поставит.

— Зачем ему беспринципный лентяй?

Стефан сверкнул карими глазами:

— Знаешь, в чём твоя ошибка? Сказать?

— Ну, скажи.

— Ты думаешь, что безупречная репутация и усердный труд помогают человеку добиться в жизни многого.

— Не думаю — я в этом уверен.

— Ты так же недальновиден, как и Вилар. Бегаете, выслуживаетесь перед Троем Дадье.

Дамир вспыхнул:

— Мы не выслуживаемся.

— Тебя задело это слово? Хорошо, скажу иначе. Лебезите, лакейничаете, подхалимничаете, пресмыкаетесь. Выбирай любое. Когда Адэр придёт к власти, Трой Дадье исчезнет, а вместе с ним исчезнут его прихвостни. Их место займут люди, которые не заливают Адэру в уши нотации, а делают его жизнь ярче.

Взмахнув белёсыми ресницами, Дамир вздёрнул подбородок:

— Знаешь, в чём твоя ошибка? Сказать?

Заложив руки за голову, Стефан потянулся:

— Хочешь меня уколоть? Не получится.

— Ты недооцениваешь сына Великого. — Дамир посмотрел на часы и крикнул: — Адэр! Ты поставишь отца в неприятное положение, если опоздаешь на бал. Ты же не хочешь, чтобы десять тысяч гостей насмехались над монархом Тезара?

Адэр окинул долину тоскливым взглядом и направился к автомобилю.


***

Градмир — столица Тезара — был привычен к балам и приёмам. Отмечались государственные и религиозные праздники, знаменательные и не очень значимые события. Каждый год носители знатных фамилий собирались во дворце Великого на дне рождения наследника престола. Но столь грандиозного торжества в его честь, как в этот раз, никто не помнил.

Горожане и туристы заполонили дворцовую площадь с утра. Вечером стражи порядка оттеснили людей от парадной лестницы. К дворцу потянулась вереница автомобилей и конных экипажей. Зеваки встречали важных гостей аплодисментами и — пока дворяне поднимались по широким ступеням — разглядывали роскошные наряды и модные причёски.

Часы на смотровой башне пробили десять. Гвардейцы, облачённые в красные мундиры и чёрные фуражки, закрыли лакированные двери и отгородили мир для избранных от мира для всех.

В зале Приёмов звучали медоточивые голоса, звенели бокалы. Обмениваясь улыбками и любезностями, дворяне прохаживались по паркету из ценных пород дерева. Золотые лианы оплетали стены и заканчивались на потолке причудливыми завитками, в которых мерцали россыпи лампочек. Овальные зеркала в рамах, усыпанных драгоценными камнями, отражали свет, отчего казалось, что искрил и переливался сам воздух. Лёгкий ветерок вносил в распахнутые окна запах цветущих акаций.

Трой Дадье стоял в стороне от праздной публики. Его никто не тревожил: желание поболтать со старшим советником Великого отбивал хмурый взгляд и сжатые в тонкую линию губы.

Из толпы вынырнул молодой человек.

— Приехал наследник, — сообщил он Трою и вновь растворился в толпе.

Трой посмотрел по сторонам. Старшая дочь Великого — Элайна — грациозно скользила между гостями, исполняя роль полноправной хозяйки. Намётанный глаз советника уловил смятение в её движениях, в том, как часто она поправляет на груди ожерелье из редкостного зелёного граната.

Трой пошёл к Элайне. Она двинулась ему навстречу немного быстрее, чем следовало. Замерла в полушаге.

— Адэр во дворце, — одними губами прошептал Трой.

Элайна в голос выдохнула. С благодарной улыбкой прикоснулась к локтю советника и вновь направилась к гостям.

По заведённым во дворце правилам король входил в зал Приёмов последним. Распорядители рассчитали время, за которое титулованные дворяне успевали обменяться новостями и подогреть знатную кровь вином. С точностью до минуты был определён момент, когда незаметно исчезали слуги, унося на подносах пустые фужеры. Возле главного входа вставал почётный караул. И гости растекались как две реки, освобождая центр зала.

На праздновании дня рождения наследника престола существовал другой порядок — Адэр появлялся после отца.


***

Поигрывая желваками, Адэр смотрел в окно. На дворцовой площади толкалась и шумела толпа в ожидании вина и угощений.

Личный костюмер Макидор, одетый по моде завтрашнего дня, — остроносые туфли, штаны с мотнёй на уровне колен, узкий пиджак на голом торсе, атласный платок на тонкой шее, — ползал у ног Адэра, выравнивая низ брючин.

Личный секретарь Гюст, совершенная противоположность своему господину — низкорослый, с торчащим брюшком и покатыми, как у женщины, плечами, — охрипшим от волнения голосом зачитывал список дворян, приглашённых на бал.

— Довольно, — произнёс Адэр. — Я всё равно их не запомню.

Выхватил из подрагивающих рук секретаря бумаги и, скомкав, бросил в угол.

Гюст вытащил из кармана сложенный вчетверо лист, расправил в местах сгибов и протянул Адэру:

— Это ваш ответ на поздравление Великого.

— Чем тебя не устраивает моя речь, которую я произношу каждый год?

Гюст состроил виноватую гримасу:

— Ежегодное «благодарю» — это не совсем речь.

— А ежегодная проповедь — это не совсем поздравление.

В комнату заглянул слуга:

— Ваше Высочество! Объявили Великого.

Перешагнув через костюмера и оттолкнув локтем секретаря, Адэр вышел из комнаты.

Стоя перед помостом, он с вызовом смотрел на своего великого отца. Восседая на троне, Моган бесстрастно взирал на своего непутёвого отпрыска.

— Я помню твой первый крик, первый шаг, твоё первое слово…

Адэр изогнул бровь. Если кто-то до сих пор это помнит, то уж точно не отец. Скорее няньки, заменившие умершую мать.

— …Твою первую конную прогулку…

Адэр сузил глаза. Зачем отец кривит душой? Ведь это хранит в памяти только гувернёр.

— …Твой первый научный трактат.

Адэр хмыкнул. Этого не помнят даже учителя.

— Мы всю жизнь делаем что-то впервые, — понизив тон, проговорил Великий и ещё тише добавил: — Ты был чудным ребёнком.

Адэр приготовился услышать указания — как ему жить, к чему стремиться, — а отец погрузился в себя, и казалось, забыл, где находится. Гости несмело зашевелились. С озадаченным видом покосились друг на друга.

— За двадцать пять лет, как все успели заметить, ты вырос, — наконец сказал Великий.

Прозвучали тихие смешки и тотчас смолкли — на лике короля ни один мускул не дрогнул.

— В кресле наследника тебе уже тесно.

Адэр пошатнулся. Отец уступает ему престол?

— А посему я дарю тебе, мой сын, трон знания, власти и правления. Твори закон и верши правосудие, разрушай и созидай.

Великий обвёл изумлённых гостей тяжёлым взглядом, остановил его на сыне. За несколько коротких секунд Адэр сто раз пожалел, что не выучил ответную речь на поздравление отца.

— Отныне — ты правитель Порубежья.

Адэр вытянулся как струна. Сколько же стоило сил собрать мысли воедино, сколько же потребовалось напряжения, чтобы голос прозвучал громко и твёрдо:

— Благодарю.


***

Пока за окнами мелькали привычные для взора картины, внимание на них особо не задерживалось. Колосились поля, цвели сады, к небу тянулись трубы фабрик и заводов. Посёлки чередовались с городами. Завидев летящие по дороге автомобили с правительственными флажками на капоте, мужчины снимали кепки и шляпы, женщины приседали. Но окружающая безмятежность не радовала.

Спешные сборы в Порубежье походили на жалкие попытки привести себя в чувства. Адэр блуждал по дворцу словно в полудрёме, надеясь, что отец объявит о конце розыгрыша. А известие о том, что предложение о ссылке поступило от Вилара, окончательно выбило почву из-под ног. Адэр пытался понять, почему близкий друг действовал за его спиной как тайный враг, и не находил причин для предательства.

Вынырнув из размышлений, посмотрел на лежащую рядом тонкую папку с документами, ещё во дворце вложенную ему в руки кем-то из советников Великого. Пришло время ознакомиться с содержимым.

Первый лист. Почерк отца. Хорошего ожидать не приходилось, раз Великий писал сам, а не кто-либо из его бумагомарателей.

Скользя взглядом по строкам, Адэр мрачнел. Складывалось впечатление, что отцу надоело Порубежье, и он подарил ненужную игрушку сыну, но перед этим сломал в ней важный механизм. С присущей ему сдержанностью выдвинул единственное требование: колония — теперь уже бывшая — в финансовых отношениях останется зависимой от Тезара. А значит, денежный поток, берущий начало в Порубежье, продолжит исчезать в казне Великого.

В конце документа после формул, расчётов и схем Адэр прочёл: «Плата за охрану границ».

Да, он получил право на самостоятельность в решении государственных вопросов. Но тут и дураку понятно: право на бумаге есть, но в реальности его нет и не будет, пока правитель не является полноправным хозяином казны.

Следующий лист, кем-то любезно вложенный в папку, гласил: Порубежье в основном граничит с Тезаром; несколько миль с Партикурамом; по одному пограничному посту с княжеством Тария и княжеством Викуна. Морскую границу оберегают подводные скалы. Адэр потёр переносицу. Напрашивался вопрос: Великий собрался охранять подаренную страну от самого себя?

Следующий лист сообщал: согласно международному закону необходимо в определённый срок сформировать Совет. Адэр вжался затылком в подголовник. Сзади едут Вилар, охранители, секретарь и личный костюмер, но не советники. Волынки затянули на душе унылый мотивчик.

Взгляд упал на последний документ. Спасибо доброму человеку, сложившему в папку бумаги: он словно догадывался, что у сына Великого короткая память. На заседаниях Совета Адэр зевал от скуки, на лекциях в университете играл в карты, наставников слушал вполуха и тут же всё забывал. Колония его не интересовала, как не интересовали государственные дела в целом. Он ни сном ни духом не ведал, о каком законе идёт речь. Не помнил случаев, когда кому-то дарили страну, и даже не предполагал, что такое возможно. Поэтому решил, что отец его разыгрывает.

Адэр лихорадочно просматривал текст, перескакивая через строки. Ну, где же, где… определённый срок… вот он… три месяца… Посмотрел на дату: закон был принят два века назад. И откопали же!

Взял себя в руки и ещё раз прочёл документ. Если высокородная особа, принявшая в дар страну, в течение трёх месяцев не сформирует Совет и не приступит к работе на правах правителя, к ней сначала будут приставлены наблюдатели, затем легат, затем… Адэр скомкал лист в кулаке. Его признают недееспособным и, как ничтожеству, укажут на дверь.

Вдруг машину тряхнуло. Очередной толчок заставил посмотреть в окно.

— Почему ты съехал с дороги? — обратился Адэр к водителю.

— Здесь нет дороги. Она пропала, когда мы пересекли границу.

Адэр не заметил пограничную заставу — голова была занята бумагами, лежащими на коленях — и теперь, широко открыв глаза, взирал на свои владения.

Кортеж провёл в пути всего несколько часов, а словно перенёсся за тысячи миль от Тезара, причём в край заброшенный, всеми забытый. То ли зимы здесь такие суровые, что измученная морозами почва не находит весной сил выталкивать из себя ростки и побеги. То ли солнце изо дня в день палит столь нещадно, что земля выцвела, оголилась, и ничто не может на ней удержаться, кроме камней и колючих кустарников. А может, всему виной саранча? Или ветер, гоняющий по пустоши клубы спутанных веток?

Скудные островки блёклой травы походили скорее на последний вздох природы, чем на её пробуждение. Даже вороны казались смертельно уставшими: рёв моторов не согнал их с засохших деревьев. И только серые пичуги носились, как шустрая детвора, оставшаяся без присмотра взрослых.

Наконец кортеж покатил по улицам селения. Вдоль ухабистой дороги теснились кособокие дома, разделённые прямоугольниками огородов и садов. Убогая зелень напомнила о весне, а ведь в Тезаре она буйствует вовсю. Почему же здесь всё так печально?

Чумазые дети копошились возле куч мусора, как муравьи возле муравейника. Увидев машины, рванули навстречу, а потом долго бежали рядом, прижимая к окнам грязные ладошки. Снизив скорость до минимума, водители беспрестанно сигналили. Редкие прохожие с озлобленным видом наблюдали за происходящим.

Адэра бросило в пот: ещё чуть-чуть, и кортеж остановится. Слава богу, кто-то из охраны догадался опустить стекло и швырнуть на обочину дороги горсть монет. Дети с визгом и хохотом кинулись собирать деньги. Водители вдавили педали газа в пол и вывели машины из злополучного посёлка.

Немного придя в себя, Адэр снял через голову галстук, расстегнул на сорочке верхние пуговицы. Отец решил его напугать? Ну что ж, у него получилось.

Автомобили тряслись по пустоши, объезжая селения стороной. День близился к концу. В душе засел страх, что придётся заночевать в каком-нибудь ужасном месте. Воображение рисовало мрачный постоялый двор, полутёмную комнату с обшарпанными стенами, железную кровать и грязную постель. Когда тревога Адэра достигла апогея, водитель сверкнул в зеркале заднего вида белозубой улыбкой и радостно заёрзал. Адэр с ожившим интересом прильнул к окну. Вместо колеи появилась сносная дорога, на обочинах замелькали зеленеющие деревья и цветущие кустарники. Вдали показался замок. Чем ближе он становился, тем надсаднее стучало сердце.

Широкие ступени со стёртыми краями взбегали к потускневшей двустворчатой двери. Тёмно-серые в белёсых разводах стены и каминные трубы на крыше отбрасывали на овальную площадь рваные тени. Три ряда окон безжизненными глазницами взирали на запущенные аллеи и давно не стриженные кусты. Возле лестницы выстроились в шеренгу встречающие: не первой молодости прислуга и несколько седовласых мужчин повыше рангом, о чём свидетельствовали их более-менее добротные костюмы.

Не дожидаясь, пока водитель обежит автомобиль, Адэр открыл дверцу и выбрался из салона.

Смуглый старик шагнул вперёд.

— Я Мун, управляющий хозяйством замка или попросту смотритель, — сказал он и склонил голову; через секунду Адэра вновь буравил настороженный взгляд.

Один из встречающих кашлянул в кулак:

— Я первый помощник почившего наместника…

Друг за другом представились другие чиновники.

Адэр смотрел на людей и не находил слов для ответа. Он не был готов к наглости челяди и фамильярности дворян мелкого пошиба. Слуги не имеют права говорить, пока их не спросят. Государственных служащих представляет старший по должности и делает это с разрешения высочайшей особы. Они забыли, что он наследник престола, и похоже, не знают, что теперь он правитель этого убогого царства. В душе зашевелилась злость — ему оказывают приём, достойный очередного наместника.

Адэр поднялся по ступеням и вошёл в замок. После ослепительного солнца и бескрайней пустыни большой холл напоминал винный подвал: закупоренный, преисполненный угрюмого безмолвия, лишённый жизни. Окна были закрыты ставнями, под мятыми чехлами угадывалась мебель, с картин свисала ткань, в люстрах горели не все лампы.

Адэр глядел на светильники и пытался сообразить, почему перехватило дыхание. Память заворочалась нехотя и вытолкнула на поверхность: в Порубежье нет собственных электростанций! К промышленным предприятиям линии электропередачи тянули из Тезара. Города и селения освещаются генераторами. А в некоторых посёлках вообще нет света!

Анализируя экономику колонии, университетский преподаватель озвучил шесть «нет», чем вызвал среди студентов жаркие дебаты. Кто-то восхвалял политику Тезара по отношению к Порубежью, кто-то говорил, что колонию пора огородить рвами с колючей проволокой, потому как совсем скоро оттуда хлынет поток голытьбы. А некоторые, косясь на Адэра, рассуждали о правах человека. Наверное, поэтому он запомнил эту часть лекции. В Порубежье нет телефонной связи, нет электростанций, нет автомобильных дорог, нет железных дорог, нет причалов и нет денег, чтобы это построить.

У Адэра внутри всё опустилось. Куда его забросил отец?..

— Сюда, пожалуйста, — проскрипел Мун, указывая на лестницу, ведущую к балконам верхних этажей.

Адэр двинулся через холл к арочному проёму. Свита уныло поплелась за прислугой к лестнице. Охранители, наученные не попадаться хозяину на глаза, растворились в полумраке углов и ниш. Не осмелившись последовать за правителем, обитатели замка с потерянным видом переступали с ноги на ногу и шептались.

— Желаете осмотреть замок? — спросил старик, покорно семеня за Адэром по слабо освещённому коридору.

— Где приёмная правителя?

— Кого?

Адэр резко остановился. Смотритель уткнулся лбом ему в спину и, попятившись, пробормотал извинения.

Весть о том, что взамен наместника Великий присылает правителя, да не какую-то подставную фигуру, а своего сына, долетела до замка всего за несколько часов до появления кортежа. Мун времени зря не тратил. Собрал слуг, некогда приехавших из Тезара. Из сбивчивых и зачастую противоположных сведений сделал вывод: Адэр сумасброден, испорчен вниманием женщин и равнодушен к государственным делам, а значит, то немногое, чего добились ставленники Великого, пойдёт прахом.

В голове Муна зародилось подозрение: между Моганом и Адэром пробежала не просто чёрная кошка, а промчался злобный зверь, коль Великий отправил сына в этакое захолустье. И встречать его надобно как очередного наместника. Ведь не было сверху никаких распоряжений о торжественности приёма.

Наивность и простодушие старика не имело границ. Он уже видел себя в роли воспитателя отпрыска Могана. Представлял, как беседует с ним о жизни, как наставляет на истинный путь. Но теперь, столкнувшись с Адэром лицом к лицу, понял свою ошибку. В Адэре было нечто железное, несгибаемое, об этом говорили его глаза. Если на него давить, он станет действовать наперекор. И задушевными беседами его не проймёшь: зачерствевшая душа не станет мягче. Оставалось надеяться, что ему быстро надоест игра в нищего правителя, и он укатит обратно в свой Тезар.

Адэр закрутился, озираясь. Его душа металась и не находила себе места, и он не находил себе места. Как в далёком детстве, чувствовал себя одиноким и никому не нужным. И это ещё сильнее распаляло его злость.

— Где собирался Совет?

— У нас не было Совета, мой господин.

— А что у вас было? — спросил Адэр и скривил губы, заметив потуги дряхлого старика сообразить, какого ответа от него ждут. — Ты вышел вперёд и заговорил со мной первым, будто в этом замке ты главный. Будто всё знаешь и сможешь ответить на любой мой вопрос. Отвечай! Или я вышвырну тебя к чёртовой матери!

— Наместник проводил собрание помощников, — пробормотал Мун.

— Где?

— В своих покоях.

— Меня не интересуют частные посиделки.

Мун ссутулился:

— Наместник сильно болел и не спускался со второго…

— Ненавижу, когда слуги много болтают, — перебил Адэр. — Отвечай чётко: где находится зал для собраний?

— По коридору, пятая дверь слева.

— Зови дворян.

Мун сдвинул брови, прикидывая, куда направиться в первую очередь. Адэр отвернулся, еле сдерживаясь, чтобы не взорваться от злости. Зашуршала ткань костюма, раздались на удивление быстрые удаляющиеся шаги.

Коридор привёл к двустворчатой двери. Брезгливо растопырив пальцы, Адэр упёрся в залапанные створки, — раздался протяжный скрип, — переступил порог и невольно приоткрыл рот. Это сон! Явь не может быть настолько ужасной.

Комната с высоким серым потолком и облезлыми стенами ничем не напоминала зал Совета отца. Седая вскосмаченная пыль усеяла длинный стол. К его потрескавшимся бокам прижимались старые деревянные стулья. Во главе стола возвышалось кресло с просиженным сиденьем и потёртой спинкой. Это и есть трон знания, власти и правления?

Взгляд наткнулся на камин — единственное украшение комнаты. По краю каминной доски шла затейливая резьба, гирлянды мраморных цветов обвивали колоны. Сам камень даже в тусклом свете переливался причудливой сеткой разноцветных прожилок.

Адэр забрался на подоконник и попытался открыть давно не мытое окно; стёкла затряслись, угрожая треснуть и осыпаться на голову осколками. Адэр посмотрел на одичалый сад, примыкающий к замку, и перешёл ко второму окну. Рамы нехотя отворились, и в комнату хлынул свежий воздух с примесью какого-то запаха. Нет, не запаха, а вкуса. Адэр ощутил его, как только покинул автомобиль. Тогда он решил, что долгая поездка в салоне, пахнувшем новой кожей, исказила обоняние. Но сейчас во рту ещё сильнее чувствовался непонятный привкус.

Послышались шаги. Прошуршала ткань, и всё затихло.

Адэр обернулся. У порога стояла девушка с собранными на затылке чёрными волосами. Фигуру скрывало серое платье простого покроя с глухим воротом и длинными рукавами.

Потупив взгляд, девушка присела.

Адэр щёлкнул пальцами:

— Смотреть на меня. — Обвёл комнату рукой. — Это что такое? Почему здесь грязно?

Девушка шагнула назад:

— Эта часть замка давно закрыта. Наместники и помощники жили в другом крыле.

— Ты не слышишь, о чём я спрашиваю?

— Слышу.

— А мне кажется, ты ни черта не слышишь. Я спрашиваю, почему здесь грязно?

— Я пытаюсь вам объяснить, а вы меня перебиваете.

Адэр уставился на простолюдинку. Из-за врождённого тупоумия она явно не понимает, кто перед ней.

— В этой комнате не собирались лет восемь, если не больше, — как ни в чём не бывало продолжила девушка. — Раньше заседали, но потом какой-то наместник сказал, что его удручает вид из окна, и приказал закрыть эту часть замка. Можно подумать, что вид на гараж или на пустырь чем-то лучше. Нет чтобы нанять садовника и любоваться видом. Но это ладно. Кое-кто даже надумал пустить сад на дрова, но, слава богу, поспал и забыл, чего хотел. Некоторым деревьям больше ста лет, настоящая реликвия.

— Ты, как я вижу, не знакома с этикетом, — произнёс Адэр, с трудом сохраняя остатки выдержки.

Девушка сморщила лоб:

— Чего?

— Ты должна молчать, пока тебя не спросят.

— Так вы же спросили.

— Ты должна молчать! — повторил Адэр, чётко выговаривая каждое слово.

Девушка вновь присела:

— Извините.

— Ты должна говорить: «Прошу прощения, мой господин».

— Прошу прощения, мой господин, — эхом прозвучал бесцветный голос.

— И разве ты не знаешь, что, прежде чем войти, принято стучаться? — цедил Адэр сквозь зубы.

— Прошу прощения, мой господин.

Чем ниже приседала незнакомка, тем выше поднимала голову ярость. Разнести бы всё к чёртовой матери, камня на камне не оставить. Или, на худой конец, запустить креслом в окно. Но присутствие плебейки мешало дать волю чувствам.

Адэр спрятал руки за спину, сжал-разжал кулаки:

— Ты кто такая?

— Никто.

— И это верно, ты никто. Зачем пришла?

— Я слышала, что будет собрание.

— Услышала. И что?

— Я веду… Я вела протоколы собраний.

Адэр ужаснулся: плебейка была допущена к важнейшим документам! Довести мысль до конца помешали Мун и помощники бывшего наместника.

Заметив девушку, старик нахмурился:

— Малика! Ты что здесь делаешь? А ну марш к себе!

Она попятилась, налетела на переступивших порог Вилара и Гюста. Пролепетав извинения, прижалась к двери.

Тезарские дворяне в замешательстве замерли. Их взгляды заметались от пола к потолку, от стола к окнам. Адэр в душе позлорадствовал — не только ему придётся прозябать в этих стенах.

Помощники наместника с нескрываемым интересом рассматривали сына Великого.

— Не предлагаю сесть. Хотя… — Он улыбнулся с наигранным добродушием. — Вы привычны к таким условиям.

Помощники уставились в затоптанный пол.

— Надо очень постараться, чтобы довести замок до такого состояния. Мне даже страшно представить, до чего вы довели страну.

— У нас были другие цели и задачи, мой господин, — откликнулся первый помощник.

— Какие?

— Трудиться на благо Тезара. Интересы отчизны для нас превыше собственных, и уж тем более превыше интересов колонии.

Адэр нахмурился. Потаённая надежда сформировать Совет из помощников наместника дала глубокую трещину.

— До тех пор, пока Великий не прикажет нам вернуться, — продолжил чиновник, — мы в вашем полном распоряжении.

Надежда издала предсмертный вздох.

— Я не нуждаюсь в ваших услугах.

— Без приказа Великого…

— Здесь приказываю я! Ознакомите меня с состоянием дел и можете отправляться домой. — Адэр перевёл взгляд на старика и плебейку, стоявших за спинами дворян. — Если через две недели от меня не поступит иных распоряжений, вы получите полный расчёт. — С омерзением посмотрел на ладони. — Надеюсь, в замке есть горячая вода?

И в сопровождении смотрителя проследовал в свои апартаменты.


Часть 02


***

Адэр просидел всю ночь, глядя в окно. Мысли уносили в Тезар, а непривычно огромная луна, озаряя запущенный сад, упорно возвращала обратно, в старомодное тесное кресло. Когда заалел горизонт, Адэр пошевелил плечами, потёр глаза, будто засыпанные песком, и покинул апартаменты. В нос ударил запах сырости и тлена.

— Проветрите все помещения, — велел Адэр караульному и, пошатываясь, словно пьяный, побрёл по коридору.

Немного постоял на балконе, не понимая, куда он идёт, зачем он идёт… Спустился по лестнице, брезгуя прикасаться к перилам. Войдя в комнату собраний, упёрся руками в стол и уронил голову на грудь.

Где-то хлопнули двери, звякнули стёкла. От сквозняка открылись рамы. За стенами замка шуршала листва и свистели пичуги, напоминая о весне. А на душе выла вьюга.

Адэр подошёл к окну и, прищурив глаза от солнца, проследил за стайкой птиц. Плюнуть бы на всё, сесть в машину и уехать. Он — не узник трона и не раб страны. У него есть целых три месяца, чтобы придумать, как избавиться от ненужного подарка.

— Доброе утро, — прозвучал тихий голос.

Адэр посмотрел вниз. Среди деревьев на пожухлом газоне стояла простолюдинка. Похоже, что эта наглая девица — единственное олицетворение молодости в этом замке. Очередная насмешка судьбы…

— Вы меня не помните? Я Малика.

— Что тебе надо?

— Мне? Ничего. Я случайно проходила. Вообще-то я всегда гуляю на рассвете… Вы рано проснулись. Наместники никогда не вставали раньше одиннадцати.

— Я похож на наместника?

— Нет, — улыбнулась Малика. — А хотите, я покажу вам замок?

— Не хочу.

Растягивая губы в наивной улыбке, она теребила складки серого платья и не сводила с Адэра чёрных глаз:

— Кухарки ещё спят. Я могу принести вам завтрак. Я не умею готовить, но могу посмотреть, что осталось с вечера.

— Иди куда шла, — сказал Адэр, сопроводив слова пренебрежительным жестом. Сделал глубокий вдох. — Постой! Мне кажется или здесь на самом деле чем-то пахнет?

Малика пожала плечами:

— Мне пахнет садом и морем.

— Морем?

— Да, мой господин.

Уловив в голосе плебейки насмешливые нотки, Адэр поморщился. Поглощённый мыслями, он совершенно забыл, что в Порубежье есть море, иначе сразу бы понял, что воздух — солёный на вкус — пахнет водорослями. Надо же было так сглупить! И перед кем!

— Знаешь, как к нему проехать?

— Я знаю, как к нему пройти. Я никогда не ездила на машине.

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда, — повторила Малика.

— Жди меня на площади, — произнёс Адэр и велел охранителю подать автомобиль.

От знакомых чувств защемило сердце. Совсем недавно он точно так же стоял над обрывом. Только сейчас перед ним стелилась не зелёная долина, а нечто более волшебное. Внизу на белый песок накатывали пенистые волны. Поверхность воды излучала живой, играющий блеск. Жемчужные чайки парили на уровне груди, издавая жалобные крики.

— Не подходите близко к краю, — прозвучал девичий голос.

Адэр обернулся:

— Я тебя звал?

— Когда упадёте, звать будет поздно, — сказала Малика и с недовольным видом покосилась на машину охраны.

— Я не настолько глуп, чтобы рисковать.

— А я не настолько глупа, чтобы смотреть, как вы испытываете судьбу.

Намёк на то, что его охранители глупы, раз сидят в машине, а не оттаскивают хозяина от обрыва, вывел Адэра из себя.

— Уйди с глаз!

Ветер подхватил слова и швырнул Малике в лицо. Опустив голову, она побрела между камнями.

— Постой!

Малика замерла. Опустила голову ещё ниже и стиснула кулаки.

— Что ты делаешь? — прошипел Адэр.

— Считаю до двадцати.

— Зачем?

— А вы как думаете?

Глупая, болтливая и пустая девица! Адэр прижал пальцы к виску, силясь вспомнить, зачем он её остановил.

— Я могу идти? — спросила Малика.

Не дожидаясь разрешения, обогнула груду камней и направилась к машине охраны.

— Эй, ты! Как тебя…

Она резко обернулась:

— Надо было считать до ста! — Встала на краю обрыва; за её спиной чайки вспарывали крыльями лазурное небо. — Здесь я лишняя.

Прошла мимо Адэра и встала на фоне камней, песка и колючих кустов:

— А здесь и без меня тошно. Мне лучше уйти. И не надо меня останавливать.

— Ты соображаешь, с кем говоришь?

— Конечно. Я говорю с мужчиной, которому этикет позволяет обращаться с женщиной как с половой тряпкой. Не хочу, чтобы об меня вытирали ноги. Я к такому не привыкла. — Малика присела в безупречном реверансе. — Прошу прощения, мой господин.

И пошагала по пустоши, поднимая ботинками жёлтую пыль.

— Предположим, я был немного резок, — сказал Адэр.

Малика остановилась:

— Я вас прощаю.

Адэр опешил. Он не думал просить прощения, а собирался преподать урок, желая пресечь дерзкие выходки в будущем.

— Ты много о себе возомнила.

Малика вновь пошла вперёд.

— Постой! — крикнул Адэр, вдруг вспомнив, о чём хотел спросить. — К морю есть спуск?

— Есть, — ответила она, продолжая идти.

— Далеко?

— Во владениях маркиза Безбура.

Адэр с досадой выдохнул. Плебейку забыли научить элементарным правилам хорошего тона, зато допустили к важным документам. Чем она заслужила доверие ставленников Великого? Может, их забавляла её невоспитанность, и они относились к ней, как к смешному зверьку?

— Малика!

Она обернулась.

— Иди сюда! — приказал Адэр и, когда Малика подошла, спросил: — Ты знаешь, как проехать к усадьбе Безбура?

— Знаю. А толку? К морю ведёт лестница. Лестница находится в парке. Парк окружён высоким забором. На воротах стоят стражи.

— Они не пустят правителя в парк какого-то маркиза?

— Какого-то? — возмутилась Малика. — О маркизе Безбуре даже в газетах писали!

Похоже, всякого, о ком пишут в бульварной прессе, она считает национальным героем.

— Стражи вряд ли знают, что у нас появился правитель, — продолжила Малика. — И не надейтесь, что они знают вас в лицо. В домах не висят ваши портреты. На газетных снимках вы сами на себя не похожи. Или вы взяли с собой паспорт? Вам, конечно, поверят на слово. Но только представьте эту сцену.

Адэр открыл дверцу автомобиля:

— Садись.

Малика замешкалась. Сюда она ехала в машине охраны.

— Садись! — прикрикнул Адэр. Расположился рядом с Маликой и бросил водителю: — В замок.

Малика глядела в окно. Адэр с любопытством рассматривал её. Чёрные волосы, крылатые брови, ресницы веером. На виске родинка в форме звёздочки. Девица была бы привлекательной, если бы не бронзовый загар.

— Ты знакома с маркизом Безбуром?

Малика рассмеялась.

— Что тебя развеселило? — нахмурился Адэр.

— Я попыталась представить, как маркиз здоровается со мной при встрече. Не получилось. Я узнаю его в огромной толпе, а он не вспомнит меня, даже если увидит ещё сто раз. — Малика посмотрела на Адэра. — Господа относятся к слугам как к мебели.

Ему вдруг показалось, что его мозг превратился в книгу. Зашелестели страницы, выдавая тайны. Лоб покрылся испариной.

— Вы хотите уехать? — спросила Малика. — Хотите вернуться в Тезар?

Глядя на своё отражение в чёрных зеркальных глазах, Адэр вжался в спинку сиденья:

— Ещё не решил.

Малика покачала головой и отвернулась к окну.


***

Вилар откинул одеяло. Опустив ноги на холодный пол, обвёл комнату взглядом. Кроме кровати, бельевого шкафа и старого кресла, в нейничего не было. Комната служила одновременно и спальней, и гостиной, и гардеробной. Только его гардеробная в замке отца в три раза больше, чем эта каморка.

Переступив через чемоданы, которые не успела разобрать прислуга, Вилар вошёл в ванную. В углу душевая кабинка, рассчитанная на худого человека. Над маленькой, словно игрушечной раковиной — потемневшее зеркало. На вбитых в стену гвоздях три несвежих полотенца; с вечера их так никто и не сменил. О ванне напоминали привинченные к полу искривлённые ножки.

Вилар боком втиснулся в кабинку, дёрнул дверцу. Чёрт… заело… С третьей попытки дверца закрылась. Из покрытого ржавчиной душа полились струйки горячей воды.

Вилар закрыл глаза. Оказывается, тяжело быть человеком, для которого интересы родины превыше собственных.

Думы переметнулись к предстоящему разговору с Адэром. Им не удалось встретиться после бала. Сначала помехой послужили многочисленные гости, требующие внимания именинника, затем скоропалительные сборы исчерпали остатки времени и сил, а позже разные автомобили понесли друзей в Порубежье.

Подставляя воде лицо, Вилар подбирал слова, чтобы объяснить скорее себе, а не Адэру, причину выступления на Совете Великого. Шепотки в кулуарах дворца об образе жизни престолонаследника давно переросли во фривольные беседы за чашечкой кофе в светских гостиных. Истории обрастали пикантными подробностями и сомнительными слухами и грозили просочиться сквозь стены особняков и замков. Как только хохот над непристойными анекдотами сотрясёт воздух трактиров и приезжих домов, пробьёт последний час величия Тезара. Вместо того чтобы положить конец пересудам, Адэр намеренно подогревал их — безудержное, буйное веселье с кутежом и попойкой стало частым гостем в его замке Грёз.

Несколько дней назад, находясь во власти душевного порыва, Вилар решил вытащить друга из болота порочных утех и тем самым уберечь отчизну от позора. Однако сейчас, в маленькой и душной комнате, уверенность в правильности своего поступка истончилась, поплыла к двери и вместе с невесомым паром выскользнула в щели. И когда Вилар протёр запотевшее зеркало, отражение посмотрело на него глазами человека, осознавшего ошибку.

В коридоре Вилар столкнулся с Муном. Смотритель сообщил, что правитель куда-то уехал с утра пораньше и не сообщил ему о своих планах.

Глядя в сине-зелёные глаза, окружённые сеткой морщин, Вилар произнёс:

— Если ты решил, что Адэр Карро — очередной наместник, и станет перед тобой отчитываться, то сильно заблуждаешься.

Старик согнулся словно прутик ивы:

— Простите. Я сказал не подумав.

— Я не видел его комнату. Надеюсь, она не такая, как моя.

— Простите, мой господин. Меня не предупредили, что с правителем приедут важные люди, поэтому с вашей комнатой вышло недоразумение. Я уже выбрал для вас другие покои. К вечеру они будут готовы.

— Займись подбором прислуги. Тех, что нас встречали, мало.

— Будет исполнено, мой господин.

— Мне говорили, что в замке есть телефон.

— Есть, — кивнул Мун. — Я покажу.

В холле, под парадной лестницей находился коридор, который, как объяснил смотритель, вёл в архив. В начале коридора серела низкая дверь. Вилар переступил порог полуподвального помещения. Споря с собой, обошёл столик, рассматривая старый телефонный аппарат без диска для набора номера. Поднял трубку.

После щелчка прозвучал строгий женский голос:

— Приёмная старшего советника Троя Дадье. Представьтесь.

Вилар растерялся. Перед отъездом из Тезара ему сказали, что он может позвонить во дворец по любому поводу. У него появился повод для беспокойства. Появился вчера, по дороге в замок, а сегодня окреп. Вилар ожидал услышать телефонистку из коммутаторной, а не секретаря. Хотел побеседовать не с Троем, а с отцом.

— Представьтесь! — потребовали на другом конце провода.

— Маркиз Вилар Бархат.

— Соединяю.

Повисла долгая тишина. Вилар молил Бога, чтобы старший советник Великого был занят.

— Как чувствует себя Адэр? — спросил Трой после короткого приветствия.

— Он… Я с ним ещё не виделся. Он куда-то с утра уехал. Наверное, осматривает окрестности. — Вилар оттянул от горла воротничок рубашки. — Здесь жутко. Вокруг пустырь. Замок, по сравнению с дворцом, настоящая помойка. Ваша Светлость, престолонаследнику здесь не место.

— Где его место — решать не вам, маркиз Бархат.

— Я совершил ошибку и хочу её исправить, — торопливо произнёс Вилар, боясь, что Трой положит трубку. — Мне нужна ваша помощь.

— Я тоже совершил ошибку, — голос Троя звенел металлом. — Я принял вас за смелого человека и пообещал вам поддержку. Забудьте.

Вилар посмотрел на оконце под потолком, такое же маленькое, как надежда вернуться домой.

По аллеям тянулись тени фонарных столбов. В неряшливых зарослях кустарника шуршал листвой ветер. А чуть дальше, за полусонным мирком, начинался мёртвый грязно-жёлтый мир, распластавшийся до самого горизонта.

Вилар сидел на ступенях и измученно вглядывался вдаль. Заметив столб пыли, поднялся, отряхнул брюки, поправил на галстуке узел. Из-за плеча вынырнул Мун и, приложив ко лбу ладонь козырьком, затаил дыхание. Почему старик так волнуется?

Автомобиль пересёк площадь и затормозил перед лестницей. Выйдя из машины, Адэр протянул руку. Прикоснувшись к его пальцам, из салона выпорхнула черноволосая девушка в платье селянки. Мун надсадно задышал. Его дочь? Внучка? Хороша чертовка! Но старик зря тревожится, такие девушки не во вкусе Адэра. Ему нравятся белокурые, голубоглазые. Их фарфоровые лица не тронуты солнцем, а движения и жесты мягки и изящны. Если рядом с этой особой поставить Галисию, возлюбленную Адэра, то…

Незнакомка посмотрела на Вилара. Вдруг по-особенному, сбиваясь с ритма, забилось его сердце. Непривычно тяжело приподнялась и опустилась грудь, делая вздох. Стало невыносимо жарко.

— Кого ждёшь? — спросил Адэр, взойдя по лестнице.

— Тебя… то есть вас. Мы можем поговорить?

— Через полчаса буду в обеденном зале, — сказал Адэр Муну и бросил Вилару: — Идём.

Слуги успели навести в комнате собраний порядок. Открытые окна сверкали чистыми стёклами, ветер раскачивал ажурные занавеси, люстра отражалась в натёртом до блеска паркете. Стол и стулья излучали красивое матовое сияние. Только кресло с наброшенным сверху красным плюшем оставалось нелепым и жалким.

Подойдя к окну, Адэр опёрся руками на подоконник и опустил голову. Стоя возле двери, Вилар потёр шею. Давил воротничок сорочки. Вызывая чувство гадливости, по спине струился пот. И предательски дрожали колени.

Молчание затянулось. Вилар испугался, что друг уйдёт, так и не выслушав оправданий.

— Адэр… Прости меня.

Адэр передёрнул плечами. Озлоблен. Конечно. И сильно раздражён. Смешно надеяться, что сейчас он способен простить и понять. Но откладывать разговор опасно: глубокая пропасть между ними вот-вот превратится в бездну.

— Адэр… Я знал, что Порубежье нищая колония, но не думал, что настолько. Я знал, что назначение наместником заденет твоё самолюбие, но не думал, что Великий подарит тебе трон. Всё пошло не так, как я представлял себе. Я ошибся. Прости меня.

Адэр обернулся. В глазах холод. В лице спокойствие.

— У меня один вопрос: почему ты действовал исподтишка?

— Я хотел поговорить с тобой, но ты пропал почти на месяц.

— Не мог подождать?

— Я боялся, что Великий назначит наместника до того, как ты объявишься. Я думал, ты будешь счастлив, когда получишь власть и свободу.

Адэр отодвинул кресло от стола. Долго смотрел на него, раздумывая, стоит садиться или нет. Сел:

— Наконец-то я счастлив.

— Адэр…

— Что — Адэр? — вскричал он, хлопнув ладонью по столу. — У меня были свобода и власть! Теперь у меня клетка и плюшевый трон. — Откинулся на спинку кресла. — Нельзя доверять ни отцу, ни другу. К сожалению, отца не выбирают. Возвращайся домой, Вилар. Ты мне больше не нужен.

Заслуженный удар под дых. Вилар даже ощутил физическую боль, и только жёсткий взгляд не позволил прижать руку к животу и согнуться.

— Можешь идти, — произнёс Адэр.

— Разреши мне загладить вину.

— Интересно, как? Позвонишь Трою Дадье? Скажешь, что мальчик хочет к папочке? Представляю, как он будет смеяться.

— Уже звонил. До просьб не дошло, но Трой догадался.

Адэр воздел глаза к потолку:

— Мой Бог… Вразуми раба своего.

— Я совершил ошибку. Я знаю.

— Сколько можно? Вилар! — Адэр облокотился на стол. — Теперь я точно не вернусь. Даже если они сильно захотят, я не вернусь. Они день и ночь будут думать, как вытащить меня отсюда, а я зубами вгрызусь в Порубежье и никуда отсюда не уеду.

— И я не уеду. Если ты меня выгонишь, я построю шалаш перед замком.

Адэр исподлобья посмотрел на Вилара:

— Простить не обещаю, но постараюсь на время забыть о «ноже в спину». Ещё раз оступишься, уничтожу тебя и твоего отца.


***

Малика рухнула на кровать и зарылась лицом в подушку. Высокомерный, зазнавшийся, самовлюблённый, глупый, трусливый…

Скрипнула дверь.

— Что ты творишь? — начал от порога Мун.

Малика не шевелилась. Может, решит, что она спит, и уйдёт?

— Стоит отвлечься на минутку, и на тебе! Получай очередную глупость, — непривычно сурово звучал старческий голос.

Малика сжала под подушкой кулак. Нет! Выговор старика не заставит её повернуться и с виноватым видом захлопать ресницами.

— Зачем ты пошла к правителю?

Послышались шаги. Или решил уйти, или… Стул с грохотом опустился возле кровати. Заскрипел дерматин.

— Ладно, я могу понять девичье любопытство. Увидела, ну и смазывай пятки. Но усесться в машину?! Надо быть без царя в голове.

Старик разошёлся не на шутку. Даже припомнил прадедовские прибаутки. Похоже, отделаться молчанием не получится.

— Что это ты? Зубами скрипишь? Ишь, как уши ходят ходуном. Вот сейчас возьму ремень и отхайдокаю почём зря, не посмотрю, что девица.

Малика подняла голову:

— Это как?

— Отхайдокаю, тогда и узнаешь, — сердито ответил Мун.

— А что, собственно, случилось?

Старик направил палец в потолок:

— Это правитель! А ты решила с ним лясы точить? Лучше бы на кухне помогла.

— При наместниках посуду не мыла, а сейчас побегу?

— Сильно ты вознеслась! Все бабы тебя чураются. Тебе даже посекретничать не с кем.

Малика села:

— О чём с ними секретничать? О мужиках? Так я всё знаю.

Расправляя на коленях платье, украдкой глянула на Муна — выпустил пар или придётся ещё послушать?

— Адэр — большой человек, а ты мошка, — проговорил он. — Раздавит тебя и не заметит.

Малика тряхнула головой. Хватит на сегодня унижений!

— Ненавижу его.

— Кого?

— Его! Твоего правителя Адэра!

Мун взлетел со стула, резво подбежал к двери, выглянул в коридор и с посеревшим лицом повернулся:

— Дурья твоя башка!

— Глупее человека не видела.

— Ты чего мелешь? Заболела?

Малика смотрела на старика и мысленно осыпала себя упрёками. Надо было повиниться, признать свою ошибку, и делу конец. Нет! Взыграла кровь, заговорила гордость. Самого близкого человека заставила волноваться.

— Я пошутила.

— Хороши шутки.

Малика подошла к Муну, обняла его за плечи:

— Я представляла правителя другим. Он меня разочаровал. — Боднула старика в шею. — Нам никто не нужен. Да?

Мун погладил её по спине:

— Никто.

— Давай уйдём. Прямо сейчас. Давай?

— Нет, Малика. На кого я замок оставлю?

— Тебе не всё равно? Через две недели нас выгонят. Зачем ждать? — Малика вцепилась старику в локти. — Давай уйдём! Пожалуйста!

Раздался стук в двери.

— Малика, тебя вызывает правитель, — сообщила служанка.

Малика посмотрела на побледневшего Муна, провела пальцами по дряблой щеке:

— Не волнуйся. Я буду умницей.


Часть 03


***

В хозяйственном крыле было непривычно людно и шумно. Малика то и дело прижималась к стене, пропуская горничных с охапками белья и служанок, держащих перед собой подносы с посудой. Из кухни доносился стук ножей. Поварихи обсуждали меню. Водители разыскивали ветошь и вёдра. Кто-то спрашивал, куда нести коробки с писчей бумагой. Кто-то ругался, что ему не хватило мыла.

Малика пересекла холл и в сопровождении охранителя двинулась по коридору. Услышав смех Адэра, приложила ладонь к груди. Сердце отстукивало: беги, беги. Куда бежать? Уже стемнело. До ближайшего селения, где находится их с Муном дом, три часа ходьбы по пустоши, кишащей дикими собаками и шакалами. И стражи не позволят им уйти без разрешения.

Малика понимала, что встречи с правителем ни к чему хорошему не приведут. Он обижен на судьбу, рассержен на людей, сославших его в этакую глухомань. Ему нужен человек, на котором можно срывать злость. Под руку подвернулась она. Сама напросилась. Мун прав: её подвело любопытство, и ей не хватило ума вовремя ретироваться.

Стоя у камина, Адэр что-то говорил человеку, который ждал их днём на парадной лестнице. Дворянин с задумчивым видом крутил в руке бокал и выражал согласие кивками.

Стараясь не прислушиваться, Малика смотрела по сторонам и пыталась вспомнить, когда последний раз в этом зале обедали наместники или их помощники.

— Чего топчешься у порога? — прозвучал резкий голос.

— Я не топчусь. Я только что пришла.

— Подойди! — приказал Адэр. Когда Малика приблизилась, протянул ей бокал с вином. — Выпей.

Она шагнула назад:

— Я не пью.

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда.

В синих глазах пустились в пляс весёлые чёртики. Хмельной взгляд скользнул по её губам, сполз на грудь. Малика вспыхнула — она не товар на сельской ярмарке — и сжала кулаки.

Адэр усмехнулся, сделал глоток вина и обратился к своему собеседнику:

— Маркиз Бархат, хочу вам представить… — Помедлив, повернулся к Малике. — Как твоё полное имя?

Он забыл, как её зовут!

— Малика Латаль, — ответила она и уставилась в пол.

Адэр щёлкнул пальцами, будто перед ним была собачка:

— Смотри на меня.

Малика подняла голову, надеясь, что он не отличается наблюдательностью и по выражению лица не сможет прочитать её мысли.

— Расскажи, чем ты занималась в замке?

На языке вертелся вопрос: зачем? Через пять минут вы это забудете.

— Я читала наместникам книги, переписывала в архиве документы, вела протоколы собраний…

— Она в курсе всего, что творится в стране, — обратился Адэр к Вилару и залпом осушил бокал. Весёлые чёртики в его глазах уступили место злости. — Как так? Ты был слушателем Совета, подписывал договор о неразглашении тайны, тебе запрещалось обсуждать информацию даже с отцом, с советником Великого. А здесь о государственных делах болтают на кухне!

Малика вздёрнула подбородок:

— Я не болтаю на кухне. Я тоже давала расписку о неразглашении. Наместникам нравился мой голос и мой почерк. И я была единственной, с кем они могли поговорить о своих детях и внуках, которые живут в Тезаре и которые ни разу не приехали к деду.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался Вилар.

— Скоро исполнится двадцать три.

— Ты не по возрасту чётко излагаешь свои мысли.

Малика закусила щёку изнутри, чтобы не съязвить. Неуклюжий комплимент. Они думают, что в Порубежье живут одни тупицы.

— Ты ходила в школу? — спросил Адэр.

Он не знает, что ближайшая школа находится за пятнадцать миль от замка. Он ничегошеньки не знает!

— Нет, не ходила.

— Кто тебя учил? Неужели наместники?

— Меня учили все, кому было не лень.

Малика ждала колких фраз, а слышала шум ветра за окном.

Адэр указал ей и Вилару на стулья. Сам сел в кресло:

— Я хочу пригласить в замок самых знатных дворян. Человек сорок. Может, пятьдесят.

— В Порубежье почти шесть сотен знатных фамилий, — произнесла Малика. — Как выбрать из них самых знатных и при этом не оскорбить своим выбором тех, кто не попадёт в ваш список?

— Надо пригласить самых богатых, — откликнулся Вилар. — Тогда точно никто не обидится.

— А как узнать, кто из них самый богатый? — усмехнулась Малика. — Моган Великий освободил местных дворян от уплаты налога на богатство. Раньше они оформляли декларацию о доходах, теперь никто не знает, сколько у них денег.

Адэр окинул её оценивающим взглядом:

— Наместники хорошо над тобой потрудились.

Смутившись, Малика сделала вид, что поправляет платье на коленях. Да, этим людям надо отдать должное. Она была единственным ребёнком в замке. Играть не с кем, озорничать не с кем. Туда не ходи, сюда не залезай, это не трогай. Малика пристрастилась к книгам. Сначала рассматривала картинки, потом научилась читать. А потом приехал наместник, который любил решать кроссворды. Он просто изводил Малику, заставляя выискивать слова в исторических трактатах, справочниках и энциклопедиях. Позже кто-то отметил её почерк. Малика стала писарем. Затем её научили печатать, и Малика стала секретарём. Тут хочешь не хочешь, а будешь вникать, запоминать и думать. За свои труды она не получала ни грасселя. Жалование, притом очень щедрое, выплачивали подставному лицу. Но об этом она никому не скажет. Спасибо, что её поили, кормили, одевали и не заставляли мыть полы.

— Я бы позвал всех дворян, но замок запущен, — проговорил Адэр. — Я хочу, чтобы ты подготовила к приёму комнату собраний.

Малика вытаращила глаза:

— Почему я?

— А кому я должен это поручить? Престарелой прислуге, у которой нет ни фантазии, ни вкуса, или помощникам наместника, которых волнует только Тезар?

— В замке есть Мраморный зал. Большой и очень красивый. Я слышала, что в этом зале как-то собрались полторы тысячи человек.

Адэр придвинулся на край кресла и наклонился к Малике:

— О чём мне с ними говорить?

Она уловила в его дыхании тягучий аромат вина:

— Я не знаю.

Адэр вцепился ей в колено:

— О чём?

Малика глядела на его напряжённые пальцы. Как же он волнуется! Он не сумеет выучить шесть сотен родословных. И сотню не выучит. И не запомнит лица, рассматривая фотографии. У него ленивая память. И больная гордость. Иначе он попросил бы помощи у людей, которые более-менее знакомы с местной знатью.

— Разрешите мне сопровождать вас на приёме, — сказала Малика и удивилась вылетевшим словам. Как такое могло прийти ей в голову? Но отступать было поздно. — Я помню всех, кто приходил к наместникам. Я переписывала много документов. В них мелькали имена знатных людей. Я вела протоколы собраний, а на собраниях иногда обсуждались семьи и род занятий дворян. Я могу быть вам полезна.

— Сопровождающей дамой может быть либо супруга, либо родственница, либо фаворитка. Таковы традиции. — Адэр отпустил её колено и направил взгляд на горку золы в камине.

Малика подавила вздох. Он не поступится собственной гордостью и не пойдёт против традиций. Только в Порубежье нет традиций. Все традиции уничтожены, а новые — некому установить.

Вилар нарушил затянувшееся молчание:

— Надо посмотреть, что из себя этот Мраморный зал представляет.

— Посмотри, — кивнул Адэр. — Тебе всё равно нечем заняться.

И, прихватив бутылку, удалился.

Вилар пересел в его кресло:

— Ну что, Малика, познакомимся поближе?

Его улыбка вызвала в душе приятное волнение. Лицо слегка полноватое, но это ничуть не портило маркиза. Наоборот, придавало ему благодушный и мечтательный вид.

— У тебя удивительные глаза. Ты случайно не моруна?

Малика вцепилась в стул. Под ней словно разверзлась земля.

— Я неудачно пошутил. Извини. — Вилар сжал её локоть. — Я не хотел тебя обидеть.

— Можно мне уйти?

— Зови меня по имени.

— Я не могу.

Вилар придвинулся к Малике ещё ближе и прошептал:

— А ты попробуй.

Притягательный взгляд и бархатный тембр голоса выдали влюбчивую натуру. Показалось, что маркиз сейчас поцелует её в губы. Малика отшатнулась.

Вилар поднялся и, глядя сверху вниз, холодно произнёс:

— Покажи мне Мраморный зал.


***

Документы лежали на столе и креслах, на подоконниках и стульях. Складывалось впечатление, что помощники наместника специально размножили отчёты, чтобы ещё сильнее запутать желторотого правителя. Нередко появлялось желание вызвать секретаря и препоручить ему изучение нудных бумаг. Адэр тянулся к звонку, но каждый раз чувство собственного достоинства останавливало руку.

Высыпав на стол очередную порцию макулатуры, помощники отбыли в Тезар. Адэр остался один на один с нестерпимой головной болью, которую усиливали визиты Вилара. Друг — ранее степенный и медлительный — словно зарядился необузданной энергией: влетал в кабинет с непонятным блеском в глазах, быстро, в двух словах, рассказывал, как продвигается работа по подготовке к приёму, давал счета на подпись и уносился, будто подхваченный шквальным ветром.

Адэр просматривал документ за документом и не знал, что делать: радоваться крохам, которые имелись в этой стране, или впадать в отчаяние. Общеобразовательные школы расположены только в крупных посёлках. Государственный университет из-за отсутствия финансирования находится на грани закрытия. Есть десяток больниц для бедняков. Владельцами заводов являются иностранцы. С одной стороны, это плохо: налоги идут в казну других государств. А с другой стороны, у людей есть какая-никакая работа. В полную силу работали каменоломни в искупительных поселениях и прииски. Но драгоценные камни уплывали в Тезар. Плата за охрану границ…

Закрыв папку, Адэр подошёл к окну. Взлохмаченные работники скоблили и натирали до блеска парадную лестницу, расчищали аллеи, подстригали кусты.

Наблюдая за усталыми движениями слуг, Адэр с удивлением вспомнил, что слишком долго не покидал замок и не дышал свежим воздухом. Хотя рамы были открыты с утра и до позднего вечера, в кабинете стоял запах залежалых бумаг.

Адэр вышел из комнаты. За поворотом споткнулся о ведро и чуть не свалил стремянку, зацепившись за неё полой пиджака. Охранитель провёл его по незнакомому коридору в мрачный вестибюль и с трудом открыл обитую железом дверь. За порогом всё та же пустошь, разве что поодаль на фоне жёлтой земли и синего неба серел гараж. Ветер доносил специфический запах масла, топлива и резины. Место явно не предназначено для прогулок главы государства.

Адэр хотел повернуть назад, но вспомнил о столе, заваленном бумагами, и пошагал вдоль флигеля. За углом оказался сад. Извилистая тропинка, похожая на русло высохшего ручья, привела к каменной скамье с отломанной спинкой. Адэр очистил сиденье от прошлогодней листвы. Взору предстали выточенные в камне цветы, пчёлы и бабочки с рельефными крыльями. Скамье лет сто, если не больше. На ней сидел исконный хозяин замка. Интересно, кто он? Адэр потёр лоб. Зачем он себя обманывает. Ему не интересно.

Поздно вечером явился Вилар:

— Иди, принимай работу.

Последние дни Адэр ходил в кабинет по запутанным переходам и узким лестницам, дабы не встречаться с рабочими и слугами, занятыми ремонтом. Сейчас он спускался в холл по главной лестнице. Сверкающий мрамор широких ступеней и гладких перил напомнил о дворце Великого. Даже эхо шагов звучало как дома. На белом потолке старинная лепнина. Хрустальные люстры на серебряных цепях. На окнах ажурная кисея. Возле антикварных столиков и кресел, обитых серым бархатом, вазоны с декоративными деревьями.

— Ну как? — спросил Вилар, шагая сзади.

— Неплохо. — Адэр пробежался взглядом по молочно-жемчужным стенам. — Куда ты дел картины?

— Сейчас увидишь.

Пройдя по коридору, освещённому множеством бра, они остановились перед дверями из красного дерева.

Вилар взялся за бронзовые дверные ручки:

— Готов?

Адэр, привыкший к великолепию отцовского дворца, считал, что уже ничто не сможет его поразить. Но перешагнув порог Мраморного зала, понял — он заблуждался.

Над головой синело небо, пенились облака, парили чайки. Под ногами плескалось море. В замысловатых разводах угадывались рифы и стайки радужных рыб. Между зеркал висели картины с морскими пейзажами.

— Где взяли мебель? — поинтересовался Адэр, рассматривая раритетные кушетки и стулья.

— На чердаке. Там столько всякой всячины! — Вилар вытянул руку. — Туда посмотри.

Адэр обернулся. На возвышении стоял мраморный трон. Камень как камень — ни отделки, ни инкрустации, тонкие прожилки, красивый узор и не более.

Над троном, под самым потолком висела люстра — не люстра, зеркало — не зеркало, изогнутая волной пластина с блестящей полированной поверхностью.

Вилар щёлкнул выключателем. Лист под потолком побелел, и трон заискрился, как шампанское в хрустальном бокале, как узорчатый иней на окне, как алмазная пыль водопада под солнцем.

— Ну как? — спросил Вилар и сам себе ответил: — Потрясающе!

Адэр поднялся по ступенькам к трону. Сел на бархатную подушечку.

— Мой правитель, — прозвучал голос секретаря. — Разрешите ознакомить вас со списком гостей.

Совсем недавно вот так же, держа в подрагивающих руках листы, Гюст зачитывал имена дворян. Но тогда, в прошлой жизни, Адэр был с кем-то знаком лично, кого-то видел, о ком-то слышал. Сейчас за титулами и именами зияла пустота.

— В здешней канцелярии работа велась отвратительно, — проговорил секретарь, сворачивая бумаги в трубочку. — В большинство родословных книг не вклеены фотографии. И я очень сомневаюсь, что в досье актуальная информация. Я помню дворян, которые были во дворце Великого. На их помощь и уповаю. Они мне подскажут, кто есть кто, а я подскажу вам.

Адэр откинулся на спинку трона. Побарабанил пальцами по подлокотникам:

— Позови Малику.


***

Вилар никак не мог уснуть. Сидя на подоконнике, смотрел в звёздное небо. Послезавтра приём. Послезавтра Малика исчезнет. Гюст показал Вилару список тех, кто остаётся работать в замке. Малики и Муна среди них не было. Мун был слишком стар для должности смотрителя. Малике предложили место в канцелярии, но она отказалась.

Послышался шорох. Между деревьев мелькнула тень.

Вилар высунулся из окна:

— Кто здесь?

— Это я, Малика.

— Стой там! — крикнул он и, повинуясь внезапному порыву, выбежал из спальни, на ходу застёгивая рубашку. Только бы дождалась! Только бы не ушла!

Она дождалась. На миг показалось, что удалось зажать чувства в кулаке. Но Малика улыбнулась, и кулак разжался.

— Малика, — сказал Вилар и притянул её к груди.

Сердце билось всё глуше. Каждый удар чуть слышно отдавался в голове и растворялся в хороводе стонущих желаний. Казалось, ещё один толчок, и сердце замрёт в предвкушении чувственного взрыва. Рука съехала с хрупкого плеча, поползла по гибкой спине.

— Пойдём со мной, — прошептал Вилар.

Малика запрокинула голову. Лунный свет коснулся её глаз и рассыпался искрами.

— Я не знаю, что мне делать, — проговорила она и выскользнула из рук Вилара. — Я совсем забыла о платье. Мун закрутился с ремонтом и тоже забыл. У меня есть платья, но они обычные. А заказывать портному уже поздно.

Её слова отрезвили.

— В Порубежье нет магазинов одежды? — спросил Вилар.

— Есть. А толку?

— Можно купить готовое платье.

— Вы видели, какие там цены?

— Не видел.

— И я не видела. Мун сказал: на них лучше не смотреть. — Вздохнув, Малика принялась теребить пуговицу на манжете. — Как думаете, правитель сильно разозлится, если я не пойду на приём?

— Ты пойдёшь на приём!

— Я не могу его опозорить. Там будут такие люди…

— Завтра я куплю тебе любое платье, какое ты выберешь.

Малика отшатнулась:

— За кого вы меня принимаете?

— За человека, который не подведёт правителя.

— Я не смогу вернуть вам деньги. Мы с Муном остались без работы.

— Мне не нужны твои деньги.

— А что вам надо?

Вилар усмехнулся:

— Ты похожа на перепуганного воробья.

— Что вы потребуете взамен? — не унималась Малика.

— Ничего. Мы купим платье и забудем.

— Забудем?

— Обещаю.

Она обхватила себя за плечи:

— Я чувствую себя продажной женщиной.

— Малика! Не смеши!

— Вы ведь не думаете, что я специально ходила под вашими окнами, чтобы выпросить платье?

— Я думаю, тебе пора спать.

Малика кивнула и пошла к замку. Перед тем, как войти во флигель, оглянулась:

— Я забыла сказать вам спасибо.

Вилар широко улыбнулся:

— Завтра скажешь.

Взъерошил волосы и, засунув руки в карманы штанов, побрёл по аллее в глубь сада.


Часть 04


***

Память перепрыгивала через провалы, ныряла в дымку. Виднелись расплывчатые силуэты, слышались приглушённые голоса. Но внезапно память озарялась, и чудилось, что давние события происходят сейчас.

Задыхаясь от гордости и восторга, Адэр бежит по коридору: маленький мальчик, едва достающий до педалей машины, впервые сам проехал вокруг гаража. К кому лететь, как не к отцу? Пусть порадуется успехам сына, посмотрит на него с уважением, а может, на колени усадит. Дорогу преграждает секретарь. Выслушав сбивчивый рассказ, обещает сообщить Великому. И если Моган сочтёт встречу с сыном необходимой, его пригласят.

Каким же он был доверчивым и глупым. Несколько дней не выходил из комнаты, ждал приглашения, до головной боли прислушиваясь к шагам в коридоре. Пока не пришла Элайна и не попросила прокатить её с ветерком.

Вспомнилась сумасшедшая боль. Он упал с лошади. Его окружили конюхи и гувернёры. Среди обеспокоенных лиц мелькнуло белое лицо сестры. Адэра перенесли в спальню. Появился Трой Дадье, сдержанно поинтересовался, есть ли опасность для жизни наследника престола. Выслушав отрицательный ответ, исчез. Сестра несколько долгих дней просидела возле постели Адэра, а отец так и не пришёл.

— Ручная работа, — прозвучал вялый голос. — Очень красиво.

Адэр скользнул взглядом по обеденному залу. Элайна смотрела в окно и машинально мяла в руке кружевные занавеси.

— Хочешь поговорить о шторах?

Сестра недовольно повела плечом:

— Когда я сюда ехала, думала, что мы с тобой это обсудим, это и это. А сейчас выдавливаю из себя каждое слово.

Адэр отхлебнул из чашки остывший кофе:

— Не мучай себя.

— Я хотела тебя поддержать, но у меня не получается.

— Я не нуждаюсь в поддержке.

Элайна повернулась к Адэру. Хрупкая, нежная, ямочки на бледных щёчках, русые волосы, уложенные в чудную причёску — она удивительно походила на мать, будто супруга Могана Великого сошла с картины и прибыла в Порубежье.

Сестра изо всех сил старалась держать себя в руках, но глаза болотного цвета выдавали волнение с примесью тоски и усталости.

Элайна отвернулась к окну и вновь принялась мять в кулаке шторы:

— Кто тянул Вилара за язык?

— Дорогая, не начинай.

— Кто мог подумать, что он способен на предательство.

— Он не предатель.

Элайна опустила голову:

— А кто?

Адэр посмотрел на поникшие плечи сестры, на подрагивающие пальцы, сжимающие ткань. Неужели она до сих пор неравнодушна к Вилару?

— Он друг, который хотел меня спасти.

— От кого? — прозвучал тихий голос.

— От меня самого.

Элайна обернулась. Ей удалось надеть маску и придать себе шутливый вид.

— Поэтому ты стал похож на этот замок? Такой… одинокий. Здесь нет девиц?

— Не знаю.

— Ты не знаешь своих придворных?

— У меня их нет. — Адэр покрутил в руках чашку, поставил на стол. — Как поживают мои племянницы?

— Скучают по тебе. Их некому баловать.

Адэр улыбнулся:

— Почему ты не взяла их с собой? Им бы здесь понравилось.

— Кто бы сомневался? Ты бы разрешил им сидеть на ступенях, сутулиться за столом, бросаться едой, глотать слова. Продолжил бы учить их врать, не краснея.

Адэр вздохнул:

— Из меня получится плохой отец.

— Самый лучший. — Как в далёком детстве Элайна уселась на ковёр возле ног Адэра. Положила руки ему на колени и устремила на него лучистый взгляд. — Почему мой муж не похож на тебя?

— И слава богу.

— Ты полюбишь, Адэр, и твои похождения прекратятся.

— Ты сама себе веришь?

Элайна пожала плечами:

— Я надеюсь.

— Считаешь, что я не люблю Галисию?

Элайна с наигранным видом посмотрела по сторонам:

— А где она? — Вновь направила взгляд на Адэра. — Не отдавай своё сердце кому-то из здешних дам.

— Постараюсь.

— Ты же знаешь отца. Он не позволит тебе жениться по любви. Короли не женятся по любви. Тебе придётся оставить сердце здесь, а самому вернуться в Тезар.

— Ты говоришь так, будто я способен на сильные чувства.

— Отец никогда не примет твою избранницу, — проговорила Элайна, словно не услышав его. — Ты женишься на стране.

Адэр насторожился:

— Отец ведёт за моей спиной переговоры?

— Пока нет, но Трой Дадье уже составил список невест.

— Откуда ты знаешь?

Элайна выдавила улыбку:

— Ты забыл, что мой муж советник Великого?

— Вы с ним почти не видитесь. Что изменилось?

— Тебя выслали из Тезара, и я поняла свою ошибку. Если бы я знала, что задумал отец, если бы Модес предупредил меня, я бы сделала всё, чтобы не допустить этого. — Элайна сузила глаза. — Я тебя расстроила?

— Ничуть. Брак — это клетка для женщин. Мужчина всегда найдёт потайной ход.

— Ты неисправим… Тогда что тебя тревожит?

— Абсолютно ничего, — сказал Адэр и прижался губами ко лбу сестры. Его волнение так заметно? Устал держать себя в руках?

— Какой костюм ты наденешь? — поинтересовалась Элайна.

— Ещё не решил.

— Решай быстрей. Я хочу определиться с платьем. Наряд сопровождающей дамы должен гармонировать…

— Элайна! — Адэр отодвинул сестру от себя. — У меня уже есть сопровождающая дама.

— Вот как… Кто же она?

— Малика Латаль.

— Маркиза?

Адэр покачал головой.

— Графиня? — не унималась Элайна. — Неужели обычная дворянка?

— Простолюдинка.

Казалось, сестру хватит удар: лицо побледнело, по шее пошли красные пятна.

— Ты с ума сошёл… — прошептала она.

Адэр выпрямил спину:

— Не забывайся.

Опираясь на его колени, Элайна с трудом поднялась:

— Ты не вправе нарушать наши традиции.

Адэр встал:

— Ты говоришь о традициях своей страны. Позволь тебе напомнить: сейчас ты не в Тезаре.

Они стояли друг напротив друга. Она прижимала руки к груди. А он… Он поступит так, как решил.


***

Огромное зеркало увеличивало и без того большую гостиную. Вдоль стен стояли кресла на низких ножках. За все предшествующие дни в них никто не сел и вряд ли кто-то сядет — Адэр не любил посетителей в своих апартаментах.

На тёмном, почти чёрном паркете белый ковёр с бахромой. Возле окна софа, мягкая, широкая, обитая серой кожей. Что то, что другое — в прошлой жизни незаменимые вещи. Со своей возлюбленной Галисией Каналь Адэр развлекался в спальне, с благородными дамами забавлялся на софе или кушетках, а девиц низкого происхождения подминал на ковре. Здесь же, в замке, софу иногда продавливал коленями, открывая или закрывая окно, а ковёр протаптывал ботинками, когда не спалось.

Адэр так и бродил бы по гостиной, борясь с бессонницей, если бы не нашёл увлекательное занятие — разглядывание колонн из аспидного камня с выточенными фигурками девушек. Одной ночью он установил возле колонн канделябры, зажёг полупрозрачные свечи. Огоньки свечей затрепетали, отбрасывая блики на чёрный камень. Подключилось воображение, и выпуклые силуэты девушек ожили.

Адэр какое-то время наблюдал за их танцем, барахтаясь в пучине своих дум. Но взор то и дело останавливался на одной фигурке — тоненькой, изящной, с чудным изгибом рук. Сердце застонало: «Галисия…» С этого всё и началось.

Каждую ночь Адэр разглядывал девушек, выискивая в них сходство со своими любвеобильными пассиями. Округлые бёдра — Маньяра. Большая грудь — Ния. Копна кучерявых волос — Лита. Десятки фигурок — десятки имён. Имена закончились, а вверху на колонне остался последний силуэт, непокорный теням и пламени.

Как ни старался Адэр оживить фигурку, переставляя с места на место канделябры, девушка продолжала стоять, дерзко вздёрнув подбородок. Адэр копался в памяти до изнеможения, силясь вспомнить ещё хоть одну горячую подругу, а на ум приходила невыразительная и холодная, как камень, особа. И Адэр дал последней девушке имя — Малика, надеясь, что не за горами то время, когда её место в галерее образов займёт желанный предмет страсти и утех.

Но сегодня было не до ребячества и глупых забав.

Адэр подошёл к зеркалу, одернул чёрный фрак, поправил перекинутую через левое плечо белую атласную ленту, усыпанную алмазами — символ чистоты и открытости. Отступив на шаг, окинул себя взглядом. Как всегда безупречен, но глаза… Разволновался, как его встретят? Пустые переживания! Ему будут рукоплескать хотя бы за то, что он сын Великого.

Достал из кармана листок — его речь перед великосветской толпой. Сегодня он впервые произнесёт чужую ложь. Смял лист в кулаке и бросил в угол комнаты.

Шагая по коридору, прислушивался к гулу далёких голосов. Чем явственнее звучал говор гостей, тем твёрже печатался шаг. Когда взору предстали двери Мраморного зала, от былого волнения не осталось и следа. Адэр остановился, но лишь для того, чтобы между объявлением правителя и его появлением на пороге прошло положенное по этикету время.

Он шёл по мраморной глади моря к возвышению, на котором находилось обычное кресло — по приказу правителя прислуга убрала трон буквально за минуту до прибытия первого гостя. Отвечая кивками на холодные поклоны и невыразительные реверансы, скользил взглядом по костюмам мужей и украшениям дам. И это нищая страна? Смешать с тезарской публикой — не отличишь, кто есть кто.

Сбоку от псевдотрона стояла Малика: кремовое платье с глухим воротом и длинными рукавами (буднично, но терпимо), волосы завязаны на затылке в неизменный узел (могла бы что-то заплести), и взгляд служанки — в пол.

Адэр повернулся к гостям. Позади всех, слева от двери увидел сестру (стыдится). Ничего, скоро всё закончится. Пережить лишь вечер.

— Хочу представить вам мою сопровождающую даму. Малика Латаль! — сказал он жёстким тоном, желая пресечь насмешки над его выбором.

Малика грациозно присела и спряталась за его плечо.

Тотчас забыв о простолюдинке, Адэр окинул публику взглядом — бегло, бездумно, чтобы не сбиться с заданного настроя — и громко проговорил:

— Я, Адэр Карро, отныне являюсь правителем Порубежья. Хотели вы этого или нет, сейчас не имеет значения — я уже стою перед вами. Я не вправе требовать от вас безграничной любви и слепой веры, но обращаюсь к вам с призывом. Поддержите меня на нелёгком пути. Позвольте опереться на ваши крепкие плечи. Помогите мудрым советом. Подскажите мне то, что не услышу. Укажите на то, что не увижу.

Прижал руку к груди:

— Перед вами, потомками славных фамилий, я присягаю в верности Порубежью. Клянусь идти по праведной стезе к процветанию страны! Клянусь благими делами приближать благополучие народа!

Мёртвая тишина… Неужели дворяне надеялись, что он прилюдно откажется от трона? Или думали, что в торжественной обстановке будет назначен очередной наместник? Видимо, придётся покинуть зал под стук собственных каблуков. И что дальше?..

Под потолочным сводом прозвучал низкий с хрипотцой голос:

— Я, маркиз Мави Безбур…

Гости, словно отхлынувшее от берега море, открыли взору седого как лунь человека с гладким лбом без единой морщинки.

— …Клянусь следовать за вами, Адэр Карро, до тех пор, пока вы идёте по чистому и справедливому пути.

Послышался мягкий голос:

— Я, граф Юстин Ассиз…

Гости расступились.

Молодой мужчина — брови вразлёт, выпуклые губы, на подбородке ямочка — сделал шаг вперёд:

— …Клянусь поддерживать вас, Адэр Карро, до тех пор, пока ваши слова не расходятся с делами.

Со всех сторон понеслись голоса. Дворяне приносили клятвы и тут же выдвигали требования. Кому? Сыну Великого? Наследнику престола могущественного Тезара? Будущему владыке полмира?

Стиснув кулак, Адэр вонзил ногти в ладонь. Рукой, прижатой к груди, он, если бы смог, сдавил бы сердце, лишь бы замолчала распирающая его злость. На время. Пока он не придумает, как наказать наглецов.

— Они просят то, что вы им сами обещали, — прошептала за спиной Малика.

Место злости заняло смятение: он озвучил мысли? Адэр оглянулся. Плебейка с бесстрастным видом смотрела в пол.

Как горный ручей заструилась мелодия. Зазвучали переливчатые голоса. Певцы исполнили гимн Порубежья.

Адэр стоял возле кресла в ожидании к себе должного внимания со стороны гостей и молил Бога (хотя в Бога не верил), чтобы Малика не ошиблась в титуле и имени подошедшего дворянина. Но дамы, обмахиваясь веерами, украдкой поглядывали на своё отражение в зеркалах, мужи, держа бокалы, вполголоса перебрасывались короткими фразами. Даже сестра и та с унылым видом рассматривала картину.

Адэр запаниковал — ещё немного и приём превратится в скучную вечеринку с тихой музыкой, надкушенными бутербродами и недопитым шампанским.

Малика вынырнула из-за плеча и встала рядом:

— Как думаете, о чём они будут говорить после приёма?

Адэр одёрнул фрак. Какая разница, о чём? Хотя… Немного поговорят о замке, чуть больше о Мраморном зале. Конечно, обсудят кресло на помосте, мол, какая страна, такой и трон. Затем сравнят престолонаследника Тезара с великим отцом, отметят внешнее сходство. Пожалуй, всё…

— Они знают о вас понаслышке и не могут найти общую тему для беседы, поэтому не решаются подойти. А ещё они думают, что этот приём — спектакль. Думают, что они вам не интересны. И не сегодня-завтра вы вернётесь в Тезар.

Адэр заложил руки за спину, перехватив одну другой.

— Помните, вы спрашивали меня, о чём вам говорить с гостями?

Адэр качнулся с пятки на носок.

— Я подготовилась.

Приподняв бровь, Адэр посмотрел на Малику.

— Видите господина, который присягнул вам первым? Маркиз Мави Безбур. Можем начать с него. Рядом с ним супруга Лия. Они женаты тридцать лет. У них две дочки…

Пока они переходили от одной пары к другой, Малика нашёптывала о детях, занятиях и увлечениях гостей. Адэру достаточно было сказать дворянину несколько преисполненных теплоты и сердечности фраз, сделать его супруге пару комплиментов, сверкнуть белозубой улыбкой, и собеседники заметно расслаблялись. Громче звучали голоса, звонче играла музыка. Раздавались взрывы смеха. Слуги не успевали приносить с кухни подносы с угощениями.

Далеко за полночь уставшие от вина и разговоров гости выстроились перед псевдотроном в очередь, чтобы попрощаться с правителем. Малика где-то затерялась. Элайна встала рядом с Адэром и, сжимая ему плечо, награждала родовитую знать самыми благосклонными взорами, на какие только была способна.

Под утро последний гость покинулзамок. Адэр уходить из зала не торопился. Запрокинув голову и глядя на чаек в мраморном небе, прокручивал в уме разговоры, снова и снова задаваясь вопросом: кто из дворян достоин сесть за стол Совета? И лишь сестра, нарочито громко зевая за спиной, заставила его подняться с кресла.

Ведя Элайну через холл, Адэр заметил возле входной двери Малику, Вилара и Муна с переброшенными через плечо котомками. Уже поднимаясь по лестнице, увидел, как Вилар открыл дверь, и предрассветная мгла поглотила сгорбленного старика и черноволосую девушку.


***

Солнце заливало спальню. За спиной уютно, по-домашнему, тикали часы. Повернуться к ним и посмотреть, сколько сейчас времени, не было сил, как не было сил откинуть одеяло. Весна дышала летним зноем. Что же будет летом, если уже сейчас проскальзывает мысль о ночлеге в саду?

Стук в дверь звенящей болью отозвался в затылке. От сквозняка всколыхнулись на окнах занавеси.

К кровати подошёл Вилар, держа в руках серебряный поднос с бумагами:

— Догадайся, что это.

Адэр дотянулся до стакана, залпом выпил воду и прижал ко лбу стекло:

— Давай поговорим позже. У меня голова гудит как с перепоя.

Вилар сел в кресло и принялся читать благодарственные письма. Адэр смотрел на него и не понимал, чему друг радуется, почему светятся его глаза, а голос звучит торжественно. Ни один дворянин не станет выплёскивать свои мысли на бумагу ночью, по дороге домой, чтобы на рассвете отправить рассыльного в замок. Скорее всего, дворяне явились на приём с письмами, а уходя, отдали их секретарю или оставили в холле на столике. Надо ли восторгаться словами, написанными не от души?

Вилар отложил последний лист:

— Расскажешь Трою, как всё прошло?

— Элайна расскажет.

— Почему ты не хочешь наладить нормальную связь с Тезаром? На весь замок один телефон, по которому мы не можем поговорить с кем хотим.

— Я ни с кем не хочу разговаривать.

— Я хочу.

— Езжай в город и звони. Телефон есть в любом отделении тезарского банка. — Адэр посмотрел на часы. Полдень… — Распорядись насчёт обеда.

Помрачнев, Вилар взял поднос с письмами и удалился.

Последние десять лет — год в ту или иную сторону не имеет особого значения — Адэр входил с друзьями в обеденный зал и отсылал прислугу за дверь. После бессонных ночей или пирушек он не хотел себя контролировать. Поэтому завтракать, а чаще всего обедать без свидетелей за спинками стульев — уже вошло в привычку. Если необходимо провести смену блюд, достаточно позвонить в колокольчик и помолчать несколько минут.

Зная о странной прихоти правителя, слуги бесшумно выскользнули из зала. Адэр сделал глоток горячего кофе и с наслаждением зажмурился.

— Можно задать один вопрос? — прозвучал тусклый голос.

Вилар сидел с потерянным видом и совсем не напоминал того человека, который час назад с воодушевлением читал письма.

Адэр взял крендель, положил ноги на соседний стул:

— Спрашивай.

Вилар помешивал чай, не замечая, что проливает его на стол.

— Ну же! — подбодрил его Адэр и вонзил зубы в сдобу.

— Почему ты приказал убрать трон?

Адэр стряхнул с пиджака крошки. Что ответить другу? Отец умышленно бросил его в страну, где всё чужое, и он всегда будет чужим, с единственной целью — показать, что без Тезара он, как этот мраморный трон, великолепен, одинок и ничтожен. Нет, говорить об этом другу не стоит.

— На троне надо сидеть с гордо поднятой головой, но гордиться пока нечем. — Адэр допил кофе, отставил чашку. — Знаешь, почему Великий отправил нас в захолустье, а не в столицу Порубежья?

— Наместники двадцать лет управляли страной из этого замка.

— Я не наместник.

— Здесь находится архив.

— Его можно перевезти.

— Мы недалеко от границы с Тезаром.

— Зато вдали от цивилизации.

— Тогда почему?

Адэр горько рассмеялся:

— Потому что в Порубежье Великий ничего не создал, не построил и не купил. Этот замок он присвоил, как и страну. Если объявится истинный хозяин, нас с тобой вышвырнут на улицу. Не удивлюсь, если это произойдёт со дня на день. По всей видимости, так было задумано. Отец ждёт не дождётся, когда я буду ползать у него в ногах и скулить.

Вилар вновь принялся помешивать чай:

— Хозяин не объявится. Замок принадлежал последнему законному королю Грасс-Дэмора.

Адэр потёр лоб. Он забыл, что когда-то Порубежье носило другое название.

— Король сбежал, — продолжил Вилар. — Почему и куда — никто не знает. У него не было наследников, и замок много лет пустовал. В течение века в стране сменилось двадцать семь правителей, но ни один из них не позарился на собственность изменника родины.

На пороге зала появилась Элайна, одетая в дорожное платье:

— Адэр, я уезжаю. Проводи меня.

Он убрал ноги со стула:

— Как? Уже? Я думал, ты немного погостишь.

— Я волнуюсь о девочках. У них новая няня. Я не успела толком оценить её методы воспитания.

— За пару дней ничего не случится.

— Мне здесь нечем дышать. Я хочу уехать

Адэр покачал головой:

— Понимаю. — И встал из-за стола.


Часть 05


***

Автомобиль скрылся в облаке пыли. Адэр вошёл в замок, сделал круг по холлу, не зная, куда направиться. В голове, как и в сердце, звенела пустота.

В начале коридора, ведущего к кабинету, с ноги на ногу переминался Гюст, прижимая к груди папку.

— Что-то срочное? — спросил Адэр.

— Ничего срочного, мой господин. Бумаги на подпись.

Кабинет встретил привычной тишиной и показался уютным. Всего лишь на миг, пока взгляд не скользнул по столу, заваленному документами.

Адэр сел в кресло и посмотрел в окно. На горизонте вихрилась пыль: автомобиль уносил частичку души всё дальше и дальше.

Гюст открыл папку:

— Я подготовил два приказа о назначении секретаря.

— Какого секретаря?

— Я один не справляюсь. Я гонец, камердинер, секретарь и слуга в одном лице. Вы созовёте Совет, я вообще разорвусь. — Гюст положил перед Адэром два листа. — Первый приказ о том, что вы назначаете меня секретарём и освобождаете от других обязанностей.

— А второй?

— Я нашёл среди прислуги более-менее толкового человека. Он будет заниматься документооборотом. Осталось всему его научить.

— Хочешь, чтобы государственные дела обсуждались на кухне?

— Не хочу, но иного выхода не вижу.

— Это всё?

Гюст достал из папки ещё один лист:

— Я целый день занимался подбором человека на должность смотрителя замка.

В кабинет заглянул Вилар:

— Вы заняты?

— Заходи. Послушай, какие приходится решать вопросы, — сказал Адэр и кивнул Гюсту. — Продолжай.

— Я взял список работников замка и попросил каждого поставить галочку напротив имени человека, который, по их мнению, мог бы стать смотрителем. Но вышло маленькое недоразумение. — Гюст положил перед Адэром исписанный лист. — Этот человек у вас уже не работает. Просто я забыл его вычеркнуть.

— Мун, — нахмурился Адэр, глядя в список. — Он уволен?

— Вы приказали рассчитать стариков.

— А Малика?

Гюст с озадаченным видом пожал плечами:

— Она не работала в замке.

— Как не работала?

— Я сам удивился. Среди личных карточек работников её карточки не было. Я знаю, что она переписывала в архиве документы и вела протоколы собраний. Кстати, печатала быстро и без ошибок. Я предложил ей работу в канцелярии, но она отказалась. Как я понял, из-за Муна.

Адэр постучал пальцами по подлокотникам кресла:

— Староват Мун.

— Староват, — согласился Гюст. — Но его уважают и слушаются. Кстати, за двадцать лет здесь сменилась уйма слуг, но Муна наместники не трогали.

Адэр посмотрел на длинный ряд галочек напротив имени старика, обратил взгляд на Вилара:

— Что скажешь?

— Я сталкивался с ним во время подготовки к приёму. Мун очень сообразительный и не по возрасту шустрый. То, что ему подчиняются беспрекословно, — это правда.

— Вернём?

Глаза друга заблестели.

— Вернём.

Гюст взял со стола бумаги, спрятал в папку:

— Разузнаю, где они живут.

— Я знаю! — произнёс Вилар. — Малика показывала мне свой дом, когда мы с ней набирали в посёлке музыкантов и певцов. Разрешите мне поехать. Это рядом. Я мигом.

— Езжай, — кивнул Адэр.

Вилар вышел из кабинета. Из коридора донёсся его голос:

— Машину! Быстро!

Адэр отпустил Гюста и посмотрел в окно, затянутое сиреневыми сумерками.


***

Ветер врывался в салон автомобиля и хлестал по разгорячённому лицу. Вглядываясь в ненавистную пустошь, Вилар понимал, что заблудился.

Мотор ревел, колёса рвали землю, выбрасывая в чернильный воздух фонтаны песка. Фары выхватывали нагромождения булыжников и одиноко торчащие валуны. Вдруг машину швырнуло в сторону. Раздался скрежет.

Вилар провёл рукой по вмиг вспотевшему лбу. Выбрался из салона, достал из багажника фонарь. Обойдя автомобиль, посветил на искорёженное крыло и колеса, вывернутые в разные стороны. Ударил кулаком по капоту и закрутился на месте. Со всех сторон льнула мгла с размытыми очертаниями низкорослых деревьев и кустов. Порой луна выглядывала в рваную брешь между тучами, но за несколько секунд рассмотреть что-либо не удавалось. Воздух сгущался, и ещё сильнее чувствовался запах моря.

Вилар запрокинул голову и застонал от бессилия. Ему вторила песня крепчающего ветра, взметнувшаяся в небо пыльным потоком.

Вилар сел на землю и привалился спиной к колесу. Он мчался по бездорожью с единственным желанием найти и вернуть ту, без которой его безрадостная жизнь и вовсе становилась унылой. Сквозь завывание ветра слышал тихий голос, в темноте видел блеск бездонных глаз. Слишком жестоким способом Всевышний решил умерить его пыл и остудить горячую голову. И вот он сидит, прислушиваясь к дыханию ночи и беспомощно взирая в пустоту.

Нет, сидеть нельзя! Да кто он на самом деле, чтобы опускать руки, — маркиз или бесхребетный плебей? Посёлок где-то близко. Стоит напрячь слух и хорошенько присмотреться, и лай собаки или огонёк бессонного окна укажет дорогу.

Вилар перекинул пиджак через плечо и пошёл вперёд, пробивая мглу слабым лучом фонаря. Почему перед отъездом он не додумался проверить и заменить батарейки?

Из мрака проступило очертание холма. Сердце запрыгало — вот удача! С вершины пустошь видна до горизонта.

Вилар долго стоял на взгорье, досадуя на безлунье и силясь разглядеть освещённое селение или замок. Повернулся влево, вправо, снова влево… и совершенно запутался: где он оставил машину, откуда приехал и в каком направлении шёл.

Вдруг потянуло дымком костра. Вероятно, поздний путник решил переночевать в степи, спрятавшись между валунами. И возможно он подскажет, куда идти.

Вилар сбежал с холма и двинулся на запах дыма.

Над пустошью пронёсся вой оголодавшего хищника. Сзади. Идёт по следам! Вилар прибавил шаг. По спине заструился холодный пот. Дьявол! Теперь зверь знает, что он боится.

Вмиг всё вокруг наполнилось звуками, словно звериный утробный рёв разбудил ночные злобные создания. Над головой зашумели крыльями невидимые птицы. Где-то в стороне, зашуршав, покатились камни. Как из-под земли выскочил заяц и, коснувшись ноги, стремглав умчался в темень. Но ничто не тревожило так сильно, как глухое сипение за спиной, переходящее в нетерпеливое урчание. Всё ближе и ближе.

Вилар побежал. Фонарь не давал необходимого света, слабый луч лишь искажал действительность: ямка представала глубокой рытвиной, кустарник превращался в бугор. Пот заливал глаза. Страх сковывал тело. Вилар затоптался на месте. Умирающий лучик выхватил контур то ли волка, то ли одичавшей собаки, но испугать, и тем более отогнать зверя, не смог.

Вилар перехватил фонарь и, крепко зажав его в кулаке, приготовился нанести удар. Ощущая зловонное дыхание и слыша рвущиеся из глотки хрипы, попятился. И с запоздалым удивлением осознал, что под ногой нет земли.

Размахивая руками, он падал в пустоту. Секунды рассыпались на мельчайшие частички продолжительностью в жизнь. Перед внутренним взором мелькнули отец, Адэр. Внезапно всё поглотила чернота глаз Малики.


***

Градмир — столица Тезара, крупнейший город Краеугольных Земель — имел полное право на свою, никому не подвластную жизнь. Сам себе хозяин, сам себе господин — принимал друзей и закрывал ворота перед врагами, вершил правосудие и равнодушно взирал на безгрешность, вычерчивал линии судеб и с лёгкостью рушил надежды.

Окраина столицы походила на центры многих крупных городов — ухоженные улицы, многоэтажные здания, площади и скверы.

По приближении к центру столицы время стремительно бежало вспять. Современные здания уступали место старинным особнякам и замкам. Улицы становились шире, храмы выше, ветер тише.

Дворец Могана — венец творения рук человеческих — смотрел на город с высоты царственного положения. Как бы ни кружили улицы, силясь запутать путников, как бы ни изгибались звонкими ручьями, они стекались к символу величия Тезара.

Дворец, как и Градмир, жил своей жизнью. Коридоры северного крыла гудели голосами секретарей, канцелярских работников и прочего чиновного люда. Залы южного крыла отзывались эхом на шаги титулованных дворян. Апартаменты восточного крыла принимали высочайших гостей страны.

Правительственный этаж тонул в торжественной тишине. В зале Совета заседали государственные мужи. Не скупясь на слова, Элайна рассказывала советникам о своей поездке в Порубежье. Трой слушал краем уха. Доносы его секретных агентов не были столь эмоциональными, как повествование дочери короля, отличались лаконичностью и конкретикой, а потому были намного полезнее.

Трой изучал тайные сообщения, лично готовил отчёты и отправлял их в кабинет Великого. Раньше эти документы не были помечены грифом «Важно» и потому в любой стопке оказывались в самом низу. Да и сейчас почти ничего не изменилось — оттиск важности на них не появился. Однако Трой догадывался, что с недавнего времени серым листам уделялось особое внимание. Моган не выказывал отцовских чувств, но скрыть беспокойство о сыне от старого друга ему не удавалось.

Две недели назад в одном из донесений промелькнуло имя — Малика. Молодая особа, проживающая в замке со своим дедом и находящаяся на его иждивении, чем-то заинтересовала Адэра. Потом пришло сообщение, что плебейкой увлёкся Вилар. Трой только усмехнулся.

