Локальная метрика [Павел Сергеевич Иевлев] (fb2)

Хранители Мультиверсума-3 Локальная метрика
Павел Иевлев

© Павел Иевлев, 2021


Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Артём

Ночью в посёлке выли собаки. Солировала мелкая тонкоголосая шавочка, будившая меня своим пронзительным «вау-вау-уууу», чтобы я не пропустил вступление хора. «У-у-у, вууу-вууу!» — подхватывали баритоны дворовых кабысдохов. «Ууу-ааа-ууу!» — разгонял по партитуре басовитый хорал солидных цепных кобелей, «увувууу» — издалека, но очень внушительно добавляли голоса со стороны леса. Говорят, волки прошлой зимой уже выходили к домам. «С войны такого не было!» — жалуется соседка, бабка Петровна. Люди отступают, переезжают в город, природа возвращает своё. Ну что же, скоро проверю — зима на подходе. Может, ружьё купить?

Выплеснув в ночь наболевшее, собаки замолкали, я засыпал, и — всё начиналось снова. «Вау — вау — уууу!» Чтоб вас блохи сожрали. Не высплюсь теперь. Вставал, выходил курить на крыльцо, пялился в тёмный осенний сад, думал о всяком. На душе было маятно, тухло и тяжко — хоть сам завывай. Положенной по календарю полной луны не увидел, но псы её, видимо, чувствовали волосатой задницей. Тёмное небо без звёзд, тёмная деревня без фонарей и тоскливое «увувууу» на разные голоса. Это и есть пресловутые «деревенские тишина и покой»? Ничуть не лучше ночных мотоциклистов на центральном проспекте. Зато гораздо, гораздо дешевле.

Печальная правда в том, что романтический «домик в деревне» — это не причуда писателя, покинувшего суетные мегаполисы в поисках вдохновения, а моя единственная недвижимость. Дом этот еще мой прадед строил, так что я «местный», хотя в последний раз был тут десять лет назад, на похоронах деда. Прописали меня не без труда — принадлежность деревни к ближним окрестностям ЗАТО1 всё чертовски усложняет. Паспортистки в райцентре сетовали на «ужесточение режима» и тянули с согласованиями. Но утряслось как-то. Живу теперь. Печка, грунтовка, пятнадцать километров до райцентра с его сельпо и пятьдесят — до города со всем остальным. Слабенький мобильный интернет, но мне хватает. Писатель пишет, читатель читает, капает на счёт денежка. Небольшая — но и жизнь тут дешёвая. Если не съедят меня зимой волки на пути в сортир, глядишь и привыкну.



К утру измаялся окончательно. Собаки затихли, но я уже не мог уснуть — бесил каждый ничтожный звук. Шуршание мышей в подполе (кота, что ли, завести?), скрипы и потрескивания старого сруба, чирикание первых ранних пташек в саду… Чёртова тишина как будто усиливает любой ерундовый шорох, превращая его в навязчивую акустическую проблему. Ну или нервы. Точно — нервы. Мучили абсолютно неопределенные, но дурные предчувствия, как будто приближалось что-то дрянное и совершенно необратимое. Как глупо — ведь всё дрянное и необратимое со мной уже случилось. Как назло, и интернет пропал, хотя израсходовать пакет трафика на здешних скоростях невозможно в принципе. Тут бывает — то ли ветер не с той стороны, то ли к дождю. На самом краю соты сидим, еле-еле добивает с райцентра. Чтобы нормально позвонить, а не кричать в мобильник: «Алё? Что? Повторите, вас не слышно!» — надо идти на холм, к кладбищу и нарушать покой и благолепие могильных оград. Местные ходят, а мне звонить некому.


Рассвет встретил на крыльце, сплёвывая горькую от никотина слюну и докуривая предпоследнюю сигарету. Может, бросить? Не здоровья для, чёрта мне в том здоровье, а просто дорого стало. Ну и ради бытового героизма — должна же быть в жизни какая-то трудная, но очевидная цель? «Бросить курить» тоже сойдет. Но как-нибудь в другой раз. А сейчас надо съездить за сигаретами. И за кофе. И чай кончается. И… Что-то там ещё надо было купить. Мышеловку? Или сразу кота? Коты бесплатные. Правда, его потом кормить придётся — когда мыши кончатся. Но всё не одному зимовать. Будем вместе сидеть у печки и смотреть в окно. На волков.

