HYPERкоролева [Анна Алексеевна Алексеева] (fb2) читать онлайн

Анна Алексеева HYPERкоролева

А как я не люблю уродов! Люблю все красивое.

Свинья, «Страна глухих»

Нам грозило вымирание. Я предложил выход. Меня сочли безумцем.

Танос, «Мстители: Война бесконечности»

Лишь прическу, как корону, дай поправлю на тебе.

Филипп Киркоров, «Марина»

Свайп

Лево. Лево, лево, лево. Нет. Нет, нет, нет. Влево. Влево. Налево. НАЛЕВО. НА-ЛЕ-ВО. НА-ЛЕ-ВУ! Нет, нет, нет. Не то, не то. Не то. Ну… Нет, все равно нет. Вот норм. Матч. Еще один. Ок. Минус. Нет. Нет. Нет. Нет. Не-е-е-е-ет. Да нет же. Пишет что-то. Не надо мне писать. Мне лень отвечать. Мой большой палец неутомимо смахивает в левый нижний край экрана. Перст императрицы, обрекающий гладиаторов на смерть.

О, вот это отлично. Смахну «вправо», так тому и быть. Матча нет? Да ладно? Блин. Вот сейчас обидно было. Ммм… Странно. Не знаю, что и думать. Не может быть. Очень странно. Нонсенс. Я в шоке. Я делаю что-то не то. Я поставила не те фото. Мой палец с розовым маникюром останавливает скольжение. 18 пар взаимной симпатии. Мне поставили 2032 лайка. Я их ещё не смотрела.

Я жму на центральную кнопку и смотрю на часы. Мне надо идти на встречу с подружками. Я уже накрашена и сижу на кухне. Я смотрю на посуду на подоконнике, на плиту, на холодильник с моими магнитиками: USA, Barcelona Gaudi, Salzburg, Kongeriket Norge, La República Dominicana, Gdańsk, Леса Карелии и т.п.

Я вызываю такси Bolt. Через пару минут приложение докладывает мне: подан автомобиль Nissan Qashqai NI302CE197, водитель Абдулла. Я торжественно водружаю корону себе на голову. Спускаюсь на первый этаж. Прохожу мимо будки консьержа с охранником – он провожает меня умоляющим взглядом. Я сажусь в такси и еду в ресторан на встречу с подругами.

Чизкейк

– Ммм… – я испускаю стон наслаждения, чувствуя его, огнем входящего в мою кровь, – …какой вкусный чизкейк!

– Я же говорила тебе, здесь просто потрясный чизкейк NY с клубничным соусом!

– Да. Он просто божественный, – мурчу я, заглатывая кусок покрупнее.

Аня вилкой отделяет кусочек от морковного пирога с миндалем и заносит его себе в рот точно по центру – ни одна крошка не пристает к ее чувственным губам яркого терракотового цвета. При жевании челюсти Ани движутся справа-налево. Она прижимает к десерту роговую пластинку верхней челюсти, захватывая морковный пирог резцами нижней челюсти, и отрывает его, делая резкое движение головой. Подвижный кончик ее языка захватывает куски моркови и соединяет их в пучок, чтобы удобнее было схватить его ротовой пластинкой и резцами. После 15-25 жевательных движений корм размельчается, смачивается слюной, и Аня относительно быстро проглатывает его. Жидкую пищу она засасывает и сразу же проглатывает. Через полчаса после кормления не полностью пережеванный корм порциями отрыгивается в ротовую полость, затем она опять тщательно его пережевывает и глотает. Прожевав свою порцию, Аня снова хвалит десерты в этом ресторане и высказывает мнение о воздушном фисташковом рулете с малиной и ванильным кремом, который подается в другом заведении той же сети. Аня похожа на Меган Маркл.

Я слушаю, едва заметно кивая головой. Повинуясь движениям шеи, мои волосы, переливаясь, струятся по плечам, облекают лицо, возвышаются над моим высоким лбом, как корона. Когда я удивленно вскидываю брови кофейного цвета, на лбу не появляется трех морщинок. Мои волосы не выглядят тусклыми и сухими – благодаря роскоши шести масел, уникальной формуле из шести редких цветов, питающей каждый волос изнутри, мои волосы такие живые и блестящие – настоящая роскошь. Я похожа на Дженнифер Лоуренс.

– Понимаешь, он совершенно не понимает моих намеков, что пора бы уже бросить эту, – мычит Аня.

– Бывшую?

– Нынешнюю. У нее как бы просто грандиозные планы на него.

– Мужчины вообще плохо распознают сигналы, – задумчиво говорю я.

– Да. И он мне совсем не помогает и ничего не дарит. Даже цветы.

– Но классный букет из белых роз в Инсте сегодня, – я едва заметно улыбаюсь, стараясь не морщить скулы и не напрягать кожу лица лишний раз.

– Да нет, это от поклонника одного с работы, – отмахивается Аня. – Ни о чем. Не о чем говорить, и Леша…

Я еще раз смотрю на эти фотки на экране смартфона. Цветы мне нравятся.

– В общем с Лешей… и там как раз… подарки… покупки… ну… ой, все, не обращай внимания, – Аня обрывает сама себя на полуслове. – Это я сегодня такая злая – еще не отошла от этих дней.

– Еще нет того полноценного чувства легкости, комфорта. Уверенности в себе.

– Да-да-да! Есть некий дискомфорт еще, – Аня машет рукой, как будто обожглась.

– А я, – хочу сказать я, – я как раз узнала сегодня из нютиного видео, что эти дни у нас – это…

– Что? Эти дни? – Аня роется в сумочке.

– Что дни? – я смотрю в телефон

– Что? – она достает смартфон из сумочки и смахивает с экрана синее диалоговое окно.

– Что, – я не отрываюсь от экрана телефона – влево, влево… – Что… ах да. Я узнала, что у нас эти дни…

– У нас?

– У девушек. У нас… – я отвлекаюсь на сообщение в Воцапе. – Ну где там Нюта? Пишет, что близко, – вытянув шею, как жираф, я осматриваю зал.

Нюта – редактор видеоблога «Современная женщина». Она наша одноклассница. Мы продолжаем тянуть латте и наслаждаться десертами. Я вижу, как хостес провожает Нюту к нашему столику. Они пробираются по шумному залу ресторана. Нюта похожа на Энн Хэтэуэй.

– Ну что телочки, все смакуете, – восклицает Нюта, подойдя ко мне и Ане. Мы обнимаемся. Нюта целует меня в щеку.

– Тоналкой-то вымазалась, – говорит Нюта, убирая руку с моей талии. – Я с тебя все слизала. Спасибо, я сама, – говорит она хостес и энергично отодвигает от стола тяжелое деревянное кресло. Хостес убирает руку со спинки кресла, говорит о том, что скоро к нам еще раз подойдет официантка и уходит.

– Я у тебя посмотрела видео, – я хочу польстить Нюте, – и…

– Да, она мне тут пытается сказать, но я – такая эгоистка, все о себе, – Аня выгибается на диванчике.

– О чем сказать?

– Про твой видос, – я киваю Нюте.

– Ты наконец посмотрела ссылку? «Хранить очаг: осознанный выбор или харассмент»? – оживляется Нюта.

– Харассмент – я слов-то таких не знаю, – шутит Аня.

– Или ты про видос о пользе женского обрезания? – пытает меня Нюта.

– Да нет, я, – смущаюсь я, – я про другое, щас скажу… – Я отпиваю глоточек латте. – Или покажу. Хотя нет, тут громко, скажу. Нормально не показать.

– Ну давай уже! – вопит Аня.

– Так ты не даешь, – смеюсь я

– А что тут вкусненького? – спрашивает Нюта.

– Божественный чизкейк! – в унисон кричим мы с Аней.

– Я вот тоже о нем подумываю. Вот смотрю в ваши тарелки и мне кажется, что должно быть вкусно очень.

– А я рассказывала про своего… – говорит Аня. – И про ресторан этой же сети «Мерзости и гадости», – она почему-то резко меняет тему. Я обращаю на это внимание. Я хочу послушать, что будет дальше, но Аня замолкает, потому что жует (вправо-влево, влево-вправо), и я продолжаю:

– Нет уж погоди, моя очередь.

– Ну ладно давай, ммм, – с набитым ртом говорит Аня. – Говори.

– Да нет, если хочешь, можешь первая, – любезно говорю я.

– Да нет, давай ты… хотя у меня будет интереснее для Нюты… – Аня проглатывает очередной кусок и делает многозначительную паузу, – с учетом ее вкусов. Эспешиалли.

– А какие еще у меня вкусы? Очень даже нормальные все, – Нюта смотрит на Аню. Ее рука лежит на столе и я замечаю, что ногти уже немного отросли и лунный маникюр смотрится хуже, чем на прошлой неделе.

– Да уж, – не могу удержаться я. – Мы все помним твоего карлика.

– Сама ты карлик, – говорит Нюта.

– Я не карлик. Я высокая, – я набираю полные легкие воздуха. – Нет, я все-таки решила. Я первая расскажу.

– Ну давай уже! – не отрываясь от телефона, говорит Аня.

– Тем более это про всех нас.

– Про всех нас трех? – интересуется Нюта.

– Нет, про девушек вообще. Для девушек, – я делаю загадочное лицо.

– Ну что ты узнала?

– Это про харассмент?

– Да нет же! – восклицаю я. – Так вот…

– А мой новый видос смотрела – «10 признаков того, что твой мужчина симулирует оргазм»?

– Сразу 10? – восхищается Аня.

– Вообще их, – Нюта сглатывает слюну, – целых 13, но достоверных 10.

– Готовы сделать заказ? – елейным тоном суется официантка.

– Мне чизкейк с ванилью и клубничным соусом и латте, – Нюта внимает нашим советам.

– А мне ничего, – быстро говорю я.

– Мне тоже ничего не надо, спасибо, – быстро говорит Аня, все еще смотря в телефон. – Надо следить за собой. Я и так раскабанела, – поясняет она.

– Глупости. Ты не раскабанела.

– Раскабанела. Я за полтора месяца килограмм семь бекона набрала. Я свиноблядь.

– И в правильных местах.

– Не только. Раскабанела.

– Не раскабанела, – нет разницы кто что говорит. Это не важно.

– А ты пробовала диету Дюкана? – спрашивает Аню Нюта.

– Это какая? – пытаюсь вспомнить я. – Это где белки и углеводы – главное не смешивать за один раз?

– Нет, это диета Малышевой, – говорит Нюта, – А в Дюкане надо питаться одними овсяными отрубями.

– Да я ненавижу отруби. Чисто жвачка для парнокопытных, – говорит Аня

– Чем тебе овечки не угодили? – улыбается Нюта.

– По-моему овечки очень милые, – киваю я.

– Нет. Они противные. И воняют. Я как бы в детстве в деревне насмотрелась.

Аня наконец отрывается от телефона. Она смотрит в зал ресторана.

– Воняют бараны. Как и козлы. А овечки не пахнут, – говорит Нюта.

– Я где-то читала, поэтому баранов в еду не берут. Самцов в смысле, – говорю я.

– Мужики не на что не годятся. Даже на еду, – говорит Аня.

– Кроме стерилизованных. Тех можно есть.

– По-моему, тот парень мне глазки строит, – Аня обрывает нашу болтовню. Она глазами показывает за мою спину.

– Какой? Тот который под бокс подстрижен, – спрашивает Нюта. Я незаметно оборачиваюсь и изучаю людей в зале.

– Это полубокс, – не согласна Аня.

– Вот давай ты меня не будешь учить? У меня кузина парикмахер, – спорит Нюта.

– Это полубокс, – настаивает Аня.

– А он сюда смотрит.

– Да сюда все таращатся. Место такое. Хорошо освещенное, – мне досадно, что я все пропускаю.

– Ну точно. Подмигнуть ему? – Аня вытягивает шею как сурикат.

– Не надо. Страшный.

– Да давай, – подначиваю я.

– Мигаю. Упс. Похоже, другой увидел… – информирует нас Аня. – Ну вот блин. Теперь покурить фиг выйдешь.

– Ты же бросила, – говорю я.

– Тут начнешь. Стресс сплошной.

Мы накидываем пальто и шубы и выходим на улицу курить. Я затягиваюсь тонкой сигаретой. Мужчины смотрят на нас. Мы возвращаемся обратно на наш диванчик.

– Так вот. Леша никак не бросит свою дуру…

– Три семерки блять выпить, – рев пьяного быдлана за два столика от нас так громок, что заглушает Аню, – ну, а потом!..

– Это мы уже знаем. Давай новенькое что-нибудь, – говорит Нюта.

– Что? – спрашивает Аня, опять утыкаясь в телефон и отвечая на очередное сообщение.

Нюта смотрит на это и вздыхает.

– Ты так толком не сказала, чем этот Леша занимается, – говорю я.

– Да я сама не знаю. Но с деньгами у него порядок, – оживляется Аня. – Видели его тачку? Я вам показывала фото?

– Да, – с досадой говорим мы.

– Может он в кредитах как в шелках. Я тоже могу с «Феррари» сфоткаться, – говорю я.

– Ну, меня это не волнует. Главное чтобы на мне это не отражалось, – сверкнув глазками, говорит Аня. – Пока не волнует, – тихо добавляет она.

– Мне кажется поддержка должна происходить независимо. Нам должны. Они… – я пытаюсь сформулировать мысль и смущаюсь, – они нам должны за это все платить и, если человек воспитанный, он сам должен догадаться. Должен, понять, что это все дорогого стоит, – я делаю недовольное движение плечами. – Уход там и все такое, СПА, косметика, шмотки. Должен… – я стесняюсь довести свою мысль до конца.

– До них не доходит. А спрашивать… Ну такое.

– Кстати. Ты начинала про один из моих видосиков, который тебе понравился, но не успела сказать, какой… – Нюта дипломатично меняет тему.

– Ах да! – вспоминаю я. – Так вот. Я про ролик о месячных, – я убираю телефон в сумку и смотрю на Нюту.

– Спасибо за поддержку, сестра, – Нюта трогательно берет меня за руку.

– И че там, – спрашивает Аня.

– Ну… я узнала, что оказывается «месячные» – происходят каждый месяц, – говорю я, неуверенно подбирая слова. – А не один… месяц в году? – смущенно завершаю я.

– Серьезно? Ты думала… что они… один месяц в году? – искренне удивляется Нюта. – Лол. Почему?

– Ну… это ведь от слова «месяц»? То есть логично подумать… что есть вот месячник благоустройства, который длится один месяц в году и я думала, что это точно так же, – объясняю я.

– Я бы хотела так, – бросает Аня. Она откидывается на диван.

– Как-то так. У меня, наверное… Я думала, что мой месяц в году – как у всех. А оказалось, что у всех – каждый месяц по нескольку дней. А у меня только месяц в году.

Нюта глотает и смотрит на меня. Она в шоке.

– Ты сейчас шутишь? У тебя месячные… Раз в году?

Даже Аня оторвалась от телефона.

– Да, – говорю я, – Я думала, у всех так, – говорю я, как бы оправдываясь.

– Ты же врач! – восклицает Нюта.

– Ты же как бы врач, – повторяет Аня.

– Ну, я не гинеколог. У нас разделение труда. Короче, у меня отличие какое-то. Как у людей Х, – продолжаю я, пожимая плечами. – Мне не мешает.

– Офигеть.

– Давайте попросим счет, – говорит Аня.

– Как будем платить?

– Давайте вы мне хреночесы скинете и я с карты «Сбера» заплачу и заодно «спасибо» получу, – предлагает Нюта.

– А у меня в «Гипножабабанке» кэшбек больше. Давай я лучше заплачу, – говорит Аня, – или может… может наличными, – размышляет она.

– А на чай сколько девушке дать, – говорю я.

– А ты уверена, что эта официантка заслужила на чай? – говорит Аня, – я как бы не в восторге от нее.

– А разве нет. Вот блин не будь такой, – отчитывает ее Нюта, – я сама работала официанткой.

– Ну ладно, давайте дадим. 50 хреночесов будет нормально, – говорю я, опасаясь, что меня сочтут самой бедной.

– Давайте сто тогда уж, – говорит Аня.

– Давайте каждая по 50, – говорит Нюта.

– У меня вообще наличных нет, – вспоминаю я. – Но если за меня скинете, я переведу вам по 25 ХЧ.

– Да не надо.

– Да нет, я могу

– Ладно. Давайте так. Каждая платит по отдельному чеку, – говорит Нюта.

– А мы вспомним у кого что? – спрашивает Аня.

– Это несложно. У нас все одинаковое.

– Давайте в «Крейзи Вайн» по аперольчику и по домам, – говорит Аня.

– Отличная идея.

– Я только за, – поддакиваю я.

Мы переходим через улицу в «Крейзи Вайн».

Стоит нам протиснуться к барной стойке, как на-а-а-ачинаа-а-а-а-а-е-е-е-е-ется. Двое пытаются с нами познакомиться. Впрочем, сегодня я настроена толерантно. И один из них – ничего. Похож на Тома Харди. Очень даже. Первым открывает свой рот не тот. Он похож на… просто на Квазимодо.

– Привет. Ты случаем не фанатка «Битлз»?..

Я пожимаю плечами.

– С чего ты взял? – спрашивает его друг.

Как мило – попытка поддержать.

– Она вся в пейсли. Потому что у нее платье все в пейсли. Узоры такие. Модные были у хиппи, – объясняет всратый.

– Почему? – это не мы спрашиваем. Диалог идет между парнями.

– Ну типа восточная штука, восточная философия, духовные практики, Индия. Они к этому тянулись, – рассказывает уродливый.

– Я не знал, что к этому… что это так связано, – явно не знает что сказать его милый друг.

– Давайте закончим этот модный приговор, мальчики, – говорит Аня, не спеша, однако, уходить. Нюта облокотилась на руку и вся изогнулась у стойки.

– Давай, – улыбается симпатичный.

Вытянув губы и втянув в себя коктейль через трубочку, я спрашиваю:

– А ты где работаешь?

– Я работаю на бирже охранных часов. Сисадмин, обслуживаю оборудование там, – встревает задрот, хотя я обращалась совсем не к нему.

Я морщусь. По моему лицу на миг пробегает недовольная гримаса.

– На какой бирже, – грубо спрашивает Аня. – Газпромовской? Или какой-нибудь мелкой параше? Типа «Security форекс» или «Стражи часов»?

– Вообще-то да, ООО «ГазОхраноЧеловекОчас», – мямлит урод, – собственная биржа «Газпром охраны» по продаже охраночасов и…

Я не удостаиваю это ответом.

– И сколько человекочасов платят? – резко спрашивает недовольная Аня. – Ты ведь не брокер там. Как бы сисадин.

– Но ведь и не просто охранник. И да, я не просто сисадмин. Я глава отдела, – не сдается задрот.

– А платят сколько? – жестко перебивает Аня.

Мы с Нютой молчим.

– 400 в сутки. 400 хреночесов в сутки.

– То есть чуть больше чем средняя охранная смена? – агрессивно напирает Аня.

– Вообще то в три раза больше. Если говорить именно о средней зарплате, а не медианной, – говорит задрот.

– Это если не сравнивать с охранными сменами на предприятиях за полярным кругом, – не могу удержаться я. – У тех больше. Я знаю. Я охранникам в Арктике медосмотры по работе делаю.

Униженный задрот утыкается в меню, намереваясь еще что-то заказать.

– Я работаю на ресепшене охранником в школе охранников ЧОШ «ГАРДИАН», – выждав паузу после моего гневного наезда, говорит его симпатичный друг и не знает, что еще сказать.

– Приветики. А я там преподаю. Это мои друзья, – говорит еще один няшка, похожий на Александра Петрова. Он неожиданно подходит к нашему месту у стойки.

– У вас «Корона» есть? – спрашивает он.

– Ну вообще да.... – неуверенно начинаю я, но потом понимаю, что он обращается к бармену.

«Короны» нет. Трое друзей здороваются.

– Очень интересно, – говорит Нюта, явно заинтересованная поддержать разговор. Я тоже слушаю с интересом.

– А что преподаешь? – спрашивает Аня.

– А что преподаете? – спрашивает Нюта.

– Тактику охраны ресепшена. Систему обхода территории при условиях желтого уровня опасности, – рассказывает похожий на Петрова.

– А что означает желтый уровень? – спрашиваю я

– Что человек на объекте без пропуска.

– А какие еще уровни есть? – спрашивает Нюта.

– Сиреневый, малиновый, изумрудный – к перечислению подключается практикующий охранник, – бурый, бежевый и…

Препод охранников в это время болтает с барменом, обсуждая, не жалеют ли водки в лонг-дринке «Экономика».

– И этот… аметистовый.

Мы молча слушаем.

– Аметистовый самый опасный, – прямо как глаза у тебя, – говорит красавчик, препод охранников, смотря на Нюту. Я замечаю, что мы с ним одного роста. И я не на каблуках.

Нюта переступает с ноги на ногу. Я чешу нос. Аня поправляет волосы.

– Хаааааааа, – выдыхает Нюта. – Я не опасная. Безопасная в смысле. Блин, как-то двусмысленно прозвучало, – добавляет она, хихикая

Аня закатывает глаза, как бы для меня, но так, чтобы второй видел.

– Аметистовый – это террористы какие-то? Если серьезно? – говорит Нюта.

– Не совсем. Это значит на объекте посторонний в туалете больше 25 минут.

– Это скорее бежевый, – говорит Нюта.

– Бежевый – когда больше 30 минут в толчке, – смеется охранник.

Мы впятером садимся за наш стол. То есть вшестером. Вот здесь-то и начинается роман Нюты и преподавателя школы охранников ЧОШ «ГАРДИАН».

Разговор идет еще немного.

– Аа-а-а-ай! – взвизгивает Аня так, что мы вздрагиваем. – Леша меня заберет на своем авто.

– Здорово, – кисло говорю я.

Да, я сегодня узнала, что месячные так называются, потому что они идут один месяц в году. А не каждый месяц. То есть наоборот. Это было видео в блоге «Современная женщина»: «Хорошо ли течет твоя кровь: узнай прямо сейчас». В общем, у меня месячные продолжаются целый месяц, который случается раз в году.

Душ

Утром я подхожу к ванной. Над выключателем света в ванной комнате я вижу мерцающую белую стрелку в квадратике и нажимаю крестик, включая свет в ванной.

Оглядываюсь, чтобы посмотреть какие действия я могу совершить и использую левый джойстик, чтобы посмотреть на душ. Я снимаю с себя трусы и футболку и переступаю край ванной. Меня видно со спины, но так, что мои прелести не попадают в кадр. У занавески душа есть стрелка, указывающая вправо. Я нажимаю крестик и задергиваю занавеску, переводя камеру на смеситель. Нажимая стрелку и треугольник, я регулирую температуру воды. Я намыливаю голову, повинуясь надписи, парящей в воздухе – «Быстро двигайте ВЕСЬ контроллер движений вверх и вниз, пока изображение НЕ ИСЧЕЗНЕТ». Каждое поднятие и спуск контроллера водят мои руки вверх-вниз, взбивая шампунь на волосах. Я беру гель для душа и намыливаю свое тело, мои грудь и попа снова не видны под клочками пены, но видно мою стройную талию и упругий живот.

Смыв с себя шампунь и гель, я выключаю душ и тянусь за полотенцем на стиральной машине. Я вытираю голову – снова появляется надпись: «Быстро двигайте ВЕСЬ контроллер движений вверх и вниз, пока изображение НЕ ИСЧЕЗНЕТ». Быстро двигая контроллер вправо и влево я вытираю полотенцем спину.

Я кидаю полотенце на сушитель, но оно не повисает на нем, а падает на пол. Нажав на треугольник, я поднимаю его и аккуратно вешаю на полотенцесушитель.

Я надеваю трусы и с обнаженной грудью подхожу к зеркалу. Грудь опять не видно – ее закрывает цензурное облачко пара из ванной. Я вижу справа, слева и сверху от овального зеркала белые мерцающие стрелки в квадратах.

Нажимая на них, я поворачиваю лицо в разные стороны.

Я двигаю геймпадом справа-налево и сверху-вниз, чтобы почистить зубы. Потом я беру станок. Я замечаю, что скоро мне снова надо сходить на шугаринг. Сейчас ноги уже недостаточно гладки. Для выполнения некоторых движений необходимо контролировать скорость. «При появлении этого символа используйте ПРАВЫЙ ДЖОЙСТИК, чтобы выполнить движение медленно». Я беру станок и медленно сбриваю волоски на ногах. Я вижу, как сходят едва заметные волоски. Я стою у зеркала и нажимаю L1, чтобы изменить ракурс камеры. Используя эту возможность, я осматриваюсь.

После туалета использую три ракушки, ставшие абсолютно необходимым атрибутом каждой ванной по завершению Кризиса туалетной бумаги. Все гигиенические процедуры закончены.

Я делаю макияж, одеваюсь и выхожу на работу. Я работаю в частной клинике. Уже спустившись на первый этаж, я картаво чертыхаюсь – я забыла кое-что в квартире и поэтому не могу выйти – над дверью мигает большая надпись «Вы не можете идти в этом направлении, пока не выполните ВСЕ задания и не соберете ВСЕ предметы, необходимые для миссии». Я снова поднимаюсь наверх и забираю свою корону. Я надеваю ее на голову. Следуя примете, я смотрюсь в зеркало, стирая крошечное пятнышко туши с века над правым глазом. Я выхожу из квартиры, закрываю дверь и дергаю ее за ручку, стараясь удержать в памяти, что я ее точно закрыла. Ненадолго застревая в текстурах, я проваливаюсь в дверь, и тут же оказываюсь на лестничной площадке, мерцая и подергиваясь. Я снова спускаюсь на первый этаж, прохожу мимо консьержа и охранника, и выхожу ко двору.

Работа

На работе охранник скучает за стойкой. Почти все клиенты сегодня –охранники и вахтеры на плановых медкомиссиях. Один за другим они заходят в кабинет, встают к рентгену, я надеваю на них рентгенозащитный фартук из просвинцованной резины и делаю снимки. Раньше я работала администратором на ресепшене. Сейчас я заочно доучиваюсь в меде и хочу перейти на работу в клинику по охране зубов «Зубная Фея» – там больше платят. Или еще лучше – сразу в госкорпорацию платных больниц «Росмед».

В промежутках между клиентами листаю Инсту. Путешествия, ногти, красота, бьюти. Сказочное Бали, диваны, очень эмоциональный кот из Китая, черная паэлья с королевскими креветками и чернилами осьминога, Барселона, Сеута, очень эмоциональный кот Ай Фэй, ногтевой сервис, волосы, очень эмоциональный кот, не очень эмоциональный кот.

Я подпираю голову рукой, оттягивая щеку, моя корона понемногу съезжает с головы и я поправляю ее каждые пару минут. В промежутках между Инстой экспериментирую с ногтями: меняю цвет стилусом системы Nail 2032 от Maybelline. Пробую темно-розовый, алый. В итоге останавливаюсь на белом, который тратит меньше краски – картридж заканчивается.

Я гуглю, не является ли золото радиоактивным и не вредно ли носить золото при флюорографии. Ниже, ниже, ниже: ПЕРМАНЕНТНЫЙ МАКИЯЖ. Толстая реперша прикольно рифмует. #GASTROMAN #Fresh Market #БиоКулинария: #классические блюда и уникальные би #boomf investclubkapital #Подписаться #ОРЕХИ и сухофрукты #ВОРЛД рекорд ЭГГ #Настя Пуэр #co-owner сети кальянных @half.of.you #OLEG #Недвижка Ипотека Риелтор СПб НАНА ПАТУТА | ЕМ ЖИЗНЬ ВЕДРАМИ Маникюр #Педикюр Дальше, дальше, дальше: #Заклинаю ногти на долгую носку #Творческие мастер-классы СПБ #Блог занятой женщины #Студия керамики «ГЛАЗУРЬ» #От60мин #женскийстиль #врезнойнакат #реставрацияобуви #shoegasm #dvoretskyservice #madeinfrance #womenfashion #shoerepair #проснулись и уже устали? #мужчина вас не ценит? #есть постоянные боли в теле? #КОРРЕКЦИЯ ФИГУРЫ SSB МОСКВА #Мы тебя похудеем Лайки, вопросы, предложения. Кто все эти люди. Вниз, вниз, вниз.

Аня с Лешей отдыхают на Гоа. Селфи на фоне волн прерывает мой спокойный свайп, погружая в раздумья. Теперь они вместе. Я думаю, что мне отчаянно не хватает денег на этой работе и хорошо бы найти богатого молодого человека или мужчину. Может попробовать найти себе сорт оф спонсора. Есть же для этого специальные сайты в Интернете. Осторожно, опасаясь, что меня увидят, гуглю по теме, но вместо картинок красивой жизни натыкаюсь на один мерзкий эскорт и даже хуже.

Охранники идут один за другим. У одного из них – пожилого дядьки с усами что-то там видно в легких на снимке и я отправляю его снимок врачу в клинику. Он волнуется, что не получит допуск для работы в Норильске. Я говорю, что ничего не могу сказать по снимку, но думаю, что врач разберется. Такое находят по много раз в неделю.

После обеда отдыхаю на неудобном диване у ресепшена. Это место начальница называет «зоной релакса». В маленькой бедной клинике на телекране нет собственной рекламной заставки и включены деловые новости:

– Зачем наш ЦБ зажимает охранные человекочасы, когда вся европа проводит QE? Вот скажите мне? – восклицает эксперт. – В зоне вечной мерзлоты размещены гигантские агломерации из городов роботов, выращивающих микрочипы, еду на конвейрах, других роботов. В пору всеобщей автоматизации нам пришлось выбирать – дать всем велфер или работу. Мы дали призвание. Мы сделали всех охранниками. Десятки миллионов охранников охраняют друг друга, дома друг друга, стоят на постах у факторий и месторождений, охраняют внутренние сектора фабрик. Труд инженера автоматизирован. Человек может работать консьержем в доме, в котором житель работает консьержем у него же в доме, может охранять съемную квартиру, житель которой охраняет его съемную квартиру. Кроме охранников, нам нужна пара инженеров, официанты и прочая сфера услуг, типа врачей. После краха доллара мир нуждался в резервной валюте…

– Может хватит лекций? Ближе к делу, – перебивает собеседник.

– Я уже близко. Так была создана единственная валюта XXI века – охранные человекочасы. Хреночесы, ХЧ. Биткоины провалились – слишком легко майнить и тем обесценить. Но нельзя обесценить труд, основанный не на эксплуатации человека человеком, но на доверии человека человеку – благородный труд охранника. Потому что средний человек может доверить свои права только тому, кто имеет те же права. Сейчас мы имеем целые биржи охранных человекочасов. Охранники и наохраняемые ими часы не бесконечны, что сдерживает инфляцию. Провести европейское QE мы не можем – слишком мало охранников… – говорит мужик в телевизоре.

Я зеваю и возвращаюсь к смартфону. Смотрю, сколько хреночесов осталось. Прискорбно мало. Моя мысль вновь кружится вокруг самых разных способов обогащения.

Ровно в 18:01:37 я ухожу с работы.

Ужасное свидание

Засыпая, захожу в Тиндер, вижу тысячи новых лойсов и ужасаюсь сотням непрочитанных сообщений. Ответить всем нет никакой возможности – и как в этой огромной массе можно найти что-то достойное?!

Я буду экспериментировать. Деньги нужны, жить нечем.

– Живешь же, – как-то спросила меня Аня.

– Живу, но ипотека.

– Что ты? Много? – с соболезнованием сказала Аня.

– Очень много, тысяч двести.

Аня весело расхохоталась.

– О, счастливая! – сказала она. – У меня полтора миллиона и ничего нет, и, как видишь, жить еще можно!

Я буду экспериментировать. Начну с Атолина. Atolin'а. Я повторяю себе это несколько раз, но долго не решаюсь на такой позор. Я убеждаю себя, что никто никогда не узнает. Но никто, никто не узнает, кто ее тайна, кто-о-о-о-о. Проходит несколько недель, а я все еще хожу вокруг да около в своих мыслях, облизываясь у витрины «Kenzo» в Галерее, пока очередная СМСка с коммунальными платежами и бутылка вина тем же вечером окончательно не выводят меня из ступора. Слегка пьяная, я ставлю на страничку там пару своих обычных фото – никакого разврата. Пишу, сколько мне нужно в месяц для жизни и несколько раз меняю цифру, прикидывая так и этак.

Тотчас же какой-то маньяк пишет в Инсте – нашел страницу через поиск по лицам. Я так пугаюсь и чуть не плачу от досады на свою оплошность, что решаю тут же удалиться отовсюду, но беру себя в руки и просто игнорирую его.

Предложений мало и каждое из них – подозрительно. Откинув уродов и возмутительные просьбы о встрече на час/ночь, я остановилась на с виду адекватном персонаже. На фото вроде симпатичный, интеллигентный, интеллектуал и не карлик. Меня смущает некоторая неясность намерений. Я назвала, сколько хочу в месяц, а он предложил провести тестовое свидание… в музее? Ну что ж. Потом – ресторан. Тут что-то не так. Так начинаются всякие истории про расчленение.

Я надеваю вязаное обтягивающее шерстяное платье в крупный узел с коричневыми и красными треугольными узорами. Я заказала его перед новым годом у своей знакомой malinina_steving, ведущей женственный швейный блог. Я слегка подкрашиваю губы почти бесцветной помадой Colour Elixir.

Я неодобрительно смотрю на свою прическу – корни волос отрасли, но я твердо решила не краситься и перейти к аля натурель. Отросшие корни скрываются под моей короной. Я накидываю сверху лисью шубку, которую ношу уже целых два года. Скоро из нее начнет сыпаться волос.

В первый день весны я подхожу к Александровской колонне ровно в 14 часов. Валит сырой снег, небо белое и мутное, ряженые актеры в костюмах Петра I и Екатерины II пристают к группам китайских туристов. Собираясь опоздать, я все же прихожу вовремя и корю себя за это.

Маньяк стоит у колонны. При встрече оказывается, что он не совсем брюнет, не такой высокий, как я представляла, он скорее среднего роста, худ и неспортивен. Небелый цвет зубов, странная небритость, невыразительные глазки-бусинки. Похож на задрота. Я громко вздыхаю.

Замечая мое неодобрение, он поспешно предлагает зайти в тепло, в музей.

Он покупает нам билеты и под пристальными взглядами охранников разных возрастов мы проходим через турникеты. Под простеньким пальто, кажется, из Zara, на нем не менее простенький пиджак.

Я говорю, что мне надо припудрить носик и в зеркале уборной разглядываю свое сердитое надутое лицо, обдумывая положение. Смирившись с неудачей, но от этого ничуть не более довольная, я прихожу к выводу, что наш мир, в сущности, довольно жестокое и плохое место.

– Думаю, стоит начать осмотр с этих больших залов за огромными дверями и широченной лестницей. Мне нравится нависающий над нами бетон. Он выглядит мощным. Чувствуется… мощь, – говорит он.

– Да, конечно, – соглашаюсь я, думая о том, что билеты в Главный штаб стоят дешевле, чем в Эрмитаж.

Светлые залы чередуются с темными. Заходим в темный зал с огромными гобеленами, на которых акварелью нанесены разные геометрические фигуры. В следующем светлом зале находится маленькая комнатка, из которой слышна мультяшная музыка. Внутри пусто. В стене по центру, в самом низу – крохотный полукруглый дверной проем без дверцы, из него падает свет. Из маленькой колонки в углу играет диснеевская музыка. На выходе из комнаты написано: «В ожидании Джерри. Хуан Муньос, Испания. 1991». Это кажется мне забавным.

– Прикольно, – говорю я.

– Смешно. Хорошо, что Джерри там нет. Он меня бесит, – говорит он.

– Меня тоже. Он всех бесит, – говорю я.

– А ты чем занимаешься? Учишься или работаешь, – говорит он, пока я мысленно решаю, какое свидание было самым неудачным. Последнее? Конечно, я получила хороший дорогой подарок, украшающий сейчас мою голову. Я встретилась с кавказцем, но он оказался слишком мелким для меня, буквально карлик размером 177 см. Мы как раз проходим мимо трехсантиметрового бюста Толстого – почти в натуральную величину. На каблуках мы бы сравнялись, о чем я очень язвительно заметила ему, потому что сама была на них и выше. Он пошутил, что увеличил бы не рост, а кое-что другое. Единственное, что ему досталось – жалкий поцелуй куда-то… в скулу. Заросшую мерзкой щетиной.

Инсталляция изображает полуобрушенное здание. На уровне третьего этажа в комнате, от которой осталось две стены, висит едва заметная, но настоящая картина Малевича. Здание и бутафорские обломки сделаны из пенопласта и пластика. Это мне нравится и я хочу сфотографироваться для Инсты.

– Вон там картина Малевича, – показывает он.

– Да, я заметила. Сфоткай меня так, чтобы весь дом был виден.

Он послушно берет смартфон и ждет, разглядывая, как я намазываю губы увлажняющей помадой и облизываюсь. Я встаю под прицел смартфона. Он целится и делает несколько снимков.

Мы собираемся в изогнутый коридор, ведущий к продолжению осмотра и он пытается направить меня туда за талию. «Не вздумай делать это» – думаю я. Кончики его пальцев проскальзывают по моей талии. После посвященной Николаю I выставки начинается разговор о прошлом.

– Я хотел бы жить в XIX столетии. Где-нибудь в 80-90-е годы. Мне близки нормы викторианской морали, – говорит он.

– Не забудь взять с собой вагон антибиотиков, – говорю я.

– Это точно. Чтобы от чахотки не умереть. Но, за вычетом отсутствия антибиотиков, дисциплина в обществе того времени мне импонирует. Типа семейные ценности, но со строгими границами между людьми, – рассказывает он.

– Я с тобой согласна, – говорю я, когда мы заходим в зал со скульптурами. – Люди в браке тогда соблюдали личные границы. Отдельные спальни для мужа и жены – это прекрасно.

– Конечно. И туалеты тоже отдельно. Так и зае… задо… так быстро не надоесть друг другу, – говорит он.

– Пары которые сидят буквально на одном унитазе и совсем теряют границы личного пространства – это омерзительно, – злобно говорю я, пока мы разглядываем очередную современную скульптуру, напоминающую унитаз.