Известие о том, кого Адэр выбрал сопровождающей дамой, озадачило Троя. Ненадолго. Он помнил, как Моган, придя к власти, упразднил некоторые традиции, посчитав их безнадёжно устаревшими. Так почему же Адэр, в чьих жилах течёт кровь великого отца, не может поступить точно так же? Счёл необходимым приблизить к себе толкового человека? — замечательно, что такой оказался рядом. А то, что человек низкого происхождения — не так страшно. Адэр пытается устоять на ногах, для этого все способы хороши.

На всякий случай Трой организовал поездку Элайны в Порубежье, а когда она вернулась, выслушал её сетования на условия, в каких оказался её брат. Успокоился, узнав, что Малику выдворили из замка. И не встревожился, когда Элайну пригласили на заседание Совета.

Герцогиня была искусной сказительницей. Её слова облачались в видения и проплывали перед взорами мужей: престолонаследник накануне приёма, его речь перед дворянами, плебейка за его спиной. И вдруг Элайна принялась густыми красками описывать Малику: смазливая, распутная, глупая… Трой смотрел на герцогиню и не понимал, откуда в этом хрупком теле столько яда? А потом понял: таким способом она старается вернуть Адэра на родину.

Дадье приготовился держать бой с теми советниками, кто с завидным упорством настаивал на замене Адэра очередным наместником.

— Благодарю за исчерпывающий рассказ, герцогиня Гаяри, — обратился Моган к дочери. — Можете уйти.

Элайна присела и, метнув взгляд на Троя, покинула зал.

Первым заговорил подобный союзу палки и трости маркиз Патрик Каналь:

— Вчера Адэр сделал плебейку своей дамой. Сегодня усадит её в кресло советника. Завтра сделает ей предложение. А послезавтра привезёт её в Тезар и заставит нас кланяться ей в ноги. Мы хотели пробудить в нём правителя. Пробудили.

— Не надо утрировать, — отозвался маркиз Суан Бархат. — Адэр сделал важный шаг: познакомился с местной знатью. И я не вижу ничего плохого в том, что ему помог человек, который знает этих дворян.

— Мои служанки знают всех в округе, но я не вожу их за собой, чтобы они нашёптывали мне на ухо, чем занимаются мои соседи, — возразил Каналь.

— Адэр не имеет права нарушать наши традиции, — подключился к разговору советник по вопросам госбезопасности.

— Предлагаю сформировать Совет Порубежья и отправить к Адэру, пока он не наломал дров, — подал голос главный финансист.

— Этим мы его унизим, — отозвался советник по промышленным вопросам. — Предлагаю дать ему в помощники людей, которые будут следовать нашим инструкциям.

Трой Дадье поднялся, вскинул голову и словно вырос.

— Кто осмелится указывать правителю, как ему править страной? Вы? Или вы? — проговорил он, указывая на мужей. — А может, вы? — Прошёлся вокруг стола, остановился за спиной Каналя. — Будь ваша воля, вы бы привязали Адэра к юбке своей дочери.

— Это не относится к делу, — произнёс Каналь.

— Если бы Адэр приблизил к себе благородную даму, вы бы всё равно нашли к чему придраться, — проговорил Трой и заметил, как через зал, согнувшись чуть ли не до пола, прошмыгнул молодой человек в униформе телефониста, положил на стол рядом с его блокнотом сложенный листок и так же быстро удалился.

Трой направился к своему креслу:

— Я поддерживаю правителя Адэра Карро в его начинаниях. Он использует любую возможность, чтобы получить необходимую информацию и собрать вокруг себя единомышленников.

Взял со стола записку:

— Я уверен, что он сформирует Совет в срок. — Раскрыл послание. — Наша задача — держать руку на пульсе событий и вовремя реагировать на его сбой.

Пробежал взглядом по строчкам. Сердце скакнуло к горлу, замерло и неровно забилось.

Старший советник так стремительно прошёл через приёмную, что секретарь не успел даже встать из-за стола.

Влетев в кабинет, Трой прижал трубку к уху: «Когда?» — и рухнул в кресло.


***

Утром сообщили, что маркиз Бархат до сих пор не вернулся. Адэр расплылся в улыбке. Как Вилару удалось перехитрить Муна и совратить с виду фригидную Малику?

Ближе к вечеру радужное настроение поблекло и сменилось тягостным ожиданием. Солнце клонилось к земле, а машина друга так и не показалась в поле зрения. Нарастающая волна переживаний вызвала приступ тошноты. Адэр забил тревогу.

Собравшиеся в холле обитатели замка жались друг к другу и, казалось, были искренне удивлены, услышав, что у Муна и Малики есть дом. Прихватив фонари, работники пробродили по пустоши добрую половину ночи и вернулись ни с чем. Утром поиски возобновились.

Адэр метался по замку. Перебегал от окна к окну в надежде увидеть в воздухе столб пыли, поднятый колёсами автомобиля. Ветер, врываясь в залы и комнаты, доносил всё что угодно — шелест листьев, пение птиц, скрип ворот гаража, — но только не рёв двигателя. День неумолимо приближался к концу. Небо посерело, слилось с землёй, на замок опустилась очередная бессонная ночь.

Заслышав топот и гул голосов, Адэр поспешил в холл. Работники сообщили, что прочесали местность и обнаружили машину с искорёженным крылом и вывернутыми колёсами. Чуть дальше нашли пиджак. Сама же пустошь хранила молчание — весь день злобствовал ветер, и песок запорошил следы.

Под утро приехали охранители. В ближайшем селении никто маркиза не видел. Адэр надеялся, что к поискам присоединятся стражи порядка. Каково же было его удивление, когда ему сказали, что в посёлке нет стражей. Охранители хотели собрать селян, но никто не откликнулся на призыв.

Адэр требовал продолжения поисков. Обитатели замка уходили на рассвете, возвращались за полночь. Охранители бороздили пустошь круглыми сутками.

Сколько раз Адэр сжимал в руке трубку телефона. Сообщать Трою Дадье или всё-таки ждать? И что говорить? Маркиз поехал за плебейкой и бесследно исчез в глухой степи? Но так и не поднял трубку с рычага — Вилар жив и точка!


***

Первое, что увидел Вилар, — это нависающая над ним каменная глыба. Она то приближалась, позволяя рассмотреть трещинки и шероховатости, то резко взлетала, превращаясь в размытое пятно. Наверное, поэтому казалось, что тело находится в невесомости и раскачивается в такт ударам сердца. Хотелось уцепиться взглядом за что-нибудь незыблемое, остановить раскачивание бренной плоти и ощутить под собой твёрдую землю.

Вилар с трудом отвёл глаза от глыбы и увидел стоящего на коленях старца. Седые нечёсаные пряди спадали на острые плечи. Выцветшие сине-зелёные глаза окружала мелкая сетка морщин. Бронзовая кожа обтягивала продолговатое лицо, впалую грудь и жилистые руки.

Старик произнёс с акцентом:

— С возвращением.

Вилар пошевелился и вскрикнул. Боль металлическим прутом пронзила спину вдоль позвоночника и вылетела из темечка.

Сквозь шум в ушах пробился скрипучий голос:

— Не спеши.

Прохладные тонкие пальцы иголками впились в виски. Голова просветлела, боль в спине притупилась.

Старик накинул на себя холщовую рубаху. Повязал голову платком, затянул узел на затылке. Что-то в его лице и движениях было до ужаса знакомым.

— Пить… — прошептал Вилар.

Старик приподнял ему голову. К губам прижался край жестяной кружки. Уже допив холодную воду, Вилар ощутил во рту странный кисловатый привкус.

— Что это?

— Трава.

— Где я?

— У нас. Ты болен. Спи.

Старец опустил ладонь ему на лицо и вновь сдавил виски. Вилар вдыхал знакомый запах и не мог его вспомнить. Мысли лениво ворочались в голове, тело приятно тяжелело. Погружаясь в сон, Вилар улыбнулся — ладонь старика пахла рыбой.

Снилось что-то тихое, безмятежное. Но сон бесследно испарился, забрав с собой спокойствие и тишину.

Вилар скользнул взглядом по плите над головой, скосил глаза. Пенистые облака бороздили лазурное небо. Чайки с детским плачем взмахивали белыми крыльями.

Дети… Здесь дети… Скривившись от боли, Вилар повернул голову.

Загорелые до черноты ребятишки строили из песка замки, с задорным смехом гонялись друг за другом, с разбега влетали в волны. Женщины в белых платках и серых мешковатых одеждах что-то помешивали в котлах, висящих над кострами, и покрикивали на расшумевшуюся детвору.

В тени скалы смуглая девушка чинила сети. Но в Порубежье не занимаются рыбной ловлей. Значит, это не Порубежье.

— Где я?

Девушка оторвалась от своего занятия и крикнула:

— Йола!

Вилар попытался сесть. Всё куда-то поплыло: девушка, сети, небо. Плечо стиснула чья-то ладонь и заставила лечь.

— Не спеши, — прозвучал скрипучий голос.

Сквозь туман в глазах удалось рассмотреть старика.

— Кто вы? — спросил Вилар.

— Ориенты. Моё имя Йола.

Вот, значит, к кому он попал…

— Йола будет лечить, — произнёс старец и с помощью девушки осторожно перевернул Вилара на живот.

Уткнувшись лбом в плоскую подушку, Вилар старался вспомнить, что читал о морском народе. На ум пришла сказка о способности ориентов дышать под водой.

Старческие пальцы с не старческой силой вонзались в шею и плечи, костяшками вдавливались в позвоночник. Спина горела огнём, а тело сотрясал холодный озноб.

Йола уложил Вилара на спину, подоткнул под него одеяло:

— Два дня спал и лежал ровно — очень хорошо.

— Два дня?!

— Два дня мало.

— Как я здесь оказался?

— Йола сболтнёт. Великий накажет.

— Вы спасли человеку жизнь. За это не наказывают.

Старик неопределённо пожал плечами и отвернулся.

В голове крутилось: Великий накажет… Великий… Как же он забыл?.. Двадцать лет назад Моган своим беспрецедентным законом запер племена морского народа на мизерных клочках побережья и запретил им покидать свои земли. Видимо, в ту злополучную ночь ориенты нарушили закон.

Вилар улыбнулся:

— Я никому не расскажу.

Йола посмотрел на него с сомнением.

— Даю слово! — пообещал Вилар.

Старик потёр мизинцем кончик носа и заговорил. Ориенты действительно покидали резервацию. В ближайших посёлках они обменивали рыбу на одежду, капроновую нить и кухонную утварь. Той ночью рыбаки расположились под обрывом в пяти милях от лагеря. Ожидая соплеменников, развели костёр. К тому времени они успели вытянуть сети и свалить их под скалой. Сидели кружком, прислушиваясь к непонятному шуму, доносящемуся сверху. И только заметив на краю обрыва силуэт человека, не сговариваясь, схватились за невод и натянули его. Это не спасло Вилара от травмы, но сохранило ему жизнь.

— Йола сделал всё, что умеет, — сказал старец.

Вилар дотянулся да его руки и крепко, насколько смог, сжал сморщенные пальцы:

— Спасибо! — Зажмурился, испугавшись, что непрошеные слёзы собьют с мысли. — Мне надо вернуться домой. Сегодня.

Старик хрипло рассмеялся:

— Вернуться куда?

— В замок. Я не знаю, как он называется. Когда-то он принадлежал королю Грасс-Дэмора. Я там живу.

— Как твоё имя?

— Вилар.

— Вилар не может ходить.

— Отправь кого-нибудь. За мной пришлют машину.

Старик покачал головой:

— Йола не может рисковать людьми. Наместник увидит ориентов и отправит в искупительное поселение.

— Нет никакого наместника! — в сердцах воскликнул Вилар. — Теперь в Порубежье есть правитель.

— Правитель? Так, значит? — Старик прищурился. — Новый правитель отменил старый закон?

Болезненная усталость туманила голову. Не было сил ни молить, ни убеждать.

— Сколько тебе лет? — пробормотал Вилар, еле ворочая языком.

— Много.

— И моему отцу много… Ему скажут… Страшно подумать…

Мысли закружились. Вилар пытался выхватить из хоровода хоть одну и вспомнить, о чём говорил секунду назад.

На лицо легла ладонь, сверху, будто с небес, прозвучал голос:

— Спи.

Проваливаясь в чёрную бездну, пропахшую рыбой, Вилар прошептал:

— Малика…

Со стороны моря ориенты вбили колья и закрепили на них парусину, чтобы крепчающий ветер не доносил до больного морскую прохладу. С наступлением сумерек в лагере стало непривычно тихо. Вилар дотянулся до грубой ткани и приподнял край.

Мужчины сидели вокруг костра. Оранжевые языки пламени лизали тёмное небо. Снопы искр сверкали умирающими звёздами и растворялись во мгле.

Ориенты, все как на подбор невысокие, коренастые, загорелые, походили на акробатов из цирка, восхищавших публику шириной плеч и бугристостью тел. Их движения напоминали взмахи крыльев чаек, речь звучала подобно шуму волн: слова накатывали, взгромождались друг на друга и, достигнув апогея, протяжно шуршали, как галька под отступающим морем.

Старшим на Совете был Йола. Когда старик вскидывал руку, все умолкали. Он говорил, затем жестом разрешал одноплеменникам продолжать обсуждение.

Женщины бесшумно передвигались по лагерю, склонялись над костерками, помешивали варево, снимали с верёвок бельё. Детей задолго до начала Совета загнали в самодельные шатры. И за всё время не прозвучало ни единого детского слова, смеха или плача младенца.

Вилар наблюдал за ориентами, до боли в пальцах сжимая жёсткую ткань. Не зная их языка, прекрасно понимал, о чём они спорят.

Наконец все высказались. Затянувшееся молчание превратилось в изощрённую пытку. Вилар опустил полог и, откинувшись на подушку, стал считать удары охваченного паникой сердца.

Из-за парусины появился Йола. Присев на корточки, тихо спросил:

— Вилар скажет Йола, кто такая Малика?

— Откуда ты о ней знаешь?

— Вилар звал.

— Это девушка… она ушла из замка. Я поехал за ней, а попал сюда.

— У Малики чёрные глаза?

Вилар приподнялся на локтях:

— Да… Ты с ней знаком?

— А мать… или отец у Малики есть?

— Нет. Только дед. Его зовут… — Вилар сморщился, пытаясь вспомнить имя. — Кажется, Мун.

— Мун?

— Да, точно, Мун.

— В замок пойдём утром. Сейчас спи.

Опустив голову на подушку, Вилар не сдержал рыданий.

— Не надо плакать, — сказал старик и укрыл его одеялом.


***

Тихо переговариваясь, женщины складывали в котомки провизию. Мужчины мастерили носилки из двух деревянных перекладин и рыбацкой сети. Вскоре Вилар, замотанный в одеяла, уже лежал на носилках. Ориенты опутывали его верёвками, Йола давал указания и проверял прочность узлов.

Процессия из восьми мужчин, двух женщин и старика двинулась в путь. Вилар поглядывал на одеяло, стянутое шнурами, и задавался вопросом: зачем они? Ни подняться, ни тем более сбежать он не мог. Каждое движение отдавалось в теле звонким эхом боли.

Чтобы отвлечься от волнений, Вилар посмотрел на море. Ленивые волны отражали солнечные лучи и, перекатываясь, искрились россыпью драгоценных камней. От их блеска заслезились глаза, и Вилар уставился в небо, но, ослеплённый солнцем, повернул голову на другой бок и заскользил взглядом по каменной стене. Иногда виднелись уступы и выбоины с неровными краями. Порой скала плавно перетекала в крутой склон, затем в более пологий спуск, но вскоре неизменно принимала гордое вертикальное положение.

Каждый раз, когда носилки проплывали мимо косогора, Вилар задерживал дыхание. Однако ориенты равнодушно шагали дальше, поднимая ногами белый песок.

— Разве путь вдоль берега короче? — спросил Вилар.

— Путь длиннее, зато легче, — ответил Йола и указал вверх. — Там пыль и сухой ветер. Морскому народу без морского воздуха плохо.

Воздух был поистине прекрасен: прозрачный, свежий, бодрящий. Даже песок, вылетая из-под ног ориентов, падал очищенными кристаллами.

Ориенты шли, не сбавляя темпа. Монотонный шум волн, размеренное покачивание носилок убаюкивали. Вилар то погружался в дрёму, то смотрел в широкие спины. Одна четвёрка носильщиков сменяла другую. Время от времени Йола брал Вилара за запястье и беззвучно шевелил сморщенными губами.

— Пора, — наконец сказал старик.

Несколько часов пролетело в попытках подняться на край обрыва. Для крепкого мужчины нет ничего проще, чем взобраться наверх, держась за сброшенную верёвку. Однако с тяжёлой ношей, требующей бережного обращения, задача казалась почти невыполнимой.

Когда носилки вставали свечой или наклонялись набок, Вилар кусал губы до крови и сжимал кулаки. Посматривая на багровое солнце, готовое нырнуть в море, просил людей поторопиться. Наконец, увидев сумеречную пустошь, измученно улыбнулся — самое страшное уже позади.

Чем дальше от моря уходили ориенты, тем надсаднее становилось их дыхание. Привалы участились, участилась смена носильщиков. Луна спряталась за тучи, и ночь укутала путников непроглядной мглой.

Раздался дикий, угрожающий рёв. Его подхватили рвущиеся в надрыве звериные глотки. Ориенты закричали. Нет… Это был крик не охваченных страхом людей, крик не загнанных животных и не затравленных птиц. Этот крик нёсся, словно мощная волна, сокрушая всё вокруг и вселяя в сердце ужас.

Внезапно наступила тишина, настолько душная и необыкновенно плотная, что Вилар испугался — оглох. Несколько раз с усилием сглотнул слюну, уловил хриплое дыхание людей и только тогда почувствовал жжение в распоротых верёвками ладонях. Такой жуткой сказки о морском народе он не слышал…

День тянулся так же медленно, как и ночь. Теперь ориенты во время привалов сидели с закрытыми глазами и пели. Вилар сначала пытался заглушить их протяжное «м-м-м» думами, затем считал секунды, складывал их в минуты, а потом ловил себя на том, что его мычание перекрывает голоса ориентов. После таких привалов шаг морского народа вновь становился лёгким и быстрым, и Вилар, покачиваясь на носилках, на время забывал о боли.

— Скоро! — произнёс Йола.

Вилар приподнял голову и рассмеялся. На горизонте виднелся замок. Солнечные лучи отражались от блестящих козырьков на каминных трубах и создавали над зданием нимб.

Пронзила внезапная мысль. Смех застрял в горле. Не в силах совладать с волнением, Вилар вцепился в верёвки. Признаться или промолчать? Но это так низко — струсить в последнюю минуту, когда есть возможность всё изменить.

— Я должен кое в чём признаться.

В глазах старика появилась тревога.

— В замке живёт правитель Порубежья — Адэр Карро. Его отец, Великий Моган, лишил морской народ свободы, воли и земли, — сказал Вилар и заметил, как напряглись мышцы носильщиков, как женщины, всю дорогу шедшие сбоку от носилок, отстали, как заострился кончик носа Йола. — Опустите меня на землю.

Ориенты подчинились.

— Я не подумал, что это для вас важно, — продолжил Вилар. — Я не подумал о вас. Оставьте меня здесь. Забирайте носилки и уходите. Я не пропаду, до замка рукой подать. Мне уже намного лучше, честно. И я никому не скажу, как здесь оказался. Даю слово. И ради бога, простите меня.

Люди молчали, исподлобья бросая взгляды на Йола, а старец смотрел вдаль.


***

Адэр сидел на той же ступени, где некогда сидел Вилар. Надежда жила пять долгих дней. Теперь она билась в предсмертных конвульсиях.

Адэр вскочил и, запрокинув голову, закричал:

— Обманщик! Подлый обманщик! Лгун! Предатель!

Он кричал, брызжа слюной и потрясая кулаками. Звериная злость хлестала раскалённой лавой. Слуги со страхом выглядывали из окон и прятались за шторами.

Адэр замолчал на полуслове. На горизонте при полном безветрии появилось завихрение пыли. Явно не от автомобиля — не та скорость и не те размеры. Но и в одиночку человек не мог сотворить столь заметную пелену.

— Я убью тебя, если это не ты, — прохрипел Адэр.

Он бежал изо всех сил, не замечая ни камней, ни ям. Он уже не бежал, а летел на одном бескрайнем выдохе, не чувствуя ног, не слыша сердца. Он ветер, для которого нет времени, расстояния и преград.

Адэр упал на колени. Вцепившись в верёвки, зарылся лицом в колючее одеяло. Слыша, как плачет и смеётся Вилар, смеялся и плакал сам.

Провёл ладонью по щеке друга, сжал плечо:

— Я боялся, что больше тебя не увижу. — Посмотрел на смуглых людей в серых просторных одеждах. — Это они тебя нашли?

Вилар кивнул:

— Они. Это ориенты — морской народ.


Часть 06


***

Старик сбросил с кровати подушки. Присев на перину, несколько раз подпрыгнул. Ориенты перенесли Вилара с носилок на постель и выскользнули из комнаты.

Адэр привалился плечом к стене возле изголовья:

— Я отправлю кого-нибудь в город. Но боюсь, врач приедет только завтра.

Вилар тепло посмотрел на старика:

— Врач не нужен. У меня есть Йола.

Старец помог Вилару снять рубашку и перевернуться на живот. Адэр выпрямился, увидев спину друга, всю в лиловых синяках и ссадинах. Узловатые пальцы старика пробежали вдоль позвоночника, надавили на плечи и шею. Морщинистая пятерня легла на затылок и чуть заметно напряглась. На впалых щеках друга заиграл румянец, дыхание выровнялось. Вилар сомкнул веки. Йола укрыл его одеялом и заботливо подоткнул края.

— Ты можешь остаться? — спросил Адэр, когда друг уснул.

— Йола должен остаться. Ориенты сейчас уйдут.

— Сейчас? Через пару часов стемнеет.

— Здесь сухой воздух. Тяжело дышать.

Адэр жестом приказал Йола следовать за собой.

Сад встретил запахом молодых трав и распустившихся цветов. На газонах вращались фонтанчики, распыляя воду.

Старик глубоко вздохнул:

— Одну ночь они спать тут. — Указал на замок. — Йола спать там.

Слуги предложили вынести в сад кушетки; ориенты, скупо улыбаясь, объяснили, что не привыкли спать над землей. И вскоре траву под деревьями укрыли толстые пледы.

Адэр с Йола разместились в одной спальне с Виларом. Старец лёг на полу, Адэр сел в кресло. Йола рассказывал, Адэр хмурился.

Далеко за полночь рассказчик утомился и вяло произнёс:

— Вилар встанет. Йола поможет. И женщина.

— Какая женщина?

— Вилар звал её. Всегда звал. Малика.

— А без Малики нельзя?

— Можно, но будет долго.

Старик зевнул, через пару секунд послышался храп.

Утром ориенты собрались на кухне. Гюст сообщил им, что правитель отлучился по делам и просил не ждать его возвращения.


***

Посёлок проснулся. Хозяйки с корзинками наперевес потянулись по узким улочкам к местному базару. Молочник, выкрикивая: «Покупаем!», катил перед собой скрипучую тележку. Старик, сидя на деревянном крыльце в кресле-качалке, пролистывал газету. Через пыльную дорогу перебежали куры и с возмущённым кудахтаньем побежали обратно.

— Вот я вас, — кричала краснощёкая баба, размахивая тряпкой.

Уперев кулаки в бока, окинула грозным взглядом хибару на другой стороне проулка:

— Слышь, соседка!

— Ась? — прозвучало из раскрытого окна.

— Да ты не аськай, а следи за клушами.

— Чем помешали?

Мун не слушал перебранку товарок. Пересчитав сумки и чемоданы, посмотрел на маленький домик в два окна, на серую скошенную крышу, скользнул взором по заросшему бурьяном палисаднику и покосившемуся частоколу. Удручённо вздохнул. Не часто они с Маликой бывали дома. Зато теперь новый владелец наведёт порядок. Ишь, как не терпится ему войти, всё топчется и топчется возле порога. Ещё и зверюгу приволок. Кот, под стать хозяину — такой же толстый и рыжий, словно услышал скверное слово в свой адрес, выпустил когти и цапнул толстяка за руку. Тот щёлкнул кота по носу.

Пока бывший и новый хозяева переминались с ноги на ногу во дворе, Малика, стоя на четвереньках, шарила ладонью под кроватью. Наконец нащупала закатившееся колечко. Протёрла подолом платья две изумрудные капли и спрятала память о маме в потайной карман.

С улицы донёсся шум двигателя автомобиля. Хлопнула дверца. Звонко и радостно загалдела детвора.

Малика пересекла комнату, боясь посмотреть в окно. Помедлила возле двери. Вскинув голову, шагнула через порог. Мун бросил на неё горестный взгляд. Новый владелец дома прижался к стене. Мальчишки плотным кольцом окружали покрытый пылью серебристый автомобиль, возле которого стояли Адэр и охранитель.

— Я как раз во время, — произнёс Адэр. — Поехали!

Малика низко присела и пробормотала, глядя в землю:

— Нам в другую сторону, мой правитель.

У толстяка отвисла челюсть. Мун беззвучно зашевелил губами. И только рыжий котяра, спрыгнув с рук хозяина, важно прошествовал к правителю и с довольным урчанием потёрся о ноги. Охранитель жестом указал толстяку на открытую дверь. Тот юркнул в дом.

— Быстро в машину! — приказал Адэр и, не дожидаясь ответа, уселся за руль.

Малика взяла чемодан:

— Мы не поедем с вами.

Адэр посигналил, чем привёл детей в неописуемый восторг. Из ветхих домов высыпали селяне. Из окон высунулись старики.

Охранитель подошёл к Малике:

— Ты не видишь разницы между приказом и просьбой?

— Я вольный человек, а не слуга.

Охранитель выхватил из её руки чемодан. Щёлкнул замок, на землю выпали вещи. Малика принялась заталкивать их обратно. Носок начищенного до блеска сапога наступил на полотенце. Малика дёрнула кусок льна на себя, ещё раз, ещё… Сапог приподнялся. Малика уселась в пыль. Над улицей пронёсся смех.

Адэр выбрался из автомобиля:

— Пошёл прочь! — Опустился перед Маликой на корточки и прошептал: — Я не умею просить.

Она смахнула с подбородка слезу:

— И не надо.

Адэр застегнул замки на чемодане, помог Малике встать:

— Есть разговор. Садись в машину.

Они разместились на заднем сиденье. Малика глядела на Муна, передвигающего сумки с места на место. Не видела Адэра, но чувствовала его горячее дыхание.

— Куда вы собрались? — прозвучал усталый голос.

— Я хочу посмотреть мир. Сколько себя помню, каждый день одно и то же: стены, лестницы, сад и пустошь.

— Что бы ты хотела увидеть?

Наблюдая за Муном, Малика пожала плечами:

— Не знаю. Просто новую жизнь.

— Ты думаешь, что она действительно окажется новой?

— Прошу вас, не мешайте нам.

После недолгого молчания Адэр произнёс:

— Вилару тоже чего-то не хватало в старой жизни.

Малика повернулась к нему. На осунувшемся лице резко выделялись скулы. Нос заострился. Синие глаза лихорадочно блестели. Как же она не заметила?..

— Вы больны?

— Не я. Вилар.

— Что с ним?

— Несчастный случай.

— Почему вы здесь? Почему не с ним?

— Ему нужна ты, а не я, — сказал Адэр и отвернулся.

Малика взялась за ручку дверцы.

— Я прошу тебя, — прозвучало в спину. — Прошу тебя вернуться в замок.

Она открыла дверцу.

— Малика! Я впервые в жизни сказал «прошу». Не заставляй меня пожалеть.

Так просто сказать «нет», но как бы Малика ни храбрилась, новая жизнь её пугала. Куда их с Муном занесёт? И сможет ли она найти работу и содержать пусть маленькую, но семью? На то, чтобы куда-то взяли старика, глупо рассчитывать.

Кроме этих мыслей что-то ещё удерживало Малику в машине. Прислушиваясь к себе, она ощущала тонкую нить, тянущую в замок. Словно лишь там ей вновь станет легко дышать и прекратится стонущая боль в груди, которая появилась совсем недавно.

— Мун будет смотрителем?

— Да.

— А я? Кем буду я?

Немного подумав, Адэр ответил:

— Ты поможешь маркизу выздороветь.

Чтобы не расплакаться, Малика закусила губу. Ей отведена роль целительной пилюли.


***

В спальне витал вязкий аромат травяных настоек и мазей. К ядрёным запахам клевера, полыни, багульника и мяты примешивалось сладковато-тягучее благовоние мёда и акации. Воздух одновременно дурманил и бодрил. Как будто сидишь у звонкого горного ручья, свежесть прохладной воды наполняет тело бодростью, а от душистого дыхания ветерка, прилетевшего с цветущих лугов, клонит в сон.

Воображение так чётко нарисовало картину уединения на лоне природы, что Малика на миг растерялась и не сразу заметила стол, сплошь заставленный баночками и бутылочками, и плед, почему-то постеленный на полу.

Адэр облокотился на изголовье широкой кровати. Смуглый старик в серой холстяной одежде отвесил низкий поклон. Две служанки засеменили к выходу. Проходя мимо Малики, хмыкнули.

Она всю дорогу представляла встречу с маркизом, продумывала фразы, которые смогут объяснить ему, что рассчитывать на её доступность бессмысленно. Теперь смотрела в запавшие глаза и понимала: Вилар ждал её так, как никого в своей жизни не ждал. Этот мужчина влюблён. Он будет слушать только своё сердце.

Малика подняла с пола плед:

— Почему вы в постели?

— Так получилось, — улыбнулся Вилар.

Малика бросила плед на кресло, спрятала за спину руки и сцепила пальцы:

— Вы не похожи на больного.

Это неправда. Даже несведущему в медицине человеку было понятно, как плохо себя чувствует маркиз. Отбылой упитанности и следа не осталось: из-под одеяла выглядывали худые плечи, щёки втянулись, глаза провалились.

Вилар похлопал по постели рукой, обтянутой бледной кожей:

— Присядь.

Заметив, как Адэр скривил губы, Малика выпалила:

— После долгой дороги не помешало бы пообедать. И вещи за меня никто не разложит.

Адэр хмыкнул и, сбросив плед на пол, развалился в кресле.

— Ты придёшь ко мне? — спросил Вилар. — Позже, когда разложишь вещи.

Малика кивнула. А куда я денусь? Теперь я ваша сиделка.


***

Мун совершал обход своих владений. За неделю ничего не изменилось. Слуги, занятые работой, окликали его и поздравляли с возвращением. Он махал рукой в ответ и продолжал путь. Спустившись в сад, заметил Адэра с каким-то человеком. Не желая лишний раз попадаться правителю на глаза, пошёл обратно. Сделав несколько шагов, медленно обернулся. Все звуки исчезли. Хотелось кричать, но голос пропал.

Мун брёл по газонам и клумбам, сминая цветы и ломая побеги кустов. Схватив Йола за рукав, выдавил:

— Брат…

Держа Йола за руку, словно страшась, что тот исчезнет, открыл двери флигеля. Злился, что слишком длинный коридор, и боялся, как бы от неожиданного счастья не остановилось сердце. Войдя с братом в комнату, разрыдался.

Йола принялся вытирать слёзы на его щеках:

— Мун научился плакать.

— Жизнь научила.

Хотелось прижать Йола к себе и не отпускать. Испугавшись, что от переживаний подкосятся ноги, Мун усадил брата на кровать. Примостился рядом.

— Сколько мы с тобой не виделись, Йола?

— Двадцать четыре года.

— Двадцать четыре, — еле слышно повторил Мун.

Годы пролетели как сон. Вся жизнь пролетела как сон — тяжёлый, мучительный. Порой желание проснуться было настолько сильным, что Мун рвал на себе одежды, раздирал ногтями тело в кровь, призывая ангела смерти. И всякий раз вместо ангела появлялся кто-то, ради кого Мун продолжал жить.

— Йола думал, что брат за долиной Печали.

— Как видишь — нет, — проговорил Мун, разглядывая вздувшиеся вены на своих руках. — Я пробыл у морун всего три года.

— Йола думал, что с земель морун не возвращаются.

— Они насильно никого не держат.

— Йола думал иначе… Йола знал, что найдёт в замке брата.

Мун недоверчиво покосился:

— Откуда?

— Вилар два дня бредил и звал Малику. Редкое имя. Йола знал одну женщину с таким именем. Потом Йола узнал, что в замке жил Мун. Но Йола не знает, куда ушёл Яр.

Мун опёрся локтями о колени, уронил голову на грудь:

— Яра убили.

Йола в голос выдохнул:

— Горе-то какое.

— И жену его… Малику… тоже убили.

Йола обнял Муна за плечи:

— За твоей спиной одни могилы… Чем ты провинился перед Богом?

Мун посмотрел в выцветшие глаза:

— Чем мы провинились? Три брата — Йола, Мун и Ахе. У нас нет ни жён, ни детей. Когда мы так сильно нагрешили?

Йола тяжело поднялся. Немного потоптался, разминая ноги. Подошёл к окну:

— Почему ты не вернулся к морскому народу?

Мун горестно хохотнул:

— Потому что морской народ меня выгнал.

— Это было давно. После смерти Яра обиды уже не имеют значения.

Мун потёр глаза, пытаясь отогнать видения из прошлого.

Морун — представительниц древнейшего народа — боялись и ненавидели. Их считали и до сих пор считают ведьмами, которые превращают мужчин в рабов. Когда Яр — воспитанник Муна — полюбил моруну и решил на ней жениться, ориенты сначала попытались снять с него колдовские чары. Однако обряды и молитвы не помогли: Яр не находил себе места и рвался к любимой. Тогда его посадили в клетку, и он начал сходить с ума: выл день и ночь, грыз железные прутья, рыдал как младенец. Мун сжалился над Яром и помог ему сбежать, за что ориенты назвали его предателем и изгнали из племени.

— Йола виноват перед Муном, — проговорил брат, отведя взгляд от вида за окном. — Йола не понимал Муна.

Мун покачал головой. Все силы ушли на то, чтобы вопрос прозвучал спокойно:

— Сейчас понимаешь?

— У Йола было время подумать. Йола надеялся встретить здесь Яра и попросить прощения. Теперь понесу вину до самой смерти. — Отодвинув стул от стола, брат сел. — О какой Малике говорил Вилар?

— У Яра и Малики родилась дочь Эйра. После смерти матери она взяла её имя.

— Правитель знает, что Эйра моруна?

— Нет.

— Почему она здесь, а не за долиной Печали?

— Долгая история. Не хочу рассказывать.

Брат потёр ладонями острые колени:

— Мун пойдёт с Йола к морскому народу?

— Если морской народ примет Эйру, пойду.

Йола хмыкнул:

— Шутишь?

— Нет. — Мун расправил плечи. — Но даже если бы ориенты её приняли, я бы никогда её к вам не привёл. Потому что чистому и светлому человеку не место среди трусов и лжецов.

Брат вскинул руку:

— Мун… не надо… Йола хочет искупить свою вину.

— Воскресишь погибших?

Порывшись в кармане штанов, Йола положил на стол холщовый мешочек.

Мун нахмурился:

— Спрячь.

— В мире Муна нужны деньги. Морской народ хочет помочь.

— Спрячь!

— Морской народ говорил на Совете и принял решение отдать тебе долю Яра.

— Спрячь, иначе я вышвырну тебя из комнаты и забуду, что у меня был брат.

Вздохнув, Йола затолкал мешочек в карман.


***

Малика тихонько постучала и заглянула в комнату:

— Мун… — Увидев на сером фоне окна два тёмных силуэта, пробормотала: — Я потом…

— Иди к нам, дочка, — сказал старик.

Малика в растерянности перешагнула порог. Она надеялась застать Муна одного и расспросить его о брате. Сейчас корила себя за нетерпеливость. Наверняка старики вспоминали нечто приятное и сокровенное, не предназначенное для чужих ушей.

— Что это вы в темноте? — спросила Малика, лихорадочно придумывая повод уйти.

— Да так. Заговорились.

Мун чиркнул спичкой, зажёг стоящую на столе свечу. Пляшущий огонёк осветил седые пряди, морщинистые лица, усталые глаза, опущенные плечи.

Мун положил ладонь поверх руки брата:

— Это мой брат Йола.

— Я знаю, — улыбнулась Малика. — Весь замок об этом гудит. — Пристально посмотрела на стариков. — Вы так похожи!

— Как Вилар? — спросил Йола.

— Спит.

— Посиди с нами, — сказал Мун.

Малика чувствовала себя лишней.

— Вы целый день ничего не ели. Я что-нибудь принесу.

— Йола знал Яра, — еле слышно проговорил ориент.

— Помолчи, — прошипел Мун.

— Вы знали моего отца? — несмело переспросила Малика, решив, что ослышалась.

— Йола шёл сюда встретиться с Яром. Не встретился.

Маленькая комнатка заходила ходуном. Огонёк свечи расплодился сотней подрагивающих огоньков. Малика на ватных ногах подошла к столу, опустилась на стул.

Йола полез в карман широкой штанины. Достал холщовый мешочек, протянул Малике.

— Яр… — Старик обвёл комнату взглядом, будто искал слова в тенях, пляшущих на стенах. — Яр забыл у морского народа.

Малика непослушными пальцами развязала шнурок. На ладонь из мешочка выкатились разноцветные жемчужины.

— Что это?

— Ориенталь. Морской жемчуг. Он твой.

— Я не возьму.

— Это не подарок. Это Яра. Йола возвращает. — Старик сжал её подрагивающие пальцы. — Неужели Йола зря нёс?

Обнял Малику, осторожно, ласково, и прошептал на ухо без малейшего акцента:

— Прости меня, дочка. Прости за всё.


Часть 07


***

Отъезд ориентов никак не сказался на жизни замка. Коридоры продолжали хранить тишину, изредка нарушаемую звуками шагов прислуги. В саду примятая пледами трава, освободившись от гнёта, вскинулась и зазвенела соком. Пыль, поднятая колёсами автомобилей, унёсших ориентов к морю, успела осесть и покрыться следами ящериц и птиц. Солнце, равнодушно взирая на серые стены и безжизненные окна, палило жёлтую пустошь так же нещадно, как в предыдущие дни. А в кабинете за плотно закрытой дверью метался Адэр.

С раннего утра он взялся за отчёты, поступившие из различных контор и ведомств. Вагоны, которые в своё время подталкивали наместники, по инерции бежали по рельсам, и за несколько дней, проведённых в поисках Вилара, собралась целая стопа машинописных листов. Скоро к их штудированию приступят советники, и на стол в кабинете лягут сжатые, с чёткой информацией таблицы, какие Адэр видел на столе отца. Но пока…

Месяц назад, когда он впервые взял в руки деловые бумаги, им двигал интерес — чем же его одарил Великий? Если бы Адэр смог оценить подарок по достоинству и принять с благодарностью, то, возможно, простил бы отца. Не смог… Затем появилось желание найти хоть что-то обнадёживающее, светлое, что поможет расправить плечи и двигаться вперёд. Не нашёл… И в конечном счёте занимался рутинной работой по единственной причине: он хотел знать всё, или почти всё, чтобы ни советники, ни кто-либо другой не сумели обвести его вокруг пальца, как это сделал отец.

Некоторые документы Адэр изучал скрупулёзно, подчёркивал строки, выписывал в блокнот цифры. Некоторые просматривал и откладывал в сторону. Большинство листов без лишних раздумий сминал в кулаке и бросал в корзину для мусора — незачем собирать макулатуру.

Открыто хлебных лавок — три. Закрыто — восемь. Цена на мясо выросла на мор. Почему у порубежских денег такое мерзкое название? Умерших сто сорок, новорождённых сто шестьдесят. Хлеб исчезает, а бедняки плодятся.

Так… Теперь налоги, пошлины и штрафы. Мизер. В прошлой жизни таких сумм Адэру хватало разве что на подарки племянницам. Но поднимать налоги нельзя. Нельзя начинать правление с непопулярных шагов, реформ и законов.

Рекордно высокая за последние двадцать лет температура воздуха. Метеосводки поступали дважды в неделю, и каждый раз сообщали о рекордах. Ошибка? Возможно. Только зачем ему это?

Плюс двести безработных… Пожар на мебельной фабрике, три жертвы. Чья фабрика? Гражданина Партикурама. Тогда не важно; налоги всё равно идут мимо казны. Слишком много свободы Великий дал иностранным дельцам, но пересматривать законы ещё рано.

Заведено сорок три уголовных дела. Двадцать семь преступников отправлены в искупительные поселения. Это неинтересно… это не надо… и это ерунда… а здесь загнуть уголок, чтобы не забыть перечитать.

Ближе к вечеру Адэр добрался до низа стопки. Взял фирменный глянцевый бланк с оттиском печати отделения тезарского банка, пробежал взглядом по тексту и, бросив лист на стол, заметался по кабинету.

Он без пяти минут нищий — так гласила финансовая выписка. Почти всё, что было в казне, съели расходы на приём. Оставшихся денег едва хватит на содержание замка и жалование многочисленным конторским служащим. Да, он лично подписывал счета. По меркам Тезара суммы были настолько смешными, что ему даже в голову не пришло сложить их и вычесть из имеющихся средств.

В дверь постучали.

— Что надо? — крикнул Адэр, еле сдерживаясь, чтобы не выскочить в приёмную и не надавать оплеух постучавшему.

На пороге возник Гюст:

— Вы просили родословные дворян…

Но взглянув на Адэра, секретарь тотчас скрылся.

Адэр подлетел к окну, упёрся руками в подоконник. Ему уже не нужны родословные. Его поднимут на смех, если он предложит советникам работать в долг. Как же недальновиден был отец, отправив его в эту глушь. Недруги Великого только и ждут, когда престолонаследник Тезара покинет Порубежье с позором. И этот позор несмываемым пятном ляжет на честь династии Карро. Отец непомерно много поставил на карту. Зачем?

От удара кулаками по подоконнику зазвенели в рамах стёкла. Должен быть выход! Здесь и сейчас! Он обязательно есть! Надо только успокоиться и подумать.

Адэр бродил по пустым коридорам, кружил по комнате собраний, мерил шагами Мраморный зал. Когда лунную дорогу на огромной картине затянули полупрозрачные сумерки, Адэр перешёл в холл. Долго сидел в кресле и, поглощённый мыслями, не заметил, как его окутал полумрак.

Послышались тихие шаги. Из-под центральной лестницы выплыла тень. Немного помедлив, взлетела по ступеням.

— Стоять! — крикнул Адэр. — Включить свет!

Раздался щелчок. Яркий свет люстр залил холл.

Наверху лестницы замер охранитель:

— Простите, я не хотел вас разбудить.

Адэр направился в потайной коридор, берущий начало под лестницей. Убегая в темноту, он вёл в полуподвальные помещения. В начале коридора серела дверь. Адэр открыл её ударом ноги. Нащупал на стене выключатель. Тускло загорелась лампа. Взгляд скользнул по комнатушке, остановился на телефоне.

— Мой господин, — прозвучал за спиной срывающийся баритон.

Адэр подошёл к столу, снял трубку.

— Приёмная старшего советника Троя Дадье, — пропело в ухо. — Представьтесь.

— Я объясню, — словно с того света донеслись слова охранителя.

— Охранитель Адэра Карро, — сказал Адэр телефонистке. Никакой она не секретарь. И сидит не в приёмной, а в секретном отделе.

После скрипа и писка послышался недовольный голос Троя:

— Что-то ещё?

Адэр опустил трубку на рычаг, повернулся к посеревшему как стена человеку.


***

Малика украдкой посматривала на тёмные окна и сдерживала вздохи. Вилар увлёкся рассказом о дорогах в Тезаре и забыл о времени. Когда из гостиной донёсся звук шагов, Малика радостно заёрзала — вот и Адэр, её спаситель. Вскочила со стула. Вилар умолк на полуслове.

Адэр прямиком от порога двинулся к Малике, впиваясь в лицо колючим взглядом:

— Кем тебе приходится Мун?

Малика сделала шаг назад:

— Он заменил мне родителей.

— Значит, ты сирота.

Малика коротко кивнула.

— Сколько лет вы в замке?

— Осенью будет двадцать.

— Почему наместники меняли слуг, а вас не трогали?

— Наверное, они доверяли нам.

Адэр сверкнул глазами:

— Я не доверяю! Я никому не доверяю!

— Тогда почему мы здесь?

Адэр заложил руки за спину, качнулся с пятки на носок:

— Мун ориент. Он нарушил закон Великого о резервации.

— Он покинул свои земли задолго до закона. Потом у него появилась я. Морской народ чужаков не принимает.

— Это правда, — откликнулся Вилар. — Я не видел среди ориентов людей другой национальности.

Адэр посмотрел через плечо, вновь направил взгляд на Малику:

— За что закрыли ориентов?

— Я не знаю.

— А климов?

— Не знаю.

— А ветонов?

— Не знаю, — с надрывом произнесла Малика и, вмиг лишившись сил от волнения, шёпотом добавила: — В законе Великого не говорится о причинах.

Адэр вздохнул с таким видом, словно приготовился разразиться гневной тирадой. И… промолчал.

Малика вытерла о платье вспотевшие ладони. Он не спросил о морунах. Да, закон о резервациях касается трёх древних народов: ориентов, климов и ветонов, но есть ещё один древний народ, который самовольно закрыл себя, своих мужей и детей за долиной Печали. Он ничего не знает о морунах…

— Можно мне уйти? — еле слышно спросила Малика.

Адэр развалился в кресле и жестом приказал ей сесть. Она опустилась на краешек стула, подложив под себя дрожащие ладони.

Казалось, что находящиеся в комнате люди затеяли какую-то игру. Каждый смотрел куда угодно, лишь бы не встречаться взглядами, и упорно не издавал ни звука.

Первым не выдержал Вилар:

— Мы говорили о дорогах. Если бы здесь были такие же дороги, как в Тезаре, я бы не лежал сейчас в постели.

— Ты лежишь, потому что послушный больной, — сказал Адэр.

— Пока вы сформируете Совет, я бы мог заняться…

— У меня нет денег на строительство дорог.

— А как же прииски?

Адэр скривил губы:

— Ты знаешь, как делится прибыль?

Вилар отрицательно покачал головой:

— Не знаю.

— Малика! А ты знаешь?

Она кивнула.

Адэр хохотнул:

— Вся прислуга знает, а мой будущий советник — нет.

— Не вся, — возразила Малика. — Только я. В архиве хранятся протоколы собраний. Некоторые документы стали похожи на промокашку. Мне приказали их перепечатать.

Адэр похлопал ладонями по подлокотникам кресла:

— Ну, раз ты такая умная, просвети маркиза.

— Двадцать пять процентов идут на расходы прииска. Двадцать пять — в вашу казну. Пятьдесят — в казну Великого.

Адэр усмехнулся:

— Вот и вся арифметика. Справедливо?

— Вы можете что-то изменить? — спросил Вилар.

— Долю Тезара трогать нельзя. Можно пересмотреть долю приисков.

— Вы не знаете… — начала Малика.

— Молчи, если тебя не спрашивают, — перебил Вилар.

— Пусть говорит, — откликнулся Адэр.

Она вздохнула. Поздно держать рот на замке.

— Я хотела сказать: никто толком не знает, куда на самом деле уходит доля приисков.

— Отчёты помощников наместника рисуют чёткую картину. Прииски купаются в деньгах: начальники строят здания, покупают новое оборудование, нанимают толпы рабочих.

— Помощники ни разу там не были.

Адэр покачал головой:

— Ох уж эти взгляды прислуги.

Малика вздёрнула подбородок. Какими бы ни были её взгляды, она смотрит прямо, а не щурится презрительно, как он.

— А что ты скажешь об отчётах начальников? — проговорил Адэр наигранно-добродушным тоном. — У меня в кабинете их целый ящик.

Малика улыбнулась:

— Вы же никому не доверяете.

— Начальник не станет писать, что у него всё отлично, когда на самом деле плохо.

— Станет.

— Где логика?

— Он напишет всё что угодно, лишь бы к нему не совались с проверками и не учили его работать.

Адэр откинулся на спинку кресла, забарабанил пальцами по подлокотникам:

— Нелепое утверждение.

— Я не утверждаю, а предполагаю. При мне проводили всего одну проверку, когда на каком-то прииске произошла авария, и два месяца в казну не поступали деньги.

— Сколько лет ты была секретарём?

— Какая разница? В архиве я пересмотрела каждую бумажку. Первое время — да, были проверки. Даже планировали кое-где провести реконструкцию. А потом посчитали — невыгодно — и решили, что и так всё хорошо.

— Сколько в Порубежье приисков? — спросил Вилар.

— Шесть, — ответил Адэр.

— Шесть действующих и два закрытых, в аварийном состоянии, — уточнила Малика.

Адэр вздёрнул брови:

— В документах про них ни слова… А это значит, что вся прибыль с неизвестных Тезару приисков моя.

— А это законно? — засомневался Вилар.

— В договоре с Тезаром значится шесть приисков. Шесть! А не восемь.

— Понятно… На их ремонт нужны деньги.

— Не больше, чем на строительство дорог. — Адэр вскочил, сделал круг по комнате. — Я сам поеду и сам всё проверю.

— Ну нет! — воскликнул Вилар. — Прииски того не стоят.

Адэр кивком указал на Малику:

— Посмотри на неё и посмотри на себя. Это стоило того или нет?

Если начались оскорбления, пора уходить. Она поднялась:

— Можно мне уйти?

— Ты едешь со мной.

— Я? Я… не могу…

— Разве я спросил?

Малика с мольбой посмотрела на Вилара.

— Надо отправить посыльного с сообщением о вашем приезде, — сказал он.

Малика приоткрыла рот. Она надеялась, что маркиз будет стоять на своём и отговорит правителя от поездки или попросит подождать и отправиться на прииски вместе, когда Вилар окончательно выздоровеет. Похоже, он совершенно не умеет отстаивать свою точку зрения.

— Если вы за две недели перевернули замок, представляю, как там подготовятся к встрече. Едем завтра, — произнёс Адэр и обратился к Малике: — Хватит пялиться на маркиза. Лучше принеси из моего кабинета карту.

Она выскочила из комнаты. Пока бежала в кабинет и обратно, шептала: «Только не с ним. Только не с ним». Вернувшись в спальню, вручила Адэру старую, истёртую до прозрачности карту.

Он разложил её поверх одеяла. Скользя по расчерченному полю пальцем, объяснял маркизу:

— Прииски обозначены крестиками. Видишь? Шесть. Не так далеко от замка. — Глянул на Малику: — Где ещё два?

— Не помню.

— Но они точно есть?

— Точно! Помощники наместника обсуждали смету ремонта, потом отложили вопрос до весны, а потом наместник умер.

— Давно это было?

— Давно. Пять или семь лет назад. Если надо, я поищу в архиве протоколы собраний.

Адэр свёл брови, прикидывая в уме, сколько бумаг скопилось за эти годы.

— Начальников расспросим. — И склонился над картой.

Адэр и Вилар рассчитывали расстояние и время, спорили о необходимости проверки всех приисков, а Малика уныло думала о предстоящем разговоре с Муном.

Они редко покидали стены замка: если старик сильно болел или когда новый наместник решал их дальнейшую судьбу. Они приходили в свой дом, Мун запрещал ей показываться на людях, и Малика смотрела на жизнь из окна. Затем Мун на день-два возвращался в замок, чтобы узнать решение ставленника Великого, а она, сначала опасливо, затем всё смелее, бродила по улицам, наслаждаясь свободой. Никому не было дела до её глаз, никто не расспрашивал о морунах. Занятые своими делами люди, казалось, начисто забыли о таинственном народе, исчезнувшем сто лет назад.

Но бывало, что какая-нибудь старуха на базаре, указывая на неё, говорила капризному внуку: «Не будешь слушаться, моруна утащит». И Малика поняла: не стоит бояться разоблачения там, где про морун ходят детские сказки, где вживую никто их не видел. Но Муну это не докажешь.

Завтра она вместе с Адэром отправится в Бездольный Узел — так называется район, где расположены прииски. Долина Печали, за которой живут моруны, находится в другой стороне. Значит, опасаться нечего. Но Мун…

— Уснула? — из раздумий вывел резкий голос. — Иди, собирайся. На рассвете выезжаем.

Когда за Маликой закрылась дверь, Адэр принялся мерить комнату шагами:

— Мы поедем как простые инспекторы.

— Зачем тебе Малика? — спросил Вилар, складывая карту.

— Инспекторы в одиночку не ездят.

— С тобой будут охранители.

— Не будут. Они служат Тезару, а не мне.

— Твой отец не одобрит.

— Меня меньше всего волнует чьё-то одобрение.

— Возьми кого-нибудь другого, — настаивал Вилар.

— Взять больше некого. — Адэр посмотрел на подрагивающие руки друга. — Что с тобой?

— Ничего. Обычная слабость.

— Я привёз тебе лекарство от всех болезней, а ты до сих пор себя неважно чувствуешь? Может, надо пересмотреть дозировку?

— Адэр…

— Она не так хороша, как ты думал?

— Адэр! Пожалуйста!

— Или ты копишь силы?

— Адэр! Прекрати!

Адэр нахмурился:

— Ты случайно не влюбился?

— В кого? — измученно спросил Вилар.

— Вот я и думаю: в кого?

— Да, она мне нравится. Нравится как умный и интересный человек.

— Надеюсь на твое благоразумие. — Адэр облокотился на спинку кровати. — Кажется, я понял, почему в Порубежье такая нищета.

— Почему?

— Казна мельчала от наместника к наместнику. То, что можно было вложить в страну, они складывали в карман. Но меня мучает другой вопрос: почему страна, в которой всегда добывали драгоценные камни, стояла на коленях задолго до грабительской доли моего отца? — Адэр прошёлся по комнате, задержался возле окна. Глядя в звёздное небо, вздохнул. — Пойду, озадачу костюмера.


***

Езда по бездорожью стала лучшим лекарством от злости и смятения. Вырвавшись из замка, Адэр другими глазами смотрел на мелькающие за окном картины. Безбрежная пустошь дышала волей, знойный ветер летел птицей, небесная лазурь раскинулась морем, махровые облака превратились в корабли.

Он вдыхал солёный воздух, и к нему возвращалось былое спокойствие. Он крепче сжимал руль, и в него перетекала мощь машины. И не так ужасно, что рядом сидит серое пятно, а не нежное создание. Когда вокруг такое раздолье, мелкие огрехи не волнуют.

Недолгая поездка представлялась весёлым приключением, или спектаклем, где он исполняет роль рядового служащего и даже одет подобающим образом: устаревшего покроя шёлковая рубашка и штаны из недорогой ткани. Где костюмер нашёл одежду? Вероятно, позаимствовал у охранителей. У кого ещё такой рост и размах плеч, как у господина?

Но от своих сапог Адэр не смог отказаться. Носок отполирован так, что казался не чёрным, а серебряным — посмотришь и своё отражение увидишь. Между головкой и голенищем почти незаметные складочки, кожа мягкая, но отлично держит форму. И главное — сапоги чужой ногой не пахнут. А если потоптаться в пыли и песке, никто не обратит на них внимания.

И от машины не смог отказаться. Мощная, сверкающая серебром, как сапоги, с огромным баком для горючего, она, словно второе «я», прикипела к хозяину. О ней можно сказать — если кто-то спросит, — что это подарок правителя за заслуги.

— Придумай мне имя, — обратился Адэр к Малике.

— Зачем?

— Ты не можешь обращаться ко мне «мой господин». Какое имя тебе нравится?

— Яр.

— Ухажёр?

— Нет. Так звали моего отца.

— Хорошо, Яр так Яр. Тебе придётся обращаться ко мне на «ты».

— Это ещё почему?

— Где ты видела, чтобы рядовые инспекторы обращались друг к другу на «вы»? А ну, скажи мне «ты».

Малика уставилась в окно.

— Говори! — требовал Адэр. — Ну же!

— Вы взяли меня, чтобы посмеяться?

— Своими глупыми капризами ты всё испортишь.

— Я вас никак не буду называть, — отрезала Малика.

За окном проплыло стадо облезлых коров, топчущих редкую траву. За автомобилем с криками побежали мальчишки-пастухи, подкидывая в небо хлысты и фуражки. Глядя на них, Адэр смеялся и сигналил.

Впереди сквозь знойное марево проступили очертания домов. Адэр помахал сорванцам и нажал на педаль газа.

Машина ехала, похоже, по единственной улице вымершего селения, ни поворотов, ни переулков, ни души. Лачуги из глины, накрытые соломой, чередовались с развалинами. Во дворах на провисших верёвках колыхалось заштопанное бельё. Кое-где возле калиток лежали собаки, уныло опустив на лапы острые морды. На почерневших заборах сидели коты. Те и другие провожали машину тоскливыми взглядами. И запах…

— Чем это пахнет? — спросил Адэр.

— Вином.

— Я знаю, как пахнет вино.

— Кислым вином.

— Нет. Тут что-то другое.

— Выпитое кислое вино.

— Не-е-ет… — протянул Адэр. Заметив улыбку Малики, быстро закрыл окна и прижал рукав к носу. — Ну и вонь…

Улица была не одна. Проехав поворот, Адэр затормозил, сдал назад и уставился на развилку:

— Куда теперь?

Малика повертела головой. Вскинула руку:

— Смотрите!

Вдали, над лачугами, виднелась крыша: настоящая, не из соломы и фанеры, а из синей как небо черепицы. Адэр свернул на ровную, хорошо утрамбованную дорогу.

Вид за окном менялся: чем чётче вырисовывалась на фоне облаков яркая кровля, тем выше и богаче становились дома. Улицу перебежала курица с выводком. За каменными заборами загоготали гуси, загремели цепи, раздался многоголосый хозяйский лай — здесь уже было что охранять.

Машина догнала двух девушек в цветастых платьях: косы до пояса, на щеках румянец.

Адэр опустил стекло:

— Не подскажете, как проехать к прииску?

Селянки переглянулись, прыснули в кулачки. Одна игриво махнула рукой в обратную сторону:

— Вам туда.

Но Адэр медленно поехал вперёд, посматривая то в лобовое стекло на синюю черепицу, то в зеркало заднего вида на девушек. Поймал на себе взгляд Малики:

— Хочу посмотреть особняк. — И мысленно выругался: перед кем отчитывается?

До особняка дому было далеко, однако по меркам селения это был не дом, а дворец. Красивое добротное здание в два этажа: серый камень, большие окна, резные ставни. Что находилось во дворе — скрывал глухой забор. На скамейке возле калитки важно восседал пухлый, как взбитые сливки, мальчуган. Малец выковыривал из надкушенного ломтя колбасы сало и бросал породистым собачкам, прыгающим возле его толстеньких ножек.

Адэр развернул машину. Проезжая мимо девушек, посигналил и нажал на педаль газа.


***

Хрустальная люстра, сверкающий паркет, массивная мебель — всё производило приятное впечатление. Секретарь в дорогом деловом костюме развлекал рассказами об условиях работы на прииске. Малика смотрела в окно. Постукивая пальцами по лежащему на коленях блокноту, Адэр наблюдал, как девица в узком платье расставляет на столе фарфоровые чашки. Если бы в какой-либо конторе Тезара прислуга в таком наряде подавала посетителю чай, то через пять минут не было бы ни прислуги, ни конторы. Но здесь не Тезар, и с правилами приличия в этой стране вряд ли знакомы. И даже не в платье дело, а в двух каплях тёмно-фиолетового аметиста в девичьих ушках.

Когда девица и секретарь удалились, Адэр произнёс:

— У слуг слишком много денег.

Малика подошла к окну:

— Интересно, где прииск?

Дверь распахнулась, в кабинет вкатился полный человек с неохватной грудью и лежащим на ней вторым подбородком. Принеся тысячу извинений, мол, задержали служебные дела, расшаркался перед гостями. Втиснулся в кожаное кресло во главе стола. Немного поёрзав, по-хозяйски сложил руки на шарообразном животе:

— Огромная честь принимать у себя посланников правителя, дай ему Бог долгих лет жизни. Чем обязан?

— Расскажите, как вы распределяете долю прииска, — сказал Адэр.

Начальник вытер пухлой ладонью лоб:

— Давно не помню такого пекла в середине весны. Мне жаль, что вам пришлось трястись по ужасной дороге. Автомобиль-то новенький.

Малика перешла к другому окну:

— Где прииск?

— Не желаете чаю или чего-нибудь покрепче?

— Как вы распределяете долю прииска? — повторил Адэр.

Слова посыпались как приторно-сладкие ягоды из прохудившейся корзинки. Подбородок, вызывая омерзение, вибрировал на надутой груди. Малика и Адэр, не перебивая, слушали непрекращающуюся болтовню.

Первым устал Адэр:

— Хватит!

Начальник проворно выбрался из кресла. Обежав стол, протянул потную ладонь:

— Рад был знакомству.

Не сдержав брезгливую волну, Адэр скривился и повторил вопрос Малики:

— Где прииск?

Похлопывая руками по пышным бёдрам, начальник вернулся в кресло:

— До него две мили. У меня аллергия на пыль. Как подышу, глаза слезятся. Пришлось построить контору здесь.

— Сколько у вас рабочих? — поинтересовалась Малика.

— Несколько сотен.

Адэр открыл блокнот:

— Назовите точную цифру.

— Семь сотен.

Адэр посмотрел в записи:

— Семьсот двадцать.

— Точно! — радостно воскликнул начальник.

— Все из вашего селения? — спросила Малика.

— Пришлых нет, все местные.

Усевшись рядом с Адэром, Малика тихо сказала:

— В селении должно проживать как минимум три тысячи человек. Рабочие, их жёны и дети, старики. Посчитайте навскидку.

Начальник приподнялся над креслом:

— Что посчитать?

— Семь сотен работают, — прошептала Малика, — а где остальные?

Адэр кивнул. В память врезались безлюдные улицы, особенно запомнился запах мочи.

— Покажите ведомости за последние полгода.

— Ведомости хранятся в сейфе. У бухгалтера сегодня выходной.

— Поехали за ключом от сейфа, — сказал Адэр и направился к выходу.

Начальника выдуло из кресла. Он подлетел к двери, прижался к ней спиной:

— Я вспомнил, где бухгалтер прячет ключ. — И выскочил из кабинета.

Адэр вновь занял место за столом.

— Думаете, подставные лица? — спросила Малика.

— Уверен… Как всё глупо! В Тезаре, чтобы уличить кого-то в воровстве или подлоге, трудится армия следователей и дознавателей. А здесь… вора выдаёт внешний вид. Как такой глупый человек может управлять прииском? Куда смотрят рабочие?

— Рабочие боятся потерять работу.

— Он не хозяин прииска. Прииск принадлежит государству.

Малика хотела что-то сказать, но промолчала.

Начальник вернулся с пустыми руками. Семенящей походкой подошёл к Адэру, вытер ладони о штаны:

— Можно вас на пару слов?

— Говорите.

Начальник задышал Адэру в ухо, обдавая запахом лекарств:

— Простите, я забыл, как вас зовут.

— Яр.

— Яр… Только вы поймёте меня. Как мужчина мужчину. Жена, дети — это рутина. А молодому, полному сил мужчине нужно вдохновение. Вы понимаете, о чём я говорю?

— Понимаю.

— А вдохновение дорого стоит, — произнёс начальник и бессильно поник, будто трава, побитая дождём.

— Я всё понимаю, — сказал Адэр и поднялся. — Едем на прииск.


Часть 08


***

Адэр остановил машину возле серого здания, больше похожего на тюрьму, чем на проходную прииска. Малика с необъяснимым страхом посмотрела на окна за толстыми решётками, на массивную железную дверь без ручки, зато с отверстием-глазком. В обе стороны от здания тянулся без единого просвета бетонный забор с несколькими рядами колючей проволоки на вбитых наискосок штырях. На покатой крыше проходной сверкал в лучах солнца громоотводный шпиль.

— Ты идёшь? — спросил Адэр у Малики.

Боясь передумать, она открыла дверцу. Сзади то ли вздохнул, то ли всхлипнул начальник.

— А ты сиди, — бросил Адэр через плечо.

В ответ послышалось невнятное бормотание и шмыганье носом.

Они поднялись на крыльцо. Адэр несколько раз ударил в дверь кулаком.

Малика посмотрела на тёмное, будто чем-то заклеенное с обратной стороны, круглое отверстие и прошептала:

— За нами наблюдают.

В подтверждение слов темнота за глазком всколыхнулась, на миг впустив в себя лучик света. Видимо, сменился наблюдатель.

— Кто такие? — как из бочки раздался голос.

Адэр поднёс к отверстию-глазку предписание о проверке прииска.

— Без начальника не пущу, — прозвучало после непродолжительной заминки.

— Ладно, — еле слышно проговорил Адэр, — будь по-твоему.

Вытащил из машины трясущегося начальника, подтолкнул к глазку. Загрохотал засов, дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы явить взору нечёсаного охранника с обрюзгшим лицом и крошками хлеба в кудлатой бороде.

— Девицам сюда нельзя.

Малика боролась с желанием нырнуть в автомобиль и сжаться испуганным воробышком, чтобы её никто не видел и не слышал. Но боязнь оставить Адэра одного взяла верх.

— Я Малика Латаль. Моё имя есть в предписании.

— Да ну? А как начальник на это смотрит?

Адэр толкнул толстяка в спину, тот часто закивал, издавая неразборчивые звуки. За дверью посовещались, бородач посторонился. Малика вслед за Адэром и начальником вошла в здание и только тогда поняла, насколько был прав охранник.

Проходная представляла собой узкое, длинное, с низким потолком помещение, освещённое белыми лампами. Вдоль одной стены стояли в ряд скамейки; на них лежало тряпьё. Несколько человек ощупывали нечто похожее на штаны и рубахи: тонкие пальцы со знанием дела перебирали складки, сгибы и швы.

Возле противоположной стены… Малика ахнула и отвернулась. Там толпились обнажённые мужчины, прикрывая руками то место, где сходятся ноги.

— Я ж говорил: девицам сюда нельзя, — сказал охранник.

— Потерпит, — отозвался Адэр. — Что за люди?

— Ночная смена.

— Так уже обед.

— Всё по инструкции. Сначала слабительное. Пока подействует — обыск.

Послышались неторопливые, как на прогулке, шаги. Это Адэр. Стук его каблуков Малика могла бы узнать среди сотен звуков.

«Какие камни добываете?» — «В основном жадеит, немного аметиста и малость александрита». — «Что нашли за смену?» — «Ничего». — «Совсем ничего?» — «Вот промоем их, окаянных, может, что-нибудь найдём».

Малика повернула голову. Адэра не увидела, зато заметила два стола и сейф между ними. За одним столом под невыносимо яркой настольной лампой сидел человек с круглым стёклышком в глазу и рассматривал Малику. За другим столом что-то выводил в тетради учётчик: на шее накрахмаленный, в прошлом белый воротничок, на локтях протёртые нарукавники.

За спиной продолжалась беседа: «Воруют?» — «Воруют, мать их так! И в уши заталкивают, и глотают, и… да-да, туда тоже».

Вновь шаги Адэра.

«Э-э! Господин! Туда нельзя!» — «Что там?» — «Там из них слабительное выходит». — «Сколько рабочих на прииске?» — «А бес его знает. Вы у начальника спросите…» — «Человек семьсот будет?» — «Смеётесь? Может, триста, а может, меньше».

— Малика, идём!

Глядя в бетонный пол, она поплелась за Адэром и начальником. Краем глаза видела опухшие колени рабочих, их стопы в узлах и шишках. Выйдя из проходной, подняла голову. Выдохнула и не смогла себя заставить сделать вдох. Адэр прижал к носу рукав.

— Туда? — глухо спросил он у толстяка и, не дожидаясь ответа, толкнул его в сторону огромного бака, стоявшего вертикально на металлических опорах. — Малика! Не отставай.

Вокруг, куда ни глянь, пустошь, огороженная забором. Чем дальше они отходили от здания, тем нестерпимее становился запах, словно прииск был спрятан не только от внешнего мира, но и от свежего воздуха. Адэр уже зажимал нос и рот ладонями.

Они приблизились к вбитым в землю железным цилиндрам с длинными ручками и шлангами, которые тянулись к верхней части бака. Увидев выходящую из его днища запотевшую трубу, Малика сообразила: в баке вода, которую качают с глубины с помощью этих непонятных устройств. Здесь же находился самодельный душ с бочкой для сбора дождевой воды — такой же был у них с Муном на заднем дворе дома.

Толкая перед собой начальника, Адэр шёл вдоль проложенной поверх земли гибкой трубы. Толстяк то и дело вытирал ладони о штаны и шмыгал носом. Чтобы не видеть мокрую от пота рубашку на его полукруглой, как грудь, спине, Малика прибавила шаг.

Адэр схватил её за локоть:

— Смотри под ноги.

Она опустила глаза. Совсем уж внезапно появился в земле провал: тесный, не очень глубокий. Вниз бежала узкая тропинка, выдолбленная в каменной стене, и скрывалась в расщелине. Туда же тянулась труба. Возле входа на плоском пятачке, отполированном сотнями ног, из железной корзины торчали факелы. Стены, тропинка — в изломах и трещинках — казались зыбкими, непрочными.

Зажимая нос, Адэр долго смотрел в яму. По его виду было понятно: идёт борьба с каким-то страхом.

— Пойдёмте обратно, — сказала Малика. — Всё, что надо, мы увидели.

Адэр поставил ногу на тропинку, поводил подошвой сапога по камню.

И тут начальник прииска выплюнул — не уныло сказал, не промычал, — именно выплюнул как оскорбление:

— Сапоги дорогие. Жалко.

— Стойте здесь, — приказал Адэр и начал осторожно спускаться по дорожке, ведя одной рукой по стене, а второй зажимая нос.

Несколько раз поскользнулся — идти босиком было бы намного безопаснее. Наконец ступил на пятачок перед входом в пещеру. Ругнувшись, зажёг факел (пришлось убрать ладонь от носа) и скрылся во мгле.

Сколько его не было: десять минут, полчаса? Каждая секунда тянулась невыносимо долго. Малика ходила вдоль обрыва, не отрывая взора от расщелины. Оглянулась. Толстяк, словно подхваченный шквальным ветром мяч, катился к проходной.

— Стой!

У мяча замелькали пятки.

— Адэр! — позвала Малика, глядя в яму. Не услышав ответа, что есть мочи заорала: — Яр!

Выскочив из темноты, Адэр отбросил горящий факел и взлетел по дорожке. Согнувшись, упёрся руками в колени.

— Он… — Адэр поднял голову, и Малика умолкла на полуслове, увидев мертвенно белое лицо, неестественно круглые глаза и обескровленные губы. Выдавила из себя: — Что там?

Адэр вновь опустил голову. Его вырвало прямо на облепленные глиной сапоги. Помчался к душу. Привалился плечом к деревянной шаткой стойке. Его снова вырвало. Долго крутил кран, изрыгая проклятия. Постучал по бочке. Она загремела — пустая.

— Что там? — подбежав, спросила Малика.

Адэр понёсся к проходной, выкрикивая:

— За мной! Быстрей!

Они вбежали в здание. Возле скамеек одевались рабочие. В дальнем углу столпились охранники. Адэр растолкал их. Взору предстал сидящий на стуле начальник.

— Я не хотел…

Адэр нанёс ему сильный удар кулаком в нос. Толстяк вместе со стулом завалился навзничь и, взвыв, закрыл руками окровавленное лицо. Никто не успел опомниться, как Адэр ударил сапогом в бок. Начальник скрутился и закричал.

Малика схватила Адэра за рубаху:

— Яр! Не надо!

Охранники вцепились в Адэра и потащили в сторону, но он извернулся и заехал кулаком толстяку в ухо. Крик начальника оборвался.

Пока толстяка приводили в чувство, Малика вышагивала взад-вперёд вдоль скамей, за которыми спрятались полуобнажённые рабочие. Пыталась разбудить себя стуком башмаков по бетонному полу.

Выпустив инспекторов и начальника из проходной, охранник быстро закрыл дверь и проскрежетал щеколдой.

Малика стояла возле машины, поглядывая то на дверь, которую даже под страхом смерти вряд ли откроют, то на пустошь. Куда бежать, где искать спасения, если в Адэре вновь проснётся зверь? Ноги ватные, в голове туман — далеко не убежишь.

Адэр кинул начальнику ветошь:

— Только попробуй запачкать салон.

Начальник забрался на заднее сиденье, забился в уголок и уткнулся лицом в тряпку.

Адэр вытащил из багажника канистру. Вылил на себя воду, встряхнул волосами. Водой из второй канистры окатил сапоги. Достал бутылку вина. Плеснул на разбитый кулак, прополоскал рот. Сделал несколько больших глотков и протянул бутылку Малике:

— Пей!

— Зачем?

— Пей!

Малика попятилась:

— Не буду.

Сверкнув глазами, Адэр схватил её за руку:

— Пей, а то залью!

Малика сделала глоток, закашлялась.

— Неужели ты никогда не пила вино?

Она отрицательно покачала головой:

— Никогда.

— Так надо, Малика, так надо, — с неожиданной усталостью проговорил Адэр. — Не дай бог подцепить заразу.

— Что вы там видели?

Он допил вино и выдохнул:

— Рабов. — Кивком указал на проходную. — Я их здорово напугал.

— Вы меня напугали. Нельзя так. Не пристало правителю кулаками махать.

— Я инспектор. — Закинув руки за голову, Адэр потянулся до хруста в костях. — Впервые в жизни обычный человек.

— А если бы ударили вас? Если бы накинулись скопом?

— Об этом я не подумал, — признался Адэр и, закрыв багажник, сел за руль.


***

Машина медленно катила по улице, на которой проживали зажиточные селяне. Адэр на долю секунды притормаживал возле каждого дома и смотрел в зеркало заднего вида на начальника, сидевшего с потерянной миной. Малика разглядывала свои руки, сложенные на коленях, и тяжело вздыхала.

Адэр притормозил перед домом с крышей из синей черепицы. Стоя возле калитки, пухлый мальчуган в этот раз держал ломоть пирога. Начальник не пошевелился.

Малец приблизился к автомобилю, улыбнулся Адэру. Глянув ему за спину, прошептал:

— Папа?

Начальник запричитал, размазывая по лицу кровь, сопли и слёзы. Малика затолкала под себя дрожащие ладони.

Адэр свернул на перекрёстке и повёл машину между неухоженными огородами с одной стороны и различными заведениями с другой стороны. За окном проплывали постоялый двор, трактир, рынок с пустыми прилавками, белое здание банка. Объявление на двери гласило: «Только для прииска». Толкаясь в очереди перед продуктовым магазином, бабы кричали и ожесточённо размахивали руками. На пару секунд умолкли, заметивавтомобиль, и вновь разразились ругательствами.

Адэр заглушил двигатель возле дома с вывеской: «Охранительный участок». На крыльцо вышел молодой вихрастый человек в тёмно-зелёной форме стража порядка; на клапане нагрудного кармана поблёскивал жетон.

Даен, так представился хозяин участка, провёл посетителей в дом. Две смежные комнаты были разделены решётчатой дверью с навесным замком.

— Мой кабинет и камера, если надо, — сказал Даен, указывая на полутёмную комнату за решёткой. — Стол, стулья вынес, замок чик, и готово. Но там нет окна, а на генератор нет денег. Может, сядем здесь, в приёмной?

Адэр толкнул начальника в спину:

— Этого в камеру.

Страж посмотрел толстяку в отёчное лицо с опухшим носом и оплывшими губами. Опешив, коротко кивнул:

— Здрасте…

Вскоре начальник прииска при свече писал сам на себя докладную: сколько чего присвоил, за какой период. Малика и Адэр разместились в приёмной за столом. Даен смешно хмурил брови, стараясь казаться грозным, однако лучистые глаза предательски выдавали мягкий нрав.

— Пьянство всему причина, — говорил страж. — Получают «кот наплакал» и все «слёзы» пропивают.

— А если я цифру не помню? — раздался голос начальника.

— Лучше написать больше, чем меньше, — ответил Адэр. — И я прощу ошибку.

— А потому разборки, воровство, иногда убийства, — продолжил Даен. — Взять бы за шкирник, встряхнуть что есть мочи, и в лоб, чтобы горилку из памяти выбить. — Ударил кулаком по столу и развёл руками. — Не могу! Жетон, будь он неладный, не позволяет. Если мокрое дело, то да, сразу под замок. А если подерутся мужики или лопату стащат, или мешок картошки… Ежели всех в искупительные поселения отправлять — бабы с детишками с голоду помрут. Смотрю я на это… Одно название — страж порядка.

— Написал, — донеслось из кабинета-камеры.

— Перечисли имущество родни.

Прозвучали тихие стенания.

Страж почесал затылок:

— У него родственников — вся Богатая улица. До утра писать будет.

По крыльцу прогрохотали башмаки, в комнату вбежала растрёпанная женщина в добротном платье. На шее сползшая с головы косынка узлом набок, на поясе фартук в муке, в руке скалка. Подлетела к столу и скалкой по нему хрясть, аж стёкла в окошке звякнули.

— Ты что ж это, палач, творишь, — напала селянка на стража. — Порядочного человека бить? Я ж тебя, изверг, самого за решётку закрою!

Даен выставил перед собой руки:

— Тётя Фаня, не кричите. Мы во всём разберёмся.

На пороге камеры появился начальник:

— Фанечка… Золотце…

Женщина выронила скалку, бросилась мужу на шею, заголосила:

— Люди добрые! Да что ж это делается! Вашего кормильца бьют, а вы о ступеньки носки сбиваете.

С улицы донёсся гул, будто кто-то разворошил гнездо диких пчёл. Малика занервничала. Даен подошёл к окну, нахмурился. И лишь Адэр рассматривал разбитый кулак с таким видом, словно только что услышал забавный диагноз врача.

Со словами «Да мы сейчас вас…» селянка кинулась к двери.

— Я конфискую дом, — сказал Адэр.

Уже взявшись за дверную ручку, Фаня обернулась:

— Какой дом?

— Ваш.

Уперев руки в бока, селянка двинулась к Адэру:

— Ты кто такой?

— А вашего сына отправлю в приют…

— Да кто ты…

— …Если ты не замолчишь.

— Фанечка, делай, как он говорит, — проблеял начальник.

Не переставая оглядываться на Адэра, она приблизилась к мужу:

— Да кто он такой?

— Он страшный человек. — Начальник обхватил жену за плечи и разрыдался. — А я плохой человек.

Адэр сжал-разжал кулак, неторопливо прошёл через комнату, приоткрыл дверь. Перед крыльцом собрались люди, одетые с иголочки.

— Родня?

— Родня, — призналась Фаня.

Адэр вернулся на своё место, сложил на столе руки:

— Если не разойдутся, я конфискую их имущество.

У Фани подкосились ноги. Начальник подтолкнул её к двери:

— Делай, как он говорит.

Через пять минут начальник и его жена сидели перед свечой. Тихо переговариваясь и всхлипывая, заполняли бланк подписки о невыезде из селения.

— Почему на улице так воняет? — спросил Адэр у Даена.

— На какой улице? У нас их три: Рабочая, Богатая и Главная.

Адэр прикинул в уме: на Богатой живёт родня начальника, на Главной находятся разного рода заведения…

— На Рабочей.

— Там что ни развалины, так отхожее место. Мужики идут с трактира и заскакивают. Улица длинная, пока домой донесёшь.

Начальник с женой положили перед Адэром бумаги.

— В приисковую контору ни ногой, пока не приедет комиссия, — сказал он. — Если сбежите, найду.

Взял докладную и опись имущества. Долго изучал их, потирая подбородок. Какое-то время сидел, глядя на начальника, а тот сдувался прямо на глазах, беспрестанно вытирая то лоб рукавом окровавленной рубашки, то ладони о добротные, но словно пожёванные коровой штаны.

— Даю две недели, чтобы вернуть украденные деньги.

Толстяк схватился за сердце:

— У меня нет таких денег…

— Родные помогут, — усмехнулся Адэр.

— А если откажут?

— Без суда и следствия отправишься в тюрьму.

Фаня привалилась плечом к мужу и еле устояла на ногах.

— Без суда нельзя, — прошептала Малика.

— Проводи их, — приказал Адэр Даену и, когда за супружеской четой и стражем закрылась дверь, повернулся к Малике. — Что ты сказала?

— Он имеет право на защиту.

— Кто так решил?

— Наказание назначает суд.

Адэр схватил её за локоть и притянул к себе. Его глаза полыхнули гневом.

— Я — закон, я — суд. Мне продолжать?

Малика вырвалась и отскочила к окну:

— Вы Всевышний?

— На этой земле — да!

— Всевышнему потребовалось семь дней, чтобы сотворить мир. Вам же хватит минуты, чтобы его разрушить.

Подлетев к Малике, Адэр вскинул руку. Она сжалась в ожидании удара. А он указал в окно:

— Ты это называешь миром?

— Они другого не знают!

— Здесь жалость неуместна.

— А справедливость?

— Ты часто с ней сталкивалась?

— Нет. Но хотелось бы.

— Жалость и справедливость не уживаются рядом. Начальник похитил деньги, устроив на работу несуществующих людей. Разве не справедливо вернуть в казну наворованное?

— В казну? Если уж быть справедливым до конца, то он похитил деньги не из казны, а у рабочих.

Скрипнула дверь.

— Еле до поворота довёл, — проговорил Даен. — Врача в селении нет. Надеюсь, сам оклемается.

— Жалко его? — спросил Адэр.

— Человек ведь.

— А тех, кто живёт на Рабочей улице, не жалко?

Даен отвёл взгляд.

— Сколько в селении стражей?

— Я один.

— С ума сойти… — пробормотал Адэр, кивком позвал Малику и вышел на крыльцо.

Посещение следующих трёх приисков не принесло успокоения. Адэр и Малика двигались, словно марионетки, руководимые неведомой рукой. Подъезжали к дому начальника. Не останавливаясь, ехали на прииск. Малика сидела на проходной, Адэр ненадолго уходил. Возвращался мрачнее тучи. Затем они ехали в контору, которая, как правило, находилась в нескольких милях от прииска. Потом везли начальника в ближайший охранительный участок. Ночь проводили в тревожном забытьи на узких кроватях постоялого двора. И вновь шли навстречу серому дню, точной копии предыдущих дней.


***

Ветер безмолвствовал, и над разморенной духотой пустошью стоял убаюкивающий стрекот кузнечиков. Малика дремала, отвернувшись к окну. Уныло глядя на бегущую перед машиной колею, Адэр мысленно готовился к тяжёлой и совсем не нужной ему встрече. При виде сытых рож и тучных тел, спрятанных под дорогими костюмами, в нём просыпалась злость. Не потому, что кто-то накопил жир и сколотил состояние на обмане трудяг, — было невыносимо трудно сохранять спокойствие на похоронах своей надежды.

Конечно, можно стереть из памяти худые, облепленные грязью лица рабочих, их затравленные взгляды, измождённые тела, и пересмотреть долю приисков. Этого никто не заметит — на рабочих улицах всё так же будет вонять выпитым вином. Но тогда чем он, правитель страны, отличается от начальника-вора? Адэр смотрел на припорошённые песком две канавки, понимая, что четыре дня назад, покинув замок, он пошёл не той дорогой.

Из раздумий заставил вынырнуть нарастающий стрекот кузнечиков, словно прыгающие крылатые твари всем скопищем несутся навстречу. Вдали из-за нагромождения валунов появилось густое сизое облако. Оно быстро приближалось, увеличиваясь в размерах, будто ветер катил по земле клуб спутанных сухих веток, неустанно наматывая на него пожухлую траву и поднимая серую пыль. Только ветра нет, и пыль в пустоши жёлтая.

Раздался отрывистый хлопающий звук, облако потемнело.

Малика проснулась, закрутила головой. Адэр остановил машину, закрыл окно. Сквозь свинцовую пелену вырисовывались размытые очертания человека, не размашисто шагающего, не бегущего… Обман зрения? Адэр до рези в глазах всматривался в дымчатую завесу. Не обман — человек ехал на мопеде!

Мужик — в картузе, надетом задом наперёд, и в больших, почти во всё лицо очках с выпуклыми стёклами — на секунду притормозил возле автомобиля и что-то крикнул. Крутанул ручку и был таков.

Адэр проводил взглядом облако, плюющее дымом:

— Что он сказал?

— Вроде бы пригласил в гости, — ответила Малика.

Адэр разложил карту, посмотрел на компас. Ошибки нет, они едут по самому бедному району страны, который так и называется — Бездольный Узел. Тот, кто придумал название, обладал хорошим чувством юмора или был, по крайней мере, наблюдательным. Если шесть приисков, безлико обозначенных цифрами, соединить одной линией, получится петля. И раз они не сбились с дороги, то откуда среди беспросветной нищеты взялся селянин на мопеде?

Адэр бросил карту через плечо, схватился за руль и со вспыхнувшим интересом погнал машину к горизонту.


Часть 09


***

На крыльцо охранительного участка вышел командир стражей порядка: ростом до верхнего бруса дверного косяка; в плечах косая сажень; шея крепкая, жилистая, как дубовый сук. Одёрнув тёмно-зелёную рубаху так, что на мощной груди затрещала ткань, командир упёр кулачищи в бока и окинул улицу взглядом.

Над крышами — соломенными и дощатыми, покрытыми серым сланцем и серебристым железом — краснело солнце. От дома к дому тянулась паутина проводов — селяне делятся с соседями светом. При таком раскладе лампочки горят не в полный накал, и поздним вечером нельзя вышивать или писать письма, или выполнять любую другую работу, требующую напряжения глаз, но лучше такое освещение, чем свет керосиновых ламп.

С высоты крыльца охранительного участка хорошо просматривались чистые квадраты дворов, посыпанные белым морским песком и обнесённые каменными оградами; где-то камни лежали глухими ровными рядами, словно соты, а у кого-то заборчик походил на ажурное вязаное полотно.

Кое-где перед домами буйствовали яркими красками цветники. Здесь живут истые хозяева, раз не поленились дойти до моря, собрать выброшенные на берег водоросли и удобрить скудную почву. У таких и огороды, как у климов, с густой сочной зеленью, ни клочка земли не видно. Но о климах селяне не любят вспоминать — на душе становится тошно.

Страж посмотрел в другую сторону.

Возле хлебной лавки о чём-то судачили бабы: на худощавых фигурах неброские платья; на шеях пёстрые платочки; на ногах башмаки с большой пуговицей на тупом носке; в руках плетёные из лозы кошёлки. И вряд ли ошеломляющая новость собрала товарок в кружок, скорее бабья слабость — чесать языками при любом удобном случае.

Перед витриной со сластями молчаливо толкались детишки. Сжимая в ладошках монетки, никак не могли решить, на что потратить своё «состояние». Чей-то пальчик указал на ярко украшенный пряничный домик, щедро политый мёдом и покрытый глазурью, и детвора загомонила, будто стайка взбудораженных воробьёв.

У калитки постоялого двора комнатная девка лениво трясла половик, сшитый из пёстрых обрезков ткани. Из окна гаркнул хозяин, и девка, перебросив коврик через плечо, поплелась на задворки.

С заднего двора банка выехали две машины с тезарскими флажками на капоте. Первую в округе прозвали «сундуком»: прямоугольная, как ящик; спереди узкая полоска стекла; сзади дверца; по бокам скобы; в серёдке драгоценные камни, которые прииск сдал в банк. Вторая — с большими тёмными окнами для хорошего обзора изнутри. В ней охрана, сколько человек и как они выглядят — никому не ведомо, этого не знает даже командир стражей.

Не успели банковские машины скрыться за поворотом, как с другой стороны улицы донёсся звук мотора.

Адэр вёл автомобиль по непривычно широкой улице, глядя то на баб и детишек, сгрудившихся перед магазинами, то на могучего стража, стоявшего на крыльце охранительного участка. За окном проплыли трактир, постоялый двор и неизменно белое здание банка с объявлением на двери: «Только для прииска». Остановиться бы да спросить, где живёт начальник, но тут чересчур людно — лишний шум пока ни к чему.

Вдоль дороги теснились опрятные дома с узорчатыми оградами из камня. Девочки в ярких платьях прыгали через скакалку, громко выкрикивая считалки. Мальчишки в клетчатых штанах и в рубашках, расстёгнутых до пупка, гоняли на велосипедах, раскручивая трещотки, от которых звенело в ушах.

Адэр свернул на другую улицу и затормозил перед сидящим на лавочке стариком:

— Как называется ваше селение?

Селянин поднялся, снял выгоревшую на солнце кепку и с гордостью произнёс, как гимн пропел:

— Прииск «Рисковый». — Улыбнувшись, добавил: — Заходите в гости.

— Благодарю, в следующий раз непременно зайдём, — ответил Адэр. — Не подскажете, как проехать к дому начальника прииска?

Селянин принялся водить расположенной плашмя ладонью из стороны в сторону, будто елозил тряпкой по столу:

— Поворот сюда, потом туда. Раз-два. Третий поворот сюда, а там и дом. Увидите резной конёк на крыше — значит, не ошиблись.

Вскоре Адэр вёл машину по нужной улице, выискивая конька. Хорошо, если он будет большой и сразу бросится в глаза. Нет, всё-таки маленький: старик сказал бы «конь», а не «конёк».

Достигнув конца улицы, Адэр развернул автомобиль и поехал ещё медленнее, барабаня пальцами по рулю. Терпение иссякало.

— Заходите в гости, — раздался женский голос.

Адэр ответил селянке: «Непременно», и поинтересовался, где дом начальника прииска.

— Вы его проехали. — Селянка вскинула руку. — Видите крышу с резным коньком?

— Просто скажите, какой по счёту дом, — произнёс Адэр жёстким тоном. Должно быть, этот злополучный конь совсем крошечный, раз он его не заметил.

— Четвёртый, — пробормотала селянка и торопливо пошла вдоль забора.

Никаких коней на доме не было. К верхнему углу крыши прибита тонкая доска — полукруглая, как раскрытый веер, с вырезанными насквозь завитушками.

Адэр пробежался взглядом по низкой изгороди, по старым каменным стенам, по ситцевым занавескам и глиняным горшкам с цветами. Сбоку дома под навесом из парусины стоял видавший виды мотоцикл.

Между дощечками калитки протиснулась собачка — ушки надломленным зонтиком, хвостик торчком — и мягко так: «Тяв».

Из окна выглянула женщина. Отодвинув цветок с разлапистыми листьями, спросила:

— Вы к Анатану?

Адэр смотрел в простоватое лицо, силясь вспомнить, от чьего имени приходили отчёты, а хозяйка, приподняв белёсые брови, добродушно улыбалась. Ну, если веер с узорами — конёк…

— К нему, — ответил Адэр и заглушил двигатель.

— Он на прииске.

— Папа на работе, — прозвучал детский голос.

Над изгородью показалась голова девчушки с тонкими, как карандаши, косичками.

— Аля! — окликнула её мать.

Девочка уселась на крыльцо, подпёрла кулаком щёку.

— Заходите в гости, — пригласила хозяйка.

Девчушка взяла со ступени трещотку, крутанула.

— Аля! — Мать постучала пальцем по подоконнику. — Не видишь, мы разговариваем?

— Где контора вашего мужа? — поинтересовался Адэр.

— Где же ей быть? На прииске. А зачем вам?

— Хотим посмотреть.

— Анатан ждёт вас? — с тревогой в голосе спросила хозяйка. — Подождите, я сейчас. — И скрылась за занавеской.

Над изгородью вновь появилась голова девчушки с круглыми от притворного страха глазками.

— Там чудища! — Аля протянула поверх забора трещотку. — Возьми.

Адэр щёлкнул зубами, чем вызвал у девочки радостный визг, и завёл машину.

На крыльцо выскочила хозяйка:

— Постойте! — Припустила к калитке. — Подождите!

Адэр вдавил педаль газа в пол. Посмотрел в зеркало заднего вида. Жена начальника бежала за ними по улице, размахивая руками. История повторялась, разве что распорядитель прииска додумался не выставлять напоказ свои доходы, а значит, придётся потрудиться, чтобы уличить его в воровстве.