Нет, к чёрту — поеду в город. Шикану на последние, схожу в нормальный магазин. В райцентре хорошего кофе и чая не купишь, пейзане пьют растворяшку и чёрную пыль индийских дорог в пакетиках. Ещё водку пьют, но не в нашей деревне. Тут одни пенсионеры остались, как Петровна, они своё уже выпили. Так что в город — как раз, пока доеду, и магазины откроются.

Завел «Делику» — старенький, но весьма проходимый микроавтобус. Моя надежда на транспортную связность. Петровна говорит, зимой раз в неделю из райцентра дорогу пробивает бульдозер, но только до крайних домов, дальше сами. Пока дизель, тарахтя, прогревался, допил кофе. Поколебавшись, выкурил последнюю сигарету — никотин уже скоро отовсюду закапает, но как под кофе не покурить? Ничего, до города потерплю, а там куплю сразу несколько блоков чего-нибудь подешевле. Муж Петровны, покойник — она так и говорит о нем: «муж мой, покойник», — растил табак-самосад. Ну, когда не был ещё покойником, разумеется. У неё и семена остались… Жаль, кофе-самосада у неё нет. Была бы полная автономия.

Выехал со двора, припёр жердью воротину — в знак того, что меня нет дома. Хотел Петровну спросить, не надо ли ей чего из города привезти — но её вечный наблюдательный пункт на завалинке пустовал, хотя для неё было вовсе даже не рано. Не стал беспокоить. Тем более что не надо ей ничего, это просто жест вежливости. На заборе вокруг её дома расселась стая здоровенных крупных ворон, размером с жирную чайку. Откуда ещё? Вроде, птицы не перелетные… Чёрные твари смотрели на меня недобро и вызывающе. «Ты не вейся надо мной» и всё такое. Идите нафиг, пернатые, а то, правда, ружьё куплю. Со следующего гонорара. Если он будет. Или рогатку сделаю. По волкам из окна стрелять.

В город двинул по прямой, срезая угол грунтовками — благо, осень выдалась сухая, и дороги не раскисли. Так изрядно короче, километров на десять, но главное — не проезжаешь через пост на трассе. У меня страховка просрочена. Безобразие — но так уж вышло. То денег нет, то в город ехать недосуг. А гаишники как чуют — непременно остановят и проверят. Будет ещё и штраф, а оно мне надо? Перелески тускнели бордовыми красками первых дней ноября, воздух, как бывает в это время года, стоял прозрачный до хрустальности, с мучительной чёткостью обозначая скорую зиму. Было красиво и почему-то странно — ночное ощущение приближающихся неприятностей меня так и не оставило, покалывая сердце иголочками тревоги — или последствиями выкуренной за ночь полпачки дешёвых сигарет. Говорят, в такие табак вовсе не кладут, так что самосад «мужа, покойника», пожалуй, и поздоровее будет.


За час с лишним дороги не встретил никого — ни человека, ни машины. Зато несколько раз заметил бодро рысящие по пустым осенним полям собачьи стаи. Дружные и на удивление большие, они целенаправленно двигались в сторону города. Перебираются к зиме поближе к помойкам? «Не завидую я городским», — гордо подумал я, как настоящий «деревенский». У нас, конечно, волки, но это как-то романтичнее.

Въехал в пригороды, и тут до невыспавшегося мозга дошло, что на посту меня никто не остановил. Небольшой городок имеет закрытый статус, не так давно ещё и усиленный. Без документов, подтверждающих местную прописку, в него не пускают даже днём, а ночью с некоторых пор нужен специальный пропуск. И я ведь проезжал КПП, даже паспорт на автомате достал и на сиденье кинул, но шлагбаум был поднят, а я рассеян. Так и проехал, не отметившись. Чёрт, да там же никого не было!