– Это финал слияния. Мне тоже претит. Виртуальная сторона – одна страница на двоих, – кивает он. – А ты живешь одна?

– Аааах. Как красиво! – восклицаю я, не отвечая и на миг отвлекаясь от мрачных мыслей. Я смотрю на костюмы в витрине. У пиджака очень широкие лацканы. Здесь выставлены вещи середины XX века.

– Вот! Я это очень люблю, – я ускоряю шаг, отрываясь от маньяка и почти бегом подхожу к витринам с одеждой. – Мода 40-х. Как в моем любимом фильме «Китайский квартал». Там все такое красивое, такое прекрасное, такое стильное, – перечисляю я, любуясь на одежду.

– Эээ. Я обожаю «Китайский квартал», – говорит он задыхаясь.

Я чувствую, что ему не хватает слов, чтобы выразить отношение к этому шедевру, к его пересохшей реке в желтой пустыне, к механизму сюжета, идущего точным ходом карманных часов, раздавленных автомобилем близ калифорнийского пляжа, где шумит море, в котором так много зеленой воды, но нет ни капли для душистых апельсиновых садов в долине.

– Потрясающий неонуар, – только и говорит он, – абсолютно блестящие диалоги, костюмы, сюжетные ходы, образующие тончайшую и изящную конструкцию. Сейчас так не снимают.

– Точно, – отмахиваюсь я, поглощенная разглядыванием бриллиантового колье. Я встретила первого человека в моей жизни, смотревшего редкий фильм, который мне очень нравится – ну и что? Ему явно больше 15-ти и в нашем возрасте не очень умно кичиться тем, что создано другими людьми, но выражает твою индивидуальность.

Мы возвращаемся в XIX век.

– У Ренуара ручки коротенькие обычно, – говорит он, тыкая пальцем в одну из картин.

– На картинах? – сощурившись, я приглядываюсь. Пытаясь рассчитать длину рук, я поднимаю руку и кручу ее перед собой как Терминатрикс Т-Х, когда у нее сломалось основное оружие и она переключилась на огнемет вместо плазменной пушки.

– Ну да. Эээмм… Видишь? Посмотри на локоть. Слишком короткая ручка у мужика. Да и у девушки тоже, – он показывает на ростовые портреты мужчины и женщины, стоящих на лестнице, – а теперь, – он хватает меня за руку, я искоса смотрю за этим, но решаю не сопротивляться, и он опускает мою руку вдоль моего тела.

– А теперь, хммм, – продолжает он, держа мою руку, – вытяни свою руку по швам, насколько далеко она тянется. Если ты, – он медленно поднимает мою руку и указывает ею на картину. – Опустишь мысленно руку этого мужчины на лестнице, то она дойдет ему максимум до линии пояса, – он отпускает мою руку и я вижу, как мимо проходит держащаяся за руки симпатичная пара.

– Может быть ты и прав, – говорю я, смотря им вслед.

Зал Матисса.

– Здесь точно нужно селфи. На фоне «Музыки», – говорю я.

– Давай вместе сфоткаемся, – нагло предлагает он.

– Ну ладно, – соглашаюсь я с неохотой.

Он приобнимает меня за талию, щупая своей ладонью мой упругий живот и просит одного из проходящих мимо китайцев сфотографировать меня с ним, показывая ему жест как будто нажимает на кнопку большим пальцем. Он понимает и делает несколько фото. Потом он отлипает от меня и фотографирует одну.

Пройдя импрессионистов, спускаемся на первый этаж. Мы снова на огромной лестнице перед цифрами «MMXI». До меня доходит, что это дата. Видимо, 2011 год? Садимся на лестницу.

– Я голоден. Хочу есть. А ты как? – наконец-то что-то дельное.

– Знаешь, я тоже нагуляла аппетит. С музеями всегда так, – говорю я, оживляясь. Мимо спускается группа китайских туристов. У каждого – палка для селфи.

Он тянет слова. Мой рот заполняется слюной от легкого голода.

– За-а-а-амечате-е-е-ельно. Эээ. Мы можем сходить. Ммм… В кафе или ресторан, – мычит он, и внезапно резко меняет тон: – Любишь китайскую кухню? Один из моих любимых ресторанов как раз тут относительно недалеко. «Нихао» на Невском.

– Нуу… Так. Средне, – я прилежно обдумываю этот вариант и отметаю его.

– Но там не суши. А именно китайские блюда. Утка по сычуаньски, свинина хуншао, все блюда очень острые, – он пытается меня убедить, но потом обрывает себя и предлагает: – Давай отправимся на Рубинштейна. По дороге придумаем или выберем там место. Сейчас еще не поздно и столиков будет полно, я уверен, – решительно говорит он.

– Отлично, – я встаю и потягиваюсь. Пора в гардероб.

Снегопад не прекращается. Темнеет.

– Действительно, снегопад не прекращается, – глядя из арки на заснеженную площадь, говорю я.

– Мы можем прогуляться. Здесь недале… – моя правая бровь возмущенно приподнимается и он меняет фразу. – А впрочем, в такую погоду лучше проехаться на такси.

– Да, вызови машину, пожалуйста, – в моем голосе звучит сталь.

Пешком? В такую погоду? Может еще 50 на 50?! Сегодня я точно не готова к этому. Сегодня – все только по правилам. В рамках закона. Сегодня я не феминистка. Сегодня я не радикальная ультрафеминистка. Сегодня у меня в повестке дня – традиционные патриархальные ценности. Сегодня я – женщина. Женщина викторианской эпохи.

Такси подъезжает на Миллионную. Разыгрывается аппетит и я становлюсь общительной:

– Некоторые мои подружки, – говорю я, вспомнив про Аню. – Уверены, что мужчина без машины – ну это вообще невозможно. Вот Он влезет в кредиты, у друзей назанимает, но тачку купит, причем…

– Мне не нужна машина.

– Вот такие требования у нас, – смотря в окно на атлантов, тихо говорю я.

Я молча жду решения, куда мы поедем ужинать. Таксист включает «Дорожное радио».

– Поехали в «Бекицер», – говорит он, – хумуса поедим. Там интересно и неплохо.

– Прикольно, давай. Подруга рассказывала, – я вспоминаю слова Нюты.

– Я… – он хочет что-то сказать.

– Да. Кстати, нам надо определиться, чего мы хотим от этого свидания, – уверенно перебиваю я, не стесняясь таксиста. Я поставлю вопрос ребром.

– Эээ. Мы могли бы встречаться… ну, с материальной поддержкой. Раз уж мы познакомились на этом сайте. 10 штук за встречу, допустим, раза 1-2 в неделю, – произносит он очень быстро.

Его глаза сужаются. Этот вопрос застал меня врасплох. Я ожидала более длинного захода. Пошел ва-банк. А где гарантии, что это не на один раз?

– А где гарантии, что это не на один раз?

– А где гарантии, что мне понравится и я захочу оплатить целый месяц?

– Мде, – произношу я сквозь зубы.

Нет, нет и нет.

– Я зарегалась на этом сайте для чего-то большего, – мягко говорю я, хотя меня трясет от бешенства.

Такси стартует.

– Не собираюсь тебе пускать пыль в глаза. К тому же раскусишь. Но почему бы не начать так? Мы, вроде, довольно похожи в плане культуры и увлечений, – вздыхает он.

– Я не могу всю жизнь распыляться на каких-то мужчин с общими интересами. Пора уже что-то получать, – говорю я возмущенно, повышая голос.

– Конечно, – кивает он.

Таксист прислушивается. Мне все равно.

– У меня были мужчины. Но я поняла… – я тщательно подбираю слова. – Время уходит, а результатов нет. Делаю все сама, многое отдаю, и мне в принципе нормально, это бывает интересно, но где результаты? Какой смысл? Наверное, я просто очень холодный человек и может это звучит цинично, но… – я сбиваюсь.

– Правильно, – поддакивает он.

– …но хочется повысить свой уровень. Как-то красивее жить.

– Конечно. Нужны атрибуты достатка и комфорта. Надо жить в роскоши, – твердит он.

– Тем более красота требует очень много внимания, и ухода, и времени. Это реально, блин, труд! – говорю я, как судья, наконец-то выдохнувшая после монотонного зачитывания очень длинного и нудного приговора.

– А как же, – говорит он, не скрывая иронии. – По себе знаю.

На его лице появляется противная ухмылка и он смотрит на мою голову. На мои волосы. Под короной – непрокрашенные корни. Я снова отращиваю! Этот намек еще больше бесит меня. Глаза водителя в зеркале заднего вида остекленели. Машина останавливается на светофоре. Закрывая дорогу такси, через Невский проезжают сразу шесть огромных белых пассажирских автобусов. Они похожи на слонов, переходящих мелкую реку перед стадом антилоп гну.

Мейн квест

Вскоре проблема разрешается сама собой: меня принимают на работу в «Росмед» и денег становится немного больше. Я зачистила улики и снова наслаждаюсь жизнью. Спокойствие беззаботного весеннего дня прерывает вызов к начальнице. Меня вызывает сама главврач больницы и я слегка встревожена. Перебирая в уме прегрешения, я прихожу к ней в кабинет. Сегодня она в деловом костюме, в ее кабинете – портрет нацлидера, на столе ручки и маленькие иконы, в шкафу стоят книжки. Она называет меня по имени и просит присесть. Она прокашливается. Кхе-кхе. Главврач все кашляет и никак не может начать говорить. Из-за этого я нервничаю еще больше. Кху-кху.

– У вас есть уникальная особенность организма, вы и сама знаете, и конечно… – говорит она. – …конечно, только из-за недообследованности и странной беспечности вас и родных, об этом интереснейшем, кху-кху, я еще раз повторю, интереснейшем случае, стало известно так поздно, – покашливает главврач.

Главврач по образованию – дантист. Какое ей дело?

– А вы откуда знаете? – спрашиваю я смущенно.

– Твой руководитель обмолвилась, – она переходит на ты, – Ведь ты с ней поделилась. У нас появился научный интерес.

Я складываю руки в замок и слушаю дальше. Стараюсь сидеть в кресле прямо, чтобы корона не ерзала.

– Действительно уникальный случай. И он заинтересовал… ты уж меня извини. Я, кху, не с того начала. Ты уж извини меня за откровенность. Это связано с особенностями твоего менструального цикла.

– Я поняла, – говорю я. – Все нормально

– Да. Мы с таким раньше не сталкивались. Я рассказала о тебе на консилиуме… – она задумывается. – Кхму-кхму, никак не могу выздороветь! Узнали в корпорации… Кхе. Тебя хотят изучить. Я обещала, что предупрежу. Ты не волнуйся – ни в какую больницу ложиться не надо. Просто живешь своей жизнью дальше.

– Исследования?

– Просто будешь раз в неделю проходить тесты и разок сдашь анализы.

– Тесты?

– Психологические. Психиатрические. Пси… – она снова задумывается.

Я вежливо молчу, чуть ерзая в скрипучем кресле. Кху-кху.

– Им, как я поняла, интересно твое психиатрическое состояние в первую очередь, – говорит она доверительно. – Как это на тебе отражается.

– Извините, можно спросить? – я поднимаю руку.

– Конечно, спрашивай. Все расскажу.

– Кто, вы сказали, мной интересуется?

– Топ-менеджеры госкорпорации «Росинновации». Зам генерального по науке. Да-да. Вот у меня визитка.

Я вопросительно смотрю на главврача, но она не передает визитку.

– У меня только одна, – говорит она. – Да вы не волнуйтесь, – она снова переходит на вы, – это люди надежные. И проект у них интересный. Я деталей не знаю, но, наверное, даже грант какой-то дадут. А вы им очень нужны. Очень. Меня прям крайне активно убеждали. И заплатят за участие в исследовании. Вам.

– Да я не волнуюсь.

– Вот и хорошо. Я им твои данные уже отправила. И твой телефончик дам. Они позвонят. Уже дала.

Я пожимаю плечами.

Вскоре мне звонят и назначают дату. В назначенный день я выхожу из метро и подхожу к огромному зданию госкорпорации «Росинновации». Синее здание под серым небом. Слабенький весенний дождь омывает новые «Мерседесы» на стоянке перед небоскребом. На границе ряда «Мерседесов» пристроился дешевенький «Рено» времен первого обнуления. Я прохожу через забор мимо зевающего охранника. Следующий КПП у гранитной лестницы, ведущей в холл. На входе еще несколько охранников. Они спрашивают у меня паспорт и куда я иду. Получаю пропуск. Охранники ждут, когда я спрошу у них путь в приемную «Росинноваций», но я предпочитаю людям машину и останавливаюсь у информационного стенда с логотипом «Росинноваций». Смотрю указатель по этажам: …67-й этаж – часовня Победы, 68-й этаж – офис ПАО «Ямалнаокоминефтегазпром», 69-й – приемная «Росинноваций», 70-й – лаборатория «Росинноваций»…

На 69-м этаже делаю селфи на фоне окна. На ресепшене уточняют мое ФИО.

– Да, – говорю я. – Это я.

– Это из росмедовского филиала на кадыровской, да? – девушка в окошке кричит кому-то сзади и поворачивается ко мне: – Вам надо пройти ряд тестов, подтверждающих ваш статус. Мы в любом случае выплатим вам вознаграждение.

– Да? А какое?

Она называет сумму. Я киваю.

– Хорошо. Я согласна.

– Сегодня анализы и медосмотр. Подниметесь на 70-й этаж. Мы выпишем вам пропуск и сделаем доступ на сканеры сетчатки в лабораторную зону. Смотрите сюда и не мигайте.

– Я готова, – говорю я.

Она наводит мне в глаз красный луч из подключенного к компьютеру сканера.

– Вы у нас в базе, теперь просто смотрите на сканеры и двери откроются.

Я подписываю контракт.

Медосмотр

– Откройте рот.

Я открываю рот и молчу. Мне нажимают на язык. Светят фонариком в уши. Стетоскоп к груди.

– Кашлянуть.

Стетоскоп к спине.

– Кашлянуть.

Кашляю, выдыхаю.

Давление. Температура.

У окулиста читаю по буквам:

– ШЭ, ЭЛ, Ю, ХЭ…

– Достаточно. Спасибо. Голову сюда. Смотрите на воздушный шар.

Смотрю.

Сдаю анализы. Я смотрю на часы. Я здесь уже полтора часа. Заполняю анкеты. Семейное положение – свободна. Вопросы от перенесенных болезнях. Больше всего вопросов о болезнях дыхательных путей. Вопросы о травмах.

– Прививки? – спрашивает еще одна врач.

– Коронавирус, туберкулез, свиной грипп, гепатиты А,Б, Ц, – перечисляю я.

– Есть дети?

– Нет.

Я захожу в кабинет психиатра. Пухловатая женщина-врач с носом картошкой, в роговых очках, подстриженная под пикси, крашеным розовым, достает папки с бумагами из стола. В первой папке листы с кляксами.

– Тест Роршаха, – говорю я.

– Верно.

– Что вы здесь видите?

– Гнарлс Баркли поет.

– Еще, – он показывает следующий лист.

– Маленький мальчик плачет.

– А здесь?

– Собачка ест какую-то дрянь.

– Так.

– Москву. Москва.

– Дальше…

– Похоже на кучу дерьма, – после паузы говорю я.

– Еще…

– Охранник сидит. На его лице тени, как от тюремной решетки.

– А тут?

– Я здесь вижу, эээ, – я прищуриваюсь. – Корону.

– Спасибо.

Она делает записи в блокноте.

Меня спрашивают, не лесбиянка ли я.

– Нет. С чего вы взяли?

– Не важно, – она опускает глаза. – К уголовной или административной ответственности привлекались?

– Нет.

– Есть ли у вас фобии?

– Я боюсь высоты.

– Идите.

В следующей комнате меня приглашают за компьютер. На экране включается тест на ICQ. Я легко иду по тесту, щелкая мышкой и быстро решая задачи, треугольники, квадраты и кружки не могут замедлить мою победную поступь, и я набираю 190 баллов. Я чувствую себя довольной, что я такая умная. Я выполняла тест, стараясь не морщиться и надеялась, что все скажут: «Какая сила характера!», но никто не сказал ничего. Скучающая врачиха просто делает еще одну отметку в моей анкете, пишет «190» и обводит в кружок.

Я подаю анкету в очередном кабинете. Здесь моя скромность вознаграждена.

– О-о-о-ого! – восклицает молодой врач, просмотрев бумаги и сделав несколько отметок. – П-п-потрясно прошли тест на айсикью! Да вы ннна-на… настоящий гений.

– Спасибо, – спокойно говорю я.

– Вы-вы-вы-ход вон там. Во-о-о-оы-ы-ын там, прямо по-по-по коридору.

Я беру бумаги со стола и подхожу к двери.

– Де-де-вушка!

Я оборачиваюсь.

– Пыостойте, пжлста. Рез-ззы-зультаты теста на ай-ай-си-кью та-а-а-ак впе-впе-впе-впечатлили, хотелось бы ближе поз-з-накомиться с такой умной дев-вушкой, – скороговоркой, насколько это получается с заиканием, говорит он.

– У меня есть парень.

– А-а-а…

Прикладываю глаз к сканеру и выхожу из лабораторной зоны. Я спускаюсь на лифте в холл здания и выхожу на улицу. Охранники с телескопическими дубинками смотрят на меня. Крошечные камеры-фиксаторы системы FindFace меня по пути в метро, в метро, и дальше до входа в подъезд. Результаты теста будут через пару недель.

Вондер Вуман

Результаты теста пришли через пару недель. Между прочим, моя эмоциональность сильно снижена. Как будто я под очень сильными депрессантами. Как будто я постоянно принимаю ксанакс. Из-за месячных раз в год, мой мозг 11 месяцев в году не получает ряда гормонов, поэтому я так неестественно спокойна.

– Смотрите иначе. Вы сверхъестественно спокойны. Вы свободны от эмоций. Это потрясающе. Вы сверхчеловек. Возможно, вы будущее нашей расы.

– Белых типа?

– Людей вообще.

– Здорово! – восклицаю я без особого энтузиазма.

– Мы создадим будущее. Вместе с вами, – говорит мой собеседник. Это замгендиректора госкорпорации «Росинновации» по науке. Титанического роста лысый мужик с огромным подбородком и мощными сплошными зубами, фиолетовой кожей и телосложением качка.

В панорамном окне я вижу серое небо над свободным от льда заливом. Начинается дождь. Капли расползаются по окну. Середина апреля.

– Ну, раз я такая ценная, то хочу больше. 20 мало, – практично говорю я, многозначительно постукивая ногтем по своей короне.

– Мы подумаем над увеличением причитающейся вам суммы, но миллионов не ждите. Прямо скажу, бюджет у нас ограничен, – качок мгновенно меняет свой лирический тон.

– Может это как доп оформить? Соглашение, – я предлагаю компромисс.

– В вашем первом договоре уже все прописано. И уйти от нас Вы не можете до завершения исследования. Иначе придется платить штраф. Надо было смотреть, что подписываете, – назидательно говорит здоровяк.

– Ладно, – говорю я, – понятно. А дальше что?

– Данными займутся химики и биологи. Им нужно разложить ваши гены и гормоны по полочкам. Понять, в чем причины мутации.

– Что ж, – говорю я, – посмотрим. Самой даже интересно.

– А нам знаете как интересно! Вы главное берегите себя. Мы с вами свяжемся как только подготовимся к продолжению тестов и этапу создания прототипа.

– Какого еще прототипа, – перебиваю я.

– Препарата. Цель наших исследований. Вы ключ от сокровищницы тайн человека. Потом все узнаете. Потом все поймете. Пока живите как жили.

– Не очень нравится мне это «пока», – поеживаюсь я.

Он меня не слышит:

– Присмотритесь к друзьям и родным – чем вы отличаетесь от них? Внимательно присмотритесь. Я уверен, что ваши друзья нам еще пригодятся для нового этапа исследования. А пока… Пока нам пора, – громила выдирается из своего скрипящего кресла, оно ему буквально мало, ему в нем тесно, я даже не знаю, как он в него втиснулся, и выпроваживает меня из кабинета.

Анютина ссора

По совету загадочного ученого, присматриваюсь к моим подругам. Он просил меня позвать Аню и Нюту на исследования, где мы вместе пройдем групповое тестирование. Но до него еще надо дожить. Жизнь у них идет своим чередом – не без ярких вспышек.

Ссора Ани началась в вагоне метро (машина в ремонте), стихла на эскалаторе, снова вспыхнула на улице, чтобы разгореться до пожара на пороге квартиры. Пожара с черным жирным вонючим ядовитым дымом горящего пластика. На этот пожар сбежались соседи, как будто сейчас 30-е годы и ссора происходит в коммунальной квартире во время попойки. Алкоголь, наркотики – они им не нужны. К чему химические стимуляторы, если эмоции сносят башню бесплатно? Ане хватает ее гормонов.

– Это ж как надо орать, чтобы из квартир с толстенными дверями по обе стороны широченного коридора высыпали люди, у которых совершенно другая, своя жизнь? – возмущенно спрашиваю я. Я всецело на стороне Ани.

Я забегаю вперед. Так вот: они разорались в метро, продолжали орать на улице и в полную силу завопили уже в квартире, дома, на своей территории. Она вспоминает, что он гулял с какой-то бабой во время их разрыва. Аня начинает истерику, начинает драку, но пока только пинается, не пуская в ход ногти. Это – превентивные меры. Так было надо. Как у Эмбер Хёрд с Джонни Деппом. Я ее не виню. Я не такая, но я могу ее понять. От воплей звенит в ушах. Мохнач в ужасе забивается за диван.

– Иди снова сделай аборт, мразь, – говорит Леша, его голос спокоен, но губы дрожат. – От Рустемчика твоего.

Аня раскрывает рот, но звука нет.

– Иди сделай аборт снова, мразь, – повторяет он, как Йода меняя слова местами.

– Ты как со мной разговариваешь? Ты как со мной разговариваешь, БЛЯТЬ!?

– Как с поганой мразью. ЗАВАЛИ ЕБАЛО! Свиноблядь поганая. Ебаная пизда.

– Ты как со мной разговариваешь БЛЯДЬ! Я тебе, блядь, не одна из твоих шлюх! Так с ними будешь говорить!

Много восклицательных знаков. Орут.

Соседи пытаются прекратить шум. Деловитый мужичок собирается вызвать полицию. Аня не обращает внимания на них. Их нет. Их для нее никогда не было. Она вся сфокусирована на нем.

На кухне соседи аккуратно убирают ножи подальше от Ани. Кто-то поумнее предлагает убрать триггер раздражения. Леша убегает в комнату, она бежит туда же, поскальзываясь на ламинате и туфелькой оставляет след черной резины на полу. Корона слетает с ее головы и катится по полу. Аня круто разворачивается и мчится обратно, хватая в ванной губку и «Пемолюкс», возвращается обратно, плача и ругаясь, она затирает следы от резины на полу, не снимая туфлей, оставляя новые. Все (кроме него – еще два соседа и соседка, которая пытается стать хорошим полицейским), смотрят на это, хором предлагают успокоиться. Вызывают охрану дома, но ситуация не в ее компетенции. Охрана предлагает вызвать полицию. Приезжает полиция. Аня, кажется, успокаивается. Мохнач выползает из под дивана и молниеносно проскакивает в шкаф.

Она молчит, кивает, потом цедит из себя, что инцидент исчерпан и просит всех уйти. Хахаль просит полицию уйти. Полиция, пожимая плечами, уходит. Соседи уходят.

Это был обманный маневр. Тщательно прицелившись, закусив губу, Аня точными движением бьет в лицо наотмашь, ногтями сдирая полоски верхнего слоя кожи с его скулы, оставляя симпатичные ссадины.

Хахалю Ани хочется ее убить, но он боится, что останутся синяки и уже она позвонит в полицию, не сейчас, то позже. Он ведь директор по развитию в охранной фирме и прекрасно понимает, что это превышение полномочий. Он не знает, что она сама боится туда жаловаться. Она не рассказывала ему про тот случай, когда на очередном митинге гвардейцы наставили синяков Нюте. Он затыкает анин рот, держа ее за шею и вдавив в диван, но долго это не может продолжаться, она брыкается, и, в конце концов, он выкидывает ее в общий коридор. Он открывает дверь на миг и швыряет в коридор и ее сумку.

– Вот козлина! – комментирую я.

Аня яростно пинает дверь. Раз, другой, третий. Весь ее праведный гнев она вкладывает в эти пинки. Аня быстро устает и отходит от двери.

Она хочет медленно съехать спиной вниз по стене напротив двери, но стена покрыта острым рельефом из наростов крашеного цемента и сделать этого без того, чтобы не порвать уже изрядно изношенное, пострадавшее в драке пальто, не получится и она просто аккуратно садится на пол, постелив под попу документ в файлике из сумочки. Устроившись поудобнее, она смотрит на дверь, пытаясь определить, открыт ли глазок с другой стороны. Ей удается зарыдать. Она захлебывается слезами и соплями, очень скоро рыдания переходят в плач, а рев – в тихий вой и скулеж.

Спустя пять минут дебил открыл дверь и они помирились. В привычной обстановке дебилы относительно адекватны и самостоятельны. Они могут жить самостоятельно, но чаще всего им требуется руководство и поддержка. Дебилы способны попадать под влияние других людей, так как обладают повышенной внушаемостью. Из-за данной особенности они могут быть использованы как орудие в преступных целях. Они также зачастую легко перенимают чужие взгляды и впоследствии стойко их придерживаются, при этом наблюдается недостаток в собственных суждениях. Пациенты с лёгкой степенью дебильности в большинстве – вполне неплохие супруги, малоконфликтные, послушные и управляемые. Среди дебилов различают эретичных (возбудимых), вялых апатичных, злобно-упрямых, мстительных и торпидных (заторможенных). Все интересы страдающих дебильностью преимущественно сконцентрированы на удовлетворении инстинктов (пищевого и полового), а также на своей внешности.

Нютина любовь

Мохнач – это кот Нюты. Нет, это не невероятно эмоциональный кот Ай Фэй. Мохнач так назван в честь кота из популярного паблика ВК. Он нассал на ковер, который задает стиль всей комнате в этой квартире-студии на 20-м этаже в Мурино. Нюта этого еще не знает, потому что находится на кухне. Чуть позже она с извинениями кидается в комнату, скатывая ковер и в отчаянии вытаскивает его на балкон. Она не может сейчас засунуть ковер в душевую кабинку, потому что душ может скоро понадобиться. Она дико извиняется перед своим гостем – тем самым преподавателем из школы охранников. Ее гость смеется и предлагает сначала застирать ковер, а потом уже повесить его на сушилке на балконе, и она не знает, что делать – не могут же они вдвоем отмывать ковер. С другой стороны, это романтично. Отвратительный запах уже начинает распространятся по комнате и она все же решает пока оставить ковер на балконе. Но балкон тоже нужен – как там курить? Нюта в панике, она бросает ковер между комнатой, кухней и балконом, чувствуя, что вот-вот заплачет. Преподаватель школы охранников по-мужски берет ответственность на себя и принимает решение – он сам застирает ковер.

– Как его зовут?

– Мохнач. Этого пушистого пидора зовут Мохнач. Вообще он обычно так не делает… Может это он от ревности. Мне очень стыдно. Прости. Пиздец.

– Ничего страшного. Он стерилен?

– Мяу!

– Принято говорить «стерилизован».

– Ну хоть не парализован.

– Мяу!

Мохнач запрыгивает на стиральную машину и поднимает хвост трубой, гордо и презрительно переходя с машины в раковину.

– Заткнись блять! Надо его покормить, хоть он и не заслужил. Иначе он запомнит. Он злопамятный.

– И потом снова нагадит, гад, – говорит наставник охранников, засовывая ковер в душевую кабинку.

– Подожди, – говорит Нюта, – я тебе помогу воду настроить.

– Думаешь не справлюсь?

– Тут просто сложная система… – говорит Нюта с придыханием, подойдя вплотную к охраннику и просовывая руки между ним и обоссанным ковром. – …Сейчас. Вот, подставь ковер вертикально. Под душ.

Учитель охранников приобнимает Нюту и непроизвольно происходит поцелуй.

– Ты очень прикольный. Спасибо, что помог с ковром и простил мне все это.

– На моем месте так сделал бы каждый, – благородно говорит охранник.

– От какого уровня опасности ты меня обезопасил?

– От максимального, – говорит Леша, обнимая, довольно сильно сжимая Нюту.

– Погоди. Корону сниму. Мешает, – говорит Нюта.

Звонит нютин телефон. Это я звоню. Она не хочет снимать трубку, но потом со вздохом все же решает быстро ответить. Я же не Аня и звоню всегда по делу.

– Привет! – слишком дружелюбно говорит Нюта, – я тут немного занята. У меня это… уборка. Затеяла вот на ночь глядя, – она бросает взгляд на Лешу, который немного придушивает ее.

– Я ненадолго, – говорю я. – Помнишь, я рассказывала, что исследования прохожу.

– Это из-за твоих особенностей которые? Медицинские?

– Ага.

– Ну, да… – после паузы.

Нюта, видимо, думает, что сейчас я расскажу что-то ужасное и ей придется расстраиваться.

– Да все норм. Просто мне нужны добровольцы на тестирование. Аню позвала и тебя хочу, – прошу я.

– Ладно, ладно, ладно. Сходим на этот тест, – с облегчением говорит она. – Ну…

– Придешь?

– Да. Да-да-да-да, – нетерпеливо говорит Нюта. – Ну ладно, извини, у меня тут… вода стынет.

– Спасибо, – говорю я. – Я тебе написала куда идти и во сколько.

– Угу. Хорошо, – говорит Нюта. – Ну, пока.

Она сбрасывает звонок.

– Узнаю Numb. Самая главная песня нашего поколения популярна только за счет пары простых электронных мелодий, которые играют в первые 10 секунд. Дальше просто дикий рев, – все еще придерживая ее за шею и слегка заламывая нютины пальцы, говорит этот Леша, более интеллигентный персонаж.

– Какого вашего поколения, зумер? – смеется Нюта.

– Лишь нескольких секунд электронной музыки и дикого рева оказалось достаточно, чтобы выразить голос многомиллиардного поколения нулевых.

– Дак вы ничего не сказали, – говорит Нюта.

– Не умничай. Тебе это не идет, – он слегка пинает ее по заднице и дает легкий подзатыльник.

Нюта хихикает.

Эмоскопы

Мы с подругами ждем ученых на ресепшене «Росинноваций». Охранники в холле таращатся на нас. Начался май и настроение у нас приподнятое. День выдался просто замечательный. В такие дни хочется посидеть в каком-нибудь летнем кафе на улице, когда все закончится.

Ярко светит солнце. По тротуару на самокатах, велосипедах, моноколесах едут курьеры с квадратными сумками для еды. По улице проезжает трактор с прицепом, полным грязи. Несколько конных полицейских с дубинками останавливаются на красный свет. Колонна худых гвардейцев маленького роста в кепи и мешковатой форме выходит из «Макдоналдса» на другой стороне улицы. Безоблачное небо прорезают конденсационные следы самолетов. Много ниже величественно плывут три огромных красно-зеленых дирижабля с мясом, брендированные логотипами «Великолукского Мясокомбината». Уже довольно давно именно так перевозят мясо. Все это мы видим через огромные панорамные окна первого этажа.

За нами спускается секретарша «Росинноваций». Отдаем документы и подписываем какие-то бумаги. Секретарша идет с ними к маленькой будочке, потом на ресепшен, снова к будочке, обратно и, наконец, возвращается с нашими пропусками, которые мы показываем охране. Смущенно посмеиваясь, мы поднимаемся на 70-й этаж. Привычным движением показываю пропуск охраннику на ресепшене и смотрю в сканер сетчатки на входе в лабораторию.

Аня и Нюта идут за мной, озираясь по сторонам. На стенах развешаны постановочные семейные фотографии улыбающихся людей в шапочках из фольги. Телевизор в конце коридора показывает, как овчарка в разноцветной кепке с пропеллером ест апельсин.

Заходим в белую комнату со множеством мониторов. На длинном столе стоят компьютеры с датчиками и камерами. Техники в белых халатах подключают провода, на экранах сзади трех стульев возникают несколько графиков, идущих ровной линией.

Появляется начальник – тот самый синий здоровяк. Он сменил свою жилетку на белый халат. Ученые начинают возиться быстрее.

– Здрасте, – говорю я.

– Добрый день. А вы у нас, стало быть, А… – смотря на Аню с Нютой, он сверяется с планшетом.

– Да, – киваю я. – Это мои подруги.

– Готово! Все настроено, – рапортует один из техников.

– Садитесь, пожалуйста.

Я сажусь посредине. Аня и Нюта справа и слево. Перед каждой из нас по монитору и позади нас тоже.

– Я уже проходила тест на интеллект, – неожиданно подает голос Аня. – Это какой-то другой.

– Не моргайте, пожалуйста, – говорит симпатичный молодой ученый, направляя в ее зрачок блеснувший красным и тут же утративший цвет луч из прибора на штативе.

– Тут важна не только скорость реакции, но и ваше мнение, – объясняет здоровяк. Ученые клеят нам на виски и запястья датчики. – Снимите корону, пожалуйста, – обращается ученый к Нюте, – чтобы я мог наклеить датчик.

– Конечно, – Нюта ставит свою корону перед собой. Мы делаем также.

– Начнем.

Я оборачиваюсь. Графики на мониторах за спинами Ани и Нюты подергиваются. Мой спокойнее. Аня поправляет волосы. Нюта слегка потряхивает ногой под столом. Я чешу нос.

– Это что, полиграфы? – спрашивает Нюта.

– Не совсем, но принцип похожий. Это машины по измерению эмоций. Они измерят ваши реакции на интересующие нас раздражители. Эмоскопы. Понятно?

– Да, – кивает Аня и график за ее спиной подпрыгивает вверх.

– Надеюсь, врать не придется. Я врать не люблю, – говорит Нюта. График слегка подергивается.

– Стоп. Глюкануло и все слетело, – говорит ученый. – Сейчас, сейчас, – бормочет он.

Здоровяк смотрит неодобрительно. Аня вздыхает и достает телефон из сумочки. График за ее спиной показывает непрерывную линию без малейших шероховатостей.

Сбой устранен. Тестирование начинается. Нам показывают мужиков в разных видах – мужики в одежде, мужики на пляже, мужики в квартире, в парке, в костюмах, в горах, на фоне машин разных марок, на фоне ночного города, дневного города, на улице, в спортивном зале, на ресепшене, в будке охраны, мужики разного возраста. Фото сменяются перед нами через каждые 3 секунды.

– Прикольно.

– Фу.

– Не-е-е-е-ет.

– Красавчик. Вот этот мне нравится. Покажите еще.

– Мило…

Ученые смотрят в мониторы, делают пометки в блокнотах. Здоровяк возвышается в глубине зала. Он подпирает рукой свой огромный подбородок и его лицо задумчиво. Теперь смотрим короткие видео – модели на подиуме, солдаты, охранники, спортсмены, сантехники, строители, фермеры, какие-то неизвестные мне профессии. Проходит еще минут 10. Я устаю от этого калейдоскопа и подавляю зевок.

– Перерыв, – здоровяк хлопает в ладоши. – Сейчас надо будет ответить на вопросы. Начнем с Анны, – говорит он и мы все оборачиваемся к нему.

– Я про вас, – уточняет он, тыкая пальцем в Аню. – Существует ли мужчина, которым вы восхищаетесь?

– Эээмм… Мужчина, которым я восхищаюсь… – медленно говорит Аня. – Это мой папа? – завершает она после короткой заминки.

– Хорошо. А у вас есть мужчина, которым вы восхищаетесь? Я уточню: не только сейчас, а, например, из истории? – он обращается ко мне.

– Ммм. Мужчина, которым я восхищаюсь – это папаша Ани.

– А мне можно сказать, – тянет руку Нюта.

– Давайте.

– Я не восхищаюсь мужиками. Наши современники того не достойны, а о деятелях прошлого мы ничего не знаем. Кроме того что они угнетатели и эксплуататоры. Да и щас тоже. И…

– Что, все? Но у вас же есть бойфренд?

– …и насильники. Ну, это другое.

– Какие слова приходят вам в голову, когда вы думаете о своем отце?

– Так все серьезно? – встревает Аня, не давая сказать Нюте. – У вас с Лешей все серьезно уже?

– Блин, ты успела вписать в их анкету нового парня? – доходит до меня. – Быстро.

Аня смеется.

– Ну, я думаю да. Мне кажется мы готовы к этому, – говорит Нюта. – По-моему, я беременна, – шепчет она, заговорщически наклоняясь ко мне.

Аня не слышит. В немом изумлении я поворачиваю к ней свое лицо и хлопаю ресницами, словно кукла, но огромный фиолетовый ученый возвращает меня к реальности:

– Не отвлекайтесь. Перейдем к устному мотивационному опросу. Давайте вернемся к образам, что вызвали у вас наибольший отклик. Положительный или отрицательный. По данным эмоскопов, – бесстрастно говорит здоровяк.

На экранах перед нами появляется фото молодого парня в форме ЧОШ «ГАРДИАН». Видно, что это дембель.

– Нравится? Только «да» или «нет», – задает вопрос ученый.

– Ага, – мы киваем.

Всем нравится.

– А почему? Теперь по очереди.

– Мужчина в форме – это внушает доверие, – говорит Аня.

– Сейчас все в форме, – говорит Нюта. – Но тут явно человек творческий. Да и форма идет, соглашусь. Аксельбанты и бахрома подшиты стильно, а воротничок как бы дизайнерский.

Мой черед.

– Лицо красивое, – говорю я. – А точнее: расстояние между внутренними углами глаз равно длине глаза и ширине крыльев носа. Лицо ровно делится на три горизонтальные части: лоб от нижней линии волос до линии бровей, средняя часть лица от бровей до кончика носа и нижняя часть лица от кончика носа до подбородка, – монотонно перечисляю я.

Все смотрят на меня с любопытством.

– Не зря ты в меде училась, – замечает Нюта.

Дальше мы видим фото пухлощекого молодого охранника на фоне «Мерседеса». Всем не нравится.

– Свиноб… Свинтус. Машина кредитная. Небось «Дошираком» питается, – говорит Аня.

– Машина вообще не его. Просто для фото.