***

Всё вокруг казалось враждебным и лживым. Не желая разговаривать с криводушными селянами, Адэр разузнал у детворы, в какой стороне находится прииск. Из множества тропинок, уводящих от посёлка в нужном направлении, выбрал самую протоптанную. Вполне возможно, что именно по ней сотни рабочих добираются до месторождения рубинов — одних из наиболее дорогостоящих камней.

Адэр неторопливо объезжал валуны и ямы, кусты с колючками и засохшие деревья, стараясь не потерять из виду дорожку, бегущую через непривычно жёлтую, с бронзовым отливом пустошь. Вдали виднелись туманные очертания холмов.

В песке появились странные серые нити, точно седые волоски в золотистой шевелюре. С каждой минутой нити делались шире, длиннее. И вскоре по пустоши потянулись дымчатые полосы-пряди.

Адэр затормозил. Открыв дверцу, набрал пригоршню седой пыли. Пепел… Отряхнул руку. На коже осталась маслянистая плёнка.

— Как думаете, о каких чудищах говорила девочка? — прозвучал взволнованный голос.

Вытирая ладонь тряпкой, Адэр покосился на Малику. С недавних пор от её чёрного взгляда нет-нет да и пробежит мороз по коже. Или это он придумал? Истосковался по нежному взору Галисии, по гибким рукам, тонкой талии и горячему дыханию на своих губах? Возможно. В Тезаре редкая ночь проходила в холодной постели. И чаще всего в ней была его хрупкая и кроткая Галисия Каналь.

Меньше чем через час Адэр заглушил двигатель примерно в сорока шагах от сторожки — к ней вела слишком узкая для проезда тропа, по бокам которой темнели островки земли, покрытые пеплом. Дощатое строение с одним оконцем стояло на деревянных сваях. Высокие ступени взбегали к прочной двери. Ветерок перебирал на крыше тёмно-золотую солому. Чуть дальше, за домиком, возвышались горы песка и камня.

Из сторожки вышел старик и, поигрывая трещоткой, направился к автомобилю. Местный дурачок? Хорош же начальник, если доверил охранять государственное добро больному человеку.

Адэр достал из бардачка блокнот, открыл дверцу.

— Что это с ним? — обеспокоенно произнесла Малика.

Старик опрометью нёсся к машине, лихорадочно дёргая шнур с деревянными пластинками. Над пустошью летел сухой звонкий треск.

От вида сумасшедшего сторожа сердце ёкнуло и забилось где-то под коленками. Адэр захлопнул дверцу.

— Какого чёрта вам надо? — крикнул старик, прильнув к окну морщинистым лбом. Дурацкая детская игрушка в его руках не переставала трещать. — А ну, вон отсюда!

Адэр сжался как пружина. Стиснув зубы так, что сам увидел на скулах собственные желваки, припечатал к стеклу предписание о проверке прииска.

— А ты мне бумажку не тычь, — не унимался старик. — Проваливайте! Живо!

Пытаясь совладать с рвущейся наружу яростью, Адэр толкнул дверцу, но сторож подпёр её коленом.

— Проваливай и баста! Не то собак спущу.

— Он не шутит, — прошептала Малика. — Давайте уедем.

Пружина внутри Адэра резко распрямилась, даже показалось, что в ушах взвизгнула сталь витков. Он опустил стекло, схватил сторожа за ворот рубахи. Сделав молниеносный оборот кистью, намотал ткань на кулак и по плечи втянул горлодёра в салон. Обветренное, с дряблой кожей лицо покраснело как переспелый арбуз, рот искривился ржавым гвоздём, глаза вылезли из орбит и стали похожи на глаза бульдога. Странное дело, но трещотка продолжала звонко трещать. И совсем уже странно: Адэр явственно ощущал, как ему в спину бьётся волной страх Малики.

Он ослабил захват и процедил сквозь зубы:

— Мне нужен начальник.

— Так бы сразу сказал, — прохрипел сторож. — Я провожу вас.

Адэр оттолкнул старика от машины:

— И выбрось эту идиотскую игрушку.

— Нельзя. Ады проснутся.

— Это кто?

— Собаки.

Пока старик, хлопая ладонью себя по груди, прокашливался, Адэр смотрел по сторонам, стараясь не встречаться с Маликой взглядом. Неожиданно для себя вымолвил:

— Я не горжусь собой, но иного способа взять себя в руки я не нашёл. Можешь остаться. — И открыл дверцу.

Он брёл, глядя Малике в спину, и усмехался. Как, должно быть, нелепо смотрится их маленькая компания, шагающая по извилистой дорожке между пятнами пепла, расплескавшимися точно грязные лужи. Впереди полоумный дед раскручивает трещотку, за ним идёт Малика. Вертит головой туда-сюда, высматривая обещанных собак. И он — в рубашке, пожелтевшей от стирки дешёвым мылом, в сморщенных, не первой свежести штанах и в припылённых сапогах, по которым стоит пройтись щёткой, и в носках отразятся плывущие по небу облака.

Поднявшись по ступеням, старик толкнул плечом дверь сторожки, пропустил Адэра и Малику, сам вошёл следом. Дом изнутри походил на палату в лечебнице для умалишённых: пол и стены были обиты толстым войлоком.

— Так вы, значит, ничего не знаете, — сказал сторож и бросил трещотку на укрытый дерюжкой топчан. Смахнул рукавом паутину с оконной рамы. — Смотрите.

И когда незваные гости уставились в окно, легонько хлопнул дверью.

Пятна пепла перед домом взбугрились, встрепенулись и подняли в воздух серые хлопья. Миг, и хлопья вновь укрыли землю дымчатым слоем, открыв взору тонкокостные, обтянутые свинцовой кожей скелеты собак, замерших в стойке для нападения.

Адэр и Малика отпрянули от окна.

— А! Красавцы! Прям из ада встали, — с искренним восхищением произнёс старик и постучал в стекло.

Собаки повернули морды к дому: литые, без отверстий носы, плотно прижатые к черепу уши-монетки, затянутые беловатой мутной плёнкой глаза.

Адэр вновь прильнул к окну:

— Слепые.

— И глухие, и запахов не слышат. Зато чуют содрогание воздуха и земли. — Старик немного помолчал и тихо добавил: — Я так думаю.

— Откуда они? — спросила Малика.

— А кто ж их знает? Пытались прикормить, приручить, значит. И хлеб приносили и мясо — не едят, а птиц на лету хватают, и зайцев хватают, и мышей, и диких собак. Кровь им нужна. Живая кровь. А трещотки боятся. А теперь вашей машины боятся, значит, — говорил старик важно, с расстановкой. — А вам повезло, не загрузли в их норах. А могло не повезти.

— Норы глубокие? — поинтересовался Адэр.

— Где по колено, а где батогом дна не достать. И спят они там, пока содрогание их не разбудит.

— Получается, к прииску никто незамеченным не пройдёт.

— Получается так, — согласился старик. — Трещотку за версту слышно. Слышите?

В сторожку сквозь войлок действительно пробивался звонкий треск. Вскоре мимо брошенной машины проехал на велосипеде человек, одной рукой держа руль, другой раскручивая шнур с пластинками. Ады повернули головы в его сторону, припали к пеплу и словно растеклись.

— Надо же, успел! — обрадовался курносый паренёк, войдя в дом. — Тётя Тася отправила за вами вдогонку, предупредить о собаках.

— Успел… — усмехнулся Адэр.

Они шли по дорожке мимо нагромождений из камня и куч песка и глины. Норы адов исчезли. Старик надел на шею шнурок с дощечками и, шествуя впереди, по-хозяйски размахивал руками:

— Там месторождение приказало долго жить. А там порода, что алмаз, ничем не пробьёшь. А вон…

Указал на два небольших здания, виднеющихся между отвалами пустой породы:

— …Контора и приёмный дом. Рубины принимают, значит. Мы сперва на объект заглянем, Анатан в конторе редко сидит. А оттуда…

Старик махнул рукой в сторону высокой деревянной вышки с шатровой крышей:

— …Прииск как на ладони.

Выйдя из-за очередной груды остроугольных камней, они остановились на краю глубокого котлована. Внизу по колено в воде копошились рабочие: одни орудовали лопатами, другие раскачивали огромные сита. Облепив противоположный склон, люди отбивали твёрдую породу кирками и мотыгами. Над обрывом стояли несколько человек. Вцепившись в верёвки, вытягивали из котлована вёдра, наполненные глиной.

— Анатан! К тебе пришли, — крикнул старик, сложив руки в рупор.

На дне ямы от толпы рабочих отделился невысокий худощавый человек в резиновых сапогах до середины бедра и устремился вверх по дорожке, похожей на серпантин.

Через несколько минут загорелый мужчина средних лет — с весёлым искристым взглядом и выгоревшими на солнце короткими волосами — поклонился Малике, вытер руку о рубаху и протянул Адэру:

— Анатан Гравель.

Стиснув крепкую ладонь, Адэр ощутил шершавые мозоли.

Немного позже, сидя на деревянных стульях в кабинете начальника и держа запотевшие стаканы с холодной водой, Адэр и Малика наблюдали, как Анатан достаёт из старенького сейфа стопки документов и раскладывает на столе.

— Это карточки рабочих. Это расчётные ведомости, — объяснял он, похлопывая рукой по пачкам. — Здесь копии моих отчётов. Это сводные таблицы по добыче камней за последние пять лет.

Пролистывая бумаги, Адэр слушал натруженный голос и понимал, что прииском заправляет настоящий хозяин.

— Копаем до подземных вод, промываем каждую песчинку, копаем дальше. Вот и вся наша работа, — говорил Анатан, подталкивая к Адэру очередную пачку. — Мне бы машины… С черпаком, вокруг колёс гусеницы. Едут везде, что по грязи, что по камням. И машину рабочих возить. До посёлка семь миль, и всё пешком. Туда-сюда и четверть жизни в дороге.

Просматривая документы, Адэр усмехнулся:

— Где топливо возьмёшь?

— А вы где берёте?

— Мне из Ларжетая привозят.

— Из столицы, значит. А в Ларжетай откуда привозят?

— Из Тезара.

Анатан присел на край стола:

— А мы ведь в Ларжетай по топливо не ездим, и в Тезар не ездим. Я как-то разведку проводил, колодцы копал. Вытягиваю из одного колодца ведро, а вода горючим пахнет.

Адэр оторвал взгляд от бумаг:

— Горючим, говоришь?

— Ну да. Раз написал наместнику, два. Молчок! А тут умельцы нашлись, из этой воды топливо гонят. Правда, это топливо доброго слова не стоит. Мопеды трещат, дымом плюются. Но едут!

— Далеко этот колодец?

— А я вам на карте покажу, — сказал Анатан и достал из стола карту.

За разговорами незаметно пролетел день, за окном потянулась вереница рабочих.

— Дневная смена? — спросила Малика.

— Мы ночью не работаем, — ответил Анатан, пряча документы в сейф. — Вокруг ады. В потёмках в нору нырнёшь — никакая трещотка не поможет. И в темноте много не намоешь.

Адэр посмотрел в блокнот:

— У тебя рабочих гораздо больше, чем на других приисках, а объём добычи скачет.

— На моём объекте самый тяжёлый труд. Попробуй-ка, вгрызись в глину и камни, дойди до месторождения, и всё вручную. Представляете, сколько рук надо? Да вы сами всё видели. А насчёт добычи… Пока роем — пусто, начинаем мыть — густо, мороз ударил — взрываем, оттаяло — вновь начинаем рыть.

— Чем взрываете? — спросил Адэр.

— Динамитом. Чем же ещё? — пожал плечами Анатан. — Раньше со взрывчаткой было легче. Теперь взрывной завод, мы так его называем, только в Тезаре. Бумажной волокиты выше крыши. И пока до нас очередь дойдёт… Порой неделями ждём, а пока ждём — роем. Да что я вам рассказываю, вы и сами знаете.

Адэр покачал головой. Много лет назад государства Краеугольных Земель разделились на два лагеря: «Мир без насилия» и отвергнутые страны. В «Мире без насилия» запретили оружие и отменили смертную казнь, с преступностью и прочими противозаконными действиями стали бороться ненасильственными методами. После этих и многих других программ, направленных на сохранение человеческой жизни, Тезар стал монополистом по производству взрывчатых веществ, которые использовались только в мирных целях.

Адэр родился и вырос в «Мире без насилия», основоположником которого был его отец. И не надо сейчас стоять перед ним и сетовать, что взрывчатку не продают на каждом углу.

— Как насчёт воровства?

Анатан посмотрел на Адэра с удивлением:

— Какого воровства?

— При обыске рабочих камни находили?

— Что вы такое говорите? Мы никого не обыскиваем.

Адэр нахмурился:

— Рабочие воруют, а ты потворствуешь.

— Бог с вами! Куда им с камнями бежать? Разве что в Ларжетай, и продать их за бесценок. Во-первых, дорога туда и обратно дороже обойдётся. Во-вторых, без разрешения командира стражей из посёлка никто не выходит. А командир у нас, знаете, какой? Кулачище что мои два кулака. Если даст кому понюхать, мало не покажется.

Адэр и Малика вышли на крыльцо конторы. Серые сумерки накрыли сизым пологом горы на горизонте. Груды камней и кучи глины казались чёрными. Остывший воздух потяжелел от влаги, и чётко чувствовался запах мокрых деревянных ступеней. На вышке, вонзившейся острой крышей, словно копьём, в низкое небо, засветился огонёк.

Скрипнула дверь, в замке проскрежетал ключ.

— Заночуете у меня, — сказал Анатан, спустившись с крыльца. — Постоялый двор у нас так себе, и кормят там неважно.

Надел на запястье шнур с деревянными пластинками и пошёл между отвалов, освещая тропинку фонарём.


***

На пороге дома их встретила Тася, жена Анатана.

— Я хотела предупредить вас о собаках, а вы — фьють! — проговорила она, заведя гостей в просторную комнату.

— Ваша дочка предупредила, — сказал Адэр и оглянулся. Анатан вошёл во двор вместе с ними и словно испарился.

— Аля? Всё-то она знает, — усмехнулась Тася и кивком указала на дверной проём, завешанный ситцевой занавеской. — Спит егоза. А сын огород поливает.

Присев на скамью возле двери, Малика принялась развязывать шнурки на стоптанных башмаках. Адэр растерялся. Снять сапоги — но он никогда не ходил по полу босиком. Остаться обутым — но хозяйка босая.

— Да вы скидывайте сапоги. Чай надоели за целый день, — проговорила Тася.

Прошлёпала стопами по свежеокрашенным половицам к громоздкому комоду и выдвинула ящик.

Адэр сел рядом с Маликой и окинул комнату взглядом. В простенке между окнами трюмо, в щель между зеркалом и рамой уголком вставлена пожелтевшая фотография. Крышка трюмо усеяна безделушками: фаянсовая шкатулка, фарфоровые слоники, стеклянные шарики. На кресле корзинка с клубками ниток. Посреди комнаты круглый стол, накрытый вязаной скатертью.

Держа перед собой просторную рубаху, Тася повернулась к Адэру:

— Купила сыну на вырост. Должна вам подойти. — Зубами оторвала этикетку. — Чего ж вы не разулись? Я вам калоши дам. В калошах сподручнее.

У Адэра отвисла челюсть. Он никогда не видел калош, но знал, что эту обувь надевают простолюдины, когда идут убирать навоз.

Тася заметила его замешательство:

— Если сапоги широкие, можете не снимать.

Адэр встал:

— Выйду на воздух, Анатана подожду.

— Анатан парную проветривает, угар выгоняет. — Тася вытащила из комода льняные штаны. — Идёмте, покажу, где банька.

Адэру тяжело дались последние дни. От воспоминаний о постоялых дворах, плесневелых ваннах, узких кроватях и пропахших сыростью постелей бросало в дрожь. От слова «банька» по спине побежали такие же мерзкие мурашки.

Спотыкаясь в потёмках о невидимые кочки, Адэр шёл за Тасей по огороду. Безлунное небо сливалось с крышами домов. Издалека доносился сиротливый лай собаки. Где-то ухнула ночная птица. Вдруг захотелось сбежать. Тихо повернуть назад, незаметно выбраться на улицу, сесть в машину и унестись куда угодно, лишь бы подальше от смехотворной и унизительной роли рядового инспектора. Но что-то заставляло передвигать ноги и, стиснув зубы, вглядываться в смутные очертания низенького строения, которое казалось зловещим.

Тася упёрлась ладонями в двери. Раздался скрип, в кромешный мрак вырвался сноп света.

— Анатан! Встречай!

Вложила Адэру в руки штаны с рубахой и растворилась в темноте.

Адэр вошёл в тесный предбанник, освещённый керосиновой лампой. Закрыл за собой дверь. Воздух мгновенно стал осязаемо плотным. Заложило уши.

В противоположной стене открылась дверца, выпустив облако пара. На пороге появился Анатан в чём мать родила.

— Раздевайтесь, не стесняйтесь, — протараторил он и скрылся в водянистом тумане.

Адэр сел на скамью, посмотрел на ушаты с водой. На табурете — махровые полотенца. На крючках, вбитых в стену, — рабочие вещи Анатана и чистая льняная одежда, на полу — сапоги, облепленные глиной, и резиновые башмаки.

— Яр! Чего так долго?

Адэр обернул бёдра полотенцем и ступил в парную. Опустившись на прогретую деревянную полку, вдохнул горячий воздух с примесью какого-то запаха — то ли травы, то ли цветов — и неожиданно для себя улыбнулся.

— Хорошо? — спросил Анатан, расположившись рядом.

— Хорошо, — протянул Адэр, осматриваясь.

В углу тускло горел фонарь, освещая бревенчатые стены, маленькое запотевшее оконце с форточкой, деревянную бочку с водой, низкую каменную печку, в чёрном зеве которой алели угли.

Адэр поймал на себе въедливый взгляд:

— Что-то не так?

Качнувшись вперёд, Анатан поднялся:

— Залезайте повыше, я жару поддам. — И набрал в ковш воды.

Адэр растянулся на верхней полке и со смешанными чувствами закрыл глаза. Тело нежилось в тепле, чистоте и свежести, а разум противился — лучше затыкать нос в постоялом дворе, чем ходить нагишом перед плебеем.

— Готовы? — прозвучал голос Анатана.

Адэр повернулся к нему лицом, но не успел спросить, к чему надо приготовиться. Анатан выплеснул воду из ковша на горку камней, лежащих на печи.

Казалось, что уши свернулись в трубочку. В лицо впились сотни раскалённых иголок. Воздух обжёг горло. После второго ковша Адэра сдуло с полки на дощатый пол. Анатан расхохотался.

Они выскочили в предбанник. Окатились ледяной водой из ушата. Забежали обратно в парную и, усевшись рядом, рассмеялись. Над чем смеялся Анатан — одному Богу известно. Адэр представлял глаза отца, узнай он, где сейчас его сын. Из груди рвался смех, а хотелось выть — как же низко пал будущий владыка полмира.

Адэр уронил руки на колени, опустил голову. Это всего лишь спектакль. Скоро представление закончится, он зайдёт за кулисы, скинет ненавистную маску и вычеркнет из памяти дни позора.

— Вам плохо? — спросил Анатан.

— Мне хорошо, — ответил Адэр и забрался на верхнюю полку.

Ни шипение камней на печке, ни обжигающий пар, ни раскалённый воздух уже не смогли согнать его на пол. Тело разомлело и словно растеклось по доскам как растопленный воск.

Анатан похлопал Адэра по плечу:

— Хватит. В бане главное — не переусердствовать.

Адэр надел льняные штаны и рубаху, с огромным трудом всунул распаренные ноги в сапоги. Увидев, как Анатан запросто обул резиновые башмаки, понял, что имела в виду Тася, говоря об удобстве калош.

Выйдя из бани, с невыразимым удовольствием потянулся и направил взгляд в звёздное небо.

— Посмотришь на это, и хочется жить, — сказал Анатан и побрёл к дому, в котором, словно маяк, одиноко светилось окно.


Часть 10


***

На тарелках исходил вкусным душистым паром картофель, политый маслом и посыпанный кружевами петрушки, переливалась золотистая капуста, украшенная стрелами зелёного лука, горкой возвышались кусочки чёрного хлеба.

Из-за ситцевой занавески появилась Малика. Шмыгнула серой мышкой через комнату, тихонько скрипнула дверью.

Анатан достал из шкатулки несколько монет:

— Пол! Поди сюда!

Из кухни выбежал парнишка пятнадцати лет, одетый в майку и клетчатые штаны. Он поразительно походил на Анатана — такое же открытое лицо, короткие, выгоревшие на солнце волосы и не по возрасту жилистое тело. Бросив Адэру «Здрасте», Пол застыл возле отца.

Анатан протянул ему деньги:

— Сбегай в питейный дом.

Адэра передёрнуло от воспоминаний о запахе выпитого вина.

— У меня есть отличное вино. Сейчас принесу.

Он долго мерил двор шагами. Ему уже приходилось обедать за одним столом с Маликой, теперь предстоит пережить ещё большее унижение — распивать вино с простолюдинами. Ко всему прочему на столе нет ножей, только вилки. И четыре тарелки вместо двенадцати.

Вернувшись в дом, Адэр дал Анатану бутылку и кольцо копчёной колбасы. Опустился на скамью возле двери. Немного подумав, скинул сапоги и с удовольствием вытянул ноги. Странно, впервые в жизни его чувства были противоречивыми, а мысли путаными.

Из смежной комнаты вышла Тася, держа на руках дочку:

— Проснулась егоза. Не помешает, если посидит в углу?

Адэр пожал плечами. Разве от его желаний что-то зависит? Былая бодрость сменилась усталостью. Вот бы завалиться на скамью и забыться беспробудным сном.

Хозяева принесли из соседней комнаты стулья. Поглядывая на Адэра и тихо перешёптываясь, расставили их вокруг стола.

— Прошу откушать, — сказал Анатан.

Слава богу, догадались, что он уже не в силах ждать.

Услышав скрип двери, Адэр обернулся. Цветастый халат хозяйки пришёлся Малике не по размеру и, подвязанный поясом, превратился в фривольный наряд: глубокий вырез, сползающие с плеч рукава, широкая, колом стоящая юбка. Влажные волосы, собранные на затылке, при свете лампы отливали синевой. Малика села за стол и потупила взгляд.

Вознеся благодарение Всевышнему за хлеб и воду, Анатан принялся раскупоривать бутылку:

— Я, вообще-то, не пью. Только по большим праздникам. Но сегодня настоящий праздник — гости в доме.

В щели между занавесками мелькнуло лицо Пола.

— Почему дети не садятся за стол? — спросила Малика.

— Малы ещё трапезничать с гостями, — вытаскивая пробку, произнёс Анатан. — На кухне поедят.

Пока он наливал в глиняные кружки вино, Адэр рассматривал Алю, сидевшую в кресле. Сколько ей? С виду такого же возраста, как его меньшая племянница. Только у той в волосах кружевные ленты, а не верёвочки, и кукол целая комната. А у этой тряпка, в нескольких местах обмотанная шнуром — там, где шея, пояс и стопы. Платьице чистое, с кармашками, но какое-то взрослое, словно сняли со старухи, уменьшили в размере и надели на ребёнка. И этот взгляд… Девочка, прижимая куклу к груди и вытянув шею, смотрела на заставленный тарелками стол.

— Можно я поговорю с вашей дочкой? — спросил Адэр.

— Чего ж нельзя? — ответила Тася. — Аля! Подойди! С тобой господин хочет поговорить.

Аля подбежала к Адэру, вытянулась по стойке «смирно».

— Здравствуй, Аля!

Девочка кивнула.

— Кушать хочешь?

Аля посмотрела на мать.

— Она недавно ела.

Худенькие плечи поникли. Качнув косичками-карандашами, к груди склонилась голова. Аля поплелась обратно к креслу.

С отвратительным чувством, будто лично шлёпнул по детской руке, тянувшейся к тарелке, Адэр откинулся на спинку стула. Он никогда не видел таких восторженных глаз, устремлённых на еду.

Анатан поднял кружку:

— Гостям первый тост.

— Ты сказал, что сегодня праздник, — проговорил Адэр.

— Так и есть.

— Какой же праздник без детей?

Хозяева переглянулись.

— Пол! — крикнул Анатан. — Тащи стул и тарелку.

Тася усадила дочку к себе на колени.

Потягивая вино, Адэр наблюдал за детьми. Он не подозревал, что с таким аппетитом можно есть обычную колбасу с чёрным хлебом. В памяти ещё были свежи воспоминания, как с десяток нянек лезли из кожи вон, уговаривая его племянниц попробовать то или иное изысканное блюдо.

— Настоящее лакомство, — смущённо проговорила Тася, вытирая мордашку Али полотенцем. — С колбасой у нас беда. Мясо подорожало, второй раз за месяц. Стоит целых пять моров. А колбаса и того дороже. Анатан на этой неделе получил три мора. Тут уж не до лакомств. И с мукой начались перебои. И с молоком. Если картошка с капустой не уродит, вообще будет горе. Сейчас ещё ничего, держимся. Даже на зиму денежку откладываем. Зимой-то Анатан ничего не приносит. — Вздохнув, направила на Адэра тусклый взор. — Почему ничего не кушаете?

— Я не голоден.

— А вино пьёте.

Адэр сделал глоток. Что сказать ей? Что жалеет о потерянном времени и попусту растраченных силах и вином тушит злость?

— Вы не здешний. Какой-то вы другой. И смотрите по-другому, и всё молчите.

— Чего прицепилась к человеку? — напал Анатан на жену. — Устал человек. Не видишь?

— Я приехал из Тезара.

— Из Тезара? — переспросила Тася. — Вон оно как.

— Чему удивляешься? — проговорил Анатан. — Правитель из Тезара, вот и людей своих позвал. Наши-то работать не хотят. В потолок плюют либо перед чужими правителями выслуживаются.

— Не все, — возразила Тася. — Маркиз Ларе в потолок не плюёт.

— Маркиз Ларе — доктор, — пояснил Анатан. — Его имение за Горным прииском, на меже Бездольного Узла и Нижнего Дола.

— От нас, правда, далековато, — произнесла Тася, — но если кто заболел — сразу к нему. Никому не отказывает. И к нам приезжает. Детишек осматривает, стариков. Говорят, он сам придумывает лекарства.

Адэр вновь поймал на себе пристальный взгляд Анатана:

— Почему ты на меня так смотришь?

Анатан почесал мизинцем затылок:

— Вам никто не говорил, что вы похожи на Великого?

Сколько же потребовалось усилий, чтобы смех прозвучал непринуждённо и искренне.

— Я серьёзно, — сказал Анатан.

Адэр допил вино:

— Ты видел Великого?

Анатан приблизился к трюмо, вытащил из-за рамы снимок, положил перед Адэром:

— Это привёз наш командир стражей. Он семнадцать лет служил в Тезаре.

Адэр взял фотографию. Тронный зал. Толпа дворян. На престоле Великий. И он, пятнадцатилетний престолонаследник Тезара, преклоняет перед отцом колено. На снимке запечатлён момент перед началом одной из самых важных церемоний в его жизни.

По традиции, принятой родоначальником династии Карро, когда наследнику исполняется пятнадцать лет, король клянётся передать престол сыну. В руки подростка вкладывают скипетр, над головой держат корону. И наследник приносит ответную клятву принять престол.

От всколыхнувшихся воспоминаний запершило в горле. Адэр подвинул кружку к Анатану:

— Наливай. — Сделав пару глотков, спросил: — Сильно похож?

— Как по мне, так не сильно, — протяжно, словно сомневаясь, ответил Анатан. — Он старый, а вы молодой.

Адэр закрыл фотографию ладонью:

— Что ты знаешь о заброшенных приисках?

— Сейчас карту принесу, — сказал Анатан и вышел изкомнаты.

Тася понесла дочку в спальню. Пол забегал, убирая со стола посуду.

— Я забыл в бане одежду. Иди, принеси, — прошептал Адэр Малике.

— Я постирала её и повесила сушиться.

— Хоть в чём-то от тебя польза.

Анатан разложил на столе карту, ткнул в неё пальцем:

— Первый здесь. В десяти милях к северу. Прииск старый, можно сказать, древний, требует коренного переустройства. Там добывали полудрагоценные камни: горный хрусталь и малахит. Начальство посчитало, что его дешевле закрыть, чем перестроить.

— А второй?

Анатан заскользил пальцем по карте:

— Вот здесь, в горах, на берегу моря. Я был там, правда, очень давно, но одного раза мне хватило, чтобы отбить охоту лазать по горам. — Его черты лица исказились то ли от страха, то ли от омерзения. — Опасное и жуткое место. Узкие провалы, разрушенные штольни, глубокие пещеры. Ещё этот ужасный грохот. Рядом находится ущелье Испытаний. Там мощные водопады. Такой шум не всякий выдержит.

— Что на этом прииске добывали?

— Алмазы. А такие прииски просто так не бросают.

Глядя на карту, Адэр постукивал кулаком по губам. Попытки найти новый источник для пополнения казны потерпели крах.

— Правитель хочет изменить долю твоего прииска.

Лицо Анатана вспыхнуло.

— Увеличить?

— Уменьшить.

Взор Анатана потух.

— Ему виднее.

— И всё? Ничего больше не скажешь?

— А что тут говорить? Яблоко от яблоньки недалеко падает.

— В смысле?

— Вашего Адэра Карро, как и вашего Могана Великого, волнуют деньги, а не люди.

— Не забывайся!

— Это они, видать, забыли, кто им деньги добывает.

Адэр хлопнул ладонью по столу:

— Довольно!

В просвете между шторками показалось перепуганное лицо Таси.

Упираясь кулаками в карту, Анатан навис над столом:

— Мой дед всю жизнь вкалывал на этом прииске. И что он видел? Как князья и прочий сброд набивали карманы камнями. А работяги ютились в лачугах, ели лепёшки из крапивы и пили воду из луж. Мой отец пятнадцать лет отвоёвывал каждый мор у Тезара, поднимал на ноги селение, работяг превращал в людей. И вот приехал ты — внимательный, отзывчивый — и вдруг говоришь, что твой правитель хочет отбросить нас на двадцать лет назад? А я с тобой за одним столом сидел. Как же после этого я людям в глаза смотреть буду?

Адэр поднялся:

— Разговор окончен.

— Ты заподозрил в воровстве моих рабочих? Ворует твой Тезар!

— Прикуси язык! — процедил Адэр сквозь зубы и бросил Малике. — Хватит на меня глазеть!

— Сдаёшь в банк десять камней, а тебе говорят, что три не ювелирного качества, и в отдельный ящик сгребают, — не унимался Анатан. — Но я-то не дурак. Я сызмальства в камнях разбираюсь.

— Что ты сказал?

— А что слышал. И платят не за вес, чистоту и цвет, а за штуку, будто мы яйца сдаём.

Из комнаты донёсся плач Али. Адэр оттянул ворот рубахи, посмотрел на побледневшую Малику и тяжёлой походкой вышел из дома.

Он сидел на крыльце и заставлял себя вслушиваться в ночную тишину. В голове вихрем носились мысли — болезненные, колкие. Как уличить Анатана во лжи и как его наказать? Если бы не Малика, первый вопрос даже не возник бы. Но пять дней назад она взывала к справедливости. Хорошо, он будет справедлив.

Вломиться в отделения банка, не имея на руках предписания о проверке и не разбираясь в банковском деле, Адэр не мог. Вдобавок к этому в отделениях работали чиновники из Тезара, они могли его узнать. И на каком основании требовать отчёта от людей, выдержавших испытание временем и расстоянием? Надо быть идиотом, чтобы усомниться в их честности. А значит, то, что придумал Анатан — его личная беда. Но как же доказать его обман?

Послышались шаги, скрипнула половица. Адэр напрягся: когда внутри царит хаос, наружу лезет злость, и справляться с ней всё труднее.

До упора открылась дверь. Повисла тишина, в которой отчётливо чувствовалось чужое присутствие и ощущался взгляд в спину.

Вздохнув, Анатан сел рядом:

— Простите. Я погорячился.

— Послушай, как тихо, — сказал Адэр и после долгого молчания проговорил: — Утром мы едем на шестой прииск.

— «Горный»?

— Не знаю, как он называется. Шестой и всё. Ты поедешь с нами.

— Как скажете.

— Был там?

— Был. Тамошний начальник — мой друг детства.

Подумав, что всю дорогу придётся слушать приторный голос простолюдина и смотреть в притворно искреннее лицо, Адэр спросил:

— Мотоцикл на ходу?

— На ходу. На нашем горючем он еле тянет. Вам придётся ехать медленно, чтобы я не отстал.

— У меня в багажнике две канистры топлива. Хорошего топлива. Из Ларжетая.

— Ладно. Только с утра в охранительный участок заскочим. Получу разрешение на выезд из селения. — Анатан сжал Адэру колено. — Простите меня.

Лёжа в мягкой, с запахом полевых трав постели, Адэр смотрел в потолок. И лишь под утро заставил себя закрыть глаза.


***

Из-за узенького стола вскочил крепко скроенный молодой человек в форме стража порядка.

— Где Крикс? — спросил Анатан.

Чеканя шаг, страж подошёл к окну, выходящему на задний двор, крикнул: «Крикс!» Указал посетителям на табуреты и вернулся на своё место.

Усевшись между Маликой и Анатаном, Адэр осмотрелся. Дверь в соседнюю комнату закрыта. Этажерка в углу заставлена книгами. На грубо сколоченной тумбочке стоят глиняные чашки и старинный чайник — такой сейчас увидишь разве что у скупщиков старья. Возле входной двери на вешалке висит рубашка с жетоном и шинель с погонами офицера тезарской армии.

Адэр мысленно выругался. Как же он забыл, что командир стражей служил в Тезаре?

Они с Маликой вошли в охранительный участок по привычке. Вопросов к блюстителю порядка не было, ответы они получили вчера, когда ехали по улицам. А значит, самое время уйти и дождаться Анатана на окраине посёлка.

Пока Адэр раздумывал, как объяснить дежурному свой уход, утекли драгоценные секунды. По ступеням прогрохотали сапоги, и на пороге возник могучий человек. Майка с разводами от пота, казалось, вот-вот лопнет на его широкой груди. На руках и плечах бугрились мышцы.

Окинув Адэра и Малику взглядом, человек представился:

— Крикс Силар, командир стражей порядка прииска «Рисковый». Чем обязан?

— Это Яр и Малика, — проговорил Анатан. — Они инспектируют прииски. Хотят, чтобы я вместе с ними поехал на прииск «Горный».

Командир вновь осмотрел Адэра с головы до ног, с невозмутимым видом снял с вешалки рубашку и скрылся в смежной комнате. Забряцал умывальник, в железный таз ударила струйка воды, послышалось фырканье.

— Сколько у вас стражей? — тихо спросила Малика.

— Трое, — так же тихо ответил Анатан. — Один дежурит в участке. Один ходит по улицам, следит за порядком. И командир. Ещё четверо — добровольцы, на довольствии селян. Охраняют прииск.

Через минуту Крикс, одетый по форме, с мелкими каплями воды в коротких волосах, подсел к секретеру и вынул из ящика тетрадь в потрёпанной обложке:

— Чья машина?

— Моя, — ответил Адэр.

— Откуда такие доходы?

Адэр усмехнулся. Из-под густых чёрных бровей в него вонзился цепкий взгляд.

— Я видел немало государственных служащих, но на такой машине вижу впервые.

— Получил за заслуги перед правителем.

— Я семнадцать лет служил Великому, а почему-то хожу пешком. — Крикс открыл тетрадь, обратился к Анатану: — Цель поездки.

— Рабочая.

— У кого остановитесь?

— У начальника прииска Лабичи.

— Когда вернётесь?

— Через пару дней, — вместо Анатана ответил Адэр.

Крикс заскрипел ручкой, что-то выводя в тетради, и как бы между прочим спросил:

— Адэр Карро за заслуги выдаёт только машину и сапоги? Костюм не заслужили?

Адэр закинул ногу на ногу и уставился в окно. Командир оказался наблюдательным и смышлёным человеком. Удивляться нечему. Он отставной офицер тезарской армии.

— Зачем вы всё записываете? — поинтересовалась Малика.

— Если не дай бог человек исчезнет, я знаю ответы, по крайней мере, на три главных вопроса: куда, к кому, зачем, — произнёс Крикс, трижды хлопнув широкой ладонью по странице.

— У вас исчезают люди? — насторожился Адэр.

— Сейчас нет. Раньше случалось.

— Брат командира повёл сынишку к доктору, и оба пропали, — сказал Анатан.

— Вы нашли их? — обратилась Малика к Криксу.

Тот, глядя в тетрадь, отрицательно покачал головой.

— Они живы. Не теряйте надежду.

Крикс посмотрел на Малику исподлобья:

— Я должен надеяться, что мой брат тронулся умом? Бросил любимую жену, забрал семилетнего хромого ребёнка и вместе с ним пять лет шатается где-то по стране?

— Они пропали пять лет назад…

— Вайс, племянник командира, был хромым с рождения, — вставил Анатан.

— Довольно об этом, — отрезал Крикс, развернул к Анатану тетрадь, протянул ручку. — Распишитесь.

Перевёл взгляд на Адэра:

— Вы знаете, что рядом с прииском «Горным» находится лагерь смертников?

— Искупительное поселение?

— Нет. Лагерь смертников.

— Смертники — это кто?

— Убийцы, извращенцы, насильники.

Адэр нахмурился. Отчёты судебных комиссий он просматривал бегло, для галочки. А доклады начальников искупительных поселений вообще не читал.

— Разве в Порубежье разрешена смертная казнь?

— Формально — нет. А фактически — лимит длительности жизни эти нелюди уже исчерпали.

— Их… умертвляют?

— В этом нет необходимости. Лагерь расположен в каменном котле с отвесными и гладкими склонами, на высоте двух миль над уровнем моря и на глубине сорок метров. Там сущий ад и сам чёрт хозяин. Эти нелюди в жаркую пору своей жизни много нагрешили, а потому в аду не горят, а мёрзнут.

— Только пользы от них никакой.

— Они добывают сапфиры. Залезают в ледяную реку и роют.

Адэр повернулся к Анатану:

— На прииске работают заключённые?

— На «Горном» работают вольные люди. В «Котле» — смертники.

Вот так сюрприз! Ни в одном документе не говорилось о втором месторождении сапфиров.

— Можно вас на пару слов? — сказал Крикс и провёл Адэра в соседнюю комнату. Плотно закрыл дверь. Со стуком приставив сапог к сапогу, встал навытяжку. — Мой правитель!

Адэр жестом приказал говорить тише.

— Разрешите поехать с вами, — вполголоса проговорил Крикс.

Адэр прошёлся вдоль топчанов, застеленных солдатскими одеялами. Задержался возле распахнутого окна, глядя на самодельные турник и брусья, водружённые на заднем дворе участка.

Взять Крикса с собой — и рядом будет ещё один свидетель его унизительной игры в обычного человека. Достаточно Малики. Она хоть не встает поперёк дороги и почти всё время отмалчивается. Командир же будет кружить вокруг да около, как всполошенная птица над гнездом.

— В лагере смертников хорошая охрана? — спросил Адэр и, с трудом оторвав взгляд от гимнастических снарядов, посмотрел на Крикса. — Непонятен вопрос?

— Понятен. Я хотел бы сказать, что охрана никудышная, чтобы вы меня взяли. Но охрана лучше некуда, причём без единого надзирателя. В «Котле» охрана не нужна. Попасть в него можно сверху, в петле верёвки. Выйти — со скалы вместе с горной рекой, с высоты сто метров.

— Водопад…

Крикс кивнул:

— Так точно.

— Если нет надзирателей — кто же заставляет людей работать?

— Не кто, а что. Еда. Начальник прииска Лабичи сбрасывает её в обмен на камни. Он давно нашёл это месторождение, но своим людям не разрешал туда спускаться. Последний наместник придумал смертников.

Адэр стиснул зубы. Ещё один обман! Подданный Тезара не мог принимать участие в этой безумной жестокости. Но всматривался в суровое лицо командира с высоким лбом, глубокой морщиной между бровей и кристально чистым взглядом, и понимал — Крикс не врёт.

— Ты мне не нужен.

Командир насупился:

— Я дал клятву стоять на защите жизни и чести династии Карро. От этой клятвы меня никто не освобождал.

— Инспекторы не ездят со стражами. О том, что я не тот, за кого себя выдаю, никто не должен знать. Так надо, командир Крикс Силар, в интересах династии Карро.

После внутренней борьбы, отразившейся на хмуром лице, командир стражей подошёл к кровати, вытащил из-под матраса чехол, достал охотничий нож:

— Мне будет спокойнее, если он будет у вас.

Глядя на клинок с полукруглым, как рыбий хвост, лезвием, Адэр сделал шаг назад:

— Ты предлагаешь мне взять в руки оружие?

— Мой правитель, Порубежье не Тезар…

— Порубежье, как и Тезар, входит в «Мир без насилия», — перебил Адэр. — Хранение и ношение оружия карается законом!

— Возможно, в Тезаре насилия нет. Зато в Порубежье его предостаточно.

— Если бы это было так, меня бы предупредили.

— Никому в голову не пришло, что вы станете разъезжать по стране как рядовой инспектор.

Адэр вздёрнул подбородок:

— Ты кто такой?

Сжимая в кулаке нож, Крикс вытянул руки по швам:

— Командир стражей порядка селения «Рисковый», мой правитель.

— Нарушитель закона не может быть командиром стражей.

Крикс побледнел.

— Я не ношу оружие, — заскрежетал его голос. — Я его храню. А знаете, почему? Потому что я готов нарушить все законы, если чья-то жизнь окажется в опасности.

— Я вернусь через два дня. Будь готов к серьёзному разговору.

Отъехав от охранительного участка, Адэр вдруг поймал себя на мысли, что разрывается между двумя противоречивыми желаниями: первое — приблизить к себе человека, готового встать на его защиту; второе — больше никогда его не видеть.


Часть 11


***

Мотоцикл летел к горизонту. Делал разворот и возвращался к автомобилю. Анатан светился от восхищения и, широко улыбаясь, показывал большой палец. Адэр не разделял его радости; мысли были заняты шестым прииском. Его вливания в казну последние три года были мизерными, несмотря на то, что сапфиры на самом деле добывали на двух месторождениях.

Внимание привлёк столб посреди пустоши. Стрелка на прибитой к нему доске указывала на растёкшиеся в знойном мареве горы. Надпись гласила: «Мертвецкая — 3 мили». Анатан поехал именно туда, в сторону скал и мертвецкой. Малика вцепилась в платье и побледнела.

Небольшое селение встретило леденящей кровь тишиной. Ветер бесшумно гнал облако пыли по безлюдной искривлённой улице, кидал горсти мелкого песка в закрытые окна и двери, трепал стебли соломы, свисающие с крыш лачуг. Низкие заборы из кольев, вбитых в землю один подле другого, отбрасывали тени, вонзающие острые зубья в ухабистую дорогу.

Заглушив двигатель, Адэр наблюдал, как Анатан приваливает мотоцикл к частоколу, идёт через двор дома, исчезает в тёмном дверном проёме.

Прошло пять минут, десять, Адэр заволновался: вдруг Анатан рассказывает другу о ночном конфликте с инспектором, и они вместе продумывают, о чём сказать, а о чём умолчать. Не выдержав, Адэр приказал Малике оставаться в машине и выбрался из салона. Неожиданно завыла собака. По затылку колкой вереницей пробежали мурашки. Из ниоткуда возник ворон. Шумно взмахнув чёрным плащом, уселся на заборе. Сверкнул глазом-угольком и то ли застонал, то ли тяжко вздохнул.

Сопровождаемый скорбным взглядом птицы, Адэр торопливо вошёл в перекошенную калитку, в три шага пересёк двор и почти вбежал в охваченную сумраком прихожую; в нос ударил запах свежих досок и цветов. Нащупал сбоку дверь; печально скрипнули петли. Переступив порог, споткнулся о ведро с водой.

Комната без мебели. На зеркало наброшен платок. Вдоль стен скамейки, сколоченные на скорую руку. Анатан сидел, ссутулившись. Примостившись рядом с ним, старуха комкала костлявыми пальцами половую тряпку. Анатан произнёс безжизненным голосом: «Я… я просто не верю». И уронил голову на грудь.

Досадуя на свою нетерпеливость, заставившую ринуться в дом, Адэр рассматривал плавающие в ведре кроваво-красные лепестки и жалел, что не начал проверку с этого прииска. Кто теперь ответит на его вопросы?

Хлопнув ладонями по коленям, Анатан поднялся:

— Езжайте в контору. Я попрощаюсь с другом и приеду.

На окраине посёлка Адэр проводил взглядом мотоцикл, уносящий понурого ездока к рощице, и направил машину в сторону нагромождения кряжей и хребтов. Некоторые скалы стояли с наклоном, как на полке, которой не хватило книг. Серели вогнутые утёсы, будто ветер нещадно бил их в самую сердцевину. В небо вонзались искривлённые вершины, похожие на дымок потухшего костра.

Немного погодя Адэр остановил автомобиль у подножия горы. Из вытянутого, как казарма, строения вышел худой, точно иссохший страж. От уголка губы к виску тянулся уродливый шрам, отчего казалось, что человек криво усмехается. Пустой рукав рубахи был заправлен за пояс штанов, из второго рукава торчала трёхпалая кисть, обтянутая жёлтой кожей.

Выслушав Адэра, страж простонал:

— Ну, сколько можно? — Затряс изуродованной рукой, указывая на контору. — Что тут каждый месяц проверять?

Двинулся к двери, бормоча недовольно:

— Ездите, ездите. И горючего вам не жалко. — Вдруг обернулся. — А я ничем не могу вам помочь. Все документы в сейфе, ключа нет. О нашей беде слыхали?

— Что случилось с начальником? — поинтересовался Адэр.

Страж указал на крутую тропинку, взбегающую по склону горы:

— Оттуда сорвался. Все внутренности отшиб. Крепкий был мужик, ещё три дня мучился.

— Где находится прииск?

— А вам какой нужен? «Горный» или «Котёл»?

На языке вертелось: «Котёл». Но решив не соваться к смертникам без охраны, Адэр сказал:

— «Горный».

— Милю вверх и вглубь двадцать метров. Хотите посмотреть? Но сейчас там никого нет. Все на проводах Лабичи.

Адэр с содроганием взглянул на скалу. Он видел пять приисков, и надо бы посетить последний…

— Ну что? Нести страховку? — с ехидцей в голосе спросил страж и, не дожидаясь ответа, поднялся на крыльцо конторы.

Малика подошла к мутному, в грязных разводах окну. Адэр направился к деревянной перегородке в конце длинного помещения. Справа вдоль стены стояли скамейки, слева — узкие, словно гробы, ящики с дверцами.

— Добросердечный был мужик, — произнёс страж, семеня следом. — Как ни день, так мешок еды относил бандюгам. А взамен что? Когда горстка камушков, точно горох, а когда и шиш.

Внутри Адэра всё бурлило и шипело. Ещё один вопрос, ответ на который он вряд ли получит: зачем разбивать лагерь смертников на заведомо убыточном месторождении?

Открыл сапогом дверцу ящика. На гвоздике висели брезентовые штаны и куртка, внизу стояли ободранные ботинки на толстой двойной подошве с твёрдым и прочным на вид носком.

Страж вынырнул из-за спины:

— Рабочая одежда. Обувь из самого Тезара. — Взял ботинок, перевернул. — Клеймо видите?

Адэр приблизился к перегородке. Возле неё лежали погнутые кирки, карабины, крючья, мотки истёртого капронового шнура и обшарканной кручёной верёвки.

— Страховка. И всё равно калечатся, бедолаги.

Адэр посмотрел в криво усмехающееся лицо. Еле сдержав брезгливую гримасу, отвернулся.

— У нас каждый пятый инвалид. И вот что обидно: Лабичи днём и ночью как ящерица, а на тропе не устоял.

Адэр заглянул за перегородку. Умывальник, стол, табурет, сейф и засиженное мухами окно.

— Тут сидел наш начальник, — вздохнул страж.

Адэр вернулся к столу возле входной двери. Опустился на шаткий стул, покрутил в руках увеличительное стекло, передвинул с места на место весы.

— Приёмщик принимает камни по весу? — спросил он и понял свою ошибку.

Услужливо склонившись над его плечом, страж обдал стойким запахом давно немытого искалеченного тела:

— По штукам.

Адэр закрыл ладонью нос:

— Кто бракует камни: оценщик или тезарский банк?

— Оценщик.

— Можешь идти, — сказал Адэр, более не в силах цедить кислый воздух сквозь пальцы.

— Я могу рассказать, как пользоваться страховкой.

— Уйди! — рявкнул Адэр и, когда страж удалился, грохнул кулаком по столу. — Надо ввести штрафы за простой!

— Проявите сочувствие к чужому горю, — проговорила Малика, глядя в окно.

— В Порубежье ежедневно умирают сотни людей. Если всем сочувствовать, никаких чувств не хватит.

Малика бросила на него полный жгучего упрёка взгляд и вновь повернулась к окну.

Спустя некоторое время в контору вошли Анатан и мужик уродливой внешности: ноги изогнуты иксом; лицо плоское, словно по нему прошлись тёркой; одно плечо выше другого.

— Извините за задержку. Еле нашли ключ от сейфа, весь дом перерыли, — сказал Анатан. — А это Драй, помощник Лабичи. Поможет нам составить опись документов.

Адэр открыл сейф в каморке начальника и присвистнул: на полках царил вопиющий беспорядок. Здесь были и тетради, и вырезки из газет, машинописные листы и документы, испещрённые корявым почерком, засаленные папки и скомканные бумажки.

Анатан принёс стул для Малики и принялся выкладывать бумаги на стол, за которым уже сидел Драй, держа огрызок карандаша.

— Да разве же опись составляют карандашом? — воскликнул Адэр.

— Химический, чтобы дважды не писать. Смочишь второй листик водой, к этому прижмёшь и на тебе копия.

— Копию придётся читать в зеркале!

— Кому надо — прочтёт.

Адэр принялся пролистывать бумаги:

— Ищите расчётные ведомости.

Вытащил потёртый, с загнутыми уголками печатный лист, сложенный ширмочкой. Перечень драгоценных камней, выставленных на ювелирные торги в Тезаре, с фотографиями, подробными характеристиками и указанием первоначальной стоимости. Старый перечень, трёхгодичной давности.

— Драй! Расскажи о лагере смертников, — приказал Адэр, рассматривая фотографии камней.

— Лабичи не сильно о нём распространялся. Знаю, что он носил искупленцам еду, возвращался с камнями. Камни — дрянцо, половина в брак уходила. А больше ничего не знаю. Даже где лагерь — не знаю. Так… приблизительно.

— А вы меня спросите, — произнёс Анатан, вытаскивая из сейфа очередную пачку. — Я расскажу.

— Рассказывай.

Анатан положил бумаги на стол, отряхнул ладони:

— Три года назад приезжает ко мне Лабичи и говорит, мол, наместник приказал найти в горах место для бандитов. Чтобы не сбежали, и чтобы польза была.

— Путаешь ты всё, — возразил Драй. — Сначала Лабичи месторождение нашёл, а уж потом лагерь открыли.

— Сам ты путаешь.

В беспросветном будущем забрезжил лучик надежды, пока что смутной, несформировавшейся. В истории со смертниками замешан наместник, гражданин Тезара — это козырь в рукаве. А может, даже не один…

— Камни бракует оценщик, а не тезарский банк, — сказал Адэр Анатану.

— Правильно. Да только оценщики приставлены к нам банком и действуют согласно предписаниям, в которых написано: вывозить всё, что добыли за день.

— Верно, — подтвердил Драй. — Увозят подчистую.

Ещё один вопрос, в котором стоит разобраться: если камни не ювелирного качества — зачем они Тезару?

Драй протянул Адэру сшитые листы:

— Ведомость за прошлую неделю подойдёт?

Вот начальник и попался! Список длинный, намного длиннее ряда ящиков с рабочей одеждой.

Адэр вернул документ Драю:

— Посмотри. Здесь есть незнакомые фамилии?

Тот провёл искривлённым пальцем по строчкам:

— Это рабочие. — Перевернул лист. — Это инвалиды. — Перевернул ещё одну страницу. — Это вдовы. Чужих фамилий нет.

— Я тоже содержу трёх инвалидов, — холодно проговорил Анатан, вытаскивая из сейфа коробку, обмотанную шнуром. — Мужики, правда, ворчат. Привычка у них такая — жить одним днём, хотя умом всё понимают.

Зубами развязал узлы на шнуре, открыл коробку:

— Бог мой… — Бережно выложил на стол пятнадцать крупных сапфиров, небесно-синих, восхитительного василькового оттенка, с шелковистым отливом.

— Это что? — спросил Адэр.

Драй забормотал, заикаясь:

— Не знаю. Клянусь. У меня даже ключа не было. Клянусь.

— Я знаю. Ваш Лабичи вор! Малика! Зови блюстителя порядка.

Когда вслед за ней в каморку вошёл калека, Адэр указал на камни:

— Заводи дело по факту кражи.

— Кто украл?

— Начальник прииска.

Рассматривая сапфиры, страж прошёлся вокруг стола:

— А никакого дела не будет.

Адэр опешил:

— Как это?

— До сдачи в банк камни принадлежат прииску и в данную секунду находятся в конторе. Где вы увидели кражу?

— Они находятся не просто в конторе, их нашли в сейфе, — произнёс Адэр мягко, не спеша, будто перед ним стоял умственно отсталый человек.

— Да понял я. Не дурак, — взъерошился страж. — Я бы тоже в сейф положил. А то, знаете ли, ходят тут всякие…

— Ты ни черта не понимаешь! Начальник должен сдавать камни в банк.

— Не успел.

— А сложить в коробку и обмотать шнуром времени хватило?

Страж покрутил коробку в искалеченной руке, пощупал шнур:

— Видимо, хватило. Что дальше?

— Вор должен понести наказание.

— Вы, видать, забыли. Лабичи умер.

Если бы не чувство отвращения, Адэр схватил бы стража за грудки.

— Заводи дело!

— Не понимаю, зачем вам это? Человек мёртв.

— Я конфискую его имущество, чтобы другим было неповадно.

Страж потёр нос трёхпалой кистью:

— Могильный камень — вот его имущество. Он вам нужен?

Адэр подошёл к окну, забарабанил пальцами по растрескавшемуся подоконнику. В сокрытии сапфиров однозначно присутствует преступный умысел. Но как это доказать?

— Я могу задать несколько вопросов? — прозвучал голос Малики.

Адэр пожал плечами:

— Спрашивай.

Малика направила на Драя участливый взгляд:

— Мне очень жаль, что с вашим начальником случилось горе. Жаль его семью. У него есть дети?

Драй облокотился на крышку стола, обхватил ладонью лоб:

— Трое.

— Я хочу, чтобы они с гордостью вспоминали об отце. А это зависит от вашей честности. Вы понимаете меня?

Драй кивнул.

— Как часто у вас проводились проверки?

— Каждый месяц.

— В течение года, двух лет…

— Трёх.

Адэр сдвинул брови. К чему она клонит?

— Значит, с тех пор, как в «Котле» появились смертники, к вам постоянно приезжали инспекторы, — вкрадчиво звучал голос Малики.

— Получается так, — кивнул Драй.

— Довольно! — сказал Адэр.

— Когда на вашем прииске была последняя проверка? — обратилась Малика к Анатану.

— Так сразу и не вспомнишь. Кажись, пару лет назад. Точно! Осенью. У меня откос от дождей обвалился. Мы два месяца ничего не сдавали в банк. К нам и нагрянули.

Малика посмотрела на Адэра:

— Я говорила вам об этой проверке. Об остальных не слышала.

— Хватит, — произнёс он, еле сдерживаясь, чтобы не закрыть ей рот ладонью.

— Я всего лишь хочу разобраться.

— Теперь уже ничего не докажешь. — Адэр кивком указал на камни. — Вероятнее всего, это отбраковка.

— Да вы что? — воскликнул Драй. — Такие камни — редкость!

Порылся в ящике стола, достал лупу, долго рассматривал сапфиры. Дал лупу Анатану:

— Посмотри звёздочку. Вроде бы шесть лучей.

Анатан навёл увеличительное стекло на камень.

— Разбираешься в сапфирах? — спросил Адэр.

— И сапфир, и рубин — это корунды. Только рубин красный, а сапфиры всех других цветов.

Адэр закружил по комнатке, прислушиваясь к спору знатоков. Внутренний голос перекрикивал их голоса. Адэр не верил ему. Не хотел верить. Но голос упорно твердил: камни присваивал наместник, а Лабичи — соучастник. Или жертва обстоятельств?

— Я не ошибся. Эти сапфиры ценны, как алмазы, — констатировал Драй и стал складывать камни в коробку. — Завтра сдам.

— Сколько вам за них заплатят? — спросила Малика.

— Тридцать моров за штуку.

Адэр принялся перерывать на столе документы. Листы заскользили по крышке, закружили в воздухе, полетели на пол.

— Подождите-подождите, — взмолился Драй. — Этак я до утра не управлюсь.

Адэр вытащил из-под бумаг листок-ширмочку. Развернул. Посмотрел на обведённую карандашом фотографию сапфира и его стоимость, прикинул в уме, сколько это на моры. Сто… Стартовая цена не огранённого камня — сто моров… Может, он качеством выше или весом больше, а может, цветом чище. Хотя нет, таких изумительных сапфиров, как эти, Адэр никогда не видел. Даже если закрыть глаза на все преимущества кристаллов Лабичи, то всё равно — где тридцать моров и где сто?

Адэр подошёл к окну, такому же мутному, как мысли. Нет… не Лабичи жертва обстоятельств, а он. Но это его страна, его земля, его камни. Его смертники, чёрт возьми!

— Лагерь смертников ни в одном из ваших отчётов не значится. Следовательно, ни «Котёл», ни сапфиры не принадлежат прииску «Горный» и уж тем более не принадлежать Тезару. — Адэр посмотрел на Анатана. — Назначаю тебя управляющим «Котла».

— Я не хочу.

— А я не спрашиваю.

— Э-э! Подождите! — заегозил Драй. — Как это сапфиры не принадлежат прииску?

Упёршись кулаками в стол, Адэр пригнулся к нему:

— Принадлежат?

— А то как же! В нашем сейфе? В нашем. Значит, наши. А то, что получается, мы за них ничего не получим?

— Получишь. Срок. За утаивание от правителя существование месторождения и за сокрытие от Тезара реальных объёмов добычи. Десять лет в искупительном поселении, не меньше.

— А я тут при чём?

— Ты должностное лицо второго уровня. После смерти начальника на тебя автоматически возлагается полная ответственность за прииск.

— Чего? — Драй покосился на Анатана. — Чего он сказал?

— Теперь ты отвечаешь за нарушение законов, — произнёс Адэр.

Драй уставился на стража:

— Чего он от меня хочет?

Тот вытер изуродованной кистью нос:

— О «Котле» знал?

— Ну, знал. — И тут в глазах Драя словно что-то вспыхнуло. — Нет! Я даже не знаю, где он находится.

— Сапфиры из сейфа твои?

— Бог с вами! Откуда?

Адэр кивнул Анатану:

— Принимай «Котёл».

— У меня своей работы полно.

— А здесь никакой работы нет. Будешь приезжать утром — что тут ехать? Заберёшь у смертников камни, сбросишь еду, и обратно.

Черты лица Анатана исказились. Теперь Адэр знал — от страха и отвращения.

— Я пришлю тебе топливо. Много топлива. Чуть позже арендую в отделении банка сейф, чтобы ты ничем не рисковал. Сейчас твоя задача найти лагерь.

Драй хлопнул ладонью себя по лбу:

— Их же надо покормить!

— Надо камни забрать, — произнёс Адэр и спросил у стража: — Сколько у тебя людей?

— Я один.

Адэр выудил из кармана деньги. Хотел сунуть калеке в руку, но, взглянув на уродливые холмики вместо пальцев, положил на стол:

— Наймёшь проверенных людей и установишь в конторе круглосуточную охрану.

Страж сгрёб банкноты:

— Двадцать моров?

— Мало?

— Да тут столько будет охраны!..

— А я отказываюсь, — упорствовал Анатан. — Пусть Драй «Котлом» занимается.

Драй вместе со стулом отодвинулся от стола и вытянул искривлённые ноги:

— Как?

— Мы с Маликой отправляемся в постоялый двор, — сказал Адэр. — Вечером увидимся.

— У нас нет постоялого двора, — проговорил страж. — Можете у меня переночевать.

— Или давайте ко мне, — предложил Драй.

Нет… Всё что угодно, но только не искалеченные руки-ноги и эта вонь…

— Мы возвращаемся в «Рисковый», — сказал Адэр и вышел из каморки.

— Скажете Криксу и Тасе, что я задержусь, — донёсся голос Анатана.


***

Нещадно палило солнце. Вдалеке редкие деревья и кустарники погружались в искристое озеро. Как Адэр ни стремился приблизиться к воде, она отодвигалась, и расстояние между миражом и машиной оставалось неизменным.

— Вы закроете лагерь? — спросила Малика, глядя на блеск и переливы раскалённого воздуха.

Адэр усмехнулся. Мало того что лагерь останется нетронутым, «Котёл» будет беспрерывно наполняться смертниками.

— Прошу вас, проявите милосердие к несчастным людям.

Сначала ей была нужна справедливость, затем сочувствие, сейчас милосердие. К чему она будет взывать завтра?

— Это не люди, — сказал Адэр. — Это убийцы и насильники.

— Их приговорили к лишению свободы, а не к смерти, — упиралась Малика.

— Когда суд человеческий бессилен, его место занимает Божий суд.

— Какой же это Божий суд? Их жизнью распоряжался наместник. Теперь вы хотите быть палачом?

Адэр резко затормозил. Малика едва успела упереться в ветровое стекло руками.

— Хорошо, я сжалюсь и отпущу всех убийц восвояси, — сквозь зубы цедил Адэр. — Пусть гибнут люди и пропадают дети, пусть земля вздувается буграми могил. Тогда ты будешь счастлива?

Малика распахнула глаза:

— У вас тёмная душа. Вы в ней заблудились.

Адэр вдавил педаль газа в пол.

Вид за окном изменился. Недавно вокруг простиралась пустошь, усыпанная огромными камнями. Потом колея побежала через рощицу и, вынырнув из скудной тени деревьев, оказалась взятой скалами в тиски. Вскоре проезд сузился настолько, что, проезжая мимо отвесного склона, автомобиль цеплялся боковыми зеркалами за сухие ветки, торчащие из расщелин.

Адэр с тревогой смотрел вперёд. Он бы повернул обратно, но не было площадки, пригодной для разворота. Наконец машина выкатила на более-менее просторный пятачок. Сбоку, в скале темнела пещера; солнце освещало ровное дно и низ стен, покрытых солевыми разводами.

Адэр сдал назад; салон утонул в полумраке грота. Заглушив мотор, бросил Малике:

— Жди здесь.

— Не стоило волноваться. Я не боюсь солнца.

— Меня больше волнует кожа сидений, — сказал Адэр и выбрался из автомобиля.

Вскарабкался по скользкому пологому склону, оглянулся на шедшую сзади Малику и двинулся по проходу между обломками скал.

Раздалось тихое «ох», послышались хлопки по платью. Упала? Адэр усмехнулся и переключил внимание на непонятный шум: будто по камням шуршали тонны песка, падая с большой высоты. Нет. Так ревёт горная река, обрушиваясь со скалы.

— Вы идёте в ущелье Испытаний? — прозвучал встревоженный голос Малики.

Адэр прибавил шаг. Его тёмная душа неслась навстречу неизведанным ощущениям. Если одни лишь раскатистые звуки заставляют сердце судорожно биться, а кровь стучать в висках, то что же ждёт его, когда алмазные брызги водопада накроют с головой?

Вскоре все звуки перекрыл грохот. Сквозь него пробился крик Малики:

— Стойте!

Адэр обогнул валун-великан.

— Стойте!

Ужас в её голосе заставил остановиться. Малика вцепилась Адэру в рукав. Ткань передала телу неуёмную дрожь пальцев простолюдинки.

— Возвращайся, — прокричал Адэр, глядя в посеревшее лицо.

Малика крепко схватила его за локоть, притянула к себе и, приподнявшись на носках, сказала в ухо:

— Мы здесь не одни.

Адэр посмотрел по сторонам. Лучи солнца пробивались сквозь рваные облака. Тени глыб и камней меняли очертания, отчего казалось, что всё вокруг находится в непрерывном движении.

— Это тени.

Малика вновь притянула его к себе:

— Справа.

И тут Адэр почувствовал взгляд — не зверя, не хищной птицы, — злобный взгляд человека.

— Кто здесь? — прокричал он во всё горло. — Выходите.

Из-за валуна показался рослый мужик: лохматые седые волосы, лицо в шрамах, под нависшим лбом колючие глаза. Одет в рваную одежду. На ногах стоптанные ботинки. В изуродованных подагрой руках кнут из перевитых верёвок.

Адэр закрыл собой Малику. Мужик почесал концом рукоятки за ухом, указал на дорожку, ведущую вниз.

Адэр оглянулся в поисках пути для отступления и похолодел. Сзади стоял обнажённый по пояс человек в штанах-лохмотьях, подвязанных шнуром. Тело было изуродовано рубцами, словно поезд протащил горемыку по шпалам. Человек жестом указал на ту же дорожку.

Крепко держа Малику за ледяную руку, Адэр брёл между камнями. Мыслей не было. Внутри царила пустота, и всё происходящее казалось сном. Через кончики пальцев Малики ему в ладонь бился страх, ещё глубже загоняя в состояние крайнего недоумения: разве в жизни такое бывает?

Сколько они шли — пять минут, час, вечность? Шум водопада теперь доносился с другой стороны гор. Солнце клонилось к верхушкам валунов, удлиняя тени. Послышался шум прибоя. Адэр взглянул на Малику. Она коротко кивнула — их ведут к морю.

Тропинка нырнула в полукруглый межгорный провал и вывела к костру, возле которого развалились несколько человек, изувеченных, немытых, нечёсаных. С трёх сторон высились горы, виднелись глубокие продольные трещины и чёрные пещеры. Далеко впереди море сливалось с небом, как из-под земли раздавался мерный звук волн, бьющихся в скалу. Сбоку жались друг к другу ветхие постройки из глины и камня, накрытые дырявыми крышами. Между вбитыми в стены палками была протянута верёвка. Ветер трепал развешанные лохмотья. Возле корыта спиной к костру сидел на корточках старик-карлик.

— Встречай, Оса, гостей, — проговорил мужик с кнутом.

Оса — узкоплечий оборванец с пугающими углублениями под рёбрами (словно живот прирос к хребту), с потускневшей татуировкой-крестом на впалой груди — поворошил хворостиной угли.

— Куда путь держим? — проскрипел он, точно у него в горле закрутились несмазанные колёса.

— На прииск «Рисковый», — ответил Адэр.

Карлик повернулся лицом к костру. Это не старик… Это седой ребёнок! Рука Малики затряслась. Адэр ещё крепче сжал её ладонь.

Оса отмахнулся от назойливой мухи. Глядя на Малику, языком смочил коросту на растрескавшихся губах:

— Так «Рисковый» с обратки гор.

— Мы хотели сократить путь и заблудились, — произнёс Адэр.

Оса вытер рукой рот:

— Откуда путь держим?

— Из прииска «Горный», — проговорила Малика. — Мы были на похоронах.

— Кто умер?

— Лабичи.

Мужики переглянулись.

— Начальник прииска, — уточнила Малика. — Слыхали про такого?

— Не приходилось, — проскрипел Оса, сведя брови. — Хлыст, а ты слыхал?

Мужик с кнутом сплюнул на землю:

— Что же с ним приключилось?

— Сорвался с горной тропы.

— А вы кто такие? Родичи что ли?

— Нет. Мы приехали с Анатаном. О таком тоже не слыхали?

— Не слыхал.

— Теперь мы… нам… — пробормотала Малика.

Не понимая, что происходит, Адэр посмотрел на неё: на окаменевшем лице выперли скулы, губы сжаты, глаза… у неё такие огромные глаза…

Адэр проследил за её взглядом. Седой мальчишка, сильно хромая, шёл вдоль верёвки. Неужели племянник Крикса?

Неосознанно вырвалось:

— Вайс?

Вскрик Малики. Боль в затылке. Мрак.


Часть 12


***

Под высоким, ослепительно белым сводом парили сизые голуби. Бам… гудело протяжно, тяжело, отдаваясь эхом в невесомом теле.

— Господин… — пробилось сквозь тягучий звон колокола.

И крылья птиц затрепетали, развернулись парусами.

— Яр…

Бам…

— Адэр!

Бам-бам… это не колокол… это сердце. Удар за ударом — чаще, звонче, жёстче.

Он судорожно сглотнул. Непроизвольное движение гортани вызвало прострел в висках. Сжать бы их, но кто-то сзади держит руки, впиваясь в запястья тонкими, раздирающими кожу пальцами.

— Тихо, Адэр. Тихо…

И голос знаком. Где он слышал его раньше? Думать мешал крепчающий шелест полупрозрачных парусов. С каждым ударом сердца он становился всё громче. Ткань затрещала, уже не в состоянии сдерживать шквальный ветер. В ушах раздался хлопок, от которого, казалось, лопнули перепонки. Адэр вскрикнул и открыл глаза. В тот же миг оглушил шум прибоя.

Глубокий вдох, ещё один, ещё… Звуки приутихли. Из размытой пелены проступили грязно-жёлтые глиняные стены и сколоченная из досок дверь. В узкие щели проникали полоски света и тянулись по полу к лицу. Земля под щекой источала мерзкий сладковатый запах. К неестественно выгнутому горлу подступила тошнота. Свернуться бы в калачик, вдавить кулаки в желудок и вывернуть наизнанку…

Адэр дёрнулся. В кожу врезались верёвки — руки связаны за спиной. Скосив глаза, увидел Малику.

— Как вы? — прошептала она мертвенно-белыми губами.

Рванувшись всем телом, Адэр перекатился через живот на другой бок. Перед лицом стена, сплошь покрытая серо-зелёными пятнами. Плесень… Отталкиваясь ногами от пола, отполз на середину лачуги, посмотрел вверх. Потолка нет, прогнившая крыша того и гляди рухнет на голову.

— Где я?

— Прошу вас, говорите тише, — прошептала Малика.

Она лежала на боку с заведёнными за спину руками. Растрёпанные волосы походили на воронье гнездо. Подол платья скомкался и открыл ноги в длинных кровоточащих ранах, словно девушку протащили по камням.

Адэр поелозил по полу, сел:

— Что происходит?

— Тише.

— Как я здесь оказался?

— Вы не помните?

Мысли заметались, вызывая из памяти обрывочные воспоминания: пустая бочка в самодельном душе, кроваво-красные лепестки в ведре с водой, калека-страж, хромой седой мальчишка. Холод ужаса пробежал по загривку и забрал остатки сил.

Адэр завалился на бок. Боясь потерять сознание, считал пятна на стене и убеждал себя, что это всего лишь очередное унизительное действо. Вот-вот откроется дверь, и на пороге объявится «спаситель». Скажет, что чисто случайно оказался в горах и решил заночевать в лачуге. Затем представится братом, сыном или отцом впавшего в немилость начальника-вора. И далее по схеме: «Теперь вы у меня в долгу».

— С тобой о чём-то говорили? — спросил Адэр.

— Нет… Что с нами сделают?

— Ничего. Это розыгрыш. Чья-то глупая шутка.

— Вы сами в это верите?

Верил ли он? Конечно, нет. Но из-за смятения на ум ничего дельного не приходило.

Адэр попытался встать, и не смог подняться даже на колени — кружилась голова и подгибались ноги. Повертелся, поёрзал, кое-как добрался до двери. Сквозь щель между досками просматривался костёр и дымящий над ним медный котёл. Порыв ветра донёс запах варёной рыбы, смешал его с душком плесени и втолкнул в лёгкие мерзкую вонь. Рот наполнился горечью.

Адэр улёгся навзничь. Кулаки вдавились в поясницу. Глядя в небо, разорванное на клочья проломами и дырами в крыше, стало легче дышать.

Послышались хлёсткие щелчки. Адэр вновь придвинулся к двери. Кто-то, стоя снаружи, закрыл собой обзор. Прозвучала многоярусная брань. Раздались стоны и хрипы.

Адэр прильнул щекой к полу. В зазоре между дверью и землёй увидел, как по острым камням передвигаются руки и разодранные в кровь колени. Люди ползли на четвереньках!

Отпрянул назад, отказываясь верить глазам. Воображение… Конечно! Всему виной разыгравшееся воображение!

Снова припал к просвету. Это самое ужасное, что он видел в своей жизни. У людей были искалечены стопы, словно кто-то нещадно прижигал их раскалённым железом и изощрённо выворачивал пальцы.

Не в состоянии сдерживать дрожь, Адэр прижался спиной к стене и только сейчас заметил в дальнем углу, под самой крышей, железный крюк и свисающую с него цепь. Направил взгляд на покрытый тёмными пятнами земляной пол. Втянул в себя тошнотворный сладкий запах и вспомнил: именно так — кровью, болью и страхом — пахло от косули, угодившей под колёса его автомобиля.

Адэр знал, что нельзяподдаваться панике: она лишает способности контролировать чувства и эмоции и вынуждает действовать необдуманно. Он слышал, что в состоянии невыносимого нервного напряжения рассудок разрывает связь с реальностью, спасаясь этим от безумия. Знал, слышал, но не воспринимал чьи-то бредовые идеи всерьёз. Сейчас, глядя на засохшие пятна крови на полу и прислушиваясь к мыслям, пропитанным безудержным ужасом, Адэр стремительно погружался в состояние полного оцепенения. Остановилось время, исчезли звуки, испарился страх, в пустоте растворился мир.

Из ступора вывел душераздирающий крик. За ним последовал взрыв мужицкого хохота, полного желчи и яда. Адэр моргнул. Уже стемнело. Сквозь проломы в крыше виднелись далёкие звёзды. Из щелей и дыр тянуло насыщенным влагой холодком. Шум прибоя отражался от скал многократным эхом и вызывал в задеревеневшем теле внутреннюю дрожь.

От запоздалой мысли сердце ухнуло в яму…

— Малика, — прошептал Адэр. — Ты здесь?

Всмотрелся в темноту. Разглядев силуэт лежащей на полу девушки, перевёл дух. Подвигал плечами, ногами. Ощутил в мышцах болезненное покалывание вперемежку с нестерпимым жжением. Попытался пошевелить пальцами — бесполезно, запястья стянуты слишком туго.

— Малика! — вновь позвал Адэр.

Будто в ответ на его призыв проскрежетала дверная задвижка и в лачугу ввалились двое. Один — долговязый, как веха, в рваной майке на изувеченном теле — держал горящий факел. Чадящий дым вытеснил из лачуги тошнотворные запахи.

Второй, Хлыст, — вроде бы так обращался к нему Оса, — поставил перед Адэром глиняную плошку:

— Жри.

Адэр уставился в черепок; на поверхности мутной жижи проблёскивал, как молния, оранжевый огонь факела.

— Лакай. Знаешь, как собачонка лакает? — Хлыст почавкал.

— Я не собачонка, — сказал Адэр и, забыв о головокружении, тошноте и затёкшем теле, поднялся на ноги.

Он был на голову выше мужиков, намного шире в плечах, да и сытая жизнь обеспечила ему превосходство над голодранцами.

Хлыст сделал шаг назад:

— Ты куда это пятки намылил? — Вытащил из-за пояса кнут и указал в дальний угол лачуги. — Давай-ка туда.

Щёлкая кручёной верёвкой перед лицом Адэра, заставил его попятиться и вжаться в стену, покрытую крошечными каплями влаги:

— На колени!

— Я ни перед кем не встаю на колени.

— Слышь, Жердяй, какие мы гордые, — обратился Хлыст к приятелю и, перехватив кнут, со всей силой вонзил конец рукоятки Адэру в солнечное сплетение.

Задохнувшись, он сложился пополам и от удара в спину рухнул на колени. Не успел опомниться, как сзади прогремела цепь, запястья стянуло холодное железо. Сквозь гул в ушах пробился щелчок карабина. Руки с хрустом в плечах вздёрнулись, вынуждая упереться лбом в землю. В глазах потемнело.

— То, что ты важная птица, за версту видно, — словно из глубокого колодца донёсся голос Хлыста. — Но мы и тебя обломаем.

— Ты ещё пожалеешь, — просипел Адэр.

Хлыст ладонью похлопал его по загривку:

— Уже жалею. А сапоги у тебя будь здоров. Хороши сапоги. Слышь, Жердяй! Сапоги, говорю, что надо. Чур, мои.

— А девка, чур, моя, — откликнулся долговязый бандит.

Хлыст вернулся к Малике, ботинком придвинул к ней плошку:

— Лакай. — Толкнул носком Малику в живот. — Оглохла? Жердяй! Посвети.

Приподнимая факел над головой, Жердяй присел на корточки:

— А ей, похоже, хана. — Пощупал девичью ногу. — Отхарим, пока тёплая?

— Спрошу у старшого, — откликнулся Хлыст.

— Остынет, жалко.

Адэр дёрнулся, завалился вбок. Плечи и спину пронзила боль, удлиняя и скручивая связки. Подтянул к себе локти — откуда только силы взялись, — шаркнул по земле сапогами. Встал на колени и с трудом выдохнул.

Он не видел, как исчез Хлыст. Не видел лица Малики — плебейку загораживал сидящий на корточках Жердяй. Адэр смотрел на грязную пятерню, елозящую по девичьей ноге.

Не заметил, как появились Хлыст и Оса. Только скрип дужки вынудил бросить взгляд на бадью в чьих-то руках. Сейчас бы молить о пощаде, посулить весь мир в обмен на свободу, но Адэр смотрел, как мелко дрожат короткие мясистые пальцы, сжимая девичье колено.

Нет… он не мог этого видеть. От дыма факела слезились глаза, по стенам прыгали тени, искажая действительность. И мешало мерзкое чувство, будто лапают его, а не Малику. И дрожат не эти уродливые пальцы, а трясётся всё его естество, противясь пошлым прикосновениям. Сквозь вату в ушах пробивался разговор. Послушать бы, о чём говорят, но в голове захлёбывался внутренний голос: «Только не здесь. Пожалуйста, насилуйте не здесь».

Кто-то выплеснул на Малику воду. От её кашля прорезался слух.

— Отдай её мне, — гнусавил Жердяй. — Всё равно ведь подохнет.

Оса почесал впалый живот:

— Угомонись.

— К Хлысту Ташка прибегает, а я гуся вручную гну, — продолжил Жердяй. — Надоело.

— Да цыть ты! — прикрикнул Оса и склонился над Маликой. — Ну что? Оклемалась? Ты помирать погодь. Скажут — помрёшь, а сама не вздумай.

Выхватил у Жердяя факел и вышел из лачуги.

Жердяй кинулся за ним:

— Оса! Давай её вместе… я ведь не против.

На фоне дверного проёма мелькнул силуэт Хлыста, шкрябнула задвижка.

— Малика…

В ответ хриплое дыхание.

— Что они с тобой сделали? Малика…

— Ничего.

Адэр переступил с колена на колено. Попытался выпрямить спину, руки свело судорогой.

— Малика! Что это стучит?

— Зубы.

— Какие зубы?

— Мои зубы.

Кто-то, непомерно храбрый, рассмеялся бы, решив, что девушка пошутила. Но Адэр не был бесшабашным смельчаком. Он тянулся и бился в клейкой паутине страха и не мог вырваться.

— Малика… Тебе страшно?

— Очень.

— Не бойся, Малика. — Адэр судорожно глотнул. — Не надо бояться.

— Мне холодно.

— Передвинься на сухое.

— Не могу. У меня вывихнуты плечи.

Адэр представил, какая это, должно быть, адская боль. И то, что сейчас испытывает он, сильный мужчина, ничто по сравнению с муками девушки.

— Продержись до утра. Хорошо?

— Что будет утром?

— Нас отпустят.

«Нас отпустят, — твердил он, склоняя голову к земле. — Нас обязательно отпустят».


***

Утром никто не пришёл. Не чувствуя рук и спины, зато ощущая невыносимый холод, Адэр переступал с колена на колено и смотрел на Малику. Она лежала в той же позе, что и ночью. Вокруг закрытых глаз проступила синева, обескровленные губы крепко сжаты, некогда смуглое лицо приобрело землистый цвет. И лишь маленькие капли пота на лбу и висках дарили надежду, что девушка жива.

— Малика, — тихонько позвал Адэр. — Ты спишь?

— Нет.

— Плечи болят?

— Нет.

— Нельзя всё время лежать. Надо хоть немного двигаться.

— Я берегу силы, — произнесла Малика. — Для побега.

О каком побеге она мечтает? Тело раздулось и задеревенело. При малейшем движении казалось, что внутренний огонь сжигает мышцы и обугливает кости. Ступни и кисти замёрзли настолько, что ударь по ним, и они раскрошатся на тысячи льдинок.

— Малика, я скажу им, что я правитель. И нас отпустят.

— Вы настолько наивны?

Адэр уронил голову на грудь. Нет, он не наивный. Ночь, пронизанная болью и кошмарами, измучила его. Она высосала надежду на спасение, и освободившееся в рассудке место надо было срочно чем-то заполнить — будь то утопия или самообман, — лишь бы животный страх перед неизвестностью не поглотил разум целиком.

Адэр закрыл глаза. За стенами сварливо щебечут птицы. Чуть дальше, за горным кряжем, задиристый ветер гонит по пустоши песок. Где-то тёплое небо трётся о крыши домов. А где-то игривое солнце плещется в лужах на асфальте. Там, за бандитским лагерем, бурлит необычайное по силе и размаху счастье, о существовании которого никто не догадывается. Он сам до вчерашнего дня не догадывался, какое это блаженство — стоять над обрывом и слушать ворчание моря. Или сидеть в тесном кресле и смотреть на спящий сад. Адэр бредил глотком хрустальной воды и запахом чистого тела. Грезил о шелесте листвы над головой и шорохе травы под ногами. Он изнывал по мизерным радостям, которых не замечал ранее, и не знал, что из них складывается счастье.

Свет в дырах крыши с каждой минутой становился ярче. Спёртый воздух быстро нагревался, будто лачуга была накрыта железом. По лицу струился пот, капал с кончика носа и подбородка в тёмную кляксу на полу. Пятно приобретало чёрный с красноватым отливом цвет.

Адэр облизнул пересохшие губы. Неужели он так и умрёт — на коленях, — глядя на чужую кровь?

— Не думайте о смерти, — произнесла Малика.

Фраза, прозвучавшая в унисон его мыслям, ничуть не озадачила. Адэр не знал, что для них лучше: остаться в живых или умереть. О людях, ползающих на четвереньках, решил промолчать.

— Они ждут кого-то, — продолжила Малика. — Иначе почему мы до сих пор живы? Почему у нас не спрашивают, кто мы и откуда? Нашу судьбу решит тот, кого они ждут. Если он будет говорить с вами, постарайтесь узнать его имя. Хотя… он не скажет правду.

— Я скажу ему, что за нас с тобой дадут большой выкуп.

— Почему он не потребовал выкуп за племянника Крикса? — Малика вздохнула. — Это не племянник Крикса. Мы ошиблись.

Клацнула задвижка. При виде сексуально озабоченного подонка у Адэра свело челюсть. Жердяй, не церемонясь, схватил Малику за ворот платья, рывком поднял на ноги и грубо повернул к себе спиной. Не издав ни звука, она уткнулась лбом в стену. У неё были связаны локти, притом настолько туго, что сквозь ткань платья проступали сведённые лопатки, а скрюченные пальцы приобрели сине-фиолетовый цвет.

Жердяй отбросил верёвку в сторону — руки Малики упали вдоль тела, как плети — и, схватив пленницу за волосы, вывел наружу.

Пытаясь усмирить внутренний озноб, Адэр бубнил под нос гимн Тезара, но нет-нет и умолкал в ожидании криков. Слышал шум прибоя, треск костра и завывание ветра в щелях.

Он уже сбился со счёта, сколько раз произнёс слова, восхваляющие могущество и несокрушимость великой державы. Когда решил, что ему не суждено увидеть Малику, Жердяй втолкнул её в лачугу, стянул запястья верёвкой — на этот раз спереди — и подошёл к Адэру.

Загремела цепь. Щёлкнул карабин. Не сдержав крик, Адэр повалился на землю. Мощная горячая волна прокатилась по телу и выплеснулась из глаз жгучими слезами.

От крепкой хватки за плечи сдавило дыхание. Однако Жердяй явно переоценил себя — поставить пленника на ноги ему не удалось. Ругнувшись, вцепился в рубаху (благо она сшита из добротного шёлка) и потащил Адэра волоком по полу.

В лицо ударил яркий свет. В спину вонзились острые камни. Скрипнула дужка бадьи. Хлынувшая сверху ледяная солёная вода привела в чувства.

Повернув Адэра набок, Жердяй развязал ему руки:

— У тебя десять минут. — Указал в сторону. — Нужду справлять за тем камнем. Надумаешь сбежать — прижгу пятки. Надумаешь кричать — вырву язык.

Адэр покачался из стороны в сторону, с трудом перекатился на живот. Ушло несколько минут, пока он встал на четвереньки.

— Время идёт, — прогнусавил Жердяй.

Адэр заполз за валун. Цепляясь руками за острые края, поднялся. Расстёгивая непослушными пальцами ширинку, взглядом пробежался по межгорному провалу.

Слева и справа — отвесные скалы и зияющие чернотой пещеры. Сзади — более-менее пологий склон, покрытый каменными глыбами. Впереди — вытянутое, усеянное валунами плато. Вдали — то ли небо, то ли море; граница между ними не просматривалась. Оттуда доносился шум прибоя.

Двое отморозков сидят на корточках возле расщелины. Из железной корзины торчат закопчённые факелы. Ещё один мужик помешивает варево в котле над костром. Хромой мальчишка складывает в кучу хворост. Осы и Хлыста не видно. Пусть ещё двое охраняют подходы к лагерю. Итого восемь, не считая ребёнка.

Адэр поднял глаза. На вершине вихрастого утёса заметил человека. Чёрт… Сколько же их? Повернулся к Жердяю. От перекоса его губ и злобного прищура стало не по себе. Перед внутренним взором промелькнули искалеченные ступни пленников.

— Даже не думай. Отсюда никто не сбегал, — произнёс Жердяй и связал Адэру руки за спиной. — Пошёл!

Пошатываясь и спотыкаясь, Адэр побрёл к пяти стоявшим в ряд ветхим постройкам. Поймал на себе затравленный взор мальчугана. Коротко кивнул ему. Мальчик зыркнул по сторонам, будто искал — кому адресован знак внимания, и шмыгнул за угол хибары.

Жердяй с порога втолкнул Адэра в лачугу, хлопнул дверью и клацнул задвижкой. Вмиг стало душно и жарко. Мокрая рубашка с вырванными пуговицами скомкалась на спине, обнажённая грудь покрылась едким потом. Влажные штанины перекрутились на ногах и доставляли больше неудобства, чем удовольствия.

Стоя посреди лачуги, Адэр разглядывал железный крюк под крышей и цепь, на которой он провисел всю ночь, и не мог заставить себя повернуться к Малике. В том, что над ней надругались, её вины не было. Но мысль, что она не кричала и не сопротивлялась, вызывала отвращение. Даже самая развратная девка верещит, когда её берут силой. И лишь непонятная возня вынудила посмотреть на Малику.

Она сидела возле стены, прижимая к груди колени, и разглядывала опущенные на землю кисти рук с синюшными пальцами. Ноги, обутые в серые стоптанные башмаки, стояли на запястьях, точнее, на верёвке, которая их стягивала.

— Что ты делаешь? — спросил Адэр.

Малика подняла на него мутный взгляд:

— Какая вам разница? — И вновь уставилась на руки.

Он не нашёлся, что ответить. Указывать на недопустимость фразы смешно, когда делишь с плебейкой один короткий поводок.

— Я хочу вправить плечи.

— Ты с ума сошла!

Малика согласилась, качнув головой.

— Чтобы поставить суставы на место, надо, по крайней мере, разбираться в строении человека, — говорил Адэр, волнуясь и не совсем понимая, откуда взялось это звенящее на высокой ноте волнение, и зачем он вообще что-то говорит.

— Отвернитесь, — попросила Малика и закусила ткань юбки.

Её челюсти напряглись, на шее вздулись жилы, от натуги затряслись колени. Адэр хотел отойти и не смог, его словно пригвоздило к полу.

Малика сделала глубокий вдох, задержала дыхание и на выдохе резко выпрямила ноги.

Хруст — красивый звук, когда под сапогами хрустит лёд или трещат ветки под тяжестью снега. Когда же захрустели суставы Малики, у Адэра возникло чувство, будто его кости превратились в осколки. Отшатнувшись, он не удержал равновесие и повалился на земляной пол.

— У вас слабые нервы, — произнесла Малика; её мертвенно-белые губы едва дрогнули. Откинулась на стену и опустила веки.

Глядя на плебейку, Адэр понял, что испытал её боль. Понял, что сходит с ума.

На закате Хлыст поставил возле порога две плошки: одну с водой, от второй воняло рыбой и луком. Потоптался на месте и, не произнеся ни слова, удалился. Снаружи донеслись щелчки плети, стоны и хрипы. Под ладонями и коленями пленников прошуршали камни. Бедолаг гнали на ночлег в одну из хижин.

Адэр смотрел в разодранное крышей фиолетовое небо и ждал, когда его захлестнёт новая волна безумия.

— Сегодня вечером мы с Анатаном должны были вернуться в «Рисковый», — проговорила Малика.

Её слова подобно живительным каплям дождя, упавшим в высохшее русло реки, растормошили Адэра. Он встал, прошёлся вдоль стен, и уже не в состоянии сдерживать шаг, закружил по лачуге, увлекаемый потоком мыслей.

В том, что Крикс бросится на поиски, сомнений не было. Сколько пройдёт времени, пока командир прочешет несколько миль пустоши и гор между двумя последними приисками? С пустошью он расправится быстро, с любого холма она просматривается до горизонта. А горы? И дернул же чёрт запрятать в грот автомобиль — единственную подсказку, где их искать.

— Вы обратили внимание, что у Хлыста ботинки из Тезара? Такие ботинки показывал нам страж на «Горном» прииске.

Расхаживая по лачуге, Адэр покосился на Малику. Вот только не надо вмешивать сюда Тезар.

— Может, Хлыст жил в «Горном»? — предположила она.

Жил подонок в «Горном» или забрал ботинки у кого-то из пленников — какая разница?

— Если он там жил, то должен знать покойного Лабичи и Анатана, — рассуждала Малика. — А остальные? Мне кажется, они сбежали из лагеря смертников.

Сбежали — с водопадом на скалы. Смертникам повезло, раз отделались рубцами и шрамами.

— Странно, — произнесла Малика, — моё имя вы запомнили с пятого раза.

Адэр не выдержал:

— Ты считала?

— Считала. — В её голосе послышался вызов. — «Эй! Ты! Стой! Иди!» Вы обращались ко мне как угодно, но только не по имени.

— Ты чем-то недовольна?

— А как зовут племянника Крикса, вы почему-то сразу вспомнили.

— Тори Вайс — так звали мою мать. Тори из знатного дома Вайс, — сказал Адэр, сделав ударение на последнем слове. — Ещё вопросы?

— Я сказала всё, что хотела, пока у вас не пропало желание со мной разговаривать.

— Считай, уже пропало.

Адэр сделал круг по лачуге. Не на том человеке он срывает злость. Не на том… Но те пока недосягаемы для его гнева, а эта рядом — опороченная, покорная пошлым прихотям и грязным рукам отморозков. И те не знают, кем он является, а эта — живой свидетель его падения.

Думы о собственном позоре убивали Адэра. Что-либо изменить он был не в силах. И откуда брать силы? После ночной прогулки «по нужде» новоиспечённые хозяева их с Маликой судьбы под хохот и улюлюканье пытались накормить его объедками. Они вталкивали вонючими пальцами ему в рот то, на что было противно смотреть. Его вырвало.