Моргали жёлтым в ночном режиме светофоры, стояли закрытыми магазины, не шли по улицам люди, не ехали автомобили. Я остановился, вылез и заглушил двигатель — вокруг давящая тишина. Город полностью, вызывающе и непонятно пуст.

— Праздник, что ли? — спросил я сам у себя вслух. Удивился, насколько жалко, растерянно и не внушительно прозвучал на пустой улице мой голос.

В деревне я выпал из круговорота социального бытия и не следил за календарём. Достал смартфон и озарил себя информацией, что сегодня первое ноября, плюс двенадцать, погода солнечная, завтра возможно похолодание, курсы доллара и евро стабильны, новостные заголовки, в целом, безмятежны, насколько это допустимо для прессы. День всех святых, то есть, ночью был Самайн или, в другой традиции, Хеллоуин. Вот и резные тыквы в стеклянной витрине закрытого кафе. Однако вряд ли горожане всю ночь праздновали и теперь спят. Чертовщина какая-то.


Пейзаж не был абсолютно безжизненным — бродили по газону голуби, вяло чирикали воробьи, краем глаза наблюдал за ними из кустов как бы смотрящий совсем в другую сторону драный уличный кот.

— Что за фигня тут у вас творится? — спросил я у кота. — Где мои многочисленные соплеменники, готовые обменять кофе и сигареты на деньги?

Кот дёрнул ухом, отмечая, что услышал вопрос, и повёл отрицательно хвостом, показывая нежелание отвлекаться на беседу. Воробьи его интересовали больше чужих проблем. Коты вообще известные эгоисты.

— Не хочешь, кстати, переселиться в деревню? — рассеянно поинтересовался я, оглядываясь. — Дауншифтинг, природа, мыши, всё такое? Есть вакансия мышелова и полставки мурчальника.

Кот не выразил заинтересованности. Городские, что с них взять. Ну и сиди тут, воробьев гипнотизируй, жопа ушастая.

На самой границе восприятия уловил тихие звуки — где-то играла музыка. Покрутил головой, прошёлся туда-сюда — доносится из-за неплотно прикрытой двери. «Мужской клуб «Мачо Пикчерс» — бордовый дамский силуэт, наклеенный на непрозрачное окно, намекал на стриптиз и прочие незамысловатые развлечения для праздных и озабоченных. Внутри пахло алкоголем, духами, вейпами и туалетом. Музыка — нечто бессмысленно-молодёжное, — умц-умцала из настенных динамиков, но за столиками было пусто. Недопитые стаканы, недоеденная еда, несколько дорогих телефонов на столах. Место бармена пустовало, и я без особых душевных терзаний приватизировал пачку сигарет. Не обеднеет клуб, а у меня уже уши пухнут. Я бы и кофе на халяву выпил, но не разобрался, как включить кофемашину. А музыка просто крутилась автоматически со спрятанного за стойкой ноутбука — с большим облегчением её выключил, и мир сразу стал лучше. Такое впечатление, что люди просто исчезли в самый разгар веселья, оставив вещи на столах и в гардеробе, но забрав с собой то, что было на них. При этом никаких признаков поспешного бегства или, например, организованной эвакуации — даже стулья от столов не отодвинуты. Ничего не понимаю, но мне это совсем не нравится. Какой чёрт их всех унес?

Интересно, во сколько это случилось? Светофоры в ночном режиме, то есть, после одиннадцати вечера и до шести утра. Как выяснить точнее «момент икс»? Разве что на вокзале — по прибывшим поездам. А кстати — что происходит с пассажирами прибывающих после «момента икс» поездов? Их тоже чёрт уносит? Тогда почему не унес меня? А если поезда не приходят…. Нет, что-то не нравится мне потенциальный вывод. Пусть это будет локальная такая «Мария Селеста», а не всемирный глобальный апокалипсец, посреди которого я один стою такой хороший. Но на вокзал я наведаюсь, пожалуй.