– А если его? – спрашивает ученый.

– Ну… все равно. Человек без интересов. Поговорить не о чем. Пустое лицо, – говорит Нюта.

– Излишняя жировая ткань в области скул, расстояние между внутренними углами глаз в два раза меньше длины глаза, слабо выраженная прогнатия, – как машина, диктую я.

Ученые стучат по клавишам, пишут в блокнотах. Здоровяк-начальник удовлетворенно кивает. Включают видео. Нам показывают разнорабочих на стройке. Со вздутыми мускулами они долбят железобетон стальными бурами отбойных молотков. С их крепких плеч градом катится пот, смывая цементную пыль с бицепсов, оставляя за каждой бегущей каплей дорожку коричневой загорелой кожи. Строители сосредоточены, их глаза сощурены, челюсти ходят ходуном. Крепкие руки крепкие тела обнимают. Молча целуют друг друга, без нежностей бабских. Без гейства. Ролик прерывается. Аня и Нюта пускают слюну, у меня хватает сил, чтобы перевести дух и мельком оглянуться на мониторы за нами, линии графиков на которых устремились к потолку и кажется готовы рвануть за края экранов.

– Что скажете? – раздается голос одного из ученых.

– Классные парни! Занимаются настоящим мужским делом, – хором говорят Аня с Нютой.

– Хоть кто-то еще умеет работать руками, а не сидеть на посту с дубинкой, – добавляют Нюта.

– Смеситель починит, – поддерживает Аня.

– Что скажет наш уникум, – говорит мне здоровяк.

– Ммм, судя по соотношению отбойного молотка модели «Sturm! RH2521P» к длине рук моделей, все они выше 190 сантиметров, мы видим оптимальное соотношение роста к ширине плеч и…

– Спасибо, исчерпывающий ответ. Достаточно, – говорит начальник. Мониторы выключаются, лампы светят ярче.

– Волонтеры – в студию! – силач показывает на дверь.

В зал заходят несколько ученых в тех же белых халатах с бейджиками, в бахилах и пластиковых шапочках. Всего их четверо. То есть шестеро. Ученые несколько раз проходят мимо нас и скрываются за дверью.

– Можно еще самого высокого показать? – спрашивает Аня

Ей не отвечают.

– Ваши мнения? – спрашивает малиновый ученый.

– Да мы ничего не успели рассмотреть толком, – говорит Нюта. – Ну вроде все четверо норм парни.

– Их было шестеро.

– Да? Я не заметила, – говорит Аня.

– Я тоже, – говорит Нюта, – По-моему их было четверо.

– Мне тоже сначала показалось, что четверо, но потом я заметила еще двух, помельче. Они просто помельче. Сантиметров на 15, – говорю я.

Тестирование закончилось. Мы снова подписываем какие-то документы. Ученый выражает всем благодарность и говорит, что мы еще встретимся.

– А деньги нам когда дадут? – спрашивает Аня, отлепляя от своего виска датчик.

Направленный на меня луч эмоскопа подмигнул и погас.

– ХЧ получите на карты.

Уже на выходе из здания я все вспоминаю и открываю рот, чтобы поделиться с Аней сногсшибательной новостью, но Нюта меня опережает:

– Кстати, я не беременна, – говорит Нюта. – Я пошутила. Меня просил этот здоровенный ученый тебе сказать. Сказал, что так надо.

– Как это? Когда он успел? Мы же все время были вместе.

– Чего? – говорит Аня, поднимая глаза от телефона.

– Пока нам датчики клеили, мне на ухо шепнули.

– Зачем?

Нюта пожимает плечами:

– Не знаю. Сама подумай, это ты здесь давно тусуешься.

Летнее кафе

Мы расселись на креслах в беспонтовой шашлычке «Вечный огонь» близ Беговой и укрылись пледами в ожидании кира и грушевого сидра.

– Когда мы летали на Гоа… – начинает Аня, но наше внимание отвлекает жирная чайка, принесшая труп тощего голубя. Чайка кладет дохлого голубя на тротуар и клюет его, ощипывая и быстрыми движениями пытаясь оторвать голову. Мы с интересом следим за этим. От чайки пахнет помойкой.

– Фуу, – говорю я.

– Не знала, что они голубей едят, – говорит Аня.

– Есть видос, где чайка живого голубя целиком жрет! – говорит Нюта, – как думаете, она его убила или нашла мертвым? Глотает просто блин.

Живые голуби спокойно прохаживаются в метре от чайки. Аня кидает им несколько кусочков хлебной палочки из корзины, что поставил перед нами официант – и голуби бросаются к ним. Чайка не обращает внимания на хлебную палочку, продолжая клевать труп.

– Ешьте, – говорит им Аня. – Мне все равно нельзя мучного. И так раскабанела, – говорит она нам с Нютой.

– Ты не раскабанела, – говорит ей Нюта. – Мы тебе уже говорили.

– Раскабанела.

– Что еще за шутки про беременность? – спрашиваю я. – Я офигела.

– А, это. Да просто просили тебя потроллить. Это стеб.

– Погоди, ты беременна? – спрашивает Аня. – Вот блин!

– Да не беременна я! Шутка блять! Видимо тоже для проверки этих наших… эмоциональных… всплесков, – отвечает Нюта.

– Точно?

– Да, блин! Мы как-то знаешь еще не готовы. Мы только пару месяцев вместе. Три. Ну, вы помните.

– Да, вы же зимой в «Крейзи вайне» познакомились, – вспоминаю я.

– Что-то нам все никак сидр не принесут. Чайка уже полголубя сожрала, – говорит Нюта, желая сменить тему.

– Я надеюсь, вы хоть вместе не живете еще? – говорит Аня, не желая менять тему.

– Нет. Леша в центре живет. Я вообще так поняла, что он не прочь ко мне переехать. У него комната только, – смущенно говорит Нюта.

Я многозначительно вздыхаю.

– В коммуналке?! Пиздец.

Аня поплотнее закутывается в плед:

– Вот только не посади себе на шею очередного альфонса блин.

– Да. То есть нет. Ну, это другое. Да и там все было не так однозначно, – говорит Нюта.

– Вот только не надо отрицать. Мы все помним, как он из тебя деньги тянул, – Аня гнет свое.

– Ну, я же всем вам отдала, – жалобно говорит Нюта.

– Нам на тебя не жалко. На нашего птенчика… – на этих словах я вспоминаю про чайку.

К ней подлетают еще несколько чаек. Чайка хватает голубя и, тяжело взмахивая крыльями, летя совсем близко к асфальту, уносит его прочь.

…Правильно, – говорит Аня. Не надо ни с кем делиться. На нашего птенчика ничего не жалко, – продолжает она. – Мы просто хотим, чтобы ты нашла себе нормального мужика.

– Да найду блять!

– Мы просто считаем, что ты достойна большего, – говорю я.

Нам приносят сидр. Я высовываю руку из под пледа и беру стакан. Подношу его к губам.

– Вот-вот, – Аня кивает мне. Она откидывается на спинку своего стула и корона съезжает ей на лоб.

– Конечно, – киваю я.

– У него всегда были проблемы с деньгами. То на телефон, то на зубы, – говорит Аня.

– То на курсы охранников… Люди делятся на две категории.

– Женщины и мужчины?

– Нет. У одних телефон всегда с трещиной. У других всегда целый, – говорю я.

– Ну я тоже из первой, – говорит Нюта. – У людей творческих такое бывает. Хватит меня прессовать блин.

– Ты не хочешь его с нами познакомить? – говорит Аня, – Чтобы мы сразу все поняли? Развеять наши сомнения? Вообще, ну… ну, по-моему, ничего особенного. Опять в карлика влюбилась. Насколько я помню тот вечер в «Крейзи».

– Прекрати называть моих парней карликами. Не все, кто меньше 190 – карлики.

– Там вообще меньше 185.

– Насколько я помню, ты сама называла его карликом, когда вы расстались. И его рост после вашего расставания снизился с 184 до 176, – злорадно говорю я.

– Ой, все! Идите в жопу. Нет, ну не настолько. Устроили мне буллинг блин. Допрос какой-то, – говорит Нюта. – Карлики! – восклицает она. – Сама ты карлик. Я и сама не такая уж высокая. Он… действительно не очень большой.

– Не будь он таким нищебродом, – говорю я, присасываясь к бокалу, – так вот, не будь он таким нищебродом, ты могла бы поиметь с бывшего за отказы по эСэС.

– Кстати! – поддерживает Аня. – Точно. Есть же СэСэ!

– По-моему, Нюта так ни разу ни одного не подписала, – говорю я Ане. – Альтруистка.

– Я подписывала. Но не с ним. С другими, – потупившись, говорит Нюта.

– Даже если бы вы подписывали сексуальные согласия, как вообще-то надо по закону, – говорю я, – даже если бы подписывали, ничего с него не поимеешь.

– Могла бы в тюрьму посадить. В качестве мести за измену, – предлагает Аня.

– Я все ж таки не настолько мразь, – говорит Нюта. – Я не обижу. Я добрая.

– Добрая, добрая… Добрая блин. Слишком добрая, – вслух рассуждает Аня.

– Я читала блог одной бабы… она на этих согласиях уже квартиру заработала, – вспоминаю я. – Ловит каких-то лошков и разводит.

– Посмотрела бы мой блог хоть раз. Скачиваешь форму на сайте Госуслуг. Там есть разные формы, смотря что делать будете… Ставите дату и электронные подписи. Если с твоей стороны подписи под согласием нет – значит, тебя изнасиловали, – объясняет Нюта.

– И ты можешь подать в суд, – резюмирую я. – Потребовать компенсации.

– Если докажешь, что бы недееспособна, пьяна, например, то можно посадить, – заключает Нюта.

– Это все хорошо. Ты со своим-то подписываешь? Который щас, – спрашивает Аня Нюту.

– Ну, это другое. Нет. Я даже не спрашивала. Он обидится, – отвечает Нюта.

– Я тоже, – признается Аня.

Чайка давно улетела. Нам становится холоднее. Мы решаем перебраться в зал внутри кафе. Мы проголодались и заказываем одну «Маргариту с шашлыком» на троих. На нас пялятся несколько парней, пьющих пиво в паре столиков от нашего. Я залипла в телефон и не слушаю разговор. Нюта выводит меня из ступора, когда говорит, что ее новый хахаль заедет к нам. Зачем? Чтобы взять ключи от ее квартиры. Аня делает страшные глаза в притворном изумлении.

– Не рано ли? – спрашивает она.

– Ну, мы давно уже собирались. Вроде как за ключами. Чтобы у меня пожить, – нерешительно говорит Нюта. – мы наверное вас сейчас покинем. Вроде как он не заплатил за хату, – добавляет она стыдливо.

– Как он может не заплатить? Есть ведь у него работа. Он что, думает, это честно – брать деньги у тех, кто работает? – возмущается Аня.

– Ну, он же препод. Он не вахтером работает… они мало получают, – оправдывается она.

Аня медленно набирает воздух, надувает щеки и также медленно выпускает его из себя, исторгая продолжительный осуждающий вздох. То есть выдох.

Я тоже хочу сказать что-то язвительное, но смазливый преподаватель охранников, похожий на Александра Петрова, появляется в кафе быстрее, чем мы ожидали. Он бросает на нас взгляд. Мы с Аней оценивающе осматриваем его, односложным «Привет» отвечаем на его приветствие и продолжаем пялиться исподолбья. Он не задерживается около нас и просит Нюту отойти на секунду. Она встает и это движение заставляет ее корону сверкнуть в свете лампы над нашим столом.

Немного подержав ее за талию, он забирает ключи и, видимо, о чем-то просит. Аня, глядя на это вполоборота, поворачивается ко мне и делает знаки глазами, вскидывает брови и надувает губы в капризной улыбке. Так как я повернута к Нюте лицом, в ответ на это я делаю лишь едва заметное движение губами. Нюта смеется. Похоже, она счастлива. Опять. Ей пора уходить. Она наскоро прощается с нами.

Нюта перекидывает мне хреночесы за свой заказ без учета чаевых и уходит со своим охранником охранников. То есть учителем охранников. Аня выносит вердикт через 0,000001 секунды после ухода Нюты:

– Все ясно. Очередной альфонс. Уже пилит суку, на которой сидит. А у тебя-то как? Все одна сидишь?

– Да никак, – говорю я, начисто стирая из памяти неудачное свидание в музее.

Обсуждаем Нюту. Допиваем кофе и сидр, доедаем пиццу и очень долго решаем, как будем расплачиваться, кто, кому и сколько ХЧ переводит. Стоит мне вернуться из летнего кафе и устало снять свою корону, от которой на лбу остаются красные вдавленные следы, как звучит мессенджер. Очень длинный текст, читать который уже нет сил. Оставляю назавтра.

Завтра, до звонка будильника, я получаю еще одно сообщение. Протираю глаза и читаю. Это из корпорации. Опять нужно явиться в «Росинновации» и ехать в какую-то командировку. Я не успеваю дочитать, как звонит телефон. Командный голос не здоровается и не представляется.

– Вы прочитали сообщение?

– Ну да, – сонно говорю я. – Только я никуда не поеду, тем более на этой неделе.

– Надо сегодня.

– Что значит надо, – злюсь я. – У меня работа вообще-то есть. И другие дела.

– С вашей работой мы договоримся. Вы должны исполнять наши при… рекомендации.

– Это вы мне должны. Я от вас так и не получила гонорар за все эти исследования, – я повышаю голос.

– Потом получите. И это не обсуждается, – тоном, не терпящим пререканий. – Читайте контракт. Командировки предусмотрены.

– Чего блин? Сейчас посмотрю договор.

Картаво чертыхаясь, я сползаю с дивана и начинаю рыться в тумбочке, в сумочке, в шкафу, на кухонных полках, холодильнике, ванной, под диваном, снова в тумбочке и, перерыв всю квартиру, в своей косметичке нахожу сложенный в черт знает сколько раз чертов контракт. Подслеповато щурясь, я читаю крохотные буквы. Супермелким шрифтом действительно написано что-то подобное. Я должна беспрекословно повиноваться и, если понадобится, ехать куда мне прикажут. Иначе огромные штрафы и вообще пиздец.

– Блять, – вполголоса чертыхаюсь я.

– Читать надо внимательно. Что подписываете, – назидательно говорит голос из телефона. – Возьмите темные очки от солнца, оденьтесь потеплее. В промзонах еще морозы стоят. Билет на телефон скинем. И не забудьте паспорт! – заключает он.

– Мы полетим на автофабрики?

– Да. Там у нас производство. Одевайтесь потеплее, – повторяет голос. – Там еще зима.

Со стоном вытаскиваю зимний пуховик, недавно убранный вглубь шкафа.

Атака фемок

Я сижу в зале ожидания аэропорта, насупившись и проклиная день, в который согласилась на исследования. Я собиралась в спешке и сложила все самое необходимое в огромный чемодан на колесиках. Моя корона звенела на металлодетекторе, поэтомупришлось убрать ее в чемодан, который я сдала в багаж. Радует, что в эти ебеня – только на два дня. Двое сопровождающих меня ученых и всратенький охранник пытаются заигрывать со мной, но я игнорирую их попытки, надменно уставившись в экран расписания рейсов, на котором быстро сменяются китайские иероглифы. Рекламные поверхности вокруг показывают цветущие бескрайние поля желтых цветов. Видеоряд на стенах сменяется: камера приближается к земле и в маленькой фигурке на поле становится различима девочка в кокошнике, вприпрыжку скачущая среди цветов. Возникает красный логотип и слоган: «Истинные традиции русской деревни. С любовью к вашему авто – 100%-ное рапсовое масло ПАО «Лукойл». Наш охранник делает еще одну попытку:

– Я там раньше работал. Я хорошо знаю территорию гыданского фармазавода «Росиноваций» – подкатывает ко мне лысеющий инцел с носом-картошкой.

– Дай-ка угадаю… Работал охранником? – презрительно спрашиваю я.

Плешивый многозначительно кивает. Один из ученых заискивающе смеется над моей фразой, хотя я не сказала ничего смешного. Я резко отворачиваюсь от них к экрану рейсов, облокотившись на ручку неудобного кресла и оттянув щеку кулаком.

В самолете листаю унылый журнал авиакомпании. При неосторожном нажатии на курносое лицо чиновника текст немедленно всплывает комиксовым облачком:

– Как отметила председатель ООН Грета Тунберг, программа по полному уничтожению коров в концентрационных лагерях близится к успешному завершению. С момента старта программы в странах ЕС выбросы метана сократились на 70%. В нашей статье производители рапсового масла и псевдомяса обсудят тенденции на рынке…

Поспешно перелистываю страницу.

Улетевший далеко на север самолет преодолевает облака и вид бескрайней снежной пустыни вызывает у меня восхищение. Как холодно, как пустынно в этих белых, ярко сверкающих просторах! Веселье никогда и не заглядывало сюда! Холодно, пустынно, мертво, свежо. Гало вспыхивает и горит так правильно, что можно с точностью рассчитать, в какую минуту свет усилится и в какую ослабеет. Ослепительное, непобедимое солнце озаряет этот прекрасный край. Я вижу трубы и бесконечные квадратные корпуса автоматических фабрик, бараки охраны. Самолет снижается.

В аэропорту перед зоной выдачи багажа охранник, важный как индюк, говорит тонким пискливым голосом:

– Предъявите ваши документы.

– Мультипаспорт, – говорю я. – Когда я уже встречу своего Корбена…

Ученые шутят про Руби Рода, но я не поддерживаю шутку. Получаю свой багаж. Надеваю солнцезащитные очки и капюшон. Мы садимся в голубой вездеход с большими колесами, петляющий между корпусов автоматических фабрик. Солнце заходит.

Вездеход выезжает на широкую дорогу, едет уже 30 минут и меня клонит ко сну. Я откидываю голову назад и зажмуриваю глаза, когда резкий удар с противоположного борта машины прикладывает меня к окну напротив, я больно бьюсь лбом в стекло и чувствую, как навалилась на окно всем телом, а сидевший рядом ученый – на меня, и вместо огоньков за окном – непроглядная темнота. Шокированная, я понимаю, что машина завалилась набок.

– Слезь с меня! – резко говорю я ученому. Спереди слышна громкая ругань водителя. Я пячусь задом и приподнимаю голову над сиденьем, помятые и испуганные ученые пытаются встать.

– Командир! Нас сдуло или че?

– Какое сдуло, удар был! – орет водитель, пытаясь отстегнуть ремень безопасности.

Еще один удар в днище лежащей на боку машины снова кидает всех вправо – я налетаю на ученого и он врезается головой в потолок, ставший бортом.

– Нас хотят убить! Покушение! Террористы! – вопит водитель. – Звони в Центр блять! Живо звони! – он наконец справляется с защелкой ремня и грузно валится на бок.

Изумленный охранник вытаскивает рацию. Его руки трясутся, дрожащими пальцами, не попадая в единственную кнопку с первого раза, он включает рацию и начинает верещать о том, что на нас напали террористы. Шуршание. Короткий писк.

– Не поняли, а вы кто. Где напали? Кто? На кого? Ничего не поняли, – говорит рация.

– Ты дебил сука! Дай мне, – водитель вырывает у охранника рацию и машину таранят снова. На этот раз я держусь руками за потолок, поэтому меня не бросает вбок. Все, кроме охранника, сообразили сделать также.

– ТРЭКОЛ номер 21к3442, – диктует водитель. – На 48-м километре к фармазаводам, прием!

Пшш. Треск:

– А что у вас случилось? Это служба охраны «Росинноваций». Прием, – пшш.

– Нас таранят! Мы перевернулись! Кто-то врезается в нас!

Треск чуть дольше обычного:

– Повторите номер транспорта.

– ТРЭКОЛ номер два-один-ка-три-тыщи-четыреста-сорок-два, спасайте нас блять, – ревет водитель.

Нас пока не таранят. Испуганная и притихшая, я нахожу свой чемодан. Снова писк и треск. К рации присоединяется другой голос:

– Сука, не спи! Эта машина проекта! Она с объектом! В трэколе, слышите меня? Мы направили охрану! Не выходите из транспорта. Что? Что? – голос спорит с кем-то. – Нет! Нет! Не выходите из машины! Уезжайте оттуда! Сейчас! Прием!

– Как мы уедем!? Мы перевернуты!

Пшш:

– Повторяю, не выходите из транспорта, – чуть более спокойным голосом. Пшшш. – Ждите помощи. Прием.

Замок на задней двери взрывается. Порыв ледяного ветра врывается в вездеход. Тотчас же новый удар – сильнее предыдущего, машину сбрасывают с накатанной дороги. Чувствую отвратительный биологический запах.

– Метан прет! Бак пробило! Щас рванет! Вон из машины! – водитель опять соображает быстрее остальных моих спутников.

Я успеваю схватить свой чемодан и первой выпрыгиваю из машины – очень кстати, потому что следующий удар грузовика, который все это время нас таранил, превращает ТРЭКОЛ в пылающий факел. Прямо как в кино, да? Машина обязательно должна взорваться.

Запнувшись, я падаю в снег. Огромный КАМАЗ с ревом буксует, пытаясь развернуться и раздавить меня. Сжимая ручку чемодана, я смотрю на отблески пламени, пляшущие на снегу. Я настолько ошарашена, что не вижу и не слышу снегоход, подъехавший ко мне со спины.

– Жить хочешь, – голос человека на снегоходе едва слышен за ревом мотора и шумом ветра. – Жить хочешь?! Идем со мной, если хочешь жить! – мне слышится как «шить». Водитель снегохода тянет ко мне руку, я не могу дотянуться.

Времени думать у меня нет. Я выползаю из сугроба, с трудом переставляя ноги в глубоком снегу, делаю несколько шагов и сажусь на снегоход. Водитель сует мне в руки шлем и я с трудом надеваю его, жалею что волосы слипнутся и наэлектризуются. Цепляюсь за ручки сзади. Снегоход с ревом несется, я пытаюсь разглядеть что-то впереди, но вижу только пургу. Я вспоминаю про свой чемодан, что остался в снегу и ору пилоту вернуться за ним, но он не слышит.

Невыносимо холодно – зуб на зуб не попадает. Холод тут же проникает под пуховик. Малейшая щель в одежде – точка, в которой холод режет как скальпелем, вонзается острейшей иглой, волны онемения от которой распространяются по всему телу. Оглядываясь, я вижу, как за нами мелькают огоньки, которые то скрываются за пеленой метели, то снова появляются – и они все ближе. Мимо меня пролетает что-то серое, еще одно – с другой стороны. Пилот делает резкий вираж и я едва не падаю со снегохода. Еще и еще. Мы взлетаем на холм, с которого я успеваю оглядеться по сторонам. За нами несутся три снегохода. Люди на них целятся в нас из каких-то пушек с широкими дулами. Из них вылетает что-то серое, на лету распускаясь как цветок – я понимаю, что это сеть. Мимо.

– Нас окружают, – пытаюсь проорать я, но он все равно ничего не слышит.

Мы все дальше отдаляемся от оранжевого зарева заводских цехов, и впереди, за спиной своего гонщика, я вижу приближающиеся огни.

– Не ссы! У них заканчиваются се… – орет водитель и сеть рывком сдергивает нас со снегохода.

Мы катимся в одну сторону, наш ревущий снегоход улетает в другую.

– Стой за мной! – кричит мой спаситель.

Я легко выпутываюсь из сетки. Он тоже.

– Стоять блять! – хотя я и так стою на месте. Это было грубовато. Три снегохода резко останавливаются. Шестеро преследователей против одного. Двое наводят на нас сеткопушки, еще четверо с посверкивающими электричеством дубинками.

– Нам пиздец, – успеваю сказать я.

Розовый вездеход на огромных колесах проносится мимо нас и круто дрифтует, выбрасывая фонтан снега. Рампа открывается. Из вездехода вырываются несколько приземистых солдат в розовых термокостюмах, их лица закрыты масками и горнолыжными очками.

Они наставляют автоматы на преследователей. Я замечаю, что у тех, кто гнался за нами, на голубых куртках фирменные знаки госкорпорации «Росинновации» – двуглавый орел, держащий в лапах инновации. Преследователи мгновенно сдаются и беспомощно поднимают руки.

– Живо назад!! – орет искаженный динамиками голос. – Назад от снегоходов!

Солдаты из розового вездехода расстреливают приборные панели снегоходов. Я вздрагиваю от приглушенных метелью звуков выстрелов

– Они же замерзнут, – говорю я. Не хватало еще, чтобы меня сделали соучастницей. Не понимаю, где кончается самооборона. Что-то тут не так.

– Пешком дойдут. До завода недалеко. Вон светится. Садись в ТРЭКОЛ, – говорит мой водитель.

Мы забираемся в вездеход. Кто-то из розовых солдат бежит к нашему недалеко уехавшему снегоходу, заводит и собирается уезжать. Рампа поднимается, скрывая его из виду. Я стаскиваю с себя липнущий к лицу шлем. Солдаты стягивают маски и горнолыжные очки. Их безбородые лица пухлы, красны и возбуждены, перекошены от притока адреналина и тестостерона, волосы коротки, густы и всклокочены. Это все женщины. Как и моя водительница. Ее короткие волосы обесцвечены до полной прозрачности. Я поправляю волосы и рефлекторно опускаю руку туда, где у меня обычно сумочка, за резинкой для волос, но там ничего нет, я со стоном закидываю их руками назад, а они наэлектризовались и выглядят отвратительно.

– Ну а вы еще кто такие блин? – мне не до любезностей.

– А ты еще не поняла? – спрашивает та, с бесцветными волосами.

– Нет! Достаточно на сегодня загадок! – злобно говорю я.

Ультрамегасуперсекретная база феминисток

Розовый вездеход уносит меня куда-то с моими не то спасителями, не то похитителями. Машина сворачивает с освещенной дороги и я с тревогой вижу как все дальше от нас оранжевые отсветы на небе от заводов промышленной зоны. Все сняли маски. Здесь нет ни одного мужика и я начинаю что-то подозревать.

– Мы же «Женское государство», – басит одна из толстух. – Российский филиал Women State.

– А Women State это не то же самое, что Women horde of revolution? – спрашиваю я, думая о том, что мне делать.

Мне объясняют, что W.H.O.R. – это не то же самое. Это совсем другое.

– Мы отмежевались от W.H.O.R. Как большевики от меньшевиков.

– Вот как… – не поняв суть сравнения, говорю я. – А кто на нас напал?

Вездеход подпрыгивает на кочках. Треск и шипение. Рация передает, что за нами отправлен вертолет. Главная торопит шоферку. Та надевает прибор ночного видения и выключает фары. Свет в салоне гаснет. Мерцают только экраны телефонов. Я достаю свой. Он разрядился.

– Спасибо, что спасли, – говорю я и повторяю: – А ты не знаешь, кто на нас напал? И куда мы едем?

– Вумен стейт, – не слышит меня толстуха. – Короче говоря.

– Чаще мы предпочитаем называться просто «Женское государство», – поправляет другая. – Чтобы было страшнее, – добавляет она.

– Кому страшнее? – не понимаю я.

– Неважно как мы называемся, – говорит главная. – Мы еде…

– Как это неважно? Ты мне за каждый пресс-релиз мозги ебешь, – шипит в темноте первая толстуха.

– Она у нас пресс-секретарь, – поясняет третья.

– ПРЕСС-СЕКРЕТАРКА.

– Пресссекретутка ты. Заткнись.

– Девочки, не ссорьтесь.

– Из-за этой тупицы мы чуть операцию не провалили!

– Но ведь не провалили же, – главная пытается примирить спорщиц. – Все хорошо. Объект у нас. Девочки, выдохните.

– Ппц. Я готовила операцию несколько месяцев и вот вы в душу говном плюете, – не унимается пресс… прессесса… прессица? – Ну это просто пиздец. Ну реально. Нет слов, – она продолжает заводиться.

– Молодцы. Аню до слез довели, – тихо говорит еще одна из боевичек.

– Да пошли они нахуй, – лицо обиженной толстухи краснеет, на глаза наворачиваются слезы. Она закусывает губу. – Пошли нахуй, – тихо и призывно шепчет она.

– Нахуй, холера. Раки эти, что за них нам будет? Походы, памперсы, клопы… Ничего нового. Ты не хочешь еще? Помнишь, как мы лазим по трубам и смотрим телевизор? Разве плохо было? Помнишь, как я тебя прямо здесь увидела, в лифте? Помнишь, как твоя голова торчала у меня из лотка? Прожектора ослепили нас, и мы начали гоняться друг за другом по всему проходу… И потом, наверху, когда началась пальба… Тоже было славно? Хочешь еще? А? Перепугало твое начальство? Перепугало, наверное? Понравилось, а? Но ведь сейчас все по-другому… Ну что, не нравится? А ну-ка, давай еще раз. Ну? – Услышав «нет», толстуха с силой трет ладони о юбку.

Я смотрю на нее в полном ахуе. Остальные тоже.

– Ты чего несешь?!

– Это не я. Моими словами кто-то другой говорил.

Я смотрю прямо на тебя:

– По-моему, в XXI веке все должен делать ИИ. Особенно контент. Пусть все придумает за нас.

– Ломать четвертую стену, очень свежий прием, – иронично говорит командирка, поправляя черную повязку на лбу. Она прикладывается к рации. Звук рации. Пшшш: – «Снейк», как слышите нас. Это «Солид». Готовьтесь к приему объекта, будем через 20 минут. Принято, – пшшш.

– А что, тут много ИИ сделал? – спрашивает пресс… короче, первая толстуха.

– Порядочно, – многозначительно киваю я. – А зачем мне вообще что-то придумывать? Мы не в каменном веке.

– Ну и…

– Мой чемодан блин! – я меняю тему, возвращаясь в свою реальность, – Там же осталась моя корона, – восклицаю я.

– Что осталось?

– Ты хоть понимаешь, что они тебя использовать хотят? – говорит главная.

– Чего? А кто тогда хочет меня убить? Какой-то псих таранил нас на шоссе, – возмущаюсь я. – Я еще раз повторяю: что все это значит? Вы меня спасители? Или похитили? – от волнения я начинаю путать слова. Моя хваленая малоэмоциональность начинает давать сбои и я думаю, что похоже, это начинается тот самый месяц. Он у меня плавающий.

Длинная пауза, во время которой слышно только рев мотора.

– Это мы таранили. Мы… – главная медлит. – Тебя освободили, – признается она.

– Что? Вы блять меня чуть не убили! Плюс в вездеходе я была не одна, – я повышаю голос. – Так это наша охрана была? С сетками?! – я чувствую, что близка к слезам.

– Другого выхода не было. Тебя надо было спасать.

– Мы все объясним.

– От кого спасать блять? Мне… кто… вам там ничего не сделал!

– Командир, – бросает водитель вполоборота. – Почти на месте, – она приподнимает один из окуляров прибора ночного видения. Чувствуется, что машина куда-то спускается. Шум метели стихает. В салоне включается свет.

– Везите меня обратно. Я не собираюсь из-за вас сесть. Меня запишут в соучастницы, – говорю я, всхлипывая. От ужаса мое лицо перекашивается в гримасе и я плачу, закрываясь руками. Мое лицо краснеет и становится некрасивым – никого не красит нытье. Моя корона осталась где-то в бескрайних снегах и от этого я расстраиваюсь еще больше и долго не могу остановить плач. Меня никак не могут успокоить. Наконец, втягивая носом и утираясь бумажным платочком, я беру себя в руки. Щурясь, я выхожу из машины в ярко освещенный и холодный ангар.

Розовая гадость

В ангаре под потолком растянут транспарант с розовыми буквами W.H.O.R. и картинкой слева от букв – женский силуэт, сжимающий в руках права и свободы.

– Баннер висит со старых времен. Стремянки нет снять, – ловя мой вопросительный взгляд, говорит пресс-секретарша «Женского государства».

– Мне надо зарядить телефон, – говорю я, сопя и продолжая по инерции слегка всхлипывать.

– В жилом модуле, – расстегивая на ходу пуховик, говорит главная.

– Здесь все равно нет связи. Пароль от вайфая мы тебе пока не скажем, – добавляет пресс-секретарша.

Я пожимаю плечами. Фемки из группы захвата идут в глубь ангара и приглашают меня пройти с ними. Ангар соединен с несколькими жилыми модулями, в одном из которых я подключаю телефон. В модуле тепло. Ряды коек напоминают казарму. Койки плохо заправлены. В конце ангара видна тумбочка с гербом над ней.

– Здесь раньше казарма была, – объясняют мне. – Можешь вон там раздеться.

Я снимаю пуховик и бросаю его на одну из коек.

– Давайте перекусим и потом поговорим. Времени у нас совсем немного, поэтому надо спешить. До завтра мы не можем ждать, – говорит главная. Она сняла пуховик и осталась в свитере, под которым перекатываются мускулы. Прическа ершиком и коренастая фигура придают ей сходство с одним качком-инцелом, который подкатывал ко мне на днях в фитнес-клубе.

– Ладно, – говорю я. – Где тут туалет?

Туалет оказывается без трех морских ракушек. В нем сохранились запасы старой армейской туалетной бумаги с гербами, трухой рассыпающейся в моих руках. Глаза в зеркале – красные, заплаканные. Тушь потекла. Ужасно. Мицеллярной воды нет! Они что, блять, вообще не красятся? Мне приходится смывать косметику обычной. Хотя и она ужасна – с каким-то мерзким бурым оттенком.

– Каменный век, – бормочу я.

Выйдя из туалета, я включаю телефон. Связи нет. WiFi – WHOR. Запаролен. Оставляю смартфон заряжаться.

– Прошу к столу. Проходите в столовую, – говорит мне самая робкая из фемок, довольно пухлая, как и все они. Вероятно, она за повариху.

Столовая приятно удивляет меня. Я думала, что будут кормить липкими протеиновыми соплями типа овсянки из «Матрицы», но в столовой накрыт роскошный шведский стол. Это резко повышает мое настроение. Я за весь день ничего не ела – кроме хрустящих медовых мюслей с шоколадом и орехами AXA Crispy и половинки авокадо на завтрак рано утром, а потом авиабутерброда со спредом и паштетом из свиной шкурки и копыт. Я беру стильный металлический поднос со множеством выемок и наливаю в них супы со шведского стола: суп из двух больших петухов, называемый диетическим, суп из четырех куропаток, заправленный капустой, бульон из шести вольерных голубей, бульон из петушиных гребешков. Основными блюдами беру соболятину и половину ястреба, цыпленка под трюфельным соусом. Настоящее мясо, а не искусственная подделка! Все бесплатно! FREE! Я в восторге. Кладу себе санкционные сыры с голубой и розовой плесенью. На десерт – чиз-кейк. Запивать буду компотом.

Собрав на своем подносе гору всего, я, абсолютно счастливая, сажусь за один из столов рядом с главной и приступаю к трапезе. Все жадно набрасываются на еду, жуют и глотают. После крайнего куска ястреба я решаю сделать паузу:

– Откуда такая роскошь? – спрашиваю я, вытирая рот. – Видели бы вы столовку «Росинноваций»! Дают миску крахмала и пару шариков соевого мяса, а стоит как хороший бизнес-ланч.

– Нас масоны спонсируют и фонд Сороса, – смеется главная.

– Рептилоиды, – поддакивает кто-то.

– На самом деле, – говорит главная, – вступишь в наши ряды и все узнаешь.

– Если будете так кормить и зарплату платить, то я серьезно задумаюсь об этом, – говорю я, высоко воздымая над столом наколотый на вилку кусок сыра с розовой плесенью.

Я так обожралась, что с трудом воспринимаю новую информацию. Предстоит серьезный разговор и я наливаю себе кофе. Потягивая кофе и оглядывая ряд сидящих напротив меня фемок, я замечаю странную вещь – все они очень похожи друг на друга. Плотные, приземистые, с круглыми носами и квадратными головами, они отличаются только цветом волос – от розового у пресс-секретарши до прозрачного у главной. Все они в роговых очках. Все небольшого роста. Одно из лиц кажется мне смутно знакомым. Я никак не могу понять, где видела его. Наконец, воспоминание снимает с него очки и я понимаю – это та психиаторша из «Росинноваций», которая спрашивала, не лесбиянка ли я на медосмотре.

– Ты же была в «Росинновациях», – говорю я.

– Я все жду, когда ты меня узнаешь? – кивает она с улыбкой, – Да. Это я про тебя рассказала.

– И мы поняли, что ты – та самая. Избранная, – в духе Морфеуса говорит командирша.

– А тебе ничего не будет? – спрашиваю я врачиху.

– Ну, на работе никто не знает, что я состою в организации. И сейчас у меня отпуск, – отвечает врачка.

– Мы бы еще поболтали и отдохнули, но у нас мало времени, – не допускающим возражений тоном говорит командирша, – Поэтому пройдем со мной. Я все объясню.

За нами идут пресс-секретарша и врачиха. Главная подходит к глухой стене в конце модуля, на которой криво висит фото с несколькими учеными в белых халатах. Лицо одного из них, огромного роста и атлетического телосложения, замазано белым корректором и перечеркнуто розовым маркером. Командирша поправляет фотографию и стена с жужжанием отъезжает влево. За ней – бетонный коридор, в конце которого видна металлическая лестница вниз. Спускаемся. Я вижу лабораторию с несколькими креслами, напоминающими стоматологические. Несколько мониторов выключены, только один выводит розовый график на экран. Галогеновые лампы ярко освещают одно из кресел и у меня проходит холодок между лопаток. Я смутно ощущаю угрозу и начинаю волноваться. За креслом я вижу два чана высотой в человеческий рост, один из которых заполнен розовой жидкостью, пузырьки в ней поднимаются со дна. От чана к креслу тянутся черные жгуты, провода и прозрачные трубки.

– Что это вы здесь… – говорю я, облизав пересохшие губы, – изучаете?

– В этой лаборатории – ничего. Это одна из базовых станций перекачки.

– Перекачки?

Врач из «Росинноваций» заходит за кресло и включает какой-то датчик у чана.

– Перекачки и перековки. Создания нового человека. Новой женщины. – пафосно говорит командирша.

– Зачем я вам? – говорю я прямо. – Хватит секретов.

– Ты в курсе, зачем ты нужна «Росинновациям»? – она игнорирует мой вопрос.