Окатив Адэра водой, подонки повторили попытку. Его снова вырвало. Мучители не остановились, пока кто-то не принёс корку хлеба, и он не проглотил кусок. Его вздёрнули на цепи и оставили на долгую промозглую ночь наедине с отравляющими разум мыслями.

Выныривая из кошмарных сновидений и бездонных провалов рассудка, Адэр не различал, где бред, а где явь. Видел в темноте блеск чьих-то глаз и радужную россыпь фейерверка, слышал шипящие голоса и звон хрустальных бокалов, чувствовал горячее дыхание на замёрзших пальцах и прикосновение к раскалённому лбу чьих-то прохладных губ.

Когда солнце протолкнуло в щели крыши первые лучи и выгнало из лачуги клочья вязкого и липкого, как тенёта, мрака, Адэр вспомнил о Малике — после измывательств он слишком быстро и глубоко погрузился в себя и выпустил её из виду.

Малика сидела в углу лачуги и выглядела одинокой и брошенной.

— Как твои плечи?

Она встрепенулась, взмахнула ресницами:

— Спасибо, уже лучше.

— Скоро всё закончится, Малика. Надо чуть-чуть потерпеть.

— Спасибо.

— За что ты меня благодаришь?

— За то, что рядом с вами я ничего не боюсь.

Адэр сумел подняться на ноги и встретить Хлыста, глядя ему в лицо. Нахмурившись, бандит вывел сначала на воздух Малику. Вернувшись, толкнул её к стене. Неуверенной походкой, будто чего-то опасаясь, приблизился к Адэру. Отстёгивая его от цепи, тихо произнёс:

— Взбрыкнёшь, и ей конец.

Адэр вышел из лачуги и невольно затаил дыхание. Боже всемилостивый! Это же Его небо — бескрайнее, синее поле, окаймлённое полупрозрачными кружевами облаков. А внутри лазури васильков — Его солнце: беспощадное, раскалённое. А вокруг — Его горы, покрытые таинственной вязью, с косыми, будто срубленными вершинами. А у подножия скалы — Его море. Скрытое от взора, оно, не таясь, заявляет о своём присутствии — недовольно бормочет и угрожающе гудит. А Он намного выше моря, и между ними только небо.

В поясницу воткнулась рукоятка кнута.

— Пошёл!

Адэр посмотрел через плечо в изуродованное шрамами лицо, в колючие глаза под нависшим лбом, похожим на кривой карниз. В седых вскосмаченных волосах копошилась божья коровка — чёрная с красными точками. Приподняла жёсткие надкрылья, расправила нежные крылышки и, подхваченная порывом ветра, исчезла в синеве. Непостижимым образом ужасное и прекрасное уживаются рядом. И это ужасное ходит по Его земле и то лишь потому, что Он разрешает ему ходить.

Хлыст опустил кнут:

— Ты чего?

Адэр отвернулся.

У входа в одну из пещер сидели на корточках двое бандитов. Появилась уверенность, что невольники там, в глубине чёрного зева. Вдруг зашевелился зародыш подозрения — это и есть тот заброшенный прииск, о котором говорили Малика и Анатан. Всего лишь зародыш в чреве сомнений.

Адэр разглядел среди глыб молодую женщину. За спиной котомка. В руках корзины, накрытые тряпицами. Из-под косынки выбилась дерзкая прядь волос. При виде Хлыста на болезненном лице заиграла улыбка. Женщина ускорила шаг.

— Подожди, — крикнул ей Хлыст и, развязав Адэру руки, буркнул: — У тебя минута.

До позднего вечера Адэр простоял возле двери, наблюдая за бандитом и его зазнобой. Он ни о чём не думал. Он просто смотрел, как парочка, тихо воркуя, сидит у костра. Изуродованная подагрой пятерня, привыкшая держать кнут, неловко поправила загнувшийся воротничок застиранного платья, неумело затолкнула под косынку непослушный локон. Напряжённо скользнула по худенькой спине и замерла на узелке фартука. Зыркнув по сторонам, Хлыст помог своей гостье встать, и они исчезли из виду.

Мимо двери прошёл некто в брезентовом плаще (в такую-то жару!), обдав Адэра запахом прокисшего пота. Ещё один, гибрид выродка и франта, — с обнажённым костлявым торсом, в кепке и алом платке на шее (чем вдруг напомнил костюмера), — поставил возле костра пустые корзинки. Поворошил угли и скрылся из глаз.

Сквозь шум разгулявшегося ветра пробился счастливый смешок, прошуршали под ботинками камни, и парочка появилась в свете костра, плюющего в грязно-розовый воздух раскидистые снопы искр.

К огню подсел Оса. Как только с его языка сорвалось имя подруги Хлыста — Таша, Адэр покинул наблюдательный пост возле двери. Он заполнил в памяти все выемки и пустоты, нанёс последний мазок на самую жуткую картину в своей жизни. Ему уже неинтересно, что будет твориться за стенами лачуги. Его не волнует, что произойдёт внутри. В нём накопилось столько ненависти, столько ярости, что он перестал бояться смерти — с таким грузом на тот свет не уходят. Осталось дождаться Крикса и с помощью Тезара стереть Порубежье с лица земли.

Во времени Малика и Адэр ориентировались по тусклому свету в щелях лачуги. Ночью дрожали от холода, днём изнывали от жары. С ними никто не разговаривал. Они сами, утомлённые ожиданием, не хотели ни с кем разговаривать.

Их выводили на воздух, окатывали морской водой. Насильно пичкали Адэра рыбой или хлебом и сажали на цепь. Иногда вспоминали о нём утром, иногда после полудня. Отстёгивали от цепи и вновь забывали до позднего вечера. Малика на весь долгий день перебиралась к двери, Адэр мерил лачугу тяжёлыми шагами или рассматривал в дырах облака.

Они не обменивались ни взглядом, ни словом. Слушали дыхание друг друга, притворялись глухими и устало барахтались в одиночестве. Они жили под одной крышей, одной жизнью, но в разных мирах.


Часть 13


***

Шли пятые сутки неволи. С раннего утра в лагере царило непривычное оживление. То и дело раздавалась отборная брань, хлопали двери хибар, под башмаками шебаршили камни.

Послышался тоскливый свист, похожий на песнь умирающей птицы. Прозвучал ещё дважды (условный сигнал?). На какое-то время всё стихло. Затем понеслась быстрая невнятная речь, будто человек вознамерился за несколько секунд рассказать о жизни, насыщенной важными событиями. Вновь наступила тишина. Складывалось впечатление, что в лагерь пожаловал долгожданный гость. Выслушал отчёт и теперь размышляет над словами хозяев, а те боятся сбить его с мысли.

Адэр, если бы мог, давно бы прилип к щели между досками, но, пристёгнутый к цепи, топтался в углу, напрягал слух и косился на Малику, сидевшую возле стены.

Сделал шаг в одну сторону, в другую. Не выдержал:

— Малика! Посмотри, что происходит.

Она с усилием поднялась. Пошатываясь, побрела к двери.

Адэр скользнул взглядом по висящему мешком платью:

— Малика!

Она посмотрела через плечо — щёки впали, глаза ввалились.

— Тебя не кормят?

— Я не голодна.

Адэр нахмурился. После ночных издевательств с кормёжкой он был не в состоянии следить за происходящим. Рассудок требовал отдыха и получал его незамедлительно. А утром будила надежда, что пришёл последний день, который он проведёт в зловонной лачуге. Ожидание Крикса настолько захватывало, что всё вокруг становилось неважным. Но почему не кормят Малику?

Она приникла лбом к двери. Глядя в щель, сказала с дрожью в голосе:

— Там ракшады.

— Кто?!

— Ракшады.

Малика ошиблась. Во-первых, Ракшада расположена по ту сторону Тайного моря на материке с гордым названием — Лунная Твердь. Во-вторых, морскую границу Порубежья охраняют рифы, нет ни портов, ни причалов, где мог бы пришвартоваться корабль. В-третьих, Тезар и Ракшада — две сверхдержавы — находятся в состоянии молчаливой войны. Двадцать лет назад они закрыли друг перед другом двери: разорвали дипломатические, торговые и прочие отношения. За прошедшие годы ни разу не обменялись письмами или устными сообщениями. На международные заседания приезжает правитель либо одной, либо другой страны, и никогда — одновременно. Вряд ли какой-нибудь ракшад пойдёт против своего владыки и ступит на земли сына Великого, зная, к чему это приведёт.

— У тебя разыгралось воображение, — сказал Адэр.

Подёргал цепь. Изогнулся, пытаясь увидеть за спиной карабин. Сделал шаг вперёд, руки вздёрнулись, плечи заныли.

— Отстегни меня, — потребовал он, хотя понимал, что Малике вряд ли это удастся. Её запястья были по-прежнему туго связаны; кожа отёчных кистей, утратив природную смуглость, походила на кожуру недозревшей сливы.

— Им не понравится.

— Им не до меня. Я хочу посмотреть, кто пришёл.

— Я же сказала — ракшады.

— Я их вживую не видел — а ты?

— Я видела на картинках, — проговорила Малика, продолжая глядеть в щель. — Последний наместник увлекался историей Ракшады. Я каждый вечер читала ему книжки.

— Сколько их?

— Трое.

— Отстегни меня!

Надсадно дыша, Малика долго теребила звенья цепи, царапала ногтями карабин, зубами грызла узел верёвки. Наконец сдалась:

— Не могу.

— Посмотри, что они делают.

Она вернулась к двери, произнесла озадаченно:

— Рассматривают стекляшки.

— Малика! Какие стекляшки?

— Стеклянные камешки.

Адэр насторожился. Неогранённый алмаз выглядит непривлекательно, и не сведущий в геммологии человек может принять его за остроугольный комочек стекла. Неужели это и есть заброшенный прииск, от посещения которого его отговаривал Анатан?

— Где они стоят?

— Возле костра.

— Ты не можешь видеть камни с такого расстояния.

— Ракшад рассматривает их на солнце. Они прозрачные… и блестят. — Малика повернулась к Адэру. — Алмазы?

— Не знаю. Возможно.

— Но Анатан говорил, что заброшенный прииск находится возле ущелья Испытаний.

— Никому нельзя верить.

Малика вновь приникла к щели. Отскочила:

— Идут. — Подбежала к Адэру. В глазах лихорадочный блеск, на щеках нервный румянец. — Пообещайте, что сделаете в точности так, как я скажу.

Он заволновался. Не хватало, чтобы его подруга по несчастью повредилась рассудком.

— Малика… успокойся…

— Это наша единственная возможность вырваться отсюда! — вскричала она.

— Хорошо. Что я должен сделать?

— Скажите ракшадам: «Йола». Одно слово. И вас не тронут. Меня сбросят в море. Меня должны сбросить в море, — говорила Малика взахлёб. — Вы не бойтесь, я выживу. Я могу нырять с любой высоты. И я отлично плаваю, так никто не плавает. Вам надо сказать «Йола». Сказать так, чтобы ракшады услышали и поняли, что вы сказали. А я приведу Крикса.

Тарабарщина пугала Адэра сильнее, чем шаги за стеной.

— Пожалуйста, пожалуйста, — частила Малика. — Сделайте, как я сказала.

Неожиданно уткнулась лбом Адэру в плечо:

— Я боюсь.

Он отпрянул:

— Возьми себя в руки!

Открылась дверь. Порог переступили двое бандитов.

Оса установил посреди лачуги табурет. Натянув цепь, вынудил Адэра согнуться в три погибели. Хлыст сбил Малику с ног, пятернёй вдавил лицом в бурое пятно. Адэр посмотрел ей в затылок и подавился воздухом. В Ракшаде женщина, как низшее существо, в присутствии мужчин должна лежать лицом вниз.

Снаружи зашуршали камни. Хлыст и Оса скрутили спины кольцом.

Превозмогая боль в шее, Адэр приподнял голову. Прежде он рассматривал ракшадов разве что на фотографиях. Теперь воочию видел могучего темнокожего человека. Это был воин, о чём свидетельствовали выбритые виски. Крайне необычный человек с пугающей внешностью: голый мускулистый торс; от мизинцев до впадин над скулами татуировки; миндалевидные тёмно-карие глаза; длинные чёрные волосы, стянутые на затылке в конский хвост. Образ завершали дымчатые кожаные штаны и сапоги из шкуры серого льва.

Поигрывая тонким металлическим прутом, воин сел на табурет. За его широкой спиной застыли двое ракшадов — тени своего хозяина, такие же рослые, мощные. От воина их отличали татуировки лишь до локтей, замшевые штаны и сапоги из рыжей, как огонь, кожи.

Ракшады равнодушно взирали на Адэра — так смотрят на унылый ландшафт, проплывающий за окном автомобиля.

— Сколько? — спросил воин неимоверно низким голосом, от которого загудели стены.

— Десять моров, — заискивающим тоном проговорил Оса.

Воин поджал тёмные, красиво очерченные губы.

Бандит запустил пальцы Адэру в волосы, задрал ему голову:

— Посмотрите хорошенько. Это редкостный товар. Светловолосый, синеглазый. Зубы все на месте. Лично проверял. Вы за него в пять раз больше выручите, чем мы просим.

Воин указал прутом на Малику:

— Сколько?

— Да нисколько. Не ест, не пьёт. Чахнет как скошенная трава.

— Намучаетесь с ней в дороге, — подключился Хлыст. — Братва нижайше просит оставить бабу: бельишко заштопать, супец сварить, напряжение снять.

— Развяжи его, — приказал воин.

Хлыст и Оса забряцали цепью, стянули с рук Адэра верёвку. Ракшад небрежным кивком велел бандитам убраться.

Несомненно, это был не рядовой воин, а важная в своей стране персона. Об этом говорили татуировки, сплошь покрывающие руки, плечи, шею и скулы. Что ещё знал Адэр о Ракшаде? Только то, что знает нерадивый студент, прослушавший вполуха курс лекций по международной политике.

В той далёкой и таинственной стране укоренились дикие традиции и царят безжалостные законы. Там продают своих дочерей, а сыновей забирают у матери, как только та перестаёт кормить их грудью. Там правителя называют хазиром, а Совет — Хазирадом. Там в кресле старшего советника сидит верховный жрец, ибо для любого ракшада Всевышний был, есть и будет на первом месте. Там многочисленная армия и не имеющий себе равных флот. Ракшада — страна, по величине не уступающая Тезару — подписала всемирный пакт о разоружении и заменила каждый клинок воином, обученным убивать. Страной правит хазир Шедар Гарпи, который ради престола сжил со свету отца и четверых старших братьев.

Адэр неотрывно смотрел на воина. Такой не воскликнет с искренним удивлением: «Эй! Парень! Ты как тут оказался?» Не выведет за порог и не похлопает по плечу: «Ну, бывай здоров!» В его мужской красоте не было ничего человеческого: лицо походило на выточенную из камня маску, великолепно сложенное тело напоминало изваяние из шоколадного мрамора. И только мерцающие глаза подсказывали: это нечто — живое.

Адэр надеялся, что всклокоченные волосы, пятидневная щетина и замызганная одежда собьют ракшада с толку. Не потому, что боялся разоблачения. А потому, что какой-то воин восседал на прогнившем табурете, как на троне, а он, правитель страны, как презренный раб, еле держался на ногах.

— Жалкое подобие великого отца, — произнёс воин.

Узнал…

Адэр вздёрнул подбородок:

— Кто тебе дал право топтать мою землю?

— Ты не знаешь, кому принадлежит эта земля? Похоже, не знаешь… — Воин подошёл к Адэру. — Теперь я понимаю, почему Моган выдворил тебя из Тезара. Ты не бился с обидчиками насмерть, не вгрызался в их глотки, не пытался сбежать. И сейчас ты сжимаешь кулаки вместо того, чтобы наброситься на меня. Ты — позор своей отчизны. Ты настолько ничтожен, что я даже в насмешку не склоню перед тобой голову.

— Придёт время, и ты встанешь передо мной на колени.

Прут рассёк воздух, сбоку мелькнула тень, и Адэр, сбитый Маликой с ног, упал. Всё произошло так быстро, что несколько долгих секунд он лежал, тупо наблюдая, как на рукаве серого платья расплывается тёмное пятно. Опомнившись, столкнул с себя Малику, вскочил. Приятели воина уложили его на живот. В подбородок вжалась лоснящаяся шкура серого льва. Адэр трепыхнулся. Ракшады коленями вдавили его в пол.

— Поцелуй великому воину ноги, и он подарит тебе лёгкую смерть, — прозвучал шипящий голос.

— Поистине великий воин дарит жизнь, — сказала Малика.

— Молчи, — прохрипел Адэр.

По диким законам Ракшады за слово, обращённое к мужчине без его позволения, женщину приговаривают к смерти.

— И если ты действительно великий, — наперекор ему вновь заговорила Малика, — отпусти нас.

Воин сел на табурет. Закинув ногу на ногу, принялся что-то выводить прутом на полу. После недолгих раздумий подал своим сообщникам знак пальцами. Те сползли с Адэра и позвали Осу и Хлыста.

Адэр поднялся, расправил плечи и замер в ожидании приговора.

— Даю за обоих двадцать моров, — обратился воин к бандитам. — Ей привяжите на шею камень и скиньте с обрыва. Его скормите пещерным крысам.


***

Слова ракшада не давали Адэру покоя. Несмотря на конфликт между двумя сверхдержавами, воин недружелюбной страны называет Могана великим, а его — жалким подобием.

Отец взошёл на престол в шестнадцать лет во времена относительно тихие и спокойные. Народ жил ровно, без особых потрясений, и Тезар походил на пруд со стоячей водой, покрытой ряской и тиной. Моган с юношеским максимализмом расшевелил тяжёлое на подъём высокородное сословие, робкое перед новыми и трудными делами, выдернул народ из безмятежного пруда, очистил и оживил воду.

Он действовал с полным произволом. Его имя произносили сквозь зубы, смеялись над ошибками, злорадствовали при неудачах. И только через долгие девять лет, увидев первые результаты произвола короля, подданные заговорили о нём с неподдельным почтением. А ещё через пять лет Могану дали второе имя — Великий, ибо его знают современники, его не забудут потомки, ибо его ошибки и неудачи временны, а заслуга перед отчизной вечная.

Почему же он, престолонаследник могущественного Тезара, в свои двадцать пять лет ничтожен и жалок? Потому что у него клочок карты, а не богатая и сильная страна? Потому что у него грубая и неотёсанная голытьба, а не сплочённый и преданный народ?

Адэр посмотрел на Малику. Опустив веки, она неподвижно сидела возле стены. На лбу бисеринки пота, пересохшие губы плотно сжаты. Окровавленная ткань платья, вспоротая прутом, открывала на плече глубокий дугообразный разрез с вывернутой по краям плотью.

Адэр словно раздвоился. Его восхищали смелость и выносливость Малики. Он столько дней черпал из этих далеко не женских качеств собственную силу и понимал, что стержень внутри него — это она, девица из низшего сословия. И в то же время смотрел на неё, как смотрят на грязь под сапогами, боролся с презрением, но ничего не мог с собой поделать.

— Ты ждёшь от меня благодарности? — спросил Адэр.

Малика открыла глаза:

— Нет. Не жду.

— Правильно, что не ждёшь. Ты поступила очень глупо. Прыгнула под прут, заговорила с ракшадом. Будь ты немного умнее, он сохранил бы тебе жизнь. Продолжала бы ублажать мужиков. Как я понял, ты уже нашла общий язык с Жердяем. Ну и как он? Силён в мужских делах?

Лицо Малики покрылось красными пятнами.

— Я вас прощаю.

— Разве я просил у тебя прощения?

— Вы не такой, каким хотите показаться.

— Меньше всего меня волнует, каким я тебе кажусь.

— Сейчас говорит ваша тёмная сторона. Вы боитесь смерти и за гнусными словами пытаетесь спрятать страх.

Адэр запрокинул голову. В дырах крыши серебрилось небо, а на душе выл ветер. Если ему не связали руки и не пристегнули к цепи, значит, неминуемая смерть близка. Чем заняты бандиты? Провожают ракшадов? Или делят деньги? Безусловно, важное занятие.

— Пока мы здесь сидели, я сотню раз умер. Теперь я знаю: намного легче умереть один раз, по-настоящему.

— Вам надо продержаться одну ночь, — проговорила Малика.

— Я попрошу крыс поедать меня медленнее.

— Мне нужна всего одна ночь. На рассвете мы с Криксом придём за вами.

Адэр сел рядом с Маликой, вдавил затылок в стену:

— Сколько метров до моря? Сто? Двести? Ты, вероятно, не знаешь, что при прыжке с большой высоты удар о воду всё равно что удар о бетон.

— Я знаю, как надо нырять.

— А вдруг там подводные скалы. Ты об этом не думала?

— Я не думала, что вы так быстро сдадитесь.

— Ты пытаешься подарить мне надежду, но не понимаешь, что навязываешь ещё одну ночь кошмаров и мучений.

— Вам так не терпится умереть?

Адэр посмотрел в чёрные глаза, как в зеркало. Увидел себя изнутри и снаружи. Отражение не нравилось: с виду он этакая заумная ехидна, а душа трясётся зайчонком.

— Я не боюсь смерти в глобальном смысле этого слова, мы все когда-нибудь умрём. Но не хочу умирать долго и мучительно. Если мне суждено умереть сегодня, хочу, чтобы смерть была мгновенной.

За дверью послышались голоса.

— Это за мной, — сказала Малика и поднялась. — За вами придут, когда стемнеет. Днём пещерные крысы не нападают на людей.

Адэр схватил её за руку:

— Постой. — Сжал холодные девичьи пальцы. — Обещаешь за мной вернуться?

— Обещаю.

— Я буду ждать.

Когда Жердяй вывел Малику из лачуги, Адэр уткнулся лбом в согнутые колени и обхватил голову руками.


***

Малика всё поняла.

Скользнула взглядом по пенным облакам. Мун говорил, что даже у белого цвета есть оттенки, а небо бывает ярко-синим, бирюзовым, лазурным или серебристо-голубым.

Посмотрела на солнце, зависшее над горной вершиной, похожей на горлышко бутылки. Цвет солнца зависит от высоты над горизонтом. Интересно, какое оно сейчас?

Малика, как и любая незамужняя моруна, различала цвета, но видела мир сквозь мутную плёнку, которая странным образом делала краски тусклыми, будто разведёнными грязной водой, и при этом не искажала чёткость окружающей картины. Лишь познав плотскую близость с любимым и любящим мужчиной, моруна постигает всё разнообразие цвета и его великую силу.

Взгляд Малики перескакивал с костра на горы, с торчащего из расщелины кустика на шумную стайку пичуг. Она старалась сохранить в памяти все размытые краски без оттенков. Скоро она погрузится в серый мир, ибо принесёт себя в жертву. Только так она сможет отомстить бандитам.

Жердяй толкнул её:

— Пошла!

Малика вдохнула солёный воздух и направилась к крайней лачуге, возле которой её ждали обитатели лагеря.

Внутри хибары вдоль стен лежали горбатые тюфяки, валялись рваные одеяла и грязное тряпьё. На перевёрнутой бадье сидел седой ребёнок.

— Уйди, Вайс, — попросила Малика.

Мальчуган сполз на землю, втиснулся в угол и сжался в комок.

Хлопнула дверь. В лачуге сгустился и потемнел воздух. Малика повернулась к мужикам.

Молчат и прерывисто дышат. Глазеют слащаво, с вожделением. Жердяй облизнулся, покосился на пижона в кепке и алом платке на шее. Лысый голодранец сплюнул через губу. Хлыст толкнул локтем Осу. Оса кивнул человеку в брезентовом плаще и капюшоне, скрывающем лицо.

Пока похотливая братия, удерживаемая силой взгляда, переминалась с ноги на ногу, пыхтела и потерянно мялась — Малика считала. Шестеро… Один дежурит возле лачуги Адэра. Двое, сидя у расщелины, сторожат пленников. Один прячется на вершине утёса. Наверное, ещё двое засели где-то на подступах к лагерю. Итого двенадцать. Достаточно свести с ума четверых, чтобы они перегрызли остальным глотки.

С двумя будет покончено здесь же, в этой лачуге. Следующими будут сторож Адэра и надзиратели горемык. Затем испустят дух караульные. Тот, что дежурит на утёсе, вероятнее всего, бросится в бега. Ну и чёрт с ним… Потом четверо безумцев передерутся. В конечном счёте, останется один. Она сама убьёт последнего.

Адэр отправится на поиски машины, а она, ссылаясь на недомогание, останется в лагере, чтобы привести в исполнение свой смертный приговор. Только прыгнет не в море, а на камни. Она сама остановит своё сердце, ибо совсем скоро её чувства умрут, исчезнет смысл бытия.

Ей суждено пробыть в сером мире всего пару часов. Два часа из двадцати двух лет — вычет невелик. А значит, жизнь прошла не зря.

Оса похрустел пальцами, приблизился с показной бравадой. Растянув рот в ехидном оскале, так и замер, приоткрыв изреженный ряд жёлтых зубов.

— Не смотрите ей в глаза! — гаркнул человек в плаще. Подскочил к Осе и оттолкнул его в сторону. — Не смотри ей в глаза!

Слишком неожиданным и сильным был удар в лицо. Всхлипнув, Малика отлетела назад, затылком впечаталась в стену и сползла на пол. В ушах загудело.

«Твою мать…» — «Какого хрена…» — «Бурнус! Совсем сдурел?»

— Это моруна, — произнёс человек в плаще и опустился перед Маликой на корточки.

— Брось, — насмешливо проскрипел Оса. — Моруны все сдохли.

Бурнус скинул капюшон и открыл взору Малики смоляные волосы, правильное, с тонкими строгими линиями лицо и серые, как сталь, глаза. Перед ней сидел ветон — представитель древнего народа.

— Хотела обуть нас на обе ноги? Не выйдет, — процедил он сквозь зубы и бросил через плечо: — Такая, как она, свела моего прадеда в могилу.

— Хватит лясы точить, — возмутился прыщавый голодранец. — Хочешь быть первым — давай. Не задерживай очередь.

— Стадо идиотов, — прошептал Бурнус и поднялся. — Моруны превращают мужиков в рабов. Вы хотите стать её рабами?

Бандиты переглянулись.

— Сказки всё это, — отозвался Жердяй. — Не встаёт на девку, отвали.

— Моруну нельзя брать против её желания, — встрял в разговор пижон с платком на шее. — Слышали о проклятии? У того, кто её изнасилует, крыша едет.

— И ты отвали, — выпалил Жердяй.

— И отвалю, — огрызнулся пижон и вышел из лачуги.

— Я слышал, что у морун светлые волосы, — сказал прыщавый голодранец.

— А глаза? — спросил Бурнус.

— Ну, чёрные. И что? — Хлыст пожал тощими плечами. — У нас в «Горном» баба жила. Глазищи были как два угля. Мужики к ней через одного бегали. И ничего, никто не чокнулся.

— Мужики бегали, а она принимала, — упирался Бурнус. — В проклятии говорится о насильниках.

— Да разве ж баба лежит как стелька, коль не по желанию? — прогнусавил прыщавый.

— И то верно, — согласился Оса. — Девка ждёт, а мы яйца парим.

— Ага,ждёт, когда ты вдуешь, — усмехнулся Бурнус. — Если уж проклинать, то наверняка.

Хлыст навис над Маликой:

— Эй! Шалава! Рассуди нас с братками: ты моруна или нет?

Прыщавый почесал в паху:

— Так она тебе и скажет.

— Брехня всё это, — обозлился Жердяй. — Нет морун и баста! А если у вас кишка тонка, не мешайте. — За лодыжки оттащил Малику от стены. Навалился сверху. — Да что ж ты трясёшься? Неужто под мужиком не была?

Малика запрокинула голову. Мальчишка, глядя на неё, беззвучно шевелил губами.

— Вайс, отвернись.

Жердяй заёрзал, втискиваясь между её ног:

— Дурочка… расслабься.

— Сынок! Отвернись! — взмолилась Малика.

Жердяй оттянул ворот её платья, уткнулся носом в шею:

— А пахнешь-то как! — Лизнул. — Ах, ты ж моя сладость.

Прижался щекой к её груди:

— Сердечко бьётся… — Заскользил пятерней по ноге Малики, приподнимая подол платья. Выдохнул: — Ох, ты ж Боже мой…

Скрипнула дверь.

— Я вспомнил! — прозвучал от порога голос пижона. — На спине моруны должны быть письмена.

— К чёрту письмена, — простонал Жердяй.

— Жердяй! — сказал Бурнус. — Давай посмотрим.

— К чёрту!

— Жердяй! — гаркнул Хлыст.

Взвыв, бандит сполз с Малики. Перекатил её на живот. Рванул платье.

Она знала, почему мучители затаили дыхание. На её пояснице не просто письмена. По телу бегут строчки, бледнеют, на их месте появляются новые фразы на разных языках и наречиях. Она не могла их прочесть и тем более запомнить, но чувствовала, как ежесекундно раздвигаются границы её сознания, и понимание многих вещей возникает непостижимым образом из ниоткуда.

«Дьявол!» — «Что это?» — «Ведьма…» — «Ну её на хрен!»

Жердяй перевернул Малику на спину:

— Ладно… Насиловать нельзя? Не будем. — Развязал ей руки. Встал на колени, спустил штаны. — Возьми его. Бери, говорю!

Разжал её пальцы. Вложил ей в ладонь липкую плоть. Под крышей лачуги пролетело надсадное «ох-х-х». Подёргался взад-вперёд:

— А теперь возьми конфетку в ротик. — Обхватил пятернёй её челюсть. — Рот открой!

Попытался всунуть пальцы между стиснутых зубов:

— Открой рот, сука! — Заехал кулаком Малике в нос. — Ори, падла!

От следующего удара лопнули губы.

— Я ж тебе, сука, всю морду расквасю. Открой рот!

От очередного удара заложило уши и загасило свет.

И тут как ахнуло ботинком в бок! Малика скрутилась клубком. Пинок в спину заставил выгнуться и открыть для удара живот. Каждая новая боль заглушала предыдущую. В глаза впивались искры — разве искры не должны вылетать из глаз? И дышать можно только в себя — выдохнуть не получается. Вдруг накрыла единая сокрушительная боль и потащила за собой в чёрный водоворот.

Хлыст стиснул Жердяю локоть:

— Хватит.

Тот нанёс ещё удар, который с глухим звуком отскочил от тела пленницы.

— Хватит! — крикнул Хлыст.

Жердяй вытер лоб, посмотрел по сторонам:

— Где все?

— Ушли.

Жердяй схватил Малику за щиколотку:

— Тёплая. А если мёртвую моруну отхарить?

— Кто-то идёт. Верхогляд уже два раза свистел.

— Вот дьявол! Остынет, — с досадой сказал Жердяй и постучал по телу окровавленным ботинком. — А с ней что делать?

— Пусть лежит. Потом выбросим.

Жердяй вытер руки о майку и вслед за Хлыстом выскочил из лачуги.

Вайс подполз к Малике. Прижался щекой к вогнанным в землю пальцам:

— Мама…


Часть 14


***

Поисковый отряд, наспех сколоченный Криксом, первым делом обыскал заброшенный алмазный прииск. Вдруг инспектор захотел убедиться воочию, что месторождение действительно иссякло? Сегодня пришла очередь ущелья Испытаний.

Анатан сомневался, что Яр и Малика, услышав грохот воды, забыли о благоразумии и отправились посмотреть на водопады. Они не походили на идиотов, которые ищут приключений на свою голову. К ущелью Испытаний вела ровная, широкая долина. По идее, машина инспектора должна стоять на виду. А машины нигде не было. Однако Крикс, руководствуясь какими-то своими соображениями, решил всё-таки проверить.

Анатан не пошёл с отрядом, ему хватало испытаний и риска на работе. Оставшись один, посидел в тени Великкамня, прижимая ладони к ушам — рёв водопадов разносился на всю округу. Потом подумал, что мог бы провести время с пользой. Поднялся на пригорок; на горизонте долина резко обрывалась. Вскарабкался по ребристому склону горы, увидел за долиной море и похолодел. А вдруг инспекторы, посетив заброшенный прииск, решили сократить обратный путь и поехали другой дорогой? Вдруг автомобиль слетел с обрыва? Вдруг им удалось спастись? Множество «вдруг» заставили Анатана побежать к обрыву.

Шум водопадов здесь был еле слышен, зато волны неустанно били в утёс с нескончаемым воем и визгом. От сумасшедшей высоты закружилась голова. Анатан сделал шаг назад. Тяжело дыша, затоптался на месте. За спиной низменность, покрытая травами. Справа горный кряж. Слева скальные нагромождения. Там же, слева, на волнах что-то покачивалось. Что именно — разглядеть не удалось. Слишком далеко.

Первая мысль: дождаться Крикса. Анатан стиснул кулаки. Это неправильно, не по-человечески! И двинулся по краю обрыва, сглаженному ветром и ливнями. От блеска волн слезились глаза, от напряжения по лицу струился пот, от страха подгибались ноги. А вдруг его догадка окажется правдой?

Спустя какое-то время Анатан остановился и с облегчением выдохнул. Он ошибся. Вокруг рифов вздымались и оседали шапки серой пены, принятые им за всплывших утопленников.

Анатан решил повернуть назад, как вдруг потянуло дымком костра. Принюхался, послюнявил палец, чтобы безошибочно определить направление ветра, и торопливо пошёл между глыбами.

Неожиданно взору открылся длинный межгорный провал, усеянный камнями. В крутых склонах чернели пасти пещер. Скальные карнизы отбрасывали на плато угрюмые тени. У подножия покатого косогора просматривались… Анатан напряг зрение — там стояли лачуги.

Донёсся крик перепуганной птицы. Вновь пахнуло костром, над округлым камнем, похожим на памятник, появился полупрозрачный дымок. Анатану бы тихонько уйти и чуть позже привести сюда Крикса с его ребятами, но он не задумываясь направился к ветхим постройкам.

Возле огня сидели трое. Один — седой, косматый — затолкал кнут за пояс рваных штанов, с озадаченным видом поднялся:

— Анатан? — Изуродованная шрамами физиономия расплылась в улыбке. — Анатан! Дружище! Не узнаёшь?

— Асон?

Мужик раскинул руки:

— Собственной рожей.

— Бог мой! Не верю! — Анатан заключил друга в крепкие объятия. — Жив бродяга. Жив!

Держа Асона за плечи, отклонился назад:

— Дай-ка, я на тебя посмотрю. Нет, иди-ка сюда. — И снова прижал друга к груди.

Когда шквал эмоций немного поутих, Анатан глянул на лысого мужика с прыщавой мордой, на парня в кепке и алом платке на шее, вновь устремил взгляд на друга:

— Я не знал, что ты освободился.

— Я сам не знал, — ответил Асон и рассмеялся. — Шучу.

— По амнистии?

— По ней самой.

— Давно?

— Чуть меньше года.

— Ай да Таша… и ни слова ж никому, ни полслова…

— Видел её?

— Видел. И пацанов твоих видел. И дочку. На похоронах Лабичи.

Асон потёр уголок глаза изуродованным подагрой пальцем:

— Не думал я, что братишка помрёт раньше меня.

— Почему на похороны не пришёл?

Асон покосился на приятелей:

— Мы здесь незаконно. В смысле незаконно добычей занимаемся. Горный хрусталь ищем, малахит. А что? Вышли с братками на волю, посидели, покумекали. Кому мы, уголовники, нужны? У всех семьи, дети. Кормить как-то надо. Но ты — могила!

— Ты ж меня знаешь.

— Знаю. Потому и жалуюсь. Нельзя мне светиться в «Горном». Сразу попаду под колпак. На заработке придётся крест поставить. Семья на полку зубы сложит. Вот такая цепь получается.

— Понимаю, — кивнул Анатан.

— Вот и живу здесь с братками, глажу пузом пещеры. — Асон тяжело вздохнул. — Да что мы всё обо мне да обо мне. Ты лучше о себе расскажи.

— За пять лет ничего не изменилось. Жена, детишки, работа, будь она неладна.

— Слышал, ты начальником прииска заделался.

— Заделался. — Анатан посмотрел на клонившееся к горизонту солнце. — Вот я балбес. Мне ж идти надо.

— А чего приходил?

— Людей ищу. Мужчину и девушку. Может, видел? Он высокий такой, волосы светлые, хорошо одет. Она простолюдинка…

— Черноволосая, черноглазая, — перебил Асон. — Они были здесь.

Анатан вытер о штаны вспотевшие ладони:

— Были?

— Ну да. Искали ущелье Испытаний.

— Когда?

Закатив глаза, Асон задумался. Хлопнул себя по лбу:

— Дней пять назад. Точно! Сегодня пятый день.

— Куда они пошли?

— Туда, откуда ты пришёл.

Анатан закрутился на месте, озираясь:

— Далось им это ущелье.

Асон свёл брови:

— Чего высматриваешь?

— Понять не могу, как их сюда занесло. Ну да ладно… — Анатан протянул руку. — Бывай, дружище. Даст бог, ещё свидимся.

Крепко сжимая его ладонь, Асон прошептал в ухо:

— Не приходи сюда больше.

Кивнув, Анатан побежал по межгорному провалу. Чем ближе становилось солнце, трущееся о край обрыва, тем тяжелее поднимались ноги. Анатан перешёл на шаг, оглянулся. Костра не видно. В солнечных лучах блестят валуны. Вокруг тихо и спокойно, а на душе кошки скребут, и сердце слёзы льёт. Разбередила встреча с другом? Конечно, встреча. А что же ещё?

Анатан побрёл между камней. Неожиданно что-то ударило в спину. Он обернулся. На земле лежал женский башмак.

Озираясь, Анатан попятился. Сбоку прозвучал тихий стук. Ещё один башмак… Анатан поднял. Обычный женский башмак, серый, стоптанный, в тёмных точечках и пятнах. Плюнул на носок, потёр рукой, посмотрел на пальцы — кровь.


***

Избегая смотреть на приятелей, Хлыст подсел к костру.

— Ну, что там? — проскрипел Оса, прячась в крайней лачуге.

— Подожди. Пусть отойдёт подальше, — ответил Хлыст.

— Зря ты его отпустил, — прозвучал из-за камня голос Жердяя.

Хлыст опёрся локтями о колени, уставился на огонь. С вершины вихрастого утёса долетел тоненький свист.

— Кого ещё нечистая несёт? — пробурчал Пижон и поворошил хворостиной угли в костре.

Через пару минут донеслось:

— Асон!

Увидев у подножия скалы Анатана, Хлыст поднялся:

— Чего тебе?

— Иди сюда.

— Уходи, Анатан!

— Мы с тобой больше не увидимся, Асон. Хочу обнять тебя напоследок.

Хлыст посмотрел по сторонам, подтянул штаны, поправил кнут за поясом:

— Тронете его — убью. — И пошёл к Анатану.

От крепких объятий запершило в горле. Хлыст не помнил, чтобы его кто-то так обнимал — искренне, горячо. И это сипение в ухо было таким трогательным и в то же время по-мужски скупым.

Хлыст довольно хохотнул:

— Да ладно тебе, Анатан. Жмёшься как баба.

— Они у вас. Я знаю, — прошептал друг детства, щекотнув губами щёку. — Ты обманул меня, Асон. Ты никогда меня не обманывал.

Хлыст опустил ладонь на рукоятку кнута.

Анатан ещё крепче прижал его к себе:

— В миле отсюда Крикс с ребятами. Помнишь Крикса?

Хлыст заскрипел зубами. Ещё бы он не помнил Крикса, этого треклятого ублюдка, засадившего его за решётку на долгие двадцать лет. И только чудом попав в каменный котёл, Хлысту удалось прервать свой срок. Спасибо брату, земля ему пухом.

— Он знает, куда я пошёл. Если через час не вернусь, он заявится сюда. И не один.

— Я ничего не боюсь, Анатан. Мне уже нечего терять.

— Тебе — нечего. А твоей семье? Твоим детишкам?

— Почему-то пять лет назад об этом никто не подумал.

— Давай подумаем сейчас. Асон! Давай подумаем!

— Пустой разговор.

— Я заплачу за них.

— Я сказал…

Анатан стиснул Хлыста так крепко, что слова застряли в глотке.

— Я дам тебе двадцать сапфиров. Двадцать изумительных сапфиров. По сапфиру за каждый год, что ты получил. Целое состояние, которое ты не заработаешь за тысячу тюремных жизней.

— Зачем мне камни? — выдавил Хлыст.

— Продашь в Партикураме. Купишь дом. Заберёшь семью. Выучишь сыновей. Дочку выдашь замуж. И пролежишь остаток жизни писькой кверху в обнимку с Ташей. — Анатан отпустил Хлыста. Широко улыбаясь, похлопал его по плечу. — Думай, Асон. Думай быстрей. Ещё немного, и твои братки заподозрят неладное.

Хлыст расхохотался. А в голове запрыгали мысли: как обвести братву вокруг пальца? Делиться с ними желания не было. Надо провернуть дельце так, чтобы комар носа не подточил.

Анатан протянул руку:

— Ну как знаешь…

Хлыст торопливо сжал его ладонь:

— На рассвете возле Великкамня. И никаких Криксов с ребятами. Ты один.

— Договорились.

— Если кинешь меня… Я выживу, я живучий. Я убью твою жену.

Анатан высвободил руку. Вытер ладонь о рубаху и быстро пошёл в сторону обрыва.


***

Жизнь лагеря, забившая ключом после ухода Малики, не могла выдернуть Адэра из мрачных дум. Он размышлял над словами воина, которые не задели — изувечили самолюбие так, что вряд ли удастся его воскресить. Адэр прокручивал в уме фразы, вызывал из памяти образ ракшада. А может, воин прав? Но если согласиться с главарём ничтожной шайки, потеряется смысл пережитого, выстраданного.

Вдруг перед внутренним взором встал собственный образ — с опущенной головой, с поникшими плечами и подавленным взглядом, беспомощный, сломленный. В серёдке всё взбунтовалось: мысли, чувства.

Нет… Нет! Он ещё увидится с ракшадом. Обязательно увидится! Не сегодня, не завтра, чуть позже, когда будет смотреть на мир сквозь лучи своей славы. Обессмертить имя поможет ему не Тезар, разбуженный и возвышенный не им. И не тезарский народ, слагающий о Могане песни. Он должен собственноручно выточить своё величие из ущербного камня под названием Порубежье. Он должен не поднять страну с колен, а заставить её взлететь.

Сколько потребовалось отцу, чтобы стать Великим? Четырнадцать лет. Он должен сократить этот срок как минимум вдвое.

Должен… Не используемое в свою сторону слово вырисовывало цели, ставило задачи. Оно обратилось стимулом и возбудителем стремлений, удививших новизной и высотой.

Приход Жердяя вернул на землю. Долговязый выродок пристегнул Адэра к цепи и затолкал ему в рот окровавленную майку. Извиваясь, Адэр давился желчью и желудочным соком. Жердяй натянул цепь. Адэр вжался грудью в колени и уткнулся лбом в пол. Вязкая жидкая масса забила нос.

Адэр задыхался; перед глазами вращались спирали. Гаснущим рассудком понимал, что в лагере нежданный гость, но никак не мог совладать с телом. Когда изо рта вытащили кляп и окатили водой, долго кашлял и отплёвывался. Ещё какое-то время пытался вспомнить, что произошло. А потом о нём снова забыли.

До рези в глазах всматриваясь в темноту, Адэр висел на цепи и слушал песню сверчка, засевшего между досками крыши. В другом месте — на балконе замка Грёз или даже на крыльце Анатана — под монотонный мотивчик он предавался бы мечтам, но здесь, в ненавистной лачуге, молил Всевышнего заткнуть эту тварь. Сверчок способен стрекотать без перерыва в течение ста минут. Сейчас каждая невыносимо долгая минута прожигала душу как капля расплавленного железа. Адэр торопил время. Желание вернуться в замок и наконец-то приступить к работе достигло высшего предела.

Пришёл Хлыст. Мгла скрывала его лицо, но Адэр узнал бандита по запаху. У каждого подонка настолько специфично воняли волосы, одежда и тело, что уже на третий день неволи Адэр безошибочно угадывал, кто войдет в лачугу, намного раньше, чем открывалась дверь.

На фоне сумрачного проёма замерло нечто в длинном плаще и накинутом на голову капюшоне. Адэр невольно усмехнулся: а вот и смерть, только косы не хватает.

Хлыст с непонятной медлительностью повозился с цепью, но руки развязывать не стал. Вяло, будто нехотя, подтолкнул Адэра к двери. Таинственная фигура в плаще посторонилась.

В небе, подёрнутом туманной дымкой, завис рогатый месяц. Свет вокруг звёзд был размытым и походил на мутную кайму. Со стороны моря не доносилось ни звука, и тишину над лагерем нарушали ленивый треск костра и настойчивый стрекот сверчка.

Лёжа возле огня, Жердяй приподнялся на локтях:

— Куда это вы? Я же хотел его на добычу поставить.

— Забудь, — буркнул Хлыст.

— С чего вдруг? Пусть чуток бы поработал.

— Ты не слышал, что приказал Хвостатый? — вклинился в разговор мужик в брезентовом плаще.

— Слышал, — кивнул Жердяй. — Хвостатый умотал, теперь мы здесь хозяева.

— Говнодав ты, а не хозяин, — злобно прозвучало из-под капюшона. — Если Хвостатый узнает, что мы его ослушались, шкуру с нас снимет. Забыл, как сдох Жила?

— Тихо, Бурнус, тихо. Чего ты взъелся?

— А нехрен тявкать.

Ругнувшись, Жердяй улёгся навзничь, подтянул на плечи тряпку.

Повинуясь толчкам Хлыста, Адэр направился в сторону темнеющей скалы. Не выдержал, оглянулся. Костёр бросал пляшущие блики на перекошенные стены и закрытые двери хибар. И только его лачуга, будто прощаясь, раззявила чёрную пасть.

Увидев возле пещеры корзину с факелами, Адэр замедлил шаг. Внезапная мысль заставила неровно, с перебоями забиться сердце. Если бы удалось обхитрить бандитов и забрать у них факел… Достаточно подпалить шкуру одной крысе, чтобы вонь отогнала остальных.

Получив в поясницу тычок рукояткой кнута, Адэр пошёл дальше. Миновал ещё одну пещеру, затянутую мраком.

— Эй! — донёсся голос Жердяя. — Вы куда?

— В седьмую, — ответил Хлыст.

— Чего не во вторую?

— Там вода поднялась.

Адэр шагал вдоль подножия скалы и, уже не в силах сдерживать дрожь, считал пещеры. Вновь оглянулся. Хибары скрылись из вида, и лишь рыжий отсвет костра обрисовывал контуры валунов.

— Про сапоги не забудь, — долетел голос Жердяя.

— Не забуду, — крикнул Хлыст и тихо пробормотал: — Сдались ему эти сапоги.

— Стой, — еле слышно сказал Бурнус.

Адэр увидел расщелину — настолько узкую, что втиснуться в неё казалось нереальным. Пытаясь сообразить, почему бандиты медлят, повернулся к ним лицом.

Хлыст озирался по сторонам. Бурнус глядел на вершину утёса, чернеющего с противоположной стороны провала. По всей видимости, там прячется караульный.

Адэр закрутился, надеясь увидеть на земле хоть один факел.

— Любой человек перед смертью имеет право на последнюю просьбу, — произнёс он. — Дайте мне спички.

— Зачем? — после заминки спросил Хлыст.

— Я боюсь темноты, — сказал Адэр и стиснул зубы, чтобы не слышать их предательский стук.

Вдруг Бурнус схватил его за локоть и потащил за собой в расщелину. С другого бока в пояс штанов вцепился Хлыст.

Адэр протискивался между острых стен. Бандиты — один толкал его, другой тянул — кряхтели и чертыхались себе под нос.

Адэр застрял. Лихорадочно забился из стороны в сторону. Наконец удалось протолкнуть в щель грудь и связанные сзади руки.

— Давай-давай! Шевелись! — подгонял его Хлыст.

Проход стал чуть шире, но всё равно идти можно было только боком. Адэр понял, почему бандиты не взяли факел: воздуха катастрофически не хватало. Из-за внутреннего давления в области переносицы казалось, что ещё немного, и носом пойдёт кровь.

— Двадцать шагов, — произнёс Бурнус и остановился. — Пришли.

Трясясь от страха, Адэр проговорил:

— Я имею право на последнее желание.

— Рот закрой! — рявкнул Хлыст.

— Дайте мне спички!

— Заткнись! — прикрикнул Бурнус и зашуршал плащом.

Справа прозвучал звук отскочившего от плиты камешка. И вдруг камень зацокал уже где-то внизу. Яма!

Адэр стоял ни жив ни мёртв. Он всю дорогу лихорадочно соображал, как справиться с крысами, и даже не предполагал, что его поджидает ещё большая опасность — падение с высоты.

— Я забыл, что здесь так узко, — пробормотал Бурнус. Немного покрутился. — Зараза!

Хлыст притянул к себе руки Адэра. Ругаясь и кряхтя, принялся распутывать верёвку.

Адэр пытался сообразить, как бандиты сбросят его в яму, если он стоит между ними? От тесноты, нехватки кислорода и небывалого волнения голова работала туго.

— Чего так долго? — спросил Бурнус.

— Да щас я, щас, — откликнулся Хлыст. — Чёртов Жердяй! Узлов навязал, хрен развяжешь.

Наконец Адэр смог сжать-разжать кулаки. В пальцы хлынула горячая кровь.

— Держи, — прозвучал голос Бурнуса. — Да вот же! Вот! Держи.

Адэр не сразу понял, что ему в руки тычут жёсткую на ощупь тряпку. Плащ? Зачем ему плащ?

— Надевай! — приказал Бурнус. — Живо!

Адэр заёрзал. Никак не удавалось расправить скомкавшуюся на загривке грубую ткань, и руки не попадали в рукава.

— Надел? — спросил Хлыст.

— Не получается.

— Дай сюда! — Хлыст выдернул плащ из рук Адэра. — Бурнус, отойди на шаг. Этому уроду места мало.

— Я и так на краешке стою.

— Чуток отклонись, я плащ ему за спину просуну.

Не договорив последнее слово, Хлыст вцепился мёртвой хваткой Адэру в локоть и с силой толкнул его вбок. Всё произошло за какую-то долю секунды. Адэр ничего не успел понять. Услышав удаляющийся крик Бурнуса, заорал как скаженный. Орал так, что оглох.

Чувствуя крепкие пальцы Хлыста на локте, долго стоял, ловя ртом воздух. Казалось, ещё секунда, и в груди взорвётся сердце. Сквозь вату в ушах пробились стоны Бурнуса и утробный писк ожившей ямы.

Хлыст притянул Адэра к себе и обдал запахом гниющих зубов:

— Жить хочешь?

На грани потери сознания Адэр уткнулся лбом в стену.

— Жить хочешь? — повторил Хлыст.

Адэр кивнул.

— Спрашиваю последний раз: жить хочешь?

Сообразив, что в темноте кивать бесполезно, Адэр выжал:

— Да.

— Я выведу тебя из лагеря и отпущу. Но если что-то пойдёт не так — убью.

Адэр — в плаще и накинутом на голову капюшоне — вслед за Хлыстом выдавил себя из расщелины. Руки тряслись, ноги подкашивались, и если бы не притягательный аромат близкой свободы, Адэр свалился бы на землю.

— Втяни шею в плечи и немного присядь, — прошептал Хлыст. — Бурнус был ниже тебя.

Донёсся голос Жердяя:

— Во орал! Ну и глотка! Я думал, пещера обвалится.

— Ага. Горластый, — ответил Хлыст.

— Сапоги забрал?

— Забрал. — Хлыст шёпотом выругался и крикнул: — Пойдём, прошвырнёмся, а то Бурнус оглох.

Под хохот Жердяя, пошатываясь и не до конца разгибая колени, Адэр побрёл за Хлыстом. С каждым шагом всё явственнее слышалось дыхание моря. Дорожка побежала наискосок. И вскоре справа, далеко внизу, на ленивых волнах замерцала рябь. Слева потянулись нагромождения глыб.

Адэр вытащил руки из рукавов, расслабил завязки на шее, приподнял капюшон. Ему не терпелось скинуть воняющий прокисшим потом плащ, но Хлыст беспрестанно озирался, явно высматривая кого-то.

В воздухе засмердело затхлой мочой.

— Всё ходите и ходите. И не спится вам, — прозвучал сонный голос.

Адэр споткнулся; сердце ухнуло в пятки и заставило окаменеть.

— Мешаем? — спросил Хлыст.

— Да нет. А что это с Бурнусом?

— А что с Бурнусом не так?

— Идёт, словно болт в заднице несёт.

— Не нарывайся, — произнёс Хлыст; в голосе колокольчиком звякнула тревога. — Он сегодня не в духе.

Адэр понимал, что мужик сказал что-то обидное, и никак не мог сообразить, о каком болте идёт речь, и каким образом этот злополучный болт мог оказаться у него в заднице. Попытался представить себя на месте Бурнуса — как бы он отреагировал на оскорбление? Пригнув голову, двинулся на обидчика.

Скрытый мраком бандит хихикнул:

— Да, ладно тебе, Бурнус. Я же пошутил.

Хлыст обхватил Адэра за плечи:

— Это он спросонья.

Пройдя ещё немного вдоль обрыва, Хлыст свернул с дорожки и, цепляясь за камни, устремился вверх по склону. Вдруг пахнуло кровоточащими дёснами. Раздалось уханье совы.

— Свои, — сказал Хлыст, не останавливаясь.

Адэр не знал, радоваться или прийти в ужас от своей необычной способности. Он всегда чутко реагировал на запахи, но до недавних пор не подозревал, что вонь настолько разнообразна и многогранна.

— А вы куда? — ударилось в спины.

— Не твоего ума дело.

Они шли долго. Их никто не остановил, не подал сигнала и ни разу не выдал своего присутствия. Следуя за давешним мучителем, Адэр еле сдерживался, чтобы не набросится на него и не свернуть ему шею.

Чутьё подсказывало: смерть Бурнуса не была следствием возвышенного порыва чёрной и ожесточённой души Хлыста. Бурнус знал о предстоящем побеге. Возможно, сам его подготовил. И вошёл в расщелину первым, чтобы остаться в ней и дождаться приятеля, а потом как ни в чём не бывало вернуться с ним в лагерь.

Адэр задохнулся от внезапной догадки. Это всё подстроила Малика. Конечно! Решила не терять время на поиски Крикса. Наобещала Хлысту с три короба и ждёт их в укромном месте. А Хлыст, чтобы не делиться с Бурнусом, хладнокровно избавился от сообщника.

Бандит подвёл Адэра к обломку скалы:

— Стой здесь. — И забрался в углубление в стене.

Послышался шорох вперемежку с ругательствами.

— Держи, — раздалось из ниши.

Адэр подставил руки и от неожиданности присел под тяжестью чего-то податливого, гибкого, замотанного в грубый холст. Ударом молнии пронзила мысль: это тот самый человек, случайно забредший днём в лагерь.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Хлыст спрыгнул на землю.

— Что это? — спросил Адэр, ещё надеясь, что ошибся.

— Хочешь жить — неси.

Следуя за Хлыстом, Адэр вдыхал запах пота и крови, трясся от чувства брезгливости и боролся с тошнотой. Посмотрел через плечо, пытаясь разглядеть источник нового запаха — то ли сухого дерева, то ли сена, — который упорно гнался по пятам.

Послышался шум воды. Сначала он доносился издалека, затем загудело под ногами. И вдруг заревело со всех сторон, беспощадно разрывая перепонки.

Земля пошла резко вниз. Впереди возникло нечто длинное, широкое, как русло реки, затянутое плотным туманом. На противоположном «берегу» виднелся горный кряж. Из сердцевины этого «нечто» торчала верхушка чёрного камня.

— Великкамень, — прокричал Хлыст. — Теперь ждём.

На языке вертелось: «Чего ждать и сколько?» Но подумав, что вместе с ответом его лицо вновь обожжёт смрад гнилых зубов, Адэр промолчал.

Воздух светлел. Туман оседал плавно, лениво, открывая взору утёсы, поросшие изумрудным мхом. Стекал дымящими ручьями с громадного чёрного камня. Клубился в этом «нечто». Пробуждение мира сопровождалось радостным рёвом воды: где-то рядом низвергались невидимые водопады.

Сквозь полупрозрачную дымку просматривалась долина. Зеленел ковёр трав, белели россыпи цветов, извилистый ручей прокладывал дорогу к небесам, сверкающим как сталь.

Адэр посмотрел на тонкую малиновую полоску горизонта. Там встаёт солнце. Там замок. Там его свобода. Повернул голову и не смог сделать вдох. Возле Великкамня стоял человек. Лица нельзя было рассмотреть, но мотоцикл…

Адэр помчался по склону, прижимая к груди тело в дерюжке. Анатан побежал навстречу, размахивая руками.

Хлыст накинул Адэру на шею перекрученную верёвку и проорал в ухо:

— Задушу!

Адэр споткнулся, замер. Как его отражение замер Анатан. Хотелось крикнуть бандиту: «Я всё для тебя сделаю, только отпусти!» Из груди вырвался всхлип.

Помедлив, Хлыст убрал кнут:

— Если что-то пойдёт не так, убью тебя и Анатана.

Долина смягчила шум водопадов. До слуха долетали журчание ручья и бойкий пересвист пичуг. Под сапогами пружинила трава. И никакая вонь не могла заглушить аромата весенних цветов.

Сегодняшний день стал днём тяжелейших потрясений. И всё же в нём осталось место удивлению. Удивил взгляд простолюдина. Он излучал такую радость, такую заботу — так на Адэра ещё никто не смотрел, — что смог бы вылечить самую израненную душу.

— Рад тебя видеть, Яр, — еле слышно произнёс Анатан.

— Я тоже, — сказал Адэр и попытался дотянуться до завязок на шее.

— Дай-ка я. — Косясь на ношу в его руках, Анатан помог скинуть плащ.

— Покажи, что принёс, — раздался голос Хлыста.

— Где девушка?

— Пока не покажешь — сделки не будет.

Анатан вытащил из-за пазухи коробку и отдал её Хлысту. Тот порывисто откинул крышку. Затоптался как гарцующий конь.

Адэру не было необходимости смотреть на содержимое коробки — он знал, что там. Там — цена его безрассудства и самоуверенности, легкомыслия и безответственности.

Хлыст принялся рассовывать сапфиры по карманам.

— Где девушка? — вновь спросил Анатан.

Хлыст швырнул пустую коробку ему в лицо:

— Не забудь, Анатан — тебе есть что терять.

— Асон! Я не шучу.

Хлыст поднял плащ Бурнуса и попятился:

— Я тоже.

— Ты обещал, Асон, — говорил Анатан, шагая за Хлыстом. — Где девушка?

— Тебе есть что терять, Анатан, — как заведённый повторял бандит. — Не забудь!

Внезапно всё, что давало Адэру силы, всё, что держало его на ногах, обратилось в прах. Адэр как стоял, так и сел:

— У меня.

Анатан с изумлённым видом оглянулся.

— Она здесь, — прохрипел Адэр и опустил тело в траву.

Хлыст проворно взбежал на пригорок. Вдруг со словами «Ах ты ж, гадёныш!» бросился к небольшому камню. Из-за него выскочил седой мальчуган. Бандит щёлкнул кнутом — верёвка обвила тоненькую шею — и рывком притянул ребёнка к себе.

— Асон! Прекрати! — закричал Анатан истошным голосом.

Пребывая будто во сне, Адэр смотрел в красное лицо мальчика с открытым перекошенным ртом и выпученными глазами и не мог пошевелиться.

Анатан вскинул перед собой ладони:

— Асон! Мы тебя не тронем. Клянусь. Только отдай ребёнка.

— Ты заплатил за двоих.

— Вместо девушки я возьму мальчишку.

— А болт тебе.

— Я заплатил за живых, а девушка мертва.

— Это мы не оговаривали.

— Яр! Он задушит его! — надрывался Анатан, содрогаясь всем телом. — Яр! Сделай что-нибудь!

— Я устал, — прошептал Адэр. С огромным усилием поднялся на ноги. — Как же я устал.

Пошатываясь и спотыкаясь, пошёл вверх по косогору.

— Яр! Ты куда? — крикнул Анатан.

— Обратно.

Хлыст рассмеялся:

— Иди-иди. Я скоро догоню.

— Какая же ты сволочь, — сказал Анатан Хлысту и побежал за Адэром.

— Ты променяешь любимую жену на этого урода? — усмехнулся бандит.

Адэр шёл, а хотелось упасть на колени и заголосить в небо.

— Яр! Подожди!

Он ускорил шаг.

— Даже если ты вернёшься в лагерь, чего ты добьёшься? — не успокаивался Анатан. — Ты уже никому не поможешь. Яр!

Адэр уселся на камень, уткнулся лицом в ладони. Слишком частая смена чувств — от непомерно чёрных к самым светлым и обратно — истощила его.

— Откуда взялся мальчишка? — спросил Анатан.

— Из лагеря.

— Давай о нём забудем. Словно его не было. Давай?

— Не могу.

— Когда ты шёл сюда, ты ведь не думал о ребёнке.

— Я не знал, куда меня ведут.

— А если бы знал? Яр! Ты бы подумал?

Совсем некстати Анатан попытался влезть в его тайник души под названием совесть.

— Оставь меня, — простонал Адэр.

Анатан опустился на корточки, сжал ему колени:

— У меня семья. Жена, дети. Я не могу рисковать. Слышишь? Яр! Мне нельзя рисковать.

— Эй! Анатан! — донёсся голос Хлыста. — Я согласен.

Анатан подпрыгнул:

— Ну, наконец-то! Ведь знает же, собака, знает, что на мои поиски весь «Рисковый» кинется.

Стоя на пригорке и держа мальчугана за горло, Хлыст указал кнутом на Великкамень:

— Давайте туда. Ещё. Дальше. Ещё. — И пнул ребёнка в спину.

Вайс кубарем покатился вниз. Анатан с Адэром бросились к нему, а мальчуган вскочил и, прошмыгнув под их руками, припал к телу Малики, замотанному в дерюгу.

Адэр попытался поднять Вайса. Мальчишка схватился за босую ногу, выглядывающую из-под ткани, и в голос зарыдал.

— Ты ба! — воскликнул Хлыст. — А все думали, что он немой!

Анатан пошёл к мотоциклу, прислонённому к Великкамню.

— Анатан! — вновь закричал Хлыст. — Если из вас кто-то пикнет, я убью твоих детей.

— Будь ты проклят, Асон! Будь проклят!

Наконец Адэр изловчился и подхватил Вайса на руки. Бросил прощальный взгляд на свою спутницу, утопающую в малахитовой траве, и направился к выползшему из-за горизонта солнцу. Он спешил — боялся, что его догонит совесть. А совесть уже билась и стонала на груди, царапая тело детскими пальчиками и не по-детски страдая.

Адэр обернулся:

— Хлыст!

— Чего? — раздалось с пригорка.

— Отдай мне девушку.

— Зачем она тебе?

— Хочу похоронить по-человечески.

— Иди с Богом, пока я гадёныша не забрал.

— Я отдам за неё сапоги.

— Иди на хрен со своими сапогами.

— А как ты объяснишь приятелю — почему ты без сапог?


Анатан уговаривал Вайса сесть на мотоцикл, но мальчишка шёл рядом с Адэром, стискивая в кулаке край дерюги. Анатан просил отдать ему Малику, но Адэр ещё сильнее прижимал к себе ношу. Он не видел окружающей красоты — она исчезла без следа в скорбном тумане. Не чувствовал под босыми ногами траву и камни — его тело одеревенело. Ни о чём не думал — его мысли где-то затерялись.

Он не понял, откуда взялся Крикс. С удивлением посмотрел на свои руки, ставшие вдруг легче пуха. Уселся на землю, повалился навзничь и закрыл глаза.


Часть 15


***

Адэр смотрел на тарахтящий перед автомобилем мотоцикл. Тезарское топливо закончилось, и самодельный суррогат, изготовленный умельцами из колодезной воды, вынуждал Анатана подпрыгивать на сиденье при каждом выхлопе дыма из трубы.

Ветер относил дым в сторону. Чистый воздух врывался в открытые окна машины. Совершив виток по салону, возвращался к Адэру с запахом ядрёного мыла (за рулём сидел Крикс), крови (на заднем сиденье лежала Малика, замотанная в дерюгу) и хвороста (в ногах трупа, шмыгая носом, ютился Вайс).

— Куда мы едем? — спросил Адэр.

— К маркизу Ларе, — ответил Крикс.

Адэр силился вспомнить, где слышал это имя, но память молчала.

— Кто такой маркиз Ларе?

— Ярис Ларе — доктор. Вам нужна его помощь.

— Нет, Крикс. Он не поможет.

— Ребёнку нужен доктор.

— Ему нужна мама, Крикс. Разворачивай машину. Мы едем в «Рисковый».

— Нет. Мы едем к Ярису Ларе.

— Ты не слышал приказа?

— Слышал. Доктор даст нам заключение о смерти Малики. В противном случае я буду вынужден похоронить её рядом с бродягами, преступниками и самоубийцами.

Адэр вжался затылком в подголовник:

— Её похоронят там, где я сочту нужным.

— А я поступлю так, как требует закон Порубежья.

Сжатые губы, насупленные брови и угрюмый взор говорили о непреклонности командира.

Адэр повернулся к ребёнку:

— Вайс, к маме хочешь?

Мальчишка уткнулся лицом в пропитанный кровью холст и тоненько заскулил.

— Жестоко, — тихо вымолвил Крикс.

Адэр не понял, о какой жестокости идёт речь, и по отношению к кому он её проявил. Но то, что его слова оценивает какой-то страж, вывело из себя.

— Останови!

Когда автомобиль затормозил, Адэр вывалился из салона. На ходу снимая рубаху в пятнах крови, направился к багажнику. Открыв его, стянул штаны, вытащил канистру с водой.

— Давайте помогу, — сказал Крикс.

Адэр открутил крышку:

— Отойди!

Раздался звук приближающегося мотоцикла. Из клуба дыма вынырнул Анатан:

— Что случилось?

Адэр вылил на себя воду. Достал из дорожной сумки бутылку вина. Поглядывая на Крикса, вытащил зубами пробку, сделал несколько больших глотков. Вино обожгло горло и желудок.

— Вам не стоит пить, — произнёс командир.

— Я не пью. Я уничтожаю заразу. — Адэр ополоснул вином руки. — Анатан! Сколько ты отдал камней?

— Двадцать.

Адэр залпом осушил бутылку.

— Пятнадцать изумительных сапфиров до сих пор лежат в сейфе прииска, — сказал Анатан, криво улыбаясь. — Я отдал другие камни.

— Ты нашёл «Котёл»?

— Нашёл. Я хотел поговорить с вами… позже.

— Говори сейчас.

— Не могу я с «Котлом». Как посмотрю на смертников, душа сворачивается.

— Посмотри на тех, кто находится в машине.

— Да я всё понимаю…

— Ты ни черта не понимаешь! — Адэр вытащил из сумки куртку и штаны. — Отправляйся домой, Анатан. На всякий случай увези куда-нибудь семью и жди дальнейших распоряжений. И ни один человек не должен знать, что произошло. Тебя, Крикс, это тоже касается.

Анатан крутанул ручку газа и скрылся в облаке дыма.

В голове шумело, сердце толчками гнало по венам захмелевшую кровь. Адэр надел куртку навыворот, переодел. Долго копошился, пытаясь попасть ногой в штанину. Наконец плюхнулся на переднее сиденье.

Крикс протянул ему свои сапоги:

— Маркиз Ларе не поймёт, если вы будете босиком.

Взирая на безбрежную пустошь, Адэр подставлял лицо ветру и пытался направить скачущие мысли в нужное русло. Ему вряд ли удалось бы собрать их в кучу, если бы не взгляд через плечо на тело Малики. Винные пары вмиг улетучились.

— Как Анатан нашёл меня? — спросил Адэр.

— Благодаря женским башмакам.

Прикрыв ладонью глаза, он слушал историю о том, как Анатан вернулся из бандитского лагеря и уехал за сапфирами. Как Крикс со стражами разыскал автомобиль и, помня о желании правителя не раскрывать себя, приказал людям спрятаться за утёсом — на тот случай, если сделка с бандитами не состоится. Затем Анатан отправился к Великкамню, а Крикс залёг среди глыб. Потом полз следом, пока Адэр, Анатан и ребёнок не вышли из долины.

— Замок маркиза, — проговорил командир.

Адэр посмотрел в окно. Вокруг цвели низкорослые кустарники, чуть дальше зеленела роща. Над кронами виднелось высокое строение из светло-серого камня с башенками и флигелями под дымчатой черепицей. Крикс направил машину к бреши между деревьями с раскидистыми ветвями, и вскоре шины зашуршали по ровной пепельной дороге.

Солнце зависло в зените. Деревья походили на сверкающие бирюзовые снопы и даже пятнышком тени не омрачали гладкие, словно отутюженные полянки. Всё вокруг было чистым, светлым, безмятежным. И не верилось, что в нескольких милях отсюда находится ад, на заднем сиденье лежит труп, а над ним всхлипывает изувеченный ребенок.

Машина проехала вдоль чёрной кованой ограды и затормозила перед ажурными воротами. Сквозь широкие просветы просматривались три аллеи, похожие на растопыренные зубья вилки. Фонтан с птицами из молочного мрамора и пирамидальные кипарисы закрывали парадный вход в старинный замок.

Привратник — кряжистый старик в униформе — отворил ворота. Выслушав Крикса, указал на аллею, бегущую к правому крылу замка.

Обогнув флигель, командир направил машину к белому зданию, окружённое столетними дубами. Под пение невидимых птиц и перестук дятла в распахнутых окнах вальсировали кружевные занавеси и пританцовывал флюгер на ломаной крыше.

Автомобиль остановился возле двери с решётчатым оконцем и вывеской «Клиника маркиза Яриса Ларе».

Крикс с сомнением взглянул на Адэра:

— Вы сможете выйти из машины?

— Бери ребёнка.

Адэр взял тело Малики, Крикс прижал к себе дрожащего мальчика. Выбежавшая сестра милосердия — в белоснежном строгом платье, накрахмаленной шапочке и ботиках на резиновой подошве — провела посетителей в смотровую комнату, пропахшую лекарствами и средствами для дезинфекции.

— Располагайтесь. Маркиз Ларе сейчас придёт, — сказала она и удалилась.

Крикс умостился с Вайсом на скамье. Адэр положил Малику на кушетку и подошёл к окну, из которого открывался вид на тихий парк, наполненный сочными весенними красками. Но окружающая красота не гармонировала с состоянием души, и Адэр вернулся к кушетке. Усевшись на стул, опёрся руками на колени, ссутулился.

— К вашим услугам, — прозвучал от порога хрипловатый голос.

Адэр поднял голову. Человек средних лет — короткий ёжик посеребрённых волос, очки в золотой оправе — расширил глаза. Шагнул назад, выглянул в коридор, словно усомнившись — в своей ли клинике он находится. Проверил, на все ли пуговицы застёгнут врачебный халат.

— Мой правитель?..

Адэр встал, коротко кивнул:

— Маркиз Ларе!

— Очень неожиданно… Мне доложили, что приехали с прииска.

— Маркиз, осмотрите ребёнка.

— Сначала я осмотрю вас, мой правитель.

— Я в порядке.

— Но вы весь в крови!

— Это не моя кровь. Осмотрите ребёнка.

Ярис Ларе направил взгляд на кушетку:

— А это?

— Это труп. Маркиз, не теряйте время.

— Прошу вас, — сказал Ярис Криксу и вывел его вместе с Вайсом из комнаты.

Адэр повалился на стул, уронил голову на грудь. Время остановилось.

— Мой правитель…

Адэр оглянулся. За плечом стоял доктор.

— Почему вы до сих пор здесь, маркиз?

Ярис нахмурился:

— Я уже осмотрел мальчика. — Отодвинул от стола кресло. — Прошу вас, пересядьте.

Расположился на стуле напротив Адэра. Зачем-то включил настольную лампу и впился цепким взглядом Адэру в лицо:

— Вы себя хорошо чувствуете?

— Я несколько дней не спал и плохо ел. Но сейчас разговор не обо мне. Как ребёнок?

— Сильно истощён. Крикс сказал, что его нашли в горах.

— Да… в горах…

— Мальчик неоднократно подвергался физическому насилию. На пятках застарелые следы ожогов. На спине…

— Довольно подробностей, — перебил Адэр. — Вы оставите его в клинике?

— Нет, мой правитель. Всё, что я могу — это дать успокоительное, что, собственно, я и сделал. Ребёнку нужна помощь квалифицированного специалиста. Его надо показать психиатру. — Ярис покосился на кушетку: — А это?

— Это Малика Латаль.

— Ваша сопровождающая дама?

— Вы помните её? — удивился Адэр.

— Как можно забыть такую яркую особу? Что с ней случилось?

— Мы нашли её в горах вместе с мальчиком.

— Вы принимали участие в поисках?

— Да, — выдохнул Адэр. — Мы искали её пять дней. Я хочу получить заключение о смерти девушки.

Ярис нажал на кнопку вызова. В комнату заглянула сестра милосердия.

— Пусть санитар прикатит тележку для трупов, — распорядился маркиз и обратился к Адэру: — Сейчас её перевезут в морг. Завтра я отправлю заключение к вам в замок.

— Нет, маркиз! Вы осмотрите девушку здесь и сейчас. И сразу дадите мне заключение.

— Я провожу вскрытие в морге.

— Никаких вскрытий, только осмотр.

— Вы хотите забрать тело?

— Да.

Ярис поднялся из-за стола:

— В таком случае я провожу вас в комнату ожидания.

— Маркиз Ларе! Не теряйте время, — произнёс Адэр и повернулся вместе с креслом спиной к кушетке.

Послышалось дребезжание стекла в дверце шкафчика, звук разрываемой бумаги, хлопки резиновых перчаток, шуршание дерюги. Надрывный вздох Яриса заставил Адэра оглянуться.

— Вам лучше не видеть, — сказал маркиз надломленным голосом. — Не надо смотреть.

Адэр вжался в кресло:

— Что там, маркиз?

— Значит, это Малика.

— Да.

Казалось, что невнятное бормотание, сопровождаемое шаркающими шагами и скрипом кушетки, никогда не прекратится.

— Не молчите, маркиз!

— Она умерла,вероятнее всего, от кровоизлияния в мозг. Без вскрытия невозможно установить точную причину смерти.

— Когда… — Адэр с трудом протолкнул комок в горле. — Когда она умерла?

— Не более двух часов назад. Плюс-минус полчаса. Нет трупных пятен, и тело ещё не окоченело.

Адэр стиснул подлокотники кресла. Он нёс Малику, когда она была ещё жива. Он хотел бросить её возле Великкамня, когда она ещё дышала. Он вез её в машине и не знал, что она умирает! Быть может, она умерла, когда он пил вино.

Вновь прозвучали хлопки перчаток, в умывальник ударила струя воды.

Ярис положил на стол очки. Вытирая салфеткой лицо, сел напротив Адэра:

— В такую жару нельзя вести труп в машине. Он… она в плохом состоянии. Мои люди подготовят девушку к погребению. Родственники пусть приезжают за ней с утра пораньше, пока более-менее прохладно.

— Оставьте меня.

Ярис понимающе кивнул:

— Я распоряжусь насчёт ванны и подберу вам одежду.

Маркиз пошелестел за спиной Адэра тканью и удалился. Прошло несколько минут, пока Адэр заставил себя подняться с кресла. Ещё несколько минут заставлял себя повернуться к кушетке. Тело Малики было накрыто простынёй, и если бы не пятна крови на ткани, то можно было решить, что девушка спит, укрывшись с головой.

Адэр потёр лоб. Где найти в себе силы перешагнуть этот день? Скорбное событие, произошедшее по его вине, не должно омрачать его путь к вершине славы.

Похороны матери канули в небытие — в памяти годовалого ребёнка и горе, и радость не оставляют следа. Во всех траурных процессиях Адэр плёлся за широкой спиной Великого и при первой же возможности незаметно уходил. Но то, что над телом усопшего положено произносить речь, он знал. Для очистки совести хотел что-то сказать, и не смог выдавить ни слова. К чёрту пустые слова! Надо попрощаться и уйти.

Адэр встрепенулся. А вдруг маркиз ошибся? Он видел Малику всего лишь раз и мог запросто перепутать её с любой другой чёрноволосой селянкой. Малику сбросили в море, а Хлыст, желая получить выкуп за двоих, отдал девушку, нечаянно забредшую в лагерь. А Малика, живая и здоровая, в это время разыскивает Крикса. А он, дурак, изводит себя мыслями о неудачном начале правления.

После недолгих колебаний откинул край простыни, с содроганием посмотрел на разбухший окровавленный слепок вместо лица. Шумно выдохнул. Это точно не Малика. Хлыст намеренно изувечил нечаянную гостью, чтобы отвести от себя подозрения в подлоге.

Для успокоения совести Адэр стёр уголком ткани со скулы девушки грязь. Кожа смуглая… Очистил висок от прилипшего ворса дерюги. Остроконечная родинка… Он её помнит…

Воздел глаза к небесам, спрятанным за девственно-чистым потолком:

— Тебе мало святых? — Крепко сжал холодные скрюченные пальцы Малики. — Прости…

Сердце перестало биться, только где-то глубоко — под рёбрами — чувствовалась его слабая дрожь. И вдруг пронзила жуткая боль. Адэр сквозь зубы цедил воздух, а выдохнуть не получалось. Захотелось вогнать кулаки в грудь и выдавить из лёгких застрявший ком воздуха. Мелькнула безумная мысль, что через это он уже проходил. Там, в лачуге, когда Малика вправляла себе плечи, он чувствовал сумасшедшую боль, знал, что эта боль не его, и думал, что помешался рассудком.

Адэр склонился над трупом:

— Малика! Выдохни. Попробуй. — Надавил ладонями на девичью грудь. — Давай, Малика, давай. Я помогу.

Надавил сильнее:

— Выдохни! Малика! — Сорвался на крик: — Дыши! Плебейское отродье! Давай! Мать твою! Дыши!

В комнату вбежали маркиз Ларе и сестра милосердия. В ту же секунду послышалось тихое «Ах…»


***

Крикс открыл дверцу машины:

— Я надеялся, что маркиз вас не отпустит.

— Я здоров, — сказал Адэр и уселся на переднее сиденье.

Крикс разместился за рулём, завёл двигатель:

— Врачу, конечно, виднее, но я бы уложил вас в постель.

— Сейчас не до отдыха.

— Это понятно, — проговорил командир, разворачивая машину, — но ванна, чистый костюм и пара тарелок супа вам бы не помешали.

— Поехали, Крикс!

Командир повёл машину к воротам:

— А если честно, я рад, что вы не остались в клинике. Когда на душе плохо, нельзя сидеть на месте.

— Мне хорошо, — произнёс Адэр и рванул ворот куртки: не хватало воздуха, сознание куда-то уплывало.

За окном промелькнула роща. Автомобиль полетел по луговой равнине с цветущими кустами.

— Я отдам за вас жизнь, и хочу, чтобы вы это знали, — тихо произнёс командир.

Адэр посмотрел на ребёнка, спящего на заднем сиденье:

— Стало быть, он твой племянник.

— Да. Племянник.

— Я догадывался, но не хотел тебя обнадёживать. А ты его не узнал.

— Я видел Вайса один раз, когда ему исполнился годик. Я служил в Тезаре, и меня отпустили на несколько дней в отпуск. Когда мне сообщили, что мои брат и племянник пропали, я подал в отставку. Приехал в «Рисковый» и стал стражем порядка.

— Почему ты решил, что это Вайс?

— У него под коленом родимое пятно, овальное, как тутовая ягода. У моего брата такое же… было… Мы его подкалывали: если следующий ребёнок родится без «ягодки», значит, жена нагуляла.

Адэр невесело усмехнулся.

— Ну и врожденная хромота, — добавил Крикс. — Можно спросить?

Адэр кивнул.

— Почему они убили Малику?

— Не знаю. Очнётся — расскажет.

Командир сбросил скорость:

— Она жива?

— Жива, Крикс. Жива. Ради бога, поехали!

— Куда едем? В замок?

— Сначала отдадим ребёнка маме.

И тут командир впервые дал волю чувствам. Не меняя выражения лица, тихонько или завыл, или засмеялся сквозь стиснутые зубы.

Адэр сцепил руки:

— Ты можешь ехать быстрей?

— Я еду со скоростью, разрешённой законом.

— Чёрт! Крикс! Сейчас мне плевать на закон! От нас зависит жизнь Малики. Добавь газу!

Машина взвыла и понеслась.

— Как ты оказался в Тезаре? — спросил Адэр.

— Там, где я родился, было две дороги: в тюрьму или в армию. Я выбрал армию.

— А твой брат?

— Мой двоюродный брат родился и жил в «Рисковом», — проговорил Крикс; пальцы, сжимая руль, побелели. — Я родом из Верхнего Дола, в «Рисковый» приезжал только в гости… Я этих тварей по одной передавлю. Как крыс. А потом пусть меня судят по всей строгости закона.

Адэр изогнул губы. Это была бы самая удачная развязка ужасной истории, если бы командир не посвящал его, правителя — защитника гуманных законов и сторонника праведного суда, — в свои преступные замыслы.

— Нет, Крикс. Твоё «передавлю» расценят как умышленное убийство. Но если они окажут сопротивление при задержании или попытаются сбежать… — Адэр многозначительно умолк.

— Так и будет. Они обязательно окажут сопротивление.

— И тогда отряд под твоим командованием уничтожит бандитов.

Поигрывая желваками, Крикс кивнул.

— Есть несколько задач, которые надо решить в первую очередь, — проговорил Адэр. — Необходимо проверить выход из «Котла».

— Проверял, и не раз. Живыми оттуда не выходят.

— Значит всё-таки… — Адэр поморщился. — Как звали начальника шестого прииска?

— Лабичи. Прииск «Горный».

Адэр достал из бардачка блокнот и ручку. На последнем листе написал имя. Вырвал лист и смял в кулаке. Последний лист — последняя запись! Он изнасилует память, но заставит её удерживать имена, названия и даты!

— Значит, преступников из «Котла» вытаскивал Лабичи.

Крикс качнул головой:

— Не факт. В Порубежье искупительных поселений больше, чем магазинов.

— Проверь!

— Проверю.

— Анатан нашёл дорогу, по которой смертников доставляли до «Котла»?

— Прямой дороги нет.

— А как же указатель с надписью «Мертвецкая»?

Крикс скупо улыбнулся:

— Моя работа. Установил, чтобы бродяги не совались. Хотя этот столб — бесполезная штука. Анатан сказал, что без страховки до «Котла» не добраться. И тут начинается непонятное. Я бы преступников через горы не тащил — это риск. И где столько надзирателей-скалолазов взять? Ладно, предположим, скалолазов нашли. Предположим, рисковали собой и искупленцами. Но глубина впадины сорок метров! Я не представляю, как можно с такой высоты спустить человека. На верёвке. А как его поднять? Опять же на верёвке. Это вам не мешок с едой и не котомка с сапфирами. Ума не приложу, как это проворачивал Лабичи.

— Ты должен выяснить.

— Выясню.

Адэр вздохнул — предстояло задать наболевший вопрос.

— У тебя есть надёжные люди?

— Есть. Мои сослуживцы. Единственное, они по всей стране разбросаны.

— Сколько их?

— Семь человек.

— Всего семеро?

Крикс пожал плечами:

— Надёжные люди в наше время редкость.

— Найди их.

— Найду.

Адэр посмотрел на багряный закат и закрыл глаза.

Казалось, не прошло и пяти минут, как возле уха прогремел голос Крикса:

— «Рисковый».

Автомобиль покатил по безлюдной улочке. Чернильные сумерки ещё не успели поглотить узорчатые каменные ограды и квадраты дворов, посыпанные белым песком. Кое-где светились окна.

Командир затормозил возле небольшого дома с тёмным окошком и высоким приступком перед закрытой дверью. Двор, покрытый пучками пожухлой травы, не был огорожен. На крючке, прибитом к перекошенной будке, висел ошейник. На верёвке одиноко трепыхалось заштопанное полотенце.

Сжимая руль, Крикс смотрел в пустоту и хмурился.

— У нас мало времени, — напомнил Адэр.

Командир шумно выдохнул, вышел из машины и перестал походить на грозного стража. Нерешительной походкой приблизился к двери, тихонько постучал. Сделал шаг влево, шаг вправо, упёрся рукой в дверной косяк, прислонился к нему плечом.

Дверь отворилась, и на пороге появилась женщина в белом платке, наброшенном поверх ночной рубашки. Адэр не видел выражения её лица, скрытого сгустившейся тьмой. Не слышал разговора. Он смотрел на женские руки, стискивающие на груди концы платка, и чувствовал, как трясутся его колени.

Мать Вайса медленно подошла к автомобилю. Взялась за ручку дверцы и замерла. Всё, что рассмотрел Адэр, это большие блестящие глаза. Большие не по размеру, а по величине и силе единственного чувства. В них не было слёз — она давно их выплакала. И не было счастья — она давно перестала его ждать. В глазах матери застыл огромный страх.

Адэр, если бы мог, выскочил бы из автомобиля и закричал: «Да смотри же быстрей!» Но не меньший страх приковал его к креслу — а вдруг и он, и Крикс ошиблись?

Женщина открыла дверцу — салон наполнился мягким светом — и рухнула на колени. Командир хотел поднять её, но она оттолкнула его руку. Осторожно коснулась пальцами стопы спящего ребёнка, прильнула губами к следам ожога на пяточке. Взобралась коленями на порожек автомобиля. Стискивая концы платка, раскинула руки и, закрыв собой мальчика, превратилась в белую птицу, оберегающую сон птенца.

— Ветер горы облетает, баю-бай.


Над горами солнце тает, баю-бай.


Месяц солнце провожает, баю-бай.


По горам один гуляет, баю-бай.



Часть 16


***

Прошла отведённая на поездку неделя. Потянулись дни мучительного ожидания. Вилар убеждал себя, что причиной задержки Адэра и Малики стали дороги, то есть их отсутствие. Каждый раз, подходя к окну, надеялся увидеть летящий к замку автомобиль. Но, увы! Вглядываясь в безбрежную пустошь, видел только пустошь и думал: «Завтра. Они приедут завтра».

Приходило завтра, и послезавтра, и следующий день.

Охранители и секретарь, привыкшие к своенравию своего господина и к его затяжным загулам, решили, что Адэр уехал с Маликой подальше от сурового Муна, чтобы тот не мешал им развлекаться. Но и они уже выглядели встревоженными.

Этой ночью Вилар так и не сомкнул глаз. Когда перед рассветом сгустились сумерки и до предела потемнели мысли, Вилар вышел из своих покоев и спустился в холл. Нырнуть бы под лестницу и позвонить Трою Дадье. И тезарская армия мощной волной покатится по всему Порубежью. Трой придумает, как объяснить Адэру внезапное вторжение. Но он сам не сумеет объяснить другу, зачем взломал замок, недавно врезанный в дверь комнаты с телефоном.

Вилар ходил по холлу от камина к камину, от стены к стене и обратно, борясь со страхом перед гневом Адэра. И уже собрался отдать охранителям приказ выбить дверь, как караульный крикнул: «Автомобиль правителя!»

Замок будто только этого и ждал. В залах и коридорах загорелись люстры, где-то хлопнула оконная рама, из служебного крыла донеслись голоса прислуги.

Уличные фонари проливали тусклый свет на лестницу и площадку перед парадным входом. Лабиринт аллей и пустошь тонули во мраке. Вдалеке предрассветную мглу безжалостно таранили два оранжевых солнца. Сквозь полусонный шорох ветра пробивался шум мотора.

Вилар посмотрел на Муна и Йола, замерших рядом с караулом, и отошёл в сторону, чтобы не выдать своего волнения нечаянным жестом или взглядом.

Из машины вышли двое. Оба высокие, широкоплечие, в тёмно-зелёной форме. Один вытянулся по стойке «смирно». Второй взбежал по лестнице. Да это же Адэр!

Где-то на полях разума Вилар сделал пометку, что друг явно заигрался: сначала инспектор, теперь страж. Краем уха слышал его отрывистые приказы, не вникая в их суть. Всё вокруг сделалось неважным, кроме девушки, которая почему-то замешкалась в салоне автомобиля.

Вилар с улыбкой вглядывался в тёмные окна, а смутные предчувствия уже стесняли грудь. С лёгким недоумением посмотрел по сторонам. Ни Адэра, ни стариков. Свет фонарей выхватывал из мглы одинокого стража с военной выправкой, который больше походил на деревянного истукана, чем на человека.

Вилар вернулся в замок, поднялся на третий этаж. На балконе караул преградил ему дорогу: с сегодняшнего дня посещение апартаментов правителя возможно только по его приглашению. Неожиданное новшество выдернуло Вилара из состояния тупой растерянности. Он топтался на месте и не знал, что делать. Кричать в пустоту — глупо, юлить перед караулом — бесполезно. Можно отправить к Адэру секретаря и выпросить приглашение.

Вилар устремился к переходу в другое крыло замка.

— Секретарь у правителя, — произнёс прозорливый караульный.

Решив во что бы то ни стало дождаться Адэра или Гюста, Вилар облокотился на перила балюстрады. Глядя на слуг, снующих по холлу с тряпками и вёдрами, успокаивал себя: ничего плохого не случилось, раз Адэр в замке. Вероятнее всего, на одном из приисков возникли непредвиденные обстоятельства, которые вынудили Малику задержаться. Сейчас друг приведёт себя в порядок и…

От внезапной мысли сжалось сердце. Адэр никогда не позволял себе появляться на людях в таком виде: небритый, нечёсаный, в странной одежде и, самое главное, в чужих сапогах. Адэр никогда не надел бы обувь с чужой ноги. А значит, изменить своим принципам его заставило нечто серьёзное.

Из-за спин караульных выплыл сонный костюмер. Тощая фигура в халате, накинутом поверх пижамы, сгибалась под тяжестью дорожной сумки с гербом Тезара.

— Макидор! — окликнул Вилар костюмера. — Правитель снова уезжает?

— Уезжает.

— Куда?

Макидор пожал плечами:

— Не могу знать, Ваша Светлость. — И двинулся вниз по лестнице.

Через холл прошмыгнули Йола и Мун с перекинутыми через плечи котомками.

— Мун! — крикнул Вилар, но за стариками захлопнулись двери.

Обернулся на звук шагов. По коридору шёл Адэр: безупречная внешность, надменный взгляд, уверенная поступь. И разве что заострившиеся черты лица и несвойственная другу худоба говорили, насколько тяжёлой оказалась поездка по приискам.

— Где Малика? — спросил Вилар, когда Адэр ступил на балкон.

— С каких пор ты интересуешься плебейками?

— Адэр! Пожалуйста! Где она?

— Она сломала ногу. Я отвёз её к доктору.

Вилар схватился за перила:

— Ногу? Как она умудрилась?

— Ты не знаешь, как люди ломают ноги? Одно плохо — этот доктор ни черта не смыслит в переломах. Поэтому, ты уж извини, я забираю у тебя Йола.

Голос Адэра звучал убедительно, но в синих глазах мелькнуло нечто незнакомое — растерянность. И движение, каким он поправил сапфировые запонки в манжетах шёлковой сорочки, было слишком порывистым и не вязалось с величавой осанкой.

Адэр направился к лестнице. Вилар смотрел ему в спину и чувствовал, как необъяснимый страх выхолаживает душу.

— Я могу поехать с вами?

— У тебя десять минут на сборы, — сказал Адэр, даже не оглянувшись.

Ровно через десять минут Вилар выбежал из замка, держа наспех собранный саквояж. Адэр давал какие-то указания стражу, сидевшему за рулём машины охраны. Похлопал ладонью по крыше автомобиля. Страж завёл двигатель и покатил по аллее.