«Делика» не завелась. Бендикс хрустел и трещал, стартер крутился вхолостую. Вот же вовремя как, а? Я давно ожидал, что стартер крякнет, он демонстрировал тревожные симптомы, но денег на замену было жалко, я всё тянул и тянул… Дотянул, молодец. И что теперь делать? Стартер на старую дизельную япономарку надо заказывать и ждать месяц — два, по наличию их не бывает. Остался я, как дурак, и без колес, и с потенциальной дырой в бюджете. Хотя о чём это я, в каком бюджете? У кого теперь запчасть заказывать? Всех же чёрт унес. Ну вообще отлично. Просто праздник какой-то. Хэппи Хеллоуин, хоть свечку себе в пустую тыкву на плечах вставляй.

Пошел дальше пешком. Вокзал откладывается — новый на окраине, до него пешком чесать умучаешься. Старый, который был в центре, недавно закрыли на реконструкцию, причем непонятно, что с ним будет — новый же есть. В общем, неважно — в конце концов, какая мне разница, в котором часу приходил чёрт за горожанами? Мне надо кофе, сигарет, чаю и свалить домой, в деревню. А чёрта пусть ловят те, кому чертей ловить положено. МЧС. Или ФСБ. Да хоть РПЦ! Кропят святой водой с пожарных самолетов или сбрасывают Святую Антиохийскую Гранату, или что там положено в этих случаях делать. Главное, чтобы меня тут уже не было. Простые деревенские волки меня на этом фоне уже как-то меньше пугают.


Пустой город сильно давит на нервы. В деревне сутками никого не видишь, но там нормально, а тут — противоестественно и потому страшновато. Вздрагиваю на каждый шорох, на скрип раскачиваемых ветром рекламных панелей, на стук незакрытого окна — на все те звуки, которые в норме не слышишь за городским шумом. Издёргался весь, пока дошёл. Куда? А до круглосуточного гипера. Кофе, чай, сигареты. С запасом, потому что это, кажется, надолго. Пока там ещё МЧС с РПЦ чёрта поймают и горожан вернут, а нам, сельским жителям, курить что-то надо. Самосад вот так сразу не вырастет. Остаётся вопрос, как вернуться в деревню, но его буду решать позже. Если по прямой — сорок километров, это я и пешком дойду, если припрёт.

Гипер расположен в цокольном этаже большого торгового центра. Инфернальная мясорубка потребительской активности стояла на ночной паузе — магазины дорогих, но неудобных штанов, дорогой, но бессмысленной обуви, ещё более дорогой, но непрактичной одежды, ослепительно дорогих телефонов и прочих социальных индикаторов ложной успешности стояли закрытыми. Огромное здание, полное никчёмной фигни. Да-да, речь маргинала и нищеброда, знаю. «Не твоё, вот и бесишься». Но нам, деревенским, можно. Всего полгода, как я в деревне, но как же я вас, хипстеров городских, презираю!

Между сияющих подсветкой витрин с непроницаемыми лицами манекенов меня вдруг пробило на паранойю — а вдруг мне всё это кажется? Может, я вот так оригинально с ума сошёл? Ну, обычно людям черти мерещатся, а я, наоборот, людей не вижу. Вокруг меня ходят граждане, хлопочут, исполняют свои обязанности, на работу идут или за сигаретами, а я промеж них чешу такой, сквозь всех глядя, и думаю, что один. Ещё и не такое может наш мозг над нами учинить, запросто. Остановился, прислушался, осмотрелся, напрягся — нет, никого. Но, если я с ума сошёл, то это, конечно, не аргумент. Так и пошёл дальше, не определившись — то ли мир мне мерещится, то ли я миру. А как тут поймёшь?