– Ну, чтобы… – теряюсь я. Чтобы… чтобы что? – Чтобы на основании моих данных сделать антидепрессант. Я так поняла. То есть наоборот, депрессант, – поправляюсь я.

– А зачем он им? Мало на рынке депрессантов?

– Будет еще один. Я не фармацевт, – говорю я, не отрывая взгляд от чана с розовой жидкостью. Чувство угрозы не испаряется.

Медик возится с чаном, заполненным розовой жидкостью, подкручивая что-то.

– Препарат – это только начало. С помощью него они планируют создать некую программу. Она лишит нас всех прав. Права выбора.

– Я и так на выборы не хожу, – говорю я равнодушно.

– Я о другом. Я не о политике. Ты с подругами – подопытные кролики, понимаешь? Нам уже несколько раз удалось остановить их, но ни одна из вас не знала о конечной цели проекта. Ты не исключение.

– Что значит «ни одна», – спрашиваю я. – Я же уникум. Таких больше нет.

– Так они тебе сказали? – горько ухмыляется она. – Ты не первая. Третья.

– А что стало с другими? – спрашиваю я, заметив, что пузырьки в чане стали подниматься быстрее.

– С ними все хорошо. Они сейчас в нашей команде. Поняли, что нельзя дать этим хуемразям. Дать выполнить их насильный замысел, в смысле.

– А в чем замысел-то?

– Мы не знаем! Мы видим, что они ищут, постоянно ищут таких как ты. Но мы перехватываем вас раньше. И они входят в нашу команду, – горячо говорит она.

– Ладно. Уговорили. Считайте, что я в вашей команде, – говорю я. – Вы меня домой вернете?

Я замечаю еще пару коренастых, крепко сложенных феминисток.

– Ну хорошо, я откажусь от исследования, – быстро говорю я, – с контрактом у меня штрафы, но я что-нибудь придумаю…

– Почти все готово, – говорит врач, опуская глаза, совсем как в тот день, когда я проходила у нее тест.

– Не все так просто. Нам надо тебя спрятать.

– Сидеть здесь в тундре? Я не хочу. Они меня не найдут… – я стараюсь дать вежливый отказ.

– Нет. В тундре сидеть не придется. Мы предлагаем тебе Единство. Подлинную свободу. Новую жизнь.

Я молчу.

– В этом чане, – она подходит к емкости с розовым бурлящим раствором, – штамм FEV.

– Female Evolutionary Virus, – говорит врач, – Вирус женской эволюции.

– Это вирус, защищённый белковой оболочкой, укрепленной ионизированными молекулами водорода, – говорит главная, постукивая по чану толстым пальцем с коротким обгрызенным ногтем.

Я молча слушаю лекцию.

– FEV способен поглощать нейтроны, не становясь при этом радиоактивным. Он вызывает постоянную регенеративную модернизацию ДНК. Он может сделать индивида практически бессмертным, поскольку смерть клеточной ткани будет с избытком возмещена искусственным ростом.

– И? – говорю я, стыдясь, что ничего не поняла. – Это типа вакцина? Я уже привита.

– FEV способствует продуцированию тестостерона в организме. FEV сделает тебя сильнее. Ты испытаешь единство. Станешь одной из нас. Новой женщиной, которая уже никогда не позволит хуемразям вмешаться в свою жизнь вниманием или невниманием, – повышая голос, торжественно говорит командирша.

– Ты станешь такой, как мы, – говорит врачиха. – Сильной, независимой.

В ее руках – длинный прозрачный шланг от стакана, в котором бурлит розовая дрянь. На конце шланга – шприц в черном устройстве, вроде наручников, с которого свисают два ремня.

– Не смейте в меня ничего вкалывать, – я почти кричу и пячусь от нее, видя двух крепких феминисток, подходящих ко мне.

Теперь я ясно вижу: они одинаковые! Если снять с врачихи очки, она будет похожа на командирку как сестра-близнец. Плотные, коренастые фигуры, носы картошкой, глазки-бусинки. Они как урук-хаи Сарумана, родившиеся из грязи в пещерах под Изенгардом.

– Ты хорошо знаешь, как появились фемки? Когда-то они были женщинами. Либеральные силы захватили их… пытали и увечили. Ужасная, искалеченная форма жизни… Мы усовершенствовали ее!

Я бросаюсь назад и нарываюсь прямо на мощную руку боевички. Она перехватывает меня за талию и тащит в кресло. Я отчаянно ору и брыкаюсь, пытаюсь ее укусить, но силы не равны и я начинаю рыдать, ничего не видя от слез. Меня хватает вторая бабища, а потом и командирша. Они заламывают мне руки за спину, нагибают голову к полу и шаг за шагом протаскивают все ближе к креслу. Я не могу выкрутиться и умоляю пощадить меня.

– Не надо, не надо, не надо, – вою я, но здесь нет никого, кто мог бы спасти, никого, кто мог бы защитить.

– Позволь этому случиться, – пыхтит навалившаяся на меня командирша.

– Нет! – ору я и этот истошный выкрик лишает меня последних сил.

Моя нога подворачивается, я едва не падаю лицом в пол, но они успевают перехватить меня и рывком закидывают в кресло. Навалившись справа и слева, они удерживают мои руки, на которых врачиха тут же застегивает крепления.

– Не держись за внешность. Ты никогда не будешь хороша для патриархата, – шепчет главная, наклонившись ко мне вплотную и фиксируя мою голову металлическим обручем.

Я мычу. Рот мне заткнули кляпом.

– Я хочу быть в безопасности дома и на улице! – орет она мне в ухо. – Я хочу не бояться мужчин!

– Прими Единство! – врачиха подводит к моей руке шланг с иглой и креплением, задирает рукав и смазывает вену антисептиком. – Стань частью «ЖГ»!

Она застегивает два ремня, фиксируя черное устройство, в котором кроется шприц с иглой. Державшие меня за руки фемки отступают, синхронно поднимают руки и скандируют:

– СЛЕЗ-ЗАЙ! С ИГ-ЛЫ! МУЖ-СКО-ГО! О-ДО-БРЕ-НИ-Я!

В мою вену входит игла. Мутная розовая гадость с FEV все ближе подходит по прозрачному жгуту к вене. Мои зрачки расширяются, словно я уже накачана стероидами. Ближе, ближе, ближе. FEV входит в мою вену. Я обреченно обвожу глазами стоящих надо мной фемок и снова смотрю на фиксатор шприца. Я ощущаю рукой что-то влажное там, где фиксатор перегоняет в меня FEV. Им не видно, в отличие от меня, полулежащей на кресле – между креплением и насадкой для иглы, торчащей в моей вене, есть зазор и розовый FEV стекает мимо по моей руке, не попадая в вену. Я умоляюще смотрю на мутную розовую струйку, незаметно подворачивая руку к себе – стоит струйке чуть сверкнуть в ярком свете галогеновых ламп, как они заметят свою ошибку. FEV продолжает стекать по руке под фиксатором, затекая в рукав джемпера. Я с ненавистью смотрю на командиршу, стараясь изобразить глазами переход от буйства отрицания к смирению. Через несколько секунд розовая жидкость проходит последний вираж прозрачного жгута, и, по мнению окружающих меня идиоток, попадает в мой организм – в реальности стекая в рукав.

Врачиха сверяется с монитором.

– Инъекция FEV прошла успешно. Можно отключать, – говорит она поспешно. – FEV содержит транквилизатор. Сейчас ты заснешь… а проснешься другой.

Отлично. Я изображаю сонливость. В актерской игре мне нет равных. Фемки отключают меня от FEV-чана и относят обратно в жилой модуль, укладывая на койку рядом с моим телефоном. Я делаю вид, что уснула. Фемки уходят жрать. Я думаю, не совершить ли побег прямо сейчас, но решаю отложить на ночь, когда они уснут. Но куда я пойду?

Наступает ночь. Зовет и манит. Чувства новые тая. В казарме раздается храп.

Я привстаю и оглядываюсь по сторонам, аккуратно и бесшумно потягиваюсь.

– Т-с-с-с-с… Тихо, – я слышу хриплый шепот и чуть не падаю с кровати от ужаса. Чья-то рука зажимает мне рот.

– Это я, это я, не бойся, – краем глаза я вижу врачиху из «Росинноваций», воткнувшую мне в вену устройство с FEV. – Я тебе помогу. Не бойся, – шепчет она и убирает руку от моего лица, аккуратно подсаживается на мою койку, стараясь не скрипеть

– Поможешь?! – шиплю я. – Твоими заботами меня чуть не изуродовали, – говорю я тихо, приближая к ее стремному лицу свое пылающее ненавистью красивое лицо.

– Прости… мы… – она смотрит мне в глаза, – не всегда были такими. Но я тебя спасла. Это я сломала инъектор, понимаешь? – быстро продолжает она. – Чтобы FEV вытек мимо. Я специально.

– Вот как, – мои глаза сощуриваются. – А зачем?

– Потому что… раньше это все было… добровольно… Я сама была такой, – она проводит костяшками пальцев по моей щеке и я рефлекторно дергаюсь. – Такой как ты, – она продолжает меня гладить, – первой Избранной из трех. FEV изменил меня. Но что-то от той, первой меня, живет во мне и мне кажется, что я…

– Сочувствую, – перебиваю я. – Понятно. Ты знаешь, как сбежать отсюда? Скажи пароль от вайфая. Я вызову охрану. Включу геолокацию, – я говорю почти в голос, забывая, что могу разбудить чудовищ.

– Да. Пароль – WHOR2032, – грустно говорит она. – Нет. С буквой «дабл ю», – говорит она, заглядывая ко мне в экран.

Я поправляюсь, ставлю геолокацию и пишу в воцапе координатору панические сообщения. На этот раз они соображают быстрее, чем в вездеходе. От меня требуется сидеть тихо. Группа захвата уже вылетела. Светает.

Я забираюсь с ногами на койку и жду, не слушая бормотания врачихи. Наконец, я слышу гул вертолета и предлагаю перейти на самую дальнюю от входа койку.

– Я не могу выйти из «Женского государства», – видишь ли, я глубокий двойной агент под прикрытием и… Нет, не убеждай меня, – говорит врачиха.

– Ладно, – легко соглашаюсь я, – Держись тут.

Развязка происходит очень скоро.

Фемки ворочаются и видят сладкие сны, когда дверь в казарменный модуль вылетает с грохотом и дымом, проносится между рядов коек и оглушительно врезается в одну из них. Отряд спецназа в черных костюмах с автоматами у плеча появляется как из под земли.

ОРУЖИЕ НА ПОЛ РУКИ ЗА ГОЛОВУ ВСЕМ ЛЕЖАТЬ МОРДОЙ В ПОЛ

Шокированные фемки не сопротивляются.

Я вскакиваю и бегу к спецназу, на глаза опять наворачиваются слезы. Я накидываю пуховик, несколько спецназовцев выводят меня в ангар и прикрывают собой.

Мимо меня проводят главную фемку с заломленными за спину руками. Она отчаянно пытается вырваться, но силы не равны.

– Суки! Мрази! Ты была Избранной, – орет она мне, когда ее проводят мимо. – Ты должна была бороться со злом, а не примкнуть к нему! Ты все равно станешь одной из нас, FEV уже в те… – удар приклада по затылку затыкает ее и она падает ничком.

Треск рации:

– Проверьте подвал. Прием.

– Понял. Прием.

Мимо проводят и докторшу. Я провожаю ее взглядом.

– Садитесь в вертолет, – говорит мне солдат.

Вертолет плавно отрывается от земли и летит на юго-восток.

Я так устала, что в вертолете сразу же вырубаюсь, несмотря на оглушительный шум лопастей. На фармазаводе «Росинноваций» меня встречает фиолетовый ученый.

– Этот день унес столько жизней… И все же мы выполнили миссию. Мы просим вас не распространяться об инциденте.

Я обессилено киваю

– Мы подготовили комнату для вас. Дадим вам усиленную охрану. Мы очень сожалеем об инциденте. Я еще раз прошу вас не писать о случившимся в социальных сетях. Это обязательство есть в контракте.

Я еще раз киваю.

Под усиленной охраной я вхожу в предоставленную мне комнату в бараке у завода. Я вхожу в комнату и сразу же вижу свой чемодан с пятнами сажи, стоящий по центру. Дрожащими руками я достаю корону и целую ее – раз, другой, третий, с наслаждением ощущая своими губам ее холодный металл. Моя любимая! Моя дорогая! Я проверяю, не погнулись ли зубцы, нет ли царапин. Слава Богу, все в порядке. Я надеваю ее на себя, смотрюсь в зеркало и мне даже кажется, что корона стала еще красивее. Я кладу корону рядом с подушкой, накрываю ее рукой, поплотнее заворачиваюсь в одеяло и крепко засыпаю.

Фармазавод

Утренний душ. Я проделываю все обязательные манипуляции с контроллером и ракушками. Несмотря на постоянное повторение, их нельзя скипнуть. Заплетаю волосы в хвост. Выйдя из душа, валюсь на кровать и включаю телик. Обаятельный диктор новостей говорит:

…вот такие милые котята! И к другим новостям: вчера в Ямало-Ненецком автономном округе произошел хлопок вездехода «Росинноваций» на трассе в зоне автофармазаводов. В результате хлопка и резкого повышения температуры в салоне вездехода, четверо лиц перешли в состояние, альтернативное жизни. По предварительной версии, в вездеходе хлопнул газ…

У меня нет сил, но надо спускаться в столовую и потом встречаться с учеными. Огромная столовая с низким потолком гудит от гомона сотен охранников. Вереница охранников с пластиковыми подносами медленно двигается в сторону затертого окошка выдачи. Охранники, переминаясь с ноги на ногу, получают порции крахмала и глутамата натрия.

Я встаю в очередь и с тоской вспоминаю роскошный шведский стол на базе W.H.O.R. Двое приставленных ко мне охранников встают сзади и спереди, пытаются флиртовать и веселятся вовсю – этого совсем не ждешь от мужчин, чьи коллеги вчера заживо сгорели в автокатастрофе. Из окошка мой поднос возвращается с баландой и картошкой. Я сажусь с подносом за свободный засаленный стол, с ненавистью подцепляю на вилку желтый шарик картофеля на тюленьем жире, слабо пахнущем тухлой рыбой и мрачно поднимаю его перед собой, разглядывая, перед тем как проглотить.

– Истинно, с жиру бесятся! – весело говорит охранник, видя мое выражение лица.

Завтрак окончен. В маленьком голубом автомобильчике лежат форменные термокостюмы с логотипами – в промышленной зоне нет отопления. Медленно выезжаем в промзону. Колонна бравых охранников в голубой форме и блестящих фуражках марширует нам навстречу по широченному коридору – почти шоссе.

– Всю жизнь только и делаем, что перловку жрем и строем ходим, – философски замечает водитель.

– Сечку, – смеется охранник-шутник, пытаясь произвести на меня впечатление и оценивая мою реакцию на шутку.

Я никак это не комментирую, придерживая на повороте рукой свою корону.

Коридор выводит нас в громадные цеха. Держащие крышу колоссальные металлические фермы крест-накрест уходят до горизонта. Автомобильчик неспешно ползет мимо крутящихся барабанов коатеров, линий розлива, инсинераторов высотой с пятиэтажку. Бурлят химикаты в громадных резервуарах, быстро движутся ленты конвейеров и поворотные круги, таблеточные прессы штампуют мириады блистеров, картонажные машины плюют готовыми упаковками. Я узнаю среди них Виа Гру, Сиалис Тадалафил, Левитру, Зидену, Сеалекс, Хорс Форс, Вука Вуку, Мэджик Стафф Форте, Силденафил, Трибестан,  Гидрохлорид Йохимбина, Инфорте и Импазу. Среди сотен голубых охранников – стоящих навытяжку, марширующих, сидящих на стульях и табуретах, дремлющих в будках, изредка мелькают китайские инженеры в оранжевых костюмах и пластиковых шлемах с наушниками.

Через полчаса машина делает еще один поворот, выезжая из цеха в зону чистых помещений. Заезжаем в большую раздевалку, в которой я меняю термокостюм на закрытый комбинезон, респиратор и очки. Корону оставляю в шкафчике. Меньше чем за сутки я попадаю во вторую сверхсекретную лабораторию по исследованию чего-то необъяснимого, но непонятного. Здесь в чанах бурлит мутная голубая жидкость – какое оригинальное противопоставление! Чуть дальше я вижу аппарат, похожий на томограф – круг из полированной стали, внутри которого помаргивают зеленые лампочки.

Меня встречает лиловый здоровяк. На нем тоже комбинезон, но без маски и очков.

– Перекусили? Отлично. Сейчас заберем у вас кровь и плазму и отправитесь домой.

– Надеюсь, вкалывать в меня ничего не будете, – говорю я, косясь на чан с голубой жидкостью. – Никаких вирусов.

– Никакого «вируса женской эволюции» не существует. Мы осмотрели их лабораторию. В чане оказался тестостерон, подкрашенный клубничным «Инвайтом». Просто добавили воды.

– Не может быть, – возражаю я, глядя на него снизу вверх. – Я сама их видела. Они все одинаковые! Они… – я с ужасом думаю о вчерашнем дне и у меня встает ком в горле. Чувствую, что сейчас опять расплачусь, – …ненормальные, – шепчу я еле слышно.

– Не волнуйтесь. Все позади. Это просто группа абсолютно отмороженных радикалок с антигуманными идеями. С вашей помощью мы их взяли.

– А эта психованная командирша с прозрачной стрижкой? Что с ней будет? Ее посадят?

– На сей раз не выйдет, – заверяет он меня.

– Почему они так агрессивны? К своим же! К девушкам, – спрашиваю я. Мне удается взять себя в руки.

– Проигрывать всегда больно… Истово верить в свою правоту – и всё равно проиграть.

– Они говорили про какую-то программу. Они сказали, что я не первая. Это правда? – продолжаю допытываться я.

– Да, мутация вроде вашей нам встречалась. Но мы не смогли довести до клинических испытаний. О программе узнаете позже. Мы заболтались, – он показывает рукой на странный недотомограф, – Ради этого прибора мы вас и привезли. Уникальная техника. Не имеет аналогов.

– А что это?

– Ментоскоп. Он снимет ментальную карту вашего сознания. Таким образом, клиническая картина будет полностью ясна и мы сможем приступить ко второй стадии проекта – созданию препарата. Благодаря вашим гормонам и ментальной карте мы создадим лекарство и перевернем мир.

– Я… – начинаю я, но он не дает мне договорить.

– Снимите респиратор и очки. Беритесь за эти ручки. Смотрите в красную точку.

Я сажусь в кресло. Мою голову окружает круг с лампочками. Берусь за ручки. Ментоскоп наклоняется. Круг сужается с жужжанием. Вспыхивает красная лампа. Я смотрю на нее. Лампочки по кругу начинают мелькать быстрее. Короткая голубая вспышка и ментоскоп поднимается в исходное положение.

– Карта получена, – докладывает ученый.

Здоровяк кивает:

– Отлично. Теперь сдадите кровь – и вечером обратно на самолет.

– Ладно, – говорю я. – Я мечтаю поскорее забыть этот кошмар.

Игла входит в мою вену. Я смотрю, как моя темная кровь быстро заполняет капсулы. Медсестра убирает их в холодильник.

Прозиум

Я вернулась домой, но это не принесло облегчения: стартовал месяц месячных. Я испытываю тянущее ощущение в нижней части живота. Болит поясница. Меня мучают мигрени и ноющая головная боль. Я чувствую себя слабой и вялой. И так целый месяц, причем летом. От этого мне так обидно, что я постоянно плачу и злюсь. Меня все бесит. Я плачу по любому поводу – увидев котенка на улице, увидев новые фото Ани из отпуска, увидев фото Нюты где-то в парке. Аня и Нюта счастливы со своими лешами. Лещами. Мрази наслаждаются жизнью, а я одинокая и несчастная, должна ходить на работу. От этого я опять плачу. Тысячи непрочитанных сообщений в социальных сетях. Тысячи лойсов моим фото. Мне пишет в мессенджере чувак из музея, которого я начисто вычеркнула из своей памяти еще в летнем кафе. Прочитав, я игнорирую его сообщение.

Информация о сидящих в СИЗО активистках «Женского государства» попадает в Интернет. Нюта пишет статью в их защиту и снимает видео. Я все рассказала Нюте – и такой удар в псину! Мы поссорились и не разговариваем. Аня полностью погрузилась в своего лешу – непрерывная цепь ссор и примирений, измены леши гипотетические и реальные, о которых она рассказывает мне в утомительных подробностях, вызывают у меня зависть и дико раздражают. Мне на телефон приходят две жуткие смски: «МЫ ЗНАЕМ» и «МЫ БУДЕМ», а сегодня кто-то звонит, тяжело дыша в трубку, не говоря ни слова – в общем, это меня добило. Я совсем теряю сон.

Душным летним вечером в супермаркете я окутана волнами кондиционированной прохлады. Я набираю в сумочку банку джема «Бабушкин Слёрм» с изображением коричневой Королевы Слёрма на этикетке, псевдостейк, искусственную спаржу со вкусом земляники и сырный продукт – никогда никому не признаюсь, что частенько покупаю эту дрянь. Я устала экономить и каждый визит в супермаркет становится пыткой. Деньги списываются автоматом при проходе через турникет – кассиров нет, зато целая рота охранников. Под прицелами пристальных взглядов трех молодых и одного пожилого охранника я выхожу из супермаркета.

На улице меня останавливает гвардеец.

– Девушка, прапорщик такой-то. Остановитесь, пожалуйста. Вашу биокарту. Паспорт сопредельных стран.

– Кто-о-о, я-а-а-а-а!? – охуеваю я.

– Не-не, не вы. Я ей. Вы идите.

Оказывается, он обращался к таджичке, которая шла чуть за мной и сбоку, не попадая в мое поле зрения. Та молча начинает рыться в сумочке.

– Паспорт сопре… – голос прапорщика растворяется в уличном шуме.

Я прохожу по автостоянке в «Мак» мимо двух молодых росгвардейцев.

– Здесь все выглядит спокойно, – говорит один из них.

– Слышь, Баклан. Давай ее арестуем, – доносится до меня.

– Да, она подозрительно выглядит, – успеваю я услышать, открывая прозрачную дверь.

Я заказываю «Шримп Ролл» и молочный коктейль «Дольче Малина» и сажусь на свободное место.

– Извините, мэм! – обращается ко мне один из двух щуплых гвардейцев спарковки. – Это ваше? – он указывает на пластиковый стакан на полу под столом.

Они стоят рядом со мной.

– Не знаю, – говорю я, не смотря на придурков.

Мое лицо выражает все презрение мира.

– Ах, вы не знаете? – вмешивается второй, – Ну так вам лучше начать вспоминать!

Я молча жду, когда они уйдут, листая Instagram и потягивая коктейль.

– Эээ, – говорит рыжий с брекетами, – точно, мэм, поскольку этот стакан, эээ, не попал сюда сам по себе и сам по себе не исчезнет, так что лучше вам наклониться вперед, эээ. Ну, вы знаете, – придурки все также сутуло стоят рядом, козырьки их кепок топорщатся ниже уровня моей короны.

– Да! Точно, – поддакивает второй.

– Это вам платят за то чтобы вы убирались и снег лопатами в квадраты ровняли, – бросаю я, большим и указательным пальцем вытягивая креветку в панировке из коробочки.

– Мэм, мы здесь чтобы это место было безопасным, и нас сегодня уже попытались ограбить и меня чуть не убили, пока я защищал этот ресторан, – горячо говорит белобрысый. – Я не знаю, имеете ли вы к этому какое-либо отношение или нет, но, когда я вижу на полу мусор, для меня это означает что людям наплевать! – я впервые поворачиваю к ним свое лицо и это воодушевляет придурка: – А когда людям плевать, тогда преступники чувствуют себя безнаказанными! Разве о такой стране вы мечтаете, разве такая страна соответствует вашим и нашим ценностям! – почти орет он, уже пугая меня. – Нет! Это не та страна, чей флаг гордо реет над…

Просто два психа. Никого здесь нет, кто встал бы на мою защиту. Несколько обедающих в «Маке» охранников оборачиваются на тираду блондина.

– Хорошо, хорошо! – я раздраженно сдаюсь, – я подниму!

– И общество! – он резко обрывается, пока я ставлю корону на стол, наклоняюсь и вылавливаю закатившийся стаканчик.

– Вот так-то лучше, – примирительно говорит подросток. – Может, в следующий раз вы задумаетесь об этом.

Придурки наконец отходят, но недалеко. Их козырьки, сине-серый камуфляж и красные полоски тельняшек мелькают в цветах других посетителей «Мака».

Снова вызывают на групповое тестирование – на этот раз в кинотеатр. Мы встречаемся у входа в мультиплекс. Я холодно обнимаю Аню и прикасаюсь губами к воздуху у ее щеки. Киваю Нюте.

– Все еще не разговариваете? – спрашивает Аня.

Качаю головой.

К моему удивлению в вестибюле кинотеатра сотни девушек. Я не сразу понимаю, что все они участвуют в тестировании. Молодые и не очень, всех рас и национальностей, высокие и маленькие, блондинки и брюнетки, жирные и стройные, с коронами и без. Я замечаю скромно стоящую у стены медика-лесбиянку из «Росинноваций» и подхожу к ней.

– Тебя выпустили! – восклицаю я.

– Меня и не сажали! Я тебе в друзья добавилась и написала об этом, – радостно говорит она.

– Да прости… у меня там столько непрочитанных сообщений. Я просто не заметила, – говорю я. – Значит, ты и правда двойной агент. Знаешь, зачем тут столько девушек? – интересуюсь я.

– Мне самой ничего не говорят, – отвечает она, – знаю только, что все здесь сдавали кучу анализов в «Росинновациях». Все это не случайные девушки.

– А-а-а-а… – протягиваю я, не зная что еще сказать. – Это вот мои подруги, – я показываю рукой в сторону Ани с Нютой, беседующих у витрины с попкорном.

– Вот эта рыжая с короткой стрижкой и смуглая брюнетка?

– Нет, – говорю я. – Вон те. На меня похожи. Около попкорна стоят.

– Я там никого не вижу, – говорит она.

Я оглядываюсь. Ани и Нюты нет.

– Наверное, отошли куда-то, – говорю я.

Звенит звонок. Девушки заходят в кинозал. В толпе я теряю врача и снова встречаю подруг. Садимся на четвертый ряд. На правых подлокотниках кресел – металлические обручи на проводах, похожие на наушники. В левом подлокотнике у каждой – пластиковый стакан «Кока-Колы» с трубочкой через крышку.

– Все еще ссоритесь? – повторяет Аня, вынимая стакан и присасываясь к трубочке. – Да забейте.

– Забьем, – сухо говорю я.

– Зая! Ну прости. Но ты не права. Нельзя душить женское движение, только если ты столкнулась с каким-то эксцессом борьбы, – оправдывается Нюта.

– Меня чуть не убили, – говорю я. – Я твою позицию поняла: «это другое». Я не вижу смысла спорить, – не смотря на нее, говорю я

– Зая, ну прости. Однажды ты поймешь, – она касается моей руки и гладит по плечу.

Я вытягиваю губы, стараясь не сутулиться. На сцену выходит сиреневый здоровяк. Сегодня он в опять той странной безрукавке с металлическими вставками, что была на нем в день нашего знакомства в башне «Росинноваций».

– Дорогие друзья! Прошу минутку внимания, – его громовой голос, усиленный аудиосистемой кинотеатра, проносится по залу и гомон стихает. Я оглядываюсь. Зал почти полон.

– Справа от вас обручи – наденьте на голову, как обручи для волос. Следите за тем, чтобы провод от обруча не выходил из разъема кресла. Слева от вас стаканы с обычной «Кока-Колой». Сейчас наши ассистенты раздадут по таблетке. Наша новая разработка – обостряющий восприятие и подавляющий эмоции препарат «Прозиум». Запейте таблетку «Прозиума» «Колой», наденьте обручи и смотрите на экран.

Ассистенты проходят по рядам и раздают таблетки. Я запиваю крошечную розовую пилюлю «Прозиума» и чувствую, как возвращается мое привычное бесстрастное состояние, поколебленное в последние пару недель месяцем месячных. Мы с Аней и Нютой снимаем свои короны и надеваем обручи. Через несколько минут смешки и шепот в зале прекращаются. Какая-то заминка. Тестирование все не начинается. Несколько сотен женщин, среди которых многие знают друг друга, сидят рядом, почти касаясь друг друга плечами, видят друг друга, но ни говорят ни одного слова. До самого начала в зале стоит такая тишина, что, ни будь я сама в этой тишине, я никогда бы не поверила, что могут так молчать несколько сотен сидящих рядом с друг другом девушек.

Тестирование походит на то, что мы уже проходили втроем: нам снова показывают те же картинки мужиков в разных видах. Разве что прибавилось побольше мульти- и многонационалов. Потом показывают видеофрагменты, а после экран гаснет. Свет включается и на сцену выходят толпы статистов, красивых и не очень. В зале слышны редкие разговоры, но нет смеха. Все предельно серьезны и сосредоточены, будто решается их судьба. Ответов и мнений ни у кого не спрашивают. Видимо, все дело в обручах, надетых на наши головы. Ближе к вечеру, спустя несколько часов по возвращению домой, я чувствую, как месячное состояние вернулось и плачу над видео с очень эмоциональным котом, который кажется мне таким грустным, а потом всю ночь ворочаюсь и жалею себя.

Телешоу

– Вере из май факинг мани?! – вот что я думаю.

Мне так и не заплатили. Полтора месяца звонков и отписок – и ни одного ХЧ. Они заставляют меня ездить к ним в офис, подписывать бумаги, стоять в очередях, бесконечно пересчитывают сколько времени я провела в их лабораториях – и не платят. Я вне себя от ярости. С последнего теста прошло полтора месяца. Мы вроде как помирились с Нютой и она предлагает мне стать публичной персоной. Ее блог непопулярен – она лишь одна из десятков миллионов феминисток в стране. Нюта отчаянно старается раскрутить его, но получается пресно. Нюта слишком субмиссивна, ведома и недостаточно ультрарадикальна. Размышления по вопросам симуляций мужских оргазмов и харрасмента стали таким мейнстримом, что мы шутим: открой Аня курсы семейных ценностей и ебли мозгов – и то они стали бы успешнее чем лекции о привилегиях врожденных и приобретенных.

Кстати, мы с Нютой познакомились с аниным лешей. Это достаточно красивый и обеспеченный мужчина лет тридцати, похожий на чуть постаревшего Александра Петрова, и я ловлю себя на том, что строю ему глазки, что не ускользает от Ани, и я рискую потерять вторую подругу. У нее на лешу явно грандиозные планы. Как медведь сохраняет тушу оленя гнить под кучей валежника, чтобы отведать мягкого тухлого мяса, так и она маринует этого лешу, по запаху определяя, достиг ли он нужной кондиции, достаточно ли подразложился, подгнил, чтобы его окончательное переваривание прошло без трудностей. Главное не передержать, иначе концентрация трупного яда превысит допустимую норму. После окончательного протухания леши под горой хвороста, опавших листьев и иголок, Аня проявит беспокойство за сохранность добычи и утащит ее глубже в лес, подальше от взглядов других медведей. Нюту куда меньше меня интересует количество мяса, но перед сортом и она может дрогнуть.

Прошедшие совершенно спокойно полтора летних месяца притупили чувство опасности. Я уже отошла от жуткой истории с похищением, никто мне не звонил, дыша в трубку, поэтому я решаюсь нарушить контракт и записать интервью для бложика Нюты, в котором рассказываю всю историю, как меня кинули «Росинновации» и малиновый ученый. В итоге Нюта выпускает передачу, в которой нарезает и искажает мои слова так, будто я топлю за «Женское государство» и похитивших меня радикалок. Ее новое предательство меня даже не удивляет – с этого момента я бесстрастно игнорирую все ее звонки и сообщения. Реакция общества? Ее нет. Грозный контракт, которым они меня пугали, оказался пшиком, а сама корпорация – жалкой кучкой обманщиков. Я понятия не имею, куда пошли мои данные и зачем проходили исследования. Туплю за смартфоном на работе. Звонит телефон. Номер не известен. Жму на зеленую кнопочку.

– Меня зовут Дайана Кристенсен и я продюсер телеканала «Network». Мы ищем героиню последнего выпуска Youtube-канала «Современная женщина». Это вы?

– Да. А что? – спрашиваю я, внезапно встревожившись.

– Нам понравилась ваша история. Приглашаем вас на «Шоу Патти Винтерс». Тема очередного эфира – «Об этом не принято говорить: как найти идеальную пару».

– Ого! Шоу… Я…

– Если это правда.

– Да, правда. Только я не понимаю, как тема ко мне относится, – говорю я и быстро принимаю решение, посылая фиолетового и контракт куда подальше: – Я согласна. Если на студию привезете.

– Вам редакторы расскажут. Дорогу оплатим. Главное, чтобы у вас была позиция.

– Позиция у меня есть, – гордо говорю я. – Моя позиция…

– Замечательно. Редактор все расскажет на брифинге. До связи!

Хайпануть на «Шоу Патти Винтерс» и утереть нос Нюте с ее малоизвестным бложиком – я злорадно хихикаю, представляя ее лицо, когда она увидит меня в прямом эфире. На YouTube «Шоу Патти Винтерс» все еще собирает миллионы просмотров, несмотря на смещение с прайм-тайма кулинарной передачей «Вкус».

«Сапсан» за счет телеканала везет меня в Москву. Я совсем чуть-чуть волнуюсь. Я тщательно подобрала свой гардероб, сделала очень правильный макияж и моя корона сияет еще сильнее обычного, так что в целом я чувствую себя готовой к королевскому приему и известности. Мой пыл охлаждает скромненькая машинка, поданная к вокзалу и сама студия «Network»: облезлая, грязная, со стенами, крашенными в советское время, грудами ржавых софитов и замызганным туалетом с табачной вонью.

Меня встречает Дайана. После проходной со скучающим охранником мы идем по длинному коридору с отклеивающимся линолеумом и загаженными обоями мимо студии «Вкуса». Рядом с ней Дайану останавливает коллега. Все сотрудники шоу носят футболки и толстовки с портретом Патти в черном круге на красном фоне. Похожее на детектившу Джессику Флетчер из старого сериала «Она написала убийство», лицо Патти, с короткой стрижкой и хитрой ухмылкой, знакомо всем. Я с любопытством заглядываю в приоткрытую дверь «Вкуса». Внутри два усача, высокий и низкий, оживленно шинкуют ножами запредельно дефицитный после геноцида коров деликатес – говяжьи анусы.

– А теперь берем мелко нарубленные говяжьи анусы и аккуратно засыпаем на сковородку, – командует высокий усатый.

– Вот засыпаю… – отзывается усатый пониже, счищая анусы ножом на сковороду.

Коллега Дайаны оставляет нас и она увлекает меня дальше.

– Божественный аромат, – говорю я. – Настоящие готовят?

– Представьте себе, да. Поставка из Австралии, – отвечает Дайана.

– Дорого?

– Очень.

Мы приходим в столь же совковое помещение с электрочайником и ободранным диваном. На экране телевизора крутится свежий выпуск шоу про эскорт. За дверью сидят матерящиеся монтажеры. За стенкой снимается «Шоу Патти Винтерс». Как мне объясняет Дайана, снимается сразу 2-3 выпуска в день. Серия за стеной посвящена блату в кино.

– Он пихал свою жену во все свои фильмы! – доносится из-за стены вопль какой-то бабы.

Дайана уходит. Приходит другая продюсерша с бумагами.

– Я не продюсер, а юрист. Это ваше согласие на съемку и обязательство, что не будете с тем же самым выступать у конкурентов, – говорит она.

– Не собираюсь, – говорю я, ставя подпись.

Ко мне подсаживают пару смазливых, но карликовых парней, рыжего и брюнета. Дайана возвращается с еще одним продюсером.

– Брифинг для героев. Сначала обговорим с вами, – он кивает мне.

Я слушаю.

– Ваш выход в студию сразу после гинеколога Эйюс Дебент. Выходите по сигналу и занимайте свободное место на любом диване. Итак… – он листает блокнот.

За стеной взрыв аплодисментов.

– Начались съемки нашего эпизода. Выходите по нашему сигналу, – продолжает Дайана, – не стесняйтесь, говорите с гостями студии, но только когда камера смотрит на вас. Поймете по экрану в студии.

Я киваю:

– Ок, поняла.

– Да, как там у вас позиция? – спрашивает продюсер.

– У нее не только позиция. У нее своя история. Она уникум, герой. Она не эксперт, – вмешивается Дайана.

– Так. Где тогда персональная линия? – я слышу в вопросе продюсера напряг.

– Ты меня спрашиваешь? – повышает голос Дайана. – Будем сценарий менять? Времени не было. Совместили с рекламой «Росинноваций». Все вопросы туда, – говорит она, показывая пальцем в потолок.

– Ладно, – продюсер обводит всех в комнатке выпученными глазами, – Понятно. Итак, ваша позиция? – он смотрит на меня. – Расскажете, как вы страдаете? От столь странных, хм… – он лихорадочно перелистывает страницы блокнота и находит нужную, – …циклов.

– Я страдаю от того, что меня «Росинновации» кинули. Они таскали меня по лабораториям, не заплатили, чуть не убили. Меня похищали и чуть не сделали уродкой из-за них, – объясняю я.

– Ага, вот и конфликт! Вот это все и расскажите про них! – радостно говорит он. – Так. Напомни мне, откуда фемки в сценарии? – он смотрит на Дайану.

– Это они меня похитили, – говорю я.

– Они ей какой-то вирус хотели вколоть. Это те, которые сейчас под следствием. «Женское государство». Поэтому я и пригласила ребят из «Мужского государства», – Дайана кивает на смирно сидящих брюнета и рыжего.

– Все, понял. Извини, Дайаночка. Пазл сложился, – продюсер что-то чиркает в блокноте. – Ваша позиция? – он обращается к парням.

– Ваша задача – нападать на феминисток, – отвечает за них Дайана.

– Нас упрашивать не надо!

– Да-да-да. Травите феминисток.