В голове роились вопросы, однако решив, что по дороге друг сам обо всём расскажет, Вилар промолчал. Каково же было его удивление, когда Адэр сунул ему в руки карту, показал, куда ехать, разложил переднее сиденье и с головой укрылся пледом.


***

Ярис посмотрел на стопку нераспечатанных писем. Снял очки, сложил на столе руки и уткнулся в них лбом. Ночь оказалась слишком тяжёлой даже для такого опытного и самоотверженного врача, коим был Ярис Ларе.

От прадеда он перенял любовь к народу, от деда унаследовал страсть к медицине, от отца ему перешла звонкая монета. И потому для маркиза Ларе не существовало ни богатых, ни бедных, он делил всех людей на здоровых и больных, был предан своему делу и не задумывался о доходе.

Но сейчас Ярис чувствовал себя несчастным и разбитым. Он двое суток боролся со смертью и впервые в жизни отступил. Под утро отправил падающих с ног помощников спать, усадил возле кровати сиделку и просто ушёл.

Палаты клиники помнят всех пациентов. Большинство из них бедные люди — богатые предпочитают болеть в роскоши. Иногда, проходя мимо приоткрытых дверей или сидя за столиком дежурной сестры и расписывая назначения, Ярис слышал удивительные истории — чем ещё может отвлечь ребёнка от боли мать или бабушка? Как любой образованный человек, он в сказки не верил. Оказывается, зря. Именно в эту минуту в одной из палат умирает моруна. Это её он оставил на волю Бога. Оставил не потому, что передумал спасать пришелицу из древнего предания, и не потому, что выдохся. Ярис не понимал, чем эта таинственная молодая женщина цепляется за жизнь, и неведомая сила, удерживающая моруну на этом свете, вгоняла его в дрожь.

Ему приходилось лечить ориентов. Странные люди с необычными способностями, над которыми Ярис украдкой посмеивался, интуитивно чувствуя в сказках о морском народе подвох.

Ему случалось лечить ветонов, правда, очень давно, когда ещё не было резерваций. Выносливость этого народа приводила его в восторг.

До создания резерваций Ярис не раз встречался и с климами. Эти уж точно не его пациенты — разговаривают с растениями, обнимаются с деревьями и никаких лекарств, кроме настоек из трав, не признают.

Теперь судьба свела его с моруной. И то, с чем столкнулся Ярис, пугало его намного сильнее, чем мистическое поверье о способности этих женщин завладевать сердцами мужчин и подчинять избранников своей воле.

Любой другой врач, будь он хоть самым ярким светилом науки, ещё вчера вечером констатировал бы смерть пациентки — дыхание отсутствует, сердце не бьётся, температура тела равна комнатной. Но как бы он объяснил, почему по спине трупа бегут письмена? Ярис увидел их, когда санитарки смыли с Малики кровь и грязь перед тем, как перевезти её в палату, и вспомнил сказку о метке морун. Но в сказке не говорилось, что надписи живые!

Чего только не делал Ярис этой ночью: искусственное дыхание, вентиляция лёгких, массаж сердца, переливание крови… С вечера моруна по всем признакам была мертва. А письмена жили! И сейчас Ярис ждал прихода сиделки с горьким известием, что строчки застыли или исчезли.

Раздался стук в дверь.

Ярис вздохнул, надел очки:

— Войдите.

На пороге возникла сестра милосердия:

— Маркиз Ларе! К вам посетители.

Из коридора донёсся звук шагов. Так шёл Адэр Карро через Мраморный зал к обычному креслу вместо трона — широко, уверенно, чеканя шаг.

Ярис задвинул под стол корзину для мусора, встал посреди кабинета, прихлопнул на халате карманы и, когда Адэр переступил порог, склонил голову:

— Мой правитель!

Адэр ответил лёгким кивком:

— Маркиз Ларе! — И пронзил взглядом. — Как она?

Не зная, что ответить, Ярис указал на своё кресло во главе стола:

— Прошу вас, присядьте.

— Я приехал не один. — Адэр опустился на кожаное сиденье и указал на вошедшего в кабинет молодого мужчину. — Маркиз Бархат. Мой друг и соратник. Он прибыл со мной из Тезара. А это родственник Малики. Его зовут Мун.

Ярис посмотрел на старика, замершего на пороге. Ориент?.. Его место в резервации, а не рядом с правителем.

— Йола! — крикнул Адэр. — Заблудился?

За спиной Муна возник ещё один… ориент.

— Йола специалист в области травматологии, — вновь заговорил Адэр. — Маркиз Ларе, распорядитесь проводить стариков в палату Малики. Они будут ухаживать за ней, пока она не выздоровеет.

— Насчёт родственника — согласен, — кивнул Ярис, рассматривая Муна, одетого в обыденный костюм. Каким образом ориент умудрился стать моруне родственником?

Переключил внимание на старца в одежде морского народа: просторные штаны и рубаха навыпуск, на голове платок с узлом на затылке, кожаная обувь без твёрдой подошвы.

— Позвольте взглянуть на вашу лицензию травматолога.

Старец потёр мизинцем кончик носа:

— Йола всю жизнь лечит.

Ярис пригнул голову:

— Простите?

— Йола умеет лечить.

— Простите. Я не расслышал. Сколько лет вы практикуете?

— Йола лечит, а не практикует.

Ярис повернулся к Адэру:

— При всем уважении к опыту и возрасту я не могу позволить человеку без должного образования прикасаться к больной.

— Маркиз! Проведите их в палату.

— Прошу прощения, мой правитель, но в моей клинике действуют определённые правила, нарушать которые никому не позволено. Даже мне.

Адэр поднялся:

— Распорядитесь перенести Малику в машину.

— Её нельзя перевозить!

Адэр направился к двери.

Через минуту тишину коридора вновь нарушил звук шагов. Маркиз Ларе вёл стариков в отделение интенсивной терапии.


***

Вскочив со стула, сиделка приподняла подол накрахмаленного платья и, склонив голову, присела. Белокурые локоны спрыгнули с покатых плеч и прикрыли высокую грудь.

— Ты свободна, Вельма, — сказал Ярис.

Девушка выпорхнула за дверь, оставив в палате тонкий аромат таёжных лесов.

Ярис подошёл к лежащей на боку Малике. Бросил сокрушённый взгляд на письмена — час назад они бежали намного быстрее. Накрыл простынёй спину, усеянную кровоподтёками, повернулся к старикам:

— Буду краток… — И умолк на полуслове.

Адэр ничего не сказал им! Он привёз сюда дряхлых, беспомощных людей и даже не удосужился подготовить их к сильнейшему всплеску переживаний!

Ярис подхватил Муна под локоть, усадил на стул. Втиснул в трясущуюся ладонь стакан воды с успокоительными каплями. Хотел усадить Йола, но тот ущипнул себя за ухо и с нестарческой резвостью подскочил к кровати.

— Сколько?

— Что «сколько»? — переспросил Ярис.

— Сколько не дышит?

— Со вчерашнего вечера.

— Сколько часов?!

Тон тщедушного на вид старика был жёстким и требовательным. Ярис растерялся. Доныне простой люд разговаривал с ним как с Богом — полушёпотом. Не зная, как отреагировать на грубость, взял с тумбочки карту болезни. Пролистывая страницы, пытался вспомнить, о чём спросил ориент.

Йола осторожно повернул Малику на спину. Взглянув на лицо, отшатнулся. Но уже через секунду худые пальцы вонзились в грудную клетку девушки.

— Осторожно! — вскричал Ярис. — У неё сломаны…

— Третья.

— Простите?

— Сломана третья кость. Верх сердца.

Ярис нахмурился.

Старик вдавил в тело ребро ладони:

— И пятая. Низ сердца. — Вогнал пальцы в межрёберье настолько глубоко, что, казалось, проткнул кожу насквозь. — Сердце живое.

Ярис снял очки. Надел:

— Точно живое?

— Сколько не дышит? — вновь спросил Йола.

Ярис скользнул взглядом по записям в карте, посмотрел на настенные часы:

— Одиннадцать часов.

— Йола нужны минуты.

— Одиннадцать часов и двадцать минут.

— У Йола есть сорок минут.

— Простите, я не понял.

— Ориенты могут долго не дышать. Так понятно?

— Это я знаю. Ко мне приносили мальчика. Ориента, — говорил Ярис, наблюдая за пальцами старика. — Он вдохнул кусочек ракушки. Пока его несли, пока я извлёк инородное тело… По идее, ребёнок не дышал пять часов, хотя я думаю, сломался мой стетоскоп, и поэтому я не смог услышать…

— Ориенты ныряют на двенадцать часов, — перебил Йола.

— Малика — ориентка? — искренне удивился Ярис и даже успел за долю секунды подумать, что впредь не стоит подслушивать сказки.

— Малика — нет. Отец Малики — ориент.

Фраза, произнесённая стариком минуту назад, наконец-то догнала Яриса. Он окончательно смутился:

— Вы хотите сказать, что ориенты могут обходиться без воздуха двенадцать часов?

— Йола не хочет сказать. Йола уже сказал.

Ярис оттянул воротник рубашки:

— Предположим, вы услышали сердце. Предположим, девушка может не дышать длительное время.

— Двенадцать часов, — вставил Йола.

— Хорошо, я запомню. Но у неё температура такая же, как в комнате. Температура трупа.

— Отец Малики — ориент.

Ярис прижал к виску ладонь:

— Я не понимаю, о чём вы говорите.

— Ориент ныряет на двенадцать часов в холодную воду. Ориенту нельзя мёрзнуть.

— Вы хотите сказать, что, когда ориент задерживает под водой дыхание, температура его тела понижается до температуры окружающей среды?

— Не ниже двенадцати градусов.

— Вы шутите?

— Йола не умеет шутить.

Ярис расстегнул верхнюю пуговицу рубашки:

— А куда ныряет ориент на двенадцать часов?

— В море. Мун! Помоги.

Ярис посмотрел на старика, сидящего на стуле, и с досадой поморщился — в суматохе он явно переборщил с успокоительными каплями.

— Я помогу. Что надо делать?

— Йола хочет посмотреть спину.

Они осторожно перевернули Малику. Ярис вытер выступивший на лбу пот: слова побледнели, проступали не все буквы, и лениво бегущие строки походили на прореженные зубья старой расчёски.

— Йола не знал, что надпись живая, — сказал старец озадаченно.

— Именно это удержало меня от вскрытия.

Пальцы старика забегали по спине Малики.

— Четвёртый выбит. Пятый.

— Не так быстро, — попросил Ярис, лихорадочно листая карту.

— Седьмой. Копчик смещён.

— Подождите!

Они вновь перевернули Малику на спину.

— Сколько у Йола времени?

Ярис посмотрел на часы:

— Двадцать минут. А что вы делаете?

— Йола хочет знать, почему Малика не дышит.

— Честно говоря, когда я увидел девушку, решил, что у неё вообще не осталось целых костей. Однако при обследовании методом пальпации оказалось…

Ярис подавился словами. Пальцы старика чуть ли не полностью ушли под ребро Малики.

— Отломки ранили лёгкое. В себя воздух тянуть можно, а вытолкнуть нельзя. Сколько у Йола времени?

— Десять минут.

— Йола нужна длинная игла, пустая внутри. — Старик поцеловал Малику в лоб. — Потерпи, дочка.


***

Ярис кружил по коридору, нервно потирая ладони.

В клинике работали доктора почти всех востребованных специальностей. В основном это были выходцы из малоимущих семей, те, кто не гнался за большими деньгами и искренне любил медицину. Ярис помогал им с обучением за границей, притом не тратя отцовских денег. Он изобретал лекарства, продавал свои открытия, и статью дохода, не задумываясь, превращал в статью расхода с целью получения в дальнейшем прибыли в виде надёжных и самоотверженных соучастников великого дела. Но с травматологами ему не везло. Всему причиной был прииск «Горный», где чуть ли не каждую неделю случались травмы, чаще всего несовместимые с жизнью.

Иногда врачам улыбалась удача, и они складывали кости в конторе или в какой-нибудь лачуге при свете керосиновой лампы. Но удача — капризная подруга, и зачастую приходилось оказывать помощь прямо на прииске, в горах.

Сподвижники быстро выдыхались и уже через месяц, от силы через два, сбегали. Точнее, находили массу причин для ухода из клиники. Радовало одно: Ярис не успел потратиться на дорогостоящее оборудование для травматологии.

Сегодня он стал свидетелем сложнейшей работы, проведённой не специалистом в том смысле слова, какой он вкладывал в это понятие. То, что сделал ориент, что сотворили его руки и пальцы без какого-либо оборудования и приборов, заставило забыть о правителе. Неизвестно, когда Ярис вспомнил бы о нём, если бы не показавшийся в конце коридора маркиз Бархат.

— Я говорила, что сюда нельзя, — крикнула сестра милосердия, еле поспевая за Виларом, — но они не хотят слушать.

Стараясь ни словом, ни взглядом не выдать негодования, Ярис устремился навстречу маркизу. День явно не задался. Вместо того чтобы уделять внимание пациентам, он вынужден ублажать высочайших гостей, которые ведут себя как хозяева.

— Маркиз Бархат, прошу вас вернуться.

— Почему я не могу проведать больную?

Интерес знатного человека к состоянию девушки из низшего сословия показался Ярису странным, если не сказать — нездоровым. Это ему, доктору, безразлично, во что одет страждущий: в дорогой костюм или в рубище. Но дворяне спокон веку с прохладцей взирают на нужды и беды прислуги.

— В отделении интенсивной терапии посещение больных запрещено, — сказал Ярис, придав голосу спокойное, но твёрдое звучание.

— Почему больная с переломом ноги находится в реанимации, а не в обычном отделении?

Вопрос маркиза поставил в тупик. Ярис снял очки, посмотрел сквозь стёкла на свет. Правитель отнёсся бессердечно не только к убелённым сединами старикам, он скрыл подлинную причину нахождения девушки в клинике даже от своего соратника.

Адэр участвовал в поисках плебейки, проявил к ней сострадание и лично привёз её родственника и чудо-доктора — это вознесло его в глазах Яриса на высшую ступень благородства и человечности. Сейчас же правитель упал, точнее, мог упасть, ибо Ярис ещё пытался разобраться в подоплёке его неблаговидного поведения.

— Ноги как раз целы, — сказал он, надевая очки. — И руки целы.

— В таком случае я настаиваю… — начал было Вилар заносчиво, но, слава богу, ему хватило ума умерить гордыню и обратиться к Ярису более уважительно: — Прошу прощения за излишне резкий тон. Вероятно, я неверно истолковал слова правителя о болезни девушки. Конечно, я не имею права нарушать установленные вами правила, но прошу вас в виде исключения позволить мне взглянуть на неё.

— Кем она вам приходится?

— Она… она моя сиделка. Недавно я получил серьёзную травму позвоночника. Йола поставил меня на ноги. Малика ему помогала.

Чудо-доктор, чудо-доктор, застучало в голове Яриса. Если старика взять врачом в клинику — коллеги не поймут. А вдруг проверка? Как объяснить проверяющему, почему ориент здесь, а не в резервации?

Ярис взял Вилара под локоть и повёл по коридору:

— Состояние вашей сиделки очень тяжёлое. Девушка угодила в какую-то переделку и чудом осталась жива.

— Правитель ничего не сказал мне.

Неожиданно в голову пришло объяснение непонятному отношению Адэра к своим спутникам.

— Возможно, правитель поступил так из гуманных соображений. Вы бы всю дорогу изводили себя безрадостными мыслями. — Подойдя к палате, Ярис сжал Вилару локоть. — Если я не ошибаюсь, ваш отец Суан Бархат? Советник Великого по вопросам транспорта и связи?

— Совершенно верно. Это имеет какое-то значение?

— Абсолютно никакого. Простое любопытство, — ответил Ярис и открыл дверь.

Старики вскочили со стульев, согнули спины. Вилар сделал несколько шагов и застыл перед кроватью. Ярис боролся с желанием обойти маркиза и взглянуть ему в лицо. Какие же чувства сквозят во взоре потомка одной из самых знатных фамилий Тезара? Если маркиз находится в пленительной власти особы из низшего сословия — его отцу пора бить тревогу, ибо во всём мире ничто не ценится так высоко, как сохранность чистоты высокородной крови.

Мысль, что чужие чувства и чужая кровь не должны его волновать, во всяком случае, не сейчас, когда у него в гостях правитель, заставила Яриса перепоручить Вилара сестре милосердия и поспешить в кабинет.

Адэр смотрел в окно. Даже со спины в его осанке, постановке головы и развороте плеч сквозило столько величия и силы, что Ярис, переступив порог, невольно вытянулся, как на приёме. Как же престолонаследник Тезара похож на великого отца!

Адэр обернулся:

— Распорядитесь насчёт комнат, маркиз Ларе. Мы у вас немного погостим.


Часть 17


***

Поздно вечером Адэр вызвал в свои покои Вилара, Йола и Муна. Утопая в глубоком кресле, жестом указал им на стулья и проговорил:

— Вы имеете право знать правду. — Глядя перед собой, умолк.

Вряд ли кто догадался, зачем он привёз стариков в клинику. Помочь Малике… безусловно… Но была ещё одна, более важная причина. Вернись плебейка в замок, поднятая на ноги усилиями маркиза Ларе, и задумка обрести помощников в лице морского народа потерпела бы крах. Здесь же, в больничной палате, её тело лучше самых красноречивых фраз поведало о том, что произошло с ней в бандитском лагере. Её страдания не могли оставить ориентов безучастными.

— Я задержался на прииске. Малика не стала меня ждать и отправилась в посёлок пешком. Когда я приехал в постоялый двор, её там не было. Я решил, что она захотела посмотреть на горы или пошла к морю… Скорее всего, так и было. Мы нашли её в горах, недалеко от моря… Начальник прииска наткнулся на лагерь беглых искупленцев, и мы поняли, что Малика была у них в плену. Наверное, они подумали, что она умерла, и выбросили тело… Мы тоже так подумали и привезли её к маркизу Ларе, чтобы получить заключение о смерти. А Малика оказалась жива.

Мун упал на колени, принялся целовать Адэру руку.

— Довольно! — Он выдернул ладонь из пальцев старика. — Я рассказал это не для того, чтобы вы передо мной унижались.

Йола помог брату подняться, усадил его на стул.

— Преступники должны понести наказание, — вновь заговорил Адэр. — Мне нужна помощь морского народа.

— Морской народ не умеет воевать, — произнёс Йола.

— Возможно, у бандитов есть пленники. Возможно, среди них есть ориенты. И если не вы — кто их спасёт? Я здесь человек новый. У меня нет стражей, нет армии. Пока я сформирую отряд, пройдёт немало времени. А у пленников каждая минута на счету.

Взгляд Йола оставался непреклонным.

Адэр подошёл к окну, упёрся кулаками в подоконник:

— Уходите.

— Мой господин… — прозвучал голос Муна.

— Помолчи, — шикнул Йола.

— Мой господин! — повторил Мун. — Я хочу рассказать вам одну давнюю историю.

— Не приставай к правителю!

— Прошу вас, выслушайте, — настаивал Мун.

Адэр вернулся в кресло.

— Мы с Йола родились в Порубежье, — проговорил старик. — Но наша родина не здесь. Родина морского народа — город-остров Ориенталь. Когда-то ориенты приплывали сюда на шхунах, покупали всякую утварь, которой не было на острове, и уплывали. А потом здесь появился первый лагерь поселенцев. Наш с Йола далёкий предок тоже был поселенцем.

— Зачем ты это рассказываешь? — спросил Адэр.

Ему не терпелось остаться одному и подумать, к кому ещё можно обратиться за помощью. Крикс и его семеро сослуживцев не справятся с бандитами. Нельзя, чтобы кто-то из подонков остался в живых. Нельзя, чтобы он узнал в пленнике правителя.

— Наш предок был честным человеком, поэтому поселенцы выбрали его старейшиной. Теперь старейшина — мой брат Йола. И он сказал вам неправду. Морской народ умеет воевать. — Мун прижал ладонь к горлу. — Однажды трое ориентов ушли в посёлок и не вернулись. Несколько человек отправились на поиски. Вечером выяснилось, что пропал мальчик. Как оказалось, он убежал за своим отцом без спросу.

— У Муна длинный язык, — вставил Йола.

Мун съёжился как сушёный гриб, но продолжил:

— Время шло, никто не приходил. Жёны тех, кто пропал, умоляли пойти по посёлкам и разузнать, что случилось. Жёны других боялись отпускать своих мужей. Одна женщина, муж которой не вернулся, бродила вдоль берега и читала молитвы. Море в ту ночь было спокойным. Волны не шумели, не выл ветер. И вдруг она услышала слабый всплеск. Ещё один. Потом послышался детский голос.

Мун закашлялся. Вилар дал ему воды.

Старик сделал несколько глотков, поставил стакан на столик:

— Это был мальчик. Тот самый, что убежал тайком. Он видел, как ориентов поймали какие-то темнокожие люди с рисунками на руках, отвели их в яму между горами и затолкали в пещеру.

— Ракшады… — прошептал Адэр.

Мун прижал ладонь к груди и потянулся к стакану:

— Простите.

Вилар раздвинул шторы, открыл окно. Адэр смотрел на друга и ловил себя на мысли, что ему самому хочется вскочить и что-то делать, лишь бы не сидеть на месте.

— Да. Это были ракшады, — наконец проговорил Мун. — Мальчик прятался среди камней, его никто не заметил. Ночью что-то загрохотало, посыпались камни. На рассвете мальчик увидел, что завалило пещеру, ту самую, куда затолкали ориентов. Он целый день ждал, когда начнут разбирать завалы. Прошёл ещё один день, и ещё. Мальчик понял, что отец умер. Пробрался к морю и поплыл.

Мун принялся размазывать по щекам слёзы.

— Ориенты не плачут, — произнёс Йола и отвернулся.

Запрокинув голову, Мун сделал глубокий вдох и продолжил:

— Ориенты взяли сети, вплавь добрались до обрыва, наверху которого был расположен лагерь ракшадов. Они ещё не знали, как наказать врагов, а потому долго наблюдали за ними. Питались рыбой и водорослями и не выходили из воды. Ракшады не покидали лагерь. На краю обрыва стояли часовые и смотрели на горизонт. Ориенты подумали, что ракшады ждут корабль. Или шхуну. Или лодку. И действительно пришёл корабль. Моряки бросили якорь, спустили шлюпки. В них прыгнули люди.

Мун неожиданно хохотнул:

— Хотел бы я видеть их лица.

Адэр придвинулся на край сиденья:

— Дальше.

— Ориенты раскачивали ногами шлюпки и утаскивали моряков на глубину. Точно так же поступили с теми, кто бросился на помощь. И тогда на нос судна вышел капитан. Он сказал, что уважает смелых людей, которые не побоялись напасть на ракшадских воинов. И пообещал, что более ни один ракшад не посягнёт на жизнь того, кто скажет заветное слово. Так у нас появился боевой клич и заветное слово.

Адэр откинулся на спинку кресла. Боевой клич… заветное слово… Детская сказка!

— Какое слово?

Мун посмотрел на брата, а тот, насупившись, рассматривал свои ладони.

— Йола.

— Какое слово? — повторил Адэр.

Мун обратил на него взгляд:

— Йола. Имя маленького мальчика.

Адэр сжал ладонями подлокотники кресла:

— Зачем ты рассказал эту историю?

— Мне стыдно за брата, который с годами растерял свою смелость и научился врать. Я думал, что он скажет: «Конечно! Мун мой брат, а Малика — единственная радость в его жизни. Когда-то морской народ отомстил за нашего отца, он отомстит за каждого, в ком течёт кровь ориентов». — Старик порывисто вытер слёзы. — Я хочу, чтобы этих подонков поймали. Хочу, чтобы они заплатили за каждый синяк на теле моей девочки. У вас нет армии Порубежья, но у вас есть армия Тезара. Почему вы не попросите помощи у отца?

— Армия Тезара вычистит прибрежную территорию. В первую очередь пострадает резервация ориентов.

Мун пожал плечами:

— Ну и что? Настоящие ориенты живут в Ориентале. Здесь живут трусливые поселенцы, которым проще выгнать брата по крови и забыть о нём, чем помочь.

— Не надо так говорить, — откликнулся Йола. Посмотрел на Адэра. — Морской народ поможет.

Когда за стариками и Виларом закрылась дверь, Адэр закинул руки за голову и уставился в потолок. Если миф, легенда, сказка, рассказанная Муном — правда… С каким умыслом старик вытащил на свет историю, о которой знали разве что кучка ракшадов и сам морской народ?


***

Ужин проходил в полном молчании. Дождливый вечер и унылые мысли не располагали к беседе. Помешивая чай, Ярис Ларе посматривал на часы и украдкой наблюдал за правителем.

Каждое утро Адэр спрашивал: «Жива?» — и, получив утвердительный ответ, закрывался в своей комнате. Сидел взаперти до позднего вечера. Затем отправлялся в парк и пропадал там почти до рассвета. И сколько бы Ярис ни говорил, что такой распорядок дня доведёт его до нервного истощения, Адэр советовал уделять больше внимания истинным больным.

Не понимая, что удерживает правителя в замке и чего он ждёт, Ярис — не сильный знаток психологии — ночами перелистывал имеющуюся в библиотеке литературу, а утром, встречаясь в обеденной зале, пытался вывести Адэра на откровенный разговор. Напрасная трата сил…

Ярис не раз слышал, что Адэр — властная, пылкая и порой сумасбродная натура. Такие люди зачастую подвержены психическим расстройствам. И это пугало Яриса. Такому темпераменту нужен противовес. Не груз тела и костей, а противоположная по заряду мощь, способная остудить горячую голову правителя, привести его мысли и чувства в равновесие и направить течение своевольной реки в нужное русло.

Ярис покосился на Адэра — даже воздух вокруг него словно подёрнулся рябью, настолько его думы тяжелы и беспокойны.

Мун и Йола однозначно оказались рядом с Адэром по воле случая. Маркиз Бархат… а он, похоже, действительно влюблён в моруну. Правитель здесь из-за него? Нет. Поддержки, как, собственно, и попыток вразумить заблудшего друга Ярис не заметил.

Малика… Безусловно, её что-то связывает с Адэром. Недаром девушке из низшего сословия выпала честь быть сопровождающей дамой на приёме. Что притянуло два разных мира друг к другу?

— Ваша Светлость…

Вынырнув из размышлений, Ярис посмотрел на сиделку Малики.

— Больная очнулась, — сказала Вельма чуть слышно.

Раздался скрип ножек стула по паркету.

— Я хочу её увидеть, — прозвучал голос Адэра.


***

Ветер стучал в окна крупными каплями дождя. Старики похрапывали в разных углах комнаты: Йола скрутился на пледе возле кровати, Мун развалился в кресле возле двери. Малика прислушивалась к их дыханию и жалела, что отказалась от снотворного.

В спальне было темно. Ночник, ранее горевший все ночи напролёт, последние время гасили. Малика уже не вскакивала с криками с кровати при малейшем шуме в коридоре или под окном. Ночные кошмары перестали её преследовать, они прочно обосновались в воспоминаниях. Она на удивление быстро научилась заталкивать их на дно памяти, вызывая на поверхность светлые дни и милые образы.

Малика мысленно благодарила бывшего наместника,который почти каждый вечер заставлял читать ему законник и историю Ракшады. В то недалёкое время она злилась, путаясь в непонятных названиях и мудрёных именах. У многих указов озвучивала начало, некоторые дочитывала до середины; наместник отмахивался, и она листала дальше. А законы о наказании женщин — за взгляд, за слово — перечитывала несколько раз, уже лёжа в своей постели. Ракшадок либо закапывали по шею в раскалённый песок, либо сбрасывали со скалы в море.

Малика не понимала странную прихоть немощного человека интересоваться бесчеловечными законами и ужасающей историей Ракшады. Этого она не понимала и сейчас. Но неизменно в молитве перед сном припоминала имя наместника, отводя ему роль своего спасителя. И пусть её не сбросили в море, как приказал воин, а подвергли жестоким мукам, зато теперь она рядом с близкими людьми, а не в кубарате вместе с сотнями наложниц.

Малика подоткнула под спину подушку и посмотрела на затуманенное дождём окно. Две недели назад, когда она пришла в себя, первым человеком, кого она увидела, была сидевшая в кресле белокурая девушка в белоснежном платье. Первое, что пришло на ум — ангел. Ангел засветился от радости и выпорхнул из палаты.

Потом пришёл маркиз Ларе. Малика его помнила: на приёме в замке Адэра он единственный ей улыбнулся.

В палату вбежали Мун и Йола. Бедные старики… Мун упал на колени. Прижался к руке шероховатыми губами и расплакался. Йола прикоснулся к её подбородку. Ноющая боль стихла, будто перетекла в его острые пальцы.

Вдруг её окутало облако нежности — это Вилар. Золотистые глаза влажно блестели, губы подрагивали.

Адэр выставил всех за дверь. Немного помолчал, глядя в сторону. Произнёс: «О том, что я был в плену, никто не должен знать». Помедлив, добавил: «Расскажешь старикам о ракшадах». И ушёл.

Адэр и Вилар уехали в тот же вечер.

Старики ни на секунду не покидали её комнату. Мун развлекал весёлыми историями. Йола следил за выполнением предписаний доктора Ларе и лично от себя добавил массаж и непонятные утомительные упражнения.

Каждое утро, осматривая Малику, доктор приходил в замешательство. Она понимала, чем вызвана его растерянность, и боялась вопросов, на которые отвечать не хотелось. Зачем ему знать, что моруны выздоравливают намного быстрее, чем обычные люди, и быстрее восстанавливают силы?

Слава богу, маркиз ни о чём не спрашивал. Обрабатывая рубец на плече, раны на губах и переносице, рассказывал об изобретённой им уникальной мази, способствующей быстрому избавлению от различного рода дефектов кожи. Но Малику не волновало: исчезнут ли шрамы, вернётся ли коже бронзовый оттенок, примет ли овал лица привычные очертания. Главное, что она дышит.

Ещё недавно Малика находилась словно в полудрёме. Читая книги и переписывая документы в архиве, жила чужой жизнью. С появлением Адэра и Вилара с глаз слетела поволока сна. Оказывается, можно прислушиваться к своему сердцу и разуму, а не питаться чужими мыслями. Можно идти вперёд, а не стоять за чьей-то спиной. Можно высказывать своё мнение, а не молчать.

Общение с молодыми, сильными людьми — в отличие от разговоров с седыми и тщедушными обитателями замка — привнесло в дни иной оттенок неба, новый аромат воздуха и ранее неизведанное состояние души.

Малика села на край постели — закружилась голова. Подождала, пока прояснится сознание. Опустила ноги на прохладный пол. Медленно сползла с перины. Несколько глубоких вздохов, как учил Йола, и шаг. Шаг, ещё один, ещё… а вот и окно.

Малика слушала дождь и знала, что старики проснулись.

— Плохая я нынче помощница, — произнесла она.

Мун обнял её за плечи:

— Ничего, доченька. Скоро будешь бегать.

Она повернулась к старику, уткнулась лбом в острое плечо:

— Прости.

Мун погладил её по голове:

— Девочка моя… Мне не за что тебя прощать.

— Не надо было продавать дом. Куда мы с тобой пойдём?

— Йола зовёт к ориентам. Знаю, море быстро поднимет тебя на ноги. Но к ним пойти не получится.

— Почему?

— Правитель прислал за нами машину. Как только маркиз Ларе разрешит, мы вернёмся в замок.

— В замок, — эхом повторила Малика и ещё сильнее прижалась к Муну. — Я соскучилась по своей комнате.

— Я тоже, милая.

— В больничном парке есть дуб?

— Дуб? Зачем тебе дуб?

— Хочу обнять его. Так же крепко, как тебя. Или берёзу.

Мун прикоснулся губами к её лбу:

— Ты бредишь.

— Да, это бред, — согласилась Малика. Немного помолчала, слушая биение сердца старика, и вновь прошептала: — Пахнет дубовой листвой. Отведи меня в парк.

— Сейчас ночь и дождь.

— Мне очень надо.

Из-за спины Муна вынырнул Йола:

— Раз надо, идём. — И накинул на Малику одеяло.


***

Ночная и дневная смены в полном составе, охрана прииска и конторские служащие томились в очереди возле крыльца проходной. Глядя на пустой стул, на котором уже должен сидеть кассир, на пустой стол, на котором уже должен лежать мешочек с зарплатой за неделю, люди мрачнели. Высказывались предположения, что жалования им не видать как своих ушей — начальник под арестом, его дом и имущество конфискованы, а семейство ютится у родственников. Словно впитывая в себя невыносимо горькие мысли и разъедающие сердце слова, лазурное небо над прииском сгущалось в грязную синеву, перетекало в свинцовые тучи и грозило обрушиться ливнем на поникшие головы рабочих.

Наконец дверь с отверстием-глазком отворилась. Двое стражей вынесли большие коробки и установили их сбоку стола. Рабочие обменялись недоумёнными взглядами. Блюстители порядка были им знакомы — Даен и Хайт, — но они никогда не посещали прииск.

Вот и кассир — дородная баба — умостилась на стуле и положила перед собой сшитые листы. Её тоже знали: острая на язык, хохотушка. Сейчас она хмурила брови и подрагивающими пальцами то и дело перелистывала бумаги, будто никак не могла разобрать, что в них написано.

На крыльцо вышли несколько незнакомых стражей. Расступившись, пропустили вперёд невысокого худощавого человека. В очереди прошуршал один шепоток, второй, и рабочие передавали дальше: «Анатан». Его мало кто видел раньше, но о нём слышали все: Анатан — начальник баснословно богатого прииска.

— Прошу внимания! Меня зовут Анатан Гравель. Приказом правителя Порубежья Адэра Карро я назначен старшим распорядителем приисков Бездольного Узла. Сейчас мы проведём собрание.

«Какое собрание?» — «У нас началась смена». — «А когда деньги дадут?»

Анатан потряс руками, успокаивая людей:

— Жалование получите после собрания. Подойдите ко мне.

Перебрасываясь: «Не забудь, я за тобой», — рабочие нехотя сломали очередь и скучились перед крыльцом.

Один из стражей сделал широкий шаг вперёд:

— Я Крикс Силар, командир стражей порядка Бездольного Узла. Действую от имени и по поручению правителя Порубежья.

Люди невольно сжались, сообразив, что в их мутной юдоли грядут перемены.

Крикс вытянул руку, указывая в сторону:

— Тот, кто ведёт трезвую жизнь, пять шагов вправо марш!

Толпа всколыхнулась, по пыли и песку шаркнули башмаки, и узкая полоска земли разделила люд на две половины.

— Стражи запишут ваши имена и проверят, — сказал Анатан.

Рабочие заметались как бабы на пожаре, и непьющая ватага значительно поредела.

— Пьющие! Тот, у кого нет детей, пять шагов влево марш! — произнёс Крикс.

Трудяги, работая локтями, словно ручьи в сугробе пробили себе путь сквозь толпу, отсчитали шаги и замерли.

— От каждого отряда мне нужны три человека, которым вы доверяете, — сказал Анатан.

У кого-то после тяжёлой ночной смены туго соображала голова. Кто-то решил, что распорядитель насмехается над ними. Остальные думали о получке и с нетерпением ждали окончания никому не нужной сходки.

Трудяги покрутились, повертелись, пошушукались и вытолкали девять человек.

— Поздравляю, — сказал Анатан. — Вы выбрали приисковый совет. Он будет решать, как тратить заработанные вами деньги и какое жалование вам выплачивать.

С широко открытыми ртами и глазами рабочие при других обстоятельствах вызвали бы друг у друга безудержный смех. Но сейчас им было не до веселья.

И тут началось… «А с чего вдруг там Хрюка оказался?» — «Ломоть! А ну давай назад!» — «Эй! Братцы! Кто Дятла выбрал?» — «Сухарь! Ты какого хрена вылез?»

Люди кричали, размахивали руками, пихались. Разделённые «по интересам» оравы слились воедино. В центре началась потасовка.

— Молчать! — гаркнул Крикс.

Толпа угомонилась.

— Разойтись по отрядам!

Толпа торопливо разбилась на три.

— Занять свои места! — приказал Крикс девятерым избранникам.

Втянув шеи в плечи, те юркнули за спины собратьев.

— Начнём сначала, — проговорил Анатан. — Выбираем начальника прииска.

Сотни глаз, не мигая, уставились на него.

— Вы не ослышались — начальника. Того, кто вместе с вами делил невзгоды, жарился на солнцепёке, мёрз под морозным небом, глотал пыль и терпел унижения. Того, кто знает, как это — быть рабочим прииска. Того, кто вас никогда не предаст и не продаст.

Над прииском повисла тишина.

Наконец прозвучал несмелый голос:

— Мужики! А может, батя?

За ним последовал другой:

— Давай батю.

И уже со всех сторон полетело: «Батя! Батя!»

— У бати имя есть? — спросил Анатан.

— Бади, — закричали рабочие. — Его зовут Бади.

— Бади! Три шага вперёд! — приказал Крикс.

Из непьющего отряда робко, комкая картуз, вышел невзрачный мужичок — рыжеволосый, лицо в веснушках, торчащие уши.

— Кто за него, поднимите руки, — потребовал Анатан.

Лес рук всколыхнул воздух.

— Кто против?

Одна… две… ну, может с десяток. Кто-то опустил.

— Я продолжаю, — произнёс Анатан. — В связи с увеличением объёмов работ на вашем прииске объявляю о наборе рабочих.

Толпа оживлённо загудела, обсуждая сыновей, братьев и соседей, которые давно елозят ложками по пустым котелкам.

— Тишина! — крикнул Крикс.

— Подать заявки могут только те, у кого будут как минимум двое поручителей с прииска, — сказал Анатан и жестом позвал Бади.

Когда старший распорядитель и новоиспечённый начальник скрылись за дверью проходной, Крикс окинул рабочих взглядом:

— А теперь слушайте меня. Перед тем, как вы получите деньги, я ознакомлю вас с приказом правителя. Скажу своими словами. — Страж вытащил из нагрудного кармана листок, потряс им над головой. — Кто захочет прочесть — подойдите ко мне после собрания. Значит так. Трезвенники получат жалование за неделю в полном объёме. С пьющих бездетных взимается штраф в размере двадцати моров.

Толпа захохотала, засвистела. Посыпались ехидные шутки.

— Да у нас жалование два мора.

Крикс указал на рабочего из малочисленного непьющего отряда:

— Получи жалование.

Оглядываясь на товарищей и отмахиваясь от шпилек в свой адрес, тот подошёл к столу, назвал имя. Не глядя, расписался в ведомости. Машинально взял протянутый стражем холщовый мешочек и уставился на кассира.

— Чего стоишь? — спросила она.

— А деньги?

— У тебя в руках.

Рабочий развязал бечёвку, заглянул:

— Это что?

— Жалование и премия за последние три года.

Трудяга, прижимая к груди тряпичный кошелёк, на ватных ногах вернулся на своё место.

Насмешки продолжали звучать, хотя не так громко и не так едко.

— Ты, — указал Крикс на рабочего из пьющего бездетного отряда. — Получи жалование.

Тем, кто стоял впереди, хорошо был виден стол. Серединка вытягивала шеи. Задние бухтели: «Ну что там?» А там… кассир высыпала из мешочка горку моров и отодвинула в сторону двадцать монет. Остаток ссыпала обратно и протянула посеревшему, как домотканое полотно, мужику.

— Теперь вы, — Крикс направил тяжёлый взор на ватагу, стоявшую посередине. — Штраф десять моров.

Раздались крики: «А чего так?» — «Это нечестно!»

Страж нетерпеливым жестом приказал всем замолчать:

— Остаток зарплаты получат ваши жёны и дети. И с сегодняшнего дня вы уволены.

Гробовая тишина… Казалось, ей не будет ни конца ни края. И вдруг пьющая братия, все как один, рухнула на колени.

— Если найдутся двое поручителей, согласных отвечать за вас головой, вы можете подать заявление с просьбой восстановить вас на работе. И последнее. Каждый раз в день зарплаты я буду знакомить вас с новым приказом правителя. У меня всё.

Крикс развернулся по-военному и вошёл в здание проходной.

Где-то далеко прогремел гром. В воздухе запахло прибитой дождём пылью. А толпа так и продолжала стоять.


***

Управляющий и его помощник — что тот, что другой чиновники низшего ранга — сидели каждый за своим столом и с унылым видом перекладывали с места на место бумаги.

Недостаток денег на обучение в университете и, главное, отсутствие в венах благородной крови поставили крест на карьерном росте в Тезаре. Поэтому, получив базовое образование, молодые люди, как два подслеповатых крота, которые различают только свет и тьму, с радостью ухватились за предложение возглавить отделение тезарского банка в Порубежье и без лишних раздумий подписали контракт на двадцать лет.

Сколько было планов, сколько надежд: купить дом, обзавестись семьёй, перевезти к себе престарелых родителей. Да разве можно перечислить всё, о чём мечтали амбициозные, с претензиями на честолюбие мужчины. Но как только они прибыли на место проживания и работы в селение Бездольного Узла, поняли, что ошиблись: приняли тьму за свет.

Шли годы. Модные костюмы и шёлковые сорочки давно износились, глаза потеряли блеск, уголки губ сползли вниз. А внутри так и зудело желание вдохнуть горячий воздух тезарских мостовых, нырнуть в многоголосую толпу и навсегда забыть о серых, изматывающих душу и сердце буднях. И сейчас, перекладывая бумаги, они думали о разном, но мечтали об одном.

Заслышав звук затормозившего автомобиля, банковские служащие встрепенулись, поправили застиранные воротнички, торопливо вытащили из ящиков нарукавники.

Раздался стук в двери парадного входа. Управляющий и помощник перекинулись взглядами — обычный стук, а не условный знак. Стук повторился.

Помощник подошёл к двери, поднял козырёк над решётчатым оконцем. Снаружи стояли трое: важные, в деловых костюмах и фетровых шляпах. За их спинами возвышался страж, больше похожий на спортсмена-тяжеловеса, чем на обычного блюстителя порядка.

— Кто такие?

— Наблюдатели, — ответил круглолицый человек в очках, поблёскивающих золотой оправой.

— Какие ещё наблюдатели? — встревожился помощник. — Мы никого не ждём.

Между прутьями просунулся свёрнутый в рулончик листок.

Управляющий и помощник долго изучали документ, отпечатанный на дорогой бумаге, с фотографиями незнакомцев, с печатями трёх стран и с кучей подписей. Переглянулись. Проще впустить высокопоставленных гостей, выслушать и отправить восвояси.

Наблюдатели вошли в отделение банка. Страж закрыл дверь, заложил руки за спину и устремил жёсткий взгляд в коридор, ведущий к служебному входу.

Круглолицый человек поправил на носу очки:

— Я — наблюдатель из Бойварда.

Мужчина с острым загнутым носом приподнял шляпу:

— Наблюдатель из Партикурама.

Приземистый человек с добродушным лицом кивнул:

— Наблюдатель из Маншера.

Не дожидаясь приглашения, гости уселись на скамью.

— Что вас привело к нам? — заискивающим тоном спросил управляющий.

— Вы знакомы с Законом № 797/5? — в свою очередь спросил круглолицый человек.

Управляющий взглянул на помощника; тот еле заметно пожал плечами.

— У вас есть к нам вопросы?

— Видимо, вы не особо хорошо знаете международный закон о банковских наблюдателях. Мы не задаём вопросов. Мы смотрим, как работает банк на территории чужой страны.

Управляющий покачал головой, вспомнив, что месяц назад Порубежье перестало быть колонией Тезара.

— Чаю или воды? — прозвучал голос помощника.

Наблюдатели разом посмотрели на залапанный графин и надколотые глиняные кружки, стоявшие на сейфе, и дружно отказались.

Время тянулось мучительно долго. Солнце уже успело протолкнуть лучи в сквозные отверстия в решётке на окне, скользнуть тонкими нитями по лицам людей и скрыться за крышей дома напротив.

Управляющий и помощник включили настольные лампы и с нарочито занятым видом принялись пролистывать документы. Гости рассматривали давно не крашеные стены, старенький шкаф с перекошенными дверцами, истёртый башмаками пол.

С улицы донёсся звук затормозившей машины. Послышался скрип ступеней. Условный стук не успел прозвучать — страж открыл дверь и посторонился. В комнату вошли работники прииска — приёмщик и оценщик, — держа в руках два чемоданчика. Глянув на людей, сидящих на скамье, с немым вопросом воззрились на управляющего.

— Международные наблюдатели, — объяснил тот.

Работники прииска вытащили из чемоданчиков две коробки, установили их на стол. Одна — чуть побольше — ничем не отличалась от коробок, в какие упаковывают обувь в тезарских магазинах для низшего сословия. Вторая представляла собой обычную бонбоньерку. Стёртый временем рисунок, примятые углы и погнутые края тоскливо говорили: внутри хранится всё что угодно, но только не конфеты.

Банковские служащие открыли первую коробку, пересчитали камни, обёрнутые в сопроводительные записки, сверились с описью приёмщика, заполнили формуляр в двух экземплярах, поставили подписи. Бонбоньерку же просто передвинули с места на место.

— Можно идти? — спросил оценщик.

Страж молча указал на скамью. Наблюдатели потеснились, и работники прииска уселись рядом с ними.

Долго ждать не пришлось. За окном промелькнул свет фар двух машин. Со стороны служебного входа послышался скрип тормозов, донёсся хлопок дверцы, ещё один. В замке проскрежетал ключ, по коридору прогремели шаги. Управляющий и помощник вскочили со стульев и, ссутулившись, устремили масленые взгляды на хозяев своей судьбы.

Хозяевами оказались тезарский чиновник в приличном твидовом костюме и кожаных туфлях, и хмурый тип, похожий на шкаф, в тёмно-серой форме охранника.

— Почему в банке посторонние? — спросил охранник.

— Это международные наблюдатели, — пролепетал управляющий и согнулся ещё ниже.

— Прошу покинуть помещение.

— Согласно Закону № 797/5, вы не имеете права препятствовать нам в выполнении наших прямых обязанностей, — возразил круглолицый человек, глядя на тезарского служащего. — Но имеете право подать жалобу в международный Совет банкиров, если увидите в наших действиях какие-либо нарушения.

Охранник повернулся к стражу:

— Покиньте помещение.

— Я подчиняюсь командиру стражей Бездольного Узла Криксу Силару. И только он может отдавать мне приказы.

Охранник и тезарский чиновник переглянулись — это было четвёртое отделение банка в Бездольном Узле, где их подкарауливали наблюдатели и стражи. Пересчитали камни, лежащие в коробке для обуви, бегло просмотрели заполненные формуляры, поставили витиеватые подписи, словно расписались на титульном листе совместного бестселлера. Подхватив ящичек, направились по коридору к служебному выходу.

— А этот? — произнёс управляющий, указывая на бонбоньерку.

— Что там? — поинтересовался тезарский чиновник.

— Ну как же? Камни не ювелирного качества.

— Зачем Тезару камни не ювелирного качества? — спросил чиновник преисполненным достоинства тоном и важной походкой вышел вслед за охранником из отделения банка.

И банковские служащие, и работники прииска выглядели так, словно их ударило молнией, и через секунду они упадут замертво.

Остроносый человек кашлянул в кулак, подошёл к столу:

— Позволите взглянуть?

Управляющий схватился за спинку стула.

Наблюдатель вытащил из кармана увеличительное стекло, достал из бонбоньерки мутный фиолетовый камешек, поднёс к настольной лампе, и кристалл засверкал кроваво-красным цветом.


Часть 18


***

Порыв ветра бросал в лицо клубы дыма, но Хлыст, не замечая рези в глазах, неотрывно смотрел на пламя костра. В голове роились мысли — одна темнее другой.

Сегодня пошли десятые сутки со дня условленной встречи с Ташей. Она так и не пришла. Неужели Анатан сдал их шайку-лейку с потрохами, и Ташу таскают по допросам? Или её скрутила болезнь? Первый домысел пугал. Второй вгонял в дрожь.

Пять лет назад Таша ни с того ни с сего стала в обморок падать. Бредёт себе по улице, с бабами судачит и… опа-на, уже лежит. Или полезет в голбец за картошкой или репой, и нет её, нет… Малец туда, а мамка возле лесенки валяется.

Хлыст повёл жену к лекарю. Благо идти недалеко: по пустоши полдня, ещё пару часов по осеннему лугу. А там, в золотой рощице, на меже Бездольного Узла и Нижнего Дола, владения того самого лекаря, который смердами не брезгует. Целую ночь он продержал Ташу в лазарете, а наутро выпроводил восвояси. Мол, ей нужен другой… и слово сказал, чудное такое слово — «климат». Лучше бы промолчал или сознался, что ни хрена не соображает в болячках.

Таша вбила себе в голову — всё, сочтены её деньки, раз от неё лекарь отказался. Купила рядно застлать гроб, у соседки выпросила занавеску покрыть себя усопшую, откуда-то притащила три доски и всё допытывалась: на крышку хватит?

Пробрал Хлыста мандраж. Какой гроб, какая крышка, когда детям мамка нужна? Дочурке годик, одному сынишке — два, второму — семь. С ними-то что делать без мамки?

А тут, в конце зимы, Анатан к Лабичи в гости нагрянул. Пришёл к брату и Хлыст. Поведал Анатану о беде. А тот уж объяснил, с чем этот «климат» едят, и для примера сравнил Порубежье с Лэтэей.

И вот тогда засела, как заноза, мысль: уйти с семьёй в ту самую Лэтэю. Там лес — за жизнь не обойдёшь. Воздух — не надышишься. Вода — Божья слеза. Белки сами на плечи запрыгивают, лоси с ладошек соль едят. Не край, а рай. А в раю грех помирать.

Хлыст поделился задумкой с Ташей. Жена засветилась. Даже доски на щепы распустила. И в самый лютый мороз затрещала печка жарким огнём.

По весне Хлыст уволился с прииска. Получил три мора, почесал затылок. С таким богатством даже на дорогу харчей не купишь. Задумал дом продать, но кому он нужен. В «Горном» вон их сколько, убогих и брошенных.

Хлыст кинулся к Лабичи, но на полпути совесть остановила. У брата своих детишек трое. И к Анатану не пойдёшь. У него жена как кремень, чуть что не так, искрами сыплет.

Бес попутал. Иначе никак не назовёшь бредовую идею обокрасть магазин в «Рисковом». Покумекай же хорошенько, всё по полочкам разложи и орудуй! Нет же! Бес набросил удавку и поволок. А там хозяин в подвале весы чинил. А тут пацан бате ужин принёс. А снаружи дружок на велосипеде дожидался. Да как нажмёт на гудок, да как помчит по улице. Хлыст, вместо того чтобы сбежать, с перепугу за ним погнался.

Как взяли с кольцом колбасы за пазухой (больше украсть не успел) и тремя трупами на шее, так и навесили двадцать лет работ в каменоломне без права переписки и свиданий.

Четыре года под нескончаемый грохот камнедробилки Хлыст каждое утро жену хоронил, весь день долю своих детишек оплакивал, а ночью жену воскрешал, чтобы наутро вновь похоронить. А в лагере смертников ни разу о семье не вспомнил — адский холод вытравил память, как керосин блоху. И когда Лабичи вытащил его из горного котла и сказал, что с Ташей и детишками всё в порядке, Хлыст не сразу сообразил, о ком брат говорит.

Долгожданная встреча с женой прибила всю радость, как ливень траву. За четыре года наливное яблочко в сухой стручок фасоли превратилось — в чём только душа держится? И вновь закололи занозой думы о Лэтэе.

Хлыст попросил Ташу потерпеть ещё чуток, ринулся на заброшенный прииск алмазы искать. Алмазы не нашёл, зато набрёл на таких же беглых, как он сам. Правда, из лагеря смертников один Оса был. Повезло мужику. Необычайно повезло. Когда река подхватила его, протащила по камням и сбросила с водопадом, он зацепился страховочным тросом за выступ и повис. За неделю от стужи голос в скрип несмазанной телеги превратился, от голода живот к спине прилип. И подфартило же выродку: мимо Лабичи проходил.

Интересно, брат сорвался с тропы или сам спрыгнул? Теперь уж никто не узнает. Слишком душевным был человеком. Всех жалел: и преступников, и калек, и вдов, и детей-сирот. С каждым делился куском хлеба. Даже братве в горный провал ещё задолго до освобождения Хлыста харчи приносил. С такой душой нельзя грешить. Душа, в конце концов, взбунтуется. Вот и не выдержал братишка. Или сорвался?

Хлыст вытер ребром ладони слезящиеся от дыма глаза. Окинул взором окутанный сумраком горный провал, посмотрел через плечо на лачуги, зыбкие и шаткие в бликах огня. В одной из них, под гнилой крышей, на ворохе рваных одеял и грязных тюфяков он обнимал худенькие плечи Таши, утыкался носом в мягкие кудряшки, вдыхал запах родимого дома и забывал, что собственными руками сломал свою жизнь и выбросил её как мусор.

Прошло всего десять дней пустых ожиданий, а словно десять лет отсидел. Жердяй капал на мозги, мол, баба нашла замену беглому душегубцу, валяется с хахалем на перинке и в ус не дует, что муженёк скоро замазку с лачуг жрать будет. Потешается, гнида. Да только замазкой давиться будут все — во время шторма унесло единственные сети, а харчей осталось впритык.

Каторжникам урезали пайку втрое. Они еле ползали на карачках и последние ночи лежали пластом. Братва заглядывала друг другу в плошки и подымала хай, если у кого-то баланда была выше метки. Кто-то даже порадовался, что Бурнус, ненасытный упырь, погнавшись за хромым пацаном, ухнул вместе с ним с обрыва. И лишь Оса бросал колкие взгляды (подозревает, тварь, что с Бурнусом не всё чисто) и молчал. Вот и сейчас, поворошив хворостиной угли, покосился на Хлыста, как лошадь на придорожный пень, завалился на спину и уставился в чёрное небо. Его невысказанное подозрение напрягало сильнее, чем урчание в животе и лопнувшая на пятке мозоль.

— Таша, видать, заболела, — сказал Хлыст. Поёрзал тощим задом по камешкам. — Смотаюсь-ка я в «Горный».

— Яйца на мозги давят? — проскрипел Оса.

Хлыст хотел отрезать, но решил, что раздоры сейчас ни к чему. Взял с земли кнут, принялся обвивать рукоять кручёной верёвкой.

— Харчи заберу, а то сядем на голодный паёк.

Сказать-то сказал и приуныл. Чтобы никто не заподозрил, откуда у Таши деньги и зачем ей столько еды, она сновала по всем селениям Бездольного Узла, кроме «Рискового», само собой. Там крупу купит, там — масло, а там хлебного вина у подпольщика возьмёт. Если Таша слегла, забирать будет нечего.

— Ну, сядем. Что с того? — отозвался Оса.

— Оно, конечно, ерунда, нам не привыкать. Да только не сегодня-завтра каторжники сдохнут. Кого на добычу поставишь? Или сам в колодец полезешь?

— Иди. Но знай, если твой дружок или твоя баба снюхались со стражами, у нас с тобой одна дорога — обратно к смертникам. А там я порву тебя на шматки. Усёк? А если ты свалить надумал…

Хлыст горько усмехнулся:

— Если б было куда, давно бы свалил.

Оса заложил руки за голову:

— Иди.

Хлыст поднялся, засунул кнут за пояс штанов, одёрнул рубаху, торчащую колом от грязи и пота, и побрёл будить Пижона. А растолкав, попросил у него алый платочек, тот самый, что на тощей шее красовался. Таша всякий раз вздыхала, мол, модный платочек, ей бы такой.

Пижон выслушал просьбу и форсу напустил. Видите ли, вещица памятная, с богатея снятая. Тогда стянул Хлыст сапоги — от них, треклятых, ноги огнём горели — и поставил их перед наглой мордой. Пижон пощупал кожу, голенище помял, даже зачем-то носок лизнул и развязал платочек.

Задолго до рассвета Хлыст добрался до Великкамня. Пересечь бы долину, пока внизу туман серебрится, а сверху темень, хоть глаз выколи. Так нет же, одолели сомнения. Боязно стало. Воля-то легкокрылая — вспорхнёт, и не поймаешь. Хотя после прихода Анатана много воды утекло. Верхогляд и сторожевые ничего подозрительного не замечали. И Таша дважды приходила. А тут не пришла. Заболела она. Как пить дать, заболела! А если заболела… Ну, придёт он домой, посмотрит на неё, на страдалицу, а дальше? На детишек даже взглянуть нельзя. А ну как проболтаются кому ненароком.

Конечно, можно взять сапфиры, рвануть в Партикурам или ещё дальше — в Бойвард — и начать новую жизнь. Только он жить разучился. Это ж надо притворяться, что всех и вся простил. Трудно прикидываться невинной овечкой, когда внутри матёрый волк сидит. Сидит и точит зубы о могильный камень безвременно усопшей души. Как же простить тех, кто мягко спал, сладко жрал и харил баб, пока он загибался?

Или всё-таки свалить всем семейством в Лэтэю? Затеряться в тайге и отыграться на сохатых да белках. Тогда на кой чёрт ему двадцать сапфиров?

Или отдать их Таше — пусть идёт с детьми, куда глаза глядят — и вернуться к браткам? С братками хорошо, с ними не надо притворяться и прощать.

Запутался Хлыст. До самого рассвета ходил взад-вперёд, три шага туда, три обратно, как в камере-одиночке. А когда взошло солнце, решил наведаться в «Горный», пробить что к чему, а там уж посмотреть, куда ветер подует.

Откопал сапфиры, спрятанные подле Великкамня, замотал их в алый платочек, засунул в глубокий карман штанов, недавно залатанный Ташей, и побежал через долину к горам, покрытым мхом и лишайником.

В конце дня на горизонте завиднелись маленькие, как головки спичек, дома. От боковых скал до селения миль пять будет, и всё по пустоши. Обогнуть кряж и подойти поближе — стрёмно. Там до конторы прииска рукой подать, на рабочих можно нарваться. Подождать бы чуток и продолжить путь под покровом ночи. Нет же! Не терпелось Хлысту глянуть на своё прошлое. И поволочился он по пыли и камням, словно у него в одном месте свербело.

В сумерках добрался до крайней хибары: крыши нет, стены покрыты мхом, дверь висит на одной петле, оконные рамы взирают крестами на поросший бурьяном двор.

Хлыст забрался внутрь, заметался по земляному полу от окна к окну — может, Таша покажется или мальцы пробегут, дом-то его в двух шагах. Только ни хрена не видно; развалюха аккурат на краю пустыря стоит, а на нём лопухи разлапистые и мусора кучи. Не то что в сумерках, днём ни черта не разглядишь. Зато всё слышно. Летят над пустырём песни хмельных мужиков, ругань баб да смех ребятишек и в кресты на окнах бьются. И кушаньем пахнет. Настоящим кушаньем, а не жратвой. Жируют селяне…

Вдруг снаружи прошуршало. Хлыст вдавился в угол, стиснул рукоятку кнута. Точно! За дверью кто-то дышит — прерывисто, часто, — словно принюхивается. И тут как влетело в дом нечто чёрное и мохнатое и с радостным визгом прямо на Хлыста.

Он упал на колени, обнял псину. А она от счастья аж захлёбывается и шершавым языком в лицо метит.

«Узнал, Агат! Узнал, чертяка!» — прошептал Хлыст и засмеялся.

Пёс извернулся, мазнул горячим языком ему по губам. Так сладко на сердце сделалось, будто в детство окунулся. Потрепал Хлыст Агата за шкуру и к двери подтолкнул — беги, дружище, куда бежал. А псина не унимается. За рукав схватила, за собой тянет, мол, пошли, хозяин, домой. И всё верещит на своём, на собачьем.

Всполошился Хлыст. Притянул Агата, по холке поглаживает, успокаивает, а сам брови хмурит. Псина вырвалась из рук, наружу выскочила и залаяла громко, с подвыванием. Со всем селением радостью делится.

Стоит Хлыст на коленках ни жив ни мёртв. А мысли туда-сюда, туда-сюда. Похлопал в ладоши. Так меньший сынишка собаку звал, пока не умел разговаривать. Агат в мгновение ока на зов и прибежал.

Хлыст одной рукой обхватил его шею. Второй рукой морду сдавил: «Что ж ты, чертяка, творишь?» Ещё крепче клыкастые челюсти стиснул. А псина мотает хвостом и, поскуливая, в глаза смотрит. А по морде слёзы бегут.

Хлыст поцеловал Агата промеж ушей, прижался щекой к его широкому лбу и… Косточки — хрусть. Сердце — цок ледышкой о могильный камень души и замерло.

Глубокой ночью Хлыст выбрался из развалин. Перебежками от куста к кусту, от кучи к куче, пересёк пустырь и крадучись пошёл по улице, кляня луну и звёзды. Застывал, если где-то тявкала собака или орали коты в схватке за любезность кошки. Когда всё стихало, выдерживал минуту и топал дальше.

Долго сидел под частоколом на другой стороне проулка, глядя на тёмные окна родимого дома. Конечно, Таша его не ждала, но могла выйти на двор Агата позвать. Как-то с самого начала повелось, что пёс — любимец детишек — жил не в будке, а в прихожей.

Хлыст перебежал дорогу, покрутился возле дома: во дворе чисто, на верёвках пусто. Озираясь, нащупал в кармане платочек, а в нём камушки. Только теперь не нужен платок. Агата больше нет, и не надо голову ломать, куда прицепить тряпицу, чтобы Таша поутру заметила и догадалась. И так жалко стало сапоги, хоть вой. Пусть жмут, пусть по горам лазать неудобно, а как вытянешь ноги к костру, как посмотришь на отражение искр в носке, сразу человеком себя чувствуешь.

Хлыст потёрся плечом о двери, поцарапал ногтями по некрашеным доскам. Обождал чуток. Тихонько постучал. Не слышат…

Отломал веточку с куста, в щёлку между дверью и косяком просунул и поддел щеколду. А когда переступил порог, замер. В потёмках ничего не видно, а Хлысту свет не нужен.

Справа, под стеночкой, подстилка, на которой Агат спал. Два шага по прямой — порожек и низенький проём. Не раз он спьяну о верхний брус лбом бился. Налево кухня. Только нет там ничего, железную печку и полки для посуды ещё до суда конфисковали.

Напротив кухни спаленка, в углу тюфяк, на нём семейство ютится ночами. Вперёд — маленькая горница с двумя окошками, выходящими на сарай. Возле простенка приданое жены: настоящий стол и два добротных стула. Странно, как их не забрали? Таша говорила, что под столом сундук стоит. Сбоку от двери шкафчик с тряпьём. Это Анатан уже после суда приволок.

И вдруг по затылку хрясть…

Приподнял Хлыст тяжёлые веки. А он уже за столом сидит. В блюдце свечка огоньком трепещет и в глазах троится. Потряс головой, чтобы в мозгу прояснилось и в ушах перестало гудеть.

— В чём же пёс провинился? — прозвучал сзади голос, и мороз до костей пробрал.

Хлыст дёрнулся. Да только привязан он к добротному стулу верёвкой кнута. Примотан на совесть: ни выскользнуть, ни выскочить.

— Не рви жилы, Асон. Я тебя и так отпущу, — произнёс Крикс и появился из-за плеча. — Но сначала по душам потолкуем.

— Нет у меня… — прохрипел Хлыст и облизнул пересохшие губы.

— Чего у тебя нет?

— Души нет.

— Значит, просто так потолкуем.

— Не о чем мне с тобой толковать.

Крикс уселся напротив, сложил ручищи на стол:

— А ты хорошенько подумай.

Хлыст съёжился. Сидит перед ним тот самый командир стражей, что на горячем его застукал, в охранительный участок приволок, три дня в погребе без воды и еды продержал и всего лишь раз ударил. Зато как ударил! Приложил к груди толстенную книгу и заехал в неё кулаком. Потом ещё долго Хлыст даже чихнуть толком не мог — от боли стекленели глаза.

И вот сидит этот командир напротив, можно сказать, в лоб дышит, а что-то в нём не так: говорит тяжело, с расстановкой; в окошко глядит; пальцем по столешнице тарабанит. По всему видно — время тянет. Кого-то ждёт? Стража-калеку или подмогу из «Рискового»? Одно ясно — Крикс случайно в «Горном» оказался, а он, матёрый волк, как последний придурок, себя чем-то выдал.

Вновь бес попутал. Хлыст упёрся ботинками в спрятанный под столом сундук, толкнул его со всей дури к Криксу, чтобы того на пол свалить. Не рассчитал, что сундук тяжелее оказался, чем он сам с камушками в придачу, да навзничь со стулом так и упал. Зажмурился от боли в хребте, а когда расплющил веки, увидел под окошком две корзинки, накрытые тряпицами. И запах такой… хлебушком пахнет.

— Где Таша?

Крикс поднял Хлыста, придвинул к столу вместе со стулом и вновь сел напротив:

— Хорошая у тебя жена. Верная, заботливая. Еду купила, вещички собрала. Только жалко бабу — не того мужика для жизни выбрала.

— А ты на жалость не дави. Где она?

— Уже не важно.

Хлыст привстал, потянулся к командиру (и стул не помеха):

— Говори, где она, а я уж сам решу: важно или нет.

— Таша заплатила за твою волю. Так и сказала: «Бери меня, только Асона не трогай».

Хлыст свёл брови. Никак не поймёт, на что Крикс намекает.

— Если ты с ней что-то сделал, я ж тебя, сука, из-под земли достану. Ты ж, паскуда, будешь кровью сикать и желчью харкать.

Командир обхватил подбородок рукой и посмотрел горестно-горестно:

— Как думаешь, сколько она в котле протянет?

— Где?!

— Мы теперь лагерь смертников «Котлом» называем.

В глазах Хлыста огонёк свечи в ниточку вытянулся.

— Она… там?..

— Скоро будет там.

Ужас раскалённым прутом в темечко вонзился и из задницы вылез. Стоит Хлыст, ни сесть, ни упасть не может. А внутри кровь от жара шипит и внутренности плавятся. Ташу… его Ташу… к смертникам…

— Забирай провизию, Асон, и уматывай, пока я тебя вслед за ней не отправил.

— В кармане… — еле проворочал Хлыст языком.

Крикс изогнул крылом чёрную бровь:

— Что ты сказал?

— Там… возьми…

Командир выудил из кармана Хлыста платочек, разложил сапфиры на столе. А они, заразы, огонёк свечи ловят и радужными цветами играют.

— Хватит? — просипел Хлыст. — За нас хватит?

Крикс отвязал его от спинки стула, рывком на ноги поставил. Да как хлопнет ручищей ему по загривку:

— Уходи, Асон.

Хлыст ухватился за край стола, ни вдохнуть, ни выдохнуть не может. А Крикс, не торопясь, сложил сапфиры обратно в платочек, завязал на три узелка и себе в карман спрятал.

Хлыст подвигал плечами, свёл-развёл лопатки, ком в глотке проглотил:

— А как же Таша?

— Так уж и быть, отпущу, — проговорил командир и взгляд отвёл.

— Э нет, Крикс! Так не пойдёт. Я посмотреть на неё хочу.

— Не веришь?

— Вам, сукам, верить — себя не уважать.

— Зря, — сказал Крикс и задул свечу.

Бредут они по пустынной улице. Крикс кнутом себя по ляжке похлопывает, на Хлыста через плечо поглядывает. А Хлыст озирается, конвоиров выискивает.

Вокруг темно и тихо, даже собак не слышно. Спят людишки, последний сон досматривают, и никому нет дела, что у него внутри творится. А внутри сердце колотится и вздохнуть не даёт. От запоздалой мысли совсем худо стало.

— Где мои дети?

— Таша расскажет.

— С ними всё в порядке?

Крикс обернулся, глазами сверкнул:

— Ты сам отказался от беседы по душам. Поэтому или проваливай, или иди молча.

Выйдя из селения, они направились в сторону кряжа. Солнце только-только из-за горизонта выползло. Пустошь в жёлтый цвет окрасилась. На горах каждая складочка видна.

Хлыст остановился, закрутил головой.

— В чём дело? — спросил Крикс, оглянувшись.

— Ты куда меня ведёшь?

— Я же просил: иди молча.

Хлыст указал в сторону:

— Пещера там, а ты ведёшь меня на прииск.

— Дорога в лагерь смертников идёт через пещеру?

Догадка вмиг отодвинула Ташу на задний план.

— А ты ведь не знаешь дорогу, — хохотнул Хлыст.

— Знаю. Твои сапфиры оттуда.

— Одно дело поднять на высоту сорок метров котомку с камушками. Другое дело — спустить туда человека, — говорил Хлыст, пятясь. — Ты думал, я покажу тебе, как пройти к «Котлу»? Даже не надейся.

— Удачи, Асон, — произнёс командир, бросил ему под ноги кнут и пошёл вперёд.

Глядя в могучую спину, Хлыст ухмылялся, а внутри горланила непомерная гордость: хитрой псине не удалось обвести вокруг пальца матёрого волка. Все страшилки о Таше, разговоры о лагере смертников и сама встреча с Криксом сейчас казались не настоящими, выдернутыми из балаганного представления сценками, которые смотришь напряжённо, но знаешь, что будет счастливый конец. И плевать, что в карманах полегчало. Зато теперь не будут мучить думы о новой жизни. Ему и в старой жизни хорошо.

Когда Крикс исчез за холмом, Хлыст поднял кнут, посмотрел по сторонам. Вдали виднелось серое пятно селения. Рядом горы — можно сказать, второй дом. Вокруг ни души. Неужели этот спектакль только из-за сапфиров? Но Крикс… сам на себя не похож, как будто его подменили. В чём же тогда подвох?

Поддавшись искушению ещё раз глянуть Криксу в спину, Хлыст устремился к холму. Обогнув его, остолбенел. В тени, под скальным карнизом, стояла машина для перевозки заключённых, прозванная в народе «искупилкой». Она очень походила на банковский «сундук» для перевозки драгоценных камней: будка обита железом, по бокам приварены скобы. Только у «сундука» дверца сзади, а у «искупилки» на крыше. Забираешься наверх, поднимаешь железную плиту и спрыгиваешь в дыру. Внутри темень, духота и ни хрена не слышно. Говорят, что и снаружи не слышно, что творится внутри. Нередко в искупительные поселения вместе с уголовниками приезжает пара-тройка мертвяков.

Возле кабины тихо переговаривались Крикс и два надзирателя. Завидев Хлыста, замолчали. А у того поджилки затряслись. Попался! По собственной дурости попался! А надзиратели стоят как вкопанные. Навстречу не бегут, руки не заламывают, голову к земле не гнут.

Хлыст на ватных ногах приблизился к машине, прижал к холодной будке ладонь:

— Она здесь?

Крикс кивнул.

— Чего ждёшь? Вытащи её.

— Хорошо подумал, Асон? Ты ещё можешь уйти.

Хлыст нутром чувствовал, что страж не обманывает, что отпустит и не побежит следом. Крикс такой — сказал-сделал. Но эта оговорка «ты ещё можешь»… Что же они сотворили с Ташей, если увидев её, он уже не сможет уйти?

Хлыст вскинул голову:

— Я тебе заплатил. Вытащи её.

— Может, поговорим по душам?

— Да пошёл ты!

Крикс и надзиратели переглянулись.

— Давай! Вытащи её! Ну же! — крикнул Хлыст.

Командир забрался по скобам, с видимым усилием поднял дверцу. Улёгся на крышу и почти по пояс в лаз нырнул:

— Таша! Давай руку. Иди сюда, говорю! Хватайся!

Помог Таше спуститься на землю и закрыл дыру. А Таша — бледная, растрёпанная, в разорванном платье — глазами из стороны в сторону водит и воздух хватает. Увидела Хлыста, на грудь ему упала, в голос разрыдалась.

Хлыст поглаживал её по спине, а сам боролся с желанием взмахнуть кнутом и обвить верёвкой Криксу шею. И понимал, что тут уж точно придёт ему конец.

— Иди, Таша, домой, — прошептал он, испугавшись, что не выдержит, сорвётся.

Таша ладошкой по глазам провела, да как кинется к машине, да как завоет.

— Иди домой, дура! — гаркнул Хлыст.

Схватил её, потащил в сторонку, а она обмякла, глаза закатила и без чувств на землю повалилась.

Смотрел Хлыст на Ташу и холодел. Перевёл взгляд на Крикса:

— Кто в «искупилке»?

Командир сел на порожек кабины и голову опустил.

— Там мои дети?

Крикс кивнул.

— И дочка?.. Ей же всего шесть… Крикс… Зачем они тебе?

— Я спущу их в «Котёл».

Тут уж проняло Хлыста безумное веселье. Чтобы Крикс… детишек… к смертникам…

Хлыстхохотал как скаженный. По лицу слёзы и грязь размазывал. Ну командир, ну артист! Сначала страху нагнал, теперь рассмешил.

А тот сидит на порожке кабины и в землю глядит.

Хлыст отдышался, растопыренными пальцами пригладил косматые пряди, одёрнул рубаху:

— Я не знал, что ты такой шутник. — Склонился над женой, по щекам пошлёпал, за руку потянул. — Вставай, Таша! Ну же! Вставай!

— Пусть с ними сделают то, что ты сделал с моим племянником, — тихо сказал Крикс.

Хлыст пригнул голову, а в ушах сердце туф-туф-туф.

— Я не знаю твоего племянника.

Крикс вздёрнул подбородок, плечи расправил. Вот такой он был пять лет назад: бездушный, безжалостный, беспощадный.

Хлыст выронил кнут, рухнул на колени:

— Я не знал, Крикс! Клянусь! Не знал. Когда я набрёл на лагерь, мальчишка был уже там. Я не знал, что он твой племянник. Клянусь!

Крикс поднялся, махнул надзирателям:

— Поехали.

Хлыст метнулся вперёд, вцепился командиру в штаны:

— Ради бога! Крикс! Если хочешь отомстить, забери меня, Ташу забери. Забери нас обоих, только детишек не трогай. Давай поговорим по душам. Крикс! Давай поговорим!

— Давай. Поговорим.

Крикс сжал могучий кулак и обрушил его на Хлыста.


Часть 19


***

Кабинет Адэра находился на первом этаже. Чуть дальше по коридору располагалась библиотека. За ней тянулась вереница огромных помещений, где любой звук пробуждал эхо. Скоро их займут советники с шумной братией помощников и секретарей. За поворотом — комната собраний, которую слуги и ремонтные рабочие с лихорадочной поспешностью превращали в зал Совета.

Гюст предложил перенести кабинет правителя на третий этаж, поближе к апартаментам. Хотя бы на время, пока в воздухе плавает пыль, а одежда к концу дня пропитывается запахом штукатурки и краски. Адэр отказался.

Цветущий сад за окнами покоев, ароматы трав и пение птиц с необъяснимым упорством вырывали из действительности и уносили далеко от замка. Здесь же, в небольшом кабинете со строгой обстановкой и с окнами, выходящими на пустошь, ничто не отвлекало от работы. Или почти ничто… Адэр нет-нет да и бросал взгляд на дорогу, припорошенную песком.

Там, за горизонтом, дорога переходила в колею, а чуть дальше делилась на три. Одна летела в Тезар, вторая тянулась в Нижний Дол, где находится нынешняя столица Порубежья Ларжетай, третья петляла между камнями и ямами до Бездольного Узла, откуда чуть ли не каждый день приезжал кто-то из людей Крикса.

Адэр впервые злился на отсутствие связи: ведь намного проще выслушивать отчёты и отдавать приказы по телефону, чем переводить бумагу на послания и ждать гонцов с новостями. Но ещё с большим нетерпением он ждал машину из клиники маркиза Ларе. В любую минуту командир стражей мог сообщить о появлении ракшадского корабля, или шхуны, или лодки, а стариков до сих пор не было.

Адэр посмотрел в окно и вернулся к изучению родословных книг порубежских дворян. Первый и главный вопрос, который волновал его — это, конечно же, формирование Совета. Сроки поджимали — два месяца было потрачено на бесплодные метания, — а достойные занять кресла советников до сих пор прятались за безликими именами.

Адэр разделил книги на две стопки. В одну сложил родословные дворян, чистота крови которых не вызывала сомнений. В другой стопе находились родословные тех, чьи предки — выходцы из простого люда. Более ста лет назад Зерван, последний потомок династии Грассов и последний король Грасс-Дэмора (так раньше называлось Порубежье), даровал им родовые звания и земли за заслуги перед страной. Но признания добились праотцы, а не их чада, на титулы которых сейчас смотрел Адэр. Ко всему прочему, Совет виделся ему чистым, высоким, без прадедов-плебеев.

Адэр придвинул к себе сшитые листы — сведения о роде занятий и основных источниках доходов титулованных дворян. Пролистывая бумаги, мрачнел. Все без исключения вели деятельность за границей и приносили пользу, а соответственно, и прибыль кому угодно, но только не родине. Даже маркиз Ларе занимался в своей стране всего лишь благотворительностью.

Адэр выписал несколько имён, некоторые зачеркнул, сделал на полях пометки. Пробежал взглядом по строкам. В Совете должны сидеть люди, которые любят Порубежье с такой же страстью, с какой он его ненавидит. Только они, преданные народу, готовые на жертвы и способные на подвиги, смогут поднять отчизну с колен. В этом списке таких людей нет.

Адэр смял лист в кулаке и бросил в стену.

На пороге кабинета появился секретарь:

— Мой правитель! К вам маркиз Бархат.

В Градмире Гюст считался самым ярым поборником дворцового этикета. Но в замке, где единственным посетителем, гостем и собеседником был Вилар, доклад о каждом его приходе звучал как насмешка.

Адэр подпёр щёку кулаком:

— Достаточно молча открыть дверь перед маркизом.

Еле слышно вздохнув и тем самым выказав несогласие, Гюст сделал шаг в сторону и пропустил в кабинет Вилара.

Друг сел за стол, положил перед собой две потрёпанные папки и кивком указал на смятый лист в углу комнаты:

— Очередной Совет?

— Не хочу идти им на уступки.

— Они ещё ничего не просили.

— Попросят. Будь я на их месте, я не просил бы, а требовал. — Адэр затолкал сшитые листы в ящик стола. — Порубежская знать имеет такие привилегии, каких не имеет ни один дворянин в другой стране. Сомневаюсь, что они захотят с ними расстаться.

— Кто же им дал их?

— Великий.

Вилар недоверчиво покосился.

— Почти восемьдесят лет знатные дома боролись за престол Порубежья, — проговорил Адэр, — а при Могане о троне никто даже не заикнулся. Не догадываешься — почему?

Вилар пожал плечами и опустил голову. Догадывается.

Адэр подошёл к окну. Ветер гнал по пустоши пыль и песок, заметая дорогу. По небу неслись изодранные облака, отбрасывая на грязно-жёлтую землю уродливые тени. На горизонте никого, а пора хоть кому-то появиться.

— Что принёс?

— Сведения о результатах переписи населения.

Адэр повернулся к Вилару:

— Ты всё-таки их разыскал!

Друг похлопал ладонью по картонной обложке:

— Это перепись двадцатилетней давности, когда Порубежье стало колонией Тезара. — Опустил руку на вторую обложку. — А это спустя десять лет. Перепись больше не проводилась.

Адэр вернулся к столу, придвинул к себе папки, принялся листать лежащие в них бумаги.

— Ты знал, что в замке живёт летописец? — спросил Вилар.

— Кто?

— Настоящий летописец! Его комната находится в архиве.

— Что он пишет?

— Историю.

— История из подземелья… Странно…

— Да, странный субъект. Хромой, седой, бородатый, в плаще-балахоне до пят. Без единого слова дал папки и подсунул журнал, чтобы я расписался в их получении.

— Странно, — повторил Адэр, глядя в сводные таблицы. — Ты просматривал документы?

— Просматривал. Бегло. Кое-что меня насторожило.

Адэр положил перед собой два листа:

— Меня тоже. Смертность в Порубежье высокая, но рождаемость на порядок выше. Куда же за десять лет исчезли семь миллионов человек?

— Меня насторожило другое: куда исчезли целые народы? Я хотел посмотреть, сколько у Йола людей. Оказывается, в Порубежье нет ориентов. Но такого не может быть! Я сам их видел! А по документам двадцать лет назад ориенты были, а потом испарились. А вместе с ними испарились климы и ветоны. И кто, спрашивается, живёт в резервациях?

— Предположим, что в резервациях не проводили перепись. — Адэр заскользил пальцем по листу. — Ветонов три миллиона, климов миллион, ориентов пять тысяч. Вместе чуть больше четырёх миллионов. Где остальные? — Вновь пробежал взглядом по итоговым таблицам. — Подожди-ка…

Принялся лихорадочно пролистывать блокнот:

— Помощник наместника по какой-то формуле рассчитал… Так, нашёл… Сейчас около сорока двух миллионов. За последние десять лет ещё минус четыре…

Порубежье стремительно теряло людей. Войн и эпидемий не было, смертная казнь отменена. Неужели нелегальные эмигранты? Но даже во время междоусобиц жители страны не торопятся покидать свои владения — крайне сложно бросать нажитое тяжким трудом и отправляться туда, где ты никому не нужен.

Адэр откинулся на спинку кресла. С каждым документом возникало всё больше вопросов. Каждый новый день преподносил новые и далеко не приятные сюрпризы. От понимания, что в одиночку бедлам в государстве не осилить, пропадала охота в чём-то разбираться.

— Почему ты не попросишь помощи у отца? — поинтересовался Вилар.

— В чём ты видишь его помощь?

— В уничтожении лагеря преступников. У Крикса мало людей. Ориенты — обычные рыбаки. Никто не справится с этой задачей лучше, чем армия Великого.

— А в знак благодарности отдать Тезару новое месторождение? Этого не будет. Ни один камень сверх того, что он получает, в его казну не упадёт.

Адэр вложил бумаги в папки, придвинул родословные книги. Но, так и не открыв их, встал из-за стола и поднял смятый листок:

— Сформирую технический Совет. А там посмотрю, кого оставить, а кого заменить.

— Тоже выход, — согласился Вилар.

— Тебя назначу старшим советником.

— Не надо.

— Соображаешь. Тот, кто вёл за моей спиной разговоры о моей ссылке в Порубежье, не может занимать главенствующее место в моём Совете.

За стенами замка выл разыгравшийся ветер, по лестнице шуршал песок, шелестели листья кустарников, но Адэр всё же услышал звук двигателя — настолько он ждал его. Подскочив к окну, увидел вдали два автомобиля охраны. Один он отдал Криксу, второй отправил в замок Ларе, и если они возвращаются вместе, значит, для этого имеются серьёзные причины.

Адэр наблюдал, как машины летят по дороге, и мысленно подгонял их. Рядом встал Вилар. А он почему разволновался? Стоит бледный, глаза щурит, рука, сжимающая раму, дрожит. До сих пор переваривает фразу, оброненную минуту назад?

Машины затормозили перед лестницей. Из первой появился Крикс. По его неизменно суровому виду нельзя было понять, какие новости он привёз. Из второй выскочил водитель. Распахнул дверцы. Помог выбраться сначала Йола, затем Муну. Адэр скривился. Надо будет сказать ему, чтобы впредь не выслуживался перед плебеями.

А вот и Малика… Похудевшая, босая, в платье с чужого плеча, она выглядела вызывающе дерзкой и вольной, как степной ветер.

Адэр хотел уже отойти от окна, как из автомобиля вдруг выпорхнула незнакомка в белом накрахмаленном платье. Она до ужаса походила на любимую игрушку младшей племянницы — хрупкую фарфоровую куколку, — такая же белоснежная лента, вплетённая в белокурые волосы, такое же нежное личико, не тронутое солнцем, высокая грудь, тонкая талия и маленькие изящные руки, приподнимающие подол юбки. Девушка словно почувствовала, что её рассматривают. Подняла глаза — изумительно голубые, с поволокой — и, встретившись взглядом с Адэром, мило улыбнулась.

— Помнишь её? — спросил Вилар. — Это Вельма, сиделка Малики.

Наконец-то в замке появился хоть кто-то, заслуживающий внимания, кто будет смущать соблазном, завлекать лукавством и совращать с нестерпимо долгого пути вынужденного воздержания. И этот кто-то заставил забыть о Криксе! А того уже и след простыл.

На пороге возник секретарь:

— Мой правитель! К вам командир стражей…

Адэр нетерпеливым жестом прервал Гюста:

— Зови! — Бросил Вилару: — Оставь нас. — И уселся в кресло.

Крикс вошёл в кабинет, склонил голову:

— Мой правитель!

— Не томи.

— В бандитском лагере двенадцать пленников и пятнадцать беглых искупленцев. Из «Котла» Асон, кличка Хлыст, и Оса, имя неизвестно.

— Я же говорил, что из «Котла» можно сбежать.

— Нельзя. Их обоих вытащил начальник прииска «Горный». Склоны «Котла» сплошь и рядом усеяны пещерами…

— Об этом поговорим позже. Дальше.

— Остальные искупленцы сбежали с гранитных карьеров и каменоломен. Лагерь разбили задолго до появления Асона. Когда — неизвестно. Цель — добыча алмазов. Покупатели — ракшады. Приходят одни и те же. О существовании других лагерей никто не знает. Провизию приносил начальник прииска «Горный».

— Опять этот Лабичи!

— Потом жена Асона. Еду покупала на деньги, вырученные за камни и рабов. При Асоне было продано в Ракшаду восемь человек, пятеро из них — девушки. Пленники и рабы в большинстве выходцы из резерваций. Согласно тайному Указу Великого их не объявляют в розыск.

— Есть такой Указ?

— Цитирую: «Житель резервации, покинувший отведённую ему для проживания землю, лишается защиты государства. Нарушителей Закона без суда и следствия направлять в закрытые искупительные поселения строгого режима на срок не менее пяти лет».

— Подожди. — Адэр обхватил лоб ладонью. То, что сказал Крикс, не укладывалось в голове. — Иными словами, Порубежье слагает с себя обязательства по охране жизни, здоровья и чести своих подданных. Так получается?

— Так точно.

— И если что-то случится, например, с Муном или Йола, виновный не понесёт наказания?

— Они покинули свои земли на свой страх и риск. Пока ориенты на берегу моря — они граждане страны. Как только ушли — беззащитные, бесправные изгои. Поэтому на границах резерваций вы не увидите ни одного поста или пропускного пункта. Согласно Указу я обязан был ещё в клинике Ларе взять стариков под стражу.

— Да подожди ты с арестами… — осадил Адэр Крикса и заходил из угла в угол.

Он — правитель страны, в которой царят варварские законы, а варваром оказался отец. Как же его, отпрыска безжалостного иноземного владыки, должно быть, ненавидят в бывшей колонии.

Адэр вернулся в кресло. Пытаясь собраться мыслями, какое-то время пролистывал блокнот, прислушиваясь к шелесту страниц. Наконец, поборов растерянность, проговорил:

— Дальше.

— Ракшады приходят раз в месяц. По идее должны появиться через пять дней. Завтра утром мы с Йола уезжаем. — Крикс достал из-за пояса карту. — Теперь подробно…

Остаток дня они провели, склонившись над разложенными на столе чертежами и схемами. Слушая командира стражей Бездольного Узла и следя за движением карандаша в его руке, Адэр всё больше убеждался, что не зря доверился этому человеку. Его предложения были чётко обоснованы, план операции казался простым и ясным с одним «если» — если не подведёт морской народ. За своих людей Крикс ручался головой, но их всего лишь пятеро. Двоих в Порубежье не оказалось. А вот к ориентам он питал, мягко говоря, недоверие, и опять же объяснил его: совсем неспроста Великий был суров с ними.

Адэр вызвал Муна и Йола, но никак не ожидал, что они приведут Малику. Меньше всего хотелось обсуждать расправу с бандитами в её присутствии. И пока командир передавал старикам рассказ Хлыста о подступах к лагерю и его внутреннем устройстве, Адэр поглядывал на плебейку, опасаясь её разглагольствований о справедливости и милосердии.

Малика молчала. Стоя возле открытого окна, с отрешённым видом смотрела в фиолетовое небо. Сложенные на груди руки размеренно приподнимались при каждом вдохе. Дуновение ветерка покачивало прядку волос, выбившуюся из узла на затылке. На плече примостился ночной мотылёк. Его крылышки, белые в чёрную крапинку, трепетали, мохнатые лапки упорно цеплялись за грубую ткань платья.

Неожиданно из памяти выплыла божья коровка в седых космах Хлыста. Адэр невольно вжался в спинку кресла. Уловив его движение, Малика повернулась к нему лицом. Мотылёк вспорхнул и растаял в чернильном воздухе.

Адэр уже в упор рассматривал свидетельницу его унижений. Со времени их последнего разговора в лачуге она сильно изменилась. И дело не в припухших губах, и не в тоненькой линии шрама на переносице, и не в болезненной бледности. Стали другими глаза. Адэр смотрел в глаза человека, прожившего за короткий срок долгую и тяжёлую жизнь.

Зря она пришла. Зря заставляет его вновь погружаться в кошмарные воспоминания.

Слух царапнула фраза Йола.

— Что ты сказал? — спросил Адэр.

— Ориенты не пойдут в лагерь, — повторил старик.

— Ты, вероятно, не понял, — откликнулся Крикс. — У меня пятеро парней. Со мной шестеро. Шестеро против пятнадцати бандитов и, как минимум, троих ракшадов. Ты когда-нибудь видел ракшадов?

— Люди командира справятся со всеми, если будут слушать Йола.

— Нет. Так не пойдёт. Ориенты должны находиться там, где я отметил, — говорил Крикс, указывая на план-схему. — В противном случае я не могу гарантировать успех операции.

— Ориенты будут там, где скажет Йола, — упорствовал старик.

— А ты чего молчишь? — обратился Адэр к Муну.

Тот с невозмутимым видом пожал плечами.

— Хорошо, — произнёс Крикс и придвинул к Йола схему лагеря. — Покажи, где будут твои люди.

— В море.

Командир хлопнул ладонью по столу:

— Нет, старик. Ты точно не понял. У ракшадов нет ни корабля, ни шхуны, ни лодки. Что твои люди будут делать в море?

— Крикс! — подала голос Малика. — Тебе придётся довериться Йола. Только так вы сможете взять ракшадов живыми.

— Их жизни меня не волнуют, — заметил Адэр и мысленно поблагодарил её за равнодушие к судьбам беглых искупленцев.

— Они граждане чужой страны, которые нарушили границу. Нарушителей задерживают, а не убивают.

— Ты забыла, что ракшады — главари шайки уголовников?

— Это надо ещё доказать.

Адэр приблизился к Малике, шепнул ей на ухо:

— Будешь умничать, выгоню к чёртовой матери.

— Осмелюсь вам напомнить, — еле слышно проговорила она, — воин очень знатный и важный в Ракшаде человек.

— Откуда ты знаешь?

— Вы не видели его татуировки?

— Хорошо. Знатный. И что?

— Двадцать лет назад хазир Ракшады не признал права Великого на земли Порубежья, — произнесла Малика, будто не расслышав вопрос.

— Не признал. Но и своих притязаний не выдвинул.

— А почему, в таком случае, ракшады хозяйничают на вашей земле? Воин — важная особа, — повторила Малика. — Если мы возьмём его в плен, хазир Шедар Гарпи будет вынужден обратиться к вам, как к правителю Порубежья, с просьбой выдать воина, и тем самым признает ваши права.

— Большей глупости я не слышал, — рассмеялся Адэр. — Чтобы избежать огласки, Шедар попросту забудет о своих людях.

— Я скажу ещё одну глупость. Хочет Шедар этого или нет, но дело получит широкую огласку, потому что вы сообщите о нарушителях границы Великому — ведь именно его армия охраняет границы Порубежья — и правителям Бойварда и Партикурама. Ракшады добираются до лагеря через горы. Из какой страны они приходят?

— Я хочу сохранить всё в тайне.

— Пока вы будете идти на поводу своего страха…

— С чего ты взяла, что я боюсь? — прошипел Адэр.

Малика зашептала, обдавая его щёку горячим дыханием:

— …Ракшады, тикуры и варды будут грабить ваши земли и убивать ваших подданных. Неужели вы думаете, что такой лагерь один? Хватит бояться! Хватит! Подумайте о людях, которые ждут вашей помощи!