Гипер был точно так же пуст, как всё остальное. Ни невыспавшихся унылых кассирш утренней смены, ни охранников в нелепых фуражках, похожих на головной убор американского полицейского в представлении немецкого порнорежиссёра, ни бдительных контролёрш с лицами внештатников гестапо. Горит свет, журчат компрессоры холодильников, играет тихая музыка, которая, по идее каких-то теоретиков потребительского поведения, должна стимулировать к покупкам. Что за глупость? Зачем это стимулировать? Вот мне, положим, сигареты нужны — так я их и так куплю, что под музыку, что под пение, что под танцы вприсядку. А вот эта безглютеновая диетическая херь на полке — не нужна, хоть ты передо мной лезгинку спляши. Вот такой я умный теперь, когда денег нет. А раньше тоже брал с полки что попало, не без того.

Кстати, о деньгах. Вот сейчас я и проверю смелую гипотезу «обратной галлюцинации» — если мне мерещится отсутствие людей, то меня просто хлопнут на кассе, как магазинного несуна. Потому что чем угодно может социум пренебречь, но деньги — это серьёзно. Я решил подойти к проверке радикально, если уж палиться — так не по мелочи! Набрал хороших сигарет три блока, самого разнеможного кофе в зернах, чаю элитного в пакет насыпал, и, чтобы уж наверняка — вытащил из отдельной витрины литровую бутыль самого дорогого вискаря.

И вышел через кассу, и ничего мне за это не было. Тогда я вернулся и ещё пирожков в кулинарии взял. Проголодался от нервов.

Эй, что тут происходит вообще, а?

Глава 2. Иван

Неожиданно большой проблемой оказались мыши. Когда мир сломался, они рванули в дом, как голодные монгольские орды на сытый Хорезм. Я ничего не имею против мышей. Они, в целом, довольно симпатичные. Ушки, усики, лапки — трогательно и даже мило. Мы держали как-то хомячка — так вот мыши ничуть не хуже. У меня к ним всего две претензии — они срут и жрут. Жрут то, что мы планировали съесть сами, и срут там же, где жрут. С первым можно как-то примириться, со вторым — никогда. Если бы им, как коту, можно было бы поставить лоточек-туалет с наполнителем, то мы бы, наверное, даже делились с ними едой, гладили их по пушистым спинкам и умилялись тому, как они забавно кушают, держа в передних розовых лапках кусочек сыра. Нет, вру, не сыра, сыр кончился первым, но сухой корочкой поделились бы, муки ещё много. В общем, ужились бы как-нибудь (у кота, правда, на этот счёт своё мнение). А так — нет, извините. До того, как мир сломался, я считал, что дом мышенепроницаем, но нет, просочились, как керосин. Взбираясь внутри сайдинга, отважные серые альпинисты где-то на стыке ската крыши и стены прогрызали «колбасу» углового утеплителя, ползли между кровлей и потолком второго этажа и забрасывались в дом, как лихая ДШБ2 — затяжным прыжком в шахту печной трубы. В ночной тишине было слышно: «Пи-и-и-и!» — шлёп. Топ-топ-топ по потолку.



Приземлилась. Пошла искать своё счастье. Следующая: «Пи-и-и-и!» — шлёп. Топ-топ-топ. Кот вёл за невидимыми мышами носом, как целеуказатель радара ПВО, бесился, нервно мявкал, но достать из-за потолка не мог. Декоративный фальшпотолок из гипрока, сделанный в целях получения ровной красивой поверхности, оказался нашим слабым местом. С него мыши разбегались по нишам холодных теперь труб отопления и кабельным каналам ненужной уже внутренней локалки. Кабели были заложены при строительстве «на вырост» (с прицелом на будущий «умный дом»), но стали местом дислокации мышиного диверсионно-партизанского отряда. Ночные вылазки за продовольствием часто кончались для них печально — кот был наготове, а мы отодвигали на ночь мебель от стен, чтобы сократить возможности скрытого передвижения противника, — но на место погибшего бойца вставали два новых. Жена каждое утро, ворча, отмывала от мышиных говен плиту, кухонные столы и шкафы. Самые ловкие ухитрялись нагадить даже в чайник. Дети быстро поняли, что забытая в комнате печенька означает ночную разборку и делёж хабара между конкурирующими отрядами южной и северной стен, финальную точку в которой обычно ставил кот. Дети приучились не мусорить и соблюдать пищевую дисциплину. Впрочем, печеньки тоже быстро кончились. Кот вначале отъедал мышам только самую вкусную часть — переднюю, выкладывая жопки с хвостиками возле миски для отчётности, но потом тоже понял, что пренебрегать белками и витаминами сейчас не время, и стал сжирать целиком. Хотя сухой корм ещё был — мы его, перед тем, как мир сломался, как раз закупили самый большой пакет, — но порции предусмотрительно урезали почти сразу — как только поняли, что это всё надолго.