– Мы расскажем. Наша позиция, – говорит более разговорочивый рыжий, – в том, что из-за них разрушена патриархальная семья. У женщин прав больше чем у мужчин. Обратная половая дискри…

– Ну вот и правильно. Об этом и скажете, – не дослушав его, говорит продюсер, – так, инцелы из «ЖГ», ой, то есть, «МГ» – чек, фемки – чек… – бормочет он про себя, лихорадочно делая пометки в блокноте.

– Феминистки будут? – я поеживаюсь. – А какие?

– Из этого… «Women horde of revolution»… Российский филиал…

– W.H.O.R., – завершаю я. – Я знаю.

– Да-да-да.

– А кто еще будет? – спрашивает рыжий.

– Селебрити. Депутат Госдумы Алексей Панин… Порноактриса Викалита… потом писатель какой-то.. ой, то есть журналист-расследователь. Не помню, как зовут. Потом, владелец телеграм-канала «Блядозор», – рассеяно перечисляет продюсер.

Дайана раздает гарнитуру:

– Можете не орать, – говорит она. – Вас и так хорошо будет слышно.

Я надеваю тонкий ободок микрофона на голову. Короне он не мешает.

– Вроде со всем разобрались, – завершает продюсер. – Ждите сигналов от редакторов и выходите в студию.

Заходит гример. Я сажусь за столик. Она мажет меня тоналкой, чуть проходя кисточкой по скулам.

– Я в принципе неплохо накрасилась, – говорю я.

– Надо ярче с учетом студийного света, – отвечает гример.

Дайана напутствует меня. Я почти не волнуюсь. За дверью комнаты экспертов в предбаннике студии – занавес, разбросанные на полу провода, на экране телика – участники шоу, которые сейчас в кадре.

– И после рекламной паузы в нашей студии уникальный гость – девушка без месячных!

Меня передергивает.

– Я не без, – начинаю быстро шептать Дайане. – У меня просто…

– Как обычная девушка оказалась в центре внимания могущественной корпорации? – громовой голос ведущей заглушает мой. – В чем цель загадочных исследований? Кто выводит суперсолдат на фармазаводах в промышленной зоне? Узнаем после рекламы! Оставайтесь с нами! – чеканит Патти. Камера показывает ее лицо крупным планом.

– Я… – опять пытаюсь я оправдаться.

– Выходите, – не слушая, шепчет Дайана, чуть подтолкнув меня в талию.

Занавес расходится и, грациозно покачивая бедрами, я выхожу под яркий свет софитов в отделанные розовым пластиком и ламинатом декорации студии. Ищу глазами свободное место на диванах – оно находится рядом с Паниным. С опаской подсаживаюсь к нему, заняв самый кончик дивана. Эксперты шоу бросают на меня взгляды. Депутат Алексей Панин сидит раскованно, широко расставив ноги. На меня он даже не смотрит. Его глаза рыскают по залу. Я смотрю в зал. Большинство зрителей в массовке студии – домохозяйки. На одном из диванчиков с удивлением замечаю спасавшую меня врача «Росинноваций». Она подмигивает мне.

– Теперь ахаем, – говорит Патти.

Зал синхронно ахает.

– Апплодируем, – зал апплодирует.

Я догадываюсь, что эти звуки специально записывают отдельно. На экране в зале включается моя проходка по студии. Показывают, как я прохожу через зал и деликатно подсаживаюсь к Панину. С досадой отмечаю, что немного сутулюсь.

– И мы возвращаемся в прямой эфир! – Патти направляет на меня внимание аудитории. – Она была нужна всем – и теперь не нужна никому! Итак, расскажите нам о том, в чем ваша уникальность и зачем вы «Росинновациям»! – Патти смотрит прямо на меня.

Мне на долю секунды кажется, что по ней пробегают помехи, как на экране телевизора.

– Эмм, – я облизываю губы. – Я… Эээ. Я сразу скажу… Что госкорпора… что внимание госкорпорации «Росинновации»… связано с моими особенностями, – умолкаю я, стесняясь.

– Смелее. Продолжайте, – подбадривает меня Патти.

– Так вот, да, я имею как бы несколько уникальный, эээ… менструальный цикл, – со вздохом, но чуть более уверенно, говорю я. – В моем случае эти дни происходят всего раз в год, но длятся целый месяц. Поэтому я… – артистично продолжаю я, уже вполне взяв себя в руки, и даже воодушевленная вниманием. – …поэтому я всегда думала, что это слово, «месячные», так и называется, что это лишь один месяц в году, а не несколько дней в каждом месяце.

Все шокированы. Я смотрю на экран: лицо домохозяйки крупным планом. Другая наклоняется к ней, что-то шепчет. Первая качает головой. Панин скалится.

– И я… – начинаю я, но меня перебивает автор гинекологического блога «Манбал» Эйюс Дебент:

– Постойте, девушка, как вы могли дожить до сознательного возраста и не знать этого? – спрашивает она.

– Это вопрос к нашим врачам, к нашей системе здравоохранения, – встревает порноактриса.

– Вот именно! Вопрос к нашим властям, к нашим депутатам! – поддерживает ее какой-то мужик в малиновом пиджаке.

– Попросим нашего депутата Госдумы Алексея Панина прокомментировать, – Патти Панину.

– Коллеги! – восклицает Панин. – Буду краток! Давайте не валить с больной головы на здоровую! Мы с вами понятия не имеем, где росла и как жила наша прекрасная героиня, – на этих словах я поправляю корону на голове, – Если кто-то из нас уйдет в лес и объявит бойкот врачам, медосмотрам, прививкам – это его святое кон-сти-ту-ци-он-но-е право!

– Ну… – пытаюсь сказать я, но меня перебивают.

– Святое право умереть без медпомощи, – едко замечает мужик в пиджаке.

– Наши медики святые люди! – не унимается Панин.

Я слушаю дискуссию, сложив ногу на ногу, сидя очень прямо и стараясь не мигать.

– Давайте не отклоняться от темы, – затыкает спорщиков Патти. – Итак, вы узнали, что вы особенная. Что было потом?

Камера снова смотрит на меня.

– Потом меня позвали в «Росинновации» на исследования, – рассказываю я.

– В чем заключались исследования?

– Мы…

– То есть вы были не одна?

– С подругами.

– Они такие же? – допытывается Патти.

– Нет, – говорю я. – Они обычные. Мы сдавали анализы и проводили тесты на… В общем, мужиков смотрели, – говорю я смущенно. – Как бы оценивали.

– Голых? – возникает Панин.

Все смеются. Я тоже.

– Нет… – хочу сказать я, но камера меняет положение и переходит на врачиху «Росинноваций», двойного агента. Мой микрофон перестает работать и продолжения фразы не слышно.

– Сегодня в нашей студии медик-эксперт! Она проводила тесты на уникальном анменструальном пациенте и других девушках в лабораториях «Росинноваций». Скажите, в чем была цель исследований? – дирижирует Патти.

– Нашей задачей было точно определить особенности восприятия у тестируемых.

– Восприятия чего?

– Внешности, – твердо говорит врач. – Из уникальных гормонов нашей героини выделен препарат «Прозиум». Ну вот как делали «Мезим» из ферментов коров, когда они были. Мы смогли передать ее качества по обостренному, очищенному от ложных когнитивных и культурных ассоциаций, восприятию внешности, более многочисленной группе испытуемых.

– Вот как, – говорит Патти, словно утратив нить разговора, и, готова поклясться, я опять видела мерцание помех на ее лице.

– Так я не поняла, – говорит Эйюс Дебент. – Из гормонов главной героини сделали лекарство?

– Это не лекарство, а обостряющий восприятие препарат. Точнее, уточняющий. Он блокирует эмоции. С помощью него мы собрали точную информацию у респонденток об их предпочтениях.

– И каковы предпочтения? – интересуется Панин.

– Ну, – пожимает плечами врач с фиолетовыми волосами. – Они разные. Тут нет какого-то единого стандарта. Главное, есть определенные рамки, в которых должен быть объект, чтобы вызвать симпатию.

– То есть вам было важно не только исследовать нашу героиню, но с ее помощью провести более широкое исследование? – спрашивает Патти, переставая подергиваться.

– Совершенно верно, – говорит врач.

– Простите, вы феминистка, – спрашивает Патти. Вопрос звучит как утверждение.

– Да, а что?

– А то, что ваши соратницы похитили нашу героиню. Она рассказала об этом нашим продюсерам, – говорит Патти.

Зал ахает.

– Я… – пытается сказать врач, но шум зала ее перекрывает.

– Тишина в студии! Дадим высказаться. Слушаем вас! – наводит порядок Патти.

– Я не отрицаю, что я состояла в «Женском государстве»… Но я оттуда ушла и в похищении не виновата. Напротив, я ей помогла.

– Это правда? – камера снова показывает меня.

– Не знаю, – говорю я. – Но она мне помогла. Это да. Меня похитили феминистки и чуть не…

– Как замешаны фемрадикалки в этой истории – смотрите после рекламы! – орет Патти.

В зале слышится шепот. Сидевшие прямо люди потягиваются. Мужчины смотрят на меня. Панин не пытается вступить в диалог. Патти стоит почти неподвижно и время от времени механически чешет нос.

– Экшн! – раздается голос из динамика где-то под потолком.

– Мы возвращаемся в прямой эфир! Итак, в первой части программы мы узнали о похищении нашей героини запрещенной ультрарадикальной группировкой «Женское государство». В нашем распоряжении – уникальные кадры суперсекретной базы террористок. Внимание на экран! – голос Патти Винтерс перекрывает всех в студии.

Запись с камер на арктической базе «ЖГ»: показывают чаны с розовым бурлящим FEV. Показывают спящую казарму и я вижу себя на одной из коек, стучащую зубами от страха. Группа спецназа вышибает дверь и вяжет всех. Короткая борьба с главной фемкой, ее искаженное, раскрасневшееся в драке лицо на миг попадает в кадр. Изображение останавливается и приближается к ее застывшему лицу и сжатым зубам до степени заметности отдельных пикселей. Пока я поеживаюсь от неприятных воспоминаний, из-за кулис приглашают феминисток из W.H.O.R. и инцелов из «Мужского государства». Они тихо рассаживаются на противоположных концах зала.

– Отмотайте назад. Стоп! – говорит Патти.

На экране опять видно меня.

– Сейчас мы видим нашу героиню в плену. Что с вами делали?

– Меня пытались чем-то накачать. Сделать сверхчеловеком или типа того. То есть я не с того начала – меня похитили на трассе…

– А что вы делали на трассе? – хихикая, спрашивает один из инцелов.

В зале смешки. Мужчины ухмыляются. Я мгновенно теряю самообладание и краснею, несмотря на загар.

– Оху… охренели чтоли такие намеки делать?! – я повышаю голос и испепеляю карлика взглядом. – Меня везли «Росинновации»! Фемки взорвали вездеход и привезли на их базу, где…

– Итак, хлопнул вездеход. Чем они угрожали на базе? – перебивает Патти.

– Превратить в одну из них с помощью FEV. Вируса женской эволюции. Насильно.

– Это правда? – Патти обращается к одной из активисток W.H.O.R., мощного телосложения бабище с зелеными волосами.

– Мы против насилия. Мы никого в свои ряды насильно не затаскиваем, – монотонно гудит та. – Это раскольницы из «Вумен Стейт» извратили нашу борьбу, наш мирный протест, украли у нас разработку FEV…

– То есть вы признаете что создали вирус уродов? – говорит Дебент.

– Каких еще уродов? Наш вирус делает сильнее! Тело человека – его право. Никаких уродов не существует! Каждый прекрасен по-своему. И еще раз. Дай сказать, – бросает она дергающей ее за рукав подруге. – Еще раз: вирус добровольный. Все добровольно, – внушительно говорит фемка. – Стать частью Единства могут все желающие. Мужчины тоже. Мы принципиально никого не отвергаем. Мы учим, что привилегии…

– Куда смотрят правоохранители? – перебивает мужик в малиновом пиджаке. – Мы только что узнали о преступлении, – вторит ему Панин.

– В нашем матриархальном государстве это кого-то удивляет? – подает голос один из инцелов.

– Дадим слово «Мен Стейту», – переводит камеру Патти.

– У нас феминистки похищают людей среди бела дня! И ничего за это не будет! Посадят условно! Если бы ее, – он тыкает в мою сторону рукой. – Похитили мы, нам бы дали реальные срока!

– Все судьи – бабы! – вторит ему второй. – Алиментный беспредел!

– То есть патриархат патриархатом, а алименты платить – это не про вас?! – вскипает толстая фемка.

– Это от вашего эгоизма у нас в стране снизилась рождаемость до 0,1 ребенка! – орет первый инцел. – Надо вернуться к идеалам СССР! Всеобщее равенство! Продукты по карточкам, пенсии по карточкам, секс по карточкам!

– Нельзя вернуться в СССР. Там не было ничего, кроме галош, – назидательно говорит Панин.

– Только единое массовое движение за права мужчин может добиться реального равноправия. Вместе мы непобедимы, – подуспокоившись, говорит первый инцел.

– Не смешите меня, – басит здоровенная фемка из W.H.O.R., – все ваше единство держится до первой призрачной надежды на бабу. Можно за секунду получить любую тайну вашей банды, стоит поманить пальцем.

– Врети! Я никогда не изменю организации! Уж точно не с жирной свиньей из W.H.O.R., – выкрикивает второй инцел, тут же испугавшись своих слов и, почему-то, косясь на меня.

Фемка насупленно смотрит на него. Камера фиксирует ее тяжелое лицо. Она молча встает, подходит к диванчику инцелов и отвешивает оппоненту пощечину. Рыжий инцел перелетает через спинку дивана, его очки улетают в зал к массовке. Домохозяйки ахают. Охрана бросается к фемке и с некоторым усилием сажает ее обратно на диван. Покрасневший белобрысый инцел рефлекторно поправляет измятую одежду. Упавший показывается из-за спинки дивана. Во время рекламной паузы побитый уползает под ноги массовки и находит залетевшие туда очки.

Анонсируется очередной гость. Честно говоря, это бесконечное шоу меня уже порядком подзаебало. Перекладываю ногу на ногу.

– Еще один гость в нашей студии: уникальный эксперт по межполовым приложениям, автор блога «Рынок отношений»!

С удивлением узнаю маньяка из главы «Ужасное свидание». Единственное свободное место – между мной и Паниным и он усаживается прямо на него. То есть на свободное место, а не на Панина. Рядом со мной. Ну конечно! Воспоминание о том, как мы познакомились, меня очень пугает и мне крайне неприятно. В шоу раскрываются все карты и срываются все покровы. Я молю, чтобы в сценарии не упомянули еще и это.

– Попросим эксперта прокомментировать, – вопрошает Патти.

– Обратите внимание на два ключевых момента во взаимодействии этих движений… – начинает он вполне уверенно.

– Каких же?

– …Первый – это добровольность выбора. Наши уважаемые члены «Мужского государства» только что с крайним презрением отозвались о девушках из «Женского государства», назвав их «жирухами-яойщицами». Эти же члены жалуются на тотальную несправедливую неудовлетворенность и дискриминацию…

– Правильно! – восклицает Эйюс Дебент.

Патти одобрительно кивает.

Он ерзает на диване:

…но где же неудовлетворенность и дискриминация? Те самые жирухи-яойщицы вполне пошли бы им навстречу в счастливом союзе. Но им мало! Хотите топ-моделей, как наша уважаемая героиня? Не дождетесь!

На этом месте я вытягиваю губы и приподнимаю бровь.

– Правильно, – орет Панин.

– Да вы посмотрите как он одет! Да он сам гей! – орет белобрысый инцел.

– Девственник, – добавляет рыжий.

Зал смеется.

– А как я одет? – обескуражено спрашивает маньяк.

– Итак, спасибо эксперту! Мы переходим к кульминации нашего выпуска: после рекламы мы узнаем суть загадочных исследований от их непосредственного инициатора! Оставайтесь с нами! Это «Шоу Патти Винтерс»!

– Опять ты! Ты заебал, – шепчу я маньяку, стоит камере отвернуться от нашего диванчика. – Ты заебал лезть в мою сюжетную линию. Может я и спин-офф, но твоя сюжетная арка никому нахрен не сдалась. Пиздуй отсюда!

– Иди в жопу, – говорит он. – Я…

– Ты… – начинаю я громким шепотом.

Зал аплодирует.

– Прекратили болтовню! Сегодня уже двух выгнала из студии, будете следующими! Заткнулись! – резким, командным, учительским голосом затыкает нас Патти.

Я осекаюсь. От нас требуется сидеть тихо и мы молча сидим каждый на своем краешке дивана не глядя друг на друга. Рекламная пауза завершается.

– Наше шоу приближается к концу! Но вопросов больше чем ответов! Злоключения нашей героини: жестокий расчет, чей-то просчет или искреннее желание помочь миллионам? Кто закулисный кукловод феминисток? В чем же заключается грандиозный план госкорпорации «Росинновации»? Узнаем прямо сейчас! – ликует Патти.

Ширма расходится над колоссальными плечами. Ламинат студии трещит под титаническими шагами. В зал входит гигантский фиолетовый ученый. Он грузно садится на свободный диван. Я слышу, как диван скрипит под его огромным телом. Тоненький ободок микрофона почти не виден на огромном подбородке.

– Уважаемая Патти Винтерс, уважаемые гости! – здоровяку не занимать актерского мастерства. – Я благодарю вас и замечательных продюсеров шоу за предоставленную возможность выступить и раскрыть все наши планы!

– Сначала скажите, когда заплатите девушке! – защищает меня Эйюс Дебент.

Я спохватываюсь. Камера переходит на меня.

– Я провела в лабораториях «Росинноваций» подопытным кроликом кучу времени. И так не получила обещанных выплат, – говорю я с опаской, так как помню, что нарушила контракт, выступая публично.

– Простите нас, – ученый прикладывает громадную ладонь к широченной груди, – я прошу простить нас. Виновата бюрократия. Сами страдаем. Мы вам обязательно заплатим! На этой неделе.

– «Шоу Патти Винтерс» решает проблемы людей! – вставляет Патти.

– Пришло время узнать правду! – воздев руки к потолку, восклицает ученый.

– Мы все ждем этого, – отзывается Патти.

– «Прозиум» дал нам истину! Мы открыли уникальные алгоритмы симпатии, возникающей у разных типов женщин при реакции на раздражитель. Подавив лишние когнитивные всплески, «Прозиум» с точностью до 98,99% дистиллировал биологические и ментальные параметры каждой конкретной женщины, определяющие ее выбор. Достаточно вбить параметры в программу – и она отберет лучшие варианты индивидуально для каждой. Благодаря нашей героине, препарат «Прозиум» помог всем нам понять главное: кого мы любим.

– Родину? – говорит Панин.

– Женщинам? – говорит толстая феминистка.

– Всем нам? – говорят инцелы.

– Всем! – отрезает ученый, – внимание на экран!

Логотип «Росинноваций» сменяется другим логотипом: золотой кулак с пятью самоцветами на костяшках и шестым на тыльной стороне ладони. Выше появляется надпись «Bestface». Несколько нейтральных смайликов, поровну мужских и женских, хаотично крутятся на экране смартфона. Они врезаются друг в друга и отскакивают, из-за чего их выражение меняется с нейтрального на грустное. Экран заслоняет эмблема сердца, с треском рвущегося напополам. Следом женский смайлик влетает в другой смартфон с вывеской «Bestface». Рядом вращаются какие-то данные, типа группы крови. Они облачком улетают в смартфон, на экране которого возникает мужской улыбающийся смайлик. Женский смайлик радуется. Красное сердечко становится все больше, оно расплывается, заполняет собой экран смартфона и весь экран в студии вообще. Снова надпись «Bestface». Ролик выглядит довольно дешево. Похож на мультики про гиперракеты ко Дню Победы.

– Это что было? – спрашивает кто-то. Домохозяйки из массовки зевают.

– Дамы и господа, – нисколько не смущаясь скепсису, провозглашает здоровяк, – позвольте представить вам инновационную разработку «Росинноваций» – «Bestface». Лучшее приложение на рынке мобильных знакомств. Отныне муки выбора остаются в прошлом. Теперь женщинам достаточно забить в наше приложение группу крови, уровень эстрогена и тестостерона, и, конечно, знак Зодиака. Несколько секунд и Bestface найдет вам идеал! И мы гарантируем: от этого идеала вы уже не откажетесь. Никогда.

– Что будут вводить мужики? – спрашивает толстая фемка.

– Ничего, кроме фото и данных о росте. Их выбор более эгалитарный, они согласятся на любые предложения от «Bestface». Я уверен, – говорит он зловеще, смерив взглядом одного из инцелов. Тот что-то говорит, но микрофон выключен и никто его не слышит.

– Если мужики ничего про себя не вводят, то как приложение просчитает их совпадение для конкретной девушки? – спрашивает гинеколог.

– «Bestface» достаточно проанализировать фото лица, чтобы подобрать вам идеал. Мы решим проблему перекоса: сейчас девушки получают столько лайков, что физически не успевают отреагировать на все. Теперь им не придется выбирать – лучшее будет подано сразу же, индивидуально для каждой, – продолжает ученый.

– Bestface даст вам мужчину вашей мечты, любовь всей вашей жизни: не только внешне, но и по характеру – харизматичного, умного, решительного, волевого… – рекламирует Патти.

– А где узнать свой уровень эстрогена? – спрашивает рыжий инцел.

– В сети лабораторий госкорпорации «Росмед», – любезно отвечает синий ученый.

– Триумфальный анонс! – комментирует Патти, – как скоро мы можем скачать на свои смартфоны эту уникальную, инновационную, российскую разработку?

– В 00:01 по Москве в App Store и Google Play. Мы выдержим любой траффик. Ждем вас! Начните новую жизнь с нами! – пропагандирует громила.

– Мне очень хочется верить, что после сегодняшнего эфира жизнь нашей замечательной героини наладится! – Патти показывает в меня микрофоном, – И она найдет настоящую любовь! Друзья, вот такое расследование наша бригада вела на протяжении полугода. Мы постарались показать вам все! На сегодня все! Берегите себя и своих близких! – завершает Патти.

Значит, у телеканала договоренность с корпорацией и шоу изначально задумано как реклама. Все это часть многоходовки фиолетового. Экран гаснет. Свет меркнет. Массовка тянется к выходу. Эксперты сбиваются в кучки, мирно беседуя друг с другом. От их эфирной агрессии не остается и следа. Патти неподвижно стоит на своем месте. Я решаю сделать с ней селфи для Инстаграма. Она не возражает. Я робко протягиваю руку к Патти, желая сфотографироваться с ней в обнимку, но она ускользает от меня. Неловкая улыбка проскальзывает по моему лицу, я достаю телефон и делаю фото с улыбающейся Патти, не касаясь ее.

Пора ехать на Ленинградский вокзал и оттуда на «Сапсане» – обратно. Усталая Дайана ведет меня к выходу по запутанным коридорам студии. Мы проходим мимо темного захламленного туннеля, над порталом в который ярко светится зеленая табличка с белыми буквами «ЭТО НЕ ВЫХОД».

BestFace

Нюта пишет и звонит с извинениями. Ну разве можно на нее сердиться? Мы ведь одно целое. Аня тоже смотрела шоу и в день премьеры отправила кучу аудиосообщений с дикими визгами. Шоу прибавило мне популярности и я не жалею, что съездила. Единственное, что меня точит – надо было брать с них денег. Я растерялась и не сообразила. Утешает, что фиолетовый не соврал – наконец-то заплатили и я планирую отпуск. Хочу слетать на Бали.

Надо бы запланировать и свою личную жизнь. Сейчас в ней застой. Я решаю испробовать BestFace, которому отдала столько сил. Пока я скачиваю BestFace, всплывает реклама Aliexpress.

Мне надо обновить гардероб к отпуску и я надолго погружаюсь в глубины каталогов одежды, сумок и бижутерии. В итоге покупаю очень прикольное градиентное бикини за 2032 хреночеса и простенький плисированный розовый сарафан за полторы со скидкой. Я долго думаю над черным облегающим вечерним платьем, но меня смущает его странно однородная структура. На фото она скрывает все изгибы. Но мне нужно платье, подчеркивающее каждый из них – линиями напоминающее что-то крутое, как корпус гоночной яхты.

В разделе бижутерии и аксессуаров беру позолоченное стальное ожерелье и такой же браслет с надписью «Custome». Из чистого любопытства заглядываю в раздел корон – экономия экономией, но корона с «Али» – это полный зашквар. По дизайну короны здесь чисто для хабалок, да и вообще покупать их там – само по себе позор.

Мою стильную корону от Calvin Klein мне подарил один надоедливый ухажер. Он ко мне полгода клеился. Я отправила его во френдзону, но корону оставила. До того у меня была от Armani от армянина, а первая от бывшего – из безымянного ювелирного магазина.

BestFace загружен. Воодушевленная покупками, я готова встретить классного мужика. Хочется немедленно наделать фоток в новых шмотках, но пока придется воспользоваться старыми. Для BestFace возьму самые секси. Впрочем, я пока не понимаю, куда загружать фото. Для начала мне надо забить в программу целую кучу параметров: группу крови, уровни эстрадиола, эстриола, эстрона, тестостерона, соматотропного и фолликулостимулирующего гормонов, кортизола, мелатонина, пролактина и знак Зодиака. Я кропотливо переношу данные, обложившись бумажками с результатами анализов из «Росинноваций». Загружаю три фотки. Выбора параметров партнера не предлагается – нельзя указать нужные мне возраст, рост или уровень дохода. Мне не нужно думать. За меня думает программа. Начать поиск.

Экран загрузки показывает шесть самоцветов, крутящихся вокруг повернутой тылом раскрытой ладони, медленно сжимающейся в кулак. Все пальцы загибаются и пять самоцветов встают на костяшки кулака, а самый большой и желтый – посередине ладони, в район головчатой кости кисти. Самоцветы загораются. Загрузка завершена и… Звонит телефон. Номер не известен. Поколебавшись, я решаю ответить.

– Алло, – говорю я, – алло. Але-е-е-е-ё?

Слышу шорох и сопение. Испугавшись, сразу же сбрасываю звонок. Некоторое время я размышляю, как это связано с теми жуткими звонками после возвращения с фармазавода, но возвращаюсь к приложению и забываю об инциденте.

Сжатая в кулак перчатка с камнями исчезает и на экране появляются несколько карточек с мужскими силуэтами. Всего их шесть, открывать можно один за другим. Кликаю на первый профиль, автоматом пролистываю несколько фото и… Снова звонит телефон, я сбрасываю звонок и точно понимаю – очень достойно! Вау… Интересная работа – охранник. И такие оригинальные увлечения… Очень остроумное описание. Никогда бы не подумала, но мне всё нравится. Ставлю лайк. Мне пока нет ответного лайка, но приложение появилось совсем недавно. Не мог же он выбрать из своей шестерки кого-то другого. Посмотрю остальных. И снова… Мне опять всё нравится! И еще. И снова. Блин, все шесть классные. Я не знаю, как выберу лучшее, буду общаться со всеми. Даже не знаю, кто тут основной, а кто запасной вариант – настолько все хороши. Но пока нет отклика. В нетерпении начинаю прохаживаться по студии, захожу в ванную и смотрюсь в зеркало, поправляя волосы, потом смотрюсь в зеркало у шкафа. Проходит пять минут, но ничего не происходит. Я пытаюсь немного успокоиться, но это не помогает. Опять дурацкий анонимный звонок.

– Але блин! – ору я, с ужасом слыша в голосе совершенно анину интонацию. – Кто это блин?

Телефон сопит. Смахиваю звонок и возвращаюсь к классным мужикам из BestFace. Еще раз просматриваю все их анкеты. Приложение действительно нашло то, что надо. Но почему такой игнор? Если я правильно поняла этот символ, они, во-первых, онлайн, во-вторых, видели мой лайк. Может они думают, что я бот? Но видно же, что страница реальна. На секунду приходит в голову нелепая мысль – написать первой. Я тут же отметаю ее. Мне писать первой? Это совсем не комильфо. Так не принято. Это просто неприлично.

Через пять минут я не выдерживаю и пишу первому: «привет». Я жду реакции. Ее нет. Я совершенно успокаиваюсь – либо они сами боты, либо приложение глючит.

– Отечественный производитель блин! – восклицаю я в чувствах, энергичным движением бросая телефон подальше надиван, но тут же кидаюсь к нему, хватаю и пишу остальным:

«привет)».

После секундной заминки я отправляю отдельный смайлик и первому. Это точно не боты. Боты никогда не смогут придумать настолько интересные описания в анкетах.

Ничего не происходит. У меня такое ощущение, что я пропускаю шанс всей своей жизни, классного мужика, с которым могло бы получиться что-то серьезное. Я… Просто пиздец. Моргаю и жмурюсь, а перед глазами начинает все расплываться. Надо успокоиться, выпить зеленого чая и поесть. Я ставлю чайник, открываю холодильник, достаю оттуда «Бабушкин Слёрм» и черпаю ложкой прямо из банки, закусывая сырным продуктом, посматривая на телефон, на экране которого по-прежнему ничего не происходит: сообщения не прочитаны и вся шестерка лучших абсолютно игнорирует меня, а Королева Слёрма все также заговорщически подмигивает с голографической этикетки на банке джема.

Атака инцелов

– Вы пробовали BestFace? – спрашиваю я у них.

Официантка спешит к нам меж столиков «Мерзостей и гадостей». Среди посетителей совсем немного мужчин и все они смотрят на нас. Мы одеты откровенно. Осень только началась, но уже холодно и мы заказали глинтвейн.

– Вообще да, чисто по приколу, – признаются они.

– У вас же парень есть! – говорю я осуждающе.

– Ну, мы решили с лешей прикольнуться, раз ты на шоу ездила, из нас сделали эту приложуху и все такое. Но самое-то прикольное, – Нюта переходит на шепот, хотя никакого леши рядом нет, – что он мне просто офигенских мужиков выкинул. Реально классных.

– Мне тоже, – кивает Аня, – Я правда сама зарегалась. Чисто по приколу. У нас просто щас тяжелый период, – оправдывается она. – Как бы интересно было посмотреть.

– У вас их тоже было шесть?

– Ага, – говорят они в унисон.

Иногда мне кажется, что Аня с Нютой не такие уж и разные. Иногда мне кажется, что они похожи как Двое из ларца из сказки.

– Я потом пыталась сбросить первую шестерку и посмотреть других, но там тупо нет такой функции, – жалуюсь я.

– Да. Я тоже не нашла, – подтверждает Аня.

– А вы им написали?

– Ебанись давай… Самой писать – это зашквар, – грубовато, но неуверенно говорит Аня.

– Я писала, – потупясь, решается на признание Нюта.

– Втихаря от леши?

– Да.

– А ты, значит, гордая… – говорю я Ане.

– Ну… – мнется она. – Если честно, я тоже написала.

– Че написали?

– Я написала «привет. как дела?», – говорит Нюта.

– Ну я тоже, – говорит Аня.

– Покажите, кого вам программа выбрала, – говорю я.

Они показывают.

– Неплохо, – говорю я. – На моих похоже.

В молчании мы доедаем чизкейки. Лица Ани и Нюты мрачны. Неясно, что думают они.

У подъезда моего дома чья-то рука хватает меня за шею. Я собираюсь испустить крик, как в тот же миг чувствую легкий укол в зад и экран меркнет. Я успеваю заметить, что изображение двора и припаркованных машин стремительно заваливается вниз и влево – и все окончательно погружается во мрак.

…непроглядная темнота. Я прихожу в себя. Я ничего не вижу. Рядом что-то брякнуло. Подо мной скрипнул стул и я понимаю, что мои руки заведены назад и скованы.

– Очнулась, – говорит кто-то совсем рядом.

Я хочу заорать, но рот заткнут шариком. Начинаю мычать. С моих глаз снимают повязку – щурюсь от ярких ламп. Изо рта вынимают кляп. Я сижу в подвале без окон. На стеллажах лежат инструменты типа пассатижей и молотков, ржавых, со странными пятнами… К стенам прислонены ряды лопат и веников. На вешалках висит спецодежда дворников.

Вокруг меня стоят пятеро обычных парней в повседневной одежде. Я озираюсь, ища глазами чаны с FEV или еще что-то ужасное, но ничего такого не видно. Я молчу.

– Простите что так приходится начинать диалог. Если бы вы пошли нам на встречу, мы бы встретились в куда более приятной обстановке. Например, в кафе. Чтобы спокойно поговорить, – чуть выступая вперед, говорит один из них.

– Чего? – хрипло говорю я. – Я вас впервые вижу. Немедленно развяжите и отпустите меня!

– Мы звонили вам и несколько раз вежливо предлагали просто поговорить. Вы отказались и не оставили нам выбора.

– Никто мне не звонил! Погодите-ка, – доходит до меня. – Мне звонили, сопели и хрипели в трубку, но никто не говорил. Это, по-вашему, попытка договориться?!

– В смысле? Наш агент вежливо предлагал побеседовать.

– Ваш агент тяжело дышал в трубку как маньяк!

Он поворачивается к одному из парней. Тот густо краснеет и становится лицом похож на грунтовый помидор.

– Ты ей звонил блять?

– Ну да…

– И?

– Ну мы… Мы нормально не поговорили короче. Я…

– Он просто сопел в трубку, – говорю я. – Я несколько раз спрашивала: але, але – и ничего. Ну и бросала.

– Вот идиот, – говорит главный. – Ссыкло.

– Только не говорите, что вы – «Мужское государство», – устало говорю я.

Руки у меня затекли. Я зеваю. Почему-то в этот раз мне совсем не страшно. Виноватый смотрит в пол, остальные таращатся на меня.

– Допустим. Эхм. Сначала мы не планировали вас… как-то ограничивать твою свободу. Но сейчас в… ты нам нужна не только для разговоров, – смущенно говорит он.

Остальные хихикают. Я решаю молча слушать дальше.

– Я не с того начал. Ты пробовала BestFace?

– Ну да, – я пожимаю плечами, – Не работает. Никто не отвечает.

– У нас тоже. А ты поняла, почему не работает?

Я снова пожимаю плечами, насколько это возможно со скованными за спиной руками. Он замечает мой жест, кивает одному из своих. Тот заходит мне за спину, щелкает замком и снимает наручники. Я потягиваюсь, но остаюсь сидеть на стуле.

– Пустите меня, и я не пишу на вас заявление, – зловеще обещаю я.

– Ты знаешь, почему не работает BestFace, – не слушает он меня. – Точнее, он работает даже слишком хорошо. По нашим данным, программа подобрала для 99% женщин только 0,00000000001% мужчин. Понимаешь? Оказалось, что женщинам нужны только красавчики. Породистые.

– Глупости, – отрезаю я. – Для нас важнее внутренний мир. Для нас главное понять, что это твой человек.

– Ну, а как ты понимаешь?

– По чувству юмора, решительности…

– Да брось ты с ней болтать, – перебивает меня другой. – Что она тебе скажет.

– Короче, слушай меня, – продолжает главный. – Так или иначе, только 0,00000000001% мужчин получили абсолютное большинство лайков. Поэтому они просто физически не могли ответить тебе. Статистически. Разве что случайно. Они совершенно зажрались. У них и раньше все было отлично, а теперь, с BestFace… Просто вызывай любую и еби голыми руками.

– Фу, – я морщусь от этой пошлости. – От меня-то что надо? Я не виновата, что так получилось. Мне ничего ученый не говорил.

– Ты его породила, ты его и убьешь.

Я не понимаю этой цитаты. Что-то из классики вроде?

– В смысле, – говорю я.

– Ты знаешь зама по науке «Росинноваций». И все еще действует твой допуск к сканеру сетчатки в офис корпорации. Поэтому мы вместе проникнем в их офис и уничтожим BestFace. Найдем главный сервер и…

– Охренели? – возмущаюсь я, – Это преступление. Я не буду вашей соучастницей.

– Во-первых, у тебя нет выбора. Во-вторых, даже если ты не пойдешь с нами, мы добавим тебя без маски на записи с камер в башне «Росинноваций». Видеошоп.

– Откуда у вас записи, если вы не можете пройти в здание? Подделку распознают.

– Мы проникнем в здание сверху. Записи будут с верхних этажей. Ты нам нужна только для доступа в лабораторию на 70-м.

– Господи! Просто какой-то кошмар, – я издаю полустон-полувздох.

– Мы сделаем это сегодня, – говорит он.

Остальные хихикают.

– Выбора у тебя нет. Сейчас поймешь, почему.

– Вы закомплексованные дебилы¸ – говорю я.

Он подходит к старинному телефону со множеством кнопок и кассетным приемником. Я видела такие только в раннем детстве. Нажимает на кнопку. Голос автоответчика с шумовыми помехами звучит словно издалека:

– Коробки с печеньем готовы. Внимательно прочитайте их состав.

– Иногда выгоднее не пользоваться цифровыми системами связи, – говорит он, поворачиваясь ко мне и желая произвести на меня впечатление.

По условному сигналу остальные члены группы вытаскивают с полки черный пластиковый ящик и открывают его. Я встаю с кресла (ноги не были привязаны) и заглядываю в ящик. Там лежат несколько пластиковых звериных масок, большие круглые липучки с ремнями, похожие на огромные присоски для смартфона, запакованные в пластик носки с застежками, странные пистолеты, заряженные какими-то иглами, заметными в прозрачных рукоятках. Трое парней уходят в глубь подвала, и поочередно приносят еще шесть странных черных рюкзаков квадратной формы.

Главный надевает маску Петуха из ящика. Трус натягивает маску Свиньи, остальные обличаются в Кролика, Землеройку и Носорога. Мне дают маску Богомола.

– Будешь дурить – окажешься в здании без маски. Виртуально. Зато срок будет реальным.

Я молча натягиваю маску. Сзади она латексная и плотно облегает голову, в ней довольно душно. Глаза маски закрыты линзами, а на месте дыхательного отверстия есть респиратор. В маску встроена рация.

– Надень этот комбинезон, – говорит мне главный. – Мы отвернемся.

Он подает мне черный комбинезон на молнии через все тело, без карманов.

– Я не буду при вас переодеваться. Выйдите, – твердо говорю я. – Одежду сложу в рюкзак? И где моя сумка?

– Вон туалет, – со вздохом он указывает на неприметную дверь. – Сложи свои джинсы и джемпер на полке рядом с сумкой. Мы все потом тебе привезем.