Адэр передёрнул плечами. Когда произошли события, о которых рассказывал Мун? Сорок лет назад, пятьдесят? И все эти годы ракшады и прочая нечисть как пиявки высасывали драгоценные соки из его страны.

— Прижмите международным скандалом Шедару и его пособникам хвосты, — продолжила Малика. — Враги затаятся. Пока они придумают, как оправдаться перед мировым сообществом, вы придумаете, как защитить границы. А банды вылезут из горных нор в поисках новых покупателей. Вам будут нужны люди, мой господин. Много людей, которые лучше всего на свете умеют смотреть и слушать.

Адэр внутренне сжался. Плебейка не может так мыслить!

Малика натянуто улыбнулась:

— Разрешите мне уйти. Я неважно себя чувствую.

Адэр проводил Малику взглядом. Долго смотрел на неплотно закрытую дверь. Вынырнув из оцепенения, вернулся к столу и придвинул план-схему:

— Крикс! Уничтожь всех, кроме ракшадского воина. Он нужен живым и невредимым.


***

Ориенты и командир стражей покинули кабинет глубокой ночью. В невыносимой тишине при свете настольной лампы Адэр нарочито долго наводил на столе порядок. Выйдя в коридор, посмотрел по сторонам: отправиться в сад или в спальню? Нет… уснуть он не сможет. Тайны и недомолвки Йола не давали покоя. Но был ещё один вопрос, который подтачивал изнутри, расшатывал веру в собственные силы, и от которого зависела честь династии Карро. Его честь.

Адэр прошёл в комнату под парадной лестницей. Борясь с сомнениями, посмотрел на телефон. Если не спросить сейчас, можно пойти неверным путём, и тогда возврата не будет. Поднял трубку.

В ухо сонно пробубнило:

— Приёмная старшего советника…

— Наследник престола, — перебил он безликую телефонистку.

В трубке раздался щелчок, через секунду прозвучал бодрый голос Дадье:

— Рад тебя слышать.

Когда же Трой спит?

— Мы уже на «ты»? — произнёс Адэр жёстко.

— Прошу прощения, Ваше Высочество. Это я спросонья, — проговорил Трой после небольшой паузы. — Слушаю вас.

— Высочеством я был в Тезаре. Сейчас я Ваше Величество.

— Да-да, конечно. Это я по привычке. Слушаю вас, Ваше Величество.

— Последний наместник Порубежья был ставленником Великого?

— Что-то случилось, Ваше Величество?

Адэр еле сдержался, чтобы не перейти на повышенный тон:

— Вам непонятен вопрос?

— Понятен.

— Отвечайте.

— Мой ответ: нет.

Адэр приложил руку к сердцу. Успокойся, хватит так биться.

— В таком случае, кто выдвинул его кандидатуру?

— Вы.

Адэр сжал трубку:

— Я?!

— Да, Ваше Величество, вы. Три года назад на заседании Совета вы лично озвучили имя сановника. Вас поддержало большинство. Хотя, если вы помните, я был против.

Он не помнил… Его прошлая жизнь была похожа на костёр, в нём сгорали дни и ночи, а память о них исчезала подобно легковесному дыму в молчаливом небе.

— Почему вы спрашиваете, Ваше Высочество? Простите… Ваше Величество…

— Хотел отметить прозорливость советника, который оказал протекцию столь изобретательному поданному Тезара. Ещё один вопрос.

— Слушаю вас.

— Я не смог найти причину возникновения Закона Великого о резервациях.

— Ориентов, климов и ветонов.

— Да.

— Вместе — они сила, способная пошатнуть престол. Вам лучше оставить всё так, как есть. Не трогайте резервации. Ещё несколько лет, и эти народы исчезнут.

— Я не спрашивал вашего совета.

Адэр бросил трубку на рычаг, упёрся кулаками в стол. Кто и как вынудил его назвать на Совете незнакомое ему имя последнего наместника? И… неужели сила древних народов в их таинственных способностях? Вряд ли… Этим Тезар не испугаешь. Тем более что никто из простолюдинов никогда не претендовал на трон Порубежья. Не было ни восстаний, ни стихийных бунтов. В таком случае, в чём их сила?

Адэр вышагивал по коридорам, входил в комнаты и залы, стоял возле окон, глядя на далёкие всполохи зарниц. Забрёл в пустующее крыло замка, ожидающее очереди на ремонт. Здесь Адэр ни разу не был. Запах сырости и старости, тусклые лампы, испещрённые трещинами стены и мятые чехлы, скрывающие мебель, напомнили о первом дне в Порубежье. Из-под двери одной из комнат выныривала узкая полоска света.

Адэр жестом подозвал охранителя, наученного всегда быть рядом и в тоже время не попадаться на глаза:

— Чья эта комната?

— Мун поселил сюда Малику, мой правитель.

Адэр постучал. Дверь приоткрылась, лицо овеяло ароматом лесных трав. На пороге возникла Вельма в шёлковом халате, небрежно наброшенном поверх ажурной сорочки. После секундного замешательства сиделка сообщила в глубину комнаты о приходе правителя и посторонилась.

Малика — в ночной рубашке из домотканой ткани, с глухим воротом и длинными рукавами — сидела в постели, держа в руках книгу. Даже мягкий свет настольной лампы под лиловым абажуром не смог придать ей и толики притягательной, покоряющей силы, какая исходила от стоявшей в полутьме девушки.

Адэр без объяснений прошествовал к кровати. Слегка склонившись, рассмотрел название на обложке: «Кардиология».

— Я думал, ночью девицы читают любовные романы.

Малика молчала.

— Оставь нас, — бросил Адэр через плечо.

Вельма выскользнула из комнаты.

— У тебя болит сердце?

— Нет, — тихо ответила Малика.

— Плохо себя чувствуешь?

— Не настолько хорошо, чтобы следить за словами.

Адэр окинул спальню взглядом. Ни статуэток, ни салфеточек на тумбочках, ни милых безделушек, так обожаемых светскими дамами. Старый бельевой шкаф рассчитан разве что на хранение пары обуви и нескольких платьев. А Малике больше и не надо. На подоконнике зеркальце и шпильки — уж точно не её. Сбоку от кровати допотопное кресло — вероятнее всего, для Муна или Йола.

— Не любишь уют? — поинтересовался Адэр.

— Люблю, но здесь я временно. Прислуга живёт в хозяйственной пристройке.

Адэр подошёл к стоявшей возле окна кушетке. На ней, по всей видимости, только что лежала Вельма. Подушка сохранила отпечаток головы, от постели исходил едва ощутимый аромат хвойного леса.

— Вы должны уйти, — проговорила Малика.

— Беспокоишься о своей чести? — спросил Адэр, не в силах оторвать взор от накрахмаленной простыни, повторяющей изгибы тела белокурой девицы.

— О вашей.

Адэр обернулся. На болезненно-бледном лице безразличие, голос тих, как дыхание ветра. Но внешность обманчива, подобно реке подо льдом. Даже этот ответ… разве не дерзость?

— Ты быстро выздоровела.

Малика отвела взгляд:

— За нами приехал Крикс.

— Занятно. Значит, Крикс поднял тебя на ноги.

— Получается, так.

— И ты без чьей-либо помощи выбралась из автомобиля…

— На это не надо много сил.

— …И пришла в мой кабинет.

— Мун настоял.

— С такими переломами, как у тебя, люди лежат месяцами.

— У людей нет Йола.

— И твоё лицо…

— Что с моим лицом?

— Оно почти такое же, как раньше.

— Благодаря мазям доктора.

— Почему ты не смотришь на меня?

Малика уставилась на Адэра:

— Что?

— Человек, который прячет глаза от собеседника, вызывает подозрение в искренности своих слов.

— У меня нет права держать взгляд на собеседнике, положение которого выше моего. Меня двадцать два года учили смотреть в пол.

— Но это не вошло в привычку.

— Не вошло, — согласилась Малика.

Адэр смотрел в её глаза. Чёрные, бездонные и молчаливые.

— Кем была твоя мать?

— Простолюдинкой, если вы об этом.

— Это она научила тебя правильно излагать мысли?

— Она умерла, когда мне исполнилось три года.

Адэр опустился в кресло, немного поёрзал. Тесное и неудобное…

— Я тоже не помню свою мать.

— Я помню, как мама пела.

— Спой.

— Я не смогу спеть, как она.

— А ты по-своему спой.

Малика молчала. Пора бы уйти, но Адэр не мог найти в себе силы подняться. Как только он переступил порог этой комнаты, все тревоги куда-то исчезли. В душе появилась уверенность, что морской народ не подведёт, что Совет будет сформирован в срок, и всё, что он задумал, обязательно сбудется. А тем бесчинствам, к которым он невольно приложил руку, будет положен конец.

Адэр облокотился на колени, потёр ладонями лицо.

И вдруг Малика тихо запела:

— В дубраве притихшей листва засыпает.


Моей королевне без сказки не спится.


Листает луна золотые страницы,


О мальчике-принце ей сказку читает.


По звёздным дорогам тропой пилигрима


Он скачет в далёкой холодной вселенной,


В мою королевну безумно влюблённый,


Твердит как молитву заветное имя.


Пусть сердце твоё полыхает любовью,


Костром разгорится и в небо взметнётся.


Он свет тот увидит, из странствий вернётся,


Моей королевне он станет судьбою.


— В песне ничего не говорится о магах и чародеях.

Малика посмотрела искоса:

— О каких чародеях?

— Которые окружили больную королевну и спасли её от недуга.

— Не королевну, а короля. Они окружили вас, мой господин.

Адэр усмехнулся:

— Как тебе жилось у маркиза Ларе?

— Вас интересуют методы лечения одного из магов? — улыбнулась Малика.

— Отнюдь.

— Маркиз Ларе был очень добр ко мне. Но я скучала по своей комнате. Приехала сюда, а меня в неё даже не пустили.

— Мун оградил тебя от расспросов прислуги.

После недолгого молчания, Малика промолвила:

— Я обязана вам жизнью.

— Не выдумывай. До последней минуты я не знал, что несу именно тебя.

— Вы спасли мальчика.

— Ничего подобного. Он сам побежал за нами.

— Всё равно, если бы не вы…

— Малика! Не делай из меня героя. Тем более что я не верю в героев. Их нет. Как нет трусов. Есть обстоятельства — удачные и не очень, пробуждающие желание действовать или наоборот, забиться в угол и ждать.

Она вздохнула:

— Надеюсь, Вайс обо всём забудет.

— Именно этим сейчас озабочены психиатры Бойварда.

— Вы отправили его на лечение в Бойвард?

— Отправил. — Адэр поднялся. Сделав круг по комнате, вновь сел в кресло. — Мне нужен твой совет.

Брови Малики поползли на лоб.

— Мой?!

— Мне нужен конфидент.

— Конфи… кто?

— Человек, которому можно доверить важное секретное поручение. Иными словами, мне позарез нужен поверенный в моих делах. На время. Притом очень срочно.

— Маркиз Бархат не подходит?

— Конфидент не задаёт вопросов.

— Мун.

— Слишком стар.

Малика пожала плечами:

— Тогда не знаю. Я мало с кем общаюсь.

— Подумай. Не говорит о себе, не обсуждает других, хорошо воспитан, чист на руку, терпелив и настойчив.

— Вы назвали столько качеств… Подождите… Может, ключник?

— Ключник?

— Да, хранитель ключей. Его зовут Тауб. По-моему, только добродетельному и ответственному человеку доверяют ключи от всех комнат, залов, сейфов и складских помещений.

— Хорошо. Я поговорю с ним. Ещё один вопрос. Зачем тебе сиделка?

— Маркиз Ларе настоял. Но если вы против…

— Мне всё равно, — сказал Адэр и вышел из комнаты.

В слабо освещённом коридоре виднелась изящная фигурка девушки. Подойдя ближе, Адэр замедлил шаг, чтобы успеть вдохнуть хвойный аромат её тела и насладиться девичьей красотой: нежным личиком, ложбинкой в глубоком вырезе сорочки и похотливым взглядом.

Вельма присела.

— Завтра придёшь стелить мне постель, — сказал Адэр и направился к лестнице.


Часть 20


***

Вельма закрыла двери. Прижалась к ним спиной и проговорила с придыханием:

— Таёжный зверь… большой, гибкий, горячий.

— О чём ты? — спросила Малика.

Сиделка подошла к кушетке, принялась перестилать простыню.

— Вельма! Ты меня слышишь?

— Слышу.

— Кто большой?

— Кто-кто? Правитель.

Малика усмехнулась:

— Ты видела таёжного зверя?

— Конечно, видела. Как тебя. Мой брат однажды притащил рысёнка. Три месяца пытался приручить. Потом убил и сшил мне куртку.

— Хороший брат, — пробубнила Малика. — Ты не похожа на ветонку.

— А кто сказал, что я ветонка?

— Рыси водятся только в ветонском лесу.

— Неправда. — Вельма уселась в кресло. — В Лэтэе их знаешь сколько?

Малика отложила книжку:

— Ты… лэя?

Вельма кивнула.

Теперь стали понятны и томный взгляд, и манера говорить с придыханием, придающим голосу девушки невероятно чувственное звучание. В Лэтэе матери сызмальства обучают дочерей всем премудростям обольщения. Если лэя не умеет соблазнять, она рискует остаться старой девой. Причиной распущенности лэтэйских женщин была элементарная нехватка мужчин, которые гибли от когтей и клыков диких зверей, замерзали в таёжных лесах, тонули в непроходимых болотах.

— Как ты очутилась у маркиза Ларе? — спросила Малика.

Вельма затеребила поясок халата:

— Не люблю вспоминать.

— Ложись, Вельма. Уже поздно.

— А ты?

Малика взяла книжку:

— Ещё почитаю.

Девушка немного посидела, глядя в окно, и вдруг заговорила:

— Я не помню отца. Я была крохой, когда его задрал медведь. И плохо помню мать. Мне сказали, что она заблудилась в тайге, но почему-то мне снятся кошмары, в которых я слышу её крики и рычание волка. Потом погиб брат. Нелепая смерть. Он рубил сосну, и шишка угодила ему в висок. Его жена отдала меня в бродячий цирк.

— Как отдала?

— Так… отдала… Она хотела снова выйти замуж, но кто бы взял её с обузой.

— У неё не было своих детей?

— Были. Она раздала их родственникам… Потом цирк приехал в Порубежье. Я сильно заболела, и меня оставили в каком-то селении. Кто-то отвёл меня к маркизу Ларе. Там у меня родился мёртвый мальчик.

Малика встала с кровати. Примостилась на подлокотник кресла и обняла девушку:

— Бог мой! Вельма! Как ты это пережила?

— Пережила…

— А где твой муж?

— Какая из меня жена в тринадцать лет?

Малика выпустила Вельму из объятий:

— Ты родила в тринадцать лет?

— Я не хотела, но так получилось.

— Хорошо. Спрошу иначе: где отец ребёнка?

— Мне показали мальчика, но я не поняла, на кого он похож.

— Понятно.

— Маркиз Ларе сжалился надо мной. Научил ухаживать за больными, даже выплачивал жалование.

— Должно быть, тебе не терпится вернуться в клинику.

— Нет. Там меня не любят женщины.

— Почему?

Вельма подлетела к окну, упёрлась ладонями в стекло:

— Теперь всё будет по-другому. У меня будет один мужчина.

— И кто это?

Девушка распахнула рамы, глубоко вздохнула:

— Да, один. Я так хочу!

— Вельма! Кто этот мужчина?

Сиделка обернулась с гордым видом:

— Правитель Порубежья Адэр Карро.

Малика сползла с подлокотника кресла на сиденье:

— Ты надеешься, что правитель предложит тебе руку?

— Мне не нужна его рука.

— Он… он разобьёт тебе сердце.

— Тебе-то какое дело? Это моё сердце.

— Да, ты права. Это твоё сердце и жизнь твоя.

Вдруг Вельма кинулась к Малике, упала перед ней на колени:

— Прости меня!

— Поднимись сейчас же!

— Не отталкивай меня, пожалуйста!

Малика попыталась встать, но Вельма обхватила её ноги:

— У меня никогда не было подруг. Ты станешь моей подругой?

Малика посмотрела в широко открытые глаза, полные мольбы и надежды. Выдавила:

— Да.

— Я знала. Я верила, что найду человека, который не откажется от меня, как отказались другие, — возбуждённо проговорила девушка, сжимая ей руку.

Вельма тихо посапывала, свернувшись под пледом в клубочек. Стоя возле окна, Малика встречала рассвет и молила Всевышнего замедлить обратный отсчёт отведённых ей дней.


***

Вельма торопилась в замок. В одной руке болтался свёрток, для удобства обмотанный бечёвкой. В нём было платье. Конечно, не то, какое она облюбовала и от которого отвернулась, сплющивая в ладони тряпичный кошелёк. Зато денег хватило на цветы.

Вельма уткнулась носом в большие ромашки, зажатые в другой руке. Недовольно посмотрела на поникшие лепестки и подняла глаза к палящему солнцу.

Лето в Порубежье она не любила. Ещё не стёрлись воспоминания о прохладных таёжных днях в Лэтэе, о влажном воздухе со вкусом папоротника, о тенистых тропках, бегущих вдоль звонких ручьёв. Вельма никогда не плакалась о том, что потеряла, и свято верила: судьба обязательно одарит её подарком, о котором она не осмеливается даже мечтать.

Вытерев слёзы, выступившие от ярких лучей, представила себя в новом платье и улыбнулась. В замке она не только самая красивая, но и самая молодая. На сердце правителя никто не претендует, а значит, никто не станет ходить за ней по пятам, подсматривать и подслушивать, выводить на чистую воду и осыпать бранными словами.

Вдруг перед внутренним взором возникла повариха. Вельма так чётко увидела вскинутую руку, так ясно услышала свист, с каким скалка рассекла воздух, что резко присела и, потеряв равновесие, упала на острую каменную крошку. Приподняла подол уже не белоснежного платья, подула на разбитое колено. Разве не знак свыше? Мол, хватит вспоминать о былом!

Вельма посмотрела по сторонам. Эх! Порубежье — не Лэтэя. Обычный подорожник и тот редкость. Подхватила свёрток и букет и, прихрамывая, пошла по тропинке. Баба со скалкой разбередила память, и воспоминания шагали следом, заставляя вновь переживать события последних дней. Самой страшной и тяжёлой была вовсе не череда потерь: родных, родины, ребёнка. В том возрасте, когда это произошло, ещё не осознаёшь в полной мере, чего лишился. Тогда душевные страдания не причинили Вельме столько боли, сколько причинило предательство маркиза Ларе.

Да, её не любили женщины. Все, кроме супруги доктора. Красивая, добрая госпожа видела в исполнительной сиделке всего лишь несчастную девочку. Наверное, поэтому кривотолки и пересуды, распирающие изнутри замок маркиза и его клинику, оставались без внимания знатной четы.

Вельма не считала себя виноватой. И в чем её вина? Стоило ей пройти мимо слуг, и вслед нёсся игривый свист. Случайно брошенный ею взгляд то и дело сталкивался с похотливым взором. Любой, даже самый обычный разговор заканчивался непристойным намёком.

Внимание сильного пола льстило и в то же время держало в постоянном напряжении. Многие служанки чувствовали себя обиженными, и кто их знает — что у них на уме? А когда старший сын маркиза Ларе стал позволять себе некие вольности, Вельма испугалась по-настоящему. В одночасье она могла лишиться крова, работы и высокородных покровителей.

Вельма перестала гулять по парку, частенько оставалась ночевать в клинике, а если случалось увидеться с молодым маркизом — прикидывалась наивной дурочкой. Но юноша день ото дня становился более находчивым, назойливым и развязным, словно отказы ещё сильнее раскаляли его влечение. Желая опередить грязные слухи, Вельма решила пойти к госпоже и попросить совета.

Маркиза рассмеялась, а на следующее утро вдруг ни с того ни с сего уехала с сыновьями в Ларжетай. Чуть позже доктор Ларе уговорил Малику взять с собой сиделку, приказал Вельме собрать вещи, выплатил жалование, дал ещё денег на тот случай, если в замке правителя ей не найдётся места, и она будет вынуждена вернуться в Лэтэю.

Вот так бесславно закончилась очередная полоса её жизни, вот так её отблагодарили за преданность и честность.

Огибая камни, Вельма ещё долго плескалась бы в обидах, если бы не шум мотора. Оглянувшись, увидела автомобиль: внушительных размеров, кроваво-красный, как солнце на закате. Сердце забилось птичкой в силках — а вдруг правитель?

Перехватив в одну руку свёрток и букет, Вельма пробежалась пальцами по спутанным ветром локонам, расстегнула две верхние пуговицы на лифе платья, отряхнула подол и, забыв о боли в колене, плавной походкой продолжила путь.

Автомобиль обогнал её и затормозил. Сбоку глубокие царапины, передняя дверца перекошена, вдобавок неприятный слуху звук, будто кто-то водит пемзой по железу. Вельма печально вздохнула. В такую машину правитель не сядет.

Досада быстро сменилась любопытством, когда удалось распознать сидящего за рулём человека. Маркиз Вилар Бархат! Вельма сталкивалась с ним в клинике, пару раз отвечала на его вопросы. И хотя маркиз не походил на правителя — ниже ростом, уже в плечах, с непослушными русыми волосами, — в нём было нечто чарующее: бархатный голос и глубокий, окутанный тайной взор. Стоило Вилару взглянуть или что-то сказать, как недостатки его внешности испарялись.

Маркиз предложил подвезти. Вельма с радостью забралась на заднее сиденье и приготовилась провести остаток пути за непринуждённой беседой. Но Вилар уставился на дорогу и ни разу не повернулся, словно ехал один.

Автомобиль катил по пустоши, в окна врывался раскалённый ветер, а Вельма уныло смотрела на завядший букет.

— Не надо расстраиваться.

Вельма от неожиданности вздрогнула. Она перестала надеяться, что маркиз вспомнит о ней.

— Это всего лишь ромашки, — вновь проговорил он.

Вельма вздохнула:

— Это подарок. Пока мы доедем, дарить будет нечего.

— У кого праздник, если не секрет?

— У Малики. У неё сегодня день рождения.

— Я прикажу садовнику срезать все цветы, на которые ты укажешь, — после недолгого молчания сказал Вилар и до самого замка не обронил ни слова.


***

Сидя в кабинете с плотно зашторенными окнами и закрытой дверью (чтобы не отвлекал ни шум, ни вид), Адэр смотрел на два слова, начертанных на белом листе: «Котёл» и «Провал». Сложись обстоятельства иначе, он ни от кого не скрывал бы существование этих месторождений. Тезар претендует на долю с прибыли шести приисков Бездольного Узла, и любые притязания на новые залежи драгоценных камней Великому придётся обосновать. Отец и его старший советник Трой Дадье — мастаки на выдумки. Они с ходу назовут десяток причин. Тогда Адэру придётся придумывать контраргументы.

Кроме этого, если станет известно о «Котле» именно сейчас, многие — как друзья, так и враги Великого — увидят цепочку, которую протянул некто хитрый и дальновидный. Получается, что последний наместник был назначен с подачи Адэра (Чёрт! Откуда он взял это имя?), с его же подачи был создан лагерь смертников, и он же присваивал камни в обход казны Порубежья и Тезара. Нанести удар по чести династии Карро Адэр не мог, как не мог, сидя в замке, разобраться, кто так умно его подставил.

Вдобавок ко всему тревожила сохранность сапфиров, добытых в «Котле». Слава богу, хватило ума не арендовать сейф в отделении тезарского банка, доверие к которому ниже всяких отметок. Однако прятать камни в сейфе прииска — тоже огромный риск.

Адэр потёр ладонями лицо. Облокотившись на стол, прижал сплетённые пальцы к губам.

«Котёл» приобретёт официальный статус прииска лишь спустя некоторое время, когда уже никого не будет волновать, кто на нём работает: смертники или обычные рабочие. Как бы могущественные владыки ни кричали с трибун о гуманности и человеколюбии, за спинами своих подданных они финансируют смертоносные рудники и шахты.

«Провал»… С одной стороны, с ним намного проще — избавиться от бандитов и можно осваивать месторождение. Крикс будет молчать — не потому, что Адэр вернул ему племянника, и не потому, что оплатил лечение мальчика в престижной психиатрической лечебнице. Крикс Силар — бывший офицер тезарской армии, этим всё сказано. Анатан не проронит ни слова. Когда человек не представляет жизни без работы, его не надо подкупать. Достаточно дать немножко больше свободы и власти, что, собственно, и было сделано. Притом Анатан до сих пор не знает, что инспектор Яр и правитель Адэр — одно лицо. Малика… Здесь смешались сомнения, страхи и необъяснимая вера в её неспособность к низким поступкам.

Да, с «Провалом» проще. Но с другой стороны, уголовники до сих пор там, а против них горстка бойцов во главе с Криксом.

Адэр разорвал лист и вызвал секретаря:

— Вели накрывать на стол. И передай маркизу Бархату моё приглашение на ужин.

— Прошу прощения, мой правитель, — проговорил Гюст, — маркиз Бархат сегодня ужинает в саду.

— В саду? — переспросил Адэр. — С какой стати?

— Не могу знать.

Отпустив секретаря, Адэр надел пиджак. Стоя перед зеркалом, поправил манжеты, прошёлся рукой по волосам, изогнул губы. Вилар хочет опередить его? Что ж… пусть попробует.

Охранители открыли перед ним массивную, обитую железом дверь. Сад окутал благовонием цветов и трав. Как быстро всё зазеленело и расцвело. Совсем недавно садовники ходили по свежевскопанной земле, держа бумажные кульки. Взмах — и семена веером разлетались в воздухе. Теперь трава с горьковато-пряным запахом пружинила под ногами, на клумбах пестрили цветы, на плодовых деревьях виднелись пока ещё крохотные яблоки и груши. Вишня скоро приобретёт тёмно-кровавый цвет. Вспомнить бы о ней вовремя да наесться вдоволь, срывая кислые ягоды прямо с ветвей.

Пройдя по аллее, Адэр свернул под сень деревьев и направился в глубь сада. Благо служанка подсказала, где маркиз Бархат велел установить столик.

Он ещё не знал, что скажет Вилару и как себя поведёт, но в том, что не станет сдерживать злость, был уверен. А злило всё: ожидание Крикса, затворничество в кабинете, загадки в каждом документе, бессонные ночи, холодная постель и отсутствие человека, который смог бы придать бодрости духа, надежды и уверенности в завтрашнем дне.

У Вилара отвисла челюсть. От души потешаясь над замешательством друга, Адэр присел к столику и осмотрелся. Пятачок изумрудной лужайки окружён высокими зарослями кустарника, под раскидистым клёном густая тень — более удачного места для тайной встречи не придумаешь. На столике бутылка, два бокала, ваза с фруктами и конфеты — то, что надо для альковной беседы.

Адэр налил себе вина, залпом осушил бокал.

Не совсем оправившись от потрясения, Вилар произнёс:

— Тебе лучше уйти.

— Забываетесь, маркиз, — сказал Адэр и вновь наполнил бокал.

— Я жду даму.

Адэр вдохнул терпкий аромат вина:

— В этом замке нет дам.

Вилар смахнул с виска струйку пота:

— Я хочу поговорить с ней. Что в этом предосудительного?

— Среди белого дня?

— Сейчас уже вечер.

— На глазах у всей прислуги?

— Нас никто не увидит.

— Вы в своём уме, маркиз Бархат?

— Нет! — с непривычной резкостью произнёс Вилар.

Адэр всматривался в золотистые глаза друга, пытаясь понять причину неожиданной злости.

— Нет! — повторил Вилар. — Я не хочу здесь и сейчас жить умом, а потому прошу вас уйти.

— Если вам плевать на свою честь, то я не могу позволить челяди обсуждать на кухне шашни титулованного дворянина с какой-то девкой.

— Она не девка.

— А кто же?

— Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь.

И тут Адэра понесло:

— Пока ты здесь, у тебя нет и не будет личной жизни. Втиснул меня в плюшевый трон, лишил свободы, а сам собрался жить, как раньше? Развлечения, девицы…

— Я никогда так не жил.

— …Ужины при свечах, бурные ночи. Пока я не взойду с достоинством на настоящий трон в настоящем дворце и не выгоню тебя к чёртовой матери, ты не имеешь права думать о личной жизни!

Вилар побледнел, оттянул воротник сорочки.

Адэр осушил бокал и уже спокойно спросил:

— Куда сегодня ездил?

— Хотел найти хоть одну нормальную дорогу.

— Нашёл?

— В окрестностях замка — нет. Дальше поехать не рискнул, в двигателе появился… — Устремив взгляд поверх плеча Адэра, Вилар умолк на полуслове.

Адэр оглянулся. Из-за куста на край лужайки вышла Малика. Её лицо вытянулось, руки, приподнимающие подол, мелко задрожали.

— Прошу прощения, — пробормотала она после секундного замешательства и попятилась.

— У Малики сегодня день рождения, — прозвучал охрипший голос друга.

Адэр нахмурился. У Вилара свидание с Маликой? Ну и дела… Как же он, правитель, может уследить за тем, что происходит в стране, если не видит, что творится под самым носом?

— Малика! — позвал Адэр и вновь наполнил бокал.

Прошуршала ткань платья, сбоку замерло серое пятно.

— Сколько тебе исполнилось?

— Двадцать три, мой господин.

Адэр не мог взять в толк, почему друг так нервничает. Сидит мрачнее тучи, на скулах ходят желваки. И этот стол… вино, конфеты, фрукты… Неужели Вилар испытывает какие-то чувства к девице без роду без племени?

— Полагаю, нужен ещё один стул, — произнёс Адэр.

Вилар тяжело поднялся и побрёл через лужайку.

— Сядь, — приказал Адэр серому пятну.

Малика опустилась на краешек сиденья. Идеально ровная спина, расправленные плечи, голова опущена. Сама невинность. Артистка…

— В огромном саду, в одном и том же месте, в одно и то же время я, маркиз Бархат и ты… Не находишь странным?

— Вельма сказала, что здесь меня ждёт сюрприз.

Сюрприз ждал, но только не её. Из окна кабинета Адэр видел, как Вилар приехал с сиделкой Малики. Затем ввели в заблуждение слова Гюста и путаная беседа с другом. И теперь Адэр мысленно смеялся над своей невесть откуда взявшейся завистью к чужому успеху у какой-то сиделки. Ведь в сад его заставило ринуться не что иное, как нежелание делить с Виларом свою избранницу на ближайшую ночь.

— Но я не думала… — Малика заметно смутилась.

— Что сюрприз — это я, — закончил фразу Адэр. — Ты надеялась найти здесь одного маркиза.

Она зарделась:

— Я пришла сюда не по своей воле.

— Разве?

— Конечно! — с непонятной горячностью воскликнула Малика. — Вельма обманом выпроводила меня из комнаты. Она считает, что мне надо больше находиться на свежем воздухе. Но я люблю гулять рано утром, когда только-только встаёт солнце.

— Странная причуда.

— Это не причуда.

Адэр изогнул бровь.

— Вы вряд ли меня поймёте, — тихо промолвила Малика.

— Всё зависит от того, как ты объяснишь.

— Хорошо. Я попытаюсь. Моя жизнь идёт по кругу. Днём, как любой человек, я допускаю промахи…

— Промахи в чём?

— В поступках, суждениях или мыслях, — сказала Малика и умолкла.

— Продолжай.

— Днём допускаю промахи, вечером о них жалею, ночью набираюсь ума, утром радуюсь новому дню и возможности исправить ошибки. Именно этот кусочек моей жизни мне нравится больше всего. Поэтому я люблю встречать рассвет.

Адэр допил вино, со стуком поставил бокал на стол:

— И странное мировоззрение. Впервые вижу человека, для которого восход солнца является символом сомнительных возможностей.

— А что для вас значит рассвет?

— Абсолютно ничего. На рассвете я сплю.

— Неправда. Каждое утро, возвращаясь из сада, я вижу вас в окне вашей спальни.

Адэр откинулся на спинку стула. Рассудок возмутился — плебейка уличила его во лжи.

— Я наблюдаю, как одна полоумная особа нюхает траву и обнимается с деревьями. И жалею, что не отправил её вместе с Вайсом в психиатрическую клинику.

Малика улыбнулась.

Захмелевший разум заставил впиться глазами в девичьи губы. Совсем некстати вспомнился спор между сокурсниками. Одни утверждали, что пухлые губы у женщины — признак строгости и умеренности. Другие твердили о признаке истеричности и доминирования. Третьи говорили о страстных натурах, притом страстных до крайностей. Кто-то доказывал, что обладательница пухлых губок воспринимает окружающий мир чувствами и чувствами живёт.

Так кто же Малика: холодная, расчётливая змея или искусно завуалированная блудница?

— Ты спишь с ним? — спросил Адэр.

— Что?

— Ты спишь с маркизом?

Малика вскочила:

— Кто дал вам право…

— Сядь! — перебил Адэр.

— Как только вернётся Йола…

— Сядь!

Малика опустилась на стул и вздёрнула подбородок:

— Как только вернётся Йола, мы с Муном покинем замок.

— Это уж как я решу.

— Людям, которые вместе пережили страшную ситуацию, нельзя быть рядом. Они вызывают друг у друга неприятные воспоминания.

— В этом ты права. Я никогда не забуду, как ты обещала за мной вернуться и не сдержала слово.

— Простите, — сказала Малика тоном, с каким люди не извиняются, а бросают вызов.

— Слушай внимательно. Я вынес из лагеря не тебя, а нечто замотанное в грязную дерюгу. Это нечто я хотел оставить в долине, но пожалел мальчишку. И только в клинике Ларе я решил украсть тебя у смерти. И ты уж постарайся, чтобы я никогда не пожалел об этом. — Адэр взял бутылку. — Можешь идти.

За спиной затихли шаги, где-то в зарослях тоскливо засвистела пичуга. Не отрываясь от горлышка, Адэр допил вино, облокотился на стол и уткнулся лбом в кулаки.


***

Рука скользила по старой скамье. Надо же, сумели отремонтировать! Витиеватый рисунок — листочек к листочку, лепесток к лепестку — без каких-либо видимых изъянов выглядел так, как было нарисовано в старой книге. Только в те далёкие времена скамья стояла под раскидистым деревом с яркими листьями. Мун говорил, что они бархатисто-изумрудного цвета. Он часто рассматривал рисунки вместе с Маликой. Она тыкала пальчиком, а он пытался объяснить, чем отличается один цвет от другого.

Будучи маленькой девочкой, Малика не расставалась с этой книгой. Стоя на аллее перед высокой лестницей, перелистывала истёртые страницы, находила нужную картинку и не верила глазам. Неужели замок когда-то выглядел именно так? Лестничную площадку перед центральным входом украшали вазоны с пёстрыми цветами, по обе стороны двери светились фонари в кованых оправах, на крыше развевался флаг Грасс-Дэмора, стены без разводов и пятен были по-настоящему серыми — единственный цвет, оттенки которого различала Малика.

Она бежала в сад, усаживалась на каменные обломки скамьи, открывала очередной рисунок и печально вздыхала, поглядывая на искорёженный пень.

Детство пролетело незаметно, давние привычки отошли в небытие, старая книга затерялась в библиотеке. Сейчас, спустя много лет, Малика вспомнила о ней. Замок постепенно принимал былой внушительный вид, сад радостно шуршал листвой, пень выкорчевали и на его место посадили молоденькое деревце, его тонкие ветви отбрасывали паутину теней на восстановленную скамью.

Малика провела пальцами по каменным бабочкам и пчёлам и подняла глаза. Солнце спряталось за деревьями, но последние лучи ещё озаряли кроны. Когда землю укроют сумерки, краски станут размытыми, именно такими, какими она их видит. И от этого на душе становилось тоскливо. Лишь восходящее солнце дарило надежду, что скоро наступит день, когда она встретит того, единственного, кто вырвет её из тусклого бытия. Только взаимная, чистая и беззаветная любовь позволит ей постичь всё великолепие мира. Теперь надежды нет…

Раздался треск ветки. Малика напряглась. Ей незачем оглядываться — она знает, кто стоит за спиной.

— Что тебе сказал Адэр?

— Ничего.

— Он тебя чем-то обидел?

— Нет. Мы почти не разговаривали.

Вилар обошёл скамью и встал перед Маликой:

— Почему ушла?

— Я себя неловко чувствую в обществе мужчин, — сказала она и поднялась.

— Я тебе неприятен?

— Как такое могло прийти вам в голову?

— Я не мужчина твоей мечты.

— О вашем внимании мечтают многие женщины, но ваш интерес к простой девушке, как я, ни к чему хорошему не приведёт.

Вилар притянул Малику к себе:

— Тебе мешает мой титул?

Она упёрлась ладонями ему в грудь. Под пальцами чувствовалось сбивчивое дыхание и сильные удары сердца.

— Я хочу уйти.

— Могу ли я надеяться, что ты рассмотришь во мне обычного человека?

— Отпустите меня.

Вилар ещё крепче прижал Малику к себе, еле ощутимо коснулся губами её щеки:

— У меня есть надежда?

— Нет, — ответила она. Высвободилась из объятий и торопливо пошла по саду, тусклому и размытому, как её будущая жизнь.


Часть 21


***

В конце огромного холла, возле входной двери, рядом с Гюстом и охранителем стояли трое селян в поношенной пыльной одежде и стоптанной обуви: молодая женщина и два старика. Один старик щупленький, маленький; второй — краснощёкий бородач.

Заметив спускающегося по лестнице правителя, женщина поправила на голове выцветший платок, толкнула спутников. И все трое низко поклонились.

— Что за люди? — спросил Адэр у подбежавшего Гюста.

— Просят встречи с вами.

— Что им надо?

— Говорят, ищут справедливость.

Адэр посмотрел на согнутые в три погибели фигуры. Им не к нему — к Малике. Она выслушает их со вниманием, вместе с ними погорюет, а потом скажет, что в Порубежье справедливости нет.

— Выгнать? — спросил Гюст.

Ничего не ответив, Адэр проследовал в кабинет. Взялся было за очередные отчёты, но, немного подумав, приказал привести селян.

Стоя возле двери и глазея то на Адэра, то на охранителя, старики мяли в руках фуражки. Селянка теребила уголки платка.

— Слушаю, — сказал Адэр.

Бородач толкнул приятеля в плечо и что-то шепнул ему на ухо.

Щупленький старичок сделал полшага вперёд:

— Мой правитель! Нижайше прошу рассудить моё дело по справедливости. Я живу в Истве, в землях графа Вальбы. Селение маленькое. Пять улиц. Улицы длинные, прямые, широкие.

Адэр придвинул к себе документы и принялся выискивать выписки из банка.

— От дома к дому через улицу двадцать шагов будет, — говорил мужик. — Далеко видно, и можно объехать любую яму. А граф Вальба не объехал.

Адэр вытащил из стопы два листа:

— Что не объехал?

— У меня собачонка есть. Малюсенькая такая, в любую щель пролезет. Только заделаю дырку в ограде, она другую найдёт. Выбежит на улицу и так звонко лает.

— Граф Вальба сбил твою собачонку? — спросил Адэр, пробегая взглядом по цифрам.

— Я кричу ей, мол, давай назад. А она, знай себе, звенит колокольчиком, внука на улицу кличет.

Адэр перевёл взгляд на старика.

— Внучок выскочит за ней, на руки подхватит и айда на двор. И так ему весело было… А тут не успел. — Селянин вытер фуражкой глаза. — Положили мы внучка в холодную землю. Могилку оградкой обнесли. Теперь у него свой двор. Теперь собачонку к нему в гости приносим.

— Когда это случилось?

— Аккурат в День Встреч.

— Когда?

— В последний день зимы, когда зима с весной встречается.

Адэр застучал пальцами по столу. Граф Вальба… Граф Вальба… Он был на приёме! Значит, избежал наказания.

Словно прочтя его мысли, мужик продолжил:

— Пошёл я в суд. Сын-то мой аккурат перед этим на заработки в Бойвард подался и ничегошеньки не знал, а у невестки от горя ноги отказали. Я сам пошёл. Потом ещё пять раз ходил. Хотел, чтобы повинился граф. А ещё хотел, чтобы он по нашей улице больше не ездил. У соседки двое детишек. Напротив четверо, мал мала меньше, от земли не видать. Через дом ещё двое. Так вот, ходил я в суд, а графа всё не было. А потом мне дали бумагу.

Старик вытащил из рукава рубахи сложенный лист, нерешительно переступил с ноги на ногу. Адэр подозвал его жестом.

Покосившись на охранителя, селянин пересёк кабинет и положил лист на стол:

— Вот эту.

Адэр развернул документ. Несчастный случай…

— Я не пересматриваю решение суда.

— Получается, граф не виноват? Ямки объезжает, а тут, получается, не виноват?

Адэр ещё раз пробежался взглядом по строчкам:

— Тебе надо было обжаловать решение. Сейчас уже поздно, сроки истекли.

— А мне ж никто не сказал, — пробормотал селянин и попятился.

Бородач обхватил его за плечо и что-то прошептал на ухо.

— На суд можно пожаловаться? — спросила женщина, и в заплаканных глазах вспыхнула надежда.

— Можно. За судом первой инстанции идёт высший суд. Затем верховный суд.

— Чё-то я не разберу. Я могу пойти и пожаловаться?

Адэр потряс в руке документом:

— Я непонятно сказал? Сроки истекли.

— А я не по этому делу. По другому.

— Когда вынесли судебное решение?

Селянка глянула на мужиков:

— Когда?

— Два месяца и неделя, — напомнил бородач.

Женщина повернулась к Адэру:

— Два месяца и неделю назад.

— Поздно жаловаться.

Селянка поникла.

— Рассказывай, — велел ей бородач. — Забыла, зачем пришла?

Она вытерла уголком платка нос, шагнула вперёд:

— Я выросла в Истве, живу с мужем в Топале, что в землях графа Вальбы. У нас была лошадь. И телега была. Муж всякую всячину возил, на жизнь зарабатывал. А тут вёз хворост. Забыла сказать, как раз сильный дождь прошёл, колею размыло, ноги не вытащишь.

— Ты по делу давай, — прикрикнул на неё бородач.

— Так я по делу, — огрызнулась селянка и сделала ещё полшага вперёд. — Хворост лёгкий, но когда много и мокрый — тяжёлый. Телега и увязла. Лошадь дёрг, дёрг, а тронуться не может. Муж раз огрел её вожжами. Ещё раз. Лошадь как рванула, телегу по глине как понесло. А тут, как назло, граф на своей машине навстречу ехал. Ну и зацепило жердиной ту самую машину. Совсем чуток. Только грязь сбоку смазало. Пока крику-шуму, прибежали графовы холуи. Лошадь забрали, телегу забрали и хворост забрали. Сказали, после суда отдадут. А на суде сказали, что и лошадь, и телега… — Женщина на секунду умолкла и с трудом выговорила: — …Кон… пек… сакция за ущерб. Но этого мало, и мой муж должен три года отрабатывать на конюшне графа.

Селянка достала из кармана сложенный листок, положила на край стола. Шмыгнула носом.

— Я не пересматриваю решения суда, — тихо повторил Адэр.

Женщина с пришибленным видом вернулась к двери.

Краснощёкий старик крякнул, пригладил бороду:

— Смерть ребёнка — несчастный случай. За царапину — имущество забрали и мужика в рабы записали. А обкраденного человека на пять лет в искупительное поселение отправили. Где же справедливость? Где её искать?

— Какого человека? — спросил Адэр.

— Хворост-то ко мне везли. А тот хворост моего сына был. Он сначала к ним кинулся, — бородач кивком указал на селянку. — За компенсацией. Да что с них возьмёшь? А потом уж он пошёл к графу. А тот, мол, не было хвороста, и всё тут. Ну и обозвал мой сын графа вором. Погорячился… да… согласен. Но ведь сын прав! А через два дня его в суд. И за клевету на пять лет. Вот я и спрашиваю: где ж нам ту справедливость искать?

Бородач тяжёлым шагом прошествовал через кабинет, вытащил из-за пазухи лист бумаги и положил на стол:

— Нижайше просим: пусть по новой судят.

— Это невозможно.

Старик пригладил бороду, покосился на спутников. Выгнул бровь дугой:

— Значит, в Порубежье справедливости нет?

Потянулся к лежащим на столе листам.

— Оставь, — сказал Адэр.

Бородач отдёрнул от бумаг руку.

— Можете уйти.

Озадаченно переглядываясь, селяне покинули кабинет.

Адэр посмотрел в окно; по дороге уныло брели три серые фигуры. Вытащил из стола родословные книги дворян. Немного погодя приказал Гюсту вернуть в Порубежье, а затем вызвать в замок доктора юридических наук, профессора университета правосудия в Маншере, графа Юстина Ассиза.


***

За целый день о ней никто не вспомнил. Просидев в библиотеке до вечера, Малика отправилась к Муну. Старика в комнате не оказалось. Пробегающая мимо служанка сообщила, что смотритель занят подготовкой апартаментов для советников. В такие минуты на глаза Муну лучше не попадаться. Погружённый в работу, он становился ворчливым, ко всему придирался и всех понукал.

Малика отправилась к себе. Войдя в унылую комнату, села перед трюмо. Из зеркала на неё смотрели усталые глаза. Лицо, обрамлённое в серо-золотистую рамку, выглядело изнурённым.

Дверь приоткрылась.

— Ты не спишь? — прозвучал голос Вельмы.

— Нет, — сказала Малика. Подошла к окну и раскрыла лежащую на подоконнике книгу.

Вельма в нерешительности потопталась у порога:

— Я вчера не смогла прийти.

— Ничего страшного. Мне не нужна сиделка. Поговори с Муном. Пусть подыщет для тебя другую работу.

— У меня уже есть работа. Я теперь личная служанка правителя.

Малика окинула взглядом стройную фигурку, облачённую в легкомысленное платье — грязно-сиреневое (опять же обман зрения), с глубоким вырезом и множеством кружевных воланов, — и еле сдержалась, чтобы досадливо не сморщиться. Нельзя давать волю чувствам и выплёскивать недовольство на глупую девчонку только за то, что она совершает ошибку.

— У тебя новое платье.

Улыбаясь, Вельма провела ладонями по юбке:

— Нравится?

— Служанки так не ходят.

— Мун занят. Без его распоряжения униформу не выдают. Ты на меня не обиделась?

— За что?

— Я вчера не пришла.

— Не говори ерунду.

— Вот и ладненько. — Вельма умостилась на подоконнике, подышала на стекло, на запотевшем пятачке нарисовала сердечко. — Знаешь, чем я буду заниматься?

— Не имею понятия.

— Всем, — рассмеялась Вельма.

Передёрнув плечами, Малика вытащила из-под неё книгу.

— Всё читаешь, читаешь. Не надоело?

— Нет.

— Чем ты занималась в замке до болезни?

— Ничем.

— Как это?

— У тебя, наверное, много работы, — проговорила Малика. — Не хочу тебя задерживать.

— Да, работы много, — согласилась Вельма. — Поменять постельное белье… Знаешь, какая у правителя кровать? Огромная-преогромная, как твоих три. Или нет, четыре. Взбить подушки, сменить полотенца, вытереть пыль. Работы много… А хочешь, я попрошу правителя, чтобы он и тебя взял?

— Нет!

— Ну и зря. Накрывала бы в обеденном зале на стол или гладила сорочки. Вчера из Тезара машина приехала. Полная его одежды. В гардеробную зайти нельзя, кругом коробки с обувью, чехлы с костюмами, чемоданы. Подумай. Я могу поговорить.

— Нет!

— Вот заладила: нет да нет. Со своими книжками совсем зачахнешь. Ладно, пойду к Муну. Может, уже освободился. — Вельма соскочила с подоконника, поправила сползший с плеча рукав платья. — Как ты с ним ладишь?

— С кем?

— С Муном. Он всегда такой нервный?

Малика улеглась на кровать и уткнулась в книжку.

Вельма словно только этого и ждала. Уселась в ногах и принялась накручивать на палец белокурый локон:

— Нервный и злой, точно муху проглотил. Целый день ворчит: то с чердака не тот стол притащили, то паутину увидел. Всё ему не так. Хотя сегодня все нервные.

— Кто это — все?

— Да все: правитель, маркиз Бархат, секретарь, охранители. Хотя понятно — почему.

— И почему же?

— Ты ничего не знаешь?

Малика отложила книжку:

— Не знаю.

— Ничегошеньки-ничегошеньки?

— Говори уже!

— Скоро в замок знатные гости приедут. Один… имя такое чудное… Без чего-то…

— Безбур. Мави Безбур.

— Точно! А второй какой-то профессор из Маншера.

— Кто тебе сказал?

— Никто. Я слышала разговор Гюста с охранителями.

— Иди, Вельма, — произнесла Малика. — Я хочу спать.

Взглянув на неё с усмешкой, Вельма удалилась.

Малика поднялась с кровати. Сделала круг по спальне, выглянула в коридор. Тихо… А в другом крыле замка бурлит жизнь. Даже Вельма, три дня как приехала, и уже кружит в водовороте событий.

Малика прошла по пустым, затянутым сумраком переходам, спустилась по пыльной лестнице, с третьей попытки открыла скрипучую дверь и ступила на иссохшую от жаркого солнца землю. Возле этого флигеля она ходила очень редко. Здесь ничего не росло, окна в грязных разводах наводили тоску, карнизы в трещинах и разломах грозили свалиться на голову, из расположенного поодаль гаража всегда долетал какой-то специфический душок. Сейчас же под стремительно темнеющим небом покачивались тонкие деревца и поросли кустарника, а со стороны вытянутого здания ветер доносил запах свежей побелки и краски.

Малика двинулась к приоткрытым воротам, из которых вырывалась узкая полоска света.

— Есть тут кто? — крикнула она, заглянув в гараж.

Вдоль стены вольготно стояли несколько машин, среди них в свете белых ламп сиял серебром автомобиль Адэра. В дальнем углу возле полок, тумб и шкафов виднелся автомобиль цвета закатного солнца, с поднятой крышкой капота и распахнутыми дверцами.

Малика хотела уже уйти, когда из глубины помещения прозвучало:

— А кто нужен?

Малика подошла к машине Вилара:

— Добрый вечер.

Из-за крышки капота показался белобрысый человек средних лет, одетый в промасленную робу. Сведя на переносице белёсые брови, глянул на неё, как на шуруп, который странным образом остался после сборки механизма:

— Для кого добрый, а для кого — так себе. Чего хотела?

— Я Малика.

— Знаю. Внучка смотрителя.

— Верно. А вы водитель маркиза Бархата?

— Он самый.

— Как вас зовут?

Мужчина плюнул на руку, принялся тереть тряпкой ладонь:

— Ну, Зульц. Что дальше?

— Ничего, Нузульц. Я на минутку заскочила. Думала…

— Просто Зульц, — перебил водитель. — Без всяких «ну».

— Простите, — смутилась Малика. — Я думала, что в гараже забыли выключить свет.

— Минута прошла.

Малика переступила с ноги на ногу. Шофёр явно был не в духе, каждое слово бросал как подачку назойливой собаке. Но желание хоть чем-то перебить оскомину от разговора с Вельмой не позволило развернуться и уйти, гордо хлопнув воротами гаража.

Малика провела пальцами по царапине:

— Красивая машина, а бок поцарапан.

— Это, девонька, крыло.

Малика рассмеялась:

— Вот уж не знала, что у машины есть крылья.

Зульц бросил тряпку в бак для мусора:

— Не женское это дело — в гараже торчать. Шла бы на кухню, посуду, что ли, помыла.

— Сдалась вам эта посуда.

Зульц расплылся в улыбке:

— Не один я посылаю?

Малика провела пальцем по стеклу:

— Можно я пыль вытру?

— Ветошь в шкафу, — сказал Зульц и нырнул под крышку капота.

Протирая окно, Малика разглядывала салон. В этом кресле сидел Вилар и смотрел на освещённую фарами колею, когда ехал за ней и Муном, чтобы вернуть их в замок. О чём он думал, один среди мрачной пустоши, кишащей дикими собаками и шакалами?

— Давно служите у маркиза Бархата?

— У старшего почти всю жизнь. А младшего привёз сюда, да так и остался.

— Значит, вы хорошо его знаете.

— Как не знать? На моих глазах вырос.

— Расскажите, какой он?

— Тебе-то зачем?

— Просто хочу поболтать, но не могу придумать о чём. В крыльях и машинах я не разбираюсь.

Зульц упорно молчал.

— Мне кажется, он никогда не кричит, — произнесла Малика.

— Не кричит.

— А ещё мне кажется, он никогда никого не оскорбляет.

— Вилар Бархат душевный человек. Добрый, мягкий, совсем как его отец.

— Будто говорите о подушках.

— Глупая ты, жизнью не битая.

Малика невесело улыбнулась отражению в стекле.

— Сидишь под крылом Муна и не догадываешься, какими бывают господа. Есть такие… не господа, а деспоты, тираны. Да ты, поди, и слов таких не знаешь.

— Знаю.

— Да ну? — насмешливо прозвучало из-под крышки капота.

— Тиран — это человек, который мучает, угнетает, лишает свободы и спокойствия.

Послышался тихий смешок.

— Разве не так? — спросила Малика.

— Так, так.

— Почему вы смеётесь?

— Будто о знакомом господине рассказала.

Малика подошла к Зульцу:

— Вы видели настоящего тирана?

Склонившись над двигателем, Зульц хохотнул.

— Неужели Великий?

Опёршись руками на передок машины, водитель рассмеялся.

Малика бросила тряпку в бак:

— Да ну вас. — И направилась к воротам.

— Ладно, не обижайся, — крикнул Зульц. — Малика! Вернись!

— Я уже вытерла пыль.

— Сядь за руль.

— Это ещё зачем?

— Погазуешь, а я послушаю.

Малика с волнением села на водительское место.

— Ключ видишь? — спросил Зульц.

— Вижу.

— Поверни его. Теперь легонько надави на педаль газа.

Малика посмотрела себе под ноги:

— Их две.

— От глупая баба! Ту, что справа.

Мотор глухо зарычал.

— Слышишь скрежет?

— Не слышу.

— Вот и я не слышу. Похоже, всё, — сказал Зульц и закрыл капот.

Представив себя водителем, Малика улыбнулась себе в зеркало заднего вида. Мысль родилась неожиданно…

— Научите меня ездить.

— Не-е-ет… — протянул Зульц.

— Думаете, не смогу?

— Почему не сможешь? Сможешь. Чтобы крутить баранку, большого ума не надо. В Тезаре многие дамы водят автомобиль.

— Тогда в чём дело?

— Во-первых, машина не твоя, а маркиза.

— Если мы будем ездить рано утром, он не узнает.

— Во-вторых, машину сперва обкатать нужно.

— Вместе обкатаем, — не унималась Малика.

Зульц отрицательно покачал головой.

— Вы видели когда-нибудь море? — спросила она.

— Не приходилось.

— Я покажу вам.

Зульц хмыкнул:

— Ладно, прокатимся разок.

Рано утром, пока не проснулся замок, Малика прибежала в гараж. Зульц уже сидел за рулём.

— Только сегодня и совсем чуть-чуть, — сказал он и завёл мотор.

«Только сегодня и совсем чуть-чуть» растянулось на несколько дней. До полудня Малика работала в архиве, затем перебиралась в библиотеку, чтобы никто не видел её и не придумал ей какое-нибудь занятие. Она не служанка и не хотела в неё превращаться. Но пару раз всё-таки столкнулась с Муном. Оба раза его окружали рабочие и прислуга. Старик издали бросал взгляд с немым вопросом: «Как ты?» Малика улыбалась: «Всё хорошо».

А на рассвете Зульц отъезжал от замка, уступал ей место за рулём, и автомобиль, поднимая клубы пыли, летел к морю. Совершив круг, тормозил возле обрыва. Они садились на камень. Зульц глядел на безмятежную, словно спящую, гладь моря, на ленивых чаек и на белый морской песок. О чём он думал? Может, об оставленной в Тезаре семье, а может, о добром господине, которому служил верой и правдой почти всю жизнь.

Малика была благодарна ему за молчание. Она неотрывно смотрела на горы в утренней дымке. Где-то там сейчас Крикс и Йола.


Часть 22


***

Подле Великкамня сидели пятеро. Подойдя поближе, Хлыст рассмотрел среди них командира стражей Крикса Силара. Даже густая послеполуденная тень не могла скрыть ширину плеч и размер кулаков четырёх мужчин в тёмно-серой — под стать скалам — армейской форме. Из голенищ запылённых солдатских сапог торчали рукоятки охотничьих ножей.

Хлыст поставил на землю пустые вёдра, машинально потрогал кнут, засунутый за пояс, и глянул на пятого. Тот разительно отличался от остальных — загорелый, простоватый на вид старик в светлых широких штанах и рубахе навыпуск, в мягкой кожаной обуви без твёрдой подошвы, в белом, повязанном вокруг головы платке, из-под которого выбивались седые космы. Ориент…

Из памяти выплыли изуродованные бронзовые лица, раззявленные рты и непомерно большие глаза цвета морской волны, будто до последней секунды горстка морского народа не верила, что их могут убить из-за корзины рыбы и сетей.

Пятеро… Хлыст зыркнул по сторонам — где остальные?

Словно уловив его мысли, Крикс произнёс:

— Чего озираешься?

— Да так… смотрю.

— Что в лагере?

— Тихо.

— Братки на месте?

— Куда ж им деться? — Хлыст вытер рукавом нос. — Как Таша?

— Лежит твоя Таша.

— А дети как?

— Ты лучше о моём племяннике спроси.

Хлыст потёр грудь. Под рёбрами который день не унимался нестерпимый жар. Его тревожила не жена — он ей ничем не поможет, и не детишки — он им не нужен. Пусть остаются с Богом в прошлой жизни, там беглому убийце нет места. У него было время подумать и понять, как хитро Крикс всё провернул, а он по дурости повёлся, и ловушка захлопнулась. Хорошо хоть хватило ума подложить палец. И нутро полыхало при мысли, что скоро он полезет в узкую щёлку, совсем не зная, что ждёт его по ту сторону западни.

— Когда появляются ракшады? — спросил Крикс.

— Я уже говорил — около полудня.

— Откуда приходят?

Хлыст присмотрелся к командиру, сидящему в тени Великкамня, а у того глаза… прям не глаза — две трещины, а из них морозом обдаёт. Неужто пронюхал? Или ждёт, когда он запутается и ненароком выболтает, о чём умолчал? Да только память у него отменная, память уголовника со стажем: каждое слово помнит, чтобы потом за базар не отвечать.

Хлыст выдавил подобие улыбки:

— Ты же знаешь, в провал ведут две тропы. По какой-то придут.

— Что с пленниками?

— Один помер, остальные ползают.

Пять пар глаз проткнули его насквозь. Хлыст облизнул пересохшие губы.

— Вот только не надо корчить из себя святых. Вам ведь плевать на каторжников. Вам нужны ракшады. А если не так, чего ж сразу лагерь не накрыли? — выпалил он сгоряча и всполошился — не этого ли добивается Крикс?

— Ориенты есть? — еле слышно спросил старик.

— Я в провале всего год. При мне ни один ориент не попался.

Командир посмотрел Хлысту за спину. Он обернулся. С пригорка неспешно спускался ещё один боец, и до того он походил на Бурнуса (яма ему пухом), что Хлыст чуть не подавился слюной: такой же крепко сбитый, невысокого роста, с серыми, как сталь, глазами. Даже черты лица такие же правильные, тонкие, и брови точно крылья ворона, вразлёт. Только волосы не чёрные, а нечто среднее между смолью и конским каштаном.

Боец прошуршал сапогами по траве, поникшей на солнцепёке. Нырнув в тень Великкамня, уселся рядом с Криксом.

— Что скажешь, Драго? — обратился к нему командир.

— Он один. Хвоста нет.

— В этом грёбаном провале я стал твоими глазами и ушами, Крикс, — прошипел Хлыст. — Я стал сукой, но не овцой.

— Ладно, продолжим, — на удивление спокойно проговорил командир. — Сколько времени ракшады проводят в лагере?

— Когда нет алмазов и новых пленников, дают нам по мору, чтобы с голоду не сдохли, и сразу уходят.

— На завтра алмазы есть?

— Есть малость.

— А новых пленников нет.

— Откуда им взяться? Вы ж лагерь со всех сторон обложили.

Бойцы переглянулись.

— Значит, ракшады надолго не задержатся, — сказал командир.

— Выходит, так, — согласился Хлыст.

— Иди, погуляй чуток.

Он отошёл к высохшему ручью, опустился на корточки. Вроде бы в мелком, как порох, песке ковыряется, а сам на бойцов зыркает. Сидят, перекидываются невнятными фразами. Старик сцепил на животе пальцы, уронил голову на грудь и будто уснул.

Хлыст вдохнул раскалённый воздух. Вытер рукавом пот с лица. Рубаху расстегнул. Сколько он живёт, а такого пекла в начале лета не помнит. Направил взгляд на горный кряж с другой стороны долины, прислушался. Грохочут родимые, грохочут за отвесной стеной водопады, и от далёких и глухих раскатов даже прохладнее стало.

— Асон! — крикнул командир.

Хлыст юркнул в тень Великкамня. Мазнул взглядом по бойцам, а те как ни в чём не бывало рассматривают свои сапоги.

— С тобой пойдёт Драго, — проговорил Крикс.

— Ещё чего!

— Скажешь: поймал в долине.

— Посмотри на него и посмотри на меня. Я не мог его поймать.

— Тогда скажешь: заманил.

— Да у него на роже написано, что он из вашей братии. Я не мог его заманить. — Хлыст повозил по земле ботинком, поинтересовался вкрадчиво: — Чего ты хочешь?

— Хочу, чтобы мой человек побывал в лагере.

— Меня тебе мало?

— А ночью поможешь ему сбежать.

— Какого хрена, Крикс? — возмутился Хлыст. — Ты велел прийти, я пришёл. Прикажешь рассказать всё заново, я расскажу. Задашь вопросы, я отвечу. Большего от меня не жди.

— Значит, отказываешься.

— Даже если я слеплю легенду, его тут же пришьют.

— Не пришьют. У вас скоро будет некому добывать алмазы.

— Там всё на страхе держится. А такого разве запугаешь? Нет, Крикс, братва рисковать не будет. И я не буду. Я и так по лезвию хожу.

Командир сорвал худосочную травинку, закусил в уголке губ:

— Ладно. Ступай.

— Ты не забыл, что обещал мне?

— Не забыл.

Подхватив вёдра, Хлыст попятился. А просил он немногое: Осу отправить обратно в «Котёл», а его куда угодно, но только не с Осой. И просил так, на всякий случай, если задуманное дельце не выгорит.

— Поклянись, что завтра не забудешь.

Командир еле заметно кивнул. Хлыст повернулся к нему спиной и побежал по шуршащей траве. Сверху припекало солнце, в лицо хлестал пышущий зноем ветер, а внутри от нестерпимого жара шипела кровь.


***

Глядя Асону в спину, Крикс выплюнул травинку, вытер рот.

— Ты дашь ему уйти? — прозвучал голос Драго.

— Сегодня — да.

— Завтра.

— Этот гад измывался над моим племянником. Такое не прощают. И обещал убить детей Анатана. А такие, как он, слов на ветер не бросают.

Крикс вытащил из-за голенища сапога охотничий нож, принялся точить о Великкамень.

Ещё неделю назад он мог заставить Асона подсыпать дружкам в еду снотворное и без трудностей освободил бы пленников (с большим удовольствием дал бы отраву, если бы бандиты и жертвы не ели из общего котла). А потом с ребятами устроил бы ракшадам засаду. Но Асон сказал, что кое-кто из братков выходит воинам навстречу и ждёт их где-то в горах. Враньё? Возможно. Однако ублюдков пока лучше не трогать.

Была ещё одна причина для сомнений и тревог.

До поисков правителя Крикс никогда не бродил по горам. Даже когда разыскивал двоюродного брата и племянника, шёл вдоль подножия гряды, уверовав в благоразумие кузена. Сейчас приходилось полагаться на компетентность Анатана, точнее, на его рассказ о посещении лагеря и на примитивную карту, найденную им в сейфе друга детства, ныне покойного Лабичи.

Анатан перерисовал небольшой участок цепи скал, через который пролегают две отдалённые друг от друга тропы. В наивысшей точке они сужаются настолько, что идти можно лишь глядя попутчику в затылок. За узкими перешейками тропки вновь расширяются и бегут вниз, в котлован, похожий на перекошенную пивную кружку с отломанным краем со стороны моря. Крутые склоны и дорожки хорошо просматриваются сверху, с утёса, где сидит дозорный или, как его называет Асон, верхогляд, у которого тонкий слух, острый глаз и своеобразный свист. Где-то там, возле тропок, прячутся сторожевые.

В бандитское логово никто незамеченным не пройдёт. Но стоит перекрыть оба входа, останется единственный выход — с обрыва, с головокружительной высоты в море. Верная смерть! И этим лагерь беглых искупленцев напоминал лагерь смертников. Сравнение «Провала» с «Котлом» не давало Криксу покоя. Может, существует ещё одна тропа, которую не разглядел Анатан, а Лабичи умышленно не нанёс на карту. Может, именно по ней приходят ракшады. И не потому ли тёртый калач по кличке Хлыст отказался провести в лагерь Драго? Но если есть тайный путь, почему отморозок до сих пор не сбежал?

Асон взбирался на пригорок. Глядя ему в спину, Крикс прикоснулся к лезвию ножа, слизнул с пальца рубиновую каплю.

С самого начала всё пошло не так, как он представлял себе. Пять дней назад, направляясь к морскому народу, Крикс надеялся, что сможет уговорить Йола дать хотя бы с десяток человек. Но старик оставался непреклонным. Тогда Крикс замыслил обратиться с этой просьбой непосредственно к молодым и сильным мужчинам уже в лагере ориентов. Каково же было его изумление, когда Йола оказался главным старейшиной всех племён, разбросанных по побережью. С таким не поспоришь и через голову такого не прыгнешь.

К Криксу ориенты отнеслись с опаской. В полном молчании отвели его в дальнюю неглубокую пещеру. Туда же притащили плоский матрас и подушку, набитые сухими водорослями. Принесли скудный ужин — несколько печёных рыбёшек и пресный блин.

Не притронувшись к еде, Крикс улёгся на матрас. Закатное солнце освещало стены грота, покрытые, словно чешуёй, беловатыми наростами. С моря тянуло приятной прохладой, доносились крики чаек и ласковый шёпот волн. Если бы Крикс не проходил час назад мимо шатров и обжитых пещер, мимо белья на верёвках и вытянутых на песок лодок, мимо распяленных между кольями сетей и костров с кипящими котелками, если бы не видел толпы ориентов, занятых своим делом, то решил бы, что находится один на всём побережье.

Заложив руки за голову, Крикс рассматривал каменный свод, уходящий в кромешный мрак, и думал о товарищах, которые уже несколько дней и ночей прячутся на тропах, ведущих к горному провалу. Они ждут его с подкреплением и чётким планом действий. А плана, как и подкрепления, нет.

Крикс мысленно держал в руках весы: на одной чашке — клятва стоять на защите чести династии Карро, на другой — жизни пяти верных, испытанных армией друзей. Чашки поочерёдно опускались и поднимались. Наконец, лишив окончательно самообладания, замерли на одном уровне. Скрипя зубами, Крикс перевернулся на живот и закусил уголок подушки, пропахшей рыбой и солью.

С наступлением темноты за стенами грота воцарилась другая, странная тишина. Заглушая дыхание моря, она звенела на самой высокой ноте, доступной слуху человека. Крикс поднялся, надавил на уши; монотонный звук не исчез. Выглянул из пещеры.

На берегу, неподалеку от его временного пристанища, горел костёр. Языки пламени лизали низкое ночное небо, снопы искр смешивались со звёздами. Вокруг костра сидели люди. Подогнув ноги под себя и уронив головы на грудь, они находились в другом, недоступном Криксу мире. Он попытался сосчитать их, но звенящее безмолвие и завораживающий полёт мерцающих брызг огня сбивали с толку.

Вдруг высочайшая нота оборвалась. Ориенты еле заметно пошевелились. Крикс неосознанно сделал шаг назад, во мглу пещеры. Это дребезжала не тишина! Этот невообразимый звук издавали люди!

Зазвучала речь, незнакомая, подобная шуршанию гальки под отступающей волной. Сначала говорил Йола: долго, с расстановкой, перемежая слова тяжёлыми вздохами. Когда он умолк, заговорили его соплеменники. Люди были явно не довольны. Их фразы раздавались резко, отрывисто, без плавных переходов. Выслушав братьев по крови, Йола задал вопрос, и над костром повисло долгое молчание.

Крикс на ощупь добрался до матраса. Улёгся. Ворочаясь, прислушивался к тишине. И уже проваливаясь в сон, решил: он никого не будет ни упрашивать, ни убеждать (помощники по принуждению ему не нужны), и на рассвете отправится к своим ребятам.

Рано утром Крикс сложил несъеденный ужин в котомку и вышел из грота. Безлюдное побережье было скрыто от солнца крутым каменистым откосом, взирающим на запад. Шатры тонули в чём-то среднем между светом и тьмой. Море возле берега казалось чёрным.

Сзади раздался голос:

— Сколько командир даёт Йола времени?

Оглянувшись, Крикс заметил старика, сидящего возле грота:

— Смотря на что тебе надо время.

— Собрать людей.

Со вспыхнувшей надеждой Крикс вернулся к пещере:

— Они пойдут со мной?

Старик подкинул на ладони круглый чёрный камешек:

— С командиром пойдёт Йола. Ориенты спрячутся в море.

— Что они будут делать? — повторил Крикс вопрос правителя.

— Кричать.

Определённо старик помешался рассудком. Теперь стали понятны и недовольство соплеменников, и их упорное молчание.

— Мне надо идти, — сказал Крикс. Присел перед Йола на корточки, сжал ему колено. — Я слышал твою речь. Возле костра. Не понял ни слова, но то, как ты говорил… Спасибо за поддержку.

— Дай Йола время.

— Ваш крик не поможет. Скорее, помешает. Нам не нужен лишний шум.

Старик спрятал камешек в нагрудный карман:

— Йола сказалкричать, а не шуметь.

— Не вижу разницы.

— Командир ничего не знает о морском народе и потому боится.

— Я боюсь не выполнить приказ правителя и потерять товарищей в неравной схватке. Если бы ты отправил со мной десять человек…

Старик издал смешок:

— Десять? Стайка рыб против стаи акул.

Крикс покачал головой. Йола прав. Ориенты с рождения спорят с морем, а не противостоят убийцам и насильникам. Их мускулистые руки привычны к вёслам и сетям, а не к рукопашному бою. Они обычные люди, а не бойцы.

Крикс похлопал старика по колену:

— Мне пора.

— Командир должен довериться Йола.

— Не могу. Я не знаю, что ты задумал.

— Дай Йола время.

Крикс посмотрел на лениво кружащих над морем чаек; там уже хозяйничало солнце. Вдохнул солёный влажный ветер и опустился на прохладный песок рядом со стариком. Он даст время, но только не Йола, а себе, чтобы обдумать новый план дальнейших действий.

Рыбацкий посёлок проснулся: послышались голоса; где-то заплакал младенец; потянуло дымком костров; на верёвках затрепетали покрывала и тонкие матрасы, успевшие отсыреть за ночь; неподалёку сгрудились детишки, будто выводок любопытных птенцов, разглядывающих незнакомца, как диковинного жука. А Крикс сидел рядом с Йола и мысленно отметал один план за другим.

Вскоре возле кромки воды расположились несколько десятков молодых мужчин. Крикс рассматривал загорелые хмурые лица и продолжал изводить себя размышлениями.

С каждым часом толпа увеличивалась. Люди стекались с севера и юга. Кто-то добирался до лагеря вплавь. Ближе к обеду песчаный берег превратился в бурливое людское море. Крикс настороженно наблюдал за ориентами и задавался вопросом: как поведут себя бандиты, услышав доносящийся с моря вопль из сотен глоток? Должно быть, переполошатся. Возможно, ненадолго оцепенеют, потом ринутся к краю обрыва посмотреть. В любом случае ориенты отвлекут внимание от его ребят. Теперь задумка Йола не казалась лишённой смысла.

А ещё через час Крикс уже не замечал ни слепящего солнца, ни горячего ветра, ни прилипшей к телу рубахи. Он ощущал себя одним целым с бронзовой армадой и трепетал от смутного ожидания чего-то таинственного, способного перевернуть его разум.

Наконец к Йола приблизился юноша, что-то сказал на своем наречии и протянул нечто замотанное в лоскут парусины.

Старик спрятал свёрток в карман широких штанов и обратился к Криксу:

— Морской народ собрался.

— Сколько их?

— Тысяча.

— Тысяча… — эхом повторил Крикс.

Йола встал перед людьми, указал в ту сторону, где находился горный провал, и заговорил. На этот раз его тон был требовательным, фразы короткими, будто старик провозглашал лозунги. Как только он произнёс последнее слово, ориенты вскочили на ноги. Тут же на берегу скинули с себя рубахи и обувь и с криком «Йола!» ринулись в воду. Выплюнув брызги в знойное небо, море закипело…

Взвалив на плечи котомки с провизией и мотками верёвки, Крикс и Йола побрели вдоль кромки воды к пологому склону, наверху которого их ждал автомобиль. Крикс оглянулся. В лучах закатного солнца поселение выглядело тихим, мирным. Женщины помешивали в котелках варево, детишки возились в песке, старики грели косточки, восседая на перевёрнутых лодках. И море… поглотив тысячу человек, море выглядело тихим и мирным.

Асон скрылся за обломками скалы.

Крикс посмотрел на спящего Йола. Пока ветер дул с моря, старик крепился. Ветер сменил направление, и ориент стал похож на человека, утомлённого продолжительной болезнью. Ему бы умыться, смочить бы платок. Но старику придётся потерпеть. Покидая лагерь морского народа, они позаботились о съестных припасах, а вот воду не взяли — понадеялись на бойкий ручей с кристально чистой ледяной водой. А тот, оказывается, высох. И изнурённые жарой и ожиданием ребята экономили каждый глоток.

Крикс пробежался взглядом по задумчивым лицам товарищей. Их руки ещё не запачканы кровью, для них разговор об уничтожении бандитов пока что остаётся разговором. Они прошли нелёгкий путь от рядовых до офицеров и оправданно гордятся погонами — символом моральной чистоты и безупречной репутации. Ими движет высокое чувство — мужская дружба. Но о чём они будут думать завтра, чем будут гордиться на исходе дня? Тем, что вопреки букве закона сами вынесли приговор горстке беглых преступников и выступили в роли палачей? О чём будут вспоминать, собравшись по поводу или без всякого повода? И все ли соберутся?

— Пойду, сменю Лайса, — сказал один из бойцов.

— Подожди. Я хочу кое-что сказать, — отозвался Крикс. Перехватив дубовую рукоятку ножа, направил клинок вниз. — Я никогда не убивал. Я всегда считал, что только Бог вправе лишить человека жизни, какой бы мерзкой и позорной она ни была. Даже когда я потерял двух самых близких мне людей, я ещё верил, что Бог непременно покарает виновных. Но месяц назад произошло то, что заставило меня задуматься. И моя вера пошатнулась. Мой Бог не помог мне найти родных. Он равнодушно смотрел, как убивали моего брата. Он позволял морить голодом, избивать и насиловать ребёнка. Он до сих пор разрешает этой мрази истязать ни в чём не повинных людей. Он препятствует мне сейчас: лишает твёрдой веры и изводит подозрениями. И если Ему нет никакого дела до меня, простого смертного, который сорок лет жил с именем Бога на устах…

Крикс до хруста в пальцах сжал нож:

— Месяц назад правитель вернул мне племянника и дал мне право разделаться с его мучителями. Отныне правитель — мой Бог. Я вывернусь наизнанку, но выполню его приказ! — Окинул товарищей взглядом. — У меня к вам единственная просьба: делайте с ублюдками что угодно: ломайте ноги, руки, пускайте кровь, но не убивайте. Убить их должен я!

Бойцы кивнули.

— Ракшадов возьмём, когда они будут возвращаться из лагеря, — продолжил Крикс. — Драго, Мебо и Лайс займут позиции на восточной тропе. Остальные пойдут со мной.

— Эта гнида говорила, что они без оружия, — произнёс Драго.

— Он много чего говорил.

— Какая разница, с оружием они или нет, — отозвался Мебо — рослый, зеленоглазый боец с ямочками на щеках. — Возьмём их, и точка!

— Затем встречаемся возле обрыва, — продолжил Крикс. — Йола свистнет ориентам. Пока те шумят, проникнем в лагерь.

Засунул нож за голенище сапога:

— Мебо! Смени Лайса. Я на западную тропу. Остальным спать. Нам предстоит бессонная ночь и тяжёлый день.

— У Йола другой план, — неожиданно произнёс ориент.

— Мы уже всё обсудили, — отрезал Крикс.

— Йола пять дней слушал командира. Теперь командир пять минут послушает Йола.

Крикс, поражённый тоном старика, метнул взгляд на товарищей:

— Прости. Мы выслушаем тебя. Говори.

— Йола может рассказать о крике морского народа, но не будет. Если командир и его люди сделают так, как говорит Йола, никто из людей командира не погибнет, и командир выполнит приказ своего правителя-Бога.

— Никто не собирается погибать, — вставил Мебо.

— По плану командира людям надо разделиться. Три человека против трёх ракшадов — верная смерть.

— Ты откуда знаешь? — вновь ввернул Мебо.

— Йола много чего знает, но рассказывать не будет. А если у людей командира нет уважения к главному старейшине морского народа, Йола уйдёт.

— Извини, старик, — произнёс Мебо. — Я не знал, что ты старейшина морского народа.

— Главный старейшина, — промолвил Йола.

— Извините, — повторил Мебо, вдруг перейдя на «вы».

Поднявшись, старик порылся в кармане штанов, вытащил свёрток. Размотал плотную ткань. В воздухе запахло керосином.

— Это горный воск. — Йола отщипнул кусочек от зелёного комка, остальное протянул Криксу. — Надо разделить на всех и всегда держать в кулаке, а то воск застынет.

Крикс помял ком в ладони — мягкий, липкий и слегка тёплый:

— Зачем нам воск?

— Когда полетят птицы, заткните воском уши.

Бойцы переглянулись.

— Йола! Какие птицы? — спросил Крикс, решив, что у старика из-за жары начался бред.

— Командир увидит птиц и поймёт.

— Увижу, пойму. Что дальше?

— Когда птицы улетят, бегите в провал.

— На верную смерть, — пробурчал Мебо.

— Верная смерть тем, кто вытащит воск из ушей.

— Хорошо, Йола, — сказал Крикс, уже жалея, что позволил старику выставить себя на смех. — Прибежали. Дальше.

— Командир прибежит в провал и поймёт.

— Я хочу понять сейчас — когда и почему полетят птицы?

— Йола ответит. Когда ракшады придут в лагерь. Потому что Йола подаст сигнал морскому народу.

— Как ты узнаешь, что ракшады пришли?

— Йола будет в лагере, — проговорил старик и направился к пригорку.

Он явно не в себе!

— Йола! Постой! — крикнул Крикс, ещё надеясь, что ориент пошутил, но старик не по-стариковски быстро топал вперёд, оставляя за собой дорожку примятой травы.

— Да он с ума сошёл! — воскликнул Драго.

— Старейшина! Вернитесь! — позвал Мебо.

Ругнувшись под нос, Крикс побежал за стариком, выкрикивая на ходу:

— Йола! Не чуди!

— Йола старик, а не чудак.

— Это не твоя война!

— Командир на своей войне погубит своих людей.

— Они знают, на что идут.

Ориент резко обернулся:

— Йола тоже знает. Если погибнут люди командира, Йола покроет морской народ позором. — Сжал Криксу локоть и на удивление складно произнёс: — Доверься моему Богу. Мой Бог не подведёт.

Вернувшись к Великкамню, Крикс какое-то время мял в руке зелёный комок. Ребята молчали. Да и что они могли сказать?

— Значит так. Действуем по нашему плану. А это… — Крикс посмотрел на воск. — Это разделим.


Часть 23


***

Хлыст перебирал сваленную в углу лачуги одежду. Вдруг в проломы крыши ворвался громкий плач чайки. Верхогляд… За стенами стало тихо: заглохло ворчание Прыща, замолкли причитания Пижона, оборвалась отборная ругань Жердяя. На фоне внезапной тишины противно заскрипел песок.

В щелях между досками мелькнул чей-то силуэт. Надсадно вздохнув, распахнулась дверь, и через вдавленный в землю порожек переступил Оса.

— Ничего подозрительного в долине не заметил? — спросил он приглушённо, словно нежданный гость, шагая вдоль обрыва, мог его услышать.

— Я бы сразу сказал, — буркнул Хлыст, сжимая дрожащими руками холстяные штаны и рубаху.

Оса прищурился:

— Чем занимаешься?

— Хочу переодеться.

— Куда-то собрался?

Хлыст судорожно соображал, что же ответить. Наконец придумал:

— Мои шмотки совсем прохудились. А вдруг Таша придёт?

— Пошли, посмотрим, кого нечистая принесла, — проговорил Оса и выскользнул из лачуги.

Хлыст торопливо скинул с себя тряпьё, надел лёгкую просторную одежду, некогда снятую с мёртвого ориента. Посмотрел на свои ботинки со сбитыми носками. В них разве что по прииску лазать. Вот бы у Пижона сапоги забрать, и тогда там, где он скоро окажется, его примут за сезонника, блуждающего по свету в поисках работы.

Возле костра с бурлящим казаном, из которого смердело чем-то прогорклым, сидели Оса и Жердяй. Натянув кепку до самых бровей, Пижон лежал чуть поодаль, подставив закатному солнцу голый зад.

Посмотрев на тощие ягодицы, усеянные грязно-жёлтыми нарывами, и не сдержав брезгливую гримасу, Хлыст примостился на острый камень и направил взгляд вдоль провала.

— Если дождя не будет, пойдёшь с утра к озёрам, — произнёс Оса.

Хлыст вдавился в камень:

— Я же сказал: вдруг Таша придёт?

— Боишься, что Жердяй её отхарит? Так я с тобой его отправлю.

Жердяй заржал как сдыхающая кляча.

Хлыст провёл пальцами по рукоятке кнута:

— Спина болит.

— И в каком месте болит? — спросил Оса, прищурившись.

— Опаньки! — воскликнул Жердяй. — Кто к нам пожаловал!

Хлыст ожидал увидеть кого угодно: того же бойца, похожего на Бурнуса, даже Крикса, но только не глуповатого с виду ориента, который годился браткам в деды. Костеря себя последними словами, Хлыст с ужасом наблюдал за шагающим между валунами стариком и теребил изуродованными подагрой пальцами рубаху. И дёрнул же чёрт выбрать именно эту одежду.

Ориент с наивной улыбкой приблизился к костру:

— Нижайшее почтение.

Братва молчала.

Дедок переступил с ноги на ногу, посмотрел по сторонам:

— Не найдётся воды для старика?

Жердяй сквозь зубы сплюнул в огонь:

— Может, тебя ещё покормить?

Дед глянул на казан. С шумом втянув в себя воздух, потёр нос:

— Нижайшая благодарность, своё варево кушайте сами. Старику бы водички.

— Жердяй, проводи, — сказал Оса.

Почесав заросшую щетиной щёку, Жердяй неторопливо, словно через не хочу, поднялся. Хлыст знал, что сейчас произойдёт: резкий выпад вперёд, мясистые пальцы сожмут дряхлую шею, раздастся треск, и обмякшее тело рухнет на землю. Потом они снимут с ориента одежду и сбросят труп с обрыва. Такое совершалось всякий раз, когда в лагерь забредали люди, непригодные ни для работы, ни для продажи.

Дед что-то почувствовал. Шагнув в сторону, выпалил скороговоркой:

— Старику негде жить.

Его слова застали Жердяя врасплох. Он посмотрел через плечо на Осу.

— Старик увидел человека и подумал: может, человеку жить одному плохо? — вновь заговорил дед. — Старик побежал следом и теперь понял: человеку хорошо.

Хлыст съёжился под обжигающим взглядом Осы.

— Старик устал бояться пещерных крыс и шакалов. — Дед поник головой. — Устал быть один.

— Ориент? — проскрипел Оса.

— Ориент, — выдохнул дед.

— Почему не живёшь со своими?

— Морской народ решил: старик слишком стар, чтобы говорить возле костра Совета. Старейшина должен рассказывать детям сказки. Старик обиделся и ушёл.

— Ты старейшина?

— Был.

— Ну а нам ты зачем?

— Старик умеет лечить. Господину нужен лекарь?

Оса, до сих пор сидевший как унылый урка в ожидании приговора, вдруг выпрямился, вздёрнул подбородок. Исчирканные шрамами щёки надулись.

— Мне не нужен, — проговорил он и указал на Хлыста. — А у него что-то со спиной.

Ориент как-то странно покосился:

— Пусть человек ляжет.

— Человек, ложись, — с непонятным задором велел Оса.

— Да щас, — буркнул Хлыст, глядя на старика исподлобья. — Знаю я этих костоломов. Намнут так, что потом хрен встанешь.

— Пусть меня посмотрит, — вклинился в разговор Пижон.

Дед подошёл к нему, взглянул на ягодицы, вернулся к костру.

— Эй! Ты куда? — произнёс Пижон с недоумением.

— Старик посмотрел, — отозвался дед.

— А чего ж не лечишь?

— Сказали посмотреть, а не лечить.

Хлыст никогда не видел, чтобы Оса смеялся. Он даже не помнил его улыбки. Сейчас взирал на раскрасневшееся лицо с широко раскрытым ртом и на кадык, прыгающий при каждом раскатистом выхлопе воздуха из глотки. Поблекший крест на впалой груди ожил: линии заходили ходуном, точно щупальца насекомого, пришпиленного к обвислой коже.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Оса, успокоившись.

Дед сокрушённо покачал головой:

— Это раньше звали, теперь прогоняют.

— Ну ты и балагур, дед. Имя у тебя есть?

— Было. Теперь просто старик.

— Ладно, старик. Можешь помочь человеку — помоги. Не можешь — пеняй на себя.

Дед опустился на корточки возле Пижона:

— Болит?

— Ещё как! Неделю не могу сесть.

— Дайте острый нож и ведро воды.

Пижон приподнялся на локтях:

— Зачем нож?

— Надо вытащить стержни.

— Ты дашь ему искромсать свой зад? — спросил Жердяй и почесал свои ягодицы.

Пижон попытался встать на четвереньки, но взвыл и вновь распластался по земле.

— Пусть режет, — произнёс он, переведя дух.

— А воды-то нет, — проговорил Оса. — Ручей высох. Видел?

— Видел, — подтвердил дед.

— Вот, сидим, ждём дождь. Так что, старик, видать, не судьба тебе остаться.

— Нужна морская вода.

— Морская? Так бы сразу и сказал. Прыщ!

В дверях крайней лачуги показался лысый мужик с нахальной прыщавой мордой.

— Набери воды из колодца.

Прыщ взял ведро с привязанной к дужке верёвкой и скрылся в одной из пещер. Приподняв лоснящуюся от грязи и жира штанину, Оса вытащил из высокого ботинка нож.

Дед подержал зазубренный клинок над огнём, подул на него, приложил к запястью:

— Пусть человек заткнёт рот.

Вскоре вокруг него и Пижона собрались все обитатели лагеря (не было разве что верхогляда, надзирателей и сторожевых) — эдакое зрелище никто не хотел пропустить. Старик умело вскрывал нарывы, выдавливал жёлтый гной и белые стержни. Пижон выл, закусив кепку. Когда из ран потекла кровь, дед окатил донельзя солёной водой задницу, похожую на изрытую медведкой грядку в огороде. Пижон с криком вскочил, вцепился в спущенные штаны и, подпрыгивая, побежал по провалу, тряся сжавшимся в комок естеством.

Такого веселья, охватившего братву, Хлыст тоже не помнил.

Чуть позже оживлённая братия сидела вокруг костра и, вдыхая горький запах бурлящей баланды, рассказывала забавные случаи из прошлого. Старик глазел по сторонам и порой задавал идиотские вопросы, чем вызывал оглушительный хохот.

Хлыст ютился на остром камне, от которого уже ныла филейная часть. Он мог бы подсесть к огню. Ему было чем поделиться. Над его историями смеялись бы громче, обсуждали бы дольше и просили бы вспомнить что-нибудь ещё. Но Хлыст молчал, ибо знал, кто прислал ориента, и не понимал, почему именно его. Старик походил на дурачка из бродячего театра, который не отличал правду-матку от развесистой клюквы. И был настолько увлечён чужим трёпом, что даже не оглянулся, когда за его спиной надзиратели прогнали каторжников в хибару. Хлыст смотрел на узел белого платка, затянутый на затылке, на седые пряди, прилипшие к шее, и с ужасом ждал, когда дед неосторожным словом выдаст его и себя.

Над провалом сгустились сумерки, веселье пошло на спад, казан убрали с огня, из лачуги принесли плошки. И тут кто-то, шумно прихлебнув баланду, предложил старику рассказать историю и будто подбросил полено в угасающий костёр: братва зашевелилась в ожидании нового повода поржать.

Дед покряхтел, поёрзал и вдруг запел. Никто не понимал ни слова, но все, как один, оторвались от еды и повернули головы в сторону обрыва. Протяжная песня захлестнула нестерпимой тоской по воле, той воле, что находилась там, где море сливается с небом, где рогатый месяц покачивается на волнах, где вскинувшаяся рыба достаёт до звёзд, где воет ветер необузданной свободы, такой близкой и безнадёжно далёкой. Там раскинулась другая, раздольная жизнь, которую им никогда не прожить.

Старик умолк, а братки так и продолжали смотреть на размытую в полумраке границу между сейчас и никогда.

— Всё, старик! Тебе пора, — еле слышно проскрипел Оса. — Жердяй, проводи.

Хлыст окинул затуманенным взглядом приунывших приятелей. Похоже, никто не догадался, почему Оса приказал убить чудаковатого лекаря. Ориент вызвал не те чувства, не те эмоции, которыми должен питаться бандитский лагерь.

— Я заплачу за жизнь, — проговорил дед без акцента.

Хлыст вцепился в колени. Из памяти всплыли слова, оброненные в «искупилке» кем-то из заключённых: «Надо бояться того, кто прикидывается дураком».

Оса почесал на груди крест:

— Нам больше не нужен лекарь.

— Я сказал: «заплачу», а не «буду лечить».

— У тебя есть деньги?

— Денег нет. Есть это. — Дед порылся в нагрудном кармане, дал Осе чёрный круглый камешек.

— Что это?

— Ориенталь.

— Что?

— Морской жемчуг.

Оса скривил губы:

— Шутник…

— Старик — ориент, а не шут.

— Кто вживую видел жемчуг? — поинтересовался Оса.

— Я видел, — откликнулся Пижон. Он лежал на боку возле нагретого солнцем и ещё не успевшего остыть валуна, прижимаясь к нему голым задом. — У моего хозяина была булавка с жемчужиной.

— Иди, глянь.

Пижон натянул штаны. Работая локтями, заскользил брюхом по земле. Потеснившись, братки пропустили его к огню.

Сдвинув пожёванную кепку на затылок, Пижон долго рассматривал в свете костра перламутровый камешек с золотистым отблеском. Наконец вернул Осе:

— У хозяина была белая жемчужина. А такую я не видел.

— Тогда какого хрена пялился?

— Красивая.

— Жемчуг бывает чёрным? — спросил Жердяй.

— Слушайте сюда, — с важным видом произнёс Слива, кашевар с мясистым носом. — Перед тем, как взять ювелирку, мы с друганом много чего начитались. Так вот. Жемчуг бывает разного цвета. Только его сто лет как не ловят. Жемчужницы исчезли. Поэтому настоящего жемчуга нет.

— А тот, что был сто лет назад, куда делся? — спросил Оса.

— Хранится в музеях.

— Не бреши! — бросил Пижон. — У моего хозяина…

— Подделка, — перебил его Слива.