Серьёзные проблемы с продовольствием начнутся ещё не сегодня. В подвале пять мешков картошки, крупы рассыпаны по стеклянным банкам от мышей, и круп много — одного риса больше двадцати кило. С мясом похуже — пол-ящика тушёнки, поэтому едим не каждый день. Рыбных консервов на сегодня ещё четырнадцать банок, макарон четыре кило, и три коробки по восемь ИРП-ов — солдатских суточных пайков. Они рассчитаны на молодого голодного бойца, пробежавшего марш-бросок в полной боевой, так что при нашем вынужденно малоподвижном образе жизни это как раз на двух взрослых и двух детей. Срок годности пайков ещё полгода, и я очень сомневаюсь, что мы проживём так долго.

Мы об этом не говорим — морально-психологическая обстановка во вверенном мне подразделении и так оставляет желать лучшего. Даже кот скучает. Сначала ему нравилось — мыши, охота, веселье… Но потом и мыши кончились. Видимо, снаружи они все помёрзли, а внутри постепенно переловил, осталась парочка самых хитрых и ловких, настоящих мышиных ниндзя. Теперь кот грустит, что нельзя выйти погулять, как он привык. Регулярно мявчит у порога гнусным голосом, требует выпустить, кричит: «Свободу домашним животным!», но, когда я выхожу за дровами, высунет нос за порог — и немедля возвращается обратно, тряся застывшими ушами. Потом, поев и поспав для снятия стресса, начинает проситься снова — думает, что это безобразие уже кончилось. Но нет, не кончилось, конечно. Мы, наверное, кончимся раньше.

Младший в свои пять переживает только о недоступности Ютуба с новыми сериями мультиков. Когда мир сломался, мобильный интернет пропал. Радио и телевидения тоже нет, как и сигнала GPS со спутников. Впрочем, на DVD-дисках целая прорва кино и мультиков. Мы смотрим их вместе, каждый условный вечер — всё же какая-то культурная программа. А так больше читаем по углам, каждый со своего ридера — кроме Младшего, он пока только осваивает печатное слово. Хорошо, что мы при ремонте квартиры вывезли сюда все бумажные книги из города. В крайнем случае, ими можно топить печку.

Старшая в свои тринадцать — одна сплошная подростковая депрессия. В этом возрасте и так довлеет мучительное «кто я и зачем я?» и «обоже, у меня ТОЛСТЫЕ НОГИ?!!», а теперь ещё и вся социализация похерена. Есть ли жизнь вне Интернета? С кем кокетничать, с кем дружить, в кого влюбляться? Мотает нервы. В первую очередь матери — на меня-то где прыгнешь, там и отскочишь. Срывается на Младшего, который со скуки бывает навязчив. «А-а-а! Она меня пнула!» — «А чего он ко мне лезет, чего?». У одной злоба, у другого рыдания. Давит обстановка. Особенно с тех пор, как мы потеряли второй этаж и Василисе больше негде толком уединиться. Приходится спать в коридоре у печки. Это самое тёплое место в доме, но и личного пространства никакого. Тяжело. А кому легко? Вру ей, что всё непременно скоро закончится, а после того, как она со скуки прочитала столько книг, ей по литературе не то, что пятёрку — памятник поставят. Конный, на гранитном постаменте во дворе школы.