Я замечаю сумку на полке среди молотков и отверток. Рядом стоит моя корона. Проверяю, не сломали ли они ее. Все цело. Переодевшись и выйдя, я вижу, что все надели рюкзаки. Надеваю свой, оказавшийся неожиданно тяжелым. Ремни туго застегиваются крест-накрест на специальные защелки.

– Целиком застегнись, – говорят мне, – возвращаем твой телефон. Мы его специально разрядили.

Он передает мне мой смартфон и я кладу его в косметичку на поясе комбинезона.

– Мы так и поедем как клоуны в этих масках? – говорю я.

Выходим из подвала в самом обычном городском дворе и садимся в черный микроавтобус. Охранник в будке на автостоянке смотрит телевизор.

Стелс-миссия

Ford Transit выползает из двора, петляет по улицам и вскоре заезжает на эстакаду ЗСД, двигаясь на север. Я вижу спокойные воды залива слева и освещенный оранжевыми огнями город справа. Часы на приборной панели показывают 01:24.

Тяжелый прямоугольник рюкзака – явно какое-то устройство. Сидеть в нем неудобно. Носорог замечает мой дискомфорт и заботливо говорит:

– Мы быстро доедем.

– Я надеюсь, это не бомба, – говорю я, поводя затекающими плечами.

– Мы правозащитники, а не террористы, – говорит Петух.

– Вот видишь, – замечает Носорог. – Теперь ты оказалась на нашем месте.

– Это просто шантаж, – раздраженно говорю я, поворачивая к нему свои фасеточные глаза.

– Я не про то, а вообще.

– В смысле? – мечтая прекратить этот диалог, говорю я.

– Раньше в Tindere у вас были тысячи сообщений и тысячи фанатов у каждой. А теперь из-за BestFace вы стали как мы.

– Во-первых есть еще Инста, Тикток и ВК, – говорю я. – Во-вторых, раз мы уравнялись и девушки забили на БестФейс, почему вы хотите его уничтожить? Сейчас все мои подруги в нем разочаровались. Выйдут в оффлайн на улицы. Просто подходите и знакомьтесь.

– Это так не работает, – пищит Землеройка.

– Не получится. Без породы делать нечего, – подтверждает Петух.

– Породы?

– Нужна топовая внешность. Без нее не подкатишь к телкам, – поясняет Свинья.

– Мы называем это «породой», – объясняет Кролик.

– Это учение основателя «Мужского государства». Великий человек был. Он дал нам красную таблетку и вывел из Матрицы…

– Ну и глупости! – уверенно перебиваю я, – Главное быть уверенным в себе. И все получится! Вам надо начать с себя.

– Да? Может сходим на свидание? Уверенно говорю, – неуверенно мямлит Петух.

– У меня парень есть, – резко перебиваю я. – И вообще в такой обстановке я не могу знакомиться, – чуть мягче говорю я, решив, что лучше их не злить, пока мне угрожают.

Ford останавливается в парке у башни «Росинноваций». Мы выходим на лужайку с несколькими невысокими деревьями. Петух что-то настраивает на смартфоне. Из моего рюкзака, справа и слева, через незаметные отверстия в ткани, выдвигаются четыре телескопические штанги. На них закреплены сложенные винты.

– Это что, квадрокоптер!? – восклицаю я. – Они же запрещены!

– Mavic Human Fly 2028.

– Влипла, – шепчу я. – Меня точно посадят.

– Спокойно. Твой коптер на автопилоте. Настроен на полет за моим. Когда мы подлетим к шпилю, он автоматом поднесет тебя ко мне. Надень эти липучки на руки и липкие носки. Защелкни карабины на руках и ногах.

Носорог подает мне присоски и, привстав на колено, предлагает помочь натянуть липкие носки. На плече у Носорога закреплена какая-то черная коробка.

– Сама справлюсь, – отказываюсь я.

Я надеваю присоски на ладони и застегиваю карабины на кисти. Натягиваю черные носки и застегиваю их на ногах.

– Стой на пятках! У этих чулок только носки липкие. Трава прилипнет, – предостерегает Кролик.

Петух наводит на меня смартфон. Пропеллеры мгновенно раскручиваются и коптер медленно поднимает меня вверх. Трава подо мной колышется, несколько опавших листьев разлетаются и я зависаю в метре от земли.

– Переключаемся на рации, – звучит голос в маске.

– Поехали, – говорит кто-то.

Я взмываю в ночное осеннее небо и издаю визг не то ужаса, не то восторга. Деревья и многоэтажки уносятся вниз. Я успеваю заметить остальных, черными мухами пролетающих над парком к башне. Меня дергает влево и относит за ними. Я продолжаю набирать высоту. Перед глазами бешено проносятся этажи небоскреба, на некоторых горит белый больничный свет, я успеваю заметить офисного сотрудника, склонившегося за монитором. Я понимаю, что шпиль, помаргивающий красными огнями, остался позади, и огромные многоэтажки, снизу похожие на громадные монолитные скалы, превратились в маленькие коробочки. Теперь шпиль расположен почти точно подо мной и спираль башни разрезает липнущее к стеклу небоскреба облако, освещенное огнями здания.

– Мы пролетели, – кричу я, но не слышу ответа, потому что издаю самый громкий крик в своей жизни: винты остановились. Воздух выходит из легких с максимально доступным мне визгом, бешено крутясь волчком, я падаю вниз. В момент пролета мимо шпиля коптер включается, резким рывком вздергивая меня вверх и поднося чуть ниже вершины, я облетаю ее раз, другой, третий, и, сделав еще один вираж, почти впечатываюсь в стекло немного выше группы зверей, уже прицепившихся к башне своими липучками. Сердце колотится. Адреналин зашкаливает. Винты выключаются. В полуобмороке слышу из динамика маски:

– Лезть будем здесь. Врубайте «Алмаз».

Распластавшись на гладком стекле, я стараюсь прижаться к нему как можно сильнее, боясь, что ветер сдует меня. Аккуратно заглядываю вниз и голова сразу же начинает кружиться от высоты. Из устройства на плече у Носорога выдвигается тонкая механическая рука с дисковой пилой. Она врезается в стекло между ним и Петухом, медленно вырезая прямоугольник. Пила исчезает в ранце, Носорог осторожно подхватывает липучкой вырезанный кусок стекла и вдавливает его внутрь. Звери один за другим заползают в отверстие.

– Тебя держат липучки. Аккуратно ползи в сторону дырки, – оживает рация в маске.

– Я боюсь оторваться, – ору я в панике.

– Ползи. Мы тебя видим через стекло. Или я переключу коптер на погоню за мной, – говорит Петух.

– Не надо! – я с усилием отрываю руку с липучкой от стекла и аккуратно начинаю сползать вниз.

В выпиленном проеме меня подхватывают на руки и затаскивают в помещение. Голый бетон, под потолком змеятся жгуты проводов. Я вижу лежащую на полу отломанную камеру видеонаблюдения. Все сбрасывают рюкзаки. Выкидываю липучки и стягиваю липкие носки.

– Мы их тут оставим? Это же улики, – говорю я.

– У нас разовая акция. Коптеры не засвеченные, – отвечает Петух, – Проверьте игольники.

Щелкают затворы заряженных дротиками иглопистолетов. Петух изучает карту на экране смартфона. Я заглядываю через плечо.

– Это технический этаж перед шпилем. Здесь обзорный пост охраны. Его надо подавить, – поясняет он, обводя пальцем прямоугольник на карте.

Петух переключает на другой этаж.

– Вот лабораторная зона, – говорит Землеройка.

На карте медленно движутся какие-то голубые точки.

– Охранники, – Петух оборачивается ко мне. – Их тут как грязи.

– А как вы их видите? – спрашиваю я.

– Биосканер подключен к карте через приложение для смартфона, – рассказывает Землеройка. Вообще это карта как в «Хитмане».

– Правда, наша миссия больше похоже на «Splinter Cell», а маски мы взяли из «Hotline Miami», – добавляет Кролик.

– Экскурс в историю игр оставим на потом. Двигаем в пост видеонаблюдения, – командует Петух, засовывая иглопистолет в косметичку на поясе.

Зажимая Ctrl, в режиме скрытности крадемся круговым коридором вдоль центрального ядра небоскреба. По обеим сторонам коридора гудят шкафы с электрооборудованием. Проходим мимо лифта. Коридор заканчивается дверью с табличкой «Центр видеонаблюдения по сектору РИ». Здесь нет сканера сетчатки, только обычный электронный замок. Из-за двери слышны голоса двух мужчин. Петух делает нам знак спрятаться за шкаф.

– Прибыли тут двое. Оформить? – доносится из «Центра».

– Оформить как надо! Понял?

– Да.

– Ну давай, свободен.

– А пропуск?

– Шаг ко мне! Рот открой. Держи зубами.

Из двери выходит молодой охранник, на ходу вынимая изо рта пропуск. Мы вжимаемся между шкафами. Он проходит вдаль коридора и томительно долго ждет у лифта. Петух достает из косметички на поясе пластиковый иглопистолет, тщательно целится и аккуратно стреляет ему в зад. Дротик втыкается, охранник оседает. На его штанах медленно расползается влажное пятно.

– Фу, – говорю я.

– Гыгыгы, – смеется кто-то. Кажется, тот самый ссыкун в маске Свиньи. Петух подбирает выпавшие из рук охранника пропуск и рацию.

– Действуем тихо.

Дверь в «Центр» распахивается. В комнате находится огромная видеостена с сотнями квадратиков. За пультом, похожим на диджейский, сидит человек в голубой форме с логотипом «Росинноваций». На его голове большие наушники. Несколько квадратиков рядом с ним сведены в один экран, на котором он смотрит порно. Я замечаю логотип ролика – HabibShow.com. Через секунду игла транквилизатора втыкается охраннику в шею и он падает лицом в пульт, опрокидывая коробку «Доширака» со вкусом говяжьих анусов. Лапша и красный бульон с соевыми шариками растекаются на пульте. Размазывая их лицом и сползая с кресла, медленно отъезжающего на колесиках под его весом, охранник валится на пол.

Носорог достает из косметички два маленьких пластиковых диска и крепит их к рациям обездвиженных охранников. Щелкает переключателем на дисках и говорит в них:

– Прием. Отвечает пост в «Центре видеонаблюдения». Все спокойно. По сектору РИ салатовый уровень опасности. Прием.

Носорог звонит по одной из раций. Вторая включается, слышен треск и его голос воспроизводится.

– Настроил автоответчик на их частоту, – рапортует Носорог Петуху.

Тот кивает. Свинья под руки затаскивает в пультовую охранника из коридора. За ним остается мокрый след.

– С видео разобрались. Теперь пора в лабораторную зону. Где-то там главный компьютер замгендира по науке. По нему поймем, где расположены основной и резервный серверы BestFace. Или попадем в отдел разработки, – вслух рассуждает Петух.

– А как вы уничтожите серверы? – спрашиваю я.

– Электромагнитной бомбой. Как в «11 друзей Оушена».

– Я только «Восемь подруг» смотрела, – говорю я

– Неудивительно… – начинает он.

Я решительно перебиваю его:

– Выдвигаемся. Скоро утро.

– Завтра выходной, поэтому пороть горячку не… – он пытается возражать.

– Уборщицы, клининг, – отрезаю я. – Так что давайте резче.

Закрыв охранников в комнате видеонаблюдения, выходим на этаж. Электронные часы на запястье Петуха показывают 02:38. Я протягиваю руку к кнопке лифта.

– Лифтами не пользуемся, – говорит Петух. Нам нужно найти лестницу и спуститься на 16 маршей.

– Ок. Давайте в темпе, мальчики. Я рискую больше всех. Так что в темпе, – я беру на себя роль командирки. Надоело быть пешкой. Пора стать королевой. Никто не возражает. Быстро находим выход на лестницу. Сканер сетчатки светится рядом с дверью.

– В базе пропусков на этажи «Росинноваций» ты светишься зеленым. Причем не только в лаборатории, но и вообще на все этажи выше 70-го. Либо они забыли убрать тебя из базы… – начинает Носорог.

– Либо я им еще нужна, – завершаю я.

– Посмотри в сканер не снимая маски. Луч должен пройти. Мы спецом дали тебе маску с большими глазами, – объясняет он.

Дверь пищит и открывается. Мы стремительно спускаемся по лестнице. Я бегу первая, отмечая в уме пройденные этажи. Остальные вереницей двигаются за мной.

– Не прыгаем, – говорю я тяжело брякнувшейся сразу через несколько ступенек Свинье.

Он кивает. Я так разгоняюсь, что едва не влетаю в поднимающегося по лестнице охранника. Он роняет кружку с кофе, та оглушительно разбивается и я вздрагиваю. Кофе оставляет на бетонном полу темно-коричневую кляксу.

По рации в маске – шум и мат сразу нескольких мужских голосов, но охранник нас не слышит. Его глаза мутнеют, рот искажает брезгливая гримаса, один глаз закрывается и он стремительно… кланяется мне. До меня доходит, что он потерял сознание и не преклоняет ниц перед моей коронованной персоной, а просто заваливается вперед головой. Из плеча охранника торчит шприц транквилизатора. Землеройка прячет иглопистолет в косметичку. Охранник оседает окончательно, глухо стукнувшись головой о ступеньку. Он сидит в смешной позе, как молящийся мусульманин, уткнувшийся головой в пол и с задранным вверх задом, и, глядя на это, я издаю рефлекторный смешок.

– Ты на сканер смотреть будешь? – говорю я, обернувшись к Петуху.

– Я не успел. А ты куда так несешься? – говорит он.

70-й этаж. Луч сканера сетчатки у двери в лабораторную зону проходит прямо через глаза моей маски Богомола. Тихое жужжание моторов и створки двери разъезжаются в стороны. За ней – длинный изгибающийся в коридор. Я узнаю фотографии улыбающихся людей на стенах. Коридор тускло освещен белыми светодиодными лампами.

– Да. Это лаборатории, – подтверждаю я.

– Мы вышли из центрального ядра. Коридор идет кругом него. Где-то здесь кабинет главы отдела разработки. Ты видела его? Такой здоровый, сиреневый.

– Знакомы, – киваю я. – Его кабинет выходит окнами на залив.

– Значит, нам на южную сторону. Надо обойти половину диаметра здания.

Нагибаясь, проходим мимо окна в затемненную лабораторию. Оглушительный топот шагов. Я молниеносно принимаю решение – метнувшись к сканеру, открываю дверь и вся группа проскальзывает в лабораторию. Очень вовремя – несколько пар ног в тяжелых армейских ботинках маршируют по коридору мимо нас. Звук быстро удаляется по направлению нашего движения.

– Черт. Они патрулируют по кругу? – спрашивает кто-то.

– Не знаю. Днем я видела только пару охранников.

– Ночная смена всегда больше, – шепчет испуганный Кролик.

Аккуратно прикрыв дверь, двигаемся дальше по коридору. Узнаю кабинет психолога. За углом слышно размеренные шаги. Петух аккуратно обходит вперед меня и делает знак остальным остановиться. Он приподнимает маску и вынимает изо рта жвачку. Вытаскивает нож и наклеивает на него жвачку. Достает из косметички на поясе маленькое дамское зеркальце и приклеивает его к жвачке. Аккуратно высунув зеркальце на ноже за угол и посмотрев в него, Петух озабоченно говорит:

– Там патруль вневедомственного ЧОПа… Какая-то другая форма. Черная. Это не служба безопасности «Росинноваций», – бормочет Петух, – я их не знаю.

– Дай посмотрю, – проталкивается мимо меня Свинья.

– Ну?

– Я сам бывший охранник. Я служил в подразделении «Крутые бобры». Мы носили нашивки «Смерть наша работа». Это они. Все черные. С пушками. Звери… – посмотрев, внушительно говорит Свинья.

– Они сменили охрану после атаки фемок, – говорит Петух.

Я слышу знакомый электронный писк.

– Проверь биосканер, – толкаю Петуха локтем.

Он молча показывает мне экран. Точек на карте критически много и они быстро приближаются.

– Их там столько.. мы не пройдем скрытно, – тихо говорит Землеройка.

– Мы окружены, – бормочет Петух.

Все подавлены и смиряются с арестом. Но не я.

– Значит надо прорываться, – решительно говорю я.

Меня охватывает азарт.

– Ты, – я показываю на Носорога, – Включай свою пилу. Будешь ей драться.

– Драться?…

– Будь мужиком, – неожиданно поддерживает меня Землеройка.

– Попробуем, – соглашается Носорог.

– Ты, – я продолжаю, тыкая пальцем в Свинью, как самого сильного. – Видишь туалет? Двигай туда. Оторви жидкое мыло у раковины и разлей его по полу за нами.

Свинья бросается в уборную. Вернувшись через пару секунд, она (то есть он) сжимает прозрачный флакон, из которого тонкой тугой белой струей бьет на гладкий пол жидкое мыло.

– Ну-ка дай биосканер. Я буду координировать, – я бесцеремонно выдергиваю у Петуха из рук смартфон и командую, показывая на мыло на полу. – Размажь.

Он молча исполняет приказ, ползая на четвереньках и водя руками по полу.

– У нас голограмма есть, – подает голос Кролик.

– Мм? – задумчиво спрашиваю я, отрывая взгляд от карты. Охранники позади нас замешкались в одном из помещений и толкутся на одном месте. Я думаю, они в офисной кухне. Два охранника впереди пока неподвижны.

– Голограмматор ложной цели ГЛГ-2031. Создает картинку атакующего охранника, – говорит Кролик.

– Ок, – киваю я. – Кинешь его за угол. Отвлечем первую группу.

Три точки на сканере выходят из кухни и двигаются к нам.

– Готовность! Свинья, Носорог, – ваши задние. Остальные – разберитесь с передними. Запускай приманку, – я толкаю Кролика.

Трясущимися руками он вытаскивает пластиковый шарик в камуфляжной расцветке, нажимает на нем кнопку и кидает его за угол. Я беру у Петуха нож с зеркальцем и смотрю. Из шарика мгновенно возникает высокая фигура спецназовца со свирепым лицом. В руках у него автомат. По нему проходит волна помех.

– Руки за голову, оружие на пол, всем лежать мордой в пол! – орет шарик механическим голосом.

– Стоять! – двое черных чоповцев стремительно выхватывают автоматы. – Пароль сектора!

– Руки за голову, оружие на пол, всем лежать мордой в пол! – повторяет шарик. Голограмма спецназовца из шарика целится в стену, стоя боком к чоповцам.

– Открыть огонь! Аметистовый уровень угрозы! – черные охранники передергивают затворы и грохот выстрелов резкой болью отдается в динамиках моей маски.

Роняя зеркальце, я отскакиваю за пальму, теперь мне виден весь полукруг коридора. Пули решетят стены из гипсокартона, выбивая облачка пыли, фото на стенах с треском разбиваются, голограмма солдата тонет в дыму и выстрелы заглушают повторяющиеся вопли приманки.

Трое охранников сзади поскальзываются на мыле. Один по инерции пролетает мимо меня и попадает под пули, его тело дергается, принимая в себя целую очередь свинца, закрыв уши руками я дико ору, скрючившись за пальмой. Другой оступается в мыльной луже, роняет автомат, привстает на коленях и дисковая пила Носорога сносит ему верхнюю часть черепа вместе с козырьком фирменного кепи. Крышка головы отлетает в сторону, фонтан бурой крови с шипением бьет в потолок, мешается с мылом, пенится розовой пеной и, видя это, я ору еще громче. Свинья перехватывает третьего охранника и впечатывает лицом в стену, пробивая его головой гипсокартон.

Стрельба стихает – охранники лихорадочно перезаряжают автоматы, роняя магазины, один из них наконец втыкает новую обойму и не может справиться с затвором, а голографический спецназовец продолжает вопить все ту же фразу, целясь в глухую стену.

– Перезарядка! Убрать их! – я вытаскиваю Кролика и Землеройку из-за посеченной пулями пальмы и толкаю их вперед. Охранник, не успев вставить магазин, бьет Кролика по голове прикладом, обламывая его пластмассовые белые уши, Землеройка борется со вторым, они падают на пол, катаясь и визжа. Вошедший во вкус Носорог обрушивает диск пилы на обоих, спиливая охраннику руку по локоть и несколько пальцев Землеройке.

От оглушительного вопля Землеройки по рации у меня почти лопаются барабанные перепонки. Вырубивший Кролика чоповец стреляет в это месиво, убивая Землеройку и тут же пропускает удар Свиньи, вырубающей его мощным ударом кулака, а Петух в последний момент удерживает обезумевшего от жажды крови Носорога, готового прикончить однорукого чоповца.

– Руки за голову, оружие на пол, всем лежать мордой в пол! – продолжает повторять голограмма.

Изрешеченный пулями коридор залит кровью и мылом, усыпан стреляными гильзами, телами убитых, умирающих и оглушенных «Крутых бобров». Все тонет в пороховом дыму. Я сорвала голос. Но мы прорвались.

– Господи… – Петух переворачивает Землеройку.

Тот мертв.

Измена

Я стою и тупо смотрю на труп Землеройки. Поднимаю глаза от трупа и вижу дверь в кабинет фиолетового ученого – замгендиректора госкорпорации «Росинновации», куратора BestFace. Не задетый ни одной шальной пулей сканер сетчатки мирно помаргивает своей красной лампочкой.

– Да выключите ее наконец! – орет Петух с тоской в голосе.

Я понимаю, что голограмма все еще повторяет свой призыв. Кролик забирает голо-шарик и лжеохранник умолкает. Свинья устало присаживается на диванчик искусственной кожи, из прострелянных дырок которого лезет белая вата. Носорог садится рядом с ним. Дисковая пила с жужжанием складывается обратно в наплечник и Носорог закрывает лицо руками, видимо, осознав, что натворил. Наступает давящая тишина.

Я первой выхожу из ступора.

– Землеройка погибла не зря. То есть погиб. Давайте уже найдем главный сервер и закончим этот ужасный вечер, – я произношу краткую мотивационную речь и подхожу к двери в кабинет зама.

Прикладываюсь к сканеру. Дверь издает писк – и ничего. Пробую снова, результат тот же.

– Нет доступа, – устало говорит Петух.

– Ты, – я указываю на Носорога. – Хватит ныть. Выпили дверь.

– Можно попро… – начинает он и дверь открывается.

Дверь открывается. В просторном кабинете, за своим столом, в слишком тесном для его габаритов кресле, сидит фиолетовый ученый. Он смотрит на нас. В панорамном окне за его спиной видно ползущий по заливу танкер и летящий в сторону города ночной мясной дирижабль «ВЛМК». На столе ученого – портрет девушки с зеленой кожей и рыже-фиолетовыми волосами. Он задумчиво крутит в руке амулет с желтым драгоценным камнем, похожим на кусок янтаря.

– Где главный сервер? – помедлив, спрашивает Петух, наставляя на него автомат охранника.

– Этот день унес столько жизней… И все же вы выполнили свою миссию.

– Еще нет. Наша миссия закончится с уничтожением «БестФейса».

– Я ошибся с BestFace. Но я исправлю ошибку, – говорит ученый.

– Он нам зубы заговаривает, – тихо говорит Кролик по рации.

– Много женщин, красавчиков на всех не хватает… Рождаемость упала до нуля. Нам грозит вымирание. Я предложил выход, – говорит ученый.

– «БестФейс»? Он не работает. Ты только все испортил, – говорит Петух.

– Но праведный. Беспристрастный. Не разделяя красивых и некрасивых, бедных и богатых. Меня сочли безумцем. А мои предсказания сбылись, – не слушает его ученый. Он смотрит куда-то в одну точку внутри себя.

– Ты стал пророком, – говорит Петух.

– Я за выживание, – продолжая крутить амулет на пальце, отвечает ученый.

– Украв свободный выбор у миллиардов? – я вступаю в диалог.

– С нашими возможностями мне достаточно чуть подкрутить настройки и лишить выбора вообще всех. Так что это – милосердие, – смерив меня взглядом, говорит он.

– Где главный сервер? – повторяет Петух. – Хватит пиздеть.

Громила делает резкое движение рукой, кидая камушек Петуху. Тот ловит амулет за цепочку.

– Надень, – резко говорит ученый. – Сними маску.

– Ага, щас. Это что? – спрашивает Петух, разглядывая амулет.

– Будущее, – пафосно говорит здоровяк.

Он берет со стола ручку серебристого металла с гравировкой и кладет на палец, покачивая вправо и влево. Ручка не падает.

– Баланс… Эталон гармонии. Чуть перевеса туда… или сюда… – продолжает ученый.

– Пфф… – я испускаю наигранный вздох. – Мне он то же самое говорил, – комментирую я по рации.

– Сними маску, – повторяет ученый. – И, – он снова переводит взгляд на меня. – Мы ведь уже поняли, кто с нами…

Я пожимаю плечами, но чувствую неприятный холодок.

– …ты натоптала следов по всей зоне. Наши сканеры сетчатки распознают каждого.

Я чувствую, как краснею под маской и моментально перехожу к стадии торга:

– Меня подставили! Похитили и… – я рефлекторно поднимаю руки к лицу, чтобы поправить волосы, но мои пальцы проскальзывают по гладкому лбу Богомола.

– Конечно, – кивает он. – Мы тебя не виним. Но в инкогнито больше нет смысла.

Петух молча снимает петушиную маску и надевает желтый амулет. Ученый щелкает мышкой, совсем не заметной под его громадной фиолетовой ладонью.

Унылое лицо Петуха с глазками-бусинками, мышиным цветом волос, носом-картошкой и бородой, скрывающей впалый подбородок, преображается. Петух становится смазливым, волевым, решительным, харизматичным, уверенным в себе молодым человеком, похожим на Александра Петрова. Я в изумлении таращусь на это превращение из гадкого лебедя в прекрасного утенка. Петух словно король Теоден, избавленный Гэндальфом от чар Сарумана. Его глаз некоторое время странно дергается и меняет цвета от серого до зеленого, как будто не может смириться с преображением остального лица, но скоро и эти помехи уходят и глаз остается карим, занимая свое место на лице. Я не скажу, что он теперь всецело в моем вкусе, но Петух… Нет, уже не петух, а гордый лидер влиятельной и благородной организации «Мужское государство» – он стал гораздо симпатичнее. Он разглядывает себя в зеркальце из косметички.

– Это что, портативный FaceApp в реале? Я стал каким-то слащавым, – он заливисто смеется, обнажая белые зубы, похожий на летчика из советских фильмов, а я так и продолжаю его разглядывать, вспомнив, что недавно приглашена на свидание и…

– Наш новый продукт, – рассказывает ученый знакомым менторски-рекламным тоном. – Эти фейс-голограмматоры будут распространяться вместе с обновленной версией приложения. После ребрендинга назовем ее TruthFace. Голограмматор работает в соответствии с женскими предпочтениями и создает оптимально красивое лицо, основанное на данных носителя.

– Вот как? – я слушаю невнимательно, продолжая рассматривать нашего командира.

– TruthFace удовлетворит всех, – обещает ученый. – Проблема перекоса спроса будет решена. Каждой твари по паре – за вычетом статистической погрешности.

– И что, у нас тоже будет много лойсов? – спрашивают Свинья и Кролик.

– И у вас будут, – заверяет ученый. – У всех будет достаточно лайков, лойсов, джойсов… Вы будете купаться в них! Вы узнаете, что такое внимание. Что такое сбалансированный спрос.

– А можно что-то подкрутить на своем лице? – спрашивает Носорог.

– Сейчас вы видите настройки по умолчанию. TruthFace похож на генератор лиц Bethesda Softworks. Настройка включает две шкалы – смазливости и брутальности, а также шкалу густоты щетины и ширины челюстей.

– Да, челюсти это важно, – согласно покачивает пятаком Свинья.

Петух снимает голограмматор. Очарование тут же рассеивается.

– Жить не по лжи… – едва слышно произносит он.

– Чего? – переспрашиваю я.

– Жить не по лжи! – решительно говорит Петух. – Мы пойдем другим путем. Нам не нужны костыли.

– Кстати, сколько будут стоить голограмматоры? – встревает Кролик.

– Не дороже транспондера для ЗСД, – отзывается ученый.

– Не слушайте его. Это очередной обман, – настаивает Петух.

– Почему? Мы же сами тебя видели. Может сработать.

– Это утопия. Ты думаешь у каждого будет такая как она? – он тыкает в меня.

– Ну…

– Нет, мой друг. У каждого будет такая, как он, – он тыкает в ученого. – Мы должны взорвать сервера «Росинноваций». Землеройка погиб не зря. Мы должны сделать это ради него.

– Он прав, – говорит Кролик.

– Я пошел бы за тобой, брат. Мой вождь… Мой король, – говорит Свинья. – Но ты зашел слишком далеко… Прости. Мы присоединимся к ним. Мы присоединимся к TruthFace. Это будет мудро, мой друг.

Свинья и Носорог подходят к столу фиолетового ученого и встают к нам лицом.

– Вот видишь, – говорит ученый. – Даже твои люди со мной. Сдавайтесь. Все кончено.

– Боюсь, огорчу… У нас… Сил… – с расстановкой говорит Петух, медленно натягивая маску на усталое лицо. – Не меньше!

– У нас?!

Я вздрагиваю от глухих ударов по стеклу. В панорамное окно за спиной ученого звездами впечатываются три черные фигуры в масках Выхухоли, Утконоса и Сома. Раздается хлопок и окно взрывается. В зияющую, завывающую ветром дыру влетают еще трое зверей, их квадрокоптеры включены и неуправляемы – они с грохотом и жужжанием моторов бьются в стены кабинета, как мухи в банке. Выхухоль задом наперед влетает на огромный шкаф с посудой, на секунду цепляется за верхнюю полку и сразу же обрушивает за собой весь шкаф, стопки декоративных тарелок из которого разбиваются с оглушительным звоном, заваливая Выхухоль. Неуправляемый Сом своими винтами в клочья разрывает картину на стене кабинета – ошметки холста с портретом ученого вихрем кружатся вокруг его стола. Из новой тройки только Утконосу удается выключить и сорвать с себя обезумевший квадрокоптер. Утконос бросается к ученому, все также неподвижно сидящему в кресле, но Свинья ставит Утконосу подножку, тот падает и Носорог обрушивает на его голову свою ножищу, раскалывая маску вместе с черепом. Мозги Утконоса, шипя и пузырясь, начинают медленно продавливаться сквозь трещины в смятой маске.

– Носорог и Свинья – крысы! Бей предателей! – голос Петуха в динамиках срывается на визг, Петух жмет на гашетку, но в магазине автомата, который он забрал с трупа охранника, почти не остается патронов – короткая очередь проходит над лысой фиолетовой головой ученого, выбивая осколки стекла из остатков окна. Автомат замолкает. Свинья и Носорог накидываются на мелкую Выхухоль, пока Сом с огромной скоростью вращается под потолком, сливаясь в один черный круг. Выхухоль не держит удар – Свинья бьет ее в торчащий пучком нос и Выхухоль, перелетев половину кабинета, заваливается за диван. Я бросаю взгляд под потолок, где Сом продолжает вращаться – на моих глазах ему удается расстегнуть крепление квадрокоптера и тяжелый Mavic Human Fly 2028 по инерции отлетает в одну сторону, разлетаясь на куски после удара о стену – винты впиваются в гипсокартон в сантиметрах от моего лица. Сома кидает в другом направлении – прямо в разбитое окно. Его дикий удаляющийся вопль еще некоторое звучит в наушниках, заканчиваясь сочным хрустом переломанных костей и невнятным бульканьем, когда Сом приземляется, упав на бетон с 400-метровой высоты.

Остается один Петух. Силы неравны. Я ору, дико, истошно ору – в который раз за вечер, потому что дисковая пила Носорога по касательной отрубает Петуху клюв вместе с нижней челюстью и головой вообще, забрызгивая меня фонтанами темной крови. Кровь слабеющими фонтанчиками бьет из разрубленных артерий, тело Петуха делает еще несколько неуверенных шагов в мою сторону, совершая странные взмахи руками, словно он пытается взлететь, после чего обмякает и падает у ног предателей. Ноги Выхухоли торчат из-за дивана. Я стою, вся дрожа. Меня трясет. Только сейчас я понимаю, что Кролик куда-то делся. Сбежал?

– Полагаю, мы видим нового лидера «Мужского государства», – выдержав паузу, замечает ученый.

– Вы наш новый босс? – спрашивает у него Носорог.

– Да. Для начала – отведите главную героиню в зал эмоскопов. Надо избавить ее от груза ночных кошмаров этого вечера.

Я издаю писк ужаса и рефлекторно закрываюсь руками, чувствуя, как спазм в горле не дает мне сказать ни слова.

– Форматните ей память за последние 24 часа. Пусть проснется в своей квартире как ни в чем не бывало.

Поняв, что меня не будут убивать, я успокаиваюсь и чувствую, что больше не могу сегодня бороться. Я бессильно повисаю на руках Носорога и Свиньи. Они затаскивают меня в уже знакомый зал эмоскопов.

– Как включать эту штуку? – басит Носорог.

– Он сказал, что не сложнее шредера, – бормочет Свинья, осматривая машину, похожую на ментоскоп, под который я ложилась на фармазаводе в промышленной зоне.

Меня бросают на кушетку. Лицо закрывает круг ментоскопа. Гудение машины, мерцание огней, экран гаснет и… ничего не происходит.

– Эй, Рокстеди и Бибоп. Давайте помогу, – я слышу знакомый голос. Это та самая влюбленная в меня врачиха – двойной агент!

Я осторожно высовываю голову из под диска ментоскопа. Кажется, она делает знак глазами. У меня нет сил допытываться, не слишком ли много совпадений. Снова мерцание и гудение. Из принтера рядом вылезает лист с диаграммами. Она снова спасла меня. На этот раз от амнезии. Я изображаю, что уснула.

– Я отдам это главному, – она кивает Рокстеди и Бибопу. – Мальчики, доставьте ее домой. В целости и сохранности. И не забудьте ее шмотки.

Громилы кивают. На машине корпорации Рокстеди и Бибоп заезжают в подвал за моими вещами, довозят до дома, заносят в квартиру и оставляют лежать на диване. Они бросают корону на пол и она закатывается под диван. Я все помню. Я твердо решаю завязать с приложениями для знакомств. Буду знакомиться в жизни и других социальных сетях.

Ресторан «Блокада»

Работа, работа, работа. Рутина. Будни. В моей жизни ничего не изменилось – этого совсем не ждешь от женщины, на глазах которой так много людей умерло мучительной смертью. Моя психика оказалась крепкой и человекусвойственно быстро забывать все плохое. Ну умерли и умерли.

Я равнодушно выполняю свои обязанности. Испытания закалили меня. В мой кабинет на рентген заходит очередной клиент. Я выхожу из-за свинцовой двери со свинцовым фартуком в руках. Между нами тотчас пробегает искра. Чуть покраснев, одеваю на него фартук, преувеличенно внимательно застегиваю липучки, делаю много лишних движений.

– Стойте прямо.

Лицо клиента спокойно. Он похож на Тома Харди. Я, разочарованная, собираюсь уходить за свинцовую дверь и включать аппарат. Я медлю, я уже почти развернулась в сторону двери…

– Девушка, – неожиданно говорит он.

– Что? – замирая, тут же отзываюсь я.

Смущенно откидываю назад локон волос.

– В… ва… – запинаясь, говорит он.

– Ну? – подбадриваю я, улыбаясь.

– В-вашей маме зять не нужен?

Я краснею.

– Надо у нее спросить, – тихо говорю я, стоя где стояла.

Повисает неловкая пауза. У меня есть куча сухих дров и канистра с бензином. Так разведи огонь. Достаточно еще одной искры.

– Давайте поговорим об этом, – предлагает он более уверенно.

– Давайте, – говорю я. – Только снимок сделаем.

Я делаю снимок и снимаю с него фартук.

– Я хороший рестик знаю, – говорит он торопливо. – «Блокаду». На Невском, 45. Сходим?

– Сходим, – эхом отзываюсь я.

Наше первое свидание с ЛВМЖ проходит в первый день зимы. Очень холодно. Кружатся мелкие снежинки. Снег засыпает грязные лужи, быстро смешиваясь с ними в мерзкий коктейль. Коммунальная машина разбрызгивает песок и становится еще грязнее.

Мы сидим в страшно модной «Блокаде». Заказать здесь столик – настоящий подвиг. Оглядываю зал: по центру открытая кухня – топится дровяная буржуйка, интерьер – ободранные до кирпича стены с плакатами и лозунгами на них, с краской нарисованными предупреждениями об артобстрелах, со следами от пуль и осколков.

Листаю меню, оформленное на пожелтевшей газетной бумаге. Слоган на первой странице: «Не скучайте по хрусту французской булки». Переворачиваю страницу: «Скучайте по хрусту блокадного хлеба».

– На самом деле сырой, склизкий блокадный хлеб не хрустит, – смеется официантка, замечая мой взгляд.

Радостный смех официантки диссонирует с ее обликом: глубоко запавшие глаза и выпирающие скулы, щедро подведенные тенями, придают ей страдальческое, голодающее, иконописное выражение, подчеркнутое туго обрамляющим овал лица оренбургским пуховым платком.

– Что нам посоветуете? – спрашивает ЛВМЖ.

– Суп из клейстера очень хорош. Бургер с куском кирзача, – принимается перечислять официантка. – Наше фирменное блюдо – рагу из ленинградской школьницы.

– А вот паек нквдшника, – он показывает в меню. – Что входит?

– Это три шота – технический спирт с хвойной настойкой, закуска – блины с красной икрой и сало с шоколадом.

– Ты не определилась? – спрашивает он у меня.

– Спасибо, – продолжая листать меню, говорю я. – Я еще думаю.

– Тогда мне… – он делает паузу. – Бургер с кирзачом, тухлую конину со свекольной ботвой и попить… Коктейль из политуры с керосином.

– А вам? – спрашивает официантка. – Счет вместе или раздельно?

Я поднимаю глаза от меню.

– Вместе, – быстро говорит он, ловя мой взгляд. – Вместе.

– Мне… – начинаю я. – Мне салат из ремней и крапивы с соусом из столярного клея. Суп из клейстера. И еловый витаминный коктейль.

– Записала, – кивает официантка. – Блюда по готовности?