— Ни хрена не подделка. Он заматывал булавку в особую тряпочку, рядом ставил стакан с водой. Стал бы он так беречь подделку?

— Может, несколько жемчужин у кого-то и есть, не знаю…

— А если не знаешь, заткнись.

— Сам хлебало закрой! — огрызнулся Слива. — Ты читал? Нет. А я читал. И знаю, как проверить, жемчуг это или нет.

— И как? — поинтересовался Оса.

— Надо положить в уксус. Если растворится, значит, жемчуг.

— Ну ты, Слива, даёшь, — хохотнул Жердяй. — Где ж мы уксус возьмём?

— Придурки… — буркнул Пижон. — Жемчуг дороже алмазов, а вы его в уксус…

— Можно бросить с высоты сорок метров, — продолжил Слива. — Жемчужина должна прыгать как мячик.

— Сейчас на скалу полезешь или утра дождёшься? — съязвил Жердяй.

— Можно просверлить дырку, — не унимался Слива. — Если по краям не будет сколов, значит жемчуг настоящий.

— Идиот придумал, тупица повторил, — вставил Пижон.

— Сам тупица. Так в книжке написано.

— Засунь свою книжку знаешь куда?

— Баста! — прикрикнул Оса, покатал камешек между пальцами. Сжав в кулаке, направил взгляд на деда. — Где взял?

— Старик обиделся на морской народ, забрал свою долю и ушёл.

— А морской народ где взял?

— В море.

— Ориенты ловят жемчуг?

— Испокон веков.

Над костром повисло долгое молчание.

— Выходит, брешут твои книги? — обратился Оса к Сливе.

Тот протянул руку:

— Дай-ка сюда.

Затаив дыхание, братва наблюдала, как кашевар осторожно взял камешек грязными пальцами с обгрызенными ногтями, потёр им о передний зуб, облизнул губы, вновь провёл жемчужиной по поверхности надломленного зуба. Аккуратно положил камешек Осе на ладонь:

— Выходит, брешут. Это жемчуг.

Оса поднялся:

— Чего расселись? Живо за работу! — И жестом позвал ориента.

Братки засуетились. Принялись разливать баланду по плошкам, отправились кормить каторжников, кто-то загремел ковшом по стенкам деревянной бочки, пытаясь зачерпнуть со дна воду. Хлыст и Жердяй, подкидывая в костёр хворост, неотрывно смотрели в спины Осы и старика, бредущих в полумраке вдоль подножия скалы.

— Это что же получается? — шепнул Жердяй. — У морского народа куча жемчуга? Слыхал? У каждого доля. А знаешь, сколько ориентов?

Хлыст пожал плечами. Ему было не до разговоров. Он еле удерживал себя на месте, а хотелось бежать — куда угодно: к Криксу в лапы, в кишащую шакалами пустошь, да хоть с обрыва вниз головой, лишь бы не думать, как будет измываться над ним Оса, если старик сболтнёт лишнее. А если не сболтнёт… как отмазаться от похода к озёрам? Крикс не выпустит его из провала — это во-первых. А во-вторых, он должен быть здесь!

— Это ж получается, что мы богаты? — шептал Жердяй.

— Кто это — мы? — прозвучал сбоку сдавленный голос Пижона.

— Ну… мы… все. Эй, Слива, — окликнул Жердяй кашевара. — Сколько стоит жемчуг?

— Пижон же сказал: дороже алмазов. А всё потому, что настоящий жемчуг — редкость, — отозвался тот, облизнув половник. — А чёрный жемчуг самый дорогой. Но кто его купит?

— Кто-кто? Лось в манто. Завтра Хвостатый придёт. Он и купит.

Слива бросил поварёшку в казан. Остатки баланды неприятно чавкнули.

— Конечно, купит. И прикажет грохнуть морской народ.

— Надо будет — грохнем, — сказал Жердяй.

— Идиота кусок, — вновь раздался приглушённый голос. — А если народ нас грохнет?

— Доболтаешься, Пижон, что я вспорю твой изрезанный зад, — пригрозил Жердяй.

Слива принялся собирать разбросанные вокруг костра грязные плошки:

— Пижон прав. С жемчугом лучше обождать.

— Чего ждать? Я восемь лет в этом долбаном провале вшей кормлю, а мог бы…

Хлыст ухватил Жердяя за локоть и рывком притянул к себе:

— Глянь, как Оса вокруг деда танцует.

Жердяй кивнул.

— Смыться надумал. Точно. Вместе с дедом, жемчужиной, алмазами и всеми нашими деньгами.

Жердяй округлил глаза:

— Да неужто?

— А ты бы не смылся, когда сорвал бы такой куш? — еле слышно проговорил Хлыст и сморщился. Если бы Жердяй только знал, какой изрядный куш достался ему, а он так и не набрался смелости сбежать.

Жердяй кивнул.

— Нам нельзя идти к озёрам, — вновь прошептал Хлыст.

— Не пойдём, — согласился Жердяй.

Хлыст глубоко вздохнул, но застоялый в провале воздух не смог остудить нестерпимый жар в груди. Скоро, совсем скоро от жара не останется и следа. И провонявший баландой лагерь, и «шестёры», считающие себя козырями, и каторжники, на которых уже нет желания отыгрываться за прошлые обиды, — всё провалится в тартарары, словно ничего не было. А он выживет, он живучий.

Оса и ориент вернулись к костру.

— Пижон, скройся с глаз! Слива, набери воды помыться. Жердяй, напои старика и определи на ночлег, — проскрипел тощий ублюдок и, когда братки испарились, подсел к Хлысту. — Ничего не хочешь сказать?

— За год я хоть раз облажался? — произнёс Хлыст, изо всех сил стараясь придать голосу ровное звучание.

— Нет.

— А тут сплоховал. Не заметил деда.

— Ну, да. Сплоховал.

— Обида душит.

— А я-то думаю: чего сидишь как на иголках? — Оса покатал жемчужину между пальцами. — Иди спать.

— Мы с Жердяем дежурим.

— И Жердяй пусть ложиться. Я сам подежурю.

Хлыст поднялся с камня, потоптался, разминая затёкшие ноги.

— Иди! — гаркнул Оса и, взяв хворостину, придвинулся к костру.


***

Озираясь, Хлыст направился к лачуге. Небо, час назад усыпанное звёздами, затянулось тучами, и непроглядная мгла окутала склоны провала. Было слышно, как волны бьются о каменную преграду. Их удары, как надрывное биение сердца, заглушали все звуки. Если бы люди Крикса решили напасть на лагерь сейчас, удача была бы на их стороне. Но бойцы будут сидеть в засаде в ожидании ракшадов, пока не поймут, что их обернули вокруг пальца.

— Хлыст, — прошипело из темноты.

Он зашёл за угол хибары. В руку впились мясистые пальцы Жердяя. Ухо обдало горячее дыхание.

— Я уложил старика в твоём бараке. Посторожи его, а я послежу за Осой.

— Смотри не профукай, — сказал Хлыст и побрёл в лачугу.

— Смотри не усни, — прозвучало в спину.

Даже если бы он целый день отбарабанил в каменоломне, всё равно бы не заснул. В соседней хибаре уже умолкли стоны каторжников. Вдоволь нашептавшись, слева и справа захрапели братки. А Хлыст ворочался на тюфяке и со страхом ждал, когда ориент попросит вывести его из лагеря. Но дед как лёг лицом к стеночке, так ни разу и не шевельнулся.

Изрядно намозолив бока, Хлыст затих. Чем старик может помешать ему? Да, ракшады приходят не в полдень, как он сказал командиру стражей. И появляются совсем не оттуда, откуда их ждут люди Крикса. Но это ровным счётом ничего не меняет. Находясь здесь, дед ничего не сообщит бойцам. Тогда чем он опасен? А то, что старик в лагере не просто так, Хлыст нутром чувствовал. И чем дольше думал об этом, тем сильнее его охватывал необъяснимый безудержный страх.

Вдруг перед ним точно наяву встал косой взгляд ориента. Тот странный взгляд, когда Оса велел Хлысту лечь и показать старику спину. Так смотрит хищник на обречённую жертву. Мысли застыли в неподвижном душном воздухе.

Хлыст вытащил из-под края тюфяка тряпку, служившую в прохладные ночи покрывалом, сложил её в несколько слоёв. Бесшумно подполз к деду, с силой прижал тряпку к его лицу и всем телом навалился сверху. Старик вцепился Хлысту в руки, пару раз дёрнулся, поелозил по подстилке ногами, чуть погодя слабо трепыхнулся и обмяк.

На заре Оса собрал братков возле костра:

— Если кто-то проболтается Хвостатому о жемчуге, вырву язык. Ракшады или сами вырежут морской народ, или нас заставят. Что так, что эдак, заварят они, а расхлёбывать нам.

— Дело говоришь, — откликнулся Слива.

— Хочешь оставить жемчуг ориентам? — спросил Жердяй.

— Нет. Старик сам всё принесёт. Есть у меня одна мыслишка. Потом обсудим.

— Кому продадим его, если не Хвостатому?

— Я сказал — потом обсудим, — произнёс Оса. — Хлыст! Жердяй! Разбудите старика и отправляйтесь с ним к озёрам, пока гости не нагрянули. Остальные за работу!

— Иди. Я здесь покручусь, — шепнул Хлыст Жердяю.

Тайком поглядывая на дверь лачуги, за которой скрылся верзила, Хлыст разливал по черепкам остатки вчерашней баланды. Раньше каторжников кормили только на ночь. Теперь пайку делили на два раза и большую часть давали утром, чтобы зря не переводить еду, если вдруг кто-то не доживёт до рассвета. Месиво шлепалось на донца мисок как кучки дерьма, издавая не менее мерзкий запах.

Жердяй выскочил из хибары:

— Оса!

— Чего тебе? — отозвался тот из барака для пленников.

— Дед помер.

— Как помер?

— Иди, глянь. Не дышит и холодный, как ледышка.

Вот и всё. Назад дороги нет. Хлыст посмотрел на валуны, посеребрённые росой, на вихрастую вершину утёса, освещённую солнцем. Уставился в белое небо, затянутое лёгкой дымкой. Сегодня будет жарко. Сердце стучало, тело колотилось в ознобе, по спине струился пот.

Каторжников загнали в расщелину. Братки стянулись к костру. Даже надзиратели бросили свой пост. Кто-то вспоминал тупые вопросы деда, кто-то напевал его песню, кто-то предлагал выдурить у ориентов хотя бы пару жемчужин за тело старейшины. Оса был так расстроен, что забыл об озёрах.

Хлыст направил взгляд в сторону пещер. Сейчас… ещё чуть-чуть… ну же! Из чёрного зева вышел Хвостатый, поигрывая металлическим прутом. За ним появились двое холуев, затушили факелы, воткнув паклю в кучку песка. Раздался пронзительный свист птицы — Верхогляд сообщал сторожевым на тропах о приходе гостей. С этой минуты и до их ухода ни один заблудший путник не проскользнёт в провал.

Хлыст поднялся.

— Куда? — проскрипел Оса.

— Пойду отолью.

— Нашёл время, — шепнул Жердяй.

Еле держась на ногах и хватаясь замутнённым взглядом за кудлатый кустик в расселине скалы, Хлыст поплёлся к валуну, стоявшему возле заветной пещеры. Мимо прошли ракшады. Блеснув шоколадными телами, покрытыми спиралями и зигзагами, обдали сладковатым, дурманящим запахом.

Зайдя за камень, Хлыст привалился к нему плечом. Пытаясь успокоиться, сделал несколько глубоких вздохов. Проскрипел голос Осы. В ответ пробасил Хвостатый. Что-то забулькал Жердяй и подавился словами. Хлыст выглянул из укрытия. Перед сгрудившимися возле костра людьми стоял старик…

Дед раскинул руки, его тело выгнулось.

— Йола! — прокатило по провалу с такой силой, что под ногами дрогнула земля.

Старик запрокинул голову:

— Йола! — И воздух подёрнулся зыбью.

Внезапно стемнело. Тучи? Птицы… Сколько их… тысячи… откуда… Оглушительно хлопая крыльями, чайки, альбатросы, бакланы, фрегаты летели прочь от моря. Раздался вопль. Размахивая руками и дрыгая ногами, Верхогляд падал с утёса. Шмяк…

Вдруг стало светло. Небо… такое чистое, как в первый день создания мира. Издалека донёсся рокот волн.

Кто-то крикнул:

— Шторм!

Воздух сделался плотным, вязким, словно кисель. И тут как шарахнет по ушам! Хлыст упал на четвереньки. Превозмогая нестерпимую боль в голове и слыша шипение, будто мозг превратился в продырявленный воздушный шар, пополз к пещере. Угасающим зрением уловил очертания воткнутой в песок палки. Размытой тенью руки схватил факел, поволочил за собой. Вперёд… ещё… ещё…

Хлыст открыл глаза. Под спиной твёрдо, вокруг могильная тишина, гробовая тьма, и лишь в голове тренькают колокольчики. Мазнул пальцами по уху. Тёплое и липкое — кровь. Нащупал сбоку факел. И что теперь? Пещера представляла собой лабиринт с множеством ходов и ответвлений, с ямами-ловушками и тупиками. Сколько раз братки пытались преодолеть его, чтобы узнать, откуда приходит Хвостатый, но ничего у них не получалось — не хватало длины всех верёвок, что были в лагере. А ведь такой простой и надёжной была задумка увязаться вслед за ракшадами.

Хлыст судорожно глотнул и зашёлся в крике от прострела в перепонках. Он знал, что орёт во всё горло, но ничего не слышал. Сдавив руками уши, заставил себя замолчать. Долго лежал, не смея закрыть рот — малейшее движение мышц лица возвращало адскую боль. Заложило нос. Ладони прилипли к щекам и занемели.

Хлыст отклеил один палец, другой… Теперь сомкнуть челюсти… медленно, очень медленно… Оставить маленькую щель, чтобы всасывать воздух.

Полез в карман, вытащил размокший коробок спичек. Пощупал штаны. Зараза… обмочился и, похоже, не только…

Где-то рядом выход. Он не мог уползти далеко. Или мог? Или он пролежал целый день, и сейчас ночь? Или он умер? Рот наполнился слюной. От страха во рту должно пересохнуть… Жар в груди исчез. По ногам пополз колючий холод, затряслись колени, застыло сосулькой в паху, изморозью покрылся живот. Такое с ним уже было, давно, в «Котле», когда проходил посвящение в смертники. Значит, он в аду.

— Эй… — сказал Хлыст, слегка шевельнув языком.

Сказал или подумал? Слюна потекла по подбородку. Стало быть, сказал. На лицо что-то капнуло. Хлыст вытер лоб, покатал липкий сгусток между пальцами. Сверху упало ещё две капли. Плохо, что не дышит нос.

Осторожно перевернулся на живот. Встал на четвереньки. Вдруг что-то вцепилось в космы, в ухо, в загривок. Десятки крючков разодрали щёку. Из волос удалось вырвать… Хлыст оцепенел от ужаса. В кулаке трепыхались пальцы-крылья, обтянутые упругой кожной перепонкой.

Загнутый крючок вонзился в глаз, ещё один в шею, туда, где бьётся сердце. Хлыст упал. Когтистая лапа проткнула висок.


Часть 24


***

Заложив руки за спину, Адэр подошёл к окну.

Перед парадной лестницей стоял спортивный автомобиль с изящным силуэтом и с большим просветом снизу для лучшей проходимости по бездорожью. Последнее творение ранее неизвестного автомобильного концерна «Хатали» переливалось в лучах солнца всеми оттенками перезревшей вишни. В прошлом году концерн, получивший название своей страны, заткнул за пояс ведущую автокомпанию Тезара. В этом году, похоже, тоже заткнёт.

Несколько лет назад отсталое государство устремилось вперёд и вверх, удивляя мир достижениями. Яростные скептики покричали, поговорили, пошептались и притихли. Многие связали рывок Хатали с появлением в Совете Его Величества независимого финансового консультанта, коим является гражданин Порубежья маркиз Мави Безбур. А потому Адэра мучили два вопроса: можно ли доверять слухам, и согласится ли столь весомая в Хатали фигура променять насиженное место на шаткое кресло советника правителя Порубежья?

Адэр посмотрел на Вилара. Друг с невозмутимым видом листал какую-то книжицу. Вот уж у кого ни забот, ни хлопот.

— Мой правитель! Маркиз Мави Безбур, — объявил Гюст посетителя и посторонился.

В кабинет вошёл седой как лунь человек с гладким лбом без единой морщинки. Превосходный костюм из синей шерсти безукоризненно сидел на плотной фигуре, скрывая изъяны. Вишнёвый галстук и такого же цвета лакированные туфли свидетельствовали либо о неравнодушии маркиза к моде, либо о его преданности тёмно-красному флагу Хатали.

Обменявшись приветствиями, хозяева и гость расположились за столом.

— Вам нравится вишнёвый цвет, маркиз Безбур? — спросил Адэр.

— Этот цвет нынче в моде, мой правитель. — Мави поправил галстук. — Какой цвет предпочитаете вы?

Адэр пригладил ладонью льняную рубашку:

— Признаться, я немного отстал от моды. Хотя, что такое мода? Её диктуют люди, притом нередко — власть имущие.

— Полностью с вами согласен, мой правитель.

— Помню, как однажды Трой Дадье вылавливал с детьми мячи из фонтана на центральной площади Градмира и, чтобы не замочить манжеты, подвернул их. И что вы думаете? Подданные всё лето ходили с закатанными по локоть рукавами.

Гладкое лицо маркиза озарила широкая улыбка.

— У вас есть возможность стать законодателем моды в Порубежье, — проговорил Адэр серьёзным тоном.

В него воткнулся вдумчивый взгляд.

— Заманчивая возможность, — после паузы сказал Безбур. — Но, ухватившись за неё, ваш верный слуга многого лишится.

— Нельзя лишиться того, чего нет. У моего верного слуги нет автомобильного концерна. Крошечное государство Хатали принадлежит не ему. Зато у него есть родина, и теперь появился шанс влиять не только на моду, но и на историю своей державы.

— У меня есть время подумать?

— Есть. До конца нашей беседы. А сейчас я надеюсь на вашу помощь в одном очень важном вопросе.

— Мои знания к вашим услугам, мой правитель.

— Я хочу, чтобы Порубежье участвовало в ближайших ювелирных торгах.

Мави Безбур скупо улыбнулся:

— Это невозможно. Порубежью нельзя продавать драгоценные камни в других странах без договора с международной ювелирной палатой. К слову, другие страны так же не могут продавать камни у нас. Ювелирная палата проигнорирует любое ваше обращение, пока в Порубежье не будет открыт государственный банк. Банка не будет, пока не появится закон о бюджете, который предусматривает расходы на формирование уставного капитала. Закона о бюджете не будет, пока его не подготовит финансовый отдел, а затем не утвердит Совет. Ближайшие торги пройдут через месяц в Тарии. Даже при всём нашем желании мы не сможем в них участвовать.

Губы Адэра еле заметно дрогнули — порадовало проскользнувшее «мы» и «нашем». На этом радости пока что закончились.

— Вы лучше меня знаете, что формирование уставного капитала банка осуществляется денежными взносами.

— При этом денежные взносы… — начал Безбур.

Адэр перебил его:

— У меня их нет! Казна пуста. Я едва свожу концы с концами. Но у меня есть драгоценные камни, которые я вынужден отдавать банку Тезара по бросовой цене. Чтобы выбраться из ямы, мне позарез необходимо участие в торгах. Думайте, маркиз! Думайте!

Безбур прижал палец к уголку глаза, пытаясь сдержать нервный тик:

— Можно пойти на маленькую хитрость. Провести те же торги в Порубежье. Только назвать их выставка-аукцион.

— Где продавец будет один — это мы.

— Совершенно верно.

Адэр облокотился на стол:

— Нет, маркиз. Это не выход.

— Чем он вам не нравится, мой правитель?

— На торги свозят драгоценности со всего мира. И со всего мира съезжаются покупатели. А кто приедет сюда?

— Все, кого вы пригласите. Всем интересно посмотреть, где Великий прячет сына. — Безбур вытащил из нагрудного кармана вишнёвый носовой платок, суетливо промокнул лоб. — Простите, я не то хотел сказать.

— Пора прощаться с детской привычкой говорить не подумав.

— Прошу прощения, — повторил Безбур.

— Даже если продать камни здесь, как покупатели вывезут их из страны? — спросил Адэр, пропустив извинения мимо ушей.

— Тезарский банк как-то вывозит. Значит, существует документ, оговаривающий эту процедуру. Необходимо только найти его. — Безбур покосился на заваленные бумагами шкафы. — Либо затребовать заверенную нотариусом копию.

— Боюсь, у меня не останется времени на решение других вопросов, если я погрязну в банковских делах.

— К началу аукциона вы уже сформируете Совет?

— Да. Он будет сформирован не позднее чем через месяц.

— Совет примет необходимый вам закон.

Адэр постучал пальцами по столу:

— Аукцион в Порубежье…

— Да, мой правитель.

— Нет! Такие затраты мне не по карману.

— Разрешите вклиниться в разговор, — произнёс Вилар и закрыл книгу. — Не думаю, что за аренду зала в какой-нибудь гостинице Ларжетая много запросят.

— Обсуждая нелепую идею, вы тратите моё время, — заметил Адэр.

— Другой идеи у меня, к сожалению, нет, — сказал Безбур. — Хотя… Можно выслушать неспециалиста.

— Кого?

— Неспециалиста. Мне случалось быть свидетелем, когда несведущий в каком-либо вопросе человек выплёскивал оригинальную идею. — Безбур спрятал платочек в карман. — Как сказал мой старый друг, профессор одного авторитетного университета, фантазия неспециалиста не отяжелена профессиональными знаниями, а потому он ищет возможности для выполнения поставленной задачи, не обращая внимания на трудности, точнее, не подозревая об их существовании.

— Выплёскивайте оригинальную идею, маркиз Бархат, — проговорил Адэр.

— В своё время я посещал курсы по основам экономической теории, следовательно, я не считаю себя несведущим человеком, — возразил Вилар и показал Адэру книгу, которую он держал в руках.

На обложке, как бесспорное доказательство его слов, было вытеснено название: «Макроэкономика».

— Дело не в экономике или банках. Нужен человек, который практически ничего не знает о процедуре продажи драгоценностей, — произнёс Безбур.

Адэр обвёл рукой вокруг себя:

— Таких невежд целый замок. Кого позовём? Кухарку или садовника?

— Малика в библиотеке, — как бы между прочим сказал Вилар.

Адэр пожал плечами и приказал Гюсту привести девушку.

Войдя в кабинет, Малика замерла возле двери в позе кроткой служанки.

— Маркиз Безбур, — сказал Адэр, — позвольте вам представить Малику Латаль.

Мави небрежно кивнул, даже не соизволив оглянуться:

— Я помню вашу сопровождающую даму на приёме.

— А я помню вашу супругу, — проговорила Малика. — Одна из самых красивых женщин Порубежья.

— Благодарю, — не шелохнувшись, ответил маркиз.

— А ещё я помню вашу младшую дочь. Пять лет назад она выступала в этом замке перед наместником.

Мави покосился через плечо:

— Было дело.

— Она пела гимн Порубежья. Потом декламировала стихи.

Маркиз сел вполоборота к Малике:

— Их написала моя старшая дочь.

— Стихотворение называлось «Любовь к родине».

— У вас хорошая память.

Малика присела:

— Благодарю вас, маркиз Безбур. — И устремила жгучий взгляд на Адэра.

Он улыбнулся — наконец-то проснулась память. На приёме Малика рассказывала о дочерях маркиза, но в личной беседе до обсуждения детей дело не дошло.

— Ваша младшая дочь учится вокалу в Партикураме? — спросил Адэр.

— Да, — ответил Безбур, слегка опешив.

— А старшая посещает педагогические курсы в Бойварде.

— Да…

— И насколько я понял, ваши дочери очень любят родину.

— Да, — ещё тише проговорил маркиз.

Адэр сцепил пальцы. Три «да» получены. Инеимоверно сложно теперь сказать «нет».

— И по окончании учёбы они, конечно же, вернутся в Порубежье, чтобы прославить себя и родину благими делами.

После паузы совсем тихо прозвучало:

— Да, мой правитель.

— Когда это произойдёт?

Безбур вновь вытащил платочек из кармана, промокнул лоб:

— Через два года.

Адэр откинулся на спинку кресла и жестом приказал Малике подойти к столу:

— Здесь я не согласен с вами, маркиз Бархат. Я не считаю Малику несведущим человеком. Она исполняла обязанности секретаря при двух последних наместниках.

Малика незаметно для Безбура показала три пальца.

— При трёх наместниках, — поправил себя Адэр. — Будь она невеждой, она бы не стала моей дамой на приёме и не ездила бы со мной по приискам.

Вилар вспыхнул:

— Я не говорил, что она невежда.

— Поэтому без лишних объяснений перейду к делу, — сказал Адэр, проигнорировав слова друга, и обратился к Малике. — Подскажи, как нам продать драгоценные камни, минуя тезарский банк и не имея возможности вывезти их за границу?

Она вытаращила глаза:

— Что?

Адэр с досадой усмехнулся:

— Ступай.

Малика направилась к двери, у порога обернулась:

— Пригласите покупателей к себе, мой правитель.

Безбур оглянулся:

— Я не ослышался? Вы предлагаете продать камни в Порубежье?

— Так поступают селяне, у которых нет разрешения на торговлю на рынках. Они торгуют возле своей калитки.

Мави с довольным видом сложил руки на животе:

— Ещё один голос в пользу аукциона.

— Мой господин! Можно задать маркизу Безбуру три вопроса?

— Да, пожалуйста.

Малика вернулась к столу:

— Маркиз Безбур!

— Весь во внимании.

— На аукционе камни покупают только банки?

— Их может купить как юридическое, так и физическое лицо.

— Кто может продавать камни?

— Любой самостоятельный субъект хозяйствования.

— Народные умельцы к ним относятся?

— Да, если есть документы о регистрации деятельности.

— Благодарю вас, маркиз Безбур.

— Позвольте узнать, чем вызваны ваши вопросы?

— Заполняю пробелы в знаниях.

— Занятная девица, — сказал маркиз, когда Малика вышла из кабинета. Вытащил из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку. — В Тарии торги через месяц. В Партикураме через четыре. Если вклиниться между ними… Два с половиной месяца на подготовку. Должно хватить. На оформление документов уйдёт сорок пять дней…

Маркиз продолжал бубнить под нос, скрипя ручкой по бумаге. Адэр посмотрел в окно и чуть не подпрыгнул. К замку на большой скорости летел чёрный автомобиль охраны. Если он затормозит перед парадной лестницей, значит, бандитский лагерь уничтожен полностью. Если поедет к флигелю, значит, в нём ракшадский воин.

— Беседа подошла к концу, маркиз Безбур, — проговорил Адэр, заставив себя повернуться к гостю. — Ваше последнее слово.

Мави поднялся, снял галстук цвета флага чужой страны, затолкал его в карман пиджака:

— Мне выпала великая честь служить отечеству.

— Маркиз Бархат покажет вам замок, затем смотритель проведёт вас в ваши апартаменты. И не затягивайте с переездом. До начала работы Совета вам предстоит много потрудиться.

— Я должен здесь жить?

— Работать. Жить будете дома, если вам хватит на это времени.

Маркиз откланялся и вместе с Виларом покинул кабинет. Адэр вновь посмотрел в окно. Перед лестницей одиноко стояла машина Безбура.


***

Почему постоянно приходится кого-то ждать? В Тезаре всё иначе. Там ждут Великого: его появления, взгляда, слова, решения. Здесь же, в ненавистном замке, наследник престола могущественной державы и номинальный правитель нищей страны (парадокс, ей богу!) должен прислушиваться к шорохам в приёмной.

Раздался стук в дверь. Адэр выпрямился — если вернулся Безбур, он пошлёт его к чёрту.

— Командир стражей Крикс Силар, — объявил Гюст.

Ну наконец-то…

В кабинет вошёл командир. На пороге за его спиной возник охранитель. Адэр порывистым жестом приказал ему убраться.

— Мой правитель! — сказал Крикс и вытащил из кармана солдатских штанов небольшой тряпичный свёрток. Развернув его, осторожно высыпал на стол горку алмазов.

— Почему так долго? — спросил Адэр, не обращая внимания на камни.

Командир вытянул руки по швам:

— Перевозили пленников к ориентам.

— Почему не к маркизу Ларе?

— Йола настоял.

— Сколько их?

— Было десять. Выживут единицы.

— Значит, морской народ тебе помог.

Глаза Крикса холодно блеснули.

— Это была не помощь, мой правитель. Прошу вас, пойдёмте со мной.

Они долго шли запутанными коридорами, спустились в слабоосвещённый подвал нежилой пристройки замка. Затхлый воздух пропах сыростью и плесенью. Грибковые наросты покрывали стены. Сверху давил низкий серый потолок. Адэр не слышал ничего, кроме тяжёлого дыхания Крикса и звука его и своих шагов, хотя знал: за ними неотступно следуют охранители — тайные агенты Троя Дадье.

Возле добротной двери с квадратным отверстием, явно прорубленным второпях, стояли два бойца. Один — низкорослый, темноволосый, со стальными глазами. Второй — высокий, зеленоглазый, с ямочками на щеках. Крикс кивнул, и бойцы с трудом сдвинули вглубь помещения деревянную плиту на массивных петлях. Переступая порог, Адэр успел удивиться: обе щеколды открыты, на дверной ручке болтается навесной замок с торчащим ключом. Бойцы явно переоценивают свои силы. Надумай ракшадский воин сбежать, его остановят только крепкие запоры и непробиваемые стены.

В свете тусклой лампы, посреди комнаты возвышалась блестящая груда шоколадных мышц, замершая в позе бегуна на низком старте. Чёрные волосы, собранные на затылке, спадали на каменный пол конским хвостом.

Адэр обошёл воина:

— Что с ним?

— Мой правитель, — тихо сказал Крикс, закрыв за собой дверь. — Это была не помощь. Это была демонстрация силы. Морской народ может убить одним криком и обездвижить одним прикосновением.

Адэр склонился над ракшадом, провёл рукой перед его глазами. Воин моргнул.

Адэр отшатнулся:

— Он видит?

— И всё чувствует.

— Не надо при нём говорить о морском народе.

— Он нас не слышит.

Адэр опустился на край узкой железной кровати с привинченными к полу ножками. Упёрся руками в колени:

— Сколько времени он так стоит?

— С первой минуты, как его обездвижил Йола.

— Как везли?

— В багажнике.

Крикс приблизился к воину, вонзил пальцы в углубление под выпирающей ключицей. Ракшад рухнул набок и устремил на Адэра ледяной взгляд.

— Думал, не получится. Йола сказал, что через пару часов он сможет встать на ноги. — Командир вытянул руки по швам. — Мой правитель! Ориенты — страшный народ. Теперь я полностью на стороне Великого. Будь моя воля, я бы обнёс их резервацию колючей проволокой.

— Нет, Крикс! Это была демонстрация способностей, за которой они прячут настоящую силу.

На лице командира напряглись желваки. Не согласен…

— Да, Крикс. Они двадцать лет сидят в резервации, а могли бы захватить страну. — Адэр поднялся. Посмотрел на ракшада. — Жаль, что он не слышит. Я хотел бы сказать пару слов.

— Одну секунду, мой правитель. — Склонившись над воином, Крикс выковырял из его ушей что-то, похожее на зелёный пластилин. — Горный воск. Йола заткнул ему уши.

— Теперь со слухом у него всё в порядке?

— Так точно.

— Оставь нас.

— Мой правитель!

— Уйди!

За спиной прозвучали шаги, открылась и закрылась дверь. В затылок упёрся взгляд — Крикс (только он верен клятве) наблюдал через квадратное отверстие в плите.

Адэр встал так, чтобы воин мог видеть его:

— Пришло время произнести ответное слово… Ты не бился с обидчиками на смерть, не вгрызался в их глотки, не пытался сбежать. И сейчас ты сжимаешь кулаки вместо того, чтобы наброситься на меня. Ты — позор своей отчизны. Ты настолько ничтожен, что я даже в насмешку не предложу тебе поцеловать мой сапог в обмен на достойную смерть.

Выйдя из комнаты, крикнул:

— Сменить караул!

Из тёмной ниши выскочили двое охранителей и, оттеснив бойцов Крикса, встали возле двери.

— Остальные в мой кабинет! И позовите маркиза Бархата.

Тишину коридора нарушили торопливые шаги.

— Крикс! Бери ребят, и на кухню.

— Это не всё, мой правитель. Уделите мне ещё пару минут.

Крикс провёл его к служебному выходу из замка. Возле лестницы в пять ступенек стоял запылённый автомобиль охраны. Командир открыл багажник. Прошуршав тканью, посторонился. Внутри, на окровавленной тряпке лежал человек с разодранным в лохмотья лицом.

Адэр вдохнул знакомый запах:

— Хлыст. — И отступил на шаг.

— Асон, — подтвердил Крикс. — Его нашли в одной из пещер.

— Он жив?

— Да, мой правитель. Я прошу разрешения сохранить ему жизнь.

— Зачем?

— Такой субъект, как Асон, может пригодиться.

— Мне не нужны свидетели из заключённых.

— Асон будет молчать. Я сделаю всё, чтобы он молчал.

— Ты рискуешь, Крикс.

— Да, мой правитель. Рискую. Но игра стоит свеч.

Адэр посмотрел на стоявших поодаль бойцов, закрыл багажник:

— Покорми людей и езжай. — Взбежал по лестнице. Взявшись за дверную ручку, оглянулся. — Ты веришь сказкам про морун?

— Я не слушаю сказки, мой правитель.

— Ещё один древний народ, Крикс?

— Не совсем народ. Это женщины.

— Что можешь сказать о них?

— Нет жены вернее, друга преданнее и… — Командир умолк.

— И?

— И врага беспощаднее, — закончил фразу Крикс.

— А говоришь, что не слушаешь сказки, — сказал Адэр и вошёл в замок.

Кабинет был забит до отказа — собрались все охранители. Вилар с рассеянным видом стоял возле окна. При появлении правителя люди потеснились и освободили середину комнаты.

Адэр достал из шкафа ключи, бросил на стол. Цокнув, связка проехала по столешнице и упёрлась в горку алмазов, сверкающих в свете люстры.

— Можете звонить Трою Дадье. Когда угодно.

Охранители переглянулись.

— Что ему говорить? — прозвучал чей-то голос.

— Правду.

— Какую правду, мой господин? — спросил кто-то из толпы.

— Вы принесли клятву служить верой и правдой Тезару, и я не позволю вам стать клятвопреступниками. Из ваших уст не должно прозвучать ни единого слова лжи. Свободны.

Когда за охранителями закрылись двери, Вилар упал в кресло:

— Неразумное решение.

Адэр сел за стол:

— Самое разумное решение за последние два месяца.

— Что ты творишь?

— Маркиз Бархат! Меня меньше всего интересует ваше мнение. И если вы не научитесь держать язык за зубами, меня не будут интересовать ваши советы.

Вилар расправил плечи:

— Прошу прощения, мой господин. — И вновь обмяк. — Я не понимаю тебя, Адэр.

— Завтра ты едешь в Ларжетай. Подыщешь зал для аукциона.

— Значит, аукцион будет?

— Ещё не решил. Можешь идти. — Адэр придвинул к себе бумаги. — Гюст!

На пороге возник секретарь.

— Позови… — Адэр прижал пальцы к виску.

Так просто сказать: «Позови ключника». Но у него есть имя. Как же его зовут? Адэр забегал взглядом по кабинету, остановил его на кристаллах. Если память сейчас же не очнётся, он отдаст камни Тезару.

— Позови Тауба, — приказал Адэр и сгрёб алмазы в ящик стола.


Часть 25


***

На кухне царило оживление. Раскрасневшиеся кухарки крутились возле плиты, поджаривая куски мяса, помешивая соусы и пыхтящую кашу. Мойщицы посуды гремели кастрюлями. Возле стола суетилась прислуга. Перед бойцами стояли деревенские кружки с тёплым вином. Тонкий ароматный парок исходил от ломтей хлеба. Тарелки пока пустовали, и бойцы поглядывали на раскалённые сковороды; ноздри трепетали, улавливая аппетитные запахи.

Малика сидела в уголке. Она пришла сюда, как только по замку пронёсся слух о появлении неожиданных, редких и необычных гостей. Раньше, быстренько поев, она убегала из кухни. Обитающая здесь челядь её недолюбливала. Малика никогда не занимала чью-либо сторону в перебранках, не участвовала в разборе рецептов блюд и схем вязания, отмалчивалась при обсуждении мужиков из ближайшего селения и убелённых сединами слуг. Собственно, сами хозяйки сковородок и тарелок были далеко не молоды. Но жаркий огонь плит накалял их кровь и заставлял выплёскивать знания о плотских утехах словесным водопадом.

Прислуга наполнила тарелки. Бойцы накинулись на еду. Бабы игриво поглядывали на красавцев-мужчин, чьи тела звенели молодостью и силой. А Малика ждала, когда кто-нибудь обмолвится хоть словом о прошедших днях.

Уже выпито вино, мякишем вымакан соус. Возле плиты шептались огорчённые кухарки. Красавцы в солдатской форме сказали спасибо и не одарили их даже улыбкой. Бойцы как по команде встали из-за стола и направились к двери. Еле заметным кивком Крикс позвал Малику за собой. Сердце судорожно забилось.

Она выскочила в коридор. Командир стоял возле кадки с разросшимся цветком. Лицо строгое, от безмолвных глаз веет холодом.

— Ты должна покинуть замок, — тихо проговорил он. — Я ничего не имею против морун. Но моруне нельзя быть рядом с правителем. И чем быстрее ты исчезнешь, тем будет лучше для тебя.

Малика принялась крутить пуговицу на манжете платья:

— Крикс! Я могу попросить вас об одной услуге?

— Если эта услуга не идёт вразрез с интересами правителя.

— Я давно забыла о своих интересах.

— Что ты хочешь, Малика?

— Взглянуть на ракшада.

Казалось, её просьба ничуть не удивила командира.

— Нет, — сказал он тоном, каким отказываются от добавки супа.

— Пожалуйста, Крикс!

— Прости, но меня ждут.

Командир хотел уйти, но Малика схватила его за рукав:

— Я убедила правителя оставить воина в живых. Я привела кучу доводов. Но не сказала о главном.

Крикс свёл брови:

— Слушаю.

— Я должна проверить свою догадку.

— Почему бы тебе самой не поговорить с правителем?

— А вдруг я ошибаюсь? Пожалуйста, Крикс! Отведите меня к воину.

Командир аккуратно высвободил рукав из пальцев Малики:

— Я тороплюсь.

— В Ракшаде узаконена кровная месть. Если воин из знатной семьи, и если с ним что-то произойдёт… Представляете, что начнётся?

— На защите страны стоит армия Великого.

— Только воевать она будет на моей земле!

— Тихо, — прошептал Крикс и посмотрел по сторонам. — Значит так. Жди меня в саду, а я к правителю. Попрошу разрешения поставить в караул моих ребят.


***

Злость сжигала изнутри, сворачивала кровь, скручивала сердце, раздирала мозг. Казалось, ещё немного, и скрежетать будет нечем — зубы раскрошатся. Он, великий воин, в плену! У кого? У презренных червей, у вонючих пожирателей падали.

Все силы уходили на то, чтобы крепко стоять на ногах — посреди зловонной комнаты, в свете тусклой лампы, лицом к дыре в двери. Пусть смотрят и содрогаются.

Хазир вытащит его, по-другому не может быть. И чёрная армада полетит к уродливым берегам. И он, великий воин, будет стоять на носу головного корабля. И плевать на подводные скалы. Он знает Тайное море так, как не знает никто другой. Горы сравняются с землёй, земля усеется трупами, трупы покроются стервятниками.

Взирая в тёмную дыру, он повёл плечами. Ещё чуть-чуть, и ноги вновь зазвенят металлом, грудь обернётся камнем, а руки безжалостным молотом.

Из коридора донеслись голоса. Вновь пришёл владыка голытьбы? Теперь с последним словом? Только ему, великому воину, на все его слова тоже плевать.

Забряцали ключи, заскрежетали засовы, дверь отворилась. Он вперил тяжёлый взгляд в бывшую пленницу. Вот оно, ещё одно доказательство ничтожности страны — в ней нет мужчин, верных слову и делу.

Знакомый здоровяк в серой форме закрыл дверь, прижал широкую ладонь к отверстию. Хм… Очередная хитрость?

Девушка стремительно прошла в середину комнаты.

— Малика! — крикнул здоровяк, но её пальцы уже забегали по руке воина.

— На запястье спирали. Будто браслет. Это знак Ракшады. Его носит каждый, кто родился в вашей стране. Затем идёт дорожка из согнутых линий, будто низко склонились люди. Это знак низшего сословия. А вот эти завитки напоминают волны. Этим знаком заканчивается рисунок на руках ваших моряков. Дальше деревья, их оплетают лианы. Это воины. Правильно?

Девушка посмотрела ему в глаза:

— Быть воином — у вас великая честь. — Её палец вновь заскользил по его руке. — Чем старше по званию, тем выше лианы. У вас добегают до плеча. Если бы рисунок на этом закончился, я бы решила, что вы командующий армией или флотом. Но на плечах вновь спирали, только они сворачиваются не по кругу, а обтекают квадраты. Это ваша родовитая знать.

Тёплые пальцы девушки двигались по его шее и щеке.

— Двенадцать рядов с квадратами. Ваша семья занимает самое высокое положение в Ракшаде.

Пальцы остановились на виске.

— Ветвь с шестью листьями, — говорила девушка, мягко касаясь кожи. — Значит, вы шестой сын. У старшего брата — один лист. У второго — два. А у вас шесть. Нижние четыре закрашены чёрным. Эти братья мертвы. Затем чистый лист, а последний ваш.

Сделала шаг назад:

— Вы Иштар, младший и единственный брат правителя Ракшады Шедара Гарпи.

— Правитель у вас, в Ракшаде хазир, — произнёс он, уловив краем глаза, как вытянулось лицо здоровяка. — Ты жила в Ракшаде?

— Нет. Но я много читала о вашей стране. У вас есть две сестры. Почему нет их знаков?

— Что такое женщина, чтобы её метка присутствовала в знаках величия воина? Жизнь женщины позорна, а смерть презренна.

— Благодарю вас за исчерпывающий ответ, Иштар, — сказала девушка и низко присела. — С вашего разрешения я удалюсь.

В коридоре давно стихли шаги, а он продолжал стоять посреди комнаты, таращась в пустое отверстие в двери.


***

Вилар вошёл в библиотеку. Мягкий полумрак сглаживал острые углы мебели, застилал паутиной бесконечные ряды книг и раскладные лестницы, прислонённые к стеллажам. Настольная лампа под кремовым абажуром, словно солнце в молочном тумане, освещала Малику, прильнувшую щекой к раскрытому на столе журналу. Решив, что она спит, Вилар направился к двери.

Совсем не сонный девичий голос заставил остановиться:

— Я не сплю.

— Это хорошо. — Вилар окинул взглядом огромное помещение. — Не знаешь, где здесь можно найти путеводитель по Ларжетаю?

— Вы собрались в столицу?

— Да. Завтра утром.

Малика поправила на затылке волосы, завязанные в узел:

— Вам повезло. Я как раз его рассматривала.

Вилар взял протянутый журнал, который минуту назад согревала девичья щека. Открыл карту на развороте:

— Я думал, что Ларжетай — большой город.

— Смотря с чем сравнивать.

Вилар скрутил путеводитель в трубочку:

— Полистаю перед сном.

— Возьмите меня с собой.

— У тебя дела в столице? — Вилар спросил просто так, для проформы. Оказаться с Маликой наедине, за стенами замка, было пределом его мечтаний.

— Я никогда не была в Ларжетае. Хочу посмотреть.

Сердце выпрыгивало из груди, но Вилар изо всех сил старался сохранять спокойствие:

— Я пробуду там несколько дней.

— Пожалуйста! Я не буду вам мешать.

— Что скажет Мун?

— А что он может сказать?

— Одна, с мужчиной.

— Он мне доверяет.

— Тебе? — Вилар рассмеялся. — Похоже, ты ещё не полностью оправилась после болезни.

— Я абсолютно здорова, — сказала Малика и с умоляющим видом сложила перед собой ладони.


По ослепительно синей глади медленно плыли облака. Солнце играло в прятки: выныривая из-за белоснежной пены, озаряло ярким светом автомобиль и вновь скрывалось, заставляя воздух потемнеть.

Вилар поглядывал на Малику. Она битый час смотрела на густые кустарники и раскидистые деревца, растущие на обочинах колеи. Но что-то подсказывало: её взор был устремлён не на пейзаж, а вглубь себя.

— Жарко, — не выдержал молчания Вилар.

Малика улыбнулась:

— Привыкайте. Это надолго.

— Я думал, ты меня не услышишь.

Она вновь уставилась в окно. Нет… Только не это!

— Можно тебя попросить?

Малика повернулась:

— Попросить? Меня?

— Обращайся ко мне на «ты».

— Я должна была догадаться. Сначала по имени, затем на «ты»…

— Мне нравится, как ты говоришь. Будто есть продолжение.

Она потупила взгляд.

— Расскажи о себе.

— Что именно?

— Всё, что позволит узнать тебя лучше.

Малика пожала плечами:

— Хорошо, слушайте.


И сказал Он: «Здравствуй!»


Юноша ответил: «Мы не знакомы» — и ускорил шаг.


«Что тебе мешает ответить на моё приветствие?»


«В любом приветствии скрыт смысл».


Он сказал: «Что тебя насторожило?»


«Приветствие незнакомых людей обязывает к знакомству».


«Ты не хочешь знакомиться?»


«Мне нечего рассказать о себе. Я слишком молод».


Он спросил: «Куда держишь путь?»


«К осуществлению мечты».


«Ты идёшь очень быстро. Я еле догнал тебя».


«Боюсь, мечта окаменеет».


Он сказал: «Ты прав. Скорость крушит камень. Стремление крошит неуверенность. Движение приближает к совершенству. Нам с тобой по пути».


Юноша кивнул: «Возможно. Если твои помыслы чисты и непредвзяты».


И сказал Он: «Я знаю тебя! Здравствуй!»


Юноша улыбнулся: «Здравствуй!»


Знакомство не требует взгляда назад. Достаточно вместе смотреть вперёд.


— Философское эссе? — спросил Вилар.

— «Откровения Странника». Священная книга древних народов Грасс-Дэмора. Но разговор не о том. Я только хотела сказать: чтобы узнать друг друга, совсем не обязательно говорить о прошлом.

— Давай поговорим о будущем.

— Посмотрите, как красиво! — воскликнула Малика и указала на колосящееся поле. — Что это?

— Озимые. Рожь.

— Бог мой! Рожь…

— Остановимся?

— Поехали быстрее! Вот за этой волной.

Подпрыгивая на кочках и оседая в ямках, автомобиль полетел вдоль бурливого золотистого моря.

— Господин Вилар! Я вам так признательна. Если бы не вы, я бы никогда не увидела эту красоту.

— Честно говоря, ты меня удивила. Ты же столько знаешь.

— Из книг. — Малика вновь указала в окно. — Что там написано?

Вилар затормозил возле столбика с прибитой доской. Надпись гласила, что они едут по землям виконта Диезы.

— Знаю я этого виконта, — проговорила Малика, когда автомобиль покатил вдоль поля. — Не лично его, а про его порядки.

— И что ты знаешь?

— На его землях находится семь селений. Они скопом обрабатывают поля и сады. Виконт отдаёт им половину урожая.

— Неплохо, — сказал Вилар.

— Селяне голодают. Они продают свою долю, чтобы заплатить виконту земельный налог.

— Если бы им не нравилось, они перебрались бы в другое селение. Их никто не держит.

— Не держит, — согласилась Малика. — Только дом продать нельзя. Он стоит на чужой земле. Можно разобрать по дощечкам и унести на горбу. Хотя, куда? У многих дворян даже полей нет. Живут себе за границей, а с селян получают земельную ренту. А те сезонниками бродят по свету.

— Откуда ты это знаешь?

— А вы посидите на кухне, когда прислуга обедает, ещё не то услышите. — Малика опустила голову. — Прошу прощения, маркиз Бархат. Я не должна была так говорить.

Вилар вёл машину, глядя то на поля и сереющие вдали посёлки, то на полуразрушенные особняки и заброшенные земли. На подъезде к столице вид за окном изменился. Всё вокруг зазеленело, заколосилось. К ухоженным замкам вели сносные дороги, но их перекрывали шлагбаумы, возле которых стояли стражи.

Ближе к вечеру автомобиль покатил по Ларжетаю. Окружённые скверами старинные особняки, опрятные дома, магазины, рестораны, ну и, конечно же, отделения тезарского банка. Столица нищей страны мало чем отличалась от любого провинциального городка в Тезаре.

— Даже не верится, что мы до сих пор в Порубежье, — произнёс Вилар, разглядывая новые машины и модно одетых горожан.

— Сейчас прямо и второй поворот налево, — проговорила Малика. — Мун, сказал, что там неплохая гостиница.

Вилар остановил автомобиль возле трёхэтажного здания. Вероятно, в далёком прошлом дом являл собой архитектурную достопримечательность города. Сейчас высокие окна обрамляли остатки лепнины, стены растрескались. Колонны в виде скрученных спиралей клонились в разные стороны. Возле двери лежали две каменные собаки с обломанными ушами и отбитыми мордами.

Малика растерялась:

— Мун сказал, что гостиниц в Ларжетае немного. Больше постоялых дворов при трактирах и питейных домах. Иностранцы редко посещают Порубежье. Если вам не нравится, можем поискать другую.

— Нравится, — проговорил Вилар и вышел из машины.

Просторный вестибюль встретил мерклым светом и звенящей тишиной. Широкая лестница, взбегая на верхние этажи, раскидывала в стороны, как крылья, балконы с замысловатыми перилами. На ступенях лежала серо-зелёная дорожка; причиной её серости был не оттенок цвета, а грязь. Стены были покрашены лет двадцать назад, если не больше. На потолочных карнизах колыхалась паутина. Бронза на старинных бра потемнела, в люстре под высоким потолком горели не все лампы.

Из-за конторки в углу вестибюля вышла полная женщина средних лет. Заправила за ухо рыжий локон и, проигнорировав спутницу Вилара, низко присела:

— Мой господин…

Он поставил саквояж и чемоданчик возле конторки, повернулся к Малике:

— Если тебе не нравится, можем поискать другую гостиницу.

Хозяйка заведения торопливо присела перед Маликой. Та смутилась и потупила взор.

Через пять минут Вилар поднимался вслед за носильщиком по лестнице, крутя на пальце кольцо с тремя ключами и чувствуя затылком прожигающий насквозь взгляд Малики. Пройдя по балкону верхнего этажа, скрылся в глубине коридора из поля видимости хозяйки гостиницы и замедлил шаг:

— Почему ты злишься?

— Я не злюсь, — сказала Малика. — Я думаю, где мне теперь ночевать.

— Я почти ничего не знаю о Порубежье, и у меня к тебе куча вопросов. Почему я должен бегать из своей комнаты в твою и обратно?

— Разговаривать можно на улице. Или в вестибюле.

— Я не мальчик, чтобы вести беседы на скамеечке, и не лакей, чтобы ждать тебя в коридоре. Я поступил так, как счёл нужным.

Открыв дверь, Вилар пропустил Малику в комнату и бросил носильщику монету.

Никаких излишеств: местами протёртый, но чистый ковёр, невысокие кресла, круглый столик, графин со стаканами, торшер с кремовым абажуром. Две двери вели из гостиной в спальни, расположенные друг напротив друга.

— Держи ключи и успокойся, а то в графине вода закипит, — сказал Вилар и вложил Малике в руку связку ключей.

Схватив чемодан, она влетела в свою комнату и хлопнула дверью. Вилар прошёлся по гостиной, выглянул в окно. На противоположной стороне площади светилась вывеска кафе.

— Я голоден.

— А я нет, — послышалось из спальни.

— Малика, не злись. Не вижу ничего плохого в том, что я буду рядом, — проговорил Вилар и тихо добавил: — Я хочу быть рядом.

— Вы воспользовались своим положением.

— Так воспользуйся моей слабостью.

Малика приоткрыла дверь:

— Приведу себя в порядок, и пойдём ужинать.


***

Они выбрали столик в углу кафе. Вилар сделал заказ и осмотрелся. Заведение разительно отличалось от трактиров и питейных домов в нищих селениях: тёмно-коричневый паркет; на столах вышитые скатерти цвета старинной бронзы; мягкие стулья с обивкой в тон скатертей; на барной стойке хрустальные бокалы; на полках длинные ряды бутылок с вычурными этикетками.

— Здесь другая жизнь, — сказал Вилар, разглядывая посетителей, одетых по последней моде. Жестом подозвал официанта. — Совсем забыл… бутылочку вина.

— Какое изволите? У нас большой выбор.

— Малика! Какое вино ты любишь?

— Я не разбираюсь в винах, — ответила она.

— Хорошо. Буду полагаться на свой вкус. Маншеровское, семилетней выдержки.

Официант кашлянул в кулак:

— Видимо, большой выбор у нас не такой большой, как я думал.

— Принесите самое лучшее, — усмехнулся Вилар.

Через пять минут он крутил в руке бокал, наполненный золотистым вином, и рассказывал о сортах винограда, о тезарской кухне, о любимом кафе на самой красивой улице Градмира. Подперев щёку кулаком, Малика внимательно слушала. До чего же приятен был её взгляд: обычное вежливое внимание перетекло в искренний интерес, удивление сменилось неподдельным восторгом. Звучавшая музыка дивно вплеталась в тёплые воспоминания о родине, отодвигая на задворки памяти переживания последних дней.

— Можно пригласить тебя на танец? — спросил Вилар.

Малика зарделась:

— Боюсь, у меня не получится. Один наместник был заядлым танцором. Он даже прислугу заставлял двигаться в определённом темпе, в такт музыке. Меня он тоже заставлял делать разные па, но это было давно.

Вилар поднялся и протянул ей руку:

— Прошу.

Обхватил тонкую талию, сжал подрагивающие девичьи пальцы и утонул в чёрных глазах. Не слыша музыки, двигался в ритме готового вылететь из груди сердца. Гибкое тело было послушно его желаниям. Поворот налево, прогнуться назад, задержать дыхание и на выдохе прижаться. Вновь поворот, оторваться на секунду для того, чтобы ещё сильнее прильнуть.

Раздались реденькие аплодисменты. Туман рассеялся. Не выпуская Малику из объятий, Вилар обвёл взглядом зал, ловя на себе восхищённые взоры дам и замечая кривые усмешки их кавалеров. Официанты толпились у барной стойки и, переговариваясь, посматривали на Малику.

— Они смеются надо мной, — прошептала она.

— Ты ошибаешься. Они мне завидуют.

Оставив на столе деньги, Вилар и Малика покинули кафе.

Чудная ночь… Небо — не просто небо, а чёрная бездна, усыпанная мириадами звёзд. Воздух был пропитан запахом нагретой мостовой и ароматами цветов. Освещённая улица убегала вдаль и сливалась с вселенной, которая, казалось, дышала и втягивала бренный мир в себя.

— Похоже на сказку, — сказал Вилар. — Почему только здесь?

— У наместников и помощников была одна забава — съездить в столицу, — ответила Малика, рассматривая под ногами асфальт. — Поэтому они тратили на Ларжетай больше денег, чем на замок. Это было видно по документам.

— Столица — это лицо государства. Не мной придумано.

— Помните школу, в которой мы снимали зал для музыкантов?

Вилар кивнул. Он не забыл полуразрушенное здание с перекошенными окнами и падающей на голову штукатуркой.

Малика взглянула на него с нескрываемым интересом:

— В Тезаре такие же школы?

— Нет, конечно.

— Вы ещё не видели больниц. В нашем с Муном посёлке была больница… Моё счастье, что я попала к маркизу Ларе. И вам повезло — Йола подвернулся. — Малика шаркнула ботинком по мостовой. — Стоит ли сравнивать дороги?

— Не хочу тебя обидеть, но должен заметить: Тезар и Порубежье далеки друг от друга как небо и земля.

— Да чего уж тут обидного? — проговорила она, поднимаясь по лестнице к собакам с отбитыми мордами. — Но не так далеки, как вам кажется. Одно их точно объединяет — возвеличивание столицы. Что касается Градмира — всё понятно. А насчёт Ларжетая… И с Ларжетаем всё понятно. Должен же быть в стране хоть один город, где дворяне чувствуют себя уютно.

Войдя в гостиничный номер, склонила голову:

— Спокойной ночи. — И скрылась в спальне. В замке провернулся ключ.

Вилар придвинул кресло к окну. Восторженные мысли отошли на задний план, вперёд выступили нерадостные думы: Адэру нельзя перебираться в Ларжетай, у него пропадёт желание хоть что-то изменить в стране.


***

Запахнув полы халата, Адэр вышел из ванной. Посреди спальни стоял костюмер, держа на плечиках лиловую поплиновую сорочку и костюм из тончайшего кашемира цвета «лягушка в обмороке». На ковре поблёскивали тёмно-бордовые кожаные полуботинки.

Прошлёпав домашними туфлями по паркету, Адэр переступил порог огромной гардеробной и пробежался взглядом по многочисленным шкафам:

— Где моя льняная рубашка? И где мои сапоги?

— Последнее время вы одеваетесь как представитель среднего класса, — прозвучало за спиной.

Адэр обернулся. Окинул взглядом костюмера, облачённого в узкие серые брюки и коралловую блузу с воланами вместо воротника и манжет. Посмотрел на жёлтые штиблеты с чёрными шнурками:

— К какому классу ты относишь себя?

— Я интеллигент, мой господин.

— Интеллигенция — это общественная группа, а не класс.

— Интеллигенты сами по себе, классы сами по себе.

— Вот как! Разбираешься в классовой структуре общества?

Костюмер вздёрнул острый подбородок:

— Я окончил высшее училище стилистов.

Адэр хохотнул:

— Напомни своё имя.

— Макидор, мой господин.

Адэр заложил руки в карманы халата, качнулся с пятки на носок:

— Скажи, Макидор, ты видел в Тезаре учителей, учёных или врачей, одетых, как ты?

— Так одеваются артисты.

— Перед выходом на сцену.

— Совсем недавно вам нравился мой стиль, и нравилось то, что я вам подбирал.

— Стиль моей жизни изменился.

— Положение осталось.

— Попробуй совместить. В противном случае я откажусь от твоих услуг.

Макидор втянул голову в воланы.

— Где моя любимая рубашка? — спросил Адэр.

— Вельма утюжит.

На пороге комнаты возник запыхавшийся секретарь:

— Мой правитель, прибыл граф Юстин Ассиз.

— Вовремя. Найди Малику.

— Она уехала, мой правитель.

— Уехала или ушла?

— Уехала с маркизом Бархатом.

— Вовремя, — повторил Адэр и выдернул из рук Макидора плечики с костюмом. — Я последний раз одеваюсь как клоун. Прикажи Вельме поторопиться, и пусть начистит мои сапоги.

Доктором юридических наук, профессором университета правосудия в Маншере оказался красивый молодой мужчина — брови вразлёт, выпуклые губы, подбородок с ямочкой, — одетый в строгий деловой костюм (и никаких заигрываний с модой!). Такому уводить бы дам из-под носа кавалеров, а не корпеть над уголовными и гражданскими делами.

Объяснив причину задержки с приездом (в университете горячая пора — сессия), граф Юстин Ассиз скрестил на груди руки и тем самым возвёл барьер между собой и правителем.

Адэр внутренне напрягся. Достал из стола несколько листов, положил перед графом:

— Хочу услышать мнение профессионала.

Ассиз долго читал, ещё дольше потирал подбородок изящными наманикюренными пальцами. Наконец отложил бумаги:

— Суд занял сторону графа Вальбы. Это всё, что я могу сказать.

Адэр сжал под столом кулак:

— Это я и сам понял.

— В вашей стране нет законов.

— В моей? Разве Порубежье не ваша страна?

— Моя. Здесь у меня родовой замок, но я вынужден жить с супругой в Маншере. А всё потому, мой правитель, что в Порубежье никому не нужен справедливый суд. — Граф постучал ногтем по документам. — Это неопровержимое доказательство моих слов.

— Мне нужен справедливый суд.

— Вам нельзя идти против знати. Вам не на кого опереться.

— Знатных людей несколько сотен из сорока миллионов населения страны.

— Отнимите из сорока миллионов несколько сотен, и у вас останется толпа нищих, убогих, необразованных и бесправных. Пока в Порубежье не сформируется гражданское общество, пока не появится и не окрепнет средний класс, вы будете лавировать между низами и верхами.

— Гражданское общество невозможно без правового государства, а правового государства никогда не будет, пока такие как вы разглагольствуют о справедливости в университетах чужих держав. Там, за границей, вы рьяный поборник законов, вы карающий меч правосудия, вы сама честность и беспристрастность. А на самом деле вы пустослов. Нет ни стремлений, ни дел, которые вас бы украсили. Вас украшает безупречный костюм, идеальный маникюр и ученое звание, заработанное болтовнёй, — выпалил Адэр на одном выдохе и порывисто откинулся на спинку кресла. — Вероятно, я зря оторвал вас от более важных разговоров. Вы свободны.

Ассиз принял гордую позу:

— Моё служение чужой державе — это вынужденный поступок, мой правитель, — зазвенел обидой его голос. — Не моя вина, что я не нужен родине. И где бы я ни зарабатывал себе на жизнь, душой и сердцем я здесь, в Порубежье, в доме, который построил мой прадед, в котором я родился и вырос. И если вы забыли, я одним из первых поклялся идти за вами.

— Так докажите, что я ошибся. Займите кресло моего советника.

— Когда я должен дать ответ?

— Сейчас или никогда.

Юстин повозил бумагами по столу, делая это скорее машинально, чем осознанно:

— Пересмотр решений суда по делам графа Вальбы спровоцирует возмущение среди дворян. К вам потянутся родственники всех осуждённых в надежде получить оправдательные приговоры. Отклонение их требований вызовет волнение в народе. Стоит ли говорить о дальнейшем развитии событий? Прислушайтесь ко мне, как к знатоку своего дела. В данное время и в данной ситуации надо огородиться от ошибок прошлого и не допускать подобных ошибок в будущем. Только так можно искоренить несправедливость в судебной системе. В противном случае страна погрязнет в разбирательствах и склоке. Что сделано, то сделано. Считайте, что этот дом сгорел, и его не восстановишь. Необходимо строить новый.

Глядя перед собой, побарабанил пальцами по документам:

— Вы готовы к сужению тотальной власти государства?

Поразмыслив, Адэр ответил:

— Если это не приведёт к сужению моих прав и возможностей.

— Правитель, обладающий незыблемым и непогрешимым авторитетом, владеет безграничной и безоговорочной властью. Ваш авторитет зиждется на авторитете отца. Ваш костюм ярче ваших дел. Но ваша горячность вызывает неподдельное уважение. Надеюсь, ваше желание добиться законности и справедливости в чужой вам стране — не пустые слова. Дайте мне несколько дней, чтобы я закончил все дела в Маншере.

Когда за графом закрылась дверь, Адэр сжал кулаки и до боли в скулах стиснул зубы. Чужая страна бичует его, как ленивого и глупого пасынка.

Через час Адэр положил перед секретарём список титулованных дворян и приказал вызвать их в замок. А ещё через час сверкающий серебром автомобиль, сопровождаемый машиной охраны, полетел в Бездольный Узел.


Часть 26


***

Расположившись за столом, Анатан подпёр кулаком щёку и принялся просматривать записи. С начала реконструкции приисков блокнот стал единственной книгой, которую он читал перед сном. На первой странице была выведена цифра — сумма удержанных штрафов из жалования рабочих. Все последующие страницы, соответствующие дням, начинались со знака «минус»: это потрачено на лопаты, это на фонари, это на передвижную кухню с бесплатными обедами. Шланги, страховочное снаряжение… Строчки, строчки… Зажимая в зубах карандаш, Анатан недовольно кряхтел. С такими темпами денег хватит на пару недель, не более. А сколько ещё всего надо… И Яр куда-то запропастился. Обещал приехать, но, видимо, правитель озадачил его другими вопросами. А заявиться непрошеным гостем в замок, где, по словам Яра, он обитал, Анатан не мог себе позволить. В голове витали кручинные мысли, одолевали сомнения в серьёзности намерений инспектора и, соответственно, правителя.

Темноту за окном прорезал свет фар. Раздался звук затормозивших шин. Анатан, подхваченный волнением, выбежал дома.

Прижимая к себе локтем большую коробку, Яр пересёк двор и, взлетев на крыльцо, потряс Анатану руку в приветственном пожатии:

— Заждался?

— Заждался, — выдохнул он и посмотрел на людей в дымчато-серой форме, замерших возле калитки. Позади них виднелись два автомобиля. — Ты не один?

— Приставили охранителей.

— От и правильно. Нечего по Узлу разъезжать в одиночку. — Анатан кивком указал на дверь. — Пусть заходят. Потеснимся.

— Переночуют в машине, — бросил Яр и вошёл в дом.

Из смежной комнаты появилась Тася, сонная, с отпечатком ладошки на щеке.

— Радость-то какая, — защебетала она, торопливо застёгивая халат. — Щас баньку истоплю. Картошечку поставлю.

— Банька в следующий раз. А вот картошки я бы поел, — сказал Яр.

Анатан похлопал его по плечу:

— Мы тебя малосольными огурцами угостим. Небось, в замке малосольные огурчики не подают.

— Не подают.

— Я мигом, — проговорила Тася и скрылась в кухне.

— Я же приказал увезти семью, — прошептал Яр.

— Тася оставила детей у тётки и вернулась, — прошептал в ответ Анатан.

— Твой дружок жив.

— Знаю. Крикс определил его в искупительное поселение строгого режима. Приковал к койке в лазарете.

— Ну, смотри, Анатан.

— Смотрю…

Яр положил коробку на стол:

— Гостинец Але. — Протянул наручные часы с компасом: — А это Полу.

Анатан повертел часы в руках, посмотрел замысловатое клеймо на циферблате:

— Нет, Яр! Такие подарки нам не по карману.

— При чём тут ваш карман?

— Мы не сможем такие же подарки дарить тебе.

— Что за ерунда? Мне не нужны от тебя подарки.

— Не в обиду, но не хочу быть должником.

— Хорошо. Если подарок задевает твое самолюбие — верни его, но не мне, а дарителю.

Анатан перевернул часы, зарделся как молодка на брачном ложе. Ещё бы… На задней крышке выгравирована надпись «Полу, сыну Анатана Гравеля, от правителя Порубежья Адэра Карро».

— Надеюсь, против куклы для дочки ты не будешь возражать? — произнёс Яр и вышел из дома.

Как месяц назад, он сидел на крыльце и заставлял себя вслушиваться в ночную тишину. Поведение простолюдина удивило и задело одновременно. Адэр привык одаривать — по поводу и без — любовниц, друзей, родственников, и каждый раз его ценные знаки внимания принимались как должное. Впервые в жизни желание сделать подарок было продиктовано сердцем, а не долгом или тайным умыслом, но чистый, искренний порыв его души никто не оценил.

Анатан сел рядом, сжал Адэру колено:

— Прости меня.

Адэр усмехнулся. А кто-то говорит, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды.

— Мы не привыкли к подаркам, — оправдывался Анатан. — Нет, конечно, мы что-то дарим друг другу. Мне на именины обычно калоши дарят, а на новый год тёплое исподнее белье. А знаешь, почему так? Именины у меня осенью, а новый год зимой.

Прикрыл ладонью лицо:

— Я несу такую чушь. — Посидел, повздыхал в пятерню. — И подарки у нас все… такие… нужные. Мы не привыкли к ненужным подаркам.

Всплеснул руками:

— Ну что ты будешь делать? А? Совсем мозги усохли.

Адэр с улыбкой наблюдал за Анатаном, а тот пыхтел, краснел, хлопал ладонью по лбу. Наконец успокоился.

— Нет, Яр, послушай. Часы — очень нужная вещь, и компас — нужная вещь, но с ними никуда не пойдёшь — жалко. Не их жалко, а сынишку жалко. Если царапнет или сломает, или потеряет, он же себя потом всю жизнь корить будет. Ты уж подскажи правителю: чем проще человек, тем проще подарок ему нужен. А так — что есть подарок, что егонет. Только ты ж ему так подскажи, чтобы не обиделся.

— Подскажу.

Анатан развернул плечи. Опёрся руками на колени:

— Пойду, тетрадочку заветную принесу, посчитаем.

— Не надо, — остановил его Адэр. — О делах поговорим завтра, сейчас давай просто посидим.

Ночь не такая звёздная, как месяц назад, — сотня звёзд, не больше. А, в сущности, сколько их надо, чтобы наслаждаться видом? Адэр силился вспомнить ночи в Градмире, но будто чья-то рука, как колпак, накрыла ту часть памяти, в которой бесцельно сгорела жизнь.

— Сапфиры у меня в огороде, — тихо прозвучал голос Анатана. — Пришлось молодую картошку всю выкопать, чтобы никто не догадался.

— Ну, ты даёшь.

— Боязно камни на прииске держать. Вчера с Криксом всё вывезли, но охрану возле сейфа оставили. Чтобы никто не догадался, — повторил Анатан.

— Конспираторы.

— А что делать? Народ у нас знаешь какой? Глаз да глаз нужен. — Анатан потёр ладони. — Я в «Котёл» тёплую одежду скинул, а то что ни день, так кого-то не досчитываюсь.

— Сколько их?

— Было тридцать два, сейчас девятнадцать. Трупы из-под водопада каждую неделю вытаскиваю. — Анатан поёрзал. — Может, заберёшь камни? А?

— Заберу. Только сначала в «Провал» съездим.

— Ага. Съездим. Крикс там своих ребят поставил.

— Когда он успел?

— У него в одном месте штопор, в другом мельница. Вот и не дают ему ни сесть, ни голову склонить.

— Идите кушать, — послышался из дома голос Таси.

— А потом я за детишками съезжу. Не могу я без них, жизнь не в радость, — сказал Анатан и поднялся.


***

Вилар с Маликой решили проехаться по городу, но завернув за угол гостиницы, бросили автомобиль на парковке и смешались с толпой. Столица дышала жизнью. Машины, люди, дети, переливистые сигналы, разговоры, смех. Вилар, как и город, дышал полной грудью. Как же ему не хватало счастливых лиц, открытых взглядов, звонких голосов. Ему надоело затворничество в замке, где, находясь в окружении престарелых слуг, он чувствовал себя стариком.

Они проходили мимо кафе и ресторанов; официанты, стоя у двери, услужливо склонялись. Они шли мимо гастрономов, кондитерских и салонов мод, и вслед неслись крики зазывал, извещающих о новых коллекциях одежды или о поступлении деликатесов.

Вилар задержался возле скамьи. Завязывая шнурок на ботинке, глянул на Малику. Яркое людское море обтекало её с двух сторон, и самое прекрасное создание на свете походило на одинокий серый островок.

Взял Малику под локоть, подвёл к витрине магазина.

— Давай зайдём, — предложил он, рассматривая манекены, облачённые в цветастые летние платьица.

— Зачем?

— Встречают по одёжке. Не мной придумано.

— Вы правы. Меня встречают как плебейку. Если вам стыдно идти рядом со мной, идите по другой стороне улицы. — Малика выдернула руку и пошла, увлекаемая толпой, но вдруг замерла напротив банка. — Здесь нет объявления «Только для прииска».

— Так и должно быть. В Тезаре все банки для людей.

— В них может зайти любой человек?

— Конечно. Если визит не вызван простым любопытством.

Малика открыла массивные двери. Перешагнув порог вслед за ней, Вилар оказался в небольшом помещении без мебели. Оторвавшись от стены, охранник преградил Малике дорогу и вопросительно приподнял бровь. Она оглянулась. Взор охранника перетёк на Вилара. На высокомерном лице появилась почтительная маска. Последовал низкий поклон.

— Мой господин, я приглашу начальника, — сказал охранник и скрылся за дверью, ведущей в операционный зал.

— Малика, пойдём, — прошептал Вилар. — Банк обслуживает только своих…

Он не успел договорить, как перед ними возник видный человек в дорогом костюме с эмблемой банка на нагрудном кармане. Придерживая дверь, склонился:

— Старший служащий головного отделения тезарского банка к вашим услугам.

— Вышла ошибка… — начал было Вилар.

Малика перебила:

— Ваш банк выдаёт деньги под залог?

Служащий осмотрел её с ног до головы, перевёл взгляд на Вилара:

— Конечно, выдаёт. Прошу вас пройти за мной.

Вилар повернулся к Малике:

— Ты ничего не перепутала?

— Нет.

— Тогда пошли.

В центре большой светлой залы к большому круглому столу прижимались мягкие кожаные кресла на крутящихся ножках. Вдоль стен стояли лакированные столы поменьше, но не менее добротные. Десятки клерков, оторвавшись от бумаг, уставились на посетителей.

Малика вцепилась в юбку, заметно сжалась:

— Я могу заложить кое-что в вашем банке?

Начальник указал на стол в дальнем углу залы:

— Тебе к нему. — Обратился к Вилару: — Я провожу вас в комнату ожидания. Вам предложат напитки…

Вилар направился за Маликой. Усевшись в торопливо придвинутое к столу кресло, закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. Сидя на краешке стула с деревянным сиденьем, Малика крутила на манжете пуговицу.

— Меня зовут Зарин, — представился молодой клерк, одетый в скромный костюм. — Позвольте узнать ваше имя, аспожа.

Вилар оторвал взор от пола:

— Вы хотели сказать: госпожа.

— Вы из знатной семьи? — поинтересовался Зарин у Малики.

— Нет.

— Значит, аспожа. Именно так обращаются в официальных учреждениях Порубежья к простолюдинкам, — объяснил клерк Вилару.

— Меня зовут Малика Латаль. Я хочу кое-что заложить у вас.

— Вы хотите получить кредит под залог?

— Не знаю. Наверное. Я кое-что вам дам, а вы мне деньги. А потом я верну деньги и заберу то, что вам дала.

Зарин кивнул:

— Я вас понял.

— И ещё… Я не хочу забирать все деньги сразу. Как это делается?

— Надо открыть в банке счёт. Но должен предупредить, что счёт открывают лишь при наличии определённой суммы. Такова инструкция, — извиняющимся тоном сказал Зарин. — Что вы хотите заложить?

Покраснев, Малика попросила:

— Отвернитесь.

Через пять секунд перед клерком лежали несколько нежно-розовых жемчужин. Зарин покашлял в кулак и жестом позвал начальника.

— Прошу вас перейти за мой стол, госпожа, — сказал старший служащий и склонился перед Маликой в низком поклоне.

— Вы ошиблись. Я аспожа.

— Не будем заострять внимание на условностях.

— Насколько я знаю, — произнёс Вилар, — работник банка, который совершает сделку, получает комиссионные от суммы залога.

— Совершенно верно, — подтвердил старший служащий.

Вилар кивнул клерку:

— Оформляйте документы.

Придвинув к себе паспорт Малики и беспрестанно вытирая лоб, Зарин заполнял договор. Оценщик придирчиво рассматривал каждую жемчужину под лупой. Разглядывал под яркой лампой, используя фоновые подложки белого цвета. Замерял специальным прибором. Катал по идеально гладкой пластиковой горке. Взвешивал на ювелирных весах. Затем долго беседовал со старшим служащим, ещё дольше говорил по телефону. А Малика всё это время сидела, не шелохнувшись.

Наконец оценщик вернулся к столу:

— Прошу прощения, но… Будь вы из знатной семьи. При всём нашем желании…

— В чём причина? — спросил Вилар.

— Откуда у женщины из низшего сословия жемчуг? — крикнул со своего места старший служащий. — Может, она его украла.

— Я… я не украла… — пробормотала Малика и опустила голову.

Вилар вытащил из внутреннего кармана пиджака паспорт:

— Зарин, оформляй договор на меня, счёт открывай на Латаль.

Клерк открыл паспорт и побледнел. Оценщик вывел на листе цифру, придвинул к нему бумагу. Зарин взглянул на лист и побледнел ещё сильнее.

— Я выпишу чековую книжку. К вечеру деньги будут на вашем счёте. Перед тем, как их снять, необходимо за день заказывать нужную сумму.

— А сейчас нельзя? — проговорила Малика просительным тоном.

— Вам же сказали: надо заказывать, — вновь встрял в разговор старший служащий.

— Мы заберём всё, что находится в кассе, — произнёс Вилар. — Или в кассе нет денег?

— В банке Тезара действуют определённые правила, — звонко сказал старший служащий, нависая над своим столом. — Если они вас не устраивают, можете пойти в банк Порубежья, которого, к вашему сведению, нет.

Рука Зарина, сжимая паспорт Вилара, мелко задрожала.

— Маркиз… — прошептал клерк. — Простите его…

— Тихо, — шикнул Вилар.

Малика подняла глаза. Взгляд человека, мечтающего быстрее выбраться из осиного гнезда, переполнил чашу терпения Вилара.

Он поднялся:

— Хочу напомнить, банк Тезара находится в нашей стране. Вы здесь гости, а мы хозяева. Если вы желаете и дальше работать в Порубежье, пересмотрите своё отношение к его гражданам.

С лестницы в другом углу залы прозвучал раздражённый голос:

— Кто это нам угрожает?

Пожилой человек в дорогом кашемировом костюме и золотым зажимом в галстуке медленно спускался по отполированным ступеням. Подойдя к Вилару, засунул руки в карманы брюк. Охранники за его спиной придали себе воинственный вид.

— Это имеет значение? — спросил Вилар.

— Конечно. Буду знать на кого писать докладную о неуважительном отношении к подданным Тезара.

— Я маркиз Вилар Бархат, советник правителя Порубежья Адэра Карро. А лучше я запишу, чтобы вы не забыли.

Вилар достал из кармана ручку и размашистым почерком вывел имя на белоснежной стене.

Через десять минут он вышел из банка, сжимая в руке бумажный пакет с деньгами и чековую книжку. Обнял Малику за талию и, зажмурившись от яркого солнца, глубоко вздохнул:

— Куда теперь?

— В гостиницу.


***

Вилар сидел за столиком на летней площадке кафе и с недовольством поглядывал на часы. Уже перевалило за полдень, а Малика вошла в гостиницу и пропала. Точнее, выскакивала пару раз и, стоя возле двери, жестами просила подождать ещё чуть-чуть.

От нечего делать Вилар проглотил обед, выпил пару бокалов ягодного напитка, прошёлся по улочке. Вновь усевшись в тени зонтика, прочёл местную газету. Постукивая пальцами по столику, уставился на каменных собак наверху лестницы.

Ну, наконец-то… Малика — тонкая, гибкая — сбежала по ступеням, пересекла небольшую площадь и, загадочно улыбаясь, замерла перед Виларом:

— Догадайтесь, кто перед вами стоит.

— Время вежливого ожидания давно истекло, а я, заметь, до сих пор жду.

— Перед вами стоит хозяйка гостиницы.

— Вероятно, ты забыла, зачем мы приехали в Ларжетай.

Улыбка сползла с пухлых губ.

— Я купила гостиницу. Слышите?

— Зачем? — бросил Вилар.

— Вы не одобряете?

— Серьёзные решения не принимаются на скорую руку.

— Я всю ночь думала.

— Что ты собираешься с ней делать?

Малика опустилась на стул:

— Я перевезу сюда Муна. В старости людям необходимо чувствовать себя важными и нужными.

Вилар посмотрел на облезшие стены гостиницы.

Малика проследила за его взглядом:

— Я приведу её в порядок.

— Из одного ремонта в другой с небольшой разницей: чердака, заваленного люстрами и мебелью нет.

— Господин Вилар, с деньгами чердак не нужен.

— Будешь обедать?

— У меня много дел.

— Ты не поедешь со мной?

— Много дел и мало времени. — Малика поднялась. — Прошу прощения, что задержала вас.

Вилар облокотился на столик:

— Какую ещё глупость ты собралась совершить?

Она указала на магазин на другой стороне улицы:

— Хочу купить платье. — И перебежала дорогу.

Светлый торговый зал встретил изысканным ароматом духов. Вдоль зеркальных стен тянулись стойки с одеждой. В центре полукругом стояла мягкая мебель.

Устроившись в глубоком кресле, Вилар с улыбкой наблюдал за Маликой. Она смущённо прикладывала платья к себе и тотчас возвращала хозяйке магазина — худенькой женщине без возраста.

— Моя аспожа, — говорила хозяйка, только успевая подавать и принимать наряды. — Платье смотрится намного выигрышнее, когда оно надето. С вашей фигурой вы в любом наряде будете выглядеть как королева. Главное, определиться с расцветкой и фасоном.

— Может, синее? — спросил Вилар.

— Нет! — отрезала Малика.

Передвинув на стойке плечики с шифоном, шелками и кружевами, хозяйка достала скромное платье цвета кофе с молоком. Никаких излишеств: ни воланов, ни бантов.

— Если вы привыкли к неброским тонам, перейти на яркие и сочные тона будет непросто. В этом я вас понимаю.

— Оно едва закрывает колени! — возмутилась Малика.

— Сшито по последней моде. Может, брючный костюм? — Хозяйка вытащила из вороха тканей брюки и блузку. — Прошу вас, примерьте.

— Нет, — бросила Малика и приложила к виску пальцы. — У вас есть что-нибудь серое? Чуть светлее, чем моё платье.

— Вам так нравится этот цвет?

Малика сделала вдох, намереваясь что-то сказать, но в последнюю секунду передумала и коротко кивнула.

Хозяйка перешла к следующей стойке с нарядами:

— Вы знаете, что серый цвет и его оттенки считаются бесцветными, как и белый с чёрным?

Малика заметно напряглась:

— Знаю.

— И получают его путём смешивания трёх основных цветов: красного, синего и зелёного, — говорила хозяйка, двигая плечики с платьями. — Спросите, откуда я это знаю? Мой отец работал на швейной фабрике. Он считал, что если человеку нравится какой-то цвет, то на уровне подсознания человек прикипает к краскам, из которых этот цвет состоит. Мудрёно, согласна. Но красный, синий и зелёный — ваши цвета, как бы вы ни сопротивлялись.

— Простите, мы торопимся

Малика вышла из магазина и подождала Вилара на углу дома.

— Что на тебя нашло? — спросил он.

— Я не думала, что так тяжело выбрать платье. Не хочу вас задерживать.

— Адэр не ограничил меня во времени.

Малика натянуто улыбнулась:

— Тогда пошли.

— В другой магазин?

— Нет. — Она посмотрела по сторонам и указала на пешеходный переход в конце улицы. — Туда.

В сквере недалеко от гостиницы толпились люди. Подойдя ближе, Вилар рассмотрел картины, расставленные на скамьях с высокими спинками. Среди зевак важно прохаживались люди в широких клетчатых рубахах навыпуск и в клетчатых шапочках с пушистыми помпонами. Малика что-то сказала одному из них. Вскоре её окружила толпа художников. Вилар, увлечённый удивительным пейзажем, не слушал их разговор.

За спиной прозвучал хриплый голос:

— Заинтересовало?

Вилар обернулся.

— Красиво. Не правда ли? — проговорил пожилой усатый человек.

— Не устаю удивляться фантазии художника.

— Это написано с натуры. Ущелье Испытаний.

— Ваше творение?

— Сына.

— Как он умудрился такое написать?

Хитро щурясь, мужчина подкрутил ус:

— Если бы вы были местным, спросили бы: как он умудрился пронести туда холст и краски?

Вилар вознамерился расспросить незнакомца о тайне ущелья, но вниманием завладело оживление в толпе художников.

— Это надо сделать быстро! — донёсся голос невидимой среди пушистых помпонов Малики. — Растормошите воображение, нарисуйте воздушные замки и предложите мне эскизы.

— Аспожа! Творческую личность нельзя толкать в спину.

— Представьте ваши работы на стенах гостиницы. Я куплю их, если вы предложите мне соответствующий картинам интерьер.

После недолгого бурного совещания кто-то поинтересовался:

— Когда нам приступать к работе?

— Прямо сейчас.

Малика выбралась из толпы. Одёрнула рукава, поправила узел волос на затылке и улыбнулась Вилару:

— Вы не устали?

Через полчаса они переступили порог строительной конторы. Броская вывеска не соответствовала тому, что предстало их взору: небольшое окно, засиженное мухами; на подоконнике закопчённый чайник; в углу ворох рабочей одежды.

Из-за стола с поцарапанной крышкой резво вскочил юноша и торопливо спрятал за пазуху тонкую книжку:

— Чем могу служить?

— Я хотела поговорить о крупном заказе. Но вижу, что ваша контора не работает, — сказала Малика и сделала шаг назад.

Из боковой двери появился поджарый, как скаковая лошадь, человек:

— Я Таали, начальник этого беспорядка и отец этого олуха. — Вытащил из-за пазухи сына книжицу, бросил её на подоконник. — В роду все строители, а он надумал стать ботаником. Хохма, ей богу. Тащи стулья, ботаник.

Пока юноша выносил из соседней комнаты стулья и потрёпанные папки, Таали говорил, протирая стол:

— Контора работает, но туго. Заказов мало. Все хотят обойтись дешёвой рабсилой. Набирают сезонников, а потом не знают, что с ними делать. Зовут нас. Но мы предпочитаем работать с нуля, а не исправлять чужие ляпы. — Указал на стулья. — Прошу.

Вытащил из папок фотографии и разложил их веером перед Маликой и Виларом.

— Нам есть чем похвастаться. Вот здания до ремонта. — Постучал по снимкам ребром мозолистой ладони. — А здесь после. Вот комнаты, а это залы. Работаем с хорошим материалом из Партикурама. В моём подчинении сорок человек. Ремонтируем и строим быстро. Но если надо быстрей, могу привлечь контору брата.

Малика повернулась к Вилару:

— Как вам?

— Ты хозяйка — тебе решать.

— Хорошо. Если сойдёмся в цене…

— Аспожа! Мы простые люди. Договоримся, — поспешил заверить Таали.

Создалось впечатление, что заискрил воздух, словно его наполнила вылетающая из глаз начальника надежда вперемешку с боязнью сглазить удачу.

— Ты ничего не теряешь, — проговорил Вилар. — Пусть отправляются в гостиницу, составят смету. А там решишь.

Начальник стал быстро собирать фотографии.

Покинув контору, Малика направилась в другую сторону от гостиницы.

— Теперь куда? — спросил Вилар.

— У меня очень мало времени. Хочу всё успеть, — сказала она и прибавила шаг.

Вилар недовольно косился на Малику. Отвыкнув от длительных пеших прогулок, он чувствовал, как потяжелели ноги, дыхание участилось, к спине прилипла рубашка.

— Почему мы ходим пешком, а не ездим на машине?

— Мне рассказали, как надо идти, а не как ехать.

— Кто сказал?

— Бывшая хозяйка гостиницы.

— Если она такая умная, почему довела гостиницу до такого состояния?

— Не знаю. Наверное, у неё нет жемчуга.

Вилар вздохнул:

— Вечереет.

— Обещаю, это последнее место, куда мы сегодня заглянем.

Возле окна в лучах закатного солнца сидели две девушки. Их пальчики проворно переплетали тонкие шёлковые нити. Кружевное полотно спадало с валика им на колени.

Посреди комнаты возле странного станка стояла, согнувшись, пожилая женщина. Свисающая с потолка лампа освещала распятый на станке ярко-зелёный ковёр с вытканными цветами. Глядя на узоры, Вилар переступил с ноги на ногу. Появилось желание провести пальцами по лепесткам и убедиться, что они не настоящие. Держа в руках иглы, мастерица наблюдала за ним из-под поднятых на лоб очков.

— Удивительно, — сказал он. — Как это вам удаётся?

— Простите?..

— Они выпуклые! — Вилар не удержался и потрогал лепестки. — Если бы ковёр лежал на полу, я бы решил, что цветы рассыпаны.

Женщина расплылась в улыбке:

— Благодарю вас, господин.

— Вы выполняете чей-то заказ?

Мастерица горестно вздохнула:

— К сожалению, нет. Беднякам это не по карману, а дворяне предпочитают хвастаться друг перед другом заграничными коврами. А наш удел — давать пальцам работу, чтобы не забыли ремесло.

Отложив иглы в сторону, подошла к девушкам:

— Мои дочери. Плетут занавеси.

Поднесла кружевное полотно к стеклу. Виртуозное переплетение нитей превратило тусклое оконце в переливающееся окно дворцовой залы.

Вилар повернулся к Малике, рассматривающей ковёр:

— Делай заказ.

Мастерица прижала кружева к груди:

— Вы хотите заказать занавеску на окно?

— Ковры и занавеси в трёхэтажную гостиницу, — произнесла Малика.

Мастерица опустила очки на глаза, вновь водрузила их на лоб:

— Трёхэтажную? Это ж сколько комнат?

Лоточники зазывали поздних прохожих. Из открытых дверей кафе и ресторанов вылетали голоса и музыка. Из распахнутых окон домов слышался смех. В конце улицы виднелось единственное тёмное здание гостиницы. К ней, еле волоча ноги, мечтая о горячем душе и мягкой постели, шли Вилар и Малика.

— Ты не говорила о жемчуге, — сказал Вилар. — Откуда он у тебя?

— Наследство.

— Почему с таким состоянием ты жила в чужом замке?

— Потому что раньше у меня не было наследства.

— Ты сказала, что перевезёшь сюда Муна. А сама?

— Слишком много вопросов для одного вечера, — произнесла Малика и направилась к каменным собакам наверху лестницы.

Они добрели до номера, вяло пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим спальням.


Часть 27


***

С улицы доносились сигналы машин и непонятный шум. Вилар откинул одеяло. Гул голосов, похожий на гудение потревоженных пчёл, заставил подойти к окну. На площади перед гостиницей стояла толпа зевак. Возле кафе скучились официанты и работники кухни.

На ходу застёгивая рубашку, Вилар выбежал в гостиную:

— Малика! Что происходит?

Не дождавшись ответа, заглянул в открытую дверь спальни. Идеальный порядок, и что-то подсказывало: на ночь постель никто не расстилал. Проведя рукой по спутанным волосам, Вилар покинул номер.

В вестибюле царил невообразимый кавардак. В воздухе плавала мелкая пыль. Строители сдирали со стен старую краску, вынимали рамы с мутными стёклами. Ватага художников с мечтательным видом бродила по застеленному газетами паркету, и чуть было не прошлась по начищенным до блеска сапогам Вилара.

Он вышел из гостиницы и, обогнув гурьбу ротозеев, закрутился на месте. Кто-то угнал его автомобиль! Настроение с самого утра было испорчено. Усевшись за столик на летней площадке кафе, долго наблюдал за работниками, а те возбуждённо обсуждали действия строителей. Его злобный взгляд наконец-то заметили.

Знакомый официант положил перед Виларом меню:

— Вот затеяли. — Кивком указал на гостиницу. — Это одно из самых старинных зданий в городе. Посмотрим, что получится.

— Ты не видел, кто уехал на красной машине?

— С поцарапанным боком? Видел. Ваша служанка.

Вилар с недоверием посмотрел на юношу.

— С ней был Таали, — добавил официант.

— Таали?

— Не знаете такого?

Вилар облокотился на стол и прикрыл рукой глаза:

— Знаю.

Проглотив завтрак, он уже с интересом рассматривал строительные леса, опутавшие гостиницу, подобно сачку для бабочек. Когда успели их установить? Неужели сбежались строители со всего города?

Из толпы вынырнула Малика. Подсев к столику, подпёрла рукой щёку.

— Ты без разрешения взяла мою машину, — сказал Вилар.

— Простите. Вы очень крепко спали, и я не смогла вас разбудить.

— Где ты была?

— Мы с Таали получили лицензию на реставрацию памятника истории.

— Её не выдают сразу.

— Не выдают — продают. Похоже, что всю страну можно купить, как эту бумажку.