Дважды в день мы запускаем генератор, чтоб пополнить аккумуляторы автономки, закачать насосом воду из скважины, продуть дом принудительной вентиляцией и зарядить все гаджеты, от моего ноутбука до дочкиного айфона. Всплываем, так сказать, на перископную глубину. Айфон старый, поза-позапрошлой модели, но она держится за него, как за якорь нормального. Артефакт несломанного мира. Читать удобнее с ридера, интернета нет, но она гоняет на нём пару простеньких игрушек. Сидит в своём углу у печки и тычет пальцами в экранчик, завесившись от нас волосами — изображает собой символ отрицания реальности. Сейчас даже в туалете надолго не уединишься, холодно. Дверь закрывается строго на тот момент, когда он используется по назначению, в остальное время стоит нараспашку, для теплообмена. Иначе моментально остынет, и трубы замёрзнут. Засидевшись там, рискуешь примёрзнуть к унитазу.

Канализация ещё работает, как ни странно. Я ожидал, что септик промёрзнет, и у нас будут большие проблемы, но, видимо, слой снега работает теплоизоляцией, а регулярно поступающая туда по сливу горячая вода поддерживает плюсовую температуру. Подвал начал подмерзать, приходится открывать люк, чтобы попадал из дома тёплый воздух. Фундамент утеплён и отсыпан окатышем пемзы, холод подбирается к подвалу снизу. Это тревожный симптом — значит, почва уже глубоко промёрзла и септик тоже в опасности. Каждый день выливаю в трубу ведро нагретой на печке воды, не знаю, поможет ли… Если бы сразу укрыть люки и почву утеплителем, но кто знал? Теперь уже до них не добраться — тепло, идущее от септика, подтопило снег снизу, и он образовал ледяную броню. Хорошо хоть, трубы глубоко и в теплоизоляции. Будем лить кипяток и надеяться на лучшее. Душ теперь — недоступная роскошь, купаемся в корытце, поставленном в ванну. Потом этой же водой моем посуду, только споласкиваем чистой — посудомоечная машина, разумеется, недоступна тоже. Вода греется на печке в вёдрах. Ничего страшного, наши деды только так и жили. Греть воду электричеством, как было до того, как мир сломался — недопустимая роскошь. Топлива для генератора осталось около семидесяти литров, хотя вначале было почти двести: пятьдесят в баке генератора, сорок пять в баке машины и пять канистр по двадцать литров. Вначале казалось, что всё это не может быть надолго, и бензин жгли активнее. Теперь экономим, конечно. Свет с аккумулятора по параллельной, низковольтной линии на светодиодные светильники. Они задумывались как аварийные — электричество тут и до того, как мир сломался, частенько отключали. Ненадолго, но регулярно. На генератор наскрёб не сразу, поэтому первой запасной системой была низковольтная. Я для неё с машины снял дополнительно еще один аккумулятор. Черта теперь в той машине? Когда сообразил слить бензин и снять батарею, пришлось уже копать к ней тоннель. Второй тоннель — к дровнику. Он очень важен, поэтому, когда снег встал выше моего роста, и дорожка превратилась в подснежный ход, я обдул его газовой тепловой пушкой. Свод и стены схватились льдом, стоит прочно. Когда идёшь за дровами с фонариком, то лёд красиво переливается в луче света, вид необычный и почти праздничный. Сначала даже «гуляли» там, чтобы хоть как — то выйти за стены дома, но теперь каждый поход — как выход в открытый космос. Несмотря на слой снега сверху, температура в тоннеле ниже, чем могут показать наши градусники, имеющие оптимистичный минимум в минус пятьдесят. У нас же не Оймякон и не Норильск, тут, пока мир не сломался, и минус тридцать раз в год на три дня случалось. А теперь наверху, над снежным покровом, спирт замерзает. Я утешаю себя тем, что спирт не совсем чистый, так что там всего градусов семьдесят — восемьдесят… В тоннеле к дровнику спирт ещё не замерзает, в нем теплее — воздухообмен с домом, пришлось пробить отнорки к вентканалам. Принудительная вентиляция работает через рекуператор, сберегая тепло, но всё равно потери неизбежны. ...

Скачать полную версию книги