– Да, – говорю я.

– Хлеб будете? – спрашивает официантка.

– Хлеб не буду, – говорю я, мило улыбаясь. – Я считаю калории. Поэтому вместо него дайте, пожалуйста, лепешки из жмыха. С паштетом из крысиных хвостов.

– Наш хлеб делается по настоящему блокадному рецепту. От него не поправитесь, – с улыбкой говорит официантка.

– Нет, спасибо. Все же я воздержусь, – тем же елейным тоном замечаю я, давая понять, что разговор окончен.

Ужин проходит прекрасно. Мы едем кататься на его машине Audi TT II (8J). Все замечательно. Мы останавливаемся на Московском и думаем, куда ехать дальше. Он предлагает ехать к нему, я обдумываю это предложение – не рановато ли? Мои глаза и корона над ними посверкивают в зеркале заднего вида.

– Славно проехались! – говорю я. – Но ты совсем замерз? Полезай ко мне в шубу.

ЛВМЖ запускает руки в мою узкую шубу, купленную в «Снежной Королеве». Я стараюсь завернуть ЛВМЖ в свою шубу целиком, но сделать это не удается – он слишком большой.

– Все еще мерзнешь? – спрашиваю я, целуя его в лоб.

Мой поцелуй – холоднее льда. Он исходит из самого сердца, а оно уже наполовину ледяное. Одну секунду ЛВМЖ кажется, что он вот-вот умрет от моего мороза, но нет, ему становится легче, он совсем перестает дрожать и согревается. А мне кажется, что я таю, как Бастинда, которую Элли облила водой. Тому, кто замерзает насмерть, в последние минуты сознания кажется, что стало совсем тепло, что тепло укутывает дремотой и вовлекает в сладкий сон – многим ли удалось проверить?

– Больше я не буду целовать тебя! – говорю я. – А не то зацелую до смерти!

ЛВМЖ смотрит на меня. Более умного, прелестного лица он не мог себе и представить. Теперь я кажусь ему совершенством. Он рассказывает мне, что знает все четыре финансовые операции по слиянию и поглощению, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей, а я только улыбаюсь в ответ. Я обвожу его взглядом и улыбаюсь. Больше мне никто не нужен. В ближайшие лет пять.

На диване

Я у ЛВМЖ в гостях вот уже четвертый день новогодних каникул. На второй день мы ходили на каток, а вчера были в гостях у Нюты с лешей (еще там были Аня с лешей). Мы весело провели время – все казались такими милыми людьми. Мы доедали и допивали то, что осталось с новогоднего вечера – я принесла свой салат оливье (больше половины) и селедку под шубой (оставалось еще процентов 40). Сегодня мы отдыхаем. Я расслабленно чилю на диване, посматривая на ЛВМЖ, который сидит за ноутбуком и смотрит обзор какой-то видеоигрушки от популярного блогера. Почувствовав или заметив мой взгляд, он спрашивает меня:

– Что, зая? Лежишь?

Я на всякий случай оскаливаю правый клык, что означает улыбку. Я думаю, не проявит ли он инициативу, но мы сегодня занимались сексом уже три раза и он снова опускает глаза в экран. Я вздыхаю и тянусь за смартфоном, лежащим на спинке дивана. Он находится посередине дивана и мне приходится напрячь пресс, чтобы приподняться и достать его. Моя рука все ближе и ближе, ноготь с леопардовым рисунком дотягивается до экрана смартфона, я закусываю от напряжения губу, сконцентрировав все свою волю на одной задаче – уронить смартфон со спинки дивана. Мои пальцы давят на телефон, он шатается под своим весом, кренится в сторону моих ног и в итоге соскальзывает со спинки дивана, но (вот блять!) падает мне на колени, проскакивая по ногам как на санках с детской горки, останавливаясь у самого краешка дивана. Извиваясь и выгибаясь всем телом, я пытаюсь зацепить смартфон пальцами ноги, пододвигая его к себе все ближе и ближе. Вот он уже на уровне коленей и я, наконец, дотягиваюсь до телефона рукой. Я хочу зайти в Инстаграм, но сначала включаю камеру, переключая на селфи-режим и смотрюсь, как в зеркало. Пока я ворочалась на диване, корона съехала на лоб и теперь впечатывается мне в переносицу. Остался красный мятый след от тяжелой короны. Я снимаю ее и кладу себе на грудь.

– Зая, положи это, пожалуйста, на полку.

– Че? – он вытаскивает наушники.

– Я говорю, на полку плиз положи.

ЛВМЖ подходит ко мне и бесцеремонно берет корону за один из зубцов. По его лицу пробегает странная секундная гримаса, похожая на помехи по телевизору.

– Аккуратней блин. Она хрупкая.

Он молча ставит ее на полку, между книгами, которые держит белый икеевский ограничитель для книг BÖCKERFÖRDÅRAR в форме буквы «В» и нефритовым слоником с Гоа.

TruthFace

– Вы пробовали TruthFace? – спрашиваю я у них.

– Вообще да, чисто по приколу, – признаются они.

– У вас же парень есть! – говорю я осуждающе.

– Ты со своим ЛВМЖ за нами вообще не следишь, – обиженно говорят Аня с Нютой. – Мы с ним давно расстались, – в унисон говорят они.

– С лешей?

– Ну да, – рассказывают они.

– Вроде все было серьезно, – говорю я.

– Как бы я поняла, что нет перспектив. Он не развивается. Да и огня уже нет, – говорит Аня. – Драйва нет.

– Все стало серым, – кивает Нюта. – И не как в 50-ти оттенках, а вообще. К тому же, – продолжает она. – Он заебал высасывать из меня деньги.

– Блин, – говорю я. – Вы бы хоть рассказали, что у вас такие перемены.

– Забыла ты нас со своим хахалем, – смеется Аня.

– А как познакомились? – спрашиваю я.

– В TruthFace, – говорит Нюта.

– Реально классная штука, – считает Аня. – Первое же свидание оказалось классным. В «Блокаде» сидели.

– Ой, мы тоже туда ходили, – говорю я. – Там классно. Но мы познакомились по старинке. После всех этих ужасов я решила, что хватит с меня онлайн-знакомств. На работе. Клиент пришел… и вот. Кстати, а ваши носят эти… – вспоминаю я. – Эти… как их… глг.. голо… голограмматоры? – спрашиваю я.

– Чего? – спрашивают они.

– Ну, голограмматоры. На лицо цепляются. Они делают мужиков либо смазливыми, либо брутальными. Подстраивают их под наши запросы. И потом TruthFace их вам показывает. Типа фотошоп в реале, – поясняю я.

– Ничего не замечала. Это что, прибор какой-то? – удивляется Аня.

– Он вроде амулета. На шею можно повесить. Делает человека красивым.

– Блин, че ты лепишь, – смеется Аня. – Нет такой фигни. Еще не изобрели.

– Изобрели, – говорю я. – Я сама видела в «Росинновациях»

– Чушь полная. У наших нет никаких амулетов.

– Не может быть, – говорю я. – Без этого TruthFace не работает.

– Вот уж не думала, – Нюта тянется за бокалом. – Что ты веришь в теории заговора. У тебя корона точно не из фольги?

– А причем тут фольга? – Аня не понимает отсылки.

– Это не теория заговора блин, – смеюсь я. – Хотя пофиг. Если что – я предупредила. У меня-то у самой-то все хорошо. И парень натуральный без всяких голограмматоров.

Мимо нас проходит много довольных пар. Я не верю, что все так просто закончилось, но не мне же вскрывать эту тему. Если TruthFace работает и делает людей счастливыми – почему бы и нет?

– Я перекраситься хочу, – шокирует нас Нюта. – Не могу только понять, в какой. Розовый надоел. Что-то классическое, натуральное. Может в темно-синий, не знаю, – говорит Нюта.

– Знакомая девочка теплого цвета, – почесывая нос, говорит Аня. – Красилась в холодный, черный, темно-синий цвет.

– А, я поняла о ком ты, – вспомнив ту знакомую, говорю я. – Было плохо. Мне тоже кстати… как-то я была черной, прикиньте.

– Черный из коричневого и черный из синего – очень разные цвета, – замечает Аня. – Я тоже красилась: было плохо. Сначала все говорили, ой, как тебе идет, а потом на самом деле – не очень.

– Просто мне жалко – если я вдруг захочу вернуться к своему цвету? – размышляет Нюта.

– На самом деле, Нюта, у тебя красивый цвет.

– У тебя очень красивый цвет! – подтверждаю я.

– У тебя очень прямые волосы и ты их не расчесываешь даже… – говорит мне Нюта.

– Если ты хочешь, если ты хочешь… Ты можешь… – Аня пытается что-то сказать. – У нее же быстро осветлится. У нее же натуральный цвет теплый. Ей не надо там долго, хуе-мое…

– Может прядями? – предлагаю я.

– Прядями! Да. Не целиком.

– Просто чуть-чуть.

– Омбре…

– Да, знаете, как омбре, я хотела… типа вот сюда, – Нюта берет прядь волос и вытягивает их, поводя по ней пальцами. – Растяжку вот до сюда, – показывает она границу.

– Пониже, – говорю я.

Она опускает пальцы.

– Так?

– Вот так вот да, да.

– А может сюда, – они поднимает пальцы до середины пряди.

– Ту мач, – говорю я.

– Если что-то пойдет не так – тупо можешь их обрезать, – говорит Аня.

– Вообще, – говорит Нюта, придвигая к себе тарелку с роллами. – Вообще-то я хотела в 30 лет подстричься. Это я в молодости хотела, когда мне было 18…

Палочками макнув ролл в соевый соус и засунув его в рот, она продолжает:

– …ммм. Я думала… Я думала, ну, в 30 лет все уже старухи. Мне в 18 казалось. Что типа 30 лет это уже старость. Это я щас… ну, вы вспомните себя.

Мы киваем.

– Я думала, что с длинными волосами я уже типа не смогу, – завершает Нюта.

– Серьезно, – с улыбкой говорю я. – Я вот помню, когда Аня сказала мне типа: это этикет старых людей.

– Да? – спрашивает Аня. – Не помню такого что-то блин. Но вообще может быть. На меня похоже, – вздыхает она.

– Дату перенесем. В 40 лет надо стричься, – смеется Нюта.

– Кстати, Аня, когда ты делала… – начинаю я.

– Год наверное прошло, – Аня понимает с полуслова. – Я прошлый раз кератинилась на майских праздниках.

– Знаете, почему мне кажется, что 30 лет, в детстве точнее казалось, что тридцать лет – это взрослый возраст? – продолжает Нюта.

– Ну.

– Потому что… – она прожевывает и глотает очередной ролл. – Потому что у меня… Мне было 12 и помню маму, которой тогда было 36 и она типа родила меня в 24, понимаете, а мне 12 и она для меня была настолько взрослым человеком, она за мной ухаживала, она столько пережила. И мне казалось поэтому, что и в 30 лет уже пиздец взрослые. Аня, подольешь мне? – она указывает палочкой на соус.

– Прикиньте у нас бы дети были? – Аня подливает ей соус.

– Пиздец…

– Как бы я пила виски с колой?

– Как бы мы собирались?

– Я не знаю, как этих пиздюков… я сейчас не хочу ничего. Животных… Собака это пиздец, кошка это блять пиздец. Нафиг вообще кого-то иметь в своей жизни.

Мы согласно киваем.

– Так что мы все старородящие, – заключает Нюта.

– У нас дети будут дебилами, – смеется Аня.

– Их проблемы, – я пожимаю плечами, тоже смеясь.

– А вы знаете про ЭКО? – спрашивает Нюта. – Это просто тотальный вообще уровень контроля. Там делают несколько типа эмбрионов из биоматериала. Оценивают по пятибалльной шкале. Выбирают самых типа классненьких.

– Вроде их блин можно заморозить на дохрена лет, – говорю я.

– Можно заморозить. Потом подсадить кому-нибудь, типа суррогатной матери, себе…

– Прикиньте. Если есть какие-то генетические заболевания, которые передаются через какой-то пол… – читаю я, погуглив. – …можно выбрать пол.

– Можно сразу двух, сразу трех, – говорит Нюта.

– Есть же такая история, что типа они не приживаются, – говорит Аня.

– Такой риск есть. И тебе подсадят и ты типа можешь тройню родить, а можешь вообще не родить и все по пизде пойдет.

– А почему тройню? Если одного подсадить, то тройни точно не будет, – говорю я.

– Нет. Тебе подсаживают три эмбриона все равно, но кто-то из них не выживает.

– Ужас какой, – говорю я. – «Чужой». Видели рекламу каких-то эмбриональных центров для богатых?

– Да-да. Точно. Я за!

– Дети будут выращиваться в таких… боксах, – продолжаю я.

– Давно пора. Я не хочу этой хуйней заниматься. Это средневековье какое-то, – говорит Аня.

– Я хочу, чтоб из меня забрали. Сунули кому-то, – говорит Нюта, облизывая соевый соус с палочки.

– Ладно, девочки. Хорошо с вами, но я поеду, – говорю я, собираясь домой, трубочкой вытягивая последние капли коктейля со дна бокала.

– Вечер и огни, ей пора туда, в океан любви, где она звезда, – напевает Нюта, смеясь.

Сказочное Бали

Я думала, что на Бали не стоит ехать за морем и там нет красивых пляжей, но это оказалось совсем не так. Здесь прекрасные пляжи. Есть с желтым, серым, черным песком. Есть райские пляжи с белым песком и лазурной водой. Проблема в том, что их надо искать не в Нуса-Дуа и точно не на Куте – куда едут большинство наших туристов. Мы тоже хотели отправиться туда, но вовремя одумались, внимательно почитав отзывы наших. ЛВМЖ рад – он тоже не хочет сталкиваться с соотечественниками на этом райском острове.

Здесь очень много шикарных фруктов – мангостины, гуавы, дурианы, джекфруты, но местные торговцы очень назойливы, чем сильно отличаются от тайцев и жутко раздражают. На рынке обросший дредами полубезумный старик, подозрительно похожий на Децла в дурацких узких солнцезащитных очках, оказывается русским дауншифтером с Украины и буквально заставляет нас купить несколько пепино и папай – потому что ЛВМЖ обладает отвратительной привычкой вступать в обстоятельные диалоги с городскими сумасшедшими, попутчиками и прочими случайными субъектами. Я недовольно дергаю бровью, плечами, но поехавший увязывается за нами, продолжая болтать с ЛВМЖ.

– Мой любимый пляж! Я так резвился на нём ребёнком: играл среди дюн, объедался улитками и водорослями, делал хлопушки из гильз и танцевал для людей в форме, – этот пассаж старый псих выдает, стоит нам втроем выйти на пляж.

Я продолжаю подавать ЛВМЖ знаки, но от старика никак не удается избавиться. Он таращится на меня и я не могу спокойно загорать и купаться. Я ловлю себя на том, что стараюсь постоянно втягивать живот. Старый хиппи проводит с нами весь день, обдавая несвежим запахом изо рта и к вечеру навязывается выпить с ЛВМЖ по бутылочке «Короны» на тростниковой террасе ресторанчика недалеко от нашего отеля. Я в этом не участвую и ухожу спать, умоляя Бога, чтобы ЛВМЖ хватило ума не показывать панку местоположение отеля. ЛВМЖ появляется ровно через два часа 27 минут. Я специально не сплю, дожидаясь его и устраиваю сцену.

Из-за этого эпизода я прихожу в такую ярость, что накладываю эмбарго на секс и не даю ЛВМЖ половину отпуска. Ко второй половине мой гнев потихоньку спадает. Мы старательно избегаем рынка и потенциальных мест обитания Децла (если это был он, в чем на полном серьезе уверяет ЛВМЖ).

Дикая жара. Мы сгорели. Я опасаюсь включать кондиционер, чтобы не простудиться, но без него нереально.

Совершая радиальные поездки по Бали, нам с ЛВМЖ удается открыть для себя совершенно новый мир, полный древних храмов, невероятных скульптур, диких традиций, туземных обычаев и искренней веры местных в своих странных богов. Балийцы веруют в высшее единое божество Тинтью, который имеет множество перевоплощений – Вишну, Ганеша или Шиву.

– Честно говоря, меня этот буддизм уже порядком подзаебал, как и обилие вводных слов, создающих особую вкрадчивую интонацию. Самое-то обидное, что в начале работы ни о каком «Солнце» с ее путешествиями никто слыхом не слыхивал, – бормочет непонятно как возникший рядом с нами поехавший старик с рынка.

– Блять, – говорю я ЛВМЖ. – Я думала, мы от него отделались.

– От него так просто не отделаешься. Он же всероссийская знаменитость все-таки.

– И тут не буддизм. Тут индуизм. На острове!.. – кричит вслед нам старик, от которого мы стараемся быстрым шагом удалиться.

– Да? А какая разница? – тихо шепчу я ЛВМЖ.

Культ Шивы особенно популярен на Бали. Мы смотрим в выпуклые каменные глаза идола. На его голове что-то вроде короны, но не римской с зубцами, а с завитками, примерно как у Нюты.

Аня предостерегала нас от злобных обезьян, ворующих телефоны и срывающих очки, поэтому я с опаской смотрю на боком приближающуюся к нам по тропинке мартышку.

– Это макака-резус, – говорит ЛВМЖ. – Самый распространенный в мире примат кроме человека.

– Резус-фактор, как резус-фактор, – смеюсь я.

– Он потому так и назван, что открыт на этих обезьянах.

Я замечаю, что обезьянка похожа на Аню.

Ночью ближе к концу отпуска мы идем в обнимку по набережной отеля.

…Нам попугай грозил загадочно

Пальмовой веточкой,

А город пил коктейли пряные,

Пил и ждал новостей.

Вы называли меня умницей,

Милою девочкой,

Но не смогли понять, что шутите

Вы с вулканом страстей.

Помоги мне! Помоги мне!

В желтоглазую ночь позови.

Видишь, гибнет, ах, сердце гибнет

В огнедышащей лаве любви.

Я вспоминаю детство, когда весь пол в квартире был лавой и мы с Аней и Нютой прыгали с дивана на кресло…

День охранника

Сегодня 11 марта – День охранника. Всенародный праздник. С раннего утра во всех социальных сетях в контекстной рекламе – подготовка к параду охранников. Вся лента забита поздравлениями нацлидера, зачитывающего по бумажке поздравление охранникам на фоне памятника ветеранам.

– Дорогие друзья, дорогие товарищи генералы, офицеры и солдаты, дорогие наши ветераны! – кху-кху-кху. – Сегодня мы поздравляем десятки миллионов сотрудников госкорпорации «Росохрана», ФСО, ФСБ, МВД, МЧС и Росгвардии, специалистов сотен тысяч частных охранных предприятий, стоящих на страже безопасности населения России! Кхм-кхм. Своим созидательным и самоотверженным трудом сотрудники охраны вносят огромный вклад в рост ВВП, обеспечивают стабильность финансовой системы, способствуют созданию новых рабочих мест. Создавая нашу валюту – охранные человеко-часы, охранники подобны костному мозгу, обеспечивающему эритроцитами могучий организм российский экономики…

Бла-бла-бла. Эту рекламу на Youtube нельзя пропустить.

…90-е годы были для российских охранников очень непростыми. Можно сказать, драматическими. Но мы с вами сумели вернуть уважение к благородной профессии, возродить авторитет российского охранника. В России испокон веков уважают охранный труд. Наша многострадальная земля пережила много страшных и кровопролитных событий. Нападали на Русь часто, а оборонялась она всем миром. В XXI веке российскому обществу понадобилась защита, понадобилось надежное плечо. Мои особые слова благодарности всем, кто сегодня находится в боевом строю… – бубнит обветшавший нацлидер.

Наконец, включается «Орел и решка» про Сказочное Бали. На профессиональный праздник я подарю ЛВМЖ пену для бритья (кстати, он почему-то никогда не бреется при мне) и носки в стиле «милитари».

ЛВМЖ – человек просвещенный и разносторонний. Он раньше увлекался исторической реконструкцией. Сейчас ЛВМЖ смотрит какого-то исторического блоггера. Тот комментирует наступающий в мае юбилей: 580 лет открытию мечети в соборе Святой Софии.

– Жаль, что греческий проект не удалось реализовать… жили бы щас на Босфоре. Долбили турок не раз, – размахивая руками и слегка шепелявя, говорит лысый мужик с усами. – Но англичанка гадила и не давала воспользоваться плодами побед. Ничего, скоро бриташку окончательно смоет в унитаз истории и мы… – видеоряд показывает ларек с шаурмой внутри собора и бородатых турок.

– Хочу в Стамбул! – ору я, прыгая на спину ЛВМЖ. – Поедем в Стамбул? – продолжаю я, заглядывая ему в глаза.

– Мы же осенью в Анталье были, зая, – осторожно говорит он.

– Надо две поездки в год. Минимум, – серьезно говорю я.

– В Турцию или вообще?

– Ну вообще пока вообще, а вообще, конечно, минимум, в Турцию, а потом и вообще… в другие интересные страны, – мило улыбаясь, говорю я.

– Постараемся, – выжимает он. – Дороговато, но постараемся.

– Тебя ведь повысили. И я уже закончила ординатуру. Я буду помогать. Отели там искать и все такое, – мечтательно говорю я.

Он соглашается.

Помыв голову, я выхожу из душа и сворачиваю на голове полотенце в виде высокой папской короны. То есть тиары.

Теперь ЛВМЖ смотрит «Шоу Патти Винтерс».

– TruthFace сократил количество разводов, поднял рождаемость, – разводя руками, гордо провозглашает лысый ученый. – И все благодаря конкретному и точному прозрению нашего президента. Мы подходим ко второму обнулению, уверенно решив задачи национального проекта «Цифровая семья»…

– Президент принимал участие в разработке? – спрашивает Патти.

– Он был нашим наставником…

– Кстати, – перебиваю я. – Твои друзья юзают голограмматоры?

– Чего юзают? – ЛВМЖ быстро оборачивается.

– Ну, помнишь, как я рассказывала про вторжение в офис «Росинноваций». Я тогда видела прибор, который корректирует лицо голограммой. Без него TruthFace не работает, – рассказываю я, крутясь перед зеркалом.

– Ну? Я помню эту байку.

– Сам ты байка. Я там реально была.

– Ну?

– Что ну? Я тебя спрашиваю, юзают ли твои друзья голограмматоры. Они же юзают TruthFace.

– А как они выглядят?

– Ну… – вспоминаю я. – Как желтый амулет на цепочке. Маленький приборчик такой.

ЛВМЖ молчит.

– Не носят они никаких амулетов, – говорит он после длинной паузы, когда я уже забыла, о чем спрашивала.

– Приготовишь ужин? – спрашиваю я, краем глаза смотря на свое отражение в зеркале. – И еще убраться надо. Помой полы в гостиной и ванную, пожалуйста. Или закажи клининг.

Шантаж

Прозрачные волосы ершиком, курносый нос пятачком, отвисшие щеки, двойной подбородок и три глубоких складки на лбу – тяжелое, свиное лицо с розовыми поросячьими глазками, которые непрерывно раздевают меня взглядом. Короткие пальцы с утопающими в них ногтями сжаты в кулаки, на костяшках кулаков – тюремные татуировки. Справа и слева – свиньи: рыла, зубы, глаза, волосы.

Я нервно сглатываю и решаю поскорее убраться из харчевни «Хрючево», оставив на тарелках недоеденный бизнес-ланч. Еще одна свинья-шкаф загораживает выход. И тут я все понимаю.

Это «Атака фемок – 2».

– Привет. Давно не виделись.

– Ты отсидела, – без знака вопроса спрашиваю я, стараясь, чтобы голос не сильно дрожал.

– Как видишь. За тобой должок. Я же из-за тебя чалилась.

– Я… – хочу сказать я, но она меня перебивает:

– Хотя я тебе жизнь спасла.

– Спасла? Спасла!? Вы меня чуть не угробили. Дайте пройти, – говорю я, подходя вплотную к шкафообразной фемке, загородившей стеклянную дверь на улицу.

– Сядь, – я чувствую спиной, как в меня уперся ствол. – Сядь за свободный столик и не смей орать.

Я бросаю панический взгляд на скучающего охранника, но он не замечает опасности. Садимся.

– Закажем что-нибудь, девочки? – спрашивает лидерка «Мужского государства». То есть «Женского».

Шкафини отрицательно мотают головой.

– Я только что поела. У меня обеденный перерыв, – говорю я.

– А я вот, – она листает меню. – Закажу наверное…

К нам подходит официантка. Рядом сидящая фемка тычет мне в бок пистолетом. Краем глаза я пытаюсь посмотреть, что у нее за пушка.

– Корыто рапсового шрота с протеином, пожалуйста, – лидерка делает заказ. – И зеленый чай! – орет она в спину уходящей официантке.

Заказ сразу же приносят.

– Итак, – чавкая рапсовым шротом, начинает лидерка. – Ты непонятно как избежала Единства, хотя я сама видела, как тебе вкололи FEV… Ты была в башне во время атаки инцелов и выжила. Удача? Измена? Видать, ты и впрямь особенная. Невероятно для обычной девушки, – она рассуждает вслух.

Я молча смотрю, как она жует шрот.

– Долги надо возвращать, – веско говорит она, глядя мне прямо в глаза и не переставая жевать.

Я пожимаю плечами, глядя на приставшую к ее нижней губе шротинку.

– Видишь ли, – она продолжает спич, чувствуя себя хозяйкой положения. – Нам, FEV-модифицированным, стало сложно после запуска TruthFace.

– Сложно?

– Все нашли себе пару. Все забыли о борьбе. Все погрязли в мещанстве.

– Ты хочешь лишить людей счастья?

– Я хочу их вывести из хлева. Программа не должна подбирать людям пару. Это евгеника. Это фашизм.

– Почему? Мои подруги счастливы.

– А ты?

– Я? Ну, тоже, – говорю я. – Но я нашла ЛВМЖ сама. Без TruthFace. Я же особенная, – улыбаюсь я.

– Тогда ты не будешь против, когда мы снесем его к чертовой матери, – говорит она, отодвигая опустевшее корыто шрота.

– Без меня только.

– После вашего вторжения в башню систему защиты усилили. Особенно сверху. Но есть путь снизу.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я.

– От нашего агента.

Я открываю рот, собираясь сказать, что врачиха – еще и агент «Росинноваций», но передумываю и закрываю рот. Я еще не поняла многоходовки до конца.

– Без меня, – повторяю я. – Я вне игры.

– Придется.

– Я уже не такая трусиха как раньше. Здесь вы меня не убьете. При свидетелях, – объясняю я.

– А если пистолет у твоей печени заряжен не пулями?

– А чем?

– Ампулами с FEV.

Меня передергивает, но я сохраняю самообладание.

– И? Вколите его в меня. Я стану уродкой, но лучше покончу с собой, чем буду работать на вас. Если вы лишите меня ЛВМЖ… Но перед этим, – я резко придвигаюсь к ней в упор, почти касаясь носом ее свиного пятачка и корона съезжает мне на затылок. – Я отправлю в ад тебя и всю твою банду. Я вырву тебе трахею и затолкаю в жопу. Поняла, сука?

Возможно, мне кажется. Но она испугалась.

– Это твоя слабая сторона, – помедлив, говорит она. – Точнее, не «это», а он.

– Вы взяли его в заложники, – холодею я.

– Ну зачем так сложно? Брать в заложники конкурентов. Ты окажешь нам услугу – или мы скинем ему одну переписку.

– Какую переписку, – говорю я совершенно спокойно. – Я ему ни разу не изменяла.

– Пока не изменяла…

– Переписку из будущего?!

– Из прошлого. Переписка вскроет твое шлюховатое прошлое.

– Что ты несешь, – злобно говорю я, пытаясь припомнить что-то такое.

– «Атолин», свидание… Помнишь? В Эрмитаже? Давным-давно. В начале книжки. Ему будет интересно узнать, как ты хотела стать эскортницей, содержанкой и искала папика.

– Суки, – дергаюсь я, чтобы залепить ей затрещину, но она перехватывает мою тонкую кисть своей лапишей.

Ложка брякается в миску, расплескивая размякший в силосе шрот.

– Что нужно делать?

– Есть один спец. Хакер «Росинноваций». Он сидит в подвале под их башней. Доберись до него и поговори. Снаряжение дадим.

Я получаю новый квест и на компасе возникает маркер.

Ночная смена

Я кручусь перед зеркалом в черном, скрипучем, туго обтягивающем, латексом посверкивающем костюме, в полностью закрывающей лицо высокотехнологичной маске с тремя красными глазами-окулярами, похожей на шлем ассасинов из какой-то старой игры.

– Термооптический камуфляж. Полная невидимость невозможна, но это близко к тому. Будешь как Майор в «Призраке в доспехах», – хриплым голосом говорит фемка.

– Как кто?

– Как Скарлетт Йоханссон в одном старом фильме.

– Что-то припоминаю, вроде в детстве смотрела… Ну да, я похожа на Скарлетт. В молодости, – говорю я после небольшой паузы. – А что, тоже раздеваться надо догола? – спрашиваю я, вспомнив детали фильма.

– Тебе лишь бы раздеться. Раздеваться не надо. На то и камуфляж, чтобы носить его сверху. Будешь почти невидимой. Достаточно нажать вот эту кнопо-о-очку, – тянет она и мягко берет меня за руку. – На запястье и…

– Я поняла! – я резко одергиваю руку.

Моя задача проста – через канализацию проникнуть в подвал небоскреба «Росинноваций», найти там хакера Чарли Сиджана и выяснить, где находится главный сервер TruthFace. Мы идем бетонными коридорами. Слышен нарастающий гул воды.

– А теперь – в коллектор!

– Куда?

– В канализацию.

– Что? Я в говно не полезу!

– Костюм водо- и запахонепроницаем. По системе коллекторов тебя отнесет течением в главный слив «Росинноваций». Запаса кислорода хватит на 10 минут. Ныряй! – она наставляет на меня пистолет.

Я рефлекторно протягиваю руку к маске, чтобы зажать нос, касаюсь своего лица, опускаю руку и ныряю «солдатиком» в бурлящий коричневый водоворот.

Пузырьки окутывают меня, поток отвратительной жижи сбивает и волочит в темноту, несколько десятков секунд – и я всплываю на свет в центре огромного бетонного тускло освещенного зала. Взбираюсь по ржавой железной лестнице. Единственная дверь выводит в длинный извилистый коридор, множество дверей на котором не имеют ручек и сливаются со стенами, поэтому я не проверяю, открыты ли они. В левом верхнем углу экрана возникает интерфейс с картой. Я точно знаю, куда идти и действую уверенно. Остатки дряни из канализации понемногу стекают с гладкого костюма, оставляя за мной цепочку пятен. Нужные двери не имеют электронных замков, не заперты и открываются по нажатию кнопки E. Голос фемки предупреждает, что впереди – пост охраны и некое защитное устройство.

Поблескивая латексом на бедрах, бликующих в свете ртутных ламп, я скриплю в сторону поста охраны и останавливаюсь чуть поодаль. Вытягиваю запястье и нажимаю на кнопку. По костюму пробегают синие молнии, с легким треском я переливаюсь и исчезаю как Хищник.

За постом охраны – короткий коридор со странными стеклянными прозрачными стенами, в которых светятся ярко-голубые лампы крест-накрест. Пост – маленькая будочка с двумя охранниками на пульте перед которыми – одна огромная красная кнопка.

Стараясь не скрипеть латексом, я подхожу к ним вплотную. Один сидит в телефоне, второй лениво листает страницы порножурнала «Чоповец» на обложке которого пляшет голографический охранник. Протиснувшись мимо них боком, я жму на красную кнопку и зажав Shift пробегаю в стеклянный коридор. Он заканчивается огромной металлический гермодверью. Ничего не происходит. Потолкав и пощупав дверь, раздосадованная, я возвращаюсь обратно к будке. Звучит сирена, на потолке вращаются красные лампы, озаряя все тревожным светом и охранники, матерясь, вылетают из будки, чуть не сбив меня с ног. Я едва успеваю отпрянуть. Они заскакивают в прозрачный коридор и дверь за ними опускается. Я наблюдаю за ними сбоку. Они отчаянно колотят в закрытую дверь, которую я только что толкала и что-то кричат. Из коридора не доносится ни одного звука. На высоте шеи поперек коридора возникает непрерывный луч лазера, который проносится по коридору от одной двери к другой. Охранники нагибаются, избегая луча, озираются и продолжают с воплями колотить в дверь, их лица красны и возбуждены. Я с любопытством смотрю, что будет дальше. Второй луч возникает на уровне колена и движется быстрее. Охранники выгибаются спиной назад, сгибая колени в стиле лимбо и пропускают луч над собой. Один из них неловко взмахивает рукой и луч срезает на ней несколько пальцев, кровь бьет из отрубленных фаланг тонкими темными струйками. Я ахаю, стою неподвижно и жду, что будет дальше. Охранник успокаивает потерявшего пальцы товарища. Тот из красного становится белым как лист мелованной бумаги. Скрещенные лучи формируют сетку с мелкими ячейками. Я хотела бы зажать рот, но он и так закрыт маской. Охранник смотрит на приближающуюся сеть. Капля пота повисла на носу. Мгновение – и он распадается на множество аккуратных квадратиков, становящихся розовыми, похожими на картофельные кубики, окрашенные свеклой из винегрета. Требуха не держит форму. Сирена выключается, обе двери открываются. С опаской я захожу в ловушку и быстрым шагом прохожу коридор насквозь, брезгливо переступив через месиво кубиков.

Огромное помещение с рядами серверных стоек тускло освещено. Я слышу хруст и вижу, что наступила на картофельный чипс. Всюду валяются недоеденные пачки из под чипсов с сыром и коробки от начос. Источник света где-то между рядами стоек. Я заворачиваю за угол и вижу тучного жирдяя, его бока свисают с обеих сторон кресла с колесиками, на котором он быстро переезжает от одного монитора к другому. Перед ним множество экранов с различными знакомыми сценами, один из них показывает «Шоу Патти Винтерс». Засмотревшись на это, я делаю несколько шагов к толстяку и наступаю на очередной чипс, громко хрустнувший под моим каблуком. Он оборачивается. Я нащупываю кнопку на запястье, выключаю камуфляж, стягиваю с себя шлем, изящно повожу головой, так что выбившиеся на свободу волосы струятся и переливаются, максимально женственно, с легкой улыбкой подхожу к нему. Он нервно поправляет очки указательным пальцем. Я ставлю шлем на ближайшую стойку.

– Черный оперативник… – доносится до меня бормотание толстяка.

– Ты Чарли Сиджан? – прямо спрашиваю я.

– Ну да… А вы кто?

– Меня прислали… Нет, я не с того начала. Короче, мне нужно узнать, где находится главный сервер TruthFace, – путано говорю я.

– Извините, – говорит он, продолжая таращиться на меня. – Но это секретная информация.

– Пригрози ему, – оживает наушник в моем ухе.

– Чем? – раздраженно спрашиваю я.

– Пистолетом, – пауза. – Который мы тебе дали.

– Ничего вы мне не дали! – восклицаю я.

– С кем вы разговариваете? – пугается толстяк.

– По наушнику, – я делаю ему знак глазами и прижимаю палец к уху. – Так что делать!? – громко шепчу я.

С другой стороны слышны мат и ругань. Они забыли дать мне оружие, а пушки охранников вместе с ними превратились в набор мелко нарезанных кубиков.

– Придумай что-нибудь. Уговори его. Или обаяй.

Я громко вздыхаю.

– Ладно.

Я делаю проходку от одного монитора к другому, придумывая, что сказать.

– Ну… – начинаю я. – Раз уж я пришла. Расскажите… Расскажи. Чем тут занимаешься вообще?

– Да так, хиккую, – смущенно говорит он. – Эмм… Ну, это центр управления медиа-контентом. А вы что, не знаете, куда пришли? Ко мне сюда редко заходят, да и сам почти не выхожу. Вы от «Росинноваций»? Или от Google? – спрашивает он с опаской.

– И что за контент? – спрашиваю я, думая, как бы выяснить про сервер.

– Да всякий, для ТВ, для Ютуба… – он замечает мой взгляд, обращенный на монитор с кривляющейся Патти.

– Я у нее на шоу была, – поясняю я.

Возникает неловкая пауза. Не знаю, что еще сказать.

– Ну, это строго говоря не «она», – нарушает молчание пухлый хакер. – Это вообще не человек. Просто голограмма.

– Патти? Патти это голограмма?

– Ну конечно. По лицензионной технологии делаем. Да блин, это все знают, – хихикает он. – Была ж куча расследований на Ютубе от Навального.

– Я не смотрела, – говорю я. – Как-то политикой не интересуюсь.

– Кстати, он тоже голограмма.

Другие экраны Чарли показывают всякие заседания.

– Так это все голограммы? – показываю я на них.

– Ну да. Большая часть ведущих – голограммы, да и нацлидер тоже… вы… ты… не знала разве? Это ж еще в Дженерейшн П придумали. Бобки, полубобки… все это устарело уже лет 30 как, – говорит он. – Старье. Это типа мои ангелы Чарли, – он снова хихикает.

– Я не смотрела, – повторяю я. – А кто пишет за них сценарии? Они ж все время что-то говорят, на вопросы отвечают.

– Да никто не пишет. Какие сценарии в 21 веке? Просто искусственный интеллект генерит. Нейросеть. Туда ключевые слова забиты и все. Как два пальца обоссать. Вот смотри, – он оживляется от моего внимания. Я не особо вникаю, выжидая удобного момента, чтобы спросить о главном сервере и вспоминаю ЛВМЖ. Он бы смог поддержать разговор.

– Так, что тут у нас, – бормочет Чарли. – Вот, речь на встречу с федеральным собранием.

Он переключает несколько экранов.

– Сейчас самая главная наша задача экономической политики – восстановить уровень занятости, дать людям возможность работать, зарабатывать, обеспечивать свои семьи. Вновь подчеркну, задача полного восстановления рынка труда в 2038 году должна быть выполнена… – бубнит нацлидер.

– Так, это из старого билда. Щас ему нейросеть подключу… В прямом эфире. И… – Чарли делает театральную паузу. – Вуаля!