Перед Маликой услужливо склонился официант. Она делала заказ, а Вилар хмурился. Не бессонная ли ночь и напряжённые дни помутили её рассудок? Где это видано, чтобы девушка столько могла съесть? Последняя фраза «Мы возьмём с собой» насторожила.

— Что ты придумала на этот раз? — спросил он и приготовился противостоять любому предложению.

— Хочу вас удивить.

— Я сыт сюрпризами. Надеюсь, кроме лицензии ты больше ничего не купила?

— Не успела.

— Это уже без меня. Я отправляюсь искать зал для аукциона.

— Вы разрешите взять вашу машину?

— Ты умеешь водить? — удивился Вилар.

— Умею. Ваш водитель научил.

— Зульц?

Малика улыбнулась:

— У вас есть ещё водитель?

— Ладно. Об этом поговорим позже. Зачем тебе машина?

— Хочу проведать знакомого, а потом хочу посмотреть зал для аукциона.

Официант поставил на стол корзинку, накрытую салфеткой.

Малика поднялась:

— Вы со мной? Или предпочитаете ходить пешком?

— За что мне такое наказание? — пробормотал Вилар и взял корзинку.

Они кружили по улицам, расспрашивая прохожих, где находится Площадь Умельцев. Твёрдо решив ни во что не встревать и с завтрашнего дня заняться поиском зала, Вилар подставлял лицо лёгкому ветерку, влетающему в окна, смотрел на изумрудную зелень парков и понимал: блаженству скоро придёт конец.

Припарковав автомобиль в тени клёнов, они пошли по аллее и ступили на площадь, которая представляла собой бревенчатый городок. Вдоль дорожек стояли одинаковые домики без дворов и оград. На прохожих пялились одинаковые оконца с одинаковыми резными ставнями. Остроугольные крыши соединяла паутина проводов. Над арочными дверями были прибиты адресные таблички.

Вилар не выдержал:

— Что мы здесь делаем?

— Ищем Кристальную улицу, — ответила Малика и свернула в переулок.

Вилар только успевал смотреть по сторонам: Секундная улица, Медная, Бронзовая, Шёлковая, Золотая…

— Вот она, — произнесла Малика. — Нам нужен сорок седьмой номер.

Вскоре они остановились перед точной копией всех домов. На бронзовой дверной ручке висела картонка с надписью «Мастер Ахе». Малика постучала. Дверь беззвучно открылась, из дома выглянул седой старик.

— Мастер Ахе! Ты меня не узнаёшь?

— Он похож на Муна, — прошептал Вилар.

Старик вышел из дома. Свёл реденькие брови:

— Бог мой… Малика… Глаза твои, но это не ты.

Она обняла Ахе, поцеловала в щёку:

— Я.

— Ты изменилась.

Малика рассмеялась:

— Ещё бы! Мы не виделись семь лет.

— Неужели семь лет? — Старик покосился на Вилара. Интеллигентный вид незнакомца старика явно успокоил. — Что ж мы стоим на пороге? Проходите.

Малика взяла его за руку:

— Мастер Ахе, это маркиз Бархат, будущий советник правителя.

Вилар коротко кивнул. Лицо старика вытянулось, кровь отхлынула от сморщенных щёк. Ахе низко склонился.

— Маркиз Бархат, — продолжила Малика. — Это Ахе, младший брат Муна.

Перешагнув вслед за мастером порог дома, Вилар попал в тесную, скудно обставленную комнату. С потолка свисала лампа на длинном проводе. На стене тихонько тикали часы с кукушкой. К блёклым обоям был приколот булавкой календарь.

— Может, чайку? — спросил старик.

— У нас мало времени, — проговорила Малика. — Чаёк завтра попьём. Лучше покажи маркизу свои работы.

— Как поживает Мун? — спросил Ахе, убирая со стола на подоконник кружку и тарелку с надкушенным бутербродом.

— Я завтра приду, и обо всём с тобой поболтаем. Хорошо? — отозвалась Малика.

Ахе пожал худыми плечами:

— Хорошо. — Торопливо набросил клетчатый плед на узкую кровать и посмотрел на маркиза. — Вы хотите что-то купить?

— Посмотреть, — поспешила ответить Малика. — Скоро в Ларжетае пройдут ювелирные торги.

— Об этом ещё рано говорить, — сказал Вилар недовольно. — И не думаю, что мастеру Ахе это интересно.

— Почему же? Мне очень интересно, — заверил старик. Придвинул к столу скамью. Вытащил из тумбочки настольную лампу. — Эта ярче, но прожорливая, как ёрш. Ёрш не тот, чем бутылки чистят. Ёрш — это рыба.

Яркий свет неприятно резанул по глазам. Вилар зажмурился. Малика толкнула его в бок:

— Смотрите!

Ахе достал из деревянного сундучка золотой браслет, украшенный алмазами. Поднёс к лампе:

— Цветные лучи, из которых слагается белый цвет, а это красный, оранжевый, зелёный и другие цвета, преломляются по-разному. Потому на выходе из кристалла луч белого цвета расщепляется на все цвета радуги. Это явление называется игрой камня или огнём. Один поворот бриллианта вызывает целый сноп радужных искр.

Старик передал Вилару браслет, достал из сундучка серьги:

— Если камни огранены правильно, световые лучи изгибаются, преломляются и снова выходят через их верхнюю часть, а не теряются, уходя через нижнюю. Это усиливает блеск огранённого камня.

Передав Вилару серьги, Ахе вытащил из ящичка перстень:

— Твёрдые, хорошо отполированные камни, по сравнению с мягкими, имеют более яркий блеск. Полировка усиливает его и выявляет истинный цвет. Из всех оптических свойств цвет, пожалуй, имеет наибольшее значение, особенно для непрозрачных камней.

Ахе всё говорил и говорил. На обшарпанном столе росла горка камней в золотой и серебряной оправе.

— Как вам удалось сколотить такое состояние? — спросил Вилар.

— Дело всей моей жизни. Раньше было проще: то за работу кто-то платил камешком, то мне удавалось купить за бесценок нечто тусклое и невзрачное. Не все знают, что из этого нечто можно сделать что-то. — Ахе принялся складывать украшения в сундучок. — Теперь всё по-другому: приходится корпеть над дешёвыми стёклышками и мастерить грошовые побрякушки.

— Почему не продали изделия?

— За бесценок — жалко, за настоящую цену — некому. — Ахе любовно провёл рукой по крышке сундучка. — Они ждут лучших времён.

— Лучшие времена скоро настанут, — проговорила Малика и поднялась. — Нам пора.

Старик удивился:

— Посмотрели и всё? И ничего не расскажете о торгах?

Малика обняла его за плечи:

— О новостях ты узнаешь первым.

— Сказать по правде, сюрприз удался, — проговорил Вилар, шагая по улице рядом с Маликой. — Твой Ахе настоящий мастер.

— Маркиз Безбур говорил, что на аукционе умельцы могут продать свои работы, — произнесла она и раскинула руки. — Посмотрите, сколько их. И каждый готов заплатить за участие.


***

Малика вела автомобиль. Вилар уныло взирал на пустошь. За два дня пребывания в Ларжетае он уже запамятовал, как выглядит истинное Порубежье.

— Плохая затея. Давай вернёмся.

— Вы же ничего ещё не видели, — отозвалась Малика.

— Мне достаточно того, что я вижу сейчас. Разворачивай машину. Ты слышишь?

— Я хочу показать вам зал.

— Ни один дворянин не поедет по такой дороге ради какого-то аукциона. Мы попусту тратим время.

— Если вы повторите это вечером, я извинюсь перед вами.

Вилар уставился в окно. До самого горизонта не было видно ни души, ветер доносил солёный запах моря.

— Ты забыла, чем закончилось ваше путешествие с Адэром?

— Не забыла. Место, куда мы едем, люди обходят стороной.

— Почему?

— Место заколдовано.

Вилар хохотнул:

— Ещё лучше.

— Вы верите в сказки?

— Я давно вырос из коротких штанишек.

— Тогда вам не стоит волноваться.

Вилар повернулся к Малике:

— Когда ты успела научиться водить?

— Мы с Зульцем ремонтировали вашу машину. Он просил нажать на газ, покрутить руль, сдать назад. Так и научилась. — Малика заглушила двигатель. — Приехали.

— Корзинку брать?

— Потом возьмёте.

Спустившись по отлогому склону, они очутились в низине, похожей на овальную тарелку. Пересекли её дно.

Вилар пошёл было вверх по скосу, но Малика схватила его за руку:

— Не торопитесь. — И устремила взгляд на солнце, выпавшее из зенита.

Бежали минуты, Малика пристально смотрела в небо, а Вилар ничего вокруг не замечал: мысли и чувства перекочевали в ладонь, в которой трепетали девичьи пальцы.

Держась за руки, они прошли до середины склона и вновь остановились. Вершина косогора была в нескольких шагах, но даже отсюда Вилар увидел ярко-зелёный залив, отгороженный от моря грядой острых скал.

Пальцы Малики задрожали.

— Замёрзла? — спросил Вилар.

— Идём! — сказала она и двинулась дальше.

Земля перед ними уходила вниз очередным пологим склоном. Вилар посмотрел на побережье. Сердце замерло вместе с дыханием.

На берегу горел зелёный костёр, переливаясь всеми оттенками изумительного цвета. Сказочное свечение подобно рваным языкам пламени поднималось к знойному небу. Вдруг костёр превратился в высокий изумрудный столб, похожий на кристалл драгоценного камня. Краски побледнели, столб истончился и в мгновение ока рухнул в залив.

Вилар растерянно всматривался в заброшенные строения на побережье. Дома на окраине выглядели маленькими и неказистыми, ближе к центру здания становились выше, отчего складывалось впечатление, будто городок стоит на горе.

— Что это?

— Смарагд. Город-изумруд, — произнесла Малика и побежала вниз.

Они шли по плавно изогнутой улице мимо занесённых песком полуразрушенных домов. Каждая следующая улица образовывала кольцо поменьше. Их соединяли узкие переулки. В центре города находилась площадь с единственным строением: высокий одноэтажный круглый дом со множеством дверных проёмов и оконных арок.

Они вошли внутрь. Взгляду предстал внушительных размеров зал.

— Подойдёт для проведения торгов? — спросила Малика и закружила по залу, водя руками. — Вот здесь и здесь поставите стулья. А здесь установите стенды с камнями.

Вилар посмотрел на пустые оконные проёмы, на пол, покрытый песком и сухим илом:

— Места много, а работы ещё больше.

— Участники оставят машины возле низинки, — продолжила Малика. — Главное — не ошибиться и точно рассчитать время по солнцу.

— Откуда взялся костёр?

— Вы внимательно слушали Ахе?

— Честно говоря, вполуха.

— Он так старался произвести на вас впечатление.

— На меня произвели впечатление его работы. Это намного важнее.

Малика вздохнула:

— Солнце должно находиться в определённой точке, чтобы лучи отражались от изумрудной воды залива под нужным углом. Так называемая игра света.

— Откуда ты узнала о Смарагде?

— В отличие от вас я люблю сказки.

Вилар прошёлся по залу, поддевая носками сапог лохмотья ила:

— Я расскажу Адэру, но два месяца — очень маленький срок.

— Через два месяца моя гостиница будет готова к приёму гостей. Неужели уборка мусора займёт больше времени?

— Не я решаю. Пора возвращаться, Малика.

— Это ещё не всё. Несите корзинку.

Расположившись у воды и расстелив на песке салфетку, Малика выкладывала из корзины булочки и бутерброды:

— Что делать с дорогой? Построить её вы точно не успеете.

— Ты говоришь так, будто вопрос с выставкой в Смарагде решён.

— Представьте, что уже решён.

Вилар наполнил бокал вином, сделал глоток:

— Хорошо, попытаюсь. Можно обойтись малой кровью. Расчистить от камней, увлажнить и утрамбовать, чтобы не летели песок и пыль. Так делают в Тезаре, если дорога редко используется.

Малика протянула ему бутерброд:

— Надо узнать, есть ли в Ларжетае транспортная контора или дорожный участок.

— Конечно, есть. Только они до сих пор подчиняются Тезару. Совет Порубежья ещё не сформирован.

— У вас были женщины? — вдруг спросила она.

Вилар подавился куском хлеба. Похлопал себя по груди:

— В смысле?

— В прямом.

— Мне двадцать восемь лет, Малика.

— Вы любили?

— Мне не нравится эта тема.

— Вам неприятен разговор о любви?

— Это было давно.

— Значит, любили.

— У всех когда-то была первая любовь.

— Не у всех.

— Не хочу спорить.

— Какая она была?

— Не помню.

— Помните. — Малика зачерпнула пригоршню мелкого белого песка, тонкой струйкой вернула берегу. — Тезарские дамы красивые?

Вилар вновь наполнил бокал, покрутил в руке. Море безмятежное, как воспоминания о далёком детстве. Небо тёмно-лиловое, как сирень под окнами замка отца. Воздух ядрёный, сочный, как настоявшийся чай. Сейчас бы открыть душу, но нет же… не туда пошёл разговор.

— Почему молчите? Вспоминаете первую любовь?

— Вспоминаю тезарских дам, а на ум приходит только Галисия Каналь, возлюбленная Адэра.

— Галисия… красивое имя. Какая она?

— Не в моем вкусе. Мне нравятся смуглые, черноволосые, черноглазые, — говорил Вилар, глядя на Малику. — Адэр неравнодушен к белокурым девицам с фарфоровой кожей и небесными глазами.

— Как Вельма?

Вилар хохотнул:

— Вельма? Не смеши. — Сделал глоток вина. — Пока доберёмся до гостиницы, наступит ночь. Поехали.

— Скоро поедем.

Вилар посмотрел в дымчатое небо.

— Над Смарагдом никогда нет луны, и не светят звёзды, — сказала Малика и надолго умолкла.

Он слышал ленивый шёпот волн, но моря в наступившей темноте уже не видел, как не видел древнего города.

— Малика…

Она поднялась:

— Дайте мне свою рубашку.

— Зачем?

— Не хочу ехать в мокром платье.

— Хочешь искупаться?

— Да.

— Шутишь…

— Пожалуйста, дайте рубашку.

Переодевшись за его спиной, Малика пошла к воде, на ходу распуская волосы. Смуглое тело растворилось в застывшем воздухе, и только белая ткань позволяла следить за девушкой.

— Малика! Это плохая идея!

Прозвучал всплеск, белое пятно исчезло.

Вилар вскочил и остолбенел. Из моря выходило Божество в образе женщины. Капли падали с длинных волос зелёными кристаллами, кожа светилась мириадами осколков драгоценного камня. Девичья фигура переливалась словно изумруд.

— Малика… — проговорил он и бросился в воду.

Вилар вышел из моря. Остановился в нескольких шагах от Малики. К ногам прилипли брюки, по лицу разметались волосы. Сверкающие капли стекали по крепкой шее, широким плечам, струились по опущенным сильным рукам и переливающейся капелью падали в песок.

Малика прижала ладонь к груди. Забеспокоилось сердце, по коже забегали мурашки. И не ветерок тому причина — взгляд… его взгляд, такой волнующий и притягательный.

— Это сон? — шёпотом волн прозвучал севший голос.

— Да, сон, — тихо ответила она.

Вилар приблизился к ней, прижал к себе.

«Какой он горячий…» — удивлённо сверкнула мысль и растворилась в хороводе желаний. Голова закружилась, в глазах потемнело. Малика покачнулась, чувствуя, как слабеют ноги.

Вилар прошептал:

— Это сон, слышишь? Проснувшись, ты можешь о нём забыть. И я никогда не напомню. Но сейчас это наш сон.

Он покрывал поцелуями её лицо, шею, жадно впивался в губы. Его дрожащие пальцы до боли сжимали её тело.

— Ты согласна? — шелестом листьев долетел до сознания голос.

— Вилар…

— Скажи да…

Борясь с безумной слабостью, Малика пыталась оттолкнуть его. Но руки не слушались. Вилар потянул её вниз.

Собрав все силы, она крикнула:

— Нет!

Голос пролетел над притихшей волной, эхом отскочил от скал.

— Нет, — повторила она.

Вилар отшатнулся. Немного постоял, глядя в сторону. Резко повернулся к ней спиной и бросился в море.

Малика переоделась. Долго ходила по кромке воды, вглядываясь в темноту. Она жалела Вилара. Жалела, как саму себя. Он, как и она, попал в западню, из которой уже нельзя выбраться.

Вилар вышел на берег бодрый, весёлый. Смеясь, взял рубашку, перекинул через плечо. Подхватив Малику под руку, повёл её к машине, о чём-то беспечно болтая. Малика не слышала слов, она окунулась в безумную боль, царящую в его сердце, и понимала, что он пытается спрятать под маской безудержного веселья невыносимые страдания.

Поздно ночью, уже проезжая по улицам столицы, Вилар немного успокоился. Остановив машину возле гостиницы, повернулся к Малике:

— Я больше не прикоснусь к тебе. Но скажу: между нами один шаг. Сделай его, и всё будет по-другому.

— Вы должны вернуться в замок, — сказала она. — А я остаюсь.


Часть 28


***

Весь первый день Анатан изучал «Провал»: забирался в пещеры, спускался в каменные колодцы, осматривал расщелины. В перерывах подбегал к разложенным на гладком камне листам и что-то чертил.

Адэр не мешал простолюдину и был благодарен, что тот не мешает ему. Подойдя к лачуге, в которой они с Маликой провели несколько кошмарных дней, не мог решиться толкнуть перекошенную дверь. Пересилил себя, толкнул. Помедлил, переступил порог.

Земляной пол в пятнах крови, стены, покрытые плесенью, мерзкий затхлый воздух, крюк и цепь под дырявой крышей — ничего не изменилось. Так долго подавляемая ярость вновь заворочалась, заскрипела зубами.

Выйдя из лачуги, Адэр приказал охранителям и бойцам снести «камеру» пыток и унижений и до вечера просидел, наблюдая, как к его ногам падают комья глины, камни и доски.

Второй день был потрачен на покорение лабиринта, по которому в лагерь явились ракшады. Рано утром Анатан и бойцы Крикса закинули на плечи рюкзаки с мотками верёвки и флягами с водой. Взяли фонари, на всякий случай факел и скрылись в пещере. Охранители продолжали сносить лачуги. Адэр стоял на краю обрыва, следя за полётом чаек над бурливым морем.

Когда солнце окунуло в воду багровый бок, из чёрного зева вывалились облепленные грязью люди. Взглянув на Адэра и не сказав ни слова, развели костёр. Трясясь в ознобе, подсели к огню и обхватили плечи разодранными в кровь руками.

Третий день был последним. Адэр не мог столько времени ничего не делать, а только размышлять. Он подготовился к беседе с будущими советниками. Продумал каждую фразу. Вытаскивая из памяти необходимые сведения, изнасиловал её так, что она забилась в уголок сознания и тихо застонала.

На рассвете Анатан вновь скрылся с бойцами в устрашающей мгле. Охранители сносили лачуги, а Адэр вышагивал по провалу, потирая ладони и поглядывая на солнце.

— Яр! — раздался голос Анатана.

Адэр оглянулся. Стоя возле пещеры, бойцы с довольным видом сматывали верёвки.

Анатан бежал к нему:

— Мы нашли его. Яр! Надо всё время брать левее, а мы, балбесы, вчера прозевали первый поворот. — Пошаркал подошвами сапог по каменной крошке. — Летучих мышей тьма-тьмущая. Как ракшады там ходили?

— Куда ведёт пещера?

— Не знаю. В конце туннель, наполовину заполненный водой, оттуда ветром дует, волна накатывает. К колышку лодка привязана. Поплыть не рискнули: вдруг в Партикураме нас за жабры возьмут?

Значит, Партикурам… Но в разговоре с Тезаром об этом лучше умолчать. Если бы Анатан вышел где-то в горах, вопрос — откуда приходят ракшады? — остался бы открытым. Бойвард не имеет выхода к морю, а через горы проходит порубежская граница с двумя странами. Пусть Партикурам и Бойвард перекладывают вину друг на друга. Их вражда ему только на руку.

Приказав бойцам и охранителям завалить входы в пещеры с алмазами и с лабиринтом, Адэр и Анатан медленно пошли к обрыву.

— Кимберлитовых трубок там непочатый край, — еле слышно говорил распорядитель приисков. — Некоторые пустые. В некоторые посветишь, а там алмазы сверкают. Видать, ракшады туда не совались, и они бы не пролезли. А искупленцам сто лет не надо было. Но воздуха жуть как не хватает. Надо штольни пробивать, инструмент специальный нужен, страховка. Работы куча. Я могу составить примерную смету, но ты же знаешь, только начни. И кто работать будет? До селений далеко.

— Сколько потребуется людей? — спросил Адэр.

— Уйма. Только представь: спускаешься в колодец, протискиваешься в расщелину, попадаешь в пещеру, а оттуда опять расщелины — одна, вторая, третья, — и все в трубках. Пленники ковыряли, где могли, поближе и снизу. — Анатан обернулся и указал ещё на одну пещеру. — Там щелей завались. Только я пролезть не смог.

— А если построить в провале рабочий посёлок? Одну неделю работает одна смена, другую — другая.

— Где деньги на строительство возьмём? Или правитель даст?

— Не даст. Введи на приисках нормы добычи и штрафуй за невыполнение.

Анатан остановился:

— Не ломай меня, Яр! Меня правитель сделал смотрителем не для того, чтобы я из своих же ребят верёвки вил.

Адэр посмотрел на вершину утёса. Анатан должен быть пряником, правитель — благодетелем, а никому не известный инспектор Яр — будет кнутом.

— Я подготовил отчёт об использовании денег, — произнёс Анатан. — Деньги тают.

— Я же сказал, нужны штрафы. Ты только придумай, за что. Запустим этот прииск, люди будут тебе руки целовать.

— Не нужны мне поцелуи. — Анатан покряхтел, почесал затылок. — Можно пару раз наказать за баловство. Завезли лопаты, а трёх уже нет. Страж походил по дворам, собрал. На следующий день вёдер не досчитались. Опять собрали. И так почти каждый день.

Адэр усмехнулся. Странный народ — драгоценные камни сдают, а на мелочовку зарятся.

— Наказывай, но не тех, кто украл, — прятать начнут, — а весь прииск. Удержи по мору, вот тебе инструмент и снаряжение.

— Шланги, трос… — бормотал Анатан, загибая пальцы.

— Поехали, — крикнул Адэр охранителям.

— Мы Крикса подождём, — откликнулся боец.

— Вы оставайтесь.

Анатан указал на оставшуюся лачугу:

— А с ней как?

— Строители снесут.

Подойдя к машинам, спрятанным в тени Великкамня, Адэр прислушался к грохоту водопадов:

— Правда, что ущелье Испытаний — одно из чудес природы?

— Правда, — кивнул Анатан.

— Я хочу посмотреть.

— В ущелье сложно войти. И сложно выйти.

— Я хочу посмотреть, — повторил Адэр.

— Это опасно? — подал голос один из охранителей.

— На то оно и ущелье Испытаний, чтобы испытать себя, — сказал Анатан.

— Где вход? — спросил Адэр.

Анатан оглядел его с ног до головы, почесал затылок:

— Может, не стоит? Будь ты из простого люда…

— И что?

— Не хочу тебя обидеть, но простолюдины намного выносливее.

— А я, значит, не из простого люда.

— Меня не проведёшь. Ты из дворян, хоть работаешь инспектором. Да ты, поди, и плавать не умеешь. Возьми охранителя, чтобы из воды было кому тебя вытаскивать

— Где вход? — жёстко произнёс Адэр.

— Как знаешь. Моё дело предупредить, — произнёс Анатан и указал на поросший мхом и лишайниками горный кряж, в середине которого виднелась расщелина.

— Я иду один! — сказал Адэр охранителям.

Анатан с плутоватым видом приподнял бровь:

— Я, конечно, понимаю, что тебе непривычно ходить босиком, но сапоги лучше снять.

Адэр разулся и побежал по сухой, колючей траве.

— Мы будем на выходе из ущелья, — донёсся голос Анатана.


***

Петляя между камнями, тропинка вела вверх и после каждого поворота сужалась. Скальные обломки по обе стороны вырастали на глазах, и вскоре уже не камни, а высокие прочные стены отделяли Адэра от внешнего мира. Шум падающей воды был еле слышен и больше походил на гудение земли. Посторонние звуки растворились в неподвижном воздухе. Неправильная тишина, не такая, к какой привыкли люди. Тишина, от которой шумело в голове и закладывало уши, действовала угнетающе.

Адэр старался производить больше шума, чтобы не терять связь с реальностью: шаркал ногами по каменной крошке, надламывал сухие ветки, торчащие из трещин, запрокидывал голову и, глядя на парящих в небе горных орлов, свистел. И всё равно чувствовал себя узником, запертым в каменной шкатулке. Каково же было его удивление, когда после очередного поворота он уткнулся в скалу.

Осматриваясь — насколько позволяла осмотреться давящая теснота, — Адэр задумался: не прозевал ли он неприметную щель? Уже решив пойти обратно, поднял глаза на палящее солнце. Взгляд скользнул по отвесному склону, преградившему путь. Внимание привлёк неширокий скальный карниз на высоте трёх-четырёх метров, а что над ним — углубление или ведущий куда-то ход, — увидеть не удалось. Отойти подальше мешала стена.

Адэр заскользил руками по скале, пытаясь найти хоть что-то, за что можно уцепиться. Тяжесть тела переместилась с пяток на носки, мышцы натянулись до предела. В тот миг, когда сомнения готовы были возобладать над решимостью, пальцы нащупали две глубокие выемки с бугорками посередине, словно специально созданные для ладоней. Собрав силы воедино, Адэр упёрся ногами в камень и подтянулся. Держа немалый вес одной рукой, второй нащупал новое углубление, находящееся немного выше. Ещё одно. А вот и карниз. Последний рывок, и Адэр взобрался на ровную площадку. От непривычного напряжения мышцы свело судорогой.

Посмотрел вниз, в тесную каменную шкатулку. Если прыгнуть, можно шею свернуть или голову разбить о скальные выступы. Ещё дольше разглядывал чернеющий провал в горе. Если тропинка закончилась, если выемки в отвесной стене были созданы для того, чтобы взобраться наверх, а спрыгнуть в шкатулку не представляется возможным, значит, это единственный путь в ущелье.

Набрал полные лёгкие воздуха и крикнул. Голос полетел в темень и затих. Адэр сделал несколько шагов и остановился. После солнечного света ослепила темнота. Наконец из полумрака проступили размытые очертания узкого, уводящего в глубь горы коридора.

Адэр не боялся темноты, не испытывал страха перед замкнутым пространством. Волнение вызывала только высота. К ней он питал восторженное уважение. Но сейчас, стоя перед лицом неизвестности, чувствовал предательскую дрожь в теле. Неужели ему, правителю Порубежья, престолонаследнику Тезара, так необходимо идти куда-то, рискуя жизнью? И откуда это глупое и упрямое любопытство, толкающее его на необдуманные поступки?

Все неприятности происходили и происходят с ним только из-за желания что-то кому-то доказать. Может быть, Адэр и сворачивал бы с полпути, но в голове яркими вспышками всегда высвечивались чьи-то ухмылки либо сомнение в чьих-то глазах. И он шёл напролом, зачастую уже жалея о решении идти. Сейчас перед внутренним взором стояло плутоватое лицо Анатана.

Глубоко вздохнув, Адэр шагнул в пещеру.

Скользя рукой по каменной стене, он медленно продвигался вперёд. За первым же поворотом остановился. Его окутала непроглядная темень. И сколько Адэр ни силился, глаза ничего различали. Закрутил головой, подсознательно чувствуя, что он здесь не один: казалось, воздух рассекают невидимые тени. Не отпуская стену, вновь пошёл. Ноги заскользили по острым камням. Резкая боль пронзила ступню. Адэр охнул и схватился за липкую пятку. Обругав Анатана, заставившего скинуть сапоги, вытер ладонь о влажную стену. Немного постоял в нерешительности. Может, вернуться? Но мысли о прыжке в «шкатулку» заставили двинуться дальше.

Вдруг появился тошнотворный запах. Над головой замелькали угадываемые разумом силуэты, обдавая лицо нестерпимым смрадом. Адэр закрыл нос. Не помогло. Желудок сжался, готовый вывернуться наизнанку.

Дорога внезапно пошла резко вверх, и каждый шаг давался с большим трудом. Вскоре Адэр уже на четвереньках карабкался в гору, прижимаясь боком к ледяной стене. Колени и ладони чавкали в слизи и, соскальзывая с острых как лезвие камней, с невыносимой болью разъезжались в стороны. Пропитанный живым гниением каменный коридор давил на глаза. Заложило уши. Желудок взбунтовался. Казалось, ещё немного, и Адэр захлебнётся рвотой.

Он полз, мечтая о глотке свежего воздуха. Боязнь сойти с ума заставляла считать удары сердца. Уже не верилось, что этот подъём когда-нибудь закончится. Он сотню раз повернул бы назад, и плевать на усмешки Анатана, но страх перед безумным прыжком в «шкатулку» гнал вперёд.

Дно пещеры выровнялось. Адэр поднялся на ноги и прислонился к стене. Ладони, ступни и колени жгло огнём. Грудь тяжело вздымалась, заставляя всасывать вонь. Адэр снял рубашку и, скомкав, прижал пропитанную потом ткань к носу.

Вдруг что-то коснулось головы, очень осторожно, словно от лёгкого сквозняка шевельнулась прядь волос. Мягкое кожистое тельце прижалось к плечу. Острые то ли зубы, то ли коготки впились в тело. Мыши! Летучие мыши! Адэра охватил ужас. Он никогда не видел их, но с детства помнил страшилки, которыми пугают друг друга мальчишки. Так вот что за запах его преследовал — мышиные экскременты! Под невидимым сводом послышался шелест, усиливающийся с каждой секундой, словно осенний ветер сорвал с ветвей сухие листья и гнал их прямо на него.

Адэр побежал, скользя ладонью по холодному камню и повинуясь изгибам стены. Впереди раздавался гул, переходящий в грохот. Воздух светлел и становился чище, чувствовалась близость воды. И неумолимо разрастался засевший в сердце страх, хотя казалось, бояться сильнее уже невозможно.

Адэр отпустил стену и пошёл на свет. Резко повернул и чудом не упал — ноги разъехались на мокром камне. Неимоверный шум заставил зажать уши, переливающиеся блики вынудили зажмуриться.

Адэр вжался спиной в скалу, не в силах открыть глаза. Понимая, что ещё чуть-чуть, и разум погрузится в беспросветную тьму, медленно приподнял веки. Он стоял на маленькой полукруглой площадке. Перед ним находился долгожданный выход, но он был перекрыт сплошной стеной воды. Она низвергалась с невероятным, раздирающим ушные перепонки рёвом.

Адэр судорожно соображал: что же делать? Перед ним два пути: либо назад — в смердящий, заполненный мышами коридор, либо вперёд — с тоннами воды, не зная и не видя, что там, внизу. Голову сверлила леденящая мысль: он не умеет нырять с большой высоты.

Чувствуя, как иссякают последние капли решимости, Адэр сделал выбор — вниз, с водой! Набрал полную грудь воздуха. Оторвался от скалы. Разбежался, насколько позволяла ширина площадки. Со всей силы оттолкнулся ногами от края и вытянул вперёд руки. Поток воды чуть было не унёс его с собой. Но могучего рывка хватило, чтобы пролететь сквозь стену. Вынырнув из неё, Адэр ужаснулся — он падал в бурлящий ад.

Сильно ударившись руками, которые он не догадался поднять вверх или прижать к себе, вошёл в воду. Парализовало тело. Глубина затягивала. В глазах закрутились сверкающие спирали. И тут взвыл первобытный инстинкт — во что бы то ни стало сохранить свою жизнь. Адэр устремился к солнцу, колотя руками и ногами. Вкладывая невероятные усилия в каждый взмах, вырвался из холодной воды. Течение подхватило его и понесло туда, где гремело и грохотало.

Вцепившись в торчащий из воды камень, Адэр крутил головой, лихорадочно соображая: куда теперь? Посмотрел вверх. Водопад низвергался с неимоверной высоты. Над площадкой, с которой был совершён прыжок, поток разбивался о скальный карниз и терял мощь. Поэтому ему удалось пролететь сквозь сверкающее полотно воды.

Неподалёку от себя Адэр увидел зеленеющий берег. Но хватит ли духа до него добраться? Руки и ноги окоченели. Пальцы вот-вот расцепятся, и течение понесёт одеревеневшее тело в другую сторону от земли. Адэр стиснул зубы и устремился к манящей зелени.

Он лежал целую вечность, уткнувшись лицом в душистую траву и обнимая вселенную. Восстановив дыхание, встал и, запрокинув голову, издал громогласный вопль. Крик придал силы, а вместе с ней прибавил веры в собственную непобедимость.

Адэр подошёл к краю обрыва. Бешеный восторг заставил упасть на колени. Внизу простиралась долина, окружённая лиловыми скалами. На солнце переливались хрустальные озёра. Возле одной горы виднелось нагромождение валунов. К ним вела тропинка, которая с высоты выглядела как выложенная зигзагами нить. Над зеленеющим долом искрилась радуга, похожая на мостик, перекинутый через пропасть.

Адэр поднялся на ноги. Сбоку ревел водопад, сквозь который он пролетел. Вода слетала дальше, на острые отточенные камни и стремительно падала ещё с одного уступа. Не менее мощные потоки грохотали с другой стороны каньона. Адэр взглянул на тропинку, бегущую через долину: там выход из ущелья.

Он долго осматривался, выискивая спуск. Взгляд привлёк узкий выступ в скале справа, ведущий прямо к водопаду, точнее, за него. Появилось подозрение, что именно там находится площадка для очередного прыжка. Стоя в стороне от пенного потока и глядя вниз, Адэр сообразил, что отталкиваться от площадки надо посередине водопада. Приблизившись к отвесной стене, поставил ногу на выступ. Прижался грудью к нагретому солнцем камню и распластал по нему руки.

Шаг за шагом Адэр приближался к сумасшедшему грохоту, испытывая неодолимое желание зажать уши. Потеря равновесия равносильна смерти — там внизу, за спиной, только нагромождения камней. Казалось, что природа оскалилась в злобной ухмылке, наблюдая за ним и видя его судорожные потуги померяться с ней силами.

Затылок буравили тяжёлые взгляды. Хотелось повернуться к ним лицом. Адэр заставлял ноги делать шаг за шагом, убеждая себя, что всему виной уставшее от потрясений воображение. Но ощущение чужого присутствия не проходило.

Раздался леденящий душу монотонный речитатив, будто десятки — нет, сотни голосов невообразимо низким басом читали молитвы на непонятном языке. Пытаясь вырваться из плена обезумевшего сознания и сконцентрироваться на предстоящем прыжке, Адэр вызывал из памяти образы близких и родных людей, надеясь найти в них поддержку. Отец, сестра, Вилар, Галисия. Лица появлялись, истончались и бесследно исчезали.

В какой-то миг Адэр понял, что сил бороться с искушением не осталось. Сейчас он отпустит из объятий ненавистную скалу, повернётся лицом к затаившейся за спиной опасности и встретится взглядом с мучителями. И вдруг возле уха прошелестело: «Вам так не терпится умереть?»

Перед взором замелькали вспышки: серая, чёрная, красная, синяя, и замер сочный изумрудный цвет. И голос: «Я не думала, что вы так быстро сдадитесь».

Адэр стиснул зубы. В ушах щёлкнуло… Перед лицом скала, покрытая ажуром мелких трещин, а сзади ревёт вода, вызывая не страх, а сумасшедший экстаз. Плевать, что под ногами нет площадки! Плевать, что прыгать придётся вперёд спиной! В жизни есть вещи пострашнее.

Адэр присел, насколько позволили упирающиеся в скалу колени, и пружиной влетел в лавину.

Ноги несли его по тропинке, петляющей между валунами. Дикий восторг горланил победную песню. Перед резким поворотом Адэр повернулся к ущелью Испытаний лицом и низко поклонился. Частичка таинственного мира навсегда поселилась в его сердце.

Дорожка вывела на очередное плато. С двух сторон теснились горы. Впереди — обрыв, внизу — круглая каменная чаша с неподвижной чёрной водой. Это выход? Скользнув взглядом вдоль подножия скалы, Адэр заметил в тени серебристый автомобиль и машину охраны. Анатан и охранители, задрав головы, смотрели на него. Сердце радостно забилось — выход!

Он стоял над крутым обрывом. Багровое солнце слепило глаза, морской ветер перебирал волосы. Вот бы расправить плечи, взмахнуть руками и оттолкнуться от земли. Подняться на головокружительную высоту и сорваться вниз. Свобода выбора, свобода полёта.

Адэр расправил плечи. Взмахнул руками. Оттолкнулся от земли. Вот он — долгожданный полёт…


Часть 29


***

На рассвете в замках государственных мужей зазвонили телефоны. Безликие, невыразительные голоса передали требование короля в срочном порядке явиться во дворец.

Войдя в зал Совета, Трой Дадье увидел нескольких советников, успевших приехать раньше него. Моган восседал во главе стола и с угрюмым видом читал документы; листы в его руках подрагивали. Трой не помнил, чтобы король прилюдно выказывал волнение и уж тем более нарушал дворцовый этикет — он всегда входил в зал последним и первым его покидал. Дадье кивнул коллегам, занял место по правую руку от Могана и приготовился к неприятностям.

Наконец пустующих кресел не осталось. Великий отложил листы, дал знак секретарю и сжал подлокотники с такой силой, что казалось, сейчас затрещит дерево.

Секретарь побежал вокруг стола, раскладывая перед советниками бумаги.

— Этот документ я получил час назад. В течение дня его получат главные финансисты всех стран, — сказал Моган.

Трой взял копию отчёта международных наблюдателей об инспекции приисковых отделений «ЮвелиБанка» в Порубежье и с жадностью заскользил взглядом по строчкам.

— Пахнет международным скандалом, — раздался чей-то голос.

— Единичный случай — не повод для скандала, — возразил советник по финансовым вопросам и рывком ослабил узел на галстуке.

Великий занёс кулак над столом, но в последний миг разжал пальцы и медленно опустил руку на лист.

— Вы идиот, советник Боевар? Тридцать два драгоценных камня незаконно осели сразу в шести приисковых отделениях банка! За один день! — говорил он, сминая документ в руке. — И это единичный случай? А за двадцать лет… Ну-ка, навскидку. Сто шестьдесят тысяч камней!

— Сомневаюсь, что чиновники воровали все двадцать лет.

Моган направил на главного финансиста жалящий взгляд:

— А сколько?

— Сто шестьдесят тысяч камней — это не шутка. Их при всём желании не спрячешь. Ещё и где — в Порубежье!

— Мелкие чиновники — всего лишь рыбки-верховодки, потому так легко и попались, — отозвался главный судья. — Щука прячется намного глубже.

— Абсолютно с вами согласен, — подключился к разговору советник по правоохранительным вопросам. — И опыт подсказывает, что из длинной цепи, которая ведёт к этой щуке, большинство звеньев уже исчезло.

— У меня был целый час на раздумья, а потому расскажу, как будут развиваться события дальше, — произнёс Моган. — Чиновников приисковых отделений доставят в следственный комитет живыми и невредимыми. Повторяю. Живыми! В «ЮвелиБанке» будет назначена временная администрация. Совет директоров банка по собственному желанию передаст государству полный пакет акций и добровольно погасит все убытки, которые понесла казна Тезара за двадцать лет и казна Порубежья за два с половиной месяца. Генеральный директор банка и мой советник по финансовым вопросам не перенесут позора. Один скончается от сердечного приступа, второй покончит жизнь самоубийством.

Холёное лицо Боевара вытянулось, покраснело, побелело. Казалось, ещё секунда, и советник упадёт замертво.

— Следствием будут установлены виновные, — продолжил Великий. — После суда они по ошибке окажутся в одной камере с психопатами. Всё произойдёт именно в такой последовательности.

— Мой правитель, — проговорил Трой Дадье. — У советника Боевара, в отличие от генерального директора банка, крепкие нервы и выносливое сердце. Он приложит все усилия, чтобы отразить удары по «ЮвелиБанку» и отстоять честь банковской системы Тезара в целом. Но если я ошибаюсь в своих предположениях, нашего главного финансиста лишат титула посмертно.

Боевар с трудом поднялся:

— Я оправдаю доверие… — И рухнул в кресло.

Великий вновь дал знак секретарю.

Тот закружил вокруг стола, раскладывая бумаги. Но Трой даже не взглянул в документ. Он догадался, о чём пойдёт речь.

— Первый удар по «ЮвелиБанку» уже нанесён, — сказал Моган. — Адэр Карро отказывается сдавать в банк камни с приисков. Отныне расчёт за охрану границ он будет производить в денежном эквиваленте.

— И сколько он собирается платить за камни? — спросил главный финансист, промокнув рукавом рубашки пот над верхней губой.

— Подозреваю, что ровно столько, сколько платил ему Тезар, — ответил Трой.

— Кто будет проверять их качество? — не унимался Боевар. — Кто их будет считать, в конце концов?

— Уж точно не работники «ЮвелиБанка».

— Так недалеко и до сокрытия прибыли…

— Советник Боевар! Вам стоит выпить воды и приложить к голове лёд, — перебил его верховный судья.

— Это обманное заявление, — вклинился в разговор советник Каналь. — Адэр пытается вынудить нас пересмотреть стоимость камней. Ему негде взять деньги. Кроме «ЮвелиБанка» камни никто не купит.

— Его казны хватит на месяц, не более, — подтвердил Боевар. — Как только прекратится выплата жалования рабочим приисков, в народе начнутся волнения.

— Ваше Величество! — произнёс Трой. — Прошу оставить этот вопрос открытым. Я попытаюсь убедить Адэра отказаться от необдуманного и скоропалительного решения.

Великий пожал плечами и взял следующий лист.

— В замке Адэра под стражей находится нарушитель границы, — сказал он и подождал, пока секретарь разложит перед советниками бумаги. — Нарушитель — гражданин Ракшады Иштар Гарпи. В связи с этим Адэр требует пересмотра договоренностей об охране границ.

— Речь идёт об уменьшении нашей доли прибыли с приисков? — прозвучал севший голос Боевара.

— Естественно, — ответил Трой. — Вам точно нужен лёд.

— Какова общая протяжённость границы Порубежья? — обратился главный финансист к советнику по вопросам обороны.

— Семь тысяч миль.

— А через горы?

— Сорок восемь миль.

Боевар вяло улыбнулся:

— Убытки Тезара составят всего лишь полпроцента.

— Адэр требует учесть и морскую границу, — сказал Трой.

— Это почти две тысячи миль! — воскликнул советник по международным вопросам.

Боевар произвёл на листе расчёты:

— Грубо говоря, с приисков мы получим не пятьдесят процентов, а тридцать пять. Готов Тезар к таким убыткам?

Советники зашумели: «А вы прикиньте, во сколько обойдутся Тезару мероприятия по организации береговой охраны». — «Адэру не хватит отвоёванных денег даже на покупку сторожевых катеров». — «Он не собирается их покупать. Он увеличит поступления в свою казну и забудет о границе». — «Мы останемся с носом».

Трой похлопал ладонью по столу:

— Почему все говорят о деньгах? Почему никто не говорит о нарушителе границы? А он, между прочим, родной брат хазира.

— Вряд ли ракшад назвал себя, — сказал советник по международным вопросам. — Из этих варваров слова не вытянешь.

— Его имя назвал Адэр. Разве этого не достаточно?

— Адэр мог ошибиться. А у нас нет дипломатических связей с Ракшадой, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию.

— И вас не интересует, что делал гражданин чужой страны на землях Адэра?

— Интересует. Но лезть во взаимоотношения двух стран я не намерен. И вам не советую. Если нарушитель на самом деле Иштар Гарпи, хазир обратится к Адэру с просьбой выдать брата и тем самым признает его права на Порубежье.

— Надо напомнить Адэру, что в Ракшаде узаконена кровная месть, — добавил главный судья. — Как бы впопыхах и сгоряча не наломал дров.

— Продолжим, — произнёс Великий. — Послание Адэра доставил личный поверенный в его делах. Он просит Совет выслушать его.

В зал вошёл невзрачный пожилой человек в недорогом костюме. Такие как он не запоминаются с первого взгляда и даже в маленькой компании остаются незамеченными. Перед такими проскакивают без очереди, не опасаясь окрика. Их никто не воспринимает всерьёз.

Человек низко поклонился.

— Я Тауб Скорз, личный поверенный в делах правителя Адэра Карро, — прозвучал на удивление чистый и звонкий голос. — Действую от его имени и по его поручению.

— Говори, Тауб Скорз, — кивнул Моган.

Человек прошествовал к столу и вновь поклонился:

— Ваше Величество! Достоверно ли, что Адэру Карро принадлежат два замка, которые находятся в Тезаре? А именно: Баризский замок и замок Грёз.

— Что значит — достоверно ли? Я сам подарил ему эти замки.

— Спрошу иначе: подтверждаете ли вы законность владения вышеуказанными замками вашим сыном Адэром Карро?

Великий сузил глаза:

— Вероятно, вы что-то перепутали. Это зал Совета, а не балаган.

— Ваше Величество… — тихо произнёс Трой. — Не вижу ничего предосудительного в вопросах поверенного Скорза.

Моган скрестил руки на груди:

— Подтверждаю.

— Я могу к вам подойти?

Великий кивнул.

Тауб вытащил из папки лист и аккуратно положил на стол:

— Прошу вас поставить подпись под этим документом.

Моган прочёл заголовок:

— Генеральная доверенность?

— Вам необходимо подписью юридически закрепить законные права вашего наследника на замки.

— С каких это пор моя подпись стала законней моего слова?

— Прошу вас, закрепите своё слово законом.

Моган махнул караульным:

— Покажите поверенному выход из дворца.

Тауб выпрямил спину:

— Я доверенное лицо правителя Порубежья!

Караульные взяли его под локти.

— Я считал, что в Тезаре господствуют законы, а здесь царят всего лишь слова, — громко проговорил Тауб, вырвался из рук караульных и, вздёрнув подбородок, направился к двери.

— Вернитесь! — приказал Моган, и пока поверенный шёл обратно к столу, подписал документ.

— Благодарю вас, — произнёс Тауб и спрятал лист в папку.

— Что Адэр Карро собирается делать с замками? — спросил Трой.

— Насчёт замка Грёз распоряжений не поступало. Баризский замок я уполномочен выставить на продажу.

Один из советников порывисто провёл ладонью по лицу. Разволновался… Ещё бы! В тяжёлые для графа Бариза времена Моган выручил его, вывалив баснословную сумму за громадный старинный особняк. Бариз только и жил надеждой вернуть себе родовое гнездо. Но когда его положение заняло былую высоту, Моган подарил замок Адэру.

— Когда вы намерены заняться продажей? — спросил Трой.

— Правитель посоветовал сначала увидеться с графом Баризом.

— Граф Бариз — это я, — сказал советник, прижав ладонь к виску.

— Я остановился в дворцовой гостинице, — проговорил Тауб и покинул зал.

— Кто спрашивал, где Адэр возьмёт деньги? — Великий постучал пальцами по столу. — Даю Совету день на раздумья. Встретимся на вечернем заседании.

Когда караул закрыл за последним советником двери, Моган повернулся к Трою:

— Что твои глаза и уши?

— Докладывают регулярно. Я им не верю.

— Лгут?

— Нет. Они говорят о том, что видят и слышат. Говорят то, что знают. Но на самом деле они ничего не знают. Адэр искусно скрывает правду.

— Алмазы как-то связаны с ракшадом?

— Думаю, да, — покачал головой Трой.

— Зачем он показал их твоим людям?

— Понятия не имею. Может, дал нам понять, что он далеко не нищий и будет бороться с нашим банком до победы.

Великий повозил бумагами по столу:

— Неужели Адэр так хитёр?

— Он разыгрывает перед нами спектакль. Одевается как мещанин, неожиданно пропадает и внезапно появляется. Простолюдинка Латаль вхожа в его кабинет. Ракшаду предоставили апартаменты, как высочайшей особе. Его охраняют бойцы Крикса Силара, отставного офицера тезарской армии. Вот так всегда. Мы бесплатно их обучаем, а кто-то этим пользуется.

— Думаешь, у него в плену на самом деле брат хазира?

Трой потёр подбородок:

— Вполне возможно. Сейчас Адэр в отъезде. На этот раз взял с собой моих людей. Послушаю, что расскажут.

— У него осталась неделя, чтобы сформировать Совет. О чём он думает?

— Все будущие советники уже в замке. Ждут его возвращения.

Великий уронил руки на подлокотники кресла:

— Что думаешь о требованиях Адэра?

— Придётся пойти ему на уступки. Армию приведём в полную боевую готовность, — неторопливо говорил Трой, складывая листы в стопку. — Усилим охрану границ с Бойвардом и Партикурамом. Я попрошу Адэра позволить нашим войскам занять позиции на побережье и попытаюсь связаться с верховным жрецом Ракшады.

— Хорошо, Трой. Можешь идти, — сказал Моган.

Взявшись за дверную ручку, старший советник оглянулся. Великий, освещённый яркими лучами солнца, смотрел на маятник старинных напольных часов.


***

Превозмогая боль в мышцах, Адэр выбрался из автомобиля, взбежал по ступеням. Возле входа в замок его, как всегда, встречал Мун.

— Я распорядился приготовить ванну и накрыть на стол, — успел сказать старик перед тем, как караульные открыли двери.

Через холл торопливо шёл Гюст.

— Что нового? — бросил Адэр и двинулся к лестнице.

— Все, кого вы приказали вызвать, прибыли, мой правитель.

— Маркиз Бархат?

— Вернулся ночью.

— Отлично. Пусть ждёт меня в обеденном зале. И распиши мой день, чтобы я успел переговорить со всеми приглашёнными.

Приняв ванну и прочитав костюмеру краткую лекцию о взаимосвязи интеллекта и моды, Адэр направился в обеденный зал. В конце коридора показалась Вельма. Завидев его, сверкнула игривым прищуром глаз и кокетливо присела. Адэр прошёл мимо, мечтая о бокале вина и курице с хрустящей корочкой.

Вилар стоял у окна и был настолько увлечён разглядыванием неба, что пришлось брякнуть ножками кресла по паркету, чтобы привлечь к себе внимание.

Вздрогнув, друг обернулся:

— Прости. Я не заметил, как ты вошёл.

Адэр сел за стол и жестом пригласил присоединиться. Служанки расставили блюда, наполнили бокалы и замерли за спинками кресел.

— Свободны, — не оборачиваясь, сказал Адэр и, вместо того чтобы наброситься на еду, уставился на Вилара. — Ты заболел?

— Малика осталась в Ларжетае.

— И что?

И тут друга прорвало. Захлёбываясь словами, путаясь и повторяясь, Вилар поведал о дороге в столицу, о гостинице и банке, о кафе и танце, о Площади Умельцев и ночи в Смарагде.

— Мне пришлось уехать, — произнёс он и перевёл дух, будто за несколько минут обежал полмира. — Верни её.

Адэр сделал глоток вина:

— Значит, зал для аукциона ты не нашёл.

— Не будь таким жестоким, — тихо проговорил Вилар.

Адэр со стуком поставил бокал:

— Я выслушал слезливый рассказ, восхваляющий ум и женские достоинства простолюдинки. И я жестокий?

— Верни её. Прошу.

Адэр всматривался в застывший взгляд друга, в усталое лицо, в печальный излом губ. Если любовь так меняет мужчину — к чёрту её!

— Хочешь напомнить мне, как должен себя вести маркиз? — чуть слышно произнёс Вилар. — Не надо. Не трать слова и время.

Аппетит пропал окончательно. Адэр поднялся. Заложив руки за голову, закружил по комнате. Тело гудело. На груди и спине огнём горели ссадины. При каждом шаге стопы пронзала боль, будто он ступал босиком по битому стеклу.

— Я успел объехать несколько гостиниц. Ничего стоящего, — прозвучал неестественно бодрый голос Вилара. — Побывал в театре. Красивое старинное здание, огромное светлое фойе, недавно ремонт сделали, мебель поменяли. Но у них через месяц начинается театральный сезон. Все билеты проданы. Тебе придётся отправить на поиски зала кого-нибудь другого. Если поеду я… я поползу к ней и растопчу свою гордость.

— На Площади Умельцев можно найти оценщиков?

— Думаю, да.

— А заказать сейфы?

— Конечно.

Адэр прошёлся из угла в угол, упёрся руками в спинку кресла:

— Ты просишь вернуть её. Но мне не нужны бездельники. Мун набирает прислугу, но я не представляю Малику горничной или мойщицей посуды. Кем она будет?

— Кем и была — секретарём, — сказал Вилар и сделал глоток вина.

— Секретарём Совета не может быть человек из низшего сословия.

— Моим секретарём.

Адэр уселся за стол:

— Не знаю, как ты из этого выпутаешься.

— Считаешь, что я запутался? Пусть будет так.

Адэр поковырялся вилкой в тарелке:

— Кажется, я знаю, почему отец ничего не делал в Порубежье.

— Я тоже знаю, — сказал Вилар и наполнил бокалы вином.

— Догадался или знал с самого начала?

— А тут и гадать нечего. Сколько в истории примеров, когда великие державы пригревали на груди нищие клочки земель. Облагораживали их, исцеляли. Двумя словами: вкладывали душу. Потом находился какой-то местный, так называемый национальный герой, который умел выкрикивать лозунги, и народ со своими транспарантами и с чужим добром уходил за ним в свободное светлое будущее. Поэтому Моган брал и ничего не вкладывал, чтобы не жалко было терять.

— Знаешь, почему отец отправил меня в Порубежье?

— Знаю.

— Говори.

— Тебе не понравится то, что я скажу.

— Говори!

Вилар наполнил бокал вином, поставил перед Адэром:

— В Тезаре уже есть национальный герой — это Великий. Тебя всегда будут с ним сравнивать. И там, в Тезаре, как бы ты ни старался, тебе не прыгнуть выше него. Только здесь, в Порубежье, в стране, которой уже некуда падать, ты сможешь показать всему миру насколько ты умнее, дальновиднее и сильнее отца. Только такого короля будет боготворить Тезар после Великого.

— Ты сам себе противоречишь. Порубежье — не моя страна. Я для неё чужой. Народ поплетётся за мной следом, но в какой-то миг пойдёт в другую сторону. За своим героем.

Адэр осушил бокал и, оставив друга, отправился в кабинет.

Три дня, проведённые в «Провале», не прошли зря. Беседы с дворянами протекали без сучка и без задоринки. И когда около полуночи порог комнаты переступил последний претендент на кресло за круглым столом, Адэр уже чётко понимал, что формирует технический Совет. Все, с кем он разговаривал, были образованными, опытными людьми с живым умом и искромётными идеями. Однако между фразами то и дело проскальзывал намёк, что они будут стоять на защите своих личных интересов.

Вошедший человек кивнул и опустился на стул. Густые волнистые волосы цвета конского каштана, широкий лоб, тёмные и очень живые глаза, узкие губы, волевой подбородок — мужчину можно было бы назвать красивым, если бы от него не веяло пронзительным холодом.

— Сожалею, что вам пришлось так долго ждать, маркиз Орэс Лаел, — сказал Адэр.

— Можно я переставлю стул? — прозвучал глубокий голос. — Не люблю сидеть спиной к двери.

Получив разрешение, Орэс сел сбоку от стола и тем самым возвёл себя в ранг равноправного собеседника.

— Кратко расскажу о себе, — проговорил он. — Пять лет жил в Тезаре. Писал учебники для высших учебных заведений по международному праву. Четыре года преподавал в Партикураме историю международных отношений. Последние пять лет служил при дворе Габрилы Ок'Шер в Маншере старшим помощником советника по международным вопросам. Два месяца назад вернулся в Порубежье с надеждой, что вы не обойдёте меня своим высочайшим вниманием.

— Ваш послужной список впечатляет.

— Я всю жизнь работал на своё имя. Сейчас, сидя перед вами, хочу, чтобы моё имя вернуло мне долг.

Адэр не был готов к такому напору.

— Какое место вы отводите себе в истории страны?

— Место верного слуги мудрого правителя, — не моргнув глазом, ответил Орэс.

— Что можете рассказать о Ракшаде?

На точёном лице маркиза не дрогнул ни один мускул.

— Только то, что знаете вы, мой правитель. Ракшада чуть меньше Тезара, но богаче его в несколько раз. В международной политике использует диктат. Правительства всех стран свой страх перед Ракшадой называют уважением. В Ракшаде узаконена кровная месть, и меру наказания определяет потерпевшая сторона, а не суд государства. Это значит, что в Ракшаде отсутствует государственная монополия права на насилие. Однако численность населения неустанно растёт. Женщина для ракшада — это станок для производства потомства.

Орэс вытащил из кармана пиджака платок, вытер ладони. Волнуется…

— Сорок лет назад Ракшада признала Могана законным королём Тезара, — вновь заговорил маркиз. — На коронации присутствовал верховный жрец. Когда Великий присвоил Порубежье, хазир отозвал из Тезара своих послов и дипломатов и указал на дверь дипломатическому корпусу Великого. Не война и не мир. Нынешний правитель Ракшады, хазир Шедар Гарпи, взошёл на престол девять лет назад. Перед этим он отправил на тот свет четверых старших братьев. Кстати, смерть его отца до сих пор покрыта мраком тайны. Вину Шедара не доказали, но факт остаётся фактом — братьев нет, свидетели исчезли, а он правит и поныне. По жестокости Шедар не уступает своим предкам, а порой превосходит их. Не отменил ни одного закона, зато ужесточил наказания. Принял странный «Закон Первого Прикосновения» или, как ещё его называют, «Закон Первой Крови». Он касается всех девственниц, волей судьбы или случая оказавшихся в поле зрения Шедара.

Орэс промокнул платком виски, спрятал платочек в карман:

— Я не был в Ракшаде, но надеюсь, что благодаря усилиям ваших советников Шедар признает ваши права на Порубежье, и мне посчастливится увидеть воочию самую таинственную страну в мире.

— Благодарю, маркиз Лаел. Можете идти, — сказал Адэр, и когда Орэс покинул кабинет, уткнулся лбом в сложенные на столе руки.

Перед внутренним взором мелькали лица дворян, в голове звучали голоса. Все роли расписаны, кроме одной: кому доверить партию первой скрипки?

Адэр стоял у открытого окна, подставляя лицо прохладному мокрому ветру. Сверкала молния, высвечивая в саду аллеи. С небольшим опозданием гремел гром. Шёл проливной дождь, омывая запылённую зелень и вызывая тоску в душе.

Адэр посмотрел на Вельму. Девушка лежала на меховом пледе, расстеленном поверх белого ковра. На изящной руке, как на подушке, покоилась белокурая головка. Сновидения затуманили нежное лицо. Густые ресницы трепетали. По припухшим губам пробегала слабая улыбка. Лежит она возле его ног — хорошо. Исчезнет под утро — он забудет о ней до следующей ночи. И не потому, что простолюдинка. Знатные дамы проходили чередой, не оставляя в его сердце следа. Вот только… Галисия.

Адэр закрыл рамы, улёгся на софу. Галисия… Она одаривала его жгучими ласками, уходила с безумными скандалами, и, прощая измены, вновь возвращалась. Порой ссоры доставляли большее удовольствие, чем милые прогулки под луной. Исступлённые взгляды тешили душу. Просьбы Галисии о примирении доставляли наивысшее наслаждение.

Адэр посмотрел на Вельму. Галисия далеко. Придётся довольствоваться малым.


Часть 30


***

Адэр ехал по Ларжетаю в полном смятении духа. Смотрел на светлые улицы столицы, а перед глазами стояли неухоженные поля и покинутые земли. Скользил взглядом по зелени парков и скверов, а видел шлагбаумы, ухабистые дороги и запущенные сады. Взирал на горожан в пёстрых как лето нарядах, а в памяти мелькали полуразрушенные замки и брошенные на произвол судьбы нищие селения.

Вилар не обманул, когда делился впечатлениями о поездке. Да он и без Вилара знал, что знатной своре Порубежья плевать на свою землю и на свой народ. Но в глубине души ещё теплилась надежда, что всё так ужасно лишь в Бездольном Узле, а стоит повернуть направо — упрёшься в кисельные берега, повернёшь налево — окунёшься в молочные реки. Глупая надежда и тупое сравнение счастливой жизни с киселём.

Автомобиль затормозил перед высокой лестницей. Стоя на строительных лесах, рабочие, словно муравьи, облепили гостиницу. У входа возвышались мраморные плиты, сложенные в ровные ряды. Грузчики перетаскивали мешки с цементом. Кто-то был занят реставрацией каменных собак, стоявших возле отшлифованной добела двери.

Адэр выбрался из салона. Строители направили на него беспокойные взгляды. Грузчики опустили мешки и упёрли руки в бока, всем своим видом давая понять, что так просто не бросят работу. Решили, что какая-то инспекция?

Адэр вошёл в безлюдный вестибюль. Вместо люстры нестерпимо яркая лампа на длинном проводе. На стенах свежая штукатурка. Окна заклеены бумагой. С верхних этажей доносились голоса и смех. Где-то в пустом коридоре эхом пролетел куплет песни.

Как из-под земли появился подросток. Шмыгнув носом, посмотрел сперва на охранителей за спиной Адэра, затем на его чёрные брюки и сверкающие сапоги.

— Господин, вы кого-то ищете?

— Где хозяйка гостиницы?

Юнец хлопнул ресницами:

— Вам нужна аспожа Малика?

Склонившись над лопоухой головой с торчащими рыжими волосами, охранитель гаркнул:

— Где хозяйка?

Подросток присел:

— На втором этаже. Позвать?

— Проводи меня к ней, — сказал Адэр и порывистым жестом велел охранителю убраться с глаз.

— Сию минуту, — выпалил юнец. Смочив в ведре тряпку, принялся мыть пол, покрытый толстым слоем упругой пыли. — Мой господин! Идите по чистому. — И, не разгибаясь, попятился к лестнице.

Адэр обошёл его и взбежал по ступеням. Приказав охранителям остаться в начале коридора, медленно двинулся вперёд, прислушиваясь к голосам. Пройдя мимо нескольких дверей, остановился. Малика? Ткнул пальцем в потрескавшуюся краску на створке.

Малика елозила линейкой по оштукатуренной стене:

— Здесь ямка.

— Её никто не увидит, — откликнулся человек в спецовке.

— Я вижу. А вот ещё. Таали, ставь крестик.

Человек нехотя пометил карандашом незаметное углубление в штукатурке.

— А здесь кочка.

— Малика, это стена, а не каток. Никто не споткнётся.

— Надо переделать, Таали. Я тебе доверяю как себе, а твои рабочие тебя подводят.

Скользя линейкой по стене, Малика двигалась к дальнему углу комнаты. И вдруг, даже не оглянувшись, произнесла:

— Чего стоите у порога? Проходите.

— Я не стою. Я только что пришёл, — произнёс Адэр и улыбнулся: он повторил слова, сказанные Маликой при первой или второй встрече с ним.

— Мне тут… по делу надо, — проговорил Таали и с довольным видом сбежал.

Малика поставила линейку в угол, отряхнула подол платья, поправила платок на голове. Повернувшись лицом к Адэру, присела:

— Мой правитель!

— Не удивлена?

— А должна удивиться?

— Тебе разве не говорили, что отвечать вопросом на вопрос — это признак, по меньшей мере, невоспитанности?

Малика выпрямилась:

— Я отвечаю сообразно своему происхождению.

Нечто притягательное было в её дерзком виде. Глаза, что ли, по-другому светятся? Или губы стали более соблазнительными? Серое мешковатое платье уже не раздражало. Платок, обмотанный вокруг головы, не выглядел нелепым.

— Вы приехали по делам или развеяться?

— Ты возвращаешься в замок.

Малика обвела рукой вокруг себя:

— У меня много работы.

— У меня мало времени. Даю три часа на сборы, — сказал Адэр и вышел в коридор.

— Вы не поняли, — прозвучало ему вслед. — Я никуда не поеду.

Он с напускным хладнокровием вернулся в комнату:

— Ты возвращаешься в замок. Повторить ещё раз?

— Вы находитесь в моём доме, — произнесла Малика. — Смею напомнить вам: вы гость, а я не ваша рабыня.

— Ты служишь у маркиза Бархата.

— Кем?

— Кем была при наместниках — секретарём.

— Стоило вам приезжать? Прислали бы за мной Муна.

— Ты решила, что я приехал за тобой? Я приехал посмотреть столицу. Развеяться, как ты сказала. Собирайся!

Выйдя из гостиницы, Адэр сел в машину; здание, облепленное рабочими, притягивало взгляд как магнит.

— Площадь Умельцев, — сказал он водителю, пытаясь определить, куда выходят окна покоев Малики.

Поздно вечером автомобиль уже катил по аллее, освещённой фонарями. Адэр тоскливо посмотрел на замок. Его встречает только Мун…

В холле слышался перезвон хрустальных капель люстры. На приоткрытых окнах волнами изгибались ажурные занавеси. Воздух был пропитан ароматами цветов, развесивших головки в напольных вазах. На пушистых коврах стояли низкие столики и мягкие глубокие кресла — уютные уголки, будто специально созданные для тёплой дружеской беседы. Широкая лестница, взбегая на второй этаж и далее на третий, переходила в длинныебалконы с замысловатой балюстрадой: каменные балясины были оплетены виноградной лозой.

Почему он не замечал этого раньше?

— Мой господин? — прозвучал голос Муна.

— Свободен, — бросил Адэр.

— Вы не будете ужинать?

Адэр сдержал резкие слова. Стоит ли злиться на Муна за его заботу? Но почему старческие глаза светятся благодарностью? Ах, да! За спиной топчется Малика.

— И ты свободна, — произнёс Адэр.

— Малика, я перенёс твои вещи в твою спальню, — сказал Мун.

Широко улыбаясь, она взяла старика за руку. Чему радуется, глупая? Её переселили в хозяйственное крыло, где утром разбудят не птицы, а ворчливые голоса прислуги. И воздух пропитан не ароматами сада, а запахами кухни и подсобных помещений.

Адэр поднимался по лестнице. Навстречу спускался Гюст.

— Если в следующий раз меня встретит только Мун, я поменяю вас местами.

— Этого больше не повторится.

Адэр устало шёл по коридору, слыша за спиной шаги секретаря.

— Прибыл Тауб Скорз. Он ждёт вас в библиотеке.

— А какого чёрта ты до сих пор молчал? — выкрикнул Адэр и направился к лестнице.

Перед дверями библиотеки отдышался, принял себе невозмутимый вид и переступил порог.

Тауб поднялся со стула, отвесил низкий поклон:

— Мой правитель! — И вручил бумаги.

Адэр бегло просмотрел документы и едва удержался, чтобы не подпрыгнуть. На каждой странице стояла подпись Бариза. Цифра, выведенная на последнем листе, превосходила самые смелые ожидания.

— Как только граф получит подписанные вами документы, деньги поступят на ваш счёт, — проговорил Тауб, явно гордясь собой.

Замечательный день! Неимоверно удачный день! Но есть ещё одно незавершенное дело.

Мебель из красного дерева, коричневые кожаные кресла. Ковёр в тон кожи. Настольные лампы под молочными абажурами. Окна выходят в сад. Неплохо… Адэр пересёк гостиную, заглянул в спальню. Кровать, застеленная шёлковым покрывалом. На тумбочке стопка документов. На подоконнике скрученный галстук. На журнальном столике фотография отца, Суана Бархата. Уютно…

Из ванной комнаты появился Вилар:

— Адэр? Подожди, я оденусь.

— Я на пару минут.

Адэр осмотрел друга с головы до ног. Тело мускулистое, крепкое. Безусловно, пребывание в Порубежье пошло ему на пользу. Или это заслуга Йола?

— До сих пор упражняешься?

— Да, — ответил Вилар, обматывая бёдра полотенцем. — Йола предупредил, что со спиной начнутся проблемы, если я брошу заниматься.

— А ты был прав. Ларжетай оказался чудным городком.

— Переберёшься в столицу?

— Мне и в замке неплохо, — сказал Адэр и развалился в кресле.

— Мне тоже здесь нравится, — произнёс Вилар и принялся наводить порядок на тумбочке.

И всё? И даже не спросит о Малике?

— Я не знаю, как теперь смотреть ей в глаза. Никогда ещё предстоящая встреча с ней меня так не пугала, — проговорил Вилар, словно услышав мысли Адэра.

В окно застучали капли. С порывом ветра открылись рамы и в комнату ворвалась приятная свежесть. Адэр глубоко вздохнул. Запах напомнил детство, когда он с приятелями, прячась от дождя в беседке, рассматривал пузыри на лужах.

— Зачем к тебе приходил Орэс Лаел?

— Уточнял функции и задачи старшего советника.

Адэр сжал подлокотники. Лаел за правителя расписал все роли?

— Орэс понимает, что главное кресло достанется ему, — продолжил Вилар. — Он критичен, умён, обладает достаточной силой, чтобы руководить Советом.

— Ты так думаешь?

Вилар побледнел:

— Адэр! Только не я! Я не справлюсь!

Адэр подошёл к окну, подставил под дождь сложенные горстью ладони. Умылся прохладной водой. За него всё решили! Он так предсказуем? Или его мнение ничего не стоит? Нет… Он не доставит удовольствие Лаелу только за то, что тот не ждёт его решения с трепетом.

— У меня не будет старшего советника.

— Адэр! — воскликнул Вилар. — Так нельзя!

— Нельзя в Тезаре. В Порубежье можно.

Покинув покои друга, Адэр поднялся на балкон своего этажа. В нише стояла Вельма, стараясь быть невидимой для слуг, занятых ночной уборкой замка.

— Не сегодня! — грубо бросил он девушке и направился к апартаментам.

Сзади послышались мягкие шаги.

— Уйди! — процедил сквозь зубы Адэр.

Войдя в апартаменты, пересёк гостиную, ступил в спальню. Спать!


***

Маленькая комнатка напомнила о беззаботных днях. С тех пор, как Малика была здесь последний раз, ничего не изменилось. Ситцевые занавески на окне пестрили горошинами. В глиняном горшке цвела герань. Малика улыбнулась. Милый Мун… поливал. К стене прижималась узкая кровать, застеленная шерстяным одеялом в клетку. На полу лежал домотканый коврик. Небольшой шифоньер радушно распахнул дверцы. Посреди комнаты стояли два деревянных стула. На дерматиновых сиденьях теснились коробки. Малика заглянула внутрь. Её немногочисленные пожитки. Видимо, Мун собирал их в спешке: платья, книги, башмаки были свалены в кучу.

От двери прозвучал трескучий голос:

— Потом разберёшь. Идём, я покормлю тебя.

Малика подскочила к старику и крепко обняла.

— Я не голодна, — прошептала она, уткнувшись лбом в острое плечо. — Мун… У нас теперь есть свой дом.

Старик отклонился назад.

— Правда! Целых три этажа. Хотела сделать ремонт и забрать тебя, но придётся наводить порядок вместе.

— Я не могу сейчас бросить замок. Пока мне найдут замену, пока я передам дела, знаешь, сколько пройдёт времени? — Мун поставил коробки на пол, придвинул стулья к столу. — А ну-ка, садись, рассказывай.

Малика устало сложила на столе руки, опустила на них голову.

— Нет… Давай-ка лучше в постель, — произнёс Мун.

— В меня влюблён маркиз Бархат.

Старик заскрипел дерматином на сиденье:

— Заметно. А ты?

— Рядом с ним трепещет моя душа.

— Что говорит твоё сердце? — спросил Мун с тревогой в голосе.

— Моруна всю жизнь любит только одного мужчину, который всю жизнь верен только одной любви. Вилар не однолюб. Вот почему я люблю его душой.

— Вот и замечательно. — Старик погладил Малику по голове.

— А сердце… В моём сердце Адэр.

— Ты ошибаешься. Какой же из Адэра однолюб? Вон, Вельму с его этажа не выгонишь. Бегает по коридору как собачка. Хозяина выглядывает. А он приказал служанок набрать: от шестнадцати до двадцати, рост, талия, бёдра, грудь, а то что опыта ноль… Нет, Малика…

— Да! — выкрикнула она и обхватила голову руками. — Не путай любовь с вожделением.

— Тебе надо держаться от него подальше. Зря ты приехала.

— Мой Бог слышит тех, кто просит любви, но глух к тем, кто от неё бежит. — Малика обвела комнату взглядом, остановила на Муне. — Мы оба с тобой знаем, что безответная любовь убивает морун. Даже… если… вдруг… Адэр ответит мне взаимностью, я всё равно умру. Для моруны нет ничего страшнее, чем любить человека, который никогда не будет принадлежать ей.

— За что ты его полюбила? — прошептал старик.

— За то, что он существует.

Мун сжал Малике руку:

— Я всегда буду с тобой рядом. Всегда-всегда. Я тебя согрею, поддержу, я… я сильнее рока морун.

Она улыбнулась:

— У нас не будет тайн. Хорошо? Не хочу исчезнуть внезапно.

Смахнув слезу, старик торопливо кивнул.

— Я сама попрошу Адэра отпустить тебя. У нас с тобой куча дел. Поможешь мне закончить ремонт, набрать прислугу. Потом поедем к ориентам. Потом… можем съездить… да хоть на край света. А когда мне станет очень плохо, мы сядем с тобой возле открытого окна в самой красивой комнате и будем вспоминать…

— Бедная девочка.

— Нет, Мун. Я самая счастливая.

Старик обнял Малику за плечи и в голос разрыдался.


***

Пытаясь перед важным событием привести мысли в порядок, Адэр бродил по саду. На ветру трепетали резные листья. Благоухающий воздух, казалось, стекал по стволам деревьев как медовая слеза. Пение птиц оплетало кроны. Под ногами звенела трава.

Адэр остановился под вишней, нарвал полную пригоршню налитых соком ягод. По-мальчишески выплёвывая косточки в небо, разглядывал полупрозрачные облака. Теперь помыть бы руки. Но садовники не включили распылители, видимо посчитав, что земле хватит дождевой влаги на целый день.

Между гибкими ветвями мелькнуло серое пятно. Малика… Никто другой в замке не одевается как обыватель монастыря. Прислуга носит одежду синего цвета, садовники облачаются в клетчатые рубахи, охранители ходят в чёрной форме.

Адэр вытер руки о траву и крикнул:

— Малика, составь мне компанию.

Она приблизилась, пошла рядом.

— Я хочу поговорить с тобой о Виларе, — сказал Адэр. — Его угораздило влюбиться в тебя. Мне надо, чтобы его влюблённость прошла как можно быстрее. Когда в его голове сплошная неразбериха, я не могу рассчитывать на его помощь. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Что я должна сделать?

— Преврати влюблённость в дружбу. Какое-то время одаривай его вниманием. А затем мягко отдались.

Малика повернулась к Адэру:

— Не понимаю… О чём вы меня просите?

— Всего лишь о невинном внимании. Вилар успокоится. Окунётся в работу. Государственные дела затянут. И он тебя забудет.

Малика отвела глаза. Луч солнца, пробившись сквозь крону деревьев, отскочил от чёрных волос разноцветным фейерверком.

— Ваш друг — замечательный человек. Я не смогу играть его чувствами.

— Мне надо учить тебя женским уловкам? Только женщина знает, как можно убить любовь.

Малика вскинула голову:

— В Порубежье есть древние народы: климы, ветоны и ориенты.

— Сейчас меня волнует Вилар. С народами я разберусь позже.

— Климы обожествляют землю. Ветоны воспевают камень. Ориенты поклоняются богу моря.

— Малика! Давай поговорим об этом в следующий раз.

— Но есть ещё один народ, о котором все упорно молчат. Народ, который намного древнее всех живущих на этой земле. Это моруны.

— Я знаю, Малика. Знаю.

— Не перебивайте меня. Я должна сказать вам правду. Моруны боготворят огонь. Он олицетворяет истину, поглощает иллюзии и ложь, выжигает порочность. Моё настоящее имя Эйра. И я моруна.

Внезапно исчезли все звуки: затих ветер, замерла листва, умолкли птицы. И только солнце продолжало палить так нещадно, что казалось, плавится воздух, а кожу лижет пламя.

— При мысли об обмане во мне бунтует кровь морун, — не отводя глаз, произнесла Малика. — Я могу молчать, не придавать значения, прятаться, не говорить правду. Но лгать я не буду! Особенно когда это касается чувств. И как бы вы ни хотели, какие бы ни издавали приказы, какое бы не придумали мне наказание, я отказываюсь быть секретарём маркиза Бархата. Мун найдёт себе замену, и мы уедем.

Низко присела:

— Прошу прощения, мой правитель. — И пошла прочь.

Ветер коснулся пышущих жаром щёк. До слуха долетели шелест листьев, гудение пчёл и пение птиц.

Вдруг Малика вернулась с решительным видом:

— И вы должны знать, что стоите на моей земле. Посмотрите вокруг, сверху охватите взглядом тысячи миль. Это Дэмор — земли морун. Это с нашего позволения здесь поселились климы, ветоны и ориенты. Это мы приютили людей со всего света, мечтающих о любви и мире. Это мы разрешили династии Грассов увековечить в названии страны своё имя — Грасс-Дэмор.

— Почему моруны ушли?

— После смерти Зервана нашу страну разорвали на части.

— Это не причина для ухода.

— Мир, в котором матери продают дочерей в дома терпимости, отцы насилуют детей, а дети убивают родителей… мир, в котором священный брак превратился в пустые слова, а целомудрие и беззаветная любовь стали поводом для насмешек… Этот мир не для морун.

— И вместо того, чтобы сделать мир лучше, моруны спрятались за долиной Печали. Это легче всего.

— Легче всего убрать тех, кто мешает. Морун было полмиллиона. За долину Печали ушли несколько сотен.

— Сейчас-то их намного больше.

— Меньше. Моруной рождается первый ребёнок — девочка. Потом рождаются только сыновья. — Малика подошла к Адэру вплотную. — Сегодня вы станете законным правителем Порубежья. Полюбите мой Дэмор так, как люблю его я.

Проводив Малику взглядом, Адэр вышел на прогалину и зажмурился. Солнце приготовилось иссушить землю, которую две ночи подряд обильно поливали дожди. Пустошь какое-то время ещё будет противостоять жаре, выталкивая из влажной почвы слабые побеги. Но, сдавшись, растрескается и замрёт в ожидании следующего ливня. А сад не оцепенеет. Оживший замок не позволит смолкнуть птичьему гомону и шороху листвы, испариться дурманящим запахам трав и ароматам душистых цветов.

Войдя в гостиную, Адэр уселся на софу, уронил руки на колени:

— Макидор! Покажи, что ты приготовил мне на вечер.

Костюмер вынес из гардеробной чёрные брюки и белый мундир — воротник-стойка, два ряда золотых пуговиц, на золотых погонах короны, вышитые шёлком и украшенные драгоценными камнями.

— Костюм победителя. Я подумал, что у вас впереди ещё много тяжёлых битв. В таком костюме нельзя проигрывать сражения.

— Ты исправляешься, Макидор. — Адэр хлопнул себя по коленям и, тяжело поднявшись, направился в ванную.

Свет многочисленных ламп неприятно резанул по зрачкам. Овальное, во всю стену зеркало отразило посеревшее лицо, острые скулы, шрамы на груди, похудевшее тело. Измождённый взгляд поверг в ужас. Таким Адэр себя ещё не видел.

Упираясь руками в чёрный мрамор, он долго стоял под струями студёной воды, не чувствуя холода и не замечая времени. Присел на край ванны. Потряс головой. Сделал несколько глубоких вздохов. Провёл ладонью по зеркалу и уставился на своё отражение.

Чего он добьётся своим безумным поступком? Вызовет гнев отца. Но что Великий сможет сделать? Ничего! Он сам отправил наследника в Порубежье, наделив безграничными полномочиями. Открыто вмешаться в действия правителя другой страны, даже если это его собственный сын, Моган не посмеет. И либо смирится, либо затеет интриги, чтобы как можно быстрее вернуть его в Тезар. Но это не всё! Он, правитель, покажет маркизу Лаелу, кто в доме хозяин. И это не всё! Осознав, что его ждёт кресло старшего советника, Вилар с головой погрузится в работу, и необходимость в Малике отпадёт. Простолюдинка уйдёт туда, откуда появилась — в свой плебейский мир, где ей и место.

Адэр ударил кулаком в стену. Из любого сражения он выйдет победителем!


Часть 31


***

Малика забежала на кухню. Муна там не оказалось, зато обсуждение предстоящего события было в самом разгаре.

— Ой, бабоньки! — нараспев говорила горничная, томно потягиваясь. — Мужиков-то у нас… Теперь не надо в селение бегать. Все под боком. У одних униформа синяя, у других — такая… как же его… как гусиный помёт. У третьих…

— Много их? — перебила повариха.

— Ой, много. В коридорах не протолкнуться.

— Да я не о слугах спрашиваю. Советников сколько?

— Двенадцать, — ответила горничная.

— С правителем и маркизом Бархатом будет четырнадцать, — сказала посудомойка. — А должно быть нечётное число.

— Много ты понимаешь, — вставила повариха.

— Да уж больше твоего, — огрызнулась посудомойка, громыхая кастрюлями. — Сколько у наместника было помощников? Десять. Плюс наместник. Итого одиннадцать.

— А ты у Малики спроси. Она у нас умная, — с ехидцей проговорила повариха, помешивая на сковороде лук. — Слышь, Малика! Сколько должно быть советников?

— Не знаю, — ответила она и повернулась на скрип двери.

— Вот ты где, — сказала служанка. — А там тебя ищут.

— Мун?

— Какой-то мужлан. Он в холле ошивается.

По коридорам хозяйственной пристройки сновала прислуга, здешняя и приезжая, разодетая в цвета знатных домов Порубежья — кто с чемоданами, кто с кипами постельного белья и полотенец. Мелькала форма стражей и охранителей. Над головами людей проплывали фуражки с широкими козырьками — в свои комнаты спешили шофёры.

Малику то оттесняли к стене, то вынуждали вжиматься в двери, то подхватывали и тащили за собой. Ближе к переходу в главную часть замка толпа значительно поредела, а вскоре мимо прошмыгивал лишь чей-то лакей или проплывала личная служанка какого-то дворянина.

Малика поправила складки на платье, одёрнула рукава и вошла в холл. Сердце радостно забилось.

— Анатан!

Распорядитель приисков оторвался от разглядывания люстры, протянул руки:

— Бог мой! Малика! Тебя совсем не узнать.

— Какими судьбами? — спросила она, сжав мозолистые ладони.

— Не знаю. Получил от какого-то маркиза Бархата приглашение. Вот, хотел у тебя спросить, чего им надобно. Спрашиваю Яра, а здесь о таком никто не слышал.

— Приглашение? — переспросила Малика.

— Ну да. Приглашение. Явиться к семи часам вечера. И всё. Может, правитель хочет проверить бумаги о расходах? Я здесь уже полчаса столбом торчу. Никто не зовёт. Все говорят, посиди, а у меня поджилки трясутся.

Анатан похлопал по карманам новенького пиджака, побледнел. Окинув взглядом холл, облегчённо выдохнул:

— Фу! Так и свихнуться недолго. — Взял со столика пухлый конверт и блокнот в потёртой обложке. — Не скажешь, куда идти?

— Посиди пока, а я узнаю.

Анатан посмотрел на бархатную обивку кресел:

— Я лучше постою. А ты беги, а то меня трясучка замучает.

Малика поднялась на второй этаж. Несмело пошла по пушистой ковровой дорожке, надеясь услышать Гюста или Вилара. Возле дверей комнат стояли незнакомые охранители. Взглянув на Малику, с равнодушным видом отворачивались. Видимо, решили, что служанка разыскивает своего хозяина. Из комнат доносились чужие голоса и смех.

Из ниши показался охранитель Адэра:

— Чего надо?

— Мне нужен маркиз Бархат.

— Иди отсюда.

За спиной хлопнула дверь.

— Малика!

Она обернулась:

— Крикс! И ты здесь?

Командир стражей улыбнулся:

— Маркиз Бархат пригласил.

— И Анатан приехал, — пробормотала Малика.

— Гюст сказал, что нас представят Совету. Как-никак командир стражей Бездольного Узла и распорядитель приисков. А где он?

— Внизу.

— Пойду, поздороваюсь, — сказал Крикс и побежал к лестнице.

Малика последовала за ним в холл, но Анатана и Крикса там уже не оказалось. В начале коридора, ведущего к залу Совета, встал караул. Грозный детина жестом приказал ей убраться.

Малика посмотрела на часы. Половина восьмого. Как же убить время? В библиотеку не пройдёшь — она рядом с залом Совета. В сад не высунешься — туда выходят окна зала. На кухне не посидишь — насмешками изведут или вопросами замучают. Решив наведаться к Зульцу в гараж, Малика выскользнула из замка через служебный выход.

Ворота гаража закрыты, в окнах темно. Малика присела на скамейку, привалилась спиной к шершавой стене и направила взгляд в темнеющее небо. Ветерок донёс её имя. Стоя возле обитой железом двери, две служанки размахивали руками. Она лениво махнула в ответ. Как только уйдёшь, не предупредив Муна, так он сразу её разыскивает.

Малика побрела к замку. Навстречу бежала одна из девушек.

— Прохлаждаешься? — прошипела она. — А мы с ног сбились.

— А что случилось?

— Тебя Гюст разыскивает.

— Зачем?

— Иди, спроси.

Малика прибавила шаг. Переступив порог флигеля, столкнулась с Гюстом.

— Бегом за мной, — приказал он и побежал по коридору.

— Да что случилось?

— Правитель назначил тебя секретарём Совета.

Малика остолбенела:

— Чего?

Гюст оглянулся:

— Быстрей! Потом будешь ворон считать.

Малика метнулась к переходу в хозяйственную пристройку.

— Куда? — рявкнул Гюст.

— Переодеться.

— С ума сошла? Давай за мной.

Малика бросилась вслед за секретарём, на бегу поправляя волосы, выбившиеся из узла на затылке.

В зале Совета горели все люстры, отражаясь в паркете и большом круглом столе. Из открытых окон были видны тёмные кроны деревьев. Возле камина тихо переговаривались дворяне: преисполненные достоинства жесты; холёные лица и ухоженные руки; безупречные причёски; дорогие костюмы; сверкающие туфли. Как же сильно они отличаются от тех, кто стоит возле двери. А там растерянно хлопали глазами командир стражей и распорядитель приисков.

Малика пошла вдоль стены в угол зала, к столику секретаря.

Гюст остановил её:

— Стой с ними.

Малика присоединилась к Анатану и Криксу.

— Что-то похолодало, — проговорил Анатан и застегнул пиджак на все пуговицы.

— Жарко, — сказал Крикс и тыльной стороной ладони вытер лоб.

Малика ответила улыбкой на взгляды Яриса Ларе и Мави Безбура. Исподтишка посмотрела на других дворян. Волнуются. Оно и понятно. Возможность стать советником даётся раз в жизни. А с таким правителем как Адэр усидеть за столом Совета будет ох как не просто!

Малика прислушалась к себе. Полное спокойствие. Зачем изводить себя тревогами, если завтра её и Муна уже не будет в замке?

— Здравствуй, Малика, — прозвучало за спиной.

— Добрый вечер, маркиз Бархат, — ответила она.

Вилар сжал её пальцы:

— Я скучал. — И направился к дворянам.

Раздался торжественный голос Гюста:

— Правитель Порубежья Адэр Карро.

Дворяне склонили головы. Анатан согнулся в низком поклоне. Крикс вытянулся по стойке смирно. Малика присела. Неожиданно затряслись колени. Сердце ёкнуло и замерло.

В зал вошёл правитель. В свете люстр заблестели золотые погоны, засверкали камни на коронах.

— Это же Яр… — пробормотал Анатан. — А я его в ущелье…

Адэр встал возле кресла из чёрного дерева с резной спинкой и подлокотниками из слоновой кости, обвёл присутствующих взглядом:

— Рад видеть вас в добром здравии, господа! Не буду утомлять вас и себя нудными и долгими речами, а потому сразу приступлю к делу. — Подошёл к креслу, приставленному к столу слева от кресла правителя. — Маркиз Вилар Бархат! Я назначаю вас советником по вопросам транспорта и связи.

Вилар приблизился к Адэру, опустился на колено:

— Предаюсь вам беззаветно, отдаюсь и покоряюсь сполна. — И занял место за спинкой указанного правителем кресла.

— Граф Ярис Ларе! — прозвенел голос Адэра. — Я назначаю вас советником по вопросам охраны здоровья.

Ларе поправил очки и прошествовал к правителю.

Советники друг за другом приносили клятвы и вставали за спинками кресел. Вскоре возле камина остался только Орэс Лаел. Маркиз светился от гордости.

Адэр подошел к следующему креслу:

— Крикс Силар! Я назначаю вас советником по правоохранительным вопросам.

Лица дворян вытянулись. Орэс скривил губы. Казалось, Крикс совсем не удивился. По-военному промаршировал к Адэру, принёс клятву и занял место возле стола.

— Анатан Гравель! Я назначаю вас советником по вопросам разработок месторождений.

Анатан схватился за Малику:

— Я?

— Иди, Анатан, иди! — Малика подтолкнула его.

Анатан дрожащим голосом произнёс клятву и обеими руками вцепился в спинку кресла.

Малика смотрела на Лаела. Маркиз выпятил грудь и подался вперёд.

— Маркиз Орэс Лаел! Я назначаю вас советником по международным вопросам.

Орэс побледнел. Пошатываясь, подошёл к правителю, рухнул на колено, охрипшим голосом произнёс клятву, с трудом поднялся, наткнулся на кресло и застыл. Малика с интересом наблюдала за ним, не понимая, почему его настроение так резко изменилось.

Адэр молчал. Был слышен размеренный стук часов, и более не пролетало ни звука. Малика почувствовала на себе тяжёлый взгляд, её охватил необъяснимый страх.

— Малика Латаль! Я назначаю вас старшим советником.

«Розыгрыш!» — мелькнула мысль. А внутренний голос приказал поднять подбородок, расправить плечи, с каменным лицом подойти к Адэру, с ровной спиной преклонить колено, твёрдо произнести клятву и занять место по правую руку от правителя.


***

Тишина окутала сад. Бездонное небо прижалось к земле. Грозди звёзд искрились так близко, что чудилось — протяни руку и сможешь сорвать их, сжать в кулаке, и между пальцами заструится их сверкающий сок. Но это обман… Звёзды далеко. Они недосягаемы в своём величии и мудрости. Смотрят вниз и потешаются над земной суетой.

Воздух тягуче-липкий. Каждый вздох давался с неимоверным трудом, не принося услады затуманенному сознанию. Сердце билось в груди подобно испуганной птице, угодившей в силки. Взмах крыльев — удар. Трепещущее тельце тянется к небу, но путы не пускают — сердце сжалось. Вновь взмах…

Адэр поднял взгляд к переливающимся небесам. Он бросил вызов всему миру — за столом Совета сидят простолюдины. Он бросил вызов себе — за каждым его шагом будет следить человек, который любит Порубежье с той страстью, с какой он его ненавидит. У него один путь — разорвать путы и взлететь.

Зашумели, закрутились распылители, рассыпая хрустальные брызги воды. Адэр снял мундир, сбросил ботинки. Запрокинув голову и раскинув руки, пошёл по траве, стонущей от блаженства.

Больше книг на сайте - Knigoed.net


Оглавление

  • Пролог. Часть 01
  • Часть 02
  • Часть 03
  • Часть 04
  • Часть 05
  • Часть 06
  • Часть 07
  • Часть 08
  • Часть 09
  • Часть 10
  • Часть 11
  • Часть 12
  • Часть 13
  • Часть 14
  • Часть 15
  • Часть 16
  • Часть 17
  • Часть 18
  • Часть 19
  • Часть 20
  • Часть 21
  • Часть 22
  • Часть 23
  • Часть 24
  • Часть 25
  • Часть 26
  • Часть 27
  • Часть 28
  • Часть 29
  • Часть 30
  • Часть 31