– …в кратчайшие сроки. В ближайшие годы сегодня не просто должна уйти безработица – она должна исчезнуть. Речь идет о восстановлении важнейших отраслей производства. На этом и отрабатывается та сложная модель экономики, которая называется «модель перестройки». Однако необходим четко определенный объем, учитывающий специфику экономической ситуации в стране… – продолжает речь президент.

– Стоп! – резко краснеет Чарли. – Давайте прошлогоднюю запись! Черт… Блин. Это косяк.

Чарли отталкивается ногой от стойки и катится к другому столу, заваленному чипсами и коробками от «Биг Маков», роется в горе мусора, откуда выкатывается пустая пивная бутылка от Corona, и, наконец, вытаскивает засаленный телефон. Посматривая на меня, он звонит.

– Вы куда смотрите блин? Там в речи нацлидер опять про перестройку ляпнул, следите блин за ворд семантикой, которую в нейросеть сливаете, – говорит он в телефон, рисуясь и пытаясь выглядеть большим начальником. – Совсем охренели? – Чарли косится на меня и робко добавляет: – Блять?

Я смотрю на это равнодушно. Голограммы так голограммы.

– Юмор ему включите! – командует Чарли.

Нацлидер шутит:

– …мням-мням. Это, знаете… вот когда у нас у господина у председателя правительства спросили: У вас почему в правительстве женщин не было? Кху-кху. А он им: Не до того нам было, понимаете! Не до того. Кхе-кхе.

Кресло Чарли разворачивается ко мне:

– Все ток-шоу, принцип тот же. Да не только контент. Тут этого тоже полно.

– Где «тут»? – спрашиваю я, зевая.

– Ну здесь, у нас. В нашей реальности. Уже куча намеков на это была.

– А где они, эти намеки, – спрашиваю я, подавляя очередной зевок.

– Да везде по тексту!

– Хватит болтать. Узнай, где сервер, – включается наушник.

Я накручиваю золотистый локон на палец и делаю на лице вымученную улыбочку, опираясь бедром на стойку с серверами.

– Тебе тут не скучно вообще?

– Да нет… – мямлит Чарли. – А что?

– Ну, сидишь в подвале целыми сутками. Конечно, работа ответственная, но иногда надо рассла… развеяться, – туманно говорю я.

– А что делать, – он испуганно забивается поглубже в кресло, насколько это позволяет жир, продавливающийся через подлокотники.

– Может… – выдавливаю я сквозь зубы. – Сходим… Куда-нибудь.

Чарли мгновенно потеет и промокает лоб салфеткой для протирки мониторов.

– Не знаю, готов ли я променять 2D на 3D, – бормочет он, не глядя на меня.

– Кофе выпьем. Только надо дела закончить, – преувеличенно оживленно говорю я. – У нас там наверху в отделе, ммм, разработки, забыли, где главный сервер, а я тут новенькая и туда надо оборудование поставить, – я обвожу глазами бесконечные стойки с компьютерами. – Эти… стойки.

– Что они там все с ума посходили? – говорит он скороговоркой. – У нас полно стоек. Погоди я позвоню, уточню.

Мне это надоедает и я выдергиваю телефон у него из рук.

– Слушай, жирный. Мне нахрен не всралось торчать в твоем сраном подвале всю ночь. Или ты сейчас скажешь, где ебучий главный сервер Трусфейса, или я твой смартфон тебе в жопу засуну, понял? Не беси меня блять.

– Так ты про Трусфейс? Знал бы о визите – надел бы голограмматор!

– Да! Где он?

– Перед тобой! Завод голограмматоров – «Мегатек» в Северной промзоне.

– То есть мы и находимся в главном сервере? – я еще раз окидываю взглядом помещение. – Можно было догадаться… Слышали? – я прижимаю палец к уху.

– Да. Ты молодец. Еще: спроси у него про «Проект 2501».

– Это еще что? Мы так не договаривались!

– Тывсе равно пока там.

– Что такое «Проект 2501»? – требовательно говорю я.

– Не знаю!

– Ну тогда я пошла.

– Стой, – Чарли не хочет, чтобы я уходила. – Я только знаю, что это какой-то новый фармапродукт. Или, точнее, образец для создания нового препарата…

– Господи, блять, ты что совсем охуела? Ничего нового придумать не можешь. Опять по кругу?! – почти кричу я, непонятно к кому обращаясь.

– С кем ты разговариваешь?

– С кем хочу!

– «Проект 2501», – он открывает презентацию на компе и читает: – Девушка с уникальными гормональными характеристиками. Первые исследования показывают, что «Проект 2501» получает почти сопоставимый с мужским приток тестостерона при кои…

– Шлем это бомба, беги, – я слышу в наушнике новый голос, смутно знакомый, и узнаю врачиху – двойного агента.

– Что? – я прижимаю палец к уху, не слушая бормотания Чарли.

– Шлем, который ты сняла – это бомба. Сейчас они взорвут сервер и уберут тебя как свидетеля. Беги, беги, беги!

Я покрываюсь испариной. Руки холодеют.

– Где тут выход?

– Сразу за моим компом пройди между рядом стоек до конца и сверни налево, – отвечает Чарли, поднимая на меня глаза от монитора.

– Беги! – орет наушник.

И я бегу, так, как еще никогда не бегала. Я дергаю за ручку единственную дверь с надписью «Зоонаблюдение», она распахивается и, задыхаясь, я вываливаюсь на подземную парковку. Грохот взрыва и ослепительная белая вспышка, стена огня движется на меня, я отпрыгиваю и успеваю заметить, как языки пламени на миг вырываются из двери сервера а сразу за ними – облако цементной пыли. Кашляя, с серыми от пыли волосами, пошатываясь, я поднимаюсь к выходу из парковки. Струйки черного дыма стелются по потолку и становятся все гуще. Не оглядываясь, я выхожу к шоссе и остановке автобуса. Достав телефон из заднего кармана, я вызываю такси и возвращаюсь к нам домой. Уставшая и разбитая я сажусь на кровать. ЛВМЖ мирно спит, отвернувшись к стене. Я залезаю под одеяло, обнимаю его за талию, прижимаюсь к нему покрепче и засыпаю.

Кролик, беги

Утро не предвещает ничего ужасного. Серое октябрьское утро. Слепая мгла осенняя рассветная. За окном – плотный облачный покров, протыкаемый крышами высоток. Где-то там, за этим пологом,  за печальными косяками летящих на юг птичьих стай, встает настоящее, живое русское Солнце… И начинается новый день – 23 октября 2037 года.

У меня такое ощущение, что моя рука в чем-то мокром, холодном и липком. Мне никак не удается собрать силу воли в кулак, открыть глаза, распахнуть одеяло и понять, в чем дело, откуда это странное ощущение, пришедшее из полузабытого фильма. Я поворачиваю голову на подушке и начинаю смотреть на наш низкий потолок. Мрачно и вяло думаю о том, что надо идти мыться, чистить зубы. Даже завтрак не радует. Хорошо, что ЛВМЖ не лезет ко мне, как бывает по утрам. Только этого мне сейчас не хватало. Мне не хочется ничего.

Я поворачиваю голову еще на 90 градусов в сторону сопящего звука, который издает ЛВМЖ. Этот звук заменяет ему храп.

Рядом со мной лежит совершенно чужой, незнакомый мужчина. Я таращусь на него в изумлении. Я резко приподнимаюсь на локтях. Выскакиваю из постели и срываю с него одеяло. Это не ЛВМЖ. Это крысомордый ноунейм, которого я видела где-то когда-то давным-давно. Он начинает вяло шевелиться и что-то сонно бормотать. Это длится секунду. Чужак широко распахивает глаза и резко вскакивает – потому что я ору, как орал голливудский продюсер в «Крестном отце», когда обнаружил у себя в кровати на шелковых простынях отрубленную голову своего красавца-скакуна.

– Зая, ты что?! Кошмар приснился? – говорит он до боли знакомым, домашним, почти родным голосом.

Голосом ЛВМЖ.

– Мой кошмар это ты… – едва слышно произношу я. – Ты… кто?

– С ума сошла? Это я. Это я, – его узкие глаза расширяются. Он резко вскидывает руку и начинает лихорадочно ощупывать православный крестик на шее.

В тишине раздается чуть слышный щелчок, еще и еще, этот пластиковый щелчок издают его пальцы, дергающие крохотный переключатель на крестике – нижнюю косую перекладину.

Щелк. Щелк. Ничего не происходит.

Мои глаза сужаются. Я беру себя в руки и совершенно успокаиваюсь. Я все поняла.

– Не включается? Не работает, да? Они больше не работают. Я их сломала. Пять лет ежедневнего вранья. Не трудно было?

Он поднимает лицо ко мне. Глаза заплаканы.

– Было не труднее чем вам краситься каждый день. Неужели эти пять лет ничего не значат?

Я не отвечаю. Я продолжаю внимательно смотреть в это жалкое лицо, расползающееся от слез, как обрывки туалетной бумаги в унитазе. Мои глаза сухи. Я пытаюсь вспомнить.

– Кро… кролик? Ты был там! Ты был в башне «Росинноваций» во время налета! Так вот куда ты делся!

– Да. Я в тебя там влюбился. Тогда, пять лет назад, мы встретились впервые.

– Больше нет никаких мы! Больше нет! Теперь осталась только я! Как в начале! – ору я вне себя от ярости.

– Я… – он опять чуть не плачет

– Есть только я!

– Неужели эти пять лет ничего для тебя не значат? – повторяет он.

– Ты их украл! Не смей тыкать мне в лицо этой пятилеткой! Ты был Любовью Всей Моей Жизни! Ты был избранником!

– Не уходи. Я почти выплатил ипотеку. Еще 19 лет и…

– Не пытайся меня подкупить! Я тебе блять не шлюха! – ору я. – Да и нечем, – чуть тише ору я.

– Я… – он что-то еще говорит, но я больше не слушаю и не слышу.

Все кончено.

– Все кончено, – в слезах говорю я, собирая вещи. – Все кончено. Спектакль окончен. Гаснет свет.

Я тщательно собираю вещи, говорю Кролику, что нужно отправить мне грузоперевозкой, звоню арендаторам своей ипотечной квартиры и велю им съехать. Я возвращаюсь туда. Я переночую у Нюты.

В туалете клуба

«Леша

Понимаешь, Нюта – это рис. Как бы им можно наесться и будешь чувствовать в животе тяжесть.

Alex

ну или пельмени

Леша

А Аня – это мраморная говядина

Alex

ахах»

– Пиздец, просто пиздец! Как эта мразь могла назвать тебя рисом с мясом? – прочитав скриншот Воцапа, ору я ей в ухо.

– Я слегка раскабанела, но не настолько же блядь, – отвечает то ли Аня, то ли Нюта.

После краха голограмматоров все пошло прахом. Наши гражданские браки превратились в пыль. Мы снова оказались в дикой природе и стоим у барной стойке в «Папанине» под «Baby Baby» от Corona. Мы снова живем инстинктами. Выбор снова за нами.

Какой-то хмырь пристально следит за тем, как я пью свой «Мохито». Я допиваю, и он решается. Что-то говорит.

– Как же это хуйло меня заебало, – говорю я так громко, что все слышат. – Нехорошо получается, дяденька, – обернувшись к нему, с ненавистью продолжаю я. – Каждый норовит раздеть. Одевать никто не хочет!

Переходим из караоке на танцплощадку. Ани и Нюты нет – куда-то утекли в танце.

Я пью большой стакан виски с колой и понимаю, что здесь как-то слишком мало виски. Танцую. Пью второй. Танцую со стаканом в руке. Возвращаюсь к стойке и допиваю второй. Снова танцую, еще не теряя самообладания. Танцую, поминутно присасываясь к трубочке из моего стакана. Я оттанцовываю от уебищных, малолеток, старых и это неконтролируемое, рефлекторное движение все ближе меня подводит меня к нему, напоминающему ЛВМЖ – таким, как я его знала, и пьяные слезы наворачиваются на глаза.

Я обхватываю его за шею, провожу пальцами за ушами, залезаю под воротник рубашки, щупаю нательный крестик. Я ищу голограмматор, но его нет. Как бы ненавязчиво я взъерошиваю его густые волосы, но и в их гуще не ощущаю голограмматора. Наконец-то настоящий классный мужик, а не искусственная подделка. Наши губы сливаются в поцелуе. Я хочу, чтобы этот медляк никогда не кончался. Танцуем под Lady in Red.

Мы снова у барной стойки.

– А у тебя есть, – елейно шепчу я. – Презик?

– Ну, вообще… – он заминается. – Может так?

– Ну не-е-ет…

– Стой здесь, – он оставляет меня и протискивается к другой стороне стойки, о чем-то говорит с барменом, протягивает к нему руку и через полминуты возвращается ко мне.

Ко мне уже успел подсесть какой-то всратый мудак¸ робко посматривающий на меня поверх ободка стакана. Мой проталкивается мимо и загораживает его. Он приобнимает меня за талию и целует в губы. Закончив поцелуй, я деловито досасываю коктейль через трубочку – в стакане осталась только вода от растаявшего льда, оставляю его на стойке и соскальзываю с высокого барного стула.

Одергивая платье на бедрах, подтанцовывая, ведя его за руку, я захожу в туалет для трансов. Пара посетителей туалета умывается у раковин. Опустив глаза в пол, пробегаем мимо них в первую свободную туалетную кабинку. Там я продолжаю его целовать. Наши зубы сталкиваются со стуком, языки переплетаются. Он водит руками по моему телу, сжимая то мою жопу, то мои сиськи. Я мычу от переизбытка захлестывающих меня чувств.

Он стягивает с меня трусы. Это очень сложно – крепкая парусина трусов цепляется за бедра, коленки, с трудом минует каблуки и вот, наконец, после стольких усилий, я свободна от оков своих трусов.

Я сползаю вниз. Ссутулившись на неудобном унитазе, я стараюсь раздвинуть ноги как можно шире. Платье мешает и он задирает его с бедер как можно выше, а с груди – как можно ниже, вместе с бра, и платье сворачивается в узкую полоску на моей талии. Мои ноги каблуками упираются в тесные стенки туалетной кабинки.

Он уже готов, но я закрываюсь рукой

– А. А. А-а-а, – с расстановкой говорю я, качая головой. – Ты кое-что забыл.

– Ладно, – грустнеет он. – Только я так ничего не почувствую.

– Без нее ты тем более ничего не почувствуешь, – менторским тоном говорю я.

Я издаю легкие стоны, которые заглушают толчки музыки и веселенькая мелодия, играющая отдельно в туалете, чтобы не было слышно туалетных звуков. После неудобной миссионерской, он поворачивает меня задом, задирает платье еще выше и вжимает в стену, держа одной рукой за шею, а другой – за талию. Мои колени упираются в унитаз.

Я чувствую, как подкатывает дурнота. Спазм изгибает мое тело и поток рвоты неудержимо прорывается через горло, выплескиваясь на холодный кафель, к которому прижато мое лицо. Сразу за блевотиной следует желчь и я чувствую отвратительный кислый привкус во рту, изо рта тянутся струйки слюны, и, в такт толчкам, бьющим в меня сзади, я невольно размазываю слюну о стену туалета своими волосами, словно кистью пытаясь закрасить надпись «наказание тоже нам в награду», начирканную красным маркером. Дыхание за моей спиной учащается и это заставляет меня вспомнить:

– Только аккуратно, ладно, – с придыханием говорю я, стараясь придать романтики излишне деловому тону. – Там посмотри… Не порвалось?

В ответ меня сильнее сжимают руками и вжимают в стену.

– Не порвалось?

Чувак стонет. Он наваливается на меня. Его лицо оказывается рядом с моим и я краем глаза вижу как он тяжело прислоняется лбом к стене. На совсем краткий миг мы замираем.

– Только аккуратно, вынимай, ладно? Не пролей, – говорю я, выдержав паузу.

– Все нормально, зая, – вздыхает он.

– Кстати… А кем ты работаешь, – когда все закончилось, без особого интереса, бросаю я.

Я натягиваю трусы.

– Охранником. Слушай, пойдем еще выпьем? Потом можешь пригласить меня на чай, – он заискивающе смеется.

– Ладно. Иди в бар. Мне надо привести себя в порядок, – говорю я.

Он целует меня в щеку, проводит рукой по талии и выходит. Я защелкиваю замок. Грохот музыки то приближается, то отдаляется. Чувствую себя лучше. Я не жалею ни о чем. Все нормально. И я вовсе не пьяна. Я замечаю, что колготки у меня порвались и надо поставить каплю, чтобы стрелка не пошла дальше и я не выглядела, как шлюха. Замечаю еще несколько стрелок и решаю забить. Снимаю с себя туфли, стягиваю рваные колготки. Голой ногой нажимаю на педаль корзины для туалетной бумаги и кидаю в нее колготки. Надеваю трусы и туфли. Одергиваю платье на бедрах, натягиваю его на грудь вместе с бра. Достаю из сумочки расческу. Наскоро причесываюсь. Смотрясь в зеркальце, поправляю тоналку спонжем, наношу немного консилера вокруг губ, убирая эффект расплывшейся помады. Поправляю помаду. Кистью наношу хайлайтер на кончик носа. Убираю смазанную подводку ватной палочкой, поверх тушую тени. Вытаскиваю из под унитаза закатившуюся туда корону и надеваю ее. Выхожу из кабинки и снова смотрюсь в зеркало. Выхожу из туалета. Пульсация музыки. Вспышки софитов. На лицах тени, как от тюремной решетки. Гнутые фигуры танцующих на миг расступаются, чтобы я могла войти – и тут же смыкаются за спиной.

Новая королева

Плывущий в ночном небе огромный мясной дирижабль мощными лучами просвечивает плотные темные облака. Неоновая реклама горит на стенах высоток. По улицам мчатся забрызганные грязью электробусы, но грязи не видно за танцующей голографической рекламой на окнах. Не видно и тех, кто едет внутри.

«Это истинный экстаз. Это подлинное удовольствие. Это новая вселенная внутри тебя. Откройте для себя мир удовольствий вместе с «Росинновациями». Совсем скоро: MeetTo. Используйте вместе с Сателлитом-Би» – я читаю рекламу на подъехавшем к остановке автобусе.

На голограмме средненькая девушка пьет таблетки, смотрит в телефон и немедленно перемигивается с накачанным красавцем, который проходит мимо нее, виляя бедрами, поводя плечами. Ее парень возмущенно оглядывается на нее, но она не замечает.

Мы сидим в кафе с врачом из «Росинноваций». Та сменила свой всегдашний пикси на модный в этом сезоне розовый боб. Передо мной дымится чашечка латте. Я подношу ко рту кусочек чизкейка

– Ты знаешь, если честно, уже насрать на новый шантаж. Пусть пишут и говорят что хотят и кому хотят. Я была молода, мне нужны были деньги. Сейчас я намного мудрее и мне уже пофиг, – говорю я не вполне искренне. – Абсолютно пофиг, – добавляю я.

– Никакого шантажа не будет. Ты больше нико… им не нужна. Я тебя прошу о помощи.

– А я что, блять, мать Тереза? – перебиваю я. – Или Капитан Марвел?

Она что-то говорит. Я не слышу, смотря в телефон. Опять пишет бывший. Я не отправила его в ЧС, но и не отвечаю. Пусть помучается.

… – Никто не поможет ей. Кроме тебя. Ты их знаешь, ты там была. Ее все хотят убить – и фемки, и инцелы и корпорация. Фемки верят, что она превратит всех женщин в шлюх. На этот раз навсегда. Инцелы боятся потерять аудиторию перед стартом рекламной кампании. Корпорации не нужны свидетели, – шепчет она.

– Ну и что это за «Проект 2501»? – устало спрашиваю я.

– Вроде как это девушка с мужским либидо.

– Нимфоманка какая-то, – смеюсь я. – Все охотятся за нимфоманкой? Зачем?

– А ты представь – если все станут такими? В одном фемки правы – если MeetTo, созданный на основе «Проекта 2501», заработает в полную силу, корон лишатся все. Короны будут валяться на полу и никто не захочет их поднять. Помоги мне, пожалуйста. Хотя бы за то, что я несколько раз спасла тебе жизнь.

– Я посоветуюсь с подружками, – помолчав, говорю я.

Перед нами развернута карта небоскреба. На стенах – вырезки из газет. В полутьме мигают какие-то огоньки на мониторах, попискивают рации. Сразу понятно, что идет подготовка спецоперации. Листаем фото из социальных сетей. Обычная улыбчивая девушка. Чем-то похожая на меня, Аню и Нюту. На нас.

– Она такая же как я. Подопытный… – я заминаюсь на следующем слове. – Кролик.

Аня с Нютой кивают.

– Ладно, мы уже в курсе, что у нее повышенное либидо и ее хотят убить. Чисто по-человечески, по-женски поступить надо. Надо помочь. Но почему бы просто не раздуть скандал? – спрашивает Нюта. – Почему бы просто не хайпануть? Зачем туда врываться?

– А ты помнишь чем мой скандал закончился? После телешоу?

– Ничем?

– Ну да. Всем все равно.

Под видом уборщиц в оранжевых костюмах и со швабрами наперевес мы поднимаемся на лифте на семидесятый этаж. Тишина лабораторной зоны нарушается только чуть слышным гудением компьютеров и шипением увлажнителей воздуха. Ничто не напоминает о побоище пятилетней давности. Фотографии людей в шапочках из фольги висят на тех же местах. Мы проходим через зал со множеством прозрачных пластиковых клеток, в которых копошатся неприятные лысые грызуны с желтыми зубами. В других клетках еле ползают мельчайшие жучки. Мы проходим мимо рядов инкубаторов в которых словно в «Матрице» спят голые люди в розовом растворе. Вход в кабинет синего ученого открывается по пропуску уборщицы, который мне дала врач.

– Вот здесь была жесть, – говорю я в кабинете.

– С кем? С ученым?

– С Кроликом.

– А-а-а-а… – сочувственно говорят подруги. Повисает неловкая пауза.

Компьютер ученого включен, на заставке монитора крутится перчатка с самоцветами – старый логотип BestFace.

– Воткни флешку, она сама все найдет, – голос врача звучит в моем наушнике.

Втыкаю. Короткая загрузка.

– Занятно. Очень занятно, – я слышу ее возбужденный шепот. – Похоже, фиолетовый ученый направляет деньги корпорации на исследования голых землекопов и тихоходок. Так, так, так, а это что? Похоже, почти вся прибыль от TruthFace была вложена в эти прожекты выращивания людей в инкубаторах, радикального продления жизни и прочую муть…

– А это разве плохо? – спрашиваю я.

– Это отличный компромат, – радостно говорит она. – Он должен был все вывести в офшоры! Боссам «Росинноваций» это очень не понравится. Теперь сможем его прижать. На этом можно заканчивать, – говорит врач.

– Что? А как же девушка?

– Да забей, – равнодушно говорит она. – Если честно, я тебя просто использовала.

Аня и Нюта видят, как я изменяюсь в лице. Я делаю им отчаянные знаки руками.

– Я вообще на Google работаю. Все эти годы были нашей многоходовкой.

– Зачем ты мне признаешься?

– А кто об этом узнает, – хихикает она и бросает трубку.

Я слышу электронный звук тикающей бомбы, совсем как тогда, когда бомбой оказался шлем в подвале небоскреба. Этот звук издает помаргивающая красным огоньком флешка. Я вижу на втором мониторе, как Свинья и Носорог тащат по коридору молодую блондинку.

– Лифт! – кричу я.

Мы бежим так быстро, как только может. Миньоны «Росинноваций» заскакивают в один из лифтов, путь ко второму преграждает робот-охранник, похожий на Валл-И из древнего мультика: две камеры-окуляра на тонкой складной штанге, гусеницы, логотип «Росинноваций» на крыше корпуса, иглопушка и динамик.

– СТОЯ… – начинает робот, но Аня пинком каблука отправляет его в утиль:

– Прочь, жестянка!

Лифт несется вниз, останавливаясь на полпути на секунду. Свет на мгновение гаснет и лифт продолжает спуск. Это взрыв флешки.

– Точнее, хлопок, – поправляет Нюта.

Мы спускаемся в фойе чуть позже охранников. Холл небоскреба начинает стремительно заполняться розовым газом.

– Я задыхаюсь! – вопит Аня. Мы выскакиваем на улицу, в последнюю секунду успев проскочить в смыкающиеся автоматические двери и успеваем заметить, как Свинья и Носорог заталкивают блондинку в минивэн.

Мы бросаемся к огромному самосвалу на парковке.

– Ты справишься?

– Думаю, это как на велосипеде, – кричу я. – Достаточно одного раза!

Я, Аня и Нюта с двух сторон заскакиваем в просторную кабину. Ключи зажигания в косметичке водителя на приборной панели. Жму на газ. Трубы выпускают две густые струи голубого пламени и метановый грузовик начинает стремительно набирать скорость, разгоняясь на парковке.

– Вот они! – орет Аня.

– Вижу, – я совершенно спокойна.

Наши глаза блестят в зеркале заднего вида. Я тараню металлическое ограждение, разлетающееся на куски и огромный грузовик вылетает на шоссе.

– Мы на встречке, дура!

– Что?!

– Мы едем по встречке!

Я смотрю направо. Минивэн мчится по соседней полосе

– Плевать, – говорю я.

Бешено гудя, встречные машины отчаянно уворачиваются от самосвала. Розовый Nissan не успевает свернуть и я тараню его лоб в лоб. С оглушительным хлопком Nissan сгибается гармошкой, стекла лопаются, водитель вылетает лицом вперед и впечатывается в лобовое стекло грузовика. Розовый Nissan вращается перед нашим капотом в вихре пластиковых обломков и брызгов стекла, искореженной грудой металла обрушивается на трассу за нами, стремительно уносясь назад в зеркале заднего вида.

– Плевать, – шепчу я, включая дворники, отлепляющие водителя «Ниссана» от нашего лобового стекла и его удивленное лицо сползает в сторону. Я резко выкручиваю руль и грузовик, пробивая отбойник, врывается на нужную полосу за минивэном. В окне минивэна я вижу вспышки, звуков выстрелов не слышно, пули щелкают по кабине, стекло покрывается сеткой трещин, но держится.

– Нагнитесь, – кричу я, выжимая газ и подвожу грузовик вплотную к микроавтобусу, почти касаясь его бампером.

– Не убей ее! – кричит Нюта.

Я меняю тактику, обгоняю минивэн и пытаюсь прижать его к отбойнику –ломая высунутую руку Свиньи, сжимающей автомат. Мы проезжаем так пару сотен метров, высекая снопы искр, но минивэну удается свернуть с автострады на боковую улицу. Я выруливаю за ним.

– Двойная сплошная! Теперь нас точно посадят, – ноет Аня.

– Блин, – реагирую я. – Дерьмово, – я выжимаю педаль в пол, трубы снова вспыхивают синим пламенем и мы начинаем догонять похитителей, выехав на прямую как стрела дорогу, ведущую к стадиону.

Минивэн влетает на широкую лестницу, ведущую ко входу в стадион и пробивается через вестибюль, мы врываемся за ним. Выбив десятки стеклянных дверей и бетонных колонн, огромный грузовик под моим управлением вылетает на футбольное поле стадиона и, взрывая фонтаны земли и ошметки газона, зарывшись в траншею почти до капота, останавливается. Я приглушаю газ. Собачка на приборной панели все медленнее кивает головой и замирает. Выбираемся из грузовика. Невдалеке лежит перевернутый искореженный минивэн. Мои руки потеют, ноги становятся ватными – на поваленной штанге ворот сидит фиолетовый ученый, поигрывая едва заметным в огромной руке голограмматором.

– Что он там делает? – резко спрашивает Нюта.

– Абсолютно ничего, – насупившись, говорит Аня.

– А где она? – спрашиваю я.

– На стадионе где-то. Знаю только, что не у него, – спокойно говорит Нюта.

– Пусть оно так и будет, – говорю я.

– Это ведь ловушка, верно? – говорит Аня.

– Да, – уверенно говорит Нюта. – А впрочем, плевать, – добавляет она.

– Хорошо, – задумчиво говорю я.

– Насчет него возражений не будет? – спрашивает Аня, поднимая голову. Ее глаза блестят, корона переливается, издавая электрический треск. В воздухе пахнет озоном. Приближается гроза. – Так давайте убьем его насовсем.

Мы втроем медленно подходим к нему.

– Не смогли смириться с поражением? И куда вас это привело? Снова ко мне, – говорит ученый.

Мы молчим.

– Я думал, вот найду каждому половину – другая будет процветать.

Мы разделяемся, чтобы подойти к нему с трех сторон.

– Но вы доказали: это невозможно, – говорит он, глядя на меня. Он смотрит прямо в мои серые глаза. – Пока есть те, кто помнит, как было до, будут и те, что не способны могут принять никакое после, – продолжает он и добавляет: – Бунтовщики.

– Да, – говорит Нюта. – Мы здесь народ упрямый.

– На мою удачу, – с улыбкой отвечает он. – Поскольку теперь я знаю, что мне нужно – взять и разнести половой рынок весь до последнего атома. А после, с новой королевой, создать новую вселенную… Мы решили не менять мужчин. Менять надо вас. Мы доработали ее уникальные особенности – и переключили центры удовольствия с еды на половое влечение. Теперь вы будете, наконец, получать реальное удовольствие от так называемого «секса». Достаточно проглотить таблетку «Сателлита-Би» и включить MeetTo. Довольно симуляций. С женщинами, что не оплакивают утраты, а ценят то, что им даровано. Благодарную вселенную.

– На крови и костях? – спрашиваю я отчетливо.

– А кто об этом узнает? – говорит он.

Нюта смотрит и рефлекторно сглатывает. Ей очень страшно.

– Ведь вас там уже не будет, – завершает он.

Что могут сделать три обычные девушки против огромного двухметрового фиолетового качка?

Победить его.

Давно подступавший ливень грянул. Оглушительный раскат грома и белоснежная молния разит швабру в руках Ани.

– Давай, Аня, жахни! – командует Нюта и ослепительный грозовой разряд аниной швабры бьет прямо в нютин фен, а из него – в фиолетового ученого, распадаясь на шесть раскаленных энергетических лучей.

Стиснув зубы, тот отступает, его металлическая жилетка раскаляется докрасна, но он упорно, шаг за шагом, приближается к Нюте, хватает ее талию, пытаясь сломать ей спину, когда брошенная швабра Ани выбивает Нюту из рук исполина.

– Босс, не спать, – я тормошу Нюту, она вырубилась.

Под тугими струями льющего плотной стеной дождя ученый колошматит Аню, броском впечатывает ее в кучу взрытой грузовиком земли и мощным пинком загоняет поглубже.

Она пытается отбиться шваброй, но громила перехватывает ее и прижимает ручку швабры к горлу, пытаясь придушить. Ее некому спасти. Кроме меня.

Я поднимаю швабру Ани и та летит во врага как самонаводящийся молот Тора. Брошенная мной швабра с оглушительным треском молнии бьет фиолетового громилу по лысому затылку.

– Я в нее верила, – шепчет Аня.

Титан бросает Аню и надвигается на меня. Я пытаюсь врезать ему кулаком, но он перехватывает мою руку и смыкает свои толстенные пальцы на моей шее. Я начинаю задыхаться. В глазах меркнет, мои острые ногти полосуют лицо громилы, но он не обращает внимания. Я почти теряю сознание, когда хватка начинает слабеть. Зрение возвращается – пальцы ученого медленно, но неуклонно, один за другим, разжимают Аня и Нюта, вцепившиеся в него с двух сторон.

Окончательно придя в себя, я со всей дури бью его коленом в самое больное место. Пальцы разжимаются полностью, он охает и оседает.

Я прибавляю звонкую пощечину и еще один мощный пинок коленом в огромную нижнюю челюсть. Гигант валится навзничь и я ставлю ему ногу на горло, он хрипит под давлением моего острого каблука.

Хотели длинной финальной битвы между главными героями? А вот нихуя.

– Тупицы… Мы же хотели вас освободить, – хрипит он еле слышно, – дать вам жизнь вечную и ве…

– Довольно, – говорю я. – Где она?

Ливень слабеет. Слезы дождя бегут по нашим скулам.

– Где она, – повторяю я.

Он медленно подтягивает руку к лицу и звонит по часам:

– Рокстеди… Бибоп!

Носорог и Свинья опасливо приближаются к нам с края стадиона. Свинья поддерживает свою сломанную руку здоровой. Между ними идет девушка, ее лицо заплакано. Я узнаю в ней себя лет пять назад.

– Как там Кролик поживает? – спрашивает Носорог.

– Не знаю, – отвечаю я. – Ты свободна.

Она испуганно кивает, но не уходит.

– А ты своим скажи, – я усиливаю нажим каблуком на фиолетового ученого и он издает булькающие звуки. – Кто сестру тронет – завалю.

Громила хрипит.

– А ты домой езжай, – не снимая каблука с его горла, я поворачиваюсь к девушке. – К маме. Старая она уже. Помогать надо.

Она кивает и, чуть подволакивая ногу, сутулясь, медленно уходит. Дождь совсем заканчивается, облака расступаются и мы видим солнце.

– Так что, все, миссия выполнена, мы всех спасли? – скороговоркой, в унисон говорят Аня и Нюта.

– Да, – отвечаю я им.

А может их и не было никогда?

Корона

Моя корона, как многим неверно может показаться – не абстракция и не простенькая метафора. Она имеет реальную физическую форму. Это – основа, а не вишенка на торте. Остальное дает лоск, но глубинное сияние моего Sol Invictus исходит от металла короны, драгоценных камней в ней и мастерства ювелиров.

Меня не трогают безосновательный мачизм и петушино-павлиний роспуск перьев и шпор, хвостов и гребешков, всего того, чем, как кажется персонажу, природа и общество наградили его, чем он увешан, как фальшивый ветеран на параде – бесполезные цацки. Кому придет в голову украсить свою корону из чистого золота дешевыми стразами, прицепить по соседству к настоящему ордену бутафорский значок из подземного перехода? Дикарю. Внимание от недостойных – не валюта, это мишура, которая может развлечь в редкие минуты скуки, но чаще раздражает и отвлекает, транжиря мое драгоценное время. Только внимание персон подлинно королевской крови становится украшением моей короны. Я с возрастающей тревогой думаю о том времени, когда корону придется отдать. Сразу или в рассрочку, вот в чем вопрос.

Когда возникли короны нельзя сказать однозначно. Есть мнение, что интернет привел к перегреву рынка – сегодня каждая королева может достоверно оценить свой потенциал, если под короной у нее есть хоть немного ума. Но использовать этот потенциал могут не все. Ведь ум слабее инстинкта. Чуть смазанный законами инстинкт вышел сейчас на первое место.

В такое время необходимо, может быть, напомнить себе, что наш истинный враг – это инстинкт. Инстинкты воспитывали нас, когда мы только становились. Инстинкты заботились о нас и оберегали нас в те тяжкие годы, когда мы делали первые орудия, готовили скудную пищу на костре и вздрагивали от теней, скачущих на стенах пещеры. Но инстинкт неотделим от своего двойника – суеверия. Инстинкт неразрывно связан с необдуманными импульсами, и теперь мы видим его истинную природу. Но инстинкт знает о своей бесполезности и, как загнанный в угол зверь, ни за что не сдастся без кровавого боя. Он может нанести человечеству смертельную рану. Инстинкт создает своих тиранов и призывает нас восставать против них. Он говорит нам, что неизвестное – это угроза, а не возможность. Инстинкт хитро и незаметно уводит нас с пути изменений и прогресса. Поэтому инстинкт должен быть подавлен. С ним нужно нещадно бороться, начиная с основной потребности человека – потребности в размножении.

Лойс

Право. Право, право, право… Да. Да, да, да. Вправо. Вправо. Вправо. НАПРАВО. НА-ПРА-ВО. НА-ПРА-ВУ! Да, да, да. Да. Сойдет. Ну нет, это уже слишком. То. Не то. То. Ну… Можно. Вот тоже норм. Матч. Ок. Минус. Да, да, да. Да. Ладно. Окей. Нет. Кл-а-а-а-а-асс. Пишет что-то. Интересно. Как дела? Отлично. Лучше не бывает. Немножко избито. Зато нормально. Классика. Возвращаюсь к просмотру. Мой палец неутомимо скользит по экрану, предоставляя право на жизнь, словно перст императора Константина, защитника христиан. Матча нет. Бывает. Я поставила те фото, но вот так тоже случается. Блин. Вот сейчас обидно было. Мой палец с алым маникюром останавливает скольжение. 2038 совпавших по симпатиям пар. Мне поставили 18 лайков. Я их уже смотрела.

Я жму на центральную кнопку и смотрю на часы. Мне пора идти на встречу с подружками. Я уже накрашена, мой рот открыт, как у рыбки, выброшенной из аквариума – на зубы наклеены отбеливающие полоски и каждое неосторожное движение вызывает жгучую боль, стоит полоскам задеть десны.

Я смотрю на посуду на подоконнике, на плиту, на холодильник с моими магнитиками: Dubai, UAE, Egypt, Persian Gulf, Roma, USA, Barcelona Gaudi, Salzburg, Kongeriket Norge, La República Dominicana, Сказочное Бали, Gdańsk, Леса Карелии, Горы Грузии и т.п. Я вызываю такси Bolt. Через 10 минут подъедет автомобиль Škoda Decima F444CК027, водитель Алексей.

Пора снимать пластинки с зубов, вставать, садиться в такси и ехать на встречу с подругами, но я все также сижу за столом с открытым ртом – растерянная, оцепеневшая, охуевшая… Слюна, смывая красную помаду с губ, течет в поставленную передо мной миску, и я все чаще опускаю глаза на запястье, посматривая на едва слышно тикающие там часики – у меня осталось не так много времени.

Оглавление

Свайп

Чизкейк

Душ

Работа

Ужасное свидание

Мейн квест

Медосмотр

Вондер Вуман

Анютина ссора

Нютина любовь

Эмоскопы

Летнее кафе

Атака фемок

Ультрамегасуперсекретная база феминисток

Розовая гадость

Фармазавод

Прозиум

Телешоу

BestFace

Атака инцелов

Стелс-миссия

Измена

Ресторан «Блокада»

На диване

TruthFace

Сказочное Бали

День охранника

Шантаж

Ночная смена

Кролик, беги

В туалете клуба

Новая королева

Корона

Лойс